Все посмотрели на Дронго, словно ожидая его объяснений.

— Очевидно, ему сообщили нечто важное, — предположил Дронго, — и он решил поделиться этой новостью именно со мной. А раньше у вас рукописи пропадали?

— Терялись, — сказал под общий смех Фуркат Низами, — обычно наши редакторы забывают, куда кладут свои рукописи. Но мы их потом всегда находим…

— Можно подумать, консультанты не забывают, — вмешалась Убаева.

— Тоже забывают, — согласился Фуркат Низами, — все писатели люди рассеянные.

— Сидорин тоже рассеянный? — неожиданно спросил Дронго.

— Нет, — осторожно ответил Фуркат Низами, — он бывший чиновник, человек очень обязательный. Всегда помнит, куда и что положил. Нет, он не рассеянный.

— А ваш главный редактор? — не унимался Дронго. — Он ведь хороший прозаик, довольно известный писатель. Он разве не страдает общей болезнью писателей? Он не рассеянный человек?

— Не совсем, — ответил Оленев, — он как раз человек современный. Старается все помнить и повсюду успеть. Хотя не всегда получается. Но он обычно не работает с рукописями. Он ведь главный редактор издательства, этим занимаются обычные редактора.

— А ваш главный бухгалтер? Он человек не забывчивый?

— Он человек пунктуальный, — подтвердил Оленев.

— Может, вы перестанете спрашивать о людях, которых здесь нет, — мрачно поинтересовался Передергин, — у нас все порядочные люди. И главный редактор, и главный бухгалтер. И все наши консультанты.

— В таком случае рукописи испарились и их никто не забирал? — в тон ему ответил Дронго.

— Может, и забрали. Но это мог быть чужой человек, который залез к нам в издательство и украл рукописи.

— Тогда зачем вы пригласили меня?

— Не знаю. Я не приглашал, — грубо ответил Передергин, — это сделал сам Феодосий Эдмундович.

— Давайте договоримся так. Я работаю до тех пор, пока ваш директор не расторгнет со мной наше соглашение. А вы перестаете мне хамить, иначе я просто разорву всякие отношения с вашим издательством. Мне уже становится неприятно, когда я разговариваю именно с вами.

— В таком случае я вас оставлю, — глухо произнес Иван Иванович и вышел из комнаты.

— Такой у него несносный характер, — громко сказала Сундукова.

— Он приехал из провинции, и у него нет столичных манер, — успокаивающе заметил Оленев. — Надеюсь, вы не обидитесь, — сказал он, обращаясь к Дронго, — в конце концов, заместитель директора по хозяйственной части — это обычный завхоз, просто названный столь пышным титулом.

— Я не стану обижаться на вашего «завхоза», — улыбнулся Дронго, — давайте продолжим. Значит, рукописи у вас терялись и раньше, но затем вы их находили. Кто конкретно работал именно с рукописями нашего «графомана»?

— Сундукова, — показал Оленев, — сначала рукописи читал Кустицын, а когда вернулась Сундукова, мы передали все рукописи ей. Но их читали не только они. Я тоже их читал. И Светляков. И сам Столяров.

— И все знали, где находятся именно эти рукописи?

— Все, — кивнул Оленев.

— У нас нет секретов друг от друга, — добавил дребезжащим голосом Фуркат Низами, — мы здесь все, как одна семья.

— Но в семье не без урода, — мрачно заметил Оленев. — Не нужно так говорить, уважаемый Фуркат Низами. Мы ведь до сих пор ничего не знаем.

— И вы так не говорите, — попросил Фуркат Низами. — Почему у нас должен был появиться такой «урод»? Может быть, кто-то сумел ловко залезть и все украсть.

— Как вы не понимаете, что эти рукописи взял кто-то из наших, — начал нервничать Валерий Петрович, — они пропали не только из вашей комнаты, но и из моего стола. А об этой копии мог знать только кто-то из нас. Их просто не мог забрать чужой.

— Мы должны сами вычислить его среди нас, — грозно предложил Кроликов, — я бы отправил всех сотрудников на проверку. Через «детектор лжи». Пусть всех проверят, и мы выясним, кто из нас говорит неправду.

— Я бы не хотела, чтобы меня так проверяли, — сразу сказала Сундукова.

— И я, — с вызовом заявил Кустицын, — значит, мне здесь не доверяют.

— И я бы не стала проходить проверку, — подтвердила Убаева, — у вас всегда какие-то дикие предложения, Георгий. Так нельзя. Здесь издательство, а не колония и не зона. Нужно понимать разницу.

— Я все понимаю, — отмахнулся Кроликов, — но рукописи пропали, и неизвестный нам убийца ходит на свободе. А если он зарежет еще какую-нибудь женщину? Кто за это будет отвечать?

Раздался телефонный звонок. Дронго взглянул на аппарат. Это был Вейдеманис. Дронго извинился и вышел в коридор.

— Что случилось? — спросил он. — Что-нибудь нашел?

— Пока ничего. Но сюда позвонили из прокуратуры и сказали, что завтра приедут их сотрудники на проверку. Мне как раз сейчас сказали об этом в отделе кадров.

— Тогда постарайся закончить сегодня. Столярова вызвали в прокуратуру, очевидно, там тоже обратили внимание на непонятные совпадения в Саратове. И сейчас решили проверить. Возможно, нашелся умный следователь. У тебя есть что-нибудь?

— Пока ничего. Обычные биографии. У всех нормальные семьи, нормальные родители. Во всяком случае, о возможных отклонениях в их писательских анкетах ничего не сказано. Хотя читать интересно. Особенно рекомендации, которые им давали. Просто ода новым творцам. Очень интересно.

— Читай, читай. Тебе будет полезно. Узнаешь много нового о современных литераторах.

Дронго убрал телефон. Посмотрел в конец коридора. «Итак, Столяров и Сидорин приехать не захотели. Или не смогли? В любом случае, это говорит в их пользу. Если бы кто-то из них забрал эти рукописи, он бы сделал все, чтобы оказаться здесь в тот момент, когда приедет эксперт. Воеводова пока оставим в покое. Остальные собрались здесь. Все четыре редактора, Фуркат Низами, который явно не хотел приходить, сам Оленев, хамоватый Передергин и брутальный Кроликов. И еще секретарь Нина Константиновна. Нужно пройти по коридору и побеседовать с ней, пока не приехал Столяров».

Дронго быстро прошел по коридору, вошел в приемную. Она говорила с кем-то по телефону. Увидев вошедшего, попрощалась и положила трубку.

— Я вас слушаю, — любезно произнесла она.

— У вас есть адрес автора, которого мы ищем?

— Есть. Я понимаю, о ком вы спрашиваете. Он оставлял адрес своего «почтового ящика», куда бы мы могли ему писать. Но сам присылал свои рукописи в таких плотных конвертах. Мы адреса переписываем и конверты обычно пришиваем к рукописям, чтобы их не выбрасывать. Но они тоже пропали.

— Откуда отправлял?

— Обратного адреса не было. Только адрес «почтового ящика», на который мы могли написать. Мы ему один раз написали. И это письмо подшито в нашей папке. Оно не пропало. В папке исходящих документов. У меня осталось и это письмо, и его адрес. Но он нам все равно ничего не даст, если мы ему напишем, то он может нам вообще не ответить.

— Это я понимаю, — кивнул Дронго. — А письма обычно вскрываете вы или ваши редакторы?

— Смотря какие письма. Деловую переписку я смотрю сама, а все рукописи отправляем нашим редакторам.

— Вы не помните, кому отправляли рукописи этого автора?

— Конечно, помню. Кустицыну. Он и Веремеенко ведут у нас прозу. Сундукова больше по поэзии, а Убаевой дают переводы наши консультанты. Но штат у нас небольшой, и поэтому каждый может смотреть любую рукопись. Это не принципиально. Кто-то в отпуске, кто-то уехал, кто-то занят, у нас нет такого жесткого графика.

— Я вас понимаю. — Дронго подумал, что вполне может исключить из списка подозреваемых эту пожилую женщину. Ведь исходящее письмо осталось, и, значит, можно попытаться выйти на этого «графомана».

Дронго вышел в коридор. Из комнаты редакторов доносились громкие голоса. Очевидно, там снова спорили. Громче всех возмущался Георгий Кроликов, который яростно спорил с Кустицыным и Сундуковой. С ним были согласны Убаева и Фуркат Низами. Оленев лишь иногда подавал реплики. А Веремеенко просто молчал, не вмешиваясь в разговор. Дронго прислушался…

— Если этот автор такой страшный убийца, то почему он хочет, чтобы о нем все знали? — кричал Георгий Кроликов. — Он должен скрываться, а не посылать свои рукописи, чтобы его могли вычислить. Может, он вообще не убийца, и Марина все перепутала. У этого человека просто бурная фантазия. Возможно, он сам из Саратова, узнал про желтую кофту и про эту родинку. И решил все написать. Он графоман, а не маньяк.

— Правильно говорит, — поддерживал его Фуркат Низами, — но какой убийца пошлет такую рукопись? Тогда он ненормальный.

— Вы ничего не понимаете, — горячился Кустицын, — это самая настоящая сублимация. Ему важно, чтобы о нем узнало как можно больше людей.

— Не нужно путать литературу с настоящей жизнью, — горячилась Убаева. — Если человек пишет об убийстве так подробно, это еще не значит, что он может сам совершить убийство. Достоевский все написал и обосновал, но сам он никогда и никого не убивал.

— Он не Достоевский. Он убийца, который хочет, чтобы о нем все узнали, — возражала Сундукова.

— Мы же сами решили пригласить эксперта, — напомнил Оленев, — а теперь снова спорим. Так нельзя…

Дронго вошел в комнату, и все снова умолкли.

— Не нужно так громко спорить, — усмехнулся он, — вас слышно даже в коридоре. Я полагаю, что вы напрасно спорите. Дело не в том, что автор ваших рукописей мог быть в Саратове. Дело в том, что он совершил уже два убийства и подробно о них рассказал. В разных местах, в разных городах. А это уже не просто совпадение, а нечто гораздо большее. Убийца реален, абсолютно реален и поэтому так страшен и непредсказуем. Я вас не пугаю, просто сообщаю вам об этих фактах. И ваш автор тоже реален. Самое страшное, если это действительно одно лицо. И самое опасное, если кто-то из вас решил ему помочь таким нелепым образом, забрав все рукописи.

Все молчали. Кто-то отвел глаза, кто-то недовольно крякнул, кто-то шумно задышал. Фуркат Низами развел руками.

— И вы хотите сказать, что среди нас есть сообщник убийцы? Мы писатели, а не убийцы, — жалобно произнес он.

— И мы все знаем друг друга много лет, — добавил эмоциональный Кроликов, — и я могу поручиться за каждого из наших товарищей.

— Не нужно так категорично, — предложил Оленев, — пусть наш эксперт нормально работает и сам сделает выводы.

— Все писатели, — задумчиво повторил Дронго. Ему в голову пришла некая мысль. Если не получилась проверка с поездкой в Саратов и появлением здесь утром Леонида Кружкова, то нужно попытаться проверить сотрудников издательства еще раз. Устроить некую провокацию. Ведь здесь действительно нет случайных людей, и все сотрудники знают друг друга по многу лет. Возможно, похититель рукописей еще до конца не осознает, до какой степени он завяз в этом страшном деле.

— Мне нужно уезжать, — взглянул на часы Кустицын. — Если у вас больше ничего нет, то позвольте мне вас покинуть.

— Завтра утром я попрошу вас снова собраться в издательстве, — попросил Дронго, — часам к десяти.

— Давайте к одиннадцати, — предложил Веремеенко, — у нас некоторые просто не поднимаются так рано.

— Мне тоже будет трудновато так рано сюда приехать, — улыбнулся Дронго, — пусть будет в одиннадцать. Я постараюсь приехать.

— Больше вы ничего не хотите сказать или спросить? — удивился Оленев.

— Пока нет. Мне было важно поговорить с вами, когда вы соберетесь все вместе. Но многие не успели подъехать. Ничего страшного. Завтра мы встретимся снова. До свидания.

Дронго вышел из комнаты и услышал раздраженный голос Георгия Кроликова.

— Он какой-то непонятный эксперт, — громко заявил тот, — ничего не спрашивает, ничего не делает. Зачем он собрал всех редакторов, я не понимаю. Честное слово, ничего не понимаю.

Дронго вернулся в приемную и уселся на стуле в ожидании Столярова. Ждать пришлось минут сорок. Наконец Феодосий Эдмундович появился. Он степенно, неспешно прошел в свой кабинет, поздоровавшись с гостем за руку и пригласив его к себе.

— Я сегодня был в городской прокуратуре, — сообщил Столяров, — они меня пригласили по нашему делу. Мы ведь отправили им рукопись, которая так взволновала нашу Марину Сундукову.

— И которую в милиции всерьез не стали рассматривать, — напомнил Дронго.

— Это был дилетант, — отмахнулся Феодосий Эдмундович, — но теперь дело передали в следственный комитет, и оно попало к очень достойному следователю. Николай Николаевич Смирнов. Сегодня мы с ним разговаривали, и я ему честно сказал, что мы не стали ждать, пока наша милиция начнет проверку по нашему заявлению. И нашли такого эксперта, как вы. Оказывается, он о вас много слышал. Но Смирнов считает, что этим делом должны заниматься официальные органы, и просил вас завтра утром за ехать к нему.

— У вас есть его телефон?

— Конечно. Я дам вам его координаты. И, думаю, будет правильно, если именно сотрудники прокуратуры и следственного комитета подключатся к этому делу. А вы как считаете?

— У официальных органов свои методы, а у меня свои. В данном случае я считал бы нецелесообразным останавливаться на полпути. Пусть следователь ищет убийцу, а я попытаюсь выяснить, кто из ваших сотрудников мог изъять рукописи.

— Каким образом? — заинтересовался Столяров.

— У меня есть некий план. Как я понял, в вашем издательстве работают только люди, которые уже много лет являются членами различных Союзов писателей. И всех своих сотрудников вы знаете много лет.

— Конечно, знаю, — кивнул Феодосий Эдмундович, — но я не могу никого подозревать.

— Я вас понимаю. Но мне нужно поставить ваших сотрудников в некую экстремальную ситуацию. Чтобы они не могли войти в нужный контакт с возможным автором рукописей и вынуждены были действовать в обстановке минимального лимита времени.

— Извините, но я вас не совсем понимаю, — нахмурился Столяров.

— У меня есть специальный план на завтрашний день, чтобы попытаться выявить вашего похитителя. Заставить его действовать, — признался Дронго, — чтобы он украл новую рукопись.

— Вы хотите устроить провокацию? — опешил Феодосий Эдмундович. — Я даже не знаю, что я должен говорить.

— Ничего. Это явно не тот случай, когда мы с вами должны начинать дискуссию о моральной стороне моего плана. Если убийца существует, а он существует и уже убил двоих женщин, то это очень опасный маньяк, которого необходимо остановить как можно быстрее. И, возможно, мы сможем выйти на вашего «графомана» через сотрудника, который украл эти рукописи. Времени у меня нет. Ни на долгий анализ, ни на проверку всех ваших сотрудников. Поэтому завтра я попытаюсь осуществить свой план. Мне нужно получить ваше согласие и попросить о помощи Нину Константиновну. Разумеется, вам нельзя никому об этом говорить.

— Считайте, что получили, — вздохнул Столяров, — если речь идет о жизни людей…

— Именно так и стоит вопрос, — кивнул Дронго.

— Вы знаете, — неожиданно сказал Феодосий Эдмундович, — много лет назад я возглавлял Московскую писательскую организацию. И у меня был очень сложный выбор. Тогда группа наших талантливых писателей, поэтов и художников выпустили несанкционированный «Метрополь». Может, вы слышали об этом?

— Конечно, слышал. По-моему, об этом случае знала вся интеллигенция бывшего Советского Союза.

— Вот-вот. Я оказался в исключительно трудном положении. С одной стороны, явный выпад против существующей системы и Союза писателей, а с другой — это были самые талантливые, самые перспективные наши авторы. Мы сделали тогда все, чтобы их вытащить, но двоих исключили, некоторых наказали. Я все время помню об этом. Хотя лично моей вины в этом не было.

— Вы считаете, что мы можем кого-то обидеть?

— Я бы этого не хотел.

— Я тоже. Но у меня нет другого выхода.

— Думаю, мы поняли друг друга, — сказал на прощание Столяров. — Вот вам телефоны Смирнова. Обязательно ему позвоните. Надеюсь, что завтра у нас все пройдет нормально.

— Не могу разделить вашу убежденность. Я как раз хочу, чтобы все прошло не совсем нормально…

— У вас свои методы, — вздохнул Феодосий Эдмундович. — В конце концов, я не юрист и не совсем понимаю ваш план. Но если он может спасти хотя бы одну женщину, то и тогда нужно попробовать…

— Спасибо, — Дронго поднялся и, попрощавшись с хозяином кабинета, вышел в приемную.

— А теперь, Нина Константиновна, нам нужно все обсудить, — сказал он пожилой женщине, которая с удивлением посмотрела на него.