* * *

Дормидонту очень хотелось бы, чтобы его гости погостили еще хотя бы денек, но увы - они решили отъезжать с утра пораньше. И уехали бы по-английски, не прощаясь, если бы Серапионыч не воспротивился - он лучше других понимал, как обидит хозяина такой поспешный, без патриархального прощания, отъезд.

Ну и, ясное дело, по такому случаю Дормидонт задал завтрак, стоящий хорошего обеда.

Видя впереди долгие дни скучного одиночества, Дормидонт старался наговориться впрок. И, конечно же, расспрашивал гостей о вчерашних "кладоискательских" успехах.

Для Дубова подобные расспросы были словно нож вострый. Не будем судить, хорошо это или нет, но Василий совершенно не умел врать. Поэтому повествование о том, что происходило в заброшенном домике, он предоставил Серапионычу, а сам больше слушал, уткнувшись носом в тарелку. Разумеется, это не значило, что доктор имел склонность ко лжи - просто он был прекрасным рассказчиком и не почитал за большой грех иногда ради красного словца слегка приукрасить действительность.

Но сегодня доктор превзошел самого себя, чему, несомненно, отчасти содействовало и содержимое скляночки, которое он не забывал подливать себе в чай. Впрочем, при всем красноречии Серапионыч умудрился ничего не сказать по существу. И дело было не только в Петровиче, который вполне мог подслушивать за дверьми, но и в том, что Дубов и его друзья решили не посвящать в тайны тайника даже Дормидонта.

- И вот разверзлись хляби небесные, и соскользнул покров, и пали стены неприступные, - азартно вещал Серапионыч, размахивая вилкой с нацепленным на нее соленым рыжиком, - и открылась нам тайна неведомая, доселе неслыханная!..

- Погоди ты, эскулап, - с трудом вклинился Дормидонт во вдохновенный монолог Серапионыча. - Скажи лучше, нашли вы там хоть чего, или нет?

Доктор чуть смешался - с горних высей его "приземляли" на грешную землю. На помощь Серапионычу пришла Надя:

- Государь, вы оказались на редкость проницательны: там и вправду была бутыль вина. И знаете, двести лет выдержки пошли ему на пользу - вкус просто бесподобный!.. Ведь правда же? - неожиданно обратилась она к своим спутникам.

Дубов лишь что-то буркнул и слегка покраснел, а Васятка легко согласился, что да, вкус у вина - лучше не бывает. Видимо, Васятка при этом рассуждал так: Вот ежели бы там оказалось вино скисшее, а он подтвердил бы, что вкусное, то это было бы вранье. А раз вина вообще не было, то и вранья тоже не было.

- Да-да, такого винца я еще в жизни не пивал, - радостно подхватил Владлен Серапионыч, дабы отвлечь внимание Дормидонта от смущения Василия Николаевича. - Мы даже хотели принести вам, но вспомнили, что вы не употребляете, и оставили, где нашли. И решили, что когда в следующий раз окажемся в ваших краях, то непременно допьем!

- Ловлю на слове, - усмехнулся царь.

- Впрочем, кое-что мы там нашли и кроме винца, - скромно заметила Чаликова. - Хотя, конечно, это далеко не то, что мы надеялись отыскать.

- Ну-ка, ну-ка, - подался вперед Дормидонт.

Надежда подняла худосочный мешок, лежавший возле ее стула, и высыпала прямо на стол содержимое - те несколько украшений, которые были в "кузнечном" сундуке с иконами.

(Поразмыслив, друзья решили именно их выдать за все, что им удалось найти. Это, по мнению Чаликовой, должно было бы отвадить власти от новых поисков, которые непременно бы начались, если бы Дубов и его товарищи сказали, что ничего не нашли. А так вроде бы и клад был найден, ну а что сокровищ так мало - не их вина. Местом же отыскания клада, по предложению Серапионыча, решили объявить берег озера, где после Анны Сергеевны и Каширского осталась глубокая и широкая яма).

Вооружившись дареной лупой, Дормидонт стал внимательно разглядывать украшения, но особого восторга они у царя не вызвали:

- Да тут же, понимаешь, даже и не драгоценности вовсе, а так - пустячки.

- Уж не хотите ли вы, Государь, сказать, что это - ненастоящие драгоценности? - удивился Серапионыч.

Царь взял какое-то колечко с камешком, еще раз внимательно рассмотрел его в лупу и даже попробовал на зуб:

- Что тут скажешь? Золото вроде настоящее, и камень тоже, а сделано как-то наспех, без старания. Нет, конечно, я не бог весть какой знаток, но уж настолько-то разбираюсь.

- А вот это? - Василий протянул Дормидонту золотую брошку, которую он неудачно пытался подарить Настасье.

Однако Дормидонт лишь мельком оглядел брошку:

- Дешевка. Видите, и позолота кое-где сошла, и камешки половина выпали. Да какие там камешки - обычные стекляшки. Удивляюсь, как Степан мог на такое позариться!

- Ну, Степан же не сам грабил Новую Мангазею, - заметил Дубов. - А его воины могли и не разбираться в ювелирных тонкостях. Видят, красивая вещица - и в сумку.

Тут дверь медленно раскрылась, и в трапезной появился Петрович. Что-то в его облике показалось Чаликовой не совсем обычным, она только не могла понять, что именно. А если бы Надя пригляделась внимательнее, то заметила бы, что дырявая рубаха на Петровиче не болталась, как обычно, а заправлена в латаные штаны, и даже рваные башмаки были чуть чище, чем обычно. Кроме того, остатки волос теперь не торчали, как попало, а были аккуратно зачесаны на плешь.

Перемены в Петровиче стали еще более наглядны, едва он открыл рот.

- Сударыня, - учтиво полупоклонился он в сторону Чаликовой, - и вы, достоуважаемые господа. Наш возница, почтеннейший Чумичка, хотел бы узнать, не изъявите ли вы желание тотчас пожаловать в карету и отправиться в Царь-Город, дабы не злоупотреблять покоем высокочтимого хозяина сего мирного прибежища?

- Право же, побыли бы еще, - неприязненно глянув на Петровича, сказал Дормидонт.

- Позвольте напомнить, сударь, что главная цель нашего пребывания в сием поместье уже достигнута, - еще учтивее продолжал Петрович, покосившись на разбросанные по столу украшения, - и лично я не вижу причин далее здесь задерживаться. Позвольте также милостивейше напомнить, что наш обожаемый правитель, сиречь царь Путята, ожидает нас, снедаемый надеждами на успешное обретение утраченного.

- Хоть завтрак закончить ты нам позволишь? - хмуро спросил царь. - Да ладно уж, садись за стол, съешь чего-нибудь, чего зря стоять?

- О нет, я не считаю себя вправе сидеть наравне со столь высокопоставленными особами, - отказался было Петрович, но почувствовав, что во второй раз его вряд ли пригласят, почел за лучшее согласиться: - Однако, ежели вы так настаиваете, то я, конечно же, присоединюсь к трапезе и откушаю что-либо от ваших невиданных щедрот!

С этими словами он присел на краешек стула и с помощью большой ложки переложил из блюда к себе на тарелку совсем немного (!) какого-то овощного кушанья, после чего стал медленно его есть, помогая себе вилкой и кусочком хлеба (!!), а от вина отказался вовсе (!!!), ограничившись кружкой кваса, да и то неполной.

Все, кто был за столом, тихо дивились столь скоропостижным переменам в бывшем Грозном Атамане, и гадали, к лучшему ли они, или наоборот. 

 

* * *

Лишь к утру достигли Каширский и Анна Сергеевна стен Царь-Города. Чтобы попасть в столицу, нужно было миновать ворота, в которых обычно стояли двое-трое стрельцов в красных шапках, вооруженных секирами. В их обязанности входило брать подати с въезжающих в столицу иноземцев и проверять купеческие обозы на предмет недозволенных товаров. На обычных путников, а тем более пеших, стрельцы, как правило, внимания не обращали и пропускали их туда и обратно беспрепятственно.

Однако на сей раз путникам явно не повезло - стрельцы встретили их скрещенными поперек ворот секирами:

- Кто такие?

Каширский вздохнул, опустил на землю мешок и извлек из внутреннего кармана свернутую вчетверо грамоту, из которой следовало, что податель сего, господин имярек, исполняет особые поручения и должен быть пропускаем беспрепятственно даже в такие места, куда обычным смертным далеко не всегда открыт ход. Грамоту венчала круглая печать и подпись весьма значительного должностного лица, которая обычно отваживала служивых задавать Каширскому какие-либо дополнительные вопросы.

На стрельцов же привратников, похоже, куда большее впечатление произвели отнюдь не подпись и не печать, а имя самого предъявителя.

- А-а, так вы и есть Каширский? - голосом, ничего хорошего не предвещавшим, проговорил первый стражник. - Вас-то нам и надо!

- А в чем, собственно, дело? - забеспокоился Каширский.

- А то сами не знаете! - ухмыльнулся второй охранник. - В Сыскном приказе вам немало порасскажут о ваших темных делишках!

- Вы не имеете права! - захорохорился Каширский. - Я ученый с мировым именем, без пяти минут Нобелевский лауреат, я самого царя Путяту консультирую!..

- А кстати, что у вас в мешочке? - вдруг спросил первый стрелец. - Покажите, будьте так любезны.

- Ни за что! - испуганно вскричал Каширский, вцепившись в мешок. - Это мои личные вещи.

Охранник с силой потянул мешок на себя, Каширский не отдавал, и кончилось это тем, чем и должно было - мешок порвался, и через дырку на землю посыпались драгоценные украшения, старинные монеты и золотые кувшинчики.

- Значит, личные вещи? - усмехнулся второй стрелец. - Ну что ж, господин Каширский, пройдемте со мной.

- Тогда и меня ведите! - не выдержала Глухарева. - Я тоже замешана в разных темных делишках!..

- Сударыня, не морочьте голову, - отмахнулся от нее первый стрелец, будто от назойливой мухи. - Ступайте своим путем и не мешайте нам работать.

- Это вы нарочно устроили, чтобы... - крикнула Анна Сергеевна вдогонку - и осеклась. А хотела она сказать: это вы нарочно устроили, чтобы не делиться со мной.

Так сбылось второе пророчество Херклаффа о "каталашке" для Каширского.

Анна Сергеевна смачно плюнула и, миновав ворота, вошла в город, на ходу обдумывая, как бы ей вызволить сообщника, а главное - вернуть драгоценности.

 

* * *

Лошади, щедро покормленные в Загородном тереме, резво несли карету в направлении Царь-Города. Путешественники все больше помалкивали, молчал и Петрович, сжимая в руках "дипкурьерский" мешок, куда перед отъездом перегрузили те более чем скромные украшения, которые и должны были играть роль Степановских сокровищ. Когда же к Петровичу обращались, он отвечал неизменно учтиво, порой до приторности. При этом Надя ловила себя на мысли, что у нее было бы куда спокойней на душе, если бы Петрович вел себя по-прежнему: визжал, вскидывался по всякому поводу, а по каждому третьему поводу размахивал ржавыми кухонными ножами.

Василий думал о том, что накануне в спешке они не договорились о дальнейших действиях и не согласовали, кто и что будет отвечать в случае чьих-либо расспросов. Вообще-то сыщик надеялся, что им и не придется встречаться с должностными лицами Царь-Города, а просто они сдадут Рыжему "по описи" заявленные сокровища и с заходом солнца уйдут в "свой" мир.

Карета замедлила ход и остановилась на обочине.  Дверь приоткрылась, и в проеме появился Чумичка:

- Небольшая остановка. Лошадям нужна передышка, да и нам не мешает размяться...

- Да-да, друг мой, это вы хорошо придумали, - обрадовался Серапионыч. - Что может быть лучше, как подышать свежим воздухом. Да и вид здесь прелестный...

Доктор был прав - Чумичка остановил лошадей в таком месте, где к дороге примыкала большая живописная поляна, за которой темнел привычный лес. А в густой траве между знакомых и незнакомых луговых цветов кое-где алели запоздалые земляничины.

 - Какой чудный уголок, - сказал Василий, удобно развалясь на траве. - Спасибо, Чумичка, что  привез нас сюда. Знаете что, друзья мои, а давайте тут весь день проведем! А потом заедем к Рыжему, передадим ему весь этот хлам и - домой!

- Ну, Васенька, это уж вы размечтались, - усмехнулась Надежда.

- Уж и помечтать нельзя, - немного театрально вздохнул детектив.

Однако Чумичка тут же вернул мечтателей на грешную землю:

- Давайте о деле поговорим, пока Петровича поблизости нет... Серапионыч, это и до вас касается!

Доктор в это время отошел довольно далеко от остальных, собирая землянику. Однако, услышав оклик Чумички, послушно вернулся.

- А хороша тут земляничка, хороша, - заметил Серапионыч, угощая друзей тем, что успел набрать. - Нашей не чета!

- Эта-то еще ничего, - со знанием дела откликнулся Васятка. - Вот у нас в лесу за деревней есть одна лужайка, там такая земляника - ого-го! И большая, и сладкая...

- О землянике после, - досадливо перебил Чумичка. - Дело-то у меня к вам и впрямь важное.

Колдун вынул из внутреннего кармана две половины магического кристалла и положил их на траву.

- У кого есть одна такая половина, тот обладает огромною силой, - пояснил Чумичка, - особенно ежели умеет пользоваться. А обе половины дают власть чуть не над всем миром. Для того-то кристалл и был разрезан надвое, чтобы этого не произошло. Но теперь так случилось, что обе половины вместе. Пока они хранятся у меня, никакого вреда не будет. Но кто знает, что может случиться? Все под богом ходим.

- Ну так, может быть, уничтожим его от греха подальше? - предложила Надя.

- Это очень трудно, - покачал головой колдун. И, подумав, добавил: - Ежели вообще возможно.

- И что ж делать? - забеспокоился Серапионыч.

- А вдруг Херклафф узнает? - Надя аж побледнела, представив себе чародея-людоеда, обретшего власть над всем миром.

- Да уж, перспектива та еще, - проворчал Василий.

- Потому-то я ищу вашей помощи, - терпеливо выслушав опасения друзей, продолжал Чумичка. - Я хочу, чтобы вы унесли одну из этих половинок в свою страну и там спрятали.

- А ты научишь нас им пользоваться? - попросила Надя. - Ну хотя бы что-нибудь самое простенькое.

- Научу, - ответил Чумичка. - За год я в это дело немного "въехал", хотя честно скажу - и сотой доли не ведаю.

- Ну, например?.. - не отступалась Надя.

- Например? - чуть призадумался Чумичка. - Да вот, я вижу, у Васятки рубаха совсем помялась. Давай ее сюда.

Васятка снял рубашку и протянул колдуну. Тот, ни слова более не говоря, расстелил ее прямо на траве и провел по ней большой гранью одного из кристаллов, словно утюгом.

- Вот это да! - восхитился Васятка, принимая рубаху: она была не только гладко выглажена, но и вообще - выглядела, будто новенькая.

 

* * *

Обычные утренние хлопоты остались позади, и Ефросинья Гавриловна, владелица лучшего в Новой Мангазее постоялого двора, пила свой утренний чай с ежевичным вареньем.

За окном, выходившим на одну из оживленнейших улиц, шла обычная жизнь торгово-ремесленного города: то и дело проезжали телеги и богатые кареты, сновали люди в нарядах самых разных стран и народов, в лавках шла бойкая торговля, а в харчевне многочисленные купцы и приказчики успешно совмещали обильный завтрак с заключением всяческих торговых сделок.

Утреннее чаепитие было для Ефросиньи Гавриловны временем недолгого отдохновения от всяких дел, и подчиненные в эти пол часа старались ее без особой надобности не беспокоить.

Вчерашний день прошел как нельзя лучше - от постояльцев отбою не было, прибыл даже один богатый купчина, который оставил в обеденном зале кучу денег, превышавшую обычный доход за три дня. А ночью не было никаких происшествий на почве неумеренного потребления вина, так что Ефросинья Гавриловна пребывала в наилучшем настроении - вот как немного, оказывается, нужно человеку для счастья. А чтобы счастье было полным, Ефросинья Гавриловна протянула руку под стол, где у нее на особой подставочке стоял кувшин со смородиновой наливкой, коей она потчевала своих наиболее дорогих гостей, а иногда угощалась и сама. Но в меру - ведь ей предстоял долгий и хлопотный трудовой день.

Но не успела хозяйка подбавить в чай немного наливки, как в дверь заглянул ее старший помощник.

- Ну, чего застрял? - благодушно прогудела Ефросинья Гавриловна низким грудным голосом. - Входи, раз уж пришел. Чаю хочешь? Наливки не предлагаю: негоже, чтобы на постояльцев духом хмельным веяло - дурная слава пойдет.

Помощник чуть обиделся:

- Вы так говорите, Гавриловна, будто я напрашиваюсь, чтобы вы мне налили.

- Да ты не серчай, Тимофей, - ласково пророкотала Ефросинья Гавриловна. - Я ж прекрасно знаю, что ты и капли в рот не берешь, особливо с утра. Говори, с чем пожаловал.

- Тут к нам один почтенный господин прибыл, - откашлявшись, приступил Тимофей к докладу. - С виду рыцарь из Мухоморья, то есть из Новой Ютландии, и с ним еще один, по внешности и одежде возница, но ни лошади, ни кареты нет...

- Ну и прекрасно, - перебила Ефросинья Гавриловна. - Посели их в согласии со средствами, что ж ты по таким пустякам ко мне бежишь?

- Дело в том, что он хочет с вами лично поговорить, - объяснил Тимофей. - По важному будто бы делу. Вынь да положь ему Ефросинью Гавриловну!

Хозяйка поставила блюдце на стол:

- Прямо так по имени-отчеству меня и назвал? Странно, что-то я раньше знакомства с рыцарями не водила... Ну что же, без причины он бы встречи со мною не искал. Зови его сюда!

Тимофей вышел, а в горницу, чуть заметно прихрамывая, вошел благородный господин в сильно помятом щегольском камзоле, держа в руках не менее щегольскую шляпу со сломанным пером. На шее у него был явственно виден шрам, который не мог скрыть даже поднятый воротничок. Господина поддерживал под руку другой человек, одетый попроще, но тоже довольно изысканно.

Обладавшая безупречной зрительной памятью Ефросинья Гавриловна мысленно "прокручивала" в уме всех, с кем ей приходилось встречаться за последние тридцать или сорок лет - однако ни того, ни другого не узнала.

- Ну что ж, прошу садиться, - указала Ефросинья Гавриловна на диванчик, так как на единственном стуле сидела сама. - С кем имею честь говорить?

- Меня зовут Альфонсо, - произнес господин в камзоле. - Я - рыцарь из Новой Ютландии. А это - мой друг Максимилиан.

Сказав это, дон Альфонсо зевнул и обессиленно закрыл глаза.

- Извините, сударыня, мы всю ночь пешком добирались до вашего города, - вступил в беседу Максимилиан, выглядевший чуть свежее своего хозяина. - А перед тем претерпели немало бедствий...

Дон Альфонсо открыл глаза:

- Но это долгий рассказ. А дело у нас немалой важности. К вам обратиться мне посоветовал ваш друг Василий Николаевич Дубов...

- Дубов? - переспросила Ефросинья Гавриловна. Память на имена у нее была чуть хуже, чем на лица, но и Василия Николаевича Дубова среди своих знакомых она не могла припомнить. А уж тем паче среди друзей.

- Ну, тот человек, что в прошлом году останавливался у вас вместе с двумя скоморохами, - увидев, что имя Дубова хозяйке ничего не говорит, стал объяснять дон Альфонсо.

- А-а-а, ну конечно же! - почти театрально хлопнула себя по лбу Ефросинья Гавриловна. - Я-то больше знала его как Савватея Пахомовича. Ну как же, как же! И какое дело привело вас ко мне?.. Хотя нет, о деле потом. Сначала вы должны хоть сколько-то отдохнуть. Шутка ли - всю ночь пешком... Тимофей!

В горницу вошел помощник:

- Чего изволите, хозяйка?

- Поручаю гостей твоим заботам. Накорми их и отведи в такое место, где бы им не мешал шум с улицы. Но платы отнюдь не бери.

- У меня есть чем заплатить, - попытался было возразить дон Альфонсо, но Ефросинья Гавриловна пресекла все попытки:

- Друзья Савватея Пахомовича - мои друзья, а с друзей платы за проживание я не беру. А когда выспитесь - добро пожаловать ко мне. Тогда-то и о делах потолкуем.

- Прошу за мной, - пригласил Тимофей. Максимилиан поднялся с диванчика первым и помог встать дону Альфонсо. Чувствовалось, что гости и впрямь попали в изрядную переделку.

Оставшись одна, Ефросинья Гавриловна вновь достала кувшин с наливкой, однако, немного поразмыслив, вернула его на место - день и без того сулил быть весьма занятным.

 

* * *

Стена, окружающая Царь-Город, имела несколько ворот - по числу дорог, расходящихся из Кислоярской столицы в разные стороны света. При городских воротах постоянно находились стрельцы-охранники, имеющие весьма широкий круг обязанностей. Им доводилось и задерживать подозрительных людей (как это произошло с Каширским), и разъяснять въезжающим, как им лучше добраться в ту или иную часть города, и самое основное - досматривать кареты и обозы с товарами, главным образом на предмет въездных податей. Впрочем, размер податей был скорее символическим, дабы совсем не отвадить своих и чужих купцов от Кислоярской столицы, расположенной в стороне от больших торговых путей.

Количество стрельцов, дежуривших у тех или иных ворот, зависело от того, какая дорога через них проходила. К примеру, на тех воротах, через которые можно было добраться до Горохового городища, достаточно было одного или двух стражников, да и те по большей части дремали без дела: эта дорога, миновав несколько захудалых деревенек, терялась среди болот в двух-трех верстах за городищем. Самою оживленной была застава, за которой начинался Ново-Мангазейский тракт: здесь постоянно сновали в обе стороны фуры и обозы с товарами, и на их досмотре рука об руку со стрельцами трудились чиновники из Податного приказа. Служба при "Мангазейских" воротах почиталась у них самой хлопотной, но в то же время и наиболее "хлебной".

Чуть по-своему обстояли дела на тех воротах, которые называли "Белопущенскими" или "Бельскими". С одной стороны от них находилась так называемая Бельская слободка, известная весьма лихими нравами, а с другой начиналась дорога, по которой за два-три дня можно было добраться до Белой Пущи и Новой Ютландии, а за пару часов - до Боровихи и Загородного царского терема. Поток проезжающих на этой дороге бывал очень неравномерным и порой непредсказуемым - иногда за день проходили несколько десятков пешеходов да проезжали одна-две повозки, а порой на заставе одновременно оказывались несколько экипажей, и путникам приходилось ждать своего череда.

Именно в такой "затор" попали наши кладоискатели, возвращаясь в Царь-Город из Загородного терема. Как раз в это время привратники досматривали какой-то груз, вывозимый из города, и Чумичке пришлось остановить карету на обочине, где имелось нечто вроде площадки - как раз для подобных случаев. Седоки охотно высыпали из кареты на свежий воздух. Как раз перед ними своей очереди ждала добротная карета, запряженная тройкой столь же добротных упитанных лошадей. По краю площадки прогуливались обитатели кареты - пышная дама в собольей накидке и с тяжелыми серьгами в ушах, очень похожая на купчиху с картины Кустодиева, и не менее степенного вида господин в поддевке и в лихо скрипучих кожаных сапогах.

Дубов заговорил с ними:

- Почтеннейшие, я так вижу, что вы здесь часто ездите, вы не знаете - долго нам еще ждать?

Господин в поддевке ласково глянул на Василия:

- Думаю, что не очень. Хотя, вообще-то, если бы они там постарались, то могли бы и поскорее.

- А куды торопиться? - вступила в беседу "кустодиевская" дама. Голосок у нее оказался неожиданно тоненький. - Им за быстроту не плотють.

- Что верно, то верно, - согласился ее спутник. - Кстати, позвольте представиться: купец Кустодьев, а это моя супруга Федосья Никитична.

- Василий Дубов, - несколько удивившись фамилии купца, в ответ представился детектив, разумеется, не уточняя рода своих занятий. - И чем же вы, почтеннейший господин Кустодьев, торгуете? - спросил Дубов, более, впрочем, из вежливости.

- Ну, сам-то я не столько торгую, сколько помогаю торговать другим, - охотно откликнулся купец. - У меня струги по Кислоярке ходят в Новую Мангазею и далее, в Замошье.

Новую Мангазею Василий знал, и даже очень знал - а вот о Замошье слышал впервые.

- Это такой городок на Венде, в десяти верстах за Мангазеей, в соседнем княжестве, - пояснил Кустодьев. И, понизив голос, добавил: - Зело удобное местечко для нашего брата купца - с тамошними мытарями насчет налогов завсегда можно договориться, и ко взаимной выгоде. 

"Ну понятно - оффшорка для отмывания черного нала", - перевел Василий слова купца на язык современных ему понятий.

- А еще туда все те бегут, кто угодил в опалу к царю-батюшке, - хихикнула Федосья Никитична. Господин Кустодьев строго посмотрел на нее:

- Струги у меня уходят каждодневно ровно в полдень. Так что ежели у вас есть какие товары, то милости прошу - я беру по-божески, останетесь довольны. Спросите у городского причала, где кустодьевский лабаз - вам любой укажет.

- Спасибо, если появится надобность, то непременно воспользуюсь, - заверил Дубов.

Как и предрекал почтенный купец, долго ожидать не пришлось. Кустодьевскую карету пропустили за считанные минуты (видимо, он умел договариваться не только с Замошьевскими мытарями), а когда настал черед наших путешественников, то выяснилось, что их уже ждали, и даже более того -

встречали со всеми возможными почестями. Василий не мог понять - то ли об их приезде уже знали, то ли ожидали вообще: не сегодня, так завтра. Как бы там ни было, все трое привратников, встав в ряд, торжественно приветствовали кладоискателей, подняв вверх секиры. А старший даже лично пожал руку каждому, начав с Петровича. Видимо, несмотря на лохмотья, он, как личный представитель Путяты, почитался за старшого.

Если Петровича так и распирало от гордости, что его держат за важную особу, то Дубова с Чаликовой такой прием не очень-то радовал - это значило, что покинуть Царь-Город "по-тихому" будет гораздо сложнее, чем они предполагали.

Серапионыч же вел себя со всегдашнею милой непосредственностью. Едва завершилась церемония приветствования, он обратился к старшему охраннику:

- Скажите мне, любезнейший, вон тот очаровательный домик, - доктор указал на мрачноватое строение неподалеку от заставы, не то большую избу, не то маленький терем. - Это случайно не та харчевня, про которую мне рассказывал боярин Андрей?

Не присутствовавший при беседе доктора с опальным боярином, охранник несколько удивился подобному вопросу, однако ответил:

- Нет, сударь, тот очаровательный домик принадлежит мне. Зато чуть дальше, за углом, и впрямь находится харчевня. Но та ли, о которой вы говорите...

- Та, та, ну конечно же, та самая! - радостно подхватил Серапионыч. И обратился к своим спутникам: - Друзья мои, раз уж мы оказались в здешних краях, то должны там побывать - помните, я вам говорил о просьбе боярина Андрея?..

(С боярином Андреем, обвиненным в отравлении князя Борисава Епифановича, доктор встречался по личному разрешению боярина Павла и под предлогом оказания лекарской помощи. Но толком поговорить им так и не удалось - охранники следили за каждым словом заключенного и его гостя).

Единственный, кому предложение доктора пришлось не по душе, оказался Петрович.

- Позвольте с вами не согласиться, почтеннейший Серапионыч, - заговорил он в своей новой манере, - ибо мне следует немедля оповестить нашего всемилостивейшего Государя Путяту об итогах наших разысканий.

- Как, вы собираетесь ехать прямо к Путяте?! - чуть не взвыла Надежда. - Нет-нет, лучше уж в харчевню.

Однако это противоречие неожиданно легко разрешил начальник стрельцов:

- Так вы, господа, не волнуйтесь - езжайте по своим делам. А господина Петровича мы сами к Государю препроводим, и в наилучшем виде!.. Насчет ваших находок тоже не извольте беспокоиться, - поспешно прибавил начальник, - все будет в сохранности, даже не сомневайтесь!

Заверив Петровича и стрельцов, что о сохранности находок они изволят беспокоиться меньше всего, путники поспешили за угол, к харчевне.

Помещение, где они оказались, было весьма обширным, но вид имело довольно неряшливый. Едва гости уселись за столом со скатертью явно не первой и даже не второй свежести, к ним вышла трактирщица, по внешнему виду более напоминавшая мадам из заведения несколько иного рода.

Окинув посетителей быстрым оценивающим взглядом, хозяйка деловито осведомилась:

- Чего изволите - девочек, мальчиков?

- Да нет, сударыня, мы людей не едим, - не подумав, ответила Чаликова. - Мы ж не Херклаффы какие-нибудь!

- Нам бы позавтракать, - попросил Дубов.

"Мадам" оглядела гостей куда уважительнее:

- О, ну это меняет дело. Стало быть, вам и девочек, и мальчиков?

Здесь уж не выдержал Чумичка:

- Ты прекрати, старая потаскуха, нам тут голову морочить. Сказали тебе - принеси еды, вот и неси!

- Ну и пожалуйста! - "Мадам" ушла, обиженно вихляя задом. Как показалось Дубову, обиженность у нее вызвало не столько существительное "потаскуха", сколько прилагательное "старая".

Едва хозяйка исчезла, из-за соседнего столика встала небрежно накрашенная и столь же небрежно нарумяненная девица в латанном синем сарафане и нетвердой походкой подошла к гостям:

- Ого-го, кто к нам пожаловал! Вы мне сходу приглянулись - я хочу всех вас поиметь здесь и сейчас!

Девица пошатнулась и, чтобы не упасть на грязноватый пол, схватилась за плечо Дубова:

- А вы, сударь, очень миленький мужчинка. Давайте я тебя обслужу по лучшему разряду. Много не возьму, сколько дашь, тем и удовольствуюсь!

- Оставьте меня в покое, - проворчал Василий, с трудом освободившись из цепких лапок девицы. А та уже переключилась на Серапионыча:

- А вам, господин хороший, непременно нужна такая девушка, как я. Не глядите, что выпимши, я еще ого-го!.. И что вы только в ней нашли, - ткнула пальцем девица в сторону Чаликовой, - ни кожи, ни рожи!

- На себя погляди, лахудра, - не осталась в долгу Надя, которая в глубине души считала себя самой обаятельной и привлекательной журналисткой всего постсоветского пространства и потому любые намеки на свою внешность воспринимала весьма остро.

Тем временем девица принялась охмурять Васятку:

- О, какой миленький парниша! Я вижу, вы еще невинный, но это не беда, я тебе помогу. И даже платы не возьму, так ты мне приглянулся!

- Чего она хочет? - тихо спросил Васятка у Серапионыча.

- Это я тебе потом объясню, - усмехнулся доктор.

- Эй, Акунька! - раздался из-за двери голос "мадамы". - Кончай приставать к приличным людям, а то живо за порог вылетишь!

- Это за какой такой порог? - возмутилась Акунька. - Я, между прочим, на свои пью!

- Ну и пей себе, а людей в покое оставь! - не отступалась хозяйка. - Не видишь - у них на тебя "не стоит"!

- Ничего, скоро встанет, - пообещала девица, однако оставила гостей в покое и пересела за свой столик, где ее дожидалась недопитая чарка и недоеденная луковица.

И тут Васятка негромко сказал:

- А ведь она - вылитая княгиня Евдокия Даниловна...

- Кто - вот эта вот чувырла? - удивилась Надежда. - Ну, Васятка, ты уж придумаешь!

- Евдокия Даниловна Длиннорукая? - тут же насторожился Дубов. Однако, внимательнее приглядевшись к девице, должен был в очередной раз признать наблюдательность Васятки: действительно, если бы с нее снять густой слой румян и белил, слегка причесать и поприличнее одеть, то ее, пожалуй, можно было бы спутать с супругой градоначальника. Правда, и княгиню Дубов видел всего раз, на открытии водопровода, да и то издали, но зато Васятка многократно встречал ее в церкви на Сороках, так что ему можно было верить.

- А это как раз то, что нам надобно, - вполголоса сказал детектив.

- Что именно? - удивилась Надя. - Эта вульгарная девка? Вот уж не думала, Васенька, что у вас такой дурной вкус!

Дубов лишь беззаботно рассмеялся и, встав из-за стола, подошел к девице:

- Сударыня, не желаете ли пересесть за наш столик?

- А что - уже встало? - радостно прогудела девица. - Я сразу увидела, что приглянулась вам, да вы признаться не хотели!

Василий галантно подал девице руку, так что она, явно не привыкшая к такому изысканному обхождению, даже несколько застеснялась. А Дубов, не давая ей опомниться, подвел ее к столу и усадил между собой и Чаликовой.

Наде это не очень понравилось, но она сообразила, что если Дубов и имеет какие-то виды на эту жрицу "первой древнейшей", то явно не по ее основному роду занятий. Но что именно задумал Василий, Чаликовой не могла подсказать даже ее интуиция, свойственная работникам "второй древнейшей".

Тем временем Дубов уже завел с девицей беседу:

- Сударыня, мне хотелось бы для начала узнать, как вас зовут-величают?

- Акуня, - ответила девица.

- А по имени-отчеству?

- Акулина Борисовна, - чуть смущенно сказала Акуня. Было видно, что ее давно никто не величал "по батюшке", да и вообще не обращался столь уважительно, как этот странный господин в знатном кафтане.

- А вас как звать-величать? - робко спросила Акуня.

- О, ну, у меня имя очень редкое, - обаятельнейше улыбнулся Дубов, - Василий Николаевич. Но вы можете звать меня просто Вася.

- А можно Васяткой? - чуть осмелела девица.

- Нет, Васяткой вы можете звать нашего юного друга. Кстати, представлю вам и остальных моих спутников. Надежда. Владлен Серапионыч. А это - Чумичка, наш... - Василий Николаевич чуть было не сказал "колдун", но вспомнив, что Чумичка не любит афишировать свой род занятий, сказал "возница".

Тут в зале появилась "мадам" с большим горшком какой-то похлебки, пахнущей очень зазывающе, а следом за нею два половых несли подносы со всякими закусками и запивками. Судя по виду, половые по совместительству и были теми "мальчиками", которых "мадам" пыталась предложить гостям.

- Акунька, ты опять к людям пристаешь? - напустилась хозяйка, установив горшок посреди стола. - Гляди, дождесся у меня!

- Нет-нет, сударыня, это не она, а мы к ней пристаем, - успокоил хозяйку Дубов.

- А-а, ну-ну, совет да любовь, - захихикала "мадам". - Кушайте, господа, на здоровье!

- Да и вы угощайтесь, Акулина Борисовна, - пригласил Дубов. - Чего вам положить - супчику, картошки, салату?

- Мне бы водочки, - потупив глазки, сказала Акуня.

- Ну, водочки, так водочки, - согласился Василий, но, к ее разочарованию, налил самый чуток, на донышке. - Больше не могу, ибо вы нужны нам трезвой.

- Чаво? - взбрыкнула Акуня. - Всем приличным господам я и выпимши хороша, а вам, видишь ли, тверезая нужна! А пошли вы к бесу, извращенцы!

И Акуня сделала вид, что хочет встать и уйти.

- Да заткнись ты, шалава, и выслушай, что тебе говорят, - не выдержала Чаликова. - А уж потом, блин, выкобенивайся, сколько душе угодно!

- Так бы сразу, блин, и сказали, - ухмыльнулась Акуня. - А то крутите, блин, вокруг да около, блин!

(Похоже, это словечко из нашего современного словаря пришлось Акуне изрядно по душе).

- Ну вот, а дело у нас до вас такое, - чуть помолчав, продолжал Дубов. - Вам, уважаемая Акулина Борисовна, придется некоторое время поработать княгиней.

Детектив замолк, ожидая, как воспримет Акуня это необычное предложение.

- Ага, ну понятно, - деловито кивнула Акуня. - Вы меня хочете какому-то князю в пользование отдать. Так, что ли?

- Не совсем, - откликнулся Василий. - Вы должны будете изображать из себя настоящую княгиню, да так, чтобы ваш супруг... то есть ее супруг даже не заметил, что рядом с ним вовсе не его жена. Ну и, естественное дело, вознаграждением останетесь довольны. Стало быть, по рукам?

- Ну, блин, вы даете, - прогудела Акуня. - Точно извращенцы, но вы мне понравились. Эх, черт с вами, согласна!..

- Ну что ж, иного ответа я и не ожидал, - удовлетворенно потер руки Дубов. - В таком случае не будем откладывать - да и поедем!

- Как - поедем? - негромко переспросила Чаликова. - Не повезем же мы ее к Рыжему! Все ж таки приличный дом...

- Разумеется, нет, - подхватил Дубов. - Мы поедем на Сорочью улицу, в храм отца Александра!

- А-а, вот оно что, - протянула Надя. До нее, похоже, только сейчас начал доходить замысел Дубова. - Похоже, Васенька, вы опять втягиваете нас в какую-то авантюру. Вот за это я вас и люблю.

- Простите, Василий Николаич, - не без сожаления оторвался Серапионыч от похлебки, - но как вы объясните наш визит к Александру Иванычу? Я, правда, не совсем понял, что вы задумали, но заранее поддерживаю. Однако мне кажется, что это будет выглядеть несколько подозрительно...

- Вовсе нет, - возразил детектив. - Мы просто подвезем Васятку до дома, вот и все. А то, что мы давно знакомы с отцом Александром, ни для кого не секрет.

- С отцом Александром мы давно знакомы с позавчерашнего дня, - напомнила Чаликова. - Ведь официально мы познакомились с ним на открытии водопровода.

- Так вы что, собираетесь везти меня в церковь? - настороженно спросила Акуня, из всего разговора понявшая только это. - Да ежели я там в таком виде появлюсь, так меня же, блин, камнями побьют!

- Не побьют, - оптимистично пообещал Дубов. - Да и вид у вас будет совсем другой, уж об этом мы позаботимся.

- Ну, другой, так другой, - ответила Акулина Борисовна, хотя и не очень-то была уверена, что все произойдет именно так. Во всяком случае, судьба предоставляла ей редкий случай хоть ненадолго покинуть привычную жизнь в Бельской слободке, засосавшую, ее подобно болоту, и испытать что-то новое и ранее неведомое.

Однако уже почти на пороге Серапионыч остановился:

- Постойте, я ж совсем забыл, ради чего сюда вас всех затащил.

Акуня удивленно на него уставилась:

- И чаво же ради?

- Передать поклон от некоего боярина Андрея. Впрочем, к вам, Акулина Борисовна, это вряд ли относится...

Однако, увидев, как побледнело, даже сквозь слой дешевых румян, лицо Акуни, доктор понял, что его слова относятся именно к ней.

- Боярин Андрей просил сказать, чтобы вы не верили в его виновность, - негромко договорил Серапионыч.

- А я никогда и не верила, - столь же тихо ответила Акуня. И тут же резко возвысила голос: - Ну, чего встали, блин, идемте скорее!

 

* * *

Даже оказавшись в "каталашке" - небольшой клетушке при городских воротах, куда бросали всяких мелких нарушителей - Каширский оставался "человеком науки": он отнюдь не предавался отчаянию из-за утраты свободы и, главное, сокровищ, а пытался путем научного анализа установить возможные причины столь неожиданного провала и выработать стратегию дальнейших действий.

Собственная участь заботила Каширского менее всего - он был уверен, что высокопоставленные покровители и работодатели очень скоро вытащат его из этой переделки. Волновало другое - кто дал знать охранникам, что они с Анной Сергеевной идут в Царь-Город "не порожняком"? Петровича Каширский исключил сразу - настолько он был уверен в действенности "установки".

Тут припомнились последние слова Глухаревой, сказанные при задержании - "это вы нарочно устроили".

- Уж не Анны ли Сергеевнины это плутни? - вслух подумал Каширский. - А что, неплохо придумано: меня - "в каталашку", как выражается Херклафф, а сама все сокровища берет себе. Ну, придется еще с охранниками слегка поделиться... Хотя нет, не думаю. Анна Сергеевна до такого просто не додумалась бы. Куда уж ей, бедняжке.

В конце концов, перебрав еще несколько версий, господин Каширский пришел к выводу, что он пал жертвой случайной проверки на воротах.

- Будь иначе, меня бы сразу отправили в острог или еще чего похуже, а не держали "на съезжей", - подытожил Каширский.

Остановившись на этом утешительном объяснении, узник окончательно вернул себе присутствие духа и начал перебирать в уме имена влиятельных покровителей, которые помогли бы ему возвратить изъятые при задержании ценности.

"А Анне Сергеевне фиг чего дам, - злорадно подумал Каширский. Но тут же сжалился: - Хотя ладно уж, чего там, подарю ей малахитовую шкатулку - пускай радуется!"

От великодушных размышлений узника оторвал лязг двери. Каширский поспешно придал лицу вид грозный и решительный и даже собрал воедино мысленную энергию - на случай, если придется пустить в ход сверхчувствительные способности.

В темницу, подслеповато щурясь, вошел незнакомый господин в скромном на вид, но очень добротном и явно не дешевом кафтане.

- Господин Каширский? - вежливо осведомился гость.

- Да, - с достоинством ответил ученый. - Я - Каширский и хотел бы знать, долго ли еще продлится мое незаконное задержание?

- Собственно, я сюда явился, чтобы дать вам волю, - произнес незнакомец с обезоруживающей улыбкой и уставился на Каширского, как бы ожидая благодарственных излияний. И, не дождавшись, чуть помрачнел: - Прошу следовать за мной.

Они вышли из "съезжей" и, миновав склонившихся в почтительнейшем поклоне привратников, сели в роскошную карету, запряженную парой белых коней. Кучер свистнул кнутом, и экипаж, сорвавшись с места, понесся по улице. И хотя путь лежал явно не в направлении того дома, где они с Анной Сергеевной квартировались, Каширский не стал задавать спутнику никаких вопросов, а делал вид, что воспринимает происходящее как должное.

 

* * *

Князь Длиннорукий исправно выполнял доверенную ему должность царь-городского градоначальника, но в глубине души все же считал, что она ему "тесновата в плечах". Поэтому он всегда радовался случаю показать себя в делах, выходящих за пределы чисто хозяйственной работы. И если разработка памятника царю Степану шла через пень-колоду по причине расхождений с ваятелем Черрителли во взглядах на Высокое Искусство, то теперь, похоже, наклевывалось дельце, в котором князь мог бы развернуться вовсю.

Градоначальник принимал в своей присутственной палате дюжину юношей и девушек, многие из которых едва вышли из подросткового возраста. Вместе с ними был господин значительно старше, хотя сколько ему лет, толком никто не знал. Да и вообще, о боярине Павловском, совсем недавно "всплывшем" в Царь-Городе, ходили весьма смутные слухи - вплоть до того, что в прежние годы он находился в глубокой опале и будто бы даже был за что-то бит кнутом.

Последние несколько месяцев боярин Павловский неустанно ходил по столице и всюду, где возможно, рассказывал о своей горячей любви к новому царю и о том, как он поддерживает и одобряет каждое слово и каждое дело Путяты. Об этом же он хотел выступить и на позавчерашнем открытии водопровода, но не был даже допущен на главный помост, откуда звучали все речи. Однако боярин Павловский отнюдь не обиделся на такое пренебрежение его рвением, а, шныряя в толпе, всем втолковывал, что Путята - лучший друг водопроводчиков. В этом вопросе все были с ним согласны, если не считать некоей боярыни Новосельской, которая почему-то обозвала Павловского негодяем и прихлебателем, на что последний, зная вздорный нрав мятежной боярыни, даже не стал отвечать.

Под стать Павловскому была и молодежь: у некоторых из юношей кафтаны спереди и сзади были расписаны изображением человека, похожего на царя Путяту, а у девушек поверх платьев были прикреплены дощечки с надписью: "Мы любим Путяту", а у одной даже - "Путята, я хочу тебя!". Особо живописно выглядел один мальчик, самый юный из всех, с длинными волосами, стянутыми на лбу ленточкой, который сидел на скамеечке, держа на коленях огромные гусли.

Пока что молодежь больше помалкивала, а боярин Павловский увлеченно разъяснял Длиннорукому цель их прихода:

- Все мы прекрасно видим, как трудно приходится нашему любимому Государю, когда всякие враги народа пытаются вставлять палки в колеса его славных дел. Мы, честные люди, преданные своей Родине, своему Отечеству, просто обязаны объединиться вокруг нашего Государя. И кто другой положит почин этому святому делу, если не наши дети, наше лучшее будущее?!

- Да-да, Глеб Олегович, в этом нет сомнения, - на всякий случай соглашался градоначальник. - Но в чем, так сказать, выражается ваше благое дело?

- Я ни на миг не сомневался, князь, что вы нас поддержите! - еще более воодушевился боярин Павловский. - Наша задача - объединить все здоровые силы нашей молодежи и не только словом, но и делом помочь нашему любимому царю в его славных начинаниях. И перед вами - первые, кто решил взяться за эту великую задачу! - Боярин с гордостью указал на своих подопечных.

- Нет, все-таки зря говорят, что молодежь у нас теперь не та, - не менее боярина Павловского воодушевился князь Длиннорукий. - А молодежь у нас что надо - орлы, да и только! Вот она, будущая наша смена!

Князь отечески положил руку на плечо молодого статного парня:

- А я тебя узнал - ты же Ваня, сынок боярина Стального. Вот уж годы летят! Казалось, еще вчера батька тебя учил  на коне ездить, а ты то и дело оземь головою сваливался. А теперь вон какой вымахал, кровь с молоком. Небось, все девки на тебя заглядываются?

Ваня Стальной заметно смутился, даже чуть покраснел, а чтобы как-то загладить неловкость, достал из кармана смятый листок и стал по слогам читать:

- Мы, юные путятинцы, торжественно клянемся крепить и созидать...

- Да не тарахти ты, Ванюшка, - боярин Павловский ласково, по-свойски похлопал его пониже спины. - Видишь, тут же все свои, скажи по-человечески.

Ванюшка спрятал листок и, прокашлявшись, заговорил:

- Ну, мы вот подумали и решили, что надобно нам всем вместе, заедино держаться. Потому как токмо вместе мы - сила. А то люди у нас очень уж разобщены: богатеи свою корысть блюдут, бедняки - свою, знать на простолюдинов и глядеть не хочет. А это неправильно, потому как Господь Бог всех нас равными сделал, а Путята всем нам единый царь...

- Погоди, Ваня, это ж ты что предлагаешь - богатым с бедными всем делиться? - перебила боярышня в парчовом платье и с огромными золотыми сережками в ушах. - Нет, эдак я не согласная! А может, ты мне еще скажешь с Нюркой одежкой поменяться и в Бельскую слободку податься? - ткнула девица в сторону своей соседки.

- Да ты не бузи, Глафирушка, никто тебя ни с кем делиться не заставляет, - с некоторой досадой сказал боярин Павловский, не забыв как бы невзначай погладить боярышню по парчовому плечику. - Не о дележке речь, а о том, чтобы всем заедино быть!

- Постойте, что это вы про Бельскую слободку говорили? - насторожился градоначальник, а сам подумал: "Неужто и до них молва о вчерашних прорицаниях дошла? Вот уж сраму сам себе удружил..."

Словно ожидая, когда ее заденут, вперед вышла другая девица, которую Глафирушка называла Нюркой. Именно она, судя по надписи на дощечке, "хотела" Путяту.

- А что, мне стыдиться нечего! - заявила Нюрка, смело оглядев всех, кто был в палате. - Оттого, что я в Бельской слободке себя торгую, я что, хуже других? Может, я нашего царя Путяту не меньше вашего люблю! И не я одна такая, уж можете мне поверить. Я хотела и подружку свою, Акуньку, с собою привесть, да она запропала куда-то, а не то бы непременно пришла.

- Ничего, Нюрочка, в другой раз приведешь, - с масляной улыбочкой проговорил боярин Павловский. - Ты, Ваня, расскажи лучше, что вы задумали.

- О-о, ну так мы много чего задумали, - охотно откликнулся Ваня Стальной. - Вот, например, на родине Путяты, в Свято-Петровской усадьбе...

- Я и сам родом из тех краев, - вставил боярин Павловский с важной таинственностью в голосе, словно бы причащаясь к славе царя. - Извини, Ванюшечка, я тебя перебил - продолжай.

- Ну вот я говорю, - продолжал Ваня, - что надобно в Свято-Петровской восстановить все так же, как раньше, когда Путята был такой, как мы, и даже еще младше, и превратить усадьбу в место всеобщего поклонения, в источник этой, как ее, все время забываю...

- Народной Мысли, - трепетным голосом подсказал боярин Павловский.

- А это еще что за хреновина? - простодушно удивился градоначальник.

- Народная Мысль - это то, чего так не хватает нам всем, - со священными придыханиями произнес боярин Павловский. - Вы думаете, отчего у нас все шло через пень-колоду? А оттого, что не было Народной Мысли!

- А-а, ну понятно, - кивнул князь Длиннорукий. То есть вообще-то он ничего не понял, но сама мысль о Народной Мысли ему пришлась по душе. Чуть меньше ему понравилось предложение разместить источник Народной Мысли в Свято-Петровской - это означало бы чем-то обделить вверенную ему столицу. Поэтому, не возражая по существу, князь выдвинул встречное предложение:

- А на месте непристойной лужи, именуемой Марфиным прудом, непременно возведем собор и назовем его Храмом Путяты-Спасителя. - И, подумав, градоначальник добавил: - А всякие мелкие церквушки на окраинах, ставшие средоточием ереси и распутства - прикроем! 

- Да здравствует Путята! - вдруг завопила Глафира.

- Да здравствует Путята! - отозвалась остальная молодежь, вскинув руки вперед и чуть вверх.

- Ой, извините, что-то на меня такое нашло, - виновато проговорила Глафира. - Просто я нашего Государя так люблю, что аж мутит... То есть я хотела сказать, в общем, вы меня понимаете, - совсем смешалась девушка.

- Ну конечно же, понимаем, - проникновенно проговорил боярин Павловский. - Я и сам испытываю нечто подобное, когда слышу его имя... А не спеть ли нам? - неожиданно предложил он, оборотясь к юноше с гуслями. И пояснил для градоначальника: - Это наш певец и сказитель, прозванием Алексашка Цветодрев. Такие песни слагает - заслушаешься! 

Юный Цветодрев возложил персты на вещие струны и запел высоким срывающимся голосом:

- Гой ты еси славный наш Путята-Царь,

Наша ты надежа и опорушка,

Ты стоишь ногами на родной земле,

Головою небо подпираючи...

- Хорошая песня, - одобрил градоначальник, когда Цветодрев закончил, - душевная. А есть ли у вас что-нибудь такое, чтобы звало, чтобы подымало на великие свершения?

- Есть, как не быть, - радостно подхватил боярин Павловский. - Ребятушки, давайте-ка нашу, любимую!

Песенник вновь ударил по струнам и запел не по-прежнему, а быстро и решительно, отбивая такт сафьяновым сапожком:

Не успели отзвучать последние слова, как Глафира снова вскричала и выбежала прочь из градоначальничьей палаты.

- Что это с нею стряслось? - забеспокоился Длиннорукий. - Опять замутило?

- Да нет, просто она... - принялась было объяснять Нюрка из Бельской слободки, но боярин Павловский поспешно ее перебил, видимо, из опасения, что Нюрка со свойственным ей простодушием выразится недостаточно утонченно:

- Просто она, некоторым образом, достигла блаженства. У нее от этой песни частенько такое случается.

- А-а-а, ну ясно, - кивнул Длиннорукий, а сам подумал: "Вот горячая девка, а мою-то Евдокию Даниловну уж ничем не проймешь..."

- Кстати, дорогой князь, а собственно для чего мы к вам пришли, - спохватился боярин Павловский. - Отря мы уже создали, а названия никак подобрать не можем. Вот решили с вами посоветоваться - может, вместе чего и надумаем.

- Прекрасно! - обрадовался князь. - Я целиком и полностью на вашей стороне и даже сам вступил бы к вам в отряд, кабы помоложе был. А название - это дело важное, первостепенное. Надобно, чтобы оно не только вдохновляло и вело за собой, но и било, как молот, и жгло сердца, как огонь!..

- А чем не название - "Огонь и молот"? - вдруг встрял Ваня Стальной.

- Да ну что ты, Иван, это уж какими-то, прости Господи, застенками отдает, - решительно возразил боярин Павловский. - А вообще-то мы уж много чего перебрали, да все не то. "Дети Путяты" - как-то двусмысленно. "Путятинским путем" - язык сломаешь, покамест выговоришь. "Соколы Путяты" - слишком воинственно. Я вот предлагал "Юные путятинцы", так ребята не согласились. Говорят, получается, что как будто поколения одно другому противопоставляем, а наша задача - всех объединить... Вроде все названия хороши, а самого лучшего никак не найти.

- Знаете, друзья мои, что я вам скажу, - осторожно начал Длиннорукий. - Я вот часто с нашим Государем встречаюсь, беседую, и не токмо как градоначальник с царем, а и просто по-человечески. И подумалось мне - а обрадуется ли Путята, коего скромность всем ведома, ежели вы свой отряд его именем назовете? И так ведь ясно, что вы - за Путяту. А отчего бы вам не назваться как-нибудь по-другому, может быть, даже немного иносказательно? Ну, к примеру, так, - князь на миг задумался, - "Верный путь".

- А что, это уже гораздо лучше, - загорелся боярин Павловский. - А вот если...

- Идущие вместе, - вдруг тихо проговорил гусляр Цветодрев.

- Как? - проворно обернулся к нему Павловский.

- Идущие вместе, - так же тихо повторил юноша.

- Идущие вместе... Идущие вместе... Идущие вместе... -- прошелестело по рядам, и всем стало ясно, что именно так отныне будут зваться юные путятинцы. И что, может статься, именно этому словосочетанию, неожиданно сорвавшемуся с уст младого певца, суждено будет сохраниться на скрижалях Царь-Городских летописей времен начала славных дел царя Путяты.

 

* * *

Хотя отец Александр и не ожидал столь скорого возвращения своих друзей, он был им очень рад.

После бурных и немного суматошных приветствий священник обратил внимание на дотоле незнакомую ему девицу:

- А ты кто будешь, неведомая Магдалина?

- Не Магдалина, а Акулина, - поспешил дубов исправить эту невинную и явно не нарочную бестактность. - А полностью - Акулина Борисовна.

Однако сама Акуня, кажется, была настроена вовсе не так шутливо. Она видела, сколь радостно приветствовали друг друга хозяин и гости, и чувствовала, что на нее глядят не то чтобы как на неровню, а хуже - как на чужую, непонятно зачем попавшую в не свое общество.

- Да, батюшка, я распутная девка, - зло проговорила Акуня, глядя прямо в глаза отцу Александру. - А где ж ты был, батюшка, и вы где были, люди добрые, когда у нас в деревне голод случился, когда люди с голода мерли, как мухи? Какое вам дело было до нас, быдла деревенского? Я-то в город тогда подалась, пыталась милостыню просить, да все гнали. Хорошо хоть прибилась к Ваньке Копченому, мелкому вору, вместе с другой девушкой, такою же бедолажкой, как я. Да, за кусок хлеба готова была на все. И подрабатывали, где можно, на самой черной работе. А когда уж совсем прижимало, то и собой приходилось торговать. Не нравится, батюшка? А ты послушай. Шла на это, и не только на это, только чтобы выжить. Жизнь заставила стать такой, какая есть, оттого что люди отворачивались. Ванька-то хоть по пьяному делу, случалось, и поколачивал, да по-своему все ж-таки заботился, любил, да и мы бы без него наверняка пропали бы. Он и работенку приискивал по корчмам и везде, где случится. Но все-таки был кусок хлеба и ночлег, какой-никакой, жили в заброшенной конюшне на окраине города. И где ж вы были, такие приличные да порядочные, когда Ванька занемог, кровью харкать начал? Никакие же лекари не пойдут на конюшню за те гроши, какие мы могли отдать. Мы бы отдали, да у нас ничего и не было. Ну и преставился Ванька на грязной соломе, даже похоронить по-человечески не могли, выволокли за город и закопали в поле. А без него у нас жизнь совсем поганая началась. У подруги-то и вовсе ум за разум зашел. И подалась бы я, батюшка, в уличные девки, да и там все прихвачено. Я вот и пить начала с горя да от безысходности. И только и оставалось, чтобы подохнуть, как собака под забором, и вам, люди добрые, до этого бы и дела не было.

Акуня замолкла, как бы сама устыдившись - нет, не своих слов, а своей откровенности. Чувствовалось, что она говорит все это в первый, а может, и в последний раз в жизни.

- Александр Иваныч, мы с Акулиной Борисовной хотели бы с дороги умыться, - поспешно проговорила Чаликова.

- А, ну это завсегда пожалуйста, - ответил отец Александр, избегая смотреть на Акуню. - Что-что, а умывальня у меня в полном порядке. Васятка, проводи дам. А потом поставь самовар - завтракать будем. Хотя для завтрака уже поздновато - ну так будем считать это ленчем. Завтрак ленча лучше, чем суд Линча, - чтобы как-то разрядить напряженность, сострил батюшка и сам же первый захохотал своей "майорской" шуточке.

Надя и Акуня ушли следом за Васяткой, а отец Александр провел Дубова, Серапионыча и Чумичку к себе в комнату и, усадив кого на стулья, а кого прямо на лежанку, заговорил неожиданно серьезно:

- Знаете, друзья мои, дело у меня к вам есть. В общем, думал я, думал, да и надумал домой возвращаться. Верно все же говорят - где родился, там и пригодился.

- Очень разумное решение, - одобрил Василий. - так что давайте прямо сегодня вечером, вместе с нами!

Отец Александр с сомнением покачал головой:

- Право, не знаю, получится ли так быстро. Я ведь еще ни с кем о своих планах не говорил, да и говорить не буду. Просто хочу столковаться с отцом Иоилем, он до меня здесь настоятельствовал, а теперь на покое, чтобы подменил меня, покамест нового не назначат. - Отец Александр загнул палец. - Второе - Васятка. Главная моя забота. Хоть боярин Павел обещал за ним приглядеть, но тут уж я и тебя Чумичка, просить буду - не оставь его.

- Не оставлю, - твердо пообещал Чумичка.

- Ну и третье - устроить то дело, ну, вы помните...

- О бегстве двоих возлюбленных? - пришел ему на помощь Дубов. - Вы, Александр Иваныч, просили нас что-то придумать. И вот мы, кажется, таки придумали.

Заслышав шум за дверью, Василий сделал движение рукой, достойное заправского конферансье, и тут же в скромной священницкой горнице в сопровождении Васятки появились две женщины: одна - Надежда Чаликова, а вторая...

- Княгиня! - вскочил отец Александр с топчана, где он только что сидел, по-домашнему развалившись рядом с Серапионычем.

И вправду, без румян, белил и прочей аляповатой косметики, призванной завлекать невзыскательных гостей Бельской слободки, Акуня выглядела просто один к одному с княгинею Евдокией Даниловной Длиннорукой.

- Ну, понятно, - проговорил священник, придя в себя. - Это и есть ваша придумка. Замечательно. В таком случае задача упрощается. Сначала дадим весточку настоящей Евдокии Даниловне, чтобы собралась в дорогу, а потом... Ну, впрочем, дальше уже дело техники, у меня все продумано. Спасибо, спасибо вам, дорогие мои! - И отец Александр стал горячо жать руки своим друзьям. - Прям-таки гора с плеч.

Проводив дорогих гостей, отец Александр вернулся в опустевший храм. В уме он "проигрывал" предстоящие действия, которые уже не раз обговаривал и с Пал Палычем, и с Ярославом, да и с Евдокией Даниловной. Конечно, все это требовало некоторых хлопот, но хлопот приятных и уж никак не пустых. Во всяком случае, предстоящее дело должно было стать достойным завершением недолгого пребывания майора Селезня в параллельном мире.

Отец Александр затеплил свечку и установил ее перед иконой св. Николая - небесного покровителя всех "в пути шествующих".

 

* * *

Карета остановилась в узком переулке, и ее хозяин через неприметные двери ввел Каширского в какое-то мрачное помещение. За короткий миг, пока его спутник своим ключом открывал двери, Каширский успел только сообразить, что это - задворки большого и, должно быть, богатого терема.

- Куда вы меня ведете? - не выдержал Каширский, когда они проходили четвертый или пятый темный коридор.

- Скоро узнаете, - дружелюбно улыбнулся господин. - Поверьте, друг мой, вы не останетесь разочарованы.

- Какой же я вам друг, если вы даже не хотите назвать свое имя! - не выдержал Каширский.

- Как, неужели я не представился? - удивился господин. - Извините, профессиональная привычка. А зовут меня Лаврентий Иваныч.

- Очень приятно, - буркнул Каширский, которому это имя ни о чем не говорило.

Пройдя еще несколько необжитых помещений, Лаврентий Иваныч ввел своего подопечного в обширную залу с побеленными потолками и рядами лавок вдоль стен.

- Немного подождите, вас пригласят, - с этими словами Лаврентий Иваныч усадил Каширского на одну из лавок, а сам скрылся за высокой дверью, расположенной прямо напротив той, через которую они вошли.

Каширский огляделся, но единственным светлым (вернее, темным) пятном во всем помещении была Анна Сергеевна Глухарева, сидевшая неподалеку, небрежно закинув ногу за ногу.

- Анна Сергеевна, где я? - спросил Каширский, подсев поближе к своей сообщнице.

- Там же, где и я, - неприязненно ответила Глухарева. - В приемной шефа.

- Какого шефа? - поначалу не понял Каширский. - А-а, самого! И за что же такая честь?

И вправду - Каширский и Анна Сергеевна ни разу не видели Путяты с тех пор, когда на прорицательном сеансе чародей Херклафф предсказал князю Путяте царство, Глухаревой кучу навоза, а Каширскому - "каталашку".

Cтав царем, Путята не снисходил до того, чтобы лично отдавать указания столь сомнительным личностям, как Анна Сергеевна и Каширский - связь с ними держал некто Глеб Святославович. Правда, Каширского иногда посещали смутные подозрения, что "заказы" Глеба Святославовича порою исходят не от Путяты, или, точнее, не совсем от него. Но "человек науки" предпочитал в эти мысли не углубляться - их с Анной Сергеевной вполне устраивало, что Глеб Святославович и его начальство не только прилично оплачивают работу, но и служат им надежной "крышей". Или, вернее, служили таковою до нынешнего утра...

Судя по доносящимся из-за дверей приглушенным голосам, царь в это время беседовал с заморскими послами. Того, что говорил Государь, почти не было слышно, зато голос посланника, похожий на воронье карканье, доносился очень четко и гулким эхом отдавался под высоким потолком:

- Мы прибыли, дабы передать послание Ливонского герцога, который с некоторым запозданием имеет честь поздравить Ваше Величество со вступлением на законный престол. Несмотря на то, что наши страны находятся не близко одна от второй, отношения между нашими государствами были самые дружественные. И наше правительство не сомневается, что теперь деловые и торговые связи будут развиться еще лучше, чем прежде...

А вскоре через приемную проследовали и сами послы. Впереди с важностью нес себя главный посланник - сухощавый господин с длинными седыми волосами и эспаньолкой, одетый в роскошный камзол, украшенный огромной брошью, искрящейся бриллиантами и изумрудами.

- У Шпака магнитофон, у посла - медальон, - как бы в шутку сказал Каширский, заметив, с каким вожделением взирает Глухарева на посольские драгоценности. В ответ на это Анна Сергеевна довольно злобным голосом привела другую цитату из "Ивана Васильевича":

- А царь-то ненастоящий!

Но тут из тех же дверей появился чернобородый человек в кафтане царского дьяка:

- Господа, милости просим, Государь вас ждет.

Государь ожидал гостей, сидя на престоле в окружении нескольких придворных, в числе которых был и Лаврентий Иваныч. При виде Глухаревой и Каширского Путята довольно резво спрыгнул с трона и засеменил им навстречу, вызвав выражение непритворного ужаса в очах чернобородого дьяка, вынужденного сносить столь "нецарственное" поведение царя.

- Здравствуйте, здравствуйте, дорогие друзья мои, - говорил меж тем Путята, дружески обнимая Каширского и лобызая ручку Анне Сергеевне. - Вы и представить не можете, как мне неловко, что вас так по-глупому задержали на входе в город. Как всегда - никто ничего не знает и все друг на друга кивают. А сам за всеми не уследишь. Пожалуйста, господин Каширский, примите мои самые искренние извинения!

- Да ну что вы, Государь, какие пустяки, - великодушно отвечал Каширский, уже прикидывая в уме, не настал ли подходящий случай замолвить словечко за конфискованное имущество.

Меж тем Путята продолжал:

- Право же, господа, не держите зла на наших простодушных привратников - они ж никак не могли знать, что вы возвращаетесь из Загородного Терема, где вели пара... пала... паларельные поиски сокровищ царя Степана. - Путята даже рассмеялся, хотя и чуть натужно. - Вот Лаврентий Иваныч битый час втолковывал господам привратникам, что вы вовсе не пытались похитить чужое добро, а несли его, дабы передать в царскую казну!

- Да, так оно и было, - с важностью подтвердил Лаврентий Иваныч. - Чтобы добиться вашего скорейшего освобождения из-под этой смехотворной стражи, дорогой господин Каширский, мне немало пришлось порассказать о вашем с уважаемой Анной Сергеевной бескорыстии и любови к справедливости!

Столь гнусных поклепов Глухарева стерпеть не могла. Сенсорно почувствовав, что Анна Сергеевна уже готова взорваться и наговорить неизвестно чего, причем невзирая на лица и не выбирая выражений, Каширский незаметно наступил ей на туфельку.

- Ай! - вскрикнула Анна Сергеевна. - Что вы себе позволяете, невежа!

- Совершенно с вами согласен, сударыня, - по-своему истолковав ее слова, произнес Путята. - И знаете, друзья мои, обычно я стараюсь никого не перехваливать, но вам скажу: вы в своих разысканиях превзошли даже самого Василия Николаича Дубова и его помощников, на которых я возлагал большие надежды!

При имени Дубова Анна Сергеевна аж зашипела от злобы, и Каширский, чтобы как-то загладить неловкость, провозгласил:

- Рады служить Царю и Отечеству!

- И вы своими делами доказали эти слова, - проникновенно откликнулся Путята. - Тем более, что здесь находится свидетель и, так сказать участник ваших славных свершений. - Царь кивнул в сторону человека, стоявшего по правую сторону от престола. Он был одет с некоторой щеголеватостью, а шляпа с пером более соответствовала обычаям даже не Кислоярских бояр, а скорее, рыцарей Ново-Ютландского королевства.

И лишь когда сей господин галантно поклонился царю и учтиво приподнял шляпу, обнажив плешь, Анна Сергеевна и Каширский увидали, что это ни кто иной, как Петрович. На сей раз "установки" Каширского сработали, что называется, на полную катушку - бывший Соловей-Разбойник "стал совсем другим человеком" настолько, что даже внешне изменился до неполной узнаваемости.

- Лаврентий Иваныч, мы хотели бы еще раз полюбоваться на эти замечательные сокровища, - сказал Путята. И добавил, выразительно глянув на Анну Сергеевну: - Покамест их не потратили на народное благосостояние.

Лаврентий Иваныч подошел к столу в углу палаты и сдернул покрывало. На столе кучей лежали все те драгоценности, включая золотой кувшинчик и малахитовый ларец, которые Каширский откопал у озера.

- Неужели Петрович заложил? - тихо спросила Анна Сергеевна.

- Нет, это исключено! - искренне возмутился Каширский. - Я ему дал устано...

- Вашими бы установками да задницу подтирать! - в бессильной ярости прошипела Глухарева.

Царь подошел к столу и принялся перебирать сокровища. Выбрав колечко попроще, он с легким полупоклоном преподнес его Анне Сергеевне:

- Сударыня, это то немногое, чем я могу отблагодарить вас за неоценимую услугу!

Судя по виду Анны Сергеевны, она была бы не прочь швырнуть это колечко Путяте прямо в морду, а заодно и высказать все, что о нем думает, но ей все же каким-то чудом удалось сдержать себя и даже поблагодарить всемилостивейшего монарха:

- Спасибо, Государь, ваша щедрость воистину не знает пределов.

- Да, моя щедрость меня погубит, - не то в шутку, не то всерьез согласился Путята. И тут же доказал эти слова, извлеча из кучи сокровищ тот самый кувшинчик, который накануне так приглянулся Каширскому.

- А это вам, мой дорогой ученый друг. Если желаете, я велю выбить надпись: "Господину Каширскому в знак признательности от Путяты".

- Спасибо, не надо, - вежливо отказался Каширский и чуть не выхватил кувшинчик у Путяты из рук.

- А тебя чем бы я мог отблагодарить, мой верный и благородный Петрович? - оборотился Путята к Соловью.

Петрович низко поклонился и еще раз приподнял шляпу:

- Лучшей благодарностью для меня будет, ежели эти нечаянные драгоценности и впрямь хоть сколько-нибудь помогут нашим бедным простым людям!

"Хорошо устроился", - злобно подумала Анна Сергеевна. - Сам весь в белом, а я - в дерьме с ног до головы!"

Каширский тут же принял эту "телепатему", ибо и сам испытывал сходные чувства. Он устремил на Петровича пристальный взор и, почти не разжимая губ, зашептал:

- даю вам... Или нет, освобождаю вас от вчерашней установки!

И не успел Каширский договорить, как Петрович сделал шаг вперед, обвел мутным взглядом всех, кто был в палате, сорвал с себя шляпу и, швырнув ее оземь, стал ожесточенно топтать. И Путята, и Лаврентий Иваныч, и все остальные с немалым изумлением глядели на него, лишь Каширский смиренно взирал на выходки Петровича, как бы говоря: "А я тут не при чем".

Но Петрович, очевидно, так не считал. Ткнув пальцем в сторону Анны Сергеевны, он надсадно заверещал:

- Вот они, главные ворюги! Это они, царь-батюшка, тебя обворовать хотели, а я им не дал! Все кругом воры и мироеды, одни мы с тобой честные люди, а эти все только и глядят, как бы трудовой народ обобрать!..

Выдав сию обличительную речь, Петрович в изнеможении опустился на пол рядом с растоптанной шляпой.

Царь-батюшка многозначительно молчал, как бы ожидая, что еще "выкинет" Петрович. И не дождавшись, вкрадчивым голосом обратился к Анне Сергеевне и Каширскому:

- Тут вот господин Петрович намекал, будто бы вы меня обворовать хотели. Не желаете ли вы лично развеять эту инси... исни... инсинува... в общем, этот наговор?

- Придурок, - желчно бросила Глухарева. Каширский же, напротив, не преминул блеснуть научным слогом:

- Дело в том, Государь, что наш уважаемый Петрович имеет ярко выраженную тенденцию смешивать плоды воображения с действительностью, чего я отнюдь не желаю поставить ему в укоризну, ибо вызвано это объективными причинами, как-то несоразмерное употребление горячительных напитков и как следствие - некоторые симптомы недуга, который в научном обиходе именуется делириум тременс, а в просторечии белою горячкой...

- Что-о? - воспрял с пола Петрович. - Да я тебе щас покажу, у кого из нас белая горячка! Ты у меня увидишь, ворюга, кузькину мать!..

- Ну, теперь вы сами можете убедиться, Государь, случай весьма запущенный, - спокойно заметил Каширский.

- Грабить буду! - вдруг пуще прежнего завопил притихший было на миг Петрович, раздирая на груди нарядный кафтан. - Всех перережу, всем кровь пущу!

Однако ржавых ножей на привычном месте он, увы, не обнаружил - тот образ, в коем бывший Грозный Атаман пребывал со вчерашнего вечера, их не предполагал. Впрочем, отсутствие ножей ни в коей мере не сбавило боевого задора Петровича.

Но что было дальше, незадачливые кладоискатели так и не узнали - воспользовавшись общим замешательством, они незаметно выскочили из царской палаты, оставив Путяте с Лаврентием Иванычем расхлебывать последствия гипнотических экспериментов над подопытными лиходеями и душегубами.

 

* * *

Рыжий уже знал об итогах экспедиции и с нетерпением поджидал своих гостей.

- Где ж вы запропали? - говорил он, приветствуя кладоискателей. - В город въехали утром, а ко мне пожаловали к самому обеду!

- Нет-нет, не надо обеда! - замахала руками Надежда. - Все как будто сговорились нас накормить. Сначала Дормидонт, потом Владлен Серапионыч затащил в харчевню, а потом еще отец Александр...

- Погодите, а при чем тут отец Александр? - удивился Рыжий.

- Ну, мы решили подвезти Васятку до Сорочьей, а разве от отца Александра так просто отделаешься? - засмеялся доктор. - Вот и пришлось еще и с ним почаевничать...

- Не беспокойтесь, господин Рыжий, свои трофеи мы направили прямо к Государю вместе с Петровичем, - заверил Дубов. - Надеюсь, ничего по дороге не пропало?

- Нет-нет, все прибыло в целости и сохранности, - успокоил хозяин. - Государь очень доволен и просил передать вам свою искреннюю благодарность.

- За что? - удивилась Надежда. - Ведь находки-то пустяковые!

- По правде сказать, мы не очень-то надеялись вообще хоть что-то найти, - поделился Рыжий. - Я, конечно, не знаю, какова ценность клада, но, думаю, в любом случае больше, чем ноль. А наш Государь привык довольствоваться малым. Поверьте мне, он ценит благие намерения не меньше, чем результат. И умеет быть благодарным. И еще он просит всех нас пожаловать сегодня же к нему, чтобы поблагодарить лично.

- О-ой, - чуть театрально простонал Василий.

- А нельзя ли обойтись без личного визита? - уточнила Надя дубовское междометие.

- Нет-нет, ну как же! - возмутился Рыжий. - Очень прошу вас, хотя бы ради меня.

- Ну, ради вас - так и быть, - дал себя уговорить Дубов. Остальные молча с ним согласились.

- Надеюсь, очень много времени это не займет? - осторожно спросил Серапионыч. И пояснил: - Вечером мы думаем возвращаться домой, а до того хотелось бы еще по городу прогуляться...

- Ну, это само собой. Обещаю вам, что все произойдет быстро и по-деловому. Государь - человек занятой и при всем желании долго задерживать вас не будет. - И вдруг Рыжий по-доброму, как-то по-человечески улыбнулся: - Как я понимаю, обедать вы не хотите, но осушить чарку за успешно проделанный труд вы, разумеется, не откажетесь?

Разумеется, от такого предложения никто отказываться не стал, тем более что вино у Рыжего было очень вкусное и вовсе не "бьющее в голову".

После первой чарки Рыжий сказал, будто продолжая начатую, но прерванную беседу:

- Кстати, Надя, насколько я помню, вы вчера, еще до отъезда, успели повидаться с княгиней Минаидой Ильиничной?

- Ну да, кончено, - ответила Надя, не очень понимая, отчего Рыжий об этом вспомнил, но уже предчувствуя что-то не совсем хорошее. Минаида Ильинична была супругой погибшего князя Борислава Епифановича, и Чаликова, не без оснований полагая, что злодеи могут желать смерти и княжеской вдове, решила ее предупредить об опасности.

- С ней что-то случилось? - затревожился Дубов.

- Да, случилось, - с запинкой сказал хозяин. - После вашей встречи княгиня отправилась к Государю, где... нет, ну, про подробности я не в курсе, знаю только, что она пересказала ему ваш разговор...

- О Господи, зачем? - выдохнула Надежда.

- Государь успокоил Минаиду Ильиничну и приставил к ней своего личного охранника... - Рыжий вновь замолк.

- И что? - не выдержала Чаликова.

- В общем, я опять-таки не знаю подробностей, но... Ее больше нет.

Надя чувствовала, что Рыжий знает больше, чем говорит, но по каким-то причинам не рассказывает о подробностях - может быть, щадя чувства своих гостей.

- Боже мой, если бы я знала... - только и могла вымолвить Надежда.

- Уверен, Надя, что здесь нет вашей вины, - заметил Рыжий, то ли искренне так думая, то ли просто желая утешить Чаликову. - Когда что-то должно произойти, то этого уже не миновать.

И если для Нади известие о смерти княгини Минаиды Ильиничны было печальной новостью, не более того, то Василий ясно понял: каждый час их пребывания в Царь-Городе чреват смертельной опасностью не только для него, Василия Дубова, и его спутников, но и, наверное, для других людей, в том числе и таких, о чьем существовании он даже не догадывался.

 

* * *

Глухарева и Каширский шли по одной из красивейших улиц Царь-Города, застроенной роскошными теремами, каждый из которых представлял собой высочайшее произведение искусства. Однако ни Анна Сергеевна, ни ее спутник не обращали ни малейшего внимания на окружающую красоту - их мысли и разговоры были совсем иной природы: о том, как вернуть утраченные драгоценности. Само собою, ни Анну Сергеевну, ни Каширского никак не устраивало, что откопанные на берегу Щучьего озера сокровища попали не в их карман, а в государственную казну.

- Вот ведь мерзавец! - кипятилась Глухарева. - Я ему верой и правдой служила, а он...

- Не волнуйтесь, Анна Сергеевна, нервные клетки не восстанавливаются, - привычно успокаивал ее Каширский. - Давайте мыслить реалистически: в полном объеме клад нам уже не вернуть, но по закону нашедшим полагается четвертая часть, и на нее мы могли бы попретендовать.

- Ну и флаг вам в руки, - раздраженно бросила Анна Сергеевна. - Претендовать-то можно, да хрен вы чего добьетесь!

- А что, если привлечь Эдуарда Фридриховича? - выдал следующую идею господин Каширский. - Хотя его методы абсолютно антинаучны, но иногда парадоксальным образом приносят плоды. А мы взамен могли бы предложить ему пятьдесят... Нет, хватит и сорока процентов выручки.

Анна Сергеевна встала, как вкопанная:

- Да вы что, охренели?

- А чем вас не устраивает такой вариант? - пожал плечами Каширский.

- Если Херклафф узнает, то все себе заберет! - процедила Глухарева. - А то вы его не знаете.

- Увы, знаю, - вынужден был согласиться "человек науки". - А вот ежели, например...

Однако озвучить очередной план (скорее всего, столь же утопичный) Каширский не успел - на них наткнулся какой-то господин, который брел по улице, блаженно глядя в небо и при этом что-то себе под нос напевая.

- Не видите, что ли, куда прете? - обрадовалась Анна Сергеевна возможности поскандалиться. - А если пьяны, то сидите дома!

- Да-да, сударыня, вы правы, я пьян! - мечтательно проговорил прохожий. - Но не от вина, а от счастья, что живу в стране, где такой замечательный... да что там замечательный - великий царь!

- Ну вот, еще один спятил, - прошипела Анна Сергеевна и ткнула Каширского в бок. - Признавайтесь, ваша работа?

- Нет-нет, уж здесь я не при чем, - искренне возмутился Каширский. - Видите - человек влюблен и счастлив.

- Совершенно верно, - подхватил прохожий. - Нет сегодня на свете человека счастливее боярина Павловского!

- Кто это - боярин Павловский? - не поняла Анна Сергеевна.

- Я! - радостно отвечал прохожий. - Самый верный и бескорыстный слуга нашего обожаемого царя Путяты, вдохновитель всех, идущих вместе с Государем в светлое будущее!

И, раскланявшись, боярин Павловский полетел дальше - видимо, в светлое будущее, оставив Анну Сергеевну и Каширского там, где они находились. То есть в не очень светлом настоящем.

- Анна Сергеевна, а вы не желаете идти вместе с Путятой в светлое будущее? - усмехнулся Каширский. Анна же Сергеевна была настроена далеко не столь благодушно:

- Убить его мало!

- Тоже мне Софья Перовская, - хохотнул Каширский.

- А вот кого я точно жажду замочить, так это Дубова, - сказала Анна Сергеевна уже тише и безо всякого запала. Каширский понял, что теперь она говорит совершенно серьезно. И столь же серьезно ответил:

- Ну, вы уж сколько раз пытались... гм, пытались это осуществить, и всегда неудачно.

- Вот именно, и такое впечатление, будто он заговорен, - согласилась Глухарева. - И всякий раз становится у меня на пути. Вы знаете, сколько раз этот мерзавец срывал наши замыслы?

Каширский принялся загибать пальцы на обеих руках, но вскоре сбился со счета:

- Много.

- Значит, надо мочить! - подытожила Анна Сергеевна.

- Боюсь, что это и впрямь невозможно, - чуть помедлив, заговорил Каширский. - Вы очень верно заметили - как будто заговорен. И я даже знаю кем - Чумичкой. А с ним тягаться мне, увы, не под силу... Даже с моей высокой квалификацией, - скромно добавил ученый.

- А Херклаффу? - вдруг спросила Анна Сергеевна.

- Что - Херклаффу?

- А ему по силам?

- Ему - да. Хотя и тут еще фифти-фифти.

- Тогда у меня есть план. - Анна Сергеевна принялась что-то шептать на ухо своему сообщнику, что выглядело несколько странно, особенно учитывая, что буквально только что госпожа Глухарева громогласно высказывала готовность к цареубийству.

По мере того, как Анна Сергеевна излагала свой убойный план, глаза и рот Каширского открывались все шире и шире - должно быть, Глухарева, от которой можно было ожидать всего, чего угодно, предлагала нечто такое, чего от нее не ожидал даже ко многому привыкший Каширский.

Однако он был отнюдь не единственным слушателем - едва Анна Сергеевна начала шептаться, среди уличных булыжников невесть откуда возникла белая мышка с длинным серым хвостиком. Выставив вперед круглое ушко, она внимательно прислушивалась к шепоту Глухаревой, как будто могла что-нибудь услышать.

- Ну, как? - спросила Анна Сергеевна уже обычным голосом, и мышка, вильнув хвостиком, скрылась за булыжником, так и не замеченная собеседниками.

- Видите ли, почтеннейшая Анна Сергеевна, - заговорил Каширский, едва успев справиться с изумлением, - с точки зрения теоретической науки и просто здравого смысла ваша идея - полный нонсенс. И это еще очень мягко сказано. Право же, я и не подозревал в вас увлечения научной фантастикой.

- А спорим, что не фантастика?! - взвилась Анна Сергеевна, которая не терпела, когда ей перечили.

- И спорить нечего - нонсенс и фантастика, - самоуверенно отрезал Каширский и подал Анне Сергеевне руку: - Идемте, хватит здесь "светиться".

- И все-таки попомните мое слово - я своего добьюсь! - уже на ходу заявила госпожа Глухарева.

 

* * *

Государь принимал Дубова и его спутников не в том почти затрапезном наряде, в котором он обычно ходил, а в парадном царском облачении: при роскошной короне и в кафтане, отороченном соболями да горностаями и усыпанном драгоценными камнями. Правда, все это на нем сидело довольно мешковато. Да и престол, на котором восседал Государь, был ему не то чтобы не по размерам, а лучше сказать - Государь и его трон приходились друг другу совершенно чужеродными предметами и при соприкосновении оба чувствовали себя не очень уютно. Видимо, Путята и сам это понимал, поэтому при виде дорогих гостей он соскользнул с трона и торопливыми шажками чуть вразвалочку направился в их сторону. Василий заметил, как неодобрительно вздохнул бородастый дьяк при столь вопиющем нарушении вековых обычаев.

Надя украдкой разглядывала Путяту - вблизи, при всей внешней "нерепрезентабельности", он все же производил впечатление государственного мужа, пребывающего в утомительных заботах о делах государственных. "А может, не стоит его судить по нашим меркам, - промелькнуло в голове у Чаликовой. - В конце концов, каждый правит, как умеет. А его так учили..."

Престол окружали многочисленные царедворцы, одетые почти столь же богато, как Путята. Среди них путешественники сразу узнали градоначальника князя Длиннорукого, стоявшего одесную царя, и главу Потешного приказа князя Святославского. Немного поодаль можно было заметить и боярина Павла.

Слева от трона стоял небольшой столик, на котором сиротливо поблескивали те немногочисленные драгоценности, которые должны были считаться кладом царя Степана.

Это показалось Василию несколько странным - убогость находок явно не соответствовала пышности приема, оказываемого кладоискателям. Оставалось удовлетвориться объяснением Рыжего, что царь ценит не столько результат, сколько прилежание. Хотя из слов Путяты этого вовсе не вытекало:

- Очень благодарю вас, дорогие друзья, за ваше благородное дело. Вы и представить не можете, как ваша находка поможет нашему государству и народу. Низкий вам поклон от всей души!

И Путята низко, чуть не до пола поклонился кладоискателям.

- Ну, скажите же что-нибудь, - шепотом попросил Рыжий.

Сказать ответное слово вызвалась Чаликова.

- Благодарим за добрые слова, но едва ли это, - Надя кивнула в сторону столика, - очень сильно поможет вашему государству и народу.

Путята проследил за взглядом Чаликовой, потом обернулся к вельможе, стоявшему за троном:

- Лаврентий Иваныч, и это что, все? Ага, понимаю, вы решили преподнести гостям стриптиз.

- Сюрприз, Ваше Величество, - вежливо поправил Лаврентий Иваныч и сделал знак в сторону одной из дверей.

Двое молодых стрельцов внесли в палату огромные подносы со щедро наложенными драгоценностями, в которых Дубов и его товарищи тут же узнали то, что они накануне обнаружили в тайнике "за аистом" и там же оставили.

При виде сокровищ рука Серапионыча непроизвольно потянулась во внутренний карман за скляночкой, и лишь отсутствие поблизости того, во что можно было бы влить ее содержимое, заставило доктора отказаться от сего благого намерения. Трудно сказать, что в этот миг творилось в душе Чаликовой, но понимая, что Путята наблюдает за ними, Надежда старательно изобразила на лице полное равнодушие. И лишь Василий негромко произнес:

- Один - ноль.

Впрочем, едва ли кто-то из бывших в Палате понял, что он имел в виду. Да никто и не прислушивался - общее внимание было ослеплено блеском драгоценностей.

Единственным, на кого они не оказали должного впечатления, как ни странно, оказался князь Длиннорукий.

- Государь, позволь мне уехать домой, - попросил он, подойдя к Путяте.

- А что такое? - ласково глянул на него царь.

- Супруга моя захворала, - сокрушенно промолвил градоначальник. - Вот хочу опытного лекаря найти...

- А чего искать-то? - перебил царь. И возвысил голос: - Любезнейший Серапионыч, можно вас на пару слов?

- К вашим услугам. - На ходу пряча скляночку обратно во внутренний карман, доктор не спеша подошел к трону.

- Нужна ваша помощь, - сказал Путята. - Нет, не мне, и даже не князю, а почтеннейшей Евдокии э-э-э... Даниловне.

- Очень, очень вас прошу! - князь даже уцепился за пуговицу Серапионыча, будто опасаясь, что тот убежит. - Я вас и отвезу потом, куда скажете, и заплачу, сколько попросите - только помогите!

- Это мой долг, - с достоинством ответил доктор.

- Ну так поедемте прямо теперь же, - не успокаивался князь. - Конечно, если вы, Государь, меня отпустите.

- Да ради бога, ступайте, - великодушно махнул рукой царь. - Кстати, передайте супруге мой привет и пожелание скорейшего исцеления.

- Передам, Государь, непременно передам, - зачастил Длиннорукий. - Так едемте же, Серапионыч, едемте!

Исчезновения доктора и градоначальника никто не заметил, даже Дубов с Чаликовой. Пока все, кто был в палате, любовались и восхищались сокровищами, они подошли к боярину Павлу.

- Пал Палыч, а что такое приключилось с княгиней Минаидой Ильиничной? - напрямую спросила Надежда. - Господин Рыжий что-то говорил, но мы толком ничего так и не поняли. Ведь она погибла?

- Да, - печально кивнул боярин Павел. - И при весьма странных обстоятельствах.

- При каких же? - вступил в беседу Василий. - Если это, конечно, не государственная тайна.

- Да какая уж там тайна, - вздохнул Пал Палыч, - когда о ней весь город гудит... В общем, поскольку появились сведения, что жизнь Минаиды Ильиничны под угрозой, то Государь предоставил ей охранника, чьим заданием было сопровождать княгиню повсюду.

- Что ж, разумное решение, - одобрил Дубов.

- Однако все это очень скоро закончилось - охранник исчез бесследно, а в опочивальне княгини ее прислуга обнаружила... - Боярин Павел даже замялся, не решаясь договорить. - В общем, то немногое, что от нее осталось.

- Херклафф, - побледнев, чуть слышно проговорила Надежда.

- Что, простите? - не расслышал Пал Палыч.

- Скажите, как выглядел этот охранник? - едва справившись с волнением, спросила Чаликова. - Такой приличный господин средних лет, со стеклышком в глазу, и выговор, как у иностранца?

- Да нет, вид он имел самый обычный, - ответил боярин Павел. - Хотя погодите, княгинина горничная и вправду заметила, что он изъяснялся как-то не совсем по-нашему.

- Ну ясно, это единственное, что ему не удалось скрыть, - отметил Василий. И успокаивающе положил руку Наде на плечо: - Не корите себя, Наденька, вы не виноваты. Вы же хотели, как лучше.

Тут раздался громкий голос Путяты:

- Господа, все налюбовались драгоценностями? В таком случае прошу еще немного внимания.

Когда в царской палате затишело, Путята заговорил вновь - с волнением и оттого слегка путанно:

- Вы, наверное, уже слышали, а кто не слышал, я скажу. У меня для вас очень печальная весть. Вчера лютой смертью погибла вдова князя Борислава Епифановича, княгиня Минаида Ильинична. И это несмотря на то, что ее плотно охраняли. Значит, наши враги не успокоились и вновь плетут свои злодейские сети. Но я сейчас о другом. После Борислава Епифановича остались трое малолетних детей, и наш общий долг - позаботиться о сиротах. Если возникнет надобность, я сам даже готов их усыновить.

Терпеливо выслушав возгласы царедворцев о бесконечной доброте и благодетельности своего Государя, Путята продолжал:

- Говоря о вещественном, о телесном, нельзя забывать и о вечном, о божественном. - Приняв постное выражение лица и возведя честные очи к побеленному потолку, Государь промолвил голосом тихим и проникновенным: - Я каждодневно молю Боженьку, чтобы он спас нашу землю от всех напастей и ниспослал нашему многострадальному народу счастие и благоденствие.

А Надежде почему-то вспомнился Салтыков-Щедрин. Вернее, один из его нарицательных персонажей, Надя только не могла припомнить, какой именно. Но явно не Угрюм-Бурчеев.

- Так вот, о духовности, - продолжал Путята. - Вы думаете, злато, сребро и чудные адаманты - это все, что привезли наши гости? А вот и нет. Стриптизы не кончились, господа! Прошу вас, Лаврентий Иваныч.

Лаврентий Иваныч махнул рукой, и стрельцы внесли в палату два мешка и стали проворно выкладывать из них на дорогой персидский ковер содержимое: иконы и старые рукописные книги.

- Два - ноль, - тихо проговорил Дубов.

- Что вы с ним сделали? - Чаликова резко рванулась вперед.

- С кем, простите? - Путята доброжелательно подался в ее сторону.

- С доном Альфонсо! - почти выкрикнула Надя.

- С доном Альфонсо? - переспросил Путята, как бы пытаясь что-то вспомнить, но безуспешно. - Что за дон Альфонсо? - оглянулся он на Лаврентия Иваныча.

Тот извлек из-под кафтана записную книжку и, поднеся ее к самому носу, перелистнул несколько страничек.

- Дон Альфонсо - это Ново-Ютландский рыцарь, мой Государь. Он втерся в доверие к нашим уважаемым друзьям, - Лаврентий Иваныч почтительно кивнул на Дубова и Чаликову, - а затем вероломно похитил все это, - Лаврентий Иваныч столь же почтительно кивнул в сторону мешков и их содержимого, - и пытался вывезти из страны.

- Ай-яй-яй, вот ведь как нехорошо получается, - нахмурился царь. - И заметьте, господа, сей Ново-Ютландский подданный покусился даже не на золото, не на драгоценные каменья, а на самое заветное - на наше славное прошлое и на наши Святые Иконы! - И, многозначительно помолчав, Путята заключил: - А кое-кто все еще сомневается, что рыцари - не все, конечно, некоторые - куют крамолу на наши обычаи, на нашу древнюю веру!

- Что вы с ним сделали? - с тихой яростью повторила Чаликова.

- Об участи сего разбойника, сударыня, вам незачем беспокоиться, - бесстрастно глядя прямо в глаза Надежде, отчеканил Лаврентий Иваныч. - С ним поступили по справедливости.

И Лаврентий Иваныч на миг приставил ладонь к горлу, как бы поправляя покривившийся воротник.

- Ну ладно, довольно об этом, - поспешно проговорил Путята. - Давайте потолкуем о более приятном. Конечно, я прекрасно понимаю, что вы свершили это благодеяние не ради почестей и наград, и все же хотел бы вас чем-нибудь отблагодарить. И очень прошу - считайте это не платой за услугу, а знаком моего личного к вам расположения и глубочайшего уважения!.. Конечно, я мог бы подарить вам что-то из ваших же находок, но это, по-моему, было бы не совсем умно. Поэтому просите у меня всего, чего желаете - и я постараюсь выполнить. Госпожа Чаликова? 

- Ничего мне от вас не надо, - резко, почти грубо ответила Надежда.

- Понимаете, Государь, нам действительно ничего не нужно, - попытался Василий сгладить Надину дерзость. - Для нас величайшим счастием была уже сама возможность побывать в Тереме, провести увлекательное разыскание и разгадать тайну. А наградой нам будет сознание, что мы принесли хоть какую-то пользу Кислоярскому народу.

Услышав такое, Путята еще раз соскочил с трона и бросился пожимать руки Дубову и Чаликовой:

- Вот они, золотые слова! Вот она, высшая бескорыстность, вот оно, истинное бессеребреничество! Казалось бы, кто мы для вас - чужая страна, чуждый народ... Нет, вы просто святые люди, и мне хочется пасть перед вами на колени, как перед ангелами, как перед святыми угодниками, как пред самим Господом Богом!

И лишь вмешательство чернобородого дьяка удержало Путяту от действия, несовместимого с царским положением. А Надя гадала - был ли этот искренний порыв очередным фиглярством, или их бескорыстие и впрямь так проняло Путяту.

- Ваше Величество, - обратилась Чаликова к царю, - ни мне, ни Василию Николаевичу действительно ничего не нужно. Но с нами был еще и Владлен Серапионыч. Теперь его здесь нет, но уверена, что он попросил бы вас об одной маленькой услуге.

- И о какой же? - участливо спросил Государь.

- Освободите из-под стражи невиновного человека.

- В нашей стране, сударыня, невиновных людей под стражу не берут, - назидательно промолвил Путята. - Ведь мы строим правовое государство!

Надежде очень хотелось сказать на это что-то очень грубое, даже неприличное, но когда было нужно, она умела сдерживать себя:

- Разумеется, я не вправе ставить под сомнение работу ваших правоохранителей, но даже если этот человек виновен, то проявите милосердие, вспомните о его былых заслугах!..

- Да, я далек от совершенства, но стараюсь в меру своих малых сил править милосердно и справедливо, - елейным "головлевским" голоском ответствовал Путята. - Однако, прежде чем явить великодушие, я должен услышать имя того злодея, за коего вы, госпожа Чаликова, столь усердно ходатайствуете.

- Боярин Андрей, - сказала Надя. Царедворцы неодобрительно зашушукались, даже Василий осуждающе покачал головой, будто говоря: "Мало тебе Минаиды Ильиничны, мало тебе дона Альфонсо..."

Единственным, кто воспринял Надеждино ходатайство спокойно и даже доброжелательно, был, разумеется, Путята:

- Что же, я готов исполнить вашу просьбу, тем более, что она исходит не только от вас, но и от высокочтимого господина Серапионыча. Однако карать и миловать не совсем входит в мою компе... контепе... контемпен... в общем, в мое ведение. Но, по счастью, здесь находится большой знаток судебно-следственных дел. Прошу вас, боярин Павел!

Боярин Павел подошел к престолу и встал рядом с Надей.

- Уважаемый боярин Павел, что вы думаете о виновности или невиновности боярина Андрея?

- Следствие продолжается, Государь, - сдержанно ответил боярин Павел, - но пока что никаких прямых доказательств его вины нет. А можно ли таковыми считать свидетельства, которые...

- Пал Палыч, мы с вами не в суде и не в Сыскном приказе, - перебил Путята. - Скажите просто, по совести.

- Я уверен, что боярин Андрей невиновен, - твердо заявил боярин Пал Палыч, вызвав еще один общий всплеск неодобрения.

- Что ж нам делать-то? - на миг задумался Путята. И решился: - Ну, будь по-вашему. Совсем освободить боярина Андрея, конечно, даже я не вправе, и единственное, что я могу - так это разрешить ему перебраться к себе домой, но с лишением права выходить оттуда без особого дозволения... Нет-нет-нет, почтеннейшая, не нужно благодарностей, я лишь исполняю вашу просьбу и свой долг милосердия.

- И тем не менее - спасибо вам, - тихо сказала Надя.

Пока Чаликова разговаривала с царем, Дубов разглядывал царскую палату, которая казалась ему как бы продолжением своего хозяина: ощущалось в ней что-то неуютное, казенное, хотя вроде бы все было на месте: столы, стулья, ковры, занавески, цветы на подоконнике... И вдруг между двух горшков с цветочками, похожими на герань, Василий увидел серую мышку с длинным белым хвостом. Она сидела на задних лапках и, как показалось Дубову, внимательно наблюдала за происходящим. Заметив, что на нее смотрят, мышка скрылась за горшком, но не ушла - подрагивающий хвостик выдавал ее присутствие. 

Разумеется, наблюдая за мебелью, цветами и мышами, детектив прислушивался и к беседе.

- А завтра вы будете моими личными гостями, - говорил Путята. - И вы, госпожа Чаликова, и вы, господин Дубов, и, само собой, ваш друг Серапионыч. Мы вам покажем соколиную охоту в наших пригородных угодьях. В своих краях вы ничего подобного не видали, уверяю вас!

Соколиная охота никак не входила в планы Дубова и Чаликовой, равно как и прочие царские забавы - они собирались с заходом солнца уйти в свой мир. Почувствовав, что Надежда уже собирается вежливо отказаться, Василий поспешно ответил:

- Благодарим вас, Государь. Я не сомневаюсь, что завтрашняя охота запомнится нам до конца наших дней.

Надя недоуменно глянула на Дубова, но промолчала. В ее душе шло борение двух желаний - поскорее покинуть Царь-Город и вообще параллельный мир и забыть о нем, как о кошмарном сне, и остаться, чтобы вывести на чистую воду всех злодеев и убийц, вплоть до самых верхов. Единственное, что ее удерживало - это опасение, что благие намерения приведут, как в случае с Минаидой Ильиничной, к еще худшим последствиям.

 

* * *

Тракт, соединяющий Царь-Город с Новой Мангазеей, заслуженно считался самой оживленною дорогой Кислоярского государства. Этим обстоятельством определялось и то, что в течение всех двухсот лет, прошедших со времени присоединения некогда вольного города, власти по мере возможностей старались поддерживать Мангазейский тракт в "товарном" виде: где возможно, дорога была спрямлена, где возможно - расширена и даже снабжена твердым покрытием. Разумеется, причиною тому была не прихоть многих поколений Кислоярских правителей, а здравый расчет: если бы дорога пришла в небрежение и стала непроезжей, то затруднилась бы и связь с Новой Мангазеей, а Царь-Город вновь превратился бы в захолустье, каким был до царя Степана. Вообще же отношения столицы и Новой Мангазеи были довольно своеобразными: Мангазея делала вид, что подчиняется Царь-Городу, а царь-городские власти делали вид, что управляют Новой Мангазеей. Хотя все управление сводилось к тому, что в городе на Венде стоял небольшой воинский отряд, никак не вмешивающийся в действия местных властей. Столичные же власти вынуждены были мириться с таким положением вещей, тем более, что ежегодные подати, которые исправно поступали из Новой Мангазеи, выгодно стоящей на стыке торговых путей, весьма существенно пополняли государственную казну.

Кроме тракта, Царь-Город с Новой Мангазеей соединял еще и водный путь - река Кислоярка. Она возникала из студеных родников в дремучих лесах Кислоярской земли, из многочисленных ручьев и речушек, сливающихся и впадающих друг в друга. По пути Кислоярка вбирала в себя воды нескольких притоков и впадала в полноводную Венду в нескольких верстах от Новой Мангазеи.

Если в "нашей" действительности Кислоярка давно была отравлена химическими предприятиями и только в последние годы начала понемногу "приходить в себя", да и то благодаря упадку бывшей советской промышленности, то в параллельном мире она сохраняла первозданную чистоту и прозрачность, а выше Царь-Города ее воду можно было даже пить, не кипятя.

В то время как труженица-Венда каждодневно несла на своих волнах десятки судов, до краев груженных товарами со всех концов света, лентяйка-Кислоярка словно бы нарочно делала такие извивы, по которым могли безнаказанно пройти разве что небольшие ладьи и струги купца Кустодьева.

Правда, Царь-Городский преобразователь господин Рыжий давно мечтал углубить дно реки и даже выпрямить русло, но из-за скудности средств эти его замыслы так и оставались замыслами, и Кислоярка продолжала вольготно нежиться среди пойменных лугов и нетронутых лесов, кое-где подступавших к самой воде.

В нескольких местах излучины Кислоярки подходили совсем близко к дороге, и путникам открывались изумительные виды, один другого краше, на синеву реки, проблескивающую за редким прибрежным ивняком, на заливные луга и заречные холмы, поросшие густым лесом.

Но торговый и чиновный люд, путешествующий по Мангазейскому тракту, конечно же, не замечал этих красот. Никому и в голову не приходило остановиться, выйти из душной кареты, пройти пол версты по тропинке, чуть видной в росистой траве, а потом, скинув тяжелые башмаки, прилечь на прохладном берегу, слушая ворчливое журчание воды и глядя на белые облака, медленно проплывающие где-то высоко в небесной синеве.

Увы - торговый и чиновный люд не обращал внимания на подобные пустяки, предпочитая останавливаться в корчмах, на постоялых дворах и ямщицких станциях, коих вдоль оживленного тракта было немало.

На одной из прибрежных лужаек, прямо на траве под высокою березой, расположилась странная пара: мужичок самой заурядной внешности, в лаптях, серой крестьянской рубахе и таких же штанах, подпоясанных бечевкой, и девица явно не первой молодости в вызывающем красном платье и с густо накрашенным лицом. Неподалеку от них тощая лошадка, запряженная в простую крестьянскую телегу, мирно щипала травку.

Если бы кто-то вздумал спросить, что объединяет этих столь непохожих людей, то получил бы ясный и вразумительный ответ: девица - это гулящая девка Акунька из Бельской слободки, а ее спутник - дядя Герасим, призванный вернуть свою непутевую племянницу к честному деревенскому труду.

- Наконец-то мы на свободе, - говорила "Акунька". - Если бы ты знал, Ярослав, как я ждала этого дня! И словно сама Судьба привела нас сюда - я и не знала, что в нашем краю есть такие удивительные уголки...

- Ну, тебе-то это простительно, Евдокия Даниловна, - усмехнулся "дядя Герасим", - а я по этой дороге тысячу раз ездил - и ничего, ровным счетом ничего не замечал. - Ярослав поудобнее устроился на траве, прислонившись спиной к березовому стволу. - А завтра мы будем далеко-далеко, и больше никогда сюда не вернемся. Понимаешь - никогда. Подумай, пока не поздно - ты еще можешь воротиться домой.

- О чем ты говоришь, - тихо промолвила Евдокия Даниловна. - Неужели ты думаешь, что я могу тебя оставить? Плохо ж ты меня знаешь.

- Пойми, Евдокия - мое теперешнее положение стократ хуже, чем в тот день, когда мы с тобой полюбили друг друга, - вздохнул Ярослав. - И жив-то я сегодня единственно потому, что все считают меня покойником. А ежели я хоть чем-то выдам себя, то меня найдут и погубят - даже на другом конце света, за тысячу верст от Царь-Города. Подумай, Евдокия Даниловна, какая судьба тебе уготована - подумай, пока не поздно.

- Я уже все для себя решила, - твердо ответила Евдокия Даниловна. - И давай больше не будем об этом.

Княгиня встала, оправила платье, прошлась по траве, потянувшись, сорвала с ветки березовый листок. Потом опустилась рядом с Ярославом и положила голову ему на колени:

- В детстве я могла часами глядеть на облака. И представлять себе, на что они похожи. Вот это, что прямо над нами - вылитый корабль, приглядись!

- Да, что-то общее есть, - приглядевшись, согласился Ярослав. - Вот на таком корабле мы и уплывем нынче же ночью. Или завтра утром.

- Вот и мы уплывем, - задумчиво промолвила Евдокия Даниловна, - и все нас забудут, и еще тысячу лет пройдет, а речка все так же будет течь, и облака все так же будут проплывать в вышине, каждое не похожее на другое, и травы так же будут пахнуть...

Вдруг княгиня резко выпрямилась:

- Любимый, а не слишком ли мы тут засиделись? Не пора ли в путь? Ведь отец Александр говорил, что скорость решает все.

- Это он говорил из расчета, что придется уходить от погони. А теперь такое возможно только в одном случае: если князь догадается, что ты - это не ты.

- На этот счет можешь не беспокоиться, - не без горечи усмехнулась Евдокия Даниловна. - Князь всегда обращал на меня внимания не больше, чем на любой другой предмет домашнего обихода. Я была для него лишь вещью, только и всего. Раз полагается, чтобы у градоначальника была жена - вот у него и есть жена. А что я за человек, что меня волнует, что я думаю, что чувствую - ему безразлично. - Княгиня улыбнулась. - Знаешь, Ярослав, мне кажется, что та девица с Бельской слободки вполне могла бы ему заменить меня.  

- А какова она собой? - спросил Ярослав.

- Погляди на меня. Я только сегодня так вырядилась, а Акуня каждый день такая. Хотя, когда ее отмыли от белил и румян, то от меня даже не отличишь. Ни дать не взять, никакая не потаскушка, а настоящая княгиня Длиннорукая. Конечно, пока рот не откроет...

- А из тебя, Евдокия Даниловна, могла бы получиться прекрасная потаскушка, - шутливо заметил Ярослав. - Будь я ходоком в Бельскую слободку, то на других тамошних девиц и не глядел бы!

И вдруг Ярослав стремглав бросился на траву, увлекая за собой Евдокию Даниловну.

- Что с тобой? - отбиваясь, проговорила княгиня. - Прямо тут хочешь проверить, какова из меня...

- О чем ты? - удивленно шепнул Ярослав. - Туда лучше погляди. И голову старайся не поднимать.

По реке плыла утлая лодочка. Молодой крепкий парень греб веслами, а пригожая девушка с веночком из ромашек и васильков сидела напротив и, влюбленно глядя на своего спутника, что-то пела приятным низким голосом.

- Счастливые, - вздохнула Евдокия Даниловна. - А с чего ты так перепугался?

- Я решил, что это за мной, - смущенно ответил Ярослав. - Да и как знать - может быть, они вовсе не счастливые влюбленные, а... Нет, я успокоюсь только тогда, когда мы будем на корабле. Не раньше.

- А чего тебе бояться? - возразила княгиня. - Ты ж сам говорил, что тебя все считают покойником.

- Ты их не знаешь, - мрачно ответил Ярослав. - Не дай бог оказаться на их пути. Такие и со дна морского достанут, и из могилы вынут. Ты думаешь, отчего мы тут отдыхаем вместо того, чтобы в Новую Мангазею ехать. Оттого, что в Мангазее слишком многие меня в лицо знают. - Ярослав осторожно вытянул из волос княгини длинную травинку. - Нет, мы туда приедем ближе к вечеру и отправимся прямиком к одному верному человеку. У него собственный дом в лучшей части города, как раз рядом с Христорождественским собором.

- Правда? - обрадовалась Евдокия Даниловна. - Я много слышала об этом храме, но ни разу в нем не бывала.

- Ну вот и побываешь, - улыбнулся Ярослав. - Поставишь свечку святому Николаю, хранителю всех путешественников. А ночью на корабль - и в путь. Хоть вверх по Венде, хоть вниз - только бы подальше. Только бы подальше...

 

* * *

Первой, кого хозяин и доктор увидели, переступив порог княжеского дома, была Маша. Она чуть не плакала, приговаривая, что ее любимую хозяйку не то подменили, не то заколдовали, не то бесов на нее наслали. А подойдя к княгининой спальне, они услышали из-за дверей столь отборную брань, что даже Длиннорукий, отнюдь не чуждавшийся соленого словца, покраснел, будто красна девица. Серапионыч же воспринимал выходки княгини спокойно, как врач, наблюдающий признаки заболевания.

Князь со всех сил заколотил в дверь:

- Евдокия, кончай бузить, открывай!

- Входи, не закрыто! - откликнулась княгиня, хотя в действительности ее ответ был несколько длиннее, просто если бы мы решились привести его целиком, то в письменном виде большинство слов пришлось бы заменить отточиями, а в звукозаписи - заглушающим писком.

Княгиня встретила мужа и доктора, полулежа на кровати поверх покрывала. На ней было то же темное платье, в котором настоящая Евдокия Даниловна ушла из дома, лишь на голову она водрузила какую-то заморскую шляпку из княгининого гардероба.

Увидев, что князь не один, княгиня чуть смутилась, но тут же вновь "покатила бочки" на супруга:

- Чего зыришься, придурок - жену в первый раз увидел? Тоже мне, блин, градоначальник! Пошел вон, я тебе сказала, и без чарки не возвращайся!

- Ну вот видите, - негромко сказал князь доктору. - И что делать - ума не приложу.

- Да, случай запущенный, но не безнадежный, - глубокомысленно изрек Серапионыч. - Однако прежде всего я должен осмотреть пациентку.

Оставшись наедине с княгиней, доктор непринужденно подсел к ней на кровать:

- Ну, голубушка, на что жалуемся?

- И долго мне еще тут сидеть? - вполголоса спросила "пациентка". - Представляете, что со мной будет, если он поймет, что я - не княгиня?

- Не поймет, - обезоруживающе улыбнулся Серапионыч, - уж об этом я позабочусь. И, собственно, вот о чем я хотел бы с вами поговорить... Да. Почему бы вам не взглянуть на пребывание у князя, как на естественное продолжение вашего вынужденного ремесла?

- Чаво? - разинув рот, княгиня уставилась на доктора.

- Ну, как бы вам это объяснить? Обслуживать тех людей, что крутятся в Бельской слободке - тут, знаете, большого ума не надо. А вот с князем Длинноруким куда сложнее. Я, конечно, не знаю всех подробностей его личной жизни, но судя по тому, что от него сбежала супруга, дело обстоит не самым лучшим образом. И вот вам-то и предстоит решить некую сверхзадачу - пробудить в князе чувственность, заставить его вспомнить, что он не только градоначальник, но и, простите, мужчина. И я надеюсь, нет, просто уверен, что вы с этим заданием справитесь как нельзя лучше!

- А что, еще как справлюсь! - с задором подхватила Акуня. - Я ему такую, блин, любовь устрою, что ого-го!

- Очень рад, что вы ухватили суть дела, уважаемая Акулина Борисовна, - удовлетворенно промолвил доктор. - То есть, пардон, Евдокия Даниловна!

И Серапионыч покинул спальню, напоследок чмокнув княгине ручку и тем немало ее озадачив - в Бельской слободке столь уважительно с нею никто еще не обращался.

- Так скоро? - удивился князь Длиннорукий, когда Серапионыч вышел из княгининой спальни. - Скажите, что с ней?

- Ничего страшного, - доктор успокаивающе положил руку на плечо князю. - Болезнь довольно редкая, но хорошо изученная. Так что не беспокойтесь - все будет в порядке.

- Вашими бы устами... - протянул князь. - А все-таки - что у нее за хворь?

Серапионыч на миг задумался:

- Я знаю только научное название этой болезни. Ведь вы понимаете по-латыни?

Доктор спросил это столь естественно, как нечто само собой разумеющееся, что князю стало даже неловко - как раз в латыни он силен не был. Поэтому градоначальник лишь промычал нечто неопределенное, что Серапионыч принял за знак согласия.

- Ну, в общем, это называется "Кауса эссенди". Болезнь довольно противная, но вам не следует волноваться - у Евдокии Даниловны она приняла легкую форму "Аргументум ад рем". А это можно излечить даже без медикаментов. Все зависит от вас, дорогой князь.

- И что я должен делать?

- Главное - постарайтесь меньше ей перечить. Соглашайтесь со всем, что она говорит, если даже станет утверждать, что она - никакая не Евдокия Даниловна, а... ну, в общем, что-то совсем другое. И главное - проявляйте побольше заботы и ласки. Боюсь, что их отсутствие как раз послужило причиной болезни. Или, скажем так, одной из причин. Вот, собственно, все, что от вас, батенька, и требуется.

- И всего-то? - с некоторым сомнением глянул на доктора градоначальник.

- Ну, еще поите княгиню отваром ромашки, - посоветовал Серапионыч. - Это успокаивающе действует на нервную систему.

- А если она снова запросит водки?

- Нет-нет, водка ей противопоказана, - решительно заявил доктор. - Вина, пожалуй, можно. Легкой наливочки, медовухи тоже, но в меру.

Князь порывисто схватил доктора за руку:

- Серапионыч, вы словно камень с души мне сбросили! Неужто должно было такой беде приключиться, чтоб я понял, сколько Евдокия Даниловна для меня значит?! Скажите, чем я могу вас отблагодарить?

- Ничего не нужно, - отказался Серапионыч. - Или нет, нужно. Снарядите лошадок довезти меня до дома Рыжего.

- Сам довезу! - обрадовался Длиннорукий. - Мне ж нужно еще в градоправление заехать, заодно и вас подвезу. - И, открыв окно, князь крикнул: - Эй, Митрофан, лошади готовы?!

Вскоре лошадки уже несли князя Длиннорукого и Серапионыча по улицам Царь-Города. Князь не без гордости показывал попутчику разные достопримечательности вверенной ему столицы, мелькающие за окном градоначальнической кареты, и даже не догадывался, что сегодня сбылось пророчество, сделанное накануне в харчевне обычной серою мышкой.

 

* * *

Находясь в Царь-Городе на полулегальном положении, Анна Сергеевна и Каширский квартировались в задних горницах одного богатого терема. Поскольку окна выходили на конюшню, то их либо приходилось держать плотно закрытыми, либо терпеть не совсем приятные запахи. Если Анна Сергеевна предпочитала сидеть в духоте, то ее подельник все время норовил отворить окно, полагая, что запах свежего навоза способствует хорошему аппетиту и даже ионизирует воздух. Из-за этих разногласий у Глухаревой и Каширского то и дело случались мелкие стычки.

Лишь оказавшись в своем жилище, Анна Сергеевна смогла дать полную волю чувствам, обуревавшим ее с утра, а точнее - с того часа, как городские привратники задержали Каширского с мешком драгоценностей. Последующие события только углубляли дурное настроение госпожи Глухаревой, и в конце концов довели ее до такого душевного состояния, что еще немного - и случится взрыв.

Напрасно Каширский увещевал свою сообщницу, чтобы она вела себя чуть потише, а если это невозможно, то хотя бы чтоб выбирала выражения - ничего не помогало: за какой-то час ее прелестные губки извергли столько хулы, брани и просто ругани, что даже Каширский, давно уже привыкший к подобным пассажам, в конце концов не выдержал и, закрыв за собой окно, бежал на скотный двор. Но забранки Анны Сергеевны доставали его и там. И не только его - даже лошади и другая домашняя живность невольно вздрагивали при наиболее соленых словечках, доносящихся из окна.

Только через час, когда госпожа Глухарева несколько выдохлась, Каширский решился вернуться в дом.

- Ну, что скажете? - мрачно зыркнула на него Анна Сергеевна.

- Восхищаюсь вашим словарным запасом, - сказал Каширский. - Целый час  бранились и ни разу не повторились. Подумать только - одного лишь Путяту вы обругали 86 раз, и все время по-разному. Это не считая 73 вербальных мессиджей лично мне, а также несколько меньшего количества, 68, господину Дубову...

- Чем всякой фигней заниматься, подумали бы лучше, как наш клад вернуть, - пробурчала Глухарева.

- Подумать, конечно, можно, - охотно откликнулся Каширский, - но в настоящее время я не вижу способа, как это сделать. Исходя из реальности...

- А шли бы вы в задницу с вашей реальностью! - вспылила Анна Сергеевна.

- 74, - невозмутимо отметил Каширский.

- Вы еще издеваетесь? - гневно топнула туфелькой Анна Сергеевна. - Да чтоб вы... Да я вас...

- 75, 76, 77, - беспристрастно фиксировал Каширский ругательства Анны Сергеевны в свой адрес.

Когда это число достигло почти сотни, раздался явственный стук в дверь.

- Кого там дьявол принес? - рыкнула Анна Сергеевна. - Входите, не заперто!

Дверь распахнулась, и в скромное пристанище авантюристов вшествовал господин Херклафф.

- Дер Тойфель принес меня! - жизнерадостным голосом объявил гость.

Явление людоедствующего чародея вызвало некоторое замешательство. Конечно, не сам факт его появления, а то, как он появился - обычно Эдуард Фридрихович делал это более эффектными способами: прилетал в виде коршуна, возникал из клуба дыма или даже превращался в себя из маленького паучка.

- Чему это вы так радуетесь? - хмуро спросила Глухарева.

- Прекрасный погодка! - лучезарно ощерился Херклафф. - А вас это не радовает?

- Радует, конечно, - осторожно согласился Каширский, не совсем понимая, куда клонит уважаемый гость.

- Я это клонирую к тому, что к прекрасный погода бывает удачный кайзерише соколиный охота! - пояснил Херклафф.

- А что, этот жулик пригласил вас на охоту? - неприязненно процедила Анна Сергеевна.

- Нихт, - кратко ответил Херклафф. - Менья нет, но мне показаться, что вас он тоже был пригласить?

- Еще чего! - фыркнула Анна Сергеевна. - Да на хрена мне это надо?

- Погодите, Эдуард Фридрихович, - перебил Каширский. - Может, я не совсем понял суть дела, но из ваших слов следует, что пусть не вас и не нас с Анной Сергеевной, но кого-то другого Государь Путята на соколиную охоту таки пригласил?

- Ну да, и как раз таки на заффтра, - не без некоторого ехидства подтвердил людоед. - В качестфе благодарность за поиски клад!

- Ну и кого же этот мошенник пригласил на свою идиотскую охоту? - с досадой прорычала Глухарева.

- Как, разве я не сказаль? - удивился Херклафф. - Ну естестфенно, херр Дубофф, фройляйн Тшаликофф и этот, как ефо, херр доктор Серапионыч!

- Что-о?!! - взревела Анна Сергеевна. - Мне за каторжные труды и спасиба не сказал, а этим, - тут она выдала целую автоматную очередь смачных эпитетов, - такая честь!

- Ешшо и не такая! - радостно подхватил Херклафф. - Херр жулик и мошенник Путьята устроил в ихний честь целый торшественный раут, где быль весь цвет обшество, и даже майн либе фреуде херр бургомистер фон Длинноруки...

Но Анна Сергеевна не желала более слушать:

- Дубову - и честь, и награда, и царская охота, а мне - шиш с маслом?!

- А я думаль, что вы с херр Дубофф в одной этой, как ее, бригаде, - внешне совершенно серьезно произнес господин Херклафф, и лишь блеск монокля выдавал удовольствие, с которым он наблюдал за праведным гневом Анны Сергеевны.

- Я - в бригаде с Дубовым? - так и подпрыгнула Глухарева. - Да вы в своем уме?

- А разфе нет? - продолжал утонченно подзуживать Эдуард Фридрихович. - Их бин почему-то думаль, что вы едет на охота вместе!

- Да я с вашим Дубовым срать рядом не сяду! - продолжала разоряться Анна Сергеевна. - Дайте мне этого Дубова на пол часа - я его не только замочу, а с дерьмом съем!

И тут, будто что-то вспомнив, госпожа Глухарева мгновенно успокоилась и заговорила совершенно иначе - холодно и деловито:

- Так. Значит, дубовская банда завтра будет на охоте. Прекрасно. Эдуард Фридрихович, ваше предложение по Чаликовой еще в силе?

Эдуард Фридрихович плотоядно облизнулся:

- О, я, я, кушать фройляйн Наденька - мой самый главный траум! Цванцихь голде таллер ждет вас.

- А давайте бартер, - вдруг предложила Анна Сергеевна. - Мы вам Чаликову, а вы нам - Дубова.

- Вы ефо сначала замочите, а потом будете с гофном кушать? - учтиво осведомился Херклафф.

- Второе не обещаю, а первое - непременно и обязательно! - отчеканила Анна Сергеевна. - А дело у меня к вам такое...

- Анна Сергеевна, неужели вы еще не оставили свои фантастические идеи? - вмешался Каширский. - Поймите, что это не просто антинаучно, но и диаметрально противоположно здравому смыслу.

- Сударь, не могли бы вы на минутку заткнуться? - резко обернулась Анна Сергеевна к Каширскому.

- Пожалуйста, - спокойно пожал плечами "человек науки", - но и Эдуард Фридрихович скажет вам то же самое.

- Не скажу, - вдруг сказал Херклафф. Анна Сергеевна и Каширский удивленно уставились на него.

- Уважаемый Эдуард Фридрихович, вы, наверное, не совсем поняли, о чем идет речь, - вкрадчивым "установочным" голосом заговорил Каширский. - Как я понял, Анна Сергеевна хочет предложить вам...

- Я знаю, что хочет мне предложит фройляйн Аннет Сергефна, - очаровательно улыбнулся Херклафф, - и полагаю, что это фполне возможно, и прямо зафтра. То есть сегодня.

- Ура-а-а! - в избытке чувств завопила Анна Сергеевна. - Ну теперь уж я оттянусь на всю катушку!

- Господа, а вполне ли вы представляете себе возможные последствия? - попытался увещевать своих сообщников господин Каширский, но понимания не встретил.

- Последствие будет одно - навсегда избавимся от этого всезнайки Васьки Дубова! - рявкнула Анна Сергеевна. - А не хотите, так я и без вас справлюсь.

- Эдуард Фридрихович, но вы же здравомыслящий человек, - не унимался Каширский, - поймите хоть вы, что вторжение в столь тонкие сферы может вызвать самые непредсказуемые последствия!..

- Считайте, что дас ист научный эксперимент, - утешил его Херклафф. - Так что путь есть свободен. Не забывайте - фройляйн Чаликофф за вами.

Через несколько минут знаменитый чародей покинул скромное обиталище Анны Сергеевны и Каширского, причем на сей раз так, как и подобало знаменитому чародею - медленно растворясь в воздухе и оставив Глухареву в сладостном возбуждении, а ее сообщника в тяжких сомнениях.

 

* * *

Когда тебя бьют тяжелой дубинкой по голове, то ощущения обычно бывают весьма неприятные. Но если это происходит два раза подряд, то второй удар, даже более сильный, ощущается притупленным сознанием уже гораздо слабее.

Нечто подобное произошло с нашими путешественниками на торжественном царском приеме. Едва увидев сокровища из тайника на столе у Путяты, Василий понял, что игра проиграна.

Явление икон и церковных книг стало не более чем довеском к первому удару, лишь Чаликова выдала себя восклицанием: "Что вы с ним сделали?". Впрочем, иного Дубов от нее не ожидал - ведь речь шла уже не о шальных сокровищах, а о человеческой жизни.

Конечно же, Василий не был равнодушен к судьбе дона Альфонсо - но понимая, что сейчас не в состоянии ему реально помочь, Дубов на время как бы вывел этот вопрос "за скобки". Перед Василием и его друзьями вставали другие насущные вопросы - в чем причины их провала и что им теперь делать?

Именно об этом шла речь на совещании в Надеждиной горнице. Кроме Чаликовой и Дубова, в беседе участвовали Чумичка и отец Александр, только что прибывший из Храма на Сороках.

- Итак, вопрос первый, - говорил Дубов, неспешно меряя шагами комнату - так ему лучше думалось. - Как случилось, что все наши находки попали к Путяте? В чем был наш просчет?

- Неужели мы недооценили Петровича? - предположила Надя. Она сидела верхом на стуле, вся бледная, бездумно глядя перед собой, и, казалось, с трудом принуждала себя следить за ходом беседы. - Но я стопроцентно уверена - когда мы открывали тайник, его рядом не было!

- Да, Петрович в это время находился на озере, - подтвердил Василий. - И все-таки, как мне кажется, свое дело он сделал: отвлек наше внимание на себя.

- Обычный тактический маневр, - прогудел отец Александр, живописно полулежавший на тахте. - Еще Михайла Илларионыч после Бородинской битвы... Впрочем, это к делу не относится.

- Вот именно, Александр Иваныч, тактический маневр, - согласился Дубов. - Пока мы все силы тратили на то, чтобы придумать, как нам хоть на недолго избавиться от Петровича, кто-то другой, очень опытный и изощренный, незаметно следил за нашими поисками.

- Так что же, получается, Петрович был подсадной уткой? - загоготал отец Александр.

- Нет-нет, Петрович был тем, кем он был - личным посланником Путяты и рачительным блюстителем государственной выгоды, - объяснил Дубов. - Не сомневаюсь, что он до конца дней будет вспоминать, как следил за нами и не дал присвоить чужое добро. Другое дело, что при всем этом присутствовал еще кто-то, кто наблюдал и за нами, и за Петровчем, и за Каширским с Глухаревой.

- И еще за доном Альфонсо, - добавила Чаликова. - И зачем только мы впутали его в свои дела? Человек мирно себе путешествовал, никого не трогал... Погодите, как там сказал этот Лаврентий Палыч - с ним поступили по справедливости? Судя по их представлениям о справедливости, дон Альфонсо теперь либо мертв, либо томится в застенках.

- Не волнуйся, он жив и на свободе, - проговорил доселе молчавший Чумичка.

- Ты уверен? - обернулась к нему Надя.

- Раз говорю, значит, знаю точно, - ответил колдун. - Ему пришлось несладко, но теперь все невзгоды позади.

- Хорошо, коли так, - облегченно вздохнул Дубов. - Однако нам не мешает подумать о своей собственной безопасности.

- Вася, вы считаете?.. - не договорила Чаликова.

- Я уверен, что живыми нас отсюда не выпустят. Иными словами, тоже поступят "по справедливости". Полагаю, не нужно объяснять, почему? - Василий остановился и оглядел друзей.

Так как все молчали (очевидно, в знак согласия), детектив продолжал:

- Я так думаю, что "по справедливости"  нам заплатят завтра. А будет ли это несчастный случай на охоте, или мы просто исчезнем безо всяких следов - тут уж, так сказать, дело техники.

- Ну и что вы предлагаете? - тихо спросила Чаликова.

- Ответ очевиден - уходить сегодня.

Эти слова Дубов произнес с некоторой заминкой. Давно изучившая его характер и привычки, Надя почувствовала, что у Василия есть что-то еще на уме.

- Полностью вас поддерживаю, Василий Николаич, - пробасил отец Александр. - Иногда разумно вовремя отступить! Помнится, еще Михал Богданыч в двенадцатом году...

- Как же, так нам и дадут вовремя отступить, - с горечью усмехнулась Надежда. - Если то, что вы говорите о завтрашней охоте, действительно так, то из города нас просто не выпустят.

- На этот счет не беспокойтесь, - заверил Чумичка. - Я вам помогу уйти так, что никто и не заметит!

- Спасибо, Чумичка, - с искренним чувством промолвила Надя. - Ты столько раз нас выручал, выручи и в последний раз!

- В предпоследний, - уточнил отец Александр. - Знаете, тут неувязочка вышла. Я уж настрополился нынче вместе с вами идти, да честной отец Иоиль, что меня подменить согласился, он сегодня чем-то другим занят и вечернюю службу провести не сможет. Так что я, пожалуй, еще на денек задержусь. И уж буду тебя, друг Чумичка, просить, чтобы ты и меня так же само транспортировал, без лишний огласки.

- Сделаем, - пообещал Чумичка.

- А к вам у меня такая просьбица... - оборотился священник к Дубову и Чаликовой, но тут раздался стук в дверь, и на пороге появились хозяин дома господин Рыжий вместе с доктором Серапионычем.

- Могу сообщить новость - ваш, Наденька, протеже боярин Андрей уже отпущен из темницы и препровожден под домашний арест, - сообщил Рыжий.

- Хоть одна польза от наших стараний, - удовлетворенно заметил доктор.

- Ну а как там почтеннейшая княгиня Длиннорукая? - спросил Дубов. - Надеюсь, случай не очень тяжелый?

- Случай средней тяжести, но лечению поддается, - заверил Серапионыч. - Несколько дней усиленной терапии, и все будет в порядке.

- Очень рад, что с Евдокией Даниловной ничего страшного, - сказал Рыжий. - Ну ладно, оставлю вас, но к ужину жду непременно - и вас, батюшка, и тебя, Чумичка.

- Да, так вот, я не успел договорить, - продолжал отец Александр, когда дверь за хозяином закрылась. - Мне тут поступили прозрачные намеки, что и со мною тоже того... по справедливости поступить хотят. Уж не знаю кто, а видно, что ребята крутые - им человека загубить, что раз плюнуть. Ну я-то ладно, я уж свое отжил, а за Васятку боязно. В общем, просьба такая: когда пойдете, то возьмите его с собой.

- Ну конечно, возьмем, - ответила Надя. - Что за вопрос!

- Погодите, господа, вы хотите сказать, что мы возвращаемся уже сегодня? - слегка удивленно спросил Серапионыч. - Вообще-то не успел я войти, как милейший мосье Рыжий меня огорошил - вы, говорит, приглашены все трое назавтра на царскую охоту. Это ж такая честь, говорит, каковой даже ближние бояре редко-редко удостаиваются...

- Увы, царская охота отменяется, - с сожалением развел руками Василий. - Конечно, я не могу решать за вас - вы, Владлен Серапионыч, вправе принять это лестное предложение, но в таком случае за вашу безопасность я не дам и ломаного гроша. Извините, что опускаю подробности, но обстоятельства складываются так, что вам с Надей и Васяткой придется отправиться на Городище уже сегодня.

- Постойте, Вася, - резко перебила Чаликова, - а вы что, с нами не идете?

- Да, я решил задержаться еще на денек, - стараясь придать беспечность голосу, ответил Дубов. И, словно успокаивая Надю, с улыбкой добавил: - Знаете, Наденька, хочу напоследок отдать должок одному хорошему человеку.

Уточнять, кто этот хороший человек, Надежда не стала - если бы Василий хотел, он бы назвал его сразу. Но начни Надя перебирать всех Царь-Городских знакомцев, то царь Путята в качестве "хорошего человека", которому Дубов собирался отдать должок, пришел бы ей в голову в самую последнюю очередь.

Проводя какое-нибудь очередное расследование или разыскание и имея перед собой достойного противника, Василий Николаевич старался относиться к нему с долей уважения, сколь бы малоприятным человеком тот ни был. И противники, как правило, чувствовали это и соответственно относились к Дубову, даже если при этом испытывали к нему личную ненависть. Но то откровенное шутовское хамство, с которым их сегодня чествовал Путята, "достало" даже всегда сдержанного и рационального Дубова. И хотя "игра без правил" закончилась, по признанию самого детектива, со счетом 2:0 в пользу соперника, сдаваться Василий не собирался - он жаждал матча-реванша.

 

* * *

Внешний вид Христорождественского собора, как и многих других зданий Новой Мангазеи, нес на себе яркую печать того, что ученые люди именуют мудреным словечком "эклектика", или смешение стилей.

История создания сего удивительного сооружения тонула в глубине веков. Так как городские архивы сгорели при нашествии царя Степана (или даже нарочно были им сожжены), то теперь, глядя на окна, колонны, шпили и башенки Собора, можно было лишь гадать, каким образом он обрел столь причудливые очертания.

Более-менее это объясняло одно старинное предание, согласно которому храм начал строиться уже в те незапамятные времена (четыре, а то и пять столетий тому назад), когда на пересечении нескольких важных торговых путей возник маленький городок, населенный купцами, перекупщиками, кузнецами, плотниками, корабельщиками, корчмарями, плотогонами и людьми прочих ремесел, без которых в столь оживленном месте было не обойтись - выходцами из разных стран и народов, принадлежащими к самым различным верованиям. И когда встал вопрос, где им отправлять свои религиозные обряды, то решили построить одно общее здание на всех, ибо возводить несколько храмов ново-мангазейцам казалось не имеющим смысла ввиду малочисленности верующих каждой конфессии в отдельности.

Оттого-то над храмом, мирно соседствуя друг с другом, высились и мусульманский минарет, и острый шпиль, увенчанный позолоченным петушком, и "луковичный" купол, а перед одним из входов даже красовалась внушительная статуя Аполлона. Конечно, это мало соответствовало общепринятым канонам, но жители Новой Мангазеи такими вопросами в то время не озабочивались.

С течением веков город разрастался, увеличивалось и его население, со временем были выстроены и католический костел, и мечеть, и буддийская пагода для проезжих торговцев из восточных стран, но "общий" храм, став Христорождественским собором, сохранил свой неповторимый облик и даже сделался своего рода достопримечательностью Новой Мангазеи, разве что античное изваяние перенесли в городской сад, но не по соображениям веры, а дабы не искушать богомольных прихожанок обнаженной натурой.

В этот день служба в соборе не проходила, но храм был открыт - любой мог зайти сюда, помолиться в тишине, поставить свечку перед иконой и даже заказать молебен или панихиду. Народу было совсем немного, всего-то человек двадцать, не более, и когда из-за главного иконостаса появился пожилой священник, да еще в праздничном облачении, то это вызвало некоторое удивление.

Батюшка поднял правую руку, как бы призывая общее внимание.

- Братия и сестры во Христе, - начал он негромким голосом, - я уже без малого пол века служу при Храме, и вот Господь сподобил меня на склоне дней моих стать свидетелем истинного чуда - возвращением Иконы Пресвятой Богоматери, насильственно исторгнутой из нашего собора двести лет назад. Сия икона издревле почиталась как хранительница нашего града, как заступница перед Отцом Небесным. По преданию, незадолго до того, как случилась беда, на ее лике появились слезы, словно в знак скорби о грядущем разорении и порабощении. Хотя не мне, грешному, осуждать наших разорителей и поработителей - Бог им судия.

Батюшка вздохнул и осенил себя крестным знамением. Те, кто находились в храме, тоже перекрестились, хотя и не совсем поняли, о чем речь - часть из них были не местные, а многие мангазейцы даже понятия не имели о том, что два столетия назад была такая икона.

- И вот она возвратилась в наш город, в наш храм, - продолжал священник. - Когда я ее увидел, то первою мыслию было устроить торжественное богослужение, посвященное обретению Иконы Пресвятой Богоматери, но потом мы решили, что это была бы суета и никчемная шумиха, и лучше пускай наша небесная заступница просто займет то место в нашем храме и в нашем городе, которое принадлежит ей по праву.

Батюшка прошел вдоль стены и остановился возле иконы - незнающий даже и не подумал бы, что еще час назад ее здесь не было, а не далее как вчера она лежала в безвестной яме под навозной кучей.

- И еще я должен сказать о людях, благодаря которым Пресвятая Богоматерь сегодня снова с нами. К сожалению, я не могу назвать их имен, так как они из скромности просили меня этого не делать. Скажу только, что эти благородные люди прибыли из другой земли и не принадлежат к нашей вере, но мы будем молить Господа нашего и Пресвятую Богородицу, дабы даровали им счастья и благополучия земного и утешения на небесах.

Сказав это, батюшка издали осенил крестным знамением тот угол церкви, где смущенно переминались с ноги на ногу дон Альфонсо и Максимилиан. Рядом, на мраморной скамье с арабской вязью на спинке - наследием "общего" храма - утирая слезы, сидела хозяйка постоялого двора Ефросинья Гавриловна.

Когда священник скрылся за иконостасом, Ефросинья Гавриловна грузно поднялась и, истово перекрестив рыцаря и его верного возницу, нежно, по-матерински расцеловала обоих.

Неподалеку от них, возле иконы святого Николая, уже почти час клала поклоны и о чем-то тихо молилась женщина в темном кружевном платке, скрывавшем чуть не половину лица, так что вряд ли кто-то смог бы в ней узнать супругу царь-городского головы князя Длиннорукого. Легко встав с колен, княгиня подошла к новообретенной иконе и вгляделась в лицо Богородицы, которое вдруг напомнило Евдокии Даниловне ее покойную матушку. Евдокия Даниловна счастливо улыбнулась Богородице, и ей показалось, что и та улыбнулась ей в ответ...

 

* * *

Едва вернувшись домой, князь Длиннорукий прямо с порога набросился на Машу с расспросами - мол, как там барыня?

- Вроде бы чуток получше, - как могла, утешила Маша князя. - Сидит у себя в горницах, и не слышно, чтобы сильно шумела.

- Ну, и то хорошо, - пробурчал князь и направился в женины покои. На сей раз Евдокия Даниловна встретила его значительно любезнее, чем в первый раз.

- Ну что, старый козлище, нагулялся по девкам? - игриво проговорила она, чуть приподнявшись с кресла, в котором сидела, небрежно закинув ногу за ногу.

- Я на службе был, дура ты стоеросовая! - вскинулся было князь, но вспомнив совет Серапионыча - не спорить с недужной - заговорил мягче, участливее: - Ты, Евдокия Даниловна, не очень-то бери в голову, что я говорил о твоих делах с этим попом. Если хочешь, поезжай хоть завтра к нему в церковь, я тебе и слова поперек не скажу. 

- В какую, блин, церковь? - искренне изумилась княгиня. - Да я там смолоду не бывала! - И вспомнив, что ей говорил Серапионыч, переменила предмет разговора: - И вообще, хватит мне тут зубы заговаривать. Давай лучше водки хлопнем - и в постель завалимся!

Однако почувствовав, что хватила через край, Евдокия Даниловна слегка пошла на попятный:

- То есть я хотела сказать - приляжем, отдохнем от трудов праведных...

- В каком смысле приляжем?.. - ошеломленно пролепетал градоначальник.

- Ты супруг мне, али нет? - грозно вопросила княгиня, вставая во весь рост из кресла. - А раз муж, то должен со мною... - Тут с ее уст слетело слово не совсем приличное, но вспомнив, что  почтенная княгиня должна выражаться несколько иначе, Евдокия Даниловна поправилась: - Должен со мною спать. То есть почивать!

- Ну ладно, об этом после, - поспешно сказал князь в надежде, что о "почивании" Евдокия Даниловна вспоминать не будет. И, обернувшись к двери, возвысил голос: - Маша, как там с обедом?

- Давно готов, пожалуйте в гостиную! - донесся Машин голос.

Князь подал супруге руку:

- Прошу к столу. Только уж извини, Евдокия Даниловна, водки не предлагаю - Серапионыч не велел. А вот ежели наливки, то пожалуйста.

- С таким сквалыгой, как ты, и наливку пить начнешь, - недовольно поморщилась княгиня, но руку приняла. - Ладно уж, идем жрать!

Если покои княгини выходили в сад, за которым присматривала сама Евдокия Даниловна, то из окон гостиной открывался широкий вид на улицу. Так как погода стояла по-летнему теплая, то окна были открыты, и войдя вместе с супругой в гостиную, градоначальник услышал какой-то шум и крики.

- Что там такое? - проворчал он, усаживаясь за стол. - Небось, опять этот бездельник Святославский со своими скоморохами гуляет?

Маша подошла к окну, прислушалась:

- Да нет, князь, вроде с другой стороны шумят.

- Ну так глянь, что там случилось, - велел князь.

Когда Маша вышла, градоначальник собственноручно налил из особого кувшинчика по чарочке вишневой наливки сначала себе, а потом и княгине. Зная, что Евдокия Даниловна никогда не имела склонности к наливкам, не говоря уж о более крепких напитках, князь напряженно ожидал, что будет делать со своей чарочкой его супруга. Та же, будто заправская выпивоха, сначала шумно выдохнула, а затем столь лихо "хлопнула" чарочку, что князь в глубине души даже восхитился, хотя виду не подал:

- Ты бы, душенька, хоть закусила.

- После первой не закусываю! - горделиво заявила Евдокия Даниловна и налила себе вторую.

Тут в гостиную вернулась Маша. Увидев, как ее благочестивая хозяйка вливает в себя содержимое чарки, девушка с раскрытым ртом застыла на пороге.

- Ну, и что там? - как ни в чем не бывало спросил князь.

- Где - там? - переспросила Маша. - А, на улице? Там какие-то безумцы дурака валяют.

- Ну и бог с ними, - князь не спеша осушил свою чарочку, закусил соленым огурцом. - Хватит с меня и того, что родная жена слегка обезумела и стала дурака валять...

Длиннорукий даже не догадывался, что валяющие дурака безумцы как раз и были те молодые люди, предводительствуемые боярином Павловским, коих он не далее как сегодня утром привечал у себя в градоправлении. К дому боярина Андрея, стоявшему по соседству от длинноруковского терема, их привело праведное общественное негодование, каковое они и выражали доступными им средствами, как-то: выкриками, надписями на деревянных щитах и хоровым пением под гусли юного Цветодрева.

Это было первым настоящим делом "Идущих вместе", своего рода боевым крещением, с целью не только заявить граду и миру о своем существовании, но и решительно осудить боярина Андрея вкупе с его явными и тайными пособниками.

Делать это приходилось очень осторожно - с одной стороны, боярин Андрей, конечно, считался опасным государственным преступником, но, с другой стороны, именно любимый "Идущими" царь Путята ходатайствовал о переводе боярина Андрея из темницы под домашний надзор и, следовательно, сам попадал в разряд если и не пособников, то попустителей. Правда, с третьей стороны, царь сделал это не совсем по доброй воле, а выполняя просьбу чужеземцев, Дубова и его спутников, но и их тоже, с четвертой стороны, осуждать было бы не совсем уместно, ибо они оказали обожаемому Государю ценную услугу.

Поэтому "Идущим вместе" приходилось себя сдерживать - их плакаты и выкрики не выходили за общие рамки решительного осуждения неких врагов Отечества и столь же решительной поддержки Путяты и всех его славных дел.

Боярин Павловский околачивался где-то поблизости, но все-таки чуть в сторонке, следя за тем, чтобы его подопечные в своем искреннем путятолюбивом порыве не выходили за пределы приличия. Особо следовало приглядывать за юной боярышней Глафирой, у которой высокие и светлые чувства к Путяте как к царю нередко смешивалась с высокими и светлыми чувствами к нему же, но как к человеку противоположного пола.

После того как в очередной раз отзвучал набор выкриков наподобие "Смерть врагам!", "Позор пособникам!" и "Слава Путяте!", Цветодрев вновь заиграл на гуслях, и вперед вышла любовеобильная Глафира. Когда отзвучало музыкальное вступление, боярышня с чувством запела: 

Пока молодежь пела, к дому боярина Андрея подошел некий господин самой обычной наружности. Внимательно выслушав песню до конца, он как ни в чем не бывало направился ко входу в дом. Юные путятинцы застыли в недоумении; заметно напряглись и несколько добрых молодцев, старательно изображавших праздную публику - никто и не ожидал, что найдется сумасброд, решившийся посетить жилище боярина Андрея, от которого, казалось бы, все должны были шарахаться, как от чумы.

Вскоре незнакомец вышел на улицу и со столь естественным выражением лица миновал и "Идущих вместе", и "добрых молодцев", что все решили, будто он - какой-нибудь чиновник по особым поручениям, осуществляющий надзор за опальным боярином. Миновав дом градоначальника, незнакомец ненадолго заглянул в терем князя Святославского и отправился дальше по улице, что-то насвистывая себе под нос. Дальнейший его путь лежал на набережную Кислоярки, где возле городской пристани должна была находиться лавочка купца Кустодьева - владельца ладей и стругов.

 

* * *

Никогда еще Надежда не возвращалась домой из параллельного мира в столь безрадостных чувствах - чуть ли не все, что она и ее спутники сделали за прошедшие дни, коли и пошло кому-то во благо, то далеко не лучшим представителям Царь-Городского общества. Если бы здесь и сейчас, на Гороховом городище при последних лучах заходящего за дальним лесом солнца, Надю спросили, намерена ли она когда-либо еще сюда возвращаться, то ответ, скорее всего, был бы отрицательным.

Кошки на душе скребли и за оставшегося в Царь-Городе Василия. Немного успокаивало, что Чумичка обещал его в случае чего подстраховать. Вообще, Чумичка был для них настоящим ангелом-хранителем, который приходил на помощь всякий раз, когда это было необходимо. Вот и сейчас именно он, используя свои колдовские средства, быстро и незаметно для царской охранки доставил Надю вместе с Васяткой и Серапионычем на Горохово городище, или на Холм Демонов, как в параллельном мире звали это место, где соприкасались две действительности - такие разные, но и такие схожие.

Не намного веселее Надежды гляделся и Васятка - и дело было вовсе не в предстоящем путешествии в чужую страну, а тревога за отца Александра: хотя мальчику и не сказали об истинных причинах его "переброски за холм", но он и сам прекрасно понимал, что его другу грозит опасность. Словно предчувствуя неладное, Васятка едва сдерживал слезы, когда отец Александр собственноручно снаряжал его в путь. Александр Иваныч даже снабдил бы Васятку целой кучей теплой одежды, если бы Надя не воспротивилась, сказав, что теперь лето, а к осени Васятка непременно вернется в свой мир.

Сейчас на Васятке были одеты те же светлая рубашка и штаны до колен, в которых он сопровождал кладоискателей в Загородный Терем. Васяткин наряд ничуть не противоречил тому, в чем щеголяли современные подростки, а о дальнейшем Надя не особо заботилась: в прошлом году в Кислоярске гостил ее младший брат Егор и оставил много всякой летней одежды. Нынешним летом приехать не получилось, а вот одежда, похоже, могла и пригодиться.

Трудно сказать, о чем думал Серапионыч: он просто сидел на огромном замшелом булыжнике, каковыми был усыпан холм, держа на коленях свой докторский чемоданчик и задумчиво глядя на немногочисленные облака, снизу подкрашенные в розоватый цвет заходящим солнцем.

Когда светило окончательно скрылось за лесом, доктор нарушил молчание:

- Кажется, пора?

- Пора, - вздохнула Чаликова.

Серапионыч передал Наде свой докторский дипломат, а сам поднял ее саквояж. Васятка взял узелок с нехитрыми пожитками, и все трое стали пробираться вверх, к столбам.

- Вот мы и дома, - улыбнулся доктор, когда столбы остались позади. - То есть мы с Наденькой дома, а тебе, Васятка, добро пожаловать в нашу страну.

Васятка с сомнением оглядел окрестности:

- А мы точно в вашей стране?

- Действительно, Владлен Серапионыч, - забеспокоилась Надя, - а не поторопились ли мы? Солнце-то, может быть, не совсем еще и зашло?

- Так вы посмотрите туда, - доктор указал в ту сторону, где за широким лугом проходило Кислоярско-Прилаптийское шоссе. Само шоссе с вершины городища не всегда можно было разглядеть, но оно легко угадывалось, когда по нему кто-то ехал.

Раздался отдаленный рокот, и Васятка увидел, как вдоль леса с неимоверною быстротой покатилась не то телега, не то карета, разглядеть которую не было никакой возможности - издали она казалась не больше жука.

- Ух ты! - изумился Васятка. - Так быстро - и без лошадей. Как это у них получается?

- Ну, это долго объяснять, - чуть растерялся доктор. - Осторожно ступай, Васятка, тут камешки на каждом шагу. Наденька, гляньте, пожалуйста, который час.

Чаликова кинула взор на электронные часики, которые во время пребывания в Царь-Городе держала в саквояже и надела только перед переходом через столбы:

- Двадцать один пятнадцать.

- Так поздно? - удивился доктор. - Хотя летом всегда так - светло и кажется, что еще день в разгаре, а на часы глянешь - батюшки светы, уже, оказывается, вечер!

За этими разговорами путешественники спустились с городища и начали пробираться к шоссе  по тропинке, еле заметной в густой траве.

- Мы очень удачно попали, - продолжал Серапионыч. - Как раз в пол десятого идет последний автобус на Кислоярск, так что скоро будем дома.

Но тут по шоссе с Прилаптийской стороны промчался громоздкий допотопный автобус "Львiв". Чуть притормозив на том месте, где была остановка, он поехал дальше - никто не входил и не выходил.

- Странно, чего это он так рано? - озадаченно почесал в затылке доктор. - Неужели расписание поменяли?

- А может, это не тот? - предположила Чаликова. - Ну там, служебный какой-нибудь, или междугородка. По-моему, в Кислоярске такие старые автобусы уже не ходят.

- Нет-нет, автобус тот самый, - уверенно ответил доктор. Состоя в знакомстве чуть не с половиной Кислоярска, он был в курсе всех городских дел. - Мой приятель, начальник автопарка, говорил, что они нарочно не списывают его в утиль, а держат на подмене, если какой-то из "Икарусов" сломается.

- Серапионыч, а что это такое - ав... автобус? - спросил Васятка. - В наших краях о нем и не слыхивали.

Доктор задумался. Для него-то автобус был самым обиходным делом, как для Васятки - лапти, коромысло и телега.

- Автобус - это такой автомобиль, - пришла на помощь Надежда. - Но размером побольше, и колеса толще, и в моторе больше лошадиных сил...

- Как - лошадиных? - изумился Васятка. - Он же сам едет, без лошадей!

Это замечание поставило в тупик и Надю, и Серапионыча - никто из них не был знатоком автомобильной техники (не говоря уж об автобусной), а если бы и были, то объяснения все равно остались бы для Васятки темнее воды во облацех.

Почувствовав, что его спутники затрудняются ответить, Васятка решил больше вопросов не задавать.

- Меня другое удивляет - отчего на остановке никого не было? - задумчиво произнес Серапионыч. - Обычно вечером все дачники-огородники из "Жаворонков" в город возвращаются, а тут - ни души. "Жаворонки" - это здешний огородный кооператив, - пояснил доктор. - Он всего десять лет как основан, а кажется, будто испокон века был!

- И что нам теперь - пешком в город добираться? - озабоченно проговорила Надя.

- Да ну что вы, Наденька, Господь с вами, - рассмеялся доктор. - У меня ж тут неподалеку своя дачка имеется наподобие хибарки, там и заночуем. Так сказать, в тесноте, да не в обиде. А можно и в Покровских Воротах...

Тут на обочине, визгнув тормозами, остановился горбатый белый "Запорожец". Васятка от неожиданности вздрогнул и встал, как вкопанный, а из "Запорожца" вышел молодой человек в цветастой рубашке с широким воротничком и приветливо замахал рукой.

- Кто это? - на ходу спросила Надежда. Серапионыч поправил пенсне и пригляделся:

- О, да это ж мой давний знакомый, Петр Степаныч. Вот он-то нас и подвезет. И с чего это он выкопал свой старый рыдван? Вообще-то Петр Степаныч обычно ездит на "мерседесе", а на этой рухляди - разве что к налоговому инспектору.

Васятка уже ничему не удивлялся и ничего не спрашивал - новые слова "мерседес", "рыдван", "налоговый инспектор" наваливались на него, будто снежный ком, хотя никакого снега поблизости не наблюдалось по причине летнего времени.

На радостях Серапионыч не только горячо пожал руку Петру Степанычу, но даже расцеловался с ним. А потом, внимательно и чуть бесцеремонно разглядев, поставил диагноз:

- Верно я всегда и всем говорю - надо больше на природе бывать. Вот вы, дорогой Петр Степаныч, за город выехали - и сразу как-то поздоровели, посвежели.

- Ну, вы мне льстите, Владлен Серапионыч, - засмеялся Петр Степаныч.

- Ничуть, батенька, ничуть, - улыбнулся доктор. И добавил уже совершенно серьезно: - Нет, правда, Петр Степаныч, вы словно лет эдак двадцать сбросили!.. Ах да, позвольте вас друг другу представить. Мой давний приятель Петр Степаныч. Вот эта очаровательная дама - Наденька, светило московской журналистики. А молодой человек...

Серапионыч запнулся - в суете они не подумали о "легенде" для Васятки. Не говорить же каждому встречному-поперечному, что везут его из "параллельного мира".

Доктору на помощь пришла Чаликова:

- Васятка - мой племянник. Знаете, Петр Степаныч, он приехал из глухой деревни, где не то что телевидения - электричества нет, и ему даже ваш "Запорожец" в диковинку.

- Ну что ж, прошу, - пригласил Петр Степаныч, распахивая дверцы. - Ведь вам в город?

Серапионыч уселся спереди, рядом с водителем, предварительно подняв с сидения "Кислоярскую газету", а Надя с Васяткой - сзади. Когда машина резво стронулась с места и понеслась вперед, Васятка с непривычки тихо ойкнул. Надежда ласково обняла его за плечи - дескать, пустяки, ты еще на "Мерседесе" не ездил.

Серапионыч кинул взор в "Кислоярскую газету" - и восхитился:

- Ого, какая у вас старая газета - можно сказать, букинистическая редкость.

- Вчерашняя, - кратко отвечал Петр Степаныч, не отрывая взора от дороги.

- Да-да, конечно, вчерашняя, - каким-то внезапно севшим голосом произнес доктор и до самого города уже не отвлекал Петра Степаныча от управления машиной.

 

* * *

Хотя народу было, как всегда, немного, вечернее богослужение отец Александр проводил с особым чувством - ведь оно было последним в его недолгой карьере священника: сперва в приграничной Каменке, а потом в Царь-Городе, в Храме Всех Святых на Сорочьей улице.

Давно уже ушли и последние богомольцы, и немногочисленные певчие хора, а отец Александр, задув почти все свечи, медленно ходил вдоль стен полутемного храма, от иконы к иконе, словно навсегда прощаясь.

Однако возле образа святой Анны священник наткнулся на какого-то человека в темном, который коленопреклоненно молился.

- Батюшка, благослови, - глухим голосом попросил человек. Но когда отец Александр попытался перекрестить незнакомца, тот резко выпрямился, и священник даже сам не понял, как его запястья оказались скованы наручниками.

- Что за шутки?! - проревел отец Александр, пытаясь освободиться от оков.

- Шутки кончены, батюшка, - вкрадчиво проговорил "богомолец". - И будьте так любезны, ведите себя потише, если не хотите бо-ольших неприятностей.

В подтверждение своих слов он извлек из-за пазухи пистолет и направил его на священника.

- Кто вы такой и что вам надо? - едва сдерживая гнев, спросил отец Александр.

Вместо ответа незнакомец вытащил из кармана зажигалку "Зипо" и поджег лампадку перед святой Анной.

И хоть лампадка дала совсем немного света, отец Александр узнал своего обидчика:

- А-а, Мишка. Вот уж не думал здесь тебя встретить. Не думал...

- Мы везде, - с особым смыслом ответил "Мишка", подчеркивая и "мы", и "везде". - А ты что думал, батюшка - мы, по-твоему, лохи?

- Пропала страна, - вздохнул отец Александр.

- Для таких, как ты - точно пропала, - ухмыльнулся Мишка. - Но мы люди не злые и даем тебе последний шанс - будешь на нас работать?

Вместо ответа отец Александр резко дернулся и попытался скованными руками выбить пистолет из рук незваного гостя, но тот увернулся:

- Грубо, Александр Иваныч, грубо и прямолинейно. Поверьте, мы вовсе не хотели с вами "заедаться", но вы же сами всю дорогу лезли на рожон.

- Я поступал по совести, - с достоинством ответил отец Александр. И презрительно добавил: - Хотя вам этого, боюсь, не понять.

- Где уж нам, - криво ухмыльнулся Мишка. - Это вы у нас всегда весь в белом, на белом коне и с шашкой. А мы - подлые серые крысы, так, что ли?

- Я этого не говорил, - буркнул отец Александр. - Это вы сказали, Михаил Федорович, ну а мне остается лишь согласиться.

Михаил Федорович даже не счел нужным как-то отвечать на эту дерзость:

- Эх, батюшка, батюшка, а ведь мы вас предупреждали, старались, труп к соседям подкидывали...

- Что вам надо? - резко перебил отец Александр.

- Вот это деловой разговор, - удовлетворенно кивнул Михаил Федорович. - Итак, вопрос первый: где Ярослав?

- Какой Ярослав? - переспросил священник.

- Кончай паясничать, - со злобой прошипел Михаил Федорович. Все его наигранное благодушие куда-то вмиг улетучилось. - Или ты отвечаешь на все наши вопросы, или... Да впрочем, ты нас знаешь.

- Знаю, - сдержанно ответил отец Александр. - И сказал бы все, что о вас думаю, да перед ними неловко. - Священник перевел взгляд на образа.

- Хватит мне зубы заговаривать, - повысил голос Михаил Федорович. - Отвечай, где Ярослав!

- О том я одному Богу скажу, - с тихой непреклонностью промолвил отец Александр, - но не вам, прислужникам дьявола.

- Очень хорошо, - процедил Михаил Федорович, - сейчас ты узнаешь, на что мы способны... Лаврентий, хватит прятаться, выходи!

Из-за прилавка, за которым во время богослужений торговали свечами и образками, поднялся человек. Стеклышки его пенсне хищно блеснули в тусклом свете лампадки...

 

* * *

"Запорожец" миновал покосившийся столбик с табличкой "Кислоярск", и вскоре по обеим сторонам дороги замелькали "коробки"-пятиэтажки, вызвавшие живейшее любопытство Васятки:

- Как, неужто в них люди живут?

- Живут, Васятка, еще как живут, - отвлекшись от нерадостных мыслей, отвечала Надежда. - Конечно, не царские хоромы, но тоже ничего.

- Владлен Серапионыч, вас к дому подвезти? - спросил Петр Степаныч.

- А, нет-нет, не надо, - отозвался доктор. - Спасибо, что до города подбросили. Высадите где-нибудь в центре, где вам удобнее.

- Возле универмага вас устроит? - предложил Петр Степаныч.

- Да-да, просто замечательно! - обрадовался Серапионыч. - Это как раз рядом.

Чаликова несколько удивилась - как раз универмаг находился довольно далеко от особняка Софьи Ивановны, вдовы банкира, где снимал квартиру Дубов и где обычно останавливалась Надя - но вслух своего удивления высказывать не стала.

Вскоре Петр Степаныч высадил своих пассажиров у скверика напротив универмага - мрачноватого здания послевоенной постройки - и, сердечно простившись, укатил.

- Ну, куда теперь? - вздохнула Надя.

- Давайте присядем, - предложил доктор. - Я должен вам кое-что сказать.

Выбрав свободную скамеечку, путники уселись. Внимание Нади привлекла очередь человек из тридцати перед входом в универмаг. Перехватив ее взгляд, Серапионыч пояснил:

- Видать, дефицит выкинули, вот они с вечера и занимают.

Васятка хотел было спросить, что такое дефицит, но его опередила Надя:

- Какой дефицит? А мне казалось, что времена дефицита и ночных бдений в очередях давно канули в Лету.

Доктор с видимым облегчением вздохнул - то, что он собирался сказать, должно было стать для Нади очень неприятным сюрпризом, но ее последние слова как бы облегчали Серапионычу задачу.

Вместо ответа доктор протянул Наде "Кислоярскую газету":

- Вчерашняя - мне ее презентовал наш любезнейший Петр Степаныч.

Надя рассеянно глянула на первую страницу. Слева под заголовком "Победители социалистического соревнования" красовались несколько фотопортретов, а справа крупными буквами было напечатано: "Встреча Константина Устиновича Черненко с Эрихом Хоннеккером".

Надежда глянула на дату - и сразу все поняла. Получили объяснение и допотопный автобус, и отсутствие пассажиров на остановке, и помолодевший на двадцать лет Петр Степаныч.

- О Господи, только этого нам еще не хватало, - выдохнула Чаликова, устало склонив голову на плечо Васятке.

- Что-то случилось? - участливо спросил Васятка.

- Да, но об этом позже, - деланно бодро проговорил Серапионыч, поднимаясь со скамейки. - А пока что подумаем о ночлеге. Есть тут у меня на примете одно местечко. Конечно, не отель "Англетер", но, как говорится, чем богаты.

Взяв свои нехитрые пожитки, путешественники пересекли скверик и свернули в ближайший переулок, провожаемые подозрительным взглядом пожилого милиционера, фланировавшего вдоль универмаговской очереди. По счастью, он принадлежал к той половине Кислоярска, с коей Серапионыч был лично знаком, иначе непременно бы "довязался" к его спутникам - женщине в слишком легкомысленном платье и слишком по-деревенски одетому мальчику.

- Владлен Серапионыч, куда вы нас ведете? - спросила Надежда.

- К себе на работу, - как нечто само собою разумеющееся, ответил доктор. - Теперь там никого нет, если не считать пациентов, но они нам, надеюсь, не помешают. Равно как и мы им.

- А как мы туда попадем? - продолжала Надя расспросы. - Через окно, что ли?

- Зачем через окно, - беззаботно рассмеялся Серапионыч. - У меня же ключ с собой.

И доктор, порывшись в кармане сюртука, выудил даже не один ключ, а целую связку.

- А вы уверены, что он подойдет?

- Должен подойти. Насколько помню, замки последний раз меняли лет эдак двадцать пять назад. Или, вернее, пять, как раз незадолго до Олимпиады...

Васятка молча слушал разговор Нади с Серапионычем, но даже при всей природной сообразительности ничего понять не мог, хотя почти каждое слово в отдельности, само по себе, было вроде бы понятно.

Пройдя по еще двум пустынным улицам, путники остановились перед обшарпанным каменным зданием с покосившимся крыльцом. Рядом с дверями красовалась вывеска: "Министерство здравоохранения РСФСР".

- Добро пожаловать, - пригласил Серапионыч, когда дверь благополучно раскрылась. По счастью, Васятка не знал, в каком именно учреждении, подчиненном Минздраву, работает доктор, а Чаликовой было уже все едино, где преклонить усталую главу.

Щадя нервную систему своих друзей, доктор повел их к себе в кабинет не через "покойницкую" залу, а по небольшому темному коридорчику, упиравшемуся в дверь с табличкой "Старший методист".

- Здесь в пятидесятые годы располагался райком комсомола, -  пояснил Серапионыч и распахнул дверь.

К общему удивлению, кабинет не был пуст: под потолком горела одинокая лампочка без абажура, а за столом, заваленном всякой всячиной, сидел человек. Из-под небрежно накинутого некогда белого халата виднелся серый сюртук, точно такой же, как у Серапионыча, но значительно новее. Да и сам человек за столом казался точной копией Серапионыча, только чуть менее потрепанной.

Перед двойником стояла опорожненная на треть литровая бутыль с этикеткой "Медицинский спирт", граненый стакан, блюдо с овощным салатом и "кирпич" черного хлеба. При этом двойник доктора читал "Сборник советской фантастики" и еще умудрялся слушать то, что вылетало сквозь шум и помехи из приемника "VEF-201" с выдвинутой до предела антенной:

- ...Генеральная Ассамблея ООН большинством голосов приняла очередную резолюцию, осуждающую ввод советских войск в Афганистан. Предлагаем нашим слушателям комментарий политического обозревателя Русской службы Би-Би-Си...

Серапионыч деликатно, однако достаточно громко кашлянул. Его двойник отложил книжку и приглушил приемник. Приходу гостей он ничуть не удивился:

- Здравствуйте, товарищи. Присаживайтесь, выпьем...

- После, после, - решительно перебил Серапионыч. - У нас к вам дело.

Двойник пошарил в выдвижном ящичке стола, вытащил оттуда пенсне на цепочке, точно такое же, как у Серапионыча, водрузил на нос и внимательно оглядел гостей:

- Простите, с кем имею честь? Впрочем, вас, голубчик, я уже, кажется, где-то встречал...

Решив, что последнее замечание относится к нему, Серапионыч ответил:

- Совершенно верно. Меня вы могли видеть в зеркале. Видите ли, друг мой, я - это вы, только двадцать лет спустя. Мы с госпожой Чаликовой и Васяткой немного заблудились во времени и случайно попали в прошлое. То есть к вам.

К удивлению Нади, "младшего" Серапионыча это сообщение ничуть не удивило.

- Ну вот вам пожалуйста, а я думал, что такое только в книжках бывает, - ткнул он в "Советскую фантастику". - По этому случаю надо выпить!

- Нет-нет, доктор, мы не пьем, - поспешно отказалась Надя из опасения, как бы "старший" Серапионыч не поддался соблазну выпить "на брудершафт" с самим собой двадцатилетней давности.

- А вы что, за рулем? - сочувственно поинтересовался "младший" Серапионыч.

- Да, за рулем, - подтвердила Чаликова. - Машины времени.

- А-а, ну понятно, - кивнул "младший" доктор с видом знатока научной фантастики.

- Да и потом, дорогой коллега, какую гадость вы пьете, - поморщился "старший" доктор, принюхиваясь к запаху, идущему из бутыли. - А вот мы, люди будущего, употребляем совсем другие жидкости.

С этими словами доктор извлек свою знаменитую скляночку, отвинтил крышечку и слегка плеснул в стакан с остатками спирта.

- И это можно пить? - с некоторой опаской спросил "младший" Серапионыч.

- Не только можно, но и нужно! - подхватил "старший". - Давайте я вам запишу рецепт, будете сами изготавливать. Чудный эликсир для поднятия тонуса! У вас, голубчик, не найдется кусочка бумажки?

"Младший" Серапионыч пошарил на столе, потом в столе, и вытащил целую стопку морговских бланков с круглой печатью.

"Старший" Серапионыч извлек из внешнего кармана сюртука старомодную ручку с золотым пером (точно такая же торчала из соответствующего кармана у его двойника), трудноразборчивым докторским почерком набросал на бланке некую сложную формулу и внизу дописал: "Добавлять по вкусу в чай, суп и др. жидкости". При этом от зорких глаз Васятки не укрылось, что несколько незаполненных бланков Серапионыч незаметно сунул себе в карман.

Между тем "младший" Серапионыч поднял стакан до уровня лица, слегка взболтал, наблюдая, как "чудный эликсир" растворяется в спирте (а отнюдь не в чае или супе), и залпом выпил.

Однажды Серапионычу удалось "соблазнить" Надю на дегустацию своего "чудо-эликсира", и она до сих пор не без некоторого содрогания вспоминала, что испытывала при этом, но тогда она "приняла на душу" всего капельку, да еще растворенную в кружке чая, а тут имела место быть совершенно гремучая и непредсказуемая смесь "скляночной жидкости" со спиртом, пусть и медицинским.

И воздействие не замедлило - влив в себя содержимое стакана, "младший" Серапионыч попытался было зачерпнуть ложкой немного салату, но не успел, уронившись лицом прямо в блюдо.

- Это надолго, - сочувственно произнес "старший" Серапионыч. - Теперь он... то есть я не скоро очухаюсь.

- А нам-то что же делать? - растерянно переводя взор с одного Серапионыча на другого, спросила Надя.

- Утро вечера мудренее, - оптимистично откликнулся доктор. - Можно, конечно, переночевать и тут, но ежели доктор на боевом посту, стало быть, квартира свободна.

- А как же мы его одного оставим в таком виде? - забеспокоился Васятка. - Вдруг с ним чего случится? Вот, помню, в прошлом году у нас в деревне...

- Да нет, Васятка, с ним ничего не случится, - заверил доктор. И пояснил: - Иначе я бы теперь перед тобой не стоял. Ну, идемте.

Когда Серапионыч закрывал на ключ входную дверь, Чаликова задала ему вопрос, который ее очень занимал:

- Скажите, Владлен Серапионыч, но если он - это вы, то вы должны были запомнить то, что теперь было? Согласитесь, не каждый день к нам являются путешественники во времени.

Доктор от всей души рассмеялся:

- Ну разумеется, запомнил. Но исключительно как сон, приснившийся после чтения фантастики под спиртик... Осторожно, здесь ступенька кривая, в потемках и оступиться недолго. Да, так вот, с тех пор я решительно "завязал" как с тем, так и с другим. Двадцать лет читаю только газеты, а пью исключительно жидкость из скляночки. Тем более после того, как по некоему, как мне казалось, алкогольному наитию записал ее химико-фармацевтическую формулу.

- Значит, хоть минимальная польза от нашего путешествия во времени все-таки была, - через силу рассмеялась и Чаликова.

Не до смеха было лишь Васятке. Казалось, какая-то неприятная догадка осенила его, и в течение всей дороги по темным улицам до дома, где жил Серапионыч, он хмурился и не произнес ни слова.

 

* * *

В отличие от некоторых своих собратьев по ремеслу, Чумичка старался вести здоровый образ жизни, в частности - засветло ложился спать и рано вставал. Так как накануне выспаться почти не удалось, то сегодня Чумичка, проводив в дальний путь Надежду, Серапионыча и Васятку, сразу же отправился на боковую с намерением не просыпаться до самого рассвета.

Если кому-то случалась надобность разбудить Чумичку, то усилия приходилось прикладывать воистину неимоверные - разве что не стрелять из пушки над самым ухом. Но на этот раз произошло невероятное - Чумичка проснулся сам. А проснувшись, некоторое время лежал в постели с открытыми глазами, стараясь понять, что случилось. Может, виной столь неурочного пробуждения был какой-нибудь кошмарный сон? Чумичка редко видел сны, а если и видел, то потом никак не мог вспомнить, о чем они, даже в самых общих чертах. Но на сей раз ему ничего не снилось - в этом Чумичка был уверен.

Так и не придя ни к какому выводу, Чумичка закрыл глаза и попытался заснуть, но тут где-то глубоко в его сознании раздался тихий равномерный стук. Чумичка тряхнул головой, но стук не исчез, и более того - с каждым мигом становился все громче и настойчивее.

- Что за чудеса! - проворчал Чумичка, нехотя поднимаясь с кровати. Впрочем, ему по роду занятий как раз и приходилось иметь дело главным образом с чудесами.

Колдун щелкнул пальцами правой руки, и в небогато обставленной горнице стало чуть светлее, хотя вроде бы никакой светильник не загорелся.

Накинув шлепанцы, Чумичка стал ходить из угла в угол, прислушиваясь, откуда исходит стук. Вскоре ему стало понятно, что источник - где-то возле тулупа, который висел на спинке стула посреди горницы. Этот тулуп был для Чумички своего рода рабочей одеждой - в его многочисленных внутренних карманах и кармашках хранились принадлежности колдовского ремесла, в том числе и скляночки с живою водой, которая спасла жизнь дону Альфонсо.

В одном из карманов находился магический кристалл. Вернее, его половина - вторая в саквояже Надежды Чаликовой отправилась "за городище". Чумичка извлек кристалл и понял, что звуки исходят из его глубин. Более того, Чумичке казалось, что все мелкие грани кристалла озарены багровым пламенем.

Чумичка вскинул левую руку, щелкнул пальцами, и в комнате вновь стало темнее. Но багряное пламя не исчезло - оно, как и звук, исходило из  глубины кристалла. А звуки становились все громче и настойчивее, и колдун каким-то внутренним чувством понял, что если он это не остановит, то может произойти что-то страшное и непоправимое. И уже не столько разумом, сколько по какому-то наитию Чумичка со всех сил швырнул кристалл оземь.

Стук мгновенно прекратился, а когда колдун поднял кристалл, никакого красного свечения из него уже не исходило. Чумичка засунул кристалл обратно в карман тулупа и лег в постель, а уже через мгновение провалился в глубокий сон.

Чумичка не знал и не мог знать, что в этот же самый миг совсем в другой части Царь-Города, в таком же темном помещении, только более обширном, безо всяких видимых причин замолкло мерное тиканье будильника с прикрепленными к нему проводками, ведущими к мешочку, из которого через дырку медленно сыпался белый порошок.

 

* * *

Надежде уже доводилось бывать и на работе, и дома у Серапионыча. И вот, оказавшись в морге двадцатилетней давности, Надя увидела, что и тогда все было, как теперь: и стол, заваленный всяким хламом, и лампочка под потолком, и репродукция левитановской картины "Над вечным покоем", приклеенная прозрачной изолентой прямо к обоям. Не говоря уже о докторских сюртуке, пенсне и авторучке.

В общем, если бы Чаликовой предложили сравнить кабинет заведующего Кислоярским моргом сегодня и двадцать лет назад и "найти 15 различий", то она бы нашла, пожалуй, только одно: вместо "ВЭФ"а стоял "Панасоник". Хотя объяснялось это достаточно просто: "ВЭФ" работал только от батареек - шести больших цилиндров "Марс" ценой 17 копеек за штуку, итого 1 рубль 2 копейки. По тем временам это было совсем не дорого, а теперь такие батарейки понемногу выходят из обращения, да и стоят значительно дороже, так что увы - пришлось приобрести радиоаппарат, работающий от электросети, да еще имеющий диапазон "FM", отсутствующий у приемников советского производства.

Заметим, однако, что такая привязанность к старым вещам и к старым модам отнюдь не мешала Серапионычу идти в ногу со временем - Надя многократно в этом убеждалась, когда речь заходила и о современном искусстве, и об общественной жизни, и даже об Интернете.

Когда Серапионыч привел гостей в свою квартиру на четвертом этаже дома старой постройки, Надежда убедилась, что и здесь никаких существенных перемен за двадцать лет не произошло - обстановка была такая же, как и раньше, разве что на комоде вместо десяти слоников стояли только девять: не хватало десятого, которого Чаликова привезла доктору в позапрошлом году из командировки в Кот д'Ивуар и который, в отличие от прочих, был сделан не из фарфора, а из самой настоящей слоновой кости. (Так, во всяком случае, уверял торговец на базаре, уступивший ей этот симпатичный сувенир за полтора доллара).

В целом же квартира Серапионыча и тогда, и теперь производила куда более благоприятное впечатление, чем его рабочий кабинет - было видно, что доктор старается держать ее в порядке, хотя и чувствовалось отсутствие заботливой хозяйки.

Приведя гостей к себе домой, Серапионыч решил их напоить чаем (в стенном шкафу обнаружился початый чайный пакетик №36), но вот с закуской было сложнее - в холодильнике лежали только банка кабачковой икры и несколько "Завтраков туриста". Зато в хлебнице оказалась едва начатая буханка черного хлеба за 14 копеек.

Лишь когда они уселись за кухонный столик, Надя обратила внимание на странное молчание Васятки. "Ну еще бы - попал совсем в чужой мир, - сочувственно подумала Надя, - а мы, вместо того чтобы помочь ему освоиться, сами ничего понять не можем".

- Видишь ли, Васятка, дело какое, - начала Надя, - мы должны были пройти между столбами и попасть в свой мир. В свою страну. Но произошло нечто необъяснимое, и мы оказались не совсем там. То есть не то чтобы не совсем там, а не совсем тогда...

Почувствовав, что несколько запуталась, Надя глянула на доктора, который сосредоточенно резал хлеб тонкими кусочками.

- Да не нужно объяснять, я все понял, - разомкнул уста Васятка. - Мы попали в вашу страну, только на два десятилетия раньше. И вот я думаю - отчего такое произошло?

- Провал во времени, - предположил Серапионыч. И, припомнив некогда столь почитываемую им советскую научную фантастику, мечтательно добавил: - Ну там, аннигиляция времени и пространства, сдвиг в нуль-транспортации, нарушилась связь времен...

- Нет-нет, я о другом, - продолжал Васятка, терпеливо выслушав доктора. - Ведь вы же несколько раз проходили между столбов, но всегда попадали в одно и то же место и время.

- Ну, так, - кивнула Чаликова, еще не понимая, к чему клонит Васятка.

- И я так думаю, что это не случайность, - уверенно заявил Васятка. Подув на горячий чай, он осторожно сделал несколько глотков. - Отчего такое произошло именно сегодня? Почему мы попали именно на двадцать лет назад, а не на десять, пятнадцать или все сто?

- А ведь верно! - Серапионыч откусил кусок хлеба. - Как говорил поэт, если звезды зажигают, значит, это кому-то нужно.

- Но кому и зачем? - тихо промолвила Чаликова.

- Мне кажется, кому-то понадобилось отправить вас в ваше прошлое, - продолжал Васятка. - Однако это произошло как раз в то время, когда мы переходили из "нашего" в "ваш" мир. Значит, и здесь существует какая-то связь...

- А-а, кажется, до меня что-то начинает доходить! - воскликнула Надежда. - Мы должны вспомнить во-первых, всех, кто бывал и в том, и в другом мире, и во-вторых, что они делали в начале - середине восьмидесятых годов. Только таким путем у нас есть шанс нащупать хоть какую-то ниточку к разгадке.

- Хорошо бы так, - с сомнением вздохнул доктор. - Но вообще-то попробовать можно. В таком случае начать следует с тех, кто участвовал в предыдущих походах "за городище". - Серапионыч извлек "золотую ручку" и стал записывать прямо на полях "Кислоярской газеты": - Дубов, вы, я, майор Селезень, баронесса Хелен фон Ачкасофф. Еще кто-то?

- Еще Иван Покровский, - вспомнила Надя.

- Итого - шесть человек, - подытожил доктор. - Начнем с Василия Николаича, ведь его деятельность в параллельном мире была наиболее активной. Но двадцать лет назад он был примерно в том же возрасте, что теперь Васятка, так что вряд это как-то связано с ним. - И доктор поставил рядом с именем Дубова знак "минус", хотя совсем вычеркивать не стал.

- Меня смело зачеркивайте, - с грустью улыбнулась Чаликова. - Я в те годы жила в Москве и даже понятия не имела, что есть такой город - Кислоярск.

Серапионыч послушно вычеркнул Чаликову из списка, но так как ручка у него была все-таки не шариковая, а перьевая, то с ее помощью можно было писать с разной степенью нажима. И Надю доктор вычеркнул со слабым нажимом.

- А вот мою кандидатуру прошу взять на заметку, - сказал Серапионыч. И пояснил: - Как раз во время своего первого пребывания в Царь-Городе я сталкивался с таким явлением, как зомби. Это были покойники из нашего мира, которых известный вам Каширский каким-то способом оживлял и переправлял в параллельный мир. Там они послушно помогали ему совершать всякие злодейства, вплоть до убийств. И вот я подумал - а не понадобилось ли Каширскому, или кому-то еще, вербовать себе таких "помощничков" среди мертвецов двадцатилетней давности? А я как раз руковожу заведением, где всегда можно разжиться покойниками...

- Да, но вас-то, доктор, зачем нужно было отправлять в прошлое? - перебила Надя. - Ведь там уже есть один Владлен Серапионыч, и тоже заведующий моргом. Вот с ним бы и договаривались. Хотя после вашей склянкотерапии, боюсь, это будет не так-то просто...

Доктор ничего не ответил, но поставил напротив себя жирный вопросительный знак.

- Пойдем дальше. Кандидат исторических наук баронесса Хелен фон Ачкасофф. В начале восьмидесятых она еще не была ни баронессой, ни кандидатом.

- Кстати, госпожа Хелена всегда проявляла особый интерес ко всяким тайнам, скрытым в былых временах, - оживилась Надя. Но тут же сама себе возразила: - Хотя вообще-то она специализируется в более отдаленных эпохах, чем закат советского застоя.

- Однако есть еще одно обстоятельство, - со своей стороны возразил доктор, - о котором вы вряд ли знаете. В конце восьмидесятых годов в нашем городском архиве случился пожар, и многие ценные документы сгорели. А Хелена как раз тогда вела усиленные поиски по части краеведения и много раз в моем присутствии кручинилась, что ее изыскания заходят в тупик как раз из-за сгоревших бумаг. И как-то раз в шутку сказала, что будь у нее машина времени, то вернулась бы на год назад и более плотно поработала в архиве. На что я ей возразил, что, имея такую машину, она могла бы съездить хоть на сто, хоть на двести лет назад и узнать, как все происходило на самом деле, а не из архивных свидетельств. Им ведь тоже, знаете ли, не всегда можно верить.

- Все так, но ведь сейчас баронесса далеко от Кислоярска, на какой-то конференции, - заметила Чаликова.

- Могла и вернуться, - пожал плечами Серапионыч и обозначил имя баронессы, как и свое, знаком вопроса. - Ну, кто у нас следующий? Майор Селезень. Он же честной отец Александр. Не знаю, как вы, Наденька, но я его в этом раскладе никак не вижу. Дело в том, что в начале восьмидесятых Александр Иваныч оказывал помощь дружественному народу Афганистана, а в Кислоярске появился значительно позже.

Так как ни Чаликова, ни Васятка не возражали, доктор вычеркнул майора Селезня из списка подозреваемых.

- Ну и номер последний - поэт Иван Покровский, - сказал Серапионыч. - Который двадцать лет назад тоже был поэтом, но молодым. Хотя и сейчас не старый. Насколько я понял из его рассказов, в Царь-Городе Иван Покровский если и бывал, то только проездом, а в основном его приключения имели место в Новой Ютландии. Да и как-то я не представляю себе этого служителя муз впутанным в межвременные разборки...

Доктор уже занес ручку, чтобы вычеркнуть Покровского из списка, но этому неожиданно воспротивилась Чаликова:

- Владлен Серапионыч, погодите. Ведь Иван Покровский - единственный известный наследник тех баронов Покровских, что обитали в усадьбе Покровские Ворота. И несколько лет назад усадьба была ему возвращена. А раньше в ней, как вам лучше меня известно, находилось правление колхоза.

- Ну да, разумеется, - доктор подлил себе в кружку горячей воды из чайника, - но какое это имеет отношение...

- Самое прямое! - воскликнула Чаликова. - Есть наследник - надо возвращать. А нет наследника - нет и проблемы.

- Так что же, Надя, вы хотите сказать, что кто-то хочет в прошлом избавиться от Ивана Покровского, чтобы в будущем не отдавать ему усадьбу? - аж вскочил Серапионыч. - Но это же невозможно! Иван жив, я сам его неделю назад видел, и не где-нибудь, а в Покровских Воротах, и разговаривал, как с вами сейчас! Да если каждый начнет лазить в прошлое и вытворять там, что захочет, так это ж вообще будет черт знает что!

- Ну не волнуйтесь, Владлен Серапионыч, это ж я так, в виде предположения, - стала успокаивать Надежда. И вдруг вскочила еще резче, чем доктор, едва не расплескав чай. - Я поняла, в чем дело - Рыжий!

- Погодите, Надежда, а Рыжий-то при чем? - удивился Васятка, сосредоточенно молчавший, пока Надя и Серапионыч перебирали знакомых.

- Сейчас объясню. Рыжий - тоже человек из нашего мира. Когда-то его звали Толей Веревкиным, он жил в Ленинграде и учился не то на историка, не то на археолога. Их группа под руководством профессора Кунгурцева приезжала сюда, чтобы проводить раскопки в окрестностях Кислоярска, и в частности - на Гороховом городище. Однажды, оказавшись на Городище после захода солнца, Веревкин случайно открыл существование параллельного мира, пробыл там несколько дней, а затем окончательно туда ушел. Ну а чтобы его не искали, устроил инсценировку, будто утонул, купаясь в Финском заливе под Питером.

- Ну да, вы уже мне как-то об этом рассказывали, - откликнулся доктор, выслушав сбивчивый Надин рассказ. - И что же?

- А то, что это произошло как раз летом, во время археологической практики. И как раз двадцать лет назад. Может, пока мы тут разговариваем, Толя Веревкин переходит через Горохово городище! - Надя плюхнулась обратно на табуретку.

Некоторое время все сидели молча, переваривая "информацию к размышлению". Потом доктор глянул на настенные часы "Слава", висящие над холодильником, и сказал:

- Давайте, друзья мои, пойдем спать. Я пока слазаю в чулан за раскладушкой. А с утра на свежую голову разберемся.

- А если не разберемся? - тихо спросила Надежда.

- Тогда вечером вернемся на городище и пройдем между столбов. А дальше видно будет, - сказал Серапионыч уже в дверях.

- Ну что же, Васятка, приберем со стола, - предложила Надя.

С этими словами она пустила воду и стала машинально споласкивать посуду, отдавая ее вытирать Васятке. При этом мысли ее текли куда быстрее, чем вода из крана:

"Легко сказать - вернемся и пройдем. А где уверенность, что мы не попадем, например, во времена царя Степана? А вернувшись в "свою" реальность, не окажемся в эпохе Наполеона или Ивана Грозного. Или, того хлеще, угодим в какое-нибудь далекое будущее? А домой так и не вернемся..."

Однако делиться этими тревожными мыслями ни с Васяткой, ни с Серапионычем Надя, разумеется, не стала.

 

* * *

Как обычно по вечерам, Михаил Федорович принимал доклад о событиях дня от своего ближайшего подчиненного Глеба Святославовича.

Михаил Федорович и Глеб Святославович чем-то неуловимо походили друг на друга - и внешность, и одежда, и повадки у обоих были таковы, что в любом обществе, при любых обстоятельствах они всегда выглядели совершенно естественно и, если можно так выразиться, умели заставить окружающих не обращать на себя внимания. Такому нельзя было выучиться - это приобреталось только многолетним опытом.

Михаил Федорович начал с того, что крепко пожал руку Глебу Святославичу и торжественно вручил ему золотой кубок и небольшой, но увесистый мешочек золотых монет:

- Извините, Глеб Святославич, что приходится поздравлять вас частным порядком, без огласки. Но Государь знает о вашем усердии и обещал не оставить в дальнейшем.

- Служу Царю и Отечеству! - вскочив со стула, отчеканил Глеб Святославич.

- Да садитесь, садитесь, - с улыбкой проговорил Михаил Федорович. - Не буду допытываться, как вам удалось справиться с заданием - но сделано было на высшем уровне.

- Надо отдать должное Петровичу, - улыбнулся и Глеб Святославич. - Он-то свое дело выполнил отменно - все время отвлекал на себя господина Дубова и прочих, а у меня руки были настолько развязаны, что я даже мог себе позволить такое, на что при других обстоятельствах никогда не решился бы.

- Скажите, а Петрович знал о той роли, которую ему приходилось играть? - осторожно полюбопытствовал Михаил Федорович.

- Разумеется, нет, - хмыкнул Глеб Святославович. - И сыграл как нельзя лучше. Именно потому все поверили, будто он блюдет царское добро, что он действительно совершенно искренне блюл царское добро!

- Петрович-то блюл, за что ему честь и хвала, - задумчиво произнес Михаил Федорович. - А вот наши дорогие гости проявили, прямо скажем, неблагонадежие. Мало того что сокровища пытались скрыть, так еще и решили вывезти Мангазейские иконы.

- Да, так точно, - кивнул Глеб Сваятославич. - Но и эту попытку мы пресекли.

- За что вам дополнительная благодарность от наших духовных властей, - отметил Михаил Федорович. - Надеюсь, иноземцы не покинули Царь-Город?

Глеб Святославич привычно заглянул в бумаги:

- Василий Дубов, будучи в Господской слободке, посетил дом боярина Андрея, только что отпущенного из-под стражи. - И добавил уже от себя: - И не удивительно - один другого стоят... Затем он ненадолго зашел в терем князя Святославского, а потом гулял по городу, заглядывая в разные лавки и покупая всякие мелочи, после чего возвратился в терем Рыжего.

- А остальные?

- Госпожа Чаликова все время находилась и сейчас находится там же. Лекарь Серапионыч вернулся туда чуть позже, после того как пользовал захворавшую княгиню Длиннорукую, - зачитал Глеб Святославич.

- А вы уверены, что они не улизнули?

- Наблюдение за теремом Рыжего ведется очень плотное. Последним, кто его покинул, был настоятель Храма Всех Святых отец Александр.

При имени отца Александра Михаил Федорович непроизвольно вздрогнул, и это обстоятельство не укрылось от внимания его подчиненного. Да и вообще, Глеб Святославич видел, что Михаил Федорович нынче как-то не по-всегдашнему возбужден, и хотя пытается свое возбуждение скрыть, это ему не очень удается.

Терпеливо выслушав отчет, Михаил Федорович не выдержал:

- Глеб Святославич, неужели вы ничего не слышали - ну, такого?..

- Нет, ничего. А что?

- Да так, ничего особеного. Ну ладно, ступайте, Глеб Святославович, вам после вчерашнего нужно хорошенько отдохнуть. Выспитесь как следует, никуда не спешите, в общем - возьмите себе настоящий полноценный выходной, вы его заслужили. А послезавтра - снова в бой...

Когда Глеб Святославович покидал обиталище своего начальника, в дверях его чуть не сбил с ног Лаврентий Иваныч. Он находился в необычайном возбуждении, но, в отличие от Михаила Федоровича, даже не пытался с ним совладать.

Михаил Федорович понял, что произошло нечто непредвиденное, однако виду не подал:

- Добрый вечер, Лаврентий Иваныч. Вообще-то я вас не ждал, но раз уж явились, то присаживайтесь.

Лаврентий Иваныч плюхнулся на стул:

- Ты еще не слышал?..

- И что я, по-твоему, должен был слышать? У меня здесь такая звукоизоляция, что вообще ничего не слышно. А коли ты чего услышал, то доложи. Но четко, спокойно, без лишних чувств.

Отдышавшись, Лаврентий Иваныч заговорил медленно, тщательно подбирая слова, так как Глеб Святославович по-прежнему торчал в дверях:

- То, что должно было, не случилось. И все осталось, как было.

- Ничего не понял, - проворчал Михаил Федорович. - Уважаемый Глеб Святославич, кажется, я вас уже отпустил домой?

- До свидания, - вежливо попрощался Глеб Святославич и нехотя вышел, медленно затворив за собою дверь.

- Ну, в чем дело? - с тревогой спросил Михаил Федорович. - Говори скорее!

- В чем, в чем, - почти выкрикнул Лаврентий Иваныч. - Механизм не сработал, вот в чем! А теперь туда и не подобраться, там весь Сыскной приказ, да еще и боярин Павел в придачу!

- М-да, опять произошел сбой, - совершенно спокойно проговорил Михаил Федорович. - Пожалуй, ты был прав - в таких делах на технику лучше не полагаться.

- Какой сбой?! - вскочил Лаврентий Иваныч, будто ошпаренный. - Какая, к дьяволу, техника? Ты понимаешь, что это уже провал?!!

- Молчать! - вдруг гаркнул Михаил Федорович во весь голос, а для пущей убедительности еще и грохнул кулаком по столу. - Смирно! Истерику тут, понимаешь ли, устраиваете. - И, убедившись, что Лаврентий Иваныч понемногу приходит в себя, начальник продолжал уже обычным голосом: - Причитаниями делу не поможешь. Что случилось, то случилось. И надо не пороть горячку, а думать о том, как использовать имеющиеся обстоятельства на пользу дела. На пользу нашего дела, - подчеркнул Михаил Федорович. - Так что ступай домой и...

- И жди ареста? - перебил Лаврентий Иваныч.

- Какого ареста? - искренне удивился Михаил Федорович. И добавил с нескрываемым пренебрежением: - Да кому ты нужен? Ладно, иди и спи спокойно.

Оставшись один, Михаил Федорович заглянул было в отчет, который оставил ему Глеб Святославич. Но вскоре с досадой отодвинул бумаги в сторону и, подперев голову руками, крепко задумался. Конечно, последнее сообщение его не обрадовало, но и впадать в панику следом за Лаврентием Иванычем он вовсе не собирался. Аналитический мозг Михаила Федоровича уже "прокручивал" как минимум три варианта дальнейших событий, и каждый из них имел "плюсов" ничуть не меньше, чем "минусов".