Глава 1

Северный ветер разогнал туман, отдавая небо во власть золотого солнца. Шаги кладбищенского садовника шуршали по опавшей листве. Этим утром он уже начал убирать ее. В какой-то момент ему послышалось, что где-то вдалеке раздался звонок мобильного телефона. Мужчина огляделся вокруг, но не заметил никого среди деревьев. Вскоре звук прекратился, и садовник, не придав этому эпизоду особого значения, продолжил свою работу.

Маргарит Клодель сидела перед экраном своего Мака, где отображался ее мобильный офис, когда дверь в кабинет открылась и на пороге появилась Мирта Хогг с вопросом, не знает ли она, где Клаус. Она звонила ему все утро, но мобильник инспектора не отвечал.

Взяв единственный в кабинете стул, Мирта Хогг села перед столом Маргарит и пригладила волосы.

– Я звонила его жене, она в полном отчаянии, – добавила она.

– Могу себе представить.

– Ингрид сказала мне, что две последние ночи Клаус не ночевал дома и она ни разу не говорила с ним по телефону с тех пор, как в воскресенье пропала их дочь. Она не хочет с ним разговаривать, пока он не найдет Карлу. Ингрид винит его в том, что произошло, поскольку это он оставил на свободе кладбищенского гида.

– Бедный Клаус… Вчера мы с ним ездили на квартиру, где снимала комнату девушка из Сербии, и я видела, как он нервничает. С тех пор я тоже с ним не общалась. Он сказал, что мы встретимся вечером, но так и не позвонил мне. Я волнуюсь.

Мирта Хогг скрестила ноги.

– Я хорошо его знаю и боюсь, что он решил сделать все по-своему.

– Что значит «по-своему»?

– Найти пути, куда не должен заходить ни один полицейский.

– Ты хочешь сказать – нарушить закон?

– Называй это как хочешь. Клаус не успокоится, пока не найдет свою дочь, и теперь мы ему не помощники.

Агент Европола встала и подошла к кофемашине.

– Хочешь кофе?

– Нет, спасибо, я уже пила.

– Я должна тебе кое-что сказать, прежде чем мы продолжим разговор.

За те несколько минут, пока Маргарит делала себе кофе и снова села за стол, Мирта Хогг словно замерла, глядя прямо перед собой.

– У нас с Клаусом ничего не было, – сказала Маргарит, глядя на нее с прямотой и сочувствием. – Мы обе женщины и знаем, о чем я говорю.

– Почему ты заговорила об этом?

– Потому что ты до сих пор любишь его.

– Ты ошибаешься, у нас с Клаусом был просто секс.

– Ты не обязана со мной откровенничать, но я знаю, что не симпатична тебе, Мирта.

– Тут ты попала в точку. Впрочем, ты же аналитик, тебе и карты в руки.

– Мой первый вывод оказался ошибочным. Сделать второй оказалось даже слишком просто. Я поняла это с нашей первой встречи, когда заметила, как ты смотрела на Клауса. Он стоял между нами. Одна из нас должна была взять верх над другой.

– Но вместо этого все закончилось ничьей, – усмехнулась Мирта.

Они понимали, что должны прекратить свое соперничество, если хотят помочь Клаусу.

– Предпочитаю, чтобы мы стали друзьями.

– Можем попробовать.

– Вчера Клаус сказал мне, что ты собиралась помогать ему неофициально.

– Он отправил мне снимок одного человека и попросил, чтобы я попыталась выяснить, кто он, не сообщая ничего ни комиссару, ни федералам, – объяснила Мирта.

– Студент из библиотеки?

– Да, поэтому-то я и звонила Клаусу. Я выяснила, кто такой этот студент, и думаю, ему тоже надо это узнать, и чем скорее, тем лучше.

– Что-то важное?

– Думаю, да.

Нерешительность Мирты заставила Маргарит проявить настойчивость.

– Ты знаешь, что можешь мне доверять, я никому ничего не скажу.

– Этот студент снимал в библиотеке не Густава Ластоона, а Клауса.

– Не может быть! – воскликнула Маргарит.

– Он студент-неонацист из университета.

– Откуда ты узнала?

– Он попался на том, что распространял среди студентов запрещенную газету, которую издают самые радикальные апологеты национал-социализма. Похоже, кого-то из этих людей заинтересовали действия Клауса.

Маргарит Клодель судорожно вздохнула.

 

Глава 2

Приехав в университет, Сусанна набрала в мобильнике номер, который дала ей Урсула Кайлен. Ночь она провела, перечитывая чат «Девчонки из выгребной ямы», но то и дело возвращалась мыслями к заманчивому предложению подруги Хельги.

В аудитории она не могла сосредоточиться на объяснениях преподавателей. Она думала о Яблоке П и о том душевном разложении, которое несут с собой наркотики и секс за деньги. Но ей вовсе не обязательно становиться такой, как эта девушка-самоубийца из чата. Ей надо сделать это всего один раз. Один раз согласиться, чтобы художник написал ее голой, а потом сделать то, что скажет Урсула. Если все так, как говорил Бруно, у нее будет достаточно денег, чтобы обеспечить себе независимую жизнь на несколько лет. Она не вернется в дом родителей, а переедет на следующий учебный год в Лондон или в любую другую страну Европейского союза, которую выберет по своему усмотрению. Прошло всего восемь дней с тех пор, как она приехала в Лейпциг, но за это время она пережила больше, чем за все предыдущие двадцать три года. Такие возможности не ждут тебя на каждом шагу. «Девчонки из выгребной ямы» показали ей, что она тоже может стать хозяйкой своей судьбы. Черная Луна, Балерина, Туманность, Ведьмина Голова и Яблоко П решили уйти, но Богомол захотела остаться и идти дальше одна, даже несмотря на свою смертельную болезнь. Она станет такой же, как Богомол, или даже лучше, как Хельга – это ее настоящее имя. Она выжмет все, что можно, из каждой секунды, из каждого мгновения своей жизни. Она уже перестала бояться и ненавидеть себя. «Смерть волнует только трусов», – подумала она.

Студенты, выходившие из университета, с изумлением увидели, как к зданию подъехал черный лимузин с тонированными стеклами, забрал какую-то девушку и быстро умчался в сторону Аугустусплац.

– Не ожидала, что ты мне позвонишь, – призналась Урсула Кайлен, как только Сусанна села в машину.

– Не хочу больше убирать со столов.

– Рада за тебя.

Тонированное стекло разделяло салон лимузина на две части, отгораживая водителя от ВИП-зоны. Сусанна сидела спиной к стеклу, на черном кожаном диване напротив располагалась Урсула Кайлен. В центре стоял столик из такого же состаренного металла, как ручки двери.

Урсула нажала кнопку на подлокотнике, и сейчас же из глубины столика появились два узких бокала, в которых уже искрилось холодное шампанское. Взяв один бокал, она протянула его Сусанне. Второй взяла себе.

– Выпьем за будущее! – сказала она.

Бокалы соприкоснулись, издав мелодичный звон, и Сусанна выпила глоток шампанского.

– Я хочу сказать тебе спасибо за помощь.

– Да ладно, тебе не за что меня благодарить.

Урсула Кайлен поставила свой бокал в выемку на столе, откуда он появился. У ее ног стояли три роскошных пакета из бутиков. Она приподняла их и показала Сусанне:

– Это все тебе.

На лице Сусанны появилось изумленное выражение. Она не знала, что сказать. Однако Урсула быстро рассеяла ее неловкость.

– Сначала тебе нужно принять таблетку с глотком шампанского. Так тебя не будет укачивать, если тебе вздумается смотреть на пейзаж за окном. Дорога до Нюрнберга ужасно скучная.

– Меня никогда не укачивает.

– Я пошутила, это таблетка эксклюзивного экстези для ВИП-персон, как и этот лимузин.

– Не думаю, что мне это нужно, – возразила Сусанна.

– Ты будешь чувствовать себя более раскованно. Это совсем не похоже на ту дрянь, которую вы с Хельгой принимали в Берлине.

Сусанна колебалась не дольше секунды. Потом протянула руку, взяла таблетку и, положив ее в рот, запила глотком шампанского. По ее телу пробежали мурашки, в желудке сделалось щекотно, и она ощутила уже знакомое головокружение.

– Теперь можешь посмотреть подарки, – с улыбкой сказала Урсула Кайлен.

Руки Сусанны извлекли из пакета платье.

– Какое красивое! – воскликнула она.

Во втором пакете оказался комплект черного белья и шелковые чулки с подвязками. В третьем – туфли на высоком каблуке.

– Можешь примерить все прямо сейчас, – сказала Урсула.

– Здесь? – спросила Сусанна, с трудом сдерживая смех. Она чувствовала, что наркотик уже начал действовать на ее сознание. Как будто где-то в голове водили птичьим пером, которое щекотало ей мозг.

– Почему бы и нет? Шофер нас не видит и не слышит.

Руки Сусанны двигались в замедленном темпе. Она сняла трикотажный джемпер, откинула в сторону волосы и расстегнула блузку, открыв свою маленькую грудь. Бюстгальтер она не носила. Потом нагнулась, чтобы снять сапоги и носки. Расстегнув пряжку на брюках, она спустила их вниз вместе с белыми хлопчатобумажными трусиками и вытащила из них ноги.

Когда Сусанна осталась голой, ее горячий взгляд остановился на серых глазах сидевшей перед ней женщины, которая пристально наблюдала за ее движениями. Она была гораздо старше, но непонятно насколько. Ее волосы мягко отливали медом, правильный нос был само совершенство, а накрашенные губы показались Сусанне сочными, как спелая клубника.

Взяв платье, Сусанна собралась надеть его. Ей хотелось ощутить ласковое прикосновение шелковой ткани к голой коже. Хотелось, чтобы ее ласкали и ласкать самой, хотелось целовать и чтобы ее целовали.

– Подожди, не надевай платье. Иди сюда, сядь рядом со мной, – сказала Урсула, похлопав рукой по кожаному сиденью.

 

Глава 3

Пакт, заключенный Маргарит Клодель и Миртой Хогг, подразумевал, что каждая из них будет выполнять свои обязанности в расследовании дел, открытых в связи со смертью пяти девушек-иностранок и исчезновением шести несовершеннолетних немецких девочек. Помимо этого они будут обмениваться друг с другом всей информацией, которую получат в ходе расследования, в особенности той, которая может иметь отношение к местонахождению Клауса Баумана.

Перед тем как Мирта Хогг вышла из ее кабинета, Маргарит Клодель сказала, что она тоже узнала кое-что, о чем срочно хотела поговорить с Клаусом. Ее коллеги из Гааги прислали имейл, где сообщалось о молодой голландке, поступившей в ночь с субботы на воскресенье в одну из больниц Амстердама в странном каталептическом состоянии после того, как она приняла чрезвычайно опасный наркотик, до этого времени неизвестный в Нидерландах. В числе токсичных компонентов этого наркотика медики обнаружили амазонское кураре и галлюциногенные грибы, смешанные с седативными барбитуратами, что в точности совпадало с веществами, которые патологоанатомы из Лейпцига обнаружили во внутренних органах пяти мертвых девушек. Под действием наркотика легкие и сердце девушки остановились, но мозг продолжал активно работать, вызывая образы и мысли, которые голландские медики не смогли определить. В настоящее время ни Министерство здравоохранения, ни Центр по борьбе с распространением наркотиков не имели сведений о том, мог ли смертельный наркотик подобного состава поступить на территорию Германии.

Двадцатилетняя девушка, госпитализированная в Амстердаме, не подавала никаких внешних признаков жизни, дыхание и сердечные сокращения отсутствовали, как и все прочие органические функции. В то же время электроэнцефалограмма, сделанная сотрудниками скорой помощи, осматривавшими ее, зафиксировала интенсивную мозговую активность, сохранявшуюся в течение часа, после чего у девушки восстановились пульс и дыхание и она пришла в себя, как будто ничего не случилось. На допросе, который провели сотрудники полиции, доставившие ее в больницу, девушка сказала, что ей предложили попробовать таблетку под названием «Персефона», заверив, что, приняв ее, она будет ощущать себя по-настоящему умершей в этом мире, но останется жить в другом, параллельном. Таблетку полагалось положить под язык. Эффект последовал мгновенно. Девушка сказала, что почувствовала себя совершенно счастливой, и смерть, сопровождавшаяся фантастическими видениями, которые она не могла описать словами, показалась ей невероятно сладкой.

– Иными словами, этот наркотик может вызывать состояние паранормальной смерти? – спросила Мирта Хогг.

– По словам голландской полиции, девушка описала его, как пребывание внутри какого-то религиозного или научно-фантастического фильма, но совсем не похожего на все, что она видела раньше.

Дальше Маргарит рассказала инспектору Хогг, что голландской полиции удалось задержать наркодилера, который продал пострадавшей таблетку. Ему показали фотографии девушек, умерших в Лейпциге после того, как они приняли те же самые таблетки.

– Но среди них ведь нет ни одной голландки, – удивилась Мирта Хогг.

– Он узнал Ивет Леду.

– Это та наркоманка из Бельгии?

– Да, самая молодая из пяти. Оказывается, приехав на территорию Европейского союза из Нью-Йорка, она поселилась в Амстердаме. Задержанный наркодилер признался голландской полиции, что продал этой девушке двенадцать таблеток одного экспериментального наркотика. И еще он сказал, что таблетки называются «Персефона», поскольку это наркотик смерти и возрождения.

– Черт! – воскликнула Мирта Хогг. – Значит, это Ивет Леду привезла из Голландии наркотик, убивший ее и других девушек.

– Для меня это самое странное. Я была уверена, что это Густав Ластоон дал девушкам наркотик. Федералы, занимающиеся этим делом, уже проинформированы о расследовании, которое провела полиция Амстердама. Теперь они ищут лабораторию, где делают этот наркотик, и дилеров, которые его продают. Они считают, что речь идет об организации, базирующейся в Голландии, но имеющей разветвленную сеть по всей Европе.

– И это означает, что Густав Ластоон не имеет никакого отношения к смерти девушек? – заключила Мирта Хогг.

– Не знаю. Сегодня вечером у нас с комиссаром совещание с федералами для обсуждения сложившейся ситуации.

– Комиссар только что связывался со мной. Он хочет, чтобы я тоже присутствовала в связи с исчезновением Клауса.

– Значит, скоро мы снова увидимся.

– Еще одно. Никто не должен знать, что мы обсуждали это между собой, – твердо заявила Мирта Хогг.

– Можешь не беспокоиться, я умею хранить секреты.

Мирта Хогг встала.

– Интересно, какого черта делает сейчас Клаус?

– Вчера он мне сказал, что ты ездила в Нюрнберг. Возможно, он тоже поехал туда в поисках каких-то следов Карлы, – заметила Маргарит.

– Федералы отказались продолжать расследование в этом направлении.

– Клаус мне говорил об этом, но не сказал почему.

– Прослушивание телефонов Максимилиана Лоуха не дало никаких результатов, и прокурор не разрешил нам продолжать, – пояснила Мирта.

– Но ты поговорила с этим художником, верно?

Мирта Хогг снова села.

– Да, он очень известен. Его картины стоят целое состояние. Он писал известных актрис и моделей. Вначале он прочел мне краткую лекцию по истории эротизма в искусстве и назвал величайших гениев, которые показывали красоту женщины через интимные подробности ее тела. Потом он дал мне каталог своих эротических картин и попросил, чтобы я сообщила ему, если когда-нибудь найду убитой одну из девушек, которые ему позировали. Он немедленно уберет ее из своего каталога, чтобы не волновать своих клиентов по всему миру.

– Ты сказала ему, что тебе говорил его ученик?

– Когда я намекнула ему об определенных слухах по поводу того, что модели для его картин должны были провести ночь с покупателями, он рассмеялся. И, смеясь, предложил мне самой позировать ему, чтобы удостовериться, до какой степени хорошо может выглядеть мое тело на картине и в постели.

– Надо было согласиться, – пошутила Маргарит.

– Может, когда-нибудь я так и сделаю, но сначала попытаюсь отследить мобильник Клауса.

 

Глава 4

Мастерская художника Максимилиана Лоуха располагалась на верхнем этаже здания с огромными окнами, откуда виднелись красные черепичные крыши домов, зеленые остроконечные башни городских церквей и небольшой холм, на котором стоял нюрнбергский замок.

Максимилиан Лоух открыл дверь и был поражен невероятной теплотой, светившейся в глазах девушки, пришедшей с Урсулой Кайлен.

– Это Сусанна, студентка, о которой я тебе говорила вчера вечером.

Даже не поздоровавшись с Урсулой, художник осторожно взял руку девушки, отвесил ей почтительный поклон и прикоснулся губами к тыльной стороне ладони.

Сусанна подумала, что с ней еще никогда в жизни не здоровались таким образом. Ее переполняла уверенность в себе, поддержанная стимулирующим чувственным эффектом экстези.

– Иди сюда, ближе к свету, я хочу как следует рассмотреть волшебный зеленый цвет твоих глаз, – сказал он, не выпуская ее руки.

Несмотря на свои шестьдесят лет, Максимилиан Лоух был статным мужчиной, сохранил все свои волосы, совершенно белые, но довольно длинные, аккуратно зачесанные назад. Одет он был в черную футболку и джинсы, заляпанные пятнами краски всех цветов.

Косые лучи вечернего солнца, проникавшие в студию, ложились на лицо Сусанны, придавая ему необычный сумеречный оттенок.

– Картина будет божественной, – сказал Максимилиан Лоух, отойдя на некоторое расстояние и закатывая глаза.

Сусанна ограничилась раскованной соблазнительной улыбкой. Она остро ощущала свое превращение, порочность, которую с детства старалась не замечать, зная, что однажды она вырвется из-под контроля.

Урсула Кайлен смотрела на нее, стоя рядом с мольбертом, на котором был установлен абсолютно чистый холст размером с человеческую фигуру до колен.

– Слышала? Ты станешь божеством на вечные времена.

Художник снова нежно взял Сусанну за руку.

– Иди сюда, посмотри на эту картину, – сказал он. – Так ты сможешь представить, каким может быть твой портрет.

– Ты ее закончил? – спросила Урсула.

– Остались последние штрихи.

Сусанна встала перед большим холстом. В доме Урсулы она уже видела картину с Хельгой, но та, на которую она смотрела сейчас, была другой, более провокационной. Девушка с каштановыми волосами, убранными на затылке в пучок, откуда выбивалось несколько прядей, стояла спиной к зрителю на коленях с раздвинутыми ногами. Спину она держала очень ровно, выпятив свои округлые ягодицы. Ее слегка запрокинутая голова была немного повернута назад, как будто она бросала на зрителя высокомерный косой взгляд. Девушка была обута в туфли на шпильке, изображенные со стороны чистых блестящих подошв. Черные чулки в сетку закрывали ее ноги до середины бедер, за которыми скрывались руки. Черный кожаный корсет с застежкой на спине туго обхватывал талию, маленькие трусики из черного кружева прикрывали самое интимное место. Однако больше всего Сусанну удивил реализм, с которым художник изобразил железную цепь между ног девушки и зеленоватую змею, которая, извиваясь, ползла по ней.

– Мне понадобится сделать несколько твоих фотографий в обнаженном виде в разных позах, – сказал художник.

– Вы пишете только девушек? – спросила Сусанна.

– Нет, дорогая, еще больше, чем прекрасное человеческое тело, подобное твоему, мне нравится писать руины древних строений. Все картины, которыми увешаны эти стены до самого потолка, написаны мной. Греция, Рим – две величайшие империи в истории человечества, не считая, конечно, Германии.

Урсула Кайлен погладила Сусанну по голове, чтобы она не волновалась.

– Ты можешь пройти в эту гардеробную, чтобы раздеться. Там есть халат, накинь, если чувствуешь себя неловко, – сказала она.

Сусанна вошла в гардеробную и закрыла дверь.

– Новый меценат желает получить эксклюзивную картину. Что-то совсем не похожее на другие. Сегодня ночью он приедет, чтобы познакомиться с Сусанной.

– Он все получит.

 

Глава 5

На белой доске, висевшей в зале заседаний, черным фломастером была нарисована графическая схема. Заголовок, размещенный сверху в центре, содержал написанные большими буквами слова: РАССЛЕДУЕМЫЕ ДЕЛА. Вниз от заголовка шли две стрелки, направленные вниз на две стороны доски. На левой стороне тоже большими буквами значилось: ДЕВУШКИ-ИНОСТРАНКИ. На правой: НЕМЕЦКИЕ ДЕВОЧКИ-ПОДРОСТКИ. Под каждым подзаголовком приводилась вкратце основная имевшаяся в распоряжении полиции информация по каждому делу.

Маргарит Клодель вошла в зал заседаний последней. Увидев шефа федералов, стоявшего в конце стола рядом с доской, она подумала, что он скопировал таблицу связей, которую она показывала Клаусу Бауману на своем ноутбуке при их последней встрече. Маргарит села справа от комиссара, рядом с инспекторами Карлом Лайном и Гансом Бастехом. Напротив нее сидели Мирта Хогг и двое других полицейских из Берлина.

Шеф федералов откашлялся, взял фломастер, лежавший у доски, и заговорил.

– Итак, теперь, когда все в сборе, думаю, мы можем начать, – сказал он, посмотрев на свои наручные часы и на Маргарит Клодель. – Прежде чем перейти к анализу сложившейся ситуации, мне хотелось бы выразить свое глубокое сожаление по поводу отсутствия среди нас Клауса Баумана. Однако после того, что произошло с его дочерью, а также после бегства подозреваемого, было бы нецелесообразно, чтобы он продолжал расследование столь сложного дела, которое теперь передано присутствующим здесь представителям федеральной полиции. Как вы знаете, инспектор Бауман допустил ошибки, непростительные для любого сотрудника отдела по расследованию убийств, и тем более недопустимые, если учитывать его опыт. С самого начала следствия инспектор Бауман забыл главное правило, которое должен усвоить каждый студент в самые первые месяцы своего обучения в полицейской академии: «Никогда не исключай из числа подозреваемых любого участника событий, какой бы незначительной не казалась его связь с преступлением».

Маргарит Клодель пошевелилась на своем стуле. Ей хотелось высказаться в защиту инспектора Баумана, но она предпочла дослушать до конца все, что имел сообщить федеральный агент.

– Вместо этого, – продолжил он, – лично допросив Густава Ластоона, инспектор Бауман поверил в рассказанную им абсурдную историю о воображаемом тайном обществе неонацистской направленности, в реальность которой не поверил бы даже самый зеленый новичок, занимающийся расследованием убийств.

Как становится ясно из нарисованной на доске схемы, улики, имеющиеся в обоих случаях, демонстрируют, что инспектор Бауман ошибался, взяв за основу своих дедуктивных рассуждений конспирологическую теорию подозреваемого, что привело его к ложным выводам и совершенно ошибочным действиям.

В то же время работа, проведенная из Берлина нашим Федеральным бюро расследования, позволяет нам с помощью этой простой схемы установить, – сказал он, показывая на доску указательным пальцем, – очевидную связь между пятью мертвыми девушками-иностранками и шестью пропавшими немецкими девочками.

Шеф федералов сделал небольшую паузу и, подчеркнув фломастером подзаголовки двух дел, продолжил:

– Во-первых, я хотел бы вам сказать, что мы, наконец, получили четкие изображения прибытия в Берлин четырех из пяти девушек-иностранок утром накануне дня их смерти. Трое из них приземлились в аэропорту с 9:30 до 10:30: Ивет Леду – девушка-наркоманка из Бельгии, прилетела рейсом из Амстердама; Кристель Ольсен – шведская девушка-парашютистка, прибыла из Стокгольма; Дороти О’Нил – девушка-гот из Ирландии, из Дублина. Ни одна из них не взяла с собой ничего, кроме небольшого рюкзака. Но самое важное, – подчеркнул шеф федералов, – что всех троих встречала в аэропорту девушка из Сербии, находившаяся в международном розыске за убийство, чья настоящая фамилия Людович, хотя, как вы знаете, жила она по поддельному паспорту на имя Лесси Миловач.

Федерал сделал глоток воды из стакана.

– Здесь я обращаю ваше внимание на то, что за день до этого девушка из Сербии использовала поддельный паспорт в Лейпциге, чтобы арендовать белый фургон «фольксваген-калифорния». Фургон так и не был возвращен арендодателю, и транспортная полиция обнаружила его спустя несколько дней на одной из общедоступных парковок на севере города. Все отпечатки пальцев, найденные внутри машины, принадлежат пяти умершим девушкам.

Теперь продолжим говорить о записях с камер наблюдения аэропорта, которые предоставили нам еще одну деталь, существенную для нашего расследования: Веричка Людович, или Лесси Миловач, встречала каждую из трех девушек у выхода для пассажиров из стран Европейского союза с табличкой, где вместо ее имени были нарисованы акварелью цветные картинки: яблоко для девушки из Бельгии, которая прилетела из Амстердама, балерина для шведки, а для ирландки метла. В свое время я проанализирую важность этих деталей.

Теперь важно отметить, что все три девушки при встрече обняли друг друга, а потом обняли Веричку Людович, и это позволяет утверждать, что между ними существовали теплые, сердечные отношения. Все четверо вышли вместе на парковку у аэропорта, где их ждал тот самый белый фургон «фольксваген», который зафиксировали камеры наблюдения в окрестностях монумента в то утро, когда Густав Ластоон обнаружил трупы. Здесь важно подчеркнуть, – при этих словах федеральный агент повернулся всем телом к доске, – что ни одна из четырех девушек не садилась в машину на место водителя, и это заставляет нас предполагать, что внутри их ожидал еще один человек, который и вел машину. Когда все сели, фургон тут же тронулся в путь. К сожалению, камеры аэропорта не смогли зафиксировать изображение внутри салона «фольксвагена».

Казалось бы, можно предположить, что за рулем машины сидела пятая девушка, но это не так, поскольку через полчаса этот же фургон попал в поле зрения камер на парковке берлинского вокзала. Веричка Людович вышла из правой двери, так же как и в аэропорту, и направилась в сторону платформ. Там другая камера видеонаблюдения зафиксировала прибытие поезда из Варшавы, на котором приехала Эвелин Вика – польская девушка-самоубийца, и ее встречу с сербкой, встречавшей ее с табличкой, где было нарисовано какое-то неопределенное сероватое пятно. Обе девушки вышли из здания вокзала и направились к фургону. Веричка Людович села рядом с водителем, девушка-полька – сзади в салоне. Это позволяет нам сделать вывод, что в «фольксвагене» ехали по меньшей мере шесть человек. Пять умерших девушек и тот, кто вел фургон.

Несомненно, у всех нас в Федеральном бюро, так же, как и у вас сейчас, сразу же возник вопрос: кто вел машину и почему он это делал? Однако, прежде чем ответить на этот вопрос, я должен затронуть другой, трансцедентальный аспект расследования.

Старший федеральный агент снова повернулся к доске.

– Это касается виртуальной истории и содержания, – сказал он, подчеркнув на доске эти слова, – тех сайтов в Сети, куда заходили пять девушек-иностранок за месяц до дня их смерти. Нам пришлось потратить немало сил, чтобы отследить их в каждой из стран, где они жили, но первые следственные действия полиции каждой из этих стран Евросоюза уже позволяют подтвердить, что, по крайней мере, две из тех, чью личность удалось установить в первую очередь, а именно ирландка и шведка, искали с помощью Гугла сайты и статьи, касающиеся самоубийства и способов его осуществления. Мы предполагаем, что Дороти О’Нил испытывала восхищение перед смертью благодаря ее принадлежности к субкультуре готов и любви к кладбищам. Что же касается Кристель Ольсен, то она, вероятно, хотела лишить себя жизни по причине депрессии, от которой страдала после аборта и трагической гибели своего мужа и его любовницы.

В отношении Эвелин Вика – девушки из Польши, нам не удалось найти никаких договоров на ее имя о подключении к Интернету. Возможно, она делала это через какое-нибудь интернет-кафе в Кракове. Однако результаты аутопсии трупа, свидетельствующие о неудачной попытке самоубийства, в сочетании с биполярным расстройством, которым она страдала с детства, подтверждают, что она могла войти в контакт с двумя другими девушками на одном из ресурсов Интернета, где самоубийство и самоуничтожение представляются как наилучший способ решения жизненных проблем, возникающих у многих молодых людей.

В связи с этим считаю важным упомянуть, что мы намерены выяснить, не заключала ли Веричка Людович в Лейпциге контракта на услуги доступа в Интернет на имя Лесси Миловач, воспользовавшись для этого своим поддельным паспортом. Хотя мы полагаем, что она пользовалась сетью вай-фай, установленной в квартире преподавателя музыки Бруно Вайса, у которого она снимала комнату.

Сказав это, федерал пристально посмотрел на Маргарит Клодель. Эту информацию она предоставила им накануне вечером. Затем он продолжил:

– В ближайшее время мы, конечно, пригласим господина Вайса, чтобы прояснить его отношения с Веричкой Людович, но мы уже отследили сервер, к которому подключена его квартира, и получили новые данные, существенные для следствия. Я имею в виду, что с этого же сервера зафиксированы частые обращения на сайты самоубийц, доступные через Гугл.

Безусловно, самые важные для нашего расследования данные мы получили, когда выяснили, что за две недели до того, как Густав Ластоон обнаружил трупы, серверы, через которые осуществляли связь с Интернетом компьютеры пяти девушек, начали использовать программу шифрования TOR, чтобы получить доступ в какому-то нелегальному сайту в глубокой сети, которую наши киберагенты не смогли – и полагают, что не смогут, – определить из-за многочисленных уровней защиты, характерных для глубокой сети. Тем не менее мы знаем, что все эти девушки одновременно связывались с ним в двенадцать часов ночи и прекратили это делать за день до своей смерти.

Поэтому мы полагаем, что на этом сайте все пять девушек договорились о встрече в Лейпциге, чтобы исполнить какой-то эзотерический ритуал или магический обряд духовного обновления, связанный с самоубийством, который все они хотели пройти из-за своих психологических и эмоциональных проблем.

Агент Европола не могла сдержать своего изумления. Если события развивались так, как представил шеф федералов, ее теория насчет оргии некрофилов, организованной для своих клиентов Густавом Ластооном лишалась всяких оснований.

– Вы хотите нам сказать, что факты подтверждают версию группового самоубийства? – спросила она.

Остальные полицейские повернули голову и уставились на нее.

– На ваш вопрос, Маргарит, я отвечу через несколько минут. Но прежде позвольте мне представить некоторые детали, которые помогут нам понять, что произошло, – сказал руководитель федералов, сохраняя все то же бесстрастное выражение лица. Затем он снова сделал глоток воды из стоявшего на столе стакана и продолжил: – Как я сказал, если в намерения этих девушек входило умереть вместе, следуя какому-то зловещему обряду самоубийства, о котором они договорились заранее, они наверняка выбрали местом для него кладбище Зюдфридхоф, известное во всем мире благодаря тысячам посетителей, которые приезжают туда раз в году на Лейпцигский фестиваль готики. Чтобы сделать свою смерть легкой и приятной, они использовали экспериментальный наркотик «Персефона», который, согласно информации голландской полиции, полученной Европолом, привезла из Амстердама девушка-бельгийка. Приняв такое решение, они через глубокую сеть связались с гидом по кладбищенскому туризму Густавом Ластооном, чтобы он помог им совершить групповое самоубийство, о котором они заранее договорились.

Это предположение вполне логично, если иметь в виду, что девушка из Ирландии, которая назвалась Ведьминой Головой, как он сам показал на допросе, в 2014 году уже приезжала в Лейпциг на фестиваль готики и могла познакомиться с ним лично. Поэтому накануне в одиннадцать часов утра она позвонила ему на мобильный телефон, чтобы встретиться с ним у монумента Битвы народов. Мы предполагаем, что Густав Ластоон согласился помочь им совершить самоубийство и предложил привлечь уличного художника, который придумает сценографию места преступления с помощью написанных в жанре трехмерной живописи саркофагов, белья, ран на спине и кинжалов, нарисованных на теле каждой из девушек, создавая атмосферу мистического ритуала, о которой они так мечтали.

Шеф федералов снова посмотрел на Маргарит Клодель и изобразил на лице слабое подобие восхищения.

– Здесь я должен отметить особую ценность вклада, которое внесла в расследование аналитик Европола Маргарит Клодель, поскольку ее версия о сексуальных извращениях самого Густава Ластоона и некоторых других любителей посещать кладбища, где он проводит экскурсии, позволяет нам сделать вывод, что подозреваемый воспользовался сложившейся ситуацией. Зная, что этим утром в его распоряжении окажутся красивые безжизненные тела девушек-самоубийц, он решил предложить их самым избранным из своих клиентов для совершения зловещей некрофильской оргии, о которой они не могли даже мечтать.

В глазах Маргарит Клодель блеснула влага. Она сама предложила эту некрофильскую версию, но в ее версии имелось множество неизвестных, которые руководитель федералов только что разъяснил с логичностью, не допускающей возражений. И тем не менее она ошиблась. К такому выводу Маргарит пришла еще в самом начале совещания. На какое-то мгновение эти мысли отвлекли ее, но уже через несколько секунд она снова сосредоточилась на том, что говорил федеральный агент.

– Чтобы в глазах полиции снять с себя возможные подозрения в участии в групповом самоубийстве пяти девушек, Густав Ластоон воспользовался своими знаниями в области истории, почерпнутыми из докторской диссертации ныне покойного профессора Лейпцигского университета Хенгеля Тонвенгера, опубликованной в 1979 году, во времена существования в Восточной Германии советского режима. В книге этого профессора, которую по счастливой случайности обнаружил в доме инспектора Баумана комиссар Клеменс Айзембаг, – пояснил он, взглянув на комиссара, – говорится о воображаемом тайном нацистском обществе «Стражи смерти», якобы основанном в 1939 году одной женщиной, увлекавшейся спиритизмом, ее мужем, капитаном СС, и еще четырьмя офицерами СС. По словам профессора, эти нацисты совершали кровавые ритуалы и устраивали некрофильские оргии с юными немецкими девственницами, которых они жестоко убивали, извлекая их сердца через рану на спине, проделанную с помощью даги. По странному стечению обстоятельств эти оргии происходили в крипте того самого монумента, где Густав Ластоон нашел безжизненные тела пяти девушек.

Мирта Хогг подняла руку, чтобы вмешаться:

– Тем не менее я не понимаю, почему вы отказались продолжать линию расследования, которую я начала в отношении художника из Нюрнберга. Кто-то ведь должен был нарисовать саркофаги в трех измерениях и белье на телах девушек.

Взгляд комиссара впился в подчиненную, как острый кинжал.

– Потому что Максимилиан Лоух известен по всему миру как выдающийся немецкий художник, работающий в жанре эротической живописи. Было бы непростительно втягивать его в такую темную историю, когда гораздо разумнее предположить, что Густав Ластоон мог привлечь кого угодно из тех, кто зарабатывает на жизнь, создавая свои трехмерные творения на улицах Лейпцига, Берлина или любого другого города. Вполне возможно, что автор этих работ даже не знал о том, как они будут использованы в конечном счете.

В голове Мирты Хогг бурлили новые сомнения.

– А что вы можете сказать об анализе ДНК Густава Ластоона, светлых волосах и кусочке женского ногтя, найденных на холстах с нарисованными саркофагами?

– Анализ ДНК не выявил признаков присутствия Густава Ластоона.

Все услышанное произвело на Маргарит Клодель большое впечатление. Расследование, проведенное Федеральным бюро, содержало факты, которым трудно было возражать. И тем не менее она продолжала считать, что в деле могла существовать шестая девушка, которая в то утро не умерла.

Она кашлянула, словно просила разрешения взять слово, и спросила:

– И какую связь вы установили между Густавом Ластооном и исчезнувшими немецкими девочками, включая дочь инспектора Баумана Карлу?

– Об этом пока рано говорить, но мы склоняемся к мысли, что подозреваемый по неизвестной нам причине вдруг испугался. Возможно, он убедился, что его теория о тайном обществе нацистов-некрофилов, убивавших девушек, иссякла после всего того, что он рассказал инспектору Бауману. Если у него больше не нашлось информации, которую он мог бы представить в свою защиту, его алиби могло в скором времени развалиться. Но, отвечая на интересующий вас вопрос, скажу, что, по нашему мнению, психопатия Густава Ластоона могла заставить его поверить в изобретенную им самим версию преступления, и он, решив, что сам превратился в одного из «стражей смерти», покинул Лейпциг, чтобы избежать ареста. Ему осталось лишь продолжить воплощать в жизнь сценарии, похожие на смерть пяти девушек-самоубийц, для чего он с помощью своих клиентов-некрофилов похитил шесть несовершеннолетних немецких девственниц. Мы думаем, что именно по этой причине девочки пропали в городах разных немецких земель, которые, будучи соединенными воображаемыми линиями, дают изображение шестиугольного саркофага.

Маргарит Клодель с сомнением покачала головой.

– Но для чего Густаву Ластоону причинять вред дочери Клауса, который верил всему, что говорил Ластоон?

– Возможно, таким способом Густав Ластоон хотел получить возможность контролировать инспектора Баумана, а не наоборот.

 

Глава 6

После того как закончилась длительная фотосессия в мастерской Максимилиана Лоуха, шофер повез Урсулу Кайлен и Сусанну на окраину Нюрнберга. Пока они ехали, уже совсем стемнело. Растущая луна то и дело пряталась в мягкой вате кучевых облаков.

Через десять минут они подъехали к роскошной средневековой вилле, расположенной в центре пышного ботанического сада. Фасад здания из красноватого камня освещался фонарями, скрытыми в цветочных клумбах.

Передав Урсуле Кайлен ее дорожную сумку, шофер попрощался с ними. Сусанна видела, как он вернулся к лимузину, открыл дверь, сел в машину и уехал по гравийной дороге, окаймленной стройными силуэтами кипарисов.

Под арочным сводом входной двери их встретила женщина лет шестидесяти, с седыми волосами, убранными в пучок. Она была в черной, с белым воротничком униформе экономки.

– Новый меценат уже приехал, он ждет вас в зале с колоннами, – сообщила женщина, принимая из рук Урсулы Кайлен ее багаж.

– Скажите ему, что я выйду, как только отведу девушку в ее комнату.

Женщина кивнула.

Они прошли через просторный круглый холл виллы с высоким сводчатым потолком. Сусанна несла пакеты с одеждой, которую ей подарила Урсула.

В глубине она увидела каменную лестницу с большим центральным пролетом, который выше разделялся на два других, поднимавшихся по двум сторонам помещения. Вдоль лестницы на обшитых деревом стенах висели старые портреты господ ушедших веков. Сусанне казалось, что она попала в сказочный замок. Они молча поднимались наверх, и, казалось, каждая ступенька отдавалась в ее душе новым трепетом.

– Прими душ, высуши волосы, сделай макияж и надень черное белье с туфлями на шпильке. Я зайду за тобой через полчаса, – ласково произнесла Урсула Кайлен. Подойдя к двери в комнату, она остановилась и, прежде чем открыть ее, посмотрела на Сусанну и добавила: – В шкатулке, которая стоит на ночном столике, есть кое-что для тебя. Можешь взять.

Любопытство заставило Сусанну взглянуть, о чем идет речь. Она ожидала увидеть прекрасное жемчужное колье или золотой браслет. Подойдя к столику, Сусанна взяла шкатулку и открыла ее. Внутри лежала пачка новеньких банкнот по пятьсот евро. Сусанна отвела взгляд от денег и посмотрела на Урсулу. Несмотря на действие наркотика, прежде делавшего ее разговорчивой, она не могла ничего сказать.

– Там пятьдесят тысяч, теперь эти деньги твои, и это только аванс.

– За одну ночь? – наконец выйдя из ступора, спросила Су-санна.

– Нет, Сусанна, не только за одну ночь. Еще за твое молчание. Тебе надо принять еще таблетку экстези. После первой прошло уже много времени, а ты должна быть очень чувственной, чтобы доставить удовольствие своему меценату, – объяснила Урсула Кайлен, протягивая на ладони таблетку.

Сусанна взяла ее. Она этого хотела, да, хотела постоянно пребывать в состоянии чувственного экстеза, наполнявшего каждый нейрон ее мозга, каждую клеточку ее тела, каждую пору ее кожи. Тогда она чувствовала себя всесильной и счастливой.

Голос Урсулы вернул ее к реальности:

– Есть кое-что, о чем ты не должна забывать после этой ночи.

– Я сделаю все, как ты скажешь.

– Это очень легко запомнить, поэтому я скажу это только один раз. Если ты кому-нибудь расскажешь о том, что видела, слышала и делала здесь, они тебя убьют, – просто произнесла Урсула Кайлен, после чего вышла из комнаты и заперла дверь на ключ.

 

Глава 7

Они вышли из комиссариата в девять вечера. Маргарит предложила Мирте пойти выпить пива в каком-нибудь тихом баре в центре. Мирта спросила, не хочет ли она виски, и Маргарит с улыбкой ответила:

– Я бы предпочла белое вино, только хорошо охлажденное.

– Тогда я поведу тебя попробовать отличный немецкий рислинг, – сказала Мирта.

Они не спеша доехали до одной винотеки, расположенной недалеко от вокзала, оставили машину Мирты перед входом и уселись на пустой уличной террасе, где они могли спокойно поговорить, не опасаясь, что их кто-нибудь услышит. Погода стояла довольно приятная. В то время как по случаю конца недели во всех заведениях в центре толпились студенты, здесь, в районе вокзала, почти никого не было.

Официант налил им по бокалу вина и оставил бутылку в ведерке со льдом. Время от времени на соседнюю остановку подъезжали трамваи.

Мирта достала из сумки пачку сигарет, закурила и медленно выпустила изо рта дым.

– Ты не против, если я буду курить?

– Нет.

– Я курильщица со стажем.

– У меня тоже есть свои нездоровые пристрастия, ем слишком много шоколада, – улыбаясь, призналась Маргарит.

Мирта бросила на нее понимающий взгляд, но перевела разговор в более серьезное и мрачное русло.

– Я снова звонила Клаусу после совещания, но у него выключен телефон. Он даже не включил автоответчик.

– Не понимаю, как он может обходиться без связи. В его ситуации любые новые сведения могут оказаться решающими.

– Комиссар тоже спрашивал меня, не связывался ли со мной Клаус. Мне даже не пришлось ему врать. Я сказала, что со вчерашнего дня ничего о нем не знаю, – ответила Мирта.

– Надеюсь, Клаус не будет и дальше совершать эту ошибку и позвонит одной из нас.

– Не знаю, что-то мне подсказывает, что в этом деле Клаус с самого начала ведет себя ненормально.

– Что ты хочешь сказать?

– Я никогда не видела, чтобы он так слепо доверял свидетелю.

Маргарит медленно отпила вина из своего бокала и подержала его во рту, смакуя кисловатый вкус.

– Как тебе показалась длинная речь шефа федералов? – спросила она.

– Для меня стало сюрпризом, что он связал групповое самоубийство пяти девушек с некрофильской оргией Густава Ластоона и его клиентов.

Агент Европола не стала признаваться Мирте Хогг в том, что она уверена в существовании шестой девушки, которая могла остаться жива.

– Все же меня удивило, – призналась она, – что все они собрались в Лейпциге и здесь довели до конца свою договоренность совершить обряд самоубийства, хотя судебные медики уже предупреждали о такой возможности. Но правда в том, что все фрагменты пазла, которые сложили федералы, действительно идеально совпали с моей версией преступления и составили с ней одно целое. Кроме того, они придали смысл тому, чего я не смогла понять. Я имею в виду причину, заставившую этих девушек приехать сюда из разных стран Евросоюза. – Она замолчала.

– Чтобы закрыть дело, нам надо еще найти Густава Ластоона и шестерых пропавших девочек. Мне по-прежнему не совсем понятно, почему этот человек похитил именно Карлу.

Маргарит Клодель отпила еще немного вина и задержала губы на кромке бокала.

– Руководитель федералов ответил на мой вопрос достаточно разумно, – заметила она. – Сейчас Густав Ластоон контролирует действия Клауса. Он держит в своих руках жизнь Карлы и других девочек, и это дает ему свободу действий, необходимую, чтобы успешно скрываться.

Несколько секунд Мирта Хогг хранила молчание, как будто думала о чем-то, чего не могла выразить.

– Объяснения, которые дал этот федерал по поводу художника из Нюрнберга, меня не убедили. И вообще, по мне, все это как-то дурно пахнет, – под конец призналась она.

– Честно говоря, мне тоже так кажется. Информация, которую он изложил в отношении расследований полиции каждой из заинтересованных европейских стран должна была поступить сначала ко мне, а потом к ним. Непонятно, почему в Гааге решили нарушить официальный протокол и обойти меня.

– Мы должны продолжить идти по следу Клауса.

– Теперь нам придется полагаться только на свой женский нюх. Мои шефы недвусмысленно запретили мне заниматься расследованием исчезновения немецких девочек. Это внутреннее дело немецкой полиции, и оно не подлежит анализу со стороны Европола.

Мирта Хогг снова наполнила бокалы вином и закурила новую сигарету.

– И ты подчинишься приказу своего начальства?

– Никто не обязан знать, чем я занимаюсь в Лейпциге.

Мирта Хогг одним глотком допила свой бокал.

– Что, если сегодня ночью мы немного напьемся?

– Я закажу еще бутылку рислинга, – согласилась Маргарит.

 

Глава 8

Сусанна стояла возле кровати, когда звук ключа, снова повернувшегося в замочной скважине, заставил ее напрячься в ожидании того, что будет дальше. Однако нельзя сказать, чтобы предупреждение на случай, если она заговорит, то «они» ее убьют, вызвало у нее хотя бы малейшее беспокойство. Ее страх исчез, как будто она никогда его не знала. Возможно, говоря «они», Урсула имела в виду меценатов, которые платили тысячи евро за обладание картиной, написанной с красивой девушки, с которой они провели ночь секса и наркотиков, подавлявших ее волю. Но если речь шла только о том, чтобы держать язык за зубами, то ей нечего бояться. Хельга и Бруно уже знали, что происходило в этом таинственном доме, а больше у нее в жизни не было никого, с кем она могла бы откровенничать.

Сусанна уже надела шелковые чулки, закрывавшие ноги до середины бедра, и туфли на высоком каблуке. Из-под пояса и трусиков с прозрачными вставками просвечивал лобок, кружевной бюстгальтер плотно облегал ее маленькие упругие груди. Черный цвет белья совпадал с холодным оттенком ее вьющихся волос. Они свободно ниспадали на плечи, подчеркивая красивое подкрашенное лицо, зеленые глаза с блестящими розовыми тенями и ярко-красные тонко очерченные губы.

– Ты великолепна! – увидев ее, воскликнула Урсула.

Она подошла к Сусанне и нежно поцеловала ее в шею.

– Ты правда думаешь, что я ему понравлюсь?

– Ты выглядишь потрясающе чувственно.

– Я чувствую себя шлюхой, но меня тянет познакомиться со своим меценатом. Ты была очень щедра со мной.

Урсула протянула руку и убрала со лба Сусанны прядь волос.

– Ты не шлюха, ты богиня, – сказала она.

– Скажи, что я должна делать, когда увижу его.

– Веди себя естественно и невинно.

– Как это?

– Закрой глаза, и пусть он направляет тебя. Не говори, пока он не заговорит, не трогай его, пока он до тебя не дотронется, не целуй его, пока он тебя не попросит. Если он будет о чем-то спрашивать, отвечай «да, господин», или «нет, господин», а когда он будет тебя трахать, стони от удовольствия как можно громче.

– Можешь не волноваться, после экстези, который я выпила, мне не придется симулировать оргазмы, – улыбаясь, заявила Сусанна. Она чувствовала себя такой раскованной, что этой ночью могла бы лечь в постель с несколькими мужчинами или женщинами одновременно.

Она взяла черный плащ, лежавший на кровати, и набросила его на голые плечи. Потом накрыла голову капюшоном и завязала на шее ленту, чтобы плащ не соскользнул с нее.

Урсула держала в руках серебряный ларец, который открыла перед Сусанной. Внутри на ложе из черного бархата лежала дага со стальным лезвием и каким-то круглым символом на рукоятке.

– Покажи мне ладони, – сказала она.

Вытащив дагу из ларца, Урсула положила ее на ладони вытянутых рук Сусанны. Так он должна была нести дагу в гостиную с колоннами и держать, пока меценат не возьмет ее.

– А теперь выходи и спускайся по лестнице. Удачи тебе.

– А ты где будешь?

– Совсем рядом.

Сусанна сделала все, как сказала Урсула. Она шла медленно и торжественно, уверенно ступая на высоких шпильках. Потом спустилась по лестнице, следуя бледному свету висевших на каменных стенах канделябров. В сводчатом холле их едва заметный свет указывал путь, по которому надо идти. Наконец она дошла до больших распахнутых дверей.

Войдя в гостиную, Сусанна остановилась. Ей показалось, что под действием экстези она перешагнула в другое измерение, вне времени и пространства. Вдоль стен и по всему залу возвышались колонны, которые, многократно повторяясь в полумраке, уводили куда-то в бесконечность. С потолка свисала огромная люстра, дававшая, однако, очень слабый свет. В центре гостиной стоял большой черный стол в форме шестиугольного саркофага. Напротив каждого из его углов стоял обитый черным бархатом стул с высокой спинкой.

На самом дальнем от Сусанны стуле сидел мужчина, пристально, не мигая, смотревший на нее. На нем был элегантный черный смокинг с бабочкой того же цвета на белоснежной рубашке. Голова мужчины была совершенно лысой, и Сусанна не могла определить его возраст.

Ей показалось, что он немного моложе художника, но, возможно, такое впечатление создавалось из-за блеска его бритого черепа.

Руки мужчины лежали на столе.

– Подойди, – сказал он.

Сусанна повиновалась. Она подошла к меценату, протянула ему дагу и закрыла глаза.

– Посмотри на меня.

Когда Сусанна снова открыла глаза, то увидела, что мужчина старше, чем она думала, но у него сильные руки и на лице нет морщин.

– Тебе страшно?

– Нет, господин, – без тени сомнения ответила она.

– Но ты дрожишь.

– Мне просто немного холодно.

Мужчина встал, подошел к Сусанне и снял с ее головы черный капюшон. Несмотря на высокие шпильки, он оказался выше ее.

Мужчина поднял руку, в которой держал дагу, поднес ее к шее Сусанны и приставил стальное лезвие к ее горлу. Не отрывая взгляда от ее глаз, он быстрым коротким движением разрезал ленту. Плащ соскользнул с голых плеч Сусанны и упал на пол.

 

Глава 9

Она позвонила в офис Европола в Гааге ранним утром, когда еще завтракала в номере отеля круассаном с маслом и кофе.

Маргарит не убедили объяснения, которые один из ее коллег дал ей по телефону в отношении того, почему она получила информацию о результатах расследований, проведенных киберполицией каждой из стран Евросоюза, где жили девушки-иностранки, только после того, как ее отправили напрямую шефу немецких федералов.

– Меня прислали сюда, чтобы я занималась этим делом! Именно мне полагается анализировать ситуацию и доводить до сведения отдела по расследованию убийств информацию о жертвах преступления, полученную от полиции стран Европейского союза! – в ярости выпалила она.

Маргарит не могла видеть выражение лица своего коллеги по Европолу, но полагала, что оно мало отличалось от того, какое было бы у нее, будь она на его месте. Решения принимали другие, он всего лишь передавал ей плохие новости.

– Начальство считает, что ты в плену заблуждений.

– Заблуждений?! – выкрикнула она.

– Да. Начальство полагает, что ты, как и инспектор Бауман, считаешь подозреваемого невиновным.

– Но это не так, я никогда с ним не соглашалась. Мои отчеты совершенно однозначно указывают на это.

На том конце провода воцарилась полная тишина.

– Ты еще здесь? – спросила Маргарит.

– Я тебе ничего не говорил, но думаю, ты скоро получишь приказ вернуться в Гаагу.

– Проклятье! Я не могу сейчас вернуться!

Конверт принесли в комиссариат около одиннадцати утра. Его вручил ей один из охранников, который явился в кабинет Маргарит.

– Кто его принес? – спросила она охранника, удостоверившись, что конверт адресован ей.

Охранник ответил, что конверт передал ему сотрудник почты, он принес его вместе со всей остальной официальной корреспонденцией. Поблагодарив его, Маргарит закрыла дверь в кабинет, села за стол и еще раз прочитала на конверте свое имя. Ниже значилось слово «Европол» и адрес центрального комиссариата города Лейпцига, напечатанный компьютерным текстовым редактором. По размеру конверт соответствовал обычному листу писчей бумаги и не имел обратного адреса, хотя на нем стоял штемпель одного из почтовых отделений Берлина.

Маргарит подумала, что в нем могут лежать документы, которые она ждала из Гааги в отношении оплаты счета за отель, но втайне надеялась, что это сообщение от Клауса Баумана.

Воспользовавшись в качестве ножа для писем пилочкой для ногтей, которую всегда носила с собой в сумке, она вскрыла конверт.

– О господи! – невольно воскликнула Маргарит, увидев жуткие фотографии, лежавшие внутри.

Девять черно-белых снимков, увеличенных на домашнем принтере. На восьми из них были изображены восемь групп по шесть очень юных девушек – на каждом снимке разных, – одетых в черное белье и туфли на высоком каблуке, лежавших лицом вниз на темном полу так, что не было видно лиц. У всех на спине в центре огромной открытой раны торчали кинжалы одного и того же типа. Все девушки были мертвы. В общей сложности сорок восемь трупов.

Охваченная ужасом, Маргарит подумала, что дело не только в том, что это вовсе не трехмерные рисунки, как те, что она видела на фотографиях пяти мертвых девушек-иностранок. Судя по всему, снимки были сделаны в другие времена, хотя копии, которые она получила, выглядели совсем недавними.

На девятой фотографии она увидела шесть человек в одинаковой военной форме, сапогах и фуражках, которые носили офицеры СС во время Второй мировой войны. Лица этих людей до самых глаз скрывали черные платки, а перед ними стоял черный стол в форме шестиугольного саркофага с белой инкрустацией в центре столешницы, изображавшей некий символ в круге.

Маргарит Клодель заглянула в конверт в надежде обнаружить в нем записку, которая могла бы объяснить, почему именно ей адресовали эти жуткие снимки, но ничего не нашла. И лишь одно не вызывало у нее сомнений: ее версия, что девушек у монумента должно было быть шесть, верна. Но теперь она имела дело не с одним преступлением и не с единственным убийцей. Корни этой чудовищной истории уходили в далекое прошлое, во времена Второй мировой войны.

Маргарит набрала номер инспектора Мирты Хогг и сказала, что им надо немедленно встретиться. Случилось нечто ужасное, о чем она не может говорить по телефону.

– Я уже выхожу из дома, – ответила Мирта.

– Сколько тебе надо, чтобы доехать сюда?

– Минут пятнадцать. Но скажи, это касается Клауса?

– Нет, Клаус по-прежнему вне доступа.

– Это я знаю. Последний раз сигнал от его мобильника был зафиксирован вчера утром телефонной антенной, которая стоит совсем рядом с кладбищем Зюдфридхоф.

– Что он мог там делать?

– Хороший вопрос, чтобы задать его Густаву Ластоону, тебе не кажется? – ответила Мирта.

Маргарит понизила голос:

– У нас слишком много вопросов, остающихся без ответа. Но об этом лучше поговорить не в комиссариате.

– Ты можешь дойти до Шиллерштрассе? Я заберу тебя там через пятнадцать минут.

Лейпциг снова накрыло дождем. Маргарит Клодель надела плащ, положила в сумку свой ноутбук и конверт с фотографиями, повесила ее на плечо и вышла на улицу. Взглянув на серое небо, она раскрыла зонт.

Она шагала по мокрому тротуару, как автомат, бессознательно подчиняясь импульсам, поступавшим по нейронным сетям. Мелкие брызги дождя, барабанившего по крышам припаркованных вдоль дороги машин, освежали ей лицо, и она то и дело смахивала их быстрым движением руки, стараясь не задеть зонты проходивших мимо людей. В пелене дождя перед ней бесконечно мелькали студенты на своих стареньких велосипедах, закутанные в длинные непромокаемые плащи из желтой, красной, синей и зеленой пленки. Их яркие цвета вносили искру радости в меланхоличную атмосферу утра.

Мозг Маргарит Клодель снова работал, как компьютер, пытаясь сложить общую картину из бесконечной череды непонятных, противоречивых сведений. Полученные ею фотографии развеивали в пух и прах гладкие построения шефа федеральных агентов, которые она и сама разделяла, если не считать нескольких малозначительных деталей. И безусловно, возрождали из пепла конспирологическую теорию Густава Ластоона о тайном нацистском обществе. Агент Европола невольно подумала: уж не он ли сам прислал ей жуткие снимки этих преступлений? И если это не кладбищенский гид, то кто это мог быть?

Несмотря на отсутствие дат, все девять фотографий, похоже, были старыми и сделанными в хронологическом порядке. Если исходить из предположения, что эти преступления совершались в разное время, Маргарит Клодель казалось очевидным, что их не могли совершать одни и те же люди. Но даже если в каждом случае убийцы были разными, агент Европола полагала, что идеологические или эзотерические скрепы, объединявшие их, сохранялись на протяжении всего времени, проходившего между преступлениями, запечатленными на девяти фотографиях. Такой коллективной живучестью обладают только страны, государственные институты, транснациональные корпорации, религии и тайные общества.

 

Глава 10

В доме Бруно кто-то был. Но не он. Еще с улицы она услышала музыку техно, тяжелую и громкую, как в «Берлин-панорама-баре». Начинался дождь. Сусанна вышла из лимузина Урсулы, прошла через маленький садик по дорожке, вымощенной камнем, и открыла дверь дома дубликатом ключа, который оставил ей Бруно. Ей не хотелось снова ночевать в его квартире, пока в голове с маниакальной навязчивостью крутились мысли о сербской девушке-самоубийце, жившей в этой комнате до нее.

Хельга лежала на диване в гостиной с сигаретой в руке. Рядом на полу стояла керамическая пепельница. Увидев вошедшую Сусанну, она, нажав кнопку на пульте дистанционного управления, выключила музыку.

– Похоже, в Нюрнберге все прошло неплохо.

Сусанна положила на кресло пакеты, которые несла в руках.

– Да уж не хуже, чем у тебя, – бросила Сусанна.

– Не стоит быть такой высокомерной. Это ведь я познакомила тебя с Урсулой.

Сусанна, извиняясь, взмахнула рукой.

– Прости, я не хотела, чтобы это так прозвучало. Просто я устала и не ожидала застать здесь тебя.

– Я приехала навестить мать, у нее очередной приступ беспокойства. Ты могла бы пойти со мной. Мать будет рада с тобой познакомиться. Посещения ее успокаивают. А потом пообедаем в доме моего отца.

– Я собиралась немного отдохнуть и сесть заниматься. Я прогуляла целых два дня, а время идет.

Хельга привстала, опираясь локтем на диванные подушки.

– На те деньги, что ты заработала, можно несколько лет жить без проблем. И потом, ты всегда можешь снова обратиться к Урсуле. Я так и делаю каждый раз, когда мне нужны бабки.

– Знаешь, не нравится мне все это.

– Не хочешь – не делай, тебя никто не заставляет.

– Урсула сказала, что, если я кому-нибудь расскажу, чем я там занималась, «они» меня убьют.

– Ничего с тобой не случится, если будешь держать рот на замке.

Сусанна снова взяла пакеты, положила их на стол и шлепнулась в кресло.

– Я устала. Мне надо принять душ и поспать.

– Если хочешь, я сделаю тебе полоску кристалла.

– У меня есть две таблетки экстези, Урсула подарила. Могу поделиться.

Сунув руку в карман джинсов, Сусанна достала маленький бумажный сверток и осторожно развернула его. Хельга одним прыжком вскочила с дивана.

– Пойду принесу воды.

Она сходила в кухню и тут же вернулась со стаканом. Они выпили по таблетке экстези, и Хельга снова уселась на диван, подобрав под себя согнутые ноги.

– Знаешь, что я тебе скажу… Я ненавижу Урсулу.

– А я думала, что вы…

– Пара? – спросила Хельга, сдерживая приступ смеха.

– Ну, знаешь, когда у нее в доме я увидела, как она тебя целует, я подумала, что вы любовницы.

– Урсула была влюблена в мою мать еще до того, как она свихнулась. Мне тогда было пятнадцать лет.

– Надо же, никогда бы не подумала.

– Это она научила меня всему, что я знаю о лесбийском сексе. Я веду беспорядочную сексуальную жизнь, потому что она так делала и продолжает делать, несмотря на возраст, – сказала Хельга. Потом сменила тон и спросила: – Чего я не понимаю, так это, к чему склоняешься ты в этом плане.

Сусанна никогда с полной ясностью не сознавала свои сексуальные предпочтения и никогда ни с кем об этом не говорила. Ей мог понравиться кто-нибудь из друзей, но она не хотела его как мужчину. Иногда в университете она чувствовала, что ее тянет к какой-нибудь сокурснице, но она не могла сделать ни одного шага, чтобы завоевать ее. Поэтому она решила уехать подальше от родителей, чтобы найти себя вдали от них, под предлогом того, что лейпцигский университет предоставил ей стипендию по программе «Эразмус».

– Честно говоря, я еще не знаю. Когда я тебя увидела, ты понравилась мне не меньше, чем Бруно, но я не могу тебе сказать почему.

– И что теперь? Ты поняла, к какому лагерю примкнуть?

Сусанна улыбнулась, и ее лицо приобрело гордое выражение.

– Я хочу найти настоящую любовь. Она и решит за меня.

– Любовь найти непросто, это я тебе точно говорю.

– Да, думаю, ты права. Бруно ясно дал мне понять – для него любовь всего лишь взаимовыгодный обмен: ты мне, я тебе, – сказала Сусанна.

Хельга приподнялась на диване и села, выпрямив спину и сложив ноги, в позу «лотос».

– А как ты провела время с меценатом?

– После экстези все оказалось проще, чем я думала.

– Проще? Большинство этих меценатов – протухшие слюнявые денежные мешки, на которых и смотреть-то противно. Почему, ты думаешь, Урсула предлагает им девочек вроде нас?

– Вчера вечером я думала, что мне действительно будет неприятно. Но при ближайшем рассмотрении он оказался крепким мужчиной, и довольно воспитанным.

– Он хорошо тебя оттрахал?

– Он сделал это несколько раз на столе в гостиной с колоннами. А потом отвел меня в свою комнату и повторил в постели в других позах.

– Ты его сосала?

– Я делала все, что он просил, пока он не уснул рядом со мной. Мне не сразу удалось заснуть, но, когда я проснулась, его уже не было в постели. Думаю, мне очень повезло.

На обратном пути в Лейпциг Урсула рассказала ей, что среди меценатов попадаются ненормальные. Сусанна не стала говорить об этом, но Хельга, видимо, догадалась, о чем она думала.

– Все они ублюдки и извращенцы. Мне раз попалась одна, которая обошлась со мной совсем не ласково.

Сусанна подумала, что под действием экстези Хельга что-то путает, говоря о меценате в женском роде.

– Ты сказала «одна»?

– Да, среди меценатов есть и женщины. Очень богатые. Той нравилось надевать пояс с фаллоимитатором и трахать меня, как мужик.

– Ты серьезно? – спросила Сусанна, вытаращив глаза и давясь от смеха.

– В том, что я говорю, нет ничего смешного. Некоторые лесбиянки-миллионерши тоже платят тысячи евро за картины с голыми девушками, которые пишет Максимилиан Лоух, и за то, чтобы провести с ними безумную ночку.

– Просто я никогда не думала о таких вещах. Честно.

– Вот и не думай. Будет лучше, если ты поскорей забудешь о том, что была в Нюрнберге, и об этом меценате.

Возбуждение, вызванное экстези, заставляло Хельгу без конца двигаться и без конца что-то с жаром говорить. Она плохо контролировала себя. Встав с дивана, она снова пошла в кухню за водой. Ее мучила жажда.

Тишина, которую Хельга обнаружила в гостиной, когда вернулась, вызывала раздражение. Ее понесло.

– Бруно мне сказал, что ты прочитала чат «Девчонки из выгребной ямы», – сказала она, снова усаживаясь на диван.

– По-моему, очень тяжелая и печальная история.

– Да, представляю, как ты себя чувствовала. Но каждая из них сама принимала все решения.

– Как они могли сделать такое? Они такие молодые и красивые.

– Что сделать?

– Совершить самоубийство. У них впереди была целая жизнь.

– Лесси терпеть не могла слово «самоубийство». Мне оно тоже отвратительно. Больше не говори так.

– Тогда как я должна называть то, что они сделали?

– Называй это «отказ», как делала Лесси. Это был отказ от жизни, очень хорошо обдуманный за долгие ночи. Никто из них не видел смысла жить дальше в этом дерьмовом мире.

– Но они все находились в подавленном состоянии. Они могли выбраться из этого кризиса, если бы им помогли. В Интернете есть множество сайтов, где этим занимаются. Ни одному человеку в здравом уме не придет в голову… отказаться жить дальше. Ты же этого не сделала.

Хельга повысила голос:

– Я знаю, что скоро умру, осталось всего несколько месяцев! Ты ни черта не понимаешь. Не понимаешь, каково жить с этим проклятым призраком, который день и ночь твердит тебе в ухо, что у тебя неизлечимый рак мозга.

Сусанна не хотела продолжать разговор о болезни Хельги. Ей было больно видеть отчаяние в глазах подруги.

– Расскажи, что произошло, когда вы все встретились в Берлине.

Хельга допила воду, оставшуюся в стакане.

– Просто план немного изменился, вот и все.

– Ты можешь мне сказать, они страдали, когда умирали? – не отставала Сусанна.

– Они расстались с жизнью, как если бы уснули. Тут не о чем особенно рассказывать.

– Черт, Хельга, да ты просто спятила! Вы все спятили в этом проклятом чате! – выкрикнула Сусанна. Она больше не могла молчать.

Хельга ничуть не обиделась на ее грубые слова. Она понимала, что Сусанна не в состоянии согласиться с решением, которое приняли девушки, решив умереть всем вместе, навсегда отказаться от жизни, не страдая от одиночества, как другие самоубийцы. Понять это было слишком сложно. Кроме того, они обе слишком возбудились под действием экстези, а Хельгу волновали уже совсем другие вещи.

– Не хочу с тобой спорить, по крайней мере, сейчас. Вставай, поедем со мной, навестим моих родителей, – ответила она, резко вставая на ноги. Ее одолевала тоска и тревога. В измученном сознании снова и снова возникал образ шести похищенных девочек-подростков.

 

Глава 11

Управляющий кладбищем Зюдфридхоф производил впечатление человека, которого больше всего заботит чистота и блеск его черных ботинок. Он сообщил, что к нему не приходил никто из полицейских, чтобы поговорить о пяти девушках-иностранках или о кладбищенском гиде, обнаружившем их трупы. Он знал Густава Ластоона уже много лет и всегда считал его человеком разумным и уравновешенным. Возможно, он проявлял некоторую скрытность в отношении своих дел, но не имел ничего общего с архетипом зловещего персонажа, каким принято представлять человека, чья работа связана со смертью.

– В городе ходит слишком много разных сказок о нас, о кладбищах и о некрофилии. Ну, вы понимаете, что я имею в виду. Чистые бредни, если позволите мне так это называть. Вы можете себе представить судебного медика, одержимого трупом, который он вскрывает на столе для аутопсии? Уверен, что нет, потому что это полнейшая чушь, верно? Поэтому, когда я услышал новости, где говорили о Густаве Ластооне, как о психопате-некрофиле, убившем пятерых девушек, я задался вопросом: почему такой человек, как он, который ежедневно водит экскурсии по кладбищам, вдруг звонит в полицию и сообщает, что он обнаружил пять нарисованных саркофагов с пятью девушками, лежащими у монумента, расположенного рядом с кладбищем, не подумав о том, что его немедленно арестуют как главного подозреваемого в этом преступлении? Каждому понятно, что он невиновен… и он не сумасшедший. Можете мне поверить, Густав Ластоон человек благоразумный и очень доброжелательный в отношении своих клиентов. За многие годы у нас не возникало ни одной проблемы, связанной с тысячами туристов, которые посещали Зюдфридхоф в составе его экскурсионных групп. В кругу профессионалов нашего дела Густав Ластоон пользовался репутацией человека большой культуры и знаний в области истории и эзотерики, которыми он поражал своих клиентов, – объяснял управляющий Маргарит Клодель и Мирте Хогг, показывая им место в центре кладбища Зюдфридхоф, где находились самые посещаемые памятники – обнесенный стеной архитектурный ансамбль в средневековом стиле с двенадцатью башнями, часовней и крытыми галереями.

Он, конечно, слышал об исчезновении шести несовершеннолетних немецких девочек и о том, что полиция всех федеральных земель разыскивает Густава Ластоона.

– Честно говоря, меня удивило, что никто до сих пор не пришел поговорить со мной, – сказал управляющий, довольный тем, что ему представилась возможность высказать свое мнение о таком загадочном и трагическом деле.

Затем он проводил двух женщин на задний двор, где находилась парковка. Проходя мимо служебного флигеля, они увидели внутри нескольких работников, занятых своим делом. Мирта Хогг спросила управляющего, не будет ли он возражать, чтобы они задали им несколько вопросов.

– Нет, раз уж они здесь, спрашивайте. Когда идет дождь, они работают в помещении, – пояснил он.

Женщины вошли в помещение, заваленное древними могильными плитами, расколотыми на несколько частей, штабелями старых гробов, мешками с землей, цементом, гипсом и инструментами для садовых и других работ. На одной стене висели венки из пластмассовых цветов. Пахло сыростью и травой.

Управляющий объявил своим работникам, что к ним пришли из полиции, и попросил внимания.

– А теперь прошу меня извинить, но я должен заняться другими делами. Где выход, вы уже знаете, – сказал он.

Пожав руки полицейским, управляющий удалился.

Мирта Хогг подошла к рабочим и, задав несколько вопросов про Густава Ластоона, быстро убедилась, что никто из них не хочет говорить про кладбищенского гида. Они уже давно не видели его здесь и никогда не могли бы представить, что он сделает что-то вроде того, о чем говорили в телепрограммах. Одна мысль об этом повергала их в ужас, и им хотелось, чтобы все выяснилось как можно быстрее. Кроме того, люди, жившие с ними по соседству, смотрели на них так, словно они имели какое-то отношение к случившемуся. Дошло до того, что по городу поползли слухи, будто шесть пропавших девочек убиты и похоронены Густавом Ластооном на кладбище Зюдфридхоф. И все потому, что в этом огромном, поросшем деревьями парке с открытым доступом к могилам он знал самые надежные места, где мог спрятать трупы, и, чтобы найти их, пришлось бы вскрыть тысячи могил.

Работники дружно заявили, что до сегодняшнего дня к ним не обращался ни один полицейский, однако один из садовников неуверенно поднял руку, желая что-то сказать. Это был молодой человек, среднего роста, с бледным круглым лицом.

– Не знаю, должен ли я говорить вам это…

Маргарит и Мирта с любопытством посмотрели на него.

– Не волнуйтесь, – сказала Мирта.

– В прошлый вторник около одиннадцати утра я полол сорняки на могилах в одном из отдаленных уголков в южной стороне кладбища. Вокруг чирикали птицы, но в какой-то момент мне показалось, что я слышу отдаленный звук мобильного телефона, но звук был таким, как у старых телефонов. Я попытался сообразить, где он звонит, но звук быстро прекратился. Поскольку я никого вокруг не увидел, то решил, что мне почудилось, и вернулся к работе.

Мирта посмотрела на Маргарит, говоря глазами, что теперь ее очередь задавать вопросы.

– Значит, вы не можете с уверенностью сказать, что вы слышали?

Садовник колебался.

– Ну, я думаю, что слышал звук мобильника, но, раз там никого не было, приходится считать, что я ошибся. Если только телефонами не начали пользоваться мертвецы, – ответил садовник, вовсе не пытаясь сказать что-то смешное.

– Вы могли бы отвести нас в это место?

– Да, отсюда идет дорога, но из-за дождя вам будет трудновато проехать туда на машине. Мы можем взять садовый вездеход, если вас не смущает, что он грязный.

Садовник вел вездеход по раскисшей земляной дороге с лужами грязной воды, оставшимися после сильного утреннего дождя. Доехав до лесистого участка, он остановился на газоне, чтобы женщины-полицейские не испачкали в грязи свои сапоги. Выйдя из вездехода, садовник показал в сторону открытого участка среди хвойных деревьев.

Маргарит и Мирта сделали за ним несколько шагов. Ливень ослабел, превратившись в моросящий дождь.

– Звук шел оттуда, – сказал садовник, указывая на участок со старыми каменными надгробиями.

Маргарит предоставила Мирте задавать вопросы садовнику. В конце концов, именно она была инспектором отдела по расследованию убийств.

– Как вы думаете, сколько могил насчитывается на этом участке? – спросила Мирта.

– Точно не скажу, но предполагаю, что не меньше двухсот. Может, больше. Звук был слабый, возможно, телефон звонил еще дальше отсюда. Мне трудно определить, откуда шел звук.

– Вы уверены, что, если бы где-то неподалеку от вас находился человек с мобильным, вы бы его увидели? Возможно, это мог быть один из ваших коллег.

– Ну, знаете, на какой-то момент человек мог спрятаться за деревом, но, если бы он двигался, я бы рано или поздно его заметил. Я работал здесь все утро.

Маргарит извинилась перед садовником и попросила Мирту отойти с ней в сторону.

Понизив голос, она сказала:

– Мне кажется, не стоит думать, что с Клаусом что-то случилось, только потому, что одному из работников кладбища почудилось, что он слышал звук мобильника, но никого вокруг не увидел. Думаю, нам больше нечего здесь делать, – закончила она.

Мирту Хогг ужасала одна мысль, что Клаус может лежать мертвым под одной из каменных надгробных плит, однако она не казалась ей такой уж абсурдной. Клаус был где-то очень близко к кладбищу, в этом она не сомневалась. Это подтверждали сигналы его мобильного, зафиксированные телефонной антенной. Кроме того, она знала, что вместо какой-нибудь мелодии Клаус установил на своем смартфоне звук звонка, как в старых аппаратах. Густав Ластоон мог устроить ему ловушку: заманить сюда, якобы для того, чтобы поговорить о Карле, потом убить и спрятать труп в одной из тех могил, забыв забрать у него мобильник. Однако вещь не укладывалась в цепочку дедуктивных рассуждений инспектора отдела по расследованию убийств. Ни один убийца не стал бы оставлять телефоны Карлы и Клауса на месте своих преступлений, если только сам не хотел, чтобы полиция их нашла.

 

Глава 12

Санаторий для душевнобольных, в котором находилась мать Хельги, совсем не походил на психушку, которую представляла себе Сусанна после прочтения чата «Девчонки из выгребной ямы». Хельга называла безумие своей матери неизлечимым, а место, где она жила, описала, как мрачный сумасшедший дом, из которого она никогда не сможет выйти. Но, войдя с Хельгой на территорию санатория, Сусанна увидела обширный парк, поделенный на небольшие садики с красивыми растениями и цветами. Четырехэтажное здание выглядело вполне современным, с простым лаконичным фасадом, выкрашенным в светло-оранжевый цвет, и большими окнами.

Прежде чем войти внутрь, Сусанна заметила нескольких женщин, которые стояли у окон, прижимаясь к стеклу безучастными лицами, и невольно задумалась, на что они смотрят, и видят ли, как они с Хельгой под моросящим дождем направляются к зданию.

Когда Хельга вошла в комнату матери, та даже не шевельнулась. Она сидела у окна в кресле и держала голову прямо, как будто ждала, что кто-то вот-вот придет, однако ее глаза были закрыты. Сиделка сказала, что сейчас она в порядке. Ей только что сделали укол успокоительного.

Сусанна осталась стоять позади Хельги, словно ее тень.

Ей подумалось, что когда-то женщина, которую она видела перед собой, наверняка была очень красива. Ее волосы уже наполовину поседели, кожа была очень светлой, почти прозрачной. Похоже, она даже пользовалась косметикой светлых тонов.

Вскоре мать Хельги открыла глаза. И как будто на сером небе среди туч показалось голубое небо.

– Ты пришла! – воскликнула она.

– Да, мама, я здесь.

Прежде чем Хельга успела к ней подойти, ее мать встала на ноги, тяжело опираясь на подлокотники кресла. Она двинулась в сторону дочери, но прошла мимо нее, как будто Хельга вдруг стала невидимой и она не замечала ее присутствия.

Остановившись перед Сусанной, она провела кончиками пальцев по ее лицу, лаская его.

– Моя девочка, моя маленькая девочка…

Она снова и снова повторяла эти слова. Потом обняла Сусанну и начала всхлипывать.

Сусанна тоже сжала ее в объятиях, а сама, ничего не понимая, посмотрела на Хельгу.

– Она думает, что ты ее дочка, которая так никогда и не родилась.

 

Глава 13

Шеф федералов не придавал особого значения возможному исчезновению Клауса Баумана, о котором ему сообщила по телефону инспектор Мирта Хогг. Тогда она объяснила, что садовник с кладбища слышал звук мобильного телефона возле одной из могил. Это произошло в тот самый утренний час, когда расположенная вблизи кладбища Зюдфридхов телефонная антенна зафиксировала оставшийся без ответа входящий звонок агента Европола на его телефон.

Пока они ждали приезда федералов и комиссара, Маргарит рассказала Мирте об анонимном конверте, который получила перед тем, как уйти из комиссариата, и показала ей девять фотографий. Мирта посмотрела их одну за другой, не проронив ни слова. Все снимки были разными, но изображали одну и ту же сцену: шесть молодых женщин лежали на земле лицом вниз, и в спине у каждой торчала дага, воткнутая в центр обширной раны. Мирта Хогг отреагировала на увиденное с холодным интересом, задаваясь вопросом, как могло случиться, что сцена группового самоубийства имела общие черты с этими фотографиями, которые, судя по всему, были сделаны совсем в другие времена.

Они обе согласились с тем, что должна существовать какая-то зловещая связь между всеми этими старыми фотографиями, какая-то своего рода преступная традиция, которая передавалась из поколения в поколение, как дворянский титул или генетическая наследственность. Тот, кто прислал Маргарит Клодель эти фотографии, хотел, чтобы она своими глазами увидела картины, доказывающие существование организации нацистов-психопатов, основанной во время Второй мировой войны, которая с тех пор в разное время совершила убийство сорока восьми молодых женщин, следуя оккультному ритуалу с очевидной некрофильской направленностью.

Наконец прибыли несколько сотрудников отдела криминалистики. Они расположились в радиусе двухсот метров от центра территории, на которую перед этим указал садовник. У каждого имелся металлоискатель, и они начали методично обследовать надгробные плиты и траву вокруг могил.

Маргарит и Мирта с ужасом ждали, что один из этих приборов может подать сигнал тревоги.

Рядом с ними управляющий кладбищем, непрерывно жестикулируя, рассказывал комиссару Клеменсу Айзембагу и руководителю федеральных агентов о Густаве Ластооне.

Резкий звук одного из металлоискателей заставил всех замереть. Полицейские подошли к криминалисту, обнаружившему присутствие металла под одной из могильных плит. Аппараты завыли в унисон, как стайка плакальщиц. Ни Мирта Хогг, ни агент Европола не осмелились приблизиться к могиле.

Им еще предстояло дождаться, чтобы дежурный судья, с которым связался комиссар, дал официальное разрешение на вскрытие этой безымянной могилы.

Когда Клеменс Айзембаг получил сообщение от судьи, все собрались вокруг могилы, на которую указывали металлоискатели. Комиссар приказал криминалистам отодвинуть надгробную плиту.

– Внутри только склад пистолетов! – крикнул один из агентов.

Женщины-полицейские подошли ближе, пока криминалисты вытаскивали из могилы оружие. Они осторожно брали пистолеты по одному руками в белых латексных перчатках, стараясь не повредить отпечатки пальцев, которые могли на них остаться.

Клеменс Айзембаг и шеф федералов внимательно осмотрели оружие.

– Никаких сомнений, это пистолеты «Стриж», сделанные в России. Похоже, все они заряжены и готовы к использованию, – констатировал комиссар.

В этот момент запищал другой металлоискатель. Сначала звук был прерывистым, потом стал ровным и продолжительным.

– В этой могиле тоже что-то есть, – сказал агент, державший в руках аппарат.

Все взгляды обратились на него.

Комиссару больше не понадобилось отдавать приказ открыть могилу. Несколько агентов взялись за тяжелую каменную плиту и отодвинули ее в сторону.

Тошнотворный запах разлагающегося трупа ударил в нос собравшимся вокруг могилы еще до того, как они увидели iPhone, лежавший на спине Клауса Баумана.

– Ничего не трогать! – крикнул комиссар.

Стоявшая в нескольких метрах от него Маргарит Клодель закрыла лицо руками. Мирта Хогг рухнула на землю без сознания.

 

Глава 14

Метамфетамин и экстези стали овладевать ее сознанием. Сусанна почувствовала это, когда выходила из психиатрической лечебницы. В какой-то момент ей снова показалось, что по лицу ползают муравьи. Она подумала, что сходит с ума, как мать Хельги, и ей представилось, что это она стоит у окна в психбольнице и смотрит вдаль, не видя ничего, кроме пустоты. Что-то неизмеримо более сильное и изощренное, чем ее слабая воля, неудержимо затягивало Сусанну в промозглую колючую темноту. В ту самую темноту, которая толкнула «девчонок из выгребной ямы» отказаться от жизни в ночь черной луны.

– Зачем ты позвала меня навестить твоих родителей? – спросила она, пока они шли к машине Хельги.

– Хочу, чтобы ты узнала правду о моей семье.

– Ты уже рассказала ее в чате.

– Это не вся правда.

– Ты хочешь рассказать мне ее сейчас?

– Сначала мне надо, чтобы ты увидела моего отца.

– Если честно, мне не хочется с ним знакомиться, он нацист, и твоя мать содержится в психиатрической лечебнице по его вине. Он наверняка догадается, что ты мне об этом рассказала. К тому же я его боюсь.

– Он уже знает, что я буду с подругой.

– Ты сказала ему, что я приеду с тобой?

– Я позвонила отцу, пока ты переодевалась перед выходом из дома Бруно. Кухарка уже готовит обед на троих.

– Но зачем ты впутываешь меня во все это?

Хельга остановилась перед рекламным щитом, стоявшим у выхода на парковку.

– Ты мне понадобишься, когда я выполню свою миссию. Случилось много такого, чего ни Лесси, ни я не могли себе представить.

Они подошли к машине, и, когда сели в нее, Хельга начала рассказывать Сусанне, какой план они с Лесси разработали перед тем, как все «девчонки из выгребной ямы» собрались вместе в Берлине.

– Поначалу Лесси собиралась снять какой-нибудь уединенный домик в окрестностях города и устроить для всех праздник прощания с жизнью, чтобы потом все приняли смертельную дозу наркотика «Персефона», который Яблоко П привезет из Амстердама. Но в это время Урсула уехала в Соединенные Штаты, поэтому я предложила Лесси отвезти всех к ней домой. Там мы смогли бы все вместе обсудить план, который мы с Лесси придумали за несколько дней до этого.

Я подумала, что опасно арендовать на мое имя «фольксваген», в который могли бы поместиться все сразу. Я не могла засвечивать свои личные данные, пока не закончу одно важное дело. По той же причине я не могла выходить из фургона, чтобы встретить других девушек в аэропорту и на вокзале. Камеры наружного наблюдения записывали прибытие каждого самолета и каждого поезда, и полиции не составило бы труда отследить меня. По этой причине мы с Лесси решили, что за день до этого она поедет в Дрезден и возьмет фургон на свое имя, а потом перегонит его в Берлин, где я буду ее ждать, чтобы на следующее утро встретить остальных «девчонок из выгребной ямы». Ночь Лесси могла бы провести в моей берлинской квартире. Мы с ней много говорили о том, как сделать, чтобы отказ от жизни «девчонок из выгребной ямы» принес какую-то пользу. Я уже все придумала и в ожидании, что решат остальные, подготовила холсты с изображением пяти шестиугольных саркофагов, написанных в трех измерениях в натуральную величину. В готовом виде они легко сворачивались в рулоны. Кроме того, я нарисовала белье и рану с эсэсовской дагой на теле Лесси, чтобы на следующий день все могли в точности увидеть, как это будет выглядеть. Лесси очень вдохновлял тот факт, что смерть «девчонок из выгребной ямы» не пройдет незамеченной и не будет забыта. Она станет частью произведения искусства, с помощью которого я смогу отомстить своему отцу и его друзьям-нацистам.

Я слышала, что в Лейпциге есть гид, работающий в сфере кладбищенского туризма, по имени Густав Ластоон, и что он большой знаток всего, связанного с нацизмом. Кроме того, он увлекался эзотерической символикой, связанной с историей тайного общества СС и ритуалов, которые они проводили в крипте монумента Битвы народов. В подвале загородного дома моего отца я нашла не только шесть черепов с золотыми глазами, о которых ты читала в чате, – продолжила свой рассказ Хельга, глядя на Сусанну с выражением ужаса на лице. – Я нашла жуткие фотографии сорока восьми молодых девушек, убитых ударами даги в спину. Эти фотографии имели много общего с тайными оргиями моего отца и его приятелей.

Когда все остальные «девчонки из выгребной ямы» прибыли в Берлин, я сидела за рулем фургона, который забирал их из аэропорта и с вокзала, но встречала их Лесси, чтобы мне ни разу не пришлось выходить из машины и я не попала в камеры видеонаблюдения.

Мой план состоял в том, что, как только все сядут в фургон, Дороти О’Нил позвонит по телефону кладбищенскому гиду – его номер я нашла в Интернете – и скажет, что хочет заказать у него эксклюзивную экскурсию по кладбищу Зюдфридхоф и что экскурсию необходимо провести на следующий день перед рассветом, поскольку будет ночь черной луны. Дороти О’Нил сказала ему, что заплатит полторы тысячи евро, которые заранее положит под камень у входа в монумент Битве народов, где они встретятся в пять часов утра перед тем, как пойти на кладбище. И еще она сказала, что ее зовут Ведьмина Голова.

Гид сначала отказался, потому что в такой ранний час нелегко попасть на кладбище, но в конце концов он поддался на уговоры Ведьминой Головы.

Как только мы приехали из Берлина в дом Урсулы на озере, я рассказала всем, какой план я придумала, чтобы отомстить своему отцу и его друзьям, и все согласились, что будут ему следовать и уйдут из жизни так, как я предлагала.

Мне оставалось разрисовать тело каждой из пяти «девчонок из выгребной ямы», кроме Черной Луны. Холсты с саркофагами и туфли на высоком каблуке я приготовила за несколько дней до этого, и за десять часов я создала свое лучшее произведение на теле каждой из них, пока мы делились последними признаниями, которые не успели сделать в чате, обнимались, иногда смеялись и много плакали.

В двенадцать ночи они завернулись в черные пальто, взяли холсты с саркофагами и вышли из дома Урсулы. Я вела фургон. За время поездки ни одна из девушек не сказала ни слова. Все понимали, что их время в этом мире истекает, как истекло их время в чате.

В два часа ночи мы приехали в Лейпциг к памятнику Битве народов. Молча вышли из «фольксвагена». Нам больше нечего было сказать. Но никто не выглядел грустным и одиноким. Я показала им место между фасадом монумента и прудом, где они должны лечь и отказаться от жизни так, чтобы их смерть не была бесполезна и забыта. Стояла безлунная ночь, и, как только я погасила фары машины, их всех окутала темнота.

Каждая расстелила холст с нарисованным саркофагом, который держала в руке. Они легли, последней легла Яблоко П, после того как дала каждой из девушек по две таблетки «Персефоны». Когда все они положили таблетки под язык, Яблоко П сказала: «Ничего не бойтесь, это будет как сон».

Через несколько минут все закрыли глаза и стали похожи на спящих. Я осталась одна оплакивать их, пока собирала пальто, которые до этого момента прикрывали их обнаженные тела. Я отнесла пальто в машину, рванула с места и уехала.

 

Глава 15

Конверт с девятью фотографиями, полученными Маргарит Клодель, по-прежнему лежал в ее сумке. События этого утра требовали, чтобы она поговорила о них с комиссаром Клеменсом Айзембагом и шефом федералов, но ей по-прежнему не хотелось делать этого сегодня. Сначала ей нужно было отредактировать свой отчет для Гааги, включив в него сообщение об обнаружении трупа инспектора Клауса Баумана в одной из могил на кладбище Зюдфридхоф. И о том, что, кроме того, там находился целый арсенал оружия российского производства, в том числе снайперские винтовки Лобаева, штурмовые винтовки Драгунова, пистолеты «Стриж», гранаты «эфка» и патроны всевозможных калибров. Без сомнения, эта деликатная информация, которую она собиралась отправить до полудня по электронной почте, вызвала бы глубокую озабоченность полицейских властей Европейского союза.

Маргарит Клодель предполагала, что ее подробный отчет о состоянии расследования смерти пяти девушек-иностранок и исчезновении шести несовершеннолетних немок мог послужить достаточным основанием для ее присутствия в Лейпциге в качестве агента-аналитика и для связи немецкой полиции с Европолом. К этому добавилось убийство инспектора Клауса Баумана, скончавшегося от выстрела в спину, поразившего его прямо в сердце.

Все телевизионные каналы давали информацию о том, что кладбищенский гид является опасным психопатом без тормозов, приложившим руку к самоубийству пяти девушек-иностранок и убившим инспектора полиции из отдела по расследованию убийств.

Все были в ужасе оттого, что Густав Ластоон способен без колебаний убить шестерых похищенных девочек, а возможно, уже сделал это. Многие журналисты критиковали министра внутренних дел и выражали сомнение в эффективности федеральной полиции, в то время как люди на улицах задавали вопрос, сколько еще ей понадобится времени, чтобы найти убийцу.

Маргарит Клодель пообедала одна в ресторане рядом с отелем. Печаль, не покидавшая ее после гибели Клауса Баумана, туманила блеск ее серых глаз. В углу ресторанного зала на стене висел включенный телевизор. На экране появились комиссар Клеменс Айзембаг и шеф федеральных агентов. Показывали репортаж, снятый во время пресс-конференции, которую они провели после возвращения с кладбища. Равнодушный взгляд агента Европола задержался на лицах двух полицейских, что-то говоривших на камеры.

Несколько минут спустя зазвонил ее мобильный. Маргарит встала и вышла на улицу, чтобы спокойно ответить на звонок.

На связи был начальник отдела Европола, где она работала. Он сказал, что ей надлежит вернуться в Гаагу этим же вечером. В Лейпциге ей больше нечего делать. В своих сообщениях федеральная полиция Германии с уверенностью заявляла, что пять девушек-иностранок не были убиты ни кладбищенским гидом, ни каким-либо тайным обществом психопатов-нацистов. Улики однозначно доказывали, что это групповое самоубийство и Европол не имеет оснований позволить своему сотруднику продолжать участвовать в этом деле в роли аналитика и агента по связи с полицией государств, гражданками которых являлись эти пять девушек.

– Вопросами транспортировки трупов будут заниматься сотрудники посольств этих стран в Берлине. Маргарит, твоя официальная миссия как агента Европола в Лейпциге закончена. Что же касается исчезновения шести девочек, а также убийства инспектора Баумана и торговли оружием, это внутреннее дело германского государства, в которое ты не имеешь права вмешиваться ни под каким видом, – отчеканил голос в телефоне.

– Я не могу сейчас уехать. Мне еще нужно разобраться в одном очень важном деле.

– Решение принято, Маргарит, и бессмысленно настаивать на том, чтобы ты там осталась. Я понимаю твое желание помочь выяснить, что произошло, но, как нам уже пообещали из Министерства внутренних дел Германии, если вы с инспектором Миртой Хогг самовольно продолжите расследование, они подадут жалобу директору Европола.

На мгновение Маргарит Клодель задумалась.

– Значит, все дело в этом, верно? Это наказание за то, что мы поехали на кладбище без разрешения комиссара и шефа федералов.

– Ты не уполномочена участвовать в оперативных действиях. Ты аналитик и агент по связи. Ты превысила свои полномочия, отправившись на кладбище с инспектором германской полиции без разрешения ее начальства. В отношении ее будет заведено дело по факту нарушения дисциплины и сокрытия информации, связанной с расследованием убийства и торговли оружием. Это очень серьезный проступок, и она будет наказана.

– Но только благодаря Мирте Хогг они смогли найти оружие и труп инспектора Баумана! Она ничего не скрывала!

– Ты не хуже меня знаешь, что любое полицейское расследование, какими бы важными ни были его результаты, должно проводиться в соответствии с законодательными нормами, которые необходимо уважать. Ни один человек в комиссариате Лейпцига не был поставлен в известность о вашей поездке на кладбище и о том, что вы опрашивали управляющего и работников. Вы также не сообщили ни комиссару, ни шефу федералов о своих подозрениях, касавшихся исчезновения Клауса Баумана, и о последней локализации его мобильного телефона одной из телефонных антенн, расположенных рядом с кладбищем.

– Это дело гораздо шире, чем просто загадочное убийство. Есть вещи, которые не укладываются в официальную версию.

– Маргарит, послушай меня внимательно, потому что я не буду больше повторять: забудь навсегда о параноидальных фантазиях инспектора Баумана.

Еще немного, и агент Европола могла потерять контроль над собой и начать орать от ярости. То, что ей приказывали вернуться в Гаагу, было просто катастрофой.

– То, что вы называете параноидальными фантазиями, стоило Клаусу Бауману потери дочери и собственной жизни.

– Да, это печально. Но мы послали тебя в Лейпциг, потому что доверяли тебе, и пока еще доверяем, несмотря на инцидент с поездкой на кладбище, в который ты ввязалась без всякой необходимости. Не заставляй нас пожалеть, что мы выбрали именно тебя.

Маргарит уже собралась рассказать ему, что за долгие годы сорок восемь молодых женщин погибли таким же образом, как изобразили пять девушек-иностранок в сцене своего коллективного самоубийства. Но потом она сказала себе, что будет безопаснее, если она никому не скажет о фотографиях, которые этим утром прислал ей неизвестный отправитель.

– Дайте мне еще два дня, пожалуйста! – взмолилась она. – Я сообщу вам лично о результатах моего расследования.

– Сожалею, Маргарит, но я не могу сделать то, о чем ты просишь. Надеюсь завтра увидеть тебя в твоем кабинете в Гааге. Сообщи мне, когда приедешь.

 

Глава 16

Приятная внешность Отто фон Майера заставила Сусанну усомниться в правдивости истории, которую Хельга рассказала о своем отце в чате «Девчонки из выгребной ямы». Это был мужчина лет шестидесяти, с суровыми, но правильными чертами лица и заметной сединой в волосах. Черный джемпер с круглым воротом подчеркивал его светлую кожу и голубые глаза, такие же, как у дочери. Хельга в большей степени походила на него, чем на мать.

Он сидел за обеденным столом с развернутой газетой в руках. При виде вошедшей Хельги и ее подруги он сложил газету и положил ее рядом с серебряным канделябром, стоящим на роскошном буфете. Встав на ноги, он поздоровался с дочерью, поцеловав ее в обе щеки. Потом, когда Хельга представила ему Сусанну, ее отец улыбнулся и сделал комплимент ее красоте.

– Садитесь, будьте добры, – сказал он, указывая рукой на обе стороны от себя.

Хельга прошла за спиной отца и села справа от него.

– Мы немного опоздали из-за пробок. С каждым разом проехать через центр Лейпцига все труднее. Как хотите, а мне больше нравятся широкие проспекты Берлина, – пожаловалась она, небрежно взмахнув рукой.

Обед уже стоял на столе: супница с кабачковым супом-пюре, блюдо с салатом из лосося и копченой селедкой и еще одно с ростбифом под маринадом с кислым соусом.

– Хотите вина? – спросил Отто, посмотрев на свою дочь, потом на Сусанну.

Во время еды отец Хельги расспрашивал, как они нашли ее мать.

– Немного хуже, чем раньше. Каждый раз, когда я к ней приезжаю, мне кажется, что она еще постарела. Сегодня она на меня даже не взглянула, как будто меня не было в комнате.

– Она начала принимать новое лекарство, оно стабилизирует ее состояние и сделает ее более спокойной. Я ни на один день не выпускаю ее из виду, так что можешь не волноваться.

Потом отец Хельги заинтересовался немецко-испанским происхождением Сусанны и ее семьей. Этим утром дочь сказала ему, что приедет обедать со своей подругой, студенткой, которая учится в Лейпциге по программе «Эразмус». Отто фон Майер хорошо знал Гранаду. Много лет назад, еще до рождения Хельги, они с женой провели неделю на Коста-Тропикаль, поскольку у одного из его коллег был дом в Салобренье и он пригласил их погостить у него летом. Затем он стал расспрашивать ее об учебе и о том, почему она выбрала лейпцигский университет, когда на юге Германии у нее живут бабушка с дедушкой. Временами, чтобы Сусанна не слишком смущалась, в разговор вмешивалась Хельга. Она рассказывала истории, которые тут же придумывала на ходу, чтобы заставить своего отца еще что-нибудь рассказать о своей молодости. О том, как он учился на факультете психиатрии, и о том, как изменился Лейпциг со времени коммунистического режима, десятилетиями подавлявшего их до падения Берлинской стены. Теперь жизнь стала другой, более свободной и увлекательной, несмотря на беженцев, наводнивших немецкие города.

Когда в столовую вошла кухарка, чтобы поставить на стол чашки с кофе и пирожные с кремом на десерт, Хельга посмотрела на Сусанну и подмигнула ей с видом заговорщицы.

– Я попросила Сусанну поехать со мной, потому что она чувствует себя немного подавленной. Мне кажется, она еще не адаптировалась к нашему образу жизни, не говоря уже о том, что она скучает без своих родителей и друзей. Мне бы хотелось, чтобы ты поговорил с ней и выписал что-нибудь, что поможет ей снова начать улыбаться и справиться с бессонницей, которая ее мучает с тех пор, как она приехала в Лейпциг, – сказала она.

Пораженная таким бессовестным враньем, Сусанна гневно сверкнула на Хельгу своими зелеными глазами.

– Что ж, посмотрим. Тебе надо рассказать мне, что с тобой происходит, – произнес господин Майер и, насупив брови, посмотрел на Сусанну.

Хельга встала.

– Пока вы будете разговаривать, я схожу в ванную. Сомневаюсь, что Сусанна будет с тобой откровенна, если я буду торчать у нее за спиной.

«Черт возьми, что у тебя на уме!» – хотелось крикнуть Сусанне, когда ее подруга выходила из столовой.

Хельга закрыла за собой дверь и пошла в кабинет отца, находившийся в конце коридора. Бесшумно войдя в кабинет, она решительно направилась к стеллажам библиотеки. Сначала она порылась в коллекции черно-белых документальных фильмов о Второй мировой войне, но потом заглянула вглубь и нашла то, что искала.

Дрожа от волнения, Хельга подошла к письменному столу. Череп, стоявший на столе, сколько она себя помнила, и страшно пугавший ее в детстве, смотрел на нее своими пустыми глазницами.

Она открыла один из ящиков и взяла ключ от сейфа, вмонтированного глубоко в стену. Молча постояла перед карандашным портретом Фрейда, который сама нарисовала для отца, когда училась в Школе изящных искусств. Сняла портрет, вставила ключ и набрала шифр, который был записан на обложке одной из книг. В сейфе лежало несколько пачек банкнот разного достоинства, какие-то документы и шкатулка с драгоценностями. Но Хельга искала нечто другое, то, что она видела здесь раньше. Перерыв бумаги, она, в конце концов, нашла это. Обыкновенный CD-диск. Дрожащими руками она положила диск к себе в сумку, снова закрыла сейф на ключ и повесила на место рисунок.

Потом Хельга пошла в ванную, сделала звонок по мобильному телефону и подождала еще какое-то время, чтобы отец успел закончить беседовать с Сусанной по поводу ее воображаемой депрессии.

Вернувшись в столовую, она увидела, что Сусанна немного оживилась. Несколько раз она даже улыбнулась забавным историям, которые рассказывал ей господин фон Майер о мнимых психопатах, которые пытались симулировать сумасшествие, чтобы получить от государства пожизненную пенсию.

– Я выпишу тебе таблетки дулоксетина, они вернут тебе желание смеяться и развлекаться. В твоем возрасте меланхолия – это не болезнь, а временное эмоциональное расстройство. А чтобы спать, достаточно будет попить после ужина какой-нибудь успокоительный настой. Кроме того, тебе не стоит расстраиваться из-за учебы, как только ты почувствуешь себя бодрее, в университете все пойдет на лад, – заключил он.

Хельга снова уселась на свое место. Отец посмотрел на нее так, словно, увидев перед собой дочь, вспомнил о чем-то важном.

– Пока я ехал сюда на машине, по радио прошла информация, что убит инспектор полиции, занимавшийся делом тех девушек.

– О господи, мы ничего не знали! – воскликнула Хельга, чувствуя, что сердце перестало биться.

Сусанна онемела от потрясения. Отец Хельги скрестил руки, лежавшие на столе.

– С тех пор как обнаружили этих мертвых девушек, в Лейпциге творится что-то ужасное. Здесь в жизни не было ничего похожего. Несколько часов назад полицейские провели пресс-конференцию. Они сказали, что этого кладбищенского гида ищут по всей Германии и в самое ближайшее время он будет задержан, а пропавшие девочки освобождены.

Хельга слегка пошевелилась на стуле, прежде чем заговорить.

– Зачем ему все это делать? Я хочу сказать: то, что произошло в Лейпциге, очень странно. Меня всегда интересовало, что творится в голове убийцы. Помнишь, папа? Когда я училась в школе, я постоянно спрашивала тебя, что думают люди, которые совершают что-то плохое.

Господин Отто фон Майер посмотрел на Сусанну.

– Хельга была очень умным и озорным ребенком, – улыбнувшись, сказал он. Потом, словно отвечая на вопрос дочери, добавил: – В нашей голове всегда есть какой-то мотив, какая-то осознанная или неосознанная причина, объясняющая то, что мы делаем или не делаем. Проблема в том, как до нее докопаться, чтобы понять загадочные механизмы преступного поведения человека.

– Все говорят, что кладбищенский гид очень опасный психопат, – осмелилась вставить Сусанна.

Отец Хельги бросил на нее ласковый взгляд.

– Без сомнения, так и есть. Психопат подобен дьяволу: его злоба не видна. Когда его арестуют, его следует казнить без всякого сожаления.

Нежно коснувшись руки отца, Хельга посмотрела на свою подругу.

– Не обращай на него внимания, я же говорила тебе, что мой отец исповедует радикальные идеи.

Сусанна не знала, надо ли спрашивать о том, о чем она подумала, но потом, помолчав несколько секунд, решила спросить:

– Вы сторонник смертной казни?

– Я принадлежу к числу тех, кто считает, что насилие законно, когда оно применяется, чтобы избежать большего зла, чем оно само. Возвращаются тяжелые времена. Это вопрос выживания: или мы, или они. Они – это зло, мы – добро. В будущем у мира нет другого выбора.

Хельга встала со стула, подошла к отцу и поцеловала его в щеку.

– Не волнуйся за мое будущее. Ты же знаешь, что я уже не ребенок. Я останусь в Лейпциге на пару дней, пока маме не станет лучше. Так что можем снова увидеться как-нибудь с утра.

– Я всегда радуюсь, когда ты приезжаешь домой, хотя ты делаешь это нечасто. Думаю, мне не обязательно говорить тебе это.

– Просто я все время очень занята. Но сегодня мама выглядела такой поникшей и печальной в своем кресле, что я не смогу со спокойной душой вернуться в Берлин.

– Твоя комната всегда ждет тебя. Жаль только, что завтра я не смогу поужинать вместе с тобой. Я должен быть в Берлине на собрании почетных членов Академии психиатрии и, скорее всего, вернусь домой довольно поздно, это если не решу остаться там на ночь.

По телу Хельги пробежали ледяные мурашки. Она не могла терять ни минуты, если хотела выполнить свою миссию вовремя.

– Ты можешь переночевать в моей квартире, – сказала она.

– Я привык уважать твою независимость и твою личную жизнь. Если завтра я надумаю остаться в Берлине, то переночую в отеле, как обычно.

 

Глава 17

В кафе отеля за столиками, украшенными маленькими букетиками диких цветов, было совсем немного посетителей. Пара пенсионеров изучала карту Лейпцига, несколько молодых людей, судя по виду, заядлых путешественников, увлеченно уткнулись в экраны своих смартфонов, одинокий мужчина потягивал пиво из большой кружки и, не переставая, жевал сухофрукты.

Маргарит собрала свои вещи и, оставив их на ресепшн, попросила, чтобы ей приготовили счет за номер. Устроившись за одним из самых дальних столиков кафе, она ждала Мирту Хогг. За огромными стеклами окон виднелся подсвеченный голубыми огнями фасад университета.

Когда раздался звонок ее мобильного телефона, на экране высветился незнакомый номер. Сердце с силой ударилось в грудь.

– Dites-moi? – ответила она по-французски.

Незнакомый голос в трубке заговорил по-немецки. Звонила женщина.

– Это Маргарит Клодель?

– Да, кто вы?

– Вы одна?

– Да.

– Мне дал ваш номер Бруно Вайс…

Агент Европола хотела сказать, что она знает, о ком идет речь. Они с инспектором Клаусом Бауманом оставили преподавателю музыки свои телефонные номера на случай, если он решит сообщить им что-нибудь о Веричке Людович, о чем умолчал в тот вечер, когда они осматривали его квартиру.

– Пожалуйста, скажите, кто вы?

– Я слышала, что инспектор Бауман убит. Мне кажется, вы с ним хотели поговорить со мной. Мы встречались на концерте Бруно в Спиннерай. Я Хельга фон Майер.

– Да, да, конечно, я вас помню! Мы действительно собирались звонить Бруно Вайсу, чтобы взять у него номер вашего телефона, но все эти дни я была очень занята. Бруно нам сказал, что вы живете в Берлине, – пояснила Маргарит.

– Я сейчас в Лейпциге, поэтому я вам звоню. Если хотите, мы могли бы где-нибудь встретиться.

Маргарит начала быстро соображать. За всеми событиями последних дней, она совершенно забыла про светловолосую подругу Бруно Вайса. Ту самую, что была изображена обнаженной в военной фуражке, похожей на эсэсовскую, на одной из картин нюрнбергского художника, которую показывала им Мирта Хогг на совещании в комиссариате.

– Я нахожусь в кафе отеля «Рэдиссон Блю», мы можем поговорить здесь. Вы знаете, где это? – спросила она.

– Если не ошибаюсь, это на Аугустусплац.

– Да, верно. Вас устроит, если мы встретимся через час?

Несколько секунд Маргарит слушала возбужденное дыхание Хельги, но так и не получила ответа на свой вопрос.

 

Глава 18

Как только они отошли подальше от дома, где жил отец Хельги, Сусанна дала волю своему гневу. По улице шли люди. Внезапно эти незнакомые люди, не ведавшие того, что в данный момент происходило в опущенной вниз голове девушки, увидели, как она схватила за руку другую девушку, шедшую с ней рядом, и набросилась на нее с криками, не обращая внимания на удивленные взгляды прохожих.

– Зачем тебе понадобилось говорить своему отцу, что у меня депрессия?!

– Перестань орать. Мы не одни, – изумленно одернула ее Хельга. Она не ожидала от Сусанны такой неуместной и бурной реакции.

– Нет, не перестану! И плевать на то, что здесь люди!

Хельга мрачно посмотрела на Сусанну и процедила сквозь зубы, чтобы никто не услышал:

– Мне надо было, чтобы ты на время отвлекла моего отца, устраивает? Я должна была взять из его кабинета кое-что важное.

– Но почему ты не предупредила меня заранее?

– Потому что ты стала бы нервничать.

– Черт, когда ты оставила меня с ним наедине, у меня голос дрожал!

– Тебе показалось. Я видела, ты держалась очень спокойно.

Разгневанное лицо Сусанны постепенно смягчилось.

– Я уверена, что твой отец обо всем догадался. Поэтому он и начал рассказывать мне про мнимых психопатов, которые симулировали, чтобы получить деньги от государства. Он наверняка решил, что я просто дура, если решила обмануть такого опытного специалиста.

– Забудь. Это совершенно не важно. Ты просто перевозбудилась из-за наркотиков. Ты не должна больше принимать никаких таблеток, в том числе тех, которые тебе выписал мой отец, – спокойно сказала Хельга.

Возбуждение Сусанны начало спадать. Она сунула руку в сумку и, достав оттуда визитную карточку, показала ее Хельге.

– Твой отец дал мне номер своего мобильного. Он хочет знать, как на меня подействует лекарство.

– Я тебя предупреждала, что мой отец человек-монстр, как называла таких людей Лесси. На самом деле он хочет тебя трахнуть. Больше никогда не приближайся к нему.

Внутри стеклянного здания на Аугустусплац горел свет, превращая его в светящийся куб. Тишина, царившая в холле, глушила шаги Сусанны и Хельги. Бруно репетировал с оркестром «Гевандхаус», готовясь к завтрашнему концерту, где должна была исполняться подборка произведений гениальных композиторов, родившихся или живших в Лейпциге: Бах, Вагнер, Мендельсон, Шуман. Ни Сусанна, ни Хельга не увлекались классической музыкой, но Сусанне хотелось посмотреть, как Бруно репетирует с оркестром, а Хельга еще не решила, стоит ли ей идти на встречу с агентом Европола в отеле «Рэдиссон Блю», находившемся в двух шагах отсюда.

Они вошли в пустой зал и сели в самом дальнем ряду партера, чтобы Бруно их не увидел. В «Гевандхаусе» существовало священное правило, согласно которому никто и ничто не должно отвлекать музыканта во время репетиции оркестра.

Громкость музыки, окружавшей их, нарастала, увлекая в вихрь прелюдии «Полет Валькирий» Рихарда Вагнера.

Через несколько минут Хельга встала и ушла.

 

Глава 19

Несмотря на то что в вечернем небе уже взошла луна, покрасневшие глаза инспектора Мирты Хогг скрывали солнечные очки. После смерти Клауса она непрерывно плакала, но боль не утихала.

Войдя в отель, она села напротив Маргарит и, бросив печальное «Привет», сняла очки. Потом достала из сумки ампулу и капнула в глаза по паре капель.

– Никак не могу перестать плакать. Ты была права, я очень любила Клауса, – сказала она.

Маргарит несколько секунд молча смотрела на Мирту, понимая и сочувствуя ее страданию. Потом закрыла крышку стоявшего на столе ноутбука.

– Я должна вернуться в Гаагу сегодня же. Это приказ моего начальства.

– Ты говорила, что не подчинишься.

– Это было до того, как выяснилось, что Клаус погиб. Я не могу похоронить вместе с ним свою карьеру в Европоле.

– Ты не обязана мне ничего объяснять. А меня ждет служебное расследование за то, что я отслеживала его мобильник без официального разрешения, – сказала Мирта.

Маргарит кивнула.

– Мой шеф уже сказал мне об этом. Он все знает.

– Но ни твой, ни мой шеф не знают, что я буду продолжать линию расследования, начатую Клаусом.

Маргарит заметила, что это хорошая новость. Она пригласила Мирту в отель, чтобы попрощаться с ней лично и предложить поддерживать контакт по мобильному и по электронной почте. В расследовании оставались темные места, которые Маргарит по-прежнему не могла объяснить.

– Как ты говорила, это дело дурно пахнет.

– Комиссар и шеф федералов сообщили прессе, что арестуют Густава Ластоона в самое ближайшее время. Они уверяют, что напали на его след.

– Тогда чего они ждут?

– Думаю, они ждут, что он сделает неверный шаг. Жизнь тех шести девочек подвергается опасности. Они боятся, что им придется отвечать за то, что может случиться.

Маргарит попросила официанта принести бутылку воды.

– Помнишь ту девушку, что мы с Клаусом узнали на одной из картин художника из Нюрнберга, ты сама показывала нам снимок во время нашей первой встречи в комиссариате?

– Не понимаю, о чем ты говоришь. Ни одну из этих девушек еще не удалось опознать. Почему ты вообще об этом спрашиваешь?

– Ее зовут Хельга фон Майер. Она позвонила мне на мобильный и сказала, что хочет со мной поговорить. Но когда я предложила ей встретиться здесь через час, она повесила трубку. Я позвонила ей сама, но на том конце включился автоответчик.

Маргарит рассказала Мирте, что, когда они с Клаусом осматривали квартиру преподавателя музыки, где Веричка Людович снимала комнату, он сказал, что девушка из Сербии дружила с Хельгой фон Майер. Кроме того, Хельга дочь весьма известного и влиятельного психиатра, поэтому Клаус считал, что, прежде чем вызывать ее в комиссариат для дачи показаний, надо немного подождать и узнать побольше про художника из Нюрнберга.

– Думаю, ты тоже должна услышать, что нам хочет сказать эта девушка. Кроме того, пока я тебя ждала, я посмотрела ваши архивы…

Мирта ее перебила.

– Ты сказала – наши архивы? Хочешь сказать, архивы полиции Лейпцига?

– Да, конечно. Клаус дал мне пароль, чтобы я могла работать из Парижа в прошлые выходные.

– И тебе удалось что-то найти?

Маргарит не терпелось ответить.

– Два месяца назад эту девушку, Хельгу фон Майер, задержала полиция Лейпцига.

– Наркотики?

– Нет, ничего похожего. Это произошло во время манифестации, устроенной группами неонацистов, которая закончилась столкновением с полицией. На ней была футболка со свастикой, и в руках она несла знамя с черным черепом.

 

Глава 20

Яркий свет от стеклянных зданий на Аугустусплац, прорезая ночную темноту, создавал на площади огромные прозрачные геометрические фигуры.

Отель, где жила агент Европола, находился всего в двух шагах от «Гевандхауса». Хельга вышла из зала и повернула по площади направо. Прямо перед ней шел трамвай. Дождавшись, когда он проедет, она перешла мокрый после дождя проспект, и ее взгляд уперся прямо в двери отеля «Рэдиссон Блю».

Войдя в кафе, она стала искать глазами Маргарит Клодель. Хельга не помнила ее лица, но надеялась, что вспомнит, когда увидит. Она не сразу сообразила, что агент Европола сидит на диване в глубине зала не одна. Рядом с ней сидела другая женщина, которую Хельга никогда раньше не видела. Они что-то обсуждали, периодически глядя на экран стоявшего на столе ноутбука. Хельга оглянулась и посмотрела на освещенный фасад университета, как будто думала, не повернуть ли ей назад к стеклянным дверям кафе. В этот момент она услышала свое имя и увидела, что Маргарит Клодель подняла руку и жестом приглашает ее подойти к ним. Она уже не сомневалась, что именно с этой женщиной она познакомилась в Спиннерай, когда пила травяной ликер с Сусанной и Бруно за стойкой «Бимбо Таун».

– Извините, но я думала, что вы будете одна, – сказала Хельга, подойдя к столу.

Маргарит встала с дивана и протянула ей руку:

– Привет, Хельга. Спасибо, что пришли. Позвольте представить вам Мирту Хогг из отдела по расследованию убийств полиции Лейпцига. Она работала с инспектором Бауманом.

В качестве приветствия Хельга ограничилась слабым кивком. Агент Европола пригласила ее сесть на диван, стоявший напротив того, на котором располагались она сама и Мирта Хогг. Хельга села и посмотрела Мирте в глаза. Они были красными, как будто она выпила, выкурила косячок или долго плакала. Судя по всему, верной была последняя из трех возможностей. Несмотря на то что на улице уже стемнело и начинался дождь, на столе лежали солнечные очки.

Взгляд Хельги снова скользнул на агента Европола.

– Вы будете записывать то, что я скажу? – небрежным тоном спросила она.

Маргарит Клодель чувствовала определенный дискомфорт, называя Хельгу на «вы», поэтому ответила ей на «ты».

– Нет, это не официальный допрос. Мы просто хотим задать тебе несколько вопросов. Если не хочешь, можешь не отвечать. Ты можешь также позвонить адвокату, которому доверяешь, и уточнить у него свои права. Как я слышала, твой отец важная персона.

– Я не нуждаюсь ни в чьей помощи. Просто скажите мне, что вы хотите знать.

– Разве Бруно не сказал тебе, о чем идет речь?

– Дня два или три назад Бруно позвонил мне по телефону и сказал, что вы осмотрели его квартиру, рассказали ему, что Лесси жила по поддельному паспорту и все такое.

– Он говорил, что Лесси убила человека?

– Да, но я уже слышала кое-что об этом по телевизору. Он также сказал мне, что Лесси одна из мертвых девушек.

Маргарит Клодель как можно мягче произнесла:

– Послушай, Хельга, давай на время забудем, кто мы такие. Я забуду, что я из полиции, а ты – что говоришь со мной.

– А она? – спросила Хельга, бросив взгляд на Мирту Хогг.

– Представь, что и она и я – просто женщины. Нам нужна твоя помощь, чтобы понять кое-какие вещи, и, возможно, мы тоже сможем тебе помочь, чтобы ты не слишком усложняла себе жизнь. Пять девушек уже умерли, шесть девочек-подростков исчезли, инспектор Бауман убит. Это не виртуальная игра, Хельга. Мы знаем, кем была каждая из тех девушек, где они жили, знаем проблемы, которые их объединили, и то, что они создали в глубокой сети сайт, где договорились о групповом самоубийстве. Камеры аэропорта и вокзала зафиксировали их прибытие в Лейпциг и их встречу с Лесси. Если хочешь, можем называть ее так, чтобы лучше понимать друг друга. Пять девушек сели в фургон «фольксваген», позвонили кладбищенскому гиду, которого в данный момент разыскивает вся полиция Германии, и поехали к памятнику Битве народов, чтобы организовать некое подобие эзотерического ритуала, связанного со смертью. Там они приняли наркотик «Персефона», который привезла из Амстердама девушка-бельгийка Ивет Леду. Поэтому мне бы хотелось, чтобы мы не теряли времени зря, пересказывая то, что нам уже известно. Договорились?

Хельга кивнула. Она подумала, что настал момент говорить или надо замолчать навсегда. Но если она сохранит свою тайну, то отказ от жизни, который совершили «девчонки из выгребной ямы», будет бесполезен.

– То, что вы говорите, не совсем точно, – ответила она.

Маргарит и Мирта обменялись удивленными, но удовлетворенными взглядами. Похоже, Хельга фон Майер решилась рассказать им правду. Но прежде, чем она продолжила говорить, агент Европола для верности задала ей вопрос:

– Это ведь ты сидела за рулем фургона, который встречал девушек в Берлине, верно?

Хельга ответила не задумываясь:

– Да.

До этого момента Мирта Хогг хранила молчание.

– Ты понимаешь, что теперь мы можем арестовать тебя по подозрению в совершении тяжких преступлений, включая помощь этим девушкам в совершении самоубийства? – спросила она.

– Мне все равно, что со мной будет. Но если вы меня арестуете, то совершите ошибку, – возразила Хельга. Потом посмотрела на агента Европола: – Это я прислала вам фотографии, которые вы должны были получить сегодня утром в Центральном комиссариате. На этих фотографиях сорок восемь убитых девушек. Если вы не хотите, чтобы это число росло и дальше, то вам надо внимательно выслушать меня.

Маргарит Клодель достала из стоявшей рядом с ней сумки конверт с фотографиями и положила их на стол рядом с ноутбуком.

– Говори, прошу тебя, – сказала она.

Хельга начала свой рассказ с того дня, когда познакомилась с Лесси Миловач, и закончила ночью смерти «девчонок из выгребной ямы». Она не стала вдаваться в подробности и пересказывать признания, сделанные каждой из них в чате.

– Ты знаешь адрес сайта в глубокой сети?

– Сайта больше не существует, Лесси его уничтожила с помощью TOR, – солгала Хельга. Тайны чата «Девчонки из выгребной ямы» принадлежали только им одним.

Не стала она рассказывать ни об их чувствах, ни о том, что и почему произошло, не сказала о неизлечимой опухоли у себя в голове и о своем плане обвинить совсем других людей в ужасном преступлении. Время для этого еще не пришло. Она сказала, что «девчонки из выгребной ямы» обо всем подумали и все решили и что ни одна из них, кроме нее, не захотела дать жизни еще один шанс. Что больше никто не несет ответственности за их решение уйти из этого мира вместе, используя наркотик, изобретенный, чтобы по-новому поиграть со смертью.

– Я даже не знала, кто такой этот кладбищенский гид, и использовала его, только чтобы придать эзотерический смысл всему действу и связать с нацистами смерть девушек, тела которых он должен был найти у монумента, договорившись встретиться там с Ведьминой Головой. Посещение на рассвете кладбища Зюдфридхоф и полторы тысячи евро, которые я оставила ему под камнем у входа в башне, это только способ убедить его согласиться. Сначала он отказывался работать в пять утра.

– Значит, девушки дошли до входа в монумент своими ногами? – спросила Мирта Хогг.

– Да, они приняли «Персефону», когда уже лежали на холстах с нарисованными саркофагами.

Женщины-полицейские смотрели на нее, как загипнотизированные, и выражение их глаз постепенно менялось от любопытства к заинтересованности, от удивления к сомнению, от уверенности к ужасу.

– А Бруно Вайс? Он ведь тоже дружил с девушкой из Сербии.

В голосе Хельги послышались более резкие ноты.

– Бруно не имеет к этому никакого отношения. Оставьте его в покое. Он просто гениальный музыкант.

– Он не знал, что Лесси одна из мертвых девушек?

– Он узнал об этом вечером того дня, когда Густав Ластоон нашел моих подруг. Я оставалась с ними у монумента до тех пор, пока они не уснули навечно. Потом я поехала домой к Бруно, чтобы немного поспать, а когда проснулась, сказала ему. Он был влюблен в Лесси и имел право знать, что больше ее не увидит. За два дня до этого Лесси сказала ему, что собирается вернуться в Сербию.

– И что сделал Бруно, когда узнал? – спросила Маргарит.

– Он очень нервничал. Не хотел мне верить. Сказал, что обязательно пойдет в полицию, чтобы проверить, действительно ли Лесси мертва.

– Знаешь, ты просто чудовище! – воскликнула Мирта Хогг, когда Хельга закончила свой жуткий рассказ.

– Нет, вы ошибаетесь, чудовища – это они.

Маргарит подумала, что эта девушка с глазами похожими на две льдинки бредит.

– Ты принимаешь наркотики?

– Иногда.

– Какие?

– Метамфетамин и экстези.

– Кто такие «они»? – поинтересовалась Мирта Хогг.

Хельга посмотрела на конверт, лежавший на столе.

– Те, которые стоят на этих фотографиях с закрытыми лицами.

– Это мы видели. Они одеты как нацистские офицеры СС.

– Они настоящие убийцы. На фото не очень хорошо видно, но на их фуражках тот же символ, который я нарисовала на кинжалах, вонзенных в спины мертвых девушек. Хотя на самом деле это не кинжал, это дага.

– Почему ты называешь его дагой? – спросила Маргарит.

Хельга ответила, что так называлось оружие чести, которое носили офицеры СС. Это та самая дага, которая на фотографиях воткнута в спины сорока восьми убитых девушек. Она сказала, что этих девушек убили в разное время и что нацистские оргии с юными девственницами начали устраивать в крипте монумента еще до войны. После войны этот ритуал повторялся каждые десять лет, в память о той женщине и тех офицерах СС, которые создали тайное общество. На обратной стороне оригиналов фотографий был указан год каждой резни: 1945, 1955, 1965, 1975, 1985, 1995, 2005 и 2015.

– Откуда ты узнала об этих преступлениях? Ты говоришь так, как будто пересказываешь историю, которую тебе рассказал Густав Ластоон.

– Я вам уже говорила, что даже незнакома с этим человеком. Просто я знала, что он большой знаток в этой области.

Мирта Хогг достала из конверта фотографию шести нацистов с закрытыми платками лицами.

– И ты знаешь этих людей в масках?

– Только одного из них.

– Назови его имя, – потребовала инспектор отдела по расследованию убийств.

– Мой отец.

Маргарит и Мирта снова переглянулись. Первой заговорила Мирта Хогг:

– В какую чертову игру ты играешь? И это после той трагедии, которую ты уже спровоцировала? Мертвы не только пять твоих подруг-самоубийц, инспектор Бауман был нашим другом, и ты виновата в том, что его с нами нет. Всего этого не случилось бы, если бы ты с самого начала обратилась в полицию, – сказала она.

– Я очень сожалею о том, что случилось с вашим другом.

– Теперь уже поздно сожалеть, тебе не кажется? – отозвалась Маргарит.

Хельга ответила, что хотела позвонить, после того как узнала об исчезновении шести немецких девочек, но никак не могла решиться рассказать все, что знала, пока не услышала о гибели инспектора Баумана и о том, что его убил Густав Ластоон. К тому же ей пришлось ждать подходящего момента, когда ничто не могло помешать ее плану открыть правду.

– Я просто пытаюсь помешать тому, чтобы другие девушки продолжали гибнуть такой жуткой смертью. Посмотрите еще раз на фото, у них вся спина растерзана дагой. И это не мои выдумки, – добавила она.

– Нам известно, что несколько месяцев назад тебя задержала полиция, – сказала агент Европола.

Хельга ничуть не смутилась.

– Сегодня вечером я позвонила вам, хотя понимала, что вы наверняка знаете о моем прошлом.

– На той манифестации ты несла нацистское знамя. И пыталась оказать сопротивление полиции, – настаивала Маргарит, подчеркивая причины ее задержания.

– Вы решили, что я одна из них? Неужели вы действительно думаете, что, если бы я имела какое-то отношение к этим монстрам, я сидела бы здесь и рассказывала вам о тех невообразимых ужасах, которые они в течение многих лет творили в Лейпциге?

– Так убеди нас в том, что это не так, – сказала агент Европола.

– Я всегда слушалась своего отца с тех пор, как моя мать сошла с ума, узнав о том, что совершал он и его друзья. Это единственный способ сделать так, чтобы он не догадался, как он мне противен и как я его ненавижу. Примерно год назад он предложил мне вступить в группу неонацистов под названием ПШ – подразделение «Шестиугольник», входящую в лейпцигскую соту. Это тайная военизированная организация, которая называется «Стражи смерти». Ее лидеры носят на правом плече татуировку с изображением саркофага. Такая татуировка есть у моего отца.

Сказав это, Хельга оглянулась по сторонам. В кафе не было никого, кроме них. Быстрым движением левой руки она стянула свою футболку с правого плеча.

– У него такая же татуировка, как эта, только ее дополняет символ внутри белого круга, – объяснила она, быстро вернув футболку на место.

– А зачем ты ее носишь? – с подозрением спросила Мирта Хогг.

– Я сделала ее, когда вступила в свой «Шестиугольник». Отец специально возил меня к татуировщику в Берлин, чтобы мне ее сделали. Он говорил, что однажды я стану лидером «Стражей смерти», но тогда я еще не знала, что это означает. На самом деле я не знала этого, пока не нашла фотографии.

Агент Европола вспомнила, что Клаус Бауман рассказывал им об этих новых неонацистских группировках. Очевидно, что в рассказе Хельги была доля правды, если только она не вступила в сговор с кладбищенским гидом, чтобы обмануть их.

– У тебя есть оружие? – спросила она.

– У меня нет, но у всех остальных есть. У моего отца тоже.

Мирта Хогг решила на время оставить эту тему и сказала Хельге, что они видели эротические картины, написанные Максимилианом Лоухом.

– На одной из них ты лежишь обнаженная на диване в фуражке из тех, что носили нацисты, – добавила она.

– Мне заплатили очень много денег за то, чтобы я позировала для этой картины.

– Что ты знаешь о художнике из Нюрнберга?

– Я не уверена, что он член «Стражей смерти», но он работает на военизированную организацию, которую они возглавляют. На деньги, полученные от продажи его картин, они закупают оружие для каждой соты. Покупателей этих картин называют «меценатами». Они платят по полмиллиона евро за каждую картину, как та, что со мной, и за ночь любви с нами. Каждая девушка получает пятьдесят тысяч. Другие пятьдесят тысяч получает женщина, которая подбирает девушек, еще пятьдесят получает художник, а остальное идет организации.

Мирта Хогг хотела знать все.

– Значит, ты одна из этих шлюх?

– Называйте меня как хотите.

– Но ты только что сама в этом призналась.

– Тогда нет смысла спрашивать о том, что вы уже знаете, – бросила Хельга.

Реакция девушки заставила Мирту подумать, что стоит извиниться, но она этого не сделала.

– Женщина, которая находит этих девушек, живет в Берлине, верно? – спросила она.

– Да, у нее бизнес секс-услуг класса люкс, хотя называется он агентством киноактрис. Она ищет девушек, готовых сопровождать важных клиентов. Среди них отбирает моделей для картин Максимилиана Лоуха и предлагает их в качестве эксклюзивного подарка меценатам, чтобы заработать денег для создания новой Германии.

– Возможно ли, что на фотографиях, которые вы прислали, есть кто-то из этих девушек?

– Я не знаю, что было раньше, но последнюю партию девушек она купила у русских мафиози. Все они были девочки-подростки с Украины. Несколько дней она держала их у себя дома, а мне говорила, что они бездомные и у них никого нет. Что, если бы она им не помогла, их бы изнасиловали и убили в их стране. Но теперь я знаю, что она выкупила их, потому что до них никому не было дела и никто не стал бы заявлять об их исчезновении. Они умерли здесь, в Лейпциге, от рук людей-монстров. Так Лесси называла этих мужчин. У нее хватило смелости убить одного из них в Сербии.

– Назови нам имя этой женщины, и где мы сможем ее найти? – попросила Мирта Хогг.

– Я этого не сделаю.

Мирта Хогг не ожидала такого ответа.

– Но тогда как ты можешь ожидать, что мы поверим в твой рассказ?

– Просто поверьте, как поверил инспектор Бауман Густаву Ластоону. Если вы хотите, чтобы те шесть немецких девочек остались живы, вам придется сделать то, что я скажу.

Маргарит Клодель задумалась. То, что рассказала им Хельга, могло показаться паранойей, как та, которой страдал кладбищенский гид, или продолжением его бредовой конспирологической теории, в которую с самого начала поверил Клаус Бауман. У них не оставалось выбора, кроме того, чтобы дослушать все, что собиралась рассказать Хельга фон Майер. Безусловно, у агента Европола оставались те же сомнения, которые заставляли думать, что за смертью девушек-самоубийц стоял Густав Ластоон.

– Я по-прежнему не понимаю, откуда ты можешь настолько подробно знать, что произошло, если действительно не имеешь никакого отношения к этим преступлениям, – наконец заговорила она.

– За последние месяцы я видела много ужасных вещей, я несколько лет живу с этой женщиной, хотя она много старше меня. Она не скрывает свою бисексуальность от мужчин из своей неонацистской организации. У нее в столовой висит картина, где я изображена в обнаженном виде.

Хельга не стала ничего рассказывать о черепах с золотыми глазами.

Вместо этого она достала из сумки коробку с CD-диском и положила ее на стол.

– Что это? – спросила агент Европола, прежде чем открыть коробку.

– Лица реальных нацистов времен войны.

– Очередные фотографии?

– Скорее короткий фильм о первом ритуале «стражей смерти». Не думаю, что, кроме них самих и меня, кто-нибудь еще видел эти жуткие кадры. Они сняты на черно-белой пленке и без звука.

Хельга объяснила, что фильм идет под музыку Рихарда Вагнера. Знаменитый композитор родился в Лейпциге, и идеологи нацизма считали, что его музыка созвучна идеалам национал-социализма.

– Расскажи нам об этом фильме, – предложила Маргарит Клодель.

– Он очень тяжелый. Я не знаю, как описать словами то, что вы там увидите.

Агент Европола открыла сумку, достала внешний дисковод и подключила его к своему Маку. Открыв крышку, она повернула ноутбук, чтобы Мирта Хогг могла видеть экран, и запустила фильм.

Из маленьких колонок ноутбука послышались первые такты увертюры к опере Вагнера. Маргарит убавила звук, чтобы он стал почти неслышным. На черном экране появилось написанное белыми буквами название – «Стражи смерти». Затем возникло изображение башни монумента Битвы народов в Лейпциге. С башни свисали длинные флаги со свастикой. По экрану побежали светлые полосы, подтверждавшие, что фильм снимали много лет назад. Камера медленно наезжала на купол башни, потом пошла по кругу, останавливаясь на каждом из огромных средневековых рыцарей, высеченных из камня. Потом она спустилась ко входу в монумент и, пройдя сквозь черную темноту, показала интерьер круглого зала крипты. Огромные каменные фигуры окружали большой стол в форме шестиугольного саркофага, выполненный из черного мрамора. На нем горело яркое пламя, выходившее из золотого сосуда. У каждой из шести сторон стола, повернувшись спиной к огню, стояли по одной шесть очень красивых девушек. Волосы их были заплетены в косу, уложенную вокруг головы. Обнаженные тела просвечивали сквозь длинные покрывала из черного шелка, которые прикрывали их, как языческих девственниц. Девушки стояли неподвижно, как статуи. На столе за спиной каждой из них поблескивал золотой кубок.

В следующий момент в зале появились шесть человек, одетых в форму офицеров СС. Выстроившись в ряд, они медленно прошествовали в ногу, чеканя шаг. В правой руке они держали горящий факел. На их ничем не прикрытых лицах застыло бесстрастное выражение, взгляд казался пустым. Одним из этих нацистских офицеров была женщина. Они медленно обходили крипту по кругу, и каждый, подойдя к своему месту у черного мраморного стола, поворачивался по-военному и оказывался лицом к одной из шести девушек. Последней свое место заняла женщина, возглавлявшая церемонию. Она слегка повела головой, и все поставили свои факелы на подставки, стоявшие на столе рядом с каждой девушкой. Потом они синхронно сделали несколько шагов назад и, вернувшись на свои места, громко щелкнули каблуками и вскинули правую руку вперед и вверх в нацистском приветствии. Их рты раскрылись в дружном крике.

Женщина, одетая как офицер СС и руководившая ритуалом, заговорила. С каждым словом черты ее лица становились все жестче, взгляд скользил по лицам каменных гигантов, окружавших крипту. Казалось, она фанатично взывает к древним арийским богам.

Закончив свои призывы, женщина подошла к столу и взяла золотой кубок. Все остальные повторили за ней. Словно на праздничном банкете, они предложили свои кубки стоявшим рядом с ними девушкам. И те выпили.

Маргарит Клодель нажала на клавиатуре ноутбука кнопку «пауза». Сдержав вздох, она посмотрела на Хельгу.

– Что будет дальше в этом фильме? – спросила она.

– Почему вы сами не посмотрите?

– Потому что я хочу, чтобы ты мне рассказала.

Хельга провела рукой по волосам, убирая их от лица.

– Они ласкают их и целуют.

– А потом?

– Девушкам связывают запястья и щиколотки и ставят так же, как они стояли вначале. Потом всем, кроме одной, завязывают глаза. Женщина, руководящая ритуалом, берет со стола свой факел. Та девушка, у которой не завязаны глаза, со страхом смотрит на нее. Женщина подносит пламя факела к ее глазам. Она делает это медленно, пока ресницы девушки не начинают гореть, а ее глаза не становятся золотыми от отражающегося в них пламени. Видно, как девушка кричит от боли и теряет сознание. Остальные девушки дрожат и корчатся от ужаса. А потом начинается бойня.

– Что ты хочешь сказать?

Голос Хельги стал глухим. Казалось, еще немного – и она разрыдается. Однако ей удалось справиться с волнением и сделать вид, что ее не трогает то, о чем она рассказывает.

– Другие офицеры поднимают девушку и кладут ее на шестиугольный стол лицом вниз. Женщина достает дагу и несколько раз подряд с силой вонзает ее в спину девушки, пока в ее спине не появляется большое кровоточащее отверстие. Тогда она засовывает в рану руку, вырывает сердце девушки и начинает пожирать его, отрывая куски зубами, как зверь, в то время как мужчины-нацисты насилуют труп.

 

Глава 21

Следующим утром Сусанна проснулась рано. Бруно спал рядом. Накануне, перед тем как лечь спать, он попытался ее поцеловать, но Сусанна отказалась.

– Нет, не сейчас, пожалуйста. Мне надо подумать, – сказала она.

Бруно повернулся на другой бок и очень быстро уснул, а Сусанна еще долго лежала с открытыми глазами. Наркотики, которые она принимала начиная с выходных, проведенных в Берлине, вызвали ощущение невыносимого беспокойства и мучительной бессонницы.

Пока она одевалась, чтобы пойти в университет, в голове постоянно крутились похожие на галлюцинации сны, терзавшие ее на рассвете, когда ей, наконец, удалось задремать. Ей снилось, что она лежит в могиле и не может ни пошевелиться, ни закричать. Ее открытые глаза видели ползавших вокруг огромных червей. В воздухе стояла нестерпимая вонь от земли, пропитанной гнилью. Пробравшись в могильную темноту, черви начали выпускать липкие слюни. Сначала Сусанна ощутила, как ее кожи коснулось что-то мокрое и противное, а потом почувствовала страшную боль. Черви пожирали ее заживо, как будто она уже умерла. Сусанна проснулась от собственного беззвучного крика. Она лежала вся мокрая от пота и дрожала. Потом она встала, пошла в ванную и посмотрела в зеркало. По лицу полз муравей. В ужасе она вернулась в постель, обняла Бруно и прижалась к нему.

По дороге в университет Сусанна позвонила парню из Чехии, Илиану Волки.

– Сусанна? Это ты? – спросил Илиан, даже не заикнувшись.

Он не мог поверить, что в такой ранний час эта девушка-испанка, которая, по ее собственному выражению, никогда не знала, куда пойдет и когда вернется, вдруг пожелала с ним поговорить.

– Да, это я, – ответила Сусанна. – Я хочу тебя кое о чем попросить.

– Надеюсь, тебе не надо решить задачку по математике? – пошутил Илиан.

– Нет, не надо, хотя я не уверена, что решение моей проблемы проще, чем у твоих уравнений.

– Тем интереснее будет искать это решение. Ты же знаешь, меня вдохновляют трудные задачи.

Сусанна улыбнулась, однако Илиан не мог этого видеть. Как и то, что в ее глазах блеснула слеза.

– Могу я несколько дней пожить в твоей квартире, пока не найду, куда приткнуться?

Илиан не стал задавать вопросов, но от него не укрылась грусть в голосе Сусанны.

– Понимаешь, квартира у нас маленькая, и в ней нет ни одной свободной комнаты, но в гостиной стоит диван-кровать.

– Годится, мне всего на пару ночей.

– Но ты не сможешь спать на этом диване. Он слишком жесткий и неудобный. Кроме того, мои товарищи – полуночники, и от них слишком много шума. Они постоянно будут тебя будить.

Илиан замолчал на несколько секунд, ожидая, что скажет Сусанна.

– Извини, я не хочу на тебя давить. Не беспокойся, придумаю что-нибудь другое.

– Нет, ты меня не поняла. Ты поживешь в моей комнате, а я… я буду спать на диване. Скажи, где мы встретимся, и я помогу тебе перевезти вещи.

– Ты настоящий друг, Илиан.

– Еще бы, другого такого тебе не найти, – смеясь, ответил он.

– Можешь встретиться со мной после занятий?

– Да, в час я буду в университетском баре. Я рад, что скоро снова тебя увижу.

– Я тоже. Теперь я знаю, кто я.

В это самое время Маргарит Клодель сидела за столом в своем рабочем кабинете в офисе Европола в Гааге. Вчера она села на последний поезд из Лейпцига в Берлин, а оттуда в ночном спальном вагоне доехала до Брюсселя, где на вокзале взяла напрокат машину и через полчаса была на своем рабочем месте.

Она устала. В пути ей почти не удалось поспать, несмотря на удобный вагон. Перед глазами неотступно стояли кадры ритуала, совершенного той женщиной и офицерами СС. Она снова и снова видела пламя факелов, выжигавших глаза зверски убитых девушек.

Ни она, ни Мирта Хогг не сомневались в подлинности пленки, скопированной на CD, который дала им Хельга. Однако она до сих пор не могла с уверенностью сказать, действительно ли отец Хельги один из убийц и правда ли, что ни она, ни Густав Ластоон не причастны к исчезновению шести немецких девочек. Вопрос о том, что же произошло на самом деле, оставался без ответа. После всего что им рассказала Хельга, Маргарит не хотела возвращаться в Гаагу той же ночью, однако Мирта Хогг не позволила ей остаться в Лейпциге и своими руками разрушить свою карьеру в Европоле. С точки зрения Европола ее упрямое желание продолжать расследование, чтобы выяснить правду относительно конспирологической теории, стоившей жизни Клаусу Бауману, не имело никакого смысла. Если она не выполнит приказ шефа, ее немедленно отстранят от должности, и в дальнейшем она не сможет действовать как аналитик и поддерживать контакт с их комиссариатом через свой мобильный офис. Хельга просила их поверить ей. Кроме того, когда Маргарит сказала, что через несколько часов уезжает обратно в Гаагу, Хельга дала Мирте Хогг ключ от какого-то замка и сказала, что на следующий день ровно в восемь вечера она должна ждать звонка на свой мобильный телефон. До этого момента они ничего не должны предпринимать. Только ждать. Девушка предупредила, что, если они сообщат в полиции о том, что узнали, она не просто станет все отрицать, но обвинит их в преследовании и проведении незаконного допроса.

– И вы больше никогда не увидите живыми тех девочек, – заявила Хельга, перед тем как выйти из кафе отеля «Рэдиссон Блю».

Провожая Маргарит на Центральный вокзал, Мирта Хогг обняла ее на прощание. Потом сказала, что будет держать ее в курсе по мобильному телефону, и ушла не оглядываясь.

 

Глава 22

Хельга провела день, сидя в кресле рядом с матерью. Она чувствовала себя призраком, невидимым для глаз постаревшей женщины, которые смотрели на дождь за окном, как будто и не было рядом с ней дочери, как будто для нее больше не существовало ничего и никого, кроме этих крошечных капель воды, стучавшихся в мутное окно комнаты. Ее безумие уже не трогало Хельгу. Она давно перестала чувствовать жалость к матери. Иногда спокойной, иногда раздражительной и вспыльчивой. Она смотрела на мать, как на прекрасный цветок, неповторимый, хрупкий и одиноко увядающий в своем саду, разоренном диким зверем. Мать жила, но утратила способность мыслить.

Незадолго до наступления сумерек Хельга вернулась в дом отца. Внутри было холодно. Поднявшись в свою комнату, она разделась, потом пошла в ванную и встала прямо перед зеркалом. Она предала своего отца, но осталась верна «девчонкам из выгребной ямы». Только в одном она им солгала: у нее не было никакого рака мозга. Или был? Разве не была злокачественной опухолью та идеология, которую с детства вдалбливал ей в голову отец? Разве те бесчеловечные идеи, которые он повторял раз за разом, не представляли собой смертельную опасность для сознания, которая в последние годы угрожала многим молодым немцам не меньше, чем злокачественная опухоль. Хельга знала, что должна поступить так же, как Лесси Миловач. Она должна покончить с монстрами, терзавшими ее разум.

Она приняла душ, быстро высушила волосы, накрасилась перед зеркалом. Потом, прежде чем одеться, взяла мобильный и позвонила Сусанне. Голос в трубке раздался в самый последний момент, когда она уже собиралась дать отбой.

– Привет, Хельга, – сказала Сусанна.

– Ты в доме Бруно?

– Нет, я сегодня сменила квартиру.

– Ты переехала, не сказав нам ни слова?

– Я все решила только сегодня утром. После всего, что случилось за последнее время, мне как-то не по себе.

– Мы так плохо с тобой обходились?

– Нет, дело не в этом. Просто я прогуляла много лекций и запустила учебу. Я хочу вернуться к нормальной жизни и быть как все другие студентки, приехавшие по «Эразмусу». Вы с Бруно действительно из другого мира.

– Не хочешь сказать, какие мы?

– Я оставила Бруно записку и ключи от квартиры и от его дома.

– И где ты сейчас?

– Один мой друг уступил мне свою комнату на пару дней. Это временно, мне еще придется искать квартиру, где я смогу жить до конца учебного года.

На мгновение наступила тишина.

– Ты помнишь, что я тебе вчера говорила?

– Вчера ты много чего говорила.

– Мне надо, чтобы ты помогла мне закончить одно важное дело.

– Почему ты не попросишь Бруно?

– Забудь про него. У Бруно сегодня концерт с оркестром «Гевандхауса». Сегодня ночью ты должна мне помочь.

– Сегодня ночью? Но я уже договорилась пойти поужинать с приятелем.

– Так отмени эту встречу.

– Я больше не хочу ввязываться в твои игры.

– С этим ты уже опоздала, Сусанна. Ты знаешь обо мне все и не можешь сейчас меня бросить.

Договорились, что Хельга заберет ее ровно в восемь на трамвайной остановке Майнцерштрассе. Хельга оделась, как курсант школы СС, сверху на ней было длинное черное пальто, какое носили все члены подразделения «Шестиугольник» на своих тайных сходках, взяла большую сумку того же цвета и положила туда фуражку и дагу.

 

Глава 23

К восьми вечера дождь в Лейпциге прекратился. Темные тучи, с самого утра висевшие над ним, рассеялись, и город окутала пелена тумана.

Мирта Хогг сидела за своим рабочим столом и ждала звонка Хельги фон Майер с тяжелым чувством неуверенности, сжимавшей сердце и мешавшей дышать.

Наконец мобильник в ее руке зазвонил.

– Слушаю, – сказала она.

– Инспектор?

Мирта Хогг с первого слова узнала резкий голос Хельги.

– Да, это я.

– Я дам вам адрес и координаты, чтобы вы не заблудились. Если поедете туда прямо сейчас, возможно, еще застанете девочек живыми.

Инспектор отдела по расследованию убийств записала все, что продиктовала ей Хельга, а потом повторила вслух, чтобы удостовериться, что все записано верно.

Хельга добавила еще кое-что.

– Это загородный дом, он находится примерно в тридцати минутах езды от центра Лейпцига на восток. Калитку и дверь вы сможете открыть тем ключом, который я дала вам вчера. Спускайтесь в подвал и постарайтесь не шуметь. И не ходите туда одна, это опасно. – Прежде чем инспектор Хогг успела что-нибудь сказать, Хельга фон Майер повесила трубку.

Мирта надела пуленепробиваемый жилет и быстро пошла по опустевшим коридорам здания. Все сотрудники и агенты уже разошлись по домам. Помощница комиссара Клеменса Айзембага тоже собралась уходить. Когда Мирта спросила ее, где шеф, она ответила, что он ушел минут десять назад.

– Он пошел на концерт в «Гевандхаус». Что-нибудь случилось?

По глазам Мирты она заметила, что инспектор нервничает.

– Ты должна немедленно найти его. Его и шефа федералов. Пропавшие девочки могут находиться по этому адресу, – сказала она, передавая помощнице комиссара лист бумаги с указанием координат. – Надо чтобы туда срочно и без шума выехала опергруппа спецназа. Я буду ждать их в доме.

Мирта положила на стол другой лист, который держала в руке.

– Эту информацию я получила минуту назад от неизвестного, который позвонил мне на мобильный телефон.

– Она надежна? – спросила помощница, копируя адрес.

– Думаю, да. В любом случае мы не можем терять время на возню с телефонной компанией.

– Комиссар не отвечает, – сказала помощница.

– Тогда оповести федералов и отправь опергруппу для штурма дома. Похитителей девочек может быть несколько, и они наверняка вооружены.

Прежде чем завести машину, Мирта Хогг ввела адрес дома в навигатор и подтвердила его с помощью географических координат. Потом набрала мобильный номер агента Европола, вставила ключ в зажигание, нажала на газ и помчалась по Дрезднерштрассе на восток.

Пока Мирта Хогг говорила с Маргарит Клодель, мимо с огромной скоростью проносились постепенно редеющие огни небольших домов, стоявших по обе стороны Торгауэрштрассе.

– Не могла дождаться, когда ты, наконец, позвонишь, – сказала агент Европола.

– Хельга сдержала свое слово. У меня адрес какого-то загородного дома. Постараюсь быть там как можно быстрее. Мне не удалось найти комиссара, но его помощница сделает все, чтобы туда срочно выехали оперативники, – сказала она.

Из динамиков послышался голос Маргарит Клодель.

– Кинематографический материал о «Стражах смерти» с диска, который вчера дала нам Хельга, подлинный. Сегодня утром я показала его эксперту Европола по документоскопии, и он дал заключение, что съемка велась одной из тех камер, которыми пользовались американские военные операторы во время Второй мировой войны. Кто-то из них мог попасть в плен к немцам. Возможно, речь идет о 35-миллиметровой камере «Аймо».

– А я сегодня утром проверяла подлинность фотографий с сорока восемью убитыми девушками. В Национальной библиотеке нашлась еще одна копия докторской диссертации профессора Хенгеля Тонвенгера, – сообщила Мирта Хогг, направляя мчавшийся на предельной скорости автомобиль по длинной прямой Пермозерштрассе. – То, что мы видели на снимках, не монтаж и не фальшивка. Убитые девушки реальны. Это была настоящая бойня, как и говорила Хельга. Скорее всего, ритуал «стражей смерти» – это обряд жертвоприношения древним богам из германской мифологии. Возможно, Тивазу – богу войны, которому подносили сердца шести девственниц, которых насиловали и зверски убивали во время шабашей ведьм, бытовавших в Германии до самого Средневековья. Этот ритуал приспособила для себя женщина-нацистка по имени Хелена Майтнер, чтобы придать мистический и духовный смысл каннибальским и некрофильским оргиям вроде той, что мы видели в фильме. Клаус знал это с того дня, когда прочитал книгу про «Стражей смерти», которую ему дал Густав Ластоон. Там все написано, поэтому его и убили, – пояснила она.

На подъезде к маленькому поселку Любщютц, насчитывавшему не более сотни низеньких домиков с большими лужайками, машина Мирты Хогг снизила скорость.

– Я в трех минутах от Дёгница. Позвоню тебе, когда буду знать, живы ли девочки.

– Мирта, не ходи в дом одна. Подожди, когда подъедет кто-нибудь из оперативников. Эти звери убьют тебя без малейшего колебания.

– Тогда помолись за меня, если знаешь, как это делается.

Дорога разделилась надвое, огибая густой лес из елей, дубов и берез, сплетавшихся друг с другом ветвями, образуя черные тени, блуждавшие в ночном тумане. Дом стоял в стороне от других, в самом центре леса.

Путь машине Мирты преградила высокая ограда. За ней в конце короткой асфальтовой дороги виднелся свет, просачивавшийся из дома, окруженного пышной растительностью. У парадной двери стояли шесть машин люксовых марок.

Все тело Мирты с ног до головы охватил сильнейший озноб. Она припарковалась на обочине дороги и позвонила помощнице комиссара.

– Шеф по-прежнему не отвечает на мои звонки, думаю, он на концерте и отключил телефон. Но федералы и спецназ выехали в сторону Дёгницерштрассе десять минут назад.

Мирта Хогг отключила звук на мобильном телефоне, оставив только виброзвонок, и убрала его в карман куртки. Выйдя из машины, она осторожно закрыла ее и достала пистолет. Прежде чем двинуться к ограде, она убедилась, что оружие заряжено, и сняла его с предохранителя. Проверила запасную обойму. Все на месте. Открыла калитку из заостренных железных прутьев и незаметно проскользнула внутрь, прячась среди окружавших дом деревьев и кустов. Она подошла сбоку к одному из окон, но внутри было темно. Единственным источником света был фонарь, висевший снаружи у входной двери.

У Мирты мелькнула мысль вернуться к ограде и дождаться там федералов и спецназа, но до их приезда оставалось еще минут десять, а похищенным девочкам угрожала смертельная опасность. Пока не поздно, она должна войти в дом одна, как, без сомнения, сделал бы Клаус.

 

Глава 24

В то время как Бруно Вайс играл на виолончели с оркестром «Гевандхауса», а Хельга забрала Сусанну с остановки трамвая на Майнцерштрассе, Мирта Хогг вставила ключ в замочную скважину входной двери загородного дома психиатра Отто фон Майера, не имея ни малейшего представления, что ее ждет внутри.

Хельга не сказала ей, где расположена лестница в подвал. Глазам инспектора предстала черная, непроглядная темнота.

Мирта почувствовала, что у нее дрожат руки. Достав из кармана куртки мобильник, она включила фонарик и направила свет в пол. Среди окружавшего ее полумрака она смогла различить расплывчатые неподвижные силуэты: старинная мебель, люстры, кожаные диваны гостиной, стоявшие перед каменным порталом камина.

В нескольких шагах от входа Мирта увидела приоткрытую дверь. За ней оказалась просторная кухня с большими окнами, закрытыми легкими шторами, перехваченными в центре шнуром, что придавало им форму песочных часов, в которых остановилось время. Луч фонарика Мирты Хогг шарил вокруг, высверливая в полной темноте круглые отверстия, заполненные светом.

Лестница в подвал располагалась слева от коридора. Сердце Мирты с глухим стуком билось в груди.

Прежде чем ступить на последние ступени лестницы, она погасила фонарик на мобильном телефоне. Тишина была такой же глубокой, как тьма, окружившая ее. Не видя абсолютно ничего, Мирта продолжила спускаться в пропасть. Сжимая в правой руке пистолет, она направляла его дуло в темную пустоту перед собой, а левой рукой держалась за шершавую стену подвала. Наконец на полу появилась оранжеватая горизонтальная полоса. Слабый свет цвета пламени проникал из щели под дверью.

Мирта Хогг так сильно затаила дыхание, что начала задыхаться. Запах подвальной сырости смешивался с запахом расплавленного парафина. Мирта подумала, что за дверью горят свечи или факелы. И хотя она не слышала ни малейшего звука, инспектор Хогг чувствовала, что внутри кто-то есть. Но как узнать, открыта эта дверь или она заперта изнутри? Подойти и проверить? Нет, слишком рискованно. Внутри могли находиться шесть девочек-подростков с кляпами во рту. Ей не оставалось ничего другого, как ждать, когда прибудет опергруппа по спецоперациям.

В этот момент Мирта услышала, как в подвале за дверью раздались громкие чеканные шаги ног, обутых в армейские сапоги. Ей тут же представилась шеренга из шести офицеров СС, медленно шагавших вперед, как в коротком фильме, который оставила им вчера вечером Хельга фон Майер. Ритуал «стражей смерти» начался, с ужасом подумала Мирта. А она ничего не могла сделать, только стоять неподвижно и ждать подкрепления.

Прошло несколько минут, когда Мирта вдруг почувствовала, как что-то коснулось ее плеча. С трудом удержавшись, чтобы не закричать, она протянула левую руку и нащупала шлем и очки ночного видения.

– Мы здесь. Стой на месте, пока мы не закончим штурм, – прошептал голос у самого ее уха.

Потом она услышала, как мимо нее прошли несколько бойцов полицейского спецназа. Через секунду раздался резкий звук гидравлического тарана, ударившего в дверь, и в тот же миг изнутри хлынул поток яркого света, чуть не ослепив ее.

Мирта Хогг услышала грозные крики полицейских, а затем короткий звук выстрела, за которым тут же последовал второй.

В суматохе штурма Мирта Хогг пробежала несколько метров, отделявших ее от яркого светового прямоугольника, образованного проемом разбитой двери.

Перешагнув порог, она застыла как парализованная. Перед ней открылся огромный зал, со всех сторон обшитый черным деревом. На стенах висели длинные белые знамена с нацистской символикой. В углу, всхлипывая, стояли шесть девочек в одном черном белье. Бойцы спецназа надевали наручники на пятерых военных в форме офицеров СС, лица которых до самых глаз закрывали черные платки. В центре помещения стоял черный шестиугольный стол с инкрустацией в виде какого-то символа, вписанного в круг. На столе с каждой из шести сторон стоял зажженный факел, а рядом с ним – череп с золотыми глазами.

В торце зала висел портрет Гитлера. Под ним на большом черном сундуке сидел полный человек, раздетый догола. Его руки и ноги были закованы в цепи, во рту торчал кляп. По его веснушчатому лицу и рыжей бороде Мирта Хогг узнала Густава Ластоона. В груди кладбищенского гида зияла дыра от пули, из которой хлестала кровь. Он умирал. Подойдя к нему, Мирта сорвала висевший на стене нацистский вымпел, быстро сложила его в несколько раз и попыталась зажать рану, чтобы остановить кровотечение. Белая ткань мгновенно промокла насквозь, окрасившись кровью.

На полу возле стола лежал мертвым один из офицеров СС. Взгляд Мирты Хогг невольно остановился на луже крови, растекшейся по полу возле него.

– Как только он нас увидел, сразу же выстрелил в связанного мужчину, а потом себе в голову! – сказал спецназовец, стоявший ближе всех к ней.

Мирта нагнулась и сдернула платок, закрывавший лицо трупа.

– Мразь… – прошептала она, увидев изуродованное лицо комиссара Клеменса Айзембага.

 

Глава 25

Поднимаясь из подвала по лестнице, Мирта Хогг столкнулась с шефом федералов, но даже не остановилась, чтобы поздороваться с ним, просто продолжила идти вверх по ступенькам. Она вышла из дома, вдохнула сырой воздух и закурила сигарету, стоя среди полицейских машин с включенными мигалками и слушая вой сирен машин скорой помощи, которые все продолжали прибывать по дороге в Дёгниц. Потом нашла в мобильном телефон агента Европола и позвонила. Ее рассказ о случившемся был краток, этой ночью ее ждало еще слишком много работы. Она в общих чертах описала сцену, которую увидела, войдя в подвал, и добавила:

– Прежде чем Густав Ластоон умер у меня на руках, я просила его молчать, пока не приедет скорая и не окажет ему помощь. Но он настоял, что хочет говорить. Он знал, что у него остались считаные минуты. Прерывающимся голосом он сказал, что дочь Клауса похитил Флай. Той же ночью какие-то люди в капюшонах схватили его прямо в доме. Они пришли и ушли через тайный подземный ход, про который знал Флай. В те же выходные другие нацисты из той же военизированной организации похитили еще пять девочек в разных городах Германии. Флай и бывший полицейский по имени Натан подложили оружие в могилу на кладбище Зюдфридхоф и убили Клауса. Они заставили Густава Ластоона взять в руки пистолет, из которого потом застрелили Клауса в спину, чтобы на орудии убийства остались отпечатки его пальцев, – объяснила Мирта Хогг, чувствуя, что каждое новое слово все сильнее сдавливает ей горло. Сделав паузу, она продолжила: – Сегодня ночью «стражи смерти» собирались изнасиловать и убить шесть девочек, следуя некрофильскому ритуалу, который мы видели вчера в нацистском фильме. Густав Ластоон слышал, как Флаю сказали, что потом их надо будет спрятать в каком-то укромном месте и туда же отвезти его. Анонимный звонок должен был сообщить комиссару Клеменсу Айзембагу, где он сможет найти психопата-некрофила из Лейпцига и таким образом обвинить Густава Ластоона в убийстве Клауса и шести несовершеннолетних девочек. Но комиссар уже знал всю правду о том, что должно случиться, хотя не мог подозревать, что Хельга донесет на них раньше, чем они успеют совершить очередную зверскую резню, – объяснила Мирта.

Маргарит Клодель не поняла, что ей только что сказала инспектор отдела по расследованию убийств.

– Что ты имеешь в виду? – спросила она.

– Комиссар был одним из «стражей смерти». Когда он увидел в подвале штурмовиков спецназа, он выстрелил Густаву Ластоону в грудь и в следующую секунду покончил с собой выстрелом в голову.

– О господи!

– Этот подонок обманул нас всех. Я всегда считала его человеком жестким, но восхищалась им, как честным полицейским. Есть что-то дьявольское в том, что он обладал таким же извращенным сознанием, как те нацисты, некрофилы и каннибалы, которые основали это тайное общество, – закончила Мирта.

Представив Клеменса Айзембага в форме эсэсовца, Маргарит Клодель почувствовала, что ее мутит.

– Теперь я понимаю, почему комиссару так не нравилось, что Клаус верил Густаву Ластоону. Только он один мог объяснить сцену самоубийства тех девушек, как ее задумала Хельга, чтобы отомстить своему отцу и его друзьям-нацистам.

Обе женщины долго молчали. Инспектор Хогг думала о том, что версия Маргарит в деле девушек-самоубийц и шести пропавших немецких девочек, которую поддержал и дополнил шеф федералов, растворилась в воздухе, как последний вздох Густава Ластоона, умершего у нее на руках, умоляя верить ему.

– Мы все были несправедливы к Густаву Ластоону, потому что его теория казалась совершенно невероятной. И только Клаус верил ему до тех пор, пока не исчезла Карла, – заговорила Маргарит Клодель. В ее словах слышалось глубокое чувство вины и горечь по поводу провала миссии, порученной ей Европолом. Ее отправили в Лейпциг, но потом приказали вернуться в Гаагу до того, как выяснилась вся правда о случившемся.

Можно подумать, что Европейский союз XXI века отворачивается от самой мысли о том, что на его цивилизованной территории могут происходить те же нацистские зверства, которые творились в те далекие времена. Воспоминания о них уже стерлись из коллективной памяти Европы.

Вздохнув на другом конце провода, Маргарит продолжила:

– И все же Хельга не приняла в расчет ни то, что ее месть может стоить жизни Клаусу и Густаву Ластоону, ни то, что она чуть не закончилась трагической гибелью шести несовершеннолетних девочек. Она тоже ответственна за эти смерти.

– Подозреваю, что это волновало ее меньше всего.

– Тебе надо позвонить ей и спросить, откуда она узнала, что все «стражи смерти» соберутся этой ночью. Возможно, она далеко не так невинна, как заставила нас думать.

– Сделаю, – уверенно ответила Мирта Хогг.

Агенту Европола хотелось узнать больше подробностей о событиях этой ночи.

– Тебе удалось поговорить с дочерью Клауса?

– Только пару минут, пока ее вместе с другими девочками не забрали медики, приехавшие на «скорой». Все девочки в шоковом состоянии: они дрожали, плакали и не могли связать двух слов от ужаса. Но у Карлы хватило мужества подойти к похитителям и опознать Флая. Именно он в прошлое воскресенье заставил ее сесть в машину, потом привез в этот дом и запер в подвале. И еще она сказала мне, что Густав Ластоон был заперт здесь вместе с ними с самого первого дня. Они сидели в кромешной темноте со связанными руками и ногами и с кляпами во рту. Раз в день Флай и еще один мужчина по имени Натан спускались в подвал с фонариками и приносили им еду. Это был единственный свет, который они видели до тех пор, пока сегодня ночью не явилась женщина, одетая в нацистскую форму и платок, закрывавший лицо. Она зажгла факелы, заставила девочек раздеться и надеть черное белье и туфли на высоком каблуке. А пока они переодевались, она их успокаивала, обещая, что если они будут делать все, что она скажет, то на следующий день вернутся к себе домой.

– Девочкам потребуется много времени, чтобы пережить это жуткое происшествие, а Карле еще предстоит узнать о смерти отца. Как ребенок справится с такими невыносимыми страданиями!.. – Голос Маргарит Клодель был полон горечи.

– Ингрид тоже будет нелегко осознать то, что произошло, и смириться с этим. Как и нам с тобой, – призналась Мирта Хогг.

Инспектору очень хотелось закончить этот разговор, но Маргарит Клодель без тени смущения снова стала задавать вопросы.

– А кто другие арестованные?

– После того как спецназовцы надели на них наручники, они сами с гордостью назвали свои имена, будто гордились, считая себя пленными на новой войне, в которой потерпели поражение от врага. Они отказались говорить что-либо еще и не сказали, кто из них великий магистр тайного общества. Но у нас нет никаких сомнений, что помимо комиссара Клеменса Айзембага «стражами смерти» были отец Хельги Отто фон Майер, художник из Нюрнберга Максимилиан Лоух, бывший полицейский из отдела по борьбе с наркооборотом Натан Вебер, байкер Флай и Урсула Кайлен – та женщина, которая поставляла девушек для меценатов военизированной неонацистской организации.

– Та самая женщина? – с удивлением спросила Маргарит.

– Видела бы ты, каким холодным взглядом она окинула нас, когда с нее сняли платок, закрывавший лицо.

 

Глава 26

Забрав Сусанну на трамвайной остановке, Хельга сказала, что не хочет умирать в одиночестве. Еще она сказала, что в эти минуты ей полагалось быть со своим отцом в его загородном доме. Но теперь ее миссия выполнена, и она подошла к концу. К своему концу и концу истории «девчонок из выгребной ямы». Она станет последней, принявшей сверхдозу «Персефоны» – наркотика смерти и возрождения. Она снова встретится с Черной Луной, Ведьминой Головой, Туманностью, Яблоком П и Балериной. Но не здесь, а где-то в другом месте.

На глазах Сусанны выступили слезы.

– Нет, ты не должна умирать. Возможно, ты спасла этих девочек-подростков от ужаса и страданий, которые причинил бы им твой отец и остальные нацистские убийцы. Полиция понимает, что без твоей помощи они никогда не узнали бы, что на самом деле произошло с другими молодыми женщинами, которых убивали в Лейпциге в течение стольких лет.

Лицо Хельги покрывала мертвенная бледность, когда она отвечала Сусанне.

– Я тоже превратилась в убийцу, как Лесси. Помнишь чат? Мы обе слишком долго молчали, онемев от страха перед людьми-монстрами, какими были ее мучитель и мой отец. Инспектор Клаус Бауман погиб по моей вине. Я не знаю, что случилось с кладбищенским гидом, которого подозревала вся страна. И я одна буду в ответе за то, что может произойти с этими девочками. Я знала, что этой ночью отец и его друзья собирались их убить, потому что он сам вчера сказал мне об этом. Он хотел, чтобы я поехала с ним в загородный дом и прошла обряд инициализации, который проходят те, кто вступает в тайное общество «Стражи смерти». Потом они обвинили бы во всех преступлениях Густава Ластоона, а я в скором будущем заняла бы за их шестиугольным столом место, которое сейчас занимала Урсула. Тайное общество всегда возглавляла женщина, и мне предстояло стать будущим великим магистром. Я сказала отцу, что пока не чувствую себя готовой стать одной из них, но правда в том, что я собиралась предать их с того самого дня, когда узнала об ужасах, которые они творили. Я даже оставила на нарисованных саркофагах несколько волос своего отца и кусочек ногтя Урсулы, который я сама у нее отрезала, предложив сделать ей маникюр, чтобы полиция нашла их и обвинила в смерти «девчонок из выгребной ямы». Но все пошло не так, как я задумала. Они никогда не простят мне того, что я выдала их врагам, и будут искать меня, пока не найдут и не убьют так же зверски, как других своих жертв. Пока этого не произошло, я хочу отказаться от жизни, как сделали другие «девчонки из выгребной ямы». Я обещала им сделать это, когда выполню свою миссию. И так же как они, я хочу умереть легко, и чтобы рядом кто-нибудь был. Кто-то такой, как ты.

– Я не стану помогать тебе совершить самоубийство… Ты не можешь просить меня о таких страшных вещах.

Ладонь Хельги легла на ее руку.

– Тебе надо будет только положить мне на губы две таблетки, которые я тебе дам, и побыть со мной, пока я не усну. Потом ты сможешь вернуться в Лейпциг на моей машине и оставить ее у дома моего отца. Она взята напрокат на мое имя, и, если ты наденешь перчатки – я их тебе оставлю, – никто не найдет твоих отпечатков.

Через несколько минут после того, как они приехали к памятнику Битве народов, Хельга встала перед фасадом башни, окутанной пеленой тумана. Потом сделала от центра несколько шагов влево, оставив справа воображаемое пространство, где в то утро лежали пять «девчонок из выгребной ямы», скинула длинное черное пальто и расстелила его на каменной площадке. Надев фуражку «стража смерти», она заняла свое место, как была, в форме курсанта СС и армейских сапогах.

Сусанна молча стояла рядом с ней. Хельга взяла двумя руками дагу и положила ее себе на грудь. Потом Сусанна положила ей на губы две таблетки, которые Хельга дала ей в машине. Хельга открыла рот и, когда они упали внутрь, переместила их под язык.

В глазах Сусанны застыло выражение нежности и ужаса.

– Ты уверена?

– Да.

– Нервничаешь?

– Немного.

– Но это ужасно.

– Знаю.

– Я боюсь, что ты будешь страдать.

– Мне будет хорошо.

– Тогда закрой глаза – и прощай.

 

Глава 27

Маргарит Клодель еще не закончила писать свой доклад для Европола, когда ее мобильный телефон, лежавший на столе в кабинете, начал вибрировать. На экране высветилось имя Мирты Хогг. Приняв звонок, она услышала голос инспектора еще до того, как поздоровалась с ней.

– Сегодня утром Хельга фон Майер была найдена мертвой при обстоятельствах, сходных со смертью девушек-самоубийц.

– На том же месте?

– Да, перед башней монумента. Только лежала она не на нарисованном саркофаге и не в черном кружевном белье. Она была одета в форму СС, как другие «стражи смерти», и лежала на длинном черном пальто. Ее руки, сложенные на груди, сжимали дагу с символом тайного нацистского общества.

– Ты можешь прислать мне фотографию трупа и места преступления?

Голос аналитика Европола звучал глухо и тихо, и Мирте Хогг казалось, что их разделяет бесконечность.

– Я только что отправила тебе имейл с фотографиями, которые сделали криминалисты после того, как в восемь часов утра один из привратников монумента обнаружил ее тело.

Маргарит Клодель повернулась к своему портативному компьютеру, открыла почтовый ящик и в списке входящих писем увидела имейл от Мирты Хогг.

– Я нашла его, – сказала она, – открываю.

– На ее теле не обнаружено никаких признаков насилия. Похоже, эта девушка тоже покончила с собой, – предположила Мирта Хогг.

Маргарит Клодель вывела на экран изображение трупа Хельги, а потом сравнила место перед фасадом башни, где обнаружили ее тело, с фотографиями, сделанными на месте самоубийства пяти девушек. Взяв шариковую ручку, она провела на белом листе бумаги прямые вертикальные линии. Симметрия получилась идеальной. Для нее лейпцигское дело было закрыто.