Я ведь был убежден и раньше, что в инспекциях по личному составу сидят не ангелы. А в управлении собственной безопасности, которое создали в нашей системе, вообще сидели волкодавы. Самые настоящие. И поэтому когда нас вызвали на допрос, я не ожидал ничего хорошего. Тем более что первым пригласили Аракелова. Разговор, как его называли волкодавы, и допрос, каким он на самом деле был, начался с вызова Аракелова, который вошел в комнату, перед дверями которой мы сидели на стульях.

Он вышел ровно через полтора часа, ошеломленно качая головой, словно столкнулся с чем-то необычным и удивительным. Он не успел ничего сказать нам, когда вышедший из кабинета капитан показал ему на дверь и строго сказал:

– Вы можете быть свободны.

Аракелов только кивнул нам на прощание и вышел. Сразу после этого пригласили Маслакова. На этот раз беседа затянулась на целых два часа, и, когда он вышел, стрелки показывали уже начало второго. Он тоже вышел в несколько растерянном состоянии, но в отличие от Аракелова кивнул нам и сказал:

– Они, по-моему, все сошли с ума. Решили, что мы во всем виноваты.

– Разговоры, – крикнул ему вышедший следом капитан.

– А, иди ты… – огрызнулся Маслаков, – думаешь, если ты стукач и занимаешься стукачеством, то и все такие.

Он махнул рукой и, посмотрев на нас, сказал на прощание:

– Держитесь ребята, а то они нас действительно за дураков считают. И подставить хотят.

Он вышел, и только затем позвали наконец меня. Видимо, Хонинова как командира хотели допросить в последнюю очередь. А меня вызвали третьим. В кабинете, куда я вошел, за столом сидел мрачный и невысокий мужчина с коротко постриженными волосами ежиком. Он посмотрел на меня своими прозрачными глазами и коротко сказал:

– Проходи, садись.

Этот тип был в штатском, но я уже знал, что это подполковник Мотин. Маленький, красномордый. Я его сразу невзлюбил, как только увидел. И чего только он копает, если у нас уже и так работали несколько комиссий по проверке, включая комиссию ГУВД, прокуратуру и ФСБ. Мне сразу не понравилось, как он предложил мне садиться. Мы уже привыкли, что полковники могут нам «тыкать». Но он сделал это в неприятной манере, в такой уничижительной форме, что я сразу понял – он меня не просто подозревает. Он меня заранее считает виноватым и не очень любит. Есть такие следователи, которые считают любого сидящего человека виноватым еще до того, как тот раскроет рот.

Я сразу решил, что выпущу все свои колючки. Пусть этот наглый сукин сын не думает, что он может так обращаться с офицерами нашей группы. Ничего у него не получится. Я прошел к стулу и уселся на него с очень независимым видом. Передо мной стоял магнитофон. Справа от меня сел тот самый капитан в форме, который приглашал и провожал наших ребят.

– Ты – Никита Шувалов, – начал Мотин своим неприятным скрипучим голосом. – Очевидно, ты уже знаешь, зачем мы вас всех сюда пригласили?

– Догадываюсь, – буркнул я, глядя на этого типа.

– Не нужно так отвечать, – строго прервал меня Мотин, уловив мое отношение к этому разговору, – только «да» или «нет». Ты офицер милиции, а не проститутка, чтобы вести себя таким вызывающим образом. Ты меня понял?

– Да, – сказал я достаточно громко.

Он нахмурился, но больше не стал ничего говорить на эту тему. Только подвинул к себе бумаги, глядя то в них, то на меня.

– Согласно рассказам многих свидетелей, два месяца назад у вас произошел взрыв. Взорвался конверт, присланный якобы из министерства. Тогда погибло двое ваших офицеров – командир группы подполковник Звягинцев и сотрудник вашей группы лейтенант Бессонов. Все видели, как перед взрывом у вас с Бессоновым произошла серьезная размолвка.

– Да, – снова громко сказал я.

– Не нужно так кричать, – поморщился он, – и не строй из себя идиота. Достаточно, если ты будешь говорить четко и ясно. Так у вас была размолвка?

– Да.

– Говорят, что вы даже подрались?

– Кто говорит?

– Вопросы задаю только я. Молод ты еще, чтобы мне вопросы задавать. Так вы подрались или нет?

– Да.

– Почему?

– Поспорили, – пожимал я плечами.

– О чем поспорили? – не отстает он от меня.

– О жизни.

– Конкретнее, – этот пес не отступит.

– Мы с ним часто спорили по разным поводам, – я посмотрел ему в глаза, чтобы он видел, как я нагло вру, – из-за кинофильмов разных, из-за книг.

– Значит, у вас был интеллектуальный спор, – усмехнулся Мотин, – из-за этого ты набил ему морду?

– Мы просто поспорили, – упрямо повторил я.

– Так сильно поспорили, что ты его чуть не убил. А может, это ты его и убил? А заодно и своего командира? – нужно было видеть его ухмылку, чтобы понять мое состояние.

– Иди ты… – не выдержал я, вспомнив, как меня ударил по морде Хонинов.

Он сразу встрепенулся, разозлился, вскочил со своего стула. Он даже оказался меньше ростом, чем я полагал.

– Что ты себе позволяешь? – распаляя самого себя, заорал он. – Совсем распустились? Партизанами стали, а не офицерами. Думаете, вам все с рук сойдет. Куда деньги дели? Что за фотографии вы нашли? Ничего не знаешь. Я вас, мерзавцев, на чистую воду выведу. Я вам покажу, как работать нужно.

– Ну ты и хам, парень, – негромко сказал капитан, явно подыгрывая Мотину.

Я молчал. В таких случаях лучше не спорить. Подполковник подскочил ко мне и кричал еще несколько минут. После чего наконец успокоился и побежал к своему столу.

– Значит, ты отказываешься говорить мне, почему вы подрались с Бессоновым? – уточнил Мотин.

– Я с ним просто поспорил, – упрямо настаивал я.

– Ты у меня не просто вылетишь из милиции, – пообещал Мотин, – ты у меня в тюрьму сядешь. Я тебе покажу «просто поспорил». Я вас всех посажу, сукиных детей. Из-за вашего разгильдяйства погибло столько людей. Почти всю группу истребили, давили вас по-одному, как куропаток, а ты мне здесь героя из себя строишь.

Я сидел, сцепив зубы. Лучше молчать, иначе я такого здесь наговорю, что меня арестуют прямо в этом кабинете за буйное хулиганство. Или за то, что я просто набью морду этому ублюдку.

– Отпечатки твоих пальцев найдены в вагоне, в котором были четверо убитых, – заорал он, – четверо убитых. В том числе и журналистка Людмила Кривун. Свидетели видели, как ты стрелял в людей.

– Они на нас сами напали, – выдавил я из себя, – все это видели.

– Кто видел? Люди спали ночью в вагоне, когда ты стрельбу начал. Никто не видел, кто первым открыл огонь. Ты мне дурака не валяй. На твоих руках знаешь сколько крови? Я тебе все равно не поверю. Ты у меня на всю жизнь в колонию загремишь.

Вот в таком милом темпе у нас беседа еще целый час продолжалась. Он меня во всех грехах обвинял, а я только отмалчивался или отвечал что-то неопределенное. И в самый разгар нашей беседы в кабинет вошел еще один офицер. Этот тоже был в штатском. Только костюм на нем сидел гораздо лучше. На Мотине штатский костюм смотрелся как на корове седло, а вот на вошедшем он смотрелся очень даже ничего. Увидев вошедшего, Мотин сразу вскочил. Быстро поднялся и капитан, сидевший рядом. Я тоже встал, поняв, что это высокое начальство.

– Товарищ полковник, – быстро доложил Мотин, – провожу беседу с сотрудниками группы Звягинцева.

– Вижу, – прошел к столу вошедший, – это, кажется, Никита Шувалов?

– Так точно.

– Очень хорошо, – Тарасов сел в кресло Мотина, а тот быстро подвинул к себе другой стул. Капитан сел рядом.

– Давайте послушаем пленку, – предложил Тарасов и протянул руку, перематывая пленку.

Можно себе представить, что именно он услышал, особенно в начале нашего разговора. Правда, мужик он был, видимо, умный, долго слушать не стал. Просто выключил магнитофон, покачал головой и, обращаясь ко мне, сказал:

– Ты у нас просто герой, Шувалов. Я даже не думал, что ты такой смелый. Целую банду перебил. Прямо герой.

Но он говорил не издеваясь. Скорее, лениво шутил. А глаза у него были очень неприятные. И умные. Не то что у Мотина.

– В общем, так, герой, – подвел итог полковник, – от работы мы тебя пока отстраняем. Посидишь дома несколько недель, остынешь. Может, надумаешь что-нибудь. И измени свою манеру разговора. Нельзя так нагло вести себя. Тебя не враги допрашивают, а твои старшие товарищи. И своим поведением ты только мешаешь нам провести нормальное расследование. Мы ведь должны знать, кто удавил Дятлова в управлении. Кто прислал вам этот конверт? Поэтому ты не очень дергайся. Посиди дома и подумай. Так будет лучше.

В общем, он меня, конечно, не убедил. Но немного успокоил. Получалось, что в их управлении тоже понимающие мужики попадаются. Хотя и редко. Но от работы меня все равно отстраняли, а это было самое неприятное. Когда я вышел из кабинета, Хонинов сидел в коридоре весь серый. Он слышал крики Мотина из-за закрытой двери. Еще подполковнику повезло, что Хонинов сдержался. Иначе он бы вошел в комнату и высказал бы им все, что он о них думает.

– Как там дела? – спросил Хонинов.

– Не разговаривать, – закричал капитан.

Мотин и его подручный работали без перерыва. Есть же такие стервецы, которые еще получают удовольствие от этой работы. Хонинов махнул на капитана рукой.

– Зверье, – сказал я, – отстраняют нас от работы.

– Ну и…. с ними, – зло сказал Хонинов и, толкнув капитана, пошел в кабинет, как обычно идут на казнь. Я с испугом подумал, что Мотин рискует заработать по морде, если будет опять кричать.

Когда я вышел из здания, то на другой стороне улицы сразу увидел своих ребят. Они никуда не уходили, ждали меня.

– Как у тебя? – спросил Маслаков.

– Отстранили, – коротко сказал я.

– Как и нас, – кивнул Аракелов, – они думают, что мы еще и в чем-то виноваты.

– Они все и без нас знают, – зло сказал я, – просто хотят помучить нас еще немного, чтобы свалить на нас свои грехи.

– Жрать хочется, – выдохнул Аракелов. – Сначала подождем Сергея, – рассудительно сказал Маслаков.

Честно говоря, я очень за Сережу Хонинова переживал. Он ведь не такой спокойный, как мы, мог сорваться и наговорить там все, что угодно. Мы подождали еще полчаса, когда наконец показался Хонинов. Он был немногословен. Просто вышел к нам и, показывая на здание за своей спиной, негромко произнес:

– Сукины дети.

И в этот момент рядом с нами затормозила черная «Волга». Даже если бы мы не знали, чья эта машина, то, услышав знакомый голос, сразу бы все поняли.

– Как дела, ребята? – спросил остановивший рядом с нами свою служебную машину полковник Горохов. – Закончили ваш допрос?

Он вышел из машины, кивнув водителю, чтобы тот его ждал. Мы немного растерялись. Не каждый день приходится разговаривать с заместителем Панкратова, который нас курирует. Как раз он-то человек неплохой, жалко, что его задвигают. Вот Краюхин уже генерала получил, а Горохову все никак не дают. Хотя должность у него генеральская. Но, говорят, с этим сейчас строго. Честно говоря, мы к Горохову немного настороженно относимся. С одной стороны, он мужик как будто свойский и другом Звягинцева был большим. С другой – именно с его фотографии все и началось. И хотя он потом нам все объяснил, но сначала соврал, и поэтому мы имели полное право не верить ему до конца. Ведь конверт мог подменить только очень влиятельный руководитель, имевший доступ к нашим печатям и бланкам. Обычный курьер на такое не годится.

– Вызывали для беседы? – спросил Горохов, показывая на здание, откуда мы только что вышли.

– Да, – ответил Хонинов за всех.

– Ну и как?

– Поговорили.

Горохов улыбнулся.

– Из вас лишнего слова не вытянешь. Что решили?

– Они нас отстраняют от работы на месяц, – сообщил Хонинов.

– Серьезное дело, – еще раз оглянулся на здание Горохов, – пройдемте, ребята, немного подальше, чтобы им глаза не мозолить, и поговорим.

Мы по-прежнему ничего не понимали. Что-то он темнит, этот полковник. Но покорно идем за ним за угол, как школьники, сбегающие с урока.

– Кто вами занимается? – строго спросил Горохов.

– Подполковник Мотин и еще какой-то капитан, – доложил Серега.

– А кто у них руководитель? Или Мотина назначили руководителем группы по вашему делу?

– Нет, другой. Кажется, полковник Тарасов.

– Он новенький, – кивает головой Горохов. – Я немного слышал о нем. Значит, говорите, отстранили вас от работы?

И чего он все время об одном спрашивает? Наверно, все мы думали одинаково. Но он вдруг сказал:

– А может, это и хорошо? Как вы считаете? У вас ведь наверняка есть чем заняться?

Он словно угадал наши мысли. Мы даже тревожно переглянулись, словно уже подозревая одного из нас в предательстве.

– Я думаю, что вы не все рассказали нам, – пояснил Горохов, – и я, и вы знаем, что два месяца назад произошли не совсем обычные события. И знаем, что конверт никто не менял. Правильно?

Мы молчали. Сказать правильно, значит, обвинить кого-то сидящего в министерстве. А мы к этому пока не готовы. Но он правильно понял наше молчание.

– Только, ребята, без глупостей, – строго предупредил полковник. – Я думаю, мы все заинтересованы в том, чтобы узнать, кто мог послать этот конверт. И думаю, что вам есть, что мне рассказать.

Мы снова смотрим друг на друга. Конечно, иметь поддержку в лице заместителя начальника ГУВД всегда приятно. С другой стороны, может, это типичный трюк нашего руководства. Сначала испугать нас, а потом послать к нам доброго дядю. И мы молчим, не зная, что сказать.

– В общем, не верите вы мне, – криво улыбнулся Горохов, – ладно, ребята, сделаем так. Вы подумайте над моими словами и потом мне позвоните. Я считаю, что вы уже все поняли. Я на вашей стороне. Михалыч был моим другом, самым близким другом. И я тоже хочу знать, кто мог прислать этот конверт. А насчет своего отстранения не беспокойтесь. Я поговорю с Панкратовым и постараюсь что-нибудь для вас придумать.

Вот так мы этот разговор и завершили. Честно говоря, я тогда думал, что мы правильно поступили. Откуда мне было знать, что мы оглушительные дураки. И что из-за своей глупой подозрительности потеряем одного из наших товарищей.