Иногда наступал период непонятной депрессии. Нет, сама депрессия не была для него характерна, для этого он был слишком самодостаточным и сильным человеком. Но периоды непонятного томления духа возникали как-то сами по себе, когда вдруг он понимал, что ему не хочется вылезать из постели, разговаривать с чужими людьми и даже с близкими, куда-то перемещаться в пространстве, есть, двигаться, даже читать книги или знакомиться с новой информацией в Интернете.

В такие дни он словно проваливался в непонятное состояние перманентного сна, мозг брал своеобразный «отпуск», отключаясь от внешнего мира. Сны были цветные и достаточно интересные. Самое главное, что он помнил каждый сон, все его детали, подробности. Просыпаясь, он долго лежал, пытаясь осмыслить очередные цветные картинки, а затем снова погружался в приятную дремоту.

Однажды, проснувшись, он вдруг осознал, что не помнит, в какой именно квартире находится. В московской или в бакинской? Они были похожи друг на друга расположением комнат, одинаковыми библиотеками, схожей мебелью, техникой. Он сознательно конструировал их таким образом, чтобы ему было удобно в этом пространстве. Даже занавески и небольшой коврик перед кроватью были одинаковыми. Он нахмурился, повернулся на бок. Увидел дверь в спальню. В московской квартире двери были чуть темнее. Он улыбнулся и снова закрыл глаза, погружаясь в сон.

Но подобное состояние не может длиться вечно, тем более у такого деятельного человека, каким был Дронго. Через сутки, отоспавшись, он уже садился к своему компьютеру, звонил в Италию Джил или отправлялся на проспект Мира, где был их небольшой офис, в котором его ждали Эдгар Вейдеманис и Леонид Кружков. В этот день он работал за компьютером, просматривая поступившую почту, когда раздался звонок его сотового телефона. Дронго знал, что этот номер известен лишь небольшому числу людей.

— Добрый день, — услышал он характерный голос латыша Вейдеманиса, — как твоя депрессия?

— Ты звонил вчера, — понял Дронго.

— Конечно. Ты перевёл свой городской номер на автоответчик и не отвечал, а твой сотовый был отключён. Я понял, что у тебя опять «лёгкое недомогание». За последние два года уже в третий раз. Мне кажется, ты становишься меланхоликом.

— Спасибо за комплимент, — усмехнулся Дронго, — это все, что ты мне хотел сказать?

— Нет, не все. К нам вчера звонили. Хотят с тобой встретиться.

— Это настолько важно, что ты звонил даже на сотовый, зная, что у меня «лёгкое недомогание»? Между прочим, очень изящный термин для моего шизофренически долгого сна.

— Важно, — сказал Вейдеманис, — нам звонили по поручению самого Бориса Каплуновича…

— Каплунович, — повторил Дронго, — если я не ошибаюсь, это владелец крупнейшей телефонной компании мобильной связи и один из мультимиллионеров. Говорят, что до миллиардеров он недотягивает совсем немного. Кажется, «Форбс» нашёл у него семьсот или восемьсот миллионов долларов.

— Уже девятьсот, — подтвердил Вейдеманис, — и ещё он владеет недвижимостью, акциями крупных металлургических компаний в России и на Украине.

— Прекрасно, — кивнул Дронго,, — и что хочет от нас этот кандидат в миллиардеры?

Срочно с тобой встретиться. Они звонили уже три раза. Его секретарь, кажется, искренне не понимала: как мы можем не найти тебя, если сам Каплунович хочет с тобой поговорить.

— Можно представить её недоумение, — усмехнулся Дронго, — наверное, любой чиновник от радости готов съесть собственный галстук, чтобы угодить такому богатому человеку. Она считает, что я обычный частный детектив и после такого звонка обязан немедленно перезвонить, чтобы получить важный заказ.

— Возможно. Ты хочешь с ним встретиться?

— Она говорила, по какому вопросу?

— По личному. Ничего больше не сказала.

— Ясно. Ему, кажется, лет сорок или сорок пять?

— Сорок шесть. Я знал, что ты обязательно о нем спросишь. Мы уже ищем всю информацию о Каплуновиче. Очень интересный тип. Между прочим, доктор наук, был довольно успешным учёным, защитил кандидатскую диссертацию в двадцать пять, докторскую в тридцать. А потом бросил науку и ушёл в бизнес. Говорят, что он был очень перспективным молодым человеком, подающим большие надежды.

— Он вовремя сориентировался, — заметил Дронго, — понял, что лучше идти в миллиардеры, чем оставаться бедным учёным.

— Ты становишься циничным меланхоликом, — заметил Эдгар.

— И ещё человеконенавистником, — добавил Дронго, — ладно. Хватит меня критиковать, я уже сам знаю все свои недостатки. Позвони им и скажи, что я буду ждать его сегодня в семь часов вечера у себя. Пусть приедет один. В шесть у меня появишься ты с его подробным досье. Во всяком случае, мы должны понять, что он от нас хочет, до того, как он переступит порог моей квартиры.

— Уже работаем, — доложил исполнительный Вейдеманис.

Дронго положил аппарат обратно на столик. Он успел просмотреть поступившие сообщения. Затем просмотрел сайт телефонной компании, принадлежащий Каплуновичу. Обед он заказал себе в ресторане, попросив водителя привезти его к шести вечера, чтобы не есть в одиночку. Ровно в шесть часов появился пунктуальный Вейдеманис. Через несколько минут водитель привёз заказанный обед. Эдгар не собирался есть, но не стал отказываться, присев за столик в кухне. Они сидели друг против друга, и Вейдеманис, достав свои записи, знакомил Дронго с полученными сведениями. — Он родился в Новосибирске, — сообщил Эдгар, — родители работали в институте физики. Отец тоже был доктором наук, мать старшим лаборантом, кандидатом наук. Мать жива до сих пор, отец умер четыре года назад. Борис с отличием окончил школу, затем получил, красный диплом в институте, престижное распределение в московский институт. Почти сразу поступил в аспирантуру. В двадцать пять стал кандидатом наук. Через пять лет одним из самых молодых — доктором. Тема была как раз связана с возможностью беспроводной связи. В тридцать два ушёл в бизнес, основав свою небольшую компанию. Через четыре года они были владельцами сотовой телефонной компании, которая начала успешно работать на рынке. Во время дефолта чуть не разорились, но затем получили крупный кредит в банке и смогли поправить свои дела. Через три года они были уже самой крупной телефонной компанией в стране. Ещё через год Борис Каплунович начал скупать акции металлургических компаний.

— Типичный путь удачливого бизнесмена, — кивнул Дронго.

— Да. Он был женат, но развёлся, когда ему было двадцать девять. От первого брака детей нет. Второй раз женился в тридцать четыре. Жена — Кира Логутина, менеджер крупной туристической фирмы. У неё это был тоже второй брак. Первый брак с Игорем Журавлёвым, журналистом, распался. От первого брака у Киры есть сын Максим. Ему сейчас восемнадцать лет, он учится в Англии. От второго брака у Киры ещё двое детей. Алла и Кирилл. Девочке двенадцать, мальчику девять. Живут вместе с матерью во Франции, учатся в престижной французской школе. Отец часто проводит время рядом с ними.

— У них все в порядке?

Кажется, да. Мы даже нашли их телефон во Франции. Представились сотрудниками страховой фирмы. У них все нормально.

Интересно. Тогда такой личный вопрос. У него есть любовница?

— Возможно, есть, но мы пока ничего не знаем. У нас был для проверки только один день. Но, судя по всему, он не бабник, достаточно серьёзный человек, хотя ничего исключать нельзя. Когда у человека есть такие деньги, он начинает портиться…

— В тебе говорит твой социалистический опыт, улыбнулся Дронго, — хотя действительно Деньги обладают страшной разрушительной силой. Что ещё?

— У Бориса есть сестра. Живёт в Новосибирске вместе с матерью. Замужем. Двое детей, внук. Борис купил им большой дом, поселил всех вместе. Нормальная семья, никаких отклонений.

— Значит, вы ничего не узнали?

— Почти ничего, — загадочно ответил Эдгар.

— А конкретно?

— Каплунович в последние дни выходил на нескольких частных детективов. Встречался с сотрудниками МУРа. Об этом узнал Кружков. Видимо, ему рекомендовали именно тебя.

— Выходит, что у него есть конкретное дело, о котором вы не смогли узнать?

— Получается, что так, — подтвердил Вейдеманис, — но бизнесмены народ закрытый. Они свои тайны в Интернете на сайтах не вывешивают.

— Ты дал ему мой московский адрес?

— В семь часов он приедет. Я предложил ему приехать без охраны, он согласился. Но, может быть, охрана будет внизу, в его машине.

— Пусть будет. Если у него важное личное дело, то он обязательно поднимется один. Ты же сам говоришь, что бизнесмены — народ закрытый.