ГЛАВА 1

Все. Наконец закончилась эта унизительная проверка. Наконец я прошла нашу таможню и пересекла границу. Они смотрят на меня так, словно я собираюсь вывезти весь золотой запас страны или спрятать в своем гардеробе ручной пулемет. Сначала этот таможенник, который сверлил меня взглядом, ожидая, что я сдамся и расскажу про спрятанные доллары. Но зачем мне провозить незадекларированные доллары? Сейчас можно вывозить любую сумму, лишь бы была справка из банка. Да и глупо везти большие деньги, когда можно положить их на карточку. Что я и сделала. За последние два года я накопила около шести тысяч долларов. Для некоторых такая сумма – на один вечер, но для меня это довольно большие деньги, которые мне удалось собрать после того, как я потеряла часть своих сбережений в августе девяносто восьмого.

И еще у меня есть наличные деньги. Около тысячи долларов. И я заранее обменяла в банке еще пятьсот долларов, получив три с половиной тысячи франков. Вот и все мои деньги, с которыми я собираюсь улететь во Францию. И еще я забыла сказать, что успела оплатить мое проживание заранее и теперь у меня будет чудесная неделя отдыха на Лазурном берегу в четырехзвездочной гостинице с оплаченным завтраком. Что еще нужно молодой и красивой женщине для счастья? Отсутствие ревнивого мужа. Значит, я в полном порядке, у меня есть все, чтобы быть счастливой.

На пропускном пункте досмотр ведет молодая пограничница. Типичная стерва со злым, хотя и красивым лицом. Представляю, как она злится, когда ставит свои печати в наши паспорта. При одной мысли, что другие уезжают во Францию, а ты должна сидеть в этой будке, можно сойти с ума. Она остается в душной, жаркой, пыльной Москве, а другие улетают отдыхать куда-то на море. Эта особа смотрела на меня такими злыми глазами, что я незаметно ущипнула себя чуть ниже спины, чтобы она меня не сглазила. Было видно, как она нервничает. Как внимательно изучает мою визу. Наконец она соизволила меня спросить:

– Вы летите в Англию?

– Только с пересадкой. У меня французская виза, вернее Шенгенская. И я лечу из Лондона в Ниццу.

– А в Лондоне вы не задержитесь?

По-моему, она искала любой повод, чтобы придраться и не поставить мне печать. Но я уже не в первый раз выезжаю и знаю все их подлые приемчики.

– У меня есть транзитная английская виза, на предыдущей странице.

Я улыбаюсь, чтобы стерва видела, что я ничего не боюсь. Она мне все равно ничего не сможет сделать. И задержать меня тоже не сможет – я не собираюсь оставаться в Англии. У меня будет пересадка в аэропорту.

Она хмурит выщипанные брови и листает странички моего паспорта. Какое отношение имеют мои прежние визы и выезды к моей нынешней поездке, я не совсем понимаю. Но она продолжает тянуть время, чтобы я сорвалась. А я стою и улыбаюсь. Все равно мне гораздо лучше, чем ей. Она останется здесь, а я сейчас улечу. Сяду в самолет – и сразу окажусь в другом мире. Я ведь не просто лечу в Лондон. Я лечу на «Боинге» английской компании «Бритиш Айруэйз». До полной релаксации мне осталось несколько минут. Еще загляну в магазины в нашем аэропорту, хотя ничего покупать не буду.

Вот интересно, почему никто не обращает внимание на магазины в Шереметьево-2. Когда выезжаешь из страны, ты проходишь мимо нескольких магазинов, которые ломятся от хороших товаров. А когда приезжаешь в Москву, такое ощущение, что попал в магазин «Березка» еще советской поры, где товары выдают по чекам и только в одни руки. Наверное, в этом есть какой-то глубокий экономический смысл, который мне трудно понять.

Пограничница наконец подняла голову и посмотрела на меня. Сейчас она скажет, что это не мой паспорт. И не моя фотография. Хорошо, что я не была раньше лысой. Иначе все могло случиться, как в том рекламном ролике про бывшего лысого, который так долго объяснял пограничнику, как ему пересаживали волосы, что его самолет улетел. По-моему, она готова была спросить, не пересаживала ли я свои волосы. И вообще посоветовать мне остаться дома. Но она ставит печать и неожиданно улыбается. Честное слово улыбается, хотя улыбка натянутая. Я потом долго вспоминала эту улыбку. Наверное она чувствовала, что со мной что-то случится.

– Счастливого пути, – сказала она.

Я мысленно пожелала ей, чтобы она сдохла. И забрала свой паспорт. Все. Теперь я пересекла нашу границу и оказалась наконец в «нейтральной зоне». Здесь уже чувствуется «запах империализма». Повсюду деловые дамочки в хороших колготках и солидные мужики, от которых пахнет достаточно солидно. Хотя попадаются и наши лоточники. Кофе с молоком. Половина на половину. Здесь уже немножко Европа, но еще немножко и наши порядки. Женский туалет закрыт. Придется переться на другую сторону. Мне всегда непонятно, почему делают одинаковое количество женских и мужских туалетов. Женщинам этих заведений требуется как минимум в два раза больше. Пока мы заходим в своих нарядах, пока выходим, пока приводим себя в порядок, пока причесываемся, пока смотримся в зеркало, проходит уйма времени. Мужикам легче. Вбежал, сделал что надо, убежал. У меня восьмилетний сын, и я знаю, что он тратит на все приготовления и последующие операции от пяти до десяти секунд. А иногда и того меньше. На ходу расстегивает штаны и на ходу застегивает. Еще нужно его уговорить помыть руки.

Подойдя ко второму туалету, я обнаружила очередь. До моего рейса еще минут сорок, и я могу постоять. Когда объявили посадку на Варшаву, две дамочки дрогнули и покинули очередь. Когда подошла наконец моя очередь, объявили о начале посадки в самолет на Лондон. 873-й рейс. И окончание посадки в пять часов вечера, за полчаса до вылета. Но я стойко держалась. Ничего страшного не случится, без меня не улетят, успокаивала я себя. Хотя, конечно, нервничала. Можно сколько угодно говорить себе, но улететь без меня они очень даже могут. Англичане живут по собственным правилам и будут ждать ровно столько, сколько положено. А про наших лучше не вспоминать. Наплюют на то, что у тебя есть билет, и вообще не пустят на посадку. В общем, когда я бежала к своему выходу, то понимала, что опаздываю. И действительно, подбежала почти последней. Меня пропустили через металлоискатель: нет ли у меня оружия.

И вот наконец я в самолете. Огромный «Боинг-767». Нужно видеть, какой он вместительный. Здесь меня встретила стюардесса, до смешного похожая на нашу пограничницу. Такие же выщипанные брови. И такое же вытянутое лицо. Но, в отличие от нашей мадам, она мило улыбалась и показала мне мое место в самом конце последнего салона. Впрочем, я и сама знала, что первый и бизнес-классы не для меня. Высоко подняв голову, я прошла мимо кресел к своему креслу в тридцать седьмом ряду. Хорошо еще, что мое место оказалось у окна. Хотела положить на полку свою сумку и обнаружила, что она забита вещами. Просто безобразие, даже в Англию умудряются таскать с собой столько вещей. Пришлось пойти в самый конец и там утрамбовать свою сумку. У меня один чемодан, который я одолжила у своей подруги Нины, очень хороший чемодан с длинным ремешком и на колесиках, который можно тянуть за собой. И вместительная сумка. Еще у меня с собой книжка, чтобы читать в дороге, и небольшая сумочка. На ее покупку я решилась не сразу. До сих пор вспоминаю, как я нервничала, перед тем как войти в магазин. Но эта белая сумочка от Прады, которая стоит больше моей месячной зарплаты, придает мне столь необходимый шарм. Я выгляжу с ней просто великолепно! К тому же у меня белые туфли и светлое платье. Правда, обувь у меня не от Прады. Две покупки я бы уже не потянула. Это было бы слишком дорого.

Я протискиваюсь мимо пузатого мужчины и усаживаюсь на свое место. Наконец-то можно отдышаться. Сразу посмотрела на сидящего рядом пузатика. Плохо выбритый, с растрепанными волосами, галстук короткий – не доходит до ремня и к тому же небрежно завязан. Нет, это не мой идеал. Если он начнет врать, что я лечу рядом с лучшим бизнесменом года, я не поверю. Во-первых, солидные люди не летают экономическим классом. А во-вторых, не с такой внешностью. Нет, нет и нет. С этим типом я не буду разговаривать. Жаль, что взяла с собой книгу. Читать в присутствии этого толстячка – все равно что метать бисер перед свиньей. У меня с собой Генри Миллер. Эротично и с подтекстом. Хотя читать мне совсем не хочется. Я в последнее время ничего не читаю, если не считать Марининой и Донцовой. У меня есть знакомый редактор Игорь Сопиков. Он мне их и рекомендовал. А другие книги я не открываю, хотя еще несколько лет назад очень любила «Иностранную литературу».

В последние годы я только и думаю, что о работе. Наверное, это не совсем правильно. Нужно немного думать и о личной жизни. Но здесь у меня как раз полный беспорядок. Есть двое-трое мужчин, с которыми я иногда встречаюсь. От нечего делать, от скуки. Ничего особенного. У каждого есть свои недостатки. Один – чересчур жадный, маленький, нервный. У него, кажется, врачи нашли аденому, поэтому он все время жалуется. Второй – долговязый и несобранный. Думает о чем угодно, только не о жизни. Он художник, но не очень известный. Когда у него появляются деньги, он сразу звонит мне, и мы заваливаемся к нему большой компанией. Но деньги вскоре заканчиваются, и он превращается в меланхолика, который недоволен всем на свете. И наконец третий. Этот бизнесмен средней руки. Неплохой парень, моего возраста. Нормальный, с чувством юмора. В общем, все как нужно. Но у него самый большой недостаток: он женат и, кажется, любит свою жену. Все остальные женщины нужны ему лишь для развлечения. В общем, ничего конкретного. Вот так я и живу. Откуда у меня время читать книги, если я не могу устроить свою жизнь? Поэтому мне так необходимо вырываться хоть на неделю в отпуск. Желательно на какой-нибудь фешенебельный курорт. Где еще можно найти нужного мужчину? Конечно, на Лазурном берегу. Там сейчас полно толстосумов.

Думаете, все так просто? Взять билет, купить путевку, получить визу и полететь на отдых. Ничего подобного. Сначала нужно найти деньги на эту самую поездку. Затем простоять в очереди и пройти собеседование в посольстве. К женщинам до сорока пяти лет во многих иностранных посольствах относятся как к потенциальным проституткам. Нужно еще доказать, что ты вернешься домой. Хорошо, что у меня есть сын. Но плохо, что нет мужа. Хорошо, что у меня есть постоянная работа и счет в банке, но плохо, что я получаю не так много денег, как хотелось бы самой и как хотели бы в посольстве. Хорошо, что я уже была в странах Шенгенской зоны и у меня есть действующая транзитная английская виза, но плохо, что я не была на Лазурном берегу и выбрала такой известный курорт. В общем, меня мучили несколько дней, пока я получила визу. Наконец путевка у меня в руках. А до этого мне еще нужно было сделать некоторые расчеты, как и всякой молодой женщине.

Не поняли? Ну конечно, не поймете. Откуда мужчинам знать, что это за проблема. Есть виза, есть деньги – бери билет, плати и лети. Но у нас, женщин, есть еще одна, достаточно важная проблема. Нужно рассчитать все таким образом, чтобы неделя на Лазурном берегу не превратилась в пытку. Нужно предвидеть, когда у тебя начнутся критические дни, чтобы не попасть туда именно в это время. Мне всегда жалко женщин, у которых подобный «график» скачет, поэтому они не могут точно определить эти дни. У меня же это – как часы. Всегда ровно через двадцать восемь дней. В общем, идеальный вариант. Последний раз эти мои дни закончились две недели назад. И предстоящая неделя полногî кайфа мне гарантирована. Я могу не думать о прокладках и подобных вещах. Хотя, как у всякой нормальной женщины, в моем багаже они есть. Потому что с любой женщиной может произойти какая-нибудь гадость.

В моем чемодане лежат еще два купальных костюма. Оба открытые и достаточно вызывающие. Один – «армейский». Этакого маскировочного темно-зеленого цвета. Говорят, это писк моды. Другой – традиционный, черный, очень открытый. Много раз убеждалась, что мужчины западают именно на такие купальники.

Фигурка у меня неплохая. К тридцати двум годам я сумела сохранить известную подтянутость. Для этого иногда занимаюсь аэробикой. Задняя часть немного тяжеловата, но это даже нравится мужчинам. Грудь у меня тоже в норме. Конечно, параметры не как у топ-моделей, но рост вполне подходящий. Метр шестьдесят пять. Не очень высокая, но и не маленькая. В общем, готова составить счастье обеспеченному мужчине. Если при этом ему будет еще и до пятидесяти и он окажется холостым и не полным идиотом, то мне больше ничего и не нужно. Хотя моя мать считает, что на мне может жениться только дебил. Я ведь разошлась со своим мужем шесть лет назад, когда он начал неплохо зарабатывать. Он занимался продажей автомобилей, и дело у него начало ладиться. Но в наших отношениях что-то расстроилось. Сначала я узнала, что у него есть молодая любовница. Он очень любил сына (да и сейчас любит) и не готов был от нас отказываться. Но я нашла его любовницу. Смазливая дурочка с грудью чуть больше моей. Но на несколько лет моложе. Это меня, конечно, обидело очень сильно. Потом я узнала, что она – не первое его увлечение. Конечно, я не ханжа и понимала, что мужикам иногда нужно отдохнуть, оттянуться. Но не до такой же степени! Я терпела, пока не узнала, что он переспал с нашей общей знакомой. Если у него есть деньги, то это не основание для того, чтобы быть подонком. Я больше не могла его терпеть. Когда я на него смотрела, меня колотило от бешенства! Ну и прогнала. Сейчас он женился во второй раз, и у него там тоже родился сын. Везет мерзавцу. Ну а нашего сына он по-прежнему любит. Тут я врать не стану, это было бы нечестно. Он и деньги выделяет на мальчика очень хорошие. Тысячу долларов в месяц. Только я эти деньги не трогаю. Ни одного доллара себе не беру. Почти не беру. Иногда, бывает, потрачу сотню-другую, но не больше. Все деньги идут на мальчика. На обучение, на одежду, на игры. Он учится в престижной школе, за которую мы платим около пятисот долларов в месяц.

Моя мама до сих пор считает, что я полная идиотка. Выгнала мужа ни за что. А когда муж спит с твоей подругой, это, значит, в порядке вещей? Она не понимает, что я выгнала его не за то, что он с кем-то спит. Да на здоровье! Если он пользуется презервативом и соблюдает осторожность, пусть резвится с кем угодно. Мне будет больно, но я перетерплю. Но когда он обманывает так нагло, у меня на глазах флиртует с моими подругами, то уж извините. Это не просто интрижка. Значит, он подлец и способен в любой момент на предательство. А мне предатель в доме не нужен. И сын вырастет нормальным человеком, если будет меньше встречаться с этим типом. Хотя… что я такое говорю… Все равно мальчику нужен отец, и я иногда со страхом наблюдаю, что он говорит, как отец, старается быть на него похожим. Ничего не поделаешь. Говорят, в таком возрасте мальчики начинают осознавать себя мужчинами. А впереди у него переходный период…

Самолет оторвался от взлетной полосы, и мы набираем высоту. Через несколько минут исчезли огни аэропорта. Мой сосед явно оживился, повеселел, повернулся ко мне. Осмотрел меня с головы до ног и, видимо, остался доволен увиденным.

– Вы первый раз летите в Лондон? – спрашивает он, чтобы завязать разговор.

Лучше бы купил себе приличный галстук.

– Нет, – коротко отвечаю я, – не в первый.

– Нравится? – снисходительно интересуется мой сосед.

– Очень.

Я демонстративно достаю книгу и начинаю читать. Вернее, делаю вид, что читаю. Мой сосед даже не смотрит на книгу. Имя Генри Миллера ему явно ни о чем не говорит. Ну и пусть. Я не собираюсь ни разговаривать с ним, ни даже отвечать на его глупые вопросы. В аэропорту Хитроу мы с ним расстанемся, и я его больше никогда не увижу.

Увидев, что я занялась чтением, он тяжело задышал, но больше вопросов не задавал. И на том спасибо. Стюардессы начали разносить напитки, а потом и еду. Я выпила немного красного вина и от удовольствия закрыла глаза. «Наслаждайся!» – сказала я себе. Впереди целая неделя балдежного отдыха. Ну откуда мне было знать, что я окажусь втянутой в эту историю с убийствами… И вообще, откуда мне было знать, как пройдет мой отпуск на Лазурном берегу…

 

ГЛАВА 2

Мы прибыли в лондонский аэропорт Хитроу точно в половине седьмого вечера. Оказывается, мы прилетаем в четвертый терминал, а самолеты на Ниццу вылетают из первого. Ну и, соответственно, мне нужно перебраться в первый терминал. Это недалеко, несколько минут езды на автобусе, причем денег с вас не берут. Можно доехать и на скоростном экспрессе. Между четвертым и остальными тремя расстояние в пять минут. И денег тоже не берут. Хотя у меня было несколько фунтов, я на всякий случай купила их в Москве. Но деньги не понадобились.

Паспорт у меня проверял седой негр. Я невольно хмыкнула, увидев этого господина, похожего на важного метрдотеля. Он спросил, сколько дней я проведу в Англии, и я объяснила, что пробуду здесь только полтора часа. И показала свой билет до Ниццы. После этого он не задал мне ни единого вопроса, а только шлепнул печать и улыбнулся. Я улыбнулась ему в ответ, взяла сумку и пошла искать автобус до первого терминала.

Эти англичане – снобы и нас не очень-то любят. Ну скажите пожалуйста, почему все нормальные рейсы – из первого терминала, а рейсы из Москвы – только из четвертого? Наверное, так было заведено много лет назад, и с тех пор ничего не изменилось. Через несколько минут я уже была в первом терминале. Не нужно даже оформлять билет. Все давно оформлено в Москве, и багаж я получу только в Ницце. Остается лишь пройти на посадку, миновав границу. Самое удивительное, что, когда вы покидаете Великобританию, никто не проверяет ваши документы. Никаких штампов в паспорте, никаких отметок. Вы просто покидаете страну по-английски, не прощаясь ни с кем. Наверное, это потому, что вас уже зарегистрировали при въезде и нет необходимости в повторных процедурах.

В первом терминале все магазины работали. Я немного потолкалась среди этого великолепия. Сейчас в Москве магазины не хуже. А ведь я еще помню времена, когда у нас было шаром покати. Но сейчас нас шикарными шмотками не удивишь. Подарки сыну и матери я куплю в Ницце. Там я получу тринадцатипроцентную скидку, положенную всем иностранцам, которые не являются гражданами Объединенной Европы. Иногда приятно, что ты не гражданин этого общего дома. Но с другой стороны, обидно. Лучше быть гражданином Европы и ездить куда хочешь без визы, чем получать эти скидки и стоять в унизительных очередях за посольскими разрешениями.

Вот, столько говорю, а забыла представиться. Я Ксения Моржикова. У меня такая смешная фамилия от дедушки, который в Мурманске был уважаемым лоцманом, и его фамилия была Моржиков. Наверное, кто-то из его предков любил купаться в холодной воде. Дедушка Моржиков женился на моей бабушке, в результате чего появились мой отец и два его брата. Бабушка у меня из Санкт-Петербурга, чем она всегда очень гордилась, считая его самым интеллигентным городом страны. А с маминой стороны родословная у меня еще интересней. Моя бабушка, мамина мама, – англичанка. Дед работал геологом в Турции, там они и встретились. Представляете, какая это была любовь? В итоге появилась моя мама, наполовину англичанка. У моей бабушки была смешная фамилия – Марпл. Поэтому английский язык был для меня родным, а французский я выучила в школе. В результате я стала очень ценным специалистом, знающим два иностранных языка. И поступила в МГИМО на юридический факультет, решив стать юристом, специалистом по международному праву. Кто мог предположить, что к моменту окончания института развалится Советский Союз и мне придется сидеть без работы? Потом я устроилась юрисконсультом, затем вышла замуж, сидела дома с ребенком в декретном отпуске, почти не получая денег. Мне это быстро надоело. С моими-то мозгами и знанием иностранных языков сидеть дома на шее у подлеца-мужа! Он, я думаю, был сильно удивлен, что я его выгнала. А я к тому времени уже подыскивала себе работу. И довольно быстро нашла очень приличное место в одной компании, где требовались юристы со знанием языков. Я переводила им тексты договоров.

Это продолжалось до августа девяносто восьмого, когда все рухнуло. Компания закрылась, всех уволили, даже не выплатив зарплаты. Я не очень долго переживала, хотя денег было не так много. Муж, наверное, думал, что я буду просить у него. А я вместо этого снова начала искать работу. И сразу вышла на Марка Борисовича Розенталя. Это известный адвокат в Москве. Я иногда не понимаю, почему евреев не любят, вместо того чтобы у них учиться. Умные, грамотные, богатые, трудолюбивые люди. Я уже три года работаю с Розенталем и, кажется, знаю их секрет. Семья, образование, поддержка друг друга. Вот главные пункты, которым они следует неукоснительно. Разве другие не могут быть похожими на них? Вообще в Москве все хорошие адвокаты – евреи. Падва, Резник, Розенталь. К тому же выяснилось, что Марк Борисович знал моего отца. Уже через два месяца я стала его старшим помощником на всех переговорах. И начала очень хорошо зарабатывать.

Настолько хорошо, что уже через три года могу позволить себе поездку в Ниццу в самый разгар сезона, в августе месяце. У меня оплачена гостиница на восемь дней, хотя я прилетаю в Ниццу поздно вечером в воскресенье, а через неделю в понедельник рано утром улечу обратно в Лондон и, сделав пересадку, – в Москву. Получается семь дней и восемь ночей. Хотя формально туристическая фирма сделала все правильно. У меня ведь будет восемь завтраков, включая и завтрак в понедельник. Но все равно я счастлива.

Говорят, что мой отель – один из лучших в Ницце. Если не обманывают, конечно. Но я убеждена, что не обманывают. Дело в том, что президент этой туркомпании – наша клиентка. Такая эффектная дамочка, всегда затянутая в узкие платья. Говорят, что деньги на туристическую компанию ей дал известный политик, любовницей которого она была. Не знаю, не мое это дело. Если и была, то молодец, хотя у политика вкус мог бы быть и получше. Старая карга со следами пластических операций на лице к сорока пяти годам. Она хочет выглядеть в сорок пять на все двадцать. Есть такие дурочки.

Ну, в общем, она клиент Розенталя, и я уверена, что она не станет нас обманывать. Эта дамочка – нервная истеричка, и когда она поручала обслужить меня своим девочкам, она сказала это таким строгим тонким голосом, что они скорее доплатят собственные деньги, чем захотят меня обмануть. Билет до Ниццы стоит не очень дорого, учитывая, что меня все время кормят и мы летим сначала в Лондон, а потом на юг Франции. Отель тоже оказался не очень дорогим, хотя летом цены повышаются. В целом я потрачу на неделю отдыха около полутора тысяч долларов и считаю, что мне повезло. За такие деньги я лечу отдыхать в Ниццу. В город моей мечты. Я уже была несколько раз на переговорах в Лондоне и Париже, но Лазурный берег не видела. Ужасно интересно, какое там море. Неужели действительно такого лазурного цвета, как о нем рассказывают?

Перед тем как пройти на посадку, я успела заглянуть в рыбный ресторан. Ну и цены там на икру, просто ужас! Невозможно себе представить. Я перевела фунты в доллары и просто ужаснулась! Килограмм хорошей белужьей икры стоит две с лишним тысячи долларов! С ума можно сойти. Теперь я поняла, почему Андрон Кончаловский пишет, как он продавал икру на Западе и жил на эти деньги. Я бы тоже устроила такой бизнес, если бы мне разрешили ее вывозить и у меня был бы такой папа, как у него. Как только вернусь, начну покупать икру сыну. Он ее терпеть не может. Я ее тоже не очень люблю, но после того как увидела цены в лондонском аэропорту, решила из принципа ее есть. Назло всем.

Самое интересное, что в Ниццу летел точно такой же самолет, каким я прилетела из Москвы. Тоже «Боинг-767». Большой и комфортабельный. Через некоторое время я узнаю, что именно такими самолетами воспользовались террористы, которые врезались на них в башни Торгового центра в Нью-Йорке. Представляю, сколько людей было в этих самолетах. Какой ужас! Хотя моя история не менее ужасна. Ну об этом я успею рассказать. Рейс 352-й вылетел из Лондона в восемь часов вечера. Лететь на самом деле не очень долго, да и погода была прекрасная. На этот раз соседкой у меня оказалась полная женщина, которая громко захрапела, как только самолет набрал высоту. И проснулась, только когда объявили посадку.

В Ницце мы оказались около одиннадцати. Сказалась разница во времени между Англией и Францией. Пока проверяли мои документы, пока я получила багаж, было уже половина двенадцатого ночи. Честное слово, публика в салоне самолета мне понравилась. Интеллигентные люди, милые, улыбающиеся, спокойные, счастливые. А когда мы проходили пограничный контроль, я увидела молодую пару. Он был высокий и красивый. Жена – худенькая и такая интеллигентная, в очках. По-моему, это были греки или итальянцы. Мальчик, похожий на отца, заснул у него на руках, а девочка стояла, прислонившись к матери. Можете мне не верить, но ни один человек не пропустил отца с ребенком без очереди. Тот понял, с кем имеет дело, и сел на скамью, ожидая, когда пограничный контроль пройдут все. Мне было стыдно за всех этих хорошо пахнущих людей. Может, у нас в Москве и не такие гладкие лица, но отца со спящим ребенком наверняка не заставили бы томиться в очереди. А может, мне только так кажется. Люди меняются и не всегда в лучшую сторону.

Я забрала свой чемодан и вышла на улицу. В лицо сразу ударил запах моря. Такой специфический запах йода, соли, тепла, солнца, фруктов. Я подумала, что такси уже нет, и не представляла, как доберусь до отеля. Наш рейс, наверное, был последним: я увидела, как закрывается аэропорт, там уже никого не оставалось. Но рядом с ним было несколько такси. Я села в первую машину. Смуглый молодой водитель, похожий на киноактера, убрав мой чемодан и сумку в багажник, спросил, куда мы едем. Я назвала отель.

Следующие несколько минут я наслаждалась невероятным зрелищем. Ничего в жизни я не видела более красивого. Пальмы, теплое небо над головой. Повсюду слышались музыка и смех. Наконец мы выехали на набережную. Знаменитную набережную Ниццы. Было уже за полночь, но повсюду было много огней и людей. Мы мчались по самому прекрасному проспекту, какой я видела когда-либо в жизни. Водитель, уловив мой восторг, с улыбкой произнес, указывая на набережную:

– Английский бульвар.

Я кивнула. Он специально поехал по набережной, чтобы показать мне ночную Ниццу. Такая красота могла потрясти воображение. Светильники на бульваре освещали все вокруг.

– «Негреско», – сказал мне водитель через некоторое время, показав на здание с оранжевыми башенками, скорее похожее на дворец, чем на гостиницу.

Я уже знала по фотографиям в проспектах, что этот дворец назывался «Негреско». Очень красивый отель, о нем ходили легенды. Я подумала, что мне обязательно нужно будет здесь появиться. Если бы я только знала, с чем будет связано мое появление в «Негреско».

Автомобиль свернул налево. Теперь мы были в центре старого города. Проехав совсем немного, машина остановилась. Я посмотрела в окно. Мой отель «Сплендид» относился к сети гостиниц «Софитель». На флагштоках развевались флаги Франции и Объединенной Европы. Я вышла из машины. Водитель достал мои чемодан и сумку. Я расплатилась с ним, не пожалев денег на чаевые. Он улыбнулся, прощаясь со мной.

Я вошла в отель. Все оформление заняло не более двух минут. Я предъявила свой заполненный ваучер, они проверили по компьютеру. Все было оплачено и подтверждено. Мне сразу же дали ключи от номера да еще и любезно предложили поднять в него мои вещи. Портье объяснил мне, что завтрак будет наверху, на террасе. Там же рядом находятся бар и плавательный бассейн. Обожаю плавательные бассейны на крыше!

Я поднялась на пятый этаж и прошла по коридору. Мой 508-й номер находился в самом конце коридора, рядом с аварийным выходом, с левой стороны. Войдя, я осмотрела номер. Большая просторная комната, двуспальная кровать, цветной телевизор, мини-бар. Я открыла дверь в ванную комнату. Она тоже оказалась просторной. Включила свет. Как здорово! Если я не приведу в этот номер хотя бы двух мужиков, значит, я абсолютная дура. Надеюсь, что еще могу нравиться мужчинам. Я подошла к окну. Меня смутило, что за окном темно. Ах, да это же жалюзи! Наверное, от солнца. В дверь постучали. Молодой человек принес мои чемодан и сумку. Подойдя к кровати, он нажал на кнопку рядом с ней, и жалюзи начали медленно подниматься. За окном было звездное небо.

– Вы приехали в Ниццу в самое лучшее время, – сказал он, получив от меня десять франков.

Я подумала и добавила еще пять. Поблагодарив меня, молодой человек вышел, тихо закрыв за собой дверь. А я с криком бросилась на кровать. Наконец-то свершилась мечта экзальтированной идиотки! Я в Ницце, на Лазурном берегу! От одной мысли, какие приключения меня ждут, мне хотелось кричать и танцевать от радости. Я вышла на балкон. Звездное небо и крыши в оранжевых черепицах. Ой, как же здесь хорошо…

Если все будет нормально, на следующий год возьму с собой сына. Ему нужно показать мир. Сначала мы поедем в парижский «Диснейленд», а оттуда в Ниццу. И здесь рядом еще и Канны, Антиб, Сен-Тропе и даже Монако. Я снова закричала от радости. Потом опомнилась и вернулась в комнату. Закрыла жалюзи и отправилась принимать душ. Все было прекрасно! Я ведь даже купила новое платье для выхода. Открыв мини-бар, я выпила банку кока-колы. И произнесла тост за предстоящую неделю полного счастья. После чего отправилась наконец спать. И увидела во сне Английский бульвар Ниццы.

 

ГЛАВА 3

Утром я проснулась раньше обычного. Хотя нет. Наверное, я проснулась, как всегда, в девять часов. Розенталь не требует, чтобы мы появлялись в его конторе в девять утра. Ему достаточно, если мы приходим к десяти. Зато мы работаем по-настоящему. Если бы не моя мама, которая часто остается у меня и провожает сына в школу, мне пришлось бы вставать гораздо раньше. А так я обычно встаю в девять. В это время в Ницце еще семь. Вот в семь я и проснулась. Мои биологические часы оказались точны. Лежа на кровати, я воображала, какие приключения меня ждут. Затем посмотрела на часы. Оказывается, я промечтала целый час. Пришлось бежать в ванную. Какое же это прекрасное ощущение – первый день отпуска! Все еще впереди, и ты не знаешь, что с тобой случится. Я не злоупотребляю косметикой, но нужно привести себя в порядок даже к завтраку. На макияж у меня ушло минут двадцать. После этого я надела легкий наряд, который купила во время отдыха в Польше. Ничего особенного. Цветная юбка с разрезом до бедра и короткая майка такого же цвета. Не обязательно одеваться к завтраку, как на вечерний прием. В номере у меня есть сейф, но деньги я взяла с собой. Драгоценностей у меня почти нет. Небольшие сережки, которые дала мне мама, и неплохое колечко. Но с ними проблем нет. Их можно надеть. Посмотрев на себя в зеркало, я осталась довольна увиденным. После чего отправилась завтракать.

Завтрак был на террасе девятого, верхнего, этажа. Честно признаюсь, что он меня немного смутил. Я останавливалась в Париже в четырехзвездочных отелях. И в Лондоне тоже бывала. Поэтому имею представление о завтраках в отелях такого класса. Здесь все было гораздо проще, без большого выбора блюд. Нет, завтрак – это не для нас. Тем более что мужчин, которые меня бы заинтересовали, здесь не просматривалось. Все были со своими семьями – женами и детьми. Один мужик мне понравился. Лет сорока пяти, не больше. Так, во всяком случае, я думала и успокаивала себя. На нем были джинсы и белая майка. Я уже успела оценить его накаченные мускулы, подвижность ягодиц и даже улыбнулась ему, когда появилась его спутница. Маленькая, противная, улыбающаяся старушка лет пятидесяти с соломенными волосами, торчащими, как пакля. Этот тип живет с такой глубокой старухой? В моем возрасте пятьдесят это уже запредельный возраст для подобных петушков. Хотя какой он петушок? Я внимательнее к нему пригляделась. Типичный старый прохиндей. Похоже, красит волосы. И выглядит так хорошо, потому что часто загорает. А вообще-то у него глупое выражение лица. Вы, наверное, уже поняли, что это я так себя успокаиваю. Как только вижу, что уводят мужика – сразу начинаю придумывать гадости, чтобы не переживать. Почему я должна нервничать из-за того, что ему нравится старушка с паклей на голове? Я ей гожусь во внучки. Ну хорошо, в дочки. Хотя, может, ей не пятьдесят, а сорок пять. Или около того. Тогда я могу быть ее младшей сестрой. Все равно она дура, что сидит с такой кислой физиономией рядом с мужиком, который хоть и красит волосы, но выглядит очень даже ничего. Этот наглец еще пытался поймать мой взгляд, но я уже отвернулась. Парень не моего романа. Пусть отдыхает со своей пассией, найдем что-нибудь понатуральнее.

Я позавтракала и встала из-за стола. Народу было полно, это мне совсем не понравилось. Я осмотрела маленький бар с несколькими столиками для гостей. Потом пошла к бассейну. Небольшой бассейн, рядом стоят лежаки, но главное, что здесь два метра глубины, о чем предупреждают надписи. У меня сразу пропал интерес к этому бассейну. Плаваю я плохо, несмотря на свою фамилию Моржикова и на дедушку из Мурманска. Ну, в общем, плаваю я «топориком». Это бултых – и сразу на дно. Поэтому такой глубокий бассейн не для нас. Да и публика вокруг бассейна была сплошь семейная. Рядом находится небольшой джакузи, это мне нравится больше. Но все равно придется искать счастье где-нибудь в городе.

Я вернулась в номер. Теперь нужно переодеться. Белый костюм. Вернее, он не совсем белый. С таким кремовым отливом, очень элегантный. Я свои недостатки знаю. И достоинства тоже. У меня длинные ноги и немного тяжеловатый зад. Значит, юбка должна быть гораздо выше колен, чтобы при желании можно было видеть мои загорелые, чисто выбритые ноги. Потом блузка к этой юбке. Она такого же цвета и очень неплохо на мне смотрится. Во всяком случае, заметно, что у меня хорошая фигура и упругий живот. Затем я надеваю большую шляпу, которую привезла из Польши. Беру свою дорогую сумочку от Прады, надеваю белые туфли. Если не знать, что шляпа была куплена в Польше на толкучке, то, в общем, ничего. Обувь неплохая, а сумочка вообще обалденная. Если мужчина не дурак, такую женщину он пропустить не должен. К тому же я всегда готова ответить на приятное предложение. Это чувствуется по выражению моих серых глаз, по походке, по флюидам, которые от меня исходят. Говорят, что опытный мужчина сразу замечает женщину, готовую отозваться на его призыв. Говорят, что и мужчины, и женщины испускают особые запахи, привлекая ими друг друга, и таким образом чувствуют друг друга на уровне обоняния. Как будто мы животные. Я давно считаю, что все это вранье. Почему же тогда нравятся красивые женщины с обложек журналов или потрясающие мужчины-актеры? Мы же не можем почувствовать их запах. Поэтому все эти теории ничего не стоят. Если кто-то нравится, то нравится, даже если он выступает по телевизору, а уж если не нравится, то может вылить на себя флакон ваших любимых духов, но ему это не поможет.

Я выхожу в город. Уже в холле замечаю на себе восхищенный мужской взгляд и поворачиваю голову. Какой-то высохший старикашка восхищенно цокоет язычком. Наверное, ему лет сто. Или двести. Папаша, ты точно ко мне в номер не попадешь. Ты у меня сломаешься на пятой секунде. Если не на первой. Как только я начну раздеваться, ты сразу умрешь. В этом можешь не сомневаться. Поэтому я игнорирую его цоканье и выхожу из отеля. На улице дивная солнечная погода и прохладно, как бывает прохладно у моря. Я знаю, в какой стороне находится море, и иду по направлению к бульвару. От «Сплендида» до побережья совсем недалеко, всего несколько улиц. Карту города я взяла у портье и теперь знаю, что всегда смогу найти свой отель. Тем более что бульвар Виктора Гюго, на котором находится мой отель, – одна из самых известных и широких улиц в Ницце.

Еще несколько минут, и я оказываюсь на Английском бульваре. Лучшая набережная в мире и самое романтичное место на всем побережье. Очень интересно продумано ее оформление. Верхний козырек – это и есть, собственно, бульвар, где стоят колонны со светильниками и нижней подсветкой. Колонны расположены группами через каждые сто—двести метров. Между ними стоят стулья и кресла, обращенные к морю. Здесь нет ресторанов и пляжей. Все спрятано внутри. Вам нужно спуститься по лестнице, и вы окажетесь на широкой полосе вдоль берега моря. Причем каждый отель имеет собственный пляж, оборудованный рестораном или кафе. Таким образом, по бульвару вы можете ходить или кататься на роликах, а спустившись вниз – купаться или обедать. Все продумано. Это достаточно просто и в то же время рационально.

Я специально вышла к отелю «Негреско», чтобы хорошенько рассмотреть эту знаменитую гостиницу. Отель мне понравился. Это, конечно, не мой «Сплендид», хотя в «Негреско», насколько я знаю, нет своего бассейна. Зато через дорогу есть собственный пляж. Я вошла внутрь и обомлела. Красота необыкновенная. В Париже я видела несколько отелей такого класса. Настоящие дворцы. Марк Борисович, приезжая в Париж, никогда не позволял себе останавливаться в отелях высшего класса. Заказывал только двух– или трехзвездочные гостиницы. Он всегда мне говорил, что глупо платить деньги за лишние канделябры и пыльные портьеры. Зато летает он всегда бизнес-классом. Тут он денег не жалеет, считая, что удобный полет – самое главное во время подготовки к переговорам. Я как раз считаю наоборот. Лучше полететь туристическим классом, но жить в хорошем отеле. Летите вы два или три часа, а живете целый день. Но по-моему, Розенталь просто немного лукавит. Дело в том, что никто из московских клиентов никогда не узнает, где именно жил Марк Борисович во время своей командировки в Париж или Лондон, если сам адвокат не захочет об этом рассказать. А когда он вылетает из Москвы, то вполне может встретиться со знакомыми или клиентами. Если он полетит туристическим классом, то это может сказаться на его клиентуре. Все очень просто, и удобства тут ни при чем. Но мы делаем вид, что ничего не понимаем, и всегда соглашаемся с нашим шефом.

Я захожу в «Негреско». Ужасно интересно посмотреть, какой он внутри. Говорят, здесь золотые унитазы. Не знаю, никогда не жила. Но мне было бы не очень приятно сидеть на золотом унитазе. Хотя кто знает, может, от этого у гостей отеля лучше работает кишечник? Они ведь, бедняжки, наверное, все страдают запорами. Или полным расстройством. Они ведь не сидят на диетах и не жуют морковку, как я, когда мне нужно похудеть и влезть в очередное платье. Ну почему все женщины такие дуры, как я. Сначала мы покупаем себе тесное платье, чтобы похудеть, а потом начинаем худеть. Нет чтобы купить нормальное платье или отложить покупку до того времени, когда уже придем в форму. Я обожаю сладости, но из-за постоянной угрозы поправиться почти не ем ни конфет, ни пирожных. Чувствую, как из-за этого нервничаю. И ничего не могу поделать с собой. Одно время даже начала курить, чтобы похудеть. Но на меня дым плохо действует: я кашляю. Пришлось бросить сигареты и перейти на раздельное питание. Это тоже помогло, но ненадолго. Легче всего вообще ничего не есть, кроме моркови и огурцов. Можно еще яблоки. Правда, от такой диеты потом на стенку лезешь от одного запаха пищи.

Разные таблетки и пищевые добавки я принципиально не употребляю. У меня маленький сын, и я молодая женщина. Может, я еще найду свое счастье и захочу родить второму мужу ребенка. Зачем мне травить себе всякой гадостью? Поэтому я принципиально не принимаю никаких лекарств и не ложусь спать с мужчинами без презерватива. У меня с собой всегда хорошие французские презервативы. Правда, однажды получила за это по морде. Мужчина на меня обиделся и ушел. Но я лучше переживу обиду, чем буду рисковать и ложиться на аборт. Только этого мне и не хватало! Наверное, поэтому я до сих пор не могу найти нормального мужика. Мало того что он должен быть денежный, спортивный, интеллигентный, не жадный хотя бы, я уже не говорю щедрый, умный, заботливый, но и, конечно, холостой. И к тому же согласный на мои условия. Первые месяцы, пока мы не поженимся или не сойдемся ближе, он должен пользоваться презервативом. И если все желаемые мужские качества еще можно найти в разных мужчинах по отдельности, то последний пункт вызывает у них приступ бешенства.

Они искренне полагают, что если я не замужем, мне нечего бояться. Не перед мужем же оправдываться. Поэтому можно делать что хочешь, а потом приходится долго лечиться. Им невозможно объяснить, что это неприятно. Нет, они наоборот считают, что я их оскорбляю, когда предлагаю воспользоваться презервативом. И все в один голос повторяют чушь, что не чувствуют моего тепла и не хотят «спать в сапогах». Это такой анекдот, который известен всем мужчинам. И я точно знаю, что они врут. Сейчас эти изделия такие тонкие, что ничего не чувствуешь, словно его и нет. И потом, я не ханжа, я ведь не говорю, чтобы он пользовался им с самого начала. Все остальное можно проэкспериментировать и без резинки. Но когда доходит до главного, тут уж увольте. Мужчины сейчас пошли хлипкие, или мне такие достаются, не знаю. Достаточно двух или трех резких движений, как у них начинается семяизвержение. Я уже не говорю, чтобы они мне удовольствие доставили, так хотя бы себе научились доставлять. Два притопа, три прихлопа – и сразу заваливаются спать. Очень обидно. Ну почему мужики такие сволочи?

В отеле «Негреско» я прохожу мимо портье и консьержа. Они сидят за деревянными стойками, расположенными полукругом в небольшом зале. Дальше идет огромный зал, где висит невероятная люстра. Говорят, что раньше здесь был уникальный ковер, который стоил целое состояние, но сейчас постелили небольшие коврики, а главный ковер унесли куда-то чистить. С левой стороны от входа – магазины, на другом конце зала – ресторан. Я иду направо. В глубине коридора – туалеты. Мужской и женский. Набравшись наглости, захожу в женский. Золотых унитазов здесь нет, но все оборудовано очень интересно, в стиле конца XIX века. Есть даже гипсовые фигуры, которых я поначалу приняла за живых людей. В общем, не туалеты, а небольшие музеи. Наверное, так и должно быть в подобных отелях. Я выхожу из «Негреско», слегка обалдевшая от этих наворотов. Иду по набережной, не замечая роскошных лимузинов, проскакивающих мимо. Неожиданно какой-то серебристый кабриолет тормозит впереди меня, и я вижу руку, подзывающую меня.

От неожиданности я останавливаюсь. За рулем молодой человек, но его лица отсюда я не могу разглядеть. Впрочем, какая разница, какое у него лицо. Если человек едет в такой роскошной машине августовским днем по Ницце, то у него на чековой книжке как минимум миллион долларов. А такая сумма может украсить любое лицо.

У меня сильно стучит сердце. Я нерешительно делаю шаг вперед. И в этот момент какая-то бесцеремонная длинноволосая особа в черных сетчатых колготках опережает меня, подойдя к машине. Я стою как вкопанная. Упустила свою счастье. Почему у этой девицы такой вульгарный вид? Неужели он не заметил мои сумочку и костюм, а прельстился на такую дешевку?

Увы! Девица переговаривается довольно недолго. Затем согласно кивает головой и усаживается в машину. Через мгновение кабриолет трогается с места. Я успеваю рассмотреть лысую голову не очень молодого человека в темных очках. Хорошо, что я не подошла к машине. Такой мне не нужен, успокаиваю я себя. И ты ему не нужна, старая дура, говорит мне внутренний голос. Решила на четвертом десятке лет разыграть из себя молоденькую дурочку. Я продолжаю идти мимо вереницы машин, думая об этой девице, так нагло отбившей у меня никчемного миллионера. И вдруг замечаю, как рядом с человеком, сидящим в другой машине, договаривается другая девица. Я начинаю все понимать. И тут же громко смеяться. Так громко, что от меня шарахается старенькая дамочка с собачкой. Я наконец все поняла! Поняла, почему он остановился и подозвал к себе эту девицу. Почему надел темные очки. Ну конечно же, все так и должно быть. Та длинноволосая была проституткой. Здесь, на набережной, работают проститутки. От казино «Рулл» до «Негреско» и дальше. Днем их не очень много, по вечерам же они, наверное, оккупируют всю дорогу. И я еще возмущалась, что на меня не обратили внимание! К счастью, вид у меня далеко не проститутский. А с моей дорогой сумочкой я выгляжу очень даже ничего. Теперь понятно, почему он даже не посмотрел в мою сторону, ему была нужна не женщина для знакомства. У таких деятелей всегда нет времени. Ему нужна девица для тела. На несколько минут и без затей. Такой самец мне явно не подходит. Все правильно.

Лучше по набережной не ходить, хотя мне нравится смотреть на необычный цвет моря, на широкий бульвар, протянувшийся полукругом, на возвышающиеся впереди скалы, где находится Монако. От одной мысли, что Монте-Карло так близко, я схожу с ума. О чем я думаю? Поиск нужно вести в Монако. Только там можно найти мужчину моей мечты. Я решительно поворачиваю налево, чтобы пройти к вокзалу. Судя по карте, он совсем недалеко, туда можно дойти пешком минут за десять. Что я и делаю, уже не обращая внимание на красавчиков, сидящих за столиками в кафе, на молодых мужчин, проезжающих мимо в роскошных авто. Скорее на вокзал, в Монако! От одной мысли у меня дрожат ноги. Скоро я увижу подлинное гнездо разврата. Но потом я останавливаюсь. Куда я, собственно, спешу? Кто ездит утром в Монако? Как это в мультфильме про Винни-Пуха? «Кто ходит в гости по утрам? Тарам-тарам, тарам-тарам». Ну я и дура. Нет, нет. Не нужно никуда спешить. Еще только утро. Что мне делать сейчас в Монако? Лучше я поеду туда вечером, когда там откроются казино и начнется настоящая жизнь.

Продолжая размышлять, я продвигаюсь по направлению к вокзалу. Все равно нужно узнать, когда отходят поезда и сколько они идут до Монако.

Через несколько минут я подхожу к вокзалу. Он оказался действительно недалеко от побережья. Расстояние до вокзала примерно такое же, как от Английского бульвара до моего отеля. Вокзал совсем небольшой, красивый, такое старинное здание. Захожу в отдел информации и с изумлением, смешанным с радостью, узнаю, что от Ниццы до Монако езды всего восемнадцать минут. Это если местным экспрессом, а на обычном поезде минут двадцать пять. Вы представляете? Всего восемнадцать минут. И поезда ходят в сторону Монако каждые пятнадцать – двадцать минут. Мне больше ничего не нужно для счастья. Можно возвращаться. Сейчас возьму купальник и пойду на пляж. Потом пообедаю в каком-нибудь ресторанчике, а вечером поеду в Монако. Сбылась мечта идиотки. Заодно я узнала, что в другую сторону – до Канн – расстояние не больше. Всего тринадцать минут до Антиба и еще минут десять до Канн. Я обязательно проеду по всему побережью. Какая же я молодец, что приехала именно сюда. Я даже набралась наглости и купила билет до Монако. Кассир спросил:

– В одну сторону или туда и обратно?

Я зажмурилась и громко сказала:

– В одну.

Обратный билет я всегда успею купить. К тому же можно вернуться и на такси. Или в машине нового знакомого, если он у меня появится. Нельзя пугать судьбу, поэтому я беру билет в одну сторону. Вечером я поеду в Монако. Ну откуда мне было знать, что мои приключения начнутся сегодня же ночью в Монако? И вообще что мне было бы лучше туда вообще не ездить? Вы бы удержались? Не поехали бы в Монте-Карло, если бы находились от него на расстоянии нескольких минут езды? На самом деле Монте-Карло – это место, где находится казино. Там три деревни или три городка, которые срослись, и все вместе это называется княжеством Монако. Я шла в отель и думала о том, как мне повезло. Уже потом, вспоминая об этом, я понимала, что в тот день должно было что-то случиться. Я была настроена на приключения, на авантюрный роман, на невероятную встречу. И такая встреча произошла…

 

ГЛАВА 4

На пляже было полно народу, и я обратила внимание на пикантную деталь. Почти все молодые женщины, которые не боялись показывать свою грудь, снимали бюстгальтеры, оставаясь в узких бикини. Это меня немного смутило. Получается, что возвращается сексуальная революция. Хотя чему я удивляюсь? Их мамы устроили такую революцию в конце шестидесятых, когда в нашей стране «не было секса». А теперь, тридцать лет спустя, их дети повторяют это, ничем не рискуя. У нас до сих пор нельзя появиться в таком виде в Ялте или в Сочи, если, конечно, это не специально оборудованный пляж для нудистов. Если кто-нибудь решит снять с себя бюстгальтер, то рискует сразу оказаться объектом внимания всех соседей-мужчин. О кавказских курортах я и не говорю. Там раздеться – значит согласиться не только на приставания, но и на последующие действия горячих южан. Но если честно, сейчас никто и не ездит на кавказские курорты. Одна моя знакомая недавно рискнула отправиться в Абхазию. Ей так нахваливали сухумские курорты. Цены действительно смешные, это правда, но вот все остальное… Она мне рассказывала, как дважды пересекала границу в одну сторону и дважды обратно. Как терпела издевательства таможенников. Как в курортном комплексе им не разрешали никуда выходить. Там была собственная охрана, а директор санатория был, кажется, родственником их президента. В общем, хорошего мало. Лучше тратить больше денег, но чувствовать себя человеком.

Глядя на этих дамочек с загорелыми грудями, я подумала, что еще не совсем готова раздеться. Наверное, к концу недели наберусь смелости, но не сейчас. К тому же я с удовольствием обнаружила, что некоторые мужчины на меня все-таки смотрят. Не очень молодые и совсем не в моем вкусе, но смотрят. Надеюсь, что молодым я тоже нравлюсь, хотя конкуренция страшная. В такой истоме женщины готовы отдаться кому угодно и где угодно. Столько загорелых красивых тел! Я даже почувствовала себя чуть ли не бабушкой, хотя в Москве ощущала себя совсем молодой женщиной. Все-таки несправедливо устроена бабья судьба. У мужчин все гораздо лучше. К сорокам годам они становятся только опытнее и интереснее. Говорят, что лучший любовник – это мужчина в сорок лет. А для бабы сорок – уже поздняя осень. Кому мы нужны в таком возрасте? Вот именно, никому. На наш век ничего не остается. От восемнадцати до тридцати пяти. Ну пусть до сорока, если будем за собой следить. А потом все. Никому мы больше не нужны, даже собственным мужьям. Обидно. Потом климакс и куча проблем, связанных с изменениями в организме. Кто-то получает в награду онкологию, у кого-то начинается депрессия, мы полнеем, дурнеем, звереем и глупеем. Обидно.

Вы много видели в Москве красивых женщин после сорока? Если она не актриса и не певица, то должна быть женой очень богатого человека, чтобы иметь возможность делать косметические операции, подтягивать складки на лице, набивать груди силиконом, убирать жир на бедрах, следить за волосами и кожей. В общем, некоторым это удается, хотя на них лучше не смотреть. Не знаю, где они оперируются, но некоторые наши актрисы после хирургического вмешательства меняются так, что, глядя на них, хочется перекреститься. Лица становятся глупыми и безжизненными, словно маски. Неужели мужчинам нравятся такие куклы? Не знаю. Но с другой стороны, очень богатые мужчины сами выбирают, с кем им жить. И предпочитают женщин, у которых молодая кожа. Вот проходимец Березовский сколько раз был женат? Тот самый, о котором вы подумали. Говорят, что он любит молодых женщин. Я ему уже не подойду. Конечно, не подойду, для этого мне нужно быть топ-моделью и скинуть лет десять. А он ведь богатый и умный человек. Обожаю умных мужчин. Лучший признак сексуальности. Умный и в постели что-нибудь придумает, и без денег сидеть не будет.

Еще один мой кумир – Андрон Кончаловский. Я, когда на него смотрю, просто зверею от восторга. Мужику за шестьдесят, а выглядит… Его брат мне меньше нравится. Самодовольный нахал. Не люблю усатых. А вот Андрон – это просто мечта. Но он тоже предпочитает молодых и красивых. И всякий раз выбирает все моложе и моложе. Если так пойдет дальше, то он в возрасте своего папы женится на подружке своей внучки. Наверное, он правильно поступает. Так и нужно жить. Я бы тоже замуж за молодого пошла. Только мне нужно много денег. И тогда можно выбирать себе молодых. Говорят, что в Ницце есть специальная служба для стареющих дамочек. Можно «заказать» молодого человека для совместного времяпрепровождения. Наверное, старушки в шестьдесят так и делают. Вот одна такая лежит рядом со мной. Старая дрянь. Сняла свой лифчик, выставив два собачьих соска. Она, похоже, помнит еще Первую мировую войну, а загорает с голой грудью. Вот все они такие. Умеют наслаждаться жизнью. А моей маме только пятьдесят шесть и если я предложу ей позагорать в таком виде на пляже, она грохнется в обморок. Вот так мы и живем, смотрим на иностранцев и завидуем до сих пор. Думали, будут деньги – появится и другой менталитет. Только так не бывает. И это совсем не от денег зависит. Мы другие, совсем другие. Эскимосы отличаются от таджиков, эстонцы от грузин, жители Западной Европы от нас. И ничего здесь не поделаешь. У каждого своя культура, свой менталитет.

Долго загорать я не стану. Если все будет нормально, завтра возьму и сниму назло всем бюстгальтер. Грудь у меня неплохая. Настоящая, без силикона. Пусть смотрят и завидуют. Недалеко от меня дамочка прохаживается, у нее груди, как бильярдные шары. Чтобы я сдохла, если у нее они свои! Небось накачала их силиконом и теперь ходит по пляжку, демонстрируя свои прелести. А ей явно за тридцать. Этакая старлеточка, бегающая по пляжу. Ничего у тебя не выйдет, дурочка, здесь вон сколько голых баб с натуральными грудями. Интересно, если я рядом встану, на кого будут смотреть? На меня или на нее? Ростом она повыше, волосы, похоже, получше. Но у меня тоже фигура неплохая, говорят, пикантная. Не знаю, но завтра я точно разденусь. Пусть смотрят.

Я поднимаюсь, собираю свои светлые волосы сзади в пучок и, забрав одежду, иду переодеваться. Сзади кто-то цокает языком. Я не оборачиваюсь. Если я ему понравилась, он меня будет ждать при выходе. А если просто дешевый жиголо, то зачем мне такой нужен. Когда я переоделась и вышла, конечно, меня никто не ждал. Ничего другого я и не могло быть. Сложив вещи в большую сумку, я ухожу с пляжа. На прощание, на всякий случай оборачиваюсь. Никто даже не смотрит в мою сторону. А эта дура с надутыми грудями по-прежнему фланирует туда-сюда, рассчитывая вызвать к себе интерес. Надо бы ей сказать, чтоб вела себя поосторожнее, а то силикон может растаять под таким солнцем.

Я вернулась в отель и приняла душ. Нет, нельзя поиск собственного счастья пускать на самотек. Сегодня поеду в Монако. Наверное, в Ницце сложно найти нормального мужчину в такую жару. Все миллионеры сейчас отдыхают на своих виллах и только вечерами выходят в свет. Казино, рестораны, прогулки. Ловить мужиков в таких местах лучше по ночам.

Переодевшись, я вышла из отеля и пообедала в какой-то закусочной. Заказала себе пару сэндвичей и зеленый салат. Ну и цены здесь на еду! Даже в Париже они меньше. Перед входом в ресторан висит прейскурант. Только за один обед нужно заплатить не меньше пятидесяти долларов. Ну, это просто расточительство. И как тут французы живут, не понимаю. Вернувшись в отель, я решила немного отдохнуть. Чувствую, что не выспалась. К тому же вечером я поеду в Монако, нужно быть в форме.

Я проспала как сурок целых четыре часа. Проснувшись, посмотрела на часы. Был шестой час вечера. Это же нужно так глупо провести первый день! Все проспала. Я разозлилась и пошла умываться. Потом оделась. Когда вышла из дома, было уже около шести. И я сразу поняла: все поменялось. Чем ближе солнце к закату, тем сильнее меняется летняя Ницца. На улицах появляются красивые парочки, открываются все рестораны и кафе, увеличивается число автомобилей, в город выходят бродячие актеры и мимы. В общем, жизнь начинается. Я почувствовала себя гораздо лучше. Выйдя на Английский бульвар, я увидела, что и он изменился. Включена внутренняя подсветка, повсюду горят светильники. Особенно ярко светились огни казино «Рулл», расположенного в конце бульвара, в отеле «Меридиан», балконы которого выходили на Английский бульвар.

Мне все это так понравилось, что я прошла дважды в оба конца. От «Негреско» до казино и обратно. Обстановка явно изменилась. Какие красивые мужчины появились на бульваре! Благородные, одетые в клубные пиджаки. Рядом шествовали дамочки с собачками. Кажется, вся Ницца помешана на собачках. У каждой дамочки по собачке. Поэтому нужно внимательно следить, куда вы ставите ногу, иначе рискуете вляпаться в собачье дерьмо. Хотя по местным законам владельцы собак обязаны убирать на тротуарах за своими любимцами, этого, разумеется, никто не делает.

Я взглянула на часы. Было около семи. Нужно спешить на вокзал. На этом бульваре я еще успею нагуляться. Настроение у меня изменилось в лучшую сторону. В такой обстановке можно найти кого угодно. Вечерняя Ницца нравилась мне гораздо больше. Я пошла на вокзал. Если все будет нормально, то завтра я уже буду ходить по Английскому бульвару в сопровождении подтянутого молодого человека, и на нас будут бросать завистливые взгляды все проходящие мимо молодые женщины. Да и мужчины, разумеется, тоже.

В девятнадцать тридцать три я села в вагон, и поезд повез меня в Монако. От восторга я даже прикусила губу. За окном светились огни побережья, потом мы въехали в какой-то тоннель. Через восемнадцать минут поезд остановился в Монако. По внутреннему радио объявили об этом, и я вышла из своего вагона. Этот вокзал может привести в восторг любого. Он больше похож на современный аэропорт. Построен он под скалой. Причем можно выходить и направо, и налево. Это так красиво и необычно. Можно вообще никуда не выходить, а пройти на смотровую площадку, откуда открывается удивительный вид на ночной порт. Белые яхты, небольшие катера, огромный фрегат, стоящий в порту… Здесь просто великолепно! Я вышла из здания вокзала и, пройдя длинным коридором, оказалась в порту. Там было множество людей. Играла музыка. Машины проносились мимо, и было такое ощущение, что здесь демонстрируют автомобили последних марок. Машины двигались бесшумно. Только мягкое шуршание шин. Здесь, очевидно, не только прекрасные автомобили, но и великолепные дороги. Я вспомнила, что именно в Монако проводятся автогонки. Конечно, дороги здесь должны быть особенно хорошими. Уточнив, где находится казино, я пошла в гору, мимо отеля «Эрмитаж», чьи окна выходили на порт. На верхней площадке я в восторге остановилась. Отсюда открывалась еще более удивительная панорама. Какая я молодец, что решила приехать именно сюда! Здесь так красиво!

На всякий случай я проверила деньги и кредитные карточки. Лучше оставлять их в отеле, хотя я читала, что в Монако нет преступности. Вообще нет. Здесь повсюду установлены камеры, и грабитель не сможет далеко уйти: его сразу обнаружат. Наверное, поэтому Монако – рай для обеспеченных людей.

Я поднялась еще выше. Еще один отель, полукругом обращенный к морю. «Отель де Пари». Здесь даже гостиницы одна красивее другой. Я из журналов знаю, что в этом отеле останавливаются наши поп-звезды, приезжающие в Монако для получения своих наград за проданные диски. На самом деле разница между нашими «звездочками» и зарубежными «звездами» – это как столкновение двух разных миров, даже не цивилизаций, а именно миров. Марк Борисович работает с некоторыми продюсерами, оказывает им помощь в составлении документов, и поэтому я знаю, о чем говорю. На Западе любая звезда, у которой продано больше миллиона дисков, – миллионер, пожизненно обеспеченный человек. У нас же это всего лишь «раскрученный» актер, который может умереть в нищете. Про писателей я уж и не говорю. Розенталь принципиально не работает с нашими литераторами. На Западе агенты имеют определенный процент с каждой проданной книги. А у нас писателей обманывают все, кому не лень. Издатели занижают тиражи, бессовестно отнимают у авторов книг последние гроши. Сколько таких договоров я видела. Некоторые писатели соглашаются на любые условия, лишь бы книга была издана. Получают тысячу или две тысячи долларов, а их издатели зарабатывают десятки, сотни тысяч. У нас все перевернуто с ног на голову. Исполнители зависят от продюсеров, а писатели от издателей. А на Западе наоборот. Если писателю не нравится его издатель, он может выбрать другое издательство. В общем, Розенталь понял, что на наших местных писателях ничего не заработаешь. Даже представляя их интересы. И поэтому отказался с ними сотрудничать.

Я поднималась наверх и вспоминала нашу адвокатскую контору. С правой стороны от отеля находилось здание знаменитого казино. Говорят, что его проектировал сам великий Шарль Гранье, тот самый архитектор, который построил изумительное по красоте здание парижской оперы. Сделав еще несколько шагов, я остановилась.

Передать свои ощущения я просто не в состоянии. Такие картинки нужно видеть. К зданию казино по кругу подъезжали дорогие автомобили, из которых выходили нарядно одетые женщины и мужчины в строгих смокингах. Обожаю смокинги, они даже дураку придают некую значительность. Несмотря на душный жаркий вечер, все были в вечерних нарядах. Такого количества бриллиантов и других драгоценностей я никогда не видела. Справа от здания, где находится казино, я обнаружила офис ювелирной компании «Ван Клифф», а на противоположной стороне, там, где находилось второе казино, ярко светились огни ювелирного магазина «Шопард». Ну где еще несчастные миллиардеры могут покупать себе украшения? Конечно, рядом с казино. Выиграл, забежал, купил. Проиграл, тоже забежал, сдал ценности, получил деньги – и снова играть. Или они не принимают ценности в залог? Я не знаю. Вывеска на магазине гласила, что он работает до полуночи. Вы можете себе представить ювелирный магазин такого класса, работающий до двенадцати ночи? Я была права: настоящая жизнь начинается здесь с закатом солнца.

Я осторожно обошла казино. Сюда еще я успею вернуться. Пошла дальше. Еще одно казино и открытое кафе находились рядом со зданием старого казино. Дальше были ювелирные магазины. Я перебежала улицу на другую сторону. Здесь был парк, в котором росли всевозможные деревья, в основном пальмы. Нужно видеть, какой здесь чистый, ухоженный парк, как подстрижены кусты, какие тут деревья. Заработали фонтаны, и я, словно зачарованная, ходила между ними. Повсюду стояли какие-то сюрреалистические скульптуры.

Я посмотрела вниз. У здания казино была собственная подсветка. Как жаль, что я не взяла с собой фотоаппарат, он остался в отеле. Но если честно, я его нарочно оставила. Человек с фотоаппаратом сразу превращается в любознательного туриста. Становится ясно, что он здесь в первый раз. То есть из женщины, склонной к авантюрам и приключениям и специально приехавшей для этого в Монако, я превращаюсь в обычную туристку, которая щелкает своим аппаратом, приехав на экскурсию. Нет, мне совсем не хочется, чтобы во мне видели наивную гостью. Сегодня я хочу быть женщиной-вамп, интриговать и очаровывать, соблазнять и любить.

Увидев табличку, указывающую, что туалеты находятся внизу, я спустилась на эскалаторе в подземный переход. Если вы зайдете в туалет, находящийся в обычном переходе Монако, то поймете, что такое качество здешней жизни. Я вышла потрясенная. Таких туалетов нет ни в Париже, ни в Лондоне. Во всяком случае, на улицах они совсем другие. Правда, там и разного сброда много, слишком много, на мой взгляд. Но в этом меньше всего виноваты монтегаски, так называют жителей Монако! Ну почему я не родилась в Монако? У меня могла бы быть совсем другая жизнь. Впрочем, жаловаться глупо. У меня и так все нормально. Уж если я не найду себе здесь спутника жизни, то хотя бы обрету мужчину на неделю. Больше и не нужно. Я реалистка, моя профессия предполагает изучение конкретных фактов и умение делать должные выводы.

Поэтому, подкрасив губы, я иду к выходу. Чтобы попасть в здание старого казино, больше похожее на дворец, нужно предъявить паспорт. Меня об этом предупреждали, поэтому паспорт у меня в сумочке. Меня довольно долго проверяли, пока выписывали пропуск. Пришлось еще заплатить за вход. Наверное, они думают, что я могу помогать опытным шулерам или игрокам, которые умеют угадывать номера. Хотя я не понимаю, что можно сделать, когда шарик как сумасшедший летает по кругу? Неужели действительно есть люди, которые могут просчитать логическую закономерность? Я в это не верю. Если, конечно, эти жулики не сговариваются с крупье. Тогда всякое возможно, а во всех остальных случаях это просто перестраховка владельцев казино.

Я получаю пропуск и вхожу в зал. За столиками сидят и стоят люди. Не могу сказать, что все они похожи на английских лордов, но есть немало интересных людей. В основном мужчины. И очень нужного возраста. Я подхожу к столам. За каждым – собственные ставки. В одном месте очень большие, в других – поменьше. Сначала я смотрю на игру, кто-то выигрывает, но в основном все проигрывают, и крупье своей длинной лопаточкой собирает жетоны, сваливая их в кучу. Я всегда подозревала, что казино очень прибыльное предприятие, а здесь можно убедиться в этом собственными глазами. Я смотрела минут десять, потом рискнула сыграть. Поставила куда-то в середину, сразу на четыре номера, чтобы иметь больше шансов. И конечно, сразу выиграла.

Не очень много, но вполне прилично. Нужно было взять деньги и сразу уйти. Но я решила сыграть еще раз. Вы догадываетесь, чем все кончилось? Я проиграла не только свой выигрыш, но и еще двести долларов, то есть примерно полторы тысячи франков. Наконец я опомнилась и приказала себе кончить это безобразие. После чего поднялась и без сожаления вышла из зала. Я поняла еще одну истину. В подобных местах мужчины не смотрят на женщин, даже если перед ними будут участницы всемирного конкурса красоты. Сюда людей приводит страсть, которой они всецело отдаются. Это игра, на которой они нередко теряют свое состояние, просиживая в казино до утра. К счастью, я могу остановиться и уйти. Мне показалось, что, когда я уходила, крупье, взглянув на меня, огорченно хрюкнул. Наверное, он имеет задание разорять каждого гостя на определенную сумму.

Я выхожу из здания казино. Мне уже неинтересно играть. Но в соседнем здании есть еще одно казино. Если старое здание называется «Казино Монте-Карло», то новое названо «Кафе де Пари». Сюда можно заходить, не предъявляя паспорт. В большом зале есть даже «лошадиные бега», где скачут игрушечные лошадки с жокеями, а стоящие рядом игроки делают свои ставки. Просто сумасшедший дом! Они болеют так, словно ставят на настоящих лошадей. Здесь же играют в покер, ставят на красное и черное.

Я подхожу к одному из столиков. За ним сидят несколько молодых мужчин. Я обращаю внимание на одного, высокого и красивого, с несколько вытянутым лицом. У него коротко постриженные светло-каштановые волосы, волнующая мягкая бородка и усики. Мне нравятся его руки, пальцы. Длинные, красивые, аристократические руки. Когда он протягивает руку, я замечаю его бриллиантовые запонки. Обожаю мужчин, которые носят рубашки с запонками. Это говорит о стабильности. Такой мужчина все делает неспешно, мягко, с выдумкой.

Он поднимает голову и смотрит на меня. Взгляд задержался чуть больше, чем следовало. Он смотрит внимательно, даже как-то ободряюще. И мне кажется, что я ему нравлюсь. Выдержав его взгляд, я решаю, что мне стоит попытать счастье. И усаживаюсь на освободившийся стул. Рисковать на большую сумму не буду. Посмотрю, куда он поставит. Кажется, на двадцать один. Значит, я тоже поставлю свой жетон где-то рядом.

Конечно, мы ничего не выиграли. Но он оставляет жетон на том же числе. Я ставлю туда же свой. Мы опять ничего не выигрываем. Он улыбается. Наверное, у него много денег. Костюм на нем сидит элегантно и свободно. Интересно, кто он по национальности? Может, житель Монако? Или итальянец? Или, француз из южных провинций? Не знаю. Мы в третий раз ставим на двадцать один, и шарик, скользнув, попадает в лунку именно с этим числом. Ура! Мы выиграли. Я смотрю на него и вижу, как ему нравится мое состояние. Нужно взять выигрыш и уйти. Но меня больше интересует этот загадочный мужчина, чем деньги. И поэтому я остаюсь за столиком. Пусть я проиграю еще несколько сотен долларов, но мне кажется, что наше знакомство может перерасти в нечто многообещающее…

Он ставит на четырнадцать. Я повторяю все его ходы. Мы снова проигрываем. Ставим на пять. Ничего. На семь. Выиграли. Потом три раза проигрываем. И потом два раза выигрываем. Он замечает, что мои жетоны всегда оказываются рядом с его, и одобрительно кивает. Мы уже переглядываемся и улыбаемся друг другу. Рядом с ним сидит коренастый невысокий мужчина с вьющимися черными волосами. У него глубоко посаженные глаза, острый взгляд, тонкие губы, которые он все время облизывает. Он ставит большие суммы на выигрыш. Но, в отличие от моего визави, чаще проигрывает. Однако сохраняет внешнее спокойствие. Остальные игроки нервничают, а этот улыбается, переглядываясь с моим «наставником». Так мы продолжаем играть довольно долго, пока шесть раз не выпадает красное. И тогда мой «напарник» по игре ставит сразу две тысячи долларов на черное. Я собираю все свои жетоны, около пятисот долларов, и тоже ставлю на черное. Потом, подумав, убираю половину. В отличие от этих богачей, пятьсот долларов для меня большая сумма.

Шарик долго крутится и наконец падает в лунку. Черное. Мы выиграли. Не так много, но выиграли. Когда ставишь на цвет, выигрыш может удвоиться, но не более того. Он снова ставит на черное. Я, немного поколебавшись, присоединяюсь к нему. Опять шарик попадает в черную лунку. Снова выиграли. Нужно уходить, но я как зачарованная смотрю на него. В третий раз на черное. Сейчас все проиграю! У меня на кону уже около тысячи долларов. Нужно взять деньги и бежать! Но я смотрю на запонки незнакомца и обреченно жду, когда проиграю. Трижды шарик не может выпасть на черное, затем попадает, и я снова выигрываю. От радости я улыбаюсь, не в силах сдержаться. И вижу, как довольно кивает незнакомец.

– Поздравляю вас, – говорит он на хорошем французском, – вы очень хорошо играете.

– Вы тоже, – возвращаю я ему комплимент.

Сидящий рядом с ним темноволосый незнакомец дергается от возмущения и что-то негромко говорит. Кажется, он проиграл довольно большую сумму. Шарик снова крутится, и мой визави, глядя мне в глаза, ставит на черное около десяти тысяч долларов. Мне кажется, он сошел с ума, но пусть будет так. Я ставлю две тысячи долларов на черное. И еще несколько человек ставят на черное. Это такой момент в игре, когда ставки предельно поднялись. Я смотрю на столик. На черное поставили тысяч двадцать пять, не меньше. Конечно, долларов, а не франков. Но и на красное поставлена не меньшая сумма. Ведь уже трижды подряд выпадали черные номера. Сейчас должна появиться красная цифра. Все замерли. Шарик долго вращается, и все, затаив дыхание, ждут, когда он наконец упадет. Крупье переглядывается со своим напарником. Я что-то чувствую. Я смотрю на стол и чувствую, что сейчас черное не выиграет. Но и красное тоже не выиграет. В такой момент для казино важнее, чтобы было «зеро». Зеленый ноль, когда в абсолютном выигрыше будет казино. Я делаю судорожное движение, чтобы переложить деньги на ноль, но меня словно загипнотизировали. Я могу только смотреть, как шарик падает. Конечно, «зеро». Нужно доверять своей интуиции. Общее разочарование, вздохи. Я смотрю на незнакомца, и он мне улыбается. Наверное, он умеет проигрывать. Я поднимаюсь, чтобы наконец уйти. Лучше мне вообще не играть. Поворачиваюсь к выходу и неожиданно слышу за спиной:

– Нам сегодня не очень повезло, сеньора, но надеюсь, что в следующий раз мы окажемся удачливее.

Я поворачиваю голову, еще не смея поверить, что он пошел за мной. И вижу его за своей спиной. От него чудно пахнет ароматом неизвестного мне парфюма. От волнения я лишь киваю головой, не в силах что-либо произнести. Неужели этот красавчик пошел за мной, оставив игровой столик? Какое счастье! Такой мужчина может скрасить мое существование в любой точке Лазурного берега.

– Вы разрешите пригласить вас на коктейль? – спрашивает мой бывший «напарник», и я ему улыбаюсь.

Неужели наконец мне повезло? Даже если между нами ничего не произойдет, все равно будет приятно вспоминать, что такой мужчина обратил на меня внимание.

– Конечно, – отвечаю я ему, – вы играли лучше всех. Жаль, что в конце нам не повезло.

– Мне повезло, – говорит он, тонко улыбаясь.

Я чувствую приятную истому. Мы действительно любим ушами. Тонкая лесть способна растопить сердце любой женщины. И я киваю ему в знак согласия, готовая идти за ним хоть на край света.

 

ГЛАВА 5

В ресторане, расположенном рядом, он, не глядя в меню, просит официанта принести коктейль и что-то добавляет, очевидно, конкретизируя свой выбор. Мне понравилось, что он не стал смотреть меню, получается, что он достаточно часто бывает здесь. Хотя, может, он игрок, и эта перспектива меня немного пугает. Но я все равно готова сидеть с ним столько, сколько он захочет. Нам приносят два высоких бокала. Изумительный напиток, я даже не думала, что это будет так вкусно.

– Как вас зовут? – спрашивает меня мой новый знакомый.

Я вижу, как он изучающе смотрит на меня, и мне нравится его мягкий, теплый взгляд.

– Ксения, – отвечаю я ему, ожидая, что он назовет мне свое имя.

– Какое красивое имя! – восторгается незнакомец. – Вы, наверное, из Болгарии или Польши?

– Из России, – отвечаю я ему, улыбаясь.

Мне нужно спросить, как его зовут, но я продолжаю улыбаться. Не нужно давить. Он должен сам захотеть мне все рассказать. И незнакомец правильно понимает мое молчание.

– Алессандро, – представляется он, – меня зовут Алессандро Куацца. Я итальянец.

Я чувствую, что краснею от радости. Всегда мечтала познакомиться с кем-то из итальянцев. Они кажутся мне такими романтиками. К тому же его имя по странному совпадению похоже на имя моего сына. Мне всегда нравилось имя Александр, ведь это имя носили великие люди в прошлом. Александр Македонский, Александр Невский. Когда мы с мужем выбирали имя для мальчика, то решили, что он будет Александром – Сашей. Конечно, я ничего не говорю своему знакомому, ему незачем знать такие подробности, но для себя отмечаю подобное совпадение как чрезвычайно счастливое.

– Вы живете в Монако? – по-французски он говорит с южным акцентом.

Я должна была сразу понять, что он итальянец.

– Нет, в Ницце. Я приехала сюда на отдых.

Так приятно произносить эти слова. «Я приехала на отдых в Ниццу». Вы чувствуете, как звучит? Все-таки я правильно сделала, что сюда приехала. Ну где еще можно познакомиться с таким красивым молодым человеком? Я чувствую, как он все время смотрит на меня, словно изучая мои черты. Наверное, я ему понравилась. Сколько ему лет. Тридцать пять? Или сорок? Есть мужчины со вкусом, которым нравятся настоящие женщины, а не смазливые девочки. Наверное, Алессандро именно такой человек.

– Где вы живете в России, – интересуется он, – в Москве?

– Да, – киваю я ему. – Вы бывали в Москве?

– Конечно. Два раза. Мне очень нравится ваша страна и ваш город, – оживленно говорит Алессандро. – Я еще был в Санкт-Петербурге и в Киеве.

Он немного путает. Киев, это уже в другом государстве, но я не стану его поправлять. В конце концов, иностранец не обязан знать разницу между Россией и Украиной. Они всех нас называют русскими. Ну и пусть. У меня сегодня прекрасное настроение, и я готова простить ему эту географическую ошибку.

– Сеньора приехала на курорт одна? – спрашивает он, глядя на меня влажными глазами.

Инстинкт самосохранения должен был сработать внутри меня. Нужно сказать, что приехала с подругой или жду своего друга. Но мне не хочется ничего придумывать. Я приехала сюда в поисках приключений, а совсем не для того чтобы ограждаться от незнакомых мужчин. Нет, я не стану ему врать.

– Одна, – киваю я своему собеседнику, – мне нравится путешествовать одной. У меня договор с английской туристической компанией, которая предоставила мне отель и билеты на самолет, – на всякий случай сообщаю я.

– Вы первый раз на Лазурном берегу? – интересуется Алессандро.

– Нет, однажды была проездом, – мне не хочется, чтобы он видел во мне провинциальную дурочку. – Я работаю в фирме, которая сотрудничает с ведущими компаниями Франции и Англии, – не обязательно говорить, что это адвокатская контора Розенталя и наши клиенты либо бывшие рецидивисты, либо разбогатевшие чиновники, которые вовремя успели удрать за границу.

– Вам нравится в Монако? – продолжает задавать вопросы Алессандро.

– Очень, – искренне отвечаю я ему, глядя на вереницу подъезжающих к старому казино машин.

И в этот момент к нашему столику подходит тот самый тип с глубоко посаженными глазами, который сидел рядом с ним за игровым столом. Мне это сразу не понравилось. Неужели я ошиблась и они профессиональные игроки?

– Добрый вечер, Алессандро, – говорит по-итальянски подошедший.

Эту фразу я поняла. А дальше он произносит еще несколько слов, которые я не понимаю. Алессандро улыбается, встает и, показывая на меня, переходит на английский. По-английски он говорит свободно и без акцента, словно это его родной язык.

– Познакомься, Цирил, это сеньора Ксения. Она приехала из Москвы, путешествует и отдыхает. Сеньора Ксения, я хочу представить вам сеньора Цирила Бохничека. Он хорват и мой старый знакомый.

Они все-таки знакомы. Я немного насторожилась, но решила не показывать вида. Протянула руку этому Цирилу. Он, галантно поцеловав ее, сел напротив меня.

– Сегодня игра не идет, – лениво сообщил он, заказав подбежавшему официанту джин с тоником.

Алессандро кивнул и отвернулся. Больше об игре они не говорили. Это меня немного успокоило. Может, они не игроки, а лишь скучающие джентльмены, которые проматывают свои состояния в казино Монако?

Цирил оказался неплохим собеседником. Он рассказывает анекдоты, и мы весело смеемся над приключениями англичан и французов. Я обратила внимание, что многие любят рассказывать анекдоты о своих соседях. Мы сидим за столиком еще минут тридцать. После чего Цирил смотрит на часы и напоминает, что они приглашены на прием к маркизе Бриньоне в Ниццу.

– Тебе нужно забрать документы, – говорит он Алессандро.

Тот нехотя кивает, глядя на часы. Затем пожимает плечами:

– Может, поехать завтра? – в голосе Алессандро звучит недовольство.

– Завтра они уедут, – возражает Цирил, также глядя на часы, – а тебе бумаги нужны уже завтра утром.

– Да, – соглашается Алессандро, – но мне не хочется отсюда уезжать. Сеньора Ксения, вы не составите нам компанию?

– Вы хотите, чтобы я поехала с вами? – удивляюсь я его предложению.

В сущности, мы только познакомились. Но он кивает, и я растерянно молчу.

Собственно, я и приехала из Ниццы. И мне все равно нужно туда возвращаться. К тому же я не купила обратный билет, а сейчас уже достаточно поздно. Странно, что прием у маркизы проходит так поздно, но, очевидно, здесь такие нравы. После недолгого колебания я не очень решительно соглашаюсь. Все-таки нужно быть осторожнее. Вдруг это грабители и они захотят отобрать у меня мои деньги?

– Вы отвезете меня в гостиницу? – на всякий случай спрашиваю я.

Я понимаю, что такой вопрос не нужно задавать. Я могу обидеть собеседников, которые решат, что я им не доверяю. И выдать в себе провинциалку. Но умные мужчины принимают мои сомнения нормально.

– Мы заедем к маркизе, и потом я отвезу вас в отель, – предлагает Алессандро.

– Конечно, – быстро соглашаюсь я, чтобы не обидеть моего нового знакомого.

Можно подумать, что я только и делаю, что езжу в гости к маркизам.

Алессандро встает и уходит к своему автомобилю. Цирил заговорщически наклоняется ко мне и тихо шепчет:

– Между прочим, сеньор Куацца самый известный ухажер во всей Италии. Перед его обаянием не может устоять ни одна женщина.

– В таком случае я не завидую его супруге, – холодно отвечаю я этому наглецу. Он мне очень не нравится. Но Цирил улыбается еще шире.

– Алессандро не женат, – сообщает он мне. – Еще не нашлась женщина, которая может вскружить ему голову настолько, чтобы он пошел под венец. Но жених он завидный. Один из самых известных и богатых людей в Италии.

Я делаю вид, что меня не интересуют подобные мелочи, хотя слушаю очень внимательно. Может, Алессандро – это моя новая судьба?

– Чем он занимается? – спрашиваю я Цирила.

– Разве он вам не говорил? – удивляется тот. – Недвижимость, сеньора. У него несколько домов в Милане, Турине, Генуе, Перудже. Если бы вы видели его роскошный дворец в Риме! Многие аристократы охотно посещают его столичный дом. А какая у него яхта! Если мы остановимся на побережье, ближе к порту, я смогу показать вам его яхту. Он купил ее у самого Куцумариса и заплатил за эту «игрушку» больше трех миллионов долларов.

Я киваю, как будто понимаю, что он говорит. Хотя, кроме последней суммы, мне ничего не понятно. Но если мой новый знакомый в состоянии заплатить такую сумму за яхту, имеет дома в стольких городах Италии и действительно крупный бизнесмен, то мне необыкновенно повезло. В этот момент раздается автомобильный сигнал. Это подъехал на машине Алессандро. Мы поднимаемся, чтобы сесть в автомобиль, и я задаю свой последний вопрос:

– Вы его давно знаете?

– Уже лет десять, – охотно отвечает Цирил. – На самом деле здесь все знают друг друга. Сложился очень тесный круг общения. Все ходят в гости друг к другу, все обо всех все знают. Монако – очень маленькая страна, сеньора Ксения, а на нашем побережье традиционно отдыхают люди, которые приезжают сюда из года в год.

Когда мы подошли к машине, я отбросила последние сомнения. Конечно же Алессандро не аферист. Это видно по его запонкам и по его манерам. И зачем Цирилу врать мне, рассказывая об успехах сеньора Куаццы? К тому же мы выходим на площадь и я вижу автомобиль, за рулем которого сидит Алессандро. Я не очень разбираюсь в автомобилях, но вижу, что это очень дорогой кабриолет «Бентли». Такая машина стоит больше, чем я получу за всю свою жизнь. Человек за рулем подобного автомобиля не станет грабить одинокую женщину в расчете поживиться ее несколькими франками. И вообще, глупо думать, что я имею дело с грабителями или игроками. Такую машину невозможно взять в аренду, ее можно только купить. Поэтому я без колебаний прохожу к автомобилю. Цирил любезно усаживается на заднее сиденье, и я оказываюсь рядом с Алессандро на переднем.

Никогда в жизни я не испытывала ничего подобного. Машина будто летела. А какая замечательная дорога, какие тоннели мы проезжали. Внизу были видны огни Ниццы. Алессандро беспрерывно шутил, улыбался, и я видела его прекрасные зубы. Я даже подумала, что нужно себя ущипнуть, слишком легко мне удалось знакомство с таким человеком. Может, у него русская бабушка и ему нравится славянский тип лица? Ведь хорват Цирил тоже славянин. Хорваты, кажется, католики по вероисповеданию. Но здесь тоже все правильно. Хорваты всегда тянулись к итальянцам и вообще к западному миру, как и словенцы. А православные сербы, греки, макендонцы относили себя к восточному миру. Это я помню еще из учебников истории. Хотя лично мне все равно, в какую церковь ходит Алессандро. Если он попросит меня пойти в синагогу или буддийский храм, я охотно соглашусь. Такой мужчина встречается раз в жизни. Это как выигранный лотерейный билет. Один на миллион.

Машина летит по направлению к Ницце. Мы сворачиваем с трассы, направляясь к городу. Я уже абсолютно успокоилась. Очевидно, я ему нравлюсь, в этом нет никаких сомнений. Я замечаю, что он внимательно следит за выражением моего лица, за моими словами. Так может вести себя только влюбленный. Нужно его немного помучить, но совсем немного, чтобы только распалить его желания. Главное – не соглашаться переспать с ним в первую же ночь. Хотя мне будет очень трудно ему отказать. Но пусть он знает, что имеет дело с порядочной женщиной, а не с любительницей приключений.

Отказать нужно мягко, чтобы не обидеть. Но одновременно нужно дать понять, что уже завтра он может рассчитывать на мою благосклонность. Пусть один день попостится, ничего страшного. Если я ему действительно нравлюсь, он и завтра будет готов возить меня от Монако до Ниццы. Даже в сопровождении своего знакомого.

Мы подъезжаем к высокой ограде. Ворота автоматически открываются, и автомобиль въезжает на дорожку, ведущую к дому. Машина останавливается на площадке перед домом. Здесь, наверное, гектара три или четыре. Я вижу несколько роскошных машин на стоянке.

Алессандро поворачивается ко мне и озаряет меня белоснежной улыбкой.

– Становится прохладно, – говорит он, нажимая какую-то кнопку.

Над нами поднимается верх автомобиля, и через минуту мы сидим уже в закрытой машине. Алессандро улыбается еще раз и выходит из автомобиля. «Какой он заботливый», – думаю я, с умилением глядя в ему вслед. Он идет в сторону дома, а мы вдвоем с Цирилом остаемся в салоне автомобиля. Признаться, я немного разочарована. Наверное, в душе я надеялась, что он пригласит меня в дом. Введет, так сказать, в высшее общество Ниццы. С другой стороны, как я могу появиться в доме маркизы в таком виде? У меня неплохой костюм, но он светлый и явно не годится для вечернего приема. К тому же, кроме сумочки, у меня ничего нет. Даже обувь явно не тянет на тот класс, какой должен быть на приеме у маркизы и соответствовать этому дому и машине, в которой я приехала.

Алессандро входит в дом. Мы сидим в машине. Неожиданно Цирил спрашивает меня:

– Вы когда-нибудь были на Капри?

– Нет, – отвечаю я, чуть обернувшись, – я вообще в Италии была только один раз. В Милане. Больше нигде. И мне очень хочется посмотреть Италию.

– Эта лучшая страна в мире! – пылко заявляет Цирил.

Все-таки он мне не нравится. В его словах и жестах есть нечто нарочитое, лживое. Может, это потому, что он мне не нравится внешне? Или потому, что его присутствие мешает моему общению с Алессандро? Не знаю почему, но Цирил мне не понравился с самого начала.

– Посмотрите, – вдруг говорит он, – у меня есть фотографии Капри.

Я поворачиваю голову, чтобы посмотреть фотографии, которые он почему-то держит в руках. Интересные снимки. Если на Капри действительно так красиво, то туда нужно обязательно съездить. Интересно, когда выйдет Алессандро. Я поворачиваю голову, не досмотрев фотографии, и вижу, как от высокого окна во втором этаже отходит Алессандро и какая-то высокая женщина. Только этого не хватало! Неужели маркиза его любовница? А Цирил продолжает настойчиво показывать мне эти дурацкие фотографии. Я поворачиваюсь к нему спиной и молчу. Он, почувствовав неладное, убирает фотографии, но тоже молчит.

– Сколько лет этой маркизе? – спрашиваю я, кивая на дом.

– Вы ревнуете, – веселится Цирил, – думаете, что мы приехали к его любовнице? Уверяю вас, вы напрасно так нервничаете.

– Я не нервничаю, – холодно отвечаю я, – просто хочу знать, кто такая эта маркиза и сколько ей лет.

– Под шестьдесят, – немного подумав, говорит Цирил. – Кажется, именно так. Поэтому в любовницы или в близкие знакомые сеньору Куацца она явно не подходит. К тому же они, по-моему, родственники, а в Италии культ семьи очень силен.

– Меня не интересует, в каких она отношениях с сеньором Куацца, – отвечаю я достаточно строго. – Мне интересно, кто такая эта маркиза. У нее роскошный дом.

– Конечно, – оживился Цирил, – она родственница Ротшильдов. Кажется, приходится кузиной одному из них. Ее муж был управляющим банком Ротшильдов во Франции. Очень известная и богатая семья, имеющая итальянские, французские и еврейские корни.

Я немного успокаиваюсь. Если ей под шестьдесят и она так богата, то можно не беспокоиться. Куацца слишком богат и независим, чтобы ухаживать за старушкой, годящейся ему в матери, даже если она очень хорошо сохранилась. А сама старуха не будет заводить себе такого любовника. С ним будут одни неприятности. Начнем с того, что он может не согласиться. И закончим несоответствием темпераментов. Она может найти любого жиголо на Английском бульваре. Ей достаточно только пожелать. Я сижу и жду, когда выйдет Алессандро, а сзади бубнит Цирил.

Минут через десять Алессандро выходит из дома и садится в машину. Мы разворачиваемся и уезжаем. Когда машина отъезжает от дома, я снова смотрю на дом и вижу в окне высокую женщину с седыми волосами, одетую в длинное темное платье.

Едва мы выезжаем за ограду, ворота автоматически захлопываются. Наверное, охранник сидит за пультом и видит всех приезжающих и уезжающих. Машина, набирая скорость, движется к морю.

– В каком отеле вы живете? – интересуется Алессандро.

– В «Сплендиде», – поясняю я ему, делая веселое лицо.

Неужели он отвезет меня так рано в отель? На часах только двенадцать. Для Ниццы это почти «детское время». Но он поворачивает автомобиль в сторону старого города. Как обидно. Но я героически молчу. Может, мы еще высадим где-нибудь по дороге этого противного Цирила и я предложу Алессандро подняться ко мне в номер на чашку кофе. Хотя какое кофе в полночь? Ну, хорошо. Предложу ему меня проводить. Нет, нет. Я помню, помню о своем обещании. И о своем принципе. Нельзя сдаваться в первую ночь знакомства. Но он может сейчас уехать и никогда больше не появиться в Ницце. А мне совсем не хочется терять такого мужчину.

Но машина продолжает двигаться, а я как дура молчу. Алессандро, очевидно, почувствовав мое состояние, снова улыбается и, нажав уже знакомую мне кнопку, убирает верх автомобиля, который автоматически складывается сзади. Свежий морской ветер приятно щекочет мне лицо. Мы снова едем по Английскому бульвару. Здесь так красиво. Алессандро, едва мы проезжаем «Негреско», поворачивает влево. И вскоре мы оказываемся рядом со «Сплендидом». Я чувствую комок в горле. Наше знакомство прерывается, не начавшись. Как глупо. Получается, что они всего лишь привезли меня обратно в Ниццу и угостили по дороге коктейлем. Обидно и глупо. А я еще подозревала, что они хотят на меня напасть. Зачем им нужно на меня нападать, если одно колесо «Бентли» стоит дороже всего того, что у меня можно отнять.

Автомобиль тормозит рядом со зданием.

– До свидания, сеньора Ксения, – говорит Цирил.

Он готов пересесть на переднее сиденье и занять мое место. Я киваю ему на прощание и открываю дверцу. Алессандро, настоящий джентльмен, выходит из автомобиля, чтобы проводить меня до отеля. Я все еще надеюсь, что это уловка и он захочет ко мне подняться. Я чувствую аромат его парфюма. Мы входим в небольшой холл отеля. Алессандро, взяв мою руку, нежно целует ее.

– Мне было очень приятно с вами познакомиться, сеньора Ксения, – говорит он, глядя мне в глаза.

Я все еще надеюсь, что он захочет хотя бы узнать, в каком номере я остановилась. Но он больше ничего не спрашивает. Я держу лицо, чувствую, как сильно краснею. Напрасно я потеряла столько времени. Сразу было ясно, что это не мой «герой». Ему, наверное, было интересно провести время с такой провинциалкой. И он оценил и мой внешний вид, и все остальное.

– До свидания.

Он поворачивается и идет к своей машине. Красивый и богатый. Которого я упустила.

Потом я вхожу в кабину лифта, и следом за мной втискивается плюгавенький мужчина с редкими волосами, ростом мне до подбородка. Он смотрит на меня влажными глазками и смазливо улыбается. Этому типу только кивни – и он сразу поскачет за тобой в номер. Но я не хочу ему кивать после Алессандро. Я поворачиваюсь к нему спиной.

В своем номере я даже не раздеваюсь. Просто падаю на постель и плачу. Мне обидно, что я такая дура. Решила, что в первый же вечер могу соблазнить миллионера-плейбоя, который знаком со всякими маркизами, с семьей Ротшильдов, ездит на «Бентли» и любит играть в казино Монте-Карло. Неужели такой мужчина мог всерьез заинтересоваться мной? Я плакала, вспоминая фотографии Капри, которые мне показывал Цирил. Туда я тоже никогда не попаду. Я была убеждена, что больше никогда не увижу ни сеньора Алессандро Куацца, ни его знакомого Цирила Бохничека. Откуда мне было знать, о чем они говорили в машине, отъезжая от моего отеля?..

ИНТЕРЛЮДИЯ

Машина набрала скорость, двигаясь в сторону Монте-Карло. Алессандро достал сигарету, щелкнул зажигалкой. Цирил молча смотрел на него. Он ждал, когда первым заговорит сидевший за рулем Алессандро. Тот выдохнул дым.

– Кажется, все прошло нормально, – сказал Алессандро, – во всяком случае, я так думаю.

– Она поверила? – спросил Цирил.

– Не знаю. Мы разговаривали всего несколько минут, и я поспешил вниз, опасаясь, что кто-нибудь из гостей может подойти к машине.

– К нам никто не подходил. И я показывал ей фотографии Капри, когда вы появились в окне.

– Я заметил. Ты все сделал точно.

– А ты все здорово придумал, – сказал Цирил. – Как тебе удалось ее разглядеть? Мне показалось, что ты будешь долго искать, а ты ее сразу нашел.

– Я увидел ее, когда она вошла в зал. Лицо другое, но фигура очень подходит. К тому же она была одета в светлое платье. И я подумал, что все может получиться.

Цирил кивнул в знак согласия. Он не курил и поэтому терпеливо ждал, когда его собеседник докурит сигарету и выбросит окурок.

Раздался звонок мобильного телефона. Алессандро достал аппарат.

– Я вас слушаю, – сказал он, взглянув на Цирила.

– Добрый вечер, Алессандро, – услышал он знакомый женский голос. – Как у вас дела? Все в порядке?

– Спасибо, – нахмурился Алессандро. – Где ты находишься?

– Я завтра приезжаю на Лазурный берег. Хочу увидеться с Сибиллой. Мама сказала, что вместе с Сибиллой заезжала сегодня к ней. Она рядом с тобой? Дай ей трубку.

– Нет, – ответил Алессандро, – ее нет рядом. Но мы всегда рады тебя видеть, Симона. Каким рейсом ты прилетаешь? Мы тебя встретим.

– Не нужно. Я приеду на машине. Мы будем на яхте Арчи. Он ждет меня завтра в Сен-Тропе. Я приеду к одиннадцати, не раньше, но надеюсь, что твоя яхта тоже там будет. Чао, Алессандро. Увидимся завтра вечером.

Алессандро убрал аппарат. Посмотрел на Цирила.

– Что-нибудь случилось? – спросил Цирил.

– Завтра приезжает Симона, – коротко сообщил Алессандро, сжимая губы.

Он нахмурился, и Цирил заметил, что его напарник взволнован.

– Успокойся, – посоветовал он, – не нужно так нервничать. Что-нибудь придумаем до завтра. Можно повторить наш трюк. Нам опять понадобится твоя знакомая.

Алессандро молчал, сосредоточенно глядя перед собой.

– Ты взял номер телефона нашей русской гостьи? – уточнил Цирил.

– Нет. Но она живет в «Сплендиде».

– А как ее фамилия?

Алессандро взглянул на Цирила и резко затормозил.

– Я кретин, – резко сказал он.

– Когда женщина тебе не интересна, ты не хочешь знать, где она живет, – цинично заметил Цирил. – Ничего страшного. Вернемся в отель и узнаем, где живет русская сеньора Ксения. В отеле не может быть много русских женщин с таким редким именем. К тому же она говорила, что отель ей заказывала английская туристическая фирма. Наверное, филиал фирмы находится в России.

Сзади сигналили автомобили. Алессандро кивнул, трогаясь с места.

– Вернемся, – решил он.

Уже через минуту он улыбнулся.

– Я думал, что никогда больше ее не увижу, – сознался Алессандро.

 

ГЛАВА 6

Утром я проснулась и вспомнила все, что со мной произошло вчера. Было очень обидно. Я поднялась и поплелась на завтрак. Опять те же лица, которые я видела вчера. Все приехали сюда со своими семьями. Одна итальянка мне очень понравилась. Небольшого роста, полненькая, про таких говорят – «пикантная». Она была с мужем и сыном, которые ее явно тяготили. Она, как и я, смотрела по сторонам, явно в поисках подходящего партнера для флирта. Но таковых здесь не было. Я услышала русскую речь и обернулась. За столом сидел полный рыхлый мужчина лет пятидесяти, а рядом – его супруга необъятных размеров. Я вздохнула и вышла из ресторана.

Можете себе представить, с каким унылым лицом я спустилась к себе в номер? Этот глубокий бассейн на крыше отеля меня уже не радовал. Хотя, может, стоит один раз туда подняться? Опять тащиться на Английский бульвар и загорать среди девочек, похожих на топ-моделей, мне не хотелось. Они слишком напоминают мне о моем возрасте. Поэтому, чертыхнувшись, я переоделась в купальник и пошла к лифту, чтобы подняться на верхний этаж. Пока солнце до полудня еще не набрало сил, можно немного искупаться, держась за край бассейна. Или посидеть немного в круглом небольшом джакузи. Я вышла к бассейну и обнаружила уже знакомую итальянку в синем купальном костюме, который был ей явно мал. Или она специально нашла такой купальник, который лишь слегка прикрывал ее грудь и почти не скрывал все, что было внизу. Во всяком случае, я могла увидеть ее бритый… ну, вы догадываетесь, о чем я говорю. Она расположилась на лежанке и смотрела вокруг себя скучающим взглядом. Ей явно не хватало мужчин, а рахитичный супруг и сынишка не могли ее порадовать.

Она посмотрела на меня достаточно неприязненно. Ей не нужна была соперница. Хотя какая я, к черту, соперница. И за кого здесь бороться? За ее рахитичного мужа с разбросанными конечностями? Или за того толстяка, моего соотечественника, который задыхается даже при подъеме в кабине лифта. Я включила джакузи и уселась в него, наблюдая за остальными. Настроение было окончательно испорчено. Непонятно, что я здесь делаю. Может, опять вечером поехать в Монако? Или с меня достаточно одной поездки в это казино? Может, отправиться в Канны или в Антиб, там тоже будет интересно. «Не догоню, так согреюсь». Увижу Канны, знаменитую лестницу, по которой в мае проходят звезды мирового кино.

В общем, я вылезла из джакузи, посмотрела на бассейн и решила, что не буду рисковать. Ну что это за купание, когда вы держитесь за ручки лестницы, боясь сделать шаг в сторону. Нет, мне такой бассейн не подходит. Мало того что он такой маленький, он еще и глубокий.

Я взяла свою одежду и пошла к лифту. Кажется, даже итальянка оценила мой героический отход и сочувствующе посмотрела мне вслед. Или с завистью? Она никуда не могла уйти, у нее здесь семья. Мне хоть повезло, я могу идти, куда хочу. Хотя куда я хочу идти, никто не знает, в том числе и я сама. Я спустилась на свой этаж и уныло поплелась в номер. Открыла дверь и вошла в комнату. Когда я открыла дверь, меня поразил необычный запах. Вчера его не было. Или они использовали какое-то новое средство для чистки полов? Но я ошиблась. Не могу передать радость, которую я испытала, войдя в комнату. В огромной корзине стоял букет – самый роскошный из тех, которые я когда-либо видела. Прекрасная корзина и около пятидесяти белых роз. Такие розы дарят обычно примам оперного или балетного театра, а никак не случайным знакомым. Я подошла ближе, все еще не решаясь поверить своим глазам. Такое просто невозможно! Может, ошиблись, доставив в мой номер чужой букет? Но среди роз я обнаружила конверт, на котором был указан мой номер. Мой номер!

Маленькая записка была написана от руки.

«Сеньора Ксения. Я надеюсь, что сегодня мы с вами увидимся. Жду вас в пять часов вечера на Английском бульваре рядом с казино. Поедем на вечерний прием.

Ваш Алессандро Куацца».

От радости я даже взвигнула. Какая же я была дура! Ну почему мы обычно так плохо думаем о людях? Он настоящий джентльмен, вел себя безупречно, а я решила, что он похож на тех дворовых ребят, с которыми я выросла. Вчера я хотела, чтобы он поднялся ко мне в номер и начал приставать. Я уже думала, как буду ему отказывать, в каких выражениях, чтобы его не обидеть. Потом я обиделась, что он даже не напросился ко мне в гости, не понимая, что у этого человека совсем другая логика. Для него было нормально подвезти понравившуюся ему женщину в другой город. И абсолютно нормально оставить ее в отеле, даже не спросив, в каком номере она живет. Ну зачем ему нужно было спрашивать мой номер, если он точно знал, в каком отеле я остановилась. Достаточно подойти к портье, и он все скажет. А сегодня утром я вдруг получаю роскошный букет цветов. Нет, я и в самом деле дура. Я тут же побежала к зеркалу. Наверное, во мне что-то есть, если такой красивый мужчина увлекся мною. Может, ему было неудобно показывать свои чувства при этом противном Цириле?

Настроение у меня было такое, что хотелось петь и танцевать. Я посмотрела на часы. До назначенного времени еще около шести часов. Нельзя терять ни минуты. Я могу сделать в парикмахерской красивую прическу. Не знаю, сколько здесь стоят услуги хорошего визажиста, но я не пожалею никаких денег, чтобы выглядеть сегодня вечером по-королевски. Я даже готова раскошелиться и купить любое красивое платье за любые мыслимые деньги. Конечно, на ту сумму, которая у меня есть. Ведь к платью нужны будут туфли и сумочка. А все вместе может потянуть на несколько тысяч долларов. Но гулять так гулять. Когда еще я смогу понравиться итальянскому миллионеру? Нет-нет. Жалеть деньги не буду. Это мой последний шанс. Может, я выйду за него замуж и буду жить где-нибудь во дворце на Капри… Или в Милане… Или по очереди в Москве и в Риме. А может быть, он познакомит меня с семейством Ротшильдов и мой портрет появится в каком-нибудь популярном журнале… Я села в кресло и зажмурилась от удовольствия. Представляю лицо моего первого мужа. И всех моих ухажеров. Как они удивятся, когда узнают, за кого я вышла замуж. А своего сына Сашу я смогу устроить в лучший институт мира. Пусть учится и сам решает, кем ему быть.

Я уже видела заголовки в журналах. «Женщина, которая сделала себя сама». К тому же я знаю английский и французский языки. Заодно выучу и итальянский. Не женщина, а находка. Может, я еще смогу родить? От этой мысли у меня что-то потянуло внизу, как будто снова зашевелился Саша. Роды у меня были тяжелые, Саша чуть не задохнулся, когда выходил. У него была небольшая асфиксия. Хорошо еще, что все хорошо закончилось. Тогда я была гораздо моложе. Но ради Алессандро я могу сделать попытку еще раз. Он наверняка захочет наследника или наследницу. Ничего не поделаешь, придется рожать.

От удовольствия я растянулась на кровати прямо в мокром купальнике. Я уже ни о чем не думаю, кроме предстоящей встречи. Как мне повезло, что я встретила именно такого джентльмена! Ой, какая я дура. Целых полчаса потеряла. Так нельзя. Нужно срочно бежать в магазины. Пусть я потрачу даже половину своих денег, но зато куплю все что нужно, чтобы выглядеть настоящей леди. Я вскочила с кровати и бросилась в ванную комнату.

Через полчаса я уже спешила в сторону рю де Франс, где находятся бутики известных фирм. Портье показал мне, куда идти. От моего отеля это совсем недалеко, полторы-две минуты. Нужно пройти по рю де Франс и выйти на рю де Массен. А потом свернуть на рю Парадиз. На этих улицах одни бутики. Можно пройти немного дальше и оказаться на площади Массена, где находится филиал Галери Лафайет.

Я пошла в бутики. Господи, какое счастье, что я раньше туда не ходила! Вернее, не интересовалась ценами. Цены были просто зверские, по-настоящему невозможные. Я даже испугалась, что мне не хватит денег. Вы представляете? Шести тысяч долларов, которые были у меня на карточке, могло не хватить. Я решила, что не нужно ничего особенно выдумывать, но половину суммы можно потратить. Сначала нужно найти хорошее платье. В бутиках цены были умопомрачительные. Я пошла в Галери Лафайет. Здесь цены были гораздо ниже, но я поняла, что это обычный ширпотреб. И решила, что точно так же подумают и знакомые Алессандро, если он захочет представить меня бомонду Лазурного берега. Нет, нет. Если решила выбирать, то самое лучшее. В конце концов, у меня есть возможность купить то, что всем понравится. К тому же эти вещи я не собираюсь никому дарить, а оставлю навсегда себе. Даже если они не понравятся Алессандро, даже если он не придет вечером на свидание, – конечно, в подобное я не верю и не хочу даже предполагать, – но если вдруг что-то случится со мной и я не смогу появиться в пять часов вечера на Английском бульваре, то и тогда все купленные вещи останутся у меня.

Я вернулась на рю Парадиз и смело вошла в самый дорогой бутик «Шанель». Это была моя самая дорогая покупка в жизни. Я купила платье за полторы тысячи долларов. Обычное черное платье с фирменным знаком из перекрещенных полуколец «Шанели». Полторы тысячи долларов! За такие деньги я могла купить неплохую машину в Москве. Мне еще выписали чек на такс-фри и сразу предложили сумочку за тысячу долларов, или семь с лишним тысяч франков, да еще обувь за половину этой цены. Но я уже выбежала из магазина. В бутике от Гуччи я приобрела сумочку за две тысячи франков и обувь на такую же сумму. А потом потратила еще несколько сотен долларов в магазине нижнего белья. В общей сложности у меня ушло около трех тысяч долларов. Просто немыслимая для меня сумма. Абсолютно немыслимая. Но с другой стороны, разве можно встречаться с миллионером в платье, которое стоит пятьдесят или сто долларов? Я ведь не Золушка, а квалифицированный юрист со знанием иностранных языков. Почему я должна выглядеть, как замарашка? А такое платье и сумочку я в Москве дешевле все равно не куплю. И если мне понадобится вечером куда-нибудь пойти, я теперь буду выглядеть не хуже, чем любимая дочь Марка Борисовича, на которую он тратит огромные деньги и которая явно того не заслуживает. Ну, это на мой субъективный взгляд. Может, я просто ей завидую, вспоминая, что у меня нет такого папы, который мог давать мне столько денег «на шпильки».

Я возвращалась домой как на крыльях. Сегодня я буду неотразимой. Пусть все завидуют. Нужно взять фотоаппарат и снять нашу встречу. Хотя нет, нельзя. Он решит, что я провинциалка, и будет относиться ко мне снисходительно. После моего вчерашнего разумного поведения, когда я не стала бросаться ему на шею, он понял, что имеет дело с выдержанной, интеллигентной, достаточно разумной и самодостаточной женщиной. Мне это приятно. К тому же он показал себя настоящим итальянским идальго. Нет, идальго – это, кажется, у испанцев. У итальянцев сеньоры и маркизы. Или другое слово? Я не помню точно, но все равно Алессандро джентльмен. Мне не зря так нравится это имя. Теперь я буду жить в окружении двух Александров – Саши маленького и Алессандро большого. А оказавшись между двумя Александрами, я могу загадывать желания. Что я и буду делать.

Вернувшись в отель, я вдруг испугалась, что мои вещи могут похитить из номера. Поэтому свалила все в один большой пакет от «Шанели» и попросила разрешения оставить его у портье. Он удивленно взглянул на меня, но разрешил оставить сверток внизу. Отдав ему сверток, я побежала в парикмахерскую. Нужно сказать, что хорошая парикмахерская стоит дорого и в Москве, и в Париже, и в Ницце. Поэтому, просидев несколько часов в зале, я оставила там около трехсот долларов. Правда, сделав при этом, кроме прически, маникюр и педикюр.

Теперь я была готова к встрече. На часах было около четырех, когда я вспомнила, что хочу есть. Купив сэндвич и бутылку воды, я позволила себе перекусить. Нужно быть слегка голодной, чтобы чувствовать себя в форме. Нельзя на полный желудок встречаться с любимым человеком, это сильно ослабляет чувства, я это точно знаю. В половине пятого я вышла из кабины лифта. И увидела глаза портье. А также глаза всех остальных мужчин, находившихся в холле. Нет, я не преувеличиваю. Нужно было видеть их восхищенные взгляды. Я подошла к портье и протянула ему конверт, в котором были паспорт и обратный билет. На всякий случай я вложила в паспорт сто долларов, чтобы иметь деньги, если все мои наличные и кредитные карточки пропадут. Наверное, где-то в глубине души я не до конца верила в свое счастье и поэтому оставляла себе путь для отступления. Неужели такой букет мог прислать обычный вор или карточный шуллер? Нет, нет и еще раз нет. Я видела, как он играет. Ему не везет так же, как и всем остальным. И у него манеры интеллигентного человека. Мне нечего бояться, но паспорт и билеты я на всякий случай оставлю в отеле.

Всю дорогу до бульвара меня сопровождали взгляды мужчин. Парикмахер сделал мне хорошую прическу, подняв волосы наверх. Он предложил мне именно такую форму, и я согласилась. А моя сумочка от Гуччи и остроносая обувь могли поразить кого угодно. Но платье! Платье! Логотип фирмы «Шанель» знают во всем мире. И я подумала, что выгляжу на миллион долларов. Даже дорогое нижнее белье вызывало совсем другие ощущения. Я вышла на Английский бульвар. Было без десяти пять, и вокруг было очень светло. На меня действительно обращали внимание. Я старалась сохранять невозмутимое спокойствие, но мне с трудом удавалось удерживаться от улыбки. Потом я решила, что сдерживаться не стоит. И начала улыбаться всем подряд. Теперь я понимаю, почему у очень богатых людей всегда хорошее настроение. На самом деле, в дорогой одежде чувствуешь себя совсем по-другому. Это абсолютно иная форма существования.

Я шла по бульвару и наслаждалась прекрасной погодой и восхищенными взглядами прохожих. Женщины оглядывали меня с некоторым недоумением. Одетая в столь дорогое платье женщина, у которой к тому же такая сумочка и обувь, не должна ходить одна по бульвару. Какой-то мужчина остановился на переходе, забыв о зеленом свете, разрешающем ему пройти на другую сторону. Он смотрел на меня, застыв как истукан. Я усмехнулась и, помахав ему левой рукой, пошла дальше.

На пляже копошилась большая группа людей. Среди них были и полицейские. Я посмотрела в их сторону. Там лежало нечто бесформенное, прикрытое простыней. Похоже, мертвый дельфин, выброшенный на берег. Акул здесь, кажется, не бывает. Я еще подумала о своей удаче. Именно сегодня я не купалась в море. Наверное, разлагающееся животное – это ужасное зрелище. Я поспешила пройти мимо. У меня были другие интересы в этот вечер.

Рядом с казино находился вход в отель «Ле Меридиан». Там уже стоял знакомый мне «Бентли» с открытым верхом. Я подошла ближе, недоуменно оглядываясь. Надеюсь, что сегодня Алессандро появится без своего напарника. Тоже мне Санчо Панса при Дон Кихоте. Я стояла около машины и не понимала, куда делся Алессандро. Наконец я его увидела. Он стоял у газетного киоска, рядом со стоянкой такси, в нескольких метрах от меня и листал какой-то журнал. Он поднял голову, посмотрел на меня и снова принялся читать. Он меня не узнал. От радости я даже слегка подпрыгнула на месте. Алессандро был в клубном синем пиджаке и белых брюках. На нем была красивая синяя рубашка с незнакомой мне эмблемой и очень элегантный ремень. Я смотрела на него, ожидая, когда он посмотрит в мою сторону. Потом улыбнулась, решив, что нужно сделать ему сюрприз и, перейдя дорогу, осторожно направилась к нему. Он поднял голову. И снова ее отпустил. Затем снова быстро поднял, и я увидела его изумленные глаза.

– Сеньора Ксения, – удивленно пробормотал он, – вы выглядите сегодня совсем по-другому. Я бы вас не узнал.

Это был комплимент, и я почувствовала, как начинаю краснеть. Если учесть, что я давно не замечала за собой ничего подобного, то можно сказать, что я научилась краснеть заново именно на Лазурном берегу. Кажется, вчера я тоже краснела, как дурочка.

– Это хорошо или плохо? – спрашиваю я у него, подходя ближе.

Он с некоторым восхищением и, кажется, даже с испугом осматривает меня с головы до ног. Я замечаю его взгляд и на моем платье, и на моей сумочке. Мне кажется, он даже озадачен. Наверное, он рассчитывал произвести на меня впечатление своими миллионами, поразить богатством. А перед ним стояла женщина, «упакованная» в несколько тысяч долларов. Если бы я лепила на себя сотенные бумажки, то, вероятно, закрыла бы большую часть тела. Впрочем, я не жалею. За один его такой изумленно-восхищенно-испуганный взгляд я готова отдать что угодно.

– Пойдемте, – приглашает он меня к своей машине.

Мы вместе переходим дорогу, и он галантно открывает мне дверцу. Я сажусь на переднее сиденье. В этой двухдверной машине лучше сидеть впереди. Он садится рядом.

– Вы не возражаете, – говорит мне Алессандро несколько ошеломленно, – если мы поедем в Монако? Там меня ждет моя яхта.

И он еще спрашивает. Конечно, не возражаю. Я киваю в знак согласия. Где наша не пропадала. В таком платье я могу отправиться на прием к королеве, не говоря уж о яхте. Как хорошо, что я не поскупилась на дорогую одежду. Машина трогается с места, и я ощущаю себя принцессой. В такой одежде, в такой машине, с таким человеком, в таком месте! И куда я еду? В Монако, на его яхту. А вы думали, наверное, что абсолютного счастья не бывает.

ИНТЕРЛЮДИЯ

Комиссар Бертран стоял рядом с лежащим на берегу трупом молодой женщины. Тело обнаружили сегодня утром официанты, которые приехали открывать ресторан. Молодая женщина лежала немного в стороне и, казалось, отдыхала. В этой части пляжа было много бомжей, и официанты поначалу не обратили на нее внимание. Затем один из них подошел ближе и с криком отпрянул. У несчастной было разбито лицо. На ней почти не было одежды, хотя убийцы предусмотрительно накрыли ее какими-то кусками одеяла. Вызванные полицейские констатировали смерть от удушья. Было очевидно, что женщину изнасиловали, а затем задушили. После чего маньяк изуродовал лицо женщины до неузнаваемости. Сразу удалось определить, что она мулатка и ей не больше тридцати лет. Судя по обрывкам одежды, она была достаточно обеспеченным человеком. Скорее всего ее сюда принесли и бросили. Допрошенные охранники местных ресторанов ничего не видели. Бертран мрачно смотрел, как уносят тело несчастной. Если узнают, что в Ницце появился маньяк, это нанесет страшный удар по туризму на Лазурном берегу. В последние годы доходы и без того начали снижаться. Мэр Ниццы уже успел предупредить его, чтобы полицейские не поднимали шума и не давали никаких интервью. Женщина просто утонула, когда купалась. Такую версию придумали специально для журналистов. Никто не должен знать, что на Английском бульваре появился маньяк.

Если это действительно маньяк, то его быстро найдут. Ницца не тот город, где можно безнаказанно убивать женщин. Здесь работают не только агенты полиции в штатском. Город наводнен информаторами, которые сообщают полиции о всех подозрительных личностях, появляющихся в городе. Поэтому Бертран будет ждать. Если этот маньяк заезжий гастролер, то он себя выдаст. А если это кто-то из местных, то второго шанса ему не предоставят. Все сотрудники полиции будут предупреждены и если в городе появится неизвестный, который будет пытаться перенести длинный тяжелый сверток, его сразу задержат.

Бертран смотрит, как уносят тело несчастной. Получается, что ее где-то изнасиловали и убили, а потом труп перенесли на побережье. Так глупо рискуя. Ведь на бульваре до утра полно отдыхающих, влюбленных, туристов, просто романтиков и людей, не имеющих своей крыши над головой. Здесь всегда многолюдно, и убийца просто фантастически рисковал. Зачем ему нужно было выставлять тело напоказ? Или ему нужна слава? Может быть, у маньяка не все нормально с психикой? Если это так, то найти психопата будет несложно. Заодно нужно оповестить и всех сотрудников полиции, работающих с проститутками. Пусть подготовят молодых женщин к подобной встрече.

 

ГЛАВА 7

В Монако мы приехали минут через двадцать. В уже знакомый мне порт. Там стояло несколько десятков яхт, катеров, фрегатов, в общем разных морских судов, в которых я не разбираюсь. Алессандро оказался очень милым человеком. Я так и думала, что на него оказывает плохое влияние этот непонятный Цирил.

Мы мило проболтали всю дорогу. Нужно было слышать, как он со мной разговаривал, какие вопросы задавал, как на меня смотрел. В общем, все было так, как я себе представляла. А потом мы приехали в порт. Он оставил машину на стоянке и поманил меня за собой, забрав большую сумку из багажника. За таким мужчиной я готова была идти куда угодно, хоть на край света. И я не задумываясь вышла из машины, чтобы идти за ним.

Когда он показал мне свою «Глорию», я подумала, что уже видела такую яхту во сне. Великолепная яхта белого цвета. Все было просто замечательно! Он поднялся первым и помог мне подняться следом. Я осторожно двигалась по мостику и вдруг замерла. Откуда-то изнутри показалась девушка. И не просто показалась. Навстречу вышла молодая особа лет двадцати пяти. На ней были легкое белое платье, под которым угадывались узкое бикини и голая грудь. У нее были светлые волосы и круглое лицо с выпученными глазами идиотки. Она смотрела на нас обоих и широко улыбалась. До сих пор не понимаю, как я не свалилась в воду.

Алессандро подхватил меня, поняв мое состояние. Он нахмурился и неожиданно громко крикнул:

– Патрисия, ты с ума сошла? Что ты здесь делаешь?

Я сошла на яхту и теперь смотрела на девушку, ожидая, как она объяснит свое появление. Но неизвестная мне Патрисия пожала плечами и вполне искренне сказала:

– Должен был приехать Джеф, но он задержался в Ментоне. Он попросил меня приехать подождать вас на яхте.

– Черт бы его побрал! – закричал Алессандро.

Он выругался еще громче, но я не поняла его ругательства – он говорил по-итальянски. Затем, спохватившись, он обернулся ко мне:

– Извините, сеньора Ксения. Это Патрисия, подружка моего шкипера Джефа. Он знал, что сегодня мы выходим в рейс, и должен был ждать меня на яхте. Но, как видите, он задержался и прислал вместо себя ее.

У меня отлегло от сердца. Никогда не нужно предполагать худшее. Если бы Алессандро не вел себя столь искренне, я могла бы заподозрить его. Но если рассуждать здраво, то зачем приглашать меня на яхту, зная, что там находится чужая подружка. По-моему, это глупо. Везти меня из Ниццы только для того, чтобы позлить. Очень нерационально.

– Можешь уходить, – зло приказал Алессандро Патрисии, – и скажи Джефу, что я его уволю, если он еще раз меня подведет.

Эта девица не выпускала изо рта жвачку. Она глупо кивнула и пошла к трапу, чтобы уйти с яхты. Я провожала ее таким радостным взглядом, что она даже споткнулась, когда сошла на причал, и еще раз обернулась. Я видела, как нервничал Алессандро, как его буквально трясло из-за неисполнительности Джефа. Не скрою, мне было приятно видеть это его состояние. Получалось, что девица нарушила наше уединение. Алессандро предложил мне спуститься в каюту. С правой стороны, очевидно, находилась его каюта, а с левой – каюта для гостей. Впереди располагался просторный салон, в котором могли поместиться человек двадцать гостей. В общем, не яхта, а мечта. К тому же Алессандро объяснил мне, что управлять такой яхтой очень легко. С управлением справляется один человек.

Он по-прежнему вел себя столь безупречно, что это меня даже немного обижало. Предложив мне пройти в правую каюту, он вошел в свою, чтобы переодеться.

В моей каюте не было ничего особенного. Просторная кровать, шкафы, туалет, душ и умывальник. Все просто и рассчитано на комфортабельный отдых. На этой кровати вполне могли поместиться двое, настолько просторной она была. Очевидно, яхту строили по индивидуальному заказу самого хозяина. В ванной комнате висел халат, от которого чудесно пахло. Было заметно, что он новый или его принесли из чистки. Я вышла из каюты на палубу и увидела, что стоящие на причале молодые люди обсуждают нашу яхту. Они показывали в нашу сторону и о чем-то громко говорили. Наверное, о достоинствах этой яхты. Мне было приятно, что я стою на палубе, а они меня обсуждают.

Через минуту появился Алессандро. Он успел переодеться в белый свитер и легкие брюки. На ногах были мягкие белые туфли. Он объяснил мне, что должен вывести яхту из порта. Я согласно кивнула, все было так романтично.

– Можешь пройти в бар и что-нибудь выпить, пока мы будем выходить, – пояснил мне Алессандро.

Я не заставила себя долго упрашивать. В салоне был потрясающий по своим запасам бар. Я долго выбирала, чего мне хочется. И наконец решила, что нужно остановиться на шампанском «Дон Периньон». Но бутылка была закрыта, и я подумала, что лучше воспользоваться открытой. Одна из высоких бутылок не знакомого мне прежде белого мозельского вина оказалось открытой. Я налила себе немного и попробовала. Вкус был просто восхитительный. Я наполнила бокал и устроилась на диване, глядя вокруг. Яхта выходила из порта. Я поднялась и быстро вышла из салона. Господи, неужели это происходит со мной? О такой жизни я и мечтать не смела. Не могла себе представить, что подобное может случиться со мной. Как будто сбылись самые заветные сны.

Алессандро управлял судном спокойно, как и подобает опытному яхтсмену. Он был красив, и я невольно залюбовалась его профилем. Такой человек не может не нравиться женщинам. Куда запропастился этот ненормальный Джеф? Если бы он появился, может, Алессандро не стоял сейчас за штурвалом. Мы выходили из порта довольно долго, минут тридцать. Когда наконец мы оказались в море, он поставил яхту на автоматическое управление, выбрав нужный курс. И подошел ко мне.

– Здесь так романтично, – призналась я ему.

Он стоял и смотрел мне в глаза. Честное слово, я потянулась первой. Ну разве можно отказать себе в подобном удовольствии? Наши губы соприкоснулись. Еще никогда в жизни я не испытывала такого удовольствия от поцелуя с мужчиной. Даже когда впервые целовалась, будучи студенткой, на спор. Даже когда меня целовал мой будущий муж. Никогда я ничего подобного не испытывала. Я почувствовала, как приятная истома охватывает все мое тело. Но он явно не торопился. Поцеловав меня еще раз, он вернулся к штурвалу.

– Мы должны быть к десяти часам вечера в Сен-Тропе, – объяснил мне Алессандро, – и поэтому придется идти на максимальной скорости. Я не могу позволить себе отвлекаться, здесь полно чужих яхт, за рулем которых могут быть новички.

Я понимающе кивнула. Честное слово, было очень обидно, что он не может отвлечься на меня из-за халатности неизвестного мне Джефа и его глупой норовистой подруги Патрисии. Мне действительно было очень обидно.

Яхта шла на предельной скорости по направлению к Сен-Тропе. Мне стало немного скучно. Берег был уже не виден, а проходившие мимо яхты меня мало интересовали. Меня больше волновал Алессандро, который вынужден был стоять в рубке. Я вошла к нему, и он обернулся. Я увидела стоявший перед ним пустой стакан. Очевидно, он пил только воду.

– Может, ты чего-то хочешь? – спросила я его, переходя на «ты». – Принести тебе что-нибудь из бара?

– Не нужно, – улыбнулся он. – Сейчас я вернусь. Только ты ничего не трогай.

Он вышел из рубки. Она была расположена на самому носу, и отсюда были видны огоньки проходивших яхт. Внезапно зазвонил телефон. Я вздрогнула, посмотрела по сторонам. На столике лежал аппарат мобильной связи. Совсем маленький. Именно он и звонил. Я подошла к телефону. Это был красивый модный аппарат модели «Панасоник». Совсем небольшой, скорее женский, чем мужской, и очень изящный. Телефон продолжал звонить. Я увидела номер на табло, который высветился. Номер был похожий на номер моего знакомого. 34–43. Такой запоминающийся зеркальный номер. А впереди были другие цифры: 44–22. Я еще подумала, как интересно составлен номер. И даже протянула руку, чтобы ответить. Но в этот момент в рубку вошел Алессандро.

– Не трогай! – крикнул он, и я отдернула руку.

Он быстро подошел и, взглянув на меня, отключил телефон.

– Ты хочешь, чтобы меня достали и на этой яхте? – спросил он, несколько напряженно улыбаясь. – Если узнают, что я здесь, мне придется повернуть обратно в Монако и улететь в Милан. Ты этого хочешь?

– Нет, – улыбнулась я, подходя к нему ближе.

Он был такой милый. Его правая рука легла мне на бедро. Ну когда наконец он перейдет к более конкретным вещам? Алессандро подошел к рулю и посмотрел вперед. После чего обернулся, протянул руку и сильно сжал меня, привлекая к себе. Ну наконец-то. Может, он вспомнит, что рядом с ним красивая женщина, которая приехала сюда только из-за него.

Он снова ставит яхту на автомат и осторожно меня целует. Я чувствую на себе его опытные руки. Слишком опытные. Он поднимает мне платье, и я запоздало думаю, что оно может помяться. А ведь такое платье невозможно отгладить в обычном отеле. Нужно будет искать опытного мастера. Но сейчас мне все равно. Пусть делает, что хочет. Он медленно расстегивает замок, снимает с меня платье. Кажется, ему доставляет удовольствие сам процесс раздевания.

Я не решаюсь его трогать. Мне он кажется таким недосягаемым! Какие у него требовательные пальцы. Я начинаю легонько стонать от удовольствия. Мое белье вызывает у него радостный смешок. Как будто он заранее знал, что у меня будет именно такое белье. Еще через несколько мгновений я стою рядом с ним абсолютно голая. В рубке есть небольшой диван. И он бережно опускает меня на него. При этом сам все время смотрит в сторону моря. Я его не виню. Я все прекрасно понимаю. И вообще мне нравится, когда мужчины помнят о порученном им деле.

Единственное, что меня немного обижает, что он не стал раздеваться. Брюки, конечно, он снял, но остался в свитере. Я не стала настаивать. Это наше первое свидание, пусть все будет так, как он хочет. Пусть все будет так, как ему удобно. Должна сказать, что я считала себя достаточно откровенным человеком. И для меня не было никаких табу в сексе. Но сеньор Алессандро Куацци меня удивил. Нет, нет, не было ничего необычного. Вы напрасно начали думать о каких-то диких позах или извращениях. Ничего подобного не было. Но я все равно очень удивилась. Обычно я имела дело с мужчинами, которые успевали закончить все свои дела за три, от силы четыре-пять минут. Потом они быстро успокаивались и засыпали. Алессандро оказался совсем другим. Его ласки заняли минут тридцать. И это была только прелюдия. Я чувствовала, как меня качает все сильнее, и еще через полчаса, кажется, совершенно искренне несколько раз вскрикнула. Больше ничего не буду рассказывать, можете сами домыслить, как мне было хорошо.

…Я поднялась и, забрав одежду, пошла принимать душ. Вода была мягкой, словно я принимала душ где-нибудь в центре Парижа, а не на яхте в море. Мы шли на предельной скорости, но я не чувствовала, что яхта скользит по волнам. Когда я закончила купаться и протянула руку за одеждой, то неожиданно увидела стоящего в каюте Алессандро. Я даже вздрогнула от неожиданности. И от охватившего меня теплого чувства. Неужели он пришел сюда, чтобы посмотреть на меня? Или он хочет повторить наш «эксперимент»?

Но я ошиблась. Он смотрел на меня и мягко улыбался. Затем неожиданно протянул мне какой-то сверток:

– Сегодня хорошая погода, а в Сен-Тропе бывает очень душно, – пояснил мне Алессандро, – в своем черном платье от «Шанели» ты выглядешь просто великолепно. Но в таком виде нельзя появиться в Сен-Тропе на пляже. Надеюсь, ты меня понимаешь.

– Понимаю, – кивнула я, стыдливо прикрываясь.

Все-таки я не была голливудской актрисой, и мне было немного стыдно стоять голой перед мужчиной, с которым я только вчера познакомилась.

– Я принес тебе подходящую одежду, – пояснил он, выходя из каюты. – Если тебе понравится, можешь ее надеть.

Я быстро вытерлась полотенцем и развернула сверток. В нем был дивный купальный костюм. Прозрачная белая рубашка и шорты. Странно, что он подумал даже о купальном костюме, хотя, наверное, он прав. Как мне купаться, если я буду в платье от «Шанель»? Ходить по яхте в черном вечернем платье в сорокоградусную жару? И еще на таких каблуках? Он все продумал. Это признак настоящего мужчины. И кажется, я ему нравлюсь.

Мне было стыдно. В постели я вела себя очень статично. Можно было бы проявить немного инциативы. И еще немного легкой агрессии. Нужно было не получать удовольствие, а доставлять удовольствие ему. Он может подумать, что я ничего не умею. Ничего, надеюсь, это было не в последний раз. Если мужчина дарит мне купальный костюм, это совсем не для того, чтобы всегда видеть меня одетой.

Я надела на себя то, что он принес. И снова вышла на палубу. Солнце клонилось к горизонту. Стоял удивительно красивый оранжевый закат. Море было действительно лазурного цвета. Мне было спокойно и приятно. Я снова спустилась в бар и на этот раз выбрала другую бутылку вина.

– Нет, нет, нет, – услышала я голос Алессандро. Он смотрел, как я выбираю вино. – Так не пойдет. Мы начали наше знакомство с коктейля и должны продолжить его в том же темпе.

– Как хочешь, – я готова была сделать все, лишь бы ему понравиться.

– Иди последи за штурвалом, – предложил он, – я сам сделаю коктейль и принесу его для нас обоих.

Я пошла в рубку. В этом прозрачном полуодеянии я чувствовала себя как наложница в гареме турецкого султана. Но, наверное, наложницей быть не так уж плохо. Во всяком случае, мне нравилось мое состояние. Я смотрела на море и видела белые паруса яхт. Такое ощущение, что здесь было царство яхтсменов. Все прибрежные города Лазурного берега переполнены этими элегантными яхтами. Впереди показалась яхта, и я подумала, что это может быть опасно. Нужно позвать Алессандро, чтобы он повернул в сторону. Иначе можно столкнуться. Я вышла из рубки и поспешила в салон. Алессандро шел мне навстречу.

– Извини! – крикнула я ему. – Но впереди, кажется, яхта.

– Подожди.

Он поставил поднос с двумя высокими стаканами, наполненными какой-то полупрозрачной жидкостью, и поспешил в рубку.

Яхта повернула в сторону. Я протянула руку, чтобы взять один стакан.

– Не спеши, – услышала я за спиной и оглянулась.

Алессандро, загадочно улыбаясь, подошел ко мне.

– Что случилось? – спросила я.

– Сегодня наше первое свидание, – пояснил он. – Скажи, что ты больше всего любишь? Я хочу сделать тебе подарок.

– Ничего.

Вымогать что-то у богатого ухажера после первого свидания – это, по-моему, верх безнравственности. Может, я немного старомодна, но подарки и деньги я от него не возьму. Только этого не хватало.

– Мне ничего не нужно, – твердо сказала я.

– Я знаю, ты богатый человек, – улыбнулся Алессандро. – Обратил внимание на твое новое платье, сумочку и обувь. Но мне хотелось подарить тебе что-нибудь личное. Например, розу, если ты ее любишь, или щенка. Что-нибудь глубоко личное.

Опять я села в калошу. Почему я забываю, что имею дело с необычным человеком? Неужели я могла подумать, что он будет дарить мне вульгарные золотые кольца или предложит денег, что меня бы оскорбило. Как глупо я себя веду.

– Подаришь мне попугая, – неожиданно говорю я. – Всегда мечтала иметь экзотического попугая, который умеет разговаривать.

– Договорились, – он поднял стакан с желтой трубочкой и протянул его мне. Себе он взял стакан с синей трубочкой.

– За твое здоровье, – сказал он, легонько чокаясь со мной.

– За твое, – поддержала я, и мы выпили.

Он ушел в рубку, а я осталась сидеть на палубе, чувствуя, как легкий ветерок овевает мое лицо. Что было потом, я плохо помню. Очевидно, сказались и морская качка, и выпитое до этого вино. И этот коктейль. Через два часа мы подошли к порту Сен-Тропе. Я помню, что в порту было множество людей и яхт. Помню, что все смеялись и махали мне руками. И я тоже смеялась и тоже махала. Но почему-то не могла подняться со своего места. Алессандро все время был рядом, и мы целовались. Я помню его влажные губы. И еще в моих грезах был этот противный Цирил. А потом я окончательно заснула. И только почувствовала, как сильные руки Алессандро поднимают меня и несут в каюту.

«Опять он будет стараться, а я буду лежать, как бревно», – мелькнула у меня негодующая мысль.

Но я больше ничего не помню. Совсем ничего.

 

ГЛАВА 8

Я проснулась, чувствуя непривычную тяжесть в голове. И зачем вчера я так много выпила! Как это глупо. Первый раз в жизни оказалась в Сен-Тропе и так напилась. Хотя я ничего особенного не пила. Только два бокала вина и коктейль, приготовленный Алессандро. Наверное, коктейль был очень крепкий. Я подняла голову. Какой ужас! Я лежала в постели в одном купальном костюме. Я невольно поежилась. Как неудобно! Что он обо мне подумает? Ведь вчера я была в рубашке и шортах. Вероятно, он пытался за мной ухаживать, даже раздел меня, но потом понял, что я была не в том состоянии. И, махнув на меня рукой, ушел, оставив свою гостью отсыпаться. Ой, как стыдно.

Я сразу вскочила с постели. Заглянула в шкаф. Там висит мое черное платье. Ведь я приглашена на вечерний прием! Кажется, мы должны были куда-то поехать. А вместо этого я напилась, и меня разморило. Нет, нет. Я поняла, в чем дело. Сначала непривычно крепкое вино, потом другое вино. Потом мы занимались сексом. А потом я снова выпила. Наверное, нельзя было все смешивать. Да еще и жаркая погода, морская качка. Вот меня и разморило. Я протянула руку к платью. Посмотрела в окно. Надевать вечерний наряд в такое утро было бы еще большей глупостью. Я подошла к другому шкафу, открыла его. Там висела моя вчерашняя одежда. Легкая белая рубашка и шорты. Ну в чем еще мне ходить по этой чертовой яхте? Я же не могу появиться наверху в купальном костюме. Хотя – почему нет? Очень даже могу. Это будет не только красиво, но и вызывающе сексуально. В конце концов все девицы, которых я видела на соседних яхтах, ходили именно в таких нарядах. Почему я должна быть в другом? Пусть Алессандро видит, как замечательно я выгляжу.

Я подхожу к зеркалу, достаю щетку и причесываюсь. На полочке лежит стандартный набор. Одноразовая щетка в упаковке, маленькая зубная паста. Как хорошо все продумано. Я чищу зубы и снова причесываюсь. Теперь можно идти наверх. Я решительно поправляю купальник и выхожу из каюты. Яхта лениво качается на волнах, и кажется, что мы стоим на месте. Я слышу громкий разговор. Алессандро что-то говорит по-итальянски. Как жаль, что я не знаю этого языка. Но голос Алессандро я узнала сразу. Еще несколько решительных фраз. Собеседник о чем-то его спрашивает. Кажется, они договариваются. Я чуть приподнимаю голову. Алессандро стоит на корме и кивает незнакомому мне человеку. У того негроидные черты лица, но он достаточно светлый. Толстые губы, жесткие волосы, приплюснутый широкий нос. Я обращаю внимание на его уши. Похоже, он был борцом или боксером. Но он совсем молодой, не старше двадцати пяти. Незнакомец кивает и уходит с яхты. Я слышу его удаляющиеся шаги. И когда наконец проходит целая минута, я решаю появиться на палубе. Мое появление должно быть эффектным. Я возращаюсь в каюту и завязываю вокруг бедер рубашку. После чего снова выхожу в коридор, чтобы подняться наверх, на палубу.

Я медленно поднимаюсь. Яхта стоит в порту и лениво качается на волнах среди десятков других. Алессандро полусидит-полулежит на лежанке, стоящей на корме. Услышав шаги, он оборачивается и, увидев меня, широко улыбается.

– Как ты спала? – спрашивает он меня, не вставая.

Наверное, он очень устал.

– Прекрасно.

Я подхожу к нему, чтобы поцеловаться, и уже наклоняюсь, но он почему-то отворачивает лицо, и я целую его в щеку. Наверное, он немного обижен из-за вчерашнего. Хотел поехать со мной на прием, а я заснула. Ничего, сегодня я не стану пить и покажу, какая я на самом деле в постели.

– Садись, – добродушно хлопает меня по мягкому месту Алессандро.

Признаться, такая фамильярность меня несколько коробит. Но я беру соседнюю лежанку и устраиваюсь рядом.

– Ты вчера заснула очень рано, – смеется Алессандро.

Кажется, у него хорошее настроение.

– Действительно, рано, – соглашаюсь я, глядя на него.

Сегодня он выглядит более спокойным, расслабленным. Вчера было заметно, что он нервничал, дергался. Наверное, тоже переживал. Цирил все наврал, сказав, что Алессандро – настоящий плейбой. А сеньор Куацца просто очень отзывчивый, порядочный, чуткий, внимательный человек, которому я понравилась. И который ведет себя так деликатно.

– Уже десять часов, – он смотрит на часы. – Мне нужно съездить в Ниццу, а ты останешься здесь. Если, конечно, не возражаешь. Я заказал для тебя завтрак. Как только приедет Джеф, я уеду. А потом мы вместе пообедаем.

Я киваю в знак согласия. С этим человеком я готова на все! Если он захочет, чтобы я прыгнула в море, я прыгну, не задумываясь. Я ему доверяю.

– Мы еще в Сен-Тропе? – недоуменно спрашиваю я, глядя по сторонам. Кажется, мне знаком этот порт.

– Нет, – смеется Алессандро, – ночью мы вернулись в Монако. Ты спала, и я не хотел тебя будить.

– И ты привел яхту обратно! – ужаснулась я его стойкости. – Значит, ты почти не спал.

– Обратно плыть было легче, – говорит Алессандро.

Он чисто выбрит и выглядит бодро, словно не было тяжелого перехода туда и обратно. Хотя, наверное, маршрут Монако – Сен-Тропе не такой уж тяжелый. Повсюду много яхт, есть полицейские катера. Ничего страшного случиться не может. Но все равно он молодец.

– Скоро приедет Джеф, – говорит он, глядя на часы. – Он уже звонил и должен появиться с минуты на минуту.

– У тебя остался мобильный телефон? – спрашиваю я, вспомнив, что целых два дня не звонила домой.

– Конечно остался, – удивляется Алессандро.

Он достает серебристую «Мотороллу». Похоже, у него куча всяких телефонов.

– Я хотела позвонить в Москву, – поясняю я. – Нужно предупредить моих близких, что я остаюсь на яхте. Чтобы не волновались. Они могут позвонить в отель и меня не застать.

– У тебя ревнивый муж? – смеется Алессандро, убирая аппарат.

Он в белых шортах и в белой майке с короткими рукавами. Его длинные красивые загорелые ноги смотрятся очень сексуально. Я думаю, что согласилась бы на любое его предложение. Но сегодня утром он не настроен на подобное занятие.

– У меня нет мужа, – пытаюсь объяснить я.

Он смеется и отмахивается. В конце концов и я начинаю смеяться над глупой ситуацией. Ну действительно, чего я дергаюсь? Успею еще позвонить своим, ничего не случится.

– За мной заедет Цирил, и мы поедем в Ниццу, – говорит мне Алессандро. – Я вернусь часа через полтора-два. Только ты не уходи, а обязательно меня дождись.

– Конечно, дождусь.

Я удивлена, что он мог подумать, что я способна внезапно уйти. Я не сумасшедшая. И неблагодарной никогда не была.

Я вижу, как по трапу к нам поднимается официант в белом пиджаке. Я лежу, не двигаясь. Не нужно показывать, что я смущена. Ведь он пришел, чтобы обслужить нашу яхту. Как быстро мы привыкаем быть господами. И как трудно отвыкаем от своего подчиненного положения. Официанту лет сорок – сорок пять. Он накрывает на стол и почтительно удаляется. Наверное, его вызвали из ближайшего ресторана. Мы проходим в салон, и я только сейчас чувствую, как проголодалась. Потом мы долго завтракаем, смеемся и разговариваем. У Алессандро сегодня прекрасное настроение.

Пока мы завтракали, на яхте появился еще один человек. Я испуганно охнула, когда в салон вошел долговязый темноглазый мужчина с непропорционально большой головой и плохо выбритый. Он смотрит на Алессандро и что-то робко говорит. Алессандро ему отвечает, очевидно, ругает его за Патрисию. Я сразу догадалась, что это был тот самый Джеф, который должен был охранять яхту и доставить нас в Сен-Тропе. Джеф бурчит какие-то оправдания, но хозяин словно хлестает его по лицу. Затем Алессандро встает и бросает еще несколько слов на прощание. Джеф кивает и выходит из салона.

– Ты меня жди, – просит Алессандро и целует меня в голову.

Как будто я маленькая девочка. Я согласно киваю ему и думаю, что он все-таки немного обижен на меня. Через некоторое время Алессандро появляется на палубе в знакомом мне синем клубном пиджаке с золотыми пуговицами и в светлых брюках. Он посылает мне воздушный поцелуй и идет к причалу. Там уже ждет машина. Кажется «Мерседес», но отсюда мне трудно разглядеть. Однако я вижу, что рядом с автомобилем стоит улыбающийся Цирил. Кажется, он даже помахал мне рукой, но я отвернулась. Алессандро садится в автомобиль, Цирил устраивается за рулем, и они уезжают.

Я внезапно понимаю, что стою на палубе почти голая. Джеф в рубке, а мне здесь делать нечего. Я иду в салон, где беру бутылку апельсинового сока и бутылку минеральной воды «Сан-Бернардино». После чего направляюсь в свою каюту. Буду ждать Алессандро там. Он обещал скоро вернуться, и мне нужно встретить его в хорошей форме. Во всяком случае, сегодня я уж точно не засну. И постараюсь продемонстрировать ему все, на что способна. Откуда мне знать, о чем сейчас говорят Алессандро и Цирил в салоне «Мерседеса».

ИНТЕРЛЮДИЯ

Обычно когда за рулем кто-нибудь другой, Алессандро нервничает. Но на этот раз он сидит спокойно, хотя когда Цирил тормозит, его спутник делает непроизвольное движение ногой, словно нажимая на невидимый тормоз.

– Я говорил, что все будет нормально, – бормочет Цирил, – все получилось, как мы хотели.

– Она поверила?

– Конечно, поверила. Арчи рассказал ей, что Сибилла всю ночь провалялась на твоей яхте. Симона приехала поздно, и ваша яхта уже отправилась в обратный путь. А телефон у вас был отключен. В общем, все прошло так, как должно было пройти. Арчи подтвердит хоть под присягой, что он видел Сибиллу на твоей яхте.

– Хорошо, – задумчиво говорит Алессандро. – Ты знаешь, эта дура вчера накупила себе таких дорогих нарядов, что я даже испугался. Не исключено, что потратила все свои деньги. Приобрела в бутиках кучу новых вещей. Эта дурочка действительно думает, что я могу влюбиться в такую корову.

– Ты с ней спал?

– Конечно. Иначе она бы мне не поверила. Ничего особенного. Пылкая женщина, давно не спавшая с мужчинами. Если учесть ее возраст, то она еще достаточно подвижна. Мне было интересно, как она будет себя вести. Ничего особенного. Хватала меня за уши, шептала какие-то слова. Я заметил, что у нее было очень красивое белье. Наверное, купила, чтобы произвести на меня впечатление.

– Какое белье? – не понимает Цирил.

– Нижнее белье. Она заплатила за эти трусики не меньше ста долларов. Приятно было пощупать. Мне нужно было ее раздеть, чтобы потом заставить надеть одежду Сибиллы.

– Судя по ее большому заду, ты должен был получить удовольствие.

– Это ее единственное достоинство. После моих девочек быть с такой старухой – все равно что пить грубое крестьянское вино после вермута. Но, в общем, было неплохо. Я ожидал худшего, – Алессандро криво ухмыляется. – Но одну небольшую ошибку я все-таки допустил. Оставил свой мобильник включенным, когда она вошла в рубку. И именно в этот момент позвонила Симона. Но я быстро вернулся и отключил аппарат.

– Если бы она ответила, все могло сорваться, – нахмурился Цирил.

– К счастью, она оказалась достаточно робкой. В этом отношении нам повезло. Если бы вместо нее была Сибилла, та бы обязательно ответила. Не задумываясь. После того как наша знакомая приняла душ, я дал ей одежду Сибиллы и приготовил для нее наш фирменный «коктейль». Она его выпила и сразу начала засыпать. Я устроил ее на палубе. Остальное ты видел. Когда вы с Арчи громко приветствовали нас, мы с ней целовались. Я покорно изображал страсть. А эта дурочка отвечала мне даже в полусонном состоянии. Уже позже, на глазах у всех, я понес ее в постель. А потом мы отплыли в Монако.

– Арчи говорил, что у вас романтическая любовь, – недобро усмехнулся Цирил.

– Пусть все так и думают. Два билета я купил, заплатив своей кредитной карточкой, чтобы можно было проверить. Чек лежит у меня в кармане. Когда в больнице будут производить опись вещей, ты должен обратить внимание на копию счета. Ее должны обязательно внести в протокол.

– Можешь не беспокоиться, – кивнул Цирил, – все сделаем как нужно.

– Хорошо. Теперь нужно решать, что делать с этой русской особой. У нее в Ницце никого нет, она никого не знает. Собирается звонить в Москву и рассказать о яхте, на которой отдыхала. Поэтому лучше не тянуть…

Он замолчал, выразительно взглянув на Цирила.

– Сегодня ночью? – уточнил Цирил, глядя перед собой.

– Да, – кивнул Алессандро, – не будем откладывать. У меня сохранится прекрасное воспоминание об этой наивной дурочке. Выгонишь ее с яхты сегодня днем. Чтобы она успела вернуться в Ниццу, позвонить домой, рассказать, что живет в отеле. А вечером можно ее навестить. Никто не свяжет ее убийство с нашей историей. Ты меня понял?

– Все сделаем, – Цирил посмотрел на спутника. – Опять под маньяка?

– Зачем ты это спрашиваешь? – резко ответил Алессандро. – Это не моя часть работы.

– Вы были близки. Я думал…

– Не нужно думать, Цирил. Сделайте свою работу аккуратно и чисто. А как там получится, меня не касается. Для этого мы с тобой разрабатывали операцию столько месяцев. И ничего больше не говори мне об этой русской. Ее никогда не было в моей жизни. Ты понял? Ее никогда не было.

Цирил сжал губы и молчал. Он все понял без лишних объяснений.

 

ГЛАВА 8

(продолжение)

Я лежу в каюте уже четвертый час. Иногда я выхожу на палубу, чтобы увидеть безмолвного Джефа, который устроился в рубке и, кажется, вполне доволен своим существованием. Хоть бы здесь была какая-нибудь газета или журнал. Официант давно все убрал со стола. Я чувствую, что начинаю нервничать. Отсюда до Ниццы минут пятнадцать – двадцать езды, даже меньше. Столько же обратно. Алессандро говорил, что вернется через два часа. Прошло уже больше четырех, а его все нет. Спрашивать что-либо у Джефа бесполезно. Он лежит, как истукан, и даже не смотрит в мою сторону. Когда мои часы показывают три, я понимаю, что больше не могу лежать спокойно. Но с другой стороны, я помню, что обещала Алессандро подождать его. Он мог задержаться в Ницце. С деловыми мужчинами так бывает, потому не нужно нервничать. Тем не менее спокойно валяться – не в моих правилах.

Я поднимаюсь, одеваю эти дурацкие шорты и прозрачную белую рубашку. Хорошо, что в сумочке есть темные очки. Я надеваю их и выхожу на палубу. Джеф лениво смотрит на меня. Когда я подхожу к мостику, соединяющему яхту с причалом, он делает слабую попытку остановить меня.

– Не уходите, – говорит он мне вслед, – должен приехать сеньор Бохничек.

По-французски Джеф говорит с чудовищным акцентом. К тому же от него пахнет луком и еще чем-то неприятным. Я видела его подружку. «Какой мужлан должен быть ее другом?» – подумала я вчера. И не ошиблась. К тому же у меня неплохое обоняние, и я чувствую запах его тела, смешанный с запахом моря, он вызывает у меня отвращение. Мама считала, что мне нужно поступать на химический факультет или стать фармацевтом, настолько безошибочно я угадывала запахи. Я и сейчас любой запах чувствую лучше, чем остальные. Наверное, среди моих предков были охотники.

– Я сойду на берег, немного погуляю и вернусь, – пытаюсь втолковать я этому типу.

Но все бесполезно. Махнув на него рукой, я перешла на причал. Несмотря на дневную жару, в порту много людей. Я прогуливаюсь вдоль причала. Наша яхта не хуже других. Наверное, многие даже завидуют ее владельцу. Я подхожу к киоску, где продают журналы и газеты. Нужно купить какой-нибудь журнал, чтобы скоротать время. Я долго выбираю и наконец нахожу нужный. Протягиваю продавцу и роюсь в карманах. Конечно же я забыла свои деньги в сумочке. Откуда у меня могут быть деньги в шортах. Я смотрю на яхту и возвращаю журнал продавцу. Милый дяденька в берете. Типичный француз. Ему лет шестьдесят. Он удивленно вскидывает брови:

– Мадам не хочет брать журнал?

– Хочу. Но я сошла с яхты, забыв взять с собой деньги, – чистосердечно признаюсь я, указывая в сторону «Глории».

Продавец смотрит на меня. Он вполне способен оценить мой вид. Может, даже видел, когда я сходила на причал. И понимает, что я не вру. Глупо было бы не пытаться не заплатить за журнал. Он улыбается и протягивает мне его.

– Нет, нет, – я возвращаю ему журнал во второй раз. – Сейчас я вернусь на яхту и принесу деньги.

– Мадам, – говорит он, мягко улыбаясь, – неужели вы думаете, что старик Ленуар не способен оценить своих покупателей? Я работаю уже сорок с лишним лет. И научился отличать правду от лжи. Возьмите журнал. Когда захотите, можете вернуться и заплатить. Я буду здесь до восьми часов вечера. В любое удобное для вас время, мадам.

От такого предложения невозможно отказаться. Я забираю журнал, улыбаюсь старику и медленно возвращаюсь к нашей яхте. Ну куда пропал Алессандро? Я уже начинаю волноваться. Мое появление Джеф встречает угрюмым взглядом. Наверное, он думал, что я собираюсь сбежать. Еще два часа бесплодных ожиданий. И наконец я слышу, как на яхту кто-то прыгает и быстро идет к рубке. Задыхаясь от счастья, я бегу наверх. И сталкиваюсь в дверях с подлецом Цирилом.

– Что случилось? – спрашиваю я его.

Мне неприятен плотоядный взгляд его глубоко посаженных глазок.

– У нас несчастье, – выдыхает Цирил.

Он отступает немного назад, пропуская меня. Я пытаюсь сохранить хладнокровие. Что могло случиться? Автомобильная авария?

– Где Алессандро? – спрашиваю я Цирила. – Почему его до сих пор нет?

– Он в больнице, – коротко отвечает Цирил.

Я чувствую, как меня начинает колотить. Так я и думала. Счастье не бывает полным. За все нужно платить.

– В какой больнице? – спрашиваю я, прислоняясь к внешней стенке салона. – Что произошло? Вы попали в аварию? Я должна немедленно поехать к нему.

– Нет, – возражает Цирил, – у него сейчас журналисты, и вы только навредите ему, если появитесь там.

– Что случилось?! – кажется, я закричала.

– Успокойтесь, – грубо говорит мне Цирил. – Не нужно устраивать истерику. Ничего страшного не произошло. Мы провожали в Ницце на вокзале наших знакомых. А когда вышли к машине, произошел спор с каким-то темнокожим. Алессандро был в плохом настроении. Слово за слово… Меня не было рядом с ним. Я покупал газеты. И когда вышел, услышал крик. Этот человек ударил несколько раз Алессандро по лицу. Похоже, что он бывший спортсмен. Свидетели говорят, что между ними произошла ссора. Алессандро упал, а бандит сбежал. Мы вызвали полицию и «скорую помощь». Алессандро отвезли в больницу. Говорят, у него внутренние повреждения, но не очень тяжелые. Врачи считают, что ему нужно побыть в больнице один-два дня. Ничего страшного не произошло, но врачи решили его полностью обследовать. Вот и вся наша история. Отнеситесь к ней спокойно.

Цирил оглянулся по сторонам, словно боясь, что нас могут подслушать.

– Вам нельзя появляться в больнице, – строго предупредил он. – Дело в том, что у сеньора Алессандро Куацца есть невеста. Не нужно нервничать, они уже не встречаются. Но формально они все еще жених и невеста. Разумеется, в больнице об этом никто не знает. И журналистов мы тоже ни во что не посвящаем. Сеньор Алессандро – увлекающийся человек, и теперь ему нравитесь вы. Но это не значит, что он готов на публичный скандал. Если вы появитесь в больнице, вас сразу засекут папарацци. И ваша фотография попадет во все газеты. Сеньор Алессандро хотел бы избежать ненужной огласки. Он просил меня передать вам привет и его извинения. Через день, максимум два его отпустят. И он сам найдет вас. Вы меня поняли?

Из всего сказанного я понимаю, что Алессандро попал в больницу, а я не могу к нему пойти. Я стою и глотаю слезы. Как глупо и самонадеянно было рассчитывать на такое везение! Никогда не бывает, чтобы все было хорошо. Если началась белая полоса, то жди: она закончится и придет черная. Одно успокаивает: ничего страшного не произошло. Если, конечно, Цирил не врет. Но зачем ему врать?

Я возвращаюсь в каюту. У меня дрожат руки. Я переодеваюсь, пытаясь осмыслить все, что произошло. Кто мог подумать, что все так странно закончится. А может, Цирил врет и Алессандро уже погиб? Нет, этот вариант я полностью исключаю. Нужно узнать, в какой больнице находится сеньор Куацца. Я глотаю слезы, стараясь не разреветься. Переодеваюсь в свое черное платье. Как же все это неправильно! Я беру свою сумочку и иду к выходу. Потом замечаю на белой рубашке, в которой я была, пятно от апельсинового сока. Нет, так нельзя. И хотя я в ужасном настроении, но понимаю, что не нужно оставлять на яхте грязные вещи. Поискав пакет, я кладу в него купальный костюм, шорты и рубашку. Надеюсь, Алессандро не подумает, что я его ограбила. Я вернусь на яхту уже в этом наряде. Ему будет приятно меня увидеть.

Я выхожу из каюты на палубу, плохо соображая, что делаю. Цирил стоит в стороне, внимательно наблюдая за мной.

– Извините, – говорю я ему, – где здесь стоянка такси?

– Такси можно вызвать прямо в порт.

Он указывает мне на будку, где установлены бесплатные телефоны и сигналы вызова такси. Я киваю. Просить этого типа отвезти меня в Ниццу, очевидно, бесполезно.

– В какой больнице лежит Алессандро? – спрашиваю я у Цирила, но тот качает головой:

– Не нужно сеньора, мы ведь с вами договорились. Как только врачи разрешат ему выйти, он сам позвонит вам. Я думаю, это произойдет через день или два. Нужно подождать.

Я машинально киваю и иду к выходу на причал. Перехожу мостик, еще раз оглядываюсь. Прощай, «Глория». Я была здесь так счастлива. Но счастье не бывает долгим. Я вспоминаю про журнал. Кажется, я оставила его в каюте. Ничего, я его еще почитаю. Но заплатить нужно. Я подхожу к киоску и протягиваю деньги. Ленуар меня не узнал. А потом, узнав, заулыбался. Я надела темные очки, чтобы он не видел мои заплаканные глаза. Он берет деньги и благодарит меня. Я вызываю такси и, когда машина приезжает, устраиваюсь на заднем сиденье и даю волю слезам. Водитель время от времени оглядывается на меня, словно опасается, что я могу выскочить из автомобиля. Мы приезжаем в Ниццу, подъезжаем к «Сплендиду». Вчера вечером я отсюда ушла. Как давно это было! Я поднимаюсь в свой номер и бросаюсь на постель. Сказка кончилась. И никто мне больше не нужен, кроме Алессандро. Нет, я все равно не смогу успокоиться. Хотя бы одним глазком на него посмотреть, узнать, что с ним случилось. Я обзвоню все больницы, но найду свое счастье. Обязательно найду.

 

ГЛАВА 9

Немного успокоившись, я села за телефон. Конечно, придется заплатить за звонки, но это не очень дорого. Заодно позвонила в Москву и узнала, что у моих все нормально. Заверила их, что отдыхаю прекрасно. Но мама слишком хорошо меня знает и, кажется, не поверила. Тем не менее я бодро попрощалась, а затем принялась звонить в больницы. Честное слово, легче было бы найти бандита, который подрался с Алессандро, чем его самого. Наконец мне удалось выяснись, что он лежит в больнице, находящейся в пригороде Ниццы, в Вильфранш-сюр-Мер. Туда его привезла «скорая помощь». Когда я узнала об этом, часы показывали уже семь. Ехать немедленно – таким было мое решение. Но я вспомнила, что с утра ничего не ела. И уже семь вечера. Наверное, в больницу меня не пустят. Лучше поехать утром. Я приняла душ, вымыла голову, переоделась в свой светлый костюм и пошла в город. Настроение было мерзкое, но я подумала, что лучше все же пройтись по городу, чем сидеть в номере.

На Английском бульваре по-прежнему было много людей. На набережной находился ресторан «Миссисипи», оттуда доносились музыка и громкие песни. Там было весело, и я, перейдя дорогу, направилась в этот ресторан. Цены, конечно, «кусались», но я с удовольствием заказала себе французский рыбный суп с тертым сыром и какое-то большое рыбное блюдо. Я решила, что мне не помешает выпить белого вина, и заказала небольшую бутылочку. Конечно, вино оказалось не таким, какое я попробовала на яхте Алессандро, но все равно было приятно.

После плотного ужина мир показался мне менее ужасным. Ничего страшного не произошло, успокаивала я себя. Алессандро мог просто исчезнуть из моей жизни. И тогда вряд ли стал бы присылать Цирила. Тем более что я убедилась: Цирил говорил правду. Никто не собирался мне врать. Алессандро действительно находится в больнице. И если это так, то почему я должна волноваться? Человек проявил деликатность, прислав своего знакомого, чтобы предупредить меня. Он просил меня не появляться в больнице, чтобы не давать повод журналистам раздуть сенсацию. В общем, все шло нормально, но я почему-то волновалась.

Вокруг смеялись люди, громко играла музыка. Я начала улыбаться. Жизнь уж не казалась мне такой несправедливой. Алессандро любит меня и доказал это, прислав Цирила. Наверное, он очень значительный человек, если даже в больнице журналисты и фотографы стремятся что-то узнать, чтобы сделать о нем репортаж.

Я вдруг подумала, что ничего не знаю о мужчине, с которым провела ночь на яхте. Такого со мной еще не случалось. Раньше я узнавала обо всем подробно, прежде чем согласиться на интимную близость. А сейчас я словно потеряла голову. Хотя, по большому счету, нужно поступать именно так. Есть что-то бухгалтерское в наших расчетах, когда мы взвешиваем, стоит или не стоит встречаться с тем или иным мужчиной. И мы еще мучаем представителей сильного пола, пытаясь доказать им, сколь недостижимым призом является каждая из нас. А может, мы все не правы? Может, влюбляться нужно именно так, как это делают мужчины? Увидев красивую женщину, они больше ни о чем не думают. Им важно добиться ее расположения, и их мало интересует ее социальное, финансовое положение, вообще все эти детали. Может, нам, женщинам, тоже стоит так себя вести? Уметь полностью отдаваться собственной страсти, не раздумывая. Увы, мы по-другому устроены. У нас так не получается. Нам нужен постоянный партнер. Мы хотим знать, кого впускаем в свой мир, в свое лоно. Нам нужны детали, подробности, частности. Мы должны все знать о своих избранниках. И наверное, это тоже правильно. Просто мы совсем разные люди. Мужчины и женщины. И поэтому я, сидя за столиком, огорченно думаю, что ничего не знаю о жизни Алессандро, хотя он знает обо мне еще меньше.

Был одиннадцатый час, когда, выпив чашечку крепкого кофе, я пошла по направлению к своему отелю. Я так устала, что ни о чем другом уже не хотелось думать. Приму душ и лягу в постель. А завтра с утра поеду к Алессандро в больницу. Я не нарушу его покой. Просто мне нужно убедиться, что с ним все в порядке. Нужно узнать, как он себя чувствует.

Мимо меня прошли два молодых человека, и один из них, повернувшись в мою сторону, весело подмигнул. Я улыбнулась ему в ответ. Такие мальчики для меня слишком молоды. Ему не больше двадцати. Или я уже чувствую свои годы? Конечно нет. Какая глупость. Не хочется об этом думать, но мне уже за тридцать. Говорят, что женщина после тридцати становится более раскованной и острее чувствует. Конечно, становится. При одной мысли, что через несколько лет ты уже не будешь никому нужна, можно сойти с ума. Если вас будут успокаивать и рассказывать сказки про Софи Лорен и Элизабет Тейлор, которые и в пожилом возрасте смотрелись очень неплохо, вы им не очень верьте. Софи Лорен – единственная в своем роде, которая сумела сохраниться в старости. А насчет второй я не очень уверена. Моя бабушка выглядела в свои годы гораздо лучше, чем распухшая от безделья и алкоголя бывшая красавица Элизабет Тейлор с непонятной мальчишеской прической и бесформенной фигурой.

Хочется любви и тепла. Хочется одного мужчину на всю жизнь. Хочется любить и быть любимой. Возможно, что Алессандро Куацца как раз тот самый идеал, к которому я пытаюсь приблизиться всю свою жизнь. Даже если он не захочет связать со мной свою судьбу – а было бы слишком дерзко даже мечтать о подобном, – то и тогда он останется лучшим воспоминанием в моей жизни. Праздником, который всегда будет со мной.

Подходя к отелю, я вспоминаю, как заснула вчера в Сен-Тропе, и улыбаюсь. Сегодня я буду спать в своей постели. Вернее, на чужой кровати в отеле «Сплендид», но на эту неделю она стала моей. Я вхожу в лифт и поднимаюсь на свой этаж. Выхожу в коридор. У меня хорошее настроение: завтра я поеду к Алессандро. Но чем дальше я иду по коридору, тем труднее мне дается каждый шаг. Внезапно я останавливаюсь. Меня что-то беспокоит. Что именно? Или я выпила слишком много вина? Нет. Я делаю еще два шага по направлению к моему номеру. Я уже совсем близко. И вдруг начинаю понимать, что меня беспокоит. Запах. Знакомый запах немытого тела, смешанный с запахами морской соли, йода, лука. Это запах Джефа, который я уловила сегодня днем. Это его запах. Но что делает Джеф в моем отеле? Может, он принес цветы от Алессандро? Я не удивлюсь, если увижу еще один букет в своем номере. Улыбаясь, я подхожу к двери и достаю карточку.

В этот момент у меня за спиной кто-то открывает дверь, и я слышу, как с громким смехом из номера выходит немолодая парочка. Им лет по пятьдесят. Оба загорелые, счастливые, довольные. Кажется, немцы.

– Пардон, фрау, – говорит мне мужчина, увлекая свою спутницу.

Я улыбаюсь ему в ответ и вдруг слышу, что в моем номере кто-то делает шаг в сторону от двери. Здесь нет глазков, но за дверью явно кто-то стоит и подслушивает. Может, Алессандро выпустили из больницы? Я хочу открыть дверь, но в последнюю секунду замираю. Если бы Алессандро приехал из больницы, он не стал бы ждать меня в номере. И как бы он туда попал? Никто не даст ему ключи от моего номера. Он вполне мог дождаться меня в холле. Тогда кто же там? И почему я чувствую этот острый запах? Нет, мне не нравится, что кто-то мог открыть мою дверь и спрятаться в номере, дожидаясь меня. Нет-нет. Мне это решительно не нравится. Рядом с моим номером находится дверь, ведущая к запасному выходу, на аварийную лестницу. Я решительно стучу в свою дверь и, сделав шаг, оказываюсь на аварийной лестнице. Теперь нужно подождать. Я слышу, как медленно открывается дверь моего номера. Я чуть приоткрываю дверь в коридор. Тот же отвратительный запах. Наверное, так пахнут гнилые зубы Джефа. Я быстро бегу по лестнице. Нужно предупредить портье, что в моем номере посторонний. Добежав до первого этажа, я выхожу в холл и пытаюсь отдышаться. До стойки портье несколько шагов. Я делаю первый…

– Сеньора Ксения! – слышу я за своей спиной знакомый голос.

Это Цирил, который читает газету, сидя в кресле. Он мне и нужен. Я поворачиваюсь к нему. Позже я думала, какой дурой нужно быть, чтобы сразу не понять, что делал Цирил в холле моего отеля.

– Что с Алессандро? – спрашиваю я его.

Это главное, что меня волнует.

– Все в порядке, – он убирает газету и делает усилие, чтобы улыбнуться. – Он просил передать вам привет.

– И больше ничего?

– Нет, – кажется, он удивлен. – Почему вы спрашиваете?

– В моем номере кто-то прячется. Кажется, ваш Джеф, – объясняю я ему.

– С чего вы взяли? – хмурится Цирил.

Он задает мне этот вопрос очень тихо.

– Я почувствовала чужой запах, – пытаюсь объяснить я ему, – а когда постучала в свою дверь, то поняла, что в номере кто-то есть.

– С чего вы взяли, что это Джеф? – спрашивает Цирил.

– Не знаю. Но мне показалось, что это был его запах.

– У вас такое хороше обоняние? – улыбается Цирил. – Пойдемте проверим, есть ли кто в вашем номере.

– Может, лучше предупредить портье? – делаю я шаг в сторону стойки портье.

– Не нужно! – он цепко хватает меня за руку, и я удивленно оборачиваюсь, глядя на него.

– Не забывайте, что вы подруга Алессандро Куацца, – напоминает мне Цирил. – Если о таком скандале узнают журналисты, ему будет неприятно. Лучше мы сами поднимемся наверх и проверим, кто прячется в вашем номере.

– Идемте, – соглашаюсь я.

Мы идем по направлению к лифту. Мы стоим в холле и ждем, пока кабина спустится на первый этаж. Я стою рядом и терпеливо жду. Краем глаза замечаю, как над губой Цирила выступают капельки пота. Он быстро вытирает их ладонью. И нетерпеливо смотрит на табло, показывающее движение кабины. Я смотрю на него и неожиданно начинаю волноваться.

У меня в комнате есть кто-то посторонний. И я почти убеждена, что это Джеф. Я почувствовала его запах. Я слышала, как открывалась моя дверь. Спустившись вниз, я нашла в холле Цирила. Что он делает в моем отеле? Неужели пришел только для того, чтобы передать мне привет? Мог бы позвонить и передать. Значит так: пока неизвестный находится в моем номере, Цирил сидел в холле.

Дверцы кабины открываются, и Цирил пропускает меня вперед. Я вхожу в кабину, он идет следом. За нами успевает вбежать высокий мужчина, который явно торопится и все время смотрит на часы. Уже полночь, интересно, куда торопится этот незнакомец? Цирил недовольно смотрит на него, но молчит. Пока мы поднимаемся, у меня есть несколько секунд на размышление. Значит, Цирил находится в отеле, а в моем номере прячется Джеф. И теперь мы вместе с Цирилом идем проверять мой номер.

Господи! Как я раньше не догадалась? Конечно, Цирил и Джеф не хотят, чтобы я встречалась с Алессандро. Они решили меня убрать. Не знаю почему, но они хотят от меня избавиться. Может, им заплатила бывшая невеста Алессандро, чтобы меня убрали с ее пути? Как же я сразу не поняла, почему здесь появился Цирил. Как все это глупо…

Кабина лифта останавливается на четвертом этаже, и незнакомец выходит. Мы остаемся с Цирилом вдвоем. Он нажимает кнопку пятого этажа. Я замечаю, что он волнуется. На пятом этаже кабина останавливается. Цирил выходит первым и ждет, когда выйду я. Сделав шаг по направлению к нему, я неожиданно нажимаю кнопку первого этажа. Он не сразу понимает, что произошло. Я делаю шаг назад, и дверцы лифта закрываются.

Цирил слишком долго ждал.

– Стой! – кричит он, бросаясь ко мне.

Но поздно. Створки кабины закрылись, и я чувствую, как лифт движется вниз. И еще слышу крики Цирила. И его ругательства. У меня исчезают последние сомнения. Они хотят от меня избавиться! Им наверняка заплатили, чтобы не допустить моих встреч с Алессандро. Мне всегда не нравился Цирил, я чувствовала, что он может предать своего друга.

Кабина лифта останавливается на первом этаже, и я бегу к стойке портье.

– Мосье, у меня в номере кто-то чужой! – кричу я ему. – Срочно вызовите полицию! Ко мне залез вор.

Портье растерянно смотрит на меня. Его стойка находится рядом с входной дверью, и никаких незнакомых лиц он не видел. Тем не менее он поднимает трубку и что-то говорит. Я нетерпеливо смотрю по сторонам. Когда же наконец появятся полицейские? Но вместо них я вижу двоих мужчин, один из которых, очевидно, сотрудник охраны, а другой менеджер отеля.

– Пойдемте посмотрим, – предлагает один из них.

Он явно пытается меня успокоить. От волнения я не могу произнести ни слова, а лишь судорожно киваю. Мы направляемся к лифту, поднимаемся на пятый этаж. Я иду между мужчинами, словно опасаясь, что на меня может наброситься неведомый зверь. Мы подходим к входной двери. Менеджер громко стучит. Никакого ответа. Он стучит еще раз. Опять нет ответа. Он достает свой ключ и открывает дверь. Мы входим в номер. Менеджер включает свет. Здесь никого нет. Постель чисто убрана, все мои вещи на месте. Чемодан стоит рядом со столиком – там, где я его оставила.

Охранник поднимает жалюзи и выходит на балкон. Опять никого. Он осматривает шкафы. В них висит моя одежда. Менеджер проверяет ванную комнату.

– Проверьте свои вещи, мадам, – просит он меня.

Я уже и без проверки вижу, что все на месте. Собственно, красть у меня нечего. Если не считать моего дорогого платья, которое я вчера купила и которое висит в шкафу. Все мое имущество со мной, кроме документов, которые я оставила у портье.

– Все в порядке, – говорю я им смущенно.

– Наверное, вы ошиблись, – снисходительно улыбается менеджер отеля. – У нас иногда случаются подобные инциденты. Гости путают свой этаж, и им кажется, что в их номер кто-то забрался. Не волнуйтесь мадам, у нас собственная охрана, и не было ни одного случая воровства за последние десять лет.

– С чем вас и поздравляю, – говорю я этому самодовольному типу.

Что еще я могу сказать? Рассказать ему о моих отношениях с Алессандро? Или упорно доказывать, что я слышала, как кто-то открывал мою дверь? Ничего не докажешь. Все равно он решит, что я сумасшедшая.

– Извините, – говорю я ему, – кажется, я действительно ошиблась.

– Ничего страшного, мадам. Мы всегда рады вам помочь.

Менеджер снисходительно улыбается мне. Я кажусь ему экзальтированной дамочкой, каких немало на Лазурном берегу в летний сезон. Он выходит вместе с охранником. И я слышу, как он негромко говорит своему напарнику:

– У них так всегда. Все время им мерещатся посторонние мужчины.

Они приглушенно смеются и уходят. Я закрываю дверь на все замки. Приставив стул к двери, я кладу на него чемодан. Если кто-нибудь попытается сюда войти, нужно будет выломать дверь и опрокинуть стул с чемоданом. За это время я успею выскочить на балкон и закричать. Я вхожу в ванную комнату. Мою лицо и руки. Достаю полотенце, чтобы вытереться, и чувствую отвратительный запах Джефа. От неожиданности я чуть не плачу. Мне еще смеют говорить, что здесь никого не было! Он явно вытирал руки или лицо моим полотенцем! Видимо, сидел и ждал, когда я приду. Было жарко, а кондиционер он включить не решился, чтобы не выдать своего присутствия. Поэтому так остро пахнет его по́том: он все время вытирал лицо моим полотенцем. Бросив полотенце на пол, я беру другое. Выхожу из ванной и без сил опускаюсь на постель. Если Цирил и Джеф хотели меня убить, то они могут повторить свою попытку. И этот индюк менеджер об этом даже не узнает. Мне нельзя здесь оставаться. Мне ни в коем случае нельзя здесь оставаться. Нужно снять номер в другом отеле. Если, конечно, получится. Сейчас август, и все отели переполнены. Но все равно я должна отсюда уйти. В любом случае я должна покинуть этот номер.

ИНТЕРЛЮДИЯ

Джеф удивился, когда услышал голоса за дверью. Он сделал несколько осторожных шагов и прислушался. В коридоре шумела немецкая парочка. Затем раздался громкий стук. Джеф замер, но затем решил, что нужно открыть. Очевидно, стучали соседи, громкие голоса которых он слышал. Он подошел и открыл дверь. В коридоре никого не было. Джеф вернулся и сел на край ванной. Когда наконец вернется эта русская? Неужели она будет гулять до утра? Или найдет другую яхту? Джеф был ограниченным, замкнутым человеком. Ему с трудом удалось найти подругу, да и та была явно не эталоном красоты. И сошлась с Джефом скорее на почве пристрастия к легким наркотикам, чем из-за взаимной симпатии. Вообще Джефу не очень везло с женщинами. Зато повезло с хозяином. Алессандро Куацца взял его на работу еще несколько лет назад. И давал не только деньги. Почему-то хозяину нравилось смотреть, как Джеф спит с его знакомыми женщинами. Алессандро платил огромные деньги самым красивым проституткам и топ-моделям, а потом с удовольствием наблюдал, как роскошные женщины оказываются в объятиях Джефа. Ему нравилось уступать своих подружек пахнущему потом и луком Джефу. Наверное, это был изощренный вид садизма, о котором женщины не подозревали. Разумеется, они не отказывались: ведь деньги были уплачены, а им никто не давал гарантий, что они будут спать именно с хозяином яхты. Но нужно было видеть, как морщились молодые женщины, оказавшись рядом с этим животным. Джеф был готов на все ради хозяина.

Он опоздал вчера в Монако не по своей воле. Хозяин приказал найти одного человека, с которым они должны были встретиться в Ментоне. Но нужный человек умудрился опоздать, и Джеф, беспокоясь, что не успеет на яхту, предупредил об этом свою подружку. Хозяин был в ярости и пообещал убить Джефа, если тот еще раз его подведет.

Джеф услышал быстрые шаги в коридоре и снова поднялся. Кто-то опять постучал в дверь. Потом еще раз. Джеф замер в нерешительности.

– Открывай дверь, – услышал он знакомый голос Цирила.

Джеф сразу впустил напарника хозяина в номер.

– Уходим отсюда, – быстро проговорил Цирил, – она догадалась.

Джеф ничего не понял. Вернее, он не сразу понял слова Цирила. Но тот, схватив его за руку, выволок в коридор и потащил за собой к аварийной лестнице.

– Эта сука все поняла, – проворчал сквозь зубы Цирил, спускаясь по лестнице. – Завтра будем сидеть в машине и ждать, когда она утром выйдет отсюда. Ты меня понял?

– Ждать всю ночь?

– Если понадобится, то и две ночи, – огрызнулся Цирил. – Это все из-за тебя. Зачем ты открыл дверь, когда она постучала?

– Я думал, это немцы. Они так шумели.

– Не нужно было думать. Теперь нам нужно ждать, когда она выйдет из отеля. Идем быстрее, иначе они закроют двери и мы не выйдем отсюда.

Выйдя из отеля, они направились к автомобилю Цирила, стоявшему чуть в стороне. Уселись. Цирил достал телефон и набрал номер Алессандро.

– Добрый вечер, – тихо сказал он.

– Как у вас дела? – поинтересовался Алессандро. – Все в порядке?

– Нет, – ответил Цирил, покосившись на Джефа. – Ничего не вышло. Не получилось.

– Как это не получилось? – занервничал Алессандро. – Ты с ума сошел? Как у вас могло не получиться?

– Сорвалось. Но мы находимся рядом с отелем и…

Алессандро выругался. Потом немного помолчал, приходя в себя.

– Делайте что хотите, но чтобы до завтрашнего утра все было кончено. Останьтесь рядом с отелем и ждите всю ночь. Нельзя, чтобы завтра утром она попыталась попасть в больницу. Нельзя этого допустить, Цирил.

– Я все понимаю…

– Ничего ты не понимаешь! – крикнул Алессандро. – Если бы понимал, не стал бы мне сообщать такую неприятную новость. В общем, у тебя одна ночь. Делай что хочешь…

Он отключился. Цирил убрал аппарат, посмотрел на Джефа. Достал из бардачка пистолет, проверил обойму.

– Ее нужно убить, – твердо сказал Цирил. – Будем сидеть здесь всю ночь.

 

ГЛАВА 10

Я мечусь в своем номере, как в клетке. Потом вспоминаю про телефон. Можно узнать, в каком отеле есть свободные места. Я поднимаю трубку и снова кладу ее. Так нельзя. Я ведь юрист по образованию, должна понимать, что делаю. Меня можно вычислить. Проверить мои телефонные разговоры и узнать, в какой отель я звонила. Нет, так нельзя. Мне нужно отсюда вырваться и найти другое место. Можно взять такси и поехать в другой город. В Антиб или в Канны. Вообще в любой город, лишь бы оказаться отсюда подальше. Конечно, мои вещи не пропадут, но я могу забрать и свой чемодан. Хотя нет. С чемоданом мне будет сложнее. Нет, нет. Нужно взять только самые необходимые вещи.

Зубная паста, щетка, косметичка, смена белья. Мне нужно спрятаться только на одну ночь. Потом я найду Алессандро и все ему расскажу. Он сам решит, что делать с этим Цирилом. Когда он все узнает, то примет меры. Может, даже даст мне телохранителей. Я ему обязательно все расскажу. Пусть знает, чем занимаются Цирил и Джеф за его спиной. Пусть знает. Я еще раз осматриваю номер. В пакете лежит одежда, в которой я была на яхте. Ее можно оставить, она мне не понадобится. И вообще мне сейчас не до купальных костюмов. Дура. Называется приехала на отдых. Меня чуть не убили из-за моей любви к Алессандро, из-за нашей встречи. Наверное, Цирил не случайно рассказал мне о его невесте. А если это он организовал нападение на Алессандро на вокзале в Ницце? Очень может быть. В любом случае Цирил – страшный человек, и мне нужно отсюда бежать.

Все сложено, и я забираю свою сумку. Жаль, что мое дорогое платье остается висеть в шкафу. Я смотрю на него некоторое время, затем пожимаю плечами. Надеюсь, что Цирилу оно не понадобится, а убирать его в чемодан я не хочу. Я иду к выходу, потом возвращаюсь. Знаю, что я дура, но по-другому не могу. В такой ситуации нужно думать о спасении своей жизни. А я думаю о спасении своего дорого платья. Не хочу я его просто так оставлять в шкафу. Если Цирил снова появится, он может порвать его. Из вредности. Или Джеф будет лапать своими вонючими грязными руками. Нет-нет. Я не оставлю свое платье на вешалке. Это неправильно. Я хватаю платье и, сложив пополам, убираю его в чемодан. Потом убираю туда же новую сумочку и обувь. Ничего, что платье помнется, потом я его сама отглажу. Но это лучше, чем если оно останется висеть в шкафу. Чемодан я закрываю на ключ и на кодовый замок. Теперь не доберутся. Ломать чемодан они не станут. А выносить отсюда чужой багаж им не придет в голову. Не такие же они идиоты. Теперь им не добраться до моего платья.

Я знаю, что должна думать совсем о других вещах. Но так уж мы, бабы, устроены. Для нас дорогое платье – это совсем не мелочь, а важная составляющая жизни. Взяв сумку, я направляюсь к выходу. Ну почему в американских фильмах все так легко, а мне приходится так трудно? Можно позвать кого-нибудь снизу, чтобы забрал мою сумку и вызвал такси. Это лучше, чем самой выходить из номера, рискуя нарваться на этих бандитов. Я поднимаю трубку и звоню в службу багажа. Довольно долго никто не отвечает. Уже за полночь, и они, наверное, отдыхают. Наконец мне отвечает портье.

– Я вас слушаю, – говорит мне портье.

Именно он взял трубку. Видимо, телефон переключен на него.

– Пусть кто-нибудь поднимется ко мне за багажом, – прошу я портье и слышу привычное: «Сейчас пришлю, мадам».

Наверное, портье, положив трубку, недовольно говорит: «Опять эта сумасшедшая русская чего-то хочет».

Ждать пришлось долго. Минут десять, если не больше. Наконец появляется мальчик лет восемнадцати. Лучше бы они вообще никого не присылали. Мальчик берет мою сумку, и мы идем к лифту. Я держусь в середине коридора, готовая броситься бежать, едва увидев кого-нибудь из моих знакомых. Но никого нет. Когда мы подходим к лифту, створки двери неожиданно открываются, и я вижу, как оттуда выходит незнакомец. Я испуганно шарахаюсь, едва не сбив с ног мальчика, который несет мою сумку. Он изумленно смотрит на меня. Наверное, будет потом рассказывать менеджеру, какая я идиотка. Но мне уже все равно. Мы спускаемся вниз, и я забираю свой паспорт.

– Чек аут? – уточняет портье, решив, что я уезжаю.

– Нет.

Хорошо, что я знаю французский и английский. В этой ситуации мое единственное спасение – знание языков.

– Мои вещи остались в номере, – объясняю я ему, – и мне нужна машина. Такси на вокзал.

– Извините, мадам, – говорит мне удивленный портье, – но вокзал уже закрыт. Поезда не ходят после часа ночи.

– Все равно вызовите, – настаиваю я.

Мне нельзя здесь оставаться в любом случае.

– Куда вы поедете, мадам? – уточняет портье.

Кажется, он очень удивлен.

– В Канны, – выпаливаю я первое, что приходит мне в голову.

Очевидно, такой ответ его устраивает. И он поднимает трубку, чтобы вызвать машину. Я сижу в холле и жду, когда подъедет такси. В отличие от мальчика, который поднимался с первого этажа на пятый более десяти минут, такси подкатывает к отелю уже через две минуты. Мальчик берет мою сумку, и мы идем к машине. Я выхожу из отеля и пугливо оглядываюсь. Никого нет. Улица пуста. Я усаживаюсь в такси, дав мальчику чаевые – десять франков. Кажется, он не очень доволен. Наверное, за ночное обслуживание у них принято давать больше. Но в том случае, если они появляются вовремя. Я говорю водителю, парню лет двадцати пяти:

– В Канны.

Он даже не спрашивает, куда именно. Это потом я поняла, почему он не спросил. Канны на самом деле маленький поселок, в нем всего несколько улиц. Он легко трогает машину с места. На всякий случай я оборачиваюсь. Никого. Хотя на другой стороне улицы тронулась какая-то машина. Или мне показалось?

Довольно быстро мы выезжаем на трассу. Дорога между Ниццей и Каннами тоже особенная. Такое ощущение, что часть дороги пробита внутри скалы. По обеим сторонам возвышаются холмы. Мы несемся на большой скорости в сторону Канн. Я все время смотрю назад, но там мелькают фары разных автомобилей, и какой из них был у отеля, мне трудно отсюда различить. Откуда я знаю, кто за нами едет. Ночью по трассе много машин.

– Куда вас отвезти? – спрашивает водитель, когда мы подъезжаем к городку.

– В отель, – поясняю я ему, глядя на часы. Уже второй час ночи.

– Какой отель? – улыбается водитель. – «Мажестик»? «Мартинез»? «Карлтон Интерконтиненталь»? Или «Нога Хилтон»?

Ну откуда я знаю, какой отель мне нужен. В любом случае мне понадобится номер до утра. Зачем мне дорогой отель?

– Мне нужен недорогой отель. В Каннах есть трехзвездочные отели?

– В Каннах все есть, – улыбается молодой человек, направляя машину в сторону вокзала.

Мы подъезжаем к небольшому зданию, и он, оставив меня в салоне автомобиля, идет в отель. Я невольно оглядываюсь по сторонам. Интересно, куда он меня привез? Что это за отель? Кажется, какая-то ночлежка. Убежав от Цирила, я могу нарваться на бомжей или наркоманов. Куда он меня привез? Я смотрю по сторонам и вдруг с ужасом замечаю, как к такси подъезжает другая машина. Я его слишком хорошо знаю, чтобы спутать. Это «Мерседес» Цирила. Они следили за мной все время, двигаясь от самой Ниццы! Машина останавливается. И в этот момент я резко открываю дверцу и вываливаюсь из машины. У меня нет времени ждать, пока меня убьют. Я бегу за ближайший дом и неожиданно слышу треск разбиваемого стекла. Это еще что такое? Они бросаются в меня камнями? Совсем с ума сошли? Я оборачиваюсь и вижу, что Цирил целится в меня из пистолета с длинным дулом. Ну надо же быть такой дурой! Он стреляет в меня из пистолета с глушителем, поэтому выстрелы и не слышны. Цирил стреляет еще раз, и пуля едва не задевает мое ухо. Мое счастье, что этот подонок плохо стреляет. Говорят, что талантливый человек талантлив во всем. Наверное, бездарный также бездарен во всех своих проявлениях. Если в меня не может попасть с расстояния в двадцать метров. Представляете, о чем я думала в такой момент! На бегу, задыхаясь. Обувь мне мешает, но снять ее на ходу не могу. Забегаю за следующий угол и мчусь дальше. Пусть они меня найдут! Когда я была студенткой, то брала призы по легкой атлетике. И хотя сейчас у меня одышка и я сильно располнела, тем не менее некоторые навыки остались. Я успеваю снять обувь и бросить ее в сумку. Я бегу изо всех сил, просто лечу над тротуаром. Почему в этих чертовых Каннах нет полицейских. Куда они все подевались?

Я забегаю еще раз за угол. Если так пойдет дальше, то скоро я потеряю ориентацию и, сделав полный круг, окажусь за спинами моих преследователей. Этого нельзя допустить. Поэтому я бегу в сторону моря. И неожиданно оказываюсь на берегу. Впереди ничего нет. Только слышен шум моря. Оглядываюсь по сторонам. Неужели здесь нет ни такси, ни приличных отелей? Нельзя здесь долго оставаться. Лучше побегу в другую сторону. С сумкой в руках я бегу в сторону светящихся окнами домов. Никогда не думала, что попаду в такую глупую ситуацию. Ночью в Каннах. Навстречу мне шагает пожилая пара. Им лет по семьдесят. Он в шортах и в темной майке, а она тоже в шортах и в светлой майке. Конечно, пользы от них мало, но хотя бы узнаю, куда бежать и в какой стороне находится полиция.

– Где здесь полиция? – спрашиваю я у этих придурков.

Они лопочат что-то по-немецки. Такое ощущение, что здесь только немецкие туристы. Как объяснить им, что мне нужно? И оставаться долго здесь нельзя. Иначе меня догонят и пристрелят вместе с этими бодрыми старичками.

Махнув на них рукой, я бегу дальше. Оглянувшись в очередной раз, я вдруг вижу моих преследователей. Напрасно я бегу по главной улице, нужно скрыться в другом месте. Я круто сворачиваю на соседнюю улицу и бегу, уже не обращая внимание на случайных прохожих. Они мне все равно не помогут. Может, закричать? Но меня увезут в полицию за нарушение общественного порядка. Потом внесут в компьютер, где собираются все данные на приехавших в Шенгенскую зону туристов. И больше никогда не пустят в страны Западной Европы за правонарушение. Я это точно знаю. И вообще лучше не обращаться в полицию. Ведь я не смогу ничего доказать. Я вряд ли смогу найти улицу, где в меня стрелял Цирил. А без этого мне никто не поверит. Портье и менеджер скажут, что я обычная истеричка. А водитель такси обвинит меня в том, что я сбежала, не заплатив за проезд. Ой как неприятно.

Я бегу дальше. В полицию я обращаться не стану, это решено. Тогда мне нужен какой-нибудь отель, чтобы спрятаться. Иначе мне конец. Почему мне так не везет? Один раз в жизни познакомилась с приличным человеком и сразу нарвалась на убийц, которых наняла его ревнивая невеста. Или я ошибаюсь, и они хотят захватить меня в заложницы, чтобы потом шантажировать Алессандро? Нет. Если бы хотели взять в заложницы, то не стали бы стрелять. А Цирил стрелял в меня с явным расчетом попасть мне в голову или в спину.

Почему здесь такие длинные и пустые улицы. Куда все подевались? Наверное, в другой части города. Я встретила несколько влюбленных парочек, один раз наткнулась даже на пару полицейских. Мужчина и женщина. Тоже мне символ равноправия. Женщина одета в форму и носит пистолет, но, мне кажется, она из него стреляет только на учениях. А мужчина недовольно посмотрел на меня и отвернулся. Он даже не поинтересовался, почему я без обуви и куда так спешу.

Я бегу по улице Антиба и смотрю назад. Пока никого не видно. На улице Канады я сворачиваю направо. Почему-то мне понравилось это название. Часто пишут, что Канада – рай для эмигрантов, вот я и решила свернуть. Может, улица выведет меня куда нужно. И почти сразу я увидела белое здание отеля. «Карлтон Интерконтиненталь». Кажется, об этом отеле говорил водитель. Теперь только бы здесь оказалось место.

Надев обувь, я вбегаю в холл. Заспанный швейцар недовольно смотрит на меня. За стойкой портье стоят две девушки. Я подбегаю к ним.

– Мне нужен номер, – говорю я тяжело дыша и оглядываясь по сторонам.

Пока здесь никого нет. Но если ворвется Цирил, то тучный швейцар и две девушки его явно не остановят.

– Конечно, мадам, – говорит мне одна из девушек. – Вы зарезервировали номер?

– Нет. Я только приехала. Моя машина испортилась, и я пешком пришла к вам… – Мне нужно как можно быстрее получить номер, поэтому я моментально придумываю эту историю. – Когда вы сможете предоставить мне номер?

Девушки о чем-то переговариваются. «Карлтон» внешне похож на «Негреско». Такой же белый дворец и два шпиля по краям.

– Извините, мадам, – наконец говорит одна из них, – у нас остались только номера с видом на море.

– Давайте мне один, – требую я, доставая деньги. Кредитной карточкой я платить не буду, чтобы меня не могли найти.

– Вы хотите заплатить наличными? – удивляется девушка. – Номер стоит две тысячи франков.

«Ну почему мне так не везет, – думаю я, едва не плача, – скоро я потрачу все свои деньги и останусь без средств к существованию. Даже уехать отсюда не смогу».

– Согласна, – говорю я, сжимая зубы. – Только побыстрее. Я очень устала и хочу спать.

– Конечно, мадам. Заполните карточку.

Она протягивает мне бланк для регистрации. Только этого не хватало. Но я вспоминаю про свою бабушку. Ничего страшного. Я заполню формуляр на фамилию Марпл. Пусть потом ищут, куда делась эта англичанка. Цирил тоже меня не найдет, хотя теперь я ни в чем не уверена.

Я протягиваю заполненный листок девушке вместе с деньгами. Она читает и согласно кивает, затем вводит данные в компьютер. Наверное, эта милая девушка думает, что я – сумасбродная англичанка. Примчалась пешком во втором часу ночи и снимает один из самых дорогих номеров с видом на море. Да еще и платит наличными. Почему сумасбродная? Но ведь сутки уже прошли. Выходит, что я плачу такие деньги, чтобы остаться в отеле всего до двенадцати дня. И тут девушка, улыбаясь, говорит мне:

– Наш расчетный час – одиннадцать утра.

– Пусть будет одиннадцать, – соглашаюсь я.

Теперь она решит, что я не просто сумасбродная англичанка, а шизофреничка, если соглашаюсь на любые условия. Нужно, конечно, позвонить в «Сплендид» и предупредить портье, что я оплачу такси, как только вернусь в Ниццу. Но это лучше сделать завтра и в другом месте. У меня есть мобильный телефон, однако я оставила его в Москве. Решила, видите ли, отдохнуть от всех проблем. К тому же звонки по такому телефону из Франции очень дороги. Ну почему я такая чокнутая? Решила сэкономить копейки, а потратила здесь уже несколько тысяч долларов.

Я получаю ключ, беру свою сумку и иду к лифту. Здесь кабины попросторнее. И вообще обстановка шикарная. Мой номер находится рядом с лифтом. Я открываю ключом дверь и вхожу в номер. Обидно платить такие деньги, когда есть номер в Ницце. Подлец Цирил! Я подам на него в суд и приложу чек из «Карлтона». Вхожу в комнату и включаю свет. Честное слово, в любое другое время у меня бы сердце забилось от радости. Просторный номер с изумительным видом на море. Что еще нужно для счастья? Он в тысячу раз лучше моего номера в Ницце. Но я все равно расстроена. Сколько денег я выбросила на ветер! С таким трудом их зарабатываю и так глупо трачу. Нужно было хотя бы поторговаться. Какие глупости лезут в голову. Кто же торгуется в отелях такого класса? Меня бы просто выгнали. К тому же я была безумно рада, когда узнала, что меня готовы принять. Очень хочется выйти на балкон и посмотреть на ночную панораму. Но я знаю, что не выйду. Цирил и его мрачный напарник могут увидеть меня с улицы. И еще: нужно предупредить девушек, чтобы они никому не говорили, что я здесь. Я поднимаю трубку и вызываю портье.

– Извините, что я беспокою, – говорю я девушке-портье. – Я была с другом, но он меня бросил. Поэтому я не хочу с ним разговаривать. Если вас будут спрашивать обо мне, пожалуйста, никому ничего не говорите. Я хотела бы отдохнуть хотя бы одну ночь.

В отелях такого класса к подобным просьбам относятся с пониманием. Когда клиент платит такие деньги, он вправе рассчитывать на то, что все его просьбы будут выполнены.

– Не беспокойтесь, – говорит мне девушка. – Мы вообще не даем справок о наших гостях. Ни одному человеку. Можете спать спокойно. Приятных вам снов.

Поблагодарив, я кладу трубку, немного успокоившись. Если она сказала правду, то до утра Цирил меня не найдет. А завтра утром я вызову такси и поеду в госпиталь. Пусть Алессандро узнает, кто есть кто!. Пусть узнает, что его предал собственный слуга. Или матрос. Я не знаю, кем там числится этот Джеф. Может, он его водитель или лакей, но все равно сукин сын.

Раздеваюсь и медленно иду в ванную комнату. Включаю свет. Равнодушно отмечаю, что здесь очень красиво. Нужно жить в таких отелях, огорченно думаю я. И механически считаю. Семь дней по две тысячи франков. Нет, даже восемь, ведь у меня восемь ночей в «Сплендиде». Итого: шестнадцать тысяч франков. Больше двух тысяч долларов за неделю отдыха. Это нам не подходит. Такой отдых могут позволить себе только друзья Алессандро из семейства Ротшильдов.

Все равно обидно. Нужно быть хотя бы Розенталем, чтобы отдыхать в таком отеле. Интересно, что сам Марк Борисович никогда не был на Лазурном берегу. Его сюда и не тянет. Единственные люди, кого деньги не портят, – это евреи-адвокаты. Розенталь остался таким, каким был и пять лет назад, и десять, и тридцать. Хотя я точно знаю, что он много зарабатывает. Что его участие в защите стоит дорого. Но Розенталь никогда не потратит деньги просто так. Даже если у него будет несколько миллионов долларов. Он лично проверяет все счета, подсчитывает каждый рубль при выдаче зарплаты, проверяет нашего бухгалтера. Наверное, это правильно. Ведь он деньги не ворует, а зарабатывает. А это принципиальная разница. Я вообще не знаю людей, которых могут испортить деньги, заработанные трудом. Начиная с самого богатого человека в мире Билла Гейтса, который, создав «Майкрософт», заработал миллиарды, и кончая нашим Марком Борисовичем Розенталем. Заработанные деньги всегда ценятся больше. И люди, сумевшие их заработать, вызывают уважение.

Я не говорю о наших доморощенных олигархах. С ними все ясно. Это даже не воры, а просто халявщики. Когда распадалось государство, каждый из них отхватил какую-то часть государственной собственности. Один – цветные металлы, другой – государственный завод, третий – нефтяные скважины, четвертый – газ. Но у них не хватило мозгов, чтобы украсть все тихо. Они просто публично присвоили себе государственную собственность. Поэтому я не уважаю наших олигархов, но ценю Марка Борисовича. Он не только профессиональный юрист, но и умный, все понимающий человек. Жаль, что сейчас его нет рядом со мной. Он бы дал мне дельный совет. Но если его нет рядом, значит, я должна раскинуть собственными мозгами. Начну с того, что пробьюсь, наконец, к Алессандро и все ему расскажу. Когда он обо всем узнает, все устроится.

Я пошла принимать душ. С удовольствием начала открывать шампуни и бальзамы, стоящие на полочке в ванной. Нет, все-таки даже в моей ситуации можно получать удовольствие. И пусть Цирил провалится ко всем чертям. Я слегка застонала от удовольствия, а потом немного поплакала. Не говорите, что в своих действиях я непоследовательна. Я это и сама знаю.

 

ГЛАВА 11

Ночью я спала плохо, все время просыпалась. Мне казалось, что Цирил влезает на мой балкон. Или открывает замок и незаметно входит, чтобы меня задушить. Под утро я совсем не могла спать, так меня замучили кошмары. Но никто в моем номере не появился. И я поняла, что страх – это наш собственный кошмар, когда мы ждем чего-то ирреального и сами боимся себе в этом признаться. Я поднялась, умылась и заказала себе завтрак в номер. Было вкусно и красиво. Я плотно поела. Обидно платить такие деньги за номер и не завтракать. Выпила весь кофе, что был в кофейнике. После чего еще раз приняла душ, переоделась и попросила портье вызвать мне такси.

Часы показывали восемь утра, когда я покинула гостеприимный «Карлтон». Как бы то ни было, мне здесь было хорошо, и я решила, что по возможности всегда буду останавливаться в отелях сети «Интерконтиненталь». Если честно, то я немного врала сама себе. Ну откуда у меня такие деньги, чтобы жить в подобных отелях? Скорее, у меня будут деньги для той обшарпанной гостиницы, куда вчера ночью привез меня таксист.

Сев в машину, я огляделась по сторонам. Опять никого. Но я уже была научена горьким опытом. Водителем был пожилой араб, лет под шестьдесят.

– Сделайте круг вокруг отеля, – попросила я его.

Он удивленно взглянул на меня, но круг сделал. «Хвоста» не было. Теперь можно направиться в больницу. Я назвала адрес, добавив, что еду в больницу. Водитель кивнул, обнаружив в улыбке все свои зубы. Зубы у него были не очень хорошие, зато свои. Я не могу похвастаться, что никогда не хожу к зубному врачу. Наверное, каждый человек время от времени посещает стоматолога. У меня нормальные зубы, но несколько пломб я уже поставила. Обидно, конечно, что в моем возрасте у меня не такие зубы, как у этого таксиста-араба.

Во время поездки я дважды просила его отклониться от маршрута, чтобы проверить, нет ли преследования. Но Цирила и его напарника нигде не было. Кажется, я их провела. Пусть теперь мучаются и ищут меня по всем отелям городка. На самом деле в знаменитых Каннах только две длинные улицы. Набережная Круазетт и улица Антиба. И еще несколько мелких, перпендикулярных улочек. Больше ничего нет. Абсолютно ничего. На побережье находится знаменитый Дворец фестивалей и казино. Недалеко расположен отель «Мажестик». Дальше идут «Хилтон», «Карлтон» и «Мартинез». Есть еще десяток отелей высокого класса и десяток дешевых. Вот и все. Больше в Каннах ничего нет. Но весь мир стремится попасть сюда в мае, чтобы увидеть открытие фестиваля, посмотреть, как звезды кино поднимаются по лестнице, покрытой красным ковром. И конечно, почувствовать атмосферу этого праздника. Я ехала и думала, что Канны меня разочаровали. Забыла сказать, что на улице Антиба находится большинство бутиков города, которым не нашлось места на побережье.

Мы подъехали к больнице примерно в половине девятого. Я вышла и огляделась. Похоже, отсюда мне придется добираться пешком.

– Где находится стоянка такси? – поинтересовалась я у моего араба.

Тот покачал головой:

– Здесь нет стоянок такси, мадам. Если вам понадобится машина, вы можете вызвать ее по телефону.

Он поискал карточку с номером его телефона и протянул ее мне. Все такси на побережье снабжены радиотелефонами и аппаратами мобильной связи.

– А как отсюда выбраться, если не будет такси? – поинтересовалась я.

– Внизу стоянка автобуса, – показал мне водитель, – но до нее два с половиной километра. Больше здесь ничего нет, мадам.

– Спасибо.

Я дала ему деньги по счетчику и щедрые чаевые. Вдруг он мне еще понадобится.

Когда такси уехало, я почувствовала себя очень одинокой. Вокруг никого. Взяв сумку, я пошла в приемную, чтобы узнать, где находится мой возлюбленный. Наверное, так должно было случиться, успокаивала я себя. В конце концов ничего страшного не произошло. Он попал в больницу с незначительными ушибами. Цирил говорил, что его скоро выпишут. Хотя я не могу верить Цирилу, но, надеюсь, что хоть на этот раз он сказал правду.

Больница была небольшой, у нас такие лечебницы называют сельскими. Трехэтажное здание, вероятно, человек на двадцать пять больных. Я подошла к стойке, где сидела миловидная пожилая женщина. Совсем не обязательно с ней знакомиться. Ведь Алессандро – известный человек, и ему может не понравиться, что я его ищу. Пусть решат, что я журналистка. Надев очки, я подошла к женщине.

– Извините меня, мадам, вы не скажете, где лежит мсье Алессандро Куацца?

– Конечно, – улыбнулась мне женщина.

Она оказалось милым и добрым человеком. Это не наши церберы. Ведь если подумать, зачем нужны дежурные в приемных? Чтобы давать информацию о больных, помогать всем, кто к ним обращается. Что делают наши регистраторши? Хамят, злятся, грубят, нервничают. И никогда у них не получишь правильного ответа. Может, это из-за неустроенной жизни? У нас даже в информационных отделах умудряются ничего не сказать. А здесь мне сразу объяснили, где лежит мсье Куацца и как к нему пройти. Было приятно и легко. Я улыбнулась женщине и пошла по коридору. Поднялась на второй этаж. Сейчас я увижу своего мужчину. Какая мне разница, что с ним произошло. Даже если он потеряет руку или ногу, я и тогда его не брошу. Наверное, во мне есть некоторая жертвенность. Хотя какая это жертвенность? Просто я забочусь о себе и не хочу упустить такого мужчину.

Когда я была школьницей, то часто думала о подвиге декабристок. Нам так и внушали тогда, что это был подвиг. А по-моему глубокому убеждению, никакого подвига не было. Это абсолютно нормально, когда женщина хочет быть рядом с любимым человеком. И никакой это не подвиг. Нужно объяснять детям, а особенно девочкам, что это – нормальная жизнь. Что нужно бороться за свою любовь, никогда ее не предавать. И всегда стараться быть рядом с любимым. А если не любишь – вот тогда это действительно подвиг. Жить рядом с нелюбимым человеком – это пытка, которую не каждая может выдержать.

Я поднималась по лестнице, думая об Алессандро. Какие требовательные пальцы у него были. И какие опытные. С ним будет нелегко. Пусть у нас впереди редкие встречи, но я никогда его не брошу. Я посмотрела на свое отражение в стекле. У меня еще все впереди! Я молодая и красивая женщина, которая любит и хочет взаимности. Я еще способна родить – мальчика, умного, как Алессандро, и девочку, похожую на меня. Или на нас обоих. Пусть она будет такой же красивой, как и ее родители. Сумка мне очень мешает, но ничего не поделаешь. Приходится таскать ее с собой. На втором этаже безлюдно. Только две медсестры в конце коридора. Я смотрю на номера палат и чувствую, как волнуюсь. Сейчас я увижу Алессандро. Сейчас я ему все расскажу.

Я нашла его палату и уже собралась войти. Протянула руку, чтобы открыть дверь. В этот момент мимо прошел врач и я вдруг почему-то застеснялась. Чего я стесняюсь? Я открываю дверь и вхожу. Большая просторная палата. Кровать, рядом тумбочка. Телевизор. На тумбочке стоит несъеденный завтрак. Видимо, Алессандро куда-то вышел. Может, его позвали на процедуры. Капельницы рядом нет, значит, с ним все в порядке. Я подхожу к вешалке. На ней висит его одежда. Все верно. Это его палата. Слышны мужские шаги, и я быстро прячусь в ванной комнате. Пусть мое появление будет для него сюрпризом. Я слышу, как он входит в палату. Кажется, он не один.

– Мадемуазель волнуется? – слышу я знакомый голос.

Интересно, к кому он обращается?

– Конечно нет.

Уверенный женский голос заставляет меня замереть. Я осторожно кладу сумку на пол. Интересно, кто это такая? Неужели невеста нашла Алессандро в больнице? Наверное, она считает, что меня уже нет в живых. Ах, стерва.

Я чуть приоткрываю дверь. Алессандро, стоя в больничном халате, привлекает к себе медсестру. Ей не больше двадцати, но, судя по тому, как она держится, эта девочка знает о сексе гораздо больше меня. Он обнимает ее, привлекает к себе, и я вижу, как его рука лезет ей под юбку. Я начинаю краснеть и задыхаться. Слишком хорошо я знаю этот уверенный жест. Он целует ее, а я наблюдаю за ними, изо всех сил пытаясь сдержаться. В этот момент раздается телефонный звонок. Протянув левую руку, он берет трубку. Правой он расстегивает ей пуговицы на груди.

Алессандро говорит по-итальянски, но я понимаю, что он говорит с Цирилом. И почему-то его ругает. Медсестра, очевидно, понимает меньше и поэтому улыбается. Он заканчивает с пуговицами и приподнимает бюстгальтер. Глаза бы мои не видели такого бесстыдства! Он действует почти автоматически. Ругает Цирила, в этом нет никаких сомнений, он его ругает. И одновременно ласкает грудь медсестры. Все мужики сволочи, я об этом всегда говорила.

Я все еще не хочу поверить в очевидное. Наверное, Алессандро ругает Цирила за его вчерашнее преследование. Похоже, он очень недоволен. А насчет медсестры тоже не стоит нервничать. Ведь Алессандро – молодой и красивый мужчина, а я ему не жена. И он не обязан соблюдать мне верность. И все-таки… И все-таки… Порядочные мужчины не бросаются так на первую встречную. Не исключено, что он немного сексуально озабоченный. Как все итальянцы. Вообще южные народы гораздо темпераментнее северных. Это, наверное, объясняется наличием солнца в крови и специй в еде.

Он что-то кричит Цирилу и бросает трубку. Медсестра улыбается.

– Ты его ругаешь? – спрашивает она.

Теперь левая рука у Алессандро свободна, и он ласкает ее ногу.

– Ругаю, – мягко соглашается Алессандро, целуя ее в грудь. – Сегодня ночью он не смог найти нужную мне женщину.

– А говорил, что будешь утром ждать меня.

Она его даже не упрекает. Ей, видимо, все равно, с кем он еще проводит время, и только ленивое любопытство заставляет ее задавать вопросы.

– Конечно, тебя.

Он, продолжая целовать ее грудь, снимает бюстгальтер. Меня он так не целовал, вспоминаю я с возмущением. Он начинает возиться с ее юбкой. Но она сама поворачивается, помогая ему. Какое бесстыжее поколение идет нам на смену!

– Это была моя знакомая, – я с ужасом слышу, что он говорит обо мне. – Он должен был ее найти и не нашел.

– Значит, ты хотел, чтобы он привез ее к тебе вместо меня?

Эта дурочка изображает ревность, продолжая раздеваться. Хоть бы остановилась на секунду.

– Ни в коем случае! – хохочет Алессандро. – Это старая дева с мозгами коровы, которая никому не нужна.

Господи, и это он говорит обо мне! Какая же я старая дева, у меня сын есть. И муж был. Да и сам Алессандро мог убедиться, что я не девственница. Но он продолжает:

– Она приехала из России. Этакий неуклюжий мешок с обвисшими грудями и большой задницей…

Это невозможно слышать! Сейчас выйду и надаю ему пощечин.

– Она считает себя сексуально привлекательной, – смеется это чудовище, – думает, что может нравиться мужчинам. Вчера она отправилась в магазины и накупила себе дорогого белья на тысячу долларов…

Только на триста. Хотя… если прибавить платье. И сумочку. И обувь. И этот тип еще смеет издеваться! Но он продолжает:

– Эта старая дура думает, что если нацепит на себя платье от «Шанели», то станет привлекательной, – Алессандро хохочет. – Она даже не умеет вести себя в постели. Пугается каждого движения и стонет, как павиан.

Скотина. Это он говорит обо мне! Ну и дрянь!

– Она может побеждать на конкурсах сексуально озабоченных бабушек, – продолжает давиться от смеха Алессандро.

Он сбрасывает с себя халат и предстает перед девицей абсолютно обнаженным. После чего поворачивает ее, и оказывается у нее за спиной. Не могу на это смотреть! Все мужчины – раз и навсегда – сволочи! Настоящие сволочи. Никому нельзя верить!

– Значит, тебе нужна старая дева, – говорит она, изгибаясь и наслаждаясь.

– Надеюсь, ты не такая.

Он дергается, и она дергается вместе с ним. И оба хохочут. Смеются надо мной.

Если бы в этот момент у меня было оружие, я бы его убила! Хорошо, что у меня ничего не было. Но я вынуждена стоять и ждать. Отвратительное зрелище совокупления двух животных. Вообще в сексе есть что-то недостойное, гадкое, мерзкое. Люди уподобляются козлам или собакам. Никогда не думала, что так противно смотреть на это со стороны. И как можно получать от секса удовольствие! Если я расскажу, как извращенно они себя вели, ни один редактор не пропустит мою рукопись. Я возненавидела мужчин раз и навсегда, увидев Алессандро с этой глупой и похотливой медсестрой.

Наконец эта пытка закончилась и она начала одеваться. Я испуганно подумала, что они захотят принять душ, но напрасно – этим животным не нужно было ничего подобного. Они оделись, и он пошел следом за ней, очевидно, принимать какое-то лекарство. Или ему должны были сделать рентген, чтобы убедиться в отсутствии внутренних повреждений. На лице у него был заметен синяк, но я бы поставила ему еще один, побольше.

Когда они вышли, я почувствовала, что у меня дрожат руки. Мерзавец, подонок, негодяй! Как он мог так обо мне говорить! А я ему так верила. Мне он казался идеалом мужчины. И вдруг такой поворот. «С мозгами коровы». Это он говорил про меня! «Неуклюжий мешок с обвисшими грудями и большой задницей». Какая мерзость! Я подняла свою сумку и чуть на закричала от злости. Ненавижу всех мужчин! Чтобы они все сдохли! Все мужчины на свете! Господи, сделай так, чтобы они все сдохли…

Хотя нет. Не нужно. Беру свои слова обратно. Кое-кто пусть сдохнет, а некоторые пусть останутся. Среди будущих мужчин есть и мой сын. Надеюсь, он вырастет порядочным человеком и не будет обращаться с женщинами, как этот итальянский прохвост. Макаронник. Плейбой чертов.

Взяв сумку, я выхожу из его палаты. Ноги моей больше здесь не будет! И из-за этого мерзавца я потратила столько денег! Платье от «Шанель», обувь, сумочка, белье. А он еще смеялся над моим бельем. Чтобы он сдох! Как он смеет надо мной смеяться?!

С трудом сдерживаюсь, чтобы не найти этого типа и не выложить ему все, что о нем думаю. Не нужно. Я накажу его презрением. Соберу свои вещи и уеду из Ниццы. Чтобы никогда больше его не видеть. Никогда в жизни. Я спускаюсь вниз и чувствую, как меня трясет от ненависти и злости. Даже не потому, что он оказался таким подлецом. Вы бы видели его лицо, когда он гладил грудь этой проститутки-медсестры. Было видно, что она его не очень волнует. А обо мне он говорил со смехом, как говорят о городских сумасшедших – без злости и жалости.

У меня на глазах слезы. Как я могла так обмануться?! Как я могла ему поверить?! Я надеваю очки, чтобы никто не видел моего лица. И спускаюсь в приемную. Подхожу к уже знакомой даме.

– Мне срочно нужно вызвать такси, – прошу я ее.

Тут я вспоминаю об арабе. Нет, лучше ему не звонить, пусть вызовет кого хочет. Лишь бы Цирил не смог меня найти. Женщина кивает. Я вижу табличку на ее груди. Мадам Дюруфле. Она указывает мне на стул, стоящий у стены, но я не могу спокойно сидеть. Чувствую, как слезы льются у меня из глаз. Не столько от жалости к себе, сколько от ненависти. Мне захотелось приключений, и я их в полной мере получила. Так мне и нужно!

Я иду в туалет. Снимаю очки и смотрю на себя в зеркало. Честное слово, я постарела за те несколько минут, что стояла в ванной комнате палаты Алессандро. В зеркале я вижу немолодую женщину с растрепанными волосами и с набухшими мешками под глазами. Так и должно быть. Я ведь уже двое суток нормально не спала. Или даже трое. Противно смотреть на себя. Я собираю волосы на голове, стараясь не смотреть на свое отражение в зеркале, надеваю очки и выхожу из туалета. Мадам Дюруфле любезно сообщает мне, что машина придет через пять минут. Я киваю и усаживаюсь на стул. Мимо снуют врачи и медсестры. Кажется, в какой-то момент я даже всхлипнула. Мадам Дюруфле, взглянув на меня, поинтересовалась:

– Вам нужна помощь?

– Нет, спасибо.

Интересно, чем она мне может помочь? Отравить Алессандро? Или передать ему, что он подлец?

Через пять минут приходит наконец такси, и я, подняв свою сумку, иду к выходу. Больше я никогда сюда не приеду. И никогда в жизни не стану даже разговаривать с Алессандро. Так я думала, выходя из отеля. Но откуда мне было знать, что ждет меня впереди?..

Я сажусь в машину и прошу отвезти меня в Ниццу. По дороге я начинаю плакать, и таксист испуганно косится на меня. Наконец я успокаиваюсь и вытираю слезы. И вдруг начинаю понимать, что ничего не кончилось. Все только начинается. Значит, я ошибалась. Выходит, что Цирил и Джеф искали меня по заданию Алессандро. Получается, что они… все трое… хотят меня убить. «Хотят меня убить», – повторяю я ошеломленно. Я была так потрясена поведением Алессандро и его словами, что не смогла оценить сложившуюся ситуацию. Выходит, он приказал Цирилу и Джефу меня найти. Найти и убить. Но почему? За что? Неужели только за то, что я прокатилась на его яхте до Сен-Тропе и обратно? Или за то, что я выпила на яхте два бокала вина, бутылку апельсинового сока и бутылку воды? Почему он хочет от меня избавиться? Почему он послал Цирила? Я начинаю вспоминать все, что со мной случилось с момента знакомства с Алессандро, и чувствую, как меня начинает колотить от страха. Слезы у меня высохли, и я начинаю анализировать все, что произошло. И чем больше я думаю, тем страшнее мне становится.

– Подождите, – прошу я таксиста, – мы не поедем в Ниццу. Давайте я сойду где-нибудь в другом месте.

– В каком месте? – удивляется таксист.

– Какой город находится рядом?

– Антиб, – отвечает изумленный водитель.

– Давайте в Антиб, – киваю я ему, продолжая думать о своем.

Сегодня мне нужно многое осмыслить.

 

ГЛАВА 12

Таксист привез меня в Антиб, небольшой городок, слившийся с поселком Жоан-ле-Пен. Между Ниццой и Каннами. Я сижу в ресторане, который трогательно называется «Голубой слон». И, заказав себе чашечку кофе, я начинаю вспоминать все, что со мной приключилось.

Итак. Мы познакомились в казино. Цирил сидел рядом с Алессандро и не обращал на меня никакого внимания. А вот Алессандро сразу начал смотреть в мою сторону, словно внимательно изучая. Все так и было. Он смотрел, и я видела, как внимательно оценивает он мою внешность. Если я сразу показалось ему женщиной с большим задом и обвисшей грудью, зачем он пригласил меня на коктейль, а потом подвез до Ниццы? Первая загадка. Он посадил меня в машину и повез к маркизе. Как ее звали? Все равно не вспомню, ну и черт с ней. Он повез меня к ней. Мы стояли во дворе, и он перед тем как уйти, поднял верх машины, сказав, что может пойти дождь. И я, дура, ему поверила. Никакого дождя и быть не могло. Погода была прекрасная, но он сделал так, чтобы я сидела в закрытой машине. И в тот момент, когда он подвел кого-то к окну, Цирил начал меня отвлекать, показывать фотографии Капри. Ни до, ни после Цирил не делал ничего подобного. Значит, ему нужно было, чтобы я отвернулась.

Я почувствовала, как у меня пересохло в горле. Я уже выпила две чашки кофе и собиралась заказать третью. Он не дал мне фотографии в руки, это я точно помню, а заставил повернуться, чтобы я смотрела их из его рук. Значит, им было нужно, чтобы я сидела в машине, но смотревший сверху человек не мог увидеть моего лица.

Поняв, что нащупываю верный путь, я нахмурилась. Будем думать дальше. Потом меня привезли в Ниццу. Он попрощался, даже не спросив, в каком номере я живу, даже не предложив завтра встретиться. У него было холодное, отстраненное, равнодушное лицо. Я приняла его за джентльмена, а это был обычный эгоист. Я сыграла свою роль и больше не была ему нужна.

Вспоминаем дальше. Я поднялась к себе, и они уехали. Потом что-то случилось. Не знаю, что именно. Это вторая загадка. И тогда он решил, что я ему снова нужна. Прислал мне роскошный букет и записку с приглашением на прием. Никакого приема не было, он соврал. Хотя мы неплохо покатались. Но зачем он соврал? И он явно занервничал, когда увидел вместо Джефа его девушку. Он не хотел, чтобы на яхте меня видели посторонние. Предположим. Ну и что? Он написал, что будет прием, и я вырядилась в темное платье. Как идиотка носилась весь день по магазинам.

Что было на яхте? Я выпила немного вина, потом мы занялись сексом. Если я ему не нравилась, зачем он изображал страсть? Судя по всему, этот сукин сын ничего не делает просто так. Значит, он хотел меня раздеть… раздеть и… раздеть и… заставить надеть другое платье. Помню, что я еще удивилась, но не стала возражать. Он дал мне купальник и костюм, причем шорты были мне немного малы. Они так сжимали мне ягодицы. И прозрачная рубашка. Потом он принес коктейль. Когда я хотела взять стакан с синей трубочкой, он сделал так, чтобы я взяла другой, с желтой. Это я точно помню. У меня был стакан с желтой трубочкой, а у него – с синей. Получается, что он что-то подмешал мне в коктейль какое-то лекарство. Я свою норму знаю. От двух стаканов вина со мной ничего не могло случиться. В коктейле что-то было. Он отвел меня на палубу и уложил на лежанку.

Потом, когда мы прибыли в Сен-Тропе, я оказалась в бессознательном состоянии. Кажется, он все время меня целовал. А потом отнес в каюту и оставил там, ничем не прикрыв. Просто раздел и бросил. Какая свинья!

Выходит, что ему я была нужна и в Сен-Тропе. Именно в этом наряде. Интересно, кому он принадлежал? Я ничего об этом не знаю. Выходит, он меня все время обманывал. На следующее утро он вызвал Джефа и уехал на вокзал. Потом приехал Цирил и сообщил, что Алессандро попал в больницу. Им было важно, чтобы меня на яхте не было. Я собрала вещи и уехала. А ночью меня уже ждали Цирил и Джеф, чтобы убить. Все сходится. Получается, что я сыграла свою роль и теперь уже не была ему нужна.

Как мне было обидно! Получается, что меня использовали как последнюю идиотку! И теперь для завершения спектакля меня нужно убить. Конечно, я могу уехать. Улететь первым рейсом в Москву. А вещи мне отель потом вышлет. В Москве они меня не станут искать. Или лучше пойти в полицию? Хотя что я могу рассказать? Сказку про то, как я каталась на яхте? Или как там напилась? У меня нет никаких доказательств, только смутные подозрения. У меня ничего нет. Кроме моей одежды, которая была на яхте. Я, кажется, принесла ее в отель, чтобы отстирать пятно от апельсинового сока на рубашке.

У меня нет доказательств. Я вообще не знаю, зачем я могла понадобиться этой странной троице. Может, Алессандро вообще не тот, за кого себя выдает? Хотя у него дорогая машина, шикарная яхта и куча денег. Но зачем ему меня убивать?

Четвертую порцию кофе я заказывать не буду. Нужно спокойно посидеть и поразмышлять. Что мне делать? Конечно, я хочу отомстить этому негодяю. Конечно, я хочу расстроить его планы. Но я должна знать, что ему нужно. И зачем ему была нужна именно я. Как же мне действовать?

В этот момент у человека за соседним столом зазвонил телефон, и я невольно взрогнула. Телефон. Когда раздался звонок на яхту, он забрал аппарат, не разрешив мне разговаривать. Я видела, что он нервничает. Он буквально ворвался в рубку и выхватил аппарат. Значит, он боялся, что я могу что-то узнать. Или поговорить с человеком, с которым не должна была говорить. От напряжения у меня заболела голова.

34-43, номер я помнила наизусть. Он был похож на наш московский. И первые четыре цифры. Мне они еще показались смешными. Целое и половина. 44–22. Точно. Я запомнила номер. От неожиданности я поднялась, потом села. Потом снова встала и подошла к официанту.

– У вас есть телефон? – спросила я. – Мне нужно срочно позвонить.

– Конечно, мадам, – улыбнулся молодой человек, – номер нашего телефона 93-34-28-80. Я дам вам нашу карточку.

– Нет, вы меня не поняли. Мне нужен телефон, чтобы позвонить.

– Телефон рядом со стойкой, – показал мне официант.

Я прошла к стойке и быстро набрала нужный номер. Оператор сообщил, что я не набрала первые две цифры. Я совсем потеряла голову. Ведь во Франции, когда звонишь по местному аппарату, нужно набирать еще две первые цифры. Я набрала десять цифр, и мне ответил женский голос.

– Алло, я вас слушаю.

– Здравствуйте…

Я вдруг подумала, что не знаю, о чем говорить. А если эта женщина – невеста Алессандро или подружка Цирила, то что мне ей сказать?

– Говорите, – потребовала женщина.

– Извините, – я должна была с чего-то начать. – Это говорит знакомая Алессандро Куацца. Вы знаете такого человека?

– Конечно, знаю. А кто это говорит?

– Его знакомая.

От волнения у меня дрожала рука. Если я опять ошибусь, то следующего шанса у меня не будет.

– Дело в том, что я вчера была на яхте сеньора Алессандро…

– Кто вы такая? Зачем вы мне звоните? Я не знаю никаких знакомых Алессандро, – нервно сказала женщина, судя по голосу, достаточно молодая.

– Вчера ночью я ночевала на его яхте, – вдруг разозлилась я, – и вы звонили к нам на яхту поздно вечером. Я хотела поговорить с вами, но если вы не хотите…

Я уже хотела положить трубку, но вдруг услышала:

– Подождите. Вы его знакомая?

– Да.

– Близкая знакомая?

– Не очень, – с горечью ответила я.

– А почему вы знаете, что вчера вечером я ему звонила? Он ведь мне не ответил. И я не звонила ему. Я звонила совсем другому человеку.

– Я стояла рядом и видела ваш номер – он высветился на аппарате. Но он не стал вам отвечать.

– Кто вы такая? – снова нервно спросила меня незнакомка.

– Но я же вам сказала, – у меня больше не было сил разговаривать с этой дамочкой; напрасно я ей позвонила. – Я знакомая Алессандро.

– Дело в том, что вчера вечером я ему не звонила, – продолжала она. – Я звонила своей кузине. Но она мне не ответила.

– Ваш номер был на аппарате, и я его запомнила.

– Какой был аппарат? – быстро спросила она. – Вы запомнили аппарат?

– Конечно. Серебристый «Панасоник», а почему вы спрашиваете? Впрочем, это уже все равно, до свидания. Извините, что я вас побеспокоила.

– Подождите, – вдруг сказала она. Я почувствовала, что она сомневается. Затем незнакомка сказала: – Нам нужно с вами увидеться. Вы уверены, что вчера ночью на яхте не было другой женщины, кроме вас?

– Не было, – подтвердила я.

– Где вы сейчас находитесь? – требовательно спросила она.

– В ресторане «Голубой слон». В Антибе.

– Через два часа я буду в Антибе. Вы можете меня подождать?

– Могу. Я хотела с вами увидеться и поговорить.

– Очень хорошо. Никуда не уходите. Это может оказаться важнее, чем вы думаете. Никуда не уходите из ресторана. До свидания.

Я положила трубку. Неужели сработало? Почему она так заволновалась? И почему спросила про аппарат? Она сказала, что звонила своей сестре. Значит, это был не его аппарат. Утром, когда Алессандро уезжал, у него в руках был уже другой мобильник. Неужели он выбросил старый? Нет. Он его не выбросил. Это был аппарат сестры незнакомки, и ее не было на яхте. И поэтому он не хотел, чтобы я ответила? Может, он выдавал меня за сестру незнакомки? Господи, неужели такое возможно?

Время до встречи я провела в напряженном ожидании. И ровно через два часа снова подошла к ресторану «Голубой слон». Заказала себе очередную чашечку кофе. Незнакомку я увидела еще издали. Именно такой я ее себе и представляла. Она подъехала на темно-синем «Пежо» и, выйдя из него, направилась к ресторану. Я сидела недалеко от входа за столиком, надев очки. Волосы я предварительно собрала в пучок. Она двигалась ко мне, тревожно оглядываясь по сторонам. Увидев меня, она слегка пошатнулась. Затем нерешительно сделала шаг, потом второй. И наконец быстро подошла ко мне.

– Это вы звонили мне? – спросила незнакомка.

Она была в сером костюме, который стоит, наверное, целое состояние. И с очень элегантной черной сумочкой.

– Я. А как вы поняли? – удивилась я, оглядываясь на соседние столики.

Рядом сидели в одиночестве по меньшей мере пять молодых женщин. Почему она выбрала именно меня?

– Я сразу поняла, – незнакомка опустилась на стул и внимательно посмотрела на меня. – Снимите очки, – неожиданно попросила она.

Я сняла очки. Она пристально смотрела на меня, потом кивнула.

– Я так и думала. Никогда не верила этому прохвосту Алессандро.

Ее слова прозвучали для меня как музыка. Я тоже считала его прохвостом и отныне тоже ему не верила. Кажется, мы сумеем найти общий язык. Во всяком случае, у нас есть то, что нас сближает.

Заказав чашечку кофе подбежавшему официанту, она спросила:

– Почему вы решили мне позвонить?

– Я видела, как он нервничал, когда зазвонил телефон. Извините, как вас зовут?

– Симона Бриньоне, я сестра Сибиллы Скарнелли.

Она сказала так, будто я должна знать, кто такие эти Бриньоне или Скарнелли. Хотя первую фамилию я, кажется, слышала… Точно, слышала.

– Меня зовут Ксения, – представилась я, – Ксения Моржикова.

– Я думала, вы полька, – призналась Симона. – Откуда вы приехали?

– Из России. А вы не родственница маркизы Бриньоне?

– Я ее дочь, – удивилась Симона. – А откуда вы знаете мою мать?

Я рассказала ей о нашем знакомстве с Алессандро. Как он предложил подвезти меня в Ниццу, как мы поехали домой к ее матери. Как он ушел в дом, подняв верх автомобиля, в котором мы сидели. И как Цирил пытался отвлечь меня, показывая фотографии. Она бледнеет, ее тонкие аристократические пальцы сжимают столик.

– Негодяй, – шепчет она, – какой негодяй!

– Что случилось? – я все еще не понимаю.

Симона открывает сумочку, нервно взмахивает рукой и достает фотографию. Она протягивает ее мне, и я растерянно смотрю на женщину, которая стоит рядом с Симоной. Но этого не может быть! Мы с ней никогда не были знакомы, иначе я бы запомнила ее лицо. На карточке рядом с Симоной стою я. Мы находимся на борту какой-то яхты, и на мне та самая легкая рубашка и купальный костюм, в которых я была вчера ночью. Я всматриваюсь в фотографию и вдруг понимаю, что это не монтаж. Рядом с Симоной стоит другая женщина.

– Да, – подтверждает мои подозрения Симона, когда, полная изумления, я поднимаю на нее глаза, – это моя двоюродная сестра Сибилла Скарнелли. Вы очень на нее похожи. Особенно когда надеваете очки и собираете наверх волосы. Именно поэтому он и выбрал вас.

Теперь я наконец начинаю понимать все, что со мной произошло…

ИНТЕРЛЮДИЯ

Алессандро лежал на кровати и смотрел футбольный матч. Когда нападаюший «Ромы» не смог забить пенальти, он зло чертыхнулся и выключил телевизор. Затем взял телефонный аппарат, набрал нужный номер.

– Как у вас дела? – мрачно поинтересовался он.

– Мы ждем ее у отеля в Ницце, – доложил Цирил, – дежурим по очереди. Рано или поздно она сюда приедет.

– Она может появиться слишком поздно! – закричал Алессандро. – И вместе с полицией.

– Она могла обратиться в полицию и вчера ночью, – возразил Цирил, – но почему-то не стала. Может, мы ошиблись и она приехала сюда на заработки?

– С ее-то телом? – рассмеялся Алессандро. – Ты совсем спятил. Кто будет платить за такое тело? Неужели она похожа на проститутку? Просто как нормальный человек, она не хочет иметь дело с полицией. Русские вообще делятся на две категории. Тех, кто боится полицейских и обходит их стороной. И тех, кто ничего не боится, в том числе и полицию. Это либо испуганные туристы, которых дурят наши аферисты, либо мафия, которая не признает никаких законов.

– А если она из мафии? – пошутил Цирил.

– В таком случае нас обоих отправят на тот свет, не дожидаясь, пока мы объясним, что пытались сделать. Но можешь успокоиться: к мафии она не имеет никакого отношения.

– Мы не нашли ее в Каннах, – виновато признался Цирил. – Обошли все отели, но ее не нашли. Сейчас мы по очереди спим в машине перед отелем. Если она не приедет и сюда, значит, мы ошиблись. Может ее наняли, чтобы она за нами следила?

– У тебя извращенное сознание. Сказываются последствия контузии, – пробормотал Алессандро. – Хватит придумывать ужасы. Это обыкновенная женщина, которая приехала на Лазурный берег в поисках приключений. Для нее Английский бульвар в Ницце – самое роскошное место в мире. И она обязательно вернется в отель. Немного успокоится и вернется. Денег у нее не так много, чтобы шататься по другим гостиницам в летний сезон. Поэтому сидите и ждите. Постарайтесь не заснуть, а то упустите.

– Не беспокойся, не проспим.

– Будет лучше, если вы сделаете, как в первый раз, – советует Алессандро. – Ты меня понял?

– Для этого нам нужно попасть к ней в номер, – говорит Цирил. – Если бы ты вышел из больницы, все было бы гораздо проще.

– Ты же знаешь, что мне нужно отсидеться тут еще день-два. Эта Симона стала такой подозрительной. Она, кажется, не верит, что я действительно нахожусь в больнице. И собирается приехать ко мне, чтобы узнать, что со мной случилось. Представляешь, что будет, если я отсюда уеду? Мне нужно остаться здесь до ее приезда.

– И все-таки нам было бы проще с тобой, – повторил Цирил. – Эта русская была без ума от тебя. Если ты вдруг появишься здесь, она забудет обо всем на свете.

– Поздно об этом говорить. Сидите и ждите ее. Никуда не уходите. Хоть три дня, хоть четыре. У нее еще есть время. Женщины бальзаковского возраста обычно бывают настырными, всегда помни об этом, Цирил.

 

ГЛАВА 13

Мы сидим потрясенные и смотрим друг на друга. Симона убирает фотографию.

– Мы уже несколько дней не можем найти Сибиллу, – поясняет Симона. – На звонки она не отвечает. И никто не знает, где она. Сибилла – невеста Алессандро, и моему отцу удалось узнать, что она уехала из дома, забрав большую сумму наличных денег и все семейные драгоценности. Несколько дней мы пытаемся ее найти, но телефон либо отключен, либо никто не отвечает.

Теперь я понимаю, почему он не выбросил аппарат. Видимо, ему было важно проверить, кто звонит Сибилле.

Симона продолжает:

– Три дня назад мой отец позвонил Алессандро и попросил его срочно найти Сибиллу. Мы не думали, что он приедет на виллу к моим родителям. Но неожиданно два дня назад он появился поздно вечером на нашей вилле в Ницце. Он все рассчитал точно. Отца и меня дома не было, а мать не стала выходить, убедившись, что Сибилла сидит в машине. Он показал ей сверху вас, и она не стала ни о чем спрашивать.

– Почему?

– У Сибиллы всегда был трудный характер. Она рано потеряла мать. Мой дядя ее просто обожал. Единственный ребенок, она была для него как любимая игрушка. После его смерти она стала совсем неуправляемой. Два года назад ее задержали в Неаполе. Тогда у нее нашли наркотики. Она прошла курс лечения, прибавила в весе, у нее стал улучшаться характер. И вдруг появляется этот аферист Алессандро. С ним она почувствовала себя гораздо лучше, во всяком случае, на первых порах. Но потом начались обычные срывы. По-моему, он даже поощрял эти срывы.

Симона замолчала и тяжело вздохнула.

– Мама позвонила и сообщила, что Алессандро приезжал к ней вместе с Сибиллой. И тогда я позвонила ему, чтобы поговорить с кузиной. Но он сказал, что ее нет рядом с ним. Тогда я сказала ему, что на следующий день буду на яхте моего друга в Сен-Тропе.

Теперь я все поняла. Симона, даже не подозревая, ответила на все мои вопросы.

– Дело в том, – сказала я, – что они привезли меня в отель и мы холодно попрощались. Я еще подумала, что он больше никогда не захочет меня видеть. А на следующий день он вдруг прислал мне букет цветов.

– Он понял, что ему нужно снова вас показать, – кивнула Симона, – понял после моего звонка.

– Да. И он попросил меня о встрече, сказав, что мы поедем на вечерний прием. Я, конечно, пришла в темном платье. Мы поехали на его яхту. Там нас должен был ждать Джеф, но он не успел вернуться из Ментоны. Вместо него на яхте была его знакомая, отвратительная девица с круглым лицом и выпученными глазами.

– Я ее не знаю. А Джефа Сибилла очень не любила. Она говорила, что он играет роль своеобразного евнуха при Алессандро.

– Почему евнуха? У него, по-моему, есть подружка. Я ее видела на яхте.

– Не в том смысле. Она считала, что Алессандро доставляет удовольствие знакомить своих женщин именно с Джефом. Однако лично я его не знаю, поэтому ничего не могу сказать.

– Вам повезло. Это не тот случай, когда нужно сожалеть, что вы с ними не знакомы, – призналась я Симоне. – В общем, мы вышли в море и Алессандро сам встал у руля. Потом он попросил меня переодеться, сказав, что именно так нужно одеться в Сен-Тропе. Он принес мне купальный костюм, шорты, светлую рубашку.

– Обычно Сибилла так одевалась на яхте, – вспомнила Симона. – Теперь понятно, почему Арчи был уверен, что видел Сибиллу.

– Теперь я понимаю, зачем ему было нужно меня переодеть. Перед тем как войти в порт Сен-Тропе, он дал мне выпить какой-то коктейль, и я совсем потеряла голову. Наверное, там был наркотик. Я только помню, что когда я легла, он все время меня целовал.

– Он разыграл спектакль, – пояснила Симона. – Я приехала поздно, и он решил разыграть спектакль перед моим другом Арчи. Тот носит очки, у него неважное зрение, и Алессандро этим воспользовался. Он выдал вас за Сибиллу. Они пришвартовались рядом с яхтой Арчи. Вы остались лежать на палубе, а Алессандро перешел на нашу яхту. А затем вернулся к себе. Арчи видел, что вы лежите на палубе, но не подошел к вам, чтобы не потревожить. Он знал о проблемах Сибиллы. К тому же рядом с ним был этот подлец Цирил Бохничек. Тот самый, с которым вы ездили на виллу к моей матери. Он объявлен военным преступником в Боснии, поэтому вынужден скрываться во Франции. Он, стоя рядом с Арчи, сказал, что на яхте «Глория» находятся Алессандро и Сибилла. Арчи видел собственными глазами, как вы обнимались и целовались. Когда я появилась в Сен-Тропе, яхта «Глория» уже покинула порт, но Арчи был убежден, что видел мою кузину. Алессандро выполнил свою задачу. Сначала мать, а потом мой друг видели Сибиллу, которая почему-то упорно не хотела со мной разговаривать. Но, по замыслу Алессандро, я должна была успокоиться. И тогда он решает окончательно закрепить свое алиби. Вчера вечером он позвонил мне якобы из больницы и сообщил, что Сибилла и ее горничная Элоди уехали в Париж дневным экспрессом, а сам он находится в клинике. Я еще удивилась, что он сказал мне про билеты. Объяснил, что покупал их сам. Видимо, купил билеты по кредитной карточке, чтобы обеспечить доказательство своей невиновности. А потом выбросил билеты. И придумал, что лежит в больнице…

– Это правда, – перебила я Симону.

– Что правда? – не поняла Симона.

– Он действительно находится в больнице, – пояснила я. – Сегодня утром я его там видела.

– Значит, он не соврал, – задумчиво произнесла Симона. – Но как он оказался в больнице? Или это случайность?

– Давайте проверим еще раз, – предложила я ей. – Если он врал нам все время, то почему сказал правду на этот раз?

– Но вы говорите, что он действительно в больнице?

– Я сейчас вам расскажу. Я видела, как он уехал в Ниццу на машине Цирила. Понимаете меня, Симона? У него прекрасная машина «Бентли», и если он собирался отвезти на вокзал свою невесту, зачем ему садиться в автомобиль Цирила? Только потому, что он точно знал, что именно произойдет на вокзале. На яхту он уже не вернется. Он попадет в больницу, и машину обратно поведет Цирил. Свою машину, Симона.

– Для чего он это делал? – не поняла Симона.

– Ему нужно было алиби! – торжествующе произнесла я.

«Как хорошо, что я поступила именно на юридический. Там учат не просто логике, но и умению мыслить», – подумала я.

– Сначала он показал меня вашей матери, выдав за вашу кузину. Потом напоил коктейлем с наркотиком и предъявил меня вашему другу в одежде Сибиллы. Но этого мало. Он понимает, что рано или поздно его могут спросить, куда она пропала? Пропала вместе со своей горничной. И тогда он придумывает еще один трюк. Уезжает на вокзал якобы проводить свою невесту и ее горничную. Причем едет в чужой машине. На вокзале не фиксируются паспортные данные отъезжающих. Его алиби будет обеспечено показаниями Цирила, который под присягой подтвердит, что они проводили Сибиллу и горничную. Но этого мало. Все знают, какова репутация у Цирила, и ему могут не поверить. Дело в том, что я закончила юридический факультет, – объясняю я Симоне, – и работаю в солидной адвокатской конторе. Мне известно одно важное обстоятельство. Когда люди начинают врать, они невольно выдают себя. Чем больше говорят, тем быстрее себя выдают. И еще одна закономерность. Два человека не могут договориться и врать одинаково. Это просто невозможно. Детали могут не совпасть, если они врут. Это знает любой криминалист. Рано утром, когда я выходила из каюты, я увидела, что Алессандро разговаривает с неизвестным мне темнокожим молодым человеком. Я обратила внимание на его уши. Такие бывают у борцов или боксеров. Через некоторое время неизвестный ушел, а Цирил приехал за Алессандро и они якобы поехали провожать вашу кузину. Но об этом ни Алессандро, ни Цирил ничего мне не сказали, чтобы не посвящать меня в детали. Однако Цирил проговорился. Он сказал, что на вокзале Алессандро подрался с каким-то темнокожим бандитом, возможно, бывшим спортсменом. Я еще тогда подумала о таком странном совпадении. Именно с похожим человеком Алессандро говорил утром на своей яхте. Этот темнокожий совсем не был похож на обычных знакомых Алессандро. Очевидно, он его нанял, чтобы тот обеспечил ему алиби.

– Каким образом? – не поняла Симона.

– Очень просто. Он якобы провожает женщин, а потом возвращается к машине. Здесь неожиданно появляется агрессивный хулиган, который наносит Алессандро несколько сильных ударов по лицу и по ребрам. Ничего страшного, но Алессандро увозят в больницу, где он пробудет несколько дней под надзором врачей. Увозят в небольшую больницу, которую он не может покинуть незаметно для окружающих. Алиби ему обеспечено. Ведь он провожал Сибиллу и ее горничную. Чем дольше он будет находиться в больнице, тем лучше для его плана. Вот и все. Остается убрать меня, и никто никогда не догадается о его гениально придуманном плане. Тем более что я действительно похожа на вашу сестру. Хотя я не принимаю наркотики и набираю веса от неправедной жизни, – не удержалась я от колкости.

– Извините меня, – тихо произнесла Симона, – я, кажется, сказала глупость про фигуру кузины и невольно обидела вас. Извините меня.

Как я люблю аристократов. Когда они не правы, то считают возможным извиниться. И вообще ведут себя как приличные люди, в отличие от людей неприличных.

– Как-нибудь переживу, – я улыбаюсь Симоне. – Зато мы разгадали его дьявольский план.

– Если он узнает, что вы обо всем догадались, – говорит Симона, – то вам действительно будет угрожать опасность.

– Он уже знает. Сегодня ночью меня дважды пытались убить, – хладнокровно сообщаю я ей.

Сейчас я кажусь себе немного Шерлоком Холмсом, немного Эркюлем Пуаро. И даже немного Дронго. Тем самым аналитиком, про которого сейчас все говорят. Наверное, в XXI веке нужно быть уже Дронго. Говорят, он распутывает преступления не только с помощью своего аналитического ума, но и пользуясь современными техническими средствами, в том числе и компьютерами.

Симона внимателно смотрит на меня. Она поразительно хладнокровный человек. Я чувствую симпатию к этой молодой женщине, словно она действительно моя двоюродная сестра.

– Вам нужно спрятаться, – быстро решает она, – а я поеду в полицию.

– И что вы им скажете?

– Все, что мы знаем.

– Мы ничего не знаем, – грустно поясняю я ей. – Вы можете рассказать, что он возил меня на виллу вашей матери. А он будет доказывать, что хотел успокоить семью своей бывшей невесты. Вы расскажете о том, что я была на яхте, а он скажет, что ему нравится такой тип женщин, что вообще он может встречаться, с кем захочет. Про вокзал я вообще не говорю. Там все не в нашу пользу. Что еще вы им расскажете? Я могу дать показания, что меня хотели убить. Но менеджер отеля, в котором я остановилась, скажет, что я обычная истеричка и что в отеле никого не было. Что еще вы можете предъявить? Ничего. У него будут свидетельские показания Цирила и Джефа. Его алиби после событий на вокзале вообще безупречно. Он неплохо проводит время в больнице, я сама видела, что он там выделывает. Что вы ему предъявите? Пропажу Сибиллы и ее горничной? Но вы сами говорите, что у вашей кузины были проблемы с наркотиками. Она могла куда-то уехать, и никто не докажет, что в ее исчезновении виноват Алессандро.

Симона долго молчала. Потом мрачно сказала:

– Я не совсем понимаю, на чьей вы стороне. Получается, что вы играете на стороне Алессандро.

– Нет. Я играю на вашей стороне. И на своей. Я, как и вы, хочу наказать убийцу и негодяя Алессандро. Но это нужно сделать умнее. А не так топорно, как вы хотите.

– Вы понимаете, о чем вы говорите? – всплеснула руками Симона. – Вас могут убить в любой момент, а вы хотите придумать какой-то план. Неужели вам не страшно?

– Страшно, – кивнула я, – но сегодня утром я была у него в больнице. И случайно услышала, что он обо мне говорил одной смазливой медсестре. Он сказал, что у меня «мозги коровы», а я собираюсь ему доказать, что это не совсем так. И переиграть Алессандро его же методами.

– Вы мстительный человек, – она впервые усмехнулась, затем нахмурилась. – Как вы думаете, что могло случиться с моей кузиной? Дело в том, что мой отец хотел ограничить ее юридическую дееспособность и подготовил материалы для передачи в суд. Она исчезла в очень неподходящее время.

Я молчала.

– Думаете, что ее нет в живых?

Она явно беспокоилась за свою сестру. Но я не хотела ее обманывать. Если Алессандро ведет себя так нагло, то это значит… Это значит, что настоящей Сибиллы уже нет в живых. Как и ее несчастной горничной.

Симона правильно поняла мое молчание. Она подозвала официанта и попросила принести еще чашечку кофе.

– Вам тоже, мадам? – спрашивает меня уже знакомый официант.

Я вздрагиваю. Одиннадцатая чашка кофе – это перебор. Но с другой стороны, нужно поддержать Симону. Это как алкоголь, который пьют вдвоем.

– Несите, – разрешаю я, и он исчезает в глубине кафе.

– У вас есть план? – спрашивает Симона.

– Я его только начала продумывать, – честно признаюсь я, – но в любом случае мне нужно забрать вещи, которые остались в моем номере.

– Ваши вещи? – не понимает Симона.

– Дело не в моих вещах, – объясняю я ей. – В моем номере в отеле «Сплендид» остались вещи вашей кузины. Купальный костюм, шорты и рубашка. Их нужно забрать, пока Цирил Бохничек и его партнер меня не опередили.

– Зачем они вам нужны?

– Пока не знаю. Но в любом случае нам они пригодятся. Мы потом решим, как их использовать.

– Что еще?

– Мне нужно найти подходящее место, где я могу спрятаться от своих преследователей.

– Это не проблема. Яхта Арчи для этой цели – лучшее место. У него работают два матроса, которых он знает много лет. Они с удовольствием вас примут.

– Я бы не хотела стеснять вашего друга.

– Мы с ним живем уже четыре года, – спокойно говорит Симона. – Он президент крупнейшего химического концерна в нашей стране. Да нет, пожалуй, в Европе. И сейчас он отдыхает на своей яхте. Кроме двух матросов, на яхте постоянно находятся еще двое телохранителей. Самые опытные профессионалы, каких я когда-либо видела. Может, мы вообще поручим им это дело. Пусть проверят и самого Алессандро, и его людей.

– Нет, – упрямо говорю я, – он сказал, что я особа с мозгами коровы.

– Вы об этом уже говорили.

– Именно поэтому нам не нужны телохранители. Но я с удовольствием останусь на яхте вашего друга, если, конечно, там есть место.

– Это крейсерская яхта, – поясняет мне, чуть улыбнувшись, Симона. – Там восемь кают и просторный салон. Можете ни о чем не думать. Я позвоню Арчи и попрошу его вас принять. Видит он действительно неважно, но соображает хорошо. Мы обсудим с ним наши проблемы.

– Это другое дело, – сразу соглашаюсь я. – И ни в коем случае не сообщайте в полицию. В конце концов, он делал все, чтобы обмануть именно вас. Не вашу мать и не вашего друга – их он использовал в качестве орудий. Только чтобы обмануть вас. И меня.

Она молчит. Кажется, начинает понимать. Обожаю феминисток. Если им сказать, что мужчина хочет доказать свое преимущество, они начинают звереть. Так и Симона. Кажется, она начала понимать, как нужно поступить.

– Давайте думать вместе, – предлагает она. – Он не должен остаться безнаказанным. Сибилла не была ангелом, но она была моей кузиной. И в их в семье больше никого не осталось. Я думаю, вам нужно переехать на яхту Арчи уже сегодня. Вы согласны?

Она еще спрашивает! Я получила такого союзника, что могу горы свернуть. А этого слизняка Алессандро я просто раздавлю. Как он про меня сказал? Обвисшие груди и слишком большой зад. Посмотрим, что он скажет, когда узнает, что я придумала. А я уже начала придумывать. И знаю, каким будет первый шаг, который мы сделаем.

ИНТЕРЛЮДИЯ

Алессандро ждет, когда появится медсестра, чтобы сделать ему укол. Он нетерпеливо смотрит на часы. Входит женщина лет сорока. У нее миловидное полное лицо. Увидев пациента, она улыбается. Алессандро покорно поворачивается, чтобы обнажить место для укола. Женщина подходит ближе.

– Как вы себя чувствуете, сеньор Куацца? – спрашивает она.

– Очень неплохо, – отвечает, улыбаясь, Алессандро, – особенно, когда вижу вас, Мадлен.

– Какой вы забавный, – она готовит иглу. – Говорят, вас сегодня навещали.

– Нет, – усмехается Алессандро, – еще не успели.

– Опять вы шутите, – смеется Мадлен, ловко делая укол. – А мне сказали, что утром у вас была гостья.

Он вдруг понимает, что она не шутит.

– Какая гостья? – произносит Алессандро осипшим голосом. – У меня сегодня не было никаких гостей.

– Она спрашивала про вас и поднялась к вам в палату, – улыбается Мадлен. – Сегодня утром, когда вам принесли завтрак.

– Утром, – растерянно говорит Алессандро.

Он вспоминает, что именно было утром, и хмурится. Улыбка сползает с его лица. Неужели она была рядом в тот момент, когда к нему приходила девица.

– Что с вами? – испуганно спрашивает Мадлен.

Но он поднимается с постели и, оттолкнув женщину, спешит в коридор. Быстро бежит по лестнице вниз. Подходит к регистратуре, где сидит дежурная.

– Сегодня ко мне приходили? – спрашивает он, чуть задыхаясь.

– Да, – спокойно подтверждает мадам Дюруфле. – Сегодня утром к вам приходила молодая женщина.

– Лет тридцати пяти. Полноватая, среднего роста?

– Правильно. Она была в темных очках. И волосы были собраны сзади.

– Не может быть! – растерянно говорит Алессандро. – Этого не может быть! Она ко мне не заходила.

– Не знаю, – отвечает мадам Дюруфле. – Но она была очень подавлена. Я даже подумала, что она переживает из-за вас, мсье Куацца. Очень приятная молодая женщина… Вы меня слышите, мсье Куацца?

Он бросился назад. Взбежав на второй этаж, он ворвался в свой номер и достал телефонный аппарат. Дрожащими руками набрал номер.

– Возникли большие проблемы, Цирил. Русская приезжала сегодня утром в больницу.

– Она сейчас у тебя? – обрадовался Цирил.

– Нет! – заорал Алессандро. – Она была здесь в тот момент, когда у меня была медсестра. Которую ты видел. Представляешь? Она, видимо, все видела или слышала. Теперь она меня возненавидит. Я еще говорил о ней какие-то глупости. Кажется, смеялся над ней. Дежурная говорит, что она уехала в очень подавленном состоянии.

– Это плохо, – рассудительно сказал Цирил. – Если она решит тебе отомстить, то это будет совсем плохо. Оскорбленная женщина – самый страшный враг.

– Скажи что-нибудь другое, – посоветовал Алессандро. – В общем, так, Цирил. Она может пойти в полицию или уехать. Что бы ни случилось, ты обязан ее найти. Если не справитесь и с Джефом, найми частных детективов. Обыщите все побережье, все отели Лазурного берега, но найдите эту дамочку. Ты обязан ее найти. Заплати любые деньги детективам, пусть они ее ищут. И постарайся осторожно проверить в полиции: может, она уже там была.

– Ты останешься в больнице?

– А куда мне еще идти. Ты должен был только встретить ее в номере, а вместо этого вы с Джефом устроили бег наперегонки и упустили ее. Ты не должен был выпускать ее из номера. Это было совсем нетрудно.

– Не кричи, – посоветовал Цирил.

– Я не кричу, – разозлился Алессандро. – Оставь Джефа и прямо сейчас отправляйся в частное сыскное агентство. Дай им данные на Моржикову. Пусть начнут поиски. Если понадобится, можешь заплатить любые деньги. Ты меня понял, Цирил? Любые. Кажется, мы несколько недооценили эту русскую. Она всех нас обманула.

– Мы ее все равно найдем, – пообещал Цирил. – Если она еще не уехала, то никуда не денется. Проверим по компьютерной сети и найдем.

– Пусть проверят всех одиноких женщин ее возраста, – напомнил Алессандро. – Она может зарегистрироваться на чужую фамилию.

– Может, она русский шпион? – рассмеялся Цирил.

Алессандро убрал аппарат и тяжело опустился на кровать. Неужели они действительно просчитались с этой русской? А ведь вначале все шло так хорошо…

 

ГЛАВА 14

Мы приехали в Сен-Тропе на автомобиле Симоны. Я была просто поражена этим небольшим поселком. Яхты стояли в ряд, и оранжевое солнце освещало прибрежные рестораны. Симона была права: яхта Арчи была последним достижением дизайнерской мысли в яхтостроении. Невозможно рассказать об огромном судне, на котором можно совершать даже океанские переходы. К тому же мне понравился Арчи. Признаюсь, что я настороженно отношусь к миллионерам. Обычно это черствые эгоисты, которые думают лишь о прибыли. К тому же после общения с Алессандро у меня пропал всякий интерес к богатым проходимцам. Но Арчи оказался совсем не таким. Он наполовину англичанин, наполовину француз. Очевидно, это лучшее соотношение среди европейцев.

Арчи, руководитель крупнейшего концерна, оказался и весьма начитанным человеком. Сколько раз я общалась с иностранцами и поражалась узости их мышления. Многие англичане никогда не читали Диккенса, Бернарда Шоу, Теккерея, Голсуорси, Шекспира, Байрона. А многие французы не читали Дюма, Бальзака, Золя, Мопассана. В общем, об этом можно много говорить. Но это в конце концов личное дело каждого. Думаете, так много людей в нашей стране читают Достоевского, Толстого или Чехова? Хотя это я перегнула. У нас все равно читают больше, гораздо больше.

Мы обсуждали проблему весь вечер. И сумели выработать единую стратегию. Для начала Арчи послал одного из своих телохранителей в отель «Сплендид» за моими вещами. Телохранитель приехал в отель, вошел ко мне в номер, собрал вещи и ушел, даже не поставив в известность администрацию «Сплендида». Хорошо, конечно, что он такой профессионал. Но плохо, что из отеля можно вынести целый чемодан и никто вас при этом не остановит. Даже Джеф, который дежурил там в машине Цирила.

Чемодан привезли на яхту, и мы получили, наконец, оружие против Алессандро. Теперь следовало претворить в жизнь наш план, и многое зависело именно от меня. На следующий день Симона повезла меня в Монако на своей машине. Я была в том самом купальном костюме, который дал мне Алессандро. И в шортах, в которые я с трудом влезала. И в просторной, светлой, почти прозрачной рубашке. Еще я собрала волосы назад и надела темные очки.

Яхта «Глория» стояла у причала. Джеф и Цирил дежурили у моего отеля. На яхте никого не было. Пройдя мимо яхты, я подошла к уже знакомому киоску с журналами.

– Добрый день, – поздоровалась я с киоскером.

Он улыбнулся мне в ответ.

– Как ваши дела, мадам? – спросил меня этот учтивый француз в берете.

– Все прекрасно. Я приехала со своей сестрой, – мне оставалось только показать на Симону.

Киоскер кивнул в знак приветствия. Мы купили у него журналов почти на тысячу франков, поэтому он должен был нас запомнить.

После этого мы вернулись в Сен-Тропе. Узнать, какая группа крови была у Сибиллы, оказалось совсем нетрудно. Такая же, как у Симоны. Третья группа, отрицательный резус-фактор. Симоне нужно было только порезать палец и оставить на одежде кровавые пятна. После чего один из телохранителей Арчи повез вещи на яхту и оставил в моей каюте. Оставил под матрасом с таким расчетом, чтобы их можно было найти.

Теперь предстоял самый важный шаг. Симона заказала мне такое же платье, в каком ходила ее кузина. Нужно сказать, что вкус у Сибиллы был не лучший. Цветастая рубашка и темные джинсы. Мне сделали такую же прическу, какая была у Сибиллы. Надев очки, я снова появилась в больнице, уже зная, что Алессандро собирается выписываться этим вечером. Меня наверняка искали по всему побережью. Но как можно было меня найти, если я жила на яхте Арчи и никуда не выходила без Симоны.

Мы приехали в больницу, и я нашла уже знакомую мне мадам Дюруфле. Конечно, она меня сразу узнала. Я попросила ее позвонить в палату Алессандро и сообщить ему, что приехала его невеста Сибилла Скарнелли. Я даже вручила ей визитную карточку Сибиллы, которую дала мне Симона. Все, кто меня там видел, смогут подтвердить, что я очень нервничала. Как только визитку унесли, я сразу уехала. Представляю, что было с Алессандро, когда ему сообщили о визите погибшей невесты и передали ее визитную карточку. Наверное, он решил, что мертвая явилась с того света. Или все понял и теперь проклинает меня. Не знаю, что там с ним было, но уже через тридцать минут он выписался из больницы и, вызвав такси, уехал к себе в Монако, на свою яхту. Получалось, что все его труды были напрасны. Ведь он создал фантом невесты, чтобы доказать, что она уехала в Париж. И даже согласился получить ушибы и синяки, чтобы гарантировать себе алиби. А оказалось, что все это зря. Ведь мадам Дюруфле отметила в своем журнале, что через несколько дней после инцидента на вокзале к мсье Куацца приезжала его невеста, которая была на него обижена и не стала его ждать. К тому же многие меня видели. Значит, его невеста была жива и после того, как он попал в больницу. Представляю, в какое бешенство он впал! Поэтому он и уехал сразу на свою яхту.

Мы вернулись вместе с Симоной в Сен-Тропе и выпили шампанского за наш будуший успех. Увы, мы не догадывались, что за нами уже следил один из тех частных детективов, которых нанял Цирил. Вообще никогда не следует считать себя умнее других. И никогда не нужно думать, что вы предусмотрели абсолютно все. Так просто не бывает. Вот и мы допустили небольшую ошибку. Я слишком часто стала появляться на палубе яхты, когда она находилась в порту. И разумеется, привлекла внимание одного из частных детективов, оказавшихся на побережье. Уже через несколько минут Цирил знал, где меня искать…

ИНТЕРЛЮДИЯ

Когда ему сообщили о приезде Сибиллы Скарнелли, он решил, что это неудачная шутка Цирила. И терпеливо ждал, когда тот придет. Но в палате никто не появлялся. Алессандро, подождав несколько минут, решительно поднялся и вышел в коридор. Здесь никого не было. Неужели кто-то так глупо пошутил? Встревоженный, он пошел к лестнице. Спустился вниз. За стойкой сидела мадам Дюруфле.

– Кто ко мне приехал? – нарочито равнодушно спросил Алессандро.

– Ваша невеста, – ответила мадам Дюруфле.

Алессандро нахмурился. Нет, это уже не шутка. Это настоящий вызов. Как здесь могла появиться его невеста, которой уже не было в живых? Кто посмел так странно его разыгрывать? Неужели эта настырная русская особа?

– Как она выглядела? – рявкнул он, заставив мадам Дюруфле вздрогнуть. – Вы ее сами видели?

– Видела, – кивнула она. – Так же, как и раньше. Она уже приезжала к вам, мсье Куацца.

– Это была не она! – закричал, теряя терпение, Алессандро. – Вернее, сегодня приезжала совсем другая женщина. Это аферистка, которая выдает себя за мою невесту.

– Лучше вам самому с ней разобраться, – сказала мадам Дюруфле, строго глядя на собеседника.

– Как разобраться? Где она находится? Она приходит к вам и уходит от вас. Я не могу ее увидеть.

– Это ваши проблемы, мсье Куацца. Не нужно кричать…

– Извините, – он хотел уйти, но неожиданно задал вопрос: – А как она выглядела?

– У нее волосы собраны сзади, она в темных очках, в джинсах, в цветной рубашке, – сообщила ему мадам Дюруфле.

– Вы с ума сошли! – ошеломленно произнес Алессандро. – Что вы такое говорите? Как она могла быть так одета? Вам, наверное, показалось.

– Мне никогда ничего не кажется, мсье Куацца. И я настоятельно советую вам подняться к себе и принять успокоительное. Иначе мне придется вызвать врача.

– Пошли вы все к черту! – заорал Алессандро. – Эта стерва издевается надо мной.

– Мсье Куацца, – услышал он за спиной голос пожилой медсестры. – Я поднималась в ваш номер, но там вас не было. Ваша невеста передала вам свою карточку.

Она протянула карточку. Алессандро, посмотрев на визитку, изумленно оглянулся по сторонам.

– Теперь вы убедились? – холодно спросила мадам Дюруфле.

Он уже никого не слушал. Резко повернувшись, он направился в палату. Скомканная визитная карточка невесты полетела на пол. Каким образом эта идиотка Ксения узнала о его планах? Откуда ей стало известно, что носила Сибилла? Кто мог ей это рассказать. Она впервые на Лазурном берегу. Никто ее здесь не знает. И она никого. Она никогда не видела Сибиллу, не встречалась с ней. Получается, что кто-то ее направляет. И визитка Сибиллы… Как она могла оказаться у Ксении?

Войдя в палату, Алессандро потянулся за телефонным аппаратом. Но вдруг опустил руку. Случайных совпадений тут быть не может… Ксения, одевшись как Сибилла, приехала в больницу. И этим лишила его алиби. А о его алиби знал лишь один человек. Только этот человек мог рассказать Ксении о его плане. И только он мог дать ей визитку убитой невесты. Карточка могла быть только у него. Только с ним, находясь на отдыхе, общалась Ксения. Все совпадает. Все становится на свои места. Значит, они решили его шантажировать! Вдвоем. Этим человеком может быть только Цирил Бохничек.

Он крепко зажмурил глаза, тряхнул головой. Нужно вспомнить все, что случилось за это время. Цирил довольно легко пошел на убийство. Рассчитывая на солидное вознаграждение, он задушил горничную Элоди. По существу, он шантажировал своего напарника, и Алессандро не мог ему отказать. Они оказались связаны кровью.

Именно Цирил предложил план спектакля, разыгранного на вокзале. Именно с ним Алессандро продумывал все детали грандиозного обмана, когда нужно было убедить всех, что Сибилла реально существует. И только Цирилу были известны все подробности. Что же произошло? Цирил и Ксения сидели в машине, когда он ушел к маркизе Бриньоне. Цирил показывал ей фотографии. Интересно, о чем они говорили?

Потом Цирил по указанию Алессандро послал ей цветы. Он же убедил Арчи, что на палубе были Алессандро и Сибилла. Все делал Цирил. Он должен был подтвердить алиби Алессандро и выгнать с яхты Ксению Моржикову. Странно, что у него ничего не получилось в отеле. Цирил так и не сумел внятно объяснить, почему она не вошла в свой номер. Дальше – больше. Она уезжает в Канны, и они едут за ней. Там Цирил несколько раз стреляет в нее. И не попадает. Прошедший войну человек не может попасть в неуклюжую женщину с расстояния в десять метров. И Алессандро должен поверить в эти невероятные стечения обстоятельств? Потом они ее теряют. Не могут найти в небольшом городке, хотя и обходят все отели.

На следующее утро они едут в Ниццу, а она оказывается в больнице в самый неподходящий момент. Интересно, от кого она узнала, где находится Алессандро? Она пришла и ушла, словно для того, чтобы опровергнуть алиби Алессандро. А сегодня она проделала вообще дикий ход! В одежде Сибиллы Ксения явилась в больницу и объявила, что она – его невеста. И вновь исчезла, словно растворилась. Как она смогла просчитать его реакцию? И откуда у нее визитка Сибиллы? Она передала ее только для того, чтобы у Алессандро не было алиби? Чтобы карточку видели врачи и медсестры?

Алессандро был в подавленном состоянии. Значит ли это, что его напарник начал игру против него? Уже несколько дней детективы лучших агентств ищут русскую женщину и не могут найти. А она открыто приезжает в больницу. Так нагло может себя вести только человек, уверенный в безнаказанности. «Очень трудно искать черную кошку в темной комнате, особенно если ее там нет», – так, кажется, гласит китайская мудрость. Он должен был догадаться: Цирил решил его подставить. Он ведет с ним игру, посвятив в свои планы Ксению. И алиби, которое они выстраивали, летит к черту, если свидетели подтвердят, что невеста навещала Алессандро в больнице. Получается, что Цирила уже не удовлетворяет третья часть. Он претендует на все. Аппетит приходит во время еды.

Алессандро начал одеваться. Он провел здесь уже три дня. Срок вполне достаточный, чтобы все обдумать. Значит, Цирил решил его сдать… Он всегда так хладнокровен и спокоен. И почему он должен волноваться? Ведь у него есть опыт двух войн, которого нет у Алессандро. Вот Цирил и решил начать свою игру.

Алессандро вызывает по телефону такси. Теперь нужно спокойно отсюда уехать. И на яхте обдумать, что же произошло. Ксения не могла договориться с Джефом, это ясно. Он слишком глуп и наивен, чтобы идти на подобные хитрости. Никого из местных она не знает. Получается, что посвятить ее во все подробности плана мог только Цирил. Алессандро сжимает кулаки. Ясно: его напарник захотел присвоить и оставшиеся две трети. Ему мало тех денег, которые обещаны Алессандро. Он хочет забрать все, как настоящий победитель.

Уложив вещи, Алессандро идет к выходу. Ксения не могла встретиться с маркизом Бриньоне или с кем-то из семьи Сибиллы. Таких совпадений не бывает. Значит, его предал Цирил. Этот хорват решил, что в последний момент он более всего подойдет для такой роли. Посмотрим, что он скажет, когда Алессандро появится рядом с ним.

 

ГЛАВА 14

(продолжение)

Вечером я вышла на палубу яхты подышать свежим воздухом. У меня было прекрасное настроение. Во-первых, завтра я наконец рассчитаюсь с подлецом Алессандро Куацца, убийцей своей невесты. Ему не удалось с моей помощью получить алиби. Во-вторых, я познакомилась с прекрасными людьми. Арчи и Симона – гармоничная пара. Им давно пора пожениться, но они стесняются говорить о своих чувствах. Аристократы недорезанные. Хотя Симоне пора рожать, и напрасно она тянет, дожидаясь, когда, Арчи сделает ей предложение. Ему уже за сорок, и он стесняется предложить любимой женщине брачный союз, опасаясь показаться навязчивым или непонятым. Можете себе представить такое? Любой наш олигарх либо уже раз сто сделал бы ей предложение, либо послал бы ее к черту. А глава крупнейшего концерна в Европе считает себя не вправе предложить любимой женщине выйти за него замуж, ибо он, видите ли, не может навязать себя аристократке с родословной, восходящей к Средним векам.

На берегу перед яхтами толпятся фокусники, актеры, мимы, клоуны. Я вижу, как один мим искусно копирует статую Свободы, время от времени застывая в характерной позе под аплодисменты зевак. Ему аплодируют и бросают монеты. На мне уже знакомые джинсы и коротая майка. В Сен-Тропе меня никто не знает. Поэтому я спускаюсь вниз и прохожу мимо телохранителя. Тот, улыбнувшись, кивает мне в знак приветствия. Охрана уже привыкла к моему присутствию на яхте и не задает лишних вопросов.

Спустившись на набережную, я подхожу ближе к миму. Вокруг множество людей. Мим продолжает развлекать публику. Теперь он изображает Биг-Бен, нацепив на голову колпак в виде башни с часами. Зрители смеются и аплодируют. Французы традиционно не очень любят англичан.

Мне интересно смотреть на любое зрелище. Когда еще я попаду в Сен-Тропе и смогу увидеть что-то подобное? Поэтому, работая локтями, я протискиваюсь к центру круга. Десяти минут достаточно, чтобы разочароваться. Представление весьма примитивно. Очевидно, это мим-ученик или мим-двоешник. Мне становится скучно, и я выбираюсь из толпы. Пройдя мимо машин, стоящих у тротуара, я оказываюсь недалеко от яхты Арчи. Я смотрю, не появится ли сейчас на палубе ее хозяин. И в этот момент распахивается дверца стоящего рядом автомобиля. Я бы никогда не подумала, что у Цирила может быть такая развалина! Очевидно, эта машина бывает ему нужна для рискованных мероприятий. Я вижу в глубине салона Цирила с пистолетом в руках. На дуло надет глушитель.

– Садись в машину, – негромко приказывает Цирил.

Я смотрю на яхту. Она совсем близко. Но если я закричу, он выстрелит. В этом можно не сомневаться. И никто не поймет, что случилось. А ведь до яхты Арчи всего шагов пятьдесят…

– Быстрее! – командует Цирил.

Я вынуждена подчиниться. Наклонив голову, я лезу в салон автомобиля. В этот момент Цирил вдруг крепко прижимает к моему носу какую-то тряпку. Я пытаюсь сопротивляться, хочу крикнуть, оттолкнуть его руку, но чувствую, как захлебываюсь в какой-то дремоте, мои руки слабеют и я проваливаюсь в небытие. И даже не чувствую, как Цирил втаскивает меня на заднее сиденье, чтобы пересеть за руль и быстро уехать.

Меня начнут искать почти сразу после похищения. Но, к сожалению, этого я уже не увижу.

 

ГЛАВА 15

Когда веревки больно врезаются в тело, их начинаешь чувствовать даже в одурманенном состоянии. Хочется сбросить их с себя, размять затекшие руки. Не знаю, почему так происходит, но сначала вы видите во сне, что вам связывают руки, а потом, проснувшись, обнаруживаете, что все так и случилось на самом деле.

Я открыла глаза и глубоко вздохнула. И чуть не задохнулась от пыли. Где я нахожусь? Темно и пыльно. Но пол подо мной слегка трясется, как будто я нахожусь на моторной лодке. Нет, не на моторной. Скорее, в машине. Я пытаюсь подняться и чувствую, что голова упирается во что-то твердое. Меня трясет сильнее, и я снова падаю. Теперь я обнаруживаю, что ноги у меня тоже связаны. А рот заклеен какой-то лентой, от которой трудно избавиться. Если я правильно понимаю, меня связали по рукам и ногам, заклеили рот и запихнули в багажник автомобиля. От возмущения и обиды хочется плакать. Алессандро был прав: у меня действительно «коровьи мозги», если я так глупо попалась. Сама виновата!

Он, наверное, платил частным детективам огромные деньги и обещал еще бо́льшую награду, если они меня найдут. Они и нашли. Из-за моей неосторожности. Бедная Симона! Она не справится одна с этими мерзавцами. И весь наш план – коту под хвост.

Я делаю еще несколько попыток развязать руки или ноги. Но ничего не выходит. Цирил связал меня крепким узлом. Не знаю каким. Морским или другим, но развязаться невозможно. Я снова задыхаюсь и плачу от бессилия и бешенства. Мы едем довольно долго, наверное, больше часа. Я уже чувствую, что не могу больше лежать в этом пыльном багажнике. Но вот машина куда-то въезжает и останавливается. Я слышу громкие шаги. Багажник открывается, и ко мне наклоняется человек с глубоко посаженными глазами. Это подлец Цирил. Он ухмыляется, поднимает меня и переносит куда-то на пол. Я успеваю оглядеться. Мы находимся в гараже. Дверь закрыта. Я лежу на цементном полу.

Цирил торжествует.

– Ты думала, что можешь всех перехитрить? – спрашивает он. – Решила, что мы никогда тебя не найдем?

Если бы у меня не был заклеен скотчем рот, я бы ему сказала все, что о нем думаю. Он хорват, славянин, и сумеет понять мои ругательства по-русски. И хотя мне далеко до моего дедушки Моржикова, но пару-тройку ругательств я знаю и смогу чувствительно уколоть эту гниду, прежде чем он меня убьет. Но он почему-то медлит. Интересно, почему не видно Алессандро? Где он? Но Цирил оставляет меня на полу и куда-то уходит. Я слышу, как он поднимается по лестнице, видимо, в дом. Я все-таки не могу ничего понять. Напрасно я влезла в мужскую игру.

Почему Цирил медлит? Какая же я дура! Я должна была догадаться, что убийство не входит в его планы. Если бы он хотел со мной расправиться, то сразу выстрелил бы в Сен-Тропе и уехал. Или подкрался незаметно ко мне в толпе. Но он привез меня сюда. Боялся, что убийство привлечет внимание окружающих? Нет, дело не в этом. Я ему зачем-то нужна живая. Именно живая и невредимая. А может, он получил указание Алессандро не трогать меня, так как тот лично хочет расправиться со мной за визит в больницу?

Что обо мне подумают Симона и ее друг? Они могут решить, что я испугалась и сбежала. Нет, не нужно так плохо думать о людях. Они поймут, что со мной случилась беда. И если Цирил сумел меня найти, то Арчи с его возможностями сделает это еще быстрее. Так я себя успокаивала, понимая, что на самом деле поиски могут затянуться на несколько дней, а за это время Цирил или кто-то из его друзей могут меня убить тысячу раз. Но пока я ему явно зачем-то нужна.

Цирил возвращается с набором каких-то инструментов. Неужели он будет меня пытать? Я не знаю никаких тайн, а если и знаю, то готова их сразу выложить. Меня незачем пытать, как Зою Космодемьянскую. У меня нет такой силы воли. Достаточно ударить меня пару раз по лицу – и я все расскажу. Все, что знаю. Я боюсь физической боли. Я всегда была отчаянной трусихой. Но Цирилу, кажется, наплевать на мои секреты. Развязав мне руки, он наручниками приковывает меня к вбитым в стене кольцам. Про себя я думаю, что стала окольцованной. На самом деле мне не до смеха, но что еще делать в такой ситуации? Он убирает ленту с моего рта. Когда он отрывал скотч, было больно. Наверное, лента обработана специальным клеем, чтобы хорошо держалась. Я пытаюсь открыть рот и чувствую, как у меня слипаются губы. Затем бандит развязывает мне ноги. И стоит надо мной, довольный своей работой.

– Чего улыбаешься? – строго спрашиваю я. – Зачем вы меня преследуете? Что я вам плохого сделала?

– А ты не знаешь? – он наклоняется ко мне и хватает своими хищными пальцами за подбородок, высоко поднимая мне голову. – Ты уже успела переспать с Алессандро? – интересуется этот грязный тип.

– Убери руки! – шиплю я. – Не хочу с тобой разговаривать.

– Ты еще ничего не поняла. Ты больше ничего не решаешь, – говорит мне Цирил. – Теперь за тебя решают другие люди. Жить тебе или умереть.

Он сильно сжимает мне грудь. Наверное, хочет, чтобы я закричала. Но я молчу. Пусть измывается, как хочет. Я все равно буду молчать. Конечно, я не Зоя Космодемьянская, но что-то «демьянское» во мне есть. Буду молчать до тех пор, пока смогу терпеть.

Цирил смотрит мне в глаза. Похоже, ему приятно меня мучить. И почему я так несмотрительно ушла с яхты? Цирил смотрит на меня и улыбается.

– Может, позвать Джефа, чтобы он с тобой развлекся. Или самому попробовать? Как ты считаешь?

Я произношу хорошее французское ругательство. Но он только улыбается и снова наклоняется ко мне.

– Боишься, – говорит он, не сомневаясь, что так оно и есть. – Понимаешь, что я с тобой могу сделать? Правильно делаешь, что боишься. Я тебя живой не выпущу. По кускам резать буду, если с Алессандро не договорюсь.

Я по-прежнему молчу. Не стоит унижаться перед этим мерзавцем. Пусть знает, что я его презираю.

– Ты не молчи, – неожиданно советует мне Цирил. – Может, сегодня твой последний день. Или завтра. Или послезавтра. Никто из нас не знает, когда умрет. Но насчет себя можешь не сомневаться. Ждать тебе осталось недолго.

Если бы он узнал, что не доживет сегодня до вечера, то сильно бы удивился. Но он ничего не знает. И я тоже. Я не сомневаюсь, что он прав. Да и любой человек в моей ситуации думал бы так же. Откуда мне было знать тогда, как все повернется…

Цирил ухмыляется и снова уходит. Я долго кашляю. Не мог пропылесосить этот чертов багажник, прежде чем меня туда запихнуть. Как только он уходит, я начинаю дергать руками и ногами. Но кольца вбиты надежно. Ноги у меня свободны, но какая от этого польза?

Почему Цирил привез меня сюда? И где Алессандро? Стоя с поднятыми руками, я гадаю, что происходит.

Позже я поняла, что случилось. Симона сказала мне, что Сибилла исчезла не просто так. Она сбежала из дома, захватив все фамильные драгоценности. Значит, у Алессандро должны были появиться очень большие деньги. И похоже, Цирил об этом узнал.

Когда через некоторое время я стала обдумывать ситуацию, в которую попала, то поняла, что события развивались согласно логике этих негодяев. Они не доверяли друг другу. Они вообще никому не доверяют. Говорят, что Зло победить невозможно, что Добро всегда будет ему уступать. Возможно, это правда. Но Зло обречено не потому, что может потерпеть поражение в схватке с Добром. Ничего подобного. Зло пожирает себя изнутри. Это и есть его основная характеристика. Самая главная и самая важная. Зло не может развиваться, идет только внутренняя экспансия, когда Зло самоутверждается за счет собственных резервов.

Я сидела в гараже и невольно считала минуты. Когда время пошло на часы, я начала кричать, но меня никто не слышал. Когда прошло еще несколько часов, я решила, что нужно попытать счастье. И снова закричала изо всех сил. Но гараж, похоже, находился под домом, и меня никто не мог услышать. Я огляделась. Может, тут есть инструменты и с их помощью я смогу освободиться? В этот момент я услышала, как к гаражу подъехал автомобиль. И шаги Цирила, спешившего навстречу гостю.

– Здравствуй, Цирил.

Услышав знакомый голос, я закрыла глаза от страха. Если Алессандро войдет в гараж и обнаружит меня в таком виде, то мне конец. Никто меня не спасет. Представляю, как он на меня зол. Но кажется, Цирил решил сыграть свою партию. Я прислушалась. Отсюда явственно был слышен их разговор.

– Добрый вечер, Алессандро.

– Ты так и не нашел нашу русскую?

Почему Алессандро стоит у машины, а не подходит к гаражу? Он ведет себя непонятно. Но и Цирил стоит, не двигаясь с места. Он явно недоволен неожиданным приездом напарника.

– Я ее найду, – отвечает Цирил.

Я напрягаюсь. Он не сказал, что нашел. Он пообещал найти. Я была права. Цирил начал собственную игру.

– Когда найдешь, Цирил? – громко спрашивает Алессандро. – Ты уже дважды ее упустил. Лучшие детективы побережья не смогли ее обнаружить. Или не захотели? Как это понимать?

– Как хочешь, – огрызается Цирил. – Ты знаешь, что я всегда играю на твоей стороне.

– Раньше знал. А сейчас не знаю.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Я ухожу в море. Мне надоели твои игры, Цирил. Если хочешь, уйдем вместе. Нам нельзя здесь больше оставаться.

– Нет, – отвечает после некоторого колебания Цирил.

Конечно, он не хочет. Ему важно остаться рядом со мной, чтобы иметь возможность шантажировать напарника.

– Она приходила ко мне в больницу! – вдруг начинает кричать Алессандро. – Нацепила одежду Сибиллы и явилась! Ты можешь мне сказать, от кого она узнала адрес? Как могла догадаться о нашем плане? И кто рассказал ей о нарядах Сибиллы?

– И ты подозреваешь меня? – в голосе Цирила прозвучала угроза.

– Кого же мне еще подозревать! – Алессандро явно не владел собой. – Она прислала мне визитную карточку Сибиллы. Ты можешь сказать, откуда у нее появилась эта карточка?

Конечно, Цирил знает откуда. И конечно, он может сказать. Ведь он знал, что я была на яхте Арчи. Но рассказать об этом напарнику – значит лишиться главного козыря, который он прячет в гараже. В какой-то момент я даже хотела закричать, чтобы Алессандро узнал, что я здесь. Но вовремя прикусила язык. Пока я жива, Цирил будет меня охранять, чтобы иметь возможность шантажировать Алессандро. А если тот узнает, что я здесь, Цирил лишится этой возможности. И тогда они могут решить, что я ненужный элемент, мешающий их «мужской дружбе». Два негодяя затеяли свои игры, и каждый пытается обмануть другого.

– Может, она смогла выйти на Симону…

Цирилу нужно что-то говорить, и я понимаю, как ему не хочется этого делать. Но и молчать все время нельзя.

– Каким образом? – в голосе Алессандро появляются издевательские нотки. – Моржикова поехала в дом маркизы Бриньоне, чтобы познакомиться? Ты веришь в такую чушь?

– Не кричи, – просит его Цирил. – Я не знаю, откуда у нее визитная карточка.

– Не знаешь, – в этот момент, очевидно, Алессандро достал пистолет и наставил его на бывшего друга. – Стой спокойно! – командует он. – Я звонил в агентство, и мне сообщили, что еще вчера ночью передали тебе адрес, где скрывается Моржикова. Ты, как видно, не сумел до меня дозвониться? Или не смог меня найти?

В этот момент Цирил понял, что оправдываться бессмысленно. Алессандро ему все равно не поверит. Но Цирил был профессионалом, прошедшим войну. А мой бывший «друг» всего лишь неудачником, плейбоем, игроком, прохвостом, брачным аферистом, но не убийцей. И Цирил решил его опередить. Но на этот раз он ошибся. Очевидно, Алессандро был очень зол, к тому же он прекрасно знал, с кем имел дело, и был наготове.

Через несколько секунд я услышала два выстрела, прозвучавших почти одновременно. Еще через секунду раздался звук падающего тела. Очевидно, Цирил сумел быстро достать свой пистолет, как это бывает в ковбойских фильмах. И оба выстрелили почти одновременно. Насколько же они не доверяли друг другу! Интересно, кто из них упал, размышляла я в этот момент. Я не знала, чему радоваться. Если убит Алессандро, то Цирил вернется и выполнит свои угрозы. А если убит Цирил, то Алессандро может, войдя в гараж, найти меня и подвергнуть еще большим издевательствам.

Я стою и стараюсь не дышать. Потом я слышу звук шагов. И стук дверцы автомобиля. Машина уезжает, и я перевожу дыхание. Теперь я знаю, кто лежит на земле перед гаражом. Это Цирил. Видимо, Алессандро успел выстрелить первым. А невольным виновником случившегося стала опять я. Алессандро никогда и в голову не придет, что я запомнила восьмизначный номер телефона, который высветился на аппарате его знакомой. Он, наверное, вообще забыл об этом. А Цирил просчитался. Алессандро выстрелил первым.

Но от этого мне не легче. Машина уезжает, и я остаюсь одна. Абсолютно одна, закованная в наручники. Наверное, мне нужно более подробно рассказать, как я мучилась всю ночь, пытаясь расшатать кольца. Как стерла себе руки до крови, как миллиметр за миллиметром вытягивала кольца из стены. Не меньше восьми часов. Ужасно хотелось пить. Но еще страшнее была мысль, что умру здесь голодной смертью. Или от жажды. Ведь меня могли не найти. Забыла сказать еще об одной неприятности. Конечно, о ней можно и не говорить, но если быть предельно откровенной… В общем, пить мне очень хотелось. Но еще больше хотелось в туалет. Я терпела несколько часов, а потом поняла, что это глупо. Все равно здесь никто не появится. А помочь себе могу только я сама. В такой ситуации люди обычно теряют стыд. Вот и я не стала дожидаться, пока мне принесут судно или освободят. Вы уже, наверное, догадались, что я сделала. Запаха почти не было, но я была вся мокрая. Я по-прежнему дергала кольца, чтобы вытащить их из стены. Похоже, они были закреплены недавно, иначе они бы не поддались. Миллиметр за миллиметром… Как же мне было тяжело! Сколько раз я кричала и плакала. Но все равно дергала эти проклятые кольца.

И наконец одно упало мне на колени. Потом пошло легче. Я дотянулась до какого-то молотка и с его помощью справилась со вторым кольцом за полчаса. И вот наконец-то я вышла из гаража! На земле лежал Цирил. Он уже остыл, а на его губах была та презрительная улыбка, из-за которой я его так не любила.

Я поднялась в дом. Здесь никого не было. В холодильнике я нашла паштет, масло, бутылку вина, ветчину. Хлеба не было, но меня это не остановило. Я с жадностью поела. Уже позже я узнала, что дом находился в районе, примыкающем к Тулону, с другой стороны от Ниццы. И о нем никто не знал, кроме Алессандро. Значит, если бы я не выбралась из гаража, мы бы так и остались вдвоем: убитый Цирил и умершая от голода Ксения Моржикова. Очень обидно было бы умереть в таком прекрасном месте…

Я хотела сразу же позвонить Симоне. Но потом решила сначала привести себя в порядок. Постирав белье, я развесила его сушиться, помогая этому процессу феном, который нашла в комнате. Интересно, зачем Цирилу фен? С его вечно жирными волосами. Вероятно, он приводил сюда своих знакомых женщин. Наверное, на моем месте любой мужчина сразу же позвонил бы в полицию. Или Симоне. Но я не мужчина. Я не могу принимать людей в мокром белье. К тому же мне еще пришлось вытереть лужу в гараже. Словом, перед тем как позвонить, я привела себя в порядок. И лишь затем набрала номер Симоны. Оказывается, они уже сходили с ума, пытаясь меня найти. Труп я конечно не тронула. Это не мое дело. Пусть полиция решит, что делать с телом Цирила.

Я хочу быть предельно откровенной, поэтому расскажу еще об одном факте. В комнате висел пиджак Цирила, и я не удержалась посмотреть, что у него лежит в карманах. В бумажнике, кроме кредитных карточек, было около пяти тысяч долларов. Я пересчитала деньги. Мне было ужасно обидно, что я потратила больше трех тысяч из-за этих мерзавцев. Из-за Алессандро и его напарника. Поэтому я решила действовать по справедливости. Три тысячи я взяла себе в качестве компенсации за причиненные неудобства. Как раз ту сумму, которую потратила. И две положила обратно. Я ведь не воровка, хотя за моральный ущерб можно было взять и оставшиеся. Но я подумала, что у меня останется еще мое платье, обувь, сумочка и дорогое белье.

Симона и Арчи с двумя телохранителями приехали через час. И мы вместе обсудили ситуацию. Ждать больше не имело смысла. Мы уже сделали все, что могли сделать. К тому же Алессандро так глупо подставился, застрелив своего напарника.

На часах был полдень, когда мы вызвали полицию. И сразу все завертелось. Приехало несколько полицейских машин, появился сам комисар Бертран. Я рассказала все, что слышала, утаив лишь факт моего пленения. Я даже почти искренне всплакнула по убитому. Бертран, кажется, мне поверил. Или сделал вид, что поверил. Но потом началось самое интересное.

Яхту «Глория» задержали к вечеру того же дня. Просто послали за ней полицейский вертолет и вынудили вернуться в порт. В результате тщательного обыска на яхте была найдена одежда Сибиллы со следами крови, относившейся к той же группе, что была у нее. Алессандро клялся и божился, что это не ее кровь, но ему никто не верил. Пистолет он, конечно, выбросил, но мои показания были против него. К тому же выяснилось, что его роскошную машину зафиксировали на трассе, когда он ехал по направлению к Тулону.

Потом показания дал старик-киоскер. Он рассказал, что видел несколько раз сходившую с яхты молодую женщину. И сразу опознал среди предъявленных ему фотографий Сибиллу Скарнелли. Дальше – больше. Мадам Дюруфле рассказала комиссару, что невеста их пациента несколько раз приезжала к нему в больницу и каждый раз уходила в слезах. Больше того, она добавила, что Алессандро назвал свою невесту аферисткой. И был очень недоволен ее приездами в больницу.

Получалось, что алиби Алессандро рассыпалось в прах. Но самые главные показания дала я. Когда он заявил, что на яхте не было его невесты, а в Сен-Тропе с ним каталась именно я, комиссар Бертран устроил мне допрос. И я показала, что всю ночь проспала у себя в отеле. Более того, я никогда не бывала в Сен-Тропе, а тем более на его яхте. Представляете, как он орал, доказывая обратное, какие ругательства произносил? Но все было напрасно. Все было против него. Арчи тоже показал, что они с Цирилом узнали Сибиллу, когда та была в Сен-Тропе вместе с Алессандро. И мать Симоны – баронесса Бриньоне – дала показания под присягой, что видела свою племянницу, которая приезжала вместе с Алессандро и Цирилом. К сожалению, последний дать показаний не мог.

Получалось, что Алессандро начал игру, которая обернулась против него. Но самое страшное было впереди. Эксперты смогли идентифицировать тело, найденное на Английском бульваре. Это была Элоди. Преступники хотели представить ее как жертву маньяка, чтобы потом списать на него и мою смерть. Джеф, не выдержав напряжения, все рассказал следователю. Правда, дата смерти Сибиллы не совпадала с датой по рассказу Джефа, но следователь просто оформил протокол другим числом, чтобы они совпали. Это к вопросу о деталях. В таких случаях каждый факт имеет значение.

Когда я встретилась с Алессандро в последний раз у комиссара Бертрана, он был в ярости. Он кусал губы и смотрел на меня так, словно хотел разорвать на куски. Нужно было видеть, как он нервничал! Я подумала, что он может упасть в обморок от сознания того, что его переиграла женщина, которую он не только не уважал, но и считал дурой. Последние слова, которые я произнесла, он, очевидно, запомнит на всю жизнь:

– «Женщина с мозгами коровы», – напомнила я ему обидные для меня слова, – ты так говорил обо мне, Алессандро. Теперь ты убедился, что коровьи мозги были у тебя. Вернее, бычьи. Такие мозги бывают у особей, которых готовят для поединков на арене с тореадорами. Они видят только красное полотнище и не способны соображать. Кроме денег и женщин, ты больше ничего не видел, Алессандро, и поэтому проиграл. Как бык на корриде. Теперь ты уже никому не нужен. И никому не страшен, Алессандро. Прощай.

Вот тут я поняла, что такое настоящее счастье! Он взревел, как раненое животное, и едва не бросился на меня. Его удержали двое полицейских и строгий окрик комиссара Бертрана. Последнее, что я помню, это его затравленный, страшный взгляд. Он не мог никому доказать, что вместо Сибиллы каждый раз показывал меня. Но его игра была настолько сложной, что в конце концов он запутался в ней сам.

Мне пришлось задержаться на несколько дней в Ницце, пока оформляли мои документы и протоколы допросов. Комиссар Бертран сказал, что без меня они никогда бы не смогли раскрыть это запутанное дело. Он не сомневался, что Алессандро убил свою невесту на яхте и сбросил тело в море. На самом деле все так и было, только в другое время и при других обстоятельствах. Но разве для правосудия это главное?

По вечерам я выходила на Английский бульвар и смотрела на море. Где-то на большой глубине лежало тело Сибиллы Скарнелли, так и не ставшей супругой Алессандро. К тому же выяснилось, что у него было долгов на полмиллиона долларов и что он успел прикарманить деньги своей невесты. Прохвост останется прохвостом при любых обстоятельствах. И не только потому, что он меня так нагло обманывал. Он обманывал всех. Свою невесту, своего напарника, своих знакомых. Этот человек был воплощением пороков. И я совсем не жалею, что у нас не получился роман. Честное слово, не жалею. Или… почти не жалею. Ну разве мне не мог встретиться порядочный человек со своей яхтой? Значит, не судьба.

Через некоторое время мы узнали подробности, как были убиты Сибилла и ее горничная Элоди. И все газеты Франции назвали эти преступления самыми таинственными в уходящем году. Многие даже обыгрывали фамилию моей бабушки, говоря, что я – достойная внучка миссис Марпл.

ЗА НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ ДО СОБЫТИЙ

У Сибиллы болела голова. Вчера она попробовала новое лекарство, но оно не помогало. Да и не могло помочь. После того как она прошла курс лечения от наркотической зависимости в Америке, врачи предупредили ее, что с наркотиками нужно покончить, иначе она может умереть. Сибилла взглянула на себя в зеркало. Старая баба с уставшим лицом. А ведь ей только тридцать. И она выглядит почти старухой. Кажется, Алессандро уже не обращает на нее внимания. Ему больше нравятся молодые и наглые девицы с набережной.

Но сейчас они в море. Почему нет Элоди? Почему она к ней не спускается? Сибилла надела халат и вышла из каюты. Настроение было паршивое. Она услышала чьи-то стоны, шум. Прислушалась. Кажется, в салоне что-то происходит. Неужели Алессандро не хватает девочек и он решил заняться любовью с Элоди? Только этого не хватало! Элоди – молодая женщина, но явно не во вкусе Алессандро. И вообще он не имеет права смотреть на горничную своей невесты. Ради этого негодяя она унесла из дома все деньги и фамильные драгоценности. Все, что принадлежало ее отцу и матери. И отдала этому мерзавцу.

Держась за стенку, она поднялась наверх. В салоне мелькали тени. Она свела брови. Какой мерзавец Алессандро! Наверное, решил, что в море ему все позволено. Обойдя салон, она открыла дверь. Картина, которая ей открылась, ее потрясла. Такого она не ожидала! Алессандро сидел на диване и улыбался. Он никого не трогал. Он лишь наблюдал. Его друг и напарник Цирил держал за руки несчастную Элоди, а этот вонючий Джеф, от которого вечно несло луком и какой-то гадостью, насиловал ее. Нет, Цирил не только держал ее за руки, он ласкал ее грудь. Какая грязь, какой ужас! Сибилла закричала. Джеф обернулся. Он был такой страшный! Голый и страшный. Алессандро лишь усмехнулся. Очевидно, такие сцены доставляли ему удовольствие. «Вероятно, Алессандро – типичный извращенец», – подумала Сибилла.

Схватив бутылку, она швырнула ее в Алессандро. Тот вскочил.

– Хватит, – лениво сказал он, – нам надоели твои фокусы.

– Подонки! – закричала Сибилла и схватила другую бутылку.

На этот раз она подошла ближе и замахнулась на Алессандро.

– Иди отсюда!

Он оттолкнул женщину, и она едва не упала. Но успела больно ударить его по руке.

– Убирайся! – заорал он еще громче.

На этот раз он толкнул ее изо всех сил. Она и так нетвердо стояла на ногах, поэтому отлетела к двери. К тому же в этот момент яхту тряхнуло. Все было против несчастной Сибиллы. Удар был сильным. Она ударилась головой не о дверь, к которой толкнул ее Алессандро, а об угол стола. Удар пришелся в висок. Смерть была мгновенной. Мужчины замерли, не сразу поняв, что произошло. Алессандро, чуть помедлив, подошел к ней и приподнял ее голову.

– Так даже лучше, – задумчиво сказал он. – Сибилла нам только мешала.

– Нет! – закричала Элоди. – Что вы наделали? Она мертва?

– Притворяется, – зло огрызнулся Алессандро.

– Вы убили ее!

Кажется, крик горничной могли услышать с любого судна неподалеку.

Цирил взглянул на Алессандро. Они всегда понимали друг друга без слов. Эту услугу Алессандро никогда не забудет. Элоди так и не поняла, что происходит. Пальцы Цирила сомкнулись на ее горле. Она захрипела. Джеф стоял и молча смотрел, как Цирил душит несчастную. Элоди пыталась вырваться, но затем обмякла. Наконец судорога свела ее тело, и она затихла. Цирил разжал руки.

– Вот и все, – сказал он, – теперь свидетелей нет. И ничего не было. А Джеф не в счет. Я правильно говорю, Джеф?

– Да, – растерянно подтвердил тот.

Алессандро и Цирил вышли из салона.

– Ты ведь этого хотел, – негромко сказал Цирил, – она давно действовала тебе на нервы. К тому же ты уже получил от нее все, что тебе было нужно. Насколько я знаю, ты теперь владелец ценностей более чем на два миллиона долларов.

– На три, – сказал Алессандро, странно посмотрев в сторону Цирила.

– Нет, на два, – хладнокровно возразил Цирил, – я думаю, будет справедливо, если я получу треть. Заметь, Алессандро, я не настаиваю на половине. Это было бы нечестно. Мне достаточно трети. А две трети твои. Твоя доля и доля придурка Джефа.

– Ты справедливый человек, – усмехнулся Алессандро. – А как мне объяснить исчезновение Сибиллы? Ведь люди спросят, куда она подевалась. К тому же вместе с горничной…

– Купи билеты на экспресс, – посоветовал Цирил, – на свою кредитную карточку. И скажи всем, что отправил их в Париж. Я могу подтвердить, что мы с тобой провожали их. И будет совсем хорошо, если на вокзале ты устроишь какую-нибудь драку и попадешь в больницу. В таком случае у тебя будет алиби. Никому и в голову не придет, что ты мог убить двух женщин.

– Это может не сработать, – задумчиво сказал Алессандро. – Лучше найти женщину, похожую на Сибиллу, и сделать так, чтобы многие ее видели. А потом провернуть твой трюк на вокзале.

– Что потом делать с женщиной?

– То же, что с Элоди. Ты ведь хочешь получить одну треть, Цирил? Или я ошибаюсь? А труп этой несчастной дурочки Элоди нужно оставить на пляже. Но сделать так, чтобы никто не смог ее узнать. Потом мы подбросим туда же труп женщины, которая будет нам помогать. И полиция решит, что в Ницце появился маньяк.

– Ты сейчас это придумал или раньше?

– Конечно, раньше. Когда я смотрел на Сибиллу, меня колотило от злости. Из-за денег этой наркоманки я должен был терпеть ее на яхте. И ничего не мог сделать – у меня долгов на полмиллиона долларов.

– Я помню. Значит, договорились.

Цирил усмехнулся и протянул руку. Алессандро, чуть помедлив, пожал ее.

– А насчет Сибиллы не беспокойся, – добавил Цирил. – Я сделаю так, что ее труп не найдут и через тысячу лет. Привяжем груз и отправим на дно к рыбам.

Алессандро устремил взгляд на едва различимый вдали берег. Возможно, этот вариант неплох. Сибилла не должна была жить. Они выжали из нее все, что смогли. Говорят, ее дядя готов был доказывать в суде юридическую недееспособность племянницы. Если ему удался бы подобный трюк, все деньги оказались бы под контролем семьи Бриньоне. Цирилу не обязательно знать, что суд должен начать рассмотрение дела Сибиллы через несколько дней, и смерть его невесты была давно запрограммирована. Допустить ее к суду означало для Алессандро потерять не только деньги, но и лишиться всякой перспективы. А он не хотел терять ни того, ни другого. Оставалось найти женщину, внешне похожую на Сибиллу. И тогда можно будет считать игру законченной.

Когда через несколько дней Алессандро увидел в казино Монако Ксению Моржикову, то даже вздрогнул от неожиданности. Она была очень похожа на его невесту. Если надеть на нее темные очки и собрать волосы сзади, можно принять эту русскую за располневшую итальянку. «Это судьба», – подумал Алессандро. Он даже не мог предположить, насколько был прав.

ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО МЕСЯЦЕВ ПОСЛЕ ОПИСЫВАЕМЫХ СОБЫТИЙ

Я вернулась в Москву. Вернулась совсем другим человеком. Наверное, мне нужно было пройти через такие испытания, чтобы понять, чего я стою. И чего стоят окружающие меня люди. Марк Борисович говорит, что я сильно изменилась. И не в лучшую сторону. Постепенно я превращаюсь в сварливую, подозрительную и очень требовательную особу без определенного возраста. С одним из моих друзей мы часто встречаемся, и, кажется, он готов сделать мне предложение. Разумеется, я не схожу из-за него с ума, но он мне определенно нравится. А главное, он нравится моему сыну Саше. Не могу называть его Александром после всего случившегося. Он для меня навсегда останется Сашей.

Забыла сказать о самом важном. Я теперь настоящий адвокат, партнер Марка Борисовича. Выступаю в судах и встречаюсь с заключенными. Розенталь считает, что у меня большое будущее.

Симона собирается замуж за своего Арчи. Он мне очень нравится. Совсем не в том смысле, о каком вы подумали. Это настоящий мужчина, теплый, мягкий, добрый, ироничный. Никогда бы не подумала, что он возглавляет концерн, в котором работает сорок тысяч человек. Наверное, богатый человек должен быть именно таким. Интеллигентным, добрым и порядочным. Я изменила свое мнение о миллионерах, познакомившись с Арчи. Хотя какой он миллионер… Он миллиардер. И в долларовом эквиваленте, и тем более во франках. Франков, кстати, скоро не будет. Появятся евро.

Алессандро получил пожизненный срок. Джефу дали шесть лет, но, говорят, он довольно быстро попал под амнистию и вышел из тюрьмы. Сейчас он работает в каком-то монастыре в Северной Италии. Наверное, там ему спокойнее.

Вот, собственно, и вся моя история. История моих приключений на Лазурном берегу. Думаю, что все должно было случиться именно так, как случилось. А на будущий год я возьму своего второго мужа и сына в Ниццу. И мы покатаемся на яхте Арчи. И пройдемся по Английскому бульвару в Ницце – самому лучшему бульвару, который я когда-либо видела. И на этот раз я не стану искать приключений. Ведь со мной будут муж и сын. А когда мы вместе, нам не нужны никакие приключения. Жизнь так прекрасна!

 

ГЛАВА 1

Я много думала, прежде чем решиться опубликовать эти записки. До сих пор не уверена, что поступаю правильно. Но с другой стороны, иногда необходимо, чтобы такие факты становились достоянием гласности. Ненавижу это слово «гласность». Напоминает конец восьмидесятых годов и общую атмосферу полного раздрая тех лет. А вообще рассказывать об этой истории довольно неприятно. Хотя бы потому, что я прошла через такие испытания, через которые обычно не проходят нормальные женщины. Вот написала эти слова и подчеркнула их несколько раз. Где вы видели «нормальных женщин»? У каждой из нас тысяча своих проблем, свои болячки, внутренние болезни, раздоры в семье, неудачные мужья, непослушные дети, сложности на работе, в общем, все как у среднестатистических женщин, которых огромное число в нашей стране. И все мы похожи друг на друга. Своими несчастьями. Перефразируя великого классика, можно сказать, что счастливых – почти не осталось, а несчастных семей – каждая первая. И все действительно несчастливы по-своему.

Я – Ксения Моржикова. Мне уже тридцать девять лет. Говорят, что в этом возрасте женщины умнеют. Не знаю, как другие, но я этого не чувствую. Во мне все еще живет двадцатилетняя девочка, так любившая помечтать о будущей жизни. Сейчас даже смешно вспомнить. В школе я была пионеркой, в институте – секретарем комсомольской организации. И в каком институте! Я ведь закончила МГИМО, а там просто так секретарем комсомольской организации не выбирали. Но это было давно, очень давно, в другую эпоху. Я поступила в институт в семнадцать лет, как раз в середине восьмидесятых, во времена «позднего застоя». А закончила – в самый разгар перестройки, уже к тому моменту, когда моя большая Родина начала разваливаться на куски. Вы помните, какие страсти тогда кипели? Первый съезд народных депутатов. Вся страна прильнула к телевизорам. У нас на выпускных экзаменах говорили о политике и политиках больше, чем о предстоящем распределении. Как мы ими тогда восхищались! Гордились. Ельцин, Собчак, Попов… Какие люди! И неизвестный нам юрист из провинции, отдавший свое место в Верховном Совете Ельцину. Забыла его фамилию, но это не так важно. Он потом стал прокурором России, тогда, правда, выяснилось, что у него мышление и речь пятилетнего ребенка. Хорошо еще, что и совесть у него тоже была пятилетнего ребенка и он оказался честным человеком. У остальных была совесть проституток на пенсии, много повидавших и превратившихся в циников, но это так, к слову. Мы тогда все были увлечены политикой, и политики были нашими кумирами.

Потом все изменилось и начало разваливаться. Не стало ни съездов, ни народных депутатов, ни страны, которую они представляли, ни комсомола, в котором я состояла. Ну в общем, все изменилось. Я закончила институт, вышла замуж и родила Сашу. И через несколько лет развелась с мужем. Мне тогда еще повезло. Я устроилась на работу к Марку Борисовичу Розенталю, и все перипетии «дикого капитализма» пошли мне только на пользу.

Клиентов у Розенталя было более чем достаточно. А я постепенно становилась его правой рукой. К сегодняшнему дню у меня зарплата уже более трех тысяч долларов в месяц, что для молодой женщины моего возраста совсем неплохо. Написала «молодой» и сразу подумала, что кокетничаю. Молодая кобыла в тридцать девять лет. Ну не скажите. Я действительно чувствую себя молодой, стараюсь за собой следить, к пластической хирургии пока не прибегала. И вообще выгляжу очень даже неплохо, в отличие от многих моих сверстниц. Не знаю, что буду делать через несколько лет. Наверное, тоже лягу под нож хирурга. При одной мысли об этом становится страшно. Перетянут кожу так, что не смогу улыбаться, закрывать глаза и вообще разговаривать. Какой ужас! Но неприятности нужно переживать по мере их поступления. Пока под нож мне еще рановато.

Эта история началась в тот день, когда мне позвонила моя двоюродная сестра Нина. Она старше меня на два с половиной года, и мы с ней очень дружим. Убитым голосом она попросила меня к ней приехать. Я сразу собралась, зная, какая Нина паникерша. У нее прекрасный муж и трое взрослых детей, но она боится всего на свете. Муж работает в Академии наук, он директор какого-то жутко секретного института, о котором даже нельзя говорить. Очень прилично зарабатывает. Взрослый сын у них учится в Лондоне, дочь поступила в консерваторию, младший заканчивает школу. Прекрасная семья, хороший дом, сама Нина работает в Московском комитете по строительству, она архитектор по образованию, и говорят, что очень неплохой специалист. Но несмотря на все свои успехи, Нина ужасная паникерша. Любой сбой у нее сразу же вызывает истерику. Наверное, характер такой пугливый. А может, все определилось еще до рождения. У меня, например, неприлично мужской характер и какое-то дурацкое, тоже чисто мужское чувство справедливости. И немного упрямства. А ей достались «женские черты» – истеричность, неуверенность в себе, непонятные фобии. После всех этих самолетных аварий она не решается летать и ездит к сыну в Лондон на поезде. Можете себе представить? Из Москвы в Варшаву, потом в Берлин, дальше в Брюссель и в Лондон по тоннелю. А когда мальчик летит в Москву, она просто сходит с ума, и эти несколько часов становятся самыми страшными в ее жизни. И мне приходится отпрашиваться у Розенталя, сидеть у Нины, пытаясь ее успокоить. Мама все время говорит, что я должна была родиться мальчиком, а Нина с детства была плаксой и пугливой девочкой. Что не помешало ей очень удачно выйти замуж. Ее будущий муж тогда был только аспирантом, но она сумела углядеть в нем нужные черты лидера. А он, в свою очередь, сумел что-то углядеть в ней. Ну почему я такая стерва? Ведь это несправедливо. Нина прекрасная мать, изумительная хозяйка. У нее дома всегда все блестит, несмотря на то что она работает. И конечно, Нина безумно любит своего мужа и своих детей. Есть такие женщины, которые умеют растворяться в семье. На них словно поставили печать «только в одни руки». Вот они и живут, имея одного мужа, одну семью, детей, внуков. Я так не смогла бы – ничего в жизни не увидеть, довольствуясь только одним мужчиной… Об этом, по-моему, даже страшно подумать. А с другой стороны… У меня их было несколько. Разных. И двое мужей. Но скажу честно: лучше бы такого опыта у меня не было. Мне он особой радости не принес. Может, более правильно – одного и на всю жизнь? Но так бывает только в сказках. Или у таких, как Нина.

Вообще-то я фаталистка. Все приходит и уходит в нужное время. И насчет самолетов тоже беспокоиться не стоит. Ничего не случится, если не должно случиться. А если должно, то обязательно произойдет и вы от этого не спрячетесь. И я считаю, что заранее паниковать тем более не нужно. Хотя когда мой Саша в прошлом году летал в Берлин, я все равно волновалась, пусть и не так, как моя кузина, но звонила ему каждый день. В последнее время самолеты падают слишком часто, и число подобных «случайностей» уже бьет даже мой фатализм.

В общем, я приехала к Нине на Смоленский бульвар. У них большая шестикомнатная квартира. Раньше была четырехкомнатная, но пять лет назад они купили квартиру соседей за стенкой и сделали шестикомнатную. Столовая, спальня, кабинет отца и три комнаты ребят. У каждого – своя, очень удобно. И еще два туалета и две ванные комнаты. В общем, прекрасная квартира. Говорят, что на ближайших выборах супруг Нины станет членом-корреспондентом Академии наук. Давно уже пора. Ему сорок восемь, он вальяжный и представительный мужчина с благородной проседью. Такие и должны быть академиками. Я ни разу в жизни не видела, чтобы он волновался или кричал. Всегда говорит спокойно, взвешивает каждое слово, не суетится. Словом, клад, а не муж. Хотя немного занудный. Иногда даже хочется его потрясти, чтобы в нем было больше человеческого, но это я так, к слову.

Мой второй муж Виктор тоже не холерик. Он скорее флегматик, смешанный с сангвиником. Учитывая, что я безумный холерик, Виктор для такой нервной особы почти идеальный муж. Меня можно завести с пол-оборота, его же почти невозможно заставить скандалить. И с моим сыном у него идеальные отношения. Только не говорите, что так не бывает. Иногда бывает. У Виктора был очень неудачный первый брак. Жена ему изменяла и все время скандалила. В общем, он считает, что ему очень повезло во втором браке. Я тоже так считаю. Хотя иногда ловлю себя на мысли, что в молодости мечтала о принце на белом коне. Принца не нашла, но хорошо, что мой второй муж хотя бы не конь. А то мы часто путаем – принимаем животное за человека. Лошадей много – нормальных мужиков почти не осталось. Вот мой Виктор – пример нормального мужика. Что очень неплохо. Видела я одного такого принца в Ницце. Лучше бы не видела. Аферист и мошенник. С принцами нам не по пути, это я тогда раз и навсегда поняла.

Нина сразу повела меня в кабинет к мужу, чтобы нас не услышали дети и ее домработница Лидия Сергеевна, изумительная женщина, которая работает у них в доме уже лет двадцать. Или еще больше? Нина чуть меньше меня ростом, у нее круглые глаза, маленький вздернутый носик. На щеках даже есть ямочки. Глаза у Нины светло-голубые, в отличие от моих, которые все время неуловимо меняются: то светло-карие, то начинают темнеть, когда я завожусь. Одним словом, мы совсем друг на друга не похожи, хотя кузины бывают очень похожи друг на друга. У нас отцы родные братья. Наверное, если бы были сестрами наши мамы, то мы больше походили бы друг на друга.

– У нас такие неприятности! – сообщила Нина трагическим голосом. – Я позвала тебя, чтобы посоветоваться. Просто не знаем, что нам делать.

Когда она так начинает, я понимаю, что нужно внимательно слушать. «У нас такие неприятности» может означать все что угодно. От сбежавшей кошки, которую сегодня никто не видел, до погибшего на даче куста роз – особой заботы ее супруга. Я изобразила внимание.

– У наших соседей, – продолжила Нина скорбным голосом, – два дня назад пропал сын. Ты можешь себе представить такой ужас? Они не знают, что делать. Такое несчастье!..

– Давай по порядку. У каких соседей?

– У наших, которые живут в соседнем подъезде. Ты их знаешь. Такие интеллигентные люди. Профессор Левчев и его супруга. Оба искусствоведы. Изумительная семья. Он – болгарин, она – осетинка. Ты их видела у нас в гостях в прошлом году, когда они приезжали к нам на дачу. Как раз на день рождения Павла.

– У вас на даче было человек пятьдесят гостей. Я всех не помню.

– Семьдесят, – ревниво поправила меня Нина, – а они сидели рядом с тобой, и ты еще с ним разговаривала о выставке Кандинского в Барселоне. Вспомнила?

– Да, – кивнула я, – очень милый и интеллигентный человек. Такой пожилой, в очках…

– Верно. Ему уже под шестьдесят, а супруге только сорок шесть. Это его второй брак. У них есть еще старшая дочь, но она живет сейчас в Нью-Йорке, кажется, заканчивает там какую-то школу искусств. И такое несчастье! Бедная Медея места себе не находит.

– Сколько лет мальчику?

– Почти шестнадцать, как твоему Саше. – Нина сравнила пропавшего с моим сыном, и я невольно вздрогнула от испуга. Могла бы сравнить со своим младшим сыном – они ровесники. Но ни одна мать не позволит себе такого – сравнить исчезнувшего или погибшего ребенка с собственным. – Он заканчивает десятый класс, – добавила Нина, – хороший мальчик, вежливый, воспитанный. Всегда прекрасно учился. Иногда заходил к нам в гости. Такое горе для родителей!

– Ты его хорошо знаешь? Твой младший сын с ним дружит?

– Мы иногда общаемся как соседи, – уклончиво ответила Нина, – но сын Медеи учится в другой школе и не дружит с моим Ромой. У них так, шапочное знакомство. Я до сих пор не могу в себя прийти. И что могло произойти?

– Может, его похитили?

– Тогда почему молчат?

– Иногда похитители специально молчат несколько дней, чтобы вызвать панику в семье похищенного. Такие случаи бывали. Они богатые люди?

– Нормально живут. Я не сказала бы, что они могут выложить миллионы. Этого у них нет. Они много работают за границей, но особых доходов не имеют. Просто нормально живут. Как и мы, – добавила Нина.

– Ты считаешь, что в Москве все живут в шестикомнатных квартирах на Смоленском бульваре, платят за сына в Лондоне, имеют три автомобиля и двух водителей? – улыбнулась я наивности моей кузины. – Не смеши меня, Нина, вы принадлежите к классу очень обеспеченных людей.

– Какие глупости! – отмахнулась она. – Люди сейчас на своих самолетах летают и на собственных яхтах отдыхают. А у нас есть только эта квартира, дача, несколько машин. По нынешним временам это не бог весть какое богатство. Ну еще участок под Санкт-Петербургом, но там мы пока ничего не построили.

– Теперь я поняла. Ты сравниваешь себя с Абрамовичем. Тогда, конечно, вы почти бомжи.

– При чем тут Абрамович? – возмутилась Нина, немного краснея. Совесть у нее все-таки есть. – У заместителя мужа дача на Рублевке. Можешь себе представить? А у директора другого института, смежного с нашим, квартиры в Цюрихе и в Париже. Они занимаются разработкой одинаковых проблем с моим Павлом. Только у того многомиллионные счета в зарубежных банках да квартиры в Швейцарии и во Франции, а у моего ничего такого нет. И знаешь почему? Мой простофиля слишком честный человек. Он считает, что государственными секретами нельзя торговать. А тот директор института так не считает. В девяностые годы знаешь что творилось? Во всех институтах только на аренде помещений делали огромные деньги. А Павел ни одной организации к себе в институт не пустил. Говорил, что у них «режимная организация». А вот его коллега из соседнего института, такого же «режимного», сдавал пустующую площадь под разные склады. И на этом заработал несколько миллионов долларов. Всего не расскажешь. Я не жалуюсь, просто не думаю, что их мальчика похитили. Нет у них таких миллионов, чтобы за него заплатить. И никогда не было.

– В милицию сообщили?

– Конечно. Еще вчера утром. Но ты же знаешь, как они работают. Приехали, поговорили, посмотрели. Взяли номер его мобильного. И все. Ничего не известно. Только сегодня утром позвонили и сообщили, что в моргах и в больницах такого мальчика не нашли. Можешь себе представить, как тяжело это слышать его матери? У нее вчера сердечный приступ был, «скорую помощь» вызывали.

– Ну это мне нетрудно себе представить. А его телефон? Даже если аппарат отключен, все равно можно выяснить, где он сейчас находится. Я это точно знаю.

– Вот и расскажи им об этом, – сразу предложила Нина. – Мужа Медеи сейчас дома нет. Он поехал в милицию, они его туда вызвали. А Медея в милицию не верит. Она позвонила мне и попросила найти тебя. Я ей столько про тебя всякого рассказывала! И как ты в Ницце помогла раскрыть целую банду убийц, и как другим людям не раз помогала. Она думает, что только ты ей сможешь помочь. Ты же у нас настоящий сыщик. Как ее звали? Агата Кристи?

– Она была писателем, а не сыщиком, – вздохнула я, понимая, зачем меня позвали. Каким самомнением нужно обладать, чтобы ввязаться в такую историю. Мальчику шестнадцать лет, у него может быть масса разных интересов и множество знакомых. Это дело милиции – искать пропавшего парня. Чем я могу помочь его родителям? Ничем. Но отказывать Нине я не хотела. Она так в меня верила! Да и ее соседку стало жалко. Я, конечно, тут же представила себя на ее месте. В такой ситуации будешь выискивать любую возможность, хвататься за любую соломинку. И конечно же легко поверить, что какая-то «гениальная дама», работающая в адвокатской конторе самого Розенталя, сможет найти твоего сына.

– Профессор Левчев сказал, что им понадобится помощь опытного адвоката, – продолжила Нина, – а ты у нас уже очень опытная.

– Не знаю, – ответила я, не скромничая. Просто такие случаи адвокаты не очень любят. Ведь приходится представлять не подозреваемого, для которого адвокаты ищут тысячу причин, смягчающих его вину, а пострадавшую сторону, и тогда адвокаты невольно выступают в роли вторых обвинителей, настаивая на более строгом наказании виновных. Но отказаться было нельзя, это выглядело бы не по-человечески, и я не хочу подводить Нину.

– Пойдем, – тяжело согласилась я с доводами сестры. Только лучше бы я ей тогда сразу отказала. И ничего не узнала бы ни об этом страшном деле, ни тех подробностей, которые мне стали известны. По-моему, это у Экклезиаста сказано, что «знание умножает скорбь». Вот я чем больше живу, тем больше в этом убеждаюсь. А фамилию того честного и недалекого прокурора я вспомнила. Казанник. Кажется, так его звали.

 

ГЛАВА 2

В соседний подъезд мы прошли вдвоем. Нина забыла номер кода их входной двери и долго неправильно набирала цифры. Потом попросила у меня мобильный телефон, позвонила Медее, и выяснилось, что она неверно нажимала две первые цифры. Их следовало переставить местами. В этом вся Нина – забывает иногда элементарные вещи. Мы вошли в подъезд, поднялись лифтом на шестой этаж. Дверь нам открыла миловидная женщина лет двадцати пяти. Я даже удивилась. Неужели это Медея, так хорошо сохранившаяся в свои сорок шесть лет? Я ее совсем не помнила.

– Проходите, – предложила нам эта молодая женщина, кивнув в глубь квартиры.

– Это Эльвина, она им помогает, – шепнула мне Нина, – кажется, она молдаванка или гагаузка. В общем, из Кишинева. Работает у них полгода.

Мы вошли в просторную гостиную. Даже если не знать, что хозяева квартиры искусствоведы, сразу можно было определить, что здесь живут люди достаточно творческие. На стене висел подлинник Зверева, работы которого я хорошо знаю, и еще две картины неизвестных мне авторов. Комнату украшала антикварная мебель, по-моему, начала века, стулья с гнутыми ножками. На них не очень удобно сидеть, но выглядят они красиво. В углу стояла большая ваза, расписанная затейливыми узорами. Я видела такую где-то на выставке. Вообще-то стыдно признаться, что я такая дебилка во всем, что касается искусства, хотя на выставки хожу регулярно и современной живописью очень даже интересуюсь.

На диване сидела женщина, которую я сразу вспомнила. Конечно, это была Медея. Вся в черном, на голове – черная повязка, что мне сразу не понравилось – как будто она заранее знает, что все кончится очень плохо. У Медеи было измученное лицо и мешки под глазами. Могу себе представить ее состояние! Мне вдруг стало очень неловко находиться перед ней. У женщины такое невероятное горе, а я приперлась, будто могу ей помочь. Некрасиво и неумно. Но отступать было поздно. Единственное, что меня сразу смутило – это собака, которая лежала рядом с хозяйкой. При моем появлении она поднялась и внимательно посмотрела на меня. Прямо в глаза. Но хозяйка махнула рукой, коротко приказав «лежать», и собака снова легла у ее ног. Эта порода мне знакома. Такие коричневые собаки с белой грудью и черной мордой, немного похожие на медведей гризли, – это стаффордширский терьер. Несколько лет назад среди продвинутых москвичей было очень модно их заводить. Но говорят, это исключительно опасная порода бойцовых собак, которые могут напасть на человека, не реагируя на команду своих хозяев. Знакомый кинолог, работающий в милиции, рассказал мне, как готовят бойцовых собак. Просто ужас. Сначала их тренируют на кошках, у которых вырваны когти, чтобы они не царапались. Учат душить кошек. Затем тренируют на поросятах, чтобы приучить к запаху крови и диким крикам. Считается, что кровь свиньи очень похожа на человеческую, а ее мясо почти эквивалент нашему. Можете себе представить, какой ужас?

Потом собак учат драться с другими собаками. Челюсти у них особенные. Эти собаки не знают пощады и дерутся, пока не убьют своего противника. Зачем в интеллигентной семье держать такую собаку? Этот вопрос я задала себе сразу, как только увидела этого терьера.

– Здравствуйте, – произнесла Медея, устало кивнув головой. Она не поднялась, но я понимала ее состояние. Сейчас ей не до политесов. У нее немного вытянутое лицо и красивые темные глаза. Я обратила внимание на ее пальцы – длинные аристократические пальцы, будто она музыкант, а не искусствовед.

Мы уселись на эти неудобные стулья с невысокими ножками. Нина меньше меня ростом, и ей эти стулья могут нравиться, а мне – не очень. И мы обе бессознательно отодвинулись от дивана, рядом с которым лежала собака.

– Это моя двоюродная сестра Ксения, о которой я тебе рассказывала, – представляет меня Нина, – вы виделись с ней у нас на даче.

– Я помню, – кивнула Медея, – извините, что так вас принимаю.

– Ничего. Я вас понимаю. Так вы еще не получили никаких известий?

– Ничего, – упавшим голосом ответила Медея. – Муж сейчас в милиции. Они просили его припомнить всех знакомых нашего Кости, забрали его записную книжку и жесткий диск из компьютера. Будут проверять все его связи. Как будто Костя заранее мог быть знаком со своими похитителями или бандитами. В милиции считают, что нужно проверить все окружение нашего сына. Такая глупость! Сейчас прямо на улицах людей воруют и убивают, а они ничего не могут сделать. Или не хотят. Один следователь, чтобы меня успокоить, даже сказал, что в России ежегодно пропадают несколько десятков тысяч человек. Будто мне от этого легче.

Эльвина внесла поднос с печеньем, шоколадом и тремя чашечками дымящегося кофе. Она была в джинсах и темной блузке. Из-за коротко остриженных волос ее можно было принять за подростка, хотя ей наверняка уже исполнилось двадцать пять. Или даже тридцать.

– Спасибо, Эльвина, – кивнула ей хозяйка, – и принесите мне лекарство. Оно на тумбочке, в спальне.

– Я знаю, – отозвалась Эльвина и остановилась, выразительно глядя на Медею, словно не решаясь ей что-то сказать.

– Что еще? – чуть повысила голос хозяйка и нахмурилась. Ей, очевидно, не понравилось поведение домработницы.

– Простите, – проговорила та, – но это уже четвертая. Врач говорил – не больше двух-трех в день.

– Принесите лекарство, – тоном, не терпящим возражений, повторила Медея. – Мне лучше знать, что можно, что нельзя.

Эльвина вышла из комнаты. Я взяла чашечку, почти прозрачную, наверное фарфоровую, и подумала, что нам дома нужно завести такой же сервиз. Обязательно скажу Виктору, чтобы приобрел похожий. Господи, и о чем только не думают женщины! Даже в такие тяжелые моменты. Мы просто неисправимы! Есть, например, дамочки, которых вполне серьезно волнует, как они будут выглядеть в гробу. Меня это совсем не интересует, однако и я в сложной ситуации могу подумать о каких-нибудь пустяках.

Эльвина принесла лекарство и положила его на столик перед хозяйкой. Та кивком поблагодарила ее, достав таблетку, и запила ее глотком кофе. Даже я знаю, что так делать не следует. К тому же Медея достала сигареты и закурила, щелкнув какой-то небольшой, лежащей перед ней зажигалкой. Я никогда не курила, даже в студенческие годы, когда все мои подруги вовсю дымили в знак своей эмансипации. Тогда это было безумно модно, но на меня сразу нападал дикий кашель. После двух проб я поняла, что курение не для меня. Нина тоже никогда не курила. Она рожала детей и ухаживала за мужем, а это требует серьезных усилий. К тому же не курил и ее муж. Он вообще адепт здорового образа жизни, наверняка проживет сто лет. Интересно, что академики и писатели долго живут. С чего бы это? Ведь у них сидячий образ жизни. С другой стороны – долгожители и чабаны в горах, которые явно не сидят на месте. Может, все-таки все зависит оттого, что и те и другие просто работают, невзирая на возраст? Девяностолетние академики и писатели продолжают трудиться за столом, а девяностолетние чабаны и пастухи – пасти свои стада. Может, в этом секрет их долголетия?

– Спасибо, что вы пришли, – затянувшись сигаретой, проговорила Медея. – Я уже никому не верю. Может, вы предложите какие-нибудь новые формы поиска? Не знаю. Я даже думала обратиться к гадалке. Представляете, до чего дошла? Лишь бы мне вернули моего мальчика.

– Он ушел из дома и ничего не сказал?

– Разумеется, нет. Мы считали, что мальчик уже взрослый и отдает себе отчет в своих поступках. Сейчас у них каникулы, после третьей четверти, он постоянно встречался с товарищами. Я обзвонила всех его друзей, но никто ничего не знает. Мужу обещали дать распечатку всех его последних разговоров по мобильнику. Как раз сегодня телефонная компания должна передать ее в милицию. Может, тогда что-то выяснится?

– Обычно телефонные компании очень неохотно выдают такую информацию. Хорошо, что так оперативно…

– Нам помог знакомый генерал милиции. Он какой-то большой чин в министерстве. Генерал Стукалин, может, вы слышали о таком?

– Да, – ответила я, – он заместитель министра внутренних дел. Если вмешался лично генерал Стукалин, то милиция сделает все, чтобы найти вашего мальчика. Можете быть в этом уверены. Я о нем много слышала.

– Вот он и позвонил, – выдохнула Медея, – но пока Георгий мне ничего не сообщал.

– Когда ушел ваш сын? В какое время суток?

– Днем. В три или в четыре. Никого дома не было. Мы с мужем были на работе, а Эльвина пошла в магазин. Костя ушел и запер двери своим ключом. Я думаю, если его похитили из-за ключей, то воры должны уже были бы попытаться здесь появиться. Может, нам надо уйти из дома, а здесь оставить засаду милиции? Я не знаю, как лучше поступить. И никто нам ничего не советует.

Медея вдавила докуренную сигарету в пепельницу. Я увидела, что ее пачка почти пустая. Она явно много курила. Собака недовольно взглянула на хозяйку. Мне кажется, терьеру тоже не нравился запах дыма.

– У него есть какие-то увлечения? Хобби?

– Как у всех ребят. Часами просиживал за компьютером, пропадая в Интернете. Любил машины. Отец обещал ему подарить свою машину, когда ему исполнится восемнадцать. Или купить новую.

– Какая у вас машина?

– «Мерседес». Трехсотый. Костя иногда брал его покататься рядом с дачей. Но в город никогда не выезжал, мы ему не разрешали.

– Может, у него есть какой-то друг с машиной и они вместе куда-нибудь уехали? – предположила я.

– Мы тоже так подумали. Обзвонили все больницы без исключения. За городом нашли одну больницу, в которую попали трое ребят. Но им по двадцать лет, и среди них нашего не было. Личности всех установлены, они сейчас в реанимационном отделении. Я всех друзей Кости хорошо знаю. Самыми близкими его друзьями были Антон и Икрам. Нет, только послушайте, что я говорю! – в отчаянии вдруг спохватилась Медея. – Я сказала «были». Это ужасно, так нельзя. Я не должна так говорить. Они и сейчас его самые близкие друзья.

Медея дрожащими руками вытащила следующую сигарету и снова закурила. Мы с Ниной переглянулись. Здесь нужен психолог и, может быть, психиатр. Моя помощь здесь явно не понадобится. Собака, почувствовав настроение хозяйки, снова поднялась, словно готовая ее защитить.

– Лежать! – опять приказала ей Медея. – Вы знаете, наша собака чувствует отсутствие Кости. Она уже два дня сама не своя, волнуется, переживает, даже скулит. Обычно стаффордширские терьеры не скулят. А он переживает. Даже не знаю, что нам делать. Нужно отправить его на дачу.

– А собака осталась дома одна, когда Костя ушел?

– Да. Он позвонил Эльвине и сказал ей, что уходит. Она вернулась через десять или пятнадцать минут после их разговора. Собака уже тогда нервничала.

– Костя надел куртку? Или какую-то другую верхнюю одежду? В понедельник на улице было довольно прохладно.

– Да, надел. У него красивая темно-синяя куртка, отец привез из Мексики. Я думаю, второй такой здесь нет ни у кого. И часы у него были дорогие. Я привезла ему их из Флоренции. Они обошлись мне тогда в две тысячи долларов. Думаю, может, на него напали из-за этих часов или хотели снять куртку? Уже просто не знаю, что и подумать…

А я сразу подумала, что никогда в жизни не позволю моему Саше в его возрасте носить часы за две тысячи долларов. Может, я его неправильно воспитываю, но, по-моему, нельзя приучать мальчика к таким вещам, пока он не станет взрослым.

– У него есть девушка? – поинтересовалась я, вспомнив, что у моего Саши уже есть постоянная подруга.

– Костя дружит с двумя девочками, – чуть запнувшись, ответила Медея, – но современных парней трудно понять. С кем из них он встречается чаще, мы не знаем. Но работники милиции взяли телефоны всех его знакомых. Они их сейчас обзванивают.

– Они уже проверяли его комнату?

– Сегодня утром, – ответила Медея. – Взяли все его записи, вынули диск из компьютера.

– Можно мне посмотреть его комнату? – Должна же я была хотя бы как-то попытаться обозначить мою активность, раз уж согласилась сюда прийти.

– Конечно. – Медея позвала Эльвину, выкрикнув ее имя. Собака снова поднялась, уже в третий раз. Кончится это тем, решила я, что она на кого-то из нас набросится. Эльвина вошла в комнату и встала у двери. Очевидно, ее обидело замечание, сделанное хозяйкой при гостях. Это только у нас домработницы могут обижаться на хозяев. Рецидивы социализма. Все люди равны. На Западе таких проблем не возникает.

– Эльвина, – сказала Медея, не глядя на нее, – будьте любезны, покажите гостям комнату Константина. И не забудьте, что через полчаса вам нужно погулять с собакой. Приготовьте намордник.

– Хорошо, – кивнула Эльвина.

Мы поднялись и прошли в комнату сына. Большая светлая комната с балконом, находящаяся рядом с гостиной, прямо напротив входной двери. Книг заметно мало, что меня несколько поразило, все-таки интеллигентная семья. В основном книги по компьютерам. Несколько томов классики, но видно, что их не открывали. Учебники. Несколько современных романов, о которых все говорят. Я увидела книгу Мишеля Уэльбека. Неужели Костя читал Уэльбека? Подошла и взяла книгу. Нет, похоже, даже не касался. Очевидно, покупают книги родители и советуют сыну прочесть, а тот их даже не открывает. Говорят, дети сейчас не читают книг. Потому что все можно прочесть в Интернете. Однако я знаю много толковых ребят, которые читают книги запоем. Впрочем, и столько же детей из очень известных семей, которые книги в руки не берут. Может, все-таки все зависит от родителей? Не понимаю, у меня нет ответа на этот вопрос.

В комнате Кости висели постеры неизвестных мне рокеров: музыкантов и певцов. Женских лиц среди них не было. Сегодня продвинутые парни не украшают стены своих жилищ картинками с полуголыми девицами. Это осталось в прошлом. Тут стояли компьютер, принтер, сканер, в общем, все, как в тысячах других комнат подростков. Кровать в углу, рядом тумбочка, на которой открытая бутылка воды.

Эльвина наблюдала за нами, не входя в комнату. Она стояла на пороге, и мне не очень нравилось выражение ее лица. Она словно нетерпеливо ждала, когда мы наконец закончим этот дурацкий осмотр. Что мы можем найти после обыска, проведенного сотрудниками милиции? Какой-нибудь волос, по которому я вычислю убийцу? Или записку, случайно им оставленную? Так не бывает. Ни в жизни, ни даже в современном кино. Я подошла к столу. У Кости оказался небрежный почерк. Весь стол был завален его школьными тетрадями. Очевидно, сотрудники милиции уже изъяли все, что нужно было забрать. На столике стояла фотография Кости с родителями. Красивый, высокий парень. Такие обычно нравятся девушкам.

– Бедный мальчик, – вздохнула Нина, вытирая набежавшую слезу.

Я обернулась и случайно заметила в этот момент лицо Эльвины. Она нам совсем не сочувствовала. Более того, смотрела на нас с каким-то непонятным вызовом и явно ждала, когда мы уберемся. Почему она такая черствая? Или ей все равно, что происходит? Интересно, каково ее мнение о случившемся?

И тут раздался телефонный звонок.

 

ГЛАВА 3

Мы вышли в коридор, и Эльвина подняла трубку аппарата, которую затем сразу передала хозяйке, поскольку это звонил сам Георгий Левчев. Та долго расспрашивала мужа о разговоре в милиции, а мы терпеливо ждали, когда она закончит. Потом Эльвина принесла намордник, и хозяйка сама надела его на собаку. Судя по всему, терьеру эта процедура очень не нравилась, но он особенно не сопротивлялся, возможно, чувствуя ее состояние. Эльвина взяла поводок собаки с некоторой опаской. Может, тоже понимала, какое страшное животное живет в этом доме. Когда Эльвина с собакой вышли из дома, Медея достала следующую сигарету.

– Это звонил Георгий. Как и следовало ожидать, они пока ничего не нашли. Последними на мобильный телефон Кости звонили его друзья. И он сам звонил только знакомым. Сотрудники уголовного розыска будут с ними беседовать. А к нам домой дважды звонили из телефона-автомата, находящегося на станции метро «Арбатская». Кто звонил, они, конечно, не знают, но последний звонок был сделан за несколько минут до того, как Костя ушел. Вот и все, что смогла узнать наша доблестная милиция. Вы извините, Ксения, что мы вас побеспокоили, – над головой Медеи уже висел плотный сигаретный туман, – но у меня нет никакой надежды, что они сумеют найти Костю. Если вы сможете что-то сделать, я готова предпринять все необходимые шаги вам навстречу. Я не знаю, как это нужно оформить или зарегистрировать, но нам понадобится опытный юрист, чтобы представлять наши интересы. Муж просто не сможет бесконечно ездить в милицию. Каждый такой вызов отнимает у него часть жизни. А нашу родную милицию необходимо контролировать и подгонять. Если вы нам не откажете, то завтра утром Георгий приедет в вашу контору и подпишет необходимые документы.

«Розенталь меня убьет, – сразу поняла я, – он решит, что я отбиваю у него клиентов. Хотя Марк Борисович опытный адвокат и в конце концов поймет, что происходит. Пусть Левчев приезжает, этой несчастной семье действительно нужен опытный юрист. Хотя бы для того, чтобы разговаривать с сотрудниками милиции и прокуратуры. Между прочим, завтра будет уже три дня, как пропал мальчик, и прокуратура уже может возбудить уголовное дело по факту его исчезновения. А контроль прокуратуры всегда более строгий, чем просто расследование милиции. Хотя если вмешался сам Стукалин, то не придется и строго следить, чтобы сотрудники милиции нормально работали. И так будут землю рыть, чтобы выслужиться».

– Оставлю вам мою визитную карточку. – Я положила ее на столик рядом с диваном.

Она мне лишь кивнула в ответ. Бедная женщина, не дай бог никому такое пережить!

Мы попрощались и вышли из квартиры. Молча спустились по лестнице. Я шла первой, и Нина видела мою недовольную спину. Где-то на втором этаже она не выдержала:

– Ну что ты об этом думаешь? Почему ты молчишь?

– Ничего не думаю, – отозвалась я. – У людей большое несчастье, а ты меня так нехорошо подставляешь. Чем я смогу им помочь? Здесь нужен какой-нибудь старичок-адвокат, по совместительству психолог, чтобы успокаивать эту семью. У меня ничего не выйдет. Я могу сесть рядом с Медеей и разрыдаться. И конечно, я не могу помочь найти пропавшего мальчика. У меня нет таких чудодейственных способностей.

– Но ты же работаешь у Розенталя! – попыталась убедить меня Нина. Она тоже нервничала. Я не совсем понимала, почему она так близко приняла к сердцу трагедию семьи Левчевых. Решила, что нужно расспросить мою кузину обо всем поподробнее. Что-то она явно скрывала.

– Марк Борисович занимается экономическими преступлениями. – Я остановилась и повернулась к ней лицом. – Его клиенты в основном известные олиграхи и члены их семей. Он разбирает арбитражные сделки, представляет в суде известные компании, занимается вопросами недобросовестных сделок. Розенталь принципиально не ведет дела о похищениях детей или, не дай бог, их убийствах. И будет очень недоволен, что я согласилась представлять интересы семьи Левчевых. Если бы Левчев был олигархом с капиталом в миллиард долларов, Марк Борисович еще понял бы мои мотивы. Во всех остальных подобных случаях он рекомендует клиентам обращаться в юридическую консультацию.

– А мы так на тебя рассчитывали, – призналась Нина.

– Теперь придется соответствовать, – решила я, – уже никуда не денешься. Ты меня не провожай, моя машина за углом. Я сама до нее доберусь. Иди домой, уже поздно.

– Спасибо тебе большое. Ты сама видишь, в каком состоянии несчастная Медея. А у меня, кроме тебя, нет никаких знакомых в этой сфере. Архитекторов, ученых, художников, врачей, писателей, даже космонавтов сколько угодно. А серьезных юристов нет.

– Будем считать, что я одна заменяю двух космонавтов или трех академиков, – пошутила я. – В общем, пусть Левчев завтра к нам приезжает. Я постараюсь убедить Розенталя, что профессор очень известный искусствовед. И будет правильно, если мы возьмемся представлять его интересы.

– Он действительно очень известный, – удивилась Нина, – честное слово. Его книги изданы во многих странах, он консультант нескольких ведущих музеев…

– Мальчика не могли украсть из-за этого, – пояснила я и вдруг спросила: а не может ли Левчев быть связан с каким-нибудь хищением ценностей?

– Не может, – сразу отрезала Нина. – Эту версию милиция проверила в первую очередь. Мне сама Медея об этом сказала.

– Ну тогда все. До свидания. Завтра я тебе позвоню. Привет твоему мужу!

Я повернулась и пошла на улицу, где оставила свою машину. Было уже довольно поздно. Я уже подошла к автомобилю, когда вдруг увидела проходящую мимо Эльвину с собакой на коротком поводке. Очевидно, домработница просто боялась водить такую собаку на длинном поводке. И я прекрасно ее понимала. Со стаффордом вообще опасно гулять, даже когда на нем надет намордник. Он может сбить человека с ног, метнувшись на него всем телом. Это не животное, а настоящее оружие.

– Не тяжело? – спросила я у Эльвины.

– Тяжело, – пожаловалась она. – Собака что-то чувствует. И вообще она понимает, что я не ее хозяйка и не родственница членам семьи. Поэтому меня не любит. Раза два она приходила на кухню, когда я там работала, и молча стояла у меня за спиной. Честное слово, я от страха чуть не умерла, когда, поворачиваясь, встречалась с глазами этой твари.

Собака заворчала. Может, она нас лучше понимала, чем мы ее? Иногда мне кажется, что собаки чувствуют все оттенки нашего поведения, ведь реагируют они на меняющийся тембр голоса.

– Пойдемте немного пройдемся вместе, – предложила я Эльвине. И задала первый вопрос: – Вы давно работаете у Левчевых?

– Уже полгода. Но думаю, теперь меня выгонят.

– Почему выгонят?

– А я им вообще не нужна. У них есть кухарка. И прислуга. Кухарка приходит по четным дням, а прислуга пока работает на даче.

– Тогда для чего вас наняли?

Эльвина невесело усмехнулась. Собака бежала довольно быстро, мы с трудом поспевали за ней.

– Неужели непонятно? – спросила Эльвина. – Говорят, что раньше, до революции, в дворянских семьях специально нанимали привлекательных горничных, чтобы они способствовали сексуальному образованию их отпрысков.

– Что вы такое говорите? – Я даже остановилась от неожиданности. Эльвина сказала об этом так прямо, словно речь шла о постороннем человеке.

– Не волнуйтесь, – усмехнулась она, пытаясь остановить собаку. Но это ей не удалось – поводок дернулся снова. Эльвина поспешила за собакой, а я – за ней. – У нас не тот случай, – пояснила Эльвина, – мальчика не пришлось просвещать. Скорее, он мог бы меня просветить. Только его уже мало интересовали женщины. Последние несколько месяцев Костины интересы лежали в несколько иной плоскости.

– Я вас не понимаю.

– Неужели так трудно понять? Он подсел на наркотики. Начал колоться. Еще шесть месяцев назад был нормальным мальчиком. Когда меня сюда взяли, я многого не понимала. Вы можете идти немного быстрее? Эта собака не любит, когда ее останавливают.

Мы и так почти бежали, но еще ускорили шаги.

– Когда меня пригласили, – продолжила Эльвина, – я совсем не могла сообразить, что происходит. Хозяева часто оставляли нас с Костей одних, а сами уезжали на дачу. Или, наоборот, разрешали мне ночевать на даче, когда там никого, кроме Кости, не было. Одним словом, создавали соответствующие условия. Я не сразу все поняла, но потом все же догадалась. Костя был талантливым, но несколько странным парнем. Словно в душе у него произошел какой-то надлом. Я чувствовала, что у мальчика какие-то проблемы. Можете себе представить, однажды я была вместе с ним в сауне у них на даче. А он на меня совсем не реагировал. Меня такое отношение даже немного завело. Молодой парень, а на женщину совсем не реагирует. Но я видела, как он буквально на моих глазах менялся. А потом узнала, что Костя достает и принимает наркотики. Сначала это был порошок, а в последние несколько недель он перешел на уколы.

– Родители знали?

– Мать знала. Отец – нет. Медея вызывала врачей, пыталась как-то помочь сыну. Но все бесполезно. Костя в последнее время стал каким-то потухшим. Я бы так сказала. Именно потухшим. Будто с ним что-то произошло. Такой отрешенный…

– Где вы учились? – Мне показалось, что у моей собеседницы слишком богатый запас слов для обычной домработницы.

– Я закончила среднюю школу и педагогический вуз в Кишиневе. Но там не было работы. Я уже четыре года как в Москве.

– В милиции знают о Костиных «увлечениях»?

– Нет. Медея им об этом не рассказала. И с меня взяла слово, что я ничего не скажу.

– А почему сейчас рассказали?

– Мне сказали, что вы будете их адвокатом. А адвокат должен все знать. И насколько я помню, адвокат не имеет права никому ничего рассказывать о том, что ему стало известно про его клиента.

– А это вы откуда знаете?

– У меня отец был юристом. Он умер шесть лет назад.

– Понятно. Значит, вы думаете, что исчезновение Константина связано с его пагубным пристрастием к наркотикам?

– Да, давайте повернем назад. Это животное сегодня нервничает больше обычного. По-моему, собака понимает, о чем мы говорим.

– Наверное, понимает. Давайте вернемся, – согласилась я. Этот бег по улице мне совсем не нравился. Вообще, нужно законодательно запретить держать таких животных дома. Они опасны даже для самих хозяев. – У кого он брал наркотики?

– Этого я не знаю, – удивилась Эльвина. – Думаю, Медея знает гораздо больше. Поэтому она так переживает. Медея и меня начала из-за этого ненавидеть, я чувствую. Считает, что я не справилась со своей задачей. Она ведь взяла меня, рассчитывала, что я все время буду рядом с мальчиком. Что, возможно, Костя увлечется молодой женщиной и перестанет принимать наркотики. Когда я у них появилась, он тогда еще употреблял только порошок.

– Чтобы клин клином вышибить?

– Почти так. Хотя я не понимаю, почему она считала, что такое возможно.

– Иногда помогает, – заметила я. – Я помню один итальянский фильм с участием Софи Лорен. Там, чтобы отвлечь сына от наркотиков, мать решается его соблазнить и таким страшным способом спасти.

– Это только в кино, – возразила Эльвина, – в жизни так не бывает.

– Может, и не бывает, – согласилась я, – но когда сын начинает принимать наркотики, мать готова на все ради его спасения.

– У вас есть дети? – поинтересовалась Эльвина.

– Есть сын. Примерно такого же возраста, как Костя, правда, он не принимает наркотики. Я, во всяком случае пока, в этом уверена. Может, конечно, напрасно. Но уже курит. Это я знаю и никак не могу его отучить от вредной привычки.

Мы уже почти подбежали к их дому. Я подумала, как хорошо, что у нас нет собаки. С такими пробежками можно получить инфаркт. Или, не дай бог, собака кого-нибудь укусит и опытные юристы докажут, что хозяин за это должен нести полную ответственность. И между прочим, правильно сделают.

– Только не говорите Медее о том, что я вам рассказала, – попросила Эльвина. – Она и так сходит с ума. Думает, что Костя сделал укол и где-то упал. Поэтому она так уверена, что он жив и его можно найти. Сама звонит во все больницы и наркологические пункты…

– Такое возможно?

– Не знаю. В последний раз мальчику было очень плохо. Может, он действительно где-то потерял сознание и его отвезли в больницу? А может, впал в кому и не может сказать, кто он такой. Я не знаю, честное слово. Но в последние месяцы Костя был совсем плох.

– И отец ничего не замечал?

– Он все время в командировках, в разных поездках. Мать тоже сначала не все замечала, а потом догадалась. Но мужу не сказала. У него больное сердце, и ему уже за шестьдесят. У них поздний брак. Медее было двадцать шесть, а ему под сорок, когда они поженились. У него от первого брака есть сын, которому уже тридцать семь или тридцать восемь лет. Он врач, хирург. Из-за этого Медея постоянно комплексует.

– Почему?

– Ей кажется, что старший сын ее мужа от первого брака состоялся благодаря первой жене Левчева. Она была болгаркой, а их сын сейчас работает в Санкт-Петербурге. Медея все время сравнивала своего сына с этим мальчиком. Хотя какой он мальчик? По возрасту они с Медеей почти ровесники. Левчев первый раз женился, еще будучи студентом. А теперь у его сына-врача уже растут две девочки, его внучки.

– Вы много знаете.

– Я работаю в их доме уже шесть месяцев. Поэтому успела все узнать, – объяснила Эльвина.

– А девочка?

– Их старшая дочь? Она в Нью-Йорке, часто звонит матери. Учится на дизайнера. Судя по всему, у нее все в порядке. Медея говорит, что ее дочка очень целеустремленный и талантливый человек. Хотя Костя тоже был таким…

– Что значит был таким?

– А вы посмотрите его рисунки. Сейчас Медея их спрятала, чтобы не было лишних вопросов. Он великолепно рисовал. Ему нужно было бы поступать куда-нибудь в художественное училище или в Академию. Сказывались гены отца. Тот великолепно разбирается в живописи. Ему звонят из разных городов, приглашают на консультации. Костя мог бы стать гениальным художником.

– Вы все время говорите о нем в прошедшем времени. Не верите, что его найдут?

– Может, и найдут, – помрачнела Эльвина. – Только художником он уже не будет. В нем что-то сломалось. Боюсь, нормальным человеком он тоже не будет. Извините меня, этот пес должен идти домой. Кажется, сейчас он должен ужинать.

– До свидания, – сказала я Эльвине на прощание и поспешила к своей машине.

«Надо же, какие ужасы могут происходить в самой нормальной семье, – задумалась я, заводя автомобиль. – Сегодня же поговорю с Сашей. Пусть мне все расскажет. Все как есть. Я его мать и должна знать о нем абсолютно все. Никаких тайн от родителей. Тем более что его отец с нами не живет. И хотя Виктор Саше как отец, кто знает, что творится в душе подростка? Может, и у него происходит какой-то надлом, о котором я ничего не знаю? Нужно забыть обо всех делах и сегодня же вызвать сына на откровенный разговор. Все-таки гениально говорится в английской пословице, что у каждого свой скелет в шкафу. Действительно, в каждой семье свои страшные тайны, о которых никто посторонний не должен знать. Утром нужно будет убедить Марка Борисовича, что Левчев очень влиятельный человек. Розенталь любит таких деятелей науки и культуры. Он немного тщеславен, как и все известные адвокаты. Ведь каждый из них немного актер. Это особенно видно, когда они выступают на процессах. И как все актеры, адвокаты хотят аплодисментов. Их можно понять, у них тяжелая работа».

 

ГЛАВА 4

Я вернулась домой в десятом часу вечера, но Саши еще не было. Я позвонила ему на мобильный, однако сын не ответил. Оператор оповестил меня женским голосом, что аппарат находится вне зоны досягаемости. И в такой момент, когда у меня все нервы напряжены до предела! Виктор попытался меня успокоить, сказав, что Саша мог оказаться в метро. Я понимала, что, возможно, он прав, но все равно нервничала. Наконец где-то через полчаса все же дозвонилась до сына и узнала, что он действительно был в метро и теперь уже идет к дому. Но за это время мою голову уже посетили тысячи разных глупых мыслей. Поэтому, когда сын вошел в дверь, я бросилась к нему так, словно не видела его целую вечность, чем, по-моему, его удивила. Но я решила поговорить с сыном, не откладывая:

– Где ты был? Почему вернулся так поздно?

– С ребятами засиделись. – Саша не понимал, из-за чего я нервничаю. Ведь иногда он возвращался гораздо позже, а я так не волновалась.

– Где засиделся? Почему? Кто эти ребята? Что вы делали?

– Что с тобой? – удивился сын. – Почему такой нервный тон? Ты решила меня допросить именно сегодня? Кажется, у юристов это называется перекрестным допросом…

– Не говори глупостей. Перекрестный – это когда подследственного допрашивают два человека. И я тебя не допрашиваю, только спрашиваю: где ты был?

– Вместе с Семеном смотрели его новую программу на компьютере. Я же тебе говорил, что хочу поставить себе такую же. Очень классная.

– Это я помню. Ты мне только честно ответь: вы курите?

– Из-за этого ты так переживаешь? Семен не курит, у него аллергия на табак.

– А ты? Только отвечай мне честно. Смотри мне в глаза…

– Что с тобой сегодня, мать? Иногда я курю, но очень редко. Больше не буду, если ты так волнуешься.

– Врешь, – убежденно заявила я, – будешь. Если начал – бросить не сумеешь. И будешь мучиться всю свою жизнь: кашлять по ночам, ходить с желтыми зубами, от тебя будет плохо пахнуть. Это ты хоть понимаешь?

– Начался «час воспитательной работы»?

– Да. И не улыбайся. Я уже не говорю про болезни, которые бывают у курильщиков. Пожалел хотя бы свою мать. Между прочим, ни твой отец, ни Виктор не курят.

– С каких пор мой отец стал для тебя авторитетом? – удивился Саша. – Был бы он нормальным мужиком, никогда нас не бросил бы.

– Не смей так говорить про своего отца! Он, между прочим, каждый месяц присылает тебе тысячу долларов.

– Чтобы откупиться. А про меня вечно забывает. Ну хватит, мама, я уже понял, что курить вредно. Это написано на каждой пачке сигарет.

– И поэтому такие надписи на тебя не действуют?

Саша был прав. Его отец меньше всего думает о нем. Конечно, может, в этом и я виновата. Нужно будет позвонить этому мерзавцу и сказать, чтобы он больше уделял внимания своему сыну. У мальчика сейчас такой сложный период! Он, конечно, нуждается в отце, которого не может заменить ни Виктор, ни я. Ну почему такие элементарные вещи не понимают сами мужчины? Почему им нужно объяснять на пальцах, что если они разводятся со своими женами, то обязаны помнить о своих детях, как бы плохо ни относились к их мамам. Хотя бы ради самих себя, чтобы из их оставленных сыновей не вырастали моральные уроды. Я ведь неплохо знаю статистику, которая меня всегда ужасает. Большинство маньяков и психопатов выходят из неполных семей, в которых на мальчиков не было мужского влияния. И еще дуры-матери внушают им ненависть к своим бывшим мужьям. Я моего первого мужа тоже совсем не уважаю, но при Саше всегда его хвалю и постоянно внушаю, что мы не сошлись характерами. Хотя сын, наверное, все давно знает. Долго притворяться невозможно. И с другой стороны, тоже понятно: если он был таким идеальным мужчиной, то почему мы развелись?

– Давай с тобой договоримся, – я решила, что лучше вести себя более рационально, – если ты бросаешь курить, я куплю тебе новый компьютер. Не новую программу, а новый компьютер. И кроме того, мы оформим тебе неограниченный доступ в Интернет. – Пусть лучше часами сидит за компьютером, чем курит или пропадает в дурных компаниях.

– Ты сегодня поразительно великодушна, – отозвался Саша. – С чего бы это?

– Вот захотела поговорить с тобой как со взрослым. А теперь еще ответь мне на один вопрос предельно честно. Только не лги, я сразу почувствую. Ты пробовал наркотики?

– Да, – сразу ответил он.

Господи, ответил даже не задумавшись! В какое же время мы живем?! Ему ведь нет еще и шестнадцати. Но я помнила, что обязана соблюдать педагогическую выдержку.

– И ты так спокойно говоришь мне об этом?

– Мама, ты спросила, и я тебе честно ответил. Раньше ты не спрашивала. В чем дело? Ты хочешь, чтобы я тебе соврал?

– Нет. Этого я не хочу. – Мне пришлось себе напомнить, что я должна держать себя в руках, как будто речь идет о том, завтракал он сегодня перед школой или нет. Срываться во время разговора с сыном – самое последнее дело. Он тут же замкнется и вообще перестанет отвечать на мои вопросы. Нужно сохранять доверительные отношения друг с другом. Вот если бы его чертов отец был рядом, он разговаривал бы с ним по-другому. А может, нет? Может, все же лучше, что именно я попыталась узнать, как это происходило?

– Значит, ты принимаешь наркотики. – Честное слово, у меня даже голос не дрогнул, когда я такое проговорила.

– Кто тебе сказал такую гадость? Конечно, не принимаю!..

– Ты сам только сейчас мне сообщил, что принимал наркотики.

– Я не сказал «принимаю». Ты спросила, пробовал ли я наркотики или нет. И я тебе ответил, что пробовал.

– Ты видишь в этом большую разницу?

– Конечно. Один раз все пробуют. Даже девчонки. Я закурил сигарету не с обычным табаком, а с «травкой». Мне ребята дали попробовать. У меня начала кружиться голова, а потом стало тошнить. Я отправился в туалет, и меня два раза вырвало. Хорошо, что никто об этом не узнал. Мне наркотик не понравился, я решил больше не пробовать. С тех пор и не пробовал. Вот уже целый год.

– Ты с ума сошел? Значит, ты попробовал эти проклятые наркотики еще год назад?! – Я с трудом не сорвалась на крик.

– Мама, ну какая разница? Самое главное, что мне не понравилось. И я с тех пор их не пробовал.

– Это правда? Или ты нарочно говоришь, чтобы меня успокоить?

– Я говорю тебе правду. Можно я пойду?

– Еще один вопрос. Ты знаешь соседей тети Нины? У них мальчик примерно твоего возраста, Костя Левчев?

– Нет, не знаю. Откуда мне знать ее соседей? Ты закончила свой допрос?

– Не нужно грубить матери. – Ну как мне еще с ним разговаривать? – Дай мне слово, что, если в следующий раз ты захочешь попробовать эти проклятые наркотики, ты мне скажешь. Только сразу. Обещаешь?

– Я не буду пробовать, – мрачно буркнул Саша. – И давай с этим покончим. Мне не нравятся эти наркотики ни в виде сигарет, ни в виде таблеток, ни в виде уколов. От них ребята балдеют и сходят с ума. А одна наша девочка даже в больницу попала с отравлением.

– У вас даже девочки принимают наркотики? – ахнула я. – Какой ужас!

– Ну ты совсем, мать, ничего не понимаешь. – Саша встал, чтобы уйти.

Я растерянно молчала. Может, нужно относиться к этому более спокойно? Сейчас такое сложное время. Эмансипация. Акселерация. Научно-технический прогресс. Какие еще гадости можно придумать, чтобы оправдать падение нравов? Сексуальная революция, Интернет, телевидение – в общем, виноваты все, кроме нас самих. По-моему, легче всего сваливать свою вину на обстоятельства. Но если у вас плохие дети, то в этом виноваты только вы. Лично вы сами, и никто другой. Понимаю, это жестко, может даже жестоко, но по-другому не получается. Все претензии нужно предъявлять к себе, а не к другим.

– Между прочим, я вспомнил, – вдруг повернулся ко мне Саша, – этот Костя Левчев дружит с Ромой, сыном тети Нины. Они все время ходили в одной компании. Так что вместо того чтобы мучить своего сына, ты могла бы узнать про Костю у своего двоюродного племянника.

– Нина сказала, что они почти незнакомы, – растерянно сообщила я, догадавшись наконец, почему так волновалась моя сестра. И почему она «оговорилась» насчет Саши, не вспомнив о своем сыне. Рома и сын Левчевых из одной компании, и пока не будет ясно, почему пропал Костя, Нина будет сходить с ума, тревожась за своего младшего сына.

– Ну да, «незнакомы»! – хмыкнул Саша. – Они дружат уже много лет. Ты спроси самого Рому, он тебе расскажет. Мать, а насчет нового компьютера ты просто так сказала или правда хочешь мне его купить?

– Что? – Я была так занята своими мыслями, что до меня не сразу дошел вопрос сына о компьютере.

– Насчет нового компьютера, – терпеливо повторил этот маленький вымогатель. – Мы же договорились: я бросаю курить, а ты покупаешь мне новый компьютер. Только давай сделаем так, чтобы я сам его выбрал.

– Это единственное, что ты вынес из нашего разговора? – всплеснула я руками. – И тебе не стыдно? Кто у нас в семье курит? Откуда у тебя эта гадкая привычка?

– Опять начался «час воспитания», – поморщился Саша. – Так ты купишь или нет?

– Куплю, конечно! – заорала я на него. – Но учти, что с этого дня я буду проверять твои карманы. Лично. И никаких обид. Если найду сигареты, выброшу твой компьютер. Прямо с балкона. Вместе с твоими навороченными программами.

– Хорошо, – кивнул Саша, – честно говоря, я уже два месяца совсем не курю. Как-то глупо губить собственное здоровье. Оно мне еще понадобится.

Вот все они теперь такие – рациональные и прагматичные.

– Саша, – крикнула я ему вслед, – подожди секунду! В наш контракт входит и обеспечение твоего компьютера любыми новыми программами по выбору. Можешь выбирать самые дорогие и лицензионные. Я все оплачу.

– Ну ты, мать, сегодня расщедрилась! – Он подмигнул мне. – А Роме позвони. Пусть не врет, что не знает Костю. А ужин у нас есть?

– На кухне. – Я облегченно вздохнула. Если вы когда-нибудь услышите от вашего ребенка, что он бросил курить и ему вообще не нравится эта гадость, то только тогда сможете понять, что я чувствовала в этот момент. Я была готова подарить Саше даже не компьютер, а автомобиль. Счастье-то какое! И зачем Колумб открыл Америку? Жил бы себе спокойно в Европе. Это после открытия Америки в Европе появились табак и сифилис. Не думаю, что это главные итоги открытия нового континента, но становится как-то неуютно, когда вспоминаешь, что Великие географические открытия приводили и к таким печальным последствиям.

Насчет сифилиса, между прочим, тоже нужно с Сашей поговорить. Мне самой, наверное, неудобно. Нужно будет попросить Виктора. Или моего первого мужа. Мальчику уже много лет, и он довольно часто запирается в ванной, полагая, что мы ничего не замечаем. Мы тактично молчим, благо у нас в квартире две ванные комнаты, но Саше нужно объяснить, что порядочные мужчины обязаны предохраняться. Во-первых, чтобы не навредить своей партнерше нежелательной беременностью, а во-вторых, чтобы не подцепить какую-нибудь гадость. Но как матери сказать об этом мальчику-подростку? Лучше, если на эту тему с ним поговорит отец. И вообще, я слышала, что нормальный отец сам берет на себя сексуальное просвещение своего сына. Даже Левчевы нашли красивую молодую женщину, чтобы отвлечь сына от его возрастных проблем.

Я вспомнила, как об этом писал мой любимый Андрон Кончаловский. Когда его отец, Сергей Михалков, узнал, что Андрон часто запирается в ванной, он организовал своему мальчику встречу с какой-то дамой, которая занялась «сексуальным просвещением» подростка. В результате Кончаловский уже в юном возрасте узнал все тайны этой стороны жизни. И стал абсолютным циником. Как будто отец отнял у него веру в Бога. И веру в любовь, романтические отношения. Может, поэтому Андрон всю жизнь так цинично относится к женщинам? Бросает их с детьми, отказывается от них, легко идет на разрыв… Даже опубликовал две книги, открыто, в подробностях все рассказав о женщинах, с которыми он встречался. Но мне все равно Андрон нравится и будет нравиться всегда, хотя от его цинизма я тогда просто содрогнулась. Может быть, женщин в какой-то мере привлекает именно это его отталкивающее качество? Абсолютное равнодушие к ним, вообще к чужой судьбе…

Просто не знаю, что делать с Сашей. Если поговорить с его отцом, тот с удовольствием найдет сыну подходящую проститутку, чтобы его «просветить». И испортит мальчика на всю жизнь. Попросить Виктора? Этот начнет читать Саше нравоучения, которые подросток всерьез не воспримет. Так тоже нельзя. Поговорить с ним самой? Объяснить ему, что есть презервативы? Какая глупость! Он об этом сам давно знает. Что я могу ему сказать? Чтобы был осторожен? Что частая смена половых партнеров недопустима? Как можно говорить такую чушь шестнадцатилетнему подростку, когда в нем бушуют дикие страсти? Я просто не понимала, как мне себя вести. А как правильно «просвещать» девочек? Что им советовать? Ни с кем не встречаться? Оставаться девственницами до свадьбы, иначе это может привести к непоправимым последствиям? По-моему, это тоже дикость. В общем, не знаю, что советовать – ни мальчикам, ни девочкам. Каждый сам должен выбирать свой путь. А родители только тактично подсказывать, направляя детей. Но как направлять Сашу, который уже меня перерос?

Я поднялась и прошла в спальню с намерением лечь, успокоиться, а потом позвонить Нине и поинтересоваться, где сейчас Роман. Как же она меня подставила! И при этом не сказала, что прежде всего ее волнует судьба собственного сына, который водил дружбу с Костей. Хотя, наверное, не был его самым близким другом. Ведь Медея назвала других ребят. Если бы Роман был в числе самых близких приятелей Кости, она назвала бы и его. В таком состоянии Медея не подумала бы о Нине. А может, они договорились ничего мне не сообщать? Ведь Медея утаила от сотрудников милиции, что ее сын законченный наркоман. Но мне было страшно об этом даже подумать. Какой ужас! Бедная женщина! Мало того что ее мальчик пропал, так, оказывается, в последние месяцы он еще и пристрастился к этой заразе. Может, его убили из-за долгов? Нет, непохоже. В их квартире столько дорогих вещей, он наверняка достал бы деньги. А если продавал вещи из дома и мать об этом тоже знает? Сколько у них еще секретов, о которых мне неизвестно? И стоит ли мне о них узнавать и вообще браться за это дело? Я не знала ответов на все вопросы.

Растянувшись на кровати, я решительно протянула руку к телефону, набрала номер Нины. Было уже довольно поздно, но я должна была все узнать до утра. Когда профессор Левчев явится в нашу контору и заключит с Розенталем договор на юридическое обслуживание, я уже не смогу отказаться. И мне еще предстоит убедить Марка Борисовича, что нам стоит заключать договор с этим известным искусствоведом.

Повезло – мне ответила сама Нина. Если бы трубку телефона снял ее муж, я не стала бы разговаривать. Уже слишком поздно.

– Добрый вечер, Нина, – продемонстрировала я правила хорошего тона. – Вот решила поболтать с тобой еще раз, прежде чем заключать завтра договор с твоими соседями.

– Очень хорошо, – отозвалась она немного упавшим голосом. Кажется, Нина догадалась, чем был вызван мой неожиданный поздний звонок. – Я недавно еще раз говорила с Медеей.

– А я встретила во дворе Эльвину с их собакой. Мы мило побеседовали.

– У них, кажется, не складываются отношения, – сообщила Нина, – Медея недовольна ее работой. Она думала, что Эльвина сумеет заменить Таню, которая теперь работает у них на даче, но они не сошлись характерами.

– Может, Медея хотела сделать Эльвину нянькой при их взрослом оболтусе? – не выдержала я. – И специально наняла молодую красивую женщину, чтобы занять мальчика?

– О чем ты говоришь? – испуганно пробормотала Нина. – Это Эльвина рассказала тебе такие гадости? Ничего подобного! Медея очень пунктуальная и требовательная, а Эльвина бывает не совсем обязательной. Вот и вся суть их конфликта.

– Насчет Эльвины, может быть, ты права. – Я не хотела подставлять молодую домработницу, открывшую мне правду. Ведь Нина непременно расскажет Медее о нашем разговоре. – Может, у них действительно несовпадение характеров, хотя мне показалось, что Эльвина добросовестная девушка. И аккуратная…

– Она провинциалка, – заявила Нина. – Приехала из Молдавии. И конечно, с трудом вписывается в столичную жизнь.

Мне хотелось возразить. Рассказать об ее отце юристе, о высшем образовании самой девушки и ее лексиконе. Но зачем портить жизнь Эльвине и пугать Нину? В конце концов, я позвонила не для этого.

– Возможно, все так, – согласилась я. – Зато Медея у нас типичный образец столичной богемы.

Эти слова Нина обязательно передаст своей соседке. Как писал Юлиан Семенов? Запоминается последняя фраза. Но мне пришлось продолжить, чтобы отвести все подозрения от домработницы.

– Я говорила с Сашей, и он мне сообщил, что Костя в последнее время немного изменился. А ты мне ничего об этом не сказала.

– О чем ты? – Уже по тому, как Нина спросила, я догадалась, что она все поняла.

– О «болезни» Кости. Ты ведь знала, чем он увлекся?

– Только не говори на эту тему с Медеей. Несчастная мать и так вся извелась.

– Раньше нужно было думать, когда он только начал принимать эту гадость.

– Кто мог подумать, что все сложится именно так? Родители Кости часто уезжали, оставляли его с домработницами. И вот получили такой результат. У Левчевых чудесная дочь – и такая трагедия с сыном…

– Нужно было с мальчиком вовремя заниматься, – жестко выговорила я моей кузине. – А мне, разумеется, сообщить в первых строках, чем увлекся этот мальчик из хорошей семьи.

– Это такая трагедия! – запричитала Нина.

– И еще, – быстро перебила я мою двоюродную сестру, – тебе следовало честно мне сказать, что твой Роман хорошо знает Костю и довольно тесно с ним общался. Почему ты сказала, что они лишь «шапочно знакомы»? Я твои слова точно запомнила. Ведь на самом деле они дружили?

– Это неправда! – почти выкрикнула Нина. – У моего Ромы не было ничего общего с этой компанией. Неправда.

– Ты так нервничаешь, что мне сразу слышно – говоришь неправду. Так они дружили?

– Они только знакомые. Как соседи. У них не было ничего общего. И не нужно впутывать моего Рому в эту историю. Я поэтому и попросила тебя быть их адвокатом, чтобы ты могла оградить нашу семью от ненужных вопросов.

– И поэтому скрыла от меня правду?

– Какую правду? – Я чувствовала, как Нина буквально задыхалась от волнения. – Я тебе сказала, что они знакомы. Иногда Костя к нам заходил. И Роман иногда бывал у него. Ничего в этом особенного нет. В их возрасте все ребята обычно дружат. Тем более мы соседи. Но они учатся в разных школах, и мой Рома не имеет никакого отношения к этой неприятной истории.

– И все-таки ты могла бы мне честно сказать, что они знакомы.

– Я и сказала. Но не близко знакомы. При чем тут мой мальчик?

– Нина, – я поняла, что ее трудно переубедить, – ты ведь сама понимаешь, какая у твоей соседки трагедия. Исчез сын. И не просто исчез. Как я случайно узнала, в последние месяцы он крепко подсел на наркотики. Это очень страшно. Но любая информация может помочь его найти. Давай мы с тобой сразу договоримся. Если завтра профессор Левчев приедет к нам в офис, я ему откажу. И соглашусь только в том случае, если ты позволишь мне поговорить с твоим Романом, а он честно ответит на все мои вопросы. Если ты мне пообещаешь, что не будешь мешать нашему разговору, я попрошу завтра Марка Борисовича заключить этот договор с Левчевым. В ином случае – откажусь.

– Зачем ты так говоришь? – В голосе Нины звучала обида. Я знаю мою сестру. Если на нее немного надавить, она легко пойдет навстречу. – Конечно, ты можешь поговорить с Романом и расспросить его о чем хочешь. Но не нужно впутывать сюда милицию. Рома собирается поступать на юридический. Если там окажется какая-то неприятная история, ему просто испортят биографию. Ты меня понимаешь? Сама его спрашивай о чем хочешь, но никому о вашем разговоре не рассказывай.

– Ладно, – в конце концов, каждая мать думает только о своем ребенке. И по большому счету она права. – Только ничего больше от меня не скрывай. Договорились?

– Спасибо тебе, – вдруг заплакала Нина, – ты просто наша палочка-выручалочка.

Напрасно она заплакала. Теперь я окончательно убедилась, что Нина скрыла от меня какую-то важную информацию. Может, самую важную. Решив завтра же поговорить с Романом, я попрощалась с Ниной и положила трубку. Завтра профессор Левчев приедет к нам. Откуда мне было знать, что начиная со следующего дня события начнут развиваться совсем не так, как я предполагала? И что будущая трагедия созрела уже сегодня? Нет, не так. Она созрела еще вчера, а сегодняшний день – это только прелюдия к трагедии.

 

ГЛАВА 5

Профессор Левчев появился в нашем офисе ровно в одиннадцать часов утра. До этого я уже успела обработать Марка Борисовича, рассказав ему о выдающихся заслугах знаменитого искусствоведа. К моему удивлению, все прошло достаточно гладко. Розенталь имеет кучу знакомых. И среди них немало людей из мира искусства, в котором, как известно, преуспевают представители еврейской национальности. Впрочем, скажите мне, в каких областях они не преуспевают? Если врачи – то самые лучшие. Если адвокаты – то самые пробивные. Если музыканты – то самые талантливые. Если поэты… Между прочим, Пастернак, Мандельштам и Бродский – мои самые любимые поэты. Честное слово, когда я над этим задумываюсь, мне кажется, что евреи владеют очень важным секретом – они знают, как делать из детей гениев или хотя бы талантливых людей. Не понимаю, почему другие народы у них не научатся? Вместо этого евреев уже столько тысяч лет убивают, презирают, обижают. По-моему, это от чувства собственной неполноценности. Ведь все видят, что евреи действительно умеют выживать и умеют воспитывать своих детей. Не скажу, что это богоизбранность, но все-таки что-то божественное в этом есть.

Наш Марк Борисович – выдающийся адвокат. А остальные? Могу на выбор назвать еще несколько десятков человек, которых знает вся Москва, например, среди финансистов или олигархов. Но сколько в нашей стране представителей этой нации в процентном отношении? Вот в этом и дело. А они очень правильно растят своих детей. Только как именно – никому не говорят. Но внуки Марка Борисовича никогда не станут наркоманами или алкоголиками. Может, потому, что его дочь, их мама, занимается своими мальчиками с утра до ночи и с ночи до утра? Ее мальчики учатся в музыкальной школе, владеют английским и французским, успели посетить все самые интересные музеи Европы. А ведь одному из них только десять, а другому двенадцать лет. Конечно, среди евреев тоже встречаются и дураки, и уроды. Но почему так много талантливых людей и почти нет неудачников? Может, потому, что все они всегда друг друга поддерживают? Или потому, что знают: в этом мире они должны овладеть своими профессиями лучше других, лучше всех?

Не обращайте внимания на мои дурацкие дилетантские рассуждения. Но вспомните о них, когда ваш ребенок пойдет в школу. Там наверняка окажется хотя бы один еврейский мальчик, который никогда не будет драться, сквернословить, пропускать занятия, бездельничать. Он будет читать, заниматься, серьезно относиться ко всем предметам и в результате станет самым лучшим. Еврей-двоечник – это нонсенс. Хотя попадаются и такие. Может, им религия помогает? Или опыт выживания? Не знаю. Только нам всем нужно бы у них поучиться. Вот такая я «жуткая антисемитка». Я им ужасно завидую и хочу, чтобы мой Саша был таким, как внуки Розенталя.

Марк Борисович позвонил академику, при имени которого у меня все похолодело внутри. Это один из самых известных людей в нашей стране. Академик – друг семьи моего босса. Он вежливо выслушал Розенталя и сообщил, что профессор Левчев выдающийся специалист и один из всемирно признанных искусствоведов. Вот так. Это тоже чисто еврейская черта. В худшем случае они просто промолчат. В лучшем – говорят о других самые приятные вещи. И никогда не будут распространять гадости про своих коллег. Розенталь положил трубку и объявил мне, что я могу самостоятельно поработать с профессором.

Как я говорила, Левчев появился ровно в одиннадцать утра. Подтянутый, сухопарый человек, чем-то похожий на моего любимого Андрона Кончаловского. Я вспомнила, что он понравился мне еще тогда, когда я увидела его на даче. Сухая, словно пергаметная кожа, очки в дорогой оправе, коротко подстриженные волосы. Очень модные пиджак, рубашка и шейный платок. Левчев скорее похож на итальянского продюсера, чем на ученого. Но я заметила, что он волновался. Профессор тоже вспомнил, что мы с ним беседовали на даче у Нины. Я еще тогда отметила, что у него приятный голос. Левчев любезно сообщил мне, что я произвела хорошее впечатление на его супругу. Я не стала говорить в ответ, какое впечатление произвели на меня его супруга и их домработница, а заодно и страшная собака. Когда мы уладили необходимые формальности, я пригласила профессора в мой небольшой кабинет. Да, к тридцати девяти годам у меня появился свой кабинет в офисе Марка Розенталя. Если вы не понимаете, о чем я говорю, то представьте, что вы литератор. Букеровскую премию вы уже получили. На очереди Гонкуровская и Нобелевская. Гонкуровская – это когда меня переведут в огромный кабинет, где сидит заместитель Розенталя, а Нобелевская – это когда я заменю самого Марка Борисовича. Но до этого еще далеко и моя «букеровская» меня вполне устраивает.

Левчев вошел в мой кабинет, и я почувствовала запах его парфюма. Этот аромат мне известен. Новый запах «Армани код» для мужчин. Виктор подарил мне «Армани код» для женщин, и я специально отправилась в магазин, чтобы прочувствовать запах мужского аромата. И купила такой флакон Виктору. Но он его еще не открывал. У моего клиента были печальные и внимательные глаза. Хорошо, что я была одета по всей форме. На мне в тот день был очень неплохой деловой костюм фисташкового цвета от Баленсиаги, а под пиджаком – белоснежная блузка. В общем выглядела я очень даже неплохо. И волосы тоже были хорошо уложены. Я улыбнулась моему новому знакомому, хотя отлично понимала, что в его состоянии мои улыбки ему нужны меньше всего.

– Я вчера был в милиции, – сообщил мне Левчев. – Дело ведет майор Сердюков. Но вчера вечером он сообщил мне, что наше дело решено передать в прокуратуру. Сегодня они должны мне перезвонить.

– Понимаю. Обычно подобные поиски ведет милиция. Но преступлениями против личности занимаются сотрудники прокуратуры. Может, они решили, что так будет надежнее, хотя мне еще неизвестно, какие у них для этого основания. – Я старалась быть внимательной и участливой одновременно. У меня очень хороший муж и нормальная семья, но если бы я встретила такого профессора где-нибудь в другом месте, то могла бы и не устоять перед его обаянием. У него такие длинные и красивые пальцы, такое породистое, скуластое лицо! И синие глаза. Никогда в жизни не подумала бы, что могу запасть на человека, годящегося мне в отцы. Ему за шестьдесят, мне – тридцать девять. Столько же, сколько его сыну. Или я на год старше? В общем, полное падение нравов. Хотя не скажите. Мой обожаемый Кончаловский женат на молодой женщине, которая годится ему во внучки. Есть такие старички, которые, как хорошее вино, с годами становятся только лучше. Посмотрите на Шона Коннери. В молодости это был смазливый Джеймс Бонд, очень красивый и не очень глубокий. А в старости стал настоящим джентльменом с понимающими умными глазами и скрытой лукавой улыбкой. Я уже не говорю, что он просто красивый мужчина.

– Как вы считаете, исходя из вашего опыта, мы еще сможем найти нашего Константина? – спросил профессор.

Я промолчала. Врать не хотелось, говорить правду – не могла. Мое замешательство Левчев понял правильно. Об этом мне сказала дрожь, пробежавшая по левой стороне его лица. Господи, как же я хорошо его понимала! Если бы пропал мой Саша, я, наверное, орала бы от ужаса и горя, а он молодец, еще держится.

– Ваше молчание тоже ответ, – сказал профессор.

– Нет, – сразу возражаю я, – нет, вы меня неправильно поняли. Я ваш адвокат и должна говорить вам правду. Я задумалась над обстоятельствами дела. Мы ведь пока ничего не знаем. Мне даже неизвестно, какими сведениями располагает милиция или прокуратура.

– Никакими, – печально ответил Левчев. – Мальчик ушел из дома и пропал. Никто и нигде его не видел. Как будто провалился сквозь землю. Или его похитили инопланетяне. Сейчас есть такая теория, что иногда людей похищают инопланетяне. Чушь очевидная, но появилась масса безумцев, которые на полном серьезе утверждают, что во всех подобных случаях неожиданного исчезновения людей виноваты пришельцы из космоса. Хорошо еще, что Медея не верит в такие глупости.

Конечно, не верит. Она, в отличие от мужа, точно знает, каким именно был ее мальчик. И понимает, что он не мог просто так исчезнуть. Возможно, ему действительно плохо и он переживает очередную ломку где-то на квартире своих друзей. Или попал в больницу под вымышленным именем, чтобы не позорить отца. Поэтому Медея сама проверяет все больницы. Ее можно понять, ей даже можно посочувствовать.

– Сегодня поеду к этому Сердюкову, – сообщила я Левчеву, – узнаю, что им известно. У вас есть какие-нибудь пожелания или предположения? Вы понимаете, что я не смогу сама искать мальчика, но буду представлять ваши интересы во всех инстанциях, чтобы вы не беспокоились.

– Я согласен забросить все и бегать сколько нужно, – вздохнул профессор, – лишь бы найти Константина.

Он все время называл сына полным именем. Не думаю, что у мальчика с отцом были очень близкие отношения. Такие люди, как Левчев, бывают заняты своим делом и очень неохотно впускают в свой мир даже самых близких людей. А Медея рядом с ним именно потому, что она его коллега. Во всяком случае, мне так показалось.

– Может быть, им еще раз опросить ребят, которые дружили с нашим сыном? – нерешительно предложил Левчев. – Я думаю, что у них должны быть какие-то общие интересы или общие знакомые. Хотя все ребята говорят, что не знают, куда исчез Константин.

– У него было много друзей?

– Как обычно. Были близкие друзья, были просто знакомые. К сожалению, я знал не всех. Сейчас понимаю, что вел себя неправильно. Нужно было заниматься делами сына более предметно. Дело в том, что у меня уже есть старший сын от первого брака. Он врач, хирург, живет в Санкт-Петербурге. Когда он родился, я был совсем молодым человеком. Его в основном воспитывала мать, моя первая жена. Я все время пропадал в командировках и экспедициях. Очевидно, это и стало причиной нашего развода. И я по инерции продолжал вести себя подобным образом. Когда родилась наша с Медеей дочь, жена ушла в отпуск и занялась ее воспитанием. А когда родился Костя, нам было уже много лет. И мы решили, что сумеем его вырастить, не уделяя ему должного внимания. Сейчас понимаю, что мы ошибались. Его воспитанием занималась в основном мать Медеи, а бабушки всегда бывают слишком снисходительными. Это наша ошибка. Моя и Медеи.

Левчев еще и считал себя виноватым. Наверное, правильно считал. Только его супруга должна была и во втором случае заниматься своим ребенком. Ничего «по инерции» не получается. Детей нужно растить и воспитывать. Вот у меня только один сын, но я пытаюсь его все время направлять. Между прочим, почему один? Я еще здоровая молодая женщина, и у нас с Виктором нет детей. Можно подумать и о втором ребенке. Я так хочу девочку. Но об этом Левчеву я, конечно, не сказала.

– Кого из друзей вашего сына вы знаете?

– Никого. Я лично никого не знаю. Но несколько раз видел у нас дома его двух приятелей. Антона Григорьева, его отец, кажется, работает где-то главным инженером, и Икрама, фамилию не помню. Он азербайджанец, давно дружит с моим сыном. Они вместе учатся в школе. Вот, собственно, и все.

– А девушки? У вашего сына есть знакомые девушки? – Я старательно избегала «прошедшего времени». Нельзя добивать отца.

– У него были знакомые девушки. Одну из них, Арину, я немного знаю. Ее отец работает в Третьяковской галерее. Очень компетентный специалист. Но больше никого не знаю.

– У вас есть фотографии сына?

– Конечно. Я взял несколько штук. Мы сделали целую кучу для милиции. – Профессор достал фотографии и положил их на мой стол. Рука у него немного дрожала. Я не знала, как мне реагировать, и поэтому быстро сказала:

– Спасибо. Поеду сегодня к Сердюкову и постараюсь выяснить все последние новости. А заодно узнаю, кто в прокуратуре будет вести дело об исчезновении вашего сына.

– Им позвонили, – немного замявшись, сообщил Левчев. – Им позвонил Стукалин. Это заместитель министра внутренних дел…

– Я о нем слышала…

– Он потребовал передать дело в прокуратуру. И усилить контроль… Сердюков уверяет меня, что они ищут по всей стране. Но я почему-то ему не очень верю. Вы же знаете, как они работают. Лишь бы отчитаться, лишь бы угодить начальству.

– Я сама поговорю с этим майором. – Левчев был абсолютно прав, но я никогда не могла бы этого ему сказать. Наша доблестная милиция способна искать и не находить у себя под носом. Они заняты тысячами преступлений, сотнями реальных воров и убийц, у них масса проблем – маленькие зарплаты, много уголовных дел, множество «висяков», нераскрытых в течение нескольких лет. Они «крышуют» бизнесменов и покровительствуют торговцам наркотиков, но и подставляют себя под пули и ножи преступников, они измотанные и уставшие на своей круглосуточной работе, они герои и предатели, взяточники и бессребреники, фанатики и лицемеры, садисты и романтики. В общем, они такие, какие и мы все, только в сто раз более уставшие, лучше знающие жизнь и ее изнанку. Поэтому искать мальчика, который увлекался наркотиками, о чем они наверняка знают, работники милиции будут в самую последнюю очередь. «Родителям самим надо было следить за своим ребенком» – будет считать каждый из них. И тоже будет по-своему прав. Только всего этого не расскажешь убитым горем родителям.

– Спасибо. – Левчев поднялся, протягивая мне руку. У него сухая, холодная ладонь. В другое время и в другой обстановке я бы им все-таки увлеклась. Честное слово. Обожаю, когда у мужчин такие умные глаза. В последнее время я вижу только пустые. Умные глаза у моего босса. Но во-первых, ему далеко за шестьдесят, во-вторых, он похож на толстого борова, с круглой физиономией, немного выпученными глазами и маленькими ушами, прижатыми к лысой голове, в-третьих, он удивительный супруг и сохраняет верность своей жене, имеющей необъятные размеры и похожей на свиноматку, а в-четвертых, он просто не в моем вкусе. Или это самое главное? Вот Левчев очень даже в моем вкусе. У моего нынешнего мужа в глазах тоже есть искорки ума и даже юмора. Юмора больше. Но у него, конечно, не такие глаза, как у этого искусствоведа. Хотите представить, какие у него глаза? Я вам подскажу. Вспомните академика Лихачева. Вспомнили? Когда он сидел и смотрел. Просто сидел и смотрел. Ему было уже за восемьдесят или за девяносто. А какие умные глаза! Или вспомните отца Андрона – Сергея Михалкова, когда он тоже просто смотрит. У моего любимого Андрона такие же глаза – умные, проницательные, внимательные. Только он циник, что не очень хорошо. У его младшего брата тоже умные глаза. Но вид победителя. Это мне не нравится.

Левчев уехал, а я решила, что сначала поеду к моей сестре и поговорю с ее сыном. Пусть Рома расскажет мне все, что знает. У мальчишек всегда есть секреты, а если на него немного надавит мать, возможно, он сообщит нам что-то такое, чего не знает ни Медея, ни ее муж. И никогда не узнают сотрудники милиции. Я позвонила Нине и сообщила, что еду к ним. Попросила найти Романа и сказать ему, чтобы он меня ждал. Испуганная Нина ответила, что Рома у себя в комнате и ждет меня. Вероятно, ей показалось, что я приеду с ордером на арест ее сына. Когда дело касается наших детей, мы, родители, сразу сходим с ума. Но люди так уж устроены, с этим ничего не поделаешь.

Я вышла на улицу и увидела, как эвакуатор увозит машину, стоявшую в неположенном месте. Хорошо, что на этой стороне есть стоянка и мы держим наши машины на этой стоянке. Это благодаря Марку Борисовичу, иначе нам пришлось бы каждый раз оставлять машины за два километра от нашего офиса. Но он пробил через московскую мэрию разрешение на стоянку, и мы получили право на бесплатную парковку всех наших автомобилей. У нас есть специальные карточки. Я уселась в свой «Пежо» и отправилась на Смоленский бульвар.

Больше всего меня поражают автомобильные пробки в центре города. Канта поражал нравственный императив внутри нас и звездное небо над нами. Но если бы он попал в Москву в наше время, то больше всего его поразили бы автомобильные пробки. Такое ощущение, что все одновременно должны быть в центре. Честное слово, я не видела подобных заторов ни в одной столице мира, нигде. А ведь таких широких улиц, как в Москве, тоже нигде нет. При этом почти во всех крупных городах правую часть улицы, ближе к тротуару, оставляют специально для такси и автобусов. Можете себе представить? И никто, ни одна машина, кроме автомобилей полиции и «скорой помощи», не имеет права въехать на эту полосу, как бы он ни торопился. Представляете, что было бы, если бы у нас сделали такую полосу? С каким удовольствием водители выезжали бы на нее, не давая проезда таксистам и автобусам!

Интересно, почему в других крупных городах проблемы с автомобильными пробками давно решили, а в Москве они с каждым годом лишь приобретают все более катастрофический характер? Еще немного – и я, наверное, брошу автомобиль, начну передвигаться на метро. Кстати, давно в нем не была, хотя в мои студенческие годы оно мне очень нравилось. Правда, говорят – сейчас оно уже не такое. Нужно будет как-нибудь спуститься и покататься, чтобы самой в этом убедиться. Хотя все меня отговаривают от такого эксперимента. Там полно людей, бесконечная толчея и давка, повсюду бомжи и нищие, появилось много карманников. В общем, рассказывают всякие ужасы. Поэтому я пока не провожу экспериментов. Но если я буду добираться до Смоленского бульвара целый час, все-таки, наверное, решусь освободиться от своего «стального коня», который ползет как черепаха. Но на этот раз мне повезло, я доехала за сорок пять минут. Однажды я двигалась с такой скоростью, что доехала до Нины за два с половиной часа. И это при том, что от нашего офиса ехать до нее на самом деле пятнадцать минут. Наш офис находится на Большой Дмитровке. Вот и попробуйте прикинуть, сколько надо времени на дорогу.

Я припарковала машину у дома и поспешила к Нине. Она встретила меня с заплаканными глазами, как будто я следователь, явившийся для допроса ее любимого чада, которое сидело в гостиной и тоже шмыгало носом. Очевидно, мать устроила сыну настоящую «разборку полетов» перед моим появлением. Мне пришлось даже улыбнуться Роману и сделать замечание Нине, чтобы не пугала ребенка.

Роман уже успел перерасти свою маму и стал почти одного со мной роста. Он мрачно посмотрел на меня и был явно недоволен моим появлением. Раньше он ко мне не так относился. Нина выжидающе смотрела на меня. Хм, импровизированный допрос в присутствии матери свидетеля. А может, так лучше? Ведь по всем юридическим нормам подростков нужно допрашивать в присутствии их адвокатов или родственников. Чтобы их не запугали и не обманули. И чтобы они, в свою очередь, тоже не обманывали бы следователей.

– Рома, ты знаешь, что пропал сын ваших соседей? – начинаю я беседу.

– Слышал, – кивнув, ответил он угрюмо.

– Ты ведь с ним знаком?

– Да, – произнес он, невольно глядя на мать.

– Близко знаком?

– Не очень.

– Но вы ведь дружите уже много лет.

– Кто это вам сказал? Саша? Он ничего не знает.

Я допустила ошибку. Нина вспыхнула, собираясь что-то сказать, но промолчала. Роман нахмурился еще больше.

– Я случайно узнала, что ты с ним хорошо знаком, – попыталась я выйти из этой дурацкой ситуации, не подставляя своего сына.

– Мы с ним общались.

Похоже, Рома вообще не хотел говорить. Я подумала, может, попросить Нину оставить нас одних?

– Ты общался с ним во дворе?

– Да.

– А дома? Вы ходили друг к другу в гости?

– Иногда.

– Послушай, Роман, я приехала сюда не для того, чтобы выслушивать твое односложное мычание. У меня тоже есть нервы, и я имею право срываться. Пропал мальчик, твой товарищ, с которым ты дружил. Соседский мальчик, рядом с которым ты жил много лет. Вы виделись во дворе, наверное, у вас были общие интересы. Его мать сейчас сходит с ума. Как и твоя. Они не знают, что случилось с Костей. А ты знаешь и молчишь. Может, ты все-таки попытаешься мне что-то рассказать?

– Я ничего не знаю, – выдавил Роман, отворачиваясь и краснея, что уже хорошо.

– Это мы уже слышали. Теперь скажи, кто был самым близким другом Кости? Ты ведь всех его приятелей знаешь?

– Антон. И еще Икрам. Они всегда вместе ходили. Втроем.

– А ты с ним часто бывал?

Роман посмотрел на мать.

– Иногда, – кивнул он.

Я никак не могла определиться, что мне делать: удалить Нину или попросить ее остаться? Продолжать разговор в ее присутствии? С одной стороны, парень замкнут, а с другой – не пытается лгать. А это уже неплохо.

– Ты знаешь, чем увлекался в последнее время Костя?

– Он не знает, – сразу вмешивается Нина. – Он с ними мало общался.

– Выходит, и ты все знаешь?

– Я ничего не знаю, – отрезала Нина, – и не нужно об этом спрашивать ребенка. Он еще маленький, ничего не понимает.

– Они все маленькие, пока не становятся взрослыми. – Кажется, я начала говорить афоризмами. – Роман, ответь мне на вопрос честно и прямо: ты был в курсе того, чем Костя увлекался в последнее время?

– Да, – мрачно кивнул мальчик. Похоже, он еще не до конца испорчен. Вот что значит хорошее воспитание. Нина явно следила за ним куда лучше, чем Медея за Костей.

– Как это да? – всплеснула руками мать Ромы. – А мне ты говорил, что ничего не знаешь.

Роман затравленно и молча уставился на мать.

– Я не из милиции, – попыталась я его успокоить, – я твоя тетя Ксюша, двоюродная сестра твоей мамы, которую ты хорошо знаешь и, надеюсь, любишь с детства. Как и я тебя. Меня пригласили сюда, чтобы я попыталась помочь вашим соседям найти их исчезнувшего сына. Поэтому ты не зажимайся, а постарайся спокойно мне рассказать, куда он мог деться.

– Не знаю, – выдавил Роман, – я правда не знаю.

– Но ты хотя бы слышал, что у него были проблемы в последнее время?

– Об этом все знали.

– Почему?

– Он… он начал колоться, – признался наконец Роман, – ему было совсем плохо.

– Ясно. А до этого он не кололся?

– Нет. Он даже не курил. Только в последнее время начал.

– Что начал?

– Сначала курил «травку». Все так делали, только пробовали. А потом начал колоться.

– Как это все? Что ты говоришь? – снова вмешалась мать. Кажется, ее нужно прогнать, иначе она нам все испортит.

– Сейчас другое время, Нина, – проговорила я менторским тоном, словно только вчера не сходила с ума от слов собственного сына, – и не нужно так бурно реагировать. Я могу тебя попросить выйти на минуту из комнаты? Нам нужно посекретничать. Пожалуйста.

Нина недовольно глянула на меня, потом на сына.

– Ты сама просила меня помочь, – напоминаю я ей.

Поджав губы, Нина поднялась, бросила на сына уничтожающий взгляд и вышла из комнаты.

– В вашей компании только он принимал наркотики или были и другие? Только говори быстро и честно, – резко потребовала я, не давая Роману опомниться.

– Все пробовали, – ответил он. И по-моему, почувствовал себя гораздо раскованнее.

Нет, адвокаты, конечно, нужны, подумала я, а вот мамы при таких беседах не всегда.

– Ты тоже пробовал?

– Нет. – Роман отвел глаза.

– А если честно? Пробовал? Я матери не скажу.

– Один раз.

– Понятно. – Всем им хочется попробовать этой гадости. Узнать, какие от наркотиков ощущения. И еще, с одной стороны, им хочется продемонстрировать перед своими сверстниками собственную зрелость, а с другой – их влечет тайна неизведанного.

– Костя тоже пробовал один раз?

– Сначала да. А потом крепко подсел. Все об этом знали.

– И молчали?

Роман ничего не ответил, глядя куда-то в сторону.

– Вы все молчали? – повысила я голос.

– Мы ему говорили, – выдавил мальчик, – мы все ему говорили. Но он нас не слушал.

– И вы спокойно смотрели, как он медленно себя убивает? Хорошие же у него были товарищи. Неужели вы не могли хотя бы рассказать об этом его родителям? Или своим родителям? Может, его еще можно было спасти.

– Он не хотел, чтобы его спасали, – вдруг произнес загадочную фразу Роман, но я в тот момент не обратила на нее внимания. Как же я потом себя ругала за это! Ведь у подростков не бывает проходных фраз. Их нужно уметь слушать и слышать.

– Куда он мог пропасть? – Этот вопрос меня волновал более всего, и поэтому я допустила ошибку, не уточнив, что за проблема была у Кости. Возможно, прояви я тогда большую настойчивость, мне удалось бы спасти две жизни.

– Не знаю. – Роман посмотрел мне в глаза, и я поняла, что он действительно не знает.

– Ты сказал, что у него только двое близких друзей. А девушки у него не было?

Роман не ответил и некоторое время так отрешенно молчал, что мне это не понравилось. Наконец промычал:

– Разные были.

– Это я понимаю. В вашем возрасте у вас куча разных знакомых. Но куда он обычно ездил? Где его нужно искать?

– Не знаю. Если бы знал, я бы давно сказал. Иногда он оставался ночевать у Викентия. Когда ему было совсем плохо.

– Кто такой Викентий?

– Кажется, санитар. Его все так называют. Работает в каком-то институте. Ребята часто к нему ездят, когда им плохо. И остаются у него дома.

– Только этого не хватает, – пробормотала я растерянно. – Значит, он у вас как «скорая помощь»?

– Почти, – согласился Роман.

Мое воображение сразу нарисовало всклокоченного угрюмого санитара, каких показывают в фильмах ужасов. Он обязательно заросший, небритый, дурно пахнущий, мрачный алкоголик, который обирает доверчивых ребят и продает им наркотики. Какая сволочь!

– Где он живет?

– На «Беговой», совсем недалеко. Очень удобно. Все врут родителям, что остались в гостях у знакомых, а сами ездят к нему. Он всем помогает, никому не отказывает.

Придуманный мною образ санитара немного трансформировался. «Беговая» – это не заброшенная окраина. К тому же этот Викентий всем помогает. Значит, он как друг Траволты из фильма «Криминальное чтиво». Помните, куда повез обкуренную Уму Турман Траволта? К своему другу, который учил его делать ей укол в сердце. Что сказал Роман про этого Викентия? Родители считают, что их дети находятся у друзей или знакомых, а те в это время проходят «курс реабилитации» у Викентия. Так, интересно. Сколько раз за последние полгода мой Саша не ночевал дома? А я, дура, каждый раз звонила ему на мобильный, благо сейчас у каждого ребенка есть свой личный телефон. Как же можно звонить в дом друга, где он остался? Беспокоить родителей. Ведь на мобильный проще и никого не потревожишь. Кроме всего прочего, получится, что вы не верите собственному сыну. Да, да, да! Получится именно так. А на самом деле так и должно быть. В подобных случаях надо отбрасывать ложный стыд, неоправданную застенчивость, боязнь поссориться со своим ребенком, не лениться, звонить и проверять, проверять, проверять, если вы вообще занимаетесь воспитанием своего сына. Вот дочь Марка Борисовича никогда бы не постеснялась несколько раз позвонить в дом, где остался на ночь ее сын, чтобы выяснить, есть ли у них для этого условия, как он там устроен, не стесняет ли родителей друга, и так далее. Не стоит бояться, что вас сочтут слишком навязчивой или сын подумает, что вы ему не совсем доверяете. Да, не доверяете! Во всем, что касается вашего ребенка, вы все должны проверять по сто раз. Не потому, что боитесь ему доверить, а ради него самого. Ради себя, наконец, чтобы у вас был достойный ребенок.

– Мой Саша тоже бывал у вашего Викентия? – поинтересовалась я охрипшим голосом.

Роман отвел глаза. Ох, как мне это не нравилось! Как мне не понравилось, что он промолчал и не ответил на мой вопрос. Теперь я буду сто раз проверять, когда мой Саша захочет где-нибудь остаться на ночь. И вообще не разрешу ему нигде оставаться. Какая дурацкая ложная скромность – не звонить в дом, где задержался ваш сын. Звоните и не стесняйтесь, вас правильно поймут.

– Я не знаю, – наконец ответил Роман.

– Где живет этот ваш ангел-хранитель?! – рявкнула я так, что меня наверняка услышала Нина, подслушивающая в коридоре.

– Второй Хорошевский переулок… – продиктовал мне адрес испуганный Роман. Такой он меня никогда не видел.

Я поднялась, наклонилась к нему и очень тихо, но внушительно отчеканила:

– Если узнаю, что ты или Саша еще хоть один раз даже просто понюхали эту гадость – я вас в порошок сотру. Только в другой порошок, который нельзя использовать.

Выйдя из комнаты, я столкнулась с Ниной. Она, конечно, подслушивала. И теперь с ужасом уставилась на меня.

– Что нам делать? – спросила Нина, когда я уже подошла к входной двери.

– Заниматься нашими детьми! – опять рявкнула я на весь дом и вышла, хлопнув дверью.

 

ГЛАВА 6

На часах было уже около двух. Я уселась в свою машину и начала лихорадочно рассуждать. С одной стороны, нужно поехать в милицию и найти там этого майора Сердюкова, чтобы узнать у него последние новости. С другой – очень важно уточнить, кто такой этот Викентий. Если у него бывают наши ребята и даже остаются там ночевать, значит, мне ничего не грозит. Телефон у меня с собой, газовый баллончик тоже. Кроме всего прочего, в последнее время Марк Борисович завел очень полезное новшество. Все сотрудники обязаны отчитываться, куда и на сколько они едут в рабочее время, чтобы их можно было быстро найти, если вдруг отключится мобильный телефон. Я вообще не понимаю, как человечество жило до того, как придумали эти аппараты. Даже вспомнить страшно. Выходит, что мы ждали друг друга часами, не имея возможности созвониться, не знали, кто где находится и почему задерживается? У моего сына, который спустился в метро, мобильник не отвечал всего лишь несколько минут, а я уже чуть с ума не сошла. Вот какие настали времена. Все меняется. Я уже забыла, что в моей молодости таких «игрушек» вовсе не было.

Я перезвонила в наш офис и сообщила секретарю Марка Борисовича, что еду по делу Георгия Левчева на «Беговую». Указала точный адрес. И поехала, надеясь найти и предъявить Костю до поездки в милицию. Такая уж я уродилась. А что? Может, он действительно отлеживается у этого Викентия и никто об этом не знает. Сколько длится ломка у наркоманов? Три-четыре дня? Господи, я ведь никогда не узнавала, как это происходит. Но ехать нужно. Я решительно вывернула руль. Пусть меня считают безумной идиоткой, но я обязана туда поехать и все увидеть своими глазами. И вообще почему мы не занимается своими детьми? Если там мог быть мой Саша и сын моей сестры Нины, если там бывал Костя, сын Левчевых, то значит, это такое место, куда они могут прийти со своими проблемами. И их там понимают.

Почему наши дети не приходят с их проблемами домой к своим родителям, которые, по логике вещей, должны понимать их гораздо лучше? И быть им гораздо ближе, чем всякие там Викентии. Вот тут я совсем не уверена. Мы замотаны своими делами, откупаемся от детей телевизорами, компьютерами, дорогими игрушками, разными приборами и меньше всего думаем об их душах. Вспомните, когда вы в последний раз говорили о чем-то серьезном со своим взрослым сыном или взрослой дочерью? У нас всегда не хватает на них времени, сил, возможностей. Мы находим тысячу причин, чтобы отложить эти разговоры «на потом», не сознавая, что упускаем самый важный момент в воспитании собственных детей.

Я сидела за рулем и невесело размышляла. С одной стороны, я узнала, что почти все молодые люди, которые меня окружают, в том числе и мой собственный сын, пробовали наркотики. Это знание меня ничуть не радует. А с другой, я должна быть довольна, что хотя бы узнала часть правды. Можно было прожить всю жизнь, так ничего и не узнав.

На этот раз я добралась до «Беговой» достаточно быстро и нашла нужный дом. Припарковала машину, благо мест тут было гораздо больше, чем автомобилей. И пошла к дому. Во дворе на синей скамеечке сидели две старушки. Они подозрительно посмотрели на меня. А я – на них. Такие старушки – лучшие консьержи в мире. Затем подошла к ним.

– Здравствуйте, – вежливо поздоровалась я, – извините, что вас беспокою. Вы не знаете, где тут живет Викентий?

– А тебе зачем? – спросила одна из них с маленькими подозрительными глазами, щеточкой усов над губой и хриплым голосом. Наверное, много курила в юности.

– Он мне нужен, – уклонилась я от ответа.

– Многие тут ходят, – проворчала эта старая грымза с усами.

– Я юрист и приехала к нему по делу, – строго объяснила я ей, чтобы сразу поставить ее на место. В таких случаях всегда нужно говорить не «адвокат», а именно «юрист». Дело в том, что в наших традициях – не уважать адвокатов. С точки зрения обывателя адвокаты – это жулики и проходимцы, не имеющие никаких прав, только и мечтающие помочь преступникам освободиться за большие деньги. Другое дело в Америке или в Англии, где слово «адвокат» пользуется гораздо большим уважением, даже чем прокурор.

– Так бы сразу и сказала, – вздохнула вторая старушка с круглым и добрым лицом. – Викентий живет в третьем подъезде. Девяносто седьмая квартира на первом этаже, слева. Как поднимешься, сразу ее и увидишь.

– А вы по какому делу? – тут же вступила в разговор «усатая». Ей явно было неприятно, что ее подруга так быстро капитулировала. И я решила ей показать.

– По официальному, – строго проговорила я, меняясь в лице, – по делу государственной важности. А вы тут сидите, время у меня отнимаете и задаете ненужные вопросы.

Честное слово, эта стерва чуть не вскочила. Даже выпрямилась на скамейке.

– Мы не знали… – забормотала она, – мы только для порядка…

Очевидно, в молодости она была стукачкой. И хорошо сохранилась в своем возрасте. Наверное, приглядывает тут за двориком и негласно стучит участковому. На таких «активистах» держится мир. Я строго кивнула ей и прошла к третьему подъезду. На дверях сломанный кодовый замок. В подъезде грязно и неуютно. Я поднялась по заплеванным ступенькам, нашла нужную квартиру, позвонила в дверь, оглядываясь по сторонам и надеясь, что мне кто-нибудь ответит. Две старушки во дворе почти гарантировали мою безопасность. Если я не выйду отсюда, они знают, куда нужно сообщить. Я позвонила во второй раз, и дверь наконец открылась. На пороге стоял высокий мужчина с симпатичным, умным, я бы даже сказала, волевым лицом и внимательно смотрел на меня. Светлые глаза, темные волосы, прямой ровный нос. Короткая стрижка. На вид ему примерно столько же лет, сколько и мне. Не больше сорока. Или меньше? Одет он был в темную рубашку и серые брюки.

– Добрый день. – Честное слово, я решила, что не туда попала. Невозможно себе представить санитара с такой внешностью и с такими глазами. Просто невозможно.

– Здравствуйте. – Мужчина смотрел на меня, ожидая, когда я объясню причину моего появления на пороге его квартиры.

– Мне нужен Викентий, – начала я объяснять незнакомцу и тут же попыталась исправить положение: – Наверное, я случайно спутала квартиру. Извините.

– Нет, – спокойно ответил он, – Викентий – это я. Вы ничего не перепутали. Заходите.

Вот такая петрушка! Этот человек был больше похож на профессора физики, чем на санитара, у которого отсыпаются малолетние наркоманы. Я вошла в квартиру, опасливо озираясь. Мне все время казалось, что здесь какой-то подвох. Из комнат сейчас вот-вот полезут невероятные типы с перекошенными лицами. Но в квартире тихо.

– Пройдемте на кухню, – предложил хозяин квартиры и показал мне, куда идти.

Мы проходим с ним на маленькую кухню – метров девять, не больше. Я села на небольшой угловой диванчик, он устроился рядом. Меня поразил его взгляд – спокойный, наблюдательный, я бы даже сказала – слишком спокойный и слишком наблюдательный. Как будто я пришла сюда в качестве его пациента.

– Вы по какому вопросу? – Речь человека достаточно интеллигентного. Все-таки что-то здесь не так.

– Я адвокат. Приехала по важному делу и хотела поговорить с Викентием, – пояснила я ему, все еще надеясь, что произошла какая-то ошибка. Не может быть такого, чтобы этот хорошо выбритый и опрятно одетый человек предоставлял свою квартиру наркоманам. Ну не может такого быть.

– Вы не нервничайте, – улыбнулся мужчина, – хотите кофе или чаю? Я и есть тот самый Викентий, которого вы ищете. Только говорите тише, у меня сейчас гости.

– Вы санитар Викентий? – все еще сомневаясь, уточнила я.

– Это меня так ребята называют, – улыбнулся он. – Вообще-то я кандидат психологических наук. И тема моей докторской диссертации как раз «Поведение подростков в экстремальных ситуациях, осложненных приемом наркотиков».

– Вы врач? – Я все еще не верила ни своим глазам, ни ушам.

– Психолог. Дело в том, что я стал заниматься этой темой еще несколько лет назад и случайно выяснил, какое огромное количество молодых людей знакомы с этой страшной заразой. Сначала были просто беседы. Потом некоторые стали оставаться у меня дома. Я не возражал. Это лучше, чем выгонять их в таком состоянии на улицу. Живу я один, у меня две комнаты. Иногда ко мне приходит мой друг из наркологического диспансера, и мы вместе пытаемся помочь ребятам. Кому-то помогаем, некоторым не можем. Но никого не выгоняем, разрешая им остаться. Иногда приходят и такие, которые не могут связать даже двух-трех слов, чтобы назвать свое имя. Я и не настаиваю. Они все знают, что отсюда их не выгонят и в милицию не сдадут. А для некоторых ребят это как убежище. Так вы будете пить чай?

– Лучше кофе, – пролепетала я, абсолютно ошеломленная его рассказом. Господи, неужели в наше время остались еще такие подвижники? Ведь они бывают только в кино. Про него фильм снимать нужно, книгу написать. А он живет в небольшой двухкомнатной квартире на первом этаже и пишет докторскую диссертацию о трудных подростках, которым предоставляет убежище и даже пытается их лечить.

Викентий поднялся, чтобы приготовить мне кофе, а я смотрела на его затылок и думала о том, что он человек из другого времени. Просто случайно попал в наш сумасшедший век.

– Но почему вы их пускаете? – шепотом спросила я. – Вам за это платят?

Он повернулся и посмотрел на меня. Потом улыбнулся и покачал головой. Мне стало стыдно за мои дурацкие вопросы.

– Извините, извините меня, – поспешила я сказать. – И все-таки, почему вы так поступаете? Это же может быть опасно. Они в таком состоянии могут устроить все что угодно. Наркоманы бывают неуправляемы.

– Когда у них начинается ломка, на них страшно смотреть, – пояснил Викентий, снова поворачиваясь ко мне, – это же дети. В основном подростки четырнадцати-пятнадцати-шестнадцати лет. Домой им нельзя, у многих есть свои личные проблемы либо с родителями, либо с опекунами. У большинства неполные семьи, нет отцов, пьющие матери. В общем, я не могу их выгонять. Не получается. А они знают, что здесь можно остаться, и приходят именно ко мне. Очень часто приводят сюда и своих знакомых. Некоторые хотят вылечиться, освободиться от этой зависимости. И эти тоже приходят ко мне.

Викентий протянул мне чашку кофе и сел напротив. Я машинально сделала глоток, обожглась, закашлялась. На глазах выступили слезы. Он внимательно смотрел на меня. Я достала носовой платок, вытерла слезы.

– Вы говорите правду или решили просто посмеяться надо мной? – тихо спросила я этого странного человека.

– Не совсем понимаю вас, – отозвался Викентий. – По-моему, вы пришли ко мне кого-то найти.

– Я даже не могла представить себе, куда попаду. Значит, вы сделали из своей квартиры убежище для малолетних наркоманов? Неужели такое возможно?

– Так получилось, – ответил Викентий, – никто специально не планировал таких экспериментов. Но я считаю, что, если ребята мне доверяют, это нужно ценить. Поэтому их и не выгоняю. Некоторые едут отсюда прямо в наркологические центры и пытаются вылечиться. Некоторые отказываются.

– А как же ваша семья? Они не возражают против всего этого?

– Я же сказал, что живу один. Семьи у меня нет. Но надеюсь, когда-нибудь будет. Мне только тридцать четыре. Или вы считаете, что уже поздно?

Я смотрела на него и молчала. Целую минуту молчала. А потом начала говорить. И слушать свой голос.

– Откуда вы такой появились? И это в наше время, когда у нас герои – киллеры и олигархи, когда говорят, что самое главное в жизни – деньги, когда никто и ни во что не верит. Священники не верят в Бога, политики – в политику, депутаты – в демократию, члены правительства – в свое правительство. И вдруг вы… Откуда? Откуда вы такой, Викентий? Может, вы ангел и я случайно попала к вам в гости?

– Нет. – Он не улыбался. Только смотрел на меня так, словно изучал мои мысли. – Я обычный нормальный человек. Между прочим, вы до сих пор не представились.

– Ксения. Ксения Моржикова. Я ищу мальчика, который пропал два дня назад.

– Как его фамилия?

– Левчев. Константин Левчев. Его отец известный искусствовед. Может, мальчик бывал у вас? – Я достала фотографии и протянула их Викентию. Тот внимательно разглядел каждую. Потом вернул мне.

– Я помню этого мальчика, – сказал он, – Костя два раза был у меня. Да, это он. В очень плохом состоянии. Я даже думал вызвать «скорую». Один раз приехал мой друг нарколог и сделал ему укол. Во второй раз Костя сразу уснул. У мальчика были очень большие проблемы.

– Какие проблемы?

– Он перешел на внутривенные уколы. Это последняя стадия. Оттуда уже не возвращаются. Я хотел бы вас успокоить, но не могу. К сожалению, не могу. Ему уже невозможно помочь. Почти невозможно.

– Он сейчас у вас?

– Нет. Мы его не видели уже давно. Достаточно давно. Дней десять.

– И невозможно узнать, где он сейчас находится? Вы же понимаете, что его родители в таком состоянии…

– Понимаю, – помрачнел Викентий, – я даже не знаю, что нужно говорить в таких случаях. Родителям и без того очень тяжело. Но не обращать на мальчика внимания, когда он в таком состоянии…

– Они часто бывали в командировках, – попыталась я что-то объяснить, хотя понимала, что объяснить ничего невозможно.

– Вы полагаете, что это оправдание?

– Нет, – убежденно произнесла я, – но сейчас я меньше всего склонна к обвинениям. Они в отчаянии. Я пытаюсь найти их сына.

– Разумеется, вы правы. Я думаю, нужно поговорить с его друзьями. Мне кажется, что он стал таким не просто так, а под влиянием какого-то события в его жизни. Шокового события. Возможно, смерти кого-то из его близких. Как у него с родителями – все в порядке?

– Да. Отец, мать, старшая сестра учится в Нью-Йорке. Старший сводный брат – известный хирург в Санкт-Петербурге. Он его брат по отцу. Нормальная семья.

– Я с ним разговаривал. Он не пытался мне ничего рассказать, а я полагаю, что давить в подобных случаях неправильно. Но чувствовалось: его что-то угнетало, какое-то событие. Может быть, преступление, невольным свидетелем которого он стал? Вы сказали, его отец известный искусствовед?

– Да, Георгий Левчев. И мать тоже икусствовед. Я не думаю, что в его семье могли произойти какие-нибудь криминальные события.

– Значит, не в семье…

Кто-то позвонил в дверь, и Викентий, извинившись, вышел в коридор. Ошеломленная, я сидела на диванчике и пила кофе. Неужели есть еще такие люди? Неужели встречаются еще альтруисты? Это в наше-то время, когда ни у кого нет ни совести, ни идеалов? Затем вдруг устыдилась, что сижу в доме такого человека и рассуждаю как циник. Значит, есть такие люди. Значит, еще не все потеряно. И не нужно так беспокоиться за наших детей, если они приходят именно сюда. Выходит, нашли человека, которому доверяют больше, чем собственным родителям. Но какая трагедия могла случиться с Костей? Что за надлом, о котором говорит Викентий? Но наверное, он правильно почувствовал состояние мальчика, ведь он психолог. Эльвина тоже говорила, что Костя начал меняться в последние месяцы. Почему? Что произошло с мальчиком из очень благополучной семьи? Что именно? И куда он так внезапно исчез?

Викентий вернулся через пять минут. Снова сел на стул.

– Еще одного парня привели, – коротко пояснил он, – совсем плох. Я вызвал врачей. Они сейчас приедут. Вы меня извините, но мы не сможем продолжить наш разговор.

– Все понимаю. Спасибо вам за кофе. – Я поднялась с диванчика, протиснулась в коридор. В комнате были слышны голоса нескольких ребят. Очевидно, они привели сюда своего товарища, которому стало совсем плохо. Викентий кивнул мне на прощание. Я очень пожалела, что не пожала ему руку. Оказывается, в наше время еще встречаются такие люди, которым хочется по-человечески крепко пожать руку. Честное слово, жизнь не такая страшная, пока есть такие подвижники. Почему мы о них не знаем? Нам постоянно рассказывают только о купленных яхтах высокопоставленных воров, о похождениях очередной безмозглой выскочки или об убийствах банкиров и бандитов. А нужно говорить о таких людях, как Викентий. Когда я вышла на улицу, мир показался мне чище. И я даже подмигнула «усатой» старушке, все еще сидящей на скамейке. Она меня не поняла и, решив, что я издеваюсь, сердито отвернулась.

 

ГЛАВА 7

Существует закон сохранения энергии. Кажется, так он называется. Если в одном месте убудет, то в другом прибудет. А я называю это законом соответствия. Если вам очень плохо, то скоро станет очень хорошо. Не бывает сплошной белой или сплошной черной полосы. Так устроена жизнь. Я возвращалась от Викентия в таком приподнятом душевном состоянии, словно побывала в церкви. Как будто очистилась от всей нашей грязи, от всего суетного. Но потом подумала: а чего я удивляюсь поведению Викентия? А наши провинциальные врачи или учителя? Они разве не герои? Не такие подвижники? Про многих из них тоже нужно фильмы снимать и книги писать. Многотомные. Только кому они сейчас нужны? Раньше честный труд в нашем обществе ценили. Иногда, правда, только на словах, но в обществе были какие-то критерии. Работающий учитель или врач мог рассчитывать на достойную зарплату, внимание своих коллег, уважение общества и приличную пенсию. Раньше врачей и учителей даже выбирали депутатами и делали героями. А сейчас? Можете себе представить рядового сельского учителя депутатом Государственной думы? Или врача, пусть даже самого лучшего хирурга или терапевта из какого-нибудь провинциального города, нашим сенатором? Представили? Откуда у них столько миллионов, чтобы быть избранными?

Может, им и не нужно, чтобы они сидели в парламенте. Пусть сидят на своих местах и достойно делают свое дело. Но как мы к ним относимся, если даже ученики одеваются гораздо лучше своих преподавателей, имеют навороченные мобильные телефоны и денег в кармане больше, чем месячная зарплата педагога?! Будут они уважать такого учителя? Или врача, который с трудом сводит концы с концами? Захотят его дети стать врачами, глядя на такого отца? Лучше об этом не думать. Но на таких людях держится наша страна и все общество. На таких порядочных и честных работягах, труд которых отбирают наши нувориши. Законы прибавочной стоимости помните? Политэкономию я проходила на юридическом два года и могу сказать, за счет чего наживаются капиталисты. Хотя сейчас считается, что Маркс был не прав. Интересно, тогда откуда берутся миллионы у богачей, если не за счет ограбления труда рядовых граждан? Из ничего не бывает ничего. Чтобы вы стали миллионером, кто-то должен на вас работать, а сам оставаться почти нищим. Иначе ничего не выйдет. Если все будут получать по труду, то откуда появятся излишки? Ладно, не буду об этом думать и говорить, иначе решат, что я призываю к революции. Хотя иногда я думаю, что еще одна социальная революция нам не помешала бы. Если даже меня, в общем-то не самого бедного человека, так раздражают эти дамы и господа с Рублевки. Представляю, как они достают остальных.

В общем, после возвращения от Викентия я была в превосходном настроении. Которое мне с удовольствием испортили в нашей родимой милиции. И тоже по «закону соответствия».

Сначала я подробно объясняла дежурному, зачем мне нужен майор Сердюков. Потом он долго искал этого майора. И наконец разрешил мне пройти в тридцать четвертый кабинет. Учитывая, что я сразу показала ему свое удостоверение, на все поиски ушло более двадцати минут. Подозреваю, что так они работают со всеми адвокатами, которые появляются в управлении милиции. Ну может, не со всеми. Если бы приехал сам Марк Борисович, то его наверняка принял бы начальник управления. Но всех остальных нужно немного помучить, заставить подождать, осознать свою никчемность. А заодно и подготовиться к беседе, предупредив нужных свидетелей и убрав ненужные документы.

В кабинет к майору я вошла, уже начиная заводиться. И встретила мужчину лет тридцати пяти с заметным брюшком, рано поседевшего, с каким-то отвислыми усами и потухшими, немного выпученными, рыбьими глазами. Неужели такие мужики еще могут нравиться женщинам? Он сидел в мятом костюме и коротком галстуке, не доходящем до пояса. Меня всегда раздражают эти короткие галстуки. Когда я их вижу, просто начинаю сходить с ума. Уважаемые мужчины, пожалуйста, носите длинные галстуки, чтобы они заканчивались у вас на пряжке ремня или еще ниже. Считается, что галстук – это такой фаллический символ, и когда вы носите короткие галстуки, складывается впечатление, что и ваши «символы» тоже не достигают нужного размера. Вы меня понимаете? И вообще это некрасиво и не модно – носить такие короткие галстуки.

Я опустилась на стул напротив майора, чтобы поговорить с этим неряшливым и мятым мужчиной.

– Какой адвокат? – недовольно сморщился он, когда я попыталась объяснить ему цель моего визита. – Левчевых никто ни в чем пока не обвиняет. Зачем им адвокат?

И этот человек работает в милиции! Как он может работать в правоохранительных органах, если понятия не имеет о деятельности адвокатуры.

– Буду представлять их интересы, – объяснила я майору.

– Какие интересы? – Он явно был недоволен. – У них мальчик пропал. Им помогать нужно, ребенка искать, а они вместо этого адвокатов нанимают.

– Поэтому и нанимают, чтобы им помогали. Я слышала, что дело об исчезновении мальчика передано в прокуратуру?

– Пока нет. В прокуратуре только взяли под контроль поиски мальчика. Дело в том, что уголовное дело формально пока не возбуждено. Нет повода. Мальчик исчез, но он не убит и не похищен. Вы ведь знаете, как это происходит.

– А если его убили? Он уже три дня не появлялся дома. Нужно не появляться месяц или год, чтобы ваша прокуратура возбудила уголовное дело по факту исчезновения ребенка? Или чтобы вы наконец начали его поиски?

Осоловевшие глаза Сердюкова вспыхнули. Он мгновенно преобразился. Видно, я его задела.

– Это наша прокуратура, – произнес он, делая ударение на втором слове, – и у нас есть законы. Пользуетесь тем, что у вас большие связи и решили на меня давить? Но у вас ничего не получится. Мы и так ищем вашего мальчика по всему городу. И даже по всей области.

– Я знаю, как вы умеете искать. – Не нужно ему напоминать, как совсем недавно в Сибири исчезли мальчики, которых искали по всей стране. А их останки нашли недалеко от управления милиции. Такие воспоминания плохо действуют на наших доблестных защитников порядка. Не подумайте, что я имею что-то против них. Но когда они так работают, не знаешь, что и говорить.

– Мы ищем так, как умеем, – зло парировал Сердюков, – что вам еще от меня нужно?

– У вас нет ничего по поискам этого мальчика? Какие-нибудь новости?

– Есть. – Он глянул на меня рыбьими глазами и неприятно усмехнулся. – Неужели, госпожа Моржикова, вы ничего не знаете? Не нужно строить из себя невинную козочку. Я еще понимаю его отца, который разыгрывает из себя ничего не понимающего сумасшедшего, но вы-то юрист, адвокат, все понимаете лучше нас.

– Потрудитесь говорить на нормальном языке, – оборвала я этого хама, – и не фамильярничайте. Я не в гости к вам пришла. Или мне лучше сразу пойти к вашему руководству?

Сердюков нахмурился. Вероятно, свое руководство он не любил и боялся. Ничего удивительного. Такие хамы и неряхи в работе тоже не бывают подвижниками.

– Вы же сами все знаете, – примирительно пропел он.

– Я ничего не знаю. И поэтому пришла к вам узнать все новости. Потрудитесь объяснить.

– Мальчик был наркоманом, – сразу сообщил Сердюков. – Он не состоял у нас на учете, но в наркологическом диспансере его знали. Один раз он чуть не погиб. Добрался до квартиры одного придурка, и тот успел вызвать «скорую помощь».

Я догадалась, о ком он говорил. Как правильно я составила мнение об этом Сердюкове! Если для него Викентий «придурок», то с этим майором мне все ясно. К детям его нельзя подпускать и на пушечный выстрел.

– Наверное, во второй раз не успел никуда добраться, – безжалостно продолжил майор. – Может, у него приступ. А может, где-нибудь погиб. Мы сейчас ищем по моргам.

Вот так и сообщил спокойным, равнодушным голосом. А я подумала: хорошо, что здесь нет Георгия Левчева. Он сразу получил бы сердечный приступ, прямо в этом кабинете.

– Любой гражданин нашей страны имеет право на вашу защиту и понимание, – немного демагогически выговорила я Сердюкову, – и вы обязаны искать его, независимо от того, каким он был. Принимал наркотики или нет.

– А мы его и ищем. Только одно дело – искать мальчика из примерной семьи, где все говорят об искусстве. А другое – законченного наркомана, который ради дозы готов на все. Его уже невозможно спасти…

– Откуда вы знаете? Спасти можно любого, – попыталась я отстоять свою позицию.

– Ну вот когда мы его найдем, вы и будете его спасать, – предложил Сердюков.

– Кто в прокуратуре будет заниматься этим делом? – поинтересовалась я. – Вы сказали, что они взяли на контроль розыски мальчика?

– Игнатьев, – ответил мне Сердюков, – Денис Игнатьев, старший помощник городского прокурора.

– Вы можете мне дать его телефон?

– Будете жаловаться?

– Обязательно. Так вы дадите его телефон?

Сердюков надулся, словно имел право обижаться. Написал номер телефона на листочке и протянул его мне.

– И все? – спросила я его. – Больше вы ничего не хотите мне сказать?

– Что еще я должен вам говорить? – недовольно буркнул майор. – Жалуйтесь на здоровье. Только не забудьте добавить, что исчезнувший парень был наркоманом и об этом знали все его товарищи.

– Вы опросили его друзей?

– Конечно. Об этом все знали.

– Но многие уверяют, что Константин Левчев был нормальным мальчиком, прекрасно рисовал, хорошо учился. А потом вдруг в нем произошел какой-то надлом. Вы не исследовали причину такого внезапного изменения его поведения?

– Послушайте меня, уважаемая госпожа Моржикова. Я правильно произнес вашу фамилию? Так вот, психология не по моей части. Я сыскарь, у меня полно дел нераскрытых. А вы хотите, чтобы я исследовал душевное состояние мальчика, который решил колоться. Извините, у нас работа по другой части. Если этот мальчик совершил преступление, мы его задержим. Если ему продали наркотики, мы найдем тех, кто это сделал. Вот наша работа, а не исследование душевных переживаний вашего мальчика. Для этого есть родители, школа, психологи, психиатры, наркологи, врачи. Очень много разных специалистов. У меня другая специальность.

Формально он был прав. И я это понимаю. Но ведь он обязан был разобраться. Хотя зачем ему разбираться? Представьте, что вы замотанный сотрудник милиции, у которого столько дел, что их невозможно вместить в одни сутки. К вам обращаются родители мальчика, который куда-то пропал. Вы честно проводите расследование, пытаетесь его найти. И довольно быстро выясняете, что мальчик был законченным наркоманом. Что вы предпримете? Разумеется, будете ждать, пока он объявится. Проверите все наркологические диспансеры, больницы, морги. И будете ждать, когда его наконец найдут. Вот так. И он действительно не обязан переживать за этого парня. Пусть за него переживают его родители. Все правильно, но как-то не сходится. Если в милиции сидят равнодушные люди, то им лучше идти в статистику, где имеешь дело только с цифрами. На такой работе нужно чувствовать горе каждой матери, отчаяние каждого отца. Иначе не получается. Хотя я, наверное, тоже не совсем права. Они видят в своей работе столько горя и отчаяния, что постепенно закаляются. Нет, они не привыкают. Нормальные люди к такому не могут привыкнуть. Но они вырабатывают в себе как бы отстраненный подход, как хирурги, которые ежедневно режут человеческие тела, как патологоанатомы. На подобных работах если все время думать о том, чем именно ты занимаешься, можно сойти с ума.

– Мне нужны адреса его друзей, – объявила я Сердюкову. – Я знаю, у него есть двое близких друзей – Антон Григорьев и какой-то Икрам.

– Икрам Зейналов, – кивнул майор. – Мы с ними уже беседовали.

– И тем не менее дайте мне их адреса и телефоны.

– Вы можете все узнать у матери Левчева, – напомнил Сердюков.

– Будет лучше, если вы дадите мне эти адреса. – Я представила, как долго мне придется объясняться с Медеей или с профессором Левчевым. И еще представила, как с ребятами разговаривал Сердюков.

Он начал искать эти адреса. Я смотрела на него с некоторым презрением. В углу у него стоял компьютер. Он мог хотя бы иногда включать его, чтобы произвести на меня впечатление. Но похоже, что компьютер играл в его комнате роль камуфляжа или мебели. Наконец Сердюков нашел нужные адреса и передал их мне.

– Больше ничего? – осведомляется майор. – Может, вы мне тоже оставите ваши координаты?

– Вот моя карточка. – Я протянула ему визитку. – И давайте мы с вами сразу условимся. Если появятся новые подробности или какие-нибудь сообщения об исчезнувшем мальчике, то вы сначала позвоните мне. Не отцу и не матери, а именно мне. Я их законный представитель. И учтите, что у его отца больное сердце и ему много лет. Если вы вдруг «случайно» позвоните и сообщите, что тело мальчика где-то нашли, его отец может просто не выдержать. И вся ответственность за его болезнь или, не дай бог, смерть ляжет на вас. Вы меня поняли? Я вас предупреждаю официально.

– Не нужно меня пугать, – огрызнулся Сердюков, но по его лицу я уже поняла, что профессору Левчеву он звонить не будет. Лишние неприятности ему не нужны.

Я попрощалась с этим человекоподобным и вышла из управления милиции. Был четвертый час. У меня окончательно испортилось настроение. А чего я, собственно, ждала? Если мне удалось выяснить столь неприятные подробности из жизни Константина Левчева за один день, то почему милиция не могла их узнать за три? Все правильно. Они сразу выяснили, чем именно увлекался исчезнувший подросток. Его пагубное влечение было слишком явным. Я до сих пор глубоко убеждена, что все наркоторговцы в любом районе Москвы, Нью-Йорка или Парижа находятся под контролем правоохранительных органов. О них знают и в милиции, и в полиции. Но кому-то выгодно до поры до времени их не трогать. Ведь если убираешь одного, который сливает тебе всю информацию, то на его месте сразу появляются трое неуправляемых кретинов, которые, во-первых, уже не работают на полицию, во-вторых, конкурируют друг с другом, а в-третьих, не соблюдают некоторых негласных правил. Ведь торговцы наркотиков на самом деле это не просто гуляющие сами по себе «мартовские коты». Они знают правила. Не продавать наркотиков детям, сообщать о неуправляемых маньяках и психах, не доводить людей, сидящих на последней дозе, до отчаянных срывов, делиться всей информацией, отстегивать, если нужно, причитающуюся долю не только своему боссу и поставщикам, но и своим кураторам от местной мафии и местной полиции. Или милиции, смотря, где это происходит. В общем, правила очень жесткие и четкие. И поэтому я уверена, что, если где-нибудь власти захотят по-настоящему бороться с торговцами наркотиками, они придушат эту гниду довольно быстро. Но что будет потом?

Очевидно, этот вопрос задают себе многие аналитики правоохранительных служб мира. Что делать с миллионами наркоманов, которым нужны их дозы? Легализовать наркотики, как в Голландии? Разрешить их продажу? Но это невозможно, общество не примет таких нововведений. Отпускать наркотики через аптеки? Представляете, какие начнутся злоупотребления?! Вообще лишить наркоманов их привычных доз? Тоже не выход. Они выйдут на улицы в поисках нужного им дурмана. Будут убивать и грабить, насиловать и жечь. Лучше одной рукой бороться с поставщиками крупных партий наркотиков, а другой – разрешать мелким продавцам сбивать напряжение в обществе.

Я посмотрела на часы. И поняла, что еще успею заехать к одному из мальчиков. Глянув на адреса, выбирала, к кому из них лучше поехать. И выбрала Антона Григорьева. Откуда мне было знать, что случится завтра? И вообще почему я выбрала именно его? Случайность? Интуиция? Что-то почувствовала? Не знаю. Я потом долго это анализировала, но так и не пришла ни к какому выводу. Я заправила машину и поехала к другу Кости. Мне было о чем его спросить.

 

ГЛАВА 8

Никогда не думала, что в центре города еще сохранились такие дома – старые, кирпичные, трехэтажные, оставшиеся еще с прошлого или даже с позапрошлого века. Наверное, их скоро будут сносить, но пока такие дома в центре лужковской Москвы выглядят явным анахронизмом. Я подъехала к нужному мне дому и с трудом припарковала машину между грузовиком и небольшим мини-автобусом. Затем вышла из автомобиля, надеясь, что грузовик сумеет отъехать осторожно, не задев моей машины. Хотя если водитель болван, он может поцарапать мой автомобиль. Нужно будет не задерживаться у Григорьевых. Я вошла во двор и огляделась. В нужном мне доме был только один подъезд, рядом с которым стояли мусорные баки. Двор выглядел чистым. Я вошла в подъезд и поднялась на второй этаж. Мне была нужна шестая квартира. А это как раз на втором этаже. В подъезде пахло кошками. Я позвонила и довольно долго ждала, когда мне откроют, слушая крики за дверью. Кто-то кричал, что нужно открыть. Женский голос отвечал, что открыть не может. Переговоры длились секунд сорок. Я терпеливо ждала. Наконец дверь открылась. На пороге стоял пожилой мужчина лет шестидесяти пяти. На нем были белая рубашка, застегнутая на все пуговицы, и темные брюки. В фигуре чувствовалась военная выправка. Худощавое лицо, кустистые брови, длинный нос с горбинкой. Он строго посмотрел на меня и отрывисто спросил:

– Кто вы такая?

– Моя фамилия Моржикова. Ксения Моржикова. Я адвокат. Мне нужны Григорьевы.

– Это мы, – ответил мужчина. – А кто именно вам нужен?

– Я хотела бы поговорить с Антоном Григорьевым. – Я пыталась догадаться – это отец или дедушка мальчика? Скорее дедушка.

– Он скоро будет, – кивнул мне мужчина. – Заходите.

Я вошла в квартиру. Пахло обедом. Мужчина проводил меня в большую комнату, где я уселась на диван. Из другой комнаты вышла девушка лет двадцати с полотенцем на плечах и недоуменно уставилась на меня.

– Здравствуйте, – кивнула я ей.

– Здрасьте. – Девушка посмотрела на дедушку. – А кто это?

– Адвокат. Пришла поговорить с Антоном, – пояснил тот.

– А что он опять натворил? – испугалась девушка. И спросила уже у меня: – Зачем он вам нужен?

– Хочу с ним поговорить, – ответила я, еще не совсем ориентируясь, что здесь происходит. В этот момент в комнате появляется женщина лет сорока со светлыми волосами, собранными в пучок, немного красноватым лицом и зелеными глазами. Наверное, в молодости она была очень красивой, подсознательно отметила я. И почувствовала, что ненавижу себя за такие мысли. Что значит – в молодости? Выходит, и я в молодости была ничего? А сейчас мне тридцать девять и моя молодость уже позади. Увы. Как ни грустно признавать.

– Кто вы такая? – тоже спросила женщина. – Зачем вы пришли?

Похоже, в этом доме у всех была какая-то непонятная реакция на чужих. Чего они опасаются? И почему такая неприкрытая агрессия?

– Я адвокат. Моя фамилия Моржикова. Я представляю интересы семьи Левчевых. Вы, наверное, слышали, что пропал их мальчик. Константин Левчев.

– Мы ничего не знаем, – быстро ответила женщина, – и вообще я не понимаю, почему вы пришли к нам.

– Мне говорили, что Антон и исчезнувший Костя были друзьями.

– Вам сообщили неправильно.

– Извините. – Я поднялась с дивана. – Очевидно, произошло недоразумение. Простите, с кем я говорю?

– Я мать Антона, – представилась женщина. – Меня зовут Елена Степановна.

Вот так женщины сами делают из себя старух, даже того не желая. Ну зачем представляться по имени-отчеству? Ведь она могла сказать, что ее зовут Еленой. А я почти ее ровесница. Но в таком возрасте она уже называет себя по имени-отчеству. А Степан Григорьев – это, очевидно, ее отец? Он сидел на стуле и напряженно смотрел на дочь, словно ждал от нее каких-то распоряжений.

– Могу я поговорить с вами наедине? – спросила я у матери Антона.

Наверное, она что-то почувствовала. Или поняла. Взглянув на отца и дочь, коротко им приказала:

– Выйдите отсюда.

– Мама, мы опоздаем, – напомнила дочь. Очевидно, они куда-то собирались.

– Анна, я тебе сказала, чтобы ты вышла, – повысила голос мать.

Дочь рассерженно дернула плечами и вышла из комнаты. Следом вышел и дедушка. Елена уселась на стул и показала мне на соседний.

– Зачем вы пришли? – устало спросила она. – Что вам нужно?

– Вы знали, что ваш Антон дружил с Константином Левчевым?

– Ну, знала. Что с этого? Нас и так уже измучили. Два раза из милиции приходили. Как будто мой Антон в чем-то виноват.

– Никто его ни в чем не обвиняет. Но вы же должны понимать. Пропал мальчик. Его родители сходят с ума. А ваш Антон с ним дружил.

– Ну и что? У него друзей много.

– Не говорите так, – мягко упрекнула я Елену. – Вы же представляете, что чувствует сейчас мать Кости. Она сходит с ума.

– Мы в этом не виноваты, – с каким-то ожесточением отрезала Елена. Ну почему она так неправильно реагирует? И вообще, почему она такая озлобленная?

– Никто вас ни в чем не обвиняет. Но поймите, мне очень нужно поговорить с вашим сыном. Может, ему известны какие-нибудь подробности насчет Кости. У мальчиков обычно свои секреты.

– Никаких секретов у него нет, – ожесточенно произнесла Елена. – Он ничего не знает. Все, что Антон знал, он уже рассказал в милиции. Ничего большего не знает. И оставьте нас в покое.

У нее было какое-то отрешенное и одновременно упрямое выражение лица. Я ничего не могла понять. Почему эта женщина не хочет мне помочь? Почему вообще встретила меня с таким недоверием? Наверное, в милиции ее Антону крепко досталось. Может, он вместе со своим другом принимал эту гадость и в таком случае его, конечно, подозревают в первую очередь. И вообще, я не уверена, что таким типам, как майор Сердюков, можно разрешать разговаривать с подростками. Но я пришла только для того, чтобы попытаться узнать правду про Левчева. Мне нужно попытаться понять, что могло случиться с мальчиком.

– А вы знаете Константина? – спросила я у Елены. – Вы его видели? Говорят, раньше он был одним из лучших учеников. Прекрасно рисовал. И вдруг начал увлекаться наркотиками, перестал учиться, забросил рисование. Вы его видели?

– Да, – тихо ответила Елена. – Конечно, я его видела. Он к нам иногда заходил. Он и этот азер, как его зовут? Икрам, кажется.

– Азербайджанец?

– Да. Но мой отец был против их дружбы. Он считает неестественными подобные отношения. А вот против Кости ничего не имел. Хотя и знал, что тот полукровка.

– Я не совсем понимаю, при чем тут национальность мальчиков?

– У отца свои взгляды на это. Он прошел все горячие точки. Был в Карабахе, Осетии, Дагестане, Чечне. Два раза был ранен, контужен. Ему сейчас шестьдесят пять, и он уже давно на пенсии, но делами внука живо интересуется. После Чечни мой отец вообще всех кавказцев терпеть не может. Даже слышать про них не хочет. На базаре специально у них ничего не покупает. Ищет только русских и украинских продавцов. Не любит он их. Я думаю, его можно понять. Говорят, что после Отечественной войны многие вернувшиеся с фронтов не могли даже слышать немецкий язык.

– Мне трудно такое понять. Извините…

– Наверное, трудно. Но у Кости ведь мать осетинка. А отец болгарин. Мы знали про его родителей. Костя иногда к нам приходил. Они с Антоном дружили. Такой воспитанный, хороший мальчик.

– Вы знали, что он наркоман?

– Потом узнала. Мой тоже немного баловался, но дед взял ремень и хорошо прошелся по его спине. С тех пор Антон, по-моему, завязал.

– А почему не отец?

Кажется, я задала глупый вопрос. Елена помрачнела, отвернулась. Потом глухо отозвалась:

– Отец с нами не живет.

Так вот откуда такое ожесточение. Теперь я начала ее понимать. Конечно, ей тяжело. Очень тяжело. Как бы ни помогал бывший супруг. А сейчас еще тяжелее в несколько раз. Дочери уже лет девятнадцать или двадцать, и наверное, алименты на нее отец уже не выплачивает. А поднимать одной двух взрослых детей очень трудно. Да еще и отец сидит у нее на шее.

Я взглянула на нее с пониманием и сожалением.

– Мы развелись восемь лет назад, – устало поведала Елена. – Я переехала сюда к отцу. После смерти матери он жил один. Здесь четыре комнаты. В двух жили наши, а в двух других – соседи. Мы выкупили у них эти комнаты и сделали одну большую четырехкомнатную. Мне удобно, а дети стесняются. Говорят, что в таких домах уже никто не живет. Может, и не живут. Зато просторные комнаты и в доме всегда тепло. Он ведь из кирпича и камня построен. Сейчас дома из панелей строят. И у нас два своих камина. Но вам, наверно, меня не понять.

– Почему? – возразила я. – Очень даже понимаю. Я тоже развелась с моим первым мужем, который бросил меня с маленьким сыном.

Елена молча посмотрела на меня, кажется начиная что-то понимать. Теперь я уже не была ей совершенно чужим человеком, адвокатом, который пришел мучить ее сына, а такая же брошенная женщина, как и она сама.

– Трудно было? – вдруг спросила меня Елена.

– Нелегко, – призналась я, – но ничего. Справились. Самое главное – не нужно все время держать на него обиду. И детям ничего про него плохого не говори. Только хорошее, особенно сыну, – позволила я себе дать совет.

– Антон все понимает. А его старшая сестра вообще не хочет даже слышать про своего отца. И видеть его. Он несколько раз звонил, хотел увидеться с ними, но дети отказываются. Мы ведь не просто с ним развелись. Он как только стал главным инженером комбината, у него сразу появилась подруга. Лет на пятнадцать его младше. Вот он к ней и ушел. А дети его простить не могут. Эта особа только на несколько лет старше Анны. Стыд-то какой – связался с малолеткой! Хотя та тоже себе на уме, сразу поняла, что его можно захапать со всеми деньгами.

Обычная история последних пятнадцати лет. В молодости мужчина женился на своей сверстнице. Вместе с ней растил детей, делал карьеру. А когда ему исполнилось сорок лет, он достиг пика своей карьеры. В последние десять—пятнадцать лет у многих к тому же появились шальные деньги. И бывшие жены, уже состарившиеся вместе с ними, перестали их устраивать. Им понадобились молодые супермодели. Желательно лет на двадцать или тридцать моложе. Поэтому стали бросать своих жен, брать вместо них вот такие «модели», не понимая, какими обреченными будут чувствовать себя в старости. Ведь они, по существу, покупают себе новую любовь и новую семью. А как только здоровье или деньги начнут уплывать, рассчитывать на понимание новой жены не придется. Старая осталась бы с ними до конца. Новой нужен только здоровый и богатый. Нет, не так. Богатый и здоровый. Вот так правильно.

– Мой тоже изменял, – поведала я Елене. Мы незаметно перешли на «ты».

– Насчет парня ты верно сказала, – вздохнула она. – Костя действительно в последнее время немного был не в себе. Они все немного не в себе были. Сейчас подростков трудно понять. А мой без отца растет. И дед не всегда прав бывает. Антон иногда срывается, конфликтует с нами, из дома уходит. Но сегодня должен вернуться. Ты его дождись, раз такое дело, поговори с ним.

– Мама! – закричала Анна из другой комнаты. – Мы уже опоздали.

– Ты дождись Антона. Он скоро будет, – повторила Елена, вставая. – Извини меня, мы должны с дочкой ехать. У нас важное дело. А ты Антошу дождись. Я попрошу отца напоить тебя чаем. У него хороший чай есть. Он его специально для гостей держит. С травкой ароматной. И мед у нас домашний. Только не уходи.

Я кивнула в знак согласия, и она вышла из комнаты. Я почувствовала себя уставшей, словно выжатый лимон. Каждый разговор отнимает много сил. У каждой семьи свои проблемы, свои секреты, тайны, обиды, горе. Никогда не знаешь, что скрывается за входной дверью в квартиру. Но теперь я поняла и раздражительность Елены, и почему у нее красное неухоженное лицо. Остаться в тридцать два или в тридцать три года с двумя детьми и без денег – такое не каждая выдержит. Даже если отец присылает детям жалкие гроши в виде алиментов. А Елена, похоже, выстояла. Если бы я ей не сказала, что сама разведена, она не разрешила бы мне остаться в их доме. А теперь я сижу на стуле и жду, когда придет Антон. И когда его дед принесет мне свой хорошо заваренный чай с домашним медом.

 

ГЛАВА 9

Ждать пришлось недолго. Дедушка принес мне чай в большой белой кружке и мед в небольшой чашечке, очевидно, предназначенной специально для таких целей. Поставил все на стол, строго посмотрел на меня. Затем молча вышел на кухню и принес еще одну темную кружку для себя.

– Пей, – сказал он, словно приказывая.

Я послушно начала пить.

– Значит, ты адвокат, – начал он разговор. Видимо, его дочь что-то рассказала ему, перед тем как уйти. Поэтому он стал обращаться ко мне на «ты».

– Да. – Чай действительно был вкусный. С какой-то приятной травой.

– Вкусно? – строго спросил Григорьев.

Я молча кивнула.

– С Кавказа привез, – поясняет он. – Иногда прошу знакомых, они мне тоже привозят. Это чабрец, горная трава. Ее в Азербайджане и в Дагестане особенно любят.

– Вы знаете Икрама? – вспомнила я. – Это азербайджанский друг вашего внука.

– Знаю, – мрачно ответил Григорьев. Стариком я его назвать не могу, язык не поворачивается. А называть дедушкой – слишком претенциозно. Поэтому буду называть его Григорьевым. Я ведь не знаю, как его зовут по отчеству. Нужно, конечно, спросить.

– Вы чем-то недовольны? – Я по его лицу поняла, что он недоволен этой дружбой внука с Икрамом.

– Конечно, недоволен, – сразу ответил мне Григорьев, – а ты как думаешь? Понаехали всякие черномазые, их уже столько в Москве, что скоро они автономию будут требовать в рамках одного города. И ничего с этим не поделаешь.

– Ну до этого еще далеко.

– Ничего не далеко. Ты на базары ходишь? Наверное, нет. А я хожу. И вижу, как количество их растет с каждым месяцем, с каждым годом. На строительстве у нас одни таджики, на базарах – только азеры, а в казино – грузины. Скоро здесь будет филиал кавказцев.

– Таджики не кавказцы, – попыталась я восстановить справедливость.

– Какая разница? Все равно не наши. Напрасно их пускают к нам в город. Мы их пока не замечаем, а потом поздно будет. Я такого в жизни насмотрелся. Врагу не позавидуешь.

– Тяжело вам было на войне?

– А кому легко? Я ведь не на одной войне был. Еще в Афганистане побывал. Потом нас перебросили в Фергану. Ты уже, наверное, не помнишь, что там было. А потом в Карабах, в Осетию, в Абхазию. Запылало везде, уже не остановить. Затем Чечня, Ингушетия, Дагестан. Мы воевали лет пятнадцать, не меньше. Немцев быстрее победили. А нашему поколению пришлось хлебнуть этого дерьма по самую макушку.

Я понимала, что он прав. Понимала, что им пришлось пройти через настоящие испытания, через все эти региональные войны, которые происходили по всей территории нашего бывшего Союза. Честное слово, люди, которые говорят, что наша страна распалась без крови, как Югославия, просто откровенно врут. Крови было столько, что ею можно было бы залить всю Югославию. И в Таджикистане во время гражданской войны, и в Карабахе во время азербайджано-армянского противостояния, и в Грузии во время ее региональных конфликтов, и в Приднестровье, я уже не говорю о Чечне и Дагестане. Теперь мы все знаем, но все равно в газетах иногда читаем, что распад Советского Союза обошелся без крови. Мне хочется в таких случаях просто посмотреть этим журналистам в глаза.

– Не любите вы кавказцев? – спросила я у Григорьева.

– Почему я их должен любить? – ответил он достаточно рассудительно, без злости и без напряжения. – Я живу в своем городе. А вот они пусть убираются к себе на юг и живут в своих странах. Так будет справедливо.

– Сейчас так не получится, – возразила я. – Сейчас другое время. В любой стране нужны рабочие руки, мигранты, которые будут строить, торговать, работать, создавать. И везде идет перемешение наций. Вы же должны это понимать.

– Понимаю. Но сердцем не хочу принимать. Вот в Англии одна национальная партия появилась. Они очень интересные идеи предлагают. Всем желающим иностранцам, которые приехали в их страну и получили право на проживание в Англии, они готовы выдать деньги и вернуть их на прежнее место жительства. По-моему, справедливо.

– У них не хватит денег. Это, должно быть, не национальная партия, а националистическая. Я в Англии была, там живет множество разных народов.

– Вот-вот. И в футбол скоро будут играть только черные, как за Францию. Одни черные негры, арабы и армяне. Тоже мне – сборная Франции! И им не стыдно?

– Нет, не стыдно. Они ведь выиграли чемпионат мира. – У меня сын и муж увлекаются футболом, поэтому я все знаю. – А потом еще и чемпионат Европы. Они молодцы. Их вся страна как героев встречала. И не важно, какого они цвета кожи. Самое главное, что они выиграли эти чемпионаты.

– Вот если все так будут считать, тогда скоро и в нашей команде вместо русских парней будут играть разные черные и желтые. Тренер у нас уже иностранец, скоро появятся и игроки.

– Вы серьезно считаете, что сегодня можно отгородиться от всех соседей и жить самостоятельно? Вы действительно думаете, что у нас или у кого-нибудь в мире это может получиться?

– Ничего я не думаю, – буркнул Григорьев, – но я не хочу, чтобы мой внук дружил с кавказцами. Они в меня стреляли, а мой внук должен дружить с их детьми?!

– В вас, наверное, стреляли преступники. При чем тут их дети?

– Понимаю, не мальчик уже. Но ты меня не агитируй. Я тоже был за Интернационал и за дружбу народов. Только дружба у нас не очень получается. Не любят они нас, сама знаешь. А почему мы их должны любить?

– Нужно разбираться в каждом отдельном случае, – уверенно ответила я. – Есть люди, с которыми можно иметь дело, а есть такие, кто нас не любит. И мы не обязаны их любить. Все верно. Но при чем тут дети?

– А дети рано или поздно вырастают, – заметил Григорьев, – ты лучше мед попробуй, не пожалеешь. У нас на даче пасека своя. Так вот, я не хочу, чтобы мой внук дружил с этим азербайджанцем. Ничему хорошему он его не научит.

– Ребята сами выбирают себе друзей.

– А потом начинают принимать наркотики, – парировал Григорьев. – Ты же пришла из-за этого бедного парня? Он тоже полукровка, мама у него с Кавказа. И вот чем все это закончилось. И другой их друг тоже с Кавказа. Я когда узнал, что наш тоже решил таким образом побаловаться, взял ремень и хорошо прошелся по его мягкому месту. Парням иногда такая закалка нужна. Чтобы знал, как себя вести.

– Не уверена. У меня тоже парень растет. Однажды у вас просто не хватит сил с ним справиться.

– Он от порки умнее будет.

– И злее.

– Ты со мной не спорь! Парень без отца растет, ему крепкая мужская рука нужна. Лена успела мне шепнуть, что ты тоже одна мальчика растишь. Тяжело тебе?

– Сейчас уже не одна. У меня есть второй муж.

– Значит, повезло. А вот Лене не повезло. У нее двое детей и такое старое дерево, как я, на шее. И она одна крутится. За всех нас. Поэтому я как могу, так ей и помогаю. И не спрашивай меня больше про этих кавказцев. У меня знаешь сколько людей погибло там, на юге? Не могу я про это спокойно вспоминать.

– Я вас понимаю. Но с мальчиком вы не совсем правы. И насчет полукровок тоже. Сейчас в каждом столько разной крови намешано. У меня самой бабушка нерусская.

– Еврейка? – строго уточнил Григорьев. Почему-то считается, что если адвокат, то бабушка обязательно еврейка.

– Нет, англичанка.

– Ну англичанка это еще ничего, – вздохнул Григорьев, – могло быть и хуже.

– У вас странное разделение людей по национальностям, – не удержалась я от сарказма. – Есть нации «ничего», есть «хорошие», а есть «плохие». Вам не кажется, что это немного смешно и очень печально?

– Нет, не кажется. Во всем мире существует такая градация. Ты разве сама ничего не понимаешь? И не считай меня придурковатым националистом, который думает только о том, как всех черномазых истребить. Ничего подобного. Посмотри, как к нам сейчас относятся грузины и украинцы. Но я же не говорю, что всех украинцев нужно из Москвы выселить только потому, что Ющенко попал под влияние националистов. У меня, между прочим, мать украинка. И я тоже полукровка.

А насчет «хороших» и «плохих» вот что тебе скажу. Есть народы, которые к нам всегда хорошо относились. Например, белорусы. А есть, которые всегда с нами враждовали и нас ненавидели. Скажем, их соседи – поляки. Не потому, что одни очень хорошие, а другие очень плохие. Но так исторически сложилось. Я ведь историю тоже неплохо знаю. Сколько веков воевали англичане и французы? А потом французы с немцами? Трудно даже подсчитать. Есть удобные соседи, а есть – неудобные. Вспомнить страшно, сколько лет мы воевали с турками. А сейчас ездим к ним на курорты. Поэтому ты меня не агитируй. Я все равно при своем мнении останусь.

В этот момент я услышала звук поворачивающегося в замке ключа и стук открывающейся двери. Григорьев мне подмигнул:

– Это Антон. Он со мной не разговаривает уже несколько месяцев. После того случая, когда я его выпорол. Но ты не беспокойся. Я его сейчас позову.

Армейское воспитание дедушки мне совсем не понравилось. В комнату вошел подросток лет пятнадцати с мокрыми, словно прилизанными волосами. Я знала – это гель, который сейчас используют подростки. Мальчик показался мне симпатичным, с правильными чертами лица, намечающимся волевым подбородком, немного вытянутыми скулами. Такие парни должны нравиться девочкам. Несколько портили общее впечатление только глаза Антона, которые он постоянно прятал, словно не желал смотреть прямо. Джинсы, джинсовая куртка, теплая майка… На ногах – темные кроссовки. Антон подозрительно уставился на меня. Я обратила внимание на невысокий рост парня. Наверное, поэтому деду удалось с ним справиться. Но подумала, что уже скоро Григорьев ничего не сможет сделать внуку. У него просто не хватит сил, когда Антон подрастет.

– Входи и садись, – строго велел ему дед. – Адвокат к тебе приехал. С тобой поговорить. Насчет Кости. Все понял?

Антон кивнул и сел на диван. С дедом говорить он явно не желал. Мне хотелось выставить Григорьева из комнаты, чтобы побеседовать с парнем по душам, но я понимала, что мне это не удастся.

– Здравствуй, Антон, – начала я. – Я приехала к тебе по поручению родителей Константина Левчева. Ты знаешь, что он пропал и его нигде не могут найти?

Антон молчал. Этого я боялась больше всего. После разговоров с майором Сердюковым, после «воспитания ремнем» деда мальчик просто замкнулся в себе и не хотел ни с кем разговаривать. Ну как можно было бить подростка? Неужели этот старик-остолоп ничего не понимает?

– Отвечай, когда тебя спрашивают, – строго потребовал дед.

Антон молчал.

– Извините. – Я поняла, что нужно вмешаться. – Может, мы сделаем по-другому? Поговорим с Антоном с глазу на глаз. Как адвокат и самый важный свидетель. – И заметила в глазах мальчика интерес. Такие слова всегда действуют на подростков. На этом можно сыграть.

Его дед недовольно нахмурился, но он был достаточно осведомлен о подобных вещах, чтобы возражать.

– Ладно, – согласился старик, поднимаясь, – поговорите вдвоем. Пусть будет такая адвокатская тайна. Я не стану вмешиваться. – И, тяжело ступая, вышел из комнаты.

Антон проводил его мрачным взглядом. Ох, как же неправильно поступил дедушка! Нельзя бить детей ни при каких обстоятельствах. Нельзя, и все. Антон никогда не забудет, как его отстегали ремнем. И никогда не простит этого деду. Нет, не боли он не забудет – не простит унижения.

– Послушай меня, Антон. – Я встала и пересела на другой стул, чтобы быть поближе к нему и чтобы нас не услышал его дед, который мог подслушивать у двери. – Родители Кости сходят с ума, не зная, где сейчас их сын. Вы были с ним самыми близкими друзьями. Ты можешь мне сказать, куда он исчез?

– Я не знаю, – выдавил Антон. – Меня и в милиции об этом спрашивали. Грозились. Говорили, что я наверняка знаю, где он может отлеживаться. Они даже спрашивали про одного нашего знакомого, у которого мы два раза были. Это врач такой, его еще все «санитаром» зовут…

– Викентий?

– Вы и про него знаете? – удивился он.

– Как видишь, знаю. И вообще это ни для кого не секрет. Видимо, и в милиции знают про ваше «убежище». Ты тоже пробовал эту гадость? Только ответь мне честно, не лги.

– Несколько раз. Но уколы не делал. Ни разу, честное слово. А Костя сорвался. Мы даже не думали, что это произойдет так быстро…

– Почему?

Антон тяжело вздохнул, помрачнел и умолк. Честное слово, он знал. Я почувствовала, что он знал, где Костя, и решила выяснить это у него во что бы то ни стало. Для этого сложилась хорошая ситуация. Дома не было его матери и старшей сестры. К тому же ему явно понравилось, как я удалила из комнаты его дедушку. Остается парня дожать. И начать с того, что попытаться выяснить, почему так внезапно изменился Костя. Что случилось с ним в последние шесть месяцев?

Но в этот момент я услышала знакомые завывания моей машины. Включилась сигнализация. Этот паршивый водитель грузовика все-таки, видимо, задел мой автомобиль. Чтоб он сдох, сукин сын! Я надеялась, что моя машина пострадала не очень сильно, но была вынуждена закончить разговор, который только начался, выбежать из квартиры, спуститься на улицу и отключить сирену. Внимательно осмотрела автомобиль. Было уже темно, но при свете фонаря я разглядела свежую царапину. Так и думала! Не следовало ставить здесь машину. Нашла место для парковки, старая дура. Обиднее всего было, что я даже не смогу попросить денег на ремонт моего автомобиля у Левчевых. Мне будет стыдно и неприятно это сделать. У них такое горе, а я тут с какой-то царапиной на своей машине.

Поднимаясь по лестнице к Григорьевым, я услышала громкий голос деда Антона:

– Ты дурака не валяй! Расскажи ей, куда спрятался твой дружок. Куда он сбежал? Может, его спрятал у себя дома ваш друг кавказец? Или помог ему куда-то сбежать? Ты только не увиливай, смотри у меня!

– Отцепись! – крикнул внук. – Я с тобой не разговариваю.

– Будешь. Снова ремня захотел?

– Только попробуй! Я тоже из дома сбегу…

Нужно вмешаться. Иначе действительно произойдет непоправимое. Ну как можно разговаривать таким тоном с подростком? Честное слово, я больше никогда в жизни не стану кричать на Сашу. И никогда не буду ему угрожать. Я начала громко стучать в дверь. Открыл мне Григорьев. У него был явно недовольный вид. Я помешала ему заниматься воспитанием внука. Я бесцеремонно оттолкнула его и вошла в квартиру. Антон стоял в гостиной весь какой-то затравленный и злой.

– Ты можешь говорить? – спросила я у него. Чтоб этот водитель грузовика перевернулся на своей машине, искренне пожелала я, хотя по натуре человек совсем не мстительный.

– Отстаньте от меня! – закричал Антон. – Уйдите! Я не буду больше ни с кем разговаривать. Отстаньте от меня! – Он выбежал из квартиры и хлопнул дверью.

Его дед осторожно вошел в комнату. Старый дурак.

– Ничего, – хрипло произнес он, – вернется. Не первый раз убегает.

– Вы ведете себя антипедагогично, – это было единственное слово, которое я могла в тот момент подобрать и выдать. А потом тоже хлопнула дверью и ушла, о чем, наверное, буду жалеть всю оставшуюся жизнь.

 

ГЛАВА 10

Я отправилась в офис. Другие мои дела никто не отменил, и мне пришлось задержаться с ними до половины девятого. Розенталь собрался уходить поздно, где-то около восьми. Увидев, что у меня горит свет, он вошел в мой кабинет, предварительно постучавшись. Учитывая, что весь наш офис принадлежит ему и он платит всем заработную плату, его тактичность делает ему честь. При его появлении я поднялась.

– Сиди, – махнул рукой Марк Борисович. – Ты почти весь день отсутствовала. – Он уселся на стул. – Что-нибудь узнала про этого пропавшего мальчика?

– Прокуратура возьмет дело под свой контроль, – доложила я, – в дело вмешался Стукалин, заместитель министра внутренних дел. Вы его знаете. А в самой милиции дело поручили, извините меня, такому придурку, которого на пушечный выстрел нельзя подпускать к детям. Он вызывает товарищей пропавшего парня и угрожает им, требуя рассказать, где может скрываться Константин Левчев.

– Все? – Марк Борисович всегда чувствует, когда человек недоговаривает. И как это у него получается? Мне бы у него поучиться.

– Нет, не все. Мальчик был законченным наркоманом. Уже делал внутривенные инъекции. Мать знала об этой трагедии и скрывала ее от отца. Они иногда даже ездили в частный дом к одному психологу, чтобы отлежаться там. Вполне вероятно, что у него сейчас приступ. Но меня смущает, что все в один голос говорят о том, что он изменился за последние несколько месяцев. Будто бы сломался. Или его словно подменили. Я сегодня была у одного его товарища дома. Он явно что-то знает, но не говорит. Этот паренек растет без отца, а его дедушка применяет к нему не совсем педагогические методы воспитания…

Розенталь поморщился. Мне-то было известно, как он обожает своих внуков. Ему и в голову никогда не придет учить их ремнем.

– Поэтому мальчик озлоблен, никому не верит, ни с кем не хочет разговаривать. Он был его самым близким другом. И еще один азербайджанский мальчик. С ним я завтра встречусь. Посмотрим, что он скажет.

– Понятно. Только почему ты сказала «азербайджанский мальчик»? Разве его национальность имеет какое-то отношение к поискам его друга?

«Все евреи одинаковые, – мелькнуло у меня в голове. – Они явные космополиты, этим и отличаются от других. Может, поэтому и выживают в других странах?»

– Не знаю, – честно призналась я, – наверно, по привычке. Дедушке мальчика, у которого я сегодня была, не очень нравится, что его внук дружит с кавказцем. Он много лет воевал на Кавказе, у него негативное восприятие этих людей.

– И ты проецируешь его сознание на свою речь? – заключил Розенталь. – Не забывай, что ты адвокат. Поиск этого мальчика – не твое дело. Ты должна только представлять интересы потерпевшей стороны в правоохранительных органах. В данном случае – интересы семьи Левчевых. Это первое. И еще насчет взглядов этого ортодокса. Сейчас такие люди ненавидят кавказцев, завтра будут убеждать всех, что во всем виноваты евреи, а послезавтра – китайцы или вьетнамцы. Легче всего искать причины собственных неудач во внешних врагах. Легче всего списывать недостатки в воспитании своих внуков и детей на чужое влияние. – Он поднялся со стула и неожиданно ласково произнес: – Умная ты девочка, Ксюша. Я всегда ценю твою работу. И твое знание двух языков. Только научись правильно относиться к людям и к фактам. Ты слишком эмоциональная и очень близко принимаешь к сердцу все происшествия. Так было с тобой и в Ницце, если ты помнишь. Так было и по другим делам. Немного меньше эмоций, больше терпения, хладнокровия, выдержки. Я не говорю – разума. Разум у тебя всегда присутствует, а эмоции – мешают. Научись держать их под контролем. Ты ведь профессиональный юрист. Помнишь у Бальзака? Он говорил, что представители трех профессий не очень уважают людей, так как слишком хорошо знают их пороки. Это священники, врачи и юристы. Вот так-то. Наши клиенты поверяют нам свои тайны, а мы должны уметь их хранить. Отстраненно и спокойно. Чтобы не вредить нашему делу. И твой профессор Левчев мне понравился. Очень солидный, интеллигентный и деликатный человек. Но очевидно, в какой-то момент он упустил воспитание своего сына, и мать недоглядела. Иногда такое случается даже в очень интеллигентных семьях. У него ведь уже есть взрослый сын?

– Да, известный хирург в Санкт-Петербурге.

– И взрослая дочь. Он, видимо, считал, что воспитание детей идет по инерции. Первый раз «проскочил», второй раз «повезло», а на третий – не получилось. Чтобы дети выросли такими, какими вы хотите их видеть, им нужно уделять много внимания.

– Это я понимаю, – кивнула я моему шефу.

– Когда мы поженились, сорок с лишним лет назад, – вдруг поведал мне Марк Борисович, – мы жили очень скромно. Я только начинал работу юрисконсультом на небольшом машиностроительном заводе, а жена была еще студенткой. Потом мы получили небольшую квартиру на Краснодонской. Очень небольшую двухкомантную квартиру в «хрущевке». У нас кухня была шесть метров. Тогда это была вообще окраина города, но мы очень радовались собственной квартире. А наш старший мальчик показывал неплохие способности в математике. И моя жена возила его каждый день через весь город, чтобы он учился в хорошей школе с математическим уклоном. Она ушла с работы и целыми днями возилась с мальчиком. Забросила свою кандидатскую диссертацию, но в результате наш Илья закончил школу с золотой медалью в пятнадцать лет, а уже в двадцать пять стал кандидатом наук, работал в ведущем институте Академии. Ты знаешь, сейчас он профессор, преподает в Чикаго. И каждый раз, когда приезжает в Москву, говорит, что всеми своими достижениями и успехами он обязан в первую очередь матери. И нам очень приятно слышать эти слова.

Нужно было записать его речь на диктофон, огорченно подумала я. Вот он, главный секрет любой еврейской семьи: воспитание, воспитание и воспитание. Три раза подряд. Плюс, конечно, трудолюбие, понимание, забота, любовь. И тогда ребенок вырастет нормальным человеком.

Розенталь встал и, вежливо попрощавшись, ушел. Я посмотрела на свои бумаги и начала собираться домой. Все. Самая важная моя работа в жизни – это воспитание моего сына. Ничего важнее этого не может быть. Я уже была готова выйти, когда зазвонил телефон. Пришлось снять трубку. Это был Георгий Левчев. Я сразу узнала его голос.

– Добрый вечер, – вежливо поздоровался он, – я звонил к вам на работу днем, но мне сказали, что вы еще не приехали.

– Я как раз ездила в милицию и к друзьям вашего сына, – пояснила я ему, – а почему вы не звонили мне на мобильный?

– Я никогда не звоню на мобильный, – признался Левчев. – Мне это кажется не совсем приличным. Мобильный – это личный аппарат человека, и по нему могут звонить только очень близкие люди. Остальные должны звонить на работу.

«Если бы у всех были ваши принципы!» – подумала я, но не стала комментировать его слова.

– Я поговорила с майором Сердюковым. Он сообщил, что городская прокуратура взяла поиски вашего сына под особый контроль. – Мне хотелось немного успокоить отца. – Кроме того, побывала дома у Антона Григорьева, товарища вашего сына, поговорила с ним и с его матерью.

– Спасибо, – отозвался явно взволнованный Левчев. По-моему, он не ожидал, что я так близко приму к сердцу исчезновение его сына.

– Завтра побываю в прокуратуре, а потом встречусь с другим мальчиком, – сообщила я ему.

– Большое спасибо. Медея волнуется, ей сегодня опять вызывали врачей. Пожалуйста, если у вас появятся какие-нибудь новости, сразу же позвоните мне, – попросил профессор и, помолчав, вдруг добавил: – Какие бы новости ни были, сначала позвоните мне. Вы меня понимаете?

– Понимаю. – Я попрощалась с Левчевым и тяжело вздохнула. Он оберегает жену, чтобы она ничего не узнала. А она скрывала от него истинное состояние сына. Нет, так нельзя. В семье нужно обо всем говорить честно. Иначе складываются вот такие сложные отношения – все обманывают друг друга.

Я уже подошла к двери, когда зазвонил мой мобильный. Достав аппарат, я глянула на дисплей. Это была Нина. Она тоже волнуется.

– Извини, что тебя беспокою, – тихо сказала Нина, – но Медее сегодня было совсем плохо. Вызывали врачей. У тебя нет никаких новостей?

– Пока мальчика не нашли, – тяжело произнесла я, не зная, о чем говорить. Рассказать ей о Викентии, у которого находят спасение несчастные дети? Или сказать, что мы, взрослые, все дуры, потому что не занимаемся как следует воспитанием своих детей? У Нины их хотя бы трое, она имеет «право на ошибку», а у меня – один. Интересно, почему я не рожаю второго? Через несколько лет уже не смогу. Впрочем, кажется, я об этом уже думала.

– Ты в милиции была? – спросила Нина.

– Лучше бы не была, – в сердцах ответила я, – там такой дундук сидит. Ему не детьми заниматься, а уголовной шпаной. С ними он быстрее найдет общий язык.

– Я тебе говорила…

– Ты лучше за Ромой последи, – посоветовала я кузине. – Посмотри, с кем он общается. И вообще старайся с ним побольше разговаривать. И муж твой пусть все свои дела забросит и занимается его воспитанием. Какой бы он занятый ни был. Пусть хотя бы один раз в неделю разговаривает с сыном. Это гораздо важнее, чем все его научные разработки. Ты меня поняла?

– Я все поняла. – Нина всхлипнула. – И откуда только дети берут эту гадость? Такое ощущение, что ее уже продают прямо в школе.

– Находят. Сейчас это нетрудно. Ты лучше занимайся своим сыном, а глобальные вопросы борьбы с этим злом оставим нашей милиции. И всем остальным, кто по своим должностям обязан с этим бороться. Извини, я тороплюсь домой. До свидания.

Я наконец выбралась из нашего здания и прошла на стоянку. Было уже совсем темно. Едва я села в машину, как позвонил Виктор.

– Я могу узнать, где находится моя любимая жена в столь позднее время? – поинтересовался он.

– Выхожу с работы, – ответила я. – Сегодня совсем замоталась. Извини, так нелепо все получилось.

– Ничего. У меня для тебя хорошие новости. Приезжай скорее. Мы с Сашей тебя ждем.

Я говорила про «закон соответствия»? После такого тяжелого дня я наконец добралась до моего дивана, на который буквально опрокинулась, даже не сняв одежды. Виктор принес мне стакан холодной воды и присел рядом на корточках.

– Ты скоро отобьешь всех клиентов у своего босса, – уверенно сказал он.

Я выпила воды, поставила стакан на столик и улыбнулась мужу.

– Не отобью. Мне еще нужно много учиться и работать. А тебе терпеть такую жену, которая появляется дома в десятом часу вечера.

– Если ты обещаешь со временем стать выдающимся адвокатом, я готов терпеть, – пошутил Виктор, – но до этого момента хочу предложить тебе обдумать вместе со мной одну небольшую проблему.

– Какую проблему? – У меня сразу исчезла усталость. Виктор никогда не говорит про проблемы. Но коли так сказал, значит, дело действительно серьезное.

– У нас большая проблема, – с очень строгим выражением лица сообщил Виктор. – Дело в том, что мне предложили квартиру на Тверском бульваре. Как раз там, где ты хотела. Квартира требует ремонта, но там четыре большие комнаты.

– На Тверском бульваре? – ахнула я. Всегда хотела жить в самом центре столицы. Это была моя мечта. Видеть из окна памятник Пушкину. И все рядом. Никуда не нужно спешить или торопиться. Не может быть. – Ты меня разыгрываешь?

– Нет. Правда. Сегодня мне позвонили и сказали, что есть такой вариант. Очень большая квартира, но там требуется капитальный ремонт…

– Опять ремонт! – простонала я. Мы только недавно его закончили в этой квартире. Он длился целых два года. Я уже не могу даже слышать о ремонте.

– У них есть своя строительная фирма, – продолжил Виктор, – обещают сделать все за девять месяцев. Мы подпишем договор, и если они не успеют, то будут платить неустойку. Ровно девять месяцев – и ты будешь жить на Тверском бульваре, где всегда мечтала иметь квартиру.

– Здорово! – От радости я готова была забыть о своей усталости и обо всем на свете. – Ты хочешь купить новую квартиру? Нет, подожди-подожди. А на какие деньги? Ты же сам говорил, что хотел бы расширить твой бизнес. Такая квартира наверняка стоит тысяч пятьсот или шестьсот.

– В два раза больше, – улыбнулся Виктор.

– Ты сошел с ума! – Я вскочила с дивана. – И ты хочешь потратить такие деньги? Они же нужны тебе для твоего дела. Не сходи с ума, Виктор. У нас прекрасная квартира. И вообще мне ничего не нужно. А где Саша?

– Он у себя в комнате. Ты меня послушай. Я могу взять кредит в банке. Мне его сейчас дают. И мы продадим мою старую квартиру. Я уже нашел покупателя. Он дает за нее триста тысяч. Поэтому половину суммы я смогу выплатить сразу. А потом возьму кредит. В общем, я все продумал, ты не беспокойся.

– Мы можем продать и эту квартиру, – предложила я ему. – Тогда вообще не придется брать кредит.

– Нет, – возразил Виктор. – Ее мы не продадим. Она мне слишком дорога. Я вложил в нее так много труда и сил, что лучше сделаем по-другому. Переедем в новую квартиру, а эту оставим твоему сыну. Ему уже шестнадцать, через год школу закончит, а потом станет студентом и жениться захочет.

– Ему еще рано об этом думать. – Я посмотрела на мужа. – Ты серьезно хочешь оставить эту квартиру и купить еще одну? Думаешь, что мы такие миллионеры?

– Думаю, да. Обе квартиры стоят гораздо больше миллиона. Ты не возражаешь быть женой миллионера?

– Честно говоря, возражаю. Я столько гадостей про них читаю в газетах и журналах. Они сразу сходят с ума и бросают своих жен.

– Я тебя не брошу, – очень серьезно ответил Виктор. И я тоже знала, что он меня не бросит. Достаточно было посмотреть ему в глаза. Так. Виктор решил сделать мне подарок. Он знал, что я с детства мечтала жить именно на Тверском бульваре, где когда-то жила моя бабушка. – Мы поедем смотреть эту квартиру завтра, – сообщил Виктор, осторожно целуя меня в щеку. – Надеюсь, что завтра ты освободишься пораньше.

– Обязательно! – Я повернулась к нему: – А почему такой дружеский поцелуй? В чем дело?

– Саша еще не спит.

– Он знает, что ты мой муж. – Я поцеловала Виктора, поднялась и прошла в комнату сына. Саша слушал музыку, надев наушники. Виктор недавно купил ему какой-то небольшой прибор, который называется «iPOD».

Я сделала сыну знак рукой, и он недовольно снял наушники.

– Ты слышал, что Виктор хочет купить новую квартиру на Тверском бульваре? – спрашиваю я у сына. Я не называю Виктора папой и никогда не требую этого от сына. Не нужно путать ребенка. К сожалению, отец у него совсем другой человек. И он это знает.

– Он мне говорил, – кивнул Саша.

– Что ты об этом думаешь?

– Классно.

– Это все, что ты можешь мне сказать?

– А что еще? Поздравляю. Он молодец.

– Спасибо. И на этом спасибо. – Я повернулась, чтобы выйти из комнаты.

– Мама, – мне было важно, чтобы он сам меня позвал, сам спросил о сегодняшних событиях, – ты говорила с Ромой?

– Говорила, – я повернулась и посмотрела на сына, – и не только с ним. И с Викентием я тоже встречалась.

На лице Саши не дрогнул ни один мускул. Нет, он не может быть таким гениальным актером. Я своего сына знаю. Если бы он посетил Викентия хотя бы один раз, то отреагировал бы совсем иначе. В этом я была уверена.

– Это, наверное, тот самый психолог, которого все санитаром называют? – вспомнил Саша.

Выходит, он все-таки слышал о Викентии. Только этого мне не хватало для полного счастья!

– Ты о нем слышал?

– Конечно, слышал. К нему все ребята ходили.

– Ты тоже ходил? Отвечай мне честно. Смотри в глаза. – Кажется, я срываюсь. Тоже непедагогично.

Он удивленно посмотрел на меня:

– Что с тобой, мать? Я там никогда не был. Я же тебе уже говорил. Ты не волнуйся. Наркотики – это не по моей части. Я же тебе обещал.

– Надеюсь, что не по твоей. А друзей Кости ты знаешь? У него есть друг Антон Григорьев. Ты с ним знаком?

– Нет. Впервые слышу. Я вообще плохо знаю этих ребят. Я уже говорил.

– Да, я помню. Ты знаешь, я в последнее время стала какой-то нервной. Просто сама себя не узнаю. Ты только меня не обманывай. Очень тебя прошу. Кроме тебя и Виктора, у меня никого больше нет. Ты меня понимаешь? Никого. И если ты сделаешь мне больно, я этого не переживу. Просто не переживу. А если у тебя появились какие-нибудь проблемы, ты лучше расскажи о них мне. Или Виктору, если стесняешься разговаривать со мной. Или своему отцу. Кому угодно. Только не молчи. Не держи при себе свои проблемы. В этом мире есть люди, которые могут тебе помочь. Ты меня понимаешь?

Саша пожал плечами и снова надел наушники. Моя горячая речь не произвела на него никакого впечатления. Он меня просто не понял. Я повернулась и вышла из комнаты, но, прикрывая дверь, машинально глянула на него и увидела, как он смотрел мне вслед, и успокоилась: Саша все понял. И все правильно понял. Я увидела это в его глазах. Он задумался. А это самое важное. В эту ночь я спала почти счастливой.

 

ГЛАВА 11

Обычно я отправляюсь на работу к десяти часам утра. Поэтому встаю даже позже Виктора. Он выходит раньше меня и уезжает в свой офис к девяти. К счастью, у меня такой муж, который не требует, чтобы я вставала по утрам и готовила ему завтрак. Он понимает, что я выматываюсь на работе и мне хочется встать немного позже. Хотя я все равно просыпаюсь раньше всех, так как нужно отправить не только мужа, но и сына в школу. Виктор хоть умеет готовить себе завтрак, и за него я могу не беспокоиться. А Саша сбежит в школу, вообще не перекусив, если я за ним не прослежу. Но сегодня он не идет в школу, а Виктор поднялся раньше обычного, чтобы уехать на работу.

Он уже выходил из дома, когда раздался телефонный звонок. Виктор поднял трубку и начал говорить. Он говорил глухо и односложно. Я прислушалась. Обычно он говорит громче и веселее. Неужели у него кто-то появился? В жизни не поверю. Но почему он старается говорить так, чтобы я его не услышала? Нет, я решила, что не имею права долго валяться в постели. В конце концов, мне уже тридцать девять лет и нужно бороться за свое счастье. Я приподнялась на локте, и в этот момент в комнату вошел Виктор. У него было растерянное лицо, какой-то непонятный взгляд.

– Позвонили из милиции, – глухо сообщил он, – они хотят, чтобы ты срочно приехала.

– Что случилось? – Мне не каждый день звонят из милиции. Вернее, никогда не звонят.

– Там нашли погибшего парня. Они просят тебя срочно приехать, – пояснил Виктор.

– Нашли? – Я выскочила из постели. – Значит, они нашли Костю и он все-таки погиб?! – Я ведь с первого момента так и думала, но боялась себе в этом признаться. Эти игры с наркотиками до добра не доводят. А если он уже делал уколы, то был в таком состоянии, что не совсем представлял себе, где находится. По ту или по эту сторону жизни. Я бросилась к шкафу, чтобы одеться. Нужно увидеть Левчева и его супругу. Какое горе для них обоих! Виктор внимательно следил за мной не двигаясь. Я начала одеваться. Потом поняла, что происходит что-то непонятное. Но Виктор молча следил за мной и ничего не говорил. Почему он не уходит на работу? Что произошло? Я повернулась к нему:

– Что еще?

– Мальчик погиб, – повторил Виктор.

– Я поняла. Вчера его отец был у меня. Он просил меня представлять их интересы в милиции и в прокуратуре. Вот поэтому мне и позвонили. Почему у тебя такое лицо? Они ищут этого мальчика уже несколько дней. К сожалению, он принимал слишком большие дозы и его уже невозможно было спасти.

– Они сказали, что ты вчера с ним разговаривала…

– Господи, какая глупость! – Я снова повернулась к шкафу, продолжая одеваться. – Я не могла с ним разговаривать. Он исчез из дома три дня назад. Они что-то путают.

– Ничего они не путают. Его мать сказала, что ты вчера к ним приходила домой. А сегодня утром парень погиб.

Я замерла. Медленно обернулась к мужу.

– Как фамилия погибшего? – спросила я, уже зная ответ. Но этого не может быть! Этого просто не может быть. Секунда показалась мне вечностью. Но Виктор назвал фамилию, и не осталось никаких сомнений.

– Григорьев. Антон Григорьев. Они просят тебя срочно приехать в милицию.

Я сделала несколько шагов и села на кровать, опустив голову. Какой ужас! Неужели я спровоцировала мальчика своим глупым допросом? Неужели он погиб из-за меня? Нет, я такого просто не выдержу. Я не знаю, что мне делать. Выходит, что я начала поиски одного и невольно стала виновником смерти другого. Наверное, его так довели дома эти разговоры и деспотичный дедушка, что он решил покончить с собой. Какая я дура! Нужно было его остановить, уговорить остаться, поговорить с ним более подробно. Виктор стоял рядом и смотрел на меня, очевидно, понимая мое состояние. Смотрел и молчал. Вот за это я его люблю. Виктор умеет сочувственно молчать и не дергать человека в такие минуты. А это очень редкое качество.

Целых пять минут я просидела на кровати полуодетая, размышляя, как мне быть. Если мальчик погиб после разговора со мной, то мне вполне могут инкриминировать статью «доведение до самоубийства». И адвокат понадобится уже мне самой. Причем очень хороший адвокат. Я действительно вчера вечером была у Григорьевых, даже пила у них дома чай с медом. И у нас действительно был непростой разговор. Потом Антон поругался с дедушкой и сбежал. Но формально сбежал после разговора со мной, что тоже правда. С дедом он ругался каждый день, а со мной поговорил только вчера. Вот так… Я посмотрела на Виктора:

– Ты опоздаешь на работу.

– Если хочешь, я поеду с тобой, – предложил он. Какой молодец! Но рядом с ним я буду чувствовать себя вообще незащищенной. Как будто и его могут посадить в тюрьму за мою глупую оплошность. Нужно будет доказывать, что наш короткий разговор не мог спровоцировать мальчика на самоубийство. И поэтому я решительно сказала:

– Нет. Не нужно. Я должна сама во всем разобраться. Иначе какой я, к черту, адвокат, если не смогу сама постоять за себя? У меня есть такой босс, как Марк Борисович. Он обычно своих в обиду не дает. А ты отправляйся на работу, но только не выключай свой мобильный.

Он явно колебался.

– Все будет в порядке, – я даже смогла улыбнуться, – уезжай. Я тебе перезвоню.

Виктор наклонился, поцеловал меня и молча вышел из комнаты. Потом я услышала, как он осторожно закрыл входную дверь. И вскочила с постели. Господи, как могло такое случиться? Надо прямо сейчас поехать в милицию, чтобы узнать, как погиб мальчик. Что он сделал? Воображение рисовало мне самые страшные картины. Я оделась, с трудом сдерживая свои эмоции. На всякий случай заглянула к Саше. Он спал, разметав руки по кровати.

Я успела забежать в ванную комнату, умыться, почистить зубы, навести некоторый порядок на лице, даже причесаться. Но все это делала машинально, продолжая думать о несчастном мальчике. Наконец уже через пятнадцать минут после ухода Виктора выбежала из дома. Я была в таком состоянии, что мне было бы лучше не садиться за руль. Но бежать до станции метро далеко. Поэтому я все-таки села за руль, стараясь успокоиться, сосредоточиться. Мне нельзя попадать в аварию. Сегодня никак нельзя. Я закрыла глаза и постаралась взять себя в руки. Нужно думать о чем-то приятном, но о чем я могла думать в такой момент? Только о несчастном подростке. Нужно переключиться. О чем мне вчера говорил Виктор? Что-то приятное и счастливое. Не могу вспомнить. Он говорил мне… Почему Антон так поступил? Что его толкнуло? Неужели наш разговор? Не может этого быть… Что мне вчера говорил Виктор? Что-то важное… Выходит, у Антона была какая-то тайна, которую я не смогла узнать. Может, и Костя так ушел из жизни и поэтому его не могут найти? Коллективные самоубийства подростков. Кажется, о таком писали. Но так бывает у девочек. Массовая истерия. Или у мальчиков бывает тоже? Особенно если психика нарушена приемом наркотиков… Так о чем же мне говорил вчера Виктор? Он собирается купить новую квартиру. Правильно. Новую квартиру на Тверском бульваре. Это моя мечта, о которой я ему давно говорила.

Я выехала, стараясь двигаться как можно более аккуратно, заставляя себя думать только о том, как я веду мой автомобиль.

В управление милиции я приехала не скоро. Но на этот раз не из-за пробок. В это утро я была осторожна как никогда. На этот раз новый дежурный ничего не переспрашивал. Как только услышал мою фамилию, так сразу и отправил меня в нужный кабинет. Когда я туда вошла, там кроме знакомого мне майора Сердюкова сидел еще мужчина лет сорока, невысокого роста, с гладко выбритым черепом. Он как раз сидел на месте Сердюкова, а тот расположился рядом с ним, из чего я сразу сделала вывод, что этот лысый либо начальник майора, либо приехал из прокуратуры. Сейчас такая мода: когда у вас мало волос, вы демонстрируете свое пренебрежение ко всему миру и к своей шевелюре, выбривая череп наголо. Мне не нравятся такие типы, и поэтому я нахмурилась. При моем появлении неизвестный поднял голову, и я увидела его глаза. Очень цепкие, колючие и проницательные. Такие глаза бывают у умных следователей и толковых прокуроров. Он и оказался прокурором, тем самым старшим помощником, о котором мне вчера говорил Сердюков.

– Здравствуйте, – негромко сказал он, – я Денис Александрович Игнатьев, старший помощник прокурора города. А вы, очевидно, госпожа Моржикова?

– Да. – Я вошла в комнату и уселась без приглашения на свободный стул.

На Сердюкове был все тот же мятый костюм и короткий галстук, что и вчера. Неужели он и рубашку не меняет два дня? А вот в Европе считают, что нельзя два раза подряд появляться на работе в одной и той же одежде, иначе коллеги могут решить, что вы не ночевали дома. Я понимаю, что у нас не Европа, но все равно нельзя в таком виде приходить на работу. Но Сердюков в подобные тонкости явно не вникал. Он носил свой мятый костюм и свой короткий галстук, не думая о том, какое впечатление его одежда производит на окружающих.

– Вы представляете интересы семьи Левчевых? – спросил меня Денис Александрович.

– Да. Что случилось? Почему погиб мальчик? Мне позвонили утром и сказали, что погиб Антон Григорьев. Это правда?

Игнатьев мрачно кивнул. Сердюков, сидевший рядом с ним, громко засопел.

– Вы вчера после разговора со мной отправились домой к Григорьевым, – угрожающе начал майор, – нам сообщили об этом его родные. Мальчика не было дома, и вы его довольно долго ждали. А потом потребовали у его родственников разрешить вам поговорить с ним наедине. После вашего разговора он сбежал из дома…

– Это неправда, – устало перебила я его, – мы с ним действительно поговорили без свидетелей, но потом грузовик, стоявший рядом с моим автомобилем, задел мою машину и я вынуждена была выйти из дома, чтобы отключить сирену. У меня на машине до сих пор свежая царапина. А когда я вернулась, то услышала, как внук пререкался с дедом. И когда я, войдя, попыталась продолжить разговор, он сбежал.

Сердюков взглянул на Игнатьева.

– Нам рассказали несколько иначе, – сообщил мне помощник прокурора. – Согласитесь, что родственников можно понять. Они в таком состоянии…

– Я, конечно, понимаю. Но обвинять меня в том, что я сознательно подтолкнула мальчика к самоубийству…

Они снова переглянулись. Ой как мне не понравились их взгляды! Почему они так переглянулись? Я сказала что-то не так? Что именно я неправильно сказала?

– Кто вам говорил, что вас обвиняют в самоубийстве подростка? – вдруг спросил Игнатьев.

Я ожидала любого вопроса, какого угодно, но только не этого. Надеюсь, что они понимают, зачем меня сюда позвали. Если мальчик жив, то к чему нужно было меня так срочно вызывать в милицию?

– А он жив? – Я готова простить им все мое волнение, лишь бы Антон оказался жив.

– Нет, – развеял мои надежды помощник прокурора, – он погиб. Сегодня ночью. Но он не покончил самоубийством. – Следующие два слова повергли меня в шок: – Его убили.

– Что? – Мне показалось, что я ослышалась.

– Его убили, – мрачно подтвердил Игнатьев. – И никто вас не обвиняет в его самоубийстве. Поэтому мы и пригласили вас, чтобы узнать подробности вашего последнего разговора с ним.

– Как это – убили? – Мне казалось, что я готова к любым неожиданностям. К любому развитию ситуации. Но убийство?!. Кто и зачем мог захотеть убить несчастного подростка?

– Повторяю, – ровным голосом произнес Денис Александрович, – вчера ночью Антона Григорьева убили. Сразу после разговора с вами он выбежал из дома и отправился на Курский вокзал. У него был с собой мобильный телефон, но он никому не звонил. Кто-то позвонил ему. Мы уже проверили – это был звонок из телефонного автомата на вокзале. Там идет стройка, рядом с вокзалом. Он вошел туда примерно в десятом часу вечера. И поднялся наверх. Двое работавших там строителя увидели его примерно на высоте четвертого этажа. Парень с кем-то там разговаривал. Затем этот неизвестный вдруг резко толкнул Антона. Тот полетел вниз. Строители не успели задержать убийцу, но сразу позвонили в милицию и вызвали «скорую помощь». Однако мальчик погиб еще до того, как туда приехали врачи и сотрудники милиции.

– Как это – погиб? – Я не знала, как мне реагировать. До сих пор это дело казалось мне трагедией подростков, злоупотребляющих наркотическими средствами. А теперь еще и убийство. Хотя чему я удивляюсь? Наркотики всегда рядом с мафией, убийствами, деньгами, вымогательством, коррупцией. Все взаимосвязано. Звонок с вокзала из обычного автомата… Я вспомнила.

– Подождите, – от волнения я подняла руку, – ведь пропавшему Константину Левчеву тоже кто-то звонил. Даже два раза. И вы не смогли выяснить, кто именно ему звонил.

– Мы тоже об этом подумали, – согласился Игнатьев, – поэтому сейчас все проверяем еще раз. Вполне вероятно, что убийца использовал похожую схему. Вызвал Левчева на стройку и убил его там. Наши сотрудники уже проверяют стройплощадку. На всякий случай мы задержали обоих строителей. Это рабочие-таджики, которых мы тоже проверяем. Но они никогда не слышали ни о семье Левчевых, ни о семье Григорьевых.

– Может, эти таджики как-то связаны с наркоторговцами, которые поставляют наркотики и дети об этом узнали? – У меня сразу начало работать воображение, и я была готова начать расследование немедленно.

– Это типичные лимитчики, которые вообще плохо владеют русским языком, – пояснил Игнатьев. – Конечно, мы все проверим. Но такая версия представляется мне слишком экзотической. И знаете почему? Если бы за убийствами мальчиков стояла мафия, они не стали бы убивать таким образом. Зачем вызывать подростков на стройку, рискуя, что они просто не придут? Для чего устраивать такую нелепую казнь, когда можно этот вопрос решить гораздо проще. Если подростки каким-то образом достают наркотики или узнали нечто важное о наркоторговцах, их можно вызвать и ликвидировать прямо на месте. Мафия так и поступает. Профессионалы не выбрасывают своих обидчиков на стройках, тем более если это подростки. Правда, итальянская мафия любила «закатывать» свои жертвы в бетон, но те времена уже давно прошли. И здесь не Италия.

По-моему, он просто издевался надо мной. Выходит, я должна радоваться убийству мальчика? Иначе меня обвинили бы в его самоубийстве? Но я не могла этому радоваться, перед моими глазами стоял мой Саша. И взгляд Антона Григорьева. Если бы не его дедушка. Если бы не этот старый придурок, который все испортил.

– Зачем вы меня позвали? – начала я заводиться.

– О чем вы вчера говорили с мальчиком?

– Вам не кажется, что вы не имеете права меня об этом спрашивать? Есть обычная адвокатская тайна, и я представляю интересы семьи Левчевых в этом деле…

– Хватит, – перебил меня Сердюков, – здесь не в игрушки играют. Мальчика убили, а вы отказываетесь нам помочь…

– Не отказываюсь, – окончательно разозлилась я, – просто не забывайте, что я не лимитчик-таджик, а представитель адвокатской конторы Розенталя, знающая свои права. И поэтому не давите на меня. Я уже не говорю о вашем утреннем звонке. Нужно было сразу объяснить, что именно произошло. Мой муж из-за вашего звонка чуть сердечный приступ не получил.

– Извините, – произнес Денис Александрович, – это звонил дежурный. Он сообщил, что погиб мальчик, с которым вы вчера говорили. Только и всего. Понимаю, что информация была неполной. Но согласитесь, по телефону все равно ничего нельзя рассказать. Мы ждали, когда вы приедете.

– В следующий раз позвоните сами, – предложила я ему, – считайте, что ваши извинения приняты. Я говорила с Григорьевым о пропавшем Косте Левчеве. И мне показалось, что Антон знал, почему пропал его друг. Или по крайней мере знал, что в последнее время происходило с его бывшим товарищем.

– Он вам сказал?

– Нет, не успел. Я выбежала, чтобы отключить сирену моего автомобиля. А когда вернулась, мальчик уже спорил со своим дедушкой. У него дед практиковал «армейские» методы воспитания. Считал, что именно таким образом можно отучить подростка от употребления наркотиков. И в результате у него были постоянные конфликты с внуком.

– Выходит, дед был прав, если у внука были такие знакомые, – недобро улыбнулся Сердюков.

– Лучше бы внук дружил с дедушкой и не ходил ночами по стройкам, – возразила я майору. – И я думаю, что мы просто теряем время. Нужно срочно допросить третьего друга из этой компании. Все, с кем я разговаривала, в один голос утверждали, что Антон и Костя дружили с Икрамом Зейналовым из их класса. Нужно его срочно допросить. У мальчиков не бывает тайн друг от друга. Вполне возможно, что он знает нечто такое, за что могли убить его товарищей.

Игнатьев посмотрел на майора.

– Она права, – кивнул он, – нужно срочно выезжать. У тебя есть адрес этого парня?

– Конечно. Мы его допрашивали в первый день, когда поступило заявление об исчезновении Левчева. Ничего он не знал, был очень напуган. А в коридоре его ждал отец и еще двое братьев. Они обычно ходят такой большой компанией, как будто могут помочь своему родственнику, если его решат задержать, – сказал с некоторым пренебрежением Сердюков.

На этот раз я подумала, что его нельзя подпускать не только к детям, но и ко всем остальным. Вообще к работе с людьми.

– Поехали, – решил Игнатьев, – не будем терять время. Я думаю, госпожа Моржикова согласится с нами проехать? Может, вы сумеете поговорить с мальчиком лучше, чем мы? Нужно понять, что происходит. Сейчас мы отправили тело на вскрытие, но уже понятно, что мальчик погиб в результате падения. И свидетели уверяют, что его именно толкнули.

– Может, этот азербайджанец и толкнул? – недовольно вставил Сердюков. – Нужно проверить, где он был вчера.

Ему явно не нравилось, что этим делом будут заниматься вместе с ним еще двое людей из прокуратуры и адвокатуры. Сердюков предпочел бы своих костоломов, чтобы обработать и свидетелей-таджиков, и мальчика-азербайджанца.

– Вызывай машину, – приказал Игнатьев, – и позвони ребятам на стройку. Может, они там что-то уже обнаружили.

Я подумала, что этот лысый прокурор начинает мне нравиться своим отношением к делу.

 

ГЛАВА 12

Стереотипы существуют у всех. Я подсознательно запомнила фразу об отце и двух братьях, приехавших во время допроса Икрама в милицию. Воображение рисовало небритых мужчин с рынка, от которых плохо пахнет и которые вообще не знают русского языка. Но семья Зейналовых жила в обычном двенадцатиэтажном кирпичном доме на четвертом этаже в неплохой четырехкомнатной квартире. Нам открыла дверь миловидная женщина средних лет. Волосы у нее были аккуратно уложены, и я отметила, что она красит их хорошей краской. Или пользуется хной – это такое средство из Ирана, которое окрашивает волосы гораздо лучше любой краски. Про хну я знаю, много о ней слышала и даже привозила ее подругам из Баку, куда дважды ездила за последние десять лет по поручению Марка Борисовича.

– Здравствуйте, – приветливо произнесла женщина, глядя на нас. По-русски она говорила почти без акцента. – Вам кого?

– Это квартира Зейналовых? – уточнил Денис Александрович.

– Да. – Женщина вдруг поняла, зачем мы пришли, и нахмурилась. – Вы опять за Икрамом? Только мучаете бедного мальчика, совсем его задергали.

– Он дома? – недовольно спросил Сердюков.

– Вы из милиции? – Было заметно, что она нервничает. Как будто милиция хуже бандитов. Хотя для кавказцев, наверное, наша родимая милиция иногда бывает хуже обычных грабителей.

– Я из прокуратуры, – пояснил Игнатьев, – извините, что вынуждены беспокоить вас дома. У нас очень важное дело. И я думаю, что вы должны нам помочь.

– Должна? Почему? Почему вы думаете, что я должна вам помогать?

– Дело в том, что сегодня ночью погиб второй товарищ вашего сына. Из той же самой компании, в которой был ваш мальчик. Двое из троих погибли, и у нас есть все основания полагать, что их убили. Вы понимаете, как нам важно поговорить с вашим сыном, отбросив все формальности?

– Убили? – Женщина даже вскрикнула, настолько ее поразило это известие. – Кого убили? Антона?

– Тише, – попросил Денис Александрович. – Нас может услышать ваш сын. Не нужно, чтобы он узнал об этом раньше, чем мы с ним увидимся.

– Входите, – разрешила она, – только, пожалуйста, снимите обувь. У нас так принято. Я знаю, что в Москве неудобно об этом просить гостей, но у нас нельзя ходить по квартире в обуви. Извините меня еще раз. Я дам вам тапочки.

Мы переглянулись. Вот так. И нужно снимать обувь. Раз пришел в чужой дом без санкции на арест или обыск, будь добр подчиняться требованиям хозяев. По большому счету, я считаю это требование очень разумным. Почему нужно нести грязь с улицы в квартиру? Ведь у себя дома вы надеваете тапочки уже в прихожей. В общем, мы переобулись и стали выглядеть довольно смешно. Особенно Сердюков. Он выше меня ростом на целую голову, но размер ноги у него сорок первый, почти как у меня. Можете себе представить? Такой косолапый медведь с очень маленькими ступнями. Хозяйка явно не рассчитала, выдав ему самые большие тапочки, ведь ростом он выше нас всех. И в этих тапочках майор выглядел несколько неуклюже и смешно. Очевидно, он это понимал и поэтому злился еще больше. Мы прошли в гостиную, где было чисто и убрано. Я тут же вспомнила статьи наших журналистов о приезжих кавказцах и азиатах, которые привыкли жить в грязи и не соблюдают правила санитарных норм, принятых в наших домах. Мы сели за стол.

– Прежде чем вы позовете вашего сына, – обратился к хозяйке дома Денис Александрович, – я хотел бы узнать, где был ваш мальчик вчера вечером.

– Вы его подозреваете? – испугалась она.

– Нет. Но нам нужно знать.

– Вчера вечером мы были в гостях у наших родственников. Вместе с Икрамом. Примерно в одиннадцать вечера мы вернулись. Там было много людей, все могут подтвердить, что мой сын был вместе с нами.

– У них всегда алиби на всю семью, – зло вставил майор, – и куча свидетелей вдобавок.

Игнатьев недовольно покосился на Сердюкова. А я сразу подумала, что такие типы, как этот майор, бывают только в кино. Однозначно неприятный тип. И вдобавок жутко ограниченный. Денис Александрович мне нравился все больше и больше. Он сказал, обращаясь к хозяйке дома:

– Очень хорошо. Успокойтесь и позовите сына. Мы с ним поговорим. Не нужно ни о чем беспокоиться. С нами приехала и адвокат семьи Левчевых. Это госпожа Моржикова, которая здесь присутствует. Мы зададим мальчику несколько вопросов и уйдем.

– Он так переживает все, что случилось с его другом Костей, – сказала мать, обращаясь ко мне, и пошла за сыном.

А Игнатьев взглянул на Сердюкова.

– Не нужно так нервничать, – посоветовал он, – мы пока не знаем, что случилось на стройке. И не нужно ничего комментировать.

Майор зло отвернулся, но промолчал. В комнату вошел подросток чуть выше среднего роста, темноволосый, угловатый, прыщеватый, с длинными вытянутыми конечностями и таким же вытянутым лицом, на котором уже проступили еще ни разу не бритые усы. Мальчик был явно напуган. Очевидно, мать все-таки не удержалась и успела рассказать ему о случившейся ночью трагедии. Впрочем, этого следовало ожидать. Я на ее месте тоже рассказала бы, попытавшись хоть как-то подготовить сына к предстоящей беседе.

– Здравствуй, Икрам, – начал беседу Денис Александрович, – ты, наверное, уже знаешь, погиб твой товарищ. Антон Григорьев. Вчера ночью его нашли на стройке. Рядом с Курским вокзалом. Ты не знаешь, что он там делал?

– Не знаю, – ответил Икрам, опустив голову.

Мать села в стороне, слушая ответы сына. В ее присутствии он явно чувствовал себя не в своей тарелке, но удалить ее было нельзя. В конце концов, мы здесь находились только с ее разрешения.

– Когда вы с ним виделись в последний раз? – спросил Игнатьев.

– Вчера днем, – ответил Икрам.

Честное слово, мне показалось, что он тоже что-то знает. Не нужно быть следователем или психологом, чтобы это почувствовать. Но как заставить подростков сказать правду?

– Он тебе что-то говорил?

– Нет. Мы только спросили друг у друга, как дела, и сразу разошлись.

– И ни о чем не говорили?

– Ни о чем. Я торопился домой. Вчера нас ждали у родственников, и я обещал прийти пораньше.

– И он тебе ничего не сказал?

– Нет.

– Ты знаешь, что Костю до сих пор не нашли?

– Знаю.

– Как ты думаешь, что с ним могло случиться?

– Я не знаю.

Сердюков с трудом сдерживался, и я подумала, что начинаю его понимать.

– Вчера убили твоего товарища, – не теряя самообладания, продолжил Денис Александрович, – до этого пропал другой твой товарищ. Ты сам говорил в милиции, что Костя и Антон были твоими лучшими друзьями. Неужели ты не хочешь нам помочь? Неужели не понимаешь, что исчезновение Левчева и убийство Григорьева как-то связаны? И мы можем думать, что ты знаешь, почему убили твоего товарища, и не хочешь нам говорить. Подумай хотя бы об их близких.

– Я ничего не знаю, – упрямо пробубнил подросток, уставившись в пол.

И тем не менее мы все справедливо полагали, что он знает о случившемся гораздо больше нас.

– Хватит лгать, – зло заявил не выдержавший Сердюков, – у нас и так дел хватает. Ты думаешь, мы к тебе в гости приехали? Ты ведь знаешь, почему исчез твой товарищ? И почему убили второго? Чем вы баловались в свободное от учебы время? Может, расскажешь матери, какие у вас бывают «забавы».

– Икрам, что он говорит? – вскрикнула мать.

– Я не виноват, – твердо ответил подросток, наконец поднимая голову. – Я ни в чем не виноват.

– Никто тебя не обвиняет, – поспешил согласиться Игнатьев, – но мы хотим для себя понять, почему такая страшная трагедия случилась сразу с двумя твоими друзьями? Кто в этом виноват? Может, оба случая каким-то образом связаны? Ты можешь нам хоть что-то объяснить?

Икрам взглянул на мать и снова опустил голову.

– Я не знаю, – выдавил он.

Стало понятно, что мы ничего не добьемся. Денис Александрович устало покачал головой. Методы Сердюкова тут явно не подходили. Мальчик был испуган, смущен, нервничал и не хотел идти на контакт. Нужно было дать ему время успокоиться и объяснить его родителям, что самому Икраму может грозить опасность. Если его друзей убили бандиты из наркомафии, то они вполне могут добраться и до третьего члена этой группы.

– Хорошо, – сказал Денис Александрович, – можешь идти. Мы с тобой поговорим завтра.

Икрам поднялся, вежливо сказал «до свидания» и вышел из комнаты. Мы повернулись к его матери. Она чувствовала состояние сына лучше нас всех.

– Я не понимаю, что происходит, – сказала она, – он какой-то сам не свой. Запуганный, потерянный. Ничего не рассказывает, все время лежит на кровати и переживает. А когда я ему сказала, что убили Антона, он даже не удивился. Только как-то странно на меня посмотрел.

– Вы с ним лучше сами поговорите, – посоветовал Денис Александрович, – и завтра привезите его в милицию. К двенадцати часам дня. Я в это время тоже буду там. Хотелось бы, чтобы Икрам честно нам рассказал все, что знает. Поймите, это не детские забавы. Мальчики были каким-то образом связаны с торговцами наркотиками. Это очень опасно.

– Что вы говорите?! – всплеснула руками мать Икрама. – Мой сын связан с такими людьми? Не может быть! Мы честные люди, у нас нет среди знакомых таких бандитов…

– Конечно нет, – зло вставил, снова не выдержав, Сердюков. – У меня на участке всю торговлю ваши земляки контролируют. И вообще в Москве больше половины воров в законе – ваши кавказцы. Или вы этого тоже не знаете?

– При чем тут воры? При чем тут национальность торговцев наркотиками? – резонно спросила хозяйка квартиры. – Я за них не отвечаю. Это ваше дело их ловить и сажать в тюрьму. А мое дело детей воспитывать. У меня трое сыновей. Двое уже студенты. А третий пока школьник. И я стараюсь сделать так, чтобы они выросли достойными людьми. Между прочим, мы все граждане России…

– Это вы умеете, – кивнул Сердюков. – Чтобы не было никаких проблем, сразу получаете гражданство. И если я сделаю шаг в сторону, тут же пишете на меня жалобу в прокуратуру.

– Хватит уже, – поморщился Денис Александрович.

А я решила, что мне тоже нужно вмешаться. Этот Сердюков меня тоже достал.

– Между прочим, прокуратура существует для защиты законных прав наших граждан, – вмешалась я. – И не важно, какие это граждане – черные, розовые, зеленые или в полоску, в прокуратуре их права все равно должны защищать, даже если цвет их кожи вам совсем не нравится.

– А вас не спрашивают, – огрызнулся Сердюков.

– Именно поэтому я вам и объясняю. Иногда нужно спрашивать. – Я получила огромное удовольствие, публично посадив его на место.

Но Игнатьев снова вмешался, не дав в обиду своего напарника:

– Госпожа Моржикова, все юридические вопросы мы обсудим в милиции. Или у нас в прокуратуре. А сейчас попросим госпожу Зейналову еще раз поговорить со своим сыном и убедить его завтра рассказать нам все, что он знает. Иначе я буду вынужден потребовать санкцию прокурора на временное задержание вашего сына.

Он блефовал. Нельзя задерживать или арестовывать подростка только за то, что он молчит. Нет таких законов, еще не придумали. Но мать Икрама об этом не знала. Она быстро кивнула головой. Теперь мы могли не сомневаться, что она сделает все от нее зависящее, чтобы убедить сына рассказать правду. В конце концов, Игнатьев прав. Это в интересах самого мальчика. Если охотятся на ребят, то вполне вероятно, что третьей жертвой может стать именно Икрам Зейналов.

Мы попрощались и, переобувшись, вышли из квартиры. В машине майор Сердюков уже не сдерживался.

– Этот стервец что-то знает, – убежденно заявил он. – Нельзя было нам уходить. Нужно было забрать его с собой. И выжать из него всю правду.

– Каким образом? – поинтересовался Игнатьев. Он сидел рядом со мной на заднем сиденье. – А если бы мальчик замкнулся и вообще не захотел бы с нами разговаривать? Не говоря уже о том, что его мать могла не отпустить сына в таком состоянии. На каком основании мы могли бы его задержать? Только потому, что он нам явно недоговаривает? Но наши субъективные ощущения еще не доказательство.

– И Антон что-то знал, – продолжал Сердюков, – и этот тоже знает. Только не хочет говорить. Может, ребят запугали, вот они и молчат? Будем ждать, пока уберут третьего?

– Не будем, – отрезал Денис Александрович, – нужно еще раз поговорить с ребятами и учителями, которые знали эту тройку. Если понадобится, опросить всех их одноклассников без исключения. Проверить всех знакомых, уточнить их связи. Кто-то ведь продавал Левчеву наркотики. Кто-то был с ними связан. В конце концов, нужно задействовать агентуру. – Он взглянул на меня и чуть смущенно улыбнулся. – Извините. Я не должен был говорить об этом в вашем присутствии…

– Ничего. Я все давно знаю. Я ведь профессиональный юрист.

– Только один совет. Не нужно устраивать публичных споров с коллегами в присутствии свидетелей. Это непродуктивно. Согласны?

– Да. – Если бы он знал, как я ненавидела майора Сердюкова с первого момента знакомства, то поддержал бы меня. Но формально Денис Александрович был прав. И я, конечно, согласилась.

– Как вы думаете, у нас есть шанс найти Костю Левчева живым? – спросила я, уже зная ответ. Но мне так хотелось, чтобы он меня успокоил. Мне вообще хотелось бы не слышать об этом страшном деле. Я вспомнила несчастные лица профессора Левчева и его супруги. Вспомнила мать Антона, его старшую сестру, его деда. Как они переживут эту смерть? Ведь его дед хоть и применял свои собственные методы воспитания, тем не менее очень любил внука и гордился им. И такая трагедия! Я ждала ответа.

– Не думаю, – честно ответил Денис Александрович, – боюсь, здесь все ясно. Я не хочу вас пугать, но судя по всему, мальчик в последнее время был уже неуправляем. И прошло столько дней… Ничего утешительного для его родителей мы сообщить не сможем. Я знаю, что нам приказали взять дело под особый контроль. И слышал, что сам Стукалин звонил в городское управление. Только от этого ситуация не изменится. Чудес не бывает. Если найдем его живым, я поверю в чудо. Вы уже все поняли. Там тоже не все чисто. Возможно, что мы всего пока не узнали, но убийство Антона Григорьева подводит нас к очень неприятным выводам.

Я тяжело вздохнула. Конечно, он был прав. Но как мне сказать об этом Левчевым? Они так надеются, что их мальчика все-таки найдут живым. Медея уверена, что сын просто попал в больницу под чужим именем. Если они узнают о смерти его товарища, то просто сойдут с ума. Вот такое у меня дурацкое положение. С одной стороны, я обязана информировать семью Левчевых о том, как идет расследование по факту исчезновения их сына, а с другой, по-моему, им нельзя говорить об убийстве Антона, это сразу сделает надежду найти Костю живым почти нереальной.

И, словно услышав мои сомнения, раздалась знакомая трель моего мобильного телефона. Я достала аппарат. Звонила Медея. Господи, только ее мне сейчас не хватало!

– Вы слышали, что случилось? – Она даже не кричала, а рыдала. – Убили Антона, товарища Кости. Я знала, я чувствовала, что все не так просто. Это целая банда, они охотятся за нашими детьми. Бедный мой мальчик! Я его никогда не увижу… – Она заплакала, а я растерянно смотрела на сидящего рядом Игнатьева. Тот, очевидно, понял, что происходит, и поэтому молчал. И я не знала, что ответить Медее. Поэтому сидела и слушала. Молчала и слушала, как она плакала. Вот такая у меня работа.

Я всегда удивляюсь, когда читаю детективы. Преступника изобличают, гениальный сыщик торжествует, справедливость восстановлена. И никто не обращает внимания на другие детали, которые так же важны, как и расследование преступления. А что стало с родственниками жертвы? Как они перенесли потерю и смерть близкого человека? Удовлетворено ли их чувство справедливости? В Америке родственникам погибшего разрешают смотреть, как убийцу казнят на электрическом стуле или делают ему смертельную инъекцию. Ну с жертвами все ясно. По всем законам жанра мы на их стороне. А как быть с преступниками?

Итак, сыщик их изобличил. Все ясно. Их арестуют и передадут в руки правосудия. А так как гениальный сыщик нашел все доказательства, решение суда будет однозначным. Преступника осудят, может, даже дадут ему пожизненное заключение. В большинстве стран Европы смертная казнь сейчас отменена. Роман на этом заканчивается. Детективный фильм тоже. Преступник изобличен, закон торжествует. А дальше? Кто-нибудь представляет страдания родственников этого преступника? Его жены, если она у него есть? Ведь ее мужа осудили пожизненно, иногда без права помилования. Как ей быть? Или его детям? Какими они вырастут, зная, что отец будет сидеть в тюрьме, пока не умрет? А его родители, а все остальные родные и близкие? Вот о такой плате никто и никогда не пишет. И вообще каждая человеческая жизнь связана с другими жизнями тысячами невидимых нитей. Потянешь за одну – оборвешь десятки других. Поэтому я сидела и слушала, как кричала Медея. Ей было больно, очень больно. А я адвокат их семьи и обязана все это слушать. И никто за меня этого не сделает. Наконец Медея повесила трубку.

Я еще раз растерянно взглянула на Игнатьева.

– У каждого своя работа, – резонно заметил Игнатьев. – Я собираюсь к ребятам в школу, поговорить с их классным руководителем. Хотите, поедем вместе?

Сердюков повернулся к нам.

– Я на стройку, – сообщил он. Очевидно, мое присутствие его тоже особенно не радовало.

– Поеду с вами, – кивнула я Денису Александровичу. Может, мы действительно сумеем узнать что-то новое. Откуда мне было знать, что этот длинный день только начинался…

 

ГЛАВА 13

Можете не гадать, что я сделала позже. Перезвонила Левчеву. Он уже тоже все знал. Я поняла, что профессор не может со мной разговаривать. Он был дома, и я слышала, как кричала его супруга. Она, видимо, все еще надеялась найти своего сына. Но после убийства Антона поняла, что ее иллюзии тщетны. Это уже не детские игры и даже не страшная болезнь. Если вы связались с этим миром, то должны быть готовы ко всему. Оборот наркотиков во всем мире превосходит бюджеты крупных государств, а люди, зарабатывающие на этом, не захотят отказаться от своих миллиардов. Я извинилась перед Левчевым и пообещала перезвонить позже. Убирая аппарат в сумочку, я опять подумала о семье Антона Григорьева. Представила, как они, должно быть, меня ненавидят. Ведь им может показаться, что это я спровоцировала бегство их Антона из дома, которое закончилось его убийством. Мне даже стало страшно оттого, что именно они обо мне думают. И несчастный дедушка, который так хотел вырастить из внука свое подобие, заменить ему отца, и его мать, и старшая сестра… Я помотала головой, чтобы отогнать эти мысли и не сойти с ума. У Кости тоже есть семья: отец, мать, старшая сестра и даже сводный старший брат со своими детьми. Они тоже все переживают. Я ввела бы специальный закон, по которому за распространение наркотиков среди несовершеннолетних давали бы минимум двадцать пять лет тюрьмы без права помилования. Вот тогда, может, кто-нибудь задумается.

И еще я подумала, что нужно лечить детей анонимно, по возможности скрывая их нездоровые пристрастия от родных и близких. От матери или отца скрыть, конечно, невозможно. Но остальным знать не обязательно.

Мы направились в школу, где учились ребята. По дороге Игнатьев рассказал мне о работе, которую провел майор Сердюков. Я напрасно на него обижалась, просто он мне не понравился, да и я ему, похоже, не приглянулась. Но действовал он профессионально и добросовестно. Успел опросить не только всех знакомых Кости Левчева, но и его преподавателей. Все в один голос уверяли, что Костя был хорошим, воспитанным и талантливым мальчиком. И все говорили, что мальчика словно подменили в последние шесть месяцев. Только с классным руководителем Кости Галиной Андреевной Дерябиной Сердюков не успел побеседовать. Она в это время была в Санкт-Петербурге у своих родителей.

Мы приехали к ней в школу, заранее договорившись о встрече. Я почему-то представляла себе такую пожилую благообразную даму лет пятидесяти с высокой пышной прической, немного салонно-жеманную, немного романтичную и, конечно, в старомодном платье, оставшемся с прошлого века. Я имею в виду двадцатого века, конечно.

Но нас встретила молодая женщина лет тридцати пяти с короткой модной челкой, остриженная почти под мальчика, одетая в джинсы и симпатичный темный свитер. Она провела нас в кабинет химии, потому что в это время только этот класс был свободен, где мы могли спокойно побеседовать.

– Вы давно ведете этих ребят? – поинтересовался Денис Александрович для начала.

– Только второй год, – сообщила Галя. Я буду ее так называть, поскольку по возрасту она лет на пять или даже шесть была моложе меня. – Дело в том, что их предыдущий классный руководитель Аида Григорьевна ушла на пенсию и мне предложили взять этот класс, чтобы довести их до конца. В последние годы Аида Григорьевна болела и ей было уже трудно работать. Все-таки шестьдесят девять лет, давно пора на пенсию.

– Мы вас искали, но вас не было в Москве, – сообщил Игнатьев.

– Я была в Санкт-Петербурге, – улыбнулась Галя. – У меня родители там живут, на каникулах я обычно бываю у них. Но мне передали, что вы меня искали, и я даже знаю, в связи с чем. Это из-за исчезновения Константина Левчева? Верно?

– Да. Вы хорошо его знали?

– Думаю, очень хорошо. У него очень интересная семья. Отец и мать известные искусствоведы, всегда в командировках. Мальчик часто бывал предоставлен сам себе. Он очень талантливый. У него отличная память, он замечательно рисует. В прошлом году мы даже планировали послать его рисунки в Париж на конкурс, но в отборочной комиссии просто не поверили, что мальчик нарисовал их сам, без помощи взрослых, а когда узнали, кто его родители, вообще запретили нам выставлять его кандидатуру. Сказали, все равно никто не поверит, что родители ему не помогали. Вот такая глупая логика.

– И вдруг он все бросил и стал наркоманом? – нахмурился Игнатьев.

– Нет-нет. Конечно нет, – горячо возразила Галя. – Вы знаете, как это бывает у подростков. Сначала пробуют, потом постепенно втягиваются. К сожалению, Костя не сумел устоять перед этим искушением. Сначала они тайком курили в мужском туалете. Я туда не могла войти, но просила наших мужчин контролировать обстановку. Оказалось, что контролировать сложно. Там организовали целый пункт сбыта наркотиков, и некоторые школьники не смогли отказаться. Вы знаете как бывает? Сначала предлагают бесплатно попробовать. Потом дают еще раз, а когда человек втягивается, он уже их. И навсегда. Слезть с этой иглы практически невозможно. Костя стал хуже учиться, пропускать занятия. Я несколько раз пыталась поговорить с его матерью, но она заняла позицию активной обороны, заявив, чтобы я не вмешивалась не в свои дела. А сама возила сына по каким-то клиникам, где обещали мгновенное исцеление. Но ничего мгновенного в таких случаях не бывает. Она это быстро поняла. – Галя нахмурилась. Было заметно, что она волнуется. Ей, видимо, было тяжело вспоминать об этом ученике, подававшем такие большие надежды. – Последние несколько месяцев он был уже в очень плохом состоянии, – честно призналась она, – и об этом уже все знали. И его мать, и наш участковый, и директор школы. Но насильно отправить лечить мальчика мы не имели права. Я была уже в Санкт-Петербурге, когда мне сообщили, что он пропал. Я позвонила его матери, но она не пожелала со мной говорить. В семье Кости считают, что во всем виновата школа. Разумеется, я с себя вины не снимаю, но мне кажется, это не совсем честно все сваливать только на школу.

– А его друзья? Икрам Зейналов и Антон Григорьев, – напомнил Денис Александрович, – они тоже «поддались искушению»?

– Нет. Я, во всяком случае, не замечала. У Антона нет отца, его растит мать. И там очень строгий дедушка, по-моему, даже чересчур. Семью Зейналовых я хорошо знаю. Там трое сыновей и очень строгие родители. Если бы Икрам даже захотел что-то сделать, они это пресекли бы мгновенно. В этом я уверена.

– Вы слышали, что случилось сегодня ночью? – спросил Игнатьев.

– Нет, – Галя несколько испуганно взглянула на него, – а что случилось сегодня ночью?

– Погиб Антон Григорьев, – мрачно пояснил он, – и есть все основания полагать, что его убили.

– Какой ужас! – Она сразу поднялась. – Я ничего об этом не знала. Прямо сейчас поеду к ним домой. Какое несчастье, бедный парень…

– Сядьте, – посоветовал ей Денис Александрович. – Я полагаю, вам сейчас лучше там не появляться. Вы же понимаете, в каком они состоянии?

– Да-да. Несчастная мать. Я ей обязательно позвоню. Но как это могло случиться?

– Мы сейчас как раз заняты выяснением всех обстоятельств дела.

– Понимаю, я вас понимаю. Что я должна сделать?

– Пока ничего. Только отвечайте на мои вопросы. Итак, вы знали, что Левчев уже прочно сидит на наркотиках. Я вас правильно понял?

– Да. Но об этом все знали.

– А его друзья?

– Нет. Однозначно нет. Антон вообще был более сильным, более энергичным. Он всегда был заводилой в этой компании. И по-моему, Антон хотел даже помочь своему другу. Я даже слышала, что когда Косте было совсем плохо, он возил его к какому-то санитару, о котором все знают.

Игнатьев выразительно посмотрел на меня. О «санитаре» я успела ему рассказать до того, как мы сюда приехали. Значит, к Викентию Костю отвозил его друг.

– У него были недоброжелатели или враги? – поинтересовался Денис Александрович.

– Наверное, были. У мальчиков всегда столько секретов, которые они никому не доверяют! И потом, эта ужасная история с подругой Арины.

Я сразу вспомнила. Про Арину мне говорил профессор Левчев. Он сказал, что Костя дружит с этой девочкой и ее отец работает где-то в Третьяковской галерее. Точно. Я вспомнила.

– Какая история? – заинтересовался Игнатьев. – Нам ничего об этом не говорили.

– Ну и правильно сделали. Ребята договорились не муссировать эту тему и ее не обсуждать. Поэтому никто из ребят вам ничего и не расскажет.

– А вы знаете, что случилось?

– Разумеется, знаю. Арина училась в нашем классе. Очень толковая и умная девочка. Не скажу, что самая симпатичная, но наверняка самая толковая. Круглая отличница, шла на золотую медаль. Таких учеников обычно не отпускают. Но в этом году она перевелась в другую школу, не захотела у нас оставаться. И мы ее не стали удерживать. Возможно, этот вариант ей подсказали родители или психологи. В прошлом году разбилась ее лучшая подруга. Арина очень переживала, даже попала в больницу, где пролежала больше недели.

– Какая подруга? Почему разбилась?

– Упала с балкона. Они живут в сталинском доме на Котельнической. На девятом этаже. Такое несчастье для родителей… Девочка была уже кандидатом в мастера спорта по гимнастике. Ее даже хотели в сборную взять. Можете себе представить? Ей было только пятнадцать. Она подавала большие надежды…

– Как ее звали?

– Надя. Надежда Полуянова. Тогда об этом написали практически все газеты.

– Она упала с балкона? – уточнил Игнатьев.

– Да. Такое страшное горе для родителей.

Я взглянула на Игнатьева. Так, в прошлом году с балкона своей квартиры упала девочка, которую знали эти ребята. Это странно… Видимо, так же подумал и Денис Александрович.

– Она была дома одна?

– Да, одна. Ее никто не убивал, если вы подумали об этом. Она случайно упала с балкона.

– Случайно, – нахмурился Денис Александрович. – Я этот дом знаю. Там случайно не упадешь. И балконы там хорошие. А у девочек, которые занимаются гимнастикой, как правило, потрясающее чувство равновесия. Они даже по канату пройти могут не споткнувшись. Не могла она так просто упасть, не получается.

Какой молодец! Мы оба одновременно подумали об этом. Я сразу почувствовала в Денисе Александровиче настоящего профессионала и родственную душу.

– Не знаю, – растерялась Галя, – я тоже не понимала, как это могло произойти. Все считали, что это роковая случайность. Но подробности мне неизвестны.

– Мы все узнаем, – кивнул Игнатьев. – Если это даже был несчастный случай, все равно им занималась межрайонная прокуратура. Я подниму дело и проверю. Несчастные случаи тоже расследует прокуратура. Такой порядок.

– Обязательно проверьте, – согласилась Галя. – Только после этого случая ребят как будто подменили. И Аришку нашу, и всех остальных. А Костя, по-моему, просто сломался. Арина перешла в другую школу.

– Вы разрешите мне позвонить? – Денис Александрович достал аппарат, и Галя кивнула в знак согласия. Он быстро набрал номер и попросил кого-то в прокуратуре затребовать дело о произошедшем в прошлом году с Надеждой Полуяновой несчастном случае в доме на Котельнической набережной. Затем убрал телефон, еще раз извинился и переспросил: – И после этого случая Арина перешла в другую школу?

– Не сразу. Сначала она попала в больницу, затем некоторое время оставалась дома, но потом ее родители приняли решение перевести дочь в школу поближе к дому. По-моему, они правильно решили. Я, конечно, потеряла перспективную ученицу, которая шла на золотую медаль, но считаю, что прежде всего нужно думать о ребенке, а не о наших показателях. До сих пор эти показатели во многом зависят от того, как успевают наши ученики. А если среди них есть будущие Ньютоны или Эйнштейны, которым просто неинтересно на каких-то уроках, такие нюансы в расчет не принимаются. И когда мама Арины позвонила и сообщила, что их дочь переходит в другую школу, я ее, конечно, поняла. Девочка пережила такое потрясение! Скажите, если это можно сказать, а как погиб Антон? Что с ним произошло?

– Он пошел на стройку и упал там с верхнего этажа, – коротко пояснил Денис Александрович.

– Упал? Как это упал? И он тоже упал? – Галя растерянно смотрела на нас, словно не верила, что ее второй ученик погиб схожим образом. – Что он делал на стройке? – спросила она. – Почему его туда пустили? Там что же, не было людей, охраны, сторожей? Как они могли пропустить туда мальчика, подростка, разве это не опасно?

– Вы задаете слишком много вопросов, на которые я пока не могу ответить, – признался Игнатьев. – Все произошло ночью, и мы пока не знаем всех подробностей. – Он взглянул на меня, словно разрешая мне задать вопросы. Я правильно поняла его взгляд.

– Кто еще дружил с Костей Левчевым? – задала я следующий вопрос. – Кто еще входил в их компанию?

– Не знаю. Они всегда держались немного особняком. Может, еще Иосиф Васадзе. Он на год младше, но его часто видели с этими ребятами. У него папа грузин, а мама тоже осетинка, как у Кости. Может, поэтому они часто были вместе.

– Где его можно найти? – сразу спросил Игнатьев. – У вас есть его адрес?

– Да, конечно. Он не из моего класса, но я могу дать вам его адрес. Только я не думаю, что он может иметь какое-нибудь отношение ко всей этой истории. Это очень хороший мальчик. У него родители врачи, отец – известный московский хирург.

– У Кости Левчева родители тоже известные люди, он тоже был из приличной семьи, – мрачно напомнил Игнатьев.

– Тоже, – печально подтвердила Галя и направилась к выходу. Но вдруг обернулась: – Почему вы сказали «был»? – почти выкрикнула она. – Почему вы так говорите? Что с ним? Он тоже погиб? Я не могу понять, что происходит. Может, я плохой классный руководитель? Как могло такое случиться?

Галя села на стул. Было заметно, что она сильно нервничает. Мы переглянулись. Игнатьев действительно сказал «был». И я полагала, что сказал правильно, хотя меньше всего мне хотелось в это верить. И вообще в этой истории мне больше всего не нравилась эта пугающая регулярность, с которой погибали или пропадали подростки. Может, у них такой непонятный ритуал, по которому они решили все уйти из жизни? Но почему? Из-за чего? Я видела Антона и с ним разговаривала. Он был подавлен, расстроен, его что-то тревожило, но мальчик не был похож на потенциального самоубийцу. У тех более истерическое состояние. Хотя откуда мне это знать? Разве я видела самоубийц в своей жизни? Тем более подростков? Откуда мне знать, почему он так себя вел? Что Антон на самом деле думал? Почему пошел на эту проклятую стройку? И кто звонил два раза Косте перед тем, как он исчез? Кто звонил Антону? Если это бандиты, то они все продумали правильно – эти убийства можно списать на подростковый суицид. Никто не мог заранее знать, что внизу на строительной площадке случайно окажутся два таджика-строителя, которые увидят убийство и сразу заявят об этом в милицию.

Их мне тоже жалко. Обоих задержали и теперь будут долго допрашивать. Может, даже задержат на сутки или на двое. А у них наверняка есть семьи, дети. Таджики приезжают в столицу большими семьями и живут в нечеловеческих условиях, чтобы заработать на хлеб своим детям. Вот и получается, что им было выгоднее молчать, чем заявлять в милицию. Просто пройти мимо и не смотреть в ту сторону. А теперь им могут и не поверить. Хорошо, что в прокуратуре есть такие люди, как Игнатьев, а ведь мог оказаться и такой, как Сердюков. Или такой, как дед погибшего Антона, этот отставной военный, по-своему упертый и убежденный, что все беды страны в инородцах и иноземцах, приехавших в нашу столицу.

Никто внятно не говорит, что миллионы людей, приезжающих к нам, – это огромный трудовой ресурс, так необходимый России в условиях, когда демографическая катастрофа стала абсолютной реальностью. Что занятые на тяжелых работах мигранты заполняют ту экономическую нишу, которую трудно заполнить своими гражданами, или, как сейчас говорят, «представителями коренной национальности». Слово-то какое придумали мудреное. А таджиков жалко. Хорошо, если они хотя бы сносно говорят по-русски. Их будут долго допрашивать, потом сунут какой-нибудь протокол, заставят его подписать. Об адвокатах для них, конечно, не может быть и речи. А потом вообще может выясниться, что это таджики толкнули мальчика. Если не найдут конкретного виновника случившегося. К сожалению, в нашей практике мы иногда сталкиваемся с подобным, когда недобросовестные следователи готовы на все ради отчетности. У Гали своя отчетность по успевающим ученикам, не имеющая ничего общего с работой хорошего педагога, у следователей – своя. У врачей тоже своя отчетность. Когда думаю об этом, мне кажется, что давно пора что-то изменить в «датском королевстве».

– Вы полагаете, что все эти самоубийства как-то связаны? – Галя еще не верила в убийства. И правильно делала. Легче считать, что ребята просто коллективно рехнулись, чем предполагать, что за этим стоят какие-то определенные и далеко не свихнувшиеся люди.

– Найдите нам адрес Васадзе, – напомнил Игнатьев.

Она кивнула и снова поднялась. Когда учительница вышла, Денис Александрович взглянул на меня и мрачно спросил:

– Что вы об этом думаете?

– Не знаю. Даже страшно делать какие-либо предположения. Вы считаете, что происходят убийства?

– Пока не знаю. Но Григорьева кто-то толкнул. Сразу два свидетеля не могут просто так ошибаться. Хотя их сейчас допрашивают отдельно друг от друга, чтобы проверить их показания…

– Вы им не верите, – сразу поняла я, – думаете, раз таджики…

– Не говорите глупостей, – устало посоветовал Игнатьев. – Конечно, можно выстроить и такую цепочку. Кто-то был связан с мафией, нанял двух таджикских строителей, чтобы они выступили случайными свидетелями. Но только для чего? Одинаково лгать практически невозможно, не совпадут детали. Подставлять таджиков тоже не резон. Все знают, что огромную часть этого рынка наркотиков контролируют как раз их преступные группировки, переправляющие наркотики из Афганистана. Я видел утром этих строителей. Типичные работяги, плохо говорящие по-русски. Думаю, здесь что-то другое. Григорьева, возможно, убили, но мотивы могут быть разные. Мы должны понять, что происходит. А если поймем мотив преступления в этом случае, то, возможно, выясним, куда мог исчезнуть и Костя Левчев.

Вернулась Галя с листочком бумаги в руке – адресом Иосифа Васадзе, написанным ровным каллиграфическим почерком, который и передала Игнатьеву. Тот прочел адрес и кивнул.

– Я все-таки поеду к Григорьевым, – вздохнула Галя. – Поймите, я не могу просто так сидеть в школе, когда произошла такая трагедия.

– Поезжайте, – согласился Денис Александрович, – только о нашем разговоре никому не говорите. Им сейчас тяжело, а кто-то из родных мальчика должен еще будет пройти через процедуру опознания…

– Как это? – испугалась учительница.

– Придется приехать и опознать тело подростка.

– Только не это! – вырвалось у нее. – Мать не сможет. Она просто сойдет с ума. Не нужно ее вызывать. Лучше дедушку.

– Может приехать кто-то из родственников, – хмуро пояснил Денис Александрович. – До свидания, Галина Андреевна. Спасибо за помощь.

Мы вышли из класса. Выходя, я оглянулась. У классной руководительницы был такой несчастный вид, что мне стало ее жалко.

 

ГЛАВА 14

В салоне автомобиля мы оба молчали. Водитель несколько раз даже обернулся, должно быть, удивляясь нашему мрачному настроению. Когда мы уже подъезжали к дому Васадзе, раздался телефонный звонок. Денис Александрович достал свой аппарат. Молча выслушал сообщение, что-то уточнил и убрал телефон. Затем посмотрел на меня, словно решая, стоит ли мне говорить.

– Она действительно выбросилась с балкона, – наконец сообщил мне Игнатьев. – Входная дверь была заперта изнутри. Дома, кроме нее, никого не было. В прокуратуре закрыли дело, посчитав, что это обычное самоубийство. Никаких записок, объясняющих свой поступок, девочка не оставила.

– Значит, все-таки самоубийство? – уточнила я.

– Похоже на то. Но теперь после убийства Григорьева мы обязательно вернемся и к этому делу. Возможно, девочку довели до самоубийства, возможно, были веские причины, толкнувшие ее на такой шаг. Нужно будет все проверять заново.

– А если таджики ошиблись? – Во мне продолжала бушевать моя бабушка с такой известной фамилией, как у мисс Марпл. Я не хотела сдаваться, поэтому придумывала все новые и новые версии. – А если никакого убийства не было? Снизу можно легко ошибиться. Строители ведь находились на приличном расстоянии, и было уже темно.

– Что вы хотите сказать? – не понял Игнатьев.

– Рядом с мальчиком кто-то стоял. А что, если этот человек, наоборот, протянул ему руку, чтобы удержать от безумного поступка? А снизу таджикам показалась, что Антона толкнули. Так часто бывает. Они могли не понять жеста стоявшего рядом незнакомца.

Денис Александрович несколько удивленно взглянул на меня и ухмыльнулся. Потом неожиданно спросил:

– Вы никогда не хотели работать следователем? У вас явно есть аналитические задатки.

– Хотела, – честно призналась я, – но сразу попала в адвокаты. По-моему, это тоже интересно. Особенно работать с Марком Борисовичем. Он настоящий профессионал и очень интересный человек.

– Я слышал о нем, – ответил Игнатьев. – У многих сложилось неправильное мнение о самом институте адвокатуры. Считается, что адвокаты – это ловкие пройдохи, помогающие богатым преступникам уйти от наказания. У нас это «отрыжка» от сталинских времен, когда адвокат практически ничего не решал, а все приговоры были заранее предопределены. В брежневские времена адвокаты работали в основном посредниками между обвиняемыми и судьями, передавая последним деньги своих клиентов. И об этом все знали. А сейчас адвокатура уверенно заявляет о себе как подлинно самостоятельный институт. Поэтому становится интересно. И многие молодые юристы теперь охотно идут в адвокатуру.

– Вы забыли про гонорары. Хорошие адвокаты получают в сто или в тысячу раз больше, чем следователи и прокуроры, – напомнила я моему собеседнику.

– Не забыл. Но так принято во всем мире. Следователи и прокуроры всего лишь государственные служащие. А адвокаты могут быть представителями частных структур. И по закону они не совсем равны. Следователи и прокуроры не имеют права на личные пристрастия, они обязаны защищать законные интересы государства и быть беспристрастными исполнителями. А адвокат может быть близким другом или родственником своего клиента и даже не получать с него деньги. Все правильно. Но я не смог бы работать адвокатом. У меня терпения не хватило бы. И наверное, совести. Есть такие мерзавцы, которых я не стал бы защищать ни за какие деньги. Извините, это не относится к вам. Вы в данном случае как раз представляете несчастных родителей.

Машина мягко затормозила. Мы вышли из автомобиля и направились к дому. Я посмотрела на часы. Если сегодня я не приеду в контору, Розенталь решит, что я слишком много времени уделяю этому делу. И будет прав. Не могу же я ему рассказать, что утро началось с того, что меня чуть не обвинили в самоубийстве подростка. И если бы не эти двое случайных таджикских строителей, вполне возможно, что родные Антона обвинили бы именно меня в его смерти.

Мы вошли в дом и поднялись на четвертый этаж. Часы показывали уже половину первого, когда мы позвонили в квартиру Васадзе. Нам долго не открывали. И никакого шума за дверью не было слышно. На двери висела табличка с фамилией Васадзе, так что перепутать квартиру мы не могли. Игнатьев снова позвонил. Прислушался. В квартире, очевидно, никого не было. В этот момент открылась соседняя дверь, и на лестничную клетку вышла молодая женщина с маленьким ребенком на руках. Малыш радостно нам улыбался. Женщина приветливо кивнула и поздоровалась.

– Добрый день, – ответил ей Игнатьев, – извините, что я вас задерживаю. Вы не подскажете нам, где сейчас могут находиться жильцы этой квартиры?

– Обычно они приезжают домой к перерыву, – любезно сообщила соседка. – Если вы немного подождете, то они скоро будут. Георгий Леонидович работает в соседней больнице, в двух кварталах отсюда. Он всегда приходит обедать домой.

– А их сын? Когда он бывает дома?

– У них два мальчика, – улыбнулась соседка. – А вы откуда? Из нашего домоуправления? Насчет смены счетчиков?

– Почти угадали, – улыбнулся Денис Александрович. – Значит, если мы их немного подождем, то скоро увидим?

– Конечно. – Женщина вызвала лифт и вошла с ребенком в кабину.

– Я думал, что в Москве уже не осталось таких людей, – признался Игнатьев, когда кабина лифта пошла вниз. – Она все еще доверяет незнакомцам, первой с ними здоровается, ничего не скрывает. Сейчас люди стали замкнутыми, недоверчивыми, озлобленными, вечно суетятся, спешат, обманывают, ненавидят друг друга. А тут такая доверчивость. Мы ведь могли оказаться жуликами или бандитами.

– Не все еще люди сошли с ума, – согласилась я с ним. – Иногда встречаются и такие. Вы знаете, а я ведь уже познакомилась с этим «санитаром», к которому ездили ребята. Вы не поверите, но это обычный психолог, который живет на первом этаже в самом типовом доме. И принимает у себя всех ребят, которые успевают до него добраться. Вместе со своим другом-наркологом он помогает им. Можете такое представить? Оказывается, есть еще альтруисты. Если бы я своими глазами его не видела, если бы сама с ним не разговаривала, то в жизни не поверила бы в существование такого человека.

– Еще остались нормальные люди в нашей безумной жизни, – согласился Игнатьев. Он посмотрел по сторонам и вдруг совсем как мальчик подпрыгнул, усаживаясь на подоконник. – Если хотите, я вас тоже подсажу, – предложил он.

– Не нужно, спасибо. – Я достала из сумочки салфетку, развернула ее и уселась на ступеньку лестницы.

Денис Александрович улыбнулся.

– Я думаю, мы не учли еще один психологический момент, – сказала я Игнатьеву. – Мы ведь пришли к известному врачу, которого все здесь знают. Он работает в соседней больнице. И жена у него врач. Наверное, соседка могла решить, что, возможно, мы его пациенты. Или она ждала работников домоуправления и поэтому нам не удивилась. Но в любом случае вы правы, такие люди в наше время – большая редкость. И вообще, мне кажется, что вы занимаетесь несколько не свойственными прокуратуре делами. Ездите и опрашиваете свидетелей. Этим должен заниматься Сердюков и его коллеги, а вы обязаны контролировать процесс.

– Верно, – весело согласился Игнатьев. – Но может, мне нравится работать в паре с вами.

Очень интересная фраза. И довольно неожиданная. Начало флирта? Не очень похоже. Есть мужчины, которые не умеют флиртовать. Просто не умеют. Они либо сразу говорят, что вы им нравитесь, либо никогда этого не скажут. Судя по всему, Денис Александрович относился ко второму типу мужчин. Для таких любая замужняя женщина – абсолютное табу. Может, и правильно. Столько разведенных баб, столько одиноких женщин, столько неустроенных, несчастных, брошенных. А тут еще пытаться увести женщину от нормального мужика.

– Только поэтому вы бегаете со мной по городу и сидите на холодном подоконнике, рискуя заработать болезнь почек? – иронически спросила я.

– Нет, не поэтому, – очень серьезно ответил Денис Александрович, – у меня тоже растут два пацана. Примерно такого же возраста. И я знаю, какая страшная угроза, когда такие мальчики вдруг начинают баловаться этой гадостью. Достаточно втянуться – и все. У меня младший брат работает в Комитете по борьбе с наркотиками. Иногда такие вещи мне рассказывает, что у меня волосы начинают расти на лысине от ужаса. Вот поэтому я и хочу разобраться, кто этого мальчика на стройке толкнул. И откуда они брали эту заразу. Пока не выясню – не успокоюсь. Я ведь тоже разведен и знаю, как мальчикам тяжело расти без отца. У нас с бывшей женой остались хорошие отношения, но все равно. Я стараюсь хотя бы раз в неделю навещать моих сыновей. И больше всего боюсь, чтобы они не сорвались. Хочу, чтобы выросли нормальными ребятами.

Теперь он по-настоящему волновался. Как же я его понимала! Мы все, матери и отцы, чувствуем одинаково. Нам много и не нужно. Лишь бы наши ребята нормально учились, спокойно росли и не срывались, попадая в какие-то неприятные истории. Вот, собственно, в этом и состоит наше счастье – чтобы у детей все было хорошо. У наших мальчиков и девочек.

– У меня тоже сын, – тихо поведала я Денису Александровичу. – Когда у подростков начинается переходный период, нужно уметь терпеть. Я тоже разведена, и отец мальчика живет не с нами.

– А мне сообщили, что звонили вашему мужу, – удивился Игнатьев.

– Это мой второй муж. А я стараюсь, чтобы сын общался со своим отцом.

– Ну и правильно стараетесь, – рассудительно заметил Денис Александрович.

В этот момент кабина лифта пошла наверх. Мы прислушались. На нашем этаже кабина остановилась, и из нее вышли двое. Мужчина и женщина. Ему лет пятьдесят, вальяжный, седой, высокий, плотный, с крупными чертами лица. Она – среднего роста, худая, подвижная, с немного вытянутым лицом, которое ее совсем не портило.

Игнатьев спрыгнул с подоконника, а я быстро поднялась со ступеньки. Увидев нас, Васадзе остановился и мрачно посмотрел на обоих.

– Кто вы такие? – отрывисто спросил он. – Что вам нужно?

– Извините, что мы ждем вас здесь, Георгий Леонидович, – сразу сказал Игнатьев. – Мы из городской прокуратуры. Вот мое удостоверение. Меня зовут Денис Александрович Игнатьев. А это госпожа Ксения Моржикова.

– Что-нибудь случилось? – отреагировал Васадзе.

– Мы хотели бы поговорить с вами и с вашим сыном.

– С моим сыном? Со старшим или с младшим? С ними что-то случилось?

– Нет-нет. Все нормально. Нам нужно уточнить некоторые факты. Извините, что мы ждем вас здесь. Я понимаю, вы приехали на перерыв и у вас очень сложная работа, но у нас действительно важное дело.

Васадзе посмотрел на Игнатьева, потом на меня. И очевидно, что-то разглядел на наших лицах. Врачи вообще умеют чувствовать настроение людей. Опытные врачи определяют состояние человека почти сразу.

– Идемте к нам, – предложил Георгий Леонидович, – только я не приехал, а пришел. Моя больница совсем рядом. И сегодня в три часа у меня сложная операция. Надеюсь, наш разговор не затянется?

– Не затянется, – пообещал Игнатьев. – А где ваши мальчики?

– Они должны скоро приехать. – Васадзе пропустил меня вперед. В наше время еще остаются такие джентльмены. Или это чисто кавказское уважение к женщине? У грузин все гипертрофировано, но мне нравится, когда так по-рыцарски относятся к дамам.

В просторной гостиной мы уселись за стол, а жена Васадзе сразу же позвонила мальчикам и коротко приказала им срочно вернуться домой. Выяснилось, что они уже выехали и скоро будут. Георгий Леонидович испытующе посмотрел на нас:

– Теперь рассказывайте, с чем вы пришли. Я хотел бы узнать обо всем, пока нет мальчиков.

– Мы ни в чем не обвиняем ваших ребят, – начал Игнатьев. – Дело в том, что один из ваших сыновей учится вместе с мальчиком, с которым сегодня ночью произошел несчастный случай. Он погиб на стройке. Мы хотим понять, почему он там оказался…

– Значит, вы говорите об Иосифе, – понял Васадзе. – Это наш младший, он еще в школе. А старший уже студент, хочет продолжить нашу династию врачей. Мой отец тоже был врачом, фронтовым хирургом.

– Здорово, – кивнул Игнатьев.

– Но при чем тут мой сын? – снова поинтересовался Георгий Леонидович. – Какое он имеет отношение к этому погибшему мальчику?

Супруга Георгия Леонидовича тихо вошла в комнату и встала у нас за спиной.

– Я сейчас объясню. – Денис Александрович взглянул на меня и неожиданно сказал: – Госпожа Моржикова может вам рассказать, почему мы пришли именно к вам. Она профессиональный адвокат и представляет интересы другого мальчика, который пропал.

– Вы говорите о Константине Левчеве? – спросила супруга Васадзе и, обойдя стол, оказалась перед нашими лицами. Было заметно, что она взволнованна. Женщина что-то быстро сказала мужу по-грузински. Тот кивнул и переспросил. Я поняла, что они говорят о семье Левчевых.

– Мы знаем эту семью, – пояснил Георгий Леонидович. – Моя супруга дружит с матерью этого мальчика. Они обе из Цхинвали. Мы знаем, что Костя Левчев исчез и его не могут найти…

– Отец Кости попросил меня представлять их интересы, – сообщила я супругам Васадзе и подумала, как же это правильно, что Игнатьев доверил мне вести разговор. Заговорив, я сразу же почувствовала, как атмосфера недоверия и некоторой подозрительности стала меняться. Супруги Васадзе поняли, почему я к ним пришла.

– Мы с отцом Кости тезки, – тихо сказал Васадзе. – Мы очень за Левчевых переживаем.

– Ваш сын знал Костю?

– Конечно, знал. Я же вам сказал, их мамы дружат.

– В этой компании ребят было еще несколько человек. Они все очень дружили.

– Правильно, – вмешалась его супруга. – У Кости самые близкие друзья Икрам и Антон. Они всегда и повсюду ходят вместе.

Некоторым типам не мешало бы поучиться тому, как надо разговаривать, у этой женщины, осетинки, вышедшей замуж за грузина и говорившей с нами на хорошем русском языке с типичным грузинским акцентом. Она назвала мальчиков по именам, не различая их национальности. Для нее были важны только имена ребят. Как же это стыдно и глупо постоянно помнить, что один из них азербайджанец, двое строителей – таджики, а пропавший Костя – сын болгарина и осетинки. В нашем многонациональном государстве давно все нации перемешались. Когда думаю об этом, мне всегда вспоминается смешной эпизод, рассказанный Владимиром Высоцким. Я слышала его по телевидению, когда была еще совсем маленькой девочкой. Приехавший в Москву режиссер-узбек работал в цыганском театре «Ромэн» и, обращаясь к актерам, все время говорил: «Товарище цыгане». Наверное, считая, что так правильно. Но закончилось это тем, что один из актеров его спросил: «Товарищ узбек, а куда мне встать?» Кажется, арабы говорят, что нельзя жить в стеклянном доме и бросаться камнями в дом соседа.

– Сегодня ночью погиб Антон, – сообщила я супругам Васадзе и взглянула на Игнатьева.

Он согласно кивнул, как бы давая мне разрешение на оглашение этой информации.

Супруги переглянулись. Очевидно, эта новость была для них не только неожиданной, но и очень неприятной. В связи с этим я хотела задать им несколько вопросов, но в этот момент в дверь позвонили, и через несколько мгновений в комнату вошли двое парней, поразительно похожих на своего отца. Один высокий, красивый, с такими же крупными чертами лица, как у Георгия Леонидовича. Другой почти такого же роста, такой же красивый, но с гораздо более тонкими чертами лица, очевидно, унаследованными от матери.

Мальчики вежливо поздоровались. Отец что-то отрывисто сказал им, и старший сразу вышел из комнаты. А второй, испросив разрешения, сел на стул рядом с нами.

– Здравствуй, Иосиф. – Я решила, что мне следует продолжить разговор, тем более что Игнатьев поощрял мое лидерство, опять благосклонно мне кивнув.

– Добрый день. – По-русски мальчик говорил без акцента. Он ведь родился в России и учился на русском языке. Но в доме они говорят по-грузински. Как это здорово – знать несколько языков! Я считаю, что мое знание английского и французского очень сильно помогает мне и в жизни, и в работе. У меня бабушка была англичанка, поэтому я с детства знала английский как русский. Может, поэтому я и не люблю националистов и всяких других радетелей «чистой крови»?

– Мы приехали к вам, чтобы поговорить с тобой, Иосиф. – Я видела, что мальчик не дернулся, не занервничал, в отличие от Антона и Икрама, с которыми мне довелось разговаривать. Он сидел спокойно и слушал.

– Нам сообщили в школе и теперь твои родители, что ты дружишь с Костей Левчевым. А я адвокат их семьи…

– Мы давно знаем друг друга. В гости друг к другу ходим, на дачу ездим, – подтвердил Иосиф. – Наши мамы дружат, и мы тоже дружим.

– Но ты учишься в другом классе, на год младше.

– На два, – поправил меня Иосиф. Видимо, Галина Андреевна немного напутала, но ничего страшного. Хотя в школе два года – это огромная разница.

– Ты знаешь, с кем еще Костя дружит?

– Об этом все знают. С Антоном Григорьевым и Икрамом Зейналовым. Это его самые близкие товарищи.

– Еще была Арина?

– Правильно.

– Как ее фамилия?

– Хабибулина. Но она у нас уже не учится. Перешла в другую школу.

– Не знаешь почему?

Иосиф вдруг оглянулся на отца. Посмотрел на мать.

– Отвечай, – строго приказал ему по-русски отец, – тебе задали вопрос.

– Арина перешла в другую школу после того, как попала в больницу, – немного запинаясь, пояснил подросток.

– Ты же знаешь, из-за чего она попала в больницу? Верно?

Иосиф снова оглянулся на родителей и, немного покраснев, ответил:

– Да.

– Тогда расскажи, почему она попала в больницу. Нам важно это услышать от тебя.

– Погибла ее подруга, и Арина очень переживала, – пояснил Иосиф, – об этом знали многие в нашей школе.

– А тебе известно, как погибла ее подруга?

– Упала с балкона. Вернее, не упала, а прыгнула…

– Почему мы об этом ничего не знали? – удивился отец, обращаясь к сыну. Или к жене? Возможно, к обоим.

Жена промолчала. Сын втянул голову в плечи и тоже умолк.

– Но почему она прыгнула? – Мне было важно найти в этих страшных историях какое-то рациональное зерно.

– Не знаю. – Мальчик еще больше покраснел и опустил голову.

– Иосиф, – снова вмешался его отец, – что происходит? Ты не хочешь говорить нашим гостям правду? Или ты что-то скрываешь?

– Я ничего не знаю.

Я подумала, что все приятели Кости, как только разговор доходит до этого инцидента, отвечают одинаково, словно под копирку.

– Сегодня ночью погиб Антон Григорьев, – сообщила я Иосифу. – Он тоже разбился, но не дома, а на стройке у Курского вокзала. Мы хотим знать, как это случилось. И почему такое чудовищное совпадение? Сначала погибла эта девушка, подруга Арины, потом исчез Костя, а сегодня ночью погиб Антон Григорьев… Это уже нельзя считать случайным совпадением.

– Иосиф, – Георгий Леонидович явно занервничал. Он сразу понял, какой страшной выглядит эта цепочка, – ты можешь сказать нам правду?

Иосиф взглянул на отца и что-то быстро ответил на грузинском языке. Мы не поняли, что он сказал. Но отец ему ответил и переспросил. Сын снова заговорил по-грузински, и мы опять ничего не поняли. Но пусть хоть так, иначе мы вообще ничего не узнаем.

Старший Васадзе помрачнел, нахмурился. Затем посмотрел на меня:

– У вас больше нет вопросов?

Мне не терпелось узнать, о чем он говорил с сыном, но я благоразумно промолчала и только кивнула. Пусть Иосиф выйдет, тогда мы узнаем, что он сказал отцу. Нам очень важно узнать правду. Отец опять сказал сыну несколько слов, после чего тот поднялся, вежливо попрощался с нами и вышел из комнаты. Наступило молчание. Мы ждали, когда Георгий Леонидович наконец объяснит нам, что ему поведал сын. Васадзе выдержал длинную паузу, вероятно, обдумывая, как лучше передать нам его разговор с Иосифом, и сообщил:

– Он сказал, что там была какая-то неприятная история, в которой были замешаны все эти ребята. Из-за нее Арина ушла в другую школу, а ее подруга выбросилась с балкона. Я думаю, вам нужно срочно найти эту Арину и побеседовать с ней.

Я прямо вскочила со стула. Это уже был определенный след, ведущий к раскрытию чего-то страшного, не просто случайных совпадений, но чего, мы пока не знали.

Игнатьев медленно поднялся. За нами встали супруги Васадзе. Денис Александрович протянул руку главе семейства:

– Спасибо, вы нам очень помогли.

Я тоже протянула руку хирургу. Человек, который ежедневно спасает столько людей, заслужил право на наше уважение. И он помог нам найти выход из этого запутанного лабиринта, в котором мы оказались не по своей вине. Я подумала, что после нашего ухода у Иосифа будет серьезный разговор с отцом. Но это, наверное, правильно. Мальчиков нужно воспитывать, и лучше всего это могут делать их отцы.

 

ГЛАВА 15

Мы вышли из дома, снова уселись в машину. Игнатьев достал телефон, позвонил в милицию и попросил найти ему адрес Арины. Некоторое время мы молча сидели в салоне автомобиля и ждали, когда нам перезвонят.

– Ее отец работает в Третьяковской галерее, – наконец подсказала я. – Может, так быстрее найдут?

– Легче найти по фамилии, – пояснил Денис Александрович. – В старой школе, из которой она ушла, должны остаться документы. По ним проще всего установить, где она живет. Адреса ребят есть в каждой школе.

– Может, мы наконец что-то выясним… – Мне было страшно думать о Косте. Если погибли двое его товарищей, то где гарантия, что он еще жив? Жутко представить, что будет с его родителями.

– Нужно спасать наших детей от этой опасности, – вдруг произнес Игнатьев. – Посмотрите, что происходит. Ведь мы с вами побывали в нормальных, интеллигентных семьях. А если мальчики даже в таких семьях становятся наркоманами, то значит, мы не умеем бороться за будущее наших детей. Я не люблю громких слов, но здесь нужно вести беспощадную борьбу. Просто беспощадную… – Он не договорил. Ему перезвонили. Игнатьев снова включил телефонный аппарат. – Да, я слушаю. Правильно, Хабибулина. Как это – нет в Москве? Куда уехали? Не понял. Да, а когда они возвращаются, выяснили? Завтра утром? Хорошо, я понял. Я все понял. Нет, нет. Кто сообщил? Ясно. Мы сейчас приедем. – Игнатьев убрал телефон и передал разговор мне.

– Арина уехала с матерью в Казань к родственникам. Вернутся завтра утром.

– Ясно, – немного уныло отозвалась я. – Подвезите меня, пожалуйста, обратно к милиции, я там оставила машину.

– Может, сначала на Котельническую набережную? – предложил Игнатьев. – Отсюда недалеко. Узнаем, что там произошло в семье Полуяновых.

– Хорошо, – согласилась я. – Давайте поедем.

Машина развернулась в сторону реки. Войдя в дом, мы поднялись на девятый этаж и довольно долго простояли перед дверью квартиры, пока нам не открыла женщина. На вид ей было лет пятьдесят. Она мрачно посмотрела на нас и в квартиру не впустила.

– Что вам нужно? – поинтересовалась эта особа.

– Нам нужна квартира Полуяновых, – вежливо пояснил Игнатьев. – Мы правильно пришли?

– Да, это квартира Полуяновых, – хрипло ответила женщина, – только самих Полуяновых уже нет. Сначала девочка выбросилась, потом умер ее отец. Только я вот сижу здесь одна.

– Вы мать Надежды Полуяновой?

– Да. А вы кто такие?

– Мы из прокуратуры. Моя фамилия…

– Меня это не интересует. Я не хочу с вами разговаривать.

– Но мы должны…

– Вы мне ничего не должны. И я вам ничего не должна.

– Мы хотели бы с вами поговорить насчет вашей дочери.

– В прокуратуре уже все проверили! – гневно проговорила она. – Дверь была заперта изнутри. Мою девочку никто не убивал. И никто сюда не мог залезть. Дело давно закрыто. Зачем вы пришли? Вам больше нечем заняться? Посмотрите, сколько вокруг преступлений, разбирайтесь лучше с ними.

– Дело в том, что мальчики, которые…

– Я ничего не хочу слышать. Уходите. – Женщина захлопнула дверь.

Мы понимали ее состояние, которое произвело на нас гнетущее впечатление. Мы молча спустились вниз и всю дорогу молчали в автомобиле. Только когда наконец подъехали к зданию милиции, Игнатьев вдруг предложил:

– Если у вас есть еще немного времени, вы можете остаться. Дело в том, что наш знакомый, майор Сердюков сумел выйти на торговца, который контролировал поставки наркотиков в этот район. Этого типа уже задержали и скоро привезут в управление милиции. Если хотите, можете поприсутствовать при его допросе.

Я подумала, что Марк Борисович меня просто выгонит с работы. Но с другой стороны – я очень хотела разобраться. Мое чувство справедливости и моя совесть просто требовали, чтобы я узнала, кто приобщал детей к этой напасти и кто виновен в их смертях. Может быть, я даже увижу убийцу. Нет, я не могла уехать.

– Останусь, – твердо ответила я Игнатьеву, и он посмотрел на меня с каким-то любопытством. Наверное, с его точки зрения я выглядела абсолютно ненормальным адвокатом и полубезумной бабой, которая лезет не в свои дела. Если бы у меня не было сына, если бы я не переживала за исчезновение Кости и не видела вчера глаза Антона, то, возможно, и не поехала бы с ним никуда, не осталась на допрос. И вообще моя будущая жизнь могла бы сложиться чуточку иначе. Но я решила принять приглашение Игнатьева, и мы опять больше не сказали друг другу ни слова, пока не вошли в управление милиции.

На этот раз дежурный нам только кивнул, узнав Игнатьева. А меня даже не спросил, куда я направляюсь вместе со старшим помощником городского прокурора.

А я в это время думала о Сердюкове. Я ведь юрист и обязана разбираться в людях, понимать мотивы их поступков. Этот Сердюков мне не понравился с первой минуты. Он принял меня с недовольным видом. А почему, собственно, он должен был принимать меня с распростертыми объятиями? Он занимается поисками пропавшего мальчика, у него миллион всяких дел, в том числе и нераскрытых преступлений… Вдруг еще выяснилось, что исчезнувший мальчик был наркоманом… Конечно, Сердюков не был в восторге от этого поручения. А тут появляется перед ним какая-то дама – ухоженная, пахнущая парфюмом, наглая (нужно уметь признавать свои достоинства), бесцеремонная, напористая. И начинает задавать ему неприятные вопросы. Ну как он должен был на меня реагировать? И как бы вы отреагировали в таком случае?

Конечно, майор был недоволен. И разумеется, я ему не понравилась, что он сразу и дал мне понять. И вообще, я лезу не в свое дело. На следующий день еще выясняется, что я успела побывать в семье Григорьевых, после чего мальчика убили. Его родные заявили, что это я своими бестактными вопросами так довела ребенка, что он убежал из дома. Они, разумеется, не рассказали ему о своих «методах воспитания». И Сердюков не полюбил меня еще больше. Поэтому, вызвав меня в управление, был даже готов обвинить меня в моральном давлении на Антона. Это не мое, а его дело искать пропавшего ребенка и заниматься допросами свидетелей. А мое – представлять интересы семьи и ни в коем случае не искать самой Костю. Вот поэтому он ко мне так и относился. Нечего удивляться, что у нас возникла взаимная неприязнь друг к другу.

Потом еще визит в семью Зейналовых. Я ведь правильно рассуждаю: преступность не имеет национальности. Никого нельзя обвинять заранее, а тем более нельзя считать, что представители какой-то определенной национальности могут быть скорее других виновны в тех или иных преступлениях. Но у Сердюкова – статистика. Он четко знает, что в Москве действуют этнические преступные группировки. Я, конечно, все равно убеждена, что неправильно делить людей по признаку национальности. Только скажите об этом сотруднику милиции, который с утра до ночи ловит мигрантов, совершающих грабежи, кражи автомобилей, торгующих наркотиками. Он никогда с вами не согласится. Вот так и Сердюков. И конечно, на него подействовал звонок от Стукалина. Ведь дело, которое ведет майор, теперь контролирует не только прокуратура в лице все понимающего, такого умного Дениса Александровича, но и сам заместитель министра внутренних дел страны, грозный Стукалин. Одно неверное решение, один неправильный шаг – и Сердюков мгновенно получает очень большие проблемы. Его могут даже под горячую руку уволить.

А он еще нашел человека, продающего наркотики школьникам. Я не знала, что сделаю с этим мерзавцем, когда его увижу: наверное, войдя в кабинет, просто задушу. Воображение рисовало мне мрачного небритого кавказца, пахнущего чесноком и луком, обязательно одетого в дорогую дубленку, несмотря на теплую погоду, в кепке типа «аэродром». Он не станет отвечать на вопросы и будет говорить на ломаном русском языке. Я его заранее ненавидела.

Мы подошли к кабинету Сердюкова. Игнатьев чуть приоткрыл дверь и, получив разрешение, вошел первым. В милиции Денис Александрович немного позволял себе не быть джентльменом. Я на него не обиделась. Вошла следом и увидела недовольное лицо хозяина кабинета. Он явно не ждал моего появления. Напротив майора сидела миловидная женщина, очевидно, свидетель или учительница, которую он допрашивал. Я отметила правильные черты ее лица, синие глаза, собранные в пучок волосы. Одета она была скромно, на ногах – сапожки. Игнатьев негромко объяснил Сердюкову, что это он пригласил меня для участия в беседе с наркоторговцем. Майор явно был не в восторге от поступка старшего помощника прокурора, но возразить не решился.

– Знакомьтесь, – показал он Денису Александровичу на женщину. – Вера Николаевна Хавренко. Тот самый «поставщик», о котором я вам докладывал.

Вот так. Вот тебе и небритый кавказец! Какая же я дура! Ничего не понимаю в жизни. Я решила, что эта молодая женщина примерно моего возраста – учительница, а она, оказывается, калечит детей. Хотя тоже «учительница» в своем роде. Неужели у нее совсем нет совести? Как можно торговать наркотиками в школе? Или, может, у нее нет своих детей и поэтому она равнодушна к чужим? Я даже не знала, что мне думать. Судя по тому, как быстро Сердюков на нее вышел, в милиции уже знали наркоторговцев их района и кто из них какой участок контролировал.

Я повнимательнее присмотрелась к этой даме. Скромно, но неплохо одета, правда, макияжа немного больше, чем нужно. Но в общем ничего вызывающего. Встретив на улице, никогда не подумала бы, что она зарабатывает себе на жизнь таким образом.

Денис Александрович сел рядом с Сердюковым. Я устроилась чуть в стороне.

– Вот и опять мы с вами встретились, – напомнил майор задержанной. – Я ведь помню, как вы были у меня здесь два года назад. Правда, тогда вы проходили только свидетелем. Но сейчас у меня есть все основания предъявить вам обвинения. В нашем разговоре принимает участие старший помощник прокурора города Игнатьев Денис Александрович и… – он чуть помолчал и все-таки вспомнил мое имя, – адвокат Ксения Моржикова.

– Мне адвокат не нужен, – грубоватым хриплым голосом заявила Хавренко. Наверно, много курила. – Не нужно сразу вешать на меня всех собак. Вы ведь знаете, как мы работаем. Никаких крупных партий, только мелочевка, травка разная, таблеточки. Я понимаю, что с опасной продукцией связываться нельзя. И нечего пугать меня прокурором. Я свои права хорошо знаю.

– Никто вас не пугает, – вступил в беседу Игнатьев, – только я хочу вам сообщить, что лично буду заниматься вашим делом. И сделаю все, чтобы вас не просто посадили в тюрьму, а надолго изолировали от детей, которых вы травите вашим зельем.

– Кто их травит? – возмутилась Хавренко. – Эти дети сами на меня выходят. Не я, так другие. Вы думаете, что я хожу в школу и там предлагаю им таблеточки? Знали бы вы, как они меня ищут, как все телефон обрывают! Я все время меняю номера моих мобильных аппаратов. Можете проверить.

– Это вы из-за милиции их меняете, – нехорошо улыбнулся Сердюков. – А насчет того, что вас ищут, тут вы правы. Только ищут вас перекупщики – трое ребят, которым вы и сбываете ваши «мелкие партии». А они уж приобщают к этой «травке и таблеточкам» школьников. Двое из этих ребят готовы дать против вас показания. Поэтому, гражданка Хавренко, на этот раз вы не отвертитесь. Не получится.

– А я не думаю отвертеться. Раз виновата – отвечу. Только в чем? Травка безвредная, она в горах растет. Между прочим, в Голландии ее открыто продают.

– У нас не Голландия. А вы пойдете по нескольким статьям еще и за то, что продавали наркотики несовершеннолетним. У нас как раз принят новый закон по усилению борьбы с наркоторговлей.

– Каким несовершеннолетним? – улыбается эта дрянь. – Я сбываю только совершеннолетним. Всем моим ребятам уже исполнилось шестнадцать. Я законы знаю, ни с одним малолеткой никогда дел не имела. И вы мне эту статью не дадите. Не получится. Кому потом ребята эту травку перепродают – не мое дело. Может, они это делают с выгодой для себя. Я за это не отвечаю. Каждый хочет заработать.

Я подумала, что сейчас встану и задушу ее. Хавренко продает наркотики ребятам, которые потом перепродают их в школе более младшим товарищам. И она об этом прекрасно знает. Но формально права, ведь лично с ней имеют дело совершеннолетние ребята. Как же она все правильно рассчитала! Нет, таких нужно сразу сажать лет на двадцать.

– Из-за ваших поставок погибло двое ребят, – объявил Игнатьев задержанной в глаза, – и еще один мальчик стал законченным наркоманом, начал уже колоться и, возможно, тоже пропал. Поэтому я думаю, что на этот раз вам дадут по полной. Лично я обещаю сделать все, что в моих силах.

Я на месте этой преступницы испугалась бы. Игнатьев все это сказал таким голосом и с таким выражением лица, что я сразу же поняла бы – этот тип не успокоится, пока не посадит. И похоже, Хавренко это тоже поняла. Потому что начала волноваться:

– Зачем вы так говорите? Я про этого пропавшего мальчика тоже слышала. Только он не был моим клиентом. Я же героином не занимаюсь. Он сам выходил на других посредников. Вы же знаете, у меня укольчиков не бывает. Я такими паскудными делами не занимаюсь…

Было особенно неприятно, что она все время говорила о наркотиках с нежностью: «травка», «таблеточки», «укольчики». Такое ощущение, что просто издевалась. Или может, она работает воспитательницей в детском саду? Я такую воспитательницу отправила бы на лесоповал…

– Хватит, – поморщился Сердюков. – Гражданка Хавренко, вам будут предъявлены официальные обвинения. И еще за продажу наркотиков школьникам мы будем ходатайствовать о лишении вас родительских прав. Вот так, Вера Николаевна.

Кажется, мы с ней вздрогнули одновременно. Меня просто раздавило известие, что у этого чудовища есть дети. А она испугалась, что их могут у нее отнять. По-моему, любая мать может сойти с ума только от одной мысли, что у нее могут отнять детей. Или лишить ее родительских прав. Даже тюрьмы она боится меньше, чем этого. Не говоря уже о том, что матерям, имеющим несовершеннолетних детей, при первой же амнистии всегда выпадает шанс на досрочное освобождение.

– Нет, – твердо произнесла она, – не смейте мне такое говорить. Вы не имеете права меня так пугать.

– Имеем, – возразил Игнатьев, – дети погибли. Они на вашей совести. На твоей совести, Хавренко. Извини, что обращаюсь к тебе на «ты». По закону обязан называть тебя гражданкой. Только ты не гражданка, а законченная стерва, если знаешь, что твой «товарчик» попадает к детям.

Он явно нарочно использовал ее манеру уменьшительно-ласкательно называть вещи. И в сказанном прозвучала не только скрытая угроза, но и ненависть. И женщина это почувствовала.

– Я не отвечаю за погибших. И не нужно на меня так смотреть. Ты ведь прокурор, должен уметь себя вести. Это потом, когда ты уйдешь и своего адвоката заберешь, твой напарник будет меня пугать. Я ведь знаю, как в милиции работают. Они меня будут прокатывать по полной программе. Сначала потребуют, чтобы я деньги заплатила. Потом вспомнят, что давно участковому не отстегивала. Потом расскажут о том, как меня будут насиловать. Потом изнасилуют пару раз, я ведь жаловаться не побегу. Потом изобьют, но так, чтобы следов не оставить. Потом еще раз деньги возьмут. А потом отпустят наконец к детям. Вот так все и будет, прокурор. И ты на меня такими глазами не смотри. У меня впереди два или три дня ада. И ты об этом хорошо знаешь. И майор наш тоже все знает. Только адвокат, может, еще не все знает, но тоже скоро узнает.

– Перестань, – поморщился Игнатьев, – ты меня не разжалобишь. Мальчик кололся и доставал героин. Ты ведь свою травку сама не выращиваешь. И свои таблеточки где-то берешь. А получаешь ты их у твоего основного поставщика, которого боишься больше милиции и прокуратуры. Верно?

Хавренко молча отвернулась.

– Верно? – повысил голос Денис Александрович.

– Отцепись! – огрызнулась она хриплым голосом. – Сам все знаешь. Не нужно на меня давить. У меня ведь двое ребят. Дочь и сын. Им уже по одиннадцати. Как я тебе сдам моего «поставщика»? Они же всю мою семью вырежут. И об этом ты тоже знаешь. А если даже не вырежут, то просто махнут на меня рукой. И я не знаю, что страшнее. И ты, прокурор, не знаешь. Как мне заработать деньги на моих детей? Откуда мне их взять? Пойти на панель? Мне уже под сорок, не возьмут, скажут – старая. Мужа у меня нет, а любовника я сама содержу. Вот теперь и скажи мне, прокурор, если ты такой умный, что мне делать? Откуда мне деньги взять, чтобы в твоей Москве прожить, детей накормить и самой с голоду не умереть? Тогда давай устрой меня на работу, вспомни, что до девяносто первого года я была профессиональной машинисткой. Работала на заводе, который давно закрыли и растащили по частям. Еще вспомни, что я к одному бизнесмену попала, который меня заставлял оральным сексом заниматься не только с ним, но и с его друзьями, пока я ему однажды по морде не дала. Вспомни, как в девяносто восьмом все мои деньги пропали. И я одна сидела с двумя маленькими детьми. Муж-стервец сбежал. Детям тогда было только по четыре годика. И они, маленькие, кушать хотели. А все мои деньги в банке пропали. Я тогда как раз свою квартиру продала, дура набитая, и все деньги в наш родимый банк по соседству отнесла. Кто мне тогда помогал? Где я могла деньги достать? Я на вашей прокуратуре не видела надписи «помощь всем нуждающимся». И на вашей хреновой милиции тоже табличек об оказании помощи не видела. Что же вы банкиров этих не ловили, которые у нас деньги украли? Почему не кричали «караул», когда завод, на котором я работала, по частям продавали? А главного инженера просто в подъезде убили. И до сих пор убийцу не нашли, следователи вы дерьмовые. Извини, что ругаюсь, довел уже. Меня за эти годы знаешь сколько раз в милицию привозили? Я тебе скажу. Шесть раз. И каждый раз все одно и то же. Бьют и насилуют. Насилуют и бьют. А я каждый раз терплю. Раз насилуют и бьют, значит, денег возьмут меньше. В последнее время стали бить злее и денег больше берут. И каждый раз меня отпускают домой. Ты этого не знал, прокурор? Теперь будешь знать. И не говори мне про детей, я сама мать и знаю, какая эта зараза. Только я своих от нее берегу. Вот так же и каждая мать должна своих беречь от этой гадости. От меня беречь, от моих ребят-помощников, от моих поставщиков. Держаться за своих детей, каждый день проверять их карманы, каждый день с детьми беседовать. А иначе и правда получишь наркомана, который перейдет на героин. И ты его уже не сможешь спасти. Поэтому ты меня не пугай, прокурор. У меня своя жизнь, у тебя – своя. И нам друг друга никогда не понять.

Пока она говорила, я с трудом сдерживалась. Честное слово, мне было ужасно стыдно. И за то, что я такая благополучная. И за то, что у меня в семье все нормально. И через такие испытания я не проходила. И работа у меня прекрасная. И зарплата. И даже босс мой такой замечательный. Несчастная женщина! Через какие же испытания ей пришлось пройти?! Я ее, конечно, ненавижу, но с другой стороны… Ой, не знаю. Не смогла бы я работать прокурором. Чтобы другого человека обвинить, нужно огромным мужеством обладать, быть бесконечно уверенным в своей правоте, в своей справедливости. У меня такой убежденности никогда не будет. По существу, каждый прокурор берет на себя чудовищную ответственность, обвиняя другого человека, не исследовав досконально его жизнь и судьбу. И каждый судья, вынося решение, тоже берет на себя немного функции Бога, определяя, жить человеку или не жить, или как ему жить в ближайшие годы. Можно одним неправильным обвинением, одним несправедливым приговором сломать жизнь не только какому-то человеку, но и всей его семье. Все-таки хорошая у меня профессия. Я должна людей защищать – вот это мое призвание.

Игнатьев молчал. Потом посмотрел на Сердюкова. Мрачно так посмотрел.

– Она правду говорит?

– В прошлый раз Хавренко свидетелем проходила, – угрюмо пояснил майор. – Никто ее не бил и не насиловал.

– Как же не насиловал! – ухмыльнулась женщина. – Ваш подполковник в своем кабинете и насиловал. Начальник вашего отдела.

Денис Александрович поморщился. Потом вдруг приказал:

– Напишешь заявление на мое имя. Мы с этого подполковника погоны снимем, это я тебе обещаю.

Сердюков отвернулся, ничего не сказав.

– Ты ничего доказать не сможешь, – отозвалась Хавренко, – и лучше не делай ничего такого. Только врагов наживешь. Мне и себе. Тебе они ничего сделать не смогут. А я женщина беззащитная. Сам знаешь, кому поверят – наркоторговке или офицеру.

– Ты напиши, а я все сам проверю, – угрюмо повторил Игнатьев. – Виноват – накажем, и не потому, что он такое тебе устроил. Знаешь, в чем он виноват? Он тебя отпускать не должен был. Если бы не отпустил, может, эти ребята и не погибли бы. Вот поэтому я тебе и говорю, чтобы ты написала. Твое дело я сам буду контролировать. Но детей мы у тебя все равно отнимем и родительских прав лишим. Извини. Иначе не получится.

– Не нужно, – вдруг попросила женщина, – сам знаешь, как мне больно это слышать. Не нужно так говорить. У них, кроме меня, никого нет. Я ведь из Харькова приехала сюда еще восемнадцать лет назад. Хотела в театральный поступить. Только по конкурсу не прошла. И с тех пор здесь живу… – Она помолчала. Потом внимательно посмотрела на меня, очевидно почувствовав, в каком я состоянии, и обратилась именно ко мне: – Дай сигарету.

– Не курю, – робко выдавила я.

– Конечно, не куришь, – горько усмехнулась Хавренко, – тебе здоровье беречь нужно. Зачем тебе курить?

Сердюков достал пачку сигарет, вытащил одну, протянул ее женщине, щелкнул зажигалкой.

– Значит так, – твердо заявила она. – Вы меня где-нибудь прячете. Меня и моих детей. И от уголовной ответственности освобождаете. У вас сейчас есть такие права. Я ведь не дура, газеты читаю. Есть специальная программа защиты свидетелей, как в Америке. Нам с детьми ничего не нужно. Своего любовника я уже давно бросить хочу. Он, как нашкодивший кот, налево ходит, а потом ко мне заявляется за деньгами. В общем, все надоело. Перевезите нас в любой город, куда-нибудь на юг, например в Ростов или Краснодар. И дадите мне работу. Больше ничего не хочу. Только чтобы дети были сытые и здоровые. А я вам всю эту «компашку» сдаю. Вот такие у меня условия.

Игнатьев и Сердюков переглянулись. Они явно не ожидали подобного предложения.

– Я должен посоветоваться с руководством, – сказал Сердюков.

– Советуйся, – согласилась она.

– Лучше позвоним в Комитет, – предложил Денис Александрович, – там есть такая программа. Они все проведут лучше нас.

– Я все равно должен доложить, – ответил майор.

– Обязательно, – согласился Игнатьев, – и я позвоню в Комитет. Но учти, Хавренко, шутки закончились. Если ты нам сдашь какую-нибудь мелочь, у нас ничего не получится. Мне нужны все «поставщики».

– Не дура, сама понимаю, что должна хорошую жизнь заслужить. Ты думаешь, я ничего не понимаю? Я ведь верующая. И не смотри на меня такими глазами. Гореть мне в аду тысячу лет, пока грехи свои не отмою. За каждого мальчика, за каждую девочку, за каждую душу детскую. Все знаю и понимаю. Самой давно надоело. Только вот прокуроры мною не занимались, такие злые, как ты. Я ведь сразу поняла, что ты честный человек. Честные обычно бывают злыми и бескомпромиссными. А воры у нас благодушные и расчетливые. Я их столько в своей жизни повидала…

– Сейчас заплачу от умиления, – зло отреагировал Игнатьев. Затем достал телефон, поднялся и отошел в сторону, чтобы поговорить с кем-то из Комитета по борьбе с распространением наркотиков. Возможно, даже своему младшему брату. Сердюков тоже поднялся и вышел из кабинета. Хавренко посмотрела на меня.

– Как тебя зовут? Они сказали, но я не запомнила.

– Ксения. Ксения Моржикова.

– Ты действительно адвокат?

– Да.

– Пришла мне помочь?

– Нет. Меня попросили родители пропавшего мальчика представлять их интересы в милиции и прокуратуре. Они с ума сходят, не знают, куда он исчез. Ты не знаешь?

– Нет, конечно. Если бы знала, то сразу сказала бы. У тебя дети есть?

– Сын.

– Здоров?

– В каком смысле?

– Колется? Или только нюхает?

– Нет-нет. Мне кажется, ничего такого нет.

– Следи строже, – посоветовала мне преступница, – сейчас время плохое. За мальчиками нужен строгий надзор. Ты одна или с мужем?

– С мужем.

– Значит, повезло. Зарплата хорошая?

– Нормальная. – Не могу я ей рассказывать, что у меня такая зарплата потому, что я работаю у самого Марка Борисовича.

– Тогда тем более повезло. А муж хорошо зарабатывает?

– Тоже нормально.

– Тогда рожай, – вдруг посоветовала она, – нельзя иметь одного ребенка. Это неправильно. Как одна рука. Нужно хотя бы двоих. Или еще лучше троих. Если бы у меня все иначе было, я бы пятерых родила. Вот видишь, не сложилось. Стала я торговкой наркотиков. И не будет мне никогда прощения за такое. Ни в этой жизни, ни в иной.

Я промолчала. За два дня я узнала о жизни больше, чем за многие годы, проведенные в конторе Розенталя. Действительно, почему я не рожаю? У Виктора нет детей. Глупо я себя веду. Почему я не рожаю второго? Если сравнить мою жизнь с другими… Нет, не буду сравнивать, это страшно. Каждый день буду Бога благодарить, что у меня все в порядке, и каждое утро, честное слово. Какой же дурой я бываю, когда думаю, что у меня есть проблемы!

Игнатьев наконец повернулся к нам.

– Все в порядке, – сообщил он, – я, кажется, сумел договориться. Они приедут через сорок минут. Если, конечно, не попадут в пробку. И тогда мы сможем поговорить более предметно.

 

ГЛАВА 16

Хавренко курила. Я пристально смотрела на нее, чувствуя, что все еще нахожусь под впечатлением ее речи. А как бы я поступила на ее месте? Провинциалка, приехавшая в Москву, чтобы пробиваться любым способом. Оказалась без денег и связей, без квартиры и друзей. Что бы я делала? Наверное, мне пришлось бы еще хуже, ведь, судя по всему, раньше Хавренко выглядела гораздо лучше меня. Согласилась бы я на интим, например, с Марком Борисовичем? Конечно, он идеальный семьянин, но если бы он потребовал?.. Неужели я согласилась бы? Или сразу же подала бы заявление на увольнение? И что мне нужно было делать в августе девяносто восьмого, в том самом проклятом августе, который сломал судьбы стольким людям? Уже позже я узнала, что некоторые банки заранее получили сообщение о возможном дефолте. Представляете, как они на этом нажились? Если заранее знать, что через несколько дней доллар будет стоить в четыре раза больше, чем сегодня, что валютный «коридор» отменят и доллар взлетит до небывалых размеров, можно скупить огромную массу долларов по шесть рублей, а через несколько дней начать продавать их по двадцать четыре. Это же чистая прибыль в четыреста процентов за несколько дней. Что там писал Маркс о такой прибыли? Я человек не бедный, но когда думаю, какое количество людей пострадало во время августовского дефолта, меня просто колотит. Я ведь тогда была совсем молодой девочкой, и на мне эти финансовые потрясения не так отразились, как на других. Зато они отразились на тысячах и миллионах таких, как Вера Хавренко. Чтобы эти банкиры подавились своими деньгами! Они нажиты на таких страданиях и на такой крови, что страшно представить.

Что могла сделать Хавренко, когда грянул дефолт, муж сбежал, она осталась с двумя детьми, а все деньги пропали? Как она должна была выживать? И как выживала бы я в ее положении? Не знаю. Наверное, сдохла бы от голода, но наркотиками не торговала бы. А может быть, и торговала бы, если бы увидела, что и мои дети тоже умирают от голода? Не знаю, просто не знаю, как я себя вела бы. У каждого своя мера падения и своя планка нравственности. Я сидела, вот так размышляла и молчала. Хавренко смотрела на меня, курила и тоже молчала. Так прошло минут десять, пока наконец в комнату не вернулся Сердюков. Уже по его виду я поняла, что ничего хорошего он не сообщит. Но думала, что его новости касаются Веры, которую не хотят защищать высокие милицейские чины.

– Скоро сюда приедут сотрудники Комитета, – сообщил Игнатьев, – я с ними договорился.

Нечто вроде тени пробежало по лицу майора. Он подошел к Денису Александровичу и что-то тихо ему сообщил. Тот вскинул голову, нахмурился. Взглянул на Хавренко и нахмурился еще больше. Я уже поняла, случилось что-то ужасное. Потом Игнатьев посмотрел на меня, явно не зная, как сообщить мне услышанную новость.

– Что случилось? – почему-то испугалась я. Очень испугалась. Словно почувствовала, что сейчас услышу.

– Нашли тело Константина Левчева, – мрачно сообщил Игнатьев. – На той же стройке. Он тоже упал и погиб от падения, но его засыпало строительным мусором, и поэтому никто не видел трупа. А когда сегодня провели проверку, то нашли его тело…

– Господи! – вырвалось у меня. Я до последней секунды все еще надеялась, что мы найдем мальчика живым. Мне так хотелось в это поверить! Так хотелось, чтобы случилось чудо! Но чудес не бывает. Или они бывают в других местах. Я с ненавистью взглянула на продолжающую курить Веру. Как же я ее возненавидела в этот момент! Я забыла про ее детей, про ее трудную жизнь, про все мои сомнения и мысли, которые были у меня всего минуту назад. Да чтоб она сдохла! Пусть ее посадят на тысячу лет. Из-за нее погибли дети. Из-за нее произошли эти трагедии. Я вспомнила мать Нади Полуяновой. Разве можно таких, как Хавренко, жалеть? Нет им никакой пощады. Господи, как же мне не стыдно! Я же адвокат, а не обвинитель. Я должна понимать, что степень вины наркоторговки определяется не только ее порочной деятельностью, но и готовностью подростков принимать эту пакость.

– Когда его нашли? – тихо спросила я, уже понимая, что моя работа в качестве представителя семьи Левчевых завершена.

– Полчаса назад, – ответил Сердюков. Ему было явно не по себе. Он же нормальный человек и тоже переживает. К тому же майор понимает, что Стукалин не простит им этого убийства.

– Вы уже сообщили семье мальчика?

– Нет. Подумали, что вы сами позвоните.

– Да, наверное, мне нужно им позвонить, – согласилась я, понимая, что это будет самый трудный разговор в моей жизни. Я его не вынесу, не выдержу, не переживу, но обязана им сообщить эту страшную весть. И опять взглянула на Веру Хавренко. На этот раз без боли, без сожаления и без жалости.

– Я лучше поеду к Левчевым. – Мне было очень трудно произнести эти слова.

– Правильно, – кивнул Игнатьев. – Лучше всего вам туда поехать. Я сообщу вам о результатах нашего расследования.

– Обязательно. – Даже больше не представляя интересы Левчевых, я хотела знать, что случилось с ребятами и почему они гибнут на этой стройке. Что их туда влечет?

В голове у меня стоял туман, перед глазами плыли какие-то круги. Я не знала, как мне говорить с Левчевыми. Не представляла, какие подберу слова, как попытаюсь их утешить. Что можно говорить в таких случаях? Или что нужно говорить? Я не знала… Денис Александрович смотрел на меня и, кажется, понимал мое состояние.

– Скажите им, что кто-то должен приехать и опознать тело мальчика. Сегодня вечером, – напомнил он.

– Опять! – вырвалось у меня. – Это похоже на какой-то ужасный ритуал.

– Вы же прекрасно все понимаете.

– Они не смогут. Ни отец, ни мать. Нужно найти кого-нибудь другого. Они просто не выдержат. У матери и так нервы на пределе. А у отца больное сердце. – Я не представляла, как можно потребовать от родственников исполнения такой процедуры. Но с другой стороны, кто же еще может опознать своего близкого? И как можно хоронить человека, если его не опознали родственники? Они же сами потом начнут сомневаться. К тому же закон есть закон.

– Вы же понимаете, что мы ничего не можем изменить, – сказал мне Игнатьев. – Кто-то из них все равно должен приехать. Сегодня вечером. Я попрошу, чтобы в морге все подготовили.

– Не говорите мне об этом, – простонала я от ужаса, услышав слово «морг».

Мой стон услышала Вера. Она потушила сигарету, посмотрела мне в глаза и осторожно уточнила:

– Мальчик погиб?

– Да, тот самый мальчик, которого такие, как ты, пристрастили к наркотикам, – заревела я, уже ни о чем не думая. – Он перешел на героин и погиб, сорвавшись на стройке. Это ты виновата в его смерти.

Честное слово, в этот момент я бы могла ее ударить. А еще говорят, что в нашей милиции работают строгие люди. Да они просто ангелы, если могут все это терпеть ежедневно, проходить через такое.

– Не ори, – огрызнулась Вера, – люди вокруг. – Она посмотрела на Сердюкова и вдруг попросила у него еще одну сигарету.

Он без слов протянул ей пачку. Сотрудники милиции немного психологи, они чувствуют состояние подозреваемых. Хавренко взяла сигарету, и он щелкнул зажигалкой.

– Значит так, – сказала она, мрачно глядя куда-то перед собой, – записывайте. Основной товар я получаю от Джамала Абдулханова. Его адрес у вас должен быть. Все торговцы, а нас человек двадцать, отдают ему деньги после реализации. Он обычно выдает товар в долг, даже без залога. Но тех, кто не возвращает деньги, сажает на «счетчик». И набегают проценты. В общем, все как обычно. Я ежемесячно получаю у Джамала товара на двадцать тысяч долларов. Продаю за сорок. Обычная надбавка в пятьдесят процентов, вы же расценки знаете. Десять идет Джамалу, пять остается мне. Вот так и живу. Иногда беру товара больше, тогда мне и остается больше. Но Джамал строго следит, чтобы все было по правилам.

Я быстро подсчитала. И что же получается? Она берет товара на двадцать, продает его за сорок. Но рассказала только про тридцать пять тысяч. Куда же идут еще пять?

– А остальные пять? – не выдержала я. Следовало бы, конечно, промолчать, но я была в таком состоянии, что задала этот вопрос почти машинально.

Игнатьев взглянул на меня, нахмурился еще больше, но промолчал. Сердюков даже не посмотрел в мою сторону. Только Вера выпустила струю дыма и, улыбнувшись, показала на них.

– Видишь, они молчат? Оба знают, куда идут оставшиеся деньги. У нас столько проверяющих на шее сидит! И каждому от бандитов до милиции нужно отстегивать. У всех свои порядки. Джамала мои проблемы не касаются.

– Сейчас поедем его брать, – жестко объявил Сердюков, – если обещаешь дать показания против него. Мы возьмем всю его банду, всех перекупщиков и всех его сбытчиков. Только учти, что потом отказаться от своих показаний будет невозможно, они все равно узнают, что это ты их сдала. Мы, конечно, будем тебя защищать, а сотрудники Комитета по борьбе с наркотиками сумеют сделать тебе новые документы и новый адрес, спрячут твоих детей и тебя, но ты не должна отказываться от своих показаний.

– Не откажусь, – твердо пообещала Хавренко.

Сердюков взглянул на старшего помощника прокурора.

– Мы его давно знаем, но зацепить не могли. Он даже карманы зашивает, когда выходит из дома, чтобы мы не подбросили ему наркотики. Не могли найти никакой зацепки. И Джамал очень исправно платит. По-моему, и сотрудникам Комитета, и нашим людям, и даже офицерам ФСБ. У каждого своя «такса». Если потянем за эту ниточку, то обнаружим целый клубок. Тогда нужно брать его поставщиков и проследить всю цепочку до Таджикистана, откуда они привозят свой товар, переправленный им через границу из Афганистана.

– Будем брать, – поддержал майора Игнатьев. – Если она сдаст нам Джамала, то будет легче выявить остальных.

Я подумала: вот ведь должна была произойти чудовищная трагедия, чтобы Вера решилась на такое откровение. С другой стороны, у нее двое детей и она понимает, что ничем хорошим для нее все это не закончится. Либо дети пристрастятся к зелью, которым торгует мать, либо их убьют вместе с матерью. Либо убьют только мать, а дети останутся сиротами. В общем, любой вариант одинаково ужасен. Мне Веру Хавренко было уже не жалко – мне стало за нее страшно. И ведь нет никакой гарантии, что ее не сдадут. Здесь не Америка, у нас программа защиты свидетелей еще не работает. И нет такого количества профессиональных и добросовестных офицеров, которые ни при каких обстоятельствах ее не выдадут. Наркомафия умеет мстить и не жалеет на это никаких денег. Они купят ее адрес у первого продажного сотрудника правоохранительных органов и пошлют к ней своих убийц. И тогда никто не сможет ее защитить. Я еще раз посмотрела на Веру и вышла из кабинета. Впереди у меня был самый трудный в жизни разговор.

Я поехала к Левчевым, нарочно выбрав самый долгий маршрут, чтобы попасть к ним как можно позже. В пути позвонила Нине, чтобы она встретила меня во дворе – не представляла, как смогу встретиться с Левчевыми одна. Нина ни о чем меня не спросила, и за это я была ей очень благодарна. Просто сказала, что будет ждать меня во дворе.

Я появилась у их дома через сорок минут. Начинало темнеть. Я заперла машину, прошла по двору и, увидев мою двоюродную сестру, подошла к ней. Нина смотрела на меня и, кажется, сумела все понять до того, как я начала говорить. Глаза у нее были мокрые от слез.

– Да, – подтвердила я, – его нашли погибшим. На стройке. Может, сам сорвался и упал. Подробностей не знаю.

– Что ты им скажешь?

– Правду. Расскажу, что его нашли. И сразу уйду. Мне будет трудно там одной. Без тебя.

– Я не пойду, – неожиданно отказалась Нина, – не могу. Я не смогу все это вынести.

– А я смогу? Ты думаешь, мне легко? Вот так просто прийти и сообщить родителям, что погиб их сын. Думаешь, мне очень просто решиться подняться к ним домой?

– Это твоя работа, – всхлипнула Нина.

– Это наша работа. Воспитывать своих детей, – твердо проговорила я, – и мы с тобой должны пойти вместе. Ты втянула меня в эту историю, Нина. Ты думаешь, мне было легко беседовать с этими подростками и узнавать такие жуткие подробности? Пойдем. Я боюсь сорваться.

Она согласилась. Что было потом, вам лучше не знать. А мне лучше никогда не вспоминать. Это было самое страшное, что произошло в моей жизни. Дверь мне открыла сама Медея, которая, похоже, сразу же поняла, почему мы пришли вместе. Я только открыла рот, как она закричала. Очень страшно закричала. Никогда не забуду ее крика. Потом упала на пол. Прибежал муж. Он был растерян, но старался держаться. Когда мы положили Медею на диван, я коротко сказала ему о том, что случилось. Левчев заплакал. Никогда не думала, что это так страшно, когда плачут взрослые мужчины. А я сидела и держалась. Потом заплакала Нина. В конце концов, заплакала и я. Так мы все и ревели. Затем приехала «скорая помощь», и Медею увезли в больницу. Левчев поехал вместе с ней. А я пошла к Нине и еще долго плакала у нее дома. Вернувшийся муж Нины даже не решился пройти к нам на кухню, чувствуя, в каком мы тяжелом состоянии.

Так мы и просидели несколько часов. Мой мобильный телефон лежал в сумке, которую я оставила в коридоре. Он звонил беспрерывно, но нам было не до него. Виктор позвонил раз двадцать и начал уже беспокоиться, когда муж Нины принес мне мою сумочку и я наконец ему ответила, разрыдавшись в аппарат. Виктор искал меня, чтобы отвезти и показать нашу возможную новую квартиру на Тверском бульваре. А я совсем об этом забыла.

Виктор все понял без лишних слов. Приехал за мной на такси, забрал у меня ключи от машины, спустил меня вниз, посадил в автомобиль и привез домой. Какое счастье, когда у вас такой понимающий муж! Уже дома я снова расплакалась. Хорошо, что я работаю у Марка Борисовича и не сталкиваюсь с подобными трагедиями ежедневно. Иначе я долго просто не выдержала бы.

Мы просидели на кухне почти до утра. Я все говорила и говорила, рассказывая Виктору обо всем, что случилось. Он молча меня слушал не перебивая. А ведь ему утром нужно было на работу. Но он хорошо понимал, что в этот момент мне необходимо его сочувствие. И его молчание. А потом вдруг я сказала ему, что хочу рожать. Непонятно почему и в какой связи с тем, что говорила до сих пор. Он очень удивился. Долго молчал. Наконец переспросил:

– Ты уверена?

– Да, – я взяла его руку, – у нас с тобой нет детей. Это неправильно, Виктор. Так нельзя.

– У нас есть твой сын.

– Верно. И Саша растет один. Совсем один. Раньше он просил меня родить ему братика или сестричку. А в последние годы перестал. Видимо, понял, что я ничем не смогу ему помочь. А я сама хочу, чтобы у нас был ребенок. Наш общий ребенок, Виктор. Брат или сестра для Саши.

– Извини, – отозвался Виктор, – я думал, что ты не захочешь. В твоем возрасте…

– Где ты научился говорить женщинам гадости? – улыбнулась я сквозь слезы. – Неужели ты ничего не понял? Я хочу родить. Мне только тридцать девять лет. Возраст вполне подходящий. Я уже рожала, и поэтому риск небольшой.

– Возможно. – У Виктора было какое-то неопределенное выражение лица, как будто он был не рад. Я не поняла, почему он так реагирует.

– Тебе что-то не нравится?

– Я всегда поддерживаю все твои решения, – напомнил он, – но это предложение настолько необычно. Я даже не мог подумать…

– А ты сам хочешь?

– Конечно. Но я всегда думал о тебе. Только о тебе. Конечно, я хочу иметь ребенка. Только учти, уже утро и у нас осталось не так много времени. Или можно отложить процесс зачатия на завтра?

– Согласна. – Я впервые за долгие последние часы улыбнулась. – Пусть будет завтра. И завтра же мы поедем смотреть нашу новую квартиру на Тверском бульваре. – Мне казалось, что после Английского бульвара я не смогу даже слышать этого слова «бульвар».

– Тебе не нужно было заниматься этим делом. Ты все приняла слишком близко к сердцу, – сказал Виктор, – но теперь все закончилось.

– Нет, – упрямо возразила я, – еще не все. Я должна разобраться и узнать, что случилось с ребятами. Кто их убивал. И почему они погибли. Я завтра снова поеду в милицию.

Он долго молча смотрел на меня, потом заявил:

– Завтра я тебя никуда не пущу. Тебе нельзя столько волноваться. Хотя бы из-за нашего будущего ребенка.

– Я должна. Иначе не смогу потом нормально жить. Я должна понять, что произошло. И ты меня не отговаривай, Виктор. Иначе я потом всю оставшуюся жизнь буду мучиться этими вопросами.

– Идем спать, – предложил он, взглянув на часы и хорошо понимая, что спорить со мной бесполезно, – уже пятый час утра. – И поднялся, чтобы выйти.

– Виктор, – позвала я мужа. Он обернулся. – Ты самый лучший муж на свете, – сказала я ему, и он улыбнулся. Честное слово, я действительно так подумала.

 

ГЛАВА 17

Утром позвонил Марк Борисович. Меня всегда поражает его осведомленность. Такое ощущение, что у него есть собственная разведка, которая информирует его не только обо всех случаях, связанных с его клиентами, но и о том, как работают его сотрудники. Объем информации, которую он получает и перерабатывает, равен объему информации какого-нибудь генерального штаба армии среднего по размерам государства. Он сказал Виктору, подошедшему к телефону, что разрешает мне сегодня не выходить на работу, учитывая мое состояние. Про трагедию в семье Левчевых Розенталь уже знал. Виктор сообщил мне обо всем этом перед уходом на работу. Я спала бы еще часа два, но раздался звонок моего мобильного телефона. Я ответила и услышала знакомый голос Игнатьева:

– Доброе утро. Я посчитал важным сообщить вам, что сегодня ночью мы арестовали этого Джамала и его банду. Человек тридцать. Всю операцию провели сотрудники ФСБ и Комитета по борьбе с наркотиками. Думаю, на этот раз всех бандитов посадят. А заодно с ними накажут и тех офицеров, которые им помогали.

Я молча слушала. Какая мне разница, кого из коррумпированных офицеров посадят, если мальчиков уже не вернуть?! Но Игнатьев еще не закончил:

– Сегодня в Москву должна приехать Арина. Вы не хотите присутствовать при разговоре с девочкой? Я вообще хотел попросить вас, чтобы именно вы провели с ней эту беседу.

– Почему я?

– Вы профессиональный адвокат. И вы уже в курсе всего произошедшего. Вам доверяют дети. И самое важное, что вы не скрываете вашего личного отношения к случившемуся. Всегда заметно, как вы волнуетесь.

– Вы считаете, что я мало вчера перенервничала и мне нужно добавить еще сегодня?

– Нет, не считаю. Дело в том, что девочка перенесла какое-то нервное потрясение и даже попала в больницу. Родители могут не согласиться на допрос их дочери, а у меня нет достаточных оснований, чтобы вызывать ее в прокуратуру. Поэтому мне нужна ваша помощь. Кроме того, я полагал, что вы сами попросите разрешения присутствовать на допросе Хабибулиной. Или я ошибся?

Можно было сказать «да», положить трубку и забыть обо всем на свете. Это было легко и просто. А потом заснуть и отдыхать. Но я так не могла. Я обязана была узнать, что там произошло с подругой Арины. Обязана хотя бы ради моего сына, чтобы предостеречь и Сашу, и его товарищей от таких же трагедий.

– Нет, – ответила я, подумав секунд пятнадцать, – вы не ошиблись. Я думаю, что вы вообще мало ошибаетесь в вашем деле. Поэтому приеду к вам через два часа. С поправкой на наши пробки.

– Сделаем иначе, – предложил Игнатьев. – Я возьму машину и заеду за вами. И мы вместе поедем к этой Хабибулиной. К тому времени она будет уже дома. Договорились?

– Да. Но у меня еще один вопрос.

– Какой?

– Эта группа действительно продавала героин?

– Да.

– А Вера Хавренко?

– Нет. Она продавала другие наркотики. Но это не имеет никакого значения. Ее вина от этого не меньше…

– Я все понимаю. Спасибо.

Я положила трубку и поднялась, чтобы пройти в ванную. Нужно одеться и успокоиться. После сегодняшней ночи у меня опухшее лицо. Я столько вчера плакала. И еще мне необходимо позвонить Нине и узнать, как чувствует себя Медея. Хотя как она может себя чувствовать? Что еще может случиться в ее жизни страшнее того, что уж произошло? Не дай бог никакой матери потерять своего ребенка. Ни одной матери на свете. Самое страшное, что может случиться, – это вот такая трагедия. И нет для этого никаких слов сочувствия… Хватит, лучше об этом вообще не думать, иначе я ворвусь в комнату к Саше и начну кричать от ужаса.

Денис Александрович приехал за мной точно в срок. Такое ощущение, что автомобильные пробки ему не очень мешают. Или их машине. Наверное, у нее какая-то особая сирена или «маячок», позволяющий ему вовремя прибыть на место. Я уселась в салон и поздоровалась с Игнатьевым.

– Они уже приехали, – сообщил мне Денис Александрович. – Я слышал, что у вас вчера был очень тяжелый разговор и Левчева попала в больницу.

– Вы звонили им вчера? – испугалась я, вспомнив, что ничего не сказала несчастным родителям про опознание тела мальчика. Просто не смогла.

– Нет. Мы решили пока их не беспокоить. Судя по фотографиям, это тот самый Константин Левчев. Но все равно мы попросим отца опознать тело сына.

– Вы хотя бы слышите, что говорите? – судорожно дернулась я. – Это же просто невозможно. Немыслимо.

– Вы разве не проходили криминалистику? Или судебную медицину? – спросил Игнатьев. – Вы же профессионал, госпожа Моржикова, и понимаете, что иначе невозможно.

– Какой-то дикий ритуал. – Я опять подумала, что профессор Левчев не перенесет такого испытания, хотя и понимала, что никаких других вариантов нет. Так что об этом лучше вообще не думать.

Через двадцать минут мы уже были у нужного дома – обычного девятиэтажного дома с кодовым замком на входной двери.

Набрали номер квартиры Хабибулиных и услышали женский голос.

– Добрый день, – вежливо поздоровался Денис Александрович, – извините, что мы вас беспокоим. Мы из городской прокуратуры. Вам должны были позвонить насчет нас.

– Да, верно, звонили, входите. – Она открыла дверь, мы вошли в дом и поднялись на восьмой этаж, где жили Хабибулины. Дверь квартиры нам открыла женщина лет сорока с темными волосами, четко очерченными скулами, носом с горбинкой. Она пристально нас рассмотрела.

– Ваша фамилия Игнатьев? – уточнила хозяйка, и Игнатьев показал ей свое удостоверение. Только после этого женщина пропустила нас в квартиру, а Денис Александрович представил ей меня.

– Я не хотела бы, чтобы вы беспокоили мою девочку, – сказала мать Арины. – Она совсем недавно пережила нервное потрясение и попала в больницу. Мы были вынуждены даже перевести ее в другую школу. Врачи советовали нам оберегать девочку от разного рода волнений. Поэтому я готова ответить на ваши вопросы вместо нее.

– Ее нет дома? – поинтересовался Денис Александрович.

– Она в своей комнате. – Женщина провела нас в просторную гостиную, на стенах которой висело несколько очень хороших картин. Я в этом немного разбираюсь. Очевидно, супруг хозяйки, работающий в Третьяковке, разбирался еще лучше. В гостиной мы уселись за просторный стол.

– Вы должны понять меня правильно, – продолжила мать Арины.

– Может, сделаем немного иначе? – предложил Игнатьев. – Мы с вами побеседуем здесь, а госпожа Моржикова пройдет к Арине. Она профессиональный адвокат, и у нее есть сын примерно такого же возраста, как и ваша дочь. Я думаю, она сумеет найти общий язык с вашей девочкой. Поймите, это очень важно. У нас счет идет буквально на часы…

– Что случилось?

– Дело в том, что вчера погиб один мальчик. Знакомый Арины. Близкий знакомый. Антон Григорьев.

– Не может быть! – Женщина прямо ахнула. Но не испугалась. И по-моему, даже не удивилась. Просто была неприятно поражена этим известием.

– И вчера вечером мы нашли тело еще одного мальчика из их класса, – сообщил Игнатьев.

– Кто?

– Константин Левчев.

Нужно сказать, что и эта информация ее не испугала. Она только тяжело задумалась, а потом поинтересовалась:

– Как их убили?

– Мы этого еще точно не знаем, но, похоже, оба мальчика пострадали при падении на стройке, – ответил Денис Александрович.

– Я так и думала, – вдруг сказала она. – Хорошо, я вас пущу к дочери. Только вас, госпожа Моржикова, и только на десять минут. Постарайтесь говорить с ней спокойно, не волнуя. А если увидите, что она начнет заикаться или нервничать, сразу заканчивайте разговор. Нет, я не могу вас пустить туда одну. Мы войдем вместе. А господин Игнатьев подождет нас здесь. Только ничего не говорите ей о погибших мальчиках. Ни одного слова.

– Хорошо, – согласился Игнатьев, он все прекрасно понимал.

– Пойдемте. – Женщина встала и пошла в коридор. Я последовала за ней. Денис Александрович ободряюще кивнул мне на прощание.

– Как только я сделаю знак, вы сразу закончите вашу беседу, – еще раз строго предупредила меня мать Арины и постучала в дверь.

Нам никто не ответил. Мать чуть приоткрыла дверь и поманила меня. В просторной светлой комнате было много книг. На стене висела картина с очень сочным натюрмортом.

На диване сидела девочка или скорее уже девушка лет пятнадцати-шестнадцати. Она сидела в позе лотоса, подобрав под себя ноги, и смотрела в окно. Войдя в комнату, я сразу поняла, почему к Арине не пускают посторонних и почему девочку перевели в другую школу. Она явно была не в себе.

– Арина, – ласково сказала мать, – к нам гости.

Девочка оторвалась от созерцания и взглянула на нас. Я вздрогнула. Глаза у этого ребенка были не детские. Есть такие дети со взрослыми глазами. Иногда это бывает очень неприятная пара глаз.

– Арина, – снова позвала мать, – эта госпожа Моржикова. Она адвокат и хочет с тобой поговорить. Ты можешь сейчас разговаривать?

– Да, – ответила девочка, наконец посмотрела на меня, и в ее глазах появилось осмысленное выражение. Что с ней произошло? Почему она в таком состоянии? У нее светлые волосы и тоже немного вытянутые скулы. Она даже симпатичнее, чем ее мать. Наверное, больше похожа на своего отца. На столике в красивой рамочке стояла фотография, на которой он был снят рядом с дочерью. У него был такой же высокий лоб, светлые волосы, красивые миндалевидные глаза.

– Арина, – я села на стул у дивана, – извини, что я тебя беспокою. Но у меня очень важное дело. Я хочу поговорить с тобой о твоих бывших одноклассниках.

Девочка нахмурилась, но продолжала смотреть на меня.

– Я понимаю, что тебе нелегко. И ты ушла из своей старой школы. Но это очень важно, – старалась я подобрать нужные слова.

Арина молча меня слушала. Мать, стоящая у двери, явно волновалась.

– Мне необходимо знать, что у вас произошло, – наконец сказала я. – Вы ведь все дружили, и вдруг ты решила уйти из школы…

– Не вдруг, – тихо ответила Арина.

– Мы перевели ее в другую школу, – вмешалась мать, – более спокойную и ближе к дому. У вас больше нет вопросов?

Кажется, она решила, что я могу ограничиться лишь одним вопросом. Но у меня в ушах все еще стоял крик Медеи. И я знала, что не уйду отсюда, пока меня не выгонят. Или пока я не узнаю хотя бы часть правды.

– Расскажи, почему ты ушла? – попросила я девочку.

– Я же вам ответила, – занервничала ее мать.

– Арина, что случилось? Вы ведь очень дружили. Ты, Костя, Антон, Икрам. Что заставило тебя с ними расстаться?

– Они были нормальными ребятами. Раньше… – Если Арина будет отвечать такими отрывистыми фразами, я, пожалуй, ничего не пойму.

– Почему раньше?

– Раньше они были нормальными ребятами, – повторила девочка. – А потом Костя начал пробовать разные лекарства. И другим давал…

– Вы все пробовали эти лекарства?

– Хватит! – гневно изрекла мать. – Вы еще сделайте из моей девочки наркоманку. Она ничего не знает.

– Ребята принимали наркотики? – Я подумала, что каждый мой вопрос может стать последним, тут уж не до придворных тонкостей.

– Никто и ничего не принимал, – громко заявила мать.

Но Арина уже кивнула головой.

– Мальчики принимали эти лекарства?

– Да, – ответила Арина, – я тоже попробовала. Но мне не понравилось…

– Ты путаешь, Ариночка. Ты ничего не пробовала. Это все ваши мальчики, – нежно пропела мать. Вот дура, она только портит ребенка.

– Мальчики первыми все попробовали, – уточнила Арина.

– Но вы были все вместе? – Я подумала, что нужно задавать более конкретные вопросы. Иначе меня сейчас выгонят и я уже ничего не узнаю.

– Мы дружили…

– Вместе с ребятами, – я оглянулась на ее мать, – и еще в вашей компании была Надя. Надежда Полуянова.

Услышав это имя, девочка буквально затряслась. Как будто у нее началась падучая. Если бы я не видела это собственными глазами, то не поверила бы, что так бывает. У нее сузились зрачки, задрожали губы, лицо перекосилось…

– Надя, – заплакала она, – Надя. Никто не виноват. Так все получилось. Никто не виноват…

– Уходите, – рванулась ко мне ее мать, – уходите немедленно. Вы же видите, что ей плохо.

– И поэтому Надя выбросилась с балкона? – выкрикнула я мой последний вопрос. Но пожалела, что крикнула.

– Нет! – тоже закричала Арина. – Я не виновата. Она сама. Никто не виноват…

– Убирайтесь, – мать чуть не вцепилась в меня руками, и я поспешила выйти из комнаты.

В гостиной меня ждал Игнатьев. По моему лицу он понял, что у меня разговор с девочкой не получился. Из ее комнаты доносились крики.

– Может, уйдем? – несмело предложила я ему. – Мне кажется, нам лучше не дожидаться, когда ее мать выйдет от дочери.

– Нет, – упрямо возразил он, – подождем. Мне важно поговорить и с ее матерью. Политика страуса не всегда приносит плоды. Или вернее, никогда не приносит. Нельзя все время зарываться в песок, полагая, что проблема решится сама собой.

Сначала я решила, что «политика страуса» относится к моему поведению, и даже немного обиделась. Но потом поняла, что он имел в виду родителей Арины, которые сначала спрятали ее в больнице, затем перевели в другую школу, увозили в другие города. И мы остались. Я быстро пересказала Денису Александровичу мою короткую беседу с девочкой. Нужно сказать, что ждали мы довольно долго, минут двадцать или больше того. Наконец крики девочки стихли, и мать вышла к нам.

– Вы еще не ушли? – брезгливо спросила она. – Уходите. Я же вас просила не доводить моего ребенка. Уходите отсюда. Я не буду с вами разговаривать.

– Будете, – упрямо отрезал Игнатьев. – Из-за вашего непонятного поведения произошло уже несколько трагедий. Поэтому мы не уйдем отсюда, пока не узнаем всей правды.

– Мы ничего не знаем. Уходите отсюда, – быстро повторила она.

– Послушайте, – убежденно заявил Денис Александрович, – вы прекрасно знаете, что мальчики в старой школе Арины злоупотребляли разного рода наркотиками. Так вот, мы нашли и арестовали тех, кто занимался их распространением. Очевидно, что в компании вместе с ребятами были девушки, среди них – Арина и Надя. Что там произошло, я не знаю, не буду гадать. Но Надежда Полуянова выбросилась с балкона после одной такой встречи с друзьями, а ваша дочь попала в больницу. И вы наверняка знаете, что там случилось. Знаете, но не хотите рассказать.

– Ничего я не знаю, – устало ответила женщина, но без прежней агрессии. Затем села на стул и больше не пыталась нас выгнать.

– Так что там случилось? – снова спросил Игнатьев. – Не бойтесь говорить. Мы арестовали всех, кто поставлял наркотики в эту школу, кто снабжал ребят этой гадостью. Ни один из них не уйдет от ответственности. Это я вам обещаю…

– Какая ответственность? – вздохнула мать Арины. – Они наших детей калечат, а вы про ответственность…

– Что у них произошло? Ребята что-то узнали?

– Нет. Ничего они не узнали. Этот Костя всегда один оставался. Родители часто в командировках были, все по разным странам разъезжали. А мальчика в таком возрасте одного оставлять нельзя. Вот и доездились…

– Конкретнее.

– Что конкретнее? Все и так очень конкретно. Мальчик начал пробовать разные лекарства, травы, потом курить кальян и всякую гадость. Стал приобщать своих друзей, затем привел девочек. Когда они все начали пробовать эту гадость, то потеряли полный контроль… Что там было, никто точно не знает, но Надя, вернувшись домой, долго не могла в себя прийти. Вы меня понимаете? А потом рассказала о том, что с ними произошло, Ариночке. Та вообще ничего не помнила – в таком была состоянии.

Я сидела потрясенная. Я всегда знала, что наркотики – это страшно. Но оказалось еще страшнее. До какого же состояния могут дойти наши дети, если мы не будем за них бороться?

– В общем, там устроили оргию, – с ненавистью сообщила мать Арины, – но моя девочка ничего об этом не помнила. Она больше доверяла ребятам, чем Надя. Знаете, почему моя в больницу попала? Думаете, из-за самоубийства Надежды? Это у Нади был нервный срыв. А моя забеременела. Вот так-то. Поэтому мы и скрывали все, не хотели об этом говорить. Мы же мусульмане, татары. После такого позора кто нашу девочку возьмет в жены? Все родственники от нас отвернулись бы. Мы и аборт ей сделали так, чтобы о нем никто не узнал. А что еще мы могли сделать, если сама Арина ничего не помнила, не могла сказать, кто отец ее ребенка – этот полуболгарин Костя, русский Антон или азербайджанец Икрам? Представляете, какой позор? Они там все были в таком состоянии… А Надежда держалась лучше остальных. И все, что происходило, помнила. Поэтому и шагнула с балкона. Не смогла с этим жить.

Мы переглянулись с Игнатьевым. Все начинается с того, что поставщики Джамала привозят с юга эту заразу. Потом она идет по цепочке, попадает к Вере, а от нее к ребятам, торгующим маленькими пакетиками в школе. Их покупают другие ребята и начинают калечить либо себя, либо остальных. А чаще и себя и других.

– Их было пятеро, – задумчиво произнес Денис Александрович. – Трое погибли. Арина в таком состоянии. Значит…

– Он их толкнул, – крикнула я, – не хотел, чтобы об этом узнали! Это Икрам!

– Их Бог наказал, – убежденно заявила мать Арины.

– Мы это проверим, – Игнатьев поднялся, – напрасно вы столько времени все скрывали…

– И буду скрывать, – упрямо пообещала мать. – Вы мою девочку не позорьте. Она вам ничего не скажет, а я от своих слов все равно откажусь. Не позволю ее позорить. Нашу семью очень многие знают, нам после такого позора здесь не жить.

Я подумала, что у каждого своя логика. Мы попрощались с матерью Арины и вышли из квартиры. Когда мы садились в машину, Игнатьев так тяжело вздохнул, что я невольно подумала: он понял, почему так долго молчали Хабибулины, и наверное, сочувствует матери Арины. И еще я решила, что мне обязательно надо родить мальчика. В наше время очень страшно иметь дочь. Ее нужно оберегать в тысячу раз больше. Мне так тогда показалось…

 

ГЛАВА 18

А еще, когда мы сели в машину, я вдруг вспомнила дедушку Антона и решила, что он отчасти прав. Конечно, я не бритый скинхед, но иногда некоторые идеи этих безволосых молодчиков мне нравятся. Они правы, когда говорят о засилии в России мигрантов. Их у нас сейчас столько развелось, что это уже зашкаливает за мыслимые нормы. Куда ни глянь, повсюду эти кавказцы, азиаты, корейцы, китайцы, негры… Сколько можно? Мы, конечно, самая большая страна в мире, но не безразмерная же. А они все едут и едут. В последнее время власти наконец начали избавлять нашу страну от грузин. Хорошо бы избавиться и от всех остальных. Нет, я не расистка, но порой хочется побыть в собственном доме одной.

Сначала таджики с Джамалом везут нам всю эту заразу. Потом украинка Вера Хавренко продает их в школу. Там эту гадость первым пробует полуосетин Костя Левчев, в друзьях у которого татарка Арина Хабибулина, азербайджанец Икрам Зейналов и грузин Иосиф Васадзе. Зачем нам такой интернационал, из-за которого должны погибать наши ребята? Надя Полуянова и Антон Григорьев. Может, его дедушка прав, когда говорит о засилии инородцев с другими традициями, другой верой, другими нормами морали. Зачем они нам нужны? И хотя я сама немного «квартеронка», но чистота крови – вещь очень важная. Господи, ну какую чушь я несу! Какая разница, какой национальности мальчик или девочка, если их родителям одинаково больно? И почему православный Костя Левчев должен считаться почти кавказцем, если у него мама осетинка? И почему мы изначально считаем, что азербайджанцы или татары чужды нам по менталитету? Разве мы не прожили вместе с теми же азербайджанцами почти двести лет? А с татарами даже пятьсот? Так в чем дело? Откуда это в нас сидит такой глупый и нарочито показной национализм? Неужели мы думаем, что, выставив всех инородцев из нашей страны, действительно будем жить лучше, чем прежде? И как определять чистоту крови? Ведь и среди нас много тех, в ком намешано такое количество разной крови, что самому разобраться трудно.

Даже если обоих друзей столкнул Икрам Зейналов, то и тогда это частный случай противостояния, а не азербайджано-русская война, о которой сразу поспешат объявить наши националисты. Но почему Икрам это сделал? Кажется, его мать говорила, что в ту ночь он был вместе с ними в гостях. У южан застолья бывают шумными и многолюдными, там можно и не заметить, если мальчик на время отлучится. Предположим, что Икрам сумел найти время и пройти на стройку, где толкнул своего друга Антона. Примерно так, как еще раньше столкнул Костю Левчева. Тогда для этого должен быть конкретный мотив. Какой? А если он и есть отец нерожденного ребенка Арины? Просто мать девочки не знает всей правды. Или знает, но не говорит? Что тогда? Ведь Икрам азербайджанец, а она татарка. Вполне возможный союз – оба мусульмане. Или он решил таким необычным способом отомстить своим товарищам, которые надругались над его подругой? Откуда я знаю, что Арина была его подругой? Это только мое предположение, потому что они оба мусульмане. Или у них есть какой-то кодекс, защищающий своих женщин? Тогда он вызывает по одному своих товарищей и сбрасывает их вниз. Но при чем тут Надя Полуянова? Неужели и ее он столкнул? Не похоже. Входная дверь в квартиру была заперта изнутри. А если Икрам каким-то образом все-таки проник в квартиру, запер ее изнутри и сумел уйти через балкон? Просто какой-то убийца-скалолаз, а не обычный мальчик. Нет, я видела его мать, видела глаза самого Икрама. На убийцу он не похож. Но тогда кто и зачем убил Антона? Арина в таком состоянии, что тоже не станет убивать. Или станет? Возможно, первый аборт принес ей не только физические, но и моральные страдания. Может, даже лишил ее возможности в будущем родить. И вот она решила отомстить своим обидчикам.

Очень логично. Вызывает ребят на стройку и сбрасывает их вниз. После смерти ее подруги, которая сама выбросилась, такое наказание кажется даже символичным. Что только не придет в голову озлобленной девушке? Но вчера и позавчера ее не было в Москве. А если мать нарочно создает ей необходимое алиби, чтобы защитить свою дочь? Чудовищная и глупая версия. Девочку нужно лечить, а я подозреваю ее в убийствах. Тогда кто и почему? Или это угрызения совести толкают ребят на самоубийства? Одновременно у всех троих? Так не бывает. И не очень похоже. К тому же Костя в последние дни находился в таком состоянии, что его совесть не могла до него достучаться. Он был уже растением, а не человеком. Нет, ничего не понимаю.

– О чем вы думаете? – поинтересовался Денис Александрович.

– Об этих проклятых наркотиках, – призналась я. – Тысячи людей занимаются тем, что сначала выращивают эту гадость, потом ее перерабатывают, потом доставляют на место, потом передают перекупщикам, затем мелкооптовым продавцам, в общем, по огромной цепи эта пакость доходит до детей. Вот собрать бы их всех и показать им тело Кости Левчева. И попытаться объяснить, как плохо они поступают. Только они ничего не поймут. Ни афганский крестьянин, который выращивает эту траву на своих плантациях, чтобы не умерла с голоду его семья, ни таджикский декханин, который перевозит этот товар через границу, чтобы прокормить свою семью, ни перекупщики, которые доставляют наркотики в Москву и которым тоже нужно заработать деньги. В общем, никто не виноват, а виноваты мы все. Но не знаем, как с этим бороться. И не бороться тоже нельзя.

– Нельзя, – согласился Игнатьев. – А я думаю про этого парня. Икрама Зейналова. Не похож он на убийцу. Зачем ему убивать своих товарищей? Какой мотив? Из-за девушки? Не похоже. Они все были в одинаковом состоянии. Тогда почему? И если он единственный, кто остался в живых из этой группы, то это еще не повод подозревать именно его в совершении этих преступлений. Должен быть мотив, но я его пока не вижу.

– Мать Икрама обещала вчера с ним поговорить, – вспомнила я. – Может, ей удалось убедить его быть более откровенным. – Я все время чувствовала, что мальчики недоговаривали, старались уклониться от беседы, не хотели идти со мной на контакт. Нужно было разговаривать с ними более настойчиво.

– Никто не знал, с чем мы столкнемся, – сердито буркнул Игнатьев.

– Может, вызвать оперативную группу? – обернулся к нему водитель. – У вас есть оружие?

– Нет, – усмехнулся Денис Александрович, – нам оно не нужно. У нас есть такое секретное оружие, как госпожа Моржикова. Она все точно узнает и выяснит без вмешательства оперативной группы.

Мы вышли из автомобиля, и в этот момент зазвонил мой мобильный телефон. Я достала аппарат. Это был Виктор. Сначала он узнал, как я себя чувствую, а потом сообщил, что квартиру на Тверском бульваре нужно посмотреть прямо сегодня.

– Если успею, – жалобно ответила я, понимая, насколько не права.

– Ты опять поехала в милицию, – понял Виктор. – По-моему, это уже становится навязчивой страстью. Тебе не кажется, что ты явно перерабатываешь?

– Кажется. Но, пожалуйста, договорись на завтра, – попросила я мужа, – честное слово, завтра я буду свободна.

– Постараюсь. А ты возвращайся домой пораньше и желательно не в таком состоянии, в каком ты была вчера вечером.

Виктор отключился. Все-таки обиделся. Я на его месте просто лопнула бы от возмущения. И как он еще терпит, не понимаю. Мы вошли в дом. Я еще подумала, что сейчас мы наконец узнаем правду. На звонок нам сразу открыли. На этот раз перед нами стоял парень, удивительно похожий на Икрама, очевидно, его брат.

– А где Икрам? – поинтересовался Игнатьев. – Нам он срочно нужен.

Парень оглянулся на выходящую из комнаты мать. Очевидно, здесь право голоса имели старшие члены семьи.

– Здравствуйте, – сказала мать, – а Икрам уехал минут двадцать назад. Ему позвонили, и он уехал.

– Кто позвонил? – хором спросили мы с Денисом Александровичем. И этим напугали его мать.

– Не знаю, – ответила она, – какой-то женский голос. Его позвали на вокзал.

– На Курский вокзал?! – закричала я, уже понимая, чем это грозит. Икрам оставался последним свидетелем случившегося.

– Да, на Курский, – подтвердила его мать, – а откуда вы знаете?

– Кто ему звонил? – Игнатьев тоже заметно забеспокоился.

– Не знаю, – уже начиная тревожиться, ответила мать Икрама, – это был какой-то женский голос. Она позвонила и попросила Икрама приехать на вокзал. Он сказал, что там идет стройка и он будет именно там. Обещал скоро приехать.

– На стройку?! – Мы переглянулись. И одновременно поняли, чем это все закончится. Игнатьев достал из кармана телефон.

– Оперативную группу на выезд, – приказал он, – срочно передайте, чтобы ехали на Курский вокзал. Да, туда, где вчера произошло убийство. Очень срочно. И еще одну группу к дому Арины Хабибулиной. Я сейчас продиктую адрес…

Мать Икрама смотрела на нас, с трудом сдерживая страх и изумление.

– Что происходит? – поинтересовалась она. – Почему вы послали туда людей? Что может случиться с моим сыном?

– Все что угодно, – сердито ответил Денис Александрович. – Мы как раз делаем все, чтобы спасти вашего мальчика.

Он вышел первым. Я еще успела увидеть глаза женщины, полные слез. И вышла следом. Уже в машине Игнатьев приказал водителю ехать к Курскому вокзалу.

– Что вы об этом думаете?

– Мы предполагали такое. И вот оно оправдалось. Это не Икрам.

– Во всех случаях звонили с вокзала и приглашали приехать именно туда, – напомнил Игнатьев. – Возможно, каждый раз это был один и тот же человек. Мать Икрама говорит, что звонил женский голос. Только раньше ребят вызывали туда ближе к вечеру, а сейчас вызвали днем. Значит, убийца торопится. Может, мы его спугнули?

– Тогда убийца знает, что мы пытаемся поговорить с Икрамом. – Я изумленно взглянула на своего спутника. – Выходит, информация могла ему поступить только от Хабибулиных.

Денис Александрович достал свой телефон.

– Срочно проверьте, есть ли у Арины Хабибулиной старшая сестра или тетка. И выясните, где работает ее мать. Да, очень срочно.

Игнатьев все понимал с полуслова. Это очень ценное качество для мужчин. И для следователей.

– Вы разговаривали с девочкой, – напомнил он мне, – как вы думаете, она может сотворить такое?

– По логике только она и может сделать нечто такое. С одной стороны, самоубийством покончила ее подруга. С другой стороны, живы трое насильников, из-за которых девочке сделали аборт. Нам нужно позвонить в больницу и все узнать. Возможно, аборт был неудачный и девочка больше не сможет иметь детей. В таком случае она могла захотеть отомстить. Мальчики узнают ее по голосу и безусловно ей доверяют. Она вызывает их на стройку и сталкивает их одного за другим. Такое вполне возможно.

– Эта девочка способна на убийство? Вы ведь видели ее лицо. И глаза. Говорили с ней.

– Не думаю, что способна. Она в состоянии глубокой депрессии и, по-моему, не совсем отдает себе отчет, что происходит. Я понимаю, легче всего подставить именно Арину, свалив все на ее душевное потрясение. Но она не настолько хорошо себя чувствует, чтобы подготовить преступления. Звонить ребятам, потом хладнокровно их убивать. Я в это не верю.

– А ее мать?

– Да, она – другое дело. Эта женщина рассудительна, наблюдательна, и характер у нее твердый. Позволила мне пройти в комнату и даже задать несколько вопросов больной девочке, понимая, что из этого ничего путного не выйдет. Она оскорблена случившимся и может мстить насильникам дочери. Более того, никто, кроме нее, не знал, что мы едем к Икраму. Тогда выходит, это она? Но если она, то ее последний шаг – настоящий жест отчаяния. Она же не может не понимать, что мы ее сразу вычислим. Или ей все равно? Лишь бы отомстить.

– Всякое может быть, – начал Денис Александрович, но не договорил, потому что зазвонил его телефон. Он снова достал аппарат и, выслушав сообщение, опустил его на сиденье.

– У Арины нет ни старшей сестры, ни тетки. Таким образом, позвонить могла либо она сама, либо ее мать. Оперативная группа уже выехала к ним домой. Сердюков все время звонит им, но дома никто не отвечает.

– А если они вместе готовят эти убийства?

– Это уж совсем невероятная версия, – усмехнулся Игнатьев. И, обратившись к водителю, попросил его прибавить скорость.

– Здесь такие пробки, – попытался объяснить водитель.

– Вижу, – перебил его Денис Александрович, – но нам все равно надо попасть туда как можно быстрее.

Водитель согласно кивнул. Напряжение нарастало с каждой секундой. Если убийца успеет столкнуть и последнего из оставшихся в живых, мы уже никогда ничего не узнаем. Игнатьев снова взялся за телефон, он явно волновался. А может, мы просто надумали все эти ритуальные убийства на фоне происходящих трагедий? А на самом деле действует кто-то из знакомых Веры Хавренко или этого Джамала. Элементарно убирает мальчишек как нежелательных свидетелей? Все возможно, но я все-таки юрист и научилась мыслить логически. А мое мышление и весь опыт предыдущей работы позволили мне предположить, что убийца поторопился расправиться с последним из оставшихся в живых – Икрамом – именно после нашего визита к Хабибулиным. Так кто же этот убийца?

Снова зазвонил телефон Игнатьева. Я вздрогнула. Неудивительно, нервы были уже на пределе. Денис Александрович включил аппарат и стал слушать, что ему говорили. Потом сообщил мне услышанное:

– Оперативная группа уже у дверей квартиры Хабибулиных. Звонят, но никто не открывает.

– Значит, убийца вышел из дома, – констатировала я, хотя мне было очень трудно в это поверить.

– Ее мать работает преподавателем истории, – передал мне Денис Александрович следующее сообщение. – Но дома, похоже, действительно никого нет. Не открывают по-прежнему.

– Уехали на стройку. – Я начала задыхаться. Неужели уехали вместе? И мать, и дочь? Невероятно…

– Ломайте дверь! – приказал в телефонную трубку Игнатьев. – У нас нет другого выхода.

Он слушал, как оперативники совещались перед штурмом квартиры. Я тоже прислушалась. Сейчас все решится.

– Мы на месте, – доложил старший офицер оперативной группы. – Но там все-таки кто-то есть. Одну минуту…

– Кто там? – выдохнул Денис Александрович.

– Они открывают нам дверь, – пояснил старший офицер. – Да, в квартире находятся люди. Алло, вы меня слышите? В квартире люди…

 

ЭПИЛОГ

– Кто? – явно нервничая, переспросил Игнатьев. – Кто там в квартире? Отвечайте быстрее!

– Мать с дочерью, – ответил старший офицер. – Сейчас мы проверим их документы.

– Не нужно. Дайте телефон матери. Только быстрее.

Мать Арины взяла телефон, видимо, все еще ничего не понимая.

– Почему вы сразу не открыли? – спросил ее Денис Александрович.

– Я была занята, – ответила мать Арины. – И это не ваше дело. Девочка должна была успокоиться, заснуть. Я сидела рядом с ней и не отвечала ни на какие телефонные звонки.

– Понятно. А до этого отвечали?

– Тоже нет. Зачем вы к нам прислали столько людей? Хотите нас арестовать?

– Нет. Конечно нет. Извините за беспокойство. Передайте телефон старшему офицеру. – Игнатьев посмотрел на меня. – Они никуда не выходили и сидят дома, – сообщил он, хотя я и так все уже поняла. Затем приказал старшему офицеру: – Оставайтесь у дверей квартиры и никого не впускайте.

За это время мы уже подъехали к вокзалу.

– Быстрее! – У всех рано или поздно сдают нервы. Кажется, они начали сдавать и у нас. Первым не выдержал Денис Александрович, который начал подгонять водителя. На стройке уже появилась оперативная группа. Наша машина затормозила у ворот, и мы выскочили из автомобиля.

Теперь нужно было успеть раньше убийцы. Только бы успеть, иначе третьего мальчика тоже убьют, а мы никогда не узнаем, кто это сделал. И в этот момент опять зазвонил телефон Игнатьева! Как не вовремя! Он достал аппарат и наморщил лоб, глядя на дисплей, пытаясь выяснить, кто именно может звонить в такой напряженный момент. Оказалось – тот самый старший офицер первой оперативной группы, которая находилась в доме Хабибулиных.

– С вами хотят поговорить, – сообщил он Игнатьеву и передал телефон матери Арины.

– Я забыла вам сказать, – взволнованно проговорила та. – Как только вы ушли, мне позвонила мать Надежды. Вы ушли. Она как раз мне позвонила…

– Полуянова, – растерянно выдохнул Денис Александрович.

Мать Надежды. Мы оба все понимаем без слов.

И тут мы увидели, как на верху строящегося здания мелькнули две фигуры. Потом еще несколько фигур.

– Уходи! – закричали мы одновременно с Игнатьевым мальчику. – Убегай оттуда!

Икрам смотрел на нас и не понимал, что мы ему кричим. А потом кто-то стоящий за его спиной разбежался и ринулся прямо на него. Мы снова закричали. Но уже поздно. Обе фигуры сорвались со строительной площадки и полетели вниз. Когда мы подбежали, оба еще дышали. Мы успели вызвать машины «скорой помощи». Потом была реанимация. Но Полуянова, не приходя в сознание, скончалась через четыре часа. Она уже ничего не могла нам рассказать. Хотя все и так теперь было понятно. Она так и не смогла простить мальчиков за ту чудовищную оргию, из-за которой погибла ее дочь. И умер ее муж. Ей было трудно понять, почему это случилось и под влиянием каких злых чар эти нормальные ребята вдруг превратились в монстров. Или не хотела. Это она звонила с вокзала ребятам, вызывая их по очереди на стройку. Видимо, считала, что именно таким образом должны погибать эти несчастные мальчишки, вину каждого из которых она даже не хотела дифференцировать. Для нее они все были виноваты.

Икрам выжил, хотя остался инвалидом. Иногда я думаю, что Бог просто решил не вмешиваться в наши отношения, уже давно устранившись от них. Может, мы ему просто надоели? А может, это нам надоел Бог и поэтому мы себя ведем так похабно? Я не знаю ответа на этот вопрос.

А на Тверской бульвар мы все-таки переехали. И теперь я жду второго ребенка. Может, это самое важное, что я вынесла из той страшной истории. В конце концов, как сказал какой-то классик, жизнь есть не что иное, как постоянно побеждаемое противоречие. Другой добавил, что для мыслящих людей жизнь – всего лишь комедия, а для тех, кто чувствует, – трагедия. Вот только не знаю, к какой категории людей мне причислить себя?