Замороженный язык во рту Павека оттаял задолго до того, как из его памяти выветрились жуткий вкус зарнеки и издевательский смех Букке и всех остальных, собравшихся у ворот.

Впрочем, ему было не привыкать к таким вспышкам. Его погоня за заклинаниями — которые он не мог даже надеяться когда-нибудь использовать — часто делала его смешным. Студенты в архивах смеялись во весь голос, когда он неправильно произносил имена со свитков, которые он хотел изучить. Его товарищи-темплары по гражданскому бюро, тоже низкогого ранга, иногда смеялись до слез, потому что он был самым смешным созданием среди них: огромный, страшный на вид, бедный как крыса темплар с болезненым, романтическим любопытством.

И с сочуствием, с жалостью к людям — значительно большим сочуствием, чем считалось мудрым в среде темпларов.

Павек расстроился из-за вдовы и ее детей, которые теперь должны были оказаться в обсидиановых ямах. Ему было стыдно, что в его сеть по поимке торговцев зарнекой попались несчастные фермеры. Не было никаких причин, говорил себе Павек, для этой глупой боли в груди: семья везла контрабанду для Союза Масок. Ничего более худшего, чем обычное раздражение темпларов, не случилось бы с ними, если бы они на нарушили один из самых важных законов Урика.

Они сами поломали свою судьбу, из-за своей собственной проклятой ошибки, он ни в чем не виноват.

Но все равно Павек расстроился, ему было больно и тяжело, и лица семьи присоединились к бесконечному числу других лиц, которые он пытался выбросить из своей памяти, но не мог. Женщина-друид с раскаленными глазами и разорванным на плече платьем также уже была там. Вместе с сиротой, который едва не убил его своим ударом в пах несколько дней назад.

Мигая и вздыхая, согнувшись под своим бременем, Павек тяжело шел по улицам от западных ворот до таможни. Его рост и озверелое выражение лица, вместе с желтой одеждой темплара, расчищали ему путь, а внутри его мозга тоненький голосок звенел не переставая: Забудь о них о всех. Думай только о себе. Забудь о них о всех.

Он скользнул в незаметную дверь в задней стене таможни и начал петлять мимо груд необходимых для жителей города товаров, за которые, по мнению Короля Хаману, надо было взимать налог с торговцев. Таможня была больше чем дворец, хотя мало кто мог догадаться о ее настоящих размерах, потому что ее большая часть была вырублена в известняке под улицами города, а не поднималась над поверхностью земли. Здесь ютились бедные, лишенные покровителей темплары низших рангов, и Павек, ветеран с десятилетним стажем, знал каждый темный и извилистый коридор, любую крысиную нору. Никто не смог бы оказаться рядом с величественными столами прокураторов в приемной зале быстрее, чем он это сделал, но тут ему помогла скорее предсказуемость действий Рокки, чем удача или его знание здания. Он очутился там, где он хотел быть, когда еще не было слишком поздно.

Рокка заставлял ждать всех. Въедливый дварф заставил бы и Короля Хаману ждать своей очереди, даже если бы его в результате убили. Однако сегодня он заставлял всех ждать даже больше, чем обычно: два пустых стула стояли по обеим сторонам того единственного, на котором жадный дварф восседал собственной персоной. А очередь жителей города и купцов протянулась даже на обожженную солнцем улицу.

Павек взглянул на груды товара, сваленных за стулом Рокки. Там не было никаких амфор, ни запечатанных, ни освобожденных от восковых печатей. И ни одно из горячих, распаренных, усталых лиц не принадлежало тем бродячим торговцам, которых он видел у ворот.

Павел вздохнул с удовлетворением и облегчением, потом присоединился к паре своих товарищей-регуляторов, коротающих время в самом холодном углу зала, рядом с несколькими массивными ящиками. Получить приказ от Рокки было ночным кошмаром регулятора. Эта парочка желала только одного: чтобы он был дежурным и занял их место, и не задала никаких вопросов. Они с радостью сбежали из таможни, когда он махнул им рукой.

Одинокий прокуратор был жесткий, грубый человек. Глубокие морщины избороздили его лоб. Пучки жестких волос торчали из ушей и носа. Любой другой уважающий себя дварф выдернул бы эти унижаюшие его волосы с корнем, но Рокка носил эти ужасные, чудовишные волосы как броню. Каждым своим словом, каждым жестом он вызывал у собеседника вражду, неприязнь, и чем большую, тем лучше он себя чувствовал.

Когда Павек вошел в зал, перед столом стоял гордый купец. К тому времени, когда завершилась оценка имущества и определение налога, он превратился в бледную, дрожащую тень самого себя. Рокка сделал пометку на свитке купца, свидетельствуя что налог уплачен, потом махнул кулаком с вытянутыми двумя пальцами в воздухе над плечом. Взяв пустой мешочек из кучи, лежавшей рядом с яшиками, Павек наполнил его двумя мерами соли из ящика, потом — так как именно Рокка сидел в кресле прокуратора — дал немного соли стечь обратно в ящик.

Дварф недовольно нахмурился, когда рядом с ним появился Павек и положил на одну чашку весов мешочек с солью, а на другую два керамических льва. Все глаза уставились на коромысло весов, которое, качнувшись несколько раз, встало так ровно, как только человеческий глаз может определить.

Рокка улыбнулся и кивнул. Павек просто улыбнулся. С ловкостью, порожденной долгой практикой, он зашнуровал мешочек, расплавил в тигле немного воска и поставил обычную таможенную печать — неистового льва — при помощи кости из ноги мекилота. Приемный зал таможни на мгновение наполнился звуком, с которым восковая печать прилепилась к мешочку. Купец быстро убежал вместе с порцией соли.

— Что привело тебя сюда, Регулятор? — спросил Рокка прежде, чем следующий проситель подошел к его столу. Одновременно он взял монеты с чашки весов.

Павек пожал плечами. Он вернул костяную печать на ее золотую подставку. — Как всегда, великий. Только плохая судьба. — Между ними не было особой вражды именно потому, что Павек тщательно избегал моментов вроде этого.

— Ты знаешь технику налогообложения?

— Только в моих мечтах, великий. В моих мечтах.

Прокуратор прищурил один глаз, пытаясь представить себе, случайно ли то, что Павек оказался здесь, и их пути пересеклись, и не может ли последовать из этого каких-нибудь неприятных последствий. Павек напустил на себя совершенно незаинтересованный, даже скучающий вид, и спустя мгновение лицо прокуратора расслабилось, хотя и не стало более дружелюбным. — Внимательно смотри на то, что я делаю. Сегодня у меня не хватает народа, — он указал на пустые стулья. — Кто знает, кто там может ждать снаружи?

— И кто знает, великий? Я знаю, что ожидает меня. — Их взгляды встретились на какой-то момент, потом Павек взял пустой мешочек, оставленный только что ушедшим купцом.

Он начал работать. Налогообложение он знал до конца и выполнял все операции безукоризненно, пока улыбка Рокки не стала почти искренней и Павек стал опасаться, что в будущем прокуратор может потребовать его помощи.

В основном Павек отвешивал небольшие порции соли, очень дорогого товара в горячих, сухих Пустых Землях, но иногда он наливал и разные сорта масла в глазированные керамические флаконы, а однажды наполнил мешок каустической содой из обсидиановых копей для производителя клея, который превращал всякую дрянь в свой клейкий товар. Ни один из аптекарей не пришел к столу Рокка за пакетами с Дыханием Рала, но ближе к полудню прекрасная женщина-друид с коричневыми волосами привела своих товарищей-мужчин, каждый из которых нес по амфоре на плечах, к столу прокуратора.

Павек поспешно перевел взгляд в другую сторону, как только заметил их, хотя было мало шансов, что его узнают. Обычные люди редко глядели дальше ненавистой желтой формы, которою носил каждый темплар, когда был на посту. Тем не менее, женщина была друидом, и, следовательно, никак не была обычным человеком.

Он повернулся спиной к столу прокуратора и склонился на ящиками с товарами, быстро пробежался пальцами по своим волосам и зачесал их так, чтобы они свисали на глаза, потом закатал слишком много говорящие внимательному взгляду рукава своей одежды.

Женщина-друид отреагировала самым лучшим образом на упреки Рокки. Когда дварф попытался отвергнуть амфоры, только потому что печати были сломаны и восстановлены, она описала ему то, что произошло у ворот. Ее описание его самого как «дерьмо-голового баарзага, замаскированного под человека» было исключительно оскорбительно, и Рокка на мгновение даже потерял дар речи. Пока он потрясенно молчал, она просто поставила ему ультиматум, хотя и в мягких, вежливых словах.

— Если вы не примете товар, которого коснулся ваш товарищ-темплар, мы будем вынуждены забрать его обратно с собой, когда уедем из Урика. И вы понимаете, конечно, что пройдет не меньше шестидесяти дней, прежде, чем мы вернемся с новым.

Павека страстно желал увидеть ее лицо. Его исступленное любопытство требовало: взгляни, посмотри, насладись тем, кто может играть в очень опасные игры с прокуратором и выигрывать. Раньше все его знание о друидах происходило из свитков, написанных самими друидами, которые ученые в архивах собирали на протяжении столетий. Он знал, что они используют скрытую силу самого Атхаса для своих заклинаний, которые, в сущности, идентичны жреческим заклинаниям, которыми король-волшебник разрешил пользоваться темпларам. Уже только по этому он предположил, что они похожи на темпларов и во многих других отношениях.

Он поддался искушению. Друид вовсе не вела себя вызывающе или дерзко; напротив, самый последний курьер по сравнению с ней выглядел бы наглым и дерзким. Она говорила мягким, тихим голосом, ее глаза были опущены, она ни в коем случае не хотела бросать вызов авторитету дварфа.

И она таки смутила Рокку. Дварф заерзал на своем стуле и застучал руками по столу. По закону Павек должен был бы вмешаться: он знал, кто она такая. Достаточно было прошептать в ухо Рокке одно слово, и она сама бы захотела, чтобы ее послали в обсидиановые ямы прежде, чем дварф закончил бы с ней.

Темплары, однако, отвечали за выполнение законов Урика, но сами законам не подчинялись. Павек спокойно стоял на своем месте и слушал угрозы и оскорбления Рокки, а выражение лица женщины не менялось. Он подумал, что прокуратор воспользуется своим медальоном, но, невероятно, дварф сдался. Он сказал, что Урик нуждается в этих амфорах, запечатанных или распечатанных; он принимает амфоры со сломанными печатями. После того, как компаньоны женщины сложили их груз в углу, Рокка поднял четыре пальца для соли и три для эфирного масла.

Павек подумал было о честном взвешивании, так как был очень впечатлен успехами женщины, но отверг эту идею. Противовесы Рокки специально были сделаны слишком легкими. Любые честные усилия с его стороны привели бы только к тому, что гнев прокуратора обрушился бы на его голову. И без сомнения дварф нашел бы много способов для мести.

Не спуская глаз с женщины-друида, продолжавшей смотреть в пол даже во время спора с Роккой, Павек поставил два мешочка с солью на чашку весов. Они были буквально на волосок тяжелее, слишком мало, чтобы прокуратор начал бы спорить. Когда Павек запечатал один, Рокка потянулся за вторым, по виду для того, чтобы зашнуровать отверстие. Но прокуратор недаром был мастером своего дела. Павек стоял у него за спиной, и все равно почти пропустил блеск золота, когда дварф незаметно бросил три золотыс монеты в мешочек, прежде чем запечатал его. Не раздумывая Павек бросил взгляд на женщину. Взгляд женщины сказал, что она знала о золоте, и что она тоже поняла, что он увидел это. Он ожидал, что сейчас она разоблачит дерьмо-голового баарзага, но мгновение прошло, потом другое, он поставил на весы три глазированных керамических флакона, взвешивая свои ощущения, пока его руки взвешивали масло.

Павек вышел из кабинета Метисы полностью убежденный, что если Рокка не снимает пенки с зарнеки, то это делают бродячие торговцы, либо одно, либо другое, но не оба сразу. Но и бродячие торговцы не были обыкновенными кочевниками, и Рокка не просто так сунул три золотые монеты в и без того щедрую порцию соли. Может ли такое быть, что они работают вместе, играя в опасные игры, направленные против Урика?

Он убрал руки с весов, разрешая чашкам свободно качаться.

Если это была хитрость, то весь предыдущий спор был тщательно проработанной комедией. Павек не знал, было ли притворство обычным талантом у друидов, но безусловно оно не было широко распространено среди дварфов и прокураторов. Когда женщина-друид с коричневыми волосами угрожала забрать зарнеку с собой, Рокка был настолько вне себя, что готов был убить ее. А потом он сдался.

Может быть жители Урика и нуждались в Дыхании Рала, но Рокка не дал бы для Урика или его жителей даже ногтя со своего большого пальца. Зарнека была нужна самому Рокке, и, решил Павек, не ради Урика.

Чашки весов уравновесились. Павек запечатал флаконы воском и вручил женщине, постаравшись не встретиться с ней глазами. Он сделал два шага к лакированным глиняным кувшинам, лежащим на полу, как Рокка позвал его обратно.

— Я сам займусь ими, Регулятор, — сказал он, буквально вскакивая со своего места. — Займи, пока, мое место.

— Никогда не думал об этом, великий. Это не мое место, оно мне не по зубам.

— Займи его и, быть может, оно когда-нибудь станет твоим, Регулятор. Ты весьма хорош в писанине — а это все, что нужно. Записал-отметил, записал-отметил. Что еще тебе надо показать, чтобы ты делал эту работу? Пятна от чернил на твоих пальцах? Или наш Великий и Могучий Король уже пообещал тебе место в архивах? Ученый Павек убирающий дерьмо насекомых с пола.

Когда дварф вышел, Павек расслабил мускулы. Может быть Павек и смог бы одолеть его один на один, и может быть ему могла бы помочь толстая палка. Но риск был слишком велик, и Королю Хаману вряд ли понравилось, если бы он узнал, что его темплары сцепились врукопашную под взглядами черни, а королевское неодобрение обычно было фатальным. Так что Павек дал прокуратору уйти. Он устроился на кожаной подушечке стула прокуратора, еще теплой, и немного повертелся, привыкая к необычной форме спинки, рассчитанной на дварфа.

Друид и ее товарищи были уже за дверью. Павек вызвал следующего в очереди. Он писал лучше, чем Рокка, и быстрее таскал мешочки с солью из ящика на стол, так как он мог говорить, подписывать мерять и взвешивать не вставая с места. Заодно он упростил до предела процедуру переговоров: он спрашивал каждого просителя, сколько он или она хочет, а потом кривил свою изувеченную губу до тех пор, пока бедняга не называл самою низкую цену.

Горожане, приходившие в таможню, было очень умны. К пятому просителю процедура полностью ритуализировалась и очередь стала двигаться с невероятной скоростью. Каждый раз, когда Павек поварачивался к ящику за очередным мешочком с солью, он ожидал увидеть кривые ноги и запачканную одежду Рокки, но прокуратор так и не появился.

* * *

На самом деле Рокка не появился и вечером.

Последнй посетитель, выходя из таможни, выглядел только темным силуэтом на фоне закатного, красного неба. Павек потушил пламя в тигле. Он подождал, пока небо не стало абсолютно темным, потом закрыл все ящики и переташил товары на ближайший склад.

Рокка все еще не вернулся, когда ночные стражи заняли свои посты. Они бросали удивленные и настороженные взгляды на него, он возращал им такие же. Темплары всегда подозревали друг друга при любом отступлении от привычной рутины.

Со временем они еще больше укрепятся в своих подозрениях. Недоуменных вопросов не избежать.

Павек подумал, а не пойти ли прямо к Метисе. Он знал ее дом в квартале темпларов, и считал, что уже знает достаточно о торговле зарнекой. Если ему повезет, он покончит со своим долгом ей, успеет заскочить в Берлогу Джоата и поесть, а свободный день проведет в архивах, как и собирался.

А если ему не повезет? Если она посчитает, что он узнал слишком мало? Он представил себе, как брови аминстратора сойдутся вместе, вроде жвал канка, когда он расскажет о золотых монетах — если он расскажет об этих золотых монетах.

— А если он не…?

— А если она узнает, что он не…?

Не обращая внимание на стражников-эльфов, которые, впрочем, полностью проигнорировали его самого, Павек открыл маленькую, незметную дверь и спустился в катакомбы. Зажженные лампы висели только на лестницах, а те, которые должны были освещать коридоры, были погашены, чтобы сэкономить драгоценное масло. На поставках, однако, лежали костяные факелы. Он выбрал один, побольше, настоящую дубину, потом поджег соломенный конец, прекрасно сознавая, что факел скорее будет хорошей целью, чем источником света.

Но, к сожалению, без него не обойтись, люди ничего не видят в темноте. Другие расы Атхаса видят тепло также хорошо, как и свет, и имеют замечательное ночное зрение. Если бы он точно знал, куда идти в катакомбах, он никогда не взял бы с собой факела. Магия, впечатанная в самые ценные товары, хранящиеся на их складах, давала достаточно призрачного света для внимательного человека. Но Павек не знал, куда отправился Рокка с зарнекой; ему нужен был свет, чтобы найти их.

Свет, самое простое из всех заклинаний, был по-прежнему с ним, дар короля-волшебника, не требовший использования медальона.

Он пустился в путь по длинным коридорам, тыкая своим факелом в каждую тень. Он вновь проиграл в голове объяснение своих действий: ему показалось, что Рокка не в себе. Рокка оставил его, простого регулятора, работать за столом прокуратора. Рокка не вернулся со склада и он, дежурный регулятор, не осмелился уйти с таможни, пока не получит подписи прокуратора на свитке с налогами.

Только полный дурак поверит в том, что он действительно ищет дварфа ради этого, но в том неестественном, деформированном обществе, в котором жили темплары, правдоподобие важнее, чем вера или правда.

По дороге Павек видел кое-что такого, чтобы он предпочел бы не видеть и не помнить. Он прервал несколько свиданий в помещениях складов. Темплары высших рангов могли жениться и содержать семью, но темплары низших рангов, вроде него самого, всю свою жизнь жили в бараках и общежитиях, были вынуждены встречаться с кем-нибудь тайно, в пустых складах и кабинетах. Если у него и были дети, он никогда не видел их и не знал их имена. А женщины его ранга не могли воспитывать детей. Дети росли в темпларских приютах или на улице.

Он шептал извинения и шел дальше.

Где-то на третьем уровне он нашел то, что искал: охраняющее заклинание, которое давало больше света, чем его факел, и отблек лакированных амфор из-за дверного проема. Зажав пальцами рот Павек изучал охраняющее заклинание на безопасном расстоянии. Рокка имел достаточный ранг, чтобы попросить такое могучее заклинание, но если дварф не проводил все свое свободное время в архивах, как сам Павек, у него не было достаточно познаний, чтобы применить его. Даже обычные заимствованные заклинания темпларов были больше, чем просто обращения в королю-волщебнику. Сложные заклинания, типа этого сторожевого, были абсолютно индивидуальны, как подписи или отпечатки пальцев. Охраняющее заклинание в комнате с амфорами были тонко и изысканно, и, следовательно, не в стиле Рокки.

Высший Темплар имел достаточный ранг и инградиенты, чтобы защитить свою личную комнату таким изощренным заклинанием. Но здесь, в катакомбах, много бровей недоуменно поднимется, когда придет утро.

Если оно не рассеется раньше.

Павек заметил пустое место среди кучи пустых боченков. Он потушил свой факел об песок, но решил сохранить его как оружие. Жаль, что он ничего не поел, когда вышел от Метисы. Не считая зарнеки, он ничего не ел после завтрака, и бурчание в его животе было громче, чем шум от любого хищника, живущего в катакомбах. Он запустил руку в кошелек, весевший на его поясе под туникой, и вытащил оттуда несколько старых кусков соленых сосисок. Острое, пересоленое мясо успокоило его живот, зато он чуть с ума не сошел от жажды.

Ругая себя, Рокку, короля-волшебника и весь город Урик, Павек присел на корточках между боченками. Длинный кусок грубового полотна свисал из одного из боченков. Он накрыл этим грязным куском свою яркую одежду и приготовился к долгому ночному ожиданию.

Он очистил свой ум от мыслей, и стал так же спокоен, как любой переработавший раб, и оставался таким до тех пор, пока звуки шагов и свет факелов не разбудили его. По меньшей мере четверо неизвестных спускались по лестнице. Они не говорили ни слова, но судя по шуму шагов двое из них были одеты в кожаные сандали, а шаги одного были очень тяжелы. Так мог топать только полугигант, которых в народе называли великанышами. Павек преставлял себе, что самое худшее, что может быть — столкнуться лицом к лицу с Роккой, или с тем, для кого он приготовил эти амфоры; но ему и в голову не пришло, что их может быть четверо, и что один из них будет великаныш. Ему немедленно захотелось быть где-нибудь еще, в другом месте.

Увы, желание не помогло. Убедившись, что он все-еще прикрыт куском полотна, который должен был скрыть его фигуру и поток тепла, идущий от него, от нечеловеческого взора дварфа, Павек слегка подался вперед, чтобы видеть лучше.

Рокка шел впереди, держа перед собой факел. За ним шла высокая фигура, лицо которой было закрыто гротескной маской.

Сердце Павека забилось в груди как сумашедшее, когда он увидел маску.

Допросчики иногда скрывались за маской; некроманты всегда делали так. Павек попытался сказать себе, что маска может быть умной маскировкой темплара низкого ранга. Он не убедил себя.

Между мерцающим факелом и развеющимися одеждами Павек не мог ясно рассмотреть третьего члена четверки, но четвертый, без сомнения, был великаныш, которому пришлось согнуться, чтобы пройти десятифутовым коридором. Великаныш тащил в руках два боченка, очень похожие на тот, за которым спрятался Павек. Какое мгновение Павек надеялся, что они направляются куда-нибудь еще, в другое место, но они остановились как раз между складом и его укрытием. Потом он почувствовал в воздухе резкий запах эссенции арники, которой один из них, скорее всего замаскированный темплар, развеял заклинание.

— Только ударь меня опять этим проклятым боченком и ты закончишь свою жизнь на шахте!

Павек сглотнул. Милосердие Короля Хаману — он надеялся никогда больше не услышать голос Дованны в двух шагах от себя. Между ним и ней легла старая история: история, которая произошла, когда они оба были в приюте, а огромное здание таможни было местом их игр. Когда-то они были много больше, чем друзья, а теперь они намного, намного меньше.

Он мог поклясться, что случившееся тогда несчастье не только его вина: они оба были обмануты. Следую инструкциям, посланном в подписанном ею послании, он прождал в полном одиночестве много часов на темной, пустынной крыше. А Дованна, следуя другим инструкциям с его подписью, отправилась в склад в катакомбах, где и обнаружила, к ужасу и гневу, что она там не одна, ее уже ждали.

Он выследил носителя кольца, подделавшего их подписи: первый и единственный раз он убил кого бы то ни было голыми руками. Он принес Дованне доказательство этого в корзине, но она не поверила ему, и не простила его.

Так что они научились избегать друг друга. Павек слышал, что она нашла себе покровителя и сумела здорово подняться, получив один из высших рангов. Теперь, он не знал, что хуже: мысль о том, что она крутит с Роккой или мысль о том, что она крутит с некромантом.

Он не смог сдержать свое любопытство и, на мгновение привстав из-за боченка, бросил на нее мгновенный взгляд.

Точно, это была она. Бронзовая кожа, человеческие черты лица, коротко подстриженные, выцветшие на солнце волосы, глаза странного, желтого цвета и твердый взгляд. На ее левом рукаве блеснула металлическая полоса (ага, прокуратор, как и Рокка, а замаскированный темплар, наверняка, ее покровитель), а правый рукав оборван у плеча.

Татуировка в виде сплетенных змей извивалась по ее обнаженной руке. Павек вспомнил первый возит Дованны к Мастеру, рисующему на коже: она клялась, что не боится ни злобного козла, ни его острых палочек, а он делал вид, что верит ей, пока она мертвой хваткой держала его руку.

Понадобились все деньги, до последней монеты, которые у них были, только для того, чтобы купить одну-единственную, даже не цветную маленькую змейку вокруг ее правого запястья.

Теперь змеи Дованны были роскошны и блистали самыми разными красками. Да, пожалуй, она сделала для себя все, что надо. Теперь ей лучше, намного лучше, чем когда она была с ним. Павек с удовольствием порадовался бы за нее, но не мог, не давала несправедливость, и ее, и судьбы.

— Мы не одни. — На удивление ровный, спокойный, ничем не примечательный голос раздался из-под маски. Он говорил Дованне, а не Рокку. — Кажется, что это твой друг. Нет, не друг. Это место как-то памятно тебе?

Она пожала плечами, змеи на руке задвигались. — Ничего, что можно было бы запомнить, великий.

— Тогда это была мысль живого…

Павек затрепетал. Некромант имеет дела со всеми видами смерти, но только Мастер Пути, мыслеходец, может уловить мысль на расстоянии.

Так кто же под маской? Некромант или мыслеходец? Или Мастер сразу в обоих искусствах? Инквизитор?!

Основная защита от мыслеходца была чисто инстинктивна, вроде того, как человек закрывает глаза, когда в него ударяет яркий луч света. Павек представил себе, что он мал, совсем мальчик, его даже нет, пока думал о незнакомце. Если мерить по Дованне, то замаскированный темплар ростом примерно с него самого, но вдвое уже. Его руки были в кожаных перчатках с очень длинными и узкими пальчиками, на которых продолжался вычурный узор его маски. Но даже учитывая перчатки, пальцы были слишком длинные и узкие для руки человека. И хотя Павек встречал чистокровных эльфов, все-таки он решил, что это полуэльф. Прежде, чем он смог вспомнить имя полуэльфа-некроманта, Рокка решил для него эту загадку.

— Так значит здесь шпион, Лорд Элабон?

Лордом его называли только из вежливости. Среди темпларов Урика не было аристократов, но Элабон Экриссар был аристократом в любом другом смысле. Сын, внук и правнук Верховных Темпларов, корорые все были смешанной крови, он имел, по слухам, такую склонность к жестокости, что даже забавлял древнего короля-волшебника, правящего Уриком. Да, вряд ли Метиса запрыгает от радости, когда услышит от своего регулятора, что Лорд Экриссар не только вовлечен в торговлю зарнекой, но и является Мастером Пути.

— Посмотри вокруг, — сказал полуэльф в маске. — Убедись, что мы одни.

Если Метиса уже не знает. Она сказала, что Главное Бюро некромантов проводит расследование. Она и Элабон оба полуэльфы. Полуэльфы, правда, не живут кланами, как чистокровные эльфы, но Павек был готов поставить свою последнюю керамическую монету, что после расследования Экриссар пойдет к Метисе и она не задумываясь продаст его, жалкого регулятора, только бы спасти себя.

Рокка начал шарить по коридорам, где уж точно никто не смог бы укрыться; Дованна пошла к боченкам. Шансы Павека были малы, можно было сказать, что их просто нет; но он не собирался сдаваться без боя. Ему нечего терять. Отбросив в сторону костяной факел, он резко прыгнул вверх, повис, схватившись обеими руками за массивное стропило, раскачался и ударил пятками в лицо Дованне. Та, испустив слабый крик, упала, потеряв сознание. Павек приземлился на пол рядом с Экриссаром, и рубанул твердым ребром ладони по обмотанной черным платком шее. Экриссар упал как кукла на рынке.

Великаныш преграждал дорогу наверх. Дварф, разумно предположив что Элабон закончит охоту заклинанием, вжался в стенку. Павек разделял ожидания дварфа, но тем не менее помчался со всех ног, каждое мгновение ожидая огненного шара вдогонку. Но тот так и не прилетел. Перепрыгнув через перила лестницы, он исчез вглуби катакомб.

Он пробежал до следующего угла, завернул за него, еще пара поворотов и он наконец очутился в освещенном коридоре. Рокка в душе был трус, но Дованна без сомнения узнала его. Теперь она будет преследовать его до конца жизни, его или ее, и не имеет значения, разрешит ли ее покровитель сделать это или нет. Сейчас основным врагом Павека был шум: он пошел как можно тише, стараясь ступать мягко и плавно, как зверь. Но что же теперь ему делать? Если бы он смог проскочить мимо Дованны, у него был бы шанс добраться до одной из лестниц, ведущих на уровень улицы.

А что потом? Довериться Метисе?

Положиться на милосердие Короля Хаману? Милосердие Короля Хаману?

Страх сжал его грудь, он зашатался и остановился, едва не упав в слабо освещенном кородоре. Сделав глубокий вдох, он приказал себе не бояться и не беспокоится о будущем, пока не выберется на улицу. Он приказал мышцам расслабиться, выдохнул, опять вдохнул воздуха и медленно выдохнул. Сердце забилось тише и спокойнее, он вслушался в темноту, ожидая услышать легкие шаги Дованны. Но вокруг все было тихо, и он пошел вперед быстрым, ровным шагом.

Катакомбы были устроены по хорошо известной ему системе. Коридоры пересекались там, где он и ожидал перекрестков. К каждому из них Павек приближался с осторожностью, пролагая свой путь через вырытые людьми пещеры намного ниже того склада, на котором хранилась зарнека. Он разрешил себе поверить, что он обманул Дованну и оказался за ее спиной, так как надеялся что ее жажда мщения приведет ее в те места, которые они открыли много лет назад, а он направлялся к тем лестницам, которые были построены уже после нападения Тирян.

Павек бесшумно вскабкался по лестнице, ступая на цыпочках. Дверь на улицу была закрыта и заколочена изнутри, и он решил, что это хороший признак. Он навалился на дверь всем своим весом, и болты вышли из своих гнезд. Но при этом дверь заскрипела так, что разбудила бы и мертвых. Он укрылся в тени, готовый в любой момент ринуться внутрь, досчитал до пятидесяти, потом толкнул дверь. Она открылась, свет обеих лун осветил прямоугольник перед ней, совершенно пустой, Павек не видел ни малейшего движения. Потом дверь ударилась о наружную стену, опять никого и ничего, ни малейших посторонних звуков. Павек снова досчитал до пятидесяти и переступил через порог.

Руки толщиной с бедро обыкновенного человека схватили его сзади за плечи прежде, чем он сделал третий шаг. Великаныши были огромны и сильны, но их тела были устроены так же, как и тело обычного человека. Павек ударил пяткой по колену своего врага, и одновременно погрузил пальцы в несколько точек на гигантских запастьях великаныша. Рев боли расколол ночную тишину, когда мышцы гиганта сжались в конвульсии. Потом раздался второй хороший треск из колена великаныша, он освободился и уже было бросился в переулок, как сильнейший удар в челюсть остановил его, и он почти потерял сознание.

— Чтоб ты пропал, Павек. Будь проклят на всю оставшуюся жизнь, сколько бы она не длилась, — прошипела Дованна и опять ударила его в челюсть, на этот раз ногой.

Затем Павек почувствовал, как огромные руки прижали его к груди великаныша. Павек был в шоке, почти ничего не соображал, в его голове бился только один вопрос: что же одна скрывала в своем кулаке, если смогла так ударить его? Потом на него накинулась боль, и он был почти благодарен следующему увесистому удару.

— Ты думал, что опять можешь ускользнуть от меня, проклятая крыса?

Еще один удар, на этот раз в незащищенный живот. У него подкосились ноги, и он упал бы, если бы великаныш не держал его мертвой хваткой. Между ударами Дованна осыпала его вопросами, на которые он даже не пытался ответить. Он не заметил, что она перестала его бить, пока не ударился лицом о камни мостовой.

— Вставай! — скомандовала Дованна, еще раз приложившись ногой по его боку. — Он хочет поговорить с тобой.

Павек со стоном ухитрился встать на колени, его рвало, нос, похоже был смоман во многих местах. На остатках гордости он хотел сказать ужасные слова: «Пусть Элабон Экриссар подождет, пока я умру». Но, к счастью, его рот был полон кровью и он не смог сказать ни одного слова. Дованна дернула своего бывшего любовника и поставила его на ноги.

— Неси его, — сказала она великанышу.

Это было больше, чем живой человек может вынести. Павек спрюнул кровью. — Я… могу… идти.

— Тогда иди. — Дованна указала небольшой дубинкой на открытую дверь.

Павек сделал один неуверенный шаг, потом второй. Он схватился за перила и чуть не упал, сделав первый шаг по лестницы. Дальше пошло легче. Дованна хорошо обработала его, но ни она, ни ее дубинка не сломали его костей. Он спросил себя, останутся ли после этого у него еще шрамы или нет?

Боль стала почти сносной и он стал двигаться намного лучше, когда они опять очутились в коридоре с зарнекой. Дверь была открыта, заклинание развеяно. Дованна сильно толкнула его между лопаток.

Рабочий стол стоял в центре склада. За ним стоял Рокка, деловито смешивая крошечные доли порошка зарнеки с большими порциями муки из боченка, который принес великаныш. Полученную смесь он ссыпал на полосы грубой бумаги. Сам Экриссар превращал эти полосы в запечатанные пакеты Дыхания Рала одним элегантным движением своих пальцев с ухоженными ногтями.

Маска была надета. Их прибытие не прошло незамеченным. Острый взор вонзился в него из грубины маски. Он повернулся.

На складе находился еще и халфлинг; по всей видимости раньше его было не видно из-за спины великаныша. Чудовищный шрам в форме семейного креста Экриссара был выжжен на его щеке. Раб работал один в своем углу, засыпая порошек зарнеки в кувшин того, что было похоже и пахло как золотое вино. Точно такой же кувшин кипел на треножнике, стоящим над лампой с голубым пламенем.

Вывод был достаточно ясен, даже для плохо соображающего после побоев регулятора: зарнека была необходимым инградиентом Дыхания Рала, но, вопреки мнению Метисы — и утверждениям Короля Хаману — была необходимым компонентом чего-то еще.

— Павек, Павек, Павек, — пропел Экриссар, скаля зубы и треся головой при каждом повторении имени Павека. — Ну, что же нам делать с тобой? Ты сам сделал себя досадной помехой для наших планов. Как жаль, что ты не родился в Тире, они бы назвали тебя героем, но здесь ты только жалкий маленький человек. Джозхал, прилепившийся к пятке Дракона.

Вопрос был чисто риторический. Павек знал, что они собирались сделать с ним. А у него не осталось ничего, что могло бы защить его. Он был чересчур безрассуден в своем расследовании, но говорить он еще мог. — Разве ты не слышал, что Дракона довела до смерти стая джозхалов?

Лакированные ногти Экриссар блеснули в свете лампы. Их кончики были острые как бритва, и несмотря на запоздалую попытку Павека отдернуть голову, на его щеке появились кровавые царапины. Он едва устоял на ногах в опасной близости от треножника халфлинга. Прищуренные глаза раба были смертельно черны и наполнены презрением, и их выражение не изменилось, когда когда раб перевел взгляд с Павека на своего хозяина. Павек решил, что пусть стена выполняет трудную работу, поддерживая его на ногах, а он сам пока должен разобраться в том, что он видит.

Рабы не слишком любят своих хозяев. Ненависть, сильная и оправданная, вот что клубится под любой подобострастной улыбкой раба. Небольшую наглость еще могут потерпеть, даже в Урике, лишь бы раб подчинялся без разговоров, но никакой раб не пережил бы такой взгляд, которым халфлинг глядел на своего хозяина.

Тем не менее, как и Рокка по отношению к женщине-друиду, Экриссар не стал делать ничего.

Боль терзала его по-прежнему и Павек не сразу сообразил, что Экриссар не знает секрет жидкости, кипящей сейчас на треножнике. Он уставился на треножник, представляя себе как как его ноги ударяют по его ножкам, опрокидывая его в огонь, и видимо Экриссар сумел проникнуть в его мысли.

— Давай, пытайся, если ты хочешь перед смертью почувствовать себя лучше, но твой героизм не даст ничего. У нас уже есть достаточно Лага, чтобы накормить им весь Урик. У нас есть планы, Павек, планы на весь Атхас, после того как Дракон, как ты сам сказал, был затравлен стаей джозхалов.

Лаг.

Ноги Павека остались, где были. Дыхание Рала расслабляло напряженные мышцы и снимало головную боль. Лаг сводил людей с ума, а потом убивал их. Он не смог сложить два и два, но ведь он не был алхимиком. Зато халфлинг без сомнения был; и именно Лаг халфлинг делал в своем тигле. Со своими наполненными ненавистью глазами раб был ближе к чистому злу, чем Элабон Экриссар; может быть даже ближе, чем сам король-волшебник, Хаману.

Может быть умереть сейчас, до того, как Элабон Экриссар распростанит свой яд на все Пустые Земли, будет не самая плохая идея.

— Король Хаману уничтожит вас всех. — Он буквально выплюнул слова из себя прежде, чем успел подумать о последствиях.

— И кто расскажет ему? Ты? Наш могучий король ничего не узнает — пока не станет слишком поздно. Придут дожди и Атхас будет принадлежать нам. — Экриссар замолчал, игра ему надоела. — Избавьтесь от него!

Павек взглянул на алхимика прежде, чем Рокка и Дованна схватили его за руки. Выражение лица халфлинга не изменилось. Крошечная искорка победы пробежала по ребрам Павека: рабы всегда рабы. Этот, он был уверен, перережет горло своего хозяина, когда Экриссар утратит хотя бы на миг осторожность. Время придет, сомнений нет.

А потом Дованна толкнула его в дверной проем. Великаныш принял его в свои смертельные объятия.

— Сасел! — крикнула Дованна, обращаясь к великанышу так, как если бы он был глух как пень. — Пошли вместе с ним наружу.

Ага, она не хочет отдавать кому-то другому честь избавиться от него.

— Нет, ты нужна мне здесь, — скомандовал Экриссар. — Сасел знает, что нужно сделать — не так ли, Сасел?

Великаныш положил обе руки на череп Павека и начал было давить.

— Нет, не здесь, — быстро сказал инквизитор. — Отведи его наружу. Приведи его туда, где никто не заметит лишний труп.

* * *

Павек не смирился со смертью, как он думал еще несколько мгновений назад. Пока Сасел вел его через катакомбы на улицу, его ум метался в поисках спасения. Проблема с великанышами была не столько в их тупости, сколько в том, что они все понимали буквально. В уме Саселя «наружу» могло означать «наружу от катакомб», а могло значить и «наружу от городских стен». Если имело место быть последнее, для избитого и окровавленного регулятора еще была маленькая надежда.

— Нет никакой необходимости избавляться от меня, Сасел. Выведи меня за стены города, а дальше я уже сам избавлюсь от себя. Ты никогда не увидишь меня опять, а также и никакой другой житель Урика.

— Не идти за стены. «Приведи его туда, где никто не заметит лишний труп». За стенами трупы не валяются. Идти на кладбище. Никто не заметит лишний труп на кладбище.

Еще одна неудача: Сасел совмещает преданность с буквальным пониманием. Павек попробовал другой трюк. — Ты не темплар, Сасел. Только темплары могут оставлять трупы на кладбище и не платить смотрителю у ворот.

Сасел поскреб одной рукой в бороде, пока его вторая крепко обвила грудь пленника. Павек стоял спокойно, не жалая тревожить великаныша, пока тот решал трудную логическую задачу.

— У Сасела есть деньги. Сасел платить. Лорд Экриссар снова платить Сасел, за то, что выполнять хорошо приказы.

— А что, Элабон Экриссар всегда вознаграждает Сасела, когда тот подчиняется его приказам?

— Всегда. Сасел всегда подчиняться его приказам, всегда получать монеты.

— Золотые, Сасел? — сказал Павек, страясь, что в его голосе не звучало отчаяние, так как Сасел опять пошел вперед, неся его в сторону городского кладбища, которое и на самом деле было замечательным местом для того, чтобы оставить там труп, а смотритель у ворот брал любые подарки и не задавал никаких вопросов. — Ты должен будешь заплатить смотрителю золотом, Сасел, если хочешь, чтобы он держал свой рот на замке.

Великаныш заворчал. — Золото? Нет золото. У Саселя есть серебро, не золото.

— Тогда Сасел не сможет исполнить приказ Элабона Экриссара. Экриссар будет очень зол. Он накажет Сасела, а не наградит его. Сасел должен спустить Павека на землю и слушать его.

Великаныши могли изменять свою непоколебимую верность с потрясающей скоростью, но тут Павек переиграл.

— Павек-темплар должен слушать Сасела. Темплар красиво говорить со смотрителем. Смотритель пустить Сасела на кладбище без денег.

— Павек-темплар никогда не сделает это.

— Тогда Павек-темплар умирать прямо здесь, на улице. А Сасел сказать ложь великий Лорд Экриссар, Сасел говорить, что тело Павека на кладбище. Может быть Лорд Экриссар узнать правду завтра. А может быть Лорд Экриссар никогда не узнать правда. Сасел получать награду сегодня ночью.

Павек признал свое поражение. Он никак не ожидал хитрости, достойной темплара, изо рта великаныша. Атхас действительно изменился. — Но ты не можешь донести меня до ворот кладбища. Я не могу «красиво поговорить» со смотрителем, пока ты держишь меня подмышкой. Он просто не послушает меня.

Великаныш поменял хватку и аккуратно поставил Павека на ноги. — Сасел не подумал об этом. Теперь Павек идти.

Но Павек не пошел: он рванул со всей доступной ему скоростью в ближайшую темную улицу. Он успел сделать не меньше двадцати шагов, прежде чем Сасел сообразил что происходит.

Времени чтобы скрыться было недостаточно; Сасел имел перед ним тоже самое преимущество, что и Рокка — он видел в темноте, а Павек нет. Но зато было время найти хоть какое-либо оружие. Маленький металлический нож не мог ничего сделать великанышу. Павек надеялся найти хоть что-нибудь, что можно использовать как копье или дубинку, но мусорщики Урика хорошо знали свое дело. Самое лучшее, что он смог найти, был кусок кирпичной кладки, достаточно большой и тяжелый, чтобы раздробить череп великаныша, если — очень большое если — он сумеет подойти достаточно близко, чтобы воспользоваться им. Павек спрятал кирпич за спиной.

Великаныш был слишком велик для узких перекрестков Урика. Сасел должен был сначала полностью остановиться, прежде чем он сумел войти на улицу Павека.

— Что скажет Элабон Экриссар когда узнает, что ты упустил меня, Сасел? — Павек медленно отступал, одновременно насмехаясь над великанышем.

Улица была достаточно широка, чтобы сделать шаг в сторону и ударить по затылку великаныша, когда тот потеряет хладнокровие и кинется на него. — Ну, какую награду приготовил Экриссар для неуклюжего болвана? Может быть место на кладбище для самого Сасела? А может быть он придумает кое-что и похуже. Бедный, несчастный, глупый Сасел.

Сасел не выдержал, зарычал и бросился на него. Павек оставался на месте до тех пор, пока великаныш не смог бы ни повернуться ни остановиться, потом резко отпрыгнул в сторону. Тем не менее на какое-то мгновение Саселу удалось ухватить темплара за руку. Павек крутанулся, уходя от захвата, но на один удар сердца потерял равновесие. Со всей силы он врезался локтем, а потом и всем остальным телом в грубую отштукатуренную стену. Перед его глазами все побелело от боли, но, к счастью, он повредил левую руку. Привычным услием воли победив боль, он сумел правой рукой так точно и сильно ударить в основание черепа Сасела, что тот, взревев от боли, упал на колени, а потом грохнулся лицом на брусчатую мостовую.

Павек дал своей левой руке свободно повиснуть, дожидаясь, пока его сердце хоть немного успокоиться. Он вообще не мог даже пошевелить левой рукой. Что-то там треснуло и сломалось, ему был нужен целитель, но сейчас главное было другое. Едва держась на ватных ногах он доковылял до Сасела.

Кровь текла по грязным волосам великаныша. Он был еще жив, но без сознания и дышал с трудом. Было бы только справедливо перерезать ему горло металлическим ножом, да и для самого Сасела так наверное было бы лучше, чем медленно и мучительно умирать, как животное, но Павеку было не до милосердия. Пока Сасел жив, он будет врать, чтобы остаться живым. Но если этому некроманту с черным сердцем дать труп его слуги, он немедленно доберется до его последних воспоминаний и узнает правду.

Постанывая от боли и усилий, Павек перевернул великаныша на спину, стал виден его кошелек, привязанный к поясу. Великаныши обычно не врали; кошелек был довольно тяжел и быстрая проверка пальцами правой руки показала приятный холодок металла плюс несколько обычных керамических монет. Павек привязывал завязки кошелька к собственному поясу, когда услышал первые крики тревоги.

— Темплар и великаныш. Сюда! В Таможенном Ряду!

Да, трудно было ошибиться увидев великаныша, как и темплара в желтой одежде; и, если подумать о репутации темпларов, скорее всего те, кто примчится на сигнал тревоги, возьмут сторону великаныша. Павек быстро снял с себя рубашку, смочил ее своей кровью и кровью великаныша, потом сунул в пальцы Сасела.

Будел ли Сасел жив или мертв, эта одежда попадет в руки Экриссара. Может быть это убедит инквизитора, что беспокойный регулятор истек кровью до смерти где-нибудь там, где его никто не видел.

Звуки шагов были уже недалеко от таможни. Подхватив свою левую руку правой, Павек исчез в ночи.