Вместо вступления

Он сидел в своем кресле, когда позвонил телефон. Обернувшись, он посмотрел на стоявшие слева телефоны. Два правительственных, прямой с Президентом, прямой с премьер-министром; городской, внутренний, еще один городской прямой телефон, номер которого знали только несколько человек в городе. Если бы даже позвонил телефон Президента, он снял бы трубку гораздо медленнее, чем в этом случае. Этого звонка он ждал.

– Все в порядке. Мы готовы, – сказал знакомый голос.

Он помедлил. Теперь нужно было решать. В конце концов, это был и его выбор. Но он помнил о том, что любой телефон можно прослушать, даже правительственный. И поэтому он произнес условленную фразу:

– Вы ошиблись номером, – и сразу положил трубку. Для его собеседника это был сигнал к действию. Он знает, что нужно делать.

Положив трубку, хозяин кабинета на миг закрыл глаза. Выбор сделан. Теперь все будет решено в течение нескольких дней. Когда-нибудь нужно было на это решиться. Иначе это состояние неустойчивого равновесия может продолжаться очень долго. А при больном Президенте это еще и опасно. Он потянулся к телефону правительственной связи и набрал знакомый номер.

– Добрый день, – сказал он привычным мягким голосом, – я хотел бы с вами встретиться и побеседовать. – Человек, которому он звонил, не удивился. Очевидно, он ждал этого звонка.

– Когда мы можем встретиться? Мне приехать к вам или увидимся в другом месте?

– Я думаю, лучше в другом.

Разговор будет конфиденциальным. Этот телефон тоже могли прослушивать, хотя связисты утверждали, что это вообще невозможно.

– Понимаю. Где?

– Я послал вам конверт с адресом. Нарочным. Вы получите его через десять минут.

– Договорились.

Теперь дороги назад не было. Все было решено. Он провел рукой по лицу, словно вытирая невидимый пот. Свою партию он играет белыми и должен выиграть. Ничьей быть не должно.

 

Глава 1

Нас было одиннадцать человек. Вообще-то нас было десять, но в последний момент дали эту журналистку, которая, оказывается, давно просилась выехать на боевую операцию. С виду ничего собой не представляет. Маленькая, худая, в больших очках. Типичная пигалица, а пишет такие репортажи. Откуда, интересно, такие берутся? Нужно было видеть выражение ее лица, когда ей надевали бронежилет. Она все время поправляла очки и спрашивала, когда ей дадут посмотреть наше оружие. Михалыч, конечно, оружия ей давать не стал. Вернее, не собирался давать, пока не появился полковник Горохов. Журналистка полезла с этой просьбой к нему, и полковник выразительно посмотрел на Михалыча. Михалыч чертыхнулся достаточно громко и распорядился, чтобы этой прилипчивой тянучке показали наш пистолет. Обычный пистолет безо всяких наворотов. Правда, он добавил, чтобы выдали пистолет с полной обоймой. На нашем жаргоне «полная обойма» означает пустышку. Сергей так и понял Михалыча, протянув журналистке пистолет с пустой обоймой. Конечно, по тяжести оружия можно почувствовать, есть ли там патроны, но она была вполне счастлива и этим, так ничего и не заподозрив. Она схватила оружие с таким видом, словно уже сейчас собиралась выходить на бандитов и палить от бедра, как делают ковбои.

Я недавно смотрел такой фильм, где женщина-ковбой стреляет лучше мужчин. Конечно, это вранье, но вранье интересное. Наша журналистка даже не подозревала, что сначала нужно научиться реагировать на опасность, верно ее оценивать, а уже потом хвататься за пистолет. Быстрая стрельба хороша только в приключенческом фильме, в нашем деле она может быть смертельно опасной, когда вместо врага можешь попасть в товарища. Она рассматривала пистолет минуты две и потом вернула его Сергею.

По-моему, полковник понял трюк с оружием и строго посмотрел на Михалыча. Но ничего не сказал. Операция предстояла сложная. Мы искали Коробка по всей Москве. Два раза он от нас уходил, и вот теперь мы получили информацию, что он скрывается у одной своей подружки в Центральном районе города. Мы про Коробка к этому времени многое уже знали. И хорошо понимали, что один он там не будет. Вообще, это был своеобразный бандит. Бывший сотрудник милиции, погоревший на взятке, он восемь лет провел в колонии Нижнего Тагила, куда ссылали в советское время сотрудников милиции и прокуратуры, приговоренных к разным срокам наказания.

В обычную колонию таким ребятам нельзя. Их сразу «на перо» брали, убивая в туалете, или, в лучшем случае, насиловали всем бараком. Очень не любили в блатной среде бывших сотрудников правоохранительных органов, попавших за решетку. Поэтому для таких заключенных были специальные лагеря. И Коробок отсидел там восемь лет, пока не вышел в первый раз. Его, конечно, никто обратно на работу брать не собирался. Но ведь образование-то у него было милицейское, куда ему было податься? Пришлось ему идти маляром в какую-то шарашкину контору. А через два года сорвался человек и оказался замешан в истории с крадеными вещами. Ему еще один срок дали, только отсидел он на этот раз в обычной колонии.

Вот там он и развернулся. Говорят, два раза его чуть было не убили. Но разве такого убьешь. Его Коробком за фамилию называли. Коробков была его фамилия, а на самом деле его должны были называть Шкафовым или чем-то в этом роде. Он был ростом за метр восемьдесят и с такими бицепсами, накачанными в армии, что запросто несколько противников мог уложить. Он был спортсменом, в армии служил в десантных войсках и в лагере оказался не самым слабым. Рассказывают, что однажды его вызвал на бой один вор в законе. Что у них там случилось, не знаю, но только на следующий день у барака нашли двоих «шестерок» с переломанными руками. А этого авторитета Коробок не тронул, знал воровские законы, за смерть вора ему отвечать пришлось бы. А на следующий день собрались авторитеты в зоне и постановили считать Коробка своим.

Третью и четвертую отсидки он получил за грабеж, организацию банды, покушение на убийство и тому подобные преступления, целый букет. И в последний раз вышел на свободу в начале девяностого. Вот с тех пор и гуляет. По нашим данным, за ним уже столько набралось, что на три «вышки» тянет. Но он все еще гуляет и никак не попадает в наши облавы. Дважды мы его едва не взяли, но он уходил, а мы ребят теряли. Он ведь один никогда не бывает. Двое-трое «шестерок» всегда при нем. Кроме этого, он прекрасно знает наши приемы и хитрости, умеет так маскироваться, что к нему никто не подберется. И вот теперь оплошал. Как обычно бывает, оплошал на мелочи, на женщине, которая нам и сообщила о его приезде. Теперь уже он не уйдет. И не потому, что нас десять человек, не считая журналистки. И не потому, что мы такие умные. Теперь ему придется столкнуться с Михалычем, друга которого он застрелил в прошлом году. А Михалыч такого не прощает. И я не удивлюсь, если мы Коробка сегодня живым до тюрьмы не довезем.

Вообще-то Михалыч мужик степенный, рассудительный. По мелочам не дергается. Ему уже под сорок, и он старший в группе и по авторитету, и по опыту. Подполковник Михаил Михайлович Звягинцев, под руководством которого я работаю уже столько месяцев. И собираюсь работать долго, если повезет. У нас в группе все ребята отбирались лично Михалычем. Слабак здесь просто не выдержит. Официально мы считаемся специальной группой захвата при Главном управлении внутренних дел города Москвы. Специальной потому, что нас посылают на самые трудные операции. В случае необходимости нам могут выделить даже вертолеты или другую технику. А негласно нас называют «крокодилами» и посылают на самую грязную работу. Михалыч, конечно, в таких случаях бурно протестует, но его никто и не слушает. Наш непосредственный куратор, заместитель начальника Главного управления полковник Горохов искренне полагает, что крупных операций не бывает больше десяти-пятнадцати в год, а все остальное время мы должны вкалывать как обычные сотрудники милиции. Конечно, он не прав, но разве можно ему что-нибудь доказать. И даже Михалыч ничего не может сделать, когда Горохов ледяным, спокойным голосом объявляет, что нам опять нужно куда-то выезжать, чтобы разобраться с трупами, оставшимися от очередной крупной аварии. Может, он просто считает, что систематическое общение с покойниками укрепляет дух личного состава?

Сейчас мы выезжаем на операцию на четырех наших машинах. Вообще-то это тоже позор. Официально за нами закреплено четыре автомобиля, но один находится где-то у руководства, а второй давно пришел в негодность и все никак не списывается из-за каких-то глупых формальностей со сроками. В оставшиеся две машины мы не вмещаемся даже теоретически. Не забывайте, что у нас есть еще и оборудование, и оружие. Поэтому Михалыч обычно ездит на своей «девятке», разрешая другим пользоваться его машиной. Кроме его «девятки», у нас еще есть неновый джип и довольно новая «Волга», которую Михалыч пробивал у самого министра. Обычно на подобные операции начальство дает нам еще одну машину, заурядный «воронок», который идет следом и в котором сидят два сотрудника ГУВД. Он предназначен для тех, кого мы захватим в ходе операции. Но мы своих «клиентов» чаще возим в «девятке» или в «Волге». Так удобнее и безопаснее. И тем, кто захочет их отбить, нужно сначала убрать нас, чтобы добраться до наших пленников.

Не считая журналистки и Михалыча, в группе еще девять человек. Заместителем Звягинцева у нас майор Зуев. Спокойный, всегда выдержанный мужик. А стреляет лучше всех не только в группе, но и в городе. И это не гипербола, он несколько раз был чемпионом по стрельбе. Такое ощущение, что вместо нервов у него канаты, которые не порвутся ни при каких условиях. Есть еще второй заместитель, Сергей Хонинов. Он пришел к нам недавно из армии. Пришел с таким послужным списком и с такими тяжелыми ранениями, которые у трусов и болтунов не бывают. Он не любит много говорить, может, потому, что слегка заикается после ранения в Чечне и не вспоминает ту войну, на которую их бросило наше родимое правительство. Рассказывают, что он полтора года добивался разрешения работать в нашем отряде, и наконец, когда сам Михалыч заинтересовался его судьбой, ему удалось к нам пробиться.

У молдаванина Иона Петрашку звание капитана, как у Сергея. Он в отряде тоже недавно, переведен сюда из уголовного розыска. После распада единой страны у него больше всего проблем со своей семьей. Жена у него русская и живет с детьми в Москве, рядом с ним. А родители, братья и сестры остались в далекой теперь для нас Молдавии, с которой у России нет даже государственных границ. Вот он и должен в отпуск ездить к своим родителям за границу, как иностранец. Может, поэтому он такой отчаянно храбрый и злой. По существу, его убрали из уголовного розыска именно за невыдержанность. Говорят, с бандитами он не особенно церемонился и, когда кто-то начинал «возникать», просто давал тому по морде. Наверно, за это Михалыч и взял его в наш отряд.

После того как один из отрядов спецназа едва не ворвался в мечеть, задерживая преступника, что могло привести к нежелательным инцидентам в Москве, наше руководство приказало ввести во все наши подразделения хотя бы одного мусульманина. В случае необходимости он может, сняв обувь, входить в мечеть и разговаривать с людьми, не оскорбляя чувств верующих. Старший лейтенант Маир Байрамов переведен к нам из службы ОБХСС несколько месяцев назад, но мы уже успели убедиться, что парень он надежный и умеет делать все, что положено в нашей группе.

Остальные четверо офицеров – ребята примерно моего возраста, имеющие разный опыт, но хорошо подготовленные, злые, натасканные, как выдрессированные собаки. Бессонов, Дятлов, Аракелов, Маслаков. Всем по двадцать пять – тридцать лет, и все уже имели опыт задержания бандитов и киллеров. Ну и, наконец, в отряде вот уже третий год нахожусь и я сам, старший лейтенант Никита Шувалов, и очень горжусь тем, что работаю с такими ребятами и с таким руководителем, как наш Михалыч.

Ровно в четырнадцать тридцать мы выезжаем. Грузимся, как обычно, со смехом и шуточками. Журналистка пытается нас достать вопросами, но мы отшучиваемся. Откуда нам знать, что это наш последний совместный выезд. Откуда нам знать, что все наши несчастья начнутся с этой минуты. Откуда нам дано было узнать, что с этой минуты включен таймер, отсчитывающий продолжительность наших жизней. Мы ничего не знаем. И поэтому мы сидим в машинах, улыбающиеся и веселые, почти не волнуясь за судьбу предстоящей операции. Да и что мог сделать Коробок, даже если его охраняли десять телохранителей? Мы ведь даже не думали, что все будет гораздо сложнее…

 

Глава 2

Они прибыли на место, когда часы уже показывали третий час дня. Как обычно, машины остановились за два квартала до нужного места. Ребята стали доставать снаряжение, оружие. Звягинцев молча следил за ними. Все действия были отработаны до автоматизма. Одна группа, состоящая из трех человек, оцепляла предполагаемое место действий, отсекая возможность преступникам уйти через черный ход. Другая, штурмовая, в составе четырех человек, в которую всегда входил сам Звягинцев, прорывалась к дому, имея в виду, что Коробкова могут охранять его люди и придется столкнуться с ожесточенным сопротивлением. Третья группа подстраховывала действия второй, выступая как бы вторым эшелоном. Все действия были оговорены заранее и тысячу раз проиграны в ходе тренировок. Каждый точно знал свое место, свои действия, координируя их с действиями других членов группы. От этого зависел не только конечный успех, но и сама жизнь каждого из офицеров. Несмотря на гневные протесты журналистки, ее включили в первую группу, и рассыпавшиеся вокруг дома офицеры спецназа начали быстро перемещаться по направлению к объекту.

Дом был старый, девятиэтажный, кирпичный. Именно в нем на пятом этаже в квартире под неприятным номером шестьдесят шесть находились, по данным агентурного сообщения, сам Коробков и двое его телохранителей. Поэтому поднимавшаяся по лестнице вторая группа сегодня была усилена еще одним офицером. Кроме Звягинцева, в нее входили Петрашку, Шувалов, Бессонов и Байрамов. Внизу у выхода задержались Зуев, Маслаков и Аракелов, наблюдавшие за окнами нужной квартиры и оставшиеся для подстраховки товарищей. Вместе с ними там находилась и журналистка, попытавшаяся было двинуться следом за второй группой, но застывшая на месте после резкого окрика Зуева.

Третья группа, состоящая из Хонинова и Дятлова, вошла в соседний подъезд, собираясь проникнуть на крышу дома. Все было рассчитано до мелочей, и особой импровизации не требовалось. В минуты нападения группе запрещено было использовать, за исключением особых случаев, переговорные устройства. К этому времени в Москве бандитские группировки были оснащены гораздо лучше сотрудников ФСБ и МВД, поэтому разговоры группы захвата по рации могли быть обнаружены бандитами.

Сотрудники Звягинцева получили три мобильных сотовых аппарата, на работу которых давно уже никто не обращал внимания. Да и кому могло прийти в голову, что сотрудники группы захвата переговариваются по обычным мобильным телефонам. Правда, и здесь были свои сложности. Набор и вызов абонента, а также сам разговор требовали нескольких секунд, а у сотрудников часто не бывало их.

Не доходя до нужного им этажа, Звягинцев сделал рукой знак, предлагая остановиться. Все замерли. Бессонов осторожно прошел вперед, поднимаясь на следующий этаж. Через несколько секунд он вернулся.

– Железная дверь, – коротко сообщил он, – так просто не взять.

Звягинцев вытащил телефон, набирая номер. Другой аппарат был у Хонинова.

– Сергей, где вы?

– На макушке леса, – условно ответил капитан.

– Вызови двоих ребят, – продолжил Звягинцев, – нужно устроить небольшое цирковое представление.

– Понял, – ответил Хонинов, сразу отключаясь.

– Байрамов, спустись вниз, – приказал Звягинцев, – вместе с Маслаковым подниметесь через другой подъезд на крышу. Подстрахуете Хонинова и Дятлова. Скажи, чтобы действовали осторожно. Мы начинаем через четыре минуты.

Офицер кивнул и поспешил вниз. Оставшиеся молча переглянулись. Они знали, насколько это опасно. Хонинов и Дятлов должны были спуститься с крыши на балкон и отвлечь бандитов от действий группы захвата, прорывающейся через дверь. Звягинцев снова набрал номер. На этот раз ответил Зуев.

– Как у вас дела? – спросил Звягинцев.

– Ребята уже пошли, – коротко доложил майор, – мы втроем остались во дворе.

– Почему втроем? – не понял Звягинцев.

– С нами еще журналистка, – пояснил Зуев.

– Черт побери, – проворчал подполковник, – я про нее уже забыл. Извинись и скажи, что мы позовем ее сразу, как только закончим. Пришли к нам Аракелова с «подарками». Придется входить без приглашения.

– Ясно.

Через минуту по лестнице поднимался офицер с небольшим чемоданчиком в руках. Там была мощная граната направленного действия, последняя разработка экспериментальной лаборатории ФСБ. Граната взрывала замок практически на любой двери, срывая ее с петель.

– Устанавливай, – разрешил Звягинцев.

Аракелов и Шувалов поспешили наверх. Через минуту все было готово.

– Начинаем, – приказал подполковник, взглянув на часы.

Бессонов подошел к двери, нажал на кнопку звонка. Остальные офицеры укрылись чуть ниже, за каменной стеной.

– Кто там? – раздался мужской голос.

– Откройте, – строго приказал Бессонов, – я из милиции.

За дверью наступило молчание. Затем послышались негромкие голоса. Бессонов требовательно позвонил еще раз.

– Что вам нужно? – спросил другой голос. – Сейчас ночь, и вы не имеете права сюда врываться.

– У меня есть санкция прокурора города на обыск, – ответил Бессонов, – откройте, пожалуйста, дверь.

В ответ неясное бормотание. Звягинцев взглянул на часы. До назначенного времени еще полминуты. Бессонов позвонил в третий раз. И в этот момент за дверью послышались крики, ругательства.

– Пошел к чертовой бабушке, «мусор»! – истошно закричал кто-то.

Бессонов обернулся и отскочил к товарищам. Звягинцев смотрел на стрелку секундомера. Сейчас наверху на крыше прошедшие через соседний подъезд ребята готовятся спрыгнуть на балкон, чтобы отвлечь внимание засевших в квартире. Время. Он привел в действие взрывной механизм. Казалось, от взрыва содрогнулся весь дом. Дверь сорвалась с петель и упала внутрь квартиры. Судя по крикам, там был кто-то ранен.

– Вперед! – приказал Звягинцев. Две пары сотрудников – он и Бессонов, Петрашку и Шувалов, – попеременно подстраховывая друг друга, ринулись в квартиру. Аракелов остался на лестничной площадке у лифта, готовый отсечь любого из бандитов, случайно прорвавшегося сквозь живой кордон к лифту. Но бандиты были растеряны столь необычным способом нападения. Один из них начал стрелять, когда длинная очередь прыгнувшего на балкон Хонинова срезала его. С балкона, ломая рамы и стекло, уже ломились Хонинов и Дятлов. Под дверью кто-то стонал, очевидно, в момент нападения сорванная взрывом железная махина отбросила его к стене, придавив к полу. В другой комнате находились еще двое. Один держал в руках пистолет. Увидев милиционеров, он бросил пистолет и невесело усмехнулся.

– Значит, не судьба, – сказал он. Это был Коробков. Второй мужчина, в темном костюме и в галстуке, испуганно смотрел по сторонам, словно еще не осознавая, что именно происходит. Звягинцев устало выдохнул воздух. Он все-таки сумел арестовать Коробка. Его сотрудники уже поднимали дверь, освобождая тяжелораненого напарника Коробкова. В комнате, кроме двоих задержанных и Звягинцева, находился еще и Дятлов. Остальные были в других комнатах.

– Ты арестован, Коробок, – сказал подполковник, – я тебя все-таки достал.

– А я тебя во сне видел два раза, – вдруг улыбнулся бандит, – знал, что именно ты меня и повяжешь, подполковник. Но не думал, что так быстро.

– Ты улыбку-то свою спрячь, – зло посоветовал Звягинцев, – нечего тебе здесь улыбаться. Кончились твои путешествия, Коробок. Теперь навсегда кончились. – Второй мужчина по-прежнему стоял молча, нервно поправляя галстук.

– Это еще неизвестно, – усмехнулся Коробок, – может, я еще на твоих похоронах погуляю.

– Не погуляешь, Коробок, уже никогда не погуляешь. Закончились твои веселые деньки. Теперь ты только в гостях у архангелов гулять будешь, – пообещал Звягинцев. И в этот момент неизвестный решился.

– Простите, – сказал он, – но на каком основании арестован и я?

– На основании того четкого факта, что вы находились ночью в одной квартире с известным бандитом-рецидивистом Коробком, – четко выговорил подполковник, – на основании того, что вы все оказали вооруженное сопротивление сотрудникам милиции. По-моему, вполне достаточно.

– А по-моему, нет, – нервно сказал незнакомец, уже начавший приходить в себя. – Я не имею ничего общего с этими бандитами и совершенно случайно оказался здесь, в этой квартире.

– В третьем часу ночи? – посмотрел на часы Звягинцев. – И я должен вам верить? Дайте ваши документы.

– У меня нет с собой документов, – взвизгнул незнакомец, – они лежат в машине, внизу. Я случайно попал в эту квартиру.

– Случайно, – кивнул, словно соглашаясь, подполковник, – кончай валять дурака. Ты хоть сам веришь в то, что говоришь? – Он устало сел. В комнату вошел Бессонов.

– Достали их коллегу, – доложил он, – его раздавило довольно сильно. Судя по всему, не выживет. Ребята сейчас вызывают «Скорую помощь».

– Ясно, – кивнул подполковник, – а второй?

– Его Хонинов подстрелил. Три пулевых ранения. Он уже не дышит, – доложил Бессонов.

– Значит, у нас в качестве улова остались эти двое, – кивнул Звягинцев, – вы по-прежнему не хотите говорить, кто вы такой? – спросил он у мужчины.

– Я… мы… они… – мужчина в растерянности смотрел по сторонам, – я могу вам показать свои документы.

– Где они находятся?

– В машине. Она стоит на стоянке, – вдруг сказал неизвестный, – если хотите, я отсюда вам покажу свой автомобиль.

Звягинцев уловил удивление в глазах Коробкова. Но только уловил, еще ничего не понимая. Неизвестный быстро, словно решившись, застегнул пиджак и подошел к окну, открывая шпингалеты.

«Зачем он открывает окно?» – мелькнула тревожная мысль. Неизвестный вдруг обернулся и, рванув на себя вторую раму, перегнулся через карниз.

– Держи! – закричал Звягинцев, бросаясь к самоубийце. Дятлов метнулся к окну. В этот момент Коробок схватил лежавший на полу пистолет и сделал первый выстрел. Дятлов застонал: пуля попала ему в руку. Звягинцев обернулся и увидел в руках у Коробка пистолет. Времени на раздумье не было. Коробок медлил, явно растягивая удовольствие. А когда решился, было поздно. Он опоздал на какие-то доли секунды. Услышав выстрел, из соседней комнаты ворвались Хонинов и Бессонов. Бандит сумел только повернуть голову, когда очереди двух автоматов отбросили его к стене, изрешетив все тело. Но и смертельно раненный, Коробок успел, лежа на полу, у стены, как-то неестественно улыбнуться.

В эту секунду неизвестный, сорвавшись, полетел вниз с диким криком. Подполковник только успел подскочить к окну и проследить траекторию полета тела. Внизу раздался характерный шум, треск, удар, и самоубийца растянулся на тротуаре. Рядом уже стояли Зуев и забытая там журналистка. Она что-то быстро записывала в свою книжку. И уже доставала фотоаппарат.

– Петрашку, – приказал Звягинцев, – спустись вниз и отними аппарат у этой дуры. Если она успеет сфотографировать труп, то можешь сломать аппарат. Пленку потом принесешь мне. Хонинов, когда приедут врачи, пусть сначала осмотрят раненого бандита. Он теперь единственный оставшийся в живых. А Дятлова везите в больницу. И срочно. Больно? – спросил он у своего сотрудника.

– Ничего, – попытался улыбнуться офицер, – пока терпимо. – Звягинцев посмотрел на мертвого Коробка.

– Просто сегодня не наш день, ребята, – сказал он в заключение.

 

Глава 3

Я вошел в комнату, когда все уже было кончено. Нужно было видеть лицо Михалыча, чтобы понять, как опрометчиво поступили наши ребята, наделав столько дырок в Коробке. Но Михалыч на то и командир, чтобы ничего не говорить. Все должны были и так понимать, что с убитого бандита мы ничего не возьмем. И даже не узнаем, кто был тот неизвестный «интеллигентик», сиганувший с пятого этажа.

По большому счету, операция была проведена успешно. У нас был один легкораненый, а из четверых бандитов трое были убиты и один тяжело ранен. Только у самого Михалыча был другой счет. Убить человека несложно, любил он говорить. Наша задача – расколоть человека, чтобы он остался жив и выдал нам свои связи, явки, адреса. А это потруднее, чем стрелять по движущейся мишени. И хотя ребята, по существу, спасали жизнь самого подполковника, было видно, что он недоволен такой скорострельностью своих офицеров.

Байрамов увел Дятлова, чтобы отвезти его в больницу, а Леня Маслаков спустился вниз, намереваясь встретить врачей и сотрудников прокуратуры. Там уже стоял капитан Петрашку, безучастно смотревший на труп самоубийцы. А майор Зуев успокаивал соседей, высыпавших на лестничную клетку, напуганных взрывами и выстрелами. У майора всегда хороший контакт с людьми, и он умеет убеждать, люди верят, глядя в его голубые светлые глаза, что ничего страшного не случилось.

После того как уехала машина «Скорой помощи», мы остались в квартире впятером. Подполковник Звягинцев, Хонинов, Аракелов, Бессонов и я. Признаюсь, что из всех ребят нашей группы я меньше всех склонен общаться с Хониновым. Он какой-то бешеный, глаза вечно дикие, словно в любую секунду он может сорваться и начать стрелять тебе в спину.

– Ребята, нужно здесь пошарить до приезда прокуратуры, – распорядился Михалыч, – посмотрите, может, что-нибудь найдем. Вернется Зуев, пусть вам поможет. Он более внимательный. А мы с Никитой спустимся вниз. Нужно выяснить, почему этот тип так быстро выпал в окно. И придумать какое-нибудь объяснение для нашей журналистки. – Хонинов кивнул. Я представил себе, как он будет «шарить», и улыбнулся. Он просто перевернет весь дом, переломает мебель и в лучшем случае найдет трамвайный билет за прошлый месяц. Такая работа не для него. Вот прыгнуть с крыши на балкон или первым ворваться в квартиру, полную вооруженных людей, – вот здесь он незаменим. Но, похоже, Михалыч даже хочет, чтобы он немного погромил все вокруг, а то все выглядит слишком благопристойно, и это при трех трупах. А вот Зуев, наоборот, найдет даже обгоревшую спичку. Он внимательный и всегда спокойный. Наверное, наш отряд и добивается успехов потому, что в нем есть такие «психопаты», как Хонинов и Петрашку, и такие «роботы», как Зуев и Маслаков.

Мы спустились вниз и подошли к Иону, который уже успел обыскать самоубийцу. Рядом стояли двое ребят из «воронка». Их услуги нам не понадобились, но ребята отгоняли посторонних, которых в эти утренние часы было довольно много. И эта пигалица, которую вообще не нужно было брать с собой, уже достала фотоаппарат, но Ион довольно невежливо толкнул даму, показывая, что снимать запрещено. Хорошо еще, что она поняла, иначе Петрашку сломал бы ее фотоаппарат. Это не тот человек, которого могут тронуть женские слезы. На часах был уже четвертый час утра, когда мы подошли к самоубийце. Увидев нас, Ион поднялся, протягивая пачку документов.

– Больше ничего не было, – коротко доложил он, – только эти документы и деньги. Но денег было много.

– Сколько?

– Восемь тысяч долларов.

– Много, – согласился Михалыч, внимательно читая документы. Нужно было видеть лицо Михалыча, чтобы понять, интересно читать это удостоверение или неприятно. Во всяком случае, лицо его стало очень неприятным, таким оно бывает, когда кто-то из бандитов начинает нагло себя вести. Я еще не понимал, в чем дело, когда он, присев на корточки, посмотрел на лежавший перед ним труп и тихо спросил: – Как думаешь, почему он решил выброситься из окна?

– Не знаю. Может, чего-то испугался.

– Вот-вот. Мне тоже интересно, чего он так мог испугаться?

– Может, не хотел, чтобы мы знали о его связях с бандитами.

– Из-за этого он выбросился? – недовольно взглянул Звягинцев. – Ты можешь придумать правдоподобное объяснение, пока не приехали сотрудники прокуратуры? Или мне нужно будет предъявлять им эти документы? – Он поднялся на ноги. Ион встал рядом, не решаясь ничего сказать.

Конечно, мне нужно было спросить, что они такого прочли в этих документах, но я знал негласные правила нашей группы. Все вопросы задаются потом, после завершения операции. А вот эта дотошная журналистка снова вылезла.

– Можно узнать фамилию погибшего? – Петрашку уже открыл рот, чтобы сказать ей все, что он о ней думает, обо всех писаках и вообще обо всех женщинах, но Михалыч его опередил:

– Пока мы не разобрались до конца. А задавать лишние вопросы не нужно.

Журналистка кивнула, понимая, что действительно лучше иногда промолчать. Михалыч обернулся к стоянке автомобилей: там стояло не меньше ста – ста пятидесяти автомобилей.

– Он говорил, что приехал на автомобиле, – задумчиво произнес Михалыч. Даже я догадался, что нужно было делать. Хотя всегда считал себя немного тугодумом. Петрашку тоже все понял. Он посмотрел в сторону стоянки, потом разжал кулак, где были ключи.

– Проверим, – предложил он мне.

– Только быстро, – посоветовал Звягинцев, – а я постараюсь что-нибудь придумать для прокуратуры. – Он не успел это сказать, как мы побежали в сторону стоянки. Но все же услышали, как журналистка спрашивает у подполковника:

– Можно мне с ними?

Наверно, Михалыч ей доходчиво объяснил, какая она абсолютная дура, иначе я не знаю, чем бы все это кончилось.

– Кто этот погибший? – спросил я Иона, когда мы спешили к стоянке.

– Сотрудник Кабинета Министров, – зло ответил тот, – его фамилия Скрибенко. Интересно, что он здесь делал в два часа ночи. Посмотрим его машину.

Ничего себе перспектива, подумал я. Хотя особенно и не удивился. За столько времени в отряде я такого насмотрелся. И прокуроров-сволочей навидался, и милиционеров-иуд. Да и ответственные лица тоже попадались. Время сейчас такое бандитское, когда не ворует и не убивает только ленивый. Я так себе представляю все, что случилось с нашей страной. Триста лет Романовы копили ценности, а потом большевики крикнули: «Грабь награбленное!» Только быстро спохватились: крестьян вместе с землей загнали в колхозы, фабрики рабочим никогда и не принадлежали, а все богатство и ценности прибрала к рукам сама родная партия. И так продолжалось семьдесят лет.

А потом появился Горбачев, который решил что-то изменить, но у него ничего не получилось. Как не получается у новичка-водителя, впервые севшего за руль гоночной машины. Машину он разбил, а его самого прогнали. И вот тогда пришли настоящие хозяева. Во всех республиках. Они быстро сообразили, что все собранное коммунистами можно разграбить. Причем первыми сообразили сами коммунисты, вернее, их вожди, лучше других знавшие, как много ценностей накоплено за эти годы и как их удобно воровать. Вот тогда и начался раздел Советского Союза. А потом и повальное воровство. И самое страшное воровство было у нас, в России. В других государствах хоть худо-бедно появились диктаторы, которые все контролировали. В Прибалтике вообще было царство справедливости, там такого воровства не допустили, хотя попытки были. А вот чем ближе к югу… И у нас в Первопрестольной, да и по всей России снова раздался клич «Грабь награбленное!». И все ринулись грабить. Что из этого получилось, все знают, а некоторые до сих пор считают, что иначе было нельзя. Получалось перераспределение накопленных средств. Лучше бы спросили у нас, мы бы им рассказали про «перераспределение». На самом деле, если раньше воры были в самом низу, теперь они оказались на самом верху, и в этом было все «перераспределение». Но вообще-то политика не мое дело. Мое дело – ловить бандитов. И поэтому я не особенно удивился, когда услышал про этого ответственного господина из Кабинета Министров.

Мы подошли к стоянке, и дежурный лениво вылез из своей сторожки, явно не намереваясь помогать нам. Но с Ионом Петрашку такие номера не проходят. Он толкнул заспанного парня с такой силой, что тот отлетел и после этого готов был вместе с нами проверять все машины. Мы и начали их проверять. Парень заступил недавно и не знал, какая машина подошла позже других. Но зато он знал, что рядом со стоявшими у ограды автомобилями нельзя ставить другие машины, так как те могут выехать в любую минуту, даже ночью. Поэтому наша задача намного облегчилась, и среди восьми автомобилей мы быстро нашли светлую «Волгу». Ключ подошел, и мы открыли автомобиль. Ничего интересного внутри не было. Ион действовал бесцеремонно: достал нож и орудовал им безо всякого стеснения. В бардачке мы ничего не нашли, кроме каких-то талонов, связки ключей, наверно, от квартиры.

В багажнике, кроме запасного колеса, лежало еще одно колесо и две канистры бензина, словно водитель готовился совершить путешествие вокруг света на своей «Волге». Мы в последний раз осмотрели салон автомобиля, проверили даже пепельницы. Мы уже собирались уходить, когда Ион достал аптечку. Она была необычайно тяжелой. Это нас насторожило. И мы уже не очень удивились, когда внутри оказались деньги. Плотно уложенные пачки стодолларовых купюр. Мы пересчитали их. Здесь было ровно восемь пачек. Восемьдесят тысяч долларов. Нужно было видеть лицо охранника этой стоянки. По-моему, он даже пожалел, что спал на посту. Теперь он будет проверять все машины, но второго такого случая у него не будет.

Забрав деньги, мы пошли к дому. Там уже грузили труп. Аракелов был рядом, Михалыч приказал ему ехать в морг. Это тоже была наша традиция. Ни один труп, ни один раненый не должен был уехать с места происшествия без нашего человека. Это была правильная тактика, и мы в этом не раз убеждались… Сверху принесли еще двоих убитых, а испуганные соседи не могли понять, что случилось. Зуев уверял всех, что ничего страшного не произошло. А из дома вынесли три трупа. Никто не думал, что все так получится. И тот, который выбросился из окна, не должен был делать этого. И сам Коробок сегодня ошибся последний раз в жизни. Он обязан был знать, что нельзя стрелять в сотрудников спецназа, тем более в нашего Михалыча. Но, наверно, подполковник сильно достал его, если Коробок решил нарушить традицию. Он ведь точно знал, что после этого живым из квартиры не выйдет. Это в кино бывает, когда убивают товарища, а другие сотрудники мужественно терпят, передавая бандита в руки правосудия. В нашей группе такого нет. Во-первых, мы вообще не верим в правосудие, и тем более в наше правосудие. Во-вторых, в случае смерти любого из наших товарищей мы становимся неуправляемыми. И не только «бешеные» Петрашку или Хонинов, но и все остальные. Мы бы разрезали Коробка на мелкие кусочки, устроили бы ему показательную казнь, но живым он бы все равно не ушел. И об этом знают все бандиты, с которыми мы сталкиваемся. А тот, кто стреляет, тоже знает, что с этой секунды он мишень. Мишень для всех сотрудников нашего отряда.

Конечно, про деньги говорить сразу нельзя. Особенно при этой журналистке. И почему только мы согласились взять ее с собой? Ведь знали заранее, что с Коробком будут неприятности. Просто Михалыч стольким журналистам отказывал, что, видимо, решил наконец взять эту с собой. И так неудачно взял. Теперь она напишет о героических буднях милиции и кровавых перестрелках, так ничего толком и не разузнав.

Когда мы поднимались в квартиру, там уже слышались громкие голоса. Здесь была территория Кочетова. Того самого прокурора, который всегда портил нам кровь и с которым вечно у нас были проблемы. Он, наверно, и сейчас приехал, узнав о случившемся. Три трупа – это его конек. Он теперь нам все припомнит. Уже на пороге квартиры я услышал его резкий, неприятный голос. И переглянулся с Ионом. Вообще-то лишние слова ни к чему. Все можно сказать и взглядом. Капитан понял мой вопрос. Он спрятал деньги в аптечку, старательно уложив все пачки. И только после этого мы вошли в квартиру. Там действительно находился Кочетов и три работника прокуратуры. И зачем только прокуратура вечно сует свой нос туда, куда не надо. Лучше бы искали нарушения в других местах. Общий надзор у них еще никто не отнимал.

– Вы не имеете права устраивать здесь кровавые побоища, – гневно говорил прокурор, – и не нужно оправдывать свои действия, подполковник. Мне и так понятно, что вы слишком часто применяете оружие там, где его применение не диктуется необходимостью. – Это он говорит нам в пятом часу утра, когда мы только что обезвредили группу особо опасных рецидивистов во главе с Коробком и потеряли одного товарища, раненного в руку. Хорошо еще, что Михалыч более выдержанный, чем Сергей Хонинов или Ион Петрашку. Иначе другой на его месте просто послал бы этого прокурора подальше. И был бы абсолютно прав.

 

Глава 4

Приехавший в пятом часу утра к месту происшествия Кочетов был очень недоволен действиями группы Звягинцева. Он и раньше не особенно ладил с офицерами этого подразделения, считая их чересчур самостоятельными и независимыми. По его убеждению, они слишком часто балансировали на грани закона. И хотя прямых фактов у него не было, он справедливо подозревал, что сотрудники группы Звягинцева довольно часто нарушают законы, предпочитая не разглашать методов и приемов своих операций. После того как в прошлом году погибло двое сотрудников Звягинцева и было убито пятеро бандитов в перестрелке, он принял решение лично курировать действия этой группы.

Кочетову шел сорок пятый год. Это был рано поседевший обрюзгший мужчина с большими мешками под глазами и больными почками, что сказывалось на его характере.

В прошлый раз ему выговаривал прокурор города, и теперь Кочетов твердо решил сам выезжать на место происшествия в случае повторения подобного. Когда дежурный местного УВД позвонил домой и доложил о случившемся на его территории, Кочетов решил сразу приехать на место трагедии. Из сообщения дежурного он знал, что погибло трое людей и было ранено двое. Он не знал, кто погиб, а кто из офицеров милиции ранен. Но он твердо решил, что подобное больше не сойдет с рук ни Звягинцеву, ни членам его группы.

Поэтому, забрав заместителя начальника УВД по оперативной работе полковника Серегина и двух своих сотрудников, он приехал на место происшествия, решив разобраться в случившемся. И на месте узнал, что трое из преступников, которых обязаны были захватить живыми люди Звягинцева, оказались убитыми, а один тяжело ранен.

Именно поэтому теперь он стоял в квартире, где произошла трагедия, и гневно выговаривал подполковнику.

– Как только появляется ваша группа, всегда есть жертвы, подполковник, – гневно говорил Кочетов.

– Мы их предупреждали, – устало заметил Звягинцев, – но они первыми начали стрельбу.

– Вы не имеете права устраивать здесь кровавые побоища, – с трудом сдерживаясь, сказал прокурор, – и не нужно оправдывать свои действия, подполковник. Я и так знаю, что вы слишком часто применяете оружие там, где его применение не диктуется необходимостью.

В квартиру вошли еще два офицера из группы Звягинцева, но Кочетов уже не обращал ни на кого внимания.

– Я предупредил вас, чтобы вы действовали на моей территории достаточно аккуратно, – продолжал он.

– Нас все время используют в центре города, – пожал плечами подполковник, стараясь говорить спокойно.

– И тем не менее на счету вашей группы уже два десятка трупов, – нервно проговорил прокурор, – вы превращаетесь в отряд карателей, словно вам поручили отстреливать людей по всему городу без суда и следствия.

– Нам поручают самые сложные дела, – сдержанно объяснил Звягинцев, – и бандиты, как правило, оказывают ожесточенное сопротивление. Мы тоже несем потери.

– Знаю я ваши потери, – отмахнулся прокурор, – рассказывайте, что у вас здесь произошло.

Заместитель начальника УВД полковник Серегин сел рядом, но дипломатично отвернулся. Он знал, какие задания поручают людям Звягинцева, и в душе не одобрял прокурора.

– Мы получили известие, что в этой квартире находится особо опасный рецидивист Коробков, – коротко доложил Звягинцев, – по нашим агентурным данным, он никогда не бывал один. Его всегда сопровождали два-три телохранителя.

– Это бывший работник милиции! – напомнил прокурор, сделав ударение на последнем слове.

– Да, бывший, – перенес ударение подполковник, – у него было несколько судимостей. На счету его банды дерзкие преступления, в том числе и убийства сотрудников милиции. Получив сведения, мы приехали и оцепили квартиру. На предложение сдаться Коробков и его люди ответили отказом. Тогда мы и взяли штурмом квартиру. Во время штурма один бандит был убит, а другой тяжело ранен и отправлен в больницу.

– Как это один? – спросил Кочетов. – А мне сообщили, что трое.

– Вам сообщили конечный результат. Когда мы сюда ворвались, один из преступников, очевидно, вышедший на связь с бандой Коробкова, по еще не установленным причинам решил выброситься из окна.

– Вы ему не помогали? – быстро спросил Кочетов.

– Владлен Константинович, – развел руками Звягинцев, – вы же меня знаете столько лет. Неужели вы думаете, я разрешу выбрасывать столь ценного свидетеля в окно, предварительно не допросив его?

– Вот в это охотно верю, – вдруг улыбнулся прокурор, – на вашу снисходительность бандитам рассчитывать действительно не приходится.

– Когда он попытался выброситься, мы тоже попытались его остановить. И тогда Коробков решил, что может использовать свой шанс. Он ранил нашего сотрудника, а наши офицеры, к сожалению, пристрелили его…

– Но они тоже стреляли в сотрудников милиции, – раздался вдруг сзади женский голос. Прокурор гневно обернулся на него.

– Это еще что такое?

– Я журналистка. Меня зовут Людмила Кривун, товарищ прокурор, – с достоинством ответила журналистка, называя свою газету, – может, вы читаете мои криминальные репортажи.

– Вот только журналистов нам и не хватало, – окончательно разозлился прокурор. – Выйдите из комнаты и не мешайте разговаривать.

Но нахальную девушку нельзя было запугать.

– А еще прокурорский работник. Это так вы понимаете свободу печати?

– На эту тему мы подискутируем потом, – отрезал Кочетов, и один из его сотрудников, подбежавший к журналистке, вывел ее в другую комнату.

– Надо было еще телевидение позвать, – разозлился прокурор, – и снимать ваши героические действия. Рекламы захотелось?

Это было несправедливо. Журналистов Звягинцев не любил и никогда не приглашал. Ему насильно навязывали их общение, и он вынужден был один раз в году соглашаться, чтобы не портить окончательно отношения с руководством. Прокурор понял, что несколько перегнул.

– Ладно, – выдохнул Кочетов, – все равно уже ничего не исправишь. Что вы здесь обнаружили?

– Целый склад оружия, – Звягинцев кивнул в угол, – они всегда бывают вооружены лучше нас. Посмотрите, какую винтовку мы нашли. С лазерным прицелом. У них были даже гранаты. Мы просто сумели быстро сюда ворваться, иначе они бы сопротивлялись долго, и еще неизвестно, сколько бы было трупов.

– Документы у погибших были? – осведомился Кочетов, хмуро глядя в сторону лежавшего на полу оружия.

– У Коробкова нашли два паспорта, – кивнул Звягинцев, – у его ребят тоже были разные документы. И интересно узнать, где они получают эти новенькие паспорта.

– По-моему, это как раз то, чем вы должны заниматься, – ядовито заметил прокурор, поднимаясь со стула, – что-нибудь еще нашли?

Шувалов и Петрашку, стоявшие в соседней комнате, слышали разговор прокурора с их командиром. Но согласно строгим внутренним правилам никто из них не мог вмешаться и доложить о найденных в машине деньгах, об удостоверении сотрудника Кабинета Министров. Все это мог сказать только сам подполковник. Либо не сказать вообще. Окончательное право решать, что говорить, могло принадлежать только одному человеку.

– Есть некоторые странные вещи, которые мы проверяем, – сказал Звягинцев, – в том числе и по самоубийце.

Он не добавил больше ничего, а прокурор больше ничего не стал спрашивать. Но Серегин решил уточнить:

– Этот самоубийца не входил в банду Коробкова?

– Судя по всему, нет. Он оказался здесь случайно и, по-видимому, был посвящен в секреты, которые представлялись ему настолько важными, что он решил прыгнуть из окна, – ответил Звягинцев.

– Вы все точно проверьте, – Кочетов подошел к оружию, – все оружие направить на идентификацию, – строго напомнил он. – В общем, опять вы нас обошли, Звягинцев. Пока меня нашли и пока я сюда приехал, вы успели все подчистить. Трупы увезли, раненые в больнице. Надеюсь, ваш офицер пострадал не очень сильно?

– Ранение в руку, – доложил подполковник, – но пока из больницы никто не звонил. И мы не знаем подробностей.

– Составьте все акты, и я подпишу, – уже мягче сказал прокурор, – вообще-то я приехал сюда не за этим. Мне действительно не нравится, Звягинцев, как вы действуете. Вы понимаете, что вызываете своими действиями волну критики со стороны руководства города и подставляете себя под удары бандитов. Другие группы спецназа действуют хотя бы в масках или стараются себя не афишировать, а вы словно сорвавшиеся с цепи сумасшедшие. Мне уже намекали, что пора расформировывать вашу группу.

Звягинцев выслушал эту речь молча. Потом повернулся и, словно ничего не произошло, сказал, обращаясь к майору Зуеву:

– Заканчивайте обыск. И готовьте протокол.

– Надеюсь, понятых вы потом хотя бы позовете, – проворчал прокурор на прощание, поняв, что его речь пропала впустую. И первым вышел из квартиры. За ним поспешили Серегин и сотрудники прокуратуры. После их ухода, когда в квартире остались только офицеры группы Звягинцева, подполковник подозвал Петрашку.

– Нашли что-нибудь на стоянке?

Вместо ответа Петрашку протянул аптечку с пачками долларов. Звягинцев вытащил одну.

– Это серьезно, ребята, – сказал он задумчиво, – чтобы никто об этом не знал.

Звягинцев вышел в гостиную и подозвал журналистку.

– Послушайте меня очень внимательно, – сказал он, глядя ей в глаза, – я сам не знал, что все так сложится. Но предупреждаю, о сегодняшнем героическом рейде нашей группы вы не напишете ни слова. Ни одной строчки, вы меня понимаете? Иначе я сейчас просто оставлю вас здесь, и вы ничего не сможете узнать или увидеть.

Журналистка пожала плечами.

– Это нужно в интересах дела, – с нажимом продолжил Звягинцев, – поэтому сядь в углу и не мешай нам работать. – Когда он переходил на «ты», это было знаком его доверия. – И чтобы я не слышал ни единого звука. Достаточно и того, что ты присутствовала на сегодняшних событиях. А когда мы закончим, я обещаю интервью по любым интересующим тебя вопросам. Устраивает тебя такая сделка?

Она кивнула и отошла к дивану. Звягинцев оглядел собравшихся.

– Здесь мы больше ничего не найдем, – твердо сказал он, – а ситуация получается интересная. В паспорте нашего гостя есть его домашний адрес. Я предлагаю не ждать санкции прокурора и специального разрешения, а провести немедленно обыск. Немедленно. Его самоубийство, пребывание ночью с бандитами, найденные пачки долларов дают все основания к этому обыску. Я думаю, возражений не будет?

 

Глава 5

К дому Скрибенко мы подъехали в половине пятого утра, оставив Зуева дожидаться уехавших в больницы и морг наших ребят, которые должны были вернуться на квартиру, чтобы узнать новости еще до того, как мы поедем обратно, на службу. Это тоже наш закон. Все должны вернуться на место и все вместе приехать на службу. Все, кто останется в живых. За три с половиной года наша группа потеряла шесть человек. Это шестьдесят процентов личного состава. Я не знаю, были ли во время войны такие потери после самых ожесточенных сражений. По-моему, нам давно пора выдавать фронтовые сто граммов.

Да вдобавок еще и проблема с транспортом. «Воронок» мы отпустили, еще когда приехал прокурор, и нам остались всего два автомобиля. Байрамов и Дятлов уехали в больницу на нашей служебной «Волге», а свою «девятку» Звягинцев оставил Зуеву. Поэтому на квартиру Скрибенко нам пришлось отправиться вшестером, набившись в один джип. И, конечно, с нами поехала эта дамочка, от которой просто невозможно было избавиться. Но, по-моему, Михалыч и не очень хотел от нее избавляться, имея в виду, что небольшой скандальчик нам даже пригодится, чтобы гарантировать дальнейшее расследование дела.

С другой стороны, она тоже дамочка не промах. Как только Михалыч приказал собираться, сразу вскочила и первой поспешила к машине. Мы все четверо мужчин разместились на заднем сиденье. А Михалыч, который обычно сидел впереди, теперь вполне галантно уступил место этой дамочке. Хотя какая она дамочка? Скорее комиссар, в кожаной куртке и джинсах. Вернее, гибрид комиссара и современной ведущей на радио, которая говорит скороговоркой и курит больше мужиков.

Скрибенко жил в бывшем доме партийных вождей. Есть такие дома, сосредоточенные в самых лучших местах Москвы, квартиры в них давали только в ЦК или в горкомах. Скрибенко успел получить квартиру еще до того, как начал рушиться их старый мир.

Внизу сидел вахтер. Раньше здесь наверняка дежурили сотрудники милиции, а сейчас остался старичок, который даже не спросил у нас, куда мы направляемся. Четверо мужчин и одна женщина, похожая на мужчину, появившиеся здесь в столь раннее утро. Наверно, ему платили только за антураж, а охрана не входила в его обязанности. Мы оставили у автомобиля Хонинова. Он бывает нужен, когда надо произвести «активный» обыск и перепотрошить все до основания.

Нужную квартиру мы нашли быстро, но на звонки долго никто не отвечал. Мы уже хотели ломать замок, когда дверь открылась, и на пороге появилась недовольная особа неопределенного возраста. Волосы торчали в разные стороны, темно-серый халат был накинут на плечи. Она открыла дверь, даже не испугавшись наличия стольких незнакомых мужчин, грубо поинтересовалась:

– Что вам нужно?

Видимо, она еще спала и мы вытащили ее из постели. Михалыч выступил вперед:

– Это квартира Скрибенко?

– А вы не знаете, куда явились рано утром? – презрительно спросила эта особа.

– Нам нужно просто все уточнить, – не собирался уступать Михалыч, – вы его жена?

– Вы могли бы знать, что он давно в разводе. Я его сестра. В чем дело?

– Довольно много неприятного, – спокойно ответил Михалыч, – вот мое удостоверение, к вам мы приехали за помощью.

– Что случилось с братом? – прищурилась эта особа.

– Он погиб, – честно сказал Михалыч, – выпал из окна.

Женщина отшатнулась, но, судя по всему, она была мужественной женщиной. Повернувшись, она прошла в глубь квартиры, махнув нам рукой. Это была большая квартира с некогда хорошо продуманной планировкой и ультрасовременной отделкой, но сейчас квартира явно требовала ремонта. Женщина стояла у окна к нам спиной. Если она и плакала, то делала это сдержанно и беззвучно. Мы молча ждали, когда она заговорит. Наконец она повернулась к нам.

– Что вам нужно?

– Мы должны посмотреть его вещи. Его личные вещи, – честно сказал Михалыч.

– Вы хотите обыскать квартиру? – поняла женщина.

– Да, – кивнул Михалыч. – Понимаю, – ответила женщина. Она, видимо, действительно все понимала, – там его комната, – показала она. – Вы привели эту молодую особу, чтобы она обыскала и меня?

Журналистка даже поперхнулась, а мы, несмотря на трагизм ситуации, весело переглянулись, представив эту сцену.

– Нет, – быстро ответил Михалыч. – Мы только хотели бы посмотреть личные вещи вашего брата.

– Да, конечно, – вздохнула женщина, – скажите, как он погиб?

– Я сказал вам правду. Он действительно выпал из окна пятого этажа, – Михалыч глядел ей в глаза, – я был рядом и не успел ему помешать. Он умер мгновенно.

– Почему он это сделал?

– Не знаю. Меня тоже очень волнует именно этот вопрос.

– Там его комната, вы можете посмотреть все, что вам интересно. А рядом кабинет. – Она устало опустилась на стул.

– Бессонов, Петрашку, посмотрите там, – приказал Михалыч, – а мы с Никитой пройдем в кабинет.

В кабинет мы прошли вчетвером. И мы стали смотреть лежавшие на столе бумаги и записи. Нужно признать, что его сестра держалась мужественно. Она сидела в глубоком кресле молча, не произнося ни слова. Напротив сидела наша журналистка и тоже молчала.

Мы перебирали бумаги, пытаясь найти что-то, что нам поможет. Это называется легкая форма обыска. Так сказать, поверхностный осмотр. Но мы проводим его тщательно, пытаясь обнаружить какую-нибудь причину страсти хозяина квартиры к прыжкам из окна.

– Ваш брат работал в Кабинете Министров? – спрашивает Михалыч.

– Работал, – кивает женщина, – работал, – повторяет она, словно только сейчас понимая, что случилось. Но Михалыч, чутко чувствуя ситуацию, не дает ей раскиснуть.

– В каком отделе?

– В секретариате Кабинета Министров, – отвечает женщина, и Михалыч удивленно поднимает правую бровь. Это высшая степень удивления, и я уже знаю, что остаток ночи, вернее, остаток утра мы не будем спать.

– Вы не знаете, чем он там занимался?

– Работал, – пожимает плечами женщина, – он был обычным референтом. Он ведь и раньше там работал, когда еще это ведомство называлось Советом Министров.

– И тоже в секретариате?

– Нет. В отделе административных органов.

Нужно знать Михалыча, чтобы оценить его взгляд, брошенный на меня. А потом на журналистку, сидящую в кресле. Она все запоминает, и видно, что ее зрачки вращаются, как записывающие бобины магнитофона. Я все больше убеждаюсь, что подполковник специально взял ее с собой, чтобы гарантировать хороший скандал в том случае, если сегодняшнее расследование кто-нибудь попытается замять или спустить на тормозах. Я начинаю смотреть книги в шкафу. У всех партийных чиновников привычный набор книг. «Огоньковские» подписки семидесятых и восьмидесятых годов в полном объеме. Их тогда распределяли по специальным лимитам, и никто не мог получить их, кроме сотрудников райкомов и других подобных инстанций. Я достаю одну книгу. Конечно, страницы даже не открыты. Это Чехов. Признаюсь, я не большой любитель Чехова, но когда страницы даже не раскрыты, это неприятно. Словно родившийся мертвый ребенок. Эта книга могла доставить кому-то радость, сделать человека немного лучше или добрее, а вместо этого была заключена в стеклянную колбу шкафа и пылилась там до моего появления. В девяти из десяти случаев книги собирали для престижа.

Впрочем, некоторые книги раскрывались и даже активно читались. Затертый Горький. Довольно потрепанный Толстой. Все-таки молодец этот Скрибенко. У меня мама была библиотекарем, и я научился если не любить, то хотя бы ценить книги.

– А семья не жила вместе с ним? – спросил Михалыч.

– Он развелся сразу после того, как получил эту квартиру, – пояснила его сестра, – семья здесь никогда не жила. Они формально были в браке много лет, но фактически не жили вместе. Вы же знаете, тогда не разрешали разводиться ответственным сотрудникам центрального аппарата. Вот он и вынужден был не оформлять свой развод до восемьдесят седьмого года. А квартиру он получил в восемьдесят третьем.

– Это его библиотека? – спрашивает Михалыч, видя, как я достаю книги. У него взгляд наметанный, он все замечает.

– Не совсем. Здесь есть и мои книги. Мы с ним живем давно вместе.

Значит, Толстой и Горький не писатели ее брата. Это скорее ее кумиры. Но я уже смотрю другую полку, где лежат фотографии. Целая пачка фотографий. Я лениво перебираю ее, скорее для проформы, чем по необходимости. Какая мне разница, у кого на коленях он сидел в детстве или с какой девушкой любил фотографироваться. Здесь в основном семейные фотографии. А вот в другом альбоме лежат более поздние фотографии. Я показываю Михалычу, и тот кивает, чтобы я все проверил. Из другой комнаты доносится неясный шум. На Бессонова еще можно положиться, он действует аккуратно, а вот Ион в квартире что слон в посудной лавке. Лучше бы мы взяли Зуева.

– У вашего брата были близкие друзья? – спрашивает Михалыч. – Он не говорил вам, куда он сегодня пойдет?

– Нет, не говорил.

– А вы не спрашивали?

– Конечно, нет. Это было его личное дело. Мы уже не в том возрасте, когда нужно контролировать друг друга.

– Но он часто уходил по ночам? – настаивает Михалыч.

– Нет. Почти никогда. Но иногда уходил. У него была женщина, у которой он оставался ночевать.

– И он не предупреждал вас?

– Иногда предупреждал, – горько отвечает она.

Я продолжаю листать альбом.

Почему у всех его друзей такой нагло-самоуверенный вид. И у всех одинаковые костюмы. Словно все они вышли из инкубатора. Впрочем, раньше так и было. Все мы, советские, были как инкубаторские. Вот на одной карточке погибший в поездке за рубежом. Все тридцать человек стоят в темных костюмах, и все строго смотрят в объектив.

– А сегодня ночью он вас предупреждал? – не унимается подполковник.

– Он сказал, что задержится. Обещал вернуться поздно. У него есть, были свои ключи, и поэтому я легла спать, даже не думала… даже не думала… что все так случится.

Журналистка, слава богу, ничего не записывает, но я думаю, что в ее сумочке есть и магнитофон, который она уже включила. Она слишком подозрительно держит сумочку на коленях и бережно перекладывает ее, когда хочет поменять позу. Впрочем, сестра хозяина дома ничего не замечает. А я продолжаю листать альбом. Кажется, я успел ознакомиться со всеми друзьями и сослуживцами Скрибенко. На одной карточке он даже сфотографировался с одним из тех деятелей, портреты которых украшали стены домов в праздничные дни. Правда, хозяин дома не один. Там более ста пятидесяти человек, и среди них, на заднем плане, хозяин дома.

– Вы не догадывались, куда он мог поехать? – спрашивает подполковник, и в этот момент я, перевернув страницу альбома, вдруг ошеломленно поднимаю голову. По моему виду Михалыч понимает, что произошло нечто невозможное, и осторожно делает три шага в мою сторону. Сейчас главное сделать так, чтобы ничего не поняла эта журналистка. Я переворачиваю страницу и быстро перебираю фотографии. Так и есть. Эта самая фотография. И, видимо, снятая совсем недавно. Михалыч уже стоит рядом со мной.

– Нет, не догадывалась, – отвечает сестра хозяина, и подполковник берет у меня фотографию. Он все-таки молодец. На лице не дрогнул ни один мускул. Просто он внимательно смотрит и кивает, словно ждал именно этого доказательства. Из соседней комнаты выходит Петрашку.

– Нашли несколько любопытных документов, – говорит он, чуть растягивая по привычке слова. Журналистка насторожилась. Я так и думал, что в сумочке у нее магнитофон, она быстро сует туда руку. Видимо, экономит пленку, надеется, дурочка, нас перехитрить. Она даже не догадывается, что подполковник может все понять. И не знает, что все равно не вернется с этой пленкой домой. Она исчезнет из сумочки, а потом ее пришлют ей с нарочным. Через несколько дней, когда уже можно будет обо всем говорить. Но эта фотография… Наши ребята еще не знают, что произошло, а я пытаюсь скрыть свое смятение под маской равнодушия. Фотография меня потрясла. Мне казалось, что я уже ко всему равнодушен. И даже не удивлялся, когда застал столь ответственного товарища из Кабинета Министров в ночной компании с Коробком и его ребятами. Но фотокарточка… На ней снялись наш погибший хозяин дома и… кто бы вы думали? Сам полковник Горохов, наш непосредственный начальник и куратор. И либо это галлюцинация, которой я никогда не страдал, либо мы на пороге самого громкого скандала в нашей среде. Интересно, как полковник объяснит эту фотографию?

 

Глава 6

Увидев фотографию, подполковник Звягинцев не сказал ни слова. Он помнил и о журналистке, и о сестре погибшего Скрибенко. Звягинцев, подумав немного, положил фотографию обратно и сказал, обращаясь к хозяйке дома:

– Вы не будете возражать, если мы заберем этот альбом с фотографиями?

– Вы хотите забрать все фотографии? – встрепенулась женщина.

– Нет, конечно, – быстро ответил подполковник, – достаточно будет, если мы заберем десять-двенадцать штук: они будут нужны для последующего опознания вашего брата. – Он сказал первое, что пришло в голову, но женщина даже не стала прислушиваться к его словам, а вот журналистка удивленно посмотрела на подполковника.

– Заканчиваем, ребята, – твердо сказал подполковник, – составьте протокол выемки. Я думаю, нужно отобрать несколько фотографий.

Шувалов кивнул, понимая, что в числе изъятых должна оказаться и эта фотография. Бессонов подошел к столу.

– Нашу журналистку можешь использовать в качестве понятой. И пригласи кого-нибудь из соседей. – Звягинцев отошел к окну и достал сигареты. Потом, спохватившись, обернулся к Бессонову. – Пронумеруйте фотографии, и пусть хозяйка дома распишется.

– Пригласите Константина Гавриловича, – предложила женщина, – он встает в шесть утра и делает зарядку. Это бывший генерал пограничных войск. Он живет над нами.

– Пригласи, пригласи, – разрешил Звягинцев, устало посмотрев на часы. Было уже без пятнадцати шесть. Звягинцев вышел на лестничную площадку, чтобы выкурить сигарету. За ним вышла журналистка.

– Вам на самом деле так нужны фотографии погибшего? – спросила она, искоса взглянув на подполковника.

– Конечно, – невинным голосом ответил Звягинцев, – фотографии всегда нужны. Нам еще намылят голову за то, что этот ответственный сотрудник Кабинета Министров выбросился в окно.

– Вы считаете, что он был связан с бандитами? – уточнила она.

– Пока мы ничего не знаем, – осторожно ответил подполковник, – возможно, что оказался в квартире случайно.

– А как вы считаете, он попал туда случайно? – не унималась та.

– Я не знаю, – Звягинцев затянулся, – я еще не составил определенного мнения. Во всяком случае, вы можете выключить магнитофон, который вы прячете в сумочке. К теме нашей беседы он не имеет никакого отношения. Мы же договаривались, что без моего согласия вы не опубликуете ни строчки.

Она покраснела. Потом решительно тряхнула своей короткой стрижкой и, засунув руку в сумочку, выключила магнитофон.

– Я бы все равно ничего не использовала из этой записи без вашего согласия, – оправдываясь, сказала она.

– Надеюсь, – без тени улыбки заметил подполковник, – но в любом случае это было нарушением нашей договоренности. Мы взяли вас на очень опасную операцию, – он опять перешел на «вы», и это было признаком охлаждения их взаимоотношений, – позволили участвовать в наших мероприятиях, стать свидетелем захвата банды преступников, привезли на место происшествия, а вы использовали наше доверие, решив обмануть нас. У меня есть все основания больше вам не доверять.

– Нет, – попросила она, – я не нарочно. Просто мне хотелось сделать так, чтобы репортаж по-настоящему получился.

– Для этого вы должны были хотя бы проинформировать нас, – выдохнул подполковник, оглядываясь на дверь. Он разговаривал с ней, не давая возможности вернуться в комнату. Сверху спускались Петрашку и пожилой человек, сохранивший удивительную выправку. Несмотря на раннее утро, он был тщательно выбрит и даже успел надеть галстук к белой сорочке. Звягинцев невольно улыбнулся. У генерала пограничников была своя многолетняя закалка старой школы.

– Доброе утро, – весело сказал он, – извините, что побеспокоили так рано.

– Ничего, – ответил генерал, протягивая руку и сжимая ее в крепком рукопожатии, – ничего страшного. Я уже проснулся, только вашему товарищу пришлось подождать, пока я закончу бриться.

– Спасибо вам, проходите в квартиру, – предложил подполковник, чуть посторонившись. Взглянув на часы (было уже шесть часов утра), подполковник достал телефон и позвонил Зуеву. – Как у тебя дела?

– Все в порядке. Вернулись Байрамов и Дятлов. У Влада ничего страшного, сквозная рана.

– Ну, слава богу. Он в больнице?

– Нет, они вернулись. Нужно видеть, какой у него вид. Не хочет отсюда уходить, ждет, когда ты вернешься.

– А остальные?

– Маслаков звонил из больницы. Он дежурит рядом с раненым. У того положение хуже: может не выжить.

– Это будет совсем некстати, – пробормотал подполковник, – мне бы очень хотелось, чтобы он ответил на некоторые наши вопросы.

– Аракелов тоже вернулся, – сообщил Зуев. – У Скрибенко нашли родственников?

– Нашли. Но ее сейчас лучше не трогать, – чуть подумав, сказал Звягинцев, – это его сестра. Пусть немного придет в себя, и тогда привезем ее в морг. Звонки какие-нибудь были?

– Два раза кто-то звонил. Я уже просил проверить. Звонили с улицы, из телефона-автомата.

– В шесть часов утра, – задумчиво произнес Звягинцев, – интересные были знакомые у Коробка.

– Я об этом тоже подумал. И еще о Скрибенко. Почему погибший не боялся встречаться с бандитами в два часа ночи? Неужели они были так тесно связаны?

Подполковник покосился на стоявшую рядом журналистку, плотнее прижал к уху телефон:

– Это мы будем проверять.

– Представляю, какой будет скандал, – услышал он слова своего заместителя, – ответственный сотрудник Кабинета Министров оказался ночью в одной квартире с бандитом-рецидивистом Коробком.

– Ты еще себе не все представляешь, – пробормотал Звягинцев, – оставь кого-нибудь из ребят на телефоне. Возможно, что это их пункт связи. Хотя откуда о нем узнала любовница Коробка, ума не приложу. У тебя есть ее адрес? Нужно будет заехать к ней и потолковать.

– Мне заехать или вы сами?

– Давай лучше ты. Мы уже здесь заканчиваем и скоро поедем обратно на работу. А ты заскочи к этой дамочке. С ней работали ребята из уголовного розыска. Ты ее потряси, пусть скажет, откуда она знала о встрече и почему решила выдать своего бывшего ухажера. – Договорились. Вам нужен ее адрес?

– Давай.

– Улица Усачева, сорок два.

Звягинцев убрал телефон, взглянул на журналистку.

– У меня есть несколько вопросов, – улыбнулась она.

– Надеюсь, вы не включите магнитофон? – спросил подполковник без тени улыбки.

– Нет, конечно. Мне интересно, что могло быть общего у бандитов с этим погибшим. Судя по всему, он был не особенно решительным человеком.

– С чего вы взяли?

– Когда мужчина не может жить один и нуждается в опеке своей сестры, он не самостоятельный человек, – резонно заметила она.

– Интересное наблюдение, – кивнул подполковник, – мне тоже так показалось. Но в этом-то и загадка. Мы сейчас заканчиваем, – сказал он, демонстративно взглянув на часы, – по-моему, вы можете ехать домой. И не забывайте, что вы дали слово. Ни строчки об этом деле, пока я вам не разрешу.

– А когда вы мне разрешите?

– Через несколько дней, – дипломатично ответил Звягинцев, – договорились?

– Идет, – деловито сказала она, – тем более, что пока писать не о чем. Бандитов вы постреляли, а главный свидетель выбросился из окна. Слушайте, может, они держали его в качестве заложника и требовали выкуп?

– У вас бурная фантазия, – улыбнулся подполковник.

– Я просто высказала свое предположение, – пожала она плечами.

Подполковник открыл дверь и поманил к себе Шувалова:

– Возьми такси, поезжай, проводи нашу журналистку домой. Возвращайся.

– Ясно, – Шувалов недовольно кивнул. Ему с самого начала не нравилась эта молодая нахалка, и он не особенно это скрывал.

– Только она сначала подпишет документы в качестве свидетеля, – предложил подполковник, – поторопи Бессонова, пусть заканчивает. У нас еще полно дел в управлении.

Через двадцать минут все спустились вниз, где в машине спал Хонинов.

– Сергей, просыпайся, – негромко сказал Звягинцев, – едем на работу.

Хонинов открыл глаза, словно и не спал.

– Нашли что-нибудь?

– Нашли, – кивнул Звягинцев, устраиваясь на переднем сиденье. – Значит, так, ребята, – подполковник повернулся к сотрудникам, – с этой минуты вы ничего не знаете, ничего не видели, пока я не поговорю с полковником Гороховым. Мне нужно выяснить все самому. Если Горохов был каким-то образом связан с Коробком, то почему он не предупредил их о нашей операции? У него было много времени. Нет, не все так просто. – Звягинцев достал телефон, набирая номер Зуева. – Чувствую, отнимут скоро у нас эти телефоны, – проворчал он, – слишком много денег они жрут.

К его удивлению, номер не отвечал.

– Не отвечают? – спросил Петрашку. – Может, оставили телефон в машине?

– Зуев не мог оставить телефон, – возразил подполковник. – Черт возьми, почему они не отвечают? Какой телефон был в той квартире у Коробка? Кто-нибудь помнит?

– Я помню, – сказал Бессонов, называя номер телефона. Звягинцев быстро набрал номер. Трубку снял Аракелов.

– Что у вас происходит? – строго спросил подполковник. – Почему не отвечаете?

– Никого здесь нет, – доложил Аракелов, – наши уехали. А меня оставили пока здесь.

– Когда уехали?

– Уже минут пятнадцать.

– У Зуева телефон работал?

– По-моему, да. Он ведь говорил с вами.

– Ясно. Ты один?

– Нет, сейчас пришел участковый. Пытаемся починить входную дверь.

– Хорошо. Если кто-нибудь позвонит, сообщай мне. – Звягинцев закрыл телефон, потом, подумав немного, снова набрал номер Зуева. Снова никто не отвечал.

– Может, у него батарейки сели, – предположил Бессонов, видя, как нервничает подполковник. И в этот момент наконец кто-то ответил.

– Алло, Зуев, – недовольно сказал Звягинцев, – почему долго не отвечал?

– Кто это говорит? – услышал он чужой голос.

– Я звоню своему другу, – быстро сориентировался подполковник, – а кто со мной говорит? Может, я ошибся номером?

– Нет, вы не ошиблись. Просто вашего друга больше нет.

– Как это нет? Кто говорит?

– Это неважно. Перезвоните попозже.

– Подождите, – закричал подполковник, но на другом конце уже отключились.

– Быстро на улицу Усачева, – приказал Звягинцев, – поворачивай машину. С ребятами что-то случилось. – Хонинову не нужно было говорить дважды. Он развернул автомобиль так, что заскрежетали тормоза. И рванул машину в другую сторону. Огромный, мощный джип несся по утренним улицам Москвы с максимально возможной скоростью. Все четверо сидели молча, понимая, что произошло нечто невозможное. Зуев не мог так просто отдать телефон чужому человеку. Хонинов, сцепив зубы, выжимал из двигателя все, пугая попадавшиеся на пути машины и пока еще редких прохожих.

Уже подъезжая к дому, они услышали вой пожарных сирен и увидели пламя, бьющее из окон третьего этажа. Звягинцев выскочил из машины, не дожидаясь, пока джип затормозит, и едва не упал. Он подскочил к одному из офицеров милиции, стоявших в оцеплении.

– Я подполковник ГУВД, что случилось? – закричал он.

– Не знаю, – ответил офицер, – там произошел взрыв. Говорят, погибли люди.

В этот момент Звягинцев увидел рванувшегося к нему Дятлова. Тот был перепачкан сажей и бормотал нечто невразумительное.

– Что случилось? – закричал подполковник.

– Они погибли! – Дятлова колотило. – Они оставили меня здесь, а сами поднялись вдвоем. Зуев и Байрамов. Оба погибли сразу. На двери было взрывное устройство. Когда я вбежал в подъезд и поднялся на этаж, все было кончено. Я вызвал пожарных и «Скорую помощь», Зуева разорвало на куски, он стоял за дверью, а у Маира снесло полголовы.

Звягинцев закрыл глаза, стиснув зубы. Он не впервые терял своих товарищей. Но впервые так глупо.

– А вы говорили, мог предупредить, – услышал он голос Хонинова. И, словно очнувшись, приказал: – Сергей, с этой минуты ты заменяешь Зуева, собери ребят, вернетесь в управление. На какой машине вы приехали? – спросил он у Дятлова.

– На «Волге», вашу «девятку» мы оставили Аракелову.

– Хорошо, – повернулся подполковник, – узнайте, куда увезут… куда увезут их тела. Встретимся в управлении. И дай мне фотографию.

– Товарищ подполковник, – услышал он рассудительный голос Бессонова, – если это организовал Горохов, то ваша беседа ничего не даст.

– Возможно, – горько кивнул Звягинцев, – но я буду знать, почему так все произошло. Встретимся через час. – Он повернулся и, не сказав ни слова, пошел к «Волге». Офицеры смотрели ему вслед.

– Нужно было поехать с ним, – задумчиво сказал Петрашку.

– Он не хочет, – возразил Хонинов, – может, он и прав. Но если это организовал Горохов… – Он, не договорив, сжал кулаки.

– При чем тут Горохов? – спросил ничего не понимающий Дятлов.

– Пойдем посмотрим, что там случилось, – не ответил Хонинов, – и куда делась эта сучка, любовница Коробка, живущая в этой квартире. Она не подумала, что мы ее найдем и снесем голову за наших товарищей?

 

Глава 7

Думаете, мне очень хотелось провожать эту журналистку? Но Михалыч так выразительно на меня посмотрел, что я понял, как нужно поступить. На прощание он показал мне на сумочку, и у меня не осталось никаких сомнений. Нужно было только найти соответствующее место, чтобы сделать все так, как требовалось. Рядом, к сожалению, не было никакого строительства. Даже немного обидно: вся Москва перекопана, а здесь нет ни одного строительства. Если бы была какая-нибудь стройка, я бы повел нашу молодую нахалку через эту стройку и по дороге у нее «случайно» могла открыться сумочка и упал бы ее магнитофончик. Разумеется, все это нужно было сделать осторожно, чтобы эта настырная особа ни о чем не догадалась. Но стройки рядом не было, и нам сразу пришлось идти на улицу и ловить такси. Придется действовать нетрадиционными методами, решил я для себя.

Остановив машину, я галантно пропустил даму вперед и забрался рядом с ней на заднее сиденье. К этому времени магнитофон был уже у меня в руках. Теперь нужно было достать из него кассету так, чтобы она ничего не заметила. Она назвала адрес своего дома, и мы поехали.

– Вы давно знакомы с подполковником Звягинцевым? – спросила она, и я, признаться, даже обрадовался, так как во время разговора легче всего незаметно достать кассету.

– Несколько лет, – ответил я, стараясь не особенно много разговаривать.

– Он производит впечатление толкового человека, – осторожно сказала она. Неужели она считает, что я могу рассказать что-нибудь о нашей группе? Она и так слишком много сегодня узнала. Я киваю, проворчав нечто невразумительное. Кассету я уже достал, теперь нужно вернуть на место магнитофон.

– У вас часто случаются подобные выезды? – снова спрашивает дамочка. Почему она не может сидеть спокойно? Я даже забыл, как ее зовут. Кажется, Лариса.

– Знаете, Лариса, – осторожно говорю я, – мы обычно выезжаем не так часто, как вы думаете. Такие операции случаются не каждый день.

– Между прочим, меня зовут Людмила, – немного обиженно говорит она. Это, по-моему, единственное, что ее задело.

– Извините.

– А как вас зовут? – Это не очень большой секрет, но лучше, если бы я не называл своего имени. Дамочка должна знать только имя нашего командира и больше никого.

– Меня зовут Кирилл Константинов, – назвался я именем известного вора в законе, убитого нами полтора года назад. Пусть теперь называет мое имя, если захочет, в своих репортажах.

– Очень приятно. Я думала, что ваш командир так и не назовет никого. Хотя я слышала фамилию Мурашку или Петрашку. Он, кажется, молдаванин.

– Нет, вам показалось. Командир говорил «мурашка», – улыбаясь, объяснил я ей. Если Ион узнает, как я его называю, он обязательно набьет мне морду.

– Как интересно. А почему такое странное имя?

– Просто он умеет хорошо проводить обыски, и мы ласково называем его «мурашкой», – продолжаю отчаянно врать я. Она кивает, а я понимаю, что теперь в ее репортаже, если она захочет его написать без нашего ведома, будут фигурировать и Кирилл Константинов, и наш «мурашка». Представляю, как будут смеяться ребята.

На улицах довольно много машин, но к ее дому мы подъезжаем благополучно. Я выхожу и протягиваю деньги водителю. Она удивленно смотрит.

– Вы хотите подняться? – спрашивает она.

Еще чего. Почему я должен к ней подниматься? Вместо грудей у нее два маленьких холма, а ноги как палки. Непонятно вообще, кто она – девушка или парень. Такие мне никогда не нравились.

– Я просто хочу вас проводить до дома, – пробормотал я, – у нас такое правило. Все делать до конца.

– Хорошо, – улыбается она и идет первой. Теперь мне нужно ее догнать. Я успеваю сделать это прямо у подъезда, чуть споткнувшись о ступеньку и налетев на нее. Она оборачивается, и я успеваю всунуть магнитофон в сумочку. Как хорошо, что современные магнитофоны журналистов настолько малы, что так легко помещаются в сумочке. Уже когда мы входим в ее подъезд, я киваю ей:

– До свидания, Людмила. Теперь я запомню ваше имя.

– До свидания, – улыбнулась она мне, – я думала, вы проводите меня до самой квартиры.

– Я вижу, что у вас безопасно, – пошутил я и, кивнув на прощание, вышел во двор. Кассета у меня в кармане, теперь нужно срочно возвращаться. Почему-то на этот раз я искал машину дольше обычного. Наконец я остановил какой-то старенький «Запорожец». Пока я добрался до работы, прошло еще сорок минут. Вы когда-нибудь пробовали рано утром доехать в центр города? Если нет, то считайте себя счастливчиком. Утром в понедельник проехать в центр города почти подвиг. Примерно такой же, как выехать в пятницу вечером из города.

Как бы там ни было, я добрался до нашего здания в девятом часу утра. Когда я проходил проходную, показывая удостоверение, дежурный офицер недоверчиво взглянул на меня, потом на мое удостоверение, но ничего не сказал. Вообще-то у нас есть своя специальная база, но на работу мы ходим на Петровку, как и многие другие офицеры. Нам выделили там три комнаты, в которых мы и размещаемся.

Я шел по коридору, видя удивленные лица сотрудников. Их было не так много в эти утренние часы, в основном еще оставшиеся с ночи дежурные и занятые в ночные часы воскресенья на работе офицеры. А тут вдруг несколько ошарашенных людей, пока наконец мой товарищ Леня Свиридов из уголовного розыска не остановился, увидев меня.

– Ты откуда? – спросил он.

– Все оттуда, – махнул я рукой. Я в нашей камуфляжной форме, но без знаков отличия и без обычного снаряжения. Вот он и удивляется, решил я, еще не зная, что он мне сейчас скажет.

– А ты что, разве был не с ребятами? – спрашивает он.

– Конечно, с ними. А почему ты спрашиваешь? – Я хочу пройти дальше.

– Слушай, Никита, где ты был?

– Как это где? – начинаю я нервничать. – Конечно, с ребятами. Мы выезжали всей группой. Ты ведь сегодня дежурил, должен был знать.

– Это вы брали Коробка?

– Ну если знаешь, то зачем спрашиваешь?

Леня смотрит на меня и вдруг тихо спрашивает:

– Значит, тебе пока еще ничего не сказали?

– Что мне должны были сказать? – я чувствую, что он уже не шутит.

– Двое ваших ребят погибли полчаса назад. Передали нам в УВД, что двое сотрудников группы Звягинцева погибли во время взрыва.

– Врешь, – хватаю я его за грудь, – кто, кто погиб?

– Я не знаю. Я думал, ты уже все знаешь.

– Где телефон? – бросаюсь я в соседнюю комнату и хватаю телефон. Быстро набираю номер подполковника. Аппарат отключен, сообщает мне бесстрастный голос дежурной. Набираю телефон Зуева. На этот раз аппарат не отключен. Но он почему-то не отвечает. Что происходит? Я вспоминаю, что третий телефон у Хонинова. Набираю его номер. Наконец-то мне отвечает капитан.

– Что у вас случилось? – кричу я, с трудом сдерживая волнение.

– У нас несчастье, Никита. Погибли двое ребят.

– Кто? – глухо спрашиваю я.

– Зуев и Байрамов, – безжалостно говорит Хонинов, и у меня падает сердце.

– Как?

– Мы сейчас на месте, пытаемся разобраться. Они взорвались в квартире, которая принадлежала той самой суке, что сообщила нам о Коробке.

– А где Михалыч?

– Он поехал к Горохову, в управление. Догадываешься зачем?

– Догадываюсь, – отвечаю я, – где вы находитесь?

– На Усачева. А ты где?

– Я на работе. Мне Ленька Свиридов все рассказал. Он сегодня дежурил.

– Поищи Михалыча. Мы здесь и без тебя справимся. Нас здесь трое, Влад не в счет, он с одной рукой. Попытаемся что-нибудь обмозговать.

– Понял, – бросаю я трубку, выскакиваю в коридор и сталкиваюсь с Михалычем. Лучше бы я его не видел. У него пепельно-серое лицо, и он смотрит на меня так, словно не узнает.

– Ты уже вернулся? – спрашивает он бесцветным голосом.

– Да, я ее проводил и кассету достал… – Пытаясь рассказать, я вытаскиваю кассету, но он меня не слушает. Эта кассета его больше не интересует. Он проходит мимо и идет дальше. И я догадываюсь, куда он идет. Так и есть, мы идем в другой конец, и он проходит мимо дежурного, даже не посмотрев в его сторону. Майор хочет что-то сказать, но, увидев глаза Михалыча, замолкает. Редко кто может выдержать такой бешеный взгляд нашего командира. Он входит в кабинет полковника, а я остаюсь в комнате с майором. Если этот майор хотя бы пикнет, я убью его собственными руками. Просто застрелю. Мы сейчас в таком состоянии, что с нами лучше не спорить. Потерять сразу двух ребят за одну ночь, даже трех с учетом ранения Дятлова, это не просто много. Это почти катастрофа. И поэтому я сижу в приемной и жду, когда выйдет наш командир. Пусть теперь полковник объяснит, каким образом он оказался на снимке вместе со Скрибенко. Пусть объяснит, что может быть общего между ним, полковником милиции, ответственным сотрудником Кабинета Министров и известным рецидивистом. Если бы не гибель наших товарищей, объяснить можно было все, что угодно. Но после смерти наших ребят все поменялось. У майора Зуева была большая семья, Байрамов недавно женился, и у него был маленький ребенок. Если Горохов хотя бы чуть-чуть замешан в этом деле, он не доживет до вечера. Михалыч не тот человек, который разводит сантименты. Оружие у него есть. Он просто пристрелит полковника и только потом пойдет сдавать оружие.

– Что у вас случилось? – спрашивает майор, сидящий напротив меня. Он толстый и лысый, типичный кабинетный червь, но я презрительно молчу, решив дождаться, пока выйдет командир, и в ответ неопределенно пожимаю плечами. Дверь подполковник прикрыл неплотно, видимо, спешил, я слышу некоторые фразы, которые постепенно складываются в предложения, по мере того как собеседники начинают говорить на повышенных тонах.

– Значит, ты мне не веришь! – кричит Горохов. – Ты готов поверить этой фотографии?

– Я верю фактам, – кричит ему в ответ командир, – никто не знал, что мы выезжаем на задание и берем Коробка. В управлении об этом знали только несколько человек, в том числе и ты. А полную информацию имел только ты. Откуда они знали, что мы поедем к бывшей сожительнице Коробкова? Кто мог узнать ее адрес и оставить в квартире бомбу?

– При чем тут я? Ты думай, о чем говоришь! – кричал полковник. – Совсем с ума посходили в своей группе. Всюду вам предатели мерещатся. Я тебе говорю, что эта фотография фотомонтаж. Я никогда в жизни не знал никакого Скрибенко, никогда даже о нем не слышал.

– Я тоже о нем не слышал до сегодняшнего утра. Но, увидев нас, он прыгнул в окно, словно боялся раскрыть какую-то большую тайну. Он боялся этой тайны больше, чем своей смерти. А потом у него дома мы нашли эту фотографию. И ты говоришь, что его не знал.

– Если ты мне не веришь, можешь передать фотографию в инспекцию по личному составу. Или в ФСБ. Пусть меня проверяют. Но сначала ты сам проверь, может, это фотомонтаж. Может, меня специально подставили, а ты приперся ко мне из-за этого дерьма и городишь такую чушь.

– У меня погибли двое ребят. Убит мой заместитель Зуев. Полголовы снесло у Байрамова. Ранен Дятлов. А ты говоришь, что все это дерьмо! – кричал Михалыч так, что майор испуганно вздрагивал, не решаясь даже подойти к двери и закрыть ее.

– При чем тут я? – окончательно разозлился полковник. – Не сходи с ума, Михаил. Прежде чем меня обвинять, нужно все проверить, а потом уже прыгать на своего товарища. Иди и проспись, а завтра мы с тобой поговорим.

– Сегодня, – Михалыч стукнул кулаком по столу, – сегодня. Я пойду на прием к министру. Никто не знал о нашей операции, кроме тебя и твоих людей.

– Иди куда хочешь, – тоже стукнул кулаком Горохов, – только учти, что с этой минуты я отстраняю тебя от командования группой. Теперь вместо тебя будет твой заместитель.

– Иди ты к…. матери, – выругался подполковник, – ты даже не слушаешь, что тебе говорят. У меня уже нет заместителя. Майор Зуев сегодня убит. – С этими словами он вышел из кабинета, хлопнув дверью. Увидев меня, он кивнул и зло сказал: – Ты еще здесь. Очень хорошо. Позвони ребятам и узнай обстановку.

Он прошел дальше, словно не разобравшись до конца в своих чувствах. Потом повернулся и, взглянув на меня, спросил:

– А как твоя спутница?

– Я проводил ее домой. – Кассету вытащил?

– Да, я же вам докладывал.

– Помню, – тихо сказал он и вышел из комнаты. Я двинулся следом. Потрясенный майор сидел, открыв рот. Когда я выходил, он тихо прошептал:

– Они всегда так разговаривают?

– Всегда, – сказал я, выходя из кабинета следом за подполковником.

 

Глава 8

Они вышли вдвоем в коридор. Подполковник посмотрел на своего сотрудника.

– Позвони в больницу, узнай, как себя чувствует раненый. Пусть Маслаков дежурит до двенадцати часов дня. И никуда чтобы не отлучался. Потом я пошлю кого-нибудь из ребят. И попрошу установить там наш специальный пост.

Шувалов кивнул. Он видел, в каком состоянии находился подполковник, и не решался ничего спрашивать. Они прошли в свое крыло. Подполковник увидел Петрашку.

– У нас новости, командир. – Ион запыхался от быстрого шага. – Мы решили опросить соседей, которые живут рядом с Метелиной.

– И что?

– За десять минут до появления ребят туда приехала белая «Хонда» с двумя неизвестными. Они поднялись в квартиру.

Звягинцев открыл дверь кабинета, входя и жестом подзывая офицеров.

– Садитесь, – он тяжело опустился в кресло, – значит, говоришь, за десять минут до нашего приезда?

– Ребята еще там. Все проверяют, – кивнул Ион. – Труп этой стервы мы не нашли. Я дал оперативную установку по городу на ее задержание.

– Думаешь, ее увезли с собой?

– Уверен. Этот сосед уверяет, что машина почти сразу уехала.

– Номер он не помнит?

– Он его просто не увидел. Но точно знает, что приехавшая машина была «Хондой». У его брата «Хонда», только серебристого цвета. Я уже позвонил в ГАИ, чтобы переслали список владельцев белых «Хонд».

– Их может быть несколько тысяч, – недовольно заметил Звягинцев, – но это все-таки лучше, чем ничего.

– Нужно найти любовницу Коробка, – уверенно сказал Петрашку, – и тогда мы сможем выяснить, почему сначала она подставила своего бывшего любовника, а потом решила взорвать наших ребят.

– Правильно, – согласился Звягинцев, – но меня больше волнует, почему «Хонда» приехала за десять минут до нашего появления. Ведь наши сотрудники могли поехать к ней завтра или через два дня, получается, что они приняли решение после того, как узнали о нашем визите. – Оба офицера молча смотрели на него.

– Из этого может следовать, что кто-то предупредил другую сторону о приезде наших офицеров. Кто это сделал? – Петрашку и Шувалов переглянулись.

– Погибшие не в счет, – тихо продолжал Звягинцев, словно разговаривая сам с собой, – хотя кто-то из них мог, конечно, предупредить, не ожидая, что встретит подобный сюрприз. Вместе с ними был Дятлов. Он был ранен в руку, и у него была уважительная причина не подниматься наверх. Настолько уважительная, что он мог все рассчитать.

Оба офицера ошеломленно слушали рассуждения своего руководителя.

– Оставшийся в доме Аракелов имел больше всего свободного времени и спокойно мог позвонить, предупредив о поездке наших товарищей.

– Вы это серьезно? – спросил Петрашку.

– Я излагаю свою версию, – Звягинцев рассердился, – не нужно меня перебивать. Позже я отвечу на твой вопрос. Сережа Хонинов тоже мог позвонить, у него был наш третий телефон.

– Никогда не поверю, – проворчал Шувалов, но подполковник не отреагировал.

– Мог позвонить из больницы и Маслаков, мог позвонить и Бессонов, которого мы оставляли одного в комнате во время заполнения протокола. Мог позвонить и ты, Никита, поехавший провожать журналистку и имевший массу свободного времени.

– Вы и мне не верите, – вскочил Шувалов, но Звягинцев, словно набравший скорость поезд, продолжал, не останавливаясь:

– Мог позвонить и Петрашку, когда ходил за соседом Скрибенко. И наконец, больше всего свободного времени было у меня. Значит, каждый из нас может оказаться под подозрением.

Шувалов молчал. Петрашку покачал головой.

– Вы перечислили всех наших. Значит, вы всех подозреваете?

– Я никого не подозреваю, – закрыл глаза Звягинцев. – Легко проверить алиби каждого, за исключением погибших. Хонинов не мог позвонить: его звонок будет зафиксирован в памяти его сотового телефона. Аракелов не мог позвонить от соседей: пришлось бы отлучиться из квартиры. И ты, Ион, тоже не мог. У тебя было время только подняться до соседа Скрибенко. Тот наверняка мог запомнить, и Бессонов не стал бы звонить при журналистке и хозяйке дома. Не мог позвонить и Маслаков, который дежурит в больнице и должен был бы отлучиться со своего поста. Кроме того, он не знал, что группа выезжает на место. Можно очень легко проверить, звонил ему Зуев или нет. Да и звонки погибших фиксируются в памяти их мобильного телефона, который уцелел. Шувалов поехал провожать журналистку по моему приказу. Есть еще раненый Дятлов, который поехал с погибшими и не поднялся наверх. Но он не мог позвонить, так как был все время с ребятами. Остается только один человек. И этот человек я.

Наступило молчание.

– Вы хотите сказать, что это могли быть вы, – сказал наконец Шувалов.

– Я хочу сказать, что не могу подозревать своих ребят, – невесело ответил Звягинцев, – я работаю с вами уже несколько лет.

– Это мог быть кто-то другой?

Подполковник только пожал плечами.

Дверь открылась, и в комнату вошли еще трое офицеров: Хонинов, Бессонов и Дятлов. Последний вошел с перевязанной рукой и сел у входа.

– Вы говорили с полковником? – спросил Петрашку.

– Он уверяет, что это фотомонтаж. Бессонов, возьми фотографию и иди в лабораторию. Пусть проверяют тщательно. Но быстро.

– Ясно, – Бессонов исчез.

– Дятлов сидит на телефонах. Проконтролируй, чтобы уголовный розыск выслал своих сотрудников в больницу и на квартиру. Пусть прослушивают телефон. Ты меня понял?

– Сделаю, – поморщился Дятлов. Рана и бессонная ночь давали о себе знать.

– Петрашку и Шувалов занимаются Скрибенко. Поезжайте к нему на работу, только переоденьтесь в нормальные костюмы. Постарайтесь все о нем узнать. И как можно быстрее. У нас в запасе полдня. Потом этим делом будут заниматься другие.

Петрашку молча кивнул.

– Хонинов ждет остальных и вместе с ними проверяет, куда могла подеваться бывшая любовница Коробкова. Мы до сих пор не знаем ее данных. Чтобы все о ней лежало у меня на столе через два часа. Сергей, иди в уголовный розыск и найди офицера, который с ней работал. Пусть объяснит, где ее искать. И по Коробкову все проверьте. По убитым тоже. Вас трое будет. Выходной я отменяю.

– Понятно, – ответил Хонинов, – а куда девать эту аптечку с деньгами? Мы пока ничего не успели оформить.

– Положи в сейф, сдадим вечером, – отмахнулся Звягинцев, – это сейчас не самое важное. Наша задача максимально быстро все выяснить. Максимально. Мне кажется, что мы попали в какую-то неприятную историю. Все, что произошло сегодня, лишено логики. Сначала нам сообщают адрес, где должен находиться Коробков. Мы едем туда и случайно находим человека, который как раз в этот момент привозит крупную сумму денег. Причем он напуган так, что выбрасывается из окна, лишь бы не отвечать на наши вопросы. Кажется, все сделано так, чтобы мы приехали туда именно в этот момент и застали там именно этого человека. И наконец фотография с полковником. Я сейчас понимаю, что все это слишком гладко, чтобы быть правдой. Кто-то решил нас подставить. И ошибся только в одном, я слишком хорошо знаю Горохова. Кто-то спланировал и смерть наших ребят.

Петрашку негромко выругался.

– Нас решили использовать, но мы должны доказать, что подобные номера не проходят. И сделать это быстро, до начала официального расследования. – Дверь открылась, и в кабинет вошел полковник Горохов.

– Где фотография? – спросил он у Звягинцева.

Тот кивком головы разрешил Бессонову показать фотографию. Горохов взял ее и внимательно рассмотрел.

– Значит, так, ребята. Это не фотомонтаж. Я был знаком с этим Скрибенко.

Все изумленно посмотрели на Звягинцева.

 

Глава 9

Правильно говорят, что понедельник день тяжелый. У нашего Михалыча должны были сломаться зубы, так крепко он сцепил их, чтобы не выдать волнения.

– Может, ты объяснишь, что происходит?

– Я вспомнил, что месяц назад в санатории несколько раз фотографировался с отдыхающими. На мне как раз была эта спортивная форма. Я позвонил жене, и она подтвердила, что у нас есть похожая фотография с этим типом, фамилии которого я даже не помнил.

Михалыч недоверчиво посмотрел на полковника:

– И ты только сейчас вспомнил об этом?

– Поэтому я и пришел вам это рассказать. Почему вы поехали к нему домой? И почему ничего не сказали Кочетову, который приехал на квартиру?

– Мы нашли уже после его отъезда в автомобиле Скрибенко аптечку с деньгами, – пояснил Звягинцев, – восемьдесят тысяч долларов. И мне показалось это подозрительным. Ответственный сотрудник Кабинета Министров ночью приезжает к известному рецидивисту с большой суммой. Это ведь не так просто. Обстоятельства требовали, чтобы мы проверили все на месте.

– И что вы нашли, кроме этой фотографии?

– Практически ничего. Квартира у него обычная, довольно скромная, полученная еще в старые времена. Он не похож на связного мафии или ее руководителя. Это был растерянный, запутавшийся человек, от страха решивший выброситься из окна.

– Нужно было как-то ему помешать, – с досадой сказал Горохов. Я всегда в душе невольно им восхищался. Но сегодня он мне почему-то не кажется красивым. Мне не нравится подобное совпадение, и при всем желании я не могу до конца верить ему. Эта фотография – очень неприятное зрелище, если вспомнить о деньгах, которые мы нашли в машине, и о том, как часто Коробков уходил от наших сотрудников.

– Мы пытались помешать и получили пулю от Коробка. Вот как раз Дятлов ее и получил, – показал на Влада подполковник, – поэтому нам пришлось открыть огонь на поражение. Хорошо еще, что один из бандитов оказался раненым.

– Как с семьями? Успели сообщить? – спросил Горохов.

– Нет. Решили утром их не будить. Я сам поеду к ним.

– Ясно, – поднялся полковник. Мы все встали следом за ним.

– Ребята, – сказал он на прощание, – я вам приказывать ничего не могу. Вы все ночью не спали, товарищей потеряли, имеете право на отдых. Только эта вся история мне очень не нравится. Кто-то нас решил подставить. Поэтому вы и должны все сами расследовать. – Он помолчал и посмотрел на нашего командира: – А тебе, Михаил, спасибо. Раз пришел ко мне с этой фотографией, значит, пока числишь меня в своих товарищах. Спасибо хоть за это. – Полковник вышел из комнаты, закрыв дверь.

– Фотография останется у вас? – спросил Бессонов. – Мне не нужно ее проверять?

И тут Михалыч нас удивил. Все-таки мозг у него работает не так, как у других людей.

– Нужно, – сказал он. – Пойди в лабораторию, пусть дадут официальное заключение.

Бессонов, как и мы все, ничего не понял. Но переспрашивать не стал. Забрал фотографию и первым вышел из комнаты.

– Я поеду сначала к Зуеву, – тяжело сказал Михалыч, – а вы, ребята, действуйте.

– А нас пустят в здание Кабинета Министров? – спросил Ион. Это он правильно спросил. Против бандитов мы весьма значительная сила. А вот против чиновников мы ничто. Даже меньше, чем ничто. Обычные капитан и старший лейтенант милиции со своими маленькими звездочками.

– Объясните, что вы выполняете специальное задание, – нахмурился Михалыч, помолчал немного и добавил: – Или позвоните Горохову. Но дайте мне все данные по этому Скрибенко.

Перед тем как уйти, я положил кассету, изъятую у журналистки, на стол.

– Хорошо, – довольно равнодушно сказал подполковник. Когда мы выходили, я еще услышал, как он звонил в уголовный розыск.

– Когда могут выдать тела Зуева и Байрамова? – спросил я Иона уже в другой комнате.

– Дня через два, – ответил капитан, – сначала проведут обычную процедуру опознания. Я просил этих прокурорских лизоблюдов не вызывать родных и близких наших ребят. Опознание мы можем провести сами, чтобы не тревожить людей. Их разнесло так, что лучше не смотреть. – Он сжал кулаки. Зуев однажды спас ему жизнь, и мы все знали об этом.

– Наверно, Горохов уже пишет рапорт о случившемся, – добавил Ион, стягивая с себя брюки.

В штатском я, конечно, смотрюсь неплохо. Во всяком случае, так считает моя мама. А вот на Ионе костюм сидит как на корове седло. Такое ощущение, что он родился в камуфляжной форме. Мы взяли служебную «Волгу» и поехали в Кабинет Министров. Вообще-то Ион был прав. Нас полтора часа не пускали. Просто издевались, доказывая, что нужны специальные пропуска и наши паспорта. Служебные удостоверения сотрудников милиции им не подходили. Потом выяснилось, что мы обязаны сдавать оружие. И хотя мы никакого оружия с собой не взяли, нас заставили пройти через специальный контроль металлоискателя на проверку оружия. И только после этого нас принял какой-то важный чиновник шестого разряда, маленький, пузатый, лысый, полный необыкновенного достоинства и самомнения.

– Почему вы не обратились по инстанции? – обиженно интересовался он, надувая детские губки. – Вы могли обратиться к руководству московской милиции, те вышли бы на министерство, а министр позвонил бы к нам. У вас существует субординация или нет?

– Существует, – кивнул Петрашку, – но иногда мы действуем не так, как положено.

– Очень плохо, – поднял толстый короткий палец чиновник, – вы всегда должны строго соблюдать субординацию.

– У нас погибли товарищи, – вдруг сказал Ион, – погибли сегодня утром. У обоих остались семьи. А вы рассказываете нам о субординации.

Чиновник на миг запнулся, смутился, чуть покраснел, но быстро восстановил равновесие.

– Какой ужас! Этот бандитизм на улицах никогда не кончится. К сожалению, наши правоохранительные органы не могут навести должный порядок в этом вопросе.

– А когда хотят навести, им не дают этого сделать, – добавил вдруг очень невежливо капитан. Чиновник нахмурился.

– Что вам нужно? – спросил он.

– Нам нужны все данные о вашем сотруднике Скрибенко.

– Он замешан в каком-то преступлении?

– Он погиб, – объявил Ион, с удовольствием наблюдая за изумленным чиновником, – и мы хотели бы узнать некоторые подробности его биографии.

– Какой ужас, – прошептал чиновник, на которого смерть его коллеги подействовала сильнее, чем смерть двух наших товарищей. Я много раз обращал внимание на эту странную закономерность. Когда убивают сотрудников милиции или военнослужащих, все соболезнуют с легким оттенком безразличия. Многим кажется, что нам и так платят деньги за то, что мы рискуем своими жизнями. Никто и не вспоминает, что мы получаем гораздо меньше тех же чиновников, а убивают нас гораздо чаще. Я уже не говорю о военнослужащих, которые месяцами вообще не получают зарплаты, даже в полосе военных действий. Наверно, это естественная реакция людей, считающих риск профессиональным делом лишь некоторой категории людей и не относящих себя к этой категории.

– Вы можете дать нам его личное дело? – Ион начал терять терпение.

– Я думаю, это возможно, – осторожно сказал чиновник, – вы должны направить официальный запрос к нам через ваше министерство. А мы вышлем туда выписку из личного дела Скрибенко.

– Вы меня не поняли, – с трудом сдерживаясь, сказал Ион, – этот Скрибенко уже погиб. Он уже у вас не работает. Вместе с ним сегодня погибли наши товарищи. Мы приехали сюда, чтобы ознакомиться с его личным делом. Здесь и немедленно.

– Но это невозможно, – развел руками чиновник, – нужно согласие вице-премьера, курирующего аппарат Кабинета Министров. А его сегодня не будет на работе, он в отъезде.

– Нам нужно личное дело Скрибенко, – уже чуть повышая голос, сказал Петрашку, – это ваша проблема, с кем ее решать. – Чиновник уловил раздражение в голосе Иона. Он был опытным придворным лакеем и умел угадывать по голосу посетителей, когда можно и нужно на них кричать, а когда нужно и немного уступить.

– Хорошо, – сказал он примирительно, – не нужно так нервничать. Мы оформим все соответствующим актом, который вы подпишете с нашими сотрудниками. А потом мы вас ознакомим с его делом.

– Давайте быстрее. Речь идет о жизни и смерти других наших товарищей, – сказал Петрашку, – и если мы будем так тянуть время, может случиться непоправимое. В таком случае вы лично будете отвечать. – Вот эти слова на чиновника подействовали. Это был его язык, и он его понимал.

– Мы оформим все в моем кабинете, – сразу застрекотал он, – но личное дело отсюда выносить нельзя.

Мы были согласны на все. Еще через полчаса нам наконец принесли личное дело Скрибенко. Слава богу, что его сестра все-таки не соврала. Он действительно раньше работал в отделе административных органов и курировал органы милиции. Как это интересно было читать. В секретариат его перевели несколько лет назад. Судя по личному делу, это был исправный служака, тянувший лямку в этом ведомстве уже много лет. Он не выделялся ничем особенным, был обычным чиновником. Школа, институт, освобождение от армии, научно-исследовательский институт, работа в Госплане, перевод в Кабинет Министров, тогда еще называвшийся Советом Министров. Вся его карьера умещалась на одном листке. С женой он развелся, но на дочь решением суда с него брали двадцать пять процентов от зарплаты на алименты. И такой человек вез в своем автомобиле восемьдесят тысяч долларов? Конечно, он был только порученцем. Ни на что другое он был бы просто не способен.

– У него были близкие друзья, знакомые? – спросил Ион.

– Мы здесь все друзья, – немного обиделся чиновник.

– А близкие друзья?

– Наверно, были, – пожал плечами чиновник, – мы же не вписываем такие данные в личное дело.

– Кто сидел с ним в кабинете?

– Сейчас узнаю, – он поднял трубку и через полминуты сообщил, что с погибшим сидели Вера Ильинична Мухина и Алексей Савельевич Кожухов. Но Кожухов сейчас в отпуске.

– Вы можете пригласить сюда Веру Ильиничну? – попросил Ион.

– Хорошо, – неохотно согласился чиновник, и через пять минут в кабинет вошла высокая женщина неопределенного возраста, в темном платье и в темных очках. Ей можно было дать от тридцати восьми и до бесконечности. Она строго посмотрела на нас сквозь темные очки и, подождав, пока ей разрешат сесть, уселась напротив нас.

– Извините, что отрываем от работы, – сумел выдавить из себя Ион, – мы хотели бы узнать побольше о вашем коллеге Скрибенко. Вы ведь работали с ним в одном кабинете?

– Почему работала? – удивилась женщина. – Мы работаем до сих пор.

– Дело в том, что он погиб.

Она не вскрикнула, не испугалась, не заплакала. Просто поправила прическу, потом очки.

– Понимаю, – она взяла себя в руки.

– Вы не замечали каких-нибудь странностей в его поведении в последнее время? Может, он как-то изменился или начал вести себя по-другому?

– Нет. Он был очень скромный и спокойный человек. Нет, нет. Никаких изменений не было.

– Когда вы видели его в последний раз?

– В пятницу.

– У вас один телефон в кабинете?

– Сейчас один, а раньше было три.

– К нему звонил кто-нибудь в пятницу?

– К нему звонило много людей. Я не могу вспомнить, кто именно звонил в пятницу.

– С кем он близко дружил?

Женщина взглянула на нас и, чуть улыбнувшись, сказала:

– В нашем ведомстве не дружат. Здесь работают.

– Значит, вы были просто коллеги?

– Просто коллеги. Здравствуйте, до свидания, сегодня прекрасная погода, дежурные слова, дежурные улыбки.

– Но у него были личные друзья?

– Наверно, были. Хотя я не думаю. Он по природе своей был человеком замкнутым. Даже после развода не женился, а жил вдвоем с сестрой. Нет, я о его друзьях не слышала.

– Он был храбрым человеком?

Она снова улыбнулась.

– Думаю, нет. Он был очень осторожен, пунктуален, всегда строго придерживался своего распорядка дня. Он выполнял в основном поручения заведующего секретариатом Липатова.

– Этот Липатов на работе? – спросил я у чиновника.

– Вы с ума сошли, – тот покачал головой, – вы совсем не понимаете, куда попали. Кто вам разрешит отвлекать от дел товарища Липатова? Он заведующий секретариатом, его утверждают на президиуме Кабинета Министров. К нему на прием записываются за три месяца. А вы хотите его тоже допросить?

Ион отвернулся. В таких случаях лучше ничего не говорить, чтобы не нарываться на скандал.

– У него была машина? – спрашиваю я, чтобы разрядить обстановку.

– Нет, – отвечает мне женщина, – свои «Жигули» он продал в прошлом году.

Мы с Ионом смотрим друг на друга: ведь так легко было проверить, за кем числится эта «Волга». Но мы, найдя деньги, не стали ничего проверять, оставив машину на стоянке.

– Ты помнишь номер автомобиля? – спрашивает Ион.

– Конечно, – отвечаю я и, не спрашивая разрешения, двигаю телефон к себе, набирая номер дежурного ГАИ.

– Доброе утро, – называю я наш код и прошу указать, за кем числится «Волга». Когда знаешь номер, установить владельца нетрудно. Через минуту дежурный сообщает, что автомобиль принадлежит Липатову Георгию Сергеевичу. Вот это уже почти скандал. Я вижу выжидательные лица всех троих людей, находящихся со мной в кабинете.

– Чей автомобиль? – глухим голосом спрашивает Ион.

– Он принадлежит Липатову, – сообщаю я, стараясь не выдавать своего волнения. Кажется, нашей компетенции явно не хватит на расследование этого дела. Сюда должен приехать сам Михалыч.

– Какая машина? – нервно спрашивает чиновник. – При чем тут машина? При чем тут Липатов?

– Как к нему пройти? – очень невежливо перебивает его Ион. – Где он сидит?

 

Глава 10

Автомобиль подъехал к дому и мягко затормозил. Сидевший на заднем сиденье пожилой человек недовольно сказал двоим молодым парням:

– Может, мы приехали слишком рано?

– Нет, – обернулся к нему водитель, – сейчас ровно двенадцать часов. Как вы нам приказывали.

– Хорошо, – кивнул пожилой, – подождете меня в автомобиле. И постарайтесь быть на месте, когда я вернусь. Я не буду задерживаться больше чем на десять минут.

Он хлопнул дверцей и вошел в подъезд. В кабине лифта он нажал кнопку одиннадцатого этажа. На лестничной клетке вышел, оглянулся и, подойдя к двери, позвонил. Дверь открылась через минуту.

– Я говорил по телефону, – объяснил открывший ему дверь молодой человек. Гость вошел и, сняв плащ, повесил его на вешалку, после чего, тяжело ступая, прошел в комнату. Молодой человек прошел следом и, сев за стол, требовательно уставился на гостя.

– Ну, – сказал он, – можете говорить.

– Зачем нужны эти шпионские глупости, – нахмурился пожилой, – мы вполне могли бы поговорить у меня в кабинете. Или у вас. Зачем тайные встречи?

– Вы же лучше меня знаете, что большинство кабинетов и у вас, и у нас прослушиваются. И не все «жучки» поставлены нашими людьми. А что будет, если запись нашего разговора попадет в газеты или к нашим врагам?

– У меня в кабинете нет подслушивающих устройств, – брезгливо перебил его гость, – я в достаточной степени застрахован от подобного дерьма.

– Это вам кажется, – живо возразил молодой человек, – полностью застрахованным не может быть никто, даже Президент страны. Всегда есть тайный или явный враг, который дорого заплатит за любую информацию из вашего кабинета.

– А здесь нас прослушать не могут?

– Здесь нет, – снова улыбнулся молодой человек. Он являл собой тип американского политика, всегда улыбающегося и холодного, внимательного и внешне доброжелательного, – у нас установлены специальные генераторы шумов. Подслушать невозможно. А на окнах стоят усилители, чтобы нельзя было снять запись нашей беседы с вибрации оконных стекол.

– Вам не кажется, что вы слишком увлекаетесь подобными трюками? – снова поморщился пожилой. – Можно было побеседовать где-нибудь в парке. Я бы поставил вокруг охрану, чтобы к нам никто не подходил.

– И чтобы нас с вами сфотографировали? Или сняли нашу беседу на пленку? Уважаемый Александр Никитич, неужели вы еще не поняли, что мы не должны бросить на наши отношения даже тень сомнения?

– У меня мало времени, – скривил губы гость, – зачем вы меня позвали?

– По-моему, вы должны были догадаться. Вы ведь провалили сегодня ночью операцию, которую мы готовим уже два месяца. Только не делайте вид, что вы так удивлены.

– Как провалили? – удивился гость. – По моим сведениям, группа выехала на место захвата в два часа ночи. Там все должно было пройти гладко.

– Должно было, – покачал головой молодой человек, – вместо того, чтобы вы мне рассказывали новости, я рассказываю их вам. Все получилось не так, как мы полагали. Группа действительно выехала на место, но дальше все получилось совсем не так, как мы полагали. Во-первых, ваш Скрибенко выбросился из окна.

– Как выбросился? – испугался гость. – Его убили?

– Он сам выбросился. Просто струсил. Повел себя как настоящий полоумный идиот. Увидев сотрудников спецназа, он выбросился в окно и сломал нам всю игру. Почему вы до сих пор этого не знаете?

– Я утром был на совещании, а потом мне позвонили и сказали, чтобы я приехал сюда… – несколько растерялся Александр Никитич.

– Вы обязаны были контролировать ход операции, – желчно сказал молодой человек, – неужели вам не ясно, насколько она была важной, в том числе и для вашей карьеры?

– Я не думал… Я не мог даже предположить.

– Вы сорвали операцию, – с нажимом на первом слове сказал молодой человек, – и вы еще не представляете, какие могут быть последствия. Меня прислали сказать вам, что там уже все известно.

– Они не нашли денег?

– Их при нем не было. Мы рассчитали все, но не учли, что ваш Скрибенко просто кретин. У него хватило ума только на прыжок в окно. В результате мы получили его труп. А деньги они нашли. Но не стали их оформлять как положено. После гибели Скрибенко они проверили его автомобиль и вытащили деньги. Но не стали проверять, кому принадлежит этот автомобиль, и вся наша затея гениально лопнула.

– Не может быть, – решительно возразил Александр Никитич, – все равно рано или поздно они проверят автомобиль и выйдут на Липатова. Может, спецназ не проверит, но следователи, которые там сегодня появятся, обязательно проверят. Кроме того, им могут рассказать о деньгах сам Коробков и его подручные.

– Не расскажут, – зло сказал молодой, – у нас спецназовцы еще большие молодцы, чем мы о них думали. Они перестреляли всю банду. И теперь некому рассказывать.

И вот здесь его гость действительно испугался. Он достал платок, вытер выступивший пот и спросил изменившимся голосом:

– Что я могу сделать? Как мне быть?

– Прежде всего поинтересоваться ходом операции. Заниматься своими прямыми обязанностями. Спецназовцы вместо того, чтобы проверить машину и сразу ехать к Липатову, поехали к Скрибенко и сразу нашли фотографию, которую обязаны были найти после визита к Липатову. После, а не до. А теперь весь наш трюк с автомобилем и Скрибенко выглядит идиотским. Они нашли фотографию уже сегодня ночью. Мы ничего не успели сделать. Горохов сидел в ГУВД, он был сегодня ночью дежурным, и добраться до него мы бы все равно не смогли. Более того, он уже успел зайти к этим спецназовцам и все рассказать.

– Господи, – простонал Александр Никитич, с которого слетела вся его спесь.

– Вот поэтому мы вас так срочно и позвали, – вдруг снова улыбнулся молодой человек, – надеюсь, теперь вы понимаете важность нашего разговора?

– Да, да, да, конечно, понимаю, – забормотал Александр Никитич, снова вытирая пот, – что я должен делать?

– Во-первых, успокоиться. Конечно, очень плохо, что все сорвалось, но это пока еще не катастрофа. Видимо, сегодня до вечера они обнаружат Липатова и будут думать, что им делать. Поэтому вам нужно все брать в свои руки до того, как эти спецназовцы проявят чрезмерную активность.

– Понимаю.

– А теперь два момента, которые нас очень волнуют. Первый – это ваш полковник Горохов. Я сказал, что он успел поговорить с группой, и это действительно так. Но вы знаете, что он им сказал? – Сказал, что это провокация?

– Нет. Сказал, что это настоящее фото.

– Что? – попытался подняться Александр Никитич. – Как это настоящее? Вы и его… Он работает на вас?

– В том-то и дело, что нет. Но он приходит к группе и в присутствии всех офицеров заявляет, что фотография настоящая. Заметьте, что в половине девятого, когда к нему ворвался подполковник Звягинцев, он категорически все отрицал. А через полчаса вдруг признает, что фотография настоящая. Если учесть, что мы с вами сами приказали сделать этот фотомонтаж, то подобное признание не просто интересный факт. Это настолько невероятный и непонятный ход, что он заставляет нас думать, что, кроме нас, в игру вступил еще кто-то.

– Но это невозможно, – развел руками гость. – О Скрибенко и Липатове не знал никто, кроме нас.

– Может, кто-то из ваших людей проболтался? Или работает на другую сторону?

– Нет. Обо всем знал только я один.

– Тогда вам и нужно узнать, почему Горохов сделал такое признание. Почему фотографию, которая была смонтирована для его компрометации, он признает за настоящую. Какова его цель?

– Я узнаю, – решительно сказал гость, – я все узнаю.

– И второе. Спецназовцы сегодня ночью проявили непонятную активность. После того как перебили всю группу, они отправились к бывшей сожительнице Коробкова, сообщившей о его появлении. Хорошо еще, что мы успели увезти эту дуру за пять минут до появления сотрудников милиции. Но оставлять квартиру мы не могли. Это была конспиративная квартира, и они могли догадаться. Мы бы не успели все вывезти за пять минут. Дело кончилось тем, что там был устроен небольшой фейерверк и двое сотрудников спецназа погибли. Вы еще и об этом тоже не знали?

– Не знал, – испуганно шевельнул губами Александр Никитич.

– С этой минуты вы будете заниматься только этим делом. Я надеюсь, вы понимаете меня правильно?

Его гость тяжело кивнул головой. Он встал со стула и слушал слова сидевшего молодого человека как приговор.

– Мы не можем завалить порученное нам дело, – неумолимо продолжал молодой человек, – ваша задача выяснить, почему так повел себя полковник Горохов. И несколько остудить пыл спецназовцев. И самое неприятное: они уже догадываются, что вся затея с деньгами – одна большая провокация. Но пока не знают, против кого и во имя чего она затевалась. Если они и дальше будут суетиться, нам придется продумать комплекс других мер.

– Они не оформили деньги? – внезапно оживился Александр Никитич. – Может, стоит зацепить их за это нарушение?

– Это мы оставим на крайний случай, – рассудительно сказал молодой человек, – я еще не сказал вам, что после того как погибло столько людей, приехал сам Кочетов. А они даже ему не показали денег и не взяли его санкции на обыск в доме Скрибенко. Но это все оставим на крайний случай, если мы не сможем остановить их своими силами. Но пока ситуация еще под нашим контролем.

– Кочетов тоже там был? – почти простонал Александр Никитич.

– Он приехал скандалить, – успокоил его молодой человек, – он в любом случае не союзник Звягинцева и его людей. Но мы не думали, что все так сложится. Сейчас важно, чтобы они вышли на Липатова и после этого свернули бы свою деятельность. Пусть поиском связей Липатова и Скрибенко занимаются следователи прокуратуры.

– Погибла вся группа Коробкова?

– Почти вся. Один ранен и в больнице. Судя по всему, он может не дожить до завтрашнего утра. А это нас никак не устраивает. Мы ведь рассчитывали, что они останутся в живых и расскажут о том, почему Скрибенко принес им деньги.

– Может, он еще выживет, – несмело предположил гость.

– А кто ему поверит без самого Скрибенко? Да еще эта фотография, найденная так не вовремя. Одно дело, если бы ее нашли потом, во время следствия, когда Горохов не успел бы ничего рассказать. Совсем другое, когда ее нашли теперь.

– Я все понял, – сглотнул Александр Никитич, – я не уйду сегодня из кабинета, пока не разберусь с этим вопросом.

– Мне так и передать?

– Да, да, конечно. Так и передайте. – Гость выдохнул воздух и, повернувшись, пошел к вешалке. Взяв плащ, он долго надевал его, не попадая в рукава. И, уже подойдя к входной двери, вдруг повернул обратно. Молодой человек по-прежнему сидел за столом.

– Я хотел спросить, – нерешительно начал Александр Никитич, – откуда вы так знаете все подробности сегодняшней ночи? Откуда вы знаете, что говорил Горохов членам группы Звягинцева?

Молодой человек усмехнулся и, глядя в глаза гостю, спросил:

– А как вы думаете?

– У вас есть там свой человек, – понял Александр Никитич. Молодой человек смотрел ему в лицо, по-прежнему нагло усмехаясь.

– До свидания, – кивнул гость, выходя из гостиной.

«Интересно, – подумал он уже в кабине лифта, – кто из людей Звягинцева мог так полно их информировать?»

 

Глава 11

– Это невозможно, – пробормотал чиновник, в ужасе хватаясь за сердце. – Вы не понимаете, что здесь работают ответственные работники Кабинета Министров. Я не могу позвонить Липатову. Это грубое нарушение субординации.

Почему они все такие пугливые, эти ответственные сотрудники? Честное слово, самые большие трусы на свете – это высокопоставленные чиновники и политики, больше всего в жизни боящиеся проколоться и слететь со своих постов. Петрашку повернулся к хозяину кабинета.

– Перестаньте, – сказал он, – возьмите себя в руки. Как пройти к Липатову?

– Но вас туда не пустят, – взмолился чиновник, – вы не понимаете. У нас существуют свои порядки. Я просто не могу ему сам позвонить.

Петрашку посмотрел на женщину. Она пожала плечами.

– Он прав. У нас не принято звонить высокому начальству.

– Всегда бывают исключения, – резонно возразил Ион, – а может, вы позвоните Липатову?

Чиновник охнул, но благоразумно промолчал.

– Если это действительно нужно…

Я сколько раз убеждался, что бабы храбрее мужиков. Особенно в таких вопросах, когда нужно рисковать не своей жизнью, а карьерой. Для чиновников жизнь синоним карьеры.

– Это не просто нужно. Сейчас важна каждая минута.

Она поднялась с кресла, подняла трубку, набирая номер, покачала головой.

– Не отвечает.

– У него в приемной секретарь, – подсказал я.

– Да, конечно, – кивнул чиновник, сам поднимая трубку.

– Где товарищ Липатов?

Интересно, что эти чиновники до сих пор называют друг друга «товарищами». Хотя по уровню жизни и своим доходам давно переплюнули любых «господ».

– Его нет, – сообщил нам чиновник.

– Спросите, где он, – потребовал Ион.

– Где он? – безнадежно спросил чиновник.

– Говорят, что сегодня он не вышел на работу, – повернулся к нам чиновник, – он плохо себя чувствовал. – Мы с Ионом переглянулись. Наверно, мы подумали об одном и том же: там что-то случилось. – Где он живет? – спросил Ион.

– Я не знаю, – чиновник уже положил трубку.

– Позвоните и спросите.

– Они мне не скажут, – испугался чиновник.

– Звоните, – повысил голос Ион.

– Нет, – крикнул чиновник, – это переходит все границы.

Напрасно он это сказал. Ион положил руку на пояс. И хотя у нас не было оружия, грозно сказал:

– Если сейчас не позвонишь, гнида, я тебя пристрелю.

Чиновник снова поднял трубку, набирая номер.

– Это снова я, – испуганно зашептал он, – где живет Георгий Сергеевич? Да, у меня очень важное дело. Я хотел бы к нему заехать. Нет, по телефону нельзя. Нужно, чтобы он ознакомился с бумагой лично. Спасибо, – он положил трубку.

– На правительственной даче, – выдохнул чиновник.

– Позвоните ему и дайте мне трубку.

– Позвоните сами, – попросил чиновник. – Я действительно не имею права. – Он раскрыл какую-то книжку и прошептал номер телефона правительственной связи. Ион набрал номер. Долго ждал. Потом положил трубку.

– Вы знаете точный адрес? – спросил Ион.

– Конечно, нет. Но там при въезде будет охрана, которая знает, кто где живет. Вас туда не пустят, – быстро вставил чиновник, но мы его уже не слушали.

– До свидания, – сказал Ион на прощание женщине, и я вежливо кивнул ей, не посмотрев на сидевшего в своем кресле хозяина кабинета. Он, наверно, сегодня вечером получит свой инфаркт, подумал я злорадно.

Когда мы уже сидели в автомобиле, Ион спросил меня:

– Что думаешь?

– Не знаю, – честно признался я, – да и думать не особенно хочу. Может, он знал про деньги. А может, дал своему сотруднику свою личную машину. Мы все равно ничего не сможем доказать. Даже если это он стоял за всем этим. А куда сотрудник поехал – это уже не его дело.

– Да-а, – процедил Ион, – мы ему ничего доказать не сможем.

– Он, наверно, сидит дома и ждет, когда к нему приедет Скрибенко.

– Увидим, – строго сказал Ион, глядя вперед. Потом вдруг добавил: – Может, заедем к себе и возьмем оружие?

Тут даже я не выдержал.

– Ты с ума не сходи, капитан. Здесь тебе не Приднестровская республика. Вылетим из органов в два счета. И так у нас будут большие неприятности, когда этот чиновник побежит жаловаться. Хорошо еще, что он не догадался про оружие. И когда будет жаловаться, над ним все смеяться будут. С оружием бы нас в здание ни за что не пустили.

– Очень ты рассудительный стал, Никита, в последнее время, – пробормотал Ион, выворачивая руль, – про оружие я, конечно, погорячился. Но и ты про Приднестровскую республику лучше не вспоминай. Я не люблю говорить на эти темы. Будь они все прокляты, эти политики. – Наверно, о семье вспомнил. Напрасно я так пошутил. У него мать в другом государстве. Какие здесь шуточки. Он поэтому все время такой бешеный.

– Нужно позвонить и доложить Михалычу об автомобиле, – предложил я, – может, он уже вернулся.

– Нет, – посмотрел на часы Ион, – еще рано. Но вообще-то позвонить нужно. – Ион притормозил у телефона-автомата. Трубку взял Маслаков.

– Как дела? – спросил я. – Тебя заменили в больнице?

– Приехали ребята из уголовного. Там все в порядке. Раненый, говорят, может выжить, операция прошла хорошо, теперь все от него зависит. А у вас как?

– Мы были в Кабинете Министров. Установили, кому принадлежит машина. Это Георгий Сергеевич Липатов, заведующий секретариатом Кабинета Министров. Сейчас мы едем на его правительственную дачу.

– Ничего себе, – сказал Маслаков и передал трубку Хонинову.

– Что у вас произошло?

Я рассказал.

– Правильно, – рассудительно сказал Хонинов, потом добавил: – Не очень зарывайтесь. Спросите, как там оказалась машина, и все. Скоро должен вернуться Михалыч. Он уже был у Зуева. Сейчас он в семье Байрамова.

На правительственную дачу мы приехали через полчаса. И, конечно, нас никто не собирался пропускать. Там стояли упитанные сволочи из охраны, откормленные и натасканные, как хорошие породистые собаки. Они не стали даже смотреть наши удостоверения, не стали слушать наших объяснений. Нужно было видеть, какими глазами смотрел на нас сытый капитан с лицом, лоснившимся от жировых складок. Такой не то что в охране, такой в общепите работать не сможет, чтобы не компрометировать свою систему. А здесь на хозяйских подачках отпустил себе брюхо и нарастил морду. Вот поэтому и не хотел нас пускать. Наши удостоверения сотрудников милиции для него были как пустой звук. Потом появился еще один, в штатском, видимо, из службы охраны Президента, которая курировала все подобные объекты. Нужно было видеть его одежду, чтобы оценить, какие именно «подачки» дают этим типам. От него разило иностранным дорогим одеколоном за версту. Увидел он нас и даже скривился от брезгливости.

– Не положено, – сказал он, – никуда не проедете. Не положено, и все. – Ион начал права качать, но на таких обычные слова не действуют.

– Ты чего мне здесь возникаешь? – брезгливо спросил пахнувший одеколоном тип. – Из милиции вылететь захотел? Так я это в два счета устрою.

– Ты меня туда не принимал, – вскипел Ион, – и не тебе решать, где мне работать.

– Ах ты сволочь, – выругался этот тип и, повернувшись к капитану, приказал: – Гони их в шею, этих… – В общем, вы представляете, что он сказал по адресу наших родителей и родных. И вот тогда Ион не выдержал. Он коротко размахнулся и врезал пахнувшему одеколоном типу прямо меж глаз. Тот даже пикнуть не успел, как свалился. Капитан вскочил, чтобы прийти на помощь, но я встал между ними и крикнул:

– Сидеть!

– Сейчас вызову людей, – прошептал капитан, – за нападение на пост ответите.

Он был прав. Нас за такое погонов лишили бы наверняка. Но в этот момент я решил словчить:

– Липатов сам нас вызвал, просто просил не говорить об этом при въезде. – Капитан недоверчиво посмотрел на нас. Пахнувший одеколоном тип уже поднялся на ноги, но к Петрашку лезть боялся. Просто ругался на расстоянии.

– А почему он нас не предупредил? – спросил капитан.

– Этого я не знаю. Вы ему позвоните и спросите. Он вам подтвердит. У него машину вчера угнали, а мы ее нашли. Скажите, что мы его машину у Скрибенко нашли еще ночью, но не хотели беспокоить.

– Машину… – проворчал капитан. – Надо было сразу сказать. У него машину угнали?

– Да. Он просто не хотел шума поднимать, – отчаянно врал я, стараясь не смотреть в бешеные глаза Петрашку. Пахнувший одеколоном тип поправил свой галстук.

– Позвони Липатову, – разрешил он капитану, но ближе подходить не стал. Капитан поднял трубку и набрал номер.

– Никто не отвечает, – сказал он растерянно.

– Пошли кого-нибудь, пусть доложит о приезде этих гадов, – показал на нас офицер службы охраны, – может, он в саду гуляет. Сегодня он на работу, кажется, не поехал?

– Нет. Водитель за ним приезжал, но он плохо себя чувствовал, – доложил капитан, – а семья его в городе. Он сейчас на даче один.

– Тогда тем более пошли. А если эти двое соврали, вызывай патруль, пусть их арестовывают за нападение на пост охраны. Если сказали правду, хрен с ними, пусть проезжают. – Капитан снова поднял трубку. А нам пришлось сесть и ждать. Если этот Липатов не совсем дурак, он должен хотя бы заинтересоваться нашим приездом. А если дурак, то тем более. Капитан сидел напротив нас в дежурке и ждал своего лейтенанта. Сотрудник службы охраны потер лицо и, выругавшись еще раз, вышел из дежурки. Ион даже не повернулся в его сторону. Мы ждали долго. Минут тридцать. Наконец Ион не выдержал.

– Нам еще долго ждать? – спросил он с вызовом.

– Потерпите, – грубо оборвал капитан, – может, он в сортире сидит и дверь не открывает. Или спит.

Наконец еще через пять минут в дежурку вошел другой офицер.

– Дверь закрыта изнутри, – коротко доложил он, – наверно, спит. На мои звонки не отвечает.

– Так крепко спит? – покачал головой капитан. – Нужно было его разбудить. Вот ребята из МУРа приехали, его машину нашли. Может, он из-за этого сегодня заболел, на работу не пошел.

– Я же не могу ломать дверь, – резонно заметил лейтенант.

– Ладно, – сказал капитан, – ты посиди здесь, а я с этими субчиками сам туда проеду. Может, он обрадуется, когда узнает о своей машине. – Я посмотрел на Иона. Моя уловка сработала. Капитану не терпелось доставить приятную весть начальству и оказаться как-то причастным к ней. Нельзя работать лакеем и не испытывать радости от хозяйской милости. Вот он и хотел отличиться. Он сел в нашу машину за руль, и мы поехали в глубь дачного участка. Ну и участки тут были! Вот куда журналисты должны приезжать, чтобы все это снимать. Здесь столько разной сволоты жило, а дачи у всех как на картинке. И все бесплатно. Они ведь за эти дачи деньги платят символические. Им она «положена по штату». Мы подъехали к большому двухэтажному зданию, и капитан, выйдя из автомобиля, осторожно позвонил. Потом еще раз и еще. Потом посмотрел на нас.

– Может, он уехал? – спросил я.

– Мы фиксируем все выехавшие машины. Он не уезжал.

– Может, в гости пошел? – снова спросил я.

Капитан улыбнулся.

– Здесь не ходят в гости, – сказал он.

Мы вылезли из машины. Я по-прежнему работал под дурачка.

– Все-таки нужно его предупредить, – сказал я и, шагнув к дверям, бешено забарабанил по ней кулаком.

– Здесь что-то не так, – серьезно сказал Петрашку.

Капитан подождал немного и достал переговорное устройство.

– Привезите мне ключи от дачи Липатова, – приказал он.

Нам пришлось ждать еще минут десять. Вскоре в конце аллеи появилась молодая симпатичная женщина в белом халате. Дойдя до нас, она, строго взглянув, позвонила в дверь. Потом еще раз, прислушалась и наконец достала ключи. Вошла первой и громко позвала:

– Георгий Сергеевич, вы дома? – В доме стояла тишина.

– Подождите меня здесь, – приказала она, – я поднимусь наверх. Может, он в спальной или купается.

Наверно, правильно в таких случаях подниматься наверх мужчине. Но на этой даче, видимо, были свои правила. Я представил, какие подробности могла видеть эта женщина, и невольно улыбнулся. Она заметила.

– Я работаю здесь уже восемнадцать лет, – холодно проговорила она, явно обращаясь ко мне, и, повернувшись, пошла по лестнице. И через минуту мы увидели, как она снова появилась и посмотрела на нас сверху.

– Он умер, – коротко сказала она, держась за перила.

 

Глава 12

Звягинцев вернулся к себе в кабинет в плохом настроении. Тягостная встреча с родными погибших выбила его из колеи. Он готов был еще дважды штурмовать квартиру Коробкова, прыгая в горящее окно или вышибая взорванную направленным ударом дверь, а не исполнять неприятные обязанности гонца с плохой вестью. Он вернулся в таком состоянии, что все сотрудники, сидевшие в кабинете, поняли, что ему лучше несколько минут вообще ничего не говорить.

Подполковник сел за стол. Его кабинет и соседняя комната были превращены в своеобразный штаб, откуда беспрерывно звонили его сотрудники, уточнявшие все новые и новые данные по поступающим вопросам. За полчаса до приезда подполковника пришел ответ из ГАИ. Они переслали список владельцев автомобилей «Хонда» белого цвета, зарегистрированных в Москве. Таких оказалось около трехсот пятидесяти человек.

Звягинцев, сидевший в кресле, несколько минут наблюдал за собравшимися в его комнате офицерами. Увидев перебинтованного Дятлова, он возмутился:

– Я же приказал тебе ехать домой!

– У меня рука совсем не болит, – виновато сказал Дятлов, – и плечо тоже не болит.

– Вот начнется гангрена, будешь знать, – пробормотал Звягинцев чуть тише и, посмотрев на Хонинова, спросил: – Что у тебя?

– Звонили из прокуратуры. Кочетов спрашивает, почему мы допрашивали соседей без его разрешения. Сейчас его работники опрашивают соседей в доме, где произошел взрыв. Там пострадали еще две квартиры. В одной осколком порезался мужчина. Но вообще-то взрыв причинил основные разрушения квартире Метелиной. Работали профессионалы.

– Что с Метелиной? У нее же была, по-моему, другая фамилия, – поморщился Звягинцев, – или, может, это не ее фамилия?

– Это ее настоящая фамилия, – кивнул Хонинов, – вот личное дело. Метелина Екатерина Адамовна. Шестьдесят шестого года рождения. Нигде не работает. Одно время работала официанткой в гостинице «Метрополь». Видимо, там и была завербована. Получала деньги.

– Кто с ней работал?

– Инспектор Тишин. Он будет через полчаса.

– А кто сейчас работал с Метелиной? Кто получил сообщение от нее?

– Свиридов. Он товарищ Никиты Шувалова. Ночью он был здесь, а сейчас уехал, и мы его не можем найти. Но домой уже звонили, просили, чтобы связался с нами, когда приедет.

– Он тоже ночью дежурил здесь? – прищурился Звягинцев.

– Да, – подтвердил Хонинов, – я проверял, Михаил Михайлович, он никогда раньше не работал с Коробовым.

– Ладно, ладно, – махнул рукой подполковник, – так тоже нельзя, всех подозревать. Кстати, насчет подозрений. По фотографии получили заключение?

– Миша ходил уже два раза, – показал на Бессонова Хонинов. – Обещали скоро дать.

– А с машиной как? Установили, кому она принадлежит?

– В Москве таких владельцев триста пятьдесят два человека, – протянул список Хонинов, – мы уже проверяем. Но это будет долгая работа.

– Все равно нужно проверять. Петрашку и Шувалов звонили?

– Звонили. Они были в Кабинете Министров, разговаривали с коллегами Скрибенко. Ничего конкретного не нашли, если не считать того, что они исправили нашу ошибку.

– Какую еще ошибку? – спросил Звягинцев. – Ты мне загадками не говори.

– Мы проверили автомобиль, на котором приехал Скрибенко, – объяснил Хонинов, – мы ведь не нашли у него документов на «Волгу». А ребята узнали, что у Скрибенко не было личного автомобиля, и решили проверить. И знаете, что обнаружили?

– Что машина принадлежит другому человеку? – спросил Звягинцев.

– Вот именно, – кивнул Хонинов, – заведующему секретариатом Кабинета Министров Липатову Георгию Сергеевичу.

– Кому? – изумился Звягинцев.

– Да, да. Именно ему.

– Может, угнали? – не веря своим словам, но и не желая верить словам Хонинова, предположил подполковник.

– Не похоже. Погибший Скрибенко работал в секретариате под руководством Липатова. Вы можете представить себе ситуацию, чтобы такой чиновник похищал автомобиль своего шефа для свидания с бандитами и передачи им денег?

– Похоже, ребята, мы наткнулись на кучу дерьма, – тихо сказал Звягинцев, – это уже очень серьезно. Куда поехали наши?

– На правительственную дачу, к Липатову.

– Нужно было им сказать, чтобы были поосторожнее. Особенно Петрашку. Чтобы не вызвали раньше времени подозрений.

– Мы им передали.

– Хорошо. Черт бы побрал нашу бухгалтерию. Все наши телефоны и передатчики сразу отнимают, как только мы возвращаемся домой, – покачал головой Звягинцев, – а нам ведь нужно бывает срочно найти друг друга. Список ты смотрел? Есть среди владельцев «Хонды» подозрительные люди или бывшие знакомые Коробкова?

– Я не нашел, – признался Хонинов, – но мы проверим каждый автомобиль. Когда звонил Кочетов, я ему ничего про деньги не сказал. Нужно будет их потом заактировать, а то они скажут, что мы их утаили.

– Мы уже доложили Горохову, – хмуро ответил Звягинцев, – Аракелов, возьми бланки у следователей и оформи все, как положено. Потом узнай, кто будет вести расследование, и сдай деньги под расписку.

– Хорошо, – поднялся Аракелов. В дверь постучали.

– Войдите, – крикнул Звягинцев. Дверь открылась, и в комнату вошел коренастый здоровый мужчина лет пятидесяти, с красноватым лицом. Привычно вытянувшись, он сказал:

– Майор Тишин прибыл, товарищ подполковник.

– Очень приятно, – встал, протягивая руку, Звягинцев, – понимаете, нам нужна ваша помощь.

– Пожалуйста, – охотно кивнул тот.

– Нам нужно, чтобы вы рассказали об одном из ваших агентов. Это женщина, с которой вы работали.

– О ком вы говорите?

– Метелина. Вам знакома такая фамилия?

– Вот оно что, – выдохнул Тишин, – конечно, знакома. Она была завербована несколько лет назад, когда работала в «Метрополе».

– Вы с ней долго работали?

– Почти два года. Она потом из «Метрополя» ушла и дома сидела, занималась разными махинациями. Но я, понятное дело, глаза закрывал на это за ее информацию.

– Опишите ее характер, привычки.

– Характер вызывающий. Любила крепкие выражения, выпивала сильно. Но и красивая была. Мужчины около нее вились. Потом в «Метрополе» она от какого-то иностранца ребенка подцепила. Аборт неудачный сделала, ну и красота, как лак, сошла. Просто баба, но уже не модель. Вот тогда ее воровская среда и затянула.

– Вы не сказали о ее привычках, – напомнил Звягинцев.

– Курила много. Очень любила черный кофе. Всегда его пила, даже когда в Москве ничего не было. Где-то доставала.

Допрос вели двое – Звягинцев и Хонинов. Остальные сотрудники выходили и заходили в кабинет, не обращая внимания на Тишина.

– Она давала полезную информацию?

– Да, два раза сдавала нам скупщиков краденого. Одну группу юнцов мы с ее помощью повязали прямо во время попытки грабежа. В общем, она была полезным агентом.

– Что-нибудь еще можете о ней вспомнить?

– Нет, больше ничего.

– Она жила на Усачева?

– Да. Но мы там не встречались. У нас была конспиративная квартира.

– У нее подруги были?

– Не видел, – честно признался Тишин. Ему было жарко, и он раздвинул и без того открытый воротник еще больше, ослабляя узел короткого галстука.

– А родные, близкие?

– Да нет, никого не было. Хотя сестра была. В Твери жила.

– Адрес помните?

– Нет, но в личном деле должен быть. – Звягинцев гневно взглянул на Хонинова, но тот отрицательно покачал головой. В личном деле не было адреса сестры Метелиной.

– Узнайте через адресный стол, – приказал Звягинцев и, обращаясь к Тишину, спросил: – Еще какие-нибудь подробности можете вспомнить?

– Я вспомнил: она ведь была подружкой Коробка. Но за него держалась крепко. Никогда не выдавала, хотя я и грозился, и денег предлагал. У них там особая любовь была.

Звягинцев переглянулся с Хониновым.

– А вот другому нашему сотруднику она Коробова выдала. Вернее, выдала его местонахождение, – сообщил подполковник.

– Ты смотри, как дело повернулось, – удивился майор уголовного розыска, – значит, крепко он ее обидел, если она на такое решилась. А вы его взяли?

– Нет. Он оказал сопротивление и был убит.

– А она как же?

– А ее мы пока не можем найти. Я думал, вы знаете, где она обычно бывает.

– Не знаю. Может, к сестре поехала, – предположил Тишин, – подруг я не замечал. Но знакомые мужчины были. Вы в гостинице «Украина» смотрели? Она раньше любила туда ходить. – Звягинцев кивнул Хонинову, и капитан вышел, чтобы отдать указание. В кабинете остались только Звягинцев и Тишин. Но в соседний кабинет, где никого не было, неожиданно вошел один из сотрудников Звягинцева. Он набрал номер телефона и быстро сообщил:

– У нас Тишин, инспектор, работавший с Метелиной. Рассказывает, что она любила бывать в гостинице «Украина» и у нее была сестра в Твери.

– Больше ничего?

– Нет. Больше ничего.

– Если что-нибудь случится, звони, – посоветовал все тот же голос и отключился.

 

Глава 13

Как только нам сказали, что Липатов умер, мы сразу побежали наверх. Капитан стоял как замороженный, словно умерший был его близким родственником. Слава богу, крови нигде не было. Умерший лежал прямо в костюме на широкой двуспальной кровати лицом вниз. Ион подошел и потрогал его шею.

– Мертв, – сказал он, взглянув на меня.

За ним в спальную комнату вошла женщина.

– У него, наверно, разорвалось сердце, – довольно спокойно сказала она. Видимо, за годы службы она привыкла к подобным инфарктам. От чего умирают высокопоставленные чиновники? Конечно, от инфарктов. От чего умирают шахтеры или рабочие? В основном от язвы желудка. Эти две болезни – самые социальные болезни в нашем обществе. И дамочка, которая работала столько лет на правительственных дачах, привыкла видеть инфаркты своих хозяев, которые раньше наверняка случались еще чаще, чем в наше время. Ион перевернул умершего на спину. В его широко открытых глазах застыл ужас. Неужели так умирают от инфаркта? Ион поднял его руку: на запястье Липатова были характерные синяки, как будто руку держали силой. И след от укола. Ошибиться было невозможно. Я подошел ближе. Этим объясняется выражение ужаса на лице умершего. Его убили. Ему вводили насильно какое-то лекарство. В спальную комнату вошел капитан, и Ион, застегнув рубашку на запястье убитого, отпустил его руку. Капитан посмотрел на мертвеца.

– Это из-за машины, – вдруг сказал он, строго глядя на нас, – наверно, он сильно переживал.

Нужно быть полным идиотом, чтобы в таком доме говорить о машине. У погибшего наверняка хватало средств, чтобы купить какой-нибудь средний автомобильный завод в Америке или в Европе.

– Михалыч, кажется, был прав, – задумчиво сказал вдруг Ион. Я, еще не совсем врубаясь в его мысли, растерянно киваю головой. Женщина подходит к телефону и вызывает «Скорую помощь».

– Вы можете сообщить о машине его семье, – строго говорит она, давая понять, что мы можем уйти. Капитан согласно кивает головой и пятится к двери. Он явно побаивается эту особу. Мы идем следом. Ах как хочется провести обыск на этой даче, как много интересного мы могли бы здесь найти. Но это уже полная фантастика. Во-первых, нам никто не разрешит. Во-вторых, на это нужна санкция прокурора, который ее не даст, а если и даст, то пришлет своих сотрудников. Спецназовцы не проводят обысков на правительственных дачах, за исключением тех случаев, когда этого хочет само правительство. И наконец, в-третьих, нам нельзя долго задерживаться в этом доме и нужно побыстрее все рассказать в группе. Мы выходим к машине.

– Вы уезжайте, – строго говорит капитан, – я останусь здесь.

Ион садится за руль, и мы доезжаем до поворота. Когда машина уже не видна с дачи, Ион останавливает автомобиль и спрашивает:

– Ты ничего не понял?

– Только то, что его убили.

– Нет, я про слова Михалыча. Он говорил, что все было разыграно специально. Специально для того, чтобы мы попались на какую-то уловку. Эта смерть очень похожа на такую уловку. Внешне он как будто получил инфаркт, но на самом деле ему ввели какое-то лекарство. Учитывая, что он занимает очень большой пост, медикам могли не разрешить делать вскрытие родственники умершего. Тогда убийцы принесли его в спальную комнату и положили таким образом, чтобы, перевернув Липатова на спину, любой дилетант, даже начинающий следователь, сразу бы обнаружил синяки на правой руке и места от укола. Зачем нужно было так сжимать ему руку? И самое главное, почему они не застегнули рубашку на его запястье, словно подчеркивая его насильственную смерть.

– Ты становишься детективом, – пошутил я, но Петрашку отмахнулся.

– Какой, к черту, детектив, – в сердцах сказал он, – Михалыч прав, Никита, нас явно кто-то использует. Кто-то постоянно нас опережает. – Он посмотрел на меня: – Нужно вернуться на дачу.

– Это опасно, – покачал я головой, – сейчас там будет много людей, и нас могут засечь.

– В любом случае нужно попытаться, – задумчиво сказал он, – я должен постараться попасть в его кабинет. Он, наверно, на первом этаже.

– А если на втором?

– Не знаю. Но попытаться стоит. Ты жди здесь. Сиди в машине и жди. Я постараюсь быстро вернуться.

Ион вышел из автомобиля и углубился в лесной массив. Я пересел за руль. Ион прав, происходит нечто непонятное. Почему все события завязаны на нашей группе? Какие деньги должен был получить Коробков от Скрибенко? Для чего? Я чувствовал, как начинает болеть голова. Этот день мы запомним на всю жизнь. Правильно говорят, понедельник день тяжелый. Ион отсутствовал уже около пятнадцати минут, и когда я решил идти ему на помощь, то увидел, как он бежит по аллее.

– Заводи мотор! – кричал он громко, и я, рассчитав все точно, рванул как раз в тот момент, когда он плюхнулся на заднее сиденье. Из дачного поселка мы выехали через две минуты, почти не задержавшись у ворот.

– Что-нибудь нашел? – спросил я.

– Нашел, – кивнул Ион, доставая какую-то темную книжечку, – это его записная книжка. Я успел схватить ее и сразу выскочил. Кабинет у него действительно на втором этаже, и там уже полно народу.

– Неужели они не увидят его правого запястья?

– А может, они не хотят его видеть? – спросил Ион, взглянув на меня. – Может, им хочется, чтобы он умер от инфаркта.

– Ничего не понимаю, – честно признался я, прибавляя газ, – нужно отнести эту книжку Михалычу. Есть там фамилия Скрибенко или нет?

– Есть, – сказал Ион, открывая страницу на букву «с».

– Может, и Коробков есть? – пошутил я, но Петрашку добросовестно открыл страницу «к». – Нет, – чуть разочарованно произнес он, – Коробкова нет.

– Жаль, – я посмотрел на часы. – Ребята, наверно, беспокоятся, мы задержались на этой даче почти на полтора часа.

– Останови машину рядом с телефоном, – предложил Ион, – нужно позвонить, узнать, что нового.

Когда мы въехали в город, я остановил машину, и Петрашку побежал звонить. Вернулся он почти сразу.

– Михалыч просит быстро вернуться. Не хочет говорить по телефону. Не стал меня слушать, сказал, чтобы я срочно приехал. У них что-то случилось.

– Что могло случиться, – недовольно пробормотал я, срывая автомобиль с места. На работу мы приехали через десять минут. Был уже третий час дня. Мы умирали от голода и усталости. В кабинете Михалыча сидели все ребята. Даже Владик Дятлов никуда не ушел. Они ели бутерброды, взятые в нашем буфете, и запивали минеральной. Мы, конечно, не трезвенники, но в нашей группе Михалыч установил жесткий режим безалкогольной зоны. Если кто-нибудь попадется, то сразу вылетает из группы. Пить можно только в нерабочее время. По нашим лицам Михалыч понял, что у нас не очень приятные новости. У ребят были такие растерянные лица, что мы почувствовали себя не очень хорошо. Хонинов сидит отвернувшись. Дятлов держится за больную руку. Миша Бессонов что-то жует, Аракелов сидит, прислонившись к спинке стула и закрыв глаза, а Маслаков стоит у окна. Увидев нас, Михалыч хмуро спросил:

– Были у Липатова?

– Были. – Ион прошел к столу. Я сел у входа. – Он сегодня не вышел на работу, оставшись ночевать на правительственной даче.

– И вы поехали туда?

– Да. Но нас туда не пускали. Целый час потратили, пока уговаривали нас пропустить.

– Ты тоже уговаривал? – не поверил Михалыч.

– Немного, – признался Ион, – одному даже врезал, чтобы не вел себя так нагло.

– Подействовало?

– Не очень. Никита придумал для охраны байку про машину, которая якобы пропала у Липатова, а мы ее нашли. Тогда нас пропустили. Вернее, не пропустили, а вместе с нами поехали к Липатову, чтобы сообщить о найденной машине.

– Ты поймал их на самом уязвимом месте, – кивнул Михалыч, обращаясь ко мне, – молодец, Никита. Что дальше?

– Мы поднялись наверх и обнаружили умершего Липатова. Вернее, убитого. Он лежал на кровати в костюме.

– С чего ты взял, что он убит?

– Правый рукав рубашки был расстегнут. Я перевернул его на спину и увидел на запястье характерные синяки, словно ему сжимали руку или держали, когда он вырывался. И след от укола.

– Выводы, – строго спросил Михалыч, нахмурившись еще больше.

– Его убили, но… – замялся Ион.

– Договаривай, – потребовал подполковник.

– В общем, что-то не так. Его убили, но убили так, чтобы мы сразу поняли. Ему даже не застегнули рубашку, чтобы все сразу увидели его руку.

– А ты потом застегнул?

– Конечно, застегнул. Я вернулся в дом второй раз.

Подполковник удивленно посмотрел на него.

– Захватил его записную книжку, – Петрашку достал темную книжку и положил ее на стол, – фамилии Коробкова нет, зато Скрибенко имеется.

– Зачем он ему дал свою машину? – покачал головой Михалыч. – Чиновник такого уровня дает свой автомобиль какому-то мелкому клерку. Как мне все это не нравится, ребята, как мне все это не нравится.

– Я об этом тоже думал, – согласился Ион, – нужно найти эту стерву, которая нам сообщила о Коробкове, и выяснить, почему она хотела, чтобы мы его брали именно в понедельник ночью. И почему там оказался Скрибенко. По рассказам его коллег, личность совершенно серая, пустое место. Он мог быть только курьером. Непонятно, как ему могли доверить такие деньги. По моим наблюдениям, между Липатовым и Скрибенко разница была, как между Солнцем и нашим светильником на столе.

– Все было подстроено, Ион, – печально говорит Михалыч, – все было подстроено. И смерть наших товарищей тоже.

– Как там родственники?

– Плохо. Жену Байрамова увезли в больницу, боятся выкидыша, у жены Зуева истерика, у матери – сердечный приступ. И еще эта фотография, – вздохнул Михалыч.

– Какая фотография? – не понял Ион. И я ничего не понял. Михалыч посмотрел на Бессонова и кивнул ему, разрешая говорить.

– Наша лаборатория установила, что фотография, где сняты полковник Горохов и Скрибенко, была смонтирована, – напряженным голосом сказал Бессонов. Петрашку посмотрел на меня. У нас, наверно, был идиотский вид.

 

Глава 14

После ночного бдения он мог немного отдохнуть. Вообще-то заместители начальников московской милиции не обязаны были дежурить по ночам. Для этого было достаточно офицеров более низкого ранга. Но операцию против Коробкова нужно было проводить давно. Еще вчера, получив сообщения о группе Коробкова, он понял, что должен сам руководить этой операцией. Он подозревал, что задержание может быть трудным, предполагал, что бандиты окажут сопротивление, но на такой результат не рассчитывал.

Группа Звягинцева действовала, как обычно, четко и продуманно. Но никто не предполагал, что, кроме Коробкова и его «шестерок», в доме окажется еще и сотрудник Кабинета Министров. Мало того, он еще и выбросился из окна, создав дополнительные трудности и Звягинцеву, и самому Горохову. Плюс ко всем этим неприятностям было то обстоятельство, что, по распоряжению самого заместителя министра внутренних дел, он разрешил присутствовать на ночной операции молодой журналистке из популярной газеты.

Но ночные неприятности на этом не кончились. Он сидел в кабинете, когда узнал о ранении Дятлова и перестрелке, устроенной группой Звягинцева. Полковник не сомневался, что сотрудники Звягинцева действовали так лишь в силу необходимости и применяли оружие там, где по-другому было невозможно. Но три трупа вызвали скандальную реакцию прокуратуры, и Кочетов выехал на место случившегося, несмотря на ночное время, и устроил разнос.

Горохов узнал об этом от самого Кочетова, вернувшегося в прокуратуру и позвонившего ему.

Но настоящая трагедия началась позже, когда сотрудники группы Звягинцева выехали на квартиру Скрибенко и в результате поверхностного обыска обнаружили фотографию. И наконец, взрыв в квартире, принадлежащей Метелиной, бывшей сожительнице Коробкова, выдавшей его конспиративную квартиру. Метелина исчезла, а взрыв убил двух офицеров группы Звягинцева. Это было уже не просто ЧП.

Он терпеливо высидел вместе с дежурными офицерами до утра, когда к нему в кабинет ворвался Звягинцев и стал показывать фотографию, требуя объяснений. Горохов был оскорблен. После стольких лет работы в милиции, ему казалось, он заслужил право быть вне подозрений. И вдруг эта фальшивка, явный фотомонтаж. Он попытался доказать это Звягинцеву, но понял, что бесполезно. И он, сорвавшись, накричал на своего товарища.

– Если ты мне не веришь, можешь передать фотографию в инспекцию по личному составу. Или в ФСБ, – зло предложил он, сознавая, что это фальшивка. – Пусть меня проверяют. Но сначала ты сам проверь, может, это фотомонтаж, может, меня подставили.

Но только когда Звягинцев ушел, Горохов начал размышлять над случившимся. Кто-то из тех офицеров милиции, которые курировали Метелину, сознательно подставил информацию о Коробкове, рассчитывая на арест бандитов и Скрибенко именно в момент их встречи. И этот кто-то должен был рассчитать все до мелочей, подложив фотографию в квартиру Скрибенко. Но почему тогда все было настолько топорно с этой фотографией? Ведь очевидно, что, получив такую фальшивку, он начнет проверку, попытавшись выяснить, каким образом в квартиру Скрибенко попала эта фотокарточка.

Примерно полчаса он бился над этой проблемой, когда позвонил телефон.

– Полковник Горохов? – спросил знакомый голос.

– Да, – ответил он, пытаясь узнать говорившего.

– Выйдите в коридор и пройдите к выходу. Там вас встретят, – сказал неизвестный.

– Кто говорит? – разозлился полковник, он не любил подобных шуток.

– Если вы хотите узнать о фотографии, то вы должны выйти, – сказал незнакомец и положил трубку. Горохов сидел в кресле еще целую минуту. А потом достал из сейфа пистолет, положил в карман и вышел в коридор. Там никого не было. Редкие сотрудники здоровались с ним. Сжимая в кармане оружие, он дошел почти до конца коридора, когда услышал за спиной негромкий голос:

– Хорошо, что вы мне поверили.

Он обернулся. За спиной стоял невысокий худощавый мужчина в большой темной шляпе и темном плаще.

«Как в дурацких шпионских фильмах», – мелькнула мысль.

– Кто вы такой? – спросил он.

– Давайте пройдем куда-нибудь, – предложил тот, – я вам покажу свое удостоверение.

Они прошли дальше и спустились на лестницу.

– Полковник Бурлаков из ФСБ, – показал удостоверение неизвестный. Горохов внимательно прочитал. Он и раньше видел подобные удостоверения и, внимательно присмотревшись, убедился, что это не фальшивка.

– В каком вы отделе? – все-таки спросил он.

– Я в Московском управлении, – пояснил Бурлаков, – вы можете проверить, я оставлю свой телефон.

– Обязательно проверю, – пообещал Горохов, возвращая удостоверение, – вы знаете Серегина?

– У нас работает не Серегин, а Сергунин, – улыбнулся Бурлаков, – вы меня проверяете. Я действительно работаю в ФСБ.

– Что вам нужно? – устало спросил Горохов.

– Ваше доверие прежде всего, – пояснил Бурлаков. Мимо спускались двое офицеров. Тот кивнул сотрудникам, отвечая на их приветствие, а Бурлаков отвернулся.

– О каком доверии вы говорите? – угрюмо спросил Горохов. – Что вам нужно от меня? Откуда вы знаете о фотографии?

– Мы все знаем.

– Кто это «мы»? ФСБ?

– Нет, не совсем, – улыбнулся Бурлаков, – просто некоторые из нас работают в том числе и в ФСБ. Мы знаем гораздо больше, чем вы думаете. И знаем о том, что уже давно готовится специальная операция по вашей дискредитации. Метелина не просто выдала своего бывшего сожителя. Все было рассчитано так, чтобы группа Звягинцева застала на квартире Коробкова того самого Скрибенко. Сотрудники вашей группы несколько нарушили очередность событий.

Мимо прошел еще один офицер, поднимавшийся наверх, и Горохов снова поздоровался. А Бурлаков снова отвернулся.

– Какую очередность? – спросил Горохов. – Я ничего не понимаю.

– Они должны были арестовать Коробкова и Скрибенко. А потом найти крупную сумму денег в автомобиле Скрибенко.

– Какую крупную сумму? – не понял Горохов.

– Вы узнаете об этом чуть позже. Сотрудники Звягинцева уже нашли эти деньги и скоро вам об этом скажут. Дело в том, что автомобиль, на котором приехал Скрибенко, принадлежал совсем другому лицу и в нем находилась большая сумма денег. Он привез их для передачи Коробкову. Тому было заказано убийство одного политического деятеля, но Скрибенко об этом не знал. Только после проверки Скрибенко и других событий должен был произойти обыск на квартире Скрибенко, и тогда была бы найдена фотография, которая указывала бы на вас. К этому времени Скрибенко был бы убит в вашем здании. И тогда никто не поверил бы в вашу невиновность. – Горохов выслушал молча. Потом, подумав немного, кивнул:

– Похоже на правду.

– Это и есть правда, – чуть усмехнулся Бурлаков, – вернее, ее часть.

– Какая часть?

– Не очень большая. Но вполне достаточная для того, чтобы вы сейчас нашли Звягинцева и рассказали бы ему об этой фотографии. Заодно вы расскажете о том, как вспомнили, где именно вас фотографировали вместе со Скрибенко. Он раньше работал в отделе административных органов, а сейчас служил в секретариате, и вы с ним вполне могли встретиться.

– Он мне не поверит. Я только что отрицал факт знакомства с этим типом.

– Вы должны его убедить. И сделать это обязательно в присутствии членов его группы. Они должны слышать ваш разговор. Поэтому не вызывайте Звягинцева к себе. Лучше пойдите к нему сами.

– Вы понимаете, что мне предлагаете? – изумленно спросил он. – По существу, я должен соврать. Должен публично признать, что я был знаком с бандитом, с пособником бандитов…

– Погибший был сотрудником Кабинета Министров, а не бандитом. Он случайно оказался в этой квартире, вы же должны это понимать.

– Все равно, – строго произнес Горохов, – все равно я подобного признания не сделаю. Почему я обязан верить вам? Может, это как раз вы разрабатывали подобный план и, видя, что он провалился после самоубийства Скрибенко, решили несколько его подправить. Такой вариант возможен?

– Вполне. Но я не стал бы тогда вам всего этого рассказывать, а придумал бы какое-нибудь другое объяснение, – цинично сказал полковник ФСБ, – поэтому я прошу вас поверить мне. Поймите, речь идет о гораздо более важных вещах, чем ваша карьера или ваша жизнь. Речь идет о стабильности нашего государства, о фактическом заговоре против государственных институтов власти. Неужели вы ничего не можете понять?

– Почему я должен сделать подобное заявление в группе Звягинцева? – не сдавался Горохов.

– Потому, что у них в группе есть информатор, который передает сведения. Он сообщит о ваших словах, и тогда другая сторона попытается разобраться, что происходит. Мы просто хотим выиграть время.

– Я обязан знать обе стороны, чтобы иметь право выбора, – твердо сказал Горохов.

– Хорошо, – задумался полковник, – хорошо. Если вам позвонит известный человек, которого вы знаете лично, вы будете нам доверять?

– Смотря кто позвонит.

– Кандидатура мэра города вас устроит?

– Кого? – не поверил Горохов.

– Вы знаете его голос?

– Да, конечно. Я с ним несколько раз разговаривал.

– Будьте у себя в кабинете, – сказал Бурлаков, – он позвонит через пятнадцать-двадцать минут.

– Хорошо, – Горохов согласился, – тогда поверю.

– Не предпринимайте активных действий без консультации с нами. Вот мой телефон. Если меня не будет, позвоните по моему сотовому телефону. В записке я указал оба телефона. – Бурлаков вручил записку полковнику и, кивнув на прощание, спустился вниз. Ровно через двадцать минут в его кабинете раздался телефонный звонок.

– Полковник Горохов? – услышал он характерный жесткий голос мэра.

– Так точно, – сказал он, уже поняв, что игра идет нешуточная.

– Полковник Бурлаков порядочный человек, – сказал мэр, – я думаю, вы можете ему доверять.

– Понимаю, – успел вымолвить Горохов, и мэр повесил трубку. Отсидев еще несколько минут в кабинете и придя в себя, он вышел из кабинета, направляясь в ту сторону, где сидели сотрудники группы Звягинцева.

Выполнив все указания Бурлакова и вернувшись в свой кабинет, он долго сидел за столом, не решаясь притрагиваться к телефону. Нужно было осмыслить происшедшее и попытаться понять, что происходит. И только затем он набрал телефон заместителя начальника Московского управления ФСБ Сергунина.

– Говорит полковник Горохов. У вас работает полковник Бурлаков?

– Да, – сразу ответил Сергунин, – но его работа не связана с милицией. Он специализируется на другом направлении.

– Неужели он торгует булочками на улицах города? – пошутил Горохов.

– Нет, он возглавляет отдел специальных операций, – прямо ответил Сергунин, – мы недавно создали этот отдел.

Положив трубку, он набрал номер мобильного телефона Бурлакова. Если этот полковник ФСБ может так оперативно связываться с самим мэром столицы, то можно поверить в его слова об исключительности всей операции. Бурлаков ответил сразу.

– Я сделал, как вы просили, – сказал Горохов.

– В таком случае мы должны будем вечером снова увидеться и обсудить план дальнейших действий. Я вам многое должен рассказать.

– Мне тоже так кажется, – согласился Горохов.

 

Глава 15

Мы сидели как убитые. Я вспомнил, как восторгался Гороховым. После Михалыча он был для меня вторым человеком. И вот такой сволочью он оказался. Хотя почему сволочью? Ведь лаборатория подтвердила, что он никогда не общался с этим Скрибенко. Значит, все это фальшивка. Но тогда почему он врет? И, словно прочитав мои мысли, Михалыч сказал:

– Фотография была смонтирована с таким расчетом, чтобы скомпрометировать Горохова и Скрибенко. Эксперты говорят, что она была сделана по высшему классу. И тогда я спрашиваю себя: почему соврал Горохов? Почему он сказал, что эта фотография настоящая? – Все молчали. – Мы стали марионетками в грязной игре, – убежденно сказал подполковник, – и должны все выяснить. – Он еще раз посмотрел на нас и поднял трубку телефона: – Соедините с полковником Гороховым, – попросил он, – как уехал? Когда? Хорошо, спасибо. – Он посмотрел на нас: – Горохов уехал два часа назад. С этой минуты, ребята, все, что здесь творится, должно оставаться между нами. Сергей, – посмотрел он на Хонинова, – возьми двоих ребят и дуй в гостиницу «Украина». Переверни все вверх дном, но найди людей, с которыми общалась Метелина. Раз она там часто бывала, значит, остались люди, которые ее знали. Не найдешь там – переезжай в «Метрополь». У тебя три часа времени. И все время звони сюда. Я посажу на телефон Дятлова.

– Сделаем, – кивнул Хонинов, поднимаясь с кресла, – Аракелов и Бессонов поедут со мной.

– Хорошо, – согласился подполковник, – Никита, мне сказали, что Свиридов твой приятель, – спросил он у меня, – это верно?

– Да, мы с ним дружим, – кивнул я, – а что случилось?

– Он после дежурства дома не появился.

– У него с женой вечные раздоры, – ответил я, – лучше к его бабе заехать. Он к ней часто ездит.

– Адрес знаешь?

– Один раз был.

– Найдешь?

– Думаю, да.

– Поедешь и поговоришь со Свиридовым. Пусть расскажет все, что знает о Метелиной. Как она рассказала об этой квартире, когда рассказала, при каких обстоятельствах, в общем, все, как полагается.

– Понял.

– Маслаков занимается поиском автомобиля. Проверь весь список владельцев машин. Какой из автомобилей принадлежит государственным организациям, какой частным лицам. Обрати внимание, есть ли среди владельцев машин люди из ФСБ или МВД. Судя по бомбе, там действовали специалисты.

Маслаков кивнул головой.

– Петрашку занимается Липатовым. Узнай все, что можешь узнать. Его прежнюю жизнь, его связи, его карьеру. Если нужно, еще раз съезди в Кабинет Министров. Но действуй очень осторожно. Хотя нет, – подумав, сказал Михалыч, – там тебе появляться больше нельзя. Ты занимайся проверкой его записной книжки. Посмотри фамилии и сравни, нет ли совпадающих фамилий в его записной книжке и в списках владельцев «Хонды». Если есть, сразу ко мне. Значит, это тот, кого мы ищем.

Ум, конечно, у Михалыча особый. Не зря он считается лучшим среди нас. Только он мог такое придумать.

– Я постараюсь еще раз поговорить с Гороховым, – продолжал Михалыч, – может, он расскажет, зачем соврал.

– А если его, как и Липатова, уже нет на свете? – спросил Аракелов.

– Нет, – возразил подполковник, – если бы он сам не пришел к нам и не рассказал бы о фотографии, все могло бы сложиться по-другому. Но кто-то, видимо, сумел его убедить сделать такой шаг. И мне важно знать, что хотел этот «кто-то». Если получим ответы хотя бы на эти вопросы, сумеем узнать и все другое. В общем, ребята, по коням. И будьте осторожны. Хонинов, – сказал он вдруг на прощание, – всем взять оружие. С этой минуты считайте себя на выполнении нашего задания. Специального задания. Я знаю, что вы сегодня не спали. Знаю, что устали. Но если не найдем сегодня убийц ребят, завтра может быть уже поздно. Главное для нас – прожить сегодняшний понедельник. И выяснить то, что мы просто обязаны выяснить. – Мы все встали, словно слушая какую-то заповедь. И только когда подполковник кончил говорить, мы задвигались, зашумели, засуетились. Хонинов с ребятами поехали на джипе. А мне оставили «Волгу», чтобы я мог найти Леньку Свиридова.

Я забрал оружие и, оставаясь в своем штатском костюме, отправился разыскивать Леньку Свиридова. Я помнил этот дом на Беговой. Мне его показывал Ленька еще в прошлом году, когда мы с ним однажды туда подкатили. И с бабой своей познакомил. Девочка так себе, ничего особенного, блондинка, с немного выпученными глазами. Но фигура хорошая: ноги длинные, груди в порядке. Это как раз то, на чем можно было поймать Леньку. Он среднего роста, даже чуть ниже среднего. А она высокая, осанистая. Вот он таких баб и любит. Может, они ему чувство собственной уверенности прибавляют. Его жена такого роста, как он. С ней он не ладит. Никто еще не исследовал, как влияют на отношения мужчины и женщины их собственные параметры, рост, внешность, даже профессия. У нас в ГАИ есть один знакомый, который имеет внешность почище любого французского киноактера. А жена у него такая страхолюдина, что и смотреть страшно. Тем не менее живут дружно и счастливо. Может, внешность и не главное?

Эта знакомая Леньки жила одна, вот мы к ней однажды и привалили вечером после того, как отмечали какую-то дату в тесной мужской компании. Работа в милиции выгодно отличается от другой службы тем, что можно врать жене и сутками не бывать дома. Если бы все жены знали, где бывают их мужья. Один наш парень вообще умудрялся через сутки «дежурить», а когда оставался дома, то звонил и просил прислать за ним машину, якобы со срочным вызовом. Для бабников жизнь в милиции – настоящее разгулье. Жена в жизни не придерется. Еще, провожая на службу, слезу прольет, не зная, что благоверный к знакомой едет.

Ленька в тот вечер уговаривал свою кралю познакомить меня с подругой, но подругу найти не сумели, выпили немного, и я дипломатично отвалил. А Ленька остался ночевать. Теперь мне нужно было найти этот дом и нужную квартиру, что достаточно трудно: спустя год вспомнить, где был, да еще и в нетрезвом состоянии.

Я стою, соображаю, в какой дом мы приезжали. Подзываю играющих во дворе пацанов. Они обычно знают всех в лицо.

– Ребята, – серьезно говорю им, – у меня к вам дело. Может, вы знаете, где живет такая блондинка. Высокого роста.

– Знаем, – сразу отвечают те, – в четвертом подъезде. На восьмом этаже. – И улыбаются так хитро-хитро. Видимо, дамочка известная. Да и, кроме Леньки, к ней, наверно, еще кто-то ходит. Или ходил. Мне-то какая разница. На восьмой этаж поднялся, на всякий случай проверил оружие. Сегодня я насмотрелся на мертвецов, мне они ни к чему. Подхожу к дверям и слышу какие-то крики. Мать честная, и здесь убивают. Я уже собирался пистолет доставать, когда услышал смех. Видимо, Ленька не очень устал после дежурства, если такие кренделя выкидывает. Позвонил я в дверь, и все стихло. Минуты через две спрашивает женский голос:

– Кто вам нужен?

– Мне нужен Леонид Свиридов. Я из милиции, – говорю я, не надеясь, что она меня узнает. Так и получилось. Она меня, конечно, не узнала, пошла звать Леньку. Еще через минуту он открывает.

– Никита, что случилось? – спрашивает ошеломленно.

– Ничего страшного. Мне с тобой поговорить нужно, – отвечаю я ему, и он, посторонившись, пропускает меня в квартиру. Квартира двухкомнатная, с узким коридором. Я успеваю заметить, как из столовой в спальню проскальзывает полуодетая женская фигура, но тактично молчу. Мы проходим в столовую. Обстановка дешевая, но я ничего не помню. Видно, сильно мы тогда накачались. Мы устраиваемся, и Ленька снова спрашивает:

– Что случилось?

– Это ты работал с Метелиной? Она дала сообщение по Коробку. Мы сейчас все проверяем.

– Да, я знаю, – кивнул Ленька, – наши ребята тоже проверяют. Уже на квартиру поехали. Мне звонили домой, меня искали.

– Это мы звонили, – объясняю я ему, – у меня мало времени, Ленька. Ты мне объясни, как ее найти.

– Кроме вас, еще звонили, – хмурится Ленька. – Я с ней один раз в месяц встречался. Она мне Коробка три дня назад сдала. Сказала адрес, где он будет. И я сразу передал его начальству. Откуда мне знать, куда она теперь подевалась.

– У нее была сестра в Твери? – спрашиваю я.

– Была.

– А почему в личном деле ничего нет? И разработка агентурная почти не дана.

– Она не совсем наш агент была, – объясняет Ленька, – в общем, работала сразу на двух хозяев. Мы сначала ничего не знали, но потом выяснили и прекратили с ней всякие контакты.

– Она еще и контрразведку информировала? – сразу понял я.

– Да. Там был офицер, который иногда выходил с ней на связь, когда она еще в «Метрополе» работала. Нас интересовали проститутки, сутенеры, бандиты, а ФСБ – иностранцы и валютчики. Ну, в общем, там все были под двойным колпаком.

– Значит, Метелина была еще и информатором ФСБ. Это точные сведения?

– Да куда уж точнее, – проворчал Ленька.

– А кто с ней работал, ты не знаешь?

– Нет, конечно.

– Она выдала тебе Коробка добровольно?

– Фактически да. Сама начала о нем разговор. Я даже удивился. Знаешь, обычно женщины не сдают своих мужиков. А если сдают, значит, либо обидел крепко, либо другая встала между ними. А Метелина вела себя странно. Как-то очень спокойно, без надрыва рассказала мне о квартире, где будет Коробков через три дня. Сказала, что у него встреча. И обещала точный адрес дать в день встречи.

– Вот почему за квартирой не было установлено наблюдения, – понимаю я теперь, как там мог появиться Скрибенко. Михалыч был прав, кто-то специально подстроил так, чтобы мы застали этого Скрибенко в квартире вместе с Коробковым.

– А вчера вечером, когда я дежурил, она и позвонила. Примерно в одиннадцать. Больше я ничего не знаю.

– Спасибо, Ленька, – поднялся я, – возвращайся на работу и никуда не уходи. Тебя все время будут искать.

– Черт бы побрал эту Метелину, – сказал на прощание Ленька, – знал бы, что так все получится с вашими ребятами, сам бы удавил ее.

– Соседи говорили, что видели, как к дому приехала белая «Хонда», – вспомнил я о машине, – ты не знаешь такую машину?

– Нет, – угрюмо покачал головой Ленька, – не знаю.

– Где у вас телефон?

– В коридоре.

Я вышел и набрал наш номер. Трубку снял Владик Дятлов. Какой он молодец, подумал я, с таким ранением сидит на работе.

– Это Шувалов, – доложил я. – Уже нашел Свиридова, который…

Он не дал мне договорить:

– Приедешь, расскажешь.

Неужели прослушивают наши телефоны. Только этого не хватало. Я положил трубку и тревожно посмотрел на Леньку. Тот, не поняв моего взгляда, испуганно спросил:

– Опять убили кого-то из ваших?

 

Глава 16

Позвонив домой Горохову и убедившись, что тот еще не приехал, Звягинцев даже не подозревал, что уже через несколько секунд его заставят покинуть свой кабинет. Едва он положил трубку, как ему позвонили из приемной генерала Панкратова, начальника московской милиции, и приказали явиться к высокому руководству. Подполковник, уже понимая, что столь срочный вызов не предвещает ничего хорошего, тем не менее довольно быстро вышел из кабинета, поручив Дятлову не отлучаться от телефона.

В приемной генерала его уже ждали. Встретивший его майор предупредил, что у Панкратова сидит первый заместитель министра внутренних дел, прибывший сюда несколько минут назад. Кроме Звягинцева, был вызван и начальник Московского уголовного розыска полковник Краюхин, лишь недавно занявший этот пост и еще не успевший получить звание генерала. Дежурный сообщил, что везде ищут полковника Горохова, курировавшего эти службы, но его нет ни на службе, ни дома. Услышав последнее известие, Звягинцев помрачнел. После гибели своих сотрудников и смерти Липатова он готов был к самому худшему.

В кабинет они вошли вдвоем с Краюхиным. Панкратов хмуро посмотрел на них, приглашая садиться. Сидевший рядом первый заместитель министра был в таком же плохом настроении.

– Докладывайте, – потребовал Панкратов, – что у вас произошло? Как получилось, что погибли сразу два наших сотрудника? Я считал вас самой подготовленной группой в Москве.

Звягинцев молчал, понимая, что генералу необходимо высказаться. Тем более что рядом сидело высокое начальство из министерства.

– Нужно было тщательнее готовить операцию, – продолжал негодовать генерал, – тогда вы бы не понесли такие потери.

– Разрешите объяснить? – спросил Звягинцев и, заметив утвердительный кивок генерала, начал рассказывать: – Мы получили срочное сообщение из уголовного розыска о возможном местонахождении известного рецидивиста Коробкова и его сообщников. Мы выехали туда ночью, чтобы иметь возможность внезапно захватить Коробкова и его людей. Наши сотрудники действовали по заранее утвержденному плану. Преступники оказали вооруженное сопротивление, в результате чего один из них был убит. А еще один получил ранение, когда мы врывались в квартиру.

– В рапорте написано, что там погибло три человека, – недовольно заметил Панкратов.

– После того как мы ворвались в квартиру и начали проверку документов, один из оказавшихся в квартире людей попытался выброситься из окна, – пояснил Звягинцев, – и, воспользовавшись общей суматохой, Коробков открыл огонь, ранив нашего офицера Дятлова. Мы вынуждены были применить оружие, и Коробков был убит. А свидетель выбросился из окна.

– Что-то у вас все слишком ладно получается, – грозно сказал первый заместитель министра, – один выбросился, другого застрелили. Может, вы специально выбросили человека в окно уже после того, как туда ворвались?

– Товарищ генерал, – посмотрел на него Звягинцев, – с нашей группой неотлучно находилась журналистка, которая все видела. Полковник Горохов передал ваш приказ взять журналистку на боевую операцию. Хотя я лично возражал против этого. Она все видела.

– Рассказывайте дальше, – потребовал Панкратов после наступившего непродолжительного молчания.

– Самоубийца оказался неким Скрибенко, который приехал в квартиру на встречу с Коробковым. Во время обыска в его автомобиле, стоявшем рядом с домом на стоянке, мы обнаружили крупную сумму денег – восемьдесят тысяч долларов. Скрибенко работал в секретариате Кабинета Министров рядовым сотрудником, но машина ему не принадлежала. Мы выяснили, что автомобилем владеет Липатов Георгий Сергеевич – заведующий секретариатом Кабинета Министров.

На этот раз молчание было более продолжительным. Начальник уголовного розыска перестал дышать. Оба генерала посмотрели друг на друга. Все понимали размеры скандала.

– Вы точно проверили? – спросил наконец Панкратов. – Может, вы ошиблись?

– Машина все еще стоит на стоянке, – покачал головой подполковник, – вы можете проверить. А в доме дежурят сотрудники уголовного розыска.

Панкратов посмотрел на заместителя министра, откашлялся, потом сказал:

– Вы не объяснили, как погибли ваши сотрудники.

– Мы решили сами все проверить, и несколько наших офицеров выехали к Метелиной, сообщившей нам о Коробкове. Но, к сожалению, это оказалось ошибкой. Метелина работала на уголовный розыск, давая агентурную информацию, и мы не рассчитывали на какую-либо неожиданность. Однако нас опередили. Кто-то увез Метелину из дома за несколько минут до нашего появления. Наши офицеры, попытавшиеся войти в дом, взорвались – там была установлена бомба. – Звягинцев закончил говорить и выжидательно посмотрел на Панкратова.

– У вас все?

– Почти.

– Что значит почти? – разозлился Панкратов.

– Еще до того, как делом занялись следователи, мы решили проверить все самостоятельно, – выдохнул Звягинцев, – в общем, наши сотрудники решили провести обыск на квартире Скрибенко.

– Без санкции прокурора? – окончательно разозлился Панкратов.

– Речь шла об исключительном случае, – напомнил Звягинцев, – мы не могли ждать.

– Что-нибудь обнаружили? – спросил заместитель министра.

– Нет, – с некоторой заминкой сообщил Звягинцев, – ничего не обнаружили. – Он все-таки решил в последний момент не говорить о фотографии. На какую-то секунду тень неудовольствия отразилась на лице высокого гостя. Или он почувствовал неуверенность в словах подполковника.

– Может, Скрибенко случайно оказался в этой квартире? – спросил Панкратов. – Такой вариант вы исключаете?

– Судя по всему, это не было случайностью, – упрямо сказал Звягинцев, – найденные деньги и поступок Скрибенко свидетельствуют об обратном.

– Вы хотите сказать, что и Липатов замешан в связях с бандитами? – угрюмо спросил начальник московской милиции, уже пожалевший, что затеял этот допрос в присутствии стольких свидетелей.

– Я уверен, что Липатов тоже замешан в этой истории, – безжалостно заявил подполковник.

– Откуда такая самоуверенность? – снова вспыхнул генерал. – Может, вам стоило больше заботиться о безопасности своих офицеров, а не выдвигать свои домыслы.

Звягинцев молчал, понимая, что лучше не возражать.

– Вы будете отстранены от руководства группой, – продолжал бушевать генерал, – сначала вы без санкции прокурора проводите обыск, хотя прокурор и приехал ночью на место случившегося. А потом лезете куда не надо и получаете двух убитых офицеров. Вы будете наказаны, подполковник. Это только ваша личная вина.

Неожиданно вмешался первый заместитель министра:

– По-моему, не стоит так сурово относиться к подполковнику. Они все-таки сумели обезвредить Коробкова и его банду. По-моему, нужно, чтобы они и дальше занимались расследованием совместно со следователями. Так будет правильнее.

Панкратов удивленно посмотрел на своего гостя, но не стал возражать. Просто спросил у Звягинцева:

– Что предлагаете мне делать? Звонить премьер-министру и просить разрешения на арест заведующего секретариатом? Или сразу идти к Генеральному прокурору? Или в Государственную думу, если Липатов был депутатом?

– Никуда не нужно ходить, – выдохнул Звягинцев, – Липатов сегодня утром умер.

– Как это умер? – не понял Панкратов. – Откуда вы знаете?

– Мы проверяли, кому принадлежит автомобиль, и вышли на Липатова. Когда наши сотрудники хотели с ним поговорить, выяснилось, что он не вышел сегодня на работу. Несколько часов назад его нашли мертвым на даче.

– Его убили?

– Не знаю, – во второй раз соврал Звягинцев, – говорят, что он умер от инфаркта. – Ему опять не понравилось выражение, промелькнувшее на лице первого заместителя министра внутренних дел.

– Только этого не хватало, – с большим облегчением пробормотал Панкратов, посмотрев на своего гостя. Но тот почему-то не так откровенно радовался.

– Значит, Коробков убит, – специально для высокого гостя подвел итог генерал Панкратов, – а пришедший с ним на связь Скрибенко выбросился из окна. Машина, на которой приехал Скрибенко, принадлежала Липатову. Но сам Липатов умер от инфаркта. Значит, с этим все ясно. Теперь остается выяснить, кто взорвал ваших офицеров. – Ему явно хотелось исключить из расследования ответственных сотрудников Кабинета Министров. Начальник городской милиции зависел от многих людей. От настроения Президента, от желания премьера, от расположения мэра города и его администрации, от мнения министра внутренних дел и его заместителей. И он очень не хотел громкого скандала. Но сидевший рядом с ним первый заместитель министра в отличие от него почему-то хотел дальнейшего детального расследования. И это несколько нервировало генерала.

– Мы решим, что нужно делать, – подвел он итог, – в любом случае воздержитесь от активных действий и передайте все дела сотрудникам следственного управления. Вы не прокуроры и не следователи. Не забывайте об этом. Можете быть свободны.

Когда оба офицера вышли из кабинета, он вытер пот и, посмотрев на своего гостя, осторожно спросил:

– Как вы думаете, мне нужно позвонить министру?

– Пока нет, – подумав, ответил первый заместитель министра, – будет лучше, если вы доложите уже по итогам конкретных фактов. Он сам просил меня уточнить, как погибли двое офицеров.

– Хорошо еще, что это дело не попало на страницы газет, – вздохнул Панкратов, – нужно будет проследить, чтобы никто не узнал о случившемся. – Его собеседник задумчиво теребил лежавшую перед ним ручку.

– Главное – не газеты, самое важное – все точно узнать. Мы должны помочь Звягинцеву. Но он неискренен, и это очень опасно.

– Почему? – не понял Панкратов.

– Он не сказал самого главного, – хмуро пояснил гость, – что именно они нашли в квартире Скрибенко.

– А что они там нашли? – почему-то тихо спросил генерал.

– Этого он не сказал. Но у меня есть точные сведения, что во время обыска они изъяли какие-то фотографии.

– Откуда вы знаете?

– Мои люди уже побывали в квартире Скрибенко. Раньше он работал в отделе административных органов.

– Вы считаете, что Звягинцев мог что-то спрятать? – испугался Панкратов. – Это на него не похоже. Он очень дисциплинированный офицер.

– Я не говорю, что они спрятали. Может, они изъяли, но просто не обратили на них внимания. Вы позвоните и спросите у Звягинцева прямо – не находили ли они каких-нибудь фотографий в квартире Скрибенко. Пусть отдадут все карточки следователям, которые начали расследование.

Хозяин кабинета удивленно посмотрел на своего собеседника, но поднял трубку:

– Соедините меня со Звягинцевым. – Через несколько секунд Звягинцев взял трубку.

– Подполковник Звягинцев, – громко спросил Панкратов, – вы ничего не нашли на квартире у Скрибенко? Может, вы забыли нам рассказать о фотографиях, найденных в квартире погибшего? Были фотографии или нет?

– Были, – растерялся Звягинцев.

– А почему вы об этом не сказали?

– Я не придал этому значения, товарищ генерал, – сквозь зубы сказал Звягинцев.

– А надо придавать. А то я могу подумать, что вы бываете забывчивым и в других случаях. Вы запротоколировали выемку фотографий?

– Да, конечно.

– Не забудьте передать все фотографии по акту следователям, – напомнил Панкратов, вешая трубку.

Звягинцев закрыл глаза.

– Что случилось? – спросил Петрашку.

– Наше дело воняет все сильнее, – задумчиво сказал Звягинцев и, подняв трубку, позвонил в приемную: – Кто-нибудь есть у Панкратова?

– После того как вы вышли, никто не заходил. Там по-прежнему сидит только Александр Никитич.

Звягинцев опустил трубку.

– Александр Никитич, – растерянно пробормотал он. – Откуда он узнал о фотографии?

 

Глава 17

Вызвав свой автомобиль, Горохов попросил довезти его до метро. Водитель, знавший о многих странностях полковника, не удивился. Горохов часто отпускал машину, добираясь до дома пешком. Он вообще не любил, когда его возил водитель, часто предпочитая собственную машину. И теперь, выйдя из автомобиля, он вошел в метро и, спустившись вниз, проехал несколько остановок, отмечая, нет ли за ним наблюдения. Лишь убедившись, что все в порядке, он вышел из метро и, остановив попутную машину, поехал в сторону центра, где было назначено свидание с Бурлаковым.

Полковник ждал его у машины. Это была обычная серая «Волга». Горохов подошел и сел в автомобиль. Бурлаков сел за руль.

– Как ваши дела? – спросил он Горохова.

– Плохо, – поморщился полковник, – пришлось врать ребятам. Видели бы вы их лица. Это же хорошие, порядочные парни.

– Среди этих парней есть Иуда, – сказал Бурлаков, глядя перед собой.

– Какую сторону вы представляете?

– Сторону прагматиков. Скажем так. Во всяком случае, мы противостоим злу. Вас устраивает такой вариант? Если хотите, мы альтернатива греху.

– Красиво, – кивнул Горохов, – но хотелось бы узнать о самом грехе побольше.

Бурлаков вел машину, не смотря в сторону сидевшего справа от него собеседника.

– Мы получили точные сведения о готовящейся крупномасштабной провокации против ряда высших должностных лиц в государстве. Цель провокации – смещение целой группы высокопоставленных лиц. Самых высокопоставленных, – добавил Бурлаков, – и для этого была задействована и группа Звягинцева. Как я и говорил вам, Метелина работала не только на МВД, два года назад, работая в «Метрополе», она сотрудничала и с ФСБ. Очевидно, каким-то лицам удалось выйти на нее и убедить выдать Коробкова вашим сотрудникам. Все было рассчитано идеально. Она сообщила точный адрес только вчера ночью, чтобы вы не успели подготовиться. Выехавшая на место группа Звягинцева должна была обнаружить и арестовать Скрибенко. О фотографии вы уже знаете. Но ее должны были найти только после того, как вас уже не было бы в живых. Вы бы «застрелились». Вам к тому времени кто-нибудь бы помог. И получился бы громкий политический скандал, в котором были замешаны сотрудники аппарата правительства и руководство московской милиции.

– Но почему решили подставить именно меня? – не понял Горохов. – Я всего лишь один из заместителей. И никогда не занимался политикой. Они могли бы найти кандидатуру получше.

– Нет. Нужны были именно вы. Вас в лицо знает каждый сотрудник уголовного розыска и группы Звягинцева. Вы ведь курируете именно их. Важно было, чтобы фотографию нашли только после вашего самоубийства. Она, конечно, искусно сработанная фальшивка, но никто не стал бы это проверять после вашей смерти. Она сыграла бы свою роль, и скандал был бы гарантирован. Но мы узнали обо всем слишком поздно. И не смогли уберечь людей Звягинцева.

– Будем считать, что я вам поверил, – кивнул Горохов, – хотя я думаю, что их смерть вам тоже была нужна. Для ответного скандала. Или я не прав?

Бурлаков затормозил машину у светофора и повернулся к Горохову:

– Вы поразительно быстро все схватываете.

– Против кого готовили преступление? – спросил Горохов. – Вы говорили, что Скрибенко привез деньги, чтобы Коробков убрал какого-то политического деятеля. Вы знаете кого?

– Почему это вас так интересует?

– Я попытаюсь вычислить, на чьей стороне вы играете и кто играет против вас. Хотя слово «игра» в данном случае не очень подходит. Скорее война.

– Мы не знаем многих подробностей, но пока узнали лишь о Скрибенко и машине, на которой он приехал. Люди Звягинцева об этом уже тоже знают. Это был автомобиль заведующего секретариатом Кабинета Министров Липатова, который сегодня утром скоропостижно умер.

Горохов сделал невольное движение рукой.

– Его убили?

– По-видимому, да. Но не мы. Его просто убрали. Он был заранее обречен. И когда Скрибенко выбросился из окна, решили, что и Липатову пора умирать от инфаркта.

Горохов устало кивнул головой:

– Что мне теперь делать?

– Постараться выйти из игры. Раз они решили подставить вас, значит, на этом не остановятся. Вам нужно хотя бы на день выйти из игры.

– Каким образом? Что я скажу своему начальству? Панкратов не поверит, что я мог просто так исчезнуть из города. Что я скажу дома жене, детям? Это нереально.

– У вас есть автомобиль? – неожиданно спросил Бурлаков.

– Вы имеете в виду личный? Да, есть.

– Вы поедете сейчас домой, возьмете свой автомобиль и, возвращаясь на работу, попадете в автомобильную катастрофу. Не волнуйтесь, мы оплатим все расходы за причиненный ущерб.

– Вы хотите устроить мне автомобильную катастрофу? – не поверил своим ушам Горохов. – Как это возможно?

– Вы возьмете машину и поедете на работу. Я покажу вам место, где вы столкнетесь с другой машиной. Вы будете виноваты, но в другой машине никто не пострадает. Ваше поведение будет объяснимо: вы всю ночь не спали и заснули за рулем.

– А как я объясню, зачем я возвращался так срочно на работу?

– Вас уже ищут, – усмехнулся Бурлаков, – звонили несколько раз. К вам в ГУВД приехал первый заместитель министра внутренних дел. Они уже начали расследование, потребовав объяснений у Звягинцева. И теперь срочно ищут вас.

– Откуда вы знаете? Вы прослушиваете мои телефоны?

– Конечно, – без тени смущения заявил Бурлаков, – а как мы должны были, по-вашему, поступить? Подождать, пока вас убьют? По-моему, вы должны испытывать к нам чувство благодарности.

– Считайте, что я им переполнен.

– Не иронизируйте. Все очень серьезно. Нужно, чтобы вас поместили в госпиталь МВД, где будет своя охрана. Мы тоже позаботимся о вашей безопасности, но лучше, если это будет больница, где достаточно много ваших коллег. Так будет надежнее.

– Все так серьезно?

– Очень. Речь идет о государственном перевороте. А это гораздо важнее, чем ваша или моя жизнь.

– А что будет с людьми Звягинцева?

Бурлаков переключил скорость.

– Они в мертвой зоне, – пояснил он, – на ничейной земле. Достать их оттуда мы уже не можем. Они в зоне обстрела с обеих сторон, и им трудно помочь.

– Они не виноваты, – горько сказал Горохов.

– Я понимаю. Никто не виноват. Если им повезет, они останутся живы, если нет – им не поможет никто, даже мы.

– Тогда я не согласен.

– Не понял.

– Я не стану делать то, что вы хотите. Я никогда не был предателем. И не могу обманывать доверившихся мне людей. Неужели это так трудно понять?

Бурлаков затормозил и посмотрел на Горохова. Долго молчал, потом сказал:

– Вы меня все-таки не совсем поняли, полковник. Ничего от вас уже не зависит. Вы в любом случае уже не сможете работать в своем кабинете. Мы не допустим, чтобы вы туда попали. Но если даже вы сумеете нас обмануть и проникнете в кабинет, то у вас не будет никаких шансов. Ни одного. Вас просто пристрелят. Неужели вы этого не поняли?

Горохов молчал.

– Я предупрежу Звягинцева, – решительно сказал он, – пусть хоть знает, что ему нужно быть осторожным.

– Он и так достаточно осторожен. Но лучше не звоните ему, он вам может не поверить: вы ему сегодня дважды соврали. Сначала сказав, что не видели эту фотографию, потом признав ее. Согласитесь, что он может вам не поверить.

– Черт бы вас всех побрал, – зло сказал Горохов, – кажется, я начинаю ненавидеть обе стороны.

– Не нужно так драматизировать, – посоветовал Бурлаков, – сейчас мы поедем к вам, и вы возьмете машину.

Бурлаков свернул и мягко затормозил. Сразу за ними в переулок свернула темно-коричневая «Мазда». Не выходя из машины, Бурлаков поднял руку, и из автомобиля кто-то вышел. Горохов обернулся. Это была женщина лет сорока. Она подошла довольно уверенной походкой. Открыла заднюю дверцу и села в машину.

– Познакомьтесь, – сказал Бурлаков, – она будет управлять автомобилем, с которым вы столкнетесь.

– Надеюсь, вы ударите мою машину не очень сильно, – улыбнулась женщина.

– Вы знаете, Бурлаков, – повернулся к полковнику ФСБ Горохов, – я в милиции работаю столько лет, но, оказывается, ничего не знаю. У вас ужасные методы работы, вам этого никто не говорил?

 

Глава 18

Вечером мы снова собрались вместе. Я приехал в пятом часу, когда все уже были на месте.

Проехать в центре Москвы после четырех вечера почти невозможно. Я попал в ужасную пробку у Белорусского вокзала и почти час добирался до работы. Хонинов и ребята подъехали чуть позже. Они пробыли в «Украине» почти три часа, всех опросили, всех перепотрошили, но нашли лишь нескольких человек, помнящих Метелину. Зато Петрашку и Маслаков сияли как новогодние елки. Они сравнили фамилии в записной книжке Липатова и в списках владельцев «Хонды» и обнаружили одну. Каково было наше удивление, когда нам сообщили, что обладатель фамилии – офицер ФСБ Валерий Шурыгин.

Маслаков говорил об этом с гордостью, мы все радостно кивали. А вот Михалыч, наоборот, сидел задумчивый и серьезный. Я ведь тогда еще не знал, что он уже подозревал кого-то из нас. Что он уже догадался о том, что в группе есть информатор, который сообщает о каждом нашем шаге. Не догадывался никто и о том, что ему уже звонил Панкратов, спрашивая о фотографии. Не догадывался никто и об Александре Никитиче.

– Где изъятые фотографии? – спросил он у Маслакова.

– У вас в столе.

– А где фотография с Гороховым? – уточнил он у Бессонова.

– Я принес ее из лаборатории вместе с их заключением, и капитан Хонинов положил их в ваш сейф, – пояснил Миша. Звягинцев достал фотографию и заключение экспертов. Подумав немного, достал из стола все фотографии и положил их вместе.

– Панкратов приказал сдать их следователям, которые начали расследование, – пояснил он.

– Так нельзя, командир, – сказал Петрашку. Он и Хонинов были старшими по званию, – мы должны все довести до конца.

– До какого конца? – нахмурился Михалыч. – Хотите, чтобы нас обвинили в том, что мы подбросили фальшивку в квартиру Скрибенко?

– Значит, вы не хотите узнать, кто убил наших ребят? – не выдержал Петрашку.

– Хочу, – тихо ответил подполковник, – и обязательно найду. Но в рамках закона. – Он взял пачку фотографий и положил их в карман вместе с актом, помолчав, наконец сказал: – Шувалов еще ничего не рассказал. Давайте его послушаем.

– У меня никаких особенных новостей нет. – Я старался не смотреть на подполковника. В этот момент мне казалось, что и он начал какую-то игру. – Я нашел Леньку Свиридова, и он мне рассказал о Метелиной все, что знал. Типичная стерва, получающая одновременно деньги с обеих сторон. И с нас, и с бандитов. Оказалось, у нее был еще один источник. Когда она работала в «Метрополе», то была еще и информатором ФСБ. Она сдала группу Коробкова несколько дней назад, – продолжал я, – но точный адрес назвала только вчера ночью. И сразу нам поручили выехать на задание.

– Все правильно, – кивнул подполковник, – я так и думал. – Мы не поняли, почему он так думал, но никто не решился ничего спросить.

– Ты сдал деньги? – спросил Михалыч у Аракелова.

– Как вы сказали. Все оформили точно.

– А что у нас по Липатову?

– Ничего существенного установить не удалось, – развел руками Петрашку, – в Кабинет Министров я не ездил, вы не разрешили. А по его записной книжке я ничего не мог установить, хотя есть несколько громких фамилий. Видимо, там записаны их прямые телефоны. Если вдруг захотим позвонить кому-нибудь из них – сумеем это сделать довольно быстро, – пошутил он.

Звягинцев посмотрел на нас всех. Словно спрашивая себя, можно ли нам доверять. А потом наконец сказал:

– У нас, ребята, не только смерть наших товарищей. И не только это дело. У нас все гораздо хуже. Среди нас оказался сука, который выдает все наши действия.

Вот на этот раз мы не выдержали. Загалдели, зашумели, закричали все разом. А потом так же разом успокоились, глядя друг на друга. Мерзкое это чувство, подлое. Подозревать самых близких товарищей, которые твою спину прикрывают, когда ты на бандитов идешь. Мы сидели и смотрели друг на друга. И мне почему-то казалось, что больше всего смотрят на меня. Но, может, это мне только казалось и у других были похожие чувства.

– Кто? – спросил Сергей Хонинов.

Михалыч молчал.

– Он просто уйдет из нашей группы, – предложил Хонинов, – мы его не тронем и ничего не скажем. Пусть прямо сейчас встанет и уйдет, пока его не назвали. – У всех были немного виноватые лица. Но все остались сидеть. Подполковник Звягинцев, капитан Хонинов, капитан Петрашку, старший лейтенант Маслаков, старший лейтенант Дятлов, лейтенант Бессонов и лейтенант Аракелов. Кто из них предатель? Я себя, конечно, не считаю, я знаю, что я не Иуда. Но кто-то из них. Я с ними работаю уже столько лет. Участвовал в стольких операциях. Неужели кто-то из них может предать?

Видимо, так считали и все остальные. Но все молчали. И тогда подполковник сказал:

– Я очень хотел бы ошибиться. О фотографиях знали только мы. Сегодня, когда я докладывал генералу Панкратову, я ничего не сказал ему о них. Он сам спросил насчет фотографий. А у него в кабинете сидел заместитель министра, который и сообщил ему про фотографии.

Такого никто не ожидал.

– Поэтому теперь мы будем действовать по-другому, – продолжил подполковник, – три человека поедут на встречу с Шурыгиным. А остальные будут сидеть в этой комнате и не выходить, пока мы не вернемся. Только так мы можем гарантировать, что никто не узнает о том, что мы едем к Шурыгину, если не предупредили раньше. На этот раз все посмотрели на Петрашку. Он разозлился.

– Мы были все вместе, – прохрипел он, – никто не выходил из комнаты и никуда не звонил.

– Очень хорошо, – кивнул Михалыч, – значит, у нас есть гарантии. И мы можем ехать к Шурыгину. Кто поедет?

– Выбирайте вы, командир, – рассудительно сказал Петрашку.

– Поедут трое. Я, Петрашку и… – он помолчал. В какой-то мере любая названная фамилия служила маленькой гарантией непричастности. И он назвал мою фамилию. – Шувалов единственный среди нас, чье отсутствие не зависело от него. Это я послал его провожать журналистку. У остальных такое время было. У всех.

– Тогда почему вы выбрали Иона? – не удержался Хонинов.

– Мне нужен кто-нибудь, кто сумеет набить морду Шурыгину, если он будет артачиться, а лучше Петрашку этого никто не сделает. Никуда не выходить, – продолжал Михалыч, – даже если захотите в туалет, делайте все в банки. Или в ту вазу. Но гарантируйте мне молчание, пока я не достану Шурыгина. Может, это наш последний шанс.

В этот момент опять зазвонил проклятый телефон. Я уже начинаю его бояться. Все смотрели на телефон, не решаясь взять трубку.

– Возьмите трубку, – разрешил Михалыч, и Дятлов поднял трубку.

– Да, – сказал он деревянным голосом. Потом, выслушав говорившего, сообщил: – Это из больницы, кто-то дважды звонил, интересовался здоровьем раненого.

– Черт возьми, – нахмурился Михалыч, – мы забыли об этом раненом. Мы заедем в больницу, – он повернулся, чтобы первым выйти из кабинета.

– Товарищ подполковник, – окликнул его Хонинов. Тот обернулся. – Насчет ваз вы серьезны сказали или нам все-таки можно ходить по двое в туалет?

Вот тогда мы все и рассмеялись. И втроем вышли. Еще даже не подозревая, что уже через час одного из нас не будет в живых.

 

Глава 19

Они сели в «Волгу», и Звягинцев приказал Шувалову ехать в больницу. Доехав туда через полчаса, подполковник уже собирался выходить из машины вместе с Петрашку, когда Шувалов вдруг попросил:

– Не оставляйте меня одного, возьмите с собой. Вдруг что-нибудь случится, вы будете думать, что это я.

Звягинцев кивнул головой, разрешая Шувалову следовать за ними.

У палаты дежурил сотрудник уголовного розыска, читавший газету. Он равнодушно смотрел на проходивших мимо людей. Увидев Звягинцева, он вскочил.

– Товарищ подполковник, согласно вашему распоряжению здесь установлен пост, – доложил он.

– Очень хорошо, – кивнул подполковник, – только почему ты один?

– Отозвали, – виновато сказал сотрудник, – там решили: слишком большая честь, чтобы бандитов охраняли двое наших сотрудников.

– Они решили, – покачал головой Звягинцев, входя в палату. Больной лежал под капельницей. Небритое лицо, угрюмый взгляд, свалявшиеся волосы, перебинтованная нога. Подполковника он встретил мрачным взглядом.

– Добрый вечер, – поздоровался Звягинцев, усаживаясь на стуле, – как ты себя чувствуешь? – Раненый молчал, отвернувшись.

– Не хочешь разговаривать, – усмехнулся подполковник, – ну и напрасно. Мы, между прочим, тебе жизнь спасли. Могли оставить тебя истекать кровью, а ты ваньку валяешь, в молчанку играешь.

Раненый скривил лицо.

– А чего мне говорить, – хрипло сказал он, – все и так ясно. Небось добить меня приехали. Знаю я ваши милицейские приемы. Сначала выбросили этого интеллигентика из окна, потом Коробка застрелили. А теперь за мной приехали, чтобы никому не рассказывал.

– Ты смотри, какой он, оказывается, разговорчивый, – покачал головой подполковник, – значит, ты решил, что это мы вашего гостя из окна выбросили?

– А то кто же? – спросил раненый. – Конечно, вы.

– Дурак ты, – громко сказал Звягинцев, – неужели думаешь, что я мог такого важного свидетеля в окно выбросить? Да я готов был за ним прыгнуть. – Раненый задумался, но ничего не сказал. – Зовут-то тебя как? Без кликухи скажи, настоящее имя, – предложил подполковник.

– Савелием, – неохотно выдавил раненый.

– Значит, так, Савелий. Ты дурные мысли из головы выбрось. Мы тебе охрану поставили, чтобы никто тебя не тревожил. Коробок первым огонь открыл. Ты ведь его характер хорошо знал.

Раненый кивнул, чуть пошевелив телом.

– А зачем к вам приходил этот интеллигент? – спросил подполковник. – Что он у вас так поздно делал?

– Приехал допрос проводить? – хитро улыбнулся раненый.

– Нет. Хотел это узнать, и все. Что он у вас делал?

– А шут его знает, – презрительно сказал раненый. – Коробок сказал, что важное дело, и позвонил своей телке. Рассказал ей, что будет к утру, часов в пять.

– Он не сказал, куда едет? – быстро уточнил Звягинцев.

– Нет, не сказал. А потом мы поехали на эту квартиру. И целый час ждали, пока этот интеллигентик приедет. Они заперлись в другой комнате с Коробком и что-то долго обсуждали. А потом вы приехали.

– Интеллигентик один приехал?

– Один. Трусливый был очень. Все озирался, наверно, думал, что мы его порешим. Как это он такой храбрости набрался, что из окна сиганул, ума не приложу.

– Зачем он приехал, не знаешь?

– Не знаю. Нас Коробок в свои секреты не посвящал.

– В это верю, – вздохнул подполковник, – ладно, Савелий, ты поправляйся скорее. Если на тебе крови нет – срок получишь небольшой. А если есть – не обессудь.

– Нет на мне крови, начальник, – покачал головой раненый, – и никогда не было.

– Будь здоров. – Звягинцев встал и вышел из палаты.

Оставшийся у дверей сотрудник уголовного розыска посмотрел на часы и снова сел у дверей палаты. Через несколько минут к нему подошла улыбающаяся медсестра.

– Вас просят к телефону, говорят, что дело очень срочное.

Офицер немного подумал и пошел за медсестрой. Как только они отошли, из соседней комнаты вышли двое мужчин с одинаково безликими лицами.

– Опять вернулись? – весело спросил Савелий, не оборачиваясь на дверь. Неизвестные подошли к нему.

– Что вам надо? – попытался вскочить Савелий. Один из мужчин двумя руками прижал его к кровати, а второй выдернул подушку. И вдавили подушку в лицо раненого.

Тот несколько раз дернулся и затих.

Оба бесшумно вышли из палаты, закрыв за собой дверь. Когда сотрудник уголовного розыска вернулся, все было по-прежнему тихо. Сотрудник сел на стул и достал заранее припасенную газету. Он читал недолго, минут десять. Потом в коридоре появилась уже знакомая медсестра.

– Я должна сделать больному укол, – улыбнулась она офицеру.

– Заходите, – улыбнулся он в ответ. Она вошла в палату и через секунду закричала, обнаружив мертвеца.

А в это время Звягинцев и его люди подъезжали к зданию ФСБ. Подполковник посмотрел на офицеров и задумчиво сказал:

– Теперь его нужно выманить из здания. Шувалов, придется тебе звонить. Придумай какой-нибудь повод, скажи, что нужно срочно встретиться.

Шувалов зашагал к зданию. Войдя в комнату пропусков, он набрал номер. Почти сразу ответил молодой резкий голос.

– Я приехал специально к вам, – быстро затараторил Шувалов, – я вспомнил, что вы сегодня утром приезжали к нашей соседке Метелиной. Она уронила сумочку, и я ее нашел. А номер вашей «Хонды» я запомнил и через ГАИ узнал, где вы работаете.

– Передайте трубку дежурному офицеру, – потребовал Шурыгин. Шувалов передал трубку.

– Вы проверили его документы? – спросил Шурыгин.

– Проверили. Молодой парень. У него с собой паспорт.

– Прописка есть?

– Есть.

– Какой там адрес? – Дежурный собирался полистать паспорт, но ему неудобно было листать паспорт и держать трубку. Он взглянул на стоявшего перед ним парня.

– Какой у тебя адрес? – спросил он, прикрывая ладонью трубку.

– Улица Усачева, – находчиво ответил Шувалов.

– Он живет на Усачева, – передал дежурный.

– Пусть подождет, я сейчас спущусь, – сказал Шурыгин.

Через полминуты он спустился. Это был молодой человек высокого роста, похожий на спортсменов со страниц журналов. Он пригладил волосы и спросил у дежурного:

– Где этот тип?

– Стоит на улице, курит, – показал дежурный.

Шурыгин вышел и сразу увидел коренастого невысокого парня, стоявшего у здания. Он подошел ближе.

– Это вы нашли сумочку? – спросил он.

Неизвестный улыбнулся.

– Привет, контрразведка, – весело сказал он, и в этот момент Шурыгин почувствовал, как с правой стороны в бок уперлось дуло оружия.

– Только пикни, – грозно сказал Петрашку, – и я тебя пристрелю. Идем к той «Волге».

– Ребята, вы с ума сошли. Я офицер ФСБ, – попытался обернуться Шурыгин.

– А я Красная Шапочка, – зло пошутил Петрашку, – шагай, тебе говорят. – Они перешли улицу и прошли к машине. – Садись, – толкнул Шурыгина на заднее сиденье Петрашку, сам усаживаясь впереди. В машине на заднем сиденье сидел Звягинцев.

– Ну здравствуйте, майор Шурыгин, – сказал он.

– Кто вы такой? Что вам нужно? – дернулся пленник.

– Я подполковник Михаил Звягинцев. Командир той самой группы, двоих офицеров которой вы сегодня убили.

Шурыгин побледнел.

– Кто убил? – тихо спросил он. – О чем вы говорите?

– О твоей «Хонде», на которой вы приехали за Метелиной. Один из соседей вас запомнил. И мы сумели тебя вычислить.

– Вы ответите за самоуправство, – нервно предупредил Шурыгин.

– Заводи мотор, Никита, мы уезжаем, – приказал Звягинцев. В этот момент дежурный, вышедший за Шурыгиным, увидел машину, которая стояла на другой стороне площади. Он присмотрелся, но номер отсюда увидеть было невозможно. Машина медленно отъезжала. Дежурный вернулся к себе и, подняв трубку, доложил:

– Майор Шурыгин сел в служебную «Волгу».

– Какой номер? – спросил его собеседник.

– Отсюда не видно, – виновато ответил дежурный. На другом конце бросили трубку.

Автомобиль с офицерами Звягинцева и задержанным Шурыгиным отъехал от здания ФСБ.

– Куда вы меня везете? – спросил, оглядываясь, тот.

– В морг, – коротко сказал Звягинцев, – чтобы ты посмотрел на тех, кого убил.

– Не говорите глупостей, – все еще пытался держаться майор, – вам это так не пройдет.

– Замолчи, гнида, – повернулся к нему Петрашку, – я бы с удовольствием набил тебе морду за наших ребят.

Левая задняя дверца открывалась только снаружи, и Шурыгин напрасно отчаянно дергал за ручку.

– У меня к вам несколько вопросов, – строго сказал Звягинцев, – если ответите на них честно, то можете считать, что вам повезло. Мы вас отпустим. Если нет, сразу повезем к прокурору.

– Везите, – обреченно согласился Шурыгин, – я вам ничего не скажу. Вы же знаете, где я работаю. Там не выдают секретов.

– Никуда мы тебя не повезем, – снова вмешался в разговор Петрашку, – мы тебя пристрелим. Просто раздавим, как таракана, чтобы не мешал людям жить.

Внезапно в порыве отчаянной смелости Шурыгин попытался выхватить у Петрашку пистолет, но получил удар по носу и с глухим стоном откинулся на сиденье. Лицо у него было в крови.

– Кажется, вы разбили мне нос, – прошептал он в ужасе, доставая платок. Он, очевидно, был из тех молодых мужчин, которые гордились своей внешностью.

– Останови машину, – предложил Звягинцев Шувалову, – и принеси воду. Только в пластиковой упаковке, а не в стеклянной.

Шувалов затормозил автомобиль у какого-то магазина.

– Мне нужно знать, почему вы это сделали? – устало спросил подполковник. – Мне нужно знать, кто и зачем отдал такой приказ. Я даже не спрашиваю, кто именно это сделал. Вы или ваш напарник, приехавший с вами. Мне нужно знать ответ только на два вопроса. Кто и почему?

Шурыгин молчал, облизывая языком распухшие губы.

– У меня нет гарантий, – наконец сказал он.

– У вас их действительно не будет, если вы будете упорствовать, – пообещал подполковник, – и тем не менее ответьте, кто приказал вам ехать к Метелиной.

– Я вам ничего не скажу, – прошептал Шурыгин.

– Вы теряете время, – терпеливо напомнил Звягинцев, – вас будут искать в ФСБ, и они могут заподозрить черт-те что.

– Откройте машину, и я выйду. Речь идет о государственных интересах страны. Перестаньте играть в Робин Гудов.

– Значит, вы ничего не поняли, – вздохнул Звягинцев, – речь идет о двух убитых офицерах. Если через несколько минут я не услышу от вас вразумительного ответа, мой офицер застрелит вас. Прямо здесь, в машине.

Шурыгин изумленно посмотрел на Петрашку, и тот кивнул с таким зверским видом, что у пленника не осталось и тени сомнения.

– Мне приказали, – наконец выдавил Шурыгин. Шувалов принес бутылку воды в пластиковой упаковке, и он теперь пил воду, размазывая ее по лицу.

– Кто? – спросил Звягинцев.

Шурыгин допил воду, решившись, выдохнул.

– Начальник нашего отдела полковник Барков.

– Почему?

– Этого я не знаю. Он просто приказал взять еще одного сотрудника из другого отдела и немедленно ехать на Усачева за Метелиной.

– Куда вы ее привезли?

– На явочную квартиру ФСБ.

– Адрес?

– Это разглашение тайны. Я давал подписку. Этого я вам не скажу.

– Хорошо, – согласился Звягинцев, – вы ее увезли, а потом установили свою адскую машинку.

– Нет. Когда мы ее забирали, мой напарник уже готовил все необходимое. Я был убежден, что все это для бандитов. Я не мог и подумать, что это предназначено для ваших офицеров.

– Вы утром отвезли Метелину и с тех пор ее не видели?

– Нет.

– Как вы думаете, она еще жива?

– Конечно, – Шурыгин потрогал лицо, – мы не действуем такими методами, как вы.

– Я знаю, – кивнул Звягинцев, – вы просто убиваете.

Шурыгин ничего не ответил.

– Кто работает в нашей группе на вашу службу? – спросил подполковник.

– Откуда я знаю? – удивился Шурыгин.

– Как фамилия второго сотрудника ФСБ?

– Я его видел первый раз в жизни, – сообщил Шурыгин, – но это был профессиональный ликвидатор. – Ничего не знаю, ничего не видел, – устало потер голову подполковник, – скажите адрес, куда вы увезли Метелину, и можете убираться.

– Нет.

– Никита, мы едем за город, – приказал Звягинцев, – выбери какой-нибудь лес, чтобы не нашли тела нашего гостя.

– Это не смешно, – покачал головой Шурыгин.

– Мне тоже так кажется. Какой адрес? Говорите, у нас мало времени.

– Квартира находится довольно далеко отсюда, – выдавил наконец Шурыгин. – Это на Ленинградском проспекте.

– Едем, – приказал Звягинцев. В дороге все молчали. Только однажды Петрашку вдруг спросил:

– У тебя есть мать, Шурыгин?

Офицер ФСБ побледнел, но ничего не сказал. Они доехали до нужного дома, и Петрашку выскочил из машины первым.

– Осторожнее, – напомнил Звягинцев, выходя следом, – показывайте, где живет Метелина, – сказал он, обращаясь к Шурыгину. Тот поднял руку, чтобы показать дом, и в этот момент раздались автоматные очереди. Сломавшись пополам, рухнул на землю Шурыгин. Петрашку, увидевший в последний момент, как из подъехавшей машины показались неизвестные с автоматами в руках, прыгнул, отталкивая Звягинцева, и получил сразу три пули в спину.

– Бегите, – успел прошептать он, падая на руки подполковнику. Шувалов сделал два выстрела, отвлекая нападавших. Звягинцев достал пистолет и метким выстрелом попал в глаз одному из нападавших. Тот рухнул с диким криком. Прохожие в ужасе разбегались.

– В машину, скорее! – крикнул подполковник.

Длинная автоматная очередь буквально прошила всю «Волгу». Сзади подъехала еще одна машина с новыми нападающими.

– Уезжай! – крикнул Звягинцев, понимая, что спастись уже невозможно.

– Без вас не уеду, – крикнул Шувалов.

Подполковник поднял руку Петрашку. Пульс не прощупывался. Тот был мертв. Он сделал еще один выстрел в нападавших и упал в машину, таща за собой тело Петрашку. Еще одна очередь едва не задела бензобак. Все стекла были уже выбиты. Никита пригнулся, заводя машину. Звягинцев последним усилием воли втащил Петрашку, и в этот момент почувствовал, как пуля пробила ему плечо. Он застонал, но тело Иона было уже в машине.

– Гони! – приказал он Шувалову. Тот выпрямился и, уже не обращая внимания на автоматные очереди, дал полный газ.

– А теперь постарайся от них оторваться, – прошептал Звягинцев, падая на сиденье. Шувалов гнал машину, выжимая из нее все возможное.

 

Глава 20

Все было разыграно как по нотам. Он действительно приехал домой, и жена сообщила ему, что его срочно разыскивает руководство городского управления и звонили от генерала Панкратова. Горохов позвонил в управление, попросив соединить его с генералом. Хотя Бурлаков и советовал не звонить, тем не менее он решил еще раз все перепроверить.

– Станислав Алексеевич, генерал обедает, – сообщила ему секретарь.

Он разочарованно опустил руку, уже собираясь положить трубку, когда, вспомнив о словах, сказанных ему Бурлаковым, на всякий случай уточнил:

– Он один?

– Нет. С ним Александр Никитич, они сейчас обедают. Два раза уже вас спрашивали.

– Кого-нибудь вызывали?

– Да. Краюхина и Звягинцева.

– Спасибо, – он положил трубку. Все совпадало. Подумав еще немного, набрал номер начальника Московского уголовного розыска. – Как у вас дела? Зачем вызывал Панкратов?

– Из-за ночного происшествия с группой Звягинцева, – ответил Краюхин. Он был мужественный человек и очень опытный сотрудник уголовного розыска. Но назначение на высокий пост в городе сказалось на Краюхине не лучшим образом. Понимая, что скоро будет представлен на генерала, он стал менее решительным и гораздо более осторожным, словно боялся потерять эту должность еще до того, как получит заветную звездочку. Именно поэтому он молчал во время дневной беседы Звягинцева с генералом Панкратовым, не вмешиваясь в разговор.

– А почему приехал Александр Никитич?

– Он узнал о происшествии и хочет выяснить, каким образом погибли двое офицеров.

– Больше ни о чем не спрашивали?

– Нет, только об этом деле.

– Звягинцев рассказал про фотографии?

– Какие фотографии? – не понял Краюхин. – Он ничего не говорил.

– А про обыск у Скрибенко сказал?

– Сказал. И про Липатова тоже сказал. По-моему, наше руководство считает, что лучше не ворошить это дело. Вы меня понимаете, Станислав Алексеевич?

– Понимаю. О чем еще говорили?

– Он рассказал о том, как они брали квартиру Коробкова. Вы приедете на работу сегодня?

– Сейчас приеду, – сказал Горохов, положив трубку. Он стоял у телефона, задумчиво теребя волосы. Жена вышла в коридор и встревожилась.

– Что происходит, Стас? – спросила она. – Ты сегодня не в себе.

– У нас погибли двое наших офицеров, – негромко сказал он. Жена вздохнула:

– Защитил бы докторскую и остался бы в академии, каждый раз, когда уходишь на службу, у меня болит сердце.

– Но сейчас-то оно должно быть в порядке, – поцеловал жену полковник, – я уже давно сижу в кабинете руководства и не бегаю за преступниками.

– Я вижу, – засмеялась она, возвращаясь на кухню. Он прошел в кабинет, подошел к окну и посмотрел вниз. Его «Жигули» стояли в гараже. А рядом с гаражом стояла «Волга» Бурлакова. Они его уже ждали. Он прижался головой к стеклу. Может, Бурлаков действительно прав. А если он врет и авария будет настоящей? Может, Бурлаков тоже играет на другой стороне, и им нужно, чтобы он публично сознался в своих связях с бандитами. А после этого его уберут. Он отошел от окна и прошел к столу. Достал лист бумаги и начал писать. Он писал долго, минут восемь. Потом сложил бумагу, достал конверт, запечатал его и, подумав, надписал: «Подполковнику Звягинцеву, лично».

– Алла, – позвал он жену. Она вошла. Он поднялся, посмотрел ей в глаза, протягивая конверт: – Спрячь его и забудь, – сказал очень серьезно, – если со мной что-нибудь случится, передай Звягинцеву. Ты помнишь Мишу Звягинцева? Он несколько раз приходил к нам.

– Объясни, что происходит?

– Все в порядке, – улыбнулся он, – это так, для страховки.

– Когда ты научился так искусно врать?

Он, поцеловав ее еще раз, поспешил надеть пиджак.

– До свидания, – крикнул он уже из коридора. Потом постоял немного и, уже не решаясь снова позвать ее, вышел, тихо закрыв дверь. Внизу нетерпеливо переминался с ноги на ногу Бурлаков и один из его сотрудников.

– «Мазда» ждет вас, – сообщил Бурлаков, – действуйте, как договорились.

– Надеюсь, ваша дамочка меня не убьет, – пошутил Горохов, проходя к своему гаражу.

– Будьте внимательны, – напомнил Бурлаков.

– Вы не считаете, что ваше предостережение выглядит несколько двусмысленно, – улыбнулся Горохов, открывая ворота гаража, – для человека, который собирается устроить мне автомобильную аварию, вы удивительно заботливы.

Бурлаков усмехнулся. Горохов сел в свои «Жигули» и выехал из гаража.

В условном месте Горохов свернул направо, и навстречу ему выехала «Мазда». Он резко затормозил и взял влево. Его машина врезалась в дом, и, хотя он был привязан ремнем, удар получился достаточно ощутимым. Руль больно ударил в грудь, а нога сильно заныла. К нему уже спешила женщина.

– Вы в порядке? – тревожно спросила она.

– Кажется, ногу вы мне сломали, – морщась от боли, сказал Горохов. Она улыбнулась и, подняв с земли камень, размахнувшись, ударила по стеклу. Посыпались осколки.

– Это обязательно? – все еще морщась, спросил Горохов

– Ногу вы, может, и не сломали, – резонно ответила женщина, – а сотрясение мозга у вас должно быть обязательно. Повернитесь ко мне быстрее. К нам уже бегут люди. – Он повернулся, почувствовав, как она провела тонким скальпелем по его лбу. – Извините, – сказала она, – надеюсь, шрамы заживут. Хотя говорят, что они украшают мужчин.

– В мое время говорили, что большего уважения достоин тот, кто сделал эти шрамы, – сумел пошутить Горохов.

– Возьмите платок, – быстро сказала женщина, – не бойтесь. Это краска. Все должны видеть, что вы в крови.

– Не слишком ли много? – проворчал полковник, принимая платок и прижимая его к лицу. На ладонь капнула красная капля. Вокруг машины уже стояли люди. Откуда-то появился инспектор ГАИ. Женщина объясняла, что она не виновата, а сам пострадавший, нарушив правила движения, проехал на желтый свет. Офицер согласно кивал, бросая выразительные взгляды на все еще сидевшего за рулем Горохова.

– Таких стервецов лишать нужно автомобильных прав, – громко сказал он, чтобы его услышал Горохов. Обычная «шестерка» не производила никакого впечатления на инспектора. Высокое начальство и особо крутые бандиты предпочитали «Мерседесы» и «Вольво». А с владельцами «Жигулей» церемониться даже не стоило. Он сделал несколько шагов к машине, даже не думая вызывать врачей для оказания помощи пострадавшему, строго посмотрел на Горохова и сурово произнес:

– Ваши документы.

– Вызовите машину, капитан, – попросил Горохов, протягивая свое служебное удостоверение, – я заместитель Панкратова. – С инспектором моментально произошла разительная перемена. Он свирепо взглянул на женщину и крикнул:

– Осторожней нужно было ездить. – Теперь он уже не сомневался, что виновата во всем владелица «Мазды». – Врача срочно вызовите, – приказал инспектор, обращаясь к кому-то через голову, – не волнуйтесь, товарищ полковник, – заискивающе шепнул он, – все оформим как нужно. Вы ни в чем не виноваты.

Горохов поморщился. Усердие офицера ГАИ не вызывало ничего, кроме чувства омерзения. Тот выслуживался, опасаясь, что полковник припомнит его слова о стервеце, которого нужно лишить прав.

– Оформляйте все, как положено, – строго сказал Горохов, – и давайте быстрее врача. У меня, кажется, сломана нога. – Через десять минут «Скорая помощь» увозила его в больницу. По просьбе самого Горохова они отправились в госпиталь МВД. О случившемся сразу было доложено генералу Панкратову. Он как раз закончил обедать и вместе с высоким гостем поднялся к себе в кабинет.

– Как это попал в аварию? – не поверил Панкратов. – У него же есть служебная машина. Почему он сам за рулем сидел?

– Не знаю, товарищ генерал, – виновато докладывал дежурный, – наверно, торопился. Мы звонили домой, жена рассказывала, что он приехал после дежурства и, почти не отдыхая, сразу взял машину, чтобы приехать на работу.

– Вот так люди горят на работе, – патетически сказал генерал, глядя на заместителя министра. Тот был в плохом настроении и не разделял патетики начальника московской милиции.

– Как это могло произойти? – зло спросил Александр Никитич. – Почему он должен был попасть в аварию?

Панкратова удивила реакция его гостя. Он не понимал, почему эта авария так нервирует первого заместителя министра внутренних дел.

– Обычная авария, Александр Никитич, – осторожно сказал он. – Иногда такое случается.

Заместитель министра кивнул.

– Я еду к себе, – жестко сказал он, – а вы разберитесь наконец с вашими авариями и с группой Звягинцева. Нужно все проверить и запротоколировать. Не забудьте о фотографиях, которые утаил от нас Звягинцев. – Он поднялся и, пожав руку Панкратова, вышел из кабинета.

Генерал проводил его до дверей приемной.

«Почему он так нервничает?» – недоумевая, подумал генерал. И, подняв трубку, вызвал к себе Краюхина. Когда начальник МУРа вошел, генерал строго взглянул на него.

– Тебя представили на генерала, – сообщил начальник московской милиции. Краюхин кивнул, не скрывая радости.

– Указ лежит у Президента на столе, – добавил Панкратов, – но пока ты еще не генерал, тебе нужно немного побегать. Мне нужно знать по минутам, что сегодня ночью и днем случилось с группой Звягинцева. И разберись с аварией, которая произошла с Гороховым. Кто виноват? Ты меня понял?

Краюхин кивнул:

– Наши люди уже работают и в квартире, где был убит Коробков, и в квартире Метелиной, – доложил он, – туда приехали и сотрудники ФСБ. Прокуратура уже возбудила уголовное дело по факту смерти наших сотрудников. Кочетов занимается этим делом лично.

– Докладывать мне обо всем, – строго сказал Панкратов, – и не забудь изъять у группы Звягинцева все фотографии, которые они взяли в квартире Скрибенко. Мне нужно на них взглянуть.

– Сделаем.

– И посмотри там насчет Липатова. Не нравится мне, что он оказался замешан в такой истории. Ты меня понимаешь? Это уже не уголовники. Это политика, Краюхин. А в твоем положении лучше в политику не лезть. Поэтому тактично узнай, как попал в эту историю Липатов. Только не посылай своих дуболомов в Кабинет Министров. Еще не хватает, чтобы они знали о нашем интересе к умершему. Мы его не знали и знать не хотим. А его машину куда-нибудь отгоните. Потом с ней разберемся.

Краюхин встал: как хорошо, что Панкратов думает так же, как и он. Лишнего скандала им действительно не нужно.

 

Глава 21

Я сразу дал сильный газ, когда Михалыч втянул тело Иона в машину. Во время войны о таких, как Петрашку, слагали песни и награждали высшими знаками отличия посмертно. По существу, он спас командира, прикрывая его своим телом. Видимо, оставшиеся у дома нападавшие в первый момент растерялись, но потом я увидел в зеркале, как за нами едут сразу два автомобиля, которые быстро нас догоняли.

– Сворачивай с дороги, – крикнул Звягинцев, тоже увидевший эти машины, – мы не сумеем от них оторваться на трассе, мощности мотора не хватит.

Я сразу повернул направо, на боковую улочку. Михалыч, как всегда, прав. У них «БМВ» и «Фиат». А у нас допотопная модель «Волги», хотя сам автомобиль довольно новый. Но с «БМВ» состязание он не выиграет – это точно. Я несколько раз сворачивал, чтобы они теряли свое преимущество на поворотах. Прохожие в ужасе разбегались.

– Как Ион? – крикнул я во время одного из таких поворотов.

– Убит, – мрачно ответил Михалыч, – дай мне твой пистолет, у меня кончились патроны. Может, я все-таки остановлю этих ублюдков.

– Вы же ранены, – крикнул я ему.

– Ничего. Пуля прошла навылет. Я могу держать пистолет. Бросай!

– У меня осталось всего четыре патрона, – предупредил я его.

В разбитые окна врывался ветер, было довольно холодно. На этой улице некуда было сворачивать. Сзади послышалась автоматная очередь. Они нас снова догоняли.

– Стреляйте, – попросил я подполковника, – они нас догоняют.

Не думал я, что доживу до такого. Подполковник встал, как в кино, и, не обращая внимания на автоматную очередь, сделал четыре выстрела в «БМВ». Заскрежетали тормоза. Автоматная очередь прекратилась, и машина на полном ходу врезалась в соседний дом. Раздался страшный удар, крики, а потом взрыв. Машина загорелась, перекрывая узкую улицу.

– Попал, – сполз на сиденье подполковник. Я еще раз свернул в улочку.

– Едут? – спросил Михалыч мрачно.

Я посмотрел в зеркало:

– Оторвались.

– Хорошо. А то у нас на двоих два пустых пистолета.

– У Иона должен быть пистолет.

Подполковник перевернул тело Иона и достал пистолет. Вытащил обойму и проверил патроны.

– Полная обойма, – выдохнул он, – пусть теперь попробуют сунуться. – Он достал несколько патронов и переложил в мой магазин, возвращая мне.

– Держи свой пистолет, Никита. Ты сегодня просто молодец.

– Куда поедем? На работу? – спросил я подполковника.

– Нет. Они нас будут ждать там. Живыми в здание мы не войдем. А если войдем, нас убьют. У нас в группе кто-то их информирует.

– Там их осталось пятеро, – напомнил я командиру, – Хонинов, Маслаков, Бессонов, Дятлов, Аракелов. Вы думаете, кто-то из них мог предать?

– Уверен. О фотографиях никто не знал. А Панкратов позвонил мне и спросил о них. И ему об этом сказал первый заместитель министра. Сам Александр Никитич. Ты понимаешь, на каком уровне идет игра? Нас не пустят живыми дальше приемной, Никита.

– Что делать?

– Нужно бросить машину. И придумать, что делать с телом Иона. Нельзя его так оставлять. Они сейчас будут искать нашу машину по всему городу, чтобы заставить нас замолчать. Нужно въехать в какой-нибудь двор и бросить машину. Черт возьми, если бы Горохов был на месте, я бы ему позвонил.

– Вы ему верите? Он же нас обманул.

– Мы же не знаем, почему он так сделал. Нам сейчас важно продержаться, Никита, немного продержаться. Найди глухой двор и въезжай туда.

– А с Ионом как?

Михалыч помолчал, потом решительно сказал:

– Вызовем «Скорую помощь». И милицию. Как будто это обычное дорожное преступление. Они на такое не рассчитывают. Одному из нас придется остаться здесь, чтобы проконтролировать всю ситуацию. Потом связаться с нашей группой. А второй должен найти Горохова и все ему рассказать.

– Вы хотите рассказать ему? – не поверил я.

– Он единственный человек, который почти полностью в курсе всего происходящего. Я должен его найти.

– Тогда решено. Вы едете искать Горохова, а я остаюсь у машины и жду «Скорую помощь», – выдохнул я, уже въезжая во двор.

– Все правильно, Никита. Еще одна просьба: если не вернусь, вы найдете Иуду и сделаете так, чтобы об этом узнали и другие. Не доверяй начальству. Они за лишнюю звездочку и за свое кресло мать родную продать готовы. Прощай. – Он наклонился и, поцеловав Иона в голову, вылез из автомобиля.

Я вышел вслед за ним и видел, как он идет по двору. Сердце у меня щемило, словно я чувствовал, что вижу его в последний раз в жизни. Звягинцев ушел, а я, оставшись один и не обращая внимания на уже собравшихся вокруг машины мальчишек, достал брезент и укрыл тело Иона. Он лежал на заднем сиденье и словно спал. Я поправил его форму. Прости меня, Ион. Не думал я, что мне тебя отпевать придется.

Я пошел к телефонной будке звонить в «Скорую помощь» и в милицию. Врачам я сказал, что здесь мертвый человек. А в милицию позвонил через минуту и сообщил, что произошло убийство. Убит офицер милиции Ион Петрашку. Подумав немного, я еще раз позвонил в милицию, на этот раз прямо в МУР, и сообщил, что на Ленинградском проспекте в перестрелке убит офицер ФСБ майор Валерий Шурыгин. Это мой подарок нападавшим. Пусть попробуют за несколько минут убрать трупы и смыть пятна крови. Я уже не говорю о десятках свидетелей. А исчезнувший Шурыгин будет лучшим доказательством моих слов.

Ждать мне пришлось достаточно долго. Эти машины «Скорой помощи» стали ездить, как наши старые троллейбусы, медленно, с остановками и не по расписанию. Наконец врачи приехали, я хотел объяснить, что произошло, но в этот момент приехала и родная милиция.

Я стоял в толпе и смотрел, как грузят тело Иона Петрашку, нашего боевого товарища. За сегодняшний понедельник мы потеряли троих ребят. Хотя я неправильно считал. Мы потеряли четверых. Один из оставшихся членов нашей группы был Иудой, который нас предавал, и поэтому я считал, что мы потеряли и его. Если бы я знал, кто из ребят был этим предателем.

Я запомнил номера автомобилей и пошел звонить в управление. Теперь нужно было придумать, как связаться с нашими. Я решил позвонить Леньке в уголовный розыск. Он к этому времени должен был уже вернуться на работу, рассудил я, набирая его номер. Он сразу меня узнал.

– Никита, это ты? Что случилось? – спросил он тревожно.

– Слушай меня внимательно, Леня, – нервно сказал я, – и не перебивай. Нашу группу кто-то все время подставляет. Только что был убит капитан Ион Петрашку. Сейчас ты пойдешь в нашу группу и сообщишь об этом. Его увезла машина «Скорой помощи», с ними была местная милиция. Запиши их номер. Или лучше запомни. Передай, что Шурыгин убит. Запоминай все фамилии точно. Скажи – майор Шурыгин убит.

– Ясно, что-нибудь еще?

– Передай, что ему приказал полковник Барков. Полковник ФСБ Барков. Скажи, что Метелину спрятали сотрудники ФСБ на явочной квартире. Мы ее достать не смогли.

– А как ты?

– Я пока в порядке. Будь осторожен, наши телефоны прослушиваются, может быть, и в комнатах установлены «жучки». Поэтому говорите обо всем в коридоре.

– Понял!

– Скажи, что о фотографиях знал Александр Никитич, наш первый заместитель министра. Информация идет к нему и дальше. А куда именно, мы не знаем.

– Попал ты в историю, – сочувственно сказал мне Леня.

Я ничего не ответил.

– Леня, нам нужно обязательно встретиться, – сказал я в заключение, – лучше, если ты приедешь за мной. Я буду на Рижском вокзале через два часа. Только не говори этого у нас в группе.

Я уже собирался положить трубку, когда вспомнил и добавил:

– Если спросят о подполковнике, скажи, что он поехал на встречу с Гороховым.

– С нашим Гороховым? – быстро спросил Леня. – Он в больнице. Полчаса назад сообщили, что он попал в автомобильную аварию. Он в нашем госпитале. Врачи подозревают сотрясение мозга. – Я опустил трубку. Только этого нам не хватало.

 

Глава 22

Первый заместитель министра внутренних дел вернулся к себе в плохом настроении. Он поднял трубку правительственного телефона и набрал знакомый номер.

– Здравствуйте, – выдавил он, – сообщаю, что наш знакомый полковник попал в автомобильную аварию.

– Мы знаем, – перебил его строгий голос, – приезжайте туда, где мы с вами встречались, через полтора часа. У нас серьезные проблемы. – Он бросил трубку.

Генерал схватился за сердце, достал таблетку валидола и положил под язык, перевел дыхание. Генерал уже много раз жалел, что позволил втянуть себя в эту авантюру. Но все казалось таким заманчивым, таким перспективным. Человек, занимающий один из самых высших постов в государстве, если не самый высший, человек, от желания которого зависело любое назначение в этой стране, твердо обещал ему пост министра. И он, поверив, согласился, решив поставить на кон и свою карьеру, и свою жизнь. Пост министра для любого первого заместителя – высшая точка карьеры. И всегда идущий вторым завидует пришедшему к финишу первым. Легко быть пятидесятым или сотым. Труднее быть вторым, когда ты в шаге от триумфа. Еще когда снимали прежнего министра, он рассчитывал, что Президент и премьер предложат его кандидатуру, но прошел другой, обычный заместитель. А он так и остался первым заместителем. И вот теперь ему показалось, что у него есть шанс. Но группа Звягинцева спутала все эти планы. А ведь все было подготовлено как нужно. Он вызвал помощника.

– Есть какие-нибудь сообщения по городу? – строго спросил он.

– Особых происшествий нет, – доложил помощник, – на этот момент только перестрелка на Ленинградском проспекте. Обычная разборка. Там погибло двое людей, сейчас мы пытаемся опознать второй труп. Но один из них имел документы майора ФСБ. Оружия при нем не было. Наши считают, что он случайно оказался свидетелем разборок двух бандитских группировок.

– С ФСБ связались?

– Московская милиция им уже сообщила.

– Больше ничего нет?

– Нет. Но был сигнал, что убит сотрудник милиции. Сейчас проверяют. Труп уже обнаружен. Возможно, чья-то месть, мы сейчас выясняем. В кармане убитого были найдены документы. На улице Макеевской столкнулись три автомобиля, двое погибших, оба из научно-исследовательского института.

– Ладно, – махнул рукой генерал, – фамилию сотрудника милиции записали?

– Да. Это капитан Ион Петрашку, из группы подполковника Звягинцева.

Дежурный с ужасом увидел, как хватает воздух непослушными губами генерал, задыхаясь от сердечной недостаточности. Он подбежал:

– Александр Никитич, может, врача…

– Отставить, – прохрипел генерал, – мать твою, чего же ты мне не сказал сразу. Как он погиб?

– Не знаю, товарищ генерал, – виновато развел руками дежурный.

– Так узнайте, – возмутился генерал, – быстро все материалы ко мне на стол. И по убитому майору ФСБ, и по найденному сотруднику милиции. Срочно. Я жду.

Когда дежурный вышел, он позвонил по прямому телефону генералу Панкратову.

– Я ведь вам говорил о том, что нужно пристальнее заниматься группой Звягинцева, – возмущенно сказал генерал. – Сейчас мне сообщили, что убит еще один из них – капитан Петрашку. Отстраните не Звягинцева, а всю группу от дальнейшего расследования, – приказал генерал, – и узнайте, как погиб ваш сотрудник.

– Я разберусь, – пообещал Панкратов. Положив трубку, он приказал вызвать Звягинцева.

Через несколько минут напуганный его голосом дежурный сообщил, что Звягинцев выехал с группой офицеров на оперативное мероприятие.

– Пригласите ко мне его офицеров. Всех, кто остался в управлении.

Когда Хонинову передали приказ Панкратова, он оглядел притихших офицеров и согласно кивнул:

– Идем к генералу. Дятлову остаться у телефона.

– Я не хочу оставаться один, – осторожно сказал Дятлов.

– Не обсуждайте приказов, – сурово сказал Хонинов. Они так и вышли вчетвером, направляясь к генералу. Хонинов, Аракелов, Бессонов и Маслаков. В кабинет начальника ГУВД они вошли гуськом, выстроившись в линию. Панкратов встретил их мрачным взглядом.

– Это все, что осталось от вашей славной группы? – неприятным голосом спросил он. – Кто выехал вместе со Звягинцевым? И куда?

– Капитан Петрашку и старший лейтенант Шувалов. В больницу, поговорить с раненым.

– Им совсем нечем заниматься?! – гаркнул генерал. – Давно уехали?

– Два часа назад, – доложил Хонинов.

– Сукины дети, – закричал Панкратов, – под суд отдам всех! В героев решили поиграть, в неуловимых мстителей?

– Не понимаю, товарищ генерал, – честно ответил Хонинов.

Панкратов сорвался со своего места и подбежал к нему, потрясая бумагой.

– А это вы видели? Два часа назад кто-то вошел в больницу и удавил этого преступника. Что я теперь должен думать о ваших товарищах, капитан? Я вам не позволю самосудом заниматься. Вы решили, что если они убили ваших товарищей, то и вы можете делать все, что хотите?

Хонинов, собрав всю волю, молча смотрел на генерала. Потом сказал:

– Товарищ генерал, наши сотрудники не могли этого сделать. У вас неверная информация.

Генерал, опешив, бросил листок на стол.

– А кто мог это сделать?

– Не знаю, товарищ генерал, – ответил Хонинов, – но это не наши.

Генерал молчал. Потом спросил:

– Про Петрашку знаете?

Хонинова трудно было испугать, но на этот раз в его глазах мелькнул испуг.

– Его убили… – кратко сообщил генерал.

Все были потрясены. Бессонов закрыл глаза. Аракелов неслышно шевелил губами. Маслаков плакал. Только Хонинов остался внешне невозмутимым, хотя скулы у него заходили ходуном.

– Кто? – наконец смог произнести Хонинов.

– Мы ничего не знаем. Кто-то позвонил и сообщил нам о трупе в машине, – генерал вздохнул и взглянул на офицеров. – Приказываю всем сегодня отдыхать. Всем идти домой. Я прикажу дать сообщение по всему городу о розыске подполковника Звягинцева и старшего лейтенанта Шувалова. Если они живы, мы их найдем. Куда они должны были поехать еще, кроме больницы?

– Я не знаю, товарищ генерал, – Хонинов избегал смотреть на своих товарищей.

– Где Дятлов? – вдруг спросил генерал.

– Он у нас в кабинете, – доложил Хонинов.

Панкратов поднял трубку.

– Дятлова ко мне.

Панкратов посмотрел на лежавшие перед ним сводки.

– Вы даже сами не понимаете, в какую историю попали.

В кабинет вошел Дятлов. Он был бледнее обычного и явно собирался что-то сказать.

– Как вы себя чувствуете? – спросил Панкратов.

– Спасибо, товарищ генерал, уже лучше.

– С этого момента я всех отстраняю. Вы поедете домой. И если кто будет артачиться, я его арестую.

Все молчали.

– Еще раз спрашиваю, куда поехали Звягинцев и Шувалов?

Хонинов посмотрел на товарищей. Говорить или не говорить, предстояло решать ему.

– Приказываю отвечать, капитан Хонинов, куда уехал подполковник?

– Не знаю.

– Старший лейтенант Дятлов?

– Не знаю.

– Старший лейтенант Маслаков?

– Не знаю.

– Лейтенант Бессонов?

– Не знаю.

– Лейтенант Аракелов?

– Не знаю.

– Трогательно, – пробурчал генерал. – Вам не кажется, что вы увлеклись, ребята? А в это время где-то убивают ваших товарищей. Нам нужно найти Звягинцева и Шувалова. Может, они еще живы.

– Мы не знаем, куда они поехали, товарищ генерал, – подвел окончательный итог Хонинов. Панкратов понял, что большего ему не добиться.

– Все по домам, – устало сказал он. – Героев мне больше не нужно. Мы и без вас найдем тех, кто устроил взрыв. – Он поднял трубку. – Краюхин, пока болеет Горохов, ты его заменяешь. Проследи, чтобы все офицеры группы Звягинцева сегодня уехали домой. Лично отвечаешь за это.

– Что случилось с полковником Гороховым? – спросил Хонинов.

Генерал изумленно посмотрел на него, но ответил:

– Он попал в автомобильную катастрофу.

– Наши офицеры должны были потом заехать в ФСБ, – вдруг сказал Хонинов.

– При чем тут контрразведка? – не понял генерал.

– Мы установили, что один из тех, кто приезжал в дом Метелиной за несколько минут до взрыва, был сотрудник ФСБ, – сообщил наконец Хонинов.

Генерал вопросительно смотрел на капитана.

– Мы приехали на место гибели наших товарищей и узнали, что за несколько минут до взрыва к дому подъезжала белая «Хонда». Нам удалось установить, что она принадлежала одному из сотрудников ФСБ. К нему и поехали наши офицеры, – объяснил капитан.

– Почему не сообщили по форме?

– Мы хотели все проверить сами.

– Они хотели проверить, – недовольно повторил Панкратов. – Как фамилия сотрудника ФСБ?

Хонинов посмотрел на товарищей и наконец сказал:

– Майор Шурыгин.

– Что-о-о-о? – встал на ноги побледневший генерал, поднимая лист бумаги и делая несколько шагов по направлению к своим офицерам. – Как, вы сказали, его имя? Повторите?

– Майор Шурыгин, – повторил Хонинов.

– Он убит час назад в перестрелке. Теперь вы понимаете, к чему привело ваше молчание?

Хонинов изумленно сделал шаг вперед.

– Как это убит?

– Очень просто. Местная милиция передала, что там были разборки двух группировок, и майор случайно попал в перестрелку. Теперь я понимаю, что это было не так. Очевидно, там погиб и Петрашку, еще какой-то неизвестный. – Панкратов подошел к столу, поднял трубку.

– Установите, не принадлежит ли труп неизвестного подполковнику Звягинцеву или старшему лейтенанту Шувалову. Хотя нет, подождите. Я пришлю кого-нибудь из наших сотрудников, чтобы они проверили на месте. – Он повернул голову. – Поезжай и посмотри, Хонинов. А остальным… – Он помолчал и вдруг сказал: – Черт с вами. Сидите здесь, раз вам так нравится. Теперь мы все равно не уснем, пока не разберемся, что происходит.

 

Глава 23

Когда до назначенного времени оставалось около двадцати минут, Александр Никитич покинул кабинет и сел в свой автомобиль. Впереди, как обычно, сидели водитель и помощник, выполнявший и функции телохранителя. Заместитель министра назвал адрес.

– Это там, где мы были сегодня утром? – вспомнил водитель.

– Много болтаешь, – разозлился генерал. Весь путь прошел в молчании. Когда генерал вышел и, тяжело ступая, скрылся в подъезде, водитель посмотрел на помощника и пожал плечами.

– Чего-то нервный он стал в последнее время, все суетится, бегает. Министром, наверно, хочет стать.

Помощник кивнул и сплюнул сквозь окно. Александр Никитич, тяжело дыша, вошел в квартиру. Открывший ему дверь молодой человек не был ему знаком.

– У меня назначена встреча, – сказал генерал.

Молодой человек пропустил его в комнату и, ни слова не говоря, запер дверь. Генерал сидел за столом, нетерпеливо поглядывая на часы. Через двадцать минут появился его обычный собеседник.

– Меня задержали, – отрывисто бросил он вместо извинения, проходя к столу. Он был не в настроении.

– Вы уже знаете, что случилось? – спросил он.

– Все, что случилось в городе, я знаю, – гордо ответил заместитель министра, – я полдня провел в ГУВД.

– Ничего вы не знаете, – выдохнул его неприятный собеседник, – эта группа Звягинцева – сущее наказание. Мы думали, что после смерти Скрибенко и Липатова все можно как-то восстановить, но ваши офицеры начали совать нос не в свои дела. Они даже приехали на дачу Липатова и украли там записную книжку.

Генерал достал носовой платок, вытирая лицо.

– После этого они легко вычислили, кто из сотрудников ФСБ приезжал к Метелиной. И поехали к этому сотруднику. Обманом они выманили его из ФСБ и подло убили. Это был майор Шурыгин. Потом они застрелили еще одного прохожего, пытавшегося им помешать, и сбежали. Майор, правда, оказал сопротивление и сумел ликвидировать одного из офицеров. Капитана Петрашку.

– У меня другие сведения, – осторожно сказал генерал. – На Ленинградском проспекте была перестрелка. Там случайно убили майора, но один из нападавших был убит. А тело Петрашку и машина были найдены совсем в другом месте.

Холодный взгляд собеседника остановил его.

– Я вам излагаю нашу точку зрения, генерал, – жестко сказал молодой человек, – это не моя личная точка зрения, это наша точка зрения.

– Понимаю, – испуганно сказал генерал.

– Горохов, за которым вы обязаны были проследить, попал в больницу, и теперь вся наша операция полетела к черту. Теперь наша задача, не исключая линию Скрибенко и Липатова, сделать виноватыми сотрудников группы Звягинцева. Они столько за день натворили, что на них можно навешать всех собак. Сначала выбросили в окно Скрибенко, потом перебили всю группу Коробкова, сделали незаконный обыск в квартире Скрибенко, утаили фотографии от следствия. И наконец убили майора ФСБ и раненного ими члена преступной группировки Коробкова. По-моему, вполне достаточно, чтобы возбудить против них громкое дело.

– Раненого тоже они убили? – рискнул спросить генерал. Молодой человек посмотрел ему в глаза.

– Вам что-то не нравится?

– Они будут все отрицать.

– Если останутся в живых, – усмехнулся молодой человек, – а я надеюсь, что до завтра некоторые из них не доживут. Они нам мешают. Прокуратура уже обнаружила, что Липатов умер не своей смертью, и теперь может найти и некоторые другие факты. Завтра газета напечатает банковские счета Липатова в Швейцарии и Германии. Этого достаточно, чтобы окончательно его скомпрометировать. Если бы не группа Звягинцева, мы все бы быстро исправили. Вы понимаете, как они нам мешают.

– Я приказал найти фотографии и приобщить их к делу, – сообщил генерал. – Звягинцев сегодня ничего о них не сказал, когда докладывал Панкратову.

– Это уже не имеет никакого значения. Горохов вышел из игры, попав в больницу. Эта авария ему здорово помогла. Он как будто нарочно попал в больницу. Вам не кажется, генерал, что против нас кто-то действует?

– Нет, – покачал головой генерал, – мне ничего не кажется.

– У нас мало времени, генерал, – напомнил молодой человек, – в любом случае вы должны решать проблему полковника Горохова. Президент болен. Все может поменяться в любой момент. Нам нужно, чтобы вы действовали решительнее. Ваш министр очень ненадежный человек. Он старается угодить всем, а так не бывает.

– Я понимаю, – кивнул заместитель министра, – я и так делаю все, что можно.

– Не все. Сегодня ночью вы обязаны найти Звягинцева и Шувалова. Они не должны попасть в здание городского управления. Там у дверей постоянно дежурят наши люди, но у вас больше возможностей, чем у нас. И не забудьте о журналистке. Нам она уже не нужна, а своими репортажами может только помешать.

– Я все сделаю, – кивнул генерал, – но сообщение о смерти Шурыгина и Петрашку уже прошло по всем каналам. Вы же знаете, как это бывает. Сообщение о смерти офицеров ФСБ и МВД получают и наше министерство, и руководство ФСБ. Одновременно обо всем случившемся в городе докладывают в городскую мэрию. Все это невозможно скрыть.

– Никто не просит вас скрывать факт их смерти. Это уже поздно, но лишь потому, что вы не смогли проконтролировать обстановку в городе. Мы вас предупреждали о группе Звягинцева. За каждым из них должны были идти пять ваших сотрудников, если не десять.

– Я не могу поручить следить за офицерами МВД. Как я объясню?

Молодой человек покачал головой и жестко спросил:

– Вы хотите быть министром или нет? Если мы не сумеем устроить большой скандал, вы вылетите и с этой должности.

– Я все сделаю, – кивнул Александр Никитич, – я постараюсь.

– После завтрашней статьи в газетах самое главное, чтобы Звягинцев и Шувалов не объявились бы со своими признаниями. И чтобы никто из оставшихся офицеров не сумел опровергнуть факты из этой статьи. На даче у Липатова были Петрашку и Шувалов. Одного уже нет в живых.

– Но у них останется еще записная книжка, – напомнил генерал.

– Не останется. Мы ее заберем. Вы думайте о том, как их нейтрализовать, а не о том, что у них останется.

– Вы хотите, чтобы их всех ликвидировали? – прямо спросил генерал.

– Это был бы идеальный вариант, – кивнул молодой человек, – но это невозможно. Достаточно, если вы уберете Звягинцева и Шувалова. А один из оставшихся выступит со специальным заявлением по поводу деятельности группы.

– Ваш осведомитель, – понял генерал, криво усмехаясь.

– Это не имеет отношения к нашему разговору, – сказал молодой человек, – вы можете идти. Постарайтесь не заснуть сегодня ночью.

Генерал тяжело поднялся и пошел к дверям. Молодой человек сидел, когда за его спиной послышались мягкие шаги. Он обернулся и быстро поднялся. Стоявший перед ним человек был известен всей стране. Это был руководитель Администрации Президента, фактический его наместник, правивший от имени тяжело больного Президента. Он был высокого роста, с мертвыми выпученными глазами. Подойдя к молодому человеку, он усмехнулся.

– Трусит генерал, – сквозь зубы сказал он.

– Да, – согласился молодой человек, работавший одним из его заместителей.

– Нужно было договариваться с министром, – задумчиво сказал руководитель администрации, – но уже поздно. Он может встать на другую сторону. Поедем на работу, я позвоню Генеральному прокурору. – Уже сидя в автомобиле, он спросил: – С газетой договорились?

– Там все в порядке. Статья набрана, завтра выходит.

– Это хорошо. Надеюсь, здесь не будет никаких ЧП. Они не догадались, кто предоставил им счета Липатова?

– Нет, конечно. Мы сделали все через третьих лиц, как вы и говорили.

Руководитель администрации посмотрел на часы и поднял трубку телефона, находящегося в машине. На другом конце отозвался Генеральный прокурор.

– Добрый вечер, – лишенным эмоций голосом сказал руководитель администрации, – я звоню по поводу смерти Липатова. Вы установили, от чего он умер?

– Это убийство, – осторожно сказал Генеральный прокурор. Он был достаточно умный и толковый человек. Но, как чиновник, он понимал, что полностью зависит от человека, позвонившего ему. Унизительность его положения, при котором, с одной стороны, он должен был осуществлять высший надзор за законностью в стране, а с другой – подчиняться любым требованиям руководителя администрации, ставила его в глупое положение. Генеральный прокурор был осторожен. Он знал, как быстро слетали его предшественники, один из которых все еще сидел в тюрьме. Он и сам не замечал, как постепенно его осторожность превратилась в трусость. Но он не хотел признаваться даже себе, что зависит от разнополярных сил. Внешне независимый, Генеральный прокурор зависел и от настроения Президента, и от желания его главы администрации, и от хорошего отношения премьера, и от еще более хорошего настроения Совета Федерации, где его утверждали. И поэтому он был очень осторожен и старался не влезать в особенно громкие дела, аккуратно обходя любые политические скандалы. А уголовные дела, возбуждаемые по таким скандалам, благоразумно спускались на тормозах, и ни одно дело не было доведено до конца.

– У вас уже есть доказательства убийства? – спросил руководитель администрации.

– Да, – в голосе Генерального прокурора послышалась твердость. – В таком случае вы знаете, что делать. Все нужно расследовать тщательно. Это мнение и Президента.

– Я понимаю. Это наш долг.

– До свидания. – Он положил трубку и покачал головой. – Этот тоже трусит. Они все играют за разные команды, не зная, кто победит в конечном счете.

Его заместитель промолчал. Он знал, что всегда лучше промолчать.

– Если все пройдет хорошо, – вдруг сказал руководитель администрации, – нам нужен будет свой человек в Министерстве внутренних дел. Министр очень ненадежен. А этот его первый заместитель глуп. У тебя ведь высшее юридическое образование?

Его заместитель ошеломленно кивнул.

– А меня утвердят депутаты?

– А куда они денутся, – усмехнулся его начальник, – главное – выиграть сегодня. А потом все будем решать только мы.

 

Глава 24

После разговора с Леней Свиридовым я не знал, куда мне деваться. Куда можно пойти офицеру милиции, которого ищут по всему городу сотрудники ФСБ, МВД и бандиты. Теплая компания. Смерть Шурыгина нам не простят. Я походил немного по улицам, прижимаясь к домам, и, найдя небольшую закусочную, решил пересидеть там. Вообще я не понимаю, как живут эти бандиты и воры. Прятаться и скрываться – это так унизительно. Прежде всего для самого себя. Испытываешь чувства загнанной крысы.

Я взял сто граммов и выпил за упокой души майора Зуева, Маира Байрамова, моего вечного напарника и старшего товарища Иона Петрашку. Так я просидел около часа. И только потом отправился к Рижскому вокзалу.

Наивный человек полагает, что в таких случаях лучше передвигаться по городу на метро, где масса людей и вас никто не узнает. На самом деле это самая большая глупость. В подобных случаях как раз прежде всего следят за станциями метро, где невозможно скрыться при выходе и входе. И еще за вокзалами и аэропортами. Сам я хорошо знал, как в таких случаях работают сотрудники ФСБ и МВД. Я все время называю оба ведомства не потому, что считаю их плохими. Просто я был убежден к тому времени, что и в ФСБ, и в МВД есть очень много людей, заинтересованных в том, чтобы я замолчал навсегда. Поэтому они, объединившись, будут охотиться за мной. В этом я не сомневался.

В общем, ровно за полчаса до назначенного времени я остановил попутную машину и поехал к Рижскому вокзалу. Это тоже специальный трюк. Если хотите назначить свидание, а вас ищет милиция, назначайте его там, где будет много сотрудников милиции. На Рижском всегда было достаточно омоновцев и сотрудников милиции. Поэтому дополнительных людей сюда не пришлют, решив, что я не такой идиот, чтобы лезть туда, где столько сотрудников милиции.

Я отпустил машину и стал прогуливаться у метро, пытаясь не поворачивать рожу для всеобщего обзора, когда увидел Свиридова. Он спешил ко мне.

– Привет, – сказал Леня, – пойдем в машину. Я взял у ребят их «Москвич».

– Нет, – возразил я, – там могут оказаться микрофоны.

– Ты чего такой пугливый? – мрачно спросил Леня.

– Я не пугливый, я осторожный. У тебя оружие с собой?

– Ты хочешь, чтобы я тебе его отдал?

– Нет, конечно. Мне нужны патроны. У меня всего три.

– Ты ненормальный, – убежденно сказал Леня, – эти события отразились на твоей психике. Почему ты не возвращаешься в управление? Там тебя ждут.

– Мне не дадут туда войти, Леня. Меня убьют на пороге.

– Да глупости это все. Я поеду с тобой, и никто тебя не убьет.

– Ты мне дашь патроны или нет?

Мы отошли в сторону, и он достал пистолет, вытащил магазин и протянул его мне.

– На, возьми, только объясни, что происходит.

– Нас подставили, Леня. Взрыв на Усачева был организован сотрудниками ФСБ. – Леня ошеломленно уставился на меня. Я кратко обрисовал ситуацию.

– Может, мне попроситься на прием к Панкратову, – предложил Леня, – или рассказать все Краюхину?

– Нет, – возразил я, – мы не знаем, кто в МВД работает на них. Даже в нашей группе кто-то передает сведения о наших действиях. Но уже ясно, что это не Петрашку. – Я помолчал и добавил: – И не я.

Свиридов вздохнул.

– Попал ты в катавасию.

– Вот я и думаю, что дальше делать. Звягинцев должен был найти Горохова.

– Он сейчас в больнице.

– Живой?

– Живой. Врачи говорят, легкое сотрясение и с ногой что-то.

– Может, это не случайная авария, – предположил я. – Но если Звягинцев не найдет Горохова прежде, чем они обнаружат Михалыча, нам хана обоим.

– Может, у меня спрячешься пока? – предложил Леня.

– В управлении все знают, что мы друзья. В первую очередь у тебя будут искать.

– Может, у бабы моей?

– Вспомни, кого ты туда только не водил. Нет, Леня, если искать будут, то меня и там найдут.

– Я уезжал, а тебя в приемной одна молодая девушка спрашивала, – вспомнил Свиридов, – вид у нее был очень рассерженный. Я даже подумал, что ты ей свидание назначил и не явился.

– Какая девушка? – нахмурился я.

– Худая такая, с короткой стрижкой, в куртке.

– Журналистка, – вспомнил я о кассете. Представляю, как она меня ругала. – Это неважно, – отмахнулся я, – сейчас главное, чтобы Михалыч нашел Горохова.

– Почему?

– Потому, что его в первую очередь подставить должны были. Мы когда в квартиру Коробкова ворвались, одного «интеллигентика» застукали. Он возьми и прыгни в окно. А в его автомобиле мы нашли восемьдесят тысяч долларов.

– Ну и что?

– Оказалось, он работал в Кабинете Министров, а машина ему не принадлежала. Мы поехали к нему домой и провели первичный обыск. И нашли фотографию этого самоубийцы и нашего Горохова. Полковник заявил, что это фальшивка. Звягинцев приказал отправить фотографию в лабораторию. А через полчаса к нам пришел Горохов и сказал, что вспомнил, где снимался с этим типом. Сказал, что это случайная фотография, о которой он забыл. А лаборатория подтвердила, что фотография – фальшивка. Не было такой фотографии, подставить кто-то хотел нашего полковника. И тогда мы задумались, почему Горохов врет.

Свиридов нахмурился. Такие сложные задачи ему были не по силам. Там, где нужно было проявить ловкость и смелость, он был на высоте. А такие задачи были ему явно не по зубам. Но даже он понял, что произошло.

– Нужно идти в министерство, – неуверенно сказал он, – на прием к министру.

– А если меня убьют прямо в его приемной? Может, он сам давал санкцию на такую операцию.

– Что же делать?

– Не знаю. Вот поэтому я и стою с тобой здесь. Может, ребята помогут. Ты им рассказал все, что я просил?

– Да, но их не было на месте.

– Как это?

– Их вызвали к генералу Панкратову. В комнатах сидел только Дятлов.

– Ты рассказал ему одному? – не поверил я.

– Да. Никого же не было.

– Я же тебя просил рассказать при всех. Вызвать их всех в коридор и там рассказать.

– Я и вызвал Дятлова. И все ему там рассказал. Как ты просил, – повысил голос Леня.

Я с шумом выдохнул воздух. Владик Дятлов. Он утром поехал с группой Зуева и Байрамова к дому Метелиной. И там был взрыв. Он потом нам рассказывал, что Зуев приказал ему не подниматься наверх. С одной стороны, как будто все правильно, он был ранен. Но с другой… Ведь только он знал точное время, когда они поехали к Метелиной. И сегодня он весь день сидел на телефонах. У него было достаточно времени звонить кому нужно. Он ведь, даже раненный, уходить не хотел.

Если это он, то все пропало. А если не он? Если я ошибаюсь и Дятлов остался в управлении ради своих товарищей? Как же быть, как же выяснить, кто из ребят тот самый Иуда?

– А потом что было?

– Не знаю. Я рассказал и пошел к себе. Хотя нет. Потом Дятлова вызвали к Панкратову. Я видел, как он шел по коридору. А к нам пришел Краюхин и такой разнос устроил, что лучше не вспоминать. Чего ты так дергаешься? Влад хороший парень.

– А если это он? – спросил я, оглядываясь вокруг.

– В каком смысле?

– Посмотри налево, – мрачно сказал я, – нас засекли.

Там стояла машина, в которой сидели два «шкафа». Теперь никаких сомнений не было. Дятлов был сукиным сыном.

– Ты думаешь, они за тобой? – спросил Леня. Ему было стыдно, что он привел за собой «хвост». Не сумел все сделать как положено.

– Конечно, – сказал я, чувствуя легкую дрожь в ногах. Из машины вылезли двое. И пошли прямо к нам. Двое других заходили с другой стороны. Я был обречен. Владик Дятлов, как же ты мог нас предать? Я думал, что купили Аракелова: у него есть склонности к розыгрышам, и он любит красиво одеваться. Я мог подумать на Бессонова, который приехал из деревни и не имел здесь таких связей. Я даже мог подумать на Маслакова, который раньше работал в уголовном розыске и у которого куча бандитов в друзьях ходила. Но не на Дятлова. Он был всегда такой дисциплинированный, умный, находчивый. Московский университет кончал. Ах ты, сукин сын. Сейчас меня либо пристрелят, либо арестуют.

Видимо, об этом подумал и Ленька Свиридов. Он вдруг резко толкнул меня к метро.

– Беги, Никита, – закричал он, – беги!

Подходившие к нам люди замерли. Леня быстро достал пистолет и, не прицеливаясь, выстрелил в их сторону.

– Беги, говорю! – закричал он отчаянно.

Этот его крик я всю жизнь помнить буду. Я бросился к метро, может, смогу прорваться. Один из преследователей достал пистолет, но успел сделать только один выстрел, Леня его свалил. Он всегда хорошо стрелял. За моей спиной раздалось еще несколько выстрелов. Я петлял как заяц, расталкивая всех, пробиваясь к метро. За моей спиной раздался одиночный выстрел Лени. Я обернулся и увидел картину, которая потом мне в кошмарных снах снилась: Ленька отходил к метро, неловко пятясь, а разъяренные мужики стреляли в него в упор. Испуганная толпа внесла меня в метро, и я побежал к эскалатору. Уже в вагоне я прижался к стеклу и стал плакать, тихо, беззвучно плакать. И кто-то за моей спиной презрительно сказал:

– Наклюкался, петух гамбургский.

Я стоял и плакал. И думал о том, что убью Владика Дятлова. Я ведь ничего еще тогда не знал.

 

Глава 25

В госпитале его поместили в отдельную палату. Врачи констатировали сотрясение мозга. К тому же выяснилось, что у него все-таки треснула кость левой ноги. Горохов изумился умению сотрудников ФСБ работать столь ювелирно, с максимально нужным результатом.

Примерно через час приехала жена. Она была белого цвета и почти ничего не говорила. Только когда врачи ушли, жена спросила:

– Ты это знал, да? Ты куда-то ездил? Это было покушение?

– Никакого покушения не было, – попытался объяснить Горохов, – просто я неудачно повернул. Навстречу выскочила «Мазда» с женщиной за рулем, и я резко свернул. Еще хорошо отделался.

– Ты знал, что так будет, – убежденно сказала жена, – ты знал и поэтому написал это письмо.

– Нельзя быть такой подозрительной, – улыбнулся Горохов. Жена наклонилась к нему и расплакалась.

– Я знала, знала, – шептала она, – я чувствовала, что ты сегодня не в настроении. Зачем я тебя только отпустила одного?

– Уже все хорошо, – успокаивал ее Горохов.

Она ушла через полчаса, пообещав еще раз приехать ночью. Как только жена вышла из палаты, сразу появился Бурлаков, словно материализовался из воздуха. Горохов вздохнул:

– Вам не кажется, что вы можете надоесть?

– Нет, не кажется. Произошли еще некоторые события.

– Надеюсь, они не нашли мою фотографию в голом виде.

– Не шутите. Погиб еще один сотрудник группы Звягинцева.

Горохов попытался встать, сморщившись, словно от зубной боли:

– Кто?

– Капитан Петрашку. Его убили в перестрелке.

– Господи, – выдохнул Горохов, – как это произошло?

– Ваши люди оказались более решительными, чем мы думали. И более сообразительными. Они сумели за полдня вычислить одного из сотрудников центрального аппарата ФСБ, который сегодня утром приезжал к Метелиной. Он, видимо, был замешан во взрыве, который они устроили на квартире.

– Что там случилось?

– Они поехали за этим сотрудником и сумели вытащить его из здания ФСБ. Потом они его допросили, очевидно, слишком усердно, и он рассказал им, где ФСБ прячет Метелину. Это на явочной квартире, на Ленинградском проспекте. Мы об этом тоже знали. Но когда они приехали, было поздно. Их встретили автоматными очередями. Петрашку был убит на месте. Звягинцев и Шувалов сумели увезти его труп. Кто-то из них позвонил в милицию и в «Скорую помощь».

– Что с этим сотрудником?

– Его пристрелили прямо там, на месте. Если вам будет приятно, скажу, что кто-то из ваших убил одного из нападавших.

Горохов покачал головой.

– Столько убитых, – укоризненно сказал он, – а вы меня уложили в больницу. А где Звягинцев и Шувалов?

– Их ищут по всему городу. Мы очень надеемся, что кто-нибудь из них объявится, иначе вся наша операция полетит в тартарары.

– Сколько мне здесь лежать?

– Хотя бы до завтрашнего утра. Нам нужно знать, что они предпримут, поэтому мы и решили устроить вам небольшой отдых.

– Ваша дама не пострадала?

– Не волнуйтесь. Она профессионалка. Из разведки. Мы одолжили ее еще в девяносто первом. Она специалист по такого рода авариям. Иногда нужно бывает остановить какого-нибудь дипломата, и в таких случаях она незаменима.

– Я начинаю подозревать, что вы занимаетесь только подобными интригами.

– Мы занимаемся, полковник, государственной безопасностью. И то, что мы с вами делаем, тоже государственная безопасность.

– На кого вы работаете, Бурлаков? Если наших офицеров убивали сотрудники ФСБ, то почему вы не на их стороне?

Бурлаков покачал головой:

– Я думал, вы все понимаете лучше. ФСБ не настолько монолитна и не настолько однородна, как вы думаете. Впрочем, как и ваше МВД. В нашем ведомстве люди придерживаются разных взглядов.

– Каких взглядов придерживаетесь вы?

– Демократических, – засмеялся Бурлаков, – конечно, демократических. Как и все остальные. Но в отличие от наших оппонентов мы поддерживаем реальную власть, существующую сегодня в стране, и реальных политиков, которые пытаются что-то сделать для страны.

– И мэр города из их числа?

– Если хотите, да.

– Вам никогда не говорили, что еще существуют законы и правовые нормы?

– А вы не знаете, как их нарушают в нашей стране ежедневно? Или вы думаете, что мы можем бороться против наших конкурентов в белых перчатках? Нет, дорогой Станислав Алексеевич, так не получится. Это война. А война без жертв и потерь не бывает.

Горохов отвернулся.

– Принесите мне пистолет, – вдруг попросил он.

Бурлаков достал из кармана пистолет Макарова и протянул его полковнику. Тот взял и засунул его под подушку.

– У меня болит голова, – сказал он. Бурлаков понял, встал со стула.

– Когда-нибудь вы меня поблагодарите, – сказал он на прощание. – Не волнуйтесь. Один из моих людей лежит в соседней палате. Мы оборудовали вашу палату всем необходимым. Даже если вы кашлянете, он немедленно окажется здесь.

– Я не сомневался в ваших способностях. Просто мне кажется, что с такой ретивостью нужно заниматься истинным делом, а не интригами, полковник.

– Это наш хлеб, – усмехнулся Бурлаков, – интриги всегда были неотъемлемой частью работы любой спецслужбы мира. До свидания, Станислав Алексеевич. Я утром навещу вас, – с этими словами он вышел, а Горохов с удивлением обнаружил, что устал. Беседа с Бурлаковым отняла много сил, и он закрыл глаза, чувствуя, что проваливается в спасительный сон.

В восемь часов вечера его разбудила жена. Она приехала с дочерью, уже взрослой девочкой двенадцати лет, которая долго рассказывала отцу о своих новых рисунках. Девочка увлекалась рисованием, и Горохов гордился ее успехами больше всего в жизни. Немного неприятно было, что в соседней палате их разговор слушает сотрудник ФСБ.

Они сидели около получаса, после чего явившийся врач потребовал, чтобы больному дали отдохнуть. Когда жена, уходя, наклонилась к нему, чтобы поцеловать, он тихо спросил: – За конвертом не приходили? Никто не звонил?

– Ты опять, – встрепенулась та.

Он с силой привлек ее к себе, целуя ее волосы.

– Тише, – попросил он, – если позвонит Звягинцев, отдай конверт ему. – Она вырвалась из его рук.

– Ты иногда меня просто пугаешь, Стас, – сказала она, поправляя прическу.

Когда жена и дочь ушли, он снова впал в состояние какого-то забытья, пока пришедшая медсестра, симпатичная девушка лет двадцати, не разбудила его для укола. Он покорно подставил бок. И когда девушка ушла, натянул спортивный костюм, собираясь в туалет, который находился в палате и куда вела дверь, расположенная напротив его кровати.

Прыгая на одной ноге, он добрался до туалетной комнаты, где долго приводил себя в порядок. Выйдя из туалета, он заметил, как шевельнулась занавеска: когда он уходил, занавеска была открыта, а теперь ее задернули, словно кто-то решил спрятаться за ней. Он сделал еще несколько прыжков, сел на кровать и осторожно потянулся к подушке – пистолет был на месте. Тяжелый металл приятно холодил ладонь. Чувствуя себя увереннее, он поднял пистолет и уже собирался громко позвать стоявшего за занавеской человека, когда вспомнил об аппаратуре, установленной в палате.

Подумав, он взял яблоко и бросил в занавеску. Занавеска шевельнулась, и стоявший за ней мужчина поймал яблоко. Увидев его, Горохов прижал палец левой руки к губам. Это был Звягинцев.

 

Глава 26

Я стоял в метро, прижавшись к стеклу, не замечая ничего вокруг. Теперь я знал, что меня уже не остановить. Теперь у меня был конкретный объект ненависти. Из-за Дятлова погибли Зуев, Байрамов, Петрашку, Ленька Свиридов. Мне нужно доехать до управления, позвонить Дятлову. Он сразу прибежит, чтобы меня взять тепленьким. И вот здесь я его убью. Не важно, что и меня потом убьют. Зато я убью Иуду.

Только одному человеку рассказал Ленька обо мне. Дятлову. Все остальные были у генерала. Значит, Дятлов был единственным, кто мог меня предать. И теперь я знал, что ненавижу Дятлова какой-то особенной, холодной ненавистью.

Я сделал несколько переходов под землей и вышел совсем в другом месте, постаравшись прошмыгнуть мимо сотрудников милиции, стоявших у выхода. Я остановил попутную машину.

Конечно, я не сразу поехал к нашей проходной. Мне нужно было все подготовить. У меня оставалось немного денег, и я купил спортивную кепку, чтобы не бросаться в глаза. Проверил оружие и поехал в управление, остановив машину за два квартала. Я пошел к управлению, представляя, из какой телефонной будки я позвоню.

Я шел, думая о своем, и чуть не налетел на девушку. Пробормотав извинения, я хотел обойти ее, как услышал за спиной:

– И вам не стыдно?

Я обернулся. Это была та самая журналистка. Как ее звали? Кажется, Людмила.

– Я не думала, что в милиции работают такие прохвосты, – с возмущением заявила она.

При чем тут прохвосты? Я уже забыл, что было утром. С тех пор прошла целая вечность.

– А я вам поверила, – возмущалась она, – решила, что вы нормальные люди. А вы оказались такими врунами. Я целый час пыталась найти Кирилла Константинова. Или вашего «мурашку». Надо мной смеялись все ваши сотрудники.

Я молчал.

– Почему вы мне солгали? – негодовала она. – Мы же договаривались с вашим командиром, что я не напишу без его согласия ни строчки. Зачем нужно было воровать мою кассету, галантно провожая меня до дома? Зачем нужно было врать, когда я спрашивала о вашем имени? Вы просто могли не отвечать, – она покачала головой. – Теперь я знаю, что все гадости, которые про вас рассказывают, соответствуют действительности.

Мы стояли на освещенном месте, когда я увидел патрульную машину. Я схватил ее за руку и втянул в подъезд. Машина прошла мимо.

– Перестаньте, – вырвала она руку, – вы делаете мне больно.

Она повернулась, чтобы уйти.

– Подождите, – хрипло попросил я, – вам разве ничего не рассказали? У нас погибли товарищи, – вдруг непонятно почему сказал я, глядя ей в глаза.

Она поняла, что я говорю правду.

– Что у вас случилось? – спросила она.

– Убили майора Зуева, капитана Петрашку, старшего лейтенанта Байрамова. Убили моего друга Леню Свиридова.

Она посмотрела мне в глаза:

– Вы хотите, чтобы я об этом написала?

– Да, я вам все расскажу. Я вам расскажу все, как было, но сначала вы мне поможете.

– Надеюсь, вы не попросите прыгать с вами в окно?

– Нет. Мне нужно, чтобы вы позвонили и позвали к телефону старшего лейтенанта Дятлова.

– И все?

– И все. Потом дадите трубку мне.

Мы вышли на улицу, и я показал ей телефон-автомат.

– Дятлова, – напомнил я ей. Она подняла трубку и набрала номер. Долго не отвечали, наконец она кивнула мне.

– Старшего лейтенанта Дятлова, пожалуйста, – она закрыла трубку ладонью. – Говорят, что он вышел.

– Спросите, кто говорит?

– Кто со мной говорит? – спросила она и, кивнув мне, быстро сказала: – Капитан Хонинов.

– Дайте мне трубку, – вырвал я трубку из ее рук. Она удивленно посмотрела.

– Сергей, – быстро сказал я, – это Никита. Дятлов предатель. – Хонинов молчал.

– Ты слышишь, Сергей? – закричал я.

– Сука ты, Никита, – сказал мне вдруг Сергей, – настоящая сука. Будь ты проклят, гад, за то, что предал своих товарищей. Я тебя, гниду, из-под земли достану.

Он бросил трубку. Я стоял с открытым ртом. Это я предатель? Это я п-р-е-д-а-т-е-л-ь?

У меня был вид такой убитый, что журналистка осторожно дотронулась до моей руки:

– Вы что, заснули?

Я растерянно закивал головой. Потом решительно сунул ей трубку в лицо.

– Держите, я позвоню еще раз. Скажите, чтобы трубку взял кто-нибудь из группы Звягинцева. – Она исправно все повторила. Я выхватил у нее трубку.

– Кто говорит? – спросил Бессонов.

– Миша, это я, – быстро сказал я, глядя на часы. Главное – не говорить больше полминуты, чтобы не засекли.

– Ты где?

– Это не важно, что у вас случилось? Где Сергей?

– Он вышел. Как тебя найти? У нас здесь все тебя ищут!

– Потом расскажу. Я позвоню через час. Предупреди ребят, Дятлов предатель. Ты меня слышишь? Дятлов предатель.

Бессонов молчал. И этот тоже молчит.

– Ты слышал, что я сказал?

– Слышал. Влад не предатель.

– Он подставил всех нас. Он нас всех предал! – истошно закричал я.

– Его убили полчаса назад, – сухо сказал Бессонов, – скажи, как тебя найти?

Я не поверил. Но полминуты истекли, и я повесил трубку. Дятлов убит. Значит, его хозяева решили, что он сыграл свою роль, и убрали его. Собаке собачья смерть. А если это не он? Тогда почему его убили?

– У вас есть деньги? – спросил я Людмилу, которая смотрела на меня, ничего не понимая.

– Немного есть.

– Давайте, – протянул я руку.

– Сначала вы воруете мои кассеты, а потом требуете моих денег, – возмутилась она. Но все-таки достала кошелек.

– Идемте. Нам нужно еще раз позвонить, – увлек я ее, поднимая руку.

В машине мы сидели рядом. Она посмотрела на меня:

– Вы в каком-то лихорадочно-возбужденном виде. Вам никто не говорил, что больным лучше не выходить на работу? У вас, по-моему, высокая температура.

– У меня нет температуры, – покачал я головой, но сильно закашлял. Кажется, я действительно простудился. Я назвал адрес улицы, находившейся на полпути между центром и ее домом. Как раз там машина и остановилась. Молодой водитель с интересом смотрел на Людмилу.

– Подожди здесь, – сказал я, протягивая ему двадцать тысяч из ее денег.

И снова потащил ее к телефону. На этот раз она просто сказала:

– Кого-нибудь из группы Звягинцева.

Я взял трубку. Это был Маслаков.

– Что у вас случилось? – спросил я.

– Дятлов убит, – сухо сказал Маслаков, – а нам сообщили, что ты застрелил у метро своего друга Леонида Свиридова и скрылся.

– Нет, – закричал я, – это не так! Я его не убивал!

В трубке что-то щелкнуло и замолкло. Нас просто прервали, не дав мне ничего рассказать.

– Господи, – сказал я, прислонившись к телефонной будке, – господи.

– Вам плохо, – сказала она, – идемте в машину.

Сидя в автомобиле, я смотрел в окно, уже не соображая, что происходит. Она заплатила водителю и посмотрела на меня.

Я пожал плечами.

– Они обвиняют вас в предательстве?

Наверно, у меня в глазах была такая мука, что она дрогнула.

– Идемте со мной, – предложила она, – вы больны. Вам нужно успокоиться.

Я покорно вылез и пошел за ней. Уже в лифте я почувствовал, что щеки у меня действительно горят. А когда мы вошли в ее квартиру, я чуть не свалился на пол. Она буквально оттащила меня к дивану.

– Сейчас я дам вам аспирин, – пообещала она.

У меня плыла голова. Значит, меня обвинили в убийстве Лени Свиридова. Маслаков сказал, что я убил Леню у метро. Но мы договаривались с Ленькой встретиться у вокзала. Почему Маслаков сказал, у метро? Леню действительно убили у метро, но я ведь просил передать им обо всем. Значит, Дятлов не передал. Значит, он предатель. Все-таки я был прав. Он сукин сын. Но почему тогда ребята считают меня предателем? Неужели они верят, что я мог убить Леньку Свиридова?

Я очнулся, когда увидел Людмилу, протянувшую мне лекарство. Я благодарно кивнул.

– Я сейчас уйду.

– Сидите, – строго сказала она, – в таком состоянии вам лучше никуда не уходить.

Почему они решили убрать Дятлова? Он ведь мог принести им еще много пользы. Они могли подставить его, чтобы выманить меня и подполковника. Почему они его убили? А может, не они? Может, Дятлов и не предатель? Он им ничего не рассказал о моей встрече со Свиридовым. Из слов Маслакова я это понял. Значит, он настоящий предатель. Почему он не рассказал ребятам о том, что ему сказал Свиридов?

– Вам уже лучше? – спросила Людмила, внося поднос с двумя стаканами чая. Она успела переодеться и теперь была в джинсах и в каком-то необъятном пуловере дикого ярко-красного цвета.

– Да, спасибо, – я закрыл глаза. Был бы на моем месте Михалыч, он бы давно все понял. А у меня не хватает ни опыта, ни знаний. Почему они убрали Дятлова в самый нужный момент? Он ведь им был нужен. Получается…. получается, что он не предатель.

Я даже застонал от этой мысли. Если бы он работал на другую сторону, его бы ни за что не убили. Ему бы обязательно дали шанс выманить нас. Значит, он не предатель. Тогда почему его убили? Он сидел в управлении на телефонах. Леонид рассказал мне, что, когда всех вызвали к генералу, Дятлов остался один. Именно тогда ему все и рассказал Свиридов. Он ему все рассказал и поехал на встречу со мной. А Дятлова вызвали к генералу. Там он, конечно, ничего не мог рассказать. А когда они вернулись, то Дятлова кто-то убил, а за Леней была организована слежка. Зачем же им убивать своего человека? Я схватился за голову. Я все понял. Какой кретин я был, господи, какой ублюдок! Я подозревал своего товарища. Сережа правильно сказал, что я гнида. Значит, Дятлова убрали, чтобы он не успел ничего рассказать другим. И сразу поехали брать меня у Рижского вокзала. Ведь если бы Дятлов был их человеком, он бы спокойно ждал, когда меня возьмут и все будет в порядке. Даже после смерти Лени им нужен был осведомитель. Обязательно нужен, пока они не найдут Звягинцева, который самый опасный среди нас. И самый опытный.

Теперь я примерно представлял себе, как все это было. В нашей группе не знали о том, что именно я сказал Свиридову, но Леня успел все рассказать Дятлову. Если Дятлов предатель, он бы не стал никому ничего рассказывать, а спокойно сидел бы в группе, обвиняя меня в предательстве и смерти Лени. Но его самого тоже убрали. Значит, он успел рассказать. Он рассказал не всем, только одному из оставшихся четырех ребят. Одному. Который и оказался тем самым сукиным сыном. Этот предатель все рассчитал правильно. Он убрал Дятлова, чтобы тот не успел рассказать обо мне всем остальным. Убил его, чтобы никто не знал о том, что произошло с нашей группой. Как же я сразу не догадался? Дятлов получил от Свиридова информацию и фамилию полковника Баркова. Того самого, который приказал взорвать квартиру Метелиной. Его имя никто не должен был знать. И когда Дятлов попытался рассказать об этом, его убрали. Его убил кто-то из наших. Один из тех, кому он доверился. И этот убийца знал имя Баркова. Теперь я не сомневался, что один из оставшихся четверых и был тем самым предателем. Прости меня, Влад, я плохо о тебе подумал. Это все сегодняшний проклятый день. Прости меня, дорогой.

 

Глава 27

Леонид Свиридов действительно успел рассказать обо всем только Дятлову. Тот сидел у телефона, когда в комнату вошел Свиридов и позвал Дятлова в коридор, где рассказал ему обо всем. Когда Панкратов вызвал и Дятлова, тот уже знал обо всем, но не имел возможности рассказать об этом своим товарищам.

Панкратов приказал Краюхину послать Хонинова для опознания трупа, а оставшимся офицерам подготовить рапорты о случившемся. Именно в этот момент, когда все писали свои докладные, Дятлов, освобожденный от подобной процедуры, решил позвать одного из товарищей в коридор, чтобы рассказать ему обо всем.

Вышедший сотрудник не понял, почему его позвал Дятлов. Они все были утомлены чрезвычайными происшествиями и экстремальными ситуациями, следующими одно за другим. И поэтому офицер смотрел равнодушно-усталыми глазами.

– Что еще случилось, Влад? – спросил он.

– Тише, – сказал Дятлов, оглядываясь по сторонам, – я не хочу, чтобы нас слышали. Мы не знаем, кто предатель.

– А в чем дело?

– Ко мне приходил Леня Свиридов. Ему звонил Шувалов. Свиридов скоро поедет с ним на свидание. Никита позвонил и рассказал мне о смерти Иона.

– Они были вместе?

– Да. Они взяли этого Шурыгина, сумели его расспросить. Шурыгин действительно был в квартире Метелиной. Взрыв на Усачева устроили сотрудники ФСБ.

– А где Никита?

– Этого я не знаю. Но он сумел передать самое главное. Приказ об этом Шурыгину передал его начальник отдела полковник Барков. Мы наконец нашли того, кто все это придумал. Как только приедет Хонинов, я ему расскажу. Я ему доверяю больше, чем остальным.

– Тише… нас могут услышать. Пойдем в туалет, мне нужно с тобой поговорить.

Дятлов был мужественным и порядочным парнем. Но порядочные люди часто проигрывают в схватке с подонками. Он пошел за офицером, не подозревая, что тот, кого они больше всего опасались, идет впереди него. И когда они вошли в туалет, офицер внезапно накинул на шею Дятлову леску и начал душить. Если бы не раненая рука, он сумел бы как-то противостоять нападению. Но рука подвела его, и он проиграл эту самую главную в своей жизни схватку. Бездыханный труп старшего лейтенанта Дятлова упал на мраморный пол. Убийца оттащил его в одну из кабин и, оставив там, закрыл дверцу.

Хонинов вернулся достаточно быстро.

– Никто не звонил? – спросил он.

– Нет, – ответил Аракелов, – мы сидим здесь все время.

– Никуда не выходили?

– Иногда выходили в туалет.

– А где Дятлов?

– Может, его опять вызвал генерал, – предположил Маслаков, – или ему стало плохо. Все-таки он весь день был на ногах.

– Я его найду, – вышел из комнаты Хонинов. Сначала он спрашивал в соседних комнатах, потом узнавал в других отделах, ходил по коридору. И наконец заглянул в туалет. Он медленно шагал, и звуки его шагов гулко раздавались в пустом помещении. Одна дверца была закрыта. Наклонился и увидел чью-то неестественно вывернутую ногу. Он осторожно открыл дверцу и увидел убитого Дятлова.

Несколько секунд он стоял в онемении, а затем, наклонившись, бережно поднял тело убитого товарища. Он вышел из туалета, прошел по коридору и ударом ноги открыл первую попавшуюся дверь. В кабинете сидел подполковник в форме. Увидев Хонинова, он вскочил и молча глядел на капитана.

Хонинов, придерживая тело правой рукой, сгреб левой все со стола и положил тело. Потом сказал:

– Позаботьтесь о нем.

И вышел из кабинета, оставив изумленного подполковника. Вытащив пистолет, он шел по коридору, не обращая внимания на удивленные взгляды офицеров. И вошел в свою комнату, также ударом ноги отворив дверь. Трое офицеров вскочили.

– К стене, – проревел Хонинов, – к стене!

– Ты с ума сошел? – спросил Маслаков и получил удар в лицо. Он упал, а двое остальных попятились к стене.

– К стене! – ревел Хонинов. – Я убью тебя, сука, я убью тебя, сволочь! Я убью всех троих, чтобы умер и тот, кто убил Дятлова.

– Что? – вскрикнул Маслаков.

– Его убили там, – Хонинов махнул рукой в сторону туалета. – Его убили и бросили в туалете. И я узнаю, кто из вас это сделал. А если не узнаю, то убью всех троих. Пусть меня судят потом. И пусть двое погибнут безвинно, я все равно убью всех троих.

В этот момент зазвонил телефон. Все вздрогнули. Хонинов посмотрел на телефон. Второй звонок, третий. Хонинов наконец, чуть опустив пистолет, поднял трубку. Чей-то женский голос попросил Дятлова. Хонинов перевел дыхание и спросил:

– Кто спрашивает?

– Это его знакомая, – ответила женщина. – А кто говорит?

– Капитан Хонинов.

В этот момент она передала трубку, и он услышал голос Шувалова. «Это Никита. Дятлов предатель. Он нас всех выдал».

Хонинов потрясенно молчал.

– Сука ты, Никита, – сказал он, и все стоявшие в комнате вздрогнули, – настоящая сука. Я тебя, гниду, из-под земли достану.

– Что ты говоришь? – закричал Маслаков. – Это не он. – Но Хонинов уже бросил трубку. – Что он сказал? – спросил Маслаков. – Что он тебе сказал?

– Что Дятлов предатель, – растерянно сказал Хонинов и, пошатнувшись, сел на стул и заплакал.

В комнату ворвался Краюхин. И с ним еще несколько офицеров. Увидев разбитое лицо Маслакова, он закричал:

– Что у вас происходит?

Хонинов продолжал беззвучно плакать. И это было самое страшное, что могли видеть офицеры. Хонинов сидел и плакал, как ребенок. Даже Краюхин явно смутился.

– Убит Дятлов, – сухо сообщил Маслаков, – его кто-то убил и бросил в туалете.

– В каком туалете? – растерянно спросил Краюхин.

– В нашем туалете, – пояснил Маслаков, и полковник, повернувшись, выбежал из комнаты.

– Идем, Сергей, в другую комнату, – предложил Бессонов, – там есть диван.

– Правильно, – поддержал его Аракелов, – лучше пойдем туда. – Они взяли Хонинова за руки и повели в другую комнату.

Туда же вошли Краюхин и Маслаков.

– Это уже не шутки, – гремел начальник уголовного розыска, – нашего офицера убили в здании управления. Это не скандал, а похуже, это плевок нам в лицо. – Краюхин обреченно подумал, что теперь ни при каких условиях не получит звание генерала. Ему могли простить все: и разгул бандитизма, и гибель офицеров, и даже утренний взрыв. Но убийство офицера в здании самого управления ему не простят. Он вдруг понял, что обречен. Обречен навсегда остаться полковником. Но вместо того, чтобы переживать, он неожиданно почувствовал облегчение. Теперь не нужно было притворяться.

Генеральские погоны растаяли как дым, и теперь, наконец Краюхин чувствовал себя полностью независимым. Теперь он уже ничего не боялся. Он вдруг вспомнил, что всю жизнь проработал в уголовном розыске и всегда давил разную нечисть. Он вдруг вспомнил, что карьеру сделал не в министерских и чиновничьих кабинетах, а подставляя себя под пули. Он вдруг вспомнил, что его обязанность – найти мерзавцев, убивших уже нескольких офицеров. И, вспомнив все это, он понял, что теперь ничего не боится. Теперь это был прежний полковник Краюхин.

– Они плюнули нам в лицо, – громко сказал он, – ребята, мы не имеем права это так оставить.

Здесь не было его подчиненных и сотрудников. Были его боевые товарищи, с которыми он проработал много лет. Это был редкий момент единения всех. Они словно вспомнили присягу, они стали единым коллективом, решившим покарать убийц. Краюхин почувствовал это единение лучше других.

– Товарищи офицеры, – громко сказал он, – с этой минуты мы на боевом дежурстве. Пока не будут найдены убийцы, никто не уйдет домой. Человек, убивший Дятлова, должен знать, что не уйдет от возмездия. Этот Иуда еще здесь. Может, он даже меня слышит. Я обещаю: мы найдем его.

В комнату вошел дежурный офицер и протянул лист бумаги. Краюхин взял сообщение. Прочел и дрогнул.

– В городе начался террор против наших офицеров, – объявил он, – у Рижского вокзала убит Леонид Свиридов. Руководство ФСБ подозревает Никиту Шувалова. Приказываю, – продолжил начальник МУРа, – всем офицерам получить оружие. Передать ориентировку по городу на поиски Звягинцева и Шувалова. Создать группу для расследования обстоятельств убийства старшего лейтенанта Дятлова.

Все молча слушали начальника.

– Мы разберемся во всем, ребята, – вдруг тихо пообещал Краюхин. И тяжело опустился на стул.

 

Глава 28

Заседание закончилось поздно вечером, и он прошел в свой кабинет, попросив секретаря принести ему крепкого чаю. Он немного гордился тем, что все-таки удалось стабилизировать экономику, обуздать инфляцию, остановить печатный станок. Премьер был абсолютным прагматиком, привыкшим твердо стоять на ногах. Разные прожекты его никогда не увлекали. Ему было важно реальное соотношение поставленной цели и платы за продвижение к ней.

Сейчас, сидя в своем кабинете, он в который раз подумал, что все сделанное может полететь прахом, если Президент вдруг захочет его заменить. Это было несправедливо и неправильно, он так много сделал для стабилизации. Но, согласно действующим правовым нормам, полностью зависел от желания и настроения одного человека – тяжело больного Президента, который мог в любую минуту обвинить его в чем угодно и освободить от занимаемой должности. Такие прецеденты уже случались, и премьер лучше других знал непредсказуемый характер Президента.

Раздавшийся телефонный звонок заставил его вздрогнуть. Звонил руководитель аппарата Кабинета Министров, занимавший должность вице-премьера. Это был его личный выдвиженец, чью кандидатуру он отстаивал перед Президентом.

– Добрый вечер, – сказал вице-премьер, – вы просили, чтобы я вам позвонил после совещания.

– Да, конечно, – вспомнил премьер, – что случилось с Липатовым? Говорят, у него инфаркт был на даче?

Обычно вице-премьер отвечал сразу. Но теперь он непривычно замялся и неясно сказал:

– Мы разбираемся.

– В чем разбираетесь? – нахмурился премьер. Он не любил, когда давали нечеткие, расплывчатые ответы.

– Простите, – извинился вице-премьер, – этим вопросом сейчас занимаются прокуратура и ФСБ.

– Почему?

– Есть подозрение, что он умер не от инфаркта. Подозревают убийство.

– Только этого не хватало, – разозлился премьер. – Разберитесь лично и доложите. – Он с раздражением бросил трубку.

Зазвонил еще один прямой телефон. На этот раз звонил мэр города. Премьер не очень доверял ловкому и пронырливому мэру, успешно делавшему карьеру. В рейтингах политиков он уже давно шел четвертым, после Президента, руководителя его администрации и премьера. И довольно четко набирал дополнительные очки. Его реальную силу уже почувствовали многие, даже премьер вынужден был считаться с главой столицы, избранным не просто большинством горожан, а оглушительным, невероятным, триумфальным большинством. Он снял трубку.

– Слушаю вас.

– Я хотел бы с вами встретиться, – попросил мэр.

Это было неожиданно. Но в таких просьбах премьер никогда не отказывал. Мэр входил в очень узкий круг людей, которые могли попросить такого приема в любой момент. И премьер это знал. Гораздо хуже было то обстоятельство, что об этом знал и сам мэр.

– Хорошо, – сказал премьер, – я жду вас через полчаса.

Через полчаса ему доложили, что в приемную приехал мэр столицы. Премьер заставил его прождать целую минуту и только затем принял. Рейтинги рейтингами, думал премьер, а показать ему его место не мешает. Мэра, казалось, не смутила эта минута. Он вошел, как всегда, энергично, быстро, словно собираясь на очередную стройку.

– У меня к вам важное дело, – сказал мэр.

– Садитесь, – показал премьер.

– Давайте поговорим в вашей комнате отдыха. Или где-нибудь в другом месте, – вдруг предложил мэр.

Премьер покачал головой. Такие вещи нельзя поощрять. Но, может, у его гостя действительно важное дело.

– Хорошо, – сказал он, – идемте в малый зал заседаний. Там нас не побеспокоят.

Они вышли из кабинета, к удивлению секретаря и помощника, и прошли в малый зал.

– Меня не беспокоить! – приказал премьер.

За длинным столом они сидели друг против друга.

– У вас, очевидно, какое-то важное дело, – сухо сказал премьер. Он не хотел слишком очевидно объединяться с мэром. Президент всегда ревниво относился к подобному сближению окружающих его людей, имевших большое политическое влияние в стране. Всю свою жизнь проработавший в партийном аппарате, Президент знал о сокрушительной мощи чиновничьего аппарата и его влиянии. И не доверял своему окружению, часто тасуя колоду приближенных лиц.

– Вы уже слышали о смерти заведующего вашим секретариатом? – спросил мэр.

– Конечно, слышал.

Мэр достал из кармана газету, протянул ее премьеру.

– Это завтрашний номер газеты, – пояснил он, – она уже набрана. Обратите внимание на эту статью. Здесь указаны его личные счета в швейцарском и немецком банках.

Премьер с негодованием взял газету. Просмотрел статью, отбросил газету:

– Ну и что? Человек умер, а его теперь пачкают. Люди потеряли всякий стыд.

– Нет, – возразил мэр, – не поэтому. Статья написана с определенной целью. Они собираются вас дискредитировать.

Премьер криво усмехнулся.

– Меня уже много лет пытаются дискредитировать. Ничего из этого не получается.

– Смотря кто пытается, – сказал мэр, наклоняя голову и выразительно глядя ему в глаза.

Премьер нахмурился. Неужели мэр намекает на слухи о том, что его готовятся заменить руководителем Администрации Президента?

– Я не доверяю грязным слухам, – громко сказал премьер, – и вам не советую.

– Это не слухи, – снова очень тихо сказал мэр. – Вчера ночью погиб еще один сотрудник вашего секретариата. Его фамилия Скрибенко.

– Не знаю такого, – пожал плечами премьер.

– Ему было поручено передать большую сумму определенным лицам за устранение очень высокопоставленного лица из Администрации Президента. Вы меня понимаете?

– Нет, – грозно сказал премьер, – и не хочу понимать. Объясните, наконец, что вы хотите сказать?

– Это была специально подготовленная провокация. Его должны были арестовать. А через него выйти на Липатова, на машине которого Скрибенко приехал на переговоры.

– У Липатова была служебная машина, – возразил премьер.

– Это была его личная машина. Ее специально купили два месяца назад, но до сих пор не переоформили. Липатов даже не знал о том, что машина была продана. Она была у сына, который уступил ее за карточные долги. А потом машина была передана сотруднику Липатова.

– Ну и что?

– Завтра все это появится в газете, – пояснил мэр, – и многое другое. Кроме того, выяснится, что Липатов умер не от инфаркта. Прокуратура уже начала расследование. И когда все это появится в газетах, то произойдет очень большой скандал.

– Я не понимаю, почему вы все это рассказываете мне. Какое это имеет отношение к нашему разговору?

– Самое прямое, – сухо сказал мэр, понимая, что премьер не хочет домысливать то, о чем он не хотел говорить, – кто-то сознательно устраивает провокацию против сотрудников Администрации Президента. И в ней замешаны сотрудники Кабинета Министров, у которых к тому же счета в зарубежных банках. Вы понимаете, что может получиться? – Мэр выразительно смотрел на премьера.

– Не говорите загадками, – вспылил премьер, – скажите конкретно, что вам нужно.

– Президент серьезно болен, – снова ушел от прямого ответа мэр столицы, – в любой момент может произойти непоправимое. Вы меня понимаете?

– Я не собираюсь обсуждать эту тему, – сухо ответил премьер. – Президент избран на определенный срок, и он будет работать в течение всего срока.

– А если мы окажемся без Президента? – прямо спросил мэр.

– Есть Конституция страны, – строго сказал премьер, – и в ней все написано.

– В ней написано, что преемником будет премьер, – сказал мэр, потеряв всякое терпение, – но в ней не написано, что этим премьером будете именно вы.

Наступило молчание.

– Что вы предлагаете? – спросил премьер.

– Сделать все, чтобы вы остались на своем месте.

– Спасибо, – усмехнулся премьер, – вы считаете, что это зависит и от вас?

– В какой-то мере да. Эта газета завтра не выйдет. Никто не узнает о случившемся, скандала не будет.

– Вы же сказали, что прокуратура ведет расследование, – напомнил премьер.

– Мы сумеем с ними договориться.

– А наши сотрудники?

– О них не будет напечатано ни строчки, – убедительным голосом сказал мэр.

Премьер задумался. Назревала какая-то крупная игра, в которой он мог оказаться лишним.

– Что вы хотите взамен? – прямо спросил он.

Мэр оглянулся, как будто и здесь их могли подслушать. И прямо сказал:

– Ваше место.

Премьер снова криво усмехнулся.

– А я никогда и не сомневался, что вы готовы меня заменить.

– Вы меня не поняли. Сегодня я не готов. Сегодня есть другой реальный кандидат, и вы знаете, о ком я говорю. Он идет третьим, а я четвертым. Один, без вас, я ничего не сделаю. Вы знаете, как я его не люблю, и, если он займет ваш пост, мои шансы на любое продвижение равны нулю.

– Если вы не готовы, то зачем этот беспредметный разговор?

– На перспективу, – усмехнулся мэр, – на очень ближнюю перспективу. В стране слишком много людей, бывших опальных генералов и очень близких к Президенту, которые готовы сделать все, чтобы вы удержались на своем месте. И не потому, что вы им всем так нравитесь, – цинично добавил мэр, – они сделают все, чтобы не прошел другой, третий в нашем списке.

– Я понимаю. Но тогда при чем тут вы?

– Болезнь Президента непредсказуема. Могут произойти любые осложнения. В таком случае вы становитесь Президентом, а я занимаю вашу должность.

– Вы предлагаете сделку, – понял премьер.

– Это деловое соглашение, – возразил мэр.

Премьер снова поднял газету, внимательно перечитал статью.

– Хорошо, – наконец сказал он, – считайте меня своим союзником.

Через пять минут гость уехал, а премьер прошел в свой кабинет и позвонил вице-премьеру.

– Узнал что-нибудь о Липатове?

– Прокуратура возбудила уголовное дело. Пока не ясно, что там было – инфаркт или убийство. Подозревают, что врачи просто перепутали дозы.

– Это был инфаркт, – убедительным голосом, не терпящим возражений, сказал премьер, – распорядитесь, чтобы Липатова похоронили как полагается. Со всеми почестями.

– Конечно, – ответил вице-премьер.

Премьер положил трубку и задумчиво потер подбородок. Пусть мэр тешит себя мыслью о том, что он идет четвертым в этом дурацком списке рейтингов. Пусть торгуется за свое место. Все давно решено. Если он станет Президентом, ему не нужен такой премьер. Слишком независимый и самостоятельный. Он найдет премьера с более покладистым характером. А мэр может сидеть на своем месте. И заниматься городскими проблемами. Это у него совсем неплохо получается. В том числе и с газетами.

 

Глава 29

Горохов не удивился. Казалось, он был готов к подобному. Увидев Звягинцева, он улыбнулся, кивнув, поманил за собой в туалет. Звягинцев прошел следом.

– Давно ты там обитаешь, за занавеской?

– Только вошел, – хмуро сказал Звягинцев, – можно я съем твое яблоко? Я голодный, только утром пару бутербродов перехватил.

– Ешь, конечно.

– Твою палату прослушивают?

– В соседней лежит сотрудник ФСБ.

– Откуда ты знаешь?

– Его поставили для моей охраны.

– Для охраны? – не поверил Звягинцев. – Да они охотятся за мной по всему городу.

– Почему?

– Это они организовали взрыв на Усачева. В подготовке взрыва участвовал майор Шурыгин, который вместе со своим напарником и увез Метелину на явочную квартиру ФСБ.

– Откуда ты это знаешь?

– Сам Шурыгин рассказал.

– А где он сейчас?

– Убит. – Звягинцев доел яблоко и бросил огрызок в мусорное ведро.

– Это твои ребята постарались?

– Нет, конечно. Его убрали свои. Нам удалось подстрелить одного из нападавших, но они убили Иона.

– Петрашку убит? – не поверил Горохов.

– Да, – кивнул Звягинцев, морщась и держась за плечо.

– Что у тебя? – спросил Горохов, заметив это.

– Пуля задела. Я думал, прошла навылет и создаст проблемы, но мне повезло: ничего не задето.

– Где тебя заштопали?

– Здесь. Я же не думал, что тебя сюда привезут. У меня здесь есть знакомая, которая обработала рану. И дала свежую рубашку.

– Милая женщина. Твоя жена знает о подобных знакомых?

– Я не посвящаю ее в такие секреты.

– Значит, ты точно знаешь, что взрыв дело рук ФСБ?

– Конечно. Шурыгин получил приказ от полковника Баркова, своего непосредственного начальника. Поэтому я удивился, когда ты сказал, что они тебя охраняют. Это была четко задуманная провокация, Стас. Они с самого начала знали, что подставят и тебя. Ты бы не смог оправдаться, они бы тебя убрали.

Горохов молчал.

– Зачем ты соврал нам о фотографии? – спросил Звягинцев. – Я ведь все равно не поверил. Лаборатория дала заключение, что это фальшивка.

– Меня убедили, что так будет лучше, что таким образом я смогу вывести из-под удара твою группу. Но самое неприятное – у тебя в группе есть их информатор. Кто-то передал о поездке Зуева к Метелиной.

– Я знаю, – кивнул Звягинцев, – но пока не ясно, кто этим занимается.

– Вам нужно продержаться до утра, – сказал Горохов. – Действуют две банды. Одна против нас. А одна за нас. Вернее, не столько за нас, сколько против первой. Вот эта вторая банда и попросила меня подождать до утра. И не появляться на службе. – Полковник сел. – Все-таки болит, – признался он, – хотя обещали, что все сделают аккуратно.

– Авария была подстроена? – понял Звягинцев.

– Разумеется. Поэтому в соседней палате дежурит их человек. Я жене пакет для тебя оставил. Если со мной что-нибудь случится, ты этот пакет забери. Там все написано.

– И про Липатова?

– А при чем тут Липатов?

– Мы нашли его записную книжку. В ней фамилия Шурыгина. Того самого, который участвовал в подготовке взрыва. Это его машина приезжала утром за Метелиной. Они были знакомы.

– Откуда ты знаешь? Это нужно доказать.

Звягинцев достал записную книжку.

– Это книжка Липатова. Ничего доказывать не нужно. Там все было подстроено. И сам Липатов, видимо, тоже ни о чем не знал. Его убили сегодня утром на даче. Петрашку и Шувалов были на даче. Они видели его руки. Это убийство, Стас, это политическое убийство.

– У нас своих проблем хватает, чтобы еще заниматься политикой.

– Наши ребята тоже не занимались политикой, Стас, но их убили. Ты предлагаешь оставить все как есть?

– Что ты хочешь? Чтобы я взял автомат и повел вас на штурм ФСБ? – нахмурился Горохов.

– Нет, – отмахнулся Звягинцев, – я хочу справедливости, Стас. У меня погибло несколько парней. Это были золотые ребята, а их втянули в какую-то игру и убили. Почему?

– Это я и пытаюсь выяснить. Ты думаешь, мне нравится здесь лежать? Я сам дал согласие на эту аварию, чтобы разобраться, кто в нашем ведомстве так заинтересован во всех этих перетрясках.

– Меня вызывал утром Панкратов, – глухо сказал Звягинцев, – я доложил ему обо всем, но не сказал про фотографии. И когда я вернулся обратно, он сам позвонил мне и спросил, где фотографии? Они не оставят тебя в покое, Стас. И я знаю, кто спросил у него про фотографии.

Горохов вопросительно взглянул на него, ничего не спрашивая.

– Это Александр Никитич, наш куратор в министерстве и первый заместитель министра внутренних дел. Я об этом никому не говорил. Ты хотел, чтобы я тебе сказал, кто именно в министерстве работает на них. Я тебе и сказал.

Горохов покачал головой:

– Серьезный товарищ. Он никак не может успокоиться, что не его сделали министром внутренних дел.

– Наверно, поэтому и работает на них. Кто тебе поручил включить в группу журналистку. Он?

– Да, – кивнул полковник, – он.

– Значит, все правильно. Они прислали эту журналистку, чтобы она все зафиксировала и об этом написала. Все было рассчитано правильно. Черт возьми, я не подумал об этой журналистке. Она же теперь опасный свидетель. Ее захотят убрать.

– У тебя есть ее телефон или адрес?

– Нет, конечно. Но Никита ее провожал, должен знать адрес.

– А где Никита?

– Я оставил его с телом Петрашку. Чтобы он вызвал милицию и врачей. Нам было важно, чтобы его опознали, чтобы зафиксировали его смерть.

– Понятно, – кивнул Горохов, – я думаю, тебе лучше вернуться на работу и рассказать все Панкратову. Или попасть на прием к министру. Если он не в игре, то поймет все. А если в игре… Тогда ты живым не вернешься.

– Ты думаешь, лучше идти к нему?

– Да. У тебя ведь есть любопытный материал по его первому заместителю. А они давно не ладят. Поэтому, я думаю, шансов на успех у тебя больше. Примерно шестьдесят на сорок. Но это в любом случае будет утром. А сейчас вернись на работу и выйди на Панкратова. Он хоть и с закидонами мужик, но толковый, должен тебя понять. И главное, он вне игры.

– А если я ошибаюсь, и Панкратов позвонил мне по собственному почину?

– Нет, – сразу возразил Горохов, – я его знаю. Он, может, и слабохарактерный, но мужик настоящий. Он в такие игры не играет. Можешь смело ему все рассказывать.

– Ясно. Может, я пришлю кого-нибудь из наших для охраны?

– А кого именно? Кому ты теперь доверяешь?

Звягинцев опустил голову.

– Эх, Стас, Стас, кто мог такое представить? Я ведь ребят в группу по одному отбирал. Сам отбирал.

– Не нужно переживать. Мы же не знаем, как его заставили работать. Может, купили. А может, угрожали. Ты запомни, если со мной что-нибудь случится, ты ищи полковника Бурлакова из ФСБ.

– Хорошо, что не Баркова. Хотя какая разница. У них даже фамилии одинаковые. Что Бурлаков, что Барков. Одна компания. Пауки в банке. Мне важно было с тобой увидеться и рассказать про Александра Никитича. Еще я хотел узнать, почему ты нас обманул с фотографией.

– Теперь узнал?

– Как мне найти Бурлакова?

– Войди в соседнюю палату и спроси. А лучше позвони в городское управление ФСБ. Он работает там.

– Ясно, – Звягинцев поднялся, – пошли в палату. А то твой охранник решит, что ты заснул в туалете. Или у тебя неприятности с животом.

– Михаил, – позвал его Горохов, – будь осторожен. Не нужно рисковать. Постарайся продержаться до утра. С другой стороны тоже работают люди.

– Не могу, – пожал плечами Звягинцев, – они разбираются между собой, а я должен найти и наказать тех, кто убил моих ребят.

– Михаил, – снова позвал его Горохов. Но тот уже вышел из палаты. Когда Горохов допрыгал до дверей, там уже никого не было.

«Он не остановится», – подумал полковник. Ему было немного стыдно, что он согласился на эту аварию. Получалось, что он дезертировал в самый решающий момент, оставив товарищей одних. Ему было стыдно и неприятно. Он сел. Нога нестерпимо болела. «Идите вы все к черту, – решительно подумал Горохов. – Будь что будет, но я вернусь на работу. Я обязан быть там. Михаил один не справится. Против него будут брошены такие силы». Он допрыгал до дверей и, открыв их, крикнул в коридор:

– Сестра, где вы? – За его спиной сразу раздался мужской голос:

– Вам что-нибудь нужно, товарищ полковник?

Он обернулся. Это, видимо, был тот самый охранник, которого оставил Бурлаков.

– Позовите мне дежурную сестру, – раздраженно сказал Горохов, – пусть срочно придет. И принесет мою одежду. Я возвращаюсь на работу. Так и передайте вашему шефу.

 

Глава 30

Я сидел на диване и обдумывал сложившуюся ситуацию. Никуда мне идти было нельзя, меня повсюду могли найти. Я продумывал всякие варианты, но каждый раз получалось, что единственно безопасное место – это здесь, в чужой квартире, где меня не будут искать. Горячий чай и таблетка аспирина сказались на мне не лучшим образом. Не забывайте, что я был на ногах уже вторые сутки. Я вдруг почувствовал, что проваливаюсь в сон, и последней ясной мыслью была вина за Дятлова.

Проспал я недолго, все-таки не мог я спокойно спать в чужой квартире. А когда проснулся, то увидел, что она накрыла меня каким-то пледом. На часах было уже половина двенадцатого. В соседней комнате работал телевизор. Странные вкусы, подумал я. Обычно телевизор ставят в гостиной, а она поставила телевизор у себя в спальне. Или там ее кабинет?

Я пошевелился, поднимаясь на ноги. Очевидно, она услышала.

– Уже проснулись? – спросила она, входя в комнату.

– Извините, – пробормотал я, – кажется, ваше лекарство на меня так сильно подействовало.

– Вам никто не говорил, что вы ужасно храпите? – спросила она, улыбаясь.

– Вообще-то нет. Но теперь буду знать.

Она села в кресло напротив меня.

– Уже полночь, – показала она на настенные часы, – по-моему, воспитанные люди в это время уходят домой.

– Мне некуда идти, – пожал я плечами.

– У вас нет дома? Или московской прописки?

Как я не люблю таких острых на язык женщин. Они, как правило, феминистки и дуры, считающие, что все мужчины только и норовят залезть им под юбку. Или в данном случае в джинсы.

– У меня есть прописка, – буркнул я, – это некрасиво. Я у вас в гостях, а вы издеваетесь, зная, что мне некуда уйти.

– Извините, – пожала она плечами, – а что, вам действительно некуда идти?

Я потер затекшую руку.

– Вы же уже поняли, что у нас неприятности, – проворчал я.

– Это я поняла еще сегодня утром, когда увидела, как один из бандитов вывалился в окно. А потом оказалось, что он не бандит, а работник Кабинета Министров. Если бы вы не украли мою кассету, я могла бы сделать очень забавный репортаж о том, где ночью бродят наши ответственные чиновники.

– Какой он, к черту, ответственный чиновник, – пожал я плечами, – он типичный клерк, которого подставили. Все было продумано на гораздо более высоком уровне.

– Вы можете рассказать?

– Принесите магнитофон, я запишу на него сообщение.

Она посмотрела на меня:

– Опять врете?

– Нет. Вы останетесь единственным свидетелем всего случившегося, если мы все погибнем.

– Это так серьезно? – спросила она.

Я мрачно кивнул. Она вышла в другую комнату и вернулась с магнитофоном, включила и поставила передо мной. Я начал говорить:

– Я старший лейтенант специальной группы особого назначения подполковника Звягинцева. Меня зовут Никита Шувалов. Сегодня ночью в составе группы мы брали квартиру, где находился известный рецидивист Коробков со своими людьми. Во время операции нами был обнаружен некий Скрибенко, который, увидев наших офицеров, выпрыгнул в окно. Когда мы осмотрели машину, на которой он приехал, там оказалось восемьдесят тысяч долларов. Машина принадлежала заведующему секретариатом Кабинета Министров Липатову.

Я передохнул и посмотрел на Людмилу. Она молча слушала.

– Мы поняли, что это была рассчитанная провокация, – продолжал я, – на квартире Скрибенко мы обнаружили фотографию хозяина квартиры, снятого с полковником Гороховым. Фотография оказалась фальшивкой.

Я заколебался на мгновение, рассказывать ли про Горохова, но решил, что не стоит. Это может только все испортить.

– Мы решили выяснить, почему нам дали сообщение о квартире, на которой в этот момент, кроме Коробкова, был и Скрибенко. Несколько наших офицеров поехали к Метелиной, которая информировала уголовный розыск об этой квартире. Но там произошел взрыв, в результате которого погибли два наших офицера. Майор Зуев и старший лейтенант Байрамов. Нам удалось выяснить, что взрыв был организован сотрудником ФСБ майором Шурыгиным.

Я видел лицо Людмилы. Она не испугалась, это мне понравилось. Она заинтересовалась, в ней проснулся профессиональный журналист.

– Мы попытались поговорить с Шурыгиным, который хотел отвезти нас на явочную квартиру, где находилась Метелина. Однако в дороге он был убит. Погиб и капитан Ион Петрашку.

Я хотел сказать и о предателе в наших рядах, но решил не говорить.

– Во время преследования погиб также сотрудник уголовного розыска Леонид Свиридов, а в здании управления был убит раненый старший лейтенант Дятлов. Заявляю, что все было организовано по приказу полковника ФСБ Баркова.

Я перевел дыхание и вытер лоб. Кажется, я сказал все. Все самое главное. Она посмотрела на меня и выключила магнитофон.

– Круто, – сказала она уважительно.

– Включите еще раз, – вспомнил я о Липатове. Она включила.

– Заведующий секретариатом Георгий Сергеевич Липатов не умер от инфаркта, – сказал я, – он был убит сегодня утром на даче. Ему ввели какое-то лекарство, очевидно, для того, чтобы обвинить в каких-то преступлениях.

Я замолчал. Магнитофон продолжал работать.

– И все это произошло сегодня? – спросила Людмила.

Я выключил магнитофон.

– Теперь вы понимаете, как меня ищут по всему городу?

Она достала кассету. Посмотрела на меня:

– И что мне с ней делать?

– Оставить у себя. И если я умру, опубликуйте.

Она посмотрела мне в глаза:

– Только в случае вашей смерти?

– Да. Только в этом случае.

Мы сидели и обсуждали мою смерть. Ничего более дурацкого я не смог бы представить.

– Спрячьте пока эту кассету. Я скоро уйду, – пробормотал я.

– Куда вы пойдете?

– Не знаю. Но в любом случае мне нужно что-то придумать, связаться с моими товарищами, найти Михалыча.

– Кого?

– Подполковника Звягинцева.

Она снова посмотрела на меня. Почему я не замечал, что у нее такие глаза, лучистые и мягкие?

– Хотите чаю? – спросила она.

Я пожал плечами и улыбнулся.

– Можно я у вас попрошу одну вещь?

– Еще одну кассету? – засмеялась она. – Вы уже использовали две. Одну стащили, а на вторую записали свой трагический текст. – Она решила, что я немного сгустил краски. Пусть думает так.

– Мне не нужна кассета, – сказал я несколько смущенно, – просто я хочу искупаться. Я управлял машиной, в которой не было ни одного целого стекла. Я весь в грязи и в копоти.

– Идите в ванную. Сейчас я включу горячую воду, надо немного подождать, у нас газовая колонка.

– А почему у вас такое необычное расположение комнат? – спросил я. – Обычно ванная бывает при входе, а у вас она между столовой и спальней.

– Как в хороших аристократических домах, – засмеялась она, – да нет, все просто. Раньше это была одна большая пятикомнатная квартира, и вход был с другой стороны, а потом ее разделили, и две с половиной комнаты достались мне. Я сделала обмен. Мы переехали сюда с мужем.

Я выразительно посмотрел на нее. Только не хватало мне иметь дело с ревнивым супругом.

– Нет, – покачала она головой, поняв, о чем я думаю, – мы развелись год назад, и он уехал в Германию. У него мать немка. Вы идете в ванную или нет? – Она ушла, а я посмотрел на лежавшую передо мной кассету. Куда делся подполковник? И как получилось, что в здании управления убили Дятлова? Как могло получиться, что они считают меня предателем? Их осталось там всего четыре человека. И все-таки предатель среди них.

– Ванная готова. Полотенце я повесила там, – показала она мне на дверь ванной комнаты.

Я встал и поплелся туда. Вообще-то было стыдно, если вспомнить, что сегодня утром я крал у нее кассету. Я сложил всю свою одежду на стуле, который стоял рядом с батареей. И потом полез купаться. Колонка тарахтела, как автомобиль с неисправным мотором, но вода была достаточно горячей, и я впервые за весь день почувствовал себя гораздо лучше. И, стоя под горячей водой, закрыл глаза, уже не обращая внимания на шум колонки.

Наверно, я все-таки был настороже и, даже купаясь, прислушивался к звукам за дверью. Входная дверь находилась за столовой, потом шла ванная и уже потом кабинет Людмилы. Она говорила, что две с половиной комнаты. Наверно, она имела в виду и небольшой коридор, который был между столовой и ее кабинетом. Я услышал какой-то посторонний шум. Как будто кто-то ложками осторожно стучал. А потом вдруг резкий удар, и кто-то вбежал в квартиру. Людмила в этот момент, видимо, вышла из кабинета.

– Что вам нужно? – слышу ее испуганный голос. – Кто вы такие? – А колонка моя работает, но я уже вылез из ванны и дрожащими руками ищу свой пистолет.

– Тебя зовут Людмила Кривун?

– По какому праву вы ворвались в мою квартиру? – возмутилась она. Почему эти журналисты такие храбрые, может, это у них от профессии?

Второй в это время пошел закрывать дверь. Я вытащил пистолет и встал за дверью.

– Что вам нужно? – спросила она.

Мимо прошел второй неизвестный, и я чуть приоткрыл дверь, наблюдая за тем, что происходит в столовой. Стоявший перед Людмилой мужчина вдруг, подняв руку, ладонью ударил ее в лицо. Вернее, даже не ударил, а толкнул на пол. Она отлетела к дивану.

– Поиграем сначала или сразу порешим? – спросил второй.

– Да на что она нужна? – презрительно сказал первый. – Только время потеряем. Принеси подушку из спальни.

Она, видимо, была в шоке. Многие не готовы к тому, что могут получить удар в лицо. Это всегда впечатляет. Второй, видимо, пошел за подушкой. А первый прошел к дивану, и я его уже не видел, только голос слышал:

– Ты сегодня ночью была с группой спецназа. Какие-нибудь кассеты или материалы остались?

Она молчала. Наверно, соображала, что происходит. И в этот момент вышел второй с подушкой.

– Нет, – сказала она, но как-то нерешительно, – не нужно.

– Молчи лучше, – лениво сказал первый.

– А может, поиграем? – спросил второй. – Время у нас еще есть, а девочка красивая.

– Если хочешь, давай, – согласился первый, – только быстро.

– Нет, – закричала она на этот раз громче.

Я приоткрыл дверцу. Черт возьми, нужно что-нибудь надеть. Так лучше. Она уже не кричала. Я открыл дверь и босиком шагнул в столовую.

Первый сидел на стуле, глядя на диван, а второй пытался содрать с нее джинсы. Американцам нужно памятники при жизни ставить за женские джинсы. Вы когда-нибудь пробовали сорвать с женщины джинсы? Конечно, если она действительно сопротивляется, а не валяет дурака. В общем, у второго ублюдка ничего не получалось. Я вошел в комнату и позвал:

– Ребята, вы не меня ищете?

Нужно было видеть лицо кретина, который пытался содрать джинсы с Людмилы. Если бы он остался жив, то наверняка был бы до конца своей жизни импотентом. Представляю, какой у меня был видик в ее халатике. Наверно, как в анекдоте, когда появляется муж и застает любовника в шкафу. А вот перый из пришельцев оказался молодцом. Он все понял сразу. Посмотрел на Людмилу и покачал головой так укоризненно:

– Чего же ты молчала, стерва?

И попытался достать оружие. Пистолет висел у него под мышкой. Но он же не ковбой. Он еще только руку протянул, а я уже сделал в него два выстрела. Он отлетел к стене и сполз на пол.

Людмила закричала.

Второй достал нож и приставил к ее горлу.

– Стой, – сказал он, – или я перережу ей горло.

– Режь, – кивнул я, – давай режь. Она мне не родственница и не знакомая. Я случайно здесь оказался. Я ее сегодня первый раз в жизни увидел. Режь ей горло. А потом я перережу твое.

– Отойди от входа, – приказал он, держа нож у горла Людмилы. Он, по-моему, от испуга даже надавил ей на горло.

– Осторожнее, – посоветовал я, – убьешь ее еще до того, как уйдешь отсюда.

Я ведь уже тогда понимал, что нельзя дать ему уйти живым. Или он, или мы. Другого выхода не было. Он попытался встать с дивана, и в этот момент я посмотрел на Людмилу. Наверно, телепатия все-таки существует. Она поняла, что я буду делать, и начала медленно вставать вместе с ним. Он держал ее и подходил к дверям. Неужели он действительно думал, что я его просто так отпущу? Не знаю. В этот момент я видел перед собой воплощение тех, кто убивал моих товарищей. А значит, этот тип уйти живым все равно не мог.

– Отойди от входа, – еще раз попросил он.

– Тебя не простят, если ты отсюда уйдешь, – сказал я ему, – они узнают, что я здесь был и ты меня оставил в живых. Давай лучше договоримся.

– Отойди от двери! – кричит он. Видимо, смерть его товарища на него неприятно подействовала. Это всегда впечатляет. Я чуть отошел в сторону. И сказал сквозь зубы:

– Давай кончай ее. Все равно я тебя отсюда не отпущу. – Он уже это понимал. И поэтому был таким психованным.

– Я ее убью, – кричал он, – я ее убью!

– Что ты можешь? – презрительно сказал я. – Видел я, как ты на диване брыкался. Ты, наверно, и женщины никогда не видел.

Его рука чуть дрогнула. Я ждал этого момента и выстрелил ему прямо в лоб. Конечно, я рисковал. Но нужно идти до конца, как бы тяжело ни было. Уступая подобным типам, вы всегда проигрываете.

Я чуть смазал выстрел, но пуля, пройдя по касательной, содрала кожу на его голове, по-моему, я даже отстрелил ему часть уха. От боли он закричал, и в этот момент она ударила его локтем, пытаясь вырваться. Он замахнулся ножом. Раздумывать было некогда. Я бросился к нему и схватил за руку. Он ревел, как бык. Так мы и покатились на пол втроем. Он пытался вырвать у меня пистолет, а я пытался отобрать у него нож. И Людмила была между нами. Честно говоря, это была не драка, а свалка, в которой мог победить любой из нас. Я понял, что пистолет мне только мешает. Этот тип держал меня за запястье, и я попытался отбросить пистолет.

– Вылезай, – кричал я Людмиле, – вылезай и добей этого гада. – Он был сильным боровом, видимо, проходил спецподготовку. Мне было очень трудно его держать. Я боялся, что он поранит женщину. Она с трудом протискивалась между нами. Он понял, что проигрывает, и заревел еще сильнее. Халат у меня уже давно развязался, но я не обращал на это никакого внимания. Она все-таки сумела протиснуться еще ниже. Честное слово, в этот момент я думал о нападавшем, но и о своем открытом халате тоже думал. Она протискивалась как раз между нами. Мы упали на пол таким образом, что она оказалась лицом ко мне.

Человек все-таки животное общественное, это правильно говорят. Ну какое еще существо может так отчаянно бороться за жизнь и при этом думать о развязанном халате. Странные мы все-таки. Из-за этого еще больше разозлился и удвоил свои усилия, как будто оттого, что она видела меня голым или вылезала, скользя по моему телу, что-то могло поменяться. Как мне мешал ее чертов халатик. Наконец она протиснула голову и попыталась подняться.

– Бери пистолет! – закричал я, с трудом сдерживая своего противника.

Она наклонилась, и он сильно ударил ее рукой, на мгновение отпустив мою руку с пистолетом. Людмила отлетела с криком на диван. Но мне этого было достаточно. Я приставил пистолет к его шее и успел выстрелить. Кровь ударила мне прямо в лицо. А он дернулся и сразу обмяк. Я упал на него весь в крови, больше ни о чем не думая. А Людмила стонала на диване. В комнате было два трупа, и это было очень много даже для такого подготовленного человека, как я.

 

Глава 31

Получив известие об убийстве офицера милиции в здании ГУВД Москвы, министр сначала не поверил. Он позвонил Панкратову; когда растерянный начальник городской милиции подтвердил этот невероятный факт, министр пришел в бешенство. Он приехал к Панкратову с целой свитой заместителей, среди которых был и Александр Никитич.

Министр, Панкратов и еще человек двадцать сопровождающих ходили по коридорам, наводя ужас на офицеров. Несмотря на ночное время, были вызваны на работу все сотрудники.

Министр осмотрел место убийства, его раскатистый голос был слышен в коридорах и в кабинетах Главного управления. Наконец он вошел в комнату, где находились офицеры группы Звягинцева.

– Товарищи офицеры, – привычно скомандовал Краюхин. Хонинов, Маслаков, Бессонов и Аракелов встали.

– Что происходит? – с порога загремел министр. – Тебя еще назначить не успели, как у тебя офицеров убивают направо и налево. Мы за год столько не теряли в МУРе.

– Разрешите доложить, – привычно начал Краюхин.

– Не разрешаю. Ты ответишь, Краюхин, за все ответишь. Сколько вы сегодня офицеров потеряли? Троих, четверых?

– Пятерых, товарищ генерал, – честно сказал Краюхин. Он уже знал о смерти Свиридова.

– Пятерых, – чуть не замахнулся на него министр, – пять офицеров за одни сутки. Под трибунал пойдешь. И все остальные пойдут. Кто командовал этой группой спецназа?

– Подполковник Звягинцев, товарищ генерал.

– Где он? У него людей давят, как мышей, а он прячется. Дезертир, сукин сын.

– Он не прячется, товарищ генерал, – твердо сказал Краюхин. Панкратов сделал круглые глаза, показывая начальнику МУРа, чтобы тот замолчал.

– Ты его еще выгораживаешь?

– Товарищ генерал, – твердо сказал Краюхин, уже зная, что терять ему нечего, – подполковник Звягинцев не спал двое суток. За последний день он несколько раз рисковал своей жизнью. Ночью была проведена операция по ликвидации банды Коробкова, во время которой трое бандитов были убиты. Мы потеряли двоих офицеров, и был ранен Дятлов.

– Это тот самый, которого здесь убили? – окончательно разъярился министр. – Почему раненый на работе сидел? Устава не знаете? Почему разрешили ему остаться? Почему его не отправили в больницу под конвоем? Или домой?

Панкратов испуганно смотрел по сторонам. Это в первую очередь относилось к нему, и поэтому он постарался спрятаться за спиной заместителя министра, чтобы не попадаться на глаза министру. Но Краюхин не стал прятаться.

– В группе Звягинцева были только такие люди, товарищ генерал, – тихо сказал он, – это была специальная группа особого назначения, на создание которой вы лично давали свое согласие. Сюда отбирали только лучших. Они не привыкли уходить домой, бросая своих товарищей. У них были свои внутренние правила.

– Вижу я, какие они лучшие, – проворчал министр, – столько людей потеряли. Кто ведет расследование?

– Прокуратура уже возбудила уголовное дело по факту убийства. Сейчас их работники допрашивают офицеров, – пояснил Краюхин, – первичное дознание веду лично я сам.

Его смелость и прямота понравились министру. В многотысячной армии сотрудников милиции вряд ли нашлось бы много старших офицеров, осмелившихся так разговаривать с министром. Да еще в подобной ситуации. Министр сам был храбрым человеком и любил отважных людей.

– Через пять минут будь у Панкратова, – кивнул он Краюхину, выходя из кабинета.

За ним последовала вся свита.

Начальник МУРа посмотрел на офицеров.

– Хонинов, – приказал он, – отвечаешь за безопасность каждого. Даже в туалет никого не отпускай. Я двоих у дверей поставлю, чтобы вас охраняли. Похоже, ребята, на вас сегодня объявлена настоящая охота.

– Почему вы сказали, что погибло пять человек? – угрюмо спросил Хонинов.

– Пятый – Свиридов, – сухо сообщил Краюхин, – только что пришло сообщение о его смерти. Его убили у Рижского вокзала.

– Он был другом Шувалова, – сообщил Хонинов, – наверно, он поехал на встречу с ним.

– Похоже на то, – согласился Краюхин, – странно другое. Те, кто напали на Свиридова, были профессионалы. Но они почему-то увезли труп своего товарища с собой. Многочисленные свидетели в один голос утверждают, что они забрали своего убитого товарища. Интересно, зачем им такая обуза. Или труп мог выдать их принадлежность к какому-то ведомству? Как вы думаете? – И, оставив растерявшихся офицеров, он вышел из комнаты.

В кабинете Панкратова министр собрал большое совещание. На нем присутствовал и Краюхин.

– Если мы не найдем того, кто это сделал, то можем расписываться в собственном бессилии, – жестко говорил министр, – чужой человек не мог войти и выйти отсюда. Значит, убийца кто-то из своих. Ваша задача – его найти.

Все молчали, понимая, что министр прав.

– Что случилось у Рижского вокзала? – спросил министр. – Там, кажется, был убит не член группы Звягинцева.

Панкратов посмотрел на Краюхина. Он вообще не хотел докладывать по этому вопросу, предпочитая, чтобы это сделал начальник МУРа. Краюхин понял его взгляд.

– Да, товарищ генерал, – встал Краюхин, – он не был членом группы Звягинцева.

– Садитесь, – махнул рукой министр, но, к его удивлению, Краюхин еще стоял. – Что у вас? – недовольно спросил министр.

– Погибший Леонид Свиридов был близким другом ныне исчезнувшего сотрудника группы Звягинцева Никиты Шувалова. Мы предполагаем, что у Рижского вокзала должна была состояться их встреча. Свидетели утверждают, что нападавших было четверо, а со Свиридовым был еще один человек.

Панкратов обреченно закрыл глаза. Ну почему этот Краюхин вечно сам лезет в петлю?

– Вы предполагаете, что это убийство связано с деятельностью группы Звягинцева? – спросил министр.

– Так точно.

– Тогда объясните нам, что происходит. Может, мы все-таки сумеем понять, почему начался такой отстрел ваших офицеров, вернее, офицеров Звягинцева?

– Пока не знаем, товарищ генерал. Мы работаем, пытаясь понять, что происходит. Убийство Дятлова из этой серии загадочных убийств.

– Садитесь, – недовольно сказал министр, – загадочных убийств не бывает. Бывают тупые следователи и нерадивые сотрудники уголовного розыска. У вас есть время до утра, – закончил совещание министр, – как угодно, но чтобы первые результаты у меня были утром. И подробное объяснение, что происходит с группой Звягинцева. Надеюсь, к тому времени вы найдете подполковника, так героически исчезнувшего в самый нужный момент.

Когда министр уехал со своей свитой, Панкратов облегченно вздохнул, оставшись вдвоем с Краюхиным.

– Все понял? – спросил он устало. Сегодняшний день был самым трудным днем в его жизни.

– Мы уже работаем, – коротко сообщил Краюхин.

– Звягинцев еще не нашелся?

– Нет. Но, судя по всему, они были вместе в машине. Шувалов за рулем, а Петрашку и Звягинцев в кабине. Там осталась кровь не только Петрашку. Кто-то из двоих других тоже был ранен.

– Сумасшедший день, – прошептал Панкратов, – и Горохов так не вовремя попал в аварию. Посмотри, что сможешь сделать, только сразу докладывай. И поменьше говори при министре. Ты что, не хочешь быть генералом?

Краюхин усмехнулся. Потом встал и, уже выходя, сказал:

– Хочу, но за ребят обидно. Кто-то же должен их защищать.

Он вышел, а Панкратов покачал головой. Тоже мне Дон Кихот, раздраженно подумал он. Своих проблем ему мало.

Краюхин прошел в комнату, где собрались офицеры группы Звягинцева.

– Давайте начнем с самого начала, – предложил он, – и сдайте мне ваши объяснительные.

Хонинов протянул исписанные листы бумаги.

– Как ты думаешь, – спросил его Краюхин, – кто мог убить Дятлова и зачем? Кому он мешал?

– Провокатору в нашей группе, – вдруг сказал Хонинов. Краюхин покачал головой.

– Молод ты еще, Сергей, такими словами бросаться. Ты хочешь сказать, что в вашей группе есть провокатор?

– Есть, – кивнул Хонинов, – один из нас четверых. – Краюхин посмотрел в глаза сидящим. Четыре пары глаз смотрели на него. Никто не дрогнул.

– Что за чушь ты несешь? – разозлился он.

– Это не чушь, – убежденно сказал Хонинов, – мы уже в этом убедились.

– Объясни, – потребовал Краюхин.

– Сегодня утром, когда мы брали квартиру, где прятался Коробков, кто-то сделал так, чтобы там оказался Скрибенко. И когда Зуев с Байрамовым поехали к Метелиной, кто-то предупредил ФСБ, чтобы они забрали Метелину. И установили взрывное устройство.

– У тебя есть доказательства?

– Есть. Звягинцев, Петрашку и Шувалов поехали за тем самым майором Шурыгиным, чья машина была у дома Метелиной за несколько минут до взрыва. У нас есть свидетели.

Наступило молчание.

– Некоторые факты я так себе и представлял. О некоторых мне рассказали, – признался Краюхин, – но при чем тут провокатор?

– Кто-то из нас убил Дятлова, – безжалостно сообщил Хонинов, – чтобы помешать нашей встрече с Шуваловым. Нас позвал Панкратов, и мы вчетвером ушли к генералу, а Дятлов остался здесь один. Видимо, Свиридов сообщил ему нечто очень важное, а доверчивый Дятлов решил передать эту информацию кому-то из нас. Одному. Тому самому, который и накинул петлю на его шею.

Краюхин снова посмотрел в глаза каждому из офицеров.

– А кто из вас разговаривал с Дятловым?

Все молчали.

– В таком случае кто из вас выходил из комнаты после возвращения от генерала? – раздраженно спросил начальник МУРа.

– Я, – сказал Хонинов, – я ездил в морг опознавать погибших.

– А я выходил в туалет и разговаривал там с двумя ребятами. Но Дятлова не видел, – признался Аракелов.

Снова молчание. Краюхин нахмурился. Дело принимало очень неприятный оборот. Он встал, походил по комнате, подняв трубку телефона, приказал:

– Принесите мне магнитофон. – Проверив, как он работает, Краюхин поставил его на запись и сказал: – Начнем с самого начала, где ты был, Хонинов, сегодня утром? Расскажи подробно.

Капитан оглянулся на своих товарищей и стал вспоминать.

– Во время штурма здания мы поднялись на крышу и вместе с Дятловым спустились вниз. Нас подстраховывали Байрамов и Маслаков. Потом началась стрельба, ранили Дятлова. Позже приехал прокурор, который устроил нам разнос. И затем мы поехали к Скрибенко.

– А группа Зуева поехала к Метелиной?

– Да.

– Вы все поднялись к Скрибенко?

– Нет.

– А кто не поднялся?

Хонинов сморщил губы, но честно сказал:

– Я.

– Телефон у тебя был с собой?

– В этот момент да. Но я бы не стал по нему звонить. Это же легко проверить.

– Но ты мог позвонить из любого автомата. У тебя время на это было вполне достаточно. Как ты считаешь?

– Думаю, да. Только я не звонил, а спал.

– Значит, твердого алиби у тебя нет, – вздохнул Краюхин, – давай следующего. Маслаков, ты где был?

– На крыше подстраховывал Хонинова.

– А потом?

– Потом, когда наши ворвались в квартиру и началась перестрелка, я спустился вниз. Там раненый был, и я с ним поехал в больницу.

– Это тот, которого задушили? – уточнил Краюхин.

– Да, – с вызовом сказал Маслаков, – при чем тут я?

– Ты знал, что группа Зуева поедет к Метелиной?

– Узнал. Я позвонил на мобильный телефон Зуева, и тот мне сказал.

– И ты потом сидел все время в больнице?

– Да. Мне и Шувалов звонил.

– Его сейчас нет. У тебя было время позвонить и предупредить о группе Зуева?

– Было, конечно, – признался Маслаков, – но только я этого не делал.

– Надеюсь, – проворчал Краюхин, поворачиваясь к следующему. – Бессонов, где был ты?

– Штурмовал квартиру, – пояснил Бессонов, – сначала я разговаривал с бандитами. Обычно меня посылают, говорят, у меня голос молодой. Потом Аракелов установил взрывчатку, и, когда дверь взорвалась, мы ринулись внутрь двумя парами. Я обычно подстраховываю Звягинцева. Он даже шутит, что мы пара двух Михаилов. А потом врывается вторая пара, Петрашку—Шувалов.

– Что дальше было?

– Перестрелка была, и потом мы поехали на квартиру Скрибенко. Хонинов внизу остался, а мы все поднялись. Потом Шувалов поехал журналистку провожать. И мы остались работать.

– Кто с вами был?

– Звягинцев и Петрашку.

– А тебя одного не оставляли?

– Нет. Они все время были со мной.

– Но ты знал, что Зуев поедет к Метелиной?

– Слышал, когда Звягинцев говорил.

– У тебя был телефон?

– Нет. Они были только у подполковника, Зуева и Хонинова.

– Но ты мог позвонить по телефону от Скрибенко.

– Вообще-то мог, но я этого не делал. Я смотрел фотографии.

– Аракелов, где ты был в это время? – спросил Краюхин.

– Сначала дверь штурмом брали, а потом я поехал в морг.

– Когда приехал, Зуев еще на месте был?

– Да. Они как раз уезжать собирались.

– Ты знал, куда они едут?

– Они мне сказали. И я остался один в квартире.

– Телефон у тебя работал?

– Конечно. Кто-то два раза звонил и отбой давал. Точно. Звонили и давали отбой. Видимо, проверяли, – разволновался Аракелов.

– Подожди, подожди. Ты говорил об этом Звягинцеву?

– Говорил.

– А что он?

– Ничего. Просто спокойно выслушал.

– Но у тебя было время позвонить?

– Конечно, было. Но как я мог Зуева подставить, других ребят? Вы думаете, и Владика я убил?

– Ничего я не думаю, – проворчал Краюхин, выключая магнитофон, – вот такие дела, Хонинов, – сказал он, обращаясь к капитану, – всех можно подозревать, но виновного нет. А что за журналистку провожал Шувалов?

– С нами поехала журналистка, – объяснил Хонинов.

– Какая журналистка?

– По-моему, ее фамилия Кривун. Точно, Людмила Кривун. Горохов приказал взять ее на боевую операцию.

– А если это она позвонила? – вдруг спросил Краюхин. – У вас ведь предателей до этого случая не было.

– Но кто тогда убил Дятлова? – спросил Хонинов. – Ее здесь не было.

– Это мы сейчас проверим, – сказал Краюхин, поднимая трубку, – я таких женщин-профессионалок знаю, что двух мужчин удавят. Тем более если учесть, что Влад с раненой рукой защищаться не мог.

– Но женщина бы не бросила его в мужском туалете, – настаивал Хонинов. Но Краюхин его уже не слышал. Он спросил дежурного:

– Посмотри по нашим пропускам, сегодня была такая фамилия Кривун? Да, да, Людмила Кривун. Была? Спасибо.

– Она приходила в управление несколько часов назад, – сказал Краюхин, положив трубку, – нужно быстро послать наряд ей на квартиру. Может, мы что-то узнаем новое. Кому известен ее адрес? – Все переглянулись.

– Ее провожал Никита, – вспомнил Бессонов.

– Вы не знаете ее адреса, – понял Краюхин. – Ладно, – сказал он, поднимаясь, – в конце концов, это не проблема.

– Это не она, товарищ полковник, – сказал Хонинов.

Краюхин остановился у входа.

– У вас раньше такие случаи бывали? – спросил он. – Можешь не отвечать, я знаю, что нет. А почему вчера ночью такое случилось? Именно когда она появилась и поехала вместе с вами? Если даже это совпадение, то почему она пришла и сегодня вечером, как раз тогда, когда был убит Дятлов? Давайте, ребята, на всякий случай проверим.

– Но как она могла задушить такого мужика? – настаивал Хонинов. – Дятлов не ребенок, против него действовал мужчина.

– Возможно, – согласился Краюхин. – Но сейчас я хочу знать, почему появилась эта особа. Вы раньше ее видели?

– Нет, – переглянулись офицеры.

– А кто ее рекомендовал?

– Ее привел полковник Горохов, – ответил Маслаков, – он приказал подполковнику Звягинцеву взять ее с собой. Сказал, что все согласовано.

– Странно, – задумчиво сказал Краюхин, – мне он ничего не сказал.

– Это было распоряжение министерства, – вдруг услышал он за своей спиной и обернулся. На пороге стоял подполковник Звягинцев.

 

Глава 32

Нам нужно было уходить. Я это понимал, но лежал на этом стервеце, тяжело дыша и весь в крови. А Людмила лежала на диване, куда он ее отбросил. Я наконец поднялся. Халат был весь в крови. Я стянул его с себя, бросил на лицо ублюдка.

– Вставай, – сказал я ей, – нам нужно уходить.

Она вдруг улыбнулась, и только тогда я вспомнил, что стою голый. Черт бы меня побрал. Я взял какое-то покрывало, обмотал вокруг бедер и прошел к входным дверям. Конечно, эти типы легко открыли замок. Я запер дверь и надел цепочку, хотя пользы от нее никакой не видел. При желании можно было снести и дверь, и эту цепочку. Дверь была хотя и железная, но легкая, халтурная, кооперативная. Такую выбить или взорвать ничего не стоит.

Только после этого я прошел в ванную комнату и быстро сполоснулся. Потом так же быстро оделся. Она все еще сидела на диване. Губа у нее распухла, но в общем было ничего. Могло быть значительно хуже. Из этой схватки мы вышли молодцами. Теперь нужно было уходить. И как можно быстрее. Вполне вероятно, что они приехали не вдвоем, а втроем и третий ждал в машине на улице, он может подняться или – еще хуже – вызвать подкрепление.

– Нам нужно уходить, – повторил я. – Нельзя здесь оставаться. Они не рассчитывали здесь найти меня и пришли за тобой. – Я обращался к ней на «ты», как будто происшедшее несчастье немного сблизило нас.

– Куда? – спросила она, взглянув на меня.

– Куда-нибудь, – пожал я плечами, – к твоим знакомым или друзьям нельзя. Это опасно для них.

Она вдруг встала и потянулась к телефонному аппарату.

– Ты с ума сошла? – спросил я ее. – Что ты хочешь сделать?

– Вызвать милицию.

– Я милиция. Я уже приехал. Положи трубку. Неужели ты ничего не поняла? Милиция сюда не приедет. Приедет еще одна группа, которая отправит нас на тот свет. Положи трубку и одевайся. Возьми все деньги, какие есть дома. И быстро бежим отсюда.

Она наконец поняла. Кивнула мне и, поднявшись, поспешила в комнату. Я подошел к убитым и забрал их пистолеты. Мне они могут понадобиться. Я уже видел, как убили Леньку, отдавшего мне свой магазин. Теперь я буду мстить и за него, и за остальных ребят.

Она вернулась достаточно быстро.

– У тебя есть деньги? – спросил я.

– Вот, – достала она из кармана пачку стодолларовых купюр. Здесь было несколько тысяч долларов.

– Откуда? – удивился я.

– Я же тебе сказала, что поменяла квартиру. Мы раньше жили на Кутузовском проспекте, у меня родители работали в горкоме партии, и у нас там была квартира. Вот мы ее и продали, когда я разводилась с мужем. Это все, что осталось. Не так много. Всего восемь тысяч долларов. Я еще купила машину, эту квартиру, дачу. Да и часть денег досталась мужу.

– Где ваша дача? – спросил я и сам отмахнулся. – Нет, не пойдет. Это очень опасно. Там будут искать в первую очередь.

– Я знаю. Может, возьмем мою машину, – предложила она, – и выедем куда-нибудь за город?

– Может, еще повесим объявление, что мы готовы откликнуться на любое приглашение тех, кто нас ищет? – зло пробормотал я. – Машина такой запоминающийся маяк, что нас сразу остановят. Нельзя брать машину. Ты кассету взяла? – остановился я.

– Нет.

– Господи, это же самое главное.

Она вернулась и положила кассету в сумку. Я вытащил из кармана пистолет.

– Стрелять умеешь?

– Нет, конечно, – покачала она головой.

– Научишься. Держи двумя руками и нажимай курок. Но в меня не целься. Поняла?

– Да. – У нее в руках была небольшая дорожная сумка. – У меня губа очень сильно распухла? – вдруг спросила она меня. Правильно говорят, что женщины – иррациональные существа. Я даю ей пистолет, а она спрашивает о своей разбитой губе, как будто это самое важное на свете.

Я приоткрыл входную дверь. Все было тихо.

– Стой здесь, – приказал я, рывком открывая дверь и выпрыгивая на лестничную клетку. Здесь никого не было. Слава богу, дом был старый, стены толстые, иначе в панельных домах на выстрелы сбежались бы все соседи не только этого дома, но и соседних. Я огляделся. Кажется, все спокойно. – Выходи, – показал я ей.

Она вышла, достала ключи, чтобы закрыть дверь на замок.

– Не нужно, – покачал я головой. – Сюда все равно придут чужие люди. Если закроешь на замок, они сломают дверь. Чем легче они откроют дверь, тем лучше. Они просто заберут трупы, все приведут в порядок и уйдут.

– Как это приведут в порядок? – спросила она. – Ты вышиб из того парня мозги. Его кровь по всей комнате.

Я усмехнулся:

– Они подарят тебе новые обои. Если вернешься живой, то увидишь, что я был прав.

– Думаешь, мы вернемся завтра?

– Я думал, вы спросите, вернемся ли мы вообще живыми. Идите за мной.

– У нас же работает лифт.

– Не шумите. Идите за мной и молчите.

Мы начали спускаться по лестнице.

– Надеюсь, вы не надели каблуки? – спросил я ее.

– Мы снова перешли на «вы», – улыбнулась она.

– Да, действительно, я просто по привычке. Что ты надела?

– Полусапожки. А что я еще могла надеть. Домашние тапочки?

– Тише. Нас могут услышать. Соседи, может, уже давно вызвали милицию.

– Очень может быть. Вы кричали так, что я думала, весь дом проснется.

– А мне нужно было вообще не входить в комнату, чтобы дать им возможность закончить свое дело.

– Вы могли бы не брать мой халат, – сказала эта наглая особа, – и во всяком случае хотя бы одеться. Я говорю «вы» уже по привычке.

– В следующий раз я закончу купаться, оденусь, причешусь, побреюсь и только потом войду в комнату. Тебя устроит такой вариант?

– Честно говоря, нет. От него пахло водкой. И он был очень неприятный тип. Ты вошел как раз вовремя. – Мы стояли уже на втором этаже. Кто-то вошел в подъезд, и я остановил Людмилу левой рукой.

– Тихо.

Вошедший вызвал лифт и, войдя в кабину, нажал кнопку верхнего этажа.

– Не ко мне? – тихо сказала Людмила. Я кивнул, разрешая ей идти дальше. У подъезда никого не было.

– Жди меня здесь, – приказал я, – никуда не выходи. Они ищут здесь тебя и не думают, что могут найти меня. Поэтому если там кто-нибудь есть, он ждет женщину, а не мужчину.

Я вышел из подъезда. Вокруг никого не было. Странно, нет даже автомобиля, на котором приехали убийцы. Они обычно ставят машину в любом месте, где попало. И психологически это оправдано. Человек, который идет убивать, не заботится о правилах дорожного движения.

Но почему нигде нет их машины? Наверно, они оставили ее на улице, решив не въезжать во двор. Во двор, вспомнил я. Конечно, все правильно. Белая «Хонда» уже однажды въехала во двор, и это кончилось плохо для Шурыгина. Теперь они стали осторожнее. Я вернулся за Людмилой.

– Идем, только выходим с другой стороны двора.

Мы быстро прошли по двору. Вышли в другой двор. Прошли и его. Дальше была улица.

– Куда мы все-таки едем? – спросила она.

– Не знаю, – честно признался я, – но лучше быть подальше от вашего дома.

Когда мы оказались на улице, я поднял руку, останавливая машину.

– Куда едем, шеф? – лениво спросил меня водитель. Это был явно профессиональный халтурщик.

– Мы на поезд опоздали, – быстро придумал я, – в Подольск отвезешь?

– Двести баксов, – лениво сказал он.

– Идет, – сразу согласился я, пропуская Людмилу.

Она села на заднее сиденье и, когда я устроился рядом, тихо спросила:

– У тебя есть деньги?

Я удивился:

– Конечно, нет.

– Тогда на какие деньги он везет нас в Подольск?

– На твои, – ответил я.

Она покачала головой:

– Хам. Ты все-таки неисправимый воришка и мошенник. Тебе этого никто не говорил?

– Я еще и убийца.

– Не надо, – коснулась она моих губ ладонью, – не нужно об этом говорить.

Я замолчал. Правильно говорят, что кровь соединяет. Как в бандах бывает, когда на дело вместе идут, общей кровью бывают повязаны. Так и у нас. Когда мы бандитов берем, то вместе рискуем. Кровь – самая действенная штука: повязать людей и заставить их любить или ненавидеть.

Так и с Людмилой. Мы после нападения стали близкими, очень близкими людьми. И не потому, что я ее спас. Просто мы вместе дрались.

До Подольска мы молчали, сидели, прижавшись друг к другу, и молчали. Когда водитель довез нас до станции, было около двух часов ночи. Я непроизвольно отметил это время. Прошло уже двадцать четыре часа с тех пор, как начались все эти события. Я взял деньги у Людмилы и пошел покупать билеты. Кассир долго не хотел продавать билеты за доллары, а потом содрал с меня еще двести за купе, в котором я взял все четыре места, и продал мне билеты на поезд Москва—Харьков.

Поезд подошел через двадцать пять минут. И все это время мы провели на холодной скамейке. А потом еще бежали до нашего вагона, так как машинист остановил состав почему-то значительно дальше положенного места. Вокзал был грязный, весь в окурках и блевотине. В вагоне остро пахло мочой и водкой. Минут десять мы будили заспанного пьяного проводника, который не понимал, чего от него хотят. Оказалось, что в нашем купе спят двое каких-то типов. Мы долго объясняли проводнику, что у нас билеты на все купе. Он наконец понял, но взял с нас еще сто тысяч «за услуги». И, выгнав обоих незнакомцев, принес комплект серого и мокрого белья.

Теперь я понимаю, почему наша железная дорога вечно нерентабельна. Во второй раз я точно на поезде не поеду. По вагону все время проходили пьяные люди, и даже не просто пьяные, а вдрызг пьяные. Я старался не смотреть на Людмилу. Нам же все равно нужно было куда-то бежать. Она молча застелила обе постели. Я вышел в коридор. И когда она закончила, вошел в купе и закрыл дверь. А потом мы бросились в объятия друг друга.

 

Глава 33

Звягинцев понимал, что ему нужно любым способом попасть в управление. Но он видел, какая суматоха царит вокруг, как удвоили охрану, сколько стоит лишних машин. Он не знал, что эти ночные меры безопасности приняты из-за убийства Дятлова и приезда министра, но понимал, что в числе тех, кто охраняет управление, наверняка будут люди другой стороны, которые не пропустят его.

Он слишком много узнал за этот день. А это смертельно опасно для очень многих людей, в том числе и в ФСБ, и в МВД. Но следовало продумать, каким образом он сможет попасть внутрь.

Он беспокоился за ребят. Беспокоился за Никиту Шувалова, бродившего где-то в городе. Он сознавал, что Шувалов и он сам являют собой отличные мишени для любителей стрельбы, не желавших, чтобы они рассказали обо всем в управлении. Уже не говоря о том, что предатель в его группе еще не был найден. Звягинцев уже не сомневался, что этот информатор реально действует в их группе. Слишком явно все было. Когда он изолировал всех членов группы и поехал в больницу, то никто ничего не узнал. Точно так же получилось и с Шурыгиным. Но потом выяснилось, что раненый убит в больнице, а Шурыгина убили, когда они ехали на явочную квартиру. Очевидно, к этому времени информатор добрался до телефона и предупредил своих хозяев. Теперь оставалось лишь заставить замолчать группу. Звягинцев еще не знал, что информатор убрал Дятлова.

Теперь нужно было каким-то образом оказаться внутри и не подставить себя под пули. Но как узнать, кто работал, а кто не работал на эту банду? Был уже двенадцатый час ночи, когда он заметил проезжавший мимо «воронок», перевозивший заключенных. Это был шанс. В машине сидел только водитель. Он вышел на ярко освещенную улицу и поднял руку. Автомобиль плавно затормозил.

– Добрый вечер, товарищ подполковник, – улыбнулся молодой парень, узнавший Звягинцева, – куда так поздно?

– Мне нужно въехать внутрь, – объяснил Звягинцев, так и не вспомнив, как звали парня, – только я не хочу, чтобы меня видели дежурные.

– Хотите проверить их бдительность, – засмеялся водитель.

– Да. Давай я залезу в твою каталажку, а ты провези меня мимо дежурных.

– Идет, – засмеялся водитель, – только когда я закончу учиться, возьмите к себе в группу. Я учусь заочно на юридическом.

– Считай, что договорились, – улыбнулся в ответ Звягинцев. Так все и получилось.

Его неожиданное появление вызвало эффект разорвавшегося снаряда.

– Откуда ты явился? – удивленно спросил начальник МУРа. – Мы тебя почти похоронили.

– Что у вас произошло? – спросил Звягинцев, проходя в комнату и закрывая за собой дверь.

– Убит Дятлов, – коротко сообщил Хонинов. Звягинцев оглядел офицеров. Тяжело сел. Остальные остались стоять.

– Как это произошло? – спросил он.

– Его нашли в туалете, – пояснил Краюхин, – кто-то задушил его леской.

– Его убил кто-то из нас, – мрачно сообщил Хонинов.

– Опять ты, Сергей, чепуху мелешь, – разозлился Краюхин. – При чем тут вы?

Звягинцев смотрел на своих офицеров. Махнул рукой:

– Садитесь и расскажите мне все, что было. Давайте разберемся с Дятловым, – мрачно попросил Звягинцев, – кто его мог убить?

– Как вы приказали, мы все время были вместе, – пояснил Хонинов, – но потом нас вызвал Панкратов, узнавший об убийстве Иона. А Дятлова мы оставили на телефонах.

– Одного? – хмуро спросил Звягинцев. Хонинов опустил голову:

– Одного, – кивнул он.

– Дальше, – в голосе Звягинцева был непривычный металл.

– Мы предполагаем, что в это время Шувалов позвонил своему товарищу Леониду Свиридову. И тот пришел к нам, чтобы рассказать обо всем Дятлову. Потом я по приказу генерала Панкратова уехал в морг для опознания погибших. А Дятлов, видимо, рассказал кому-то из наших офицеров о случившемся. – Хонинов замолчал.

– Все? – железным голосом спросил Звягинцев.

– Нет, не все. Свиридов, очевидно, поехал на встречу с Шуваловым. Он был застрелен у Рижского вокзала, а человек, который с ним был, сумел сбежать. При этом они застрелили одного из нападавших, но труп нигде найти не удалось. Видимо, нападавшие забрали его с собой. А Дятлов был найден убитым в туалете. Его убили и бросили там.

Звягинцев почувствовал, как дрожат мускулы лица.

– Кто его там обнаружил? – выдохнул он.

– Я, – сказал Хонинов, – когда вернулся в управление.

Звягинцев привстал и, схватив капитана за воротник, смотрел ему в глаза целую минуту. Вдруг покачнулся и снова опустился на стул. Краюхин покачал головой.

– Тебе в больницу нужно, – сказал он, вставая, – вы разберитесь тут, а я пока пошлю машину к этой журналистке. Кто разрешил ее участие в вашей операции?

– Полковник Горохов передал нам разрешение министерства, – сказал, морщась от боли, Звягинцев, – но все правильно. Ее нужно обязательно проверить. Если убирают наших офицеров, то могут убрать и ее.

– Сейчас я приду, – кивнул Краюхин. – В коридоре мои люди. Я надеюсь, ничего не случится, пока я дойду до кабинета. Ну и времена настали, приходится охранять собственных сотрудников. – Он вышел, и Звягинцев тяжело повернулся на стуле.

– Вам плохо? – спросил Хонинов. – Болит рана?

– Да. Только не рана, а сердце. И голова раскалывается. Лучше бы меня утром взорвали вместо Зуева. Я бы сейчас не сидел здесь как памятник. Раз не сумел защитить своих ребят, то какой я командир? – Он мотнул головой. Потом сказал: – Кто проводит расследование?

– Сам Краюхин. Он нас сейчас допрашивал по одному. Все записал на магнитофон.

– Где запись?

– Вот здесь.

– Хорошо. Я потом прослушаю. Теперь слушайте меня. Шурыгин участвовал во взрыве на Усачева. Они увезли Метелину за несколько минут до появления там Зуева. А потом устроили взрыв. Запомните фамилию, ребята. Их послал туда полковник Барков из ФСБ.

Он был слишком утомлен, слишком расстроен. И поэтому не увидел, как дрогнули глаза одного из слушающих его офицеров. Но когда Звягинцев снова поднял глаза, все было как обычно. На него снова смотрели четыре пары обычных глаз.

– Горохов ни в чем не виноват, – устало добавил Звягинцев, – его специально подставили, как и нашу группу. Запомните это, ребята. Его подставили вместе с нами.

– Но фотография была смонтирована, – напомнил Аракелов, – а он сказал, что это настоящая.

– Так было нужно, – пояснил Звягинцев, – он хотел вывести из-под удара нашу группу.

– Что будем делать, командир? – спросил Хонинов.

– Искать Баркова. Но с этой минуты никто не должен отлучаться. Ни на одну минуту. В туалет будем ходить парами. Я не хочу никого подозревать, я слишком для этого устал. Но и подставлять больше никого не хочу. Я ясно выразился? – Четыре пары разноцветных глаз. От черных Аракелова до темно-коричневых Маслакова, от карих Бессонова до светло-голубых Хонинова. Кто из них мог оказаться информатором? От этой мысли болела голова. Он мотнул головой, отгоняя от себя дурные мысли.

– Нужно будет найти Шувалова, – сказал он, – всем помнить, что нам объявлена война. И вести себя нужно как на войне.

Вошел Краюхин, жестом показавший, чтобы Звягинцев не вставал. Сел рядом с ним.

– Может, ты мне объяснишь, что происходит?

– Нас подставили, – снова повторил Звягинцев, – взрыв на Усачева был организован сотрудниками ФСБ. В его подготовке принимал участие майор Шурыгин. Он действовал по приказу полковника Баркова. Вот это все, что я могу сказать. Когда мы пытались найти Метелину, нас ждала засада. Шурыгин и Петрашку были убиты. Я оказался ранен.

– Кто еще знает о случившемся? – глухо спросил начальник МУРа.

– Больше никто. Никто, кроме Шувалова, если, конечно, он еще жив.

Краюхин посмотрел на Звягинцева.

– Почему весь день вчера мне ничего не говорил? Не доверял?

Звягинцев кивнул головой:

– Я же не знал, кто в нашем ведомстве работает на них. Это была продуманная провокация. В нее втянули сотрудников аппарата Кабинета Министров. Скрибенко, видимо, просто использовали, а Липатов, наверно, был в чем-то замешан и что-то знал. Вот его и убрали. Там еще подставили Горохова, а я не знал, кто это мог сделать.

– Думал, я? – горько спросил начальник МУРа.

– Честно говоря, да.

Краюхин покачал головой.

– Чем выше по служебной лестнице поднимаешься, тем с большим количеством дерьма сталкиваешься. Честное слово, когда обычным лейтенантиком был, инспектором, то с нормальными людьми общался. Были и воры, и убийцы. Но в общем нормальные блатные. А теперь… – он махнул рукой. – Говорят, что я первый полковник, который занял это место. Здесь ведь только генералы сидели. Наши уже шутят, что я так полковником и останусь. А я и не жалею. Зато человеком остался. Плохо ты о милиции думал, Михалыч, мы оказались порядочнее этих кагэбэшников.

– Не все, – возразил Звягинцев, – там тоже порядочных много. А у нас… – Он наклонился и тихо спросил: – Хочешь, я скажу, кто на них работает? Кто Горохову приказал журналистку с собой взять? – Он наклонился еще ниже и прошептал фамилию. Начальник МУРа изумленно посмотрел на него.

– Я удивляюсь, – искренне сказал он, – что вы еще не все погибли. – В этот момент в комнату ворвался один из его сотрудников.

– Товарищ полковник, срочное сообщение. В квартире Людмилы Кривун найдено два трупа.

– А сама журналистка? – вскочил Краюхин.

– Ее там нет, – виновато сказал офицер.

Краюхин посмотрел на Звягинцева. Тот пожал плечами.

– В этом деле столько загадочного, что я ничему уже не удивляюсь, – признался подполковник.

– Чьи трупы? – нахмурился Краюхин.

– Видны следы борьбы. Они явно с кем-то дрались. Видимо, с женщиной. Обнаружен женский халат весь в крови.

– С ума сошли совсем? – рявкнул Краюхин. – Хотите сказать, что она одна двух мужиков убила и ушла?

– Соседи говорят, что она жила одна, товарищ полковник, – тихо сказал сотрудник.

– В жизни не поверю. К ней профессиональных убийц послали. А тут какая-то баба справилась сразу с двумя убийцами. Проверьте все еще раз. Может, ее труп где-то спрятали.

– А может, ей помогли? – предположил Звягинцев.

– Кто помог?

– Говорят, есть еще добрые люди на свете, – усмехнулся Звягинцев.

В этот момент из коридора раздался крик:

– Убили, убили!

В комнату вбежал кто-то из офицеров:

– Убит полковник Горохов. В него только что стреляли на проходной.

– Добрые люди, – прохрипел Краюхин и, несмотря на свою тучность, первым выскочил в коридор.

 

Глава 34

Вы никогда не занимались любовью в поезде? Или на пароходе? По-моему, это самое интересное, что может быть. Замкнутое пространство, мужчина и женщина, узкие кровати, скудная обстановка, полная отстраненность, когда вам никто не мешает. Честное слово, это не так уж плохо. Особенно если женщина вам нравится.

Честно говоря, когда вчера ночью я ее увидел первый раз, то она мне не понравилась. Я вообще не люблю колючих и ершистых баб. Но почему-то все эти качества, соединенные в Людмиле, мне понравились. Может, потому так сложился этот трудный день.

Мы с трудом помещались на койке, занимаясь тем, чем обычно занимаются мужчина и женщина, оставшиеся вдвоем. Я, конечно, не очень опытный тип в таких вопросах, это я признаю, но она меня поразила. Видимо, сказывалась ее свободная жизнь. Мне даже было неловко спрашивать, были ли у нее мужчины. Я чувствовал себя более скованным, чем она. Она даже спросила меня:

– Ты чего такой зажатый?

– Я два дня не спал. И меня несколько раз чуть не убили, – нервно сказал я. Мужчине всегда неприятно, когда ему говорят о таком.

– Извини, – сказала она, – я не хотела тебя обидеть.

– Я не обижаюсь. Просто говорю все как есть.

– Мы едем в Харьков? – спросила она меня.

– Куда-нибудь подальше, чтобы тебя спрятать. Денег у тебя хватит на несколько месяцев, даже на несколько лет. Лишь бы тебя не нашли.

– Ты думаешь, они пришли меня убить? – спросила она вдруг.

– Нет, они пришли с тобой познакомиться, – проворчал я.

– Но почему они хотели меня убить? Я ничего им не сделала.

– Ты была с нашей группой. Видно, кто-то решил, что ты слишком много знаешь.

– Я же ничего не знаю. Зачем меня устранять?

– Все было продумано таким образом, чтобы мы застали Скрибенко на квартире с Коробковым в тот самый момент, когда туда приедем. И приедем вместе с тобой. Подожди… – Я вскочил, ударившись головой об верхнюю полку.

– Осторожнее, – крикнула она.

– Тебя послали вместе с нами, – взял я ее за руки, – тебя послал Горохов. Значит, он знал, что там будет. Значит, поэтому он врал нам насчет фотографии. Тебя послали специально с нами, чтобы ты могла зафиксировать этот скандал. Как же я этого сразу не понял. А Михалыч считал его своим другом и поехал его найти. Они его убьют. – Я сел, не обращая внимания на свою наготу.

– Меня послал не Горохов, – сказала она.

– Как это не Горохов? Я же сам видел, что он пришел и приказал подполковнику Звягинцеву взять тебя с собой.

– Ничего ты не видел. Я приехала в управление только после того, как мне позвонили и разрешили принять участие в боевой операции.

– Когда тебе позвонили?

– Примерно часов в девять. Наша газета давно подавала заявку в министерство с просьбой разрешить принять участие в операции. А я специализировалась на криминальных репортажах.

– Подожди, – схватил я ее за руку, чувствуя, как снова начинают гореть щеки, словно у меня поднимается температура, – когда вы подавали эту заявку?

– Месяца два назад. Но нам не разрешали. В МУРе говорили, что нужно получить разрешение руководства московской милиции, в ГУВД говорили, что нужно разрешение министерства. В общем, нас так отфутболивали месяца два. Пока наконец мне не сообщили неделю назад, чтобы я была готова к выезду на место с группой. А вчера, вернее уже позавчера вечером, мне позвонили.

– Откуда позвонили?

– Из министерства. Сказали, чтобы я приехала в управление и подошла к полковнику Горохову, которому поручено разрешить мне принять участие в такой операции.

– Кто именно позвонил?

– Откуда я знаю? Он назвал какую-то фамилию, но я не помню. Обычный дежурный. Он сказал, что он подполковник.

– Он сказал, чтобы ты приехала в управление?

– Да. Он сказал, что все согласовано.

Я постарался успокоиться. Я помнил, что мне сказал Леня Свиридов. Он получил сообщение от Метелиной в одиннадцать часов вечера. В два часа ночи мы выехали на задание. А к Людмиле позвонили раньше. РАНЬШЕ! Значит, они знали, что мы поедем на задание, что в одиннадцать позвонит Метелина, а в два будет боевая операция. ОНИ ЗНАЛИ!

– Теперь сосредоточься и вспомни, когда тебе позвонили, – сказал я, глядя ей в глаза, – я тебя очень прошу, вспомни. Если можно, с точностью до минуты.

– Это я точно помню. Я как раз досмотрела по НТВ «Итоги». Киселев, конечно, любит выпендриваться, но у него всегда масса интересной информации.

– Когда начинается эта программа?

– Ровно в девять.

– Значит, тебе позвонили в десять, – кивнул я. Теперь не оставалось никаких сомнений. Тот, кто позвонил, или тот, кто разрешил этот выезд, знал заранее о готовящейся провокации. Теперь нужно было узнать, кто это мог быть.

– Мне нужно сойти с поезда, – вскочил я.

– Не в таком виде, – усмехнулась она.

Я бросился одеваться.

– Может, ты вспомнишь фамилию дежурного? – спрашивал я, натягивая носки.

Она сидела, поджав ноги. – Ты хочешь оставить меня одну? – спросила она.

– Господи, – я чуть не упал, – неужели ты думаешь, что мне этого хочется. Но я должен выяснить, кто звонил. Понимаешь? Одевайся быстрее.

– Ты же полчаса назад говорил, что самое главное – это вывезти меня в Харьков. А теперь соскакиваешь, как обычный мужик?

Вагон дернулся, и я все-таки упал. Попробуйте надеть трусы при такой качке, да еще ругаясь с женщиной.

– Я никуда не соскакиваю, – нервно сказал я, – я просто хочу позвонить с первой же станции. – Проклятые трусы никак не надевались.

– Но для этого не обязательно сходить с поезда, – закричала она, – можно позвонить прямо отсюда. – Она встала и сняла куртку с вешалки. И достала… Что бы вы думали? Мобильный сотовый телефон. Вот это дела.

– У тебя есть такой телефон? – изумленно спросил я.

– Конечно. Я же тебе сказала, что часть денег за квартиру ушла на разного рода мелочи. В том числе и на этот телефон.

Я смотрел на нее, ничего не говоря. Она, видимо, прочла что-то у меня в лице, потому что села, глядя мне в глаза. В руках у нее по-прежнему был телефон.

– У тебя есть такой телефон? – спросил я дрогнувшим голосом.

– А почему это тебя так удивляет?

– И он был у тебя вчера ночью?

– Да, был. В моей куртке. Но на ночь я его обычно отключаю. Почему у тебя такое лицо?

– Ты взяла телефон вчера, когда поехала с нами?

– Я не понимаю, почему ты спрашиваешь?

– Мы были убеждены, что о выезде наших сотрудников мог сообщить кто-то из наших. Но все три наших телефона можно легко проверить. А о твоем телефоне мы ничего не знали.

– Ты хочешь сказать, что это я позвонила? – не поверила она услышанному. – Ты совсем рехнулся. Зачем мне это было нужно?

– А зачем они пришли тебя убивать?

– Откуда я знаю? Ты же только что говорил другое.

– Я не знал, что у тебя был телефон.

– А теперь знаешь. Ты считаешь, что я такая дешевка? Что я могла подставить ваших ребят?

– Откуда у тебя такие большие деньги? – закричал я.

– Я объясняла: продала квартиру.

– Почему я должен тебе верить? Сегодня погибли пять моих товарищей. Пять человек убиты, а ты мне говоришь о телефоне только сейчас. Что я должен думать о тебе? Почему они хотели тебя убить? Может, потому, что ты была главным свидетелем?

Она вскочила, что-то ища.

– Чертов кретин, ублюдок, – ругалась она.

Я молча смотрел, как она что-то ищет.

– Что ты ищешь? – спросил я ее.

Она, не отвечая, продолжала искать.

– Кретин, – продолжала она меня ругать, – подонок. – Наконец она закричала: – Куда ты дел мои трусы?

Я пожал плечами. В этот момент постучали изо всех сил в стенку нашего купе. Мы, видимо, не давали спать людям. Я привстал, чувствуя, как подо мной собралась простыня. И увидел ее трусы. Черт бы меня побрал.

– Вот они, – сказал я, протягивая ей трусы.

Она взяла их и вдруг начала смеяться. Видик у нас был, конечно, потрясающий. Я стоял голый, в одних носках. А на ней был только бюстгальтер. Она смеялась сквозь слезы, а потом мы снова поцеловались. Я думал, все это займет у нас минут пять, не больше. Все-таки это случилось второй раз за ночь, и я к тому же не спал двое суток. Но все получилось даже лучше, чем в первый. Мы занимались любовью еще полчаса. И только когда немного успокоились, я сказал ей:

– Нужно было давно мне сказать о телефоне.

– Я не знала, что тебя это так волнует.

– Ладно, уже все, – примирительно сказал я, – извини.

– Сейчас как раз время ругаться, – усмехнулась она, – у нас с тобой все пополам. Сначала убийство, потом любовь, скандал, потом секс. В общем, все пополам.

– Если бы наши шансы были пятьдесят на пятьдесят, я бы только радовался, – честно признался я, – когда бросаешь монету, то знаешь, что у тебя есть пятьдесят процентов. Орел или решка. А в нашем положении сто против одного. Монета в любом случае ложится не в нашу пользу.

– Что ты сказал насчет монеты? – вдруг привстала она.

– Это я про наши шансы.

– Что ты сказал насчет монеты? – снова спросила она. – Орел или решка. Я вспомнила фамилию офицера, который мне звонил. Его фамилия была Решко. Точно. Решко. Он сказал мне, чтобы я ехала в управление и нашла полковника Горохова. Он сказал, что там уже лежит пропуск, заказанный для меня. И это было чуть позже десяти.

Я схватил ее телефон. Нужно срочно позвонить и узнать, где работает Решко. Чисто автоматически я начал набирать номер телефона Михалыча и замер. Куда я звоню? Наши телефоны наверняка прослушиваются, а звонить еще кому-нибудь в два часа ночи просто глупо. Что же мне делать? Я растерянно посмотрел на Людмилу.

– Опять проблемы? – спросила она.

– Нам все-таки придется сойти, – задумчиво сказал я, – нужно узнать, кто такой этот Решко. Хотя подожди.

Я позвонил в управление, в дежурную часть.

– Добрый вечер, – бодро сказал я, хотя на часах был уже третий час утра, – говорит полковник Комаров. – Я придумал фамилию, чтобы они мне поверили. – Как позвонить в министерство? Мне нужен дежурный.

– Сейчас, товарищ полковник, – быстро сказал наш дежурный и через минуту дал телефон. Я набрал номер телефона министерства. Все-таки хорошо работает наша родная милиция. Ночью тоже на посту. Там тоже ответили довольно быстро.

– Доброе утро, – на этот раз исправился я, – говорят из ГУВД. Это полковник Комаров. Нам срочно нужно найти подполковника Решко. Как с ним связаться?

– Какой у вас телефон, товарищ полковник? – спросил бдительный дежурный.

– Мы на задании, – строго сказал я, – у меня мобильный телефон.

– Назови номер, – попросил я Людмилу. Она сказала мне номер. Я повторил номер.

– Сказать, чтобы он вам позвонил? – спросил офицер.

– Нет. Я хотел узнать, как ему позвонить. Нам нужно уточнить некоторые данные.

Офицер продиктовал телефон. Я уже собирался поблагодарить и отключиться, когда он добавил:

– Он еще на работе. Александр Никитич его не отпускал.

Я замер. Кто это такой – Александр Никитич?

– Они еще на работе? – переспросил я.

– Конечно. Раз Александр Никитич на работе, то его помощник вместе с ним, – снисходительно объяснил офицер. Я посмотрел на Людмилу. Александр Никитич, подумал я. Решко его помощник. Теперь я вспомнил, какой именно Александр Никитич работал в министерстве. Это был первый заместитель министра внутренних дел республики.

 

Глава 35

Горохов действительно приехал в управление. Он накричал на своего охранника, пригрозил сестре, уговорил врачей, доказывая всем, что не хочет здесь оставаться и дома ему будет гораздо лучше.

– Напрасно вы так рискуете, – сказал ему на прощание врач, – у вас был такой сильный удар. Вы могли бы день отлежаться у нас. Мы бы вас посмотрели.

– Успею еще у вас належаться, – улыбнулся на прощание Горохов и, едва оказавшись в машине, приказал: – Юра, мне нужно срочно на работу. – Водитель, знавший характер полковника, не решился спорить. Просто сообщил:

– У нас там ЧП, товарищ полковник. Министр приезжал.

– Какое ЧП?

– Убили одного офицера и в туалете бросили. Министр такого шороха нагнал, кричал, что всех уволит. Панкратов белый бегал.

– Какой офицер?

– Да из уголовного розыска. Хотя нет, из группы Звягинцева.

– Что ты сказал? – Горохов обычно садился впереди, но на этот раз сел сзади из-за своей ноги. – Из группы Звягинцева? Кого убили?

– Не знаю, Дроздова, что ли. Нет, вспомнил, Дятлова. – Горохов закрыл глаза. Как он мог довериться Бурлакову, как мог оставить своих людей? Он обязан был сидеть с ними. Может, тогда ничего бы не случилось.

– А ты где был?

– Внизу с шоферами.

– А машина Александра Никитича там была?

– Кажется, была.

– Кажется или точно?

– Точно была. Я еще с водителем разговаривал. Он тоже приехал, вместе с министром.

Горохов зажмурил глаза. Он считал себя лично виноватым в смерти Дятлова. Ведь он обязан был понять, что оставшиеся без прикрытия руководства офицеры будут растерзаны своими противниками. Как он мог так ошибиться? Он посмотрел на часы. Время уже далеко за полночь. Наверно, Звягинцев уже добрался до управления.

– Прибавь газу, – попросил он водителя.

– Может, я вас домой отвезу? – нерешительно предложил водитель.

– Прибавь газу и смотри вперед. Мне нужно срочно попасть на работу.

Горохов понимал, что он рискует. Но он понимал, что другого выхода просто не существует. Если сейчас он повернет в сторону дома, то больше никогда не сможет себя уважать. А для сильного человека, каким был Горохов, это было хуже смерти.

Но Бурлаков оказался прав. У проходной действительно дежурили сотрудники ФСБ, узнавшие машину Горохова. Помня четкий приказ о безусловной ликвидации Горохова и Звягинцева, если они появятся у здания городской милиции, трое сотрудников ФСБ одновременно открыли огонь по машине полковника. Водитель, нажав на газ, попытался проскочить, но, попав под обстрел, вскрикнул и повис на руле, у него было прострелено плечо. Горохов пригнулся, впервые пожалев, что не взял оружие. Нападавшие даже не могли представить себе, что у Горохова и его водителя нет с собой оружия. Они могли просто спокойно подойти и пристрелить обоих. Видимо, они это поняли довольно быстро, так как очереди прекратились, и Горохов услышал чьи-то быстрые шаги. Он закрыл глаза. Убежать все равно не удастся.

В этот момент высыпавшие из дежурной части офицеры МВД открыли ответный огонь. Сотрудники ФСБ вынуждены были отступить, напоследок дав еще несколько очередей по машине полковника.

Офицеры дежурной части и другие сотрудники милиции, оказавшиеся в этот момент у дверей, подходили к машине полковника; лежавший на руле водитель стонал.

– Убили полковника Горохова, – пронеслось по рядам, и кто-то побежал докладывать генералу Панкратову. В такие минуты всегда находятся люди, спешащие сообщить любую весть начальству, желая попасть на глаза по любому поводу. Горохов осторожно открыл дверцу автомобиля.

– Перестаньте паниковать, – строго сказал он, – лучше позаботьтесь о водителе. Вы же видите, он ранен. Капитан, – позвал он одного из дежурных, – подойдите и помогите мне дойти до кабинета. Раненого осторожнее доставайте. И везите его срочно в больницу.

Его водителя вытащили из машины и отнесли в другой автомобиль. Горохов увидел, как к нему спешит Звягинцев.

– Ты уже здесь? – коротко спросил он.

– Зачем ты приехал? – изумился Звягинцев.

– А ты бы остался там, если бы был на моем месте? – спросил Горохов и, видя, что Звягинцев медлит с ответом, сказал: – Вот поэтому я и не остался в больнице.

– Идем, я тебя провожу, – предложил Звягинцев, отстраняя капитана и подставляя свое плечо, – я думаю, так будет надежнее.

– Так будет хуже, – улыбнулся Горохов, – нас убьют обоих и вместе.

– Ничего, – отмахнулся Звягинцев, – я всегда мечтал умереть за начальство. Черт тебя подери, зачем ты все-таки вернулся?

– Не мог я там оставаться, неужели не понимаешь? – Они шли по коридору, когда увидели, как навстречу им спешит целая группа офицеров во главе с Панкратовым. Тот был растерян и испуган.

– Что происходит? – бормотал он. – Уже стреляют рядом с нашим зданием. Что происходит?

– Все в порядке, товарищ генерал, – улыбнулся Горохов, – просто мы обязаны закончить расследование, которое начала группа Звягинцева.

– Я уже ничего не понимаю. Хорошо, что вы вернулись, – признался Панкратов, – а вы в состоянии работать? Я слышал, что у вас было сотрясение мозга.

– Ничего. Одну ночь я продержусь, – кивнул Горохов, проходя дальше к своему кабинету, – если разрешите, я сам займусь группой Звягинцева.

– Да, да, конечно, – разрешил генерал, торопливо уходя к себе. Когда-то давно он был мужественным и смелым офицером. Но погоны генерала и очень ответственная должность превратили офицера милиции в заурядного чиновника, больше всего боявшегося за свое кресло. И в этом была трагедия самого Панкратова.

Горохов доковылял до своего кабинета. Везде горел свет, вызванные на работу офицеры молча смотрели, как он идет к себе. Войдя в свой кабинет, Горохов показал на стулья.

– Всю свою группу вызови сюда, Михаил. И пусть сидят у меня в кабинете, пока все не кончится.

Отпустив руку Звягинцева, он запрыгал к своему месту и сел в кресло. Потом поднял трубку.

– Краюхин, зайдите ко мне, – позвал он начальника МУРа.

Звягинцев молча следил за ним.

– Что смотришь? – недовольно спросил Горохов. – Зови своих ребят. Потом будем выяснять, кто из них предатель. Главное, чтобы другие в живых остались. Вас ведь теперь пять человек осталось.

– Нет, – упрямо сказал Звягинцев, – шесть. Шувалов еще жив, я в это верю.

– Ну пусть шесть. Вы сегодня потеряли почти половину своей группы. Вызови всех ко мне. Это единственное, что я могу для вас сделать. Они вас в покое не оставят.

Зазвонил его прямой городской телефон. Горохов удивленно обернулся. Кто мог звонить в час ночи? Он никому не сказал о своей поездке на работу, даже жена не знала ничего. Он снял трубку.

– Вы все-таки вернулись на работу, – укоризненно сказал Бурлаков, – я же вам говорил, что вас встретят не хлебом-солью.

– Это лучше, чем лежать в больнице, – серьезно ответил Горохов, – вы должны понять, что я не мог там оставаться.

– Вы сильно рискуете. Вас может застрелить любой офицер, даже ваш помощник. Мы же не знаем наверняка, кто именно на них работает.

– Ничего, мы вычислим этого человека.

– Лучше продержитесь до утра, – посоветовал Бурлаков, – мы сейчас готовим некоторые ответные меры. Закройте дверь и не пускайте никого в свой кабинет до утра. Или просто спите.

– Обязательно последую вашему совету, – зло огрызнулся полковник.

– Не сердитесь, – миролюбиво заметил Бурлаков, – вы и группа Звягинцева и так сделали очень много. Вы отвлекли на себя внимание наших противников, и они, несколько не рассчитав свои силы, сильно подставились. Теперь мы можем наконец нанести ответный удар.

– Пока вы готовились, у нас погибло несколько человек, – сухо напомнил Горохов.

– Да, я все знаю. Но это необходимые жертвы. А ля гер ком а ля гер. На войне как на войне.

– До свидания, – бросил трубку Горохов. Ему претил цинизм полковника ФСБ. Он посмотрел на Звягинцева: – Все понял?

– Не очень.

– Это Бурлаков.

– Тот самый? Из ФСБ?

– Да. Говорит, что они утром нанесут свой удар. Интересно, какую гадость теперь придумают эти? Иди, Миша, зови своих ребят. А я позову Краюхина. Может, мы с ним что-нибудь придумаем.

Пока в городском управлении внутренних дел происходили эти события, в министерстве тоже никто не спал. Министр не стал уезжать домой, остались и другие высшие чиновники. Остался и Александр Никитич, у которого, кроме понятной в таких случаях субординации, были и глубоко личные мотивы. Он ждал звонка аппарата правительственной связи, чтобы получить более четкие инструкции. В половине первого ночи ему позвонили.

– Вы провалили все дело, – укоризненно сказал молодой человек, – мой шеф вами недоволен.

– При чем тут я? Это сотрудники ФСБ работают херово, – довольно дерзко заявил первый заместитель министра.

– В таком случае покажите им пример. Горохов только что с боем прорвался к себе. Мы пока не знаем, где Звягинцев и Шувалов, хотя, по некоторым сведениям, первый тоже прорвался к себе в группу. До утра осталось несколько часов. Будет напечатан большой материал по Липатову, чьи счета в зарубежных банках произведут впечатление. Статья уже набрана. А вы пока ничего не можете сделать. И с этой журналисткой так оплошали.

– Мне этих людей рекомендовал Барков, – раздраженно сказал первый заместитель, уже не обращая внимания на то обстоятельство, что он говорит по телефону. И хотя ФАПСИ, федеральная служба, отвечавшая за эти телефоны, уверяла, что прослушать такой телефон невозможно, тем не менее до сих пор он избегал называть фамилии, даже разговаривая по этому телефону.

– Не нужно называть фамилий, – строго сказал молодой человек, – вы просто решите вопрос. И со Звягинцевым. И с Шуваловым. И разберитесь с этой журналисткой. Кто ей помог уйти? Вы знаете, что там нашли два трупа? Вам это ни о чем не говорит? – Он повесил трубку, а генерал с силой вдавил кнопку селектора. – Тарасова ко мне, – прохрипел хозяин кабинета.

– Он уехал домой, – доложил помощник.

– Найдите, и пусть он приедет сюда, – приказал генерал, – он мне срочно нужен.

Тарасов был его стратегическим резервом, его последней ставкой. Это был опытный оперативник, переведенный сюда из Казахстана. Тарасов переехал в Москву два года назад и целый год мыкался, пока Александр Никитич не взял его на работу, устроив на руководящую должность в инспекции по личному составу. Тарасов работал раньше начальником уголовного розыска Акмолы, потом был заместителем начальника угро в Алма-Ате. И наконец в последние годы был одним из ведущих сотрудников Казахского МВД.

Он явился к генералу ровно через полчаса. Чисто выбритый, выше среднего роста, с упрямым взглядом фанатика и сухой жесткой кожей, всегда подстриженный под ежик, он был профессионал. Генерал принял его сухо. Тарасов был обязан ему самим фактом своего существования, и оба это прекрасно знали. Самое ценное в Тарасове было то, что у него постоянно находились под рукой десять-пятнадцать молодых боевиков, которых он прикрывал и которым всячески покровительствовал, используя в нужный момент для решения личных дел. Он вошел в кабинет и остановился у двери. Генерал сделал ему рукой приглашающий жест, показывая гостю, что он может пройти к столу. Тарасов сел справа от него.

– Мне срочно нужно найти одну журналистку, – сказал генерал безо всяких предисловий, – и двоих офицеров милиции. Очень срочно, желательно до утра.

– Их нужно найти или… – Тарасов не умел улыбаться и говорить. Он умел слушать. И умел делать свое дело.

– Или… – подчеркнул генерал, – второе желательнее.

– Это легче, – без тени улыбки заметил Тарасов.

– Твои ребята при тебе?

– Конечно. Мне нужны их имена и адреса.

– Мой помощник тебе даст. С журналисткой произошел интересный случай. К ней послали двоих профессионалов, и они оказались убитыми. А она сбежала.

– Убила двоих гостей и сбежала? – не поверил Тарасов.

– Да. Видимо, ей кто-то помогал. – Генерал надавил кнопку звонка: – Принеси мне данные на Звягинцева, Шувалова и эту дамочку, как ее зовут. Кривун, кажется.

– Она журналистка? – спросил Тарасов. – Какая газета?

Генерал снова нажал кнопку селектора, вызывая помощника.

– В какой газете работает эта Кривун?

Помощник назвал газету. Тарасов утвердительно кивнул головой.

– Она пишет на криминальные темы? – спросил он. – У них там почти у всех есть мобильные сотовые телефоны. Вы не знаете, был ли у нее такой телефон? Я знаю компанию, которая обслуживает их газету.

– Узнай сам, – раздраженно сказал генерал, – откуда я знаю, есть ли у нее такой телефон? Или ты думаешь, что это моя личная знакомая?

– Если вы разрешите, я узнаю, пока мне принесут их досье, – сказал Тарасов, доставая свой мобильный телефон. – Здравствуйте, – сказал он, – это говорят из милиции. Полковник Тарасов. Мне нужны данные на Людмилу Кривун. Есть ли у нее ваш телефон. И если есть, то какой номер. Да, я жду.

Генерал недоверчиво смотрел на него.

– Спасибо, – наконец сказал Тарасов, – у них есть ее телефон. Теперь найти ее совсем нетрудно. Я поеду в компанию и буду посылать на определенной частоте сигналы, чтобы засечь, где находится ее аппарат. Мы ее быстро найдем. Я пошлю троих и думаю, она не сумеет уйти во второй раз.

– Хорошо, – согласился генерал. «Давно нужно было поручить дело таким профессионалам, как Тарасов», – раздраженно подумал он. Барков привык иметь дело с иностранными шпионами, которые пьют коктейли и говорят друг другу «пардон». А здесь нужен был наш российский волкодав. Ему стало даже смешно, что он полагался на Баркова и ему подобных.

– Тарасов, – позвал генерал, когда его доверенный офицер уже выходил, – найди всех троих. Если сделаешь это до утра, то я буду твоим должником. А я в долгу оставаться не люблю.

Тарасов кивнул ему головой и вышел из кабинета.

 

Глава 36

Я смотрел на Людмилу и понимал, что должен ей что-то сказать. Но никакие слова не приходили в голову. Поезд увозил нас все дальше от Москвы. Нам нужно было сходить, а я все еще сидел и молчал.

– Что случилось, Никита? – спросила меня Людмила.

– Я знаю, кто тебе звонил.

– Ну да. Это был подполковник Решко.

– Нет. Он был просто исполнитель. Он не имеет права приказывать. Он просто передал поручение. Он помощник первого заместителя министра внутренних дел.

– Ничего себе, – сказала она. По-моему, она все еще серьезно не представляла происходящее.

– Одевайся, – приказал я, – нам нужно возвращаться.

– Ты каждый раз говоришь мне это слово. Хотя, по-моему, больше хочешь, чтобы я раздевалась, – пошутила она.

– Верно, – сказал я, – но в любом случае мне нужно возвращаться. А ты сможешь поехать в Харьков. И там переждать несколько дней.

– В какой Харьков? У меня нет знакомых в Харькове. Я там никогда не была.

– Все равно тебе со мной нельзя. Нужно, чтобы я сошел с поезда. А ты одевайся. Здесь холодно.

– По-моему, ты заметил это только сейчас, – сказала она, кутаясь в простыню. Я посмотрел на телефон.

– Напрасно мы звонили, – сказал я, – они могут засечь наш телефон. Хотя это трудно. За десять минут у них все равно ничего не выйдет. А вот через два часа они могут здесь оказаться.

– Не позвонив нам ни разу? – удивилась она. – Так не бывает.

– Еще как бывает. Вполне может быть, что они уже засекли телефон и теперь выясняют наше местонахождение. У ФСБ есть нужная техника, чтобы найти наш телефон, ни разу не позвонив сюда. Нам все равно лучше сойти, – объяснил я Людмиле, – рано или поздно здесь появятся друзья тех, кто пытался убить тебя в твоем доме.

И в этот момент в дверь постучали. Она испуганно посмотрела на меня.

– Нет, – покачал я головой, улыбнувшись, – так быстро они не могли появиться. – Но на душе было неспокойно. Черт возьми, что происходит? Почему стучат к нам после звонка? Не может быть, чтобы они сразу появились в поезде. Если бы даже против нас работала вся система ФСБ, то и тогда было нужно, чтобы поезд хотя бы остановился. Но наш Михалыч в таких случаях всегда говорил, что нужно предполагать самое худшее. Я показал Людмиле рукой, чтобы она молчала. И быстро начал одеваться. Вернее, надел брюки и забрался с двумя пистолетами на верхнюю полку.

– Кто вам нужен? – спросила она, тоже успев надеть брюки и свитер.

– Это проводник. Откройте дверь, здесь проверка билетов.

Ох как мне это не понравилось. Проверка билетов в три часа утра, когда все спят. Вы когда-нибудь слышали такое? Я тихо сказал ей, чтобы она ответила, что мы спим. Она так и сказала. Но за дверью снова вежливо сказали:

– Откройте, пожалуйста. Это наша работа.

Вот тут я понял, что Михалыч прав. Это было самое худшее, что могло случиться. Никогда ни один проводник не скажет своим пассажирам «откройте, пожалуйста». Он просто откроет дверь. Значит, мне нужно быть готовым к своей последней схватке. Я посмотрел на Людмилу. Наверно, она поняла.

– Скажи, что сейчас откроешь, – сказал я шепотом, – спрячься в левом углу и открой замок. Но не выглядывай. В левом углу, – показал я ей.

Сам я лежал на правой от двери полке. Дверь открывается таким образом, что я всех вижу. А они Людмилы не увидят. Она будет в такой своеобразной мертвой зоне.

Опять постучали. Но каким образом они могли так быстро найти нас? Ведь я только что позвонил. Ведь я никому не говорил, что поеду в Харьков. Да мы вообще сели в первый попавшийся поезд. Как они нас нашли? Но это я продумаю потом, если останусь в живых.

Людмила посмотрела на меня и открыла замок. В этот момент я ногой отодвинул дверь. Так я и думал. Там стояло двое мужчин с уже приготовленными пистолетами. Но они потеряли всего одну секунду. Очевидно, они считали, что Людмиле помог бежать какой-нибудь дилетант, чудом сумевший убить двоих убийц, посланных к ней. Они даже не могли подумать, что здесь мог действовать профессионал.

Но вообще-то за них мне было стыдно. Нельзя так работать, нужно все делать на профессиональном уровне. Но откуда там взяться профессионалам? И вообще, где теперь настоящие профессионалы? Многие не понимают, что хорошего оперативника нужно воспитывать годами, выращивать его, учить. А вместо этого за нами послали кретинов, которые считали, что могут с парой пистолетов что-то сделать.

В общем, они потеряли ровно одну секунду. Дверь открылась, и оба посмотрели в купе, которое было пустым. Людмила спряталась слева, а я лежал на верхней полке.

– Привет, – сказал я ребятам и, когда они подняли свои пистолеты, устроил им показательный номер по стрельбе. Два пистолета в моих руках, преимущество в скорости, так как я первым открыл огонь, и во внезапности. Они сумели сделать в общей сложности два или три выстрела. Вернее, успел сделать один, когда уже падал. А я стрелял в обоих. Наверно, проснулся весь вагон, и все в ужасе слушали эти выстрелы. И в этот момент в соседнем купе раздались крики и пощечины. Я сразу понял, что нападавших было не двое. Видимо, на этот раз послали троих. И третий оказался умнее: он вошел в соседнее купе и, разбудив пассажиров, решил наделать мне дырок из своего автомата. Но опять потерял время. Потерял несколько секунд. Я все понял.

И скатился с полки, крикнув Людмиле, чтобы упала на пол. Я выскочил в коридор прямо на трупы, когда раздалась автоматная очередь. Он выпустил все патроны. «Ну почему против меня всегда посылают таких кретинов?» – мелькнуло в голове. Это было даже обидно. Хотя они ведь посылали убийц не против меня, а против журналистки, которой помогает какой-то придурок. Господи, я в своей жизни столько крови не видел, сколько сегодня.

Я дождался, пока он закончит стрелять, и, сделав два шага по направлению к купе, позвал его:

– Эй, придурок! – Он обернулся, и я в этот момент аккуратно прострелил ему башку. А как я должен был еще поступить? Ждать, пока он меня убьет? В купе все молчали, ошалело глядя на меня. Зато в вагоне стоял дикий крик. Я покачал головой.

– Вы же видели, – сказал я, – он хотел меня убить.

Один пьяный тип икнул. Старушка крестилась. Я подошел к убитому и взял его автомат. Я все еще был босиком и в одних брюках. И я чувствовал, как меня бьет легкий озноб. В коридоре было очень холодно.

– Будете свидетелями, – строго сказал я. Взял автомат и снова вышел в коридор.

В конце вагона показался проводник. Он испуганно смотрел на трупы, лежащие в коридоре. Я наклонился и собрал оружие. Господи, как мне было плохо и противно. Не верьте суперменам, которые убивают людей. Это так страшно, даже когда защищаешь собственную жизнь. Это только в кино стреляют и получают удовольствие. А здесь застывшие обезображенные лица, кровавые раны, ужас и боль в глазах.

Я в своей жизни столько ужаса не видел. Если есть бог, то теперь я наверняка попаду в ад. Я потерял пятерых товарищей и убил пять человек. Господи, как мне страшно. Честное слово, мне было очень страшно. Не может быть нормальным человек, который убивает другого человека. Не бывает такого. Если ты убил человека, решился на такое, значит, что-то в душе у тебя порвалось. И никогда больше не восстановится.

Меня тошнило. Я взял пистолеты и попытался пройти к своему купе. Когда я выскочил из него, то стоял на телах убитых и ничего не чувствовал. А сейчас не мог даже пройти к своему купе. Потом наконец я перепрыгнул, взял пистолеты и увидел Людмилу.

Она лежала, отброшенная двумя выстрелами. Я не рассчитал реакцию женщины. Мне нужно было ее вытолкнуть в коридор, а самому броситься на пол. Но на это могли уйти дополнительные две секунды, а у меня не было времени. И я ошибся. Она не смогла упасть на пол сразу. Он был отвратительно грязным. Она заколебалась. И это сыграло свою роль. Два выстрела из автомата, пробив тонкую стенку купе, попали ей в грудь. В глазах еще стоял вопрос:

«Почему?»

Она умерла, наверно, сразу, не почувствовав боли. Как будто два удара, и все. Я наклонился, закрыл ей глаза. Это непередаваемое чувство, когда ты закрываешь глаза человеку, с которым еще несколько минут назад разговаривал. Твои руки еще помнят тепло ее тела, твои губы еще помнят ласки ее губ. Зачем я открыл стрельбу? Как я мог на такое решиться? Нужно было просто сдаться этим типам, а потом начать стрелять там, где было безопасно. И хотя я знал, что все это было бы нереально, я стоял над убитой и молчал.

По вагону уже бежал начальник поезда. Он осторожно заглянул в купе и, увидев меня, строго сказал:

– Мы вызвали милицию.

Я молчал. Что я мог рассказать? О том, как мы любили друг друга в этом купе, ставшем в конце концов ее могилой? О том, что познакомились сутки назад и успели за это время два раза поскандалить и два раза переспать друг с другом? На полу лежал раскрытый телефон. На экране было указано, что нам звонили. Конечно, звонили. Они вычислили нас по этому телефону, который Людмила, уходя из дома, не успела отключить. Вычислили и нашли.

Телефон был у нее в куртке, и мы могли не слышать звонков. Я поднял тело Людмилы и переложил на полку. Вот и все, что мне оставалось сделать.

– Сейчас будет станция, – строго сказал начальник поезда, все еще не решаясь войти в наше купе.

Я повернулся к нему. Достал свое удостоверение.

– Я из милиции, – сказал я ему, – объясните сотрудникам милиции, что на нас было нападение. Скажите, что они убили журналистку, а я только защищался. Если нужны будут свидетели, они могут переписать фамилии пассажиров всего вагона.

– Понимаю, – строго сказал начальник, увидевший мое удостоверение, теперь ему было значительно легче. Он даже с презрением поглядывал на убитых. Теперь он четко знал, кто хороший, а кто плохой. Если бы я ему сказал, что они из ФСБ или посланы ФСБ, а может, и МВД, он бы не поверил.

Многим людям нужно всегда четко объяснять, где белое, а где черное, где «наши», а где «чужие». В этом есть что-то от биологической сущности человека, от его инстинктов, которые учат разделять своих и чужих. Впрочем, мне в этот момент было уже все равно. После смерти Людмилы я понял, что все мои прежние чувства атрофировались. Я почувствовал, как превращаюсь в бесчувственного зомби. Слишком много крови было за сутки, слишком много убитых. И моя психика, не выдержав, отключилась.

Я нашел свою майку, надел носки. Ноги у меня были в крови. Непонятно, где я мог так порезаться? Может, перепачкался в крови людей, лежавших теперь в коридоре. Один был совсем молодым и смотрел в потолок таким недоумевающим взглядом, что я не выдержал. Вышел и закрыл ему глаза. А потом взял простыню и накрыл обоих. В вагоне были дети, ни к чему им видеть все это. Нехорошо.

Я надел рубашку, куртку, взял дорожную сумку Людмилы, высыпал из нее все вещи, сложил туда оружие, собранное у убитых. Потом полез в куртку Людмилы и забрал деньги. Да, я знаю. Я подонок и ублюдок, укравший деньги у любимой женщины. Мне нет оправдания, я свинья. И если я превратился в зомби, то почему думал об этих деньгах? Если я был такой бесчувственный, то почему полез в ее куртку? Я не должен был так поступать. Я не должен был этого делать.

Но как в таком случае я мог добраться обратно до Москвы? Как в таком случае я мог вернуться на работу? У меня не было денег. Я был зомби, но уже нацеленный на определенный результат. И я взял деньги как оружие, которое мне было нужно для достижения поставленной цели. Я не крал деньги на удовольствия. Теперь я точно знал, что должен умереть. Что не могу не умереть. Я переступил грань, отделяющую живых людей от живых мертвецов. Я убил слишком много людей, пусть даже преступников и бандитов, чтобы боги могли сохранить мне жизнь. Я обязан был умереть.

Но именно сознание близкой смерти сделало меня таким. Я взял деньги для того, чтобы вернуться домой. Я даже оставил Людмилу, не став дожидаться, пока за ней придут. Я поднял с пола телефон, отключая его питание. Взял ее сумку и, подумав немного, все-таки наклонился и поцеловал ее в губы.

Если честно признаться, я ее и не любил. Просто в последние часы нас сблизила наша общая беда, и она вдруг стала для меня самым близким человеком. А я должен был ее защитить.

– Уже подъезжаем, – сказал начальник поезда. Я дал ему один пистолет.

– Будешь стоять здесь, – строго сказал я ему, – и никого, кроме милиции, не пускай. Если полезут, начни стрелять. Скажи, тебе разрешил старший лейтенант Никита Шувалов. Ты меня понял? Старший лейтенант Никита Шувалов, – повторил я, чтобы он запомнил мое имя. Громко повторил, чтобы и остальные запомнили.

Теперь я точно знал, чего хочу. Теперь я знал, что мне нужно возвращаться в Москву. Остановить меня уже было нельзя. Меня можно было убить. И то разорвав на мелкие кусочки, которые тоже будут цеплять горло гадов, устроивших мне такой Судный день. Я поднял сумку и пошел по коридору. Испуганный начальник поезда и ничего не понимавший проводник смотрели, как я ухожу. Я спрыгнул через минуту, когда поезд уже подходил к какой-то станции. На часах было четыре часа. Начинался вторник. Может, он будет не таким тяжелым, как понедельник? Впрочем, мне уже было все равно.

 

Глава 37

В кабинете Горохова уже второй час шло совещание. Но это было специфическое, очень закрытое и очень напряженное совещание. Они сидели втроем. Сам хозяин кабинета, начальник МУРа и подполковник Звягинцев. Больше никому в этом здании Горохов теперь не доверял. Они обсуждали только один вопрос: какие меры следует предпринять, чтобы обезопасить оставшихся сотрудников Звягинцева, раскрыть уже совершенные преступления и выявить подлеца, оказавшегося в группе Звягинцева? Остальные офицеры этой группы сидели в приемной, никуда не отлучаясь. Горохов приказал оцепить приемную и никого из нее не выпускать. Это были самые напряженные часы в его жизни.

– Утром во всех газетах появятся статьи, – объяснял Горохов своим собеседникам, – и мы пока не знаем, в чью пользу. Либо это будут статьи о подлеце Липатове, у которого были огромные счета в зарубежных банках и который через Скрибенко был связан с бандитами и рецидивистами, а покрывал их полковник Горохов. Либо это будут статьи о попытках части руководства ФСБ и МВД, действующих по прямому заказу, подставить руководство Кабинета Министров, чтобы свалить премьера. Может получиться так, что вообще будут напечатаны обе статьи. А может, и ни одной. Но при любом варианте они уберут Баркова. Мы должны взять его до тех пор, пока кто-то не сообщит им, что мы знаем фамилию человека, отдавшего приказ замести следы в квартире на Усачева. У нас в запасе всего несколько часов.

– Но как ты предлагаешь забрать этого Баркова? Поехать к нему домой? – спрашивал Звягинцев. – Ты же понимаешь, что он сейчас в здании ФСБ и тоже не спит этой ночью. Как мы его оттуда вытащим? Возьмем штурмом здание ФСБ?

– А как вы вытащили оттуда майора Шурыгина? – спросил Краюхин.

– Обманом, – честно сказал Звягинцев, – настоящим примитивным обманом. Заслуга исключительно принадлежит Никите Шувалову, который и выманил Шурыгина.

– Второй час заседаем, – недовольно проворчал Краюхин, – и ничего определенного. А этот гад сидит в приемной и над нами потешается.

– Может, мы еще раз пленку послушаем, – предложил Горохов, – может, Михалыч найдет какие-нибудь неточности.

– Сначала нужно решить, что делать, – пробормотал Звягинцев, – а если будет самый худший вариант?

– Сколько лет я тебя знаю, а ты все никак не избавишься от этой привычки, – проворчал Горохов, – всегда исходить из худшего.

– А зачем исходить из лучшего? – пожал плечами Звягинцев. – Всегда нужно предполагать худшее, так я и ребят своих учу. Поэтому я и предполагаю, что завтра произойдет самое худшее. Утром станет известно, что ты, Стас, связан с бандитами и взяточниками. А я или садист-убийца, или твой пособник. Ну это уже зависит от их фантазии. Будешь бегать оправдываться? Говорить всем, что не верблюд? Ты видел, как сегодня тебя встретили здесь, рядом с твоим родным местом работы, где было несколько сот вооруженных офицеров. А что будет, когда ты окажешься в другом месте? Тебя убьют и все на тебя же свалят.

– Тогда предлагай варианты, – разозлился Горохов, – или давай возьмем автоматы и пойдем брать штурмом здание ФСБ.

– Надеюсь, вы шутите, – пожал плечами Краюхин, – из-за одного Баркова такой шум. У вас ведь есть доказательства вины Шурыгина. Теперь предъявите вашу записную книжку, изъятую у Липатова.

– Петрашку изъял ее незаконно, – напомнил Звягинцев, – она вполне годится для поисков, но никак не подходит в качестве вещественного доказательства. Мы не можем ее показывать. Иначе наших офицеров сразу обвинят еще и в убийстве Липатова. А там, кроме Петрашку, был еще и Шувалов. Значит, на него все и свалят. А я этого не хочу.

– Тогда выйди и скажи своим людям, чтобы расходились по домам, – окончательно разозлился Горохов, – и пусть их перестреляют поодиночке.

– Я этого не предлагал. Нужно иметь четко выработанный план, а не стихийную концепцию надуманной защиты офицеров. Их не нужно защищать, наоборот, нужно послать их куда-нибудь, чтобы выявить предателя.

– Что ты сказал? – задумчиво переспросил Горохов. – Может, это наш шанс?

– Какой шанс?

– Послать их всех на операцию. А потом проверить, кто и куда позвонит.

– Как ты проверишь?

– Вот это и нужно продумать. Нужно выявить сначала предателя, а потом уже заставить его выманить Баркова из здания ФСБ и арестовать его, привезя сюда, в наше здание. Они же тоже не пойдут на нас штурмом.

– Хорошая идея, – осторожно кивнул Краюхин.

– А как определить, кто из них тот самый сукин сын? – спросил Горохов. – Ты же, Михаил, своих людей знаешь. Вот ты и решай, как определять. Я же не могу подбегать к каждому и заглядывать в глаза, узнавая, врет он или не врет.

– Может, проверим на детекторе? – предложил вдруг Краюхин. – У нас же есть такой аппарат.

– Пока настроим и начнем проверять, уйдет вся ночь. И потом он не всегда показывает точно. Еще никто не знает, как его правильно настроить. А что, если обвиним невиновного и отпустим виновного? Представляешь, что будет? – спросил Горохов.

– Тогда я не знаю, – пожал плечами Краюхин, – может, пойдем на прием к министру?

– А если он тоже с ними? – мрачно спросил Звягинцев.

– Тогда идем к Панкратову.

– Он ничего не решает. И в любом случае все отложит до утра. А мы ждать не можем.

– У меня кружится голова, – признался Горохов, – давайте заканчивать.

Раздался звонок. Это был телефон Панкратова.

– Решили что-нибудь? – спросил генерал.

– Решаем, – честно признался Горохов.

– Мне уже министр позвонил, – сказал в сердцах генерал, – надоела вся эта ваша игра. Заканчивайте поскорее. Неужели так трудно вычислить убийцу? Мы же никого отсюда не выпускали. Убийца здесь, и его можно найти.

– Понимаю. Мы все сделаем, – пообещал Горохов, положив трубку. – Его больше всего волнует убийство Дятлова, – покачал головой он, обращаясь к товарищам, – самое важное для него – это найти убийцу и доложить обо всем министру.

– У нас осталось несколько часов. Что будем делать? – спросил Краюхин.

– Давайте позвоним Александру Никитичу, – вдруг предложил Звягинцев.

– При чем тут он? – не понял Краюхин.

– Что ты хочешь, Михаил? – посмотрел на Звягинцева Горохов.

– Он обязательно передаст наш запрос другой стороне, он работает на них, – напомнил Звягинцев, – нужно, используя это знание, придумать какой-нибудь трюк. Обыграть наше знание.

– Александр Никитич тоже против нас? – не поверил услышанному Краюхин. – Ну теперь я понимаю, почему вы не хотите никуда идти и никому не доверяете. Если и он…

– У тебя есть план? – спросил Горохов.

– Есть. Нужно, чтобы Панкратов позвонил ему и попросил санкцию на какую-нибудь операцию. Что-нибудь такое, чтобы вывести их из состояния равновесия. И заставить, понимаешь, Стас, заставить их человека как-то себя проявить.

– Но каким образом?

– А что, если мы скажем, что у нас есть записная книжка Липатова и его бумаги?

– Какие бумаги?

– Это не важно. Главное, чтобы мы показали записную книжку самому Александру Никитичу. Чтобы он поверил и в бумаги Липатова. Подожди, я придумал.

Звягинцев вскочил на ноги, посмотрел на дверь, потом наклонился, чтобы сказать совсем тихо.

– Нас могут подслушивать, давайте выйдем в коридор, – предложил он.

Они поднялись и вышли. При этом Звягинцев поддерживал Горохова. Все четверо офицеров, сидевшие в приемной, дружно поднялись.

– Сидите, ребята, сидите, – сказал, махнув рукой, Горохов. Они оказались в коридоре.

– Сама провокация была рассчитана на то, чтобы подставить Липатова и Скрибенко, – быстро объяснил Звягинцев. – Скрибенко, видимо, просто обманули. А вот Липатов был для них фигурой очень значительной. Поэтому они его и убрали, чтобы ничего не мог опровергнуть. Завтра утром они напечатают его счета в банках. А что, если мы им подыграем? И скажем, что у нас есть документы, которые разоблачают городскую администрацию.

– А при чем тут городская администрация? – спросил Краюхин.

– Мне сегодня звонил сам мэр города, – торопливо сказал Горохов, – он, видимо, ввязался в игру на стороне премьера. Ты представляешь, с какой радостью ухватится другая сторона за такие документы. Вся страна знает, как ненавидят друг друга руководитель Администрации Президента и мэр города. Это может получиться.

– Если сорвется, мы станем врагами и тех, и других, – задумчиво сказал Горохов.

– У нас есть выбор? – спросил Звягинцев.

– Ты прав, – согласился Горохов, – но как сделать так, чтобы о записной книжке и бумагах узнал бы Александр Никитич?

– А для чего нужен наш информатор? – улыбнулся Звягинцев. – Теперь мы с вами должны все разыграть точно. Чтобы мои ребята поверили в эти бумаги. Они ведь знали пока только про записную книжку. Я скажу, что Шувалов дал мне эти бумаги до того, как мы расстались. И потом мы должны будем дать ребятам отдых. Пусть информатор сообщит о бумагах кому нужно. Они сразу выйдут на нас. Таким образом, мы убиваем сразу несколько зайцев. Во-первых, мы точно узнаем, что в группе действительно есть информатор, ведь эту идею пока никто не знает, а мы ее только что придумали. Во-вторых, заставляем врага открыться. И в-третьих, вызываем огонь на себя. Во всех вариантах другая сторона должна будет предъявить свои козыри, постаравшись вступить с нами в переговоры.

– Толково, – сказал Горохов, – теперь возвращаемся и разыгрываем комедию. Но сначала договоримся, кто и что будет говорить.

Они вернулись через пять минут, и Горохов, прыгая по комнате на одной ноге, добрался до кабинета.

– Зайдите ко мне, – обернулся он к офицерам. После Краюхина и Звягинцева вошли все четверо. Мрачный Хонинов, бесстрастный Маслаков, нахмурившийся Бессонов и нервно оглядывающийся по сторонам Аракелов.

– Вот и все, ребята, – громко сказал Горохов, – теперь все стало ясно. Можете отдыхать.

Офицеры переглянулись.

– Петрашку и Шувалов взяли с дачи Липатова не только записную книжку, но и его бумаги из письменного стола, – сухо сказал Горохов. – Документы, которые у нас есть, свидетельствуют, что Липатов был взяточником, имея многомиллионные доходы. И был напрямую связан с мэрией города. Я думаю, вы понимаете, что все это мы должны проверить. Поэтому сегодня мы решили дать вам двухчасовой отдых. – Офицеры переглянулись.

– А кто убил Дятлова? – довольно бесцеремонно спросил Хонинов.

– Мы уже нашли убийцу, – сказал Горохов, глядя на всех четверых. У одного дрогнули глаза. Или ему показалось? – Это был один из напавших на меня боевиков. У него было старое милицейское удостоверение, по которому он прошел в наше здание. В туалете найдены отпечатки его пальцев.

– Я его убью, – гневно сказал Хонинов.

– Успокойтесь, Хонинов, все уже позади. Вы лучше идите и успокойтесь. Завтра у нас будет очень трудный день. Даю два часа отдыха, – закончил Горохов.

– Идите, – сказал и Звягинцев, – но не больше двух часов. Никуда не уходите. Чтобы все были на работе. Поедем за Никитой. Кстати, когда он звонил в последний раз?

– Я с ним говорил ночью, – признался Хонинов, – обидел его сильно, предателем назвал.

– Потом я говорил, – вставил Маслаков, – но нас прервали. Он только успел сказать, что Дятлов предатель.

– Можете идти, – разрешил Горохов.

Офицеры вышли.

«Мне показалось или один из них чуть дернулся?» – подумал Горохов и посмотрел на Звягинцева:

– Ты видел реакцию на мои слова об убийце?

– Видел. Но Хонинов реагировал еще сильнее. Он вздрогнул. Давай лучше поставь мне кассету, где ты допрашивал ребят, я хочу проверить, что они тебе говорили. А потом будем ждать звонка Александра Никитича.

– Нужно было послать за каждым из твоих людей наблюдение, – задумчиво сказал Краюхин.

– Нет, – возразил Звягинцев, – там трое честных парней. Представляете, что будет, если они заметят, как кто-то следит за ними. Человек может сломаться на всю жизнь. И потом мои ребята профессионалы. Если информатор среди них, то он прячется очень искусно. Он проверит теперь все тысячу раз, прежде чем позвонит. Мы правильно сделали, что никого не послали.

Горохов нажал кнопку селектора.

– Даст нам кто-нибудь чай? – попросил он.

Только когда принесли чай и бутерброды, все вспомнили, какие они голодные. На часах был уже четвертый час утра, когда позвонил Панкратов.

– Что за документы вы нашли у Липатова? – спросил он. – Сейчас мне звонил Александр Никитич, говорит, когда офицеры Звягинцева были на даче, там пропали записная книжка и какие-то бумаги. Почему я первый раз о них слышу?

– Мы сейчас все выясним, – быстро сказал Горохов и положил трубку.

– Получилось, – закричал он, – они позвонили. До утра еще есть время, и они ищут эти бумаги.

Краюхин одобрительно кивнул головой, но Звягинцев вдруг как-то осунулся, махнул рукой, отходя в угол и устраиваясь на стуле. Он достал сигарету и начал курить, весь съежившись, словно только что услышал неприятную весть.

– Что случилось, Михаил? – спросил Горохов.

– Значит, информатор действительно существует, – сказал Звягинцев, глядя перед собой невидящими глазами. – А я до последней секунды не хотел в это верить.

 

Глава 38

Я прыгнул с поезда и почти сразу увидел станцию, которая была совсем рядом. Я добежал до перрона и чудом успел вскочить в состав, который уходил в Москву. Здесь было чище, чем в моем составе. И проводник был помоложе и более трезвый, хотя все равно от него несло водкой. Я сунул, не торгуясь, сто долларов и пошел устраиваться на какой-то полке. Всю дорогу я обдумывал ситуацию. Я весь горел, у меня снова поднялась температура, но голова работала ясно. Я точно по минутам знал, что мне нужно делать.

И сошел я, конечно, не на Курском вокзале, куда шел поезд, а в том самом Подольске, где мы сидели с Людмилой всего несколько часов назад. Как интересно может спрессовываться время. Иногда кажется, что один час растягивается на годы, а иногда годы мелькают как одно мгновение. Время – категория меняющаяся, я уверен, что физики еще докажут это рано или поздно.

Я доехал до Москвы, заплатив на этот раз всего сто долларов. Было уже утро, и многие машины шли в центр города. Мне было очень стыдно тратить деньги Людмилы, я чувствовал себя вором. Но другого выхода не было.

Я приехал прямо к министерству, точно зная, что человек, который мне нужен, находится здесь. Я не сомневался, что он сегодня не уйдет с работы, как не ушел с работы и его шеф. Слишком многое было поставлено на карту, чтобы они позволили себе сидеть по домам. Слишком много людей погибло за последние два дня, чтобы они могли просто уехать сегодня ночью домой.

Подъехав к нашему министерству, я нашел телефон-автомат и позвонил по уже известному мне номеру. И попросил позвать того самого офицера Решко, который мне был нужен. Дежурный спросил, кто говорит, и я, подумав, назвался именем полковника Баркова. Ведь они обязаны знать друг друга. Почти сразу Решко подошел к телефону.

– Слушаю вас, товарищ полковник, – сказал он очень предупредительно.

– Меня прислал Барков с пакетом, – быстро сказал я, – он меня предупредил, чтобы я не входил в министерство.

– Я понимаю, – ответил мне этот тип.

– Если можно, выйдите ко мне, и я передам вам пакет.

– Сейчас спущусь, – быстро сказал Решко.

Сработала. Сработала моя уловка.

Я спрятался в каком-то подъезде и ждал, засунув обе руки в карманы. Наконец показался идущий ко мне офицер. Я вышел к нему.

– Что у вас за пакет? – спросил он.

Я показал ему пистолет.

– Если шевельнешься, сука, я тебя пристрелю, – пообещал я, и он по моим глазам понял, что терять мне нечего.

– Что вам надо? – нервно спросил он.

– Ты звонил вчера журналистке и приглашал ее зайти к Горохову, чтобы принять участие в операции. Верно?

– Кто вы такой?

– Я тебя спрашиваю, верно?

– Вы Шувалов, – узнал он меня наконец, в ужасе глядя на мое лицо, – вы Никита Шувалов? Разве вы еще живы?

– С того света явился, – деловито сказал я, – ты не ответил на мой вопрос. Откуда ты знал в десять часов, что произойдет ночью, если Метелина позвонила только в одиннадцать, а мы выехали в два часа ночи? Говори, стервец, иначе я пристрелю тебя здесь, рядом с министерством.

И опять он понял, что я его не обманываю.

– Мне приказали, мне приказали, – залепетал он, оглядываясь по сторонам, – мне приказали ей позвонить.

– Кто приказал?

– Мне приказали, – повторял он, как заведенный.

Я достал пистолет и легко ударил его в лицо, чтобы привести в чувство.

– Имя? Ну, имя?

– Александр Никитич, – выдавил он.

– Откуда он узнал об этой операции, кто с вами связывался?

Он снова огляделся по сторонам.

– Скажи имя, сволочь! – на этот раз я ударил его сильнее, и он упал.

На нас уже смотрели прохожие. Я наклонился над ним.

– Скажи имя.

Он трясся всем телом и беззвучно плакал. Он был красивый, но какой-то женоподобный. Я даже подумал, что он гомосексуалист, настолько красивым и женственным было его лицо и тонкие губы.

– Кто тебе передавал приказы для Александра Никитича? Кто был с вами связан? Скажи мне имя?

– Барков. Полковник Барков, – выдавил он и, упав на землю, заплакал еще сильнее.

Женщина-дворник, остановившись, смотрела на нас, ничего не понимая. Я ударил его ногой еще сильнее. Я начал избивать эту гниду, пока не услышал, как кричат люди, и не увидел бегущих к нам сотрудников милиции. Представляю, какое это было зрелище: мужчина в грязной куртке с безумным лицом избивает холеного офицера милиции, сотрудника Министерства внутренних дел, помощника первого заместителя министра. Вообще странно, что они в меня еще не стреляли.

– Кто работает на вас в нашей группе? – закричал я. – Говори. У тебя одна секунда.

Я видел, как приближалось сразу пять человек.

– Не знаю, – поднял он руки, словно защищаясь от угрозы, – не знаю. Мы подслушивали все ваши разговоры. Мы приказали не давать вам ни с кем разговаривать, кроме нашего человека. Но его имени я не знаю. Клянусь, я не знаю.

Люди были совсем близко. Я повернулся и побежал. За углом стояла машина, с водителем которой я договорился за баснословную сумму в триста долларов ждать меня ровно столько, сколько нужно. И не обращать внимания на любые крики и даже выстрелы. Пришлось даже показать ему свое удостоверение, объяснив, что мы проводим специальную операцию.

– Быстро, – крикнул я ему, вваливаясь в машину, – на Петровку. Только очень быстро.

«Они не давали нам говорить, не давали говорить», – сверлило у меня в голове.

Машина неслась на Петровку. Теперь я знал, что должен делать. Мне нужно было уточнить только одну деталь. Но я уже начал обо всем догадываться. Однако для начала я должен был прорваться к себе.

– Не тормози, – сказал я водителю «Волги», – пойдешь на таран, ломай ворота и въезжай во двор.

– Ты что, шеф? – испугался он. – Здесь же милиция, какие ворота? Как хочешь, а на такое я не согласен.

– Остановишь рядом, черт с тобой, – крикнул я, бросая ему деньги.

Мы подъехали ровно в пять сорок утра. Я выскочил из машины. Странно, что вокруг столько людей с автоматами, но никто не стрелял. На земле была кровь и осколки стекла. Виднелись простреленные пулями окна и двери. Что здесь произошло ночью? Неужели кто-то решился устроить нападение, зная, что здесь несколько сот вооруженных людей?

Я вбежал в дежурку, показывая удостоверение, и успел услышать, как за спиной дежурный счастливо кричал в трубку:

– Никита Шувалов вернулся.

Я бежал по коридору. «Не давали говорить, не давали говорить», – сверлило у меня в голове. В нашей комнате никого не было. Я увидел какого-то знакомого офицера.

– Где наши?

– У Горохова, – сказал он.

Я бросился туда. «Не давали говорить, не давали говорить».

В приемной стояли все наши. Увидев меня, Хонинов вздрогнул. Да, он вздрогнул. Остальные тоже испуганно смотрели на меня, и я уже чувствовал, я уже знал, кто убийца. Мне нужно было только последнее уточнение. Я без разрешения вошел в кабинет Горохова.

– Они потребовали документы, – говорил Краюхин, – позвонил сам Александр Никитич и потребовал документы. Сейчас уже ясно, что они все связаны, и нам нужно найти подлеца среди четверых наших офицеров.

Когда я вошел, они обернулись. Звягинцев встал.

За моей спиной кто-то сказал:

– Срочный пакет из министерства для подполковника Звягинцева.

Я сделал несколько шагов.

– Товарищ подполковник, – сказал я, обращаясь к Михалычу, – они убили Леонида Свиридова и Людмилу Кривун.

– Уже знаю, – нахмурился Михалыч.

– Я сегодня ночью звонил сюда, – быстро сказал я, – разговаривал с нашими.

– С двоими. Мы знаем.

Так я и думал. Теперь больше ничего уточнять не нужно. Не давали говорить, вспомнил я. И еще вспомнил всех наших товарищей. Майора Зуева, Иона Петрашку, Маира Байрамова, Влада Дятлова, Леню Свиридова и Людмилу Кривун. Я вспомнил их всех, как будто в этот момент я должен был вершить правосудие и от их имени.

– С троими, товарищ подполковник, – громко возразил я.

У Краюхина упала ручка. Горохов поднял голову.

– Кому отдать пакет? – спросил кто-то за спиной.

– С кем ты говорил? – от напряжения у Звягинцева дрогнул голос. Он все понял. Первый со мной ругался, но сразу положил трубку, а с третьим не дали говорить. Только во время своего второго звонка я говорил много, очень много. И сам положил трубку, чтобы они не могли определить, где именно я нахожусь. Но моего собеседника тогда интересовало только, где я нахожусь. Я вспомнил все.

– С троими, – прошептал я, чувствуя, как бледнею от бешенства.

– Хонинов и Маслаков сказали, что ты говорил с ними, – кивнул Звягинцев.

Он еще не успел договорить, когда я выскочил в приемную. Я набросился на этого сукина сына, подставившего Зуева и Байрамова, предавшего Свиридова и Петрашку, убившего раненого Дятлова. Я бил, вкладывая в удары всю свою ненависть, накопившуюся за двое суток. Я вымещал на нем всю свою злобу и свое несчастье. Я бил страшным, смертельным ударом, и он даже не сопротивлялся. Предателем был Миша Бессонов. Это он, единственный среди всех, не сказал, что я звонил сюда. Это он интересовался, где я нахожусь. И это с ним мне дали возможность говорить целых полминуты, пока я сам не повесил трубку. Они не боялись, что я ему что-то скажу. Они ничего не боялись.

Меня не могли оттащить сразу пять человек. Я рвал его на куски, бил его ногами и руками, бил, бил, бил. Я бил этого предателя, этого ублюдка, своего бывшего товарища, оказавшегося подонком. Меня держали все. Они, по-моему, боялись за мой рассудок. Даже Хонинов, поначалу ничего не понявший, все-таки начал вместе с другими оттаскивать меня.

– Он предатель, – вырывался я из рук своих товарищей.

А Бессонов молчал, глядя на нас ненавидящими глазами.

– Откройте конверт, – сказали за моей спиной, – конверт для Звягинцева из министерства.

– Нет, не открывайте, – вдруг закричал Михалыч и, бросившись на меня, упал вместе с нами, как бы накрывая нашу группу своим телом. И толкнул упавший конверт ногой в сторону уже поднимавшегося с пола окровавленного Бессонова.

Раздался взрыв.

Наверно, толчок в сторону Бессонова у Звягинцева получился бессознательно. Он просто хотел толкнуть конверт к окну, рядом с которым был Бессонов. А Михалыч хотел спасти нас всех. Бессонов был так избит, что не сумел еще подняться. Может, это и к лучшему. Его бы все равно разорвали на куски. Мы таких вещей не прощаем.

От взрыва погибло два человека. Сам Михалыч и подонок Бессонов. Михалыч прикрыл нас всех своим телом. Как настоящий командир, как капитан гибнущего судна, как орел, пестующий своих орлят. Он прыгнул на нас, ставя заслон между взрывчаткой и нашими телами. Ему в спину попало сразу три осколка. А может, он спасал и наши души тоже? Может, он в этот момент спас и душу Бессонова, который счастливо избежал унизительного и оскорбительного допроса? Я все время думаю, неужели Михалыч мог все так правильно рассчитать? В какую-то долю секунды?

А потом я сидел как в тумане. Кто-то рядом кричал, кто-то бегал. Горохов искал Александра Никитича и требовал у Панкратова найти министра. Потом убирали трупы, вытирали кровь, перебинтовывали мне ногу. И наконец я услышал голос Горохова. Ему в приемную принесли утренние газеты. В семь часов утра, во вторник.

– В сегодняшних газетах написано о вас, ребята. Вы герои. Они пытались подставить вас. О вашей группе напечатано во всех газетах.

Это были утренние газеты. Мы все-таки продержались и победили. А Бурлаков, какой-то полковник ФСБ, который обещал Горохову все это устроить, сдержал свое слово.

Позже мы узнали и другие подробности. Метелина действительно работала информатором и ФСБ, и МВД. Она позвонила в одиннадцать вечера, чтобы на задание выслали именно нашу группу, дежурившую в ту ночь. В половине первого к дому Скрибенко подогнали автомобиль Липатова, на котором он поехал к Коробкову передать часть денег. Скрибенко считал, что у него не такие большие деньги. Он даже не подозревал про аптечку. А увидев нас, испугался и, сломав всю игру, выбросился в окно.

Тогда было принято решение о ликвидации Липатова, чтобы свалить все на него, приписав ему и деньги, находящиеся в аптечке. В газетах готовилась статья о его нелегальных доходах и банковских счетах за рубежом. Фотографию Горохова мы должны были найти только на следующий день. Никто не думал, что Скрибенко выбросится и мы сразу поедем к нему на квартиру. Все считали, что после официального допроса Скрибенко мы только днем в понедельник или во вторник поедем к нему с обыском, а самого Горохова к этому времени уберут. И Скрибенко останется в качестве «козла отпущения».

Самым страшным было предательство Миши Бессонова. Звягинцев сам брал его в свою группу. Может, Михалыч чувствовал свою вину за него. Он ведь держал его при себе напарником, когда мы шли на наиболее сложные и опасные операции. Может, поэтому Михалыч и принял решение взорвать его и подставить себя самого под этот взрыв? Этого я уже никогда не узнаю.

Миша приехал из деревни, был аккуратным, исполнительным, дисциплинированным парнем. Когда мы шутили про девочек или про нашу прежнюю жизнь, он краснел и тихо вздыхал. Только однажды он позволил себе чуть открыться, сказав Дятлову, что тому повезло больше. Влад вырос в хорошей московской семье, учился на дневном факультете престижного московского вуза. Может, это была зависть? Или просто в душе он считал, что ему повезло меньше других и он обязан был это как-то компенсировать?

Почему так получается, что люди, у которых было трудное детство, вырастают людьми озлобленными и завистливыми? Даже если пытаются подавить это в себе? Может, играют роль какие-то комплексы? Я ничего не понимаю в этом, но каждый раз, думая о предательстве, я вспоминаю Мишу Бессонова. Ведь у него не дрогнула рука, когда он затягивал леску на шее своего товарища. Кстати, от шока, вызванного убийством Дятлова, никто сразу не сообразил, что Бессонов ездил три дня назад в рыболовный магазин покупать леску. Это было, пожалуй, самое убедительное доказательство.

 

Глава 39

Когда зазвонил телефон правительственной связи, он испуганно обернулся. Телефон позвонил во второй раз. На столе у Александра Никитича лежали утренние газеты. Почти во всех было напечатано о том, как сотрудники ФСБ и МВД пытались подставить премьер-министра и его аппарат. В нескольких газетах прямо указывалось на него как на главного виновника всего случившегося. Другие намекали и на более высокие сферы.

Первый заместитель министра внутренних дел распорядился не принимать журналистов. Он заперся в кабинете и не отвечал на телефонные звонки. Он не ответил даже на звонок министра. Но когда позвонил этот телефон, он невольно обернулся. Телефон прозвонил еще три раза и смолк. Неожиданно открылась дверь, и в кабинет вошла секретарь.

– К вам звонят по городскому, Александр Никитич. Говорят, что ваш бывший товарищ. И что вы ждете его звонка.

– Он сказал фамилию? – встрепенулся хозяин кабинета.

– Да, – она назвала фамилию молодого человека, с которым он встречался вчера дважды.

Услышав эту фамилию, он вздрогнул. Но потом сказал:

– Я возьму трубку. Переключите телефон на меня.

«Они поняли, что я не беру трубку, и решили позвонить по городскому телефону», – подумал он. И поднял трубку.

– Вы читали сегодняшние газеты? – неприятно резким голосом спросил молодой человек.

– Читал. Вы хотели большой скандал, и вы его получили. Только не такой, какой хотели вы, а другой.

– Не нужно все говорить по телефону, – предостерегающе раздалось из телефонной трубки, – мы совсем не хотели ТАКОЙ скандал. Надеюсь, это вы хотя бы понимаете?

Он промолчал. Спорить уже не имело смысла. Его собеседник воспринял молчание как знак согласия. И уже более примирительным тоном сказал:

– Ваше увольнение уже подготовлено. Сегодня Президент его подпишет. Единственное, что вас может спасти, – это благоразумие. И полное молчание. Никаких интервью, никаких журналистов. Вы меня поняли? Только в этом случае мы можем гарантировать вам, что прокуратура не станет копать слишком глубоко.

– Но вы же знаете…

– Ничего не нужно говорить, – прервал его молодой человек, – я звоню по городскому телефону. Министр уже ждет вашего рапорта. Не обязательно к нему ходить. Можете отправить рапорт с фельдъегерем.

– Понимаю, – горько сказал генерал, – вы меня предаете.

– До свидания. Жаль, Александр Никитич, что вы так ничего и не поняли. – Молодой человек положил трубку. Хозяин кабинета вздохнул, схватился за сердце. Сегодня утром оно болело особенно сильно. Он наклонился, чтобы достать лекарство из ящика стола, и вдруг, застонав сильнее, откинулся на спинку кресла, сбивая левой рукой сразу несколько телефонов.

Когда в комнату вошла секретарь, она застала его в таком положении. Она хорошо знала, что нужно делать в таких случаях. Когда через минуту в кабинет вошел другой генерал, первый заместитель министра все еще сидел в своем кресле, запрокинув голову. Чужой генерал подошел к телефонам, аккуратно положил все трубки на место и затем, подняв трубку аппарата правительственной связи, набрал номер.

– Он умер, – сказал другой генерал, – у него инфаркт. – На другом конце помолчали. Потом наконец сказали:

– Это лучшее, что он мог сделать. Мы ждем вас, генерал, в назначенное время.

– Обязательно, – сказал генерал, положив трубку.

На другом конце молодой человек также опустил трубку и поднял другую, напрямую соединяющую его с непосредственным начальником.

– Он умер, – доложил молодой человек.

– Сам? – не поверил патрон.

– У него было больное сердце, – объяснил молодой человек. Он хотел еще что-то сказать, но шеф не дал ему времени.

– Выясните, как попали в газеты эти материалы. Каким образом они оказались сразу в нескольких газетах. Я считал, что у нашего премьера не столь сильные позиции в прессе. Очевидно, мы ошибались.

– Он тут ни при чем, – возразил его молодой заместитель, – мы уже проводим частично и свою проверку.

– И есть результаты?

– Ему помогли. Очень сильно помогли. Кто-то сумел узнать о нашей статье и заменить ее на новую. А заодно дать сообщение в другие газеты.

– И вы не знаете до сих пор, кто это сделал?

– По нашим сведениям, заинтересованность в решении этого вопроса проявила мэрия города.

– Я так и думал. Премьеру одному никогда бы не справиться с этой ситуацией. Ему нужен был именно такой союзник. Значит, на будущее мы должны продумать ситуацию, при которой прежде всего нужно думать о союзнике. До свидания. – Он положил трубку, так и не выслушав своего заместителя.

Практически одновременно с этим разговором состоялся и другой телефонный звонок. Солидный премьер буквально метнулся к телефону, чтобы поднять трубку. Это был Президент, изредка выходивший на работу и звонивший в такие дни премьеру.

– Вы читали сегодняшние газеты? – спросил Президент.

– Да, – осторожно сказал премьер. Он никогда не мог предвидеть реакцию Президента.

– Они прямо пишут, – задыхаясь, сказал глава государства, – что эта провокация была направлена против вас лично. – Премьер по-прежнему молчал. Президент мог сказать далее все, что угодно. Он мог пожалеть и похвалить за выдержку, мог разозлиться и обругать за излишнее нагнетание страстей вокруг персоны самого премьера. Но он сделал паузу и добавил: – Они считают, что во всем этом был замешан мой глава администрации. А вы как думаете? – Премьер понял, что это очередная проверка. Теперь все зависело от того, что именно он скажет.

– Я привык не обращать внимания на подобные публикации, – сказал он, – они только мешают работе.

Президент тяжело задышал. Очевидно, ему понравился ответ премьера.

– Это правильно, – сказал он, – но совсем не обращать внимания тоже нельзя. Мы все живые люди. Может, мне стоит подумать об обмене. Вернуть его к вам в аппарат, а одного из ваших первых замов ко мне. Как вы считаете?

– Ему будет трудно работать в аппарате вторым или третьим лицом, – осторожно заметил премьер.

– Да, – сказал Президент, – я тоже так считаю. Спасибо. До свидания. – Премьер положил трубку и долго размышлял, что именно ему хотел сказать Президент и как он отреагирует на эту статью.

Почти в это время полковник Барков вышел из здания. Он был в плохом настроении. Мягко подъехала его машина. Он сел и коротко приказал водителю:

– Домой. – Водитель кивнул головой, выворачивая руль. Всю дорогу Барков молчал. Когда они подъехали к подъезду дома, Барков хотел сказать водителю, когда приехать завтра, но передумал. Кивком головы попрощавшись с водителем, он вошел в подъезд. И сразу прозвучало три выстрела.

 

Заключение

Они стояли на мосту и смотрели вниз. Весенняя Москва-река была в этом году особенно красивой и шумной. Слева была гостиница «Украина», а справа стоял Белый дом. Горохов задумчиво смотрел вниз.

– Здесь обычно не стоят, – сказал Бурлаков, – зачем вы сюда пришли?

Вместо ответа Горохов достал конверт и показал его полковнику ФСБ.

– Я писал его на случай своей смерти, – признался он.

– Вы и нам не доверяли, – нахмурился Бурлаков.

– Нет, не доверял, – честно признался Горохов, – после всех этих событий я больше никому не верю.

– Все закончилось хорошо, – напомнил Бурлаков, – в конечном счете мы победили. Правительство осталось на своем месте, а все временщики слетели со своих постов. По-моему, все нормально. Идемте к машине, на нас смотрят люди. – Горохов по-прежнему задумчиво смотрел вниз.

– А я даже ничего не знал. Получается, что офицеры группы Звягинцева заплатили своими жизнями, чтобы одна группа пауков съела в банке другую группу. Как это противно.

– Такова жизнь, – пожал плечами Бурлаков, – это диалектика. Всегда кто-то оказывается съеденным. Раз есть хищники, то должны быть и жертвы.

– Закон джунглей, – усмехнулся Горохов, – выживает сильнейший.

– Вы сегодня настроены меланхолично. Идемте к машине. Становится холодно.

– Наше правительство могло бы наградить этих ребят. Хотя бы посмертно, – негромко заметил Горохов.

– А за что? Чем мотивировать награждение? Достаточно того, что мы знаем об их мужестве. А семьи получат приличные пенсии.

– Вы циник?

– Сентиментальность нынче не в моде. Мы победили и остались в живых. Все остальное – альтруизм, морализирование. Мы были альтернативой греху. И мы победили. Потому что дрались за правое дело.

– Нет, – убежденно сказал Горохов, – альтернатива греху – служение дьяволу, полковник. Грешник – верует. В бога. Грешит, но верует. И оттого он – с богом. А мы с вами… Вы в бога веруете? Вот и я тоже. И оттого мы не с богом. Тогда с кем? То-то… – И, разорвав конверт на мелкие кусочки, Горохов бросил обрывки в реку и зашагал, сильно хромая, к машине.

– Подождите, – крикнул озадаченный Бурлаков, – тогда почему бог допускает подобную альтернативу? Горохов повернул голову, подумал немного и сказал:

– Может, потому, что он оставляет людям право выбора?

И зашагал дальше.