Земля между друидскими рощами была ничуть не мягче булыжной мостовой любой улицы Урика. Сандали Павека издавали знакомый, успокаювающий шорох, когда он быстрым шагом шел к далекой группе деревьев, которая на самом деле была рощей Телами. Он был благодарен холодному ветру, который дул ему в лицо прямо из этой рощи — или из рощи Акашии, так как два друида решили, что они будут учить его попеременно — но уже не нуждался в проводнике, чтобы дойти до рощи.

Как бы не тверда была эта земля, многие поколения друидов, ходивших от деревни до рощи и обратно, оставили на ней свой след. Во время ходьбы заняться было нечем, и он научился находить след в глуши по цвету и структуре почвы. Сейчас он мог отличить даже более тонкие и почти незаметные следы, ведущие из одной рощи в другую. Во время своих занятий ему удавалось создавать только крошечные, быстро испарявшиеся водяные шары, или огненные сферы, которые скорее дымили, пылали, зато он начал строить в уме карту Квирайта: деревня, абсолютный центр, окруженная обработанными полями, и промежуток пустыни между деревней и Солнечным Кулаком, усеянный рощами. Он думал, что рощ не меньше двадцати, если он во время ужина правильно пересчитал друидов высокого ранга, каждый из которых ухаживал за одной рощей.

Он делал все это, не задавая вопросов. Оказалось, что избавиться от некоторых привычек труднее, чем от других. Постепенно Павек привык к странным обычаям жителей Квирайта, и, например, больше не вздрагивал, когда кто-нибудь из них с улыбкой приветствовал его. Но в сердце он остался темпларом, а темплары не задают лишних вопросов, так как ответы, особенно честные ответы, рождают сомнения.

Вот почему, хотя он больше прогрессировал, стремясь стать мастером-друидом, именно в дни с Акашией — и у них было еще несколько дней, с того памятного, первого, когда она вызвала его на бег через луг с густой травой — но предпочитал занятия в роще Телами. Старая женщина редко задавала вопросы, и никогда не спрашивала ни о чем личном, но Акашия, как бы она не старалась, не могла скрыть своего любопытства, и спрашивала обо всем: о городе, о темпларах, о его личной жизни и, самое худшее, о разнице между ее лекциями и тех, которые ему читала Телами.

Как если бы темплар низкого ранга осмеливался спрашивать мнение темплара высокого ранга о Верховном Темпларе!

Конечно, обе женщины настаивали, что в Квирайте нет иерархии. Ты равен всем и относись ко всем, как к ровне, говорили они. Говори то, что ты думаешь, говорили они. Мы ценим твои мысли, Павек. Не сомневайся, говори нам все, что ты хочешь сказать.

Не думают ли они, что, он, кровь Гита, безмозглый идиот? Он же видел, как они все кланяются Телами и разве что не ползают у ее ног. Они улыбаются и называют ее Бабушкой, а она улыбется им в ответ и говорит спасибо…

Очень вежливо и дипломатично.

Клянусь милосердием Хаману! Он видел сотни фестивалей в Уруке, дети кидали букеты цветов к ногам короля-волшебника, и он улыбался, он говорил спасобо, и никто даже на мгновение не забывал, где находится власть и сила, и кто может использовать ее, вежливо, культурно и без малейшего колебания и угрызений совести.

День за днем они говорили ему послать свое сознание в сердце Квирайта, поискать стража. Что же они думают, что он не найдет кости под деревом? Неужели они не понимают, что он давно догадался о судьбе тех, кто пытался и не сумел?

Не клеблясь говори нам все, что думаешь, наперегонки твердили они.

Пусть сначала дождь будет лить сто дней и сто ночей, прежде чем он попадется в эту ловушку. Тысячу дней!

Так он поклялся себе, пока шел по этой твердой земле.

Они все так и липли к нему, все эти друиды с их открытыми, улыбающимися лицами, без единого шрама. Он должен спросить себя, а не было ли других причин, по которым он предпочитал те дни, когда его учителем была Телами, и ответы заледенили кровь в его жилах. Акашия была особым ручным животным Телами, ее наследником и уже — как ветеран гражданского бюро он точно подмечал все эти вещи — следующим по силе друидом в Квирайте. Она не походила ни на одного из тех, кого он встречал раньше в своей жизни: честная, справедливая, любопытная и хорошо уравновешанная — вроде его ножа со стальным лезвием.

Все жители Квирайта любили ее, но никто не любил ее больше, чем Руари, чего она — про всем своем любопытстве — похоже не замечала. Он, Павек, нет, он не любил ее. Он подслушивал разговоры соседей за ужином и мало-помалу узнал историю полуэльфа. Если бы их пути пересеклись, если бы он не был мальчуганом, когда это все случилось, он бы убил темплара, который изнасиловал мать пацана; он сделал намного больше, когда этот зверь изнасиловал Дованну, и по этой же причине он убил бы любого хищника или даже самого Элабона Экриссара: они были больны, и их надо было уничтожить прежде, чем они распространили свою болезнь.

Потому что она уже перешла на Руари. Червяк-недоумок видел весь мир через свои шрамы, настоящие и придуманные; не было никакого смысла говорить с ним или пытаться как-то помириться с ним. Не имело значения на что надеялась Акашия или что она говорила — а она говорила больше, чем Павек хотел услышать, совершенно слепая в своем обожании Руари — они никогда не станут братьями друг другу. Себя она видела сестрой этому мальчишке.

Всякий бывает слеп к чему-нибудь. Акашия была слепа к Руари.

Но оставьте его и этого червя одних, и они будут сторонится друг друга. Он знал, что должен быть доволен и не замечать Руари вообще — и не только из-за яда. Он в точности знал, что этот придурок сделал, воюя с ним; он мог бы легко узнать это сам, без помощи Телами, просто не так быстро.

Его желудок все еще побаливал. Было это от самого яда или последствия исцеления, он не имел понятия — а вопросы он не задавал. Во всяком случае при виде еды его еще тошнило, он быстро уставал во время ходьбы и должен был постоянно останавливаться и отдыхать.

Солнце уже взошло, хотя не так давно, и единственная полезная тень между деревней и рощами могла быть только от какой-нибудь соломенной хижины. Не было никакого смысла сворачивать куда-нибудь чтобы отдохнуть; когда он уставал, он садился на землю там, где был, спиной к востоку, на который карабкалось солнце, и наслаждался тенью, которую давали его шляпа и плечи. Закрытывая глаза, он полностью опустошал свой мозг, так, как только ветеран-темплар умеет это делать, и ждал, пока его пульс и желудок успокоятся.

Наконец они пришли в порядок и, прежде чем его шляпа начала жечь не хуже пламени, он потер глаза, вскочил на ноги, и, так как он был темплар и привык иметь врагов, медленно повернулся на пятках, проверяя окрестности. Никого по форме похожего на Руари он не заметил, но зато было кое-что новое, что-то, что заставило его внимательно посмотреть через мерцающий на солнце воздух на юг, по направлению к Урику.

Огромная туча пыли поднималась там и — если он мог верить своим глазам — стадо черных точек под ней.

Его первая мысль была, что одна из этих черных точек — сам Элабон Экриссар, и он мгновенно рванулся обратно, в деревню, прежде чем здравый смысл проложил дорогу в его сознание. Он знал всю историю о зарнеке, Квирайте, Дыхании Рала и Лаге, и как он сам оказался воволечен во все это. Но не было ни единой причины — совсем ни одной — чтобы кто-нибудь другой в Урике думал, что темплар третьего ранга, с головой оцененой в сорок золотых, сбежал в далекий оазис друидов. Не было никаких причин думать, что кто-то вообще в Урике знает имя Квирайт, зато было множество причин верить, что Телами и страж хранят в абсолютной тайне точное расположение их обожаемого Квирайта.

Так что он повернулся, прошел сотню шагов и остановился.

Что-то было на соляной поверхности. Быть может это был край охраняемой стражем земли; он вообще не знал точно, как работает защищающая магия Квирайта. Быть может, когда какой-нибудь чужак только поставит ногу на эту часть пустыни, друиды узнают об этом. Но может быть и нет. Здесь повсюду были деревья, высокие как стены Урика, но не было ни укреплений, ни наблюдательных постов.

Регуляторов изредка отправляли охранять стены Урика, когда Король Хаману отправлял военное бюро из города, на войну или на учения. Это было довольно легко и с четким приказом: доложи все, что ты видел, внутри стен и снаружи. Исполняй свой долг, и дай начальникам принять решение.

Павек опять повернулся и направился в деревню.

Широкая зеленая крона деревьев, растущих в самой деревне, темнела перед ним, довольно далеко от пыльного облака, которое за это время не увеличилось. Еще одна черная точка появилась между ним и деревней. Она быстро приближалась к нему, вырастая в размере, и превратилась в приземистый силуэт дварфа.

Йохан, огромное облегчение, теперь он не должен идти обратно, чтобы передать свое сообщение. Дварф заговорил первым. — Приближаются эльфы, они будут здесь около полудня. Бабушка и все остальные будут ждать их в деревне. Сегодня не будет занятий.

— Эльфы? — Павек посмотрел на пыльное облако, спрашивая себя, не их ли он видел.

— Бегуны Луны. Все племя и все их стада. И парочка бочонков медового эля.

Дварф подошел ближе и похлопал его по спине, обычный жест, которым они приветствовали друг друга, но его мысли все еще были об эльфах.

— Бегуны Луны — племя Руари, не правда ли? Проблемы?

Рука Йохана опустилась. — Может быть, — не стал возражать он. — Так получилось, что ты видел его худшие качества, Павек. Его возраст и его кровь, они воспринимают все слишком серьезно, слишком лично. У Газалы не было выбора, поверь мне. Бегуны Луны бегают очень быстро и очень помногу, среди них нет места для аутсайдеров, для тех, кто не может выдержать их темп.

— Или напоминающих им о том, что они предпочли бы забыть?

— И это тоже. — Йохан потер рукой свой безбородый подбородок и покачал головой. — Парнишка не понимает и не хочет понимать. Когда Бегуны Луны появляются, он только и делает, что доказывает всем и каждому, что он настоящий эльф и ничем не хуже эльфа. Но когда они уходят, он кажется довольно счастливым здесь…

— Но не сейчас, когда я появился здесь, — поправил его Павек.

— Да, но… — Дварф пожал плечами. Рябь мускулов пробежала по его голой груди и рукам. — Их медовый эль ничем не хуже того, который ты можешь найти в Урике, и может быть парень будет дуться в своей роще, пока они не уйдут.

Павек ничего не знал о медовом эле; это был не из тех напитков, которые старый Джоат давал им в Берлоге, но что касается Руари, он ожидал большие проблемы и не верил, что мальчишка будет обиженно отсиживаться в своей роще. Он сохранил свои ожидания при себе, естественно, и молча пошел позади Йохана в деревню. Любимый темп дварфа был слегка медленнее его, и когда они оказались в деревне, первые из Бегунов Луны уже были там, их одежда кое-где была покрыта солью, но они совершенно не запыхались, а на их лицах не было и следа пота.

Фермеры Квирайта уже сражались на краях своих полей, пытаясь защитить урожай от канков Бегунов Луны. Не было смысла просить эльфов утихомирить своих животных. Свобода — главная добродетель у эльфов, дружба на втором месте. Если Квирайт хочет дружить с Бегунами Луны, пусть фермеры сами защищают свои зеленые поля, хоть своими телами.

Йохан подхватил кувалду с твердым наконечником и начал забивать в землю колья. Кончик каждого кола был заострен и обожжен на солнце, а рядом со вторым концом находилось отверстие для веревки — ясно, что их забивали уже много раз, квириты хорошо научились защищать свои зеленые поля — и в эти отверстия продевались веревки. Павек на мгновение заколебался, ожидая, чтобы кто-нибудь сказал ему что делать, но все и так было ясно, он подхватил пару мотков веревки и кувалду.

Веревки были пропущены и связаны в узлы как раз к тому времени, когда основная часть племени и их стада появились на поросшей кустарником окраине деревни. Высокие эльфийские женщины и их босоногие дети тут же бросились к колодцу, чтобы наполнить свои меха для воды — самое первое и самое главное дело при разбивке лагеря. Другие эльфы уже занялись торговлей — пестрая одежда и изделия из металла за великолепные фрукты Квирайта, овощи и зерно.

Со своей стороны Павек следовал за Йоханом и другими, вначале он огораживал поля, защищая посевы, а потом вместе со всеми вошел в лагерь эльфов, где, как и обещал дварф, уже был открыт бочонок великолепного медового эля. Так как племя Бегунов Луны ничем не помогло фермерам справиться со своими стадами и оторвало фермеров от работы, они достаточно хорошо понимали необходимость компромиса с ними, и предложили квиритам столько эля, сколько они в состоянии выпить. Первую кружку Павек осушил одним глотком. Сладкий, золотой напиток легко скользнул в его горло и ударил ему в голову. Он наполнил кружку еще раз и на этот раз пил ее медленно, смакуя каждый глоток, и, недопив, пошел прочь от бочонка.

Павек жил почти не имея имущества, сначала в темпларском приюте, потом в бараках, а теперь в хижине холостяков. Торговцы предлагали мало чего такого, что могло соблазнить его, и ему в любом случае нечего было дать эльфам в обмен, потому что его вещи, вроде его медальона темплара или нескольких мелких монет, которые были в его поясе, в тот день, когда они ушли из Урика, не вернулись к нему. Так как его медальон был у Руари, он решил, что и его монеты у этого червяка-полудурка. Так что скорее из чистого любопытства, чем из желания снова почувствовать вес своего крошечного состояния в своем поясе, он толкался среди продавцов, выискивая знакомые медные волосы.

Он нашел его, как и думал, но вовсе не среди продавцов. Как и предсказывал Йохан, Руари присоединился к своим сверстникам-эльфам, чтобы в обычных детских играх показать свои таланты и характер. По меньшей мере именно это Руари пытался проделать. Слишком высокий и слишком худой среди квиритов, среди своих родственников Лунных Бегунов Руари выделялся именно человеческой кровью. Пока Павек наблюдал за ним, он потерпел потажение как в беге, так и прыжках с бочонком. Победители-эльфы не скрывали своего отношения к медленному, низкому и толстому изгнанному родственнику, который претендовал на то, что он эльф.

Эльфы безжалостно смеялись над Руари. Этот червяк пытается соревноваться с ними, не имея даже тени надежды на победу. Павек вспомнил ужасные моменты из своей собственной жизни, когда он присоединялся к тем, кто мучал и избивал тех сирот, которые не имели достаточно жизненной силы, чтобы стать темпларами, и он понадеялся, что у Руари есть достаточно здравого смысла, чтобы уйти от них, пока насмешки не переросли в банальную драку, хотя как раз в драке преимущество должно было быть у более крепкого полуэльфа.

Эльфы были плохими бойцами, они не выдерживали даже одного хорошего удара кулаком. После тех тренировочных занятиях, когда он сам сражался вместе и против любой расы Пустых Земель, они оставались с множеством шрамов и сломанными костями. Темплары тренировались очень тщательно, так как их врагов было много, намного больше, чем их самих. С того места, где стоял Павек, он видел бесконечное число способов, при помощи которых нормально сложенный человек, вроде него, мог побить хвастающего эльфа. Даже несколько из них, если они не будут мошенничать. С почти полной кружкой эля, зажатой в его руке, он нашел клочек тени, из которого мог видеть не только безнадежные потуги Руари, но и большую часть всей деревни. Старейшины Бегунов Пустыни, с пронзительным взглядом глаз и выдубленными ветром лицами, собрались около центрального колодца. Акашия, Йохан и еще несколько других, включая нескольких человек, которые, как Павек знал, были фермерами, а не друидами, появились с подносами, на которых были самые изысканные фрукты Квирайта.

Подношение было принято и, вслед за Акашией, вождь племени отправился к домику Телами. Павек решил подойти ближе. Воспоминание о том, как Рокка сыпет золотые монеты в мешочек из-под соли в здании таможни, проскользнуло перед его мысленным взглядом. Он спросил себя, какие товары Бегуны Луны могли предложить за золото. Они выглядели настоящими кочевниками, которые странствуют по всем Пустым Землям, а не только в окрестностях одного города-государства. Такой тип эльфов — по правде говоря — заставлял темпларов Урика сильно нервничать, когда их флаги появлялись на эльфийском рынке, где они продавали как свое знание об окружающем мире, так и обыкновенную контробанду.

Потом он добавил мысль об угрозе Экриссара распространить Лаг на все остальные города-государства, и подошел еще ближе к домику, только для того, чтобы наткнуться на эльфийку, вооруженную копьем с металлическом наконечником, длиной по меньшей мере в половину ее роста.

— Ты новичок здесь, — сказала она, суживая глаза и превращая утверждение в оскорбление.

У эльфов был острый глаз и отличная памать. Павек на стал отвечать на оскорбление. Или пытаться обойти ее. Вместо этого он вернулся на край деревни, где объявились и юные эльфы вместе с Руари, которые состязались теперь в метании копья и соревнованиях по акробатике, по ходу которых двое юношей наклонялись до земли до тех пор, пока один не касался земли коленом, а другой в этот момент должен был запрыгнуть ему на плечи. И опять, как всегда, Руари проиграл, пытаясь прыгнуть в тот момент, когда должен был нагнуться.

У всех есть определенная слепота к чему-нибудь, мертвая точка. Безнадежные потуги Руари стать эльфом ослепляли его и он не мог показать даже того, что умел. Когда он поднимал руку вверх, находясь на коленях и хватал за лодышку эльфа, когда тот прыгал ему на плечи, он ухитрялся еще ударить или зацепить того эльфа, который не собирался ни прыгать ни бегать.

У полуэльфа была сила, а история с ядом кивита продемонстрировала, что природа наделила его и изрядной толикой коварства. Но если бы на эти соревнования принимали ставки, Павек поставил бы все свои денежки на то, что если Руари будет продолжать прыгать и падать, пока все его лицо не будет в кровавых царапинах. Он уже видел такое во время упражнений в полях, когда некоторые темплары отлично умели сражаться и защищаться самым экзотическим оружием и самыми странными стилями, зато не знали самые простые вещи, которые и помогают оставаться в живых.

Иногда люди интересуются только тем, чего у них нет: кричащий обсидиановый меч вместо надежной, усыпаной осколками кремня дубины. Или грациозными, акробатическими прыжками вместо простых захватов ног и переворотов.

Или учением друидов вместо чего-нибудь более протого, к чему он лучше приспособлен?

Йохан был сейчас в доме Телами, участвовал в собрании вождей, принимал решения. И некоторые фермеры, тоже. Мужчина может быть здесь важной персоной, даже если он не друид. Если бы он хотел быть важной персоной. Но Павек хотел изучить волшебство друидов.

Был ли он в архивах темпларов, или в роще друидов, он хотел изучать магию, для этого он жил, этому был готов посвятить всю свою жизнь. Он может отказаться от чего угодно, если надо, но только не от этого. Он запомнил все эти свитки с их пятнами и чернильными пометками. Когда Телами сказала ему: «Ищи стража», он нашел его и теперь не отпустит. Он будет настоящим мастером магии, все это увидят.

Точно также, как Руари играет в эльфийские игры.

Игры, в которых Руари не выиграет никогда.

Магия, в которой он никогда не будет мастером.

Павек уставился в свою кружку с элем, говоря себе, что это пиво наверно вроде броя и заводит пьяного человека в самые потайные уголки его сознания, места, куда он никогда добровольно не пойдет трезвым, или даже выпив что-нибудь более почтенное. Не имеет значения, что у этих тяжело-работающих фермеров сейчас были красные, счастливые лица, что уже открыли второй бочонок и общее веселье распространялось все шире и шире. Для него самого этот медовый эль был ничем не лучше броя, и он вылил остатки из своего стакана на корни ближайшего дерева.

Тоже подношение, для стража. Мольба, чтобы он не стал таким же идиотом, как этот червяк-полудурок Руари, который как раз прыгал опять, и с идиотским ржанием растянулся на земле, ободрав ноги и руки.

Если медовый эль действительно как брой, через несколько часов он избавится от меланхолии. Он подождет, пока его голова не станет ясной, пока между его ушей не забродят другие мысли. Звуки Квирайта, от неясного гула продавцом и покупателей, до хныканья Руари и отдаленного шума ревущих канков, убаюкали, укачали его и он провалился в приятную пустоту.

* * *

— Павек? Павек — тебе плохо?

Нет, все в порядке, подумал он, но мысль потерялась в темноте, пока бежала от сознания до кончика языка. Небо было ярко красное, когда он открыл глаза, и наполнено круглыми переливающимися зелеными сферами, размерами с заходящее солнце. Это Акашия склонилась над ним, ее голос был полон женской заботы, и именно ее лицо вырвало его из мятущегося хаоса его видений. Он проспал весь день.

— Должно быть уснул.

Силуэт кивнул. — Тебе повезло, что ты не ослеп, пока ты спал, а солнце било тебе в лицо. Ты уверен, что с тобой все в порядке? Мы все беспокоились. Никто не знал, куда ты ушел.

Руари видел его, Павек был уверен в этом, но у Руари были свои причины не говорить им об этом. Будем считать, что червяк сам с трудом пережил этот полдень. Кусты, где он регулярно терпел поражения, были пусты, а воздух был тяжелый, плотный и в нем висел запах того, что могло быть только торжественным ужином.

Сон и медовый эль хорошо повлияли на него. В животе ощущался настоящий задоровый голод, и в первый раз с того времени, как Руари отравил его, он не ощущал во рту запаха мускуса кивита.

— Я крепок и бодр. Было нечем заняться, вот я и уснул. Темплары часто так делают, что б ты знала. Это часть нашей тренировки. Это предохраняет нас от убийства друг друга, когда нет никакой простонародной сволочи, на которую можно отвлечься.

Его глаза мало-помалу привыкли к солнечному свету. Он увидел, как Акашия встает на ноги, ее брови были недоверчено подняты над глазами, а губы скривились в иронической улыбке. Наверно она думает, что у него солнечный удар и может быть она и права: чем иначе можно объяснить эту неожиданную вспышку желтомундирного юмора. Он не был слишком известен быстротой ума.

Он попытался пожать плечами, без того же успеха, усмешка на ее губах стала явственнее, потом попытался встать. Но он проспал весь полдень, ноги просто одеревенели. Колени не сгибались, лодыжки оцепенели. Он все-таки сумел приподняться, но тут же грохнулся на землю с громким шлепком.

— А ты уверен, что все в порядке? Не съел ли ты опять что-нибудь?

Он грязно выругался — еще одна вещь, которую он никогда не делал перед ней с тех пор, как очутился в Квирайте. Она в ужасе отступила назад, с рукой прижатой ко рту. Чисто рефлекторно он опять выругался и, на этот раз более аккуратно, поднялся, заставив себя стоять прямо. Одна нога горела так, как будто он стоял на горячих углях. Он оперся о дерево, выжидая, пока боль не стала поменьше.

— С того раза, сама знаешь с какого, я ел столько, что даже джозхал остался бы голодным. Это и есть моя проблема, Каши, — он выругался в третий раз и отвернулся. Это была правда: после эля с него спали какие-то оковы, голова стала легкой, а тут еще солнце и недоедание, но все равно он был неправ, ему не было извинений. Он не называл Акашию так фамильярно, по домашнему, как он не называл Бабушкой Телами. — Забудь о моих словах. Я выпил слишком много. Забудь все, что я сказал с тех пор, как открыл глаза.

— Но Фландорен сказал, что ты выпил только две кружки…

Она потянулась к его кружке и выхватила ее у него из руки прежде, чем он сумел остановить ее. Потом она быстро пробежалась пальцами по краю и осторожно лизнула палец.

— Руари ничего не мог сделать с этим! Он провел весь день, играя как дурак со своими почтенными родственниками со стороны матери.

Кружка выпала из руки Акашии и покатилась по земле. Павек всерьез подумал о том, что неплохо бы найти камень потверже и так стукнуть себя по голове, чтобы потерять сознание. Но для этого надо было идти, а его горевшая в огне нога еще не могла удержать его вес.

— Просто забудь все, что я сказал.

Она спрятала лицо в ладонях и затряслась от хохота. Он попытался убрать ее руки с ее лица. Она проигнорировала его попытку и все, что он мог увидеть — верхушка ее головы и плечи, которые тряслись.

— Что случилось? Неужели этот червяк-полудурок ухитрился сделать с собой что-то не то? — Он был слишком расстроен и даже не заметил своего презрительного сравнения.

— Он был с эльфами, когда Бабушка спросила, знает ли он, где ты. Я полагаю, что это был неправильный вопрос. Скорее не вопрос, а обвинение. А он был грязный и побитый. Она подумала — мы все подумали — что эльфы, с которыми он был, начнут смеяться, и он убежал.

Павек опять выругался и на этот раз Акашия повторила его слова. Она опять затряслась от смеха и чуть не упала, но схватилась за его запястье и удержалась на ногах.

— Я найду его и извинюсь. Я должна была знать его лучше. Может быть и ты-? — Она подняла свои глаза и встретила его.

Он потряс головой, не будет ничего хорошего, кроме очередной неприятности если он попытается сделать то, что она предлагает. — Оставь его одного. Дай ему самому пережить свой гнев и свое унижение; он заслужил это право.

— Ты уверен?

Павек пожал плечами; он не был уверен ни в чем, но когда он сам был в возрасте Руари, и даже сейчас, когда дела шли кисло, он предпочитал быть один.

— Ты понимаешь Руари лучше, чем все остальные из нас вместе взятые, потому что ты… Если ты только не ненавидишь его чересчур сильно. Что если ты поговоришь с ним?

— Завтра, — сказал он вместо еще одного крепкого ругательства. — Я поговорю с ним завтра утром.

Была еще целая ночь между сегодня и завтра. Все могло случиться. Завтра он сможет даже откусить свой язык, но сейчас ему отчаянно хотелось есть. Запах ужина становился сильнее с каждым вдохом, нервы на его ногах достаточно успокоились, он уже мог идти не боясь упасть, и он пошел по направлению к еде.

— Нет! — горячо сказала Акашия. — Не завтра утром…

Он повернулся к ней, прекрасно понимая, что он устал и встревожен, и это выражение видно на его лице. — Не хочешь ли ты мне сказать, что разговор с Руари важнее, чем урок магии? — едко спросил он.

— Нет, именно поэтому я и искала тебя. Бабушка хочет поговорить с тобой о зарнеке завтра, после того, как уйдут Бегуны Луны. Все обстоит намного хуже, чем ты думаешь: Андорвен говорит, что Лаг уже продавался на рынке в Нибенае — пока Король-Тень не обнаружил этого и не сжег его вместе с продавцами и их ларьками. Андорвен говорит, что теперь Бегуны Луны больше не собираются торговать в Нибенае, и другие эльфийские племена тоже. Он говорит, что эльфы знают, что Лаг пришел из Урика, и что они сообщили об этом всем, прежде чем сбежать из Нибеная. Он говорит, что и рынок Урика теперь должен обходиться без них.

Не велика потеря, подумал он. Урик вполне может обойтись без того, что эти эльфы привозят в город. Но он был заинтригован тем, что Экриссар выбрал именно Нибенай своей первой целью среди всех городов-государст. Он предполагал, что инквизитор применит яд в первую очередь против Раама, который был намного ближе, потерял своего короля-волшебника и который после смерти Дракона погрузился в анархию.

Король-Тень спокойно и уверенно управлял Нибенаем, и все его темплары были женщины. Он и Хаману были старыми врагами, и примерно раз в десять лет шли войной друг на друга, чтобы проверить, не утратили ли их воины способность наступать и защищаться.

В последний раз, когда оба короля торопились навстречу друг другу через Пустые Земли, в лагере Нибеная каким-то образом возник сифилис и распространился на обе армии, как огонь. От болезни умерло больше Урикитов, чем от боя, зато те, кто вернулся домой живым, с большим уважением отзывались о руководимой женщинами армии.

Но Элабон Экриссар не был Королем Хаману. Он и его алхимик-халфлинг не думали о честном бое. Они хотели не больше не меньше, но уничтожить все города-государства в Пустых Землях. И заставить двух выживших королей-волшебников вцепиться друг другу в горло (что, без сомнения, и случится, если Нибенай обвинит Урик в экспорте смертельного яда) и это было действительно хорошей стратегией. А любая война между ними привлечет внимание Галга. В результате все три выживших короля-волшебника начнут воевать друг с другом.

Нельзя было и подумать о лучшем рецепте для анархии и коллапса.

— О чем ты думаешь? — резко спросила Акашия. — Элабон Экриссар хорошо знает, что он делает, или что делает его халфлинг.

— Я спрашиваю себя, как много Лага они могли сделать из одной из ваших порций зарнеки. И как много они уже сделали.

— А разве ты не знаешь? Мы думали — я думала, что ты знаешь. Ты же сказал, что видел, как делают его. Ты описал халфлинга. Мы — я думала, что ты знаешь, что мы должны сделать с нашей зарнекой.

— Это очень просто, — сказал Павек, делая один шаг к одной из кухонь, затем другой. — Вы должны сохранить ее и молиться, чтобы Экриссар не имел все, что ему нужно в запасе, не знал, как сделать еще Лаг без ваших драгоценных семян, и не знал, откуда они берутся. Вторая мысль: вы сжигаете все, что здесь есть, до последнего зернышка, куста и дерева, так что когда он найдет Квирайт, это ему не поможет. Вы или делаете это, или можете поставить свое имя на каждой амфоре, когда вы следующий раз повезете их в Урик, потому что ему нужна ваша зарнека и он будет добиваться ее любым путем.

— Это то, что ты собираешься сказать Бабушке завтра утром?

Он остановился и опять повернулся лицом к ней. — Если она спросит. И если я не обязан охотиться за Руари…

— Простые жители Урика не могут позволить себе обратиться к целителю, но они могут купить Дыхание Лага. Мы выращиваем зарнеку для них. Неправильно, что они должны страдать. Должен быть другой путь.

— Здесь, может быть, но не в Урике. Спроси простых людей, что они хотят: горький желтый порошек или войну. Это то, что Экриссар и его халфлинг хотят, и, скорее всего, добьются. Если у них есть достаточно Лага, чтобы начать его продажи в Нибенае, быть может уже поздно.

— Я думаю, что ты знаешь способ получше. Я думаю, что именно поэтому ты ушел из Урика и именно поэтому ты хочешь стать мастером-друидом. Так что ты можешь помочь.

Он не мог встретиться с ней взглядом. — Я уже сказал все, чем я могу помочь: сжечь и молиться. Если это не то, что ты хотела услышать от меня, а именно это я собираюсь сказать завтра Телами в ее доме, тогда скажи мне и я промолчу. И не надейся, что я скажу что-нибудь другое, а не то, что я думаю. Я не собираюсь врать. Естественно, что ты и Телами можете делать то, что вам нравиться, независимо от моего мнения. Зарнека проблема Квирайта, не моя.

— Ты темплар. Темпларство у тебя в крови и в костях. Ты сломан и никогда не изменишься.

Он отвернулся от нее и пошел дальше, не говоря ни слова, достал свою тарелку и встал в очередь на ужин.