Глава 1

Дождь продолжал идти, и Урсула предложила им переночевать у нее, но Хельга предпочла ехать дальше, чтобы добраться до Берлина этой ночью.

Они въехали в город с южной стороны, оставили машину на общественной парковке на Ораниенбургерштрассе и пешком, под зонтами, прогулялись до какого-то клуба, находившегося в подвале.

Хельга велела Сусанне ждать ее перед большой настенной картиной в землистых тонах с какими-то фигурами, едва намеченными тонкими линиями, напоминавшими доисторические пещерные рисунки. Вокруг в тусклом свете под звуки музыки в стиле андеграунд толпились люди. Сусанна была поражена. До сих пор она не видела ничего похожего, и ей вдруг захотелось провести всю жизнь, переезжая с места на место, работая, где придется, или даже попрошайничая, если это потребуется. Наконец-то она чувствовала себя свободной.

Через несколько минут голос Хельги прервал ее мечтания.

– Пошли, я уже раздобыла все, что нужно.

На улице они снова открыли зонты, и Сусанна наклонилась к уху Хельги:

– Ты купила наркотик?

– Взяла «кристалл» у одного надежного типа. Не какое-нибудь дерьмо. Ты пробовала метамфетамин?

– Нет, я ни разу не пробовала наркотики.

– Сегодня у тебя будет возможность это сделать. Спать в Берлине – это потеря времени.

В машине Хельга попросила Сусанну свернуть трубочку из банкноты в десять евро, а сама приготовила на кредитной карте две дозы метамфетамина.

– Тебе просто надо сделать то же, что делаю я, – сказала Хельга, быстро и глубоко втянув носом кристаллический порошок.

Потом она передала свернутую банкноту Сусанне и положила карту к себе на ладонь. Сусанна зажала одну ноздрю, поднесла лицо к руке Хельги и через свернутую банкноту с силой вдохнула порошок. Белый лед ударил в нос, как кончик раскаленного кинжала. Не прошло и нескольких секунд, как Сусанне захотелось, чтобы ночь в Берлине никогда не кончалась.

– Я устрою тебе такой праздник, который ты никогда не забудешь, – сказала Хельга, включив мотор своего спорткара. Надавив на газ, она с ревом выехала с парковки.

Рядом с вокзалом Осбанхоф находился «Берлин-панорама-бар» – бывшая ТЭЦ советского периода, переоборудованная в клуб, размещенный на нескольких этажах, где располагались многочисленные танцевальные залы с разной музыкой. Фасад подсвечивался синими, красными, желтыми и зелеными огнями, у входа стояли длинные очереди желающих попасть внутрь.

Взяв Сусанну за руку, Хельга прошла мимо стоявших в очереди людей, поздоровалась с портье с татуированным лицом и золотыми зубами, и они без проблем вошли в этот священный храм городского безумия.

Несколько часов они не переставая танцевали техно в огромном зале с бетонными стенами, психоделическими огнями, лучами лазера и звуком, способным пробить барабанные перепонки. Сусанна пребывала в эйфории. Пот катился с нее градом. Она больше не была собой. Она стала другой. Ее тело извивалось и вибрировало в повторяющемся ритме музыки, который отдавался эхом в ее душе, лишая воздуха.

– Танцуй, танцуй, танцуй! – кричала ей Хельга, но Сусанна ее не слышала.

Перед рассветом они поднялись на третий этаж, съели гамбургеры в «Панорама-баре» и вернулись к входной двери. У входа до сих пор стояла очередь.

По узкой металлической лестнице они спустились вниз и вошли в какой-то совсем особенный зал. Их сразу же окутала темная атмосфера непристойности.

Хельга посмотрела Сусанне в глаза.

– Спокойно. С тобой ничего не случится, если ты сама не захочешь, – сказала она.

Прямо перед ними какая-то девушка занималась сексом с двумя мужчинами, которые в то же время целовались друг с другом. Мускулистый мужик сосал груди немолодой женщины. Две девушки мастурбировали одна другую на диване. Сусанна подумала, что это галлюцинации, вызванные метамфетамином. Мимо проходили красивые и абсолютно голые женщины. Глядя на них, женщины делали языком неприличные, провоцирующие жесты или, усевшись на место, нетерпеливо раздвигали ноги, демонстрируя свою депиллированную промежность.

Хельга нашла уединенный уголок, погруженный во мрак. Глаза Сусанны почти ничего не видели. Почувствовав, как зубы Хельги слегка прикусили ее губы, она закрыла глаза и отдалась безотчетной жажде наслаждения. Время остановилось.

Она не знала, как это произошло, но, когда снова открыла глаза, рядом с ними оказалась Урсула и они целовались уже втроем.

 

Глава 2

По субботам семья Ингрид собиралась в доме ее родителей, чтобы вместе пообедать. Но все бывали в сборе далеко не всегда. Чаще всего по причинам, связанным с работой, отсутствовал Клаус, иногда Стефан, младший брат Ингрид, уезжал на выходные во Франкфурт, чтобы повидать своего двухлетнего сынишку. Стефан был разведен и сидел без работы после закрытия металлургического завода, где раньше работал. Уже несколько месяцев назад он вернулся жить к родителям. Однако в эти выходные Стефан был дома. Он сидел за столом в кухне, пока его мать готовила обед, и Карла помогала ему разобраться с новым мобильным телефоном.

Ингрид чувствовала бы себя счастливой, если бы не тоскливое беспокойство, мучившее ее с прошлой ночи. Ей нужно было поговорить с Клаусом наедине.

Взяв по кружке пива, они вышли из кухни и устроились в саду на крыльце, защищенном от холодного ветра стеклянным навесом. Крыши соседних домов окутал туман, превративший небо в огромную серую пластину, которую, казалось, можно потрогать руками.

– Мне надо с тобой поговорить, прежде чем мы вернемся в дом, – сказала Ингрид, кутаясь в длинную шерстяную кофту.

– Что случилось?

Клаус почувствовал, как сердце в груди подпрыгнуло вверх. Он не знал, о чем пойдет речь, но его встревожило выражение лица жены. Интуиция подсказывала, что ему предстоит услышать что-то малоприятное.

– Это Карла. Сегодня утром я нашла на балконе у нее в комнате трубку для травки.

– И это все?! – воскликнул Клаус. – Я думал, случилось что-то действительно страшное, – добавил он.

– По-твоему, это не вызывает тревогу? – тихо пробормотала Ингрид, чтобы ее не услышала дочь. Она бросила взгляд на кухню сквозь оконное стекло и увидела, что Карла пристально наблюдает за ними. Наверняка догадалась, что родители говорят о ней.

– Я просто хочу сказать, что тебе не стоит так беспокоиться о Карле. Почти все девочки ее возраста пробуют эти вещи. Мы тоже это делали.

– Ради бога, ей всего четырнадцать лет!

– Сегодня вечером я с ней поговорю, годится?

Ингрид откинула волосы назад.

– Ты должен уделять ей больше внимания, Клаус. Проверь, что она делает в Интернете, куда и с кем ходит гулять, с кем разговаривает по мобильному…

– Ты хочешь, чтобы я шпионил за своей дочерью?

– Я очень боюсь, как бы чего не случилось, а потом окажется, что мы не сделали все необходимое, чтобы этого избежать. Вспомни о тех несчастных девушках. Ты представляешь, какими виноватыми чувствуют себя их родители?

– Возможно, это даже не травка, – вместо ответа произнес Клаус. Ему было слишком страшно думать об этом. – Сейчас многие курят просто измельченный табак или сами скручивают сигареты и пользуются картонными мундштуками. Такая теперь мода, – объяснил он.

Клаус поднялся и подал руку Ингрид, чтобы помочь ей встать с садового кресла из белого пластика. Потом обнял ее.

– Ладно, пойдем внутрь. У твоей матери уже все готово.

Экран мобильника Клауса мигнул, сигнализируя о входящем сообщении. От Маргарит Клодель.

– Что-то случилось? – спросила Ингрид, вспомнив день, когда узнала об измене мужа.

– Европол установил личность пятой девушки.

Домой они вернулись до темноты. Карла ушла со своими подружками. Ингрид, казалось, немного успокоилась, и Клаус, устроившись на диване, включил телевизор и стал смотреть футбол. Матч оказался не особенно увлекательным.

Сидя у телевизора, Клаус ждал, когда вернется дочь и он сможет поговорить с ней. Но время шло, а Карла все не приходила. В эту ночь она так и не вернулась домой.

 

Глава 3

Утром дождь перестал, но в небе над Берлином по-прежнему преобладали пугающие черные тучи. Из окна мансарды Хельги на Маркграфенштрассе Сусанна видела полукруглые купола двух соборов на Жандарменмаркт и фронтон огромного неоклассического здания Берлинской филармонии. Хельга говорила ей, что Бруно много раз играл на виолончели в Концертхаус – одном из самых красивых концертных залов мира.

Приняв душ, они переоделись, вдохнули еще дозу метамфетамина и снова вышли на улицу, даже не подумав об отдыхе. Ни одна из них ни словом не обмолвилась о том, что было ночью. Сусанна чувствовала себя вполне нормально, но говорить об этом вслух как-то не хотелось. Она даже не была уверена, что все действительно было так, как ей сейчас представлялось. С таким же успехом это могло оказаться бредом, миражом или проявлением необузданной сексуальной фантазии, вызванной наркотиками, которые Хельга давала ей в «Берлин-панорама-баре». Она не помнила, сколько раз вдыхала кристалл, принимала таблетки и пила алкоголь.

– Ты готова прогуляться пешком? – спросила ее Хельга.

– Могу идти хоть на край света.

Прежде чем выехать из Лейпцига, Хельга пообещала, что покажет ей ночной и дневной Берлин. И она это делала.

– Начнем с кафедрального собора. Мы поднимемся на самый верх, и оттуда ты сможешь увидеть весь город.

Сначала они шли по Франзёсишештрассе. Было холодно. Сусанна застегнула молнию своего пуховика и сунула руки в карманы. На спине у нее висел маленький рюкзачок с двумя бутылками воды. Ее мучила жажда. Очень сильная жажда.

– Вчера ночью Урсула тоже была с нами в том темном зале? – наконец решилась она спросить.

– Почему ты спрашиваешь?

– Ты сама знаешь.

– Ты думаешь, что-то произошло? – настойчиво поинтересовалась Хельга, не отвечая на вопрос.

– Думаю, да, – подтвердила Сусанна.

– Тогда какая тебе разница, что я скажу?

– Я не уверена, что все это происходило на самом деле. Может, это просто мои галлюцинации.

Хельга улыбнулась.

– А я думаю, ты просто получила море удовольствия, вот и все.

– Почему ты не говоришь мне правду?

– Потому что правда – это то, что ты чувствуешь. Иногда мне кажется, что нет большой разницы между реальностью, которую мы проживаем в жизни, и той, что существует в нашем воображении. Я тоже не вполне уверена в том, что происходило вчера ночью. Для меня правда то, что мне по фигу, что было на самом деле. Я сделала это вчера и вчера же об этом забыла. Я хочу жить настоящим и брать от жизни все.

– Я уверена, что вчера твоя подруга Урсула была в Берлине, – более настойчиво произнесла Сусанна. – И где она сейчас?

– Урсула появляется и исчезает без предупреждения. Сейчас она может быть где угодно.

Их догнала «скорая помощь» с включенной сиреной. Когда она проехала, они перешли проспект Унтер-ден-Линден. Машин было немного, и они не стали дожидаться, когда на светофоре загорится зеленый.

Хельга показала рукой налево и вдаль.

– Проспект заканчивается Бранденбургскими воротами. Если хочешь, можем сходить туда вечером после обеда.

– Как скажешь. Я думаю, в Берлине много памятников, которые стоит посмотреть, – ответила Сусанна.

Ее интерес к городу заметно поубавился. Гораздо больше ей хотелось поговорить с Хельгой о себе, о Бруно, о своих сомнениях и страхах.

После посещения кафедрального собора они немного отдохнули, любуясь панорамой города со смотровой площадки на куполе, а потом пошли вдоль берега реки. В окрестностях музейного острова Музеумсинзель сновали нескончаемые группы студентов.

Когда они рассматривали неоклассические портики Музео де Пергамо, Сусанне вспомнился Илиан Волки. Интересно, съехал ли он из общежития и чем сейчас занимается. Возможно, пьет пиво в какой-нибудь лейпцигской пивной со своими товарищами по университету, смеется над своим заиканием и даже не вспоминает о ней. А может быть, Илиан решил поехать на одну из экскурсий, которые устраивались для студентов, приехавших по программе «Эразмус».

Однако Сусанна ничуть не жалела, что оказалась в Берлине в компании Хельги и очередной дозы метамфетамина, туманившего ее сознание.

Они вышли на Бебельплац. Сусанна в задумчивости шагала рядом с Хельгой, пока они не оказались в центре мощенной брусчаткой площади. Хельга остановилась перед квадратным отверстием в земле, накрытым толстым стеклом. Внутри этой странной ямы виднелись пустые белые полки.

– Что это такое? – удивилась Сусанна.

– Одной весенней ночью нацисты сожгли на этом месте тысячи книг. Поэтому все эти полки пусты.

– Бруно говорил тебе про записку? – торопливо спросила Сусанна.

Хельга удивленно переспросила:

– Про записку?

– Да, про череп и про «Девчонок из выгребной ямы».

– А, ты имеешь в виду название театральной пьесы, которую писала Лесси.

– Ну, про пьесу я ничего не знаю. Записку я нашла в одной из книг, которые Лесси оставила в своей комнате.

– Бруно прислал мне сообщение, что ты нашла эту закладку. Не знаю, почему ты думаешь, что она имеет какое-то отношение к пяти мертвым девушкам, которых нашли у монумента в Лейпциге.

– Не знаю. Меня испугал череп, нарисованный рядом с этими словами.

Хельга состроила сочувственную гримасу.

– Ты представляешь, у скольких опубликованных и неопубликованных пьес в названии есть слово «девчонка», или «девчонки»?

– Никогда об этом не думала.

– Так посмотри в Гугле. Их до черта. Первоначально Лесси хотела, чтобы ее пьеса называлась «Дамы Черной Луны», но потом решила, что это звучит слишком слащаво, слишком старомодно. И что прототипы героинь ее пьесы гораздо более приземленны и трагичны. Поэтому она назвала пьесу «Девчонки из выгребной ямы». Имеется в виду всякая эмоциональная фигня. Она мне говорила, что об этом просили персонажи этой истории и что она согласилась скрепя сердце. Лесси даже не знала, что это будет за пьеса: драма или комедия.

– Она тебе рассказывала, о чем писала?

– Временами Лесси держалась довольно закрыто.

– Ты не знаешь, она закончила пьесу?

– Однажды она призналась мне, что не может закончить, пока персонажи сами не выберут, каким будет финал. И еще она сказала, что никогда никому ее не покажет и не опубликует. Она не хотела, чтобы кто-нибудь узнал, о чем эта история. А вскоре она съехала из квартиры Бруно.

Имя Бруно, слетевшее с губ Хельги, придало Сусанне смелости, и она заговорила снова.

– Могу я доверить тебе один секрет? – спросила она.

– Если ты мне скажешь, это уже не будет секретом.

Слова Хельги заставили Сусанну усомниться.

– Но я должна с тобой поговорить. Мне становится совсем не по себе, когда я об этом думаю, – наконец призналась она.

– Если это касается Бруно, то меня ничем не удивить, можешь не беспокоиться.

– Я нашла в его доме пистолет.

Хельга остановилась и сурово взглянула на Сусанну.

– Ты рылась в его вещах, воспользовавшись тем, что осталась одна в доме? Черт возьми, ты же его гостья!

– Все произошло как-то странно. Меня как будто кто-то или что-то позвало сверху.

– Да оставь ты эту чушь!

– Мне очень жаль, но я не смогла побороть любопытство. Я увидела лестницу и поднялась в мансарду. Я ничего не искала, просто хотела посмотреть, что там.

– Это пистолет Лесси, я сама ей дала.

– Там была еще одна записка.

– Знаю. Я же уже сказала тебе, что у нас с Бруно нет друг от друга секретов.

Сусанна почувствовала, что задыхается. Эйфория, вызванная метамфетамином, постепенно исчезала, и голова становилась тяжелой. Казалось, еще немного – и она провалится в преисподнюю, если только не вдохнет новую дозу. Она смотрела на Хельгу и видела, что ее движения становятся размытыми, словно окутанные туманом. Голос звучал как гулкое эхо в адской пещере. В какой-то момент ей вдруг показалось, что по ее лицу ползают муравьи, и она провела рукой по щеке, чтобы смахнуть их. Ей захотелось открыть рот и закричать. Потом она посмотрела на свои наручные часы и увидела, что всего три часа дня.

– Мне надо поспать, – печально произнесла она.

– Мы совсем рядом с моей квартирой. Только не закрывай глаза, пока мы не дойдем. Тебе надо принять холодный душ и лечь в постель раньше, чем начнутся галлюцинации.

На лбу Сусанны выступил холодный пот. Она посмотрела на Хельгу, но увидела гримасу жуткого монстра.

 

Глава 4

В два часа ночи в воскресенье все свободные подразделения полиции Лейпцига были брошены на поиски Карлы Бауман. Девочка-подросток четырнадцати лет, волосы каштановые длинные волнистые, глаза карие, одета в бордовые легинсы, светло-лиловый свитер, черные ботильоны на толстой резиновой подошве с металлическими пряжками по бокам и черную кожаную куртку.

Комиссар Клеменс Айзембаг лично занялся организацией срочных поисков прямо из квартиры Клауса Баумана, после того как Ингрид убедилась в том, что ее дочь не осталась ночевать ни у одной из известных им подруг. Все они вернулись домой около десяти вечера, и ни одна не видела Карлу. Последнее сообщение, отправленное по Ватсапу с ее мобильного телефона школьным подружкам, с которыми она обычно ходила гулять по выходным, было получено в 18:30, когда они выходили из кино. В нем Карла написала, что едет домой. После этого она перестала выходить в Сеть. Мальчики, с которыми ее иногда видели в районе Августусплац, ничего о ней не знали. Она не поступала ни в одну из больниц и, согласно имевшимся у полиции сводкам, не проходила как жертва какого-либо несчастного случая.

Ингрид пребывала в полном отчаянии. Она постоянно повторяла Клаусу, что Карла видела, как они обсуждали ее в доме бабушки, и теперь боится возвращаться домой из-за истории с травкой.

– Большинство подростков, не вернувшихся домой в ночь с субботы на воскресенье, делают это на следующий день, – сказал комиссар в тщетной попытке ее успокоить.

Брат Ингрид Стефан сидел рядом с ней на диване. Бабушка с дедушкой ничего не знали.

Звонок, пришедший на мобильник комиссара, взбудоражил всех. Айзембаг что-то коротко ответил и повесил трубку.

– Из полицейского суда только что прислали в комиссариат постановление об аресте и заключении под стражу. Оно пришло по факсу. Группа по проведению спецопераций уже выехала домой к Густаву Ластоону, – сказал он.

На мгновение взгляд комиссара остановился на столике и двух креслах для чтения, стоявших перед камином. Взяв со столика книгу, он снова посмотрел на Клауса.

– Где ты это раздобыл?

– В библиотеке университета. Мне дал ее Густав Ластоон.

– Ты все еще веришь в сказки, которые рассказывает этот чокнутый извращенец?

– Просто отрабатываю все линии расследования, только и всего.

Клеменс Айзембаг положил книгу на стол.

– Будет лучше, если ты останешься дома с Ингрид, я буду держать тебя в курсе происходящего, – сказал комиссар.

Клаус Бауман не обратил внимания на совет начальника. Набросив на рубашку куртку, он поправил висевший слева в кобуре пистолет.

– Если этот сукин сын что-то сделал с Карлой, я убью его собственными руками, можешь не сомневаться.

Его гневный взгляд, казалось, не мог оторваться от невидимой точки где-то в бесконечности.

– Хорошо, поедем на моей машине, – согласился комиссар.

Синие огни мигалки пронзали туман, окутавший мокрые улицы Лейпцига. Клеменс Айзембаг вел машину и все время что-то говорил, не давая Клаусу задуматься. Он говорил, что это ложная тревога и все дело в проявлении бунтарства, которому так часто подвержены подростки, или просто ребяческая выходка Карлы, вызванная страхом перед выволочкой за курение травки. И что она непременно вернется, когда успокоится. Возможно, она пошла к какой-нибудь подружке или парню, которых ни он, ни Ингрид не знают.

– У тебя никогда не было детей. Тебе не понять, как мне больно, – отозвался Клаус.

Мысль, что Густав Ластоон имеет какое-то отношение к исчезновению Карлы, неотступно вертелась у Клауса в голове, сводя его с ума. Кладбищенский гид считался главным подозреваемым в убийстве пяти девушек, но он оставил его на свободе вопреки мнению своего непосредственного начальника. Клаус не мог смириться с мыслью, что Густав Ластоон обманул его доверие, что он насмехался над ним, уверяя в своей невиновности, чтобы теперь продемонстрировать, какую ужасную глупость инспектор совершил, не отправив его в тюрьму до конца жизни, когда у него была такая возможность. Это казалось ему слишком изощренной жестокостью даже для психопата-некрофила.

– Перестань изводить себя своими мыслями. Речь идет всего лишь о мерах предосторожности. У этого типа нет никаких мотивов причинять вред твоей дочери. Бьюсь об заклад, что он тебе признателен. Он до сих пор на свободе только потому, что ты ему поверил, – сказал комиссар, не отводя взгляда от ехавших впереди машин.

Клаус Бауман закрыл лицо руками. Потом стиснул зубы и стукнул кулаком по бардачку машины.

– Будь я проклят, надо было тебя послушать!

– Теперь бесполезно сетовать о том, чего ты не сделал.

Клауса не покидало предчувствие – что-то идет не так. Оно мрачной тенью окутывало его сознание, несмотря на то, что полицейский, следивший этой ночью за Густавом Ластооном, заверил его, что подозреваемый вернулся домой в 22:00 и с тех пор никуда не выходил. Агент, сменивший его днем, ни на мгновение не выпускал его из виду с утра до вечера. За это время гид провел несколько экскурсий по разным маршрутам, перемещаясь по городу на маленьком автобусе, принадлежавшем турфирме, на которую он работал.

Однако эта информация не успокоила Клауса. Карлу мог похитить какой-нибудь из его сообщников-некрофилов, чтобы Густав Ластоон обеспечил себе алиби, занимаясь своей работой под присмотром полиции. Он прекрасно знал, что с того дня, когда нашел трупы, за ним следят.

Пять членов группы по проведению спецопераций скрытно дожидались их недалеко от дома Ластоона. Выйдя из машины, комиссар отдал приказ войти внутрь. Оперативники выломали дверь металлическим тараном и ворвались в дом с пистолетами и штурмовыми винтовками в руках. За считаные минуты они осмотрели все.

В доме никого не было.

 

Глава 5

Когда Сусанна проснулась, на краю ее постели сидел Бруно Вайс. Увидев, что он улыбается, она приподнялась и натянула одеяло до самого подбородка. На ней была пижама, но она не помнила, как надевала ее и ложилась.

– Что ты здесь делаешь? – спросила Сусанна, радуясь, что Бруно рядом. По крайней мере, сейчас она была уверена, что Бруно – не галлюцинация.

– Я совсем недавно приехал из аэропорта и не хотел тебя будить. Мне нравится смотреть, как ты спишь.

– Сколько времени?

– Два часа дня.

– Я хочу есть, – сказала Сусанна.

Бруно держал в руках мобильный телефон.

– Хельга сказала, что ты спишь уже больше двадцати часов.

– Что еще она тебе сказала?

– Ничего, о чем тебе стоит волноваться. Берлин – змей-искуситель, здесь небеса соседствуют с преисподней. Теперь ты это знаешь.

Мозг Сусанны искал в памяти воспоминания о том, что она делала с вечера пятницы, но обнаружила только беспорядочные обрывки смутных образов. Она откинула одеяло в сторону и встала.

– Где Хельга?

– Ждет нас в ресторане. Это недалеко отсюда.

Пока они шли, на голову капал унылый дождик. Снова оказавшись рядом с Бруно, Сусанна почувствовала, как ее наполняет приятное ощущение покоя.

Бруно рассказывал ей про Милан, про великий театр Ла Скала и про неописуемые эмоции, вызванные аплодисментами публики в финале концерта для виолончели с оркестром Дворжака, который он исполнял в качестве солиста.

– Это несравнимо ни с одним наркотиком, – закончил он.

Слово «наркотик» ударило ей в голову, как будто она снова вдохнула порошок кристалла. И это не было результатом угрызений совести из-за того, что произошло в ночь с пятницы на субботу, о чем она не хотела вспоминать. Какой-то другой голос, затерянный глубоко в памяти, говорил ей, что теперь все изменилось и больше никогда не будет прежним.

– Почему ты так изменился? – спросила она.

Взгляд Бруно скользнул по лицу Сусанны, на секунду задержавшись на глазах.

– Что значит изменился?

– Ты не похож сам на себя.

– Ты так считаешь?

– Сейчас ты другой, совсем не такой, как в тот день, когда я встретилась с тобой на вокзале в Лейпциге, или как ночью в прошлый четверг, когда играл со своей группой в «Бимбо Таун». С распущенными волосами ты какой-то… более загадочный.

– Я могу развязать хвост, если тебе так больше нравится.

– Нет, нет, мне больше нравится так.

Хельга сидела в стеклянной галерее ресторана, расположенного у Бранденбургских ворот. На столе перед ней стояла бутылка пива и стакан. Кругом за столиками сидели туристы.

– Ты не можешь уехать из Берлина, не побывав на Паризер-плац. Надеюсь, Бруно уже рассказал тебе какую-нибудь историю, связанную с этой площадью, пока вы шли сюда? – поинтересовалась Хельга после того, как Сусанна и Бруно сели за стол.

– Мы говорили только о моей поездке в Италию, – объяснил ей Бруно. Взяв меню, он передал его Сусанне, предлагая ей выбрать блюда для себя.

– Ты сам расскажешь? – спросила Хельга.

На лице Сусанны появилось недоуменное выражение.

– Когда Лесси съехала с квартиры, я тоже нашел в ее комнате кое-что связанное с запиской про «Девчонок из выгребной ямы».

– Я вас не понимаю, – сказала Сусанна.

– Лесси не взяла с собой пьесу, которую она писала.

– Она у тебя?

– Да, она спрятана в надежном месте.

– Что значит «спрятана»?

– Лесси не хотела, чтобы кто-нибудь прочитал текст ее пьесы, – ответила Хельга.

– Но ты ее читал?

– Да, она очень интересная, – признался Бруно.

– И зачем вы мне об этом рассказали?

– Книга объясняет желтую закладку, которую ты нашла, и появление пистолета, – пояснил Бруно.

Сусанна моргнула и перевела взгляд на Хельгу. Однако Бруно продолжил:

– Хельга рассказала, что ты рылась у меня в мансарде.

– Извини, мне очень жаль, что я так поступила, – ответила Сусанна.

– Это уже не важно.

– Не знаю, что сделать, чтобы ты меня простил.

Официант подал им еду: тушеное мясо с картошкой. Хельга взяла со стола нож и, указав им на Сусанну, заявила:

– Достаточно, если ты не будешь об этом говорить, если тебя кто-нибудь спросит.

– Кого ты имеешь в виду? Я вас не понимаю.

– Например, инспектора Клауса Баумана, – ответил Бруно.

– Это тот, который расследует смерть пяти девушек?

– Да, мы знаем, что произошло.

– И не сообщаете об этом полиции?

– Полиция все узнает в свое время.

 

Глава 6

Он не мог вернуться домой без Карлы. Когда Клаус с комиссаром уезжали на задержание Густава Ластоона, полные слез глаза Ингрид молча умоляли его найти дочь.

Как он мог сказать жене, что кладбищенский гид сбежал через потайной тоннель, который обнаружили в подвале его дома с помощью георадара, имевшегося в распоряжении группы спецопераций. Сердце разрывалось надвое с тех пор, как ему пришлось признать, что исчезновение Карлы за несколько часов до того, как Густав Ластоон, словно крыса, ускользнул в лабиринте коллекторов под Лейпцигом, не просто совпадение. В тоннеле нашли выпачканный в грязи мобильник Карлы.

В конце войны многие дома Лейпцига и других городов Восточной Германии оказались заминированы. Взрывчатка закладывалась в тоннели, которые выкапывали, чтобы прятаться от бомбежки. Позднее, в эпоху социализма, их использовали те, кто скрывался от преследований тайной полиции Штази.

Клаус Бауман не сомневался: если полиция нашла телефон Карлы в потайном тоннеле его дома, значит, Густав Ластоон знает, где его дочь и жива ли она. Он вернет Карлу только, если раньше найдет проклятого кладбищенского гида, который увел ее в какое-то другое место в Лейпциге или еще где-то в Германии. Клаус должен найти это место, пока не сошел с ума.

В десять часов утра группа из трех мужчин в серых плащах вошла в кабинет комиссара Клеменса Айзембага.

Клаус сидел в кресле, не зная, куда девать руки. Он сразу понял, кто эти люди и что они прибыли в Лейпциг из Берлина. Агенты федеральной полиции. Теперь этим делом будут заниматься они. Комиссар объяснил Клаусу, что это решение было принято в министерстве вскоре после того, как рано утром они получили информацию об исчезновении Карлы и бегстве единственного подозреваемого в деле о пяти мертвых девушках-иностранках.

Трое агентов сняли плащи, повесили их на вешалку у входа в кабинет и расселись: двое на диване, один в кресле у стола, как будто он собирался следить за закрытой входной дверью. Комиссар устроился в кресле напротив Клауса.

Первым заговорил старший из агентов – мужчина лет пятидесяти, с проседью в волосах и ухоженной бородке. Он сообщил то, о чем Клаус еще не знал.

– Случай вашей дочери – не единственный, – сказал он, глядя на инспектора, на которого его слова подействовали как удар в грудь. – За две ночи с пятницы по воскресенье домой не вернулись еще пять девочек. Все они немки подросткового возраста.

Клаус почувствовал, как незаметно для посторонних глаз все его тело задрожало. С исчезновением Карлы и других девочек ее возраста история кровавого разврата Хелены Майтнер, ее мужа капитана Штрута и четырех офицеров СС, которую он по настоянию самого Густава Ластоона прочитал в докторской диссертации, похоже, повторялась, словно кошмарный сон.

– Пять немецких девочек? – в ужасе переспросил Клаус, нетерпеливым жестом отчаяния запустив руку в волосы. Совесть буквально кричала, что он один виноват в этих исчезновениях.

Федеральный агент поднялся на ноги, взял красный фломастер и подошел к большой карте Германии, висевшей на стене кабинета. Он продолжил говорить, одновременно делая пометки на карте:

– Исчезнувшие подростки, включая вашу дочь Карлу, проживали в разных городах шести германских земель: две на севере, одна на востоке, одна на западе и две оставшихся на юге.

Клаус Бауман мысленно соединил линиями шесть красных точек, нанесенных на карту.

– Это перевернутый силуэт шестиугольного саркофага, – произнес он нейтральным, почти безжизненным тоном.

Более молодой федеральный агент в больших модных очках, сидевший на диване, с сочувствием посмотрел на него.

– Именно так, инспектор Бауман. Проанализировав предшествующий случай с пятью девушками-иностранками, а также ваши отчеты о беседах с Густавом Ластооном, мы пришли к следующему выводу: все указывает на то, что именно он с помощью своих сообщников совершил преступление у монумента. А теперь он намерен совершить еще одно, следуя какому-то некрофильскому ритуалу, где фигурирует эротичное белье и нарисованные на спине жертв раны с торчащими в них кинжалами.

Комиссар продолжал хранить молчание.

– Но все, что он говорил, выглядело так реально, так правдоподобно, так гладко… – простонал Клаус.

– Не обманывайте себя, инспектор. История тайного нацистского общества просто небылица, придуманная самим Густавом Ластооном, чтобы сбить вас со следа. Мы считаем, что вчера ночью, предполагая, что вы собираетесь его задержать, он похитил вашу дочь, когда она возвращалась домой, и сбежал, чтобы спрятаться где-то в другом месте. Но можете не сомневаться, мы его найдем.

Клаус Бауман мысленно прокручивал в голове каждый момент своих встреч с Густавом Ластооном, и в его памяти всплыл голос гида, говоривший, что он боится, как бы его тоже не убили. Какая-то часть его сознания упорно не желала соглашаться с тем, что кладбищенский гид имеет отношение к исчезновению Карлы, даже несмотря на то, что мобильный телефон его дочери найден в потайном тоннеле, через который этой ночью ушел Ластоон. Клаус понимал: перед лицом федеральных агентов он не может признаться, что смотрит на события иначе, что голос Густава Ластоона в его голове кричит, умоляя по-прежнему верить ему.

– Если подростки исчезли в шести разных землях, невозможно считать, что это просто дело рук психопатов под руководством такого юродивого безумца, как Густав Ластоон. За ним должна стоять преступная организация, имеющая серьезную сеть, действующую по всей стране, – произнес он, с огромным трудом подбирая нужные слова, чтобы выразить эту простую мысль.

– Поэтому мы здесь, инспектор. Чтобы выяснить, что за чертовщина тут творится.

 

Глава 7

В понедельник утром Бруно Вайс отвез Сусанну в университет на своей машине. Накануне ночью они вернулись из Берлина с последним поездом. Над черной водой реки поднимался туман. Приехав в Лейпциг, они отправились к Бруно и Сусанна осталась на ночь у него.

В постели, лаская обнаженное тело Сусанны, Бруно сказал, что Хельга поведала ему про лесбийские удовольствия, которым они двое и Урсула предавались в подвальном этаже «Берлин-панорама-бара». От слов, которые шептал Бруно, она все сильнее возбуждалась, и, когда он проник в нее пальцами, а потом языком, она испытала бурный оргазм.

Сидя в аудитории, Сусанна все еще чувствовала внутри легкую щекотку. Выходные прошли просто фантастически, и теперь она смотрела на своих сокурсников с ощущением некоторого превосходства. Она не только свободно наслаждалась своей сексуальностью, она заслужила доверие Хельги и Бруно. В противном случае никто из них не признался бы, что они знают о причинах случившегося с «девчонками из выгребной ямы». И хотя больше они ничего не сказали, в скором времени она узнает все.

В поезде, пока они ехали в Лейпциг, Бруно рассказал, что однажды ночью, перед рассветом, возвращаясь со дня рождения своего приятеля, который они с друзьями отмечали в пивной в Карли, он решил зайти в бабушкину квартиру – и не застал Лесси в ее комнате. Она ушла на одну из своих одиноких ночных прогулок, но забыла выключить ноутбук. Он так и остался стоять открытым на столе в кабинете. Бруно воспользовался этой возможностью и полюбопытствовал, что хранится у Лесси в архивах. Включив экран, он обнаружил открытую страницу какого-то чата под названием «Девчонки из выгребной ямы». Он нажал «войти», но сайт затребовал ключ доступа. Бруно осмотрел стол, но не нашел никаких записок, похожих на пароль. Тогда он ввел последовательность цифр и соответствующих им букв алфавита: 1a2b3c4d5e6. Экран загорелся на несколько мгновений, а потом открылось второе окно, появилась надпись, что введенный ключ неверен, и активирована система защиты от несанкционированного доступа. Закрыв новое окно, Бруно оставил попытки войти в чат и тут сообразил, что чат, в который Лесси заходила по ночам, не имеет нормального адреса в Интернете, что он находится в Deep Web.

Сусанна не имела ни малейшего понятия, что это такое, хотя знала перевод – «глубокая сеть». Бруно объяснил ей, что Лесси, должно быть, участвовала в каких-то темных делах, если прятала свою личность в темных глубинах Deep Web. С этого момента он перестал ей доверять, пока однажды не поговорил с Хельгой, и та сказала, что он может не волноваться, Лесси не опасна. Она просто искала в глубокой сети сюжет для своей театральной пьесы.

– А зачем Хельга дала ей пистолет?

– Затем, что Лесси хотела покончить с собой.

– Но в записке она написала, что он ей больше не нужен, поэтому она оставляет его тебе на память, – заметила Сусанна.

– Лесси была непредсказуема. Она просто изменила свои планы и решила уехать. Вот и все.

 

Глава 8

В присутствии федеральных агентов комиссар объявил Клаусу Бауману, что с этого момента его отстраняют от дела, и предупредил о последствиях, которые может иметь для его карьеры в полиции неподчинение приказу министерства, который лично передал ему в руки. Потом в коротком разговоре наедине, пока инспектор Бауман собирал свои личные вещи и складывал их в старый портфель, Клеменс Айзембаг сказал, что очень сожалеет о случившемся и понимает, почему это произошло.

– Нет, ты не понимаешь, никто не может это понимать.

– Думаю, ты должен сдать мне пистолет, – отреагировал комиссар.

Клаус Бауман вынул пистолет из кобуры и отдал ему.

– Будет лучше, если ты поедешь домой к Ингрид и дождешься моего звонка. Если ты не наделаешь новых ошибок, все будет хорошо. Послушай моего совета.

Однако Клаус не собирался сидеть дома, слушать причитания Ингрид и ждать, сидя перед телевизором, когда в новостях федеральные агенты объявят всей стране трагическую весть о том, что обнаружены трупы шести пропавших девочек. Что в убийстве подозревается Густав Ластоон, оставленный на свободе инспектором Клаусом Бауманом, отцом одной из новых жертв, занимавшимся расследованием преступления возле монумента Битвы народов в Лейпциге.

Выйдя из комиссариата, Клаус Бауман направился в библиотеку университета. Пока он вел машину, в голове с маниакальной настойчивостью вертелась цифра шесть. Он вспомнил теорию Маргарит Клодель, которой она поделилась с ним на смотровой площадке башни. Она обратила внимание на странную асимметрию в расположении трупов относительно центральной оси фасада монумента. Согласно рисунку, который Маргарит показала ему на своем планшете, их должно было быть шесть, а не пять. Теперь выводы Маргарит Клодель, в тот вечер показавшиеся ему абсурдными, обрели для Клауса новый смысл. Похищенных девочек было шесть.

Убедившись, что за ним никто не следит, Клаус вошел в библиотеку. Подойдя к библиотекарю, он представился инспектором полиции из отдела по расследованию убийств, и застенчивого вида женщина сразу занялась его обслуживанием. Клаус спросил, не интересовался ли кто-нибудь в прошлую пятницу докторской диссертацией профессора Хенгеля Тонвенгера. Библиотекарь посмотрела в компьютере и сказала, что согласно записям о книгах, выданных на руки, диссертацию взял он сам. До этого диссертацией уже многие годы никто не интересовался. Клаус кивнул.

– Мне еще нужно просмотреть записи с камер наблюдения на входе и в главном зале, – сказал он.

– Боюсь, с этим я не смогу вам помочь. Эта информация не подлежит разглашению, поскольку относится к частной жизни студентов.

– Я вас умоляю, избавьте меня от этих глупостей! Я сам сидел за одним из этих столов. Моих полномочий вполне достаточно.

– Сожалею, но вы должны предоставить судебный ордер.

Клаус Бауман покачал головой и отошел от стойки. На входе он поговорил с охранником. Мужчина выглядел слишком худым, чтобы самостоятельно оказать сопротивление какому-то возможному агрессору.

– Идите за мной, – сказал охранник.

Они спустились в подвал библиотеки. За дверью из специального толстого стекла сидели еще двое охранников в форме в окружении маленьких цветных мониторов.

Худой мужчина открыл инспектору дверь, потом снова закрыл ее и вернулся на свой пост.

Оказавшись в комнате охраны, Клаус Бауман еще раз объяснил причину своего визита. Один из мужчин нашел записи, сделанные в пятницу, в нужный промежуток времени.

На экране появилось изображение входной двери. Сначала в нее вошли несколько студентов, которые пришли вместе, потом девушка с книгами в руке. Вскоре на мониторе появилась корпулентная фигура Густава Ластоона, с характерной рыжей бородой и в черной шерстяной шапке. Он открыл дверь в библиотеку и вошел. Сбоку от двери виднелся едва заметный силуэт следившего за ним полицейского, который стоял на тротуаре, прислонившись спиной к стене. Через несколько секунд после этого у двери остановился еще один студент с рюкзаком, висевшим на одном плече. Оглядевшись по сторонам, он вошел в библиотеку.

– Отмотай назад! – бросил инспектор Бауман, как будто отдавал приказ.

– Смотрите, вот этот кадр.

– Можешь увеличить лицо?

– Конечно, секундочку.

– Отлично.

– Хотите, чтобы вам сделали распечатку?

– Было бы замечательно.

Другой охранник уже вывел на экран изображение главного зала библиотеки. Густав Ластоон, теперь видимый со спины, отошел в сторону от центра зала и сел. В руке он держал книгу, которую позже положил на стол. Вслед за этим вошел тот самый студент с рюкзаком. Достав папку с какими-то записями, он углубился в их изучение. Все нормально. На экране появился инспектор. Он подошел к столу кладбищенского гида и сел напротив него. В этот момент студент с рюкзаком достал мобильник.

– Останови здесь. Можешь показать в замедленном темпе?

– Без проблем.

Студент перевернул смартфон горизонтально, держа его над столом. Потом навел камеру на стол, где сидели Густав Ластоон и инспектор, и включил запись видео. Перед тем, как встать, он снова нажал что-то на своем телефоне, собрал вещи и ушел.

За два часа до того, как Клаус Бауман приехал на Центральный вокзал, чтобы встретить агента Европола Маргарит Клодель, которая возвращалась в Лейпциг, проведя выходные в Париже со своей дочерью, инспектор Мирта Хогг села в поезд, идущий в Нюрнберг. Она должна допросить художника, работающего в жанре эротической живописи и изображавшего на своих полотнах молодых женщин в белье, похожем на то, что было нарисовано на телах мертвых девушек.

Клаус Бауман уткнулся лбом в плечо Маргарит Клодель, чтобы сдержать слезы.

– Все обойдется, – сказала агент Европола, сочувственно проведя рукой по голове Клауса.

Они зашли в кафе на вокзале. Клаус рассказал Маргарит, в каком кошмаре живет с тех пор, как к утру воскресенья Карла не вернулась домой. Он сразу понял, что случилось что-то ужасное. На фоне случившегося история с травкой казалась теперь просто смешной. Ингрид не знала, что Клаус частенько говорил с дочерью о наркотиках. В наши дни трудно избежать того, чтобы подростки вроде Карлы не пробовали алкоголь и не курили марихуану или гашиш, когда большинство детей их возраста это делают. Однако Карла никогда не ушла бы из-за этого из дома.

– Карла не может жить без своей матери и без маленькой Берты, – закончил Клаус.

Агент Европола получила информацию о сложившейся ситуации от своего начальства еще до того, как ее самолет вылетел из Парижа в Берлин. Ей дали инструкции не вмешиваться в дело об исчезновении шести немецких девочек-подростков, поскольку оно находилось в исключительной компетенции полиции и судебных органов Германии. Ее миссию предполагалось ограничить расследованием смерти четырех девушек из разных стран Европейского союза, и в то же время оставить на рассмотрение властей Сербии и Германии то, что касалось последнего трупа, который был опознан как Веричка Людович двадцати восьми лет.

– В начале лета полиция Сербии объявила ее в международный розыск, как предполагаемую убийцу садиста и насильника по имени Милош Утка, размещавшего в глубокой сети порнофильмы, заканчивающиеся реальным убийством одного из персонажей. Отпечатки пальцев этой девушки обнаружили по всему его дому, а в одной из комнат возле кровати нашли кляпы, цепи с наручниками и множественные пятна крови на покрывале, на полу и на стенах, которые совпали с ее ДНК. Кроме того, в компьютере Милоша Утки сербская полиция обнаружила целый архив видео- и фотоальбомов с изображениями обнаженной Верички Людович с глубокими резаными ранами на спине. Этот подонок издевался над ней, насиловал ее перед веб-камерой и за деньги транслировал эти изображения в глубокой сети. Сербская полиция считает, что имеет дело с сексуальным рабством, сопровождавшимся самыми изощренными издевательствами со стороны человека, которого она убила, перерезав горло ножом.

– Они должны были дать этой девушке медаль за мужество, – с презрением прошептал Клаус Бауман.

– Теперь уже поздно. Хотя я не думаю, что они сильно сожалеют о ее смерти. Насколько мне известно, они хотят лишь получить труп, чтобы закрыть дело Милоша Утки.

– Но эта информация открывает новые перспективы в деле. По крайней мере, теперь у нас есть прямая связь между этой девушкой и Лейпцигом.

Клаус Бауман смотрел на чашку кофе, стоявшую перед ним на столе. Внезапно он резко поднял голову и пристально посмотрел в глаза Маргарит.

– Что с тобой? Ты побледнел?

– Ты привезла ее фото?

– У меня есть только те, которые мне прислали из Гааги сегодня утром. И еще есть несколько снимков мужчины, которого она убила. О чем ты думаешь?

– Эта девушка может быть той самой, которой сдавал комнату преподаватель консерватории. Помнишь, она тоже была из Сербии?

– Тебя отстранили от дела, Клаус! Ты не можешь продолжать расследование, – напомнила Маргарит.

Инспектор Бауман снова посмотрел ей в глаза и рассказал все, что прочитал в докторской диссертации по поводу некрофильских оргий, которые устраивали во время войны Хелена Майтнер, ее муж капитан Штрут и еще четыре офицера СС.

– Черно-белая фотография открытого саркофага, найденного в руинах ее дома, с мумифицированным трупом девочки внутри, – это просто кошмар. Меня ужасает одна мысль о том, что с моей дочерью и другими пятью исчезнувшими девочками может случиться что-то подобное, – сказал он.

– Клаус, эти преступления совершены более семидесяти лет назад. Сейчас мир, и ни в одной цивилизованной стране не может произойти ничего подобного. То, что Густав Ластоон сделал с девушками, было просто художественным воссозданием сцены смерти для его клиентов-некрофилов. Он просто переборщил с парализующим наркотиком, который дал им. Только поэтому эти пять девушек погибли, и он решил воспользоваться историей, рассказанной в докторской диссертации, с которой он давно знаком, – возразила агент Европола.

– Помимо всего прочего профессор Тонвенгер утверждает, что именно Хелене Майтнер пришла в голову мысль основать тайное нацистское общество «Стражи смерти» и сделать его символами шестиугольный саркофаг и триксель. Первоначально в общество входили сама Хелена, ее муж и еще четыре офицера СС. После войны в этот тайный орден вступили другая женщина и другие мужчины. Они продолжили устраивать тайные сборища в крипте монумента Битвы народов, где исполняли жуткие обряды своих предшественников. Когда кто-то из членов общества умирал, ему на смену приходил новый нацист-эзотерик, и так должно было продолжаться из поколения в поколение, пока они снова не завладеют миром. Единственное прописанное правило общества состояло в том, что среди стражей смерти всегда должна быть одна женщина.

Маргарит Клодель знала, что в ее версии преступления по-прежнему остается слишком много вопросов без ответа.

– Женщина, которая оставила часть своего ногтя на одном из холстов с нарисованным саркофагом? – предположила она.

– Да, но кто она?

– Не знаю.

– Маргарит, что со мной происходит? Я не знаю, с чего начать, чтобы распутать эту паучью сеть.

Временами Клаусу казалось, что он сходит с ума. Он никогда в жизни не чувствовал себя таким потерянным и беспомощным. Девушки и смерть, саркофаги, трехмерные картины, эротичное белье, эсэсовские даги, наркотики, вызывающие паралич, эзотерическая символика, военизированные отряды неонацистов, пропавшие девушки-подростки и его собственная дочь в руках психопата вроде Густава Ластоона, который мог оказаться главарем секты некрофилов, организованной в Германии.

Этим утром агент Европола тоже не могла избавиться от ощущения тревоги, мучившей ее, пока она летела из Парижа в Берлин и пока ехала поездом из Берлина в Лейпциг. Несмотря на то что она нашла правдоподобное объяснение поведению Густава Ластоона и смерти девушек у монумента, новые происшествия совершенно сбивали ее с толку.

– Нам нужен конкретный план, очень четкий и ясный. Надо обдумать все заново, посмотреть на все направления расследования под другим углом, определить связи, существующие между всеми событиями, по поводу которых у нас нет сомнений, – сказала она.

– Прежде всего у меня не вызывает сомнений то, что исчезновение Карлы и пяти других девочек-подростков связано с делом пяти мертвых девушек и с жестокими убийствами, совершенными тайным нацистским обществом. Об этом мне настоятельно советовал прочитать Густав Ластоон, перед тем как сбежал из своего дома.

– Ластоон и «Стражи смерти» – это одно и то же. Но у меня такое впечатление, что ты до сих пор не видишь того, что совершенно очевидно, – твердо заключила Маргарит Клодель.

– Сегодня утром я побывал в библиотеке университета и просмотрел записи с камер видеонаблюдения за пятницу. Какой-то студент, пришедший в главный зал библиотеки раньше меня, следил за Густавом Ластооном. Он записал на свой мобильник момент, когда Ластоон передавал мне книгу профессора Хенгеля Тонвенгера.

– Может, это полицейский, который за ним следил?

– Нет, полицейский остался ждать на улице, когда Густав Ластоон выйдет из библиотеки. Он знал, что в зале за ним прослежу я.

– Тогда кто это мог быть? – спросила Маргарит.

– Тот, кого тоже интересует, что делает Густав.

– Или тот, кто знал, что ты собираешься встретиться с ним в библиотеке, – добавила она.

– Я отправил его фото инспектору Мирте Хогг. Она попробует что-нибудь выяснить, когда вернется из Нюрнберга. Она готова помогать мне и продолжать наше расследование.

– Наше?

– Мое и Мирты. Я не хочу втягивать в это тебя. Понятно, что ты должна работать с федералами.

– Обо мне можешь не беспокоиться. Давай-ка лучше навестим преподавателя музыки.

 

Глава 9

На мобильнике Сусанны скопилось уже несколько пропущенных звонков. Все от матери. Она видела по испанскому телевидению и в Интернете, что происходит в Лейпциге, и волновалась. Ответ Сусанны был привычно лаконичным и холодным: «Мама, я жива, не волнуйтесь за меня. Я уже давно не подросток».

После занятий Сусанна зашла в бар неподалеку от университета и посмотрела новости по второму общенациональному каналу. Она взяла сэндвич с томатным соком и села как раз напротив одного из экранов, висевших на стенах. Еще до полудня по аудиториям поползли слухи о новых загадочных исчезновениях, расследованием которых теперь занималась федеральная полиция. Илиан Волки позвонил ей по телефону, он тоже хотел узнать, все ли с ней в порядке. Он съехал из студенческого общежития и поселился в квартире рядом с факультетом точных наук, которую снял с одним перуанцем и девушкой из Греции. Илиан рассказал, что недавно на выходе из бара они попали в серьезную переделку со скинхедами. Это случилось совсем недалеко от Карли. Выйдя на площадь, его приятель-перуанец собрался поиграть на индейской флейте, но его начали оскорблять, отняли флейту и поставили синяк под правым глазом. И никто ничего не сделал, чтобы этому помешать. Его друг тоже не захотел заявлять о нападении в полицию. Он испугался.

– В Лейпциге п-происходит что-то с-странное… а может, и во всей Германии, – сказал Илиан, не в силах справиться с заиканием.

Потом он предложил Сусанне встретиться на следующий день и выпить кофе, но Сусанна сказала, что с сегодняшнего дня начнет работать в пабе в центре города и у нее останется время, только чтобы поужинать и позаниматься. Ей нужно срочно сделать перевод.

– Мне очень жаль, Илиан, но думаю, у нас не получится встретиться. Будь осторожен, ладно? – сказала она перед тем, как повесить трубку.

Они договорились встретиться с Бруно у главного входа в университет. Но, прождав напрасно пятнадцать минут, Сусанна отправила ему голосовое сообщение, что идет домой и будет ждать его там.

 

Глава 10

Сидя за рулем своей машины, Клаус Бауман чувствовал себя как пьяный, блуждавший где-то вне времени и пространства, в том самом далеком невидимом месте, где, как он воображал, могла находиться его дочь, живая или мертвая.

Когда они добрались до консерватории и вошли в класс виолончели, ученики сразу перестали водить смычками по натянутым струнам своих инструментов. Бруно тоже опустил руку с дирижерской палочкой и обернулся назад, на звук открывшейся двери. Он сразу понял, кто к нему пришел.

– Тишина – самая важная нота в любом музыкальном произведении, даже если она вынужденная. Продолжим завтра с этой же партитурой, – сказал он, с улыбкой глядя на своих юных музыкантов.

Клаус Бауман извинился за то, что вынужден его прервать. – Мы приехали, только чтобы показать вам несколько снимков. Нам срочно нужно, чтобы вы посмотрели на них и сказали, узнаете ли кого-нибудь.

Он попросил агента Европола дать свой планшет и показал преподавателю музыки фотографию Верички Людович, сделанную при жизни.

Реакция Бруно Вайса последовала незамедлительно.

– Это Лесси, Лесси Миловач!

– Теперь вы ее узнали?

– Я вас не понимаю…

– Это одна из мертвых девушек, которых вам показывала инспектор Мирта Хогг несколько дней назад, когда вы приходили в комиссариат.

– Не может быть! Тогда я ее не узнал, у нее были закрыты глаза и совсем другая прическа. Я был уверен, что это не Лесси.

Инспектор Бауман показал ему другие фотографии.

– Да, эта девушка – Лесси, никаких сомнений, – подтвердил Бруно Вайс. – Значит, она умерла? – грустно спросил он.

Клаус кивнул.

– Судя по всему, Лесси Миловач приехала по фальшивому сербскому паспорту. Она предъявила его в университете и показала вам, когда подписывала договор об аренде комнаты, чтобы получить вид на жительство. Ее настоящее имя Веричка Людович.

– Черт, не могу поверить, это ужасно!

Палец Клауса Баумана скользнул по экрану планшета, и он показал другую фотографию, на этот раз мужчины с рыжими усами и бородой.

– Вы его знаете? Его зовут Густав Ластоон.

– Нет, не знаю… хотя, кажется, я его когда-то видел, но понятия не имею где.

– Он приходил в «Бимбо Таун» в ночь вашего концерта.

– В Спиннерай всегда много народу, вы же знаете.

– Да, слишком много.

Клаус Бауман сказал, что Бруно должен показать им комнату, которую снимала сербская девушка. Маргарит Клодель кашлянула, бросила взгляд на инспектора, потом посмотрела на Бруно Вайса.

– Если хотите, то можете оставаться с нами и дождаться, пока мы получим официальный ордер. Это ваше право, – пояснила она.

– Да, конечно, понимаю. Но в этом нет необходимости. Сейчас я возьму свои вещи и провожу вас.

Он открыл квартиру своим ключом. Двое студентов-итальянцев куда-то ушли, а Сусанна еще не вернулась с занятий.

– С чего вы хотите начать? – спросил Бруно, после того как открыл дверь.

Инспектор быстро окинул взглядом коридор и попросил, чтобы им показали кухню.

На столе стояли две тарелки с остатками еды, пакеты с хлопьями, грязные стаканы и кофеварка… Бруно объяснил, что его жильцы бывают не слишком аккуратны, однако этот беспорядок не имеет отношения к студентке-испанке, которая снимает комнату, освободившуюся после отъезда Лесси Миловач.

– Ну да, Лесси… или как там ее звали, – поправился он.

Инспектор сел на стул и жестом попросил Бруно Вайса последовать его примеру. Маргарит Клодель, не говоря ни слова, вышла из кухни.

Клаус пригладил бороду, прежде чем заговорить. По правде сказать, он не знал, с чего начать.

– Значит, ваша квартиросъемщица из Сербии съехала из этой квартиры за два дня до того, как ее нашли мертвой рядом с другими четырьмя девушками, – произнес он, пытливо вглядываясь в лицо Бруно.

– Да, она сказала, что должна вернуться к себе на родину.

– По каким-то важным семейным обстоятельствам, если не ошибаюсь.

– Так она мне сказала. Но меня удивила такая причина. Как я уже говорил инспектору, которая принимала меня в комиссариате, когда я познакомился с Лесси, она утверждала прямо противоположное. Она говорила, что сирота, что в Сербии у нее никого нет и что она хочет начать новую жизнь в Лейпциге. Ей нравился наш университет, и она писала пьесу для театра.

– Пьесу для театра?

– Да, истории людей, которых она знала.

Инспектор наклонился вперед и поставил локти на колени.

– Она рассказывала вам об этих людях?

– Лесси почти ничего не рассказывала ни о себе, ни о других.

– Полагаю, у нее были друзья.

– Ну да, Хельга. Вы уже познакомились с ней в «Бимбо Таун».

– Та блондинка, которая пила травяной ликер?

– Да. Мы с Хельгой были ее единственными друзьями, насколько мне известно.

Клаус Бауман мысленно представил одну из картин с обнаженными девушками в откровенных позах, которые, как выяснила Мирта Хогг, писал художник из Нюрнберга.

– Где мы можем найти Хельгу?

– Она живет в Берлине, хотя очень часто приезжает сюда навестить свою мать, которая уже много лет находится в лейпцигской клинике для душевнобольных. Возможно, вы также слышали о ее отце, Отто фон Майере.

– Отто фон Майер? Психиатр?

– Да.

На кухню вернулась агент Европола.

– Русские книги на полках принадлежали сербской девушке? – спросила она.

– Это единственное, что Лесси не взяла с собой, когда уехала, – задумавшись на несколько секунд, ответил Бруно. Потом добавил: – Никак не могу осознать, что она не та, кем представлялась, и тем более, что она мертва. Такая милая девушка, такая уравновешенная… Трудно поверить, что ее убили вместе с другими девушками.

Клаус Бауман встал. Ему стало трудно дышать, глаза горели. Он не спал всю ночь. Сердечная боль стала такой острой, что он больше не мог терпеть.

– В Сербии ее обвиняют в убийстве, – сказал он.

– Что?

– Посмотрите новости по телевизору, у нас нет времени объяснять вам подробности. А если будете разговаривать со своей подругой Хельгой, скажите, чтобы она позвонила мне по этому номеру. И чем раньше, тем лучше, – пояснила Маргарит Клодель, протягивая ему визитку.

Когда двое полицейских уже собрались уходить, входная дверь открылась. Пришла Сусанна. Увидев в квартире посторонних людей, она испугалась.

– Кажется, мы знакомы, – с улыбкой обратилась к девушке Маргарит Клодель, прежде чем они с Клаусом вышли из квартиры и закрыли за собой дверь.

Не взглянув на Бруно, Сусанна бросилась в свою комнату. Похоже, все на месте. Войдя в кабинет, она увидела, что книги Лесси разбросаны по письменному столу. Позади, опершись на дверной косяк, стоял Бруно.

– Где записка про «Девчонок из выгребной ямы»? – спросила она.

– Разве ее нет?

– Я положила ее туда же, где нашла. Во что ты впутался, Бруно? – испуганно спросила она.

– Почему ты не спрашиваешь, во что впуталась Лесси?

Это был первый случай, когда Сусанна разрыдалась в объятиях Бруно. Она только что узнала, что ее предполагаемая наставница по «Эразмусу» не Лесси Миловач, а Веричка Людович. Кроме того, Веричка объявлена в международный розыск полицией Сербии по обвинению в убийстве человека и она одна из пяти девушек, найденных мертвыми у памятника Битве народов. Все это спровоцировало эмоциональный срыв, с которым она могла справиться только долгими горькими слезами. То, что представлялось ей воплощением мечты о личной свободе, тонуло в безмолвной пелене зловещих тайн, превращаясь в кошмарный сон.

Сусанна высвободилась из рук Бруно, вытерла слезы рукавом футболки и посмотрела ему прямо в глаза.

– Ты все знал, верно? В ту ночь, когда мы в первый раз ужинали вместе, ты уже знал, что Лесси мертва, – всхлипывая, пролепетала она.

– Все не так просто, как ты думаешь.

– Почему ты, хотя бы один раз, не можешь обойтись без вранья? Вы с Хельгой знаете, что случилось с этими девушками, вы сами говорили это в Берлине. Ты должен мне доверять.

Распущенные волосы Бруно упали ему на лицо, и он откинул их назад. Потом подошел к одному из стеллажей и опустился на колени.

– Что ты собираешься делать? – спросила Сусанна.

– Открыть тайник.

Отодвинув боковину стеллажа, он вытащил оттуда несколько книг, а потом маленькую деревянную панель. За ней открылась продолговатая полость размером с две обувные коробки.

– Моя бабушка прятала здесь шкатулку с драгоценностями, – сказал Бруно.

– А что прячешь ты?

Вместо ответа, он вытащил из тайника кипу больших листов, которые с сухим шорохом упали на письменный стол.

– Рукопись «Девчонок из выгребной ямы».

– Пьеса, которую писала Лесси?

Сусанна уставилась на первую страницу, как будто видела перед собой древнюю реликвию. Название пьесы было написано в центре белого листа. На следующей строке стояло имя «Лесси Миловач».

Ниже, под словом «череп» она увидела написанную от руки карандашом последовательность букв и цифр. Прежде чем Су-санна успела задать вопрос, Бруно сказал:

Это адрес и ключ для входа в чат в глубокой сети.

Пока Бруно переписывал последовательность букв и цифр в блокнот на своем смартфоне, Сусанна начала читать рукопись вслух:

– «Мы все храним одну и ту же тайну…»

Но Бруно не дал ей продолжить. Схватившись за листы, он вырвал их у нее из рук.

– Нет, не здесь. Ты должна прочитать это в Интернете.

– Почему я не могу прочитать это на бумаге? – спросила Сусанна, не понимая причины такой резкой реакции Бруно.

– Потому что я собираюсь сжечь рукопись в камине, пока ее не нашла полиция.

Бруно вышел из кабинета и направился в гостиную с рукописью в руках.

– Ты не можешь так поступить. Лесси мертва, кого волнует, что она написала? – возразила Сусанна, идя за ним по коридору.

– Это волнует меня и Хельгу.

– Вам есть что скрывать от полиции?

– Сама поймешь, когда прочтешь чат.

Рядом с камином стояла коробка с горючими брикетами и зажигалкой. Тайком от Сусанны Бруно наклеил на первую страницу желтый стикер, который она нашла, потом бросил кипу листов на металлическое днище, сверху на бумагу положил брикет и поджег его.

Не прошло и нескольких секунд, как вся пачка вспыхнула и огонь начал пожирать страницы.

 

Глава 11

Когда они вышли на улицу, Клаус Бауман достал пачку сигарет и вытащил одну. Маргарит не могла не заметить, как дрожали его пальцы. Перед ней стоял не тот симпатичный, уверенный в себе инспектор, с которым она познакомилась, впервые приехав в Лейпциг, а постаревший, разбитый, униженный человек.

– Никогда не видела, чтобы ты курил.

– Я бросил несколько месяцев назад, но до этого был заядлым курильщиком.

Следующий вопрос вырвался у Маргарит сам собой:

– Ты не будешь ничего говорить федералам? Они должны знать, что Бруно Вайс и Хельга фон Майер дружили с девушкой из Сербии.

– Думаю, будет лучше немного подождать, прежде чем сдавать их федералам. У нас есть лишь пара намеков на то, что они связаны со смертью девушек-иностранок, и ничего, что указывало бы на их причастность к исчезновению моей дочери и других девочек. Думаю, не самая лучшая идея, если средства массовой информации получат еще двух подозреваемых и переключат свое внимание с Густава Ластоона на них. Кроме того, отец Хельги Отто фон Майер известный психиатр с большими связями во властных структурах. Он стал самым молодым президентом Национальной академии психиатрии.

– А что ты скажешь о фотографии с картины, где изображена его дочь, голая и в фуражке офицера СС? – поинтересовалась агент Европола.

– Сегодня утром Мирта Хогг сообщила мне, что федералы не собираются продолжать эту линию расследования. Но сейчас она должна быть на пути в Нюрнберг, чтобы допросить художника, который ее написал.

– Мне надо ехать в комиссариат, поговорить с федералами. Если хочешь, можем встретиться вечером.

Клаус Бауман кивнул, но у него были другие намерения.

 

Глава 12

Английский паб приятеля Бруно оказался классическим заведением для избранных. Стены, обшитые панелями из дерева ценных пород, большие гобелены с изображением сцен охоты, многочисленные пальмы и удобные кресла, обитые синим бархатом.

Бруно проводил Сусанну к месту ее работы, к которой она должна была приступить этим же вечером. Хозяина, человека лет сорока, с приветливой улыбкой и недоверчивым взглядом, звали Дитер Бранд. У него были темные волосы с короткой стрижкой и маленькое родимое пятно под правым глазом. Когда Бруно их познакомил, мужчина повел себя самым вежливым образом. Он выдал Сусанне белую блузку и синий фартук с логотипом паба на груди.

Пока она переодевалась в раздевалке для персонала, Бруно болтал с ее новым шефом.

– Неплохо смотришься в форме, – пошутил он.

Дитер Бранд дал необходимые наставления, чтобы Сусанна начала убирать освободившиеся столики, и показал место за стойкой, где она могла взять салфетки и моющие средства. Потом ей надлежало вымыть туалеты, а если будет слишком много клиентов, то помочь официантам готовить кофе, подавать напитки и сэндвичи с ветчиной. Сусанна с улыбкой попрощалась с Бруно и приступила к работе.

Часа через два, когда Сусанна проходила между кресел, направляясь к одному из столиков, чтобы его убрать, кто-то взял ее за руку.

Она вздрогнула от неожиданности.

– Ты меня испугала! – воскликнула она, стараясь сдержать отчаянное биение сердца.

Урсула Кайлен сидела у одной из больших стеклянных витрин паба спиной к стойке.

– Извини, я не хотела тебя напугать.

– Ты всегда появляешься, как призрак?

– Только когда меня ждут, сами того не зная.

– Я не заметила, как ты вошла.

– Ты слишком занята.

Равнодушная реакция Сусанны заставила Урсулу изобразить улыбку. Подруга Хельги ей не нравилась, несмотря на любезный прием, который она оказала им в своем доме на озере и их лесбийское трио в «Берлин-панорама-баре». Даже сейчас Сусанну не оставляли сомнения, действительно ли Урсула Кайлен была с ними в ту ночь, целовала в темноте ее губы, пощипывала соски и касалась языком влажной щели между ног. Но сейчас ее глаза, незамутненные туманом и галлюцинациями от метамфетамина, ясно видели, что Урсула Кайлен сидит перед ней.

– Могу я что-то тебе принести, пока ты ждешь свой заказ? – спросила она, отбросив эти смутные воспоминания.

– Я пришла, чтобы увидеться с тобой.

– Как ты узнала, что я здесь?

– Хельга говорила, что Бруно нашел тебе работу в этом пабе и что ты начинаешь сегодня.

– Мне сказали, что я не должна разговаривать с клиентами. Я не хочу, чтобы меня уволили в первый же день.

– Об этом можешь не беспокоиться, хозяин мой приятель.

– Но мне надо убирать столы, народу очень много, – настаивала Сусанна.

– В котором часу ты заканчиваешь?

– В семь, а потом мне надо идти заниматься.

– И сколько платят за эту работу?

Сусанна не знала, стоит ли отвечать на этот вопрос. Это было ее личное дело, и оно не касалось никого другого. Однако ей не хотелось демонстрировать подруге Хельги свое недоверие.

– Пятьсот пятьдесят евро в месяц. Но я буду работать только четыре часа по вечерам, и мне полагается один выходной в неделю.

– Что ж, неплохо, если это то, чего ты хотела.

– Мне нужны деньги, а вариантов работы для студентки из Испании не так много.

– Ты прекрасно говоришь по-немецки и могла бы стремиться к чему-то более приятному и доходному.

– Не представляю, чем еще я могла бы заниматься.

– Я тебе говорила, когда Хельга показывала свой портрет у меня дома. Ты могла бы позировать художнику, которого я хорошо знаю. Он часто пишет портреты известных моделей и актеров немецкого кино.

Сусанна сделала над собой усилие, изображая заинтересованность.

– Мне кажется, для этого не нужно говорить по-немецки.

– Покупатели этих прекрасных картин весьма специфические клиенты. Они настоящие ценители женской красоты и знают толк в приятной беседе.

– Я не хочу раздеваться за деньги.

– Эротическая живопись – такое же искусство, как кино. Тебе нужно хорошо играть свою роль. Роль богини. Ты очень красива и притягательна. Ты могла бы заработать много денег, если бы позволила мне заняться твоими финансовыми делами. Подумай об этом.

– Хорошо… я подумаю, – рассеянно произнесла Сусанна. Ее голова по-прежнему была занята мыслями о рукописи театральной пьесы Лесси.

Урсула Кайлен встала из-за стола, надела свой меховой жакет и, вытащив из сумки визитную карточку, дала ее Сусанне.

– Сегодня вечером у меня важная деловая встреча здесь, в Лейпциге, но завтра около двух дня я поеду в Нюрнберг. Если захочешь изменить свою жизнь, позвони мне на мобильный до двух. Здесь мой номер, – сказала она.

Сусанна взглянула на маленькую картонную карточку блестящего черного цвета. Золотыми вдавленными буквами на ней значилось название фирмы на английском языке: UK Film Agency. Потом она подняла глаза и посмотрела вслед Урсуле Кайлен, элегантной походкой направлявшейся к выходу. Су-санна потерла глаза, проверяя, не спит ли она, и продолжила убирать столики – такова была цена ее независимости.

 

Глава 13

Он знал только одного человека, который мог бы помочь ему найти Карлу. Припарковав автомобиль вблизи стадиона «Ред Булл Арена», напротив футбольного поля с травяным покрытием, окруженного беговой дорожкой, Клаус Бауман остался ждать его в машине. Натан Вебер тренировал какую-то юношескую футбольную команду. Клаус наблюдал за его беспокойными движениями с парковки. Он почти не изменился, все так же походил на игрока в регби, как раньше, когда они были друзьями: слишком массивное туловище и голова, казавшаяся несколько маловатой.

Чего не знал Клаус Бауман, так это того, как бывший друг отреагирует на его появление. Прошло больше трех лет с тех пор, как они перестали разговаривать, и, вполне возможно, Натан Вебер все так же ненавидит его. Ведь это он, Клаус Бауман, дал в департаменте внутренней безопасности показания против Натана, когда они вместе работали в отделе по борьбе с наркотиками. Это он подтвердил, что Натан положил в карман несколько доз экстези во время облавы, в ходе которой они захватили груз в пятнадцать тысяч таблеток, доставленный в Лейпциг бандой чешских наркоторговцев. О его проступке сообщил другой инспектор, работавший с ними, и Натана Вебера уволили из полиции. Натан просил Клауса сказать, что он не видел, как его друг брал наркотики. Тогда его слово было бы против слова другого инспектора. Но Клаус не согласился солгать.

Увидев, что Вебер приблизился к парковке, Клаус нажал на клаксон. Натан посмотрел на его машину и остановился. У него на плече висела большая спортивная сумка.

В голове Клауса прогремел вопрос, который бывший друг еще не успел ему задать: «Какого хрена тебе здесь надо?» Он вышел из машины и подошел к Натану на расстояние метра. Несколько секунд никто из них не произносил ни слова, а их напряженные взгляды выражали чувство взаимной неловкости от этой встречи.

– Карла пропала, – наконец выпалил Клаус.

– Знаю. У меня еще остались друзья в полиции. Я теперь работаю в фирме, которая отвечает за охрану «Ред Булл Арены», и поддерживаю связь кое с кем из начальства, кто увлекается футболом.

– Я думал, ты мне позвонишь. Ты же крестный Карлы.

– С тех пор как мы в последний раз виделись на комиссии по внутренним расследованиям, утекло много воды. Например, у тебя появилась еще одна дочь, которую я даже не знаю. И ты, и я – мы стали другими.

– Брось, Натан! Это ты отказался со мной разговаривать! Ты даже не дал мне возможности объяснить, почему я это сделал!

Натан Вебер снял сумку с плеча, и она упала на землю.

– Тебе ничего не стоило сказать, что ты ничего не видел.

– Но я видел, черт побери! Видел, как ты взял таблетки и спрятал их на глазах у меня и у того козла, как будто тебе насрать, что мы полицейские. Я не мог сказать, что другой мой товарищ по отделу врет, когда он говорил чистую правду. Его бы выгнали, и это было бы несправедливо.

Натан Вебер посмотрел на облака, начинавшие наползать на высотки с востока. Потом на его губах появилась презрительная усмешка.

– Ты все такой же лицемерный сукин сын! Ты всегда хотел быть чистеньким, а сам изменял Ингрид и заставлял меня прикрывать тебя. Так что можешь засунуть свою щепетильность себе в задницу, честный полицейский. Это ты из-за своих представлений о справедливости оставил на свободе того типа, который похитил твою дочь? Брось, Клаус, опомнись! Этот некрофил, о котором все говорят, насмехался над тобой под самым твоим носом, а потом забрал то, что тебе дороже всего. По-твоему, это справедливо?

Руки Клауса Баумана дрогнули и сжались в кулаки.

– Я пришел не для того, чтобы с тобой драться, у меня нет на это сил. Если бы не моя маленькая дочка и Ингрид… Да я бы сам пустил себе пулю в лоб, если бы с Карлой что-то случилось.

– Оставь этот эмоциональный шантаж для кого-нибудь другого, – сказал Натан Вебер, рубанув воздух огромной ручищей. Потом посмотрел Клаусу в глаза и добавил: – Почему бы просто не сказать, какого черта тебе от меня нужно?

– Ты видел фотографии Густава Ластоона?

– Да, конечно, они есть во всех газетах.

– Ты его знаешь?

– Последний раз я общался с ним за несколько месяцев до происшествия с этими девушками-иностранками. Мутный тип.

Клаус Бауман шагнул ближе к Натану. Невидимая стена, стоявшая между ними последние три года, пошатнулась.

– Что ты о нем знаешь?

И Натан Вебер рассказал, что познакомился с Густавом Ластооном в связи с одним из футбольных матчей на «Ред Булл Арена». Несколько хулиганствующих фанатов из Англии, которые накануне утром побывали с ним на кладбище, попытались пройти на стадион пьяными, вооружившись человеческими берцовыми костями, которые стащили из оссуария кладбища Зюдфридхоф. Охрана их остановила и держала взаперти, пока кладбищенский гид не обратился лично к Веберу и не решил проблему. По словам Натана, Густав Ластоон не был его другом, но пару раз они пересекались в районе Карли, выпивали вместе по кружке пива и обменивались забавными историями из своей профессиональной жизни. Так же как и он, Густав Ластоон любил футбол и оружие.

– Федералы просто идиоты, если думают, что этот тип состоит в какой-то оккультной секте, которая приносит в жертву молодых женщин и подростков, украшая их нарисованным черным бельем и одурманивая новым наркотиком для проведения некрофильских ритуалов, – закончил он.

– Они объявили, что такова официальная линия расследования. Я бы ее не поддерживал, но в доме Густава Ластоона в тайном подземелье нашли мобильник Карлы. Он постоянно твердил про тайное неонацистское общество под названием «Стражи смерти». Они носят на плече татуировку с изображением саркофага и трикселя в круге. Я видел его в одной книге, которую он сам мне дал в библиотеке университета за два дня до исчезновения Карлы.

– Когда мы с тобой работали вместе, я считал тебя одним из лучших и даже восхищался тобой, но на самом деле ты ничем не отличаешься от всех остальных полицейских, которые готовы верить в ложные улики, когда это им удобно.

Клаус Бауман достал сигарету и закурил.

– О каких ложных уликах ты говоришь?

– Ты задавал себе вопрос: зачем Густаву Ластоону понадобилось похищать Карлу в то самое время, когда в разных федеральных землях пропали еще пять несовершеннолетних девочек?

– Я только этим и занимаюсь с тех пор, как поговорил с федералами сегодня утром, и до сих пор не могу понять, зачем Густав Ластоон похитил мою дочь. А ты знаешь?

– Я следил за новостями по телевизору и читал кое-какие газеты за обедом. Я тоже не вижу никаких мотивов, зато я знаю несколько причин, которые заставляют меня сомневаться, что этот тип стал бы похищать твою дочь.

– Назови первую.

– Он не любит девушек, он гей, хотя никогда в этом не признавался.

– Что еще? – спросил Клаус, как делал каждый раз, когда ответ его не успокаивал.

– Его главный бизнес – вовсе не кладбищенский туризм. Ластоон торгует оружием. Несколько месяцев назад я сам купил у него снайперскую винтовку с патронами для одного приятеля.

– Он рассказывал мне про военизированную организацию, которой руководят «Стражи смерти». Ластоон сказал, что у них у всех есть оружие.

– Когда ты, наконец, откроешь глаза?

– Ты о чем?

– В Германии с каждым днем все больше вооруженных неонацистов. Однажды они покажут свою силу.

– Ты не знаком с неким Флаем? Я слышал, он занялся бизнесом в России.

Натан Вебер провел рукой по своей гладко выбритой щеке.

– Сейчас он здесь, в Лейпциге. Я знаю его достаточно хорошо, он помогает нам контролировать самых агрессивных футбольных ультрас из тех, что приходят на наш стадион. Я могу отвести тебя к нему, но с одним условием.

– Говори.

– На этот раз тебе придется помолчать.

 

Глава 14

В семь вечера Бруно забрал Сусанну из паба. Тусклые серые тени постепенно окутывали центр города, где толпилось еще много веселых студенческих компаний.

Выйдя на улицу, Сусанна вдохнула свежего воздуха и тут же задала Бруно вопрос:

– Ты знаешь, что ко мне приходила Урсула?

– Да, сегодня утром Хельга сказала мне по телефону, что Урсула хотела с тобой поговорить.

– И почему ты не предупредил меня? От тебя и от Хельги только и ждешь сюрпризов.

– Извини. Но если серьезно, из-за всей этой полицейской возни в моей квартире я обо всем забыл. И потом я не думал, что это так важно.

– Да, это важно. Урсула специально явилась в паб, чтобы предложить мне позировать голой тому художнику из Нюрнберга, который написал Хельгу.

Бруно ясно видел, что Сусанна обеспокоена и обижена на него.

– Он большой художник, ты сама видела его работу. Хельга на картине просто великолепна.

– Меня волнует совсем не это. Урсула сказала, что я могла бы заработать кучу денег, если бы доверилась ей, – сказала Сусанна, изобразив пальцами кавычки.

Бруно остановился у витрины какого-то ателье.

– Не хочу вмешиваться в твои дела. Ты уже знаешь, какую работу можешь получить здесь. Пока ты переодевалась, Дитер мне сказал, что какое-то время ты будешь убирать со столов, пока не освоишься немного с тем, как работает бизнес. Но довольно скоро ты станешь официанткой.

– Урсула намекнула что-то насчет покупателей этих картин. Вроде они все богатые коллекционеры и весьма щедрые.

– Намекнула?

– Ну, в общем, она сказала, что мне придется немного поговорить с ними. Но никто не станет платить кучу денег, чтобы с тобой поболтать, если ты не шлюха.

Бруно рассмеялся.

– Ты действительно думаешь, что Урсула хочет сделать из тебя элитную проститутку?

– Да, у меня сложилось именно такое впечатление. Я что думаю, то и говорю.

– У тебя слишком бурное воображение.

– Когда познакомишься с тобой и с Хельгой, можно подумать все, что угодно.

– Мы просто живем в другом мире, Сусанна, в этом все дело.

Сусанна шагала по мощеным улицам, не зная, куда они идут, и видела лишь огни проезжавших мимо машин. Соседние здания исчезли в пелене тумана.

– Шлюха спит с каждым, кто ей платит, а тебе придется трахаться только с одним. Ты хоть представляешь, сколько денег заработала Хельга за одну картину вроде той, что висит дома у Урсулы?

– Предпочитаю не знать.

– По-твоему, где Хельга берет деньги, чтобы платить за свою машину, за квартиру в Берлине, за наркотики?

– Она мне сказала, что она дизайнер.

– Да, это так, только она занимается дизайном и пишет, когда ей хочется. За картину ей заплатили столько, что хватит на две жизни.

– И тебя не волнует, если я тоже это сделаю?

Взгляд Бруно, остановившийся на глазах Сусанны, стал таким же неуловимым, как окружавший их туман.

– Ты мне нравишься, и я за тебя беспокоюсь. И потом, тебе же нравится секс, как и мне… или Хельге и Урсуле. Do ut des. Понимаешь, что это значит?

Сусанна не ответила. Она слишком хорошо поняла, что́ Бруно сказал ей по латыни: «Даю, чтобы ты дал мне». Этого она никогда не забудет.

– Я не хочу больше спать в комнате Лесси, – выпалила она.

– Оставайся у меня, если хочешь. Тогда сегодня ночью ты сможешь прочитать оригинал чата «девчонок из выгребной ямы», из которого Лесси сделала театральную пьесу.

 

Глава 15

Человек, с которым Натан Вебер поговорил по телефону, сказал, что встретится с ними через полчаса у заднего входа на кладбище Зюдфридхоф.

– Почему он назначил встречу в этом месте? – спросил Клаус.

– Хочет, чтобы мы увидели кое-что, имеющее отношение к Густаву Ластоону.

Клаус Бауман отвез своего бывшего друга к нему домой, где тот принял душ и переоделся, чтобы ехать на встречу. Они вспомнили старые времена, дела, которыми занимались вместе в отделе по борьбе с наркотиками, случаи, когда их жизнь подвергалась опасности, интрижки Клауса с женщинами и то, как Натан сочинял сказки про ночные дежурства и задержания, чтобы оправдать Клауса в глазах Ингрид.

– Я знал, что не ошибусь, встретившись с тобой сегодня, – сказал Клаус.

Натан Вебер криво усмехнулся.

– Я всегда считал, что настоящий друг никогда не подведет, – ответил он, не скрывая своего сарказма. – Хотя должен тебе признаться, что в эти три года мне много раз хотелось тебя убить. Для меня это были тяжелые времена. Развод, проститутки, безработица, алкоголь, наркотики… Ад. Если бы не Клеменс Айзембаг, я бы увяз в чертовой нищете.

– Комиссар?

– А кто же еще? Ты знаешь хоть одного человека лучше его?

– Нет, другого такого, как Клеменс, нет. Тебе не хуже меня известно, что он мне как отец.

– Он вытащил меня из ада и помогал с деньгами, чтобы я мог выжить и вернуться к нормальной жизни.

– Он никогда мне об этом не говорил, – удивился Клаус.

– Я ему запретил. Меня бесила мысль, что ты начнешь меня жалеть, после того что случилось.

– Значит, теперь ты полностью чист?

– Не совсем. Временами позволяю себе кружку пива и полоску кокаина. Но все под контролем, можешь не беспокоиться.

Клаус Бауман провел рукой по лбу. Он не потел, но у него горело лицо.

– Мне очень жаль, Натан, что все так вышло. Сейчас я бы такого не сделал, можешь мне поверить. Я бы соврал ради тебя. Я совершал много ошибок в жизни. И последняя в том, что я допустил, чтобы у меня забрали дочь.

– Клеменс мне говорил, что ты неправильно ведешь расследование. Я общаюсь с ним почти каждый день. Фирма, которая занимается охраной стадиона, принадлежит одному его знакомому, который чем-то ему обязан.

– Комиссар постоянно упрекал меня, что я не арестовал кладбищенского гида сразу же после того, как он дал первые показания. Он говорил, что этот тип в дерьме по самые уши.

Натан Вебер достал из кармана пакетик с кокаином.

– Есть кое-что, о чем я тебе еще не сказал, – пробормотал Клаус.

– Так скажи, пока я готовлю пару полосок.

– Министерство отстранило меня от дела из-за бегства подозреваемого и исчезновения Карлы. Они считают, что при таких личных обстоятельствах я не могу продолжать расследование. Сегодня утром мне пришлось сдать комиссару свой пистолет.

– Ребята из Берлина не склонны церемониться.

– Ни Клеменс, ни федералы не должны знать, о чем я тебе сегодня рассказал. У них другой взгляд на это дело.

– Я с тобой согласен, во всем этом есть что-то более загадочное. А про пистолет можешь не беспокоиться. Флай тебе что-нибудь подберет.

 

Глава 16

Пока Сусанна читала секретный чат «Девчонок из выгребной ямы», ее сопровождали грустные звуки виолончели. Бруно запустил на своем ноутбуке браузер TOR и набрал адрес в глубокой сети. Потом, когда открылась первая страница, ввел ключ: слово «череп» и за ним длинная последовательность чисел.

– Теперь ты можешь прочитать тексты, которые писала Лесси, и разговоры девушек, которые они вели каждую ночь, встречаясь в чате, – объяснил он.

Сусанна удобно устроилась в одном из кресел в гостиной. Бруно дал ей ноутбук, потом взял свою виолончель и стал играть какую-то грустную мелодию.

В одиннадцать вечера Сусанна закончила чтение, но ее потрясенный взгляд по-прежнему оставался прикованным к экрану.

– О господи! – воскликнула она.

Закрыв лицо руками, она расплакалась. Бруно перестал играть и отставил виолончель в сторону. Потом поднялся с табурета, подошел к Сусанне и, наклонившись, обнял ее.

– Этих девушек никто не убивал. Они сами покончили с собой.

– Но это ведь всего лишь театральная пьеса, история, придуманная Лесси, – прошептала она сквозь рыдания.

– Нет, эта история реальна. «Девчонки из выгребной ямы» больше не хотели жить. Они сами выбрали свой конец – способ умереть легко, и сделали это здесь, в Лейпциге.

Сусанна перестала рыдать и вытерла глаза рукавом свитера, чтобы смахнуть слезы и размазавшуюся тушь. Однако ее голос дрожал.

– Но Богомол не умерла. Она не захотела кончать жизнь самоубийством.

– Богомол любит жизнь. Кроме того, у нее есть важное дело, которое надо закончить, – ответил Бруно.

– Богомол – это Хельга, верно?

– Да, это она.

– Значит, у нее рак мозга?

Бруно кивнул:

– Ей осталось совсем немного.

– Черт, какая сука жизнь!

– Хельга сильная.

– Но… что случилось, когда они все собрались в Берлине?

– Об этом тебе надо спросить Хельгу. Я не знаю точно, что произошло.

В голове Сусанны крутился вихрь беспорядочных мыслей. Оставалось слишком много вещей, которых она не понимала.

– Я слышала в теленовостях, что единственный подозреваемый в убийстве пяти девушек и исчезновении шести немецких девочек-подростков ускользнул от полиции.

– Да, возникли сложности, которых Хельга не ожидала.

 

Глава 17

По дороге на кладбище им пришлось проехать мимо пруда и башни монумента Битвы народов. Клаусу Бауману вспомнилось то утро, когда он прилетел сюда на вертолете и увидел пять саркофагов с мертвыми девушками. Тогда он впервые встретился с Густавом Ластооном лицом к лицу и не мог даже предположить, что неделю спустя будет готов отдать жизнь, чтобы тот снова оказался рядом с ним. Но кладбищенский гид растворился в пространстве, как башня монумента в тумане.

На перекрестке Прагерштрассе и Зюдфридхофостор машина повернула направо. Узкая дорога, на которую с одной стороны наступал лес, а с другой – могилы с каменными надгробиями, выступавшими из земли, заканчивалась у главного здания кладбища.

Флай ждал их у заднего входа с включенными фарами своего «Харлея». Мускулистый мужчина лет сорока, с длинными волосами, доходившими до плеч, он был одет в черные кожаные штаны, высокие сапоги, отделанные спереди металлом, и короткую черную куртку с меховым воротником, поднятым до ушей. На спине куртки блестели большой орел-могильник и слово «Fly», написанное ярко-красными буквами. Вместо шлема он, как и Густав Ластоон, носил немецкую военную каску.

Когда машина остановилась рядом с ним, он заглушил мотор «Харлея», снял каску и подошел к пассажирской двери. Натан Вебер сказал Клаусу оставаться в машине, а сам открыл дверь и вышел.

Сидя в своей машине, Клаус не слышал, о чем они говорили, и не мог видеть их лиц, но он помнил, что говорили про Флая Густав Ластоон и информатор Мирты Хогг.

Пассажирская дверь снова открылась, а следом за ней открылась задняя дверь, и мужчины сели в машину.

– Если хочешь, я выйду, и ты поговоришь с Флаем наедине, – предложил Натан.

– Предпочитаю, чтобы ты слышал, о чем мы будем говорить.

Клаус повернулся боком на сиденье, чтобы иметь возможность смотреть назад. Человек, который сидел сзади, заговорил первым, не дожидаясь, когда это сделает он. У него был низкий голос, и создавалось впечатление, что слова отдаются где-то в легких.

– Мне не нужны проблемы с полицией. Если я согласился встретиться с вами, то только потому, что доверяю Натану и знаю, что вы доверяли Густаву.

– Вы знаете, где он? – спросил Клаус.

– Не имею ни малейшего понятия. Я только сегодня утром узнал из новостей, что он сбежал.

– Когда вы видели его в последний раз?

– В субботу вечером в клубе «Феникс». Я пробыл там недолго. На следующий день мне надо было рано вставать.

– Он не говорил, что собирается делать в воскресенье?

– Утром он собирался провести обзорную экскурсию по городу для группы японцев и еще одну запланировал на вечер.

Клаус посмотрел на Натана и кивнул. Приятель Густава не врал. Он уже получил всю информацию от службы наружного наблюдения, и данные совпадали.

– Густав говорил вам, что это он обнаружил трупы пяти девушек?

– Он сказал, что кто-то втравил его в эту передрягу, но он не имеет к этому никакого отношения.

– Он делился с вами какими-то подробностями относительно места преступления?

– Только тем, что всем известно из СМИ.

Клаус Бауман достал из кармана куртки сложенный вдвое рисунок с изображением саркофага и символа на кинжале.

– Вы когда-нибудь это видели?

– Это татуировка «Стражей смерти».

– Откуда вы знаете?

– Густав обожал всевозможные городские легенды, особенно из тех городов, где он обычно работал: Лейпциг, Дрезден и Берлин. Как-то раз он рассказал мне историю про это тайное нацистское общество.

– И вы поверили?

– А почему я должен не верить? Я слышал куда более абсурдные истории, которые на поверку оказывались правдой.

– Чем вы занимаетесь?

– У меня была мастерская по тюнингу мотоциклов. Теперь я продаю их в России.

Все это время Натан сидел, откинувшись на подголовник сиденья, и не говорил ни слова.

– Вам не показалось в субботу, что Густав чем-то напуган?

– Да нет. Он знал, что полиция за ним следит. В определенном смысле это его даже успокаивало, хотя в клубе он без конца озирался по сторонам.

– Вы бывали у него дома?

– Да, однажды заходил к нему. Но я ничего не знал про подземный ход, о котором так много говорят по телевизору.

Клаус опустил стекло и закурил сигарету. То, что Флай говорил о своих отношениях с Густавом Ластооном, не вполне совпадало с тем, что рассказывал ему гид, но Клаус решил не упоминать о том, что, по словам Густава, байкер разделял идеи неонацистов.

– В понедельник утром в этом подземелье нашли мобильный телефон моей дочери.

– Я этого не знал.

– У вас есть какие-нибудь предположения, зачем Густаву понадобилось похищать мою дочь?

– Я знаю только то, что он очень ценил вас за то доверие, которое вы ему оказали. Он говорил, что помогает вам разобраться в истории с этими саркофагами. Вы ведь знаете, что эзотерика – это его конек.

– Он принадлежал к какой-нибудь сатанинской секте или тайному обществу?

– В жизни не слышал ничего более абсурдного. Натан ведь уже объяснил вам, чем на самом деле занимался Густав.

– Вы его компаньон?

– Скажем, у нас есть общие темы. У меня есть клиенты, которым нужен его товар.

– Вы продаете оружие неонацистским группировкам?

– Густав торгует в розницу. Он продает оружие людям, которые хотят, чтобы при необходимости им было чем защититься. У военизированных неонацистских групп есть более серьезные каналы для приобретения оружия.

– Вы что-нибудь знаете о шести пропавших немецких девочках?

– Нет, но, по мне, это что-то странное. Не думаю, что Густав имеет к этому какое-то отношение, как и к тем пяти девушкам. Все это козни тех же людей, которые подстроили ему ловушку, чтобы он нашел трупы.

– У него есть враги?

– Враги есть у всех. И, судя по тому, что я вижу, у вас тоже.

– Вы поможете мне найти Густава Ластоона? – спросил Клаус.

– Да, но не ради вас, а ради Натана.

Натан Вебер зевнул и развел руками.

– И еще моему другу нужен пистолет, – сказал он.

Клаус бросил на него косой взгляд.

– У меня нет с собой денег.

– Это не проблема. Заводите машину и поезжайте вперед по этой дороге. Арсенал Густава Ластоона совсем рядом. Натан просил, чтобы я вам его показал и вы удостоверились, что я вас не обманываю насчет бизнеса Густава. Заодно сможете выбрать себе пистолет.

Машина двинулась по грунтовой дороге, и туман окутал ее со всех сторон. Справа и слева открывались лабиринты узких дорожек, протоптанных в сырой кладбищенской траве. Клаусу Бауману казалось, что он едет в никуда. Световой круг от автомобильных фар, словно бледная луна, плыл в бесконечной темноте.

– Остановитесь здесь и не выключайте фары, – сказал Флай, когда они доехали до поворота дороги.

Клаус Бауман сделал то, что его просили. Они втроем вышли из машины и подошли к надгробиям из серого мрамора, выступавшим из земли сантиметров на двадцать, не больше. Свет фар позволял Клаусу определить, что могилы очень древние, со стертыми непогодой надписями на старых плитах.

Приятель Густава остановился перед ними и попросил Натана помочь ему. Вдвоем они отодвинули каменную плиту, чтобы можно было заглянуть внутрь. Внутри не оказалось ни гроба, ни савана. Клаус подошел ближе и увидел какие-то деревянные ящики. Флай открыл один из них и вытащил пистолет.

– Все пистолеты русского производства, – сказал он.

– Этот называется «Стриж», – подтвердил Натан Вебер.

Флай предложил его Клаусу.

– Берите осторожно, он заряжен.

Клаус взял оружие и тщательно осмотрел его.

– Дай, я посмотрю, – сказал Натан. Когда Клаус отдал ему пистолет, он добавил: – Покажи ему штурмовые и снайперские винтовки.

– Они в соседней могиле, помогите мне ее открыть, – попросил инспектора Флай.

Клаус заглянул внутрь. В следующую секунду пуля, выпущенная из пистолета, который держал в руке Натан Вебер, ударила его в спину, и тело Клауса рухнуло в могильную тьму.