Дамы сохраняют неподвижность

Абдуллаев Чингиз Акифович

Часть I

Знакомство

 

 

Глава 1

Он смотрел на нее, как бы пытаясь оценить возможности этой женщины. Смотрел долго, не предлагая сесть. Обычно людей смущал взгляд, которым он одаривал своих подчиненных, – взгляд барышника на выставленную на торги лошадь. И это был оценивающий взгляд покупателя, а не мужчины. Но стоявшую перед ним женщину, похоже, его взгляд абсолютно не смутил. Она спокойно ожидала, позволяя ему осматривать ее с головы до ног. Мол, делай свое дело, если не умеешь иначе.

– Садитесь, – с явным опозданием предложил он.

Она села на стул. Высокого роста, короткие, тщательно уложенные волосы, чуть скуластое лицо, прямой ровный нос, красивые большие глаза, похожие на темные вишни, чувственный рот. Немного портил лицо женщины упрямый срез подбородка, придававший ей почти мужскую резкость.

– Вам не сказали про волосы? – недоуменно спросил хозяин кабинета.

– Сказали. Но у меня уже много лет такая прическа. Так я чувствую себя увереннее.

– Тем не менее вам придется изменить ее.

Она пожала плечами.

– Я думаю, это не самое сложное, что мне предстоит, – сказала она, глядя на своего собеседника.

– Наверное, вы правы, – согласился тот, – мне тоже не очень просто с вами разговаривать, полковник. Как я догадываюсь, вы уже давно служите в своем ведомстве?

– Давно, – она не позволила себе улыбнуться, – иногда мне кажется, что я даже там и родилась. Настолько все привычно.

– Мне прислали ваш послужной список. Конечно, то, что можно было прислать. Ваше ведомство всегда отличалось особой таинственностью. Вы будете смеяться, но я впервые вижу перед собой полковника разведки. Да к тому же сравнительно молодую красивую женщину.

– Не могу вернуть вам комплимент, генерал, – на этот раз улыбнулась женщина. – Я в отличие от вас иногда встречалась со столь высоким милицейским начальством. Хотя с генералом милиции тоже беседую первый раз в жизни. В основном мои встречи – это гаишники на улице.

– Вот и прекрасно. Давайте теперь знакомиться по-настоящему. В ближайшие несколько месяцев мы будем работать вместе. Сколько вам лет?

– Там все написано.

– Нет, я не про это. Мне уже за пятьдесят, значит, я старше вас почти на десять лет. Вы разрешите мне называть вас Мариной?

– Пожалуйста. Собственно, я не думала, что здесь меня будут называть товарищ полковник. Или господин… я не знаю, как принято в милиции. Хотя, наверное, правильнее – гражданин полковник. Наверное, и мне нужно так обращаться к вам. Или это только для официального общения?

– Можете называть меня по имени-отчеству, – сухо заметил генерал, – мне кажется, вы не очень любите нашего брата.

– Я же говорю, что с милицией общалась только через гаишников, а они оставляют всегда двойственное впечатление. С одной стороны, их, конечно, жалко: стоят на улице, мерзнут, подставляют себя под пули и ножи. А с другой… Вы действительно не знаете, как их называют?

– Я в ГАИ никогда не работал, – нахмурился генерал. – А вы специально начинаете разговор с подобных заходов?

– Нет, – улыбнулась она, – просто вы слишком долго меня рассматривали. А мой метод изучения человека коварен – немного разозлить его, чтобы проверить реакцию. – Она хитро улыбнулась. – Игорь Николаевич, так я жду ваших дальнейших вопросов.

– А вы еще и злопамятны, – недовольно заметил генерал.

– Скорее наблюдательная.

– Вы знаете, зачем мы вас пригласили?

– Примерно. Мне объяснили, что вы готовите секретную операцию и ваши психологи дали установку на поиск женщины сорока двух – сорок пяти лет, обладающей устойчивым сильным характером и некоторым сходством со мной. Верно?

– Правильно. Но только два дополнения. Подобную установку дали ваши психологи. И операция, которую мы собираемся проводить, будет совместной для двух спецслужб – МВД и разведки.

– Об этом мне тоже успели доложить. Один из моих сотрудников говорил с вашим заместителем.

– Черт возьми, – пробормотал Игорь Николаевич, – никак не привыкну к вашему званию. И к вашей должности. Честно говоря, я был категорически против подобной кандидатуры на проведение операции. Это все равно как если бы мы поручили нашему министру внутренних дел бегать по улицам за обычными карманниками.

– Ради обычного карманника вы не стали бы планировать подобную операцию, – возразила она, – поэтому давайте без лишних слов. Очевидно, операция слишком важна для вашего ведомства, если вы решились обратиться к нам за помощью. Итак, я вас слушаю, Игорь Николаевич.

– Да, конечно, конечно, вы правы, – кивнул генерал. – Все дело в том, что мой отдел занимается проблемами нелегалов. То есть сотрудников милиции, внедренных в разного рода преступные группировки и в исправительно-трудовые заведения, проще говоря – колонии. Обычно мы вербуем агентуру из числа самих заключенных, но в исключительных случаях действуют и наши нелегалы. Если хотите, это немного роднит их с вашими сотрудниками. Только ваши сотрудники в случае провала получают открытый суд, адвокатов, защиту посольства и даже привилегированную тюрьму, а наши нелегалы, если их, не дай бог, раскроют, сразу получают нож в бок или пулю в рот. И это в самом лучшем случае.

Он помолчал, давая возможность оценить сказанное. Но она никак не прокомментировала слова генерала. Просто молча смотрела на него.

– Вы меня поняли? – несколько нервно спросил генерал.

– Я не собираюсь подставлять свой бок под нож подонка, – жестко отреагировала она на его слова, – поэтому вы можете продолжать, я вас слушаю.

– Операция, которую мы планируем в общем-то давно, связана с одним человеком. Это довольно известная в нашей стране личность, более того – известная и на Западе. Мы полагаем, что он связан с криминальными структурами, очень плотно связан, и имеет выходы не только на наши преступные группировки, но и на международные такого же толка синдикаты. Более того, наши эксперты, просчитав кривую его «роста», полагают, что уже в ближайшее время этот человек станет негласным королем российского преступного мира. Или уже стал. Своего рода высшим криминальным авторитетом. В коза ностра таких руководителей называют «капо ди тутти капи», это высший пост в иерархии мафии. У нас он просто будет признан высшим арбитром без всякого официального титула. Хотя одно звание у него будет – «верховный судья». Некоронованный король российской мафии, которая успешно закрепляется сегодня в Европе и в мире. И не только российской, – подумав, добавил генерал. – Мы уже два года пытаемся внедрить в его окружение нашего человека, – продолжал он. – Обычные оперативные действия не приносят результатов. Некоторую часть времени он проводит за рубежом, где нам крайне трудно работать и тем более – к нему подобраться. Мы же не можем наладить прослушивание в лучших отелях мира, где он обычно останавливается. А в Москве этот господин работает в своем офисе, который оборудован на уровне секретной лаборатории ЦРУ. Специальные генераторы шумов, исключающие возможность подслушивания, новейшее оборудование, которого нет даже у нас в министерстве. И прочее. Начальник его службы безопасности, к слову сказать, бывший генерал КГБ, один из руководителей шестнадцатого управления. Вот так-то!

Она помнила, чем занималось шестнадцатое управление – радиоперехват и электронная разведка. Там работали лучшие специалисты, собранные из ведущих научно-исследовательских институтов страны.

– Генерал Фомичев, возможно, вы его помните, – сообщил Игорь Николаевич. – Единственный способ как-то проконтролировать деятельность интересующего нас господина – попытаться внедрить в его окружение нашего человека. В его ближайшее окружение, самое ближайшее, – чуть повысил голос генерал, оттеняя ключевой момент.

– И вы решили, что таким человеком должна стать я? – напрямую спросила она.

– Не мы, а психологи. Наша служба наблюдения обратила внимание на его несколько необычное поведение с дамами. Ему не очень нравятся молодые девушки, можно даже сказать, что он их всячески избегает. Больше ему импонируют сильные, уверенные в себе женщины, простите, бальзаковского возраста – в районе сорока. Психологи считают, что тут сказывается его детство. В возрасте семи лет он лишился отца. Тот был довольно крупной фигурой в торговле, и его арестовали за хищение в особо крупных размерах. Девять лет мальчик рос без отца, только с матерью. Эта энергичная женщина сумела не только самостоятельно вырастить сына, но и повлиять на его характер. В дальнейшем ему всегда нравились женщины значительно старше его по возрасту. В первый раз он женился в двадцать четыре года. Жене было двадцать, и брак распался через полтора года. От этого брака у него осталась дочь. Второй раз он женился восемь лет назад. На этот раз на женщине, которая была старше на три года. Они женаты до сих пор.

– Ничего удивительного. Я где-то читала, что подобные браки самые крепкие в мире. Когда женщина чуть старше мужчины.

– Сейчас ему сорок два года, – продолжал генерал, – и он ищет себе личного секретаря. Прежняя ушла от него, не выдержав суровых режимов работы. Он мотался по всему миру, а она ненавидела самолеты. Попросту боялась летать. В общем, она уволилась. Ей было сорок четыре года. Кандидат филологических наук, бывший доцент МГУ. Вам интересно посмотреть на ее фотографию?

– А как вы думаете?

Он достал из стола фотографию и протянул ее Марине. Та взяла снимок и удивленно посмотрела на генерала.

– Не правда ли, похожа? Это тип женщины, который ему нравится.

Не скрою, мы не смогли установить степень близости в их отношениях. Но допускаем, что они были близки, весьма близки. Он достаточно сильный, независимый и богатый человек. Но для полного комфорта ему нужна рядом именно такая женщина – надежный советчик, друг, называйте как хотите.

– А где его жена?

– Она живет в Англии. Вместе с их сыном. У них там дом. Иногда к ним приезжает и его дочь от первого брака. Ей уже семнадцать. Она учится в Швейцарии, в частной школе.

– Я начинаю догадываться. Вы хотите подставить меня, чтобы он решил все свои проблемы?

– Мне не нравится термин «подставить». И честно говоря, я не в восторге, что подобную работу могут поручить вам. Но есть целый ряд причин, по которым мы не можем привлечь кого-нибудь другого. Во-первых, у нас просто нет подобной кандидатуры. Нужна не просто красивая женщина, а умная, волевая, достаточно независимая, смелая и, если хотите, ловкая. У нас есть красотки, из которых мы можем составить целую ударную дивизию. Есть сотрудницы, которые могли бы при других обстоятельствах достаточно квалифицированно провести подобную операцию. Но тут ведь нужен определенный тип женщины… К тому же вы ведь еще и кандидат психологических наук. Нам известна ваша диссертация на тему психологии личности в экстремальных обстоятельствах. Мы как раз искали в МГУ подходящую кандидатуру, когда вышли на вас. Тогда мы даже не подозревали, чем вы занимаетесь. В ваших научных документах был указан какой-то закрытый институт. С немалыми усилиями вышли на вас. Представьте себе мое состояние, когда я узнал, что единственная подходящая нам кандидатура – полковник Службы внешней разведки. Казалось бы – самый лучший шанс.

Но я уже тогда понимал все сложности. Представляете, как трудно было убедить ваше руководство прикомандировать такого сотрудника, как вы, к нашему ведомству. Полагаю, вам будет небезынтересно знать, что мы подключили даже нашего министра. И только для того, чтобы получить разрешение на этот наш разговор. Вы нам очень нужны, полковник Чернышева. Очень.

– У меня три вопроса, после честного ответа на которые я могу принять ваше предложение. Первый: почему именно я? Только не говорите, что я на кого-то похожа. Это несерьезно. При сегодняшнем уровне пластической хирургии подобрать нужного человека не проблема. И не говорите про мою подготовку. Я думаю, что у вас есть достаточно подготовленные люди. Итак, почему именно я?

– Вы правы… Есть еще обстоятельства. Вы защищались на кафедре, где старшим преподавателем работает его родная тетка, сестра его матери. Она может вас рекомендовать своему племяннику.

– Елизавета Алексеевна?

– Да. Это двоюродная сестра его матери. Она до сих пор считает, что вы загубили свой талант, отказавшись от докторской диссертации. Мы ее осторожно прощупали: она по-прежнему убеждена, что вы трудитесь в научно-исследовательском институте. Для нас важно, что вас, в вашем качестве, никто не знает в Москве, уж точно – среди нашего контингента. Не считая, конечно, сотрудников ГАИ, – не удержался от сарказма генерал.

– Хорошо, – она оценила его ответ. – Вы ответили на мой первый вопрос. Второй вопрос. Как вы думаете, сколько времени может занять подобная операция? Только не говорите мне, что два или три месяца. Я вам все равно не поверю.

– Полгода минимум. – Генералу не хотелось врать. Он смотрел в глаза женщины и понимал, что лгать просто нельзя.

– И наконец, самый важный вопрос: кто этот человек?

Генерал молча открыл папку, лежавшую перед ним, и протянул фотографию.

– Узнали?

– Рашковский? – изумленно спросила она. – Это Валентин Рашковский?

– Да, – кивнул генерал, – это он. По свидетельству западных источников, один из самых богатых людей в нашей стране.

– Я думала, он бизнесмен. Или политик. – Она вернула фотографию.

– И политик тоже. Одновременно он и удачливый коммерсант, очень удачливый. И кое-что еще. В общем – достаточно интересный человек.

– Интересный для кого? – уточнила она.

Генерал явно смутился. Он медлил с ответом, решая, как лучше выйти из затруднительного положения.

– Он представляет интерес для оперативной разработки, – нашел он подходящий ответ и подвинул к себе другую папку. – Судя по вашему делу, которое нам дали с таким трудом и из которого вытащили девять десятых всего объема, вы владеете английским и испанским языками, неоднократно бывали в командировках за рубежом. Я до сих пор не верю, что нам удалось найти такую блистательную кандидатуру. Неужели вы этого не понимаете?

– Я владею еще и французским, – сухо сообщила она, – а кто, кроме нас двоих, будет знать об операции?

– Никто. Некоторые подробности еще будет знать ваш связной. Больше никто. Еще несколько человек в курсе, что вы к нам прикомандированы. Но сути дела мы им не сообщали. Даже наш министр, который ходатайствовал перед вашей службой, тоже не посвящен.

– Ясно. Вы планируете, значит, вывести меня на вашего подопечного через его родственницу?

– Не только. Но она будет одним из важных элементов разработки нашей операции.

– Меня рекомендуют его личным секретарем?

– Да. Он до сих пор говорит по-английски с некоторым затруднением. Вам придется сопровождать его в зарубежных командировках.

– Вы можете ответить мне еще на один вопрос? Только предельно искренне.

– Конечно, – удивился генерал, – что вас интересует?

– Я должна буду с ним спать?

Генерал дернулся. Ему явно не понравился вопрос.

– Я же вам сказал, что мы не смогли узнать характера его отношений с бывшим секретарем, – несколько раздраженно сказал он, – вы можете с ней поговорить, если хотите. Но только после того, как он согласится взять вас на работу. Если они были близки, возможно, вы это почувствуете. Но я не знаю. И не думайте, что мы собираемся использовать вас в этом качестве. Он просто не тот человек, который будет выбалтывать свои секреты в постели. Достаточно, если вы просто будете его секретарем. Мне казалось, что в вашем возрасте все эти амурные истории уже не так важны.

– У меня пока нет климакса, генерал, и я вполне нормальная женщина, – сказала она, глядя ему в глаза, – не нужно говорить о моем возрасте.

– Даже слишком нормальная, – пробормотал чуть покрасневший генерал, – извините меня. Я, кажется, неточно выразился. – Помолчав немного, он спросил: – У вас есть друг? В ваших документах написано, что вы не замужем, но у вас есть сын.

– Друг есть. Мужа нет. Хотя полагаю, что и мой друг будет очень недоволен, если я попытаюсь объяснить ему детали нашей операции.

– Мне трудно понять, когда вы говорите серьезно, а когда шутите, – признался генерал, – но теперь вы все знаете. Конечно, вы по большому счету вправе отказаться, но мы не успеем в нужные сроки найти сколько-нибудь подходящую кандидатуру. Вы наш уникальный шанс, единственная возможность. Наши аналитики уже разработали несколько вариантов… и мы надеемся, что вы не откажетесь, полковник Чернышева.

– У меня есть право выбора?

– Думаю, теперь это очень сложно. После того, как я показал вам фотографию… Согласитесь, я не могу всем рассказывать о столь секретной операции ради приятной беседы, даже если собеседник – полковник разведки, – добавил он, заметив злой огонек в ее темных глазах.

– Хорошо, – кивнула Чернышева, – я постараюсь доказать, что умею работать, а не просто вести приятную беседу. Или у вас в запасе есть еще какие-нибудь соображения?

Генерал развел руками:

– Я могу только радоваться, что мы будем сотрудничать с таким опытным специалистом… И красивой женщиной, – поспешно добавил он, негодуя на себя за замедленную реакцию.

 

Глава 2

Он помнил этот день во всех подробностях. И хотя прошло много лет, события именно этого дня каким-то непостижимым образом отложились в его памяти. Все началось утром, с перешептывания родителей, когда отец довольно раздраженно советовал матери заткнуться и не лезть в его дела. Затем снова горячий шепот матери, доносившийся из спальни. И громкий крик отца:

– Я ему покажу, как снимать меня с работы! Я отправлю письмо са-мо-му.

– Они тебя найдут, – голос матери тоже повысился, чувствовалось, как она волнуется.

– Нет, – упрямо повторял отец, – одень мальчика, мы пойдем вместе с ним.

– Но он еще не завтракал, – мать пыталась отстоять сына, уже понимая, зачем он понадобился.

– Быстрее! – заорал отец.

Почти тут же мать вышла из спальни, и ее теплые проворные руки достали его из кроватки. Потом его быстро одевают и – ура! – не заставляют есть на завтрак постылую манную кашу. Отец берет его в свой автомобиль, сажает, как взрослого, на переднее сиденье, рядом с собой, и они уезжают в отцовской роскошной машине, которой завидовали все соседские мальчишки.

Ни у кого в доме не было такой машины. И не только в доме, но и во всем Тбилиси. Его отец был директором самого крупного в городе универмага, и при встрече с ним уважительно здоровались не только обычные люди – учителя, врачи, соседи, знакомые, но и сам генерал, живущий в третьем подъезде. Директор универмага Давид Рашковский был потомком польских колонистов, которые появились в Закавказье еще в середине прошлого века. Именно тогда на Кавказ стали ссылать польских бунтовщиков, и они оседали на этих землях. Отец Давида – Яцек Рашковский приехал в Тбилиси еще мальчиком и вырос в этом городе, ставшем для него родным. Здесь он встретил и свою любовь – Нину Дадиани, девушку из известного мингрельского рода, проживавшую в Тбилиси со своей семьей. Отец Нины долго возражал против встречи своей дочери с сыном никому не известного бунтовщика, к тому же человека другого народа. Но и он сдался, когда узнал, что княжеский род Рашковских насчитывал несколько поколений именитых шляхтичей.

Отец Нины мог быть доволен. Княжеская фамилия Дадиани в этом случае сохраняла свое достоинство. По большому счету Дадиани были даже не княжеским, а царским родом. Отец девушки скрепя сердце дал согласие на брак своей дочери с поляком, человеком католической веры. Потом родился внук Давид, которого они все так полюбили. Но это было уже во времена безбожной власти, которую отец Нины не пережил. Его расстреляли в тридцать седьмом.

Давид был известным человеком в городе не только потому, что все знали его княжескую родословную по матери и по отцу. Закончив торговый техникум, а затем и экономический институт, Давид быстро пошел в гору, став одним из самых уважаемых людей в городе, директором крупного универмага. Неприятности у него начались, когда в район, где находился универмаг, пришел новый первый секретарь райкома – Автандил Джохадзе. С первого дня секретарь повел настоящую войну против самого известного человека в районе. Автандил был честным человеком, и это сыграло с ним злую шутку. Очень честные люди часто бывают недалекими и глупыми, если честность является проявлением не их моральных качеств, а обычной глупости или никчемности. Таким был и Автандил. Не способный ничего сотворить или построить, решить какой-нибудь стоящий вопрос, он был воплощением серой бездарности, пусть честного, но лишенного ума человека. Такие убеждены, что все вокруг воруют и обманывают исключительно в силу своих дурных природных наклонностей, а он выбран богом для кары преступающим закон, осмелившимся попрать моральные принципы.

Самыми большими святошами обычно бывают несостоявшиеся грешники. Самые лицемерные ханжи – это неспособные на блуд импотенты. Самые строгие моралисты – это никчемные приспособленцы. Бывают исключения, когда высокий дух возносит человека на недосягаемую моральную высоту. Но это, увы, редкие исключения из общих правил.

Автандил видел свое предназначение в том, чтобы убрать позорное «клеймо» с района, уничтожить позорящего всех честных граждан директора универмага Давида Рашковского. Война велась на полное уничтожение. И поэтому в этот день отец встал так рано, чтобы выехать с сыном за город. Они довольно долго ехали, пока наконец не добрались до крупного поселка, где в самом центре находился небольшой универмаг. Конечно, не такой, как у отца, но довольно приличный. Отец вышел из машины, взяв сына за руку. Потом он довольно долго, с юмором рассказывал тамошнему директору длинную смешную историю. И они долго смеялись над этой историей, которая, очевидно, случилась в действительности. И перед самым отъездом отец почему-то соврал, попросив принести ему новую печатную машинку, мол, в его универмаге они кончились, а он хочет купить ее для жены. Сын уже готов был вступить в разговор, ему не терпелось сообщить, что мама была как раз против этой поездки, и, когда дядя директор вышел из кабинета, чтобы лично выполнить просьбу уважаемого гостя, мальчик заявил об этом отцу, и очень громко, не учтя, что их слушает молодая секретарша, которая сидела в приемной.

И здесь происходит неожиданное. Всегда добрая отцовская рука вдруг больно и резко дергает его за ухо, и отец кричит, что он себя плохо ведет все утро. Подобная несправедливость больнее любого наказания, и мальчик долго молчит, даже когда печатная машинка уже уложена в машину и отец расплачивается за нее с заведующим.

Они едут назад, и всю дорогу повеселевший отец рассказывает смешные истории, пытаясь задобрить сына, и даже останавливается у другого магазина, чтобы выбрать ему машинку и купить мороженое, которое запрещает есть мама. Мальчик не может понять, что происходит с отцом, чем вызвана столь стремительная смена его настроений.

И только приехав домой, он слышит, как отец восторженно показывает жене печатную машинку. И долго объясняет ей, как он обманул неизвестного директора, пообещав ему показать эту печатную машинку своей супруге. Сын так и не понимает, в чем состоит обман, ведь отец на его глазах уплатил деньги за эту машинку. Только став взрослее, он понял, в чем было дело и каков был замысел отца. Мать тоже сразу не может понять, для чего нужна чужая печатная машинка в их доме, и отец снова терпеливо объясняет, что все машинки находятся под контролем непонятного КГБ. Непонятного и оттого более страшного. Он приглушенным голосом объясняет матери, что, как только он напечатает на машинке какую-то непонятную «анонимку», он сразу вернет печатную машинку обратно в магазин, объяснив там, что она не понравилась его жене. Машинка будет продана другому лицу, и никто никогда не сможет узнать – кто именно написал эту анонимку на конкретной печатной машинке. Он еще объясняет матери, что все печатные машинки находятся на строгом учете и невозможно найти чужую машинку, о которой бы не узнали в непонятных органах или в еще более непонятном райкоме.

Пораженная его выдумкой, мать уходит в комнату сына и почему-то тихо плачет. И только позже, когда отец уезжает вернуть якобы не понравившуюся машинку, она крепко обнимает сына, по-прежнему ничего не объясняя. Только спустя много лет он поймет, что именно сделал отец. Ведь покупка не была зафиксирована в магазине, деньги отцу вернули, и машинка могла быть продана кому угодно, в том числе и вышестоящему начальству.

Такие уроки запоминались надолго. Автандила сняли с работы через месяц после проверки поступившего сигнала в горком партии. В этот день отец устроил большое угощение, пригласив весь дом. Пили за здоровье отца, тосты следовали один за другим. Маленький Валентин запомнил все, что делал и говорил отец. И еще запомнился другой день, когда за отцом все-таки пришли. Автандила уже не было в районе, но его приказ проверить универмаг от подвала до чердака компетентные органы выполнили. И после ревизии отца арестовали. Потом был суд, приговор и долгое детство с матерью вдвоем. Пока не вернулся отец… Через девять лет.

Он мотнул головой, отгоняя воспоминания. Чуть повернул голову налево, нажимая кнопку на аппарате связи со своим секретарем.

– Зайди ко мне, – приказал он.

Лида была не просто красивой девушкой. Она была настоящей топ-моделью. Если бы он разрешил ей выступать на конкурсе красоты, то она наверняка брала бы там призовые места. Но он не разрешал. И вопреки расхожему мнению, даже не спал со своим секретарем. У него не было на это ни времени, ни желания. Он уже успел уволить двух девушек, с которыми у него были интимные отношения – он успел убедиться, что эти дела только мешают нормальной работе. Очень мешают. Именно поэтому он запретил себе думать о Лиде. Тем более что такие женщины его почти не интересовали. Она была красивой, очень красивой и абсолютно холодной женщиной, которую, казалось, ничего не интересовало в жизни. Он знал, что у нее есть друг, которого она содержит. Знакомый тип альфонса. Но это было ее личное дело. С работой она справлялась безупречно, при этом никогда и ничего не рассказывала своему другу. Девочке было не обязательно знать, что магнитофоны установлены даже у нее дома и ее патрон может в свободное время слышать вздохи собственного секретаря в постели.

– Ты звонила в агентство? – спросил он у нее.

– Они обещали прислать список через полчаса, – кивнула Лида.

– Ты сказала, что список будет у меня на столе уже утром, – чуть повысил он голос. Она знала, что он не контролирует свои эмоции только в крайнем случае.

– Я им три раза звонила. Они извинялись и обещали прислать ровно к одиннадцати, – с испугом пояснила Лида.

– Хорошо, – кивнул он, отпуская секретаря, – вызови ко мне Кудлина. И ни с кем больше не соединяй.

– Вы просили напомнить насчет вашего звонка в Министерство финансов.

– Не нужно. Я позвоню после перерыва. Напомни мне еще раз после перерыва.

Она вышла из кабинета. Длинные ноги личного секретаря были символом успеха фирмы. Он недовольно посмотрел ей вслед. Слишком длинные ноги, подумал он. Слишком длинные. Может, нужно даже ее убрать в другое место.

Мягко открылась дверь в кабинет. Вошел Леонид Дмитриевич Кудлин.

Ему было под пятьдесят. Мягкие манеры ресторанного метрдотеля, вкрадчивая походка, тихий голос, плавные движения рук. Редкие рыжеватые волосы коротко пострижены. Мясистое лицо и большие уши делали его чем-то похожим на слона. По-своему этот человек был легендой семидесятых, когда по всему Советскому Союзу развернулось так называемое движение «цеховиков». Именно тогда Леонид Дмитриевич организовал настоящее подпольное производство в Закавказье и в Средней Азии. Власти беспощадно подавляли любые поползновения на организацию параллельной экономики и вместе с тем признавали, что производство, налаженное «цеховиками», гораздо эффективнее неповоротливой государственной экономики.

Кудлин несколько раз имел крупные неприятности с законом, дважды был судим. Но в первом случае он получил лишь условный срок, а во втором спасла амнистия. К концу восьмидесятых, когда было наконец разрешено кооперативное движение, Кудлин довольно скоро и быстро начал организовывать сеть кооперативов, но быстро понял, что на легальном производстве нельзя по-настоящему разбогатеть.

Можно заработать миллион долларов, можно, очень постаравшись, заработать два. Но чтобы стать действительно очень богатым человеком и получить возможность распоряжаться сотнями миллионов долларов, нужно присосаться к государственным структурам. Десятки и сотни миллионов куда проще украсть.

К началу девяностых сложилась уникальная ситуация в государстве, когда за кражу сигарет из табачного киоска могли посадить в тюрьму, а кражу десятков миллионов долларов, полученных в результате продажи дешевого сырья на Запад, только поощряли. Неслыханная прибыль образовывалась в результате несоответствия внутренних и внешних цен на энергоносители. Ничего придумывать было не нужно. Достаточно было получить разрешение на вывоз сырья за рубеж и открывать счета в разных банках мира, на которые регулярно начали поступать миллионы долларов. Именно тогда и началось сотрудничество Рашковского с Кудлиным.

После возвращения отца Валентин хотел поступить на юридический факультет. Но в Минске, куда они переехали, его не приняли, объяснив это неснятой судимостью отца. Отец воспринял эту весть болезненно, словно ему нанесли личное оскорбление. Юридический был заменен экономическим, а потом – защита диссертации в двадцать три года. Работал в подпольных цехах, которыми заправлял отец. К тому времени выяснилось, что они очень богатые люди. Пока отец сидел в тюрьме, ему шли проценты за его долю в цехах. Но компаньон, обязанный отдавать эти деньги семье Рашковского, решил их прикарманить. Последовало возмездие от корпорации – компаньона нашли убитым в Ташкенте. Перед убийством ему отрезали язык и вырвали глаза, что делали только с очень большими подлецами. А Давиду Рашковскому вернули все его деньги, и он купил двухэтажный дом в Минске, где они к этому времени обосновались.

Отец был умным предпринимателем, ловким и энергичным. С кооперативами он развернулся вовсю. А Рашковский-сын к тому времени уже был легальным советским миллионером. В восемьдесят девятом Валентин переехал в Москву и связал свою судьбу с Внешэкономбанком. В конце девяносто первого, когда старая власть рухнула, именно ему предложили возглавить внешнеэкономическое ведомство, занимавшееся выдачей лицензий на вывоз нефти за рубеж. Он был молод, ему едва исполнилось тридцать лет, но в то восторженное время это считалось несомненным достоинством. К нему под крыло ринулись десятки дельцов. И почти сразу приехал отец. Он довольно быстро объяснил сыну, что иметь дело с десятком людей, даже предлагавших миллионы долларов, значит погубить и свою репутацию, и свою жизнь. Следовало отобрать несколько надежных, самых надежных людей и через них вести свою деятельность. Одним из таких самых надежных оказался бывший компаньон отца – Леонид Дмитриевич Кудлин.

За два года работы Рашковского во внешнеэкономическом ведомстве они перекачали на Запад невероятное количество нефти и газа, играя на разнице старых советских цен в рублях и новых, настоящих, цен в долларах. Говорили, что теперь Кудлин «стоил» пятьдесят-семьдесят миллионов долларов. Сколько стоил сам Рашковский, не знал никто. Но цифра в миллиард долларов была более чем реальной. Распродажа бывшей империи была самым выгодным предприятием в истории человечества. Бессовестные молодые люди, случайно оказавшиеся во власти, разворовали и разграбили собственную страну, втоптав в грязь ее достоинство и величие. Миллиарды долларов осели на зарубежных счетах. Миллиарды долларов были разворованы. Миллиарды долларов тратились на казино, длинноногих девочек, наркотики, нехитрые удовольствия, которые могли дать деньги. Идолы были разбиты. Памятники сносили. Бога поминали всуе. Все заменил доллар. Дорвавшиеся до власти молодые проходимцы сделали все, чтобы превратить некогда великую страну в нищую приживалку.

В девяносто третьем Рашковскому пришлось уйти. Но к этому времени в Москве уже вовсю гремели выстрелы, и криминальные авторитеты сводили счеты друг с другом. Именно тогда к Рашковскому съехались самые известные преступные авторитеты стран СНГ. И именно тогда он получил самое лестное в своей жизни предложение.

– Что у нас нового? – недовольно спросил Рашковский. – Я просил найти мне нового человека. Неужели так трудно подобрать одного нормального секретаря.

– Найдем, – вкрадчиво ответил Кудлин, – мы стараемся сделать так, чтобы тебе понравилось. – Они были знакомы много лет и говорили на «ты».

– Что у нас с Министерством финансов? – поинтересовался Рашковский.

– Центральный банк хочет отобрать лицензию у Перевалова. Минфин поддерживает это решение.

– Нужно объяснить им, чтобы не отбирали, – зло бросил Рашковский.

– Уже объяснили, – кивнул Кудлин, – завтра будет встреча в «Праге». Предупредить всех, как обычно?

– По полной программе, – кивнул Рашковский, – и не забудь позвать Перевалова. Он нам сейчас нужен.

Кудлин кивнул в знак согласия. Только он знал, кто именно сидел перед ним. Для всех остальных это был бывший правительственный чиновник, бывший ведущий сотрудник Внешэкономбанка, нынешний руководитель банка «Армада». Для посвященных – сын Давида Рашковского, одного из легендарных «цеховиков» брежневского периода, нужный человек, который заменил отца на посту «цехового судьи». И наконец, только для самых посвященных он был некоронованным королем российской мафии, своего рода вершителем судеб миллионов людей, вращающихся в сфере его интересов. Кудлин отметил у себя в блокноте фамилию Перевалова. Он знал, что от приглашений Рашковского не отказываются. Никто и никогда. Если не хотят получить вместо следующего приглашения пулю в голову.

 

Глава 3

Университетская атмосфера с ее суетой, смехом и шутками на ходу куда-то вечно спешащего молодого народа всегда радовала ее. Множество умных лиц, пытливых глаз – будущее нации – так думалось ей. А эти ребята чем-то напоминали ей и собственную молодость – период надежд, ожидания необыкновенного будущего И становилось немного грустно, когда ей уступали дорогу, прижимаясь к стенке. Она улыбалась милым девушкам и кивала вежливым парням. А как-то услышала за спиной восхищенный шепот мальчишек, обсуждавших достоинства ее фигуры. А что, приятно…

Она по-прежнему следила за своей фигурой, установив для себя строжайшую диету, и делала по утрам двадцатиминутную зарядку. Не пренебрегала и тренажерами, которые были установлены в их спортивном зале, понимая, как важно сохранять эластичность суставов. Никому не признаваясь, ходила к косметичке, делала маски, массажи. Кожа у нее была сухой, и она пользовалась увлажняющими кремами.

В университет приехала в новом костюме, который, она это знала, подчеркивал безупречные линии ее фигуры. Юбка чуть выше колен позволяла видеть ее красивые ноги, высокий каблук делал походку упругой, соблазнительной. Уже входя в деканат, она услышала за спиной:

– Идеальная женщина. Стиль и сдержанность – сочетание потрясающее.

Она обернулась. Парень смутился. Молодому человеку было года двадцать два. Очевидно, он уже заканчивал университет. Мягкие брюки светло-серого цвета, темно-синяя куртка, под которой была видна голубая блуза. Ей понравился открытый и вместе с тем чуть насмешливый взгляд этого молодого человека. Чем-то он напомнил ей сына, который улетел в прошлом году во Францию, на учебу в Сорбонну.

– Спасибо за комплимент, – улыбнулась она молодому нахалу, – как вас зовут?

– Андрей, – смущенно улыбнулся он, чуть покраснев, – извините, я не думал, что вы услышите.

– Ты говорил достаточно громко. – Она повернулась, чтобы войти в деканат, когда вдруг он спросил:

– А вас как зовут?

Это было странно. Даже интересно. Она подумала, что он наверняка моложе ее сына. И, повернувшись, ответила с улыбкой:

– Марина. Меня зовут Марина Владимировна.

– Очень приятно, – он действительно не терялся. Она пожала плечами и вошла в деканат.

Появление такой женщины не могло остаться незамеченным. Замотанный своими проблемами заместитель декана, увидев интересную женщину, вскочил со стула.

– Извините, вы Михаил Григорьевич? – начала Марина, хотя ошибиться было невозможно. Мешковатый пиджак, сидящий на тощем мужичке, словно на вешалке, несвежий галстук, чуть сдвинутый набок, заполошный взгляд – типичный трудоголик, на котором держится вся работа деканата.

– Вам звонили относительно меня, – улыбаясь, сказала женщина, – я хотела бы задать несколько вопросов.

– Марина Владимировна? – заглянул в свою тетрадь заместитель декана. – Да, мне звонили из ректората. Вы защищали у нас кандидатскую диссертацию?

– Много лет назад. Тогда одним из моих руководителей была Елизавета Алексеевна Добронравова. Я бы хотела ее увидеть. Я думаю поработать над докторской диссертацией, – объяснила Чернышева.

– Конечно, вы правильно решили, – одобрил он. – Елизавета Алексеевна, правда, не сможет быть вашим научным руководителем, но, безусловно, окажет вам большую помощь в подборе литературы. Сейчас по этой теме переведено много книг. Появились интересные работы.

– Для меня это не главное, – улыбнулась Марина, – я знаю иностранные языки… Английский, французский, испанский.

– И вы только кандидат наук? – спросил он, дурашливо замахав руками. – Считайте, что вы уже доктор. На английском языке можно найти тысячи бесценных работ, которые мы еще не сумели перевести.

– А Елизавета Алексеевна не сможет со мной поработать?

– Конечно, сможет. Но ведь она только кандидат наук, хотя и доцент кафедры. К тому же возраст… – улыбнулся заместитель декана и, спохватившись, что допустил бестактность, добавил: – Но вы не беспокойтесь. В ректорате мне поручили попросить Павла Алексеевича. Он академик, лауреат, заслуженный деятель… Если он согласится, это будет большой удачей. Мне говорили, что вы работаете в каком-то закрытом научно-исследовательском институте. Это верно?

– Верно. Раньше назывался «почтовый ящик».

– Да, да. Ой, извините, – только теперь вспомнил просьбу посетительницы, – вы садитесь, пожалуйста. У нас столько проблем. Я сейчас позову Елизавету Алексеевну.

Она вдруг почувствовала, что за ней следят. Она умела чувствовать на себе чужой взгляд. Марина обернулась. У дверей деканата стоял Андрей.

– Вы будете защищать у нас докторскую? – спросил он несколько ошеломленно.

– Я сейчас приду, – кивнул ей заместитель декана, выбегая из комнаты.

– Это вас не устраивает? – спросила она, вопросительно глядя на молодого человека.

– Я думал, вы актриса, – признался он, – или журналистка. И вы действительно знаете эти языки?

– Знаю, – вздохнула она, – действительно знаю. А почему вы спрашиваете?

– Я говорю по-испански, – признался он.

– Неужели?

Парень интересовал ее все больше и больше. Она давно не видела таких глубоких глаз. По глазам всегда можно сказать, чему они служат – телу или душе. Глаза молодого человека служили его душе.

– Где вы научились говорить по-испански? – спросила она.

– В Мадриде, – ответил он и добавил уже по-испански: – Мне говорят, что я неплохо говорю, но я не уверен в своем произношении.

– Молодец, – похвалила Марина, – произношение безупречное. Вы учились в Мадриде?

– В средней школе, – признался Андрей, – мой отец работал в Мадриде. И я учился там несколько лет. Поэтому неплохо знаю испанский и немного говорю по-английски. А вы действительно работаете в научно-исследовательском институте?

– Да, – кивнула она, – у тебя еще есть вопросы? – она невольно перешла на «ты». Ей казалось, что Андрея она знает уже давно.

– Есть. Как называется ваш институт?

Она покачала головой.

– Сообщаю для сведения, – улыбаясь, сказала она ему, – мой сын в настоящее время находится за рубежом, проходит стажировку в Сорбонне. А сколько тебе лет? – вдруг спросила она у молодого человека.

– Двадцать.

– Значит, мой сын старше тебя. Еще вопросы есть?

– В каком институте вы работаете? – упрямо повторил Андрей.

– Это уже дурно, – заметила она, – не стоит быть таким назойливым.

В этот момент вошел заместитель декана вместе с Елизаветой Алексеевной. Пожилая женщина сразу узнала ее.

– Мариночка, – защебетала она, – сколько лет я тебя не видела.

Пока они целовались, Марина взглянула туда, где недавно стоял Андрей. Там никого не было. Ей стало немного не по себе – зачем обидела парня. Елизавета Алексеевна продолжала щебетать.

– Ты столько лет у нас не появлялась. Ведь уже десять, – вспомнила она, – как твой мальчик?

– Спасибо, хорошо. Он уже взрослый. Сейчас на стажировке в Сорбонне.

– Господи, как летит время, – всплеснула руками Елизавета Алексеевна. – Ты должна обязательно заехать ко мне. Обязательно. Знаешь, как рада будет моя свекровь!

– Она еще жива?

– Представь себе. Ей уже девяносто четыре.

Елизавета Алексеевна разглагольствовала еще минут двадцать. Заместитель декана улыбался. Все знали, как трудно остановить Добронравову, когда она разойдется. За двадцать минут Марина узнала все новости о трех внуках своей собеседницы, о ее новых кошках, о самочувствии ее мужа и сына, о поездке ее дочери в Америку.

– Сейчас она преподает в Бостоне, представляешь? – На ее розовом круглом лице появилось умильное выражение. Она достала фотографию и протянула Марине. – Посмотри-ка, – сказала она, улыбаясь, – это моя дочь. Рядом стоит ее муж. Вот видишь. Ему пятьдесят три, но он кажется значительно старше своих лет. У него больные суставы. Он тоже преподает там, но только в колледже. У них одна девочка. Ты, наверно, помнишь. А у сына уже двое. И оба мальчики. Ты их не видела, он женился десять лет назад.

– Чудесно, – Марина с улыбкой вернула фотографию, – ваша дочь сама решила уехать в Америку? Или ее пригласили? Сейчас многие решили обосноваться на Западе. Так ваших кто-то рекомендовал или сами устраивались? – Ей хотелось подвести старушку к разговору о ее племяннике.

– Ой, – всплеснула руками Елизавета Алексеевна, – ты же не знаешь моего Валю. Хотя его знает весь мир. Он им помог. Его мама – моя двоюродная сестра.

– Какого Валю? – Все должно было произойти естественно.

– Валентин Рашковский, самый известный бизнесмен. Ты, наверное, знаешь банк «Армада». Он владелец этого банка. И еще кучи всяких компаний. Его все время показывают по телевизору. Правда, говорят гадости, ну да бог с ними. Я уже не реагирую. Мы ведь знаем Валю с детства. Когда его отца арестовали, он остался с матерью, с моей сестрой. Мы им помогали всегда, чем могли. А сейчас он нам помогает. Это он предложил послать их в Бостон. И даже оплатил дорогу и помог там с домом. Молодец, правда?

– Я даже не знала, что он ваш родственник.

– А я никому не говорю, – понизила голос Елизавета Алексеевна, оглянувшись на заместителя декана, – но все знают, – добавила она, вздыхая. – Такая известная фамилия. Все пишут, что он еврей. А у него дед был поляк. А бабушка – грузинка. Представляешь, какая смесь. Ну мама у него, конечно, русская, моя сестра. Его отца звали Давид, так захотела назвать его мать-грузинка. Наверное, в честь Давида-строителя или в честь какого-нибудь из своих родственников. Но все газеты пишут, что его отец был евреем. Честно говоря, я не понимаю, почему это считается вроде как обвинением. А если бы не поляк, а еврей, ну и что? – рассудительно спросила Елизавета Алексеевна. – Я бы только гордилась, если бы у меня были еще и еврейские корни. Древняя умная нация.

– Валентин Давидович очень помог нашему деканату, – с чувством сообщил Михаил Григорьевич, – мы ему многим обязаны. Он оборудовал компьютерами все наши кафедры.

– Какой замечательный человек, – вежливо согласилась Марина. – Мне пора, – она посмотрела на часы, поднимаясь со стула, – я к вам обязательно зайду. Я все же надеюсь найти у вас материалы для моей работы.

– Тебе давно пора защищаться, – убежденно сказала Добронравова, – а завтра заходи к нам. Мы тебя вечером будем ждать. Ты не забыла, где мы живем?

– Нет, не забыла. Приду обязательно.

– Ты замуж вышла? Или все одна? – ворчливо спросила Елизавета Алексеевна.

– Я люблю свободу, – рассмеялась Марина, забирая сумку со стула.

Она вышла в коридор. Там никого не было. Ей стало немного грустно. Она почему-то надеялась, что Андрей дождется окончания ее беседы в деканате. Зачем? – посмеялась она над собой. Если бы Сергей узнал, он наверняка посмеялся бы. Сергей Кочегин – ее давний друг, с которым она встречалась уже несколько лет. Журналист-международник, он привык к свободному образу жизни, к частым зарубежным командировкам и к полной вольнице. Их отношения устраивали обоих. Они встречались, вместе проводили время, иногда он оставался у нее, иногда она оставалась у него. Но им даже в голову не могло прийти постоянно жить вместе. Для этого они были слишком большими индивидуалистами. Да и знаки гороскопа, о которых иногда со смехом читал Сергей, не сулили им счастливого сожительства. Он – упрямый, настойчивый, раздражительный Телец, она – не менее упрямый, взрывной, импульсивный и энергичный Овен.

Но когда они сходились, им бывало хорошо. Характеры людей складываются десятилетиями, и не всегда только звезды влияют на их формирование. Две недели назад она сообщила ему о длительной командировке. Он повел себя по-мужски, не упрекал, не дулся, хотя известие огорчило его. Она обещала звонить, и они пожелали друг другу счастья. На следующий день она переехала в новую квартиру, уже подготовленную для ее легенды. Она устроилась на работу в научно-исследовательский институт, принеся документы из другого института, который был ликвидирован. Легенда наполнялась плотью и кровью. Следующий шаг – выйти на Валентина Рашковского.

Она спустилась вниз, вышла из здания, направляясь к стоянке автомобилей. Неожиданно за спиной раздались шаги. Она обернулась – Андрей. Он, очевидно, ждал ее на выходе из здания, справедливо рассудив, что она все равно пройдет мимо него. Она улыбнулась. Ей было приятно, что этот молодой человек все-таки дождался ее. Но она обязана была помнить о своем возрасте.

– У вас есть машина? – спросил Андрей.

– Была.

Она прошла чуть дальше, где стояли ее белые «Жигули» – новая машина, выданная ей две недели назад. Она чуть наклонилась, открывая дверцу.

– Спасибо, что проводил, – кивнула она Андрею, усаживаясь на водительское место.

– Можно я вам позвоню? – вдруг крикнул этот молодой нахал.

– Нет, – усмехнулась она, – конечно, нельзя. Прощайте, мой юный друг. И обратите внимание на английский. С двумя языками можно покорить весь мир.

Она отъехала со стоянки. Он долго смотрел ей вслед, запоминая номер. Потом повернулся и пошел в здание университета.

 

Глава 4

Ресторан «Прага» после ремонта выглядел фешенебельно. Еще в семидесятые годы он славился отличным обслуживанием и кухней. На банкеты для руководителей страны обычно приглашали официантов и метрдотелей из «Праги». После ремонта середины девяностых в ресторане появился купеческий блеск и размах, чего не хватало прежней «Праге».

Для особо взыскательной публики имелось несколько кабинетов, где любители уединения могли пообедать, избегая общения с другими клиентами. В одном из подобных уголков был накрыт стол на девять человек. Ожидали прибытия важных гостей. Официанты с утра поняли, что здесь будут не просто важные гости. Уже с раннего утра на кухне появилось несколько молодых людей. Ближе к полудню число молодых людей в здании выросло до десяти. А ближе к вечеру у здания уже стояло несколько автомобилей с молодыми людьми, а на каждом этаже, кроме собственной службы безопасности, дежурили и представители гостей, которых ждали к семи вечера.

Несмотря на то, что посетители ресторана в обязательном порядке проходили через металлоискатель, в этот вечер гости уединенной комнаты не проходили проверку на наличие оружия. Гостей сопровождало такое количество телохранителей и помощников, что сама мысль о прохождении через металлоискатель выглядела нелепой. Оружие было не нужно этим людям, возраст которых колебался от тридцати до шестидесяти. Если бы на встрече случайно оказались эксперты МВД, они бы удивились чрезвычайно. Из восьми гостей «Праги» пятеро были известными криминальными авторитетами, наводившими ужас не только на столицу, но и на все страны СНГ. Был здесь и Леонид Дмитриевич Кудлин, он приехал сюда раньше всех. Господин Перевалов приехал всего лишь с одним телохранителем и был препровожден в комнату, где усажен за столом рядом с председательствующим, чье место пока пустовало. За пять минут до приезда самого появился восьмой член этой компании – довольно известный бизнесмен и предприниматель. Коротко поздоровавшись со всеми, он сел на свое место. Кудлин достал телефон и, набрав номер, коротко доложил:

– Все приехали.

Стол был великолепно сервирован. Вызывали недоумение лишь стопки белых бумажных салфеток, лежавших на небольших тарелках перед гостями. И ручки, непонятно зачем положенные перед тарелками, словно гости собирались писать друг другу записки. Если учесть, что у каждого гостя была полотняная салфетка, наличие еще и бумажных вызвало бы некоторое недоумение у стороннего наблюдателя. Однако таковые сюда не могли попасть ни при каких обстоятельствах. В коридоре находилось два десятка людей, чей внешний вид не требовал объяснений. Широкоплечие профессионалы даже не скрывали наличия у них оружия. Будучи сотрудниками частных охранных агентств, они имели право на его ношение.

Через несколько минут в комнату стремительно вошел Валентин Рашковский. Все поднялись. Рашковский подходил к каждому, здоровался за руку. Перед бизнесменом, приехавшим последним, он на мгновение задержался, улыбнулся особенно широко и, пожав руку, прошел дальше. Только Кудлину сухо кивнул, проходя на свое место.

За обедом гости вели себя непринужденно – обменивались шутливыми замечаниями, пили за здоровье соседей, с аппетитом закусывали. И лишь в заключение вечера, когда подали десерт, Рашковский взял салфетку и написал на ней несколько цифр, пуская салфетку по кругу на большой тарелке с синим ободком. Заметив это движение, Кудлин подошел к двери и приказал не пускать в комнату никого, даже официантов.

Первым на цифры взглянул горбоносый грузин, сидевший рядом с Рашковским. Он нахмурился, взял лежавшую перед ним бумажную салфетку, поставил свои цифры и передал обе салфетки своему соседу. При этом свою салфетку он сложил пополам, чтобы его цифры не были видны. И написал сверху одну букву, означавшую, очевидно, его имя или фамилию.

Второй, среднего роста, с маленькими, почти бутафорскими усиками азербайджанец, прилетевший для этой встречи из Баку, увидев первую салфетку, согласно кивнул. Взглянул на лежавшую перед ним дешевую пластмассовую ручку, поморщился, достал из внутреннего кармана пиджака золотой «Паркер» и написал что-то свое. Сложив свою салфетку и проставив букву, он передал тарелку соседу.

Широкоплечий гигант со злым упрямым лицом и несколько выпученными глазами, увидев цифры, указанные Рашковским, тяжело задышал, затем вытащил свою ручку, попытался написать что-то, но, вот досада, его ручка не писала, очевидно, кончились чернила. Тогда, подняв голову, он увидел взгляд Рашковского. В тишине в его руках хрустнула бесполезная ручка. Взяв ту, что лежала перед ним, он подумал несколько секунд и проставил на свежей салфетке свои цифры, передавая тарелку следующим.

Четвертым был светловолосый молодой человек лет тридцати пяти с красивыми серыми глазами. Он был самым молодым среди присутствующих. Несмотря на свой тридцатипятилетний возраст, он был не только известным «вором в законе», но и прославившимся своей феноменальной жестокостью главой известной подмосковной группировки. Он посмотрел на салфетку с цифрами Рашковского, криво усмехнулся и, небрежно сминая свою салфетку, проставил цифры втрое большие.

На лице пятого из гостей, полноватого армянина с волной черных вьющихся волос, полуприкрывающих высокий лоб, появилась мягкая улыбка при виде суммы, проставленной Рашковским. Аккуратно взяв салфетку, он поставил свои цифры, так же аккуратно и бережно свернул салфетку пополам, надписав на ней сразу несколько букв, очевидно, свои инициалы, и передал тарелку следующему гостю.

Приехавший последним из гостей – известный бизнесмен, чей портрет часто появлялся в газетах, прочитав на салфетке «норму» Рашковского, поднял голову, собираясь что-то спросить. Но, увидев взгляд, обращенный на него Валентином Давидовичем, передумал. Желание что-либо уточнять у него пропало, и он, быстро взяв салфетку, проставил свои цифры. Проделав с салфеткой все манипуляции, он передал ее Кудлину.

Леонид Дмитриевич принял тарелку и вопросительно посмотрел на Рашковского. Тот кивнул, очевидно, давая разрешение. Кудлин взял чистую салфетку и начал поочередно раскрывать переданные ему салфетки, выписывая цифры в один столбик. Закончив, он подвел черту и вывел общую сумму. После чего поднялся и передал тарелку с салфетками Рашковскому, обойдя сидевшего между ними Перевалова. Рашковский посмотрел на салфетку с итоговыми цифрами, обвел глазами всех присутствующих. Процедура проходила в полном молчании, никто не проронил ни слова. Все понимали, что кабинет может прослушиваться.

Рашковский достал золотую зажигалку, собрал все салфетки, кроме последней, в одну большую пепельницу, стоявшую перед ним, и поджег стопку смятой бумаги. Огонь быстро сделал свое дело. Рашковский смял пепел ложкой, лежавшей перед ним. И лишь после этого передал салфетку, на которой стояли итоговые цифры, Перевалову. Последний явно чувствовал себя не в своей тарелке в столь необычной компании. Он взял салфетку, посмотрел на сумму, проставленную Рашковским, и в изумлении поднял голову. Все семеро внимательно смотрели на него. Рашковский налил себе в бокал вина и, не провозглашая тоста, осушил бокал до дна.

– Я не могу, – дрожащими губами пробормотал Перевалов, – я не могу. Это невозможно…

– Мы считаем, что это нормально, – перебил его Рашковский, – и думаю, что все не так страшно, как вам кажется.

– Но это очень большая…

– Мы рассчитываем на нашего друга Юрия Перевалова, – сказал Рашковский, перебивая бизнесмена. – Мы можем на вас рассчитывать? – спросил он, делая ударение на первом слове.

Перевалов растерянно смотрел на окружавших его людей. Грузин усмехнулся. Азербайджанец посверкивал глазами, не скрывая своей неприязни. Армянин, казалось, был поглощен своим десертом. Молодой лидер подмосковной криминальной группировки хищно улыбнулся. Он перевел взгляд на Рашковского, словно ожидая сигнала, чтобы броситься на Перевалова, чтобы немедленно перегрызть ему горло. В его глазах было что-то от гончей собаки. Другой представитель славянских группировок нахмурился. Он не ожидал, что сюда приедет человек, который будет с ними торговаться.

– Мне казалось, что мы все обговорили, – мягко заметил Кудлин, – у вас есть возражения?

– Нет, то есть да. Это невозможно…

Рашковский посмотрел на говорившего. Потом перевел взгляд на Кудлина. Тот пожал плечами. Сумма действительно была очень внушительной. Перевалов мог не переварить такие деньги. С другой стороны, он должен был ясно представлять, с кем именно ему предстоит иметь дело.

– Я думаю, что все нормально, – торопливо сказал Кудлин, – и Юрий Ильич тоже так считает.

– Не знаю. – Он все еще был намерен сопротивляться, но взгляд лидера подмосковной группировки окончательно сломил его волю. – Я думаю… может быть… – наконец выдавил он.

– Мы договорились, – уверенно произнес Кудлин. Он поднял свой бокал: – Давайте выпьем за дружбу и понимание.

Все присутствующие подняли свои рюмки и бокалы. За весь вечер они ни разу не чокнулись друг с другом. Может, потому, что стол был достаточно большой и они не могли дотянуться. Но они даже не пытались чокнуться с сидевшими рядом соседями. В этой комнате каждый был сам за себя.

– До свидания, – объявил Рашковский. – Мы договорились.

Шестеро гостей поднялись со своих мест. Каждый, кивнув на прощание сидевшему во главе стола Рашковскому, выходил из комнаты, попадая в плотное кольцо своих помощников и телохранителей. Когда в комнате остались только трое, Рашковский посмотрел на Перевалова. Потом взял салфетку и, поставив вопрос, передал ее Перевалову. Тот взял салфетку, испуганно взглянул на нее, увидел вопрос и, чуть подумав, написал одну цифру. Она была на двадцать процентов ниже обозначенной ранее. Рашковский увидел цифру, усмехнулся и подозвал к себе Кудлина:

– Посмотри.

Кудлин поднялся со своего места, прочитал написанное банкиром, поморщился и переделал ее на другую, отличавшуюся от первоначальной процентов на пятнадцать. Затем поднес салфетку к глазам Перевалова. Тот, взглянув, облегченно кивнул.

– До свидания, – подвел итог Рашковский, вставая с места. Перевалов, решив, что Валентин Давидович попрощается с ним за руку, вскочил, но тот только кивнул на прощание и вышел из комнаты. Когда Кудлин, проводив босса, вернулся, Перевалов громко спросил:

– Но почему…

Кудлин приложил палец к губам и позвал Перевалова в коридор.

– Нельзя спорить с Валентином Давидовичем в присутствии этих людей, – пояснил он, – нельзя возражать.

– Я не знал, – испуганно сообщил Перевалов, – я ничего не знал.

– Он обязан думать о своем реноме. В присутствии этих людей нужно быть предельно аккуратным. Я же вам объяснял, что спорить нельзя ни в коем случае. И перечить нельзя. Все, что вам говорят, до́лжно принимать как абсолютную истину.

– Да, да, конечно, – согласился Перевалов, – я все понял.

Кудлин посмотрел на него с некоторым сомнением. Этот несчастный даже не представлял себе всю серьезность ситуации. Сидевшие за столом люди не привыкли торговаться. Они делали свое предложение только один раз. Если бы они не договорились, Перевалов не дожил бы до завтрашнего утра. Похоже, он этого так и не понял.

– Получите на двадцать процентов меньше, – сообщил Кудлин, – но за эту сумму вы должны отвечать лично. Никаких оправданий принимать не буду. Это не те люди. Вы отвечаете за каждый переданный вам доллар. За каждый доллар, – еще раз произнес он. – И отвечаете своей жизнью, – очень тихо добавил Кудлин, – и жизнью своих близких.

Перевалов сглотнул набежавшую слюну и судорожно кивнул, соглашаясь. Он вдруг осознал, что обратной дороги не будет. Вошедший в эту комнату входил в союз с дьяволом, скрепляя его своей кровью, и даже смерть самого Перевалова не могла являться смягчающим вину обстоятельством. В таком случае деньги взыскали бы с его семьи и с его близких. Он обязан был это понимать. Кудлин легонько дотронулся до его плеча.

– А лицензию у вас не отберут, – сообщил он долгожданную весть, – мы договоримся с Центробанком и Министерством финансов.

– Спасибо, – вздохнул Перевалов, – я очень рассчитывал на вашу помощь. Не понимаю, как вам это удалось. Мне говорили, что это уже невозможно.

– Для Валентина Давидовича нет ничего невозможного, – усмехнулся Кудлин.

Перевалов еще раз судорожно кивнул. Он даже не мог себе представить степень влияния человека, с которым только что сидел за столом. И хотя Валентин Рашковский был одним из самых известных и самых влиятельных людей в Москве, даже Перевалов не мог ранее оценивать истинных размеров его могущества.

В семидесятые-восьмидесятые годы организаторы подпольных цехов, производивших качественную левую продукцию, стали объединяться по всему бывшему Советскому Союзу. У них было налажено сотрудничество с регионами, они беспрепятственно получали нужное сырье, по всей огромной стране была организована торговая сеть, занимавшаяся реализацией их продукции.

Именно тогда «цеховики» превратились в главных врагов Советской власти. Они были не просто богатыми людьми, а очень богатыми людьми даже по меркам того полуказарменного строя, который царил в стране. Первые секретари обкомов и горкомов получали баснословные прибыли, покупались прокуроры областей и республик, милиция за определенное вознаграждение прикрывала «цеховиков». Не всегда получалось с КГБ, в котором процент честных людей был гораздо выше, чем среди партийных и административных чиновников. «Цеховики» несли потери от организованной КГБ борьбы с экономическими преступлениями. Война шла лютая, не на жизнь, а на смерть.

Многих «цеховиков» отправили в колонии и тюрьмы. Там проходили их первые встречи с «ворами в законе». Деловые и предприимчивые люди сразу поняли, как можно использовать эту грозную силу, и довольно быстро некоторые преступные авторитеты начали получать определенный процент с прибыли, прикрывая подпольные производства не только мощью своего влияния, но и при необходимости огнем своих боевиков.

Законы «цеховиков» были строго регламентированы. Если владелец подобного предприятия оказывался в тюрьме, его компаньоны обязаны были платить причитающуюся часть прибыли семье арестованного. Невыполнение этого условия жестоко каралось. Законное право «цеховика» на его долю сохранялось за ним до смерти. А затем переходило к его наследникам.

Однако уже тогда стало ясно, что нужны некие посредники в отношениях не только между «цеховиками», но и между «ворами в законе», которые иногда сознательно завышали свои требования. Разумеется, публичные разборки в те времена не устраивал никто. Солидные «цеховики» не любили ненужного шума, а заслуженные авторитеты понимали, как глупо и невыгодно ссориться с денежными мешками. Глупо было терять деньги, которые могли сразу уйти к конкурентам. И невыгодно подставляться под влиятельных врагов, которые могли натравить на зарвавшихся «воров» всю мощь административно-карательного аппарата.

В некоторых республиках «цеховики» стали заметным фактором, определяющим и внутреннюю политику. Особенно в Закавказских республиках, где в этот клан уже входили действующие прокуроры, руководители правоохранительных служб, партийные чиновники. В некоторых районах подпольные цеха организовывались даже с согласия и молчаливого благословения первого секретаря. А в некоторых доля Первого четко регламентировалась.

Но посредники для разрешения споров все равно были нужны. В коммерческих вопросах часто случаются накладки, недоразумения, различного рода срывы, которые сказывались в конечном счете на прибыли. И «цеховики» нашли выход – стали выбирать «судей». Это были своего рода негласные третейские наблюдатели, которые получали проценты от всех сделок, совершаемых на их территории, и, соответственно, разрешали все споры, возникшие в процессе изготовления товаров и их реализации. «Судьи» стали пользоваться таким авторитетом, что не только «цеховики», но и «воры в законе» начали прислушиваться к их мнению. Сказывалось и то обстоятельство, что на подобные должности выбирали самых умных, толковых и проверенных людей. «Судьи» решали и конфликты «воров» и «цеховиков».

Но настоящая революция произошла в восемьдесят седьмом, когда собравшиеся в Минске преступные авторитеты бывшей страны единогласно решили избрать из своего круга тройку для переговоров с «цеховиками». Те выбрали свою тройку. Встретившаяся через какое-то время шестерка договорилась о фактическом сотрудничестве и разделении сфер влияния.

В январе девяностого в Баку произошла грандиозная встреча самых известных преступных авторитетов страны и «цеховиков». Положение в городе было нестабильное, власть теряла устойчивость, повсюду шли митинги. Зрели погромы. Но собравшихся в дачном поселке под Баку авторитетов не интересовала обстановка в городе. Их волновали собственные проблемы. Именно тогда впервые был избран неофициальный глава «судей», своего рода высший авторитет для всех преступных кланов огромной страны, чьи указания были непреложными для исполнения. Власть этого человека основывалась не на страхе, а на уважении и молчаливом признании того факта, что в случае разногласий дело решает некий верховный арбитр, разрешающий без крови все вопросы.

Первым таким авторитетом был избран отец Валентина – Давид Рашковский. Сын в это время уже занимал высокую должность во Внешэкономбанке. Он давно знал, чем именно занимается его отец. Помогая ему во всем, он, однако, не подозревал, какой иерархический пост занял Давид Рашковский в январе девяностого. Отец ничего не сказал сыну. Лишь постепенно, в процессе собственной работы, когда приходилось выходить из нестандартных ситуаций, сын с нарастающим изумлением увидел, каким уважением пользуется его отец, чье слово значило больше решений и приказов любого федерального министра.

В девяносто втором именно отец помог сыну занять должность, связанную с выдачей лицензий. Именно он всячески опекал его, приставив к нему двух самых надежных людей. Бывшего генерала КГБ Николая Александровича Фомичева, чья супруга, руководитель крупнейшего торгового центра в Москве, давно была связана с «цеховиками», и Леонида Дмитриевича Кудлина, в чьих способностях и верности отец не сомневался.

Отца не стало в девяносто третьем, когда сын был уже одним из самых богатых людей в стране. Вместо Рашковского высшим авторитетом тогда избрали одного из самых известных преступных авторитетов. Однако «вор в законе» повел себя так, словно попал в зону. Он начал насаждать собственные порядки, без надобности влезать в дела других авторитетов, когда его не просили об этом, диктовать собственные правила. Это кончилось тем, что его убили в Москве, а столицу захлестнул уголовный беспредел. Следующий авторитет, избранный через несколько месяцев, достаточно скоро сбежал в Америку, надеясь отсидеться в эмиграции. Он довольно быстро был вычислен и арестован американским ФБР и, сообразив, что лучше отказаться от своего высокого звания, добровольно сложил с себя полномочия. Образовался некий вакуум, который нужно было заполнить.

К этому времени невиданный уголовный беспредел беспокоил не только власти, но и криминальных авторитетов, бывших «цеховиков», многие из которых стали респектабельными предпринимателями, чиновниками. В некоторых республиках они даже заседали в парламенте, даже становились министрами. Но общие интересы, несмотря на разрыв страны, все еще оставались, а привычка к разрешению всех спорных вопросов высшим арбитром стала потребностью. Арбитр еще решал все вопросы, даже межгосударственные, достаточно быстро, без лишних формальностей и волокиты. К середине девяностых встал вопрос – кого избрать на эту роль.

Вошедшие во власть бывшие «цеховики» понимали, что бывший уголовник, какими бы качествами он ни обладал, только скомпрометирует идею. Нужен другой человек. Среди кандидатов было три фигуры. Два грузина и один представитель славянских группировок. Но произошло нечто фатальное. Двоих из трех выдвинутых кандидатов застрелили в Москве, а третий попал в тюрьму, отбывать срок за политику, в которую ввязался, находясь в Грузии. Конечно, формально можно было избрать и сидевшего в тюрьме человека, однако «судьи» решили иначе – предложили кандидатуру сына Давида – Валентина Рашковского.

Роль сыграли и его способности, и его капитал, и связи, учтена была и его грузинская бабушка. Грузинские авторитеты, составлявшие треть всей криминальной «головки» стран СНГ, согласились поддержать кандидатуру Рашковского. Русские криминальные авторитеты, выдвинувшие Рашковского, справедливо рассчитывали на него, на его поддержку. И наконец, его поддержали армянские и азербайджанские кланы, посчитавшие, что поляк Рашковский будет проводить достаточно нейтральную позицию. К этому времени по всей России были разгромлены чеченские преступные организации, всегда возражавшие против избрания единого арбитра и настороженно относившиеся к любым ущемлениям их прав. Сотрудники ФСБ и милиции, воспользовавшись войной в Чечне, еще в середине девяностых годов практически разгромили чеченские преступные организации.

Многие чеченские авторитеты сворачивали свою деятельность, другие в качестве боевиков вернулись на родину сражаться за самостоятельность Ичкерии. У чеченцев традиционно сложились плохие отношения с грузинскими «коллегами». Во время абхазской войны некоторые чеченские формирования принимали участие в сражениях против официального Тбилиси, более того, грузинские и чеченские авторитеты часто сталкивались на автомобильных рынках, занимаясь крупными оптовыми поставками ворованных автомобилей. «Нейтрализаторами» подобных отношений выступили азербайджанские лидеры преступных группировок. Они традиционно брали под свою опеку чеченские группировки, имея при этом давние связи с грузинскими лидерами преступного мира. Именно поэтому, поддержав Рашковского, они передали ему не только свои голоса, но и голоса чеченских лидеров криминального мира.

В девяносто шестом Рашковский был торжественно избран высшим арбитром преступного мира. «Коронация» состоялась в Санкт-Петербурге, куда его привез Кудлин.

Авторитеты разъезжались из Санкт-Петербурга с чувством выполненного долга. Человек, сумевший сделать полмиллиарда, не будет мелочиться из-за миллиона долларов. Если он сумел заработать для себя столько, значит, сумеет быть полезным и всем остальным. Да и подобное избрание легального лица обеспечивало прекрасное прикрытие. Ведь уже с конца семидесятых «казначеями» преступных синдикатов стали избирать популярных актеров, известных деятелей культуры, даже некоторых чиновников, находящихся вне подозрения. Рашковский был одним из них. И вместе с тем он был не похож ни на кого. У него было идеальное прошлое и гарантированное будущее. На такого человека можно было ставить. И они поставили.

 

Глава 5

Машины въехали во двор. Охранники посыпались из автомобилей сопровождения. Директор ФСБ, поправив воротник плаща, вошел в здание Федеральной службы. Охрана, сопровождавшая его в поездке, осталась во дворе. В подъезд вместе с директором вошли двое – его личный телохранитель и помощник. Ему всегда казалось немного странным, что они провожают его до кабинета. Получалось, что и в самом здании Федеральной службы контрразведки он не мог чувствовать себя в полной безопасности.

Директор вошел в свою приемную, кивнул секретарю. Она уже знала о его приезде. В приемной находился еще один помощник. Поздоровавшись с ним кивком головы, директор прошел в кабинет. Он был убежден – лишняя фамильярность вредит служебным отношениям.

Из своего кабинета он прошел в комнату отдыха, разделся, оставил там свой плащ и снова вернулся в кабинет. Сел в кресло, чувствуя, как покалывает затылок. Голова болела уже давно, и врачи считали, что причина – повышенное давление. Он потер затылок, открыл ящик стола, взглянул на лекарство. Подумав немного, решительно задвинул ящик. Он не хотел привыкать к лекарствам, надеясь, что головная боль пройдет сама по себе.

Позвонила секретарь. Она сообщила, что в приемной находится его заместитель, который ждал встречи еще вчера. Директор недовольно поморщился. Своего заместителя он не любил. Его навязали ему по протекции высокопоставленных чиновников, и он вынужден был согласиться на этого типа. Директор считал его приставленным к себе человеком и общался с ним лишь по необходимости, избегая любых лишних контактов. Заместителю было пятьдесят пять, и он скорее походил на шеф-повара крупного московского ресторана, чем на генерала контрразведки. Лысый, полный человек, он часто потел и задыхался при долгом разговоре. На фоне подтянутого, моложавого пятидесятилетнего директора его заместитель выглядел стариком. Директор ФСБ всегда с удовольствием отмечал это несоответствие двух фигур и постоянно лицемерно советовал своему заместителю заниматься физкультурой, чтоб «костюмчик лучше сидел».

– Что-нибудь случилось? – спросил директор, когда заместитель вошел в его кабинет, как обычно тяжело дыша. Заместитель курировал самое важное направление в их работе, занимаясь непосредственно политическими вопросами.

– Случилось, – мрачно ответил заместитель, – у нас появились сведения, что кто-то начал осторожно выяснять подробности о методах охраны высших должностных лиц в нашей стране.

– Ну и что? Может, какой-нибудь журналист готовится тиснуть очередную сенсационную статейку, – улыбнулся директор. – Или вы увидели в этом какой-то особый тайный смысл?

– В нашем аналитическом отделе не исключают любой возможности. Вплоть до покушения. Учитывая обстановку, мы не можем исключить и такого варианта.

– Покушения? – Он не хотел скрывать своего презрения к этому толстяку.

– Да, покушения, – подтвердил заместитель, доставая платок и вытирая лицо.

– Вы хотите сказать, что у вас есть достоверная информация о покушении на президента? И вы до сих пор молчите?

– Не совсем, – смутился генерал, – не на президента. И это не информация. Один из наших осведомителей сообщил, что в последнее время начали интересоваться охраной некоторых чиновников, руководителей различных структур, в том числе и государственных, даже охраной министров. Агенту пока не удалось выяснить, кто и зачем интересуется этими вопросами, но такие сведения уже появились.

– В нашей стране высшие должностные лица – это президент, премьер, спикеры парламента, председатель Конституционного суда. Неужели вы до сих пор этого не знали? – хмуро спросил директор.

– Я оговорился, – мрачно поправился генерал. – Я имел в виду чиновников, занятых на государственной службе. В том числе и министров, – осторожно напомнил он.

– Это не высшие должностные лица. Это обычные чиновники. Как и мы с вами, генерал. У вас появилась конкретная информация, что кого-то из наших министров хотят ликвидировать?

– Нет, – задыхаясь, ответил генерал, – но один из наших агентов сообщил, что он слышал о том, как кто-то интересовался организацией охраны государственных чиновников.

– Есть более конкретная информация?

– Более точной нет. Но мы дали указания нашему агенту получить ее.

– Правильно, – кивнул директор, – кто этот агент? Почему я ничего не знаю о нем?

– Вы его знаете. Это Путник. Помните, я вам докладывал о нем в прошлом году.

– Вы же говорили, что он выходит на пенсию? Мы его исключили из числа активных агентов.

– Верно. Но в нашем отделе он проходил по дополнительному списку. Был в нашем резерве. После ухода на пенсию он ушел из своего отдела, но на пенсии не усидел и теперь устроился в управление кадров МВД. На рядовую работу. Мы ему, конечно, помогли с устройством.

Это было одно из самых секретных направлений работы Федеральной службы безопасности. Ее агенты были внедрены не только в криминальные структуры, но и в правоохранительные органы для возможного контроля этих организаций со стороны контрразведки. В прежнем КГБ, еще при Юрии Андропове, был создан отдел, занимавшийся контролем за правоохранительными органами, в составе которых иногда появлялись предатели, работавшие на криминальные структуры.

– Вы хотите сказать, что этот вольнонаемный полоумный пенсионер сообщил вашему сотруднику информацию такой важности? – спросил директор. – Как она к нему попала?

– Пока подробностей мы не знаем. Но я считал необходимым доложить вам это.

– Откуда сотрудник Министерства внутренних дел может знать о таких вещах? – начал злиться директор ФСБ. – Или они решают, как избавиться от собственного министра?

– Я считал необходимым доложить обо всем вам лично, – обиженно задышал генерал.

– Считайте, что доложили. Кто ведет вашего агента?

– Майор Прыгунов.

– Пусть передаст его полковнику Авдонину. Я поручу ему заниматься этим пенсионером. А Прыгунов пусть работает непосредственно со своими агентами.

– Вы считаете это серьезным сигналом? – удовлетворенно спросил генерал. Полковник Авдонин не был сотрудником отделов, которые он курировал. Он возглавлял группу сотрудников секретариата, которую курировал лично директор ФСБ.

– Во всяком случае, нужно проверить, – отрезал директор, давая понять, что не собирается больше распространяться на эту тему. Они говорили еще несколько минут, и, когда заместитель выходил из кабинета, директор напомнил ему:

– Не забудьте про Путника. Пусть Авдонин примет его у Прыгунова. Прямо сегодня. Я распоряжусь.

Когда генерал наконец ушел, директор долго и задумчиво смотрел на телефоны, стоявшие перед ним. Восемь телефонов выстроились в ряд, словно ждали его указаний. Дважды он протягивал к ним руку. И дважды убирал. Он знал, как прослушиваются все телефоны Федеральной службой правительственной связи и охраной президента, бывшими управлениями КГБ, ставшими ныне самостоятельными структурами. Он даже не может полагаться на собственные телефонные аппараты. Наконец, в третий раз, его рука потянулась уже к селектору.

– Пригласите ко мне Авдонина, – приказал он своему секретарю.

Через десять минут полковник Виктор Авдонин вошел в кабинет директора ФСБ. Среднего роста, лысоватый, в очках, он был похож на преподавателя средней школы. Однако Авдонин считался одним из лучших аналитиков и был мастером спорта по пятиборью.

– Садитесь, – пригласил его директор. Он встал со своего места и включил магнитофон. Его кабинет был оборудован самыми мощными техническими средствами, включая генераторы шумов и сверхсовременные скремблеры, позволявшие исключить всякую возможность любого подслушивания. И тем не менее он включил на всякий случай еще и магнитофон, словно не доверяя даже своим помощникам и секретарю, которые находились в приемной.

– Что у вас по нашей проблеме? – спросил директор.

– Пять человек, – сразу ответил Авдонин, – Сергей Галустян, Керим Гусейнов, Вячеслав Звонков, Валериан Гогоберидзе, Петр Прокопчук. Они были на встрече в ресторане «Прага». Самые известные криминальные авторитеты стран СНГ. Мы сфотографировали всех выходивших из здания людей. Пятеро криминальных авторитетов.

– Кто еще был там?

– Известные бизнесмены, – доложил Авдонин, – Валентин Рашковский, Эдуард Симаковский, Юрий Перевалов и Леонид Кудлин. Четыре бизнесмена и пять авторитетов.

– Невероятно, – нахмурился директор. Двое из упомянутых Авдониным людей, крупнейшие бизнесмены, входили в первую пятерку самых богатых людей страны. А Юрий Перевалов – председатель совета директоров одного из крупнейших банков России.

– Ничего конкретного о встрече узнать не можем, – признался Авдонин, – мы установили магнитофоны, постарались внедрить своих людей. Но запись разговора нам ничего не дала. Несколько приветствий, застольные тосты, ничего не значащие слова. Либо они применили новую технику, либо вообще не разговаривали по делу.

– Тогда зачем они собрались в таком необычном составе? – рассердился директор. – Самые известные бизнесмены встретились с самыми известными бандитами. Зачем? И мы ничего не можем узнать. Нужно подключить всех агентов. Наверняка можно заранее просчитать, где они встретятся в следующий раз. Они бросают нам вызов. Получается, что они собираются в Москве, у нас под носом, а мы не знаем, о чем они говорят и зачем собираются.

– Нам стало известно о встрече буквально за несколько часов, – признался Авдонин, – когда там стали появляться охранники и один из официантов ресторана позвонил нам. В следующий раз они могут собраться где-нибудь за городом, на даче или в ресторане. Нам очень трудно определить конкретное место. Никто ничего не знает. Судя по всему, место будет определять лидер этой группы.

– И вы до сих пор не знаете, кто из криминальных авторитетов руководит этим сообществом? Кто назначает встречу? Кто из пятерых является руководителем этого преступного сообщества?

– Пока нет, – признался Авдонин. – Известно, что один из участников встречи почти наверняка «верховный арбитр», высший авторитет среди руководителей мафии в странах СНГ, так сказать, третейский судья в их спорах. Но вы знаете, как сложно его вычислить. Все знают о его существовании, но никто не знает конкретного имени. Может, это один из пятерых. Но кто именно? Мы пока этого не можем установить.

– Запомните, полковник, что это самое важное дело, которое мы сегодня ведем. Не хватало нам только «верховных арбитров». Нам своей мафии вполне достаточно. Что думают в МВД?

– Они тоже ищут, но пока безрезультатно. Вместе с тем наши агенты в МВД сообщают, что там уже начали какую-то интересную операцию совместно со Службой внешней разведки.

– Детали известны?

– Нет, – признался Авдонин.

Наступило молчание. Директор переложил ручку на другое место, вспомнил о своем лекарстве и еще раз открыл ящик. Затем так же решительно его задвинул.

– Агент Путник сообщает, что у него есть сведения о готовящихся покушениях на некоторых государственных чиновников, – сообщил директор ФСБ, глядя в лицо Авдонину. Ему была важна реакция полковника.

Тот сидел молча, глядя в лицо директору. На лице не дрогнул ни один мускул.

– Откуда в МВД могли просочиться подобные сведения? – спросил директор.

– У нас не может быть никакой утечки информации, – твердо ответил Авдонин.

– Вы сами понимаете, что операция «Лес» была засекречена, – напомнил директор, – вашу группу создавали для того, чтобы никто и никогда не узнал о том, чем именно вы занимаетесь. На создание вашей группы я получил личное разрешение. И если сейчас подобные слухи начали поступать из МВД, то это не просто плохо, это очень плохо, Авдонин.

– Я все понял. Мы найдем агента Путника.

– Не нужно его искать. Майор Прыгунов передаст его вам. Кто его устроил обратно на работу? Наверное, сам же Прыгунов?

– Мы это выясним.

Авдонин наклонил голову. Он был одним из самых толковых сотрудников.

– С кого думаете начать? – спросил директор.

– С кого-нибудь из бизнесменов, – признался полковник, – Рашковский или Симаковский. Нужно проверить реакцию всех остальных. А уже потом будем искать среди криминальных авторитетов.

– Рашковский или Симаковский? – уточнил хозяин кабинета.

– Рашковский, – ответил полковник, – он более известен.

– Хорошо, – разрешил директор, – начинайте. – Он помолчал немного и добавил: – А проблему Путника тоже решите. И как можно быстрее.

– Я все понял, – ответил Авдонин, поднимаясь. – Разрешите идти?

В кабинете повисла тишина. Наступила долгая пауза. Директор испытующе смотрел на своего сотрудника. Наконец он первым прервал молчание.

– Запомните, полковник, – сказал директор ФСБ, – о нашей операции всю информацию имеют только два человека, и они находятся в этом кабинете. Если кто-то узнает о деталях операции, я буду вынужден сделать соответствующие выводы.

– Я об этом всегда помню, – ответил Авдонин, поправляя очки. Он смотрел прямо в глаза директору. Взгляды их встретились. Они понимали друг друга.

– До свидания. – Директор проводил взглядом уходившего офицера. Потом снова поднялся, подошел к магнитофону и вместо того, чтобы убрать звук, перевел его на максимальную громкость. Он так и стоял у магнитофона, морщась от громкого звука.

 

Глава 6

Вечером следующего дня она отправилась в гости к Елизавете Алексеевне. Все было как прежде, словно и не прошло десяти лет. Хозяйка дома хлопотала на кухне, ее доброжелательная свекровь показывала альбомы с детскими фотографиями. Добродушный хозяин дома, муж Елизаветы Алексеевны, накрывал на стол, доставая грузинские вина, которые он знал и любил. Бегали двое внуков, мяукали сиамские коты, уже пятое поколение, выросшее в этой семье. Марине на мгновение даже стало немного грустно. В этой большой и дружной семье все любили друг друга и гостей, приходивших в их доброжелательный дом. Последним явился сын Елизаветы Алексеевны, приехавший прямо с испытаний. Он был инженером и, несмотря на явную непрестижность этой профессии в девяностых годах, не бросил любимую работу, нацеливаясь на поиски других возможностей материального обеспечения своей семьи.

Правда, ему было легче, чем всем остальным. Дух Валентина Рашковского, его двоюродного кузена, незримо витал над всей семьей, словно оберегая их от материальных потрясений.

В те годы, когда мать Вали осталась одна с малолетним сыном на руках, ей помогала вся семья Добронравовых, словно решивших еще раз оправдать свою фамилию добрыми делами. Валентин никогда не забывал этого. Именно потому лаборатория, которую возглавлял сын Елизаветы Алексеевны, всегда щедро финансировалась, а библиотека, где работала ее невестка, получала гранты от известного зарубежного фонда.

Среди семейных фотографий было много карточек и самого Вали, выросшего вместе с детьми Елизаветы Алексеевны. Летние месяцы он проводил на даче Добронравовых, приезжая в Москву из Тбилиси.

В этот вечер было много воспоминаний и много теплых слов. Марина, понимая, как важно восстановить отношения, почти не обращалась к теме Рашковского, постоянно вспоминая события десятилетней давности. У Добронравовых нужно было поддержать иллюзию многолетнего знакомства с бывшей аспиранткой их матери. Лишь однажды Марина обратила внимание на слова сына Елизаветы Алексеевны, когда тот сообщил о предполагаемой поездке Валентина в Англию, из которой тот вернется через неделю, чтобы принять участие в презентации нового офиса своего банка «Армада».

Поздно вечером она подъехала к своему дому, завернув на стоянку. Стоянка была напротив дома, в пяти минутах ходьбы. Оставив машину, она кивнула на прощание дежурному и вышла за ограду. Уже подходя к дому, она увидела одинокую фигуру, торчавшую у ее подъезда. Человек показался ей знакомым. Это ее удивило. Она знала о строжайшем запрете генерала не высылать связных без ее согласия. Подходя ближе, она уже не сомневалась, что этот человек ей знаком. И когда увидела темно-синюю куртку, все поняла.

– Андрей, – удивленно сказала она, – это ты?

– Почему так поздно возвращаетесь? – спросил он, делая шаг навстречу.

– Я была в гостях у Елизаветы Алексеевны. А ты что здесь делаешь? В легкой куртке? Холодно ведь. Еще не лето.

– Ничего, потерплю, – ответил парень.

– Как ты узнал, где я живу? – изумленно спросила она. Получалось, что молодой человек мог сорвать их операцию. Как он узнал, где она живет? Ведь она переехала в этот дом только две недели назад, и ее нового адреса не знал никто.

– По вашей машине, – пояснил Андрей, – я запомнил номер машины. Потом вышел на одного знакомого парня. Он умеет входить в разные системы. В общем, нетрудно было установить адрес владельца машины.

Она улыбнулась. Все правильно. Согласно ее легенде автомобиль «Жигули» был зарегистрирован именно на эту квартиру. Им казалось важным предусмотреть всю возможную систему проверки. А получилось, что профессионалы ФСБ и МВД старались для этого молодого человека.

– Ты ненормальный, – улыбаясь, сказала Марина, – давно стоишь?

– Часа четыре, – взглянул он на часы.

– Ступай домой. – Она пошла к входной двери, когда услышала его слова:

– Может, хотя бы кофе дадите? Я весь озяб.

Марина взглянула на него. Ее забавляла эта настойчивость. Да и что греха таить, было приятно такое настойчивое внимание. Ей вообще сразу понравился этот парень еще там, в университете. Хотя, конечно, нельзя забывать свой возраст. А главное – задание. Но сейчас ей не хотелось помнить ни первого, ни второго. В конце концов, парень даже сыграл на ее легенду, увязав владельца автомобиля с квартирой, в которую она переехала только две недели назад.

– Черт с тобой, – неожиданно для себя сказала Марина, – пошли за мной. Кофе ты заслужил.

Они поднялись наверх, на третий этаж, в ее двухкомнатную квартиру. Квартира была трехкомнатной, но она настояла, чтобы здесь сделали перепланировку. Нужно было рассчитывать на возможное появление в этой квартире и самого Рашковского, на которого должна была произвести впечатление каждая деталь, подобранная с учетом мнения психологов ФСБ.

Она открыла дверь, и они вошли. Он остановился, оглядываясь по сторонам. Перед ним была большая комната, в которую надо было входить сразу – без привычного коридора и прихожей. Посредине комнаты стоял рояль. В углу – телевизор и стереосистемы. В другом углу – полки с книгами. Три дивана стояли полукругом, окружая красивый белый столик на трех ножках. Занавески в тон диванам и несколько светильников причудливых форм. Они мягко освещали комнату, отбрасывая длинные тени на все предметы.

– У вас красиво, – задумчиво сказал Андрей, – у вас очень красиво.

– Садись на диван, – приказала она ему, – сейчас я приготовлю тебе кофе.

Она прошла в спальню, скинула туфли. Посмотрела на себя в зеркало, зачем-то поправила волосы и, надев мягкую домашнюю обувь, уже собиралась выйти из комнаты, когда вдруг замерла. Затем снова посмотрела на себя в зеркало. Привычные домашние тапочки как-то смешно смотрелись на фоне ее черных колготок и темно-зеленого платья. Подумав немного, она убрала тапочки и снова надела туфли на высоких каблуках. И лишь затем вышла из комнаты.

Кухня находилась в другой стороне квартиры. Проходя через гостиную, она увидела, что он рассматривает ее книги. Она была права, отметив умные глаза мальчика. Она всегда была убеждена, что ум – главное в мужчине и это качество, которое невозможно подделать.

Через несколько минут она вышла с небольшим подносом – песочное печенье, сахар, конфеты и две чашечки кофе. Она расставила все это на столике.

– Устраивайся, – предложила она гостю. Андрей подошел к дивану.

– У вас интересные книги, – с восхищением сказал он.

– Так, небольшая библиотека, – честно призналась она. В ее настоящем доме книг было в три раза больше.

– У вас интересные книги, – снова повторил он, – Маркес, Борхес, Карпентьер, Амаду. Вы читаете их в подлиннике?

– Я же говорила, что знаю иностранные языки, – улыбнулась Марина.

– Борхес мой любимый писатель, – признался Андрей, – а почему у вас Хемингуэй на русском? Вы же говорили, что знаете английский? Говорят, что в подлиннике он звучит совсем иначе.

Это было ошибкой. Хемингуэй и Миллер – любимые писатели Рашковского. Их специально положили на видное место, чтобы каждый вошедший мог сразу заметить. Но парень был прав. Нужно поменять на английские экземпляры. Польза от посещения ее квартиры Андреем уже стала очевидной.

– Мне нравится, как его переводят, – улыбнулась она, – кроме того, я не смогла найти Хемингуэя на английском. В основном продавали издания карманного типа, а я такие книги не люблю.

– Я вам принесу, – пробормотал Андрей, – у меня в библиотеке есть полный Хемингуэй на английском.

Она взяла чашку. Странно, что он собирает такие книги. Он ведь сказал, что плохо знает английский.

– Ты сам покупал эти книги?

– Нет, мой отец. У нас большая библиотека, несколько тысяч томов. Есть и Лорка. Отец его очень любит.

– Твой отец знает испанский?

– И английский тоже. Он работал послом нашей страны в Испании. А сейчас посол в Аргентине.

Только этого не хватало, подумала она. Этого мальчика теперь отсюда уберет ФСБ. Только не хватало, чтобы он был сыном посла. Этим и объяснялось его знание испанского.

– Как твоя фамилия? – удивленно спросила она.

– Камышев, – ответил он, – Андрей Камышев.

Нужно будет проверить, озабоченно подумала она. Жаль, что все так получилось, мальчик хороший, но встречаться с ним больше нельзя.

– Вы все время жили одна? – спросил Андрей, поднимая чашку с кофе.

– Все время, – сказала она, – а почему ты спрашиваешь?

– У вас такая стильная квартира. Как и вы сами. Неужели вы никогда не выходили замуж?

– Не задавай глупых вопросов, – притворно нахмурилась она, – пей кофе и уходи.

– Можно я все же задам вам один вопрос? – неожиданно спросил он, поставив чашечку на столик.

– Один можно, – кивнула она.

– Вы разрешите мне остаться здесь до утра? – он даже покраснел. В ней проснулась требовательная мать. Только этого не хватало.

– Не разрешу, – мягко ответила Марина.

– Почему?

– Это уже второй вопрос, – напомнила она, – но раз ты мужественно простоял четыре часа, я отвечу и на твой второй вопрос. У нас большая разница в возрасте. Очень большая. Это неудобно и несколько меня сковывает. Ты представляешь себе, кем именно я кажусь себе со стороны? Старой матроной, соблазняющей молодого человека. Ты симпатичный молодой парень. У тебя наверняка есть достойные подружки, с которыми ты можешь встречаться. Не стоит в двадцать лет увлекаться женщиной, которая более чем в два раза старше тебя. Свои первые сексуальные опыты ты уже наверняка получил, поэтому не узнаешь ничего нового. Думаю, сказанного достаточно?

– Извините, – он все еще краснел, – вы такая прекрасная женщина. Мне показалось… – он не договорил.

– Иди, Андрей, – сказала она ему на прощание, – уже достаточно поздно. Ты живешь один?

– Нет, с бабушкой.

– Тем более. Бабушка будет волноваться.

– Она привыкла, – снова краснея, сообщил он, чуть бахвалясь. Сказывался возраст.

– Это уже грубо, – сморщила она нос, – не нужно выдавать себя за героя-любовника. Я все равно тебе не поверю.

Он поднялся. Потоптался на месте. Она откинулась на спинку дивана, закрывая глаза.

– Иди домой, – попросила она.

Он вышел, мягко закрыв за собой дверь. Она посмотрела на его чашку, которую он оставил на столике недопитой. И усмехнулась. В этот момент позвонил телефон. Она взяла трубку:

– Слушаю вас.

– К вам приходили гости? – спросил незнакомый голос.

– Вы не туда попали. – Она хотела положить трубку, но голос быстро произнес:

– Вам привет от Игоря Николаевича.

– Где вы находитесь? – спросила она.

– В квартире внизу. Под вами. Мне приказали вас охранять.

Она понимала, что так должно быть. Но ей было неприятно, что кто-то мог увидеть, как она пригласила к себе этого молодого человека.

– Вы один?

– Нас двое. Мы сменяемся каждые сутки.

– Надеюсь, дома у меня нет ваших камер или «жучков»? – спросила Марина.

– Вы же знаете, что нет. Это запрещено.

– Надеюсь, – пробормотала она, – иначе было бы слишком глупо.

– Спокойной ночи, Марина Владимировна. Игорь Николаевич просил предупредить вас, что наш знакомый приезжает через неделю.

– Я знаю. Спокойной ночи.

Она положила трубку. Подошла к окну. Лунная дорожка освещала уходившего Андрея. На мгновенье ей даже стало стыдно. Она так бесцеремонно и жестоко отхлестала этого симпатичного парня. С другой стороны, она сделала все правильно. Через неделю в столицу вернется Валентин Рашковский. Ей не для этого сняли квартиру, чтобы она принимала здесь молодых людей. Даже таких симпатичных, как Андрей.

 

Глава 7

В это утро они должны были выехать на трех автомобилях. Рашковский жил за городом и приезжал в свой офис к десяти часам утра, проводя на работе обычно по десять-двенадцать часов. Поздно вечером он возвращался домой в сопровождении своих охранников. В колонне обычно шли две легковые машины и джип. Легковыми эти машины можно было назвать лишь условно, так как и следовавший впереди «БМВ» седьмой модели, и идущий обычно следом за ним «шестисотый» «Мерседес» были изготовлены по специальному заказу в Германии. Дело было даже не в том, что оба автомобиля имели бронированные стекла. По количеству наращенной брони они могли считаться скорее легкими танками, чем легковыми машинами.

Но в эту ночь у него на даче оставалась дочь, которая должна была улетать в Цюрих. Утром он встал раньше обычного, чтобы пройти в ее комнату. Дочь еще спала. Он сел рядом на кровать, мягко погладив ее по волосам. Девушка обиженно почмокала губами, продолжая спать.

– Аня, вставай, – наклонился к ней отец, – тебе пора в аэропорт. Можешь опоздать.

– Спать хочу, – призналась дочь. Сказывалась разница с Цюрихом на два часа. Она уже привыкла жить по среднеевропейскому времени.

– Вставай, вставай, – мягко толкнул он дочь, – поспишь в самолете. У тебя салон первого класса, там тебе дадут прекрасно выспаться.

Она открыла глаза, потянулась, посмотрела на отца.

– Ты собрала свои вещи? – Ему всегда казалось, что он уделял ей недостаточно времени. Может, потому, что так рано расстался с ее матерью.

– Еще вчера вечером, – она уже полностью проснулась.

– Вставай. – Он снова провел рукой по волосам дочери и поднялся, чтобы выйти из комнаты. Она вскочила, едва он встал. Отец невольно обернулся. Его всегда поражало ее стремительное взросление. Угловатая девичья фигурка быстро превращалась в женскую со сформировавшимися формами. Это его даже смущало. Вот и сейчас, невольно взглянув на нее, он нахмурился. Она спала в пижаме, но он почувствовал себя неловко, словно увидел девушку раздетой.

Он вышел из комнаты, невольно раздражаясь. Каждый раз ему хотелось поговорить с дочерью, узнать о ее жизни в Швейцарии подробнее, не появились ли у нее друзья среди парней. В семнадцать лет это было так естественно. С другой стороны, два приставленных охранника докладывали, что девочка ни с кем не встречается. А если встречается, если уже встречалась? Ему почему-то была неприятна сама мысль, что кто-то другой, чужой, может дотрагиваться до волос его дочери, говорить ей приятные слова… Будучи прагматиком, он понимал, что ее нельзя полностью оградить от жизни. Рано или поздно в ее судьбе должен был появиться молодой человек, и тогда отец неминуемо отойдет на второй план.

За завтраком он смотрел на девочку, молча думая о ней. У нее были светлые волосы и большие голубые глаза. Это странно, всегда думал Рашковский. У него были серые глаза, а у его первой жены, кажется, карие. Впрочем, карие и серые могли дать и такое сочетание. Курносый носик, красивые белые зубы, симпатичная мордашка – его дочь наверняка имеет успех у молодых людей. Первая жена была наполовину украинкой. Какая смесь в этой девочке, каждый раз с восхищением думал отец. Польская, грузинская, русская, украинская кровь. Где-то он читал, что такие дети бывают особенно крепкими. Рашковский усмехнулся. В нем тоже было сочетание различных кровей. Наверное, врачи правы, когда говорят о здоровых генах. Он с удовольствием еще раз посмотрел на свою дочь. Когда она закончила завтрак, он спросил:

– Как у вас дела в школе?

– Нормально, – пожала она плечами, – все как обычно.

– Друзья у тебя есть? – все-таки не удержался от вопроса Рашковский.

– Конечно, – удивилась она, – полно… У меня полшколы друзей.

– А ребята хорошие есть?

– Хороших везде мало, – рассудительно сказала она, поднимаясь со стула. Больше к этой теме они не возвращались.

Он вызвал начальника охраны. Тридцатипятилетний здоровяк Явдат Иманов, бывший сотрудник спецназа, раненный в Афганистане, был уволен из органов еще восемь лет назад. Именно тогда Явдат познакомился с Рашковским, и именно тогда тот принял решение использовать опыт бывшего спецназовца. Валентин Давидович не доверял никому. В своей жизни он руководствовался принципом отца, однажды заметившего, что нет предела падению человека, как нет предела злу. Любой человек, учил его отец, может оказаться предателем, все зависит от обстоятельств и цены, которую ему готовы заплатить. Но Явдат был одним из тех, кому Рашковский доверял. Если даже не абсолютно, то в огромной мере. Он доверял ему больше всех на свете, за исключением Кудлина, с которым был знаком уже два десятка лет.

– Повезешь Анну в аэропорт, – приказал Рашковский начальнику охраны.

Тот молча кивнул. Он вообще не любил много говорить. Его скуластое лицо с большими черными глазами, упрямым подбородком, короткими темными усами, уже начинавшими седеть, в обрамлении длинных волос, спадающих на плечи, в Европе и Америке, где часто бывал Рашковский, производило неотразимое впечатление.

– Потом приедете за мной, – напомнил Валентин Давидович, – сам посади ее в самолет. Пройдете через депутатский зал, скажи, что там есть заявка на Анну Рашковскую.

Явдат еще раз кивнул. Все было ясно. Валентин Давидович невольно поморщился. Черт бы побрал эту привереду, бывшего личного секретаря, теперь вот ему приходится самому заниматься всеми мелочами. Нужно сказать Кудлину, чтобы постарался найти нормального человека, которому можно доверять.

Чемоданы были уже погружены в автомобили. Десять охранников расселись в три машины. Первой обычно шла «БМВ», где, кроме водителя, находилось еще трое охранников. Вторым следовал бронированный «Мерседес», в котором сидели личный водитель и сам Явдат. И наконец шел джип с еще четверкой охранников. Все отработано до мелочей. Анна на прощание поцеловала отца в щеку и помахала ему рукой, усаживаясь в «Мерседес». Машины мягко отъехали от дома. Рашковский задумчиво смотрел вслед, когда раздался телефонный звонок. Он прошел в каминный зал, находившийся на первом этаже, и снял трубку.

– Доброе утро, – услышал он голос Кудлина, – как дела? Анна уехала?

– Только что. Ты сказал, чтобы подготовили мой самолет?

– Все готово. Его перегонят во Внуково, оттуда ты сможешь улететь в Лондон.

– Спасибо. Я просмотрю документы, которые ты мне вчера прислал.

– Когда ты приедешь на работу?

– Через полтора-два часа. Я отправил Явдата с машинами провожать Анну. Как только они вернутся, я сразу и приеду.

– Ты успеешь просмотреть все документы? – встревожился Кудлин.

– Из-за этого я не поехал провожать свою дочь, – мрачно напомнил Рашковский, заканчивая разговор.

Он поднялся на второй этаж, в свой кабинет. Его трехэтажная дача больше напоминала небольшой дворец, чем загородный дом. И не потому, что в доме были выставлены произведения искусства или антиквариат. Рашковский не любил изысков и предпочитал современную мебель в стиле технополиса. Все было достаточно скромно, хотя стильно и качественно.

Однако сам дом был не просто дорого обставлен по последней моде, требовавшей минимализма. Он был напичкан самой современной аппаратурой слежения и контроля. Дублирующие системы подачи энергии и воды, электронная аппаратура самого разного назначения, датчики на пуленепробиваемых окнах, кольцо охраны в инфракрасных лучах. Если сам дом обошелся его хозяину около двух миллионов долларов, то установленное оборудование стоило вдвое больше. Рядом с домом находились большой бассейн, сауна, тренажерный зал, гараж, подсобные помещения.

Рашковский просматривал бумаги, постоянно поглядывая на часы. Через полчаса автомобили должны были прибыть в аэропорт. Резко зазвонил мобильник, лежавший на столе. Он посмотрел на телефон, который высвечивал номер абонента. Номер был ему незнаком. И вообще, по этому телефону к нему звонили только самые близкие знакомые.

– Слушаю, – коротко бросил он.

– Валентин Давидович, – услышал он сбивающийся тревожный голос, – на нас напали. Они подожгли машину.

– На кого напали? Кто напал?! – крикнул он, ничего не понимая.

– Это Эдик говорит, водитель «БМВ». Они на нас напали на повороте. Когда мы поворачивали на трассу. Здесь все горит…

– Что с девочкой? – закричал Рашковский, впервые в жизни теряя самообладание.

– Не знаю. Кажется, она убита…

Рашковский покачнулся. В глазах помутилось. Он подбежал к сейфу, доставая пистолет. Его именной пистолет, зарегистрированный в милиции.

– Быстро! – заорал он, спускаясь вниз. – Все машины, всех людей со мной. Позвоните Фомичеву, пусть высылает всех людей на трассу. Всех, кто у него есть. И быстрее!

От звуков его голоса содрогнулись все, кто был на даче. Кроме охранников, приезжавших за ним, штат обслуги составлял десять-пятнадцать человек. Все бросились к оставшимся автомобилям. Рашковский достал свой телефон и, пока машины выезжали из гаража, набрал номер Кудлина.

– Леонид, всех наших людей ко мне на дачу, – приказал он дрожащим от ярости и боли голосом.

– Что случилось? – удивился Кудлин.

– Они убили мою девочку. Мою девочку… – Рашковский поднял аппарат и вдруг с силой швырнул его в дерево, трубка разлетелась на куски.

– Быстрее! – крикнул он водителю, впрыгивая в машину.

Кроме трех уехавших автомобилей, в его гараже стояли «Вольво», «Ауди» и еще один «Мерседес». Все три авто выезжали на полной скорости. Один из охранников успел достать ручной пульт управления, открывая автоматическую дверь.

– Валентин Давидович, там может быть засада, – предостерег сидевший рядом с водителем заместитель Явдата.

– Плевать! – рявкнул Рашковский. – Дай свой телефон.

Он схватил аппарат и набрал номер Явдата. Телефон не отвечал. Один звонок, второй, третий, четвертый. Нет, не отвечает.

– Быстрее, быстрее! – крикнул Рашковский.

Машины неслись на невероятной скорости. Рашковский закрыл глаза, чувствуя, как нестерпимо болит голова. Только не это, шептал он, все еще пытаясь не верить в самое страшное. Только не это. Он вдруг понял, чего именно боялся все эти годы. Именно этого. Удара из-за угла, против которого бессильны все его деньги, все его влияние, все его связи. Боялся… и не мог заставить себя поверить в случившееся.

Будь он верующий, он бы молился. Но его трезвому, прагматичному сознанию была чужда вера. Да и не умел он молиться, даже не зная, чем католические догмы отличаются от православных. Но вместе с отчаянием, которое росло в нем с каждой минутой, кто-то другой, посторонний, холодный и наблюдательный, советовал подождать. Подождать и выяснить, что именно там случилось. Кто посмел напасть на его автомобили? Все сотрудники милиции на трассе знали его кортеж. И как могло получиться, что отказал бронированный «Мерседес», если в него стреляли? Или засада была организована с применением других средств?

Впереди виднелись клубы дыма. Он нахмурился, вытягивая шею. Неужели все погибли, в который раз подумал он. Машины все еще неслись на предельной скорости.

– Нам подъезжать ближе? – спросил водитель, оглядываясь на него.

– Конечно, – к этому времени он уже не кричал, пытаясь примириться с болью, которая терзала его сердце. От волнения он открывал рот, задыхаясь и чувствуя, как ему не хватает воздуха.

Машины подъезжали все ближе. Его бронированный «Мерседес» горел, опрокинутый на бок. Рядом стоял горящий джип. «БМВ» нигде не было видно. Рашковский выскочил из автомобиля. За ним поспешили другие. Вокруг машин валялись трупы его людей. Он бежал к «Мерседесу», закусив губу до крови. Заглянул внутрь автомобиля. Внутри лежал убитый человек. Он дотронулся до тела. Переворачивая его на спину, он увидел, что это мужчина. Рашковский почувствовал, что у него руки стали липкими. Кровь, ошеломленно понял он, разглядывая убитого. Это был его водитель. Девочки нигде не было. Он оглянулся.

– Где моя девочка? – тяжело дыша, спросил он. – Куда делся Явдат?

– Он здесь, – закричал кто-то из его телохранителей. Рашковский бросился туда, где нашли тяжело раненного Явдата. Тот лежал на земле, с трудом разжимая запекшиеся от крови губы.

– Извините… меня… – сумел прошептать он.

– Где она? – наклонился к нему Рашковский. – Где она?

– Она… – Он пытался еще что-то сказать, но успел только прошептать: – Извините… – и умер.

Рашковский поднялся. Со всех сторон к нему спешили люди. Подъезжали машины «Скорой помощи», милиции. Бежали его телохранители. Валентин Давидович подошел к своему «Ауди» и сел, не закрывая дверцы.

– Найдите ее, – устало приказал он своим людям, – найдите… где она… лежит, – и схватился за сердце. Первый раз в жизни у него заболело сердце.

– Вам дать валидол? – испуганно спросил кто-то из охранников.

– Найдите ее, – повторил Рашковский.

Телохранители бросились врассыпную. Он сидел, опустив голову, в ожидании страшного известия. Через несколько минут подъехали машины с Фомичевым и Кудлиным. Первый поспешил к людям, осматривающим горевшие автомобили. Кудлин побежал к Рашковскому.

– Что случилось, – закричал он, – ты был в автомобиле?

– Лучше бы я был в автомобиле, – прошептал Рашковский. В этот момент к ним подскочил кто-то из телохранителей.

– Она жива, – тяжело дыша, доложил подбежавший, – ее повезли в больницу.

– Ты слышишь? – крикнул Кудлин. – Она жива.

– Позвоните и узнайте, что с ней случилось, – приказал Валентин Давидович, вылезая из авто.

Кудлин кивнул, подзывая к себе одного из приехавших сотрудников. Нужно было уточнить все мобильные телефоны оставшихся в живых телохранителей. Начали проверять убитых.

К Рашковскому подтащили раненого телохранителя, который сидел в джипе. Парень получил ранение в ногу, но остался жив. Его держали двое из приехавших.

– Что здесь случилось? – спросил Рашковский.

– Они ждали нас на повороте, – пробормотал раненый, – сразу начали стрелять из гранатометов. Потом добивали из автоматов. Явдат успел уложить двоих, но в него попали. Он не подпускал их к «Мерседесу». Потом мы начали стрелять, и они отошли к лесу. У них было несколько автомобилей. Кажется, там была и вишневая «девятка»…

– Они уже в больнице, – перебил его Кудлин, успевший уточнить, что с Аней. – Она еще жива, но без сознания.

– Едем в больницу, – приказал Рашковский, – заберем раненого. Никаких сообщений в прессу или в милицию. Это строго.

– Приехала милиция, – показал на подъехавшие автомобили Кудлин.

– Пусть занимаются убитыми, – зло бросил Рашковский, – ты меня понял? Я не повторяю дважды. Никакой милиции. Мы сами должны найти мерзавцев. Только сами, – схватил он Кудлина за руку, – ты меня понимаешь?

– Живой, – закричал кто-то, – он еще живой.

Рашковский и Кудлин бросились за горящий «Мерседес». В стороне от дороги лежал тяжелораненый из нападавших, он еще был жив, хотя получил две дырки в живот. Два телохранителя Рашковского стояли над ним.

– Кто? – бросился к тяжелораненому Рашковский. – Кто вам приказал? Скажи мне, – он почти умолял умирающего, – скажи мне кто, и я тебя спасу. Скажи только, кто?

– Он уже умер, – осторожно заметил Кудлин.

– Сволочь, – Рашковский вскочил и в сердцах пнул ногой тело. – Сволочь, сволочь, – повторял он, нанося удар за ударом. Телохранители стояли рядом, пораженные силой его ярости.

– Уйдем, уйдем отсюда, – схватил его Кудлин, почти силой отрывая от убитого.

– Найди их, – сказал Рашковский, – найди, кто это организовал. Я поеду в больницу. А ты оставайся здесь. И Фомичев пусть останется и разбирается во всем. Мне нужны конкретные факты – кто виноват и зачем они это сделали?

– Может быть, не нужно тебе в больницу? – спросил Кудлин. – По дороге может быть еще одна засада.

– Там моя дочь! – закричал Рашковский. Махнул рукой и побежал к автомобилю.

Через несколько секунд две машины рванули с места в сторону города. Кудлин позвонил в центральный офис, приказал собрать всех вооруженных охранников и отправить их в больницу. Уже через двадцать пять минут Рашковский был в больнице.

Врачи не могли сообщить ничего утешительного. Девочка серьезно пострадала. У нее было сотрясение мозга, перелом нескольких ребер, внутренние кровоизлияния. К счастью, все ранения были получены в тот момент, когда автомобиль перевернулся. Ни один из нападавших не попал в девочку. Явдат вытащил ее из машины и сумел защитить. Врачи поместили ее в реанимацию и не стали скрывать от отца всю опасность положения. Шансы на выживание были, но необходимо было чудо. Рашковский, выслушав слова врача, стиснул зубы. Он больше не позволял себе расслабляться. Именно теперь он стал тем «верховным судьей», чье имя с уважением и страхом произносили по всей бывшей огромной стране. Рашковский дослушал сообщение врача, молча кивнул и, не сказав больше ни слова, не задав ни одного вопроса, вышел в коридор, глядя на всех каким-то отрешенным взглядом. К этому времени в больницу примчался Кудлин.

Он нашел Рашковского у окна. Знавший его столько лет Кудлин в испуге взглянул на незнакомое серое лицо патрона. Тот даже не повернул головы.

– Ты мне их найдешь, – убежденно сказал Валентин Давидович глухим голосом, не терпящим возражений, – ты найдешь мне их всех. Всех до единого. Никто не должен остаться в живых. Ни один из этих негодяев. А тех, кто планировал эту операцию, я убью сам. И если моя девочка не выживет… – Он замолчал, не закончив фразы. – Ты мне их найдешь, – снова повторил он.

Кудлин коротко кивнул. Он понял, что с этой минуты в городе объявлена война.

 

Глава 8

Весть о неудачном покушении распространилась по всему городу, по всей стране. Рашковского знали не только в России, но и в странах СНГ. Все понимали, что подобное покушение могло быть спланировано и осуществлено только чрезвычайно осведомленными и хорошо подготовленными людьми. Из десяти человек Рашковского, выехавших на трех автомобилях, в живых остались только трое, из которые двое были ранены. Очевидно, что дочь, которая все еще находилась в реанимации, сама того не подозревая, спасла жизнь отцу. Нападавшие, ждавшие в засаде, были убеждены, что в «Мерседесе» находится Валентин Давидович.

Рассказывали, что начальник личной охраны Рашковского, уже получивший многочисленные ранения, отстреливался до последнего патрона, продолжая кричать нападавшим: «Его здесь нет! Его нет в машине!» – очевидно, он хотел спасти девочку, которую неминуемо бы добили боевики. Правда, и их операция не имела особого успеха. Телохранители Рашковского, бывшие офицеры МВД и КГБ, были неплохо подготовлены. Именно поэтому нападавшие, оставив три трупа на месте стычки, ретировались.

Тела убитых были отправлены в ФСБ, и контрразведчики пытались идентифицировать нападавших. Следователь прокуратуры, которому поручили провести расследование столь дерзкого нападения, получил твердое заверение Кудлина, что ему будет оказана любая необходимая помощь. Все силы были задействованы на поиски организаторов нападения.

Покушение комментировали все информационные каналы, все газеты и журналы, отмечая, что столь дерзкого нападения в городе еще не было. Решиться напасть на такое количество вооруженных людей, да еще на такого крупного бизнесмена, могли очень крепкие структуры. В дело вмешался сам президент. По его поручению было начато расследование.

Свое собственное расследование начал и генерал Фомичев, задействовав все свои связи. Уголовные авторитеты по всему городу получили категорическое указание сообщать любую информацию о покушении. Для расследования нападения Фомичев привлек бывших следователей по особо важным делам прокуратуры, создал специальную «следственную» группу, в которую включили и несколько отставных офицеров КГБ. Все данные стекались в штаб, которым руководил лично генерал.

Чернышева узнала о покушении из сообщений информационной программы. Встревожившись, она сразу набрала номер для связи, попросив о встрече. Через несколько часов она подъехала к одному из высотных домов в центре города. На одиннадцатом этаже находилась ее явочная квартира. Пока связного не было, она трижды встречалась на этой квартире с Игорем Николаевичем, который мог появляться здесь не чаще одного раза в две-три недели. И то лишь в исключительных случаях. Сегодня был такой именно случай, и дверь открыл сам генерал, хмуро кивнувший ей в знак приветствия.

– Вы слышали, что случилось? – спросила она, проходя в комнату.

– Наши эксперты уже работают над раскрытием этого покушения, – сообщил генерал, усаживаясь за стол напротив Чернышевой. – Все получилось слишком неожиданно. Но, с другой стороны, эта акция только подтверждает наши наблюдения о причастности Рашковского к верхушке криминального мира. Такое нападение могли позволить себе только очень влиятельные люди. Очевидно, Рашковский кого-то раздражает. Или появился новый претендент на его место.

– Я уже два месяца жду возможности выйти на него, – напомнила Чернышева, – два месяца хожу на работу в научно-исследовательский институт, живу в чужой квартире, стараясь соблюдать все детали вашей легенды. И теперь выясняется, что все могло кончиться в одно мгновение. Достаточно одной пули опытного снайпера…

– Думаю, все не так просто, – возразил Игорь Николаевич, – он теперь будет вдвойне осторожен. Он и так не очень любил появляться на публике, а сейчас вообще прекратит всякие контакты. Я думаю, что вариант со знакомством при открытии отделения его банка полностью отпадает. Он туда просто не придет. Нужно продумать что-то другое. Наши эксперты уже работают над этим. Завтра у вас будет очень важная встреча, – сообщил генерал, – может быть, самая важная перед встречей с Рашковским.

– Я вас не поняла, – сказала Марина, – о какой встрече вы говорите?

– Вы его знаете, – сказал генерал, – он иностранец, но вы его должны помнить. Наши психологи рекомендовали, чтобы с вами постоянно работал один человек, который может давать конкретные психологические установки. Дело в том, что нам важно не просто устроить ваше знакомство с Рашковским, нам нужна ваша психологическая совместимость. Психологи считают, что иначе он не будет вам доверять.

– Кто этот человек? – спросила Марина. – Вы доверяете подобные секреты иностранцам?

– Он уже много лет живет в России. Переехал сюда после восемьдесят девятого года. Вы все поймете, – сказал генерал, – увидите его завтра и все поймете. Он работает на ваше ведомство. Мы посчитали, что так будет лучше. А мое появление здесь слишком часто может вызвать ненужные вопросы.

На следующий день вечером она приехала еще раз. Машину приходилось оставлять довольно далеко от здания, и это было не совсем удобно. Поднявшись наверх, она позвонила в дверь. Ей было любопытно, что за иностранец встретит ее и почему генерал сказал, что это самая важная встреча в ее подготовке к работе.

Дверь открылась. На пороге стоял невысокий пожилой мужчина с абсолютно голым черепом. Глубоко посаженные цепкие глаза внимательно взглянули на Чернышеву. Где она могла видеть эти глаза?

– Добрый вечер, – немного растерянно сказала она. В условия ее подготовки входила абсолютная конспирация. А этот незнакомец находился в засекреченной квартире. Или это ее будущий связной?

– Добрый вечер, Марина, – сказал, четко выговаривая слова, незнакомец с чуть заметным акцентом – так обычно говорят прибалты, – вы не узнали меня?

Она нерешительно вошла в квартиру. С этим человеком она, кажется, встречалась. Встречалась…

– Альфред Циннер, – изумленно протянула она, – вы были главным психологом немецкой «Штази». Мы встречались с вами в девяностом году. Операция – «Наступление на секретарш».

– Узнали, – усмехнулся Циннер, закрывая дверь, – я уж боялся, что очень сильно изменился за эти годы.

В девяностом она была послана в Германию проверить агентов, специально подобранных восточногерманской разведкой для внедрения в структуры ФРГ. Тогда уже было ясно, что объединение двух Германий остановить невозможно. Нужно было уточнить, кто из оставшихся агентов «Штази» может начать работать уже на Россию. Сама операция – «Наступление на секретарш» – планировалась еще легендарным Маркусом Вольфом в конце семидесятых годов. Подбирали молодых мужчин, готовых ухаживать за стареющими одинокими дамами бальзаковского возраста, работающими в федеральных органах, через которые можно было бы выуживать оборонные секреты Западной Германии.

Циннер был одним из разработчиков плана. Он отличался глубоким знанием психологии, что, увы, компенсировалось его крайним цинизмом. Марина помнила, как они встречались девять лет назад. И вот теперь, спустя столько лет, состоялась их новая встреча.

– Вы по-прежнему в Москве? – спросила она, проходя в гостиную, выходившую окнами на площадь.

– Я уже давно в Москве, – признался Циннер, – я никуда не уезжал отсюда – никогда. Маркус Вольф вернулся в Германию, где его сначала посадили в тюрьму, потом отдали под суд. Но нужно было знать этого человека. Он никому и ничего не рассказал. Его вынуждены были отпустить. А я оказался не столь смелым. В сентябре начались разные потрясения в КГБ, но меня оставили в Службе внешней разведки. И с тех пор я работаю в вашем ведомстве.

– Столько лет, – удивилась она, – я даже не думала, что вы остались в Москве, тем более в нашем ведомстве.

– Уже пять лет, как я российский гражданин, – сообщил Циннер, – работаю с вашими психологами, возглавляю группу сотрудников, которые занимаются проблемами устойчивости психологии ваших агентов. В основном нелегалов. Но, учитывая мой опыт, меня попросили поработать с вами. У нас уже были деловые контакты, вот меня и рекомендовали стать вашим личным психологом.

Она была не в восторге от его предложения. Марина помнила его абсолютный цинизм и довольно жесткие рекомендации по работе в Германии. С другой стороны, за столько лет он мог измениться… Хотя странно, что он не особенно постарел, подумала она. За столько лет он почти не изменился, лишь немного высох.

– Я в курсе ваших проблем, – продолжал Циннер, – уже две недели я знакомился с личным досье Рашковского. Нужно сказать, исключительно интересный тип. Абсолютный цинизм в сочетании с умом – опасные ингредиенты. Плюс неограниченные возможности. Деньги, власть, личное обаяние. Судя по всему, у него должны были сформироваться садомазохистские комплексы. Но это я могу сказать, лишь когда вы познакомитесь с ним поближе.

– И вы знаете, как мне можно с ним познакомиться?

– Мы уже продумали эту проблему, – сообщил Циннер.

Он наконец сел напротив нее. Циннер не любил галстуков – и под костюмы носил сорочки, застегивая все пуговицы, до самой верхней.

– Вы слышали, что на него было организовано покушение? – спросил Циннер.

– Конечно, слышала. Именно поэтому я думаю, что он не приедет на открытие филиала своего банка.

– Обязательно приедет, – пробормотал Циннер, – нужно знать его характер. Он любит бросать вызов и никогда не отступает. Поэтому приедет и откроет. Но там вы с ним не сумеете познакомиться. Он будет на церемонии только несколько минут. Лучше первую встречу устроить в больнице.

– В какой больнице? – не поняла Чернышева.

– Где лежит его дочь, – цинично ответил Циннер. – Нужно учитывать его психофизическое состояние. Он сейчас подавлен, расстроен, взбешен. Мы наметили провести вашу встречу именно в больнице.

– В каком качестве я могу появиться в больнице? – спросила она. – Самой попасть в больничную палату? Вы же знаете, что девочка наверняка лежит в отдельной палате. И к ней никого из посторонних не пустят.

– Знаю, – кивнул Циннер, – мы сделаем по-другому. Психологи уже работают над этой проблемой.

– Я не поеду в больницу, – нервно сказала Марина. – Это не имеет названия. Использовать ранение дочери… – Она помолчала, а Циннер терпеливо смотрел на нее. – Как я могу туда пойти? – спросила она наконец, когда молчание слишком затянулось.

– Мы все предусмотрели, – сообщил Циннер, – вы придете в реанимацию навестить своего старого знакомого. Мы уже все подготовили. В больнице две реанимационные палаты, находятся друг против друга. Между ними сидят медсестра, обычно дежурящая ночью, и врач, появляющийся днем. Во второй палате сейчас лежит адмирал с Дальнего Востока. У него обширный инфаркт. Если мы его куда-нибудь уберем, это может вызвать подозрение. Поэтому мы сейчас работаем с адмиралом, чтобы он согласился нам немного подыграть.

– Каким образом? Рассказываете ему о нашей операции?

– Нет, конечно. Но мы попытаемся его убедить, чтобы он согласился на ваш визит. Адмирал человек военный, раньше командовал атомной подводной лодкой, потом был заместителем командующего – в общем, знает, как хранить секреты. Мы представим его как старого друга вашего отца-дипломата. Отец у вас действительно был дипломатом, а адмирал мог познакомиться с ним, когда служил на вашем Балтийском флоте. Сейчас наши эксперты продумывают детали легенды. В общем, завтра все будет обговорено, и вы сможете навестить адмирала.

Она умела просчитывать варианты. Именно поэтому план с адмиралом показался ей приемлемым.

– Он давно там лежит?

– Уже два месяца, – ответил Циннер, – он попал туда задолго до девочки. Это самое главное и снимает всякие подозрения. Мы же не могли заранее положить человека в больницу с обширным инфарктом, зная наверняка, что в реанимационную палату напротив попадет дочь Рашковского. Он не знает, что ваша цель именно Рашковский. Мы сообщили ему, что следим за одним из врачей, которого подозреваем в продаже морфия. Короче, я думаю, что нам повезло. Вместо адмирала мог оказаться какой-нибудь бизнесмен, с которым было бы невозможно договориться.

– Надеюсь, что у него не ревнивая супруга, – без улыбки сказала Марина.

– Он вдовец, – сухо сообщил Циннер, – но у него есть дочь и сын. Встречаться с ними вам совсем не обязательно. Мы сделаем так, чтобы их не было в больнице в момент вашего посещения. Вас что-то смущает?

– В этом есть нечто безнравственное, – призналась Чернышева, – используем больного старика, несчастную девочку…

Циннер удивленно посмотрел на нее.

– Вы полковник разведки, – сказал он недоуменно, – как по-русски называют таких женщин? Кажется, «кисейная барышня»? Я стал читать книги русских классиков девятнадцатого века, чтобы понять русский характер.

– Поняли?

– Не совсем. Европейцу трудно понять ваш характер, у нас другой менталитет.

– Не знаю, как насчет вашего менталитета, но подобная операция глубоко безнравственна, – в тон ему ответила Чернышева. – Мне нужно предварительно появиться там, чтобы познакомиться с адмиралом.

– Обязательно. Нужно поехать завтра, чтобы вас увидели люди, охраняющие девочку. Там установлен пост милиции, но это чисто формально. Один сержант. А кроме него, еще три телохранителя Рашковского, имеющие разрешение на ношение оружия. Они сменяются каждые двенадцать часов. Нужно, чтобы они вас видели. А через два-три дня мы организуем вам встречу с Рашковским в больнице. Вы получите все нужные инструкции. Сюда переедет связной. Сейчас его готовят наши специалисты. Ему шестьдесят пять лет. Он будет жить в этой квартире. По легенде, он двоюродный брат вашей матери. Его зовут Степан Кириллович. Он бывший сотрудник уголовного розыска, полковник милиции. С удовольствием взялся нам помочь. Он сейчас на пенсии и готов приносить пользу хотя бы таким образом. Я его понимаю. Психологи искали подходящего человека целых два месяца. Я уже с ним говорил. По легенде, мы будем с ним друзьями, у меня легенда переехавшего из Казахстана немца, который поселился в Москве.

Мы разработаем сценарий вашей встречи с учетом рекомендаций психологов и психоаналитиков. Нужно все просчитать до мелочей, до секунды. Чтобы ваша встреча выглядела, с одной стороны, случайной, а с другой – он должен обратить на вас внимание. Нужен жест, который бы его сразу привлек. Нечто эффектное, бьющее в глаза, чтобы сразу его заинтересовать. Мы сейчас работаем над этой проблемой…

– Я знаю, что нужно, – сразу сказала Марина, – нужно, чтобы он мгновенно заинтересовался. Я возьму книгу Хемингуэя на английском языке. Это его любимый писатель.

– Интересное решение, – пробормотал Циннер, – очень интересное. С одной стороны, вы сразу заявите о своем интеллекте, с другой – обратите внимание на ваше знание английского. Прекрасная идея. Почему вы назвали именно эту книгу?

– Ему нравится этот писатель.

– Нет, – возразил Циннер, – не поэтому. Вы не могли сразу придумать. У вас должен был в сознании зафиксироваться какой-нибудь толчок.

– У меня был толчок, – кивнула она, – и поэтому я предложила книгу. Как видите, я иногда помню про свою профессию, – саркастически заметила Чернышева.

Циннер усмехнулся:

– Никогда в этом не сомневался. Вы были одним из лучших сотрудников разведки – женщин, с которыми я встречался. У вас мужской ум.

– Это не комплимент, – засмеялась она, поднимаясь.

– Это констатация факта, – без тени улыбки заметил Циннер, – у вас женская интуиция в сочетании с мужским умом. На миллион женщин иногда встречаются такие. Маргарет Тэтчер обладала исключительным мужским умом и абсолютной женской интуицией. Она была бы фантастическим агентом разведки. Кстати, английскую разведку несколько лет возглавляла Стелла Римингтон. Я изучал ее психотип, вы очень похожи.

– Договорились, – сказала она на прощание, – я попрошу, чтобы меня сделали руководителем Службы внешней разведки. До свидания. Когда мне приехать сюда для знакомства с моим «дядей»?

– Завтра, – ответил Циннер, – после работы поедете в больницу, а потом приедете сюда познакомиться с ним. Вы все поняли?

– До свидания, – кивнула она, – не могу сказать, что я в восторге от нашей совместной работы.

– Не сомневался, что вы так скажете, – заметил Циннер, по-прежнему ни разу не улыбнувшись.

На следующий день Марина поехала в больницу. Адмирал оказался высоким грузным красавцем. Несмотря на инфаркт, он был чрезвычайно доволен столь интригующей детективной историей. Ему понравилась и Марина, с которой он с удовольствием беседовал, радуясь новому лицу. Пожилой адмирал оказался к тому же донжуаном и даже пытался подняться, чтобы проводить свою гостью.

Из больницы она поехала на конспиративную квартиру, чтобы познакомиться со связным. Сотрудники лаборатории МВД подготовили фотографии, на которых была запечатлена Марина в раннем детстве, в школьные годы, были фотографии родни. В некоторые снимки был вмонтирован Степан Кириллович. В течение нескольких дней его готовила группа психологов – рассказывали о детстве Марины, ее вкусах и пристрастиях, детских шалостях. Несмотря на преклонный возраст, он обладал цепкой памятью и отменным здоровьем. Степан Кириллович успешно входил в легенду. Импонировала ему и такая деталь – он бывший рыбак с Дальнего Востока.

Степан Кириллович действительно в молодости работал на рыболовном судне, после чего ушел работать в милицию, где прослужил больше четверти века. Однако работу рыбаков он знал, проведя несколько лет на Сахалине, после чего работал соответственно в Томске и Новосибирске. Именно оттуда его и привезли в Москву, решив поселить в заранее приготовленной квартире.

Квартира была оформлена на племянника Степана Кирилловича, якобы уехавшего по службе в торговое представительство в одну из африканских стран. Легенда продумывалась в мельчайших подробностях – провал исключался.

Все шло по плану, если бы не одно обстоятельство. Два дня она выходила по утрам из дома и видела Андрея, стоявшего у ее подъезда. Она проходила до стоянки, чтобы взять свою машину, а он сопровождал ее, следуя на расстоянии нескольких десятков метров. И только когда она садилась в авто, он отставал и лишь взглядом провожал ее машину. Ну и рыцарь, качала она головой.

Обязанность ежедневно ходить на работу в научно-исследовательский институт ее не угнетала. Наоборот, ей нравилась атмосфера этого учреждения, где было так много толковых молодых людей. Конечно, ей приходилось прилагать определенные усилия, чтобы поближе сойтись с коллегами, стать своей среди сотрудников.

В пятницу наконец должна состояться встреча с Рашковским. Накануне вечером она поехала к Циннеру.

Степан Кириллович, открыв дверь, ушел в дальнюю комнату, предварительно включив радио. Он уже знал, что разговоры Циннера с его «племянницей» должны проходить без свидетелей. Циннер ждал ее в гостиной, оборудованной скремблерами, исключающими возможность прослушивания.

– Завтра он будет в больнице, – сообщил Циннер, – нам удалось узнать, что завтра состоится консилиум врачей и он хочет застать профессора, чтобы узнать его мнение.

– Когда мне нужно быть в больнице?

– В двенадцать. Он может приехать чуть раньше или чуть позже. Когда он появится у больницы, вам позвонят. Книгу вы не забыли?

– Уже приготовила.

– Хорошо. Там будет одна наша сотрудница, которая заденет рукой вашу книгу, и она упадет точно к его ногам. Сумеете так сделать?

– Постараюсь.

– Что вы завтра наденете?

– Это тоже имеет значение?

– Безусловно. Обувь только на высоких каблуках. Никакой мягкой обуви, только супермодные шпильки. Это и достаточно сексуально, и при вашем не маленьком росте вы будете казаться еще выше. Колготки только телесного цвета. Черные колготки на фоне белого халата могут вызвать у него раздражение.

– Вы уверены?

– Черные колготки в сочетании с книгой делают ваш образ несколько старомодным, упрощают его. Да и не подчеркивают красоту ваших ног. Белый халат и высокий каблук – сочетание экстравагантное.

– Хорошо, я появлюсь в колготках телесного цвета, – согласилась Марина.

– Теперь платье, – продолжал Циннер.

– Неужели вы будете рекомендовать мне, какое белье я должна носить? – позволила себе иронию Марина. Ситуация ее несколько забавляла.

– Если бы я был уверен, что он увидит ваше белье, я бы дал вам рекомендации и по этому поводу. – И Циннер невозмутимо продолжал: – Юбка должна быть чуть ниже колен. У вас красивые ноги, но никакой вульгарности. Чуть ниже колен, и белый халат расстегнут. Желательно, чтобы вы надели деловой костюм. Пиджак, юбка. Только не черный цвет. Яркие контрасты могут нарушить симметрию. И конечно, не красный. Это вульгарно. Желательно цвета нейтральные, но не очень светлые – желтый, голубой, лимонный тоже исключены. Можно светло-коричневый, бежевый, темно-синий, но не очень темный. Вы меня поняли?

– Да. Вы не пробовали работать дизайнером?

– Теперь о прическе. – Циннер не понимал шуток и не любил их. – Никаких наворотов, так, кажется, говорят по-русски. Никаких сверхмодных причесок. Вы идете не на концерт. Вы идете в больницу. Стильное каре, четкость линий. Минимум косметики, но губы нужно выделить, глаза можно немного увеличить. Чуть-чуть, не сильно. Все очень аккуратно. Никакой пудры. Можете оттенить свои скулы.

– Спасибо за рекомендации, – усмехнулась Марина, – я не думала, что у вас такие познания в косметике.

– Я, представьте, давал рекомендации нашим агентам, как себя вести в постели, – невозмутимо сообщил Циннер. – Если понадобится, буду давать советы и вам.

Она покраснела. Невозмутим и циничен. Он не изменился.

– Теперь о запахе, – сказал он. – Психологи считают, что на человека действует запах особи противоположного пола. Химикам удалось выделить особое вещество, по которому все живые существа противоположного пола находят друг друга. Это феромон. Феромон выделяют подмышечные впадины и половые органы.

– Послушайте, – возмутилась она, – вам не кажется, что вы несколько увлеклись порученным вам делом? Ваши рекомендации переходят всякие границы приличия.

– Каждый человек имеет свой специфический запах, – продолжал Циннер ровным голосом, словно не замечая ее реплики. – Существует несколько десятков феромонов, которые выделяет каждое живое существо. При этом запах феромонов зависит и от состояния человека в каждую конкретную минуту – радуется, злится, огорчается или плачет человек, все это сказывается на его запахе.

– Зачем вы мне все это рассказываете?

– У вас должно быть состояние легкости, состояние некоторой наступательной эйфории. Выпейте бокал красного вина или два бокала. Можно рюмку хорошего коньяка. Вы курите?

– Нет.

– Очень хорошо. Запах сигарет искажает запах женского тела. Излишне говорить, что завтра утром вы должны принять душ…

Она уже привыкла, что он говорит невероятные вещи самым прозаическим тоном, и уже не реагировала.

– Дезодорант должен быть легким, желательно с запахами легких цветов или фруктовыми ароматами. Чуть-чуть, чтобы исключить запах пота. Духи должны быть не приторно-сладкой гаммы, можно что-нибудь из новых ароматов, но не «Дюна», она приелась. «Пуазон» тоже не подходит – старые запахи могут указать на возраст, а это нежелательно. Ему нравятся женщины вашего возраста, но на подсознательном уровне он может зафиксировать уже приевшийся аромат. В выборе ароматов я вполне полагаюсь на ваш вкус, но учтите, что ничего цветочного. Резкий, стильный запах. Можно даже бисексуальный аромат, одинаково интересный для мужчин и женщин. Но обязательно что-нибудь стильное. «Кельвин Кляйн», «Гуччи», в общем, вы разберетесь сами.

– Разберусь, – кивнула она.

– Теперь последнее. Когда упадет книга, не наклоняйтесь за ней сразу. Сначала оцените, что книга упала. Пусть он увидит, как вы на него смотрите. Вы женщина и всегда об этом помните, поэтому вы сначала смотрите на упавшую книгу, потом на него. Нужно дать ему понять, что книгу поднять должен именно он. Если у него крепкие нервы, не затягивайте взгляд. Одна секунда, не больше. Затем наклоняетесь, но не протягивайте руки. И тем более не сгибайте спину. Не поворачивайтесь к нему задом. Это не лучшая часть вашей фигуры. Будет хорошо, если вы чуть присядете, чтобы он видел вас со стороны.

Поднимайтесь медленно, он должен успеть вас разглядеть. Если он возьмет книгу, пусть он прочтет название и увидит автора. Если спросит по-английски, ни в коем случае не отвечайте на английском. Это, как у вас говорят, провинциально. Отвечайте только на русском языке.

– С немецким акцентом? – еще раз пошутила Чернышева.

– Акцент необязателен. Постарайтесь дать ему понять, что вы им заинтересовались.

– Каким образом?

– Если он поднимет книгу, улыбнитесь чуть-чуть и задержите взгляд. Если не поднимет, возьмите ее сами и тоже задержите на нем, но уже чуть недоуменный взгляд. Только не делайте вид, что он вам неинтересен. Это абсолютно глупое мнение, что нужно быть недоступной и мужчина вами заинтересуется. Это мнение пришло из книг русских писателей девятнадцатого века. Но тогда было совсем другое время. Один прием, или, как его называли, бал, в неделю или в две, когда вы знакомились с понравившейся вам девушкой, а та демонстрировала свою неприступность как главную добродетель. Соответственно вели себя и мужчины: «Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей». Любой ценой обратить на себя внимание, заинтриговать. Некоторые даже намеренно опаздывали в театр, чтобы обратить на себя внимание.

Но все это кануло в прошлое. Сейчас у делового мужчины нет времени на подобные премудрости. И масса женщин вокруг. Если вы на него не реагируете, он тем более не реагирует на вас. Он должен почувствовать, что вызывает у вас хотя бы минимальный интерес. Что имеет шанс на продолжение знакомства. Иначе интерес пропадает мгновенно, даже если вы ему очень понравились. Есть, конечно, мужчины-донжуаны, есть молодые ребята, которым еще нравятся подобные игры. Но заинтересовать нормального сорокалетнего мужчину можно, только дав ему понять, что он, в свою очередь, интересен вам.

– Может, мне раздеться перед ним сразу, чтобы вызвать огромный интерес? – разозлилась Марина.

– Если бы это могло помочь решить нашу задачу, я бы предложил вам раздеться, – невозмутимо изрек Циннер, – но плащ в любом случае оставьте в машине или у адмирала. И учтите, что мы начнем подготовку с того момента, как он войдет в больницу.

– Каким образом?

– Наши люди будут громко разговаривать у лифта, восхищаясь вашей элегантностью. Один скажет, что такой красивой женщины еще не встречал. Другой заметит, что вы психолог. В этот момент мимо них пройдет молодая красивая женщина, и Рашковский должен будет обратить внимание на слова врачей.

– Неужели вы все это придумали, чтобы подготовить наше знакомство? – изумилась Марина.

– Конечно, – невозмутимо согласился Циннер, – чтобы вы все поняли, я могу вам сказать – наша операция разработана совместно МВД и Службой внешней разведки. Это очень серьезно, Марина Владимировна.

– Я не сомневаюсь, – произнесла она, поднимаясь со стула, – вы так подробно меня инструктировали. Скажите, вы никогда не давали советов своей супруге?

– Нет. Я развелся двадцать пять лет назад и с тех пор жил один. Мои дети остались в Германии.

– Извините. – Она пошла к выходу. – До свидания, Степан Кириллович, – крикнула она в другую комнату.

– А я чай поставил, – вышел огорченный Степан Кириллович.

– У меня к вам еще один вопрос, – вспомнил Циннер. – Скажите, у вас не будет завтра месячных? В этом случае ваш запах изменится.

– Вы… вы… – Она хотела нагрубить, но вдруг рассмеялась, увидев его серьезное лицо. – Вы потрясающий психолог. Можете не беспокоиться, – сказала она, выходя из квартиры. – Ничего подобного у меня не будет.

 

Глава 9

С самого начала Марина считала беседу с бывшим личным секретарем Валентина Давидовича самым важным моментом в подготовке к совместной работе с Рашковским. Но разговор с ней был крайне опасен, если не невозможен. Секретарь могла оказаться не только личным секретарем, но и личным близким другом. И в таком случае все могло закончиться провалом, так как подозрительный босс и его служба безопасности сделали бы из встречи Марины Чернышевой с бывшим личным секретарем Валентина Давидовича свои выводы. Не говоря уже о том, что секретарь могла сама все рассказать Рашковскому. Итог не вызывал сомнений.

Психологи, готовившие операцию по внедрению Чернышевой в ближайшее окружение Рашковского, настаивали на осторожной проверке деятельности бывшего личного секретаря. Уволившись от Рашковского, она не вышла на свою прежнюю работу, а предпочитала сидеть дома, в одиночестве. Муж у нее был летчик-испытатель и погиб одиннадцать лет назад. Единственная дочь вышла замуж и уехала в Чехию. Женщина жила одна в трехкомнатной квартире.

Сорокачетырехлетняя Альбина Карпотина действительно внешне очень походила на Марину Чернышеву. Однако чисто внешнее сходство отнюдь не гарантировало сходства внутреннего. Если Чернышева была сгустком энергии, сжатой пружиной, готовой мгновенно и опасно распрямиться, то Карпотина напоминала ухоженную домашнюю кошку, спокойную и мягкую. Чернышева была, без сомнений, более эффектной, спортивной – сказывались многолетние физические тренировки. Знала в совершенстве три языка, а Карпотина безупречно владела только английским, но понимала немецкий. Хотя знания Карпотиной отличались большей глубиной и основательностью. Все же бывший доцент МГУ имела гораздо больше времени для занятий чистой наукой, чем полковник внешней разведки, интеллект которой имел более утилитарную направленность.

В отсутствие Карпотиной оперативники побывали у нее на квартире, зафиксировав свой визит на пленку. Квартира производила впечатление своей цельностью, большой библиотекой, подбором картин, которые выбирала и покупала сама Карпотина. Судя по вещам в ее квартире, Рашковский не скупился на своего секретаря. У нее была не только самая дорогая бытовая техника, но и свеженький евроремонт, за который хозяйка должна была заплатить не менее семидесяти тысяч долларов.

Налоги она платила с солидной зарплаты в пять тысяч долларов, но эксперты были убеждены, что сумма эта была занижена как минимум в два раза. В Москве – своеобразная норма для всех высокооплачиваемых сотрудников, когда из-за грабительских налогов, установленных законом, многие фирмы и предприятия скрывали высокие зарплаты своих сотрудников, намеренно указывая гораздо более низкие заработки. Остальные деньги сотрудники получали в конвертах, такая форма оплаты, разумеется, нигде не фиксировалась. Карпотина работала с Рашковским около трех лет, сопровождала его во всех поездках за рубеж, часто ездила одна, выполняя его поручения.

В отпуске она почти не бывала, лишь иногда позволяя себе выехать на несколько дней в Прагу, где жила семья ее дочери. Знакомые Карпотиной говорили о ней только в превосходных степенях, отмечая ее эрудицию, порядочность и пунктуальность даже в мелочах.

Но поговорить с ней самой все не удавалось. Выяснилось, что после своего увольнения и ухода от Рашковского она отказала одной крупной фирме, которая хотела пригласить ее к себе на работу. Домоседка, она предпочла подписать договор с небольшим коммерческим издательством на перевод второсортных любовных романов английских писателей.

Функции Альбины Карпотиной у Рашковского скорее можно было назвать функциями помощника, пресс-секретаря, управляющего хозяйством и даже личного адвоката своего босса, чем секретаря. В круг компетенции Альбины входили также все переговоры Рашковского, связанные с деятельностью «Армады». Часто она выступала и в роли переводчика. Несмотря на все усилия, Валентин Давидович не сумел толком выучить английский, говорил с акцентом, все равно обращаясь к помощи своего секретаря.

Кроме нее, у банкира было две секретарши – высокие, красивые молодые девушки, которыми могла бы гордиться любая фирма. Они подавали чай и кофе, приносили свежие газеты, журналы, соединяли его с нужными людьми, отсекали от него назойливых посетителей.

В это утро первой встречи Чернышева поднялась раньше обычного. Приняла душ, напоследок включив почти холодную воду, долго и тщательно растиралась полотенцем. Она не хотела признаваться даже самой себе, но выполнила все рекомендации Циннера. На работу в этот день она могла не идти, заранее отпросившись у руководителя своего отдела. В девять часов ей позвонили. Незнакомый голос произнес всего три слова:

– Все в порядке.

Это означало, что она может ехать в больницу. Учитывая автомобильные пробки, которые иногда возникали в центре города, ей необходимо было прибавить лишние полчаса, чтобы не опоздать. Дорога до больницы занимала минут двадцать – двадцать пять. Но Марина решила еще заехать в косметический салон. Выйдя из дома в половине десятого, сразу же увидела во дворе Андрея.

Сегодня у нее было хорошее настроение, и она подозвала к себе парня. Он покорно подошел. «Симпатичный мальчик, открытое красивое лицо», – в который раз подумала она.

– Послушай, Андрей, – сказала она, – пойми, это уже просто неприлично. Соседи обращают внимание на твои дежурства по утрам. Тебя выгонят из университета за постоянные пропуски первых лекций. Это уже не смешно.

– Мне нравится смотреть на вас, – улыбнулся он. – И это все.

– Андрей, спасибо тебе за комплимент, но я гожусь тебе в мамы. Впрочем, я уже говорила тебе о своем сыне.

– Мы с ним подружимся, – вдруг сказал он.

– Не сомневаюсь, – кивнула она, – ты извини, я тороплюсь. И не нужно этих странных визитов. Договорились?

В его взгляде застыла мольба и… покорность. Не хватало еще, чтобы об этом узнал Циннер, неожиданно подумала она. Можно представить, какие рекомендации он даст ей, чтобы отвадить этого молодого человека.

В косметическом салоне она задержалась чуть дольше обычного и, опасаясь опоздать, поехала в обход центра города. Чувствуя, что опаздывает и очень волнуется, она купила по дороге бутылку французского коньяка и, с трудом откупорив его, сделала несколько глотков прямо из бутылки.

Убрав бутылку, она заметила, как остановившийся рядом на светофоре водитель «Волги» смотрит на нее. Покрутив пальцем у виска, он прошептал что-то вроде «ненормальная», а то и похлеще. Вот, мол, до чего доходят бабы, да еще сидя за рулем.

В половине двенадцатого Чернышева была в больнице. Телохранители, дежурившие у входа в реанимационное отделение, уже знали ее в лицо. Они пропустили Марину, ни о чем не спрашивая, но проверив ее сумку. Сержант улыбнулся. Он мог ничего не делать. За него все делали телохранители Рашковского.

Пожилой моряк уже ждал ее, сидя в кресле. Он был тщательно выбрит и одет в новый спортивный костюм. Ему явно нравились посещения Марины, и врачи считали, что она положительно влияет на пациента. Разговор затянулся, когда ей позвонили. Она взглянула на часы. Без десяти двенадцать.

– Он подъезжает к больнице, – сообщил ей все тот же бесстрастный голос.

Она взглянула на часы. Все сходилось до минуты. В приемной между реанимационными палатами появилась новая медсестра, которая о чем-то разговаривала с молодой медсестрой, дежурившей в этот день. Новая была значительно старше. Молодая медсестра, неожиданно получившая назначение именно в эту смену, не помнила пожилой коллеги, но не обнаружила этого, чтобы не обидеть женщину.

Рашковский и Кудлин вошли в больницу. Шестеро охранников сопровождали их, образуя плотную группу. Все восемь человек прошли к кабине лифта, но Рашковский, подумав немного, повернул к лестнице, и все телохранители последовали за ним.

Марине снова позвонили.

– Он изменил обычный маршрут, – сообщили ей, – выходите в приемную. Они сейчас будут.

Она взяла книгу, прощаясь с адмиралом. Вышла в приемную, где находились две медсестры и сидел один из телохранителей. Остальные двое находились в коридоре. Как и сержант милиции. Рашковский подошел к ним.

– У нас все в порядке, – доложил один из телохранителей, – консилиум кончился недавно. Врачи все ушли. Если хотите, я позову профессора.

– Нет, – возразил Рашковский, – я сам пройду к нему.

Это был самый тревожный момент в сцене знакомства. Он мог повернуться и уйти, не входя в приемную. Но Рашковский передумал.

– Посмотрю на девочку, – сказал он.

И вошел в приемную в сопровождении двух телохранителей. Марина заметила движение и повернулась в сторону двери. Но еще раньше ее опередила пожилая медсестра – она вдруг прекратила разговор и поспешила к выходу. Рашковский входил в комнату, когда медсестра сильно толкнула Марину. Книга упала на пол, точно перед ногами гостя. Медсестра протиснулась дальше.

– Извините, – сказала она.

Рашковский посмотрел сначала на книгу. Потом на женщину, из рук которой упала книга. Стоявшая перед ним женщина его поразила. Поразил ее взгляд, независимый и гордый. Она была чем-то похожа на его прежнего секретаря, но эта была интереснее. И фигура гораздо лучше. Она посмотрела на лежащую книгу, потом взглянула на него, очевидно ожидая, что он поднимет ее. Но вместо этого, ломая весь подготовленный план, за книгой наклонился один из телохранителей.

Она снова взглянула на Рашковского. В ее взгляде что-то мелькнуло, кажется, интерес. Она задержала на нем взгляд чуть дольше обычного. Телохранитель, подняв книгу, протянул ее Марине. Рашковский заметил – его любимый Хемингуэй. На английском языке. Он изумленно взглянул на стоявшую перед ним красивую женщину.

– Это ваша книга? – спросил он.

– Да, – кивнула она, поспешно беря книгу, словно ей было неприятно, что он увидел, что именно она читает.

– Вы читаете по-английски? – уточнил Рашковский.

– Я люблю Хемингуэя на любом языке, – улыбнулась она.

Рашковский чуть посторонился, и она прошла, обдавая его ароматом неизвестных ему духов. Он еще раз взглянул на женщину – она была не просто красивой, ему нравился именно такой тип лица, фигура.

– Позовите Кудлина, – приказал он одному из своих телохранителей. Тот бросился в коридор. Через секунду вошел Кудлин.

– Узнай, кто эта женщина, – поручил Рашковский, – она читает по-английски. И у нее хороший вкус. Узнай все, что можешь узнать.

Он повернулся и вошел в палату к дочери. Марина уже спускалась вниз в кабине лифта. Она чувствовала, как сильно бьется сердце. Кажется, первая встреча состоялась, несмотря на все накладки. Он должен был обратить на нее внимание. С другой стороны, она впервые увидела его глаза. Она и до этого видела его фотографии, смотрела найденные записи его выступлений и встреч. Но впервые она увидела его глаза так близко. Серые, немигающие глаза властелина. Холодные, жестокие, пронизывающие насквозь глаза победителя. И вместе с тем умные глаза много повидавшего человека. Она всегда помнила фразу о том, что все можно подделать. Кроме умных глаз, которые даются жизнью тем, кто прочел много книг. И понял прочитанное. У него были именно такие глаза.

У стариков иногда бывают мудрые глаза, у сотрудников правоохранительных органов – проницательные, у проституток и много повидавших жуиров – развратные, актеры умеют изобразить человека с пустыми глазами. Но умные глаза – это редкость. И высшая сексуальность мужчины отражена именно в таких глазах.

Марина села в машину, откинув голову на спинку сиденья. Первая встреча состоялась. Если он заинтересуется незнакомкой, все пойдет по плану. Если нет, придется устраивать еще одну встречу. На этот раз используя Елизавету Алексеевну.

 

Глава 10

Он приехал в офис во втором часу дня. Профессор успокоил его, сказав, что девочке уже ничто не грозит. Дело шло на поправку, и врачи обещали поставить на ноги Аню через полтора-два месяца. Он тут же позвал в кабинет Кудлина.

– Прошло уже столько дней, а мы так и не знаем, кто на меня напал. Я не могу чувствовать себя в безопасности.

– Прочесываем весь город. Любому, кто сообщит нам какую-нибудь информацию о покушении, мы обещали выплатить сто тысяч долларов. Николай Александрович проверяет по своим каналам, – несколько смущенно доложил Кудлин.

– Пообещайте двести, триста, четыреста! – распаляясь, крикнул Валентин Давидович. – Все это довольно странно.

– Мы все сделаем, – сказал Кудлин. – Тебя ждет брат Явдата. Он хочет с тобой поговорить.

Младший брат работал в банке телохранителем и подчинялся Явдату. В тот роковой день он остался жив лишь по счастливой случайности. Акпер Иманов стоял перед Рашковским, словно новенькая молодая копия своего старшего брата, – тот же орлиный профиль, усы и длинные волосы, но, разумеется, без седины.

– Ты знаешь, как погиб твой брат? – спросил Валентин Давидович.

– Да, – ответил Акпер, – я все знаю. Мы похоронили его по нашим обычаям.

– Сколько ты у нас работаешь?

– Три года.

– Ты знаешь языки?

– Русский. И по-английски понимаю. Он заставил меня выучить.

– Где ты служил в армии?

– Во флоте. Но это было давно, шесть лет назад.

– Ты ездил с нами в Европу?

– Пять раз. Три раза в Англию. Я полгода провел там, охранял вашу семью. Потом вернулся, когда кончился срок визы.

– Сколько ты получаешь?

– Две тысячи долларов.

– У тебя есть семья?

– Нет, но есть подруга, – он отвечал коротко, зная, как Рашковский ценит свое время. Тот смотрел на стоявшего перед ним молодого человека, словно размышляя. Затем осторожно сказал:

– Явдат был очень верным человеком.

– Я помню, – ответил Акпер.

– С завтрашнего дня будешь начальником моей охраны, – сказал вдруг Рашковский. Он не спрашивал, он просто сообщил. – Будешь получать десять тысяч, – сказал он. – Можешь идти.

Акпер молча смотрел на Рашковского. Он был ошеломлен подобным предложением. Так ничего и не сказав, он повернулся и вышел.

– Установите у него микрофоны, – напомнил Рашковский Кудлину, – по полной программе. В его квартире, в спальне его подружки, в его машине, даже в туалете. Везде, где можно. Я хочу знать, о чем он думает, о чем говорит.

– Хорошо, – кивнул Кудлин, – не беспокойся. Звонил Николай Александрович. Он хочет к тебе зайти. Позвать его?

Он имел в виду генерала Фомичева, возглавлявшего службу безопасности объединения «Армада».

– Зови.

Через несколько минут в кабинет босса вошел высокий, дородный генерал Фомичев. С ежиком коротко постриженных седых волос, мясистым лицом с обвисшими щеками, короткими седыми усами, немного расплывшимся носом, он был похож на старого злого бульдога. Покушение на Рашковского он воспринял как личное оскорбление. Войдя в кабинет, генерал мрачно кивнул и сел за столик напротив Кудлина.

– Что у вас? – коротко спросил Рашковский.

– Нам удалось выяснить некоторые подробности, – сообщил генерал, – установили владельца вишневой «девятки», которая участвовала в нападении. Он обещает дать показания ФСБ, если они его защитят. Сейчас они увезли его куда-то на конспиративную квартиру и охраняют, скрывая свое местонахождение.

– Они его нашли? – быстро спросил Рашковский. – Как они смогли его вычислить?

– Он участвовал в нападении и получил ранение в ногу, – пояснил Фомичев. – Сотрудники ФСБ и МВД взяли под контроль все городские больницы и поликлиники, проверяя всех обратившихся за помощью с огнестрельными ранениями. Они были уверены, что среди нападавших должны остаться раненые, сумевшие скрыться с места происшествия. Кстати, двое из убитых получили по контрольному выстрелу в голову от своих. Это значит, что нападавшие боялись, что мы сумеем на них выйти…

– Говори о пойманном раненом, – нетерпеливо прервал генерала Рашковский. – Почему они не отвезли его в тюрьму?

– Ясно, – пожал плечами Фомичев. – Они считают, что так скорее можно узнать не только тех, кто организовал нападение, но и почему организовали. У нас слишком много врагов в правительстве, Валентин Давидович. Хотя это, возможно, не самая главная причина.

– Тогда назовите эту главную причину, – потребовал хозяин кабинета.

– Возможно, он имеет отношение к их внутренним агентам, – пробормотал Фомичев. В их системе даже на упоминание об агентах КГБ и МВД было наложено строгое табу, и Фомичев, несмотря на то, что уже много лет назад ушел из органов контрразведки, чувствовал себя неловко, словно выдавал служебные тайны.

– Что значит, к внутренним агентам? – спросил, нахмурившись, Рашковский. – Хотите сказать, что он имел отношение к ФСБ?

– Не обязательно. Но возможно. Тогда понятно, как именно они смогли его так быстро вычислить и арестовать. Мы сейчас проверяем поликлиники, важно знать, как в ФСБ вышли на раненого. От этого многое зависит.

– Как его зовут?

– Алексей. Алексей Форин.

– Что думаете делать?

– Узнать, где они прячут свидетеля, – пояснил Фомичев, – это как раз несложно. Потом постараемся его отбить. И, конечно, спрятать, чтобы его не нашли мои бывшие коллеги.

– Что вам для этого нужно?

– Ничего, – усмехнулся Фомичев, – мы все сделаем сами. Вы же знаете, что сегодня любую проблему можно решить с помощью денег.

– Сколько?

– Сто тысяч долларов вполне достаточно, – ответил генерал.

Рашковский оглянулся на Кудлина.

– А ты говорил, что ничего нет.

– У Николая Александровича свои каналы, – пожал плечами Кудлин, – то, что может он, не всегда могу я.

– Контрразведчики такие же люди, как и все остальные, – Фомичев пожал плечами, – у них семьи, дети. Каждый думает о будущем. За сто тысяч долларов я могу узнать адрес, где прячут свидетеля. Но потом мы должны будем устроить на работу этого офицера. Его обязательно вычислят и выгонят из органов.

– Берите деньги и действуйте, – разрешил Рашковский, – мне нужен этот свидетель. Найдите его как угодно. Если понадобятся еще деньги, берите. Дайте гарантии вашему офицеру, что мы его потом возьмем в наше охранное агентство. Но мы должны знать, кто решил организовать нападение на меня.

– Сегодня же вечером будем знать, – твердо пообещал Фомичев.

Генерал сказал правду. Один из его сотрудников вышел на следователя ФСБ, с которым раньше работал, и тот согласился за сто тысяч долларов выдать адрес конспиративной квартиры, где прятали свидетеля. Месячная зарплата следователя после кризиса составляла не более ста пятидесяти долларов со всеми полагавшимися офицерам выплатами. Сто тысяч долларов – это были деньги, которых он не получил бы за всю свою жизнь. Офицера мало интересовала судьба бандита. Он получил твердые гарантии от самого Фомичева, что никто не пострадает во время нападения. Фомичеву он верил, они были знакомы уже много лет.

В семь часов вечера Николай Александрович знал точный адрес, где находится свидетель. Он получил самые важные сведения относительно охраны. В квартире, находившейся на четвертом этаже пятиэтажного старого дома, ценного свидетеля охраняли два сотрудника ФСБ. Дверь они открывали, только получив подтверждающий звонок о приезде новой смены охранников. Во всех остальных случаях к железной двери никто не подходил. Фомичев выслал на проверку одного из своих специалистов. Тот подтвердил, что дверь почти невозможно взломать, во всяком случае – быстро.

К этому времени он сумел выяснить и другие обстоятельства вокруг квартиры. Следователь ФСБ сообщил, что попытаться взять приступом квартиру практически невозможно. Она находилась в доме, рядом с которым, через две улицы, расположено управление милиции. Уже через несколько минут на помощь оборонявшимся могли прибыть сотрудники милиции.

Фомичев знал, что Рашковский не любит, когда медлят с выполнением порученного дела. Кроме того, свидетеля в любой момент могли перевести в другое место. Надо было спешить, но сорвать операцию он тоже не мог.

Положение осложнялось еще и тем, что нападать приходилось на сотрудников ФСБ. Генерал Фомичев вообще был принципиальным противником любого насилия, полагая, что все вопросы можно разрешить, не прибегая к столь крайнему средству. А тут пришлось бы убирать двух молодых офицеров-контрразведчиков, дежуривших в квартире. Он прекрасно понимал, что подозрение в первую очередь падет на людей Рашковского и лично на него. Пока у него все еще сохранялись неплохие отношения с бывшими коллегами. Но если по Москве пройдет слух, что он организовал убийство двух офицеров ФСБ, от него отвернутся все. И если похищение важного свидетеля само по себе – факт невероятный, то убийство сотрудников ФСБ могло спровоцировать войну правоохранительных органов с ним, с Фомичевым. Любой ценой он не должен этого допускать.

В девять вечера к зданию подъехала пожарная машина. И тут с чердака повалил дым, словно пожар ожидал именно этого момента. Развернув шланг, наверх полезли четверо пожарных в форме. Но вместо того, чтобы тянуть лестницу на крышу, они вытянули ее до четвертого этажа. И довольно быстро все четверо оказались на балконе той самой квартиры, где дежурили сотрудники Федеральной службы безопасности.

Офицеры даже не успели понять, что именно происходит. Внезапно на балконе появилась лестница, и ворвавшиеся люди в форме пожарных применили нервно-паралитический газ. Очевидно, «пожарные» получили категорический приказ не убивать сотрудников ФСБ. Один офицер сразу потерял сознание, другой еще пытался что-то предпринять, когда сразу двое напавших оттолкнули его в другую комнату, ударив несколько раз ногами и сломав ему два ребра. Оба офицера уже не могли оказать сопротивление, когда на свидетеля накинули одеяло и спустили по лестнице. Через десять минут, когда приехали настоящие пожарные автомобили, дыма на чердаке уже не было. А еще через несколько минут прибывшие офицеры ФСБ обнаружили своих товарищей в квартире, где уже не было свидетеля.

 

Глава 11

Домой Марина приехала поздно вечером. После встречи в больнице с Рашковским она еще поехала в институт, где задержалась до восьми вечера. Уже сидя за рулем автомобиля, почувствовала, как устала. Долго сидела, опустив голову, словно вспоминая все, что с ней случилось в этот длинный день. И только минут через десять наконец подняла голову, достала ключи.

На стоянке вечером в пятницу машин бывало меньше обычного. Многие по пятницам уезжали за город и возвращались в понедельник утром. Она развернула свой автомобиль, оставила его на обычном месте, ключи отдала дежурному охраннику и отправилась домой. На полпути с огорчением вспомнила, что не купила хлеба. В ее старом доме, где она прожила столько лет, за этим следила соседка, обычно покупавшая хлеб на две квартиры. Но здесь не было такой приветливой соседки или кого-то, кто мог помочь ей в подобных делах. Она взглянула на часы. Булочная была недалеко, но идти туда никак не хотелось.

У дома стоял Андрей. Это ее удивило. Обычно он провожал ее по утрам, по вечерам он не появлялся. Не случилось ли чего? Она поманила его к себе.

– Послушай, мальчик, – устало сказала Марина, – неужели тебе нечем заняться? Пойди на дискотеку, встречайся с подружками, читай книги – жизнь так прекрасна. А ты вместо этого дежуришь у дома старой бабы, которая годится тебе в мамы.

– Это мое дело, – упрямо сказал, чуть покраснев, Андрей. И затем почти дерзко: – Вы мне нравитесь.

– И ты мне нравишься, – сказала она, – но это не значит, что нужно постоянно дежурить у моего дома. Хотя подожди. Может, ты мне поможешь?

Он согласно кивнул. Конечно, он готов помогать ей сколько угодно.

– Я не успела купить хлеб, – сказала она, улыбаясь, – ты не можешь сходить в булочную?

– Только не предлагайте мне денег за хлеб, – пробормотал он в ответ, широко улыбаясь. Ей так нравилась эта чистая, светлая улыбка. – Какой вы любите? Белый или черный?

– Давай «Бородинский», – попросила она, – только быстрее возвращайся, уже поздно. Булочная за углом.

– Буду через минуту. – Он сорвался с места. Она проводила его грустным взглядом. Красивый молодой мальчик. Как и ее сын. Воспоминания о сыне было особенно тягостными. Конечно, его обо всем предупредили. Он обязан рассказывать всем, что его мать работает в закрытом научно-исследовательском институте. Но это все равно большой риск. Вольно или невольно она втянула и своего мальчика в эту непростую операцию. Ведь Елизавета Алексеевна помнила ее сына, и нельзя было подставлять вместо реального мальчика чужого агента. У Добронравовой даже где-то хранились их совместные фотографии.

Марина уже повернулась, чтобы войти во двор, когда увидела выходившего из арки человека средних лет с той стертой внешностью, какая обычно бывает у агентов, ведущих наружное наблюдение.

– Добрый вечер, Марина Владимировна, – вполголоса сказал агент, – идите домой. Не задерживайтесь на улице.

– Почему? – не поняла она.

– Ваш молодой ухажер путает нам все карты. Ему сейчас объяснят, чтобы он здесь не появлялся.

– Как это объяснят?

Агент взглянул на нее и отвел глаза. Она нахмурилась.

– Вы хотите его ликвидировать?

– Ну что вы? – изумился агент. – У него отец известный дипломат. Мы давно не прибегаем к подобным методам. Идите домой. Его просто немного поучат.

– Идиот! – Она оттолкнула агента обеими руками и, повернувшись, побежала к булочной. Бежать на каблуках было неудобно, и она скинула обувь, отбросив дорогие туфли в сторону. За поворотом у стены стоял Андрей, а два здоровяка методично и жестоко избивали его. Он пытался защищаться, как-то отбиться, но против профессиональных громил был бессилен. Его жалкие попытки отбиться только раззадоривали нападавших. Один из них сильно ударил Андрея в нос, и у того пошла кровь, капая на тротуар.

– Хулиганы! – закричала какая-то старушка.

– Негодяи, – Марина бросилась на одного из нападавших. Тот явно не ожидал нападения: резкий удар сумкой в лицо, второй удар в пах. Он согнулся от боли. Второй обернулся с лицом, перекошенным от ярости, и… замер, очевидно, узнал Марину. Он схватил своего напарника и, уже не обращая внимания на его стоны, потащил куда-то в сторону.

Марина достала носовой платок, подошла к Андрею.

– Ваш хлеб, – сказал он, улыбаясь разбитыми губами и протягивая ей хлеб, который он прятал от нападавших. Это растрогало ее до слез.

– Спасибо, – сказала она, протягивая ему носовой платок, – у тебя кровь идет из носа.

– Ничего, – он достал свой платок, – говорят, что это даже полезно.

– Посмотри, в каком ты виде, – вздохнула она, словно перед ней стояло ее собственное дитя, – пошли со мной. Сегодня ты вел себя как благородный рыцарь, спасая мой хлеб. А почему они на тебя напали? – лицемерно спросила она, прекрасно понимая, кто и почему напал на Андрея.

– Не знаю, – искренне удивился он. – Я заметил их еще в булочной. Они всех задирали, задели молодую женщину. Я сделал им замечание. Ну вот они и решили… а ведь, кажется, не были даже пьяны.

– Пошли, уже поздно, – подтолкнула она его к дому.

– Вы здорово деретесь, – сказал он с восхищением, – я от вас такого не ожидал… А почему другой так вас испугался?

– Наверно, понял, что я выцарапаю ему глаза, – пошутила Марина, – идем быстрее, уже поздно. У тебя вся рубашка в крови.

Когда они наконец поднялись в квартиру, она провела его в комнату, достала из аптечки вату, бинты, йод.

– На куртке только одна капля крови, – сказала она, внимательно осматривая парня, – это можно убрать. Не так заметно. А вот рубашка у тебя вся в крови. Снимай, – приказала она, – я брошу ее в стиральную машину. Но тебе придется два часа провести здесь.

Он улыбнулся. Кажется, ситуация ему нравилась.

– А брюки снимать? – пошутил он разбитым ртом. – У меня, кажется, несколько капель попало на джинсы.

– Ничего, – деловито сказала она, – дома постираешь. Сиди смирно и не дергайся.

От его одежды даже пахло сыном. Она помнила запах сына, запах единственного мужчины, который столько лет был с ней рядом. Его отца она помнила все время, но он был словно фантом, когда-то возникший в ее жизни, а затем исчезнувший навсегда. Несколько друзей, которые появлялись потом, не занимали и одной десятой ее души, отданной навсегда сыну. Даже Сергей Кочегин, с которым она встречалась последние годы, и тот не шел в счет.

Она ездила с сыном на всевозможные курорты, устраивала его в лучшие школы, покупала ему лучшие книги. Мальчик рос наблюдательным и любознательным.

Иногда он спрашивал про своего отца, и она рассказывала, что отец погиб много лет назад, еще до его рождения. Став старше, он требовал его фотографий, и она, найдя наконец карточку малоизвестного французского актера тридцатых годов, выставила ее в серванте. Это было смешно и глупо, но ничего другого она придумать не могла.

Она хорошо помнила день, когда он впервые заперся в ванной. И услышала оттуда какие-то непонятные звуки. Он долго не открывал дверь. А потом так же долго мыл руки, не отвечая на ее вопросы. С этого дня он начал меняться. Она замечала это по его трусам, по его простыням, но молчала, понимая, что нельзя оскорблять сына никакими намеками. Его физическое становление проходило у нее на глазах, и она часто мучилась вопросами, что именно в этом случае нужно сказать сыну и как об этом можно сказать.

Однажды он пришел домой и, ошеломленный, рассказал о разговоре в школе. Оказывается, для рождения ребенка, кроме матери, нужен еще и отец, который делает страшные гадости матери, чтобы она родила. Марина хмуро выслушала сына, так и не опровергнув его рассказа. А через несколько месяцев, купаясь в ванной, она обнаружила, как он подсматривает за ней, чуть приоткрыв дверь. Тогда это ее разозлило. Но у нее хватило ума промолчать. Потом стало казаться ей даже забавным. В конце концов, мальчик должен был понять, чем именно мужчина отличается от женщины.

Он перестал приходить к ней по ночам. Когда он был совсем маленьким, ему постоянно снились страшные сны, как и большинству мальчиков, которые словно подсознательно готовятся стать воинами, в отличие от более уравновешенных девочек. Лекарством от любого ночного страха является постель матери, где можно спрятаться от всех кошмаров, являющихся в ночи. Он и приходил к ней ночью, смешно волоча за собой одеяло и жалобно всхлипывая. Иногда, когда мать Марины оставалась у них, он спал с бабушкой.

И лишь однажды она испугалась своего мальчика, который неожиданно вырос и превратился в красивого молодого человека. Это было летом, когда ему исполнилось шестнадцать лет. Лето было жаркое, и он, придя из школы, поспешил в душ, чтобы затем отправиться в спортзал. В тот субботний день она возилась на кухне, колдуя у плиты. Кулинарное искусство было явно не ее коньком. Она испачкала халат, брызнув на него вишневым соком. Тогда в их квартире еще не было кондиционера, и она сняла халат, отбросив его в сторону, чтобы переодеться попозже.

Тогда ей не было еще сорока. А оставшись без халата, она не могла отойти от плиты, в которой сидел пирог, давно обещанный сыну. Вспомнив об испачканном халате, она решила пройти в ванную комнату, чтобы положить его в корзину для грязного белья.

И, только открыв дверь, она вспомнила, что на ней нет ничего, кроме узких трусиков. Сын стоял под душем. Когда открылась дверь, у него расширились глаза. Перед ним стояла полуобнаженная молодая женщина. Она и сейчас помнит его взгляд. Она заметила, как он отреагировал на ее наготу. Она впервые увидела перед собой мужчину.

Так они и стояли несколько секунд, замерев друг перед другом. Но кто-то обязан был первым опомниться. Она отвела глаза. Ей было стыдно за внезапно мелькнувшую у нее мысль.

– Выходи из ванной, – сказала она, хватая полотенце и прикрываясь им. – Мне тоже нужно принять душ, – добавила она и уже в полном смятении вышла из ванной.

Она услышала, как он закрывает дверь. Потом еще долго шла вода, заглушавшая все остальные шумы. Он вышел из ванной немного растерянный и слегка утомленный. Она все поняла. Подойдя к сыну, она поцеловала его в голову.

А потом ночью она долго плакала в подушку, вспоминая и свою одинокую жизнь, и своих неудачных друзей, ни один из которых не смог стать ее единственным, отцом ее сына. Теперь, чувствуя запах молодого тела Андрея, она словно испытывала те самые чувства, которые испытала несколько лет назад, когда вошла в ванную комнату.

Андрей сидел не шевелясь, словно боялся ее спугнуть.

– Ну вот и все, – сказала она, поспешно отходя от него, – до свадьбы заживет.

– Спасибо, – кивнул ей Андрей.

– Я принесу тебе какую-нибудь майку, – предложила она, снова вспомнив о небольшом проколе спецслужб. Ведь если в ее квартире, по легенде, жил ее сын, здесь должны были храниться и его старые вещи. Нужно напомнить им об этом, подумала Марина, проходя в спальню. Через какое-то время она появилась снова, уже переодевшись. Теперь на ней была черная блузка и темные брюки, в которых она ходила дома.

– Майки у меня нет, – виновато развела она руками, – мои майки тебе будут малы, а майки моего сына он увез с собой. Возьми мою рубашку.

– У вас не холодно, – пробормотал Андрей, – ничего страшного, посижу и так.

– Ну, как знаешь. – Она положила рубашку на диван.

Прошла на кухню, приготовила кофе, крикнув в гостиную:

– Ты будешь пить кофе?

– Буду, – ответил он.

– Тебе с сахаром или с молоком?

– Лучше с молоком, – ответил Андрей.

Когда она внесла две чашечки кофе с молоком, он снова разглядывал ее книги.

– Я еще в прошлый раз заметил, какая у вас хорошая библиотека. У вас бывает время читать?

– Редко, – призналась она, усаживаясь на диван. – Сегодня я так устала, – неожиданно для себя призналась Марина.

Он повернулся к ней.

– У вас действительно усталый вид, – кивнул Андрей. – Хотите, я сделаю вам массаж. Меня научила моя тетя. Она хороший врач, кандидат наук, специалист по костным заболеваниям.

– Не хочу, – улыбнулась Марина. – Иди пить кофе. Про тетю, конечно, придумал?

– Честное слово, нет. – Он сел напротив. – Ну, немножко… Это не совсем тетя. Это знакомая моего друга.

– И не кандидат наук, – засмеялась она.

– Не кандидат, – сознался он, – но все равно хороший специалист.

– Когда ты врешь, – добродушно заметила Марина, – ты шмыгаешь носом, прячешь глаза и начинаешь краснеть. Поэтому тебе лучше говорить правду, иначе сразу видно, где именно ты собираешься приврать.

– Бабушка тоже говорит, что я не умею врать. – Андрей посмотрел на телефон. – Можно я позвоню?

– Конечно.

– Бабуля, – быстро сказал Андрей, – это я. Ты не волнуйся, у меня все в порядке. Через два часа буду дома. Да, я у Славика. Честное слово, у Славика. Ну, пока.

– Ты опять шмыгал носом, – добродушно заметила Марина. – Видимо, и бабушка это чувствует.

– Конечно, чувствует, – засмеялся Андрей. Он взял свою чашку, чуть пригубил.

– Через полтора часа будет готова твоя рубашка, – сказала Марина, взглянув на часы, – я закажу тебе такси.

– Не нужно, – торопливо сказал Андрей, – я сам доберусь на метро.

Очевидно, у него было не так много денег и он не хотел в этом признаваться. С другой стороны, на него могли организовать повторное нападение на станции метро. Пока она не поговорит с Циннером, нападения могли продолжаться. И в этот раз Андрея могли избить гораздо сильнее.

– Нет, – решительно сказала она, – я сама знаю, как поступить. В конце концов, ты пострадал из-за меня, когда отправился в булочную. Поэтому позволь и мне немного подумать о моем юном друге.

– Почему юном? – обиженно спросил он. – Мне уже двадцать лет.

– О пожилом, – согласилась она. – Мне в тридцать казалось, что жизнь уже кончена. А в сорок я поняла, что она только начинается.

– Говорят, что женщина сильно меняется после тридцати, – несмело заметил Андрей, – это правда?

– Думаю, что да, – рассудительно ответила Марина. – Это было давно, и я не помню, как именно я изменилась. Но, возможно, ты прав. Мы меняемся с возрастом. И не всегда в лучшую сторону.

Они проговорили все полтора часа, пока не была готова его рубашка. Марина достала ее из стиральной машины и, несмотря на протесты Андрея, тщательно выгладила. Ей было приятно заботиться о нем. Он надел рубашку, куртку, церемонно поклонился и пошел к выходу. В этот вечер он даже не спросил – можно ли ему остаться, понимая, что ответ будет однозначно отрицательным.

А она после его ухода долго сидела на диване, не включая телевизор. И думала о чем-то своем. А затем, свернувшись калачиком, уснула, не вставая с дивана. Только ночью, уже в третьем часу, проснувшись, она поднялась с дивана, прошла в спальную комнату и разделась, перед тем как лечь в постель. Почему-то настроение у нее было испорчено, словно она видела тяжелый сон, который так и не могла вспомнить. Она снова уснула, и ей снился молодой человек с двумя лицами. Одно из них было лицом Андрея Камышева, второе принадлежало ее сыну.

 

Глава 12

Рашковский приехал на дачу поздно вечером, когда ему доложили, что Фомичев просит разговора. Он взял телефон, взглянув на часы. Был уже десятый час вечера.

– Я еду к вам, – доложил генерал.

– В чем дело? – спросил Рашковский.

– Я выезжаю, – коротко сообщил Фомичев, – у меня не телефонный разговор.

Рашковский спустился вниз, чтобы встретить генерала. Если Фомичев говорил в таком тоне, это означало, что ситуация действительно требовала личной встречи. Автомобиль Фомичева въехал на дачу через несколько минут. Выбравшись из машины, генерал тут же подошел к Валентину Давидовичу.

– У нас все хорошо, – коротко доложил он, – мы сумели взять свидетеля.

– Где он? – повернулся к нему Рашковский. – Вы его привезли?

– Нет, конечно, – ответил генерал, – это слишком опасно. В ФСБ могут просчитать варианты и довольно легко понять, что это мы с вами организовали похищение. Мои люди действовали аккуратно и не убили сотрудников ФСБ, охранявших свидетеля. Это лишний раз укрепит их во мнении, что это дело наших рук. Боюсь, что и без свидетеля у нас назревают большие неприятности.

– Мне это неинтересно. Где свидетель?

– Мы можем туда съездить. Но только на моей машине. Ваша слишком известна. После похищения сотрудники ФСБ могут следить за вашей дачей и за вашими автомобилями.

– Вы стали в последнее время слишком осторожным, – Рашковский хотел сказать «трусливым», но сдержался. Он не хотел обижать генерала. Тот понял намек и мгновенную паузу перед словом «осторожным».

– Я ничего не боюсь, – прохрипел Фомичев, – но вы должны понимать, что они обязательно выйдут на нас.

– Это ваши проблемы. Мы заплатили столько денег, чтобы узнать, где контрразведка прячет свидетеля. Кстати, а почему они не держали его в тюрьме? Ведь оттуда мы бы наверняка не сумели его достать?

– Сам не понимаю, – признался генерал, – говорят, что было указание руководства. Парень ранен в ногу, его нужно было отправлять в больницу или в тюремный госпиталь. Но его почему-то отвезли на квартиру. Хотя, по логике вещей, все понятно. Вы слишком известный человек.

– Поэтому на меня можно нападать? И стрелять моих детей? – зло сверкая глазами, спросил Рашковский.

Генерал промолчал. Он видел, в каком настроении пребывал последние дни Рашковский. За дочь он больше не беспокоился. Но он не понимал, кто и почему организовал это нападение. А не узнав этого, не имел права расслабляться, так как покушение могло повториться, и уже более результативно.

– Едем быстрее, – кивнул Рашковский, – я согласен отправиться на чем угодно.

– Садитесь в мою машину, – повторил генерал, – мы выедем с другой стороны участка. На всякий случай я положил в машину несколько автоматов. Не волнуйтесь, кроме меня, никто не будет знать, куда мы направляемся. Вы можете взять с собой одного человека, заменив моего охранника.

– Акпер! – крикнул Рашковский. – Иди сюда.

Через несколько минут автомобиль генерала, набирая скорость, уже мчался по трассе. На переднем сиденье рядом с водителем сидел Акпер, а позади – сам Фомичев и Рашковский.

– Видимо, его использовали, – тихо докладывал генерал, – Алексей Форин работал в институте обычным охранником. Ему лет тридцать, не больше.

– Кто его нанял?

– Пока не выяснили. Я решил, что будет лучше, если мы сами его допросим. Ранение у него легкое, пуля зацепила мякоть, кость цела, иначе бы его отправили на операцию.

Рашковский промолчал. Ехать пришлось недолго. Они свернули к дачному поселку и довольно быстро оказались у небольшого одноэтажного дома, рядом с которым стоял полуразвалившийся сарай.

Это была дача одного из сотрудников Фомичева. Вернее, заброшенная дача тестя его водителя, на которой никто не жил. Сотрудник Фомичева – бывший инспектор уголовного розыска Арсен Мумиев, которого выгнали из милиции за жестокость. Высокого, почти двухметрового роста детина, с огромными кулачищами и заросшими волосами ушами, торчащими на черепе, напоминавшем сплющенную грушу. Одного вида Мумиева было достаточно, чтобы самые убежденные молчуны, попавшие в уголовный розыск, превращались в ярых болтунов. А те, кто не хотел говорить, оставались с Мумиевым наедине. Легенды утверждали, что он лично убил двух заключенных, раскроив им черепа. Насчет двоих это было преувеличение, но одного рецидивиста Мумиев точно убил на допросе, за что и был изгнан из уголовного розыска, когда начальство пыталось замять дело по факту смерти арестованного.

Во дворе стояла машина, принадлежавшая Мумиеву. В целях конспирации Мумиев забрал пленника и лично отвез его на эту дачу, чтобы никто не был посвящен в эту тайну. Свидетель уже находился в сарае, когда в него вошли Фомичев и Рашковский. Босс взял с собой Акпера, чтобы испробовать его в важном деле. Пленник мелко дрожал. У него были связаны высоко поднятые руки, и он уже понимал, зачем его сюда привезли. Арсен несколько раз проходил мимо него, ничего не спрашивая и не объясняя. Этого было достаточно, чтобы вызвать ужас у связанного человека. Рот у него тоже был предусмотрительно завязан, иначе крики ужаса несчастного огласили бы весь поселок.

Фомичев подошел к свидетелю, посмотрел на него и, тяжело вздохнув, сказал:

– Мы все знаем. Ты участвовал в нападении на автомобиль Рашковского. Нам нужно знать, кто тебя послал?

Свидетель посмотрел на него выпученными от страха глазами. Он понимал, что живым его уже не отпустят.

– Ты слышал вопрос? – спросил генерал. – Кто тебе приказал напасть на автомобиль Валентина Давидовича? У нас мало времени.

Несчастный пленник молчал. Он, очевидно, соображал, что можно сказать, чтобы хоть немного продлить свою жизнь.

– У нас нет времени, – нетерпеливо напомнил Фомичев, – ты хочешь говорить? – Он сделал знак Арсену, и тот снял с его рта повязку.

– Я… мы… я… – мычал пленник.

– Кто тебя послал? – спросил Фомичев.

– Мы… – икнул пленник, – мы… я… там не был. Это ошибка… ошибка…

– У тебя на ноге до сих пор не зажила рана, полученная во время нападения, – деловито сообщил генерал, – не нужно лгать, мы все знаем. И узнаем, что хотим. Но при этом сделаем тебе больно. Очень больно. Ты думаешь, мы будем тебя бить? Или пытать? Нет. Это глупо и не всегда эффективно. Мы сделаем так, чтобы ты сам умолял нас выслушать тебя. Ты ведь уже понял, что мы не уйдем отсюда, пока ты не скажешь нам правду.

– Это ошибка, – сказал, немного приходя в себя, пленник. Арсен стоял за его спиной с повязкой в руках, чтобы заткнуть ему рот, если тот попытается закричать. Пленник чувствовал движение за своей спиной. И запах пота Арсена. Именно поэтому он нервничал еще сильнее. Не в силах повернуть голову, он чувствовал за своей спиной присутствие одного из своих мучителей.

– Это не ошибка, – возразил генерал, – и ты прекрасно знаешь, что это не ошибка. Если ты будешь упорствовать, нам придется сделать то, что мне не хочется делать вообще. Говори быстрее, я же тебе объяснил – у нас мало времени.

– Мы не нападали, – сказал пленник, от страха выдавая себя словом «мы». – Я не хотел, – прибавил он, понимая, что проговорился.

– Где ты был ранен? – спросил Фомичев.

– На охоте, – не моргнув ответил пленник, – меня ранили на охоте. Честное слово, это правда.

– Не хочешь ты говорить правду, – вздохнул Фомичев. – Акпер, принеси из моей машины металлический ящик. Он должен быть в багажнике, попроси водителя, он тебе покажет.

Когда Акпер вышел, пленник посмотрел на Рашковского, не проронившего до сих пор ни слова, на его спутника. И задрожал еще сильнее.

– Валентин Давидович, – заплакал он, – я не хотел. Извините, что так получилось с вашей девочкой. Мы не хотели. Я не хотел…

– Откуда ты знаешь, что получилось с девочкой? – спросил Фомичев у пленника, когда Акпер вошел в сарай, протягивая ему небольшой металлический ящик. Пленник, увидев этот ящик, окончательно потерял голову от страха.

– Я не виноват, – попытался закричать он изо всех сил, но после буквы «я» Арсен, стоявший позади, уже закрыл ему рот.

– А теперь выслушай меня в последний раз, – сказал Фомичев, – у тебя осталось несколько секунд. После этого мы заставим тебя медленно и очень мучительно умирать. У меня в ящике емкость с кислотой. Это не просто больно, это фантастическая боль, когда твой сустав начинает растворяться в кислоте. Даже если я перережу тебе мышцы и кости – будет не так больно. Когда растворяется кость – это страшная, фантастическая, невероятная боль.

Пленник слушал, затаив дыхание. От страха он начал мычать, вытаращив глаза. Взглядом безумца глядя на стоявшего перед ним Фомичева, он кивал головой и продолжал что-то мычать. Генерал раскрыл металлический ящик, вытащил из него небольшую емкость, осторожно ее открыл. После чего достал металлический прут и сунул в кислоту. Послышалось характерное шипение. Фомичев медленно достал металлический прут, показывая, что именно с ним произошло.

Пленник продолжал тяжело дышать. Рашковский отвернулся. Ему были неприятны все эти приемы Фомичева. Если бы не генерал, он давно бы избил стоявшего перед ним негодяя, потребовав, чтобы тот сказал правду. Вспоминая девочку, он сжимал кулаки, ожидая, когда этот тип наконец заговорит. Пленник продолжал мычать. Генерал взглянул на Арсена, тот снял повязку.

– Я все скажу… скажу… – закричал пленник, – я вам все расскажу!

– Говори, – потребовал генерал.

– Они… Они мне сказали… Когда мне…

– Тише, тише, – остановил его Фомичев. Очевидно, он в совершенстве владел методами внушения, добившись от пленника признания путем запугивания. – Не так быстро. Кто и зачем вас нанял?

– Не знаю! – закричал пленник. По его лицу катились крупные капли пота. – Честное слово, не знаю. Нас всех собрали за три дня. Сказали, что нужно напасть на несколько машин. Предупредили, что там будут вооруженные охранники.

– Кто собрал?

– Я не знаю. Меня привезли из Завидова, – тяжело дышал пленник.

– Кто? Кто собирал вашу группу?

– Федор. Федор Суходолов! – крикнул пленник. – Это он меня пригласил. Я ничего не знал.

– Кто такой этот Суходолов?

– Мы с ним вместе сидели, – сообщил Форин.

– Ты судимый? – Фомичев взглянул на Рашковского. Тот молча слушал.

– Нас подставили, – тяжело дышал пленник, – осудили за изнасилование. Она сама хотела, а нас подставили…

– Что у вас было, – крикнул генерал, – говори спокойнее.

– Мы служили в Иркутске. Молодая женщина – путевой обходчик. Мы с Федором были вместе. И еще один парень… А потом она пожаловалась… и нас посадили. Мне дали шесть лет, Федору восемь. Я вышел быстрее. Потом мы встретились в Москве. Он предложил работу. Я не виноват. Я не знал, что там девочка…

– Где он живет?

– Метро «Таганская», улица Нижегородская, – выдохнул пленник. – Я не виноват, – повторял он.

Фомичев посмотрел на часы. Было достаточно поздно, но нельзя терять времени. Он взглянул на Арсена.

– У тебя машина здесь?

– Да, – кивнул тот.

– Возьми моего водителя и быстро туда. Привезете этого Федора. Только быстро. У вас мало времени.

– Я поеду с ним, – предложил Акпер.

– Поезжай, – разрешил Рашковский.

– Нет, – резко возразил Фомичев, – поедет Арсен. По дороге возьмете двоих наших. Ваш охранник должен быть все время рядом с вами. Мало ли что может случиться.

Рашковский согласно кивнул. Арсен передал повязку Иманову, чтобы тот мог зажать рот пленнику в случае необходимости, и сам поспешил к своему автомобилю. Фомичев взглянул на пленника.

– Что он тебе предложил?

– Деньги. Пять тысяч долларов. Он сказал, что все будет нормально. Мы собрались за городом, в Кунцеве. Нас было двенадцать человек. На трех машинах. Нам объяснили, где нужно стрелять. Некоторые плохо говорили по-русски. Двоим дали гранатометы.

– Кто объяснял? Федор?

– Нет. Там был один высокий мужик. Он, кажется, военный. Подробно начертил схему и объяснил нам, где кому стоять. Сказал, что нужно добить в первую очередь самого Рашковского. Всем показал его фотографию.

– Где именно в Кунцеве?

– У ангара. Там есть большой ангар при въезде. Я улицу не помню, – виновато сказал пленник, – напротив бар был. И железнодорожная станция.

– Деньги дали заранее?

– Нет. Только тысячу долларов. Остальные пообещали потом. Но когда узнали, что мы ничего не смогли сделать, вообще не заплатили. Я прятался несколько дней, потом нога начала сильно болеть, и я пошел к врачу. Он сказал, что рана гноится. И когда обрабатывал мне ногу, приехали из ФСБ. Их медсестра предупредила.

– Больше ничего не хочешь сказать?

– Они говорили, что в машине обязательно будет Рашковский, – снова сказал пленник. – Мы не знали, что там его дочь. А когда поняли, стали отходить. Охранники все время стреляли, убили нескольких наших. А меня ранили, но я успел прыгнуть в машину.

– Вам сказали, где именно вас соберут?

– Нет. Ничего больше не сказали. Меня оставили в Завидове и уехали. Я там живу. – Он умоляюще смотрел на Фомичева. Пленник готов был говорить сколько угодно, лишь бы его не мучили и оставили жить.

– Когда в лагере сидел, стучал на товарищей? – вдруг спросил Фомичев. – Сексотом был?

– Нет, – испугался еще больше Форин, – нет. Ни на кого не стучал. Мне оперы несколько раз предлагали, но я отказывался. Честное слово…

– А потом деньги получал?

– Какие деньги? – не понимал несчастный.

– Ладно, все, – отмахнулся Николай Александрович.

Он кивнул Акперу, чтобы тот закрыл рот пленнику, и они с Рашковским вышли из сарая.

– Непонятно, – хмуро сказал генерал, – они напали сборной командой. Мы называем такие «солянкой». Они обычно бывают не очень подготовлены. Видимо, среди них были и профессиональные военные. Этот кретин явно не умеет управляться с гранатометом.

– Меня больше интересует, кто их нанял, – сухо заметил Рашковский.

– Из него мы больше ничего не вытянем. Судя по всему, он не врет. Но мы еще все проверим, – пообещал Фомичев.

В этот момент раздался телефонный звонок. Генерал достал трубку.

– Я понял, – сказал он через некоторое время, нахмурившись, – да, да, я все понял. Спасибо. – Он убрал аппарат, взглянул на Рашковского. – В ФСБ начали поиск исчезнувшего свидетеля, – коротко доложил он. – Один из моих бывших подчиненных позвонил. Они считают, что наши люди похитили свидетеля. Меня сразу вычислили, я же вас предупреждал.

– Вы боитесь? – насмешливо спросил Рашковский.

– Нет. Но у меня есть определенная репутация.

– Почему они так быстро нас вычислили?

– Они все просчитали, – пояснил Фомичев. – Поняли, кому еще нужен этот раненый. Либо тем, кто его нанял, либо тем, на кого он напал. Вот сразу и решили проверить наше алиби. Сейчас одна группа сотрудников ФСБ поехала к вам на дачу. Вторая, наверное, у меня дома.

– Пусть ищут. – Во дворе было темно, и Рашковский недовольно оглянулся.

– Если хотите, мы войдем в дом, – предложил генерал. – Хотя здесь давно никто не живет.

– Что мне там делать, – отмахнулся Рашковский, – я хочу одного: знать, кто поручил этим типам напасть на мою машину. Мне нужно знать, почему меня «заказали».

– Мы все узнаем, – в который раз уверил его Фомичев. – Обязательно узнаем. Я вам обещаю, чего бы мне это ни стоило.

Снова раздался телефонный звонок. Генерал вновь извинился, доставая аппарат.

– Тяните время, – приказал он кому-то из позвонивших. – Они у вас на даче, – доложил он Рашковскому.

– Черт их возьми! – зло пробормотал Валентин Давидович. – Быстро работают. Сколько раз я просил Кудлина найти мне нормального секретаря. Уже сколько дней прошло.

– Нужна сильная женщина, – пробормотал генерал, – у вас сложный график жизни.

Рашковский вспомнил про больницу. Взгляд женщины. Ее уверенные движения, ее лицо, книгу в руках. Он достал свой аппарат, набрал номер.

– Ничего не говорите, – на всякий случай предупредил Фомичев, – ваш телефон могут сейчас прослушивать. Они ищут свидетеля.

– Не беспокойтесь, – отмахнулся Рашковский, – я по другому поводу. Алло, Леня, это Валентин говорит. Слушай, ты узнал, кто эта женщина, которую я встретил в больнице?

– Дочь какого-то дипломата, – ответил Кудлин, – ее отец друг адмирала, который лежит в палате напротив нашей. Она несколько раз к нему приходила.

– Меня не интересует адмирал, – разозлился Рашковский. – Я тебя просил узнать про женщину. У нее в руках была книга на английском языке. Узнай, где она работает, откуда знает английский. Сколько ей лет. Есть семья или нет. Узнай все, что можно.

– Чего ты так нервничаешь, – рассудительно ответил Кудлин. – Я завтра все узнаю. Или в понедельник.

– Завтра! – крикнул Рашковский. – У меня сейчас на даче сотрудники ФСБ обыск проводят. А с ними объясняются мои горничные и охранники. Мне нужен личный секретарь.

– Не нужно было отпускать Карпотину, – пробормотал Кудлин.

– Это мое дело, – отрезал Рашковский, – узнай все и сообщи. А еще лучше поезжай сейчас ко мне на дачу. Они не уйдут, пока кто-нибудь из нас туда не приедет.

– А ты разве не на даче? – удивился Кудлин.

– Чего ты удивляешься?

– Я к себе домой еду. Жена позвонила и говорит, что приехали сотрудники ФСБ, меня ищут.

– С твоей женой ничего не случится. Пусть ищут. Давай срочно на дачу. Они могут устроить обыск и найдут какие-нибудь опасные бумаги. Ты меня понял?

– Да, да, я уже развернулся.

– Объяснись с ними. Скажи, что без санкции прокурора нельзя обыскивать дом, – пробормотал Рашковский, – а ночью они не могли получить санкцию…

– Валентин Давидович, – предостерегающе сказал генерал.

– Я помню, – оглянулся на него Рашковский, – в общем, срочно ко мне на дачу. Я скоро приеду. Мы с генералом заехали в ресторан поужинать, – добавил он условную фразу. Фомичев удовлетворенно кивнул.

– Понял, понял, – пробормотал Кудлин, – я уже еду. Ты только не нервничай.

Рашковский убрал свой аппарат.

– Хорошо, – сказал Николай Александрович, – теперь нужно обязательно заехать в какой-нибудь ресторан по дороге и отметиться. Желательно, чтобы в ресторане был ваш человек.

– Это как раз не проблема, – отмахнулся Рашковский. – Что делать с этим свидетелем?

Генерал нахмурился.

– Он нас видел, – коротко сказал Фомичев, словно вынося приговор. – Даже если все наши мобильники прослушивают, то и тогда ничего нельзя будет доказать. Вы могли потребовать санкцию прокурора в любом случае как законопослушный гражданин, а насчет ночи вы имели в виду конкретное время суток, а не время с начала похищения свидетеля. Но если он даст показания…

– Не тяните. Я все понял. Это один из тех, кто стрелял в мою дочь. Я спросил только для того, чтобы выяснить – нужен ли он вам. Если не нужен – значит, никаких вопросов.

Он даже не спросил, что Фомичев сделает с пленником. Николай Александрович согласно кивнул и вошел в сарай. Увидев его, пленник тяжело задышал. Фомичев взглянул на Акпера.

– Только без шума, – предупредил он, – это один из тех, кто убил твоего старшего брата.

Генерал повернулся и пошел к выходу, доставая телефон. Набрав номер, он вызвал на дачу две машины с охранниками, которые должны были отвезти их сначала в ресторан, а затем на дачу. Он уже не слышал, как за его спиной хрипел пленник. Акпер, сняв ремень, затянул его на шее несчастного. Фомичев и Рашковский уже сидели в машине. Акпер вернулся, усаживаясь рядом с водителем. Последний даже не повернул головы. Его не интересовали вещи, которые он не должен знать. Никто не спросил у Акпера, что произошло в доме.

– Ты поедешь один, Акпер, – приказал Фомичев. – У тебя есть дела. Возьмешь мою машину и уедешь.

Акпер недоуменно оглянулся. Посмотрел на молчаливо сидевшего Рашковского, потом на Фомичева.

– Я должен быть с вами, – сказал он не совсем уверенно.

– Давай-ка выйдем, – предложил генерал недоумевающему парню.

Они вышли из машины.

– Тебе нужно избавиться от тела, – пояснил Фомичев, – и сделать это так, чтобы, кроме тебя, никто не знал, где оно. Ни один человек. Тогда это действительно тайна. Если ты, конечно, не захочешь никому рассказывать. Мой водитель поможет тебе уложить тело в багажник.

– Вы останетесь одни?

– Сейчас сюда приедут наши люди. Не беспокойся. У тебя более важное дело.

Они вернулись к машине, и Фомичев попросил Рашковского выйти.

– Мы останемся здесь, пока Акпер увезет тело погибшего, – пояснил генерал.

– Долго?

– Сейчас сюда приедут наши люди, – пояснил Фомичев.

– Вы же говорили, что мне нужно организовать алиби. Почему мы не уедем вместе с Акпером?

– Чтобы в машине нашли тело убитого? В моей машине, где будем сидеть мы вдвоем? – спросил генерал. – Извините меня, Валентин Давидович, но вы становитесь безрассудны. Это на вас не похоже.

– Да, – кивнул Рашковский, – на меня так подействовало это нападение. Слава богу, что девочка жива. Иначе я… сошел бы с ума.

Акпер и водитель возились у машины. Фомичеву в очередной раз позвонили.

– Слушаю, – сказал генерал.

– Николай Александрович, – услышал он глухой голос Мумиева, – я приехал туда, куда вы меня послали. Но здесь много людей, много моих бывших коллег.

– Я все понял, – быстро сказал генерал, – тебя задержали?

– Нет, но я увидел, как много здесь милиции, и случайно остановился. – Говорил Мумиев так, чтобы его не заподозрили в преднамеренной поездке. – Кажется, здесь кого-то убили. Человек вошел в подъезд, и его убили. Даже контрольный выстрел сделали.

– Ясно, – сказал генерал, – когда это произошло?

– Полчаса назад. Мне подождать или возвращаться?

– Езжай домой, Арсен, уже поздно.

– Вы меня не поняли…

– До свидания, – Фомичев отключил аппарат. Повернулся к Рашковскому.

– Опоздали, – признался он, – только что звонил Арсен.

– Что случилось?

– Его убрали. Видимо, кто-то понял, что мы ищем свидетелей. Сейчас начнут убирать всех, кто знал о нападении.

– Откуда это известно? Арсен видел его труп?

– Его убили в подъезде. Когда Арсен подъехал, там уже были сотрудники милиции. Видимо, его ждали. Он вошел в подъезд, и убийца его застрелил. Арсен говорит, что убийца сделал контрольный выстрел в голову.

– Проклятье, – прошептал Рашковский, – значит, у нас нет шансов? Почему такая быстрая реакция?

– Мы их все равно найдем, – убежденно сказал генерал. – Чем больше действий, тем больше ошибок. Да и реакция о многом говорит.

– Найди, – сказал Рашковский, посмотрев на отъезжавшую машину. В лунном свете Акпер осторожно выезжал с дачи, имея в своем багажнике страшный груз.

Внезапно Рашковский оглянулся и хрипло сказал:

– Поймите, я должен знать, кому нужна моя смерть. И пока я этого не узнаю, я вынужден буду подозревать всех. Все, кто меня окружает. Даже вас.

– Да, – согласился Фомичев, – это правильно.

 

Глава 13

Вечером она приехала на встречу в паршивом настроении. Циннер уже ждал ее, как всегда спокойный и невозмутимый. Даже Степан Кириллович, понявший по выражению ее лица, что сегодняшняя встреча будет нервной, коротко кивнул в знак приветствия, сразу же укрываясь на спасительной кухне.

– Почему вы это сделали? – спросила Марина, войдя в комнату.

Циннер читал газету. Он аккуратно сложил ее и холодно поздоровался:

– Добрый вечер.

– Добрый вечер, – зло бросила она. – Или здравствуйте – как вас больше устраивает. Может, сказать по-немецки, которого я не знаю? Зачем нужно было избивать молодого человека? Я думала, что вы умнее.

– Правильно думали, – кивнул Циннер. – Садитесь и успокойтесь. Вы знаете, что Маркус Вольф, руководитель нашей разведки, сразу после августовского путча вернулся в Германию, где его арестовали…

– Не понимаю, при чем тут…

– Россия выдала Эриха Хонеккера, который был ее самым верным союзником на протяжении стольких лет…

– Вы, очевидно, не поняли, о чем идет речь…

– Сядьте. Я все прекрасно понял. Я отвечаю за вашу подготовку и вашу психологическую устойчивость. Если бы я был чуть-чуть менее нужен вашей стране, меня бы давно отсюда вышвырнули. Сейчас время, как это по-русски говорят, прагматиков, я, кажется, использовал верное выражение. Так вот – я прагматик.

– Когда я разговариваю с вами, мне иногда кажется, что я натыкаюсь на глухую стену, – устало сказала Чернышева, усаживаясь на стул перед ним.

– Вы не правы. Я просто хотел сказать, что я нужен вашей стране как хороший специалист. Американцы дорого бы заплатили за мои знания. Правда, боюсь, что по совокупности я бы получил лет шестьсот или электрический стул за все мои «подвиги» против американцев и их друзей. Поэтому я предпочитаю Москву. И поэтому я никогда не принимаю таких идиотских решений, которое было принято в отношении этого молодого человека.

– Я думала, что вы разрабатываете все детали операции.

– Верно. Как ваш психолог. Но руководитель операции – генерал милиции. Меня удивляет, что он не прислушивается к моему мнению. Хотя неправильно. Я хотел сказать, меня настораживает это обстоятельство. Он, очевидно, не любит науку. В вашей стране меня уже давно ничего не удивляет. Игорь Николаевич узнал о появлении этого молодого человека и принял свои меры. Он считал, что таким образом можно, хорошее русское слово, «отвадить» Камышева от вас. Он со мной не посоветовался, иначе я был бы категорически против этого нерационального поступка. В таком возрасте у молодого человека повышенное либидо, и заставить его столь грубым способом забыть любимую женщину почти невозможно. Кроме того, в разведке не рекомендуются подобные методы. Это типично «полицейская» операция.

– Интересно, что бы вы рекомендовали в таком случае? – недовольным голосом спросила Марина.

– Ликвидацию молодого человека, – невозмутимо ответил Циннер, – например, случайно перешел дорогу не там, где нужно. В его возрасте это случается.

– Господи! – выдохнула она. – Надеюсь, что вы пошутили.

– Конечно. – Он впервые улыбнулся. – Не обязательно привлекать к вам внимание. Можно послать его к родителям. Или еще куда-нибудь в Европу. Должен сказать, что Игорь Николаевич обещал консультироваться со мной по всем вопросам в будущем.

– В любом случае безопасность мальчика важнее всего, – строго напомнила она. – Если с ним что-нибудь случится, я откажусь от операции.

– Все ясно, – проворчал Циннер, – он вам тоже нравится. Кстати, я не понимаю, почему вы делаете из этого такую проблему. В вашем возрасте нужно относиться к этому более спокойно. Это поднимает тонус женщины. Молодой любовник – это всегда приятно. Тем более такой. Вам будет полезно несколько раз с ним встретиться. Вы почувствуете себя увереннее, бодрее. Здоровый молодой белок пойдет вам на пользу. Но, конечно, ваши отношения не должны перерастать во что-нибудь серьезное.

– Может быть, я буду получать белки другим способом? – саркастично усмехнулась она. – Вам не кажется, что вступать в интимные отношения с мальчиком, который годится мне в сыновья, не совсем хорошо?

– У вас осталось советское мышление, – добродушно заметил Циннер, – ну что тут плохого? Вы красивая молодая женщина. Живете одна, без мужа. В настоящее время рядом с вами нет даже вашего друга. Почему вы не можете расслабиться и получить удовольствие? Забудьте о своем возрасте, вы, в сущности, так молоды.

– Только что вы говорили обратное.

– Когда дело касается интимных встреч с таким парнем, как Камышев, я двумя руками за. Когда речь идет о более серьезных отношениях, я вынужден напоминать вам о вашем возрасте. И самое главное, чтобы ваши встречи не помешали нашей операции. Судя по всему, Рашковскому не понравится ваша связь с молодым человеком. Он собственник, хочет знать о своих сотрудниках абсолютно все. По нашим данным, он устанавливает магнитофоны даже в спальных комнатах своих секретарей. И сейчас как раз его люди осторожно наводят о вас справки.

– Значит, клюнули?

– Это означает, что наш план успешно реализуется. Русские выражения иногда очень трудно понять.

– У меня в спальне тоже есть «жучки»? Магнитофоны, как вы говорите.

– Это слово я хорошо знаю. А как вы сами думаете?

– Уверена, что есть. И вы хотите, чтобы я привела парня к себе домой и под хохот агентов, приставленных ко мне, занималась с ним любовью. Представляете их язвительные комментарии насчет бабушки, которая соблазняет мальчика?

– Значит, вас все же заинтересовала эта идея? – усмехнулся Циннер.

– Нет, – она чуть не дотронулась до щеки. Кажется, она покраснела. Нужно отдать должное подлецу Циннеру, он умеет ставить ловушки.

– Если хотите, мы поставим вам скремблер, – предложил Циннер. – Когда вы захотите остаться одна, вы можете его включить, и мы тогда временно не сумеем ничего записывать.

– Не хочу. Если я соглашусь, то вы подумаете, что я сделала это из-за ваших рекомендаций. А я не собираюсь встречаться с Андреем. Ни при каких обстоятельствах. Я по возрасту гожусь ему в матери.

– Его мать старше вас на два года, – заметил Циннер.

– Эту тему мы закрыли. Мальчика не должны трогать ни при каких обстоятельствах. И спать я с ним не буду, даже несмотря на ваши рекомендации. С этим мы разобрались. Теперь давайте перейдем к нашей операции.

– Кудлин осторожно узнает про вас. И в институте, и в больнице. Пока они не появлялись у дома, но, очевидно, скоро будут. Сейчас у Рашковского слишком много дел. Его первоочередная задача – узнать, кто организовал нападение на его автомобили. Его боевики шерстят, кажется, так говорят по-русски, весь город.

– А кто это сделал?

– В том-то и дело, что мы не знаем. В милиции подозревают, что это кто-то из его конкурентов. Но кто осмелится бросить ему вызов – пока не совсем ясно. Игорь Николаевич полагает, что нападение было организовано с участием профессионалов, и теперь контрразведка и милиция ищут организаторов побоища на шоссе. Рашковский устроил всем неприятный сюрприз. Он сумел узнать, где прячут единственного свидетеля. Вернее, не он, а работающий у него генерал Фомичев. Очевидно, проболтался кто-то из сотрудников ФСБ. Фомичев виртуозно организовал нападение, изъял пленника бескровно. Если не считать сломанных ребер у одного из офицеров, все прошло мирно. Это косвенно подтверждает, что похищение организовал лично Фомичев. Ему нужно сохранять свое реноме среди бывших коллег.

– Какое уж реноме при таких нападениях?

– Не скажите, у каждого свои представления о чести. Фомичев хороший профессионал. Он блестяще организовал нападение. В контрразведке среагировали мгновенно, но, конечно, никаких следов исчезнувшего они не нашли. Растаял в воздухе.

– Странно, почему ФСБ все же прятала свидетеля на квартире? – удивилась Чернышева. – Если тот был виноват, он должен был сидеть в тюрьме. А учитывая его важность, они могли держать его в своем изоляторе. Оттуда бы никакой Фомичев его не отбил.

– В этом деле все непонятно, – признался Циннер. – Все попытки МВД осторожно уточнить это обстоятельство наталкиваются на вежливые отказы ФСБ. Возможно, он согласился на сотрудничество, пообещав выдать своих напарников…

– И поэтому его украли и убили. Я думала, что такие вещи в реальной жизни не происходят. Или бывают только, скажем, в Америке.

– С тех пор как в вашей стране вернули деньгам их первоначальное свойство, здесь возможно все то же, что и в Америке, – пробормотал Циннер. – При социализме деньги не были всеобщим эквивалентом счастья. За деньги не все и не всегда можно было купить. А когда вы поменяли серп и молот на доллар, в вашей стране происходит то, чего вы раньше не могли себе представить. За большие деньги кто-то в ФСБ предал своих коллег, за большие деньги Фомичев нашел умелых исполнителей и сделал все, что требовалось. Все продается, и все покупается.

– Зачем вы мне это говорите?

– Чтобы у вас не было иллюзий в отношении Рашковского. Он умный, богатый, красивый человек. Сильный, что привлекает к нему людей. У него очень большая воля, подавляющая людей вокруг него. Но при этом нужно помнить, что вектор у него всегда отрицательный. Он разрушитель, а не созидатель, хотя достаточно интересный человек.

– Я об этом всегда помню. Может, нужна еще одна встреча? Он часто ходит в больницу?

– Нет. Пока рано. Он должен сам выйти на вас. Сейчас Кудлин занят вашим досье. Мы поможем ему с Добронравовой, это наверняка заинтересует Рашковского еще больше.

– Значит, мне остается ждать?

– Уже не так долго. Старайтесь в институте быть более общительной. У вас такой неприступный вид, что это отпугивает многих ваших коллег.

– Надеюсь, вы не посоветуете мне встречаться с кем-нибудь из них?

– Нет, – улыбнулся Циннер, – это совсем не обязательно. У меня есть к вам еще несколько вопросов.

Она вышла из дома, задержавшись еще на полчаса. Общение с Циннером выворачивало душу наизнанку. С одной стороны, он был ее исповедником, с другой – безжалостным врачом, копавшимся в ее душе. Но она действительно чувствовала себя гораздо увереннее после встреч с Циннером, тем увереннее, чем неприятнее были его откровенные и бесцеремонные вопросы, так грубо вторгавшиеся в ее личную жизнь, в которую она много лет не впускала никого.

По странному стечению обстоятельств именно в то время, когда она встречалась с Циннером, за три квартала от конспиративной квартиры происходило событие, напрямую связанное с операцией, в которой она принимала участие. Направляясь домой, пожилой мужчина успел по дороге зайти в магазин и купить две бутылки кефира, о чем его просила жена, успевшая позвонить ему на работу. Несмотря на свой возраст, он все еще работал в управлении кадров МВД. И хотя пенсионеров в милиции, как правило, обратно в органы не брали, для него было сделано исключение.

По оперативным данным ФСБ, он проходил как агент Путник, уже много лет работавший в органах МВД и поставлявший информацию о своих коллегах в контрразведку. Он начал работать на КГБ, еще когда существовал специальный отдел по надзору за милицией, и благополучно пережил трудные девяностые годы, когда контрразведку несколько раз сокращали, дробили и реорганизовывали.

Во дворе, как обычно, шумно играли дети, беседовали на лавочке старушки. Он поздоровался с соседями и вошел в подъезд. Они жили на третьем этаже. В пятиэтажном доме не было лифта. На втором этаже он остановился немного передохнуть. Взял сетку с кефиром в другую руку. Именно в этот момент и увидел двух мужчин, спускавшихся сверху. Именно увидел, а не услышал. Это его немного удивило. Незнакомцы ступали мягко и бесшумно. «Странно, – подумал он, – почему я раньше никогда не видел их в нашем подъезде?»

– Квартира Рябовых в этом подъезде? – спросил один из них.

Рябов был военкомом их района и жил в соседнем подъезде. Путник улыбнулся. Наверное, опять за студентов пришли просить.

– Он живет в соседнем подъезде, – пояснил старик, – вы ошиблись чуток.

Один из незнакомцев сделал два шага вниз, встав почти рядом с Путником.

– Где это? – переспросил он.

– В соседнем подъезде. – Путник поднял руку, чтобы показать, где нужный им подъезд, и в последнюю секунду почувствовал рядом со своей головой движение. Он еще успел обернуться, когда почувствовал, как на его лицо легла сильная мужская рука. Старик хотел что-то сказать, возразить, возмутиться, оттолкнуть молодого нахала. Он вдохнул воздух и потерял сознание: в руке у молодого человека был влажный платок.

Второй незнакомец успел подхватить бутылки кефира, едва не упавшие на пол. Он обернулся. Вокруг никого не было. Первый бережно опустил старика на ступеньки, прислонил к стене. Со стороны могло казаться, что несчастный уселся отдохнуть, перед тем как подняться на третий этаж. Незнакомец достал из кармана бутылочку и, несколько раз ударив старика по щекам, чтобы тот немного начал приходить в себя, поднес бутылку к губам Путника. Тот все еще был без сознания.

– Давай нашатырный спирт, – зло пробормотал первый. Второй достал небольшой пузырек, давая вдохнуть старику. Несчастный дернулся, бессознательно пошарил рукой вокруг, словно вспомнив про бутылки кефира. В этот момент первый еще раз поднес свою бутылочку к его губам. Старик непроизвольно сделал несколько глотков. Он хотел кашлянуть, но незнакомец крепко прижал свою руку к его лицу, не давая ему передохнуть. Старик проглотил влагу, застрявшую в его горле. Через секунду он дернулся, затем еще раз и сразу обмяк, падая на ступеньки.

– Все, – сказал второй, – теперь любой врач поставит правильный диагноз: остановка сердца.

– Бутылки разбить? – спросил первый.

– Не нужно, – возразил второй, – лишний шум будет. У него сердце схватило, он бутылки успел поставить на пол и сел на ступеньку. А потом концы отдал. Никто не придерется. Пошли.

Они спустились вниз и вышли из подъезда, закрыв за собой дверь. Старика нашли через полчаса. Вызванная бригада «Скорой помощи» констатировала обширный инфаркт. Жена умершего даже не разрешила отвезти труп в больницу, зачем нужно было полосовать старика, если все и так было ясно.

Именно в тот момент, когда умершего вносили в квартиру, Марина подходила к своему дому. Уже во дворе она увидела сидевшего на скамейке Андрея. Лицо после побоища распухло. Он был в темных очках, очевидно, скрывавших синяк под левым глазом. Увидев Марину, он быстро поднялся, даже дотронулся до очков, но, вспомнив про свой синяк, убрал руку.

– Добрый вечер, – кивнула она, – опять с визитом?

– Я принес книги, – сказал он, показывая на пакет, лежавший на скамейке, – Хемингуэй на английском. Собрание сочинений.

– Напрасно, – спокойно сказала она, – я не возьму такого дорогого подарка.

– Пожалуйста, – пробормотал он разбитыми губами, – мне будет очень приятно.

Ей стало неловко, словно она обидела парня. Марине хотелось поднять руку и дотронуться до его волос. И, вспомнив слова Циннера, тряхнула головой, словно отгоняя эти мысли.

– Ты взял книги у отца? – улыбнулась она.

– Нет, – скорее удивился, чем испугался Андрей. – Я сам покупал эти книги в Мадриде. Там есть хороший магазин книг на английском языке. Если с Виа-Гранде повернуть…

– Я знаю, – перебила его Марина.

– Вы бывали в Мадриде?

– А где, по-твоему, я могла совершенствовать свой испанский?

Она протянула руку, принимая пакет.

– Большое спасибо. Теперь я твой должник.

– Не за что. – Он кивнул головой в знак прощания и пробормотал: – До свидания.

Молодой человек повернулся, чтобы уйти. В его фигуре было что-то такое трогательное и смешное одновременно…

– Андрей, – вдруг с удивлением услышала она свой голос.

Он обернулся.

– Сегодня ты не хочешь подняться ко мне? – спросила она. Этот вопрос она задала уже осознанно.

– Не знаю… – Ему было стыдно за свой вид, поняла она. За эти темные очки, за разбитое лицо. Ему было неловко демонстрировать перед ней свою очевидную мужскую слабость. «Какой ребенок», – подумала она.

– Нет, – сказал он, решившись, – сегодня не могу.

– Пошли, – вздохнула Марина, – я не буду смотреть на твое лицо. Тоже мне супермен.

Андрей больше не колебался. Вместе они вошли в кабину лифта. Опять этот запах, подумала она. Так, наверное, пахнут все молодые мужчины. В квартиру она вошла первой. Положила пакет на стол.

– Иди, усаживайся на диван, я приготовлю кофе, – сказала она. – И сними свои дурацкие очки.

Она прошла в спальню. Сегодня ей не хотелось больше притворяться. Сняла обувь. Решила надеть домашние тапочки, пусть видит разницу. Глупо ее скрывать. Переоделась по-домашнему – темные брюки, светлая блузка.

Когда она внесла кофе, на его лице появилось странное выражение. Это было не огорчение, скорее смесь удивления и восхищения.

– В домашних тапочках я похожа на бабушку. Ведь так? – сказала она, взглянув на парня.

Андрей покачал головой.

– Вы кажетесь моложе, – признался он, – брюки вам очень идут. И тапочки тоже. Вы кажетесь такой домашней.

– Бери свой кофе, – улыбнулась она. Ей была приятна его реакция.

Он все-таки снял очки. Она была права. У левого глаза расплылась синева.

– Спасибо за подарок, – сказала Марина, – но если ты каждый раз будешь из-за меня драться… Это глупо.

– Они сами на меня набросились, – возразил Андрей.

– Верно. Но всегда можно уйти от драки, – кривя душой, сказала она.

– Я не мог убежать, – твердо сказал Андрей, – это некрасиво.

Такие, как он, не убегают, подумала она. Хорошо это или плохо? Вот и сына она так воспитала. Возможно, им нужно быть более гибкими? Хотя откуда взяться гибкости. Это ведь уже новое поколение, они ничего не знают ни о парткомах, которые следили за «моральным обликом», ни о райкомах, где экзаменовали, задавая вопросы по биографии партийных секретарей всех стран, чтобы дать «добро» на отдых в Болгарии.

– Ты долго жил с родителями в Испании? – спросила она.

– Там была только начальная школа, – пояснил он, – а потом пришлось переехать в Москву.

Она помнила, что каждое их слово записывают проклятые магнитофоны. Ей хотелось сказать что-то теплое, поговорить по душам. Она сама не знала, чего именно ей хотелось…

Он пил кофе судорожными глотками. Молчание становилось двусмысленным. Он поднял на нее глаза.

– Можно мне остаться? – вдруг спросил он.

У всех мужчин одинаковая логика, почему-то подумала она. Если я его позвала, он решил… Хотя нет, он гораздо чище. Просто он не скрывает своего желания. Не хочет его скрывать. Но она помнит об этих магнитофонах…

– Не нужно об этом. – Она все-таки протянула руку и дотронулась до его головы. Надеясь, что здесь нет визуальных камер, хотя ничего нельзя было исключить.

Он тряхнул головой.

– Вы обращаетесь со мной как с ребенком, – обиженно сказал Андрей.

– Извини, – она убрала руку. Жест был действительно материнский. – Я к тебе очень хорошо отношусь, – призналась она, – и ты мне очень нравишься. В тебе есть очень много прекрасных черт характера. Нужных для настоящего мужчины. Поверь мне, я в этом немного разбираюсь. Я ведь кандидат психологических наук, – улыбнулась она, – а сейчас, как тебе уже известно, буду писать докторскую. Ты хороший человек, Андрей, и я не сомневаюсь, что в будущем у тебя все будет хорошо.

– Вы так говорите, как будто прощаетесь, – сказал Андрей.

– Да, – твердо сказала она, – больше мы с тобой встречаться не будем. Я думаю, так будет лучше.

– Вам за меня стыдно после вчерашнего?

– Господи, какая глупость. При чем тут стыдно? Ты вообще не виноват во вчерашней драке. Какие-то хулиганы…

– Они не были похожи на хулиганов, – упрямо возразил Андрей, чуть покраснев, – я долго над этим думал. Они сделали все, чтобы начать со мной драку. Им хотелось подраться именно со мной. И это были не хулиганы.

– С чего ты взял?

– Я немного занимался самбо в школе. Но я ничего не мог сделать. Они были очень здорово подготовлены. Такие «хулиганы» по улицам не ходят. И кроме того, я видел, как вы с ними разделались. Профессионально отработанные удары, жесты. И они вас почему-то испугались, как будто знали вас. Вы от меня что-то скрываете.

«Нас ведь слушают, – с ужасом подумала она, – только этого не хватало. Если он скажет еще нечто подобное, его невозможно будет спасти. Господи!»

– Хватит, – сказала она, нахмурившись, – ты еще скажи, что я нарочно организовала, чтобы тебя избили.

– Нет, не нарочно, но они…

– Все, я сказала, – она невольно протянула руку, дотронувшись до его губ. Он схватил ее руку. Раньше он не позволял себе подобной вольности, удивилась она. Осторожно и мягко он поцеловал ее ладонь. Она не стала выдергивать руки. Пока он молчит, все в порядке. Ей было приятно прикосновение его мягких губ. Но он мог увлечься, и она все-таки мягко выдернула руку.

– Мы, кажется, увлеклись.

– Я хотел…

– Не нужно никаких объяснений. Уже поздно. Потом я начну волноваться, что ты снова ввяжешься в какую-нибудь драку. Иди домой, Андрей, уже поздно.

Он послушно поднялся. Хотел надеть темные очки, но передумал, убирая их во внутренний карман пиджака. Подошел к двери. Она поднялась следом.

– Можно я буду к вам звонить? – спросил он на прощание.

– Не нужно. Лучше, если мы больше не будем встречаться и разговаривать. – Нужно спасать этого мальчика.

Гамма переживаний отразилась на его лице. Но он имел все задатки сильного человека. Поэтому вдруг снова взял ее за руку, осторожно поцеловал и вышел из квартиры. Потом на лестнице долго раздавались отголоски его медленных шагов. Она захлопнула дверь, прислонившись к ней изнутри, словно опасаясь, что он вернется, выбьет дверь и вновь окажется в квартире. Но он не вернулся.

Она прошла в спальню и вдруг громко сказала, обращаясь ко всем, кто ее мог услышать:

– Можете быть довольны. Он больше здесь никогда не появится.

 

Глава 14

Новый кабинет руководителя службы безопасности был гораздо больше прежнего кабинета генерала КГБ. Но Фомичев много раз ловил себя на мысли, что променял бы, не задумываясь, этот кабинет на прежний. Его часто тяготила собственная должность, хотя она сделала его богатым и влиятельным человеком. И все-таки это не то влияние, что было прежде. И когда ему позвонил полковник Авдонин, попросивший о встрече, бывший генерал КГБ знал, что не сможет отказаться. Он прекрасно понял и чем вызван этот звонок, и почему полковник назначил свидание за городом.

Вызвав своего водителя, генерал отправился на встречу. Всю дорогу он молчал, а в нужном месте остановил автомобиль и, к удивлению водителя отпустив его домой, прошел оставшуюся часть пути пешком. Серая «Волга», стоявшая у дороги, была почти не видна в тумане. Он подошел к машине. Из автомобиля вышел мужчина в сером плаще.

«Они не меняются, – с неожиданным удовлетворением подумал генерал, – серая машина, серый плащ. Ничего не меняется за много лет. Даже «Волга». И они по-прежнему работают неплохо, если смогли так быстро меня вычислить. Хотя для этого не нужно быть прекрасным аналитиком».

– Николай Александрович? – спросил незнакомец. У него было неприметное лицо «топтуна», прикрепленного к конкретному объекту. Темный плащик, темная кепочка. Лишь академические очки, скрывающие настороженный взгляд, говорили, что это явно не «топтун».

– Да, это я, – кивнул Фомичев, – а как зовут вас?

– Виктор Авдонин. Полковник Авдонин, – представился он. – Не пройтись ли нам? – предложил он, показывая в сторону парка.

– Пойдемте, – согласился генерал. Он с неудовольствием отметил, что полковник не стал протягивать ему руки при знакомстве. Это было дурным знаком.

– Зачем вы меня позвали? К чему такая конспирация? Вы могли бы приехать ко мне в офис, и мы бы нормально поговорили.

– Вы же понимаете, что это невозможно, – внес ясность Авдонин, – особенно в свете последних событий.

– Каких событий? – задыхаясь, спросил Николай Александрович. Он начал нервничать, предчувствуя непростой разговор.

– Вы украли нашего свидетеля, – сказал Авдонин. Он не спрашивал, он провозглашал абсолютную истину.

– Вы забываете, полковник, что я не вор, а ваш бывший коллега, и, кстати, выше вас по званию.

– Бывший, – подчеркнул это мерзкое словечко полковник, – вы воспользовались своими связями в нашем ведомстве, вышли на следователя ФСБ, который ведет расследование, и купили его, как я подозреваю, за очень большие деньги. Кроме него, о местонахождении Форина знало только несколько человек. Мы проверили всех без исключения. Согласитесь, что вычислить предателя было не так трудно.

– И вы назначили встречу, чтобы лично сообщить мне эту приятную новость? Повторяю специально для вас, я генерал КГБ и никогда не имел ничего общего ни с уголовной шпаной, ни с рядовыми следователями вашего ведомства.

– И тем не менее только вы могли так быстро вычислить место, где мы прячем важного свидетеля. Кстати, вы сработали очень чисто, не тронули наших офицеров. За это – спасибо.

– Хватит, полковник, – поморщился генерал, – мы оба знаем, зачем мы здесь. Вам известно, что я делал в последнее время, а мне – что делали вы. Или догадываюсь. Зачем вы спрятали свидетеля на частной квартире? Только не говорите, что он был ранен и вы поступили так из гуманных соображений. Не нужно. Я же не идиот. Форин был вашим агентом. Я это сразу понял, как только узнал, где именно вы его прячете.

И именно поэтому вы назначили встречу в этом парке. Небось и магнитофон с собой принесли, чтобы записать наш разговор.

– А у вас есть включенный скремблер, – усмехнулся Авдонин.

– Может быть, – согласился Николай Александрович, – поэтому давайте откровенно. Я ничего не знаю и знать не хочу ни про вашего следователя, ни про вашего бывшего стукача. Что с ним, я тоже не знаю. Вот, собственно, и все.

– Теперь я скажу вам нашу версию, – предложил полковник. – Ваши люди вышли на следователя, заплатили ему немыслимые деньги, а затем выкрали Форина. У меня нет никаких сомнений.

Он остановился и посмотрел на своего собеседника. Тот пожал плечами.

– Можете думать все, что хотите.

– Вы его не спасете, – вдруг сказал Авдонин.

– Что? – переспросил ошеломленный генерал.

– Мы оба знаем, о чем идет речь, – быстро сказал полковник, – вы ничего не сможете сделать, Николай Александрович, даже если потратите все его деньги и купите всех наших генералов.

– Это вы планировали покушение? – напрямую спросил генерал.

– Вы все понимаете, – не ответил полковник, – я думаю, что вы успели узнать и про Суходолова.

– Которого вы так быстро ликвидировали, – пробурчал генерал. – Что вам нужно? Вы можете объяснить мне, зачем вам понадобилась его смерть?

– Мы ведь знаем, что именно он «верховный судья», – ответил Авдонин, – а вы знаете о задаче, которую нам поставил новый президент. В стране должен быть только один верховный судья. И это наш президент. Второго мы не потерпим.

– Вы решили его устранить, – медленно произнес генерал, – похоже, что вы правы. Никакие мои усилия его уже не спасут, если вы приняли такое решение. Я думал об этом. Только ваши люди могли так быстро убрать второго свидетеля после исчезновения первого.

– Я рад, что встретил понимающего человека. Нам давно нужно было встретиться, Николай Александрович.

– И вы предлагаете мне его предать? Или… – Генерал нахмурился, взглянул на полковника. – Нет, вы бы не стали меня вызывать сюда. Вы бы просто осуществили задуманное. У вас какой-то план. Мы можем договориться?

– Можем. – Авдонин снял очки, протер стекла, обернулся, словно опасаясь, что их действительно могли подслушать. – Мы гарантируем ему жизнь, а он на некоторое время покидает Москву, уезжает куда-нибудь за границу.

– Не понял. – Генерал чувствовал, как сильнее болит сердце. Он тяжело перевел дыхание. Впервые в жизни он чувствовал себя почти предателем.

– Вы понимаете, что при желании мы его легко уберем. Не поможет никакая охрана. Поэтому я предлагаю вам убедить Рашковского покинуть Москву. На некоторое время. Скажем, на три месяца. За это время мы немного почистим город, и он сможет вернуться. Вот, собственно, и все. Мы гарантируем ему жизнь, а вы гарантируете нам его отъезд.

– Зачем? – все еще не понимал генерал. – Зачем вам это нужно?

– Мы договорились? – спросил полковник вместо ответа.

– У вас есть план. – Фомичев задумался. – Что значит «почистим город»?

– У нас есть конкретное указание нового президента, – пояснил Авдонин. – Всю страну захлестнула преступность. В Москве люди уже боятся ходить по улицам. Каждый день банды устраивают разборки. Мы должны с этим покончить раз и навсегда. Когда Рашковский уедет, мы начнем «чистку».

Генерал задумался. Ему не нравился план, который предлагал полковник. Он думал минуту, другую. Затем решительно произнес:

– Рашковский не согласится уехать.

– Тогда вы сможете присутствовать на его похоронах, – невозмутимо ответил Авдонин. – У нас есть приказ, Николай Александрович. И вы понимаете, что мы его выполним.

– Нравы в нашей конторе не меняются, – пробормотал генерал.

– Вот именно. Я говорю вам откровенно, не пытаясь вас обмануть. Если мы захотим убрать Рашковского, мы это сделаем. Его не спасет ни поездка в другую страну, ни самые лучшие охранники. Как вы понимаете, для человека его профессии никаких гарантий не существует. Он очень богатый человек, влиятельный бизнесмен. И у него, разумеется, много врагов. Кто знает, когда и где наемный киллер захочет убрать Рашковского. А я могу дать гарантию, что он останется в живых. Во всяком случае, пока он снова не появится в Москве.

– Вы говорили – на три месяца?

– Я говорил, что нам нужно три месяца, чтобы почистить город. Но абсолютной гарантии на будущее я дать не могу. Хотя на его месте я бы все-таки уехал.

– Мне кажется, что это шантаж. Если о нашем разговоре узнают…

– Журналисты… – иронично вставил Авдонин, – или мое руководство? Что вы можете сделать, генерал? Рассказать, что я вам угрожал? Я буду все отрицать. Рассказать о моем предложении? Но это глупо. Тогда за жизнь Рашковского я не дам и копейки. Да, это шантаж. У меня есть конкретный план. И конкретные указания руководства. И я собираюсь их выполнить.

– Вы все спланировали с самого начала, – задыхался скорее от гнева, чем от одышки генерал. – Вы хотели устранить Рашковского… Вы…

Он вдруг остановился. Взглянул на продолжавшего шагать Авдонина.

– Полковник, – позвал он своего неприятного собеседника. Тот остановился, но все еще не поворачивался к генералу. – Полковник, – снова осторожно позвал его Фомичев, – но почему тогда вы так ошиблись?

Авдонин повернулся к генералу. Блеснули стекла очков. Он по-прежнему молчал, словно разрешая Николаю Александровичу самому домысливать возможное продолжение этой темы.

– Почему вы ошиблись? – тихо повторил генерал. – Вы ведь должны были знать, что его дочь улетает на учебу… Или вы не знали?

Полковник все еще молчал.

– Почему вы ошиблись? – снова спросил генерал. – Или… Или вы не ошиблись? Вы не ошиблись, – повторил он уже убежденно.

Он вдруг замер, чувствуя, как сильно колотится сердце. Поднял руку, словно собираясь опереться на плечо стоявшего рядом полковника…

– Я все понял, – ошеломленно сказал Фомичев, – вы заранее все просчитали. Вы знали, что в автомобиле будет его дочь. Вы не ошиблись. Вы точно вычислили его реакцию. Она должна была погибнуть, и тогда разгневанный отец начнет мстить всем подряд. Это был ваш план?! Вы так все спланировали?!

– Я не буду отвечать вам, – чеканя слова, проговорил Авдонин, – я полагал, что вы разумный человек. Уберите Рашковского из Москвы, и вы его спасете. Разумеется, его не нужно посвящать в детали нашей договоренности.

– И вы начнете свою «зачистку» в городе. Я, кажется, только теперь начал все понимать. Вы подставили мне Форина нарочно. Вы знали, что я смогу его вычислить. Вы все точно знали. И просчитали реакцию Рашковского. Он уедет, а вы начнете убирать авторитетов и свалите все на Рашковского. Выставите его главным виновником начавшихся разборок.

– Возможно, – ответил полковник, – но лучше быть виновником, чем трупом. Вам так не кажется?

– Он не согласится, – убежденно сказал генерал.

– У вас есть одна неделя, – уточнил Авдонин, – после чего я буду считать, что мы не договорились. Ровно семь дней.

– Подождите, – попросил генерал, – вы понимаете, что человек с его характером не покинет Москвы ни при каких обстоятельствах? Он не любит уступать. И тем более сдаваться.

– Я считал вас более разумным человеком, Николай Александрович, – с явным сожалением произнес Авдонин. – В конце концов, с вашим опытом и знаниями вы найдете работу и в другом месте. Думаю, что мы поняли друг друга. До свидания.

Авдонин повернулся и зашагал к машине. Генерал сделал один шаг, второй… И, чувствуя шальные удары сердца, все-таки прислонился к дереву. Он перевел дыхание и тяжело вздохнул. Он не мог даже представить себе, как убедить Рашковского покинуть Москву. Но Фомичев прекрасно понимал, что Авдонин был прав. Если в стране охоту объявляет контрразведка, то шансов спастись нет. Или почти нет, за исключением тех чудесных случаев, которые выпадают один на тысячу, и их придумывают в кинофильмах и в книгах. Фомичев не верил в чудеса, он верил в логику. И именно поэтому он стоял, опираясь на дерево и чувствуя, как нарастает боль слева, словно собирающая силы, чтобы вырваться наружу.

 

Глава 15

На работу она старалась не опаздывать. А если пользуешься собственной машиной и попадаешь в пробки в центре города, то это становится проблемой. Марина, привыкшая ездить на работу в Ясенево, теперь ловила себя на том, что делает неправильный поворот, когда, задумавшись, ехала совсем в другую сторону.

В их институте был строгий режим, и посторонний не мог проникнуть на территорию без разрешения руководства. Именно поэтому он и был выбран. Если учесть, что, кроме нее, в лаборатории психологии больше не было сотрудников, то ее появление здесь не вызвало ни удивления, ни раздражения.

У нее был небольшой кабинет, выходивший во внутренний дворик. Раньше здесь был расположен склад для уборщицы, а еще ранее комитет комсомола, в котором числилось несколько молодых лаборанток. От комсомола остался небольшой сейф, стоявший в углу, и обитая изнутри красным дерматином дверь. От уборщиц остался стойкий запах стирального порошка, неистребимо въевшийся в стены кабинета. Она привычно открыла дверь, вошла в кабинет, повесила плащ на вешалку. Впереди был долгий день. Иногда она проявляла разумную активность, разговаривая с сотрудниками института, приходила на совещания к директору. Но чаще всего ей приходилось сидеть в кабинете, поглощая книги, о которых она давно мечтала.

Никто не мог знать, что в светильник, расположенный на потолке, была вмонтирована миниатюрная видеокамера, которая круглосуточно отслеживала всех посетителей ее кабинета. И микрофон, позволявший сидевшему в конце коридора сотруднику МВД слышать все разговоры, происходившие в ее кабинете.

На столе лежала книга Юнга. Она подошла к окну, взглянула на дворик. Накрапывал небольшой дождь. Марина повернулась к столу, и в этот момент в дверь постучали. Марина удивленно взглянула на часы. В такое время не бывало посетителей, и с утра все сотрудники занимались своими делами.

– Войдите! – крикнула она, убирая книгу в стол.

Дверь открылась, и в комнату вошел мужчина средних лет. У него были рыжеватые редкие волосы, мясистое лицо, большие уши. Она сразу узнала это лицо. Узнала и стала медленно подниматься со стула. Она была готова к любому повороту событий, к любой неожиданности. Но этот визит ее по-настоящему потряс. Перед ней на пороге стоял сам Леонид Дмитриевич Кудлин, правая рука Рашковского. Это было невозможно, немыслимо. По всем строгим правилам, установленным в институте, он не мог появиться здесь раньше чем через час. От девяти до десяти в институт вообще не пускали посетителей. Очевидно, Кудлину удалось каким-то образом обойти строгие правила и появиться тут сразу после открытия.

На нем был темно-коричневый костюм и серая водолазка. Она знала, что он не любил носить галстуки.

– Доброе утро, – сказал Кудлин, – вы разрешите мне войти?

– Входите, – кивнула она. Скрыть растерянность не удалось. Впрочем, это даже к лучшему. Он должен почувствовать, что застал ее врасплох и она смущена визитом неизвестного столь ранним утром.

Кудлин вошел в комнату. Мягкие манеры, неслышный шаг. Ее удивило, что он был без плаща. Неужели он приехал в одном костюме? И каким образом умудрился получить пропуск? На такую оперативность она не рассчитывала. Впрочем, дерзкое покушение смешало все карты, и у Рашковского появилась острая необходимость в доверенном лице рядом с собой.

– Разрешите сесть, Марина Владимировна? – спросил Кудлин.

– Да, конечно. Извините, но я вас что-то не припомню. Мне казалось, что я знаю всех работающих в нашем институте.

– Я не работаю в вашем институте, – улыбнулся Кудлин, присаживаясь на стул.

– Тогда каким образом вы оказались здесь в столь раннее утро? – улыбаясь, спросила она. – Кажется, у нас режимный институт?

– Мне тоже так кажется, – согласился Кудлин, – но, к счастью, у меня много знакомых. Они помогли мне получить пропуск в ваш институт.

– Удивительно. Значит, вы человек с большими связями. Я думала, что наши правила распространяются на всех. Как вас зовут?

– Простите, я не представился. Леонид Дмитриевич Кудлин.

– Очень приятно. Я вас слушаю, Леонид Дмитриевич. Признаюсь, я заинтригована вашим появлением. Кстати, дайте ваш пропуск, я отмечу.

– Не нужно, – снова улыбнулся Кудлин, – я отмечу его в другом месте.

– Хорошо, – согласилась она: в конце концов, режим института был не в ее компетенции, – я вас слушаю.

– Вы давно работаете в этом кабинете? – неожиданно спросил Кудлин.

– Вам он не нравится?

– Мне он кажется не совсем, хм… большим.

Она усмехнулась.

– Вы пришли только для того, чтобы сказать мне это? – спросила Чернышева.

– Конечно, нет. Я пришел, чтобы с вами познакомиться.

Она должна была изобразить удивление. Или недовольство. Всех вариантов не мог предусмотреть даже Циннер. Но она только пожала плечами. Когда женщине за сорок, ее трудно удивить неожиданным знакомством или назойливым вниманием.

– Только не говорите, что я вам понравилась, – засмеялась Марина. – Мы, кажется, видимся впервые в жизни. Хотя ваше лицо мне кажется знакомым. Может быть, мы все же где-то встречались?

– Может быть, – согласился Кудлин, внимательно наблюдавший за Чернышевой, – но я пришел не поэтому. Мы действительно незнакомы, вы правы. Однако мне любопытно познакомиться с вами. У меня к вам деловое предложение, Марина Владимировна.

– Неужели вы нуждаетесь в рекомендациях психолога? Судя по тому, как вы умудрились попасть в наш институт, они вам ни к чему.

– Нет, конечно. Слава богу, с психикой у меня все в порядке. Я о другом. Перед тем как с вами встретиться, я узнал, что вы получаете около четырех тысяч рублей. Плюс надбавка за звание. Итого – примерно сто семьдесят – двести долларов. Как вы умудряетесь жить на такие деньги, я даже себе не представляю. Хотя говорят, что вы несколько лет работали за границей. Очевидно, старые накопления?

– Если вы будете хамить, вам придется отсюда уйти.

– Извините, я не хотел вас обидеть. Это не входило в мои планы. Я просто привел известные нам факты, перед тем как начать наш разговор. Если вы разрешите, я уточню еще несколько моментов. Говорят, что вы знаете иностранные языки?

– Но если я работала за рубежом, значит – знаю.

– Можно узнать, какие?

– Английский, испанский, – она не стала говорить, что знает французский. Это был перебор. Обычный кандидат наук, даже работающий в закрытом институте, не обязательно знает три языка.

– Прекрасно, – кивнул Кудлин, – вы работали за рубежом?

– Да. Вы можете объяснить, что означает этот допрос?

– Последние два вопроса. У вас есть сын и вы живете одна? Все верно?

– Я не буду отвечать больше на ваши вопросы, пока вы не объясните мне, что происходит.

– Извините еще раз. Дело в том, что я уполномочен предложить вам работу. Достаточно интересную, перспективную, хорошо оплачиваемую. Фирме нужна молодая женщина, знающая языки. Вы нам подходите.

– Насчет «молодой» – я оценила ваш комплимент. Насчет работы – ничего не поняла.

– Я работаю в банке «Армада». Это один из самых крупных банков страны. Нам нужны специалисты в области рекламы и для пресс-службы.

– Я не разбираюсь в рекламе, – строго ответила Марина, – и не собираюсь работать в вашем банке. Думаю, что вы ошиблись.

– Не торопитесь, – не смутился ее отказом Кудлин, – вы еще не знаете, что именно вам предлагают. Я представляю, что значит сидеть в этой комнате после того, как вы побывали в Мадриде или Париже. И не представляю, как можно жить на двести долларов. Но я хотел бы предложить вам совсем другую работу. Более соответствующую вашим интересам, темпераменту. И по вашей специальности. Вы ведь кандидат психологических наук?

Это был самый важный момент в разговоре. Имя Добронравовой должно было прозвучать как можно естественнее. Она это понимала.

– Да. Но я защищалась достаточно давно. Так давно, что успела много позабыть.

– Вы готовили диссертацию в университете?

– Вы это тоже узнали? Я начинаю подозревать, что вы из милиции или из КГБ.

– Сейчас нет КГБ, – напомнил Кудлин, – а в университете у меня есть знакомые. Как раз по вашей специальности. Поэтому я и спрашиваю. Кого вы знаете по университету?

– Многих. – Она начала вспоминать, понимая, как важно не назвать Добронравову первой. Ей даже пришлось вспомнить заместителя декана, еще несколько человек и лишь потом назвать Елизавету Алексеевну.

При упоминании ее фамилии Кудлин вздрогнул. Он ощутимо вздрогнул и, изумленно взглянув на Чернышеву, переспросил:

– Вы знакомы с Елизаветой Алексеевной?

– С Добронравовой? Знакома, и много лет. А почему вы спрашиваете?

– Это судьба, – даже не стал скрывать своей радости Кудлин, – вы как раз тот человек, которого мы долго искали. Вот моя карточка. Я вас жду завтра утром у себя в офисе. В десять часов утра.

– Я завтра работаю, – напомнила она.

– Вы можете отпроситься. – Кудлин взглянул на часы. Он явно торопился и не хотел этого скрывать. Теперь нужно было наносить последний штрих. Когда ее собеседник поднялся, она вдруг сказала:

– Я вспомнила, где вас видела. Мы встречались в больнице. Вы стояли в коридоре и кого-то ждали. В реанимации.

– Правильно, – удовлетворенно сказал Кудлин. Он взглянул на нее: – У вас прекрасная память, Марина Владимировна. Обязательно приходите завтра. Я не хочу ничего заранее обещать, но, если все будет нормально, вы будете получать гораздо более достойную зарплату.

– Меня еще никогда не покупали, – медленно произнесла она, поднимаясь со своего места.

– Не нужно, – поднял он руку, – я вас не покупаю. Я просто предлагаю именно ту цену, которую могу дать. Спрос определяет предложение. Мы все продаемся или покупаемся. Таковы правила игры. До свидания.

Он повернулся и вышел из кабинета, мягко закрыв дверь. Она медленно опустилась в свое кресло. Предстояло осмыслить состоявшийся разговор и вечером встретиться с Циннером. Она не сомневалась, что пленка с разговором будет передана Циннеру сегодня же. Марина взглянула на лампу. Интересно, как Циннер отреагирует на этот разговор. Кажется, она все сделала правильно. Хотя Циннеру трудно угодить. Ей очень хотелось уйти из кабинета прямо сейчас. Но она понимала, что это невозможно. И поэтому отсидела весь рабочий день в своем кабинете, заставляя себя не думать о вечернем разговоре с Циннером.

И даже выйдя из института, она спокойно села в свою машину и поехала в сторону дома, проверяя по дороге возможность наблюдения. Она оказалась права. Два автомобиля, сменяя друг друга, следили за ней. Очевидно, Кудлин решил подстраховаться. Он хотел выяснить, куда именно она поедет сразу после работы. Но она доехала до дома, оставила машину на стоянке. Больше всего она опасалась появления Андрея у ее дома, тогда им заинтересуются и наблюдатели Кудлина. Но его рядом с домом не оказалось. Это ее удивило и обрадовало, хотя возможно, что где-то в глубине души она была разочарована. Но Андрея нигде не было.

Войдя в подъезд, она поднялась до своей квартиры, открыла двери и, войдя в гостиную, в удивлении замерла. На диване сидел Циннер. Он рассматривал какой-то журнал. Заметив вошедшую, он кивнул ей так, словно сидел у себя в кабинете.

 

Глава 16

Кудлин не мог скрыть своей радости. В последние дни Рашковский был вне себя от нетерпения, постоянно подстегивая своего заместителя. После похищения Форина начались повальные обыски в домах руководителей «Армады». Сотрудники ФСБ даже не пытались скрыть вполне обоснованных подозрений по поводу похищения Форина.

Кудлин сел в автомобиль и приказал водителю срочно отвезти его в центральный офис. По дороге он позвонил Рашковскому.

– Валентин, это говорит Леня, – торопливо сказал Кудлин, – я узнал насчет женщины, о которой ты просил.

– Долго узнавал, – раздраженно пробормотал в ответ Рашковский, – позвони мне попозже, я сейчас занят.

– Подожди, – сказал Кудлин, – я узнал про нее много интересного. Оказывается, она защищалась на кафедре, где работает Елизавета Алексеевна. Твоя тетка. Ты меня слышишь?

Рашковский молчал несколько секунд. Затем спросил:

– Может, нам ее подставляют? Нужно проверить. Может, их специально познакомили с моей теткой.

– Они знакомы много лет, – торопливо сказал Кудлин, – ты думаешь, ее готовили столько лет?

– Как ее зовут?

– Марина Владимировна Чернышева. Можешь сам узнать у своей тетки.

– Я тебе перезвоню. – Рашковский отключился. Он сидел в кабинете с представителями японской фирмы. – Извините меня, – пробормотал он переводчику, – мне нужно на минуту вас покинуть.

Он встал из-за стола, оставив изумленных японцев, и вышел из кабинета. Из приемной он быстро набрал номер Добронравовых.

– Тетя Лиза, добрый день, – быстро сказал Рашковский, – это я, Валя.

– Здравствуй, Валентин, – обрадовалась Елизавета Алексеевна, – ты так редко звонишь.

– Я бываю занят.

Он взглянул на стоявшую рядом с ним Лиду и сделал знак рукой, чтобы она вывела из приемной двух постоянно дежуривших здесь телохранителей. Лида испуганно кивнула, показывая парням на дверь.

– Тетя Лиза, я хотел узнать у вас насчет одного человека, – сказал Рашковский, усаживаясь на стол, – вы знаете Марину Владимировну Чернышеву?

– Мариночку? Конечно, знаю. Очень толковый, надежный человек. И красивая женщина. А почему ты спрашиваешь?

– Как давно вы ее знаете?

– Давно. Уже много лет. Кажется, лет двенадцать или тринадцать. Она защищала у нас диссертацию и много консультировалась со мной. У нее была очень интересная тема…

– Подождите, – довольно невежливо перебил ее Рашковский, – это действительно было двенадцать лет назад?

– Да, конечно. Она защитилась у нас на кафедре.

– Где она тогда работала?

– В каком-то закрытом учреждении. Кажется, их называли «почтовыми ящиками». Сейчас она тоже работает в каком-то закрытом институте. Очень умная женщина. Жаль, что у нее не сложилась личная жизнь…

– Как это не сложилась?

– У нее нет мужа. Кажется, он погиб много лет назад, или они развелись, и потом он погиб. Я подробности не знаю, не уточняла. А сынишка у нее был хороший, очень хороший мальчик. Сейчас он уже взрослый.

– Значит, вы ее знаете много лет?

– Да, конечно, знаю. – Она несколько увлеклась. Рашковский не так часто звонил своей тетке, к тому же он всегда торопился, и поэтому сработал «эффект исповедальности». Когда разговаривают два человека и один невольно подлаживается под второго, он часто говорит не совсем то, что думает, а именно то, что хочет услышать первый. Так и Елизавета Алексеевна невольно увлеклась и несколько преувеличила свои отношения с Чернышевой. – Мы общаемся уже двенадцать лет, – добавила она, не уточняя, что в этот период включен и довольно долгий срок, когда они не виделись. Но она сказала именно то, что хотел слышать Рашковский.

– Она с кем-нибудь живет? – спросил он, взглянув на Лиду и жестом попросив воды.

– Ну да, с сыном, – ответила ничего не подозревавшая тетка.

– Я имею в виду мужчину, – улыбнулся он, принимая стакан воды из рук своего секретаря, – у нее есть кто-нибудь?

– Как тебе не стыдно, – возмутилась она, – я такие вопросы ей не задавала. Она взрослая женщина и сама решает, как устроить свою жизнь. А почему ты так ею заинтересовался?

– Ничего. Мне просто было интересно. Спасибо, тетя Лиза, и, пожалуйста, не говорите ей о нашем разговоре.

– Конечно, конечно, – заверила она его таким тоном, что он усмехнулся. – Как твои? Как девочка, мы у нее были в больнице. Это такой ужас.

– Да, – ледяным голосом сказал он.

– Как твои в Англии? Ты с ними говорил?

– Да, конечно. Все нормально. Спасибо, тетя Лиза, я еще позвоню. И до свидания. – Он отключил аппарат, подумав, что она обязательно расскажет об их разговоре самой Чернышевой. Впрочем, это было не так страшно. Затем, повернув голову, он попросил Лиду: – Соедини меня с Кудлиным.

Лида знала о ранении девочки и видела, в каком состоянии он ходил все последние дни. Именно поэтому она мгновенно выполняла требования своего шефа. Набрав номер мобильного телефона Кудлина, она передала трубку Рашковскому.

– Леня, – сказал Валентин Давидович, – ты был прав. Они знакомы уже много лет. Такой подставки не бывает. Двенадцать лет назад я был всего лишь начинающим, дилетантом. Но говорят, она работает в каком-то секретном институте. Может, он связан с органами?

– Она так же связана с органами, как мы с космосом, – пошутил Кудлин, – просто работает в режимном институте.

– Все равно, – жестко напомнил Рашковский, – нужно все точно проверить. Еще несколько раз. Не мне тебя учить. А вообще-то это удача. Тетя Лиза говорит, что у нее нет мужа. И она, кажется, знает английский.

– Еще и испанский. Она работала за границей.

– Тогда это просто находка. Ладно, приезжай ко мне, поговорим.

Рашковский бросил трубку Лиде, поправил галстук и пошел в кабинет продолжать переговоры с японцами. Когда он закончил переговоры, Лида доложила, что он должен ехать на заседание бюджетного комитета Государственной думы, куда были приглашены все ведущие банкиры страны. Он собирался выйти из кабинета, когда к нему вошел Фомичев. Увидев генерала, Рашковский нахмурился. В последнее время Николай Александрович все чаще напоминал ему о собственных провалах.

– Что случилось? – спросил Рашковский.

– У меня к вам разговор, – сказал Фомичев. – Очень важный разговор, – торопливо добавил он.

– Потом, – отмахнулся Рашковский, – я сейчас очень занят.

– Нет, – неожиданно твердо ответил генерал, – у меня к вам очень важный разговор.

Рашковский взглянул на него.

– Говорите, – потребовал он.

– Не здесь, – неожиданно сказал Фомичев.

– Как это – не здесь? – не понял Рашковский. – Вы меня уверяли, что в моем кабинете абсолютно безопасно. Вы говорили о самой совершенной защите.

– Верно, – сказал с убитым лицом генерал, – но мне нужно с вами поговорить.

– А здесь говорить нельзя?

– Нет, нельзя.

– Тогда у вас в кабинете.

– Нет. – У генерала было не просто плохое настроение. Он был явно не в себе.

– В моей машине, – предложил Рашковский, но собеседник покачал головой. – Что происходит? – разозлился Валентин Давидович. – Вы можете мне внятно объяснить?

– Я хотел бы с вами поговорить, – опустил голову Николай Александрович, – может, мы выйдем из вашего кабинета?

Рашковский понял, что произошло нечто невозможное. Он испытующе взглянул на генерала. Затем нажал кнопку прямой связи со своим секретарем.

– Лида, я никуда не еду. Пойдем, – сказал он Фомичеву.

Они вышли в приемную.

– Здесь мы можем поговорить? – зло спросил Рашковский.

– Нежелательно, – честно признался генерал.

– Тогда куда? – рявкнул Рашковский. – Куда мне идти? В свою спальню, в туалет, в комнату отдыха? Куда мне спрятаться от «жучков»? Что мне делать, если вы не можете обеспечить элементарную защиту от прослушивания? Куда мне бежать?

– Идите за мной, – предложил генерал.

Они вышли в коридор. Фомичев шел первым. Они дошли до конца коридора и остановились перед туалетами. Слева был мужской.

– Я так и думал, – зло пробормотал Рашковский, – что в конце концов вы загоните меня в сортир.

Фомичев постучал в правую дверь, словно в кабинет.

– Вы ошиблись, – прохрипел Рашковский, – здесь женский туалет. Или вы хотите, чтобы мы вошли туда?

Фомичев постучал еще раз, затем открыл дверь. В туалете никого не было.

– Войдите, – предложил генерал, – это единственное место на этаже, где вы не можете появиться. Именно поэтому мы сюда и пришли. Войдите, у меня действительно исключительно важное сообщение.

Когда Рашковский вошел, Фомичев закрыл дверь.

– Положение очень серьезное, – сказал генерал, – настолько серьезное, что я должен рассказать вам все, чтобы вы сами решили, как именно поступить.

– Что произошло?

– Я знаю, кто стоял за нападающими. Кто их нанял.

– Имя? – придвинулся ближе к генералу Рашковский. – Назовите мне имя.

– Это ФСБ, – выдавил Фомичев, – это были их люди.

– Что?! – изумленно спросил Рашковский. – Вы с ума сошли? Как это ФСБ? Вы хотите сказать…

– Да, – впервые позволил себе перебить Рашковского Фомичев, – они организовали нападение на ваш кортеж. С самого начала я был уверен, что здесь нечисто. К тому же Форина спрятали на квартире, а не в тюрьме. А когда они так быстро убрали второго свидетеля, я понял, что за этим нападением стоят спецслужбы.

– У вас есть факты или это ваши домыслы? – спросил Рашковский.

– Факты, – сурово ответил генерал, – я встречался с представителями ФСБ. Мне поставили условие, чтобы вы уехали из страны. В течение недели. Иначе нападение повторится и они вас ликвидируют.

– Как это – уехал? Они мне решили угрожать? Они, очевидно, не понимают, с кем связались. Я сообщу об этом во все газеты, дам сообщение по всем телеканалам, я обращусь в Думу, к новому президенту.

– Нет, – устало ответил Фомичев, – ничего не выйдет.

– Почему не выйдет?

– У них есть конкретное указание. Вы же понимаете, что на такое убийство они не могли пойти без санкции руководства. У них была эта санкция, Валентин Давидович.

– Кто им дал разрешение? Директор ФСБ? Премьер? Кто?

– Сам президент, – ответил генерал.

Рашковский оглянулся по сторонам. Почему-то подошел к зеркалу, поправляя галстук.

– Так, – сказал он, оборачиваясь к генералу, – значит, так. Откуда вы это знаете?

– Я же вам объяснил. Мне сделали конкретную раскладку. У них есть указание нового президента избавить страну от преступности. Они не будут церемониться, Валентин Давидович. И не станут искать доказательств вашей вины. Все это в прошлом. У них есть конкретный приказ убрать несколько авторитетов, устрашив остальных. Если вы не уедете, то будете первой жертвой.

– Значит, я должен показать им, что испугался. Должен сбежать?

– Иначе они вас убьют. И я не смогу вас защитить. Вы же понимаете, Валентин Давидович, что никакой защиты от ФСБ не существует. Я могу охранять вас от преступников, могу каким-то образом попытаться защитить вас от наемных киллеров. Но от ФСБ я вас защитить не смогу. И вы это должны понимать.

– Что вы мне советуете? – спросил Рашковский с перекошенным от сильного волнения лицом.

– Не знаю, – честно признался Фомичев, – если это указание президента, они пойдут на все.

– Вы думаете, президент приказал им меня убить?

– Конечно, нет. Он приказал навести порядок, поприжать преступность. А вы для многих знаковая фигура. Все об этом знают. Поэтому решили начать с вас.

– И чуть не убили мою девочку. Если это были сотрудники ФСБ, почему они стреляли в мою дочь?

– Не знаю, – чуть запнувшись, соврал генерал, – может, у них тоже бывают накладки.

Рашковский был интуитивным руководителем, и он почувствовал некоторую заминку.

– Накладка, – насмешливо повторил он, – значит, и у них бывают накладки?

– Может быть, – печально ответил генерал, – иногда бывают подобные вещи.

Он не стал говорить своего предположения о том, что сам не верил ни в какие накладки. Он не стал говорить, что все было рассчитано именно с целью взбесить самого Рашковского. Он не хотел этого говорить. Но и вообще промолчать он не мог.

– Вы должны уехать, – повторил Фомичев, – и быть готовым к неприятностям. Не исключено, что в стране начнутся новые разборки. В контрразведке постараются поссорить разные группировки друг с другом, чтобы понятие «верховный судья» окончательно потеряло свой смысл. Извините меня, Валентин Давидович, но это правда.

– Я понимаю. – Рашковский подошел к раковине, наклонился, открыл воду, плеснул на лицо. Дверь задергалась.

– Нельзя! – крикнул Фомичев. В дверь постучали, и они услышали голос Кудлина.

– Что произошло? – спросил Леонид Дмитриевич. – Почему вы здесь?

– Он тебе расскажет, почему мы здесь, – сказал Рашковский. Он ослабил узел галстука и начал умываться. Затем достал салфетки, вытер лицо. Фомичев и Кудлин молчали.

– Я еще подумаю, – тяжело дыша, сказал Рашковский. – Нужно все продумать. Поедем ко мне на дачу. Погуляем вокруг дома, посоветуемся. Расскажите Лене обо всем, Николай Александрович, пусть «порадуется» вместе с нами.

Рашковский повернулся и вышел в коридор, ничего не добавив к сказанному. В коридоре стояла испуганная Лида.

– Вам звонили из Министерства финансов, – сообщила она, – говорят, что…

– Пошли они все… – Рашковский отмахнулся от Лиды.

 

Глава 17

Циннер сидел на диване. Он дождался, пока Марина закрыла дверь, и только тогда, не поднимаясь, кивнул ей в знак приветствия.

– За вами следили, – невозмутимо произнес Циннер.

– Я это заметила. Действовали нагло и непрофессионально. Но следили довольно плотно.

– Мы так и думали. Кудлин человек достаточно осторожный, хотя его неожиданное появление у вас в институте явно не входило в наши планы.

– Вы уже выяснили, как он сумел попасть в институт?

– Он вышел на заместителя директора, брат которого работает в одном из филиалов «Армады». Это, конечно, нарушение, но, когда утром Кудлин появился у ворот института вместе с братом заместителя директора, им выписали специальные пропуска.

– Он гениальный человек, – с отвращением заметила Марина, сбрасывая туфли. Она оставила плащ на вешалке, прошла в комнату и села в кресло рядом с диваном.

– Он очень опасный человек, – заметил Циннер. – Вы знаете, конечно, что рядом с Рашковским всегда два самых близких человека – это Кудлин и Фомичев. Они крайне опасные люди, причем один стоит другого. Кудлин настоящий мастер провокаций, а Фомичев не верит никому, даже самому Рашковскому. Вы должны все время помнить об этих соперниках.

– «Сладкая парочка», – поморщилась она, – я понимаю.

– Вас будут проверять еще много раз, – продолжал Циннер, – вы видите, как действует Кудлин. Даже мы не могли предположить подобный визит. Его, конечно, торопит Рашковский, без Карпотиной ему очень сложно.

– Почему она все-таки ушла? Неужели только из-за напряженного графика работы?

– Этого мы пока не знаем, а выяснять не торопимся. Если они сохранили хорошие отношения, то о нашем визите к ней сразу узнает Рашковский, а это – крах всей операции.

– Я понимаю…

– Мы проанализировали ваш разговор. В целом вы неплохо провели беседу с Кудлиным, особенно хорошо прошло с Добронравовой. Это был сильный ход. Кстати, он уже успел позвонить Рашковскому и рассказать про вас. А тот, в свою очередь, перезвонил Елизавете Алексеевне. Мы сумели записать два их разговора. Я принес кассету, вы можете прослушать оба разговора. Судя по всему, Кудлин предложит вам работать на Рашковского. Но не надейтесь так быстро попасть сразу к Валентину Давидовичу. Вас будут проверять. Много раз проверять. Всегда помните об этом. Одна ошибка, и мы не успеем вам помочь.

– Не забывайте, Циннер, что я не двадцатилетняя девочка.

– Я помню. Именно поэтому я взываю к чувству вашего разума, полковник Чернышева. Вам нужно быть готовой к любой неожиданности. Очень хорошо вы напомнили ему, где именно вы виделись. Это произвело впечатление. Вы сделали все как нужно. Не сразу его вспомнили, а именно в конце разговора. То есть у вас хорошая память на лица, но все же – для вас встреча рядовая. В общем, все к месту.

– Наконец вы меня похвалили.

– Я вас не хвалил. Я просто высказываю свою точку зрения на состоявшийся разговор. Профессиональную точку зрения, Марина Владимировна. У нас есть серьезные подозрения, что они захотят проверить вашу легенду еще много раз. В том числе и вашего сына.

– Только не это, – попросила она, – я бы не хотела его впутывать.

– Мы тоже. Но они наверняка станут расспрашивать вас о сыне. Нам очень не хотелось бы впутывать его в эту операцию. Поэтому в Сорбонне появится другой студент, якобы ваш сын. Можно ожидать любой провокации, поэтому мы решили каким-то образом подстраховаться. Вам нужно будет познакомиться с «вашим сыном». Он похож на вашего настоящего сына, хотя старше его на четыре года. Вы можете с ним обговорить некоторые детали.

– Где он находится?

– В соседней квартире. Когда я уйду, вы можете пригласить его сюда и поговорить. Очень толковый молодой человек. Кстати, у него бабушка француженка. У вас не было в роду французов?

Она покраснела. Не стоило говорить Циннеру, кто именно был отцом ее ребенка.

– Он сотрудник милиции?

– Он учится в Волгоградской школе милиции.

– Хорошо, – кивнула она, – мне тоже кажется, что так будет правильно.

– У меня есть список вопросов, которые вы должны с ним обсудить, – сообщил Циннер, – я оставлю их вместе с кассетой. Вам придется сегодня ночью много поработать.

– Ничего страшного. Надеюсь, вы не станете советовать, как мне одеться на встречу с Кудлиным.

– Желательно строгий брючный костюм. Он абсолютно равнодушен к женщинам и поэтому должен видеть перед собой просто делового партнера. Поэтому минимум косметики, минимум макияжа.

– Учту, – устало кивнула она.

– Вас что-то волнует? – неожиданно спросил он. – Я чувствую, что вас что-то волнует. Или вас беспокоит предстоящая встреча с Кудлиным?

– Нет, конечно. Я боялась, что Андрей будет ждать меня и его могут заметить. Почему его нет?

– Вы же сами хотели, чтобы его больше здесь не было.

– Это вы его убрали? – заметно волнуясь, спросила она.

– Если вы могли подумать об этом, значит, подобные мысли и мне могли прийти в голову. Я тоже подумал об этом настойчивом молодом человеке. Ведь он мог испортить нам всю игру. Представляете, что может подумать Рашковский, если ему расскажут о столь юном воздыхателе. Он решит, что вы содержите альфонса.

– Вы же прекрасно знаете, что это не так.

– Верно. Но я не Рашковский.

– Куда вы убрали мальчика?

– Он не мальчик. Он молодой человек. Не волнуйтесь, с ним ничего не случилось. Просто его на сегодня убрали отсюда. Нет, это сделали не мы. Его позвали в университет. Там возникли какие-то проблемы.

– Это ваша работа?

– А вы хотели, чтобы он остался здесь и его убирали с помощью переодетых сотрудников милиции? Вам нравится, когда его бьют?

– Он опять приходил?

– А вы как думаете? – Циннер вздохнул. – Вы напрасно меня не послушали. Вы относитесь к этому слишком серьезно. Вообще у вас в стране непонятное отношение к сексу. Или безумные оргии, или непонятное, как это по-русски, ханжество. Я правильно употребил это слово?

– По-вашему, я ханжа?

– Не обижайтесь. Может, я недостаточно хорошо владею русским языком. Но я действительно не понимаю, почему вы так настойчиво отвергаете молодого человека. Одинокая женщина… Ну, ладно. Хотя проблема Камышева все равно остается. Мы попросим его отца вызвать парня в Аргентину. Хотя бы на месяц. Так будет спокойнее для всех нас.

– Может быть, – согласилась она. Ей было приятно, что Андрей все-таки пришел, несмотря на вчерашний разговор. Марина поднялась и заставила себя пройти в спальню, чтобы переодеться. Циннер остался сидеть на диване.

– Включите микрофон, – попросила Марина, – я послушаю, о чем они говорили.

Циннер достал и включил микрофон. Послышался голос Кудлина:

– Валентин, это говорит Леня… – Она начала снимать платье, прислушиваясь к разговору. Когда Кудлин сообщил, что Чернышеву должна знать родственница Рашковского, сразу стало ясно, что тот заинтересовался этим. Однако Валентин Давидович был достаточно осторожен и поэтому спросил:

– Может, нам ее подставили?

Она замерла, но, слушая разговор, продолжала раздеваться. Когда она сняла наконец колготки, Рашковский дозвонился до своей тетки.

– Тетя Лиза, добрый день, – услышала она голос Валентина Давидовича. – Это я, Валя.

Теперь шел разговор между взволнованной звонком столь известного племянника Елизаветой Алексеевной и самим Рашковским. Она уже успела надеть домашнюю одежду, когда услышала, как Елизавета Алексеевна со вздохом говорит:

– Очень умная женщина. Жаль, что у нее не сложилась личная жизнь…

– Как это – не сложилась? – в голосе Рашковского был интерес.

– У нее нет мужа… – начала объяснять Добронравова.

Когда Марина вышла из спальни, Рашковский спросил:

– Она с кем-нибудь живет?

– Кажется, это самое главное, что интересует мужчин, – недовольно пробормотала Чернышева, усаживаясь в кресло.

Разговор закончился, и Рашковский отключился. Затем он снова позвонил Кудлину. И предложил еще несколько раз все проверить.

– Интересные разговоры, – согласилась она, взглянув на Циннера.

– Будет еще интереснее, если я вам скажу, что их разговоры прослушивает еще кто-то. В МВД считают, что Рашковского очень плотно ведет ФСБ. Вы меня понимаете? Вполне возможно, что нам придется защищать вас не только от бандитов, но и от сотрудников контрразведки.

– Они его подозревают?

– Он слишком известный человек. Поэтому любой новичок, появившийся в окружении Рашковского, будет очень плотно проверяться. И у нас могут появиться новые проблемы. Хотя мы, кажется, предусмотрели все возможные варианты.

– Если его все подозревают, почему просто не арестуют? – спросила Чернышева. – Для чего нужны все эти игры?

– Где конкретные доказательства? Кроме того, всех интересуют его международные связи. В управлении по борьбе с организованной преступностью хотели бы знать всех членов преступного синдиката, который он возглавляет. Я уже не говорю о всех счетах его организации. Но боюсь, что ФСБ начала серьезную игру против него.

– Почему вы так думаете?

– Помните, я говорил вам про Форина, исчезнувшего свидетеля покушения на Рашковского. Контрразведка сразу же провела обыски в домах Рашковского, Фомичева, Кудлина. Но самое интересное, что почти сразу погиб некий Суходолов, друг Форина. В этот же вечер. Бандиты так оперативно не работают. Вы меня понимаете?

– Что вы хотите этим сказать?

– Пока не знаю. Но я психолог и обязан уметь анализировать поступки людей, понимать их мотивацию. Боюсь, что мы даже не представляем, в какую сложную игру пытаемся вставить свою операцию.

– Вы боитесь?..

– За вас, – кивнул Циннер, – и не потому, что вы мне так нравитесь. Я не люблю, когда не могу понять правил игры. Более всего меня всегда страшила непредсказуемость человеческих поступков.

– Именно поэтому вы пытаетесь все рассчитать, даже предлагаете мне покрутить любовь с этим парнем.

– Ох, какая вы злопамятная, – пробормотал Циннер. – Я оставляю вам вопросник. Ваш «сын» сейчас находится в соседней квартире. Когда я уйду, он к вам придет. Постарайтесь обговорить с ним все детали. Как можно больше деталей. Впрочем, мы его немного натаскали.

Он поднялся с дивана.

– Вы даже не предложили мне кофе, – упрекнул он ее на прощание.

– Я не считала вас гостем, – призналась она, – скорее хозяином. Вы так бесцеремонно вошли. Я думала, что скорее вы предложите мне кофе.

– У вас злой язык, – вздохнул Циннер. – Между прочим, завтра не увлекайтесь. Ни в коем случае не вспоминайте больше про Елизавету Алексеевну. Одного раза было вполне достаточно. Ожидаемый эффект достигнут. Злоупотребление ее именем вызовет подозрение у Кудлина. Вы меня понимаете?

– Вполне. – Она встала следом за ним.

– Он должен увидеть в вас исполнительного секретаря. Умного, внимательного, наблюдательного, дисциплинированного. На встречу ни в коем случае не опаздывайте. И самое важное – держитесь скромно, но гордо. Покажите, что у вас есть принципы. Но не нужно демонстрации своей абсолютной независимости. Вас должно заинтересовать его предложение.

– Я все понимаю.

– До свидания, – Циннер кивнул ей на прощание и пошел к двери. Он сам открыл дверь и вышел из квартиры. Она опустилась в кресло. Закрыла глаза. И почти сразу раздался звонок, словно гость ждал на лестничной клетке. Она подошла к двери, посмотрела в «глазок». Циннер был прав. Этот молодой человек был удивительно похож на ее сына. Действительно, очень похож. Она улыбнулась. Кажется, ей будет интересно говорить с этим молодым человеком. И она открыла дверь…

 

Глава 18

Когда утром раздался звонок, он уже понимал, что ему в очередной раз придется вспомнить о своем «блатном прошлом». Как правило, в колониях и тюрьмах существует разветвленная сеть агентуры оперативников, которые исправно докладывают о всех замыслах заключенных. Большая часть уголовных дел также расследуется с помощью милицейской агентуры. Однако иногда, при особо опасных преступлениях и для более квалифицированного расследования, к делу подключаются настоящие суперпрофессионалы – сотрудники милиции, выдающие себя за преступников и имеющие определенные связи в преступной среде. Такие люди используются только в исключительных случаях, так как велика опасность разоблачения. Как бы здорово ни работал офицер милиции, рано или поздно его вычисляют, и тогда приходится либо прекращать операцию, либо убирать его из игры.

Подполковник Константин Цапов был именно таким суперпрофессионалом. На его счету было несколько опасных внедрений, когда его жизнь висела на волоске – любой из находившихся бок о бок с ним преступников мог его опознать. Однако дерзость в сочетании с разумным расчетом и опытом неизменно помогали Цапову выходить из самых опасных переделок.

Среднего роста, подтянутый, худощавый, с вечным ежиком непослушных волос, с резкими, словно очерченными грубой кистью чертами лица и миндалевидными азиатскими глазами, он легко входил в контакты с нужными ему людьми, находя общий язык даже с самыми отпетыми негодяями.

Разумеется, такой человек не мог приехать в МВД, явившись по вызову генерала. Дома у Цапова не было ни наград, ни документов, а мундир подполковника он не надевал ни разу в жизни. Именно поэтому он приехал на конспиративную квартиру, где должна была состояться встреча с генералом. Цапов ждал довольно долго, около часа, пока наконец в пустой квартире не появился Игорь Николаевич.

– Добрый день, – торопливо бросил генерал, открывший дверь своим ключом.

– Опять что-то случилось? – спросил Цапов.

– Случилось. – Генерал снял плащ, повесил его на вешалку, прошел к столу. – Садись, – разрешил он офицеру.

– Вы плохо выглядите, – позволил себе откровенность Цапов.

– Знаю, – вздохнул генерал, – в последнее время неприятности идут косяком.

– Поэтому меня и позвали?

– Конечно. У нас к тебе важное дело. Очень важное. Может быть, самое важное из тех, в которых ты когда-либо участвовал. Что ты слышал про «верховного судью»?

– Вы имеете в виду, конечно, не членов нашего Верховного суда, – пошутил Цапов. – Я знаю, что такие судьи были у «цеховиков» в бывшем Советском Союзе. Троица авторитетов, которые разрешали все вопросы между «цеховиками» и бандитами. Говорят, что недавно избрали нового «верховного судью». Но кто он, узнать невозможно. Это как у масонов – кто главный, не узнаешь, пока не доберешься до самого верха. А попасть туда невозможно. Только догадки.

– Можешь назвать имя?

– Вы его знаете. Но доказать невозможно. В Москве есть несколько очень известных людей – деятелей искусства, коммерсантов, людей политики, которые не только имеют тесные связи с криминальным миром, но и возглавляют некоторые кланы. А насчет «верховного судьи»… Вся Москва считает, что это Рашковский. Хотя говорят об этом шепотом.

– Что ты о нем думаешь?

– Я предпочитаю о нем не думать. У меня и своих проблем хватает. Если вы позвали меня для того, чтобы внедриться к Рашковскому, то этот цирковой трюк не для меня. В его окружение мне все равно не пробиться. Там людей проверяют годами, а круг его друзей вы знаете. Если вы сделаете меня премьер-министром или хотя бы министром внутренних дел, возможно, тогда он захочет со мной разговаривать, но, если вы поставите меня даже на свое место, я не смогу проникнуть в его дом дальше ограды.

– У тебя появилось нездоровое чувство юмора, – пробормотал Игорь Николаевич, – я сам прекрасно понимаю сложность такого задания. Никто не предлагает тебе внедряться к Рашковскому. С твоей «блатной» биографией это вообще нереально. У нас с тобой совсем другие планы. Дело в том, что недавно была предпринята попытка убрать Рашковского. Ты наверняка об этом слышал. Засада ждала на шоссе. По счастливой случайности его не было в машине, но во время нападения тяжело ранили его дочь.

– Об этом вся Москва знает. Честно говоря, я не завидую нападавшим. Кто бы это ни сделал, он очень рисковал. Говорят, что люди Рашковского отлавливают их по всей Москве. Я слышал, что одного из нападавших увезли даже из внутренней тюрьмы ФСБ.

– Это неправда, – поморщился генерал, – его прятали на конспиративной квартире, откуда люди Рашковского его действительно похитили. Учитывая, что они не убили дежуривших офицеров ФСБ, мы можем предположить, что это сделали люди Фомичева, который работает на Рашковского. Нам с трудом удалось достать его фотографию, – генерал достал снимок, передал Цапову. – Алексей Форин, – представил его генерал. – Полагаю, что его давно нет в живых. Но у нас появились некоторые сомнения. Мы выяснили, что он был осведомителем военной контрразведки. И был связан с неким Федором Суходоловым, – Игорь Николаевич достал вторую фотографию. – Так вот, – не выдерживая театральной паузы, произнес генерал, – Суходолова убили как раз в тот вечер, когда выкрали Форина. Интересное совпадение…

– Вы думаете, что его убрали сотрудники ФСБ?

– Мы в этом уверены. Дело в том, что Форина странно арестовали. В контрразведке объясняют, что он обратился в больницу и таким образом его удалось вычислить. Мы проверяли, Форин действительно обращался в больницу. Но в журнале регистраций отмечено время, когда это случилось. А еще утром у нас была шифрограмма, что он уже арестован. Это, конечно, небольшой прокол, но он был. Второй – его возможное сотрудничество с ФСБ. Почему нужно было прятать бандита на конспиративной квартире? А это было именно так только в том случае, если он сотрудничает с ФСБ. И, наконец, поспешное решение о ликвидации Суходолова. Если тут работали люди Рашковского, они бы похитили Суходолова, но не стали бы его убирать.

– Да, – согласился Цапов, – им было важно выйти на заказчиков нападения.

– Вот видишь, – хмуро заметил Игорь Николаевич, – нам не нравятся все эти игры вокруг Рашковского. Мы тоже задействовали свою агентуру, но ничего о нападении на кортеж Рашковского узнать не могли. Однако это еще не самое главное.

Генерал помолчал. Затем неожиданно достал из кармана включенный скремблер. Он опасался, что и здесь его могут прослушать. Поднявшись, генерал подошел к стоявшему в углу старенькому телевизору и включил его на полную мощность. Затем вернулся к столу.

Цапов терпеливо ждал. Игорь Николаевич достал несколько листков бумаги и протянул их Цапову. После чего, поднявшись, начал громко говорить:

– Мы считаем, что Рашковский, безусловно, преступник, и у ФСБ могут быть свои методы расследования. Поэтому мы не хотим им мешать. Твоя задача узнать все в отношении Рашковского…

Цапов понял, что генерал говорит для тех, кто может их подслушать, невзирая на скремблер и работающий телевизор. Современная техника позволяла считывать информацию даже по колебаниям оконных стекол, не говоря уже о проникновении непосредственно в квартиру с других уровней дома, в котором происходила встреча.

Именно поэтому подполковник начал читать бумаги, почти не слушая своего собеседника. Сообщение его ошеломило. Игорь Николаевич принес для него абсолютно секретное донесение сотрудников МВД из отдела надзора за внутренней безопасностью. В документе указывалось, что офицер МВД, работавший в управлении кадров, был возвращен на работу после ухода на пенсию. Офицера считали осведомителем контрразведки. Если ФСБ имела свою агентуру в МВД, то и в руководстве МВД знали о подобных «кротах», умело их вычисляя. В сообщении говорилось, что инфаркт пенсионера мог наступить в силу ряда внешних причин, уже имелся запрос на эксгумацию трупа. Далее – акт эксгумации. Экспертиза подтверждала, что паралич дыхательных путей вызван приемом лекарства, состав которого имеется на вооружении в органах ФСБ. Далее следовал подробный анализ лекарства, найденного в теле убитого.

Цапов взглянул на генерала. Тот кивнул и подошел к столу. Достав ручку, взял чистый лист бумаги. И размашисто, своим крупным почерком написал несколько фраз: «Погибший знал о том, что мы интересовались Рашковским. Очевидно, он успел об этом сообщить. Думаю, что Рашковским интересуются и в ФСБ. Они могли спланировать операцию уничтожения «верховного судьи». Тогда получается, что этот пенсионер им сильно помешал». «Откуда он знал? – написал в ответ Цапов и, немного подумав, добавил второй вопрос: – Что он знал?»

Генерал прочел, нахмурился. Затем, задержав ручку в воздухе, подчеркнул написанную им первую фразу, поставив три жирные черты под словом «интересовались». «Вы готовите свою операцию?» – написал еще один вопрос Цапов.

Игорь Николаевич пожал плечами. Он не хотел говорить, но Цапов понял его без слов. «Ты должен узнать, кто и почему напал на Рашковского. Нам это очень важно», – написал генерал и вслух сказал:

– И вообще, я думаю, что покушением может заниматься ФСБ. Тем более что среди нападавших был и их бывший осведомитель. А тебе нужно проверить связи этого Рашковского. Мы до сих пор не уверены, что он и есть «верховный судья», которого мы так долго ищем.

Генерал сгреб все бумаги. И каждую методично разорвал на мелкие клочки. Затем достал зажигалку, щелкнул. Пламя набросилось на бумагу, превращая ее в пепел. Генерал аккуратно смел его в кучку, пересыпал в целлофановый пакет и, пройдя в туалет, высыпал пепел в унитаз.

– Я все понимаю, – сказал Цапов, – когда я могу получить нужные документы?

– Сейчас, – ответил генерал, – они лежат у меня в машине. Все, что нам удалось найти на Рашковского.

– Ясно. – Цапов подумал, что впервые в жизни он будет действовать не только против бандитов, но и, возможно, против такой мощной структуры, как ФСБ. Очевидно, генерал тоже подумал об этом.

– Трудно тебе будет, Костя, – вдруг сказал он, – и я ничем тебе помочь не смогу. Сам понимаешь… Если попадешь в воронку, должен выбираться сам. Выплывешь – хорошо. Не выплывешь – никто не поможет. Я думаю, ты это понимаешь?

Цапов молчал. Он уже просчитывал возможные варианты своего поведения. Впереди была самая сложная операция в его жизни.

 

Глава 19

Ровно без пяти минут десять Марина вошла в приемную Леонида Дмитриевича Кудлина. И ровно в десять часов тот принял ее в своем кабинете. На ней был темный брючный костюм, минимум косметики – слегка подчеркнула линию губ и обвела глаза. Серая блузка под пиджаком делала ее вполне элегантной. Но сумка и очки были совсем недорогие, она понимала, что не может позволить себе дорогих вещей. Как и обувь – все в расчете на зарплату в двести долларов.

Есть мужчины, которые действуют на женщин подобно удару хлыста, – у них мощная энергетика самцов. Есть мужчины, рядом с которыми женщины вообще ничего не чувствуют, – у них энергетика неодушевленных предметов. Кудлин был из ряда «неодушевленных». Его интересовали только деньги и волновала тайная власть, удовольствие от которой он получал, находясь рядом с Рашковским. Все остальное его не волновало. Он был по-своему счастлив с женой и детьми. И хотя в молодости иногда принимал участие в пирушках и оргиях, устраиваемых его богатыми друзьями, он делал это скорее для компании, чем для собственного удовольствия.

Он встретил ее, поднявшись с кресла, поздоровался. Усадил поудобнее. Почти сразу вышколенная секретарь вошла в кабинет, любезно спросив:

– Вам кофе или чай?

– Кофе, – попросила Чернышева. – Как видите, я пришла, – сказала Марина, – хотя до вчерашнего дня считала себя достаточно серьезным человеком.

– А вы считаете наше учреждение несерьезным? – усмехнулся Кудлин. – Это один из самых крупных банков в Европе. Разве вы вчера не поняли, насколько серьезным был мой визит?

– Не знаю, – пожала она плечами, – все это так неожиданно.

– Вы хорошо говорите по-английски и по-испански?

– Да, я стажировалась в Мадриде и в Лондоне. Принимала участие в конгрессе психологов в Ла-Пасе. Но все это было давно. Последние годы у институтов нет денег, чтобы посылать своих сотрудников в командировки и тем более на длительные стажировки.

– Я понимаю, – согласился Кудлин. Секретарь внесла две чашечки кофе, конфеты, сахар, поставила все на столик и быстро вышла.

– Дело в том, что нам нужны именно такие сотрудники, – сказал Кудлин. – К сожалению, нынешние институты не дают такого основательного образования, как раньше.

– Такой крупный банк, как «Армада», не может найти нужных сотрудников? – удивилась Чернышева. – Вам достаточно дать объявление, и перед банком выстроится длинная очередь желающих. Я могу узнать, почему вы отыскали именно меня?

– Это уже деловой разговор, – одобрительно кивнул Кудлин, поднимая чашку. – Скажем так. Мы ищем «штучный товар». Нам не нужны очереди в наш банк. У нас очень строгие правила отбора.

– И чем же вас заинтересовала моя персона? Возможно, вы ошибаетесь? И вам только показалось, что я подхожу вам?

Она видела, как ему нравятся ее вопросы. Как он удовлетворенно кивает в ответ каждый раз.

– Хорошо, я скажу. Нам нужна женщина с большим жизненным опытом. Желательно, чтобы она была психологом или филологом со знанием иностранных языков. Английский обязателен. Не замужем и не сильно обременена семьей, так как ей предстоят длительные переезды и командировки. Вы не находите сходства с собой в перечне данных?

– Да, – кивнула она, все еще не притрагиваясь к своему кофе, – я вас понимаю. Но почему вам нужна именно женщина с жизненным опытом – я пользуюсь вашей терминологией?

– Напрасно вы обижаетесь, – добродушно сказал Кудлин, – возможно, я не совсем точно выразился. Я хотел подчеркнуть, что нам нужна не девочка, которой нельзя поручить серьезное дело.

– Ясно, – сказала она, взяв наконец чашку кофе. Важно было не переигрывать. – Я все поняла. Вы можете объяснить, какую именно работу вы хотите предложить «не совсем девочке»?

– Секретаря нашего президента. Личного секретаря.

Она поставила чашку на столик.

– Кажется, мы с вами не понимаем друг друга, Леонид Дмитриевич. Вы, очевидно, не совсем поняли, что именно вам нужно. Я кандидат наук, собираюсь защищать докторскую диссертацию. У меня несколько опубликованных работ. Вы считаете, что я могу подавать чай? Или улыбаться вашим клиентам?

– У вас трудный характер, – осторожно сказал Кудлин. – Неужели вы не понимаете? У нас совсем другие правила. Нам нужен не секретарь в вашем понимании слова. Нашему президенту нужен личный секретарь, который будет заниматься его документами, паспортами, визами, проблемами перемещений, подготовкой деловых приемов и встреч. В респектабельном обществе на такую должность не берут длинноногих девочек, чтобы ни у кого не было сомнений, что президент не спит со своим секретарем. Это как бы пресс-секретарь при президенте банка, его личный помощник. Вся сложность в том, что нужно будет много ездить.

– Почему сложность?

– Предыдущий секретарь уволилась именно из-за этого. Она панически боялась самолетов. А это обязательное условие работы. В год иногда бывает до пятидесяти-шестидесяти перелетов. Кстати, как вы переносите самолеты?

– Неплохо. Хотя спать все равно не могу.

– Ну вот, видите. Но это уже лучше. Я вам очертил примерный круг обязанностей. Чай вам подавать не придется. У нас платят каждому по способностям, и вам вряд ли придется заниматься не своим делом. Хотя, как вы понимаете, все зависит от шефа нашего банка.

– Зачем тогда эти разговоры?

– Чтобы вы были подготовлены к следующей беседе.

– Тогда понятно. Вы принимаете меня как возможного кандидата. Я могу узнать, сколько кандидатов вместе со мной будут пробоваться на одно место?

– Вы меня все-таки не хотите понять. У нас не бывает кандидатов. Мы находим одного-единственного человека, долго проверяем его и только затем решаем, доверять или не доверять ему. Кстати, вы не спросили у меня, сколько вы будете получать.

Это была ошибка. Но не столь существенная. Она могла так возмутиться предложением места секретаря, что не стала спрашивать о зарплате. Однако нужно было все-таки уточнить размер оплаты.

– Я понимаю, что вы возмущены, но я предлагаю вам успокоиться. Конечно, докторская диссертация – это очень серьезно, – бросил ей спасательный круг Леонид Дмитриевич. Конечно, докторская. Ведь она человек науки, а для таких людей зачастую зарплата не самое важное.

– Вы будете получать десять тысяч долларов в месяц для начала, – невозмутимо сообщил Кудлин. – Это примерно в полтора раза больше, чем зарплата французского президента. Вас устраивает такая оплата вашего труда?

Она молчала. Такая сумма могла поразить воображение.

– Что я должна делать за такие деньги? – тихо спросила Чернышева. – Или вы чего-то мне не сказали?

– Почему в банкирах всегда видят вампиров? – удивился Кудлин. – Кровь вам сдавать не придется, не волнуйтесь. Просто у вас не будет личного времени. Вам могут позвонить и днем и ночью, вызвав на работу в любое время. Если хотите, это зарплата за сверхсрочность.

– Теперь я начинаю понимать. Что мне нужно сделать?

– Пока ничего, – ответил Кудлин, – если вы не станете возражать, мы начнем проверку.

– Что входит в ваше понятие «проверки»?

– Вы напишете нам подробную биографию. Желательно очень подробную. И мы проверим некоторые факты. На проверку уйдет не так много дней. Может быть, неделя, не больше. Но нам нужна ваша подробная биография.

– Понимаю. Что еще?

– Копии дипломов, копия метрики вашего сына, копии остальных документов. Все как обычно. Вы же знаете, какие документы нужны для оформления на работу. Конечно, нам понадобится ваша характеристика с места работы, но вы пока ничего не говорите в своем институте. Характеристику мы получим сами.

– Хорошо, – кивнула она, – что-нибудь еще?

– Да, – Кудлин вздохнул, – постарайтесь понять меня правильно. И не обижаться. У нас банк, а не детский дом. И сейчас трудное время…

– Вы мне уже сказали все гадости, которые могли. Что еще хотите сказать?

– Я прошу вас не обижаться. Нам сказали, что у вас много лет нет мужа. Вы не могли бы указать, с кем именно вы жили все это время. Желательно указать адреса и фамилии людей, с которыми вы общались. Если, конечно, это возможно.

Вот этого они не ожидали! Это было нечто невероятное. До такого не мог додуматься даже изощренный ум Циннера.

– Вы с ума сошли? – раздраженно спросила она. – Я немедленно ухожу. – Она действительно сделала попытку подняться.

– Подождите, – торопливо сказал Кудлин, – если вы считаете требование оскорбительным, можете на него не обращать внимания. Мне нужно было знать одно – что вы нормальный человек и не любите женщин.

– Вы всем говорите такие чудовищные вещи? – гневно спросила она.

– Только тем, кого мы действительно хотим взять на работу, – честно ответил Кудлин, – я думал, что вы меня поймете.

– Я начинаю сомневаться, стоит ли мне вообще работать у вас.

– Не нужно сомневаться. Такой шанс бывает один раз в жизни.

– Я подумаю, – сказала она, поднимаясь из кресла.

– Нет, – жестко возразил Кудлин, поднимаясь следом, – вы не можете просто так уйти. Вы уже думали, прежде чем прийти сюда. Прошу вас, пройдите в соседний кабинет и подумайте. Вам дадут чистые листы бумаги, чтобы вы написали свою биографию. Конечно, вы можете подумать. Но это десять тысяч долларов, перспектива увидеть весь мир, помочь своему сыну получить достойное образование. – Нужно отдать должное Кудлину, он умел быть убедительным. – Остаться в своем институте, жить на двести долларов, постоянно сводя концы с концами… Если вы даже станете доктором наук, то и тогда будете получать ненамного больше. Необеспеченная старость и жизнь в вашем маленьком пыльном кабинете с видом во двор.

Ей вдруг стало страшно, словно она действительно собиралась просидеть всю оставшуюся жизнь именно в том кабинете. Она тряхнула головой, отгоняя навязчивое видение.

– Я подумаю, – почти искренне сказала она.

Он видел ее лицо и уловил момент сомнения. Именно поэтому он удовлетворенно кивнул ей в ответ.

– Я уверен, вы сделаете правильный выбор, – убежденно сказал Леонид Дмитриевич.

 

Глава 20

Цапов знал, как трудно бывает сделать первый шаг. Именно от начала операции зависел во многом ее исход. Достаточно было ошибиться, выйти на неправильный источник информации, и жди провала. И это несмотря на свою устоявшуюся репутацию в криминальных кругах, где никому бы и в голову не пришло, что Костя Цапов, или Фокусник, как его называли блатные, офицер милиции, внедренный в их среду.

Цапов переехал на квартиру, где жил, когда получал задания, – однокомнатную квартиру в Люблино, подготовленную для него сотрудниками МВД. Первый звонок он сделал одному из своих старых «корешей», Михаилу.

– Миша, это я, Костя. У меня к тебе дело.

– Фокусник? Ты где пропадал? Мы тебя на прошлой неделе искали.

– Занят был. Ты мне лучше скажи, как дела у ребят. Все в порядке?

– Все в порядке. Только нашего Сапера взяли. Ты его знаешь. Вместе гуляли у Цыгана. Представляешь, ему взрыв приписали. Ну тот самый, на рынке. Откуда они могли узнать про Сапера? Он ведь вообще в Москве редко появляется.

– Значит, узнали, – сдержанно ответил Цапов. – Ты мне лучше скажи, как мне найти Цыгана. Где он сейчас обретается?

– Его найти невозможно. Но если нужно, я сделаю невозможное. Куда мне позвонить?

– Ко мне домой. Ты ведь знаешь мой номер.

– Помню, конечно. Пока. Я тебе позвоню.

Цапов положил трубку. Теперь нужно ждать. Телевизора в доме не было. Он лег на кровать и почти мгновенно заснул. Когда ему поручали подобные задания, он чувствовал, как устает почти физически от ежеминутного напряжения. Телефонный звонок разбудил его через полтора часа.

– Слушаю, – прохрипел он в трубку.

– Открой дверь, Фокусник, – сказал незнакомый голос, – к тебе гости пришли.

Цапов вскочил и поспешил к двери. На пороге с мобильным телефоном в руках стоял Цыган. На самом деле он был молдаванин по национальности, а кличку свою получил за колоритную внешность: курчавые седые волосы, широкий разворот плеч, огненные глаза, всегда небритое лицо и пристрастие к экзотической одежде, включавшей сапоги и рубахи навыпуск.

– Здравствуй, Фокусник, – сказал Цыган, убирая телефон в карман брюк. Несмотря на теплую погоду, на нем была тяжелая куртка, брюки, заправленные в сапоги, неизменная рубаха навыпуск.

– Здравствуй, Цыган. – Старые знакомые, они обнялись, едва гость переступил порог.

– Ты всегда появляешься, как Дед Мороз, – долгожданный и немного неожиданный, – засмеялся Цапов. – Почему никогда не оставляешь своих телефонов?

– А я их меняю, чтобы меня не сразу могли найти, – ухмыльнулся Цыган. – Ты ведь знаешь, сколько сук разных ищет меня по всей Москве. Найдут и кишки выпустят…

– Знаю. Ты ведь у нас крупный специалист по сукам, – засмеялся Цапов, проходя следом за гостем в комнату.

Цыган был признанным специалистом по выявлению разного рода предателей в криминальных группировках. Свое легендарное умение распознавать «сук», как их называли на блатном жаргоне, он проявлял и в тюрьмах, и в колониях, сразу определяя, кто из сидящих в камере заключенных стучит начальству.

Он мгновенно вычислял провокаторов, стукачей, любых агентов, работавших на сотрудников милиции. Легендарная слава Цыгана распространилась на всю страну. Но феномен Цапова сюда не вписывался. Хотя в этом не было ничего удивительного. Цыган интуитивно чувствовал нестойких людей, готовых к предательству и обману. А Цапова отличала цельность натуры, в нем чувствовался стержень. Такой человек не запрограммирован на предательство. Цыган чувствовал в своем друге силу, в которой никогда не сомневался.

– Зачем позвал? – спросил Цыган, тяжело опускаясь на стул. – Давно тебя не видел, Фокусник.

– Давно, – согласился Цапов, – у меня к тебе важное дело, Цыган. Очень важное. Ты слышал про нападение на Рашковского?

– Конечно, слышал, – усмехнулся Цыган. – Вся Москва об этом знает. Вся страна. По телевизору раз двадцать показывали. Там такое побоище было.

– Кто это мог сделать, по-твоему?

– Не знаю, – Цыган прикрыл глаза. – Правда не знаю. В городе таких сумасшедших нет. Может, привезли откуда-то с войны «отмороженных». Но в городе таких ненормальных нет, это точно. Рашковский не просто банкир. Это сила. Он теперь за свою дочь будет рвать их на куски, на мелкие куски. И никто ничего не сможет сделать.

– Мне нужно знать, кто дал приказ напасть на Рашковского, – сказал Цапов. – Это мне очень нужно.

– Ты лучше в это дело не встревай, – посоветовал Цыган. – Ты знаешь, какое опасное дело? В такие разборки нам лучше не лезть. Удавят, как котенка, и пикнуть не успеешь.

– Но мне нужно, – настаивал Цапов.

– У тебя нет пол-литра?

– Нет, конечно. Все, что бывает, сразу выпиваю. Если хочешь, пойдем куда-нибудь.

– Никуда мы с тобой не пойдем, – отмахнулся Цыган. – Скажу сейчас своим ребятам, они принесут.

– У тебя, как всегда, ребята на шухере стоят, – засмеялся Цапов.

– Конечно, – кивнул Цыган, – в наше время иначе нельзя. Сейчас я им звякну.

– Не нужно, – попросил Цапов, – лучше рванем куда-нибудь. И ты расскажешь мне, кто, думаешь, мог напасть на Валентина Давидовича.

– Разное говорят, – пожал плечами Цыган. – Ты ведь знаешь, что Рашковский не просто банкир. Многие считают, что авторитеты дали согласие на его верховодство. Говорят, что наш Звонок тоже был на сходке. И Петя Украинец был. Разное говорят. Но если Рашковский «верховный судья», то кто посмеет напасть на человека, который держит общак. На человека, по одному слову которого могут выступить сто тысяч, или двести, или миллион народа. У него людей больше, чем в нашей милиции. Нет, не советую в это дело лезть. Уши оборвут.

– Я тебя послушал, теперь ты меня послушай. Мне нужно знать, кто хотел его убить. Кто? Сам говоришь, разное говорят. Что говорят? Мне нужно знать.

– На кого ты работаешь? Если на Рашковского, то все равно скоро узнаешь. Если на его врагов, то тем более знаешь. Зачем тебе?

– Он сейчас всех подозревать стал, – пояснил Цапов. – Очень авторитетные люди меня просили. Хотят все выяснить, чтобы от себя подозрения отвести.

– Я так и думал, – вздохнул Цыган, – у него сейчас все на подозрении.

– Кто это был?

– В городе считают, что это переодетые «мусора» были. Только они могли устроить такое. Никто другой бы не решился.

– Как это «мусора»? – не поверил Цапов. – Ты хочешь сказать, что они решили таким образом убрать Рашковского? Зачем им убивать такого известного человека.

– Не знаю, – мрачно ответил Цыган, – но в городе так говорят. И еще говорят, что одного стукача Рашковский вычислил и сумел вытащить из тюрьмы ФСБ. А потом его удавил. Я подробностей не знаю, но все говорят, что Фомичев помогал своему шефу. Ты знаешь небось, кто у Рашковского за безопасность отвечает. Сам Фомичев, Николай Александрович.

– Стукача в ФСБ держали? – переспросил Цапов. – Может, они и нападение организовали? Может, на милицию нарочно все валят?

– Умный ты, Фокусник, – вздохнул Цыган, – из-за этого один раз сильно погоришь. Конечно, все может быть. Только ты меня больше ни о чем не спрашивай. Поехали с нами. И про Рашковского молчи. Я ничего не слышал, ты ничего не спрашивал. От милиции я еще прятаться могу, сук тоже особенно не боюсь. А вот Рашковского я опасаюсь. Очень даже опасаюсь. От него никуда не спрячешься. Ни в одной колонии, ни в одной тюряге. И если то, что ты думаешь, подтвердится, значит, Рашковский схлестнулся с контрразведкой. И тогда таким маленьким людям, как я, лучше в сторону отбежать, иначе задавят.

– Зачем им Рашковский?

– Не знаю. Ничего не знаю. При прежнем президенте он в фаворе был. А сейчас – не знаю. Может, конъюнктура изменилась и приказ пришел с самого верха, чтобы его замочили. Иначе быть не может. Такой человек на весь мир известен.

– Поговорили, – вздохнул Цапов, – кто тебе про стукача удавленного рассказал?

– Не лезь, – попросил еще раз Цыган, – здоровее будешь. Когда два пахана в зоне что-то не поделили, остальные молчать должны, не вмешиваться. Иначе задавят его. Оба объединятся и задавят. Закон зоны: в разборки авторитетов не встревать.

– Ты меня не пугай, – улыбнулся Цапов, – я же тебе объяснил, что мне нужно.

– Как хочешь, – пожал плечами Цыган, – только учти, что я тебе не помощник. Это не моя зона, здесь мне ловить нечего. Я с тобой не говорил, ты меня не спрашивал… Договорились. Я не боюсь, что меня прибьют. Я смерти никогда не боялся. Я боюсь, что меня возьмут и заставят тебя назвать. А я сукой никогда не был. Я слабым оказаться боюсь, ты меня понимаешь?

– Понимаю.

– Найдешь Савраску. Ты его знаешь. Он в клубе всегда ошивается. Где мужиков любят.

– У Семы?

– Вот-вот. Найди его и спроси. Он тебе, может, какую-нибудь новость подкинет. Убитого звали Алексеем Фориным. А я ничего общего с этим делом иметь не хочу. Извини. Поехали, выпьем вместе.

– Нет, – сказал Цапов, – лучше уж, чтобы нас вместе не видели.

У Цыгана дернулось лицо. Он нахмурился.

– Ты меня не обижай, Фокусник. Я тебя как друга просил в это дело не лезть. А сам я ничего не боюсь. Если хочешь, вместе поедем к Савраске. Ты меня знаешь. Я ни в бога, ни в дьявола не верю. Или ты сомневаться во мне стал?

– Нет, конечно, – засмеялся Цапов. – Поехали. Я согласен.

Пришлось потерять весь день на ненужную попойку с Цыганом и его людьми. На следующий день дико болела голова. В таких случаях он не опохмелялся, зная, что затем его будет клонить ко сну. Выпив крепкого кофе, он весь день проспал, надеясь, что к вечеру голова немного пройдет. В его однокомнатной квартире не было душа, и ему пришлось поехать на свою настоящую квартиру, чтобы принять душ, побриться, переодеться и только затем отправиться в клуб, о котором ему говорил Цыган.

В последние годы было легализовано много подобных клубов, где встречались не просто случайные посетители, а лица с определенной сексуальной ориентацией. При Советской власти подобные клубы были немыслимы, а гомосексуализм строго преследовался и карался. И лишь с утверждением некоторых демократических принципов в обществе воцарилась некая терпимость. Но, как обычно бывает, начался перехлест, когда нетрадиционная ориентация стала модной в богемных кругах. Число гей-клубов стремительно выросло, а количество «приписанных» к ним мужчин рисковало стать подавляющим в некоторых кругах, определявших современную политику, культуру и искусство.

Фокусник не любил посещать подобные места, однако он приехал в клуб, убрав с лица брезгливое выражение, какое обычно бывало у настоящих уголовников, презиравших подобные сборища.

В клубе играла музыка, было довольно многолюдно. Кроме молодых людей, попадались и довольно пожилые, и даже женщины, приходившие сюда частью поглазеть на экзотику, а частью ищущие для себя подруг среди себе подобных. Цапов нашел в углу небольшой столик, сел за него и попросил официанта принести ему джин с тоником. Когда официант выполнил заказ, он схватил его руку. Мелькнула стодолларовая купюра.

– Мне нужен Савраска, – сказал Цапов.

Официант посмотрел на деньги, взял их и кивнул. Савраской звали Антона Сазонова, молодого человека, который красил волосы прядями, перемежая светлые и темные, за что и получил свое прозвище. Савраска имел обширный круг знакомых среди известных политиков и деятелей культуры.

К их столику вскоре подошел молодой человек в голубом атласном костюме – обтягивающие брюки и рубашка, зачесанные назад волосы ниспадали на спину полосатыми прядями.

– Ты кто такой? – спросил Савраска в лоб Цапова, усаживаясь напротив. – Говорят, ты миллионер, а я такого миллионера не знаю.

– Я просто случайный гость, – усмехнулся Цапов, – который пришел сюда, чтобы с тобой познакомиться.

– Очень интересно, – кокетливо улыбнулся Савраска, – значит, ты пришел сюда, чтобы увидеть меня.

– Ага, – мрачно подтвердил Цапов, – чтобы с тобой пообщаться.

– Ох какой ты настойчивый. Давно таких не было. Прямо сейчас хочешь общаться или перенесем на вечер?

– Давай прямо сейчас.

– Как хочешь, – улыбнулся Савраска. – У тебя есть квартира? Или ты очень торопишься?

– Ты меня не понял, – сурово сказал Цапов. – Я пришел с тобой поговорить.

– Что значит не понял? У тебя нет квартиры? Или ты эстет-интеллектуал? Любишь платоническую любовь? Может, ты извращенец?

– Мне нужно с тобой поговорить.

– Запишешься ко мне на прием, может, я подумаю, когда тебя принять, – зло бросил Савраска и попытался подняться. Цапов дернул его за руку, силой усадил обратно.

– Чего ты дергаешься? – разозлился парень, снова попытавшись встать.

На этот раз Цапов ударил своего собеседника по ребрам. Тот вскрикнул.

– У меня к тебе важное дело, дорогой, – зашептал ему на ухо Цапов. – Сиди и не дергайся. Мне нужно знать все про Форина.

– Какой такой Форин? – не понял Савраска. Вернее, сделал вид, что не понял.

– Сам знаешь – какой. Твой знакомый, которого недавно удавили. Что ты про него знаешь?

– Ничего, ничего, пусти меня, – испугался гей.

– Сидеть. Я тебя по-хорошему спрашиваю. Если сейчас не скажешь, я тебя лично удавлю. Говори.

– Не знаю я, не знаю. Я ничего не знаю.

Цапов схватил руку своего собеседника и сдавил его ладонь с такой силой, что Савраска вскрикнул.

– Откуда ты узнал про Форина? Кто тебе рассказал? Кто?

– Мне больно. Отпусти. Мне рассказал… Отпусти. Мне Федя рассказывал, Суходолов. Отпусти, говорю!

Цапов отпустил руку, но было уже поздно. На крик Савраски обернулось сразу несколько человек. Нахмурившись, двое двигались к их столику.

– Черт бы вас побрал, – пробормотал Цапов, – придется еще здесь драться. Только этого не хватало.

Он оттолкнул от себя Савраску и поднялся, намереваясь выйти из клуба. Но один из нападавших схватил его за плечо.

– Ты почему пристаешь к парню? Видишь, он тебя не хочет.

– Убери руку, – посоветовал Цапов, – я не приставал.

– Мы все видели, – настаивал первый, бородатый и здоровый парень в черной майке. Другой, с выбритым черепом, молча стоял рядом. – Он к тебе приставал, Савраска? – спросил бородач, и в этот момент Цапов резко ударил его в солнечное сплетение и, оттолкнув от себя бритого, поспешил к выходу. По дороге он еще дважды отпихивал кого-то от себя и наконец выбрался на улицу.

– Черт побери, – пробормотал Цапов, – кажется, меня в этот клуб больше не пустят.

Он поспешил к своему автомобилю, серой «девятке», на которой обычно ездил на задания. Цапов подошел к машине, оглянулся по сторонам, достал ключи, чтобы открыть дверь, и в этот момент получил сильный удар по голове. Он потерял сознание еще до того, как упал на асфальт.