Глава 21
Через четыре дня Кудлин снова вырос у нее на пороге кабинета, как призрак. И вновь рано утром, словно специально демонстрировал свое могущество. К этому времени камера зафиксировала появление в ее кабинете двух незнакомцев, которые получили пропуск у заместителя директора и вечером оказались в режимном институте, куда и днем-то невозможно было попасть без веских оснований. Впрочем, особо секретным институт уже не был. Если раньше все «почтовые ящики» считались объектами особой секретности, то теперь они оставались таковыми лишь в силу устоявшихся традиций. Многие закрытые институты и предприятия сдавали часть своих помещений различным фирмам, и даже оборонные и закрытые прежде заводы с удовольствием пускали иностранцев, готовых платить валюту за их научные разработки.
В кабинете Чернышевой незнакомцы провели довольно квалифицированный обыск. Они сфотографировали карточку ее «сына», просмотрели все документы. Судя по тому, как они быстро и ловко провели обыск, незнакомцы явно работали в компетентных органах.
На Кудлине на этот раз был темно-серый костюм и бордовая водолазка. Тона подобрал со вкусом, отметила про себя Марина.
– Вы могли бы мне позвонить, – заметила она, чуть нахмурившись. – Или же вы собираетесь всегда появляться у меня таким экстравагантным образом?
– Нет, – усмехнулся Кудлин и, даже не спросив разрешения, сел на стул. – Я всего лишь стараюсь сделать так, чтобы вы работали у нас.
– Так вы меня уже проверили? – невозмутимо поинтересовалась она.
– Не все сразу, – заметил Леонид Дмитриевич, – но некоторые факты вашей биографии мы уже уточнили. И они нас вполне устраивают. Вы работали в Европе, знаете европейские стандарты, владеете иностранными языками и к тому же – психолог. Удивляюсь, что вы до сих пор не нашли себе другой работы.
– Для этого нужно бегать по разным учреждениям, а я этого не люблю.
– Понимаю, – согласился Кудлин, – это действительно неприятно. Так вот, приехал я к вам с одной просьбой. Только сразу не говорите нет. У меня к вам личная просьба. Не могли бы вы сегодня вечером со мной поужинать?
– Что? – изумилась она. У нее сразу явилась мысль: они с Циннером что-то упустили.
– Я не понимаю смысла вашего предложения, – откровенно призналась она. – Если хотите проверить мои манеры, то не стоит, из меня светской львицы не получится. Но пользоваться рыбным ножом или вилкой для салата я умею.
– Люблю умных женщин, – пробормотал Кудлин. – Эти мелочи не столь важны. Вы можете научиться всему под руководством опытных специалистов по этикету. Мы собираемся принять вас на работу, и поэтому я не собираюсь от вас что-либо скрывать. Вечером в ресторане я буду не один…
Она замерла. Невероятно, если Рашковский появится вместе с ним. Это было бы слишком просто…
– Со мной будет один человек, – продолжал Леонид Дмитриевич, – опытный человек. Очень опытный. Он хочет встретиться с вами и побеседовать. Непринужденная светская беседа за ужином. Надеюсь, вы не будете против?
– Кто этот человек?
– В какой-то мере ваш коллега, – признался Кудлин, – он психолог. Довольно известный в вашей области специалист. Мы иногда прибегаем к его услугам, когда выдвигаем кого-либо на руководящие посты в нашем банке.
– Вы хотите сказать, что я буду считаться одним из руководителей вашего банка? – пошутила Чернышева.
– Нет. По своему статусу вы будете куда более важным человеком. Где-то на уровне вице-президента банка. Ведь Валентин Давидович не только и не столько президент банка. Он руководитель целой финансовой империи, а вы должны стать его личным секретарем.
– Вам не кажется, что подобные вопросы должен решать сам Валентин Давидович? Ему может не понравиться, как я работаю. У него ведь собственные вкусы и оценки. Вам не кажется, что вместо подобных проверочных встреч мне следовало бы просто поговорить со своим будущим «хозяином»?
Он уловил ее нажим на последнее слово. И поэтому чуть поморщился.
– Ну, зачем так грубо? При чем тут «хозяин»? У вас будут отношения партнеров, товарищей по работе. В том числе и со мной. Не нужно воспринимать все в трагическом свете. У вас типичные интеллигентские комплексы. Мол, если много платят, значит, потребуют от вас чего-то недостойного, сделают вас чуть ли не рабом и вообще перестанут видеть в вас человека. Это чисто советский менталитет, когда интеллигентные люди, ученые предпочитали увольняться из академических институтов, где им платили высокую зарплату, только чтобы не подчиняться диктату парткомов, указаниям партии. Свободолюбцы шли в дворники или в сторожа, но сохраняли свою духовную независимость. В тех условиях это еще имело какой-то смысл. Но теперь они оправдывают свое безденежное существование приверженностью чистой науке. Они внушают всем, и прежде всего самим себе, что работать за высокую зарплату по коммерческим программам недостойно, это означает продаваться идолу, молоху. Согласитесь, это глупо. Все зависит от конкретных обстоятельств и конкретных людей. Но, как всякий миф, он упрямо держится в сознании бывших советских людей: большие деньги – это всегда грязь, кровь, обман, подлость.
Когда-нибудь психологи напишут целые трактаты о том, как трудно ломалось сознание людей при переходе от социализма к капитализму. Нужно жить сегодняшним днем и забыть о стереотипах. Вы ведь психолог, неужели вы верите в мифы?
– Мифы часто основаны на нашем подсознании, которое бывает зачастую более реально, чем окружающий нас мир, – заметила Марина.
– Согласен, – кивнул Кудлин, – и именно поэтому я хочу, чтобы вы встретились со своим коллегой. И просто поговорили. В том числе и о мифах. Надеюсь, вы мне не откажете?
Отказать было невозможно. Да и не имело смысла. Но почему Кудлин ввел в схему проверки еще и это? С кем именно она должна сегодня встретиться? Кудлин сказал, что это ее коллега. Значит, он психолог? Нужно внимательно следить за тем, что ей будут наливать. Вполне возможно, что сегодняшний разговор – один из самых важных элементов проверки.
– Конечно, я согласна, – улыбнулась Марина, взглянув на камеру, которая фиксировала их беседу, – куда мне приехать?
– Будьте дома, – посоветовал Кудлин, – за вами приедут. В половине восьмого вечера во дворе вас будет ждать темно-синий «СААБ». Запомните номер. – Он продиктовал номер и, поднявшись, кивнул на прощание.
Ей пришлось высидеть в институте до обеда. В столовой сотрудники получали дешевый обед, поставляемый фирмой, арендовавшей часть складских помещений их режимного учреждения. Она в одиночестве доела свой обед и уже выходила из столовой, когда столкнулась с молодым человеком, который, извинившись, попросил ее пройти в конец коридора. Она все поняла. Вернувшись к своему кабинету, она прождала еще минут двадцать и лишь затем прошла в конец коридора. Она знала, в какой кабинет ей нужно. Именно поэтому и вошла, не постучавшись. В кабинете сидел Циннер.
– Добрый день, – сказал он, словно его появление здесь было делом обычным.
– Вы не боитесь входить в наш институт? – спросила она. – Вас могут заметить. У вас довольно характерная внешность нерусского человека.
– Это как раз неплохо, – пошутил Циннер, – следящие за вами люди ждут типа с внешностью громилы из милиции или ФСБ. Можете не беспокоиться, я вошел через служебный вход, с задней стороны двора, где въезжают ваши машины.
– Подозреваю, что вы пользуетесь с Кудлиным одним входом, – пошутила Чернышева.
– Возможно, – согласился Циннер, – сегодня у вас встреча. Он, кажется, сказал вам об этом.
– Вы все знаете.
– Мы постарались проверить, с кем именно хочет он организовать свидание, – сообщил Циннер. – Скорее всего, это Вениамин Денисович Журавлев, психолог, который иногда консультирует ведомство Рашковского. Нам удалось перехватить их разговор с Кудлиным. Боюсь, что у вас сегодня будет нелегкий вечер.
– В каком смысле? – нахмурилась она.
– Журавлев считается одним из лучших психологов в вашей стране, – пояснил Циннер. – У него европейская известность, я его немного знаю. Он член-корреспондент вашей Академии наук, специалист по практической психологии управления. Его труды переведены на несколько иностранных языков. Рашковский любит пользоваться новейшими разработками не только в области компьютерной техники. Кстати, вы обязаны об этом помнить. Любой микрочип сегодня может быть такого размера, что его легко спрячут в ваши часы или в вашу брошь.
– Я об этом знаю, – улыбнулась Чернышева.
– Вы напрасно улыбаетесь. Сегодня даже я не смогу вам помочь. Мой совет очень простой – предельная искренность, предельная откровенность. Журавлев должен убедиться, что перед ним незаурядная личность, человек с большими задатками…
– Вы меня похвалили первый раз за все время нашего знакомства, – вставила Марина.
– Надеюсь, что не в последний, – отозвался Циннер. – Давайте не отвлекаться. Журавлев интеллектуал, поэтому вы можете продемонстрировать свой интеллект. Это тот случай, когда вы должны использовать весь свой потенциал. У него прекрасная интуиция. Логичен, последователен. Не суетится. Решения принимает очень обдуманно.
– Надеюсь, мне не нужно выходить за него замуж? – снова пошутила Марина.
Циннер внимательно посмотрел на нее. Достал платок и вытер свой лысый череп. Поправил очки.
– Вы хорошо держитесь, Марина, – во второй раз похвалил он ее, – скрываете свою неуверенность за шутками. Это совсем неплохо. Но учтите, что ситуация действительно серьезная. Журавлев очень опасный собеседник, и вам нужно пройти эту проверку, чтобы попасть на работу к Рашковскому. Тот доверяет выводам ученых больше, чем обычным проверкам.
– Понимаю, – кивнула она.
– Теперь давайте посмотрим с вами вопросы. – Циннер достал несколько листков бумаги. – Это примерные вопросы, которые может задать вам Вениамин Денисович. Мы приготовили для вас ответы, надеюсь, они вам пригодятся хотя бы отчасти. Но он большой оригинал и может изменить всю программу, начав расспрашивать вас что-то об истории Древней Греции или об эпохе Возрождения.
– Надеюсь, вы не считаете меня абсолютной невежей?
– Нет, конечно. Но в каждом вопросе Журавлева может содержаться свой подтекст. Важна нюансировка вопросов, акцент не на главном, а на частностях. Ну, предположим, такой вопрос: вы знаете, что в Древней Греции в обязательную программу обучения мальчиков входило гомосексуальное обучение?
– Вы серьезно? – удивилась Марина.
– Ну вот, видите. Реакция не совсем правильная. В данном случае можно сказать, что вы об этом не знаете и впервые слышите. Но ни в коем случае не считайте это шуткой. Этим вы даете понять, что, с одной стороны, считаете себя достаточным знатоком античной истории, а с другой – подозреваете своего собеседника, что он может дать вам неверную информацию. Нужно быть очень осторожной в разговоре с психологом. Вы же сами специалист и должны все это понимать.
– В следующий раз я скажу, что лучшее в мире обучение было в Древней Греции, – зло пробормотала она. – Ладно, давайте ваши вопросы. Я надеюсь, что смогу на них ответить.
– Не забывайте, что вы по характеру полусангвиник-полухолерик. Эта комбинация хороша для руководителя или для амбициозного политика. Может быть, для творческой личности. Но для человека, который собирается работать личным секретарем, это очень неважное сочетание. Идеальный тип личного секретаря – полуфлегматик-полусангвиник. Поэтому вам придется постоянно несколько умерять свой пыл. Не нужно заявлять о своих качествах лидера. Лучше их немного приглушить. Забудьте, что вы полковник. Вас берут секретарем, чтобы вы приносили чай…
– Вот этого как раз не будет, – решительно вставила она.
– Конечно, не будет, – согласился Циннер, – но вы должны помнить, что вас берут на работу секретарем. Пусть даже высокооплачиваемым и к самому президенту компании. Будьте сдержаннее, не давайте вашему темпераменту возобладать над вашим рассудком. А теперь давайте смотреть вопросы. Начнем с первого…
Через полтора часа они завершили разговор. Марина вышла от Циннера совершенно разбитая. Работать с Альфредом Циннером было очень нелегко. Жесткий психоаналитик, он работал на грани фола и нередко ставил ее в неловкое положение своими откровенными вопросами. Приехав домой, она встала под прохладный душ, пытаясь хоть немного отвлечься от предстоящей встречи. Затем легла на диван, чтобы отдохнуть. Но в голове все время крутились слова Циннера: «Это будет самая сложная встреча в вашей судьбе. Она во многом определит вашу способность работать с Рашковским».
В семь часов вечера она начала одеваться. Ничего лишнего. Темный костюм, минимум косметики. Сказывалась школа Циннера. Только магнитофон в виде красивого замка в ее сумочке. Каждое слово их разговора должны были фиксировать наблюдатели для отчета Циннеру. Ровно в половине восьмого она вышла из дома. Автомобиль не стал въезжать во двор, но стоял так, чтобы его было видно со двора. Она подошла к машине, молча забралась на заднее сиденье и только затем поздоровалась. Водитель, обернувшись, буркнул что-то нечленораздельное, и машина поехала.
Она почти не смотрела по сторонам, но заметила, что машина повернула в сторону набережной. Москву она знала достаточно хорошо и несколько удивилась, увидев, что они сворачивают с набережной. Марина даже не могла предположить, что напротив Центра международной торговли, как его называли еще в советское время, было открыто несколько элитных ресторанов. Самый известный, «Шинок», украинский ресторан с элементами быта старого украинского села. В одном здании были представлены рестораны русской кухни «Обломов» – на третьем этаже – и китайской кухни «Мао» – на втором. Машина проехала чуть дальше и остановилась у ресторана с претенциозным названием «Сато».
Водитель остановил «СААБ» рядом с рестораном. К ним подошел молодой человек, открыл дверцу, любезно протянул руку Марине, помогая выйти.
– Вас ждут, – предупредительно сказал он, пропуская ее в ресторан.
На лестнице стояла молодая симпатичная девушка. Марина улыбнулась ей. Так торжественно она давно не входила в рестораны. Кажется, она несколько заработалась, вдруг подумала Марина. Нужно было давным-давно куда-нибудь поехать. Хотя бы на отдых в Карловы Вары. Она слишком оторвалась от светской жизни.
– Добрый вечер, – любезно сказала встретившая ее девушка. – У вас заказан столик?
– Нас ждут, – строго сказал молодой человек, сопровождавший Чернышеву.
– Конечно, – улыбнулась девушка, – меня предупредили. Идемте, я вас провожу.
Она была в черном костюме, в мини-юбке. Марина залюбовалась ее точеной фигуркой. Они прошли в ресторан, спустились по деревянной лестнице на первый этаж. За занавесками сидели люди. Их провели в дальний угол, девушка любезно показала заказанный для них столик. Марина кивком поблагодарила ее и вдруг спросила:
– Как вас зовут?
– Лена, – улыбнулась девушка.
– Спасибо. – Ей было почему-то грустно. Может, потому, что в годы ее молодости не было таких ресторанов в Советском Союзе и таких милых девушек-метрдотелей. Вместо них стояли швейцары из бывших офицеров Советской Армии и милиции, которые ставились у дверей только для того, чтобы не пускать толпящихся в очереди посетителей в ресторан. В отличие от всего остального человечества, где швейцары радовались каждому посетителю, в ее бывшей стране они были церберами у дверей.
За занавеской находились двое. Кудлин прилично смотрелся в сером костюме и темном галстуке, причем было видно, что этот дорогой галстук его тяготил. Но Марину интересовал его сосед. Среднего роста, немного мешковатый, редкие седые волосы, крупные очки в роговой оправе, узкий подбородок, длинноватый нос и непропорционально большие уши, прижатые к голове. Явно не красавец.
– Журавлев, Вениамин Денисович, – представился он, протягивая руку.
– Марина Владимировна Чернышева, – ответила она рукопожатием.
Кудлин отпустил ее провожатого кивком головы. Занавеска была задернута, и они остались втроем. Они сидели с одной стороны стола, рядом друг с другом. Было очевидно, что место напротив они оставили для нее, чтобы она в любом случае оказалась напротив Журавлева. Она так и сделала, сев напротив него.
– Мы уже сделали заказ, – сказал Кудлин. – Вы что любите – мясо, рыбу?
– Больше люблю мясо, но в последнее время предпочитаю рыбу, – улыбнулась она. Это был один из вопросов, которые они прогнозировали с Циннером. Он был уверен, что ее спросят именно об этом.
– Какой напиток вы предпочитаете? – снова уточнил Кудлин. – Вино, водку, пиво? Или что-нибудь другое?
– Текилу, – сказала она.
– Что? – изумился Кудлин. – Вы пьете текилу? – Он переглянулся с Журавлевым. Тот улыбался.
– Но почему текилу? Я думал, вы любите вино? – удивленно заметил Леонид Дмитриевич.
– Я жила в Южной Америке вместе с отцом, – ответила Чернышева, – правда, тогда я была совсем ребенком, но потом работала в Испании и приобщилась к этому напитку. Правда, много я не пью. Одну рюмку за вечер. Мне этого вполне достаточно. Но если здесь нет текилы…
– Есть, конечно, – поспешно сказал Кудлин.
Когда к ним подошел официант, он довольно быстро сделал заказ, попросив принести текилу, вино для Журавлева и пиво для себя.
– Мне сказали, что мы коллеги, – начал беседу Вениамин Денисович, не дожидаясь, пока официант выполнит заказ.
– Я читала ваши книги, – кивнула Марина, – но не думала, что вы такой молодой.
– Спасибо за комплимент, – усмехнулся Журавлев, – но мне уже шестьдесят пять. Это я просто хорошо сохранился. Судя по вашему возрасту, вы годитесь мне в дочери.
– Наверно, – согласилась Чернышева, – или в ваши ученицы, если, конечно, вы согласитесь иметь такую нерадивую ученицу, как я.
– Отнюдь не считаю, что вы бесперспективный ученик, – вдруг сказал Журавлев. – Я был у вас на факультете, где вы защищали кандидатскую диссертацию, и знакомился с вашим трудом. Очень недурно. Очень. Особенно раздел, где вы пишете об отношениях внутри группы людей, попавших в экстремальную ситуацию. Мне понравились ваши выводы…
Она не стала комментировать его слова. Они неминуемо начали с самого главного – он хотел убедиться, что она, во-первых, специалист-психолог, а во-вторых, именно тот, кто работал над диссертацией. Ведь если ее подставили, тогда она ничего не могла знать о проблемах, поднятых в диссертации. Или хотя бы «поплыть» по конкретной тематике. Видимо, Рашковский и Кудлин хотели в первую очередь убедиться, что они действительно знакомы с Добронравовой уже много лет и женщине, которая называлась Мариной Чернышевой, не делали пластической операции «под Чернышеву».
Пока официант выполнял заказ, они разговаривали с Вениамином Денисовичем о ее диссертации. Дважды он намеренно оговорился, пытаясь проверить ее реакцию, и дважды она поправляла его, уточняя конкретные разделы, которые содержались в ее работе. Наконец Журавлев поднял бокал с вином.
– Надеюсь, что вы так же успешно завершите и свою докторскую диссертацию, – почти искренне пожелал он, и они выпили за это. Затем снова пошли расспросы о ее научной работе. Но когда официант принес огромное блюдо вареных раков, Журавлев вдруг сменил тему:
– А как вы смотрите на возможность работы в банке «Армада»? Как я понял, вас «сватают» на довольно высокооплачиваемую должность?
Она уловила предостерегающий взгляд Кудлина. Очевидно, Вениамину Денисовичу не уточняли, на какую именно должность ее выдвигают.
– В целом положительно, – усмехнулась Марина. – И подозреваю, что именно поэтому мне устраивают такой экзамен, – добавила она уже с некоторым вызовом.
– Зачем же так категорично? – мягко возразил Журавлев. – Это не экзамен, скорее собеседование. Мне интересны ваши взгляды на некоторые вещи, ваша позиция. Вы, очевидно, знаете, что господин Рашковский один из самых известных людей в стране, и он вправе рассчитывать на квалифицированного помощника, которому он будет доверять по многим вопросам.
– Но согласитесь, что это несколько унизительно, когда «смотрят вам зубы», перед тем как совершить покупку, – строптиво заметила Марина.
– Вы утрируете, – быстро вставил Кудлин, – все немного не так, как вам представляется.
– И все же не стоит так жестко комментировать наш разговор, – вставил Журавлев, – мы ведь коллеги, а наша сегодняшняя встреча – попытка проверить, насколько могут быть совмещены наши точки зрения.
Официант принес очередное блюдо. Это была жареная рыба, и она сразу взяла рыбный нож.
– Вы часто бываете в ресторанах? – спросил Журавлев, заметив ее движение.
– Не часто, – честно призналась она. – В Москве трудно ходить в рестораны одной. Да попросту небезопасно. А за границей я давно не была. Но рыбный нож от обычного отличать меня научили.
– Я заметил, – засмеялся Журавлев, – можно я задам вам несколько бестактных вопросов? Простите старика, если они покажутся вам недостаточно скромными.
– Ради бога, – лукаво улыбнулась она в ответ, – кажется, меня проверяют, как космонавта перед полетом. Не удивлюсь, если в конце нашей беседы у меня возьмут кровь на анализ.
Все трое расхохотались. Журавлев пригубил из своего бокала и продолжал:
– Вы такая эффектная и красивая женщина. Почему вы живете одна?
– Видите ли, в моем возрасте трудно найти спутника жизни. Говорят, что женщина с годами становится менее взыскательной, пытаясь прощать недостатки своего партнера. Но я так не могу. Поэтому еще не нашла свой идеал.
– Можно сказать, что вы в поиске? – улыбнулся он.
– Можно. Только не в активном. Скорее в пассивно-созерцательном, – теперь улыбнулась она.
– Я слышал, что ваш муж погиб много лет назад. Извините меня за назойливость, вы тяжело пережили его смерть?
Она помолчала. Здесь нужно было обязательно помолчать. Этот вопрос был в числе обязательных, на которые обращал внимание Циннер.
– Нет, – наконец сказала она, – мне было плохо. Но я не очень переживала. – Это была их «домашняя заготовка».
– Почему? – быстро спросил Журавлев.
– Мы ведь с ним к этому времени развелись. Потом он погиб, – заученно ответила она. – Он был военным летчиком, но я об этом стараюсь не сообщать в своих анкетах. Только в анкете для Леонида Дмитриевича я указала этот факт. В прочих анкетах обычно пишу, что была разведена.
– Понятно. У вас был неудачный первый опыт брака. С тех пор вы не выходили замуж?
– Несколько раз пыталась, – откровенно призналась она. – Но, к сожалению, ничего не выходило.
– Почему?
– Завышенный комплекс самооценки, – сообщила она. – Или другие скрытые комплексы. Не знаю. Не мне судить, хотя я и психолог.
– У меня есть еще несколько не очень приятных вопросов. Если хотите, мы попросим Леонида Дмитриевича удалиться.
– Не нужно, – ровным голосом отказалась она. – Не думаю, что может появиться такой вопрос, на который я не смогу ответить в его присутствии. Итак?
– Извините меня, вы склонны к экспериментам… в постели?
Вот здесь она действительно смутилась. Такой вопрос не был предусмотрен. Неужели она не ослышалась? Или он нарочно решил шокировать ее? Быстро бегут секунды. Нужно отвечать. Нужно что-нибудь придумать. А с другой стороны, она подсознательно помнила, что запись их разговора ведут прикрепленные к ней сотрудники. Пряжка ее сумки фиксирует все детали беседы. Циннеру все равно, а прочие будут зубоскалить. Сколько людей услышат эту запись? Быстрее нужно отвечать, прошло уже пять, нет, семь секунд, восемь…
– Это нужно знать для моей работы в банке «Армада»? – Она нахмурилась, взглянув на Журавлева. Потом посмотрела на Кудлина. Тот пожал плечами, схватившись за стакан с пивом.
– Разумеется, нет, – ответил Вениамин Денисович. – Но мне важен ваш ответ. Если не хотите, не отвечайте.
– Да, – с явным вызовом сказала она достаточно громко, так, чтобы ее услышали те, кто должен был слышать. – Да, я не против экспериментов подобного рода.
– Если вас постигнет неудача во время вашей работы в институте, что вы станете делать? Переживать? Пытаться немедленно все исправить? Испугаетесь, что о вашем поражении узнают другие? Не станете переживать, решив отказаться от задуманного? Просто выбросите все из головы? Будете бороться до конца? Что вы станете делать?
– Буду бороться до конца или попытаюсь все исправить, но не немедленно. Постараюсь обдумать, почему я допустила промах и в чем его причина.
– Вы могли бы пожертвовать собой ради чего-то важного? Да или нет?
– Скорее да. Но я должна быть уверена в целесообразности своего шага.
– Вы можете сказать своему начальнику, что он не прав? – Этот вопрос они тоже предусмотрели. Журавлев испытующе смотрел на нее. Идеальный ответ, который рекомендовал Циннер, звучал так: «Не всегда». Но она молчала. Кудлин прекратил есть и с интересом смотрел на нее. Циннер наверняка был прав, и стоило последовать его совету, но, с другой стороны, он рекомендовал ей быть предельно откровенной с Журавлевым. Предельно откровенной. Кудлин даже положил вилку на стол. Он даже перестал дышать, словно это был самый главный вопрос, ответ на который решал и его судьбу. Циннер меня разорвет на куски, внезапно подумала Марина, и ей почему-то стало легче.
– Да, – она подняла голову и посмотрела в глаза Кудлину, – да, – сказала она с нажимом, – я могу сказать это своему начальнику.
– Очень хорошо, – похоже, Журавлев был удовлетворен. Она вдруг поняла, что поступила верно. В какой-то момент сработала чисто женская интуиция. Журавлева бы не устроил уклончивый ответ. Ему нужна была конкретика. Он бы стал настаивать на конкретном ответе, а уклонившись от него, она бы многое потеряла в его глазах.
– Какое чувство вы испытываете, если вас неожиданно вызывают к директору института?
– Собранность. Ответственность, – чуть подумав, сказала она.
– Это общий ответ, – сразу возразил Журавлев, – меня интересует более конкретный. Что именно – страх, ощущение опасности, желание понравиться, продвинуться по служебной лестнице? Или вы ничего не испытываете?
– Желание продвинуться, – призналась она, – это более всего. Я хочу полностью использовать свой потенциал.
– В чем он? Какие наиболее сильные стороны своей натуры вы можете задействовать?
– Целеустремленность, коммуникабельность, возможность быстрой адаптации. Умение просчитывать варианты возможного поведения моих коллег.
– Почему в таком случае вы не добились большого успеха в жизни?
– Разве? – удивилась она. – По-моему, самодостаточность – один из основных принципов жизни счастливого человека.
– Вы работали за рубежом, у вас была возможность блестящей карьеры. А теперь вы работаете в обычном научно-исследовательском институте, – продолжал провоцировать ее Журавлев, – вам не кажется, что ваша карьера не удалась?
– Нет, не кажется, – убежденно произнесла Марина. – Я собираюсь защищать докторскую диссертацию. По-моему, в моем возрасте это не называется «неудавшейся карьерой». Возможно, через двадцать лет я буду уже членом-корреспондентом, – нанесла она очередной укол Журавлеву. Тот взглянул на Кудлина, усмехнулся и промолчал, не комментируя ее слова.
– Какие недостатки вы знаете за собой? – спросил Вениамин Денисович.
– Это некоторая неуравновешенность. Возможные срывы, связанные с неустоявшейся личной жизнью. Способность замыкаться в себе, неумение планировать свою жизнь… Достаточно или нужно продолжать дальше?
– Не нужно. Скажите, как вы себя поведете, если ваша подруга уведет от вас любимого мужчину?
– Мой любимый мужчина – мой сын. Надеюсь, его от меня не уведут никогда, – усмехнулась она. – Но в таком случае я не стану выяснять отношений. Порву с обоими. Так будет правильно. Выброшу их из своей жизни.
– Если после вашей работы кто-нибудь предложит вам более высокий оклад и лучшую должность – вы примете это предложение?
– Не знаю. Если это будет связано с изменой предыдущим руководителям, то вряд ли. Если нет, тогда возможно…
– Почему? Почему вы будете считать себя обязанной прежним руководителям?
– Это достаточно просто, – пояснила Марина, – они выводят меня на новый уровень, с которого я начинаю другой отсчет. Получается, что и последующие предложения будут отталкиваться от уже существующих.
Официант унес рыбу и принес тонкие куски сырого мяса, которые можно было поджаривать на специальной жаровне. Кудлин, любивший подобное «барбекю», начал осторожно раскладывать куски мяса, переворачивая их каждые несколько секунд. Марина отказалась от мяса. В этот момент Журавлев вдруг спросил:
– Вы можете отказаться от своего мнения?
– Сформулируйте ситуацию, – попросила она.
– Вас уговорили или запугали. Какой вариант вам нравится больше?
– Меня трудно испугать, – немного подумав, призналась она, – а уговорить практически невозможно. Скорее можно убедить.
– Предположим, что вас убедили. Вы легко откажетесь от собственного мнения?
– Нет. Все-таки нет, – ответила она. – Я полагаю, что причины должны быть очень вескими. Но и в этом случае я крепко подумаю.
Журавлев вздохнул. Очевидно, долгий разговор утомил и его. Он снял очки, протер стекла и, не надевая их, спросил:
– А сами вы хотите перейти на новую работу?
– Да. Но мотивация моего поступка не имеет ничего общего с материальными моментами, – откровенно сказала она, взглянув в глаза психолога.
Тот заморгал, надел очки. И больше ничего не спросил. Через несколько минут принесли кофе и десерт. Журавлев больше не задавал вопросов. Кудлин рассказал какой-то анекдот, но никто не улыбнулся. Леонид Дмитриевич понял, что ужин завершен. Он взглянул на часы.
– Машина вас ждет, – сказал он, – мы увидимся с вами послезавтра. Спасибо за ужин, Марина Владимировна.
– Спасибо вам, – кивнула она на прощание Кудлину, – и вам, – сказала она, обращаясь к Журавлеву. Тот почему-то встал и, неловко поправляя очки, кивнул ей на прощание, первым протягивая руку.
– До свидания, – сказал он.
Когда Чернышева ушла, Кудлин проводил ее до лестницы. Затем вернулся и спросил:
– Как вы ее находите?
Журавлев взглянул на него, поправил очки и начал говорить…
Глава 22
Он с трудом приходил в себя. Удар был достаточно сильным. Цапов чуть приоткрыл глаза, все поплыло, он пока ничего не видел. Чувствовал, как его потряхивает. Очевидно, они находились в автомобиле и его куда-то везли. Цапов закрыл глаза. Он знал, как важно не дергаться, не обнаружить, что уже что-то слышишь. Именно поэтому он не стал разжимать губ, впрочем, он все равно не смог бы этого сделать. Рот был заклеен скотчем. Руки и ноги связаны. Нужно не шевелиться, стараясь не обнаруживать себя. Он напрягся, когда услышал голоса рядом.
– Здорово ты его стукнул. Он в себя не скоро придет. А может, он окочурился?
– Нет. Дышит, стервец, я проверял. Он еще нам живой нужен. К Савраске приставал, стервец, хотел его запугать. Ничего. Теперь недолго ему людей пугать. У Звонка он все выложит.
– Думаешь, расскажет? А если он подосланный?
– У Звонка и не такие раскалывались. Конечно, все расскажет. Как миленький. А потом пойдет на дно, как остальные.
– Это я понимаю, – хохотнул второй. У первого был голос с хрипотцой. Второй, очевидно, был помоложе.
Нужно прийти в себя и постараться понять, что же произошло. Савраска ему не соврал. Но эти двое, очевидно, ждали на улице. Сейчас они его куда-то везут. Один сказал про Звонка. Кто такой Звонок? Он обязан вспомнить, где слышал эту кликуху. Господи, как болит голова. Кажется, это легкое сотрясение. Впрочем, про боль нужно попытаться забыть. Вспомнить, кто такой Звонок! Они везут его к нему.
Черт возьми! Видимо, его действительно здорово стукнули. Как он мог забыть о Звонке! Вячеслав Звонков – известный лидер подмосковной преступной группировки, сумевший за короткое время пробиться в лидеры не столько своими организаторскими способностями, сколько феноменальной жестокостью и решительностью действий. Постепенно все прочие подмосковные группировки признали его негласное лидерство. Последнего строптивого «вора в законе» Звонков лично застрелил во время встречи в ресторане. Правда, по городу ходили упорные слухи, что расправиться с преступным авторитетом Звонкову помог сам Рашковский, который поддерживал того в стремлении быть первым. Значит, он его оценил…
Имя Звонкова уже несколько лет наводило ужас на криминальные группировки столицы. Он создал мощную структуру боевиков и всегда мог выставить несколько сот вооруженных людей, готовых выступить по его приказу. Подобными силами обладал лишь лидер грузинской группировки, которому традиционно подчинялись и некоторые другие этнические криминальные группы. Но он не был, подобно Звонкову, фаворитом Рашковского. Поэтому вынужден был уступить пальму первенства. Предполагали, что Звонков вошел в состав «посвященных», собиравшихся на совет у «верховного судьи». А это уже был знак абсолютного лидерства – подобной чести было удостоено всего несколько человек.
Цапов осторожно перевел дыхание. Если его взяли люди Звонкова, то это самое страшное, что могло случиться. Несколько минут общения. Конкретные вопросы, конкретные ответы. Если Звонкова они устраивают, то собеседника убивают сразу, без мучений. Если нет… лучше даже не думать, что его может ждать в подобном случае. Значит – вариантов не существует. Есть один выход – сбежать отсюда до того, как машина доедет до места назначения.
Почему они его взяли? Только потому, что он расспрашивал Савраску? Или потому, что ждали его? Это скорее всего. Они ждали человека, который выйдет на Савраску. Тогда одно из двух – либо они знают, кто напал на Рашковского, и пытаются таким образом убирать всех свидетелей, либо они сами ищут возможных инициаторов нападения. Второе гораздо ближе к истине, иначе бы они его убрали еще на стоянке. Если везут к Звонкову, значит, хотят узнать, чем вызван его интерес. Учитывая слухи о том, что Звонков является одним из самых близких людей Рашковского, можно предположить, что он выполняет его заказ. Фокусник нужен, только пока не заговорит. Потом он просто его уберет. Двое конвоиров уже объяснили, каким образом…
Он чуть приоткрыл глаза. Руки и ноги связаны. Рот заклеен скотчем. Они едут в машине. Кажется, автомобиль типа седан. Изнутри трудно увидеть марку машины. Двое сидят впереди. Кажется, они накрыли его каким-то одеялом, которое сползло вниз. Или они специально накрыли его так, чтобы видеть его лицо. Судя по всему, они не боятся проверки, если положили его на заднее сиденье, а не сунули в багажник. И, видимо, они проехали уже довольно приличное расстояние. Его везут за город, и у него может просто не хватить времени.
Осторожно, кончиками пальцев правой руки он дотронулся до часов. Простые, недорогие часы, не прельщавшие возможных грабителей. Дешевка, если бы браслет не был из металла, специально приспособленного для подобных случаев. Он сумел раскрыть браслет и довольно быстро освободить руки. Водитель включил магнитофон, и музыка в салоне заглушила все прочие шумы. А под одеялом он мог незаметно освободить ноги. Теперь – действовать. И как можно быстрее.
Он резко привстал. Машина шла по загородному шоссе. Глаза ослепили огни идущего навстречу автомобиля. И в ту же секунду, подняв ноги, он изо всех сил ударил сидевшего рядом с водителем «пассажира», именно того, кто нанес ему удар у автомобиля. Тот дернулся, сползая на дверцу. Водитель обернулся, выворачивая руль в сторону, но Цапов, убрав ноги, схватил водителя за голову правой рукой. Левой он наконец сорвал скотч с губ.
– Одно движение, и я сверну тебе шею, – пробормотал Цапов, крепче сдавливая шею водителя.
Парень дернулся, прохрипел:
– Чего тебе нужно?
– Куда мы едем?
– Отпусти… отпусти…
– Держи руль, – посоветовал Цапов. – Куда мы едем?
– Он тебя ждет, – прохрипел водитель, – Звонков.
– Почему вы меня взяли? Как на меня вышли? Только держи руль, иначе мы сейчас врежемся.
– Мы… они… мы тебя в клубе… мы следили…
– Почему?
– Нам приказали. Нам приказали… за всеми следить…
– Останови машину.
Водитель свернул на обочину. Он, очевидно, рассчитывал на пистолет, который был у него во внутреннем кармане. Но Цапов не дал ему шанса. Едва машина затормозила, он наотмашь ударил водителя по шее, и тот свалился на своего напарника.
Цапов вышел из машины, выключил фары, обыскал своих похитителей. Забрал документы. У обоих были пистолеты и разрешение на владение оружием. Оба числились охранниками в частной фирме «Ковчег». Было и специальное разрешение на проезд и запрет сотрудникам дорожной автоинспекции проверять автомобиль. Сила есть, ума не надо, поморщился Цапов. Могли бы засунуть его в багажник. Нельзя быть такими самоуверенными.
Ночную темноту иногда разрезали светом фар проходившие мимо автомобили. Цапов сел за руль и съехал с дороги. Затем перенес оба тела в багажник, использовав скотч, который обнаружил в машине. И, развернув автомобиль, направился в город. Через тридцать пять минут он был на месте. Очевидно, нападавшие потратили много времени, пока обыскивали его, пока докладывали о своем пленнике. У обоих нападавших он обнаружил мобильные телефоны, бросил их на переднее сиденье. Когда подъезжал к стоянке, где оставалась его машина, зазвонил один из телефонов. Цапов не стал его трогать. Телефон звонил довольно долго. Затем прозвенел другой аппарат. Цапов улыбнулся. Очевидно, абонент знал оба номера. Трубку он не взял.
К стоянке подъехал в десятом часу вечера. Его «девятки» нигде не было. Он нахмурился – обидно. Они забрали его автомобиль, очевидно посчитав, что машина ему не понадобится. Самое неприятное было вновь переходить на нелегальное положение, отказываясь даже от своей конспиративной квартиры.
Он подошел к телефону-автомату, набрал номер для связи.
– Добрый вечер, – сказал Цапов, – говорит Пятый. У меня проблемы. Мне нужны деньги, документы и новая квартира.
– Запомните новый адрес, – сразу отозвался дежурный сотрудник. Цапов запомнил адрес и положил трубку. Взглянул на часы. Представление в клубе кончается почти под утро. Ждать не имеет смысла. Можно попытаться проникнуть в клуб еще раз. В конце концов, у Звонкова не так много людей, которые бы дежурили по всем клубам.
Цапов проверил оба пистолета. Теперь он вооружен, и вряд ли нападавшие могут рассчитывать на удачу, как в прошлый раз. Нужно только войти через служебный вход. Он положил в карман удостоверения сотрудников фирмы «Ковчег» и прошел к служебному входу. Дежурный, крепкий высокий парень, кивнул головой, коротко спросил:
– Куда?
– Я из «Ковчега», – рискнул Цапов.
– Проходи, – разрешил охранник.
Цапов вошел в клуб – второй раз за этот вечер. Решил снова поговорить с Савраской. Первой, кого он встретил, идя по длинному коридору, была худощавая девица с длинными красивыми ногами и роскошными светлыми волосами. Девушка была в шортах и в коротком топике, заканчивающемся чуть выше пупка. Она мило улыбнулась незнакомцу.
– Вы кого-нибудь ищете? – спросила девушка.
– Да, мне нужен Савраска, – улыбнулся он в ответ.
– А я вам помочь не могу? – уточнила очаровательная незнакомка.
– Нет, – усмехнулся Цапов, – спасибо.
– Ну, смотри, – ничуть не разочаровавшись, ответила девушка, – мы ведь все вместе выступаем.
И, грациозно покачивая бедрами, прошла дальше. Цапов растерянно оглянулся. Неужели он обознался? Странно, что он мог так ошибиться. Впрочем, парик был идеальный, а фигура у парня была действительно красивая.
Цапов дошел до конца коридора, постучал в дверь. Никакого ответа. Он постучал еще. Опять молчание. Тогда он открыл дверь и вошел в комнату. Первое, что он увидел, – это лежавший на полу Савраска. Не требовалось быть экспертом, чтобы заметить два пулевых ранения на теле убитого. В глазах мертвого застыл ужас.
Цапов наклонился к нему, и в этот момент другая дверь, ведущая в коридор, выходивший на сцену, открылась, и в комнату ворвались сразу несколько человек. Кто-то взвизгнул. Цапов поднял голову. На него в упор смотрел бородач, с которым он уже встречался здесь.
– Держите его! – закричал бородач, узнав своего обидчика. – Это он убил Савраску.
В подобных случаях не бывает времени что-либо объяснять. Цапов понял, что у него есть всего одна секунда. Ровно одна секунда, пока вошедшие не сообразят, что им нужно делать, и не отрежут его от второй двери. Именно поэтому он отпрянул от тела, ударил кулаком по вешалке, стоявшей рядом, сбросил на пол какой-то ящик, чтобы преградить путь преследователям, и бросился к двери, ведущей в коридор.
– Ловите его! – раздалось сразу несколько голосов. Цапов успел открыть дверь и выскочить в коридор. Здесь никого не было. Он добежал до конца коридора, когда из комнаты Сазонова вывалилось несколько мужчин. Крики привлекли внимание других любопытных.
Он взбежал по лестнице, открыл дверь на улицу. Огромный охранник, очевидно, услышавший крики, удивленно взглянул на него, попытался преградить путь. Цапов со всего размаха ударил его в живот и всем телом налетел на неповоротливого гиганта, свалив его на землю. Путь свободен, и он побежал к оставленной у клуба машине.
Вскочив в автомобиль, он успел заметить, как к нему потянулась целая толпа преследователей. Он успел стронуть с места седан и завернуть за угол, прежде чем преследователи успели добежать до места парковки. Уже на следующей улице он прибавил газ, уходя от возможной погони.
– Вот и все, – сказал Цапов, взглянув на себя в зеркало. – Теперь я не только нелегал, но еще и подозреваемый в убийстве.
Он оглянулся и свернул в первый же переулок. Ездить по городу с двумя оглушенными охранниками в багажнике да еще скрываться от возможных преследователей, которые видели это авто, – верх безрассудства. Он бросил машину в переулке, вытер отпечатки пальцев с руля и побежал через двор к площади, где была стоянка автобусов. Уже стоя в переполненном автобусе, он с сожалением подумал, что сегодня был не его день. Иногда случаются подобные дни в жизни каждого агента. И вообще – в жизни каждого человека… Но хорошо уже, что он жив.
Глава 23
В этот день он принял решение улететь в Европу. Врачи-реаниматоры, дежурившие у постели дочери, наконец сообщили ему, что есть твердая уверенность – она идет на поправку. Аня начала приходить в себя и уже узнавала людей, стоявших вокруг нее. Рашковский пообещал врачам неслыханное вознаграждение, если девочка хотя бы через несколько дней будет в сознании. После всего случившегося он не собирался оставлять ее в Москве. По его приказу был найден специальный самолет с реанимационной палатой. Самолет должен был прилететь из Англии, куда он намеревался потом увезти дочь. Через три дня он намеревался лететь.
Врачи отговаривали его от безумного шага, опасаясь, что больная не вынесет перелета. Принятое решение было самым ответственным в его жизни, но он полагал его единственно правильным в создавшейся обстановке. Через три дня он летит.
Утром он поехал к дочери, и она впервые улыбнулась ему. Отец буквально завалил цветами и коллекционными куклами ее палату. Несмотря на свой возраст, Аня по-прежнему любила коллекционные куклы, которые он выписывал ей со всего мира. Он попросил врачей еще раз осмотреть девочку. Оценить ее общее состояние. И обратить внимание на те органы, которые в случае поражения могли отразиться на ее способности стать матерью. Ему казалось это самым страшным. Но как раз тут все врачи были единодушны – способность к деторождению молодая девушка не потеряла.
Он просидел у дочери целых два часа, забыв обо всем на свете. Он даже отключил два своих мобильных телефона, чтобы его никто не беспокоил. Охрана предусмотрительно не пускала в палату никого, кроме врачей. И целых два часа он был по-настоящему счастлив. Пока дверь не открылась и в комнату не вошел кто-то третий. Он даже не обернулся, настолько был уверен, что в палату к дочери не пустят постороннего.
– Мама, – радостно сказала Аня.
Это была его первая жена. Он быстро поднялся. Она была какая-то поблекшая. Он отметил и мешки под глазами, и не совсем удачную прическу. И ее мятую блузку.
«Странно, – подумал он, – я ведь даю ей много денег. Кажется, она получает по пять тысяч долларов ежемесячно. Интересно, куда идут такие деньги? Или она взяла на свое содержание какого-то альфонса?»
– Ирина, здравствуй, – кивнул он, пропуская бывшую жену к дочери. Ирина бросилась к девочке. Она целовала ее чересчур экзальтированно, чересчур нервно, словно пытаясь доказать, что любит свою дочь не меньше отца. Она виделась с ней один раз в полгода.
«Странно, – снова подумал он, – когда-то я любил эту неряшливо одетую женщину». У них и раньше случались размолвки. Ирина была чересчур истерична, излишне эксцентрична, что всегда выводило его из себя. Собственно, прожили вместе они недолго, всего полтора года. Размолвки случались и раньше, но в тот роковой день она вела себя так, словно сорвалась с цепи. Уже позже, просчитав сроки, он подумал, что, вполне вероятно, был так называемый предменструальный синдром, когда даже спокойная женщина становится истеричной.
Они говорили друг другу что-то резкое. Оба хотели спать. А ребенок капризничал, просыпаясь каждые полчаса. Когда девочка в очередной раз заплакала, Ирина крикнула, чтобы он подошел к ребенку. Это его удивило. Выросший на Кавказе, он привык к тому, что каждый в доме занимается своим делом. Мужчина обязан зарабатывать и кормить семью, а женщина – заботиться о муже и детях. Но он получил европейское образование и все же подошел к девочке, чтобы поменять ей пеленки. Но Ирина вдруг подскочила к нему, отталкивая в сторону.
– Ты ничего не умеешь делать, – прокричала она, даже не взглянув на мужа.
– Кажется, девочку нужно подмыть, – сказал он, – она испачкала пеленки.
– Отойди, я все сделаю сама, – продолжала бушевать Ирина. Потом были долгие причитания по поводу погубленной молодости и нежелания мужа помогать ей после рождения ребенка.
Он терпел до утра. А утром, придя после бессонной ночи на кухню, объяснил жене, что каждый должен заниматься своим делом. И заниматься пеленками ребенка должна женщина, а не он. И тогда он услышал, как Ирина кричит. Она причитала, что у ребенка просто плохой отец. Он не хотел спорить в этот день, просто у него были собственные взгляды на брак. Но Ирина могла вывести из состояния равновесия кого угодно.
– Разве у девочки плохой отец? – спросил он вечером, когда спор не утих.
– Настоящее дерьмо! – в запале выкрикнула она.
И тогда он впервые бессознательно поднял руку, чтобы ударить ее. Размахнулся, сжал кулак. В последнюю секунду расслабился, но все равно она отлетела в сторону – удар был достаточно сильный. Она испуганно вскрикнула, с ужасом взглянув на него. Он стоял над женой, сжав кулаки и тяжело дыша. Такой внезапной вспышки он сам не ожидал. Как, впрочем, и она. Он стоял над ней и долго молчал. А потом повернулся и вышел из комнаты. Она что-то поняла, закричала, бросилась за ним. Но он взглянул на нее так, что она лишь испуганно забилась в угол.
В эту ночь он собрал свои вещи и ушел от нее навсегда. Но состояние безумной ярости, когда он оказался способным ударить мать своего ребенка, он запомнил на всю жизнь. И с тех пор он всегда боялся такого гнева в себе.
Позже он станет миллионером и миллиардером, пошлет дочь на учебу в Швейцарию и начнет выплачивать ежемесячно ее матери деньги. Но ни видеть, ни слышать своей бывшей жены больше не хотел никогда.
Ирина, нацеловавшись с дочерью, с вызовом взглянула на него.
– Девочка в таком состоянии… – сказала она.
Он поморщился. Все эти дни он избегал встречи с этой женщиной, чтобы не говорить на подобные темы. Он представлял себе, что именно она скажет ему, обвиняя его в трагедии с дочерью. Отчасти она будет права. Он это понимал и именно поэтому избегал встречи.
– Врачи считают, что она быстро поправится, – жестко сказал Рашковский, – я думаю, что самое страшное уже позади.
– Ее нужно показать настоящим специалистам, отвезти в Европу, – с возмущением сказала Ирина, – а наши «коновалы» ничего не понимают.
Хорошо, что она сама заговорила об этом. Он с удовольствием воспользовался ее словами.
– Конечно, нужно, – кивнул Рашковский. – Я увезу ее в Лондон, чтобы показать лучшим врачам.
Этого Ирина явно не ожидала. Она немного растерянно взглянула на него.
– Когда? – только спросила она.
– Через три дня. За это время она немного окрепнет.
– А я? – зло бросила она. – Я останусь прозябать в Москве?
Вот что ее волнует, неприязненно подумал он. Она хочет поехать в Лондон. Пять тысяч ей кажутся не очень большой суммой. Хотя, может, он несправедлив, и она действительно переживает за дочь.
– Хорошо, – сдержанно сказал он. – Поедешь вместе с ней. Только будь добра, сделай так, чтобы я не слышал никаких претензий. – Он подошел к дочери, наклонился, поцеловал ее и вышел из палаты.
Выйдя в коридор, он хотел пройти к лестнице, но затем, словно вспомнив о своих делах, повернул обратно и вошел в соседнюю палату к адмиралу. Пожилой пациент ел свой суп, сидя в кровати и весело беседуя с медсестрой, которая расположилась на соседней койке.
– Добрый день, – поздоровался Рашковский, – как ваши дела?
– Здравствуйте, – оживленно ответил адмирал, – вы ко мне?
При появлении Рашковского медсестра вскочила со стула. Она часто видела по телевидению этого влиятельного человека и теперь была взволнована его присутствием в столь будничной обстановке.
– Мы ваши соседи, – пояснил Рашковский, – у меня дочь в соседней палате.
– Значит, вы Рашковский? – понял адмирал, чуть приподнимаясь с постели.
– Валентин Давидович, – представился Рашковский.
Адмирал отодвинул суп, вытер рот и, встав с постели, вытянулся в струнку и назвал себя – звание, имя, отчество, фамилию.
– Не так официально, – улыбнулся Рашковский. – У меня ведь здесь дочь, – снова повторил он.
– Я знаю, – сказал адмирал, – какое несчастье. Бандиты сегодня никого не жалеют. Ничего, новый президент обещал навести порядок.
– Да, конечно, – немного растерянно произнес Рашковский. – А вы, говорят, скоро выпишетесь. Может, вы сядете, я зашел к вам на минуту.
– Вы тоже садитесь. – Адмирал был убежден, что такому серьезному человеку, каким ему представлялся Рашковский, можно доверять. Он и не подозревал, что весь разговор в его палате прослушивается из другой комнаты и теперь сотрудники МВД лихорадочно думают, как убрать Рашковского из палаты не в меру говорливого адмирала.
Медсестра забрала тарелку с остатками супа и вышла из палаты. Откуда ей было знать, что палата прослушивается сотрудниками Службы внешней разведки, страховавшими своего коллегу.
– Как вы себя чувствуете? – участливо спросил Валентин Давидович.
– Уже хорошо. После инфаркта человек чувствует себя так, словно заново родился. Врачи считают, что я счастливо отделался.
– Слава богу, – кивнул Рашковский, – я видел, как много людей к вам ходит.
– Да, – сказал адмирал, – сослуживцы, друзья. Меня на флоте все знали. Даже из Министерства обороны приезжали.
– Внимание, – сказал офицер разведки, прослушивающий палату, – Рашковский пытается разговорить адмирала. Нужно срочно помешать ему.
– Конечно, – соглашался Рашковский. – Вы такой заслуженный человек…
– Куда там, – отмахнулся порозовевший адмирал. Ему была приятна похвала такого человека. – Сейчас уже и не больно известный. Я уже в отставке.
– Все равно. Я видел многих посетителей. И даже женщины бывают.
– Знали бы вы, какой молодец я был в молодости, – обрадовался болтливый моряк.
– Срочно врача! – крикнул дежурный офицер. Он уже понял, почему Рашковский затеял этот разговор.
– Я видел, какие женщины к вам ходят, – вкрадчиво продолжал Валентин Давидович, – и молодые бывают. И очень красивые. Даже очень красивые.
– Быстрее, – поторопил офицер, – он может проговориться.
– Конечно, бывают. Меня многие навещают.
– Я видел у вас одну молодую женщину. Она, кажется, знает английский. Высокая женщина с книгой в руках. Ей лет сорок, но она изумительно сохранилась.
– Ах, да это Марина, – засмеялся адмирал, – вы ее видели?
– Видел, – подтвердил Рашковский, – очень эффектная женщина. Она ваша родственница?
– Не совсем, – засмеялся адмирал. Офицер, слышавший разговор, был в панике. Врача на месте не оказалось. Болтливость старого моряка могла погубить всю операцию. Но адмирал был тертый калач.
– Она дочь моего друга, – твердо сказал он, помня наставления, которые ему давали. Он помнил еще времена всеобщей шпиономании, когда в каждом постороннем видели представителя враждебных разведок, а болтун считался «находкой для шпионов». Именно поэтому он насторожился, когда внезапно появившийся гость начал расспрашивать его о Марине.
– Ее отец был дипломатом, – сухо сказал адмирал. – Кажется, у меня начинает кружиться голова…
В этот момент в палату наконец вошел врач. Рашковский поднялся.
– Больному нельзя много разговаривать, – строго сказал врач.
– Да, да, конечно, – согласился Рашковский, – до свидания. Извините, что побеспокоил вас.
Он вышел из палаты, а адмирал, пытаясь унять внезапно начавшееся сердцебиение, пытался понять, почему именно его решили использовать в этой игре. И мог ли этот Рашковский оказаться пособником мафии? Адмирал твердо верил в то, что бандиты прячутся от честных людей, появляясь ночью чаще всего в подъездах. При этом вид имеют самый злодейский, и нормальный человек сразу их может распознать. «Да бог с ним, с Рашковским», – подумал он. Но про наказ относительно Марины он помнил твердо, а флотская дисциплина стала его вторым «я».
Сидя в автомобиле, Рашковский услышал звонок одного из своих личных телефонов.
– Валентин, это ты? – услышал он в трубке голос Оксаны, своей второй жены. По странной случайности, как и Ирина, она была родом с Украины. Этот его брак оказался более крепким, они жили уже более семи лет. Хотя совместной их жизнь была весьма условной. Оксана жила с сыном в Лондоне, и он появлялся у них лишь наездами.
– Что-то случилось? – спросил Рашковский с тревогой в голосе. После покушения на дочь он приказал удвоить охрану своей семьи в Лондоне. И все равно беспокоился.
– Все нормально. Я хотела узнать об Анне. У тебя не отвечал телефон, и мне сказали, что ты в больнице. Может, мне стоит приехать, чтобы ухаживать за девочкой?
– Не нужно. Через три дня мы прилетим в Лондон. Сейчас с ней Ирина. По-моему, с дочерью уже все нормально.
– Слава богу. Лида сказала, что вы скоро прилетите в Лондон. Ты еще не взял никого вместо Альбины? У тебя нет личного секретаря?
– Пока нет, – сдержанно ответил он.
Она почувствовала его состояние. В отличие от первой жены Оксана обладала невероятной интуицией.
– Тебя что-нибудь волнует? – спросила она.
– Нет. Все в порядке.
– До свидания. Мы тебя будем ждать. – Она отключилась.
Он убрал аппарат и закрыл глаза. Почему-то он вспомнил женщину, эту дочь дипломата. Марина Чернышева. Какое совпадение. Действительно, ее отец был дипломатом и она давняя знакомая его тети.
Рашковский, войдя в кабинет, вызвал Кудлина с Фомичевым, чтобы уточнить стратегию их поведения без него, кое-какие детали. Разговор продолжался минут десять. Наконец Валентин Давидович вспомнил о Марине.
– Что там с Чернышевой? – спросил он.
– Мы работаем, – доложил Леонид Дмитриевич, – вчера мы встречались с ней. Вместе ужинали в ресторане.
– Вдвоем? – удивился Рашковский.
– Втроем, – пояснил Кудлин, – с нами был Вениамин Денисович.
– И как прошел ужин?
– Неплохо. Они довольно быстро нашли общий язык. Потом я проводил Чернышеву домой и успел поговорить с Журавлевым.
– Что он думает о ней?
– У него неплохие впечатления, – уклонился от прямого ответа Кудлин, – она ему в общем понравилась.
Фомичев, уже знавший о вчерашней встрече, нахмурился. Они успели утром поговорить на эту тему с Кудлиным и приняли решение пока ничего не сообщать Рашковскому. Но тот первый затронул эту тему. И мгновенно заметил, как нервничает Кудлин и хмурится Фомичев.
– Мне не нравится, когда люди, работающие со мной, что-то от меня скрывают, – жестко сказал Рашковский. – Мы, кажется, однажды с тобой договаривались, Леня. Ты никогда и ничего от меня не скрываешь. Говоришь все как есть. Иначе я начну подозревать, что ты пытаешься что-то от меня скрыть.
– Ничего я не пытаюсь скрыть, – пожал плечами Кудлин. – Мы уже утром говорили об этом с Николаем Александровичем. Нам нужно для проверки еще несколько дней.
– Я тебя не совсем понимаю, – разозлился Рашковский, – ты говоришь, что Журавлеву она понравилась. Кроме того, ее уже много лет знает моя тетка. Знает еще до того, как мы познакомились. Она психолог. Что тебя смущает? Ты можешь мне объяснить, почему такая задержка? В чем дело?
– Ни в чем. Она действительно много лет знакома с Елизаветой Алексеевной. Журавлев дал ей блестящую характеристику, она психолог, кандидат наук. Мы проверяем все факты ее биографии. Вместе с Николаем Александровичем мы работаем уже несколько дней. Все абсолютно точно. Но именно это у нас вызывает некоторое подозрение. Она слишком идеальный кандидат. Абсолютно стерильный, словно созданный для нас. Кандидат психологических наук, знает иностранные языки, работала за границей. Не замужем. И кроме того – знакома с твоей теткой уже много лет. Как будто нам ее нарочно подставляют.
– Ты противоречишь сам себе, – мрачно бросил Рашковский. – Если ее нам подставляют, выходит, что моя тетка с ними в сговоре? А это невозможно! Ты ведь знаешь тетю Лизу. Ее невозможно заставить соврать.
– Она не врала, – вставил Фомичев, – мы проверили. Марина Владимировна Чернышева действительно защищалась на их кафедре больше десяти лет назад. Все правильно.
– Получается, что они познакомились с тетей Лизой больше десяти лет назад? – уточнил Рашковский.
– Да, – ответил Фомичев, – это абсолютно точно.
– Тогда в чем дело? Что вас смущает?
– Я сейчас принесу тебе магнитофон, – поднялся Кудлин, – послушай, что дословно сказал о ней Вениамин Денисович. Может, тогда ты все поймешь.
Он вышел из кабинета. Рашковский посмотрел на Фомичева.
– Идеальный кандидат, – пояснил, словно извиняясь, генерал, – это вызывает у нас некоторое подозрение. Некоторую настороженность, если хотите.
– Таких совпадений не бывает, – хмуро заметил Рашковский. – Думаете, что ее подослали ко мне специально?
– Пока нет оснований так думать.
– Тогда в чем дело? – едва сдерживаясь, спросил Рашковский.
– Не знаю, – честно признался Фомичев, – я лично ничего особенного не замечаю. Но Кудлин хочет проверить еще раз. Говорит – так не бывает.
– Если мы будем его слушать, он и нас станет проверять – до десятого колена, – зло бросил Рашковский.
В кабинет вошел Леонид Дмитриевич. Он положил магнитофон на стол, молча включил его. Сначала раздался голос самого Кудлина.
– Как вы ее находите?
– Очень интересный человек, – чуть помолчав, ответил Журавлев, – достаточно независима в суждениях. Очень последовательная логика. Человек, способный сознавать свои возможные ошибки и, самое главное, – стараться их достаточно быстро исправить. Инициативна, решительна, амбициозна. У нее очень высокий уровень жизненных притязаний. Терпима к возможной критике, достаточно коммуникабельна. Очень устойчивая психика. Независтлива, но возможно, что скрытна. Пользуется авторитетом у коллег, довольно быстро выдвигается, по натуре лидер. Легко обучаема. Обладает хорошо развитой интуицией…
– Ну и что? – спросил Рашковский. – Прекрасная характеристика. Это как раз то, что нам нужно. Почему ты сомневаешься?..
Он не договорил. Кудлин поднял руку, показывая на магнитофон. Послышался голос Журавлева:
– В каком качестве вы собираетесь ее использовать?
– Хотим взять ее личным секретарем Валентина Давидовича.
– Секретарем? – изумление Журавлева чувствовалось даже в записи. – Мне кажется, вы допускаете большую ошибку.
– Я вас не совсем понимаю, Вениамин Денисович. Только что вы дали ей такую блестящую характеристику.
– Ну да, конечно. Но не секретарем. Ей нужно обязательно защищать докторскую, остаться в науке. По-моему, если ей предложить даже должность пресс-секретаря вашего банка, то и тогда это будет оскорбительным для такого человека. Потенциально она может занять очень высокую должность в вашем банке…
Рашковский взглянул на Кудлина, но тот сделал движение рукой, попросив еще несколько минут помолчать.
– Вы не совсем поняли меня, Вениамин Денисович. Личный секретарь Рашковского – это не совсем секретарь. Это его старший помощник, человек, занимающий в иерархии нашей компании очень высокое положение…
– Это вы меня не поняли, Леонид Дмитриевич. Такой человек, как Чернышева, не может работать даже старшим помощником вашего президента. Она готовый руководитель крупного подразделения. Или вы собираетесь сделать ее главным психологом вашего объединения?
– Нет. Нам вполне достаточно ваших консультаций, – ответил Кудлин. – Именно поэтому я и привел к вам Чернышеву.
– Она очень толковый специалист. Я бы прямо сейчас взял ее к себе. Должен сказать…
Кудлин выключил магнитофон.
– Он повторяется, – сказал в наступившей тишине Леонид Дмитриевич. – Но главный смысл, надеюсь, тебе понятен.
– Мне подходят ее качества, – заявил Рашковский, – инициативная, коммуникабельная, психически устойчивая. Что вам еще нужно? Идеальный портрет. Вызови ее и оформляй на работу. В конце концов, если она не справится, мы всегда можем найти ей другую, менее высокооплачиваемую работу.
– Подожди, – попросил Кудлин, – ты обратил внимание на слова Журалева? Он сказал, что она по натуре – лидер. Быстро выдвигается по службе и пользуется большим авторитетом у коллег.
– Прекрасно. Тетя Лиза говорила, что она очень умна. Я лишний раз в этом убедился. Что тебя смущает?
– Именно эти ее качества. Если она такая идеальная, если у нее столько скрытых достоинств и она по натуре лидер, почему она довольствуется работой в таком непрестижном институте и сидит в своем сереньком кабинете.
– А ты хотел, чтобы она была президентом какой-нибудь фирмы и согласилась работать у нас в качестве секретаря? – зло спросил Рашковский. – Она психолог, занимается своей наукой. Есть такие увлеченные люди. Это тебя, кроме денег, ничего не интересует, а ей интересно заниматься своим делом…
– Тебе она нравится? – вдруг напрямую спросил Кудлин.
– Да! – крикнул Рашковский. – Но это не имеет отношения к делу. Я тебя совсем не понимаю. Первый раз в жизни не могу тебя понять. Ты находишь идеального кандидата на вакантную должность, и, когда выясняется, что все в порядке, ты начинаешь сомневаться. Ты можешь мне внятно объяснить, в чем именно ты сомневаешься?
– Я не знаю! – крикнул в ответ Кудлин. – Не могу объяснить. Мне не нравится, что она такая умная. Мне вообще не нравится эта женщина…
Наступило молчание. Затем Кудлин сказал, опустив голову:
– Извини.
– Что именно тебе не нравится? – уже спокойно спросил Рашковский.
– Характеристика Журавлева, – признался Кудлин. – Я не предполагал, что она настолько безупречна.
– Хватит, – прервал его Рашковский, – я все равно улетаю. Скажи мне, что ты думаешь делать?
– Нужно еще немного подождать. Мы закончим проверку через несколько дней. Я хочу узнать насчет ее сына и прежней работы. Если все подтвердится, у меня не будет возражений.
– Что вы думаете, Николай Александрович?
– У вашей тетки должны быть фотографии молодой Чернышевой, – ответил генерал. – Мы возьмем фотокарточки и проведем сравнительное исследование. Если окажется, что это один и тот же человек, у меня не будет никаких вопросов.
– Вы думаете, что в милиции могли продумать такую операцию? Или в ФСБ? – насмешливо спросил Рашковский. – Неужели вы правда в это верите?
– Думаю, что нет, – признался Фомичев, – десять лет назад не было ФСБ, тогда было КГБ, и вряд ли даже самый лучший аналитик мог предположить, чем это все кончится. Если они были знакомы с вашей теткой больше десяти лет, у меня не будет никаких вопросов. Ни одна наша спецслужба не могла бы продумать столь сложную операцию. Кроме разведки, конечно, но вы, слава богу, не иностранный шпион.
– Тогда – договорились, – решительно сказал Рашковский. – Проверяйте ее еще несколько дней, а затем оформляйте на работу и высылайте ко мне в Лондон. У меня через неделю важные встречи в Париже, и мне нужен будет свой секретарь, а не штатный переводчик, который наверняка будет осведомителем французской контрразведки. Я сегодня заходил к адмиралу, чтобы уточнить, кем ему доводится Чернышева. Он подтвердил, что она дочь его друга – дипломата. Думаете, адмирал тоже подставной?
– Нет, – улыбнулся Фомичев, – о нем я слышал. Он настоящий адмирал. Я его помню, когда еще он служил в Ленинграде. Да и попал он в больницу еще до вашей дочери.
– Может, тогда и биография ее выдуманная? – спросил, заметно нервничая, Рашковский. – Может, она придумала своего папу-дипломата? И вообще все придумано?
– Нет, – снова сказал, став серьезным, Фомичев, – мы проверили и эти факты ее биографии. Отец Марины действительно был известным дипломатом, его многие помнят в МИДе. У него было две изданные книги. В одной есть фотография, где он стоит рядом со своей дочерью. Сейчас мы проверяем эту фотографию, и эксперт, к которому мы обратились, считает, что на фотографии изображена именно Чернышева.
– А может, вы, – издевательски спросил Рашковский, – сами сравните ее череп с изображением на фото? Не хватит ли ерунды, Леня?
– Я ничего не имею против нее, – сдался Кудлин. – Просто прошу тебя подождать еще три дня до твоего отъезда. Обещаю, что через три дня скажу свое окончательное мнение. Возможно даже, что она улетит с тобой.
– Надеюсь, – кивнул Рашковский. – Мне нужен человек, который бы работал с нашими документами. Ты ведь сам знаешь, как важно найти такого человека.
– Которому ты сможешь доверять. Хотя бы немного, – добавил Кудлин.
Рашковский посмотрел на него уставшими глазами. Затем встал и подошел к окну. Окно его кабинета выходило во внутренний двор. На этом настаивал Фомичев, когда они переезжали в новый офис.
«Анна, – подумал вдруг Рашковский, вспомнив дочь и сжимая кулаки, – я, конечно, уеду. Но кто-то мне все равно ответит за нее». Кто бы ни отдавал приказ. Он все равно найдет и уничтожит этого человека.
Глава 24
Магнитофонную запись беседы имел не только Кудлин. Через полчаса после разговора ее доставили Циннеру. На следующий день он сидел в конце коридора, ожидая, когда после обеда Марина зайдет к нему. Он по-прежнему сидел один, словно не доверяя даже тем офицерам Службы внешней разведки и МВД, которые осуществляли прикрытие Чернышевой.
– Поздравляю, – иронично процедил он, когда Марина вошла в кабинет. – Вы все же не до конца выполнили мои рекомендации. Некоторые вопросы мы с вами конкретно обговаривали. Вы думаете, я трачу на вас время только потому, что мне нечем заняться? Меня уже и так неохотно отпускают к вам.
– Вы опять недовольны? – Она села за стол и улыбнулась. – А мне показалась, что Вениамин Денисович остался доволен.
– Даже слишком доволен, – подчеркнул Циннер. – Хотите послушать, что именно он сказал, когда вы ушли?
– Надеюсь, он не назвал меня «стервой»? – усмехнулась Марина.
– Хуже. Он вас почти раскрыл. Послушайте запись их беседы после того, как вы ушли.
– Каким образом вам удалось записать их разговор? – удивилась Чернышева. – Я ведь унесла магнитофон с собой. Или вы успели установить второй?
– Конечно, успели. Вы сидели там почти четыре часа. Вот послушайте…
Раздался голос Леонида Дмитриевича:
– Как вы ее находите?
– Очень интересный человек, – ответил Журавлев, – достаточно независима в своих суждениях. Очень последовательная логика…
Она слушала оценку Вениамина Денисовича и невольно улыбалась. Журавлев действительно был потрясающим психологом. Он дал ее точный психологический портрет. Она взглянула на Циннера. Тот сидел, нахмурив брови. В этот момент Журавлев спросил у Кудлина:
– В каком качестве вы собираетесь ее использовать?
– Хотим взять ее личным секретарем Валентина Давидовича.
– Секретарем? Мне кажется, вы допускаете большую ошибку…
– Вот видите, – Циннер выключил магнитофон, – я вам потом дам послушать всю запись. Как вы могли так неосторожно раскрыться?
– Но вы сами требовали быть откровенной с Журавлевым. Это была ваша установка.
– Верно. Но мы же с вами готовили специальные вопросы. Ну кто вас просил говорить, что вы готовы к экспериментам в постели. Как это можно говорить? О, майн готт! Если бы вы были молодой девушкой, которая мечтает устроиться секретарем, тогда другое дело. Но вы взрослая женщина, кандидат наук, психолог, имеете взрослого сына. Наконец, вы русская женщина. Неужели вы не понимаете подтекста вопроса? Способны ли вы вообще к экспериментам? Готовы ли вы на авантюру? Способны на безумство? И вы даете положительный ответ. Это после того, как мы вас столько времени готовим.
– У вас неверное представление о русских женщинах, – спокойно ответила Марина. – Или вам кажется, что в моем возрасте нужно перестать думать о мужчинах вообще?
– При чем тут это! – замахал руками Циннер. – Вы должны были дать нейтральный ответ. Нейтральный. А ваш откровенный ответ спровоцировал его на другие вопросы. Вы вообще понимаете, что именно вы сказали? А если вас возьмут на работу и Рашковский, у которого наверняка тоже будет запись вашей беседы с Журавлевым, решит предложить вам «поэкспериментировать»? Вы этого добиваетесь? Разве можно было говорить такие вещи незнакомому человеку, пусть даже психологу. Он вам бросил вызов, а вы подняли перчатку.
– Да, – сказала Марина, – и правильно сделала. Если бы я ему соврала, он бы это почувствовал. Ваша запись не передает его глаз. Выражения его глаз, мимику его лица, жесты. Я интуитивно почувствовала, что будет правильно ответить именно так.
– Он вас спросил: «Вы можете сказать своему начальнику, что он не прав?» И вы снова решили импровизировать. У нас не джаз-банд, у нас не концерт самодеятельности, моя милая. Вы не понимаете, что вы срываете всю операцию. У меня был этот вопрос. Ответ был вам дан. Вы же сами психолог и знаете, что я работаю не один. Целая группа наших ученых работала над этим вопросником. А вы нагло заявляете ему – «да». Он же не просил вас уточнять свою позицию. Вы могли нейтрально ответить – «смотря в какой ситуации». Или – «не всегда». Нечто подобное.
– Нет, не могла, – упрямо возразила она. – Если бы я так ответила, он бы обязательно попросил меня уточнить. Я это чувствовала. А своим ответом я сбила его с позиции. Понимаете, в чем дело? Он ведь психолог очень высокого класса, такой же, как и вы, господин Циннер. И наверняка среди тех, кто составлял эти вопросы и ответы на них, есть либо его ученики, либо его коллеги. И все предполагают в таких вариантах ответ именно тот, который вы дали мне. И он ожидал такого ответа. Я не хотела следовать вашим шаблонам, ведь он наверняка их знает. Нужно было выбить его из привычных рамок, что я и попыталась сделать.
– Лучше бы вы сказали, что я не умею работать, чем обвинять меня в том, что я следую шаблонам.
– Не обижайтесь. Я не хотела вас обидеть. Вы ведь поняли мою основную мысль.
– Кажется, понял, – Циннер собрал свои бумаги. – Мне иногда кажется, что мы несколько переоценили свои возможности. Из вас прямо выпирает полковник разведки. Неужели вы не могли сыграть немного проще?
– А вы не считаете, что и Рашковский заинтересуется подобным человеком? Ведь он наверняка будет слушать запись нашей беседы. Может быть, я чисто по-женски хотела понравиться именно ему?
– Надеюсь, что вам это удалось, – пробормотал Циннер. – Но боюсь, что мы несколько форсируем события, так, кажется, у вас говорят. У меня для вас еще одна неприятная новость. Через два дня Рашковский уезжает из Москвы.
– Откуда вы знаете? – растерянно спросила она.
– Его дочь… – пояснил Циннер. – Он заказал специальный самолет с реанимационной палатой в Англии, чтобы перевезти туда дочь. Послезавтра ее заберут в Лондон. Все необходимые документы уже готовы.
– Значит, у меня есть только два дня, – вслух подумала она.
– Вот именно. И ни в каких презентациях он больше участия принимать не будет. А это значит, что он может уехать из Москвы без вас. И процесс вашего оформления на работу будет отложен до его возвращения из Лондона.
– Когда он собирается вернуться? – мрачно спросила она.
– Не знаю, – признался Циннер, – честное слово, не знаю. Он ведь не покупает билетов… в нашем обычном понимании. Он заказывает самолеты, на которых летает, куда ему хочется. Именно поэтому операция строилась на том, чтобы прикрепить к нему конкретного человека, который будет информировать о его передвижениях.
– Вы считаете, что я провалила операцию? – с вызовом спросила она.
– Пока у меня нет никаких данных. Кудлин сказал вам, что встретится с вами через два дня. Значит, завтра. Возможно, мы узнаем нечто новое. Пока нам известно, что один из сотрудников Кудлина вчера улетел в Испанию. Догадываетесь – почему?
– Хочет проверить, в качестве кого я там работала? Но прошло много лет…
– Конечно, хочет проверить. И там до сих пор есть люди, которые вас знали. Можете не беспокоиться. Таких сотрудников там только четверо, двое из которых – местные испанцы. Мы сделаем так, чтобы их в этот момент не было в Мадриде. А человек, на которого выйдет представитель Кудлина, расскажет ему о вашей работе в качестве сотрудника нашего посольства. Так, как написано у вас в анкете. Как раз в Испании у нас все отлажено. Там не может быть никаких срывов.
– Если Рашковский уедет без меня, операцию можно считать законченной, – горько сказала она. – Ведь его дочь не поправится раньше чем через несколько месяцев. На такой срок мне не позволят остаться в Москве и занимать чужую квартиру. Я уже не говорю о своей работе.
– Может быть, – согласился Циннер, – в любом случае у нас есть еще два дня. Мы постараемся что-нибудь придумать. Может быть, вам еще раз появиться в больнице, чтобы Рашковский еще раз обратил на вас внимание? Это крайний вариант, он очень рискованный. Рашковскому может не понравиться такая «случайность». Вы можете показаться либо расчетливой карьеристкой, либо – подосланным агентом. В обоих случаях ничего хорошего из этого не получится.
Марина промолчала. Циннер, как всегда, был прав. Неужели она действительно ошиблась? И разговор с Журавлевым был провален. А может быть, Рашковский вообще ничем не интересуется в эти дни, ведь у него случилось такое несчастье. С другой стороны, шансы еще есть… Она не имеет права опускать руки.
– Вы обещали дать мне дополнительные сведения о его женах, – напомнила Марина.
Циннер взглянул на нее из-под очков.
– Иногда я понимаю, почему вы стали полковником, – пробормотал он, – вы, наверное, требовательный руководитель. Вот данные, которые вы просили. Первая жена – Ирина Левченко. Они разошлись без явных скандалов. Соседи не помнят никаких криков, споров. Он просто взял вещи и однажды ушел из дома. Хотя все считают, что у Левченко был тяжелый характер. Сейчас она с дочерью в больнице.
По нашим оперативным данным, Левченко получает достаточно большую сумму на проживание, причем за Анну отец платит отдельно. Каждый месяц его бывшая жена получает пять тысяч долларов. Но она их довольно быстро тратит. У нее появились друзья, которые помогают ей транжирить деньги мужа. Хорошо, что Рашковский не интересуется ее бытом. Он вообще вычеркнул ее из своей жизни. Даже не появляется в больнице, когда она приходит к дочери. Они приходят в разное время. Если он узнает, как она швыряет его деньги, в какие долги уже влезла, я не сомневаюсь, что он будет взбешен.
– С ней понятно, – поморщилась Марина, – а вторая жена?
– Очень интересный человек. Оксана Борисовна Савчук. Сейчас она по мужу Рашковская. У него обе жены украинки, так получилось. Она была замужем, имеет дочь от первого брака, которая недавно также вышла замуж. Сильная, волевая, умная. Знает в совершенстве английский. Кажется, еще и французский. У нее тоже была не совсем удачная жизнь. Первый муж пил, и они быстро развелись. Она переехала в Москву, поступила в какую-то фирму. В общем, человек, сделавший себя сам. После знакомства с Рашковским они несколько месяцев встречались. Потом поженились, и скоро у них родился сын. Ей было довольно много лет, когда родился мальчик. Она старше своего мужа на три года, и это, очевидно, накладывает отпечаток на их отношения.
– Какой отпечаток?
– Последние исследования в этой области показали, что идеальными браками считаются те, где женщина старше своего мужа на три-семь лет, – пояснил Циннер. – В таких случаях браки почти никогда не распадаются. Интересная статистика, вы не находите?
– Вы можете дать мне досье обеих?
– Сегодня вечером их вам привезут, – сухо ответил Циннер. – И эту магнитофонную запись. Утром ее заберут.
– Хорошо. Тогда я пойду, – она поднялась. – Кстати, я хотела спросить, вы уже отправили этого мальчика? Не делайте вид, что вы меня не поняли. Я говорю про Андрея. Про Камышева.
– Он должен уехать завтра, – вспомнил Циннер, – а почему вы спрашиваете?
– Мне просто интересно, – пожала она плечами. – Кажется, вы мне говорили, что он уже уехал?
– Может быть, – небрежно бросил Циннер, – я не помню. Но сейчас это не имеет никакого значения. Если Рашковский уедет, Камышев может остаться и в Москве. Он тогда никому не опасен.
– Да, конечно. – Она повернулась к выходу. Затем вдруг резко обернулась: – У вас есть его домашний адрес?
– А вы как думаете?
– Дайте мне этот адрес. Он ведь все равно завтра уезжает. Вы мне соврали, вы говорили, что он уже уехал.
– Вы путаете, – сухо заметил Циннер, – я говорил, что он уедет, но я не говорил, что он уже уехал.
– Итак, адрес.
– Фрунзенская набережная, – Циннер назвал номер дома и квартиры.
– До свидания. – Она вышла из комнаты, мягко закрыв дверь.
Она с трудом досидела до шести часов вечера. Выйдя с работы, села в свою машину, привычно проверяя, нет ли за ней наблюдения. Наблюдение имелось, но это были подстраховывающие ее офицеры. А вот обычные боевики Кудлина в этот вечер отсутствовали. И это было обиднее всего. Получалось, что Циннер прав. Она провела свой разговор с Журавлевым в слишком откровенной манере. Не следовало себя так вести. Нужно было прислушаться к рекомендациям хитрого Циннера.
Дома ее ждали материалы, которые она заказала. Но в этот вечер ей не хотелось ничего просматривать. Она прошла в ванную, приняла душ. Затем прошла в спальню, переоделась во все новое. Комплекты новой одежды были сложены в ее шкафу. Кажется, он говорил, что в брюках она выглядит моложе. Кажется, однажды он сказал именно так. Она вышла из дома. Следовало вспомнить все навыки, которые она применяла много лет. Следовало вспомнить то, чего она никогда не могла бы забыть.
Наблюдатели следили, стараясь не попадаться на глаза. Она вошла в метро, и началась странная игра, ей удалось почти сразу оторваться от офицеров МВД. И через полчаса, убедившись, что за ней никто не наблюдает, она вышла на «Фрунзенской». Дом она нашла почти сразу. Потом пришлось ждать во дворе минут двадцать, пока кто-то из соседей не набрал код входной двери. Она вошла в дом, поднялась на восьмой этаж. Сердце колотилось так сильно, что она даже испугалась. Такого чувства она не испытывала давно. Она словно помолодела на двадцать лет.
Она позвонила в дверь. Довольно долго ждала. Уже собиралась уходить, но позвонила во второй раз. За дверью наконец раздались неторопливые шаркающие шаги.
– Кто вам нужен? – спросила женщина из-за двери. Сомневаться было невозможно. Голос дребезжал, это была бабушка Андрея.
– Извините, – она даже удивилась своему голосу. – Здесь живет Андрей Камышев?
– Здесь. Но его нет дома, – сказала женщина, – а что ему передать?
– Ничего. – «Какая я дура, – с горечью подумала Марина. – Разве может молодой парень сидеть вечером дома. Какая я дура!» Она повернулась и стала спускаться по лестнице. Седьмой этаж, шестой, пятый. На пятом этаже она остановилась. Навстречу поднимался Андрей. По необъяснимой случайности он не вошел в лифт, пропустив в кабину соседей. Они встретились на площадке пятого этажа.
– Вы… – пробормотал Андрей, – вы… ты… вы…
Она молча смотрела на него. Очевидно, в ее взгляде мелькнуло что-то такое, что он шагнул к ней и принялся лихорадочно целовать ее лицо, глаза, шею. Она не сопротивлялась. Ей было хорошо. Очень хорошо. Она только поворачивала голову. Он целовал ее, словно забыв обо всем на свете. Внизу прогрохотал лифт. Он взял ее за руку и, ни слова не говоря, повел наверх. Она послушно и покорно пошла, также не сказав ни слова.
На восьмом этаже он достал ключи, осторожно открыл дверь, и они вошли в квартиру в полной тишине.
– Это я, – крикнул Андрей кому-то, увлекая Марину в свою комнату. Она не сопротивлялась, удивляясь своему состоянию. Войдя в комнату следом за ней, он запер дверь изнутри и снова бросился к ней. Поцелуй был вызывающе долгим, словно он только этого и хотел. Ей даже стало стыдно. Неужели она должна что-то предпринять? Но он внезапно отпрянул от нее и, глядя ей в глаза, осторожно протянул руку, тронув верхнюю пуговицу на ее брюках. Она задержала его руку, словно возражая. Он поднял глаза. Почему-то в них были слезы. Это был такой умоляющий взгляд. И вместе с тем такой настойчивый. Она медленно убрала руку. Он, все еще не веря своему счастью, держал руку в нескольких сантиметрах от нее, не решаясь ничего предпринять, замерев, словно околдованный.
«До чего я дошла», – почему-то мелькнула отчаянная мысль, и она вдруг решительным движением сама расстегнула брюки, которые упали на пол.
В этот вечер она была по-настоящему счастлива. Она доставляла удовольствие молодому человеку и, чувствуя его обжигающую страсть, видя его счастливое молодое лицо, ощущала себя молодой и желанной, как много лет назад. Может быть, высшее наслаждение в интимной жизни – это умение получать удовольствие от наслаждения партнера. В этот вечер она была женщиной, которую любил молодой человек. В этот вечер она была как бы матерью, которая прощала все своему сыну. В этот вечер она была горячо любимой и любила сама.
Глава 25
Два дня Цапов скрывался на новой квартире. В первый день он просто отсыпался, пока вечером не позвонил связной, предложив Цапову не выходить из дома. В холодильнике Константин нашел сыр, молоко, банку соленых огурцов, банку шпротов, даже два яйца, которые он отварил. Правда, хлеба в доме не было, и ему пришлось довольствоваться тем, что оставил, очевидно, предыдущий агент. В двухкомнатной квартире не было книг, и ему пришлось смотреть телевизор, чтобы хоть как-то скоротать время. Довольно скоро он заснул в своем кресле и проснулся от довольно настойчивого звонка в дверь.
Поднявшись, он протер глаза и прошел к двери, осторожно посмотрев в «глазок». Увидев посетителя, он явно удивился.
– Ничего себе, – пробормотал он.
За дверью стоял сам Игорь Николаевич. Никогда прежде генерал не являлся на конспиративные квартиры для встреч с агентами. Даже с такими ценными, как Цапов. Это было слишком рискованно. Такие встречи проводились только в первый день, когда генерал давал конкретное задание и формулировал задачу. Да и то не всегда. Но за дверью точно стоял Игорь Николаевич собственной персоной, и Цапов быстро отворил дверь.
Гость вошел с двумя тяжелыми пакетами продуктов.
– Возьми, – сказал он, отдуваясь и протягивая пакеты Цапову, – у тебя здесь лифт не работает, пришлось тащиться наверх с этими чертовыми пакетами.
– Вы сами выбрали мне такую квартиру, – улыбнулся Цапов, пропуская гостя в квартиру и закрывая за ним дверь. Лишь после этого они поздоровались. – Догадываюсь, Игорь Николаевич, что вам не очень хотелось выступать в роли связного, – начал Цапов.
– Вот именно, – буркнул генерал, проходя в комнату, – здесь еда для тебя, дурака. И хлеб, чтобы ты не умер с голода. Я даже бутылку коньяка положил.
– Понятно, – вздохнул Цапов, отправляясь на кухню.
– Что тебе понятно? – крикнул Игорь Николаевич. – Что тебе вообще может быть понятно?
Он прошел на кухню за Цаповым. Перекладывая продукты в холодильник, тот искоса взглянул на генерала.
– В последний раз вы покупали мне коньяк пять лет назад, когда погиб мой напарник, – мрачно напомнил Цапов, – что-нибудь случилось?
– Еще как случилось. – Игорь Николаевич протиснулся к кухонному столу. В шестиметровой кухне он занимал почти половину свободного пространства. Отодвинув столик, он присел на стул, взглянув на часы.
– У тебя большие неприятности, Костя, – мрачно сообщил он.
– Тогда все правильно. – Цапов достал табурет из-под стола, подвинул его к себе и сел.
– Вчера в клубе убили какого-то Сазонова по кличке Савраска, – сказал Игорь Николаевич. – По нашим сведениям, тебя там видели. И очень плохо, что видело достаточное количество людей, чтобы твой фоторобот был изготовлен и передан сегодня в милицию. Я ничего не мог сделать. Знаешь, сколько свидетелей дали описание твоей внешности?
– Меня там видели, – кивнул Цапов, – но я его не убивал. Просто я там был два раза. И когда второй раз я вошел, он был уже убит. А в этот момент в комнату ворвались люди. Мне пришлось бежать, и все подумали, что это я его пришил.
– Расскажи-ка все по порядку. Зачем ты вообще полез в этот клуб? А еще и во второй раз?
Цапов коротко рассказал обо всем, что с ним произошло, добавив, что его автомобиль бандиты угнали.
– Тогда все понятно, – вздохнул генерал. – Твой автомобиль тоже в розыске, но пока никаких следов мы не нашли. А вот «домой» к тебе вчера вечером приехала целая группа молодых людей. Они тебя всю ночь до утра караулили. А потом разгромили квартиру и ушли. Хорошо, что они тебя не дождались. Или у тебя другое мнение?
– Поэтому я сюда и приехал. Эти двое говорили, что везут меня к Звонку. Вы же знаете, что обычно делает Звонков со своими пленниками. Вы бы даже трупа моего не нашли.
– Твоих пленников вытащили из багажника. И ты, видимо, очень сильно обидел Звонкова. Он пообещал за твою голову награду. И теперь его боевики ищут тебя по всему городу. Поэтому я передал тебе – из этой квартиры не выходить ни под каким видом.
– Это не выход, – возразил Цапов. – Если я здесь засяду, тогда зачем я вообще влез в это дело? Мне нужно обязательно выйти, попытаться связаться с Цыганом, рассказать ему, как все было.
– Нет, это рискованно, – возразил генерал. – Ты ведь Звонкова знаешь. На него не действуют никакие доводы. Если он что-то вбил себе в голову, то его не переубедишь.
– Все равно я должен выяснить, что там произошло. Сазонов говорил мне о Федоре Суходолове. Я эту фамилию запомнил, когда вы мне показывали фотографию. Значит, Сазонов мог знать, кто совершил нападение на кортеж Рашковского. Нужно проверить все их связи. Все. В том числе и по Суходолову. И не по вашим каналам. Судя по всему, кто-то заинтересован, чтобы посторонние не проникли в эту тайну. Поэтому убрали Сазонова.
– Ты его действительно не убивал? Или, как обычно, пытаешься меня обмануть?
– Когда я убиваю мерзавцев в порядке самозащиты, я об этом говорю вам честно. Но я действительно его не трогал.
– Тогда кто его убил?
– Не знаю. Но, судя по всему, убили за то, что много знал. Или много говорил. В любом случае нужно все проверить.
– Я надеюсь, ты не собираешься лезть в этот клуб в третий раз?
– Все возможно, – уклонился Цапов от ответа.
– Вот именно поэтому я и приехал, – сказал генерал. – Ты напрасно думаешь, что можешь рисковать своей головой. С меня спрашивают за каждого погибшего офицера. За каждого, Константин. Именно поэтому тебя завтра отвезут в аэропорт, и ты улетишь куда-нибудь отдохнуть. Например, на Енисей. Месяца на три-четыре. Ты был на Енисее?
– Вы же знаете, что я не поеду, – упрямо сказал Цапов. – И даже знаете почему. Я никогда не выхожу из игры, пока есть хоть один шанс. А у меня он есть, если вы отзовете мои ориентировки. Чтобы хотя бы родная милиция меня не искала.
– Но тебя все равно будут искать бандиты. Они прочесывают все рестораны, все злачные места. Вся Москва знает, что ищут Фокусника. И никто не даст тебе убежища, никто не станет тебе помогать. Очень может быть, что и Цыган сдаст тебя при первой возможности.
– Он не сдаст, – уверенно сказал Цапов. – Но вы постарайтесь вытащить мои данные. Чтобы я хотя бы на некоторое время имел свободу передвижения. Сообщите им, что я убит или уже арестован, но уберите мои данные из наших компьютеров.
– Постараюсь, – пробормотал генерал, – хотя это будет довольно сложно. Ладно, чем я еще могу тебе помочь?
– Дайте надежного связного. Чтобы я вас не беспокоил.
– Нет, – возразил генерал, – это не тот случай. На связь будешь выходить только со мной. Никому не доверяй. Ни одному человеку. Даже если к тебе придет мой заместитель или наш министр. Никому, кроме меня.
– У вас есть какие-то подозрения, – понял Цапов.
– Не знаю. Но мы все проверяем. В любом случае будем встречаться здесь или где-нибудь еще. Я принес тебе новый мобильный телефон со специальной вставкой. Ты такие еще не видел. Нажмешь кнопку, и твой разговор пойдет прямо к нашему офицеру на пульт. В случае необходимости можно нажать вот эту кнопку. Через десять-пятнадцать минут к тебе приедет наша оперативная группа. Только одну кнопку. Пятерка. И наконец, вот эта кнопка блокирует определитель. Твой собеседник не сможет определить, с какого мобильного телефона ты звонишь. Запомнишь?
– Я разберусь, – взял аппарат Цапов, – не беспокойтесь.
– Будь осторожен, – попросил генерал. – Звонков ненормальный. Об этом знают все. И неизвестно, что там происходит. Может быть, в покушении на дочь Рашковского участвовали и его люди. Именно поэтому он убрал Сазонова, решив свалить убийство на тебя. Но, судя по моим данным, все может быть и наоборот. Звонков считается одним из самых крепких руководителей подмосковных группировок, который наиболее близок к Рашковскому. Ты знаешь, когда грузинские авторитеты предложили Рашковского, не все в Москве были готовы принять эту кандидатуру. Рашковский это запомнил, и вскоре несогласных убрали руками Звонкова. Может быть, и сейчас Звонков выполняет роль «цепного пса», разыскивая для своего патрона людей, причастных к покушению. А может, он сам виноват и решил таким образом переложить ответственность на тебя. В общем, будь очень осторожен.
– Я не думаю, что Сазонова убрали по приказу Звонкова, – предположил Цапов, – он бы просто не успел этого сделать.
– Поясни свою мысль. Я тебя не совсем понимаю.
– Меня везли на встречу с ним, – напомнил Цапов, – он ждал меня, чтобы допросить. Зачем ему убирать Савраску, если он еще не знает, что именно мне сказал Сазонов. Логичнее сначала узнать, а затем принять решение.
– Звонков бывает нелогичен, – напомнил Игорь Николаевич, – от него трудно ждать разумных действий.
– Но не таких идиотских, – возразил Цапов. – Он обязан был сначала поговорить со мной. И потом, такие убийства не в его стиле. Сазонова бы вывезли куда-нибудь за город. И сначала бы долго мучили, перед тем как убить. Зачем Звонкову убирать Сазонова? Чтобы вызвать подозрения Рашковского? Он бы не пошел на такой рискованный шаг без проверки. Я думаю, что Звонкова тоже подставляют. И если я смогу это доказать, можно выходить на встречу с ним.
– Один шанс из миллиона, что ты останешься после такой встречи живым, – пробормотал генерал.
– Обычное соотношение в нашем деле, – усмехнулся Цапов.
Наступило молчание, которое продолжалось несколько секунд. Генерал шумно вздохнул.
– Открой хотя бы коньяк, – вдруг предложил он. – Все вы такие бешеные. Я ведь знал, что ты все равно останешься.
– Именно поэтому вы купили мне столько продуктов, – засмеялся Цапов. – Я ведь понял, что и вам не хочется, чтобы я согласился с этим решением.
Уже после того, как генерал уехал, Цапов долго сидел перед невключенным телевизором. Затем достал новый аппарат, внимательно изучил его. Включил блокиратор определителя и набрал номер.
– Здравствуй, Цыган, – глухо сказал он, услышав знакомый голос.
– Фокусник? – не поверил Цыган. – Откуда ты звонишь?
– Из города. Как у тебя дела?
– У меня неплохо. Но боюсь, что у тебя проблемы. Большие проблемы, Фокусник.
– Я знаю, – пробормотал он.
– Нет, не знаешь. Или не представляешь. Зачем ты обидел Савраску? Он ведь никого не трогал…
– Меня подставили, – попытался объяснить Цапов, – я его пальцем не трогал, а меня подставили. Где мы можем встретиться? Я тебе все объясню.
– Тебе сейчас опасно появляться в городе, – напомнил Цыган, – и в кабаки лучше не ходи. Там повсюду стукачи. Мигом узнают. Тебя ведь по всему городу ищут.
– Мне нужно с тобой поговорить, – упрямо сказал Цапов, – я могу с тобой увидеться?
– Ну ты и отчаянный мужик, – одобрительно сказал Цыган. – Другой на твоем месте давно бы из города сбежал. Или сидел бы где-нибудь в «норме», опасаясь нос высунуть. Ладно. Давай так, встретимся там, где ты мне однажды «грибы» приносил. Помнишь про «грибы»?
– Помню. У метро?
– Да, там закусочная справа. Небольшая такая. Помнишь?
– Когда ты там будешь?
– Утром, – сказал Цыган, – утром, в девять часов. В такое время все стукачи и «шестерки» спят. Успеешь приехать?
– Спасибо. – Он отключился.
Ночью он плохо спал. Однако вопреки обыкновению не помнил своих снов утром. Это его немного озадачило. Обычно он хорошо помнил все свои сновидения. В семь утра он поднялся, чтобы не спеша побриться и одеться. В восемь он вышел из дома и в половине девятого уже был в условленном месте. Полчаса он внимательно изучал место встречи. Все было спокойно.
Ровно без трех минут девять он проверил оружие и вошел в закусочную. Заведение работало с восьми утра, и здесь было уже несколько посетителей. Цапов прошел в дальний, пустой, угол. За соседним столиком спиной к нему стоял мужчина в темном плаще и шляпе. Когда он повернулся, Цапов чуть не ахнул. Это был Цыган, одетый для него явно экстравагантно.
– Я думал, ты не придешь, – сказал Цыган, кивнув ему в знак приветствия.
– Тебя не узнать, – улыбнулся Цапов, – я же сказал, что точно буду.
– Ты завтракал?
– Да, спасибо. Как ты сюда вошел? Я здесь уже полчаса и не заметил, как ты появился.
– А я приехал в восемь и вошел через служебный вход, – пояснил Цыган. – Можешь не оглядываться по сторонам. Здесь только мои ребята, посторонних не бывает.
– Ну и конспирация.
– По-другому нельзя. Ты сейчас у нас «особо опасный преступник». И лучше бы тебе в камере оказаться, на нарах, чем рядом со Звонком.
– Пугаешь? – невесело усмехнулся Цапов.
– Предупреждаю. У Савраски друзей было много. Влиятельных друзей, Фокусник, очень влиятельных. И всем неприятно, что ты мог решить свои проблемы таким образом.
– Сначала ты меня послушай, а уже потом обвиняй, – предложил Цапов. Он рассказал своему собеседнику, как развивались события в клубе. Цыган не перебивал, внимательно слушая. Цапов назвал имя Федора Суходолова, и Цыган тут же нахмурился. Цапов уловил его реакцию, но не стал реагировать. Когда он закончил рассказ, Цыган задумчиво сказал:
– Я думаю, твоя история еще хуже, чем ты считаешь.
– Почему?
– Я слышал про Федора. Он был штатным стукачом. Причем стучал по-государственному. Ты меня понимаешь?
На их жаргоне подобное высказывание означало, что Суходолов был осведомителем не милиции, а контрразведки.
– Откуда ты знаешь? – спросил Цапов.
– Знаю, – отрезал Цыган, – ты хочешь моего совета?
– Да, конечно. Из-за этого и приехал. Ты единственный, кто может мне помочь.
– Что я должен сделать?
– Узнай о связях Суходолова и Савраски. Кстати, почему ты говоришь о Суходолове в прошедшем времени?
– Его убрали, – сказал Цыган, – поэтому я и говорил, что твоя история еще хуже, чем ты думаешь. Скоро тебя будут искать не только товарищи в серых мундирах, но и господа в черных костюмах. Это очень опасное дело.
– Ты мне сам говорил, что нужно всегда идти до конца, – напомнил Цапов.
– Говорил, – вздохнул Цыган. – Ладно, давай решим прямо сейчас, чтобы больше по телефону не говорить. Встречаемся через два дня. Утром, как обычно. Ты только заранее не приезжай. Прямо к девяти войдешь с улицы. Здесь будут только мои ребята. Если узнаю что-нибудь новое, я тебе расскажу. А если ты узнаешь, расскажешь мне.
– Договорились, – кивнул Цапов.
– Знаешь, – вдруг сказал Цыган, – столько лет тебя знаю и до сих пор не могу понять, кто ты – везунчик или невероятно отважный дурак? В любом случае ты мне нравишься, парень.
Глава 26
Ночь казалась такой короткой, и закончилась она так же неожиданно, как началась. В седьмом часу утра в квартире Камышевых неожиданно раздался телефонный звонок. Она вздрогнула. Это был характерный звонок ее мобильного телефона. Не нужно даже было гадать, кто мог позвонить столь ранним утром. Андрей недовольно проворчал что-то во сне. Он заснул только полчаса назад. Она взглянула на мальчика, который лежал рядом с ней. Всю ночь она невольно брала инициативу на себя. Он был скован, растерян, немного комплексовал, пытаясь доказать ей, какой он супермен. Но она довольно быстро его успокоила, заставив забыть все комплексы.
Марина провела рукой по его волосам. Телефон продолжал звонить. Она легко вскочила с постели, подошла к сумке, достала аппарат.
– Слушаю, – сказала она напряженным голосом.
– Марина Владимировна, – раздался знакомый голос Циннера, – мне кажется, вам лучше вернуться домой, чтобы оттуда выехать на работу. Вы можете опоздать, вызвав ненужные подозрения.
– Могли бы мне и не звонить, – раздраженно заметила Марина, отметив, однако, тактичность Циннера, который позвонил сам, не доверив сделать это кому-либо из сотрудников. Он не стал говорить, где именно она находится. Но очевидно, что это знал. Похоже, она обманула только себя. Ведь с самого начала было ясно, что Циннер все равно вычислит, где она окажется в последнюю ночь перед отъездом Андрея. – Я все поняла.
Она почувствовала на себе мужской взгляд. Оглянулась и увидела проснувшегося Андрея. Он смотрел на нее с таким восхищением… Ей почему-то стало стыдно. Она стянула со стула его рубашку, прикрываясь.
– До свидания, – торопливо сказала Марина, вернув аппарат на место. Затем подошла к кровати, но не стала ложиться, уселась рядом с Андреем.
– Кто это звонил? – спросил он.
– Тебе было хорошо? – спросила Марина.
– Да, – улыбнулся Андрей, – необыкновенно.
– Тогда ты должен дать мне слово, что сегодня уедешь. Ты меня понимаешь?
– Как это уеду? – не понял Андрей. Голос его дрогнул, словно он собирался расплакаться.
– Уедешь, – жестко повторила она. – Пойми наконец, что так нужно. Обещай мне, что ты уедешь.
– У тебя… у вас есть мужчина? Вы его боитесь? – спросил Андрей. – Это он сейчас звонил? Скажите мне правду.
– Можешь говорить мне «ты», – улыбнулась Марина, – кажется, нам не стоит возвращаться к «вы». Просто я прошу тебя уехать. И давай не будем обсуждать эту тему.
– Я не уеду, – решительно сказал Андрей, – верну билет и не улечу.
– В таком случае мы перестанем быть друзьями, – спокойно сказала она. – Пойми, так нужно.
– Почему?
– Я не могу сейчас ничего тебе объяснить. Но обещаю, что все расскажу тебе, когда ты вернешься. Договорились?
– Н-не знаю.
– Я тебя очень прошу. – Она встала. Подошла к стулу, где лежали ее вещи. – Отвернись.
Он покорно отвернулся. Кажется, он действительно собирался вернуть билет и остаться в Москве. «Неужели я ошиблась?» – с нарастающим ужасом подумала Марина. Если он останется в Москве, его немедленно уберут. Причем решение будет принято незамедлительно и Андрея не спасет даже его отец-дипломат. Она быстро одевалась. Циннер прав. Нужно хотя бы до восьми часов утра оказаться дома.
– Вы уходите? – спросил он, когда она наконец оделась.
– А мне казалось, что ты уже взрослый, – укоризненно сказала она, подходя к его постели.
Он вылез из-под одеяла. Красивый молодой человек, добрый, мягкий, смелый, честный. Если бы они встретились двадцать лет назад. Но двадцать лет назад ему было… Лучше об этом не думать. Она улыбнулась.
– Все было хорошо. Ты вернешься в Москву, и мы еще встретимся. Только сегодня улетай. Не заставляй меня пожалеть о своем внезапном поступке. Очень тебя прошу.
– Да, – растерянно сказал он, – я вас понимаю.
Она поцеловала его в щеку. Он посмотрел на нее обиженными глазами…
– Черт тебя побери, – пробормотала она и, схватив за шею, поцеловала его в губы. Поцелуй был долгим. – Договорились? – спросила она.
Он вздохнул.
– Можно я буду вам звонить? – спросил Андрей.
– Можно, – сказала она, – но только домой. Я дам тебе мой домашний телефон.
Она уже опаздывала. Он снова потянулся к ней, словно собираясь задержать.
– Нет, я уже опаздываю, – решительно сказала Марина, написав номер своего домашнего телефона.
Даже в этот момент она обязана была помнить, что домашний телефон ее новой квартиры отличается от домашнего телефона дома, где она прожила последние несколько лет. Именно поэтому она написала новый телефон и, положив бумажку на столик, быстро пошла к двери. Он успел натянуть джинсы и выбежать следом.
– Ты хороший человек, – сказала она на прощание.
– И вы… и ты… – пробормотал он.
– Мы обязательно еще увидимся, – убежденно сказала она и ушла, не оглядываясь. Через полчаса Марина была уже дома.
Она не сомневалась, что проверка будет продолжена. Она поняла, что следовавшая за ней машина была послана либо Кудлиным, либо Фомичевым. На работе весь день ее никто не беспокоил, если не считать визита кадровиков, которые готовили списки сотрудников на премиальные. Вечером она также обнаружила наблюдение, довольно спокойно отреагировав на «эскорт». Уже оставив автомобиль на стоянке, она прошла к своему дому, ожидая и боясь встретить Андрея. Но во дворе никого не было. Она поднялась в квартиру, открыла дверь, вошла и увидела Циннера. Он читал Хемингуэя на английском.
– Вы встречаете меня как верный муж, – пошутила она. – Может быть, вам переехать ко мне? Выдавать себя за моего любовника и даже оставлять здесь свои домашние тапочки.
– Не нужно шутить, – строго сказал Циннер. – Вы провели ночь в квартире Камышева.
– Это вопрос или утверждение?
– А как бы вы хотели?
– Чтобы это был вопрос. Но вы ведь все знаете. Что с ним? Он улетел?
– Он хотел остаться, – вздохнул Циннер, – хорошо, что у нас был запасной вариант. Мы организовали звонок его отца, и Андрей не стал сдавать билет, хотя очень хотел. В общем, он улетел.
– Спасибо.
– Это вам спасибо. Догадываюсь, что вы тоже убеждали его сделать нечто подобное. Теперь давайте по делу. Мне кажется, что пока ничего страшного не произошло. Вчера Рашковский заходил к адмиралу и расспрашивал про вас.
– О господи, – прошептала она, усаживаясь рядом с гостем на диван, – надеюсь, ничего неприятного не произошло?
– Адмирал подтвердил, что вы дочь его друга.
– Слава богу. Что еще?
– Один из сотрудников Фомичева приехал в МИД, чтобы расспросить про вашего отца. Мы проследили все его встречи. Ему подтвердили, что ваш отец действительно был дипломатом. Правда, в одном из кабинетов слишком болтливый сотрудник протокола вспомнил, что дочь Владимира Чернышева попала на какую-то секретную работу. Ничего страшного, но все равно неприятно. В конце концов, по вашей легенде, вы работали в закрытых научных учреждениях.
– Больше ничего?
– Кудлин поехал к Елизавете Алексеевне и попросил вашу старую фотографию, где вы фотографировались рядом с ней за день до защиты. Они, видимо, проверяют, не подставили ли им другого человека. Думаю, что это хороший знак. Значит, в настоящей Чернышевой они уже не сомневаются. В общем, мы думаем, что завтра они выскажутся более определенно. Через два дня Рашковский улетает, и, очевидно, он торопит с вашей проверкой.
– Думаете, что меня возьмут на работу до отъезда?
– Убежден, – сказал Циннер, поднимаясь с дивана. – Завтра решающий день. Постарайтесь отоспаться сегодня и выглядеть свежее. У вас уставший вид.
– Могли бы и промолчать, – заметила Марина. – Впрочем, галантности вам всегда не хватало.
– Мне не за это платят деньги, – напомнил Циннер, подходя к дверям. – Я должен сделать все, чтобы обеспечить вашу безопасность.
– Кстати, насчет безопасности. У вас нет новых данных по поводу нападения на дочь Рашковского? Вы уже установили, кто был заинтересован в нападении?
– Пока нет. Но насколько я знаю, в МВД работает целая группа, пытающаяся это выяснить. Кстати, Рашковский собирается взять с собой и дочь. Для этого он заказал специальный самолет. До свидания.
Циннер вышел, а Марина еще долго сидела на диване, вспоминая перипетии последних суток. Когда на следующее утро она вновь обнаружила наблюдателей, ее уже не удивило, что сопровождавшие ее автомобиль сотрудники Фомичева даже не собираются маскировать свои действия. Она досидела и этот день до конца, даже участвовала в совещании, которое проводил заместитель директора института. Тот самый, услугами которого воспользовался Кудлин. Усиленно потеющий, лысоватый мужчина лет под пятьдесят, с вечно расстегнутой верхней пуговицей пиджака и выпирающим животиком, смотрел на нее с каким-то особенным уважением, словно знал, на какую работу она переходит. Совещание закончилось в пятом часу дня, а когда она вышла во двор, то обнаружила, что у ее машины уже стоят два молодых человека с незапоминающимися лицами, в серых одинаковых костюмчиках. Очевидно, у Кудлина и Фомичева не было недостатка в бывших сотрудниках органов МВД и КГБ.
– Вас ждут, – сказал один из «близнецов», – Леонид Дмитриевич просил передать, чтобы вы поехали с нами.
– Я вас не знаю, – строго возразила она, – поэтому давайте сначала позвоним Кудлину, а потом я соглашусь ехать с вами.
Один из незнакомцев кивнул, доставая мобильный телефон.
– Леонид Дмитриевич, здравствуйте. Мы стоим около института, но Чернышева не хочет с нами ехать. Она просила сначала перезвонить к вам.
– Дайте ей аппарат, – потребовал Кудлин, и, когда Марина взяла телефон, он пошутил: – Вы всегда такая недоверчивая?
– А как мне нужно было поступить? – спросила Марина. – Два незнакомца стоят около моей машины и просят поехать с ними. Вы бы не стали звонить, чтобы перепроверить?
– Обязательно. Вы все сделали правильно. А сейчас не беспокойтесь ни о чем. Доверьтесь этим ребятам. Дайте им ключи от своей машины и приезжайте ко мне. Я буду вас ждать.
Ее отвезли к центральному зданию банка, где она уже была однажды. Пройдя через рамки металлоискателя на первом этаже, она прошла в кабину лифта, поднялась на четвертый этаж, где находился кабинет Кудлина. В приемной ее уже ждала секретарь, которая любезно пропустила ее в кабинет Леонида Дмитриевича.
– Здравствуйте, Марина Владимировна, – он поднялся и протянул ей руку. – Присаживайтесь, – и показал ей на место на диване рядом с собой.
Разговор, как она поняла, будет носить неофициальный характер. Секретарь принесла две чашечки кофе и удалилась.
– Мы почти закончили проверку, – сообщил Кудлин. – Кажется, вы тот самый человек, который нам нужен. Вернее, тот самый. С завтрашнего дня, Марина Владимировна, вы работаете у нас. Ваше руководство будет проинформировано. А заявление можно отправить и по факсу. Я думаю, что у вас в кабинете не так много личных вещей, чтобы потребовались долгие сборы.
– Вы уже все решили за меня, так толком ничего и не объяснив, – сказала Марина.
– Если вы дадите нам свое согласие, то уже завтра мы ждем вас в центральном офисе для встречи с Валентином Давидовичем. А уже послезавтра вы вместе улетите в Лондон. Дело в том, что дочь Рашковского попала в аварию. Она еще в больнице, и Валентин Давидович заказал для нее специальный самолет. Он везет ее в Лондон на консультацию. У вас есть зарубежный паспорт?
– Есть. Но у меня нет английской визы.
– Это не проблема. Передайте завтра утром свой паспорт и две фотографии моему секретарю. Анкету можете получить у нее сейчас. Заполните желательно по-английски. Да, вот еще что. В анкетах на получение английской визы есть несколько хамских вопросов. Типа того, в каких отношениях вы с человеком, с которым едете, или кто оплачивает ваши билеты. Заодно там просят указать размер годового дохода. Ни в коем случае не указывайте свой реальный доход за год. Получается около двух с половиной тысяч долларов. Это несерьезно. Напишите, что ваш доход за год, ну скажем, тысяч сорок или пятьдесят.
– А если они проверят?
– Не проверят. Они знают, что мы гарантируем и вашу финансовую независимость, и ваше обязательное возвращение из Англии. Кстати, насчет зарплаты. Я не обманывал вас, когда говорил, что личный секретарь получает десять тысяч долларов. Но, конечно, не сразу. На такую зарплату вы еще должны выйти. Для начала ваш оклад будет три тысячи долларов. Но чтобы вы не расстраивались, сразу скажу, что вам выдадут золотую карточку «Виза» с лимитом в двадцать или двадцать пять тысяч долларов. Эти деньги вы можете тратить как вам угодно. Это наш кредит или аванс в часть будущих зарплат.
– Я не люблю брать в долг, – призналась она.
– А мы не любим давать в долг, – парировал Кудлин, – здесь банк, а не благотворительное учреждение. Наш банк один из пяти самых крупных банков России. И мы обязаны следить, как одеваются наши сотрудники, как они питаются, где живут. Это сказывается на имидже нашего учреждения. По данным журнала «Форбс», Валентин Давидович Рашковский входит в число двухсот самых богатых людей планеты. Это накладывает особую ответственность и на нас.
– Буду одеваться только в бутиках, – улыбнулась Марина.
– Обязательно, – подтвердил он, – и начнете прямо завтра. Мы вызовем эксперта по дизайну одежды, искусствоведа, модельера, которые могут вам подсказать, что будут носить в этом сезоне. Учтите, что Валентин Давидович часто появляется и в высшем обществе Западной Европы, где принято уделять этикету и одежде особое внимание.
– Мне кажется, что моя должность будет гораздо ответственнее того, что я себе представляла, – пробормотала Марина.
– Безусловно. И это очень интересная работа. Хотя и сложная. Впрочем, окончательно вопрос о вашей работе решает сам Рашковский. Если по каким-либо причинам вы ему не подойдете, мы возьмем вас в нашу пресс-службу. С тем же окладом. Нам нужен штатный психолог.
– Так, значит, пока ничего не ясно?
– Нет. Практически все ясно. Но существуют всякие «но»… Учтите, что дисциплина у нас почти военная. Приказы руководства не обсуждаются, они выполняются беспрекословно. Предупреждений и выговоров у нас не бывает. Провинившегося работника мы либо учим, пытаясь понять, почему он нарушил наши правила, либо сразу увольняем. Никаких вариантов.
– Строго.
– Вот именно. Мы считаем, что только таким образом можем сделать наш банк образцовым не только в России, но и в мире. Вы знаете, сколько гадостей о нас распускают конкуренты. Говорят, что мы куплены мафией, что мы отмываем бандитские деньги. Но все это ложь, вранье. Мы занимаемся только легальными деньгами, все наши операции находятся под полным контролем государства. Но если даже, я предполагаю самую невероятную ситуацию, вы вдруг узнаете нечто невероятное в силу своих должностных обязанностей, вы и тогда не должны никому и ничего рассказывать. Кроме самого Валентина Давидовича, в банке есть только два человека, которым вы можете сообщать любую, даже самую секретную информацию. Это генерал Фомичев, руководитель нашей службы безопасности… и я. Даже первый вице-президент для вас будет абсолютно чужой человек. Честно говоря, мы идем с вами на колоссальный риск.
– Я чувствую, что должна встать и отрапортовать: «Служу Советскому Союзу», – засмеялась Марина.
– Ваш кофе остыл, – напомнил Кудлин. – Хорошо, что у вас есть чувство юмора. Помогает в трудных ситуациях. Итак, мы ждем вас завтра утром.
– Что еще я должна принести? Кроме зарубежного паспорта и двух фотографий. Вы разве не хотите мою трудовую книжку? Или справку с места работы?
– Нет, – засмеялся Кудлин, – такие формальности нам ни к чему.
Глава 27
Цапов не стал ждать, как советовал Цыган. Уже через несколько часов после их встречи он попросил прислать ему копии материалов дела об убийстве Суходолова. И вечером начал скрупулезно изучать показания свидетелей убийства. Главным свидетелем была Грета Авакян, работавшая в обувном киоске напротив дома, где произошло убийство. На следующее утро он отправился по адресу, где проживал Суходолов. Достаточно было почистить у пожилой армянки ботинки, чтобы разговорить ее и выслушать все подробности убийства, случившегося в доме напротив. Цапову пришлось даже соврать, что он журналист, и словоохотливая женщина рассказала ему все, о чем говорила следователю прокуратуры. Человеческая психика устроена так, что на официальных допросах свидетель начинает теряться, путается и часто соглашается со следователем, который сбивает его наводящими вопросами и получает ответы, которые хочет получить. А во время обычной беседы человек становится более раскованным и зачастую вспоминает некоторые детали, которые упускает во время официального допроса.
Целый час Цапов терпеливо слушал свидетельницу. Самое интересное было про машину, стоявшую на другой стороне улицы. Она вспомнила про «Волгу», которая находилась рядом с ее киоском целых четыре часа. Подъехала в четыре, и она еще удивилась, что сидевшие в «Волге» молодые люди не разговаривали и не читали газет, а все это время посматривали в сторону дома, явно кого-то ожидая. И не дождавшись, уехали за несколько минут до появления Суходолова.
«Почему она забыла рассказать об этом во время допроса?» – раздраженно подумал Цапов и уточнил:
– А вы не сказали об этом следователям прокуратуры, которые вас допрашивали?
– Сказала, сказала, – обрадовалась женщина, – я им сразу рассказала про эту машину. И даже номер сказала.
– У вас хорошая память, – растерянно заметил Цапов. Такого он не ждал.
Домой он возвращался в таком состоянии, что не обратил внимания на двух парней, неожиданно оказавшихся за его спиной. И лишь когда они подошли совсем близко, он вдруг понял, что те уже давно его «пасут». Он привел их почти к самому дому. Теперь нужно уходить в другую сторону. Он резко свернул и почти бегом пошел вправо. За спиной топали быстрые шаги. Молодые нахалы не оставляли ему выбора. Он побежал, они побежали следом. Черт возьми. На бегу он оглянулся. Эти ребята подготовлены гораздо лучше его. Вот и переулок. Он свернул в него, вбегая в спасительный полумрак.
Оба парня влетели следом за ним. Цапов был профессионалом и офицером милиции, а потому не верил в случайную удачу. Вскочив в переулок, преследователи увидели стоявшего перед ними человека с оружием в руках.
– Спокойно, – посоветовал им Цапов, – давайте не будем нервничать. Одно неосторожное движение, и я стреляю.
Молодые люди оказались сообразительными. Или их сделал сообразительными пистолет в руках Цапова. Иногда подобные вещи действуют лучше всяких нравоучений.
– Лицом к стене, руки наверх. А теперь быстро говорите, почему вы бежали за мной?
– Мы не бежали… – попытался возразить один из них, но Цапов слегка ударил его пистолетом по почкам. Несчастный охнул от боли.
– Быстрее, ребята, – почти попросил он, – у меня мало времени. Кто вас послал? Зачем вы за мной бежали?
– Ух ты, – стонал первый.
Второй повернул голову.
– Мы искали тебя, Фокусник. Мы искали тебя…
– Кто вас послал?
– Звонок, – пролепетал второй, – он тебя ищет по всему городу.
– Пошли вон, – устало сказал Цапов, взмахнув пистолетом.
Подхватив своего стонущего товарища, более шустрый преследователь поспешно ретировался. Цапов повернулся и пошел обратно. Хорошо, что попались такие салаги. А если в следующий раз он так легко не отделается? Нужно быть внимательнее. Он вернулся домой и, достав свой телефон, набрал номер связного.
– Говорит Пятый. Мне нужна срочная связь с Первым.
– Какова степень срочности? – спросил дежурный.
– Абсолютная. Мне нужен разговор в течение нескольких минут.
– Хорошо. Подождите. Вам перезвонят.
Он отключил телефон и сел за стол, нетерпеливо постукивая костяшками пальцев по столу. Ровно через две минуты раздался звонок.
– Да, – крикнул он, подняв трубку.
– Что случилось? – спросил его Игорь Николаевич. – К чему такая срочность?
– Я могу говорить?
– Да, наш разговор блокирован.
– Вы знаете, что в день убийства Суходолова у его дома четыре часа стояла какая-то машина? Об этом мне сказала старуха, которую допрашивал следователь. А в материалах дела этого нет. Вы меня слышите?
– Наверное, она забыла рассказать об этом следователю, – предположил генерал.
– Она даже две цифры номера машины запомнила! – разозлился Цапов. – Как это забыла? Она уверяет меня, что все рассказала следователю. В машине сидели парни, которые не читали, не разговаривали, а явно кого-то ждали. Через четыре часа машина уехала. Почему в протоколах допроса этого нет? И не проверили эту машину?
– Ничего не понимаю, – немного растерянно сказал генерал, – если ты прав… Давай не будем торопиться. Я сегодня все проверю. Дело ведет прокуратура, и я пока ничего не понимаю. Но этот факт меняет дело. Можно сразу выйти на исполнителей, если известен даже номер автомобиля. Ты не пори горячку, я завтра утром тебе сам позвоню. Только ты сиди дома и никуда больше не ходи. Договорились?
– Нет, – возразил Цапов, – у меня завтра свидание с Цыганом.
– Позвони и скажи, что ты болен. Давай сделаем паузу, пока я все не проверю.
– Нельзя, – возразил Цапов, – если я не приду, он перестанет со мной общаться. Или обидится, или решит, что я струсил, и тогда я потеряю доверие. Он и так в последний раз назвал меня «везунчиком». Нужно обязательно идти на завтрашнюю встречу. У него могут быть новые материалы.
– Ладно, – пробормотал генерал. – Но мы тебя в любом случае подстрахуем.
– Не надо, – попросил Цапов, – он мне доверяет. Там вокруг много цыган, в самой закусочной работают его люди. Если они заметят слежку, я не смогу ничего объяснить. Не нужно никого посылать. В случае необходимости я дам сигнал тревоги.
– Хорошо, – согласился генерал, – а я тебе утром позвоню. Прямо сейчас я еду к прокурору города. До свидания.
По правилам, сохранившимся еще с советских времен, наиболее тяжкие преступления, к которым относились и убийства, вели следователи прокуратуры. В начале девяностых поднимался вопрос о создании специального Следственного комитета, подчиненного либо Министерству юстиции, либо Генеральному прокурору. Однако все планы так и остались планами. В результате следственные части имелись одновременно в трех крупнейших ведомствах – в прокуратуре, в ФСБ и МВД. При этом следственное управление в контрразведке неоднократно подвергалось всякого рода реорганизациям. Однако в основе своей система сохранила нелепые советские принципы: прокуратура по-прежнему расследовала преступления и одновременно надзирала за ними.
Цапов понимал, насколько сложно будет Игорю Николаевичу уточнить, почему важнейшие показания свидетельницы Авакян не попали в протоколы допросов. Именно поэтому он решил отправиться утром на встречу с Цыганом. Вдруг тот что-то узнал.
Утром он поднялся еще затемно и вышел из дома в седьмом часу, чтобы пешком дойти до станции метро. При этом он несколько раз проверял наличие «топтунов», но их точно не было. Генерал сдержал слово. Цапов опасался и возможной встречи с боевиками Звонкова, потому обошел переулок, где произошла его встреча с преследователями.
В начале девятого он вышел к станции метро, где должна была состояться встреча. Не останавливаясь, прошел по противоположной стороне улицы, наблюдая за закусочной. Все было спокойно. Он дважды прошел из конца в конец улицы. И наконец, когда до назначенного времени оставалось около пяти минут, решительно направился к закусочной.
Вошел в помещение, осмотрелся. Кроме троих молодых парней, сидевших в углу, посетителей пока не было. Пожилая женщина протирала столы. За стойкой стоял колоритный мужик – резкий профиль, горбоносый, черная, коротко подстриженная бородка. Увидев Цапова, он кивнул ему в знак приветствия и молча показал в угол, где они ранее сидели с Цыганом. Цапов прошел к столику, ожидая приятеля. Отсюда не просматривалась улица, и поэтому он повернулся спиной к двери, помня уверения Цыгана, что здесь все свои. Через минуту он услышал за спиной знакомый голос:
– Здравствуй, Фокусник.
– Доброе утро, – он повернул голову. Перед ним был Цыган, имевший уже знакомый ему облик – темный плащ, темная шляпа, надвинутая на глаза.
– Ион, дай нам кофе, – попросил Цыган, устраиваясь рядом с Цаповым.
– Как у тебя дела? – спросил Константин. – Кажется, ничего хорошего?
– Вот именно, – буркнул Цыган. – Ну и в историю ты влип, парень.
Им принесли кофе. Женщина, поставив перед ними две дымящиеся чашки, быстро отошла, словно опасаясь услышать то, чего не должна была слышать.
– Мне удалось тут поговорить кое с кем, – начал Цыган, – за Федором нехорошая слава тянулась. Говорили, что стучал понемногу, товарищей сдавал. Все, что я тебе раньше говорил. Но не это главное. Все наши уверены, что его свои убрали. Не нужен он стал, понимаешь? Мешать начал. И тогда его убрали. Профессионально действовали. В подъезде ждали. Только Звонков к этому никакого отношения не имеет. Он, наоборот, ищет, кто мог это сделать. Поэтому он теперь на тебя зуб имеет. Большой зуб. Он думает, что ты припутан и к убийству Федора, и к смерти Савраски.
– Я же тебе все рассказал…
– Знаю. Но я не могу быть твоим адвокатом. Дело далеко зашло. Про тебя уже самому рассказали. Ты меня понимаешь? Ну, тому человеку, которого и Звоночек боится…
– Ясно, – Цапов понял, что речь идет о Рашковском.
– Тебе нужно все объяснить. Иначе тебе – хана. После покушения и ранения дочери тот шутить не станет. И никуда ты теперь не спрячешься. Из-под земли достанут. Если, конечно, не побежишь к ментам. Может, они тебя спрячут. Но я тебя знаю. Ты никуда не побежишь. Лучше скажи, зачем ты влез в эту историю? На кого ты сейчас работаешь?
– Они хотели точную информацию получить насчет покушения. Боятся, что на них все свалят, – уклонился от ответа Цапов.
– Я так и думал, – вздохнул Цыган, – кавказцы, наверное, боятся, что на них подумают. Когда Рашковского грузины предложили, его здесь Звоночек очень сильно поддерживал. Сам знаешь, сколько несогласных на тот свет отправил. Некоторым это не понравилось. Они наверняка хотят все на кавказцев свалить. Говорят, что в последнее время между ними разборки начались. Чеченцы и азеры объединились, им Рашковский что кость в горле.
– Все хотят про это покушение узнать, – напомнил Цапов.
– Поэтому тебя и подставили. Ты со своими заказчиками потолкуй. Пусть выйдут на авторитетов. Иначе тебе плохо придется. Найдут они тебя и следов не оставят.
– Больше ничего хорошего не скажешь?
– Скажу. Ты передай своим, что тухлое дело. Если Федя замешан был и его друзья – дело дрянь. Ты меня понимаешь? Может быть, Рашковский кому-то мешал. Может, замочить его приказ пришел с самого верха. Тогда тем более в это дело лезть не стоит. Не найдут одни, уберут другие. Я тебе все сказал, Фокусник, а ты сам выводы делай.
– Понятно. Спасибо тебе, Цыган. Ты меня, как всегда, выручил.
– Да не за что. Должник я твой был, помню, как ты меня однажды от облавы спас. И вот что я тебе скажу, Фокусник. Меня не интересует, на кого ты работаешь. Но таких мужиков, как ты, я мало в своей жизни встречал. Ты парень со своим лицом. Знаешь, как это важно – свое лицо иметь. А у других вместо лица сам знаешь что. Ладно, будь здоров. Уходи первым, я за тобой. Если понадоблюсь – звони.
– Спасибо. Прощай. – Он не стал поворачиваться к парням, напряженно ожидавшим конца разговора. Цапов вышел из закусочной, чувствуя на себе их взгляды.
Он успел пройти шагов двадцать, когда за спиной раздался чей-то громкий крик. Цапов резко обернулся. Цыган допустил свою первую и последнюю ошибку в жизни. Вместо того чтобы выйти, как обычно, через заднюю дверь, он вышел в сопровождении своих охранников через обычный вход. И почти сразу неизвестный снайпер уложил его точным выстрелом в голову. Охранники засуетились, беспомощное тело Цыгана сползло на землю. Послышались крики. Цапов сделал шаг по направлению к убитому и почувствовал, как ему в спину уперлось дуло пистолета.
– Спокойно, – посоветовал незнакомый голос, – не дергайся. Полезай в машину.
Рядом затормозил зеленый «Ниссан». Он почувствовал, как его толкают в кузов автомобиля. Оглянувшись в последний раз на убитого Цыгана, он наклонил голову, и его буквально втолкнули в машину. Через секунду он уже сидел между двумя крепкими ребятами, один из которых проворно обыскивал его, а второй больно давил ему в бок своим пистолетом. У него отобрали оружие. Впереди сидели еще двое.
– Поехали быстрее, – сказал тот, кто сидел рядом с водителем.
«Вот и все, – почему-то спокойно подумал Цапов, – а Цыгана жалко. Хороший мужик был».
Глава 28
Циннер не появился у нее этим вечером, очевидно, понимая, как важно, чтобы она побыла одна накануне предстоящей встречи с Рашковским. Он позвонил ей по внутреннему телефону.
– Мы поставили скремблер, – сообщил Циннер, – и подключили генератор шумов. Нас невозможно прослушать, ваш аппарат кодируется на мой телефон. Но все равно давайте покороче. Завтра утром у вас решающая встреча. Очевидно, он уже принял решение. У вас в институте тоже побывали. У нас все в порядке, если не считать небольшого прокола в Испании. Один из новых сотрудников вспомнил, что вы работали не только в Мадриде, но и часто выезжали в командировки на север. В Барселону и Сарагосу. Теперь Кудлин распорядился, чтобы его человек слетал в Барселону и проверил все на месте. Но там его тоже будет ждать наш человек.
Она уже представляла себе примерные масштабы операции. Задействованные сотрудники разведки в Испании, в Мадриде и в Барселоне. Наблюдение за ней по всей Москве. Снятые квартиры. И это все только для того, чтобы внедрить ее к Рашковскому. Неужели столь масштабную операцию действительно возглавляет Игорь Николаевич? Неужели сотрудники разведки, подключившие Циннера и стольких сотрудников, всего лишь выполняли поручение МВД? Она была опытным офицером разведки и понимала многое из того, чего недоговаривал Циннер. Но масштаб операции вызывал подозрения. На столь большие затраты времени и денег санкцию не мог дать даже заместитель министра внутренних дел. Такие операции могли проводиться только с согласия директора Службы внешней разведки.
– Вы меня слышите? – встревоженно спросил Циннер.
– Да, – ответила она. Сейчас не время и не место задавать подобные вопросы, подумала Марина, но, безусловно, она спросит об этом у Циннера. Руководство Службы внешней разведки придавало такое значение связям Рашковского, что прикрепило к ней самого Циннера. Она обязана была догадаться обо всем с самого начала. Цели операции совсем не те, о которых говорил ей Игорь Николаевич.
– Завтра он с вами встретится, – продолжал Циннер, – вам нужны мои консультации?
– Если не будете говорить мне гадостей, то нужны. Кстати, как поступить с моей сумочкой?
– Вы имеете в виду микрофон? Ни в коем случае не брать. Оставьте ее дома. Возьмите другую, а эту мы у вас заберем. В ресторане вас не проверяли, а там могут и обыскать. Кроме того, у Рашковского может быть и зарубежная техника, позволяющая обнаружить возможное прослушивание. Нельзя рисковать, берите обычную сумку.
– Что еще я должна предусмотреть?
– Темный костюм, минимум косметики, пудра вообще исключена, мы узнали, что он ее не выносит…
– Простите, – перебила она, – кто это мы?
– Наш отдел, – пояснил Циннер, и она замерла у аппарата. Значит, она была права. Весь отдел психологов работает на ее задание. Как она могла подумать, что это чисто милицейская операция.
– Духи, какими пользовались в больнице, – продолжал Циннер. – Максимум собранности. У вас в сумочке должна быть своя ручка и небольшой блокнот. Какие у вас часы?
– Вы же знаете. Хорошие, но не очень дорогие. Обычная марка «Сейко».
– Прекрасно. Наденьте, но чтобы они не бросались в глаза. Какую обувь вы предпочитаете?
– Ту, которую вы мне посоветуете, – вздохнула Марина.
– Полусапожки. У вас есть коричневые полусапожки. Вдруг он захочет вас куда-нибудь пригласить. И, самое главное, нижнее белье должно быть одноцветное. Никаких поясов, чулок. Только темно-коричневые колготки…
– Вы с ума сошли, – разозлилась она, – думаете, мне будут поднимать юбку и смотреть мое нижнее белье? Или это тоже входит в систему их проверки?
– Все может быть, – терпеливо возразил Циннер, – я не исключаю, что их магнитофоны и камеры могут быть спрятаны даже в туалете. Не исключена любая ситуация, поэтому вам нужно быть готовой.
– Между прочим, я читала недавние исследования, так вот мужчинам нравятся именно чулки и пояса, – почему-то сообщила она. В нее словно вселился дух противоречия.
– Конечно, нравятся, – согласился Циннер, – мне самому всегда нравились женщины, носившие пояса и чулки. Но в том-то и дело, что это не соответствует вашему имиджу. Где вы могли научиться надевать такое белье? Это не соответствует биографии, которую мы для вас придумали.
– Вам должны были сообщить, что я никогда в жизни не носила ничего подобного, – зло парировала она.
– Двенадцать лет назад вы заходили в Кёльне в магазин нижнего белья «Ла Перла». Этот факт был зафиксирован сотрудниками, наблюдавшими за вами, – сообщил Циннер. – Вы хотите еще что-то сказать?
Она действительно заходила тогда в этот магазин и даже смотрела это белье. Она еще помнила, что ее поразили тогда цены. Фантастические цены на совершенно потрясающее нижнее белье.
– Вам дали мое личное дело?.. – не удержалась она от вопроса. Ведь чтобы Циннер получил к нему доступ, он должен был иметь разрешение самого директора службы. А он отдавал подобные указания в исключительных случаях. Ей теперь многое становилось понятным.
– Мне об этом рассказали, – кажется, впервые за все время их общения Циннер допустил небольшую тактическую ошибку. Но она была довольна.
– До свидания, – коротко попрощалась она и положила трубку.
И тем не менее на следующее утро она выполнила все рекомендации Циннера, отправляясь на встречу с Рашковским. На стоянке перед зданием банка уже были предупреждены о парковке ее автомобиля. Молодой человек взял ключи и пообещал поставить автомобиль на место. Он даже не выдал ей обычного талона или номера. Здесь всех клиентов знали в лицо и по номерам. В офисе она прошла через металлоискатель. И сразу увидела молодую высокую женщину. Женщина была красивой. Очень красивой. В ней чувствовалась смесь азиатской и европейской крови. Длинная коричневая юбка и короткий красновато-коричневый пиджак – Марина машинально отметила элегантную одежду молодой красавицы. В свою очередь та внимательно оглядела Чернышеву – с ног до головы. Очевидно, осталась не очень довольна, так как снисходительно улыбнулась и сразу же подошла к гостье.
– Вы Марина Владимировна Чернышева? – спросила она.
– Да.
– Я Лида, секретарь Валентина Давидовича, – улыбнулась молодая женщина. Ей было лет двадцать пять, не больше. – Пройдемте наверх, он сейчас приедет. Меня предупредили, чтобы я вас встретила.
Они вошли в кабину лифта, Лида нажала кнопку и, улыбнувшись, добавила:
– Ваш кабинет уже подготовлен. Но картины мы пока не повесили. Хозяева кабинетов обычно сами выбирают их по вкусу. Мебель мы поставили, но вы можете ее и поменять. Наши консультанты считают, что человек должен сам подбирать себе антураж, наиболее комфортный для работы.
– Я не очень привередлива, – улыбнулась Марина, – но к живописи у меня свои претензии.
– У нас есть еще время, – любезно сказала Лида, взглянув на часы. – Мы можем спуститься в нашу галерею. Там вы можете отобрать картины для кабинета. Или вы хотите сначала посмотреть свой кабинет?
– Давайте сначала посмотрим кабинет, – решила Марина.
– Конечно. – Створки кабины лифта открылись, и они вышли в коридор.
– Там наша приемная, – показала Лида, – и кабинет Валентина Давидовича. А ваш расположен рядом с приемной. Возле кабинета Леонида Дмитриевича. Пройдемте, я покажу.
Она прошла по коридору и открыла дверь в кабинет. Марина вошла следом за Лидой. И чуть не ахнула от неожиданности. Кабинет напоминал небольшую квартиру. Метров тридцать – тридцать пять. Обставлен темной итальянской мебелью. Такую мебель она видела в кабинете заместителя директора их службы. Да и то не в полном варианте. На столике стоял букет цветов.
– Телевизор подключен к общей системе службы безопасности. Кроме того, с вами может связаться и сам Валентин Давидович, если ему понадобится, – пояснила Лида, – один телефон прямой связи с ним. Другой – городской. На столе есть список газет и журналов, которые обычно подписывала работавшая до вас Карпотина. Но там много журналов на английском.
– Это хорошо, – одобрила Марина, – я думаю, что можно пополнить список. Кроме английских, выпишем еще испанские, итальянские и французские издания. Они, полагаю, нужны будут в работе.
Она помнила, что не должна говорить о своем знании французского, но здесь нужно было срезать Лиду.
– Да?.. – Лида посмотрела на нее с уважением. – Здесь список внутренних телефонов, – продолжала она, – столовая у нас бесплатная. У всех работников удерживают по триста долларов на столовую. Вы будете питаться в первом блоке, я вам потом покажу. Но это только тогда, когда вы будете в Москве. Здесь факс и лазерный принтер. Вам нравится? – не удержалась от вопроса Лида.
– Нравится, – кивнула Марина, – а компьютер подключен к Интернету?
– Вы умеете работать на компьютере? Но у нас есть для этого специальные операторы, – удивилась Лида.
– Ясно. Теперь займемся картинами. – Марина понимала, что нужно сразу посадить на место эту наглую девочку, так явно подчеркивавшую, как повезло Чернышевой, попавшей на столь высокооплачиваемую работу.
– Пойдемте в галерею, – предложила Лида, выходя из кабинета.
Она снова вошли в кабину лифта и спустились на первый этаж. В дальнем конце коридора располагалась галерея. Марина, войдя в помещение, невольно замерла. Ей показалось, что она попала в небольшой музей. Здесь висели действительно прекрасные картины. Мясоедов, Поленов, Крамской.
– Вы собираете только передвижников? – спросила Марина.
– Почему… передвижники? – не поняла Лида. – У нас очень хорошие картины.
– Не сомневаюсь, но их так называли, – улыбнулась Марина. – И эти полотна замечательные. Это, кажется, Коровин, а там Саврасов, Малютин. У вас есть даже Пукирев и Перов. Конечно, я бы выбрала вот эту картину Коровина и вон ту Нестерова, если возможно. Но лучше бы оставить их здесь, чтобы не нарушать целостность галереи.
Лида молчала. Ей было стыдно сознаться, что она никогда не слышала таких фамилий.
– Идемте наверх, – сухо сказала она, дернув плечом, – картины, которые вы захотите, вам поднимут наверх.
«Ну и язык», – подумала Марина. Нужно было сказать в данном случае не «захотите», а «отберете» или «выберете». Впрочем, и девочке она, кажется, не очень понравилась…
Когда они входили в кабину лифта, к ним присоединился Кудлин.
– Добрый день, – бодрым голосом поздоровался он с Чернышевой. – Ну как экскурсия? Лидочка вам все показала?
– У вас такая прекрасная галерея. Настоящий музей русского искусства девятнадцатого века, – сказала с восхищением Марина.
– Это идея Валентина Давидовича, – сообщил Кудлин. – Он считает, что мы обязаны собирать именно русское искусство последних двухсот лет. У нас в другом здании есть собрание картин начала века. Оно считается одним из лучших в Москве.
– Не сомневаюсь, – кивнула она.
– Ну как, Лидочка, вам новый начальник? – спросил Кудлин. Очевидно, он был еще немного и садист, так как при упоминании того очевидного факта, что личный секретарь будет выше по должности, чем обычный секретарь президента, Лидочка передернула плечиками. Ее чем-то смущала эта гордячка, посмевшая претендовать на такую работу уже старухой, в сорок лет. И сразу стать ближе к шефу, чем она, Лидочка. Если бы кто-нибудь объяснил Лидочке, что выражение ее красивого, но глупого лица сразу выдает все ее мысли, она бы наверняка обиделась. Но ни за что бы не призналась, что умные и насмешливые глаза Чернышевой в миллион раз эротичнее и красивее, чем пустые глазки-пуговки самой Лиды.
– Мы подружимся, – сказала Марина. Когда они выходили из кабины лифта, зазвонил телефон у Лиды. Она подняла аппарат, который держала в руках, и сразу побежала в приемную.
– Вернулся Валентин Давидович, – пояснил Кудлин.
Она промолчала. Очевидно, все это входило в некую заранее отрепетированную сцену. Вряд ли Лида была посвящена в подобные тонкости. Но очевидно, что сам Рашковский или Кудлин хотели, чтобы она сначала увидела все, что должна была увидеть, а лишь затем попала на собеседование к президенту банка.
Когда она вошла в приемную следом за Кудлиным, там, кроме Лиды, сидели еще двое молодых людей, очевидно, телохранители. В просторной приемной, протянувшейся метров на семьдесят, кроме трех диванов, стояли в ряд стулья, на журнальных столиках лежали свежие журналы на многих языках мира. В вазах стояли цветы. Правая дверь вела в кабинет Рашковского, левая, очевидно, в небольшую комнату для секретарей. Кроме Лиды, в приемной никого не было. Уже позже Марина узнала, что в небольшой комнате была оборудована кухня, где дежурившая пожилая женщина готовила чай, кофе, сандвичи, разливала сок, чтобы не отвлекать Лиду от более важных дел.
– Садитесь, – предложил Кудлин Чернышевой, показывая на диван, – Валентин Давидович сейчас вас примет.
В приемную вошел пожилой мужчина лет пятидесяти пяти. Лида показала на него и сказала, обращаясь к Чернышевой:
– Он будет вашим водителем.
– Что? – не поняла Марина. – Каким водителем?
– У личного секретаря президента банка должна быть машина, – сухо пояснила Лида. – Познакомьтесь с Матвеем Ивановичем.
– Очень приятно, – растерянно кивнула Марина. Она даже не подозревала, что у нее будет прикрепленный служебный автомобиль.
Водитель кивнул, почти по-военному щелкнул каблуками и вышел из приемной. Очевидно, он раньше служил в армии либо во внутренних войсках.
– Входите, – сказала Лида, когда раздался звонок внутреннего селектора. Марина подошла к двери. Двое парней и Лида внимательно смотрели на нее. Она обернулась, увидела их напряженные лица и, толкнув дверь, вошла в кабинет.
Глава 29
В огромном кабинете Рашковский выглядел еще более внушительно, чем во время встречи в больнице. Взглянув на вошедшую, он поднялся со своего места и сделал несколько шагов по направлению к ней. Ей пришлось чуть ускорить свой шаг, чтобы не дать ему дойти до середины.
– Здравствуйте, – отрывисто сказал он, протягивая руку.
Она пожала его руку. Рукопожатие было достаточно крепким. Кудлин, сидевший за столиком, улыбался так, словно едва ли не сам произвел на свет Марину, чтобы привести ее в этот кабинет. Рашковский прошел к своему креслу, показав Чернышевой на стул напротив Кудлина.
– Вам, наверное, все уже сказали, – начал он, не теряя ни минуты на вступление, – о наших условиях и о ваших обязанностях у нас. – Она видела, как внимательно он ее изучает. Разглядывает ее лицо, фигуру, манеры.
– Мне все объяснили, – кивнула она.
– Не скрою, что мы перебрали много кандидатур, – продолжал Рашковский. – Мне нужен человек, который знал бы как минимум два языка и имел бы высшее гуманитарное образование. Вам придется бывать на приемах, ездить со мной на различные переговоры. Конфиденциальность и строгая дисциплина – обязательные условия. Зарплата у вас будет большая, но и налоги мы платим соответственно очень большие. Иначе нельзя, у нас и так большие неприятности с налоговыми службами.
– Я понимаю и это.
– О какой зарплате вы говорили с Мариной Владимировной? – спросил Рашковский, глядя на нее и даже не взглянув в сторону Кудлина.
– Я говорил о зарплате до десяти тысяч долларов, – пояснил Кудлин. Было очевидно, что он чувствует себя в присутствии шефа не так свободно, как раньше.
– Вы объяснили Марине Владимировне, что в эту сумму входят и командировочные, и премиальные? – спросил Рашковский, снова глядя только на нее.
– Конечно, – соврал Кудлин, – мы обо всем договорились.
– Тогда все в порядке. Вам уже показали ваш кабинет?
– Да, спасибо. Я все посмотрела.
– В таком случае вы все знаете. Для начала зарплата у вас будет порядка трех-четырех тысяч долларов. Я точно не помню, какие именно налоги с вас причитаются, но это где-то около половины. Кроме того, мы сразу откроем вам кредит на двадцать пять тысяч долларов, которые необходимо потратить вместе с нашим консультантом по одежде.
– Двадцать пять тысяч… – Она не поняла, о чем он говорит. Кудлин тревожно взглянул на Рашковского, но промолчал. Она тоже не стала ничего уточнять.
– Все прочие условия вам объяснит Леонид Дмитриевич, – добавил Рашковский и затем неожиданно спросил: – Вы давно знаете Елизавету Алексеевну?
– Добронравову? Давно, – кивнула она, изображая некоторое удивление.
– Она моя тетя, – пояснил Рашковский.
– Я этого не знала. Она меня вам рекомендовала?
– Нет. Мы сами на вас вышли. Она до сих пор не знает, что вы будете работать у нас.
– Мы знакомы уже много лет, – просто сказала она.
– Мне говорили, что вы опытный психолог. Кандидат наук, собираетесь защищать докторскую. Вам не жаль бросать науку?
– Пока не знаю, – чистосердечно призналась она, – еще не разобралась. Все так неожиданно…
– Ясно. – Он наконец посмотрел на Кудлина. По его глазам ничего нельзя было прочитать. Затем он вновь перевел взгляд на Чернышеву: – Вы согласны работать моим личным секретарем?
– Да, – она не стала кокетничать, понимая, что это сразу вызовет у него отторжение.
Ему понравился конкретный и четкий ответ. Он вспомнил об их встрече в больнице:
– Вы, кажется, любите Хемингуэя?
– Да. Это мой любимый писатель.
– Вы бывали в Чикаго?
– Нет, никогда.
– Я думаю, что мы будем вас оформлять на работу уже сегодня, – сказал Рашковский, вновь посмотрев на Кудлина. – Дело в том, что мы завтра уезжаем. Поэтому сегодня у вас будет очень много дел.
Она промолчала.
– Вы ничего не хотите мне сказать? – неожиданно спросил он. Очевидно, в дальнейшем ей придется привыкать к его неожиданным вопросам.
– Хочу, – вдруг неожиданно даже для самой себя сказала она.
Кудлин насторожился. Рашковский взглянул на нее с явным интересом.
– Если разрешите, я дам одну рекомендацию как психолог, – сказала она, прямо глядя в его немигающие серые глаза.
– Какую же?
Если сейчас она ошибется, ей уже не работать с ним. А если все сойдет нормально… На раздумья не было времени. Все, чему она училась много лет в разведке, спрессовалось в этот миг.
– Мне показали вашу галерею, – пояснила Марина, холодея от своей смелости.
– Она вам не понравилась? – Очевидно, это было его детище, и подобная наглость сильно его задела.
– Напротив. Очень понравилась. У вас потрясающая коллекция. Но мне кажется не совсем правильным, что вы разрешаете высокопоставленным сотрудникам вашего банка отбирать картины в свои кабинеты. Это не дает нужного эффекта. В кабинетах будут лучше смотреться гравюры либо копии. Оригиналы выглядят слишком вызывающе для такого солидного банка, как ваш. Лучше заново собрать туда все картины и сделать галерею доступной для всех.
Рашковский посмотрел на Кудлина в третий раз. В его глазах мелькнуло некоторое удивление, впрочем, перераставшее в удовлетворение. Она сказала нечто такое, что ему понравилось. Кудлин нахмурился. Видимо, он был автором идеи – раздавать собранные картины в кабинеты сотрудников. И очевидно, Рашковскому она не очень импонировала.
– Вот видишь, – сказал вдруг, улыбнувшись, Валентин Давидович, переходя на «ты» и показывая этим степень своего доверия новому сотруднику. – Я тебе всегда говорил, что такие картины в кабинетах – это ненужный купеческий выпендреж, а ты мне говорил о респекта-а-бельности. Вот видишь, и психолог так же считает.
– В английских банках висят подлинники, – мрачно парировал Кудлин.
– В английских банках есть вековые традиции, – вставила Марина, понимая, что ей не нужно наживать врага в лице Кудлина, – и вы правы, что там это выглядит респектабельно. Но в России иные стандарты. Извините, если я вмешалась не в свое дело. Но, повторяю, мне очень понравились ваши картины.
– Спасибо, – сказал явно довольный Рашковский. – Вы можете идти. Извините меня, еще одну минуту. Как к вам лучше обращаться – по имени-отчеству или только по имени?
– Я думаю, что имени будет достаточно, – ответила она. Этот нюанс они согласовывали с Циннером.
– Спасибо. До свидания. – Он смотрел на нее с нескрываемым интересом. Ему понравилась идея насчет галереи. Банкир не сидит, как собака на сене, на своих богатствах – щедро делится ими с народом.
Когда она вышла из кабинета, в дверях уже стояла Лида.
– Я вызвала консультанта по одежде, – сухо пояснила она, – вы можете с ней побеседовать. – Нужно было видеть ее лицо, когда она это говорила.
А в кабинете Рашковского состоялся следующий диалог.
– Она тебе понравилась? – спросил Кудлин.
– Интересный экземпляр, – задумчиво заметил Рашковский.
– Я полагаю, что она сможет у нас работать.
– Посмотрим. Во всяком случае, первое впечатление очень неплохое. Сильный человек со своими взглядами. Ты знаешь, я думаю, что не каждая женщина на ее месте посмела бы дать мне какой-нибудь совет. Это после того, как она увидела свой новый кабинет, узнала про свою зарплату, услышала от меня о наших поездках. В ней определенно есть деловое и сильное начало.
– Я же тебе обещал, что она начнет работать у нас до твоего отъезда, – улыбнулся Кудлин. Он не стал говорить, что в отличие от Рашковского ему не понравилась слишком независимая позиция Чернышевой. Женщина, которая попадает из пыльной комнатенки своего института в такие апартаменты, не может быть столь независимой. Особа, которая получала нищенскую зарплату в двести долларов без иных перспектив, неожиданно получила шанс увидеть весь мир, получая фантастический оклад, – и вдруг в первый же день демонстрирует свою независимость. В таком случае она либо дура, либо сильнее, чем они первоначально считали. А почему она чувствует свою силу? Что за ней? Дурой Чернышеву однозначно не назовешь… Возможно, их проверка прошла слишком быстро и слишком формально. Это надо учесть на будущее.
Марина вышла в коридор. Она понимала, что рано или поздно совместные усилия МВД и СВР должны были увенчаться успехом. И тем не менее в ее назначении было нечто фантастическое. Она чувствовала, что волнуется так, словно действительно обрела новую работу, уйдя с прежней, нищей и бесперспективной.
– Познакомьтесь, – отвлекла ее от размышлений Лида, указав на стоящую рядом с ней женщину лет пятидесяти, – это Диана Анатольевна. Она будет вас сопровождать.
– Куда? – Марина не справилась с таким внезапным напором. Разговор с Рашковским отобрал у нее много сил.
– В магазины, – удивилась Лида, – вы ведь полетите с Валентином Давидовичем завтра днем.
– Понятно, – улыбнулась Марина. – Здравствуйте, Диана Анатольевна, извините за мою странную реакцию. Очень приятно с вами познакомиться. Меня зовут Марина. Только я не совсем понимаю смысл нашей встречи.
– У нас такой порядок, – пояснила Диана Анатольевна, женщина небольшого роста, с веселым, подвижным лицом. Очевидно, в банке не всех женщин брали на работу за длинные ноги, подумала Марина, сразу проникшись симпатией к Диане Анатольевне. – Дело в том, – продолжала дизайнер, – что согласно правилам нашего учреждения сотрудники не имеют права надевать на приемы одежду, взятую напрокат. Мы стараемся соответствовать стандартам подобных учреждений на Западе. Мужчины, отправляющиеся в деловую поездку, обязаны иметь свой смокинг, а женщина – платье для коктейля, платье для приема, платья для официальных церемоний. И не улыбайтесь. Были случаи, когда некоторые из наших мужчин являлись на вечерний прием в светлых костюмах, а женщины приходили в брюках. У нас, пожалуй, один Валентин Давидович обладает врожденным вкусом. Некоторых приходится поправлять. Есть определенные правила этикета…
– Согласна, – засмеялась Марина, – это значит, что мы должны с вами отправиться по магазинам и выбрать мне одежду. Теперь полностью поняла, что означал кредит, о котором мне говорили.
– Не обязательно сразу же выбирать, – улыбнулась в ответ Диана Анатольевна. – Мы еще это обсудим. Может быть, у вас все уже есть, и моя помощь вообще не понадобится. У вас прекрасная фигура, и думаю, что никаких проблем не будет. К тому же мне говорили, что вы психолог. Мы сначала поговорим. Ведь каждая женщина считает себя идеальным модельером, зная особенности своей фигуры. Я должна дать вам только консультацию. Вы можете купить себе одежду и в Лондоне. Не обязательно в Москве. Но лучше сразу поехать в «Харродс» и выбрать все, что нужно.
– Убедили, – кивнула Марина. Ей нравилась эта неглупая женщина, так тактично и мягко предложившая свои услуги. – С чего начнем?
– С вашего кабинета, – предложила Диана Анатольевна. – Давайте пройдем туда и конкретно решим, что вам сейчас нужно.
– Вы думаете, у нас будут в Англии приемы? – спросила с сомнением Марина. – Мне кажется, Валентин Давидович решил отвезти в Лондон свою дочь, а она не совсем…
– Он никогда не путает личные дела со служебными, – несколько напряженным голосом сообщила вступившая в разговор Лида. – Через неделю у вас в Париже будет прием, на который приглашен и Валентин Давидович. Обычно его супруга не ездит на такие приемы, а приходить одному не принято.
– Ясно, спасибо, Лида, за пояснение. – Марина подумала, что первый недоброжелатель у нее уже есть. Очевидно, Лиду нервировала новенькая, так неожиданно получившая столь вожделенный для многих пост.
Они вошли в ее кабинет, и Марина не увидела, как к Рашковскому прошел генерал Фомичев. И когда он тяжело опустился на стул, усаживаясь напротив Кудлина, хозяин кабинета спросил:
– Что у вас нового?
– Ничего подозрительного. Очевидно, Чернышева именно тот человек, за которого себя и выдает. Мы проверили и ее детские фотографии, и историю ее знакомства с Елизаветой Алексеевной. Все сходится. Если разрешите, мы устроим еще одну специальную проверку. По нашей обычной методике.
– В этом есть необходимость? – нахмурился Рашковский. Кудлин с тревогой следил за своим боссом. Очевидно, тому действительно очень понравилась новая сотрудница. Раньше он не задавал подобных вопросов.
– Есть, – решительно возразил Леонид Дмитриевич, – нужно иметь абсолютные гарантии, что ее к нам не подослали.
– Сейчас никто не может дать таких гарантий, – отмахнулся Рашковский. Затем, взяв лист бумаги, крупным почерком написал:
«Я завтра улетаю. Нужно предупредить всех, что это ненадолго. Никаких сплетен».
Фомичев, прочитав, кивнул в знак согласия. Потом взял другой лист и написал:
«У Звонкова появилась новая информация. Сейчас все проверяем».
Рашковский сделал жест рукой, означавший требование уточнить сказанное.
«Насчет нападения на ваши машины», – старательно вывел Фомичев.
Кудлин, читавший, что пишет бывший генерал, с тревогой взглянул на Рашковского. Он знал, как тот нервно реагирует даже на упоминание о ранении его дочери. Рашковский схватил лист бумаги и размашисто, почти разрывая бумагу, написал через весь лист:
«Я им этого не прощу».
Глава 30
Цапова везли довольно долго. Ему не стали завязывать глаза, и это был дурной знак. Очевидно, его похитители полагали, что он уже никому и ничего не сможет рассказать. Всю дорогу они молчали. Машина выехала за город и, свернув с оживленной трассы, оказалась на проселочной дороге. Минут через двадцать автомобиль остановился у небольшого дома, окруженного высоким забором. «Ниссан» въехал во двор, ворота закрылись. Цапова вытащили из машины и провели в дом. В большой комнате за столом уже сидел незнакомый Цапову мужчина средних лет, в очках с модной изогнутой оправой, редкими, еще не седыми волосами. Он молчал, ожидая, пока Цапова усадят перед ним на стул. Цапову заломили руки назад и надели наручники, приковав к стулу. Затем похитители вышли из комнаты, оставив его один на один с тем, кто будет его допрашивать. «Ловко работают ребята, – подумал Цапов, – как профессионалы. Возможно, раньше работали в МВД или КГБ. Очень серьезные парни. Как быстро они меня взяли. И как здорово, одним выстрелом убрали Цыгана». Вся операция была проведена на одном дыхании. Сначала выстрел снайпера в Цыгана, а когда он потерял на мгновение бдительность – один из похитителей уже стоял рядом. Пока прохожие смотрели туда, где замертво упал человек, его запихнули в машину и увезли. Теперь этот молчаливый тип с внешностью интеллигента молча рассматривал своего пленника.
– Значит, ты Фокусник? – спросил он.
– Если знаешь, то зачем спрашиваешь? – усмехнулся Цапов. – А если сомневаешься, зачем привез сюда?
– Вот ты какой, – сказал тип ровным баском, – давно хотел с тобой познакомиться.
– Может, сначала представишься? – спросил Цапов.
– Зачем? – хладнокровно возразил тот. – Ты ведь умный человек, все должен сам понимать. Если мы тебя сейчас уберем, какая тебе разница, кто это сделал? На том свете ты никому и ничего не расскажешь. Тогда какой смысл представляться? А если назову свое имя, то уж точно ты отсюда никогда не выйдешь.
– Это я понимаю. Зачем вы Цыгана убили? Что он вам сделал?
– Нос совал не в свое дело. Как и ты, Фокусник. Не нужно считать себя умнее всех. Так не бывает. Рано или поздно можешь проколоться, и тогда никто тебя не спасет.
– Зачем ты мне все это говоришь? – Цапов повертел головой. – Приволок меня сюда, чтобы издеваться?
– А ты как думаешь?
– Не знаю, не мое это дело. Только я знаю, что убивать меня вы не хотите. Если бы хотели, там бы и кокнули. Рядом с Цыганом. Так говори, зачем я тебе нужен?
– Это ты убил Суходолова?
– Какого Суходолова?
– Ты дурака не валяй. Отвечай на вопросы, когда я тебя спрашиваю.
– Не знаю я никакого Суходолова. Дурацкие у тебя вопросы.
– А Савраску – тоже ты? Есть свидетели, которые тебя видели.
– Ты и про них знаешь. – Цапов прикусил губу. Похоже, что этот очкастый тип послан Звонковым. Тогда пощады не будет. И ему придется еще попросить у неизвестного легкой смерти.
– Я все знаю, – неожиданно добродушно заметил незнакомец, – и про Цыгана знаю, и про Савраску, и про твои геройства. Говорят, двоих парней Звонкова ты в багажник сунул. Ну и молодец.
«Похоже, этот тип не имеет к Звонкову никакого отношения. Тогда кто он?»
– Мы знаем, что ты ищешь, Фокусник, – сказал, чуть понизив голос, очкастый. – Но мы работаем параллельно. Нам тоже интересно, кто напал на кортеж Рашковского и почему. Только в отличие от тебя мы не переодеваемся в уголовников и не общаемся с бандитами-рецидивистами.
– Что? – прохрипел Цапов напряженным голосом. Этого он не ожидал. Очкарик знал слишком много.
– Я думал, ты умнее, – продолжал интриговать очкарик, – сразу поймешь, что к чему.
Цапов молчал. Он не находил ответа. Если этот тип знает, что он «переодевается в уголовника», значит, ему известно, кто такой в действительности рецидивист Фокусник. И, словно прочитав его мысли, очкарик вдруг сказал:
– Вы напрасно так нервничаете, подполковник Цапов. Вы должны были понять, что имеете дело не с обычными уголовниками.
– Я вас не совсем… – Он вдруг поймал себя на том, что тоже обратился к незнакомцу на «вы», настолько невероятными были слова этого человека. Никто не мог знать, что он подполковник. Никто не должен был знать.
Но этот тип знал. Он посмотрел на Цапова, наслаждаясь произведенным эффектом. Затем подошел к стулу, взял ключи со стола и открыл наручники. Цапов потер затекшие руки. Все походило на дурной сон.
– Мы из контрразведки, – представился незнакомец, – я полковник ФСБ. И мы рассчитываем, что вы будете нам помогать, Цапов.
– Вы ошиблись, – упрямо возразил Цапов, – я Фокусник. Меня знает вся Москва. Я никогда не служил в контрразведке.
– Конечно, нет, – весело сказал полковник, – вы всю жизнь были офицером МВД. Для многих вы обычный рецидивист-уголовник по кличке Фокусник, а для нескольких людей из руководства МВД вы еще и подполковник Константин Цапов. Может, мне позвонить Игорю Николаевичу?
Да, этот человек знал все. Он знал не только его имя. Он даже знал, на кого выходит Цапов. Но ведь его внедрение всегда было абсолютно секретным. Откуда подобная информация у этого типа? И что делать в таком случае? Возможно, что это провокация, но откуда у него точные факты? В любом случае соглашаться на сотрудничество нельзя.
– У вас буйная фантазия, полковник, – сказал Цапов. – Я никогда в жизни не служил в МВД и выше сержанта в армии не поднимался.
– Конечно, – улыбнулся полковник. Он вдруг поднялся и громко крикнул: – Савелий, можешь войти.
В комнату вошел Савелий Полухин. Этого не могло быть. Это было абсолютно невозможно. Немыслимо и исключено. Савелий, с которым они вместе начинали в уголовном розыске и который затем перешел в следственный отдел МВД, стоял перед ним собственной персоной и, улыбаясь, протягивал руку:
– Здравствуй, Костя.
– Вы ошиблись, – упрямо сказал Цапов, избегая смотреть в глаза своему бывшему товарищу. В любом случае тот должен понимать, что за подобные вещи в приличном обществе бьют по морде. И если Савелий все понимает, он не обидится.
– Не смешно, – угрюмо сказал Полухин, – ты ведь знаешь, что я уже два года как перешел на работу в ФСБ. Только не нужно со мной играть. Лучше сиди и молча слушай, что тебе говорит полковник. Так будет лучше для всех.
Цапов подсознательно отметил, что полковник не представился. Он не назвал ни своего имени, ни конкретного отдела, в котором служил. Полухин взял стул и сел рядом с ним.
«Сукин сын, – разозлился Цапов, – он ведь должен понимать, что я на задании и все равно буду валять ваньку, даже если здесь появятся директор ФСБ с министром МВД одновременно».
– Мы понимаем ваше состояние, – участливо заметил полковник, – и представляем, как вы должны к нам относиться. Но я не хотел бы, чтобы у вас были сомнения. Все наши сотрудники – и те, которые вас сюда привезли, и те, которые встретили на этой даче, и мы с Полухиным, – все действительно офицеры ФСБ. Можете мне поверить. Или проверить удостоверение Полухина. Вы же профессионал, Цапов, к тому же много лет провели среди этой шпаны. Неужели вы до сих пор не научились отличать настоящих профессионалов от обычных уголовников?
– Тот, кто стрелял в Цыгана, тоже был вашим сотрудником? – уточнил Цапов.
– Да, – не стал уклоняться от прямого ответа полковник, – он тоже был нашим сотрудником. Мы должны были убрать его и привезти вас сюда для беседы.
– Интересно, что же вы хотели рассказать мне после убийства Цыгана? – Он решил немного изменить тактику. Нельзя быть абсолютным идиотом. Полухин не тот парень, который станет связываться с уголовниками. И уж тем более не станет его продавать. Но если они действительно сотрудники ФСБ, почему они убили Цыгана? Почему привезли его сюда?
– Дело в том, что нападение на Рашковского взволновало не только ваше ведомство, – пояснил полковник, – наше ведомство занимается расследованием этого преступления, и ваш бывший коллега, а ныне следователь ФСБ Полухин ведет расследование по факту нападения на банкира.
– Так точно, – кивнул Полухин.
– Нам известно, что вы получили оперативное задание выяснить все детали покушения и то, кто стоит за этой операцией. Но и мы получили подобное задание. По-моему, нам лучше сотрудничать, нежели устраивать «гонки по вертикали». Вам не кажется такой подход более здравым?
– В таком случае зачем вы убили Цыгана? – настойчиво повторил свой вопрос Цапов.
– Отработанный материал, – чуть поморщился полковник, – он был нашим осведомителем, а в последнее время решил начать двойную игру. Давал информацию не только про вас, но и про нас. Согласитесь, что рано или поздно это должно было кончиться.
Цапов промолчал. Конечно, у Цыгана всегда были фантастические связи и возможности. Он всегда владел информацией. Но являлось ли это результатом его связи с контрразведкой или были и другие источники? Поверить в слова полковника было почти невозможно. Цапов знал Цыгана достаточно давно. Тот разоблачил немало агентов, внедренных в преступные группы. Но, с другой стороны, даже сам великий сыщик Азеф, принимавший участие в убийстве царей и возглавлявший эсеровские террористические организации, был агентом царской охранки. Цапов молчал, размышляя над словами полковника. Долго молчал. Потом наконец предложил сидевшему перед ним человеку:
– Покажите ваше удостоверение.
Тот улыбнулся, снял очки, тщательно протер их, надел. Затем достал из кармана красное удостоверение и, раскрыв его, показал Цапову.
– Теперь вы убедились?
Полковник Виктор Авдонин, прочел Цапов. Никаких сомнений не оставалось, он видел такие же удостоверения у сотрудников контрразведки. Разрешение на право ношения оружия. Подпись самого директора ФСБ.
– Что вы от меня хотите? – Он до последнего отрицал свою причастность к МВД. Впрочем, Авдонин уже не настаивал на своей версии, сознавая, что Цапов все равно обязан все отрицать.
– Мы предлагаем вам решать свои вопросы вместе с нами, – сказал Авдонин, – мы ведь занимаемся одним расследованием.
– Это вы убрали Суходолова и Сазонова?
– Конечно, нет. Суходолов был нашим осведомителем, – откровенно сказал Авдонин, – вы видите, насколько я вам доверяю. Я знаю, что в МВД об этом знали, и поэтому глупо скрывать очевидный факт, тем более после смерти самого Суходолова. Но кто-то, очевидно, обо всем узнал и решил таким образом подставить нашу службу. Теперь вы понимаете, почему мы хотим объединить наши усилия?
– Такие вопросы я не решаю, – сказал Цапов.
– Понимаю. Мы выйдем на Игоря Николаевича. Но вас мы хотели предупредить насчет Цыгана. Он слишком явно работал на обе стороны и несколько увлекся. Мне кажется, что вы все поняли. Постарайтесь переварить эту информацию. Тогда вам будет легче.
Авдонин взглянул на Полухина и усмехнулся.
– Можете поговорить со своим другом. Не лучше ли мне оставить вас вдвоем? – И, не дожидаясь ответа, полковник вышел из комнаты.
– Чего молчишь? – спросил с вызовом Полухин.
– Иди ты, – обозлился Цапов. – Ты сам не понимаешь, в какую ситуацию меня загоняешь. Хотите, чтобы я стал вашим «внутренним агентом» в МВД? Мало вам своих стукачей в мундирах? Для чего этот цирк?
– Никто не предлагает тебе быть двойным агентом, – отмахнулся Полухин, – просто мы посчитали, что лучше тебе обо всем знать с самого начала. Если хочешь знать, это была моя идея. Я ведь тебя хорошо изучил. Полезешь в драку, и тебе оторвут голову. Фокусника ищут как уголовника по всему городу. И еще обвинение в убийстве повесили. Да первый же встречный постовой тебя пристрелит. А ты обиженного из себя строишь.
– Дурак, – зло бросил Цапов, – при чем тут обиженный, если вокруг этого дела столько мертвяков. У меня есть конкретный приказ, и я обязан его выполнить.
– Авдонин прав, тебе нужно подумать, – Полухин приложил палец к голове, – и крепко подумать, Костя. Сам знаешь, какое сейчас время. Решается твоя судьба. Не надоело тебе в агентах ходить? Ты ведь еще подполковник, а давно мог стать полковником и какой-нибудь отдел возглавлять. Или управление. Подумай над моими словами.
– Вот оно что, – сплюнул Цапов. – А ты, Полухин, скурвился. Давно ты так правильно думать стал?
– Давно, – огрызнулся Полухин, – уже два года.
В комнату вернулся Авдонин.
– Поговорили? – взглянул он на Полухина. Тот пожал плечами, отвернулся. Авдонин понимающе кивнул. Затем взглянул на Цапова.
– Машина вас ждет. Отвезет в город. Надеюсь, вы понимаете, что о нашей беседе вы не имеете права никому рассказывать. Впрочем, это в ваших собственных интересах. Хотя полагаю, что Игорю Николаевичу вы все равно напишете подробный рапорт. Но это даже к лучшему, так как наше руководство ищет повод для встречи с генералом. Можете ехать. До свидания. Ваше оружие и телефон вам вернут.
Цапов поднялся со стула. Взглянул на Авдонина, затем на Полухина. И, не сказав ни слова, вышел из комнаты.
– Крепкий орешек, – сказал Авдонин, глядя в окно на отъезжающую машину с Цаповым.
– Я вас предупреждал. Он всегда такой был, – вздохнул Полухин. – Думаете, он вам поверил? Он все равно будет копать.
– В таком случае он выроет свою могилу, и мы закопаем его в той самой яме, которую он для себя отроет, – спокойно заметил Авдонин.
Сидя в машине, Цапов размышлял над состоявшимся разговором. Он молчал до тех пор, пока автомобиль не доехал до первой станции метро.
– Остановите, – попросил Цапов. Водитель удивленно обернулся, но сидевший рядом с ним офицер ФСБ кивнул в знак согласия.
– Не нужно провожать меня до дома, – пошутил Цапов, – я доберусь сам. До свидания, ребята, спасибо, что подвезли.
Он вылез из автомобиля и зашагал к станции метро. Войдя в здание подземки, он достал свой мобильный телефон и включил аппарат. Почти сразу раздался звонок.
– Где ты пропадаешь? – раздался злой голос Игоря Николаевича. – Неужели не мог позвонить?
– Что-то случилось? – как можно спокойнее задал свой вопрос Цапов.
– Мы все проверили. Вместе с прокурором города. Их просили убрать данные об автомобиле сотрудники ФСБ. Это была их машина, и они проводили плановую проверку своего агента. Ты меня слышишь?
– Слышу, – сказал он внезапно пересохшими губами. – Нам, похоже, нужно срочно встретиться.
Глава 31
Вечером Фомичев вошел в кабинет Кудлина, чтобы обговорить детали завтрашней поездки. Самолет, заказанный в Англии, они ждали утром, в двенадцать часов, и Фомичев заранее послал Мумиева в аэропорт, чтобы тот со своими людьми неотлучно находился около лайнера. После разговора с Авдониным бывший генерал госбезопасности чувствовал понятную тревогу. Он понимал, что все заверения его бывших коллег ничего не стоят. Если дано разрешение на ликвидацию Рашковского, то банкира не может спасти ни один человек в мире. И ни одна самая лучшая охрана. Единственное, на что мог надеяться Фомичев, – на быстрый отъезд Рашковского. Он и означал бы отложенную казнь.
Но для себя он сделал выводы. Рашковский приговорен, и следовало искать нового хозяина. Нет, он не собирался сдавать банкира, но понимал, что тот уже никогда не будет пользоваться ни былым авторитетом, ни возможностью участвовать в политической жизни страны. Если он сумеет унять свои амбиции и пересидеть за рубежом, отойдя от всех дел, возможно, ему еще сохранят жизнь. Но Фомичев слишком хорошо знал Рашковского. «Верховный судья» мафии и миллиардер не смог бы никогда дойти до этих высот власти и могущества, не обладай он целеустремленным характером, гипертрофированной жаждой власти, даже некоторым безумием, что свойственно людям, занимающим столь высокое положение. Рашковский был по натуре авантюрист и игрок. Именно поэтому и никогда не смирится со своей «добровольно-принудительной» ссылкой. Рассказать ему обо всех планах ФСБ, о которых догадывался сам Фомичев, означало не только подставить Рашковского, но и самого себя, ибо босс тут же потребует решительных действий против властей. А война с ФСБ никак не входила в планы бывшего генерала госбезопасности.
Он вошел к Кудлину в мрачном настроении, сознавая все последствия завтрашнего отъезда Рашковского. Леонид Дмитриевич, обладавший завидной работоспособностью, сидел над бумагами, просматривая их одну за другой. Когда Фомичев вошел к нему, он отодвинул бумаги в сторону и, взглянув на генерала, спросил:
– Как у нас дела?
– Хреново, – буркнул Фомичев, тяжело усаживаясь за стол. – Сам знаешь, что у нас происходит. И эта беда с Анной, и отъезд Валентина Давидовича. – Он понимал, что микрофоны могут быть установлены везде. В том числе и в этом кабинете. Кудлин так же хорошо помнил об этом. Именно поэтому он написал на листе бумаги: «Думаете, они не оставят его в покое?» Фомичев прочел написанное и криво усмехнулся. Если он обо всем догадался, то почему этого не сделал и сам Кудлин? Но согласиться с Кудлиным означало расписаться в своей полной беспомощности. Не соглашаться – означало выглядеть дураком. Фомичев взял ручку и написал: «Не знаю».
Кудлин, прочитав, сказал вслух:
– Это не позиция, Николай Александрович. Я бы хотел знать точнее.
– Работаем, – вздохнул Фомичев, – пытаемся узнать все более подробно. – И после некоторого молчания добавил: – Я послал Мумиева в аэропорт, чтобы дежурил у самолета. Мало ли что.
– Правильно, – согласился Кудлин.
– Я все время хочу у вас спросить, – сказал Фомичев, – зачем нам эта Чернышева? Почему нужно было ее так спешно оформлять? Нельзя было немного подождать? Он ведь завтра уезжает в Англию.
– Он хочет взять ее с собой, – угрюмо пояснил Кудлин.
– Не понимаю, зачем? Ей придется входить в курс дела во время командировки, а это достаточно сложно. Мы бы спокойно все допроверили, и через месяц она бы вылетела в Лондон.
– Вы думаете, ему придется остаться там на месяц? – вдруг спросил Кудлин. Фомичев нахмурился. Кажется, он начал допускать тактические ошибки.
– Девочке понадобится долгое лечение. Так мне говорили ее лечащие врачи.
– Не обязательно, чтобы отец сидел рядом с ней, – строго заметил Кудлин. – Но в любом случае Рашковский сам решил взять сейчас Чернышеву.
– Вот этого я и не понимаю.
– Она ему нравится, – объяснил Леонид Дмитриевич, – неужели вы этого не поняли до сих пор? Ему нравится подобный тип женщин – самостоятельные, сильные, умные. Немного в возрасте.
– Ей уже за сорок, – буркнул генерал, – мог бы найти и помоложе.
– Помоложе ему не нужно, – возразил Кудлин. – Отличительная черта очень богатых людей и состоит в том, что они сами выбирают себе работников и женщин. Некоторых тянет «на сладкое», некоторым нравятся молодые мальчики или девочки, а Валентину Давидовичу – именно такой тип женщин. По-моему, вы должны были обратить на это внимание на примере Карпотиной.
– Это-то ясно. Но при его положении любая женщина с удовольствием станет его любовницей. Зачем ему оформлять Чернышеву на работу?
– Он не хочет иметь просто любовницу. Ему важно, чтобы она была постоянно рядом с ним. Такие дамы действуют на него умиротворяюще. Может, поэтому и его супруга старше его на три года.
– Вы хотите сказать, что он любит подчиняться женщинам? – удивился генерал.
– Скорее подчинять даже таких своей воле, – парировал Кудлин. – Думаю, что вы согласитесь со мной. Гораздо интереснее работать с красивой и умной женщиной, обладающей независимым характером, чем с молодой куклой, готовой броситься на шею по первому знаку. Вы так не считаете?
– Может быть, – вздохнул генерал. – Когда вы уедете, мы проведем комплекс мероприятий. Постараемся проверить еще раз наше здание на предмет прослушивания.
Они говорили еще минут тридцать. Когда Фомичев ушел, Кудлин снова занялся бумагами. Через полчаса ему позвонили. Он поднял трубку и услышал знакомый голос:
– Здравствуйте, Леонид Дмитриевич.
Кудлин поморщился. Только этого не хватало. Кретин Перевалов решил позвонить ему по мобильному телефону именно в этот момент.
– Я сейчас занят, – сказал Кудлин, – где вы находитесь?
– У себя в банке, – удивился Перевалов, – я хотел…
– Приезжайте ко мне, – не совсем вежливо перебил его Кудлин, – мы сможем вместе пообедать.
– Да, да, конечно, – понял наконец Перевалов.
Через полчаса он приехал, и Кудлин повел его обедать в столовую. Когда они, проходя мимо, «случайно» оказались в галерее, Леонид Дмитриевич, попросив охранника никого не впускать, спросил:
– Что у вас произошло?
– Нам перевели не все деньги, – пояснил Перевалов, тяжело дыша, – завтра последний день, а нам еще не поступили оговоренные суммы.
– Кто не перевел?
– Я не знаю. Но сумма не та, о которой мы говорили.
– У вас есть список банков и компаний, которые перевели вам деньги?
– Да, конечно. Я привез список, – Перевалов достал из кармана бумаги.
«Идиот, – подумал Кудлин, – носит такие вещи у себя в кармане».
– Копию вы тоже сделали? – желчно осведомился он.
– Нет, конечно, – испугался Перевалов. – Это только для себя. Здесь все написано моей рукой.
Кудлин быстро просмотрел бумаги. Он знал, кто и откуда переводил деньги. Сомнений не было. Группировка Галустяна откровенно саботировала их совместные договоренности. Нужно все уточнить до конца. Он отошел от Перевалова, достал мобильный телефон, набрал номер Галустяна.
– Слушаю вас, – раздался характерный голос армянина.
– Сергей, привет! Что у тебя с финансами? Какие-то проблемы? Только говори покороче, – торопливо произнес Кудлин.
В отличие от Перевалова хитрый армянин прекрасно знал, как прослушиваются мобильные телефоны.
– У меня появились некоторые проблемы, – сообщил он.
Кудлин взглянул на стоявшего в стороне Перевалова.
– Но так нельзя. Мы договаривались.
– Я помню, конечно. Но сейчас у всех трудности. И у меня свои трудности, и даже у Валентина Давидовича, – он явно намекал на возможный отъезд Рашковского. Осел, неужто не понимает, что это не разговор? Или чувствует себя таким неуязвимым?..
– Трудности у всех есть, Сергей, – жестко сказал Кудлин. – Но договоренности нужно выполнять.
– Нужно, – согласился Галустян, – но у меня сейчас, повторяю, проблемы. Не беспокойтесь, я скоро решу их и сделаю все, о чем мы договаривались.
– Послушай меня, – сделал последнюю попытку нажать на собеседника Кудлин, – так нельзя. Это неправильно…
– Ты меня не учи, – разозлился Галустян, – я сам все решаю. Пока твой босс за партой сидел, я в колониях баланду ел. Ты меня не учи… – он перешел на крик, забыв, что говорит по мобильному телефону.
Кудлин терпеливо слушал, понимая, что не имеет права отключаться. Когда наконец Галустян откричался, он спросил:
– Сколько времени вам нужно, чтобы решить ваши проблемы? – Он все еще хотел спасти положение. Но Галустяна уже было не остановить:
– Сколько нужно, столько и будем решать.
– До свидания, – холодно попрощался Кудлин, отключая аппарат. Он закрыл глаза. Только этого не хватало.
Тяжело вздохнув, подошел к Перевалову.
– На следующей неделе вам переведут недостающие деньги, – сказал он банкиру. – И помните, что все контрольные пакеты акций должны быть закреплены за банком «Армада».
Когда Перевалов уехал, Кудлин поднялся к себе в кабинет и, попросив секретаря ни с кем его не соединять, заново начал просматривать все бумаги. Официально Кудлин не являлся вице-президентом банка, занимая скромную должность консультанта президента. Но все в банке знали, что даже первый вице-президент не пользовался таким авторитетом и властью, как консультант президента. Кудлин был из той породы людей, которых интересовала реальная власть и реальные деньги, а мишуру в виде постов и должностей они с удовольствием уступали другим.
Он закончил работать в девять часов вечера. Собирая свои бумаги, чтобы положить их в сейф, обнаружил на столе записку Фомичева. Ту, где он написал: «Не знаю». Тщательно разорвал ее и бросил обрывки бумаги в корзину для мусора.
Выйдя из кабинета и продолжая думать о разговоре с Галустяном, он вспомнил и эту записку. Проходя мимо кабинета Чернышевой, он с удивлением обнаружил, что она еще не уехала домой. Кудлин постучал и услышал ее голос:
– Войдите.
Он вошел в кабинет.
– Уже десятый час, – заметил Леонид Дмитриевич, – все давно уехали. Почему вы еще здесь?
– Мне сказали, что завтра мы летим в Лондон, а многие вещи я должна узнать сегодня. Поэтому я взяла список сотрудников банка и людей, с которыми Валентин Давидович обычно работает. Хочу запомнить все телефоны, которые ему могут понадобиться.
– Похвальное рвение, – пробормотал Кудлин. – В любом случае не задерживайтесь. И пусть водитель подождет вас внизу. В городе лучше не появляться одной в столь позднее время.
– Я отпустила водителя, – сообщила она. – У меня есть своя машина.
– Постарайтесь о ней забыть, – отрезал Кудлин. – В вашем положении нельзя сидеть за рулем «Жигулей». И оставьте завтра машину где-нибудь на стоянке. До свидания.
Кудлин вышел из кабинета, плотно прикрыв дверь. Когда она завтра уедет, нужно попросить Фомичева сделать самый тщательный обыск в ее квартире, подумал он. Если генерал прав, то Рашковский может застрять за границей… Не зря эта записка. Кудлин внезапно принял решение отправиться на дачу, где оставался Рашковский.
Он приехал к нему поздно вечером. Рашковский работал в кабинете. Узнав, что приехал Кудлин, он спустился вниз, и они вышли во двор. С недавних пор все разговоры в доме были прекращены.
– Что-нибудь случилось? – спросил Рашковский.
– Хочу поговорить насчет твоего отъезда, – вздохнул Кудлин. – Мне очень не нравится ситуация, в которую мы попали. Очень не нравится, – повторил он.
– Мне тоже не нравится, – сказал Рашковский. – Ну и что? Уеду в Англию, устрою Анну и постараюсь вернуться.
– Нет, – сказал Кудлин. – Сегодня Фомичев случайно оговорился, сказав, что ты, возможно, пробудешь там месяц или больше.
– Это не ему решать, – жестко ответил Рашковский.
– Подожди, – попросил Кудлин, – не перебивай меня. Ты ведь знаешь Фомичева. Он всегда добросовестно служил нам за те деньги, которые ты ему платишь. Но я думаю, что сейчас он знает гораздо больше, чем мы. Видимо, ему объяснили, что ты должен уехать навсегда. Вообще отойти от дел. И это – единственная гарантия твоей жизни. Это как раз тот случай, когда обычными мерами ничего не решишь. Здесь не поможет ни Фомичев с его людьми, ни наши связи, ни наши «друзья».
Рашковский сделал несколько шагов в молчании. Он обдумывал ситуацию. Потом обернулся и спросил:
– Что ты конкретно предлагаешь?
– Ты все знаешь лучше меня, – пожал плечами Кудлин. – Твой вопрос уже давно стал политическим. Значит, нужно решать его другими методами. И ты прекрасно знаешь, какими. Другого выхода у нас нет. Нужно связаться с мистером Адамсом, выйти на зарубежных банкиров. На самые крупные банки. Нужно задействовать все, что у нас есть. И возможно, тогда мы получим шанс вернуться живыми в Москву.
– Я подумаю над твоими словами, – пообещал Рашковский. Он помолчал и спросил: – Что там с Чернышевой? Она входит в курс дела?
– До десяти вечера сидела сегодня на работе. Ты меня извини, Валентин, я никогда не лез к тебе со своими предложениями. Но, может быть, нам лучше оставить Чернышеву в Москве? Давай мы ее подготовим, а потом она прилетит к тебе. Может, так будет лучше?
– Лучше – для кого? – резко спросил Рашковский. – Я уже принял решение. Если у тебя есть конкретные подозрения – сообщи. А если нет, иди к черту.
– Ей будет трудно.
– Поэтому я выбрал психолога. Думаю, она справится. У тебя есть еще какие-нибудь гениальные предложения?
– Есть, – оглянулся по сторонам Кудлин, – деньги Перевалову мы перевели. Он сделал все, о чем мы его просили. Но Галустян не перевел своей суммы. Говорит, что слишком большая и он не может сразу найти таких денег.
– Что значит – не может? – У Рашковского начал дергаться левый глаз. Так бывало всегда, когда он особенно злился.
– Говорит, что ситуация немного изменилась и он в затруднении.
– Бежит с корабля, – прошептал Рашковский, – узнал о покушении и решил вовремя сбежать. Небось узнал и о моем отъезде.
– Может быть, – согласился Кудлин, – но «пиковая масть» ждет решения Галустяна. Остальные тоже не перевели полностью положенных сумм.
– Почему ты мне об этом не говорил? – спросил, задыхаясь от волнения, Рашковский. – Почему только сегодня, только сейчас… – Он чуть не перешел на крик, но сумел себя сдержать. – Тебя больше интересуют мои секретари, чем наша работа, – зло прошипел он.
– Меня интересует в первую очередь твоя безопасность, – обиделся Кудлин, – может, ты и меня станешь подозревать?
– Может быть, – сказал Рашковский. Он думал о чем-то своем. Кудлин напряженно ждал. – Галустян узнал, что я уезжаю, и решил не платить, – негромко сказал Рашковский. – Сдается, он решил, что у меня не хватит сил с ним справиться. Что я буду занят только проблемами своей дочери.
– Он не заплатил, – подтвердил Кудлин, ожидавший решения Рашковского, – хотя мы с ним конкретно договорились.
– Человек, который нарушает свое слово, перестает пользоваться уважением в нашей среде, – пробормотал Рашковский, – так мне всегда говорил отец. Значит, Галустян считает, что я битая карта. Понятно…
Кудлин видел, каких усилий стоит Рашковскому сдерживать свой гнев. И тем не менее тот держался. Затем вдруг поднял голову и громко рассмеялся. От неожиданности Леонид Дмитриевич вздрогнул.
– Был один такой замечательный грузин, – пояснил Рашковский, взглянув на своего заместителя ненавидящими глазами, – его до сих пор помнят и боятся не только в Грузии, но и во всем мире. Так вот он говорил: «Есть человек – есть проблема. Нет человека – нет проблемы».
– Это не он говорил, – поправил Рашковского начитанный Кудлин. – Сталин вообще такого не говорил. Это за него придумал Рыбаков в своем романе «Дети Арбата».
– Значит, хорошо придумал, – сказал Рашковский, взглянув на Кудлина. – Ты меня понимаешь?
Леонид Дмитриевич все понял. Он надеялся, что Рашковский поручит ему решить эту проблему. Остаться в Москве и провести переговоры с Галустяном. Но Рашковский решил иначе…
– Сейчас не время, Валентин, – попытался отговорить друга от рискованного шага Кудлин. – Сейчас нельзя давать повода для начала войны.
– А кто сказал, что будет война? И вообще, при чем тут я? На меня тоже совершили нападение. Нужно воспользоваться ситуацией. Может, и на Галустяна напали те же негодяи, которые напали на мои автомобили? Такого разве быть не может? Скажи – не может? – последнюю фразу Рашковский почти прокричал.
– Может, – согласился Кудлин, – очень может быть, что на Галустяна тоже нападут. И вполне вероятно, что он погибнет.
– Завтра, – сказал Рашковский, – до моего отъезда. Ты меня понимаешь? Завтра, до моего отъезда.
– Нет, – возразил Кудлин, – не нужно устраивать показательной казни. Это будет признаком слабости.
Он знал, какую фразу нужно сказать, чтобы убедить Рашковского. Тот взглянул на Кудлина, затем кивнул в знак согласия:
– Хорошо. Пусть будет после моего отъезда. Я думаю, что мы скоро узнаем о том, как потеряли близкого друга. Я правильно думаю?
– Ты всегда правильно думаешь, – улыбнулся Кудлин, – пойдем в дом. А то ты вон в одной рубашке, можешь простудиться. Где твой Акпер, почему он тебя в таком виде выпускает?
– Вон он, у ворот стоит, – кивнул Рашковский с улыбкой. – Ему все время чудится, что меня могут застрелить. Он даже тебя немного подозревает.
– Ну и правильно делает, – сказал Кудлин, вглядываясь в темноту. В отличие от Рашковского он не увидел там никакой тени.
Глава 32
Она почти не спала в эту ночь, собирая вещи. Перемены были столь стремительными и быстрыми, что она все еще не верила до конца в одержанную победу. Первую часть задачи она выполнила, сумела устроиться на работу. Лишь приехав домой поздно ночью, она призналась себе, что волновалась так, словно действительно проходила серьезное испытание для настоящей работы. К ее изумлению, в квартире она не нашла Циннера. Давал ей возможность спокойно отдохнуть. Но уже в семь часов утра ее разбудил требовательный звонок в дверь. Циннер стоял на пороге в спортивном костюме и домашних тапочках. Она открыла ему дверь, успев накинуть на себя легкий халат, и, когда он вошел, недовольно передернула плечами.
– Лучше бы вы зашли ко мне вчера вечером, – в сердцах сказала сонная Марина. – Я все равно почти не спала всю ночь. Только заснула, и вот вы явились.
– Можете принять душ, а я вас подожду, – великодушно согласился Циннер, проходя на кухню. Очевидно, он решил сделать себе кофе. В отличие от нее он чувствовал себя спокойно и уверенно.
– Вы оставались здесь? – спросила она, проходя в ванную комнату.
– Конечно, – крикнул Циннер, – иначе нельзя. Люди Фомичева следят за домом. Они все еще вас проверяют.
Она сняла халат, ночную рубашку. Встала под душ. Сильная струя прохладной воды приятно обжигала кожу. Она не закрыла дверь, чтобы слышать возможные вопросы Циннера.
– Они предложили вам поехать с ними в Англию? – спросил Циннер.
– Предложили, – крикнула она, – я сейчас выйду и подробно расскажу вам о том, как проходила наша беседа. Мне кажется, что Рашковский остался доволен.
– Если учесть, что вы ему нравитесь, ничего удивительного, – сказал Циннер.
– Что? – переспросила она.
– Вы ему нравитесь! – громче крикнул Циннер.
Она улыбнулась. Провела рукой по плечу, смывая оставшееся мыло. Подняла голову. Ей было приятно, что он так сказал. Ей было очень приятно сознание этого факта. Внезапно она почувствовала себя неуютно, словно на нее кто-то смотрел. Она не стала закрывать занавески, отделяющие ванну от всего пространства. Марина резко обернулась. На пороге стоял Циннер с дымящейся чашкой кофе в руке. Он внимательно смотрел на нее. Именно это и было неприятнее всего. Он смотрел на нее изучающе, словно на выставленный товар. В его холодном взгляде не было никаких чувств, никакого интереса.
– Отвернитесь, – спокойно сказала она, не закрываясь.
– Прекрасно, – ответил Циннер, – именно такая реакция у вас и должна быть. – Он продолжал спокойно говорить, глядя на нее: – Вы должны не стыдливо закрываться, как девочка, и не визжать, как испуганная барышня. Вы взрослая, уверенная в своих силах женщина. И в красоте своего тела, – добавил он, делая шаг назад и закрывая дверь.
– Сволочь, – прошипела она, хмыкнула и снова встала под струю душа. Через пять минут она уже сидела на диване, подробно рассказывая о вчерашней встрече. Циннер внимательно слушал, почти не перебивая. Эпизод с картинами он одобрил, однако заметил, что подобные импровизации должны быть исключены в будущем.
– Они уже обратились в посольство с просьбой о визе, – сообщил Циннер, – сегодня днем самолет прилетит в Москву. Девочку уже подготовили к перелету. Значит, сегодня вы улетите вместе с ними в Англию.
– И больше не увижу вас, – сделала лживо-скорбное лицо Марина, – и не услышу ваших полезных советов.
– Иногда вы ведете себя как маленькая девочка, – сухо заметил Циннер. – Начнем с того, что я полечу в Лондон за вами, чтобы быть рядом. Это первое. И второе: ваше не совсем адекватное состояние для новой работы. Вы слишком откровенно радуетесь. Он вам нравится?
– Кто? – Она переспросила, понимая, что этого не стоит делать. Но ей хотелось выиграть время. – Как я должна отвечать? – спросила Марина.
– Никак, вы уже ответили, – сказал Циннер, – поймите, что у вас очень важное задание. Нам нужны его связи, круг его знакомых, его возможные контакты. Для этого вас так долго внедряли в его ближайшее окружение. Я не могу даже назвать приблизительной суммы, в которую можно оценить нашу операцию. Неужели вы думаете, что все это делалось для… – он замялся, ища подходящее слово, и наконец вспомнил: – …для забавы, так, кажется, говорят русские.
– Я должна его ненавидеть? – устало спросила Чернышева.
– Конечно, нет. Это очень хорошо, что у вас будет внутренний эмоциональный контакт. Но вам нужно всегда помнить о своем задании. Вы слышали про наши операции в Западной Германии, когда мы засылали молодых красавцев для контактов со стареющими дамочками?
– Вы же читали мое дело, – он обладал удивительной способностью сразу возвращать ее на землю, – и знаете, что я провела несколько подобных операций.
– Знаю. Поэтому и напоминаю. У нас почти никогда не было проблем с мужчинами и почти всегда были проблемы с женщинами. Для мужчины, выполняющего задание, на первом месте – цель, удовлетворение от выполненной работы, радость самореализации. У женщин в случае появления подлинного чувства все прочее отбрасывается. Напрочь. Есть теория, что женщина любит яичниками, а мужчина мозгами.
– Вас бросила жена, и поэтому вы такой женоненавистник? – безжалостно и грубо спросила Марина.
Циннер задумался. Он анализировал слова Чернышевой.
– Хороший ответный удар, – сказал он, – но холостой. У немцев не бывает таких диких страстей, как в вашей стране. Мы более холодные и рассудительные люди.
– Извините, я не хотела вас обидеть. Просто вы меня достали…
– Ваша влюбленность делает вас еще более привлекательной. Но учтите, что Рашковскому не нравятся слабохарактерные существа. Это важно в ваших с ним отношениях. Будьте осторожны с Кудлиным, он будет вас ревновать к Рашковскому. Старайтесь меньше общаться с женой Рашковского. Только в крайних случаях. Мы собирали на нее специальное досье, должен сказать – ничего приятного. Типичная хищница – умная, хитрая, способная на любую пакость, чтобы сохранить свое положение. Это ее второй брак и далеко не второй мужчина в жизни. Поэтому она будет бороться за свое счастье, как кошка. Если почувствует в вас конкурента, безжалостно расправится. Не обязательно физически.
– Понимаю.
– Теперь обговорим нашу систему связи. Главное правило – у вас не должно быть с собой ничего подозрительного. Абсолютно ничего. Ваш багаж могут досматривать не только таможенники.
– У меня два чемодана вещей. Хотя я подозреваю, что в Англии мне придется делать покупки. Во всяком случае, платья для коктейля у меня нет и никогда не было.
– Покупайте, – согласился Циннер, – и помните, если вы поедете в Париж, мы постараемся убрать оттуда вашего «сына». Поэтому о поездке в Париж предупреждайте нас хотя бы за день, чтобы мы успели подготовиться.
– Не понимаю, зачем? Вы ведь послали туда своего человека.
– Именно поэтому. Вы можете что-то не предусмотреть, сыграть не так, как нужно. Вы знаете, как любят работать следователи с двумя обвиняемыми? Один человек может врать достаточно долгое время, но два человека не могут врать никогда. Они просто не смогут договориться обо всех возможных деталях из того, о чем их может спросить следователь. И тогда разоблачение неминуемо.
Циннер просидел у нее до восьми утра. Когда он ушел, она, совершенно разбитая, пошла в спальню, чтобы собрать чемоданы. В половине девятого во двор въехала ее служебная машина.
Начиналась новая жизнь.
В больнице царила обычная в подобных случаях суматоха. Девочка уже могла разговаривать и даже двигаться, но врачи запретили ей вставать, полагая, что в таких случаях лучше перестраховаться. К полудню в больницу приехала мать Анны, и все приготовления были почти закончены.
Рашковский трижды вызывал Марину в это утро. Первый раз он попросил связаться с Лондоном и уточнить, в каком отеле им забронирован номер. Во второй раз просил срочно перевести статью из английского журнала о банке «Армада». Она несколько удивленно взглянула на Рашковского и уточнила:
– Когда вам нужен перевод?
– Прямо сейчас, – сказал он, не поднимая головы. Перед отъездом было очень много важных бумаг.
– Тогда, может быть, я начну вам читать сразу по-русски? – предложила она, и он поднял голову.
– Начинайте, – разрешил он, вновь обратившись к бумагам, – только всегда садитесь, когда заходите ко мне.
Она начала с листа переводить на русский, стараясь подбирать наиболее точные слова. В одном месте она чуть запнулась. Там была фраза о Рашковском: «Энергичный, красивый, умеющий нравиться людям президент банка производит исключительно благоприятное впечатление, особенно на женщин, которые считают его новым секс-символом России». Она перевела дословно, стараясь говорить ровным голосом, и тем не менее при упоминании о «секс-символе» голос ее предательски дрогнул. Было немного смешно. Он продолжал читать свои бумаги, но, когда она закончила, он спросил:
– Все?
– Да, здесь больше ничего нет. Подготовить вам письменный текст?
– Не обязательно. Тем более что всякие глупости насчет секс-символов меня давно не интересуют.
Смотреть в его серые немигающие глаза было непросто. Она выдержала его взгляд.
– Можете идти, – разрешил он.
В третий раз он позвал ее уже в четвертом часу дня, перед самым вылетом.
– Я вас прошу отправиться в аэропорт и за всем проследить лично, – сказал Рашковский, продолжая заниматься своими бумагами.
На этот раз в кабинете был Кудлин.
– Вы знакомы с Фомичевым? – спросил Рашковский.
– Еще не успела. Но я знаю, что он руководитель службы безопасности банка в ранге вице-президента.
– Там и познакомитесь. Николай Александрович отвечает за перевозку моей дочери в самолет. Проследите, чтобы все прошло нормально.
– Сейчас выезжаю. – Она вышла из кабинета. – Лида, – попросила она секретаря, – я еду в аэропорт. Мои чемоданы в машине. Но у меня еще нет паспорта. Пусть кто-нибудь привезет его в аэропорт. Только не забудьте.
– Я не забуду, – громко сказала молодая женщина, – все документы к нам привезут через двадцать минут. Ваш паспорт будет с остальными. Нам уже звонили из английского посольства.
Марина вышла из приемной, проходя в свой кабинет. Собственно, ее вещей здесь почти не было. Она села в машину и отправилась в аэропорт. Обычно подобные самолеты вылетали из Шереметьева-1, так как главный международный аэропорт Шереметьево-2 был переполнен прибывавшими и улетавшими самолетами. Построенный много лет назад, он явно не соответствовал изменившемуся, более интенсивному графику движения авиалайнеров.
Самолет, зафрахтованный банком «Армада», находился в самом конце летного поля. Это был «Боинг-737», приспособленный для перевозки тяжелораненых или больных. Большая реанимационная палата находилась в хвосте лайнера. Здесь же дежурили два английских врача и санитарка. Реанимобиль доставил девочку к самолету. Носилки осторожно подняли в салон. Следом прошла и мать девочки. Марину поразило злое лицо первой жены Рашковского. Очевидно, она все время терзала себя за упущенную возможность построить нормальную семью с человеком, который так преуспел в жизни. В самолете, кроме Рашковского, должны были лететь Кудлин, Чернышева и еще пятеро сотрудников банка.
Паспорта привезли через сорок минут, и поднявшиеся на борт таможенники и пограничники приступили к оформлению документов. За несколько минут до вылета приехал наконец Рашковский. Он вышел из машины и, пожав руку Фомичеву, что-то буркнул ему на прощание. Марина обратила внимание, как за ним по трапу следует невысокий мужчина, по типу кавказец. Она уже знала, что это Акпер Иманов, руководитель личной охраны Рашковского, назначенный вместо убитого брата, который погиб, защищая Анну.
Кудлин остался рядом с Фомичевым, что-то непрерывно говоря ему почти на ухо. Он едва успел пройти в самолет, когда трап уже убирали. Экипаж объявил о готовности взлета. Рашковский сидел в салоне первого класса, находящемся рядом с кабиной экипажа. В первом салоне расположились Марина, Иманов и Кудлин. Четверо охранников разместились во втором салоне.
Взлет был разрешен, и самолет начал выруливать на дорожку.
– Телефоны! – крикнул Кудлин. – Нужно отключить мобильные телефоны.
Все достали аппараты. Марина увидела, что Иманов протягивает ей мобильный телефон.
– Это ваш, – почтительно сказал он, передавая ей аппарат. – Вы знаете, как он работает?
– Немного знаю, – улыбнулась в ответ Марина.
– Это аппарат спутниковой связи, – пояснил Иманов. – Сейчас я вам покажу.
Пока он объяснял, самолет взлетел, и они довольно быстро набрали высоту. Марину поразило, что Рашковский не стал проходить в конец самолета, чтобы узнать, как себя чувствует дочь. А ведь он вызвал самолет ради нее. Минут через тридцать после того, как они набрали высоту, он подозвал к себе Марину.
– Узнайте, как там девочка. И предложите отдохнуть ее матери, – сказал он Марине. Она хотела что-то уточнить, но со своего места поднялся Кудлин.
– Я пойду вместе с Мариной Владимировной.
Он прошел вместе с Мариной в конец самолета, вошел в палату. Девочка спала, улыбаясь во сне. Мать сидела рядом.
– Ирина, – позвал ее Кудлин, – может, вы немного отдохнете? Пройдемте в другой салон. Там можно отдохнуть.
– Я должна сидеть с охранниками? – зло спросила Ирина. – Или с его дамочками? – Она явно намекала и на Марину. Та поморщилась, но промолчала. Эта женщина была из тех, кто собственные несчастья трансформирует в обиду на все человечество.
– Зачем вы так говорите? – мягко заметил ей Кудлин. – Пройдемте, пожалуйста, в наш салон. Там вы сможете отдохнуть.
Ирина смерила его взглядом, потом посмотрела на Марину и резко поднялась с места. На дочь она даже не взглянула. Хотя ребенок был единственной нитью, связывающей ее с прошлой жизнью. И с Рашковским.
Она пошла следом за Кудлиным. Марина посмотрела на девочку, и та неожиданно открыла глаза. Увидела Марину. Ее явно не испугало присутствие чужого человека.
– Здравствуйте, – сказала девочка.
Врач, сидевший рядом с ней, сразу взял ее руку, определяя пульс.
– Здравствуй, – сказала Марина, усаживаясь с другой стороны. – Как ты себя чувствуешь?
– Уже нормально. А мы летим?
– Да, уже полчаса.
– Как здорово. А я ничего не чувствую. Наверное, я заснула. Я ничего не почувствовала при взлете.
– Ты спала, – улыбнулась Марина, – а сейчас проснулась.
Врач положил руку девочки на постель. Пульс в норме. Он кивнул Марине. Девочке можно было разговаривать.
– Вы работаете у моего папы?
– Да, – кивнула Марина, – я его новый секретарь. Личный секретарь.
– Вместо тети Альбины, – вспомнила девочка. – Она так смешно боялась летать на самолетах.
– Я тоже немного боюсь.
Анна была похожа на отца. Серые глаза, породистое лицо, пышные красивые волосы. Она была уже почти сформировавшейся молодой девушкой. Но, учитывая тепличные условия швейцарского пансиона, куда определил ее отец, по манере поведения оставалась ребенком, во многом наивным.
– Вы красивая, – неожиданно сказала Анна. – Я увидела вас и сразу поняла, что вы работаете у моего папы. Ему нравится, когда его окружают красивые женщины.
– Спасибо, – рассмеялась Марина, – у тебя очень хороший папа.
– Он добрый, – сказала девочка. – И сильный, – добавила она, немного подумав.
Марина повернула голову, увидев, как вскочил со своего места врач. Рашковский стоял в дверях, слушая их беседу. Очевидно, ему не хотелось сидеть рядом с первой женой, и он вошел в палату, чтобы навестить дочь.
– Спасибо, – кивнул он Марине, которая поднялась, намереваясь выйти.
– Не за что. У вас хорошая дочь. Надеюсь, что все будет в порядке.
Рашковский прошел к кровати девочки. Выходя, Марина обернулась. Она увидела, как он наклоняется к постели, целуя дочь. Она увидела выражение его лица – это был совсем другой человек. Не тот, которого она знала. Марина закрыла дверь и не стала возвращаться в салон первого класса. Вместо этого она села во втором салоне, рядом с охранниками. Минут через пятнадцать из третьего салона вышел Рашковский и неожиданно сел рядом с Мариной. Она удивленно взглянула на него.
– Принесите мне виски, – попросил он стюардессу.
«Очевидно, он не хочет идти к своей бывшей жене, – поняла Марина, – ему неприятно даже находиться рядом с ней».
Рашковский смотрел в окно. Он думал о чем-то своем. Марина даже не могла представить, что в эту секунду мысли его были достаточно далеки и от самолета, и от проблем, связанных с дочерью. Он видел то, что должно было случиться завтра утром в Москве, когда в Лондоне только начинался день.
У Сергея Галустяна было хорошее настроение. Два дня назад он отшил наглеца Кудлина, который осмелился давать ему советы вместо Рашковского. Галустян знал, что Валентин Давидович заказал самолет и собирался улететь вместе с дочерью в Англию. Осведомленные люди говорили, что Рашковский улетал не только поэтому. Из надежного источника Галустян узнал, что Рашковский собирается навсегда остаться в Англии. Он даже не подозревал, что этот слух специально распространяла группа полковника Авдонина. Но Галустян первым попался на эту удочку. Если дела Рашковского настолько плохи, если он вынужден бежать из страны, значит, он уже не совсем «верховный судья». И можно самому решать, когда и куда платить деньги. Это была роковая ошибка Галустяна. Но ему не суждено было об этом узнать.
С утра он собрался съездить в центр города, чтобы посмотреть на строительство торгового комплекса, в который он вложил много личных денег. Отчасти поэтому он и не сдержал слово, данное Рашковскому. Впрочем, для самого Галустяна теперь не существовало Рашковского. Лучше быть живой собакой, чем мертвым львом, любил говорить Галустян.
Он приехал к строящемуся комплексу в половине десятого утра, когда в Лондоне было только шесть тридцать. Галустян вышел из машины и в сопровождении своих охранников двинулся к комплексу. Привычно поправил свою волнистую шевелюру. Он всегда гордился ею. Уже немолод, а волосы как у юноши. Рабочие и мастера на строительстве носили яркую оранжевую одежду. Он увидел несколько оранжевых пятен, которые движутся навстречу. Сейчас будут хвастаться, как они ударно работают, подумал Галустян. Ничего, он им хвосты прищемит, хотя работают они действительно неплохо.
Охранники спокойно шли рядом. Они знали, что в оранжевую форму одеты сотрудники строительного управления. Утро было погожее, ясное. Подходившие к ним строители непонятно зачем достали какие-то палки. Никто не успел сообразить, что же произошло. Рядом с их машинами затормозили еще два автомобиля. И вдруг прогремели выстрелы.
Ни сам Галустян, ни четверо его охранников не ждали ничего подобного. Первая пуля попала в живот Галустяну, он даже не успел вскрикнуть от боли, как следующая попала в сердце, и он упал на землю. Всех пятерых безжалостно расстреляли. Один из нападавших подбежал к уже убитому Галустяну и дал прицельную очередь. Затем «рабочие» бросили свои автоматы на землю и поспешили к прибывшим машинам. Один из водителей из кортежа Галустяна спасся – он упал на сиденье машины и потом выполз из автомобиля. У него была перебита рука, и он был ранен в ногу. Водитель с ужасом смотрел на трупы людей, с которыми он только что разговаривал.
Только через полчаса на место происшествия прибыли сотрудники милиции и прокуратуры. И только к вечеру было наконец точно установлено, что среди убитых оказался известный преступный авторитет.
…Рашковский молча смотрел в окно. Марина даже не могла себе представить, о чем он думал в эти минуты. Вынося свой приговор Галустяну, Рашковский знал, как и когда будет убит человек, осмелившийся бросить ему вызов. Подобных вещей «верховный судья» не мог простить никому.
Через три с половиной часа они прибыли в лондонский аэропорт Гэтвика. Их встречала кавалькада машин. Девочку и ее мать увезли в больницу. Врачи отправились вместе с ними. Марина вызвалась сопровождать их, так как Ирина не знала английского языка. Кудлин предупредил ее, что для них забронированы места в «Гровнор-отеле», и уехал вместе с Рашковским.
К счастью, в больнице все обошлось без лишних формальностей. Девочку сразу поместили в палату. Рядом разрешили остаться матери. У дверей был выставлен пост из сотрудников британской компании частных детективов. Во втором часу ночи Марина, наконец, попала в свой номер в «Гровнор-отеле». Она едва сумела раздеться и, даже не приняв душ, бросилась в постель.
Глава 33
Утром она спустилась к машине, которая уже ждала ее на стоянке перед отелем. Семью Рашковского обслуживали обычно несколько представительских «БМВ» с правым рулем, переделанных специально для работы в Великобритании. Зная, что сегодня ей предстоит знакомство с супругой Рашковского, Марина с самого утра решала, что ей надеть. С одной стороны, нельзя выглядеть чересчур элегантной, чтобы не возникло мысли о подобии конкуренции с супругой миллиардера, но с другой стороны, нужно было выглядеть на ее фоне достойно. Она выбрала серый костюм с юбкой чуть выше колен, темную блузку. Костюм был достаточно скромный, она привезла его с собой из Москвы. Но обувь и сумка должны были соответствовать ее новому статусу. Ей повезло, ее вызвали на двенадцать, поэтому она успела заехать в «Харродс», который так рекомендовала ей Диана Анатольевна, чтобы успеть купить пару обуви и сумочку от Лагерфельда.
Ровно в двенадцать часов она была у дома Рашковского. У Валентина Давидовича в Англии было два дома. Один в центре Лондона, другой – за городом. Дом в центре скорее можно было назвать хорошей – по понятиям «новых русских» – квартирой, так как он занимал часть престижного дома, имел свой вход и его девять комнат были расположены на трех этажах. При этом спальные комнаты находились на третьем, гостиная и кабинет на втором, а зал для приемов и кухня на первом этаже. Второй дом был расположен у Брайтона, почти на побережье, являясь скорее виллой, чем домом. Двухэтажное помещение общей площадью в полторы тысячи метров насчитывало четырнадцать комнат и занимало вместе с прилегающим к дому садом площадь около четверти гектара. Кроме трех садовников, здесь постоянно жила семья консьержа – уже немолодой старик-пенсионер и его пятидесятилетняя жена, которые следили за чистотой и порядком в усадьбе. Но кроме супруги Рашковского и их сына, там почти никто не бывал, и он даже подумывал продать бесполезную виллу.
Марина приехала следом за Рашковским, чтобы потом отправиться вместе с ним в главный офис. Уставший с дороги, он решил немного пообщаться с сыном, выделив для этого сегодняшнее утро. Была суббота, и он мог позволить себе несколько часов отдыха.
У дома Рашковских уже стоял другой автомобиль, принадлежавший Кудлину. Марина вышла из машины и нерешительно позвонила. Дверь почти сразу открыл человек из охранников Рашковского. Это был англичанин, не знавший Марину в лицо. Но тут же подоспел Акпер Иманов и проводил ее в дом. Она поднялась на второй этаж. В столовой, огромной комнате, напоминавшей бальный зал, за столом сидели сам Рашковский, его жена, сын и Кудлин. Мальчик ей сразу понравился. Он тоже был похож на отца. А сидевшая рядом женщина почему-то сразу же произвела на нее плохое впечатление. У нее было надменное, злое лицо выскочки. Такие лица бывают у внезапно разбогатевших домохозяек, которые опасаются потерять нажитое так же быстро, как они его приобрели. Но она была красивой. Узкие губы довольно сексуального большого рта с красивыми белыми зубами, с небольшой горбинкой нос, зеленые глаза, оттенявшие медные пышные волосы – внешность, не лишенная шарма. Очевидно, она пользуется хорошей краской, злорадно подумала Марина о цвете ее волос. Она видела, как внимательно изучает ее супруга Рашковского. Они были примерно ровесницы, и это сразу же привносило некий дух соперничества в их отношения.
– Знакомьтесь, – сказал, вставая, Рашковский, – это моя супруга, Оксана Борисовна. А это мой новый секретарь, Марина Владимировна Чернышева.
– Очень приятно, – холодно сказала Оксана Борисовна, не предлагая гостье сесть.
– Садитесь, – исправил ее оплошность Рашковский. – Сейчас мы поедем в наш лондонский филиал.
Филиал банка «Армада», открытый в Лондоне, находился в самом сердце деловой части города – в Сити.
– Ты обещал поехать со мной, – напомнил сын.
– Обязательно, – кивнул отец, – пойдем посмотрим твои новые игрушки.
Они вышли из столовой. В комнате остались только супруга Рашковского, Кудлин и Марина.
– Валентин Давидович говорил мне, что вы психолог? – завязала беседу Оксана Борисовна. – Он даже сказал, что вы собирались защищать докторскую диссертацию. Это правда?
– Да, – кивнула Марина.
– Иметь секретарем доктора наук, – громко сказала Оксана Борисовна, обращаясь к Кудлину, – для этого Валентину нужно стать академиком.
– Он и так академик. Самый умный и самый богатый, – беспечно заметил Кудлин. – Американцы не зря говорят: если ты такой умный, почему ты не такой богатый? А он богаче всех в стране.
– Это не всегда правильно, – возразила Оксана Борисовна. – Я знаю столько богатых дураков. Конечно, Валентин Давидович особенный человек, но бывает всякое. Такова жизнь.
«Когда жена называет мужа по имени-отчеству, она хочет подчеркнуть и свое высокое положение при таком супруге, – подумала Марина. – Чем выше муж в глазах подчиненных, тем выше должна быть и его «половина».
– Дурак, он все равно дурак. Богатый или бедный, это без разницы, – по-простецки вздохнул Кудлин.
– Марина Владимировна, а вы бывали раньше в Лондоне? – спросила хозяйка дома.
– Да, – кивнула Марина, – несколько раз.
– Вам нравится Лондон?
– Да. Но мне больше нравится Испания. Я жила там несколько лет.
– Муж говорил, что вы знаете английский, – вроде бы удивилась Оксана Борисовна.
– Я знаю и испанский, – тактично заметила Марина.
Оксана Борисовна беспокойно шевельнулась. Эта новенькая обладала массой достоинств. Она успела оценить и ее обувь, и ее новую сумочку. Очевидно, дамский допрос продолжался бы довольно долго, если бы не появление Рашковского. Он был уже в костюме.
– Мы уезжаем, – сказал он, обращаясь к Марине и Кудлину.
Те поспешно поднялись. От Марины не укрылось, что, выходя из комнаты, он лишь кивнул своей супруге, не поцеловав ее. После долгой разлуки он мог бы держаться с ней потеплее. Словно услышав ее мысли, Кудлин заметил:
– Она сложный человек…
Больше он ничего не стал говорить. Они отправились в филиал и провели там весь оставшийся день. Ей пришлось знакомиться с массой документов, запоминая финансовые термины, названия банков и специфических документов. Вечером они ужинали в японском ресторане, куда их пригласил руководитель филиала, переехавший сюда еще двадцать лет назад Натан Гинзбург. Он был близким другом Кудлина. За ужином Гинзбург весело шутил, рассказывая старые и новые анекдоты. Уже к концу ужина Кудлин неожиданно сказал, обращаясь к Марине:
– Что вы завтра делаете?
– То, что мне прикажут делать, – удивилась его вопросу Марина.
– Не нужно так верноподданнически. Я вам все равно не поверю, – усмехнулся Кудлин. – Дело в том, что мы с Валентином Давидовичем улетим завтра утром на один день в Шотландию на охоту. Это не женское дело, и поэтому мы вас с собой не берем. Но Оксана Борисовна предложила, чтобы вы завтра провели день вместе. Она хочет поехать куда-то за покупками.
– Разве здесь по воскресным дням магазины работают? – удивилась Марина.
– В Англии работают, – кивнул Кудлин. – Видимо, вы уже давно не были в Лондоне. Вы согласны поехать завтра с Оксаной Борисовной?
– Конечно.
– Будьте осторожны, – неожиданно сказал Кудлин. – Она очень сложный человек. И еще. Если она будет задавать вам не совсем тактичные вопросы, найдите удобную форму, чтобы отвечать, избегая конфликтов. Думаю, что вы меня понимаете?
На следующее утро у отеля стояла уже знакомая машина, которая отвезла ее к дому Рашковских. Шикарный «Роллс-Ройс» уже ждал хозяйку дома. Марине пришлось пересесть в ее автомобиль и подождать около сорока минут, пока наконец появилась сама Оксана Борисовна. Она была в костюме от Шанель, подобрав в тон сумочку и обувь. Даже шляпа была этой знаменитой фирмы, основанной сумасбродной и знаменитой женщиной – самой Коко Шанель. Понимая, что супруга Рашковского захочет устроить своеобразное соревнование, Марина оделась подчеркнуто скромно. Темный брючный костюм, обычная сумочка, и только обувь была более высокого класса, однако не такая, какую она надела в первый день знакомства. И только духи она позволила себе роскошные – новый флакон от Кристиана Диора.
Оксана Борисовна села рядом с ней и прежде всего спросила:
– Что у вас за духи?
– Это новые духи Кристиана Диора «Помни меня», – перевела с английского Марина.
– У вас хороший вкус, – чуть истеричным высоким голосом заметила Оксана Борисовна. – Вы не против, если мы поедем за город? В Дартфорде открылся потрясающий торговый центр – «Блуватер». Говорят, что это центр двадцать первого века. Вы не возражаете?
– Мне будет очень интересно, – кивнула Марина.
Едва они отъехали, как раздался телефонный звонок. Звонили из Нью-Йорка, о чем небрежно сообщила Оксана Борисовна. Это была жена американского сенатора. Очевидно, Оксана Борисовна договорилась с ней заранее, так как воскресным утром в пять часов утра жена сенатора должна была спать, а не звонить по телефону. Впрочем, скоро выяснилось, что у них вечеринка, которая только недавно закончилась.
Оксана Борисовна убрала аппарат и стала рассказывать о своей подруге. Марина вежливо слушала.
– Вы бывали в Америке? – уточнила Рашковская.
– Да. И в Северной, и в Южной, – ответила Марина.
– Господи, – встрепенулась Оксана Борисовна, – это моя мечта. Побывать в Южной Америке. Валентину Давидовичу вечно некогда, а меня одну он наверняка не отпустит. Вам, наверно, было там интересно?
– Не всегда, – честно призналась Марина.
– Я понимаю, – сказала Оксана Борисовна, – вы ведь бывали там в командировках, а не на гулянках.
Снова раздался телефонный звонок. На этот раз звонили из Москвы. Очевидно, этот звонок был не совсем запланирован, так как она говорила, постоянно оглядываясь на Марину. Закончив разговор, она бросила аппарат.
– Это моя дочь. Прилетела на один день в Москву, и сразу у нее появились проблемы, – раздраженно сказала Оксана Борисовна. Затем, помолчав, добавила: – Дочь от первого брака.
Марина тактично промолчала.
– Как там Анна? – спросила Оксана Борисовна. – Я не могу к ней поехать, пока с ней Ирина. Это не совсем этично, – добавила она лживым голосом.
– Врачи считают, что самое худшее уже позади, – Марине было неприятно видеть, как откровенно лукавит ее собеседница.
– Какой ужас. Я все время звонила Валентину Давидовичу в Москву. Это такое варварство, стрелять в ребенка. У вас есть дети?
– Сын, – ответила Марина.
– Он остался в Москве?
– Нет. Он учится в Сорбонне.
Оксана Борисовна невольно оглядела свою собеседницу с некоторой долей уважения. Послать своего сына в Сорбонну было не так просто.
– Вы за него платите? – на всякий случай спросила она.
– Нет. Он прошел по конкурсу и получает стипендию французского фонда.
– У вас столько скрытых достоинств, что я начинаю вас немного опасаться, – сказала Оксана Борисовна. И это было искренне.
«Блуватер» оказался поистине фантастическим центром, построенным англичанами в конце века и рассчитанным на век грядущий. Дизайн, соединивший в гигантский двухэтажный треугольник галерею магазинов, был продуман до мельчайших деталей. Они довольно долго ходили по магазинам и салонам, и Оксана Борисовна с огорчением отмечала утонченный вкус нового секретаря ее мужа. Потом они сели пообедать в саду, где находилось сразу несколько закусочных – итальянская, американская, таиландская и английская.
Оксана Борисовна взяла себе итальянские равиоли. Марина предпочла таиландскую лапшу. Они обедали, когда мимо прошла красивая негритянка, убиравшая со стола.
– Изумительная фигура, – показала на нее глазами Оксана Борисовна, – негритянки бывают иногда очень красивыми.
– Да, – согласилась Марина, – наверное, студентка и здесь подрабатывает.
– С чего вы взяли?
– У нее умные глаза, – пояснила Марина, – она не похожа на обычную сотрудницу.
– Вы интересный человек, – задумчиво сказала Оксана Борисовна, доставая пачку сигарет. – Теперь я понимаю, почему Валентин Давидович взял вас к себе личным секретарем. Ему нравятся женщины подобного типа. А он вам нравится?
– Он очень интересный человек, – ответила Марина, – но я работаю у него только несколько дней.
– Этого достаточно, чтобы понять человека, – заметила Оксана Борисовна и вдруг безо всякого перехода таким же ровным голосом спросила: – Вы с ним спите?
Марина смутилась. Вопрос был задан по-хамски прямолинейно. Она не знала, как быть: возмутиться? Превратить все в шутку? Оксана иначе оценила ее молчание.
– Если не хотите, можете ничего не говорить, – вдруг нашла она компромисс.
– Нет, – тут же ответила Марина, – нет, конечно. У нас нет никаких отношений сверх деловых. Это правда. Я не думаю, что ваш муж позволит себе использовать свое служебное положение, чтобы приставать к своим сотрудницам. И мне самой такой роман был бы неприятен.
– Достаточно откровенно, – сказала Оксана, затягиваясь сигаретой. – И смело. Альбина не смогла бы отвечать в таком тоне.
– Это женщина, которая работала до меня?
– Да. Она была хорошим секретарем и хорошим другом.
– Возможно, но я ее не знаю.
– Вам нужно было поближе с ней познакомиться. Они несколько лет работали вместе.
– Я знаю. Валентин Давидович мне об этом говорил.
– Он вам говорил, что она была с ним близка?
Эта женщина говорила о таких вещах абсолютно спокойно, словно речь шла о чужом муже.
– Извините, но мы не говорили на подобные темы, – очень серьезно ответила Марина.
– Напрасно, – спокойно ответила Оксана, – она бы тогда вам сказала, что была близка с Валентином Давидовичем.
– Возможно, – согласилась Марина, чувствуя, как начинает нервничать. – Но меня не интересовали ее отношения с Валентином Давидовичем. Для меня было важно, что он ценил ее как хорошего сотрудника.
– Конечно. Если бы он не летал столько, она бы работала с ним и дальше. Но он не может сидеть на одном месте. Для него самолет такая же необходимость, как и машина. А ее трясло от самолетов, особенно когда они попадали в зоны турбулентности.
– Поэтому она ушла?
– И поэтому тоже. – Оксана Борисовна потушила сигарету. Она поднялась. – Я пойду принесу кофе, – сказала она.
– Лучше это сделаю я, – предложила Марина.
Она отправилась за двумя чашечками кофе. Оксана Борисовна поблагодарила ее кивком головы.
– Не нужно так нервничать, – посоветовала она, – я вижу, как вы волнуетесь.
– Вы затрагиваете такие темы, – пояснила Марина.
– В таком случае, с точки зрения профессионального психолога, может, вы мне подскажете, как я должна реагировать на ваше появление.
– Я вас не совсем понимаю, Оксана Борисовна.
– Бросьте. Не нужно так официально. Называйте меня просто Оксаной. Неужели вы не видите, что вы ему нравитесь?
Она в очередной раз не смогла сдержать смущения. Ей казалось, что в ее возрасте подобные вещи не могут выбивать из колеи, но оказалось, что она не знала себя. Или ситуация была слишком необычной. Ведь они говорили о муже ее собеседницы.
– Я думаю, что иначе меня бы не взяли на работу, – чуть подумав, ответила Марина. – Но я не считаю, что нравлюсь ему больше, чем другие женщины с моими данными. И потом, я не могу соперничать ни с Лидой, ни с Варей, которые сидят у него в приемной в Москве. И разница в возрасте. Мне уже за сорок, Оксана Борисовна, я не гожусь на подобные роли.
– Неужели? – достала новую сигарету Оксана. Она не успела извлечь зажигалку, когда подбежавший официант чиркнул длинной спичкой. Она с удовольствием затянулась. – Значит, вы ничего еще не поняли, – сказала Оксана. – Он слишком сложный человек. И достаточно богатый, чтобы купить себе любую понравившуюся ему женщину. Он ведь вырос на Кавказе, и темперамент у него от грузинской бабушки. Но ему не нравятся дешевки. Для него женщины моложе тридцати не существуют. Ему всегда нравились женщины в возрасте. Не знаю, почему. Может, какие-то непонятные комплексы. Вам, как психологу, и карты в руки. Но именно сорокалетние женщины всегда привлекали его внимание. И с этой точки зрения у вас огромное преимущество и перед Лидой, и перед Варей. Кстати, мне было уже далеко за тридцать, когда мы поженились.
– Ему самому сорок, – тактично заметила Марина, – в этом возрасте у мужчин бывают некоторые срывы. Психологи называют их «кризисом среднего возраста».
– У него не бывает кризисов, – усмехнулась Оксана. – Он для этого достаточно сильный человек. Я не знаю всего, чем он занимается. Подозреваю, что вы знаете больше меня. Или будете знать больше. Но в любом случае он не тот человек, у которого бывают кризисы. Просто ему нравятся женщины в таком возрасте. Вот и вся разгадка.
– Зачем вы мне это говорите?
– Я реалистка, – пожала плечами Оксана. – Рано или поздно случится то, что должно случиться. Вы слишком часто будете вместе. В поездках, в самолетах, на переговорах, в отелях. Однажды это произойдет, и я хочу, чтобы вы заранее знали: я отношусь к этому достаточно спокойно.
– Простите меня, – осторожно сказала Марина, – но я вас не совсем понимаю.
– Не нужно хитрить, – поморщилась Оксана. – Вы все понимаете прекрасно. Это такая игра…
– Я не играю, – сухо отрезала Марина. В ней проснулся другой человек, офицер разведки, который не принимал подобных правил игры. Оксана удивленно взглянула на Чернышеву, потушила вторую сигарету.
– Вы все прекрасно понимаете, и давай начистоту. Перейдем наконец на «ты». Я не слезливая сентиментальная дурочка, которая держится за своего мужа, чтобы никому не отдавать. Я ведь все в этой жизни видела. Знаю, что и тебе пришлось несладко. Мужа потеряла, одна сына растила. Знаешь, что такое нужда. И как трудно бабе бывает без мужа. Я тоже была в таком положении. В двадцать лет, как дура, замуж выскочила. Еще когда в институте училась, на филологическом. И сразу родила. Девочку родила. А потом выяснилось, что мой благоверный вообще не мужик. Пьет и работать не хочет. Несколько лет я терпела. А потом плюнула, взяла ребенка и ушла. Это еще в Киеве было. Потом у меня еще один гаденыш был. Этот вообще мерзавцем оказался, все наши деньги заложил и оставил нас и без дома, и без гроша. Тогда как раз кооперативы в моду входили. Ну вот, тогда мы все и потеряли…
Оксана вздохнула, достала третью сигарету. Официант снова подскочил, но она раздраженно отмахнулась, достав свою зажигалку.
– Где они все были тогда, – зло бросила она. – Теперь каждый хмырь норовит тебе зажигалку подсунуть, а тогда… Я в Москву переехала к тете в девяностом. И сразу попала на голодное время. Знаешь, какое время тогда было… Я даже не понимала, что мне делать. И девочка взрослая на руках. Тетка даже одного кавказца нашла богатого, хотела, чтобы он меня на содержание взял…
Марина молчала, потрясенная услышанным.
– Вот тогда я и поняла, – недобро хмыкнув, сказала Оксана, – что все зависит только от меня. Только от меня самой. Я устроилась на работу. На самую простую работу. Чай разносила сотрудникам одной английской фирмы. Терпела все их хлопки по заду, шутки и через силу заставляла себя улыбаться. Потом английский выучила, французский. Пошла на компьютерные курсы. К тому времени девочка моя выросла, уже школу заканчивала. Меня взяли сначала референтом генерального директора. Он был такой суетливый, вечно спешивший. Через полгода он умер, но успел меня сделать старшим референтом и в отдел научных разработок определить. Потом на его место другого прислали. Наглый такой, все время свой чуб назад зачесывал. Волосы у него хорошие были, а голова пустая. Молодой был, нахальный. Стал ко мне приставать, просто проходу не давал. Небось здесь, в Англии, он бы на меня даже посмотреть робел, а там мог делать все, что хотел. В общем, я уже увольняться хотела, когда однажды на приеме встретилась с Рашковским.
Знаешь, я ведь сразу поверила, что это мой шанс. Он весь вечер на меня смотрел. А я себя как-то по-особенному в тот вечер чувствовала. Такое редкое везение бывает, когда у тебя все получается. Он обратил внимание, как я по-английски говорю. Но ничего мне не сказал. А когда мы уже расходились, он вдруг посмотрел на меня и спросил номер моего телефона. Тогда еще мобильных телефонов не было. Я ему дала свой домашний. И не успела я домой приехать, как он мне позвонил.
Оксана задумалась. Потушила сигарету и долго молчала. Потом сказала:
– Я в ту ночь ни о чем другом не думала. Только о нем. Влюбилась, как дура. Он мне так понравился. И я очень старалась, очень хотела ему понравиться. Если бы он мне приказал в ту ночь выброситься с балкона, я бы и это для него сделала. В общем, мы стали встречаться. А через несколько месяцев выяснилось, что я беременна. Ну, к тому времени я не волновалась особенно, знала, что у него деньги есть. И не такой он мелкий человек, чтобы бросить меня одну с ребенком. Он, когда узнал, что у меня ребенок, настоял, чтобы я его сохранила. А когда узнал, что парень будет, совсем голову потерял. И предложил мне выйти за него замуж. Я, конечно, ни секунды не раздумывала. Веришь, я до сих пор не знаю, сколько у него денег. Понятно, что много, очень много. Но сколько – не знаю. Да мне это и неинтересно. Когда я родила, только об одном его попросила – привезти мне в Цюрих, где я рожала, один миллион долларов наличными. Он засмеялся, но мою просьбу выполнил и прямо в роддом привез. И только когда я в банк сама поехала и эти деньги положила в свою ячейку, только тогда успокоилась. Теперь я точно знаю, что ни я, ни мои дети никогда больше голодать не будут.
Марина молчала. В таких случаях лучше слушать молча.
– Девочка моя уже давно замужем, – продолжала Оксана, – она, как и я, в двадцать лет замуж вышла и уже мне внука подарила. Так что я теперь бабушка. Похоже?
– Не очень, – призналась Чернышева.
– Спасибо на этом. Я тоже так думаю. Хотя Валентин иногда подтрунивает, что женат на бабушке. В общем, теперь уже не так страшно. Я ведь на три года его старше. Знаешь, почему я тебе все это рассказала? Чтобы ты меня поняла. Ты ведь сидела здесь и думала про меня – какая, мол, стерва. Про такие вещи тебя спрашиваю. А мне просто хочется, чтобы ему спокойно было. И хорошо. Ему – и нам всем. Потому что я нашу семью сохранить хочу. Умная женщина понимает, что муж ей будет изменять. Особенно такой муж, который десять месяцев в разъездах проводит. Именно поэтому я так спокойно обо всем спрашиваю. Даже если что-нибудь и случится, он и тогда нас не бросит. Просто мне будет спокойнее, если он встречается с такой стильной и красивой женщиной, как ты.
Неслышно появившийся официант забрал две пустые чашки из-под кофе. Оксана кивнула ему, чтобы он принес еще две чашечки «капучино».
– Чего молчишь? – спросила она.
– Не знаю, что говорить, – призналась Марина. – Действительно не знаю. Глупая ситуация.
– Ничего, – усмехнулась Оксана, – привыкнешь. Ты только не комплексуй и про меня меньше думай. Лучше быть обманутой бабушкой при таком муже, чем женой какого-нибудь придурка. Ты так не считаешь?
– Не знаю. – Ей не хотелось обсуждать такие вопросы с супругой своего босса. Оксана шумно вздохнула и вытащила еще одну сигарету.
– Ладно, – сказала она, – ничего и не говори. Я просто хотела, чтобы ты обо мне узнала все. Так будет правильнее. Для нас всех.
«Интересно, – подумала Марина, – почему она не вызывает у меня никакого сочувствия? Может, потому, что я не люблю циников. А она слишком цинична…»
Глава 34
Рано или поздно эта встреча должна была состояться. Слишком много было поставлено на карту. И слишком часто в городе произносили пугающее слово «война». После того как в начале девяностых криминальный мир Москвы безжалостно истреблял друг друга, наступило относительное затишье, и мирной передышкой успели воспользоваться наиболее авторитетные «воры в законе». Коронация Рашковского и общая стабильность ситуации позволили им нормально функционировать несколько лет. Но августовский кризис девяносто восьмого снова перевернул всю ситуацию, разорил слишком многих, сделал отчаявшихся смелыми, а нерешительных – храбрыми, и мелкие войны начались снова. Стычки не могли перерасти в общую войну, пока представители крупнейших кланов сохраняли общий мир. И пока совет самых авторитетных «воров» во главе с «верховным судьей» разрешали любые конфликтные ситуации.
Но покушение на Рашковского и убийство Галустяна были откровенным вызовом всей сложившейся системе устойчивости криминального мира. И тогда эти двое решили встретиться. Это была еще не война, но и худой мир тоже не устраивал обе стороны. Улетевший за границу Рашковский, казалось, намеревался отойти ото всех дел. Его не было на похоронах Галустяна, и это был самый скверный знак для всех его знавших.
К этому ресторану, расположенному далеко за пределами Москвы, уже с самого утра начали подъезжать автомобили. К полудню, когда должна была состояться встреча, здесь уже стояло около десятка машин. Молодые люди, сидевшие в салонах, даже не особенно скрывали стволы, лежавшие рядом на сиденьях. Внимательный наблюдатель мог бы заметить, что справа от входа стояли в основном немецкие марки – «Мерседесы», «БМВ» и «Ауди», слева же располагались джипы и «Вольво», припаркованные таким образом, чтобы удобнее было отъехать от ресторана, не разворачиваясь.
Справа сидели люди Валериана Гогоберидзе, слева – Петра Прокопчука. Оба были самыми известными преступными авторитетами в стране. Гогоберидзе был «коронован» еще в советские времена и сумел выжить в результате жесточайшей борьбы среди грузинских авторитетов. Его кличку Гога знал весь преступный мир, а если учесть, что более трети всех «воров в законе», находившихся на учете в милиции к моменту распада Союза, были грузинами, то можно было представить себе степень его влияния и власти. Петр Прокопчук, или Петя, украинец, был представителем молодого поколения, которое с оружием в руках отстояло свое право на самостоятельность. В начале девяностых он переехал в Москву из Харькова и благодаря своей отваге, смелости, личной храбрости, а отчасти и везению постепенно выдвинулся в крупнейшие лидеры преступного мира. Свою роль сыграло и то, что все лидеры, покровительствовавшие Прокопчуку, были убиты или пропали без вести.
Пятидесятилетний красавец, чуть выше среднего роста, с орлиным носом, густой копной седых волос, узким, несколько вытянутым лицом, черными пронзительными глазами, Гогоберидзе всегда следил за своим гардеробом, предпочитая элегантные темные костюмы-тройки. Гога поистине был легендой воровского мира. Он строго следовал традициям авторитетов. Никогда не женился, нигде не работал, в том числе и в зоне. Никогда лично никого не убивал. Его «короновали» еще в молодом возрасте, и он пользовался непререкаемым авторитетом во многих колониях.
Петр Прокопчук был его противоположностью. Полный, широкоплечий гигант, курносый и румяный – типичный славянин. В его зеленых глазах сочетались выражение спокойного цинизма и вызов собеседнику. На лбу был ясно виден небольшой шрам – след от пули, которая лишь рассекла кожу, оставив на память об убийце, не свершившем своего дела, эту отметину. Прокопчук носил темные рубашки без галстука, дорогие шелковые костюмы и полусапожки с пряжками, которые скрипели при каждом его шаге. В отличие от Гогоберидзе он был не совсем «чистым вором», так как лично убивал своих противников и не был «коронован» в зонах, где оказывался дважды за свои преступления.
Оба подъехали к ресторану почти одновременно, в половине первого дня, как и было заранее условлено. Охранники, сидевшие по сторонам от дверей, подняли автоматы, ожидая любого подвоха, но оба вышедших из машин авторитета приветливо улыбались друг другу, не обнаруживая признаков вражды. Гогоберидзе приехал на представительском бронированном «БМВ», Прокопчук же предпочитал американский джип «Чероки».
– Здравствуй, Петр, – глухо произнес Гогоберидзе с сильным грузинским акцентом.
– Здорово, Гога, – кивнул Прокопчук.
Оба вошли в зал ресторана, куда уже с самого утра никого не пускали. В сопровождении своих «шестерок» оба прошли в отдельный кабинет и сели друг против друга. Едва они опустились в кресла, как Гога выразительно глянул на своих боевиков, и те, стуча башмаками, начали выходить из кабинета. Прокопчук сделал знак рукой, и следом вышли его люди. Авторитеты остались один на один. На столе стояли несколько бутылок минеральной воды и пара пустых стаканов. Гогоберидзе первым наполнил свой стакан. Из другой бутылки налил себе воды Прокопчук, но пить не стал, отставив стакан в сторону.
– Ты хотел встретиться, – напомнил он.
– Хотел, – согласился Гогоберидзе, – нам давно следовало поговорить.
– Поэтому я и приехал. Кстати, твои ребята все время мешают работать моим мальчикам на Киевском вокзале. Ты мог бы их немного утихомирить.
– Там работают не мои люди, – возразил Гогоберидзе, – ошиваются люди Галустяна.
– Моим ребятам трудно отличать кавказцев. Для них вы все на одно лицо, – нагло заметил Прокопчук.
Гогоберидзе спокойно выпил свою воду. Поставил пустой стакан на стол и только после этого заметил:
– А ты научи ребят, чтобы отличали грузина от армянина, чеченца от азербайджанца. Иначе трудно им будет работать… Не знаешь, с кем враждовать, с кем дружить…
– Ты меня не пугай, – шумно задышал Прокопчук, – сам знаешь, я не пугливый. Говори, зачем звал, и дело с концом.
Гогоберидзе криво усмехнулся. На правой руке у него был перстень с темным камнем. Он задумчиво повертел перстень.
– Горячий ты человек, – мягко сказал он, – напрасно нервничаешь. Я насчет убийства Галустяна хотел с тобой поговорить.
– Я ничего не знаю, – быстро отреагировал Прокопчук, – я в ваши кавказские разборки не влезаю.
– При чем тут кавказские разборки? Ты думаешь, мы его убрали? Мы с ним дружили. Зачем мне его убирать? У нас с ним общий бизнес был.
– Не знаю. Это не мое дело. Может, у него с азербайджанцами конфликт был. Или с чеченами. Это меня не касается – кто его убрал и зачем.
– Ошибаешься, – наставительно сказал Гогоберидзе, – я думаю, что ты сильно ошибаешься, Петя. Очень даже касается…
– Мои люди тут ни при чем, – перебил собеседника Прокопчук, и в этот момент рука Гогоберидзе вдруг метнулась вперед. Он перегнулся через стол и, схватив Прокопчука за воротник рубашки, резким рывком притянул его к себе.
– Не перебивай меня, – прошипел он свистящим шепотом, – ты что, под блатного работаешь? Тоже мне авто-ри-тет. Ты сосунком был, когда я в лагерях сидел. Или ты ничего не хочешь понимать? Под дурачка работаешь.
– Отпусти, – испуганно прохрипел Прокопчук. Он не ожидал подобной реакции от человека, который годился ему в отцы. От неожиданности он даже не сопротивлялся, хотя физически был гораздо крепче и вполне мог вырваться от Гоги.
Гогоберидзе разжал пальцы, убирая руку. Прокопчук выпрямился, сел ровнее, поправил воротник.
– Совсем сбрендил? – зло спросил Петя, взглянув на дверь. Хорошо, что ребята не видели его в таком виде.
– Я тебе, дураку, объяснить хочу, – резко продолжал Гогоберидзе. – Галустяна убрали не из-за обычных бандитских разборок. Он слишком авторитетный человек был, чтобы так глупо погибнуть. И охрана у него хорошая была. Обычного киллера не проморгали бы. Это действовали профессионалы. Настоящие профессионалы. Галустяна убрали не обычные лагерные урки и не новые «воры», которые себе звание за бабки покупают. Здесь все по-другому, Петр.
– Не понимаю, почему это тебя так волнует, – пробормотал Прокопчук. – У Галустяна было много помощников, пусть они и разбираются.
– С такой головой ты долго не протянешь, – с сожалением сказал Гогоберидзе. – Если ничего не хочешь видеть вокруг себя, то жди пули в спину.
– А ты меня не пугай, – снова дернулся Прокопчук, но на этот раз гораздо спокойнее, – чего ты хочешь?
– Посмотри сам. Сначала кто-то устроил нападение на автомобили Рашковского, чуть не убили его дочь. Потом Галустян. А недавно я узнал, что у Звонка тоже неприятности были.
– Какие неприятности?
– Кто-то интересовался нападением на Рашковского. Двух ребят Звонка в багажнике машины нашли. Но почему-то не убрали. Как это понять? Провокация или сознательная акция? Почему не убрали, если они им мешали? Мне говорят, что кто-то интересовался нападением на машины Рашковского, а Звонков ведь его самым близким человеком считается.
– После тебя, – напомнил Прокопчук. – Вы, грузины, всегда его поддерживали. Он же ваш, грузинский еврей.
– Только при нем не говори, чтобы он тебе уши не оторвал, – посоветовал Гогоберидзе, – сам знаешь, что он поляк по отцу. А мать отца у него мингрелка из царского рода. Мы его поддерживали всегда и будем поддерживать, кто бы он ни был – грузин, русский или еврей. Он умный человек, и отец его покойный был очень умным человеком. Кстати, мать у него русская.
– Я ничего такого не говорю, – испугался Прокопчук. – Я Валентина Давидовича тоже очень уважаю. Ты знаешь, как мои люди работали, чтобы выяснить, кто организовал нападение. Но нападали не мои. Ты думаешь – это Галустян?
– Конечно, нет. Он на такое был не способен. Но его убрали. Кто убрал и зачем? Мне это очень хочется знать. По всему городу говорят, что его убрали вы вместе со Звонковым. Говорят, что в Москве снова начнется война между кавказскими и славянскими группировками. И все мои друзья спрашивают меня: кому это нужно? Кому нужна война между нами? И я не знаю, что им сказать.
– Какая война? – нахмурился Прокопчук. – При чем тут война? Сам знаешь, что такие вещи без Рашковского нельзя начинать. Звонок без согласия Валентина Давидовича никогда не начнет войну. Тем более против вас. – Он вдруг подумал, что сегодняшняя встреча может оказаться ловушкой. Возможно, его боевиков, стоявших вокруг ресторана, уже убрали, и теперь настанет его черед. Но почему тогда Гогоберидзе теряет время на разговоры? На Гогу это совсем не похоже.
– Никакой войны не будет, – повторил Прокопчук, облизывая внезапно пересохшие губы. – Мы не знаем, кто убил Галустяна. И Звонков не знает.
– Ну, смотри, – вздохнул Гогоберидзе, – сам знаешь, Петя, как я предателей не люблю. Если окажется, что вы войну решитесь начать в отсутствие Рашковского, значит, и против него решили выступить, и против нас. Может, Звонок решил сам лидером стать? Только ты ему посоветуй не рыпаться. Иначе зарваться может, загреметь. И тогда конец нашему «колокольчику», – издевательски закончил Гогоберидзе.
Прокопчук налил себе воды и залпом выпил стакан. Поставил на стол и вытер губы ладонью.
– Значит, так. Я ничего не знаю, – решительно сказал он. – Ни про убийство Галустяна, ни про нападение на Рашковского. Если что узнаю, сам гниду, уничтожу. А за Валентина Давидовича я готов брата родного удавить, если узнаю, что он участвовал в нападении.
– Хорошо, – кивнул Гогоберидзе, – значит, договорились. У тебя есть мой мобильный телефон. Поговори со Звонковым. Объясни ему, что нас беспокоят новые слухи. Нам война не нужна.
– Конечно, конечно, – согласился Прокопчук. Он уже понял, что сегодняшняя встреча завершится мирно.
– До свидания, – кивнул Гогоберидзе, не вставая.
Прокопчук кивнул в знак прощания и, поднявшись, пошел к выходу. Уже выходя, он на всякий случай обернулся, словно опасаясь, что Гогоберидзе может выстрелить ему в спину. Но тот спокойно рассматривал свой перстень. Прокопчук вышел в коридор. Там толпились его люди. И у Пети сразу изменилось выражение лица, на нем появилась привычная брезгливая гримаса.
– Мы закончили, – нагло скалясь, заявил он, направляясь к выходу из ресторана.
Гогоберидзе, оставшись один, достал мобильный телефон, набрал нужный номер.
– Керим, – сказал он, услышав знакомый голос, – я разговаривал с Петей.
– Что он говорит?
– Он ничего не знает.
– Думаешь, говорит правду?
– Не знаю. Но нужно найти нашего друга, уехавшего за границу. Найти и рассказать ему о ситуации. Возможно, он не знает, что у нас творится.
– Правильно, – согласился Керим Гусейнов, он понял, что речь идет о Рашковском.
– Я пошлю своего человека, – сообщил Гогоберидзе, – мы должны понять, что происходит.
Он отключил телефон. За несколько десятков километров от него в просторном автофургоне размещались техники, прослушивающие разговоры. Один из них взглянул на стоявшего рядом Авдонина.
– Они хотят послать своего человека на встречу с Рашковским.
– Я понял, – кивнул полковник, – нужно выяснить, кто конкретно поедет на встречу, и убрать его до того, как он вступит в контакт с Рашковским. Нужно сделать так, чтобы Гогоберидзе начал подозревать Звонкова. Следует подумать, как это сделать.
Глава 35
Цапов понимал, как важно выйти на Звонкова и объяснить ему, что произошло. Но он также понимал, что неистовый Звонков, считающий его виновным в убийстве Сазонова, не станет с ним разговаривать. А если учесть, что Цапов умудрился спрятать в багажнике автомобиля двух его боевиков, то станет ясно, что подобного оскорбления Звонков не простит никогда. Но все равно выйти на Звонкова было необходимо.
Однако через несколько дней после встречи Цапова с Авдониным состоялся важный разговор Игоря Николаевича с директором ФСБ. Причем инициатором их свидания был последний. Игорь Николаевич приехал к директору, понимая, что подобные приглашения не отвергаются. Заместитель министра внутренних дел был слишком скромной величиной для такого человека, как директор ФСБ. Игорь Николаевич приехал в контрразведку и провел в приемной директора полчаса, прежде чем его приняли.
– Добрый день, Игорь Николаевич, – весело блестя глазами, сказал директор, пожимая руку генералу, – вы, очевидно, уже знаете, почему мы вас пригласили.
– Нет, – мрачно ответил генерал милиции, прекрасно понимая в действительности, в чем дело, – пока не знаю.
– Один из ваших агентов проявил ненужную прыть и залез не в свое дело. Если бы это был обычный агент, мы бы не стали вас беспокоить. Но это оказался подполковник милиции, внедренный в преступную сеть.
– Да, – вздохнул Игорь Николаевич, – которого раскрыл его бывший коллега. Хотя не имел права этого делать – ни при каких обстоятельствах.
– При чем тут его коллега? – нахмурился директор. – Вы, очевидно, не совсем понимаете, что происходит. Ваш офицер обвиняется в убийстве. Он преступил всякие правила, дозволенные секретному агенту. Конечно, мы разрешаем нашим людям некоторые вольности, но не до такой степени. Он обвиняется в двух убийствах.
– Почему в двух? – не понял Игорь Николаевич. – Только в одном, которого он не совершал.
– У меня есть справка наших оперативников, – возразил директор. – Ваш подполковник постепенно превратился в обычного бандита. Видимо, он настолько вжился в роль, что не может из нее выйти. Вот у меня есть все данные. Сначала он убил в клубе некоего Савраску, а потом на улице застрелил своего друга Цыгана.
– Его убили ваши сотрудники, – упрямо сказал Игорь Николаевич.
– Ну вот, видите, – нахмурился директор, – вместо того чтобы разобраться со своим сотрудником, вы готовы обвинить моих офицеров. Типично ведомственный подход.
– Ваши люди застрелили Цыгана и похитили моего офицера, – снова сказал Игорь Николаевич, – вы можете все проверить.
– Обязательно проверю. Тем не менее обвинения с вашего офицера не сняты, – строго сказал директор, – и я пригласил вас не для того, чтобы дискутировать по этому вопросу. Я официально предлагаю вам отозвать своего офицера и закончить дело, которым отныне занимаются наши сотрудники.
– Он занимается совсем другим делом, – продолжал настаивать Игорь Николаевич, чувствуя, как потеет от напряжения, – это не имеет отношения к случившимся убийствам.
– Мы знаем, чем он занимается. Решил выйти на Валентина Рашковского. Послушайте меня, Игорь Николаевич. Неужели вы действительно думаете, что обычный офицер милиции, работающий под бандита, может раскрыть подобное преступление? Рашковский известный всему миру человек. Это просто не ваш уровень. Не уровень нашей милиции. Вам он не по зубам.
– В процессе расследования мы выяснили… – попытался возразить Игорь Николаевич.
– Передайте все материалы нашим сотрудникам, – перебил его директор, – и будем считать инцидент исчерпанным. Я отправлю официальное письмо вашему министру. Надеюсь, мы договорились?
Игорь Николаевич не был паркетным генералом. Всю свою жизнь он был оперативником. И каждое звание получал потом и кровью, начав младшим лейтенантом. За двадцать с лишним лет своей безупречной службы он много раз получал предложения компромисса от разного рода проходимцев и подлецов. Его пугали, ему угрожали, его пытались купить, его пытались убить. Дважды он был ранен. Он был из числа тех сотрудников милиции, для которых честь офицера значила больше всех деклараций секретарей парткомов о гражданском долге. На таких оперативниках держалась сначала советская, а потом и российская милиция. Он был одним из тех порядочных людей, которые еще встречались в России в конце двадцатого века. Игорь Николаевич встал, поправил мундир и громко сказал:
– Нет, мы не договорились.
– Не понял? – директор, кажется, был удивлен. В его жизни подобные типы не встречались.
– Я сказал, что мы никогда не договоримся. Мы будем продолжать делать то, что нам положено. Я подам рапорт нашему министру, если вы будете настаивать. Пусть увольняют меня в отставку, но подлецом я не стану.
– Ну, ну, – задумчиво произнес директор, – я думал, вы меня поймете, а вы потеряли не только способность здраво рассуждать, но и вообще мыслить. Сядьте. И не изображайте из себя героя. Вы думаете, мне приятно заниматься этим ворьем? У нас своих дел нет? Неужели вы ничего не поняли? Мы проводим специальную операцию. Президент поставил перед нами задачу по искоренению организованной преступности. Неужели вы еще не поняли, что мы выполняем свою задачу собственными методами?
Генерал молчал. Он не знал, что нужно говорить в подобных случаях.
– Отзовите Цапова, – вздохнул директор ФСБ, – и не считайте себя единственным героем в этой стране. Каждый из нас старается что-то сделать. И у каждого свои задачи. Я надеюсь, что вы меня поймете. Я и так сказал вам больше, чем следовало.
Когда Игорь Николаевич вышел из кабинета, директор вызвал Авдонина. И едва тот появился в кабинете, он едко заметил:
– Почему о ваших провалах знает вся Москва?
– У нас не было провалов, – удивился Авдонин, – мы убрали Путника, спланировали и осуществили операцию по удалению из Москвы Валентина Рашковского, убрали ненужных на данный момент операции Суходолова и Сазонова. У нас не было провалов. Вы ведь знаете, что мы довольно быстро обнаружили и перекрыли все каналы утечки информации.
– Мне неинтересны ваши подробности, – отрезал директор, – вместо вас действуют другие. Все газеты пишут о том, что в городе началась война, а контрразведка и милиция ничего не могут сделать. Мы ведь считали, что война начнется благодаря действиям вашей группы, а не вопреки им.
– Галустян повел себя не совсем правильно, – объяснил Авдонин. – Узнав о том, что Рашковский улетает из страны, он пошел на заведомый конфликт с ним – и подписал себе смертный приговор. По нашим сведениям, в его убийстве принимали участие боевики некоего Мальцева. Это правая рука Звонкова. Нет сомнения, что убийство Галустяна было заказано самим Рашковским.
– Садитесь, – разрешил директор, – что вы думаете предпринять?
Авдонин начал докладывать:
– Нам удалось установить, что кавказские группировки подозревают своих конкурентов в устранении Галустяна. Они решили отправить своего человека к Рашковскому. Мы уже вычислили его и постараемся сделать так, чтобы встреча не состоялась. Затем на очереди Звонков. Он уже давно подписал себе приговор, и несколько раз его спасало чудо. Но на этот раз исполнителями приговора будут наши сотрудники – Звонков обречен.
– Что дальше?
– Мы полагаем, что после устранения Звонкова в городе начнется отстрел преступных авторитетов. Оставшиеся уже не будут верить Рашковскому, и как «верховный судья» он потеряет всякую власть. Тогда можно думать о следующем этапе операции.
– Что полагаете предпринять в отношении этих милиционеров? Они вам сильно мешают?
– Ничего, – улыбнулся Авдонин, – мы с ними справимся.
– Старайтесь не увлекаться, – хмуро попросил директор, – это честные люди, которые выполняют свой долг.
– Разумеется, – поднялся Авдонин, – именно поэтому мы отпустили Цапова живым. Если бы он не был офицером милиции, мы бы никогда не позволили ему уйти.
Цапов узнал о разговоре Игоря Николаевича с директором ФСБ только через день, когда было уже поздно. Сначала в Шереметьеве-2 пропал курьер Гогоберидзе, вылетавший в Англию. Он вошел в мужской туалет – и словно растворился в воздухе. Никто не обратил внимания, как из туалета вытащили большой мусорный бак. Трое одетых в синюю униформу людей были молчаливы и серьезны. Гогоберидзе так больше никогда и не услышал о своем посланнике.
Вечером этого дня Звонков отмечал с друзьями день рождения одного из своих боевиков. Вечеринка закончилась ночью, и разгоряченная выпивкой компания Звонкова выходила из ресторана уже во втором часу ночи. Охранники терпеливо ждали у машин. Никто из них не обратил внимания, как несколько часов назад у машины Звонкова случайно споткнулся и упал какой-то подвыпивший прохожий. Охранники подняли пьяного, с шутками надавали ему по шее, а затем вытолкали со стоянки.
Звонков подошел к своему «Мерседесу» в сопровождении нескольких охранников и водителя. Он всегда не любил Галустяна и ждал случая с ним расправиться. Приказ Рашковского доставил ему настоящее удовольствие. Он вызвал своего заместителя Мальцева, и тот подготовил убийство ненавистного соперника. Теперь Звонков втайне уже мечтал занять место самого Рашковского. Он сел в машину на привычное место – позади справа от водителя. Охранники поспешили к джипу, стоявшему рядом. Один из охранников сел на переднее сиденье рядом с водителем.
– Поехали, – сказал Звонков.
Это были последние слова в его жизни. Водитель попытался завести машину, но мощный взрыв потряс стоянку. Очевидно, работал профессионал, так как бомба была заложена именно под заднее правое сиденье. Остальные двое сидящих в машине получили только ранения. Труп Звонкова вытащили из машины. Его даже не стали отвозить в больницу – все было ясно и без врачей.
– Это кавказцы, – бушевал Мальцев, собравший всех потрясенных друзей. – Это они решили отомстить за Галустяна.
Цапов узнал обо всем только на следующий день. И понял, почему Игорю Николаевичу так настойчиво советовали отозвать его с этой операции.
Глава 36
Сообщение о смерти Звонкова Рашковский получил утром, когда приехал в «Гровнор-отель» на завтрак. Они сидели втроем за столиком в кафе «Нико», окна которого выходили на Парк-Лейн. И в это время раздался телефонный звонок. Валентин Давидович достал аппарат, выслушал сообщение. Марина видела, как он пытается взять себя в руки. Видела, как дрогнула от гнева его левая щека. Но он все же овладел собой.
– Понял, – сказал коротко и прервал связь.
Кудлин понял: произошло нечто неприятное – и спросил:
– Что случилось?
– Погиб Звонков, – сказал Рашковский почти спокойно и посмотрел на Марину. Она продолжала спокойно есть омлет. Все, что касалось подобных дел, не должно было ее волновать.
– Как это погиб? – удивился Кудлин. – Я вчера с ним разговаривал.
– А как погибают? – чуть повысил голос Рашковский. – Ты не знаешь, как убивают людей?
– Может, это боевики Галустяна? – Кудлин понял, что сказал лишнее, и взглянул на Марину. Потом на Рашковского. Но тому было не до дипломатических тонкостей.
– Какие, к черту, боевики? Его машину взорвали, когда он вышел из ресторана. Причем бомба была очень толково установлена. Машина взорвалась, а погиб только Звонков. Остальные двое получили ранения. Очень интересная бомба, Леонид. Тебе не кажется, что нам нужно ускорить наши переговоры с мистером Адамсом? Этот шотландский вонючка нас обманывает.
Он поднялся, бросил салфетку, задев свой бокал с апельсиновым соком. Бокал перевернулся, ударился о тарелку, разбился. Сок пролился ему на колени.
– Черт возьми! – Он попытался отодвинуть разбитый бокал и порезал руку.
– Я вам помогу, – поднялась со своего места Марина. Она поняла, что в Шотландию Рашковский и Кудлин летали совсем не на охоту.
Несколько гостей отеля, сидевших в ресторане, обернулись к ним.
– Пойдем отсюда, – пробормотал Рашковский, перевязывая руку платком.
Кудлин и Чернышева поспешили за ним, прервав завтрак. Два охранника, толком не понявших, что произошло, бросились к ним. В кабине лифта они поднимались впятером, и тут Рашковский дал волю своему гневу.
Кроме дома, где он жил, Рашковский арендовал в «Гровноре» президентские апартаменты для ведения переговоров. Это был один из трех самых роскошных отелей по правую сторону Гайд-парка. У дверей президентского номера они расстались. Рашковский, войдя в свой сюит, разбушевался, не стесняясь в выражениях. Марина хотела войти следом, но Кудлин взял ее за руку.
– Сейчас вы не нужны, – мягко, но настойчиво сказал он. – Возможно, вы понадобитесь позже. До свидания.
Кудлин вошел в номер, не очень вежливо закрыв дверь перед ее носом. Она все же услышала, как Рашковский громко сказал:
– Они подставляют меня…
Марина повернулась и пошла к своему номеру. Обычно рядом с президентскими или королевскими апартаментами, которые называются по-разному в каждом отеле, всегда есть несколько одноместных номеров для секретарей, помощников и сопровождающих. У нее был именно такой. Следовало помнить, что номер может прослушиваться, поэтому она, не раздеваясь, села в кресло, включив телевизор. Марина могла понадобиться Рашковскому в любой момент, в любую секунду. Зная его нетерпеливый нрав, она не сомневалась, что он сейчас кружит по номеру, высказывая свой гнев Кудлину.
Она даже привстала, чтобы постараться расслышать слова своего патрона из соседнего номера. Прильнула к стене, пытаясь уловить обрывки разговоров. Нет, здесь глухо. Апартаменты и создаются с тем условием, чтобы никто из соседей не мог подслушать разговор за стенкой. Она снова села в кресло. Придется ждать. От нечего делать стала переключать каналы, намереваясь найти нечто интересное – напрасно. Немецкие каналы обещали секс по телефону и пышногрудых блондинок. Итальянские рекламировали спагетти и равиоли. Английские каналы, словно сговорившись, показывали сельскую жизнь английских фермеров. И наконец, по четырем французским шли научно-познавательные фильмы, каждый из которых рассказывал о какой-то проблеме. Даже на испанском канале она нашла рассказ о каком-то матадоре, которого ударил бык. Она переключилась на Си-эн-эн. В любой высококлассной гостинице в любой точке земного шара, где был пятизвездочный отель, один из каналов обязательно настроен на ежеминутные американские новости. Как правило, еще один канал показывал новости Би-би-си. Считалось, что эти два канала были своеобразными лидерами в области информационного вещания. В американских новостях рассказывали о наводнениях в Бангладеш, о событиях в Африке. Все сообщения шли буквально одной строчкой. Американцев всегда более интересовали их внутренние новости, нежели международные. А вот на Би-би-си шла серьезная дискуссия по экономическим вопросам. При этом один из экспертов уверял, что Россия потенциально является одной из наиболее перспективных стран развития, при условии очищения страны от криминальных элементов. Далее показали несколько портретов заглавных олигархов и известных банкиров. Была и фотография Рашковского.
Она сразу взяла блокнот. Нужно будет сообщить об этом Валентину Давидовичу. И предупредить пресс-службу, чтобы отследили этот материал или получили копию у Би-би-си. Можно связаться с ними прямо сейчас. Она подняла трубку, набирая Москву.
– Лида, – сказала она, услышав знакомый голос, – свяжитесь по Интернету с информационной службой Би-би-си. Там передали материал о Валентине Давидовиче. Нам нужна полная копия. Они, очевидно, передадут сообщение и в Интернет.
– Хорошо, – ответила Лида. Она была исполнительным человеком, что было ее немалым достоинством.
«Интересно, почему он приехал завтракать к нам в гостиницу, а не остался дома?» – подумала Марина.
Прошло около часа, когда к ней вошел Кудлин.
– Идемте быстрее, – почти приказал он, – вам нужно помочь Валентину Давидовичу позвонить нескольким друзьям. Я дам вам список их мобильных телефонов. Ни один телефон не ответит. Но вам нужно оставить только короткое сообщение. Вот оно:
«Необходимо срочно встретиться. Жду вас в нашем месте номер пять. Время обычное. Рашковский».
– А почему вы уверены, что ни один из телефонов не ответит? – не поняла Марина.
– Я знаю, – отмахнулся Кудлин. – Вот эти два телефона не ответят. А на эти два передайте сообщение по факсу. Потом дадите список мне. Вы все поняли?
– Конечно, поняла. Сейчас все сделаю. – Она действительно добросовестно передала сообщение по двум неответившим номерам. И переписала от руки факс и отправила по номерам, указанным Кудлиным. Когда он через полчаса появился вновь, она протянула ему бумагу с номерами телефонов. Дубликат не делала, она запомнила все четыре телефона.
– Спасибо, – сказал Кудлин, – идемте к Валентину Давидовичу, он вас вызывает.
Рашковский сидел за столом, работая над бумагами. Очевидно, здесь успел побывать врач, так как рука была профессионально перебинтована.
– Что за сообщение передали по Би-би-си? – спросил Рашковский, едва она вошла в комнату.
– Говорили про экономическую ситуацию в России, показывали несколько банкиров, в том числе и вас, – пояснила Марина.
– Откуда вы об этом узнали? – он смотрел на нее чуть недоверчиво.
– Я случайно включила телевизор. Минут тридцать назад по каналу прошел этот репортаж. Я позвонила в Москву, чтобы попросить Лиду связаться с ними и получить копию этого репортажа.
Рашковский улыбнулся. Потом посмотрел на Кудлина.
– Лида сказала мне, что уже послала запрос, – пояснил он, – но у нас всегда есть очень подозрительные друзья.
Она поняла, что произошло. Очевидно, Лида сразу связалась с Кудлиным, чтобы сообщить ему о задании Чернышевой. И он посчитал, что Марина могла заранее знать о подобном репортаже. Именно поэтому он поделился своими сомнениями с Рашковским. Тот решил все выяснить немедленно. Все-таки Кудлин ей верил не до конца.
– Садитесь, – предложил Рашковский, – соединитесь с «Бритиш Айруэйз» и узнайте, можно ли заказать самолет до Стамбула. Или нет, я думаю, что не нужно самолета, это долго. Узнайте, есть ли на завтрашний рейс четыре-пять билетов первого класса.
У Рашковского был свой самолет, но он решил лететь в качестве обычного пассажира. Она подняла трубку. Конечно, билеты первого класса бывают всегда и на любой рейс. Она сообщила об этом Рашковскому, добавив, что есть два рейса. Утренний и дневной.
– Я полечу утренним, – пробормотал Кудлин, – а вы прилетите дневным.
– Хорошо, – согласился Рашковский, – заказывайте билеты.
«Местом пять», о котором писал Рашковский, очевидно, был Стамбул, поняла Марина. Нужно срочно связаться с Циннером или с Игорем Николаевичем. Именно поэтому Рашковский не летит на собственном самолете и не хочет фрахтовать другой. Ему важно не афишировать свое появление в Стамбуле.
– Соедините меня с Нью-Йорком, – попросил Рашковский, – вот номер телефона.
Она знала, что это домашний телефон руководителя американского филиала их банка. Через несколько секунд она протянула Рашковскому трубку.
– Доброе утро, – крикнул Валентин Давидович, – у вас еще ночь? Ничего страшного, я тебе позвоню попозже. Узнай все, что можешь, насчет кредита. Да, обо всех подробностях. Адамс обещал, но он, как всегда, хитрит, старая лиса. Мне нужны все подробности. Когда реально могут быть выделены деньги? Ты все понял?
Он положил трубку, взглянул на Кудлина, вытер лоб. Потом поднял трубку и сам набрал нужный ему номер.
– Алло. Здравствуйте, Александр Григорьевич, – сказал он, многозначительно взглянув на Кудлина. На этот раз Рашковский звонил в Москву, где был уже полдень. – Спасибо, у меня тоже хорошо, – ответил Рашковский, – но я хотел бы узнать, насколько важно решение вопроса о предоставлении нашей стране кредита.
Она поняла, с кем идет разговор. Это был первый заместитель председателя правительства России. Очевидно, Рашковский позвонил на его мобильный телефон.
– Я знаю, что очень сложно, – сказал Валентин Давидович, – но я думаю, что наши друзья могли бы дать достаточно твердые гарантии… Да, я все понимаю.
Он еще раз взглянул на Кудлина. За долгие годы их совместной работы они научились понимать друг друга с полуслова, с полувзгляда.
– Спасибо, – сказал Леонид Дмитриевич, обращаясь к Марине, – вы можете идти.
Она выходила, когда услышала раздраженный голос Рашковского:
– Но мне тоже нужны гарантии…
Марина вернулась в свой номер. Рашковский позвонил вице-премьеру правительства, чтобы сообщить ему о возможности предоставления крупного кредита государству, который он выбивает с помощью мистера Адамса. Взамен он просит политическую реабилитацию, чтобы вернуться в Москву. Значит, сейчас в апартаментах Рашковского идет настоящий торг. Кредит МВФ в обмен на легальное возвращение мафии к власти.
Она знала, куда и как звонить в подобных случаях. Набрав номер телефона, сразу же положила трубку. Затем еще два подобных звонка, чтобы разговор не был зафиксирован в памяти ее телефона. Уже через несколько минут в дверь постучали. На пороге стоял высокий мужчина в чалме сикха. Он протянул мобильный телефон и, молча поклонившись, исчез. Она взяла телефон, закрыла дверь. Аппарат зазвонил ровно через минуту.
– Что случилось? – спросил Циннер.
Она коротко рассказала о событиях дня.
– Мы завтра летим в Стамбул, – добавила она, – очевидно, речь идет о каком-то важном совещании. Я продиктую вам четыре телефона, запишите. По этим телефонам я вызывала людей в Стамбул.
Закончив диктовать, она отключила аппарат. Еще через несколько минут в дверь снова постучали. Она открыла дверь. На пороге стоял тот же сикх. Она отдала ему телефон, и он, так же сдержанно поклонившись, ушел.
Через полчаса ее снова позвал Кудлин, и на этот раз она провела в кабинете Рашковского почти весь день. Они звонили по всему миру, узнавали курсы акций и советовались с самыми разными банкирами. За весь день Рашковский больше ни разу не повысил голоса, был сдержан и корректен. Когда Кудлин часа в четыре дня напомнил, что нужно спуститься пообедать, Валентин Давидович предложил поесть прямо в его номере.
– И ужинать тоже будем здесь, если понадобится, – твердо заявил он.
– Ты не поедешь сегодня домой? – спросил Кудлин.
– Нет, – сказал Рашковский и почему-то отвел глаза, – нет, я останусь ночевать в отеле. Нужно предупредить Оксану. Лучше я ей позвоню сам.
Уже после обеда, когда Рашковскому снова позвонили из Нью-Йорка, Кудлин отвел Марину в сторону.
– О чем вы вчера говорили с Оксаной Борисовной? – требовательно спросил он.
– О разном, – удивилась Марина, – я должна писать отчет о своей беседе?
– У вас тяжелый характер, – пробормотал Кудлин, – но я спросил не из любопытства. Дело в том, что Оксана Борисовна очень сложный человек, как я вам и говорил. Ей постоянно кажется, что кто-то покушается на ее положение, пытается отбить ее супруга. Я думаю, ее можно понять. Поэтому, если она пыталась вызвать вас на откровенность, вы должны понимать, что это своеобразная форма защиты.
– Я все понимаю, – очевидно, это был проверенный трюк супруги Рашковского. Вызывая на откровенность сотрудниц своего мужа, она пыталась упрочить собственное положение.
– Она наверняка говорила вам об Альбине Карпотиной, – продолжал вполголоса Кудлин. – Хочу вас заверить, что она ошибалась. Никаких отношений между Карпотиной и Валентином Давидовичем не было и быть не могло.
– Откуда вы знаете, что она мне говорила? Неужели вы установили микрофоны повсюду?
– Нет, конечно. Просто я знаю стиль Оксаны Борисовны. Она сознательно провоцирует сотрудниц, понимая, как можно вызвать раздражение мужа.
«А ты сознательно рассказываешь мне это, чтобы, не дай бог, я не попыталась перейти черту в отношениях с Рашковским», – холодно подумала Марина, но согласно кивнула головой:
– Я все поняла. Спасибо, что вы меня предупредили.
Глава 37
Они прилетели в Стамбул поздно вечером. Самолет британской авиакомпании опустился в стамбульском аэропорту точно по расписанию – в половине одиннадцатого. Их уже встречали. В VIP-салоне сидели Кудлин и еще несколько незнакомых Марине людей. В самолете Рашковский продолжал работать с бумагами, Акпер и еще один телохранитель дремали, а Марина пыталась читать книгу, но ничего у нее не выходило. Вновь и вновь она украдкой смотрела на Рашковского. Без пиджака, с ослабленным галстуком, он выглядел как-то очень по-домашнему. Хотя и с этими бумагами на коленях, от которых он не поднял головы.
«Зачем ему все это? – подумала с неожиданной грустью Марина. – Он ведь очень богатый человек, мог бы заниматься своим бизнесом. Зачем он согласился связаться с этими бандитами и ворами? С его светлой головой, с его знаниями… И почему они так внезапно решили полететь в Стамбул? Что же произошло?» Она ничего не могла понять. Рашковский, очевидно, включил шестое чувство. Он неожиданно поднял глаза, и их взгляды встретились. Именно тогда, когда она чуть открылась. Марина смутилась, отвела глаза, словно он увидел ее голой.
– Скоро прилетим, – негромко сказал Рашковский, взглянув на часы, – я не стал вызывать свой самолет. Мы бы не успели согласовать проезд в Стамбул. А мне нужно срочно попасть на важное совещание в Турции.
– Конечно, – согласилась она.
Он взглянул на бумаги, но неожиданно сложил их и стал укладывать в портфель.
– Запишите, – попросил он как ни в чем не бывало, – завтра мне нужно связаться с отделениями нашего банка в Лондоне и Париже. И еще мне нужен будет мистер Адамс. Вы знаете, как его найти?
Она уже записывала за ним задание. Ей было стыдно признаться себе, что работа у Рашковского начинала ей чем-то нравиться. Или все дело в нем?
– Не знаю, – сказала она, взглянув ему в глаза, – но думаю, что это не проблема. Узнаю у Леонида Дмитриевича или позвоню в Москву Лиде. Что-нибудь еще?
– Ничего, – он улыбнулся, – вы на меня благотворно действуете. Я начинаю думать, что вы иногда применяете ко мне какие-то свои психологические фокусы.
– Я таковых не знаю.
– Конечно, нет. Я пошутил. Просто, когда все вокруг сходят с ума, нужен хоть один человек, который ведет себя нормально.
Больше они не разговаривали. Самолет приземлился точно по расписанию. Раньше всех из самолета обычно выходили пассажиры первого класса, но Акпер дождался, пока вышли все, и лишь затем подошел к трапу. Внизу их ждала машина из VIP-салона, в которой находились Кудлин, сотрудник аэропорта и еще двое охранников. Кудлин как-то мрачно кивнул Марине, не сказав ни слова. Они уединились с Рашковским на первом сиденье, и Леонид Дмитриевич стал что-то нашептывать патрону на ухо. Очевидно, последние новости. И Рашковский все время хмурился – новости, по всей видимости, были невеселые.
Автобус остановился у дверей здания аэропорта, они прошли в роскошный салон, где почетное место на стене занимал неизменный портрет Кемаля Ататюрка, чье имя носил аэропорт. Пока Рашковский и Кудлин разговаривали, к салону подъехали два больших «Мерседеса» с темными стеклами. В первую машину сели Рашковский, Кудлин и Акпер Иманов. Один из охранников сел за руль автомобиля. Остальные телохранители и Марина уселись во вторую машину, и обе машины, набирая скорость, понеслись в город.
Марина молча смотрела в окно. Она была дважды в Стамбуле, но оба раза проездом. Теперь она с любопытством улавливала новые черты города, в облике которого история оставила свои увлекательнейшие знаки, неповторимые памятники архитектуры и зодчества. Их ждали номера в роскошном «Свиссотеле», одном из самых шикарных не только в Стамбуле, но и во всей Турции. Они довольно долго ехали по шоссе, затем свернули к центру города и наконец, поднявшись по довольно крутому подъему, оказались у отеля.
«Свиссотель» стоял на горе таким образом, что вы сразу попадали на девятый этаж, а уже затем на прозрачных лифтах спускались в недра горы, где размещалось все здание. Либо поднимались вверх, до самого четырнадцатого этажа. Отель как бы висел на горе над городом, вызывая восхищение замыслом архитекторов, спроектировавших подобное чудо. На уровне седьмого этажа находился ресторан с большой террасой, откуда открывался восхитительный вид на Босфор. У подножия горы были расположены открытые бассейны и сад, в котором могли отдыхать гости отеля.
Как и во всех пятизвездочных отелях Турции, здесь был установлен турникет для посетителей, который проверял наличие металла. Но такой почетный клиент, как Рашковский, мог войти в отель без проверки. Подбежавший метрдотель лично пропустил всю его свиту в обход турникета. Охрана почтительно здоровалась с гостем. Все знали, что он остановится в одном из лучших номеров, в сюите, который был приготовлен к приезду банкира.
В президентском сюите разместился сам Рашковский. В соседнем – его охрана. Кудлин и Марина жили в обычных номерах, находящихся в соседнем здании. Рашковский поглядывал на часы. Очевидно, он куда-то торопился. К полуночи они наконец разместились в своих номерах, и тут к Марине постучал Кудлин. Она, не успев еще разложить свои вещи, открыла дверь.
– Что случилось? – спросила она, увидев в «глазок» Леонида Дмитриевича.
– Потребуется ваше знание английского. Сейчас мистер Адамс будет звонить Валентину Давидовичу. Вы будете помогать ему понять все нюансы разговора. Он абсолютно секретен. Надеюсь, это вы понимаете?
– Можно я переоденусь? – спросила она. – Я только вошла в номер.
– Нельзя, – отрезал Кудлин, – Адамс может позвонить в любую секунду. Идемте со мной и не теряйте времени.
– Но десять секунд вы мне дадите? – разозлилась она.
– Десять дам, – он взглянул на часы, – время пошло.
Она успела только поправить волосы. И посмотреть на себя в зеркало.
– Идемте, – кивнула она, выходя из номера. В глазах Кудлина мелькнуло удивление.
– Я думал, что ваши десять секунд растянутся на целую минуту, – признался он, едва поспевая за Мариной.
У дверей президентских апартаментов, где остановился Рашковский, на стуле сидел Акпер. Увидев Кудлина с Мариной, он вскочил, открывая дверь. Очевидно, Рашковский его заранее предупредил об их приходе. В просторной гостиной на столе стояла ваза, наполненная экзотическими фруктами, и бутылка шампанского. В низких и высоких вазах и кашпо – много цветов, нежный аромат которых наполнял гостиную.
Рашковский вышел из кабинета в расстегнутой у ворота темно-синей рубашке и в мягких серых брюках. Увидев Кудлина и Марину, он кивнул, приглашая их садиться.
– У нас будет очень важный разговор, – сказал он, обращаясь к Марине, – и я боюсь, что моего английского недостаточно. Здесь важны нюансы, каждое слово, каждый звук. В кабинете есть специальный телефон, к которому подключается вторая трубка для переводчиков. Когда он позвонит, мы одновременно снимем трубки. Старайтесь переводить дословно, буквально так, как он говорит. Если можно, уточняйте даже интонацию. Мне важна каждая деталь. Но так, чтобы он не понял. Был уверен, что говорит только со мной. Вы меня поняли?
– Вполне, – сказала она, – я все поняла.
Ждать, однако, пришлось долго, минут сорок. Рашковский нервничал, постоянно выходя из гостиной. Кудлин сидел на диване, но она видела, как он был напряжен. Наконец раздался телефонный звонок, и Рашковский поспешил в кабинет. Она вошла следом, и он показал ей глазами на трубку. Она подняла ее, когда Рашковский уже здоровался с мистером Адамсом.
– Мы рассмотрели ваше предложение, мистер Рашковский, – сообщил Адамс, – боюсь, что я должен вас огорчить. Я не смогу уговорить своих друзей выделить обещанный кредит России. Нам недостаточно гарантий вашего банка.
Она переводила синхронно. Нужно было успевать слушать и говорить. Это было очень трудно, но она старалась.
– Мистер Адамс, – нервничая, с довольно сильным акцентом начал Рашковский, – я понимаю ваши мотивы. Я все прекрасно понимаю. Но почему вы считаете наши гарантии недостаточными?
– У вас солидный банк, мистер Рашковский, – Адамс говорил медленно, подбирая каждое слово, и это облегчало ее задачу, – но вы должны понять наши интересы. Если ваша страна объявит дефолт, то, соответственно, пострадает и ваш банк. В этом случае гарантий вашего банка будет явно недостаточно для многомиллиардного кредита, о чем у нас шла речь.
– Мистер Адамс, – сказал Рашковский, взглянув на Марину, – мы предлагаем не только активы нашего банка. Мы предложим вам активы и нескольких других банков. Мы готовы даже рискнуть и передать под гарантию кредита МВФ часть наших частных вкладов, размещенных на счетах в американских, французских и швейцарских банках. Разумеется, на условиях… как будет: полной конфиденциальности? – быстро спросил Рашковский. Она ему подсказала.
Адамс молчал несколько секунд. Она даже испугалась: неужели он решил прервать разговор из-за нее? Наконец Адамс сказал:
– Какую конкретно сумму вы можете назвать?
– Сумму? – Рашковский взглянул на Кудлина, тот кивнул головой в знак согласия. Очевидно, они уже обговаривали этот вопрос.
– Два миллиарда долларов, – выдохнул Рашковский, взглянув теперь на Марину. Она стояла рядом, не изменившись в лице. Даже такая сумма не должна была ее волновать.
– Хорошо, мистер Рашковский. Я попробую убедить своих друзей. Как скоро вы можете передать нам список счетов?
– В течение трех дней, – сказал Рашковский, снова взглянув на Кудлина. Тот пожал плечами. Очевидно, это был слишком короткий срок. – Три дня, – твердо сказал Рашковский.
– Я попробую переговорить еще раз, – пообещал Адамс, – но вам следует увеличить сумму, хотя бы еще на десять процентов. До свидания, мистер Рашковский.
– До свидания. – Рашковский бросил трубку и крикнул, уже не сдерживаясь: – Сукин сын!
Марина положила свою трубку.
– Я больше не нужна? – осторожно спросила она.
– Что? – он все еще был под впечатлением разговора. – Нет, не нужны, – опомнился Рашковский. – Спасибо. Вы можете идти отдыхать.
Выходя из гостиной, она услышала громкий голос Рашковского:
– Завтра вечером мы должны все решить. Меня не интересует, что они думают. Завтра вечером они все согласятся с моим решением…
Марина вышла в коридор. Очевидно, Адамс должен гарантировать кредит через МВФ, который Россия не может получить. И Рашковский решил предъявить в качестве гарантии миллиарды мафии. Но почему он хочет решиться на такой безумный шаг? Почему он готов рискнуть такой невероятной суммой? Или он хочет таким образом переломить ситуацию?
Она вернулась в свой номер. Спать не хотелось. Она подошла к столу. Очевидно, Рашковскому действительно было нужно это решение. Настолько, что он готов рискнуть не только своим состоянием. Неожиданно она услышала какой-то шорох. Резко обернувшись, она увидела, как под дверь просовывают конверт. Марина сделала несколько шагов к двери, конверт уже протолкнули. За дверью послышались быстрые удаляющиеся шаги. Она открыла дверь, посмотрела в коридор. Мелькнула форма служащего отеля. Наверное, его попросили просунуть конверт под дверь, поняла она.
Наклонившись, она подняла конверт, открыла его. Там была карточка японского ресторана, находившегося внизу. Кажется, ей сегодня не дадут переодеться. Она быстро вышла из номера, закрыла дверь и прошла к лифту. Кабина лифта словно зависла над горой, спускаясь вниз. Вокруг полыхало море огней, виден был Босфор и корабли, проходившие по проливу. «Свиссотель» находился действительно в одном из самых красивых мест Стамбула. Она спустилась на пятый этаж, где размещался японский ресторан.
В зале было почти пусто, всего несколько посетителей. Она прошла к первому незанятому столику и попросила принести ей зеленый чай с жасмином. Официант кивнул, исчезая за бамбуковой занавеской. Через минуту он появился. Кроме стакана с чайником, он положил на столик мобильный телефон. И быстро исчез. Звонок раздался почти сразу. Она подняла трубку.
– Добрый вечер, – сказал Циннер, – что случилось? Почему вы так неожиданно оказались у Рашковского? Зачем он вас позвал?
– Он обговаривал кредит МВФ через мистера Адамса, – торопливо сообщила она, – предлагал гарантии в два миллиарда долларов в частных банках. Очевидно, это деньги…
– Я понимаю, – сказал Циннер, перебивая ее. – Это международное слово, не нужно его произносить. Адамс согласился?
– Попросил прибавить еще десять процентов. Обещал поговорить с друзьями.
– Ясно. Учтите, Марина, что этот вопрос очень волнует институт, в котором вы работали много лет. До свидания.
Она поняла, что он имеет в виду Службу внешней разведки. Допив чай, она оставила на столе купюру в десять миллионов лир, что соответствовало примерно восемнадцати долларам. Отключила телефон и оставила его рядом с чайником. После чего вышла из ресторана и поднялась в свой номер.
На следующий день Рашковский за завтраком не появился. Не было и Акпера, следовавшего за боссом как тень. Кудлин и Марина оказались за столиком вдвоем. И еще два телохранителя, усевшиеся за соседний столик. Когда завтрак закончился, Кудлин попросил ее подняться в номер и никуда не отлучаться. Только в четыре часа дня позвонил Кудлин и сообщил, что она может считать себя свободной. Сегодня ее услуги не нужны. Марина не понимала, что происходит. Ведь у Рашковского накопилось столько неотложных дел…
Она не стала выходить в город, решив пообедать в ресторане. Уже сидя за своим столиком, она услышала рядом громкую русскую речь. Трое мужчин, сидевшие за соседним столиком, откормленные, плечистые, с мощными затылками и маленькими лбами, были чем-то неуловимо похожи на мясников со скотобойни и друг на друга – тупыми выражениями сытых и глупых лиц, громкими голосами и манерами наглых выскочек, привыкших считать свое мнение выше мнения других.
Марина вернулась в свой номер. Безделье было хуже всего. Она переключала каналы телевизора, досадуя на пустоту программ, когда вдруг раздался телефонный звонок.
– Извините меня, – услышала она голос Циннера, который сразу же узнала, – это номер семьсот двадцать первый?
– Нет, вы ошиблись, – она поняла, куда ей следует идти.
Через несколько минут она уже стучалась в этот номер. Дверь открыл сам Циннер. Очевидно, он успел прилететь сегодня в Стамбул. Руководство не доверяло никому из офицеров выходить на связь с ней, считая операцию Чернышевой сверхважной.
– Входите, – кивнул Циннер, поспешно закрывая за ней дверь. – Вы знаете, что сегодня в Стамбуле состоится встреча всех высших авторитетов преступного мира? Они слетелись в Стамбул за последние два дня.
– Я видела в ресторане рожи их охранников, – заметила Марина, – но не думала, что все настолько серьезно.
– Они соберутся у Рашковского, – взволнованно сказал Циннер, – и вам нужно обязательно туда попасть. Под любым предлогом.
– Как это – попасть? Зайти и сказать: здравствуйте, я пришла? Рашковскому не нужен переводчик на русский язык.
– Сейчас не время шутить, – перебил ее Циннер, – такая встреча бывает один раз в год или в два. У нас может появиться уникальная возможность узнать об их планах. Нельзя упускать такой шанс. Я должен показать вам фотографии.
Циннер достал из кармана фотографии, разложив их на столе.
– Это Гога – Валериан Гогоберидзе. Это Керим Гусейнов. Лидеры кавказских группировок. Это Петр Прокопчук. Это Семен Мальцев, заменивший убитого Звонкова. Считают, что его кандидатуру одобрил сам Рашковский. Говорят, что люди Мальцева убрали Галустяна, который имел какой-то конфликт с Рашковским. Запомните?
– Постараюсь, – она внимательно смотрела на фотографии.
– Теперь нужно продумать повод, – Циннер вздохнул, взглянув на Марину, – у вас есть какие-нибудь предложения?
– Нет. Я не представляю, под каким соусом я могу там появиться.
– Придумайте, – потребовал Циннер, – любой повод. Вам нужно появиться у Рашковского.
– Я не могу с ходу придумать такой повод, – разозлилась Марина.
– Может, вам позвонить в Лондон и узнать, как его девочка? – предложил Циннер. – Если у нее есть изменения к лучшему, сообщить об этом отцу…
– Грязный метод, – поморщилась Марина, – может быть, придумаем что-нибудь поумнее?
– Звоните в больницу, – потребовал Циннер. – Мы после обсудим моральные аспекты вашего поведения.
– Нет, – сказала Марина, – не могу. Мне претят подобные методы. При чем тут его раненая дочь?
– Звоните, – Циннер протягивал ей аппарат.
Она взглянула на него, но все же взяла аппарат, чертыхнувшись сквозь зубы.
– Соедините меня с лечащим врачом мистером Спайси, – попросила она, стараясь не смотреть на Циннера.
Через минуту доктор Спайси взял трубку.
– Добрый день, мистер Спайси, – сказала она, взглянув на часы. Разница во времени между Турцией и Англией составляла два часа. – С вами говорит личный секретарь мистера Рашковского.
– Здравствуйте.
– Я хотела узнать, как чувствует себя дочь мистера Рашковского. Есть ли изменения к лучшему?
– Все стабильно, – ответил врач, – у нее четко выраженная тенденция к общему выздоровлению.
– Мы вчера вылетели из Лондона, – продолжала настаивать Марина, глядя с ненавистью на Циннера, – может быть, я могу порадовать отца, сообщив ему хоть какие-нибудь хорошие новости.
– Можете сказать, что сегодня мы смотрели рентгеновские снимки, – сообщил врач, – обычно мы стараемся не комментировать наши действия. Но в таком случае… в общем, мы считаем, что девочка скоро окончательно поправится. Самое худшее уже позади.
– Спасибо. – Она отключила аппарат и передала его Циннеру. – Все, – устало сказала она, – теперь у меня есть повод.
– Будьте осторожны, – неожиданно сказал Циннер.
– Вы тоже, – сказала она на прощание и, выходя, сильно хлопнула дверью.
Глава 38
Она впервые за все время была удивлена. В коридоре находилось человек двадцать молодых людей, которые даже не скрывали, что у них есть оружие.
«Каким образом они его пронесли в гостиницу? – подумала Марина. – Наверное, под видом багажа, а потом раздали этим молодчикам. Конечно, им удобнее собираться в Турции, стране, где не нужны визы. Достаточно заплатить десять долларов, купить визу на границе – и путь открыт».
Она шагнула к дверям, ведущим в президентские апартаменты Рашковского, когда двое молодых людей преградили ей путь.
– Туда нельзя, – сказал один из них по-русски.
– Я личный секретарь Валентина Рашковского, – громко сказала она. Охранники огляделись по сторонам. Они не знали, как поступить. В этот момент на пороге появился Акпер Иманов. Узнав Марину, он кивнул, разрешая пропустить секретаря к шефу. Она прошла в номер. За столом сидели несколько мужчин. Очевидно, у них шел жаркий разговор – почти все сняли пиджаки. Кудлин сидел рядом с Рашковским, правее – Гогоберидзе и Керимов. Она их сразу узнала. Слева сидели красные и возбужденные Прокопчук и Мальцев. Спиной к ней – еще каких-то два человека. Она вошла в комнату, и эти двое невольно обернулись. Одного из них она узнала. Это был Эдуард Симаковский, один из самых богатых и скандально известных людей новой России. Второго она не знала.
– Извините, – сказала она, глядя в глаза Рашковскому, – у меня есть срочное сообщение.
– Передайте его Леониду Дмитриевичу. – Он был явно недоволен тем, что она осмелилась побеспокоить его. Кудлин поднялся со своего места и вышел в холл.
– Что случилось? – недовольно морщась, спросил он. – Почему нельзя было подождать? Я же сказал, что на сегодня вы свободны.
– Я говорила с лечащим врачом девочки, – сообщила Марина. – Сегодня врачи собрали консилиум, смотрели ее рентгеновские снимки. Они считают, что девочке уже ничего не угрожает. Я решила, что нужно срочно сообщить об этом Валентину Давидовичу.
Кудлин как-то недоверчиво смотрел ей в глаза. Он раздумывал. Очевидно, причина и ему показалась достаточно убедительной. Он повернулся и прошел в гостиную. И почти сразу же в холл вышел Рашковский.
– Что сказал вам врач? – Подлец Циннер рассчитал все правильно. Единственное, что могло взволновать Рашковского, – это состояние его дочери.
– Он сказал, что они смотрели сегодня рентгеновские снимки Анны, – повторила Марина. – Мистер Спайси считает, что девочке уже ничего не грозит. У нее все нормально.
– Спасибо, – кивнул Рашковский. Потом, чуть подумав, добавил: – У нас важное совещание. И я бы не хотел, чтобы об этом кто-нибудь узнал. Если можно, не возвращайтесь в свой номер. Подождите в соседнем. Не обижайтесь, так нужно.
– Я все понимаю, – кивнула Марина. Такого Циннер явно не предвидел. Рашковский оказался гораздо более подозрительным, чем они думали.
Очевидно, Рашковский снял весь этаж, так как двери соседнего номера были открыты. Акпер привел ее в гостиную и посадил перед телевизором. Нечего было и думать кому-нибудь позвонить. Интересно, кто был другой человек, сидевший рядом с Симаковским?..
А в гостиной апартаментов Рашковского шел ожесточенный спор.
– Это люди Мальцева убрали Галустяна! – кричал Гусейн Керимов. – Вы знаете, Валентин Давидович, как мы вас уважаем. Но почему они каждый раз начинают войну первыми? Почему?
– Врешь! – кричал Мальцев, прекрасно знавший, что приказ убрать Галустяна отдал сам Рашковский. – Это вы убрали Звонкова. Ваша работа.
– Хватит, – прервал их Рашковский, – мы собрались сюда, чтобы закончить эти распри. Никто не виноват ни в смерти Звонкова, ни в смерти Галустяна. У нас появились сведения, что в ФСБ создана специальная группа, которая провоцирует нас на внутреннюю войну, распуская о нас различные слухи и убирая наших людей. Они хотят, чтобы началась междоусобица.
– Откуда у вас такие сведения? – спросил Прокопчук.
– Эх, дурак, – громко сказал по-грузински Гогоберидзе.
Рашковский, понимавший грузинский язык, покачал головой.
– Хватит, – устало сказал он, – мы собрались не для этого. Больше никаких убийств не будет. И вообще все будет нормально. Скоро я возвращаюсь в Москву. Но мне нужна ваша помощь. И помощь наших уважаемых банкиров. Если мы сумеем пробить кредит для нашей страны, мы получим статус самых уважаемых людей. Мне дали гарантии на самом верху. На самом, – подчеркнул он.
– Что мы должны делать? – деловито спросил Симаковский.
– Нужно дать гарантии под наши вклады на два с половиной миллиарда долларов, – ровным голосом сообщил Рашковский. – Иначе кредит не будет выдан, я не смогу вернуться в Москву, отстрел наших друзей будет продолжаться, и все кончится не так, как мы хотим. Поэтому выбирайте. Ваши жизни – против ваших денег. Если учесть, что кредит после получения будет гарантирован государственными облигациями и евробонами, мы ничем не рискуем.
– Но мы сообщаем о наших вкладах, – осторожно заметил Симаковский.
– С вашими талантами вы всегда можете перевести их в другой банк, – сразу парировал Рашковский. – Вы ведь четырнадцать раз перегоняли деньги в «Бэнк оф Америка», чтобы заработать себе кредитную историю. Разве не так?
Симаковский закусил губу. У него больше не было вопросов. Все молчали. Речь шла о колоссальных суммах.
– Я не слышу дружных голосов согласия, – улыбнулся Рашковский, – или кто-то возражает?
– У нас будут гарантии, что наши деньги не тронут? – спросил Гусейнов.
Рашковский взглянул на него и улыбнулся уголками губ.
– У тебя есть гарантия вечной жизни? Ты можешь подавиться сегодня ночью косточкой или умереть от внезапного инфаркта. Кто может дать тебе какую-нибудь гарантию? – В его словах настолько явно звучала угроза, что Гусейнов замолчал. Он понял, что сейчас нельзя спорить.
А Рашковский продолжал его добивать:
– Я слышал, как ты кричал насчет Галустяна. С каких пор вы стали такими друзьями? Когда в Карабахе торговали оружием, поставляя его обеим сторонам? Или когда совместно давили конкурентов, не давая развернуться в городе ни армянам, ни азербайджанцам?
– Я согласен, – торопливо сказал Гусейнов. – Для меня твое слово – закон. Зачем обижаешь? Я ведь всегда был на твоей стороне.
– Кто еще хочет гарантий? – спросил Рашковский. – Никто? Прекрасно. Наш друг Леня сделал всем прекрасный подарок. Сейчас он его нам представит.
За несколько минут до этого скучавшая в соседнем номере Марина вдруг услышала женские голоса. Откуда? Ведь Рашковский арендует весь этаж. Открыв дверь, она увидела, как в апартаменты Рашковского гуськом тянутся молодые девушки. Кое-кто увидел Марину и, улыбаясь, помахал ей. Марина нахмурилась. Девушки были не просто красивые. Они были ошеломляюще красивы. Создавалось впечатление, что только что прошли на подиум лучшие модели европейских домов моды. Но одна из девушек, повинуясь знаку Иманова, вошла не в апартаменты, а свернула в номер, где сидела Марина.
Она вошла, обдав Марину ароматом восхитительных духов. Если ее подруги были топ-моделями, то это была их королева. Она была намного выше высокой Чернышевой. Чуть раскосые глаза, пышные светлые волосы. «Крашеная», – с неожиданной злостью подумала Марина. У девушки были чувственные полные губы, идеальные пропорции лица, фигуры. Марина вдруг почувствовала себя старой, неуклюжей, непричесанной уродкой, которой много лет и которая неизвестно что здесь делает… Девушка села на диван, потом, взглянув на Марину, неожиданно спросила по-английски:
– Мне долго нужно ждать?
У нее был явный испанский акцент. Марина удивленно спросила:
– Вы говорите по-испански?
– Да, – обрадовалась девушка, – я из Боливии. А вы откуда?
– Я из Европы, – вздохнула Марина. – Давно прилетела?
– Только два часа назад, – охотно сообщила девушка. – Мне двадцать два года, и я первый раз в Турции.
– Ну это понятно, – Марина постепенно обретала душевное равновесие. Девушка была невероятно красивой дурой.
– Сколько тебе заплатили? – грубо спросила Марина, чтобы окончательно успокоиться. Но девушку вопрос не смутил, ведь она была на работе.
– Двадцать тысяч долларов, – сообщила красавица, – это наша ставка за три дня. Говорят, что султан Брунея платит сто тысяч. Но это только тем девушкам, которые ему понравятся.
«Дура», – почти радостно подумала Марина. Она уже готова была оправдать Рашковского и всех прочих. Разве можно отказаться от таких девочек!
Появление красавиц было встречено всеобщим восторгом. Пользуясь суматохой, Рашковский вышел в холл, позвав туда Кудлина.
– Нужно срочно найти замену Гусейнову, – сказал он. – Но не сразу, – предупредил Рашковский. – Пусть немного погуляет. Месяца через два-три. И без ненужного шума. Ты меня понимаешь?
– Да, – кивнул Кудлин, – кстати, ты помнишь топ-модель, которую показывали по Си-эн-эн два месяца назад? Ты еще сказал, что она тебе понравилась.
– Помню. А что?
– Она в соседнем номере.
– Как это в соседнем, там же Чернышева.
– Ну и что? Она просто сидит и ждет тебя.
– Какая ты сволочь, – добродушно ругнулся сразу все понявший Рашковский, – ты ведь специально так подстроил. Вызвал красавицу и отправил ее к Чернышевой, чтобы показать разницу. Тебе явно не нравится Марина.
– Не нравится, – сказал Кудлин. – И мне не нравится, что она пришла именно сейчас сообщить тебе о рентгеновских снимках. Хочешь, я поспорю на доллар, что она сама звонила врачу?
– Может быть, – согласился Рашковский, – но она мой секретарь.
– Я видел, как она вошла, – упрямо сказал Кудлин. – Видел, как она на всех смотрела. Она их фотографировала своим взглядом.
– Когда получишь карточки, сообщишь мне, – разозлился Рашковский.
– Я тебе серьезно говорю, – вздохнул Кудлин. – Ладно, давай сделаем по-другому. Отпусти меня на три дня. Через три дня мы с тобой встретимся на приеме в Париже. Договорились?
– Хорошо, – согласился Рашковский. – Только одна просьба, забери свою топ-модель куда-нибудь. Или еще лучше – отдай ее Акперу. Парень целыми днями ходит рядом со мной – ни жизни, ни отдыха.
– Она обошлась нам в двадцать тысяч долларов, – напомнил Кудлин, – но если ты так считаешь…
Он повернулся и пошел, поманив за собой Иманова. Они вместе вошли в соседний номер. Увидев мужчин, красавица поднялась, заученно улыбаясь.
– Нравится? – шепотом спросил Кудлин. У Иманова перехватило дыхание.
– Вот карточка от другого номера, – дал ему ключ Кудлин, – можешь ее забрать на всю ночь.
– А как Валентин Давидович? – шепотом спросил Иманов.
– Он разрешает, – так же тихо сказал Кудлин, – ты свободен на сегодняшнюю ночь.
Кудлин поманил пальцем красавицу, и она вышла вместе с Акпером.
– Вам понравилась эта девица? – спросил Кудлин у Марины.
– Красивая, – спокойно кивнула она, – но кто это?
– Шлюха, – грубо ответил Кудлин, – обычная шлюха, только очень дорогая.
Она вздрогнула от его слов.
– Я не знала, что Валентин Давидович любит подобную экзотику, – с вызовом сказала она.
– Это вас шокирует? – он явно решил вывести ее из себя.
– Скорее удивляет, – честно призналась она. – Я могу уйти к себе в номер? – спросила Марина.
– Да, конечно, – кивнул он, – спасибо за ваше сообщение.
Кудлин вышел из номера и достал мобильный телефон, набирая номер Фомичева. Когда тот ответил, он спросил:
– Вы проверили квартиру Чернышевой?
– Проверили, – удивился Фомичев, – я же докладывал обо всем Валентину Давидовичу.
– Что-нибудь нашли?
– Ничего. По мелочам разные вещи. Но ничего подозрительного. Я думаю, что можно закончить проверку. Мы проверили ее кабинет и ее квартиру. Там все чисто. Можете не сомневаться.
Кудлин раздраженно отключил свой аппарат. Он и сам не знал, почему был так настроен против Чернышевой. Может, его раздражала ее внутренняя независимость. Или он действительно ревновал ее к Рашковскому.
Она была уверена, что Акпер увел девочку к Рашковскому. Она была в этом абсолютно уверена. И поэтому, ощущая почти физическую боль, словно Рашковский изменял ей с другой, вышла из номера и, пройдя немного по коридору, неожиданно столкнулась с Валентином Давидовичем.
– Вы еще здесь? – удивился он.
– Леонид Дмитриевич разрешил мне уйти к себе в номер…
«Значит, он еще не дошел до своей красавицы», – подумала она. Ей было неприятно смотреть на него. Сейчас он отправится к этой диве. Ясно же, такие деньги могли заплатить только для самого Рашковского.
– Вы будете спать? – вдруг спросил он у нее.
Он еще издевается. Она взглянула на него с вызовом. Но, очевидно, вызов не очень получился – она думала о красавице, которая его ждет.
– Нет, – сказала она, – я пойду погуляю по городу. Если, конечно, мне разрешит Леонид Дмитриевич.
– Вы бывали раньше в Стамбуле?
– Нет, – ответила Марина. Так будет лучше, решила она.
– Может быть, вы разрешите мне вас сопровождать?
Прошло несколько секунд, пока она поняла, что он ей сказал. Он хочет уйти с ней. От той?! Она почувствовала, как кровь ударила в голову. Значит… В эту секунду она забыла обо всем на свете. В эту секунду она почувствовала себя настоящей женщиной. Только женщиной. Она даже распрямила спину от сознания своего счастья. Значит, она не старая развалюха. Он предпочел ее этой невероятной красавице.
– Вы не ответили на мой вопрос, – сказал он, улыбаясь.
– Да, – сказала она. Господи, но разве такое бывает в жизни. – Да, конечно, да.
– Тогда ждите меня на улице, перед отелем, – попросил Рашковский. – Я постараюсь улизнуть от охраны.
– Конечно, – она все еще не могла прийти в себя.
Когда она вошла в свой номер и взглянула на себя в зеркало, то сначала не узнала себя. Там стояла другая женщина. Она стала словно выше ростом и светилась изнутри. И именно в этот момент позвонил проклятый Циннер.
– Это семьсот двадцать первый номер? – спросил он своим гнусавым голосом.
– Нет, – крикнула она, – это мой номер. Вы, как обычно, ошиблись.
Сказка кончилась. Она вышла из номера и, сдерживая себя, осторожно закрыла дверь. В номере Циннера она пробыла несколько минут, рассказав о Симаковском и втором незнакомце, который к ней обернулся. Она описала его настолько подробно, что Циннер удовлетворенно кивнул:
– Это Юрий Ильич Перевалов. Один из факсов, которые вы отправляли, был адресован ему. А второй – Симаковскому. Значит, они находятся в самых близких контактах с преступными группировками. Это уже не вызывает никаких сомнений.
Ей все это было уже неинтересно.
– Я могу подняться к себе? – спросила она с вызовом.
– Да, – сказал Циннер, – спасибо. Завтра вечером я вам позвоню. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи. – В конце концов, сегодняшняя ночь была ее личным делом, никак не связанным с работой. И об этом не обязательно докладывать Циннеру. Она поднялась к себе в номер, успела переодеться и выйти на улицу. Под фонарем мелькнула высокая фигура. Рашковский терпеливо ждал ее. Она улыбнулась. Пошли все к черту, подумала она. Бандиты, разведчики, офицеры милиции, психологи, красотки, все, все. Она собирается выйти на прогулку с мужчиной, который нравился ей вопреки доводам разума. Вопреки всему. И это занимало ее сейчас более всего прочего.
Глава 39
Убийство Звонкова потрясло не только преступный мир Москвы. Многие понимали, что столь расчетливо изготовленная бомба не могла быть изобретением бандитов, здесь угадывался почерк профессионала. На следующий день, когда Полухин возвращался домой, он даже не мог предположить, какие события ожидали его. В кабину лифта Полухин вошел в прекрасном настроении. На одиннадцатом этаже лифт остановился. Он сделал шаг к двери и вдруг почувствовал, что его сбивают с ног. Удар был настолько неожиданным, что он, бывалый оперативник, не успел среагировать. Его обыскали, скрутили, надели наручники и втолкнули в кабину лифта.
«Слава богу, – подумал Полухин, – что не тронули семью – жену и восьмилетнюю дочь».
Он еще не знал, кто и почему напал на него. Его вывели во двор, надев темную повязку на глаза, втолкнули в машину и куда-то повезли. Похитители – явно профессионалы – упорно молчали, и он понимал, как важно и ему не суетиться. Его везли недолго, минут пятнадцать-двадцать, после чего машина въехала во двор, затем Полухина втолкнули в подъезд и подняли на второй этаж. Лишь после этого сняли с глаз темную повязку, посадили в комнате на стул, заведя руки за спину и приковав их к спинке стула. Часто моргая, он огляделся. И удовлетворенно вздохнул: перед ним стоял Цапов.
– Дурацкие у тебя шутки, Костя, – сказал в сердцах Полухин. – Я инфаркт мог получить от страха. Мог бы позвонить мне, я бы сам приехал.
– Это не шутки, Савелий, – сказал Цапов. – Вчера погиб Звонков. Может, ты слышал? Его взорвали в собственной машине.
– Ну и черт с ним. Одним бандюгой меньше. Из-за этого меня привезли сюда?
– Ты дослушай меня до конца, – сказал Цапов, – я попросил ребят доставить тебя сюда, чтобы мы толком объяснились. Вчера ваш директор вызывал Игоря Николаевича к себе и сказал, что меня обвиняют в двух убийствах – Савраски и Цыгана. Но я ведь точно знаю, что обоих убрали вы. Ты понимаешь, в какое положение я попал?
– Это недоразумение, – шевельнул руками Полухин, – никто тебя не обвиняет. Мы объясним…
– Поздно, – усмехнулся Цапов, – уже поздно. Ваш директор так прямо и сказал, что меня должны посадить в тюрьму. И как я теперь должен оправдываться?
– Кончай валять дурака! – закричал Полухин, дергая плечами. – Открой наручники. Ты не имеешь права задерживать офицера контрразведки.
– А вы имели право убивать ненужных вам людей, арестовывать офицера милиции? Ты имел право раскрывать меня, прекрасно зная, что я на агентурной работе? Вы имели право убивать людей Рашковского? Убрать Суходолова? Подставлять меня с убийствами Савраски и Цыгана? Вы имели право вчера убирать Звонкова?
– Не сходи с ума, – прошипел Полухин, – тебя раздавят как муху. Куда ты полез? На что ты поднял руку? Соображаешь?
– Я хочу знать, что происходит, – спокойно сказал Цапов. – Сделаем так: я подожду ровно десять секунд. У тебя есть ровно десять секунд, чтобы рассказать мне все. Всю правду. Если ты не согласен, я отсюда уйду. И даю тебе слово, а ты знаешь, что я всегда держу свое слово, ты не уйдешь из этой комнаты никогда. Нет, тебя не будут убивать. Тебя просто здесь «забудут», твои крики никто не услышит. А если и услышит, то кто-нибудь войдет и пристрелит тебя. Не говоря уже о том, что после твоего исчезновения тебе не поверит и полковник Авдонин. Выбирай.
– Ты рехнулся? – прохрипел Полухин.
– До свидания, – Цапов поднялся.
– Подожди! – закричал Полухин, рванувшись вместе со стулом. – Подожди, кретин. Подожди, тебе говорю!
Цапов обернулся.
– Погоди, – Полухин тяжело дышал, – черт с тобой, дурак полоумный. Я тебе все расскажу. Только дай слово, что все останется между нами…
Цапов сделал неопределенный жест рукой.
– Я не могу тебе этого рассказывать, – разозлился Полухин. – Неужели ты не понимаешь?
– Как хочешь, – сказал Цапов, доставая пистолет. – Если хочешь, я тебя сразу застрелю, без мучений.
– Что ты несешь? – закричал, бледнея, Полухин.
– У меня нет другого выхода. Я не могу ждать. По вашим данным, я бандит, обвиняемый в нескольких убийствах. Еще одно – мне уже все равно, – он поднял пистолет.
– Господи, какой ты идиот! – заорал Полухин. – Убери пистолет, придурок. Ладно, я все тебе расскажу. Убери пушку.
– У меня мало времени, – Цапов опустил пистолет. – Учти, очень мало.
– Мы создали специальную группу, – пробормотал, тяжело дыша, Полухин. – Группа полковника Авдонина занимается проблемами организованной преступности. Перед нами была поставлена задача – ликвидировать руководителей преступных группировок.
– Дальше, – потребовал Цапов, возвращаясь в центр комнаты и усаживаясь на стул напротив Полухина.
– Наши эксперты просчитали наши возможные действия. Было принято решение напасть на автомобили Рашковского, когда в них повезут его дочь. Мы планировали ее уничтожение, но она оказалась тяжело ранена. Мы считали, что после ее смерти взбешенный отец начнет мстить всем подряд. Это было бы началом войны. К этому времени мы готовили информацию, что нападение совершено представителями кавказских группировок. Цель – возмущенное уничтожение их лидеров. Но девочка выжила…
К тому же Рашковский успел выкрасть одного из нападавших, которого мы прятали на конспиративной квартире. Нам пришлось срочно убрать и Суходолова, чтобы обрубить цепочку. Потом появился ты со своей дурацкой легендой. Пришлось срочно убирать Сазонова.
Цапов слушал, сузив глаза. Его лицо не выражало никаких эмоций, но внутренне он кипел от гнева, слушая откровения своего бывшего товарища.
– Мы вынудили Рашковского покинуть Москву, чтобы в его отсутствие все-таки столкнуть две группировки, – продолжал Полухин, покрываясь красными пятнами. – К этому времени сам Рашковский нам помог. Он принял решение убрать Галустяна. Мы тогда решили убрать и Звонкова, чтобы вся Москва была уверена в мести кавказцев. Вот, собственно, и все…
Он посмотрел на Цапова.
– У нас благородная задача, – нерешительно сказал Полухин. – Мы получили приказ очистить Москву, а затем и Россию от преступности.
– Ты забыл рассказать, что ваши люди убрали и офицера милиции, который работал в управлении кадров… Мы провели эксгумацию трупа и установили, что ему помогли умереть.
– Об этом ты тоже знаешь? Он был нашим агентом. Совал свой нос куда не следовало. Мы были вынуждены… Ты ведь сам знаешь, как это делается…
В комнате наступило молчание.
– У меня руки болят, – неожиданно сказал Полухин, – открой наручники. Я же не собираюсь никуда убегать. Тем более что я тебе все рассказал.
Цапов подошел к нему и, достав ключ, открыл наручники. Они упали на пол. Полухин поднялся, потирая запястья.
– Тебе объясняли, чтобы ты не лез в это дело, – сказал Савелий, с укором глядя на бывшего товарища.
Цапов молча сидел на стуле, уставясь в одну точку. Полухину уже казалось, Цапов все понял и признал свое поражение.
– Не нужно так переживать, – покровительственно сказал он, похлопав по плечу Цапова. – Ты ведь понимаешь, что приказ есть приказ. Если понадобится, мы отстреляем всех авторитетов до единого. Надоело, сам знаешь…
– А девочка? – вдруг спросил Цапов. – При чем тут она?
– Она дочь бандита, – сказал Полухин. – И это часть крупной операции. – После того как с него сняли наручники, к нему вернулась обычная уверенность. – На войне как на войне, – нравоучительно заметил он.
– А если так с твоей дочерью поступят? – спросил Цапов. – При чем тут ребенок?
– Она не ребенок! – нервничая, выкрикнул Полухин. – Она взрослая девушка и должна понимать, чем занимается ее отец. Все эти сволочи разбогатевшие… У них, понимаешь, самолеты свои… Они детей в Швейцарию учиться отправляют, а народ здесь должен подыхать?
– Тебе не кажется, что в тебе говорит обычный люмпен? Ты им завидуешь.
– Да, да! – закричал Полухин. – Я им завидую. Я умный, сильный, двадцать лет вожусь с этим дерьмом, и у меня ничего нет. Живу в дешевом доме на одиннадцатом этаже в двухкомнатной конуре. У меня машины нормальной нет, летом я езжу отдыхать к теще на Урал. А они на Канары. Так должно разве быть? Отец Рашковского был бандитом, и сам он бандит. А сидит с нашими министрами, дворцы себе строит. Пусть поймет, как живут простые люди. Пусть помучается.
– Понятно, – сказал Цапов, – а как быть с законом?
– С каким законом? Они плюют на закон – убивают, грабят, воруют, насилуют. А мы должны соблюдать законы? Мы будем действовать такими же методами. Пусть они нас боятся, а не мы их. Теперь закон будет на нашей стороне, а не на стороне бандитов.
– Убийство сотрудника милиции тоже было по вашему «закону»?
– Это издержки, – ухмыльнулся Полухин, – лес рубят – щепки летят. Знаешь небось?
Цапов дернулся. Он вскочил со своего места и, коротко размахнувшись, ударил Полухина по лицу. Тот отлетел в сторону, упал на пол. Потом медленно поднялся, вытирая кровь с нижней губы.
– Ты всегда был идиотским романтиком, – прошептал он, хищно улыбаясь.
– А вы всегда были подлецами, – раздался чей-то громкий голос.
Полухин обернулся. В комнату вошли Игорь Николаевич и еще два сотрудника милиции.
– Вы арестованы, – сказал генерал, – думаю, что прокуратура даст санкцию на ваш арест. Согласно нашим, – он подчеркнул это слово, – нашим законам мы имеем право задержать вас на трое суток.
– На каком основании? – холодея от ужаса, спросил Полухин.
– На основании вашего признания в совершенных преступлениях. – Игорь Николаевич включил магнитофон, который был у него в руке, и оттуда послышался голос Полухина, рассказывающего о работе группы Авдонина.
– Сволочи! – заорал Полухин, бросаясь к генералу, чтобы разбить, сломать, уничтожить магнитофон. Но двое оперативников успели его перехватить.
– Обманули, – Полухин бился у них в руках, уже плохо сознавая, что делает.
– Наручники наденьте, – приказал генерал, – и везите к нам. Чтобы никто его не видел.
Полухина вывели из комнаты. Цапов стоял рядом, даже не глядя в сторону своего бывшего друга. Генерал подошел к нему.
– Вы все слышали? – спросил Цапов.
– Все, – подтвердил Игорь Николаевич, – теперь мы можем арестовать всю группу Авдонина. Я поеду к прокурору.
– Вам не разрешат их арестовать, – вздохнул Цапов. – Вы ведь знаете, что не разрешат. Они выполняли приказ.
– Посмотрим, – сказал генерал. – Сейчас уже вечер. Может, поедем вместе за Авдониным? Я хочу доставить тебе такое удовольствие. Даже если мне не разрешат его арестовать и выгонят со службы, я хотя бы трое суток продержу этого мерзавца в КПЗ. Поедем со мной, Костя, а?
– Поехали, – кивнул Цапов.
Авдонин был дома. Он, похоже, даже не удивился их появлению. Надел очки, долго рассматривая визитеров. Только спросил:
– Санкции у вас, конечно, нет?
– Мы имеем право задержать вас на трое суток, – сказал генерал, – в течение которых и получим санкцию прокурора.
– На каком основании?
– По факту совершенных вашей группой убийств. У нас есть признание Полухина.
– Я всегда полагал, что Савелий наше слабое звено. Он слишком долго работал в вашей системе, – сказал Авдонин. – Хорошо, я сейчас соберусь. Позвонить вы мне, разумеется, не разрешите?
– Не разрешу. Позвоните из тюрьмы своему адвокату, – сказал генерал.
– Эх, Игорь Николаевич, неугомонный вы человек. Зачем вам все это нужно? Меня выпустят из тюрьмы уже завтра, а у вас будут очень большие неприятности. И вы это прекрасно знаете. Я выполнял приказ.
– Одевайтесь, – напомнил о себе генерал. – Вы забыли, что в этой стране еще существуют законы. И вам пока не все позволено. И не любыми методами.
– А как иначе можно покончить с Рашковским? И с другими преступными авторитетами? Благородными увещеваниями? Вы не подскажете? Не знаете?
– Знаю, – сказал генерал. – Пока вы разбойничаете в Москве, мы работаем. У меня очень много друзей в вашем ведомстве, полковник. И это хорошие люди. Которые любят свою страну и уважают наши законы. В отличие от вас, Авдонин.
– Слова, слова. – Полковник надел пиджак, кивнул испуганной жене: – Не беспокойся, я завтра приеду.
Они вышли из дома и сели в ожидавшую их машину. Игорь Николаевич занял место рядом с водителем, Авдонин – между Цаповым и еще одним оперативником.
– Зачем вам это все, генерал? – продолжал свое Авдонин. – В вашем возрасте пора бы уже относиться ко всему более философски.
– Нет, – сказал генерал, повернувшись к задержанному, – у нас разные взгляды, полковник. В том числе и разная философия. Боюсь, что вам меня никогда не понять.
Глава 40
Стамбул один из тех городов мира, которые по праву можно считать государством в государстве. Насчитывающий четырнадцать миллионов человек, этот мегаполис, раскинувшийся на двух континентах – в Европе и Азии, не только крупнейший город Турции, но и территория, на которой разыгрывались исторические драмы на протяжении долгих двух тысячелетий. Даже после того, как город стал столицей могучей Османской империи, когда казалось, что полумесяц будет царить по всему миру, он не сохранил своего названия – Стамбул. После поражения в Первой мировой войне столица Турции была оккупирована войсками союзников, и греки, несколько веков мечтавшие о возвращении города, вернули наконец ему славное имя града Константина, ведь четыре тысячелетия назад он и назывался Константино– полем.
Правда, и им не удалось надолго задержаться в городе. Вместе с английскими и французскими войсками, отступавшими белогвардейцами, хлынувшими в Константинополь после поражения в гражданской войне, они должны были убраться из города. Стамбул был освобожден войсками победоносного Кемаля Мустафы, прозванного за свои победы «Ататюрком» – или отцом всех турок. Ататюрк спас свою страну от полного расчленения и заложил основы республиканского строя, который привился на азиатской земле. Правда, много лет спустя никто уже не будет вспоминать, что кемалистам помогала Советская Россия и ее золотые кредиты, а красный флаг Кемаля Ататюрка очень подозрительно был похож на красный флаг Советской России. Но разве такие совпадения не случаются слишком часто?
Мустафа Кемаль Ататюрк сделает почти невозможное. Он излечит огромную страну от «имперского синдрома». Он введет новый алфавит, заставив всю нацию учить латинские буквы вместо арабских, он введет европейский цивильный костюм вместо турецких шаровар и фесок, он создаст армию по образу и подобию европейских, отделив ее от государства и священнослужителей. И, наконец, он сделает неслыханное – отделит Аллаха от государства. И спасет Турцию, заставив ее признать реалии двадцатого века.
Потом в течение многих лет страна будет опасно балансировать на грани прошлого и будущего. Будут побеждать на выборах националисты и исламисты, леворадикалы станут устраивать анархические бунты, а правые националисты развязывать настоящий террор против собственного народа. Но армия, любимое детище Ататюрка, армия, которую он пестовал и создавал, останется надежной опорой демократического правления в Турции. И всегда, во все переломные моменты двадцатого века, армия будет твердо стоять на страже завоеваний кемалистской революции, не позволяя никому пересматривать ее итоги.
Мустафа Кемаль сделает еще нечто вовсе невероятное. Он откажется от столицы Османского государства, которая четыреста лет была центром европейской и мировой политики. Он перенесет столицу в небольшую Анкару, чтобы показать всем – разрыв окончательный и бесповоротный. С прошлым империи покончено раз и навсегда. Но Стамбул вынесет и такой удар, слава этого города не померкнет, ибо бывшая столица не просто исторический символ. Это еще и город фантастически красивых зданий и мечетей. Расположенные друг против друга храм Святой Софии, к которой пристроили минареты, и мечеть Султанахмет – символы красоты города, сохранившего историческую память прошлого. Крепостные стены, помнившие нашествие крестоносцев, огромную армию османских завоевателей и отважно защищавшихся византийцев, – символы былого могущества столицы другой империи.
В эту ночь они гуляли по Стамбулу. Выйдя из отеля, они довольно долго поднимались наверх, пока не вышли на Джумхурият-джаддеси, откуда можно было пройти к площади Таксим. Здесь были сосредоточены лучшие отели Стамбула – «Хилтон», «Интер-Континенталь», «Хаят Редженси». Здесь находились офисы крупнейших авиакомпаний мира. И здесь по ночам фланировали проститутки – девицы международных стандартов, вызывающие восторг и жгучие желания у стамбульцев и приезжих.
Несмотря на ночную прохладу, было трудно дышать. Сказывалось наличие миллионов не совсем идеальных автомобилей и местное отопление – дровами и углем. Первую часть пути они проделали молча, пока наконец она, обернувшись, не заметила, что они на улице одни.
– Почему вы не взяли охрану? – спросила Марина.
– Вы считаете, что я не способен обеспечить вашу безопасность? – спросил, улыбаясь, Рашковский.
– Не сомневаюсь, – ответила она, – но кто обеспечит вашу?
– Тогда я обращусь к вашей помощи, – сказал он, улыбаясь, – не беспокойтесь, мы не пропадем. Я ведь вырос в Тбилиси, у знаменитого шайтан-базара. Там жили грузины, азербайджанцы, армяне. Поэтому я немного понимаю турецкий язык, он очень похож на азербайджанский, практически неотличим, за исключением деталей. Я думаю, мы не пропадем. Вы не проголодались?
– Немного, – призналась она. Кокетничать с Рашковским было глупо. Нужно было отвечать честно.
– Я тоже, – кивнул он, – пойдемте к Таксиму. Я знаю там потрясающий ресторан.
Они прошли мимо углового офиса «Эйр Франс», вышли на оживленную площадь. Маленькие желтые такси, такие неудобные, когда в них садилось больше одного человека, сновали по площади в разные стороны.
– У вас есть деньги? – вдруг спросил Рашковский.
– У меня есть кредитная карточка, – сказала она, доставая выданную ей карточку.
– Банки уже закрыты, а на улицах автоматов почти нет, – пробормотал Рашковский. – Черт возьми, я об этом не подумал. Сейчас посмотрю, кажется, нашел. У меня есть фунты. Сто, двести, триста. Думаю, этого хватит на ужин.
– Вы серьезно? – удивилась она. – Думаете, здесь такие цены?
– Конечно, нет, – засмеялся Рашковский. – В обычных ресторанах еда стоит несколько долларов, даже в самых дорогих она во много раз дешевле, чем в Европе. Просто я плохо себя чувствую без денег. Давайте перейдем улицу, и я разменяю деньги в отеле. А оттуда перейдем на другую улицу, кажется, она называется Истиглал. Кстати, очень красивая пешеходная улица. Там ходит только трамвай.
Через несколько минут, разменяв деньги, они перешли на Истиглал-джаддеси и вскоре оказались у небольшой неприметной двери, за которой деревянная лестница вела наверх.
– Здесь один из лучших ресторанов, – сказал Рашковский, пропуская ее вперед. – «Хаджибаба» был открыт еще в тридцать первом году.
Тем временем они поднялись по лестнице вверх и оказались в большом зале, заполненном посетителями. Официант посадил их за свободный столик и, приняв заказ, быстро удалился. Марина огляделась. За соседним столом громко смеялись две блондинки, по виду скандинавки, их сопровождали мужчины. Рашковский посмотрел на одну из блондинок, она улыбнулась в ответ.
– Можно я задам вам один вопрос? – спросила Марина, осмелев, очевидно, от присутствия людей.
– Да, конечно, – он посмотрел ей в глаза. Ей всегда было немного не по себе, когда он смотрел ей в глаза. У него были такие глубокие всепонимающие глаза.
– Почему вы не остались в отеле? Ведь ту молодую красавицу привезли для вас? А вы даже не взглянули на нее.
Рашковский молчал. Она уже жалела, что задала бестактный вопрос. Но он вдруг открыто и как-то озорно улыбнулся ей.
– Есть старое английское правило, как должны вести себя женщины, – начал он, продолжая улыбаться. – Так вот, леди не должна суетиться, гласит это правило. Дамы должны сохранять неподвижность при любых обстоятельствах. Поэтому мне не нравятся англичанки. А красотка, о которой вы говорите, сохраняет неподвижность души. Это обычная кукла, и мне с ней неинтересно. Только и всего.
– Извините, если мой вопрос неприятен вам.
– Нет. Я бы удивился, если бы вы мне его не задали.
Он был прав, кухня ресторана оказалась превосходной. Потом они долго просто болтали обо всем на свете. О Стамбуле и о других городах. О самых красивых зданиях и музеях. Он был интересный собеседник, много видел и знал. Из ресторана они вышли в полночь. Звонок мобильного телефона прозвучал неожиданно для обоих.
– Ты куда пропал? – испуганным голосом спросил Кудлин. – Мы ищем тебя по всему отелю. Думали, ты в баре сидишь.
– Я решил немного погулять.
– Без охраны? Где ты находишься? Я сейчас пришлю людей.
– Не нужно. Я не один.
– Ты с ней, – понял Кудлин, – будь осторожен. Помни, очень осторожен.
Рашковский посмотрел на стоявшую чуть поодаль Марину. Она тактично отошла в сторону, чтобы дать ему возможность поговорить.
– Ничего, – сказал он, – ничего страшного. Можешь за меня не беспокоиться.
Он отключил аппарат и положил его в карман. В эту ночь они гуляли до четырех часов утра. Она плохо помнила, о чем именно они говорили. Говорили о том, о чем могут говорить двое умных и не совсем молодых людей, которые нравятся друг другу. Они удивлялись совпадению своих взглядов и вкусов, радуясь и поражаясь неожиданному сходству, почти родству душ. Любовь неожиданная бывает в молодости, любовь осознанная приходит к людям зрелым. Безумная любовь может настигнуть человека в любом возрасте. Она не зависит от прожитых лет и накопленного опыта. Это как удар молнии, который может поразить внезапно и – на всю оставшуюся жизнь. Марина вдруг подумала об этом с ужасом.
Они перешли мост и еще долго гуляли в старой части города. К четырем утра им все еще не хотелось спать. В эту ночь он почти забыл обо всех своих страхах и подозрениях. В эту ночь она почти забыла Циннера. Они ходили по освещенному полной луной Стамбулу и говорили друг другу приятные вещи. Потому что все влюбленные люди говорят друг другу только приятные вещи, а любая фраза кажется значительной и наполненной особым смыслом. Они были интересны друг другу.
Уже светало, когда они вернулись в отель. Он проводил ее до номера и на прощание неожиданно протянул руку. Она протянула ему свою. Наклонившись, он поцеловал ей руку. И улыбнулся.
– Будем считать, что мы счастливо избежали служебного романа.
– Да, – улыбнулась она в ответ, – спасибо вам за сегодняшний вечер.
– Кажется, я совсем не жалею, – пробормотал он на прощание.
– Что? – не поняла Марина.
– Я сказал, что совсем не жалею об этой красотке.
Он смотрел ей в глаза. Своим немыслимым взглядом. Нельзя было смотреть на него так долго. Тем более – говорить. Это было неправильно, невозможно. Но она вдруг сказала:
– Может быть, вы зайдете ко мне?
И он ответил:
– Да. С удовольствием.
Больше не было произнесено ни слова. Они вошли в номер, и она резко обернулась. Поцелуй их был таким страстным, что оба почувствовали боль в сведенных скулах. Их руки лихорадочно срывали одежду. Они рухнули на кровать. Страсть ослепила их, лишила дара слова. Только однажды она спросила его с таинственной улыбкой, которая озаряет лицо любимой в постели:
– Мне сохранять неподвижность?
И тогда в ее комнате раздался сдерживаемый хохот. Они смеялись долго и озорно. Смеялись, позабыв обо всем на свете.
Глава 41
На следующий день они вылетели в Лондон. Марину неприятно удивило отсутствие Кудлина. Хотя он утром сообщил, что летит в Москву по делам. У него действительно могли быть дела в Москве, ей не хотелось думать, что он улетел из-за нее. Рашковский вел себя безупречно. Он ни разу не дал понять, что между ними что-то произошло этой ночью.
Они прилетели в Лондон вечером. Встречавшие их автомобили стояли в аэропорту. Марина увидела в автомобиле Рашковского Оксану Борисовну. Марина отвернулась, чувствуя, как гадко стало у нее на душе. Это было новое, неизвестное ей ранее чувство. Она никогда не встречалась с женатыми людьми, принципиально избегая подобных связей. И уж тем более не встречалась с женами, которых совместно обманывали с любовником. Она вдруг подумала, что не сможет притвориться, не сможет как ни в чем не бывало подойти к жене Рашковского и поздороваться.
Но все прошло благополучно. Рашковский кивнул жене, усаживаясь в машину. Похоже, он не был удивлен ее появлением в аэропорту. Она заметила, что при встрече Рашковский не поцеловал жену. Очевидно, такие нежности были не в их правилах. Или и другие нежности здесь также отсутствовали?
Уже усевшись в салон лимузина, в котором приехала за ним Оксана Борисовна, он кивнул на прощание Марине. Оксана Борисовна проследила его взгляд, но промолчала. Машина уехала. За ней последовала машина охраны. Следующие два автомобиля были предназначены для людей, сопровождавших Рашковского. Из свиты оставалась еще одна. Лишняя машина была отпущена, на оставшейся она отправилась в знакомый «Гровнор».
На следующий день было много работы. Рашковский время от времени звонил в Нью-Йорк, выяснял ситуацию в Париже, связывался с Москвой. Они работали так, словно забыли, что между ними произошло. Лишь к вечеру, передавая ей какую-то бумагу, он задел ее руку своими пальцами. Эффект оказался настолько сильным, что оба внезапно отдернули руки и бумага упала на ковер. Оба усмехнулись и ринулись поднимать документ. Он оказался проворнее. Подав ей лист бумаги, он попросил, чтобы она задержалась после работы. Марина хотела возразить, но, взглянув на него, согласно кивнула.
В семь часов Рашковский отпустил Гинзбурга и прочих представителей лондонского филиала. Она осталась на своем месте. Когда все вышли, Рашковский подошел к окну и, глядя на улицу, тихо сказал:
– Я хотел извиниться перед вами за то, что произошло вчера.
– Вы считаете, что за это нужно извиняться? – спросила Марина чуть дрогнувшим голосом.
Он повернулся к ней:
– Нет, конечно. Это личное дело каждого мужчины и каждой женщины. У нас в компании работают около трех тысяч людей, из которых примерно половина женщины. Каждый волен поступать так, как ему заблагорассудится. Но не в этом случае. Я всегда считал неправильным подобные отношения на службе. Вам не кажется, что это несколько мешает совместной работе?
– Не знаю. Но, по данным психологов, это, наоборот, укрепляет семьи и помогает сотрудникам чувствовать себя гораздо увереннее.
Рашковский усмехнулся:
– И я должен полагать, что вы, опираясь на эти статистические данные, решили почувствовать себя увереннее и укрепить мою семью?
– Нет, – улыбнулась Марина, – но вчерашний случай произошел не только потому, что вы мой начальник, а я ваша подчиненная. Если бы я сама этого не хотела, этого бы никогда не произошло.
Рашковский удовлетворенно кивнул, давая понять, что разговор закончен. Словно они исчерпали эту тему и не собирались к ней более возвращаться.
Вечер она провела одна. К счастью, в этот вечер Циннер ее не беспокоил. Она рано легла спать и рано проснулась. И тут раздался телефонный звонок. Марина взглянула на часы. Было только десять минут восьмого. Недовольно нахмурившись, она взяла трубку. Но на другом конце провода не ответили. Зато почти сразу постучали в дверь, и посыльный принес ей свежую газету. Она взяла газету, развернула ее. На первой странице были подчеркнуты несколько цифр. Теперь она знала, куда звонить.
Пришлось одеться и спуститься вниз, чтобы позвонить из холла, где был установлен обычный телефон, по которому можно было говорить с карточкой. Набрав номер, она не удивилась, услышав голос Циннера:
– Доброе утро, Марина.
– Доброе утро. Что случилось?
– После совещания в Стамбуле все изменилось. Банкиры решили помочь Рашковскому в получении гарантий на кредит. А преступные авторитеты, в свою очередь, прекратили внутренние разборки. Я думаю, в сегодняшних газетах вы прочтете много интересного.
– В каком смысле?
– Вчера была арестована группа сотрудников ФСБ. По личному поручению директора ФСБ они занимались провокациями и устранением наиболее одиозных преступных лидеров. Разумеется, они действовали незаконно, без решений суда и санкций прокуратуры. Через три часа должна состояться пресс-конференция Игоря Николаевича.
– Не понимаю, зачем вы мне это говорите.
– Они организовали несколько нападений, в том числе и на кортеж автомобилей Валентина Рашковского.
– Не может быть, – в растерянности произнесла Чернышева, – значит, это были не бандитские разборки?
– Прочтете в завтрашних газетах, – злорадно бросил Циннер, – у каждого ведомства свои приоритеты. Пока мы решили бороться с преступностью, разлагая ее изнутри, контрразведчики продумали свой план, как всегда, грубо и топорно.
Излишне было говорить, что разведчики и контрразведчики всегда недолюбливали друг друга, а соперничество подобных ведомств носило ожесточенный характер не только в бывшем Советском Союзе. В Германии, кстати, тоже. Теперь она понимала, почему к ее операции был подключен весь аналитический отдел, а группа психологов помогала Циннеру решать их задачи. Очевидно, перед всеми правоохранительными органами страны была поставлена конкретная задача: добиться заметного снижения уровня преступности. В контрразведке решили сделать ставку на силовые методы, заставив преступных авторитетов истреблять друг друга. В разведке решили скооперироваться с милицией и провести масштабную операцию по внедрению в руководство преступных организаций собственных агентов.
– Значит, Рашковский сможет вернуться? – спросила Марина.
– Не думаю. Приказ о его ликвидации поступил не от директора. Боюсь, что решение было принято на другом уровне. А это значит, что приказ никто не отменял. Вполне вероятно, что его жизни может угрожать реальная опасность. Будьте осторожны, Марина. Мне бы не хотелось, чтобы и вы пострадали при этом.
Она вернулась в номер, чтобы обдумать слова Циннера. День обещал быть нелегким. С девяти тридцати она уже сидела в апартаментах Рашковского, ожидая его. Но его не было ни в десять, ни в одиннадцать. В двенадцать часов появился Гинзбург. Он потрясал российскими газетами.
– Какой скандал! – восторженно кричал он. – В ФСБ разоблачена группа сотрудников, которые самостоятельно проводили свои операции, без согласования с руководством. Вы читали российские газеты?
– Еще нет, – забеспокоилась Марина. – Мы получаем в отеле только английские газеты.
– Посмотрите, – он сунул ей в руки целую пачку газет. И на первой странице «Комсомольской правды» был портрет директора ФСБ, который заявлял, что считает группу полковника Авдонина позором их учреждения. Она не верила своим глазам. Три часа назад Циннер говорил ей, что они действовали с ведома руководства ФСБ. Что произошло за это время?
Другие газеты также поместили сенсационные материалы. Полковник Авдонин и его соучастники планировали физическое устранение преступных авторитетов. И лично принимали участие в нескольких преступлениях. Рассказать о деятельности группы решился майор Савелий Полухин, ранее работавший в МВД и переведенный в ФСБ. Он и дал показания на своих бывших коллег по группе.
Наконец в два часа дня появился Рашковский. Очевидно, он тоже читал российскую прессу и именно поэтому задержался дома, беседуя по очереди с Кудлиным и Фомичевым. Сообщений было много, и они носили противоречивый характер, но было ясно, что группа Авдонина действительно существовала и планировала нечто противозаконное. Позвонивший утром Кудлин был возбужден, как никогда. Рашковский молча слушал последние известия из Москвы, после чего наконец сказал:
– Ведь наш Фомичев встречался с этим полковником. Он мне называл его фамилию перед отъездом.
– Может быть, – согласился Кудлин, – но не это главное. Самое интересное, что…
– Они встречались, – перебил Кудлина Рашковский, – и Николай Александрович посоветовал мне уехать.
– И правильно сделал. Ведь они планировали твое физическое устранение.
– Они планировали убийство моей дочери, чтобы я начал войну в Москве. Они планировали не мое устранение, Леня… У них были совсем другие планы.
– Ну и что?
– Фомичев сказал, что они ошиблись.
– Может быть, он сначала так и думал, но потом понял, что был неправ. Мы все считали, что нападавшие хотели убить именно тебя.
– Нет, он знал все с самого начала, – упрямо твердил Рашковский, – он знал и тем не менее советовал мне уехать… Он знал, что меня хотят убрать из Москвы, чтобы начать войну.
– Что ему оставалось делать? Он хотел спасти тебя.
– Подставив меня нашим друзьям? Он понял, что меня могут убрать их руками, и решил остаться в стороне. Ты меня понимаешь, Леня? Он решил, что мой отъезд лишь ускорит развязку. Если я вернусь, то все пойдет как прежде, если не вернусь – тоже неплохо. Он поставил одновременно и на «орла» и на «решку» – самый беспроигрышный вариант.
– Ты лучше думай о том, как быстрее вернуться. Фомичев действовал правильно, спасая тебя…
– Фомичев меня предал, – спокойно возразил Рашковский. – Он точно знал, что офицеры Авдонина не могли ошибиться. Знал, что они специально напали на машины, в которых находилась моя дочь. Но вместо того чтобы рассказать мне всю правду, он решил соврать, якобы для моего блага.
Кудлин молчал. Он понял, что участь Фомичева решена. Рашковский не прощал не только предательства, он не любил некомпетентности. А из сообщений газет следовало, что Фомичев, встречавшийся с Авдониным, был либо предателем, либо абсолютно некомпетентным руководителем службы безопасности.
– Он постарел, – произнес роковые слова Рашковский.
– Ты уверен? – переспросил Кудлин. – Может, дадим ему немного отдохнуть?
– Ты не слышал, что я сказал?
– Слышал, – вздохнул Кудлин, – я все понял. Жаль, конечно, что Николай Александрович так сильно сдал в последнее время.
Рашковский отключился.
Неотложные дела сразу же захлестнули и без того уплотненный рабочий график Рашковского. В этот день он закончил работу в девятом часу вечера. Уставший банкир благодарно кивнул на прощание своей помощнице.
– Спасибо вам. – Он достал носовой платок, чтобы вытереть вспотевшее лицо, и вдруг, как бы отключившись от всего, спросил как бы другим голосом: – Можно пригласить вас на ужин?
Она хотела напомнить ему их вчерашний разговор. Решила было отказать. Но понимала, как его раздражают женские капризы, уловки.
– Хорошо, – спокойно произнесла она, – я буду готова через полчаса.
– Через полтора, – взглянул он на часы. – К девяти часам вечера. Вас устроит это время?
В девять они поехали на ужин в «Кларидж», находившийся неподалеку от их отеля. Почему-то элита бывшего Советского Союза, новые президенты и премьеры новых независимых государств полюбили именно этот отель, в котором часто останавливались.
За ужином они почти не разговаривали, лишь перекидывались ничего не значащими фразами. После ужина он отвез ее в «Гровнор-отель» и, кивнув на прощание, уехал.
Следующий день начался со звонка мистера Адамса. Соединив его с Рашковским, она поняла, что сегодня разговор получится более конструктивным. Адамса устраивали гарантии, которые мог дать Рашковский, и, переговорив с друзьями, он сообщил, что руководство фонда в ближайшие несколько дней примет решение о выделении денег.
Рашковский немедленно позвонил первому вице-премьеру в Москву. Он, не скрывая радости, сообщил об этом, понимая, как важно оказаться нужным именно в такой момент. Но даже Валентин Рашковский не знал, что сейчас происходит в Москве.
…Через полтора часа после этого разговора первый вице-премьер доложил обо всем премьеру, добавив, что усилия Рашковского оказались весьма результативными. Еще через несколько минут премьер доложил об этом президенту. Через два часа в кабинете президента уже находились директор ФСБ, начальник Службы внешней разведки и министр внутренних дел.
В результате было признано, что группа Авдонина нарушила инструкции, гласившие – не выходить за рамки закона. Козлом отпущения стал лично Авдонин. Было решено примерно наказать его, однако уголовное дело закрыть, дабы не ставить под удар офицеров, выполнявших свои служебные обязанности с подобным же рвением. Короче, чтобы не бить по рукам ретивых.
В отличие от контрразведки прочие ведомства заслужили похвалу за свои действия по борьбе с организованной преступностью. Директор ФСБ понимал, что коллеги из других ведомств просто переиграли его сотрудников.
А вечером этого же дня в личном кабинете скоропостижно скончался руководитель службы безопасности банка «Армада» Николай Александрович Фомичев. Врачи констатировали обширный инфаркт миокарда. Похороны, назначенные через три дня, обещали быть весьма пышными. Руководство банка выделило крупную сумму семье покойного, и родственники Фомичева даже не думали просить о назначении повторной экспертизы о причинах смерти. Все знали, что у бывшего генерала госбезопасности было больное сердце.
Только поздно вечером Кудлин добрался к директору института, где работала Марина. Его интересовало, кто рекомендовал Чернышеву на работу в этот институт. Директор вспомнил, что ему звонили из другого института. На следующий день Кудлин появился и там. Он был неутомим в своем расследовании. Шел, как ищейка по следу. В отличие от Фомичева, который проводил проверку формально, не анализируя детали, Кудлин начал по крупицам собирать их. Выяснилось, что Чернышева работала на новом месте совсем не тот срок, который указала в анкете. В другом институте, который был расформирован, ее почти никто не помнил. И наконец, в доме, где поселилась Чернышева, Кудлин нашел старика-водопроводчика, который помнил всех соседей. Он точно знал, что два года назад Чернышева еще не жила в этом доме.
Однако всех этих фактов было явно недостаточно. И тогда Кудлин решил рискнуть. Он отправил в ГИБДД своего человека, предложив заплатить неслыханную сумму денег за информацию о владельце машины «Жигули», принадлежавшей Марине Владимировне Чернышевой. В ГИБДД подтвердили, что автомобиль принадлежал Чернышевой и был оформлен на ее имя, но кто-то вспомнил, что было указание руководителя отдела оформить машину задним числом, приписав лишние два года.
И тогда вечером в управление приехал сам Кудлин. Войдя в кабинет начальника отдела, он предложил тому неслыханную взятку – сто тысяч долларов. Начальник отдела колебался. Тогда Кудлин предложил двести. Офицер долго мялся и наконец сдался. Ему было стыдно сообщать сведения Кудлину, но двести тысяч долларов, которые тот привез, были слишком большой суммой – его совесть рухнула под тяжестью огромных денег. Он даже не подумал о судьбе человека, которого сдавал таким бесчестным образом.
Вечером следующего дня ликующий Кудлин позвонил Рашковскому и сообщил подробности. Рашковский выслушал молча и так же молча положил трубку. В этот вечер он уехал с работы, не попрощавшись с Мариной. А потом наступил следующий – последний день.
Глава последняя
Утром Марина вошла в апартаменты Рашковского, уже зная, что сегодня они будут работать в отеле. Обычно Рашковский либо отправлялся в кабинет Гинзбурга, либо принимал гостей в своих апартаментах. Утром ей позвонил Акпер, который предупредил, что Валентин Давидович будет работать в «Гровнор-отеле». На сегодняшний день были запланированы две важные встречи.
Она появилась ровно в девять тридцать. Но Рашковского не было. Он появился только через час. Впервые за все время их знакомства он почему-то избегал смотреть ей в глаза. Однако, появившись в кабинете, сразу же отменил все встречи, заявив, что на сегодня у него есть более важные дела.
Она перезвонила по всем телефонам, известив об отмене встреч. И вдруг Рашковский предложил ей поехать куда-нибудь за город. При этом вид у него был какой-то осунувшийся, почти болезненный. Марина уже взяла сумочку, и тут раздался телефонный звонок.
– Марина, здравствуйте, – услышала она голос Циннера. Это было невозможно! Он позвонил ей прямо в апартаменты Рашковского. Он назвал ее по имени. Но более всего ее смутил его голос.
– Я вас слушаю, – она не могла не говорить. Но ведь совсем рядом стоял Рашковский.
– Немедленно уходите. Вчера вечером Кудлин был в дорожной полиции. – От волнения он забыл, что в России нет полиции. – Они знают, что вас подставили. Он уже сообщил об этом Рашковскому. Вы меня слышите? Немедленно уходите. Машина будет ждать вас на углу.
Она повернула голову. Рашковский стоял и смотрел на нее. Его взгляд парализовал ее. Уйти прямо сейчас?..
– Уходите, – повторил Циннер, – не задерживайтесь ни секунды.
– Кто позвонил? – спросил Валентин Давидович.
«Поздно, – подумала она с холодной решимостью. – Циннер позвонил на несколько минут позже, чем следовало».
– Не знаю, – она положила трубку, – кажется, ошиблись номером.
Убежать было невозможно. В приемной находился Иманов с охранниками. Она не сможет отсюда выбраться. Рашковский смотрел на нее. Она подняла голову. Пусть он не думает, что она испугалась. Ведь не будут ее убивать прямо в отеле. Здесь все-таки Англия. Но ведь он предложил поехать куда-то за город?..
Она вышла из номера первой. Рашковский чуть посторонился, пропуская ее вперед. К машине они подходили в сопровождении нескольких охранников. Что должен чувствовать человек перед казнью? – подумала Марина. У нее не было страха. Но почему-то не было и ненависти. Она взглянула на Рашковского. Он ведь хладнокровно отдаст приказ о ее ликвидации.
К ее удивлению, в машину, кроме Рашковского, никто не сел.
– Не нужно, – отмахнулся Рашковский от охранников, – мы поедем одни.
Она удивленно взглянула на него, и он заметил этот взгляд. Ничего не спросив, она села в автомобиль на заднее сиденье, рядом с ним. И машина тронулась. За все время пути они не сказали друг другу ни слова. Он уже понимал, что она все знает. Но и она понимала, что ему все известно.
– Куда мы едем? – наконец спросила она. Примерно полчаса они находились в пути. Спросила по-русски, водитель был англичанин.
– Куда бы вы хотели? – неожиданно отозвался Рашковский.
– Не знаю. Я не совсем понимаю ваш вопрос…
– Вы все прекрасно понимаете, – сказал он, глядя перед собой.
Еще несколько минут они молчали, пока он не бросил те самые слова:
– Вас ведь специально подставили.
Она промолчала. Отрицать не хотелось, соглашаться невозможно. Врать ему она не могла. Сидела рядом и смотрела вперед, ничего не видя.
– Почему? – спросил Рашковский. – Можно узнать, почему вы решили меня сдать?
Она по-прежнему молчала. Значит, он хочет вывезти ее за город и там убить. Но почему тогда он отпустил охранников? Она все еще молчала. Машина вдруг остановилась. Она взглянула в окно: небольшой мотель. Место ее последней в жизни остановки.
– Идемте, – сказал он, выходя из машины.
Еще можно было убежать, крикнуть, спастись. Но она покорно вылезла из машины и последовала за ним. В холле им протянули ключ. Там сидели служащие. Но она не кричала. Ей даже стало любопытно, почему он привез ее сюда. Почему сам решил с ней расправиться. Ведь его могут запомнить.
Он открыл ключом комнату, взглянул на нее, приглашая войти. Она первой прошла в комнату. Он вошел следом, вставил ключ, запер дверь.
– Вас специально подставили, – сказал он задумчиво и грустно.
– Вы мне об этом говорили. – Они стояли слишком близко.
– Странно, – пробормотал он, – я думал, что мы нравились друг другу. А оказывается, ты делала это нарочно…
Он впервые перешел на «ты», очевидно, для того чтобы унизить ее. Она усмехнулась. Потом сделала шаг навстречу и сама поцеловала его. Взглянув ему в глаза, сказала:
– Я никогда в жизни не делала этого нарочно…
Поцелуй только разжег страсть. Это было их второе свидание. Но на этот раз к радости встречи примешивалась горечь конца. Она даже не понимала, как такое возможно, но, очевидно, в отношениях мужчины и женщины всегда мало логики. Через некоторое время он спросил ее снова:
– Почему?
Она отвернулась. Отвечать не хотелось. Он повернул ее к себе.
– Почему? – требовательно спросил он.
– «Дамы сохраняют неподвижность», – пробормотала она. – Я просто из других дам.
– Ты сотрудник милиции? – Его глаза были опасно близко.
– Почти. Я профессиональный офицер. И уже много лет…
– Дешевка, – пробормотал он буднично, без гнева, – я могу убить тебя.
Она замерла. Он сказал это очень просто. Просто сообщил новость, словно пересказал газетную информацию. Она повернула к нему голову, высвободила руку. Кажется, ему нравится ее унижать? Она сейчас беззащитна.
– Ты ничего не хочешь мне сказать? – спросил он, глядя на нее.
Она повернулась к нему, чтобы увидеть еще раз его серые глубокие глаза.
– Что я должна говорить?
– Ты не хочешь возразить?
– Нет.
– У тебя было интересное прошлое, – ровным голосом сказал он.
– У тебя тоже.
– Ты хотела меня убить?
– А ты бы испугался?
– Разве ты не знаешь, что меня трудно испугать?
– В таком случае зачем ты спрашиваешь? Но я не собиралась тебя убивать.
– Ты легла со мной в постель, чтобы узнать какие-нибудь очередные тайны?
– А у тебя еще есть тайны?
– Ты отвечаешь вопросом на вопрос.
– Ты тоже.
– Я тебя не обманывал.
– Неужели? Для всего мира ты преуспевающий банкир. А на самом деле?
– Ты для меня тоже была кандидатом наук.
– Кстати, я на самом деле кандидат наук.
– И офицер милиции?
– Откуда ты узнал? – Ему не следовало говорить всей правды. Пусть думает так.
– Разве можно в нашей стране что-нибудь скрыть? Леонид потратил несколько дней и большие деньги, но выяснил, кого ко мне послали. Нужно отдать ему должное, он тебя всегда подозревал. Почему ты молчишь?
– Я не знаю, что говорят в подобных случаях.
Она вдруг вспомнила, что однажды, много лет назад, произошло нечто подобное. История повторяется, с ужасом подумала она. Много лет назад Алан, узнавший о том, что она работает на советскую разведку, едва не покончил с собой. Сегодня второй мужчина, который ей безумно нравится, лежит рядом и, похоже, ненавидит ее еще больше. Или ей только кажется?
– Ты можешь уйти со своей работы? – вдруг спросил он.
– Иногда я тебя не понимаю. Мне трудно следить за ходом твоих мыслей, – призналась она.
– Ты можешь уйти со своей работы и остаться со мной? – продолжал он. – Ты еще не поняла, что все кончилось?
– Ничего и никогда не кончается, – она закусила губу. – Или ты думаешь, что все забыто?
– Я устроил многомиллиардный кредит через МВФ. Меня официально простили. Я снова ведущий банкир страны. Тебя поэтому сдали. Не из-за денег, нет. Они хотят, чтобы я был в порядке. Через меня в страну пойдут миллиарды. Им все равно, чем я занимаюсь, главное – чтобы дали денег.
– И тебя это устраивает?
– До недавнего времени – вполне. Пока я не познакомился с тобой.
– Ты можешь иметь самых красивых женщин мира. Зачем тебе такая, как я?
– Именно потому, что я не могу иметь тебя.
– Ты меня уже имеешь.
– Не нужно так грубо.
– Я говорю как есть. Или ты хочешь, чтобы я продолжала тебя обманывать?
– Значит, раньше ты меня обманывала?
– Что ты со мной сделаешь? Отдашь Акперу, как бедную девочку, выписанную из Боливии? Или прикажешь Кудлину меня утопить?
– Девочка из Боливии получила двадцать тысяч долларов. И я еще никого в жизни не топил. Даже котенка.
– Зато убивал другими способами. Может быть, не сам, но приказывал убивать. Или это тоже неправда?
– Правда. А ты не убивала? Не лично, а другими способами. Или ты работала только в белых перчатках?
– Иногда мне кажется, что я тебя ненавижу.
– Это был комплимент?
– Ты умеешь нравиться людям. В этом твоя сила. Сила зла.
– Я не бандит. И ты прекрасно это знаешь. Я банкир.
– Ты знаешь, что я знаю о тебе все.
– В таком случае останься со мной. Уйди со своей работы. Зачем она тебе? Останься со мной.
– В качестве секретаря?
– В качестве друга.
– У нас разные понятия о дружбе.
– Хватит болтать, – он привлек ее к себе.
– Нет, – она отодвинулась, – по-моему, мы все решили. Что ты хочешь сделать со мной?
– Ты уже не разрешила, – пробормотал он, улыбаясь.
– Я серьезно спрашиваю?
– Ты хочешь, чтобы я раскаялся и пошел в храм замаливать грехи?
– А ты хочешь, чтобы я оделась и ушла? Просто так, будто ничего не произошло?
– Тебе обязательно получать за меня награду?
– А тебе обязательно ерничать?
– Мы опять задаем друг другу только вопросы.
– Я ухожу.
– Нет. Ты останешься со мной. Я могу вернуться в Москву.
– Я думала – ты умнее. Они тебя не оставят в покое. Рано или поздно случится то, что должно случиться. Взорвется твой самолет, или твоя машина случайно столкнется с бензовозом. Ты можешь отравиться в любом ресторане или получить инфаркт, и любой врач подтвердит, что ты умер от сердечной болезни. Ты не должен возвращаться обратно.
– Тебе не кажется, что ты меня пугаешь?
– Я говорю тебе правду. Ты переиграл сразу несколько спецслужб. Ты сумел заставить их отступить, сумел победить. А мы не любим проигрывать. И никогда не забываем тех, кому уступили. Рано или поздно мы найдем способ отомстить. И вполне возможно, что в этот раз в самолете рядом с тобой будет не только твоя дочь, но и вся твоя…
– Прекрати, – зло прошипел он, – я не могу остаться здесь. Я должен вернуться. Иначе все кончено. Здесь я никому не нужен.
– Я сказала тебе правду.
– Мне не нужна твоя правда. У меня своя правда.
– Ты ошибаешься.
– Возможно. Но я хочу, чтобы ты осталась со мной.
– У тебя есть жена.
– Ты прекрасно знаешь, что я с ней не живу.
– Это твои проблемы.
– У нас общий сын. Я думал, что она будет умнее. А она оказалась чуть лучшей копией моей первой жены.
– Ты бываешь неоправданно жесток к людям.
– Я постараюсь исправиться. Ты останешься со мной?
– Ты опять ничего не хочешь понять. Если узнают, что ты отпустил меня живой… Если узнают, что ты обо всем знал. Мне никто не поверит. Или решат, что ты меня купил. Ты этого хочешь?
– Мне все равно. Оставайся со мной.
– У меня такая судьба, – сказала она по-французски.
– Что? – не понял он. – Что ты сказала?
– Я говорю – у меня такая судьба. В моей жизни было двое мужчин. Первый – отец моего сына. Ты второй. И обоих я вынуждена была оставить.
Он чуть отодвинулся. Взглянул ей в глаза.
– Я никогда в жизни не просил об этом ни одну женщину, – сказал он, – никогда в жизни. Но тебя я прошу. Ты можешь еще на полчаса забыть обо всем? Или это для тебя очень сложно?
Она молчала. Он сузил глаза, резко отодвинулся, собираясь вскочить. Она дотронулась до его руки.
– На час, – улыбнулась она, – можно я задержусь на час?
Ровно через час она оделась. Выходя из номера, взглянула на него. Он спокойно спал. Марина прошла в холл, попросив вызвать ей такси. В прощальной записке не было смысла. По телефону она заказала билет на самолет. Уже направляясь в «Гровнор», подумала, что он может проснуться и передумать. Ее могут встретить в «Гровноре» совсем другие люди. Тем не менее она направлялась именно в свой отель.
Ей не дано было узнать, что он трижды поднимал трубку и трижды передумывал. Она приехала в отель, быстро собрала свои вещи. Через несколько минут ее чемодан уже грузили в такси. Выданную ей кредитную карточку и все оставшиеся деньги она сложила в конверт, запечатала его и, надписав фамилию Рашковского, оставила у портье.
Отсюда она набрала знакомый ей номер. Встревоженный Циннер сразу поднял трубку:
– Где вы были? Мы предполагали самое худшее.
– Все в порядке, – вздохнула она. – Я возвращаюсь в Москву.
– Он знает обо всем?
– Да, – она посмотрела на терпеливо стоявшего рядом портье. – Да, – повторила она.
– И он отпустил вас живой? – изумился Циннер. – Но так не бывает…
– Бывает, – сказала Марина, – до свидания.
– Подождите! – закричал Циннер. – Это только начало… Ему разрешили вернуться в Москву, но это ничего не значит. Мы продолжаем разработку операции…
Она положила трубку. В этой операции для нее все было закончено. Когда она села в такси, которое увозило ее в аэропорт, у здания отеля остановился «Роллс-Ройс», в котором приехала Оксана Борисовна. Марина усмехнулась. Очевидно, Оксана Борисовна всегда будет женой Рашковского. Она будет защищать свое положение изо всех сил.
Черное английское такси выехало на Парк-Лейн. Огромное здание «Гровнор-отеля» осталось позади. Марина обернулась еще раз, чтобы увидеть этот отель. Через сорок минут она была в аэропорту. Вечером она прилетела в Москву. И на следующий день утром уже ехала на свое привычное место работы, где провела последние двадцать с лишним лет.
Через несколько дней все газеты сообщили о возвращении в Москву после лечения известного банкира и предпринимателя Валентина Рашковского.