Утром он проснулся раньше обычного, вспоминая про звонок неизвестного. Либо это был кто-то из соратников Марко Бачановича, либо звонили по поручению прокурора Вукославлевича. В обоих случаях это неприятный звонок, который он обязан иметь в виду во время дальнейшего расследования. Приняв душ, побрившись, он успел позавтракать до приезда Павла Орлича, которому решил ничего не говорить об этом неприятном звонке. В прокуратуре они появились ближе к десяти часам утра, и им почти сразу сообщили, что пришла вызванная на допрос Даниэла Милованович. Орлич позвонил и попросил выдать ей пропуск. Через десять минут в их кабинет вошла высокая молодая женщина с широкими плечами, какие бывают обычно у профессиональных пловчих. Она была одета в серый костюм с короткой юбкой, в руках – сумочка известной немецкой фирмы, специализирующейся на кожаных вещах, с характерной буквой «А». Светлые волосы, собранные в своеобразную гриву, голубые глаза, приятные черты лица. Такая женщина могла понравиться не только погибшему вице-премьеру. Она энергично пожала руку Дронго, кивнула Орличу, которого, очевидно, уже знала по предыдущим допросам, ведь он входил в группу Бачановича, и, не дожидаясь приглашения, уселась на стул.

– Даниэла Милованович, – представилась она.

– Меня обычно называют Дронго, – произнес он свою характерную фразу, с которой обычно начинал знакомство.

– Разрешите закурить? – спросила Даниэла. По-русски она говорила неплохо.

– Откуда вы знаете, что я говорю по-русски? – уточнил Дронго и добавил: – Пожалуйста, курите.

– В кабинете министров, откуда меня попросили уйти, все знают, что для расследования убийства господина Баштича будет приглашен известный эксперт из России. Откуда еще могут пригласить к нам независимого эксперта? – усмехнулась Даниэла, доставая сигареты. – Из Германии нельзя, из Америки тоже нельзя. Либо из Франции, либо из России. – Щелкнув зажигалкой, она затянулась.

– Боюсь, что ваши коллеги ошиблись. Хотя я действительно хорошо владею русским и не говорю по-французски, к моему большому сожалению, так как всегда завидовал тем, кто знает этот язык.

– Я говорю по-французски, – улыбнулась Даниэла, – еще по-английски, немецки, венгерски. Хотя венгерский и английский знаю гораздо хуже французского и немецкого.

– По-русски вы тоже говорите неплохо.

– Стараюсь. Он похож на сербский, и его учить было гораздо легче.

– А зачем вы учили русский?

– У нас в стране многие знают русский язык, а в Венгрии, где я работала, у меня был русский друг. Никита Тихонов. Может, вы слышали, он был одним из ведущих специалистов по венгерскому фольклору?

– Вы занимались фольклором?

– Нет. Это он занимался фольклором. А я была специалистом в области туристического бизнеса. Сначала в Германии и Австрии, а потом в Венгрии, куда меня отправили уже в качестве официального представителя известной немецкой туристической компании. Вы спрашиваете для того, чтобы узнать или проверить мои данные? Меня об этом уже несколько раз расспрашивали, и все мои ответы есть в протоколах допросов.

– Я читал эти протоколы, – сообщил Дронго, – и шесть лет назад вы вернулись обратно в Белград. Можно узнать, почему?

– Решила, что нужно заканчивать с кочевой жизнью. Тридцатилетней женщине надо уже как-то определяться в этом возрасте, и я вернулась в Сербию.

– И почти сразу устроились в министерство иностранных дел, – напомнил Дронго.

Даниэла потушила сигарету, взглянула на него и с некоторым любопытством и вызовом в голосе произнесла:

– Да, устроилась, полагаю, что вы точно знаете, что протекцию в моем трудоустройстве оказал господин Предраг Баштич, из-за которого я, собственно, и вернулась в Сербию.

– Это было в две тысячи пятом году? – уточнил Дронго.

– Да, весной я вернулась, а уже осенью пошла работать в МИД. Конечно, он помог мне с устройством на работу, но я не думаю, что в Белграде можно найти столько специалистов, хорошо знающих Германию, Австрию, Венгрию и владеющих сразу несколькими иностранными языками. Так что я оказалась достаточно востребованным специалистом.

– Не сомневаюсь, – улыбнулся Дронго, – но меня больше интересует две тысячи седьмой год, когда ваш патрон женился на Шарлотте Хейнкесс и получил назначение послом в Германию. Как вы на это отреагировали?

Даниэла достала еще одну сигарету. Снова щелкнула зажигалкой.

– Странно, – произнесла она несколько изменившимся голосом, – такие вопросы мне раньше не задавали. Вы, очевидно, больше психолог, чем сыщик?

– А разве одно не связано с другим?

– Да, верно. Настроение было, конечно, плохое. И реакция не совсем нормальная. Я строила какие-то планы в отношении Предрага Баштича. Он был разведен, делал хорошую карьеру, все знали, что его должны куда-то послать. К тому же он достаточно состоятельный человек, и летом две тысячи пятого года мы даже поехали вместе отдыхать на Маврикий. Но потом он выбрал себе в супруги эту немецкую «вешалку». И мне пришлось смириться.

– Разве вы не знали, что он с ней встречается?

– Он встречался со многими женщинами, – усмехнулась Даниэла. – Есть такие мужчины, которые органически не способны сохранять верность. Не потому, что плохие или их не устраивает что-то в их подругах. Они просто физически не могут оставаться верными одной женщине. Им нужны постоянные победы, постоянные новые впечатления, новые завоевания. Это как часть их жизни, без которой они не могут существовать. Я быстро поняла, что Предраг был именно таким мужчиной, и поэтому успокоилась.

– И вы не отправились за ним в Германию?

– Нет, не отправилась. Когда он женился, у меня в Белграде появился друг, с которым у меня к тому времени сложились достаточно тесные и хорошие отношения.

– И кто это был?

– Нет, не могу сказать. Наши отношения разладились еще в прошлом году. И он не имеет к произошедшему в Бичелише никакого отношения.

– Не сомневаюсь. Но вы можете ответить, почему разладились ваши отношения?

– Думаю, что вы и так догадались. Предраг вернулся в Белград и получил назначение вице-премьером. Почти сразу он предложил мне перейти в его канцелярию, и я тоже сразу согласилась.

– И возобновили прежние отношения?

– Я должна отвечать и на такие вопросы? – Она посмотрела ему прямо в глаза.

– Если можно, ответьте. Извините, что вынужден спрашивать вас о подобных частных деталях вашей жизни. Но они мне нужны для того, чтобы лучше понять характер самого господина Баштича.

Даниэла затушила сигарету и ровным голосом заговорила:

– Не вижу смысла скрывать. Да, у нас были отношения. Достаточно близкие. Не так часто, как мне хотелось бы, но были… Вас устраивает такой ответ? Если вы спросите, была ли я его любовницей, то нет, не была. У него вообще не было любовниц. Да, да, не удивляйтесь. Я же вам сказала, что он физически не мог сохранять верность одной женщине. С любой женщиной, даже с самой идеальной, самой красивой, самой сексуальной и самой терпеливой, он бы все равно мечтал о другой. Такой тип мужчины. Вы знаете, он родился десятого апреля, а это знак Овна по гороскопу. Первый знак огня, неистовый и упрямый.

– Знаю, – ответил Дронго, – я тоже родился в начале апреля.

Десять или двадцать секунд они молча смотрели в глаза друг другу.

– Странно, – произнесла наконец она, – я была уверена, что вы либо Скорпион, либо Стрелец, но никак не Овен. С таким гороскопом нельзя быть хорошим сыщиком. Вам разве об этом не говорили? Сыщиками должны быть либо коварные Скорпионы, либо изменчивые Стрельцы, либо упрямые Тельцы, либо гениальные Водолеи, но никак не представители вашего знака.

– Я, наверное, исключение из правил, – проговорил Дронго без тени улыбки. – А Баштич был типичным представителем своего знака?

– Полагаю, что да. Только в политике он проявлял удивительную гибкость, готов был идти на любые компромиссы. А в отношениях с женщинами был напорист и смел. Вы знаете, что синьор Берлускони, нынешний премьер Италии, тоже Овен по гороскопу.

– Нет, не знал. А кто вы по гороскопу?

– Дева. С моим знаком как раз все понятно. Я – его типичный представитель.

– И вы согласились перейти на работу в кабинет министров?

– Конечно, согласилась. Здесь я получала гораздо большую зарплату и почти все время видела Предрага Баштича.

– Вы достаточно откровенны. Не боитесь, что вас могут заподозрить в убийстве вице-премьера, которое вы совершили в состоянии ревности?

– Нужно быть абсолютной дурой, чтобы ревновать такого человека, как Баштич, – усмехнулась Даниэла. – Я же вам сказала, что его невозможно было ревновать ни к одной женщине, он мог мгновенно перебежать к любой понравившейся ему даме. А мне казалось, что я не совсем дура. И потом – зачем мне эта ревность? Скорее его третья жена должна была ревновать ко мне и к другим женщинам, с которыми он был близок в последние несколько лет. Боюсь, что фрау Хейнкесс даже не понимала, как глупо себя ведет, встречаясь со своим мужем по выходным дням. Но это был ее личный выбор.

Дронго взглянул на плечи Даниэлы и задал, в общем-то, не совсем тактичный вопрос:

– Вы занимались плаванием?

– Да, – ответила она. – Знаю, что у меня широкие плечи. Я даже выступала на международных соревнованиях. Но особых успехов не достигла. И князя Монако я тоже не встретила.

Дронго понимающе усмехнулся. В европейской светской тусовке знали, что Альбер Второй, князь Монако, особенно неравнодушен к пловчихам с большими плечами.

– Я попросил перевести мне отрывки из ваших показаний, – сказал он, – и уже успел побеседовать с сыном погибшего. Поэтому у меня к вам есть еще несколько вопросов.

– Зоран согласился с вами разговаривать? – удивилась Даниэла. – Это здорово. Мне он показался молодым человеком с целым комплексом своих проблем. По-моему, он даже нервничал в моем присутствии, догадываясь о наших отношениях с его отцом.

– Он сказал, что ничего не знает.

– А как еще он должен был сказать? Конечно, не знает. Мы ведь не занимались ничем подобным у него на глазах.

– Давайте вернемся к тому вечеру. Почему вы оказались в особняке? Следователь Бачанович выяснил, что вы не имели права там находиться, у вас не был оформлен допуск к особо секретным документам.

– Конечно, не был. Я ведь столько лет провела за рубежом. Даже в нашем МИДе мне давали не все документы, а уж тем более в канцелярии кабинета министров. Но Баштич настоял, чтобы я приехала туда еще днем. Он собирался просмотреть все документы, которые мы ему подготовили.

– Он собирался остаться там на ночь?

– Возможно. Но он не посвящал меня в свои планы.

– А если бы он предложил вам остаться?

– Я бы осталась, – честно ответила женщина, – но он не предлагал. Наоборот, попросил меня организовать машину для сына. Насколько я поняла, мы должны были вечером уехать – я и Зоран.

– Вы присутствовали на совещании?

– Нет. Совещание было закрытым. Из наших там был только Петкович, но у него как раз есть все допуски.

– Что было дальше?

– Когда совещание закончилось, Петкович зашел ко мне и сказал, чтобы я поднялась вместе с Баштичем наверх. Мы поднялись вместе, он дал мне поручения, еще сказал, что я хорошо выгляжу, и попросил пригласить сына.

– Между вами ничего не произошло?

– Вы считаете, что он пользовался каждой секундой? Нет, он не был до такой степени сексуальным маньяком.

– Мне необходимо высчитать точное время, поэтому я прошу вас вспомнить, сколько времени вы были в его апартаментах. Только точнее.

– Минуты две, не больше. Между прочим, на пленке камеры, которая была установлена на третьем этаже, видно, как мы поднимаемся вместе, а через две минуты я спускаюсь вниз уже одна.

– И вы позвали Зорана?

– Я ему сказала, что его зовет отец и он может подняться к нему. Зоран сразу пошел.

– Вы знали, зачем он так настойчиво пытался увидеться с отцом?

– А зачем молодые люди приезжают к своим родителям? Естественно, из-за денег. В этом возрасте родители нужны только как хорошие доноры. Я не сомневалась, что Зоран приехал просить денег. Он пробыл наверху несколько минут и вернулся расстроенным. Насколько я поняла, отец дал ему денег, но не ту сумму, на которую он рассчитывал. Зоран стал жаловаться, что не сможет поменять свой автомобиль, но я сразу поняла, что он лжет. У него, видимо, были какие-то долги. Автомобиль можно было взять в рассрочку или в кредит, а долги нужно гасить сразу и желательно в срок. Поэтому сорок тысяч евро, которые ему дал отец, его явно не устраивали.

– Какие долги?

– Любые, какие могут быть у молодого человека в его возрасте. Он пришел ужасно расстроенным и уселся на стул, принявшись звонить своей подруге в Германию. Кажется, ее звали Мирца.

– И больше вы не выходили из комнаты?

– Нет, не выходили. Я просматривала документы, а он ждал, пока отец спустится вниз, чтобы снова попытаться с ним поговорить. Но потом Петкович поднялся наверх, обнаружил труп и поднял шум. Остальное вы уже знаете.

– Какие у вас отношения с Драганом Петковичем?

– Нормальные. Он педант, любит, чтобы все документы были в порядке. Он ведь был одним из заместителей Баштича по партии и заведующим отделом в кабинете министров.

– А его супруга?

– Она у нас не работала. Красивая женщина, но у нас в здании никогда не появлялась. Она сербка только по деду. Ее бабушка со стороны отца была австрийка, а мать итальянка. Такой своеобразный букет. Поэтому она больше похожа на итальянку.

– В тот вечер там работал новый сотрудник охраны – Недич. Вы его раньше знали?

– Меня об этом уже спрашивали. Я его не знала и никогда раньше не видела.

– А других знали?

– Тоже не знала. Может, видела, но не обращала внимания.

– Я задам еще один провокационный вопрос. Только не обижайтесь.

– Задавайте, – согласилась она, – меня все равно уже выгнали из кабинета министров, и мне теперь нечего бояться. Я – женщина свободная. Что еще вас интересует? Спала ли я с Петковичем? Нет, не спала. Его, по-моему, вообще мало интересуют женщины.

– Я хотел спросить не про Петковича, а про ваши отношения с Зораном Баштичем.

Даниэла покачала головой, погрозила пальцем и укоризненно произнесла:

– Это уже неприлично. Конечно, у нас ничего не было и не могло быть. Он совсем мальчишка, я имею в виду не его физическую форму, а его интеллектуальный порог. Вы слишком плохо обо мне думаете. Чтобы мне понравиться, мужчина должен иметь некий уровень интеллекта, иначе с ним будет неинтересно ни в постели, ни в жизни, ни в ресторане.

– Убедили, – сказал Дронго, улыбнувшись, – ваш ответ меня более чем удовлетворил. Кстати, насчет вашей бывшей работы. А почему вас оттуда убрали? Какие основания?

– Никаких, – спокойно ответила Даниэла. – Но все понимают, почему меня убрали, и я тоже понимаю. Это такая игра, когда все отводят глаза и никто не говорит правду. Меня взял на работу сам Баштич, который перевел меня из министерства иностранных дел в канцелярию кабинета министров. И, разумеется, после смерти Баштича мне нужно было уйти. Поэтому меня отправили в хорошо оплачиваемый отпуск и заодно попросили написать заявление об уходе по собственному желанию. Как раз с завтрашнего дня я становлюсь безработной. В МИД меня тоже вряд ли возьмут после этой истории с убийством Баштича. Придется искать работу, может, даже придется снова уехать в Германию или Венгрию. Не знаю, пока не решила.

– По-вашему, кто его мог убить?

– А разве есть сомнения? Насколько я поняла, уже арестован сотрудник охраны, который сидел у его дверей. Такой молодой высокий парень. Он пропустил убийцу. Наверное, ему хорошо заплатили. Кто именно это мог сделать, я не знаю. Может, кто-то из приехавших гостей, а может, сам охранник. Я действительно не знаю.

– Вы поднимались в апартаменты Баштича, после того как обнаружилось, что он мертв?

– Конечно. И не один раз. Мы оставались в этом доме всю ночь, до утра. И меня дважды просили подняться и посмотреть, все ли вещи находятся на своих местах, что я и делала.

– Ясно. – Дронго посмотрел на Орлича, словно разрешая ему задать нужный вопрос, но тот молчал.

– Оформите ей пропуск, – попросил эксперт. Орлич взял пропуск и вышел из кабинета, чтобы поставить подпись и печать. Когда они остались одни, Даниэла неожиданно спросила:

– А вы женаты, господин эксперт?

– Да, – ответил он, – уже достаточно давно.

– Не могу поверить, – улыбнулась она. – И вы нормально живете с ней все эти годы и ни разу не изменили?

Дронго впервые подумал, что отвечать на подобные вопросы ему неудобно, и решил обратить все в шутку:

– Надеюсь, что я не прохожу свидетелем по этому делу.

– А я ведь очень серьезно говорила про интеллектуальный уровень, – напомнила Даниэла. – Во всяком случае, мне было бы интересно увидеться с вами еще раз. Например, сегодня вечером.

– Не припомню, чтобы меня приглашали на ужин. Обычно я делаю это сам, – признался Дронго.

– В таком случае сделайте это сами, – она смотрела ему в глаза.

И в этот момент в кабинет вошел Орлич и протянул пропуск с уже проставленными подписью и печатью. Даниэла достала из своей сумочки визитную карточку и сказала:

– Там есть и мой мобильный телефон.

– Спасибо, – взял карточку Дронго. – Теперь буду знать, что интеллект – самая сексуальная составляющая мужского обаяния.

– Можно подумать, что вы не знали, – улыбнулась Даниэла, – почему женщины тянутся к богатым и известным людям. Почему им интересно встречаться с известными политиками, писателями, композиторами. Я не говорю о молоденьких дурочках, которые теряют голову от спортсменов или певцов, а о женщинах, которые имеют право выбора…

Она поднялась и протянула ему руку. Рукопожатие было достаточно крепким, Дронго подумал, что она вполне могла задушить даже взрослого мужчину, если бы напала внезапно или когда он лежал в кровати. Даниэла улыбнулась ему на прощание, повернулась и вышла.

– Циничная развратная особа, – сразу сказал Орлич. – Правильно сделали, что выгнали ее из кабинета министров. Нельзя таких оставлять в официальных учреждениях ни одной минуты.

– Почему? – возразил Дронго. – Только потому, что она говорит достаточно искренне и не притворяется в отличие от большинства своих коллег? Не будьте таким нетерпимым, Павел, это дурная черта, поверьте мне. Что у нас дальше по графику?

– Тюрьма, – ответил Орлич.