Физули прибыл в Мардин, поселившись в небольшом «Гранд-отеле». Такие названия были характерны для небольших отелей, которые по европейским стандартам могли бы иметь не больше двух звездочек, но здесь считались вполне удобными и престижными. Он понимал, что за ним могут следить. И не только те, к кому он прибыл, но и сотрудники Форсмана, который направил его в этот город.

Первый день прошел без происшествий. На следующий день в отеле появился какой-то мужчина лет тридцати пяти. Он был рыхлый, полный, со свисающим пузом и пухлыми щеками. Небольшие усики смешно торчали на его одутловатом лице. При долгом разговоре он обычно задыхался. Увидев Физули, мужчина сразу подошел к нему, приветствуя его на турецком.

– Это ты остановился в сто пятом номере, – развязно уточнил пузатый незнакомец.

– Сначала я должен узнать, с кем, собственно, разговариваю, – ответил Физули.

– Мы с тобой встречались, – сообщил толстяк, – меня зовут Васыф Фикрет-оглы, – помнишь, восемь лет назад, в Измите?

– Не помню, – ответил Физули, – я теперь вообще все плохо помню.

– А я тебя запомнил, – радостно произнес Васыф, – ты тогда был такой же худой. А сейчас, когда мне показали твою фотографию, я тебя сразу узнал.

– Может быть, – осторожно согласился Физули, – ты должен знать, что со мной случилось.

– Мы все это знаем, – восторженно сказал Васыф, – ты у нас настоящий герой. И твой погибший брат был герой. И вся семья герои. Ты столько времени провалялся в больнице, что только Аллах мог спасти тебя, и я вижу, что ты в нормальной форме!

– Многое не помню, – решил не развивать эту опасную тему Физули. – Что я должен делать?

– Ничего, – сказал Васыф, – тебе нужно подождать. Завтра прибудет наш друг, который хотел встретиться с тобой. Все знают о том, что ты уже поправился, и многие хотят тебя видеть. Но мы не хотим, чтобы ты особенно светился. Ты знаешь, как работает турецкая военная полиция. Они найдут тебя даже в наших горах.

Физули кивнул в знак согласия. Он уже понял план Форсмана. Очевидно, его собеседник действительно раньше встречался с Ахмедом Саразлы, и поэтому так уверенно узнал его. Достаточно было подослать к нему опытного психолога, который показал бы реальную фотографию нынешнего Физули и внушил бы своему недалекому собеседнику, что это и есть тот самый Ахмед, с которым они встречались много лет назад. «Эффект узнавания» срабатывал почти наверняка. Это тоже было частью его легенды. Теперь Васыф может поклясться даже на Коране, что видел Ахмеда Саразлы и узнал в нем человека, с которым познакомился восемь лет назад.

Васыф ушел из отеля через полчаса, выпив пять или шесть стаканов темного чая. Физули морщился от турецкого чая. Его традиционно подавали в небольших стаканчиках, которые азербайджанцы называли «армуды», то есть груша, так как он напоминал по форме небольшую грушу. Турки и курды пили очень темный чай с сахаром, тогда как Физули предпочитал более светлый чай и без сахара. К тому же в горах он приучился пить чай с чабрецом, который назывался «кок-оты», то есть горная трава. Но сейчас вынужден был пить чай вместе со своим собеседником; правда, больше двух стаканов он осилить не смог.

Поразительнее всего были отличия в еде. Курды в этом отношении гораздо ближе к азербайджанцам и армянам, чем к туркам. Скажем, турецкое слово «бастурма» означает мясо, приготовленное методом давления, а «долма» происходила от слова «долдурма», то есть мясо, обернутое виноградными листьями. При этом азербайджанская кухня была гораздо ближе к иранской с ее многообразием различных блюд, среди которых были «лаванги» – начиненные орехами с кишмишем рыба и курица, а также разные виды пловов, которых могло быть до трехсот вариаций.

Физули прождал весь следующий день, начиная немного нервничать. Утром за завтраком он увидел знакомое лицо Мартины и усмехнулся. Интересно, за кого может выдать себя эта женщина с ее типично славянским лицом? Он столкнулся с ней в коридоре.

– По-моему, глупо приезжать сюда следом за мной, – быстро сказал Физули, – с вашей внешностью все сразу понятно. Вам невозможно выдать себя ни за турчанку, ни за представительницу курдского народа.

– Вы напрасно убеждаете меня в этом. Я приехала сюда как гид немецкой группы и рассказываю им о местных достопримечательностях.

– Большая группа?

– Шесть человек. Четверо мужчин и двое женщин.

– На самом деле немцы или ваши люди?

– Какая вам разница?

– Понятно. Здорово придумано. Небольшая группа туристов и их добросовестный гид. Можно заподозрить кого угодно, только не вас. Очень удобно.

– Не нужно так говорить. Это для вашей же безопасности. Мы не уверены, что знаем всех, кто мог бы опознать Ахмеда Саразлы или Ахмеда Сабанчи…

– Они все равно мне не поверят. Так просто такие вещи не проходят.

– Они вам поверят, – упрямо произнесла Мартина.

– Вы представляете, сколько меня будут проверять, прежде чем допустят к серьезному делу?

– Вас не буду проверять вообще, – сказала она, глядя ему в глаза, – ведь вы не нужны для агентурной работы. Вы – чудом выживший смертник и готовы второй раз пойти на смерть. Образно говоря, вы просто получили второй шанс.

Секунд десять он молча смотрел ей в лицо, затем спросил:

– Это для меня радостная весть или печальная?

– Полагаю, что неплохая. Смертников не особенно проверяют. Вы, как японский камикадзе, должны ударить своей торпедой в борт вражескому кораблю. Главное, чтобы вы могли удержаться за штурвалом своей торпеды или машины, которую начинят взрывчаткой. От вас больше ничего не требуется. Здесь все знают, что вы с братом на двух машинах попытались протаранить ворота военной базы. Ахмед Саразлы не погиб, он жив, как считают в некоторых местных деревнях. Если хотите, вы – здешняя легенда.

– Не думал, что меня приглашают на роль камикадзе.

– Вас пригласили в качестве агента, который сумеет выйти на одного из руководителей самой опасной террористической организации в мире и поможет нам его захватить, – отчеканила Мартина. – Извините, но нам нельзя долго беседовать в коридоре.

– Пусть думают, что я за вами пытаюсь приударить, – предложил Физули.

– Я женщина строгих правил, – возразила без тени улыбки Мартина, – но я хотела предупредить вас, что сегодня ваш возможный напарник обязательно появится. И вы должны будете уехать. Учтите, что там, куда вы поедете, мы не сможем вас контролировать или охранять. Вы останетесь один, и все будет зависеть от вашей выдержки и находчивости. Если вы рано или поздно окажетесь в Кандагаре, то должны появляться на центральном рынке в воскресенье в два часа дня. Ничего не делайте, к вам подойдут и спросят о новой партии верблюжей шерсти. Это пароль. Если вас спросят об интересе к этому товару, то вы можете вспомнить, что ваш дядя имел лавку, где торговали шерстью. Но учтите, что проверять вас все равно будут. Если нужно подтвердить вашу личность, то им достаточно проверить, было ли у вас тяжелое ранение головы. Медицинскую аппаратуру обмануть практически невозможно. Любое обследование подтвердит, что вы получили тяжелую контузию и были в коме. А это самое важное, что нам нужно.

– Вы хотя бы знаете, что им от меня надо?

– Если бы знали, давно бы вам сообщили. Конечно, не знаем. И запомните один номер телефона. Это номер вашей родственницы, двоюродной сестры в Анкаре. Любая проверка подтвердит, что эта немолодая женщина – ваша родственница. При случае можете позвонить ей. Если я продиктую номер, вы его запомните?

– Постараюсь.

Она продиктовала номер, и он согласно кивнул головой.

– Вы, видимо, действительно восстановились почти полностью, – улыбнулась она на прощание.

Мартина поспешила к лестнице, Физули повернулся и пошел в свой номер. Растянувшись на кровати, он попытался успокоиться и заснуть. Но разговор с Мартиной не выходил из головы. Примерно через час в дверь осторожно постучали. Он поднял голову. Неужели Мартина вернулась? Физули подошел к дверям, открыл их. На пороге стоял незнакомый мужчина. Среднего роста, тщательно выбрит, подстриженные усы, ровные правильные черты лица. Очки придают ему интеллигентный вид.

– Добрый день, – вежливо поздоровался незнакомец, – вы господин Ахмед Сабанчи?

– Да, с кем имею честь разговаривать?

– Меня зовут Иззет Гюндуз. Мой друг должен был предупредить вас о моем визите.

– Да, конечно. Входите. – Он посторонился пропуская гостя в свою небольшую комнату. Но тот не стал входить.

– Давайте выйдем, – предложил он, – будет правильно, если мы переговорим в коридоре.

Они вышли в коридор. Физули вспомнил, что час назад беседовал здесь с Мартиной, и улыбнулся. Неужели это тот самый Иззет Гюндуз, которого Фоксман называл самым непредсказуемым человеком? Интересно, какой он на самом деле.

– Вы действительно Ахмед Сабанчи или Ахмед Саразлы? – уточнил гость.

– Думаю, что да, – сказал Физули. – Вас что-то смущает?

– Ваш вид. Я думал, что ваша голова обезображена шрамами.

– Если вы протянете руку, то сможете нащупать шрам у меня на голове, – мрачно ответил Физули, – хотя не совсем понимаю, почему я должен вам что-то доказывать. И тем более своими ранениями.

– Нет, конечно. Я только спросил. Вы хорошо выглядите.

– Прошло уже много времени…

– Вы что-нибудь помните?

– Не так много, как хотел бы.

– Свое детство, друзей, родственников?

– Не все, – ответил Физули. Он понимал, что это может быть ловушка.

– Васыф вас узнал, – задучиво произнес Иззет Гюндуз. – Я думаю, вы не обидетесь, если мы проведем и свое обследование. Нам нужно убедиться, что в решающий момент вы не подведете.

– Разве раньше я вас подводил?

– У вас не было такого ранения. Многие не верят, что вы остались в живых. Рассказывают, что Ахмеда Саразлы тайно похоронили, и некоторые клянутся, что знают его могилу. А другие, наоборот, клятвенно уверяют, что вы остались в живых и вас видели в разных местах. В некоторых курдских селениях ваше имя стало легендой.

– Что я должен отвечать? Не понимаю, зачем вы мне это говорите. Если я Ахмед Саразлы, то мне неприятно слышать о своей смерти. Если я не тот, за кого себя выдаю, мне тем более неприятно слышать о подобных вещах.

– Мы должны будем проверить, – сказал Иззет Гюндуз с явным сомнением, – прежде чем полетим к нашим друзьям.

– Как будете проверять?

– Достаточно просканировать вашу голову. Если у вас были такие тяжелые ранения и кома, то должны остаться четкие следы.

– Вы врач по профессии?

– Нет. Но мне так говорили. Если вы согласитесь, мы прямо сейчас поедем в больницу. Она здесь рядом. Если все пройдет нормально, то уже завтра мы с вами уедем отсюда. Вдвоем.

– Я думал, что будет лучше, если вы позовете кого-то из тех, кто меня раньше знал.

– Васыф Фикрет-оглы вас уже признал. Пока этого достаточно. Возможно, вы действительно тот самый человек, о котором ходят такие легенды. Вы ведь счастливчик, остались в живых там, где у вас не было ни единого шанса выжить…

– Не забывайте, что я был не один, – Физули подумал, что здесь следует подыграть своему собеседнику, – там был и мой младший брат.

– Да-да, конечно, – стушевался Иззет Гюндуз, – вы знаете, что генерал Кара-османоглу, уже после того как вас нашли живым, – сказал, что такие люди – самые опасные фанатики в нашей стране. Но он уважает вас за вашу храбрость. Мне сказали, что у вас был один шанс на миллион остаться в живых.

– Генерал может говорить все, что угодно. Меня это мало волнует.

– Может, мы тогда сразу поедем в больницу?

– Вы мне не верите?

– Я лично верю. Но мне важно, чтобы нам поверили и наши друзья, которые будут с нами работать.

Физули молчал. Он должен оскорбиться или просто промолчать.

– На все воля Всевышнего, – наконец сказал он. – Если нужна такая проверка, значит, мы поедет туда вместе с вами.

– Спасибо, – не скрывая своего волнения, сказал Иззет Гюндуз, – я понимаю, что вы верующий человек и поэтому ничего не боитесь. Наверное, вы действительно отмечены печатью Аллаха, если остались живы после такого взрыва. Но я хочу сказать вам, что мы все восхищаемся не только вашим подвигом, но и вашей волей к жизни. Вы решили снова вернуться к нам, как только обрели свою память.

– Не до конца, – сказал Физули, – не до конца.

Он подумал, что иногда сохранение жизни означает гораздо более трудную пытку, чем смерть. Когда он пришел в себя после четырехмесячной комы и узнал про жену и сына, то ему показалось, что свет стал черным, и он снова потерял сознание. В первые дни ему не хотелось ни есть, ни пить, и еду вместе с водой ему вводили через катетеры и уколы, как будто он снова был в коме. Так продолжалось очень долго. А потом он уехал в Шемаху и проклял весь белый свет, не желая общаться ни с кем, кроме своих собак и баранов. Но через некоторое время подобная жизнь начала его тяготить. И он без колебаний принял предложение, которое ему так неожидано сделали.

Они поехали в больницу, находившуюся в соседнем городе. Врачи начали сканирование мозга, полное обследование его головы. Он видел, как они изумлялись, когда на экранах начали появляться снимки его головы, его мозга. Каким-то чудом не были задеты важнейшие центры, но тяжелые ранения остались на всю жизнь. Врачи переговаривались, не скрывая своего ужаса и восхищения одновременно. С такими ранениям сохранить свой разум было практически невозможно, а обрести память – и вовсе немыслимо. Один из врачей даже подошел к лежавшему на кушетке Физули.

– Вы не Ахмед Сабанчи, – тихо сказал он, – я вас сразу узнал. Вы – Ахмед Саразлы, тот самый герой, о котором все у нас говорят. Скажите, ведь это правда?

Молодой парень, явно курд, смотрел на него с восхищением. Физули отвернулся – не хотелось лгать и разочаровывать молодого врача. Тот вернулся к своим коллегам, и они стали негромко переговариваться.

«Два братских народа, – недовольно подумал Физули, – турки и курды. Вместо того чтобы жить в мире, убивают друг друга. Какая трагедия! Сколько ненужных жертв»…

Он закрыл глаза. В Азербайджане никто не делил местное население на азербайджанцев-турков и азербайджанцев-курдов. Все жили в единой семье. Многим вообще казалось, что самый интернациональный город в мире – Баку, а самая интернациональная республика – Азербайджан. В Баку проживали представители многих национальностей: кроме азербайджанцев, здесь жили многотысячные общины евреев, армян, русских, грузин, лезгин, горских евреев, курдов, талышей, немцев, поляков. Все рухнуло в конце восьмидесятых, когда в Карабахе местные сепаратисты начали требовать отделения от Азербайджана. Противостояние перекинулось на два соседних народа. Начались погромы в обеих республиках, массовые убийства своих соседей. А потом из Баку начали уезжать армяне. До этого, в семидесятые и восьмидесятые годы, уезжали евреи. После девяносто первого начали уезжать и русские, хотя русская община оставалась все еще довольно многочисленной. Но это был уже не тот солнечный интернациональный город, о котором любил петь кумир бакинской элиты Муслим Магомаев, который дал миру Ландау, Ростроповича, Каспарова и многих других известных людей.

В двадцать первом веке ситуация начала улучшаться. Сюда хлынули турки, иранцы, немцы, американцы, англичане, французы, итальянцы, арабы. Сказывался нефтяной бум, который придал городу второе дыхание. Происходило невероятное. Многие послы зарубежных государств начали просить разрешения на жительство, уже после того как заканчивали свою дипломатическую миссию, не собираясь отсюда уезжать, или возвращались жить в Баку – уже на правах рядовых граждан. Послы Соединенных Штатов Америки, Италии, Узбекистана, Болгарии, два посла Грузии остались жить в этом прекрасном городе, население которого столь терпимо относилось ко всем гостям.

Обследование закончилось поздно вечером. К Физули подошел Иззет Гюндуз, протянул ему руку.

– Все в порядке, – сказал он. – Врачи только не понимают, как вы вообще выжили. Вас признали. Нам нужно поскорее уезжать отсюда. Мне сказали, что в город приехала какая-то туристическая группа из Германии. Нужно поскорее отсюда уехать, пока о нас не сообщили в полицию.

Физули согласно кивнул головой. Наверное, Мартина решила таким необычным способом подстраховаться. Больше никаких проверок не было. Очевидно, Иззет Гюндуз и те, кто посылал их в Пакистан, решили не рисковать столь легендарным человеком, как Ахмед Саразлы, и ограничились лишь проверкой его медицинских показателей. Утром следующего дня они вдвоем вылетели в Дамаск, откуда полетели в Исламабад. Физули спал почти все время. Он увидел сидевшую в первом классе Мартину и только усмехнулся, ничем больше не выдав своего настроения. Иззет Гюндуз почти все время провел за компьютером, и еле слышный стук клавиатуры его ноутбука был характерным фоном их поездки.

В Исламабад они прибыли утром следующего дня. Физули вышел из терминала первым. Яркое солнце ударило в лицо. Иззет Гюндуз вышел следом.

«Интересно, – подумал Физули, – о чем именно можно попросить человека, который не боится смерти? Ведь, по их мнению, я уже однажды сумел обмануть эту костлявую старуху. Неужели они считают, что у меня получится сделать это второй раз? Или они убеждены, что теперь я наверняка проиграю в этой затянувшейся игре, где ставкой может быть только моя жизнь?»