Фоксман взглянул на стоявшего перед ним мужчину. Лет тридцать пять. Спокойный, уверенный взгляд, спортивная, подтянутая фигура. Глубокие морщины. Голова выбрита, а на лице трехдневная щетина. Умные и проницательные глаза. Начитанного, грамотного и много страдавшего человека. Незнакомец молча ждал, пока заговорит приехавший гость.

– Господин Физули, – произнес тот, – меня зовут Джонатан Фоксман. Я специально прилетел сюда, чтобы переговорить с вами.

– Меня предупредили, – кивнул Физули, – сказали, чтобы я подъехал именно сюда в такое позднее время. Или уже раннее. У нас уже светает.

– Давайте отойдем от машин, – предложил Фоксман.

Физули усмехнулся. Очевидно, его собеседник был из тех перестраховщиков, которые пытаются все держать под контролем. Если в одной из машин установлен какой-нибудь «жучок», то их разговор могут услышать посторонние люди. Он молча прошел за Фоксманом за небольшой холм. Джонатан огляделся, удовлетворенно кивнул головой.

– Давайте начнем. Только не удивляйтесь. У нас очень мало времени. Я буду задавать вам вопросы в стиле «блиц». А вы попытайтесь достаточно быстро отвечать на них.

– Давайте.

– Ваше полное имя, фамилия, отчество.

– Физули Гаджикули-оглы Гусейнов.

– Кто вы по национальности?

– В анкете у меня записано, что я азербайджанец. Я себя таким и чувствую. Но по отцу я курд, а по матери талыш. Это этнические группы в нашей республике…

– Я знаю, – прервал его Фоксман, – вы были офицером Министерства национальной безопасности?

– Да.

– Почему ушли в отставку?

– Я не ушел. Вы ведь должны знать мою анкету, – впервые немного сорвался Физули не став отвечать на вопрос.

– Я ее знаю. Но хочу услышать ваше объяснение.

– У меня произошла семейная трагедия. – По лицу Физули ничего нельзя было прочитать, но было понятно, что он напрягся. – Я был тяжело ранен и меня списали по инвалидности. Вот уже два года я считаюсь уволенным из органов министерства по инвалидности. Я был тяжело контужен и почти четыре месяца находился в коме. Врачи считали, что я не выживу. После такого ранения обратно меня уже не взяли.

– Как вы сейчас себя чувствуете?

– Вы считаете, что я похож на инвалида?

– Только отвечайте на вопросы. Как вы себя чувствуете?

– Физически абсолютно нормально. Иногда болит голова.

– Ясно. Сейчас я задам пару не очень приятных вопросов. И поэтому готов заранее извиниться.

– Не думал, что встречусь с таким деликатным собеседником, – без тени улыбки ответил Физули.

– Ваш автомобиль был заминирован, когда вы с семьей были в Дербенте? Все правильно?

– Да, в Дагестане. Я был у своего двоюродного брата, который работает в полиции. Очевидно, там решили, что и я работаю в полиции. Или точно узнали, где именно я работаю. Мой автомобиль был заминирован. И он взорвался через две минуты после того, как мы отъехали.

«Он умеет держать себя в руках, даже после такой трагедии, – с удовлетворением отметил Фоксман, – похоже, что физически он тоже восстановился. Но нам нужно будет еще раз проверить его психологическую устойчивость».

– В машине была ваша семья? – уточнил Джонатан. – Простите, если я невольно причиняю вам боль.

– В машине были моя жена и десятилетний сын, – глухо сообщил Физули, – они погибли. Я остался в живых, хотя и провалялся в четырехмесячной коме. Сейчас получаю пенсию по инвалидности.

– И нигде не работаете?

– Мне это неинтересно. Я живу в горах, в ста киломметрах отсюда, ближе к Шемахе. Там у моего отца был домик, и я в нем поселился. Живу один со своими собаками и козами. Еще есть вопросы?

– Ваше воинское звание?

– Майор.

– Вы закончили институт в Москве?

– Да. И еще проходил специальные курсы в Германии, куда нас отправляли на стажировку в рамках программы сотрудничества с НАТО.

– Говорят, что у вас были самые лучшие показатели среди всех остальных офицеров, – напомнил Фоксман.

– Возможно, поэтому на меня еще тогда обратили внимание, – очень спокойно парировал Физули.

– Безусловно. Не обратить внимание на такого эрудированого и грамотного человека было невозможно, – сказал Фоксман. – Но вот уже два года вы не работаете…

– Два с половиной. Прибавьте к этому времени мой срок пребывания в больнице.

– Конечно. Вы считаете, что с вами поступили несправедливо?

– Нет. Нормально. Я действительно был в коме. Целых четыре месяца. Когда начал приходить в сознание, почти ничего не видел, плохо соображал, не мог даже самостоятельно подняться с кровати. Меня комиссовали. Все верно. В таких условиях я ни на что не годился. А когда понял, что мои погибли… В общем, все сделали правильно. Я бы не смог оставаться в Баку, снова жить в своей прежней квартире, ходить на работу. Повторяю, – все сделали правильно. Я ни на кого не обижаюсь.

– Почему вы приняли наше предложение?

– За два года жизни в горах я многое передумал. И чувствую себя нормально. Прежнюю физическую форму я восстановил, никаких проблем. Иногда мучают головные боли, но с этим ничего не поделаешь. Оставаться больше в горах я не хочу, а возвращаться к себе на прежнюю работу, наверно, не могу. И не хочу. Поэтому я даже не поверил, когда ко мне приехал сотрудник вашего посольства. Решил, что это розыгрыш. Откуда американцы могли знать про инвалида, живущего в горах? Теперь понимаю, что вы меня давно искали и давно взяли на заметку. Еще с тех пор, как я был в Мюнхене четыре года назад.

– Верно, – кивнул Фоксман, – у вас были просто феноменальные показатели. Жаль, что так получилось с вами и с вашей семьей…

Физули отвернулся. Он не хотел, чтобы Фоксман увидел его глаза.

– Вы понимаете, в чем состоит суть нашего предложения? – уточнил Джонатан.

– Насколько я понял, вы хотите, чтобы я работал на вас?

– Не только. Мы ждем от вас гораздо большего. Мы хотим, чтобы вы не просто работали на нас, а внедрились в другие структуры – в те, куда вы сможете внедриться.

– Почему вы в этом уверены?

– Наши аналитики просчитали ваш психотип и ваши возможности. Конечно, с учетом произошедшей трагедии. Нам показалось, что такому деятельному человеку, как вы, трудно будет долго сидеть в горах. Хотя бы потому, что вы наверняка захотите отомстить.

– Возможно, – чуть подумав, ответил Физули.

– В таком случае вам нужно принять окончательное решение. Мы встретимся с вами в Стамбуле. Но учтите: никто не должен знать о нашем разговоре. Никто и никогда.

– Это я понимаю. Что я должен сделать?

– Об этом мы поговорим в Стамбуле. Что вы скажете своим близким, куда и зачем вы уехали?

– На охоту, в другой район. Я иногда уезжаю на несколько дней.

– Ваша командировка может затянуться на несколько лет, – предупредил Фоксман, – в этом случае для всех вы будете считаться погибшим на охоте или пропавшим без вести. Подумайте об этом.

– Я сам должен «устроить» свое исчезновение?

– Не обязательно. Мы вам поможем. Где вы обычно охотитесь?

– На севере. Куба, Хачмас.

– В таком случае поезжайте на охоту через два дня. В Хачмасе вас будут ждать. Там вам дадут деньги и паспорт на другое имя. Но вы не рискуйте. Оставьте следы, чтобы вас начали искать. Затем можете исчезнуть. Не мне вас учить, как это обычно делается. Сначала отправляйтесь в Нахичевань. Оттуда проедете на автобусе в Турцию и самолетом в Стамбул. Вся цепочка будет под нашим контролем. Завтра я вам позвоню и скажу, где вам передадут деньги и документы.

– На какой телефон?

– Я вам сейчас его дам, – сообщил Фоксман, – и учтите, что я сделаю только один телефонный звонок. Времени у нас будет не больше пятидесяти секунд. Затем вы должны разбить телефон. Вы все поняли?

– Да.

– Телефонную карту нужно уничтожить отдельно.

– Я это знаю.

– Выезжая из дома, нельзя забирать с собой никаких личных вещей.

– Я это тоже знаю!

– Вы можете поручить собак кому-то другому, если уверены, что вернетесь через несколько дней?

– Всегда так делал. Когда уезжаю на охоту, прошу соседа приглядеть за моими собаками. Он живет в двух километрах от меня, работает сторожем.

– Прекрасно. Значит, расскажете ему о вашей поездке на охоту и попросите посмотреть за собаками, как обычно.

– Так и сделаю. Можно теперь я задам вам несколько вопросов?

– Безусловно. Я был бы удивлен, если бы вы ничего не спросили.

– В чем будет состоять моя работа? Насколько я понял, вы хотите меня куда-то внедрить?

– Да. В курдскую террористическую организацию. Вы ведь курд, и это обстоятельство может нам помочь.

– Почему вы выбрали именно меня?

– У вас были великолепные показатели. А сейчас вы уже довольно давно не работаете в своей организации. Нам показалось, что вы могли за это время восстановиться.

– Это не ответ.

– Мы искали человека с вашей биографией и вашими данными по всему миру. Операция слишком важна, чтобы я мог здесь рассказывать вам про нее.

– У меня будет условие.

– Деньги? Хотите знать сумму?

– Нет. Не хочу. У меня другое условие. Ни при каких обстоятельствах я не буду работать против своей страны, против Азербайджана.

– Конечно. Это даже не обсуждается. Но секретность нужна для того, чтобы обеспечить вашу абсолютную безопасность. О деталях операции не знает никто, даже тот человек который выходил с вами на связь. Он скоро покинет Баку навсегда. Все детали знаю только один я.

– Понятно. Теперь ваше предложение. Что я буду делать и что именно получу?

– Я уже сказал, что детали операции мы будем обсуждать в другом месте. А получите… Скажем, три миллиона долларов. Или пять миллионов. Если все пройдет нормально, то, возможно, и двадцать пять миллионов. Но это уже, если вам очень повезет.

– Солидные суммы. Неужели вы готовы заплатить такие деньги инвалиду и бывшему офицеру?

– Для нас вы слишком ценный экземпляр, господин Гусейнов.

– Не перехвалите. Возможно, я вам не подойду.

– Возможно, – кивнул Фоксман. Он не стал уточнять, что в этом случае его собеседник просто не вернется домой. Он навсегда останется в Турции и будет похоронен под чужим именем на каком-нибудь провинциальном кладбище. Но это был бы самый худший вариант развития событий, и не только для Физули Гусейнова, но и для самого Джонатана Фоксмана.

– У нас большие планы в отношении вас, господин Гусейнов, – сообщил Фоксман. – Когда вы прилетите в Стамбул и мы встретимся с вами еще раз, вы все поймете. Это исключительно важная операция, которую мы проводим в том числе и во имя вашей страны, если вам так будет спокойнее.

– Посмотрим, – кивнул Физули.

– Значит, договорились. – Фоксман оглянулся по сторонам и достал из кармана телефонный аппарат. – Вот вам телефон. Учтите, что наш разговор не должен превышать пятидесяти секунд. Затем смело ломайте аппарат и уничтожайте карточку.

– Понятно. – Физули взял телефон, положил его в карман. – Вы работаете на ЦРУ? – уточнил он.

– Нет, – ответил Фоксман, – не вижу смысла врать. Я работаю на Агентство национальной безопасности, – сказал он, на всякий случай солгав. – До свидания! Надеюсь, что мы скоро увидимся.

Он пожал руку своему собеседнику и, повернувшись, заторопился к своей машине.

В половине шестого утра Фоксман подъехал к зданию отеля. Припарковал машину, вошел в холл, кивнув заспанному портье. Он заметил, что у здания отеля остановилась уже знакомая ему машина с Ильясом Мамедовым, который приехал, чтобы отвезти его в аэропорт. Самолет «Люфтганзы» улетал в восемь часов утра. Фоксман заторопился. Он буквально пробежал по коридору к нужному номеру. Ворвавшись к своему двойнику, он стащил парик, очки, куртку и выбежал в коридор. Уже подбегая к своему номеру, услышал телефонные звонки и, открыв дверь, бросился к телефонной трубке.

– Что случилось? – спросил он.

– Простите, что разбудил вас, – сказал Ильяс, – доброе утро. Нам уже пора.

Фоксман взглянул на магнитофон, откуда доносился его храп, и выключил его, надеясь, что азербайджанские контрразведчики не обратят внимания на такую досадную оплошность.

– Доброе утро! Я был в ванной комнате. Хотел побриться. Но, наверно, уже не успею. Ничего страшного. Я сейчас спущусь. Не беспокойтесь.

– Я вас буду ждать, – ответил Ильяс.

Фоксман положил трубку, отправился в ванную, чтобы умыться. Собственно, вещей у него не так много – только два фотоаппарата, сумка и смена белья. Все можно уложить за одну минуту. В ванной комнате он увидел свое лицо и расхохотался. Редкие рыжеватые волосы были растрепаны так, словно он нарочно сделал себе две небольшие косички, торчавшие вверх. Он причесался, собрал свои вещи и вышел из номера.

В аэропорт они прибыли за полтора часа до вылета самолета. Ильяс долго пожимал ему руку и на прощание подарил небольшой сувенир в виде миниатюрного музыкального инструмента – тара. Фоксман отдал ему свою зажигалку, которую купил в Лондоне в прошлом году. Зажигалка была довольно дорогая, стоила около двадцати фунтов. Но операция, похоже, прошла успешно, и он был в весьма благодушном настроении. Он даже не подозревал, что его подарок затем разберут до винтика, чтобы на всякий случай проверить, что именно скрывала зажигалка американского гостя, – но так ничего и не найдут.