Глава 1

Дронго вернулся в Москву только вчера вечером. Последние две недели он провел в Италии вместе с семьей. Джил была просто счастлива, и дети тоже. Дронго с удивлением заметил, как они выросли. Стало понятно, что с ними нужно разговаривать несколько иначе, чем раньше. Но три дня назад ему позвонил профессор Гуртуев, и он принял решение вернуться в Москву.

Сегодня утром к нему приехал Казбек Измайлович. После недавнего расследования, которое они провели вместе, обнаружив одного из самых опасных преступников, действовавших на территории России и сопредельных государств, Гуртуев стал общероссийской знаменитостью. Про него писали в газетах, о его методах расследования рассказывали на юридических факультетах, его теории изучали самые известные криминалисты. Вскользь упоминалось, что вместе с профессором Гуртуевым в расследовании принимал участие известный международный эксперт, который по понятным причинам не любил афишировать своего имени и своих методов следствия.

Популярность не испортила Гуртуева. Есть такие фанатики своего дела, которых не интересует ничего, кроме их основной деятельности. Все сопуствующие успеху факторы — слава, деньги, известность, уважение и зависть коллег — не так важны для таких ученых. Главное — их непосредственная работа, в которой они находят истинный смысл жизни и самое большое удовлетворение.

— Как хорошо, что вы прилетели! — сразу начал Гуртуев, едва вошел в квартиру. — Я уже считал часы, когда наконец смогу с вами увидеться.

Он прошел в гостиную и сел в кресло, предложенное хозяином. Дронго устроился напротив.

— Из нашего разговора я понял, что Баратов отказывается разговаривать со следователем, — сказал он.

— Вот именно, — кивнул Гуртуев, — вы понимаете, в чем проблема. Про Баратова написали все российские газеты, многие зарубежные издания. О нем сделали несколько репортажей европейские и американские корреспонденты. Он стал настоящей звездой. И отказывается сотрудничать со следствием, пока вы не придете к нему в камеру. Я дважды пытался с ним переговорить, но все безрезультатно. Со мной он тоже отказывается разговаривать, хочет видеть именно вас. Должен вам признаться, что этот человек обладает исключительной силой воли и довольно здравым рассудком, несмотря на свои маниакальные наклонности.

— Что конкретно он сказал вам?

— Объяснил, что хочет видеть и разговаривать именно с вами. Я ему честно сообщил, что вы — независимый эксперт, который не имеет никакого отношения к правоохранительной системе, и с вашим допуском в тюрьму будут большие проблемы, но он только усмехнулся в ответ. «Значит, когда вам нужно найти убийцу, вы зовете своего эксперта, несмотря на его свободный статус, а когда нужно пустить его в тюрьму, вы вспоминаете, что он не является вашим офицером?» — спросил он меня.

— Он сам назвал себя убийцей? — быстро уточнил Дронго.

— Представьте себе, да. Так и сказал. И вообще, он кажется мне вполне адекватным человеком, который все прекрасно осознавал, но просто уже не мог остановиться. Нужно сказать, что на беседу к нему записаны десятки корреспондентов со всего мира и несколько известных профессоров, моих коллег. Хотя никого из них и не пускают в тюрьму. Но они справедливо считают наше расследование абсолютно уникальным случаем. Найден сексуальный маньяк, который занимал довольно высокое место в социальной структуре нашего общества. Директор института архитектуры и градостроительства, профессор, без пяти минут доктор наук. Его диссертация была практически готова. И такой человек оказался сексуальным маньяком, серийным убийцей! Я слышал, что в Голливуде даже хотят снять фильм по этой истории.

— Они уже сняли безобразный фильм о Чикатило, — поморщился Дронго. — Им нужны лишь дикие факты, чтобы препарировать их по-своему и зарабатывать на этом деньги.

— Каждому свое, — согласился Гуртуев. — Но согласитесь, что наш случай абсолютно уникальный. Все сотрудники его института в один голос уверяют, что он порядочный и нормальный человек. И это даже после его ареста, после того как несколько независимых экспертиз подтвердили присутствие именно его ДНК на телах погибших. Ошибка полностью исключена, совпадения невозможны. Сама личность Вениамина Борисовича вызывает живейший интерес у психиатров и психологов всего мира. А он отказывается разговаривать с кем-либо, кроме вас. Он сказал, что будет говорить только с вами — с человеком, который сумел его вычислить и задержать.

— Просто какой-то Ганнибал Лектер, — пошутил Дронго.

— Что? — не понял Гуртуев.

— Был такой фильм «Молчание ягнят». В нем маньяк-психопат готов сотрудничать со следствием на определенных условиях, и к нему приходит молодая женщина — стажер из ФБР.

— Не видел, — признался Казбек Измайлович. — Я вообще не очень люблю смотреть детективы.

— Этот фильм можно посмотреть, — посоветовал Дронго, — он как раз о психологии преступников, пусть даже на голливудском примитивном уровне. Но зато там потрясающе играют актеры.

— Если будет время, то посмотрю, — согласился Гуртуев. — Только вы не стажер ФБР…

— Я считал это дело закрытым, — с явным неудовольствием произнес Дронго.

— Понимаю, — вздохнул Казбек Измайлович, — вы сыщик, а не психолог, и вам важно было вычислить преступника, а не копаться в его душевных драмах. Но с другой стороны, именно вам, как одному из лучших аналитиков, должно быть интересно проанализировать и понять все мотивы диких поступков этого человека.

— Я могу отказаться?

— Конечно, — грустно согласился Гуртуев, — но вы бы нам очень помогли. Понимаете, это действительно незаурядная личность. И вы прекрасно знаете, что он очень тщательно продумывал все свои преступления, не пользовался мобильным телефоном, запутывал следы, не летал самолетами, менял поезда, заранее прибывал в города, где замышлял преступления. Он был уверен, что его практически невозможно вычислить. И все равно вы его обнаружили. Несколько мелких ошибок, пара несовпадений, небольшая погрешность — и вы сумели его вычислить…

— Не перехвалите, — усмехнулся Дронго. — Я был не один. Во-первых, с нами работала группа полковника Резунова, без которых мы бы не справились; а во-вторых, я ничего не смог бы сделать без вас, уважаемый профессор. Это ведь вы вывели свою теорию «синдрома жертвы» и даже сумели вычислить предполагаемый регион проживания преступника.

— Зато вы были одним из немногих, кто поверил в мою теорию, — уточнил Гуртуев.

— Не до конца, — рассмеялся Дронго, — хотя чем больше я изучаю ваши записи, которые вы любезно переслали мне, тем больше нахожу странные закономерности. Особенно по историческим личностям. Кажется, русская пословица гласит: «Хоть горшком назовите, только в печь не сажайте». А ваша теория утверждает, что если вас называют горшком, то рано или поздно вы непременно очутитесь в печке.

— Я не был так категоричен, — заметил Гуртуев, — но, в общем, получается, что так или иначе имя подсознательно действует на его носителя.

— Особенно если этот человек отягощен грузом наследственности своих предков, — согласился Дронго. — Я недавно читал об образовании первой коммуны и провозглашении первой коммунальной хартии во французском городе Комбре в середине одиннадцатого века. И плюс еще дикие крестьянские волнения в Бретани и по всему королевскому домену. Мне стало интересно, кто был королем Франции в этот момент. А именно, Генрих Первый из династии Капетингов, который, в отличие от своего предшественника Роберта Благочестивого, не был набожен или удачлив. Но он хотя бы умер собственной смертью, пусть и проклинаемый многими соотечественниками. Я немного знаю историю Франции, и мне не составило труда вспомнить, что Генриха Второго — уже в середине шестнадцатого века — убили на турнире, его сына Генриха Третьего заколол доминиканский монах Жак Клеман, а его зятя Генриха Четвертого убил фанатик Равальяк. Вот такая грустная история с Генрихами, которым так не везло во Франции, — хотя по-французски это имя звучит как Анри. Даже Генрих Пятый, уже через триста лет, так и не стал королем, хотя был внуком Карла Десятого и считался реальным претендентом на престол во времена Третьей республики. Вот такие невероятные совпадения. Может, им нужно было брать другие имена? Хотя… Его сын умер семи лет отроду, а брат, взявший имя Людовика Восемнадцатого, дважды бежал из собственной страны! Сначала в качестве принца, а затем уже как король, изгнанный Наполеоном. Может, действительно топор палача так радикально менял представление о счастливом имени или все это лишь случайные совпадения?

— Мы уже с вами говорили, — напомнил Гуртуев, — случайных совпадений не бывает… Да, кстати, полковник Резунов тоже считает, что именно вы сможете разговорить нашего бывшего подопечного и заставить его давать показания.

— А заставить его говорить нельзя, — понял Дронго. — С одной стороны, он теперь почти европейская знаменитость и его нельзя даже трогать пальцем, не говоря уже о стандартных методах, применяемых по отношению к таким преступникам. А с другой — вы не можете вводить ему различные препараты, подавляя психику, так так он представляет для вас исключительный научный интерес и вы просто не позволите никому вмешиваться в работу его мозга. Все правильно?

— Почти да. Его даже содержат в отдельной специально оборудованной камере в том крыле, где нет остальных преступников. Вы же знаете, что обычные уголовники не любят подобных маньяков и поступают с ними соответственно. Но даже угроза перевести его к уголовникам на него не подействовала. Он понимает, что следователи не пойдут на такой шаг, так как это вызовет скандал. Каждый день о Баратове появляются все новые и новые статьи. Мы сделали из него настоящую звезду, европейскую знаменитость, и в этом вы правы.

— Именно поэтому я должен отказаться, — ответил Дронго, — это не мое дело — вызывать на откровенную беседу преступника. Для этого есть целый штат психологов, психоаналитиков и психиатров.

В этот момент позвонил мобильный телефон гостя. Гуртуев извинился, доставая свой аппарат.

— Он отказывается, — сообщил Казбек Измайлович, — категорически не хочет встречаться с Баратовым. Да, конечно. Я ему все объяснил. Но он не хочет. Да, я могу передать ему телефон.

Он протянул телефон Дронго и пояснил: «Полковник Резунов».

— Добрый день, Виктор Андреевич, — сказал Дронго, услышав знакомый голос.

— Здравствуйте. С приездом. Как хорошо, что вы прилетели! Вам, очевидно, Казбек Измайлович все уже рассказал. И я понимаю мотивы вашего отказа. Конечно, вы сыщик и не должны копаться в грязном белье. Но мне казалось, что вам самому будет весьма любопытно понять истоки поведения Баратова. Каким образом он стал таким чудовищем, превратившись из интеллигентного человека в убийцу?

— Он никогда не был интеллигентным человеком, — печально возразил Дронго, — а был убийцей, который притворялся интеллигентным человеком. И его основная натура брала вверх над напускной интеллигентностью. Академик Лихачев считал, что притворяться интеллигентным человеком нельзя, но, видимо, это как раз тот самый редкий случай, когда Баратову удавалось всех обманывать.

— Возможно, вы правы, — согласился Резунов, — но нам крайне важно понять не только его мотивы, но и целенаправленность его действий. По некоторым эпизодам вообще ничего не доказано. Его сосед был убит, а супруга исчезла, и мы не можем найти ее тело. Нам просто необходима ваша помощь.

— Мне будет очень трудно с ним разговаривать, — глухо ответил Дронго, — когда мы приехали к нему, я разговаривал с Баратовым и видел его глаза. Мне даже в какой-то момент показалось, что он хотел, чтобы мы его арестовали. Словно боялся сам себя. Мне кажется, что с ним должны работать ваши психологи.

— Мы посылали туда лучших специалистов, — ответил Резунов, — но он замыкается в себе, не идет ни на какие контакты. Профессор Сильванский считает, что в Баратове сказывается некий комплекс «сверхчеловека». Уже после первого убийства он получил не только сексуальное удовлетворение, но и осознание своей силы, своего могущества. Вы помните наши разговоры, наши сомнения? Без убийства, без подлинного наслаждения своей силой и осознания беспомощности жертвы он не получал настоящего удовлетворения. Именно поэтому и считал себя «сверхчеловеком». Но все же у него хватало ума отдавать себе отчет в противоправности своих действий; он понимал, что совершает нечто ужасное. Возможно, из-за этих противоречий он внутренне был готов к своему аресту. Но всех нас Баратов считает не столь совершенными людьми, как он сам. Или как вы, человек, который сумел его вычислить. Возможно, поэтому он испытывает по отношению к вам некий комплекс раздвоения личности. С одной стороны, он, конечно, вас ненавидит, а с другой — уважает как человека, оказавшегося равным ему и даже превзошедшего его.

— Это тоже один из методов психоанализа, — пробормотал Дронго. — Пытаетесь таким образом заручиться моим согласием?

— Пытаюсь, — рассмеялся Резунов. — Поймите и вы нас: ведь дело идет об исключительном маньяке, равного которому в нашей практике еще не было. Это пересмотр всех традиционных представлений о том, кто может быть преступником в подобных делах. Нам очень важно, чтобы вы согласились.

— Это я уже понял, — задумчиво произнес Дронго.

— Генерал Шаповалов сейчас на докладе у министра, — сообщил Резунов, — он попросил меня передать вам, что это и его личная просьба. Он собирался звонить вам…

— Пускаете в ход «тяжелую артиллерию»? — пошутил Дронго. — Считаете, что ему я не смогу отказать?

— Это ваш личный выбор, — согласился Резунов, — но я уверен, что вы согласитесь. Вы же профессонал и понимаете, как важно нам выйти с ним на контакт. А с вами он будет разговаривать…

— И как вы себе представляете наше общение? Мне каждый день приезжать к нему в тюрьму?

— Мы выпишем вам особый пропуск. Я лично буду сопровождать вас. Встречаться будете в специально оборудованной комнате. Если вы опасаетесь его мести, то мы свяжем его или наденем наручники… Мы примем любые ваши условия.

— В таком состоянии он вряд ли будет откровенным, — заметил Дронго, — а если вы еще и завяжете ему рот, то он вообще не сможет говорить. Конечно, никаких наручников не должно быть, иначе получится, что я попросту боюсь оставаться с ним наедине, и это будет весомый аргумент в его пользу. А во-вторых, не нужно меня обижать. Я ведь рассказывал вам, что дрался с самим Миурой, сумев продержаться несколько секунд. Учитывая, что я почти в полтора раза тяжелее Баратова и выше на целую голову, то полагаю, что еще способен постоять за себя, даже со скидкой на нашу разницу в возрасте. Кстати, не такую уж и большую — он лишь на несколько лет моложе меня.

— В этом я как раз не сомневаюсь. Но для нашего спокойствия комната будет оборудована двумя видеокамерами и записывающими магнитофонами. Несколько сотрудников, находящихся рядом, помогут вам при необходимости. Перед каждой встречей Баратова будут тщательно обыскивать, исключая любые неожиданности. В комнате ни ручек, ни карандашей, ни скрепок, ни даже листов бумаги, чтобы ничего нельзя было использовать. Только привинченные к полу стулья и стол. Вас мы тоже попросим избавиться от всех металлических вещей, включая ремень, часы, телефон.

— То есть вы уже готовились к нашим встречам, еще даже не получив моего согласия? — понял Дронго.

— Я с самого начала был уверен, что вы согласитесь, — признался Резунов, — даже не сомневался. Спасибо, что вы согласились.

— Вы еще не услышали моего согласия, — добродушно сказал Дронго. — Хорошо, скажите генералу, чтобы он не беспокоился. Я приеду завтра утром в вашу тюрьму. До свидания.

Он передал телефон Гуртуеву.

— Очень хорошо, — обрадовался профессор, — я тоже буду все время с вами.

— Кажется, это было единственное условие, о котором я не сказал Резунову, — хмыкнул Дронго. — Чувствуя ваш невидимый взгляд, я буду гораздо увереннее. Только боюсь, что у нас ничего не получится.

— Почему? — не понял Гуртуев.

— Если я правильно понимаю этого человека, ему нужен собеседник для осознания какой-то истины, а не для того, чтобы группа ученых ставила над ним эксперимент. Он этого просто не допустит.

 

Глава 2

@Bukv = Утром за Дронго приехала машина, которую прислал полковник Резунов, и он отправился в тюрьму. Это был следственный изолятор Федеральной службы безопасности, расположенный в бывшей тюрьме КГБ. В знаменитом здании на Лубянке уже давно не было столь известных преступников. После проверки документов Дронго выписали сразу два пропуска: на вход в здание и на верхние этажи. В отдельной комнате его ждали полковник Резунов и профессор Гуртуев. С ним был еще один незнакомый мужчина, лет сорока пяти, среднего роста, подтянутый и, несмотря на относительно молодой возраст, почти седой.

— Полковник Тублин, — представился он эксперту, — я веду дело Баратова. Было принято решение, чтобы этим делом вместе со следственным комитетом занималась и наша служба.

— Это я уже понял, когда меня сюда привезли, — пробормотал Дронго. — Что я должен с себя снимать, прежде чем увидеться с нашим подопечным.

— Все, — сказал Тублин, — желательно снять все, что может превратиться в оружие. Вы носите очки?

— Нет. И никогда их не носил.

— Сигареты, зажигалка?

— Я не курю.

— Часы?

— Я их не надел.

— Телефон?

— Я не взял его.

— Вы прямо идеальный посетитель, — без тени улыбки произнес Тублин. У него были холодные серые глаза, которые, казалось, давно разучились улыбаться. И сеть морщин вокруг глаз. Было очевидно, что за плечами этого человека большая и сложная судьба.

— Ремень? — продолжил спрашивать Тублин.

— Я его не надел, — Дронго развел полы пиджака.

Даже Резунов и Гуртуев улыбнулись, переглянувшись. Они уже неплохо изучили характер Дронго.

— Шнурки на ботинках, — посмотрел на обувь гостя Тублин. — Вы специально надели обувь без шнурков?

— Да, типа мокасин. Но не из-за вашего убийцы. Я вообще много лет ношу обувь именно этой фирмы.

— Хорошо. Последний вопрос. Хотя полагаю, что знаю ответ и на него. У вас нет никакой цепочки под рубашкой?

— Ничего нет, — ответил Дронго, — никаких цепей, никаких талисманов.

— Пойдемте, — предложил Тублин, — только учтите, что этот человек чрезвычайно опасен. Психоаналитики считают, что в момент совершения преступлений или в момент наивысшего возбуждения силы подобных маньяков удваиваются или утраиваются. Вместе с профессором Гуртуевым и полковником Резуновым мы будем следить за вами из соседней комнаты и при малейшей опасности ворвемся в комнату. Вся ее стена — настоящее зеркало, сквозь которое мы можем вас видеть. Рядом со мной будут два оперативника, специально подготовленные для подобных случаев. Но все равно будьте осторожны…

Было заметно, что ему не хочется пускать эксперта к преступнику.

— Вы не хотели этого свидания?

— Что вы сказали? — спросил Тублин явно для того, чтобы выиграть время.

— Вы ведь слышали, что я сказал. Почему вы были против?

— Он слишком опасный преступник, — убежденно ответил Тублин. — Понимаете, он ведь не просто нападал на первых попавшихся женщин и убивал их с особой жестокостью. Нет, он целенаправленно выбирал свои жертвы, отбирал их, знакомился, очаровывал, завоевывал, внушал доверие — и только затем, выждав удобный момент и подготовив все для нападения, совершал свои гнусные преступления. Он никакой не маньяк, а настоящий садист. Опасный и подлый садист. Я с ним разговариваю уже много дней, это редкий экземпляр человеческой породы. Умный, начитанный, грамотный, все понимающий, осознающий и… убивающий. Новый вид зверя-хищника. Новый вид мутации, если хотите. Он ведь прекрасно знает, что именно вы смогли его вычислить. И возможно, поэтому так настойчиво требует встречи именно с вами. Не удивлюсь, если окажется, что он придумал какую-то пакость, чтобы досадить вам. Или просто свести с вами счеты. Он так спокойно рассказывал мне об одном из убийств, что я даже испугался за свою психику. Мне начал нравиться его обстоятельный план, его подготовка, его тщательный анализ с учетом всех факторов преступления. Честное слово, я был заворожен его рассказом. А он неожиданно усмехнулся и говорит мне, что я тоже немного садист, если пошел в следователи. Получаю удовольствие от вида жертв. Словно ушатом холодной воды меня облил.

Тублин вздохнул:

— Я даже приказал постричь ему ногти. Вдруг он оставил под ногтями какой-то яд — хотя тот не мог попасть к нему никоим образом. Приказал проверить его язык, может, он держит под языком лезвие… Хотя понимаю, что он директор института, а не обычный зэк. Но с ними мы хотя бы знаем, как себя вести. А как вести себя с этим типом, многие даже не представляют.

Тублин показал на дверь, рядом с которой уже стояли двое сотрудников ФСБ в штатском — оба высокие, плечистые, с угрюмым выражением лица, словно приглашенные из второсортного боевика.

— Мы в соседней комнате, — напомнил Тублин.

Дронго вошел в комнату. За столом сидел мужчина — тот самый Вениамин Борисович Баратов, на поиски которого эксперт и вся оперативная группа потратили столько сил и нервов. Человек, виновный в убийстве многих несчастных женщин. Он был в белой рубашке, серых брюках. На ногах мягкие тапочки. Услышав шаги, он повернул голову. За время, что Баратов провел в одиночной камере, он почти не изменился. Только немного похудел — но это даже пошло ему на пользу. Скулы проступили четче, глаза заблестели. Он был по-своему красив, нравился женщинам — подтянутый, чисто выбритый, с породистым лицом и длинными, красивыми пальцами рук.

— Здравствуйте, эксперт Дронго, — насмешливо произнес Баратов. — Кажется, так вас называют во всем мире.

Дронго кивнул в знак приветствия, проходя и усаживаясь на второй стул, также привинченный к полу.

— Приятно, что вы пришли, — продолжал Баратов, — не каждый день удается принимать в тюрьме такую знаменитость, как вы. Наверное, вы даже не предполагали, что сделаете таким известным и меня, после того как смогли меня вычислить.

Дронго молча смотрел на своего визави.

— Вы меня переиграли, — признался Баратов. — Я даже не мог подумать, что меня разоблачат так быстро. Хотя, наверно, не очень быстро. Все-таки я кувыркался столько лет… Но сделал целый ряд глупых ошибок, на которые опытный профессионал должен был обратить внимание. Что вы и сделали. Все правильно?

— Рано или поздно вы бы все равно их сделали, — убежденно ответил Дронго, — и вас бы все равно вычислили — с моей помощью или без меня.

— Без вас было бы гораздо сложнее, — возразил Баратов. — А теперь все в порядке: я сижу в тюрьме, а вы гуляете где-то в Европе… Кажется, вы отдыхали со своей семьей в Италии? Я не ошибся?

Это была угроза. Вызов. Дронго заставил себя не дернуться при этих словах, не показать тревоги или испуга. Даже сумел усмехнуться, буквально выдавливая из себя улыбку. Здесь очень важно не переигрывать, но и не давать себя запугать.

— У вас есть даже сведения о моей семье?

В соседней комнате негромко выругался Резунов.

— Нужно будет установить наблюдение за семьей Дронго, — предложил Тублин. — Откуда он узнал?

— Он получал сведения из Интернета, — пояснил Резунов, — видимо, готовился заранее, еще до своего ареста.

И словно услышав его, Баратов ответил:

— Конечно, есть. С тех пор как я узнал о том, что за моей головой охотится лучший охотник мира, сам эксперт Дронго. Кстати, почему Дронго? Что за непонятная кличка? Нужно было стать Бондом, Холмсом, Пуаро или Мегрэ. А то такая неопределенность — название какой-то птицы.

— Мне нравится эта птичка, — возразил Дронго, — никого не боится и умеет имитировать голоса других птиц. Что-то в ней есть особенное.

— Вы тоже никого не боитесь, — живо поинтересовался Баратов, — поэтому прячете свою семью в Италии?

— Это вы узнали из Интернета?

— Мне нужно было понять ваше мышление. Вы ведь пытались понять мое. Узнав о том, что вы прячете свою семью в другой стране и не позволяете им быть рядом с вами, я начал понимать ваш характер и логику вашего поведения. Это самоотречение дает вам возможность независимого существования, позволяет действовать без оглядки на своих близких, чтобы не подставлять их под месть ваших оппонентов. Ясно, что ваши расследования не могут понравиться всем, особенно тем, против кого они направлены.

— Вы позвали меня только для того, чтобы сообщить мне об этом? — поинтересовался Дронго.

— Нет, — возразил Баратов, — просто хотел, чтобы вы приняли мою информацию к сведению. Вы ведь прекрасно осознаете, что я волк-одиночка, у меня нет и не может быть подручных или пособников. Это просто исключено. Любить женщин я предпочитал в одиночку. Мне никогда не нравились групповые забавы: делить свою женщину с кем-то еще против моих убеждений.

— Сволочь, — яростно произнес Резунов, — эти убийства он называет «любовью к женщинам».

— В его понимании это было своебразное чувство любви, — меланхолично заметил Гуртуев, — ведь он выбирал из множества женщин именно тех, кто ему больше всего нравился.

— Это его оправдывает? — спросил Тублин.

— Это объясняет его поведение, — пояснил профессор.

— Рад, что вы не извращенец, — в тон ерничеству своего собеседника ответил Дронго. — Я думал, что вы обычный психопат с сексуальными отклонениями, а здесь у нас, оказывается, эстет с претензиями на высокие чувства.

Счет сравнялся. Баратов нахмурился, улыбка сползла с его лица.

— Это нечестно — бить лежачего, — заметил он.

— А вспоминать про мою семью, имея вашу репутацию, — честно? — поинтересовался Дронго.

— Молодец, — сказал Резунов, — так и нужно с этим гадом.

— Я не хотел вас испугать, — примирительно заявил Баратов, — только продемонстрировать свою заинтересованность. Вы ведь уже догадались, что я мог получить эти сведения лишь до того, как попал в эти стены. Здесь мне не разрешают подключаться к Интернету.

— Хотите, чтобы я походатайствовал перед начальством о вашем доступе в Интернет?

— Не хочу. Все равно не разрешат. А вы прекратите шутить, здесь не совсем идеальное место для ваших острот.

— По-моему, вы начали первым, — безжалостно заметил Дронго.

— А вы решили продолжить эту игру, — покачал головой Баратов. — Но, несмотря на ваш тон и вашу самоуверенность, я вижу, что вы все равно меня боитесь.

— С чего это вы взяли?

— Вы вошли сюда в обуви без шнурков. И ремня на вас тоже нет. И я не заметил на левой руке часов. Их наверняка с вас сняли, чтобы я не мог ими воспользоваться для каких-то особых целей. Но все это глупо. Я ведь не собирался нападать на вас. Вы наверняка сильнее меня физически и владеете какими-то приемами. Достаточно посмотреть на вас, чтобы понять — шансов у меня никаких. Поэтому вы напрасно так тщательно готовились к нашей встрече.

— Все знает, — пробормотал Тублин, — и все замечает. Я же говорил, что он очень опасен.

— Я приехал из дома именно в этой обуви, — возразил Дронго. — Часы я надеваю не всегда, а ремня действительно нет: костюмы я покупаю по фигуре и могу обойтись без ремня. Но я его сознательно не надел. И знаете почему? Мне трудно было бы удержаться, чтобы не затянуть его на вашей шее.

— Молодец, — во второй раз произнес Резунов.

— И вы еще угрожаете человеку, который обречен провести остаток жизни в тюремной камере? Вам не стыдно?

— Не стыдно. Я видел убитых вами женщин. И знаю, какое горе вы приносили в каждую семью, в каждый дом. Мне трудно будет забыть это.

— Ах, вы еще и моралист… Странно. При вашей профессии «охотника» можно быть и более выдержанным человеком.

— Я не моралист, просто констатирую факты. И насчет Дронго. Надеюсь, что мне удается оправдывать эту кличку и делать ее крайне неприятной для преступников всех мастей. Один мой «заклятый друг» однажды написал мне, что Дронго — всего лишь птица, пожирающая фекалии крупных животных. Очевидно, под крупным животным он понимал прежде всего себя. Я не обиделся. Если тебе пишут подобную гадость, значит, ты на верном пути.

— Остается позавидовать вашей выдержке, — ровным голосом произнес Баратов, — и поблагодарить вас за то, что приняли мое предложение. Вы ведь независимый эксперт и вполне могли отказаться. Хотя я был уверен, что вы не откажетесь. С одной стороны, на вас насядут бывшие коллеги и друзья, а с другой — вами будет двигать обычный человеческий интерес, ведь вам будет любопытно узнать, что я за человек и каков изнутри. Ведь вы не поленились лично прилететь за мной в Пермь, чтобы поговорить со мной за минуту до моего ареста.

— Не каждый день встречаются убийцы, имеющие целую идеологическую платформу под своими преступлениями, — ответил Дронго, — или я ошибаюсь?

— Не ошибаетесь. Я действительно убежден, что мои преступления не столь ужасны, как те, что совершают грабители, воры или обычные садисты. Хотя бы потому, что мне нравились эти женщины и я нравился им. Заметьте, что я никого не тащил в кусты, не склонял к встречам силой или обманом. Все приходили по добровольному согласию.

— Ну да, вы их сначала обманывали. А потом уже тащили в кусты, как было в Павловске, или в заброшенный дом, как в Уфе, или в подвал соседнего дома, как в Челябинске. И только потом насиловали и убивали.

— Не будем о грустном, — предложил Баратов. — Нас ведь наверняка записывают, и прямо сейчас за нами следят человек пять или шесть. Подозреваю, что среди них может быть и ваш коллега — известный психоаналитик профессор Гуртуев. Профессор, добрый день! — Он поднял руку и помахал как раз в ту сторону, где за стеной действительно сидел Казбек Измайлович. Гуртуев почувствовал себя неуютно; он даже поежился, увидев, как убийца смотрит на него в упор и машет ему рукой.

— Неужели он может нас видеть? — спросил Гуртуев.

— Он блефует, — сквозь зубы ответил Тублин, — просто ему нравится подобное поведение. Знает, что до суда мы его и пальцем тронуть не можем, чтобы он там был в порядке и давал показания. Иначе ему давно бы ребра переломали и заставили отвечать на все наши вопросы.

— Это не метод, — возразил Казбек Измайлович. — Он во всем признается, а потом на суде откажется ото всех показаний. И еще продемонстрирует свои сломанные ребра.

— Тогда лучше всего вкатить ему лошадную дозу «сыворотки правды», — предложил Тублин, — и он начнет вспоминать даже такие подробности, о которых не помнит.

— В этом случае вы его просто спасете от суда, — предупредил Гуртуев. — Сделаете из него настоящего психопата — и любая независимая экспертиза признает его невменяемым. Вы действительно хотите освободить его от судебной ответственности?

Тублин отвернулся и пробормотал какое-то ругательство. А в соседней комнате Баратов продолжал ерничать.

— И, наверное, рядом с ним два наших доблестных полковника, — говорил он, — Резунов из милиции и Тублин из ФСБ. Они даже чем-то неуловимо похожи друг на друга. Привет, полковники! Можете не сомневаться, что скоро получите генеральские звезды. За такого зверя, как я, их вполне могут дать. Оба меня так истово ненавидят, что я даже им немного завидую. Такое забытое чистое чувство ненависти.

— Сукин сын, — прошипел Резунов.

— Мы его, оказывается, должны любить, — зло добавил Тублин.

— Зачем вы меня позвали? — спросил Дронго.

— Хотел с вами переговорить, — признался Баратов, — с этим быдлом мне разговаривать просто неинтересно. А вы — человек думающий, творческий, любознательный. Мне показалось, что будет правильно, если я поговорю именно с вами.

— О чем?

— Обо всем. О жизни, о моей судьбе, о наших отношениях. Ведь вы сюда пришли именно для того, чтобы понять, каким образом я столько лет притворялся интеллигентным человеком, был директором института, любимцем всех наших женщин — а их у нас было почти три четверти всего состава сотрудников. Даже сейчас они наверняка не верят, что их директор такой сексуальный маньяк. Я не позволял себе на работе ни одного лишнего слова, ни одного жеста, ни малейшего намека на близость. И в секретарях держал пожилую женщину.

— Только иногда вы выходили на свою «охоту», превращаясь из милого директора института в патологически одержимого садиста и убийцу…

— Опять громкие слова, — поморщился Баратов. — Ну почему вы сразу переходите к оскорблениям? Я же не упрекаю вас, что вы сотрудничаете с нашей милицией. Приличный человек даже руки им не подаст, а вы готовы им помогать, применяя свои знания и свой опыт. Говорят, что их скоро переформируют и назовут полицией. Давно пора. Наша милиция — просто нереформируемая часть общества. Хотя полагаю, что полиция будет не лучше. Впрочем, это не мое дело. Я же не называю вас ищейкой, стукачом, сексотом или еще как-то в этом роде. Давайте взаимно уважать друг друга.

— Для этого я должен забыть о ваших преступлениях. Мне трудно это сделать.

— Тогда спросите себя — почему я стал таким? Меня ведь не родили подобным уродом. Я был нормальным, хорошим, спокойным мальчиком из интеллигентной семьи. Папа был инженером на большом комбинате, мама работала в финансовом отделе. И все перевернулось в один момент, когда погиб мой отец.

Он замолчал. Было заметно, как он волнуется. «Может, именно для этого он меня и позвал», — подумал Дронго.

— Меня ведь все равно в живых не оставят, — неожиданно произнес Баратов. — Я прекрасно знаю, что в нашей стране нет смертной казни даже за такие преступления, которые я совершал; но все равно долго жить мне не позволят. Для любого сокамерника я буду отверженным, гнидой, которую он обязан раздавить. Для надзирателей я стану объектом издевательств. Но думаю, что до этого не дойдет. Как только объявят приговор, меня сразу определят в какой-нибудь закрытый «санаторий» одной из спецслужб, где начнут ставить эксперименты над моим мозгом, пытаясь понять, откуда происходят такие ужасные преступники. И, конечно, меня выпотрошат до основания. Это будет гораздо хуже смерти. И мы оба знаем, что все так и будет, как я сказал. Сколько вам лет?

Он не дождался ответа.

— Около пятидесяти, — продолжал Баратов, — я помню. Читал вашу героическую биографию. Мне сейчас сорок второй год. И у меня нет шансов дожить даже до вашего возраста.

— Он еще смеет жаловаться, — гневно сказал Тублин.

— Подождите, — попросил Гуртуев, — там говорят об очень важных вещах.

— И еще один вопрос, — продолжал Баратов, — только честно, если возможно. Предельно откровенно. Сколько у вас было женщин? Я имею в виду — интимных партнерш? Не вашу жену, конечно, а других женщин. Только не говорите, что вы идеальный муж. Наш разговор все равно не передадут вашей супруге, он для этого слишком секретный.

— Много, — честно признался Дронго.

— Не пять и не десять? — настаивал Баратов.

— Гораздо больше. — Он уже понимал, почему собеседник так настойчиво спрашивает его именно об этом.

— Я так и думал. А теперь вспомните, сколько было у меня. Я ведь не мог получать удовлетворение другим способом. Просто ничего не выходило. Нужно было либо терпеть, что просто невозможно, либо идти и убивать, что гораздо легче. Теперь понимаете?

— Вы перепутали жанр. Я не смогу быть вашим адвокатом — ни в силу своего характера, ни в силу своего положения.

— А я и не прошу. Мне важно, чтобы меня поняли. Чтобы потом меня не выставляли обычным психопатом, который чокнулся на сексуальной почве. Все это неправда.

— И вы хотите рассказать мне, как все было?

— Я хочу, чтобы именно вы попытались меня понять. Не простить, а понять. Прощения я все равно не заслуживаю, но понимание мне просто необходимо. В конце концов, у меня растут двое племянников, дети моей сестры. Они должны узнать, что я не был тем чудовищем, о котором сейчас наверняка пишут во всех газетах.

— Вы хотите сказать, что не совершали этих преступлений?

— Совершал. Конечно, совершал. Я не отказываюсь ни от одного из них. Более того, после нашей беседы я буду готов давать показания по каждому эпизоду своих преступлений. Представляю, как сейчас радуется полковник Тублин, который слушает нашу беседу… Но сначала я обязан поговорить именно с вами, попросить вас поверить в мою искренность и, если хотите, даже проверить все факты, о которых я вам сообщу.

— Он сошел с ума? — вздыбил брови Тублин. — Зачем ему это нужно?

— Артист, — зло отвечал Резунов, — хочет сыграть на публику.

— Нет, — возразил Гуртуев, усаживаясь поудобнее, — все это гораздо серьезнее. Он ведь сам пытается проанализировать собственное падение. Возможно, мы получим уникальную возможность выслушать его беспощадный анализ собственной судьбы. Это исключительно важно и для криминалистики, и для психоанализа его поступков. И в конце концов, это важно и вам. Ведь он, не скрывая ничего, призна€ется во всех своих преступлениях. А вам будут нужны его показания, чтобы оформить все необходимые протоколы.

Резунов и Тублин переглянулись. Оба офицера внутренне не соглашались с ученым, но это был тот случай, когда необходимо было промолчать и не возражать.

В другой комнате Дронго задал вопрос:

— Когда и как погиб ваш отец?

 

Глава 3

@Bukv = Баратов помрачнел. Провел рукой по лицу, словно отгоняя неприятные воспоминания.

— Говорят, что все начинается в детстве, — глухо пробормотал он, — и негативные детские потрясения вырастают потом в большие проблемы. Но у меня не было таких проблем до пяти лет. Счастливое детство, рядом любимые папа и мама, старшая сестра… А потом случилась авария на комбинате, и мой отец погиб. Была даже не его смена, а его товарища, Корнея Стасильникова, — но отец, узнав об аварии, поспешил на комбинат. Вместо него должен был идти Стасильников, но он струсил, и пошел мой отец. Он погиб первым, вместе с ним — еще четверо. Стасильников получил ожоги, но остался жив. На похоронах он плакал и кричал, что это он должен был погибнуть вместо моего отца.

Он тяжело вздохнул.

— Мне было только пять лет. Про похороны мне рассказала мать. Я, конечно, ничего не помнил. А отец остался в памяти высоким, всегда задорно смеющимся мужчиной. Вот так я и остался в пять лет сиротой.

Он посмотрел на неподвижное лицо Дронго.

— У вас тоже нет отца? — догадался Баратов.

— Нет, — мрачно ответил Дронго.

— С детства? Вы тоже выросли без отца? — уточнил Баратов.

— Он умер недавно, — пояснил Дронго, — ему было уже за восемьдесят. Но боль от утраты до сих пор не проходит.

— Тогда вы можете себе представить, что именно я испытывал всю свою жизнь, — вздохнул Баратов.

— Не могу, — признался Дронго, — не могу даже представить. Это так тяжело — расти без отца. Мне даже в пятьдесят не хотелось его терять, а когда вам в десять раз меньше… Понимаю, что больно и несправедливо. Но таких семей в мире миллионы…

— И не во всех семьях, где погибает отец, вырастают дети-уроды, — закончил за него Баратов.

— Я не был так категоричен, — ответил Дронго.

— Этот негодяй хочет его разжалобить, — усмехнулся Тублин.

— Не думаю, — возразил Гуртуев, — ведь по материалам дела установлено, что отец Баратова действительно погиб, когда тому было только пять лет. Он говорит правду. Пока, во всяком случае.

— Конечно, наше финансовое положение изменилось, — продолжал Баратов. — По утере кормильца мы получали пенсию. Мама продолжала работать на комбинате в финансовом отделе. На похоронах ей обещали помочь, все только и говорили о героизме моего отца. Ну а потом все постепенно забылось. Прошло несколько лет, и уже никто не вспоминал даже его имени. Когда мне было десять лет, мы поехали на могилу втроем: мама, я и моя старшая сестра. Кроме нас, никого не было — даже из профсоюза, обычно присылавшего цветы. Просто сменились люди, пришли молодые, которые ничего не знали и не помнили про события пятилетней давности…

Он немного помолчал.

— Если вы думаете, что у меня была какая-то ненависть или злость к этим людям, то это не так. В детстве такие соображения не приходят в голову. Я и сейчас думаю, что, по большому счету никто ничем нам не был обязан. Никто, кроме Корнея Стасильникова… Но это уже другая история.

Где-то в третьем или четвертом классе у нас появился новый мальчик — Мурат, который рассказывал нам удивительные вещи. От него я впервые узнал в анатомических подробностях, как и откуда берутся дети. А в пятом классе он предложил нам собрать деньги и отправиться к знакомой проститутке, которой нужно было заплатить огромную по тем временам сумму — кажется, двести рублей. Я продал магнитофон, который прислал мне дядя из Германии, другие тоже что-то придумали — и мы трое отправились с Муратом к этой женщине. Сейчас я понимаю, как это было глупо. Но рядом со мной не было отца или старшего брата, с которым я мог бы посоветоваться. Хотя, наверно, я бы не решился рассказать им о подобном.

Мы собрали двести рублей, и Мурат повез нас в какое-то злачное место, к опустившейся женщине. Подозреваю, что он не дал ей все наши деньги, решив сэкономить столь бессовестным образом. И первым пошел к ней. За ним был мой товарищ Леня, который вышел оттуда в ужасном состоянии и отправился в туалет, где его долго рвало. Другой наш товарищ, Яша Хейфец, просто сбежал, не решившись зайти к ней.

Баратов замолчал. Затем взглянул на Дронго.

— Наверно, вы уже догадались. В таких антисанитарных условиях ничего хорошего не могло произойти. К тому же тогда не было презервативов, а о СПИДе еще никто не слышал. Все трое заболели тяжелой формой гонореи. Мурат умер через четыре года — его мать была уборщицей и не смогла найти достаточно средств, чтобы вылечить сына. Леонида отправили в Москву и там долго лечили. Говорили, что вылечили. А я скрывал все от матери, пока не стало совсем плохо. Очень помог мой дядя, ее брат, который служил в Германии; он тогда присылал мне дорогое и дефицитное лекарство. Врачи считали, что им удалось меня вылечить. Во всяком случае, анализы показывали довольно приемлемый результат. Правда, матери пришлось уйти с работы и устроиться в собес, где она получала гораздо меньше денег. А потом мы продали нашу большую квартиру и купили хрущевскую двушку на окраине города. На мое лечение и содержание нашей семьи у матери просто не было денег. Самое интересное, что отец Лени — парня, который был вместе со мной у этой женщины, — считал именно меня виновником того, что случилось с его сыном. Меня и Мурата. А он был в это время главным инженером комбината. И, конечно, моей матери пришлось оттуда уйти — ведь он везде говорил, что в болезни его сына виноваты мерзавцы Вениамин и Мурат, босяки, выросшие без отцов. Это было правдой: у нас обоих не было отцов.

Потом, во время выпускных экзаменов, меня едва не завалила тетка Леонида, родная сестра его отца. Она была учительницей химии и твердо решила выставить мне двойку, чтобы такой хулиган и бандит, как я, не получил аттестата о среднем образовании. Учился я довольно хорошо, по всем предметам были пятерки и четверки. А на экзамене она откровенно меня заваливала, пока одна практикантка не догадалась позвать директора школы. Тот пришел, задал несколько вопросов и потребовал поставить мне тройку. Я окончил школу с тремя тройками. Еще две — по физике и астрономии, — даже не спрашивая меня, поставил муж учительницы химии. Он оказался более подрядочным человеком, чем его супруга…

Баратов снова замолчал. Затем неожиданно спросил:

— Знаете, что самое примечательное в этой истории? Фамилия отца Леонида была Стасильников. Да, да, тот самый Корней Стасильников, жизнь которому спас мой отец. И который клялся в любви к нашей семье. Он отправил сына на лечение в Москву, а мою мать просто выжил с комбината, где она проработала много лет. И никто даже не попытался за нее заступиться. Все были возмущены моим скотским поступком, когда я так подвел сына их благодетеля и даже подставил его под какую-то заразу. Вот такая забавная петрушка у меня получилась в отрочестве.

Он замолчал. Потом, глянув на Дронго, поитересовался:

— Так и будете молчать или что-то скажете?

— Вы думаете, что все это правда? — неуверенно спросил Тублин, обращаясь к профессору Гуртуеву.

Тот пожал плечами и недовольно отвернулся. Затем выдавил:

— В мире так много несправедливости… Иногда встречаются и подобные прохвосты, никто от этого не застрахован.

— И вы считали, что семья Стасильниковых виновата перед вашей семьей? — поинтересовался Дронго. — Именно с них вы и начали свой кровавый отсчет?

— Конечно, нет, — даже обиделся Баратов. Я понимал, что отец Леонида был чудовищно неправ. Но я понимал также, почему он так реагировал. Ведь на самом деле именно я под влиянием Мурата уговорил Леонида пойти с нами. И формально отец Лени был прав: именно я и был виноват перед ним в этом совместном походе. Мы ведь дружили с Леней с самого первого класса.

— Потом вы с ним виделись?

— Один раз, спустя много лет. Кажется, три года назад. Я уже был директором института и приехал по своим делам в Москву, а он как раз навещал в Перми свою больную мать. Я летел бизнес-классом, а он — экономическим, но на выходе мы с ним столкнулись. Он полысел, обрюзг, постарел, подурнел. В неполные сорок выглядел на все пятьдесят или даже старше. Рассказал, что развелся с первой женой, а вторая ушла от него сама. Работает в какой-то конторе по заготовке сырья. От него пахло дешевым одеколоном и потом. Он был одет в мешковатый, плохо сидевший костюм. Я еще подумал, что Бог все-таки иногда бывает справедлив. Хотя сейчас, наверное, он думает так же, узнав о моем аресте. Но в любом случае я бы не хотел быть на его месте. Так что вы ошиблись: никаких дел с семьей Стасильниковых у меня не было.

— Зато соседа своего с женой вы убили, а его жену, судя по всему, еще и изнасиловали… и, скорее всего, тоже. Вам не кажется, что это какие-то дикие латиноамериканские страсти? — мрачно поинтересовался Дронго, — о таких ужасах можно прочесть скорее в книгах Марио Варгаса Льосы.

— Прекрасный писатель, — кивнул Баратов, — я читал его «Войну конца света».

— Значит, помните, как главный герой отомстил за свою честь, когда его женщина ушла к другому? Он отрезал уши ее братьям и забрал младшую сестру в свою банду. Через несколько месяцев несчастная вернулась беременной и с письмом, что каждый член банды может быть отцом ее ребенка. Когда Льоса пишет подобное о латиноамериканских бандитах, я его понимаю. Но вы, директор института, специалист по мировой архитектуре — и вдруг такие непонятные страсти. Что произошло?

— Именно из-за своего соседа я и стал тем, кем стал, — ответил Баратов, — и поэтому считал себя вправе осуществить подобное возмездие. Не преступление, нет, а именно возмездие.

— Перестаньте, — строго прервал его Дронго. — Кто дал вам право на самосуд?

— Моя сломанная жизнь. Я же вам говорю, что именно он все и сломал. Может, сам того не желая, но сломал. После лечения у меня были большие проблемы с потенцией и с женщинами. Чего только я не пробовал! Ничего не получалось. Некоторые откровенно смеялись надо мной, некоторые жалели… А потом я устроился работать в супермаркет, где работала Катя, с которой мы близко сошлись. К тому времени моя мать вышла замуж во второй раз. Нужно сказать, что отчим был приличным, неплохим человеком, заботился о ней и о нас с сестрой, но я его страшно ненавидел с первого и до последнего дня его жизни. Понимал, что не прав, что так нельзя, но все равно ненавидел.

— Почему?

— Однажды я случайно вернулся домой немного раньше и услышал, как они занимались любовью с моей матерью. Вернее, пытались заниматься любовью. Ему было уже много лет, он болел, страдал одышкой, диабетом, гипертонией… В общем, полный букет. И, конечно, как мужчина не был всегда на высоте. А моя мать вообще не встречалась с мужчинами много лет после смерти отца. И вот они оказались вместе, и я случайно услышал, как он просил ее… В общем, это нормальная просьба для пожилого человека, которому нужно помочь привести себя в «рабочее» состояние. Но это я сейчас понимаю, а тогда я готов был убить их обоих. Стоял, слушал, дрожал и сам боялся себя, чувствуя, как гнев и ненависть нарастают во мне со страшной силой.

Он вытер лицо ладонью, перевел дыхание, немного успокоился.

— Молодой был и глупый. Бросил институт, ушел в армию, там тоже всякого насмотрелся. Нас ведь тогда бросили в Таджикистан, как раз во время распада большой страны. А там — гражданская война. Президента республики на памятнике Ленину повесили. Истребляли друг друга с такой жестокостью, какой, наверное, не было и в Средние века. В общем, вернулся я оттуда не ангелом. Всякого повидал. Мог сорваться в любой момент. А тут встретил Катю. Молодая женщина без претензий, из бедной семьи. Сестра моя тогда вышла замуж за бизнесмена и переехала к нему, отчим умер, и мы остались с матерью в его большой квартире. Катя, очевидно, считала меня почти миллионером. Она была из тех, кого Чехов удачно назвал «душечкой». Готова была исполнять любое мое желание, была терпеливой, заботливой, ласковой, доброй. Первое время у меня практически ничего не получалось, но она терпеливо все сносила, подбадривала меня, успокаивала. И постепенно у меня все начало получаться, я почувствовал себя полноценным мужчиной. Пусть не стопроцентным, но уже нормальным. А потом появился наш новый сосед…

Баратов посмотрел на стену, за которой сидели наблюдатели.

— Наверное, профессор Гуртуев уже составляет мой психотип, — издевательски предположил он. — А может, рядом с ним и другие специалисты. Только они все равно ничего не поймут. Наш сосед и соблазнил Катю. Теперь я понимаю, что должен был сразу почувствовать глубину нашего с Катей социального неравенства. Она, как кошка, просто пригрелась у нас на кухне. Нигде не работала, ничего не умела делать. Готовила, убирала квартиру, угождала мне и моей матери. Была готова на все, чтобы остаться у нас. Физически я ее, разумеется, не удовлетворял — это я потом от нее и слышал. Но ради своего удобства она готова была терпеть это. А для ублажения тела у нее появился наш сосед, бабник и проходимец, который сразу и соблазнил ее, благо это было совсем нетрудно. Она изменяла мне постоянно, все время меня обманывала — пока я однажды не застукал их во время новогоднего праздника. Они обнаглели до такой степени, что, оставив гостей, меня и его жену, отправились в другую комнату, где предались своим утехам. Когда я зашел и все увидел, то даже не поверил своим глазам. Как раз перед праздником я купил Кате новое синее платье, довольно дорогое по тем временам. Можете себе представить, она даже не сняла этого платья! Прямо в нем и занималась сексом с нашим соседом. Я не выдержал, дал ему в морду и ушел. А она потом приехала ко мне просить прощения. Правда, не сразу, а через несколько дней…

Мать так и не поняла, почему я порвал с Катей. А та нагло заявилась и начала на меня кричать, что я ее не удовлетворял как мужчина, был ничтожеством и вообще ни на что не был годен. Вот тут я и не выдержал. Кровь ударила в голову. Набросился на нее, порвал на ней платье и грубо ее изнасиловал. Чуть не убил… но все же не убил. Зато впервые у меня все получилось как надо. Она даже не поверила. Потом хотела остаться, но я не разрешил. Выгнал ее из квартиры навсегда. Но этот случай запомнил. Теперь я знал, что у меня может получиться, если я захочу, если разозлюсь по-настоящему… Что-то начали понимать? — поинтересовался Баратов.

— Многое, — помедлив, ответил Дронго, — хотя и не все. Значит, вы решили таким страшным способом отомстить своему соседу? А при чем тут его жена?

— Я думал, что вы все сами поймете, — недовольно выдавил Баратов. — Я хотел, чтобы они мучились перед смертью. Чтобы все узнали и почувствовали. Знаю, что меня сейчас записывают и потом все это мне и предъявят, но черт с ними, пусть пишут. Я проник к ним на дачу, связал обоих и рассказал его жене, что он изменял ей с моей Катей. Она про это даже не подозревала. А потом на глазах у этого подлеца, сломавшего мне жизнь и испоганившего мою судьбу, я изнасиловал и убил его жену. Он плакал и просил, чтобы я убил его тоже. Что я с удовольствием и сделал. У них были деньги в тумбочке, но я их не тронул, мне было противно. Тело женщины я вывез и закопал в месте, которое потом укажу следователям, если они захотят проверить мои показания. Я вообще не собираюсь ни от чего отказываться. И за одно убийство, и за десять мне все равно дадут пожизненный срок. Так какая мне разница? Лучше сразу все рассказать и показать.

Дронго нахмурился. Он почувствовал несколько фальшивую ноту в этих словах, но ничего не стал уточнять.

— Я закопал ее, а машину потом пустил с откоса, — продолжал Баратов, — и считал, что правильно сделал. Этот мерзавец понимал, что рано или поздно я его достану, поэтому переехал от нас в другой дом подальше и даже дачный участок рядом с нашей дачей продал, чтобы не попадаться мне на глаза. Только от судьбы не уйдешь, как говорят в таких случаях.

— Если он укажет место, где спрятал тело, то это уже будет огромная польза от визита вашего эксперта, — сказал Тублин. — Мы уже записали его признание в двойном убийстве.

— Что-то слишком легко и быстро, — недовольно заметил Резунов.

— Он словно ждал именно Дронго, чтобы выплеснуть на него такое количество грязи и крови.

— Он именно его и ждал, — подтвердил Тублин. — Вы же сами предлагали пригласить вашего эксперта; не понимаю, почему вы сейчас недовольны?

— Не знаю, — признался Резунов, — слишком все быстро и странно.

— Ему нужен был человек, которому он может исповедаться, — предположил Гуртуев. — Может, он действительно хочет, чтобы его поняли?

— Нужно заканчивать на сегодня, — взглянул на часы Тублин, — уже время обеда. Пусть продолжат завтра.

— Да, — согласился Резунов, — пусть оба отдохнут.

Тублин прошел в соседнюю комнату.

— И тут наступила заря, и Шахерезада прервала свои сказки, — произнес Баратов с неприятной улыбкой. — Все понятно. На сегодня исповедь закончена.

— Вы сможете показать место, где спрятали тело вашей соседки? — сразу спросил Тублин.

— Какой соседки? — издевательски усмехнулся Баратов. — Разве я говорил о какой-то соседке?

— Ваш разговор с экспертом записывается на пленку, — едва сдерживаясь, пояснил Тублин. — Вы признались, что убили своего соседа и его жену.

— Разве? Я не помню. А вам не стыдно подслушивать чужие разговоры? — продолжал издеваться Баратов.

— Не паясничайте, — строго одернул его Тублин. — Я спрашиваю вас еще раз: вы можете показать место, где находится тело убитой женщины?

— Не знаю. Я вообще никого не убивал.

— Вы сами сказали, что убивали, — напомнил Тублин. — И учтите, что ваши показания могут быть использованы против вас.

— Это нарушение прав человека, — почти искренне возмутился Баратов, — вы не имеете права использовать мой частный разговор с экспертом в своих служебных целях.

— Хватит, — поморщился Тублин, — ваше свидание закончено.

— Вот видите, — показал на него Баратов, — эти люди ничему не хотят учиться. Как Бурбоны — ничего не забыли и ничему не научились. — Он поднялся и пошел к выходу, сказав Дронго на прощание: — Надеюсь, что мы еще увидимся.

— Он просто издевается над нами, — убежденно произнес Тублин.

Дронго молчал. Он вышел из комнаты с тяжелым чувством, словно его несколько часов давили невидимым прессом.

— Как вы себя чувствуете? — поинтересовался Казбек Измайлович.

— Неважно, — честно ответил Дронго. — Пусть мне принесут стакан воды.

Он сел на стул, закрыл глаза. Если все это правда, то и тогда непонятно, почему Баратов пошел на такую откровенность. Чего он добивается, что именно хочет доказать?

Дронго еще не знал, что его соперник собирается взять реванш и посрамить не только эксперта, сумевшего вычислить его, но и всех, кто наблюдал за ними из соседней комнаты.

 

Глава 4

@Bukv = Они собрались в кабинете Тублина вчетвером, чтобы проанализировать состоявшуюся беседу. Исповедь преступника произвела на них впечатление. Дронго был молчалив и задумчив; Гуртуев, напротив, все время рвался рассказать о своих впечатлениях. Тублин не верил ни одному слову преступника. Резунов сомневался.

— Этот человек сознательно тянет время, рассказывая нам сказки, — начал Тублин.

— Почему? — спросил Гуртуев. — Я как раз верю в его исповедь. Убийцами не рождаются. Он четко и очень подробно рассказал нам историю собственной трансформации. А насчет искренности… Давайте посмотрим его личное дело. У меня есть все данные в компьютере. С разрешения полковника Резунова я закачал все в свой ноутбук. — Он достал комьютер, включил его и быстро защелкал по клавишам!

— Пожалуйста. Его отец действительно погиб на комбинате, когда Баратову было пять лет. В детстве перенес тяжелую венерическую болезнь. Есть запись в его карточке в местной поликлинике, что объясняет его неспособность к нормальному сексу. Дальше… Аттестат зрелости. Три тройки: химия, физика, астрономия. Из института ушел по собственному заявлению, перевелся с дневного на вечернее, а затем на заочное. Сразу был призван в армию, проходил службу в Киргизии и Таджикистане. Мать вышла замуж до того, как он пошел в армию, и у него появился отчим. Погибший Вадим Билык действительно был его соседом. Вот так, — Гуртуев почти победно посмотрел на обоих офицеров, сидевших перед ним. — Все, что он сообщил, — правда.

— И что это доказывает? — угрюмо осведомился Тублин.

— Как минимум он хочет, чтобы его выслушали и поняли, — пояснил Казбек Измайлович. — Возможно, именно поэтому он и пригласил такого человека, как наш уважаемый коллега. Ему легче разговаривать с человеком, которого он считает равным себе. Извините, господин полковник, но вас он откровенно презирает, — обратился он к Тублину.

— Я тоже не собираюсь пить с ним на брудершафт, — огрызнулся Тублин.

— Но зачем? — спросил Резунов. — Почему ему нужен именно Дронго. А вы сами как считаете? — обратился он к Дронго.

— Мне кажется, он говорит правду, — сказал после некоторой паузы Дронго, — во всяком случае, факты в его изложении кажутся достаточно четко выстроенными и убедительными. Но в них есть некая недосказанность, какая-то игра, которую мы пока не можем разгадать. Я не согласен с вами, уважаемый Казбек Измайлович, что ему необходим равный по интеллекту и статусу собеседник, чтобы исповедоваться. Он не так прост, как это может казаться на первый взгляд. Вспомните, как он готовил свои преступления. Очень расчетливо, изобретательно, учитывая все возможные варианты. Боюсь, что он опять рассчитывает какие-то свои действия, а мы лишь наблюдаем за ними, до конца не сознавая, какую именно игру он затеял.

— Вы предлагаете прекратить ваши встречи? — сразу спросил Тублин. — Считаете их непродуктивными?

— Пока не знаю, — пожал плечами Дронго, — но, похоже, встречи необходимо продолжать.

— Пока он не укажет нам, где спрятал тело женщины, я не разрешу вам встречаться, — отрезал Тублин. — Генерал Гордеев просто оторвет мне голову за все эти беседы. Он и так разрешил одну встречу под мою личную ответственность, и только потому, что из Министерства внутренних дел звонил генерал Шаповалов, который просил позволить господину эксперту встретиться с этим подонком. Я думаю, вы понимаете, что затянувшийся научный эксперимент нужно заканчивать. У нас есть конкретные сроки по следствию и конкретные требования прокуратуры. Мы не можем вечно держать его в нашей тюрьме и разрешать подобные душеспасительные беседы.

Резунов мрачно кивнул в знак согласия. Гуртуев покачал головой и сказал:

— Вы даже не представляете себе, как важно его выслушать.

— Он сидит в тюрьме за многочисленные преступления, многие из которых практически доказаны, — напомнил Тублин. — Этот человек, которого трудно даже назвать человеком, — серийный убийца, жестокий и безжалостный. И среди его жертв есть несколько известных людей и даже супруга вице-губернатора одной из наших областей. Дело находится под личным контролем премьер-министра. И вы хотите, чтобы я докладывал руководству о беседах этого убийцы с экспертом, который даже не является официальным лицом, а всего лишь частный детектив? Простите меня, господин Дронго, но я привык называть вещи своими именами. И самое главное — здесь не курорт и не больница, а следственный изолятор, и наша задача — обобщить все материалы, собрать все доказательства, запротоколировать их и передать в суд, который вынесет приговор. Когда его наконец отправят в колонию, вы можете навещать его там и проводить любые эксперименты — если, конечно, вам разрешат. А здесь я официально подам рапорт, чтобы прекратить его общение с посторонними людьми до завершения следствия. Вы знаете, сколько у нас заявок на беседу с этим негодяем? Более двухсот! Почти все мировые агентства, все известные газеты и журналы… Они словно с ума посходили. Разумеется, мы всем отказываем…

— Это будет ошибкой, — возразил Гуртуев. — Пока он согласен говорить, нужно с ним разговаривать, даже если этот процесс затянет ваше следствие. Неужели вы не понимаете, как это важно?

— Нам важно собрать все доказательства и передать их в суд, — рявкнул Тублин, — а все остальное — ненужная лирика. Даже если он рассказал нам правду. Если у человека погиб отец, то это еще не повод становиться серийным убийцей. У меня отец погиб на границе, когда мне было только восемь лет. И нас с братом вырастила мать. Вырастила достойными людьми. Мы оба стали офицерами. Мой старший брат тоже полковник, только в пограничных войсках, пошел по стопам отца. И мы гордились своим отцом, а не считали, что должны ходить в детстве по проституткам, заражаться гадкой болезнью, а затем подглядывать за собственной матерью.

«Он поэтому такой злой, — подумал Дронго. — Разумеется, люди невиноваты в том, что растут без отцов, рано оставаясь сиротами. Но, так или иначе, этот болезненный процесс остается в них на всю жизнь как незаживающая рана. Мы теряем в детстве так много от отсутствия одного из родителей, словно не получаем полноценного питания или солнечного света, необходимого нам для роста. К счастью, у меня уже никто никогда этого не отнимет. Отец жил со мной почти полвека, а мать жива до сих пор. Может, это и есть то, что обычно называют человеческим счастьем?»

— А если он откажется с вами сотрудничать? — спросил Резунов. — Ведь до сих пор он не соглашался даже разговаривать на тему об убийстве жены своего соседа, а эксперту он сразу признался в этом.

— Он понимает, что должен сознаваться. Ему никуда не деться, — зло ответил Тублин, — он не может долго морочить нам голову. На даче погибшего найдены его следы. Экспертиза все равно уже доказала его причастность к убийству. Там обнаружены его волосы, которые удалось идентифицировать. Код ДНК невозможно изменить или подделать. Ему придется сознаваться.

— Он все равно получит пожизненное заключение, — напомнил Резунов. — Одним преступлением больше или меньше — это для него ничего не значит. Может, разрешить ему дальнейшие встречи с экспертом в качестве поощрения?

— Согласен, — решил Тублин, — если он укажет нам местонахождение тела погибшей, то мы разрешим ему новую встречу. Если ему так важно исповедоваться именно человеку, который его нашел.

Дронго промолчал. Вечером он приехал домой, чувствуя, что эта загадка не дает ему покоя. И почти сразу позвонил городской телефон. После третьего звонка включился автоответчик, который сообщил, что хозяина нет дома и можно оставить свое сообщение. Он услышал незнакомый женский голос.

— Добрый вечер, господин Дронго. Мне сказали, чтобы я обращалась к вам именно таким образом. Это говорит Эмма Реймон, я журналистка с российского телеканала. У меня к вам очень важное дело. Если можно, перезвоните. Я продиктую вам свой номер телефона… — Она сообщила номер и отключилась.

«Откуда они узнают мой номер?» — раздраженно подумал Дронго, направляясь на кухню, чтобы выпить чаю.

Он уже сидел на столом, когда раздался звонок его мобильного. Эксперт покосился на дисплей. Это был номер телефона Эдгара Вейдеманиса, его друга и напарника.

— Добрый вечер. Как прошло твое свидание с этим типом?

— Интересно, — хмыкнул Дронго, — очень интересно. Он рассказал мне о том, как постепенно превращался в законченного убийцу и садиста. Но, как обычно бывает в телевизионных сериалах, на самом интересном месте нас прервали… В ФСБ считают, что он должен давать показания и пойти на сотрудничество со следствием, а не болтать с частным экспертом, рассказывая о своей жизни.

— И ничего конкретного?

— Как раз наоборот. Он сообщил много интересного. Рассказал об убийстве своего соседа и его жены, практически сознавшись в этих преступлениях. Теперь в ФСБ требуют, чтобы он показал место захоронения тела, иначе грозят не разрешить наши встречи.

— Неужели там такие кретины?

— Их можно понять. Они официальные чиновники, им важна отчетность. Тем более тут такие громкие преступления. Не забывай, что среди убитых женщин была и супруга вице-губернатора.

— Но ведь твои беседы могут помочь понять психологию подобных преступников, это ведь должно быть им понятно.

— Пока появится следующий преступник, пока он совершит свои убийства, пока его вычислят, пока его найдут и посадят в тюрьму — может пройти много лет, а им нужны результаты сейчас и немедленно… Подожди, кажется, звонит мой городской телефон.

Снова позвонил телефон, снова включился автоответчик — и снова раздался уже знакомый голос Эммы Реймон:

— Это снова я. Мне сказали, что вы уже прилетели в Москву. Вас сегодня видели в здании ФСБ. Возьмите трубку или перезвоните мне. Я буду ждать.

«Вот нахальная особа», — подумал Дронго.

— Кто звонил? — спросил Эдгар.

— Какая-то журналистка. Эмма Реймон. Возможно, корреспондент иностранного канала, аккредитованный на местном телевидении. Уже во второй раз. Самое поразительное, что она знает о моем сегодняшнем визите в ФСБ. Интересно, откуда у нее такие сведения?

— Эмма Реймон? — переспросил Вейдеманис. — Тогда я ее тоже знаю. Это журналистка с российского телеканала. По отцу она немка, а по матери украинка. Приехала из Казахстана еще лет десять назад. Настырная и пробивная особа, специализируется на криминальных темах. Симпатичная блондинка, лет тридцать пять или чуть меньше. Судя по ее осведомленности, она либо состоит в агентуре ФСБ, либо их негласный осведомитель. Возможно, через нее они сливают часть информации, когда им бывает нужно. Я с ней однажды встречался. Очень интересная и много знающая девица. Это как раз тот случай, когда внешность обманчива. Выглядит этакой глупой куклой — типичной блондинкой, но своими вопросами может взять в стальные тиски. Была замужем за акционером пивной компании, развелась. У них девочка. Через полгода он погиб в автомобильной катастрофе, и его дочь стала наследницей многомиллионного состояния, а мать соответственно — опекуншей этой девочки. Ходили глухие слухи, что друзья Эммы помогли ее бывшему мужу так неудачно попасть в аварию. Но, возможно, это только слухи. Сейчас она очень самостоятельный, амбициозный и предприимчивый журналист, у нее своя программа на одном из каналов, и говорят, что она там один из основных акционеров. Как тебе такая дамочка?

— Очаровательная смесь. Возможная осведомительница, вдова, миллионерша, журналистка и даже, может быть, убийца. Полный букет, — буркнул Дронго. — Ты считаешь, с ней нужно увидеться?

— Обязательно. И учти, что с ней нужно быть осторожнее, — предостерег напоследок Вейдеманис. — Можешь поискать информацию о ней в Интернете. Там все подробно изложено. Такие люди обычно обожают публичность.

Дронго прошел в свой кабинет, намереваясь поискать в Интернете все возможные сведения о журналистке. Поиски были недолгими. У Эммы Реймон была своя программа на телевидении, она числилась корреспондентом сразу двух влиятельных немецких изданий; ее состояние оценивалось в шесть с лишним миллионов долларов, доставшихся ее дочери в наследство от погибшего отца. На сайте была и фотография госпожи Реймон. Симпатичная блондинка, коротко остриженная, весело и победно смотрела в объектив.

Снова позвонил его мобильный. Дронго вернулся на кухню, взял телефон.

— Я посмотрел все данные по Интернету, — сказал он, полагая, что это позвонил Вейдеманис. Ведь почти никто, кроме Джил, Эдгара и еще нескольких самых близких друзей, не знал этого номера.

— Добрый вечер, — услышал он женский голос, — с вами говорит Эмма Реймон. Мне пришлось позвонить на ваш мобильный, так как вы упрямо не поднимаете трубку своего городского телефона.

«Кажется, Эдгар был прав, — подумал Дронго, — у этой дамочки не только стальная хватка, но и весьма обширные связи. Она очень быстро сумела узнать номер моего мобильного телефона, который в Москве знает только несколько человек».

— Здравствуйте, — сдержанно ответил Дронго, — я вас слушаю, госпожа Реймон.

— У меня к вам очень важный разговор, — сообщила журналистка, — но, разумеется, я не хотела бы беседовать с вами по телефону. Назовите место, где мы с вами могли бы увидеться.

— Когда?

— Сегодня, конечно. Зачем откладывать?

— Сегодня я не могу. Очень занят.

— Устали после встречи с Баратовым? — сразу спросила она.

Так. Это уже очень серьезно. Об этой встрече могли знать только несколько человек в высшем руководстве ФСБ. Кажется, Эдгар был прав. Эта дамочка явно работает на спецслужбу.

— Откуда вы знаете об этом?

— Журналистская тайна. Значит, это правда?

— Я этого не сказал.

— Но и не опровергли. Послушайте, это уже просто неприлично. Молодая женщина назначает вам свидание, а вы кокетничаете, отказываетесь встречаться, придумываете разные поводы… Давайте встретимся прямо сегодня.

— Когда?

— Часов в девять. В «Ностальжи» вас устроит?

Это был один из лучших ресторанов города. Дронго заколебался. Нужно назначить свидание в другом месте, чтобы оно не проходило под контролем спецслужб.

— Нет, — ответил он, — давайте в другом месте. Например, в «Сирене».

Там было труднее устанавливать аппаратуру. Стеклянный пол отражал направленные сигналы, а рыбы в аквариумах при этом начинали хаотически метаться, и об этом знали все профессионалы. Может, поэтому многие важные встречи в девяностые годы назначались именно в «Сирене».

— Хорошо, — рассмеялась она, — тогда встретимся там в девять пятнадцать. Мне говорили, что вас нетрудно узнать. Огромного роста, широкоплечий, высоколобый. Это все правда?

— Не совсем огромного роста. Только сто восемьдесят семь сантиметров, — пробормотал он. — Хотя уверен, что вы об этом уже знаете.

— Конечно, — рассмеялась она, — у меня сто шестьдесят семь, и поэтому я буду чувствовать себя дюймовочкой рядом с вами. Значит, договорились?

— Хорошо.

Он выключил телефон. Интересно, что нужно этой нахалке? Судя по всему, она не только журналистка, иначе не смогла бы так быстро и оперативно получить номер его мобильного телефона и информацию о его встрече с Баратовым. Вейдеманис был прав: с этой дамочкой любопытно будет встретиться. На всякий случай Дронго позвонил Эдгару и назвал место их встречи. Теперь он точно знал, что среди нескольких пар глаз, которые могут наблюдать за ними, будут и глаза его друга, который появится в ресторане за пятнадцать минут до назначенного срока.

 

Глава 5

@Bukv = В большом зале ресторана Дронго терпеливо ждал журналистку. За столом слева сидели Вейдеманис и Кружков; последний был напарником в их расследованиях. Эдгар справедливо решил, что вечерний ужин одинокого мужчины, сидящего за спиной Дронго, может вызвать ненужные подозрения, и пригласил еще и Кружкова. А может, просто решил подстраховаться.

Эмма появилась стремительно, словно опасаясь, что ее собеседник уйдет, опоздав более чем на двадцать минут. Прошла к Дронго, протягивая ему руку.

— Спасибо, что согласились на встречу. Я Эмма Реймон. — Ее рукопожатие было достаточно крепким и уверенным.

На женщине была двойка голубого цвета, белая блузка. Юбка заканчивалась выше колен, ноги стройные и красивые. Она не казалось такой уж маленькой, какой он ее себе представлял. Для женщины рост сто шестьдесят семь сантиметров был более чем нормальным. Короткая стрижка, вздернутый носик, голубые глаза… Очевидно, она была натуральной блондинкой, сказывались немецкие корни ее отца. И вместе с тем Эмма была смуглой; возможно, среди предков ее матери попадались казаки и южные украинцы. Женщина уселась рядом с Дронго, сразу доставая сигареты и зажигалку. Сумочку она положила на соседней стул. Сумочка была от известной английской фирмы, такие только входили в моду в этом году. Очевидно, ее деньги позволяли следить за новейшими веяниями и носить вещи по собственному выбору. Дронго посмотрел на ее обувь. Лабутаны на высоких каблуках. Разумеется, она казалась гораздо выше своего роста.

— Будете ужинать? — спросил сразу подскочивший официант.

— Выбор за вами, — предложил Дронго.

— У вас обычно бывает приготовленное на гриле филе рыбы сан-пьер, — прищурилась Эмма, — с тушеными овощами. Принесите, пожалуйста. И хорошее вино. Белое, разумеется.

— Мне то же самое, — кивнул Дронго.

— За себя я буду платить сама, — сообщила журналистка, — здесь очень дорого.

Он улыбнулся, покачал головой.

— Это я выбрал ресторан.

— Как хотите, — согласилась она. — Насколько я знаю, вы не самый бедный эксперт среди криминалистов.

— А вы не самая бедная журналистка среди своих коллег, — парировал он.

— Уже успели узнать… — Она вынула сигарету, закурила. — Моя слава бежит впереди меня. Это деньги моей девочки, доставшиеся ей от покойного отца, моего бывшего мужа. Я всего лишь ее опекунша, хотя это глупо звучит — быть опекуншей собственной дочери. То есть деньги ее, я могу их тратить только на ее нужды.

— И на нужды ее матери, — заметил Дронго.

— Безусловно. Я же не могу ходить раздетая и голодная при таких деньгах. Итак, мы уже почти представились друг другу. Пойдем дальше?

— Давайте. Откуда вы узнали номер моего мобильного?

— Это секрет, — улыбнулась она. — И не настаивайте, чтобы я сказала. У меня много подобных секретов.

— Не сомневаюсь. А как вы узнали о моем визите на Лубянку? Тоже секрет?

— Самый большой. — Она оглянулась по сторонам. — Неужели вы действительно думаете, что я могу рассказать вам, отсюда узнаю подобные вещи? Вы же опытный человек.

— Понятно. Тогда зачем я вам так срочно понадобился? Вы могли узнать все подробности нашей беседы из собственных источников.

— Начнем с того, что не могла. — Она потушила сигарету в пепельнице.

Официант принес минеральную воду, разлил ее по бокалам.

— Мне было интересно встретиться именно с вами. Вы же не просто эксперт, вы один из лучших сыщиков. И именно вы смогли его вычислить. Поэтому мне было ужасно интересно с вами встретиться. Какой вы из себя? Курите трубку, как комиссар Мегрэ; юркий, ловкий, все замечаюший человечек, как Эркюль Пуаро, или высокий джентльмен, как Шерлок Холмс? А может, вы неподвижный и толстый, как Ниро Вульф?

— Судя по всему сказанному вами, детективы — ваше любимое чтение.

— Конечно. Я же веду криминальную программу на нашем телевидении, нужно быть в теме. Кстати, вы не курите?

— Нет.

Она достала вторую сигарету и, закурив, спросила:

— Почему он хотел увидеть именно вас?

— Об этом вам тоже сообщили?

Она смутилась:

— Не нужно ловить меня на слове, это моя работа — добывать нужную информацию.

— Судя по вашим словам, вы ее не очень-то добываете. Скорее вас охотно знакомят с подобной информацией, используя как канал для продвижения нужных версий. Кажется, раньше был такой известный журналист Хинштейн. Я всегда поражался его осведомленности и знаниям секретов правоохранительных структур. Мне почему-то казалось, что его попросту используют. Сейчас он депутат Государственной думы.

— Вы говорите это в осуждение? — уточнила Эмма.

— Ни в коем случае. Мне как раз импонировали и его позиция, и его разоблачения. Он всегда принципиально был на стороне официальных властей и правоохранительных органов. Понимаю, что с его помощью часто сводили счеты с неугодными, но в любом случае его позиция мне нравилась больше, чем позиция его оппонентов. И его разоблачения были весьма важны для общества. Всегда есть журналисты, через которых правоохранительные органы «сливают» свою информацию. Очевидно, было решено использовать именно такого популярного человека, как вы.

— Спасибо, — усмехнулась она, — хотя бы не так обидно.

— Я не хочу вас обидеть. Это для уточнения позиций. Я понимаю, что у вас есть связи, и, судя по всему, весьма крепкие. А вы понимаете, что я об этом догадываюсь. Так будет гораздо честнее. Не будем обманывать друг друга.

— Не будем, — согласилась она.

Официант принес белое вино, откупорил бутылку, налил немного в бокал Дронго. Тот вдохнул аромат. Бургундское пятилетней выдержки — замечательное вино. Попробовал на вкус. Немного горчит, но в целом интересный букет. Он кивнул официанту, разрешая разлить вино по бокалам.

— За нашу встречу, — предложила Эмма, поднимая бокал.

Они почти неслышно чокнулись.

— Между прочим, это устоявшийся стереотип, который французы считают неверным, — заметил Дронго. — Чисто совковое мышление: если мясо, то вино должно быть красное, если рыба, то белое. На самом деле все зависит от типа вина и его марки, а не от его цвета.

— Интересно, — оживилась она, — никогда об этом не слышала. Можно об этом написать?

— Разумеется.

— А про вас можно написать?

— Нет. Я частный эксперт, и ненужная популярность может мне только повредить. И моим расследованиям. Такая слава мне не нужна. Лучше напишите про профессора Гуртуева — это с помощью его методов мы вычислили убийцу. Или про группу полковника Резунова. Это он и его люди мотались по всей стране в поисках преступника.

— Резунов — всего лишь полковник милиции, а Гуртуев — профессор криминалистики, — ответила Эмма. — Кроме того, о них уже столько написано… А вот про вас почти нет никакой информации. По-моему, это несправедливо.

— Это нормально. Они состоят на службе государства, а я частный эксперт и к тому же иностранец.

— Для иностранца вы слишком хорошо говорите по-русски и неплохо знаете наши реалии.

— Я не виноват, что в девяносто первом единую большую страну разорвали на несколько кусков. Кстати, сделали это не мои соотечественники, а российские депутаты в девяностом году; а затем и руководители трех славянских республик в девяносто первом. Но не будем об этом. Реалии таковы, каковыми они являются. Ничего изменить или поменять невозможно. Значит, все правильно. Исторический процесс движется независимо от воли конкретных людей.

— Зачем он так настаивал на встрече с вами? — Эмма потушила вторую сигарету.

Официант принес заказанные блюда, поставил их на столик и с достоинством удалился.

— Разве вам не сказали? — спросил Дронго, пробуя рыбу. Она действительно была очень вкусной.

— Очень невразумительно. Я так ничего и не поняла.

— Ему нужен был человек, которого он считал равным себе. Которому мог бы исповедаться, рассказать о своей сложной судьбе. Во всяком случае, именно так считает профессор Гуртуев.

— Он не мог рассказать об этом самому профессору?

— Очевидно, нет. Гуртуев для него — обычный научный «сухарь». Допрашивающие его следователи и оперативники представляются ему сплошной серой массой. Нужен человек, с которым он мог бы беседовать на равных. Поэтому он и требовал, чтобы к нему допустили меня.

— Вы тоже так думаете? Как профессор Гуртуев?

— Не совсем, — признался Дронго. — Преступник — очень умный человек. Он понимает, что нас не оставят одних ни при каких обстоятельствах. Значит, наш разговор будут записывать и вести за нами непрерывное наблюдение. Тогда в чем разница? Почему его исповедь должен выслушать именно я — ведь рядом будут еще несколько человек, и об этом Баратов точно знает? Тем не менее он отказывается разговаривать с другими. И пытается быть предельно откровенным со мной, что меня несколько настораживает.

— Почему?

— С чего бы ему быть настолько откровенным? Он ведь понимает, что шансов на спасение у него нет. Ни единого шанса. И его наверняка осудят. Более того, он сам мне об этом сказал. И он понимает, что в тюрьме долго не протянет. Таких преступников ненавидят все. И надзиратели, и заключенные. Тогда для чего он затеял эту непонятную игру в исповедальность? Хочет продемонстрировать мне свой интеллект? Зачем? Для чего? Хочет получить некое оправдание, хотя бы морального плана, в моих глазах? Глупо. Я никогда не прощу ему убийства стольких людей, страдания их родственников. Тогда зачем? У меня пока нет ответа на этот вопрос. Но я абсолютно убежден, что он точно знает, зачем это ему нужно, и приглашает меня в тюрьму с определенной, очень конкретной целью.

— Может, он рассчитывает, что вы поможете ему сбежать? — улыбнулась Эмма.

— Из внутренней тюрьмы на Лубянке? — иронично осведомился Дронго. — За все время оттуда не сбежал ни один человек. Ни разу. Даже из Бутырской тюрьмы убегали, а оттуда — ни разу. Это просто невозможно. К тому же его охраняют как особо опасного преступника сразу несколько человек. За ним в камере установлено круглосуточное наблюдение, и он об этом знает. Нет, у него есть какой-то определенный план, и он ему следует. Что касается меня, то он заранее готовился к нашим беседам, даже изучал мою биографию, наводил справки о моей семье. Он понимает, что такой человек, как я, никогда и ни при каких обстоятельствах не будет ему помогать. Хотя его рассказ сегодня произвел на меня тяжелое впечатление.

— Какой рассказ? — сразу спросила Эмма.

— Об этом я вам не скажу. Служебная тайна. Но история его жизни весьма поучительна. И очень трагична.

— А если он все наврал, чтобы нарочно вас разжалобить?

— Не думаю. Практически все факты подтверждаются. Он не родился таким, каким мы его арестовали. Он стал им в результате предательства одних и злобы других. И это очень печально.

— Не хотите ничего рассказывать?

— Не имею права. Это не моя тайна. Наводите справки там, где вам рассказали о нашей встрече.

Эмма положила вилку и нож на стол, нахмурилась.

— Как вам не стыдно? Ужинаете с женщиной и все время ей грубите.

— Разве это грубость? Я честно ответил, что не могу рассказать вам о нашем разговоре. Судя по всему, вы располагаете гораздо большей информацией, чем ваш покорный слуга.

— Это неправда, — быстро сказала Эмма, — я всего лишь узнала о вашей встрече. И о том, что Баратов требовал встречи именно с вами.

— От кого?

Она замолчала, отвела глаза.

— Тогда у нас не получится никакого разговора, — вздохнул Дронго. Подскочивший официант разлил вино в бокалы. Эксперт поднял свой бокал.

— Ваше здоровье. — Он не стал чокаться и сделал два маленьких глотка.

— Вы невозможный человек, — решительно произнесла она, подняла свой бокал и выпила его почти до дна. Затем потянулась к третьей уже сигарете, закурила.

— Вы мне поверите, если я скажу, что у меня есть свои источники в ФСБ?

— Не поверю. Никто из них не решится разглашать служебную тайну. Тем более журналистам. Отсюда два вывода: либо вы работаете на них, являясь платным агентом или бесплатным осведомителем, либо…

— Какой второй вариант? — заинтересованно спросила она.

— Либо там работает кто-то из ваших близких друзей, настолько близких, что готов делиться с вами даже такой закрытой информацией…

Дронго снова поднял свой бокал и на этот раз выпил его почти до половины. Поставил бокал на столик. Эмма курила и молчала, потеряв всякий интерес к еде. Подошедшему официанту она разрешила унести ее блюдо.

— Вы опасный человек, — сказала Эмма после некоторого молчания. — Значит, больше ничего не хотите мне сказать?

— Я и так сказал вам гораздо больше, чем следовало.

— Хорошо. — Она потушила сигарету. Официант быстро поменял пепельницу. — У меня есть еще и личный интерес. Дело в том, что моя самая близкая подруга была знакома с этим типом. В такой вариант вы можете поверить?

— Она блондинка?

— Да, — удивилась Эмма.

— Немного выше вас ростом, длинные светлые волосы, небольшая грудь, четко очерченная фигура. Примерно вашего возраста. Все правильно?

— Вы знаете, о ком я говорю? — растерялась его собеседница.

— Нет. Просто именно этот тип женщин нравился нашему убийце. Считайте, что вашей подруге очень повезло. Мы взяли его до того, как он совершил свое очередное убийство. Следующей жертвой вполне могла стать ваша подруга.

Эмма потянулась за очередной сигаретой. Он положил ладонь на пачку сигарет:

— Хватит. Вы слишком много курите.

Она отдернула руку и вздохнула:

— Мне об этом многие говорят… А моя подруга считает его порядочным человеком. Уверяет, что это страшная ошибка. Хотя он называл ей себя Вадимом и был в очках. Но она его сразу узнала.

— Вы сообщили об этом следователям?

— Нет. Она не была уверена. А я не собиралась ее подставлять. Тем более в ее положении.

— В каком смысле?

— Она… она… одним словом, она дочь очень известного человека, и эта история может повредить ее отцу.

— Он работает в правоохранительных органах или в государственных структурах? — спросил Дронго.

— Да, — кивнула Эмма. — Еще и поэтому я хотела встретиться с вами.

— Кто вам сообщил о моем разговоре с Баратовым?

Она посмотрела по сторонам:

— Не здесь, потом вам все объясню.

— Что вы хотите?

— Он действительно называл себя Вадимом и ходил в очках?

— Да. Это был он. Кстати, настоящего Вадима он задушил. А перед этим изнасиловал и убил его жену. Так и передайте своей подруге. Он серийный убийца, а не милый знакомый, с которым можно поговорить об искусстве. Хотя не сомневаюсь, что в искусстве он очень неплохо разбирается.

Эмма взглянула на пачку сигарет, но не стала закуривать.

— Значит, это действительно был он, — задумчиво произнесла она.

— Я бы советовал вашей подруге прямо завтра отправиться к следователю. Она очень поможет следствию. У них нет живых свидетелей, только трупы. А ваша подруга, очевидно, была только в числе потенциальных жертв. Вы меня понимаете?

— Я ей передам, — пообещала Эмма. — Можно я все-таки закурю?

Он убрал руку. Она достала очередную сигарету и сказала безо всякого перехода:

— Генерал Гордеев. Руслан Дмитриевич Гордеев, генерал ФСБ и мой старый знакомый. Хороший знакомый. Он рассказал мне о вашей сегодняшней встрече.

— Первый или второй вариант? — спросил Дронго. Карты были раскрыты, утаивать было больше нечего. Оба понимали друг друга.

— Оба, — ответила она, глядя ему в глаза. — Сначала был просто знакомым, потом хорошим знакомым, потом покровителем и другом… Я приехала сюда совсем одна, без родных и близких, никого не имела. Мне тогда было только двадцать три, ему — тридцать пять. Он был тогда майором… Достаточно или нужны подробности?

— Достаточно. — Дронго все понимал. Приехавшая сюда одинокая молодая женщина из Казахстана не имела ни единого шанса пробиться куда-либо. С такой симпатичной внешностью она могла получить работу секретаря и по совместительству обслуживать своего шефа прямо в кабинете либо идти в элитные проститутки, благо образование у нее было. И это только при условии, что ей повезет.

Сначала Гордеев просто встречался с молодой симпатичной женщиной, мечтающей стать журналисткой. Затем начались интимные встречи, затем он ее завербовал, попутно устроив в популярную газету. Этническая немка из соседней республики могла очень интересовать компетентные службы. Оба варианта, о которых она сказала, означали, что она была и любовницей, и осведомителем Гордеева, как это часто бывает. Вообще, в правоохранительных органах укоренилось мнение, что любая женщина, попадающая в поле их зрения, так или иначе должна принадлежать мужчинам этого ведомства. Женщин, находящихся в подчинении, склоняют к сожительству, агентов-женщин просто насилуют. Рядовые сотрудники милиции прекрасно знают, что все проститутки на их территории должны отдаваться им безо всякой оплаты, с благодарностью за покровительство. Дошло до того, что некоторые сотрудники просто выезжают на «охоту» во вверенных им районах, хватая первых встречных женщин.

Эмме удалось не только выстоять, но и познакомиться со своим будущим мужем, выйти за него замуж, развестись… Интересно, аварию ее бывшему мужу устроили люди Гордеева или это была случайность? Но об этом они никогда не узнают.

Дронго печально взглянул на сидевшую перед ним женщину. Миллионы достались ей не очень легко. Очевидно, Эмма сумела понять взгляд эксперта и благодарно кивнула.

— Итак, — сказала она чуть хриплым голосом, — я вам гарантирую, что о нашей беседе никто не узнает. Что вы думаете об этом преступнике, вы можете мне рассказать? Я запишу вас на пленку и дам в программе, изменив ваш голос. Это я обещаю.

— Договорились. Только давайте не здесь. Я вызову машину и там расскажу вам о Баратове.

— Моя машина припаркована у здания ресторана, — улыбнулась Эмма. — Не забывайте: я очень богатая женщина. Там сидит мой водитель. Если хотите, я отпущу его домой и сама сяду за руль.

— Так будет лучше, — улыбнулся Дронго. — Только отпустите его прямо сейчас, до того, как мы выйдем отсюда. Совсем необязательно, чтобы он меня видел.

Она потушила сигарету.

— Вы думаете, что он тоже находится под «патронажем» Гордеева? — уточнила Эмма.

— Не будем рисковать, — пожал плечами Дронго.

Она улыбнулась, доставая телефон.

 

Глава 6

@Bukv = Эмма привезла Дронго домой, и он честно надиктовал на ее диктофон все, что думал и об этом преступнике, и о его преступлениях. Хотя подсознательно пытался каким-то образом смягчать свои формулировки, помня о тяжелом детстве Вениамина Баратова.

На следующее утро он позвонил профессору Гуртуеву.

— Доброе утро, Казбек Измайлович. Извините, что беспокою вас так рано.

— Доброе утро. Ничего страшного, я уже проснулся. Не забывайте, что я жаворонок, а вы сова. Это для вас пробуждение в девятом часу утра — почти подвиг.

— И даже больше, — пошутил Дронго. — Вы знаете, я думал о своей беседе с Баратовым всю ночь и пришел к выводу, что это был не обычный разговор и не совсем обычная исповедь. Он ведь точно знал, что разговор записывается и будет много посторонних, но не стал протестовать. Тогда почему ему был нужен именно я? Почему нельзя рассказать обо всем вам, тем более что вы интересуетесь этим гораздо более предметно, чем я, — ведь у вас чисто научный интерес. Уже не говоря о том, что он мог бы сотрудничать с Тублиным и Резуновым, а не злить их столь демонстративным поведением.

— Вы считаете его поведение продуманным?

— И не просто продуманным. У него есть определенный план, который мы пока не можем понять. Возможно, мне стоит встретиться с ним еще несколько раз, чтобы попытаться понять, чего именно он хочет. Мы просто обязаны разгадать его намерения.

— Я тоже об этом подумал, — признался Гуртуев. — Но ведь его рассказ был правдой, и боюсь, что найти в нем неточности будет почти невозможно. Каждое его сообщение, каждый факт подкреплен документами и фактическими данными. Зачем ему лгать? Какой смысл?

— Но зачем ему говорить правду именно в подобном формате? — настаивал Дронго. — Мы просто обязаны все проверить.

— Я позвоню генералу Шаповалову, — решил профессор. — Но учтите, что наш подследственный сидит в тюрьме ФСБ, а у них свои правила и порядки. Вы же видели, как Тублин возражал против нашего дальнейшего участия в их следственных действиях.

— Они не совсем понимают, с кем именно имеют дело. Для них он маньяк, пусть и очень опасный. А мы с вами прекрасно осознаем, что он очень умный, проницательный и адекватный человек, с которым очень трудно вести беседу на равных.

— Я поговорю с Шаповаловым, — снова пообещал Гуртуев.

Весь день Дронго не находил себе места, словно предчувствуя некие мрачные события. После трех часов дня он позвонил Эмме Реймон.

— Как наше интервью? — поинтересовался он.

— Почти готово, — сообщила она. — Мы исказили ваш голос и дадим интервью в нашей вечерней программе. Это будет настоящая сенсация. Вы знаете, я несколько раз слушала ваш рассказ. Мне показалось, что в нем сквозит даже какое-то сочувствие к этому убийце.

— Это не сочувствие, это понимание того, что он не был таким от рождения. Трагические события его детства и юности, одно за другим, привели его к тому состоянию, в котором он оказался. Но при этом у него всегда был выбор, который он сознательно избегал, предпочитая другой путь.

— Я примерно так и поняла. Кстати, я звонила своей подруге, она хотела бы с вами встретиться. Понятно, что в милицию или к следователям она не пойдет. А с вами хотела бы переговорить.

— Мы можем встретиться в моем офисе, — предложил Дронго.

— Только не офис, — возразила Эмма. — Может, у меня дома? Сегодня вечером буду вас ждать. Я живу в старом доме на Кутузовском. Вернее, это квартира моего бывшего мужа. Он покупал ее для своей матери, но она умерла еще до того, как он отремонтировал это жилье. А после здесь никто не жил.

Она продиктовала адрес.

— Приеду, — пообещал Дронго и положил телефон.

Ждать звонка Гуртуева было тяжело, но он заставил себя не звонить профессору, понимая, что тот перезвонит сразу, как только получит какую-то информацию. Но в четыре часа дня позвонил полковник Резунов.

— Я только сейчас вышел от генерала Шаповалова, — сообщил он, — мы говорили о нашем подопечном.

— Утром я позвонил Гуртуеву и попросил его переговорить с генералом, — сказал Дронго. — Мне кажется, что нам нужно продолжить наши встречи с Баратовым — хотя бы для того, чтобы лучше понять этого типа.

— Казбек Измайлович был утром у генерала, я тоже там присутствовал. Мы позвонили генералу Гордееву в ФСБ, чтобы обговорить условия вашей второй встречи. Но он твердо сообщил, что они приняли решение не разрешать вторую встречу Баратова с вами, пока он не покажет место захоронения тела своей соседки.

— Они считают, что таким образом могут его приручить? — разозлился Дронго, — это в цирке дрессированным тюленям дают рыбу, а медведям — куски сахара, если они правильно выполняют свой трюк. Он ведь не дрессированный зверек, а вполне сложившийся индивидуум со своей опасной психикой. И прекрасно понимает, что такая форма поощрения для него оскорбительна. Он вообще замкнется и не пойдет ни на какие контакты.

— Их тоже можно понять, — примирительно произнес Резунов, — Тублин отвечает за следствие, а Гордеев — его непосредственный руководитель. Когда мы искали его по всей стране, за поиск отвечали генерал Шаповалов и наша группа. А теперь за следствие отвечают именно они вместе с сотрудниками следственного комитета, и у них есть свои доводы.

— Значит, они отказали?

— Не отказали, а отложили вашу следующую встречу. До тех пор, пока он точно не укажет место, где спрятано тело погибшей женщины. Вы считаете, что они не правы?

— Абсолютно не правы. Он и так сознался в этом преступлении.

— Это для вас достаточно его признания. А мы бюрократы, нам нужны конкретные улики, конретное тело. Не говоря уже о том, что это нужно ее родным и близким.

Дронго нахмурился. Конечно, Резунов прав, но Баратов может не согласиться. Каким будет выход из этого тупика?

— Я должен поговорить с ним еще раз, — упрямо повторил он.

— Насколько я помню, вы вчера утром отказывались встречаться с ним, и нам пришлось вас долго уламывать. А теперь вы настаиваете на новой встрече… Вам не кажется, что это несколько необычное поведение для такого последовательного человека, как вы?

— Не кажется, — ответил Дронго. — Я действительно не очень хотел с ним встречаться еще раз, но после того, как встретился, понял, что он все еще рассчитывает каким-то невероятным образом взять реванш — хотя бы моральный — за свое поражение. За то, что я сумел его вычислить и обнаружить. Он не просто так звал меня к себе. Он разработал определенный план. Может, он действительно хочет рассказать мне о своей жизни всю правду и этим изменить мое мнение о нем? Но он не собирается оправдываться. Это просто не в его правилах. Здесь нечто другое. Может, он просто хочет моего сочувствия? Тоже не верю. Он не тот человек, который нуждается в сочувствии других. Тем более что он был беспощаден по отношению к своим жертвам. Они, наверное, тоже молили его о сочувствии, пытались вырваться в последний момент, просили не убивать их… И вы советуете мне спокойно сидеть и ничего не делать? Это не в моих правилах. Других предложений у вас нет?

— Вам нужно немного подождать, — предложил Резунов. — Я думаю, Баратов понимает, что никуда не денется, и рано или поздно он пойдет на сотрудничество. Или откажется, но это тоже будет его сознательный выбор.

— А разве его исповедь не первый шаг к сотрудничеству? — спросил Дронго.

— Боюсь, что в ФСБ думают иначе, — вздохнул Резунов и, попрощавшись, отключился.

Примерно через час перезвонил Гуртуев, который долго и нудно рассказывал, как он убеждал генерала Шаповалова и как тот звонил в ФСБ, пытаясь получить согласие генерала Гордеева на эту встречу.

— К сожалению, ничего не получилось, — сказал профессор, — но мы надеемся, что через некоторое время…

— Да, — быстро проговорил Дронго, — через некоторое время они, возможно, согласятся, мне уже сообщил об этом Виктор Андреевич.

— Очень хорошо, — обрадовался Гуртуев. — Я думаю, нам нужно немного подождать.

— Спасибо, профессор. Я так и сделаю. — Эксперт попрощался и быстро отключился. Этот разговор окончательно вывел его из себя.

Вечером Дронго поехал на Кутузовский проспект. В прошедшую, советскую, эпоху здесь жили члены Политбюро и даже сам генеральный секретарь. Но все меняется, все проходит. Дома на Кутузовском все еще сохраняли очарование своего времени, однако уже не считались престижными и удобными. По советским меркам, это было не просто роскошное жилье, а настоящие дома премьер-класса.

Дронго позвонил снизу, и Эмма продиктовала ему номер кода входной двери. Он поднялся на четвертый этаж, позвонил. Журналистка почти сразу же открыла. Она была в джинсах и темном джемпере. В гостиной на диване сидела другая блондинка, удивительно похожая на жертвы Баратова. Увидев ее, Дронго даже помрачнел, настолько внешность этой молодой женщины соответствовала вкусам убийцы.

— Алена, — кивнула ему незнакомка. Она была в светлом платье, волосы собраны в большой узел. На ногах изящные светлые туфли.

— Меня обычно называют Дронго, — пробормотал он, усаживаясь в предложенное ему кресло.

Эмма вкатила столик с фруктами и напитками. Ей нравилось играть роль светской дамы.

— Моя подруга Алена Кобец, — сообщила Эмма, — она врач-офтальмолог. Я хотела, чтобы вы встретились и поговорили.

— Вы действительно были с ним знакомы?

Дронго мог бы даже не спрашивать. Она слишком подходила в качестве идеальной жертвы для этого убийцы. Как раз тот самый типаж.

— Если это действительно он, — ответила Алена. — Но он представлялся Вадимом и носил очки. Говорил, что является владельцем издательства. Я потом звонила в Екатеринбург, пыталась его найти, но так и не нашла. А в Интернете поместили его фотографию вместе с другими сотрудниками института, где он был директором, и я сразу его узнала.

— Он действительно представлялся Вадимом, носил очки и выдавал себя за директора издательства, — мрачно сообщил Дронго.

— Но зачем? — спросила Алена. — Разве быть профессором и директором института менее почетно? В газетах пишут, что он был крупным специалистом по мировой архитектуре, разбирался в вопросах градостроительства… Зачем выдавать себя за провинциального издателя, если вы крупный ученый?

— Так он готовил свои преступления, — пояснил Дронго. — Встречался с женщинами, очаровывал их своим обаянием, приглашал на очередную встречу — и затем неожиданно исчезал. Женщины терпеливо ждали его. А потом так же неожиданно появлялся, уже выбрав место и время нападения, звонил, назначал встречу, убивал и насиловал. Если вы даже успевали кому-то рассказать о ваших встречах, то следователи и милиция искали неизвестного издателя Вадима из Екатеринбурга, а не известного ученого Вениамина Борисовича Баратова из Перми.

— Неужели он действительно был убийцей? — вздрогнула Алена. — До сих пор не могу в это поверить. Он был такой прекрасный собеседник, такой интеллигентный человек… Рассказывал мне о замках в Шотландии, куда приглашал меня поехать… Я даже планировала нашу поездку. — Она тяжело вздохнула и выпила рюмку коньяка, которую для нее приготовила подруга. — Не понимаю. Ничего не понимаю. В его последний приезд я даже предлагала ему поехать ко мне. Так откровенно предлагала — а он отказался. Я даже сказала, что сына не будет дома, он нам не помешает. Если Вадим… если Баратов такой опасный убийца, почему он не поехал ко мне домой? Ведь там было идеальное место для убийства. Но он отказался, даже немного смутился.

— Возможно, он не был готов к своему преступлению, — предположил Дронго, — или понимал, что его могут увидеть случайные свидетели — ваши соседи или знакомые.

— Все равно не верю, — вздохнула Алена, — вы могли ошибиться. Про него пишут такие страшные вещи… Неужели человек может быть таким двуликим? Не могу в это поверить.

— У женщин все сердце, даже голова, — пробормотал Дронго. — Он вам нравился?

— Да, — с вызовом произнесла Алена, — он мне очень нравился. И я все равно не поверю, что такой человек мог быть чудовищем. Может, у него была подруга и он не хотел, чтобы она знала о его романтических встречах? Может, поэтому он выдавал себя за другого человека? А вы на этом основании подозреваете его в ужасных убийствах. Мне рассказывал отец, что за преступления этого известного маньяка, которого звали… не помню, кажется, похоже на Чиполлино, расстреляли несколько невиновных людей…

— Чикатило, — подсказал Дронго.

— Вот именно, Чикатило, — вспомнила Алена. — Отец говорил, что тогда пытались найти серийного убийцу и осуждали невиновных. Может, и сейчас вы поторопились арестовать этого человека? Я же с ним разговаривала, он не может быть убийцей.

Эмма молчала. Она помнила свой вчерашний разговор с Дронго.

— Я тоже с ним разговаривал, — печально произнес Дронго, — и, к сожалению, мы не ошиблись. Невозможно ошибиться, когда нам известен код его ДНК, который совпадает с кодом насильника. Я как только увидел вас, понял, что вы именно тот тип женщин, который ему нравился. Именно такой.

Алена нахмурилась.

— Ваш отец прокурор или следователь? — поинтересовался Дронго.

— Прокурор, — ответила Алена, — государственный советник юстиции третьего класса.

— Значит, он понимает, как вам повезло, — тихо сказал Дронго. — Не обижайтесь, но мы не ошиблись. Он и есть тот самый серийный убийца, которого искали по всей стране. Это он и есть. Я вчера с ним разговаривал, и он сам рассказал мне о двойном убийстве своего соседа и его жены.

— Директор института, — вступила Эмма, — это просто невозможно. Трудно поверить…

— Нам тоже было трудно поверить, — согласился Дронго, — но все совпало. Его группа крови, его резус-фактор, его ДНК.

Раздался звонок мобильного телефона. Эмма, извинившись, взяла аппарат, посмотрела на дисплей и быстро вышла из комнаты.

— Куда мне теперь идти? — вздохнула Алена. — Как я теперь буду с этим жить?

— Помнить о том, что среди людей, которые с вами знакомятся, может быть и такой опасный преступник, — сказал Дронго, — вы говорили, что у вас есть сын, но вы живете одна. Значит, мужа нет?

— Нет. Мы разведены.

— Ну вот, видите. Он как раз и выходил на таких одиноких женщин, мечтающих о принце.

— Какой принц, — нервно произнесла Алена, — был бы хотя бы мужик нормальный. Принцев уже давно не осталось, это мы точно знаем. Даже мужиков нормальных нет. Один пьет, другой кокаин нюхает, третий на виагре сидит… Где они, настоящие мужики? Покажите… Он мне о своей погибшей дочке врал, чтобы сыграть на жалости.

— Где вы с ним познакомились?

— На какой-то выставке. Он подошел ко мне, начал так интересно рассказывать. Я обычно не разговариваю с незнакомцами. А этому сразу поверила. И имя Вадим мне всегда нравилось. Я даже сына хотела так назвать, но потом муж настоял на своем варианте.

— Постарайтесь успокоиться. Вам еще повезло, что все так получилось и его вовремя остановили.

— Это все, что вы можете мне посоветовать? — горько спросила Алена.

— Вам нужно обратиться в МВД к полковнику Резунову, — посоветовал Дронго. — Можете сказать, что пришли от меня. Я запишу вам его номер телефона. Он руководитель оперативной группы, которая занималась поисками Баратова. Вам обязательно нужно с ним переговорить. И будет правильно, если вы сами к нему придете.

— А потом про меня напишут во всех газетах и опозорят моего отца, — скривилась Алена.

— Не думаю. Резунов не тот человек, который позволит обнародовать ваше имя. Вы слишком ценный свидетель, и я думаю, что никто не узнает о вашем визите. Но прийти вам нужно обязательно, иначе эта тайна будет висеть над вами вечным дамокловым мечом. Вам будет гораздо легче, если вы сами примете такое решение.

— Не знаю, — призналась Алена, — как мне вести себя дальше.

Дронго не успел ничего сказать, когда вернулась Эмма. У нее было странное выражение лица.

— Что случилось? — спросила Алена.

— Звонил мой большой друг, — с неожиданной ненавистью произнесла Эмма, — «верный Руслан».

— Это я поняла. Что произошло?

— Категорически возражает против завтрашней передачи. Сказал, что позвонит руководству канала и передачу отменят. Он уже знает, кто именно давал интервью. Ругался. Говорил, что я не имела права выходить на этого эксперта.

— Очевидно, речь идет обо мне, — констатировал Дронго.

— Да. Он знает, что это были именно вы. Наверное, кто-то из наших ему сообщил. Как глупо! Нужно было передать пленку в другую студию.

— Вы думаете, что там они бы ее не нашли? — усмехнулся Дронго. — Вы должны понимать, что у них могут быть осведомители на любом канале. В конце концов, это их работа.

— Мне не разрешат сделать эту передачу. Он говорит, что я не имею права монтировать подобный материал, пока идет следствие. Обещал больше не пускать вас к Баратову… Получается, что я вам тоже все испортила.

— Формально он прав. Пока не закончено следствие и суд не признал Баратова обвиняемым, нельзя называть его преступником, — согласился Дронго. — Обратите внимание, что я ни разу не назвал его преступником, а все время говорил «подозреваемый». Приговор может вынести только суд.

— Тогда я полная дура, — села на диван Эмма, — а знакомый Руслан абсолютно прав.

— Не переживай, — посоветовала ей Алена, — я тоже хороша. Мы вечно любим не тех, кого нужно. Сначала выбираем себе неудачных мужей, потом неудачных любовников… А потом остаемся одни.

Эмма достала сигареты, закурила:

— Он сказал, что я не должна монтировать эту передачу еще и потому, что Баратов пошел на сотрудничество со следствием, — сообщила она.

— Что? — не поверил Дронго.

— Он так и сказал, — подтвердила Эмма, — пошел на сотрудничество со следствием. А почему это вас так удивило?

Дронго достал свой мобильный телефон, набрал номер полковника Резунова, извинился, вышел в коридор.

— Все стали какие-то нервные, — услышал он голос Алены за спиной.

— Виктор Андреевич, что происходит? — спросил он. — Мне сказали, что Баратов пошел на сотрудничество со следствием.

— Откуда вы узнали? — изумился Резунов, — мне сообщили об этом только полтора часа назад. Позвонил полковник Тублин. Я не хотел вас беспокоить, думал позвонить вам завтра утром.

— Это правда?

— Да. Он согласился показать место, где закопал тело соседки. Завтра утром мы вылетаем туда специальным самолетом.

— Можно мне полететь с вами?

— Боюсь, что это невозможно.

— А если он сбежит?

— С нами летят четверо сотрудников ФСБ, — снисходительно сообщил Резунов, — и еще мы вместе с полковником Тублиным. Все шестеро вооружены. В Перми нас будет ждать оперативная группа из сотрудников ФСБ и МВД — еще восемь человек. Вы считаете, что он может каким-то образом обмануть четырнадцать человек и сбежать? Это только в кино возможно перебить всех и устроить побег, в жизни так не бывает. Нас доставят в закрытых автофургонах ФСБ в аэропорт к специально заказанному самолету той же системы. В Перми нас встретят прямо в аэропорту, откуда мы поедем по указанному адресу. И в этот же день должны вернуться назад. Все рассчитано до мелочей. Если он думает таким образом выиграть время или попытаться сбежать, значит, он просто дурак. А он много раз доказывал нам, что его нельзя считать дураком. Не беспокойтесь, Баратов никуда не сбежит.

— Но почему он так неожиданно пошел на сотрудничество со следствием?

— Почему неожиданно? После вашего ухода они предложили ему выбор. Либо он отказывается сотрудничать, и дело оформляется своим ходом; при этом в дальнейшем запрещаются всякие свидания и встречи, даже с вами или профессором Гуртуевым. Либо он соглашается дать показания и выдать нам спрятанное тело — и тогда получает свежие газеты в тюрьму и даже возможную встречу с вами или профессором Гуртуевым по выбору… если, конечно, он будет настаивать. Я думаю, он понял, что ему ничего не светит, и согласился на сотрудничество. В конце концов, он сам признался в двойном убийстве. Найдем мы тело или не найдем, это уже не так важно для него самого. Убийство его соседа все равно будет доказано. А для следствия и суда важно, чтобы был и труп соседки.

— Мне нужно полететь с вами, — настаивал Дронго.

— Это не в моей компетенции. Решение о сопровождающих принимается на уровне руководства ФСБ и МВД. Даже генерал Шаповалов ничего не сможет сделать. Извините, но я думаю, что вы напрасно волнуетесь; ничего ужасного не произойдет. В крайнем случае, мы просто слетаем туда и обратно. И будем знать, что он просто морочит нам голову.

— И еще, — быстро добавил Дронго, — я нашел молодую женщину, с которой был знаком Баратов. Он терпеливо готовил ее в новые жертвы. Дал ей номер вашего телефона. Она хотела завтра встретиться с вами.

— Пусть придет послезавтра, — предложил Резунов, — это очень интересно. Каким образом вы смогли ее найти?

— Она сама расскажет вам об этом. До свидания. И будьте осторожны.

— Обязательно, — пообещал Резунов.

Он попрощался и отключился. Дронго вернулся в комнату с тем же выражением лица, которое было у Эммы.

— Кажется, вас тоже огорчили, — заметила не без некоторого злорадства хозяйка квартиры.

Дронго подошел к столику, плеснул себе большую порцию коньяка и залпом выпил. Сел на свое место. Женщины переглянулись.

— Вот и наш эксперт тоже занервничал, — прокомментировала его поведение Эмма. — Что-то случилось?

— Обычные неприятности. Наш подопечный оказался даже более непредсказуемым, чем ваш генерал. Извините, Алена, завтра полковник Резунов улетает в срочную командировку и вернется только к вечеру. Позвоните ему послезавтра; надеюсь, что он уже будет на работе.

— Я так и сделаю, — пообещала Алена и взглянула на часы. — Кажется, мне пора. Я еще должна заехать за сыном. Извините, но мне действительно пора. Если хотите, я вас подвезу, — предложила она, обращаясь к гостю.

— Нет, — ответила Эмма несколько напряженным голосом, — я думаю, мы еще немного посидим.

— Хорошо. До свидания.

Алена поцеловала на прощание Эмму, кивнула Дронго и пошла к выходу. Дронго остался в комнате один. Эмма закрыла дверь и вернулась в гостиную, усаживаясь на диван.

— Кажется, вы ей понравились, — сказала она. — Бедная Алена… Сначала ей не повезло с мужем — он оказался карьеристом и негодяем. Изменял ей со своей сотрудницей, можете себе представить. А его бизнес целиком зависел от дяди Алены, который работает в банке. И вот теперь эта дурацкая история с Баратовым. Она ведь понимает, что могла оказаться среди убитых женщин. И ее сын остался бы без мамы. Какой кошмар, даже подумать страшно.

— Да, ей повезло, — согласился Дронго.

Эмма снова потянулась за сигаретами.

— Давайте выпьем, — предложила она. — В жизни столько мерзостей и гадостей, что об этом не хочется даже думать. Все равно мою программу уже зарубили и ничего завтра не будет. — Эмма разлила коньяк в большие пузатые бокалы. — Дронго, какая у нас интересная жизнь, — медленно произнесла она.

Дронго пригубил напиток. Кажется, в первый раз он плеснул слишком щедро. Не нужно было так реагировать на сообщение Резунова. В конце концов, полковник прав. Что там может произойти? Никуда Баратов не сбежит, его будут охранять сразу четырнадцать человек — профессионалы, которые не допустят никаких сбоев. Он задумался и выпил свой бокал.

— О чем вы думаете? — поинтересовалась Эмма.

— О Баратове, — признался он, — все время думаю об этом типе. Он рассказал мне так много интересного. И вместе с тем я понимаю, что у него была какая-то сверхзадача. Ведь он не просто так позвал меня к себе. А вот его замысел я и не понимаю. И это меня очень беспокоит.

— Это единственное, что вас беспокоит, когда вы остаетесь наедине с молодой женщиной? — неожиданно спросила она, потушив сигарету.

Дронго улыбнулся. Эмма поднялась и спокойно, словно делала это много раз, села ему на колени.

— Будет глупо, если вы сейчас уйдете, — произнесла она, наклоняясь к нему. От нее пахло коньяком и сигаретами.

— Между прочим, я женат, — сказал он, глядя ей в глаза.

— Женаты между прочим или по-серьезному? — поймала она его на словах, наклоняясь к нему совсем близко.

— А как же ваш «верный Руслан»? — спросил он, когда их губы почти соприкоснулись.

— Пошел он к чертовой бабушке, — почти беззлобно прошептала она. — Или ты боишься?

Дальше все было проще. Хотя снимать ее джинсы оказалось несколько проблематично: они слишком тесно облегали ее бедра. Пришлось постараться…

 

Глава 7

@Bukv = Дронго никогда не оставался ночевать в чужом доме и в чужой кровати. Поздно ночью, когда на часах было около трех, он попрощался с Эммой и вышел из дома. Внизу уже ждал Кружков, подъехавший на своем автомобиле. Еще через сорок минут Дронго был дома. Он принял горячий душ и отправился в свой кабинет. Сидя в кресле, эксперт пытался осмыслить все, что произошло с ним за последние два дня. Он чувствовал себя человеком, попавшим в бурную реку, которая несет его куда-то против воли, и он уже не может сопротивляться, пытаясь добраться до берега.

Утром Баратова повезут в Пермь. Значит, он согласился показать, где спрятал тело погибшей. Или это обычная уловка? Завтра все выяснится. Если это уловка, то глупая и никому не нужная. Она вызовет только дальнейшее озлобление у Тублина, Гордеева и Резунова. Баратов не настолько глуп, чтобы этого не сознавать. Он попытается сбежать? Тоже невозможно. Четырнадцать человек, которые не будут спускать с него глаз; все вооружены и подготовлены к любой неожиданности. Значит, и этот вариант отпадает. Тогда получается, что их поездка просто обречена на успех. Он должен показать, где спрятал тело, иначе не стал бы соглашаться на эту поездку. Неужели покажет? Кажется, других вариантов просто не существует. А если покажет — значит, он сознательно рассказал об этом Дронго, прекрасно понимая, что их разговор фиксируется и его рано или поздно просто заставят указать, где захоронено тело погибшей. Тогда почему он это сделал? Угрызения совести? Трудно поверить в такую метаморфозу. Тогда в чем дело? Что они упускают, о чем не догадываются?

Дронго просидел за столом до рассвета и отправился спать только в пятом часу утра. Проснулся поздно — сказывались ночное бдение, сексуальные упражнения с журналисткой и выпитый коньяк. На часах было около одиннадцати. Он прошел в кабинет и включил телефон. Четыре звонка, два из них от Эммы. Она позвонила в половине десятого и в десять — спрашивала, когда они увидятся. Только этого ему не хватает для полного счастья! Иметь такую необузданную в своих желаниях и ничем не сдерживающую себя партнершу… Третий звонок был от Гуртуева. Он сообщал, что полковник Резунов полетел в Пермь. Четвертый был от Вейдеманиса, который звонил еще ночью и беспокоился, где задерживается его напарник.

Дронго прошел в ванную, побрился, умылся, вышел на кухню. Посмотрел на часы. Если все идет нормально, то они должны быть уже в Перми. Нужно позвонить на мобильный Резунову. Нужно позвонить… Страшным усилием воли он заставлял себя сидеть за столом и не прикасаться к телефону. Нужно позвонить и узнать, как там идут дела. Они вылетели рано утром и должны быть уже в Перми. Тублин решит, что Дронго обычный неврастеник. Ну и пусть. Сейчас самое важное — это дело Баратова. Что о нем подумает Тублин, его должно мало волновать. Дронго потянулся за телефоном, набрал номер. Уже половина двенадцатого. Услышал характерные гудки и затем голос Резунова:

— Я вас слушаю.

— Добрый день, — быстро сказал Дронго. — Как у вас дела?

— Уже прибыли в Пермь и сейчас едем на место. Оно, оказывается, довольно далеко от города — часа три езды, не меньше, — сообщил Резунов.

— Где находится Баратов?

— В специальном фургоне. Не беспокойтесь, вместе с ним сразу четверо наших сотрудников. На него надели наручники. Ничего неожиданного произойти просто не может.

Дронго услышал, как кто-то рядом недовольно ворчит.

— Полковник Тублин просит вас не волноваться, — сообщил Резунов. Очевидно, Тублин сказал нечто более энергичное, вроде того, чтобы частный эксперт не совал свой нос куда не нужно.

— Передайте ему мой поклон, — зло пробормотал Дронго и отключился.

Три часа езды. Это довольно далеко. Неужели он действительно спрятал там тело убитой?

Эксперт услышал звонок в дверь. Это пришла женщина, которая убирала в его квартире. Он поднялся, открыл дверь и вышел в спальню, чтобы переодеться. Кажется, снова нужно напиться или поехать к Эмме, подумал Дронго. Вчера это особа была просто неукротима. Очевидно, в ее представлениях об идеальном сексе присутствуют именно такие сцены. Или этому ее научил генерал Гордеев?

Снова раздался телефонный звонок. Это был профессор Гуртуев.

— Вы уже знаете, что они полетели в Пермь? — возбужденно спросил Казбек Измайлович. — Значит, Баратов пошел на сотрудничество. Признаюсь, что я от него этого не ожидал. Мне казалось, что он никогда не согласится действовать под давлением обстоятельств. Слишком сильная и независимая натура. Но похоже, что в ФСБ его сломали. Я только очень опасаюсь, что они могли ввести в него какие-то психотропные лекарства, ломающие волю.

— Я думаю, он сам согласился.

— Это на него не похоже.

— Именно это меня и беспокоит более всего. Почему?

— Мы их строго предупредили, что нам очень важно получить его без вмешательства их медицины. Думаю, что они понимают: любое эффективное средство будет нами обнаружено в его крови, и это вызовет большой скандал. Дело находится под личным контролем премьер-министра.

— Значит, они не будут делать ему никаких уколов или давать ненужные пилюли, — убежденно произнес Дронго.

— Тогда физическое насилие? — встревожился Гуртуев. — Неужели такое возможно? Может, моральное давление? Возможно, они его припугнули?

— Чем можно припугнуть человека, обвиняемого в многочисленных убийствах? — поинтересовался Дронго. — Вы абсолютно правы, профессор, когда говорите о его воле, но боюсь, что в данном случае он использует свою волю против нас, и делает это сознательно.

— С какой целью?

— Если бы я знал, — пробормотал Дронго. — Думаю, многое прояснится сегодня к вечеру. Будем ждать.

— Если не остается ничего другого, то будем ждать, — согласился Казбек Измайлович.

После разговора с Гуртуевым Дронго почувствовал себя еще хуже, чем до этого. Он позвонил Вейдеманису и предложил ему приехать, чтобы погулять с ним в соседнем парке и обсудить сложившуюся ситуацию. Беседы с Эдгаром всегда положительно на него действовали. Но только не в этот раз. Дронго подробно рассказал обо всем Вейдеманису, но тот так и не понял, что именно волнует его друга.

— Ты можешь внятно сформулировать, что именно тебя тревожит? — поинтересовался Эдгар.

— Не знаю. Но есть какое-то неприятное предчувствие, что меня пытаются обмануть. Даже не так: использовать и обмануть.

— Ты думаешь, что Резунов или Тублин могут организовать ему побег? — выдал совсем невероятную версию Вейдеманис.

— Ни за что на свете. Резунов — честный и порядочный офицер. Я с ним мотался по всей стране и довольно близко его узнал. Иногда бывает слишком прямолинейным, как и большинство офицеров, прошедших нелегкую школу уголовного розыска, но в его порядочности я не сомневаюсь. Он скорее даст отрубить себе руку, чем поможет такому убийце, как Баратов. Что касается Тублина, то он не скрывает своей ненависти к преступнику, из-за которого у него могут быть серьезные неприятности. Ведь дело находится под личным контролем премьера, а значит, в случае побега Тублина просто выгонят из органов. Для него погоны полковника — главный смысл его жизни. Отец Тублина был офицером и погиб на границе, оба его сына стали офицерами: старший — в пограничых войсках, младший — в ФСБ. У Тублина полно недостатков, но он лично загрызет каждого, кто посмеет даже подумать об организации побега Баратова из-под стражи. Нет. Резунов и Тублин — два человека, которые будут последними в этой стране, кто решится хоть как-то помочь Баратову.

— Тогда сиди спокойно, — предложил Эдгар. — Если рядом с ним два таких конвоира, то этого вполне достаточно. А ты говоришь, что там группа из четырнадцати человек. Неужели ты думаешь, что кто-то захочет освободить Баратова из-под стражи? Между прочим, для уголовного мира он не просто чужой — он отверженный. За такие преступления в колонии сразу наказывают, переводя в разряд «опущенных». Таким нет пощады от профессиональных уголовников.

— Это все я знаю.

— Тогда не нужно дергаться, — посоветовал в очередной раз Вейдеманис. — Может, ты просто устал? Не нужно было так быстро возвращаться из Италии. Мог бы остаться там еще на две или три недели. Ничего срочного у нас нет, ты мог позволить себе такой отдых.

— Я отказывался с ним встречаться, а теперь понимаю, что наша вторая встреча просто необходима, — пробормотал Дронго. — И если нужно, я запишусь на прием и к Шаповалову, и к этому Гордееву — только для того, чтобы снова встретиться с Баратовым. Возможно, это нужно мне даже больше, чем ему.

Они отправились в ресторан, вместе пообедали. Когда вышли из ресторана, раздался телефонный звонок. Дронго взглянул на часы. Уже четыре. На дисплее был номер телефона полковника Резунова.

— Нашли, — сообщил тот, — мы нашли тело погибшей! Баратов точно указал.

— Где он находится? — быстро спросил Дронго.

— Рядом со мной, — сказал Резунов. — Мы как раз сейчас начали ее доставать. Вызвали экспертов из города, будем проводить опознание прямо здесь, на месте.

— Только не оставляйте его в Перми, — попросил Дронго. — Не забывайте, что это его территория. Вы там чужие.

— Мы вернемся в Москву прямо сегодня, — пообещал Резунов, — не беспокойтесь. У нас все под контролем.

Дронго положил телефон в карман, взглянул на своего друга.

— Нашли тело? — понял Вейдеманис.

Дронго молча кивнул.

— Вот видишь. А ты так волновался. Не нужно было переживать. Все нормально. Просто Баратов понял, что ему нужно изменить свое поведение, и пошел на сотрудничество. Может, даже под влиянием вашей беседы.

— Нет, — несколько растерянно сказал Дронго, — нет. Этого не может быть. Он заранее знал, что именно хочет мне рассказать. И даже усиливал эффект своего рассказа, спрашивая меня о моем умершем отце или о моих связях с женщинами. Возможно, и эта информация каким-то образом попала в Интернет.

— Насчет твоих женщин? — пошутил Эдгар. — Ты считаешь себя Муслимом Магомаевым? Говорят, в Баку поклонницы целовали его автомобиль и сутками дежурили в его подъезде.

— Насчет моего отца, — пояснил Дронго, — там могла быть информация, когда он умер. А насчет Муслима Магомаева я могу тебе сказать, что лично много раз видел его. И поклонение ему было каким-то оглушительным, невозможным. У него действительно был голос невероятный красоты, который завораживающе действовал на женщин. Да и на мужчин, если честно. Но он был достаточно скромным человеком — после сорока практически отказался продолжать свою карьеру. Сочетание абсолютного обожания и скромности редко встречается в жизни. Хотя в молодости он не был безразличен к женской красоте. Но это, по-моему, нормально.

— Кажется, сегодня ночью ты тоже не был безразличен к одной из наших знакомых… Кружков сказал, что ты вызвал его в три часа ночи.

— Просто задержался. А ты, оказывается, еще и притворщик! Специально уводишь разговор на другие темы, чтобы я не думал о Баратове.

— Мне казалось, что тебе приятнее думать о женщине, у которой ты задержался сегодня ночью. Это была Эмма?

— Кружков назвал тебе адрес, — понял Дронго.

— Конечно, назвал. Это наша подстраховка. Ты человек, которого мы просто обязаны оберегать. Насчет Эммы догадаться было несложно. Восточные мужчины твоего типа действуют на женщин особым образом. Уже через несколько дней они оказываются в вашей койке. Я удивлен, что Эмма сопротивлялась два дня.

— Это я сопротивлялся два дня, — буркнул Дронго, отворачиваясь, — и хватит об этом. Ты же знаешь, я не люблю, когда мужчины обсуждают свои победы. В этом есть что-то низменное, гадкое, не мужское. Переспать с женщиной, а потом рассказывать о своих похождениях.

— Тогда давай поедем ко мне и сыграем в шахматы, — предложил Эдгар, — тебе сегодня нельзя оставаться одному. Слишком сильно ты переживаешь.

— Поехали, — согласился Дронго, — хотя и в этом случае я заранее знаю, что там случится. Все равно меня обыграешь. В шахматах ты гораздо сильнее меня.

— Ты же говорил, что играл в детстве с самим Каспаровым, — напомнил Вейдеманис.

— Две партии, — оживился Дронго, — сразу две партии. Я был еще мальчишкой, когда приехал во Дворец пионеров, где играли ребята моего возраста. Среди них сидел маленький темноволосый мальчик, который был гораздо младше нас всех — на несколько лет. Мне сказали, что он самый сильный игрок. Я и в детстве был выше всех своих сверстников, поэтому сел напротив него, чтобы преподать урок этому клопу. Он играл белыми — и разгромил меня просто в пух и прах. Признаюсь, что я разозлился и предложил ему сыграть еще одну партию. На этот раз белые были у меня. Но он поставил мне мат черными еще быстрее. Как я тогда сдержался, сам не понимаю. Маленький мальчик, который был мне до пояса, меня обыграл! Потом я узнал, что это был местный вундеркинд Гарри Каспаров. Уже будучи взрослым, я дружил с его дядей — Леонидом Вайнштейном, прекрасным человеком с невероятным чувством юмора. И все время вспоминал, что счет наших личных встреч с Каспаровым — два ноль в его пользу.

— Похоже, ты этим гордишься, — улыбнулся Вейдеманис, усаживаясь за руль. Дронго сел рядом.

Зазвонил мобильный. Эксперт посмотрел на дисплей. Это была Эмма. Сейчас ему не хотелось с ней разговаривать, и он проигнорировал этот звонок. Эдгар медленно выезжал со стоянки. Дронго посмотрел на соседний дом, где переливалась яркая реклама известной фирмы.

— Баку был поразительным городом, — задумчиво сказал он, — особенно в период моей юности. Ты представляешь, там одновременно на небольшом пятачке жили Мстислав Ростропович и будущий академик Ландау, которого многие считают гением двадцатого века. Пел молодой Муслим Магомаев и рос мальчик Гарри Каспаров. Всех не перечислить, кто там только не был. Это был изумительный, полифоничный, космополитичный город, равного которому не было в мире. Может, только Одесса, пытающаяся приблизиться к Баку шестидесятых. Южный город у моря… Но в Одессе не было такого вавилонского смешения народов, при всем уважении к этому веселому городу. Там было больше евреев, русских и украинцев. Может, еще греки. А в Баку был кипящий котел азербайджанцев, русских, армян, грузин, евреев, немцев, греков, лезгин, горских евреев… Формировалась своя особая среда, свой неповторимый колорит и социум. Старые бакинцы до сих пор помнят, как их команда победила в финале КВН одесситов, причем капитаном команды был сын выдающегося врача Соломона Гусмана — Юлий Гусман, а композитором команды — Леонид Вайнштейн. В Баку тогда звучал джаз из всех окон, а Союз композиторов возглавлял ученик Шостаковича — Кара Караев. Лучшие бакинские адвокаты были известны на весь Союз — Гольдман, Диккерман, Рохлин, Шатайло…

— Не слишком много еврейских фамилий? — усмехнулся Вейдеманис.

— Не очень. Учти, что евреям разрешали селиться на Кавказе и в Баку их проживало несколько десятков тысяч. В городе никогда не делили людей по национальностям. В одном дворе росли дети разных национальностей. Между прочим, Леонид Вайнштейн говорил по-азербайджански как настоящий азербайджанец и был женат на азербайджанке. А его брат, отец Гарри Каспарова, был соответственно женат на армянке. Вот такой был город моей юности.

Эдгар плавно вел автомобиль.

— Рига тоже была интересным городом, — сказал он задумчиво, — и тоже очень космополитичным и полифоничным. Но боюсь, что я не смогу так восторженно рассказывать о своей юности, если вспомнить все, что потом со мной произошло.

— В этом меньше всего виноват твой город, — заметил Дронго.

— Виноваты мы все, — немного подумав, ответил Вейдеманис. — Мы позволили опрокинуть нашу прежнюю жизнь, даже не захотев по-настоящему защитить ее. И поэтому меня просто выбросили из родного города и моей республики. Тебе еще повезло — тебя никто не выгонял из Баку.

— Ты знаешь, я об этом часто думаю. Очевидно, что существуют исторические процессы, которые невозможно остановить или изменить. История развивается независимо от нашего желания или воли. Даже выдающиеся люди часто лишь выносятся на волне этого процесса, оказываясь в нужное время в нужном месте. Наверное, так же сожалели о своем опрокинутом мире царские офицеры, собираясь где-нибудь в Париже или Белграде и оплакивая свой прежний мир. Наверное, сожалели, что не могли защитить его должным образом, уступив его новым хозяевам их страны. Потом этих «хозяев» почти всех перебили в тридцатые годы. Пришли другие, потом третьи. В девяностые снова все поменялось. Наверное, так и должно быть. Застоя в истории просто не бывает, иначе это была бы не мировая история живых людей, а лишь сухие цифры прошедших лет и технические характеристики человекоподобных машин. Может, когда-нибудь так и будет. Но пока «конца истории» явно не предвидится. Двадцать первый век начался одиннадцатого сентября — эта расхожая фраза уже всем надоела, но это правда; как и двадцатый век начался выстрелами в Сараево. Очевидно, мы обречены на существование в этих меняющихся условиях. Возможно, шестидесятые и семидесятые годы прошлого века были лучшим временем для наших народов и наших городов, сумевших прожить некоторое время в относительной стабильности. Возможно, что это так.

Снова позвонил телефон. Дронго достал аппарат.

— Это Резунов, — услышал он знакомый голос, — мы почти закончили. Скоро возвращаемся обратно. Здесь остаются работать эксперты. Это точно труп соседки, нет никаких сомнений. Кстати, Баратов обратился ко мне и попросил передать вам привет, когда я буду с вами разговаривать. Он, видимо, понимает, что вы будете волноваться, и я обязательно вам позвоню.

— Не доверяйте ему, — попросил Дронго, — и возвращайтесь скорее.

— Сегодня ночью мы будем в Москве, — пообещал Резунов.

 

Глава 8

@Bukv = Конечно, в шахматы он Вейдеманису проиграл. Тот играл гораздо сильнее, на уровне кандидата в мастера. Домой Эдгар привез своего друга уже в половине одиннадцатого вечера. Войдя в квартиру, Дронго обнаружил четыре телефонных звонка Эммы. Журналистка не понимала, куда он пропал. Дронго решил, что ему нужно ей позвонить, и набрал ее номер.

— Куда ты исчез? — поинтересовалась она. — Я звонила весь день. Мобильный ты не поднимал, городской не отвечал. Я уже начала волноваться.

— Я был занят, — устало ответил он.

— Судя по голосу, тебя выжали как лимон. Можно узнать, чем именно ты занимался?

— Не тем, о чем ты думаешь, — буркнул он. — У меня были деловые встречи с мужчинами.

— Надеюсь. Иначе было бы слишком обидно — получить на несколько часов мужчину, который уже следующим утром изменяет тебе с другой.

— Я тебя честно предупредил, что женат.

— Разве это кому-нибудь мешало? По твоему голосу я поняла, что сегодня ты ко мне уже не приедешь.

— Правильно поняла.

— Жаль. Мне понравилось, как ты занимаешься этим видом спорта. Вполне уверенно, без комплексов и очень старательно…

Он почувствовал, что краснеет. Кажется, эта особа вообще не имеет никаких комплексов. Его трудно озадачить, но, похоже, Эмме это удалось.

— Надеюсь, все было нормально, — пробормотал Дронго.

— А разве я жалуюсь? Наоборот, требую добавки. Хотелось бы знать твои планы на завтрашний вечер. Может, завтра ты не будешь демонстративно отвечать столь усталым голосом.

— Не буду, — пообещал он. Эта женщина способна утомлять уже на третий день знакомства. Что же будет дальше?

— Тогда до свидания. Надеюсь, что сегодня ты выспишься и отдохнешь. Я, правда, так и не поняла, почему ты не мог остаться у меня. Иногда мне трудно бывает понять логику мужчин, — сказала она и, попрощавшись, положила трубку.

Дронго пошел в душ. Сегодня не произошло никаких событий, ничего необычного — но он чувствовал, как вымотался. Очень сильно. Напряжение всего дня, пока оперативная группа была в Перми, вызывало у него почти физическую усталость. Эксперт долго стоял под горячей водой, пытаясь собраться с мыслями. Когда он вышел из ванной, на часах было уже без пятнадцати двенадцать. Он увидел, что на его телефоне был зафиксирован вызов с номера Резунова еще сорок минут назад, и сразу перезвонил полковнику.

— Что случилось? — спросил Дронго, чувствуя, как нервное напряжение бьет ему прямо в голову небольшим молоточком.

— Ничего не случилось, — ответил Резунов. — Я звонил вам, когда мы прилетели в Москву и сели в машины, чтобы сообщить о нашем возвращении.

— А где вы сейчас?

— Еду к себе домой.

— А Баратов?

— Там, где и должен быть. В тюрьме.

— В какой тюрьме? Вы оставили его в Перми?

— Конечно, нет. Он там, где был раньше, — во внутренней тюрьме на Лубянке. В следственном изоляторе, в своей изолированной камере под наблюдением наших сотрудников.

— Вы сами его туда доставили?

— Конечно. Не беспокойтесь. Он в тюрьме. Мы лично с Тублиным расписались в журнале. Все в порядке. Наша командировка в Пермь закончилась. Мы нашли нужное нам тело и передали его для последующего вскрытия патологоанатомам в Перми. Через несколько дней тело доставят в Москву.

— Значит, он в тюрьме… — словно не доверяя своему собеседнику, повторил Дронго.

— Я уже вам сказал. Кажется, Жеглов говорил, что «вор должен сидеть в тюрьме». В нашем случае — серийный убийца. Все нормально, вы напрасно так волновались.

— Значит, он пошел на сотрудничество. Может, теперь мне наконец разрешат с ним снова увидеться?

— Не знаю, — ответил Резунов, — завтра поговорю с Тублиным. Но думаю, что теперь полковник возражать не будет. Если Баратов и дальше будет вести себя подобным образом.

— Надеюсь, что разрешит. И не забудьте, что завтра к вам придет молодая женщина, которая была лично знакома с Баратовым. Я убежден, что он готовил для очередного убийства именно ее.

— Я с ней поговорю. До свидания.

— До свидания.

Дронго положил телефон на столик. Итак, напрасно он волновался. Все прошло нормально. Может, они слишком долго занимались поисками Баратова и поэтому считают его таким выдающимся преступником? Ведь он всего лишь серийный убийца, который, возможно, не выдержал одиночества своей камеры и потребовал встречи с экспертом. А потом решил, что сможет показать место, где спрятано тело погибшей, чтобы немного развеяться и полететь в Пермь. Может, он просто хотел вырваться из своей тюрьмы хотя бы на один час, на один день? Нормальное человеческое желание. А они приписывают ему какую-то демоническую силу воли и невероятные замыслы. Дронго даже думал, что Баратов сможет сбежать. Понятно, что это было просто невозможно.

В эту ночь Дронго спал гораздо спокойнее. Утром он позвонил Резунову, и тот сообщил, что передаст его просьбу генералу Шаповалову. Когда Резунов не перезвонил через час, Дронго позвонил сам. Полковник не отвечал; городской поднимал другой офицер, а мобильный был отключен. Еще через два часа Дронго позвонил в приемную Шаповалова и попросил секретаря соединить его с генералом. Секретарь, уточнив имя звонившего, попросила подождать. Через несколько секунд трубку снял сам Шаповалов.

— Добрый день, — приветливо поздоровался он, — я рад вас слышать.

— Здравствуйте, Сергей Владимирович, — сказал Дронго, — а я рад еще больше. Сегодня с самого утра пытаюсь упросить полковника Резунова войти к вам с докладом.

— Он уже был у меня, — сообщил генерал, — рассказал мне о вашей просьбе. Сейчас он в следственном комитете, поехал туда с новой свидетельницей. Сказал, что это вы ее нашли. Алена Кобец, дочь заместителя прокурора города. Я хорошо знаю ее отца. Оказывается, Баратов был знаком и с ней. Представляете, что могло случиться? Ее отец просто сошел бы с ума. Даже страшно подумать. У нее сын-подросток…

— Именно поэтому я и предложил ей отправиться к Резунову. Нужно, чтобы никто не узнал о ее визите в ваше министерство. Напрасно вы отправили Алену в следственный комитет.

— Ее отец сейчас там, — пояснил Шаповалов, — поэтому я и предложил полковнику Резунову отправиться туда вместе с ней. Не беспокойтесь, они скоро вернутся.

— А как моя просьба?

— Он мне сказал об этом. Вы знаете, что мы сами настаивали на вашей встрече, чтобы максимально подтолкнуть Баратова к сотрудничеству со следствием. И в руководстве ФСБ тоже считали, что так будет правильно. Ваша встреча оказалась более чем результативной — он согласился пойти на сотрудничество, рассказал о двойном убийстве своих соседей, выехал в Пермь с оперативной группой и сумел найти место, где было спрятано тело его соседки. Мы вам за это очень благодарны. И вообще, вы очень много для нас сделали. Но сейчас все немного изменилось… Вы, наверное, слышали о том, что это дело находится под личным контролем премьер-министра. А ведь он бывший руководитель ФСБ и работал в прежнем КГБ. Разумеется, своим бывшим коллегам он доверяет больше, чем всем остальным. Тем более что наше ведомство готовится к реорганизации — нас скоро переименуют в полицию, и мы еще не знаем, кто останется, а кого захотят сократить. В ФСБ об этом тоже знают — и пользуются моментом. Сейчас наши просьбы практически не рассматриваются. Вы знаете знаменитый анекдот про Ходжу Насреддина? «За это время либо шах помрет, либо ишак, либо я», — сказал он, взявшись обучить ишака грамоте за три года и получив за это три мешка золота. Так и у нас. Все ждут, когда произойдет наша реорганизация. Очень сложно работать в таких условиях. А генерал Гордеев мне прямо сказал, что не видит необходимости в ваших дальнейших встречах. Он считает их бесполезными и даже вредными.

— Не объяснил почему?

— Сказал, что нельзя пускать в следственный изолятор ФСБ иностранцев. Таких прецедентов почти не было, если не считать наших союзников из «Штази», которых пускали туда еще в начале восьмидесятых. А сейчас вообще полное табу. И еще он узнал, что вы дали интервью этой журналистке, которая обычно ведет свою криминальную программу на нашем телевидении, — Эмме Реймон. Я бы на вашем месте ей вообще не доверял, — посоветовал Шаповалов, — но это ваше личное дело. В общем, они нам отказали. И, я думаю, будет правильно, если вся дальнейшая ответственность ляжет на их ведомство. А вы можете спокойно вернуться в Италию к своей семье или поехать куда-нибудь в другое место. Вы свое дело уже сделали, и большое спасибо за ваше участие в этом сложном расследовании.

— Мне кажется, что я не имею права отстраняться от этого дела, — сказал Дронго, — Баратов явно имел какую-то цель, если при встрече со мной сознательно рассказал о двойном убийстве. Он ведь начитанный, грамотный человек и понимал, что его могут взять на место преступления, чтобы он помог обнаружить тело погибшей. Более того, я убежден, что он сознательно признался в этом двойном убийстве.

— Сейчас у него никаких целей быть не может, — добродушно произнес Шаповалов. — Он понимает, что обречен, и просто мечется, чтобы каким-то образом заслужить прощение. Может, он считал, что именно вы ему и поможете? К вам прислушаются как к человеку, который помог его найти. Мне уже дали распечатку вашего разговора с Баратовым! Конечно, он пытался вызвать у вас жалость, вспоминал про своего рано погибшего отца, про свою болезнь, которую подцепил по собственной глупости. Одним словом, пытался выдавить из вас понимание и сочувствие.

— Я не могу сочувствовать человеку, который убил столько людей, — возразил Дронго, — но по-прежнему считаю, что должен с ним встречаться. Или увидеться еще несколько раз, чтобы понять, чего именно он добивается.

— Зачем вам это нужно? — мягко спросил Шаповалов. — Это уже чистая психология. Оставьте ее нашему другу профессору Гуртуеву. Пусть он и его сотрудники занимаются исследованием психопатических отклонений подобных типов, у вас достаточно и другой работы.

— Ясно, — разочарованно произнес Дронго. — Значит, не пустят?

— Это связано с их секретностью. Я надеюсь, вы меня понимаете. Меньше всего мне хотелось бы отказывать именно вам.

— Не сомневаюсь. До свидания.

Дронго положил трубку.

— Глупцы, — произнес он негромко, — какие глупцы. Неужели они так ничего не хотят понимать?

Он поднялся и прошелся по кабинету.

Хорошо, что Алена решила отправиться к Резунову. Очевидно, она успела рассказать обо всем и своему отцу, иначе он не стал бы ждать ее в следственном комитете. Если Резунов все правильно оформит, показания Алены будут важным свидетельством против Баратова. Конечно, нужно будет сделать так, чтобы никто не узнал о наличии столь ценного свидетеля до суда. Но на это Резунова хватит, он опытный человек. Да и отец Алены не допустит, чтобы имя его дочери склоняли в прессе.

Теперь дальше. Тублин будет требовать у Баратова новых показаний. Если тот сломается и начнет все рассказывать, значит, он просто сдался. Если будет упорствовать, значит, у него есть план. Если будет настаивать на следующей встрече с Дронго, значит, у него не просто план, а целая продуманная до мелочей операция. И тогда нужно быть готовым к любой неожиданности. Но пока он повел себя вполне предсказуемо: признался в довойном убийстве, сообщил о том, где именно спрятал тело, выехал в Пермь и сумел найти место захоронения. Все так, как и должно быть. Так обычно ведут себя почти девяносто девять процентов преступников, понимающих свою обреченность. Но этот ведь не такой. Он не станет сдаваться до последнего вздоха, до последней возможности.

Хотя, с другой стороны, он позволил себя довольно легко арестовать. Ведь еще когда Баратов был в Москве, он уже знал, что его ищут. Но спокойно вернулся домой, поехал на работу… Что это? Уверенность в собственной безнаказанности? Или точный расчет? Расчет на что? На что именно может рассчитывать серийный убийца?.. Нет, нельзя больше об этом думать, иначе можно просто сойти с ума.

Дронго уселся за компьютер. Тогда убийца прислал ему два письма, сумев узнать его электронный адрес. Может, он сознательно хотел сдаться? Может, в нем проснулось нечто человеческое и он не захотел больше убивать? А остановиться он просто не мог… И тогда он сам приговорил себя к подобному наказанию. Возможна и такая версия, только на Баратова это совсем не похоже.

От этих мыслей его отвлек телефон.

— Добрый день, господин Дронго, — услышал он знакомый голос и даже вздрогнул от неожиданности.

Этого не могло быть ни при каких обстоятельствах. Ему звонил сам Вениамин Баратов. Неужели он сумел сбежать из внутренней тюрьмы на Лубянке? Но это просто невозможно, немыслимо…

— Здравствуйте, — сказал Дронго, пытаясь сохранить спокойный тон. — Неужели вас уже выпустили?

— Вы же понимаете, что нет, — ответил Баратов. — Меня скорее распнут, чем отпустят.

— Тогда откуда вы звоните?

— Из внутренней тюрьмы на Лубянке, — охотно пояснил Баратов. — Господин Тублин разрешил мне один звонок в обмен на письменное признание о моих «похождениях» в Кургане.

Он называет убийство в Кургане своими «похождениями», сжал кулаки Дронго. Там была убита женщина, у которой осталось двое детей. Муж после случившегося попал в больницу. При этом убийца не сумел сделать то, что хотел. Признаков насилия не было обнаружено, у серийного маньяка на этот раз ничего не вышло. Зато на голове несчастной обнаружили характерную гематому; очевидно, он оглушил ее, когда она пыталась вырваться и убежать. И такое убийство он называл своими «похождениями»!

— Уже написали? — спросил Дронго, с трудом сдерживаясь.

— Раз обещал, то напишу. У них нет доказательств по Кургану — ведь там я никого не насиловал, — и они хотели бы получить от меня письменное подтверждение. Но я звоню вам не по этому поводу. Насчет Кургана мы договорились с господином Тублиным. А вот продолжение моей исповеди должно быть вам интересно. Заодно я готов рассказать вам, почему у меня ничего не получилось в Кургане — если, разумеется… вы снова захотите со мной встретиться.

— Передайте телефон полковнику, — ровным голосом попросил Дронго.

Баратов передал телефон Тублину.

— Вам не кажется, что это не совсем правильно — разрешать ему звонить по вашему телефону эксперту, который участвовал в его задержании? — осведомился Дронго, даже не поздоровавшись.

— Мне казалось, что у вас сложились особые отношения, — издевательски ответил Тублин. — Или я ошибался? Мне сообщили, что вы уже несколько дней настаиваете на вашей следующей встрече. Возможно, меня неправильно информировали.

Сукин сын, беззлобно подумал Дронго.

— Нет, — сказал он, — вас информировали абсолютно верно. Я просто мечтаю еще раз увидеть вашего подследственного и снова поговорить с ним о таких приятных вещах, как его «похождения». Но, к сожалению, ваше руководство в лице генерала Гордеева не собирается допускать меня в такое секретное место, как ваша внутренняя тюрьма.

— Я думаю, что мы договоримся, — быстро ответил Тублин. — Господин Баратов просит сообщить, что будет вас ждать. До свидания.

— Постарайтесь, чтобы он не простудился до суда, — попросил Дронго! — Ему понадобятся силы, чтобы услышать все слова, которые могут сказать родственники убитых им женщин в его адрес.

— С удовольствием передам ему ваше пожелание, — подтвердил Тублин. Что-то садистское в нем все-таки было.

 

Глава 9

@Bukv = Вечером позвонила Эмма. Нужно было отказаться от встречи с ней, но Дронго понимал, как важно сохранение контактов с этой взбалмошной, неуправляемой журналисткой. «Ради своего дела я готов поступаться принципами», — с неудовольствием думал Дронго, отправляясь на Кутузовский проспект. С ней было, конечно, интересно, даже забавно, но когда подобные встречи превращаются в обязаловку, они становятся невыносимыми. Кажется, впервые в жизни Дронго отправлялся на свидание без особого желания. Вот такое моральное падение, думал он с некоторым юмором, когда через два часа возвращался домой. Нужно ей сказать, что у него аллергия на ее сигареты. Она умудряется курить даже в кровати, и все простыни пропитаны этим неприятным запахом.

На следующий день Дронго терпеливо ждал телефонного звонка из ФСБ. Часы тянулись один за другим. Ближе к полудню позвонил Резунов, сообщивший, что отец Алены потребовал для своей дочери особых гарантий по программе защиты свидетелей, которая только недавно была введена в России. Ее подлинное имя нигде не должно было упоминаться, а ее показания — скрыты под псевдонимом. Разумеется, следствие согласилось на эти условия. С одной стороны, Алена была исключительно важным свидетелем, с другой — ее отец занимал столь важный чин в прокуратуре, что его просьбу нельзя было проигнорировать.

Дронго рассказал полковнику о телефонном звонке Баратова.

— Они совсем с ума сошли, — тихо выругался Резунов. — Разве можно такому преступнику разрешать телефонные звонки? Представляю, что вы испытали…

— У полковника Тублина своя логика, — возразил Дронго, — ему нужно оформить дело и сдать его как можно быстрее. Если для этого Баратов попросит десять звонков, то полагаю, что ему их разрешат. Лишь бы он давал показания. А по курганскому эпизоду его показания очень важны: ведь тогда он не изнасиловал, а просто убил женщину и при желании всегда может отказаться от этого убийства — ведь явных следов мы не нашли, а тело было найдено с большим опозданием, когда ни о каких отпечатках пальцев не могло быть и речи.

— Тублин сам говорил, что не пойдет ни на какие компромиссы с этим преступником, — зло напомнил Резунов. — Может, мне ему позвонить? Или доложить генералу Шаповалову, чтобы исключить в будущем подобные звонки на ваш телефон?

— Не нужно. Если я все правильно понял, то уже сегодня они примут решение о моей встрече с подследственным. Полагаю, что нам нужно немного подождать.

— Я бы на вашем месте возмутился, — сказал Резунов, — и вообще отправил бы жалобу в руководство ФСБ. Разве можно допускать подобные звонки? Впрочем, вам виднее. Давайте подождем.

Ожидание затягивалось. Только к четырем часам наконец раздался телефонный звонок.

— Здравствуйте, — услышал он незнакомый голос, — это господин… — позвонивший назвал его по имени-отчеству.

— Да. С кем я говорю?

— Я представитель ФСБ.

— Меня обычно называют Дронго. Будьте любезны обращаться ко мне именно так.

— Ясно. Господин Дронго, с вами хочет говорить генерал Гордеев. Я вас сейчас соединю. — Позвонивший даже не спросил, хочет ли сам Дронго разговаривать с генералом. Очевидно, он считал, что для любого частного эксперта разговор с генералом ФСБ — это огромная честь, от которой просто невозможно отказаться. Ждать пришлось больше минуты. Наконец раздался скрипучий голос:

— Говорит генерал Гордеев. Вы просили, чтобы вас называли Дронго? Пусть будет так. Вы уже знаете, почему я звоню?

— Вы забыли поздороваться, — заметил Дронго. — Вежливые люди начинают разговор обычно именно таким образом.

— Не знал, что для вас важны все эти «чайные церемонии», — усмехнулся генерал. — Но мы уже начали разговор, и вы не ответили на мой вопрос.

— Знаю. Мне вчера звонил полковник Тублин. Вернее, сначала позвонил ваш подследственный, а потом телефон взял Тублин.

— Они договорились о сделке, — быстро пояснил Гордеев. Очевидно, этот разговор записывался, как и все остальные разговоры, которые он вел из служебного кабинета. — Баратов готов дать письменные показания об убийстве в Кургане, а Тублин разрешил ему сделать один телефонный звонок. Оказалось, что Баратов хочет позвонить именно вам и пригласить вас на следующую встречу.

— И вы не узнали почему?

— По-моему, и так все понятно. Вы тот самый эксперт, который сумел его вычислить и задержать, он считает вас достаточно компетентным и умным человеком. Возможно, поэтому он хочет разговаривать только с вами.

— Вы могли бы пригласить профессора Гуртуева.

— Все эти научные изыскания мы оставим на потом, — решительно сказал генерал. — Сначала нам нужно довести до конца расследование его преступлений. Это для вас и Гуртуева он любопытный феномен со своеобразной психикой; для нас же — обычный серийный убийца, расследование преступлений которого поручено именно нам. И мы отвечаем за него перед обществом. Поэтому наша основная задача — довести его до суда, предъявить все доказательства его вины и добиться осуждения. Потом можете забрать его в любую лабораторию и резать на мелкие кусочки его мозг, нас это уже волновать не будет. Сразу после оглашения приговора мы снимем с себя всякую ответственность за этого убийцу.

— Удобная позиция. А вам не кажется, что нужны комплексные исследования, чтобы понять, каким образом формируются подобные маньяки, где происходит сбой в их психике и сексуальной ориентации, чтобы в будущем предотвращать такие преступления?

— Это дело ученых, — быстро повторил Гордеев, — а мы практики и заняты практическим делом. Давайте не будет об этом спорить, вы ведь тоже не ученый, а практик, который занимается поисками опасных преступников. Просто, в отличие от нас, вы получаете за свою работу большие гонорары и в любой момент можете выйти из игры. А мы обязаны исполнять свой долг при любых обстоятельствах.

— Разницу между нами я отчетливо ощущаю, — усмехнулся Дронго.

— Значит, мы поняли друг друга. В таком случае прошу вас завтра утром прибыть к нам. Пропуск мы вам закажем.

— Резунова и Гуртуева тоже пригласите?

— Разумеется, нет. Резунов служит в другом ведомстве. Его задача была выследить и найти убийцу, с чем он прекрасно справился. Дальнейшая работа с подозреваемым уже не его забота. Насчет профессора Гуртуева я вам тоже сказал. Когда закончим работу и суд вынесет обвинительный приговор, профессор может забирать этого типа в свой институт и проводить с ним любые эксперименты, как с подопытной собачкой. Гуртуев, безусловно, хороший специалист, но у него порой бывают такие дикие идеи… Я думаю, что будет правильно, если вы проведете следующую встречу под контролем наших специалистов. Этого вполне достаточно.

— Боюсь, что вы ошибаетесь, — вздохнул Дронго. — Гуртуев и Резунов все это время вместе со мной занимались поисками Баратова. Они изучили его психотип, знают особенности его характера, манеру поведения. Их присутствие при нашем разговоре очень важно.

— Это вы так считаете. А я думаю иначе. И не забывайте, что именно мне поручено руководство отделом полковника Тублина и завершение расследования. Поэтому я спрашиваю вас в последний раз: вы согласны завтра приехать на встречу или я снимаю свое предложение?

— Согласен, — сразу ответил Дронго. Ему было важнее всего снова увидеться с Баратовым, понять, что он задумал.

— Тогда договорились. Завтра утром в десять часов. Не забудьте взять свой паспорт. До свидания.

Гордеев положил трубку. Дронго сразу набрал номер профессора Гуртуева:

— Добрый день, Казбек Измайлович.

— Здравствуйте. Вы слышали, что Резунов получил показания молодой женщины, которую Баратов, скорее всего, выбрал в качестве объекта следующего нападения? Это исключительно важная информация. Я попросил, чтобы мне разрешили встречу с этой особой. Будет очень интересно…

— Наверное, да, — сдержанно согласился Дронго. — Я хотел сообщить вам, что Баратов вчера позвонил мне из тюрьмы.

— Как это позвонил? — не понял Гуртуев. — У него в камере есть телефон?

— Ему разрешил сделать один звонок полковник Тублин. В обмен на письменное признание его вины в курганском эпизоде.

— И Баратов согласился? — удивился профессор.

— Да.

— Не может быть, — пробормотал Гуртуев. — Этот эпизод был как раз более всего уязвим — ведь тело нашли не сразу, когда оно начало разлагаться, а эксперты вынесли заключение, что ее не насиловали… Он мог вполне отказаться от этого преступления. Как раз в этом случае у обвинения были бы только косвенные доказательства.

— Тем не менее он согласился.

— Зачем? Только для того, чтобы поговорить с вами? Не слишком ли мизерная плата за признание еще одного убийства? Нет, это просто невозможно. Он ведь не обычный малограмотный преступник. Профессор, директор института… Он должен понимать, что этим признанием фактически берет на себя еще одно убийство, хотя вполне мог от него отказаться. Зачем ему это нужно?

— Только для того, чтобы лишний раз услышать мой приятный голос.

— Не шутите, — попросил Казбек Измайлович, — это очень серьезно. Очевидно, в нем происходят какие-то психологические процессы, о которых мы даже не догадываемся. Я ведь давно занимаюсь изучением его психотипа. Он не тот человек, который за одну телефонную беседу с вами может подставить себя под убийство. Это невозможно.

— Поэтому я вам и позвонил. Он это сделал и требует меня для следующей встречи.

— А в ФСБ опять не разрешают, — вздохнул профессор.

— Наоборот. Только что звонил генерал Гордеев и настоятельно просил меня завтра утром прибыть для беседы с Баратовым.

— Очень интересно. Значит, они тоже начали что-то понимать. Поразительное дело. Когда вы туда поедете? Я тоже приеду, чтобы присутствовать на вашей беседе.

— Боюсь, что они не выдадут вам разрешения.

— Как это не выдадут? — растерялся Гуртуев. — Я всю жизнь занимаюсь психологией подобных преступников. Почему не выдадут?..

— Генерал Гордеев считает, что на нашей завтрашней беседе должны присутствовать их специалисты. Научные изыскания будете проводить после оглашения приговора, так он и заявил мне.

— Господи, какой идиот! Нет, так нельзя. Я позвоню генералу Шаповалову, если нужно, отправлю заявление в руководство ФСБ. Я обязательно должен присутствовать на вашей встрече. Это очень важно. Мне кажется, что Баратов испытывает сильный стресс и, возможно, поэтому ведет себя неадекватно.

— Или наоборот, слишком адекватно.

— Что вы хотите сказать? — насторожился профессор.

— Мне кажется, что он более чем адекватен. Во всяком случае, судя потому, как он вчера со мной разговаривал. Баратов упорно проводит свою четкую линию, которая может его куда-то вывести, и мы пока не понимаем, для чего он все это делает.

— Только не потому, что раскаивается, — быстро сказал Гуртуев, — такие люди вообще не раскаиваются. Я внимательно проанализировал вашу первую беседу. Да, в его жизни были очень трудные моменты, и он явно хотел, чтобы вы обратили на них внимание. Но он не раскаивается и считает себя абсолютно правым, когда убивает своего соседа, сломавшего ему жизнь, как он вам говорил. И даже его жену, которая вообще не имеет никакого отношения к встречам своего мужа с его женщиной. Более того, она даже об этом не знала. Но он считает себя вправе мстить таким изуверским способом, не замечая, что убивает ни в чем не повинного человека, даже с точки зрения его собственной логики. Вот в чем трагедия. Он считает себя вправе мстить именно таким образом. Не говоря уже об убитых им женщинах. Он их абсолютно не жалеет. По его логике, они сами виноваты в том, что охотно шли на свидание с ним в силу каких-то личных проблем. Возможно, он даже полагает, что доставлял им некоторое удовольствие перед смертью столь противоестественным образом. И смерть этих несчастных женщин он рассматривает с точки зрения удовлетворения собственных потребностей, даже не задумываясь, какую боль причиняет родственникам погибших. У него искаженная логика…

— Как и у многих других людей, — горько заметил Дронго. — Разве мы всегда думаем о чужих переживаниях или страданиях? Пусть не каждый из нас становится убийцей, но мы походя оскорбляем своих подчиненных, обижаем близких, оскорбляем обслуживающий персонал… А ведь эти люди не могут нам даже ответить. Люди вообще не способны думать о чужих переживаниях. Некий ген эгоизма заложен в каждом из нас.

— Как вы правы, — пробормотал Гуртуев, — вы даже не представляете, как вы правы. Но только люди в процессе цивилизации научились подавлять свои инстинкты и противоестественные желания, чтобы поддерживать нормы стабильности в обществе, очерченные моралью и правом. А некоторые считают себя выше этих норм и позволяют себе не считаться с ними. Речь идет всего лишь о границах дозволенного. У некоторых людей эти границы бывают очень условны с моральной точки зрения. А некоторые попросту не считаются с правом и моралью.

— И поэтому я не верю в его исповеди, — твердо сказал Дронго. — Я имею в виду не факты, которые он нам сообщает. Факты как раз могут быть абсолютно верными; возможно, поэтому он и сообщает о них. Здесь важно другое. Непонятна цель подобных исповедей, вообще, цель его поведения за последние несколько дней, когда он сначала указал, где захоронил тело убитой соседки, а затем согласился дать показания по курганскому эпизоду. И все это для того, чтобы лишний раз поговорить со мной? Я не верю в подобное. Я не священник, отпускающий грехи. Он неплохо изучил меня и прекрасно понимает, что я никогда не смогу проникнуться сочувствием к его деяниям. Возможно, я попытаюсь понять трагедию Баратова, но не простить. Тогда зачем ему все эти ненужные встречи и разговоры? Раскаяние? Никогда в жизни. Осознание бесполезности своего сопротивления? Тоже не может быть. Он четко представляет, что именно ждет его в дальнейшем. Попытка взять реванш за свое поражение именно у меня? Возможно. Но почему таким странным способом — пытаясь утопить себя еще глубже? По-моему, просто наивное и глупое поведение, а он явно не похож на наивного простачка. Тогда почему?

— Если бы мы знали ответы на все вопросы, мы бы не допускали появления подобных маньяков, — ответил Гуртуев. — Когда вы должны быть там?

— К десяти часа утра.

— Я постараюсь добиться разрешения, чтобы оказаться рядом с вами, — решительно сказал Казбек Измайлович. — Самое важное — вы всегда должны помнить, что он никогда не простит вам вашей победы. Это не тот человек, который может смириться с собственным поражением. И приглашая вас на беседу, он считает вас не только равным самому себе, но и ненавидит вас больше всех остальных. Я бы даже сказал, больше всего на свете — ведь вы разрушили его миф о супермене, каким он наверняка себя считал. Возможно, его исповеди — это психологическая попытка отыграться именно перед вами, показать и доказать вам, что он был всего лишь игрушкой в руках неумолимой судьбы, и вы напрасно считаете себя победителем в этой схватке. Настоящим победителем выступает его судьба, сделавшая из него подобное чудовище. Вы меня понимаете?

— Конечно. Именно поэтому мне так важна ваша помощь, профессор.

— Я сделаю все, чтобы завтра утром быть рядом с вами, — пообещал Гуртуев. — До свидания.

Дронго положил трубку. Профессор Гуртуев справедливо считался одним из самых лучших криминалистов-психологов современной России. Его книги и научные труды переводились на многие языки. Аналитик и эксперт Дронго считался одним из лучших профессионалов в своей области. Но ни один из них не мог даже предположить, какую сложную игру затеял преступник, чтобы посрамить обоих и выйти подлинным победителем из этой схватки.

В эту ночь Дронго долго сидел в своем кабинете, размышляя над сложившейся ситуацией. Он словно предчувствовал свое самое невероятное поражение, которое ему предстояло потерпеть через несколько дней.

 

Глава 10

@Bukv = Он уже заканчивал бриться, когда позвонил Гуртуев.

— Вы не поверите, — возбужденно закричал профессор, — но они до сих пор мне не ответили. Я звонил даже заместителю руководителя ФСБ, звонил в МВД, в следственный комитет, но до сих пор не получил никакого ответа. Это просто непростительное хамство! Неужели они не понимают, как важно мое присутствие на вашей беседе? Я до сих пор сижу и жду, пока какой-то генерал Гордеев наконец решит, разрешать мне туда приехать или нет. Честное слово, я больше не буду ждать. Прямо сейчас поеду туда, и пусть они попробуют меня не пустить!

— Они не гражданская организация, и у них есть свой внутренний распорядок, — напомнил Дронго. — Без специального пропуска вас не пропустят, даже если вы член правительства или депутат. Тем более в тюрьму. Даже не стоит пробовать.

— Безобразие, — нервно заявил Гуртуев, — я этого так не оставлю. Просто настоящее безобразие! Вы поезжайте, а я все-таки постараюсь кого-нибудь найти. Если понадобится, я даже позвоню в администрацию Президента, пусть там примут какие-нибудь меры против этого зарвавшегося генерала, не понимающего значения науки.

Гордеев и Тублин в своем амплуа, подумал Дронго. В общем, их можно понять. Они чиновники, а Гуртуев в их глазах — чудак-ученый, нечто вроде Паганеля из «Детей капитана Гранта». А сам Дронго просто подозрительный тип, которого они с трудом должны терпеть.

Он прибыл на место ровно к десяти часам утра. Снова тщательная проверка документов, оформление пропусков, вторая проверка документов, следующее оформление пропусков — и наконец кабинет, где его принимал полковник Тублин. На этот раз полковник был не один. В кабинете был еще один человек — маленького роста, стремительный, юркий, быстрый, с ежиком коротко остриженных волос, глубоко посаженными глазами, круглым лицом. Это и был генерал Руслан Дмитриевич Гордеев. Глядя на него, Дронго понял, почему Гордеев не только завербовал Эмму Реймон, но и сделал ее своей любовницей. Мужчине с такими физическими данными, очевидно, трудно было бы завоевать столь эксцентричную женщину, как Эмма. Его рост был не больше ста пятидесяти сантиметров, но он высоко поднимал голову и носил обувь на каблуках, чтобы казаться выше. Высокий Дронго — непонятный иностранец — вызывал у него не просто неприятие, а настоящую ненависть.

— Садитесь, садитесь, — усмехнулся Гордеев, показывая на стул, стоявший у стола. Он намеренно не встал, когда вошел Дронго, чтобы разница в росте не был так заметна. Тублин поздоровался с Дронго. Аналитик прошел к столу.

— Вы, очевидно, генерал Гордеев, — сказал он, усаживаясь напротив, — наконец я с вами познакомился.

— А вы эксперт Дронго, о котором я много слышал, — ответил генерал. — Про вас рассказывают столько сказок, что даже трудно понять, где заканчивается правда и начинается откровенная ложь.

— В сказках всегда много всякой ерунды, — заметил Дронго, — поэтому не нужно им верить. У меня был однокласнник — Вова Громов, который умудрился отметиться сразу в нескольких странах Европы. О нем до сих пор вспоминают в Центральной Европе, как о специалисте по различным аферам. Заодно он помогал и вашему ведомству. Каждый раз, встречая меня, он искренне удивлялся, каким образом я стал экспертом и расследую все эти преступления.

— Что вы хотите этим сказать? — не понял Гордеев.

— Ничего. Просто подумал, что за распространением всяческих сказок тоже стоят люди, которым это бывает нужно.

— Может быть, — недовольно согласился генерал. — Итак, Баратов хочет снова увидеться с вами. Перед тем как вы пойдете на свидание, мы еще раз осмотрим вашу одежду. Вам придется раздеться в соседней комнате. Снять с себя все, что на вас надето.

— Я уже был здесь, и в прошлый раз меня не раздевали, — спокойно напомнил Дронго.

— А сейчас придется раздеться, — вспылил Гордеев. Затем, чуть успокоившись, сказал: — Вы должны понять нас. Мы, разумеется, вам доверяем, это ведь вы помогли сотрудникам милиции найти такого опасного преступника. Но его маниакальное желание снова увидеть вас и поговорить вызывает у нас некоторую настороженность. Может, он собирается получить от вас какие-то сведения или помощь даже независимо от вашего желания… Поэтому мы обязательно досмотрим вашу одежду, а вам выдадим небольшой микрофон. Если вопрос, который он вам задаст, покажется нам странным или неудобным, мы подадим вам сигнал, чтобы вы на него не отвечали. Просто проигнорировали его вопрос.

— Он увидит ваш микрофон и все сразу поймет.

— Не увидит и не поймет, — улыбнулся генерал. — Сейчас двадцать первый век, а вы все еще мыслите категориями века прошлого. У нас такая аппаратура, что он ее даже не заметит. Вставите себе в ухо, и она не будет видна. Оболочка телесного цвета. Мы ее используем в особых случаях, когда наши сотрудники отправляются на переговоры с террористами или бандитами, взявшими заложников.

— Хорошо, — согласился Дронго. — Надеюсь, больше ничего надевать или вставлять не придется?

— Нет, — засмеялся генерал, — больше ничего. Ваша задача — разговорить его и убедить дать показания. Баратов вчера очень подробно описал нам убийство в Кургане. Он заранее готовился к встрече, но в последний момент его жертва что-то почувствовала и попыталась сбежать. Тогда он ударил ее кастетом.

— Вы нашли кастет у него дома? — неожиданно перебил его Дронго.

— Нет, кажется, не нашли… — Гордеев взглянул на Тублина, и тот покачал головой.

— Тогда где кастет? — спросил Дронго.

— Только не у него в камере, — пошутил генерал. — Какая разница, куда он его дел?

— В его квартире нашли все предметы, имеющие отношение к убийству, но не нашли кастет. Вас это не удивляет? Если у него был с собой кастет во время нападений, значит, Баратов должен был где-то его хранить.

— Выбросил или спрятал, — равнодушно махнул рукой генерал, — какая разница? Для нас кастет не представляет ровным счетом никакой ценности. Вы ведь знаете, что ни одну женщину он не убил кастетом, обычно он их душил. А кастетом он ударил женщину только в Кургане, когда она попыталась сбежать.

— Он не стал бы выбрасывать такую нужную вещь, — возразил Дронго.

— Все претензии к Резунову, — парировал Гордеев, — это они проводили обыски в квартире, на даче и в служебном кабинете Баратова. Если бы нашли, то обязательно указали бы в протоколах обысков. Но никакого кастета не было.

— Вы уже получили заключение по факту патологоанатомической экспертизы тела его соседки?

— Конечно. На следующий день. Женщину изнасиловали и убили. Это сделал Баратов. Характерные следы удушья, насилия. Этот эпизод можно считать доказанным.

— А какие — недоказанными?

— Пока мы работаем над остальными. Вчера, когда он заканчивал давать показания по курганскому эпизоду, мы предупредили его, что сегодня он будет разговаривать с вами. Постарайтесь его разговорить. Чем больше фактов, тем лучше.

— Для кого лучше?

— Для нас всех, — начал нервничать генерал, — и для этого мерзавца тоже. Быстрее отмучается. Получит свой приговор и отправится в больницу на опыты… Честно говоря, не хотел бы я оказаться на его месте. Ему ведь все равно не дадут умереть спокойно. Он ведь в «Белый лебедь» не отправится. Его сами зэки загрызут, если такой рядом поселится. Он у нас кончит свои дни в каком-нибудь институте, на столе у вашего профессора Гуртуева. Им будет ужасно интересно знать, какая часть его мозга отвечает за его насилия и за убийства.

— Не любите вы ученых.

— Я их просто обожаю, когда они не мешают нам работать. Давайте закончим нашу дискуссию, — предложил генерал, так и не поднявшись со стула. — Можете пройти в соседнюю комнату. А потом вернетесь сюда, и полковник Тублин отведет вас для разговоров по душам с этим мерзавцем. Он, наверное, немного садомазохист. С одной стороны, убивал и насиловал женщин, а с другой — готов унижаться и исповедоваться перед своим палачом.

— Я не знал, что мою профессию так называют, — нахмурился Дронго. — Насколько я помню, мне еще никому не доводилось рубить головы.

— Не обижайтесь, — примирительно заметил Гордеев, — я не в прямом смысле. Это же вы его нашли, сумели вычислить. Значит, вы один из тех, кто приготовил ему лестницу на эшафот. Конечно, его никто не повесит и не казнит, но на пожизненное помогли его отправить вы. Я как раз хотел сказать это в качестве комплимента.

— Странные у вас комплименты, генерал…

Дронго вышел из комнаты. Гордеев взглянул на Тублина.

— И зачем Баратову этот самоуверенный индюк? К тому же иностранец. Только этого нам не хватало. Вообще, нужно заканчивать все эти дурацкие эксперименты. Со вчерашнего дня нас атакует профессор Гуртуев, требует, чтобы его тоже пустили сюда. Хватит. Больше никого. Надоело возиться с этими интеллектуалами. Ему, видите ли, не нравится слово «палач». А я горжусь тем, что являюсь палачом таких ублюдков. И буду этим гордиться.

В соседней комнате раздевался Дронго. На этот раз одежду проверяли гораздо тщательнее, чем в первый. Наконец он оделся и прошел в другую, уже знакомую комнату, оборудованную для встречи с Баратовым. На этот раз он довольно долго ждал подследственного. Но вот двое конвоиров ввели его в комнату. Они сняли с Баратова наручники, показали на привинченный стул и вышли из комнаты.

— Здравствуйте, — кивнул Баратов, — давно не виделись.

— Уже несколько дней, — согласился Дронго. — Говорят, вы заделались литератором, много пишете?

— Пришлось. Ради разговора и свидания с вами. Взял грех на душу, решил отнять хлеб у авторов детективов. Изложил свою версию курганского «приключения».

Баратов нарочно выбирал такие слова, чтобы побольнее уязвить Дронго, назвав жестокое убийство «приключением». Но к подобным выпадам эксперт был уже готов.

— Вы так многим жертвуете, чтобы только увидеть меня и поговорить, — сказал он. — Не слишком ли большая жертва?

— А с кем мне еще разговаривать? — поинтересовался Баратов. — Мы это с вами уже обсуждали. Мне нужен человек моего уровня, а не обычное быдло.

— Вы считаете себя человеком?

— Это уже оскорбление, — заметил Баратов, — не нужно так грубо. Я ведь в прошлый раз честно вам все рассказал. Вы могли за эти дни проверить все факты. Хотя я уверен, что вы проверили и поняли, что я вам не лгал. Разве я был виноват в том, что мой несчастный отец погиб, спасая других, что отец Лени Стасильникова оказался таким подлецом? Из-за него моя мать ушла с работы. Разве я виноват, что заболел этой мерзкой гадостью, а денег на полноценное лечение у нас не было? Разве я в этом виноват?

— А потом вы начали убивать.

— Нет, не начал. Потом мне изменила моя женщина, моя любимая, — с явной издевкой сказал Баратов, — на которой я даже собирался жениться. Оказывается, она изменяла мне все время. С нашим соседом, считая его настоящим мужиком, а меня всего лишь глупым и ни на что не способным «кошельком». Вы знаете много мужчин, которые стерпели бы подобное оскорбление? Ей еще повезло, что она осталась жива. Вышла замуж за какого-то военного и уехала куда-то на Дальний Восток или еще дальше. А я остался с чувством обманутого неполноценного кретина.

— И тогда вы решили доказать всему миру свою полноценность?

— Не нужно гадать. Я и так собираюсь вам все подробно рассказать. Мне важно, чтобы такой человек, как вы, меня понял. Может, я верю, что люди меня хотя бы поймут и простят.

— Не думаю, что простят, — покачал головой Дронго.

— Не судите, да не судимы будете, — вздохнул Баратов. — После этого честно пытался много раз встречаться с разными женщинами, приглашал проституток. С некоторыми получалось лучше, с некоторыми хуже, но подлинного удовлетворения я не испытывал. И все время помнил о том последнем случае с Катей, когда я по-настоящему разозлился и у меня все отлично получилось.

Он тяжело вздохнул.

— Вы даже представить не можете, как это неприятно, когда раз за разом ничего не получается! В лучшем случае занимаешься самоудовлетворением и чувствуешь себя самым последним ничтожеством. Однажды во время командировки в Киргизию я не выдержал и прямо на улице побежал за одной блондинкой, которая напомнила мне Катю. Можете себе представить? В незнакомом городе я бежал ночью за этой женщиной. В мусульманском городе, в столице Киргизии. Если бы меня поймали, меня, наверное, разорвали бы на кусочки. Я догнал женщину, повалил ее прямо на тротуар. Рядом никого не было. Уже собирался начать, но она неожиданно попросила: «Пожалуйста, не нужно». Если бы она закричала или начала вырываться, я бы наверняка ее изнасиловал. Но она так интеллигентно попросила, словно поняла меня. И я ушел, пристыженный и раздавленный. Можете не поверить, но эта история действительно была. Я потом много думал об этой женщине. Конечно, она не была похожа на мою глупую Катю. И лет ей было гораздо больше, где-то за сорок. Просто фигуру сохранила девичью.

А потом я вернулся в свой город, уже понимая, что остановиться не смогу. Но я ведь не законченный психопат, каким меня наверняка считают ваши коллеги Гордеев и Тублин; я нормальный мужчина с проблемами потенции, которые не сумел наладить ни один серьезный врач, хотя я обращался к лучшим специалистам, в том числе и в Москве. Я понимал, что не могу нападать на первых встречных женщин на улице. Во-первых, глупо: неизвестно, на кого нарвешься — может, на заразную какую-нибудь. Во-вторых, опасно. В спонтанном нападении всегда присутствует очень большой риск — могут увидеть случайные свидетели, женщина может оказать сопротивление, и неожиданно выяснится, что она чемпион мира по дзюдо или боксу. И наконец, в-третьих, мне просто сложно было нападать на первых попавшихся. Я все-таки эстет, человек с высшим гуманитарным образованием, неплохо разбираюсь в мировом искусстве, живописи, архитектуре. Не мог я залезать на кого попало, как дворовая собака.

— И тогда вы решили заранее готовить свои преступления? — спросил Дронго. — Думаю, не потому, что вы хорошо знаете мировую культуру, а потому, что в подобных делах всегда был риск оказаться разоблаченным.

— Может быть, — не стал спорить Баратов, — возможно, страх подсознательно двигал моими поступками. Но еще больше ими двигало неудовлетворенное сексуальное желание. Хотелось чувствовать себя мужчиной, нормальным человеком, способным на естественные отношения с женщинами. Хотя вы, наверное, считаете их неестественными. Не буду спорить, это ваше право. Только учтите, что все мои жертвы знали меня и сами приходили на свидания, которые я им назначал.

— Это не оправдание. Вы пользовались их слабостями.

— Как и они — моими. Впервые это случилось несколько лет назад в Харькове. Я познакомился с блондинкой, которая напомнила мне Катю. Милая, симпатичная молодая женщина. Она была не в настроении — кажется, поссорилась со своей подругой — и охотно пошла на контакт. Потом я с ней несколько раз созванивался. Постепенно я начал понимать, что именно должен сделать. Приехал в Харьков еще раз, нашел подходящее место, заранее все приготовил; потом позвонил ей и условился о встрече.

Она пришла, надев свое лучшее платье. Я сначала ее усыпил, потом затащил в свое место, раздел, привел в чувство. Она, конечно, испугалась, но было уже поздно. Признаюсь, что я задушил ее в порыве страсти, но удовольствие было абсолютно полным. Такого потрясения я не испытывал даже с Катей — ведь, в отличие от моей харьковской знакомой, ее я не душил. Вы даже не представляете, какое чувство удовлетворения я испытал после стольких лет мучений.

— Спросите, как звали эту женщину, — потребовал Гордеев.

— И как ее звали? — поинтересовался Дронго.

— Лида…

— Пусть назовет фамилию и место, где спрятано тело, — настаивал Гордеев.

Дронго нахмурился. Если он задаст подобные вопросы, то Баратов сразу поймет, кому именно они интересны. Может замкнуться и больше вообще не разговаривать.

— Фамилию убитой женщины вы, конечно, не помните? — спросил Дронго.

— Помню, но не скажу. А вот место, где я спрятал, уже не вспомню. Прошло столько времени… Это было мое первое убийство. Я тогда вернулся в Киев и уже оттуда уехал в Москву, чтобы не пересекать границу сразу после убийства в Харькове.

— Предусмотрительно, — согласился Дронго, — вы были весьма осторожны.

— И после первого убийства я чувствовал себя словно заново рожденным, — признался Баратов, — хотя и понимал всю трагедию того, что со мной происходит.

— А потом вы отправились в Астану?

— Об этом вы тоже узнали, — криво усмехнулся Баратов. — Я думал, что о моих заграничных путешествиях никто и никогда не узнает. Разные правоохранительные системы, разные страны… Поздравляю. Не думал, что вы так глубоко копали. И каким образом вы смогли меня вычислить, если не секрет?

— Не секрет. Мы уже понимали, что вы имеете какое-то отношение к фирмам, занимающимся строительством или архитектурными проектами. По факту смерти Оксаны Скаловской было возбуждено уголовное дело…

— Не нужно рассказывать ему о наших методах, — гневно прошептал Гордеев, но Дронго не обратил внимания на этот шепот. В конце концов, он рассказывал о собственных методах поиска и мог позволить себе говорить о них своему оппоненту.

— Мы проверили всех, кто бывал в доме, где произошло убийство, — продолжал эксперт, — и выяснилось, что в момент убийства дом еще был недостроен. Но за несколько месяцев до убийства строительная компания, занимавшаяся возведением этой многоэтажки, проводила конференцию по вопросам градостроительства. Среди приглашенных гостей были и вы.

— Как просто… — выдохнул Баратов. — Неужели все было действительно так просто?

— Очень непросто, — признался Дронго. — Сначала нужно было уточнить ваши пристрастия, увлечения, методы знакомства, приемы обольщения — и наконец, вашу методику убийства. И только потом сравнивать все фамилии и другие интересующие нас данные.

— Напрасно вы посвящаете его в такие детали, — сказал Гордеев.

— Понятно. Значит, убийство Скаловской тоже запишете на меня?

— Есть другой подозреваемый? Или вы действовали с сообщником?

— Не говорите глупостей, — попросил Баратов. — Разумеется, никакого сообщника у меня никогда не было, и вы об этом прекрасно знаете…

— Еще одна ошибка, — продолжал Дронго. — Нельзя все просчитать точно, заранее, просто не получается. Когда вы уходили со стройки, вас увидел дежурный. Но вы были в очках, в шляпе, с портфелем в руках, и он принял вас за начальство, которое иногда появлялось на строительстве именно этого объекта.

— Да, я помню об этом. Нужно было скорее уходить, и я рискнул пройти мимо его будки.

— Убитую нашли на следующий день, — сообщил Дронго, — и ее мать попала в больницу. Оксана была ее единственным ребенком.

— Не нужно рассказывать мне такие подробности, — поморщился Баратов.

— Почему? Вы же позволяете себе рассказывать мне ужасающие подробности собственной биографии. В этот раз тоже все было хорошо?

— Нет, не все, — ответил Баратов, — вы даже не поверите. Когда я начал ее раздевать, она открыла глаза. И попросила меня не трогать ее, пояснив, что сегодня не тот день. Она еще окончательно не пришла в себя и не совсем понимала, где именно находится. Но помнила, что именно в этот день ей нельзя быть с мужчиной…

— Месячные, — уточнил Дронго.

— Представьте себе мое разочарование! Но остановиться я уже не мог. Видел ее беспомощное тело, ее испуг, нарастающий страх, ужас — и это пробуждало во мне дикое желание. Я просто не мог остановиться. Я перевернул ее и сделал все, что хотел. Когда я ее душил, она хрипела у меня в руках…

— Давайте без подобных физиологических подробностей, — мрачно предложил Дронго, — иначе я просто встану и уйду. Есть предел и моему терпению. Или вам нравится рассказывать о подобных ужасах именно мне, в качестве наказания?

— Я хотел всего лишь понимания, — вздохнул Баратов.

— Позовите профессора Гуртуева и профессора Сильванского. Один психоаналитик, другой психиатр. И можете исповедоваться им обоим, если вам так необходимо рассказывать об этом, — предложил Дронго.

— Хорошо. Я больше не буду вдаваться в такие подробности, — согласился Баратов, — а вы не ведите себя как барышня-гимназистка, которая падает при виде крови. Все равно не поверю. Вы профессиональный юрист, эксперт, аналитик. И, наверное, повидали на своем веку убитых и разорванных больше, чем я видел в кино? Или неправда?

— Правда, — согласился Дронго, — но обычно убийцы не отягощают мою психику всякими дикими подробностями. Я видел убитых вами женщин и сделал все, чтобы найти вас и арестовать. И если каким-то неведомым образом вы превратитесь в птицу и сумеете улететь отсюда, то я превращусь в коршуна и буду преследовать вас всю оставшуюся жизнь. Хочу, чтобы вы это знали.

— А я в этом и не сомневаюсь, — усмехнулся Баратов. — Только не будьте таким самоуверенным. А если я превращусь в мышь и уползу в свою норку, что вы тогда будете делать? Превратитесь в кота? Только кот не пролезет в мою нору…

— Тогда в крысу, которая убивает своих сородичей, — жестко ответил Дронго. — В подобную вам крысу.

— Сложный вы человек, — с явным сожалением произнес Баратов, — а я еще пытаюсь вызвать у вас хоть немного сочувствия или понимания.

— Не нужно так обострять с ним отношения, — прохрипел Гордеев, — вы ведете себя глупо.

— Если не был бы сложным, не сумел бы вас найти, — упорствовал Дронго.

— Возможно, вы правы. Только после случившегося в Астане меня уже нельзя было остановить. Теперь я был уверен, что смогу оставаться безнаказанным, путешествуя по различным местам и заводя нужные знакомства. Остальное вы знаете. Потом были встречи в Челябинске, Уфе, Кургане, двойное убийство в Перми, двойное убийство в Павловске…

— Спросите про Павловск, — сразу потребовал Гордеев, — у нас там было зафиксировано только одно убийство. Спросите про Павловск…

Дронго разозлился. Получается, что он разговаривает под диктовку Гордеева. Поэтому он спросил:

— В Челябинске вам удалось заманить в свои сети супругу вице-губернатора…

— Спросите про двойное убийство в Павловске, — снова потребовал Гордеев.

— Я ничего особенно не предпринимал, — пояснил Баратов, — она чувствовала себя глубоко несчастным человеком. Почти все в городе знали, что муж изменял ей со своей сотрудницей и у них даже был ребенок. Его жена переехала на какое-то время к своим родителям. Именно в этот момент я ее и встретил. Она была замкнутым человеком, но мне удалось разговорить ее. Знаете, что я вам скажу? Любая женщина — от королевы до прачки — в душе мечтает о своем принце. Только о своем, который однажды явится к ней на белом коне. Почти ни у кого принцев не бывает, и им приходится рядом с тобой терпеть пузатых, опустившихся, грязных, невнимательных и не очень благодарных мужчин. Хотя каждая из женщин рождается для большой любви. Но с годами понимает, что так и не испытает это чувство, привязываясь к своему мужу или знакомому, которого вынуждена терпеть.

— У вас целая философия, как соблазнять женщин.

— Не нужно их соблазнять. Просто, в отличие от мужчин, они верят в чудо. Они не могут отдаваться без этого ощущения чуда. Я не имею в виду проституток, сейчас мы говорим про обычных женщин. Им так не хватает в жизни этого прекрасного чувства любви и понимания! Помните «Мосты округа Мэдисон», там гениально играла Мэрил Стрип. Она показала такую высокую трагедию женщин, которая после сорока лет неожиданно чувствует в себе пробуждение этого необыкновенного чувства. Она готова на все — бросить семью, мужа, детей, уехать с любимым человеком, который оказался наконец тем единственным, кого женщина подсознательно ждет всю свою жизнь. Но в последний момент она отказывается. «Мой муж не заслужил такой участи, — говорит она. — Я не могу его вот так обидеть, просто не могу». Каждый раз, когда я смотрел этот фильм, я едва не плакал от восторга. Потом нашел и прочел эту книгу. Они с Клинтом Иствудом сыграли просто великолепно. Такие истории очень помогают понять психологию женщин.

— Чтобы потом было легче их обманывать и убивать, — безжалостно заметил Дронго.

— Вы не поняли. Они сами хотят, чтобы их обманывали. Они об этом мечтают всю свою жизнь. Поверить в сказку хотя бы на один день, на одну ночь…

— Спросите про Павловск, — продолжал бушевать Гордеев.

— Вы сказали о двух двойных убийствах, — напомнил Дронго. — В Перми вы таким образом отомстили своему слишком похотливому соседу и его ни в чем не повинной супруге. А что произошло в Павловске? Насколько я знаю, там было зафиксировано только одно убийство.

— Местного искусствоведа, — уточнил Баратов. — Но здесь вы ошиблись: там было два убийства. Мне пришлось убрать свидетельницу, которая увидела нас. Кажется, она была иностранкой — американкой или англичанкой; может, австралийкой, я точно не знаю.

— Где, — закричал Гордеев, — где это произошло?

— В Павловске? — уточнил Дронго, поморщившись, — Гордеев орал прямо в ухо.

— Да, именно там. Первую убитую я оставил в кустах, а второе тело спрятал немного выше, недалеко от дворца рядом с павильоном «Молочня», — сообщил Баратов.

— Все, — закричал Гордеев, — заканчивайте ваши разговоры!

Дронго хотел что-то возразить, но в комнату ворвались Гордеев и Тублин.

— Опять вы подслушивали, — усмехнулся Баратов, — не можете без этого…

— Ты мне тут не придуривайся, — закричал Гордеев. — Где находится убитая иностранка?!

— Какая иностранка, о чем вы говорите?

— Значит, так, — сказал, пытаясь успокоиться, генерал. — Больше никаких свиданий, никаких разговоров, никаких газет, никаких сообщений. Посидишь на хлебе и воде в карцере. И будешь сидеть там, пока не скажешь. Только времени у тебя будет двое суток. Если через сорок восемь часов ты не начнешь говорить, я лично вкачу тебе «сыворотку правды». Лошадиную дозу, чтобы у тебя закипели мозги. И тогда ты все расскажешь. Только потом ты ни с кем разговаривать не сможешь. Превратишься в идиота. Я очень не хочу этого делать, ты мне нужен живой и невредимый на судебном процессе. Но если через сорок восемь часов мы не найдем тело убитой тобой иностранки, то я обещаю тебе этот укол. И не только его. Ты нам все равно расскажешь все, о чем мы тебя будем спрашивать. Но будет уже поздно. Совсем поздно…

— Господин генерал, — напомнил Дронго, — мы еще не закончили разговор…

— Вы его закончили, — решительно сказал Гордеев. — Все, до свидания.

Он вышел первым. Тублин взглянул на Дронго, словно приглашая его выйти. Эксперт поднялся и пошел к выходу. Обернулся. В глазах Баратова промелькнуло некое удовлетворение. Или это ему показалось?

— До встречи, — крикнул Баратов.

Дронго вышел, не сказав больше ни слова. Последним вышел Тублин.

— Сдайте ваш пропуск, — попросил он, — на сегодня ваш визит завершен.

 

Глава 11

@Bukv = Домой Дронго вернулся в третьем часу дня. Он чувствовал, что они допускают какую-то фундаментальную ошибку, не принимая во внимание настойчивое желание Баратова рассказать историю своей жизни в самых неприятных подробностях. Эксперт снова и снова анализировал обе встречи, пытаясь понять, почему подследственному так важны были именно эти разговоры.

Обедал Дронго дома, в одиночестве. Сейчас он был просто не в настроении ни с кем разговаривать. Часа через полтора после его возвращения позвонила Эмма.

— Как у тебя дела? — поинтересовалась она.

— Держусь.

— Ты сегодня опять был в тюрьме на свидании с нашим знакомым, — она не спрашивала, она утверждала.

— А ты все еще поддерживаешь контакты с твоим бывшим знакомым? — в тон вопросу спросил Дронго.

— Они не бывают бывшими, — возразила Эмма. — Так вцепятся, что не оторвешь. Он говорит, что ты произвел на него ужасное впечатление. Передать все, что он сказал, или пожалеть тебя?

— Лучше не жалей, — предложил Дронго.

— Ты, оказывается, тугодум, медленно соображаешь, не умеешь приспосабливаться к меняющейся обстановке, и вообще непонятно, каким образом ты стал известным экспертом. Он считает, что у тебя дутая слава и тебе просто везет.

— И так много раз? — улыбнулся он.

— Ну, бывают же счастливчики, — рассмеялась она. — Словом, ты не понравился моему старому другу. Вот такие дела.

— Ты меня даже обрадовала. Я бы очень переживал, если бы понравился ему.

— Опять говорили о тяжелой судьбе этого маньяка?

— Скорее он сам рассказывал мне, как дошел до такой жизни.

— И ты снова его жалел?

— Нет. Скорее еще больше не понимал. Он вполне вменяемый человек, но действительно получал удовольствие от этих преступлений, и в этом была его огромная личная трагедия.

— А почему ты так не понравился моему другу?

— Он все время мешал мне разговаривать, считая, что я должен реагировать только на его замечания, а не следить за нитью своего разговора. Вот я и сопротивлялся как мог.

— Это на него похоже, — согласилась Эмма. — Надеюсь, сегодня ты у меня будешь?

— Не буду, — ответил он. Нужно заканчивать с этими экспериментами. Он не в том возрасте, чтобы заводить себе молодую и столь эксцентричную любовницу.

— Почему?

— У меня сыпь по всему телу. Я был у врача, и он сказал, что у меня обычная аллергия на сигареты.

— То есть на меня? — уточнила она.

— На твои сигареты.

— Какая разница? Это не так принципиально. Значит, все-таки на меня… Как обидно! Все мужчины, которые мне нравятся, получают в результате аллергию на меня. Может, мне бросить курить?

— Давно пора, — пробормотал Дронго.

— Слушай, все-таки ты серьезно или шутишь?

— Могу предъявить справку от врача, — соврал он.

— Понятно. И когда пройдет твоя аллергия?

— Недели через две.

— Все ясно. Решил избавиться от меня. Ужасно обидно…

— Ты ведь знаешь, что я не курю. Давай немного подождем. — Он чувствовал себя так, словно бросает женщину, которая ждет от него ребенка. Очевидно, это тоже особое искусство — уметь расставаться с женщинами, не обижая их. Баратов обладал искусством очаровывать женщин. А Дронго, кажется, уже давно постиг искусство расставаться с женщинами. Прочные связи не для него. И не только потому, что он чувствует себя не готовым к подобным частым встречам. Это всегда и угроза его знакомым, которых могут использовать против него. А он ни при каких обстоятельствах не хотел бы подставлять знакомых женщин под месть своих многочисленных оппонентов.

— Твой старый знакомый рассказывал тебе только о моем нелегком характере? — спросил Дронго. — И ничего не сказал о моем собеседнике?

— Сказал, что тот нарочно морочит всем голову, но они ему больше не позволят над собой издеваться. Я вообще не понимаю, что там у вас происходит. Но твое интервью прикрыли окончательно, теперь я в этом уверена. Руслан мне посоветовал даже не вспоминать о тебе. Видишь, как все совпало: у тебя аллергия, он не советует мне встречаться с тобой… Полное согласие всех сторон.

— Не обижайся. Я буду интенсивно лечиться, — пошутил он.

— Надеюсь, что твоя аллергия не затянется, — усмехнулась Эмма. — Между прочим, Алена уже была в милиции и следственном комитете. Ее отец обо всем узнал и чуть не получил инфаркт. Сейчас требует, чтобы она ушла с работы и сидела дома. Или уехала с сыном куда-нибудь в Германию. Как будто там нет своих маньяков.

— Его можно понять. Он реально оценивает степень опасности.

— Все равно глупо. А может, я приеду к тебе сама и не буду курить? Тогда твоя аллергия не даст о себе знать… — она никак не хотела сдаваться.

Он улыбнулся.

— Дай мне отдохнуть. Не забывай о разнице в возрасте.

— Тебе не стыдно? Какая разница? У тебя идеальный возраст для мужчины. Или ты уже выдохся?

— Нет. Просто получил аллергию и собираюсь быстро выздороветь.

— Ладно. Поправляйся. Все равно обидно. Пока.

— До свидания.

Дронго выключил телефон. Кажется, она поняла, что придуманная аллергия была лишь поводом. Хотя, если честно… Почему женщины курят? Неужели они не понимают, как меняется из-за этого аромат их тела — даже несмотря на продолжительные купания? Кажется, один из его знакомых однажды сказал, что целовать курящую женщину — все равно что целовать пепельницу. Грубо, конечно, но для мужчины, который за всю жизнь не выкурил ни одной сигареты, сложно все время общаться с женщиной, которая беспрерывно курит. Иногда по две пачки в день. Не говоря уже о том, что это просто вредно для обоих партнеров.

Через десять минут позвонила Джил. Каждый раз, разговаривая с ней, Дронго испытывал еще большее чувство вины, понимая, на какие жертвы она соглашается, оставаясь с детьми в Италии, чтобы не мешать его расследованиям и его работе. Он был благодарен ей за понимание ситуации, за все, что она для него делала. При воспоминании о недавнем разговоре с Эммой у него испортилось настроение. «Мы расширяем нормы морали в собственных интересах, — подумал он, — тогда как нормы права всегда строго очерчены и не позволяют нам вольную трактовку, иначе за переход допустимых границ нас сразу привлекают к уголовной ответственности».

Вечером Дронго остался дома, стараясь не думать обо всем, что произошло за последние дни. Убийцу они нашли и посадили в тюрьму; в настоящее время следствие идет весьма интенсивно, скоро состоится суд. Почему он должен так нервничать? Да, история Баратова достаточно интересна и поучительна. Дело даже не в том, как он стал серийным убийцей под влиянием целого ряда обстоятельств. Дело в том, что он стал циником, равнодушным к чужим несчастьям, к трагедиям других людей. А это называется омертвением души и приводит к самым ужасным последствиям.

На следующий день Дронго позвонил Вейдеманису и сообщил, что собирается вернуться в Италию. Эдгар горячо поддержал его намерение. Лучше оставаться там, пока здесь не закончится процесс Баратова, чтобы меньше об этом думать, сказал он. Билеты были заказаны на послезавтра. Весь день прошел в решении мелких проблем, которые все время накапливаются и требуют решения. Вечером позвонил Резунов.

— Что у вас там произошло? — поинтересовался полковник.

— Ничего особенного. Гордеев не давал мне нормально общаться с Баратовым, сунул мне в ухо свой микрофон и орал по поводу и без повода.

— Это на него похоже, — сказал Резунов. — Но Тублин сообщил, что Баратов признался в убийстве какой-то иностранки. Это правда?

— Во всяком случае, он заявил о двойном убийстве в Павловске. Хотя, насколько я помню наш выезд в Санкт-Петербург, там не было даже намека на подобное.

— Уже сделали запрос, — сообщил Резунов. — Как раз в эти дни пропала женщина из Канады. Она латышка по национальности, но была гражданкой Канады и не очень хорошо говорила по-русски. Может, поэтому он решил, что она американка или англичанка.

— Значит, они вам уже сообщили?

— Конечно. Гордеев позвонил и высказал все свои претензии Сергею Владимировичу. Он считает, что мы очень некачественно провели расследование, не выявили ряд важных фактов, не смогли найти без помощи ФСБ тело убитой соседки, не получили признание об убийстве в Кургане и только теперь узнали об убийстве иностранки в Павловске. Можете себе представить состояние Шаповалова! Он чувствует себя просто раздавленным. А Гордеев еще добавил, что напишет специальный рапорт о том, что мы ошиблись, решив привлечь к расследованию столь сложных преступлений такого некомпетентного человека, как вы, и ученого Гуртуева, которого он назвал шарлатаном. Извините, что я это вам передаю.

— Ничего. Я уже привык к колкостям Гордеева.

— Я вот сейчас думаю о ваших встречах, — признался Резунов. — Может, Баратов нарочно вас вызывал, чтобы подставить? Такая своеобразная месть вам и профессору Гуртуеву — показать, что вы оба никчемные и ни на что не годные эксперты, которых он легко мог обмануть, и лишь случай помог вам задержать его. Кстати, Гордеев так и считает. Он говорит о настоящем чуде, когда два таких не самых компетентных специалиста смогли задержать очень опасного преступника. Понятно, что косвенно он имеет в виду и меня, который работал вместе с вами.

— Нельзя быть таким самоуверенным, — заявил Дронго. — Напрасно он так говорит. Казбек Измайлович — ученый с мировым именем и много раз доказывал свои теории на практике. Что касается меня, то я ему явно не понравился. И в этом нет ничего особенного. Я же не пряник, чтобы нравиться всем.

— Я вам еще не все сказал, — сообщил Резунов. — Со вчерашнего дня они требуют признаний по этой погибшей иностранке. Перевели Баратова в карцер…

— Гордеев при мне обещал выжечь ему мозги «сывороткой правды», если тот не будет говорить, — сказал Дронго.

— Об этом Тублин мне не сообщал… Но сегодня днем Баратов согласился указать место, где спрятал тело иностранки. Завтра они вылетают в Санкт-Петербург. Гордеев уже сказал, что сразу после возвращения направит специальный рапорт руководству МВД о моем наказании и отстранении от подобных расследований иностранцев и ученых, не имеющих права заниматься оперативной работой. Понятно, что он имеет в виду вас и Казбека Измайловича.

— И вы не поедете завтра с ними в Санкт-Петербург?

— Нет. Конечно, нет. Завтра его повезут туда офицеры ФСБ. Гордеев решил лично отправиться вместе с ними. Тублин тоже поедет.

— Лучше бы они взяли вас, — в сердцах произнес Дронго.

— Вы опять считаете, что он может сбежать? — добродушно осведомился Резунов. — Но в ФСБ работают не дети — настоящие профессионалы. Не беспокойтесь, он никуда не денется. Укажет место, где спрятал тело, и вернется в Москву. Я думаю, он не соврал. Какой ему резон так злить Гордеева? Тот ведь вполне может сдержать свое обещание и выжечь ему мозги.

— Таких, как Гордеев, нельзя подпускать к подследственным и на пушечный выстрел, — пробормотал Дронго. — Что еще приятного сказал вам Тублин?

— А разве мало? Боюсь, что уже послезавтра у нас будут серьезные неприятности. Трудно объяснить, почему Баратов столько времени молчал у нас и начал давать показания в ФСБ. Никто не поверит, что он решился на подобные откровения только для того, чтобы досадить вам. Хотя я в это верю, учитывая его мстительный и злобный характер.

— А я как раз не верю, — возразил Дронго. — Зачем ему эту нужно? Предположим, что у вас будут какие-то неприятности — хотя какие неприятности у вас могут быть, учитывая, что именно ваша группа вышла на этого преступника? Предположим, что меня вообще отстранят от этого дела — так меня уже давно от него отстранили. Разжаловать меня не могут, выгнать со службы тоже невозможно. Профессор Гуртуев для него тоже недосягаемая величина — по его книгам учатся во многих странах мира. И Баратов не настолько глуп, чтобы этого не понимать.

— Тогда чем вы объясняете его необычное поведение? Почему раньше он молчал, а теперь решил заговорить? Страх перед карцером? Испугался угроз Гордеева?

— Не думаю. Он понимает, что ему ничего не сделают. Гордееву он нужен в хорошей форме, чтобы дать показания на суде. Иначе дело может просто развалиться. Если у него будет психологический сбой в результате применения этих психотропных препаратов, то врачи вполне могут признать его невменяемым, а это весьма болезненный удар по самолюбию Гордеева. Не говоря уже о том, что в этом случае дело просто развалится.

— Похоже, вы правы, — согласился, немного подумав, Резунов. — Подождем до завтра. Если он укажет место второго захоронения, значит, мы действительно недоработали. Обидно даже думать об этом.

— Если нет убитой и нет заявлений от ее родственников, то мы не можем гадать о том, с кем еще мог встречаться Баратов, — сказал Дронго.

— В любом случае это не оправдание, — заметил на прощание Резунов.

«Ему гораздо сложнее, чем нам, — подумал Дронго. — Он ведь возглавлял оперативную группу по поискам серийного убийцы, и все возможные ошибки и просчеты будут отнесены на счет Резунова». В этом случае никто не станет предъявлять особых претензий Дронго или Гуртуеву, все шишки достанутся Резунову и отчасти Шаповалову.

Он прошел в свой кабинет, сел за стол. Итак, завтра Баратова повезут в Санкт-Петербург и он должен будет показать в Павловске место, где находится второе тело. Павловск… Первый раз они были там с отцом, кажется, лет сорок назад. Их водили по отреставрированному дворцу, наконец провели в большой зал. Экскурсовод сообщила, что нужно было зрительно поднять потолок, но нельзя было его ломать, чтобы не испортить общую панораму дворца, — и тогда художники придумали оргинальный рисунок: общая колоннада по краям и голубое небо с облаками в центре. Зрительно потолок действительно выглядел очень высоким. Отец еще пошутил, сказав, что здесь нужно ставить раскладушку и отдыхать под этим расписным небом.

Кажется, архитектором Павловска в течение двадцати лет был Камерон. Как раз о нем обмолвился Баратов, допустив первую и главную ошибку. Он предложил женщине-искусствоведу очень редкую книгу о творчестве Камерона, о которой могли знать лишь специалисты по архитектуре, и этим невольно выдал себя. Тогда они сразу обратили внимание на этот прокол предполагаемого убийцы. Значит, он бывал там не один раз. Убийство было совершено в пятницу, когда там не бывает посетителей, — по пятницам Павловский музей закрыт. А завтра только четверг — значит, там будет много посетителей.

Он убил там сотрудницу музея. Как ее звали? Она была не экскурсоводом, а искусствоведом. Мирра. Мирра Богуславская. Да, все правильно. Он предложил ей тогда ту редкую книгу, и этим привлек ее внимание. Конечно, Баратов привычно готовил свое преступление. Он всегда заранее все просчитывал… Стоп. Что-то не так. Он заранее все просчитывал. О чем ты подумал? Об этой погибшей иностранке. Почему она появилась там в пятницу. Ведь по пятницам комплекс в Павловске бывает закрыт. Случайная гостья? Тогда почему приехала за двадцать семь километров от центра города в музей, который был закрыт? Именно в пятницу? Нет, что-то не получается.

Успокойся и проанализируй, что именно тебя волнует. Значит, так. Он готовил преступление, выбрав жертвой Мирру Богуславскую. Это был как раз тот самый тип молодой женщины, который ему нравился. С ее убийством все психологически ясно. Но как там могла оказаться эта иностранка? Что она там делала? И почему в этом случае Баратов не сумел все рассчитать, допустив, что она их увидела? И потом — как он ее убил? Оставил первую женщину и погнался за второй. Или встретил ее, когда закончил с первой? Непонятно. Но тогда точно была пятница, выходной день…

Ты упускаешь какой-то важный момент. Давай сначала. Завтра он укажет место, где спрятал тело второй женщины. Его уже вывозили в Пермь, где был проделан подобный экперимент. Серийных убийц часто вывозят на место преступления, чтобы обнаружить тела убитых ими жертв. Так было с Чикатило, так будет и с Баратовым. Убитая была захоронена не в Перми, а в трех часах езды от города. А завтра утром они поедут в дворцовый комплекс в Павловск… Тебя опять что-то беспокоит? Что именно? Почему ты не можешь успокоиться. Комплекс. Архитектура Камерона. Павловск. Эти земли Екатерина Вторая подарила своему сыну, будущему императору Павлу Первому, которого терпеть не могла. Он слишком напоминал ей убитого мужа — Петра Третьего. Она хотела оставить корону своему старшему внуку — Александру. На этих землях в течение двадцати лет Камерон воздвиг целый дворцовый комплекс. До этого Павел жил в Гатчине, потом переехал сюда, но в самой столице жил в Михайловском замке, который тоже не был достроен до конца. Это все интересно, но какое отношение имеет к Баратову Павел Первый? Он всю жизнь помнил о том, что случилось с его отцом. Когда он пришел к власти, то приказал перенести прах своего отца из Александро-Невской лавры в Петропавловский собор и заставил убийц идти за гробом. Он все время опасался заговорщиков и, в конце концов, был убит в своем замке.

Замок. Дворцовый комплекс. Баратов — специалист по архитектуре, один из лучших специалистов в стране. Получается, что он сумел заставить их вывезти его именно в то место, которое ему известно лучше всех. Но зачем? Что он там будет искать? В любом случае нужно предупредить Тублина, чтобы они были готовы к любым неожиданностям. Конечно, уже поздно, но… Дронго набрал номер Резунова и услышал сонный голос полковника.

— Извините, что я вас беспокою, — быстро сказал эксперт, — но мне срочно нужен мобильный номер полковника Тублина.

— Зачем? — поинтересовался Резунов. — Я его знаю уже много лет, он все равно не станет вас слушать.

— У меня другой вопрос. Вы можете дать его номер? Это очень важно.

— Сейчас найду, — Резунов положил телефон и долго где-то возился. Затем снова поднял трубку и продиктовал номер телефона.

— Не забывайте, что мы люди военные и, в отличие от вас, не имеем права на независимое расследование, даже на самостоятельные действия, — напомнил он своему собеседнику.

— Именно поэтому я и попрошу его позвонить своему генералу, — сказал Дронго. — Спасибо.

Он набрал номер Тублина, и тот почти сразу ответил:

— Слушаю вас. Кто говорит?

— Это Дронго. Добрый вечер.

— Как вы узнали мой номер?

— Это неважно. У меня к вам просьба. Завтра доложите Гордееву, что Баратова нельзя везти в Павловск, это очень опасно.

— Что значит нельзя? Мы уже доложили руководству, заказали специальный самолет.

— Его нельзя вести в Павловск.

— Почему?

— Он специалист по архитектуре, очень хорошо знает все ходы и выходы в Павловске. Кроме того, он там бывал неоднократно, планировал свое очередное убийство. Его нельзя туда привозить.

— Извините, но вы говорите чушь. Как это нельзя? Он должен указать нам место, где спрятал тело убитой им женщины. Тем более иностранки. Мы уже доложили своему руководству и получили разрешение. Вы представляете, что будет, если мы завтра не полетим? Как мы объясним заказ самолета, вызов оперативной группы, наш доклад руководству? Гордеев просто отстранит меня от расследования. Неужели вы ничего не понимаете?

— Его нельзя туда везти, — упрямо повторил Дронго.

— Послушайте меня, — предложил Тублин, — я, в отличие от нашего генерала, ценю ваш опыт и ваши знания. Но это не тот случай, когда вы должны демонстрировать свое мастерство. Вылет завтра состоится в любом случае. С нами полетит оперативная группа ФСБ. Это не сержанты из местной милиции, а настоящие профессионалы. Можете не волноваться. До свидания.

Он отключился. Дронго медленно положил телефон на стол.

— И все-таки вы напрасно меня не слышите, — задумчиво произнес он.

 

Глава 12

@Bukv = Проснувшись утром в половине десятого, Дронго сразу позвонил Тублину, но телефон был отключен — очевидно, они уже находились в воздухе. Он отправился в ванную, побрился, принял душ, почистил зубы и снова набрал номер полковника. Телефон был отключен. Прошло больше часа, и самолет должен был уже долететь до Северной столицы.

Чувствуя, как нарастает напряжение, Дронго позвонил Резунову.

— Я просил Тублина отменить их вылет в Санкт-Петербург, — сообщил он.

— Напрасно, — ответил Резунов. — Вы же понимаете, что не он решает подобные вопросы. С группой должен был полететь сам Гордеев. А он не разрешит отменять подобный выезд ни при каких обстоятельствах. Генерал уже успел доложить руководству о том, что среди жертв убийцы была иностранка.

— Я поздно заснул, все время думал об этом выезде в Павловск, — пояснил Дронго. — Вы помните, что Павловск был построен специально для сына Екатерины Второй, которого она терпеть не могла? И который, в свою очередь, не очень любил свою мать.

— Должен признаться, что я не так хорошо знаю историю, как вы, — усмехнулся Резунов, — хотя про Павла, конечно, помню. А почему вы говорите об их отношениях?

— В свое время братья Орловы убили отца Павла — Петра Третьего, и он всю жизнь боялся заговоров и покушений на свою жизнь. Поэтому повсюду, где он жил, в том числе и в Гатчине, были подземные ходы, скрытые двери, тайные проходы, внутренние лестницы. В том числе в Михайловском замке, в котором его и убили. Из истории известно, что, когда заговорщики ворвались в спальню императора, они его там не обнаружили и решили, что он успел сбежать по тайной лестнице. Но двери в покои императрицы были заперты изнутри самим императором. Тогда начались поиски Павла. Оказывается, он спрятался за ширмой, перед камином, где был выход на лестницу. Но чтобы его открыть, нужно было приложить довольно ощутимое усилие, нажимая каблуком обуви, а он выскочил из кровати босым и не сумел открыть дверцу. Известно, что его нашел генерал Бенингсен. Заговорщики схватили царя и потребовали его отречения. Он категорически отказывался, и все кончилось тем, что граф Николай Зубов ударил его по руке и посоветовал не кричать. Оскорбленный император оттолкнул руку Зубова, и тот ударил его в висок правой рукой, в которой была зажата массивная золотая табакерка. После этого заговорщики набросились на императора и задушили его.

— Любопытно. Но при чем тут Баратов? Вы думаете, что его могут там убить?

— Нет. Разумеется, нет. Я боюсь, что именно там он окажется на «собственной территории». Ведь он как раз специалист по архитектуре и очень хорошо знает дворцовый ансамбль Павловска и творения архитектора Камерона. Он может использовать свои знания. Ни один сотрудник ФСБ не знает эти ходы и выходы, как Вениамин Борисович Баратов.

— Я вас понял, — сказал Резунов, — но думаю, что он все равно ничего не сможет сделать.

— В любом случае это очень опасно, — подчеркнул Дронго. — Я бы не стал так рисковать. Но боюсь, что вы правы и генерал Гордеев даже не захотел бы меня выслушать.

— Именно поэтому я и не советовал вам звонить, — напомнил Резунов. — Но вы не беспокойтесь. Я позвоню на всякий случай нашим в Санкт-Петербург и попрошу выставить второе кольцо оцепления.

Прошло еще около часа. Дронго продолжал звонить, но телефон Тублина был все еще отключен. Наконец он дозвонился и услышал частые гудки. Значит, телефон наконец включили. Он перезвонил еще раз. Опять частые гудки. В третий раз, в четвертый, в пятый… Телефон все время был занят. Может, он снова его отключил или переключил на какой-то другой канал? Дронго не находил себе места. Он начал звонить еще чаще, но телефон был все время занят. Минут через сорок он наконец дозвонился и услышал отрывистый голос Тублина: «Некогда».

Дронго снова набрал номер. И опять занято. Сколько же можно? Он продолжал набирать. Возможно, Тублин просто не может разговаривать при своем начальстве? Нужно немного подождать. В конце концов, Резунов прав. Что там может случиться, если Баратова сопровождают лучшие оперативники ФСБ. Но все равно он не находил себе места, усилием воли заставив себя не звонить. В этот момент раздался чей-то телефонный звонок. Дронго схватил телефон.

— Вы были правы, — услышал он глухой голос, в первый момент даже не узнав звонившего. А узнав, не поверил.

— Виктор Андреевич, это вы? — У Резунова был такой странный голос.

— Да, — ответил тот, — это я. К сожалению, вы были правы. Можете считать нас всех полными идиотами. Впрочем, так оно и есть…

— Что случилось?

— Двадцать минут назад мне позвонил подполковник Кокоулин из Санкт-Петербурга. Сегодня утром во время проведения следственного эксперимента наш подопечный Баратов сбежал, — сообщил ошеломляющую весть Резунов.

Дронго прикусил губу. Так все и должно было случиться. Теперь все встало на свои места. Теперь понятно, каким был план Баратова с самого начала…

— Как это произошло? — осведомился он.

— Не знаю. Пока ничего не знаю. Кокоулин позвонил и сообщил, что по тревоге поднята вся городская и областная милиция. Я хотел вас предупредить… на всякий случай… Будьте осторожны…

«Они так и не захотели меня послушать, печально, — подумал Дронго. — А я ведь их предупреждал… Очевидно, что у Баратова был разработан изощренный план. Он заранее подготовил себе запасной вариант. Его напускное молчание было хорошо продуманной игрой. А меня он позвал специально, чтобы таким образом продемонстрировать свое превосходство и взять реванш за свое поражение. Первый раз он нарочно признался в двойном убийстве, чтобы его повезли в Пермь, где он действительно указал место погребения убитой женщины. То есть продемонстрировал свою готовность к сотрудничеству. И заставил следователей поверить, что готов рассказывать обо всех своих преступлениях. Затем он получил право на телефонный звонок и дал показания по курганскому убийству. Все было продумано до мелочей». Он использовал Дронго, понимая, что их разговоры будут прослушиваться и записываться. А во время следующего разговора словно нарочно упомянул о двойном убийстве в Павловске, прекрасно понимая, что следователи не оставят без внимания эти слова. Специально признался таким образом, чтобы его услышали сидевшие в соседней комнате Гордеев и Тублин. Баратов отлично понимал, что они обязательно обратят внимание на его сообщение об убийстве иностранки и снова повезут на место преступления для проведения следственного эксперимента.

Павловск был его территорией. Его подлинной территорией, в отличие от холмов вокруг Перми, которые он мог особо и не знать. А среди построек восемнадцатого века он чувствовал себя гораздо увереннее и воспользовался моментом. Но как он сумел все рассчитать? И где были эти хваленые профессионалы? Неужели он заранее готовился к такой возможности? Получается, что да. И все его исповеди были игрой… Черт возьми, нужно было догадаться гораздо раньше. Этот человек все тщательно рассчитывал, как опытный архитектор, от внимания которого не ускользает ни одна деталь, ни одна несущая балка, ни одно окно.

И теперь он сбежал. Опасный преступник, которого они с таким трудом нашли, снова на свободе. И это в результате идиотизма упертых сотрудников правоохранительных служб, которые упрямо не хотели выслушать его, Дронго… Интересно, как себя чувствует генерал Гордеев, лично руководивший этой операцией? Он ведь считал Гуртуева шарлатаном, а самого Дронго — тугодумом и дилетантом, которому необъяснимо везло во время его расследований. Интересно, поменяет ли он свое мнение.

И словно в ответ на его мысли раздался телефонный звонок. На часах было около четырех. Он взял аппарат.

— Здравствуйте, — глухо сказал Тублин. Узнать его голос тоже было невозможно, словно позвонил совсем другой человек. — Вы уже все знаете?

— Да, наслышан.

— Можете торжествовать: вы оказались гораздо умнее, чем мы все.

— Я же вас предупреждал… Торжествовать я не буду, хотя бы из уважения к собственным усилиям по его задержанию.

— Откуда мы могли подумать, что он все рассчитал? Нас было восемь человек: генерал Гордеев, я, пятеро оперативников и наш врач. Всего восемь человек. Нам казалось, что у него нет ни единого шанса.

— Как это произошло?

— Он привел нас к старинной молочне, находящейся неподалеку от дворца, а затем обошел здание быстрым шагом. Один из наших оперативников был скован с ним наручниками, и мы спокойно шли следом. Двое наших сотрудников шли впереди них. Оперативник, который был скован с Баратовым, — опытный сотрудник, профессиональный спортсмен. Они зашли за угол, и раздался какой-то стук. Мы бросились туда и увидели задвигающуюся железную дверь. Двое сотрудников стояли рядом, в полуметре от них, и ничего не поняли. Там был какой-то заросший вход, мимо которого они прошли. Он неожиданно поднял руку и достал что-то из углубления над этой дверью, резко ударил своего конвоира и толкнул его в проход, бросаясь следом. И сразу за ними закрылась эта дверь. Все произошло в какие-то доли секунды, никто ничего не успел понять. Мы попытались взломать дверь — ничего не получилось. Даже стреляли в нее. Потом нашли сотрудников музея и обнаружили ход, который вел из дворца к молочне и дальше к павильону, который называется Храм Дружбы. Повсюду сновали люди, но Баратова нигде не было. У дверей, с другой стороны, лежал наш оперативник без сознания. Баратов нанес ему удар каким-то тяжелым предметом. Потом я вспомнил ваши слова об исчезнувшем кастете и понял, чем именно он орудовал. Оперативник, который был скован с ним, не успел среагировать. А ключи от наручников были у него в кармане. Это было нарушением. Баратов снял наручники, забрал оружие, документы, телефон, куртку несчастного и исчез.

— Он готовился заранее… Я же говорил Гордееву о пропавшем кастете! Нужно было о нем помнить.

— Теперь уже поздно говорить об этом. По тревоге подняты все городские спецслужбы, взяты под особый контроль аэропорты, речные и морские вокзалы, железнодорожные станции, автобусные остановки. Сейчас мы связались с военными, будем ставить двойное кольцо вокруг города.

— Все это бесполезно, — мрачно сказал Дронго, — он обычно рассчитывает свои действия по минутам. Вы его все равно не найдете.

— Не знаю. Даже думать об этом не хочу. Нам пришлось доложить о случившемся в Москву. Вечером мы будем на докладе у директора ФСБ. Боюсь, что нас отстранят от расследования. Возможно, это мой последний звонок вам. Если до семи вечера мы ничего не обнаружим, то оба должны будем возвращаться в Москву, оставив здесь наших оперативников.

— Гордеев знает, что вы мне позвонили?

— Нет. Ему стало плохо с сердцем, вызвали врачей. Сейчас ему сделали укол. Он все еще не может прийти в себя.

— Баратов нарочно вызывал меня, зная, что вы будете прослушивать наши разговоры. И все его как бы вынужденные шаги были на самом деле продуманными ходами, к которым вы его и подталкивали. Он делал это нарочно, чтобы вы захотели вывезти его в Пермь, а потом и в Павловск. Все было рассчитано до мелочей.

— Мы должны были понять его план еще до того, как вылетели в Санкт-Петербург, — согласился Тублин. — Я решил вам позвонить, чтобы спросить вашего совета. Где его искать?

— Только не в Санкт-Петербурге, — вздохнул Дронго. — Насколько я могу судить о его характере, он уже выехал из города. Добрался на электричке до вокзала и там пересел на первый попавшийся поезд, пока вы исследовали лаз. Очевидно, это был тайный проход, сделанный архитектором Камероном для хозяина дворца.

— Не знаю, кто его сделал, но этот проход тянулся прямо из дворца, из спальной комнаты. Баратов прошел обратным путем, вышел прямо в музее и растворился среди посетителей.

— Все верно. Камерон строил дворец для нелюбимого наследника, который все время опасался покушений.

— Вы могли бы сказать нам об этом вчера.

— Я пытался вас предупредить, но вы не хотели меня слушать.

Тублин молчал, сознавая, что уже ничего нельзя исправить.

— Сколько времени у вас ушло на осмотр места происшествия? Когда вы открыли эту дверь? Вы можете точно вспомнить? — спросил Дронго.

— На все поиски ушло чуть больше часа. Может, полтора часа. Мы были уверены, что он прячется за дверью, предлагали ему сдаться… Потом нашли выход с другой стороны — или вход, смотря откуда двигаться. Но мы были уверены, что он не рискнет появиться в музее, а прячется у молочни. Поэтому продвигались вперед очень осторожно. Но его нигде не было.

— Он мог спрятать где-нибудь и нужную ему одежду, — предположил Дронго. — Сразу переоделся и вышел в музей. Из Павловска до центра города примерно минут тридцать на электричке. Там можно пересеть на любой поезд, идущий в центр страны. Если вы начали вводить свой «план перехват» через полтора часа после его побега, то уже опоздали. Снимайте ваше оцепление и возвращайте людей, его уже нет в городе.

— Это не в моей власти, — признался Тублин.

— Тогда ищите.

— Где?

— Понятия не имею.

— Как вы думаете, он может прийти к вам?

— Я буду последним человеком, к которому он захочет прийти.

— Но он очень мстительный и последовательный человек. Может, захочет вам отомстить…

— Почему вы думаете так за него? Он уже более чем отомстил, выставив всех нас дураками, в том числе и меня. Ведь это фактически через разговоры со мной он заставил вас принимать ошибочные решения, которые привели к его побегу. Так что, по большому счету, он отомстил.

— Значит, у вас он не появится?

— Нет. Разумеется, нет.

— Может, он захочет вернуться в Пермь?

— Где его знает каждая собака? Никогда в жизни. Я думаю, что он на некоторое время заляжет на дно, где-нибудь в тихом провинциальном городке. Есть, правда, одно обстоятельство…

— Какое?

— Он уже давно не совершал своих нападений. Я думаю, ему трудно будет сдержаться после стольких дней воздержания. Он будет искать старых знакомых…

— То есть опять убивать?

— Боюсь, что да.

— Вы серьезно говорите или издеваетесь?

— К сожалению, более чем серьезно. Скажите, господин Тублин, вы женаты?

— Да. А почему вы спрашиваете?

— Сколько лет?

— Больше двадцати.

— Я могу узнать, с какой регулярностью вы практикуете секс со своей супругой? Только не обижайтесь, я спрашиваю не из праздного любопытства.

— Я не обязан вам отвечать.

— Хорошо. Предположим, один раз в неделю. Или один раз в месяц, пусть даже в два или три месяца. Но все равно чувствуете подобные позывы. А он ведь моложе вас. И не может получать удовольствия другим способом, кроме насилия и убийства. Как вы считаете, он долго продержится?

— Если он убьет еще хотя бы одну женщину, нас просто разжалуют и выгонят из органов, — признался Тублин.

— Тогда сразу ищите себе новую работу, — безжалостно заявил Дронго. — Вы не сможете поставить охранника рядом с каждой женщиной по всей стране. И учтите, что он может действовать и в соседних странах, где уже бывал, — например, в Казахстане и Украине.

— Тогда мне остается только застрелиться, — в сердцах сказал Тублин.

— Это дезертирство, — возразил Дронго, — нужно снова начинать поиски Баратова. Понимаю, что будет нелегко. Но человека всегда можно найти. Всегда остаются конкретные следы его передвижения. Будет много работы, очень много волнений, переездов, обычной рутины — но по-другому найти его невозможно. Кстати, вы уже проверяли телефон вашего охранника? Он может позвонить, используя этот аппарат.

— Если позвонит, мы сразу его найдем, — сказал Тублин. — И кредитную карточку, которую он украл, мы тоже заблокировали… Извините, меня, кажется, зовут. Спасибо за ваши советы.

«Они должны были услышать меня до того, как отправились в эту поездку», — с разочарованием подумал Дронго.

Снова позвонил телефон. Незнакомый номер.

— Здравствуйте, — узнал Дронго голос генерала Шаповалова, который, очевидно, позвонил ему из своего кабинета. — Вы уже знаете, что произошло в Павловске?

— Знаю.

— Каким-то невероятным образом ему удалось сбежать, — продолжил генерал. — Мы сейчас обсуждаем все меры, которые необходимо срочно предпринять, и снова хотим собрать вашу группу. У меня есть согласие министра внутренних дел, разрешившего привлечь вас и профессора Гуртуева к поискам убийцы. Я даже не представляю, что завтра напишут газеты… Это будет настоящий кошмар!

— Его фотографии должны напечатать все газеты, — предложил Дронго, — его нужно показать по телевидению, чтобы он чувствовал себя неуютно, не как победитель. Чтобы опасался каждого встречного, каждого случайного свидетеля, который сможет узнать его.

— Это мы обязательно сделаем, — пообещал Шаповалов. — Вы сможете завтра утром приехать ко мне? Мы снова начинаем наши поиски. Мне даже страшно подумать, что сделают с генералом Гордеевым, если сегодня они не найдут Баратова в Санкт-Петербурге.

— Они его не найдут, — уверенно ответил Дронго. — Он уже покинул город, это я вам гарантирую.

— Тем хуже для всех нас… — пробормотал Шаповалов. — Как вы считаете, он может преследовать вас?

— Чтобы отомстить? Не думаю. Он уже отомстил — таким необычным образом.

— Тогда где его искать?

— Не знаю. Пригласите профессора Гуртуева: возможно, он сумеет нам помочь.

— Я приглашу вас обоих, — решил Шаповалов, — завтра утром мы собираемся в моем кабинете. Ровно в девять тридцать. Послать за вами машину?

— Не нужно. Дайте указание, чтобы особенно тщательно проверяли поезда на Белоруссию и Украину. В Прибалтику он не сунется, там Шенгенская зона и особая проверка. А вот в соседние республики может поехать, тем более что между Россией и Белоруссией практически нет никаких границ и там никто не проверяет паспортов.

— Сделаем, — пообещал Шаповалов. — До завтра.

Дронго положил трубку, прошел в ванную комнату и умылся. Сегодня он весь день просидел на телефоне и ничего не успел съесть. Нужно позвонить Эдгару и куда-нибудь поехать. Хотя есть совсем не хочется: во рту все время какой-то горький привкус. Это привкус поражения, горечи, разочарования.

Что сделает Баратов? Куда отправится? Вряд ли на восток страны, там он успел отличиться и его могут узнать. В Закавказье? Нет. Там очень хорошо охраняются границы. В Грузию вообще не пустят без визы. Прибалтика исключена. Украина не подходит, там на границе тоже проверяют документы. Остается Белоруссия. Баратов умеет считать варианты и понимает, что его фотографии будут в каждом райотделе милиции, у каждого участкового. Его будут искать по всей стране. Идеальное место для того, чтобы спрятаться, — Белоруссия или Казахстан. Рисковать и пересекать всю страну, пытаясь добраться до Казахстана, слишком самонадеянно. Тогда остается Белоруссия. Именно там можно спрятаться. Хотя формально Россия и Белоруссия — союзные государства, но местные милиционеры не станут искать российского маньяка в своей стране, если у них не будет подобных эксцессов. После того как во время последних президентских выборов отношения России и Белоруссии обострились, они просто не обратят внимания на сообщения, посланные из соседней страны. Это будет на руку Баратову. Да, Белоруссия — идеальное место для того, чтобы спрятаться.

Надо будет начать проверку в городах, находящихся на узловых станциях. Баратову нужна железная дорога — он привык путешествовать в поездах, так ему удобнее передвигаться, не предъявляя паспорта.

Дронго задумался. Нужно все начинать заново. Снова отправиться в Пермь и просмотреть все книги в доме Баратова. Обратить внимание на его переписку. Карты, наброски, возможные места проживания, какими городами он мог интересоваться. Поговорить с его бывшим секретарем, найти его бывшую женщину… хотя он, кажется, говорил, что она улетела куда-то на Дальний Восток, но при желании и это не проблема.

Теперь Павловск. Понятно, что все было спланировано заранее. Кастет, железная дверь, за которой можно спрятаться, втолкнув туда охранника. Сопровождающие сами облегчили ему задачу, грубо нарушив инструкции и оставив ключи непосредственно тому, с кем шел преступник. Очевидно, где-то рядом Баратов прятал и одежду. Он все предусмотрел…

Деньги… В его доме не нашли денег и кредитных карточек. Вернее, у него оказалась только одна карточка, на которую начислялась зарплата. А ведь он был совсем не бедный человек и сдавал почти несколько этажей института кооператорам, которые очень хорошо платили. И судя по всему, платили наличными и сверх договоров, так как именно на эти средства он позволял себя ездить по всей стране. На зарплату директора провинциального института, даже профессора, он не смог бы себе такого позволить. Еще одна возможная ниточка. Нужно будет все записать, чтобы уже завтра сотрудники полковника Резунова начали общую проверку. Баратов мог открыть счета в любом банке — нужно проверить по всем российским банкам. Хотя он мог открыть счет и на чужое имя, это вполне в его манере. Дронго подвинул к себе блокнот…

Поздно вечером еще раз позвонил полковник Резунов. Поиски Баратова в Санкт-Петербурге не увенчались успехом. Приказом директора ФСБ генерал Гордеев и полковник Тублин были отстранены от дальнейшего участия в этом деле, и в отношении обоих было начато служебное расследование.

 

Глава 13

@Bukv = Утром они собрались в приемной Шаповалова. У сотрудников Резунова были мрачные, озадаченные лица. Никто не мог предположить, что преступник, на поиски которого они потратили столько сил и времени, мог уйти, обманув сразу нескольких сотрудников ФСБ и заранее спланировав блестящую операцию по своему освобождению. Резунова не было, да и сам генерал где-то задерживался. В сторону Дронго и Гуртуева офицеры старались не смотреть.

В одиннадцатом часу появились Шаповалов и Резунов. У обоих были серые лица. Очевидно, они были на докладе министра, где выслушали претензии к своему расследованию и к работе своих сотрудников. Шаповалов прошел в кабинет, сел за стол и пригласил садиться остальных сотрудников. Дронго и Гуртуева он приветствовал хмурым кивком головы. Резунов уселся рядом с ними, словно желая подчеркнуть коллективную степень вины за случившееся.

— Все вы знаете, что произошло, — начал Шаповалов бесцветным голосом. — Мы сейчас были у нашего министра. Вопрос стоит так: либо мы немедленно находим этого типа, либо коллективно уходим в отставку все вместе. Никаких промежуточных вариантов не будет. Мы обязаны найти серийного убийцу, и как можно быстрее.

— В ФСБ напортачили, а нам отдуваться, — мрачно заметил один из офицеров.

— Мы делаем общее дело, — резко возразил Шаповалов. — В ФСБ не виноваты, что не могли предусмотреть подобного развития событий. Такого не было никогда и нигде. Никто не мог об этом догадаться, даже наши эсперты.

Резунов посмотрел на Дронго. Эксперты как раз предуреждали о подобном развитии событий, но их не послушали.

— Мы уже отдали соответствующее распоряжение о поисках Баратова. Повсюду разосланы наши оперативки; все случаи нападения на молодых женщин будут особо фиксироваться, не говоря уже о случаях насилия или убийства. На железной дороге введены специальные бригады, которые будут прочесывать вагоны. Его фотографии будут у каждого участкового. Теперь давайте подумаем, что еще мы можем сделать. Где нам его искать?

Все подавленно молчали.

— Вот так, — сказал Шаповалов, — все правильно. Когда нужно работать мозгами, все молчат. Не слышу предложений.

— Разрешите мне, — попросил Дронго.

— Разумеется, — кивнул генерал.

— Баратов уже доказал нам, что является исключительно опасным и умным человеком, который умеет рассчитывать свои ходы, — начал Дронго, — он сознательно использовал ваши противоречия с ФСБ, а также наше появление в тюрьме, прекрасно сыграв на этом противостоянии. Сначала он словно ненароком признался в двойном убийстве в Перми и согласился показать место, где он спрятал тело, отлично сознавая, что это будет негласная проверка его готовности к сотрудничеству. Затем он сумел убедить Тублина в необходимости телефонного звонка, выторговав для себя это право за признание курганского убийства. И действительно, подтвердил факт убийства в письменной форме. А когда ему начали верить, во второй раз в разговоре со мной вспомнил о двойном убийстве — но уже совершенном в Павловске, о котором мы даже не подозревали. Чтобы усилить наш интерес, он выдал информацию об убитой иностранке, чем сразу заинтриговал сотрудников ФСБ. Остальное было несложно, если он заранее подготовился…

— Зачем вы нам это рассказываете? — недовольно перебил его Шаповалов. — Мы и так прекрасно понимаем, что допустили очевидный промах, когда согласились перевести его в тюрьму ФСБ, фактически передав для расследования в другую службу. Я спрашивал, какие есть предложния по его обнаружению и задержанию.

— Перехожу к предложениям, — спокойно продолжал Дронго. — Мы имеем практически полную картину его психотипа. Этот человек совершает свои сексуальные убийства не спонтанно, а основательно готовит их — изощренно, с выдумкой. Может, даже получает особое удовольствие от планирования подобных преступлений. Принимая во внимание эти факты, я полагаю, что он точно знал, куда и каким образом собирается уехать. Выйдя из музея, он сумел смешаться с толпой и уйти к вокзалу, откуда уехал на электричке в город. Если он рассчитал все верно, а электрички ходят по расписанию, то наверняка знал, каким поездом ему лучше сразу уехать из Санкт-Петербурга. И точное направление места, куда он собирался отправиться. Вспомните карту северной части вашей страны. Баратов понимал, что в запасе у него час, от силы два, в течение которых он должен выехать из Санкт-Петербурга. Самолеты исключены — автобусы слишком рискованны, на такси далеко не уехать, морские и речные суда за такое время далеко не уйдут, и их всегда можно вернуть обратно. Только поезда, которые уходят с Витебского и Московского вокзалов почти беспрерыно в разные стороны. Понятно, что ему нужен короткий маршрут, чтобы сразу оказаться в безопасном месте. Ясно, что Прибалтика исключена — ведь там Шенгенская зона, и любой, кто въезжает в эти страны, будет подвергнут процедуре строжайшего досмотра документов. И его фамилия появится в их компьютерах, что для Баратова равносильно опознанию. Значит, он должен был выбрать поезд, направляющийся через Псковскую или Новгородскую область в Белоруссию. Это единственная страна, на границе которой не проверяют документов, в которой можно спокойно укрыться и не вызывать подозрений, даже не зная белорусского. Более того, он понимает, что там за ним не будет такой охоты, как в России, и местные милиционеры не станут рьяно искать серийного маньяка, который убивает в соседней стране. Я почти убежден, что ориентировки на Баратова были разосланы по всем российским областям, но не пошли в Белоруссию и Украину.

Шаповалов взглянул на одного из офицеров, и тот отрицательно покачал головой. Шаповалов нахмурился и шумно задышал, демонстрируя свое негодование.

— Вы можете указать конкретное место в Белоруссии, где он мог спрятаться? — спросил генерал.

— Не могу. Это всего лишь моя гипотеза. Возможно, я ошибаюсь, но указать город и улицу, где он может проживать, — нечто из области астрологии, которой я никогда не занимался.

— Срочно отправьте сообщение о Баратове в Минск, — приказал Шаповалов, — чтобы его искали в соседней республике.

— И в Киев, — напомнил Дронго, — так будет правильно.

— Да, и в Киев, — согласился Шаповалов. — У вас есть еще предложения?

— Есть. Нам с профессором Гуртуевым нужно срочно вылететь в Пермь и осмотреть дом Баратова. Надеюсь, что он был закрыт, опечатан и там никого не было.

Шаповалов посмотрел на Резунова.

— Конечно, — ответил тот.

— Считайте, что мы согласны, — решил генерал. — Что еще?

— Найти женщину, на которой он хотел жениться, и поговорить с ней. Нам нужно обязательно с ней увидеться. А его фотография должна появиться в газетах, чтобы лишить его свободы маневра. Чтобы он начал бояться собственной тени.

— Это мы сделаем, — сразу согласился Шаповалов. — И все?

— Деньги, — напомнил Дронго, — нужно проверить все коммерческие банки в Перми, где он мог открыть себе счета или получить кредитную карточку. Затем выяснить, когда его вызывали в Москву и где ему обычно заказывали гостиницу. Проверить банки рядом с гостиницей — возможно, он опасался открывать новые счета в Перми и делал это в Москве. Он российский гражданин и может свободно делать это в любом городе вашей страны. Если подобные счета обнаружатся — уточнить, не было ли переводов в соседние республики, а если были, то куда и когда.

— У нас уйдет на это целый месяц, — сказал один из офицеров, — мы потратим на такие поиски не меньше трех-четырех недель.

— Вы считаете, что будет лучше, если он начнет охоту за женщинами? — спросил Дронго. — А если среди жертв окажется ваш близкий человек? Вам не кажется, что лучше потратить время и силы на поиски серийного убийцы, чем оплакивать потом его жертвы?

— У нас здесь не колхозное собрание, — разозлился Шаповалов. — Сколько нужно времени, столько мы и потратим. Если понадобится, соберем офицеров по всей стране. Но будем искать этого подонка.

— Учтите, что он вооружен, — напомнил Дронго, — ему удалось похитить оружие своего конвоира. И его документы. Нужно обратить внимание, что неизвестный может предъявить документы офицера ФСБ.

— Это мы уже сделали, — сообщил Резунов, — и фотографию сотрудника тоже разослали по всем городам и районам.

— И самое неприятное, — сказал Дронго, — он не сможет долго отсиживаться в своей берлоге, где бы он ни спрятался. Его снова потянет на преступления. Это не тот случай, когда человек может сбежать, спрятаться и спокойно жить под другим именем. Он долго не продержится. Даже прекрасно понимая, что его ищут, он будет снова насиловать и убивать. Это уже не в его власти — изменить собственную натуру и характер. Я закончил.

— Он может сделать себе белорусский паспорт и уехать за границу, — сказал один из офицеров, — а мы будем искать его по всей стране. Он ведь не сумасшедший, чтобы снова нападать на женщин. Должен понимать, что тогда мы его быстро схватим.

— Чикатило тоже не был сумасшедшим, — быстро ответил Гуртуев, — более того, его даже арестовали по подозрению в убийстве, решив проверить его группу крови. А значит, он прекрасно понимал, что его уже ищут и в любой момент могут вычислить и найти. Тогда сотрудники милиции и прокуратуры проявили досадную оплошность — у него не совпадали группы крови и спермы.

Такое очень редко, но случается. Однако он точно знал, что его ищут, и тем не менее продолжал убивать. Конечно, Баратов не сумасшедший, если судить о его побеге и продуманном плане. Более того, он весьма умный, логически мыслящий человек, умеющий выстраивать свои отношения с мужчинами и женщинами. Но в сексуальном плане у него есть явные отклонения. Его не устраивает обычный секс, он просто не может ничего с собой сделать. Ему нужны другие ощущения, другая степень свободы, другое поведение жертвы. Ему нужны ее последний крик, предсмертный хрип, ее бьющееся тело в руках, чтобы почувствовать свою силу и получить полное удовлетворение.

— Таких стрелять нужно, — убежденно сказал один из офицеров.

— Вы опять не понимаете, — поморщился Гуртуев, — это уже не зависит от самого Баратова. Он человек с патологиями. Нельзя явно выраженного гомосексуалиста заставить встречаться с женщиной, он просто не сможет ничего сделать. Более того — ему будет плохо, очень плохо. Из похотливого бонвивана нельзя сделать моногамного супруга. Просто не получится. Из сексуального маньяка, ставшего серийным убийцей, нельзя сделать обычного человека. Он им уже никогда не станет. Это как раз та форма болезни, которая не лечится. Он не сможет иначе получать удовольствие. Между прочим, у Чикатило, о котором мы часто вспоминаем, была семья: жена и сын. Получается страшный вывод: подсознательно он пытался быть нормальным человеком — внешне нормальным — понимая, что его наклонности — не просто психопатические отклонения, а нечто гораздо более страшное; но не мог остановиться. Это было уже не в его силах.

— Еще немного, и вы посоветуете их жалеть и лечить, — в сердцах произнес Резунов.

— В подростковом возрасте — безусловно. Но когда он вырастает, все бесполезно. Структура личности уже сформирована, психотип определяется раз и навсегда. Болтливого нельзя сделать молчуном, а застенчивого — превратить в развязного хама. Иногда некоторые потрясения, трагедии или несчастные случаи могут так или иначе повлиять на психотип человека, причем кардинально. Но общая структура личности заканчивает свое развитие в молодом возрасте и с тех пор не может кардинально измениться. Лечить подобные отклонения бесполезно — это исказит личность.

— Ну и пусть искажает, — вставил другой офицер. — Стереть ему память и дать новую установку. Под гипнозом или под влиянием сильных наркотиков. Лишь бы он успокоился…

— То есть мы сознательно стираем некоторые черты личности и пытаемся сделать из него другого человека? Но это гораздо хуже смерти, — сказал Гуртуев. — Он превратится в существо без памяти, без осознания своей личности, без своего психотипа. В ничто.

— Может, это лучше, чем если он останется сексуальным маньяком? — спросил Шаповалов.

— В фашистской Германии всех больных с любым видом отклонений просто уничтожали. Считалось, что таким образом решается проблема всех психических заболеваний, тогда подобные рецидивы не будут передаваться по наследству, — сообщил Гуртуев. — В Европе сейчас смертная казнь отменена повсеместно. Нельзя бороться таким примитивным образом. Вылечить их невозможно, нужно только изолировать от общества.

— Тогда, получается, они больные, а не убийцы, и нужно их жалеть, а не преследовать? — мрачно уточнил Шаповалов.

— Здесь очень тонкая грань. Но ведь Чикатило понимал антисоциальность своих поступков и их противоестественность. И Баратов прекрасно понимает, что не имеет права поступать таким преступным образом — но тем не менее даже не пытается остановиться. Значит, они вполне вменяемые существа, которые могут и должны нести ответственность за свои деяния.

— Вот вам вывод профессора Гуртуева, — подытожил Шаповалов. — Баратов должен ответить за свои преступления. И поэтому мы должны найти его. Каждая следующая убитая женщина будет на нашей совести. Каждая следующая жертва. Когда вы можете полететь в Пермь, уважаемый Казбек Измайлович?

— Прямо сейчас, — ответил Гуртуев, поправляя очки. Его лысая голова напоминала идеально отполированный шар.

Шаповалов взглянул на Дронго.

— Я знаю, как вас обижали, — примирительно сказал он, — но это наша работа. Мы чиновники и обязаны выполнять приказ, даже если не согласны с ним. Когда вы сможете вылететь?

— Сейчас, — повторил Дронго.

Офицеры, сидевшие за столом, улыбнулись. Шаповалов одобрительно кивнул.

— У нас двое великолепных экспертов, готовых нам помогать, — победно сказал он. — Полковник Резунов, закажите билеты и вылетайте в Пермь первым же рейсом. А финансовую проверку мы начнем прямо сейчас. Если понадобится, мы проверим все банки, зарегистрированные не только в Перми, но по всей нашей стране только для того, чтобы найти счета Баратова. Я позвоню в агентство по финансовому мониторингу. Думаю, что они согласятся нам помочь.

 

Глава 14

@Bukv = В Пермь они полетели втроем — Резунов, Гуртуев и Дронго. На месте их уже встречали представители МВД и ФСБ. Дронго попросил, чтобы им не мешали во время осмотра квартиры Баратова, которая была опечатана еще со времен его ареста. Они вызвали участкового и отправились на место вчетвером. Еще четверо высокопоставленных сотрудников МВД и ФСБ остались в машинах, припаркованных к дому.

Вениамин Борисович Баратов, директор института «Пермгипрогор», профессор и известный на весь город человек, оказался сексуальным маньяком и серийным убийцей… Это новость буквально в считаные дни облетела весь город, заставив его разделиться на две примерно равные части. Первые уверяли, что произошла ошибка и такой человек просто не мог оказаться убийцей или сексуальным психопатом. Соседи, родственники, знакомые, друзья, приятели всех сотрудников института уверяли, что Баратов был интеллигентным, грамотным, толковым специалистом, в которого были влюблены почти все женщины его института, и не мог оказаться тем негодяем, которого искали по всей стране.

Другая половина города — люди, привыкшие подозревать каждого, считавшие собственные неудачи следствием козней недругов, а свои неудачные судьбы — результатом собственной принципиальности и порядочности, уверяли, что именно такой человек и мог оказаться преступником. Он вел двойную жизнь, оставаясь внешне приличным человеком, а на деле будучи жестоким убийцей и циником. Самое примечательное, что обе стороны были правы. Баратов действительно был хорошим специалистом, его ценили коллеги, уважали в областной и городской администрациях, архитекторы прислушивались к его мнению. Все знали: он не взял себе молодую секретаршу, как было заведено практически во всех учреждениях, а оставил пожилую Пелагею Савельевну, которой было уже за шестьдесят и которая была толковым и дисциплинированным работником. Несчастная Пелагея Савельевна плакала каждый раз, когда читала очередные статьи об уральском маньяке, каковым оказался ее воспитанный, тактичный, внимательный и заботливый руководитель института. Она была убеждена, что все происходящее — типичная ошибка следователей и Вениамин Борисович рано или поздно вернется к своей работе и на свое место.

Квартира Баратова находилась в старом пятиэтажном доме на Комсомольском проспекте, где в прежние времена жила советско-партийная номенклатура. Строго говоря, это была квартира отчима Баратова, куда он сначала перевез мать Вениамина Борисовича, а после его смерти там поселились еще и Баратов со своей девушкой. Наверху жил Вадим Билык, с которым начала встречаться Катя. Потом все обнаружилось, и Баратов выгнал ее из дома. Вадим со своей супругой переехали из этого дома в новостройку. Мать умерла, и Вениамин Борисович остался один в большой трехкомнатной квартире сталинской постройки. Один раз в неделю сюда приходила домработница, которая убирала квартиру. Завтраки и ужины он готовил себе сам, а обедать предпочитал в своем институте, что тоже было лишним свидетельством его демократизма и неприхотливости.

Когда сыщики вместе с участковым снимали пломбу, из соседской двери выглянула соседка. Она молча взглянула на мужчин и покачала головой.

— Не стыдно? — громко спросила она, обращаясь к участковому. — Потом будете говорить, что это была ошибка.

— Закройте дверь, — попросил участковый.

Его перевели на этот участок совсем недавно; раньше он работал на другом участке, где был институт Баратова. И он тоже был в числе тех, кто не верил в чудовищные обвинения, выдвинутые против Баратова, но предпочитал не говорить о своих симпатиях.

— Нет, не закрою, — возмутилась соседка, — я здесь с ним столько лет прожила. Прекрасный был человек, всем помогал, такой внимательный и добрый… Когда у меня племянница заболела, он ей из Москвы лекарство привозил. Дорогое лекарство, а он ни разу даже денег не взял. Пусть вам всем будет стыдно. Сделали из приличного человека чудовище…

Участковый подавленно молчал. У него были седые усы и рано поседевшая голова, хотя ему было не больше сорока лет. По его лицу было понятно, что он согласен с соседкой, но предпочитает не высказывать своего мнения.

— Мы приехали только для того, чтобы еще раз осмотреть его квартиру, — вмешался Резунов, — и вы напрасно так нервничаете. Мы как раз хотим разобраться.

— В чем разобраться? — разозлилась соседка. Ей было лет шестьдесят пять, волосы неопределенного бурого цвета, одутловатое лицо. На ней был халат, который раньше был зеленым, а теперь стал зеленовато-коричневым; на ногах старые тапочки. — Вы человека сначала арестовали, а потом стали разбираться? Ничего, вам это даром не сойдет! Сейчас не тридцать седьмой год. Мы всем домом жалобу отправили Генеральному прокурору, чтобы разобрался и вас наказал.

— А если он действительно виноват? — спросил Гуртуев. — Вы не подумали, что он мог действительно оказаться тем самым преступником? Вы ведь ему в душу не влезали, не знали, о чем он думает.

— Я с ними столько лет здесь живу! И мать его покойную хорошо знала. И в городе все его знали. Отец Вениамина, покойный Борис Баратов, на комбинате погиб, когда людей спасал. А вы его сына убийцей объявить хотите? Мы вам не позволим, никак не позволим! Он был настоящим человеком, а вас всех все равно накажут, — убежденно произнесла соседка и хлопнула дверью.

— Так думают все, кто его знал, — негромко сообщил участковый.

Он открыл дверь и пропустил всех в квартиру.

— Как ваша фамилия? — спросил Дронго.

— Лебедев. Николай Лебедев.

— Вы действительно считаете, что так думают все, кто мог знать Вениамина Борисовича?

— Думаю, да, — признался участковый, — его все у нас уважали.

— Ты же офицер милиции, — напомнил Резунов, — неужели и ты ничего не понимаешь?

— Не знаю, товарищ полковник. Только такие ужасы про него пишут и рассказывают, что никто поверить не может. Я ведь у него в институте тоже был; на своем прежнем участке, потом меня сюда перевели… Не могу я поверить, что он такой убийца, как про него пишут! Не могу.

— Вот поэтому у нас ничего и не получается, — вздохнул Гуртуев, — свои субъективные ощущения они выдают за объективную информацию.

— Он сам рассказывал об этих убийствах, — хмуро сказал Дронго. — Сколько лет в общей сложности вы работаете участковым?

— Уже четырнадцать, — ответил Лебедев. — Сыновья говорят, что, наверное, так и умру участковым.

— И до сих пор верите людям? — улыбнулся Дронго. — Это здорово. Я вам даже немного завидую. Только с Баратовым вы ошибаетесь, это совершенно точно.

— Давайте работать, — предложил Резунов.

Они начали осмотр с кабинета Баратова. Вдоль стен стояли полки с книгами. Дронго подошел к томам Большой Советской Энциклопедии; обратил внимание на надорванный корешок одного из томов. Раскрыл его, начал листать страницы. Гуртуев осматривал сувениры, стоявшие на полках. Участковый осторожно вышел из комнаты, чтобы не мешать им осматривать квартиру. Он присел в коридоре на стоявший у дверей стул. Резунов прошел на кухню, хоть и знал, что здесь работали две оперативные группы и наверняка проверили все возможные тайники. Оперативники не обращали особого внимания на книги и сувениры, которые теперь осматривали два эксперта. Резунов осторожно присел на небольшой диван, закрыл глаза. Лучше не мешать им.

— Посмотрите, — предложил Дронго, — корешок этого тома надорван. Явно когда он его пытался достать. Видимо, нервничал…

— Какой том? — поинтересовался Гуртуев.

— Двадцать второй. Начинается словом «Ремень» и заканчивается городом в Марокко — «Сафи».

— Интересно, чем ему не понравился именно этот том, — подошел Гуртуев.

Они начали вместе внимательно просматривать книгу. И натолкнулись на слово, отмеченное красным карандашом. Город «Ровно». Баратов несколько раз подчеркнул название города.

— Виктор Андреевич, — позвал Резунова Дронго.

Тот сразу появился в кабинете. Они показали ему книгу.

— Вы думаете, что он спрятался в Ровно? — спросил Резунов. — Неужели все так просто?

— Он бы не стал так подставляться, — задумчиво сказал Гуртуев, — это не в его стиле. Оставить нам в своей библиотеке такой том… Тогда зачем он так нервно доставал эту книгу? Надорван переплет… ярость. И посморите, как подчеркнул слово. Несколько раз, яростно, да еще и красным карандашом.

— Если бы он выбрал Ровно, то не стал бы так нервничать, — согласился Дронго. — Получается, что именно этот город вызывал у него ярость.

— Почему? — спросил Резунов. — Может, сделать специальный запрос? Может, там у него была очередная неудача?

— Нет, — возразил Гуртуев, — неудачу он не стал бы так отмечать.

— Ровно… — задумался Дронго. — Название этого города он подчеркнул несколько раз. Может, его родители оттуда? Нет, он бы не стал так нервничать. Его девушка Катя?.. Где наш участковый?

— Капитан Лебедев, — позвал Резунов, — идите сюда.

Участковый тяжело поднялся и прошел в кабинет.

— Здесь раньше жила молодая женщина по имени Катерина или Екатерина, — сказал Резунов. — Вы не знаете, откуда она была родом?

— Я ее не знал, но если нужно, узнаю. А какой город?

— Ровно. Может быть, она была из этого города. — Узнайте как можно быстрее, — приказал Резунов.

Лебедев не уходил. Он стоял и переминался с ноги на ногу.

— Что еще? — строго спросил Резунов.

— Из Ровно был сосед Вениамина Борисовича, — сообщил Лебедев, — которого нашли убитым. А жена его пропала. Мы тогда запрос отправляли, и я помню, что он был из Ровно.

— Вадим? — уточнил Дронго.

— Да, именно он. Вадим Билык. Мы как раз получили в наш отдел ответ из Ровно. Он оттуда давно уехал.

— Спасибо, — кивнул Дронго, поставив книгу обратно. — Здесь мы промахнулись, — печально сказал он. — Представляю, как нервничал Баратов, когда доставал эту книгу. У него даже родной город соседа вызывал дикое раздражение. Значит, он не такой выдержанный, каким мы его представляем.

— Он считал, что сосед был виноват в его противоестественных наклонностях, — напомнил Гуртуев, — значит, понимал противоправность своих действий и поэтому злился на человека, как он сам полагал, толкнувшего его на этот путь.

— Иначе не пошел бы его убивать, — согласился Резунов. — Вы действительно считаете, что мы можем найти в его доме какие-то следы, указывающие, где он может прятаться?

— Не прямые, — вздохнул Дронго, — но какие-то следы всегда остаются. Даже независимо от желания человека.

Лебедев осторожно вышел из квартиры на лестничную площадку и позвонил своему руководителю — заместителю начальника городского управления, который раньше курировал этот район.

— Говорит капитан Лебедев. Извините, что беспокою, товарищ подполковник…

— Что случилось?

— Мы в квартире Баратова вместе с московскими гостями. Они говорят, что раньше с ним жила женщина по имени Катя. Вы не знаете ее фамилию?

— Я ее помню, — сразу сказал подполковник, — спокойная, симпатичная женщина. Меня про нее спрашивали. Только она давно уехала вместе с мужем куда-то на Дальний Восток. В Хабаровск, кажется. Муж у нее военный.

— А фамилию помните?

— Конечно, помню. Ее мать живет сейчас рядом с домостроительным комбинатом, где и работала всю жизнь. Их фамилия была Пинкевич. Точно Пинкевич. У нее мать еще плохо слышала. А фамилия мужа Руднев. Значит, сейчас Екатерина стала Руднева. Муж — майор интендантской службы.

— Спасибо, товарищ подполковник.

Лебедев поспешил в квартиру и доложил обо всем Резунову.

— Спуститесь вниз и найдите полковника Шатилова, который сейчас прикомандирован к вашему УВД, — приказал Резунов, — пусть срочно выяснит, куда отправили майора Руднева. Скажите, что это очень срочно. И назовите ему фамилию жены — Катерина Пинкевич. Вы все поняли?

— Так точно. — Лебедев поспешил выйти.

Дронго подошел к креслу с высокой спинкой, осторожно сел в него. Вот здесь, возможно, убийца тщательно планировал свои преступления. Он знакомился с молодыми женщинами, находил слова утешения или поддержки, производил на них должное впечатление — а затем, выбрав место и время, безжалостно насиловал и убивал их. И его книги… Кажется, Черчилль сказал, что ребенка воспитывают корешки книг отцовской библиотеки. Почему такое количество умных, прочитанных Баратовым книг не оказали воздействия на него, не уберегли от этих преступлений? На полках Монтень, Аристотель, Рабле, Достоевский, Фолкнер… Достаточно одного такого «собеседника», чтобы осознать ценность человеческой жизни. Книги развивали интеллект Баратова, но не смогли спасти его душу.

Тогда получается, что все бесполезно? Наш интеллект существует сам по себе, а наши страсти — производные нашего животного происхождения? Иначе как объяснить феномен Баратова? Соседка уверяет, что они всем домом написали письмо Генеральному прокурору. Наверное, действительно написали. И действительно не хотят верить в такие обвинения против своего милого и интеллигентного соседа. Как все это уживалось в Баратове? Монтень и Фолкнер с одной стороны, изнасилованные и задушенные женщины — с другой…

Гуртуев продолжал перелистывать книги, Резунов вернулся на кухню. Дронго сидел в кресле, продолжая размышлять.

Мы тоже не всегда бываем образцами нравственности и моральных устоев. Когда на Мадейре он искал украденную редкую и дорогую куклу, к нему в номер заявились сразу две женщины. И обе решили остаться в его номере на ночь. Он ведь не возмутился, не начал читать им проповеди о морали, не вспомнил, что в Риме его ждет Джил… Он с удовольствием согласился и еще долго вспоминал эту незабываемую ночь, хотя одна из них оказалась причастной к тому преступлению. С точки зрения морали это был ужасный вызов общественному мнению. Женатый человек переспал сразу с двумя посторонними женщинами. И Дронго не хотел себя сдерживать. Хотя, с другой стороны, он не сделал ничего дурного. Обе женщины были просто в восторге, и он сам получил большое удовольствие. Интересно, понравилось бы ему, если бы Джил решила встретиться одновременно с двумя мужчинами? Одна подобная мысль причиняет ему беспокойство.

Тогда в чем дело? Почему мы настолько лицемерны? Почему позволяем себе то, что недопустимо для наших партнеров? Почему мы считаем себя более свободными и не даем подобную свободу своим близким? Почему наша мораль так эластична, растягиваясь до невозможных пределов? Давай спокойнее. Что плохого я тогда сделал? Изменил жене сразу с двумя прекрасными женщинами. Но Джил понимает, что я не аскет и наверняка иногда позволяю себе подобные вольности. Но сразу с двумя… А если Джил тоже решит допускать подобные вольности? Или твоя свобода распространяется только на самого тебя? Почему мы так легко позволяем себя обмануть, почему так легко прощаем себе собственные грехи?

Баратов считает, что его нельзя осуждать за совершенные им преступления, хотя понимает их противоестественность и противоправность. Он просто не может иначе получать то удовольствие, которое получают миллионы обычных мужчин во всем мире. Тогда почему мы его обвиняем? Ведь мы тоже получаем удовольствие любым доступным для нас способом. Изменяем своим женам, готовы к групповому сексу, покупаем проституток, когда хотим и когда у нас есть деньги, не отказываемся от случайных связей и готовы лечь в кровать даже с близкими подругами и родственницами своих благоверных. Тогда почему мы осуждаем других, если сами не можем считаться образцами морального совершенства?

Да, мы никого не убиваем, но разве мы не губим душу проститутки, которая соглашается переспать с нами за деньги, развращая ее и пользуясь несчастным положением женщины? В проститутки идут не от развращенности, а чаще всего из-за денег. Но мы предпочитаем об этом не вспоминать. И когда соблазняем замужних женщин, которые всю оставшуюся жизнь будут переживать из-за подобной измены своим мужьям, разве мы не нарушаем общепринятые моральные нормы? А когда мы соблазняем невинных девушек, пользуясь их неопытностью, разве мы не гасим нечто божественное в их душах, отравляя им на всю жизнь воспоминание о первой физической близости? Или скотского в нас действительно больше, чем духовного? И мы ближе к животным, чем к богам, которых придумали, чтобы иметь символы для самосовершенства?

Кажется, Шопенгауэр сказал, что человек является цивилизованным индивидуумом лишь под страхом норм права и закона. И стоит снять эти ограничения, как человек сразу превращается в дикое животное, готовое во имя собственных страстей убивать, насиловать, отнимать, терзать… И цивилизационная оболочка — всего лишь прикрытие нашей подлинной сущности?

Дронго закрыл глаза. Получается, что я ищу оправдания для Баратова. Если бы он оставил сиротой только одного ребенка, если бы оставил без дочери только одну мать, то и тогда это было бы невозможным и страшным преступлением, которому нет оправдания. Все-таки флирт с замужней женщиной и даже увлечение молоденькой девушкой — это не убийство матери или жены неизвестных тебе людей. И его собственные встречи с Эммой или с любой другой женщиной, которые наверняка не понравились бы Джил, — это не убийство несчастных где-то в пыльном подвале или в заброшенном доме. Существует грань, перейти которую нормальный человек просто не имеет права. Какими бы сильными животными страстями он ни был охвачен.

Дронго провел рукой по столу, затем под столом — и где-то там, в глубине под крышкой, нащупал несколько книг. Очевидно, оперативники, просмотрев эти книги, положили их обратно. Он решил проверить ящики стола. Они были почти пустыми: все личные бумаги, фотографии, альбомы, когда-то хранившиеся в этих ящиках, были конфискованы сотрудниками милиции и ФСБ. Дронго выдвинул первый ящик, второй; задвинул обратно — и услышал какой-то шорох, словно ящик сминал страницы. Эксперт снова потянул ящик и на себя протянул руку, пытаясь нащупать, что именно там могло так шуршать. Стол был старинной работы, массивный, большой, а ящики длинные и глубокие. Они не выходили до конца — не позволяли стопоры, установленные по краям. Нужно было иметь очень длинные руки, чтобы достать до освободившегося пространства. Дронго наклонился, протягивая правую руку, изогнулся и нащупал какой-то небольшой блокнот. Двумя пальцами он осторожно вытащил его, раскрыл — и не поверил своим глазами. Этого не могло быть, так просто не бывает в жизни. Но перед ним был личный блокнот Вениамина Баратова, который оказался в щели за ящиком стола, куда не достали руки ни оперативника, ни самого хозяина дома.

— Казбек Измайлович, — тихо позвал профессора Дронго, — подойдите, пожалуйста…

 

Глава 15

@Bukv = Он все рассчитал идеально. При воспоминаниях о своем побеге он довольно улыбался. Они так и не поняли до конца, с кем имели дело. Привыли к злобным тупым уголовникам, которые не умеют даже нормально разговаривать. Эти примитивные сотрудники милиции или разведчики вызывали у него легкое чувство жалости, брезгливости и даже презрения. Он немного побаивался этого ученого чудака Гуртуева, который мог оказаться опасным, а более всего боялся Дронго, который сумел каким-то невероятным образом вычислить его.

Именно поэтому он с самого начала принял решение — не лгать. Отличить ложь от правды несложно, отличить полуправду от полулжи труднее. Но что можно сделать, когда человек говорит правду? Правду, чтобы выстроить, пользуясь этим благодатным материалом, большое здание лжи? Он сразу понял, что лгать Дронго — слишком опасное и непродуктивное занятие. Тот сразу распознал бы ложь в любом обличии. Значит, нужна исповедь. Честная, беспощадная, открытая правда, от которой человека выворачивает наизнанку; ведь у каждого из живущих есть тайны, о которых он сам предпочитает забывать, пряча их в дальних уголках своей души.

В первом их разговоре Баратов говорил только правду. Не было ни одного факта, который бы он придумал, ни одного эпизода его жизни, который бы не соответствовал действительности. Он даже был вынужден рассказать о двойном убийстве своего соседа и его супруги, которое он совершил, чтобы отомстить тому за свою разбитую жизнь. После этих признаний его повезли в Пермь, где он указал, где спрятал тело женщины. Его охраняли четырнадцать человек, которые до последней минуты считали, что он соврал. Но он сказал правду.

Потом был телефонный разговор с Дронго. После этого разговора он вынужден был дать показания по курганскому эпизоду. И ждать Дронго для второго, самого важного разговора. Он не сомневался, что и на этот раз их будут слушать несколько человек. И они должны были услышать про смерть иностранки. Только такая приманка могла заставить их срочно вывезти его в Павловск, где он все заранее подготовил.

Конечно, он рисковал. Ему могли не поверить, а Дронго — мог все понять. Признание сразу в двух двойных убийствах могло показаться подозрительным и странным. Но все поверили. Они ворвались в комнату и даже не дали им договорить, чему Баратов был очень рад. Он боялся признаться даже самому себе, что может не выдержать проницательно-насмешливых глаз своего собеседника. Дронго ушел, а Баратов для пущей убедительности отказался давать дальнейшие показания. Его продержали в карцере почти сутки, пока он наконец не согласился. В Павловск с ним поехала гораздо меньшая группа, чем в Пермь. Но его охраняли сразу несколько сотрудников.

Он давно присмотрел этот подземный ход и эту резко задвигающуюся, незаметную дверь. Кастет он спрятал в выемку над ней задолго до своего ареста. В подземном ходе он спрятал одежду и обувь в целлофановом пакете. Оставалось только молниеносно схватить кастет и нажать на рычаг, приводящий в движение дверь. На одно мгновение внимание всех охранников было отвлечено, в следующий момент он нанес удар в голову своему напарнику, с которым был скован наручниками.

Оглушенный конвоир упал в открывшийся проем двери; следом за ним туда упал и Баратов, услышав, как закрывается за ними дверь. Оставшиеся с другой стороны оперативники пытались выломать ее, даже стреляли, но все было бесполезно. Баратов достал ключи из кармана оперативника, освободился от наручников, взял пистолет, документы, телефон, даже снял с него куртку. Быстро прошел до места, где лежал пакет с одеждой, и переоделся. Затем так же быстро прошел до конца хода и вынырнул в спальной у камина.

Никто, кроме какого-то мальчика, не обратил на него внимания. Баратов улыбнулся ему и затерялся в толпе. Через двадцать минут он уже подходил к вокзалу. В вагоне элетрички было не так много народу, как он рассчитывал. Баратов сел в углу, наклонив голову, чтобы его приняли за спящего. Дронго был прав: он взял билет на поезд в Минск, но сошел в Орше, чтобы переехать в Витебск, где у него была куплена однокомнатная квартира, в которой он иногда появлялся. Здесь он и отсиживался следующие несколько дней, стараясь не выходить из дома.

По российским телеканалам промелькнуло сообщение, что во время следственного эксперимента из-под стражи сбежал опасный преступник Вениамин Борисович Баратов. Даже показали его фотографию. В свое время Баратов купил себе паспорт на другое имя, но с внешностью могли возникнуть проблемы. Вечером этого дня он побрил себе голову. Начал отпускать усы, купил смешные очки. Теперь, глядя на себя в зеркало, он был противен самому себе. Его бывшие сотрудники не смогли бы узнать в этом пожилом мужчине с седеющими усами и выбритой головой того шегольски одетого и симпатичного мужчину, каким был их директор. А мешковатый костюм скрывал его подтянутую спортивную фигуру. Он не узнавал сам себя, с отвращением трогая свои отрастающие усы и бритую голову.

Баратов понимал, что его будут искать. Они попытаются вычислить, куда он мог уехать, и рано или поздно приедут за ним в Витебск — в этом он не сомневался. Он еще много лет назад открыл счет в украинском банке на чужое имя по купленному паспорту и переводил туда деньги из разных городов, где бывал во время своих командировок. Так что деньги у него были. Теперь надо было переехать в Среднюю Азию и обосноваться, например, в Узбекистане или Киргизии, где его трудно было бы найти.

Но он помнил, что в его списке, который он составлял еще в прошлом году, были две женщины, которые ему нравились и с которыми он сумел познакомиться. Перенесенные испытания, арест, заключение, одиночная камера, интенсивные допросы, фантастический побег, постоянный стресс из-за опасения, что его найдут, сделали свое дело. Он чувствовал невероятное возбуждение и понимал, что не сможет сдержать себя и позвонит одной из своих знакомых. Да, он невероятно рисковал: женщина могла узнать в сбежавшем из-под ареста Вениамине Баратове того самого издателя Вадима, с которым она была знакома и который так неожиданно исчез, даже не позвонив. Но, с другой стороны, голос у него оставался прежним, а она могла не особо вглядываться в лицо маньяка по телевизору. Могла просто и не видеть этой передачи.

Он долго колебался, кому именно позвонить. Одна его знакомая жила в Волгограде, другая — в Москве. Нужно было выбирать между этими городами. В Москве его телефонного звонка могла ждать Алена Кобец, а в Волгограде — Ирина Торопова. Но отец Алены был важным чиновником в прокуратуре и наверняка знал о сбежавшем Баратове, даже если сама молодая женщина не обратила внимания на это сообщение. Кроме того, появляться в столице было очень рискованно, даже с измененной внешностью. Значит, Волгоград.

Ночью ему снилась молодая особа, в которой угадывались черты различных женщин, когда-либо встречавшихся на его пути. Среди них была и Катя.

Поднявшись рано утром, он терпеливо подождал до половины девятого, когда пригородные поезда и электрички бывают максимально заполнены. И затем выехал из Витебска в Минск. Прибыв в столицу, он некоторое время ходил по вокзалу, дожидаясь прибытия московского поезда, следующего на Варшаву; только затем подошел к телефону, чтобы набрать знакомый номер. И услышал голос Ирины Тороповой.

— Доброе утро, Ирина. Вы меня узнали? Это Вадим.

— Здравствуйте, — сдержанно сказала она, — конечно, узнала. Я думала, вы уже не позвоните. Куда вы пропали? — Она спрашивала без кокетства и без излишней скромности. Он понял, что она ничего не знает о сбежавшем преступнике Вениамине Баратове.

— Я улетал в Индию, — соврал он, — был в длительной командировке.

— Неужели на такой долгий срок?

— Мы налаживаем с ними совместный бизнес.

Индия нужна была, чтобы объяснить его побритую голову и изможденный вид. Он может объяснить эти перемены во внешности тропической болезнью.

— Какой бизнес? Хотите издавать индийских писателей? — рассмеялась Ирина.

— Нет. Мы будем покупать у них высококачественную кожу для переплетов наших книг, — придумал на ходу Баратов. — Они готовы продавать нам кожу, красители, картон, бумагу — словом, все, что нужно издательству.

— Теперь понятно. А где вы сейчас находитесь?

— Проездом в Варшаву, — снова соврал он. — Разве у вас не высветился мой минский номер?

— Какой-то номер высветился, но я не поняла.

— Я звоню из Минска, с вокзала. Сегодня буду в Варшаве, а уже через два дня — в вашем городе. Правда, я побоюсь показаться вам на глаза.

— Почему?

— На меня лучше не смотреть. Ужасно выгляжу. Я там подцепил какую-то тропическую болезнь, и меня обрили наголо, как каторжника.

— Сейчас это модно, — успокоила его Ирина.

— Вы думаете? Тогда вы меня успокоили. Я отпустил усы и стал похож на режиссера Бондарчука.

— Тоже неплохо, — рассмеялась она. — Говорят, что он секс-символ своего поколения.

— Из меня такой символ не получится, — признался Баратов.

— Все равно приезжайте, — пригласила Ирина, — я вас познакомлю с моей мамой.

«Только этого мне не хватало!» — подумал Баратов.

— С мамой буду знакомиться, когда отрастут волосы. А с вами я готов рискнуть и увидеться — если, конечно, вы меня не испугаетесь.

— Не испугаюсь, — очень серьезно ответила она, — вы же знаете, что все самое страшное в моей жизни уже случилось. Я теперь ничего не боюсь.

Он помнил. Пять лет назад в катастрофе погиб ее близкий друг, который незадолго до этого сделал ей предложение. Она тяжело перенесла эту потерю. А через год скоропостижно умер отец, которого она очень любила. Может, поэтому она сказала, что все страшное в ее жизни уже произошло. На секунду он почувствовал некое подобие угрызений совести. Ведь она даже не подозревает, что самое страшное в ее жизни еще впереди…

— Я все помню, — мягко сказал Баратов. — Давайте не будем об этом вспоминать. Как ваша школа? Вы говорили, что в ней должен быть ремонт.

Ирина была учителем истории в средней школе.

— Опять отложили, — сообщила она. — Говорят, что на этот год в бюджет заложили слишком мало средств. А тут еще кризис грянул… Наверное, в будущем году что-то придумают.

— Надеюсь, что придумают. — Он почувствовал, что сделал ей приятное, вспомнив о ее школе. Она влюблена в свою профессию и в своих ребят. Баратов был настоящим психологом и знал, как нравиться женщинам.

— Значит, через два или три дня я к вам приеду, — пообещал он на прощание. — Только вы заранее не говорите своей маме о моем приезде. У меня такой вид… Увидите — все сами поймете. А мы уже вместе решим, стоит ли показывать меня или лучше спрятать, чтобы никто не увидел.

— Договорились, — согласилась Ирина, — я буду ждать. До свидания.

— До свидания.

Вениамин положил трубку. Почему он не способен просто полюбить такую женщину? Поехать к ней, встречаться, сделать предложение, жить, как остальные люди? Он сжал зубы. Жить как остальные у него не получится. Нужно сидеть на проклятых таблетках без всякой гарантии нормальных отношений с женщиной. Она не станет долго терпеть. Даже когда он был моложе, Катя вырастила ему большие рога. А Ирина попросту его бросит. Может быть, не сразу. Сначала у него не получится один раз, потом второй, третий… А потом это ей надоест, как бы хорошо она к нему ни относилась. И она уйдет. Или еще хуже — начнет изменять. Он все равно ничего не сможет делать, пока не почувствует под рукой ее горло, пока не услышит этот предсмертный хрип, не увидит ужаса в ее глазах… Но подобное возможно только один раз. Если женщина поймет, что он с ней только играет, то во второй раз она не сможет натурально притвориться. Ужас и страх исчезнут, останется лишь глупая игра, которая вызовет у него отвращение. А убить два раза невозможно.

Он купил в аптеке нашатырный спирт; хлороформ, вата и бинты все из того же павловского схрона у него уже были. В Витебск он возвращался через полтора часа в подавленном настроении. Все равно ничего хорошего не получится. Сначала Ирина, потом Алена, потом некая полузнакомая из Омска, карту которого он изучал… Хорошо, что сейчас карты любых городов есть в Интернете и он может спокойно прорабатывать свои путешествия, совершая их сначала в виртуальном мире.

Потом он рискнет и поедет к Алене, даже понимая, как опасно появляться в Москве. Но что делать… На него постоянно давит это проклятое чувство неудовлетворенности. Он понимает, что совершает ужасные злодеяния, но оправдывает себя тем, что иначе просто не может существовать. Если бы он мог придумать нечто иное, если бы его могли вылечить от этой зависимости… Он уже чувствовал свои пальцы на горле Ирины, ее бьющееся в предсмертном ужасе голое тело. И от этого чувствовал себя еще более мерзко, чем раньше.

Когда Баратов понял, что его могут арестовать, он даже не сделал попытки сбежать, решив подождать, чем все это закончится. Он часто спрашивал себя, почему вернулся в Пермь, понимая, что его уже ищут. Почему, когда ему позвонил капитан Лебедев, участковый их района, и спросил какая у него группа крови, он соврал — и все-таки вернулся обратно в свой город, уже наверняка зная, что его арестуют? Может, он подсознательно хотел этого ареста как своеобразной защиты от того темного ужаса, который все больше и больше захватывал его душу и разум? Может, он хотел, чтобы они его остановили вот таким образом? И только попав в тюрьму, он понял, как ошибался. Они были примитивные, злые, непонимающие люди, которые не могли и не хотели вникнуть в суть его трагедии. Кажется, только Дронго способен его понять. Но при этом он не скрывал своего неприятия, своего отвращения к преступлениям Баратова. Что же, это естественно…

Через несколько дней он поедет в Волгоград, чтобы увидеть Ирину и сделать то, что ему не хочется делать. Против чего протестует его разум — но что ему очень хочется сделать, так как его тело требует именно этого. Баратов ненавидел себя за подобное раздвоение личности, осознавая, что уже не может остановиться. И поэтому начинал ненавидеть весь мир, который оказался таким немилосердным по отношению к нему.

 

Глава 16

@Bukv = Дронго смотрел на то, что лежало перед ним. Затем тихо, словно опасаясь, что его кто-то услышит, позвал профессора Гуртуева. Казбек Измайлович быстро подошел и посмотрел на небольшой помятый блокнот, прочитал имена на первом листке блокнота, затем ошеломленно взглянул на Дронго.

— Этого не может быть, — сказал он нетвердым голосом, — этого просто не может быть.

— Помните, у Юлиана Семенова сбежавшая Кэт рассказывает Штирлицу о том, каким чудом она спаслась, и тот решает — либо это провокация Мюллера, либо тот самый чудесный случай, который известен каждому разведчику? — спросил Дронго. — У нас, кажется, тот самый чудесный случай. Виктор Андреевич, пожалуйста, идите сюда.

Резунов тоже без слов понял, что это значит.

— Неужели Баратов мог оставить такое признание своей вины? — спросил полковник. — Мне трудно в это поверить.

— Возможно, это провокация, — предположил Гуртуев. — В общении с таким типом, как Баратов, могут быть любые неожиданности.

Дронго смотрел на блокнот. Только имена. Но этот список, написанный рукой Баратова, был подлинным свидетельством его вины. Имена погибших женщин в Кургане, Уфе, Челябинске. И еще два имени и фамилии. Неизвестная им Ирина Торопова и Алена Кобец, с которой Баратов познакомился в Москве. Дронго взглянул на Резунова.

— Это Алена, которая к вам приходила, — пояснил он полковнику.

— Я догадался, — кивнул тот. — А предпоследняя фамилия? Кто это? В нашем списке ее не было.

— Возможно, потенциальная жертва, — предположил Дронго, — или фактическая; мы пока ничего не знаем. Обратите внимание, что здесь только пять фамилий. Нет убитой в Харькове, о которой он нам рассказывал, нет погибших в Астане и Павловске. Очевидно, этот список он составил сразу после убийства в Павловске. Из пятерых указанных женщин трое были убиты; одна осталась жива, хотя он уже готовил ее для следующего нападения. Остается четвертая. Или мы опоздали, или она еще жива, и тогда ей грозит самая непосредственная опасность.

— Значит, он составил этот список до того, как начал убивать именно этих женщин, — согласился Гуртуев. — Представляю, как он нервничал, когда искал свой потерявшийся блокнот.

— Похоже, он даже не догадывался, что этот блокнот мог остаться в щели за ящиком его письменного стола. Он ведь уничтожал все свои записи, все билеты, карты мобильных телефонов, любые улики, — напомнил Дронго.

— Интересно, как проверяли этот кабинет наши сотрудники, если не смогли найти такую важную улику, — разозлился Резунов.

— Блокнот попал за ящик, и его невозможно было достать, — пояснил Дронго. — Ящик нельзя вытащить до конца, это старая конструкция. И достать блокнот тоже было невозможно. Для этого нужно иметь длину моих рук. Нам просто повезло. Кажется, генерал Гордеев был прав: иногда мне действительно везет.

— Это не везение, — возразил Гуртуев. — Я же видел, как вы работали, когда сидели в его кресле. Вы пытались поставить себя на его место, пытались продумать, как вел себя Баратов в своем кабинете. Нужно было снова вернуться сюда, сесть в его кресло и проверить пространство за ящиком, который не выдвигается до конца. Это не везение, — повторил профессор, — это скорее ваш опыт.

— Нужно срочно установить, кто такая эта Ирина Торопова. — Резунов достал телефон. — Боюсь, что в нашей стране будет несколько десятков тысяч молодых женщин с таким именем и фамилией.

— Она должна быть блондинкой с характерной фигурой, в возрасте не старше тридцати пяти — сорока лет, — напомнил Дронго. — Но учтите, что ваши поиски могут и не дать положительного результата. Женщина с таким именем и фамилией может проживать в Белоруссии, Украине, Казахстане, в любой стране Средней Азии. Хотя я полагаю, что в первую очередь нужно проверить всех жительниц России с таким именем. Возможно, и среди погибших в последнее время.

— Проверим, — Резунов продиктовал по телефону имя и фамилию, приказав начать срочный розыск Ирины Тороповой.

— Я обратил внимание на географический атлас, — показал Гуртуев на небольшую темно-красную книгу, — это новый атлас прошлого года. Больше всего открывали на карте Белоруссии. Кажется, вы были правы, коллега, когда говорили о возможном убежище Баратова в соседней республике. Вот, посмотрите — сто сорок вторая и сто сорок третья страницы. Здесь Белоруссия, а здесь три прибалтийские республики.

— А если он сумел сделать себе заграничный паспорт и сбежать в Эстонию? — предположил Резунов. — Из Санкт-Петербурга добираться туда гораздо быстрее, чем в Белоруссию.

— Это определенный риск, — возразил Дронго. — Дело даже не в паспорте — сделать Шенгенскую визу можно и в чужом паспорте. Но тогда его могли задержать на границе, куда вы могли бы передать данные Баратова. Он не стал бы так рисковать, в этом я уверен.

— Тогда остается Белоруссия, — согласился Резунов.

В квартиру поднялись полковник Шатилов и еще двое офицеров.

— Екатерина Пинкевич сейчас в Благовещенске, — сообщил Шатилов. — Мы позвонили ее матери, и она сообщила, что ее дочь с мужем переехали в Благовещенск, где он сейчас служит.

— Срочно поезжайте к ее матери, — приказал Резунов, — узнайте точный адрес. Нужно будет организовать сеанс связи с Москвой, чтобы мы могли с ней переговорить. И расспросите ее мать обо всем, что она знает о бывшем друге ее дочери.

— Сделаем, — кивнул Шатилов.

— У него очень характерные сувениры в доме, — сказал Гуртуев, — никакого намека на место, где они могли быть куплены. Только памятные лично ему вещи. Вот это матрешка могла быть куплена где угодно. Расписной петух мог быть из Франции или Англии…

— Он из Португалии, — возразил Дронго.

— Откуда вы знаете?

— Черный петушок с красными точками по телу. Это Португалия, — уверенно повторил он.

— Вот видите, — продолжал Гуртуев. — Обычно любой турист привозит характерные вещи из того города и страны, где он бывает. Макет Эйфелевой башни из Парижа, небольшую статуэтку Нельсона из Лондона, красочный веер из Испании — в общем, вещи, напоминающие о пребывании в той или иной конкретной стране. А он собирал вещи настолько нейтральные, что они могли быть приобретены в любом месте и в любой стране. Это уже отработанный стиль поведения.

— Он понимал, что его могут вычислить, — согласился Дронго, — поэтому и приготовил запасной вариант в Павловске. Продумал вариант своего освобождения до мелочей и осуществил его именно там, где никто не ждал. Вы когда-нибудь в жизни слышали о заключенном архитекторе, который знает подземный ход в старом дворце и готов воспользоваться им для побега? Он даже приготовил кастет, наверняка проверил пусковой механизм двери и даже потренировался. Оставалось убедить своих следователей и оперативников, что здесь спрятано тело убитой им иностранки. После того как он указал нам, где спрятал тело своей соседки и признался в курганском убийстве, всех охватила легкая эйфория, и он этим воспользовался. Неплохое знание психологии…

— Здесь имена и фамилии убитых им женщин, — показал Резунов на блокнот, — Ксения Попова из Челябинска, Татьяна Касимова из Уфы, Лилия Сурсанова из Кургана. Я уверен, что он составлял этот список еще до своих нападений.

— Похоже, нам придется проверить все книги в этом доме и все ящики, — вздохнул Дронго. — Дело не в том, что ваши сотрудники плохо искали. Они могли не обратить внимания, что новый атлас открывается как раз на странице, где находится карта Белоруссии. Это было не в их компетенции. Или подчеркнутое красным карандашом название города, из которого родом его сосед… Останемся здесь и будем проверять всю квартиру, по сантиметру.

Гуртуев согласно кивнул. Резунов тяжело вздохнул.

Они провели в этой квартире еще около семи с половиной часов, но сенсационных находок больше не было — если не считать таблеток виагры, которые оказались среди лекарств на кухне.

Поздно ночью, уставшие, они вышли наконец из квартиры и отправились в гостиницу. Все трое настолько вымотались, что отказались от обеда и ужина, предпочитая крепкий чай.

Утром за завтраком им сообщили, что в Благовещенске нашли Екатерину Рудневу, которую уже пригласили в местное отделение ФСБ, откуда она могла непосредственно переговорить с находящимися в Перми сотрудниками. Машина, прибывшая за ними, отвезла их в областное управление ФСБ, где было установлено оборудование для непосредственного общения с Благовещенском.

Полковник Резунов разместился перед видеокамерой компьютера, а его напарники уселись за соседним столом. Наконец им сообщили, что они могут разговаривать в прямом режиме с Благовещенском. На экране появилась сильно располневшая молодая женщина лет тридцати пяти. Глядя на эту особу, трудно было представить ее худой и подтянутой блондинкой, которая могла нравиться Баратову.

— Доброе утро, — начал полковник Резунов. — Спасибо, что согласились с нами поговорить, госпожа Руднева. У нас к вам несколько вопросов.

— Меня пригласили сюда вместе с мужем, — ответила испуганная женщина, глядя в камеру. — Я не понимаю, что мы сделали. Муж сидит в соседней комнате.

— Ничего не сделали, — успокоил ее Резунов. — Мы хотели бы поговорить с вами о вашем бывшем знакомом.

— О каком знакомом?

— Вениамин Борисович Баратов. Вы знали такого человека?

Катя замолчала. Было заметно, как она волнуется. Затем наконец женщина сказала:

— Да. Мы были знакомы. Очень давно…

— Мы хотели бы узнать от вас некоторые подробности, — пояснил Резунов.

— Я не хочу о нем говорить, — ответила Катя, — мы давно расстались с ним. У меня есть муж, ребенок. Я не хочу о нем говорить…

Резунов посмотрел на своих коллег. Кажется, Катя даже не догадывалась, что представляет собой ее бывший друг.

— Вы давно о нем ничего не слышали?

— Давно. А почему я должна была о нем слышать? Что случилось? Почему вы меня допрашиваете?

— А еще говорят о необходимости единого информационного пространства, — гневно зашептал Гуртуев. — Она даже не слышала о поимке «уральского маньяка»! А ведь это ее бывший любовник.

— Он пропал, и мы хотим найти его, — ответил Резунов, тоже понявший, что сидевшая перед ним женщина ничего не знает об истинном лице Баратова.

— Куда он мог пропасть? — фыркнула Катя. — Он теперь большая шишка в нашем городе. Директор института. Мама сказала мне, что у него были какие-то неприятности…

— Она не сказала вам, какие именно?

— Нет, не сказала. Она сейчас плохо слышит. У нее всегда были проблемы со слухом. А сейчас она слышит только со слуховым аппаратом.

— Да, я вас понимаю… Что вы можете о нем сказать?

— Ничего не могу сказать. Мы с ним были знакомы, потом расстались. Вот и все.

— Нам хотелось бы получить более подробные сведения.

— Какие сведения? — огрызнулась Катя. — Откуда я могу знать, где он сейчас находится? Мы уже столько лет не виделись.

— Вы были его гражданской супругой?

— Ну, если это так называется. Я была его подругой. Жила вместе с ним. Вы хотите рассказать об этом моему мужу?

— Нет. Мы хотим получить более полные сведения о Баратове. Вы долго с ним жили?

— Два или три года. Что-то около того.

— И потом расстались?

— Да.

— Я могу узнать почему?

— А почему расстаются люди? Расстались, и все. Не сошлись характерами.

— У нас есть другие сведения.

— Какие еще сведения?

— Он считал вас виноватой в разрыве ваших отношений, так как вы изменяли ему с вашим соседом, — сказал не любящий говорить намеками Резунов.

— С каким соседом? Что вы такое говорите? — нахмурилась Катя.

— Вадим Билык. Теперь вспомнили?

— При чем тут Вадим? Он давно переехал из их дома.

— Значит, вы его знали?

— Знала, конечно. Он был нашим соседом в доме на Комсомольском проспекте.

— И вы изменяли Баратову с этим Вадимом?

— Не ваше дело, — начала злиться Катя.

— Поэтому вы и расстались с Баратовым?

— Слушайте, зачем вы меня сюда позвали? Кто вам разрешил задавать мне такие идиотские вопросы? Кто вы такие?! Я думала, что вы серьезные люди, а вы какие-то ненормальные…

— Прекратите, — строго приказал Резунов, — хватит истерики. Баратов обвиняется в серьезном преступлении, и он сбежал от следователей. Мы его сейчас ищем. Вы обязаны нам помочь.

— Какое еще преступление? Я не знаю, что он сделал, и не хочу знать.

— Зато мы знаем. Поэтому хватит лирических отступлений. Отвечайте строго на мои вопросы, иначе мы предъявим вам обвинение в пособничестве преступнику. Вы меня поняли?

— Да.

— Вы расстались с Баратовым после того, как он узнал о вашей измене?

— Наверное.

— Да или нет?

— Да, да, да. Что вам еще нужно?

— И после этого он вас изнасиловал?

— Господи, а это вы откуда знаете?! Там же никого не было… Неужели он вам сам рассказал? Вот подлец! Даже не постеснялся… Нужно было тогда подать заявление, чтобы его посадили — а я его пожалела, подумала, что мы еще помиримся!

— Скажите — да или нет.

— Да. В этом тоже я виновата? Если меня насилуют?

— И вы больше с ним не встречались?

— Нет. Он выгнал меня как собаку. Вот такой подлец этот ваш Баратов. Сначала пользовался мною, потом изнасиловал и выгнал.

Она опустила момент своей измены, решив не акцентировать внимание на такой незначительной подробности.

— И больше вы с ним не встречались?

— Нет. Никогда. Потом я вышла замуж за Руднева и уехала с ним в Хабаровск. Уже оттуда мы переехали в Благовещенск.

Резунов взглянул на Дронго и Гуртуева, словно приглашая их принять участие в этой беседе. Последний пересел к нему за стол.

— С вами будет говорить профессор Гуртуев, — представил его Резунов.

— Здравствуйте, — вежливо сказал Казбек Измайлович. — Извините, если мои вопросы покажутся вам несколько бестактными. Но поймите, что я задаю их не из праздного любопытства.

— Какие еще вопросы? Я вам все сказала.

— У господина Баратова были проблемы сексуального характера, когда вы жили вместе с ним? — уточнил Гуртуев.

Она замолчала. Отвернулась. Профессор терпеливо ждал. Целую минуту или немного больше.

— Да, — наконец сказала она, опустив голову.

— А когда он вас изнасиловал, то у него получилось гораздо лучше? — задал свой следующий вопрос Гуртуев.

— Да, — произнесла она, не поднимая головы.

— Спасибо, госпожа Руднева, вы нам очень помогли. У меня больше нет к вам вопросов, — сказал Казбек Измайлович.

— Вы можете быть свободны, — произнес Резунов. — До свидания.

Экран погас. Они поднялись со своих мест.

— Все правильно, — печально произнес Гуртуев, — это был его последний интимный акт с применением насилия, когда женщина осталась жива. После этого все остальные погибали…

Они вышли из комнаты. К Резунову подошел офицер и протянул ему листок бумаги.

— В нашем списке четыре тысячи семьсот сорок две женщины, — сообщил Резунов, — именно столько Ирин Тороповых нашли с помощью компьютера после последней переписи населения. Сейчас отсекаем старух и младенцев. Я думаю, что уже к вечеру мы будем иметь более или менее приемлемое число.

— Нужно поторопиться, — напомнил Дронго, — она была четвертой в списке. Если она жива, ей угрожает непосредственная опасность.

— Неужели вы считаете, что он может рискнуть и появиться рядом с ней? — не поверил Резунов. — А если она уже знает о нем?

— Вы же слышали признание Рудневой. Она даже не обратила внимания на статьи про ее бывшего друга, с которым она столько лет жила вместе. Люди перестают читать газеты, слушать информационные сообщения, не хотят слышать плохие новости. Они заняты своими проблемами и просто не в состоянии переваривать такое количество негативной информации, которая ежедневно обрушивается на них с газетных полос и экранов телевидения. В конце концов, люди устают от этого обилия негатива.

— Тогда почему все читают детективы и смотрят эти бесконечные сериалы про бандитов и сыщиков? — поинтересовался Резунов.

— Именно поэтому. В жизни столько всего ужасного, что иногда хочется верить в справедливость или в торжество закона. Хотя бы в книгах или в кино, если подобное невозможно в жизни. Вспомните, сколько нераскрытых громких преступлений, сколько политических убийств, сколько крови пролито за последние двадцать лет. Людям просто необходимо верить в торжество добра над злом, хотя бы вымышленного. Или в торжество правосудия.

— А вы не верите в такие победы в реальной жизни? — поинтересовался Резунов.

— Верю. До сих пор верю, — улыбнулся Дронго. — И не потому, что добро сильнее зла. Ничего подобного. Зло многолико, оно мимикрирует, приспосабливается, находит тысячи уловок, оно всегда сильнее и привлекательнее добра. Но у него есть один недостаток, который в конечном итоге всегда приводит к его поражению. Зло во всех случаях — самая агрессивная среда, и поэтому есть самопожираемая субстанция, в отличие от добра. И именно поэтому я точно знаю, что в конечном итоге торжествует справедливость и победа добра над злом. Конечно, если мы ему еще и немного помогаем.

— Мы должны возвращаться в Москву, — напомнил Резунов. — Сегодня к вечеру мы будем знать, скольких Тороповых нам нужно проверить.

В Москву они прилетели ближе к вечеру и сразу поехали в министерство на доклад к генералу Шаповалову. Штаб, организованный в самом здании МВД, работал круглосуточно. Сюда стекались данные по всем запросам, проводимым в ходе расследования.

Финансовая проверка оказалась безрезультатной: ни в одном отделении российских банков в Перми Баратов не открывал дополнительных счетов, хотя местные кооператоры арендовавшие в его институте помещения, выплачивали ежемесячно достаточно большие суммы, которые передавались лично директору института. По предложению Шаповалова началась проверка банков в Москве.

На следующий день число Ирин Тороповых сократилось до двух тысяч — отсеялись младенцы, подростки и женщины старше сорока пяти. Еще через день осталось только семьсот четырнадцать женщин, но разброс был очень велик. Одна из Ирин Тороповых проживала в Петропавловске-Камчатском, а другая — в Норильске. Шаповалов приказал привлечь дополнительные силы, чтобы проверять каждую из семисот молодых женщин, попавших в этот список. Среди них были не только русские, но и белоруски, якутки, удмуртки, чувашки, еврейки. Приходилось тратить время на каждую из этих женщин, запрашивая местные отделения милиции, высылать их фотографии и описание их внешности.

Через два дня осталось только сто семьдесят одна Ирина Торопова. Все понимали, что убийца может объявиться в любом месте, в любом городе, в любом поселке, и поэтому торопились. Дронго продолжал настаивать на проверке всех белорусских городов, в которых были крупные железнодорожные узлы. С одной стороны, Баратов привык ездить на поездах, а с другой — не мог выбрать для проживания небольшой город или поселок, где его сразу могли заметить и опознать. По просьбе Шаповалова министр внутренних дел России позвонил своему коллеге в Белоруссию, и фотографии Вениамина Баратова появились на телевизионных каналах соседней страны. Напряжение не просто нарастало — оно было ощутимым, словно атмосфера перед грозой. Все ждали удара молнии.

Вечером, когда за столом Шаповалова собрались уставшие сотрудники группы Резунова, сам полковник, Дронго и профессор Гуртуев, они снова просматривали уже полученные снимки женщин, определяя, где мог появиться Баратов.

— Нужно отбросить всю азиатскую часть страны, — настаивал Дронго, — он не рискнет ехать так далеко. Его знакомая должна обязательно жить где-то в европейской части страны.

— Но, кроме Харькова и Павловска, он совершал свои убийства в основном на востоке, за Уралом, — напомнил Шаповалов.

— Именно поэтому я уверен, что на этот раз он выберет себе жертву в европейской части страны.

— А если мы ошибаемся? — спросил Шаповалов. — Если опять Томск или Екатеринбург? Может, соседний Казахстан, куда он сумел сбежать, или другая республика?

— Получены данные еще по четырем женщинам. Все брюнетки, — сообщил Резунов, просматривая последнюю сводку, — а одной уже шестьдесят четыре. Там перепутали и написали тридцать шесть — это возраст ее младшей дочери.

— Пусть не путают! — разозлился Шаповалов. — Один такой путальщик может испортить работу всей группы.

— А если мы опоздаем? — спросил Гуртуев.

— Тогда у нас останется Алена Кобец, — вздохнул Шаповалов, — других вариантов просто нет.

— Ее отец не разрешит так рисковать жизнью дочери, — возразил Резунов. — Дойдет до министра, до премьера, но не разрешит. Вы же об этом знаете.

— Тогда как я поймаю этого маньяка? Дам объявление в газету, чтобы он вернулся к нам? Или попрошу его оставить свой домашний адрес и телефон? — сорвался на крик Шаповалов. Все подавленно молчали.

— Есть еще один вариант, — предложил Дронго, — рискованный, но последний. Мы можем опоздать, поэтому нужно рискнуть.

— Что вы предлагаете?

— Еще раз показать по всем каналам его фотографию.

— Мы уже ее показывали и в газетах печатали! Вы же видите, что ничего не помогает.

— Нужно непосредственно обратиться ко всем Иринам Тороповым, живущим в вашей стране, — предложил Дронго.

— Что вы сказали? — изумился Шаповалов.

— Рассказать на основных каналах про Баратова и обратиться ко всем женщинам, которых зовут Ирины Тороповы. К их друзьям, родственникам, знакомым. Пусть обратятся к нам, если узнают о появлении неизвестного мужчины рядом с этой молодой женщиной.

— Интересная мысль, — согласился Шаповалов, — я подготовлю письма на все основные каналы. Давайте попробуем, может, что-то получится.

— И еще раз позвоните в Белоруссию, — попросил Дронго, — там не так много нужных нам городов — семь или восемь. Минск можно исключить, крупные пограничные города — тоже. Значит, остается не много. Пусть задействуют своих участковых.

— Хорошо, сделаем, — согласился Шаповалов.

 

Глава 17

@Bukv = На привокзальную площадь Волгограда он вышел рано утром. В кармане у него лежали два паспорта на разные фамилии. Первый был белорусский и почти чистый. Его он купил еще несколько лет назад в Москве через знакомого администратора гостиницы, у которого оказался этот паспорт. А вот второй паспорт российского гражданина Неверова он купил в Москве у ломбарда, где увидел основательно подвыпившего мужчину, который сидел на скамейке, разглядывая свои ботинки. Баратов уже знал, что рядом с ломбардом всегда отираются люди со своими документами, так как приходят сюда либо сдавать свои вещи, либо выкупать их. Мужчина сидел понурый и притихший. Было заметно, как он переживает — ведь деньги, выданные ему на выкуп часов своей сестры, он просто пропил вместе с друзьями. И теперь не знал, как ему возвращаться домой.

Баратов поговорил с ним несколько минут и сразу понял, в чем проблема. Неверову нужны были две тысячи четыреста рублей, чтобы выкупить часы и вернуться к сестре. Баратов предложил две с половиной тысячи за паспорт Неверова. Тот сразу согласился, чуть не расцеловав от радости своего спасителя. Собственно, у ломбарда всегда можно было найти людей, готовых продать свой паспорт за небольшую сумму, чтобы любым способом выкупить заложенную вещь. А новый паспорт можно было получить в паспортном столе, заявив, что старый потерялся.

Вениамин приехал в Волгоград, уже точно зная место и время совершения своего нового преступления. С вокзала он позвонил Ирине, но ее телефон был отключен — очевидно, была на занятиях в школе. Он позавтракал, терпеливо выжидал и снова позвонил. Она ответила сразу. Он сообщил, что прибыл в город и собирается уехать завтра утром.

— И вы не можете задержаться? — спросила Ирина.

— К сожалению, не могу, хотя и очень хочу, — признался он, — но у меня важные дела в Екатеринбурге.

— Мне тоже жаль, — сказала она. — Дело в том, что у меня заболела мама, и я, наверное, не смогу увидеться с вами сегодня.

Он насторожился. Может, это уловка и его хотят таким образом задержать в городе.

— Очень жаль. Я приехал специально, чтобы вас увидеть, — сообщил Баратов.

— Я понимаю, — ответила Ирина. — Давайте сделаем так: я постараюсь вырваться хотя бы на час или полтора. Где вы остановились?

— Пока нигде. Собираюсь снять номер в гостинице.

— Тогда снимайте номер и позвоните мне, сообщите, где вы остановились. Я думаю, там будет ресторан и мы сможем выпить по чашечке кофе и поговорить. Если, конечно, вы не передумаете.

— Ни в коем случае, — ответил он, — я обязательно должен вас увидеть.

— Тогда договорились, я буду ждать вашего звонка.

С ней было легко и просто. Баратов в очередной раз подумал, что такая женщина могла стать идеальной подругой.

Он устроился в гостинице, недалеко от площади Павших Борцов, рядом с которой жила Ирина со своей матерью. Вениамин прибыл туда в первом часу дня и, предъявив паспорт Неверова, снял большой однокомнатный номер в самом конце коридора.

Веревки и хлороформ были уложены в тумбочку. Он вышел в город. Ярко светило солнце. Баратов надел темные очки. Его бритая голова и уже ощутимо выросшие усы делали его почти неузнаваемым. Сегодня он впервые снял номер в гостинице, чтобы не искать подходящего места для убийства. Он совершит его прямо в здании отеля и уйдет, оставив паспорт на имя Неверова у администратора гостиницы, который даже не посмотрел на фотографию постояльца. В провинциальных гостиницах обычно не смотрят на фотографии.

На площади показались дети, которых привели на экскурсию. Пожилая женщина с аккуратно уложенным седыми волосами и в строгом черном костюме в полоску хорошо поставленным голосом рассказывала детям о городе, который на протяжении почти четырехсот лет был известен как Царицын, но подлинную славу получил, став Сталинградом. Именем этого славного города, ставшего символом несгибаемости советского народа и мужества Советской армии, называли площади и проспекты во многих городах мира. Сталинград, как и Ленинград, уже существовали сами по себе, помимо вождей, когда-то давших имена этим городам. Подвиги народа увековечивали их имена в памяти потомков. Но потомки не всегда бывают умными и благодарными. Оба города были переименованы: Ленинград стал Санкт-Петербургом, окруженным Ленинградской областью, а символ разгрома фашистов Сталинград превратился в скромный Волгоград.

Получилось несколько смешно. Имя города, сделавшего реальной великую надежду человечества на победу над варварством фашизма, можно было встретить на площадях и проспектах французской или бельгийской столицы, тогда как в самой России подобного названия больше не существовало.

Баратов обратил внимание на двух девочек-близняшек, которым было не больше десяти лет, — необыкновенно красивых, с кокетливыми белыми бантиками и в одинаковых синих платьях. Они о чем-то весело щебетали, когда к ним подошел какой-то неприятный мужчина лет тридцати пяти. Он был среднего роста, заросший двухдневной щетиной и в мятом, грязноватом костюме. Перекинувшись несколькими словами с девочками, он пошел на другой конец площади, чтобы купить им мороженое. Увидев, как он покупает два брикета, а внимание обоих учительниц отвлечено на других школьников, Баратов подошел поближе. Какой-то опустившийся тип, почти бомж, покупает мороженое таким девочкам! Куда смотрят эти дуры-учительницы? Неизвестный мужчина купил два брикета и поманил к себе девочек, которые побежали к нему через всю площадь. Только этого еще не хватало! Баратов едва сдержался, чтобы не крикнуть. Этот бомж сейчас угостит девочек мороженым и заберет их куда-нибудь с собой. Может, он не тот, за кого себя выдает. Нельзя, чтобы девочки с ним даже разговаривали.

Они, взявшись за руки, подошли к этому неприятному типу, и он протянул им два мороженых, о чем-то весело рассказывая. Черт бы побрал этих учительниц — они остались в другом конце площади. Как можно отпускать детей с такими неорганизованными дурами? Баратов снова нервно посмотрел в сторону детей. Нет, он просто не может ждать, пока неизвестный уведет куда-нибудь девочек. Этого нельзя допускать.

Баратов обернулся, увидел спокойно стоявших учительниц и решительно подошел к ним.

— Извините, что я вас беспокою, — начал он, не снимая очков, — но мне кажется, что это ваши ученицы, которые стоят в конце площади. Посмотрите, к ним подошел какой-то неизвестный мужчина и угощает их мороженым. Я боюсь, что он может причинить им какой-то вред.

— Где, — испугалась учительница, — что вы говорите?

— Посмотрите туда, — показал Баратов.

Она посмотрела в другой конец площади. Затем неожиданно улыбнулась и сказала:

— Ничего, это не страшно.

— Как это не страшно? — не понял Баратов. — Вы лучше пойдите и приведите их сюда, отберите у них мороженое и объясните девочкам, что нельзя разговаривать с незнакомыми людьми на улице.

— Мы сами разберемся, — поморщилась учительница, — не нужно так волноваться.

— Что вы такое говорите? — разозлился Вениамин. — Посмотрите, он взял одну из них за руку. Немедленно заберите обоих девочек и возвращайтесь сюда! А я найду сотрудников милиции.

— Не нужно так нервничать, — пояснила учительница, — никуда он их не заберет. Вы же видите — он угощает их мороженым.

— И вы всегда разрешаете неизвестным мужчинам угощать ваших учениц мороженым?

— Неизвестным не разрешаем, а ему разрешаем, — отрезала учительница.

— Я могу узнать почему?

— Можете. Мы его знаем, он работает на консервном заводе бригадиром.

— И поэтому вы разрешаете ему трогать ваших девочек? — изумился Баратов.

— Не нужно так говорить. Никто никого не трогает. Это их родной дядя, брат их матери. Когда она не может за ними заходить, он обычно приезжает на своей машине и забирает девочек. И вообще, не нужно так переживать, у нас все под контролем, — пояснила учительница.

Баратов пробормотал извинения и отошел. Он понял, что ошибся. Моралист нашелся, зло подумал он. Девочек решил спасать — а сам приехал сюда насиловать и убивать свою знакомую. Интересно, кто защитит ее от настоящего насильника, каким является сам Вениамин. Он снова уселся на скамейку. Эта простая мысль его так поразила, что он даже помотал головой, словно отгоняя видение. Какое право он имеет вмешиваться в судьбу этих девочек, если сам сделал сиротами столько детей? Как смеет он думать о морали, если сам совершает аморальные и дикие поступки?

Чтобы не смотреть больше на этих девочек и их дядю, Баратов поднялся и пошел к гостинице. В этот день он не обедал. Позвонил Ирине и сообщил ей, где остановился. В пять часов четыре минуты она появилась в холле отеля, одетая в кремовое недорогое платье. На ней были телесные колготки, открытые туфли-лодочки, на плечи накинута шаль. Было заметно, что она успела забежать к парикмахеру и даже сделать прическу, опоздав на несколько минут.

Она не узнала его, даже когда он шагнул к ней, снимая темные очки. А узнав, протянула руку, счастливо улыбаясь. Потом они пили кофе в небольшом баре отеля, и он вдохновенно врал, рассказывая ей о своей поездке в Индию.

— А вы изменились, — неожиданно произнесла она, — у вас глаза теперь живут отдельно от лица. Они стали немного другими.

— Хуже или лучше?

— Не знаю. Но они живут своей жизнью и никак не связаны с лицом.

Вениамин заказал шампанское, и Ирина согласилась выпить бокал. Они еще о чем-то говорили. Женщина успела рассказать о своих учениках, которые с увлечением изучали ее предмет. Баратов смотрел на ее горло, на пульсирующую голубую жилку, и думал о чем-то своем. А потом предложил ей подняться в его номер. И она согласилась, не кривлясь, не кокетничая, ничего не спросив и не оговаривая какие-то условия. Просто кивнула и поднялась, словно они были знакомы тысячу лет. Когда они поднимались по лестнице, Ирина споткнулась, и Вениамин успел схватить ее за плечи, когда она едва не свалилась на него. Оба смутились, как школьники, которых неожиданно застали за чем-то неприличным.

Потом они поднялись к нему в номер, и он предложил снова выпить шампанского на брудершафт. Она легко согласилась. С ней вообще было легко и приятно, как когда-то с Катей. Они чокнулись, переплели руки и сделали по нескольку глотков шампанского. А потом поцеловались. Целовалась она, как школьница, одними губами, не давая языка, словно опасаясь проникновения. Он вдруг с ужасом подумал, что она могла быть девственницей.

Несколько смутившись, Баратов включил телевизор, направляясь в ванную комнату, чтобы успокоиться, приготовить специальную маску из хлороформа и вернуться в комнату. Ирина осталась сидеть на стуле, рядом с телевизором. По российскому каналу шли новости. Неожиданно в новостях объявили, что снова покажут сбежавшего опасного преступника. Вениамин как раз вышел из ванной, когда его фотографию показывали по телевизору. Она сидела, словно окаменев. Никаких сомнений не оставалось: она его узнала. Он сделал несколько шагов по направлению к ней и замер у нее за спиной.

— Мы обращаем особое внимание на этого преступника, — сказал диктор, — и еще хотим предупредить всех молодых женщин, которые могут его знать. Обратите особое внимание на своих подруг, которых зовут Ирина Торопова.

Она не вздрогнула. Зато вздрогнул Баратов. Этого не могло быть! Откуда они узнали, что он знаком с Ириной? Или им удалось влезть в его голову, каким-то образом читать его мысли. Но тогда почему они разрешили ему сбежать? Ирина медленно повернула голову и посмотрела на него. В ее глазах стояли слезы. Она ничего не спросила, только смотрела на него. Вениамин не мог вынести этого взгляда и, шагнув к ней, резко закрыл ей лицо маской, пропитанной хлороформом.

Через некоторое время Ирина открыла глаза. Она уже лежала на кровати, раздетая и связанная. Баратов бережно снял колготки, словно она должна была снова надеть их; стащил всю одежду, стараясь не порвать ее. Женщина сразу поняла, что сейчас произойдет.

— Это ты убийца? — Она не испугалась, не заплакала. Только спросила.

Он молчал, стараясь не встречаться с ней глазами. Рядом лежал скотч, если Ирина закричит. Но она не кричала. Только смотрела на него потемневшими глазами. Баратов отвернулся, сжал зубы. Нужно развязать веревки и отпустить ее. А потом уехать отсюда навсегда. Он не выдержит этого взгляда. Но вместо этого Вениамин начал раздеваться. Он все еще ждал, что Ирина попытается дернуться, закричать, позвать на помощь, чтобы сразу заклеить ей рот скотчем. Но она молча смотрела, как он раздевается.

Наконец, раздевшись, Баратов подошел к ней. Ирина по-прежнему смотрела ему в глаза. Он разозлился. Ни одна женщина так себя не вела. Почему она не кричит? Неужели не понимает, что сейчас будет.

— Зачем? — неожиданно спросила Ирина. — Я же пришла сама. Зачем тебе это нужно?

Рассказать ей историю своей жизни? Как погиб отец; как его самого заразила Тина; как у матери не хватало денег на дорогие лекарства; как ему изменяла Катя; что случилось с ним во время службы в Таджикистане… Это будет долго — и неправда. Он сам этого хотел. Ему доставляло удовольствие ощущение его силы.

Он неловко лег рядом, все еще надеясь, что она будет дергаться, кричать, плакать, умолять о пощаде. Но она молчала.

— Делай что хочешь, — тихо предложила она, — только не убивай. У меня мама больная лежит, она меня ждет. Только не убивай.

Баратов понял, что она не будет кричать. Раздвинул ей ноги, наваливаясь всем телом. Ирина легко застонала. Если она не будет дергаться, у него ничего не получится.

— Давай, — сказала она, — только осторожно. Это у меня в первый раз.

Напрасно она это сказала. Теперь у него тем более ничего не получится. Он поднялся и сел рядом с ней на кровати.

— Что? — спросила она. — Что случилось?

— Не могу, — глухо ответил он, — не могу.

— Как тебя зовут на самом деле? — поинтересовалась Ирина. — Только честно.

— Ты же слышала. Вениамин.

— Значит Бенджамен, как у американцев. Мне всегда нравилось это смешное имя.

— Почему смешное?

— Не знаю, но нравилось, — призналась Ирина.

Он ничего не сказал.

— Я тебе помогу, — неожиданно предложила она, — ты только успокойся. Можешь развязать мне руки, я все равно не убегу.

Он обернулся. Затем поднялся. Взял перочинный нож и разрезал веревки. Она осталась лежать на кровати. От ее тела исходил аромат полевых цветов. Ему хотелось наклонить голову, зарыться в нее и никуда не уходить.

— Успокойся, — снова сказала она, — я знаю, что ты нормальный человек. Ты не убийца. Не нервничай. Повернись ко мне.

Баратов усмехнулся. Кажется, она его еще и успокаивает. Чем-то она похожа на Катю, только у той вечно было глупое выражение лица, а у этой такие наблюдательные и все понимающие глаза…

Вениамин тяжело вздохнул. Ирина погладила его по спине. Он обернулся, снова посмотрел на нее. Она протянула руки и прошептала:

— Иди ко мне…

Впервые в жизни он попытался лечь как можно осторожнее, словно женщина могла разбиться. И также осторожно поцеловал ее. Потом еще раз и еще. Потом он почувствовал нарастающее желание. Она слабо застонала. Это был как сигнал, как будто его подстегнули хлыстом. Словно он был скаковой лошадью. Он заработал интенсивнее, и она застонала сильнее, уже не сдерживаясь. И тогда он поднял свои руки, привычно ощущая ее горло…

 

Глава 18

@Bukv = По всем каналам телевидения показали фотографию Баратова и предупредили всех Ирин Тороповых. Из Пскова позвонили и сообщили, что некая Торопова погибла вчера в результате автомобильной катастрофы. Из Самары сообщили, что Ирина Торопова родила двойню и роды прошли нормально. В Москве среди задержанных проституток оказалась Ирэн Торопова, но бдительные сотрудники милиции все равно передали ее данные в оперативную группу Резунова. А в Санкт-Петербурге Ирина Торопова оказалась сорокашестилетним профессором биологии, старой девой, которая никогда не была замужем. Поздно ночью позвонили еще из двух городов. В Саратове пропала Ирина Торопова, которая могла сбежать со своим другом; но ей только двадцать шесть лет, она брюнетка и панк. Из Волгограда позвонили и сообщили, что домой не вернулась Ирина Торопова, учительница истории средней школы. Ее мать болеет и волнуется за дочь, услышав обращение ко всем молодым женщинам с ее именем.

— Сколько ей лет? — устало спросил Резунов.

— Двадцать восемь или двадцать девять, — доложил офицер, — она блондинка, возможно, перекрашенная. Но у нее был друг, ее жених, который погиб пять лет назад в автомобильной катастрофе.

— Баратов обычно использует такие факты их биографий в свою пользу, — напомнил Гуртуев.

— Срочно сделайте запрос в Волгоград, — рявкнул Резунов, — пусть ищут эту Торопову! Хоть из-под земли!!

Офицер выбежал из комнаты. Дронго взглянул на часы. Почти полночь. Они работали без отдыха и сна уже четвертые сутки.

— Может, он вообще куда-то убрался, — предположил Резунов, — а мы напрасно ищем его здесь. Сбежал в Прибалтику и теперь издевается над нами.

— Не может быть, — вздохнул Дронго, — мы об этом уже говорили. Он не уедет, пока не «выработает» свой список до конца. Он еще будет звонить Алене. Казбек Измайлович прав: нужно готовиться и к подобному варианту.

— Вы прекрасно знаете, что ее отец не допустит участия своей дочери в такой операции. Нужно будет подставлять ее под опасного маньяка, который уже однажды обманул всю оперативную группу, сумев сбежать, — напомнил Резунов. — Этот вариант полностью исключается.

— Тогда мы действительно можем его упустить, — печально сказал Дронго.

— Мои люди валятся с ног, — пробурчал Резунов, — мы работаем уже который день… Долго мы не продержимся. Еще сутки или двое — и начнем засыпать прямо на рабочих местах.

— Надеюсь, что продержимся, — устало улыбнулся Дронго.

— Давайте сделаем перерыв, — предложил Резунов. — Вы поезжайте домой и немного отдохните. Завтра утром я жду вас в этом кабинете. А мы пока уточним насчет Волгограда и Саратова.

— Правильно, — согласился Гуртуев, — иначе мы просто перестанем соображать. Мне нужно немного отдохнуть, иначе я свалюсь.

— Езжайте, — разрешил Резунов, — так будет правильно.

Экспертам дали машину, которая развезла их по домам. Дронго вошел в квартиру на негнущихся ногах, разделся, разбрасывая вещи по полу, и прошел в ванную. Встал под горячий душ, закрыл глаза. Эти фамилии могли ничего не значить для Баратова. Троих он убил, а следующие были просто возможным «резервным вариантом». И совсем необязательно, чтобы он искал именно Ирину Торопову. Возможно, он охотится совсем за другой женщиной.

Выйдя из ванной комнаты, Дронго надел халат и прошел в кабинет, усаживаясь за стол. На часах было уже половина первого. Глаза закрывались сами собой. Нужно лечь спать, чтобы завтра начать заново. Дронго поднялся, когда зазвонил его мобильный. Он протянул руку и, не глядя на дисплей, ответил:

— Слушаю вас.

В ответ послышалось какое-то шуршание, скрежет, шум.

— Алло, кто это говорит?

— Это я, — донесся до Дронго приглушенный голос Баратова. Не узнать этот голос было невозможно.

Дронго подвинул к себе второй телефон, набирая номер Вейдеманиса.

— Что вам нужно? — спросил он. — Зачем вы мне позвонили?

Опять долгое молчание. И наконец признание Баратова:

— Я ее убил.

Он пробормотал это таким несчастным голосом, словно убивал кто-то другой, а он только сейчас обнаружил труп любимой женщины.

— Кого убили? — спросил Дронго, уже зная ответ на этот вопрос. Услышав, как по другому телефону ему ответил Эдгар Вейдеманис, он закрыл ладонью микрофон первого аппарата, сказав во второй: — Проверь, откуда мне звонят на мобильный. — Обычно в таких случаях Эдгар знал, что именно ему предстоит сделать. — Позвони Резунову, — на всякий случай добавил Дронго.

— Я ее убил, — повторил несчастным голосом Баратов, — но я не хотел. Честное слово, не хотел.

— Где вы находитесь? — поинтересовался Дронго.

— Это неважно. Вы все равно узнаете об этом завтра, — ответил Баратов. — Но я не хотел. Честное слово, не хотел… Сам не могу понять, что именно произошло. Я только по привычке поднял руку. Потом нащупал ее горло. Она даже не испугалась. Я думал, что смогу остановиться… Смогу себя контролировать… И потом обнаружил ее мертвой.

— Где вы сейчас? — зло спросил Дронго.

— Какая разница, я все равно сейчас уеду…

— Вы в… Волгограде? — неожиданно спросил Дронго.

Кажется, все совпадало. Если нет, то Баратов не испугается, а если Дронго попал в точку, то на этом можно будет получать дивиденды. Баратов снова надолго замолчал. Затем спросил:

— Вы все знали? Вы меня нарочно отпустили?

— Такую операцию не сумел бы продумать ни один эксперт. Вы ведь с самого начала придумали себе «запасной вариант».

— Я считал себя умнее всех ваших ищеек, — признался Баратов, — думал, что смогу вам доказать свое превосходство. Вы, наверное, сейчас уже ищете, в каком месте я нахожусь? Вот видите, я уже вас не боюсь.

— Вы боитесь себя, — устало уточнил Дронго. — А насчет вашего побега — могу признать, что вы его прекрасно спланировали. — Он хотел изо всех сил отвлечь Баратова, задержав разговор хотя бы еще на несколько секунд.

— Я тоже так думал, — согласился Баратов, — хотя теперь понимаю, что поступил глупо. Устроил демонстрацию собственных возможностей… А теперь прячусь как крыса и боюсь каждого окрика.

— Вы сами выбрали свою судьбу.

— Не нужно так говорить! — разозлился Вениамин. — Вы же поняли, что я вам не лгал. Когда это я выбирал свою судьбу? Когда мой отец пошел умирать за других? Или когда у нас не было денег на мое лечение и мать была вынуждена продать нашу квартиру? Или когда меня призвали в пекло гражданской войны в Таджикистане, где людей резали и убивали безо всякой пощады, а кровь лилась рекой? Или когда моя подружка наставляла мне рога с моим соседом? Когда я имел право выбора? Не смейте мне говорить, что это я сам выбирал свою судьбу! Вот директором института я стал действительно благодаря своему труду и своей настойчивости, а сексуальным психопатом — вопреки своему характеру.

— Если вы осознаете, что у вас есть отклонения, то уже это дает повод не считать вас законченным психопатом, — дипломатично заметил Дронго.

— Спасибо хоть за это. Кстати, а как вы узнали, что я именно в Волгограде?

— Догадался. Просто попытался вас вычислить. Зачем вы ее убили? Что это вам дает? Теперь вас объявят убийцей, которого никто не захочет брать живым. У них будет приказ стрелять на поражение.

— Я же вам попытался объяснить — это был несчастный случай. А как вы узнали про Ирину Торопову? Я никому про нее не рассказывал.

— Тоже догадался.

— Не слишком ли много догадок? Видимо, что-то нашли у меня дома. Иначе я просто ничем не могу объяснить вашу гениальную прозорливость.

— Зачем вы позвонили? — спросил Дронго. — Хотите поиздеваться? Рассказать, как вы опять оказались умнее, найдя и убив несчастную женщину? Получили удовольствие от своего насилия?

— Нет, нет, ничего не получил. Она была девственницей в двадцать восемь лет, можете себе представить? И она не сопротивлялась. У меня все получалось, но я все равно начал ее душить. Это уже было на полном автомате. Я не хотел, не мог, не собирался…

— И все-таки убили. Может, вам действительно лучше обратиться к психиатрам.

— Я не псих, — закричал Баратов, — и вы об этом прекрасно знаете! Но я не хотел ее убивать!! Сам не понимаю, что произошло…

Позвонил другой телефон. Дронго поднял его.

— Звонят из Волгограда, — услышал он подтверждение своей версии от Эдгара Вейдеманиса.

— Что вы от меня хотите? — спросил Дронго. — Что еще я должен для вас сделать? Выслушать вашу очередную исповедь, где вы снова попытаетесь доказать, как несправедливо судьба обошлась с вами? Все равно я вам не поверю. Вы — насильник и убийца, Баратов, и за это вы обязаны отвечать.

— Вы ничего не поняли! Я не хотел ее убивать, не хотел!!! — истошно закричал Баратов и выключил телефон.

Дронго сразу перезвонил Резунову:

— Он в Волгограде. Похоже, мы опоздали. Нужно срочно вылетать туда. Вы можете найти самолет или мы полетим туда первым рейсовым авиалайнером?

— Лучше рейсовым. Где я ночью найду наше руководство? — пробормотал Резунов. — Вы уверены, что он… действительно убил?

— К сожалению. Он позвонил мне и сообщил об убийстве. Мы опоздали, полковник. Произошло то, чего мы боялись.

— Теперь он ляжет на дно, — вздохнул Резунов.

— Теперь он начинает сходить с ума, — возразил Дронго. — Баратов позвонил мне для того, чтобы сообщить о ее смерти и заверить меня, что эта была случайность. Он не хотел ее убивать.

— Он ее случайно задушил? — с ненавистью спросил Резунов.

— Похоже, что он сам страдает из-за этого. Поднимите всех, кого можно, в Волгограде, пока он находится в такой прострации. Всех сотрудников милиции, вневедомственный охраны, работников следственного комитета и прокуратуры, офицеров ФСБ, воинские части… Задействуйте даже части МЧС. Нужно перекрыть все выезды из города, пока он не пришел в себя. Немедленно. Уже через полчаса будет поздно.

— Мы все сделаем, — пообещал Резунов, — я сейчас позвоню Шаповалову.

Дронго решил, что ему нужно позвонить Гуртуеву, несмотря на поздний час.

— Извините, что снова вас беспокою, — начал он, дозвонившись до квартиры профессора, — у меня важное сообщение. Нашелся Баратов. Он позвонил мне сам.

— Снова сам? В конце концов, вы заставите меня поверить в его психопатические отклонения. Зачем он вам позвонил? Рассказать о своем удачном побеге?

— Насколько я понял, Баратов снова совершил убийство. И теперь испытывает нечто вроде мук раскаяния. Он клянется, что не хотел убивать Торопову, но все получилось как обычно.

— Это типичные оправдания для людей его психотипа, — пробормотал Гуртуев. — Рано или поздно наступает такой момент, когда они осознают всю чудовищность своих преступлений. И либо кончают жизнь самоубийством, либо начинают ненавидеть все человечество в целом и идут дальше до конца, ожесточаясь сверх всякой меры. У некоторых наступает момент просветления, они готовы явиться с повинной в милицию и во всем сознаться. Но подобный порыв быстро проходит. Что он вам еще говорил?

— Насколько я понял, он очень переживает из-за случившегося, — сообщил Дронго.

— Переживает, но убивает, — сказал Гуртуев. — Вот вам типичный пример раздвоенного сознания. С одной стороны, он понимает, насколько чудовищны его преступления, а с другой — уже не может остановиться. Ему нужно помочь…

— Боюсь, что сотрудники милиции тоже так считают. И они будут ему помогать, пытаясь вышибить из него мозги.

— Это реальная опасность, — согласился профессор. — Я думаю, вам нужно срочно лететь в Волгоград, иначе его действительно пристрелят при обнаружении.

— Я тоже об этом подумал, — пробормотал Дронго, дал отбой и снова перезвонил Резунову.

— Мы все сделаем, — заверил его полковник, — мышь не проскочит. Вокруг города выставят два кольца окружения. Если он еще в Волгограде, то не сможет оттуда уйти, даже если сам дьявол попытается его вызволить.

— Учтите, что он недолго будет заторможенным. Передайте всем, что он вооружен. Если окажет сопротивление, пусть стреляют в ноги или в руки. Только не в голову, иначе профессор Гуртуев сам разорвет того, кто убьет Баратова. Вы меня понимаете?

— Наши офицеры не будут с ним церемониться, — уверенно произнес Резунов, — особенно если узнают, что он совершил свое очередное преступление в Волгограде.

— Этого я и боюсь. Он начинает понимать, что бежать ему просто некуда. Можно попытаться уехать в одну из стран СНГ и жить там на положении нелегала, но для него такая жизнь будет просто неприемлема. Скажу вам больше — он не хотел совершать нового убийства. Как он сказал мне сегодня, произошел несчастный случай.

— Сукин сын, — прошипел Резунов, — он еще издевается! Какой несчастный случай? Он сознательно приехал в город, назначил свидание молодой женщине, наверняка приготовил все для убийства. Характерная блондинка, похожая на остальных. И схожие приемы. А он еще смеет говорить о несчастном случае… Его не надо брать живым, я так и прикажу нашим офицерам!

— Это будет ошибкой. Сейчас он пытается осмыслить свой пройденный путь, мучительно раскаивается в том, что сделал, а вы хотите его пристрелить…

— Ему незачем жить, — убежденно произнес Резунов, — он не тот человек, без которого человечество не выживет. Вы полетите со мной в Волгоград?

— Давайте побыстрее. Найдем ближайший рейс и полетим, даже если с пересадкой. Нужно быть в городе как можно раньше, чтобы попытаться выйти на Баратова.

— Мы его уже обнаружили, — сообщил Резунов, — поэтому я так уверен, что он никуда не денется. Ваш напарник Эдгар Вейдеманис позвонил и сообщил мне, что вы с ним разговариваете, что Баратов вам позвонил. Нам несложно было установить, что он звонит с мобильного телефона Тороповой из гостиницы «Волгоград», где он сейчас и находится. Гостиница уже оцеплена нашими сотрудниками. Это конец. Я думаю, что мы туда просто не успеем долететь. Сейчас мне позвонят и сообщат, что его пристрелили при задержании. Тем более что у него есть пистолет. Поиски закончились, дело наконец-то будет закрыто.

— И вы считаете это правильным?

— Только так. Однажды мы уже позволили себе немного расслабиться и разрешить ему нас одурачить. В результате был ранен один сотрудник и погибла женщина. Больше жертв не будет. Последней жертвой в этом затянувшемся деле будет труп самого Баратова. И тогда мы поставим точку. Раз и навсегда.

Дронго молчал. Он просто не знал, что именно нужно говорить в подобных ситуациях. Сказать, что Баратов окончательно сломлен и, возможно, готов сдаться после последнего убийства, невозможно. Резунов только разозлится — ведь убийца совершил очередное преступление. Не признавать правоту полковника он не мог. Но и соглашаться со столь откровенным убийством он тоже не мог.

— Я считаю, что вы допускаете ошибку, — мрачно повторил Дронго. — Но это тот случай, когда я не хочу и не могу брать на себя функции судьи. В отличие от вас, господин полковник.

— Мне выделили самолет, который через сорок минут вылетает из Внуково, — сообщил Резунов. — Успеете доехать, и я возьму вас с собой. Не успеете — значит, не судьба. Я буду в комнате для официальных делегаций.

— Я приеду.

Дронго бросил телефон и начал одеваться. Через три минуты он уже ловил на улице такси. Остановив первую встречную машину, эксперт попросил срочно отвезти его во Внуково.

— Уже поздно, — рассудительно произнес водитель, — я с тебя меньше двух тысяч не возьму. Обратно порожняком пойду, сам понимаешь.

— Три, — перебил его Дронго, — если доедем за полчаса.

— Садись, — кивнул водитель.

Еще через тридцать четыре минуты они были в аэропорту. Несколько минут ушло на то, чтобы вбежать в зал, откуда уже уходил на посадку Резунов. С ним было несколько офицеров. Мелькнула знакомая женская фигура. Дронго узнал Эмму, когда они садились в автобус.

— Что ты здесь делаешь? — изумленно спросил он.

— Лечу на свидание с убийцей, — деловито сообщила женщина. — Как видишь, обошлась без тебя. Использовала свои старые связи, чтобы попасть в вашу группу. У тебя, кажется, есть возражения?

— Нет, — ответил Дронго, — какие возражения? Должен признаться, что тебе удается каждый раз меня немного удивить.

— Женщина должна уметь удивлять мужчин, — улыбнулась Эмма.

— Он еще в гостинице, — крикнул кто-то из офицеров, обращаясь к Резунову, — взял заложницу и заперся в своей комнате.

— Пусть пока ничего не предпринимают! — приказал полковник. — Скажите, что мы будем через полтора часа.

Офицер кивнул, передавая приказ Резунова в Волгоград. Вся группа разместилась в небольшом самолете. Дронго закрыл глаза. Сейчас будут взлетать. Нужно было выпить немного коньяка для храбрости.

— Что с тобой, — спросила усевшаяся рядом Эмма, — тебе плохо?

— Не люблю самолеты, — признался он, — я их боюсь.

— Странный ты человек, — изумленно сказала она, — убийцу не боишься, а летать боишься? А вот я просто обожаю самолеты…

— Не сомневаюсь, — сказал Дронго, — ты у нас храбрый человек.

Самолет, развернувшись, побежал по взлетной полосе.

 

Глава 19

@Bukv = В Волгограде был уже пятый час утра, когда они прибыли к гостинице «Волгоград», оцепленной офицерами МВД и ФСБ. В самолете Дронго подробно рассказал о телефонном звонке Баратова. Эмма испуганно слушала; она сейчас осознала, насколько опасным был этот преступник и чем могла закончиться его возможная встреча с Аленой. Позади нее сидел ее оператор, молодой парень с камерой, который заснул, едва самолет оторвался от земли.

На трех машинах они добрались до гостиницы. Повсюду стояли вооруженные автоматами сотрудники милиции. Испуганные соседи выглядывали из окон, не понимая, что происходит. Такого количества вооруженных людей они не видели даже в кино. К Резунову поспешил подойти высокий мужчина в штатском.

— Полковник Салматов, — представился он, — руководитель оперативный группы. Мы вас ждали.

— Что там происходит? — спросил Резунов.

— Он взял в заложницы горничную, — пояснил Салматов, — когда понял, что гостиница окружена. В коридоре наши сотрудники, ждут моего приказа. Мы уже изъяли паспорт на фамилию Неверова, который он сдал при регистрации номера. Всех гостей и обслуживающий персонал эвакуировали.

Резунов взглянул на стоявшего рядом Дронго.

— С ним установили контакт?

— Да. Он отвечает на наши звонки. Но, кажется, он не в себе. Хочет, чтобы мы нашли какого-то Дранко или Друнко — очевидно, его товарища или сообщника.

— Может, Дронго? — уточнил Резунов.

— Похоже, — согласился Салматов. — Мы обещали, что постараемся найти. Хотя где его найти, этого Друнго.

— Он стоит рядом со мной, — показал Резунов.

Салматов взглянул на Дронго, оценил его атлетическую фигуру и плечи. Одобрительно кивнул и уточнил:

— Он пойдет один?

Очевидно, он решил, что Дронго тоже из группы захвата.

— Посмотрим, — недовольно произнес Резунов. — Как получилось, что он взял заложницу?

— Мы старались действовать бесшумно, — пояснил Салматов, — но когда подъехали, он, очевидно, что-то заподозрил. Она работала в соседнем номере. Он позвал ее к себе и взял в заложницы.

— Она молодая женщина?

— Не очень, пятьдесят шесть лет. Она здесь уже давно работает. Живет в двух кварталах отсюда. Сюда прибежала ее внучка, очень волнуется.

— Оцепление надежное?

— Конечно. Как только мы дадим сигнал, начнется штурм его номера. Наши специалисты считают, что взять его нетрудно. Номер угловой, обособленный, ему никуда не скрыться.

— Вы что-нибудь знаете про Ирину Торопову?

— Не знаю. Возможно, у него даже две заложницы.

— Она уже убита, — вмешался Дронго. — Давайте прекращать этот бесполезный разговор, Виктор Андреевич. Разрешите, я пойду один.

— Не разрешаю, — резко ответил Резунов. — Там находится психически больной человек, маньяк, убивший столько женщин. Мне кажется, что хватит трагедий, связанных с этим сукиным сыном. Через десять минут начнется штурм. Если ему повезет, он останется в живых. Если нет, мы его пристрелим. И я думаю, что для него это будет лучший вариант.

— Подождите, — поморщился Дронго, — я разговаривал с ним больше трех часов назад. За это время он мог уехать куда угодно, сбежать, не дожидаясь ваших офицеров. Но он не сбежал. Очевидно, дошел до предела и решил больше не бегать. В нем что-то сломалось. В этот раз он не хотел убивать, но не сумел сдержаться. И, осознав, что действительно превращается в неуправляемого монстра, впервые по-настоящему испугался. Поэтому и позвонил мне. Он слышал нашу передачу про Торопову и понял, что мы его вычислили. Он понял также, что мы будем искать его повсюду. А он теперь обречен бегать и убивать, убивать и бегать. И так до конца жизни. Поняв это, он остался. Остался, чтобы вы убили его при задержании. Поэтому и взял заложницу.

— У меня нет желания вникать в психологические мотивы его поступков, — холодно ответил Резунов. — Как вам хорошо известно, этот человек умудрился сбежать от сотрудников оперативной группы ФСБ, и я не допущу, чтобы он снова это сделал.

— Он не хочет бежать, — перебил его Дронго, — он хочет, чтобы его убили.

— Тогда мы выполним его желание, — жестко решил Резунов.

И в этот момент из-за спины мужчин к нему решительно шагнула Эмма. Она была ниже всех ростом, в пуленепробиваемом жилете, который был ей великоват и смешно сидел на ее худых плечах. Но она смело приблизилась к полковнику.

— Вы же понимаете, что он прав, — убежденно сказала она, показывая на Дронго, — дайте ему возможность переговорить с ним. А потом убивайте вашего маньяка, если так хотите его крови.

Резунов оглядел собравшихся. Салматов ждал его приказа. На лицах остальных ничего нельзя было прочитать. Он посмотрел на Эмму, на ее оператора, который снимал все на камеру.

— Вы напрасно с нами приехали, — вздохнул он.

— Мне разрешил генерал Шаповалов, — напомнила Эмма.

— Я знаю. — Резунов взглянул на Дронго. — А если он вас убьет? Вы представляете, что тогда случится? Первой, кто меня в этом обвинит, будет наша общая знакомая, — он показал на Эмму. — А потом меня просто обвинят в некомпетентности. Вы ведь были человеком, который его вычислил и помог арестовать. А сейчас снова помогли его найти. Я не могу вас туда пустить. Извините меня, это слишком большой риск.

— Дайте мне телефон, я с ним поговорю, — попросил Дронго.

— Он в машине, там есть оборудование для переговоров, — показал на большой автофургон Салматов.

В сопровождении двух полковников Дронго влез в фургон. Больше никого не пустили. Эмма осталась на улице, рядом с остальными офицерами, хотя по ее лицу было видно, как ей хочется оказаться в этом фургоне. Дронго набрал номер и подождал ответа.

— Слушаю, — раздался голос Баратова.

— Доброе утро, Вениамин Борисович, — негромко и спокойно произнес Дронго.

— Для меня оно не самое доброе, — усмехнулся убийца, — но все равно спасибо, что обратились по-человечески. Даже по имени-отчеству. Насколько я могу понять, вы прилетели в Волгоград? Судя по тому, что они не начинали штурм моего номера, они, очевидно, ждали вас и кого-то из руководства. Казбек Измайлович тоже прилетел, чтобы покопаться в моих мозгах?

— Нет. Он остался в Москве.

— Тогда Резунов точно с вами… В общем, спасибо. Благодаря вам я прожил несколько лишних часов. Успел даже посмотреть какой-то детективный фильм по телевизору. Довольно интересно, хотя я никогда не любил детективов.

— Вкусы иногда меняются.

— Только не у меня. Я уже не смогу измениться, это вы поняли. И я понял. Только здесь и сегодня понял, что никогда не смогу измениться.

— Почему вы остались?

— Поэтому и остался. Куда мне бежать? От вас я легко уйду, а куда мне бежать от самого себя? Я ведь не идиот, не маньяк, каким вы меня на самом деле считаете. Я обычный человек — может, даже неплохой человек, который хотел всего лишь обычного человеческого счастья. У меня не получилось. Не знаю, кто в этом виноват. Но все вышло так глупо…

— Зачем вы взяли заложницу?

— Мы с ней пьем чай, у нее с собой оказался кипятильник. Я просто подумал, что если она будет рядом, меня убьют не сразу. А почему вы не пришли ко мне на переговоры? Испугались?

— Меня не пустили, — честно признался Дронго, оглядываясь на Резунова. — Вы же понимаете, что я бы не испугался.

— Знаю. Возможно, они правы. Пускать такого известного эсперта, как вы, к вооруженному преступнику, который должен испытывать к вам дикую неприязнь… Я их понимаю.

— Поэтому мне разрешили вам позвонить.

— И, наверное, опять подслушивают наш разговор, — понял Баратов. — Неисправимые люди. Они думают, что таким образом сумеют разгадать мою тайну. А никакой тайны нет. Есть только одна общая трагедия, в которую превратилась моя жизнь и жизнь женщин, с которыми я знакомился.

— Вам нужно отпустить заложницу, — посоветовал Дронго. — Ее внучка прибежала сюда и очень волнуется за свою бабушку.

— Скажите, что такой насильник, как я, не очень опасен для ее бабушки. Я ведь не геронтофил, — невесело пошутил Баратов.

— Не шутите. Лучше отпустите ее. Пусть медленно выйдет из вашей комнаты.

— Она мне не нужна и может уйти. Если вы сами придете за ней.

Дронго снова взглянула на Резунова. Тот покачал головой.

— Мне могут не разрешить, — сказал Дронго.

— Тогда она умрет вместе со мной, — спокойно решил Баратов.

— Зачем? Вам мало убитой сегодня Тороповой?

— Не нужно так говорить. Вы же знаете, что это был несчастный случай.

— Какой несчастный случай, Вениамин Борисович? Это было убийство, хорошо спланированное и продуманное в деталях, как вы обычно и делаете. Номер вы сняли по поддельному паспорту на имя Неверова, прибыли в Волгоград утром, чтобы вас здесь не видели, договорились о встрече…

— Перестаньте…

— Наверное, даже маску с хлороформом заранее приготовили, — добивал своего собеседника Дронго, — а теперь уверяете меня, что это был несчастный случай…

— Хватит, — крикнул Баратов, — не нужно больше говорить об этом!

— А если вы все понимаете, тогда чего ждете? — поинтересовался Дронго. — Какой вариант вы для себя выбрали? Погибнуть при штурме вашего номера? Или сдаться и попытаться рассказать на суде все, что с вами произошло? Вы можете потребовать суда присяжных и честно изложить им свою исповедь. Не уверен, что они проявят снисхождение, но, возможно, найдутся такие, кто постарается понять вашу судьбу.

— Они не поймут, — уверенно заявил Баратов, — и никто не поймет. Мне нет оправдания и нет снисхождения. Значит, так и должно быть.

— Вы отпустите женщину?

— А вам какая разница? Вы ведь аналитик, эксперт по проблемам преступности. Должны мыслить глобально, разоблачать таких подлецов, как я. Что вам жизнь пожилой уборщицы? Извините, она меня поправила. Она не уборщица, а горничная.

— Если бы мне было все равно, я не прилетел бы в Волгоград, не стал бы вам сейчас звонить. Или это вам тоже сложно понять?

Баратов молчал. Долго молчал.

— Предположим, что я понимаю ваши мотивы. Может быть, и понимаю. Но все равно ничего изменить нельзя. Или вы можете меня отпустить?

— Предположим, что могу, — ответил Дронго, стараясь не смотреть на выражение лиц обоих офицеров, стоявших рядом с ним. — Но зачем вам свобода? Чтобы опять убивать? Сегодня вы окончательно поняли, что иначе существовать не можете. Вы уже заражены этим вирусом «бешенства». Тогда скажите, что с вами нужно делать?

— Пристрелить как бешеную собаку, — невесело усмехнулся Баратов. — Вы к этому выводу меня толкаете?

— Нет. Повторяю: если бы вас хотели пристрелить, меня бы не привезли в Волгоград и не разрешили бы с вами разговаривать.

— Что вы хотите?

— Сначала скажите вы: что вам нужно? Вы ведь требовали, чтобы меня нашли.

— Хотел напоследок поговорить с вами. Вы единственный человек, который пытался меня понять. Я уверен, что сегодня меня все равно убьют, но вы хотя бы расскажете всю правду. Все, что было со мной. Может, я на это рассчитываю. А теперь скажите, что вам нужно от меня?

— Отпустите женщину и сдавайтесь, — посоветовал Дронго, — а я обещаю вам, что вы вернетесь в Москву живым.

— Вернусь куда? В свою камеру?

— Ничего иного я обещать не могу, — признался Дронго.

— Хотя бы честно, — пробормотал Баратов. — Ладно, давайте заканчивать, а то уже утро. Я отсюда вижу, как на соседних балконах стоят люди. Всем интересно зрелище, когда меня будут убивать как бешеную собаку. Плебс всегда жаждал «хлеба и зрелищ». Наверное, уже приехали журналисты, чтобы заснять этот волнующий момент.

Дронго промолчал. Ему не хотелось лгать. Кроме Эммы, прилетевшей из Москвы, там уже было несколько местных журналистов. Работали сразу две камеры.

— Вот так, — удовлетворенно произнес Баратов. — И еще одна личная просьба… — Он замялся, словно подбирая слова. — Понимаю, что это не ваше дело, но, если сможете, передайте матери Ирины, что это был несчастный случай. Я ее не убивал. Не хотел убивать, — поправился он. — Скажите ей, что я очень сожалею. Скажете?

— Скажу, — выдохнул Дронго понимая, что ему предстоит нелегкий разговор.

— Она болеет, и Ирина пришла ко мне только на время, — быстро добавил Баратов.

— Сволочь! — не выдержал Резунов. — Он еще смеет говорить о несчастном случае…

— Я все понимаю, — печально сказал Дронго.

— Спасибо. За то, что прилетели. За то, что решили со мной поговорить. За то, что пытались меня понять. Если есть ад, то мы оба наверняка туда попадем. Или вы рассчитываете на райскую жизнь?

— Не думаю, — ответил Дронго. — Боюсь, что мы никуда с вами не попадем.

— А я в этом уверен, что все здесь и закончится. Иначе все было бы слишком просто. Второго шанса у нас не будет. Ни у кого не будет. Скажите Резунову, что я сейчас отпущу женщину. Пусть ее встречают в коридоре. Прощайте.

Дронго посмотрел на обоих полковников.

— У этого мерзавца есть своя философия, — сказал Резунов.

Салматов молчал.

— Встречайте женщину, — приказал Резунов.

Через две минуты дверь открылась и из номера медленно вышла женщина. Она испуганно огляделась и так же медленно, неуверенно, осторожно, словно ступила на заминированное поле, прошла по коридору. У лестницы ее ждали сотрудники спецназа. Женщину сразу повели вниз, к машине, рядом с которой находились Резунов и Салматов.

— Что он там делает? — спросил Резунов.

— Сидит на стуле, — ответила перепуганная горничная.

— А где женщина?

— Лежит на кровати. Он накрыл ее простыней.

— Что вы там делали?

— Ничего. Он захотел чаю, а у меня кипятильник был в кармане. Я ему сказала, что лучше не кипятить воду из крана, а он рассмеялся и ответил, что не боится нашей воды. У меня и пакетики чая были с собой.

— Значит, вы его чаем поили, — недовольным голосом произнес Резунов.

— Я ему кипятильник оставила, — призналась она, — и больше ничего.

Недалеко от них Эмма допытывалась у Дронго:

— О чем вы с ним говорили?

— О смысле жизни.

— Я тебя серьезно спрашиваю.

— А я серьезно отвечаю. Он считает, что ада нет. И рая тоже нет. Поэтому заранее попрощался со мной и сказал, что отпустит женщину.

— Значит, после переговоров с тобой он согласился отпустить заложницу, — сразу сделала вывод Эмма.

— Он и без нашего разговора готов был ее отпустить.

— Но отпустил сразу после того, как переговорил с тобой. Правильно?

— Он бы ее все равно отпустил, — повторил Дронго.

— Тебе не говорили, что скромность — удел бездарностей? — разозлилась она.

— Тебе больше не разрешат подобные экспедиции, — предупредил Дронго.

— Разрешат, — уверенно ответила Эмма, — у меня хорошие связи.

Горничной разрешили идти домой, и она наконец попала в объятия своей внучки. Резунов посмотрел на часы. Уже почти светло, нужно отдавать приказ.

— Начинайте, — приказал он, обращаясь к Салматову.

— Может, я пойду первым? — сделал последнюю попытку Дронго. — Он ведь сдержал слово и отпустил женщину.

— Не забывайте, что вы аналитик, — не выдержал Резунов, — а не оперативный сотрудник. Мне никто не разрешал использовать вас при штурме его номера. Извините…

Он повернулся к Салматову и повторил:

— Начинайте.

Салматов поднял рацию. Через несколько секунд сразу несколько сотрудников спецназа ворвались в номер. На кровати лежало тело Ирины Тороповой, накрытое простыней, на стуле сидел Вениамин Борисович Баратов. В последний момент он выстрелил себе в рот, решив таким образом положить конец своему земному существованию, своим мучениям и своим преступлениям.

Полковник Резунов молча выслушал доклад Салматова, повернулся и посмотрел на Дронго. Он никак не прокомментировал это самоубийство, только спросил:

— Вы вернетесь вместе с нами?

— Нет, — ответил Дронго, — я поеду поездом.

Он повернулся и пошел по улице. Все смотрели, как он уходит. Эмма подошла к Салматову.

— А теперь давайте все по порядку и с самого начала, — весело предложила она. — И не забывайте, что нас снимают для Центрального телевидения…