Истомите в казахской пустыне, Растопите в кипящей нефти, Заморозьте в холодной Сибири — Зря потратите силы свои. Возродимся из скального камня, Обернемся волками в ночи, Из прадедовой кости вернемся, Прорастая из сердца земли.

Чечне тяжёлый жребий выпал — Сурова ты, судьбы рука, — Но Нальчик как родных нас принял, Укрыв в объятьях кунака. Считал несчастьем жизнь такую, Но вашу дружбу я познал И о другом теперь толкую: Нам вас Аллах на счастье дал! Здесь обожжённых душ тревога Терялась в горной красоте, И гость усталый слышал Бога: – Жить надо в мире, в доброте. Народам, ставшим нам родными, Мечтал сказать «Спасибо!» я, Вот редкий случай выпал ныне — Благодарю вас всех, друзья! В простом своем стихотворенье Я чувства выплеснул на свет, Примите в дружбе уверенье, Нальчанам от Чечни – привет!

Военных много экспедиций Вторгалось в горный край не раз. Имперских не страшась амбиций, Не покорялся мой Кавказ. Садизм и удаль перепутав, Каратель мирный люд карал, Желая страхом все окутать, От мести вдовьей погибал! Горянок гордых помнят горы Незабываемые лики, И возвращает память взору Глаза горящие Айбики. Свежа картина бед недавних, Когда свирепый комендант, Район обрекший на страданья, Отправлен в ад вдовой Айзан. Жена и дочь, сестра и мать, Твой образ славою увенчан, Мы будем вечно воспевать Достоинство чеченских женщин!

В родной стране роль эмигранта отвели, Кольцуют, словно хищника в загоне. Нас в список расконвойных занесли, Хотя живем в одной свободной «зоне». Походка, рыло, танец – все не так, Куда же мне? – Обратно гонят, в горы. «Тревожно там», – твержу я, как дурак. Они теснят, ссылаясь на раздоры. Тебе по морде – сразу извинись, Судья завысит срок – не удивляйся, Нас учат жить по Библии: смирись, Вдруг убивают – не сопротивляйся. Для коренных – отдельная строка: Они в команде, льготы от рожденья, В зеленых светофорах вся тропа, А ты дивись от ихнего везенья.

Вельмож важны сегодня интересы. Подогревая буйство бунтарей, Склоняют к войнам шумные конгрессы, Не слыша слёз ни вдов, ни матерей. Кого-то не устроила делёжка, Ресурсов стратегических цена, И вот уже вовсю идёт бомбёжка, Ряды могил готовит всем война. Пусть пропадёт желание господства И мудрым будет в мире каждый вождь! Пусть лишь в искусствах ищут превосходства, Воистину, да канут зло и ложь! Любви и мира миру не хватает. Прозреем вместе, скажем: «Нет войне!» Для жизни счастья нам сам Бог желает. Во имя мира скажем: «Бойне – нет!»

Малые народы, что нам снится? Равенство и братство без войны? Может, стоит в массе раствориться, Позабыв, кем были рождены? Наш обычай братьям чужероден, Даже танцы стали раздражать. Подскажите, вам какой угоден? — Мы его попробуем плясать. У любой страны закон единый, А в моей – на этносы разбит: Свой маньяк – герой непобедимый, Мой земляк – осужден иль убит.

Как донести, как убедить? Не знаю! Видавший сам все ужасы войны, Донецкие я сводки открываю: Там гибнут люди просто, без вины. Снуют по кабинетам генералы, Как будто ставя ставки на бегах. Не ведают сердца чужой печали Цепляясь за победный результат. Воюющих уговорить желаю. Всех, кто сегодня вышел убивать, И тех, и этих слёзно умоляю: Поберегите плачущую мать! Вам не видать победного парада И не услышать благодарных фраз: Убийцу брата ждут ворота ада, Остановите этот страшный фарс. Мы ваше горе сердцем разделяем И санкции Европы не страшны. Не вечны войны. Каждый это знает. Придет конец веселью сатаны. Оплачут жены павших в бойне страшной, Воронки зарастут густой травой, И только станем просыпаться чаще Да вздрагивать, заслышав ветра вой…

Я свалился в горячем бреду, Разметавшись на старом диване. Киллер мой припоздал на беду, Кровник мой заблудился в тумане. Значусь я на планете чужой Как чеченский простой недобиток, Так отправьте меня в мир иной. Большинству из людей не в убыток. Женский траур – укор и вина, За сынов и мужей – назиданье. Прибрала самых смелых война, Я в бредовом живу ожиданье. Про меня позабыли, хоть плачь. Не горю я желаньем жить с вами. Передёрни затвор, мой палач, Отпусти меня вслед за друзьями.

Меч с весами и римская тога Лишь надежда на праведный суд. Адвоката опасна дорога В той стране, где Фемиду не чтут. Загребущие жадные руки Эталоны слепили себе. «Комитет» беспредела и муки Как палач в невеселой судьбе. Свой-чужой. Вот политика наша. Разгоняем нацистов волну, Сами варим кровавую кашу Раздирая на части страну. Адвокат? Да, не местный, не русский, Много знал, справедливо решал. Не понравился: больно он шустрый, «Утопить!» – приказал генерал. До какого порога скатились? Уверяют внимающий люд, Что свидетели чем-то купились, На процессе лукавят и лгут. А нацмен – настоящий вредитель, Давит этот кавказец на суд. Он в гипнозе силен, искуситель, Пробивает систему «на зуб». Смел, начитан, ответит по теме, Беспредел пресекать только рад, И фальшивые рушатся схемы, Не сдается защитник Мурад. Advocare – зовущий на помощь. Он, всегда ограждавший других, Испытал беззакония горечь В разделенье на «нас» и на «них». Перекошены наши законы, Перепутана наша мораль. Не страна, а огромная зона. И тоскливо, и грустно, и жаль…

Пробьет возмездия набат Плодящему другим погибель. Вернется кровь во много крат, Сам станет жертвой «победитель». Он мнит пока себя таким В момент насилия над жертвой. «Герой» не ведает, за ним Платить потомкам Божьей мерой, — Да, где-то, до семи колен, Представить душегуб не может: У кары божьей суд нетлен, Судья за взятки не поможет. Там в мнениях вердикт един, Героем стань на смертном ложе, Будь на одре непобедим! В миру ты был – увы негожий!

Не отдаляйтесь, братские народы, Одного сердца верные перста. Кавказских гор единая порода В моментах к удивлению черства. Нам друг от друга вовсе не укрыться, Лишь после смерти тело без души. И чем, по сути, можно возгордиться Когда в опале братья ингуши? Ветрами пришлыми расшатаны устои, Мосты ветшают, пропасти растут, Убогого сплочённость не устроит, Разумные рассудят и поймут. Родные и по крови, и по духу, Бранятся братья иногда в быту, Но в час беды всегда протянут руку, Амбиций личных преступив черту. Взор обрати, Войнах, на горы наши, Без разницы чьи выше и крупней. Плечом к плечу, и нет примера краше, К сплочению чеченцев, ингушей.

Случилось так – родился человеком, Обрел отчизну под названием Чечня. Чеченцем вырос, и брожу по свету, Всю жизнь изнемогая от вранья. Кордоны федеральные, зачистки, Статьи о нас лишь черные в цене. Могилы серые друзей и близких Забыть не позволяют о войне. За что дано мне это испытанье? Да, тяжела ты, пятая графа! И быть чеченцем – потрудней заданье, Чем для поэта сложная строфа.

Мне будет больно, закричу, наверно. Сегодня током модно истязать, Чтоб отказался от идеи «скверной», Что мой народ в войне не виноват. Принудят от героев отмахнуться — От боли соглашусь, что нет таких; Унизят и прикажут мне заткнуться — Сомкну уста, выслушивая их. Признать заставят вслух, что отрекаюсь, — Я отрекусь письмом и на словах. Им не понять, что я, увы, не каюсь, А в сердце будет то же, что в мозгах. Там шрамы вместо славных обелисков (Табу – наружу, все в себе, внутри) По каждому погибшему из списков, И ты, попробуй, током их сотри. Авансом признаюсь: кричать я буду, Заочно соглашусь: слеза пробьет. Пусть проклят буду я, коль их забуду, — И я, и тот, кто током их сотрет!

Трагичный, дерзкий, непокорный, Его не нужно представлять. Родной, израненный, но гордый, Чужому это не понять. Его склоняли, изгоняли, Бомбили, жгли, но он стоял! Великих классиков признаньям В который раз никто не внял. Народ, стремившийся к свободе, В своих страданиях один. Он выживал во многих бедах И потому непобедим. Здесь новый лидер сделал вывод, Ошибки прежних исправлял. И снова дети улыбались, Не корчась от кровавых ран. Здесь родники свежи свободой. Любой отведавший – герой, Питают честь не на уроке, Она рождается с душой!

Новый, красочный, высокий Город Грозный предо мной, Город близкий и далёкий, И родной, и неродной. По приезде каждый вечер Надвигается тоска, Гложут, мучают, тревожат Души павших без конца. Город Грозный – море скорби. На деревьях даже грусть, Машут листьями деревья, Очевидцы смертных мук. Здесь живущий – не заметит, Он хронически привык, Житель прежний – всё отметит. Потеряв покой, сбежит. Старый Грозный пал в забвенье. С ним и молодость ушла, Помню, в Грозный возвращаясь, Драйвом полнилась душа. Прошлый Грозный – в прошлой жизни Там отец, мои друзья, Школа там моя осталась, Что ушло, вернуть нельзя…

Прости меня, малыш Донбасса, За то, что я чеченский дед. Командно крикнув Божьим гласом, Пресечь не в силах беспредел. Когда-то думал, что ислам Причиной был чеченской бойни, Что православных раздражал И провоцировал на войны. Теперь же разум клинит мой, Славяне братские вовеки. Безжалостно вершит свой бой, Где гибнут матери и дети!

Дрались, дрались… и как жестоко, Взрывая камни в порошок. Судить не смею однобоко, Царили хаос, смерть и шок. Смертельной бойне Бог свидетель. В руинах город наш лежал. Беды страшнее нет на свете — Здесь разум побеждённым стал. Дрались, дрались… да, без сомненья Так щедро жизнями соря, В войне пропало поколенье Вот так вот походя, зазря.

Война прошла, но эхо смертью вторит, Стреляют из пожарищ угольки. Месть кровная кого-то вновь заводит Желаньем мстить за страшные грехи. Остынь, былым традициям внимая, Не надо после драки полыхать, Оставь кинжал, и верь, что участь злая Не даст вандалу по миру гулять.

Имперским зноем обожжённый, Горевший в нефтяных боях, В степях казахских зарождённый, Черствею в траурных дворах. К речам чуть слышным не привыкший, Я обжигаю чей-то слух. Да, с виду стал немного пышным, Но не от счастья я опух. Мой юмор дерзок и не мягок, Я извиняюсь за себя, Ну а с моралью всё в порядке — Не русский, просто горец я. Я горец! Слог мой режет уши, И чересчур строка резка, Но есть и те родные души, Которым боль моя близка. Хромает рифма, но реальность Как с гор нектар, как кровь и прах. Пишу я, в общем, натурально, Стихи диктует мне Аллах. Не классик я, не гений. Всё же Моих столбцов исписан лист. Здесь правда вся – борца и горца. И мой родник, как небо, чист. Я бы казнил себя за рвенье — За бред, фантазию идей. Моё прямое назначенье — Объединение людей.

Независимость? – пожалуйста, бери! Нам ее слегка понюхать дали. А затем ее же десять лет С кровью у народа отнимали! Десять лет лишений и страданий. Десять лет! Их не вернуть назад. Кто виновен в этой нашей драме? Так ли уж никто не виноват? Сократили жизнь, не в этом суть: Десять лет бомбили, измывались! Без ответа заданный вопрос. Обвиненья – есть, нет извинений! Извиниться? – Да, признать свою вину. А когда ее вы признавали? Вы историю меняли каждый раз, От грехов своих избавиться желали!

Вы, печальной судьбы моей славные парни, Не страницами – главами вас я терял, Стали жизни тома и пусты, и бездарны, Будто я свою жизнь с седины начинал. Вас «ушли»… Но закон нашей памяти вечен, В этом списке суровом мужчины одни. Наркоман или псих среди них не замечен, Это были цветущие парни Чечни!

Звонок нежданный – как тяжёлый молот: – Алло, простите, нет его уже. И в тёмной пустоте – могильный холод… Печаль и скорбь… и мысли о душе. И в памяти своей всю жизнь перебирая, Величину потери обретёшь. Цени живых, как день весенний мая, Звонком ушедших к жизни не вернёшь.

Я в мужестве твоём не сомневался, Народ чеченский, у тебя в крови Ещё запас терпения остался, В аду спасённый силою любви. Я видел сам: врачи из-под бомбёжки В больницу двух мальчишек привезли. Я видел их кровавые ладошки И лица их черней самой земли. Свидетель Бог: при виде этой пары, С носилками встречая у дверей, Испуганно застыли санитары, И доктора кричали им: «Скорей!» Читатель мой, я твой покой нарушу: Тот младшенький, трёхлетний мальчик, тот Воды просил… У старшего наружу Осколочным был вывернут живот. От смертной пытки повзрослев невольно, Губами, почерневшими, как ночь, Шепнул он: «Доктор, мне совсем не больно. Сначала надо младшему помочь». Я в мужестве твоём не сомневался, Народ чеченский, у тебя в крови Ещё запас терпения остался, В аду спасенный силою любви!

Город мой, за что ты был разрушен? Просто не дано умом понять! Здесь словарь какой-то новый нужен, Чтобы стыд хоть как-то описать. Проникаюсь сам к себе презреньем, Город окровавленный, прости, Что мне не хватило сил для мщенья, Чтоб тебя от варваров спасти. Покрываю сам себя позором, Смысла этой драмы не пойму — Почему? Кому мешал мой город? Кто затеял подлую войну?