Апология здравого смысла

Абдуллаев Чингиз Акифович

Он насилует и убивает, и он пишет романы. В них он смакует мельчайшие подробности своих преступлений. Эксперт-криминалист Дронго вычислил маньяка, но доказать, что это именно он «автор» и романов, и преступлений, не удается. Мало того, преступник настолько изворотлив, что «подставляет» напарника Дронго и того арестовывают. Похоже, маньяк обыграл сыщика вчистую. И все же последний ход за Дронго…

 

«— Ой, как нехорошо, — отозвался Бильбо. — Разве это не тема для сумасшедших?
Умберто Эко.

— Почему? Сумасшедшими я как раз и занимаюсь. Они герои большинства документов. Вы что, соприкасались с этой темой?
«Маятник Фуко»

— Я служу в издательстве, а в издательствах одна половина посетителей нормальные, другая — сумасшедшие. Задача редактора — классифицировать с первого взгляда. Кто начинает с тамплиеров, как правило, — псих.

— Можете не продолжать. Их имя легион. Однако не все безумцы начинают с тамплиеров. Как вам удается опознавать прочих?

— Есть технология. Могу вас научить как младшего товарища. Кстати говоря, как вас зовут?

— Казобон.

— А это не герой „Миддлмарч“?

— Не знаю. В любом случае был такой филолог в эпоху Возрождения. Но он мне не родственник.

— Ладно, замнем. Выпьем еще чего-нибудь? Еще две порции, Пилад.

— Спасибо. Итак. Люди делятся на кретинов, имбецилов, дураков и сумасшедших.

— Кто-нибудь остается?

— Я-то уж точно. Хотя и вас обижать не хочется. Если сформулировать точнее, любой человек подпадает под все категории по очереди. Каждый из нас периодически бывает кретином, имбецилом, дураком и психом. Исходя из этого, нормальный человек совмещает в разумной пропорции все эти компоненты, иначе говоря, идеальные типы».

 

Глава 1

Когда он умудрялся найти немного свободного времени… когда Эдгар Вейдеманис был занят и не мог с ним пойти… когда он оставался один в Москве или в Баку… когда ему хотелось куда-нибудь выйти… когда он просто бывал в настроении… он отправлялся в ресторан, чтобы занять столик в углу и пообедать в полном одиночестве, читая газету или журнал, которые он предусмотрительно захватывал с собой.

Так было и на этот раз. Он выбрал привычный столик в углу, чтобы усесться спиной к стене и видеть всех входящих в зал. И сделал заказ официанту, попросив сомелье выбрать для него красное итальянское вино — «Баролло», из урожая девяносто седьмого года. Он не был обжорой, привычные физические нагрузки, которыми он до сих пор не пренебрегал, держали его в относительной форме, но гурманом он был, выбирал лучшие рестораны и самые отборные марки предложенных напитков.

Обедая в одиночестве, он старался не привлекать к себе внимания, хотя это было почти невозможно. При его баскетбольном росте в метр восемьдесят семь и весе за девяносто килограммов, при его широком развороте плеч и несколько насмешливом взгляде он не мог не обращать на себя внимание всех входивших в зал ресторана мужчин и женщин. Особенно женщин, которые сразу замечали и элегантный покрой его сшитых костюмов, и подобранные в тон светло-голубым рубашкам модные галстуки, и даже его обувь, которая всегда выглядывала из-за стола. И немудрено, при размере ноги в сорок шесть с половиной трудно было не обратить внимание на такую ступню.

Он привычно закрывался газетой, стараясь не смотреть в сторону входивших. Но это было практически невозможно. С одной стороны, ему просто было интересно анализировать, пытаясь вычислить, кто и с кем приходит в этот ресторан, а с другой — он просто не мог нормально обедать, держа в одной руке газету.

— Простите, — услышал он незнакомый голос, когда снова наклонился к тарелке, — я не совсем представляю, как к вам обращаться?

Он поднял голову. Перед ним стоял незнакомый мужчина лет шестидесяти, опиравшийся на палку. Короткая седая бородка, умный и доброжелательный взгляд, открытое приветливое лицо, большой лоб.

— Можно просто Дронго. Меня обычно так называют, — отозвался он, поднимаясь из кресла. Стоявший был явно старше его по возрасту.

— Извините еще раз, — сказал незнакомец, — что отрываю вас от еды. Разрешите представиться — Валерий Петрович Оленев.

— Мы, кажется, не знакомы.

— Нет, не знакомы. Но я много о вас слышал, господин Дронго, от нашего общего друга полковника Демидова. Он рекомендовал мне обратиться именно к вам.

— Разумеется. Садитесь, Валерий Петрович. Будете есть или пить?

— Нет, спасибо. Только воду. Я случайно узнал, что вы любите обедать именно в этом ресторане. Вас видели здесь в прошлом месяце.

Оба собеседника уселись за столик.

— Значит, вы провели настоящее детективное расследование, — улыбнулся Дронго, — я не так часто здесь обедаю.

— В таком случае мне повезло, — улыбнулся в свою очередь Валерий Петрович. — Может, потому, что мне очень нужно было вас увидеть и с вами переговорить. Мне сказали, что вас вообще трудно найти в Москве. В последнее время вы чаще бываете либо в Баку, либо в Риме.

— И это верно, — согласился Дронго. — Если вы скажете, что вы частный детектив, я не удивлюсь.

— А почему не сотрудник органов? — спросил Оленев.

— Ваша палка, — пояснил Дронго, — и возраст. Для моих поисков из органов наверняка послали бы другого сотрудника. И не стали бы тревожить вас.

— Согласен, — кивнул Валерий Петрович. — Но вы даже не можете себе представить, как вы нужны нам.

— Тогда давайте по порядку. Кому — вам и почему я нужен?

Официант разлил минеральную воду в бокалы. Оленев отпил немного и поставил бокал на столик.

— Вы продолжайте есть, а я буду говорить, — предложил он. — Если я не ошибся, то вы известный эксперт по расследованию самых запутанных преступлений.

— Я обычный аналитик, — возразил Дронго, — и не уверен, что такой известный.

— Мы наводили справки, — ответил Оленев, — и поэтому решили обратиться именно к вам. Да и полковник Демидов тоже считает, что вы лучший специалист в делах подобного рода. Дело в том, что я работаю в небольшом издательстве. Может, вы слышали. Издательство Международного литературного фонда. Наш офис находится на Поварской, а само издательство функционирует в Переделкино. В писательском поселке.

— Нет, ничего не слышал.

— Наше издательство было организовано несколько лет назад, — продолжал Валерий Петрович. — Тогда мы решили, что мутный поток детективов, фантастики, разных мелодраматических и иных псевдоисторических произведений просто захлестнул наши книжные магазины. И решили наладить выпуск достаточно серьезной и рентабельной литературы.

— Удалось? — иронично осведомился Дронго.

— Не совсем. В первое время мы пытались держаться за счет классики. Но и она распродавалась неважно, не принося больших прибылей. А мы — издательство, существующее на принципах самоокупаемости. Пришлось отказаться от своих первоначальных принципов и начать выпуск литературы, которая может приносить конкретную прибыль.

— Проклятый капитализм, — притворно вздохнул Дронго. — Но я еще не совсем понимаю, какое отношение имеет ваше издательство ко мне? И почему вы искали именно меня?

— Сейчас объясню. Издательство у нас небольшое и дружное. Рукописи в основном присылают по почте. Разумеется, у нас нет времени их рецензировать и отвечать всем желающим. Вы же понимаете, какое количество графоманов сегодня существует в одной только Москве.

— Только не говорите, что мне придется искать для вас какого-то графомана. Это не мой профиль, уважаемый Валерий Петрович.

— Нет, нет, ни в коем случае. Я бы не стал беспокоить вас из-за подобных пустяков. Хотя некоторых графоманов действительно следует искать, находить и выносить судебные решения о запрете их публикаций на всю оставшуюся жизнь. Но я понимаю, что этим должен заниматься не такой эксперт, как вы.

— Спасибо. Тогда чем именно должен заниматься я?

— Поисками убийцы, — вздохнул Валерий Петрович, — и именно поэтому мы решили обратиться к вам за помощью.

— Уже теплее. Давайте подробности.

— Все началось примерно семь месяцев назад. Неожиданно мы получили рукопись, на которой не было обратного адреса. Только номер «почтового ящика», по которому можно послать ответ. Рукопись была достаточно «сырая», как мы говорим в подобных случаях. Очень много ненужных лирических отступлений, много детских воспоминаний, псевдофилософских размышлений о смысле жизни, излишние подробности — одним словом, чувствовалось, что это первый опус автора, который решил таким образом вступить в литературу. Такие рукописи есть в любом издательстве. Обычные сочинения начинающих. Чувствовалось, что некий молодой человек решил выплеснуть свой жизненный опыт на страницы рукописи. Хотя, судя по характеру записей, он должен быть не совсем молодым. Лет тридцать или тридцать пять. Мы бы не обратили внимания на эту рукопись, если бы не некоторые интересные психологические подробности, которые заметил наш главный редактор. Некая убедительность в деталях, если хотите, некая жизненная правда в рассуждениях автора о возможных преступлениях. Он словно пытался убедить самого себя, что имеет право на любое преступление.

— Кто у вас главный редактор?

— Юрий Михайлович Светляков. Может, вы читали его повести или романы? Он достаточно известный писатель, много публикуется в «Литературной газете». Очень интересный прозаик.

— Я читал его книги, — кивнул Дронго, — но не думал, что он работает в вашем издательстве.

— Уже пять лет. Он все время хочет уйти на «вольные хлеба», но мы его отговариваем. Вы же понимаете, в каком мы положении. Где еще можно найти главного редактора с таким литературным именем?

— Понятно. Хотя мне до сих пор не совсем ясно, как ваша работа связана с моей.

— Примерно через три месяца мы снова получили рукопись. Разумеется, на первую мы не ответили и не выслали никакой рецензии. Мы просто не в состоянии откликаться на все рукописи, у нас небольшой штат сотрудников. Вторая была примерно такого же содержания, как и первая. Снова масса глубокомысленных рассуждений о праве человека на преступление, снова ненужные отступления, какие-то непонятные картинки детства. Несчастная любовь автора, которая завершилась трагедией, его девушка погибает. Ну, в общем, подобные сюжеты есть почти в каждой рукописи. Сюжеты о неразделенной любви, о смерти кого-то из партнеров, о страданиях героя. В мире нет ничего нового. Все сюжеты давно придуманы нашими классиками.

— Считается, что в мире есть только двенадцать оригинальных сюжетов, — вспомнил Дронго, — а все остальное — пересказ этих основных сюжетов.

— Я слышал об этой теории, — согласился Оленев, — мы примерно размышляли так же. И поэтому не ответили и на вторую рукопись. Обычные попытки автора привлечь внимание издателя натужным и явно выдуманным сюжетом. Через два месяца мы получили третью рукопись. И снова не было указано обратного адреса. Но номер «почтового ящика», по которому следовало отвечать, был идентичным. Однако в этот раз нас смутил стиль письма. Как будто за два месяца автор успел получить университетское образование. Совсем другие обороты речи, другие слова, другие выражения. Хотя общий смысл письма и стиль оставались похожими. Те же рассуждения, но уже в гораздо более симпатичной обработке. Эту рукопись читали у нас несколько человек, в том числе и я. И все обратили внимание на эти качественные изменения. Мы даже решили, что на этот раз нужно будет ответить автору и попросить его несколько сократить свою рукопись. Мы иногда позволяем себе издавать сборники повестей начинающих авторов. И они расходятся неплохо. Хотя я подозреваю, что их раскупают в основном родственники и друзья этих авторов. Но как бы там ни было, они раскупаются. И мы решили, что эту рукопись можно будет условно принять и начать работать над ней. Мы поручили одному из наших сотрудников ответить автору.

— Светляков читал третью рукопись?

— Конечно. И не только он, но и директор издательства Феодосий Эдмундович Столяров. Он тоже достаточно опытный человек, доктор филологических наук, много лет проработал в Институте мировой литературы. Именно он предложил ответить автору и после соответствующей доработки включить повесть в сборник начинающих авторов.

— Вы послали ответ?

— Да. И почти сразу получили новую рукопись. Похожую на предыдущую. В ней неизвестный автор рассказывал, как он выехал в какой-то поволжский город, где и совершил свое первое преступление. Убил совсем молодую девушку. Эта рукопись была стилистически продолжением третьей, но в ней была масса таких деталей, которые заставляли верить автору. Вы знаете, как это бывает у гениальных писателей, когда веришь буквально каждому слову. Но этот автор явно не был гением, он всего лишь достаточно скрупулезно и точно фиксировал детали происходившего преступления, как будто лично участвовал в убийстве или наблюдал за ним.

— Вы не верите в силу слова?

— В силу подобного слова не верю. Автор явно не Шекспир и не Достоевский. Он либо начинающий и достаточно талантливый любитель, либо… мне даже страшно подумать об ином варианте. Но как бы там ни было, четвертая рукопись привлекла наше внимание. Детали, подробности, характерные особенности — одним словом, все было прописано очень ярко и убедительно. Мы решили, что нужно вызвать автора в издательство, чтобы заключить с ним договор. И совершенно случайно как раз в это время наша сотрудница Марина Сундукова вернулась из отпуска, она ездила на несколько дней к своей заболевшей родственнице. Это ее тетя, которая решила оставить ей в наследство свой дом. Именно поэтому Сундукова оказалась в эти дни в Саратове. Абсолютно случайно. А когда она вернулась в Москву, мы передали ей рукопись для редакторской правки. Можете представить ее реакцию, когда она прочла об убийстве восемнадцатилетней девушки. Мы даже хотели вызвать врача. Оказывается, в Саратове как раз в эти дни произошло убийство девушки. И когда Сундукова начала читать рукопись, ее просто затрясло от ужаса.

— Это могло быть обычным совпадением, — возразил Дронго, — можете себе представить, какое количество убийств совершается по всей России и в скольких городах может произойти подобный случай.

— Слишком странные совпадения. Во-первых, поволжский город, а во-вторых, убийца указал, что на жертве была желтая блузка. Именно на эту деталь обратила внимание наша Марина. Мы сразу решили передать копию рукописи в милицию.

— Что они вам сказали?

— Примерно то же самое, что и вы сейчас. Они просто отмахнулись от нашего обращения. Какой-то не очень серьезный капитан милиции объяснил нам, что подобные рукописи не могут рассматриваться в качестве доказательства преступления…

— Полагаю, что он прав, — заметил Дронго. — А на желтую кофточку вы не обратили его внимание?

— Обратили, конечно. Но он оказался еще и любителем гороскопов. Объяснил нам, что сейчас как раз год Желтой Крысы, и поэтому многие одеваются в желтый цвет или имеют в своем гардеробе какую-то деталь одежды желтого цвета. Вот и все…

— И вы сразу решили обратиться ко мне, чтобы найти возможного автора? Мне кажется, вы могли бы просто написать своему автору и попросить его связаться с редакцией. Графоманы очень тщеславны, они искренне верят, что создали очередной шедевр, и могут пойти на подобное сотрудничество.

— Мы решили вообще не связываться с ним и не печатать его рукопись, — признался Оленев. — Сейчас я полагаю, что это было не лучшее решение. Но вы должны нас понять. В редакции работают в основном интеллигентные, миролюбивые гуманитарии, которым в принципе не нужны все эти криминальные разборки и расследования с возможным маньяком. Мы просто отложили рукопись, после того как отправили копию в милицию. Кстати, капитан пообещал все-таки провести проверку.

Но примерно неделю назад мы получили новую рукопись. На этот раз речь шла об убийстве совсем юной девушки, подростка четырнадцати лет. И снова очень неприятные, просто ужасающие подробности. На этот раз мы решили все проверить. Наш главный редактор обратился через знакомых в Информационный центр МВД, чтобы узнать, не произошло ли похожее преступление за последние несколько недель. Ответ нас просто поразил. В стране произошло больше сорока подобных преступлений, и более ста девушек просто куда-то исчезли. Мы даже не могли себе представить масштабы подобной преступности.

— Есть официальные данные, сколько тысяч людей пропадает по всей России и сколько миллионов пропадает по всему миру, — ответил Дронго. — Это не только беда России, хотя здесь она достигает ужасающих масштабов, но и всех цивилизованных стран. Люди бесследно исчезают повсюду: от продвинутой Америки до заорганизованной Японии, от многонаселенного Китая до малочисленной Исландии. Некоторых сбивают машины, они попадают в аварии, теряют сознание, не могут вспомнить, что с ними произошло. Удары грабителей при неожиданных нападениях, внезапные потери памяти, болезни, похищения, особенно в случае с молодыми девушками, — в общем, все, что угодно. Старые люди, выйдя из дома, не могут найти дорогу обратно, забывают свой адрес, не могут вспомнить даже своего имени.

— Я все понимаю, — кивнул Валерий Петрович, — но когда все цифры собираются вместе, становится страшно. Мы уже не решились обратиться в милицию. На этот раз у нас просто не было ничего. Абсолютно ничего, никаких доказательств. Но Светляков позвонил в милицию своему знакомому криминалисту и рассказал ему нашу ситуацию. Тот посоветовал для начала передать все рукописи в их научно-исследовательский институт. Во-первых, психологи могут исследовать текст и определить, кто это писал — нормальный человек или шизофреник, а во-вторых, на рукописи могли остаться отпечатки пальцев возможного маньяка.

— Он хороший криминалист, — заметил Дронго, — очень разумное решение. Вы передали все документы этому криминалисту?

— Нет, — вздохнул Оленев, — я, собственно, поэтому к вам и пришел. Рукописи исчезли. Все пять рукописей. Мы их просто не смогли найти.

— Как это исчезли? Из вашего издательства?

— В этом какая-то непонятная тайна. Все присланные авторами материалы обычно хранились у нас в отделе рукописей. Все вместе. Но исчезли все пять рукописей именно этого автора. А мы абсолютно уверены, что никто чужой к нам не входил и не мог забрать эти документы.

— Почему вы так уверены?

— Издательство находится в служебном помещении в Переделкино, и мы подключили все наши комнаты к охране. Если бы кто-то чужой попытался залезть к нам, сработала бы сигнализация, и местные сотрудники вневедомственный охраны сразу бы появились в поселке. Через несколько минут. Но сигнализация не сработала, мы это точно проверили. И она была включена.

— Интересно, — пробормотал Дронго. — В Переделкино работают сотрудники Литературного фонда. Может, у них есть запасные ключи от ваших помещений?

— Даже если есть ключи, то и в этом случае сигнализация бы сработала, — резонно заявил Оленев, — но никто из посторонних к нам не заходил. В милиции просто не понимают суть наших претензий. Но мы же не сумасшедшие. Все рукописи неизвестного автора были зарегистрированы и прочитаны несколькими нашими сотрудниками. У нас сохранилась копия. Это вторая копия, первую мы отправили в милицию, а себе сделали вторую. И она сохранилась, так как случайно осталась лежать в папке у меня на столе.

— Интересно, — пробормотал Дронго, — вряд ли у вас работал невидимка, который смог бы обмануть систему сигнализации. Значит, кто-то из ваших. Очень интересно. Кажется, ваш случай действительно уникальный. А вы уверены, что автором этих рукописей не является кто-то из ваших сотрудников?

— Теперь мы ни в чем не уверены, — пробормотал Оленев, — поэтому и решили найти вас, чтобы посоветоваться.

 

Глава 2

Дронго задумчиво отодвинул тарелку, к которой так и не притронулся. Попросил официанта все унести и принести им чай. Затем обратился к своему собеседнику:

— Сколько всего человек работает в вашем издательстве?

— В Переделкино тринадцать человек. А в типографии находятся наши корректоры и технические сотрудники. Но они не приезжают к нам в издательство, и у них нет ключей. Директором там Василий Чигринец.

— Тринадцать человек, включая ваше руководство?

— Да. Директор Феодосий Эдмундович Столяров, его заместитель по хозяйственной части Иван Иванович Передергин, главный редактор Юрий Михайлович Светляков. Четверо редакторов — Виктор Кустицын, Марина Сундукова, Владимир Веремеенко, Людмила Убаева. Главный бухгалтер — Михаил Воеводов. Два переводчика — Фуркат Низами, он переводит с арабского и фарси, и ваш покорный слуга. Я владею английским и немецким. Хотя мы считаемся не только переводчиками, но и консультантами. Есть еще один консультант, который владеет французским, — Евгений Сидорин. Он раньше работал на ответственных должностях в Министерстве культуры и в ЮНЕСКО. И еще руководитель нашего технического отдела — Георгий Сергеевич Кроликов. И секретарь директора Нина Константиновна, которая и отвечает за всю переписку. Вот, собственно, и все.

— А ваши уборщицы? У них есть ключи от ваших помещений?

— Нет. Это уборщицы административных зданий писательского поселка. Они появляются у нас, только когда мы уже на работе. Пока мы не откроем двери, они не могут к нам войти, это исключено.

— Тексты набирают у вас?

— Нет. В типографии. Мы только смотрим рукописи и правим их по мере необходимости.

— У кого есть ключи?

— Почти у всех. У нас ненормированный рабочий день, и поэтому ключи есть почти у каждого из сотрудников. Во всяком случае, у каждого из редакторов. Вы же понимаете, что мы не можем заставить людей выходить на работу точно в девять. Это практически невозможно. Многие уносят рукописи домой, читают их по ночам.

— Может, и в этот раз кто-то унес рукописи домой? Вы всех опросили?

— Разумеется, всех. Собрали все издательство. Никто их не забирал. И никто их не видел. Мы все понимаем, что кто-то говорит неправду, но как выяснить, кто именно? И самое жуткое, что кто-то из наших может быть связан с этим маньяком.

— Почему вы уверены, что он маньяк?

— Не знаю. Но такое количество деталей. Я забыл рассказать вам еще об одном важном факте, который мы узнали потом. Марина позвонила своим знакомым и узнала, что у убитой была большая родинка на спине. Так вот, убийца в деталях описывает именно эту родинку. И мы уверены, что этот человек описывает погибшую в Саратове девушку.

— Вы не сообщили в милицию эти подробности?

— Нет. Больше мы туда не обращались. Но Светляков позвонил своему другу-криминалисту. И тот обещал все проверить. Но пока он нам не звонил, а рукописи, которые он так ждал, просто пропали.

— А если Светляков взял эти рукописи и передал их своему другу-криминалисту, не сказав вам ничего? Такой вариант вы исключаете?

— Абсолютно исключаем. Юрий Михайлович умный и ответственный человек. Он не стал бы их передавать, не сказав никому об этом. И самое главное — зачем? Чтобы испугать сотрудников нашего издательства, которые и без того напуганы этой непонятной и неприятной историей? Нет, нет, он не мог этого сделать.

— Может, кто-то его опередил и передал эти рукописи в милицию или в прокуратуру?

— Но тогда зачем скрывать? Какой в этом резон? Все знали, что мы передали копию рукописи в милицию и собирались переслать все документы знакомому криминалисту. Какой смысл забирать их тайком и передавать в милицию, не сказав никому из нас?

— Рукопись была напечатана на компьютере?

— Да, конечно. Сейчас очень мало людей пишут ручкой, многие предпочитают работать на компьютере. К тому же мы не принимаем рукописей, которые пишутся от руки. Мы не можем разбирать почерк каждого из авторов, это практически невозможно. Любой текст можно набрать на компьютере и распечатать на принтере. Или прислать нам текст по электронной почте.

— Ваш автор так и делал?

— Нет, ни разу. Он присылал все время рукописи. В больших плотных конвертах. С указанием нашего адреса, по почте. Все пять раз. Такие конверты обычно продаются на почте.

— Адрес был написан рукой?

— Нет. Тоже набран на компьютере, распечатан и приклеен к конверту.

— Вы хранили рукописи вместе с конвертами?

— Конечно. Это обычная практика. И они пропали все вместе.

Официант принес чайник и два чашки. Чай был китайский, с лепестками роз. Дронго разлил чай в обе чашки, протянул одну из них своему собеседнику. Тот, поблагодарив, подвинул к себе чашку.

— Что вы об этом думаете? — спросил Валерий Петрович.

— Сначала нужно проверить второе преступление и убедиться, что оно произошло на самом деле. В первом случае вполне возможно, что мы имеем дело с необычным совпадением. Желтая блузка и даже родинка еще ни о чем не говорят. Иногда бывают невероятные совпадения, хотя я обычно не верю в подобные случайности.

— И я не верю, — вздохнул Оленев.

— Значит, нужно убедиться, что второй случай убийства произошел на самом деле. И только тогда мы можем твердо знать, что убийца и автор этих опусов — одно и то же лицо. Только в этом случае.

— Как вы будете проверять?

— Это моя проблема. Вы можете показать мне копию четвертого письма, которая у вас осталась?

— Конечно. Теперь мы сделали сразу несколько копий. Боимся, чтобы и их не украли. Но держим в разных местах.

— Значит, у нас два вопроса. Пейте чай, Валерий Петрович, он здесь достаточно приятный. Первый — кто автор этих рукописей? И второй — кто их украл? А украсть их мог кто-то из ваших сотрудников. Отсюда можно сделать очень неприятный вывод. Возможно, кто-то из сотрудников вашего издательства имеет негласные контакты с этим маньяком. Кто мог знать о том, что вы собираетесь переслать рукописи в научно-исследовательский институт, к знакомому криминалисту, другу Светлякова?

— Все. Мы обсуждали это на общем собрании издательства. Как раз вечером. А утром они пропали. Нина Константиновна не смогла их найти. И сразу начала звонить Феодосию Эдмундовичу. Он приехал и тоже ничего не нашел. Потом приехали Светляков и Передергин. Вызвали всех редакторов, всех сотрудников издательства, даже Сидорину позвонили. Но ничего не смогли обнаружить. Сундукова чуть не плакала, она показывала, куда именно положила ночью все пять конвертов, которых теперь уже не было. А чай действительно вкусный.

— Я же вам говорил. Значит, у вас работают тринадцать человек. Двенадцать святых и один предатель. И вам нужно вычислить, кто из сотрудников может оказаться этим «Иудой».

— Да, — кивнул Оленев, — хотя я полагаю, что несколько человек мы можем исключить из этого списка…

— Например?

— Марина Сундукова. Это ведь она отправилась в Саратов и обнаружила ужасающие совпадения с рукописью.

— Наоборот. Я бы считал ее основной подозреваемой. Ведь убийце важно было дать о себе знать. И он мог сообщить о себе вот таким необычным способом. Почему убийство произошло именно там, куда поехала Сундукова? Может, совпадение, а может, и нет. Возможно, все было подстроено заранее, и она должна была обратить ваше внимание на такие подробности.

— Но это невероятно, — взмахнул руками Валерий Петрович, — я знаю ее много лет. Откуда у нее могут быть подобные связи? Нет, это невозможно.

— Во всяком случае, ее нельзя убирать из списка подозреваемых. Кого еще вы хотите убрать?

— Феодосия Эдмундовича. Ему почти восемьдесят. Он известный ученый, уважаемый человек. В его возрасте подобные «фокусы» просто не нужны.

— А может, наоборот? Последний шанс продемонстрировать свою проницательность. Может, он решил сам разобраться со стилистикой письма этого автора. Он ведь столько лет работал в Институте мировой литературы. И является самым крупным специалистом по рукописям Шолохова. Я читал о нем статью в «Комсомольской правде».

— Верно. Но это совсем иное. Рукописи Шолохова и измышления этого маньяка. Совсем разные уровни.

— Но он может выдать свое заключение по стилистике рукописей. Определить, кто именно их писал и тип мышления автора.

— Возможно, я с вами соглашусь. Но зачем это делать тайком от нас?

— Вы же сами сказали, что ему уже под восемьдесят. В таком возрасте люди хотят использовать каждый предоставленный им шанс. Я же не утверждаю, что он убийца. Но он вполне мог забрать эти рукописи. Для этого его возраст — не помеха. Кто еще должен исчезнуть из списка подозреваемых?

— Юрий Михайлович Светляков. Это ведь он договорился с криминалистом о проверке рукописей.

— И опять это не доказательство. Он договаривался о проверке рукописей, прекрасно зная, что они никогда не попадут в институт, так как именно он собирался их изъять. Разве такой вариант кажется слишком надуманным?

— Это невозможно, — чуть не поперхнулся Оленев. — Юрий Михайлович — известный прозаик, он член Комиссии по культуре при Президенте страны.

— Насколько я помню, в России в тюрьме сидел даже вице-президент и спикер парламента. Или вы считаете, что их должности ниже по рангу, чем общественная должность Светлякова? Могу только добавить, что в Азербайджане в тюрьме успели побывать два премьер-министра, я уже не говорю про Украину, Грузию или Казахстан. Большая должность никогда не являлась гарантией порядочности. Разве вы считаете иначе?

— Но не в случае с Юрием Михайловичем, — возразил Оленев.

— Судя по его книгам, он достаточно порядочный человек. Мы с ним несколько раз виделись на разных приемах, и мне импонируют его взгляды, мысли, статьи, книги. Но я уже давно привык вообще не доверять писателям, — признался Дронго.

— Почему? — удивился Валерий Петрович. — У вас фобия на писателей? Почему вы их не любите?

— Я не сказал, что не люблю. Я сказал, что не доверяю. Их книги часто не соответствуют внутреннему миру самих авторов. Один из самых блестящих стилистов, который так изумительно написал о любви, был Марсель Пруст. Для меня он был просто образцом писателя. При этом я знал о его нетрадиционной сексуальной ориентации. Я человек достаточно широких взглядов, и среди моих знакомых есть люди любой ориентации, это их право и их личный выбор. Но когда я узнал, что он любил издеваться над мышами и крысами, наблюдая, как из их ран, которые он наносил им остро заточенным стилетом или крупными швейными иглами, вытекает кровь, я просто начал испытывать к нему отвращение. А позже узнал, что он показывал своим любовникам фотографию своей обнаженной матери. И он для меня как писатель перестал существовать. Я понимаю, что в вашем издательстве, возможно, нет любителей мучить мышей, но воспоминание о Прусте все еще меня угнетает.

— Вы образованный человек, — вставил Оленев, — но это как раз тот самый случай, когда «знание умножает скорбь».

— Согласен. Итак, трое. Кто еще?

— Я полагал, что меня можно исключить, — грустно заметил Валерий Петрович, — но после ваших слов я думаю, что вы не сделаете исключение и для меня. Очевидно, я тоже мог оказаться в числе подозреваемых лиц, укравших эти рукописи. А потом, чтобы скрыть этот позорный факт, я решил установить контакт именно с вами, чтобы гарантировать свое алиби. Так, кажется, говорят юристы.

— Вы можете писать детективные истории, — кивнул Дронго, — браво. Значит, исключать никого нельзя. Тринадцать человек в издательстве. Если сумеем вычислить возможного вора, то не исключено, что выйдем и на вашего автора.

— Да. Поэтому я к вам и обратился. Если бы вы могли нам помочь! Я знаю, что вы частный эксперт и не обязаны нам помогать. И понимаю, что вы будете тратить на нас свое время. Но нам важно установить, как пропали рукописи и кто их нам отправлял. Мы готовы заключить с вами соглашение и выплатить вам гонорар как нашему юристу.

Дронго загадочно улыбнулся и покачал головой.

— Нет, — сказал он, — я не уверен, что вы сможете выплатить мой обычный гонорар. Но дело достаточно интересное, и я готов вам помогать из чисто профессионального интереса. Разумеется, все остальные расходы я отнесу за ваш счет. Если таковые появятся.

— Мы заранее согласны, — кивнул Оленев, тяжело поднимаясь со своего места. — Когда вы сможете приехать к нам в Переделкино?

— Уже завтра утром. Часам к одиннадцати. Может, вы присядете? У меня к вам еще несколько вопросов.

— Конечно. Я не хотел больше отнимать у вас время.

Оленев снова уселся на стул.

— Всех, кто работает в вашем издательстве, вы знаете давно?

— Всех. Некоторых я знаю по двадцать или тридцать лет. Некоторых меньше. Но достаточно давно, чтобы никого не подозревать. Психопатов среди наших нет, в этом я уверен.

— Я не говорю, что среди ваших сотрудников обязательно прячется маньяк. Вы подумайте и сразу мне не отвечайте. Разве не может быть и такого варианта, когда автор присланных рукописей — кто-то из родственников сотрудников вашего издательства? Возможно, сын, племянник, брат, муж, близкий родственник. В таком случае он решил послать рукопись в издательство, где у него есть знакомый. И попросил своего знакомого или знакомую забрать эти рукописи, когда ему сообщили о возможной проверке, о которой в вашем издательстве могли знать все.

— Об этом мы даже не думали, — нахмурился Оленев, — конечно, такой вариант больше похож на правду. Но я не знаю, что вам сказать. Придется изучать личные дела каждого. Я даже не представляю, что мы скажем людям, когда будем изучать их связи или их семьи.

— Не обязательно говорить об этом всем сотрудникам, — возразил Дронго. — Я уже понял, что директор у вас достиг солидного возраста. Кто у вас еще находится в этом «нежном» возрасте?

— Старше шестидесяти? Ваш покорный слуга, Евгений Сидорин и Фуркат Низами. Два переводчика и консультант издательства. Собственно, так и должно быть. Остальные редакторы вместе с главным гораздо моложе.

— А Передергин?

— Ему сорок пять. Он молодой, энергичный, спортивный. Приехал из Якутска, работал там председателем леспромхоза. Очень деловой, инициативный. У нас было столько проблем до его появления. Он крепкий хозяйственник, хотя и невыдержанный человек. Столяров все время делает ему замечания, Передергин может грубо ответить, нахамить любому посетителю, даже нашим редакторам, часто вообще не считается с мнением остальных, даже с мнением директора издательства.

— Не очень лестная характеристика.

— Он у нас такой своевольный уездный князек. Но пока он работает неплохо, и мы его терпим. Хотя, конечно, было бы гораздо лучше, если бы он чуть меньше проявлял свой характер.

— Насколько я сумел понять, вы полностью исключаете возможность проникновения к вам постороннего лица, похитившего эти документы.

— Полностью, — кивнул Оленев, — я же говорю, что наши комнаты стоят на охране. И никто не смог бы туда проникнуть незамеченным.

— А если у возможного пособника вашего автора был запасной ключ? Вы же сами сказали, что почти у каждого из ваших сотрудников есть свой ключ. Ничего не стоит сделать запасной ключ и войти в ваши комнаты.

— Не совсем так, — возразил Валерий Петрович, — от общего входа ключи есть только у руководства. А самое главное — рядом дежурит сторож, который охраняет соседнее административное здание. Если бы у нашего здания появились незваные гости, он наверняка бы их увидел. Наше здание примыкает к административному корпусу. Это даже не здание, а всего лишь коридор и семь комнат. В одной сидит директор, в другой его заместитель, в третьей главный редактор. В большой комнате сидят редактора, а в другой большой комнате — технический отдел и консультанты. Еще две небольшие комнаты используются как помещение для Нины Константиновны, где хранятся различные документы, и кабинет главного бухгалтера Воеводова. Вот, собственно, и все.

— Рукописи хранились в отдельном помещении?

— Нет. В комнате редакторов. Там сделаны большие стеллажи на всю стену, куда они и складывали рукописи. Во всяком случае, свежие. Через год мы отправляем их на склад.

— Окна у вас зарешеченные?

— Конечно. И на окнах тоже есть охрана.

— А кассир? Почему у вас нет своего кассира?

— Мы не платим гонорары. Обычно зарплату выдает Нина Константиновна, а подписывают все документы Передергин и Воеводов. Если есть какие-то конкретные расчеты, то их проводим через бухгалтерию нашей типографии. Забыл сказать, что у нас есть два своих представителя в Астане и в Баку. Нурлан Уразалин и Парвиз Убайдуллаев. Но они обычно занимаются только высылкой нам рукописей.

— Может, кто-то из них автор подобных страшных историй?

— Мы им тоже звонили. Они ничего не знают. И потом, я тоже читал эти «исповеди». Первые две рукописи были довольно неряшливыми и небрежными. Затем стиль письма значительно поменялся. Во всяком случае, эти рукописи отправлял нам человек, для которого русский язык является родным. И он достаточно образован и начитан, в этом я почти уверен.

— Тринадцать человек, — задумался Дронго, — мне понадобится личное дело каждого. Они у вас есть?

— Конечно, нет. У нас в издательстве даже нет своего отдела кадров. Мы небольшое издательство, но все сотрудники, во всяком случае, все работники издательства, включая Нину Константиновну, являются сотрудниками Международного литературного фонда. Мы можем обратиться к Огневу, чтобы он помог нам и разрешил просмотреть личные дела каждого из сотрудников. Я думаю, в этом не будет большой проблемы. Или сразу к Сергею Михалкову, который является председателем Международного совета писательских союзов, это правопреемник Союза писателей СССР. Можно просмотреть личные дела каждого и там. Они наверняка имеются.

— Хорошо, — согласился Дронго, — я вам помогу. Хотя никогда не работал в подобной среде и с такими людьми. Давайте сразу договоримся, что вы ничего не будете от меня скрывать. Ни хороших, ни плохих новостей. И пусть Юрий Михайлович познакомит меня со своим другом-криминалистом. Возможно, мы понравимся друг другу. А может, мы уже знаем друг друга. И не забудьте показать мне завтра оставшуюся копию рукописи.

— Обязательно, — явно обрадовался Оленев, — я просто не знаю, как вас благодарить.

— Подарите мне новые книги вашего издательства, — предложил Дронго, — это будет самый лучший подарок для меня.

— Сделаем, — согласился Валерий Петрович, — с автографами всех наших писателей. Можете считать, что вы их уже получили. Вы даже не можете себе представить, какая у нас сейчас обстановка в издательстве. Женщины просто боятся выходить на работу.

— Представляю, — ответил Дронго. — Значит, будем искать сразу двоих. Возможного автора и его возможного знакомого в вашем издательстве. Интересная задача. Вы по-прежнему убеждены, что это не может быть одно и то же лицо? Вы так хорошо всех знаете?

Оленев испуганно взглянул на своего собеседника. Он даже открыл рот, чтобы снова возразить, но Дронго добродушно покачал головой.

— Ничего не нужно говорить. Я все понял по вашему выражению лица. Значит, завтра ждите меня в поселке. Я постараюсь не опаздывать.

 

Глава 3

Он не любил сидеть за рулем. Автомобильные пробки, особенно в Москве, его раздражали и отвлекали от собственных мыслей. Поэтому уже много лет он имел своих водителей во всех трех городах, в которых жил. Предупредив водителя, что за ним нужно заехать утром в десять, он перезвонил своему другу и напарнику — Эдгару Вейдеманису.

— У меня к тебе необычное дело, — попросил Дронго, — я хочу, чтобы ты проверил через информационный центр данные о происшедшем преступлении за последние полтора-два месяца. Погибла четырнадцатилетняя девушка. Никаких других подробностей я пока не знаю.

— Как погибла? Несчастный случай?

— Нет. Убийство. Очевидно, действует некий серийный маньяк, но ничего более конкретного сказать не могу. Мне нужны все данные. И проверь убийство в Саратове. Там убили тоже молодую девушку, но ей было восемнадцать. Возможно, на ней была желтая блузка.

— Постараюсь, — вздохнул Эдгар, — ты знаешь, как нашим друзьям в милиции не нравится, когда мы делаем подобные запросы. Они считают, что мы не должны заниматься делами подобного рода.

— А ты напомни, сколько раз мы им помогали, — посоветовал Дронго, — и скажи, что мы не просим предоставить нам оперативную информацию или разгласить какие-либо данные. Нам нужна только информация по уже случившимся преступлениям. Они дают подобную информацию любому журналисту, в ответ на их запросы.

— Буду стараться, — согласился Вейдеманис. — Если бы ты сказал, где произошло первое убийство, было бы гораздо легче.

— Это не первое, а второе, — поправил Дронго, — первое было в Саратове. Хотя вполне вероятно, что тоже не первое. В любом случае проверь, может, кто-то объединил эти два дела в одно. Если сумеешь найти.

— Завтра я тебе перезвоню, — пообещал Эдгар.

Дронго положил трубку и отправился в кабинет, чтобы просмотреть газеты за последние два месяца. Возможно, о подобных преступлениях было напечатано и в центральных газетах. В таком случае через Интернет и его поисковые системы можно было попытаться найти упоминания об этих преступлениях. Упоминаний было много, разных и трагических. Но ни в одной газете не было упомянуто преступление в Саратове. Разочарованный, он закончил поиски во втором часу ночи.

На следующей день он поехал в Переделкино. Созданный еще во времена Сталина писательский поселок был довольно известным местом не только в России, но и далеко за ее пределами. Здесь жили практически все классики советской литературы, которые вполне комфортно существовали в рамках Союза писателей СССР. Выделенные дачи, огромные писательские квартиры в центре города, некоторым предлагали даже особняки, невероятные гонорары, не зависящие от числа проданных книг, гарантированные поездки за рубеж с хорошо оплаченными командировочными, льготы на получение машин, путевок в дома отдыха, билетов, размещение в гостиницах. Награды, ордена, высокие звания, выдвижение в депутаты различных Верховных советов — все это было в порядке вещей. Союз писателей был не просто суперминистерством, он был одним из самых привилегированных министерств бывшей страны. От писателей требовалось лишь придерживаться генеральной линии Союза на социалистический реализм и всемерно поддерживать существующий строй. Что они с удовольствием и делали. Некоторым разрешалась и критика в дозволенных пределах.

Дачи в Переделкино выделялись писателям в порядке очереди, но выдавали их в основном бывшим функционерам и сотрудникам Союзов писателей. Деревянные дома нельзя было назвать особо комфортабельным жилищем, но после развала Союза все сразу изменилось. Цена на сотку в этом районе начала расти с головокружительной быстротой, и вскоре обладатели деревянных домиков стали владельцами участков, имеющих реальную стоимость в несколько сотен тысяч долларов, а иногда и миллионов. Разумеется, после этого в Литературном фонде начались склоки, интриги, аферы, которые вызывали все новые и новые скандалы среди писателей. Хотя, если говорить откровенно, писателей оставалось уже не так много. Борьбу вели уже родственники и знакомые писателей, чиновники и деляги, которые отвоевывали свои сотки у бывших хозяев этой земли.

Дронго приехал в Переделкино к одиннадцати часам и довольно быстро нашел издательство, рядом с которым стояли два автомобиля. Он вошел в здание, обратив внимание на железную входную дверь. Такую дверь практически невозможно было сломать или открыть. Он вошел в коридор. Слышались громкие голоса сотрудников. Пройдя по коридору, он остановился у таблички «Консультанты» и постучал в дверь.

— Войдите, — услышал он и вошел в кабинет.

За небольшими столиками сидели трое мужчин. Сидевший у окна был относительно молод. Ему было лет сорок пять. Грузный, достаточно плотный, мордастый, с копной черных волос и темными усами. Он недовольно взглянул на вошедшего и громко спросил:

— Вам кого?

— Извините, — сказал Дронго, — я пришел к Оленеву. Его здесь нет?

— Он сейчас придет, — кивнул незнакомец, — проходите, садитесь. Вы, наверно, тот самый эксперт, о котором нам говорил Валерий Петрович. Я Кроликов Георгий Сергеевич, руководитель технического отдела издательства. А это наши консультанты. Фуркат Низами, — показал он на седого невысокого мужчину с характерным азиатским лицом, — и Евгений Юрьевич Сидорин, — показал он в сторону второго.

Тот был кряжистый мужчина среднего роста, с круглым лицом и в очках. Он приветливо кивнул, с любопытством разглядывая гостя.

— Хорошо, что вы приехали, — сказал Кроликов, — а то у нас уже считают, что здесь водятся домовые или привидения. А я ни в какие привидения не верил и не поверю. Кто-то просто переложил эти рукописи в другое место, и мы их не можем найти. Обычный писательский бардак.

— Не стоит так говорить, — нахмурился Евгений Юрьевич, — никто эти рукописи не мог переложить. Они пропали, и нужно говорить об этом прямо и открыто. Кто-то их намеренно забрал. Не нужно выдавать желаемое за действительное.

— Я говорю о том, что не стоило сразу поднимать панику, — возразил Кроликов, — сначала нужно разобраться.

— Правильно, — вставил Фуркат Низами. У него был мягкий и певучий голос с сильным акцентом. — Не нужно никого обвинять. Будем разбираться.

— Но рукописи пропали, — напомнил Сидорин, — а это уже конкретный факт, с которым ничего не сделаешь.

В комнату вошел Оленев. Он был со своей неизменной палкой и тяжело шагал, опираясь на нее.

— Доброе утро, — протянул он руку гостю, — вас уже ждут. У Феодосия Эдмундовича собрались все наши руководители. Пойдемте туда. А потом они соберут весь наш коллектив.

Дронго пожал ему руку и последовал за ним.

— У нас такое руководство, — услышал он недовольный голос Кроликова, — сначала сами разговаривают с экспертом, дают ему свои руководящие указания, а уже потом собирают всех остальных.

Оленев обернулся, улыбнулся.

— У него такой характер, — примиряюще сказал он.

Они прошли по коридору, вошли в приемную. Из нее можно было попасть в кабинеты директора и главного редактора, расположенные напротив друг друга. В приемной находилась пожилая женщина с доброжелательным и мягким выражением лица.

— Здравствуйте, — приветливо сказала она, — проходите. Они вас ждут.

В просторном кабинете директора издательства находилось еще трое мужчин. Директор издательства сидел за своим столом. Феодосий Эдмундович был известный ученый, много лет проработавший в Институте мировой литературы и даже некоторое время возглавлявший Союз писателей Москвы. Ему было уже под восемьдесят. У него была строгая, седая борода, кустистые брови, мощное телосложение. Он напоминал купцов первой гильдии, которые знали цену и своему опыту, и своей прожитой жизни, и нажитым капиталам. С правой стороны расположился главный редактор Юрий Михайлович Светляков. Это был молодой, достаточно известный прозаик, уже давно тяготившийся своими обязанностями в этом издательстве. Высокого роста, с короткой бородкой, немного курчавыми волосами, похожий на повзрослевшего сатира, он насмешливо смотрел на входившего эксперта. Светляков, как умный и начитанный человек, был немного циником, поэтому он не придавал особого значения исчезнувшим рукописям, полагая, что они просто потеряны в издательстве. Но спорить со Столяровым ему не хотелось.

С левой стороны от директора сидел его заместитель. У него были резкие, словно вырубленные, черты лица, темные волосы, острый кадык, узкие лисьи глаза, характерные скулы, возможно, среди его предков были и азиаты. У него был скрипучий, неприятный голос, в отличие от Светлякова, у которого был мягкий тенор.

— Здравствуйте, — поднялся директор, протягивая руку, — спасибо, что нашли время к нам приехать. Валерий Петрович говорил, что мы можем обращаться к вам как к господину Дронго?

— Меня обычно так называют.

— Познакомьтесь. Иван Иванович Передергин и Юрий Михайлович Светляков.

Рукопожатие первого было сильным, волевым. У второго была расслабленная ладонь интеллектуала. Они расселись за столом для совещаний, куда прошел и Столяров.

— Очевидно, вы знаете, что у нас произошло, — начал Феодосий Эдмундович. — Сначала некий неизвестный автор присылал нам свои опусы, а потом мы случайно выясняем, что он пишет почти документальную прозу, если можно так сказать. Мы обратились в милицию, но нас там явно не поддержали и не поняли. Затем Юрий Михайлович решил обратиться в институт судебной экспертизы, к своему знакомому. И когда мы приняли решение отправить эти рукописи на экспертизу, они пропали. Разумеется, это неприятно и вызывает некоторые вопросы, которые мы хотим разрешить с вашей помощью, уважаемый господин… Простите, как вы сказали?

— Дронго…

— Да, господин Дронго.

— Возможно, не пропали, — заметил Светляков, — но мы их нигде не можем найти.

— Их унес какой-то вор, — жестко вставил Передергин. — Нужно найти этого человека, чтобы он больше не мог воровать у нас рукописи. Передать дело в милицию, и пусть они найдут вора.

— Не нужно так категорично, Иван Иванович, — вмешался Столяров, — господин эксперт сам во всем разберется. Мы уже пытались достучаться до наших правоохранительных органов, но, к сожалению, они не всегда к нам прислушиваются.

— Пусть разбирается, — согласился Передергин, — но нам нужно предупредить всех, что в издательстве работает эксперт и теперь все бумаги должны быть на особом контроле.

— У нас не режимное предприятие, — вставил Светляков, — и не нужно никого пугать. Пусть господин эксперт спокойно работает. Если понадобится, я готов уступить ему свой кабинет.

— Это будет очень хорошо, — обрадовался Столяров, — тогда так и сделаем. А вы можете пока работать у меня в кабинете. Я думаю, мы не поссоримся. У вас есть какие-нибудь пожелания или просьбы? — спросил он у гостя.

— Мне нужно ознакомиться с личными делами каждого из ваших сотрудников, — сообщил Дронго.

— Это не проблема, — сразу ответил Феодосий Эдмундович, — мы позвоним в отдел кадров Союза писателей, и вы можете подъехать на Поварскую и там просмотреть все дела, которые вас интересуют. Что еще?

— Больше ничего. Я постараюсь не особо надоедать вам своими просьбами и как можно скорее завершить свое расследование.

— Мы готовы заключить с вами договор на юридическое обслуживание, — напомнил Столяров, — Иван Иванович заключит с вами договор.

— Это мы еще успеем, — кивнул Дронго. — А теперь я хотел бы посмотреть ваше издательство и познакомиться с вашими редакторами.

— Разумеется, — согласился Феодосий Эдмундович, — вы можете пройти и познакомиться с каждым нашим сотрудником, благо у нас не такой большой штат. Валерий Петрович покажет вам все, что вы пожелаете. Благодарю вас за помощь нашему издательству.

Дронго обратил внимание на недовольное выражение лица Ивана Ивановича Передергина. Очевидно, ему вообще не нравилась эта затея с приглашенным экспертом. Он считал, что гораздо выгоднее и полезнее передать дело в милицию, а не заниматься разного рода экспериментами с приглашением частных детективов.

Вместе с Оленевым Дронго вышел из кабинета директора. На часах было двадцать пять минут двенадцатого. И в этот момент раздался телефонный звонок его мобильного аппарата. Он достал телефон. Это был Эдгар Вейдеманис.

— Я проверяю все возможные убийства за последние два месяца, — передал Эдгар, — особо обращаю внимание на убийства несовершеннолетних. Ты знаешь, что я человек не очень сентиментальный, но это просто настоящий вал преступлений против детей. Такое впечатление, что количество преступлений против несовершеннолетних выросло в несколько раз.

— Очевидно, все обстоит именно так, — нахмурился Дронго, — число психопатов не уменьшается, а растет в геометрической прогрессии. Я думаю, ученым давно пора заняться этой проблемой. Что-нибудь нашел?

— Да. Сначала преступление в Саратове. Там убили восемнадцатилетнюю девушку. На ней действительно была желтая блузка. Примерно три недели назад убили четырнадцатилетнюю девушку в Нижнем Новгороде. Очень похоже, что это тот самый случай, о котором ты запрашивал. Интересно, что в МВД не обратили внимания на поразительное сходство обоих преступлений. В обоих случаях убийца пытался изнасиловать свои жертвы. И в обоих случаях у него это не получалось. Ты понимаешь, о чем я говорю. Следы спермы они находили, но девушки не были изнасилованы. Это заключение медэкспертов.

— Интересно, — пробормотал Дронго, взглянув на стоявшего рядом Оленева, — очень интересно. На почве бессилия, очевидно, и рождаются все возможные фобии.

— Очень похоже, — согласился Вейдеманис, — я специально позвонил, чтобы тебя предупредить. Если ты занимаешься поисками этого преступника, то будь осторожен. Судя по всему, он достаточно сильный человек, убитая в Саратове девушка была спортсменка и оказала ему сопротивление. Но, похоже, этим она его только раззадорила.

— Мне нужны будут все подробности, — напомнил Дронго, — любые детали обоих преступлений. Просмотри все, что можно просмотреть. Если понадобится, то тебе даже придется съездить на один день в Нижний Новгород, чтобы узнать все на месте.

— Понятно, — недовольно пробормотал Эдгар, — я уже понял, что ты занялся этим делом достаточно серьезно. Может, заодно расскажешь мне все, что ты уже знаешь?

— Сегодня вечером, — пообещал Дронго.

Он посмотрел на палку, которую держал в правой руке Оленев. Нет, с такой палкой этот человек в маньяки явно не годится. В его возрасте и с палкой трудно бегать по чужим городам за девушками-спортсменками.

Он попрощался и убрал телефон в карман.

— Что-нибудь узнали? — спросил Валерий Петрович.

— Да, — мрачно ответил Дронго, — кажется, мой напарник нашел и вторую убитую девушку, о которой вам написали. Если это не обычное совпадение. Как жаль, что вы не сохранили копии последней рукописи.

— Но у нас есть копия четвертой, — напомнил Оленев.

— Надеюсь, что хотя бы она не пропадет, — пробормотал Дронго. — А теперь покажите мне, где сидят ваши редакторы. Но сначала давайте посмотрим вашу «сокровищницу», где вы храните старые рукописи.

— Пройдемте, — согласился Валерий Петрович.

Они прошли по коридору. В конце коридора были две двери.

— Там сидит наш главный бухгалтер Михаил Воеводов, — показал Оленев на правую дверь, — а вот здесь наша кладовая. Я специально взял ключи у Нины Константиновны.

Дронго взглянул на замок и усмехнулся. Обычный примитивный замок, который при желании можно открыть почти любым ключом. Оленев открыл дверь. Они вошли в комнату. В нос ударил запах гниющих бумаг. Все полки внутри комнаты были завалены папками, книгами, бумагами, различными бланками. На полу были остатки крысиного помета.

— Здесь не только наши документы, но и оставшиеся старые бланки Литфонда СССР, — словно извиняясь, объяснил Оленев.

— Рукописи хранятся здесь?

— Старые — да. А новые — в комнате редакторов. Она находится дальше. Самая большая комната.

Дронго осмотрел кладовую. Если бумаги будут хранить здесь еще несколько лет, то они превратятся в труху. Он повернулся и вышел из комнаты. Оленев вышел следом, закрыл дверь.

— Давайте познакомимся наконец с вашими редакторами, — мрачно предложил Дронго. — И не забудьте пригласить сюда специалистов из отдела дезинфекции. Иначе крысы и моль съедят все ваши ценные бумаги.

— Я много раз говорил об этом и Феодосию Эдмундовичу, и Ивану Ивановичу. Но все никак не решимся. Нужно проводить настоящую ревизию.

— И как можно скорее, — добавил Дронго. Он все еще думал о сообщении Эдгара Вейдеманиса, подтвердившего его худшие опасения.

 

Глава 4

Они прошли по коридору, и Валерий Петрович открыл дверь в комнату редакторов. Это была даже не комната, а достаточно просторный зал метров на пятьдесят. Пять столов, за четырьмя сидели редакторы. Шесть больших шкафов, даже не запирающихся на ключ, так как все были переполнены рукописями и бумагами в папках. Многие рукописи лежали и на шкафах, образуя внушительные стопки. Некоторые лежали на двух диванах. Одна стена была целиком занята стеллажами, на которых тоже были рукописи и книги.

Ближе к дверям сидел высокий мужчина с короткой седоватой бородкой, острым носом, в очках. Он недовольно посмотрел на вошедших. Это был Виктор Кустицын. За соседним столом расположилась женщина в очках. Строгий взгляд педагога, мягкие, округлые формы лица, короткая стрижка. Женщине было чуть больше сорока пяти. Это была Марина Сундукова. У окна сидела другая дама, Людмила Убаева. Она была моложе. Среднего роста, худощавая, с глубоко посаженными глазами, волосами неопределенного светлого цвета, острыми чертами лица. Чуть дальше за другим столом расположился четвертый редактор — Владимир Веремеенко. Он был самым молодым из присутствующих. У него была внешность скорее актера, чем редактора. Он поправил непослушные волосы и первым поздоровался с вошедшими:

— Добрый день, Валерий Петрович. Это, очевидно, наш эксперт, о котором вы нам говорили.

— Да, — кивнул Оленев, — господин Дронго любезно согласился нам помочь.

— Как вы сказали? — спросила Сундукова. — Дронго? Это имя или фамилия? У сербов встречаются имена Драго или Дранко.

— Дронго, — поправил ее Валерий Петрович. — Господин эксперт согласился провести свое частное расследование и попытаться установить, куда могли исчезнуть наши рукописи.

— Это очень хорошо, — вздохнула Сундукова, — может, скорее закончится этот ужас, с которым мы столкнулись. А вы не проверяли последнюю рукопись?

Дронго не успел предупредить Оленева, чтобы тот ничего не говорил. Валерий Петрович его опередил.

— Преступление уже совершено. Убийца написал нам правду.

Наступило тяжелое молчание. Все смотрели на гостя.

— Это не совсем так, — сразу сказал Дронго. — Мой напарник сообщил, что несколько недель назад было совершено преступление, похожее на то, которое было описано в последней рукописи. Но я бы не стал утверждать, что ваш автор обязательно тот самый маньяк и убийца, который и совершил подобные преступления.

— А кто он в таком случае? — спросил Веремеенко. — Откуда он знает про эти убийства?

— Он может быть журналистом, который пишет на подобные темы. Или следователем, который занимается расследованиями этих преступлений. Он не имеет права рассказывать о своей работе, но может попытаться ее описать в такой художественной форме. Некоторые следователи иногда так и делали.

— Тогда кто похитил рукописи? — спросил Оленев.

— Возможно, по его просьбе это сделал кто-то из его знакомых в вашем издательстве.

— Нужно более конкретно, — заметил Кустицын.

— У вас на все вопросы есть легкие ответы, — недовольно сказала Убаева, — а мы должны здесь работать.

— Поэтому я не склонен паниковать, а постараюсь разобраться, — ответил Дронго.

Дверь открылась, и в кабинет вошел еще один незнакомец. Выше среднего роста, седоволосый, подтянутый, как бывший спортсмен. Это был Михаил Воеводов.

— Здравствуйте, — сказал он, мягко выговаривая согласные.

— Наш главный бухгалтер, — представил его Оленев. — Вот, собственно, и все. Вы познакомились со всеми, кто у нас работает. А это наш приглашенный эксперт господин Дронго.

— Очень приятно, — сухо кивнул Воеводов, — только мне нужно работать. Слава богу, у меня никогда не пропадает ни одна бумажка. А это потому, что я все важные документы запираю в сейф, который находится в моей комнате. И ключи от сейфа есть только у меня.

— Иными словами, вы никому не доверяете? — уточнил Дронго.

— Что вы говорите, — испугался Оленев, — он не это имел в виду.

— Когда ключи от комнаты есть у каждого сотрудника, то можно подозревать кого угодно, — заметил Воеводов. — Я не говорю конкретно ни о ком из присутствующих. Я считаю эту систему неверной. Нужно хранить ключи у одного человека. У Феодосия Эдмундовича. Или еще на случай страховки у Ивана Ивановича. И все. В таком случае ничего не будет пропадать. И никого не нужно будет подозревать.

— И вообще, ввести здесь солдатскую дисциплину, как в казарме? — весело спросил Веремеенко. — Вам не кажется, что это перебор?

— Нет, не кажется. Дисциплина и порядок прежде всего, — назидательно сказал Воеводов.

— Это значит, вы подозреваете всех присутствующих? — нахмурилась Убаева.

— Я никого не подозреваю, — возразил Воеводов, — а говорю об элементарных правилах, которые есть в каждом учреждении, в каждом издательстве.

— Это ненужный спор, — примирительно вставил Оленев. — Мы могли дискутировать на эту тему до того, как пропали документы. И никак не после. Теперь нужно понять, кто и зачем их забрал.

— Извините, — сказал Дронго, — а где обычно хранятся новые рукописи? Где вы храните старые, я уже видел.

— В этих шкафах, — показал на шесть больших старых шкафов Оленев, — и на этих стеллажах. Очевидно, вы уже поняли, что должного порядка с хранением рукописей у нас нет. Но так происходит почти в каждом издательстве. А тем более в таком писательском коллективе, как наш. Никто не мог предположить, что рукописи понадобятся нам в качестве свидетельских доказательств возможных преступлений нашего автора.

— Принесите мне вашу копию рукописи, — попросил Дронго.

— Сейчас принесу. — Оленев повернулся и вышел из комнаты.

— Наверно, рукописи куда-то положили и забыли про них, — добродушно заметил Воеводов, — и вообще, не нужно из-за них так нервничать. У Валерия Петровича осталась копия одной из них. И об этом все знают. Значит, рукописи украл не наш сотрудник, который знал о копии, а забрал кто-то из посторонних. Здесь всегда полно разных посетителей, и их могли просто забрать с собой. Мы же не обращаем внимания на папки и сумки наших гостей.

— Не нужно так говорить, — нахмурился Кустицын, — получается, что мы все не заметили, как у нас из-под носа стащили рукописи. Так просто не бывает.

— Еще как бывает, — победно сказал Воеводов, — вы же не всегда находитесь здесь вчетвером. Чаще один или двое редакторов. Это сегодня вы все сюда приехали. А посетителей бывает по несколько человек. Вы могли не заметить.

— Вот он всегда так, — возмутилась Убаева, — готов обвинить нас в чем угодно, лишь бы еще раз подчеркнуть, какой он незаменимый сотрудник и как плохо мы работаем.

— Я этого не говорил, — возразил Воеводов.

Он хотел еще что-то добавить, но дверь неожиданно открылась. На пороге стоял бледный Оленев.

— Она исчезла, — пробормотал он, — рукопись лежала у меня в столе. В моей папке. А сейчас ее нет.

Он вошел в комнату, растерянно глядя на сидевших за столами редакторов. Следом за ним в комнату вошли Кроликов, Сидорин и Фуркат Низами. По их виду было понятно, что они тоже потрясены потерей.

— Как такое могло случиться? — тихо спросил Валерий Петрович. — Я сам положил ее в папку и запер на ключ в своем столе.

— Успокойтесь, — посоветовал Дронго, — вы должны были предположить, что кто-то мог забрать и эту копию после того, как забрали все остальные рукописи. Разве вы сделали только одну копию?

— Нет, — ответил Оленев, — есть еще две. Одна у меня дома, а вторая в сейфе у Феодосия Эдмундовича. Мы с ним решили подстраховаться, но никому об этом больше не сказали.

— Я мог бы спрятать у себя в сейфе, — недовольно заметил Воеводов, — и никто бы ее оттуда не достал.

— Не нужно быть таким самоуверенным, — вмешался Сидорин. Лицо у него побагровело, очевидно, от волнения. И излишнего давления. Фуркат Низами стоял рядом и что-то растерянно шептал.

— Нужно вызвать милицию с собакой, — предложил Кроликов.

— Подожди ты со своей собакой, — отмахнулся Кустицын, — нужно вообще разобраться и понять, что здесь происходит.

Валерий Петрович повернулся и пошел в кабинет директора. Все молча проводили его долгими взглядами.

— Если так пойдет и дальше и рукопись украли у Феодосия, то нужно закрывать наше издательство, — решительно заявил Кроликов. Он мрачно оглядел присутствующих. Его монументальная, мощная фигура выражала скорбь по уже исчерпавшему свои возможности издательству.

— Светляков уйдет первым, — негромко сообщил Веремеенко.

— Конечно, уйдет. А вы вместе с ним. Вы же друзья, — сразу ответила Убаева.

— При чем тут друзья? Мне не нравится работа в подобной обстановке, — заметил Веремеенко. — Нельзя работать в учреждении, в котором пропадают документы.

— Вот-вот, — согласился Кроликов, погрозив неизвестно кому указательным пальцем, — нужно собраться и подумать, как мы будем работать в будущем.

— Давайте успокоимся, — предложил дребезжащим голосом Фуркат Низами, — иначе мы все поссоримся и не будем доверять друг другу.

— Куда уже больше, — развел руками Кроликов, — у нас из кабинета пропадают рукописи.

Дверь снова открылась. В комнату вошел Феодосий Эдмундович вместе с Валерием Петровичем. Он оглядел присутствующих. Строго сказал:

— Дисциплина в последнее время у нас расшаталась, и я прошу всех присутствующих обратить на это внимание. И вообще, отмечать в своих журналах, кто к нам приходит и кто уходит. С завтрашнего дня у входных дверей будет дежурить сотрудник охраны, я уже договорился с Литературным фондом, они оплатят нам охрану. А пока не нужно нервничать, продолжайте спокойно работать. Мы пригласили опытного эксперта, который во всем разберется.

Он повернулся, чтобы уйти. Затем, вспомнив, что не сказал главного, снова обернулся к присутствующим.

— И насчет копии рукописи тоже не нужно беспокоиться. Еще одна копия была у меня в сейфе. И я передал ее Валерию Петровичу, чтобы он ознакомил с ней нашего эксперта. Поэтому у нас все в порядке. Продолжайте работать.

Он не спеша вышел из комнаты.

— Железный мужик, — сказал Кроликов. Было непонятно, говорит он это восхищенно или с сарказмом. Хотя сарказм и Кроликов были слишком разными векторами. Георгий Сергеевич считался человеком достаточно прямолинейным, умевшим говорить даже неприятные вещи в лицо своему собеседнику.

— Вот копия рукописи, — протянул папку Оленев.

Дронго взял рукопись. Если все правильно, то у кого-то сейчас должно было испортиться настроение. Он взглянул на всех собравшихся. Две пары женских и семь пар мужских глаз смотрели на него. Сундукова и Убаева. Оленев, Воеводов, Кроликов, Сидорин, Низами, Кустицын, Веремеенко. Девять человек. Еще четверо сейчас в кабинете и в приемной директора. Столяров, Светляков, Передергин и Нина Константиновна. И среди них обязательно есть человек, который забрал эти рукописи. Кто он? И какая может быть связь у него с возможным автором? Или самим преступником?

Раздался телефонный звонок. Он достал аппарат и взглянул на него. Это был снова Эдгар. Дронго извинился и вышел в коридор.

— Какие новости? — спросил он у своего друга.

— Не очень хорошие, — ответил Вейдеманис, — все гораздо хуже, чем мы с тобой предполагали. Этот убийца настоящий маньяк. Он нанес в Саратове двенадцать ножевых ранений своей жертве, когда она оказала ему сопротивление. Будь осторожен. Если ты рядом с ним, то будь очень осторожен. Он настоящий психопат.

— А в Нижнем Новгороде?

— Там характер преступления несколько иной. Он ее задушил. Но там был совсем другой случай.

— Может, это двое разных людей?

— Возможно. Во всяком случае, в Нижнем он не доставал своего ножа. Но в обоих случаях жертвы не были изнасилованы, хотя предпринимались такие попытки. Вот что их связывает, ты меня понимаешь?

— Вполне. Завтра поедешь в Нижний.

— Где ты находишься? Я могу узнать, где ты сейчас находишься?

— Далеко. Я не в Москве, я в Переделкино.

— Где? — не понял Эдгар.

— В дачном поселке писателей. Называется Переделкино. Неужели никогда не слышал? Здесь есть даже музей твоего любимого Пастернака.

— Конечно, слышал. Что ты там делаешь? Какое отношение имеет писательский поселок к этим преступлениям?

— Имеет. Это долгая история. Вечером я тебе все расскажу, а пока закажи билет в Нижний Новгород. Учитывая, что ты у нас любишь летать самолетами, можешь забронировать себе билет на утренний рейс. А мне понадобится билет на поезд в Саратов. Как всегда, СВ и целое купе, чтобы меня не беспокоили. Поеду вместе с Леонидом Кружковым.

Это был помощник Дронго, который помогал ему с Вейдеманисом во всех расследованиях.

— Опять? — нервно спросил Эдгар. — Ты знаешь, как я отношусь к твоим подобным выходкам. Нельзя все время играть с судьбой. Это очень опасно. Может, в Саратов тоже поеду я?

— Нет. Ты поедешь в Нижний Новгород.

— Но так нельзя. Рано или поздно все может сорваться. Нельзя все время подставлять себя. Этот трюк уже все знают.

— Его знаем только мы с тобой и Леня Кружков. К тому же он действует очень эффективно. Поэтому не будем спорить. Я поеду с Леонидом.

— Ты понимаешь, чем рискуешь? И учти, что с тех пор прошло уже много времени. Ты можешь ничего не найти. И наверняка так будет. Тебе не стоит так рисковать. Давай все-таки поеду я вместе с Кружковым.

— Нет. Мне нужно отправиться туда самому. Поэтому закажи билет на поезд. Через два часа я буду дома.

— Я приеду к тебе. Но почему ты в Переделкино? Ты думаешь, что этот убийца проживает в писательском поселке?

— Нет, — улыбнулся Дронго, — до такой дикой фантазии я еще не дошел. Хотя может быть все, что угодно. Это может быть сын литератора или его племянник. Надеюсь, писатели еще не одичали до такой степени. Хотя некоторые прецеденты уже имеются.

— Ты, как всегда, шутишь.

— Ты даже не можешь себе представить, до какой степени я серьезен.

Он убрал аппарат и прислушался. Из-за двери раздавались громкие голоса. Громче всех говорил Кроликов. Его явно возмущала ситуация, в которой оказались сотрудники издательства. Дронго открыл дверь, и все сразу замолчали.

— Что-то узнали? — осторожно уточнил Оленев.

— Пытаюсь, — пробормотал Дронго, — во всяком случае, теперь у меня есть копия рукописи. Поэтому я вас покину, чтобы ознакомиться с этим опусом.

И здесь он сказал то, что не говорит ни один следователь ни при каких обстоятельствах. И тем более опытный эксперт, расследующий столь опасное преступление.

— Сегодня вечером я поеду в Саратов, чтобы завтра все проверить на месте. По вашей рукописи.

Оленев смутился. Он посмотрел на окружавших его людей. Зачем гость сообщает всем такие сведения, мелькнуло у него в голове, ведь среди сотрудников издательства может быть и предатель, связанный с убийцей. Так подумали и некоторые другие.

— Поступайте, как считаете нужным, — сказал Валерий Петрович на прощание.

— До свидания, — Дронго кивнул всем.

Он закрыл за собой дверь и остановился, прислушиваясь к словам Кроликова.

— Какой-то непонятный тип. Зачем он сообщает всем о своих планах? Похож на любителя-дилетанта. Где вы его нашли, Валерий Петрович?

— Мне его хвалили, — смущенно ответил Оленев.

— И я тоже слышал, что он хороший эксперт, — возразил Сидорин, — у меня есть друг, он американец, сын Юджина Даббса, он мне хвалил господина Дронго, говорил, что тот очень профессиональный эксперт.

— Посмотрим, — упрямо произнес Кроликов, — он пока еще себя никак не проявил. Нужно проверять человека в деле.

Дронго усмехнулся, идя по коридору к выходу. Самое главное, что ему удалось получить копию этой злосчастной рукописи. Хорошо, что они перестраховались и сделали несколько копий. Завтра в любом случае нужно будет проверить все возможные версии в Саратове. И в который раз подставить себя под возможный удар ножом убийцы. Он делал это уже несколько раз. Придется повторять.

 

Глава 5

Он успел рассказать Эдгару Вейдеманису все подробности своего визита в Переделкино и передать первоначальный разговор с Валерием Оленевым. Вейдеманис слушал, как обычно, молча, не перебивая и размышляя над каждым произнесенным словом. Когда Дронго закончил свой рассказ, он молчал несколько минут, а затем недовольно произнес:

— Если дело обстоит именно так, то вполне возможно, что в этом издательстве работает знакомый убийцы. И тогда ты более чем рискуешь.

— Со мной поедет Леонид, — напомнил Дронго.

— Все равно опасно. Будь осторожен и старайся не отрываться от Леонида.

— Постараюсь. А ты все проверь на месте.

Эдгар поехал провожать его на вокзал. На перроне их уже ждал Леонид Кружков. Он был чуть выше среднего роста и имел достаточно обычную, стертую внешность без характерных особенностей, бросающихся в глаза. Такие люди были идеальными наблюдателями, или «топтунами», как их называли в некоторых правоохранительных органах. Он должен был наблюдать за Дронго во время их путешествия в Саратов, обеспечивая его безопасность. Это был опасный трюк Дронго. Если среди сотрудников издательства был сообщник убийцы, то он мог сообщить автору рукописей о том, что эксперт собирается выехать на место совершенного преступления. Такая информация должна была заинтересовать убийцу. Он мог попытаться просто убрать эксперта, который будет проверять все обстоятельства по копии рукописи. В этом случае Дронго играл роль «подсадной утки», а Кружков его страховал. Он должен был незаметно следить не только за Дронго, но и за всеми, кто мог оказаться рядом или попытаться напасть.

Ночью Дронго начал читать рукопись. Он сразу составил себе мнение об авторе. Достаточно начитанный, есть ссылки на классиков, большой словарный запас, умеет правильно строить предложения, верно употребляет редкие слова. И вместе с тем такое жуткое описание убийства. Во всех подробностях, словно пережитое лично. Так мог написать только человек, совершивший подобный акт или хотя бы переживший его мысленно. Из рукописи следовало, что автор получает удовольствие от самого процесса выбора жертвы, долгого преследования и, наконец, нападения. Автор жаловался на сопротивление, которое ему оказала жертва, неожиданно сумевшая яростно себя защищать. Он даже пожаловался на синяки, которые получил от ударов этой спортсменки. И лишь после того, как он достал свой нож и ударил ее несколько раз, она наконец успокоилась и обмякла.

Читать было неприятно. Несколько раз Дронго останавливался, брезгливо морщась при чтении той или иной фразы. Если автор является убийцей, то он описал все достаточно квалифицированно. Непонятно, почему в милиции не обратили внимания на сцену убийства, ведь автор четко указал, что в Саратове жертва оказала насильнику яростное сопротивление и ему пришлось несколько раз ударить ее ножом. Совпадение слишком очевидное, чтобы не обратить на него внимания. Но в милиции не придали значения столь важному факту.

И еще несколько поразительных совпадений. Желтая блузка на убитой и ее родинка. Почему и на эти факты никто не обратил внимания? Достаточно было сделать элементарный запрос в Саратов или просто позвонить. А они отмахнулись. Нужно будет вернуться в Москву и попытаться понять логику действий сотрудников милиции.

Последний фактор, на который следовало обратить внимание, — маршрут убийцы и его жертвы. Если все изложено верно, то убийца следил за своей жертвой почти пятнадцать минут, пройдя за ней несколько кварталов, чтобы убедиться в ее одиночестве. Подробный маршрут не был указан, но Дронго знал, где произошло убийство, и мог, ориентируясь на место преступления, пройти путь в противоположную сторону.

Автор с таким вниманием и так подробно описывал детали преступления, что любой читающий рукопись невольно задавался вопросом — откуда у него знание подобного рода и что он прочувствовал, прежде чем создать эту повесть? Дронго закончил читать в четвертом часу утра, обращая внимание на некоторые характерные особенности стиля автора рукописи. Он отметил наиболее интересные моменты, решив, что к ним еще нужно вернуться. И только затем позволил себе убрать рукопись и провалиться в тяжелый сон.

Утром он проснулся рано, когда Кружков собирался выйти, чтобы побриться. Пожелав ему доброго утра, Дронго повернулся на другой бок и снова заснул. Он знал, что Кружков, даже выходя в туалет, закроет дверь своим ключом, с которым он обычно отправлялся в подобные поездки, и будет все время прислушиваться к малейшему шуму в коридоре. Не говоря уже о самом Дронго, который спал достаточно чутко, просыпаясь при малейшем шуме или движении.

В Саратов они прибыли днем. Они вышли из вагона по очереди, стараясь не терять друг друга из виду. Дронго шел впереди, не оглядываясь и точно зная, что Кружков будет неизменно следовать за ним. Леонид был вооружен, у самого Дронго тоже был с собой пистолет, право на ношение которого было официально оформлено. До парка идти было довольно далеко, но он специально выбрал такой путь через весь город, чтобы привлечь к себе внимание возможного наблюдателя.

Один раз его остановили. Неизвестный мужчина лет пятидесяти спросил, как ему пройти к почтамту. Дронго сразу обернулся, увидев, как быстро приближается к ним Леонид Кружков. Он усмехнулся, делая знак Леониду, чтобы тот не приближался. Мужчина был на две головы ниже и на тридцать или сорок килограммов легче. Чтобы справиться с Дронго, ему понадобились бы еще несколько друзей.

Объяснив неизвестному, что не знает дороги, так как является приезжим, Дронго продолжал свой путь. Уже около парка его остановили две девушки, они весело уточнили, который сейчас час. И, услышав время, заторопились куда-то. Дронго вошел в парк. Светило яркое солнце, было достаточно тепло. Ничто не говорило о том, что именно здесь произошло страшное преступление.

Войдя парк, он огляделся. Небольшой парк, но в этой части не было фонарей. Довольно густой кустарник. Интересно, где именно могло произойти убийство? И если жертва кричала, то почему никто не услышал? Дронго несколько раз пересек парк из конца в конец, засекая время. Чтобы пройти через весь парк, требовалось ровно шесть с половиной минут. Неужели вечерами здесь никто не ходит? Странно. Ведь парк находится в центре города.

— Ищете место преступления? — неожиданно раздалось у него за спиной.

Он изумленно оглянулся. Рядом стоял мужчина лет семидесяти. Или ему было даже больше? Редкие седые волосы, покатый череп, саркастическая улыбка, длинный нос, мутные, бесцветные глаза. Старичок был одет довольно прилично, в замшевую курточку с логотипом известной спортивной фирмы и темные брюки. Он насмешливо смотрел на Дронго.

— Какого преступления? — спросил Дронго.

— Не финтите, — погрозил ему пальцем незнакомец, — я сижу на скамейке уже целый час и вижу, как вы мечетесь по нашему парку, бегая туда и обратно.

— Это еще не значит, будто я что-то ищу. Почему вы решили, что я бегаю? Я просто прохожу парк быстрым шагом. Может, мне нравится дышать здесь свежим воздухом?

— Вы здесь не поэтому, — сказал вредный старичок, — и не нужно меня обманывать. Я все вижу. Давайте сядем на эту скамейку, а то у меня болят ноги.

Дронго прошел следом за болтливым незнакомцем и уселся с ним на скамью.

— Позвольте представиться, — начал старичок, — Бахметьев Андрей Алексеевич. Я живу здесь недалеко. И уже много лет гуляю в нашем парке, знаю здесь каждую тропинку, каждый кустик, каждое деревце. И сразу обращаю внимание на появившихся незнакомцев. Не могу себе простить, что в ту ночь я не вышел на улицу, так как шел сильный дождь. Просто побоялся простудиться. В моем возрасте нужно себя беречь. Мне ведь уже восемьдесят два. А вы как думали, сколько мне лет?

— Не больше семидесяти, — почти искренне ответил Дронго.

— Вот видите, — улыбнулся Бахметьев, — никто не дает мне моего возраста. А все почему? Ежедневные прогулки на свежем воздухе, спокойная и размеренная жизнь. Супругу свою я потерял еще двадцать лет назад, а сын переехал в Киев, где и живет со своей семьей. У него уже есть внучка, так что я теперь прадедушка. Можете себе представить?

— Поздравляю.

— Я уже полтора года как прадедушка… Я все время сижу в этом парке и наблюдаю за всеми, кто здесь появляется.

— Поэтому вы решили, что я ищу какое-то место преступления?

— Вы меня хотите обмануть, а это нечестно. Конечно, ищете. И не вы один. Но и ваш помощник, который ходит за вами как привязанный, — он показал в сторону Кружкова, который уселся на другой скамье, метрах в пятидесяти от них.

«Ну и глазастый ветеран», — усмехнулся Дронго.

— А может, я преступник и решил вернуться на место событий? — весело спросил он. — Говорят, иногда убийцы возвращаются на то место, где было совершено преступление.

— Какой вы убийца? — отмахнулся Бахметьев. — Посмотрите на себя. У вас на лице написано, что вы из правоохранительных органов. Убийца пытался ее изнасиловать, а когда она начала сопротивляться, пришел в ярость и стал бить ее ножом.

— Откуда вы знаете такие подробности? — уточнил Дронго.

— У меня племянник работает в прокуратуре, — улыбнулся Бахметьев, — и об этом убийстве писали все наши газеты. Поэтому я все знаю. И вас я сразу вычислил. Вы не можете быть убийцей. Для этого вы слишком спокойны и слишком заметны. Девушка не смогла бы оказать вам никакого сопротивления, посмотрите на ваши руки и на ваши плечи. Вы бы переломали ей кости одним движением вашей руки. Нет, вы, конечно, не убийца, а приехали из столицы, чтобы все заново проверить. И приехали инкогнито, иначе рядом с вами был бы не этот молодой человек, а кто-нибудь из местных.

— С вами просто страшно разговаривать, — рассмеялся Дронго, — кем вы раньше работали?

— Председателем профсоюзного комитета нашего металлургического объединения, — гордо сообщил Бахметьев, — у меня стаж работы более шестидесяти лет. Я начинал еще во время войны, совсем мальчишкой. И еще был председателем нашего местного отряда народной дружины. Сейчас напрасно отменили дружинников. Мы приносили большую пользу. При нас было меньше всяких ночных нападений и хулиганства. Знаете, какой порядок был в городе.

— Не сомневаюсь. С таким проницательным человеком, как вы.

— Правильно. Поэтому я здесь и наблюдаю. А в тот вечер дождь был сильный и прохожих было мало.

— Но парк находится в центре города. Здесь всегда много людей, какой бы сильный дождь ни шел.

— Сразу видно, что вы не местный, — торжествующе сказал Бахметьев. — Дело в том, что тогда как раз начался ремонт на соседней улице. И ее перекрыли. Поэтому люди стали обходить эту улицу, пересекая две соседние. И здесь почти никого не было. Вот почему несчастная девушка пошла в парк, она жила на другой стороне, а убийца этим воспользовался.

— Может, он тоже был из местных и знал, где ему нападать?

— Нет. Мне кажется, он просто обнаружил подходящее место. Хотя на самом деле он очень рисковал, здесь все равно могли оказаться случайные люди. Ему отчасти повезло. Но если бы он был местный, то напал бы на нее чуть позднее. За парком есть квартал, где находится пустырь. Прямо за библиотекой. Там глухое место и почти никого не бывает. Библиотека уже шестой месяц закрыта на ремонт. Прямо рядом с ее домом.

— Интересно, — кивнул Дронго, — вы просто находка для местных следователей. Я думаю, ваш племянник должен вами гордиться.

— Они меня не слушают, — вздохнул Бахметьев, явно довольный словами собеседника, — кто сейчас слушает стариков?

— А вы знали убитую?

— Нет, к сожалению, не знал. Хотя выяснилось, что сестра ее бабушки работала у нас в объединении. Но саму семью убитой я не знал.

— И где произошло убийство?

— Рядом с нами. Вон за теми кустами. Он ее туда затащил, а потом, видимо, пытался изнасиловать, но у него ничего не получилось. Почему эти убийцы бывают такими странными людьми? У меня в шестьдесят два все было в порядке. Только после того, как умерла моя супруга, я перестал встречаться с женщинами. Уже не хотелось привыкать к новой особе. Знаете, не хочется никого пускать к себе домой. У меня хорошая четырехкомнатная квартира, и три раза в неделю приходит женщина, которая у меня убирает и готовит. И я ей плачу очень приличные деньги. Почти равные моей пенсии. Она очень довольна, во всяком случае, именно так она все время говорит. А пускать в дом посторонних женщин мне не очень хотелось. Да и время было такое плохое. Помните, что у нас творилось двадцать лет назад? Какой кошмар тогда был. Я вышел на пенсию и сразу потерял все свои сбережения, когда начались гайдаровские реформы. У меня ведь на книжке было почти сорок тысяч рублей. Я был обеспеченным человеком, мог купить себе четыре машины. А оказался почти нищим.

Дронго вежливо слушал, понимая, что старику необходимо выговориться.

— На какие деньги вы живете? — наконец спросил он. — Вы сказали, что отдаете почти всю пенсию женщине, которая помогает вам по хозяйству. А на какие деньги вы сами живете? Судя по тому, какая у вас большая квартира, вы особенно не бедствуете, иначе давно переехали бы в другую квартиру, а эту начали бы сдавать или продали.

— Вы хороший сыщик, — одобрительно кивнул Бахметьев, — все верно. Но я вам сказал про своего сына. Он пошел в меня, очень толковый был мальчик. В сорок два года он был уже директором завода. Сейчас ему почти шестьдесят, и он председатель совета директоров крупного объединения. Он, как хороший сын, все эти годы очень меня поддерживал. И все время уговаривал переехать на Украину. Но переезжать туда я не очень хотел. Все-таки всю жизнь прожил в Саратове, здесь могилы моей супруги, моих родителей. И здесь меня все знают и уважают. И я всех знаю. Поэтому решил остаться в своем городе и дожить последние годы. Я ведь к тому времени был уже на пенсии. Но кто мог знать тогда, что я проживу еще двадцать лет. Мне бы тогда сказали, и я бы сам не поверил. Отец у меня умер в сорок восемь, а мать — когда ей было только пятьдесят шесть. Хотя дед у меня дожил до девяноста двух. Наверно, я пошел в него.

— У вас хороший сын, — вежливо согласился Дронго. — А кем работает ваш племянник в прокуратуре?

— Заместителем начальника следственного комитета, — гордо сообщил старик. — Его отец был моим старшим братом, он умер еще в конце восьмидесятых. Хотя сейчас считается, что Алеша работает не совсем в прокуратуре. Создали какой-то следственный комитет, который считается отдельным ведомством, но подчиняется прокуратуре. А Алешей его назвали в честь моего отца.

— Я знаю о реорганизации следственной части, — кивнул Дронго.

— Конечно, знаете. Вы же сами наверняка оттуда. Только я вам скажу, что убийца точно был не местный и его напрасно здесь ищут. Он был из «залетных», это всем понятно. Иначе знал бы про пустырь за библиотекой. Или мог просто втащить ее в библиотеку. А он напал прямо здесь, значит, не знал про ремонт.

Дронго посмотрел в сторону густого кустарника. Не удивительно, что убийца выбрал именно это место. Шел сильный дождь, рядом никого не было, и еще перекрытая дорога, мимо которой они прошли. Убийца решил, что нужно напасть прямо в парке, лучшего места уже не будет. Интересно, что в своей рукописи он ни словом не упомянул про сильный дождь. Возможно, не хотел давать слишком очевидной подсказки.

— Скажите, Андрей Алексеевич, а как обнаружили убитую?

— Почти сразу, — ответил Бахметьев, — как только прошел дождь. Из соседнего дома вышла Лиза Широкова со своей собачкой. Они гуляют обычно в парке по вечерам. Ну, из-за дождя вышли немного позднее. Собака побежала за кусты и начала скулить. Лиза зашла туда и сразу закричала. Кто-то оказался рядом и прибежал. Потом вызвали милицию. Жаль, что меня не было. Я в это время дома сидел. Но потом мне сказали, что убийцу могли схватить, если бы Лиза вышла из дома минут на двадцать раньше. А так, где его теперь найдешь?

— Спасибо вам большое, — сказал Дронго, — вы мне очень помогли. Большое спасибо.

Он пожал руку старику. Бахметьев улыбнулся. Он был доволен, словно получил государственную награду. В свои годы он еще мог оказаться полезным.

— А как вас зовут? — спросил он у своего собеседника, поднимаясь со скамьи.

— Меня обычно называют Дронго, — услышал он в ответ неизвестное имя.

Наверно, армянин или грузин, решил Бахметьев. У них встречаются такие непонятные имена.

 

Глава 6

В Москву они вернулись на следующий день. Дронго отправился домой. Он долго стоял под горячим душем и даже не услышал, как приехавший Эдгар звонил ему в дверь. И только когда раздался звонок мобильного телефона, который находился в ванной комнате, Дронго выключил воду и взял телефон.

— Я стою у твоей двери уже пять минут, — сообщил Вейдеманис, — и можешь себе представить, как я нервничаю. Я уже звонил трижды и стучал, но ты не отвечаешь. Хотя твой водитель и Леня Кружков уверяют меня, что ты уже приехал. Мне в голову лезли всякие нехорошие мысли.

— Я в ванной, — сообщил Дронго, — сейчас я вылезу и открою. Потерпи еще минуту.

Он вытерся полотенцем, накинул халат и поспешил открыть входную дверь. На пороге стоял Вейдеманис.

— Хорошо, что Джил с детьми живут в Италии, — пробормотал Эдгар, — представляю, как бы она переживала, если бы ты после такой поездки еще не открыл бы дверь.

— Ничего особенного не произошло, — он впустил Вейдеманиса и закрыл дверь, — мы прошагали через весь город. Туда и обратно. И еще раз пять пересекли этот злосчастный парк, где произошло убийство. В общем, понятно, что автор описывает убийство, которое произошло в Саратове. За исключением сильного дождя, который помог ему замести следы. Все остальные детали совпадают. Но никакого наблюдения за нами мы не почувствовали. Подожди, я переоденусь. Иначе в халате я становлюсь похожим на Троекурова.

— Значит, в издательстве нет сообщника убийцы, — подвел итог Эдгар, проходя на кухню и усаживаясь на свое традиционное место, напротив окна, — иначе он обязательно сообщил бы о твоей поездке.

— Но рукописи исчезли. И даже копия рукописи, которая хранилась у самого Оленева, — крикнул Дронго из другой комнаты, переодеваясь.

— Обычный писательский бардак, — возразил Эдгар, — у них могло пропасть все, что угодно. Не обязательно это был знакомый автора. Может, рукописи вообще забрал кто-то из редакторов для того, чтобы продать их в другое издательство. В конкурирующую фирму.

— «Безенчук и нимфы», — пошутил Дронго, входя на кухню. — Но зачем тогда красть копию у Оленева? Ведь она уже была среди исчезнувших рукописей. Во всяком случае, отрадно, что нет прямой связи. Хотя проверять всех сотрудников издательства все равно нужно. Что у тебя по Нижнему Новгороду?

— Убийство, — вздохнул Эдгар, — преступление, характерное для маньяка. Не сумел ничего сделать, задушил несчастную. Хотя пытался изнасиловать. Видимо, сильно переживал, нервничал. Может, он получает удовольствие столь диким способом. Помнишь Чикатило?

— Теперь все подобные преступления связывают с его именем, — недовольно заметил Дронго, — его давно расстреляли.

— А подобные звери остались, — парировал Вейдеманис, — и, судя по всему, их не становится меньше нигде: ни в России, ни в Бельгии, ни в Англии.

— Я помню, помню про все эти преступления в Европе, — кивнул Дронго, — но сейчас мы имеем дело еще и с графоманом, который хочет выплеснуть из себя все, что у него накопилось. Все, что он видел и пережил. Самые опасные люди — это неудавшиеся творцы. Импотенция в творчестве не менее страшна, чем импотенция в жизни. Сублимация существует, и в этом Фрейд был абсолютно прав. Неудавшийся художник ефрейтор Шикльгрубер стал Гитлером, неудавшийся поэт Иосиф Джугашвили стал Сталиным. А сколько их, неудавшихся поэтов, художников, композиторов, исполнителей, ученых. Тщеславие, зависть, собственная несостоятельность, которую чувствует любой человек, амбиции. Словом, комплекс Сальери во всей его мощи. При том, что Сальери был еще относительно талантливым человеком. Но рядом с Моцартом любой композитор может ощущать свою неполноценность.

— У тебя примеры только такие. Если композитор, то Моцарт, если поэт, то Пушкин.

— Примеры абсолютных гениев, — согласился Дронго, — универсальные примеры на все времена. Хотя ты знаешь, что кроме Моцарта я люблю еще Чайковского и Брамса.

— У каждого из них были свои отклонения. И свои сублимации, — напомнил Вейдеманис. — Может, у твоего «писателя» тоже такие отклонения.

— Но они не убивали людей, — жестко заметил Дронго, — и их фобии причиняли им гораздо больше страданий, чем окружающим людям. Гений может быть с сильными отклонениями, но он не способен отнять жизнь у другого человека. В этом я абсолютно убежден.

— Значит, твой автор не гений.

— Надеюсь, что нет. Но его сублимация вылилась в подобные убийства. И еще он хочет, чтобы о нем все знали. Чтобы его записи издавались и читались. Какие подробности тебе удалось узнать?

— Почти никаких. Я даже пошел к местному участковому. Девочка из благополучной семьи. Возвращалась из музыкальной школы. Убийца напал на нее, когда она проходила мимо строящегося здания, в котором никого не было.

— Почему?

— Был вечер субботы. Рабочие уже закончили свою работу. Преступник затащил девочку в это здание. Там ничего не было слышно, но она, очевидно, не очень кричала, просто не успела.

— Каждый раз, когда слышу о таких преступлениях, меня трясет от злости, — признался Дронго. — Если так будет продолжаться и дальше, то скоро во всех странах примут особые законы против педофилов. Их просто начнут стерилизовать после первых же преступлений. Даже в цивилизованной Европе.

— Я бы тоже проголосовал за эти законы, — заявил Эдгар, — а то получается странно. Педофилы-насильники получают несколько лет тюрьмы, потом выходят за примерное поведение и снова нападают на детей.

— И еще добавь к этому их адскую жизнь в колониях и тюрьмах, — напомнил Дронго, — где насильников не особенно жалуют. Их самих насилуют и избивают до полусмерти. Они отбывают не просто срок на зоне, а проходят через все круги ада. И выходят на свободу в сто раз более обозленными и мстительными, чем раньше.

— Ты думаешь, это похожий случай?

— Не знаю. Не думаю. Для обычного насильника или бывшего тюремного зэка он достаточно образован и умен.

— Выходит, что он сначала писатель, а уже потом насильник и убийца. Или наоборот?

— Ни то и ни другое. Судя по всему, его опусы — это документальное отображение его подвигов. Но он решился на подобные действия не сразу. Сначала прислал в редакцию несколько своих рукописей, словно проверяя возможную реакцию посторонних людей на его взгляды. Понимаешь, в чем дело? Он решился на подобные преступления не тогда, когда вышел на охоту за своими жертвами. А гораздо раньше. Когда решил начать доверять бумаге свои мысли. Более того, именно тогда, когда решился послать свои рукописи в издательство. Вот тогда он и перешел своеобразный «рубикон». А уже потом, когда он выплеснул все свои тайные мысли на бумагу и сделал их явными, он решился и на физические действия, посчитав, что может себе позволить то, о чем он раньше только мечтал.

Вейдеманис угрюмо кивнул головой.

— Возможно, ты прав, — согласился он.

— Сейчас появился еще и Интернет, — напомнил Дронго, — самое выдающееся изобретение людей в конце двадцатого века. И вместе с тем идеальная трибуна для разного рода графоманов, психопатов, эгоцентриков. Миллионы девочек и мальчиков выставляют свои фотографии, чтобы их могли увидеть все желающие. Тысячи графоманов печатают свои истории, чтобы их могли прочесть все желающие. Сексуальные маньяки ищут друг друга. Садисты находят мазохистов. Я недавно услышал вообще невероятную историю, происшедшую в Германии. Садист-людоед искал посредством Интернета мазохиста, который бы дал согласие, чтобы его съели. Что ты думаешь? Он нашел такую жертву. Сначала людоед ел живого человека, отрезая по частям, а потом убил его и съел оставшиеся части. Это называется глобализацией и развитием цивилизации.

— Ты выступаешь против развития цивилизации? — усмехнулся Вейдеманис. — Вот уж не думал увидеть тебя в подобной роли. Такой апологет запрета Интернета.

— Я апологет здравого смысла. А когда все доводится до абсурда даже путем Интернета, то я выступаю против этого. Кажется, Кант сказал, что «цивилизация — это осознанное движение к свободе». Но если под свободой понимают свободу насильников, садистов, людоедов и тому подобной мрази, то я против. Решительно и бесповоротно. И никто меня не убедит в обратном.

— На смертную казнь введен мораторий, — напомнил Эдгар, — и боюсь, что его уже никогда не отменят.

— Подозреваю, что да. Во всяком случае, в цивилизованной Европе считают, что смертная казнь — это анахронизм. Но при этом во многих странах всерьез обсуждают возможности принудительной кастрации насильников, или обычного членовредительства. При этом никто не считает, что это возвращение к варварским нравам Средневековья. Давай сделаем так. Завтра утром поедешь в Международный союз писателей на Поварской. Там раньше находился Союз писателей СССР. Я думаю, мы попросим руководство Союза помочь нам и проверить все личные дела сотрудников издательства.

— Что это нам даст?

— Во всяком случае, у нас появится хотя бы небольшой шанс. Союзы писателей были настоящими министерствами, и по количеству задействованных в их структурах офицеров государственной безопасности, офицеров резерва и скрытых стукачей, наверно, находились на первом месте среди всех остальных ведомств. Я думаю, что даже на военных заводах и в закрытых городах было гораздо меньше осведомителей, платных информаторов, агентов и просто желающих настучать на своего ближнего, чем в Союзах. Ты не знаешь еще одной пикантной особенности. Все председатели Союзов бывали обычно известными писателями, которых выбирали по рекомендациям Центрального комитета КПСС, а вот секретари по организационным вопросам были почти всегда не просто офицерами КГБ, а генералами этой организации. Более того, они могли быть вообще не писателями. И все финансовые, кадровые и организационные проблемы курировали именно эти всесильные секретари по организационным вопросам. В Союзе писателей СССР был знаменитый Верченко, который не был генералом, но был исключительно влиятельным человеком и имел целый штат действующих офицеров в своем подчинении. Я уже не говорю про генерала Ильина и других офицеров, которые были секретарями Московского и Российского союзов писателей.

— Откуда ты все это знаешь? Неужели рассказали за один день в Переделкино? — улыбнулся Вейдеманис.

— Нет, конечно. Я интересовался историей Союза. Исключительно интересная история зарождения, развития и развала писательской организации, аналогов которой в мире просто не было. Это была настоящая каста людей, поставленная в особые условия. Но при жестком соблюдении правил игры. Достаточно было сделать один неверный шаг, и все… льготы исчезали и сама система готова была вас раздавить. Фадеев застрелился, когда понял, как именно его использовали. Весь мир знает, как травили Пастернака. Как осудили за тунеядство Бродского, как выдворяли Солженицына. А группа «Метрополь»? Многим тогда просто испортили не только будущую карьеру, но и сломали их жизни. Уверяю тебя, Эдгар, что делопроизводство в Союзе писателей было на самом высоком уровне. В личные дела писателей шли все характеристики, замечания, рекомендации, мнения вышестоящих органов. Если даже мы ничего не найдем, то все равно обнаружим массу интересного. Завтра тебе нужно поехать туда и тщательно проверить все личные дела сотрудников издательства. Не делая исключений ни для кого. Всего тринадцать человек.

— Ты полагаешь, там можно что-то найти? Неужели ты думаешь, что в личном деле одного из сотрудников издательства будет написано, что он родственник маньяка или психопата?

— Возможно, там будет указано о болезни кого-то из родственников. Возможно, ты обратишь внимание на какие-нибудь странности в их биографиях. Собственно, любой творец всегда немного странный человек, любой писатель всегда графоман, и любой графоман всегда человек с некоторыми отклонениями от общепринятой нормы. Посмотри внимательно все анкеты. Хотя, конечно, шансов почти нет.

— Тогда зачем я туда поеду?

— Нужно проверить и этот вариант. Кроме того, о твоей поездке наверняка узнают все сотрудники издательства. И это очень сильно обеспокоит и насторожит того, кто украл эти рукописи.

— Судя по твоей поездке в Саратов, никто из сотрудников издательства напрямую не связан с этим маньяком.

— Смею надеяться, что так. Но рукописи исчезли, а значит, кто-то их все-таки забрал. Хотя насчет поездки ты прав. Я не почувствовал за собой наблюдения. И Леня Кружков ничего не заметил, если не считать бывшего председателя местных дружинников, который вычислил не только меня, но и Леонида.

— Сколько ему лет? — оживился Эдгар.

— Много. На подозреваемого явно не годится. Но он навел меня на интересную мысль. Дело в том, что сразу за парком есть почти идеальное место для совершения преступления. Строительная площадка в достаточно глухом месте. Если бы убийца был местный житель, то он наверняка напал бы не в парке, а чуть дальше. В парке было мало людей из-за того, что перекрыли главную улицу. Но убийца напал именно в парке. Конечно, ему отчасти повезло, в этот вечер был сильный дождь. Но уже в Нижнем Новгороде он успел все обследовать и нашел строящееся здание, в котором не могло быть никого из посторонних. Получается, что он исправил свою ошибку, которую невольно допустил в Саратове. Ведь там жертва оказала ему сопротивление, и он решил во второй раз не рисковать. Выходит, он умеет учиться на собственных ошибках, и второе преступление было логическим следствием первого. Вот какая у нас с тобой невеселая картина.

— Интересно, — согласился Вейдеманис, — и похоже, что ты прав. Тогда он еще опаснее, чем мы с тобой могли предполагать. Получается, что он умеет логически мыслить и совершенствовать свой фирменный стиль. А это очень опасно, Дронго. Он не просто графоман, который любит рассказывать о своих преступлениях, он человек, который умеет делать выводы из собственных ошибок и совершенствовать свои методы нападения.

— Поэтому я и не хочу, чтобы он прислал свою следующую рукопись в издательство, — мрачно заявил Дронго. — Завтра поедешь в Союз писателей и просмотришь все личные дела сотрудников издательства. Все, без исключения. Даже проверишь личное дело восьмидесятилетнего Феодосия Эдмундовича Столярова.

— У него не хватило бы сил справиться с этой спортсменкой, — пошутил Эдгар, — и потом, в этом возрасте не бывает сексуальных маньяков.

— Некоторые люди в этом возрасте даже женятся, — отрезал Дронго. — Я же не говорю, что он может быть убийцей. Но нужно проверить, нет ли подобных людей среди его окружения.

— Все сделаю. Но тебе нельзя ездить в Переделкино без охраны. Пусть завтра с тобой поедет Леонид. Мне так будет спокойнее.

— Ты считаешь, что меня могут убить в писательском поселке? — усмехнулся Дронго.

— Могу себе представить, какое количество графоманов живет в этом поселке. Ты же сам только что сказал, что графоман — это всегда человек с некоторыми отклонениями. А в Переделкино просто один большой сумасшедший дом. Сотни графоманов, собранных вместе. И ты полезешь в это осиное гнездо?

— Они иногда бывают похожи на обычных людей, — улыбнулся Дронго, — хотя согласен, что не все и не всегда. Но нормальные тоже встречаются. Возможно, реже, чем среди обычных людей. Не нужно все драматизировать, Эдгар. Если мы не сможем вычислить сотрудника издательства, который украл рукописи, то мы не сумеем достаточно быстро выйти на убийцу. А нам нужно спешить. Зверь, попробовавший крови, уже не остановится. Он будет нападать снова и снова.

— И все-таки возьми завтра с собой Кружкова, — не сдавался Вейдеманис.

— Я его обязательно возьму с собой, — неожиданно согласился Дронго, — только мы поедем туда не вместе. У меня есть на этот счет свой план. Пойми, у нас нет времени. Очередная рукопись может появиться в любой момент. Даже сегодня.

— Тебе может помешать твое гипертрофированное чувство ответственности, — заметил Эдгар.

— Это всегда лучше, чем чувство безответственности. А ты становишься циником и мизантропом. Тебе этого никто не говорил?

— Ты первый. С кем поведешься…

Оба улыбнулись друг другу, даже не подозревая, какие испытания ждут их в ближайшие несколько дней.

 

Глава 7

Утром Дронго отправился в Переделкино, выехав из дома в половине двенадцатого. Предварительно, за два часа до выезда, он позвонил Оленеву и попросил его собрать сотрудников издательства, чтобы иметь возможность переговорить с каждым из них.

— Это достаточно сложно сделать, — признался Валерий Петрович. — Дело в том, что мы обычно предупреждаем людей с вечера. У нас не обязательное присутствие наших редакторов и консультантов. И свободный скользящий график.

— Вы мне об этом говорили. Но им можно позвонить. Насколько я понял, почти все ваши сотрудники имеют дачные дома в самом Переделкино. Значит, живут совсем рядом, им достаточно будет немного прогуляться, чтобы оказаться на своем служебном месте.

— Верно, — рассмеялся Оленев, — почти все имеют дачи. Последний, кто получил у нас дачу, был наш заместитель директора Передергин. Ему как раз передали дачу Пьянкова.

— Кого? — не понял Дронго.

— Был у нас такой бизнесмен. В своем время в нашем Литературном фонде начались разные неприятности, тогда еще директором был небезызвестный Гулумян. Может, вы слышали?

— Нет, не слышал. При чем тут Пьянков?

— Его пригласили в качестве такого противовеса Гулумяну. Но потом оказалось, что он больше думает о своих проблемах, чем о делах Литературного фонда. Мы готовы были на все, чтобы Пьянков помог нам в борьбе с Гулумяном. Даже предоставили ему большую дачу, но наши писатели — народ нетерпеливый и недоверчивый. Кончилось все большим скандалом, мы с ним разругались, и он решил нам не помогать. А его большую дачу отдали Передергину Ивану Ивановичу.

— Может, теперь Пьянков или Гулумян мстят вам таким необычным образом, заставляя нас поверить в существование маньяка, и крадут рукописи из вашего издательства?

— Нет, — снова засмеялся Валерий Петрович, — они оба бизнесмены, а Пьянков вообще очень состоятельный человек. Они бы не стали организовывать кражу рукописей из нашего издательства. И потом, какая радость мучить нас таким образом? Лучше отправиться на Усиевича, восемь, где находится руководство Литфонда, а не лезть в наше небольшое издательство.

— Вы сможете собрать всех ваших сотрудников? — снова уточнил Дронго.

— Постараюсь. Но ничего обещать не могу. Хотя некоторые наши сотрудники, конечно, придут. За Марину Сундукову я ручаюсь. Может, будут и наши консультанты. Хотя Воеводов должен поехать в Москву, в нашу типографию.

— Ничего. Для начала переговорю с теми, кто будет. Вы не забыли о моей предыдущей просьбе? Разрешить мне посмотреть личные дела ваших сотрудников в Союзе писателей?

— Конечно. Феодосий Эдмундович звонил и предупредил отдел кадров. Вы можете отправиться туда в любое удобное для вас время. Они уже предупреждены.

— Спасибо. Но туда поедет мой помощник. А я решил приехать именно к вам. Сегодня в полдень, если вы не возражаете.

— Разумеется. Мы же сами просили вас о помощи.

Дронго положил трубку и сразу перезвонил Леониду Кружкову, с которым он уже обговорил свой план. Кружков должен был выехать в издательство рано утром и прибыть в Переделкино за полтора часа до приезда самого Дронго. Он мог почувствовать атмосферу и попытаться понять, кто именно будет огорчен возможным появлением эксперта. Дронго интересовала реакция сотрудников на его неожиданный приезд. Разумеется, он понимал, что нужно было предупредить всех сотрудников загодя, за день до своего появления в издательстве. Но это тоже был своего рода психологический тест. По расчетам Дронго, возможный похититель рукописей обязательно должен был появиться в издательстве, хотя бы для того, чтобы узнать последние новости и лично присутствовать при работе эксперта. Любопытство и страх должны были погнать похитителя в издательство.

Поэтому в половине двенадцатого он вызвал машину и выехал в Переделкино, обдумывая по дороге свой разговор с Оленевым. Когда машина выехала на проспект, он набрал номер Эдгара Вейдеманиса.

— Как у тебя дела? — поинтересовался Дронго.

— Неплохо. Я уже в Союзе писателей на Поварской. Очень интересное здание. Ты знаешь, что именно это здание послужило прообразом дома Ростовых для Льва Толстого? К его роману «Война и мир». Можешь себе представить? И в парке перед домом есть памятник самому Толстому.

— В тебе сидит глубокий провинциал, хоть ты и приехал из своей Риги, — улыбнулся Дронго, — не забывай, что я хорошо знаю Москву. Я здесь учился и уже давно живу на два города. Хотя нет, теперь на три. И поэтому я хорошо знаю Москву. Особенно центр города. Рядом находится знаменитый ресторан ЦДЛ. Чуть дальше резиденция посла Германии, с другой стороны вход в ЦДЛ, а рядом резиденция посла Турции. И вообще, это одно из самых примечательных мест старой Москвы. Раньше улица называлась по имени Воровского. Между прочим, во дворе бывшего Союза писателей СССР находились Иностранная комиссия и редакция журнала «Дружба народов». А сейчас там два ресторана. Ты не поверишь, но один из них азербайджанский, а другой армянский. И они прекрасно ладят друг с другом. Прекрасно уживаются вместе и даже бесплатно кормят всех работающих там писателей.

— Я понял. Ты хочешь вступить в Союз писателей, — сказал Эдгар, — хотя, по-моему, достаточно поздно. Нужно писать, когда тебе двадцать.

— Не согласен. Писать можно в любом возрасте. Между прочим, их председателю, Сергею Владимировичу Михалкову, уже девяносто пять. А наш «графоман», которого мы ищем, тоже не совсем молодой человек. Я внимательно читал его рукопись. Ему должно быть за тридцать, в этом я убежден. Может, даже ближе к сорока.

— Возраст редакторов твоего издательства, — напомнил Вейдеманис, — ты говорил, что им около сорока лет.

— Я до сих пор не убежден, что убийца и сотрудник, укравший рукописи, одно и то же лицо. Допускаю, что это разные люди. Убийца не стал бы так глупо подставляться, направляя рукописи в собственное издательство и воруя их фактически у самого себя. Проверь все личные дела. Все до единого. И если найдешь что-нибудь интересное, то сразу перезвони мне.

— Леня уже в Переделкино?

— Конечно. Как мы и договаривались.

Кружков приехал в издательство за полтора часа до появления там Дронго, как раз после разговора последнего с Оленевым. В руках у Леонида были стихи его племянницы, которые он привез якобы для того, чтобы опубликовать в издательстве. Стихи были детскими, с момента их написания прошло уже шесть лет, но Кружков намеренно взял именно эти стихи, чтобы показать их сотрудникам издательства. Рисковать и привозить подборку стихов кого-то из известных поэтов ему не разрешил Дронго, он понимал, что опытные редакторы сразу разоблачат Кружкова и сорвут весь план. У дверей дежурил сотрудник охраны Литературного фонда. Узнав, что пришел незнакомец со своими стихами, он перезвонил в редакцию, получил разрешение Сундуковой и только затем пропустил гостя в издательство.

Леонид был в коридоре, когда услышал громкий голос Оленева:

— Нужно собрать всех наших редакторов к двенадцати часам дня. Вы понимаете, как это важно, Мариночка?

— Понимаю, — раздался голос Сундуковой, — но где мы их найдем? Вы думаете, они сидят по своим дачам и ждут наших звонков? Может, многие уехали в город?

— Давайте сделаем так. Позвоним всем, кто остался в Переделкино. Я буду звонить консультантам и нашему руководству, а вы звоните редакторам. Если нужно, звоните на их мобильные телефоны. Может, кто-то только сейчас выехал и успеет вернуться.

Кружков постучался и вошел в комнату.

— Здравствуйте, — вежливо поздоровался он, — я хотел показать стихи кому-нибудь из редакторов.

— Подождите, — попросила Сундукова, — мы сейчас очень заняты. Извините нас, пожалуйста. Вы можете подождать в коридоре? Там есть стулья. Минут двадцать, не больше.

— Конечно, — кивнул Леонид выходя из комнаты. Он достал блокнот и написал две фамилии — Оленев и Сундукова. Прислушался. Марина позвонила своей коллеге Людмиле Убаевой.

— Здравствуй, Людмила, — сказала Сундукова. Она говорила так громко, что все было слышно. К тому же она сидела ближе к входной двери, которую намеренно не закрыл до конца Кружков. А вот разговоров Оленева отсюда совсем не было слышно. Валерий Петрович говорил тихо и находился в другом конце комнаты.

— Нам звонил наш эксперт. Он собирается приехать и поговорить с нами. Да, сегодня, в двенадцать. Понимаю, что у тебя важная встреча в Москве, но он просил. Мы ведь сами хотели, чтобы он все выяснил. Да, сегодня в двенадцать.

Она положила трубку и довольно слышно вздохнула. Потом обратилась к Оленеву:

— У нашей Убаевой важные дела в городе. Но она обещала приехать. А как у вас?

— Позвонил Фуркату Низами. Он сейчас здесь, на даче. Но удивляется, зачем его вызывают. Не очень хочет приходить. Я еле его убедил.

— Он всегда такой, — огорчилась Сундукова, — и вашим, и нашим. На всякий случай не хочет портить ни с кем отношения.

— Я позвоню Сидорину, а ты звони Кустицыну, — послышался голос Оленева.

Сундукова набрала номер другого редактора. Долго ждала, пока ей ответят. И попросила позвать к телефону Кустицына. Очевидно, она набрала его дачный номер.

— Виктор, ты еще в Переделкино? — спросила она. — У нас будет важная встреча в двенадцать. В издательстве. Приедет наш эксперт. И он хочет видеть всех наших редакторов. Да, сегодня в двенадцать. Куда должен ехать? Когда? Я думаю, ты успеешь. Конечно, успеешь. Я знаю, какие сейчас пробки, но постарайся зайти. Да, в двенадцать. До свидания.

Она положила трубку и довольно долго молчала. Очевидно, прислушивалась к разговору Оленева с Сидориным. Кружков не мог услышать в коридоре этот разговор. Он даже поднялся и подошел к дверям, но все равно можно было расслышать только невнятное бормотание. Очевидно, Сундукова слышала своего коллегу гораздо лучше. Когда Оленев положил трубку, она огорченно спросила:

— Не хочет приезжать?

— Нет, — ответил Валерий Петрович, — говорит, что он в городе и у него важные дела. И никак не может приехать. Пусть эксперт приедет завтра, посоветовал Евгений Юрьевич.

— У него всегда важные дела, — вздохнула Сундукова.

— Когда человек работает на стольких ответственных должностях, он обрастает большим кругом знакомых. Сидорин по очереди был ректором, министром, послом. В общем, всем, чем угодно. И поэтому у него так много важных дел. Боюсь, он не приедет.

— Только этого нам не хватало, — огорчилась Сундукова, — придется извиняться перед нашим экспертом.

— А как Кустицын?

— Обещал прийти. У него сегодня встреча в редакции журнала «Новый мир». Но только в три часа. Поэтому он придет и в половине второго уйдет, чтобы успеть в редакцию. Я его еле уговорила.

— Давай я позвоню Воеводову, а ты позвони Веремеенко, — предложил Оленев, — хотя нет. Воеводов точно не успеет. У него важные дела в типографии. Он меня предупреждал.

— Получается, что уже не будет двоих. Сидорина и Воеводова. Вы лучше позвоните Передергину. Узнайте, где сейчас Иван Иванович?

— Он на работе, — ответил Оленев, — я сейчас позвоню на его мобильный. А потом перезвоню Столярову. Может, Феодосий Эдмундович тоже захочет подъехать.

— Правильно. А я позвоню Володе Веремеенко, пусть сразу сюда приедет. Он должен быть здесь в час дня. Мы с ним так договаривались. До часа мое дежурство, а потом он остается в редакции.

Она начала звонить Веремеенко и сразу дозвонилась, очевидно, набрав номер его мобильного.

— Володя, здравствуй, это я, Марина. Извини, что беспокою тебя, но нужно, чтобы ты подъехал не к часу, а к двенадцати. Нет, у меня никаких проблем. Просто придет наш эксперт. Тот самый. Да, да, тот самый эксперт. И он хочет, чтобы мы все собрались в издательстве, хочет с нами побеседовать. Где ты? Да, я поняла. Ну постарайся успеть.

— Он в городе и будет здесь в половине первого, — крикнула Сундукова.

— Очень хорошо. Передергин тоже в своем кабинете. Сейчас позвоню Светлякову и потом Феодосию Эдмундовичу, — ответил Оленев.

— Лучше я узнаю у Нины Константиновны, — предложила Марина, — она всегда в курсе, где находится Столяров.

— Узнай, — согласился Валерий Петрович.

Сундукова вышла из кабинета, увидела сидевшего на стуле Кружкова.

— Через пять минут я вас приму, — сказала она, проходя по коридору к приемной.

Дверь она закрыла достаточно плотно. Леонид проводил ее долгим взглядом и затем подошел к двери, приоткрыл ее таким образом, чтобы услышать тихий голос Оленева. Дверь пришлось открыть так, чтобы почти проходила его голова. Валерий Петрович говорил очень тихо. Кружков прислушался.

— Нужно обязательно приехать, — убеждал главного редактора Оленев, — я понимаю, что вы заняты и у вас встреча в «Литературной газете». Но наш эксперт приедет сюда в полдень. Неужели вы не успеете? Может, попытаетесь? Хотя бы к часу дня. Да, я вас понимаю. Конечно, понимаю. Но очень жаль. Я обязательно передам.

Он положил трубку и обернулся. Кружков едва успел вытащить свою голову и захлопнуть дверь. Через минуту по коридору прошла Сундукова.

— Идемте, — пригласила она за собой Кружкова.

Они вошли в кабинет.

— Садитесь, — приветливо показала она на свободный стул рядом со своим столом, — сейчас я посмотрю вашу рукопись. Вы поговорили с Юрием Михайловичем? — спросила она у Оленева.

— Поговорил, но он никак не сможет приехать. У него важная встреча в «Литературной газете».

— Вот так всегда, — огорчилась Сундукова.

— Что сказала Нина Константиновна?

— Сказала, что Феодосия Эдмундовича сегодня не будет. Он звонил и предупредил, что сегодня ночует в городе.

— Только этого не хватало. — Оленев взглянул на Кружкова. — Может, вы отпустите посетителя, а мы потом поговорим?

— Конечно. Что у вас? — спросила Сундукова.

— Я принес стихи, — пояснил Леонид, — хотел, чтобы вы посмотрели.

— Это ваши стихи?

— Нет, моей дочери, — ответил Кружков.

Сундукова взяла стихи, начала читать. На лице явно проступило недовольство. Она нахмурилась. Прочла два следующих стихотворения. Марина Сундукова была не только толковым редактором, но и сама писала хорошие стихи.

— Нет, — решительно сказала она, поднимая голову, — это детские пробы. Стихи подростка. Сколько лет вашей дочери?

— Шестнадцать, — снова соврал Кружков. Когда племянница их писала, ей было двенадцать.

— Такие стихи пишут все девочки в подростковом возрасте, — мягко пояснила Сундукова. — Скажите, что ей нужно еще много работать, совершенствовать свой стиль и словарный запас. Больше читать поэтов. К сожалению, мы не издаем поэзии и тем более не можем взять несколько стихотворений. К тому же они достаточно сырые. Надеюсь, вы меня понимаете?

— Да, — кивнул Леонид.

Он протянул руку, и в этот момент дверь открылась. На пороге стояла запыхавшаяся Нина Константиновна.

— У нас неприятности, — тяжело дыша, сообщила она, — звонил Феодосий Эдмундович. Его сегодня утром вызвали в прокуратуру по нашему делу.

— Вот так, — прокомментировал Валерий Петрович в наступившей тишине, — я знал, что рано или поздно это случится.

 

Глава 8

Они приехали в Переделкино, когда на часах было пятнадцать минут первого. Автомобиль остановился за сто метров до здания издательства, недалеко от одного из корпусов Переделкино. Стоявший у дерева Леонид Кружков сел в машину, на заднее сиденье, рядом с Дронго.

— Столярова вызвали в прокуратуру, — сразу сообщил Кружков.

— Час от часу не легче. Почему? — нахмурился Дронго.

— Не знаю. Вошла его секретарь и сообщила, что его вызвали в прокуратуру по этому делу. Больше я ничего не знаю. Они попросили меня уйти.

— Понятно. Они звонили остальным сотрудникам редакции при тебе?

— Я был в коридоре, но некоторые разговоры слышал. Значит, так, — Кружков достал из кармана блокнот, — я все записал. На работе в редакции находились четыре человека, когда я туда пришел. Передергин, Оленев, Сундукова и секретарь Нина Константиновна. Сундукова при мне звонила Убаевой. Та сообщила, что у нее дела, но обещала прийти. Потом Кустицын. Он сказал, что должен уехать на важную встречу в «Новый мир», но обязательно придет. Потом Веремеенко. Он сейчас в Москве и обещал подъехать немного позже.

— Проверь насчет «Нового мира», — предложил Дронго, — позвони и узнай, будет ли там Кустицын?

— Обязательно. Но после трех, когда он должен там быть.

— Что еще?

— Светляков сообщил, что занят. У него какая-то встреча в «Литературной газете». И он не сможет приехать.

— Уже лучше. Кто еще?

— Воеводову не звонили. У него дела в типографии, где он сегодня должен быть. Фуркат Низами не хотел приходить, но Оленев его уговорил. А Сидорина уговорить не смог. Тот наотрез отказался, сообщил, что у него много дел.

— Интересно, — пробормотал Дронго, — получается, что все четыре редактора, которые работают в комнате, откуда исчезли рукописи, решили встретиться с экспертом. Очень интересно. Плюс Передергин, Фуркат Низами, сам Оленев и секретарь директора. Итого восемь человек. Пятерых не будет. Столярова, Светлякова, Воеводова и Сидорина. Подожди. А там должен быть еще один человек. Георгий Кроликов, руководитель технического отдела. Его не вызывали?

— Нет. При мне о нем никакого разговора не было.

— Странно. Он сидит вместе с консультантами и производит впечатление довольно деятельного человека. Почему они не позвонили ему? Может, он в издательстве?

— Насколько я понял, его сейчас там нет.

— Но почему они его не позвали?

— Не знаю. Я говорю о тех, кому они звонили. И с кем разговаривали.

— Ты сам слышал разговоры?

— Не все. Когда Оленев говорил с Фуркатом Низами и Сидориным, я не слышал. Но он затем передавал свой разговор Сундуковой. И мне было слышно, что он говорил. А когда он позвонил Юрию Михайловичу Светлякову, я немного приоткрыл дверь и все услышал.

— Редакторам звонила Сундукова?

— Да. И я слышал все ее разговоры.

— Странно. Получается, что она смогла уговорить всех трех редакторов, которым звонила, а Оленев не смог никого уговорить?

— Сумел. Фуркат Низами обещал прийти.

— Действительно. Значит, одного все-таки сумел уговорить. Но почему они оба молчали о Кроликове? Он ведь руководитель технического отдела, имеет ключи от всех помещений.

— Не знаю. Вам нужно торопиться. Уже двадцать минут первого. — Леонид открыл дверцу, чтобы вылезти из машины.

— Стихи твоей племянницы хотя бы понравились? — спросил на прощание Дронго.

— Нет, — ответил Кружков, вылезая из салона автомобиля, — не понравились. Но я и не рассчитывал. Прошло шесть лет, и девочка давно увлекается совсем другими материями. Она поступила в медицинский. Получит нормальную профессию. Станет врачом.

— А поэтом быть хуже? — улыбнулся Дронго.

Леонид обернулся и удивленно пожал плечами.

— Конечно, — убежденно ответил он, — разве это профессия в наши дни?

Он захлопнул дверцу и пошел туда, где оставил свою машину. Дронго задумчиво посмотрел ему вслед. Машина медленно подъехала к административному зданию со стороны издательства. Молодой охранник сидел у дверей, просматривая журнал. Увидев подъехавший автомобиль, он поднялся, убрал журнал.

— Кто вам нужен? — строго спросил он.

— Я эксперт по вопросам безопасности, — пояснил Дронго, — у меня назначена встреча в издательстве. Вас должны были предупредить.

— Да, я знаю, — кивнул охранник, — проходите. Только скажите своему водителю, чтобы он подал влево. Нельзя останавливаться рядом с издательством.

— Он сейчас отъедет, — успокоил его Дронго, входя в издательство.

Охранник позвонил и доложил о его приходе Передергину. Тот не стал выходить из своего кабинета, посчитав, что не стоит суетиться перед человеком, которого они наняли в качестве эксперта. Передергин был деловым человеком, и всех людей, которым он платил деньги, априори считал гораздо ниже себя по социальному статусу. Учитывая, что иногда он оплачивал проездные билеты и командировочные даже самым известным писателям и поэтам, не было ничего удивительного в его поведении. Он без особого стеснения мог сказать, что даже Сергей Михалков, получавший командировочные или суточные, «кормится с его рук». Бывший якутский леспромхозовец был человеком маловоспитанным, и это сказывалось на всей его деятельности.

Дронго прошел по коридору, где его уже ждал Оленев.

— Добрый день, — протянул руку Валерий Петрович, — мы собрали всех, кого смогли. Сейчас должны подъехать Веремеенко и Кроликов. Некоторые не смогли приехать, у них важные дела в городе. И не будет нашего директора — Феодосия Эдмундовича. Я хотел вам сообщить, что его почему-то позвали в прокуратуру. Может, вы знаете, в чем дело?

— Нет, не знаю. Но могу догадаться. Очевидно, ваше прежнее сообщение, которое вы отправили в милицию, попало наконец в руки толкового следователя, он обратил внимание на некоторые странные совпадения в Саратове, и поэтому они решили допросить вашего директора.

— Надеюсь, что вы правы, — вздохнул Оленев, — но я успокоюсь только тогда, когда приедет сам Феодосий Эдмундович. Заходите в комнату редакторов. Там уже все собрались, кроме Передергина и Нины Константиновны. Она дежурит в приемной, ждет звонка Столярова.

Они вошли в комнату. Дронго оглядел присутствующих. Марина Сундукова была явно растеряна. Неожиданный вызов директора в прокуратуру потряс ее больше всех остальных. Ведь она первой обнаружила это трагическое совпадение рукописи с убийством в Саратове. И теперь волновалась более других. Мрачная Убаева сидела у окна, Кустицын и Фуркат Низами расположились за столами. Все испытующе смотрели на Дронго.

— Если хотите, мы немного подождем, — предложил Оленев, — они уже подъезжают к поселку и скоро будут.

— Вы с ними говорили? — уточнил Дронго.

— Конечно. Веремеенко будет через несколько минут, а Кроликов уже в поселке. Он зайдет к себе на дачу, оставит там вещи и сразу подойдет к нам. Его дача совсем рядом.

— Он знал заранее, что мы его ждем?

— Нет. Но мы с ним договаривались, что он подъедет в полдень в издательство. У нас с ним были свои дела. Он человек организованный, старается не опаздывать.

— Хорошо. Тогда можем позвать и Передергина.

— Он уже знает, что вы здесь, и обещал подойти.

— А остальное руководство?

— Столяров в прокуратуре, у Светлякова встреча в «Литературной газете». Воеводов в нашей типографии, у него какой-то балансовый отчет. Остается Сидорин, но Евгений Юрьевич сообщил, что никак не может подъехать.

— Вы лучше напишите мне их мобильные телефоны, и я постараюсь сам с ними связаться, — предложил Дронго.

Он не успел договорить, когда дверь открылась и в комнату протиснулся Кроликов. Он был достаточно грузный мужчина, с большим животом. Поздоровавшись со всеми за руку, в том числе и с женщинами, он уселся на стул, который жалобно под ним затрещал.

— Я не знал, что вы назначили встречу на сегодня, — признался Георгий Сергеевич Кроликов, — но я все равно рад, что вы приехали. Как вы съездили в Саратов, нашли там что-нибудь?

— Разве я говорил вам, что собираюсь в Саратов? — притворно удивился Дронго.

— Говорили, — убежденно кивнул Георгий Сергеевич, — и все слышали, как вы это сказали.

— Да, — подтвердила Сундукова, — я тоже помню, что вы сказали.

— А я не помню, — пожал плечами Кустицын. — Хотя какая нам разница, куда отправляется наш эксперт. Главное, чтобы он нашел похитителя в нашем издательстве.

— Верно, — раздался сладкоголосый тенор Фурката Низами, — иначе получается, что мы все под подозрением. Это очень нехорошо. Мы, конечно, понимаем, что господин эксперт должен спокойно работать, но мы нервничаем и хотим обо всем узнать как можно быстрее.

Дверь снова открылась, и в комнату протиснулся запыхавшийся Веремеенко. Он прошел к своему столу, поздоровавшись со всеми кивком головы и извинившись за опоздание. Последним, почти сразу за ним, вошел Передергин, который подошел только к Дронго и энергично потряс ему руку. А затем уселся за свободный стол.

— Кроме Нины Константиновны и отсутствующих сотрудников, все остальные здесь, — сообщил Оленев, считая присутствующих.

— Получается, что мы самые глупые сотрудники в этом издательстве, — подала голос Убаева, — кто умнее, тот не пришел. А самые глупые и дисциплинированные сразу явились. Что теперь будет думать наш эксперт? Половины издательства нет. Почему они позволяют себе такое поведение? Насколько я поняла, мы все под подозрением, а наше руководство не считает нужным даже разговаривать с экспертом, которого само пригласило.

— Подождите, — прервал ее Оленев, — вы же знаете, что Феодосия Эдмундовича вызвали в прокуратуру и он не может приехать. А у нашего главного бухгалтера Воеводова готовится балансовый отчет.

— А остальные? — возмущенно спросила Убаева. — Наш гениальный прозаик Юрий Михайлович Светляков? Почему он не приехал?

— У него важные дела, — сразу сказал Веремеенко, — он сейчас в «Литературной газете», а потом поедет в мэрию.

— Напрасно он туда едет, — с явным вызовом произнесла Убаева, — его там не любят. Хоть он и тезка нашего мэра.

— Зато в президентском аппарате любят, — возразил Веремеенко. — Он, между прочим, входит в комиссию по культуре при Президенте страны. Не забывайте об этом.

— А вы меня не пугайте. Если он главный редактор нашего издательства, то в первую очередь должен интересоваться тем, что творится у него на работе. А он решил даже не приезжать. Или Сидорин. Какой он консультант, если он позволяет себе не появляться на работе месяцами? Я все равно молчать не буду.

— Сидорин чрезвычайно занятой человек, — вступил Оленев, — но свою работу он выполняет нормально. Даже когда не успевает приехать, то знакомится с рукописями во время своих командировок или находясь на даче. По его вине мы никогда не задерживали рукописи.

— А по моей вине задерживали? — с вызовом спросила Убаева.

— Давайте прекратим эти ненужные споры, — предложил Кустицын. — Все, кто мог, уже собрались здесь, и теперь мы должны выслушать нашего эксперта, который хотел поговорить с нами.

— Правильно, — поддержала его Сундукова, — давайте успокоимся и выслушаем эксперта. Так будет лучше всего.

Все посмотрели в сторону Дронго.

— Дело в том, что я действительно был в Саратове, — заявил он, — и привез оттуда убедительные доказательства, что ваш «графоман» и убийца, который действовал в Саратове, одно и то же лицо. Во всяком случае, все подробности совпали. Почти все. О некоторых убийца не написал, очевидно, опасаясь, что его могут легко вычислить. Он не стал уточнять, что в тот вечер пошел сильный дождь и парк был перекрыт из-за ремонта центральной улицы.

— Я вам говорила, — испуганно ахнула Сундукова, — значит, убийца действительно был в Саратове. Я вам говорила, а вы мне не верили.

— Но на этом я не остановился, — продолжал Дронго, — я послал своего помощника в другой город, где все также подтвердилось. Второе преступление было таким же жестоким, как и первое. Практически все детали совпали, один к одному.

— Где оно произошло? — спросил Оленев.

— Если разрешите, я пока не стану отвечать на этот вопрос. Но второе убийство не выдумка вашего «графомана», давайте будем называть его так. А страшная реальность. Значит, этот маньяк на самом деле существует и таким странным образом дает о себе знать человечеству.

— Вы читали копию рукописи? — спросил Валерий Петрович.

— Всю ночь. И не получил особого удовольствия. У человека явные отклонения от общепринятых норм, хотя психопатом назвать его я тоже не могу. Речь достаточно логичная, вставляются иностранные слова, есть ссылки на Монтеня и Дидро. Начитанный, разумный человек с некоторым чувством юмора и с явными садистскими наклонностями. Он получает удовольствие от описания преступления, это сразу чувствуется.

— Правда в деталях, — вздохнул Оленев, — мы все читали его рукописи и тоже почувствовали эту убедительность. Как будто он сам убивал свои жертвы. Такие подробные описания.

— Один раз вы ему ответили на «почтовый ящик», — вспомнил Дронго, — может, у вас остался его адрес?

Редакторы переглянулись.

— У Нины Константиновны, — сказал Оленев, — у нее может быть адрес этого «почтового ящика». Но это нам ничего не даст. Если убийца не дурак, то он не полезет в этот ящик. И если его сообщник среди нас, то он ему обязательно сообщит о нашем разговоре. Нет, так мы его не поймаем.

— Я не собираюсь его ловить. Пока нам важно с ним связаться и понять, почему он посылает именно сюда свои опусы и почему решил воспользоваться услугами кого-то из ваших сотрудников, чтобы украсть эти рукописи.

— Не нужно так говорить, — мрачно попросил Передергин, — мы пока ничего не знаем. Давайте не будем обвинять наших людей без конкретных фактов. Может, убийца залез сюда ночью и сам украл эти рукописи.

— Интересно только, откуда он мог узнать, где именно они лежали в редакции, — иронично уточнил Оленев, — здесь даже наши редакторы ничего не могут найти. А он нашел все экземпляры не только здесь, но и забрал копию у меня из стола. Какой осведомленный убийца.

— Не нужно бросать тень на всех остальных, — грубо оборвал его Передергин, — если вы кого-то подозреваете, то можете сказать. А если у вас нет конкретных фактов, то не нужно ничего говорить. Мы для этого наняли человека и платим ему деньги, чтобы он все решил…

— Извините, — перебил его Дронго, — вы меня не наняли и ничего не платите. Мы должны подписать договор, после чего вы будете выплачивать мне гонорар и командировочные.

— Пусть будет «выплачивать», — согласился Иван Иванович, — но все равно этим делом должны заниматься профессионалы, а не наш Валерий Петрович.

— Давайте все-таки дослушаем нашего эксперта, — попросил Кустицын, посмотрев на часы. Он явно торопился.

— Я собираюсь попросить о полной и комплексной экспертизе той копии, которую вы мне дали, — сообщил Дронго, — экспертизе стилистической, лингвистической, психологической, психиатрической, криминалистической. В общем, полный портрет возможного автора. Уже сейчас по некоторым деталям я могу набросать его портрет, но подожду, пока не получим заключение экспертов.

— Сколько это продлится? Месяц, два, три? — спросил Оленев. — Вы представляете, какая будет обстановка в нашем издательстве?

— Представляю. Поэтому попрошу экспертов уложиться за несколько дней. Теперь внимание. Я хочу уточнить вместе с вами некоторые вопросы. Вы все работаете в издательстве уже несколько лет и хорошо знаете друг друга. Кроме того, практически вы все члены Союза писателей и соседи по дачам в Переделкино, а значит, знаете друг друга еще ближе и гораздо больший срок. Поэтому я хочу уточнить у вас, у всех. У кого из ваших сотрудников мог быть родственник или знакомый с некоторыми отклонениями? Я не хочу сказать, что он обязательно убийца. Но если среди ваших сотрудников есть и такой, у кого имеется родственник или друг, склонный к психопатическим жестам, то я прошу вас сообщить мне об этом.

Все молчали, переглядываясь друг с другом. Молчание тянулось долго. Минуту, другую. Дронго терпеливо ждал. Но все молчали.

— Значит, никто и ничего не может сказать мне по этому поводу, — подвел итог Дронго, — тоже неплохо. Получается, что вы либо очень хорошо знаете друг друга, либо не любите ходить в гости к соседям.

— В Переделкино вообще редко ходят друг к другу, — заметил Кроликов, — это же не обычный поселок, а писательский. Здесь всегда ревнуют к успехам другого литератора и не хотят показывать реалии своего дома и быта. Если живешь лучше, то это вызывает зависть соседа, если хуже, то завидуешь сам. Так устроены почти все писатели. Это вечная конкуренция.

— Один сплошной коммунальный дом, — улыбнулся Веремеенко, — со своей общей «кухней» и своими «бытовыми проблемами».

— Кажется, кто-то идет? — прислушался Оленев. — Вы слышите?

Дверь открылась. И на пороге снова появилась взволнованная Нина Константиновна.

— Он едет к нам, — коротко сообщила она, — прямо из прокуратуры. И просил господина Дронго никуда не уходить. Он скоро придет.

 

Глава 9

Все посмотрели на Дронго, словно ожидая его объяснений.

— Очевидно, ему сообщили нечто важное, — предположил Дронго, — и он решил поделиться этой новостью именно со мной. А раньше у вас рукописи пропадали?

— Терялись, — сказал под общий смех Фуркат Низами, — обычно наши редакторы забывают, куда кладут свои рукописи. Но мы их потом всегда находим…

— Можно подумать, консультанты не забывают, — вмешалась Убаева.

— Тоже забывают, — согласился Фуркат Низами, — все писатели люди рассеянные.

— Сидорин тоже рассеянный? — неожиданно спросил Дронго.

— Нет, — осторожно ответил Фуркат Низами, — он бывший чиновник, человек очень обязательный. Всегда помнит, куда и что положил. Нет, он не рассеянный.

— А ваш главный редактор? — не унимался Дронго. — Он ведь хороший прозаик, довольно известный писатель. Он разве не страдает общей болезнью писателей? Он не рассеянный человек?

— Не совсем, — ответил Оленев, — он как раз человек современный. Старается все помнить и повсюду успеть. Хотя не всегда получается. Но он обычно не работает с рукописями. Он ведь главный редактор издательства, этим занимаются обычные редактора.

— А ваш главный бухгалтер? Он человек не забывчивый?

— Он человек пунктуальный, — подтвердил Оленев.

— Может, вы перестанете спрашивать о людях, которых здесь нет, — мрачно поинтересовался Передергин, — у нас все порядочные люди. И главный редактор, и главный бухгалтер. И все наши консультанты.

— В таком случае рукописи испарились и их никто не забирал? — в тон ему ответил Дронго.

— Может, и забрали. Но это мог быть чужой человек, который залез к нам в издательство и украл рукописи.

— Тогда зачем вы пригласили меня?

— Не знаю. Я не приглашал, — грубо ответил Передергин, — это сделал сам Феодосий Эдмундович.

— Давайте договоримся так. Я работаю до тех пор, пока ваш директор не расторгнет со мной наше соглашение. А вы перестаете мне хамить, иначе я просто разорву всякие отношения с вашим издательством. Мне уже становится неприятно, когда я разговариваю именно с вами.

— В таком случае я вас оставлю, — глухо произнес Иван Иванович и вышел из комнаты.

— Такой у него несносный характер, — громко сказала Сундукова.

— Он приехал из провинции, и у него нет столичных манер, — успокаивающе заметил Оленев. — Надеюсь, вы не обидитесь, — сказал он, обращаясь к Дронго, — в конце концов, заместитель директора по хозяйственной части — это обычный завхоз, просто названный столь пышным титулом.

— Я не стану обижаться на вашего «завхоза», — улыбнулся Дронго, — давайте продолжим. Значит, рукописи у вас терялись и раньше, но затем вы их находили. Кто конкретно работал именно с рукописями нашего «графомана»?

— Сундукова, — показал Оленев, — сначала рукописи читал Кустицын, а когда вернулась Сундукова, мы передали все рукописи ей. Но их читали не только они. Я тоже их читал. И Светляков. И сам Столяров.

— И все знали, где находятся именно эти рукописи?

— Все, — кивнул Оленев.

— У нас нет секретов друг от друга, — добавил дребезжащим голосом Фуркат Низами, — мы здесь все, как одна семья.

— Но в семье не без урода, — мрачно заметил Оленев. — Не нужно так говорить, уважаемый Фуркат Низами. Мы ведь до сих пор ничего не знаем.

— И вы так не говорите, — попросил Фуркат Низами. — Почему у нас должен был появиться такой «урод»? Может быть, кто-то сумел ловко залезть и все украсть.

— Как вы не понимаете, что эти рукописи взял кто-то из наших, — начал нервничать Валерий Петрович, — они пропали не только из вашей комнаты, но и из моего стола. А об этой копии мог знать только кто-то из нас. Их просто не мог забрать чужой.

— Мы должны сами вычислить его среди нас, — грозно предложил Кроликов, — я бы отправил всех сотрудников на проверку. Через «детектор лжи». Пусть всех проверят, и мы выясним, кто из нас говорит неправду.

— Я бы не хотела, чтобы меня так проверяли, — сразу сказала Сундукова.

— И я, — с вызовом заявил Кустицын, — значит, мне здесь не доверяют.

— И я бы не стала проходить проверку, — подтвердила Убаева, — у вас всегда какие-то дикие предложения, Георгий. Так нельзя. Здесь издательство, а не колония и не зона. Нужно понимать разницу.

— Я все понимаю, — отмахнулся Кроликов, — но рукописи пропали, и неизвестный нам убийца ходит на свободе. А если он зарежет еще какую-нибудь женщину? Кто за это будет отвечать?

Раздался телефонный звонок. Дронго взглянул на аппарат. Это был Вейдеманис. Дронго извинился и вышел в коридор.

— Что случилось? — спросил он. — Что-нибудь нашел?

— Пока ничего. Но сюда позвонили из прокуратуры и сказали, что завтра приедут их сотрудники на проверку. Мне как раз сейчас сказали об этом в отделе кадров.

— Тогда постарайся закончить сегодня. Столярова вызвали в прокуратуру, очевидно, там тоже обратили внимание на непонятные совпадения в Саратове. И сейчас решили проверить. Возможно, нашелся умный следователь. У тебя есть что-нибудь?

— Пока ничего. Обычные биографии. У всех нормальные семьи, нормальные родители. Во всяком случае, о возможных отклонениях в их писательских анкетах ничего не сказано. Хотя читать интересно. Особенно рекомендации, которые им давали. Просто ода новым творцам. Очень интересно.

— Читай, читай. Тебе будет полезно. Узнаешь много нового о современных литераторах.

Дронго убрал телефон. Посмотрел в конец коридора. «Итак, Столяров и Сидорин приехать не захотели. Или не смогли? В любом случае, это говорит в их пользу. Если бы кто-то из них забрал эти рукописи, он бы сделал все, чтобы оказаться здесь в тот момент, когда приедет эксперт. Воеводова пока оставим в покое. Остальные собрались здесь. Все четыре редактора, Фуркат Низами, который явно не хотел приходить, сам Оленев, хамоватый Передергин и брутальный Кроликов. И еще секретарь Нина Константиновна. Нужно пройти по коридору и побеседовать с ней, пока не приехал Столяров».

Дронго быстро прошел по коридору, вошел в приемную. Она говорила с кем-то по телефону. Увидев вошедшего, попрощалась и положила трубку.

— Я вас слушаю, — любезно произнесла она.

— У вас есть адрес автора, которого мы ищем?

— Есть. Я понимаю, о ком вы спрашиваете. Он оставлял адрес своего «почтового ящика», куда бы мы могли ему писать. Но сам присылал свои рукописи в таких плотных конвертах. Мы адреса переписываем и конверты обычно пришиваем к рукописям, чтобы их не выбрасывать. Но они тоже пропали.

— Откуда отправлял?

— Обратного адреса не было. Только адрес «почтового ящика», на который мы могли написать. Мы ему один раз написали. И это письмо подшито в нашей папке. Оно не пропало. В папке исходящих документов. У меня осталось и это письмо, и его адрес. Но он нам все равно ничего не даст, если мы ему напишем, то он может нам вообще не ответить.

— Это я понимаю, — кивнул Дронго. — А письма обычно вскрываете вы или ваши редакторы?

— Смотря какие письма. Деловую переписку я смотрю сама, а все рукописи отправляем нашим редакторам.

— Вы не помните, кому отправляли рукописи этого автора?

— Конечно, помню. Кустицыну. Он и Веремеенко ведут у нас прозу. Сундукова больше по поэзии, а Убаевой дают переводы наши консультанты. Но штат у нас небольшой, и поэтому каждый может смотреть любую рукопись. Это не принципиально. Кто-то в отпуске, кто-то уехал, кто-то занят, у нас нет такого жесткого графика.

— Я вас понимаю. — Дронго подумал, что вполне может исключить из списка подозреваемых эту пожилую женщину. Ведь исходящее письмо осталось, и, значит, можно попытаться выйти на этого «графомана».

Дронго вышел в коридор. Из комнаты редакторов доносились громкие голоса. Очевидно, там снова спорили. Громче всех возмущался Георгий Кроликов, который яростно спорил с Кустицыным и Сундуковой. С ним были согласны Убаева и Фуркат Низами. Оленев лишь иногда подавал реплики. А Веремеенко просто молчал, не вмешиваясь в разговор. Дронго прислушался…

— Если этот автор такой страшный убийца, то почему он хочет, чтобы о нем все знали? — кричал Георгий Кроликов. — Он должен скрываться, а не посылать свои рукописи, чтобы его могли вычислить. Может, он вообще не убийца, и Марина все перепутала. У этого человека просто бурная фантазия. Возможно, он сам из Саратова, узнал про желтую кофту и про эту родинку. И решил все написать. Он графоман, а не маньяк.

— Правильно говорит, — поддерживал его Фуркат Низами, — но какой убийца пошлет такую рукопись? Тогда он ненормальный.

— Вы ничего не понимаете, — горячился Кустицын, — это самая настоящая сублимация. Ему важно, чтобы о нем узнало как можно больше людей.

— Не нужно путать литературу с настоящей жизнью, — горячилась Убаева. — Если человек пишет об убийстве так подробно, это еще не значит, что он может сам совершить убийство. Достоевский все написал и обосновал, но сам он никогда и никого не убивал.

— Он не Достоевский. Он убийца, который хочет, чтобы о нем все узнали, — возражала Сундукова.

— Мы же сами решили пригласить эксперта, — напомнил Оленев, — а теперь снова спорим. Так нельзя…

Дронго вошел в комнату, и все снова умолкли.

— Не нужно так громко спорить, — усмехнулся он, — вас слышно даже в коридоре. Я полагаю, что вы напрасно спорите. Дело не в том, что автор ваших рукописей мог быть в Саратове. Дело в том, что он совершил уже два убийства и подробно о них рассказал. В разных местах, в разных городах. А это уже не просто совпадение, а нечто гораздо большее. Убийца реален, абсолютно реален и поэтому так страшен и непредсказуем. Я вас не пугаю, просто сообщаю вам об этих фактах. И ваш автор тоже реален. Самое страшное, если это действительно одно лицо. И самое опасное, если кто-то из вас решил ему помочь таким нелепым образом, забрав все рукописи.

Все молчали. Кто-то отвел глаза, кто-то недовольно крякнул, кто-то шумно задышал. Фуркат Низами развел руками.

— И вы хотите сказать, что среди нас есть сообщник убийцы? Мы писатели, а не убийцы, — жалобно произнес он.

— И мы все знаем друг друга много лет, — добавил эмоциональный Кроликов, — и я могу поручиться за каждого из наших товарищей.

— Не нужно так категорично, — предложил Оленев, — пусть наш эксперт нормально работает и сам сделает выводы.

— Все писатели, — задумчиво повторил Дронго. Ему в голову пришла некая мысль. Если не получилась проверка с поездкой в Саратов и появлением здесь утром Леонида Кружкова, то нужно попытаться проверить сотрудников издательства еще раз. Устроить некую провокацию. Ведь здесь действительно нет случайных людей, и все сотрудники знают друг друга по многу лет. Возможно, похититель рукописей еще до конца не осознает, до какой степени он завяз в этом страшном деле.

— Мне нужно уезжать, — взглянул на часы Кустицын. — Если у вас больше ничего нет, то позвольте мне вас покинуть.

— Завтра утром я попрошу вас снова собраться в издательстве, — попросил Дронго, — часам к десяти.

— Давайте к одиннадцати, — предложил Веремеенко, — у нас некоторые просто не поднимаются так рано.

— Мне тоже будет трудновато так рано сюда приехать, — улыбнулся Дронго, — пусть будет в одиннадцать. Я постараюсь приехать.

— Больше вы ничего не хотите сказать или спросить? — удивился Оленев.

— Пока нет. Мне было важно поговорить с вами, когда вы соберетесь все вместе. Но многие не успели подъехать. Ничего страшного. Завтра мы встретимся снова. До свидания.

Дронго вышел из комнаты и услышал раздраженный голос Георгия Кроликова.

— Он какой-то непонятный эксперт, — громко заявил тот, — ничего не спрашивает, ничего не делает. Зачем он собрал всех редакторов, я не понимаю. Честное слово, ничего не понимаю.

Дронго вернулся в приемную и уселся на стуле в ожидании Столярова. Ждать пришлось минут сорок. Наконец Феодосий Эдмундович появился. Он степенно, неспешно прошел в свой кабинет, поздоровавшись с гостем за руку и пригласив его к себе.

— Я сегодня был в городской прокуратуре, — сообщил Столяров, — они меня пригласили по нашему делу. Мы ведь отправили им рукопись, которая так взволновала нашу Марину Сундукову.

— И которую в милиции всерьез не стали рассматривать, — напомнил Дронго.

— Это был дилетант, — отмахнулся Феодосий Эдмундович, — но теперь дело передали в следственный комитет, и оно попало к очень достойному следователю. Николай Николаевич Смирнов. Сегодня мы с ним разговаривали, и я ему честно сказал, что мы не стали ждать, пока наша милиция начнет проверку по нашему заявлению. И нашли такого эксперта, как вы. Оказывается, он о вас много слышал. Но Смирнов считает, что этим делом должны заниматься официальные органы, и просил вас завтра утром за ехать к нему.

— У вас есть его телефон?

— Конечно. Я дам вам его координаты. И, думаю, будет правильно, если именно сотрудники прокуратуры и следственного комитета подключатся к этому делу. А вы как считаете?

— У официальных органов свои методы, а у меня свои. В данном случае я считал бы нецелесообразным останавливаться на полпути. Пусть следователь ищет убийцу, а я попытаюсь выяснить, кто из ваших сотрудников мог изъять рукописи.

— Каким образом? — заинтересовался Столяров.

— У меня есть некий план. Как я понял, в вашем издательстве работают только люди, которые уже много лет являются членами различных Союзов писателей. И всех своих сотрудников вы знаете много лет.

— Конечно, знаю, — кивнул Феодосий Эдмундович, — но я не могу никого подозревать.

— Я вас понимаю. Но мне нужно поставить ваших сотрудников в некую экстремальную ситуацию. Чтобы они не могли войти в нужный контакт с возможным автором рукописей и вынуждены были действовать в обстановке минимального лимита времени.

— Извините, но я вас не совсем понимаю, — нахмурился Столяров.

— У меня есть специальный план на завтрашний день, чтобы попытаться выявить вашего похитителя. Заставить его действовать, — признался Дронго, — чтобы он украл новую рукопись.

— Вы хотите устроить провокацию? — опешил Феодосий Эдмундович. — Я даже не знаю, что я должен говорить.

— Ничего. Это явно не тот случай, когда мы с вами должны начинать дискуссию о моральной стороне моего плана. Если убийца существует, а он существует и уже убил двоих женщин, то это очень опасный маньяк, которого необходимо остановить как можно быстрее. И, возможно, мы сможем выйти на вашего «графомана» через сотрудника, который украл эти рукописи. Времени у меня нет. Ни на долгий анализ, ни на проверку всех ваших сотрудников. Поэтому завтра я попытаюсь осуществить свой план. Мне нужно получить ваше согласие и попросить о помощи Нину Константиновну. Разумеется, вам нельзя никому об этом говорить.

— Считайте, что получили, — вздохнул Столяров, — если речь идет о жизни людей…

— Именно так и стоит вопрос, — кивнул Дронго.

— Вы знаете, — неожиданно сказал Феодосий Эдмундович, — много лет назад я возглавлял Московскую писательскую организацию. И у меня был очень сложный выбор. Тогда группа наших талантливых писателей, поэтов и художников выпустили несанкционированный «Метрополь». Может, вы слышали об этом?

— Конечно, слышал. По-моему, об этом случае знала вся интеллигенция бывшего Советского Союза.

— Вот-вот. Я оказался в исключительно трудном положении. С одной стороны, явный выпад против существующей системы и Союза писателей, а с другой — это были самые талантливые, самые перспективные наши авторы. Мы сделали тогда все, чтобы их вытащить, но двоих исключили, некоторых наказали. Я все время помню об этом. Хотя лично моей вины в этом не было.

— Вы считаете, что мы можем кого-то обидеть?

— Я бы этого не хотел.

— Я тоже. Но у меня нет другого выхода.

— Думаю, мы поняли друг друга, — сказал на прощание Столяров. — Вот вам телефоны Смирнова. Обязательно ему позвоните. Надеюсь, что завтра у нас все пройдет нормально.

— Не могу разделить вашу убежденность. Я как раз хочу, чтобы все прошло не совсем нормально…

— У вас свои методы, — вздохнул Феодосий Эдмундович. — В конце концов, я не юрист и не совсем понимаю ваш план. Но если он может спасти хотя бы одну женщину, то и тогда нужно попробовать…

— Спасибо, — Дронго поднялся и, попрощавшись с хозяином кабинета, вышел в приемную.

— А теперь, Нина Константиновна, нам нужно все обсудить, — сказал он пожилой женщине, которая с удивлением посмотрела на него.

 

Глава 10

Домой он вернулся в пятом часу вечера. Эдгар позвонил ему и сообщил, что заканчивает работу в отделе кадров. Дронго хотел принять душ, когда позвонил городской телефон и включился автоответчик.

— Добрый день, — раздался незнакомый голос, — извините, что беспокою вас дома. Насколько я знаю, Феодосий Эдмундович уже должен был сообщить вам о нашей встрече. Я хотел бы увидеться с вами прямо сейчас…

Дронго снял трубку. Звонивший точно знал, что он дома.

— Я вас слушаю.

— Господин Дронго, это говорит следователь Смирнов. Я могу так к вам обращаться?

— Меня обычно так называют. Где вы сейчас находитесь?

— Подъезжаю к вашему дому, — сообщил Смирнов.

— Оперативно, — невольно похвалил его Дронго, — тогда поднимайтесь сразу ко мне. Я предупрежу внизу охрану.

— Спасибо. Я буду у вас через десять минут.

Ровно через десять минут позвонивший снизу охранник доложил, что гость поднимается наверх. Дронго пошел открывать дверь. На пороге стоял мужчина лет сорока пяти. Высокого роста, редкие седые волосы, умный взгляд, волевой подбородок, ровный прямой нос, серые глаза. Мужчина вошел в комнату, протягивая руку:

— Николай Николаевич.

— Очень приятно. Судя по тому, как быстро вы появились, вы узнали о том, что я уже дома, как раз в тот момент, когда я сюда приехал. Очевидно, за моим домом следили.

— С чего вы взяли?

— Посчитал. Я приехал сюда тридцать пять минут назад. Чтобы доехать ко мне из здания московской городской прокуратуры, нужно тридцать минут. Или чуть больше. Если считать, что вам позвонили, то вы сразу выехали, чтобы застать меня дома. За десять минут вы не смогли бы сюда доехать. Отсюда два вывода. Я вам очень нужен. И наша беседа для вас достаточно важна.

— Все верно, — улыбнулся Смирнов, — приятно иметь дело с таким проницательным человеком. Мне вообще говорили, что вы современный Шерлок Холмс или Эркюль Пуаро. Кто вам больше нравится?

— Мисс Марпл, — ответил Дронго, — она не имеет никаких обязательств перед обществом, в отличие от Холмса и Пуаро, от которых иногда требовали конкретных решений.

Смирнов прошел в гостиную. В руках у него была папка. Дронго вошел следом, уселся в кресло напротив своего гостя.

— Будете что-нибудь пить? — спросил он Смирнова.

— Нет, — ответил тот, — спасибо. Давайте сразу к делу. Вы ведь уже два дня занимаетесь этим необычным делом.

— Вы затребовали копию его рукописи, — он не спрашивал. Это было утверждение.

— Мы захотели проверить. Тем более что у нас появились некоторые подозрения. Вы ведь успели побывать вчера утром в Саратове.

— Становится очень интересно. Откуда вы знаете? За мной в Саратове не следили, в этом я абсолютно убежден. Иначе я бы почувствовал наблюдение.

— Или ваш спутник, который страховал вас в Саратове, — согласился Смирнов.

— Теперь я просто поражен. Как вы об этом узнали?

Вместо ответа Смирнов раскрыл свою папку и достал несколько фотографий, протянул их хозяину квартиры. Дронго взял фотографии. Внимательно их рассмотрел.

— Вы установили камеры в парке? — понял он.

— На месте преступления, — кивнул Смирнов, — нам было интересно, кто именно там может появиться.

— Преступление в Саратове было не первым, — сразу понял Дронго, — вы ищете этого маньяка давно?

— Шестым, — ответил Смирнов, — и вы правы. Мы ищем его достаточно давно.

— И, судя по тому, как вы приехали ко мне и следили за моим домом, вы не из прокуратуры. И не из следственного комитета. Следователь бы ко мне не приехал. Вы бы вызвали меня обычной повесткой. Вы из ФСБ?

— Да. Я полковник ФСБ. Не вижу смысла скрывать.

— Значит, на счету этого мерзавца уже семеро убитых.

— Вы знаете и про Нижний Новгород, — уже не удивился Смирнов.

— Я отправил туда своего напарника. Там вы не установили камеры?

— Пока не успели. Преступление произошло в строящемся доме. Там все время находятся строители. И вряд ли убийца полезет туда второй раз.

— Значит, семеро, — мрачно повторил Дронго. — Я надеялся, что он в своих рассуждениях хотя бы говорит правду и его жертвами стали только две молодые женщины.

— В основном девушки-подростки, — жестко сообщил Смирнов, — он настоящий психопат и маньяк, которого мы ищем уже целый год. Но мы не знали, что он еще и графоман.

— Теперь понятно, почему в милиции отнеслись к заявлению из издательства с таким скепсисом и не стали ничего проверять. Очевидно, вы их успели предупредить.

— Мы создали в ФСБ специальную группу, которая занимается такими серийными маньяками. Но это не для печати, как вы понимаете.

— Понимаю. Вы провели комплексную экспертизу его рукописи по преступлению в Саратове?

— Конечно. Он явно психопатический тип с серьезными нарушениями. Во всяком случае, ни одна из убитых женщин не была изнасилована. Он страдает какой-то явной патологией, хотя следы его спермы мы находим почти на каждом месте преступления. Очевидно, он способен получать удовольствие только подобным образом. Возможно, сказываются последствия какой-то травмы, перенесенной в молодости. Судя по его рукописи и по его преступлениям, он уже немолодой человек. Ему лет сорок. Возможно, чуть меньше или чуть больше.

— Он прислал в издательство еще одну рукопись с подробным описанием преступления в Нижнем Новгороде, — мрачно сообщил Дронго, — но все рукописи были украдены из издательства. Теперь я занимаюсь тем, что ищу сотрудника, который мог это сделать и, возможно, связан с этим маньяком.

— А мы ищем самого маньяка, — сказал Смирнов, — и только поэтому сумели затребовать из милиции копию рукописи, которая показалась нам достаточно своеобразной. И, конечно, мы сразу обратили внимание на появление такого колоритного человека, как вы, в этом парке. Человека с вашей комплекцией и вашими физическими данными. Достаточно на вас посмотреть, чтобы понять: вы не тот маньяк, которого мы ищем. Он не мог справиться с молодой женщиной в Саратове. Подозреваю, что вы справились бы с несколькими мужчинами…

— У меня другая сексуальная ориентация, — пошутил Дронго, — я не нападаю на мужчин.

— И еще вас узнал один из наших оперативников. Поэтому мы быстро вышли на издательство и пригласили Столярова приехать в московскую городскую прокуратуру, чтобы с ним побеседовать. И именно от него мы узнали, что они сумели выйти на вас и попросить такого известного эксперта, как вы, найти автора этих рукописей. Боюсь, эти литераторы не совсем понимают, что именно происходит. И с чем они связались. Не могу сказать «с кем». По моему мнению, он не совсем человек. Это настоящее чудовище, нападающее в основном на молодых девушек. И я не успокоюсь, пока мы его не остановим.

— Вы руководитель группы?

— Да.

— Теперь все ясно. Вы решили, что должны сами ко мне приехать. Мне кажется, эти маньяки словно сорвались с цепи в последние годы. Мы обсуждали с моим напарником эти проблемы. Кажется, раньше их было гораздо меньше. Только не говорите мне про «гласность» и «демократию». Или про пагубное влияние телевидения. Все равно не поверю. Их раньше ощутимо было меньше.

— Верно. Наши аналитики считают, что в этом случае сказалось сразу несколько факторов. Во-первых, стали выживать те, кто раньше умирал. Недоношенные дети, неполноценные, имеющие в детстве травмы, несовместимые с жизнью, с повреждениями головы и центральной нервной системы. Во-вторых, общая атмосфера вседозволенности, при которой «победитель получает все». Так, во всяком случае, утверждают наши средства массовой информации. Главное — успеть схватить, успеть победить, успеть быть первым, успеть всех переиграть. В-третьих, последствия лекарственного бума шестидесятых в Европе и семидесятых в нашей стране, когда увлекались противозачаточными таблетками и разного рода витаминами, что потом сказалось на рождении неполноценных детей. И, наконец, в-четвертых. Весь мир катится куда-то в пропасть. И чем больше мы обсуждаем подобные темы, чем больше различных порносайтов открывается в Интернете, тем больше мы провоцируем эти преступления. Но это уже мои личные выводы.

— Несовершенство исправительно-трудовой системы, разваленные структуры милиции, отсутствие должных профессионалов, отмена смертной казни и повальная коррупция в правоохранительных органах — эти факторы тоже влияют на рост преступности?

— Влияют, — мрачно подтвердил Смирнов.

— Ну вот видите, сколько сразу негативных факторов. Как вы думаете его брать?

— Мы пытаемся вычислить, где он снова себя проявит. Но пока безрезультатно. Ясно одно — он передвигается по железной дороге. И появляется в крупных городах. Он очень осторожен, и почти невозможно предсказать, где он снова появится. Хотя мы дежурим на всех вокзалах и пытаемся его вычислить. Но пока безрезультатно. И рукопись, которую мы получим, нам может очень помочь. А если бы мы смогли найти другие рукописи, то это было бы вообще замечательно. У вас есть какие-нибудь идеи, как найти утерянные рукописи?

— Я придумал один небольшой розыгрыш, чтобы попытаться завтра утром определить, кто именно мог взять эти копии. Но пока все мои поиски безрезультатны. Там работают писатели, а не психопаты. И все знают друг друга много лет.

— Мне уже передали список сотрудников издательства, — сообщил Смирнов, — там только тринадцать человек. И есть несколько очень известных фамилий. Директор издательства, известный ученый, много лет работал в Институте мировой литературы, главный редактор — известный и популярный писатель, один из консультантов — бывший министр и посол. Компания очень солидная, и я даже не знаю, как вы сможете там вычислить возможного похитителя.

— Постараюсь его найти, — сдержанно ответил Дронго. — Я могу познакомиться с предыдущими преступлениями этого маньяка?

— Конечно. Вы можете поехать со мной прямо сейчас. Внизу меня ждет машина. Я вам все покажу. Мы не могли даже предположить, что у нас появится такой помощник.

— Считайте, что я с радостью принял ваше предложение, — ответил Дронго. — Когда я слышу о подобных преступниках, у меня начинается нервный тик. Иногда мне кажется, что их число превышает даже количество нормальных людей.

— Что такое норма? — вздохнул Смирнов. — Мне иногда кажется, что нормы вообще не существует. Вы знаете, сколько лет я занимаюсь поисками разного рода маньяков, психопатов, убийц, растлителей и насильников? Уже семнадцать лет. Можно превратиться в озлобленное существо, ненавидящее весь мир. Но я пока держусь.

— Сколько вам лет?

— Сорок четыре.

— Я немного старше. И уже много лет занимаюсь примерно тем же. Только еще добавьте сюда предателей, мерзавцев, расхитителей, шпионов, воров и грабителей. Да и вообще, всех возможных негодяев, которые готовы убить и предать ради денег или иных благ. И стараюсь не жаловаться. Один из английских королей сказал, что он в ответе за всю красоту мира. Иногда я чувствую себя в ответе за порядок на этом небольшом шарике.

— Патетично. Но не совсем практично. Вы «вольный стрелок», а я на государственной службе. У меня есть конкретные сроки и очень требовательные начальники. Поэтому мы с вами не совсем в одинаковом положении.

— Если учесть, что за вами стоит вся страна с ее многочисленным аппаратом, все сотрудники ФСБ, следственного комитета и прокуратуры, все возможности самой большой державы мира, то вам грех жаловаться. А я всегда один, Николай Николаевич. И все, что я имею, — это мои знания, опыт и умение соображать.

— Не прибедняйтесь. Если понадобится, к вашим услугам будет любая спецслужба мира. Вы слишком известный человек. И все знают, на чьей стороне вы сражаетесь. Всегда и везде. И в борьбе с этим конкретным злом вам готовы помогать все нормальные и честные люди в любой стране мира.

— Убедили, — улыбнулся Дронго, — поеду с вами. Чтобы узнать про «художества» этого негодяя.

В этот момент зазвонил его телефон. Он достал мобильный, извинился перед своим собеседником и ответил Вейдеманису.

— Что случилось, Эдгар?

— Я закончил свою работу. Кажется, я знаю, кто мог оказаться возможным похитителем.

— Говори…

— Евгений Юрьевич Сидорин. Он был до перестройки ректором Литературного института. Можешь себе представить, с каким количеством не совсем нормальных людей он встречался. И двоих даже отчисляли. Конкретно за изнасилование. Двадцать два года назад. Один из них сел снова через одиннадцать лет. И снова за изнасилование. Нужно проверить, куда они потом исчезли.

— Это есть в его личном деле?

— Он писал объяснительную насчет этих двоих. Их обоих осудили, дали восемь и десять лет. Когда арестовали повторно одного из них, Сидорин был уже министром, и его не стали допрашивать даже в качестве свидетеля. Об этом мне рассказала сотрудница отдела кадров. Она хорошо помнила это нашумевшее дело. Рассказывала, что он хотел помочь одному из обвиняемых.

— Как их фамилии?

— Зароков и Маниев.

— Интересно. Кто еще?

— Воеводов. Их главный бухгалтер. Несколько лет назад он проходил свидетелем по делу об убийстве. Убийцу так и не нашли, а само убийство произошло рядом с его домом. Погибла девушка, подросток. В его личном деле есть заметка об этом преступлении и сообщение о том, что он был главным свидетелем случившегося.

— Странно, — сказал Дронго, — мне казалось, что эти двое как раз вне подозрений. А почему эта информация попала в его личное дело?

— Он работал тогда в Союзе писателей и должен был выезжать руководителем делегации. Но его попросили остаться, и он не поехал. И в деле есть письмо из городской прокуратуры с благодарностью. Он сам просил отправить это письмо в свое личное дело.

— Понятно. Есть еще кто-нибудь?

— Передергин.

— Этот неприятный тип, — вспомнил Дронго, — что с ним?

— Ничего. Но есть одно странное совпадение. Примерно две недели назад в «Литературной газете» появилась статья известного критика Бондаренкова о творчестве Передергина.

— О каком творчестве? Он же заместитель директора по хозяйственной части. Раньше он был директором леспромхоза в Якутии. При чем тут его творчество?

— Он, оказывается, поэт. И Бондаренков написал о нем восторженную критическую статью, что вызвало целую сенсацию в литературных кругах. Передергина считают обычным графоманом, а Бондаренкова очень известным критиком. И его статью никто не мог ни понять, ни принять.

— Какое отношение имеют к нашему делу творческие изыскания этого Передергина? При чем тут наше дело?

— Бондаренков исчез. Как раз две недели назад. И после этого произошло последнее убийство в Нижнем Новгороде. Я думал, что тебе это будет интересно. Больше никаких фактов я не нашел. Пока только эти трое.

— Они были у меня как раз вне подозрений. Если не считать Передергина, который был в издательстве, остальные вообще не приехали. Ни Сидорин, ни Воеводов. Но все равно спасибо. Нужно будет проверить каждого. Я тебе перезвоню.

Он положил аппарат на стол и повернулся к Смирнову.

— Давайте начнем нашу совместную работу прямо сейчас. Кажется, мне уже сегодня понадобится ваша помощь.

 

Глава 11

На автомобиле Смирнова они поехали в управление ФСБ, где Дронго в течение часа читал подробности страшных преступлений. Он мрачно рассматривал фотографии, морщась, словно от боли. Затем решительно отбросил всю пачку фотографий.

— Не могу больше, — зло сказал он, стиснув зубы, — просто не могу больше смотреть. Меня нельзя перегружать таким количеством этих подробностей. Я человек эмоциональный, нервный. И если я его встречу, то вполне возможно, что просто загрызу эту сволочь.

— Я вас понимаю, — кивнул Николай Николаевич, — у меня часто бывает такое ощущение. Каждый раз, когда выезжаю на место преступления и представляю, какой ужас испытывает жертва перед смертью. У меня две дочери, и я не знаю, что бы я сделал с человеком, который их обидел. Честное слово, не знаю.

— Давайте фотографии, — сказал Дронго, — все равно нужно его найти. Понять психологию и найти. Обязательно найти.

Он снова начал рассматривать фотографии, читать показания свидетелей и акты экспертиз. Примерно через час он закончил, отодвинул от себя папку с документами и фотографиями.

— Такое ощущение, что меня окунули в зловонную жидкость и я задыхаюсь без воздуха, — признался Дронго, — хорошо, что вы мне показали все это. Теперь я буду еще злее.

— Надеюсь, вы понимаете, что не имеете права на самосуд и самостоятельные следственные действия. Вы не процессуальное лицо, — напомнил Смирнов.

— Я юрист по профессии и иностранец, живущий в Москве, — печально заметил Дронго, — поэтому я прекрасно знаю все российские законы и Уголовно-процессуальный кодекс. Не беспокойтесь, я стараюсь не нарушать законов. Но свои поиски все равно продолжу.

— Обязательно, — согласился Смирнов, — и можете звонить мне в любое время, как только вам понадобится моя помощь.

— Спасибо. Я обязательно вам перезвоню.

Он вышел на улицу, сел в свой автомобиль, который вызвал к зданию управления ФСБ. И сразу набрал номер мобильного телефона Оленева.

— Мне срочно нужны номера мобильных телефонов Евгения Сидорина и Михаила Воеводова.

— Прямо сейчас? — удивился Валерий Петрович. — Уже восьмой час вечера.

— Да, прямо сейчас. У нас нет времени. Вы можете продиктовать мне номера их телефонов?

— Конечно, — Оленев продиктовал оба номера телефона.

Дронго поблагодарил и перезвонил Сидорину.

— Добрый вечер, Евгений Юрьевич.

— Здравствуйте, — удивился Сидорин, — кто со мной говорит?

— Это эксперт, который помогает вашему издательству.

— Господин Дронго, — обрадовался Сидорин, — как я рад вас слышать. Когда мои соседи по городской квартире узнали, что я знаком с вами, они были просто в восторге. Честное слово. Я вас обязательно должен познакомить.

— Мне нужно с вами переговорить.

— Я уже все знаю. Завтра утром я приеду в издательство. Мне уже передали.

— Нет, вы меня не поняли. Завтра само собой. Но мне нужно увидеться с вами именно сейчас.

— Сейчас? — удивился Сидорин. — Но сейчас уже поздно. Восьмой час вечера, и у меня сегодня вечером важная встреча.

— Я на машине и могу подъехать, куда вы скажете, — предложил Дронго.

— Не знаю, не знаю. В половине девятого я должен быть в ресторане «Пушкин», туда приедет французская делегация.

— В таком случае давайте увидимся прямо там. Я закажу столик, и мы побеседуем…

— Нет, — возразил Сидорин, — это не совсем удобно. Не обижайтесь, пожалуйста, но вы должны меня понять. Приедут французские поэты и писатели, а я сижу с детективом, который интересуется кражей рукописей в нашем издательстве. Вы представляете, что могут подумать про нас европейцы?

— Хорошо, — согласился Дронго, — я подъеду к ресторану на Тверском бульваре, и мы встретимся с вами в моей машине. Там мы можем спокойно поговорить, и нас никто не увидит.

— Давайте не там, — предложил Сидорин, — встретимся на противоположной стороне, у Литературного института. Подъезжайте прямо туда к восьми часам вечера. И мы с вами побеседуем. А я потом пешком дойду до ресторана.

— Договорились. Спасибо. — Он взглянул на водителя. — На Тверской бульвар, — попросил Дронго и только затем набрал второй номер.

Воеводов долго не отвечал. Наконец раздался его недовольный голос:

— Слушаю вас.

— Извините, что я вас беспокою, — начал Дронго, — это говорит ваш эксперт.

— Можете не беспокоиться. Мы подпишем с вами договор и перечислим вам все деньги, — сразу ответил Воеводов.

— Я не беспокоюсь, — ответил Дронго, — когда дело в таких надежных руках, как у вас.

— Спасибо, — ответил польщенный Воеводов. Он говорил с характерной интонацией, словно прожевывая иногда слова.

— Мне нужно с вами срочно увидеться по очень важному делу.

— Я не смогу, — сразу ответил Воеводов, — я сейчас за городом и приеду в Переделкино только к одиннадцати вечера. Мы в гостях у наших друзей, в другой стороне Московской области. А почему такая срочность? Завтра мы с вами встречаемся, мне звонил Оленев.

— У меня нет времени, — объяснил Дронго, — и поэтому я хочу уточнить у вас одно обстоятельство.

— Давайте, — согласился Воеводов, — что у вас за срочное дело?

— Несколько лет назад рядом с вашим домом произошло убийство. У вас тогда были неприятности, вы не смогли выехать в зарубежную командировку. Алло, вы меня слышите…

— Слышу, — глухим голосом ответил Воеводов, — только вас неправильно проинформировали. Никаких неприятностей у меня не было. Я действительно случайно оказался свидетелем смерти молодой девушки. И меня попросили в прокуратуре никуда не уезжать. Пришлось остаться в Москве. Потом мне прислали письмо с извинениями и благодарностью за мою помощь. И я сам настоял, чтобы это письмо отправили в мое личное дело. Чтобы ни у кого и никогда не было ко мне подобных вопросов. Я уже давно член Союза писателей, хотя и занимаюсь финансовыми вопросами…

— Не обижайтесь, — попросил Дронго, — я должен был все проверить.

— Я вас понимаю. В таком случае почитайте их письмо. Оно есть в моем личном деле.

— Не сомневаюсь, что вы им помогли. А убийцу так и не нашли?

— Тогда не нашли. На самом деле это было не совсем убийство. Вернее, он не хотел ее убивать. Это было обычное хулиганство, я возвращался домой и увидел, как молодой человек пристает к девушке. Она явно не хотела с ним разговаривать. И в какой-то момент громко на него крикнула. Он испугался, повернулся, увидел меня и еще больше испугался. Потом толкнул ее и побежал. Не очень сильно толкнул, но в этот момент из-за поворота выехали «Жигули». Все получилось случайно и так глупо. Машина ударила девушку, которая упала буквально под колеса. Я все рассказал сотрудникам прокуратуры. Убийцу потом долго искали, хотя какой он на самом деле был убийца? Несчастный парень. Он ведь не думал, что все так страшно закончится.

— И не нашли?

— Тогда нет. А потом он пришел сам. Через три месяца. Совесть его замучила. В наши дни еще встречаются такие парни, совестливые. А прокуратура мне письмо прислала с благодарностью. Я ведь видел, что он не хотел ее убивать, просто испугался и толкнул, когда убегал. Можете представить его состояние. И тогда благодаря моим показаниям ему дали только два года, да и потом он попал под амнистию. А могли дать десять или пятнадцать, обвинив его в преднамеренном убийстве. И водителя тоже освободили. В ГАИ просчитали, что он никак не мог затормозить и не был виноват в этом наезде. Вы меня понимаете?

— Понимаю, конечно. Вы благородный человек, если тогда отложили свою поездку, чтобы дать показания в прокуратуре.

— Я только выполнял свой долг, — заметил Воеводов, — и ничего особенного не сделал. А в Словению я поехал на следующий год.

— Извините, что я вас побеспокоил. Спасибо, что уделили мне столько времени. — Дронго убрал аппарат. Кажется, Воеводова можно смело исключать из числа подозреваемых.

Несмотря на то что они находились почти в центре города, доехать до Тверского вовремя не смогли. Они подъехали к условному месту, опоздав на восемь минут. Сидорин уже нетерпеливо смотрел на часы. Увидев подъезжавшую машину, он шагнул к ним.

— Вы опоздали, — недовольно заметил он, усаживаясь в салон автомобиля, — и у вас осталось не больше двадцати минут.

— Извините, — улыбнулся Дронго, — вы же знаете, какие сейчас пробки в центре города. Особенно после шести. Надеюсь, мы закончим быстрее чем за двадцать минут. У меня к вам несколько вопросов.

— Неужели они такие важные, что нельзя было подождать до завтрашнего утра? — поинтересовался Сидорин.

— Если бы можно было подождать, я не стал бы вас беспокоить, — признался Дронго. — Вы напрасно полагаете, что мне ужасно хотелось испортить вам настроение перед важной встречей с французами.

— И вы еще иронизируете, — усмехнулся Евгений Юрьевич. — Что у вас? К чему такая спешка?

— Вы работали ректором в этом Литературном институте, — показал Дронго на здание.

— Да, я там работал. Неужели вы решили встретиться со мной только для того, чтобы уточнить этот факт из моей биографии?

— Не только. Я хотел спросить о другом. Вы помните, как в вашу бытность ректором осудили двоих ваших студентов за изнасилование?

— У нас было несколько подобных случаев, — нахмурился Сидорин, — иногда студенты допускали некоторые вольности. Был случай, когда хотели посадить двоих студентов, еще до моего ректорства. Тогда вмешался один очень уважаемый народный поэт. Он позвонил прокурору и прямо спросил, как можно за одну дрянь сажать сразу двоих талантливых парней.

— А почему дрянь?

— Она пришла и оставалась в их общежитии. Три ночи. А потом обвинила двоих парней в изнасиловании. И тогда только вмешательство народного поэта спасло парней.

— А в случае с Зароковым и Маниевым никого спасти не удалось?

— Откуда вы знаете эти фамилии?

— Вы выступали свидетелем, еще когда были ректором. И хотели помочь одному из них.

— Странно. Я думал, что все забыли об этой истории. Откуда вы о ней узнали? Или у вас есть свои секреты?

— Никаких секретов. Об этом деле вспомнила одна из сотрудниц отдела кадров Союза писателей. Литературный институт тогда подчинялся Союзу писателей?

— Разумеется. Я тогда очень хотел помочь Зарокову. Талантливый парень, многообещающий поэт. Но не получилось. На самом деле насильником был Арсен Маниев. Ему дали тогда десять лет. А Зароков получил восемь. Он ничего не делал, но находился в комнате, где все произошло. Девушка показала, что их было двое. Потом выяснилось, что все были в состоянии сильного алкогольного опьянения, как обычно говорится в протоколах.

— Чем все это закончилось?

— Оба отправились в колонию. Зароков вышел через четыре года, Маниев через шесть. Потом Зароков пробовал восстановиться, но в это время у него на родине начались столкновения, и он вернулся в Осетию. Сейчас он директор крупной фабрики, а поэзию, к сожалению, бросил. Я до сих пор считаю, что он был очень талантливым человеком.

— А Маниев?

— Этот попал в тюрьму еще раз. Только не за изнасилование, а за грабеж. Я тогда был уже министром, и мне доложили, что мой бывший студент опять сел в тюрьму. Кажется, он серьезно ранил человека, и ему снова дали десять лет. Что было с ним потом, я не знаю.

— Этот Маниев не мог оказаться знакомым кого-то из ваших сотрудников, который решил забрать эти рукописи?

— Чтобы наказать меня? — улыбнулся Евгений Юрьевич. — Но это несерьезно. Я как раз делал все, чтобы в первый раз им помочь.

— Но Зарокову вы хотели помочь немного больше.

— Конечно. Зароков был поэт, а Маниев просто прохвост. Почему я должен был помогать прохвосту? Знаете известное выражение: «Нужно помогать талантливым людям, а бездарности пробиваются и сами».

— А если Маниев хочет каким-то образом напомнить о себе?

— Почему так глупо? И он не сумел бы написать такой связный текст. После двух сроков в колонии. Посчитайте сами. Он провел там в общей сложности лет пятнадцать. Или чуть меньше. И уже давно потерял всякие навыки. Сейчас ему должно быть около пятидесяти. Он и тогда был великовозрастным студентом. Впрочем, в Литературный институт не обязательно поступали в восемнадцать лет.

— И вы считаете, что он не мог создать подобные повести о собственных похождениях?

— Ни в коем случае. Маниев был бездарным студентом, плохо учился и вообще не очень хорошо владел русским языком. Что, за пятнадцать лет, проведенных в колониях и тюрьме, он превратился в образованного человека? Никогда в жизни не поверю. Убийцей стать он мог, насильником тоже мог. Но стилистом такого уровня никогда.

— Вы читали рукописи?

— Конечно, читал, — разозлился Сидорин, чуть побагровев, — не забывайте, что я литературный критик и как-нибудь разбираюсь в подобных вещах. Иначе меня не держали бы столько лет ректором Литературного института. Такой опус мог создать только образованный человек. Там есть ссылки на классиков, есть очень удачные цитаты, сравнения. Нет, нет, Маниев никогда бы не смог создать ничего подобного.

— Тогда другой вопрос. Человек, который написал эти рукописи, может быть убийцей? Или он для этого слишком интеллектуален?

Евгений Юрьевич помолчал. Подумал. Затем негромко сказал:

— Может. Конечно, может. Если интеллектуал и умница, то совсем не обязательно, что он хороший человек с ангельским характером. Я встречал в своей жизни такую талантливую сволочь. Иногда кажется, что талант дается от бога. Но в быту, в личной жизни этот человек может быть абсолютно невыносим для окружающих. А насчет вашего вопроса. Я внимательно прочел все рукописи. И меня неприятно поразило обилие деталей в обоих случаях, когда он описывал сцены убийства. Слишком подробно, я бы даже сказал, с каким-то внутренним наслаждением. Это меня насторожило. Боюсь, что мы имеем дело с человеком, имеющим некоторые психические отклонения. Во всяком случае, он может мыслить достаточно здраво, но его рукописи указывают на возможную предрасположенность к агрессивно-истероидному типу. Я не психолог, я филолог, но у меня сложилось именно такое мнение.

— Я вас понимаю, — Дронго взглянул на часы: прошло уже восемнадцать минут. — Не смею больше вас задерживать, Евгений Юрьевич. И спасибо за то, что вы согласились со мной побеседовать.

— Если автор наших рукописей действительно маньяк, то вы должны его найти, — мрачно заметил Сидорин, — а если кто-то из наших помогает такому зверю, то он просто дурак. Если не сказать сильнее. Можете всегда на меня рассчитывать. Я готов помогать вам при любых обстоятельствах. А сейчас извините, я должен идти.

— Последний вопрос. Вы знаете критика Бондаренкова?

— Разумеется. Он один из самых известных наших литературных критиков. А почему вы спрашиваете?

— Он недавно опубликовал статью об Иване Ивановиче Передергине и затем куда-то исчез.

— Это на него похоже, — улыбнулся Сидорин. — Я вам посоветую позвонить Труханову. Он редактор газеты «Завтрашний день», где долгие годы работает заместителем Бондаренков. Я думаю, он точно скажет, где сейчас находится Бондаренков. Завтра утром можете ему позвонить.

— Не могу, — твердо сказал Дронго, — каждый лишний час может оказаться для кого-то последним. Мне кажется, вы не совсем меня понимаете, Евгений Юрьевич. Речь идет об очень опасном маньяке, который в любую минуту может где-нибудь совершить преступление. И тогда эта жертва будет в том числе и на моей совести.

— Даже так? — помрачнел Сидорин. — Тогда позвоните срочно режиссеру Валерию Носкову. Я дам вам номер его городского телефона. Он родственник Труханова и может дать вам номер его мобильного. Хотя свой номер мобильного не дает никому, кроме своей супруги.

— Я немного знаю Носкова, — улыбнулся Дронго, — смотрел все их фильмы. Он же снимает фильмы вместе с Красночеховым. Я видел все их сериалы. И «Вечный зов», и «Тени исчезают в полдень», и «Сыщик без лицензии»… Я ему обязательно позвоню.

Сидорин достал записную книжку и продиктовал номер телефона режиссера Носкова. Затем попрощался и вышел из салона автомобиля, направился к ресторану.

«Двоих можно исключить, — удовлетворенно подумал Дронго, взглянув на часы. — Сейчас только половина девятого. Может, рискнуть и позвонить Носкову, чтобы узнать номер Труханова? Тогда можно будет оперативно выяснить, куда исчез критик Бондаренков».

Дронго достал телефон и набрал номер. И почти сразу услышал отрывистое «да». Это был сам режиссер Носков.

 

Глава 12

— Простите, что я вас беспокою, — начал Дронго, — но у меня чрезвычайно важное дело. Может, вы меня помните? Мы встречались с вами в Израиле. Нас познакомил продюсер Юрий Пацюк.

— Конечно, помню, — ответил Носков, — мы еще вместе обедали в каком-то палестинском ресторане.

— Верно. Под Иерусалимом, — сказал Дронго, — там арабская деревня, из которой не вышел ни один террорист за всю историю существования израильского государства.

— У вас такая странная фамилия? Кажется, господин Дронов?

— Дронго, — напомнил он, — меня обычно так называют.

— Очень приятно. Чем я могу вам помочь?

— Мне нужен номер мобильного телефона вашего родственника Александра Труханова. Если, конечно, вы можете его дать.

— Я вам сейчас его продиктую. Вы ведь, кажется, частный эксперт? Я все помню.

— Да, спасибо.

Носков продиктовал номер телефона, и Дронго сразу перезвонил. Один гудок, второй, третий, пятый, можно уже отключаться, но он упрямо ждал. Только после восьмого гудка он услышал недовольный голос Труханова:

— Я вас слушаю.

— Добрый вечер, Александр Андреевич, — начал Дронго, — извините, что я вас беспокою, но у меня очень важное дело.

— Кто вы такой?

— Я частный эксперт по проблемам преступности.

— Это мне ничего не говорит.

— Меня обычно называют Дронго.

— С чем я вас и поздравляю. Откуда вы узнали мой телефон?

— Мне его дал режиссер Носков.

— Неплохая рекомендация, — заявил Труханов, — но все равно недостаточно, чтобы я с вами разговаривал. Я не люблю общаться с людьми, которых не знаю. Встретимся завтра у нас в редакции.

— Я не могу завтра, — возразил Дронго, — информация мне нужна сегодня.

— Как вы сказали? Эксперт по вопросам преступности? Значит, вы из милиции? Или из прокуратуры?

— Нет. Я частный детектив.

— Тогда почему вы считаете, что я должен вам помогать? И вообще могу вам помочь?

— Мне нужно узнать, куда уехал критик Бондаренков? Он уже две недели не ходит на работу, и его не могут найти в Москве.

— Ну и что? Разве он преступник? Прекрасный критик, один из лучших, если не самый лучший в нашей стране. Очень толковый, умный, патриотически настроенный литератор, что среди писателей встречается не так часто. Что вы от него хотите? Зачем вы его ищете?

— Я должен задать ему несколько вопросов. Конечно, он не преступник, и никто этого не утверждает. Но мне обязательно нужно с ним переговорить. Или хотя бы узнать, где он сейчас находится.

— Это общие слова. Я не знаю, можно ли вам доверять. И вообще, давайте закончим этот разговор. Завтра я жду вас в нашей редакции в два часа дня.

— Нет, — упрямо возразил Дронго, — речь идет об опасном преступнике, в поисках которого Бондаренков может мне помочь. И поэтому я должен с ним срочно переговорить.

— Послушайте меня. Вы точно ошибаетесь. Я знаю Бондаренкова много лет, и он ни при каких обстоятельствах не может быть связан с вашим опасным преступником. Это просто невозможно. Он человек совсем из другого мира, я бы даже сказал, параллельного мира. Значит, вы ошиблись.

— Я не ошибся, — терпеливо пояснил Дронго, — и мне нужен Бондаренков, что бы вы об этом ни думали. Он мне нужен очень срочно, немедленно.

— Давайте прекратим этот разговор.

— Хорошо, — неожиданно предложил Дронго, — сделаем иначе. Вы доверяете Носкову?

— Безусловно. Он не только мой родственник, но и очень талантливый и порядочный человек.

— Тогда сделаем так. Я сейчас отключусь, а вы перезвоните ему. И спросите у него про меня. Если он порекомендует не иметь со мной дела, то вы просто не ответите на мой следующий звонок. А если даст рекомендацию хотя бы меня выслушать, вы скажете мне, где сейчас находится Бондаренков и как мне с ним связаться.

— Будем считать, что я согласился. — Труханов отключился первым.

Дронго подождал целых две минуты и затем перезвонил. Снова первый гудок, второй, третий, пятый. Наконец Труханов ответил.

— Он не успел мне ничего рассказать, но сказал, что вам можно доверять. Что вы хотите? Учтите, что я разрешаю вам задать только один вопрос.

— Мне нужен критик Бондаренков. Его номер мобильного, где он сейчас находится, как его можно найти.

— Это уже три вопроса. А я разрешил задать мне только один.

— Как мне его срочно найти?

— Он в отпуске, — ответил Труханов, — сейчас отдыхает где-то на юге.

— Это не ответ. Вы обещали ответить на мой вопрос. «Где-то на юге» — это очень неопределенно. Где именно я могу его найти?

— Я дам вам номер его мобильного. Можете сами с ним переговорить, — наконец согласился Труханов, — но учтите, что больше ничем я вам помочь не смогу.

— Спасибо. Вы меня просто выручите. Теперь я буду покупать и читать только вашу газету.

— А вы разве не делали этого до сих пор? — подозрительно спросил Труханов.

— Я просто обожаю вашу газету, но часто живу на юге, где ее не продают. Она туда не успевает дойти.

— На юге? — переспросил Труханов. — Смешно. Ладно, слушайте номер.

Он продиктовал номер. Дронго повторил.

— Надеюсь, больше я вам не нужен? — спросил Труханов.

— Спасибо. Вы меня очень выручили.

— Теперь наконец можете мне объяснить, в чем дело? Зачем он вам так срочно нужен?

— И даже теперь не смогу. Уйдет слишком много времени. Но если вы захотите, я обещаю рассказать вам все после того, как мы найдем преступника.

— Договорились, — согласился Труханов. Он был хорошим журналистом и интуитивно чувствовал сенсацию.

Дронго набрал номер. Только бы он ответил, думал про себя Дронго. Бондаренков ответил почти сразу.

— Добрый вечер, — сказал Дронго, — я знаю, что вы сейчас в отпуске и на отдыхе. Простите, что я вас беспокою. Но мне нужно обязательно уточнить у вас, где именно вы находитесь.

— Кто это говорит?

— Меня обычно называют Дронго. Я эксперт по вопросам преступности. Где вы сейчас находитесь?

— Если вы позвонили на мой телефон, то можете легко установить, где именно я сейчас нахожусь. А вам разве не известно, что я в отпуске?

— Я знаю, знаю. Мне нужно было установить, что с вами все в порядке. Скажите, вы не были в последние дни в Саратове или в Нижнем Новгороде?

— В Нижнем недавно был. А почему вы спрашиваете?

— А в Саратове?

— Почему вы спрашиваете?

— Где вы сейчас находитесь? Поймите, у меня очень важное дело.

— Я сейчас в Турции. В Анталье. Вам нужно назвать отель?

— Нет. Пока не нужно. Вы недавно опубликовали большую статью в «Литературной газете» про поэта Ивана Ивановича Передергина.

— Опубликовал. Ну и что?

— Поэтому я вам и звоню.

— Разве это преступление? — рассмеялся Бондаренков. — Я имею право выражать свое личное мнение. Или вы не знаете, что я литературный критик?

— Знаю. И знаю, что один из самых лучших. В таком случае объясните мне, как вы могли написать такую статью о Передергине. Я не так хорошо разбираюсь в поэзии, как вы, но даже у меня хватает знаний понять, что Передергин несколько недотягивает до Александра Сергеевича и даже уступает Вознесенскому или Ахмадулиной. А вы считаете иначе?

— Это мое личное дело.

— Теперь уже не совсем. Дело в том, что в издательстве Литературного фонда пропали рукописи, которые туда посылал опасный маньяк. И мы подозреваем всех сотрудников издательства. То, что один из самых известных критиков страны неожиданно написал такую комплиментарную статью о бывшем директоре леспромхоза, который к тому же занимается в издательстве Литфонда исключительно хозяйственными делами, мне кажется очень странным. Или вы полагаете иначе?

— Я вас совсем не понимаю. Даже если там пропали какие-то рукописи, какое это имеет отношение к моей статье?

— По нашим предположениям, рукописи в издательство высылал убийца, который является опасным маньяком. И ваша статья, после которой вы исчезли, вызвала много разговоров в литературных кругах. С чего бы это критику с таким безупречным вкусом опубликовать такую статью? Или вы попросили его об ответной услуге?

— Я не буду разговаривать на эту тему, — обиделся Бондаренков.

— Это очень важно, — не успокаивался Дронго, — я должен понять, что произошло. Иначе мы будем подозревать, что именно вы попросили его изъять рукописи из издательства в обмен на такую статью.

— Какая глупость, — начал злиться критик, — я вообще больше не хочу с вами разговаривать.

— Тогда послушайте меня, — сдерживая нетерпение, сказал Дронго. — Если вы в течение трех минут не сможете вразумительно объяснить мне причину появления этой статьи, то уже завтра утром в ваш отель прилетят сотрудники ФСБ, которые, во-первых, испортят вам отдых, во-вторых, заставят вас вернуться обратно в Москву и, в-третьих, сделают вас невыездным. На всю оставшуюся жизнь.

— Вы мне угрожаете?

— Нет. Я прошу вас мне помочь. Я видел этого Передергина и разговаривал с ним. Он такой же поэт, как я балерина. Чтобы вам было легче представить, как я танцую на пуантах, сообщаю вам, что мой вес приближается к центнеру. Итак, теперь вы мне верите?

— Вы не совсем понимаете, что происходит. Он действительно неплохой поэт…

— Уже теплее. Из вашей статьи я мог сделать категорический вывод, что он солнце российской поэзии. Теперь понимаю, что не совсем «солнце».

— Вам не надоело ерничать? Мне действительно понравились некоторые его стихи. И вы напрасно так категоричны. Возможно, я несколько преувеличил его способности, но, в общем, они гораздо выше средних. И некоторые стихи мне действительно понравились.

— С чем вас и поздравляю. Вы не ответили на мой вопрос.

— Что я должен ответить? Я же вам сказал, что стихи мне понравились. И все. Статью я написал только потому, что мне они понравились.

— И все?

— Да. И все. И я больше ничего не могу вам сказать. Можете присылать ваших агентов.

— Да нет. Не стоит. Я хотя бы узнал мнение литературного критика о поэзии Передергина. Теперь он будет моим любимым поэтом. Начну покупать томики его стихов.

— И правильно сделаете. До свидания.

— До свидания. — Дронго отключился. Бондаренков ему ничего не сообщил. По большому счету, какая разница, зачем он написал эту статью. Самое главное, что он жив и здоров. А это значит, что все подозрения в адрес Передергина и Бондаренкова можно отбросить. В конце концов, у каждого литературного критика могут быть свои собственные пристрастия.

— Давай домой, — устало попросил он водителя, взглянув на часы. Самое важное он установил. Бондаренков жив и здоров, Сидорина и Воеводова можно исключить из числа подозреваемых. Хотя завтра утром все равно предстоит общая проверка.

Он приехал домой в одиннадцатом часу вечера. Не успел раздеться, как позвонил Эдгар Вейдеманис.

— Ты обещал перезвонить, — напомнил он.

— Знаю, — устало произнес Дронго, — но это не телефонный разговор. Все гораздо хуже, чем мы думали. Этот сукин сын совершил еще пять преступлений до этого, о которых мы не знали. Я сегодня встречался с товарищем в сером мышином пальто. Один из тех, кто работает в половинке твоего бывшего ведомства.

— Я все понял, — сразу сказал Эдгар, — сейчас приеду.

Он приехал через тридцать минут. Дронго проводил его в свой кабинет. Они уселись в глубокие кресла, чтобы начать разговор, когда раздался телефонный звонок. Включился автоответчик. Они оба прислушались.

— Здравствуйте, — раздался приглушенный голос, — это Смирнов. Мы сегодня с вами встречались. Может, вы снимете трубку?

— Слушаю, — сразу поднял трубку Дронго, — что случилось?

— Еще одна убитая. Недалеко от Санкт-Петербурга. Очевидно, он опять прибыл на поезде. Но нашли ее только сегодня. Я срочно туда вылетаю, — сообщил Николай Николаевич.

— Понятно, — мрачно ответил Дронго. — Мои поиски пока ничего не дали.

— Наши тоже, — в сердцах отозвался Смирнов, — но мы все равно будем искать и найдем этого мерзавца.

— Надеюсь. Это явно не тот случай, когда нужно устраивать соперничество, но я готов уступить вам лидерство в гонке. Лишь бы на финише был конкретный результат.

— Мы его найдем, — твердо заявил Смирнов. — Я только хотел предупредить вас, чтобы вы были осторожнее. Возможно, он уже знает, что вы его ищете в издательстве. Я вернусь завтра вечером. До свидания.

Дронго попрощался и положил трубку. Взглянул на своего напарника.

— Еще одна жертва, — понял Эдгар.

— Да. Вчера ночью. Нашли только сегодня вечером. Звонил полковник Смирнов, с которым я сегодня встречался. Он возглавляет специальную группу ФСБ по поискам подобных серийных убийц.

— Есть успехи?

— Пока нет. Но, судя по всему, этот тип перемещается по железной дороге, достаточно мобилен, активен, умеет просчитывать ситуацию, хотя иногда допускает ошибки, как в случае с преступлением в Саратове. Или с этими рукописями. Неужели он еще и графоман? И почему он решился на подобный «эксперимент»? Я пока не знаю ответов на эти вопросы. Но завтра мы должны наконец узнать, кто именно мог забрать эти рукописи.

— Думаешь, что у тебя получится?

— Убежден. Мы имеем дело с литераторами, пусть там есть более или менее талантливые, но это люди литературы. Знаешь, есть такое известное стихотворение — «Если у человека в душе частица поэзии, то там нет места мраку».

— Это всего лишь красивые слова, — возразил Эдгар, — ведь кто-то унес эти рукописи. А если среди них такой маньяк? Про Чикатило тоже никто не мог подумать. У него даже была семья, а он оказался таким зверем.

— Они все там знают друг друга много лет, — напомнил Дронго, — поэтому я надеюсь, что завтра все получится. Правда, если они не согласятся с нами откровенничать, то придется опять задействовать связи нашего Кружкова. Ему придется поехать в компанию и взять номера телефонов, но это уже технические детали, о которых они не будут знать.

— Он продолжает убивать, — вздохнул Вейдеманис, — а значит, может узнать и о твоих передвижениях. Я завтра поеду с тобой, как бы ты ни возражал. Хочу посмотреть на всех, чтобы убедиться, что тебе ничего не угрожает.

— В самом плохом случае они напишут на меня пародию или вставят в какой-нибудь роман в виде отрицательного персонажа, — улыбнулся Дронго. — Опасность в другом месте, и она более реальна для миллионов потенциальных жертв, которых выслеживает этот маньяк. Но теперь, после убийства в Санкт-Петербурге, у нас появилось некоторое время. Он обычно не выходит на охоту несколько дней подряд, предпочитая отдыхать и предаваться воспоминаниям. Или своим графоманским увлечениям. Значит, в запасе у нас появилось несколько дней. Нужно использовать их с умом. Что мы завтра и сделаем.

 

Глава 13

Утром они с Эдгаром приехали в Переделкино. Водитель остановил машину рядом с издательством. Никто не должен был знать, что во втором автомобиле, который затормозил метров за сто до стоянки, находился Леонид Кружков.

Оленев встретил их у дверей. Крепко пожал обоим руки.

— Все уже собрались и вас ждут, — коротко сообщил он, — мы собрали всех в редакторской комнате. Она самая большая, и к тому же именно оттуда исчезли рукописи.

— Там собрались все сотрудники вашего издательства? — уточнил Дронго.

— Как вы и просили. Все тринадцать человек вместе со мной.

— В таком случае, у меня к вам будет большая просьба. Сейчас мы войдем в комнату, и я сообщу, что ваш автор прислал вчера еще одну рукопись. Нина Константиновна отправится за ней. Мы с моим напарником немного подождем ее и выйдем через минуту. А ваша задача увидеть, кто в этот момент пытается позвонить. Вы меня понимаете? Вам нужно только увидеть тех, кто попытается позвонить.

— А если все собравшиеся решат позвонить? — улыбнулся Валерий Петрович.

— Очень хорошо. Тогда мы проверим всех собравшихся.

Они прошли в комнату редакторов, где уже собрались все сотрудники издательства. Пришел даже Феодосий Эдмундович, он внимательно читал какие-то бумаги, которые подавал ему Михаил Воеводов. За крайним столом расположился Георгий Кроликов. Он сохранял серьезный и важный вид. Не боясь погрешить против истины, можно даже утверждать, что ему отчасти нравилось состояние неуверенности и внутренней тревоги, царившее внутри издательства. По натуре человек деятельный и шумный, он любил запутанные детективные истории, где можно проявить свои лучшие способности, выявляя виновника переполоха. За редакторским столом сидел, подперев голову рукой, Евгений Юрьевич Сидорин. Было заметно, как он переживает случившееся, особенно после вчерашнего разговора с Дронго. Сундукова и Убаева сидели за одним столом и о чем-то тихо переговаривались. За следующим столом расположился Веремеенко, рядом с ним уселся Передергин. Он был мрачен и не хотел ни с кем разговаривать. За последним свободным столом расположились Кустицын и подсевший к нему Фуркат Низами. Нина Константиновна сидела на стуле рядом со Столяровым. А Юрий Михайлович Светляков располагался на стуле, стоявшем у окна, и как бы невзначай подчеркивал, что абсолютно случайно оказался в этой компании и вообще числит себя несколько в стороне от случившегося. Ни для кого не было секретом, что он собирался уйти из издательства.

При появлении гостей многие поднялись со своих мест.

— Сидите, пожалуйста, — попросил Дронго, подходя к Феодосию Эдмундовичу и здороваясь с ним за руку. Столяров степенно поднялся, пожал руку гостю и показал на свободный стул рядом с ним. Вейдеманис сел у входа, подвинув к себе другой свободный стул. Оленев уселся рядом.

— Еще раз доброе утро, — начал Дронго, оглядывая всех. — Простите, что заставил вас собраться рано утром в вашем издательстве. Насколько я уже понял, раньше одиннадцати, а еще лучше двенадцати, вас не стоит приглашать на работу, требовать таких героических усилий. Но ситуация почти исключительная, и мне пришлось на это пойти. Я приношу всем свои извинения.

— Считайте, что мы их уже приняли, — сказал Светляков, — давайте перейдем к обсуждению нашей темы. У вас есть новые предложения? Или вам стали известны новые факты? Зачем вы нас снова собрали?

— Нина Константиновна, — обратился Дронго к секретарю директора, — принесите пакет, который вы вчера получили.

— Сейчас, сейчас. — Она поднялась со стула и быстро вышла из комнаты.

Наступило напряженное молчание. Все смотрели на гостя.

— Вчера вечером мы получили новое послание от нашего друга, — пояснил Дронго, — мы его вскрыли и прочли. Там подробное описание еще одного преступления.

— Не может быть, — сразу сказал Сидорин, — он либо сумасшедший, либо провокатор. Зачем ему присылать к нам еще одну рукопись, если он сам и организовал хищение всех предыдущих?

— Возможно, ему интересна наша реакция, — ответил Дронго, — или произошла обычная несогласованность, когда кто-то из ваших сотрудников уносил рукописи по его просьбе, а он в это время послал очередной опус, не предупредив своего человека.

— Зачем? — недоумевал Сидорин. — Чтобы мы быстрее нашли его? Или снова передали его рукопись в милицию? На этот раз они нам наверняка поверят и откроют уголовное дело. А если нет, то я позвоню их министру и потребую проверки рукописи и срочного выявления ее автора. Может, он и не убийца, но тогда он настоящий психопат, и ему нет места среди нормальных людей.

— Интересно, где вы видели нормальных людей? — улыбнулся Веремеенко. — Неужели вы полагаете, что их осталось так много? Скоро их будут сажать в клетки и показывать остальным дебилам, каким может быть обыкновенный гомо сапиенс.

— Не шутите, — попросил Сидорин, — это очень серьезно, если нам прислали еще одну рукопись.

— Нужно внимательно с ней ознакомиться и не делать поспешных выводов, — предложил Светляков. — Судя по тому, что мы уже читали, человек он безусловно талантливый, хотя у него своеобразный стиль письма. Но это еще не повод подозревать его в совершении преступлений. Тогда любой автор детективов может быть заподозрен в том, что он как минимум соучастник этих преступлений. Но это смешная позиция. Кому как не нам знать о писательском воображении.

— Хорошее воображение, вот такое детальное описание убийств, — пробормотал Сидорин. — Я, во всяком случае, настаиваю: мы должны еще раз обратиться в милицию.

— Сначала нужно посмотреть, что он нам написал, — предложил Фуркат Низами.

— Почему ее так долго нет? — встревожилась Сундукова. — Я пойду и посмотрю, где она задержалась.

— Лучше сидите, я сам посмотрю, — предложил Дронго, быстрым шагом направляясь к дверям. Вейдеманис поднялся и вышел следом за ним.

Все проводили их долгими взглядами.

— Я думаю, выскажу общую мысль, если сообщу, что у нас в издательстве сложилась нездоровая обстановка, — сказал Феодосий Эдмундович, — и исчезнувшие рукописи — это только часть общего айсберга наших проблем.

— Я вам много раз докладывал, что в нашем издательстве беспорядки, — сказал своим командирским голосом Передергин, — и вы знаете, что у нас нет дисциплины, редакторы предоставлены сами себе, а консультанты вообще позволяют себе не ходить на службу.

— Здесь не служба, Иван Иванович, а мы не сержанты вашего подразделения, — резонно заметил Сидорин. — Не нужно перегибать палку, иначе мы все просто уйдем.

— Я не имел в виду лично вас.

— Вы сказали, консультанты, а у нас только трое консультантов. Пожилой Фуркат Низами, который годится вам в отцы, и мы с Валерием Петровичем. Если вы считаете, что мы мало времени проводим на вашей «службе», то нужно об этом честно сказать.

— Я имел в виду принципы нашей работы, — покраснел Передергин.

— А я имею в виду лично вас, — не унимался Сидорин.

Кустицын достал телефон и начал набирать чей-то номер. Следом за ним Веремеенко достал свой аппарат. Затем Светляков. Оленев от напряжения даже вспотел. Убаева и Сундукова тоже достали свои телефоны. У всех нашлись срочные дела. Только Фуркат Низами сидел, глядя перед собой и что-то испуганно бормоча. Сидорин тяжело вздохнул, но телефона не достал. Воеводов и Столяров склонились над бумагами. Последним телефон вытащил Кроликов, который стал с кем-то громко спорить, не обращая внимания на окружающих.

Оленев подвинул к себе листок бумаги и написал фамилии всех четверых редакторов, затем добавил туда Светлякова и Кроликова. В комнате находилось двенадцать человек. Нина Константиновна вышла. Столяров и Воеводов смотрели финансовый отчет. Сидорин сидел нахмурившись. Фуркат Низами продолжал что-то бормотать, Передергин достал из своей папки какие-то бумаги. Оленев тяжело вздохнул. Он не понимал замысла Дронго. Как можно вычислить человека, если он звонит неизвестно кому и невозможно услышать, с кем именно он разговаривает.

Ровно через три минуты появилась Нина Константиновна, она принесла с собой плотный светло-коричневый конверт, в котором автор присылал свои прежние рукописи. Конверт был открыт.

— Они в коридоре о чем-то говорят, — сообщила Нина Константиновна. — Сейчас они придут.

Но гости явно не торопились. Свой телефон достал и Передергин. Позвонив кому-то, он раздраженно положил аппарат на столик. Он был мрачен и не скрывал своего недовольства затянувшимся «экспериментом» гостей. Приехавшие эксперты появились в комнате через семь минут, словно испытывая терпение собравшихся. Передергин уже собирался сказать какую-то гадость, даже раскрыл рот, но его быстро перебил Столяров.

— Хорошо, что вы вернулись, — сказал он, обращаясь к гостям. — Нина Константиновна нашла рукопись, и теперь мы можем вместе ее посмотреть.

— Разумеется, — согласился Дронго, — но у меня большая просьба ко всем присутствующим. Если можно, сдайте свои мобильные телефоны. Мы вернем их ровно через минуту. Они будут лежать на этом столе, и с ними ничего не случится.

— Тогда зачем вам наши телефоны? — спросил Воеводов. — Какой в этом смысл?

— Пожалуйста, — снова попросил Дронго, — сдайте свои телефоны, и мы продолжим нашу беседу.

— Почему я должен отдавать свой телефон? — громко возмутился Георгий Кроликов. — Я не совсем понимаю, что происходит? И не собираюсь отдавать свой телефон, пока мне не объяснят, что за комедию разыгрывают наши гости.

— Я тоже не сдам свой телефон, — грозно заявил Кустицын, — и вообще не понимаю, что это за методы работы.

— И я не отдам, — почти выкрикнула Убаева, — кто имеет право забирать мой телефон? Это моя частная собственность.

— Вы абсолютно правы, — согласился Дронго, — но никто не отнимает у вас телефоны. Мы просто хотим собрать их на этом столе, ровно на одну минуту. А затем вернуть их владельцам. Дело в том, что телефоны имеют фотоаппараты, и кто-то мог сфотографировать наш конверт, чтобы передать его возможному автору рукописей.

— Какая глупость, — громко сказал разбушевавшийся Кроликов, — никто из нас не подходил к столу, на который Нина Константиновна положила конверт. А если кто-то и сфотографировал этот конверт издалека, то при разрешающей способности наших телефонов этот конверт получится в виде небольшого размытого пятна. Его сфотографировать могли только сама Нина Константиновна и наши руководители — Столяров и Воеводов.

— Вы меня обвиняете в краже этих рукописей? — возмутился Феодосий Эдмундович.

— Нет, — ответил Кроликов, — просто я говорю о том, кто мог их сфотографировать с близкого расстояния…

— Подождите, — прервал его Светляков.

Он понял, что дело не в фотографировании конверта с рукописью. И вообще осознал, что здесь происходит что-то необычное. Юрий Михайлович был не только хорошим прозаиком, но и главным редактором издательства. А эта должность подразумевала умение работать с людьми. Он поднялся со своего места.

— Я не вижу в предложении наших экспертов ничего плохого или оскорбительного, — сказал Светляков. — Давайте сдадим наши аппараты и посмотрим, зачем они им понадобились. Не будем спорить. В конце концов, наш гость сообщил, что забирает их ровно на одну минуту. И я первый готов сдать свои два телефона, — он достал из кармана два аппарата и, подойдя к столу, около которого стоял Дронго, положил их рядом с ним.

Вейдеманис подошел к Оленеву и незаметно забрал у него список. В нем было уже семь фамилий. Четверо редакторов, Светляков, Кроликов и последняя фамилия — Передергина. Эдгар подошел к Дронго. Оленев встал и, подавая пример остальным, также положил свой телефон на столик. Сразу следом за ними поднялся Веремеенко. Он тоже принес и положил свой аппарат. Недоуменно пожал плечами, улыбнулся и отошел в сторону. Нина Константиновна разочарованно громко сказала:

— Мой мобильный телефон остался в сумочке, если хотите, я его принесу.

— Нет, — возразил Дронго, — не нужно.

— Мой аппарат тоже остался в кабинете, — вспомнил Феодосий Эдмундович, — если хотите, я его оттуда принесу.

— И вам не стоит беспокоиться, — улыбнулся Дронго, — мне нужны только те аппараты, которые были в данный момент в этой комнате.

— Все ясно, — сказал Воеводов, — хотя я не понимаю…

Он поднялся со своего места, достал телефон и, подойдя к столу, положил его рядом с остальными. Дронго взглянул на список звонивших. Из тех, кто звонил, пока сдали свои телефоны только двое.

— Что это за бумагу вы смотрите? — недовольно спросила Людмила Убаева. — Кто-то из наших вам что-то написал.

— Это напоминает известную песню из советского детективного фильма, — вспомнил Дронго, — «если кто-то кое-где у нас порой честно жить не хочет». Это моя бумага. Сдайте, пожалуйста, ваши телефоны.

— Какое безобразие, — громко возмутилась Убаева, — значит, у нас появились свои осведомители милиции. Я даже не хочу здесь работать после этого.

— Какие осведомители, — устало спросил Феодосий Эдмундович, — что вы говорите? Наш гость выполняет свою работу. И он совсем не из милиции.

— Но кто-то его информирует. Кто-то дал его другу этот список, — нервно произнесла Убаева. — Я лично не хочу больше находиться в этой комнате. Надеюсь, мы не подследственные, чтобы нас здесь держали. И я никому не обязана отдавать свой телефон.

— Правильно, — грозно согласился Кустицын, — я тоже не отдам.

— Что здесь происходит? — спросил, поднимаясь со своего места, Кроликов. — Кто-то информирует наших гостей о нашем поведении? Как это возможно? Я думал, что мы все знаем друг друга много лет.

— И я не отдам телефон, — зычно заявил Передергин.

Дело принимало неприятный оборот.

— Подождите, — попросил Дронго, — я никого не хочу обидеть или тем более оскорбить. Я только прошу на одну минуту сдать мне ваши телефоны. А затем я верну их вам. Ничего обидного или наносящего вам ущерб я не вижу.

— Давайте прекратим эти споры, — решительно заявил Сидорин, — у каждого свои методы работы. Если наш гость считает, что для успешной работы ему нужны наши телефоны, значит, их следует сдать. Мы сами его пригласили в издательство, а теперь спорим, как нам себя вести. Я лично отдам свой телефон, — он поднялся и подошел к столу, положил аппарат рядом с остальными.

— Не нужно нас обманывать, — неожиданно заявила Убаева, — как будто никто не знает, что у вас два телефона. Вы, еще когда министром были, имели два телефона, чтобы не отвечать на один из них.

— Тогда не было мобильных телефонов, — отмахнулся Сидорин, — а второй аппарат — это телефон для моих родных. И его номер никто не знает. Но если госпожа Убаева так возмущается, я готов отдать и второй телефон, — он вытащил второй аппарат и положил его рядом с первым.

— Давайте быстро закончим эту процедуру, — согласилась Марина Сундукова, — я лично готова сдать свой аппарат, лишь бы этот кошмар прекратился. — Она тоже достала телефон из сумочки и принесла его к столу.

— Вот мой телефон, — подошел следом за ней Фуркат Низами, — я вообще им мало пользуюсь.

Кроликов недовольно смотрел на них. Затем обернулся к Светлякову.

— Ты действительно считаешь, что нужно отдать им наши телефоны? — спросил он у Юрия Михайловича.

— Конечно, — ответил тот, — и давай быстрее с этим закончим.

Кроликов был человек прагматичный и достаточно разумный. Некоторое время он сам возглавлял небольшое издательство и поэтому понимал, что есть некий предел, за который не нужно переходить. Он поднялся, подошел к столу, достал сразу три телефона и все положил на стол.

— У тебя даже три телефона? — спросил Светляков.

— Нужны бывают для работы, — ответил довольный Кроликов, возвращаясь на свое место. Выход был произведен очень эффектно.

Теперь остались только три человека, не сдавшие свои телефоны. Кустицын, Убаева и Передергин. И все трое были из списка Оленева. Они пользовались своими телефонами, когда Дронго и Эдгар вышли из комнаты. Все смотрели на них.

— Виктор, — негромко произнес Веремеенко, — хватит спорить. Сдай им свой телефон. Ничего обидного в этом нет.

— Ты же знаешь, какой я дотошный, — заявил Кустицын. — Помнишь, как Гулумян хотел подсунуть нам договоры об аренде наших дач в Переделкино, чтобы стать их фактическим владельцем. Я тогда первый среди вас внимательно прочел этот договор и понял, что он нас просто обманывает. А сейчас вы все уговариваете меня сдать телефон. Мы же не знаем, для чего он им нужен. Пусть сначала объяснят, что именно они собираются делать?

— Может, вы действительно нам наконец объясните ваш замысел? — обратился к Дронго Веремеенко. — Я тоже не понимаю, зачем вам наши телефоны?

— Я прошу вас верить мне, что я не собираюсь ничего делать с вашими аппаратами, — заявил Дронго. — Как только все телефоны окажутся на столе, я сразу верну их вам и все объясню.

— Ты слышишь, Виктор? — снова обратился к Кустицыну Веремеенко. — Давай наконец решать. Сдай им свой телефон.

— Он нам все объяснит только после того, как заберет наши телефоны, — громко прокомментировала слова гостя Убаева, — меня лично это не устраивает. И я не отдам свой телефон. Пусть делает со мной, что хочет.

— Какая у вас система? — спросил Дронго.

— Какая разница? — ответила Убаева. — Я вам все равно не сдам своего телефона.

— И я не сдам, — гаркнул Передергин, — и вообще, хватит тянуть этот непонятный спектакль.

— Значит, ты остался с Людмилой Убаевой и Иваном Ивановичем, — весело прокомментировал Веремеенко, — не очень завидная компания.

Кустицын поднялся и, тяжело ступая, подошел к столу, достал свой телефон. Взглянул на аппарат и положил его к остальным.

— Ну и правильно, — громко сказал Сидорин.

— А я не отдам, — снова произнесла Убаева.

— И я не сдам, — заявил Передергин, — я вообще не доверяю этому эксперту. Он какой-то непонятный тип, и я не знаю, почему вы все так ему доверяете, а особенно Оленев, который и написал ему какую-то бумажку.

— Да, — сказал Валерий Петрович с явным вызовом, — это была моя бумага. И я не стыжусь. Если я могу помочь нашему эксперту установить автора этих рукописей, то это нужно сделать.

— Значит, это вы его информатор, — ужаснулась Убаева. — Как вам не стыдно?

— Давайте закончим наш разговор, — предложил Дронго, решив, что пора вмешаться. — Сейчас я поясню, в чем дело.

Он подошел к столу, взял конверт у Нины Константиновны и достал оттуда пачку листов. Затем показал их всем собравшимся. Это были чистые листы бумаги.

— Здесь нет никакой рукописи, — объяснил Дронго, — я попросил Нину Константиновну о помощи, чтобы провести такую экстренную проверку. Мы нарочно вышли из комнаты с моим напарником, чтобы дать возможность одному из вас связаться с человеком, который мог попросить вас о хищении этих рукописей. Я был уверен, что среди вас не может быть автора этих рукописей. Вы слишком хорошо знаете манеру письма друг друга. И, значит, у кого-то из сотрудников должен быть знакомый, кому он мог срочно позвонить. Что один из вас и сделал. Теперь остается только уточнить, кому вы звонили в последние пятнадцать минут.

 

Глава 14

Все молчали, потрясенные услышанным.

— Он устроил нам провокацию, — хрипло заявил Передергин, — я вообще после этого не стал бы с ним разговаривать. Он подозревает всех наших сотрудников.

— А как прикажете ему работать? Иначе ему невозможно найти похитителя рукописей, — резонно напомнил Оленев. — И никакой провокации не было. Просто они решили проверить, кому мы звоним.

— Это бандитизм, — выкрикнула Людмила Убаева, — я больше не хочу здесь оставаться. Это какая-то сознательная акция по нашей дискредитации. Он опозорит наше издательство, наших сотрудников, — она взяла сумку, намереваясь выйти.

— Может, вы останетесь? — спросил Эдгар.

— Я не хочу сидеть с вами в одной комнате, — фыркнула Убаева.

Она поднялась и вышла, грозно стуча каблуками. За ней поднялся Передергин.

— Я же говорил, что не нужно ему доверять, — зычно заявил Иван Иванович, — и я не хочу с ним сотрудничать.

Он тоже вышел из комнаты. Оставшиеся сотрудники смотрели на Дронго.

— Вот и все, — неожиданно улыбнулся гость, — мы закончили наш «эксперимент». Теперь остается выяснить, кому кто звонил в эти пятнадцать минут. Господин Светляков, кому вы звонили? Это ваши аппараты?

— Я звонил сотрудникам «Литературной газеты», — заявил тот, — сначала в один отдел, потом в другой. Там должна выйти моя статья. Можете посмотреть номера их телефонов.

— Спасибо, — Дронго передал аппараты Вейдеманису, и тот выписал номера телефонов.

— Господин Кроликов, а вы? — уточнил Дронго.

— Я звонил насчет поставок бумаги. И еще кому-то. Ах да. Я звонил насчет авиационных билетов. Вы можете списать мои номера. Ничего не имею против. Но я ни с кем чужим не разговаривал.

— Спасибо. — Дронго кивнул Эдгару. — А вы, госпожа Сундукова?

— Я звонила домой и больше никому. Там остался номер моего домашнего телефона.

— Спасибо. А вы, господин Кустицын?

— Я звонил своему другу и договаривался о встрече.

— Можно узнать, какому другу?

— Конечно. Это Анатолий Науменко. Можете просмотреть его телефоны. Он доктор физико-математических наук и абсолютно точно не имеет никакого отношения к нашим исчезнувшим рукописям.

— Если разрешите, мы ему перезвоним. Спасибо. Вот ваш аппарат. И, наконец, господин Веремеенко. Кому вы звонили?

— Я бы не хотел отвечать на этот вопрос, — усмехнулся Веремеенко, поправляя волосы, — но вы все равно будете настаивать. Это моя хорошая знакомая. Ничего личного, мы договаривались о переводе двух книг с французского. Евгений Юрьевич об этом знает.

— Да, — подтвердил Сидорин, — очень интересные романы. Мы хотим получить на них права.

— Вы можете назвать ее имя?

— Конечно. Она сотрудница французского посольства. Но уверяю вас, что она не имеет никакого отношения к нашим делам. Посмотрите мой телефон, там есть номер ее мобильного. Надеюсь, вы понимаете, что ей нельзя просто звонить или посылать запрос в их посольство.

— Не беспокойтесь. Мы никак не нарушим ее спокойствие. Вот и все, господа. Остальные телефоны мы даже не будем смотреть. Остается уточнить, в какой системе зарегистрированы номера телефонов наших ушедших товарищей. Госпожи Убаевой и господина Передергина.

— У одного Билайн, у другой МТС, — вспомнил Веремеенко, — но я точно сказать не могу.

— У меня записаны их номера, — сообщил Оленев, — это не так сложно.

— Чего вы добились своим «экспериментом»? — поинтересовался Сидорин, получая свои телефоны обратно. — Я не совсем вас понял. В результате мы только вызвали недовольство нашего главного «хозяйственника» Передергина и нашей отважной леди — госпожи Убаевой.

— Нам остается проверить, с кем именно они говорили, — ответил Дронго, — и если все будет нормально, то уже завтра я сообщу вам о результатах нашей проверки.

— Во всяком случае, вы могли провести свой «эксперимент» более щадящим способом, — недовольно заметил Светляков.

— У нас очень мало времени, — честно ответил Дронго. — Я не должен вам ничего говорить, но поверьте мне, что времени нет совсем. Ваш «графоман» снова убил человека. И если его не остановить…

— Я думаю, мы все понимаем мотивы поведения нашего эксперта, — подвел итоги Феодосий Эдмундович. — Конечно, жаль, что госпожа Убаева так нервно прореагировала на наше предложение, как и Иван Иванович, но я думаю, что мы сможем с ними договориться. Тем более что номера их телефонов у нас имеются, и господин Дронго всегда может проверить, кому они звонили. Благодарю всех за помощь. Я полагаю, на этом мы можем закончить.

Дронго и Вейдеманис попрощались с присутствующими и вышли на улицу.

— Двое не отдали свои телефоны, — напомнил Эдгар, — ты думаешь, это кто-то из них?

— Не обязательно. Может, у них такая нервная реакция. Убаева могла позвонить кому-то из своих знакомых и не хочет, чтобы мы об этом узнали. У Передергина тоже могут быть личные секреты. Ты взял номера их телефонов?

— Конечно.

— Позвони Кружкову, пусть сразу едет в их компании. За любые деньги пусть получит распечатку и установит, кому они звонили в эти пятнадцать минут. Укажи точное время. И еще… Они оба вышли из комнаты. Пусть посмотрит и следующие пятнадцать минут. Входящие и исходящие звонки.

— Сделаю, — кивнул Эдгар, — сейчас я ему все передам.

Они уселись в автомобиль и отъехали. Через минуту водитель затормозил машину рядом с автомобилем Кружкова. Вейдеманис передал ему номера телефонов.

— Я следил за издательством, — сообщил Леонид. — Сначала вышла Убаева. Она кому-то звонила. Потом вышел Передергин. Он тоже говорил по телефону.

— Проверь все звонки, — предложил Эдгар.

Домой они возвращались, попав в обычную для Москвы автомобильную пробку.

— Что мы имеем? — задумчиво спросил Дронго. — Разговор Веремеенко с представителем французского посольства. Учитывая, что она женщина, это несколько снижает наш интерес к ней, но все равно нужно проверить. Сундукова звонила домой. Тоже нужно проверить. Светляков говорил с двумя сотрудниками «Литературной газеты». Это проверить легче всего. Остаются Кроликов и Кустицын. Если Кроликов звонил по своим служебным делам, то там не должно быть его близких знакомых, во всяком случае, тех, кто мог порекомендовать ему похитить эти рукописи. Остается Кустицын. Он сообщил, что Науменко его близкий знакомый.

— Он сказал, что это доктор физико-математических наук, — напомнил Вейдеманис.

— Вот это меня и смущает. Автор рукописи явно человек с высшим образованием. Может быть, он и не профессиональный литератор, но человек явно начитанный и образованный. Значит, Науменко остается главным подозреваемым.

— Начнем проверку с него?

— Да. Но сначала нужно узнать, кому звонили Убаева и Передергин.

— Тебе не кажется, что мы можем оказаться в тупике? Если ничего не обнаружим.

— Нет, не кажется. Кто-то забрал рукописи. И этот сотрудник знал о том, что еще одна копия находится в кабинете Оленева. Поэтому мы с тобой будем искать. И постараемся найти. Сделаем так. Ты проверяешь родственников Сундуковой, служебные связи Кроликова. А я сотрудницу французского посольства и профессора Науменко.

— Ты намеренно берешь себе самые сложные дела, — заметил Вейдеманис.

— Я прямо сейчас поеду к Науменко. Ты выписал номер его телефона?

— Конечно. Можешь позвонить. Ты уже определил для себя главных подозреваемых?

— Я полагаю, в первую очередь мы должны проверять связи редакторов. Именно тех четверых, которые находились в этой комнате. Понимаешь, в чем дело? Там масса рукописей, столы и шкафы завалены разными бумагами. Посторонний не смог бы разобраться, даже если пришел из соседней комнаты. И все четверо знали, что копия находится у Оленева.

— Сундукова звонила домой, — сказал Эдгар, — остаются трое других.

— Поэтому я лично буду проверять связи всех оставшихся. Давай номер телефона.

Дронго позвонил Науменко.

— Добрый день, — вежливо поздоровался он, — извините, что я вас беспокою. Я юрист, занимающийся недвижимостью. Меня обычно называют Дронго. И у меня к вам важное дело. Простите, как мне к вам обращаться?

— Анатолий Алексеевич, — ответил Науменко. — Но какое у вас может быть дело ко мне? Я не занимаюсь никакими вопросами с недвижимостью.

— Мне это известно. Но я собираюсь встретиться с вами совсем по другому вопросу.

— Хорошо. Когда вы хотите со мной встретиться?

— Немедленно.

— Тогда приезжайте в наш институт. Я предупрежу, чтобы вам оставили пропуск. Надеюсь, вы меня не задержите, в два часа я должен быть в академии.

— Ни в коем случае, — улыбнулся Дронго, — я постараюсь вас не задерживать.

Он позвонил сотруднице французского посольства.

— Мадам Бриоль, с вами говорят из издательства Литературного фонда. Извините, что я вас беспокою. Сегодня вам звонил господин Веремеенко.

— Да, — обрадовалась атташе по культуре, — вы уже все определили? Мне казалось, что эти два романа самые лучшие из тех, которые вы могли выбрать. Хотя в настоящей литературе все достаточно условно. Я знаю, что в вашем издательстве работает и господин Сидорин. Он работал и во Франции.

— Мы знаем. И обязательно с ним проконсультируемся. Спасибо за вашу помощь. Мы вам перезвоним.

Он положил телефон в карман.

— Можно даже не проверять, — недовольно пробормотал он, — это на самом деле атташе по вопросам культуры. Значит, у меня остается Науменко, а у тебя домашний разговор Сундуковой и деловые партнеры Кроликова.

— Я выйду на проспекте, — предложил Вейдеманис, — и поеду, чтобы взять свою машину.

— Мы должны сегодня все закончить, — напомнил Дронго.

Через сорок минут он был уже в институте у Науменко. Дежурный долго проверял его документы.

— Мне сказали, что приедет Дронгов или Дронов, — недовольно сказал он.

— Он не сумел приехать, — улыбнулся Дронго, — вместо него приехал я. Господин Науменко меня уже ждет. Вы можете ему перезвонить, и я с ним переговорю. Хотя, насколько я знаю, у вас не режимный институт.

— Проходите, — нехотя согласился дежурный, — на четвертый этаж. Лифт находится с левой стороны.

Дронго поднялся на четвертый этаж, прошел к кабинету Науменко. На стене была вывеска. Он постучался.

— Входите, — крикнул хозяин кабинета.

Дронго открыл дверь. За столом сидели несколько человек. Науменко было лет сорок. Круглолицый, улыбающийся, розовощекий, в больших очках, он был похож на умных мальчиков, которые выигрывают олимпиады и занимают первые места на всех университетских соревнованиях. Рядом сидели несколько его сотрудников. Науменко поднял голову.

— Вы ко мне? — спросил он.

Собственно, на этом можно было заканчивать беседу, даже не начиная ее. Достаточно было взглянуть на этого профессора, чтобы все сразу понять. Это был человек науки, готовый отдавать ей все свое время и силы. Дронго подошел ближе.

— Мы договаривались о встрече, — напомнил он.

— Вы тот самый адвокат, — вспомнил Науменко, — проходите, садитесь. Мы сейчас заканчиваем.

— Значит, на сегодня все, ребята, — подвел он итоги, — увидимся завтра.

Когда все вышли из комнаты, Дронго обратился к хозяину кабинета:

— Я не адвокат, я юрист, занимающийся проблемами недвижимости. У нас произошла ошибка, и я ее проверяю. Сегодня мы разослали сообщение о продаже дома в Переделкино, но оказалось, что наш секретарь ошиблась и отправила сообщение на другой номер телефона. А ваш номер высветился. Вам сегодня днем звонил редактор Виктор Кустицын из издательства Литературного фонда.

— Верно, — кивнул Науменко, — он мне звонил. Они собираются издать нашу книгу. А какая ошибка произошла? У меня не было никакого сообщения на телефоне.

— Не сомневаюсь, — улыбнулся Дронго, — я хотел зайти к вам, чтобы узнать только об этом. Больше у меня нет никаких вопросов. Извините меня.

— Странно, — пожал плечами Науменко, — разве нельзя было узнать обо всем по телефону?

— Нет, — искренне ответил Дронго, — мне нужно было лично сюда приехать. Спасибо за ваш ответ. До свидания.

Он повернулся и вышел из комнаты, оставив недоумевающего ученого одного. Спустился по лестнице, взглянул на часы. Если все в порядке, то Кружков уже должен позвонить. Едва он об этом подумал, как раздался телефонный звонок. Он посмотрел на аппарат. Это был Кружков.

— Я все проверил, — взволнованно сообщил Леонид. — Передергин звонил какому-то Тоноплянникову. Очевидно, это его знакомый. Два раза подряд звонил. В первый раз телефон был занят. Во второй раз Передергин ему дозвонился, и они говорили полторы минуты. В третий раз он ему позвонил сразу после того, как вышел из издательства.

— Ты узнал, кто такой Тоноплянников?

— Пока не узнал. Но пытаюсь его найти.

— А по Убаевой ничего нет?

— Есть. Она разговаривала с какой-то Василевской. Четыре раза ей звонила. Все время. Наверно, ее знакомая? Может, писательница?

— Была такая Ванда Василевская, — вспомнил Дронго, — но она давно умерла. Нет, это другая. Хотя в случае с женщиной это тухлый номер. Она должна была позвонить мужчине. Значит, Убаева больше никому не звонила?

— Никому, кроме Василевской.

— Ясно. Узнай, кто такая эта Василевская. И сразу мне перезвони. Хотя подожди, я позвоню сейчас Оленеву, может, он подскажет.

Дронго набрал номер Оленева.

— Добрый день, Валерий Петрович. Вы не знаете, кто такой Тоноплянников?

— Знаю, конечно. Он из ревизионных органов. Кажется, работал в налоговой службе. Считает себя писателем, но на самом деле не написал ни одной книги. Они друзья с Передергиным. А почему вы спрашиваете?

— Вы его лично встречали? — выдохнул Дронго.

— Много раз.

— Можете его описать?

— Ниже среднего роста, носит такие щегольские усики, подвижное, даже красивое лицо. Он часто бывает в нашем издательстве. А почему вы спрашиваете?

— Потом объясню. А кто такая Василевская?

— Какая Василевская?

— Ей все время звонила Людмила Убаева.

— Я понял, о ком вы спрашиваете. Это ее подруга. Светлана Василевская. Она поэт. Пишет стихи и для нашего издательства. Давно дружит с Убаевой, вместе редактируют некоторые книги.

— Понятно. Спасибо.

Дронго отключился и набрал номер телефона Вейдеманиса.

— Что там у тебя?

— Сундукова на самом деле звонила домой. А Кроликов действительно занимался поставками бумаги. Он как раз звонил в фирму, заказал крупную партию. Второй номер телефона туристического агентства, занимающегося и продажей авиабилетов. Здесь все нормально. А как у тебя?

— Кажется, мы нашли нашего «графомана», — сообщил Дронго, — и все сходится. Ему несколько раз звонил Передергин. Он невысокого роста, ему трудно было бы справиться со спортсменкой. Считает себя писателем, хотя не сумел создать ни одной книги. Работает в каких-то налоговых органах. И часто бывает в издательстве. Все совпадает.

— Тогда выходит, что мы ошибались и рукописи украл Передергин, — предположил Эдгар.

— Получается так. Значит, я тоже ошибался, считая, что рукописи мог украсть только кто-то из редакторов. Нужно срочно проверить этого Тоноплянникова. А заодно и Светлану Василевскую. Остались только они двое.

— Надеюсь, что на этот раз мы не ошибаемся, — взволнованно произнес Вейдеманис.

 

Глава 15

Кружков перезвонил через полтора часа. Он выяснил, где живут Тоноплянников и Василевская. На часах было уже около шести, когда Дронго позвонил Смирнову.

— У вас есть какие-нибудь новости? — спросил он у полковника. — Если, конечно, вы можете говорить.

— А у вас?

— Работаю. Кажется, определилось точное число подозреваемых. Во всяком случае, я вышел на конкретных людей, сейчас буду проверять.

— Очень неплохо. У нас тоже есть конкретные результаты. На месте преступления идентифицировали его сперму. Теперь мы знаем его группу крови. Полагаю, это нам поможет.

— Какая у него группа крови?

— Редкая. Третья группа. Резус положительный.

— Не такая уж редкая, — недовольно пробормотал Дронго, — у меня тоже третья. Правда, резус отрицательный.

— Вас мы пока не подозреваем, — серьезно ответил Смирнов, — и учтите, что вам нужно быть осторожнее. Если это он, то он должен сейчас уже вернуться к себе. Значит, он в Москве или в городе, где он живет. Хотя наши аналитики считают, что он живет именно в Москве, и поэтому в столице он не орудует, предпочитая выезжать на охоту в другие города.

— Я все понял. До свидания. — Дронго попрощался и взглянул на Эдгара. — Поехали к этому Тоноплянникову. Где он живет?

— На проспекте Вернадского. Но нам лучше туда не соваться. Если это он, то мы ничего не сможем сделать. Ни арестовать его, ни даже задержать. Нужно передать дело в милицию.

— У нас мало времени, — возразил Дронго. — Если он тот самый «графоман», то, возможно, он нанесет следующий удар уже через несколько дней. Мы не можем ждать, Эдгар, пока он снова выйдет на свою охоту. Тем более что все совпадает. Поехали.

На проспект Вернадского они прибыли через сорок минут. В многоэтажном доме Тоноплянников жил на одиннадцатом этаже. Они поднялись в кабине лифта, позвонили в дверь. Через некоторое время испуганный женский голос спросил, кто им нужен.

— Господин Тоноплянников здесь живет? — уточнил Дронго.

— Да. Но он сейчас спит. Он только вчера вечером вернулся из командировки.

Дронго и Вейдеманис переглянулись. Тоноплянников вернулся вчера вечером. И вчера вечером нашли новую жертву убийцы.

— Ты взял с собой оружие? — тихо спросил Вейдеманис.

— Нет, — ответил Дронго, — ты же знаешь, я не люблю носить оружие.

— А я взял, — сказал Эдгар. — Если он сейчас выйдет, я прикажу ему спуститься вместе с нами. Пусть только попробует не подчиниться.

— Подожди. Не спеши. — Дронго обратился к стоявшей за дверью женщине: — Извините, что мы беспокоим вас так поздно, но мы его коллеги из налогового ведомства. У нас очень важное дело. Вы не могли бы его разбудить? Пусть он выйдет к нам.

— Хорошо. Я сейчас его разбужу. Но вы подождите.

Она отошла от двери. Вейдеманис проверил свое оружие. Они напряженно ждали. Наконец послышался шум шагов, звук открываемого замка. Дверь раскрылась. Они переглянулись, скрывая улыбку. На пороге стоял мужчина лет пятидесяти. Невысокого роста. С красивым, почти кукольным лицом, тонкие усики придавали его лицу какое-то залихватское выражение. Он был в одной майке и спортивных брюках. Тапочки были надеты на голые ноги. Дронго и Вейдеманис были почти одного роста, и вышедший Тоноплянников был им примерно по пояс. Такой тип явно не годился в серийные убийцы.

— Что вам нужно? — недовольно спросил Тоноплянников. — Почему вы беспокоите меня в вечернее время? Я только вчера вернулся из командировки.

— Из Санкт-Петербурга? — решил уточнить Дронго.

— Нет, из Ростова. А почему вы спрашиваете?

Они снова переглянулись.

— Вы знаете Передергина? — спросил Вейдеманис.

— Ивана Ивановича? — встрепенулся Тоноплянников. — Прекрасный человек. Он мне как раз сегодня несколько раз звонил.

— И по какому вопросу?

— Кто вы такие? Почему я должен вам отвечать? Покажите ваши документы, — разозлился Тоноплянников, — иначе я милицию позову.

Он был по-своему храбрым человеком, учитывая, что стоял между двумя незнакомцами, которые были выше его на три головы.

— Мы сами из милиции, — нахмурился Дронго. — Можете позвонить Ивану Ивановичу, и он вам подтвердит наши полномочия. Скажите, по какому вопросу он вам звонил?

— У нас с ним свои хозяйственные вопросы, — гордо заявил Тоноплянников, — и я не буду вам ничего говорить. Иван Иванович очень хороший хозяйственник и настоящий издатель. Если бы не он, это издательство Литературного фонда давно бы развалилось. Столяров староват для такой работы, а Светляков считает себя гениальным писателем и не занимается текущей работой. Там все издательство держит только Иван Иванович, и без него все давно бы развалилось.

— Вы так считаете? — осведомился Дронго. — А мне он показался обычным невоспитанным грубияном.

— Это ваше личное мнение, — заявил Тоноплянников. — Только я не совсем понимаю, какое это имеет отношение ко мне? Почему вы приехали ко мне?

— У нас был вопрос по Передергину, но мы его уже выяснили, — сказал Дронго. — Извините, что побеспокоили вас. А в Саратове вы давно не были?

— Никогда в жизни не был, — ответил Тоноплянников.

— А насчет исчезнувших рукописей Передергин вам ничего не говорил?

— Какие рукописи? — не понял Тоноплянников. — О чем вы говорите?

— Ни о чем. Вернитесь в квартиру, на лестничной клетке дует, и вы можете простудиться, — заботливо произнес Дронго.

— Я сам решу, когда мне возвращаться, — гордо заявил Тоноплянников.

— Тогда мы уйдем сами. Только последний вопрос. Вы действительно пишете книги?

— Да, — подтвердил Тоноплянников, — я писатель.

— Поздравляю, — кивнул Дронго, — это очень полезное занятие. До свидания.

Они с Вейдеманисом спустились вниз, и только выйдя из подъезда, позволили себе рассмеяться.

— Он не очень похож на серийного маньяка, — признался Вейдеманис.

— Остается только Василевская, — напомнил Дронго, — значит, нужно срочно к ней. Где она живет?

— На улице Черняховского, — вспомнил Эдгар. — Поедем туда? Боюсь, это наш последний шанс.

— Женщина в качестве серийного маньяка, — невесело произнес Дронго, — она явно не годится на эту роль. Но другой кандидатуры у нас нет. Поехали и проверим. Нужно использовать наш последний шанс.

По дороге на Черняховского оба не проронили ни слова. Собственно, говорить было не о чем. Все их версии оказались несостоятельными, а спектакль, устроенный утром в издательстве, не помог им выявить возможного похитителя рукописей. Вся предыдущая работа казалась проведенной впустую. Эдгар старался не смотреть на Дронго, не задавать ему лишних вопросов, чтобы не раздражать друга напоминанием о его неудаче. Наконец они подъехали к жилому дому на Черняховского. В этом пятиэтажном кирпичном доме на пятом этаже жила поэт Светлана Василевская.

— Может, я не пойду? — предложил Вейдеманис. — Ты можешь сам подняться и переговорить с ней. А потом поедем куда-нибудь поужинать.

— Это в качестве утешительного приза? — мрачно осведомился Дронго. — Считаешь, что меня нужно утешать?

— У нас ничего не вышло, — напомнил Эдгар.

— Значит, мы где-то ошиблись. Начнем все заново. И постараемся понять, где именно мы ошиблись. Мы все равно должны его вычислить. И мы его найдем. Я сейчас с ней переговорю и спущусь вниз.

Он вошел в дом, поднялся по лестнице. На пятом этаже находились две квартиры. Он позвонил в первую. Довольно долго ждал. Наконец послышался старческий голос:

— Вам кого?

— Василевская здесь живет? — спросил Дронго.

— Нет, напротив, — ответила пожилая женщина.

«Кажется, и здесь меня интуиция подвела», — невесело подумал он, подходя к другой двери. Он позвонил. Довольно долго ждал. Наконец дверь раскрылась. На пороге стояла женщина лет сорока. Коротко остриженные темные волосы. Курносый нос, выступающий подбородок, карие глаза. Она была одета в серое платье.

— Что вам нужно? — спросила она. — Кто вы такой?

— Вы госпожа Василевская?

— Да, это я.

— Мне нужно с вами переговорить.

— По какому вопросу?

— По вопросу издательства Литературного фонда.

На лице женщины мелькнуло сомнение. Она нахмурилась.

— Я не хочу с вами разговаривать. — Она попыталась закрыть дверь, но он поставил ногу в щель.

— В чем дело? — строго спросил Дронго. — Почему вы даже не хотите меня выслушать? Разве Убаева не сообщила вам, что я должен сюда приехать.

— Она сказала, что вы устроили им провокацию с этой рукописью. А она ни в чем не виновата! — выкрикнула Василевская. — Уберите ногу, и я закрою дверь.

— А почему вы считаете, что Убаева ни в чем не виновата? — спросил Дронго. — Ведь это она забрала все рукописи и унесла копию у Оленева.

Он блефовал, пользуясь ситуацией, но это был его последний шанс. И он собирался его использовать. Все совпадало. Убаева была одним из четырех редакторов, она не сдала телефон, и Василевская крикнула, что она не виновата.

— Вы уже все знаете, — вздохнула Василевская, приоткрывая дверь, — но она не виновата. Честное слово. Она ни в чем не виновата. Это я ее уговорила.

— Это я уже понял, — кивнул Дронго. — Может, вы меня впустите и мы поговорим об этом в спокойной обстановке у вас дома? Если, конечно, у вас никого нет.

— У меня никого нет, — сказала она, — входите. Только учтите, что Людмила даже не подозревала об этих рукописях.

Дронго вошел в квартиру, огляделся. Прошел в столовую следом за хозяйкой квартиры. Рядом с ним оказалась большая кошка, которая внимательно посмотрела на него, словно решая, стоит ли пускать этого гостя в дом.

— Садитесь, — показала на стул Василевская, усаживаясь напротив него.

— Как это могло произойти? — строго спросил Дронго. — Почему Убаева решилась забрать эти рукописи?

— Это я во всем виновата, — вздохнула Василевская, — сначала рукописи попали ко мне. Я прочла первую рукопись, и она мне не понравилась. Но автор хотел, чтобы она попала в издательство, и я показала ее Людмиле. Ей она тоже не понравилась, но мы решили, что следует отправить рукопись по официальному адресу. Вторая рукопись, которую прислал автор, тоже было не ахти какой. Зато третья оказалась гораздо лучше предыдущих.

— Но почему нужно было их забирать из издательства, если автор так хотел, чтобы их прочли и даже опубликовали?

— Он передумал. Стало понятно, что он слишком увлекается натуралистическими подробностями. В том числе и этими убийствами. Так нельзя работать над литературным материалом…

— А забирать рукописи можно?

— Тоже нельзя. Но у Людмилы не было другого выхода. Это я втянула ее в такую неприятную историю. И я уговорила ее забрать рукописи. Мы думали, что сумеем сделать сенсацию на этих материалах. Я даже посоветовала Людмиле самой стать редактором, но потом мы решили, что будет правильно, если с материалами поработает Сундукова. А потом этот тип начал звонить и требовать свои рукописи обратно. Я сказала Людмиле, что нам лучше забрать их из издательства. Это ведь я сначала рекомендовала ему их туда отправить. А потом все так получилось… Мы с Людмилой даже испугались, что он на самом деле женщин убивает. Хотя понимали, что он никого не убивает. А это только рукописи…

— Подождите, — прервал ее Дронго, — кто не убивает? О ком вы говорите? Почему она украла эти рукописи?

— Она их не украла, — упрямо заявила Василевская, — она их забрала по просьбе самого автора. И мы хотели с ним встретиться и вернуть ему рукописи. Но он уехал в командировку, и мы не могли с ним встретиться.

— Куда он уехал? В Нижний Новгород и в Санкт-Петербург? — зло спросил Дронго. — Или он сообщил вам другие адреса?

— Нет. Он уехал в Киев на научный симпозиум. И мы хотели с ним встретиться. Но я тоже улетала в Финляндию, и мы решили встретиться с ним только завтра.

— Это могла быть ваша последняя встреча в жизни, — мрачно пояснил Дронго, — ваш автор вполне мог отправить вас обеих на тот свет. Чтобы остаться без свидетелей.

— Не нужно говорить глупостей, — возмутилась Василевская, — если вы ничего не знаете, то не стоит и говорить.

В этот момент раздался звонок телефона Дронго. Тот сразу ответил. Это был Вейдеманис.

— К вам поднимается Убаева. Она только что приехала, — сообщил Эдгар.

— Очень хорошо. Оставайтесь внизу и никого больше не пускайте. Вполне вероятно, что здесь появится и наш автор.

— Значит, мы были правы? Это Василевская?

— Она и Убаева. Две женщины, которые решили, что можно играть в такие игры. Они даже не представляли себе, насколько все это опасно.

— Вот поэтому я меньше всего доверяю женщинам, — пробормотал Эдгар.

Дронго убрал телефон в карман.

— Сейчас к нам поднимется Убаева, — сообщил он хозяйке квартиры, — и надеюсь, в ее присутствии мы наконец узнаем всю правду.

— А я вам уже сказала всю правду, — заявила Василевская.

В этот момент в дверь позвонили. Она поднялась и пошла открывать. Дронго прислушался.

— У нас такое происходит, — сразу заявила Убаева, — этот ненормальный эксперт устроил глупую провокацию. Подсунул нам чистые листы бумаги и сказал, что это новая рукопись. Можешь себе представить? Поэтому я тебе и позвонила. Он нас всех обманывал.

— Так я и думала, — ответила Василевская. — Но он уже знает, что рукописи из редакции забрала ты.

— Как это знает? — возмутилась Убаева. — Ничего он не знает.

— Он сейчас сидит у меня и все мне сам рассказал, — пояснила Василевская. — Он пришел и сказал, что это ты забрала рукописи. А я сразу ему ответила, что ты не виновата…

— Что ты наделала? Он ничего не знал. Он тебя обманул. — Убаева вбежала в комнату. — Вы опять устраиваете свои штучки? — закричала она, обращаясь к Дронго. — Как вам не стыдно!

— Добрый вечер, — вежливо поздоровался он, поднимаясь со стула, — не люблю, когда дамы кричат в моем присутствии.

— Вы ответите за ваши провокации, — погрозила ему кулаком Убаева, — вы ничего не сможете доказать.

— Он сказал, что уже все знает, — вошла следом за подругой Светлана Василевская.

— Он тебя обманул, — выкрикнула Убаева, — он все время так делает.

— Подождите, — попросил Дронго, — вы даже не понимаете, что именно вы натворили. Вам грозила смертельная опасность. Это убийца, настоящий серийный убийца, на счету которого не одна несчастная жертва. Он попросил вас забрать рукописи, чтобы они не попали в милицию. Он узнал от вас, что одна копия была послана в милицию, и решил, что слишком опасно оставлять свои рукописи в вашем издательстве. Через Василевскую он передал вам, госпожа Убаева, свою просьбу изъять рукописи. И вы согласились. Это было очень неразумно и опасно с вашей стороны. Только благодаря какому-то непонятному чуду вы обе еще живы.

— Что вы такое говорите? — всплеснула руками Убаева. — Как вы можете подозревать честного человека?

— Вы говорите о себе или о вашем авторе? — иронично осведомился Дронго. — Может, хватит психологических экспериментов? Давайте откровенно, кто это был? Кто попросил вас сначала посмотреть рукопись, а потом забрать все присланные в издательство рукописи?

Обе женщины переглянулись, словно решая, стоит ли им говорить. И в этот момент в дверь позвонили.

— Вот и все, — негромко произнес Дронго. — Если это пришел ваш автор, то боюсь, что он пришел за вашими душами.

 

Глава 16

Он увидел, как Людмила Убаева откровенно усмехнулась.

— Не нужно говорить глупостей, — убежденно произнесла она, — никакой автор сюда не придет и нас убивать не будет. Это все ваши фантазии. Я же вам сказала, что он абсолютно нормальный человек и мы ему верим. Он никого из нас не собирается убивать.

Василевская поднялась и довольно спокойно прошла к двери. Она даже не спросила, кто пришел. Дронго нахмурился. Что-то не совпадало с его версией. Почему они так уверены, что их автор здесь не появится? Почему они его не боятся? Откуда такая уверенность?

Хозяйка квартиры открыла дверь. На пороге стоял Эдгар Вейдеманис. Не выдержав напряжения, он поднялся наверх. Вошел в квартиру.

— И еще ваш напарник явился, — с явным сарказмом произнесла Убаева, — боитесь оставаться с нами без своей охраны. Как вас автор этих рукописей напугал.

— Хватит, — жестко прервал ее Дронго. — Вы украли рукописи из издательства, забрали копию Оленева, прекрасно зная, что мы их ищем. И все эти дни спокойно наблюдали за нашими поисками. Сегодня я действительно устроил сознательную провокацию, чтобы выяснить, кому именно вы позвоните. Я подозревал четверых редакторов в первую очередь. И поэтому нарочно вышел из комнаты вместе со своим напарником, чтобы дать вам возможность позвонить. Что вы и сделали, начав лихорадочно звонить своей подруге, которая и просила вас украсть эти рукописи.

— Не нужно так говорить, — взвизгнула Убаева, — я ничего не крала. Я забрала рукописи автора по его просьбе. А вы ничего не знаете и говорите мне гадости. Никакое это не воровство. Сами узнаете у автора…

— Он маньяк и убийца, — перебил ее Дронго. — Скажите, как его зовут?

— Вы хотя бы не позорьтесь, — посоветовала Убаева, — он никакой не маньяк и тем более не убийца. Это очень известный человек. Доктор химических наук, профессор Короедов Григорий Павлович. Он автор всех рукописей.

— Где он живет?

— На улице Вавилова. Запишите номер дома. И сто четырнадцатая квартира на шестом этаже. Но вы напрасно так нервничаете. Он ни в чем не виноват. Никаких убийств он не совершал. Вам нужно искать совсем в другом месте.

— Короедов, — повторил Дронго, взглянув на Вейдеманиса, — нужно позвонить Кружкову, чтобы он приехал сюда и дежурил у дома, пока мы поедем к этому профессору. Госпожа Убаева, вы можете остаться пока в этой квартире, и не выходите из нее хотя бы до завтрашнего утра.

— У страха глаза велики, — презрительно сказала Убаева, — не нужно так бояться. Григорий Павлович очень умный и талантливый человек. Он все понимает. И он никогда и никого не убивал, это я могу вам гарантировать. А если у него фантазия так работает, то это еще не преступление. Другие такие вещи пишут, что можно только удивляться. Например, Стивен Кинг, он столько за свою жизнь ужасов придумал, ни одному человеку даже в голову не придет.

— Знаете, почему? — спросил Дронго. — Он в детстве потерял отца. Тот вышел из дома в одних тапочках, чтобы купить хлеб в соседнем магазине. И исчез навсегда. Нигде его не нашли. Даже трупа не смогли найти. У мальчика все эти годы в душе жила страшная травма. Он придумывал всяческие ужасные истории, которые могли произойти с его пропавшем отцом. И стал автором страшилок.

— Может быть, так он и стал автором ужастиков, — кивнула Убаева, — только профессор Короедов совсем другой. Он настоящий ученый, а не психопат. Известный ученый и порядочный человек. Это у нас в редакции все с ума посходили, ищут какого-то маньяка с подачи Сундуковой.

— Мы сейчас к нему поедем, — решительно заявил Дронго.

— Подождите, — вставила Василевская, — я хочу вас предупредить…

— Не нужно им ничего говорить, — быстро перебила ее Убаева, — пусть поедут и сами все увидят. А то он ходит и говорит про меня гадости. Пусть все сам увидит, а потом вернется и извинится.

— Я не говорю гадости. Я всего лишь констатировал факты. Именно вы изъяли рукописи из издательства и забрали копию у Оленева. Разве я сказал неправду?

— Поезжайте и сами посмотрите, — победно заявила Убаева, — а когда увидите, то поймете, что он не может быть убийцей.

— И тем не менее вы поступили не совсем правильно, — уверенно заявил Дронго, — до свидания. Мы прямо сейчас поедем к вашему профессору. А вы постарайтесь никому не открывать дверь.

Они с Вейдеманисом спустились вниз. Сели в автомобиль.

— Подождем Кружкова, — предложил Дронго.

— Ты не хочешь позвонить Смирнову и сообщить о том, что мы нашли автора рукописей, — понял Эдгар.

— Не хочу, — ответил Дронго, — я не совсем понимаю, что происходит. Почему они так уверенно считают, что профессор Короедов не может быть этим серийным маньяком? Они так ему верят? Эти женщины не похожи на людей, которые могут кому-то безрассудно поверить. Тогда в чем дело? Их даже не напугал твой неожиданный звонок в дверь. Они уверены в своей безопасности. И тогда я себя спрашиваю, что именно происходит?

— У тебя есть ответ на этот вопрос?

— Пока нет. Ясно одно. Мы наконец нашли того, кто взял эти рукописи из издательства. И нашли ее сообщницу. Но эта информация пока не дала нам имя главного подозреваемого. Если им окажется профессор Короедов, то мы можем наконец завершить свои поиски и позвонить Смирнову.

— Для издательства мы их завершили, — напомнил Эдгар, — ты можешь сообщить Оленеву и Столярову, что мы нашли похитителя.

Дронго достал телефон, набрал номер Оленева.

— Добрый вечер, Валерий Петрович, — сказал он. — Наш сегодняшний эксперимент, который проводился и с вашим участием, уже завершен. Мы смогли установить, кто именно из ваших сотрудников изъял рукописи из издательства и забрал копию из вашего стола.

— Кто? — выдохнул Оленев.

— Людмила Убаева.

— Не может быть, — был неприятно поражен Оленев. — Неужели она не понимала, на какой безумный шаг она идет? Зачем она это сделала?

— Ее уговорила подруга. Светлана Василевская.

— Поэтому вы о ней спрашивали. Я все понял. Но как они могли? Две безумные женщины. Как они могли на такое решиться? И главное, для чего? Зачем им нужно было спасать этого автора?

— Мы пока все выясняем. Вы слышали о профессоре Короедове?

— Короедов? Нет, никогда не слышал. А кто это такой?

— Вот это мы сейчас и выясняем.

— Я предложу Столярову уволить Убаеву.

— Пока не нужно. Мы должны все проверить до конца. Но свою задачу я выполнил, как вам и обещал.

— Да, конечно. Спасибо большое. Мы обязательно выплатим ваш гонорар. И вы считаете, что больше у нас ничего не будет пропадать?

— Пока нет. Во всяком случае, я на это надеюсь.

— Вы нас просто выручили. Спасибо вам за все. А как с этим автором? Вы действительно считаете, что он и есть тот самый убийца? Или это было случайное совпадение? Может, Сундукова что-то напутала.

— Пока ничего не знаю. Как только узнаю, я вам сообщу, — пообещал Дронго.

Попрощавшись, он позвонил Столярову.

— Феодосий Эдмундович, добрый вечер. Извините, что беспокою вас дома.

— Ничего, я вас слушаю. Нашли кого-нибудь?

— Рукописи из вашего издательства забрала Людмила Убаева, — сообщил Дронго, — и помогала ей в этом ее подруга Светлана Василевская, которая лично знает автора. С подачи Василевской Убаева и унесла все эти рукописи.

— Честно говоря, я подозревал только троих, — признался Столяров, — остальным я полностью доверял. Но Убаева всегда вызывала у меня много вопросов.

— И кто еще?

— Иван Иванович Передергин. Он в последнее время ведет себя очень независимо, не выполняет моих указаний, позволяет себе проводить самостоятельную финансовую политику, не ладит с людьми. Я думаю, мы будем от него избавляться.

— А третий?

— Фуркат Низами. Знаете, он все время пытается усидеть на двух стульях. И нашим, и вашим. Я понимаю его мотивы, но согласитесь, что иногда нужно выбирать. Между мной и Передергиным. А Фуркат как восточный человек не хочет делать этого выбора. Старается быть любезным со всеми. Но так не бывает.

— И тем не менее рукописи забрала Убаева.

— Спасибо вам за информацию. Как она объясняет этот свой странный поступок?

— Они с Василевской утверждают, что забрать рукописи из издательства попросил сам автор. И таким образом они не совершили кражу, а всего лишь вернули рукописи автору.

— Ничего подобного, — резко возразил Феодосий Эдмундович, — после того как рукописи посланы в издательство и зарегистрированы как входящие документы, они становятся собственностью издательства. Рукописи авторам не возвращаются и не рецензируются. Об этом знают все авторы. Таким образом, госпожа Убаева украла наши документы из издательства. И я полагаю, что мы можем принять в отношении этого редактора и свои дисциплинарные меры.

— Я бы не спешил, — сказал Дронго, — нужно все проверить и выяснить еще много разных деталей. Вы слышали про профессора Короедова?

— Как вы сказали? Короедов? Нет, никогда не слышал. Кто это такой?

— Полагаю, что он автор рукописей, которые посылались в ваше издательство.

— Не думаю, что именно он, — сразу сказал Столяров.

— Почему?

— Первые две рукописи были написаны очень небрежно. Много трюизмов, повторений, запоминающихся слов. Почти нет ссылок на мировую литературу, очень убогий словарный запас. Но после третьей рукописи стало ясно, что автор работает над своим стилем, исправляет ошибки, очень сильно поднял свой общеобразовательный уровень. Во всяком случае, начиная с третьей рукописи становится понятно, что он обладает и большим кругозором, и хорошо начитан. Но первые две рукописи наш профессор просто не мог написать. В этом я почти убежден. Хотя в наше время встречаются и не очень образованные профессора.

— Да, — согласился, улыбнувшись, Дронго, — встречаются и такие.

— Мы примем меры в отношении госпожи Убаевой, — заявил Столяров, — освободим ее и господина Передергина от непосильной работы в нашем издательстве. Я вам скажу больше. Они оба понимают, что рано или поздно все остальные просто откажутся с ними работать. Нужно ставить вопрос об их добровольном уходе из нашего издательства. Тем более что Передергин является еще и одним из руководителей издательства Российского литературного фонда.

— Я не знал, что он такой разносторонний человек, — усмехнулся Дронго, — он и поэт, и работает сразу в двух издательствах, и еще тянет на себе ваше хозяйство. Просто Леонардо да Винчи. Зачем вы взяли его в свое издательство, если он уже работал в издательстве Российского литературного фонда?

— Это была вынужденная мера, — пояснил Столяров, — Передергин очень помог всем нам в борьбе с Гулумяном. Речь шла о нашей недвижимости.

— Я понял, что все пятнадцать лет после обретения независимости России у вас идут суды из-за недвижимости российских и бывших советских писателей, — улыбнулся Дронго. — По-моему, все предельно ясно. Нужно наконец разделить все имущество, отписав большую часть Российскому литературному фонду, и на этом закрыть лавочку.

— Это не так просто, как вы думаете, — вздохнул Столяров. — Но вам за помощь большое спасибо. Я думаю, мы найдем способ заставить господина Передергина выполнять наши решения.

Он попрощался и отключился. К ним подъехал автомобиль Леонида Кружкова. Он сидел за рулем.

— Что случилось? — спросил Кружков. — К чему такая спешка?

— Ты взял оружие? — крикнул ему Вейдеманис, не выходя из автомобиля.

— Конечно, взял. Но что случилось?

— Будешь охранять важных свидетелей, — пояснил Эдгар, — и учти, ты отвечаешь за них головой. На пятом этаже справа живет поэтесса Светлана Василевская. Она сейчас в своей квартире вместе с редактором Людмилой Убаевой. Твоя задача охранять их и не пускать посторонних. Будь с ними постоянно на связи, пусть не открывают дверь никому.

— Все сделаю. А их вы предупредили?

— Да, но они относятся к нашим предупреждениям несерьезно.

— Почему? — не понял Кружков.

— Не знаем, — раздражаясь все больше, сказал ему Вейдеманис, — поэтому и позвали тебя. Нужно, чтобы ты здесь все время сидел. А мы поедем к профессору Короедову.

— В издательстве не было сотрудника с такой фамилией, — негромко напомнил Кружков.

— Мы об этом знаем, — отмахнулся Эдгар.

Когда их машина выехала со двора, Вейдеманис взглянул на своего друга и напарника.

— Все-таки нашли, — удовлетворенно сказал он, — значит, мы сделали все правильно. И твой метод сработал.

— Пока нам ничего не известно, — возразил Дронго, — и пока я не знаю, почему они так доверяют этому профессору. И только когда все узнаю, тогда буду считать нашу миссию завершенной.

— И все равно ты молодец, — не унимался Эдгар, — так быстро найти похитителя рукописей и выйти на возможного автора. Ты просто молодец.

— Не перехвали, — недовольно попросил Дронго, — и учти, что мы пока не знаем главного.

Эдгар пожал плечами, но замолчал. На Вавилова они приехали через час. Было уже совсем темно. Их автомобиль подъехал к многоэтажке и плавно въехал во двор.

— Какой подъезд? — спросил водитель.

— Пока не знаем, — ответил Вейдеманис, — но квартира сто четырнадцать. Останови у пятого подъезда, а там мы сами посчитаем, куда идти.

Водитель мягко подъехал к пятому подъезду. Они вышли из салона.

— Сто четырнадцатая квартира в четвертом подъезде, — показал на другую дверь Вейдеманис, увидевший табличку с перечислением номеров квартир на домофоне пятого подъезда. Они прошли к четвертому и вызвали сто четырнадцатую квартиру. Молчание тянулось довольно долго. Затем раздался мужской голос:

— Слушаю вас.

— Простите, что мы беспокоим вас так поздно. Это квартира профессора Короедова?

— Да, все правильно.

— Мы можем к вам подняться?

— Прямо сейчас? Кто вы такие? Вы еще не представились.

— Меня обычно называют Дронго. И мой напарник Эдгар Вейдеманис. Мы частные детективы и хотели бы с вами переговорить.

— Я все понимаю. Вы, наверно, тот самый эксперт, которого пригласили в издательство искать исчезнувшие рукописи. Верно?

— Да, — сдержанно ответил Дронго, — я не знал, что вам об этом известно.

— Мне известно все, что связано с вашим именем, — рассмеялся довольный профессор. — Но если уже вы приехали, то не стоит заставлять вас ждать на улице. Я сейчас открою дверь, и вы сразу входите.

Раздался щелчок открываемой двери. Профессора не удивил их поздний визит. Он даже ничего не спросил. Они вошли в довольно уютный и чистый подъезд, направились к кабине лифта. Поднялись на шестой этаж. Взглянули на три двери, выходившие на лестничную клетку. Одна дверь была приоткрыта. Дронго показал на нее Вейдеманису, и они подошли к этой двери. Неужели он ничего не боится, подумали оба друга, переглядываясь. Дронго толкнул открытую дверь и обернулся к Эдгару.

— Я ничего не понимаю, — признался он.

И в этот момент из соседней комнаты послышался шум. Они замерли. Неожиданно к ним выехала инвалидная коляска, в которой сидел незнакомец. У него были ровные, прямые черты лица, серые глаза, зачесанные назад, уже начинающие седеть волосы. Большая бородавка на щеке его не портила, придавая лицу законченность. Крупный нос, большие одутловатые щеки, кустистые брови. Он взглянул на своих гостей и усмехнулся.

— Добрый вечер, господа. Вы, наверно, не ожидали увидеть такое. Но я уже двадцать с лишним лет передвигаюсь в этом кресле.

Он, улыбаясь, посмотрел на гостей. Эдгар как-то крякнул, отходя к двери.

— Теперь понятно, — прошептал он, — теперь все понятно.

 

Глава 17

Профессор Короедов смотрел на них, явно наслаждаясь произведенным эффектом.

— Мне звонила Светлана Василевская, — мягко объяснил он. — Нужно сказать, что вы провели удивительную работу. Я просто восхищаюсь вашей оперативностью. Суметь выявить похитителя среди тринадцати сотрудников за несколько дней — это признак настоящего профессионализма. Поздравляю. Я полагал, что вы не сумеете обнаружить госпожу Убаеву. Ведь формально она никак не была связана со мной. Но вы сознательно пошли на провокацию, и она попалась на ваш нехитрый трюк.

— Они успели вам рассказать и это?

— Конечно. Пройдемте в комнату. Усаживайтесь на стулья. К сожалению, я сейчас один и нет моей домработницы. Поэтому не могу предложить вам ужин. Но выпить вы можете вместе со мной. Там на столике есть виски, коньяк, ром, вино.

— Спасибо, не нужно. — Дронго уселся на стул. Рядом сел Вейдеманис. Короедов развернул свое кресло к гостям. Улыбнулся.

— Представляю ваше разочарование, — сказал он, — вы ехали сюда в надежде схватить опасного маньяка, а увидели перед собой инвалида, который не может покинуть это кресло. Хотя на самом деле я могу подняться и сделать несколько шагов. Во всяком случае, до кровати и туалета я добираюсь самостоятельно. У меня нет ног, протезы, и плюс еще плохо срослась шейка бедра, поврежденная в детстве. Поэтому я могу передвигаться самостоятельно с большим трудом. В кресле гораздо удобнее. И можете не проверять. У меня действительно нет обеих ног, — он наклонился, задрал штанины брюк, показывая свои протезы, — как видите, на роль опасного маньяка я никак не гожусь.

— Это были ваши рукописи? — спросил несколько ошеломленный увиденным Дронго.

— Конечно. Я пытался создать собственный детектив, решив, что можно написать книгу от имени маньяка. Передать его чувства, мысли, настроения, образы. Его чувство постоянного голода, одиночества, страха, ненависти, любви. В общем, целый букет разных чувств. И, конечно, степень его возбуждения при совершении преступления.

— Прекрасная тема, — процедил Дронго, — очень интересная для читателя. Сейчас вообще многие пишут детективы. Считается, что этот жанр наиболее благоприятен для дилетантов. В фантастике все увлекаются фэнтези, считая, что можно легко придумать собственный мир. Почти по Толкиену. А детективы пишут все, кто только может писать. Бывшие прокуроры, следователи, сотрудники милиции, адвокаты, нотариусы, журналисты, редакторы, ученые и даже домохозяйки.

— Это камешек в мой огород? — добродушно осведомился Григорий Павлович. — Понимаю, как вы недовольны. В результате ваших следственных действий и разного рода экспериментов вы рассчитывали обнаружить здесь серийного убийцу, мычащего типа с мутными глазами. А вместо него наткнулись на профессора химии в инвалидном кресле. И сейчас понимаете, что с моими протезами я не смог бы преследовать женщин и тем более нападать на них.

— Полагаю, что у вас абсолютное алиби, — согласился Дронго, — нужно быть лишенным чувства здравого смысла, чтобы подозревать вас, господин Короедов.

— Приятно видеть такого апологета здравого смысла, — усмехнулся профессор. — Чем еще я могу быть вам полезен?

— Как вы объясните совпадения в ваших рукописях с преступлениями в Саратове и Нижнем Новгороде? — спросил Дронго.

— Об этом я тоже знаю. На самом деле желтая кофточка — это распространенная деталь. Она достаточно ярким пятном выделяется среди остальной одежды. Случайное совпадение. Родинка была указана не там, где она была на самом деле. Как видите, я знаю все совпадения, о которых говорила госпожа Сундукова. И, наконец, есть Интернет, там появляются саратовские газеты, которыми я могу воспользоваться. Вот вам и объяснение всех этих загадочных совпадений. Примерно такая же ситуация по Нижнему Новгороду. Это преступление вообще было подробно описано в местных газетах. У меня остались вырезки и распечатки из Интернета. Если хотите, я могу вам их показать.

— Нет, — ответил Дронго, — не нужно беспокоиться. Я не сомневаюсь, что у вас есть все вырезки по этим преступлениям. Но почему вы решили послать рукописи в издательство?

— Я автор нескольких книг по химии, — пояснил Короедов, — и поэтому решил написать беллетристику. Такой не очень уважаемый жанр. Тем более детектив. Сначала я позвонил своей знакомой Светлане Василевской и попросил ее прочесть мою рукопись. Первая была неудачным опытом, совсем неудачным. Она так и сказала, но посоветовала послать рукопись в издательство Литературного фонда, где работает ее подруга Людмила Убаева. Я так и сделал. Потом вторая. Она тоже была не очень удачной. Но над третьей я уже работал достаточно серьезно, много раз ее перерабатывал, исправлял. Она получилась гораздо лучше, более сжатой, емкой, хлесткой, если хотите. И я послал третью рукопись, которая так удивила сотрудников редакции. Обратного адреса я, конечно, не оставлял, предложил отправлять мне ответы на «почтовый ящик», откуда я сам мог их забирать по мере необходимости. Потом была четвертая, пятая рукописи. Я относился к этому не совсем серьезно, полагая, что это всего лишь литературные опыты. Но здесь в дело вмешался его величество случай. Госпожа Марина Сундукова случайно выехала в Саратов и обнаружила совпадение моего описания с деталями убийства несчастной молодой женщины в этом городе. Дальше все развивалось, как в хорошем детективе. Сотрудники издательства послали копию моей рукописи в милицию, решили, что им пишет сам маньяк и серийный убийца. Хотя где вы видели такого преступника, который сам написал бы о своих преступлениях? И для чего? Чтобы его арестовали? Сразу нашли и арестовали? Конечно, я был встревожен. Мне была неприятна эта возня вокруг моих рукописей. Тем более что меня подозревали в таких ужасных преступлениях. А самое обидное, что я невольно подставлял милых женщин, которые мне доверились, — Убаеву и Василевскую. Мне не хотелось, чтобы у них были неприятности. И вообще, я понял, что создавать подобные произведения достаточно опасно. Поэтому я попросил Василевскую убедить Убаеву, чтобы она забрала эти рукописи и взяла копию, оставшуюся у Оленева. Про третью копию мы просто не знали. Вот, собственно, и весь мой рассказ.

— Рукописи сейчас у вас? — уточнил Дронго.

— Нет, — ответил Короедов, — я их сжег. Хотя Воланд считал, что рукописи не горят. Но они горят, и очень даже неплохо горят, превращаясь в пепел. Как вы знаете, Гоголь сжег второй том «Мертвых душ», и его копию никто до сих пор не нашел. Значит, булгаковский персонаж был не прав. Рукописи горят.

— Вы знаете, что после убийства в Нижнем Новгороде было совершено еще одно преступление?

— Нет. Откуда я могу об этом знать?

— Вчера нашли убитую молодую девушку где-то под Санкт-Петербургом.

Короедов помрачнел. Нахмурился.

— Ужасно, — сказал он, — просто ужасно. Я даже не мог предположить, что мои графоманские опыты так неудачно закончатся. Слава богу, что я сжег рукописи и теперь не имею к этим преступлениям никакого отношения.

— Почему вы сами не позвонили и не объяснили причину изъятия рукописей? — спросил Дронго.

— Не счел возможным вообще вмешиваться в эту дикую ситуацию, — пояснил Короедов, — и тем более подставлять женщин. А может, просто стало неприятно. Нет, я ничего не боялся. Понимал, что никто не может обвинить меня в этих преступлениях. Любой врач даст вам гарантированную справку, что я не мог бегать за женщинами или самостоятельно передвигаться долгое время. Но я посчитал для себя невозможным вмешиваться в эту дикую ситуацию. Милиция, трупы, дознание, следствие. Это не для меня. Я понимаю, что поступил не слишком традиционным способом, но это были мои рукописи, и я считал, что могу делать с ними все, что мне угодно. Поэтому по моей просьбе Людмила Убаева изъяла эти рукописи.

— Понимаю, — вздохнул Дронго, — и ценю вашу откровенность. Но с детективами нужно быть осторожнее. Вы же знаете, что сначала было Слово, и Слово было Бог. Иногда наши слова воплощаются в жизнь. Любой текст имеет сакральный смысл, я в этом много раз убеждался. В конце концов, Тору, Библию, Коран создавали на бумаге, и они выходили в виде книг, которые затем покоряли мир.

— Надеюсь, что мои рукописи никого не породили, — улыбнулся Короедов. — Или убийца появился только после того, как я начал об этом писать? По-моему, таких серийных маньяков в нашей стране, увы, очень много.

— Да, — сдержанно согласился Дронго, — их действительно хватает. В последнее время развелось слишком много людей с явными отклонениями от нормы.

— Это общая проблема человечества. Хотя я лично не вижу в этом ничего необычного. Законы биологии. Слабейшие отсеиваются, выживают сильнейшие. В дикой природе этот принцип торжествует, а в человеческом обществе он нивелируется нашей цивилизацией. Возможно, появление таких маньяков — это вызов природы нашему сытому обществу, нашему благодушному спокойствию. И в конце концов отсеиваются самые слабые особи. Я не слышал, чтобы напали на дочь или супругу какого-нибудь губернатора, высокопоставленного чиновника, депутата или министра. Они ездят в хороших автомобилях с надежной охраной, не гуляют по ночам в парках, не бегают по пустым улицам наших городов. Они надежно защищены. Вы слышали, чтобы какую-нибудь женщину изнасиловали и убили на Рублевке, хотя насилуют каждый день много людей, как мужчин, так и женщин? Но это уже вопрос нравственности, а не биологии. И смертность довольно высокая. От передозировки наркотиков, от автомобильных аварий, от переедания, если хотите, от приема виагры, когда умирают во время сексуальных контактов. Сколько хотите случаев. Но они опять связаны с разложением нравственного состояния нашего общества, а не с биологическими законами выживания. Слабейшие отсеиваются на другом этапе и в других местах. Каждому свое. Что позволено Юпитеру, не дозволено быку. Так, кажется, говорили древние.

— У вас целая теория, — усмехнулся Дронго, — и хотя я не совсем с вами согласен, но, кажется, понимаю ход ваших мыслей. И не могу согласиться с торжеством законов биологии в наших цивилизованных условиях. Кажется, Эдисон считал, что важнейшая задача любой цивилизации — это научить человека мыслить. А мыслящий человек не может жить по законам дикой природы.

— Я могу привести два других высказывания, — парировал Короедов. — «Цивилизация — ужасное растение, которое не растет и не расцветает, пока его обильно не поливают кровью и слезами», — сказал кто-то из великих. А парадоксальный Ривароль считал, что «самые цивилизованные нации так же близки к варварству, как отполированное железо к ржавчине. Народы похожи на металлы, весь блеск их снаружи».

— Хорошее высказывание, — кивнул Дронго, — но я предпочитаю жить в цивилизованном государстве, а не в условиях торжества законов дикой природы. А вы? Ведь, согласно вашей теории, вы должны были стать одним из «обреченных». В вашем положении.

Короедов улыбнулся.

— Это нечестный прием, — сказал он почти весело, — но вы правы. Действительно, выживает сильнейший. А я в таком положении, что меня нельзя назвать образцом человеческого тела. Но даже в дикой природе имеет значение ум, приспосабливаемость, ловкость, изворотливость и в конечном итоге выживаемость. Можно мимикрировать, можно менять окраску, можно сливаться с землей, как делают многие животные. У каждого свой опыт выживания, господин Дронго.

— Да, — согласился он, — возможно, вы правы. Жаль, что вы не сохранили эти рукописи. Насколько я знаю, вы недавно вернулись из Киева.

— Да, я был там на научном симпозиуме. Кстати, в Интернете есть фотографии с этого форума. Вы можете их просмотреть. Чтобы еще раз убедиться в моем алиби. Несмотря на свою инвалидность, я продолжаю активную научную деятельность.

— Я не сомневаюсь в вашем алиби, — ответил Дронго. — Разрешите, мы оставим вас и не будем вам больше докучать.

Они поднялись. Короедов развернул свое кресло в сторону коридора, пропуская гостей. Дронго и Вейдеманис вышли в коридор, подошли к входной двери.

— Извините, что мы вас побеспокоили, — сказал на прощание Дронго, — надеюсь, вы понимаете наши мотивы.

— Разумеется. Вы еще поступили достаточно благородно. Вы же не знали, что я встречу вас, сидя в этом кресле. Убаева нарочно не сказала вам об этом, чтобы вы сами во всем убедились. Вы могли позвонить в милицию или в прокуратуру и прислать сюда следователя. А решили приехать сами и все проверить лично. Вы храбрый человек, господин Дронго.

— У меня такая профессия, — вздохнул он. — Можно я задам вам последний вопрос?

— Конечно.

— Какая у вас группа крови?

Короедов широко улыбнулся, развел руками.

— Понимаю, что мои протезы вас не убедили. Вы все-таки считаете, что иногда я их снимаю и летаю. Или надеваю сапоги-скороходы. Только подобное случается в сказках. У меня вторая группа крови, — сказал он, — если это вам пригодится.

— Спасибо. И до свидания.

Дронго вышел из квартиры первым. За ним вышел молчавший до сих пор Эдгар Вейдеманис. Дверь за ними захлопнулась.

Они молча спустились на первый этаж. Вышли из подъезда.

— Кажется, это самое большое разочарование за все время нашей совместной деятельности, — негромко прокомментировал Эдгар. — Зачем ты спросил его о группе крови? Ты думаешь, что он может в таком положении нападать на женщин? Ты в это веришь?

— Не знаю. Я уже ничего не знаю, — мрачно ответил Дронго. — Если честно, то, конечно, не верю. Он не только бегать, но и ходить нормально не должен.

— А Маресьев летал, — напомнил Вейдеманис.

— Он явно не Маресьев, — отрезал Дронго, — и я понимаю, что мы опять ошиблись. Но я не верю в совпадения, о которых он говорил. И еще. Мне не совсем понятна его мотивация. Почему он так перепугался, когда выяснилось, что в его рукописях есть совпадения с двумя предыдущими преступлениями? Ведь в его положении смешно чего-то опасаться. У него абсолютное алиби. Но он звонит сначала Василевской и просит ее через Убаеву забрать рукописи. И даже копию, которая оставалась у Оленева. А потом их быстро уничтожает. Почему? Я не понимаю мотива его действий. Почему он так спешил избавиться от этих рукописей? Что в них было такого страшного, что он решил от них избавиться?

Вейдеманис нахмурился, ничего не отвечая.

— Сначала непонятные совпадения, которые находит Сундукова в Саратове, — продолжал Дронго. — Я был на месте преступления и могу тебе сказать, что эту рукопись создавал человек, который был в этом парке. Он был на месте преступления. Не знаю почему, но я в этом уверен.

— Это противоречит здравому смыслу, — возразил Эдгар, — ты же считаешь себя апологетом здравого смысла. И твой любимый принцип Оккама «Не умножай сущности без необходимости». Как быть с этим?

— Пока не знаю. Но такого случая в моей жизни еще не было. И мне непонятно, почему он так спешил избавиться от этих рукописей. Ведь он должен понимать, что ему ничего не угрожает. Тогда почему? Всякому действию должно быть найдено разумное объяснение. Он говорит, что не хотел подставлять женщин. Но он лжет. Он не побоялся их подставить, попросив украсть рукописи из издательства. А теперь побоялся их скомпрометировать. Я в это не верю. Или его признание о том, что он испугался.

— Тогда делаем вывод, что он и есть тот самый маньяк. А это невозможно.

Они подошли к автомобилю.

— Что будем делать? — спросил Эдгар.

— Работать, — твердо ответил Дронго. — Если мы чего-то не понимаем, значит, нужно все выяснить. Сегодня ночью будем работать. Посмотрим, на каком симпозиуме был наш профессор, и вообще узнаем все о его научной деятельности.

— Что передать Кружкову?

— Не знаю. Я теперь вообще не понимаю, что нам нужно делать, — признался Дронго.

 

Глава 18

Почти всю ночь он просидел за компьютером. Материалов было более чем достаточно. Григорий Павлович оказался человеком очень известным. У него были научные труды, статьи, публикации, даже переведенные на несколько иностранных языков. На последнем симпозиуме в Киеве, где он побывал, научный доклад профессора Короедова был признан одним из самых интересных. Учитывая, что свой доклад профессор делал как раз в тот момент, когда в окрестностях Санкт-Петербурга совершалось очередное преступление, и на выступлении Короедова присутствовало более трехсот человек, у него было не просто алиби. Его можно было смело вычеркнуть из числа подозреваемых, даже если бы у него каким-то чудом выросли за эти дни ноги.

Профессор Короедов родился в болотистом украинском местечке Репки Черниговской области в шестьдесят пятом году. К тому времени Репки считались уже небольшим городком, находившимся недалеко от границы с Белоруссией. Там же он закончил и среднюю школу. В седьмом классе, когда ему было только четырнадцать лет, с ним произошла трагедия. Машина, в которой он ехал с родителями, попала под поезд на железнодорожном переезде. Родители погибли, а он лишился обеих ног. Мальчик-инвалид в глубокой провинции сумел не только выжить, но и поступить в киевский институт. Он ходил на костылях, протезы ему сделали позднее. Закончив институт в восемьдесят седьмом году, он поступил в аспирантуру, переехав в Москву, где и остался. В девяносто шестом он защитил докторскую диссертацию, в девяносто восьмом стал профессором.

Короедов жил один, хотя в его личном деле было упоминание о супруге. Они поженились в девяносто седьмом, когда ему было тридцать два года. И через шесть лет развелись. Детей у них не было. Дронго обратил внимание, что нигде нет упоминания настоящей фамилии супруги Короедова и повсюду она проходит как Раиса Короедова.

Профессор, несмотря на свою инвалидность, часто выезжал на научные симпозиумы и конференции. Он делал доклады в США, Великобритании, Венгрии, Бельгии. В нынешнюю квартиру на улице Вавилова он переехал пять лет назад, сразу после развода с женой. Двухкомнатную квартиру из освобожденного фонда ему выделил его научный институт. Дронго особо отметил этот момент в биографии Короедова. Очевидно, свою бывшую квартиру профессор оставил супруге. Но он был настолько нужен своему институту, что ему выделили новую квартиру.

Дронго решил прочесть один из научных трудов Короедова, размещенный на сайте его института. Он честно пытался понять смысл научной статьи, но, дочитав до середины, понял, что ему не удастся понять общий смысл. И прекратил чтение. Во всяком случае, профессор Короедов был одним из наиболее известных ученых в своей области. Это можно было понять и по его биографии, и по его научным статьям. Правда, Короедов никогда раньше не писал беллетристики и нигде не было даже намека на подобное хобби профессора.

Ничего себе серийный маньяк, недовольно думал Дронго. Трудно представить менее подходящую кандидатуру. Человек, сделавший себя сам. Инвалид, потерявший в детстве родителей. Сумевший выстоять, получить высшее образование, стать профессором и известным ученым. К тому же он был женат. Хотя женитьба менее всего говорит об отсутствии у него порочных наклонностей. Чикатило тоже был женат. Но Короедов ученый и инвалид, который никак не мог быстро преследовать своих жертв.

Следовало завершить поиски и признаться, что они вышли на ложный след. А рукописи, полученные в издательстве Литературного фонда, никак не связаны с убийцей. Но Дронго читал копию одной рукописи. И он верил собственным ощущениям: эти записки мог создать только непосредственный участник преступных событий.

У него было чувство тревоги, словно в квартире Короедова его смогли каким-то неведомым образом обмануть. Чем больше он знакомился с биографией профессора, тем больше убеждался, каким сильным и волевым человеком был Григорий Павлович. Поверить, что такой человек мог испугаться из-за своих рукописей, было невозможно. Любого другого можно было заподозрить в серии убийств, только не Короедова. Тогда чего он испугался и почему так срочно уничтожил все рукописи? Дронго не мог найти ответа на этот вопрос. Короедов был ученым и умел выстраивать логическую цепочку событий. Он не мог не понимать, что никто не станет предъявлять ему обвинений в нападениях на молодых женщин, совершаемых практически по всей европейской территории России. Возможно, убийца, пользуясь открытыми границами с соседними республиками, выезжал и в другие страны СНГ, но общей статистики по подобным преступлениям у них не было.

К утру уставший Дронго отправился спать. И в половине одиннадцатого его разбудил звонок Вейдеманиса.

— Я все время думаю об этом профессоре, — признался Эдгар. — Возможно, он циник, но мы, видимо, действительно ошиблись. Я смотрел по Интернету, он вправду известный ученый. Я даже думаю, что нам придется извиниться перед Убаевой и Василевской.

— В любом случае, Убаева не должна была забирать эти рукописи, — возразил Дронго. — Если бы они были сейчас в издательстве, то у нас не оставалось бы никаких сомнений. Можно было проанализировать все пять рукописей. А сейчас у нас осталась только одна копия, и мы не можем ее ни с чем сравнивать. Во всяком случае, первых двух, о которых все говорили, у нас уже нет.

— Может, рассмотреть другие версии? — спросил Вейдеманис. — Все-таки известный ученый.

— Пока у нас нет других подозреваемых, — сказал Дронго, — давай отработаем эту версию до конца. Даже вопреки здравому смыслу. Может, мы действительно чего-то не понимаем. Хотя среди подозреваемых две женщины-литератора и один ученый-инвалид. Пока не густо. Он говорил, что у него есть еще и домработница. Может, начнем проверять и ее? Возможно, у женщины есть сын или племянник. И еще нужно найти его бывшую супругу.

— Пустая трата времени. Но все равно будем проверять, — уныло согласился Эдгар. — Я узнаю про домработницу и бывшую супругу. А ты немного отдохни.

Дронго отключился и отправился спать. Эдгар поехал к дому на Вавилова узнавать, как зовут домработницу. Уже через полчаса он выяснил, что Гера Даниловна Богданова работает в квартире профессора уже пять лет, с момента переезда сюда Короедова. У Богдановой есть дочь, которая живет в Белоруссии. Дочь замужем, имеет двоих маленьких детей. Ее муж — инспектор Минского ГАИ в звании капитана милиции.

Про супругу Короедова в его новом дворе никто не знал. Вейдеманис поехал в институт узнавать старый адрес, где проживал профессор Короедов и где могла остаться его супруга.

В полдень Дронго проснулся и отправился принимать душ и бриться. Он уже заканчивал утренний туалет, когда раздался телефонный звонок. Он ринулся к городскому телефону. Поднял трубку. Это был Смирнов.

— Добрый день, — сказал полковник, — мы уже вернулись в Москву. Как прошел ваш день? Удалось что-нибудь вчера обнаружить?

— Я нашел сотрудницу, которая забрала рукописи из издательства.

— Она созналась?

— Да. Но она не считает, что поступила неправильно. Она сообщила мне имя автора, он и попросил ее забрать эти рукописи.

— И вы мне не позвонили? — удивился Николай Николаевич. — Значит, вы уже знаете истинного автора?

— Знаю. Но он не подходит нам в качестве подозреваемого.

— Как это не подходит, — не понял Смирнов, — почему вы так решили? И вообще, почему вы берете на себя такую ответственность? Нужно было сразу позвонить нам.

— Это известный ученый, профессор, доктор химических наук, — сообщил Дронго, — его фамилия Короедов. И он инвалид, в детстве в аварии он потерял родителей и ему отрезало обе ноги. Он передвигается с помощью инвалидной коляски. Вы действительно считаете, что я должен был сообщить вам об этой кандидатуре?

— Нет, — разочарованно пробормотал Смирнов, — этот кандидат нас явно не интересует. Если вы, конечно, не шутите. В последний раз девушка попыталась вырваться, но он успел ее догнать. Инвалид без ног не сумел бы этого сделать. Нет, нас он не интересует.

— Вот видите. Больше вы ничего не обнаружили?

— К сожалению, нет. Но мы усилили все наши посты на поездах дальнего следования. Пытаемся анализировать его действия. Аналитики считают, что он не просто так нападает. А совершает как минимум две или три поездки. Сначала проверяет обстановку, смотрит все на месте. И только затем прибывает для совершения преступления.

— Значит, он готовится к преступлениям, и это не спонтанные агрессивные действия, — понял Дронго.

— Очевидно, да. А вы узнавали группу крови у вашего инвалида?

— Вторая группа. Я тоже, как и вы, решил проверить все до конца.

— Ясно. Если будут новости, звоните. Копию рукописи, которая у нас осталась, мы отправили на комплексную экспертизу. Но она будет готова только через неделю. А где сами рукописи, они уцелели?

— Нет, он их сжег.

— Жаль. Но мы все равно будем искать. Спасибо вам за ваши усилия, господин Дронго. Если появится новая информация, можете звонить.

Вейдеманис в это время приехал в институт, где работал профессор Короедов, и отправился в отдел кадров, чтобы узнать прежний адрес профессора и фамилию его супруги. В отделе кадров работала разведенная женщина лет сорока, которая раньше жила в Пскове и больше всего на свете ценила мужчин из прибалтийских республик, иногда приезжающих в соседний Псков. Она считала их олицетворением мужской силы и интеллекта. Поэтому латыш Эдгар Вейдеманис произвел на нее неотразимое впечатление. Она готова была отдать этому высокому и красивому мужчине все кадровые дела, которые у них были. К тому же их институт не считался закрытым. Она с большим удовольствием слушала Эдгара, который, представившись частным детективом, говорил обо всем на свете, попутно выясняя, кто из профессоров работает в институте.

Когда дошли до Короедова, выяснилось, что он инвалид, но в девяносто седьмом году женился на сотруднице института Раисе Сутеевой, взявшей фамилию своего мужа. Сотрудница отдела кадров отлично помнила эту молодую женщину. Ей тогда было двадцать девять, а будущему профессору тридцать два. Он защитил докторскую за год до этого, но звание профессора получил только на следующий год. Свадьбу сыграли довольно скромную, в каком-то московском ресторане, на пятьдесят персон. При этом Раису Сутееву никто не жалел, ей даже завидовали. Ведь она, будучи лаборанткой, вышла замуж за доктора химических наук, который должен был по всем статьям оказаться в будущем не только профессором, но и академиком.

Григорий Павлович действительно получил звание профессора уже на следующий год. Они жили в его квартире в Трехпрудном переулке. Детей у них не было. Короедов работал в институте и преподавал в университете на химическом факультете. Сутеева довольно быстро уволилась и сначала перешла на работу в соседний институт, а затем и вообще решила отказаться от работы. Муж уже неплохо зарабатывал, несмотря на свою инвалидность. К тому же институт провел серию работ по технологии выработки новых покрытий для самолетов и получил крупные заказы. Гонорары Короедова выражались уже в достаточно солидных суммах.

Но, очевидно, жить долго с инвалидом Сутеева не захотела. Уже через несколько лет они подали на развод. После развода Короедов продал свою квартиру на Трехпрудном. И купил две однокомнатные. Но затем обратился в дирекцию института с просьбой предоставить ему квартиру из освобожденного фонда по улице Вавилова. Там раньше жил профессор Куштенко, переехавший на работу в Германию и сдавший свою квартиру институту. Короедов получил квартиру на Вавилова и переехал туда уже один. Одну однокомнатную квартиру он передал своей бывшей супруге, а вторую оставил себе. Больше ничего о бывшей супруге профессора Короедова Эдгару Вейдеманису узнать не удалось. Поблагодарив сотрудницу отдела кадров и пообещав ей перезвонить, Эдгар вышел на улицу. Позвонив Дронго, он коротко сообщил ему результаты своего визита в институт.

— Я постараюсь узнать через адресное бюро или через информационный центр, где проживает в настоящее время Раиса Короедова-Сутеева. И поговорю с ней. Они развелись больше пяти лет назад. Она была лаборанткой в его институте, но затем перешла на работу в другой институт, а потом вообще решила сидеть дома, — сообщил Эдгар.

— Найди ее, — согласился Дронго, — хотя я уже сообщил Смирнову, что мы вышли на этого профессора Короедова. Он посчитал, что мы вообще ненормальные, и, по-моему, больше не будет иметь с нами никаких дел. Он уже понял, что мы не совсем серьезные люди, если в результате наших поисков смогли выйти только на этого инвалида.

— Я тебе перезвоню, — пообещал Вейдеманис.

«Все равно бесполезно», — подумал Дронго. Он даже не мог предполагать, что уже через два часа ситуация кардинально изменится.

В течение этого времени Эдгар добросовестно пытался узнать, где проживала после развода Раиса Короедова, оставившая себе фамилию мужа. Наконец ему сообщили адрес на Профсоюзной улице. Вейдеманис поехал по указанному адресу. В доме был домофон, и он довольно долго ждал, наконец из дома вышла женщина лет сорока с кавказской овчаркой. Увидев незнакомца, собака залаяла. Женщина с трудом сдерживала поводок.

— Извините, — обратился к ней Вейдеманис, — вы не знаете, где проживает Раиса Короедова?

Женщина вздрогнула, обернулась, едва не выпустив из рук поводок. Нахмурилась, глядя на незнакомца.

— А вы кто такой? — спросила она.

— Я частный детектив, — ответил Эдгар, почему-то интуитивно решив не лгать, — мне нужна госпожа Короедова. Это случайно не вы?

— Слава богу, что не я, — ответила соседка. — Значит, вы ничего не знаете. А еще детектив.

— Простите, — не понял Вейдеманис, — что именно я должен знать?

— Она же умерла еще три года назад, — сообщила соседка. — Она умерла три года назад, — повторила она.

— Как умерла? — не понял Вейдеманис. — Она была молодая женщина. От чего она умерла? Ей должно быть не больше сорока лет.

— Правильно. Она и умерла молодой. В больнице умерла. А от чего умерла, я не знаю. «Скорая помощь» ее забрала. Она два дня была без сознания, а потом умерла.

— И кто сейчас живет в ее квартире? — спросил ошеломленный Эдгар.

— Ее племянница Зоя. Она переехала сюда из Подольска. Приходит домой поздно, после восьми. Можете сюда приехать, и все сами узнаете.

Взволнованный Эдгар поблагодарил соседку и достал свой мобильный телефон.

— Ты можешь не поверить, — сообщил он Дронго, — но супруга Короедова умерла. Три года назад. В ее прежней квартире живет сейчас ее племянница. Она будет дома после восьми. Ты приедешь сам или мне с ней переговорить?

— Я сам приеду, — твердо сказал Дронго. — А от чего она умерла?

— Не знаю. Соседка сказала, что она умерла в больнице.

— Где ты сейчас находишься?

— На Профсоюзной.

— Жди меня там к восьми часам вечера. Только этого нам не хватало. Я уже думал, что сегодня мы закончим наши дела с профессором Короедовым. Выходит, я снова поторопился. В общем, ты меня жди.

Дронго закончил разговор и взглянул в зеркало. Что-то в этом деле не так, в который раз подумал он.

 

Глава 19

На часах было пятнадцать минут девятого, когда его автомобиль подъехал к Эдгару, одиноко стоявшему у рекламного щита. Вейдеманис взглянул на часы.

— Опоздали на пятнадцать минут.

— Прекрасный результат, — возразил Дронго, — я думал, мы опоздаем на час. Такие пробки в этом городе. Самое обидное, что нигде нет таких широких улиц. Ни в Лондоне, ни в Париже, ни в Риме. Но таких автомобильных пробок нигде нет. Она уже приехала домой?

— Не знаю. Но соседка сказала, что она бывает после восьми часов вечера. Пойдем, проверим.

Они прошли к дому. На этот раз им повезло. У дома стояло несколько соседей, и они довольно быстро вошли в подъезд, пояснив, что собираются пройти к Зое Сутеевой. На втором этаже они позвонили в дверь. Через несколько секунд раздались быстрые шаги. Это была новая хозяйка квартиры. Дверь открылась. Перед ними стояла девушка лет двадцати. Худощавая, подвижная, с длинной косой. Она была в джинсах и в темном свитере.

— Добрый вечер, — сказала Зоя, — кто вам нужен?

— Здравствуйте, — поздоровался Дронго. — А почему вы открываете дверь двоим посторонним мужчинам, даже не спросив, кто мы такие?

— Я слышала, как вы во дворе спрашивали наш код, — улыбнулась девушка, — и вас видели все соседи. Если бы вы оказались преступниками, то вас бы быстро нашли. И у нас хорошая слышимость. Достаточно мне крикнуть, и сразу все соседи услышат. А голос у меня хороший, я учусь в Гнесинке.

— Прекрасно, — кивнул Дронго, — вы меня убедили. Впустить не хотите?

— Нет. У меня только одна комната и страшный бедлам. Извините, я не думала, что вы придете в гости. А кто вы такие?

— Мы частные детективы, — пояснил Дронго.

— Как интересно, — всплеснула она руками, — настоящие детективы. Я думала, что такие бывают только в кино. Но я не понимаю, зачем вы пришли ко мне?

— В этой квартире жила ваша тетя?

— Да. Но она умерла три года назад. Нет, даже три с половиной.

— Странно. Мы ее неплохо знали. Она разве болела?

— Нет. Никогда не болела. Мы сами не понимали, что с ней случилось. Она была всегда такой здоровой и веселой женщиной. Ей было тридцать семь лет. Когда ей стало плохо, она позвонила моей матери, своей старшей сестре. Когда мама приехала, тетю Раису уже увезли в больницу. Она умерла через два дня. Врачи говорили, что она отравилась. Но где она могла отравиться, если работала в кинотеатре? Обычным администратором. Мы потом выбросили все продукты из холодильника, но там не было ничего опасного.

Дронго и Вейдеманис переглянулись.

— Вскрытие было? — спросил Дронго.

— Нет, — испугалась Зоя, — зачем? Мы заплатили деньги, кажется, мой отец дал пятьсот рублей, и забрали тело. Нам его сразу выдали. Вы знаете, это так страшно, когда вашего родственника начинают резать или используют в качестве экспоната для студентов медицинского института. Нет, нет, мы не разрешили. И сразу отвезли ее в Подольск на наше семейное кладбище. Никто ведь не хотел ее смерти, зачем еще позволять врачам глумиться над ее телом.

— Это вы так решили?

— Да, мы все вместе принимали решение. У моей мамы четыре сестры. И они собрались все вместе. Тетя Раиса жила одна, сюда никто не приходил. После развода она сильно поправилась и очень переживала. Иногда садилась на какие-то диеты. Мы подумали, что она сидела на своей новой диете и съела какую-то гадость, или приняла эти новые таблетки. У нее была целая куча таблеток. Но, в любом случае, ее никто не убивал, и никто сюда не залезал. А потом все собрались и решили, что в эту квартиру нужно переехать мне. Еще при ее жизни она меня прописала в своей квартире. Вот, собственно, и все, если это вас интересует.

— А со своим бывшим мужем она не встречалась?

— Нет. Никогда. Они разошлись и больше не встречались. Она была даже немного обижена на него. Говорила, что он мог бы оставить ей их квартиру. Но он продал свою квартиру и купил две однокомнатные. Одну из которых и отдал тете Раисе.

— А где находится вторая?

— Не знаю. Кажется, на Красноармейской. Но точно я не знаю.

— Понятно. Вы можете сказать, где похоронена ваша тетя?

— Я же сказала, в Подольске. У нас там похоронены дедушка и прабабушка. Хотя в могилу к моей тете один раз кто-то пытался залезть. Но это были, видимо, местные бомжи.

— Исчерпывающий ответ, — согласился Дронго, оборачиваясь к Эдгару, — кажется, здесь все. Пойдем на улицу.

Они вышли на улицу.

— Отравление, — задумчиво произнес Дронго, — умирает молодая женщина в возрасте тридцати семи лет. При этом ее бывший супруг профессор химии. Снова совпадение или случайность?

— Не слишком ли много совпадений? — в сердцах произнес Вейдеманис.

— Тогда для чего? Какой в этом смысл? Квартира все равно принадлежала его бывшей жене и была зарегистрирована на ее имя. Она даже прописала к себе свою племянницу. Если мыслить логично, получается, что она знала какой-то секрет. Если, конечно, ее намеренно отравили. Какой секрет инвалида она могла знать?

— Может, я поговорю с его домработницей? — предложил Эдгар.

— Поговори, — кивнул Дронго, — хотя я не думаю, что это нам поможет. Нужно ехать к нему на родину. Нужно поговорить с теми, кто знал его в детстве. Еще до того, как он попал в эту аварию. Я все время думал, что именно меня беспокоит в его речи. И понял, что он часто приводит цитаты из французских классиков. В его рукописи эти цитаты тоже встречаются. Я поеду завтра к нему на родину и попытаюсь что-нибудь узнать.

— Лучше поеду я, — решительно предложил Эдгар, — а ты поговори еще раз с ним и с его домработницей. Я думаю, он не будет против, если ты снова у него появишься. В его положении каждый гость — как праздник.

— Не уверен, но попробуем, — согласился Дронго. — Тогда возьми на завтра билет в Киев. Оттуда отправишься к нему в область. Наверно, есть местные авиалинии. Или бери машину и сразу поезжай в эти Репки. Они ведь находятся в Черниговской области, это рядом с Киевом. Может, тебе удастся выяснить какие-нибудь интересные факты его прежней жизни.

— Сделаю, — пообещал Эдгар, — все сделаю и завтра тебе позвоню.

На следующий день Вейдеманис улетел в Киев, а Дронго позвонил профессору Короедову.

— Григорий Павлович, добрый день, — сказал он, услышав уже знакомый голос, — это говорит эксперт, с которым вы вчера встречались.

— Да, я, конечно, помню. Господин Дронго. Очень рад, что вы позвонили. Почему-то я был уверен, что вы мне перезвоните.

— Я могу узнать, почему?

— Конечно. Мне показалось, что между нами была какая-то недосказанность. Вы ушли явно неудовлетворенный нашей беседой. И я подумал, что вы обязательно захотите вернуться. К тому же ваш помощник уже успел вчера побывать у нас во дворе и расспросить всех о моей домработнице. Потом он побывал в институте, где я работаю, и очаровал нашу сотрудницу отдела кадров, которой всегда нравились сдержанные прибалты. Продолжать?

— Я начну думать, что вы следили за моим напарником весь вчерашний день.

— Нет. Во дворе находилась машина с моим водителем, и он слышал, как тот всех расспрашивал. А в институте меня все знают и, конечно, мне сразу сообщили, что ваш напарник, простите, что считал его помощником, интересовался мною и моей личной жизнью. Вы, очевидно, решили не успокоиться и все-таки проверить — почему я так настойчиво пытался забрать рукописи. Я понял, что мои объяснения вас не совсем устроили.

— У меня есть нехорошая привычка доводить все до конца, — сказал Дронго.

— Она хороша только в постели, а не в жизни, — заметил Короедов. — Вы знаете, чем обычно заканчивается человеческая жизнь? Любая человеческая жизнь. Самого гениального человека, самого великого полководца и самого ничтожного раба. Она заканчивается смертью. Распадом всего сущего. Исчезновением тела и души.

— Вы еще и воинствующий богохульник, — вставил Дронго.

— Можно подумать, что вы истово верующий, — презрительно произнес Короедов. — Любой нормальный человек понимает, что там ничего нет. Полная энтропия, распад всех молекул, которым уже никогда не сойтись в той характерной последовательности, в какой им удалось однажды собраться. Случайно и однажды. Воскресения не будет, это противоречит любым научным методам. И, значит, любая человеческая история, если доводить ее до своего логического конца, заканчивается смертью. Любой рассказ, любой роман, любая история. Могут быть самые разнообразные приключения, какие угодно переживания, но в конце всегда смерть. Это завершающий аккорд для всех. Трудно не быть экзистенциалистом при подобных условиях, как вы считаете?

— Я предпочитаю думать, что могу помочь другим молекулярным соединениям выстоять в этом сложном мире, — ответил Дронго.

— Это демагогия, — добродушно парировал профессор, — а ваш напарник и вы слишком пристрастно ко мне относитесь. Не можете простить мне эти глупые рукописи, которые я создал в порыве какого-то непонятного ребяческого восторга.

— А потом их сожгли, — напомнил Дронго. — Мне казалось, что прежде чем сжечь второй том «Мертвых душ», Гоголь создал первый. А вы сожгли практически все свое литературное творчество. Вы знаете много людей, которые готовы отказаться от целого пласта своей жизни?

— Вот вы о чем, — понял профессор, — но это глупо. Рукописи были неким символом моего возможного преображения в другого человека. В более сильного и свободного. Может быть, гораздо худшего, чем я есть на самом деле. Но это были всего лишь мои фантазии, за которые меня нельзя наказывать. Или вы считаете иначе?

— Вы разрешите мне к вам приехать?

— В любое время, когда вам удобно. И учтите, что сегодня у меня лекция и я буду дома после семи вечера. Заодно я попрошу задержаться и мою домработницу, чтобы вы могли с ней переговорить.

— Вы очень любезны.

— Я даже готов позвонить племяннице моей жены, которую вы вчера навестили, — продолжал издеваться Короедов, — вы ведь вчера там были. Только не лгите, это некрасиво.

— Не буду. Неужели Зоя позвонила и сообщила вам о нашем разговоре? Она вас даже не знает.

— Конечно нет. Все проще. Я просчитал ваши возможные действия. Ведь ваш напарник искал именно мою бывшую супругу. Представляю, какие страшные фантазии приходили к вам в голову, когда вы узнали о ее смерти. Наверняка решили, что я ее отравил. Хотя зачем мне это нужно?

— Действительно, зачем? — спросил Дронго.

— Это стереотип глупого мышления, — убежденно произнес профессор. — Если жена меня не устраивает и я профессор химии, то я обязательно должен ее отравить. Или вы решили, что она знает какую-то страшную тайну обо мне. Но это тоже глупо. Я достаточно публичный человек. И все мои научные труды уже опубликованы. Я ведь не могу перемещаться в пространстве, даже быстро переходить из одной комнаты в другую. Поэтому никаких особых тайн у меня быть не может.

— Я приеду к вам после семи, — сказал Дронго, — если вы меня впустите.

— Обязательно, — сказал Короедов, — и даже попрошу Геру Даниловну сварить нам хороший кофе.

— Я кофе не пью, — сообщил Дронго, — только чай.

— Заботитесь о своем здоровье?

— Нет. Просто больше люблю чай.

— Хорошо. Тогда мы сделаем для вас хороший чай. До свидания, господин Пинкертон. Надеюсь, что вы не наделаете глупостей сегодня днем. Иначе вечером я буду очень разочарован. И не пытайтесь снова искать компрометирующие меня факты. Вы выглядите идиотом. Неужели вы действительно считаете, что в моем положении можно быть серийным убийцей?

— Нет, — ответил Дронго, — конечно нет. Можно быть только редактором серийного убийцы.

Короедов замолчал. На пять секунд. На шесть, семь, восемь…

— Вы не хотите успокоиться, — с явным сожалением произнес профессор, — ладно, увидимся вечером. До свидания. Если вы, конечно, решитесь ко мне прийти.

Дронго убрал телефон и громко выругался. С таким противником ему еще не приходилось сталкиваться. Он даже не мог предположить, что главные потрясения были впереди.

 

Глава 20

Весь день он обдумывал сложившуюся ситуацию. Противостоящий ему профессор Короедов был не просто очень умным человеком. Он прекрасно разбирался в химии и умел просчитывать все возможные варианты человеческого поведения. Во всяком случае, он все просчитывал правильно. И когда изымал рукописи, решив доверить эту миссию Светлане Василевской и Людмиле Убаевой. И когда предполагал возможный визит Дронго и его напарника в бывшую квартиру его супруги. И даже когда Вейдеманис узнавал о его домработнице и наносил визит в его институт. Все эти действия могли быть просчитаны, и Короедов мог все заранее предвидеть.

Тогда получалось, что он мог просчитать и возможный визит Эдгара Вейдеманиса в Киев и последующую поездку в Репки. Сегодняшнюю встречу Короедов тоже просчитал и готовился к ней с особой тщательностью. Дронго не хотел давать лишний шанс своему визави. Поэтому он просидел весь день в своем кабинете, размышляя над происходящими событиями. Нужно было не просто считать возможные варианты, но и предвидеть возможные действия своего оппонента.

Выйдя через поисковую систему на научные работы и связи профессора Короедова, он буквально заставил себя вгрызаться в различные научные работы, не очень понимая в этих запутанных химических формулах.

«Моя учительница химии была бы мною недовольна, — подумал Дронго. — Хотя она и поставила мне хорошую оценку». Его преподаватель химии Грета Артемовна больше всех обожала учившегося в их классе Владимира Громова, который оказался самым хитрым и ловким среди всех остальных. Он начал ухаживать за ее дочкой и этим вызвал абсолютное расположение к себе учительницы химии. В результате Володя получил пятерку по химии, так же мало понимая в ней, как и все остальные. У Дронго такой номер не прошел. Он получил свою заслуженную четверку и с тех пор помнил только элементы таблицы Менделеева и некоторые основные формулы воды или кислорода. Поэтому, читая отчеты проделанных лабораторией Короедова работ, он честно признавался сам себе, что ничего в них не смыслил. Но одна фамилия привлекла его внимание. В институт Короедова приезжал профессор Цутома Мацумото из Высшей школы по изучению окружающей среды в Йокогаме. Это сообщение заинтересовало Дронго. Он начал поиски работ Мацумото и быстро выяснил, что среди интересов японского ученого была работа по дактилоскопии. Заинтересованный Дронго вышел на поиск научных работ Мацумото, благо они были размещены в Интернете не только на японском, но и на английском языке.

Закончив работу к вечеру, Дронго устало расправил плечи, взглянул на часы. Было около шести. Через полчаса, закончив все свои дела, сделав несколько телефонных звонков, он, наконец, вызвал свой автомобиль и, спустившись вниз, попросил водителя отвезти его на улицу Вавилова.

Когда машина въехала во двор, Дронго вылез из салона, огляделся и наклонился к водителю.

— Ты все понял? — спросил он его. — Постарайся ничего не перепутать. Если позвонит Кружков, сразу поезжай к нему. И не выключай свой телефон.

Водитель кивнул, и автомобиль медленно отъехал. Дронго поднялся на нужный ему этаж, позвонил. Дверь открыла полная женщина лет пятидесяти. Она была в синем платье и в белом переднике.

— Входите, — приветливо сказала она, — Григорий Павлович вас ждет.

Дронго прошел в комнату. Профессор сидел за столом. Он развернул кресло в сторону гостя.

— Добрый вечер, — кивнул Короедов, — я думал, что вы не придете. Даже делал небольшие ставки на то, что вы решите отказаться от вашего визита. А вы смелый человек, господин Дронго.

— Вы считаете, что мне может угрожать какая-то опасность в вашей квартире? — спросил Дронго.

— Надеюсь, что нет, — улыбнулся профессор, — чем вас могут испугать несчастный инвалид и больная диабетом пожилая женщина?

— Она не выглядит больной и пожилой. Ей лет пятьдесят.

— Уже пятьдесят шесть. А диабет у нее ужасный. Она сидит на инсулине. Можете себе представить, как она мучается, бедняжка. Садитесь, садитесь. Она сейчас принесет ваш чай. Заодно я попросил ее сделать чай и для меня. Она еще приготовила свои фирменные ватрушки. Можете спокойно есть, никто не будет вас травить.

Гера Даниловна принесла большое блюдо с ватрушками, чай в больших кружках. Варенье, сахар, пирожные.

— Я стараюсь не есть много сладкого, — пояснил Короедов, — сижу на такой своеобразной диете. Чтобы не очень поправляться. Учитывая мой образ жизни, я должен есть больше рыбы и овощей, а не увлекаться сладким, мучным и мясным.

— Вы неплохо выглядите, — сказал Дронго, пробуя чай. Чай был действительно хорошим.

— Пейте, пейте, — добродушно заметил профессор, — можете не бояться. Вас никто не отравит. К тому же вы наверняка подстраховались и сообщили кому-то из ваших друзей, куда именно вы идете. Поэтому я не стану вас травить. Это было бы слишком банально и глупо.

— Надеюсь, — пробормотал Дронго. — Чай у вас вкусный.

— Вот видите, — улыбнулся Короедов. — А сейчас поговорим о наших проблемах. Вы ведь все равно не успокоитесь, пока все не выясните. До самого конца. До донышка. Чтобы никаких сомнений.

— Возможно, — вежливо согласился Дронго, — хотя в вашем случае я готов верить в ваше алиби.

— Спасибо, — хмыкнул профессор, — а я думал, что вы отправите меня на экспертизу. Решите проверить мои ноги. Могу я бегать или не могу. У вас не было таких мыслей?

— Нет. Я же сам видел ваши ноги. Вернее, ваши протезы. Неужели авария была такой страшной?

— Ужасной, — помрачнел Короедов, — отец погиб сразу. Он был за рулем. А мать попытались спасти. Отправили в больницу. Но уже по дороге она умерла. Ноги мне ампутировали сразу, хорошо еще, что им удалось меня спасти. Седьмой класс я тогда так и не закончил. А потом экстерном сдал за седьмой и восьмой. И после десятого отправился на учебу в институт. Хотя тогда у меня были обычные «воинские протезы», как их тогда называли. Обычные деревяшки, на которые я надевал свою обувь. Это уже потом я смог заказать себе удобные протезы и красивую обувь. Тогда ничего подобного у меня не было.

— Вам было четырнадцать лет, — вспомнил Дронго, — и никакого сексуального опыта в этом возрасте?

— Конечно. Но вы молодец. Сразу хватаетесь за нужные моменты. Какой сексуальный опыт может быть у провинциального мальчика в городке, где все друг друга знают? Конечно, ничего у меня не было. Все мальчики обычно проходят стадию онанизма. Или у вас было иначе?

— Не помню, — сдержанно ответил Дронго.

— Все вы прекрасно помните, — возразил довольный профессор. — И, конечно, мне было очень нелегко. Вы читали воспоминания Андрона Кончаловского? Он там пишет, как отец помог ему с первым сексуальным образованием, нашел знакомую, которая занялась с ним оральным сексом. У меня не было ни такого отца, ни подобного опыта. И впервые с женщиной, вернее, с ее подобием, я встретился уже в институте.

— Почему с ее подобием?

— Нашли какую-то пьяницу на вокзале, — пожал плечами Короедов, — привезли к нам в общежитие. Если честно, мне было даже противно до нее дотрагиваться. У нас с ней был только оральный секс. Не буду лгать. Я все равно получил какое-то удовольствие, хотя подобный секс мог отвратить меня надолго от любой женщины, что и произошло уже позже. Кстати, моя супруга, которую вы вчера так усердно разыскивали, сразу после замужества заявила, что оральным сексом заниматься не будет. Это гадко и противоестественно. Если учесть, что, будучи моей лаборанткой, она делала это охотно и неплохо, то мне было очень обидно. Особенно учитывая мое положение. На этой почве у нас иногда случались размолвки.

— Вы сильный человек, — сказал Дронго, — не боитесь говорить о своих бывших проблемах, все вещи называете своими именами.

— Конечно, называю. В моем положении и лицемерить? Глупо и немного смешно.

— У вас были размолвки только на этой почве?

— Не только. Вы все сами прекрасно понимаете. В моем положении не приходилось быть особенно разборчивым. А она была женщина интересная и, должен признаться, очень привлекательная. К тому же она сразу четко наметила себе задачу — выйти за меня замуж. Что было, в общем, не очень сложно. Достаточно было несколько раз мне улыбнуться, несколько раз до меня дотронуться, потом еще несколько раз остаться со мной в лаборатории, занимаясь оральным сексом, и я сдался без боя. До Раисы у меня были в основном проститутки. Как вы понимаете, полноценно ухаживать за женщинами я не мог. Хотя у меня были две знакомые, с которыми я в молодости встречался. Но опыты получались очень неприятными и тягостными для обеих сторон.

— А после свадьбы ее словно подменили?

— Не нужно таким тоном, — недовольно ответил профессор, — не подменили. Но она почувствовала себя хозяйкой. Это уже не бедная лаборантка при профессоре, а законная супруга самого профессора. В общем, у меня не было иллюзий и до брака, а после брака их совсем не осталось. Когда я понял, что она мне изменяет, я решил разводиться.

— И потом вы ее убили?

— Это плод вашего буйного воображения, — добродушно усмехнулся Короедов, — конечно нет. Она умерла сама, в больнице, и я почти искренне ее оплакал. Вот и ответ на ваш вопрос.

— Может, поменяем тему и поговорим о нашем деле? — предложил Дронго.

— А мы об этом и говорим, — возразил Григорий Павлович, — говорим еще со вчерашнего дня. И все, что я сегодня вам рассказал, тоже относится к «нашему делу».

В комнату заглянула домработница.

— Я вам не нужна? — спросила она. — Я могу идти?

— Может, вы понадобитесь нашему гостю, — показал на Дронго профессор.

— Нет, — ответил Дронго, — вы мне не нужны. Большое вам спасибо за чай.

— Не за что. Я тогда пойду, Григорий Павлович. Ужин на плите.

— Спасибо, — кивнул профессор, — и захлопните за собой дверь.

Она вышла. Раздался звук закрываемой двери.

— Итак, — сказал Дронго, — я попытаюсь понять, что именно произошло. Конечно, вы не серийный маньяк и не убийца. Но вы знаете, кто помогает вам в создании подобных рукописей. Именно этот человек, который, возможно, не успел или не сумел получить такого качественного образования, как вы, создал первые две рукописи. Они были на дилетантском уровне, не выдерживали критики профессионалов. Там было много наивного и дилетантского. Тогда третью рукопись вы решили отредактировать. Вы неплохо над ней поработали, и там сразу чувствуется ваш стиль. Но она вызвала настоящий шок в издательстве. Свидетельство маньяка, приправленное таким циником, как вы. Просто гремучая смесь садизма и мизантропии, откровений душегуба и рассуждений человека, не верящего в человечество. Может, поэтому третья, четвертая и пятая рукописи получились столь интересными.

— Спасибо. Вы просто расточаете мне комплименты.

— Не вам, — возразил Дронго, — а вашему соавтору.

— Не хотите верить в мой литературный дар? — хитро улыбнулся Короедов.

— Не хочу. И не могу. Слишком разные люди создавали эти рукописи. Слишком непохожие друг на друга. И это было самой главной и, боюсь, единственной причиной, по которой вы так настаивали на краже рукописей из издательства. И их немедленном уничтожении. Вы справедливо просчитали, что, получив первые две рукописи, а затем все остальные, любой внимательный эксперт сразу обнаружит существенную разницу. И поэтому уговорили Убаеву через Василевскую вернуть эти рукописи вам.

— У вас такая буйная фантазия, что вам нужно создавать фантастические произведения. Никогда не пробовали?

— Нет, — ответил Дронго, — но всегда любил фантастику, в этом вы правы. Итак, у вас был некий соавтор, который и совершал эти серийные убийства, а потом рассказывал их вам с такими невероятными подробностями, которые невозможно придумать, а можно только воссоздать.

— Убийца приходил ко мне домой и все рассказывал. А я потом записывал с его слов, — усмехнулся профессор. — Вы вообще понимаете, что вы несете?

— Примерно понимаю. Вы явно не ожидали, что Сундукова окажется в Саратове и сумеет сравнить детали происшедшего убийства. Вы явно не думали, что в издательстве решат передать рукописи в милицию. Не говоря уже о том, что позднее, когда рукописи исчезнут, они захотят пригласить серьезного специалиста, который займется поисками исчезнувших документов. Именно поэтому вы очень встревожились.

— И сразу решил встретиться с вами? — криво усмехнулся Короедов. — Вы даже не слышите, что именно вы говорите.

— Я считаю, что ваша бывшая супруга знала какую-то тайну, которую вы ото всех скрываете, — спокойно продолжал Дронго, — и поэтому вы ее убили. Полагаю, что любая независимая судебно-медицинская экспертиза при эксгумации тела сумеет доказать, что она была отравлена.

— Не сумеет, — улыбнулся Короедов, — ничего не сумеет. И ни одна экспертиза в мире ничего не докажет. Тело уже полностью разложилось, не осталось даже костных останков. Ваши эксперты ничего не смогут сделать.

— Вы уже добирались до тела, — понял Дронго, — решили подстраховаться? Значит, это вы пытались его извлечь, а не местные бомжи.

— Я не буду вам отвечать, чтобы не подтверждать ваши дикие теории, — ответил профессор. — Во всяком случае, я бы не рекомендовал вам трогать тело несчастной молодой женщины. Удовольствия никому не доставит, а никаких улик против меня вы не найдете.

— Не сомневаюсь. С вашими познаниями в химии можно сделать все, что угодно. Тогда остается только один вопрос. Какой секрет она знала и почему вы решили ее убрать?

— Какая чудовищная глупость, — усмехнулся Короедов. — Она была моей женой и знала все, что может знать супруга. И, конечно, я ее не убивал. Зачем? Какие такие страшные секреты у меня могли быть? Все, что я знаю, уже опубликовано в научных журналах и в сети Интернета.

— Значит, никаких секретов?

— Конечно нет. Мне нравится ваша безапелляционная уверенность в том, что вы можете поймать меня на каких-то неточностях или противоречиях. Но вы напрасно стараетесь. Я человек науки. За мной стоят факты, доказательства, аргументы. Я не оперирую психологией, это не мое. Я всего лишь ищу причинные связи и пытаюсь понять, как в них можно разобраться.

Дронго прислушался. Как будто скрипнула дверь за его спиной, или ему показалось. Он решил не поворачиваться к входной двери, проявляя выдержку.

— Я просто хочу вам сказать, что мы часто не знаем, какой человек находится рядом с нами, — продолжал Короедов. — Вы считаете, что, находясь в таком ужасном положении, я могу быть сообщником неведомого мне убийцы. А не думаете, что сами можете оказаться в подобной ситуации.

— В каком смысле? — не понял Дронго.

— В самом прямом. Среди ваших друзей или знакомых может оказаться человек, который совершает все эти серийные убийства. Мы часто не знаем, что думают даже наши самые близкие друзья или родные.

— Среди моих знакомых нет маньяков.

— Не зарекайтесь, — махнул рукой Короедов, — все не так просто. И не считайте себя умнее всех остальных. Это как минимум глупо.

— Он все еще думает, что может диктовать нам свои условия, — услышал Дронго у себя за спиной.

Он хотел обернуться, но почувствовал, как в голову ему уперлось дуло пистолета.

— Не нужно поворачиваться, — предложил незнакомец, стоявший у него за спиной, — и не дергайтесь. Вам ничего плохого не сделают.

— Убери пистолет, — поморщился профессор, — наш гость не знает, что это зажигалка. Убери свою игрушку и дай нам спокойно поговорить. Иначе он решит, что именно ты был соавтором моих рукописей.

Пистолет убрали. Неизвестный как-то странно хмыкнул. Дронго хотел обернуться, чтобы взглянуть на неизвестного человека, который стоял у него за спиной. И в этот момент позвонил его телефон. Он достал свой мобильный. Это был Эдгар Вейдеманис.

— Их двое! — кричал Эдгар. — Они близнецы. И вместе попали в аварию. Алло, ты меня слышишь? Они близнецы…

Дронго наконец обернулся. За его спиной стоял мужчина, удивительно похожий на сидевшего перед ним профессора. Те же кустистые брови, одутловатое лицо, большая бородавка, серые глаза. И довольная ухмылка.

— Познакомьтесь, — представил гостя профессор Короедов, — это мой брат. Эмиль Павлович Короедов. Как говорят в таких случаях, прошу любить и жаловать…

 

Глава 21

Дронго убрал телефон. Эмиль Павлович обошел стол и встал рядом со своим братом. Они действительно были удивительно похожи. Хотя он был гораздо стройнее своего грузного брата.

— Что вам сказали? — спросил профессор. — Ваш напарник уже приехал в Репки и узнал, что нас было двое. Да, действительно, нас было двое. И мы все вчетвером попали в аварию. Только у Эмиля повредило голову, а у меня отрезали ноги. Потом я экстерном сдавал экзамены, а он был вынужден сидеть дома с дикими головными болями. Мы же тогда оставались у нашей тетки.

Эмиль подвинул стул и сел рядом со своим братом.

— Это была ужасная авария, — продолжал профессор, — но мне повезло больше, чем моему брату. Ему повредило голову. И поэтому он получил только восьмиклассное образование. А потом работал и помогал мне, когда я учился в институте. Можете себе представить, как я ему обязан.

— Поэтому вы его покрывали, — прошептал потрясенный Дронго. — Это он написал первые две рукописи, а остальные вы ему подправили.

— Глупости, — отмахнулся Короедов, — ничего он не писал. Все рукописи — это плод только моей фантазии.

— И вы убили свою бывшую супругу, чтобы скрыть этот факт? — спросил Дронго.

— Ну опять вы за свое, — поморщился Короедов. — Повторяю еще раз, никого я не убивал.

— Значит, вас двое, — продолжал Дронго, — и вы близнецы. Поэтому вы так хорошо чувствуете друг друга. И можете передавать своему брату собственные ощущения и наблюдения. Вы их идеально чувствуете.

— Сейчас вы сделаете из моего брата серийного убийцу, — усмехнулся профессор Короедов. — Между прочим, у него есть алиби на все предыдущие преступления, когда он был либо в Москве, либо выезжал в Астану, где у него свой бизнес.

— А откуда вы знаете, когда были предыдущие преступления? — спросил Дронго.

— Не ловите меня на таких мелких неточностях. Я просто читаю газеты и делаю выписки. И в эти дни он находился здесь, в Москве. Он никак не подходит на роль этого маньяка. Хотя бы потому, что врачи считают его не совсем полноценным. В том смысле, что после аварии он еще не сумел восстановиться.

— А если Убаева и Василевская подтвердят, что вы хотели спасти своего брата и поэтому предлагали им забрать рукописи?

— Глупости, — уверенно ответил профессор, — никто вам этого не подтвердит. Глупо и наивно рассчитывать на то, что я могу отдать следователям своего брата. Между прочим, у него тоже вторая группа крови, как и у меня, если вас будет интересовать и этот факт.

— Почему вы скрывали от нас сам факт существования вашего брата-близнеца?

— Вы у меня не спрашивали, а я вам не отвечал. Но сегодня вы послали своего напарника в Киев, и я был уверен, что он приедет в Репки и там все сразу узнает. Нас там до сих пор помнят.

— Значит, это ему вы купили однокомнатную квартиру, — понял Дронго, — и все время заботились о нем.

— Как и он обо мне, — гордо заявил профессор. — А ваш напарник напрасно поехал в Киев. Я думаю, это была его роковая ошибка.

— Почему? — не понял Дронго.

Вместо ответа Короедов только улыбнулся. Дронго почувствовал, как начинает нервничать. Получается, что он подставил своего друга. Нужно ему перезвонить, чтобы немедленно возвращался. Дронго достал телефон. Набрал номер.

— Эдгар, — негромко сказал он, — возвращайся в Москву.

— Ты не понял, что происходит! — снова закричал Эдгар. — Они два брата-близнеца. Оба пострадали в аварии. У профессора отрезали ноги, а у его брата было сотрясение мозга. Они все время друг о друге заботились, но его брат никогда не был женат. Это он. Теперь я уверен, что маньяком был его брат. Честное слово, это точный ответ. И они вместе создавали все рукописи. Профессор боялся, что его брата обвинят в этих сексуальных преступлениях. Это он, уже нет никаких сомнений.

— Возвращайся в Москву, — сказал Дронго, — немедленно. Ты мне нужен.

— Поздно, — неожиданно улыбнувшись, сообщил профессор, — уже поздно, наш любезный гость. Дело в том, что сегодня в Киеве произошло очередное жуткое преступление. Этот маньяк зарезал еще одну свою жертву. И оставил там отпечатки своих пальцев. Можете себе представить, как будут радоваться сотрудники российских ведомств — прокуратуры, ФСБ и милиции. Ведь отпечатки пальцев — это как гарантированный паспорт любого человека.

— Откуда вы знаете про отпечатки пальцев? — ужаснулся Дронго.

— Знаю, — уверенно ответил Короедов, — его пальчики нашли и в Нижнем. А сегодня найдут в Киеве.

Дронго прикусил губу. Именно он послал Эдгара Вейдеманиса в Нижний для проверки. И он же попросил Эдгара съездить сегодня в Киев. Но как можно подделать отпечатки пальцев? Любой криминалист знает, что это невозможно. Ни практически, ни теоретически. Тогда почему на лице профессора такая торжествующая улыбка?

— Я лучше пойду, — поднялся Дронго, — не буду вам мешать. Наверно, есть о чем поговорить двум братьям. А вы случайно вернулись не из Киева, Эмиль Павлович?

— Нет, — нагло ответил тот, — я вообще не выезжал из Москвы уже несколько дней. Меня видели соседи, Гера Даниловна и мой брат. Они все могут подтвердить.

— Не сомневаюсь, — кивнул Дронго, — у вас абсолютное алиби. До свидания. Надеюсь, мы еще раз увидимся.

— До свидания, — явно издеваясь, крикнул ему вслед профессор.

Дронго вышел из здания, чувствуя на лице легкий освежающий ветер. Он достал телефон, набрал номер.

— Что у тебя происходит, Леонид? — спросил он Кружкова.

— Не знаю, — ответил тот, — ничего не понимаю. Я им уже несколько раз звонил, но мне никто не отвечал.

— Вызывай людей и ломай двери, — посоветовал Дронго, — и как можно быстрее. Они обе в квартире?

— Да, кажется, обе.

— Черт возьми. Ты никуда не уходил?

— Только на полчаса.

— Ломай дверь и будь осторожен. Я сейчас к тебе приеду.

Кружков бросился в подъезд. К моменту приезда Дронго все было уже кончено. Обе женщины находились в квартире Светланы Василевской. Они лежали на кроватях, связанные и с большими кляпами во рту. Если бы не Кружков, ровно через сорок две минуты в квартире должен был произойти взрыв, после чего мог начаться сильный пожар, и никто бы не вышел из этой квартиры живым.

Сотрудники милиции брали показания у потрясенных женщин. Самое обидное, что ни одна из них не видела нападавшего. Тот был в маске. Он открыл дверь своим ключом, ловко и незаметно вошел в квартиру. Связал сначала Убаеву, а затем и Василевскую. После чего оставил их в спальне, а сложную смесь из взрывателя, динамита, керосина и ударного капсюля оставил на столе в соседней комнате. Офицеры милиции вызвали саперов, чтобы обезвредить эту «адскую машину».

На место происшествия приехал сам Николай Николаевич Смирнов. Он молча наблюдал за работой саперов. Затем отвел Дронго в сторону.

— Откуда вы узнали о готовящемся взрыве в квартире? — спросил он.

— Я не знал, — честно ответил Дронго, — но был уверен, что нечто подобное может произойти. У вас еще одно убийство…

— Нет, — ответил удивленный Смирнов, — у нас нет больше убийств. Последнее было в окрестностях Санкт-Петербурга.

— Сегодня в Киеве совершено очередное убийство, — сообщил Дронго, — вам нужно срочно вылететь туда. Только на этот раз будьте осторожны. И не верьте даже очевидным фактам. Возможно, вы найдете там даже мои отпечатки пальцев. Не знаю, каким образом, но найдете. Например, туда подбросят мою ручку или бумагу с моими отпечатками. А может, там будут отпечатки пальцев моего напарника — Эдгара Вейдеманиса. Но вы все равно не принимайте поспешных решений. Я еще не совсем понимаю, какую адскую смесь заварил нам профессор Короедов, но прошу вас не принимать поспешных решений, — повторил Дронго.

— В Киеве? — задумчиво повторил Смирнов. — Я дам указание, чтобы все проверили. Но почему здесь хотели устроить этот взрыв? Чем им мешали наши знакомые?

— Убаева и Василевская точно знали, для кого нужно было взять рукописи из издательства, — напомнил Дронго. — Если бы с ними что-то случилось, то остались бы только два свидетеля, которые сюда приходили. Я и Эдгар Вейдеманис. Предполагаю, что со мной могло что-то произойти. Несчастный случай или взрыв в автомобиле. И тогда оставался только Эдгар Вейдеманис, которого можно было бы обвинить во всех смертных грехах. Особенно если вы неожиданно найдете его отпечатки пальцев на месте преступления в Киеве.

— А где он сейчас находится? — спросил Смирнов.

— В Киеве, — кивнул Дронго, — но туда его послал я. И еще вчера вечером мы не могли решить, кто именно туда поедет. Но отпечатки его пальцев там уже оставлены.

— Так не бывает, — возразил Николай Николаевич, — это наука, а не игрушка. Еще никому в мире не удавалось подделать отпечатки пальцев. Это невозможно. Даже если облить пальцы кислотой или выжечь их папиллярный узор, то все равно при восстановлении отпечатки будут такими же, какими они были до этой операции. Отпечатки пальцев — самый надежный способ идентификации любого человека. И вы должны это знать.

— Я знаю. Но об этом знает и убийца. Или его сообщник. Поэтому будьте внимательны и не торопитесь с выводами.

— Постараюсь, — Смирнов набрал чей-то номер и отошел от Дронго.

Поздно вечером Дронго вернулся домой. Он понимал, что сумел просчитать не все. Понимал, что упустил какой-то важный момент. Он сознавал, что женщинам, которые были связаны с Короедовым, грозила смертельная опасность. И поэтому оставил рядом с ними Леонида Кружкова, который сумел помочь им буквально в последний момент. Но как помочь Эдгару Вейдеманису, если в Киеве действительно будут обнаружены отпечатки пальцев его напарника на месте преступления? Может, профессору удалось украсть какую-то пуговицу или ручку Эдгара, когда они там были. Но пуговица и ручка — это еще не доказательство. Смирнов достаточно опытный и умный человек, он понимает, что их могли подбросить. Дронго даже не представлял себе, как он будет завтра удивлен.

В эту ночь он почти не спал. Рано утром прилетел Вейдеманис, который сразу приехал к своему другу. Он подробно рассказал об аварии, происшедшей в семьдесят девятом году. Двое мальчиков-близнецов тогда сильно пострадали, а их родители погибли. Очевидно, у Эмиля был серьезно поврежден мозг, а Григорию пришлось ампутировать ноги. И это сблизило братьев еще больше, хотя у любых братьев-близнецов всегда существует особое духовное родство. Очевидно, оба брата испытывали определенные проблемы с женщинами. Но у Григория они были физического свойства, тогда как у его брата они выражались в иной форме. Очевидно, он не мог получать удовольствие в обычном виде. И, конечно, профессор пытался скрыть ото всех эту пагубную страсть своего брата.

Первые рукописи были написаны Эмилем. Это были примитивные записки человека, не получившего должного высшего образования. Следующие рукописи обрабатывал более образованный Григорий. Когда он понял, что в издательстве началась паника из-за убийства в Саратове, он решил забрать рукописи и сжечь их, чтобы помочь своему брату. А заодно и убрать обеих свидетельниц случившегося, как несколько лет назад он убрал свою бывшую жену. Но оставались последние два свидетеля — Дронго и Вейдеманис. И тогда он придумал абсолютно невероятный план.

Эдгар просидел все утро на кухне своего друга, рассказывая обо всем, о чем ему удалось узнать. Но в десять часов в их квартиру постучали. Их было пять или шесть человек во главе с Николаем Николаевичем. Смирнов был мрачен и сосредоточен. Убитую жертву обнаружили в Киеве, недалеко от аэропорта. Он уже знал, что в Киев летал именно Вейдеманис. И приехал, чтобы на месте проверить его отпечатки пальцев.

— Я же вас предупреждал, — устало сказал Дронго, глядя, как криминалисты снимают отпечатки пальцев его напарника, — этот профессор настоящий мастер своего дела. Он мог подбросить любую вещь с отпечатками пальцев Эдгара на место преступления. А вы, опытный человек, поверили в такую подставу.

— Извините, — твердо возразил Смирнов, — я верю только фактам. Никаких вещей господина Вейдеманиса мы на месте преступления не обнаружили. Но на пуговице убитой и на ее сумочке были отпечатки пальцев вашего друга. Как вы можете объяснить мне этот невероятный факт? Тогда получается, что другой убийца забрал сумочку убитой, снял с нее платье, привез их вашему другу, дал пощупать, а потом все вернул на место? Извините, но это невозможно и глупо. Если отпечатки совпадут, мы будем вынуждены арестовать господина Вейдеманиса.

Долго проверять не пришлось. Отпечатки полностью совпали. Смирнов сразу предъявил санкцию на арест Эдгара Вейдеманиса и надел на него наручники. Дронго с ужасом вспомнил, что его друг успел побывать и в Нижнем Новгороде. Он пытался возражать, но все было бесполезно. Смирнов увез его напарника на допрос в ФСБ. Дронго остался один, чувствуя, что сходит с ума от бессилия и своего очевидного поражения. Он понимал, что у него остался только один шанс. Нужно было продумать последнюю сцену свидания с профессором, чтобы выручить Эдгара и обвинить настоящего убийцу в этих преступлениях. В этот день он звонил в Америку и в Японию, своим знакомым в ФСБ и в прокуратуру. Он думал весь день. И наконец он решился…

 

Вместо эпилога

Утром в квартире профессора Короедова раздался телефонный звонок. Дронго терпеливо ждал.

— Слушаю вас, — наконец ответил Григорий Павлович.

— Доброе утро, — произнес Дронго неестественно веселым голосом.

— Неужели для вас оно доброе? — издевательски спросил профессор. — А я слышал, что вашего напарника арестовали. Или он все-таки был вашим помощником?

— Другом, — ответил Дронго. — Зато я слышал, что вчера должен был произойти взрыв в квартире поэтессы Василевской. Какой-то мужчина проник в ее квартиру, отперев входную дверь своим ключом. Связал обеих женщин и оставил в квартире «адскую машину». Но, к счастью, ее успели вовремя обезвредить. Сейчас эксперты ФСБ устанавливают, кто мог сделать эту бомбу. Там явно чувствуется человек с хорошим химическим образованием. У вас нет на примете такого человека?

— Нет, — ответил Короедов. — Вы только подумайте, какие негодяи бывают в жизни. Хотели сжечь несчастных женщин.

— Я тоже считаю их негодяями, — согласился Дронго. — Но я хотел приехать к вам в последний раз.

— Зачем? — нервно спросил Григорий Павлович. — По-моему, мы уже обо всем поговорили. Я думаю, нам нет смысла снова встречаться. Вам нужно найти хорошего адвоката для вашего друга, иначе он гарантированно получит пожизненное заключение. Судьи сейчас пошли такие строгие, они не любят маньяков.

— Мы как раз сейчас ищем такого адвоката, — ответил Дронго. — Но вы разрешите мне к вам приехать. Или вы боитесь?

— Ничего я не боюсь. Можете приезжать. И учтите, что я буду не один, а вместе со своим братом. Поэтому не нужно глупостей. Мы заранее позвоним нашим друзьям и сообщим, что ждем именно вас.

— Не сомневаюсь, что ваш брат будет рядом с вами. Тогда я прямо сейчас и приеду. Просто мне нужно сообщить вам об одной небольшой ошибке, о которой вы еще не знаете.

— Какой ошибке? — насторожился Короедов.

— Я приеду и все расскажу, — пообещал Дронго.

Через полчаса он уже сидел на своем привычном месте, напротив кресла хозяина квартиры. Между ними за столом расположился мрачный Эмиль, который молча слушал гостя, стараясь не показывать, как он нервничает.

— И зачем вы приехали? — спросил, улыбнувшись, Короедов. — Если вы не возражаете, мой брат вас сначала обыщет. Я беспокоюсь за нас обоих. Вы в таком нервном состоянии можете прийти ко мне с оружием и начнете стрелять. Учитывая, что мы оба инвалиды, мы не сможем даже сопротивляться.

— Пусть обыщет, — разрешил Дронго, поднимаясь со стула, — насчет вашей инвалидности я знаю. А какой диагноз у вашего брата?

— Он получает пенсию по инвалидности, — пояснил Короедов, — у него часто случаются приступы эпилепсии после той аварии.

Эмиль тщательно обыскал гостя и достал из кармана только два мобильных телефона.

— Больше ничего нет, — сообщил он, усаживаясь на свое место.

— Прекрасно, — кивнул его брат, — я не сомневался, что наш герой не настолько глуп, чтобы являться ко мне с оружием. Я ведь мог заранее позвонить в милицию, чтобы они вас встретили. И у меня есть для этого все основания. Вы мне неоднократно угрожали. Итак, что еще вы хотите мне сообщить?

Дронго повертел в руках свои телефоны, но не стал их убирать, оставив на столе. Затем вздохнул и начал говорить:

— Всю ночь я думал о вас, Григорий Павлович. Вы действительно известный ученый и могли бы стать членом-корреспондентом или академиком. Но вместо этого вы направили все свои силы на защиту своего брата, пытаясь помочь ему в сокрытии ужасных преступлений, которые он совершал.

— Если вы пришли нас обвинять, то нам незачем разговаривать, — быстро сказал профессор Короедов, — говорите, зачем вы пришли, и уходите. Я не желаю выслушивать ваши обвинения.

— Это не обвинения, это уже факты.

— Какие факты? Насколько я знаю, единственными неопровержимыми уликами вашего маньяка являются его отпечатки пальцев, которые нашли на одежде убитой. И это был ваш напарник Эдгар Вейдеманис. Я специально наводил справки. Он ведь развелся со своей супругой. Очевидно, сексуальная неудовлетворенность и ненависть к женщинам выразились у него в этих противоестественных нападениях. Вот и все, что я могу вам сказать.

— Он действительно развелся, как и вы. Только его бывшая супруга жива до сих пор.

— Это не мое дело. Вам больше нечего сказать?

— Сначала хочу вас поздравить. Я звонил своим друзьям во Францию, и они рассказали мне технологию изготовления поддельных отпечатков пальцев, которую вы применили.

— Глупости. У вас нет доказательств.

— Вы использовали новый метод профессора Цутомы Мацумото из Центра информационных наук при университете Йокогамы, с которым давно состоите в переписке. Это легко доказать, проверив вашу электронную почту. Или его почту, если вдруг вы уничтожите все следы вашего общения в своем компьютере. Когда Эдгар пришел к вам, он неосторожно оставил свои отпечатки пальцев на ручке вашего стула. Вы сняли этот папиллярный узор и занесли его в свой компьютер. Затем, используя программное обеспечение Adobe Photoshop, вы воссоздаете эти узоры с абсолютной точностью. Переносите их на светочувствительную бумагу и, немного подождав, на покрытый слоем меди лист, чтобы придать отпечаткам пальцев трехмерность. После этого вы заливаете форму желатином и даете ей остыть. И отпечатки пальцев готовы. Но вы использовали не желатин, а нечто другое. Хотя отпечатки получились достаточно четкими. Убийца сначала расправился со своей жертвой, а затем нанес отпечатки пальцев на пуговицы ее одежды и на сумочку, оставив безупречные свидетельства его присутствия на месте преступления.

— Сюжет для фантастического фильма, — заявил Короедов, глядя на брата. Он явно пытался его успокоить.

— Не совсем, — ответил Дронго. — Ваш план был безупречен. Все сработало как нужно. Даже чудесное спасение женщин сыграло на ваш план. Ведь они не видели, кто именно вошел в их квартиру. Этот человек был в маске. Понятно, что вас они подозревать не могли, а вашего брата никогда не видели. Поэтому подозрение снова падало на Эдгара Вейдеманиса, которого вы так здорово подставили. К тому же он успел побывать в квартире Василевской. Все было рассчитано до мелочей. Но одно досадное обстоятельство погубило весь ваш план, уважаемый Григорий Павлович. И в результате господина Вейдеманиса уже отпустили домой, принеся ему свои извинения.

— Как это отпустили домой? — неприятно усмехнулся Короедов. — О чем вы говорите? Он убийца, отпечатки пальцев которого найдены на вещах его жертвы в Киеве.

— Не совсем так, — торжествующе улыбнулся Дронго. — Дело в том, что вчера в буфете, еще до того, как сесть в самолет, улетающий в Киев, господин Вейдеманис порезал себе указательный палец. И даже прошел в аптеку, чтобы купить пластырь. Аптекарша подтвердила, что у него был серьезный порез. Случайный порез, который спас ему жизнь. Оказывается, шрам от пореза до сих пор четко виден на его правой руке, а на отпечатках пальцев, оставленных на вещах погибшей, этого шрама не было. Тогда выходит, что он порезал палец вчера утром, потом прилетел в Киев с уже здоровым пальцем, убил женщину и снова прилетел в Москву с порезанным. Вот такая нестыковка. Следователи долго смеялись над этими отпечатками. Теперь всем понятно, что они фальшивые.

Эмиль ошеломленно посмотрел на своего брата.

— Он блефует, — не очень уверенно произнес профессор.

Но было уже поздно. Эту неуверенность в голосе услышал и его брат. Он заревел и, вскочив, бросился на гостя. В руке у него был нож. Дронго сразу поднялся. Он был на целую голову выше нападавшего. У Эмиля Короедова не было ни единого шанса выстоять в поединке с таким бойцом. Дронго нанес сильный удар в челюсть. Он сделал то, что давно хотел сделать, едва увидев первые фотографии с места происшествий. Эмиль рухнул как подкошенный.

— Не нужно было нападать, — хладнокровно заметил Дронго, поднимая со стола свой мобильный телефон, — между прочим, вся наша беседа была записана. Я был уверен, что вы прикажете своему брату меня обыскать, и он сам вытащит мои мобильные телефоны, которые оставалось только включить. Вы же современный человек, профессор Короедов, и должны знать, что почти в любом современном мобильном телефоне есть диктофон. Пистолета там пока нет, но диктофоны уже имеются. Как и фотоаппараты.

— Ты… вы… ты… — задыхаясь от ненависти, произнес профессор, — я тебя уничтожу…

— Нет, — возразил Дронго, — уже поздно. Я понимаю ваши мотивы. Кроме того, что он ваш брат, вы еще чувствовали себя виноватым. Ведь он дал вам возможность учиться, решив пойти на работу сразу после восьмого класса. Но повреждения его мозга были необратимыми. Я оценил вашу выдумку с каплями спермы. Очевидно, вы где-то намеренно доставали третью группу, чтобы сбить возможных следователей со следа вашего брата. Хотя вы не знали, что у того же Чикатило были разные группы спермы и крови. Иногда такое случается.

Ваши расчеты были безупречными. Вы сделали все, чтобы убрать свидетелей и подставить Эдгара. Но рано или поздно всему приходит конец. Ваш брат психопат. Он нуждается в серьезном лечении. А после лечения он получит пожизненный срок, это я вам гарантирую. Вас тоже просто так не отпустят. Во-первых, вы ему все время помогали, прятали от правосудия, помогали скрываться от сотрудников ФСБ и милиции. А во-вторых, прокуратура уже выдала санкцию на эксгумацию тела вашей бывшей супруги. Даже если там будут найдены крохотные останки костей, то и тогда можно будет провести полный генетический анализ ее ДНК. И вы об этом прекрасно знаете. Если выяснится, что вы причастны и к этому убийству, то вы получите очень большой срок.

— Будь ты проклят, — прошипел Короедов, — я с самого первого момента понял, что тебя пригласили в качестве моего палача.

— И друга Эдгара Вейдеманиса, — напомнил Дронго. — Я закончил. Сейчас сюда поднимутся сотрудники полковника ФСБ Смирнова, которые слышат каждое наше слово. Игра закончена, профессор. Вы проиграли.

— Что будет с моим братом? — спросил Короедов.

Дронго взглянул на лежавшее тело.

— Я ему не завидую, — честно сказал он, — в колониях таких насильников не очень жалуют. Для вас единственная возможность избавить его от мучений — это объявить слабоумным. Может, тогда оставшиеся годы он проведет в больнице.

— У него ничего не получалось, — выдохнул профессор, — он так страдал. Не хотел никого убивать. Но без вида крови он уже не мог возбудиться. Я не мог об этом никому рассказать.

— И поэтому вы предложили ему написать о собственных ощущениях?

— Это не я предложил. Это психолог предложил, чтобы таким образом снимать стресс. Первые две рукописи мне не понравились, хотя я их и послал в редакцию. Следующие я редактировал лично.

— Я так и думал, — кивнул Дронго. — Прощайте.

В дверь уже стучали. Он повернулся и вышел.

Вечером этого дня ему позвонили. Дронго поднял трубку городского телефона. Это был критик Бондаренков.

— Я узнал о том, что случилось в нашем издательстве, — сообщил он, — мне Труханов все рассказал. У него свои связи в ФСБ. И я хочу вам сказать, что статью о Передергине написал не совсем искренне. Вы должны меня понять. Он работает сразу в двух издательствах, занимается хозяйственными вопросами, всегда может отремонтировать дачу, издать книгу. Ну вы меня понимаете… Это обычный здравый смысл.

— Конечно, понимаю, — ответил Дронго, — я давно уже апологет здравого смысла. Я прекрасно вас понимаю, господин Бондаренков.