Профессор Короедов смотрел на них, явно наслаждаясь произведенным эффектом.

— Мне звонила Светлана Василевская, — мягко объяснил он. — Нужно сказать, что вы провели удивительную работу. Я просто восхищаюсь вашей оперативностью. Суметь выявить похитителя среди тринадцати сотрудников за несколько дней — это признак настоящего профессионализма. Поздравляю. Я полагал, что вы не сумеете обнаружить госпожу Убаеву. Ведь формально она никак не была связана со мной. Но вы сознательно пошли на провокацию, и она попалась на ваш нехитрый трюк.

— Они успели вам рассказать и это?

— Конечно. Пройдемте в комнату. Усаживайтесь на стулья. К сожалению, я сейчас один и нет моей домработницы. Поэтому не могу предложить вам ужин. Но выпить вы можете вместе со мной. Там на столике есть виски, коньяк, ром, вино.

— Спасибо, не нужно. — Дронго уселся на стул. Рядом сел Вейдеманис. Короедов развернул свое кресло к гостям. Улыбнулся.

— Представляю ваше разочарование, — сказал он, — вы ехали сюда в надежде схватить опасного маньяка, а увидели перед собой инвалида, который не может покинуть это кресло. Хотя на самом деле я могу подняться и сделать несколько шагов. Во всяком случае, до кровати и туалета я добираюсь самостоятельно. У меня нет ног, протезы, и плюс еще плохо срослась шейка бедра, поврежденная в детстве. Поэтому я могу передвигаться самостоятельно с большим трудом. В кресле гораздо удобнее. И можете не проверять. У меня действительно нет обеих ног, — он наклонился, задрал штанины брюк, показывая свои протезы, — как видите, на роль опасного маньяка я никак не гожусь.

— Это были ваши рукописи? — спросил несколько ошеломленный увиденным Дронго.

— Конечно. Я пытался создать собственный детектив, решив, что можно написать книгу от имени маньяка. Передать его чувства, мысли, настроения, образы. Его чувство постоянного голода, одиночества, страха, ненависти, любви. В общем, целый букет разных чувств. И, конечно, степень его возбуждения при совершении преступления.

— Прекрасная тема, — процедил Дронго, — очень интересная для читателя. Сейчас вообще многие пишут детективы. Считается, что этот жанр наиболее благоприятен для дилетантов. В фантастике все увлекаются фэнтези, считая, что можно легко придумать собственный мир. Почти по Толкиену. А детективы пишут все, кто только может писать. Бывшие прокуроры, следователи, сотрудники милиции, адвокаты, нотариусы, журналисты, редакторы, ученые и даже домохозяйки.

— Это камешек в мой огород? — добродушно осведомился Григорий Павлович. — Понимаю, как вы недовольны. В результате ваших следственных действий и разного рода экспериментов вы рассчитывали обнаружить здесь серийного убийцу, мычащего типа с мутными глазами. А вместо него наткнулись на профессора химии в инвалидном кресле. И сейчас понимаете, что с моими протезами я не смог бы преследовать женщин и тем более нападать на них.

— Полагаю, что у вас абсолютное алиби, — согласился Дронго, — нужно быть лишенным чувства здравого смысла, чтобы подозревать вас, господин Короедов.

— Приятно видеть такого апологета здравого смысла, — усмехнулся профессор. — Чем еще я могу быть вам полезен?

— Как вы объясните совпадения в ваших рукописях с преступлениями в Саратове и Нижнем Новгороде? — спросил Дронго.

— Об этом я тоже знаю. На самом деле желтая кофточка — это распространенная деталь. Она достаточно ярким пятном выделяется среди остальной одежды. Случайное совпадение. Родинка была указана не там, где она была на самом деле. Как видите, я знаю все совпадения, о которых говорила госпожа Сундукова. И, наконец, есть Интернет, там появляются саратовские газеты, которыми я могу воспользоваться. Вот вам и объяснение всех этих загадочных совпадений. Примерно такая же ситуация по Нижнему Новгороду. Это преступление вообще было подробно описано в местных газетах. У меня остались вырезки и распечатки из Интернета. Если хотите, я могу вам их показать.

— Нет, — ответил Дронго, — не нужно беспокоиться. Я не сомневаюсь, что у вас есть все вырезки по этим преступлениям. Но почему вы решили послать рукописи в издательство?

— Я автор нескольких книг по химии, — пояснил Короедов, — и поэтому решил написать беллетристику. Такой не очень уважаемый жанр. Тем более детектив. Сначала я позвонил своей знакомой Светлане Василевской и попросил ее прочесть мою рукопись. Первая была неудачным опытом, совсем неудачным. Она так и сказала, но посоветовала послать рукопись в издательство Литературного фонда, где работает ее подруга Людмила Убаева. Я так и сделал. Потом вторая. Она тоже была не очень удачной. Но над третьей я уже работал достаточно серьезно, много раз ее перерабатывал, исправлял. Она получилась гораздо лучше, более сжатой, емкой, хлесткой, если хотите. И я послал третью рукопись, которая так удивила сотрудников редакции. Обратного адреса я, конечно, не оставлял, предложил отправлять мне ответы на «почтовый ящик», откуда я сам мог их забирать по мере необходимости. Потом была четвертая, пятая рукописи. Я относился к этому не совсем серьезно, полагая, что это всего лишь литературные опыты. Но здесь в дело вмешался его величество случай. Госпожа Марина Сундукова случайно выехала в Саратов и обнаружила совпадение моего описания с деталями убийства несчастной молодой женщины в этом городе. Дальше все развивалось, как в хорошем детективе. Сотрудники издательства послали копию моей рукописи в милицию, решили, что им пишет сам маньяк и серийный убийца. Хотя где вы видели такого преступника, который сам написал бы о своих преступлениях? И для чего? Чтобы его арестовали? Сразу нашли и арестовали? Конечно, я был встревожен. Мне была неприятна эта возня вокруг моих рукописей. Тем более что меня подозревали в таких ужасных преступлениях. А самое обидное, что я невольно подставлял милых женщин, которые мне доверились, — Убаеву и Василевскую. Мне не хотелось, чтобы у них были неприятности. И вообще, я понял, что создавать подобные произведения достаточно опасно. Поэтому я попросил Василевскую убедить Убаеву, чтобы она забрала эти рукописи и взяла копию, оставшуюся у Оленева. Про третью копию мы просто не знали. Вот, собственно, и весь мой рассказ.

— Рукописи сейчас у вас? — уточнил Дронго.

— Нет, — ответил Короедов, — я их сжег. Хотя Воланд считал, что рукописи не горят. Но они горят, и очень даже неплохо горят, превращаясь в пепел. Как вы знаете, Гоголь сжег второй том «Мертвых душ», и его копию никто до сих пор не нашел. Значит, булгаковский персонаж был не прав. Рукописи горят.

— Вы знаете, что после убийства в Нижнем Новгороде было совершено еще одно преступление?

— Нет. Откуда я могу об этом знать?

— Вчера нашли убитую молодую девушку где-то под Санкт-Петербургом.

Короедов помрачнел. Нахмурился.

— Ужасно, — сказал он, — просто ужасно. Я даже не мог предположить, что мои графоманские опыты так неудачно закончатся. Слава богу, что я сжег рукописи и теперь не имею к этим преступлениям никакого отношения.

— Почему вы сами не позвонили и не объяснили причину изъятия рукописей? — спросил Дронго.

— Не счел возможным вообще вмешиваться в эту дикую ситуацию, — пояснил Короедов, — и тем более подставлять женщин. А может, просто стало неприятно. Нет, я ничего не боялся. Понимал, что никто не может обвинить меня в этих преступлениях. Любой врач даст вам гарантированную справку, что я не мог бегать за женщинами или самостоятельно передвигаться долгое время. Но я посчитал для себя невозможным вмешиваться в эту дикую ситуацию. Милиция, трупы, дознание, следствие. Это не для меня. Я понимаю, что поступил не слишком традиционным способом, но это были мои рукописи, и я считал, что могу делать с ними все, что мне угодно. Поэтому по моей просьбе Людмила Убаева изъяла эти рукописи.

— Понимаю, — вздохнул Дронго, — и ценю вашу откровенность. Но с детективами нужно быть осторожнее. Вы же знаете, что сначала было Слово, и Слово было Бог. Иногда наши слова воплощаются в жизнь. Любой текст имеет сакральный смысл, я в этом много раз убеждался. В конце концов, Тору, Библию, Коран создавали на бумаге, и они выходили в виде книг, которые затем покоряли мир.

— Надеюсь, что мои рукописи никого не породили, — улыбнулся Короедов. — Или убийца появился только после того, как я начал об этом писать? По-моему, таких серийных маньяков в нашей стране, увы, очень много.

— Да, — сдержанно согласился Дронго, — их действительно хватает. В последнее время развелось слишком много людей с явными отклонениями от нормы.

— Это общая проблема человечества. Хотя я лично не вижу в этом ничего необычного. Законы биологии. Слабейшие отсеиваются, выживают сильнейшие. В дикой природе этот принцип торжествует, а в человеческом обществе он нивелируется нашей цивилизацией. Возможно, появление таких маньяков — это вызов природы нашему сытому обществу, нашему благодушному спокойствию. И в конце концов отсеиваются самые слабые особи. Я не слышал, чтобы напали на дочь или супругу какого-нибудь губернатора, высокопоставленного чиновника, депутата или министра. Они ездят в хороших автомобилях с надежной охраной, не гуляют по ночам в парках, не бегают по пустым улицам наших городов. Они надежно защищены. Вы слышали, чтобы какую-нибудь женщину изнасиловали и убили на Рублевке, хотя насилуют каждый день много людей, как мужчин, так и женщин? Но это уже вопрос нравственности, а не биологии. И смертность довольно высокая. От передозировки наркотиков, от автомобильных аварий, от переедания, если хотите, от приема виагры, когда умирают во время сексуальных контактов. Сколько хотите случаев. Но они опять связаны с разложением нравственного состояния нашего общества, а не с биологическими законами выживания. Слабейшие отсеиваются на другом этапе и в других местах. Каждому свое. Что позволено Юпитеру, не дозволено быку. Так, кажется, говорили древние.

— У вас целая теория, — усмехнулся Дронго, — и хотя я не совсем с вами согласен, но, кажется, понимаю ход ваших мыслей. И не могу согласиться с торжеством законов биологии в наших цивилизованных условиях. Кажется, Эдисон считал, что важнейшая задача любой цивилизации — это научить человека мыслить. А мыслящий человек не может жить по законам дикой природы.

— Я могу привести два других высказывания, — парировал Короедов. — «Цивилизация — ужасное растение, которое не растет и не расцветает, пока его обильно не поливают кровью и слезами», — сказал кто-то из великих. А парадоксальный Ривароль считал, что «самые цивилизованные нации так же близки к варварству, как отполированное железо к ржавчине. Народы похожи на металлы, весь блеск их снаружи».

— Хорошее высказывание, — кивнул Дронго, — но я предпочитаю жить в цивилизованном государстве, а не в условиях торжества законов дикой природы. А вы? Ведь, согласно вашей теории, вы должны были стать одним из «обреченных». В вашем положении.

Короедов улыбнулся.

— Это нечестный прием, — сказал он почти весело, — но вы правы. Действительно, выживает сильнейший. А я в таком положении, что меня нельзя назвать образцом человеческого тела. Но даже в дикой природе имеет значение ум, приспосабливаемость, ловкость, изворотливость и в конечном итоге выживаемость. Можно мимикрировать, можно менять окраску, можно сливаться с землей, как делают многие животные. У каждого свой опыт выживания, господин Дронго.

— Да, — согласился он, — возможно, вы правы. Жаль, что вы не сохранили эти рукописи. Насколько я знаю, вы недавно вернулись из Киева.

— Да, я был там на научном симпозиуме. Кстати, в Интернете есть фотографии с этого форума. Вы можете их просмотреть. Чтобы еще раз убедиться в моем алиби. Несмотря на свою инвалидность, я продолжаю активную научную деятельность.

— Я не сомневаюсь в вашем алиби, — ответил Дронго. — Разрешите, мы оставим вас и не будем вам больше докучать.

Они поднялись. Короедов развернул свое кресло в сторону коридора, пропуская гостей. Дронго и Вейдеманис вышли в коридор, подошли к входной двери.

— Извините, что мы вас побеспокоили, — сказал на прощание Дронго, — надеюсь, вы понимаете наши мотивы.

— Разумеется. Вы еще поступили достаточно благородно. Вы же не знали, что я встречу вас, сидя в этом кресле. Убаева нарочно не сказала вам об этом, чтобы вы сами во всем убедились. Вы могли позвонить в милицию или в прокуратуру и прислать сюда следователя. А решили приехать сами и все проверить лично. Вы храбрый человек, господин Дронго.

— У меня такая профессия, — вздохнул он. — Можно я задам вам последний вопрос?

— Конечно.

— Какая у вас группа крови?

Короедов широко улыбнулся, развел руками.

— Понимаю, что мои протезы вас не убедили. Вы все-таки считаете, что иногда я их снимаю и летаю. Или надеваю сапоги-скороходы. Только подобное случается в сказках. У меня вторая группа крови, — сказал он, — если это вам пригодится.

— Спасибо. И до свидания.

Дронго вышел из квартиры первым. За ним вышел молчавший до сих пор Эдгар Вейдеманис. Дверь за ними захлопнулась.

Они молча спустились на первый этаж. Вышли из подъезда.

— Кажется, это самое большое разочарование за все время нашей совместной деятельности, — негромко прокомментировал Эдгар. — Зачем ты спросил его о группе крови? Ты думаешь, что он может в таком положении нападать на женщин? Ты в это веришь?

— Не знаю. Я уже ничего не знаю, — мрачно ответил Дронго. — Если честно, то, конечно, не верю. Он не только бегать, но и ходить нормально не должен.

— А Маресьев летал, — напомнил Вейдеманис.

— Он явно не Маресьев, — отрезал Дронго, — и я понимаю, что мы опять ошиблись. Но я не верю в совпадения, о которых он говорил. И еще. Мне не совсем понятна его мотивация. Почему он так перепугался, когда выяснилось, что в его рукописях есть совпадения с двумя предыдущими преступлениями? Ведь в его положении смешно чего-то опасаться. У него абсолютное алиби. Но он звонит сначала Василевской и просит ее через Убаеву забрать рукописи. И даже копию, которая оставалась у Оленева. А потом их быстро уничтожает. Почему? Я не понимаю мотива его действий. Почему он так спешил избавиться от этих рукописей? Что в них было такого страшного, что он решил от них избавиться?

Вейдеманис нахмурился, ничего не отвечая.

— Сначала непонятные совпадения, которые находит Сундукова в Саратове, — продолжал Дронго. — Я был на месте преступления и могу тебе сказать, что эту рукопись создавал человек, который был в этом парке. Он был на месте преступления. Не знаю почему, но я в этом уверен.

— Это противоречит здравому смыслу, — возразил Эдгар, — ты же считаешь себя апологетом здравого смысла. И твой любимый принцип Оккама «Не умножай сущности без необходимости». Как быть с этим?

— Пока не знаю. Но такого случая в моей жизни еще не было. И мне непонятно, почему он так спешил избавиться от этих рукописей. Ведь он должен понимать, что ему ничего не угрожает. Тогда почему? Всякому действию должно быть найдено разумное объяснение. Он говорит, что не хотел подставлять женщин. Но он лжет. Он не побоялся их подставить, попросив украсть рукописи из издательства. А теперь побоялся их скомпрометировать. Я в это не верю. Или его признание о том, что он испугался.

— Тогда делаем вывод, что он и есть тот самый маньяк. А это невозможно.

Они подошли к автомобилю.

— Что будем делать? — спросил Эдгар.

— Работать, — твердо ответил Дронго. — Если мы чего-то не понимаем, значит, нужно все выяснить. Сегодня ночью будем работать. Посмотрим, на каком симпозиуме был наш профессор, и вообще узнаем все о его научной деятельности.

— Что передать Кружкову?

— Не знаю. Я теперь вообще не понимаю, что нам нужно делать, — признался Дронго.