Галя плакала. Кусала губы и пыталась остановить набегающие слезы, но не получалось. Руки были заняты, и она вытирала, насколько могла, мокрые щеки плечом. Она знала, что его это раздражает. Галя старалась потише шмыгать носом, но все равно чувствовала, что каждый раз он напрягается, и на его лице вздуваются желваки.
Несмотря на пелену застилающую глаза, Галя ловко управлялась со сковородой и двумя кастрюлями, кипящими на плите. Необходимая сноровка, выработанная годами.
Галя снова шмыгнула.
– Бога ради, не напускай соплей в мой обед! – Питер в раздражении смял и откинул газету.
– Извини, я... я стараюсь...
Она подала на стол гуляш с ароматной подливой и картофельным пюре. Питер накинулся на еду, огромными кусками откусывая хлеб. Галя не ела.
– Но Питер, столько денег! Где я их возьму? Ты забрал все, что было, когда уезжал, потом я много раз высылала тебе деньги. Помнишь? Ты ведь уезжал заработать денег, а выходит теперь мы в еще больших долгах!
– Я занимаюсь бизнесом, – он сказал так, будто это все объясняло. – Мне нужно сто пятьдесят тысяч. Я закрою долги и смогу повести игру. На этот раз по-настоящему Большую игру! Достань мне деньги.
– "По-настоящему Большую игру"! Питер, ты говорил это столько раз! – Галя, уже не сдерживаясь, ревела навзрыд – Мы еще не рассчитались по старым долгам, а ты хочешь, чтобы я заняла снова! Питер, пожалуйста, не надо! Я ведь все знаю, я знаю, да! – ее тонкий дрожащий голос срывался.
Она просила, увещевала, она пыталась объяснить, разжалобить, даже попробовала возмутиться. Последнее получилось у нее жалко.
– Да, Тревер все мне рассказал! Ты ведь пил там, целый месяц просто пил! А я отправляла тебе все деньги, что смогла заработать!
Галя чувствовала, что волны истерики накрывают ее с головой, она уже не могла остановиться.
Питер отложил вилку и рукой сгреб картофельное пюре с тарелки, затем метко без размаха бросил жирную массу в лицо Гале.
– Выйди из-за стола. Вернешься, когда перестанешь строить из себя дуру, – Питер вытер руку салфеткой, взял вилку и продолжил обед.
Мигом притихшая Галя сидела с широко открытыми глазами, горячая подлива текла по ее лицу, капая на юбку. Словно робот она встала и на деревянных ногах пошла в ванную.
– Сто пятьдесят тысяч, – донеслось в след, – Достань мне их сегодня.
Галя переоделась и кое-как напудрила покрасневшее лицо. Стараясь не греметь ключами, закрыла входную дверь.
– Добрый день, Галина Петровна.
Ключи выпали из рук и звонко упали на каменный пол подъезда. Галя быстро оглянулась.
– Ох, Ипполит Матвеевич, как вы меня напугали!
– Прошу прощения, я не нарочно. На работу?
Ипполит Матвеевич, высокий худощавый мужчина, в помятом коричневом костюме и развязно спущенном галстуке, наклонился и поднял ключи. Он жил в соседней квартире, и всегда ходил в костюмах, всегда они были помяты, а галстуки всегда спущены. Скорее всего, он любил выпить, но Галя ни разу не видела его пьяным или с похмелья. И все-таки она готова была биться об заклад, что их сосед и зеленый змий близкие знакомые. Даже друзья. Наверное, потому, что он ей очень нравился. А влюблялась она, как показал опыт, исключительно в алкоголиков.
– Питер приехал, да?
Галя вздрогнула:
– А как... мм... Откуда вы знаете?
Ипполит Матвеевич кивнул на лестничную площадку. На полу были набросаны окурки, цинично игнорировавшие, стоящую здесь же жестяную урну с красной надписью: "ДЛЯ ОКУРКОВ".
– Ох, простите. Я говорила ему... да, разговаривала с ним. Он пообещал, он...мм... Ему было приятно, что вы сделали эту урну для него. Да. – Галя торопливо вынула из сумочки салфетку, собрала разбросанные бычки и бросила их в жестянку.
– Хорошо, я рад. И это замечательно, что мы с вами столкнулись, я как раз возвращался домой и хотел зайти к вам, а тут вы из дверей...
Ипполит Матвеевич улыбался, подавая ей ключи, но Галя заметила, как внимательно он смотрит на нее. Конечно, замечая следы истерики и ожога на лице.
– Ипполит Матвеевич, мне ужасно стыдно, но я не смогу отдать вам долг сегодня. Обещаю, что скоро. Нам должны дать аванс, и я сразу...
– Что вы, что вы! – сосед замахал на нее длинными руками, – Бог с вами, Галина Петровна! Не за долгом я к вам, а с просьбой. Глядишь, и я вам должен буду.
Галя улыбнулась. Совсем чуть-чуть, еле дрогнув уголками губ, но сосед заметил и радостно заулыбался в ответ.
– Я слышал, что у вас есть старая печатная машинка. Это правда?
– Да, но зачем вам этот раритет?
– Ой, да мне он незачем! Но вот один мой друг пишет проект... Ради Бога, не спрашивайте, какой – я сам ни черта понять в нем не могу! Знаю лишь, что вот это должно быть отпечатано на машинке и чтобы все точь-в-точь, слово в слово.
Ипполит Матвеевич вынул из внутреннего кармана, смятые листы, попытался хоть немного разгладить их и протянул Гале.
– Белиберда какая-то!
– Вот-вот, именно так я и сказал ему. Но он ответил, что я ничего не понимаю в тонкой материи псионографики. Псионографика! Вы знаете, что это такое?
Галя отрицательно покачала головой.
– Вот и я не знаю. Но друг есть друг. Он спросил, есть ли у меня на примете кто-нибудь, кто может набрать это на печатной машинке. Я вспомнил о вас. Для такой опытной машинистки это раз плюнуть. К тому же и печатная машинка у вас есть!
– А когда это нужно?
– Завтра утром и нужно! Ой, только не отказывайтесь! Я понимаю, так условия не ставятся, но мой друг очень рассеянный и тянет все до последнего. Галина Петровна выручите меня. Тогда и долг ваш зачтется, и за работу хорошо заплатим. Ну как?
Ипполит Матвеевич вопросительно поднял брови и неуверенно улыбнулся.
– Никакой дополнительной платы не надо, – Галя аккуратно сложила листы вчетверо и положила в сумку.
– Спасибо, Галина Петровна! Выручили, ей Богу, выручили! Так я завтра в десять зайду?
– Заходите, ... Ой, нет! – улыбка исчезла с лица Гали, она вспомнила про Питера: – Лучше я сама вам занесу. В десять.
– Вот и хорошо. Еще раз спасибо. Удачного дня!
– Вам тоже, – Галя стала спускаться по лестнице. Она была уже этажом ниже, когда ее окликнул сосед.
– Галина Петровна, только не забудьте – очень точно! – Ипполит Матвеевич свесился с перил: – Слово в слово!
Когда Галя вернулась, Питер уже спал. Облегченно вздохнув, она тихо-тихо помылась в ванной, затем вытащила из кладовой большой старый чехол, в котором много лет хранила мамину печатную машинку. Почему уж не выкинула и не сдала старьевщику, а возит за собой из одной съемной квартирки в другую, сама не знает. Ну вот, пригодилась же. пожала плечами она, и покрепче ухватившись обеими руками за ручку, поволокла ее в кухню.
Плотно закрыв дверь, чтобы, не дай Бог, не разбудить Питера, вынула из чехла и водрузила машинку на стол. Пыли на ней почти не было, однако Галя все равно пробежалась по ней тряпкой. Удовлетворенно хмыкнув, зарядила ленту с краской. Обошла целую кучу магазинов, чтобы найти ленту для печатной машинки! На нее смотрели как на динозавра.
Ну, вот все готово. Галя села, вставила и закрепила лист.
Сара кворум пилум кто?
Конечно, дорогая, это тебе не клавиатура компьютера, надо сильнее давить на клавиши, помнишь? Галя смотрела на первую попытку в раздумьях. Можно ведь вернуть каретку и отпечатать сверху второй раз, но, может, им нужен безупречный вариант? Галя вынула лист и смяла его. Закрепляя другой, отметила: дубль два.
Сара кворум пилум кто?
Берта тридцать супер тремс!
Яна ....
Господи, кому это нужно? Фигня, какая-то.
Яна чтобы ты бы жон.
Сара кворум пилум жон?
Стоп, дорогая, будь внимательна. Здесь восклицательный, а не вопрос. И, кстати, "тыбы" точно без пробела? "Ты бы", "тыбы жон"... Здесь без пробела, и, скорее всего, смысла в этих словах искать не стоит. Окей, поехали дальше. Дубль три.
Сара кворум пилум кто?
Берта тридцать супер тремс!
Яна чтобы тыбы жон.
Сара кворум пилум жон!
Са-ра кво-рум пи-лум оп! Галя улыбалась, сама того не замечая. Ее взгляд остекленел. Я-на что-бы ты-бы жон! Язык вылез изо рта и облизал губы.
Берта тридцать супер кто.
Яна чтобы тыбы тремс?
Сара кворум пилум тремс.
Берта тридцать супер жон?
– "Са-ра кво-рум пи-лум кто?" А вот и правда: кто? – Галя отчетливо произнесла это вслух, но ее взгляд был прикован к листку..
Саракворумпилумкто?бертатридцатьсупертремс!яначтобытыбыжон.саракворумпилумжон!бертатридцатьсуперкто.яначтобытыбытремс?саракворумпилумтремс.бертатридцатьсупержон?яначтобытыбыкто! – слова вылетали пулеметной очередью.
Лист давно закончился и выпал из машинки, Галя этого не заметила, продолжая вколачивать слова в резину каретки: Саракворумпилумкто?бертатридцатьсупертремс!яначтобытыбыжон.саракворумпилумжон!бертатридцатьсуперкто...
Галя очнулась. Она стояла возле стола, сжимая в руке кухонный нож. В ее глазах мелькнуло удивление. Затем она посмотрела на стол и пишущую машинку. Ах да, нож нужен, чтобы кое-что подправить-починить. Конечно, это же очевидно, яначтобытыбыжон!
Ипполит Матвеевич остановился во дворе. Возле подъезда стояли две полицейские машины. В одну из них сажали его соседку Галину Ивановну. Он заметил, что на ней были наручники, но его больше поразил ее взгляд – чистый и прямой. Она увидела его и улыбнулась. Широко, красиво, как не улыбалась никогда на его памяти. Он кивнул ей и приподнял шляпу, но она уже скрылась в машине. Ипполит Матвеевич подошел ближе. Возле машины чесали языками двое молодых копов.
– Семнадцать ножевых ранений! Твою мать, его живот превратился в фарш!
– Я чуть свой завтрак не вернул. Господи, никаких гамбургеров на обед!
– А ведь какая милая женщина. На твою Катьку чем-то похожа...
– Да пошел ты!
– А чё я сказал-то?
В этот момент из подъезда вышел третий полицейский. Огненно-рыжие волосы и веснушки делали его намного моложе своих лет, но он сурово глянул на трепачей, и те вытянулись в струнку.
– Фрейзер, Дювалье, выньте пальцы из задниц, и примитесь за работу. Наверху экспертам нужна помощь.
– Какой-то ты все-таки вот такой вот... – Морж поболтал в воздухе толстыми пальцами, пытаясь выразить мысль. Он все еще крутил пятерней и морщил лоб, когда Плотник не выдержал и сунул ему в руку бутылку:
– Я ведь тоже добрый, Морж! Налей-ка еще по одной.
– Ты убил его, потому что он гадил в твоем подъезде.
– Вовсе нет! И я не убивал его. Это его жена, – Плотник вздохнул: – Замечательная женщина!
– Нет, это ты! Ты ведь подсунул ей эти... это... ну то, что выворачивает мозги. Ты сделал из нее зомби!
– Это он делал из нее зомби, а я ее освободил, – Плотник опрокинул в себя стопку и стукнул ею по столу: – И нечего было гадить в моем подъезде!