Структура мафии неплохо известна по многочисленным фильмам и книгам. На самой вершине любого клана или группы стоит так называемый крестный отец — это в Америке, где католикам-итальянцам нравились подобные названия. У каждого главы семейства есть свой «советник», свои «лейтенанты», свои адвокаты и свои «стрелки». Разумеется, у всех звучные итальянские имена, что придавало самой мафии некоторую опереточность и иронию, столь не подходящую для их серьезного дела. У еврейской или польской мафии не было такого антуража, но суть дела не менялась. У российской мафии, представленной в большинстве своем славянскими и кавказскими группировками, во главе каждой преступной группы стоял «вор в законе», авторитет которого был незыблем в глазах всех членов не только его группы, но и остальных групп.

Без малявы, или официально присланного разрешения, подписанного авторитетными «ворами в законе», нельзя было убивать другого «вора». Ему следовало подчиняться в любой колонии, в любой пересыльной тюрьме, в любом изоляторе. Его слово было законом для всех. Но группировки часто враждовали, особенно в «лихие девяностые», когда война криминальных группа, да и вообще всех против всех достигла своего апогея. Оставшиеся в живых поняли, что любой худой мир лучше доброй ссоры. Сферы влияния поделили, «стрелков» отозвали и начали заниматься своим «бизнесом». Каждый курировал свою сферу. У кого-то были наркотики, у кого-то угоны автомобилей, у кого-то квартирные кражи, у кого-то проституция — легальная и нелегальная, у кого-то игорный бизнес.

У любого авторитетного «вора» был свой заместитель, которому он доверял больше остальных. Часто заместителя тоже «короновали», и это всегда вызывало ревность. С одной стороны, самого шефа, которому не нравилось иметь рядом равного по статусу заместителя. А с другой стороны, амбициозного заместителя, которому не нравилось ходить под старым боссом. Отсюда тоже возникали конфликты.

Были «смотрящие» за областью или районом, за той или иной компанией, за совместным бизнесом и даже за самими «стрелка€ми». Структуры группировок бывали различными. У некоторых групп были свои «звеньевые» и свои «пятерки», которые не знали друг о друге, что позволяло уберечь всю группу от полного провала. Как бы там ни было, структура таких групп почти не менялось. Но в самой криминальной среде, еще в прежние времена, когда советский строй казался незыблемым и вечным, появились две категории людей, не относившихся к бандам.

Первые были «казначеями» преступного сообщества. Их выбирали из людей известных, богатых, обеспеченных. Это могли быть известные деятели культуры — музыканты, певцы, художники, скульпторы, которым мафия доверяла свои огромные деньги. Почему-то среди «казначеев» никогда не было писателей и журналистов — очевидно, бандиты не очень-то доверяли пишущей братии, хотя издателям деньги давали охотно и часто, и практически весь издательский бизнес девяностых годов был связан с этими шальными деньгами.

Была и другая группа людей. Их выбирали из самых честных, самых порядочных и самых принципиальных. Встречались среди них и такие люди, которые были обижены на советскую власть или конкретных чиновников. Этих людей называли «судьями». Это были самые уважаемые люди в преступной среде. Убийство «судьи» считалось неслыханным злодейством и приравнивалось к несанкционированному убийству «вора в законе». Отмашку на убийство «судьи» не мог дать ни один «вор в законе». Зато трое «судей» могли вынести приговор любому, самому авторитетному «вору». Их решения считались окончательными и не подлежали никакому пересмотру. Все хозяйственные и иные споры решались этими людьми, которые руководствовались собственной совестью и своими понятиями о справедливости.

«Судьи» были настолько неподкупными людьми, что не только они сами, но даже члены их семей не имели права заниматься бизнесом. Обычно двери в квартиры таких людей были всегда открыты. Ни один «вор» не посмел бы вынести оттуда даже чистый листок бумаги. «Судьей» мог стать человек с большим жизненным опытом, которому, безусловно, доверяли все руководители преступных кланов. В свою очередь, обязанностью «воров» было полное содержание подобных «судей». Именно поэтому их безупречная честность и неподкупность были гарантией справедливости всех выносимых ими решений. Преступники верили таким «решениям» гораздо больше, чем всем решениям верховных и конституционных судов. Именно такому «судье» и собирался позвонить Дронго, узнав его номер телефона у Вейдеманиса.

Он набрал номер и долго ждал, пока ему ответят. Затем снова набрал номер и, дождавшись девятого звонка, отключился. Еще дважды он набирал номер телефона и после первых звонков давал отбой. Получилось девять-один-один. Это был условный код о помощи. Когда он позвонил еще раз, телефон наконец ответил.

— Слушаю вас, — в трубке раздался добродушный голос человека, которому было уже за семьдесят. Это и был «судья» Раздольский.

— Евгений Мартынович, добрый вечер, — начал Дронго.

— Здравствуйте, кто со мной говорит?

— Меня обычно называют Дронго.

— Помню, помню. Тот самый известный эксперт, — по-прежнему добродушно произнес Раздольский. — Что случилось? Чем я могу вам помочь?

— Хочу с вами посоветоваться, — сказал Дронго. — Вы, наверное, слышали об ужасном происшествии в поезде Москва — Берлин?

— Ничего не слышал, — соврал Раздольский. — Что там случилось? Я уже давно не слушаю радио и не смотрю телевизор.

— Убили двух пассажиров, — сообщил Дронго.

— Какой кошмар, — сочувственно произнес Евгений Мартынович, — уже даже в поездах убивают. Какое падение нравов.

— Там грузина одного убили и его женщину, — пояснил Дронго, понимая, что его собеседник все прекрасно знает. Но следовало играть по правилам, ведь он звонил с обычного телефона, который мог прослушиваться.

— Какое безобразие, — продолжал возмущаться Раздольский, — это, наверное, какие-нибудь националисты. Бедный грузин, в чем он был виноват?

— Да. Несчастный человек. Его звали Георгий Цверава. Так жалко этого старика. Ему было уже шестьдесят шесть лет.

— Ну, для грузина это не предельный возраст, — живо возразил Раздольский.

— Конечно. Я тоже так считаю. И еще убили его женщину. Просто беспредел какой-то. Раньше хоть женщин не трогали.

— Даже слушать страшно. А зачем вы рассказываете мне на ночь такие страсти?

— У меня есть подозрение, что другой грузин мог оказаться причастным к этим ужасным преступлениям. Я не хочу сказать, что он убивал. Но, возможно, знал или слышал о том, что может случиться в поезде.

— Среди грузин попадаются разные люди, — осторожно произнес Евгений Мартынович, — кого конкретно вы имеете в виду?

— Хромой грузин, — сообщил Дронго, — он числился самым близким другом погибшего.

— Сейчас многие люди сдают своих прежних друзей, отказываются от давних связей, — горько произнес Раздольский. — Я лично не одобряю такого поведения, но понимаю, что у каждого из людей есть свои мотивы для подобного поведения. Может, группа других не менее авторитетных людей недовольна поведением одного из грузин. Иногда такое бывает.

Было ясно, что решение об устранении Жоры Бакинского было принято на сходке «воров в законе». Очевидно, Георгий Цверава оказался слишком опасным даже для своего сообщества. И тогда ему вынесли приговор.

— Это дело самих людей решать, кто заслуживает подобного наказания, а кто нет, — рассудительно произнес Дронго. Со стороны даже людям, которые их, возможно, слушали, могло показаться, что речь идет об обычных человеческих отношениях.

— Согласен, — ответил Раздольский, — но я все еще не понимаю, зачем вы мне это рассказываете.

— Дело в том, что наш грузинский друг погиб сегодня утром вместе со своей женщиной, — пояснил Дронго, — а сейчас выясняется, что с этой женщиной его познакомил наш «хромой» друг.

— Ну и что?

— Вместо одной женщины, которая должна была находиться в купе, убили другую, — пояснил Дронго. — Но самое главное не это. Если люди решили, что грузин не должен с ними работать, это их право. Но «хромой» решил пойти еще дальше. Он начал устранять друзей грузина. Сегодня утром в больнице задушили одного, днем застрелили другого. Это уже беспредел.

— Да, — согласился Раздольский, — так поступать нехорошо. — Как будто речь шла об играх детей в песочнице. — А почему вы считаете, что это делает наш «хромой» друг? Ведь он был близким другом ушедшего грузина?

— У меня есть номера телефонов, куда звонил погибший, — пояснил Дронго, — и поэтому я точно знаю, что виноват «хромой» друг. Ему никто не разрешал устраивать такой беспредел. К тому же не в Москве, а в Берлине. Немецкая полиция теперь начинает поиски убийц.

— Это совсем нехорошо, — вздохнул Евгений Мартынович, — но меня радует, что вы рассказали мне об этих происшествиях. Нужно будет переговорить с этим «хромым» и объяснить ему, что так нельзя поступать.

— Надеюсь, что вы сами с ним переговорите. Вы такой авторитетный человек…

— Что вы говорите! Я старик и давно на пенсии, живу на свое нищенское пособие.

— Я знаю, — быстро согласился Дронго, — но все равно — нельзя никому позволять устраивать подобный беспредел. Я думаю, что никому не нужны проблемы с немецкой полицией.

— Это мудрое решение, — согласился Раздольский, — и спасибо вам за этот телефонный звонок. Откуда вы звоните?

— Из Берлина.

— Вы можете переслать на мой мобильный снимки с телефона погибшего друга Цверавы?

— Думаю, что смогу. Минут через пятнадцать-двадцать. — Нужно было сказать так, чтобы Раздольский не догадался, что он звонит из полиции. Это было самое важное.

Но картинки входящих и исходящих телефонных звонков он, конечно, передаст. Пусть Джансунг сам отвечает за свои художества перед остальными преступными авторитетами. Ему разрешили устранить Цвераву, но сделать это он должен был весьма корректно и осторожно. А вместо этого он устроил настоящую охоту на всех остальных. Все превратилось в какую-то бойню. И только для того, чтобы никто не узнал подробностей преступления. Или преступлений. Нет, он явно не опасался того, что Альбина Брустина будет разоблачена как Анастасия Асамова. Значит, он опасался чего-то другого, убирая телохранителей Георгия Цверавы. Опасался, что рано или поздно кто-то сумеет вычислить и его человека в Берлине. Черт побери, это единственное разумное объяснение неадекватных поступков убийцы и его сообщников.

— Как там погода? — Раздольский явно спрашивал про общую обстановку в Берлине, понял Дронго.

— Пасмурно, — ответил Дронго, — и вот-вот может ударить молния. Грозу мы уже видели.

— Жалко. Жалко. Берлин хороший город. Там много наших друзей. Как вас найти, если вы понадобитесь?

— Запишите номер моего мобильного телефона. Он как раз высветился у вас на дисплее, — ответил Дронго.

— Да, я так и сделаю, — согласился Раздольский и, попрощавшись, отключился.

— Кому вы звонили? — спросил Виммер. — У меня было такое ощущение, что вы ему жаловались. Я немного понимаю по-русски. Кто это был?

— «Судья» мафии, — пояснил Дронго. — Я рассказал ему об убийствах, которые здесь произошли. И еще раз убедился, что все не так просто. На устранение Георгия Цверавы была дана санкция сходки «воров в законе», и его убийство никого не должно беспокоить. Кроме полиции, разумеется. А вот мстить за это убийство преступники не будут. Но после того как Цвераву убрали, кто-то отдал приказ еще о двух убийствах. И по моей логике, это мог сделать только тот человек, кому звонил Захар, сообщая о том месте, где он находится. Этот человек и сдал его убийцам. То есть несанкционированно провел еще два убийства в Берлине. А это уже беспредел даже на языке мафии. Поэтому опытный «судья» сразу начнет разбирательство. И никто не посмеет ему соврать или уклониться от его вопросов. Это ведь не обычный федеральный судья, когда за ложные показания могут дать всего два или три года тюрьмы. Это ведь даже не Бог, который сможет наказать уже в другой жизни. Это «судья», к голосу которого прислушиваются сотни и тысячи бандитов и который может вынести очень суровый приговор, требующий немедленного исполнения.

— Это уже настоящий цирк, — махнул рукой комиссар.

— Вы думаете, он может что-то сделать? — спросил Виммер.

— Безусловно. Он даже может назвать мне имя человека, который должен был подстраховать убийц, чтобы Георгий Цверава не ушел от приговора «воров в законе». Но я пока не знаю имени этого человека. Хотя скажу откровенно — ужасно хочу узнать.

— Кажется, наше расследование зашло в тупик, — нервно заметил Виммер, — если мы позволяем нашему эксперту звонить в Москву и рассказывать обо всем авторитетному для бандитов мафиозному «судье». Неужели сейчас мы будем ждать его решения? Но у нас так не принято. Он не имеет права выносить никаких решений. Здесь Германия, герр Дронго, и у нас есть свои федеральные законы.

— Он не собирается нарушать ваши законы, — возразил Дронго, — и я ничего не нарушаю. Просто рассказал старику о том, что здесь происходит. Вы ведь наверняка записали мой разговор. Пригласите переводчиков и прокрутите его снова. Обычный разговор с пожилым человеком.

— И поэтому вы ему позвонили? — уточнил Виммер.

— Во всяком случае, мне надоело приезжать сюда и выслушивать ваши сообщения о найденных трупах. Надеюсь, что это был последний и больше подобных эксцессов не будет.

— Нам понадобится ваша помощь для официального опознания тела погибшего Чечулина, — сообщил Виммер.

— Я готов, — кивнул Дронго, — давайте поедем прямо сейчас в морг.

Виммер вопросительно взглянул на комиссара. Тот поднялся первым.

— Поехали, — согласился он, — прямо сейчас. Хотя уже поздно, но я думаю, что нас пустят для официального опознания. Теперь мы точно знаем, что Цвераву убила его спутница. Что ее заменили на неизвестную нам женщину. Что в городе все еще ходит пара киллеров, одна из которых — безжалостная женщина, готовая убивать, а с ней ее напарник — молодой мужчина. И у нас есть еще три свидетеля, двое из которых сейчас находятся в своих номерах в «Штайнбергере», а третий сидит перед нами. Все правильно? Я ничего не забыл?

— Все правильно. Но вы говорили только о событиях, происходивших в Берлине и о людях — если убийц можно считать людьми, — которые находятся в Берлине. А ведь есть еще и другая жизнь. Московская. Ведь там остались и бывший «заместитель» Георгия Цверавы, которого мы справедливо подозреваем в предательстве, и Морис Тугушев, который, возможно, и сумел организовать это убийство.

— Они в Москве, и пусть с ними разбираются российские власти, — заметил Реннер. — Меня интересуют только события, происходящие в Берлине.

— В таком случае вас должен интересовать еще один человек, — упрямо продолжал Дронго, сидя на стуле и не двигаясь с места, — тот самый человек, который находится рядом с нами. Можно назвать его «координатором», можно «подстраховщиком», можно просто «сообщником» бандитов. Но этот человек непременно должен быть, иначе вся операция превращается в опереточный фарс. Ведь достаточно было появиться в коридоре случайному пассажиру или женщине подвернуть себе ногу, как бедному Хадырову, и вся операция сорвалась бы. Такие серьезные люди просто не имели права рассчитывать на идеальное исполнение первого варианта с подменой женщины. Должен был существовать еще и «страховочный» вариант, при котором Цверава все равно не должен был остаться в живых ни при каких обстоятельствах.

— Что вы имеете в виду? — мрачно спросил Реннер, остановившись перед дверью своего кабинета.

— Мы обязаны найти этот «страховочный» вариант. Координатора этого преступления. В нашем вагоне было еще три пассажира, не считая проводников. Их я отбрасываю, это было бы слишком примитивно. И невозможно, так как им нужно возвращаться в Москву, а координатор должен иметь свободу выбора. И пока мы его не найдем, ваше расследование нельзя считать завершенным.

Комиссар промолчал. Виммер невесело усмехнулся.

— Ваша принципиальность делает вам честь, господин эксперт, — сказал он, — но учтите, что мы не частные детективы. Уже завтра утром у нас потребуют объяснений, каким образом мы допустили все эти преступления. И никакие рассказы о возможных «страховочных» вариантах или координаторах нам не помогут. От нас просто потребуют найти и обезвредить убийц. И этим мы принципиально отличаемся от вас. Вы можете рассуждать как угодно, а нам нужен конкретный результат. И пока мы его не получим, наша работа будет считаться несделанной.