После трех дней проверок меня повезли в Чечню. На каждом перекрестке водитель обращался к местным жителям, сидящим у блок-постов, и они давали свежую информацию о передвижениях российских войск и показывали безопасный маршрут. Через несколько взвинченных нервных часов, ночью с потушенными фарами, мы въезжали, наконец, в город Грозный через "Южный коридор". Мой ангел-хранитель и водитель Асланбек напряженно всматривался в темноту. Видимость и так была почти нулевая, а тут еще и туман. Однако, по-моему, это было нам только на руку. По дороге часто встречались одинокие прохожие. В основном это были вооруженные люди, либо «мирняк», тащивший на санках канистры с водой. Протопал строем небольшой отряд в белых маскировочных костюмах. Тишина почему-то действовала угнетающе.

– Двум смертям не бывать, – пробормотал Асланбек и решительно нажал на педаль газа.

Въехали на плотину и запрыгали по ухабам, петляя между воронками. Вокруг валялись искореженные останки «легковушек». Некоторые еще дымились…

Две женщины с ребенком, которых мы взяли на борт в ближайшем селе, рассказывают, что вчера днем был минометный обстрел. Российские военные били по роднику, где набирают воду местные жители. Побило много народу и за водой теперь ходят, в основном, ночью…

Плотину проскочили благополучно и стали подниматься в гору. Впереди через туман начали проступать отблески крупного пожара. Женщины объяснили, что это горят нефтехранилища, месяц назад подожженные российской артиллерией…

Долго петляли по улочкам. Высадили пассажиров. Наконец остановились у ворот. Заходим в дом. Асланбек поясняет, что здесь живет его дядя. Хозяин, крепкий, шустрый старик, сидел за вечерней трапезой при свечах. Ему прислуживал юноша. Дед пригласил к столу. Дома тепло. Раздеваемся. Помыв руки, подсаживаемся к нему. Представляемся.

 

Дядя Джунид

Пока старик заводит речь о политике, я нажимаю на вяленую баранину с лапшой. Он, эмоционально жестикулируя, рассказывает о том, что творится в городе, порой срываясь почти на крик. Подросток, подмигнув нам, шепчет, что дед почти оглох от непрерывных бомбежек, потому что спускаться в подвал отказался из принципа.

Некоторые их соседи, в основном русские, не имеющие близких родственников, уже голодают. Чеченцы делятся с ними продуктами. Но самое страшное – отсутствие питьевой воды. По дороге к роднику и обратно уже погибло много народу, опять же в основном малоимущие русские. Вчера выпал снег, слава Аллаху! Снег тщательно сгребают под навесы или укрывают пленкой как самую большую ценность. Поговорка "у соседа даже снега зимой не выпросишь" – приобретает зловещий смысл. Вода – это жизнь. Или смерть. Хорошо еще, что в этом квартале пока не разрушены газовые магистрали, в домах тепло. А в других кварталах города люди замерзают…

Лапша застряла у меня в горле… Оставив хозяевам одну из дюжины керосиновых ламп, купленных нами на "большой земле", прощаемся.

Заехали в дом, где сидят несколько вооруженных бородачей. Нас встречают радушно, угощают мясом. Буквально засыпают вопросами о том, как реагирует мир на события в Чечне. Асланбек о чем-то с ними шепчется. Опять тронулись в путь. Наконец размещаемся на ночлег. Мне выделили отдельную комнату с роскошной двухспальной кроватью. Перед сном мы с Асланбеком, незаметно для других, тяпнули по сто грамм, хотя еще вчера договаривались, что не будем брать в рот ни капли: "С благополучным прибытием в Ад!"

 

Ополченцы

Утром вместо петухов нас разбудила артподготовка. Установки «Град» лупили с соседней горы. Ракеты с воем и шелестом пролетали низко над нами и рвались где-то неподалеку в городе. Через несколько минут обстрел кончился, а в городе застрекотали пулеметные очереди, часто забухали взрывы. Кто-то кого-то атаковал. Чеченцы не обращали на это никакого внимания. По из словам, гораздо хуже, когда бомбят самолеты. А поскольку стоит плотная облачность и густой туман, авиация не летает, ну и слава Богу!

Кто с кем воюет? По мнению официальной Москвы «федеральные» войска уничтожают "незаконные вооруженные" формирования. По-видимому, к ним следует относить тех, которых не поддерживает Москва. Вроде бы понятно.

Я обращаюсь за разъяснением к чеченцам:

– Как мне вас называть: «боевиками», "ополченцами", «дудаевцами» или может быть «сепаратистами»?

Чеченцы морщатся:

– Нам плевать, как нас там называют. На нас напали – мы воюем. Мы защищаем свои дома. Скоро ты сам все увидишь. Сведем тебя и с ополченцами и с дудаевским спецназом. А называть нас правильнее будет «моджахедами», поскольку мы боремся за осовобождение своей Родины. Никакой религиозной окраски в этом выражении нет. Дудаевцами мы не являемся, поскольку многие из нас его не поддерживают. Но сейчас он наш единственный лидер и мы ему беспрекословно подчиняемся. Сепаратисты – это как раз те, которые пытались свергнуть законного Президента Чечни и привели сюда российские войска.

– Можно ли считать, что «русские» воюют с «чеченцами»?

– Нет, нельзя. Правильнее «российские» с «чеченскими», потому что на той стороне в боевых действиях участвуют не только русские, но и украинцы, татары, башкиры и т. д. Мусульман, воюющих на стороне россиян, в плен не берем, расстреливаем на месте. На нашей стороне сражаются тоже не только чеченцы.

Мы считаем себя не "субъектом федерации", а независимым государством. И если уж на то пошло, все мы на планете: и чеченцы, и русские и другие народы являемся "субъектами Всевышнего".

– Использует ли чеченская сторона наемников? Хозяева дом обиделись. Их бородатый командир начал меня просвещать:

– Во-первых, кто такой наемник? Это человек "без царя в голове", воюющий ради денег и возможность помародерствовать в богатом городе. Поэтому наемники предпочитают сражаться на стороне более сильного и участвовать в наступательных операциях. Только безумец может решиться воевать, даже за большие деньги, на стороне нашей "полностью окруженной и заведомо обреченной горстки бандитов"

Бойцы расхохотались.

– Во вторых, почти миллионное население Чечни не нуждается в услугах каких-то там наемников. Людских резервов у нас предостаточно.

– В третьих, не в характере гордых горцев защищать свою Родину с помощью наемников. Лучше мы все погибнем в бою, чем унизимся до такой степени. Никаких афганцев или прибалтийских бабенок в белых колготках (придумают же такое!) никто из нас в глаза не видел, хотя воюем уже больше месяца.

– Есть добровольцы. Например, тридцать человек приехали из Иордании, но они этнические чеченцы! Они пришли по зову сердца, постоять за землю своих предков. Многие из них очень состоятельные люди, некоторые продали свои дома и машины и купили оружие. Какого черта им нужно было рисковать жизнью ради сомнительных денег? Сидели бы лучше в своих роскошных особняках на берегу моря. Есть и религиозные фанатики – «Вахоббисты», которые сражаются за веру. Трое иорданцев добровольно вошли в отряд «смертников», засевших в Президентском дворце, обложившись ящиками тротила. Вот уже вторую неделю они продолжают удерживать дворец, откуда были эвакуированы все остальные бойцы и пленные. «Смертники» пошли на такой бессмысленный, с военной точки зрения, шаг из принципа. Дворец плотно окружен российскими войсками. Попытки наших мелких групп и одиночек прорваться туда оканчиваются безрезультатно. На дворец была сброшена мощная авиабомба. Она пробила шесть этажей и взрывом сильно повредила здание. Верхние этажи сметены артиллерией, стены изрешечены снарядами. Однако дворец держится. Перед отходом мы натаскали «смертникам» побольше воды и пищи. Они поклялись на Коране лучше взорвать дворец вместе с собой, чем уступить его российским войскам.

– В-четвертых, говорят, что Дудаев якобы платит каждому «наемнику» по тысяче долларов в день. У нас таких денег просто нет. За тысячу долларов я бы лучше купил пару автоматов у тех же россиян и вооружил бы своих братьев. Вон они стоят, балбесы. Одному 13, другому 15 лет. Ходят за мной по пятам, просятся на передовую. Они считают, что не смеют показаться на глаза друзьям, прежде чем не побывают в бою.

– Мы встречали добровольцев – русских, украинцев, даже одного киргиза, откуда-то из Ошской области. Русские, жители Грозного, взялись за оружие после гибели своих близких под российскими бомбами.

– Многие чеченцы помогают нам деньгами. Все то оружие, которое ты видишь у нас, было закуплено на черном рынке. Один бизнесмен продал свою иномарку и приобрел два крупнокалиберных пулемета ДШК, двенадцать автоматов и два подствольных гранатомета ГП-25 с боеприпасами. Остальное оружие, миномет и противотанковые гранатометы, мы добыли уже сами в бою. Пулеметы, правда, оказались хреновые: прогнулись штыри крепления стволов, и теперь невозможно их менять при перегреве. И вытащить их с передовой для ремонта невозможно. Так и стреляем, охлаждая стволы водой и снегом.

– Все мы, здесь сидящие, не профессиональные военные, и взялись за оружие всего лишь месяц назад. Мы связаны родственными узами, хорошо знаем друг друга. Пополнение идет постоянно из сел. Лишних и безоружных отправляем обратно: зачем рисковать? Нас здесь вполне хватает. Потери есть, но минимальные, Убитых обязательно вытаскиваем, иногда даже ценой других жизней, и отправляем в аулы.

Наше село каждый день забивает одну корову. Вареное мясо и лепешки ежедневно доставляют сюда, в этот дом, а отсюда – на передовую. Лишние продукты раздаем мирным жителям, сидящим в подвалах города. Там в основном остались одни русские, которым некуда больше податься.

…В нашу резиденцию потянулись люди. Приезд корреспондента не остался не замеченным. Похоже, что "беспроволочный телеграф" под названием "узун кулак" действует исправно. И вообще секретов друг от друга чеченцы не держат. Наш дом является чем-то вроде небольшого штаба.

Из центра города вернулся пожилой разведчик. Ополченцы уединились с ним и внимательно выслушали. Затем представили его мне:

– Микрорайон окружен российскими войсками. Процветает мародерство. Российские офицеры раскатывают на «трофейных» иномарках. Окна богатых домов расстреливают из крупнокалиберных пулеметов "на всякий случай". «Подозрительных» чеченцев боеспособного возраста хватают на месте и часто тут же расстреливают. А с наступлением темноты стреляют по всему, что движется.

Забежали два возбужденных бойца. Они поведали, что только что их отряд совершил лихой налет на позиции россиян. Здорово помогли две чеченские установки «Град». Правда, операция была назначена на 5 утра, а реактивные установки опоздали и начали обстрел в 8 часов. (Так вот кто нас разбудил!). Уничтожено 18 танков, 12 единиц бронетехники захвачено, в том числе танк Т-80. Убитых российских солдат никто не считал, их много. Свои потери – пятеро убитых, семь раненых.

Как бы в подтверждение их слов загрохотала российская артиллерия. Похоже на залпы батареи самоходок типа «Гвоздика». Они бьют из города по горе, откуда недавно работали чеченские «Грады». Снаряды пролетают над нашим домом и взрываются резкими хлопками. Выходим на улицу. Однако, из-за тумана по-прежнему ничего не видно.

…Асланбек чем-то озабочен. Он говорит, что мне следовало бы получить официальную аккредитацию у дудаевского министра информации. В городе под видом мирных жителей и корреспондентов действуют российские корректировщики. Чеченцы таких расстреливают на месте.

Едем в город. Через несколько кварталов нас останавливает чеченский пост. Дальше ехать нельзя. Впереди действуют российские снайперы. Уже убиты трое мирных жителей, среди них одна женщина. Вытащить их до наступления темноты вряд ли удастся. Чеченцев сильно раздражают бесшумные снайперские винтовки россиян:

– Никак не можем засечь, откуда они бьют, – сплевывает в сердцах ополченец.

Возвращаемся обратно. Ополченцы спрашивают у меня о бесшумных винтовках. Я разворачиваю номер журнала "Солдат удачи" со статьей о «Винторезе». Они внимательно читают. Один из них, увидев изображение «Винтореза», восклицает:

– Я уже видел такое оружие у чеченского спецназа! По-видимому, это трофеи, захваченные у российских «коллег». Приходят четверо бойцов в белых маскировочных костюмах. Вооружены солидно: кроме автоматов на каждого, у них один РПГ-7 и три одноразовых гранатомета РПГ-26. Знакомимся. Это спецназовцы. На улице остался водитель сильно помятого УАЗика. Он ковыряется в моторе. Бойцов угощают. Здесь принято кормить всех, кто наведывается.

…Заходят двое ополченцев. Их группа только что вернулась из центра города. Потеряли убитыми пятерых. Троих сумели вытащить, а двое остались на улице. Не подпускают российские снайперы.

Бойцы пьют чай и едят со сковородки жареное мясо. Советуются, что можно было бы предпринять в такой ситуации? Один из спецназовцев отвечает, что следовало бы поставить дымовую завесу.

– А если нет дымовых шашек?

– Можно использовать автомобильные покрышки: поджечь и катнуть с десяток автошин на улицу…

Бойцы переглядываются и, не доев, торопливо уходят.

…Приходит высокий парень с автоматом, в вязанной шлем-маске. Самодельный разгрузочный жилет топорщится рожками с патронами. Здороваемся. Он задает мне стереотипные вопросы, на которые я уже устал отвечать. Медленно стягивает маску. Лицо серое, изможденное, громадный синяк на левой скуле. Взгляд мутный, ничего не выражающий. Вяло доедает мясо и долго пьет чай. Ополченцы шепчут мне, что этот парень три дня назад вышел из боя. Их отряд, начиная с 31 января, удерживал в центре города какой-то дом, по которому все время били танки и огнеметы. Похоже, что этот многократно контуженный боец до сих пор еще не пришел в себя. Поев, он как в замедленном кино, поднимает свой автомат, и сутулясь, уходит…

Вваливается шумная толпа. Раздеваются, складывают в углу оружие. Пьют чай. Большой чайник с кипятком постоянно греется на слабом огне на газовой конфорке.

Бойцы рассказывают о том, что только что гоняли по улице танк Т-72 и БМП, сдуру заехавшие в их район. Увидев ополченцев, бронетехника крутнулась на месте и паля со всех стволов, драпанула обратно. Ватага бежала за ними, однако, пешком их было не догнать.

– Если бы в этот момент подвернулся хоть какой-нибудь «Жигуленок», сетовали бойцы.

Один из них повернулся ко мне:

– Хотите услышать анекдот? Едет по улице Грозного танк. Навстречу из-за угла выскакивает чеченец с гранатометом и целится. А на танке сидит другой чеченец и кричит: "Не стреляй, я просто жду, когда у него солярка кончится!"

Посмеялись. Бойцы начали вспоминать другие забавные эпизоды из своей практики.

Сняли с подбитого БТР крупнокалиберный пулемет КПВТ, приделали самодельную треногу и приспособили какую-то гашетку. Решили испытать. Дали очередь. Пулемет опрокинуло и придавило стрелка, зажав вместе с гашеткой. Боец вопит от боли, а КПВТ грохочет в небо, пока не кончились патроны. Пару ребер ему поломало и помяло внутренности. Пришлось горе-испытателя уложить в госпиталь. Его преемник теперь перед стрельбой навешивает в качестве противовеса тракторный двигатель. Так и воюет до сих пор с мотором на конце.

Другой боец вспомнил про свою дуэль со штурмовиком СУ-25. В кассете зенитки у него оставался последний снаряд и нужно было срочно вставить следующую обойму, чтобы не прекращать стрельбы. А расчет весь разбежался, поскольку штурмовик, совершив противозенитный маневр, пикировал прямо на позицию. Бесконечно долгие секунды они держали друг друга на мушке. Пришлось выпустить последний снаряд и самолет, не выдержав, отвалил в сторону. Видимо, и у него кончились боеприпасы. Затем пилот на низкой высоте медленно облетел вокруг зенитки, внимательно всматриваясь в лицо своего противника, покачал головой и улетел восвояси.

Завязалась оживленная беседа о борьбе с авиацией. Чеченцы сетовали, что ПЗРК типа «Игла» и «Стрела» по российским самолетам не стреляют, поскольку на них установлены электронные блоки системы опознавания «Свой-чужой». Поэтому были даже задумки закупить за рубежом американские ракеты «Стингер».

Один из ополченцев повернулся ко мне:

– Вы не знаете, о чем это там недавно говорили с глазу на глаз Андрей Козырев с американским Госсекретарем? А вдруг американцы передали россиянам системы опознавания «Свой-чужой» "Стингера?" В таком случае, миллионы долларов, затраченные нами на закупку ракет пойдут псу под хвост?

Бородатый спецназовец успокоил их:

– Свет не сошелся клином на американцах. Прекрасные ракеты можно закупить у англичан, французов и шведов.

Однако ополченцев это не вполне устраивало.

– Когда еще там прибудут ракеты? А нельзя ли каким-то образом отключить системы опознавания у «Стрел» и «Игл»? Видимо, нужно будет найти опытного электронщика, задумались они.

Я съехидничал:

– А зачем вы спалили «Тунгуски»? В Моздокской бригаде, штурмовавшей Грозный в ночь на 31 декабря, кроме танков и броневиков, между прочим, было еще шесть самоходок: ракетно-артиллерийских комплексов «Тунгуска». Они посерьезнее четырехствольных «Шилок». Все они были вами уничтожены.

Ополченцы опять развели руками:

– Кто же знал, что так все повернется. Откровенно говоря, мы даже не рассчитывали продержаться так долго. Ну от силы неделю или две. У нас не было иллюзий на этот счет. Было лишь одно желание: подороже продать свою жизнь. Воевать мы ни хрена не умели, поскольку большинство из нас служило срочную в «стройбате» и автоматы держали только во время принятия Присяги. Теперь вот, за месяц, уже кое-чему научились.

Я подумал: "Однако, эти ребята не так просты, как кажутся…" Задал вопрос:

– А что же в это время делали обученные подразделения?

– Их расколошматили русские еще в первых боях. Сейчас они доукомплектовываются ополченцами, прошедшими боевую обкатку, осваивают трофейную технику под руководством классных инструкторов – пленных российских офицеров.

– В Грозном по-прежнему задействованы ополченцы, которые косяками прут повоевать со всех окрестных сел. Мелкие группы, обычно по пять человек, скрытно пробираются в тыл русским, наносят внезапный удар и тут же делают ноги. Иногда они напарываются на засады и гибнут. Поэтому в сводках боевых потерь чеченцев часто будет фигурировать цифра «пять».

– Мозг обороны города – начальник Главного штаба Аслан Масхадов. Он запрещает применять крупные подразделения чеченцев и бронетехнику в городских условиях, как это практикуют россияне. Бронетанспортеры используются в исключительных случаях, при эвакуации раненных с поля боя.

– Представьте себе такую картину: например, мы выбиваем русских из какого-нибудь дома и оставляем там пятерых бойцов. Через некоторое время противник подтягивает туда, минимум, роту. Лупят по этому дому из пушек и огнеметов, затем штурмуют по всем правилам. И когда они захватывают здание, то обнаруживают там пять трупов чеченцев. Русские занимают оборону, в каждой комнате сажая по несколько человек. Мы в свою очередь собираем в кулак несколько групп ополченцев и, контратакуем, предварительно всадив в каждое окно по «фугасу» – только ошметки летят. Поэтому у них потерь гораздо больше, чем у нас.

– А что такое «фугас»?

– Это две тротиловые шашки по 400 граммов, примотанные изолентой к головной части гранаты от РПГ-7. Есть тут у нас свой «кулибин» – командир «абхазского» батальона – Шамиль Басаев. Он научил нас также заливать в противотанковые гранаты бензин: когда бьешь по БТР, он мгновенно вспыхивает и снаружи и изнутри. Экипаж даже не успевает выскочить.

– Так что наши ополченцы сражаются успешно. Соотношение потерь один к ста.

Я выразил сомнение по поводу достоверности этих цифр.

В разговор включились спецназовцы.

– Масхадов – голова. Он планирует лишь крупные операции и распределяет районы действий для отрядов ополченцев. А уж в своем районе каждая группа действует так, как считает нужным. Правда, бывают казусы, в основном из-за недисциплинированности ополченцев. Эти балбесы часто оставляют позиции, которые следует оборонять, и уходят в свободный поиск, поэтому противник также часто просачивается к нам в тыл. Особенно неприятно, когда у нас в тылу действуют их снайперы с бесшумными винтовками.

Я спрашиваю у них, давно ли они воюют? В ответ спецназовец рассказывает о своем погибшем командире, Хамзате Гаургашивили.

 

Хамзат

– Не подумай, что он грузин. Просто многие чеченцы в прошлом сменили фамилии, поскольку нам при советской власти не давали ходу. Настоящая фамилия Хамзата – Саиев. Он бывший колхозный шофер, несколько последних лет провел в Москве. 27 ноября 1994 года, узнав об атаке Грозного "войсками оппозиции", бросил все свои дела и приехал в Чечню. 11-го декабря вступил в спецназ рядовым. Боевое крещение получил 18-го декабря под Петропавловским. В первом бою он подбил два БТР и грузовик ЗИЛ-131 с пехотой. 6–7 января уже командовал отдельной ротой спецназа. 18-го января погиб в бою, в день своего тридцатилетия. За весь период боевых действий в селе Войково, железнодорожного вокзала и в городе Грозный наша рота уничтожила около 500 и взяла в плен 30 солдат, подбила 150 единиц бронетехники, 5 боевых самолетов и 7 вертолетов. Собственные потери: 6 убитых и 6 раненых, один из них тяжело.

О Хамзате были передачи по радиостанции «Свобода» и по шведскому телевидению. Хамзат посмертно представлен к званию "Героя республики Ичкерия". Его именем сейчас называют новорожденных младенцев. После войны село Войково мы переименуем в его честь. Видишь ли, этот скромный парень оказался талантливым, прирожденным командиром. Он берег нас, а себя никогда не щадил, всегда первым поднимаясь в атаку.

Он никогда не давал в обиду пленных российских солдат, жалел их, понимая, что они пришли к нам не по своей воле.

Хамзат погиб случайно, когда пошел в разведку. Пулемет ударил почти в упор и он упал в двух шагах от замаскированной амбразуры. Увидев это вся наша рота не сговариваясь, тут же поднялась в атаку в полный рост и вынесла его тело под шквальным огнем, не потеряв ни единого человека.

В тот же день тело Хамзата увезли в родное село.

 

Молодой чемпион

…Ко мне подсел молодой спецназовец, бывший трехкратный чемпион России по вольной борьбе среди юниоров. Этот парнишка обладал к тому времени абсолютным рекордом по количеству уничтоженной бронетехники: 18 единиц.

Смущаясь, он попросил меня объяснить принцип действия кумулятивной гранаты. Получив ответ, попросил:

– Эркебек, научи нас воевать!

– Ни хрена себе, это я должен учиться у вас, – воскликнул я. Бойцы дружно расхохотались и сообщили, что разок его сильно контузило, когда стреляли из гранатомета, стоя спиной близко к стене: обратным выхлопом газов его выбросило из окна второго этажа. Теперь перед каждым выстрелом он непроизвольно оглядывался назад.

– Послушайте, парни, откровенно говоря, я не очень-то и верю вашим рассказам о соотношении потерь воюющих сторон. Потому что так не бывает. Коли и воевать толком не умеете и оружия своего не знаете, что же в таком случае помогает вам побеждать?

– Мы не можем этого объяснить, видимо, с нами Аллах! Например, в бою за здание депо железнодорожной станции, вместо того, чтобы забрасывать противника гранатами, чеченцы вскакивали в полный рост в дверные и оконные проемы и палили из автоматов. Как только кончались патроны, спрыгивали назад, чтобы сменить магазины и опять все повторялось сначала.

Вообще-то профессионалам известны такие парадоксы. Недаром говорят, что "чемпиона никогда не победит вице-чемпион. Однако его может случайно побить дилетант."

Однако тут есть и другие причины чисто технического свойства. Например, советских, а ныне и российских солдат всегда учили стрелять из автомата, поставив планку прицела на «П», то есть на прямой выстрел. Однако в городских условиях прицел всегда следует ставить на 100 метров. И стрелять следует не очередями, а беглым, но одиночным огнем. До ведения огневого боя мы, «Вымпеловцы», дошли «эмпирическим» путем в Афгане, а затем приему стрельбы «Флэш» нас учил один крутой международный террорист из Латинской Америки по кличке «Хорхе».

Теперь понятно, что когда ошалевшие российские солдаты палили длинными очередями по бегущим чеченцам с дистанции 10–15 метров, вероятность попадания была не очень велика. Это мы уже проходили…

В ближнем бою побеждает тот, у кого крепче нервы. Следовало бы всем крепко запомнить, что из пистолета стреляют на дистанции не более 5 метров, из АКСУ – до 25, из АКС – до 100, а из СВД – до 300 метров!

 

Бизнесмены

Бизнесмен, приехавший с нами, достает толстую пачку денег и раздает бойцам, каждому по сто тысяч. Они принимают деньги молча, с достоинством, без слов благодарности, как само собой разумеющееся: кто-то должен воевать, а кто-то добывать финансы. Деньги между прочим, нужны даже на войне, поскольку базары работают круглосуточно несмотря на бомбежки.

Этот бизнесмен раздавал не только свои: ему регулярно пересылают крупные суммы пожертвований на "нужды фронта" со всех концов России и стран СНГ проживающие там чеченцы.

Он строил в Грозном огромный трехэтажный особняк. Часть крышу уже снесло снарядом. Он чертыхается и благодарит Аллаха за то, что не успел построить свое жилище: все не так обидно. А каково тем, кого война лишила крова?

– Скажи, Эркебек, разве нужна была нам эта война? Я потерял под бомбами мать. Двое братьев воюют и еще неизвестно, что с ними может случиться.

Вечером к нам пришли поговорить о политике два солидных мужика. Мне такие никогда не нравились – слишком самодовольные. Разговор не клеится. Они приглашают нас с Асланбеком смотреть телевизор (?!). Едем к ним домой. Высоченный забор из красного кирпича, через улицу – огромный двор, в котором стоят МАЗы с рефрижераторами и «иномарки». Узнав, что я живу в подмосковном городе Железнодорожном, хозяин замечает:

– Ваши бандиты, между прочим, год назад забрали и до сих пор не вернули один мой рефрижератор.

Прислуга возится с армейским дизель-генератором. Наконец, мотор заводится. Нас приглашают в дом. Двор – розарий, дом – дворец. Везде горит свет. Замечаю «тарелку» спутникового телевидения. Поят чаем, затем смотрим последние новости «Евровидения» на немецком языке. О Чечне всего два-три слова. Хозяин ругает западных журналистов, которых в Грозном хоть пруд пруди, а информации от них никакой. Я шепчу Асланбеку, что как только рассеется облачность, доблестные российские пилоты, пожалуй, обязательно воткнут сюда парочку бомб. Он отвечает, что это "воздушный замок", то есть дом, построенный на "воздушные деньги". Так что хозяин не особенно пострадает. У него еще несколько таких и не только в Чечне…

Кто-то в Москве говорил мне, что богатые чеченцы, якобы платят дань российскому командованию за то, чтобы они не бомбили их дома. Однако все это чепуха. Российская артиллерия и реактивные установки методично лупят по квадратам. Вот опять вокруг загрохотали мощные взрывы. Снаряды не разбирают, где кто живет богатый или бедный, чеченец или русский. Обстрел не слишком волнует нас, так как над нами еще два этажа и чердак, снаряд просто не пробьет их.

 

День

Следующим утром поехали снимать разрушения. Русский мужичок-доходяга по имени Николай чинит свою лачугу. Ракета «Града» угодила в ветви дерева прямо над его крышей. Взрывом снесло чердак, выбило стекла. Стены и потолок пошли трещинами, все вокруг посечено осколками. Николаю повезло: не окажись на пути снаряд дерева, не разговаривал бы сейчас с нами. Хвостовая часть ракеты валяется неподалеку.

Выехали за город. Взяли попутчиков-ополченцев. У одного из них самодельная винтовка под автоматный патрон 7,62 мм. Фотографирую. Стоит густой туман и низкая облачность, поэтому авиация бездействует. За них отрабатывает артиллерия. Мы на максимальной скорости проскакиваем опасный участок дороги. На перекрестке продолжает торговать раздолбанный в щепки базарчик.

Ополченцы выходят из машины. Подсаживаем старика. Он потерял всех родственников, пока шесть дней просидел в подвале без пищи во время бомбежки города. Сейчас мотается по госпиталям и соседним селам в надежде отыскать своих близких. Колоритное лицо. Фотографирую его. Заезжаем в богатое село – родину знаменитого танцора Махмуда Эсамбаева. Разрушений нет, везде кипит нормальная жизнь. Подвозим старика до госпиталя на окраине села и возвращаемся на трассу. По дороге гордо дефилирует стройный джигит в самодельном разгрузочном жилете, с новеньким АКС-74. Подбираем его. Студент третьего курса нефтехимического института. На вопрос, скольких он уже успел завалить, отвечает уклончиво: "Счет открыт". Фотографироваться отказывается. Высаживаем его на следующем перекрестке.

Посещаем нескольких знакомых Асланбека, ищем напрокат видеокамеру. В одном из домов поят коньяком, показывают кровлю, снесенную взрывом шариковой бомбы. Новенькая «Волга» во дворе выглядит, как дуршлаг. Хозяин шутит, что ему повезло: он с утра возился с машиной и как только зашел в дом – грохнуло! Вышел во двор, а там все посечено осколками. Пришлось «шарики-ролики» сметать веником и выбросить на улицу, так как старики сказали, что они могут притянуть новую беду.

Ездим по селу и снимаем новые разрушения. Где-то вдали грохочут, не переставая, орудия. В разрушенный вчера дом сегодня утром опять попал снаряд. Трое погибших. Хозяин спокойно обсуждает с нами коварную практику российских артиллеристов бить в одно и то же место по два раза. Под примитивным навесом горит газовая горелка. Все окрестные собаки и кошки греются там. Одной кошке отсекло осколком заднюю лапу. Во дворе заброшенная взрывом на дерево легковушка. На скамейке лежит одноразовый противотанковый гранатомет РПГ-18 «Муха» в боевом положении, с раздвинутыми трубами. Я говорю хозяину, что складывать его обратно нельзя, выстрелит. Он улыбается в ответ.

– Знаю, мне уже объяснили. Гранатомет мне принесли ополченцы. В предыдущем бою его не успели использовать, теперь я жду следующей атаки российских танков.

Еще один разрушенный дом. Женщина собирает в пластиковый мешочек куски человеческой плоти. Вчера в крышу ударил снаряд. Под сараем погреб. Двое ее братьев успели спрятаться, а третий только собирался спуститься. Взрывом его разнесло на кусочки. Избыточным давлением ударной волны убило и двух остальных. Погибших похоронили еще вчера, а сегодня она нашла оторванную кисть руки под покореженной машиной. Фотографирую. В соседнем доме греются бойцы в маскировочных костюмах. Мужичок вертит в руках какой-то оптический прибор, спрашивает у нас, что это и как можно использовать? Похоже на панорамный артиллерийский прицел.

Выходим на улицу. Возле ларька из земли торчит пустой контейнер кассетного боеприпаса от РСЗО «Ураган». Неподалеку сожженный грузовик. Он вез продукты.

Подъезжаем к другому дому. Сильные разрушения в радиусе 50–60 метров. Железные ворота улетели на соседнюю крышу. В полу одной из комнат торчит металлическая труба: еще одна ракета «Урагана», но только с «вакуумной» боеголовкой. Пять трупов.

На улице нас дожидается целая делегация. Учитель местной школы хочет показать нам свою коллекцию. Едем в микрорайон. Во дворе на скамейке сложены крупные осколки авиабомб, остатки мин и снарядов, пустой авиационный конвейер для «шариковых» бомб и контейнер кассетного «Урагана». Учитель объясняет, что начал собирать их в качестве вещественных доказательств еще в декабре. Теперь бросил, потому что уже нет смысла кому-то что-то доказывать. И так все ясно.

Молодой ополченец предлагает посмотреть трупы российских солдат. Пару дней назад сюда заехал БМД, видимо выскочивший из боя в район микрорайона «Минутка». На углу его подбили из РПГ пацаны 14–15 лет. Экипаж выскочил и тут же был расстрелян почти в упор.

 

Трупы

Меня ведут в сад. Издали замечаю бесформенную темную массу, припорошенную снегом. Дворняжка что-то выгрызает. Подходим ближе. Разорванное пополам тело, красные обглоданные ребра, синий тельник. Голова запрокинута. Нижняя часть туловища валяется неподалеку. Чеченцы, прикрывая рты воротниками курток, отходят подальше. В их глазах суеверный ужас. Фотографирую крупным планом лицо погибшего, затем снимаю средний и общий планы. Метрах в двадцати еще два трупа. Оба лежат на спине, руки запрокинуты за головы. Лицо одного уже обглодано. Голова другого укрыта полами пятнистого бушлата. Раздвигаю полы и фотографирую опухшее пунцовое лицо с ярко-алыми губами. Похоже на сильный еще прижизненный ожог и контузию…

Меня трясет.

– Ребята, вы хотя бы прикопали их…

Ополченец сплевывает:

– Земля мерзлая… Там в трехстах метрах лежат еще два трупа офицеров. Капитана и лейтенанта. Эти трое – солдаты. Из Псковской воздушно-десантной дивизии. Их документы мы передали в Главный штаб обороны Грозного.

Я прошу проводить меня к офицерам. Однако ополченцы отказываются:

– Туман рассеивается, там небезопасно. Российские войска могут накрыть из миномета или садануть из танка. Их позиции недалеко, в километре-полутора.

Чеченец в маскировочном костюме рассказывает, что вчера ночью они совершили туда вылазку и потеряли убитыми троих. Одного так и не сумели вытащить. Сегодня в три часа ночи они пойдут за телом. Предлагает поучаствовать в операции.

– А вы не пробовали обменяться телами погибших?

– Россияне близко никого не подпускают.

– А если я пойду к ним с белым флагом?

– Как только они разглядят в бинокль твою азиатскую внешность, сразу же врежут. Пожалей нас, ведь случись что, нам тебя и вытаскивать, – расхохотались бойцы. Потом уже серьезно:

– Лучше тебе действовать через Назрань. Предупреди их командование, пусть подъезжают с белым флагом и забирают трупы. Мы согласны обменять их: пять российских на одного своего. Готовы даже за тело нашего бойца отдать пленного.

Со стороны российского поста гулко ударила артиллерия. Снаряды проходят над головами и взрываются в селе, где мы только что были. Мы заторопились обратно. На своей ладони замечаю кровоточащую царапину, видимо поранился о коллекцию школьного учителя. А ведь после этого я еще возился с трупами. Как бы не занести инфекцию. Обычно свои ранки я зализываю языком, но сейчас не тот случай.

Благополучно уходим из под обстрела и заезжаем к знакомому осетину. Тщательно мою руки с мылом. Он ставит на стол трехлитровую банку коньяка и вяленое мясо. Наливает всем по граненому стакану. Лью коньяк на ладонь. У осетина округляются глаза. Успокаиваю его, что это для дезинфекции. Стоя поднимаем тост за всех погибших в этой бессмысленной войне. От мяса мы с Асланбеком дружно отказываемся: уж слишком эти ребрышки ассоциируются с теми, которые только что видели. Пьем не хмелея.

Опять ездим по селу и снимаем разрушения. Везде одно и то же. Однако я ни разу не слышал громкого плача и причитаний. И мужчины и женщины держатся с удивительным достоинством. Иногда даже позволяют себе пошутить. Глаза у всех живые, пытливые, умные. Наверное правильно сказано: "Глаза – зеркало души". В Афгане я отбирал бойцов не по их внешним физическим параметрам, а по выражению их глаз. И они ни разу не подводили.

 

Встречи с "мирняком"

Я уже встретился, пожалуй, с сотней чеченцев – как бойцов, так и с «мирняком». Уже пора подводить итоги. Этот народ знает за что он воюет. Они никогда не сложат оружия! Они, как мифическая гидра: вместо одной отсеченной головы вырастают десять… Горько за всех погибших.

Везде мне задают одни и те же вопросы. Отвечаю односложно: мир не знает, что здесь творится. Потому и приехал я сюда, чтобы лично посмотреть на все своими глазами.

Сопровождающие меня бойцы успели шепнуть «мирняку», что я подполковник спецназа. Они понимающе кивают. Один из них ставит вопрос в лоб.

– Раз Вы уже убедились, что наше дело правое, почему бы Вам не научить нас воевать?

Отвечаю:

– Даже если с моей помощью чеченцы убьют еще сотню или тысячу российских солдат, на общей обстановке это вряд ли отразится. Другое дело, если как профессионал, оценив ситуацию, я обнародую свои выводы и предложения, то мне больше поверят, нежели заурядному корресподенту. Это, возможно, в какой-то мере ускорит мирное решение вопроса.

Все соглашаются, что война никому не нужна, ни чеченцам, ни русским. Благословляют, жмут руки, желают здоровья и удачи. Приглашают в гости после войны, а сейчас – они смущенно показывают на свои разрушенные жилища – просто негде принять и нечем угостить.

…Комок к горлу…

 

Ночь с 20-го на 21 января

Возвращаемся к себе домой. Нас уже дожидается новая группа бойцов. Рассказывают забавный эпизод:

– Несколько дней назад мимо чеченского поста промчался одинокий БТР. За ним пустились в погоню за «Жигулях». Догнали возле села, однако остановить его не удалось. Пришлось всадить ему в корму из РПГ. БТР задымил и съехал в кювет. За рулем сидел пьяный российский офицер. Увидев чеченцев, он дохнул перегаром:

– Мужики, ну че вы, е-мое, я вам бэтр пригнал!

Из-за пазухи у него извлекли бутылку початую бутылку водки и всердцах треснули о броню. Сзади заголосил подоспевший украинец, воюющий на стороне чеченцев.

– Оставили бы лучше хохлу напиться.

И смех, и грех!

Между прочим, чеченцы спиртного на боевых не потребляют. У меня в сумке припрятана парочка бутылок на всякий случай. Психологический стресс после сегодняшних приключений не проходит. Поэтому перед сном мы с Асланбеком тихонько уединяемся. Ополченцы деликатно оставляют нас одних. Деликатности их взаимоотношений можно только позавидовать. Например, везде принято, когда в комнату заходит старший по возрасту, приветствовать его стоя. У чеченцев стоя приветствуют даже младших!

Опять артналет. Разрывы все ближе и ближе. Асланбек предлагает спуститься в бомбоубежище, которое находится в соседнем квартале. Я возражаю:

– По теории вероятности, попадание снаряда именно в наш дом почти невозможно. А вот осколками нас на улице могут нашпиговать – это уж точно!

Три почти одновременных мощных взрыва совсем рядом. Наше одноэтажное пристанище ходит ходуном. Мой спутник по приключениям соглашается и наливает еще по одной. Теперь нас почти ничего уже не колышет.

Снится сон: по грязной улице Грозного на лыжах шурует задастая прибалтка-биатлонистка в белом обтягивающем трико. Из ворот выскакивают возбужденные чеченцы в папахах и палят ей вслед из гранатометов, стараясь поточнее угодить в самое интимное ейное место. Однако она невозмутимо, как танк Т-80 пилит дальше.

Просыпаюсь. Это очередной артобстрел. Нужно будет завтра все-таки порасспрашивать чеченцев о "белых колготках".

Кстати, о танке Т-80: чеченцы его хвалят. Однажды в него всадили из РПГ 18 раз! Предпоследний выстрел ополченца пришелся сверху по закрытому люку механика. Люк открылся и раненый солдат попытался выбраться наружу. Чеченец вскочил на лобовую броню и выстрелил прямо внутрь. При этом ополченец уверял, что граната взорвалась. Я возразил, что если бы она взорвалась, то стрелявшего в упор гранатометчика самого разнесло бы в клочья, остались бы одни ботинки. Ближе 14 метров граната вообще не может взорваться, у нее имеется соответствующий предохранитель.

– Тогда почему танк загорелся? – спросил озадаченный чеченец.

– От работающего реактивного двигателя гранаты видимо вспыхнула промасленная куртка танкиста.

А еще чеченцы уважают российских минометчиков за точность стрельбы: мины они кладут ровной строчкой прямо посредине улицы. И ненавидят летчиков за бомбежки жилых кварталов.

На мой вопрос о наличии в Чечне "белых колготок" спецназовцы ответили, что среди ополченцев воюют и чеченки, потерявшие своих близких. Согласно горским обычаям, если в бою погибают все мужчины в семье, за оружие берутся женщины.

Необычайно высокий моральный дух чеченцев одним влиянием ислама не объяснить. Я повидал на своем веку много разных храбрых воинов, работал даже с самыми отчаянными головорезами из афганского спецназа. Но даже среди них такого не приходилось встречать.

Чеченцы в своей вере придерживаются суфистского течения ислама. В сути суфизма я толком так и не разобрался, хотя пролистал уйму посвященных им книг и беседовал в Москве с некоторыми суфистскими авторитетами. В двух словах можно объяснить, что это закрытое общество, имеющее много ступеней посвящения в Тайну.

Ритуальные танцы-хороводы чеченцев, исполняемые перед боем или на похоронах героев, сопровождаются многоголосым пением одной и той же строфы, которой начинаются все без исключения суры Корана:

– Ля иль ляхи иль Алла! – что в переводе на русский означает "Во имя Аллаха, милостивого, милосердного!"

Мощный хор суровых мужских голосов, прорезаемый изредка фальцетом вставок на кавказский манер под ритмичные движения по кругу, длится зачастую несколько часов без перерыва. Постепенно все участники ритуала входят в единый резонанс. Человек как бы растворяется в обществе себе подобных, ощущает себя частицей единого целого, чего-то великого, грозного, непобедимого…

Это психологическое состояние хорошо известно участникам рок-концертов типа "Хэви Мэттл" и футбольным фанатам.

Знакомые российские генералы и офицеры, которым по возвращении из Чечни я демонстрировал кадры хроники, заметили:

– Конечно, напляшутся, а потом им и смерть не страшна.

Много шумихи в средствах массовой информации было насчет "высокоточного оружия", которым россияне намеревались выщелкать дудаевских боевиков. По этому поводу чеченцы рассказали лишь об одной попытке применения крылатой ракеты. Она летела на низкой высоте по руслу реки Сунжи, огибая препятствия, однако зацепила крылом ветку дерева, ударилась о берег и развалилась на куски без взрыва. Обломки тут же были засняты чеченскими и западными видеооператорами, а некоторые детали вывезены за рубеж.

 

Джохар Дудаев

Описывая ситуацию в Чечне, нельзя не упомянуть о Джохаре Дудаеве. Чеченцы по-разному относятся к нему. Более объективную информацию о нем я получил у спецназа.

Полтора года назад был случай, когда два крупных чеченских военачальника привели к президентскому дворцу свои подразделения и в довольно грубой форме потребовали от него немедленных конкретных шагов по созданию регулярной армии. Джохар в ярости стукнул по столу кулаком:

– Я – Президент! А вы кто? Щенки! Вон из кабинета!

Военные сами не робкого десятка, прошедшие абхазскую войну, но тут они смутились. Молча вышли из дворца и увели солдат. В тот же день Дудаев выступил по телевидению с обращением к народу:

– Что такое танк? Это всего лишь железная коробка. Что такое «Муха»? Это – гранатомет. Сравните только их названия, не говоря уж про цены. Так вот, если маленькая «Муха» укусит танк – тому конец. Мы не можем создавать и содержать регулярные воинские подразделения. На это просто нет денег. Все необходимое для укрепления обороны делается.

Сейчас все понимают, что Джохар оказался прав. Российская армия обучена воевать с регулярными войсками. Чеченские войска и танковые подразделения были бы раздолбаны в один момент. Однако против мелких хорошо вооруженных групп она оказалась бессильна.

 

Кавказский анекдот

Сын спрашивает отца:

– Папа, кто такой был Ленин?

– О, сынок, это был настоящий джигит!

– Что, у него был самый быстрый конь?

– Нет, сынок, он никогда не ездил на коне.

– Может у него была самая острая сабля?

– Нет, сынок, у него никогда не было сабли.

– Тогда почему ты его называешь джигитом?

– Вах, как он отомстил за брата, а!?

На Востоке принято делить всех великих на джигитов и аксакалов. Джигиты – герои, они порывисты и горячи. Аксакалы – мудры и степенны. Джохар Дудаев настоящий джигит. А вот Аслана Масхадова пожалуй, можно отнести к категории аксакалов.

 

Магнитные мины

Вот уже третий день, как я нахожусь в Грозном среди дудаевских бойцов. В нашу резиденцию приходит вооруженный чеченец с мешком за плечами. Сбрасывает тяжелую ношу на пол, развязывает мешок и вытаскивает оттуда среднюю прилипающую мину «СПМ» и малую магнитную мину «МП» с соответствующими причиндалами: взрывателями и капсюлями-детонаторами. Чеченец носится с ними уже давно. Не знает что это такое, и что с ними делать.

Я объясняю, что магнитная мина СПМ состоит на вооружении у подводных диверсантов и предназначена для того, чтобы топить вражеские корабли. На мой вопрос откуда у него эти мины, боец буркнул: "трофеи!" Не знаю, как попали эти мины в Грозный: то ли привезли с собой морские пехотинцы федеральных войск, то ли чеченский спецназ когда-то приватизировал склад инженерных боеприпасов в Абхазии.

Снимаю с магнитов «СПМ» защитную металлическую пластину, выхожу во двор и прикладываю к железным воротам. Мина со страшным грохотом прилипает к металлу! Оторвать ее обратно едва удается. Хозяин мины озадаченно чешет небритый подбородок:

– Где эту хреновину можно использовать? Пароходы по Аргуну и Сунже вроде бы не ходят.

– Можно приклеить к днищу танка – услужливо подсказывает один из ополченцев. Чеченец сверкнул глазами в его сторону:

– Если я доберусь до танка, он и так будет мой, его уже незачем будет взрывать.

Он собирает свое имущество обратно в мешок, взваливает его на плечи и сосредоточенный, уходит.

Танковый бриллиант

Улучив момент, когда я остался один, подсаживается ополченец примерно сорока лет и заговорщическим тоном шепчет:

– А правда, что в орудийный затвор танка Т-72 вмонтирован бриллиант весом 6 каратов?

– Не знаю, я не танкист. Но думаю, что в замке танковой пушки может стоять лишь пьезоэлемент. А кристалл рубина или сапфира (но не бриллиант) может быть в лазерном дальномере прицела.

– А что такое пьезоэлемент?

– Это кристалл кварца. Если по нему стукнуть, вырабатывает электрический ток. Я щелкнул ногтем по головному взрывателю реактивной гранаты ПГ-7В:

– Здесь установлен такой же «бриллиант».

Чеченец приценивается к противотанковой гранате, видимо соображая, стоит ли впредь расходовать такие дорогие боеприпасы. На следующее утро он приходит опять и приносит небольшое изделие. Это белая полупрозрачная стекляшка в металлической рамке, размером с почтовую марку, которую чеченец выковырял из затвора танковой пушки. Получив объяснение, что это пьезоэлектрический кристалл, чеченец успокаивается:

– Наверное, наши враги специально распространяют слухи о бриллиантах, чтобы мы портили свои танки!

 

Чеченская телестудия

Ночью к нам приходит группа дудаевских спецназовцев. Они о чем-то шепчутся с хозяевами нашего дома. Асланбек подходит ко мне:

– Тут ребята предлагают съездить в одно место…

Выходим на улицу. Спецназовцы садятся в две машины и с интервалом в несколько минут, уезжают в темноту. Асланбек заводит двигатель, немногого выжидает, затем вслепую, без света, на первой скорости начинает движение по улице. Лишь изредка, когда совсем становится худо, на мгновение зажигает подфарники. Пробираемся какими-то улочками, на перекрестках – неясные тени людей. Ушедшие раньше нас машины чеченского спецназа с зажженными подфарниками появляются то сбоку, то спереди, то сзади. Так и снуют вокруг нас челноками. Черт возьми, зачем они это делают? Возможно пудрят мозги агентуре, и арткорректировщикам федералов? Интересная тактика!

Туман начинает рассеиваться, хотя по-прежнему небо плотно затянуто облаками. Мы поднимаемся в гору, сзади зарево пожарищ Грозного. Думаю, что из города прекрасно видны наши маневры, поскольку сволочнейшие стоп-сигналы вспыхивают при каждом торможении. Того и жди ударит гаубица или танк. Дистанция до позиций федеральных войск – не более 3–4 км. Вряд ли промахнутся. Наконец останавливаемся, чуть ли не въехав носом в машину спецназа. Выходим. Ребята возятся с замком железных ворот крытого гаража. Какой-то придурок включает фары, то ли нечаянно, то ли желая им подсобить. Мы все цепенеем. Чеченцы машут руками, но парнишка, видимо, не может найти выключатель. Я поражаюсь терпению спутников: ведь нас видно за миллион километров! Один из бойцов неторопливо подходит к машине, вытаскивает оттуда за шкирку мальчугана, садится за руль и наконец вырубает свет! Уф-ф! Нашу машину загоняют в крытый гараж.

Меня долго ведут дворами вверх-вниз по лестницам. Все напряжены: стволы в разные стороны, пальцы – на спусковых крючках. Интересно, кого они опасаются? Наконец, заводят в дом и… включают свет. Раздаются удивленные возгласы спецназовцев:

– Откуда здесь электричество?

Хозяин дома бурчит в ответ:

– Места надо знать, где селиться.

Я бы нисколько не удивился, если бы из соседней комнаты вдруг вышел сам Джохар Дудаев. Но мы оказались на телестудии (позже выяснилось, что меня действительно привели в Дудаевский штаб, но по какой-то причине он отказался от встречи).

Смотрим видеозапись боевых действий. Некоторые съемки просто уникальны: например, ночной бой 31 декабря в Грозном, допрос пленного российского офицера. Много крови и разрушений. Смотреть тяжело. Притих даже спецназ. Прошу переписать на кассету некоторые фрагменты. Бородатый телевизионщик равнодушно, не мигая смотрит сквозь меня. Видимо за месяц боев он насмотрелся столько, что уже ничему не удивляется. Наконец кивает. Обещает к утру все подготовить. Сетует на то, что сотни отснятых кассет остались в подвалах дудаевского дворца. После авиаудара по дворцу им пришлось в спешке уносить оттуда ноги. Спецназ утверждает, что федеральные войска сбросили на дворец шеститонную бомбу, ополченцы говорят о какой-то глубинной бомбе, видимо, речь идет о бетонобойных. Договариваюсь с телевизионщиками, что утром пришлют мне видеооператора.

Выходим во двор. Странно, чеченцы почему-то не позаботились о светомаскировке: окна дома ярко полыхают в кромешной темноте! Начинаем обратное путешествие по тому же маршруту. Пока выгоняют из гаража «джип», поднимаюсь на плоскую крышу соседнего дома. Туман рассеялся, и открылась апокалиптическая панорама воюющего города. Центр, уже занятый федералами, погружен в темноту. На окраинах полыхают окна двух десятков многоэтажных зданий. Горят цистерны нефтехранилища. Багровые отсветы пожарищ отражаются от низких туч. Доносится приглушенная расстоянием беспорядочная стрельба, бухают взрывы. Методично откуда-то из-за города с характерным воем и шелестом прилетают «эрэски». Хлопок! Через секунду сплошной треск. Это кассетные снаряды освобождаются от своей смертоносной начинки. Российская артиллерия сечет шрапнелью и железными стрелами улицы Грозного, чтобы затруднить ночные перемещения чеченцев. Одну такую стрелу, застрявшую в мышце ноги дал мне вчера пощупать ополченец.

Судя по просмотренной только что видеохронике, улицы забиты обугленной бронетехникой. Вон там, в промерзших окопах, среди темных развалин сейчас коротают ночь наши солдатики. Вокруг валяются обглоданные собаками трупы их друзей и товарищей. Кругом ненависть и страх. Но еще страшнее чувство безысходности. Мне приходилось в Афгане видеть остекленевшие глаза скованных животным страхом "живых покойников". Такие, как правило, обречены, даже если уцелеют в бою. Пережитый стресс оказывается настолько сильным, что люди через некоторое время сходят с ума. Или спиваются. Или кончают жизнь самоубийством. Скольким нашим мальчишкам это еще предстоит?

А я сейчас смотрю сверху на горящий Советский город, заваленный под самые крыши трупами Советских граждан. За что они погибли? Кто за это ответит? В конце концов я не какой-то пехотный офицер, а разведчик специального назначения, подполковник Комитета Государственной безопасности. Что я сделал лично, чтобы предотвратить это гнусное преступление? Значит в этом есть и моя вина…

Что я могу сделать теперь? Пока Молох не насытится, остановить войну просто невозможно. Допустим, напишу несколько статей, однако кто из виновников чеченской бойни обратит на это внимание? Впрочем, стоп! Виновники бойни! Вот где решение, вот кого следует наказать!

 

Глава 6. 22 января

 

Пленный солдат

Утро четвертого дня. Приезжают вчерашние чеченские спецназовцы, привозит с собой пленного российского солдата. Здороваюсь со всеми за руку. Чеченцы вооружены до зубов. Все в ладно подогнанных белых маскировочных костюмах. Солдат – в бушлате и черной вязанной шапочке. Я в свитере и домашних тапочках с сигаретой в зубах. Контраст – нелепейший. Приношу извинения и увожу пленного в свою комнату для беседы с глазу на глаз.

Младший сержант Подмарев Алексей из города Зверево Ростовской области. Представляюсь подполковником КГБ, показываю свои документы, задаю вопросы, как он попал в плен? Бедный солдатик начинает путанно объяснять обстоятельства пленения: пятеро бойцов – расчет автоматического 82 мм миномета «Василек» 18-го января в районе консервного завода решили поживиться чем-нибудь в брошенных домах. Не обнаружив ничего стоящего в первом доме вышли на улицу. Проходящий в это время мимо них пожилой чеченец предупредил, что в соседний дом только что зашли десять боевиков, и посоветовал побыстрее уходить отсюда. Действительно, они увидели выходящих из дома бородачей в масккостюмах, и кинулись бежать. Сзади раздался треск автоматной очереди. Алексей упал на землю посреди улицы и огляделся. Его товарищи попрятались за деревья. Один из чеченцев держал Алексея на мушке. Потребовали сложить оружие. Солдаты побежали. Чеченцы бросились за ними. Через несколько минут они вернулись с автоматом и документами убитого сержанта Ситникова. Остальным удалось удрать.

– Если бы ребята прикрыли, мне бы тоже удалось спастись, – сокрушался Алексей. Обращаются с ним чеченцы нормально.

Мы возвращаемся на кухню. Я угощаю его кофе и сигаретами. Он пишет письмо родным. В это время заходят телевизионщики. Даю двадцатиминутное интервью чеченскому TВ. И хотя я назвал эту бойню преступлением перед человечеством, интервью чеченцам не понравилось, им бы хотелось, чтобы я выступил с более резкой критикой российских властей. Между прочим, когда я показал эту кассету знакомым высокопоставленным военным в Москве, им интервью тоже не понравилось как… прочеченское.

На прощание дарю Алексею плитку шоколада и блок жевательной резинки. Предупреждаю, что за ним должок: после войны обязан поставить пузырь. Алексей улыбается. Дай бог, когда-нибудь встретиться с ним в мирное время у него дома (через полтора года я узнал, что он погиб под артобстрелом).

 

Съемки

С телеоператором выезжаем в город. Вчера еще людный, а сегодня словно вымерший микрорайон следит за нами пустыми глазницами окон. Очень неуютно, буквально физически ощущаю на своей спине холодный взгляд снайпера. Снимаем обглоданные трупы.

В одном месте останавливаю машину и начинаю щелкать камерой, чтобы сделать панорамное фото. Откуда-то сбоку, метров с трехсот раздается автоматная очередь. Мои спутники ежатся:

– Кончай съемки, нас могут неправильно понять.

Свиста пуль не слышно. Значит стреляли не по нам. Скорее всего это чеченцы предупреждают, что фотографировать нельзя. Спасибо, больше не буду.

Едем обратно. Из огромной лужи посреди дороги стараясь не взболтать, женщина черпает ковшом воду. Ей мешает проезжающий грузовик. Она терпеливо ждет пока осядет муть. Невдалеке алыми языками пламени грохочет перебитый газопровод. Навстречу попадается вооруженный отряд. Командиром у них парень лет 25–30. Остальные постарше: мозолистые руки, простые рабоче-крестьянские лица. Одеты просто, но добротно. В хозяйственных сумках и заплечных мешках – харч. Где-то подсознанием отмечаю, что у меня на душе было бы гораздо спокойнее встретить откровенных бандитов, чем вооруженных автоматами и охотничьими двухстволками работяг, спокойно идущих на передовую, как на работу. Четверо из них оказываются выходцами из Киргизии. Один из них желает станцевать в честь земляка лезгинку. Другой аккомпанирует. За неимением барабана начинает выбивать такт одиночными из автомата. На выстрелы из соседних дворов мгновенно подтягиваются другие ополченцы. Фотографируемся на память.

Мимо проезжает автобус с вооруженными людьми, самосвал с женщинами, сидящими поверх домашнего скарба. Проходят несколько человек с канистрами на детских саночках.

 

Отъезд

24-го января вечером уезжаем из Грозного. Улицы многолюдны. В основном это вооруженные люди. На углу двое знакомых автоматчиков в маскировочных костюмах: один из них молодой, в костюме "белого ниньдзя", другой постарше, в роскошной папахе из серебристого каракуля. По-моему, эти ребята из племени «парадных» боевиков. Вчера я их уже фотографировал за городом. Видимо, там они красовались в ожидании машины с миссией ОБСЕ. Вчера, остановив нас, они суровым тоном потребовали документы. Когда я навел на них объектив фотокамеры, сразу приосанились, сделали мужественные лица. Сопровождавший меня спецназовец пошептался с ними, затем выщелкал молодому патроны из магазина своего АКМ…

Встречается отряд, среди бойцов – девушка в медицинском халате с большим красным крестом на шапочке и с санитарной сумкой на боку. Многие уже узнают меня, приветливо машут руками. Многим из них суждено погибнуть уже в ближайшие дни, потому что вчера чеченская разведка на южной окраине Грозного зафиксировала концентрацию российской бронетехники. Это означает, что следует ожидать нового штурма. Пора мне делать отсюда ноги.

Чеченский пост предупреждает нас: дорога впереди простреливается федералами. Уже смеркается, это хорошо. Туман рассеялся– это плохо. Возвращаться обратно не хочется, поэтому решаем прорываться. На максимальной скорости несемся по прямой как стрела, сразу обезлюдевшей трассе, не включая света. Водитель и два безоружных спецназовца в гражданском сосредоточенно уткнулись в «шпаргалки» с текстом из Корана. Я сижу на переднем сиденье, в напряженном ожидании. Шайтан бы побрал Асланбека с его молитвой! Лучше бы держался за руль! Наконец мои спутники убирают свои листочки. Сзади хлопают по плечу, раздается ехидный голос:

– Эркебек, мы подстраховались, не знаем как ты…

– Ну, допустим, я тоже целый час призываю на помощь духов своих предков!

Хохот! Один из чеченцев начинает объяснять преимущества ислама над другими религиями. Я терпеливо слушаю, затем не выдерживаю:

– Похоже, вы пытаетесь обратить меня в исламскую веру? Не нужно. Я тоже мусульманин. В доказательство могу продемонстрировать свой обрезанный конец!

Хохочут, сволочи. В общем, опасный район мы проскакиваем весело. Ночь. Несколько часов мотаемся по разным дорогам. У каждого населенного пункта останавливают чеченские посты, но узнав, кто мы такие, тут же направляют по наиболее безопасному маршруту. Проезжать через центр одного из сел почему-то не разрешили и пришлось объезжать по окраине. Разбитый авиацией мост. Село Самашки. Решаем заночевать. Находим дом знакомого Асланбека. Однако хозяин извиняется. У него в доме проживает 12 семей беженцев. Нас просто негде пристроить. Едем в другое место.

 

Чеченский спецназ

Останавливаемся у чеченских спецназовцев, приехавших на семидневные поминки Хамзата. Нас угощают. Уже не до сна, потому что начинается интересный и откровенный разговор, в основном о политике и причинах чеченской войны. Прокручиваю им видеокассету, подаренную Грозненской телестудией. Спецназ оживленно комментирует хронику. Груды сожженной бронетехники у железнодорожного вокзала – их рук дело. О военнослужащих, оборонявших вокзал, отзываются с уважением. Рассказывают, что к ним с белым флагом выходил российский офицер с предложением о временном прекращении огня для эвакуации раненных и убитых. Приносят второй видеомагнитофон и переписывают кассету. Я переписываю себе их песни. Потрясающие песни на русском языке о любви к Родине, о погибших товарищах.

Узнаю интересную новость:

– Позавчера в Самашки со стороны Назрани заехал КАМАЗ. Рядом с солдатом-водителем сидел офицер. Оба без оружия. На вопрос чеченского поста, какой груз везут, офицер ответил:

– Трупы.

Чеченские ополченцы даже не стали проверять машину и отпустили их с богом. Потом задумались:

– С какой стати везти трупы из Назрани в Грозный?

Пустились в погоню. Кузов КАМАЗа оказался забит под завязку ящиками с одноразовыми противотанковыми гранатометами. Вчера история повторилась. Теперь уже два грузовика заехали в село. При досмотре машин под мешками с мукой оказалось огромное количество гранатометов, автоматов и военной амуниции. Все оружие исправное. Что бы это значило? С какой целью федеральные войска преподнесли такой роскошный подарок? Может, для того, чтобы был повод для нанесения удара по Самашкам? Глупость. Потому что «подаренного» оружия достаточно, чтобы успешно сражаться с целым танковым батальоном. А может, кому-то из российского военного руководства очень хочется, чтобы побольше убивали русских парней?

Заговорили о возможных причинах войны. Один из спецназовцев даже выдвинул невероятную версию:

– Может, Дудаев, рейтинг которого перед войной стремительно упал в народе, специально договорился со своим другом Грачевым о вводе войск в Чечню?

Молодой боец спрашивает меня:

– Эркебек, сколько, по-твоему, еще будет длиться война?

– Думаю, что до президентских выборов 1996 года. Раньше этого срока остановить войну может только Ельцин. Но для этого он должен отдать на съедение ближайшее свое окружение, как подставивших его, и публично признаться в своей ошибке. Однако похоже, что он не собирается этого делать. Поэтому, ребята, вам лучше сбавить обороты. Всю российскую армию все равно не перемолоть. Вы уже продемонстрировали всему миру высокий боевой дух и волю к победе. Однако нужно думать и о том, как выжить, сохранить молодежь, генофонд нации. А представьте себе, что вместо Ельцина через полтора года придет кто-нибудь еще более отмороженный. Что тогда: воевать с Россией сто лет по последнего чеченца?

Спецназовцы помрачнели:

– Ну что-ж, если понадобится – будем воевать. Мы уже убедились, что армию можно бить.

– Давайте откровенно: толковый генерал в состоянии был овладеть Чечней в течение зимы силами двух – трех пехотных дивизий.

Мои собеседники призадумались. Потом один из них нехотя согласился. Я продолжил:

– С Россией, пусть даже суверенной Чечне, в любом случае придется жить в дружбе и согласии. На хрена тогда проливать лишнюю кровь и плодить взаимную ненависть?

– Допустим, не мы первыми начали эту проклятую войну.

– Ну, сейчас этот вопрос уже не принципиален.

– Что же, по-твоему, нам делать?

– Нужно сначала определиться, кому была нужна эта бессмысленная на первый взгляд война? Тут есть несколько интересных версий.

Первая версия: Кремлю нужна была маленькая победоносная война, чтобы поднять авторитет Центра и припугнуть непокорные окраины.

Вторая версия: в связи с тем, что политика перестройки и реформ полностью провалилась, власти заинтересованы в длительной, вялотекущей войне, чтобы свалить на нее все неудачи. В качестве объекта нападения выбрали чеченцев, потому что только они способны к длительному сопротивлению. Для армейских (да и не только армейских) «бизнесменов» война – золотое дно, идеальная кормушка. Потому что можно списывать огромные материальные ценности. Если война в Чечне внезапно прекратится, эти деятели начнут новую, в другом месте.

Третья версия: в Центре идет ожесточенная грызня за власть между представителями двух этносов. Один из них решил разыграть в свою пользу мусульманскую карту и стравил между собой русских и чеченцев. Впрочем на месте чеченцев мог оказаться кто угодно.

Четвертая версия: нефтяная.

Пятая версия: межличностная между Ельциным и Дудаевым. Последний располагает смертельным компроматом на первого.

Раз верхи заинтересованы в войне, она будет продолжаться, несмотря ни на какие на протесты общественности. Поэтому есть оригинальный способ удовлетворить все стороны. Называется игрой в поддавки. Представьте себе картину: самолеты регулярно бомбят «выявленные» в горах и лесах партизанские базы, агентура органов безопасности докладывает о сотнях уничтоженных боевиков, старшие офицеры получают награды и повышения по службе. А чеченцы спокойно занимаются своими хозяйственными делами, изредка совершая нападения на блок-посты. Главное условие этого спектакля – имитация боевых действий без потерь с обеих сторон. Стрельба и шум должны быть заранее согласованы сторонами и нужны в основном для поддержания имиджа федералов в дни приезда высокого московского начальства. Ну и чтобы военнослужащим шли год за три и прочие льготы.

Один из бойцов заявил:

– Идея, конечно, хорошая, но ведь ты уже сам убедился, что россияне бомбят наши населенные пункты. Если они такие крутые, вышли бы в чистое поле сразиться на равных. А за массовые убийства беззащитных людей виновные должны ответить. Мы не имеем в виду солдатиков, они люди подневольные. Наказывать будем в основном летчиков. Сейчас у нас формируются группы смертников. С каждой группой пойдут телеоператоры, чтобы запечатлеть их подвиги. Удары будут наноситься по объектам не только в Чечне, но и на территории противника.

– Это ваше право. Однако хотел бы предостеречь вас от некоторых шагов, способных нанести больше вреда, чем пользы. Упаси бог взрывать бомбы в местах скопления мирных жителей (метро, вокзалы, универмаги), и атаковать объекты ядерной и химической промышленности. Дело в том, что на сегодняшний день симпатии примерно половины жителей России на чеченской стороне. Стоит вам покрошить «мирняк», как чаша весов склонится не в вашу пользу.

– Мы никогда не унизимся до такой степени, чтобы воевать с мирными жителями! А вот Ельцина мы из-под земли достанем!

– Э, ребята, Ельцина убивать нельзя! Вы же превратите его в национального героя!

Чечены хохочут:

– Мы как-то не подумали об этом. Действительно, его нужно брать живьем и принародно судить в Грозном. И Павла Грачева тоже. Не сейчас, так хоть через десять лет. Может быть их даже не будем казнить, а отпустим, покрыв позором.

– Это все лирика. Нужно думать о том, как остановить войну. Есть способ остановить ее в течение одного месяца.

– Какой?

– Грохнуть человек пять-шесть.

– Имеешь в виду господ «А», "В", «С», "Д", «Е»?

– Ну что вы, они всего лишь куклы. Нужно бить кукловодов. В крайнем случае рубить нити, связывающие куклы с кукловодами.

– А кто является кукловодами?

– Этого я сам не знаю. Их следует вычислить. А люди-нити, являющиеся передаточным звеном между куклами и кукловодами, хорошо известны. Это господа «И», "К", «Л», "М", «Н».

– Они же наши друзья!

– Разумеется! Однако именно они подготовили и развязали чеченскую бойню. А теперь громче всех выступают в вашу защиту.

Спецназовцы задумались. Старший заметил:

– Пожалуй, ты прав. До войны мне приходилось заниматься некоторыми аферами, связанными с перекачкой денег из Москвы в Грозный. Половина денег, по устной договоренности, оставалась в Московских банках, обналичивалась и попадала в карманы тех, кто пробивал эти финансы. У нас сохранились документы. В любой момент всех их мы можем взять за яйца. Но убивать мы их не будем. Просто нагрузим, заставим платить. Никуда они не денутся, будут вынуждены продолжать перекачку денег на восстановление разрушенного хозяйства.

Подсел архитектор.

– Я проектирую мемориал, посвященный чеченской войне. Он будет состоять из двух частей: памятник павшим бойцам будет выглядеть в виде огромной пирамиды, сложенной из сотен танков и бронетранспортеров. Побитой бронетехники в Грозном навалом. Рядом вечным огнем будет полыхать разрушенный пятиэтажный дом. Это памятник погибшим мирным жителям.

Суровый боевик в черной униформе, застегнутой на все пуговицы, пристально взглянул мне в глаза и вдруг улыбнулся:

– Эх, смотрю на тебя, и захотелось сбрить бороду, переодеться в цивильный костюм с галстуком и рвануть к девочкам. Как надоела эта война!

Утром меня провожали всем селом. Рыжебородый боевик затащил в свой дом. Усадил за накрытый стол. Познакомил с отцом, сухощавым высоким старцем. Когда вышли на улицу, боевик подмигнул:

– Ну вот, ты попробовал в моем доме пищи, теперь мы с тобой никогда не станем врагами.

Этот рыжий чеченец позвонил мне домой осенью 1996 года, когда спецназовцы приехали в Москву выбивать у банкиров старые долги. Встретились. Он был в модном прикиде, пальцы веером, разъезжал на иномарке последней модели. В семье у него было все в порядке:

– Я находился в партизанском отряде, а семья была эвакуирована, когда в село вошли на зачистку федералы. Вернувшись домой, я обнаружили все в полной сохранности. В тумбочке, где хранились наши с братом спортивные награды, поверх его Олимпийских медалей увидел листок из блокнота с короткой запиской: "Уважаю. Командир такого-то ОМОНа капитан такой-то".

…Чеченский спецназ уехал из Москвы с двумя миллионами долларов…

 

Возвращение на "Большую землю"

Так уж получилось, что выбирались из Самашек ночью. Блок-пост возле Ингушской границы бездействовал. Стоявший там ОМОН зарылся в своем опорном пункте неподалеку от дороги. Лишь поблескивали в свете фар триплексы бронетранспортеров. Как представишь себе, что из темноты в любой момент ударить КПВТ, становилось жутковато. Но обошлось.

На следующий день во Владикавказе я заехал в аэропорт «Беслан». У стоявшего в дверях милиционера поинтересовался где найти кого-нибудь из военного начальства. Он провел меня в служебную комнату. Навстречу из-за стола поднялся майор: заместитель коменданта аэропорта Березкин. Я представился и выложил перед ним три документа: командировочное удостоверение редакции журнала "Солдат удачи", удостоверения членов ассоциаций «Вымпел» и «Витязь». Сказал, что возвращаюсь из Грозного, хотел бы сообщить командованию, что имею возможность вызволить из чеченского плена российского солдата, а также вытащить тела пятерых десантников и трех танкистов.

У майора округлились глаза, он ласково так прошипел:

– Из Грозного? А как Вы туда попали?

– Знакомые чеченцы провезли.

– Чеченцы? А Вы знаете, что хороший чеченец-мертвый чеченец? – он моргнул солдату, скучавшему в углу.

Однако тот ничего не понял. Майор вышел из-за стола. Я потянулся было за своими документами, лежащими на столе, но майор живо прихлопнул их ладонью:

– Погодите!

У меня внутри похолодело. Запоздало вспомнил предостережение московских знакомых: "Не попадайся майору Березкину!"

Майор вышел в коридор, прихватив мои документы и позвал за собой солдата. Я понял, что вляпался…

Через минуту Березкин вернулся с конвоем. Два солдата сели неподалеку с автоматами, снятыми с предохранителей и настороженно уставились на меня.

Майор вкрадчивым голосом, не сулящим ничего хорошего, начал задавать уточняющие вопросы. Допрос длился примерно полтора часа. Я стараясь унять внутреннюю дрожь, держался вроде раскованно, и даже пару раз пытался пошутить. Однако майор шуток не понимал. В конце концов, удалось втолковать, что следует позвать сотрудника органов безопасности. Появился офицер в пятнистом бушлате с погонами старшего лейтенанта и с колючими глазами. Я вздохнул с облегчением. Допрос продолжился.

Березкин уже более корректно поинтересовался:

– А почему Вы не имеете журналистской аккредитации?

В ответ я рассмеялся, и ответил ехидным тоном:

– А Вы знаете специфику нашего журнала? Грош мне цена, если бы ездил с аккредитацией как корреспондент заурядной газетенки. Редакцией была поставлена задача пройти незримым через линию фронта. Я прошел. Теперь пришел сдаваться! В следующий свой приезд обещаю получить аккредитацию.

Тут майора куда-то вызвали. Как можно непринужденней, я сгреб свои документы со стола. Кивнул на дверь и заговорщическим тоном прошептал старлею:

– Однако ваш майор – крутой парень!

– Других не держим, – в тон ответил старший лейтенант.

Мы вышли на улицу. На улице нас поджидал бледный Асланбек. Я представил его старшему лейтенанту. Поговорили. Из-за витрины за нами в это время подглядывал майор Березкин. Володя (так представился старший лейтенант), заметив его, покачал головой:

– Между прочим, Вы очень рисковали. Он мог запросто прихватить. Ваше счастье, что я случайно оказался рядом.

Я рассказал о пленном и трупах. Володя что-то пометил в блокноте:

– Вам не доводилось встречаться с Хамзатом?

– Я был на его похоронах. 18-го января он был убит в бою. Вчера побывал на поминках.

– Жаль, хороший был парень. С ним можно было договориться.

На следующий день я снова приехал в «Беслан». Володя сообщил, что передал информацию обо мне в Москву и связался с командованием ВДВ. На запрос они ответили, что район Грозненского аэропорта Ханкала находится под их полным контролем, и что трупов десантников там быть не может. Старший лейтенант горько усмехнулся:

– Мы с Вами сделали, что могли, уезжайте со спокойной совестью.

Спросил у меня:

– Как по Вашему, надолго затянется эта война?

– Надолго.

Я улетал со сволочнейшим чувством вины за все происходящее, за неубранные тела погибших солдат.

В Москве знакомый сотрудник Киргизского Посольства, увидев меня, удивился:

– Ты живой? Мы получили телеграмму, что в сбитом над Чечней вертолете обнаружен сильно обгоревший труп человека в гражданской одежде с киргизским паспортом, и решили, что это ты наконец отмучился, сердешный. Не знали, как сообщить семье.

…По возвращении домой попал на похороны. В цинковом гробу в наш микрорайон привезли единственного сына сотрудницы КУОСа Анечки. Молоденький лейтенант, только что окончивший Рязанское училище ВДВ, не захотел оставаться на инструкторской работе и добровольцем ушел на войну. Погиб вечером 24 января в Октябрьском районе Грозного при взрыве здания. Я как раз был в этом районе и уехал оттуда за два часа до взрыва.

 

Видеокассета

В редакции журнала "Солдат удачи" сказали, что меня спрашивал телеведущий Александр Любимов. Поехал к нему, прокрутил кассету, полученную у чеченского телевидения. Дал интервью. Несколько сюжетов легли в передачу «Взгляда».

С кассеты сделал несколько копий. Одну показал в военном ведомстве. В просмотровый зал набилось несколько десятков генералов и полковников. Выходили из зала подавленные. Один из них заметил:

– Теперь я окончательно убедился, что воюем не с бандитами, а с народом.

Впоследствии я слышал, что российские спецслужбы захватили в Чечне трофейную видеокассету с «компроматом» на меня. Если кому интересно, могу дать переписать ее полностью.

В журнале "Солдат удачи" моя статья вышла в сильно отредактированном виде. Это было не то. И я поехал в родную Киргизию. Собрал пресс-конференцию, показал видеофильм. В зале собрались журналисты, сотрудники иностранных посольств, представители чеченской диаспоры. Материалы были опубликованы в девяти периодических изданиях. По киргизскому телевидению прошли две передачи. Разумеется, не всем это понравилось. Тем временем в Киргизию тоже начали поступать цинковые гробы с останками российских военнослужащих, прибывать беженцы и… раненые чеченские боевики. Так, в Таласской райбольнице в одной палате с моим больным тестем угасал пожилой чеченец, прошедший через Грозненский «фильтропункт». По непроверенным слухам, киргизские власти многих раненных чеченцев выдали российской стороне. Если это правда, то большего свинства и позора для Нации невозможно представить. К тому же это является грубейшим нарушением женевских конвенций, если Киргизия действительно считает себя суверенным государством.

Кстати, о суверинитете:

– Бек, почему вы, азиаты, отделяетесь? Ведь мы всегда жили дружно! – задавали вопросы московские друзья.

– Погоди, братан. Кто развалил Союз? Трое славян в беловежских кущах. Попробуйте сначала объединиться сами.

– Да хохлы проклятые упираются! – разводили руками они.

По этому поводу мне довелось выслушать мнение довольно высокопоставленного украинского националиста:

– Если бы Россией правили действительно русские, я бы первым, самолично пошел бы на смычку с москалями, чтоб им пусто было! А так, дулю им, а не Черноморский флот! И чеченцам будем помогать.