Чингиз Абдуллаев

Его апатия

 

Вместо пролога

В салоне бизнес-класса дремало несколько пассажиров. Дронго уже привык к тому, что с ним находятся не больше десяти-двенадцати человек в салоне, рассчитанном на двадцать четыре места. Он обычно устраивался где-нибудь в последних рядах первого салона, чтобы занять сразу два кресла и никому не мешать.

Дронго посмотрел в иллюминатор. Прекрасная погода, за окном можно было увидеть землю, различая с такого расстояния дороги, машины, дома, реки, озера. К нему подошла стюардесса.

— Хотите что-нибудь выпить? — спросила она.

— Красное вино, пожалуйста, — попросил Дронго.

Когда тебе сорок четыре, пора провести условную границу, отделяя первую, уже прошедшую половину жизни от второй, еще предстоящей. Почему-то именно в этом возрасте мужчина начинает задумываться над тем, что сделал. Что успел и чего не успел. К чему стремился и чего не достиг. Чем хотел обладать и что в результате получил. Довольных бывает очень мало, гораздо большее число людей считает свою жизнь малопривлекательной и не совсем удавшейся. Но это уже зависит и от внутренней самооценки. По большому счету Дронго считал свою жизнь удавшейся, хотя порой его охватывало грустное чувство одиночества. Правда, в Риме жила Джил с сыном, к которым он всегда мог улететь… И все же Дронго чувствовал некоторое неудовлетворение своим нынешним положением, а иногда испытывал и разочарование в деле, которым занимался всю жизнь.

Заболела спина, и он поморщился. После возращения из Риги спина болела особенно сильно. В «Рэдиссоне», где он остановился, был прекрасный бассейн и хорошие тренажеры. Он не понимал, почему люди изнуряют себя многочасовыми тренировками. Жалко было и времени, и своего тела. Но провести в бассейне десять минут или немного пробежать по дорожке было совсем не обременительно. Чем он и занимался в свободное время. Однако на одном из тренажеров он не рассчитал движения и ударился спиной. Несколько дней Дронго принимал утренний душ и плавал в бассейне не обращая внимания на ссадину пока однажды не лег на спину, чтобы поднять штангу и не почувствовал, как особенно неприятно заныло место ушиба. На следующий день он обнаружил небольшое вздутие. А еще через день спина уже болела нестерпимо.

Теперь в самолете «Москва-Баку» он чувствовал, что ему больно даже прикасаться спиной к спинке кресла.

Стюардесса принесла стакан красного вина, и он выпил, чуть поморщившись. «В самолетах лучше просить водку с томатным соком, — подумал Дронго. — Хорошего вина здесь все равно не дадут, а с водкой хоть не бывает таких проблем». Да, спина явно начинает все сильнее беспокоить его.

В Баку он сначала заехал к родителям, а вечером приехал к себе домой. У него были похожие квартиры в Баку и в Москве. Войдя в квартиру, он сразу разделся и прошел в ванную комнату. Повернув голову, рассмотрел в зеркале свою спину, и она ему очень не понравилась. К тому же, похоже, у него поднималась температура. Встав под душ, он едва не выпрыгнул из ванны: место ушиба отозвалось на горячую воду совсем уж нестерпимой болью.

Заснуть он так и не смог, а потом поднялся, оделся и поехал в больницу, где усилиями зарубежных специалистов были введены платные услуги. Дежурный хирург, молодой человек лет тридцати пяти, осмотрев место ушиба, спокойно-равнодушно покивал головой.

— У вас может начаться абсцесс, — пояснил он. — Будет лучше, если я вас прооперирую. Края раны почернели, наверное, попала инфекция.

— Только введите мне большую ампулу новокаина, — попросил Дронго.

— Я сделаю вам укол лидокаина, это куда эффективнее, — успокоил врач.

Он вызвал медсестру, они сделали укол. Прошло несколько минут, и хирург достал инструменты. Но едва он дотронулся до спины, как Дронго поморщился.

— Я же просил вас ввести мне большую дозу, — напомнил Дронго.

Врач и сестра переглянулись.

— Странно, — сказал врач, — я ввел вам целую ампулу. Ладно, сделаем второй укол.

Медсестра сделала второй укол обезболивающего. Прошло еще пять минут. Хирург снова взялся за инструменты. И опять, едва он дотронулся, как Дронго чуть не закричал.

— На меня плохо действуют такие лекарства, — пояснил Дронго. — У меня другой порог чувствительности.

— Это невозможно! — ошеломленно воскликнул врач. — Мы ввели вам две ампулы. Так не бывает.

— Бывает, — печально ответил Дронго. — Я чувствую боль других людей, она мне часто передается. И не могу заглушить боль собственную. Ни лекарствами, ни наркотиками, ни спиртным. На меня они слабо действуют. Вы когда-нибудь видели таких людей?

Хирург опять изумленно переглянулся с медсестрой.

— Не понимаю, — пробормотал он, — такого в моей практике не было. На вас абсолютно не действует лекарство.

— И все остальное тоже, — подтвердил Дронго, — ладно, работайте. Я постараюсь не кричать. Или сделайте третий укол.

— Не могу, — сказал врач, — нельзя делать три укола подряд. Я просто не имею права.

— Тогда начинайте, — предложил Дронго, — я постараюсь потерпеть.

 

Глава первая

По его адресу в Баку, улица Хагани, двадцать пять, шли письма со всего мира. Дронго старался добросовестно отвечать на многие из них, но часто не хватало времени и душевных сил на каждую боль, на каждое письмо. Несколько дней назад он получил письмо из Харькова. Мальчик девяти лет, очевидно, каким-то неведомым образом узнавший о существовании Дронго и сумевший достать его адрес, написал ему большое письмо. Письмо невозможно было читать спокойно, без эмоций. Мальчик жаловался, что в прошлом году у него пропал отец, и никто не может найти его папу. Ни мама, которая плачет по ночам, ни милиционеры, которые несколько раз приходили к ним с расспросами, ни тетка, сестра отца, которая тоже приходит к ним и также плачет. Мальчик, узнавший о знаменитом сыщике, просил дядю Дронго найти его отца. Приехать и найти.

Секретарь оставила письмо и ушла, ничего не сказав. Но на глазах у нее были слезы. Дронго несколько раз перечитал письмо. Нужно было отвечать, но он не знал, что и как ответить на подобное письмо, написанное в расчете на чудо. На душе было тяжело и гадко, словно он был виноват в том, что обманул ожидания ребенка. Детский почерк, крупные буквы, страницы, вырванные из ученической тетрадки. Чем дольше смотрел Дронго на письмо, тем отчетливее понимал: он обязан ответить. Но что написать?

Так и не найдя ответа на этот вопрос, Дронго заставил себя убрать письмо в ящик стола, взял пиджак и вышел из кабинета. Хотелось пройтись по предвечернему Баку, отвлечься от чужого — и такого близкого ему! — горя. На улице было прохладно, он надел пиджак и зашагал в сторону набережной. Взглянул на часы — около пяти часов пополудни.

Привычка обращать внимание на людей вокруг себя заставила его насторожиться. Он приметил тень, возникшую за его спиной. Женщина упорно преследовала Дронго от самого дома, перебежала за ним улицу. Он пошел через парк — она семенила следом, стараясь не потерять его из виду, но и не подходя к нему ближе.

«Что это значит?» Дронго нахмурился. Если за ним следят, то почему послали такую дилетантку? Она даже не пытается скрыть свой к нему интерес. Ни одна спецслужба мира не позволит своей сотруднице столь явно демонстрировать заинтересованность объектом. Впрочем, какие уж тут спецслужбы. Женщина имела испуганный вид, чувствовалось, что она нервничает.

«Почему она так волнуется?» — подумал Дронго, еще раз полуобернувшись к преследовательнице. Чтобы увидеть незнакомку, ему не было нужды поворачиваться к ней — она шла чуть правее, отставая метров на десять. На роль киллера она годилась еще меньше. Он чуть замедлил шаг, давая ей возможность догнать себя. Но она продолжала сохранять дистанцию.

«Что ей нужно? — с нарастающим раздражением думал Дронго. — Почему она так упрямо меня преследует? Нужно обернуться и спросить ее, чего она хочет. Может быть, это обычная побирушка, которая хочет выждать удобный момент, чтобы попросить милостыню? Нет, для этого она одета слишком прилично».

Дронго решительно свернул за угол и замедлил шаг. Расчет оказался верным: незнакомка выбежала из-за угла и едва не налетела на него.

— Извините, — пробормотала она.

— Ничего страшного, мадам. Вы куда-то торопитесь?

— Да… нет… — Она явно смутилась.

Он присмотрелся к ней. Миловидное лицо, красивые темные глаза. Одета скромно — темный плащ, полусапожки, в руках небольшая сумочка. Женщина чем-то неуловимо напоминала Джил. Может, потому, что у нее такие же правильные черты лица. И похожие миндалевидные глаза.

— Зачем вы идете за мной? — спросил Дронго.

— Я хотела с вами встретиться… поговорить… — поправилась она. — Мне сказали, где вас можно найти. — По-русски незнакомка говорила с характерным гортанным акцентом уроженцев Дагестана. Она нервно теребила в руках сумочку. — Вы ведь господин Дронго? — Женщина произнесла это слово с некоторой нерешительностью. — Извините меня, но мне говорили, что к вам можно так обращаться.

— Меня обычно так называют, — кивнул он, — в этом нет ничего обидного. Не волнуйтесь. Объясните, почему вы хотели меня видеть. Давайте выйдем на набережную, там есть скамейки. Вы не местная?

— Нет, я из Махачкалы. Искала вас в Москве, но узнала, что вы улетели в Баку, вот я и приехала сюда.

— Как вас зовут?

— Фатима, — ответила женщина, — Фатима Магомедова. Показать вам паспорт?

— Нет, — улыбнулся Дронго, — я же не из милиции. Пойдемте, и не нужно так нервничать. Я уже понял, что вы приехали сюда, чтобы со мной встретиться.

Они вышли к набережному приморскому бульвару. Дронго придержал женщину за руку, пропуская проходившие автомобили. На набережной стояли скамейки. Они сели. Дронго посмотрел на небо, подумав, что может начаться дождь.

— Так почему вы хотели меня увидеть? — спросил он. — У вас ко мне какое-то дело?

— Да, — кивнула она. — Извините, что подошла к вам на улице, но… В Москве никто не давал вашего телефона. Я узнала, где вы там живете, и все ходила вокруг вашего дома. А потом решила приехать сюда.

— У вас ко мне что-то важное?

— Да, очень. — Фатима вздохнула: — Дело в том, что моего младшего брата могут убить. Я очень за него боюсь. Он невиновен, а они…

— Подождите. Не волнуйтесь и расскажите все по порядку. Кто его может убить? Где он находится?

— В ростовской тюрьме, — пояснила женщина. — Сейчас в Ростове идет суд.

Я очень за него боюсь. Адвокат сказал, что моему брату грозит высшая мера наказания. А я знаю, что он невиновен…

— Мне трудно понять суть дела. Вы говорите очень сумбурно, — перебил ее Дронго. — Если он в тюрьме, то почему ему угрожает такая опасность? Кто его может убить и почему? Если вы думаете, что высшая мера наказания — это расстрел, то ошибаетесь. В России расстрел отменен, и теперь высшая мера наказания — пожизненное заключение.

— Вот этого я и боюсь, — сказала она с тяжелым вздохам. — Брата так страшно бьют в тюрьме. Я его видела на суде. У него все лицо — один сплошной синяк. Он уже лежал в тюремной больнице со сломанными ребрами. Как только его сажают к матерым уголовникам, те сразу его избивают до полусмерти. А следователи нарочно сажают его именно в такие камеры, чтобы брат подписал все признания.

— Стало яснее, но не до конца. Давайте с самого начала. Кто такой ваш брат? Почему он попал в тюрьму? Почему его хотят приговорить к высшей мере наказания? В общем, постарайтесь рассказать все спокойно и по порядку.

— Да, конечно. Извините, я действительно говорю невпопад. Это мой младший брат Омар, у нас разница в два года. Наша мама умерла, когда мне было десять, а ему восемь, и я с тех пор относилась к нему не только как старшая сестра, но и пыталась заменить Омару мать. Он закончил школу с золотой медалью, поехал поступать в Московский авиационный институт — и сразу поступил, представляете? И учился отлично, получил красный диплом. Потом попал по распределению в Воронеж, на авиационный завод. Все было так хорошо! Он там и женился, а в восемьдесят девятом у него родился сын. Я так радовалась за Омара, — она с трудом сдерживала слезы, — а потом все изменилось…

Дронго молча слушал, не решаясь перебить Фатиму. Та немного помолчала, собираясь с силами, и продолжила:

— Он вступил в какой-то кооператив, думал, что сможет заработать, но дело у них не пошло. В девяностом они закрылись. Потом, в девяносто втором, его уволили с завода, там тогда остановили производство, многих инженеров увольняли. Омар еще раз попробовал начать свое дело, и опять ничего не вышло. Не все люди могут заниматься финансовыми операциями. А другие могут, раньше мы таких называли спекулянтами, фарцовщиками, Омар всегда над ними смеялся. И вот теперь попытался торговать, но не смог. Его друзья привозили товары из Турции и продавали в Воронеже, а у него не получалось. Один раз поехал за товаром и ничего не купил. А во второй раз купил, привез, однако оказалось, что вся партия кожи никуда не годится. Гнилая была, его посредники обманули в Стамбуле. Потом какой-то поляк появился, кооператив создал — и тоже всех обманул.

Она достала платок и вытерла слезы. Дронго не торопил Фатиму — пусть соберется с силами.

— В конце восьмидесятых Омар тему взял, хотел диссертацию защищать, — продолжила рассказ Фатима. — Если бы все так не повернулось, он бы хорошим специалистом стал. Да и жена у него оказалась… В общем, они не очень ладили в последние годы. Сначала продали квартиру, решили переехать в Махачкалу. Потом передумали. Она сама с Украины была, вот и решила, что им нужно в Киев уезжать. Но у них что-то не заладилось. А потом началось это страшное дело. Я даже не поверила, когда мне сообщили…

У женщины дрожали руки, она не могла больше говорить. Дронго терпеливо ждал, когда она успокоится.

— Извините, я очень волнуюсь, — наконец сказала она. — Несколько месяцев назад Омара арестовали. Сотрудники милиции и прокуратуры приехали за ним к нам, Омар тогда у меня гостил. Вы даже не можете себе представить, что с нами было! Со мной, с мужем, с детьми. У меня две девочки, и они потом несколько дней не могли нормально спать. В общем, арестовали его. Он был такой бледный и все пытался нас успокоить. Я чуть с ума не сошла, когда узнала, что его обвиняют в убийстве. Утром мы с мужем поехали в прокуратуру. Когда нам сообщили, в чем обвиняют Омара, я немного успокоилась. Мне казалось, что это чудовищное недоразумение, что все разъяснится. Ведь брата обвиняли не просто в убийстве, следователь сказал, что мой брат убил целую семью. Мужчину, его жену и их девочку. Девятилетнюю девочку. Я знала, как Омар любит детей, он обожал сына и моих дочерей. Чтобы он убил ребенка? Никогда в жизни в это не поверю! Нужно знать моего брата, он на такое не способен, я в этом абсолютно убеждена.

Но через две недели следователь сказал нам, что брат подписал признание в этих чудовищных убийствах. А затем я узнала, что он в больнице с переломанными ребрами. Следователь рассказал, что его избили другие заключенные, но я сразу поняла, что из брата выбивали признание. Нам разрешили с ним увидеться. Он был в таком состоянии, я не поверила, что это мой Омар! Потом начался весь этот кошмар. Омара этапировали в Ростов, где он, оказывается, убил сразу троих. Начался суд, и брат снова попал в больницу. На этот раз ему проломили голову, и врачи боялись, что он не выживет. Следователь сказал, что осужденные не любят убийц и насильников детей. Но мой брат не убийца. И не насильник. Я не могу забыть его лица там, в махачкалинской больнице. У него было такое страшное выражение!

— Он вам что-нибудь сказал в больнице?

— Сказал, что виновен. Я начала кричать, чтобы он так не говорил, но он упрямо повторял, что виновен. Я ничего не могла понять и начала плакать. А потом мой муж увел меня оттуда.

— Вам разрешили свидание в тюремной больнице?

— Да. Мой муж — главный врач «Скорой помощи» в Махачкале, а его друг работает главным врачом в тюремной больнице. Он и пробил нам разрешение.

— Больше вы с братом не виделись?

— Только на суде в Ростове. Сейчас перерыв в судебных заседаниях, Омар уже второй месяц в больнице. Но его адвокат сказал нам, что скоро суд возобновится. И я решила обратиться к человеку, который может нам помочь. К вам, господин Дронго.

— Почему вы решили, что я смогу вам помочь?

— Мой муж много слышал о вас. Говорят, что вы способны расследовать любое преступление. У нас в Махачкале про вас ходят легенды. И я решила, что вы сможете нам помочь. Найдите настоящего убийцу, спасите моего брата. Даже если теперь нет смертной казни и ему дадут пожизненное заключение, он долго не продержится. Мне объяснили, что осужденные за убийство детей в заключении долго не живут. Их там убивают.

— В тюрьмах и колониях не любят насильников и убийц малолетних, — мрачно подтвердил Дронго, — там не прощают подобных преступлений.

— Мне это уже сказали, — Фатима еще раз достала скомканный мокрый платок. — Я заменяла Омару мать с восьми лет. И у нас не было никаких тайн друг от друга. Он не мог убить ребенка. Он не мог стать хладнокровным убийцей, способным перебить целую семью. Я в это не верю; И поэтому приехала к вам.

Дронго молчал, раздумывая над услышанной историей. Неправильно поняв его молчание, Фатима с трудом проговорила:

— Я знаю, вы не обязаны заниматься расследованием этого преступления. Но мы готовы… мы можем вам заплатить… — она торопливо, дрожащей рукой открыла сумочку и достала какой-то сверток. — Дронго нахмурился. — Вот, — сказала она, раскрывая сверток. В нем лежали пара обручальных золотых колец, серьги, кольцо с небольшим бриллиантом. — Простите, что я не говорю о деньгах, но это все, что у насесть…

— Уберите, — попросил Дронго. — Вы знаете, сколько таких случаев происходит в стране? Извините меня, но я не могу заниматься каждым подобным случаем…

— Не каждым, — взволнованно перебила его женщина, — у него остался сын.

У меня две девочки. Что мы им скажем? Что их отец и дядя убийца? Как после этого нам всем жить? Как мне жить, зная, что в тюрьме убивают моего невиновного брата? Простите, что я привезла вам все эти украшения. У нас нет нужных денег, но я готова отдать все, что имею, лишь бы спасти Омара. Помогите ему.

Дронго вспомнил о письме, которое ему написал мальчуган из Харькова. И подумал о Джил и своем сыне. Имеет ли он право отказывать в подобных случаях? Но ведь всем помочь действительно невозможно.

— Вы сами-то хоть понимаете, в какое глупое положение меня поставили? — Дронго вздохнул. — У вас в семье случилась страшная трагедия, и я сочувствую вашему горю. Вы считаете, что я ваш последний шанс. Но я не могу быть последним шансом такого количества несчастных людей. Постарайтесь меня понять, Фатима.

Она опустила голову. И неожиданно произнесла с ожесточением:

— Вы такой же, как все. Такой же, как остальные. Напрасно я к вам приехала. О вас рассказывали столько разных сказок. Вы казались мне таким справедливым, порядочным и добрым человеком, а на самом деле… — Она поднялась со скамейки. — Неужели вы не способны просто так помочь человеку, попавшему в беду? — спросила она. — Или вы привыкли работать только на толстосумов, которые могут очень много заплатить?

— Перестаньте! — строго прервал ее Дронго. — Кто дал вам право меня оскорблять?

— Извините, — неожиданно сникла она, — извините меня. Я так надеялась! — Она разрыдалась.

Дронго поднялся, протянул ей платок. «Моя идиотская популярность приносит мне только вред», — огорченно подумал он, прежде чем сказать:

— Не нужно больше плакать. Успокойтесь, я постараюсь что-нибудь сделать. Это, конечно, не выход, но у меня есть несколько дней. Поеду в Ростов, попытаюсь понять, что именно произошло с вашим братом…

— Вы вам заплатим, — сказала сквозь слезы Фатима.

— Ну хватит, — решительно остановил ее Дронго, — я еще пока не умираю с голоду. Билет до Ростова могу купить и за свои деньги, а там посмотрим. Может, будет достаточно поговорить с адвокатом. Если вашего брата вынудили дать показания против себя, об этом его адвокат может заявить на суде. Или потребовать суда присяжных. Сейчас это можно требовать, когда подсудимому грозит высшая мера наказания.

— Спасибо, — взволнованно и благодарно бормотала женщина, — большое спасибо…

— У вас есть где жить? — поинтересовался Дронго.

— Я остановилась у родственников. Они и подсказали, как вас найти.

«Лучше бы они ничего не говорили», — в сердцах подумал Дронго, но промолчал.

— Увидимся завтра, — предложил он. — Успокойтесь и идите к своим родственникам. Дорогу найдете?

— Я бывала в Баку много раз, — улыбнулась сквозь слезы Фатима, — у меня здесь тетя жила. И сейчас две двоюродные сестры живут.

— У них есть телефон?

— Есть. — Она продиктовала номер.

— Завтра позвоню. До свидания. — Он кивнул ей на прощание и пошел по набережной. Женщина долго смотрела ему вслед.

«Какой уже раз я попадаю в подобные истории, — думал Дронго по дороге домой. — Ну почему все так глупо получается. Такие истории выводят меня из себя. Но она, несомненно, верит в невиновность брата. Золотая медаль, с отличием окончил МАИ. И такой человек мог жестоко убить целую семью? Неужели нормальный парень способен так переродиться? Похоже, дело действительно требует тщательного изучения. Интересно, что думает его адвокат? Нужно будет завтра еще раз поговорить с Фатимой. Какие улики попали к следователям, если они уверены в причастности Омара к столь страшным убийствам?»

 

Глава вторая

Утром около одиннадцати он позвонил Фатиме.

— Я плохо спал, — признался Дронго, — все время думал о деле вашего брата. Вы сами знали человека, семью которого он убил?

— Нет, не знала. И никогда о нем не слышала, — взволнованно сказала Фатима. — Но неужели вы думаете, что мой брат мог перебить семью своего знакомого?

— А семью незнакомого — можно? — в сердцах спросил Дронго.

— Извините, я сказала глупость. Конечно, никого нельзя убивать.

— Он вам ничего не говорил?

— Ничего. Омар признался, но его к этому принудили. Мой брат невиновен, — твердо сказала женщина, — он не мог застрелить мужа и жену, а потом задушить ребенка. Он не способен сделать такое!

— Откуда у него пистолет?

— Не знаю. У нас дома никогда не было оружия. Отец даже на охоту не ездил с друзьями, не любил он это занятие. И Омар не ездил. Он не мог смотреть, как курицу режут. В детстве во время курбан-байрама убегал домой, не мог видеть, как режут жертвенного барана. И такого человека они сделали убийцей!

— Успокойтесь, — мрачно сказал Дронго. — Приезжайте сейчас ко мне, буду вас ждать.

— Вы живете один? — спросила она. — Это неудобно.

— Умереть можно от вашей непосредственности, — буркнул Дронго. — На улице меня ловить удобно, предлагать мне последние ценности вашей семьи удобно, просить меня защитить вашего брата удобно. А приезжать ко мне неудобно.

— Извините. Я на все согласна.

— Только не нужно такой патетики. Я понимаю, что у вас большое горе, но я зову вас к себе не в гости, а чтобы уточнить некоторые детали. Так что приезжайте поскорее. И перестаньте все время извиняться! Если я решил заняться делом вашего брата, то уже вряд ли передумаю.

— Спасибо, — взволнованно сказала Фатима.

Она приехала к нему ровно через полчаса. И позвонила в дверь коротким звонком, словно, дотронувшись до кнопки звонка, сразу отдернула руку, боясь обжечься. Дронго открыл дверь и провел ее в гостиную. Она нерешительно оглядывалась по сторонам, теребя сумочку.

— Давайте для начала условимся, что вы ничего не будете от меня скрывать, — сказал Дронго, усаживая гостью на диван и устраиваясь рядом с ней. — Начнем с вопроса о том, откуда у него мог взяться пистолет.

— Честное слово, не знаю, — сказала Фатима. — Сама не могу этого понять.

— Кто его адвокат?

— Какой-то старик. Голиков Андрей Андреевич. Его назначили, Омар отказывался от адвоката, но они сами назначили.

— Все верно, — кивнул Дронго, — по российским законам в таких случаях государство назначает адвоката. Когда речь идет о тяжких преступлениях.

— Да-а… — Она готова была снова заплакать, но сдерживалась. — Еще Омар сказал, чтобы мы не приезжали на суд. Он не хочет нас видеть. Я так за него боюсь!

— Завтра я вылетаю в Москву, — сказал Дронго, — хотя честно признаюсь, что ненавижу летать. Я сделаю пересадку в Москве — и в Ростов. У вас есть телефон Голикова?

— Конечно, есть. Процесс должен возобновиться в понедельник.

— Сегодня среда, значит, через четыре дня.

— Голиков сказал, что нет никаких шансов. Омар все признал и все подписал. Может, вы сумеете найти убийцу за эти дни?

— Только в книгах или в кино, — пробормотал Дронго, — убийцу удается найти за несколько дней. А я не Шерлок Холмс и не Эркюль Пуаро. Но попытаюсь понять, что там произошло и по каким основаниям обвиняют вашего брата.

— Спасибо, — взволнованно сказала она, — я вам так благодарна!

— Вы поедете в Ростов?

— Конечно. Я взяла билет на сегодняшний вечер. Поезда сейчас идут в обход Чечни через Дагестан. В Махачкале меня встретят муж и его брат. А может, они приедут в Хачмас, чтобы ехать со мной до Махачкалы.

— Может, вам не нужно приезжать в Ростов, если ваш брат был против?

— Как это не нужно? — изумилась она. — У меня только и есть на свете наша семья и Омар. Я ему все время как мать была, так неужели я его сейчас брошу?

— Вы приедете в Ростов одна?

— Да. Мужа не отпускают с работы.

— Ясно, — вздохнул Дронго. — Где вы в Ростове остановитесь?

— У знакомых. В Ростове живут наши хорошие знакомые, семья Аркадия Петросяна. Ой, извините, что я вам об этом говорю.

— Почему — извините? — не понял Дронго. И лишь затем до него дошло. — Вы считаете, что я стану относиться к вам иначе только потому, что вы живете у Петросянов? — печально спросил Дронго. — Наверное, вообще боитесь говорить в Баку, что у вас есть друзья-армяне?

— Да, — кивнула она, — я никому про них не говорю. Они очень хорошие люди. Были соседями моей тети, уехали из Баку в восемьдесят девятом. Вы знаете, как они вспоминают Баку и его людей, как любят этот город!

— Вполне могу себе это представить. Во что же нас всех превратили, если вы, приехав сюда, боитесь говорить о своих друзьях только потому, что они армяне! Ладно, не будем больше об этом. Дайте мне телефоны и адреса Голикова и семьи Петросян, чтобы я мог найти вас в случае необходимости.

Она продиктовала телефоны и адреса. К удивлению женщины, Дронго не стал записывать, а лишь покивал головой, запоминая адреса и номера телефонов.

— Почему ваш брат оказался в Ростове? Что он там делал? — поинтересовался Дронго.

— Не знаю. Помнится, он несколько раз ездил в Ростов, говорил, что у него там какие-то дела.

— Не объяснял какие?

— Нет. Ничего не объяснял.

— Когда произошло убийство, он был в Ростове?

— Они его подставили.

— Кто именно?

— Что? — не поняла Фатима.

— Вы сказали: «Они его подставили». Кто именно? И вы не ответили на мой вопрос.

— Следователи, бандиты, какие-то его знакомые. Не знаю. Но он был тогда в Ростове, поэтому его и подставили.

— После того как произошло убийство, он приехал в Махачкалу? Или поехал в другое место?

— Он поехал к своей семье в Клев. Из Ростова удобнее ехать в Киев, чем из Махачкалы.

— И потом приехал к вам?

— Примерно через две недели.

— Ничего необычного в его поведении вы тогда не заметили?

— Ничего, — после едва заметной паузы тихо ответила она. Дронго почувствовал некоторую неуверенность в ее голосе.

— Мы договаривались, что вы будете со мной откровенны, — напомнил Дронго.

— Да, конечно, — кивнула Фатима — он был каким-то тихим, задумчивым. Я решила, что у него опять неприятности с Леной, и не стала его расспрашивать. А на следующий день его арестовали.

— Лена — это супруга?

— Да. Я говорила, они познакомились и поженились еще в восемьдесят восьмом. Омар еще совсем молодым человеком был. Я тогда даже хотела уговорить его не торопиться, но потом решила, что не нужно ему мешать. Он ее так любил! Никогда себе не прощу, что тогда его не отговорила. А в восемьдесят девятом у них сын родился Руслан. Ему сейчас уже почти четырнадцать. Совсем взрослый парень.

— Они сейчас живут в Киеве?

— Да, у матери Лены. Она ему не пара, хотя очень красивая девушка. Такая высокая, статная.

— Почему не пара? Может, вы к ней были несправедливы? Кстати, я вас не спросил, не хотите ли чаю или кофе?

— Ничего не нужно, спасибо, я завтракала. А что до моей ее оценки… Знаете, есть вещи, о которых никто и никогда не говорит. Лена была славная девушка и, наверное, любила Омара. У них поначалу была хорошая семья. Сын родился — Омар от радости чуть с ума не сошел. Все твердил, у меня, мол, будет пятеро детей. У него ведь младшего брата не было, Омар говорил, что Руслан будет ему и сыном, и младшим братом, и другом. Знаете, что такое для лезгина рождение сына, первенца.

— Представляю.

— Конечно, они любили друг друга. Но потом у них начались мелкие ссоры, стычки. Я вам вот что скажу. Лена была хорошая жена — но хорошей женой для хорошей жизни. А когда начались проблемы, она не выдержала. Омара уволили с завода, у него не было работы, не было денег. Как-то устроиться он не сумел. А брат Лены в это время в Киеве торговал обувью, и она всегда его в пример Омару ставила. Ну разве станет умная женщина так унижать своего мужа? Все время приводя в пример других, более удачливых мужчин? Будь она лезгинкой, такого никогда бы не сделала. Простите, что я об этом говорю. Об этом обычно не говорят.

— Ум женщины не зависит от национальности, — усмехнулся Дронго.

— Может, вы и правы. — Фатима вздохнула. — Только когда в семье все хорошо, мелким ссорам не придают значения. А вот когда плохо… Хорошая жена — это женщина не только на добрые, но и на тяжелые для мужчины времена. Когда она может его понять и поддержать. Когда она его подпирает, чтобы он не упал. Я ведь закончила филологический факультет нашего университета. Помните, как у Гюго. Беру тебя в жены для жизни в радости и в горе, в счастье и несчастье. Что-то похожее. А Лена была хорошей женой в счастливые времена. Только в счастливые. И сломалась, когда все изменилось.

— У них не было больше детей?

— Нет, не было. — Дронго промолчал. — Понимаю, почему вы молчите, — неожиданно сказала Фатима. — Да, Лена не хотела больше детей. Не хотела больше рожать. — Дронго опять никак не отозвался. — Когда женщина не хочет рожать детей от своего мужа — значит, она его уже не любит. — В голосе Фатимы звучала абсолютная убежденность. — У нас две девочки, и я все время переживаю, что не родила мужу сына. Мне тридцать девять лет, а я до сих пор страдаю из-за этого. Если бы я могла… — Она покраснела, отвернулась. — Даже не знаю, почему говорю вам такие вещи. Но вы хотели, чтобы я от вас ничего не скрывала. Лена бросила Омара и уехала в Киев к своим брату и матери.

— Может, эта семейная трагедия сказалась на душевном состоянии вашего брата?

— Конечно, сказалась. Знаете, как он своего сына любит? С ума сходил, когда несколько месяцев его не видел. От меня по телефону звонил, говорил и плакал. Я сама видела. Такой человек не пойдет на убийство. И потом, он ведь умный, понимал, чем ему такое грозит.

— Однако вы ведь сказали, что он признался в убийстве.

— Да, — тихо произнесла она, — но я не верю. Не мог он этого сделать, слышите, не мог! Не он убивал. Его подставили. Помогите нам, я умоляю вас!

Она была сильным человеком, но Дронго чувствовал, что его гостья готова сорваться. Он быстро прошел на кухню, принес бутылку минеральной воды и стакан. Открыв бутылку, он налил воды и протянул ей стакан. Фатима поблагодарила его кивком головы и жадно выпила воду.

— Простите мне мое поведение, — неожиданно сказала она, — и мою болтовню. Я как пьяная, сама не знаю, что говорю. Но лгать вам не хочу. Я ничего больше не знаю. Если бы что-то еще знала, обязательно рассказала бы.

— Я вызову машину, чтобы вас отвезли обратно, — предложил Дронго.

Когда Фатима ушла, он прошел в свой кабинет, сел в любимое кресло и минут тридцать вспоминал все, что она ему сказала. Затем взял телефон, уточнил через справочную код Ростова и набрал номер адвоката. Ждать пришлось достаточно долго, пока наконец не раздался молодой женский голос:

— Алло. Я вас слушаю.

— Здравствуйте. Это квартира Голиковых?

— Да.

— Вы не могли бы позвать к телефону Андрея Андреевича?

— Его нет, — ответила девушка, — папа сейчас в юридической консультации. Он сегодня дежурный. Что ему передать?

— Ничего. Извините, что побеспокоил. Я перезвоню. — Дронго положил трубку.

Нужно знать работу адвокатов, чтобы понять смысл состоявшегося разговора. Дронго нахмурился. Когда Фатима сказала, что ее брату назначили адвоката, он сразу усомнился в том, что Омару достался хороший защитник. Опытных и преуспевающих адвокатов не назначат в установленном законом порядке. Такие сами выбирают клиентов и обговаривают свои гонорары. Назначаемые адвокаты, как правило, — это либо стажеры, молодые ребята, лишь недавно получившие разрешение на работу, либо пенсионеры, которые получают за свою работу соответствующую плату в юридических консультациях. У него еще теплилась надежда, что Голиков может оказаться опытным профессионалом, согласившимся на защиту в силу необычности самого процесса. Но после разговора с его дочерью, все стало ясно. Голиков еще и назначался дежурным по юридической консультации — значит, он обычный пенсионер, получающий работу лишь из уважения к его почтенному возрасту. Известные адвокаты не зарабатывают, оказывая услуги по составлению необходимых документов и оформлению жалоб. Обычно в консультацию обращаются старушки-пенсионерки с жалобами на соседей да сутяжники, ищущие управу на мелких чиновников бюрократов.

«Странно, — подумал Дронго. — Омар, сравнительно молодой человек, должен понимать, какое суровое наказание получит за три приписываемые ему преступления. И при этом он так любит своего сына. Тогда почему он берет на себя эти три убийства и отказывается от адвоката? Человек, окончивший с отличием МАИ, не может быть идиотом. Значит, он пошел на такой шаг с какой то целью. Может, ради… семьи?

Тоже маловероятно. Ведь у него остается Руслан — с клеймом сына убийцы на всю жизнь. Что же еще? Фатима говорила, что их мать умерла, когда дети были совсем маленькими: сестре десять, брату восемь лет. В Дагестане девушки рано выходят замуж. Получается, что их мать умерла, когда ей было немногим больше тридцати, Или даже меньше тридцати. Почему она умерла? От какой болезни? Если рак или сердце, то такая болезнь может быть наследственной? Может, Омар знает, что он обречен? Это может быть первой версией. Зная, что он не жилец, Омар берет вину на себя и — выгораживает кого-то. Вот и вторая версия.

Нужно все проверить».

Дронго взял телефон, набрал номер родственников Фатимы и попросил ее позвать. Она почти сразу подошла к телефону, словно ждала его звонка.

— От чего умерла ваша мама? — спросил Дронго.

Она довольно долго молчала. Потом спросила:

— Вам это нужно для расследования? — Да.

— Она умерла от рака, — сухо сообщила Фатима.

— Сколько ей было лет?

— Тридцать.

— Я должен задать вам еще один вопрос. Только поймите меня правильно. Мне нужно знать все обстоятельства, чтобы провести объективное расследование. Вы сказали, что хотели бы родить мужу сына. Но не можете. Я могу узнать почему? — Она молчала. — Алло, вы меня слышите? — спросил озадаченный Дронго.

— Слышу. Это тоже нужно для Омара?

— Я задаю вопросы не из праздного любопытства.

— Извините. У меня была операция. Очень сложная. И после этого я не могу рожать. Вы меня понимаете?

— Онкология? — безжалостно потребовал уточнения Дронго.

— Да. У вас еще есть вопросы?

— Нет, спасибо.

— До свидания. — Она положила трубку.

Дронго откинул голову на спинку кресла и закрыл глаза. «Когда человеку все равно, он бывает непредсказуем в своих поступках. Кажется, похожее случалось с Эдгаром Вейдеманисом, но об этом потом. Первую версию придется проверить. И вторую тоже, она вполне может наложиться на первую. У Омара нет будущего, и он зачем-то берет чужую вину на себя. И третья версия: его пытаются запугать, шантажируя безопасностью семьи или какими-то обстоятельствами. Нужно будет проверять все версии». Однако завтра ему предстоит два авиаперелета. От одной этой мысли портилось настроение. А на поезде ехать долго. Вот так и приходится летать раз сорок или пятьдесят в году. Плюс еще в Италию к Джил и сыну. Кажется, он летает в год больше опытных летчиков.

«Омар отказывается от адвоката — значит, считает дело предрешенным, — вернулся к своим рассуждениям Дронго. Неужели он собирается следующие лет сорок сидеть в тюрьме? Этого я не понимаю. Или я просто не знаю еще чего-то важного?»

 

Глава третья

Ростов порадовал Дронго ясной, теплой погодой. В аэропорту его встречал старый знакомый — Константин Федяков, с которым он дружил больше десяти лет.

В начале девяностых они познакомились в Москве и с тех пор неизменно относились друг к другу с большой симпатией и уважением. Константин работал в местном издательстве и в первой половине девяностых издавал детективную и прочую коммерчески выгодную литературу которая хорошо продавалась по всем странам СНГ.

Федяков заранее заказал номер в отеле «Интурист», куда они сразу и поехали из аэропорта.

— Давно не был у нас в Ростове? — спросил Федяков. — А то ведь с тебя станется: заедешь и по занятости на глаза другу не покажешься.

— Больше десяти лет.

— Здесь все изменилось. — Федяков хохотнул. — Впрочем, сам увидишь.

— Я сюда по другому вопросу, — напомнил Дронго.

— Да, я знаю. — Костя помрачнел. — Ты приехал на этот процесс, о котором, оказывается, весь город говорит. Напрасно ты приехал. Нужно было заранее мне позвонить. Я бы тебя отговорил ввязываться в это дело. Я вчера, как только ты сообщил, что приезжаешь, сразу заказал тебе номер, а потом поехал узнать подробности насчет суда над Омаром Нагиевым.

— Узнал?

— Лучше бы не узнавал, — признался Костя, — ты даже не представляешь, что у нас здесь творится. Оказывается, даже митинги проходят. Люди требуют, чтобы его расстреляли, он ведь целую семью тут вырезал! Такое не прощается.

— Неужели устроили открытый процесс?

— Конечно, открытый. Почти весь город на рогах стоит. Этого типа в тюрьме избили до полусмерти, он сейчас в больнице. Хорошо еще, что не убили.

— Ты считаешь, что такой самосуд может быть оправдан?

Костя взглянул на своего друга, затем снова посмотрел на дорогу. И ничего не сказал. Лишь через минуту он начал говорить:

— У нас уже восемь лет раненых и убитых привозят из Чечни. Сам должен понимать, как люди относятся ко всем «черным». Я не хочу тебя обидеть, но ты должен понимать чувства людей. Достаточно одной искры, чтобы начались погромы.

— Спасибо, что не сказал «к черножопым», — пробормотал Дронго. — Это из уважения ко мне?

— К тебе, — кивнул Костя, — к тебе. И поэтому давай я лучше закажу тебе билет на завтрашний рейс, и ты улетишь отсюда до того, как возобновится этот чертов процесс.

— Не улечу, — твердо ответил Дронго. — А то буду чувствовать себя, как негр в Алабаме в начале шестидесятых.

— Кончай валять дурака, — посоветовал другу Костя. — Ты будто не хочешь ничего понять: этот Нагиев убил троих, всю семью перебил, в том числе и ребенка. Его все равно задавят в нашей тюрьме. А если не успеют удавить, то приговорят к пожизненному заключению.

— Именно поэтому я и приехал, — заметил Дронго. — Тебе не кажется, что он может быть невиновен?

— Ага! И ты приехал его спасти, да? Ну прямо фильм о расовой дискриминации: город против черных, негра обвиняют в убийстве белого, приезжает мудрый шериф и находит настоящих убийц. Только это в кино бывает, Дронго. Ты ведь все прекрасно понимаешь. Нагиев сам во всем сознался…

— Если бы тебя избивали до полусмерти, ты бы тоже признался — хоть в убийстве Авраама Линкольна, хоть в покушении на папу римского, — заметил Дронго.

— А ты бы не признался? — в сердцах спросил Костя.

— Не знаю, — честно ответил Дронго. — Но надеюсь, что нет. Мне всегда нравились слова Хемингуэя, который сказал, что человека можно убить, но нельзя победить.

— Вот поэтому твоего Нагиева и убьют. — Костя явно разозлился. — Ты можешь мне объяснить, зачем приехал? Проводить самостоятельное расследование? Так тебе просто не дадут его проводить. А еще и голову проломят, как этому убийце. Ничего ты здесь сделать не сможешь. Лучше давай вечером к нам домой на ужин, а утром я отвезу тебя в аэропорт.

— Нет. — Дронго был тверд. — Я не люблю отступать. Хочу понять, что произошло на самом деле.

— Господи, ну почему ты такой упрямый! — Костя вздохнул: — Все равно же уедешь. После того как его осудят.

— Наверное, — согласился Дронго. — Но мне очень хочется сыграть на стороне Бога.

— Что? — не понял Костя. — Ты стал верующим?

— Не совсем. Я агностик, мне каждый раз бывает страшно представлять, насколько невероятна Вселенная во времени и пространстве. Человеческий ум не в состоянии охватить такие масштабы. Но если есть некий Высший Разум, то в систему должна быть заложена и энтропия Зла. К сожалению, в мире слишком много людей, играющих на другой стороне. Бог, конечно, всемогущ, но иногда нужно помогать и ему.

— Хочешь помочь? — Вопрос прозвучал насмешливо.

— Хочу, — очень серьезно ответил Дронго. — Мне важно понять, почему Омар Нагиев признался в таких страшных преступлениях. Ты знаешь, что он закончил школу с золотой медалью и получил диплом с отличием Московского авиационного института?

— Полагаешь, что отличники не бывают убийцами? — изумился Костя. — Кто тебе это внушил?

— Бывают, — согласился Дронго, — только не такими. И не нужно ерничать. Нагиеву могут дать пожизненное, а у него сын растет.

— Он убил ребенка! — Костя настолько разозлился, что даже затормозил. — Ты меня не убеждай, адвокат нашелся. Я тебе говорю: он — убийца! И ничего ты не сделаешь.

— Не кричи, — тихо попросил Дронго. Они сидели в автомобиле посреди улицы,и стоявшие за ними машины начали сигналить.

— Извини, — пробормотал Костя, — я из-за тебя сорвался. Мне будет неприятно, если мой друг попадет в какую-нибудь историю.

— Не волнуйся, — сказал Дронго, когда их машина свернула к отелю. — Вечером другим рейсом прилетит мой помощник. Он не «черный», а вполне белый. Даже, скорее, синий. Посланец Балтики.

— Издеваешься? — Федяков явно обиделся.

— Нет, правда. Он латыш, Эдгар Вейдеманис — мой друг. Я попросил его прилететь в Ростов и помочь мне. Не будешь возражать, надеюсь, если здесь появится латыш? Против прибалтов ты ничего не имеешь?

— Не смешно, — ответил Костя. — Я просто не хочу, чтобы ты вообще занимался этим страшным делом.

Он вышел из салона и достал из багажника чемодан Дронго. На оформление в отеле ушло несколько минут. Дронго поднялся в свой номер. С Костей они попрощались внизу, договорившись встретиться вечером. Дронго принял душ, переоделся и позвонил Голикову.

— Андрей Андреевич, здравствуйте. Это я вам звонил вчера два раза, — напомнил Дронго, — по делу Нагиева. Мы не могли бы увидеться? Я остановился в бывшем отеле «Интурист». Не знаю даже, как он сейчас называется. Может, вы приедете ко мне? Я буду ждать вас в холле отеля.

— Хорошо, — согласился Голиков, — только не нужно в холле. Лучше я поднимусь к вам. Какой у вас номер?

Дронго назвал свой номер и с раздражением положил трубку на рычаг. «Кажется, они все здесь посходили с ума, — подумал он. — Что здесь происходит, черт их всех побери?!»

Он подошел к окну и посмотрел на улицу. Перед отелем стояло несколько машин, выделялись иномарки. Неожиданно раздался телефонный звонок. Дронго подошел к аппарату.

— Слушаю, — сказал он, сняв трубку.

— Вы не хотите отдохнуть? — спросил его игривый женский голос.

— Кто это говорит?

— Какая разница. Вы хотите отдохнуть?

— В каком смысле?

— Мы пришлем к вам девушку. Одну или двоих, по вашему желанию.

— Теперь понятно. — Дронго улыбнулся. — Нет, спасибо. Пока не нужно.

— Как хотите. — Женщина сразу положила трубку.

Все как обычно, подумал Дронго. В большинстве гостиниц раздаются такие звонки. Неизменная и поистине интернациональная особенность отелей любой страны СНГ и Прибалтики. За исключением самых дорогих и респектабельных. Обижаться не следует. Нужно либо принять предложение, либо сразу отказаться. Лучше принять, чтобы из номера не пропадали вещи. И платить гостьям, которые, в свою очередь, платят «налоги» своим сутенерам, охране отеля, администраторам, милиции, бандитам и всем остальным, кто добился «права» получать свою долю.

Ждать пришлось недолго, Голиков уже через полчаса вежливо постучал в дверь. Ему было лет шестьдесят. Среднего роста, редкие седые волосы смешно топорщатся, образуя на голове своеобразный хохолок. Достаточно было взглянуть на этого адвоката, чтобы понять, насколько «важные дела» и насколько успешно он ведет. На нем был потертый старый костюм, сорочка с застиранным воротником и галстук, завязанный старомодным узлом и не доходящий до пояса. На ногах начищенные, но немного стоптанные туфли. Голиков вошел в комнату и протянул руку Дронго, несколько церемонно представившись:

— Андрей Андреевич Голиков.

— Очень приятно. Меня обычно называют Дронго.

— Я знаю, — Голиков улыбнулся. У него было круглое лицо, крупный, немного приплюснутый нос, мясистые щеки и голубоватые глаза, еще сохранявшие, несмотря на возраст, яркость. Большие роговые очки дополняли облик. Рукопожатие его оказалось достаточно крепким.

— У нас в Ростове про вас много рассказывали, — признался Голиков, усаживаясь за стол, и поставил рядом с собой тяжелый кожаный портфель с вытертыми углами. — Говорят, что вы самый известный эксперт по вопросам преступности. Некий гибрид комиссара Мегрэ и Джеймса Бонда. Извините меня за такое сравнение.

— Ничего, — Дронго рассмеялся. — С кем только меня не сравнивали! А я всего лишь специалист по правовым проблемам. Иногда мне удается дать более или менее удачные советы людям, которые обращаются ко мне за помощью. Вот, собственно, и все.

— Не скромничайте, — махнул рукой Голиков. На левом запястье у него красовались старые часы «Слава» с потертым кожаным ремешком. — Вы очень известный человек. И наверное, приехали сюда по делу Нагиева, решив, что еще можно что-то изменить. Увы, должен вас огорчить. К сожалению, дело обычное и ничего выжать из него не удастся. Я беседовал с моим подзащитным, изучил все документы. Нагиев признал свою вину и, боюсь, обвинительный приговор предрешен. Как мне ни прискорбно сообщать вам такие новости, но вы должны знать правду.

— И вы не собираетесь ничего предпринять?

— Конечно, собираемся. У нас есть несколько фактов, на которые я хочу обратить внимание суда, но они, к сожалению, не могут переломить общую ситуацию.

— Вы сами считаете его виновным?

— Я адвокат, господин Дронго, и не имею права обсуждать такие подробности даже с очень известным экспертом. Извините меня.

— Считайте, что я ваш помощник. Кстати, я хотел вас просить, чтобы вы меня оформили именно в этом качестве. Ведь вы можете взять себе секретаря или помощника…

— Боюсь, что моего скромного гонорара не хватит, чтобы заплатить вам, господин Дронго.

— Меня наняла Фатима Магомедова, сестра Омара Нагиева. Я готов защищать его интересы, — пояснил Дронго, — и именно поэтому хочу просить вас о такой услуге. Чтобы попасть на суд и иметь возможность встречаться с обвиняемым.

— Мы можем вас оформить, — согласился Голиков. — Однако, повторяю, это ничего не даст.

— Возможно. И тем не менее прошу вас ответить на мой вопрос: вы считаете его виновным?

Голиков тяжело вздохнул. Осмотрелся по сторонам. Отодвинул портфель. И негромко признался:

— Безусловно. Нет никаких сомнений. К моему большому сожалению.

Дронго нахмурился. В порядочности и честности адвоката сомневаться не приходилось. Как и в его компетенции.

— Вы давно работаете адвокатом? — поинтересовался Дронго.

— Больше сорока лет, — ответил Андрей Андреевич. — Раньше было легче, мы обслуживали разные предприятия, меня в городе многие знали. А сейчас времена изменились. И все же: если вы спрашиваете, чтобы знать мое мнение о вине Нагиева, повторю: факты упрямая вещь.

— Можете назвать мне основные моменты, на которых базируется обвинение?

— Конечно. Магомедова видели в день убийства поднимающимся по лестнице в квартиру убитых. Он поздоровался со встреченной соседкой, и она его запомнила…

— Он там раньше бывал?

— Дважды. И был в квартире убитых в день убийства. Более того, убитый Степан Ковальчук и мой подзащитный были вместе в каком-то баре за день до убийства, их там видели вместе.

— Но это еще не основания для такого страшного обвинения?

— В доме убитых нашли отпечатки пальцев Нагиева…

— Если он там бывал, они могли остаться и от прежних визитов.

— Отпечатки нашли на внутренней стенке платяного шкафа в спальне. Вещи были разбросаны, и везде — отпечатки его пальцев. — На этот раз Дронго промолчал. Голиков взглянул на него и продолжил: — Мужчина и женщина были убиты из пистолета ТТ — три выстрела в Ковальчука и один в его жену. Оружие нашли рядом с домом в кустах. На нем был неспиленный номер и отпечатки пальцев Нагиева. В обойме оставалось еще несколько неиспользованных патронов.

— В девочку тоже стреляли?

— Нет. Экспертиза считает, что девочку задушили, а затем проломили ей голову. Причем в момент удара она, возможно, была еще жива.

— Что говорит сам Нагиев?

— Ничего. Он вообще мало говорит. Но признает, что виновен.

— Вам не кажется, что его могли подставить? Если он убийца, почему вел себя так глупо? Убил двоих из пистолета, а потом выбросил оружие рядом с домом, оставив на нем свои отпечатки пальцев.

— Убийцы не всегда бывают логичны и последовательны в своих поступках, — устало возразил Андрей Андреевич. — За сорок лет работы в адвокатуре я никогда не встречал математически рассчитанных убийств, вроде тех, что обычно описываются в классических английских детективах. Большая часть убийств происходит на бытовой почве, а оставшиеся — всего лишь преступления с корыстным расчетом: взять деньги или другие ценности.

— Нагиев не похож на обычного убийцу, — возразил Дронго. — Он закончил школу с медалью и Московский авиационный институт с красным дипломом. Этот человек умеет как минимум логически мыслить.

— Может быть, — согласился адвокат. — Но он дал показания, что украл пять тысяч долларов. Взял их из шкафа.

— Деньги нашли?

— Нет, не нашли. Но Нагиев упрямо твердит, что забрал деньги. И даже показал место, откуда взял их. Следователь не поленился, провел экспертизу. Там действительно раньше лежали доллары. Нашли даже кусочек купюры — Нагиев, наверное, неловко дернул пачку.

— Он не сказал, куда дел деньги?

— Говорит, что потратил. Здесь у следствия самое уязвимое место. Куда мог обвиняемый потратить такую большую сумму денег, так и не установлено. Но старший следователь Митрохин, который вел дело, поступил достаточно просто — он затребовал счета из некоторых дорогих ресторанов Москвы и Киева. Знаете, сколько стоит бутылка хорошего вина в дорогом ресторане?

— Знаю, — мрачно кивнул Дронго.

— Следователь показал эти счета. Они, конечно, не принадлежат Нагиеву, но ясно, что если бутылка вина стоит до пяти тысяч рублей, то потратить за один день большую сумму совсем не сложно.

— Это не доказательство.

— Верно. Но и такой спорный факт не истолкуешь в свою пользу. После убийства Нагиев уехал в Киев, затем в Москву и только потом в Махачкалу. И следователь настаивает, что обвиняемый спустил все деньги на кутежи в столичных ресторанах.

— Убить трех человек, чтобы затем прокутить все заполученные деньги? Не слишком ли примитивно?

— Не слишком. У меня было дело, когда внук зарезал собственную бабушку, чтобы взять у нее деньги на мотоцикл. Вы, очевидно, не вели дел на таком примитивном бытовом уровне. Извините меня, господин Дронго, но с подобными случаями мы сталкиваемся достаточно часто.

— Что еще? — печально спросил Дронго.

— Ничего. Если не считать того неприятного факта, что моего подзащитного два раза избили. Сначала в Махачкале, потом у нас, в Ростове. Уголовный мир не прощает таких преступлений. У всех есть жены, дети, даже у многих воров в законе. Хорошо еще, что его не обвиняют в изнасиловании. Иначе он наверняка не дожил бы до суда. Вы знаете, как охраняли в тюрьме Чикатило? Да его там просто разорвали бы на куски! Законы уголовного мира очень жестокие. Ты можешь убивать и грабить, но только не насиловать и убивать детей. Такие преступления не прощаются. Извините, что говорю вам об этом. Надеюсь, вы не станете передавать содержание нашего разговора сестре Нагиева.

— Мне все это известно, — кивнул Дронго. — Значит, вы считаете, что никаких шансов нет?

— Почти никаких, — честно признался Голиков. — Я, конечно, попытаюсь что-то сделать. Неясно, куда делись деньги и почему Нагиев выбросил пистолет с отпечатками своих пальцев рядом с домом. Действительно, он же мог хотя бы протереть оружие. В общем, какие-то зацепки у нас есть, но боюсь, что все это на приговор мало повлияет.

— Почему вы не потребовали суда присяжных? По российским законам в случае обвинения в особо тяжких преступлениях подсудимый может настаивать, чтобы его дело слушалось в суде присяжных.

— Да вы что?! — замахал руками Андрей Андреевич. — Разве можно о таком даже говорить? И заикаться не стоит. Нас сотрут в порошок. Прокуратура только и мечтает о таком процессе. Но вы только представьте себе ситуацию: приезжий лезгин жестоко убивает местных жителей, в том числе ребенка, девочку. Присяжные единогласно приговорят его к смертной казни, несмотря на то, что на смертную казнь у нас наложен мораторий.

— Получается, что нет никаких шансов, — подвел итог Дронго.

— Если честно — никаких. Я много слышал о вас как о профессионале и уважаю ваше решение помочь моему подзащитному. Но у вас нет шансов. Если хотите, послушайтесь моего совета и уезжайте отсюда. Вам не обязательно присутствовать на процессе. Мы все равно ничего не сможем сделать. Простите, что говорю вам об этом. Но вы профессионал и должны меня понять.

— Я уже принял решение, — возразил Дронго. — Вы можете меня поскорее оформить в качестве своего помощника?

Я хотел бы встретиться с Нагиевым до суда.

— Это очень сложно, — вздохнул Андрей Андреевич, — но я постараюсь. У нас, в Ростове, не очень развит институт помощников адвокатов. Здесь не Лондон и даже не Москва.

— Это я уже понял, — кивнул Дронго. — Так куда мне завтра приехать, чтобы оформить все документы?

— К нам в юридическую консультацию. Я поговорю с заведующим, мы что-нибудь придумаем. — Голиков взял со стола портфель и поднялся со стула. — Очень тяжелое дело, — признался он на прощание. — Меня даже соседи упрекают. Мол, защищаю мерзавца, который приехал к нам и перебил всю семью. Мне знакомые сотрудники милиции говорили, что в городе участились случаи нападения на представителей кавказской диаспоры.

Дронго проводил его до дверей. И уже когда Голиков выходил, спросил:

— Последний вопрос: Нагиев чем-нибудь болеет? Его не проверяли?

— Он сейчас в больнице, — напомнил адвокат, — его едва не убили.

— Нет, я не об этом. У него нет никаких хронических болезней?

— Кажется, есть язва. И сердечная аритмия. Ну в общем, обычные болячки, которые могут быть у человека. Ничего особенного. Так завтра я жду вас в консультации. До свидания.

— Всего хорошего.

Дронго закрыл дверь и вернулся к столу. Если несчастный Омар виноват настолько, что даже его адвокат уже не сомневается в этом, то спасти молодого человека будет очень трудно, если не невозможно. Он не успел додумать до конца эту мысль, когда раздался телефонный звонок.

 

Глава четыре

— Здравствуйте, — услышал он незнакомый мужской голос, — это господин Дронго?

— С кем я говорю? — спросил он.

— Это не важно. Нам сообщили, что такой известный эксперт прибыл в наш город. Нам приятно знать, что вы решили почтить наш город своим присутствием.

— Слишком высокопарно, — сообщил собеседнику Дронго, — не нужно разговаривать таким высоким слогом, иначе мне придется отвечать вам в подобном же стиле, будто мы испанские идальго. — Очевидно, позвонивший не слышал об испанских идальго, но справедливо обиделся, поняв, что над ним издеваются.

— Ты не шути, — посоветовал позвонивший, — приехал к нам и думаешь защитить этого черномазого? Ничего у тебя не выйдет.

— Кто со мной говорит?

— Это не важно. Мы тебя предупредили. Убирайся отсюда, здесь тебе не Москва и не твой Дагестан.

Дронго улыбнулся. Говоривший невольно себя выдал: ему неизвестно, откуда именно прибыл Дронго, но он знает, что эксперт приехал по просьбе дагестанской родни обвиняемого. Значит, нужно узнать, откуда в городе появились такие сведения.

— Я догадываюсь, что меня тут не ждали, — весело заметил Дронго, — но мне казалось, что я все же могу рассчитывать на большее гостеприимство.

— Ты много не болтай, — посоветовал позвонивший, — и вообще мотай отсюда. Считай, что мы тебя предупредили. Нам защитники черномазых в городе не нужны. — И повесил трубку.

Дронго пожал плечами. Нужно будет найти Фатиму, когда она позвонит, и узнать, кто мог рассказать в Ростове о его приезде. Пока о его визите знают только Костя Федяков и Андрей Андреевич Голиков. Но не в их интересах говорить о каких-то связях с ним. Значит, информация имеет другой источник.

Было около семи вечера. «Заказать ужин в номер или спуститься в ресторан?» — размышлял Дронго. Он начал переодеваться, когда раздался новый телефонный звонок.

«Неужели опять этот придурок?» — разозлился Дронго, поднимая трубку. И услышал знакомый голос.

— Добрый вечер. Это Федяков. Мы с тобой договорились сегодня поужинать вместе. Я жду тебя внизу, спускайся.

— Сейчас спущусь, — согласился Дронго.

Увидев его, дежурная по этажу улыбнулась.

— Вы надолго? Поздно вернетесь? — осведомилась женщина. Ей было лет сорок пять. Слишком большой парик придавал ее приятному лицу несколько нелепое выражение.

— Не знаю, — ответил Дронго. — Но постараюсь вернуться пораньше. Как вас зовут?

— Алла Николаевна. — Она вновь приветливо улыбнулась.

По холлу первого этажа нетерпеливо ходил Костя Федяков. Он был в нарядном светлом костюме. Увидев Дронго, он с улыбкой шагнул навстречу.

— Я думал, что ты уже ушел, — признался Костя. — Обиделся и не стал меня ждать.

— Меня трудно обидеть, тем более всего лишь не соглашаясь со мной, — отозвался Дронго. — С одной стороны, я полагаю, что у каждого человека есть право на ошибку. А с другой, не считаю возможным обижаться по любому поводу, особенно когда со мной говорят достаточно искренне.

Они вышли и сели в автомобиль Федякова.

— Только учти, — напомнил Дронго, — у нас мало времени. Только три часа.

— Как это три часа? — не понял Костя. — Мы же договорились, что поедем ко мне. Жена приготовила такой ужин! Может, мы просидим до утра, чего заранее загадывать.

— Я должен вернуться в отель, — терпеливо объяснил Дронго, — у меня важная встреча.

Он не стал напоминать Косте, что вечером должен был приехать Эдгар Вейдеманис. На всякий случай Дронго не сообщал никому что Вейдеманис приезжает поездом, а не прилетает самолетом. На поезде, где багаж не досматривают, у Эдгара была возможность привезти оружие, которое могло пригодиться в сложной ситуации. Разрешение на оружие у обоих экспертов имелось, они могли не опасаться возможных проверок.

Федяков повел машину в сторону набережной, вдоль которой стояли новые дома.

— Разве ты живешь в той стороне? — спросил Дронго.

— Нет, конечно. — Костя улыбнулся. — У меня собственный двухэтажный дом, купил в девяносто шестом. Тогда у меня дела шли неплохо, издавалось много книг. В девяносто седьмом вообще был пик продаж. Я все время думаю, как удачно успел купить дом. Потом был дефолт, в девяностом восьмом году у нас тут столько людей обанкротилось! Нет, лучше об этом не вспоминать. А путь я выбрал не случайно — полюбуешься нашим Тихим Доном.

Дронго молча смотрел в окно. Неожиданно он попросил остановиться.

— Что случилось? — не понял Федяков.

— Подожди, — попросил Дронго. Он вышел из салона автомобиля и направился к цветочному магазину, откуда вернулся с роскошным букетом, который бережно положил на заднее сиденье, — Это для твоей жены, — пояснил он.

— Спасибо, — смущенно буркнул Костя и резко взял с места.

— Я помню вашу улицу Энгельса, — сказал Дронго, — площадь у Дома Советов и, конечно, проспект Ленина. Сейчас, наверное, уже некоторые названия поменялись. Интересно, что во всех крупных городах Советского Союза, да и в маленьких тоже, были Советские улицы, проспекты Ленина и улицы Энгельса. А потом мы разодрали свою страну на куски, а заодно переименовали некоторые города и улицы, решив, что это сделает нас счастливыми. Как глупо…

— В первое время и нам было непривычно, — признался Костя, — мы ведь вдруг оказались на границе. Макеевка или Горловка уже в другой стране. Нужно пас — порта показывать, границу проходить. А у нас у всех там родные и близкие. Потом привыкли. Сейчас некоторые даже пользуются: везут туда дефицит, а оттуда дешевые товары. Бизнес наладили. В общем, устроились с учетом новых обстоятельств. Знаешь, как наши книги продавались? Если хорошие были, то они и на Украине шли, как в России.

— Значит, ты тоже устроился? — насмешливо спросил Дронго.

— А ты не улыбайся. Жить-то нужно было. Разве я думал, что издателем стану? Я ведь театральный режиссер по профессии. Жизнь заставила издательство открыть. Так и мои товарищи. Среди них и врач есть. Он, правда, подзаработал немного в туристическом бизнесе, а потом не выдержал, в медицину вернулся. У него просто другого выхода не было. Ты ведь то же не от хорошей жизни частным детективом заделался. Раньше был известным человеком, в ООН работал, с Интерполом сотрудничал. А сейчас мотаешься по нашим весям, чтобы какого-то полоумного убийцу защитить. И зачем тебе это нужно?

— Ты опять за свое? — покачал головой Дронго.

— Ладно, больше не буду. Но ты мне скажи, тебе самому не обидно? Кем ты был и кем ты сейчас стал.

— Не знаю, — ответил Дронго, — я ушел из экспертов еще до того, как распался

Союз. В последние годы было слишком много лжи и предательства. Мне еще повезло, я сумел достойно уйти. А сколько людей пострадало, у скольких поломали жизнь. Больше всего повезло в бывшем СССР разведчикам. У них в Первое Главное Управление пришел Примаков и просто спас это ведомство от разгрома. Ему памятник при жизни нужно поставить за такую работу. А потом и того больше — в девяносто восьмом возглавил правительство и всю страну спас. В Аргентине, когда их валюта обвалилась, четырех президентов сменили, по всей стране были грабежи и мародерства. А в России тогда в четыре раза рубль ссохся — и ничего, выжили. И как же Евгения Максимовича отблагодарили? Отправили в отставку и устроили на него массированную атаку.

Дронго помолчал. Константин уважительно ждал продолжения его монолога.

— У меня тогда много чего накопилось. Погибла женщина, которая мне нравилась. Застрелилась другая. В общем все было наперекосяк. И никто не знал, чем кончатся эти идиотские эксперименты Горбачева — Шеварднадзе. Два никчемных политика «сдавали» собственную страну, и я как госчиновник вроде бы в этом должен был соучаствовать, молчаливо наблюдая за ее агонией. Они тогда предали всех и все, что могли. Вот я и решил уйти. А потом жизнь моя как бы разделилась. Теперь я живу немного в Баку, немного в Москве и немного в одной европейской стране.

Дронго не стал называть Италию. Это было его слишком личное дело, чтобы говорить об этом Федякову. Да и вообще он никогда и никому не рассказывал, куда и зачем уезжает.

— Что касается моего приезда сюда, — продолжал Дронго, — то скажу тебе честно: я приехал сюда не потому, что меня наняли. У этого несчастного, подозреваемого в убийстве, нет денег даже для того, чтобы содержать самого себя. Жена и сын Нагиева в Киеве, а ко мне приезжала его сестра. Я ее выслушал и подумал: как могло получиться, что молодой человек, подававший большие надежды, вдруг оказался таким страшным убийцей? Ты вот можешь мне это объяснить?

— Мне чихать на его надежды! — в сердцах выговорил Костя. — Если он убийца, то я не хочу вникать в душевные переживания этого сукина сына. Он должен ответить за свое преступление. Вот и все мое отношение к нему. А на остальное мне плевать.

— Какой ты у нас, оказывается, апатичный, — нахмурился Дронго. — Значит, тебе на все наплевать?

— Нет, не на все. Но когда ребенка убивают, мне плевать на душевные потрясения убийцы, даже если он был круглым отличником, как ты сообщил мне сегодня утром. Мне нужно, чтобы его посадили на всю жизнь. И чтобы он сдох в тюрьме. Вот какое у меня к нему отношение. И это не апатия, а антипатия. В отличие от твоей симпатии. Извини, но я привык говорить правду. Или ты думаешь, что, если он лезгин и мусульманин, я должен к нему по-другому относиться? Вот я два раза был в Штатах, видел, как там белые американцы посадили себе на голову негров. Что из этого хорошего получилось? Уже даже Буш издал указ, что все привилегии негров нужно отменять. Нельзя оставлять глупых чернокожих в институте только на том основании, что они негры, и не принимать талантливых белых ребят, только потому, что у них цвет кожи как у бывших рабовладельцев. Нельзя! И в нашей стране тоже слишком долго цацкались со всеми этими черными, мусульманами, азиатами. Дружба народов, видите ли. Все это херня, Дронго. Вот ты мой друг, и это я понимаю. Есть у меня друг грузин — Шалва Зедгенидзе, которого я очень люблю и уважаю. Но твоих соплеменников, заполонивших наши базары, я любить не обязан. Они, кстати, меня тоже не особенно любят. Все правильно. Своя рубашка ближе к телу. Ты не согласен? — Костя обернулся к Дронго.

— Смотри вперед, — посоветовал тот. — Тебе не кажется, что нужно вообще уважать людей? И одинаково хорошо к ним относится, независимо от окончания их фамилии?

— Нет, не кажется. Они меня не уважают, почему я должен себя насиловать? Ничего подобного я не обязан делать.

— А ты не допускаешь, что мы очень скоро окажемся у опасной черты, если все начнут так откровенно не уважать друг друга? Не думаешь, что в огромной многонациональной России такая проблема может разорвать страну, как она уже разорвала Советский Союз?

— Хватит меня агитировать, — поморщился Федяков, — ты у нас прямо-таки заядлый интернационалист. А я тебе говорю, что здесь у нас свои порядки. Мы живем слишком близко к Кавказу, со всеми его чеченцами, осетинами, ингушами и прочими кавказцами. У нас их слишком много: армян, грузин, азербайджанцев. Они сюда бегут от своих проблем. И если они еще станут убивать наших женщин и детей, мы ни перед чем не остановимся. Неужели ты не можешь понять моих земляков?

— Один человек не может представлять весь свой народ, если это, конечно, не президент, — сказал Дронго. — Никто же не требовал убивать всех соплеменников Чикатило, хоть тот был настоящим зверьем.

— Это разные вещи. Он убивал всех без разбора. А твой лезгин приехал к нам и убил русскую семью.

— Они, кажется, украинцы…

— Какая разница. Все равно славяне. И ты хочешь, чтобы все молчали…

— Я не знал, что ты так изменился за эти годы, — сказал Дронго. — Поворачивай машину. Я не поеду к вам на ужин, не хочу сидеть с тобой за одним столом. Цветы сам передашь жене.

— А говорил, что не обижаешься, — напомнил Федяков, останавливая машину, — кончай валять дурака, поедем. Шалва тоже у нас будет.

— Не хочу. Ты же не любишь всех чернокожих.

— Ты у нас на особом счету; — попытался пошутить Костя. — Ладно, не дергайся. Я тебе правду говорю, а ты обижаешься. Хочешь, я вообще не буду об этом говорить? Ты же сам первый начал.

— Ладно, поехали, — разрешил Дронго. — Иногда полезно выслушивать и подобные речи, чтобы лучше понимать ситуацию.

— И вообще, давай забудем об этом процессе, — предложил Федяков, трогаясь с места. — Ты к нам в гости приехал, а мы собачимся. Некрасиво как-то.

— Смотри вперед, — снова сказал Дронго. — Если попадем в аварию, нас могут положить в одну палату. И тебе придется терпеть мое соседство. — Они переглянулись и рассмеялись.

Машина мягко затормозила у забора, за которым был виден двухэтажный дом.

— Вот и приехали, — сказал Костя, — сейчас загоню машину во двор. Ты не выходи, у меня ворота автоматически открываются. У нас тут тоже двадцать первый век.

Ворота действительно автоматически открылись, и автомобиль въехал во двор. К ним навстречу уже спешили дети хозяина и его супруга, женщина лет тридцати пяти. У нее была стройная фигура, красивое лицо, вьющиеся светло-каштановые волосы. В джинсах и спортивной куртке она выглядела совсем юной. Мальчик и девочка, похожие на отца и мать одновременно, остановились, не решаясь подойти к отцу в присутствии незнакомца.

— Это наши дети! — Костя гордо улыбнулся. — Идите сюда, ребята, познакомьтесь с нашим гостем.

Дети нерешительно переглянулись, девочка шагнула первой. Дронго опустился на корточки и протянул ей руку. Вслед за сестрой шагнул и мальчик. Супруга Федякова подошла последней.

— Лада, — представилась она, протягивая узкую ладошку.

— Меня обычно называют Дронго, — привычно произнес он, целуя ей руку.

За ужином было шумно и весело. Кроме Федяковых здесь находился и Юрий Глухов с супругой, компаньон Кости по издательскому бизнесу. Шалва приехал с женой и тремя детьми. Мальчик поразительно походил на пузатого невысокого отца, а две худенькие девочки — на стройную мать. За столом было еще несколько человек, среди которых выделялся Григорий Санаев, дядя Лады, и его мрачная, неразговорчивая жена, которая выглядела лет на десять старше мужа.

Шалва как настоящий грузин оказался подлинным тамадой и довольно быстро сумел всех напоить, подстегивая остроумными тостами. Дронго усадили между семейными парами Санаевых и Глуховых, которые охотно поддерживали все предложения тамады. Дронго никогда не злоупотреблял спиртным, предпочитая сухое вино. С годами его пристрастия менялись. Кроме французского красного вина он стал выбирать новозеландские и чилийские белые, а также итальянские и испанские красные вина. После поездки в Южную Америку он полюбил текилу, а во время многочисленных авиационных перелетов выбирал в качестве аперитива водку с томатным соком. А еще он иногда позволял себе рюмку «Хенесси», считая полезным выпивать перед вылетом немного коньяку, чтобы достаточно комфортно чувствовать себя при взлете.

Сидевший рядом Санаев пил много, почти не хмелея, и мрачно крякал, ставя стакан на стол. Дронго обратил внимание, что его сосед пил только водку, не смешивая ее с другими напитками. Санаев заметил его взгляд.

— Считаете, что не выдержу? — неожиданно спросил он. — Думаете, свалюсь?

— Нет, — усмехнулся Дронго, — полагаю, что вы можете выдержать еще достаточно долго.

— Правильно полагаете. — Санаев кивнул, снова поднял свой стакан и выпил до дна. Закусывал он малосольными огурчиками, которых положил себе полную тарелку.

— У нас работа такая собачья, — пояснил он. — Как только заканчиваешь институт, сразу начинаешь пить. А потом уже трудно остановиться.

— Вы ведь врач? — Дронго вспомнил. Дядю супруги Кости ему представили как врача.

— Ага. Хирург по мертвым конечностям, — хмыкнул Санаев.

— Простите? — не понял Дронго.

— Я патологоанатом, — пояснил Санаев. — Знаете, как у нас принимают в коллектив? Нужно сначала пройти все этапы — выпотрошить несколько десятков изувеченных трупов, нанюхаться формалина, самостоятельно провести трепанацию черепа и только потом тебя станут считать начинающим специалистом. Ну и дальше в том же духе. В общем, ничего приятного. А водка сильно помогает отвлечься от разных дурных мыслей. И о бренности своего существования, и о вечном. Патологоанатом-трезвенник — это все равно что пьяный космонавт. Таких словосочетаний просто не бывает.

— Наверное, вы правы, — согласился Дронго. — Когда я учился на юридическом факультете, то на вскрытие трупов в ходе изучения судмедэкспертизы ходил крайне неохотно.

— Значит, мы почти коллеги, — вздохнул Санаев. — Копаемся в одном дерьме.

Он снова налил себе полный стаканчик водки и залпом выпил.

«Хорошо, что Костя не поставил больших стаканов, — подумал Дронго. — Думаю, мой сосед спокойно выпьет бутылку в одиночку, может, даже две. Но есть предел и его возможностям».

— Вы работаете здесь, в Ростове? — спросил он.

— Уже двадцать лет, — кивнул Санаев, — а до этого работал в Мурманске. Там в основном попадались утонувшие и пострадавшие в пьяных драках моряки. Такого количества изувеченных, ободранных, изуродованных трупов, как тут, конечно, не было. И почти никогда не попадались дети. А здесь… я столько насмотрелся! В этом месте, как я слышал, существует какая-то аномалия, и поэтому именно здесь чаще всего появляются сексуальные маньяки. Между прочим, я местная знаменитость. Несколько жертв этого ублюдка Чикатило привозили именно ко мне. Можете представить, чего я нагляделся? Я бы его лично положил живым к себе на стол и устроил бы ему такую экзекуцию…

Санаев тяжело вздохнул, но пить не стал, лишь посмотрел на свой пустой стакан.

— Мы переехали сюда из-за жены. У нее астма, и врачи рекомендовали уехать на юг. Вот я и приехал к родственникам. Сейчас я заведующий лабораторией, доктор наук. Как вы думаете, я могу считать, что моя жизнь удалась?

— Думаю, да, — осторожно заметил Дронго.

— А я вот так не думаю, — признался Санаев. — Впрочем, какая разница.

Шалва говорил очередной тост — за всех детей, и гости его охотно поддержали. Санаев налил себе немного, поднял стаканчик и взглянул на Дронго:

— У вас есть дети?

Дронго подумал, что вовсе не обязательно говорить Санаеву о Джил и своем сыне. Но врать не хотелось.

— Есть, — сказал он.

— А у нас нет, — с некоторым вызовом сообщил его сосед по столу и выпил. Дронго подумал, что супруга Санаева больна не только астмой, но тот словно понял, что нужны пояснения: — У нас мальчик погиб в Мурманске. Утонул, — сказал Санаев. — Мы с женой решили переехать, чтобы там не оставаться. И придумали в качестве причины астму. Вот с тех пор я и не могу смотреть на детей… Я ведь сына своего тоже видел… Как заведующий лабораторией, я обязан присутствовать при таких вскрытиях.

Он замолчал. Дронго нахмурился. Да, иногда можно общаться, только основательно нагрузившись. Он посмотрел на свой стакан вина и выпил его до дна. Затем спросил:

— Извините, что спрашиваю, но экспертизу погибшей дочери Ковальчука тоже вы проводили?

— Ковальчук? — переспросил Санаев. Потом мрачно кивнул: — Тоже я. Этот сукин сын убил и ребенка.

— Как она погибла?

— Вам так интересно знать подробности? — Санаев громко хмыкнул, и все посмотрели на него. Жена даже незаметно толкнула его локтем в бок. — Извините, — прошептал патологоанатом, — я не хотел кричать. Этот убийца сначала душил девочку, а затем еще живой размозжил ей голову.

— Она умерла не от удушья?

— Нет. Мы точно установили, что от удара по голове. А на шее были такие следы, словно убийца хотел лишь испугать девочку, а не задушить ее.

— Но в обвинительном заключении написано, что он ее задушил, — не унимался Дронго, — и лишь затем проломил голову.

— Хотите статью написать об этом деле, — превратно истолковал его интерес Санаев, — ну давайте, пишите. Дело громкое. Только это следователь все так написал. Я говорил Митрохину, что все наоборот было, но он ко мне не прислушался. И наши врачи подписали акт, который был нужен следователю. По большому счету, какая разница, что он с девочкой сначала сделал, а что потом. Главное, убил. На ее пуговицах нашли отпечатки пальцев этого мерзавца. Я бы его самого удушил. — У Санаева непроизвольно сжались кулаки.

Дронго взглянул на свой пустой стакан, взял бутылку вина и наполнил его. Он поднял стакан, посмотрел на хозяина дома, встретившись с его внимательным взглядом.

— За ваш дом, Константин, — сказал Дронго. — За всех твоих родственников и друзей. — Он поднялся и выпил вино под аплодисменты присутствующих.

— Настоящий кавказец, — одобрительно сказал Шалва.

Федяков смотрел на Дронго, ничего не говоря.

— Да, — громко согласился Дронго, не отводя глаз от хозяина дома, — я настоящий кавказец.

 

Глава пятая

Вернувшись к себе в номер, Дронго прошел к столу, собираясь занести в свой ноутбук некоторые мысли, пришедшие в голову после разговора с патологоанатомом. Чтобы включить компьютер, нужно было ввести многозначный цифровой и буквенный код, известный только самому Дронго. В компьютере было несколько ловушек, которые автоматически стирали программу в случае неверной последовательности набора кода или ошибок в действиях по открытию файлов. И наконец, шифр был разработан Дронго много лет назад, и свои записи мог прочесть только он сам.

От работы его отвлек телефонный звонок. Он снял трубку и услышал знакомый голос Эдгара Вейдеманиса.

— Извините, мне нужен господин Кочетов.

Это был условный сигнал о встрече. Дронго усмехнулся:

— Вы не туда попали.

— А мне дали этот номер, — сказал Эдгар. — Странно, я узнавал несколько минут назад и не мог ошибиться. Извините, пожалуйста.

Это означало, что встреча состоится через несколько минут возле отеля.

— Вам дали неверный номер, уточните еще раз, — посоветовал Дронго, давая понять, что готов спуститься вниз.

Они не думали, что за ними могут наблюдать или подслушать их телефонный разговор. Но привычка соблюдать правила конспирации много раз помогала им в трудных ситуациях.

В коридоре Дронго снова увидел знакомую дежурную.

— Уже поздно, — предупредительно сказала та, — не следует выходить в такое время в город. Если вам что-нибудь нужно, можно заказать. Еду или напитки — у нас ресторан только что закрылся, но рядом есть круглосуточно работающие заведения. Или что-нибудь другое…

Он прекрасно понял, что она имеет в виду, понимающе кивнул и пошел к лифту. Спустившись вниз, Дронго прошел мимо скучающего швейцара и вышел на улицу. Стояла теплая, приятная погода. Он огляделся и решил повернуть направо, чтобы его было видно на фоне освещенного здания. Вскоре за его спиной послышались мягкие, осторожные шаги. Не поворачивая головы, Дронго негромко произнес:

— Добрый вечер, Эдгар.

— Здравствуй, Дронго. — Вейдеманис догнал его и пошел рядом. — Как дела? — спросил он. — Ты встречался с адвокатом?

— И не только с ним. Это тройное убийство наделало в городе много шума. За последние годы сюда столько солдатских трупов привезли из Чечни. А тут приезжий лезгин убивает целую семью. Сам понимаешь, как воспринимают этот процесс люди с улицы. «Черный зарезал семью наших соседей». Мне Костя Федяков так и сказал. И добавил, что будет лучше, если я уеду, не пытаясь помочь убийце. Да и адвокат, по-моему, однозначно уверен в причастности Омара Нагиева к убийствам: он подписал признания, его отпечатки пальцев нашли даже на пуговицах убитой девочки. Из дома исчезли деньги, около пяти тысяч долларов. А рядом с домом нашли пистолет, из которого стреляли в убитых, и на рукоятке — отпечатки пальцев Омара. В общем, все против него. Его уже дважды жестоко избивали в следственных изоляторах. Можешь себе представить, какой приговор вынесут судьи?

— Ни одного шанса?

— Есть некоторые зацепки. Не нашли денег, которые пропали из дома. Следователь придумал хитрый трюк, он затребовал копии счетов из самых дорогих московских ресторанов. Вообрази, что это за счета. Никто, конечно, не доказал, что Нагиев истратил деньги именно в ресторанах, но этот подлый трюк может сыграть свою роль — показать, что эту немалую сумму он вполне мог потратить за время, прошедшее после убийства и до задержания.

— Нужно выяснить, на что он мог истратить деньги, — понял Эдгар. — Но, кроме него, этого никто не знает.

— Вот именно. Поэтому мне важно с ним встретиться. Завтра адвокат должен оформить меня как своего помощника.

— Больше ничего нет?

— Есть. Насколько я понял из материалов дела, о которых мне говорил адвокат, там указано, что Нагиев задушил девочку. Но патологоанатом, с которым я случайно познакомился у Константина, рассказал мне, что девочка погибла от удара по голове, а не была задушена. Согласись, что это очень важный момент, на который следователь не захотел обращать внимания. Более того, насколько я понял, эксперты указали смерть от удушья. Им было все равно, что написать. Или, вернее, они готовы были немного «подправить» причины смерти, чтобы еще надежнее обвинить Нагиева в убийстве ребенка. Патологоанатомы тоже не дураки, они знают, что за такое преступление убийце не будет пощады даже в тюрьме. А самое печальное, что он сам подписал все протоколы следствия.

— Ясно, — кивнул Эдгар. — Завтра утром поеду в лабораторию. Постараюсь что-нибудь узнать.

— А Потом отправляйся к дому погибшей семьи. Расспроси соседей, узнай, как они жили, часто ли Нагиев появлялся в их доме. Кто такой вообще Ковальчук. Чем он занимался, откуда у него пять тысяч долларов. В общем, все разузнай.

— Постараюсь, — согласился Вейдеманис . — Думаешь, мы сможем его вытащить?

— Если честно, то вовсе в этом не уверен. Ладно, будем разбираться. Завтра повидаюсь с Нагиевым, если получится, поговорю со следователем. — Дронго помолчал, словно собираясь с мыслями, и повернул обратно к зданию отеля. — И еще кое-что, самое важное, — сказал он. — Мне уже звонили и советовали убираться поскорее из города. Выходит, что о моем приезде в Ростов узнали заранее.

— От кого могли узнать? — удивился Эдгар.

— От адвоката Андрея Андреевича Голикова, моего старого приятеля Кости Федякова. И, пожалуй, все… Нет, еще о моем приезде знала сестра Нагиева — Фатима Магомедова. Но она менее всего заинтересована в том, чтобы мне угрожали.

— Больше никто не был осведомлен?

— Кажется, нет. Но я проверю. Звонивший знает обо мне не так уж много — что я защищаю Омара Нагиева и что приехал из Дагестана. Значит, и его источник знает обо мне недостаточно.

— Хорошее наблюдение, — согласился Вейдеманис. — Да, я привез тебе оружие, — он протянул пистолет, почти невидимый в ночной тьме. — Надеюсь, что разрешение на оружие ты не забыл, — проворчал Эдгар, — иначе мне придется бросить все дела и выручать тебя из тюрьмы. Здесь не станут церемониться, ты это знаешь лучше меня.

— Разрешение у меня в кармане, — успокоил его Дронго. — Надеюсь, нам оружие не понадобится. У тебя есть еще одна обойма?

— А говоришь, не понадобится. — Эдгар протянул ему запасную обойму.

— Это на всякий случай, — усмехнулся Дронго. — Завтра увидимся в десять вечера. И будь осторожен.

— Ты тоже.

Дронго повернулся и пошел в сторону отеля. Когда он поднялся на свой этаж, знакомая дежурная снова улыбнулась, но на этот раз промолчала.

Утром после завтрака он поехал в юридическую консультацию, где его ждал Голиков. На оформление необходимых документов ушло полдня. Заведующий юридической консультацией не понимал, зачем Голикову понадобился помощник и как он сможет оплатить эту помощь. Пришлось долго убеждать его в готовности Дронго работать на общественных началах, без гонорара. Голиков чувствовал себя неловко и старался не вмешиваться в беседу Дронго с заведующим. Пришлось получать специальное разрешение в юридическом отделе мэрии. Когда все формальности были выполнены, часы показывали четыре. Голиков предложил пообедать, но Дронго решил, что нужно торопиться на встречу с Нагиевым. После пяти в тюремную больницу могли не пропустить даже адвокатов.

Чтобы добиться разрешения на свидание, понадобилось еще около сорока минут. Пройдя несколько постов, они наконец оказались в помещении тюремной больницы и поднялись на второй этаж. Затхлый запах, плохо оштукатуренные стены, решетки на окнах, мрачные врачи и санитары — это все угнетающе действовало на психику. Они прошли почти в самый конец коридора, где на стуле сидел угрюмый санитар лет сорока пяти. У него был бритый череп, тяжелый подбородок и деформированные уши профессионального борца. Пустой взгляд остановился на визитерах, подошедших в сопровождении прапорщика.

— Адвокаты пришли, — сказал тот, — пропусти их. Только ненадолго.

— Почему здесь сидит санитар? — не понял Дронго. — Нагиев так плохо себя чувствует?

— Я не врач, — огрызнулся прапорщик. У него была характерная азиатская внешность: узкие глаза, скуластое плоское лицо, небольшой нос с широкими ноздрями.

— Его охраняют, — сказал Голиков. Прапорщик, переглянувшись с санитаром, криво усмехнулся, и Андрей Андреевич счел необходимым пояснить: — От других заключенных.

— Все равно ему каюк, — зло сказал прапорщик, — не жилец он. Даже если в суде ему не дадут вышки, отсюда он уже не выйдет. Пусть еще молится, что пока живой.

Поднявшийся с кресла санитар оказался очень высокого роста, почти как Дронго. Показывая в усмешке неровные зубы, он подтвердил:

— Его все равно кокнут. — И радостно заржал.

— Почему? — спросил Дронго, словно не понимая, о чем речь.

— Чтобы наших людей боялись трогать, — привычно сформулировал санитар. — А то приезжают тут всякие…

— Правильно, — кивнул прапорщик. — А ему самому и того будет мало.

— Как ваша фамилия? — неожиданно спросил Дронго, обращаясь к прапорщику.

— Жаловаться хотите? — спросил тот, сразу нахмурившись. — А я ничего не говорил. Просто подтвердил, что его побить могут.

— Я не поэтому спросил вашу фамилию, — мрачно пояснил Дронго. — Если сейчас здесь все считают, что нужно убивать черномазых, то рано или поздно начнут убивать и узкоглазых.

Голиков обернулся и посмотрел на Дронго. Санитар перестал улыбаться. Прапорщик нахмурился. Открыл дверь и показал на нее пальцем с черным ногтем:

— У вас только десять минут.

Дронго и Голиков вошли в небольшую комнату, где стояли две кровати, разделенные тумбочкой. Одну украшал матрас с какими-то подозрительными пятнами, на второй лежал молодой мужчина с плохо выбритыми щеками и коротко остриженными волосами, которые частично скрывала несвежая повязка. Руки лежали на одеяле. Темными ввалившимися глазами он безучастно смотрел в потолок.

— Вы что такое говорите?! — возмущенно воскликнул Андрей Андреевич, когда за ними закрылась дверь. — Это в нашем — то городе хотят убивать кавказцев?! Вы знаете, какой Ростов интернациональный город!

— Знаю, — кивнул Дронго. — Я знаю, каким был ваш город и какой была наша страна еще десять-пятнадцать лет назад. Но времена изменились. И сегодня очень многие считают, что убийцу нужно линчевать, а не судить. Разве я не прав?

Голиков только пожал плечами. Он указал Дронго на единственный покосившийся стул возле кровати, но тот покачал головой.

— Вы старше, — сказал он, — садитесь на стул, а я размещусь на второй кровати. — И сел на матрас, стараясь не думать о его «боевом» прошлом. Голиков подвинул стул поближе к койке Нагиева.

— Здравствуйте, Омар, — сказал он нарочито бодрым голосом. — Ну как дела? Врачи говорят, вы идете на поправку. — Лежавший на кровати даже не шелохнулся. Он по-прежнему смотрел в потолок. — В понедельник возобновится судебное заседание… — Голиков продолжал еще что-то говорить, но заключенный его явно не слушал. Казалось, он не слышит его вообще. Адвокат беспомощно оглянулся на Дронго. Тот сидел молча, пока не вмешиваясь в безуспешные попытки Голикова разговорить заключенного. — У вас есть какие-нибудь просьбы… пожелания? — спросил адвокат.

— Нет, — наконец разжал губы Нагиев.

Голиков вновь оглянулся на Дронго. Тот поднялся и подошел к заключенному.

— Послушайте, Омар, — начал Дронго, наклоняясь поближе к лицу Нагиева, — меня прислала ваша сестра. Фатима просила меня навестить тебя.

Лицо заключенного дрогнуло, он чуть повернул голову и посмотрел на Дронго. Глаза его обрели некий смысл.

— Кто вы такой?

— Я помощник адвоката, — пояснил Дронго, бросив взгляд на неплотно закрытую дверь: прапорщик и санитар наверняка слышали весь разговор. — Я действую по просьбе Магомедовых.

— Как они? — задал еще один вопрос Нагиев.

— Беспокоятся за вас, — ответил Дронго. — Очень переживают.

Омар отвел от него глаза и снова уперся взглядом в потолок. Дронго понял, что допустил ошибку.

— Они верят, что вы невиновны, — быстро сказал он.

— Напрасно, — возразил Нагиев, не глядя на него. — Я виноват. Это я убил всех троих.

Адвокат посмотрел на дверь, затем на Дронго и покачал головой.

— Он все время твердит одно и то же.

— Откуда у вас оружие? — спросил Дронго. — Это был ваш пистолет? Вы меня слышите?

— Да, — наконец вымолвил Нагиев, не поворачивая головы.

— Откуда он у вас?

— Не помню.

— Вам его кто-то дал? Кто именно?

— Не помню.

— И вы стреляли из него?

— Да. — Он отзывался на любой вопрос словно заранее заготовленными, заученными ответами.

Дронго переглянулся с Голиковым. Тот понимающе покивал головой: да, мол, из такого «собеседника» ничего не выжмешь. Но Дронго не хотел признавать себя побежденным.

— Что вы сделали с пистолетом?

— Выбросил.

— Куда?

— Не помню.

Трудно помочь человеку, если он сам не хочет себе помочь. Но Дронго не сдавался:

— Это вы забрали деньги? — Да.

— Куда вы их дели?

У Омара во второй раз дернулось лицо. Он посмотрел на Дронго, и тот невольно вздрогнул: в глазах этого лежавшего на тюремной больничной койке человека было столько боли! Нагиев тут же отвел глаза и снова уставился в потолок.

— Не помню. — Очередной заученный ответ слишком быстрый, чтобы слова оказались правдой. «Помнит», — уверенно подумал Дронго.

— Вы будто не понимаете, что вам грозит, — продолжал настаивать он, еще ниже наклоняясь к заключенному. — Вас обвиняют в тройном убийстве и краже крупной суммы из квартиры убитых. Неужели вы ничего не хотите сказать в свое оправдание?

— Ничего.

— Если суд признает вас убийцей, вам дадут пожизненное заключение. — Не успокаивался Дронго. — Всю оставшуюся жизнь вы проведете в тюремной камере и больше никогда не увидите своих близких и родных. Никогда не увидите своего сына Руслана.

Он заметил, что при упоминании сына лицо Нагиева дернулось в третий раз и глаза наполнились влагой. Внезапно заключенный выхватил из-под головы подушку и, закрыв ею лицо, громко, навзрыд заплакал.

— Это я, — стонал он сквозь подушку, — это я всех убил. Оставьте меня!

Голиков попытался убрать подушку, но заключенный прижимал ее к лицу с такой силой, словно хотел задушить себя. Прапорщик открыл дверь и, услышав глухие стоны, закричал куда-то в сторону коридора.

— Врача! Срочно врача.

В палату вбежала женщина лет тридцати пяти в белом халате. Светлые волосы, курносый нос, широкое, полное лицо.

— Что вы его мучаете? — гневно закричала она. — Мало того что ему голову разбили, так вы его еще мучаете. Ему нельзя волноваться, у него сотрясение было…

— Это его адвокаты, — сказал вошедший в палату прапорщик.

— Тем более нечего мучить! — У женщины был характерный южнороссийский говорок. — Уходите отсюда.

Она достала ампулу и шприц. Дронго автоматически отметил, что тут не используют одноразовых шприцов. Видно, из экономии.

— Успокойся, милый, успокойся, бедолага ты мой несчастный. — Врач профессионально быстро набрала в шприц жидкость из ампулы и кивнула санитару, вошедшему следом за ней, чтобы подошел поближе.

Голиков слегка потянул Дронго за рукав, и они вышли из палаты. Через некоторое время появились врач и санитар. Прапорщик вышел последним и плотно закрыл дверь.

— Я ему снотворное ввела, — пояснила врач, — пусть поспит. И вы его больше не мучайте. Тяжело ему, бедняге, ох как тяжело! — И, шумно вздохнув, пошла по коридору.

— Подождите, — остановил ее Дронго, — извините, что вас задерживаю. Как вас зовут?

— Катей, — врач улыбнулась. — Иногда называют Екатериной Борисовной. Но я не люблю, когда меня так величают. Для всех я доктор Катя. Или тетя Катя — для практикантов и молодых санитарок.

— И что, доктор Катя, он всегда так себя ведет?

— Да, срывы случаются, — кивнула Екатерина Борисовна. — У нас много таких в больнице. Сначала снасильничают или сподличают, а потом раскаиваются. Ночами не спят. Кричат, плачут. А он тихий лежит, но иногда срывается и кричать начинает. Тогда мы ему успокоительное вводим. А вообще-то мы за ним все время наблюдаем, даже боялись, что руки на себя наложит.

— Вы знаете, в чем его обвиняют? — спросил Дронго, не обращая внимание на очень выразительное лицо Голикова, явно не одобрившего последний вопрос.

— Знаю, — кивнула врач, — он, говорят, целую семью зарезал. И девочку… — Она снова тяжело вздохнула: — Здесь всем плохо. И у всех горе: у родственников убитых — свое, у родственников заключенных — свое. Только Бог решает, кого и как наказать. А люди… иногда сами не знают, чего хотят. Я нашим ребятам все время говорю: зачем человека бить, если его все равно на всю жизнь посадят? Это ведь только представить, чего он себя лишил!

И не нам решать, кто виноват. Бог есть, и он все видит. Каждому воздается по делам его.

— Люди не могут полагаться на Бога в таком вопросе, — вставил Андрей Андреевич. — Для этого есть государство и суд.

— Да что суд! — отмахнулась Екатерина Борисовна. — Вы к нам ночью приходите и послушайте, как заключенные в подушку воют. У меня волосы до сих пор дыбом встают. А одна наша санитарка за ночь поседела, когда таких криков наслушалась. Больше, чем сам себя, человека никто наказать не может. Если совести нет, то ему и Бог не поможет. А если совестливый человек, то он после убийств таких и жить не захочет. Вот как я думаю. Ой, простите меня, я должна другие палаты обойти.

— Последний вопрос, — вновь остановил ее Дронго. — Вы не знаете, он болеет чем-нибудь серьезным?

— Воспалением легких болел, когда к нам привезли, — нахмурилась доктор Катя, — и еще у него, кажется, язва желудка. Мне он, правда, на нее не жаловался. Ну и другие болячки, которые у всех бывают. А почему вы спрашиваете?

— Может, у него какая-нибудь более тяжелая болезнь есть, о которой он не сообщил?

— Нет, — ответила врач, чуть подумав. — О какой болезни вы говорите? На сифилис и СПИД мы сразу проверяем. Еще сейчас боятся атипичной пневмонии, но ее у нас, слава тебе Господи, тоже нет. А теперь, извините, я должна бежать.

Доктор Катя заспешила к лестнице. Дронго задумчиво глядел ей вслед. Голиков подошел и встал рядом.

— О какой хронической болезни вы говорите? Думаете, мы можем инсценировать слабоумие? Или временное помешательство? Его уже осматривали психиатры. Когда происходят подобные убийства, адвокаты сразу подают ходатайство о психиатрической экспертизе, и прокуратура в подобных случаях никогда не возражает. Омар Нагиев признан абсолютно вменяемым и отвечающим за свои поступки.

— У меня на уме совсем другое, — признался Дронго. — Его мать умерла в молодом возрасте от онкологии, сестра тоже лечилась от этой болезни. А что, если кто-то узнал о тяжелом заболевании Нагиева и решил его подставить вместо себя? Такое возможно?

— Возможно, — согласился Голиков, — но слишком невероятно.

— Нам еще нужно понять, почему он пошел на столь страшное преступление.

— Он не хочет ни с кем разговаривать, — напомнил Андрей Андреевич, — вы же сами только что убедились. По-моему, сделано вполне достаточно. Я, конечно, подам жалобу, указав на некоторые нестыковки в работе следствия, но, боюсь, это ничего не изменит. Тем более что он сам признался в совершении преступлений и подписал все протоколы допросов.

— Вы видели, как он плакал? — спросил Дронго.

Голиков снял очки и, протерев стекла платком, снова надел их.

— В моей практике были подобные случаи, — тихо сказал он. — Не каждый человек может так вот просто перейти через кровь. Если хотите знать мое мнение, то это как раз свидетельство его вины, а не наоборот. Извините, что вынужден говорить вам такие вещи.

— Нам нужно до конца разобраться, — упрямо повторил Дронго. — Я хочу понять, что произошло.

— Может быть, это нам действительно необходимо, — согласился адвокат. — Но при этом нужно учитывать, что наши действия иногда наталкиваются на непонимание окружающих и приходят в противоречие с их желаниями.

— Кажется, Пифагор говорил, что человек должен делать то, что считает справедливым, что бы о нем ни думали и ни говорили, — вспомнил Дронго. — Мудрый совет.

— Он не хочет ни с кем разговаривать, — напомнил Андрей Андреевич. — А я помню другой мудрый совет: бесполезно искать черную кошку в темной комнате, особенно если ее там нет.

— Если разрешите, я все-таки останусь при своем мнении, — упрямо настоял Дронго.

— Конечно. — Голиков снял очки, еще раз протер стекла платком и, не надевая очков, тихо сказал: — Вы интересный типаж, господин Дронго. Не знаю, чего вы добиваетесь, но думаю, что вам нелегко. Выдержать такое испытание может не каждый человек. И вообще, даже приходить сюда — нелегкая задача.

— Я профессиональный юрист в пятом поколении, — пояснил Дронго, — и всю свою жизнь занимаюсь только этим. Но до сих пор не научился оставаться равнодушным во время таких расследований.

— Что ж, каждому свое, — согласился адвокат, надевая очки. — Но идемте быстрее. А то уже шестой час, и нас могут не выпустить, — пошутил он. — Большинство людей к вашему возрасту превращаются в законченных циников. Вы сохранили интерес к жизни — это совсем неплохо.

— Меня интересует, — признался Дронго, — куда он дел такую сумму денег. Может, оставил ее в Киеве, своей семье?

— Вы думаете, что это может смягчить приговор?

— Нет. Но это может объяснить некоторые мотивы его поступков.

— Не думаю. Я написал в Киев, но мне никто не ответил. Я и звонил туда, решив пригласить его бывшую жену. Но неизвестный женский голос ответил, что жена и сын Омара Нагиева там больше не живут. А он мне, кстати, вообще не давал никаких адресов и телефонов.

— Сегодня должна приехать его сестра, — сказал Дронго, — я попытаюсь встретиться с ней и узнать еще кое-какие подробности.

— Встречайтесь, — согласился Голиков. — И не забудьте: наш процесс возобновится в понедельник.

Они достали свои пропуска и паспорта, чтобы выйти из больницы. Дронго вспомнил, как плакал Омар, и нахмурился. Дело оказалось даже более тяжелым, чем он себе представлял.

 

Глава шестая

Он вернулся в свой номер достаточно поздно, где-то около восьми вечера. Дежурная, сменившая вчерашнюю, приветливо улыбнулась и сообщила, что ему звонила неизвестная женщина.

— Какая женщина? — недовольно спросил Дронго, вспомнив про телефонные предложения.

— Не знаю, она не назвалась, — ответила дежурная. — Но звонила неоднократно, с трех часов дня. Вот, номер телефона оставила.

Когда дежурная протянула Дронго записанный номер телефона, он взял бумагу, уже не сомневаясь, что звонила Фатима. Пройдя в свой номер, тут же взялся за телефон. Ответил незнакомый мужской голос, и он попросил позвать к аппарату Фатиму Магомедову.

— Слушаю вас, — сказала та почти сразу, словно выхватив трубку из рук ответившего мужчины.

— Здравствуйте, Фатима, — начал Дронго, — вы звонили мне…

— Вы его видели? — взволнованно перебила она.

— Да. Мы виделись в тюремной больнице.

— Как он себя чувствует? Как он выглядит?

— Неплохо, — соврал Дронго. — Он лежит в палате один, и его специально охраняют, чтобы не было никаких конфликтов с другими заключенными. — Вот и все положительные новости, которые он мог сообщить.

— Омар сказал вам что-нибудь? — спросила она. — Рассказал, почему его обвиняют в таких страшных преступлениях?

— Нет. Мы с ним мало говорили. В основном я спрашивал про оружие, из которого были убиты родители девочки.

— Что он вам сказал?

— Нам лучше говорить не по телефону. Давайте встретимся завтра утром возле входа в отель, — предложил Дронго.

— Вы виделись с его адвокатом? — никак не могла успокоиться несчастная женщина.

— Мы уже договорились о совместной работе. — Дронго снова придал своему гoлосу толику оптимизма. — Мы оба считаем, что есть некоторые моменты, на которых можно построить защиту.

— В котором часу мы с вами можем увидеться? — попросила уточнить Фатима.

— Давайте пораньше. Скажем, в десять. Боюсь, что у меня завтра будет много дел.

— Я готова дежурить у вашей гостиницы хоть всю ночь! Я очень вам верю, господин Дронго.

— Спасибо. — Он положил трубку, чувствуя себя законченным подлецом.

«Было бы куда спокойнее заниматься обычной адвокатской практикой, — в который раз подумал Дронго, — а не искать подлинных виновников преступления. Хотя по своему характеру я все же следователь, но не адвокат. Впрочем, в этом процессе мне как раз, подобно следователю, придется искать факты. Факты, смягчающие вину столь чудовищного убийцы. Если это тройное убийство совершил действительно Омар Нагиев, то я выгляжу по меньшей мере идиотом. Как можно защищать преступника, решившегося на такое жестокое преступление!

Судя по всему, состояние этого человека далеко от нормального. Всю свою жизнь я занимался поисками преступников и гордился тем, что всегда пытался сражаться на стороне Бога. А теперь получается, что я ищу оправдания для убийцы, которому не может быть оправдания. Нагиева обвиняют в убийстве целой семьи, в том числе девочки. Как я мог поддаться на уговоры его сестры? Может, потому, что она мне чем-то напомнила Джил? Нет, это идиотское объяснение, при чем тут Джил. Но тогда почему я согласился приехать в Ростов? Может, меня возмутили слова Фатимы, что я работаю на толстосумов, и я решил доказать самому себе, что готов проявить обычную человечность? Надеюсь, что нет, иначе всем пришлось бы доказывать, что я готов быть бескорыстным альтруистом. Но тогда как мне жить, ведь я не умею делать ничего другого. Переехать и жить в Италии у Джил? Но разве это достойный выход?»

Он прошел к дивану, раздраженно бросив на кресло пиджак и развязывая узел галстука.

«Нет, пора прекратить заниматься этим чертовым ремеслом, связанным с кровью и человеческой болью! Стану обычным адвокатом по гражданским делам, буду защищать… помогая жуликам, обирающим своих сограждан. Это что, более достойное занятие?» Ему вспомнился известный адвокат Кузнецов, о котором он много слышал. Адвокат был прекрасным специалистом, настоящим профессионалом. И когда его наняли защищать явно неправую сторону, он очень деловито и успешно повел дело, стремясь оспорить права тысячи порядочных людей в оправдание нескольких чиновников, приватизировавших — почти задаром — государственное имущество на несколько сотен миллионов долларов.

«Нет, — продолжил свой внутренний монолог Дронго, — я приехал сюда, чтобы установить истину. А для этого важно понять, как произошла трансформация Нагиева. По всем показателям такой человек не должен был стать убийцей. Но почему тогда все так сложилось? Кто-то ведь совершил тройное убийство? Если не Омар, то кто? Установить истину — это означает освободить невиновного и не оставить преступника безнаказанным. Установить истину — всегда стоящее дело, за которое стоит бороться, — подумал он. — Без ложной патетики я могу сказать себе: сделай все, что возможно, чтобы установить истину».

Посмотрев на часы, он решил, что еще успеет принять душ и выпить чашку чая до встречи с Эдгаром.

Ровно в десять вечера Дронго вышел из отеля и направился уже привычным маршрутом. Вскоре его нагнал Эдгар, скупо кивнувший при встрече.

— Ты уже ужинал? — спросил Дронго.

— Нет. А ты?

— Тоже нет. Успел только слегка перекусить после посещения тюрьмы. Давай пойдем куда-нибудь, поужинаем и заодно обменяемся информацией.

— Ты знаешь, куда можно пойти? — улыбнулся Эдгар.

— Не знаю, — признался Дронго. — Но, думаю, мы с тобой что-нибудь найдем по-близости. Или вернемся и поужинаем в ресторане отеля. Он, по-моему работает до одиннадцати.

— Нас могут увидеть вместе, — напомнил Вейдеманис. — Тебя это не смущает?

— Не очень. Судя по всему, весь город знает об этом процессе и все настроены против Нагиева. А мое появление здесь мало кого волнует. Даже адвокат Голиков убежден, что процесс закончится осуждением его клиента и я ни на что не смогу повлиять. Такие вот невеселые новости. Ну да ладно, не будем вместе светиться, пойдем поищем какую-нибудь харчевню.

— Надеюсь, мы найдем спокойный ресторан, — пробормотал Эдгар, — и не попадем ночью в какую-нибудь глупую историю.

— У тебя оружие при себе? — спросил Дронго.

— При мне, конечно. Я ведь должен иногда тебя охранять, если ты забыл. Ты ведь не любишь носить с собой оружия.

— Не люблю. Но иногда прихватываю. Вон впереди, кажется, какой-то ресторанчик.

Они подошли к небольшому кафе. Громко играла музыка, над кафе горела неоновая реклама. Войдя в заведение, они обнаружили немногочисленных посетителей. Большая часть столиков пустовала, и по скучающему лицу бармена было заметно, что это кафе не пользуется особой популярностью.

Дронго и Эдгар уселись за столик и попросили подошедшую официантку принести им минеральную воду и какую-нибудь еду. Официантка удивленно взглянула на незнакомых посетителей и попросила уточнить, чего именно они хотят.

— Принесите самое лучшее, что у вас есть. — Дронго улыбнулся.

— Что пить будете? — уточнила она.

— Только минеральную воду, — огорчил ее Дронго.

Девушка принесла две бутылки минеральной воды, салаты и горку тонко нарезанного черного хлеба. Дронго неожиданно остановил ее, когда она уже отошла от их столика.

— Принесите, пожалуйста, немного водки, — мрачно попросил он.

Официантка, нисколько не удивившись, отправилась выполнять заказ. Эдгар недоуменно взглянул на друга.

— После того как я побывал в этой больнице, мне хочется напиться, — признался Дронго. — Ужасное зрелище!

— Представляю, — пробормотал Эдгар. — У меня тоже была малоприятная экскурсия в городской морг.

— Что-нибудь узнал?

— Все, о чем ты говорил. Мне удалось побеседовать со сторожем и одним из патологоанатомов. Они уверены, что девочка погибла от удара, а не от удушья. Но на ее шее и плечах действительно были синяки и царапины.

— Санаева видел?

— Я с ним разговаривал. Сказал, что журналист и приехал из Москвы на процесс.

— Он тебе поверил?

— Сначала нет. Но затем я рассказал ему о тебе, о Косте Худякове, о Шалве, в общем, дал ему понять, что знаю местных жителей и у меня много друзей в Ростове. Он сразу оттаял и стал со мной гораздо откровеннее. В общем, ничего нового он не сказал. Только подтвердил, что девочка погибла от удара по голове, он в этом убежден. Следователь присутствовал на вскрытии и, ссылаясь на следы на шее жертвы, настоял на таком заключении.

— Санаев считает заключение сфальсифицированным?

— Нет, не считает. В акте указано, что смерть могла произойти от удара тяжелым предметом в висок и от последующего удушения. Или от удушения и последующего удара тяжелым предметом.

— Как это понимать? Они ведь должны указать конкретную причину смерти.

— Там и указана конкретная причина. В момент удушения убийца мог нанести ей смертельный удар. Таких убийств бывает сколько угодно. Когда жертва сопротивляется.

— Девочка-подросток сопротивляется душащему ее взрослому мужчине? — не поверил Дронго. — И чтобы ее убить, он наносит ей удар по голове? Этот следователь идиот или негодяй!

— Я тоже так подумал. Но заключение официально приобщено к делу. Патологоанатомы исследуют факты, а не наши эмоции. Смерть была от удара в висок, но на шее остались отметины от пальцев убийцы. Поэтому удушье и указано как одна из возможных причин смерти.

— Понятно. Копию акта получил?

— Нет, конечно. Кто мне ее даст? Тебе следует взять копию у адвоката.

— Если она у него еще имеется, — проворчал Дронго.

Официантка принесла бутылку водки, тарелочку с малосольными огурцами и два небольших стаканчика. Дронго усмехнулся:

— Пол-литра водки — это не так уж мало.

— Вы хотели меньше? На двоих? — не поверила девушка.

— Нет-нет, как раз то, что надо, — заверил ее Дронго.

Когда она отошла, он разлил водку. И залпом выпил пятьдесят грамм. Чуть поморщившись, Дронго взял малосольный огурец.

— Вот так становятся алкоголиками, — недовольно проворчал он.

Эдгар, чуть пригубивший из своего стакана, поставил его на столик почти нетронутым.

— Голиков обещал обратить внимание суда на неточность этого акта, — сказал Дронго. — Теперь второе: куда делись деньги? Немалая сумма для Ростова — пять тысяч долларов. И почему на суд не приезжает семья Нагиева? Хочу поехать завтра в Киев, попытаюсь поговорить с женой и сыном Омара.

— Правильно, — согласился Вейдеманис, — они могли невольно оказаться причастными к убийству. Может, их шантажировали, чтобы заставить его взять вину на себя.

— Ты ничего не узнал о семье погибших?

— Ничего. Целый день провел в морге.

— Тогда завтра с утра займись этим. Можешь рассказывать всем, что ты рижский журналист, собираешься написать об этом убийстве.

— Почему рижский? — не понял Эдгар.

— Прибалт, нейтральный человек. Со своим журналистом соседи будут настороже, чужому они охотнее все расскажут. Тебе даже не придется притворяться латышом, — пошутил Дронго.

— Надеюсь, — проворчал Вейдеманис.

Дронго посмотрел на бутылку водки. И налил только себе.

— Раньше я себе такого не позволял, — признался он. — Знаешь, я с годами превращаюсь в меланхолика. Может, это уже возраст?

— Между прочим, я старше тебя, — напомнил Вейдеманис, — хотя и не намного. И ты мне сам говорил про своих родителей, которым под восемьдесят, а они не выглядят дряхлыми стариками. Все просто — на тебя сильно подействовала сегодняшняя встреча с Нагиевым.

— Наверное, — согласился Дронго. Он посмотрел на свой стаканчик с водкой, но пить не стал.

Официантка принесла жареную рыбу с картофелем фри. Все было довольно вкусно. Они принялись за еду, и Дронго больше не дотронулся до своего стакана. Початая бутылка водки так и осталась стоять на столе.

Когда друзья возвращались в отель, Эдгар спросил Дронго:

— Ты еще не потерял надежды помочь этому парню?

— Я просто думаю, — ответил Дронго, — что мы обязаны сделать для этого все возможное.

Он не успел еще закончить фразу, когда дорогу им преградили четверо молодых людей. Двое были ростом с Дронго, двое — чуть пониже, но все с крепкой рельефной мускулатурой.

— Поздно гуляете, папаши, — заметил один из них, красномордый, с широким, приплюснутым носом.

Дронго и Эдгар переглянулись.

— Давайте ваши баксы, — потребовал второй, коротко остриженный, лупоглазый, с редкими крупными зубами. Он был в светлой майке и в перепачканных землей джинсах.

— Ребята, — примирительно сказал Дронго, — может, разойдемся по-доброму? Уже поздно, мы с другом спать идем.

— Давайте баксы — и валите, — повторил лупоглазый, оглянувшись на своих товарищей. Те радостно заржали.

— Откуда вы взяли, что у нас есть доллары? — спросил Дронго. Он помнил, что в кафе они расплачивались рублями. Но это не обычное нападение. Братки ждали именно их.

— Короче, давай деньги, папаша, — сказал первый, доставая нож. Лезвие блеснуло на лунном свете.

— Ну почему вы такие дураки? — Дронго поморщился. — Нельзя нападать на незнакомых людей поздней ночью. А если мы сами бандиты? Представляете, какие неприятности у вас будут?

— Бандиты, ха! — хохотнул второй. — Тоже мне «блатные». Может, вы еще «воры в законе»?

— А может, мы полицейские? — спросил Вейдеманис.

— Это нам по барабану, — сказал первый. — Выкладывайте бабки и мотайте.

Еще один из братков достал кастет.

— Если мы вам отдадим деньги, вы нас отпустите? — все еще пытался разрешить конфликт Дронго.

— Трусливый ты, папаша, — сказал с сожалением первый, — а мы думали, вы мужики крепкие. Ладно, давайте баксы, и мы посмотрим, что с вами делать.

— Один раз по шее дадим, чтобы много не болтали, — многозначительно сказал второй, взглянув на первого. Тот согласно кивнул.

— Значит, вы нас не отпустите, даже если мы отдадим вам деньги?

— Хватит болтать! — разозлился красномордый. Шагнув к Дронго, он попытался схватить его за ворот пиджака. Если бы этот парень знал, что перед ним стоит человек, который дрался с самим Миурой! Дронго просто сделал шаг в сторону и нападавший упал, споткнувшись о его ногу.

— Я тебя!.. — Он попытался подняться.

— Не надо, — посоветовал Дронго, выбивая ногой нож из рук бандита. — Лучше будет, если ты не станешь подниматься.

— Ах ты сволочь! — ринулся на Дронго лупоглазый.

— Все, ребята, — сказал Дронго, поднимая руки, — давайте кончать…

— Сейчас мы тебя кончим, — пообещал один из бандитов, и в этот момент Эдгар Вейдеманис достал пистолет, посчитав, что их «разговор» слишком затянулся.

— Спокойно, — посоветовал он, — не нужно так спешить.

Трое парней замерли. Лежавший на земле попытался подняться и в этот момент почувствовал, как дуло пистолета уперлось ему в затылок. Такие вещи впечатляют.

— Не дергайся, — вдавливая ствол своего оружия в затылок мерзавца, ласково посоветовал Дронго, — иначе я могу ненароком нажать на курок.

Парень дернулся было и молча замер.

— Сейчас мы уйдем, — сказал Дронго, — а вы постарайтесь больше не попадать в такие глупые истории. И выбрось кастет, — посоветовал он одному из парней, — это очень опасная штука.

Они с Вейдеманисом медленно отошли на несколько шагов. Лежавший на земле парень поднялся, и все четверо стремительно ретировались, даже забыв о ноже, оставленном на асфальте. Дронго поднял нож, ухватив его за лезвие носовым платком, завернул и отпустил в боковой карман пиджака. Рукоятка ножа торчала из кармана.

— Я подумал, ты все же позабыл прихватить пистолет. — Эдгар улыбнулся.

— Я про него потом забыл, — пошутил Дронго.

Они подошли к отелю.

— Теперь я буду за тебя беспокоиться, — сказал Вейдеманис. — Может, мне лучше переехать к тебе в отель?

— Не нужно. Завтра я улечу в Киев. Пусть они думают, что напугали меня.

— Ты считаешь, что они ждали именно нас?

— Уверен. На брюках у этих типов была земля. Они сидели в кустах и точно знали, что мы вернемся в отель.

— У меня нехорошие предчувствия, — заметил Эдгар. — Мне нельзя тебя оставлять одного.

— Не волнуйся. В отель они не полезут, громкий скандал им не нужен. Да, пока не забыл: возьми мой пистолет. Завтра я улетаю в Киев, с оружием в самолет не пустят. Тем более что придется переходить государственную границу.

— Черт бы их всех побрал, — пробормотал Вейдеманис, — лететь из Ростова-на — Дону в Киев и проходить пограничный контроль! Ты когда-нибудь думал, что такое возможно?

— Хорошо еще, что пока нет визовых ограничений между Баку и Москвой, — напомнил Дронго. — Из Тбилиси в Москву уже просто так не полетишь. И в Ригу я тоже не могу попасть без хлопот. Как и ты, Эдгар. Боюсь, после получения российского паспорта тебе не очень охотно станут выдавать визы для поездки в родную страну.

— Давай пистолет, — сказал Эдгар, — Ладно, я пошел в свою гостиницу.

— Нет, — сказал Дронго, — сейчас мы придем вместе в отель и вызовем такси. Я должен заботиться о тебе точно так же, как ты обо мне.

Он протянул свое оружие Вейдеманису. Тот забрал пистолет.

— Хорошо, что ты его все-таки взял.

— Да, иногда он бывает полезен, — согласился Дронго. — Хотя, думаю, мы, по большому счету, могли бы справиться с ребятишками и без этих пугачей. Правда, пришлось бы перепачкаться в земле. — Вейдеманис посмотрел на друга и улыбнулся. — У нас получается сложное расследование, — заметил Дронго. — Ты еще имеешь возможность передумать и вернуться в Москву, я справлюсь и сам.

— Ты в своей обычной роли, — ответил Эдгар. — Нет, мне придется остаться, очень хочется узнать, чем все это закончится.

 

Глава седьмая

 

За долгие годы одиночества он привык засыпать и просыпаться без постороннего дыхания рядом. Даже находясь с Джил, он испытывал некий дискомфорт и чувствовал вину за подобное отношение к любящей его женщине, но… Присутствие ночью рядом с ним любого человека автоматически выбивало его из колеи, делало сон беспокойным. Возможно, сказывались последствия пребывания в тюремной камере в Индонезии: только чуткий сон позволил ему там услышать осторожные движения убийцы, уже готового перерезать ему горло.

Дронго заснул поздно, а в пятом часу утра проснулся, услышав у дверей своего номера некое движение. Он поднял голову, прислушиваясь. Сомнений не было — за дверью находилось несколько человек. Дронго осторожно поднялся, надел брюки, рубашку. Он не оставлял двери открытыми, всегда проверял их, перед тем как лечь спать, запирал, закрывал на цепочку, а для дополнительной страховки подставлял стул. На этот раз дверь открылась: у незваных гостей были ключи, цепочка не выдержала удара, стул отлетел. Ворвавшиеся бросились к Дронго.— Лицом к стене, — крикнул один из них, а другой больно ткнул Дронго дулом автомата. Все нападавшие были в камуфляжных костюмах и с автоматами в руках.

— Кто вы такие? — спросил Дронго.

— Молчать! — крикнул кто-то за его спиной, и он почувствовал болезненный удар по почкам. — Где оружие?

Двое уже потрошили его чемодан, еще двое крепко держали за сведенные за спиной руки.

— Отпустите его, — раздался чей-то повелительный голос. Обернувшись, Дронго увидел невысокого мужчину. У него были резкие черты лица, покрытого глубокими морщинами, и седые волосы. Глаза серо-стального цвета смотрели на Дронго с нескрываемой неприязнью.

— Что вам нужно? — спросил Дронго. — Кто вы такой?

— Следователь прокуратуры Митрохин, — представился вошедший, усаживаясь на стул. — А вы, как я слышал, приехали в Ростов с ревизией — проверить, как мы здесь работаем?

— Не имею понятия, о чем вы говорите, — устало заметил Дронго, — скажите вашим ребятам, чтобы не переворачивали мой чемодан. Пусть объяснят, что им нужно, и я сам им выдам этот предмет.

— Ваше оружие, — сурово сказал Митрохин. — И учтите, я не обязан ночью бегать по гостиницам, чтобы изымать оружие у каждого, кто приезжает к нам в город.

— У меня нет оружия. — Дронго улыбнулся.

— Не нужно врать, — строго заметил следователь прокуратуры. — Сдайте оружие

— У меня есть разрешение на ношение оружия, — пояснил Дронго, — и я могу его продемонстрировать. Но в данный момент у меня нет в номере оружия.

— У вас есть оружие, — устало отрезал Митрохин, — и мы его найдем.

— Тогда ищите, — разрешил Дронго, — а я понаблюдаю за вашими поисками.

— У меня есть право задержать вас на двое суток, — заметил следователь. — Поступила жалоба — вы напали на молодых ребят с пистолетом в руках. Оружие было и у вашего напарника.

— Это ваши ребята напали на меня, — возразил Дронго, — и мне пришлось защищаться. Кстати, каким образом вы так оперативно узнали обо всем? Или у вас было сегодня ночное дежурство?

— Это мое дело, — оборвал его Митрохин. — Ничего не нашли? — спросил он у одного из омоновцев.

— Ничего, — подтвердил тот, — только вот это. — Он положил нож, обвернутый в носовой платок Дронго, на стол.

— Посмотрите еще, — приказал следователь. — Как вы это можете объяснить? — спросил он, обращаясь к Дронго и указывая на нож.

Тот пожал плечами.

— Это нож одного из напавших на меня бандитов, — объяснил он.

Следователь посмотрел на нож и пере — вел взгляд на Дронго.

— Придумайте что-нибудь более правдоподобное. Вы задержаны, — объявил он Дронго, — одевайтесь, поедете с нами.

— Какие обвинения вы мне предъявите? — спросил Дронго.

— Нападение на людей, ношение оружия, вам мало?

— Оружие у меня не нашли, на людей я не нападал. У меня есть свидетель, что этот нож принадлежит одному из напавших на меня молодцов. Кроме того, на ноже нет моих отпечатков пальцев, зато есть отпечатки пальцев этого типа.

Митрохин взглянул на нож и платок, поняв наконец, почему оружие завернуто в носовой платок.

— Черт с вами! — зло бросил он. — Но я проверю отпечатки на ноже и если найду ваши пальчики…

— Неужели вы думаете, что я настолько глуп? — Дронго усмехнулся. — Обернул нож, чтобы сохранить собственные отпечатки, так что ли?

— Ладно, все, — приказал следователь. — Заканчивайте работу и уходим. — Он поднялся. — Зачем вы сюда приехали? Неужели думали, что никто не узнает о вашем появлении в Ростове? Вы ведь знаменитый Дронго, эксперт по расследованиям громких преступлений. И, насколько я знаю, приехали к нам, чтобы попытаться спасти этого убийцу Нагиева. Только у вас ничего не получится. Я сам проводил расследование. Нагиев был один в квартире, он стрелял в родителей, а потом задушил девочку. Он признался, и на следующей неделе наш суд вынесет ему обвинительный приговор. Вам лучше уехать отсюда.

— Мне уже советовали так поступить, — заметил Дронго.

— Напрасно вы не послушались доброго совета, — в сердцах произнес Митрохин. — Но когда вы все же намерены оставить Ростов?

— Завтра, вернее уже сегодня, — сообщил Дронго. — Собрался утром заказать билет на Киев.

Следователь удивился, он явно не ожидал такого ответа на свой вопрос.

— Значит, советы все же не пропали даром, — довольно сказал Митрохин. — Ваш знакомый Нагиев виноват и все равно будет осужден. А вам не стоит подрывать собственную репутацию. Прощайте. — Он дал отмашку омоновцам и пошел к двери.

— До свидания, — вежливо отозвался Дронго, наблюдая за тем, как один за другим уходят его незваные гости.

Дронго вышел в коридор и подошел к дежурной.

— Надеюсь, что ко мне больше подобные визитеры не заявятся, — предположил он, — рано утром закажите мне авиабилет в Клев. Хорошо бы на первую половину дня. А пока пусть меня больше не тревожат.

— Извините, — сказала дежурная, — но мы не имеем права не пускать сотрудников прокуратуры и милиции.

— Я все понимаю, — кивнул Дронго, — но они-то как раз меня больше не побеспокоят.

С прихваченным сотовым телефоном он вышел на лестницу и набрал номер Эдгара. Тот ответил почти сразу — очевидно, мобильник лежал рядом с ним.

— Что случилось? — спросил Вейдеманис  сонным голосом.

— У нас проблемы, — сообщил Дронго. — Ко мне только что приходили сотрудники прокуратуры и милиции, искали оружие.

— Значит, нападение было не случайным?

— Вот именно. Больше никаких разговоров по обычным телефонам и всяких там паролей. Только по мобильным, да и то лишь в исключительных случаях. Еще раз подтвердилось: о моем приезде знали заранее.

— Все понял, — ответил Эдгар. — Может, проводить тебя в аэропорт?

— Не нужно. Они будут рады узнать, что я уезжаю, и, наверное, сами проводят до самолета. До свидания, Эдгар. И будь осторожен.

— Ты тоже. Пока.

Дронго вернулся в номер, закрыл дверь, поднял валявшийся на полу стул и лег досыпать. Сон был обычным — беспокойным и тревожным. В половине восьмого утра он поднялся, чтобы принять душ, побриться и выйти к завтраку. Позавтракав, он вернулся в свой номер, собрал чемодан, укладывая разбросанные по комнате вещи. Дежурная сообщила, что ему заказан билет на самолет, в час дня вылетавший в Борисполь.

Около десяти Дронго, оставив чемоданы в номере, спустился вниз, сказал, что оставляет номер за собой, заплатил за него и за авиабилет и вышел в холл. Фатима Магомедова уже сидела там в кресле, ожидая его. Она была в светлой блузке и длинной темной юбке, в руках у нее — небольшой пакет. Увидев Дронго, она поднялась к нему навстречу.

— Спасибо, что вы решили приехать сюда, — взволнованно сказала женщина. — Я все боялась, что вы передумаете.

— Хватит об этом, — мрачно прервал ее Дронго, — давайте отойдем в сторонку и сядем… вот на тот диван. Боюсь, что в мой номер лучше сейчас не подниматься.

— Они уже следят за вами, да? — Глаза женщины вспыхнули. — Здесь все настроены против моего брата.

— Не нужно так категорично. И не нужно заранее делать выводы, — успокоил ее Дронго. — Что до невиновности… Как бы в Махачкале отнеслись к приезжему, убившему целую семью? Боюсь, что ваши земляки взяли бы приступом тюрьму и пристрелили его.

— Да, — согласилась женщина, доставая платок, — я понимаю. К тому же Омар во всем признался. Я понимаю, почему они к нему так относятся, почему все время избивают его в тюрьме. Я все понимаю… Но он не мог этого сделать!

— Я пытаюсь разобраться, что именно произошло. Еще несколько вопросов.

Ваш брат умел стрелять, у него было оружие?

— Думаю, что стрелять он умел, у нас каждый мужчина умеет стрелять. Но ни разу не видела, чтобы он стрелял. И пистолета у него никогда не было.

— И вы не знаете, у кого он его мог купить?

— Понятия не имею.

— У него, должно быть, в Москве есть друзья. Из материалов дела известно, что после убийства он был в Киеве, а затем в Москве. Вы знаете его московских друзей?

— У него было два друга, он с ними вместе учился. Виктор Толкачев и Анатолий Потребеев. Они все время были вместе. Витя москвич, он жил на шоссе Энтузиастов, а Толик в общежитии, в одной комнате с Омаром. Сейчас он тоже живет в Москве.

— У вас есть их телефоны?

— Дома есть. Омар часто им звонил. Толик с семьей несколько раз приезжал к нам в Махачкалу.

— Они знают, что случилось с вашим братом?

— Не думаю. Омар гордый человек. Он не стал бы ни о чем просить. И никому бы не стал ничего рассказывать. Нет, нет, вряд ли они знают. И вы им не говорите. Они оба так уважали моего брата. Пусть думают, что ему просто не до телефонных разговоров, вот он и не звонит. Сейчас у людей столько проблем.

— Когда вы можете дать мне номера их телефонов?

— Я позвоню в Махачкалу, узнаю у мужа. Моя записная книжка осталась дома.

— Желательно сделать это сегодня, — подчеркнул Дронго. — Я вылетаю в Киев, хочу увидеться с супругой вашего брата.

— С бывшей супругой, — желчно поправила Фатима, — какая она жена, если бросила мужа в такой беде? Какая она мать, если не позволяла своему сыну встречаться с отцом? Не говорите мне про нее, я начинаю нервничать. Зачем вы едете в Клев? Что она может вам рассказать? Что она бросила мужа, потому что он не мог нормально зарабатывать? Разве можно так относиться к отцу своего ребенка? Разве можно не приехать на процесс, который грозит ее мужу пожизненным заключением? Ведь следователь дважды посылал ей повестку — и она оба раза не явилась. Я не хочу больше даже слышать о ней. Бедный Русланчик, мне его так жалко…

— В Баку вы говорили о ней в другом тоне, — заметил Дронго. — Мне даже показалось, что вы ее отчасти понимаете и отчасти даже жалеете.

— Я осознаю причины ее поступков, но не могу ее понять, — призналась Фатима. — А жалеть… Да, мне жалко — Омара, Руслана, ее, себя, всех нас.

— Мне нужны их киевский адрес и телефон, — попросил Дронго. — И желательно, не тот адрес, по которому их не нашли. Голиков сказал мне, что тоже пытался на них выйти.

— Что способен понимать этот Голиков, — тяжело вздохнула Фатима. — Хорошо, я вам дам их адрес. Но вы напрасно думаете, что она сможет рассказать вам что-то новое. Она ничего не знает, я в этом убеждена. Как найти ее?.. Они теперь не живут у матери, переехали куда-то. Адрес мне Омар говорил, а телефона… — Она замялась, — я не знаю. Несколько раз пыталась поговорить с матерью, Елены, Галиной, но она, услышав мой голос, сразу кладет трубку. Не нужно вам туда ездить.

— Вы не правы, Фатима, — мягко возразил Дронго. — Я должен понять, что именно произошло с вашим братом. Может быть, вместе с ним в той злополучной квартире был кто-то другой. Или Омара заставили совершить преступление. Или есть еще какой-нибудь фактор, о котором мы пока не знаем. Чтобы узнать все, я должен собрать все сведения об Омаре, а значит, просто обязан поговорить с его женой и сыном.

Женщина отвернулась. Было заметно, как она волнуется, у нее дрожали плечи. Дронго сидел, не двигаясь. Он обратил внимание на долговязого молодого человека, прислонившегося к стойке портье и внимательно следившего за их разговором. «Что здесь, черт возьми, происходит?» — с раздражением подумал Дронго.

— Я хотел вот еще что у вас спросить, Фатима. Вы кому-нибудь говорили о моем возможном приезде в Ростов? Может, случайно обмолвились в разговоре с кем-то?

— Нет. — Она обернулась к нему, испуганно прижимая руки к сердцу. — Нет-нет! Я никому о вас не говорила. Я даже не думала, что вы согласитесь.

— Вы остановились у своих друзей? Петросянов? — напомнил Дронго.

— Да, на улице Ченцова. Они очень хорошие люди, — сообщила Фатима. –

Знаете, как они переживают за моего брата! Они меня очень поддерживают. Если бы не они… не знаю, как бы я здесь выжила.

— Вы не замечали ничего необычного после своего приезда? Вчера или сегодня?

— Нет, ничего.

— Где работает Аркадий Петросян? Так его кажется зовут?

— У него свой магазин. Продуктовый магазин в центре городе. Совсем небольшой.

— А его жена?

— Она не работает. У них трое детей. Старшая девочка заканчивает институт. А младшие, мальчики, еще в школе.

— Вы не говорили адвокату, что хотите обратиться ко мне?

— Нет. Я не была уверена, что смогу вас найти, а если найду — что вы согласитесь помочь.

Дронго нахмурился. Не знать источника опасности — значит подвергать себя растущей опасности. Нужно установить, каким образом в городе узнали о его приезде. Возможно, за этим стоят люди, которые не просто плохо относятся к приезжим. Возможно, что кому-то не нужно, чтобы здесь проводили компетентное расследование, и этого «кого-то» устроит, если по этому преступлению будет осужден только Омар Нагиев.

— Ладно, запишите адрес Лены и ее телефон, — неожиданно предложила Фатима. — Только не давайте его следователю или адвокату. Раз она не хочет приезжать и общаться с ними, пусть так и будет. Может, она пытается уберечь сына от этой травмы. Я девочкам тоже многого не говорю, чтобы они не беспокоились.

— Понимаю. И вот еще что: пожалуйста, ни с кем не говорите о нашей беседе. Ни с одним человеком. Я вернусь в понедельник, постараюсь успеть к началу судебного заседания. А сегодня вечером я вам позвоню из Киева, чтобы узнать телефоны московских друзей вашего брата. Давайте договоримся об одной мелочи: когда будете диктовать мне номера телефонов, называйте цифры в обратном порядке. Чтобы никто не понял.

— Вы подозреваете Аркадия и его жену? — изумилась Фатима.

— Пока нет. Но кто-то заранее узнал о моем приезде в Ростов. Кроме вас о моем появлении в городе могли знать адвокат, которому я звонил, и мой старый друг, который встречал меня в аэропорту. Больше — никто. Но меня здесь встретили, причем довольно нелюбезно. И сразу предложили убраться.

— Кто? — испугалась Фатима.

— Если бы я знал. Но я пока этого не ведаю. Поэтому сегодня вечером вы назовете мне телефоны в обратном порядке цифр. И помните: никому не рассказывать о том, что я вам сказал и скажу.

— Я же вам говорила! — Фатима неожиданно обрадовалась. — Здесь заговор! Они все настроены против моего брата. Хотят свалить на него это страшное убийство. А он ни в чем не виноват.

— Поэтому нам всем нужно быть особенно осторожными. Постарайтесь продержаться до моего возвращения. Договорились?

Она кивнула в знак согласия.

Уже заняв место в самолете, улетавшем в Киев, он подумал, что надо было попросить Эдгара присмотреть за Фатимой и домом, в котором она остановилась. Ей вроде бы никакая видимая опасность не угрожает, а у Эдгара и без того хватает работы, и все-таки нужно ему позвонить и поручить это.

«Кажется, она назвала улицу Ченцова…

 

Глава восьмая

Киев встретил Дронго сильным ветром и накрапывающим дождем. В Борисполе он взял такси и поехал в отель, номер в котором заказал прямо в аэропорту: сервис был на высоте.

Он давно не бывал в Киеве. В городе произошли видимые изменения — больше рекламы, новые здания, реставрировались и старые постройки. И хотя перемены были здесь не столь разительными, как в Москве, невозможно было не обратить внимание на новый облик Крещатика и всего центра города. Дронго вспомнился Киев летом восемьдесят шестого, он тогда попал сюда случайно, по дороге в Румынию. Это было сразу после Чернобыля, и обстановка в украинской столице была, мягко говоря, неуютной. Ему самому казалось, что здесь, за много километров от аварийной атомной станции, воздух отравлен радиацией. Хотя эта невидимая смерть действует незаметно и сказывается не сразу…

В гостинице он принял душ, переоделся, сразу вызвал такси. Через полчаса он уже был на севере столицы Украины, в районе Ветряных Гор, у Пуще-Водицкого лесопарка, где проживали Елена Бондаренко и ее сын. Остановив машину у дома и расплатившись, Дронго вышел из автомобиля, огляделся. В этой части города преобладали небольшие одно — и двухэтажные дома с хозяйственными дворами и даже небольшими огородами. Отсюда было рукой подать до Ирпеня, местечка, уже почти сросшегося с мегаполисом.

Дронго нашел нужный ему дом, подошел к ограде. Лениво залаяли собаки, завидевшие незнакомца. Дронго не мог позвонить хозяевам — о звонке тут не позаботились. Оставалось терпеливо ждать, когда лай заставит наконец кого-нибудь выйти из дома. Дверь открылась, на крыльце показалась женщина лет шестидесяти. На голове у нее был повязан платок, поверх темного платья — большая белая шаль, в которую она зябко куталась. Дождь уже перестал, а ветер все никак не хотел униматься.

— Извините, — церемонно начал Дронго, — это дом Бондаренко?

— Чего вам нужно? — неприветливо спросила женщина. — Кто вы такой?

— Я помощник адвоката Голикова, — начал объяснять Дронго, — у меня есть важное поручение к Елене Бондаренко. Очевидно, это ваша дочь?

— Ничего не очевидно, — нервно сказала женщина. — Как вы нашли наш адрес? Мы его никому не давали. Или это опять Фатима постаралась? Все надеется спасти от тюрьмы своего брата-убивца?

— Откуда вы знаете, что он "убивец"?

— Ворона на хвосте принесла. В общем так — давай топай отсель. Мы с тобой говорить не уполномочены.

— Не могу — Дронго улыбнулся. — Я же вам объяснил: у меня важное дело к вашей дочери, я должен выполнить поручение. И если вы меня прогоните, то через полчаса я вернусь с милицией, и вы будете вынуждены пустить меня в дом. Зачем вам такая огласка? Соседи ведь пока не знают, что вашего зятя арестовали по обвинению в тройном убийстве. Но уж если я приеду сюда с офицерами милиции, вся улица будет знать, почему мы здесь появились.

Женщина заколебалась.

— Мне нужно только поговорить, — продолжал давить Дронго.

— Хорошо, — согласилась наконец хозяйка. — Заходите, но не надолго.

— Только привяжите собак, — напомнил Дронго. — Ишь, какие злющие у вас псы.

— Да они не кусаются, — ответила женщина, но собак отогнала. Дронго подумал, что сумел все-таки хоть немного смягчить эту суровую женщину.

Они вошли в дом, здесь было тепло и пахло хлебом. Дронго провели в большую комнату, где, не дожидаясь приглашения, он сел на стул.

— Говорите, что вам нужно, — нетерпеливо сказала женщина, усаживаясь напротив.

— Простите, как вас величать?

— А это вам зачем? Больше нам встречаться не придется, — отрезала хозяйка.

— Может, мне лучше поговорить с вами, чтобы не тревожить вашу дочь? — миролюбиво предложил Дронго.

— Чего со мной говорить? — Она все-таки подошла к столу и села напротив гостя. — Я ему не жена была и не любовница, и ничего про него сказать не могу. Да и вообще не хочу про него говорить.

— Он отец вашего внука, — напомнил Дронго.

— В том-то и дело, что отец. Я говорила Ленке, не торопись за него замуж, чего ты нашла в этом кавказце. И религия у них другая, они там женщин не уважают.

— Кто вам это сказал?

— Знаю. Вот ты хоть и Голиков, а похож на грузина или грека, но все равно наш православный. А они чужие. Сколько волка не корми… — Дронго усмехнулся, но не стал разубеждать пожилую женщину. Она не расслышала, что он помощник адвоката Голикова, а не сам Голиков. — Знаешь, я сколько натерпелась? — внезапно спросила она переходя на "ты". — Просила Ленку погодить с замужеством. А она молодая была, глупая. Влюбилась — и никого, даже мать, слушать не хотела.

— Может, хорошо, что не слушала? — осторожно возразил Дронго. — Всегда лучше, когда молодые люди сами делают свой выбор, сознательно.

— Вот она и сделала, — отрезала женщина, — выбрала на свою голову. Он и мне понравился, когда я его первый раз увидела. Высокий такой, немного пониже вас, стройный, красивый. Говорили, что институт с отличием закончил и в школе медаль золотую получил. Словом, на человека похож был. А потом все у него пошло наперекосяк.

— Потом у всех пошло не совсем так, как они планировали, — тихо заметил Дронго, но это лишь еще больше ожесточило его собеседницу.

— Многие в бизнес пошли, — заявила она. — Мой сын физкультурный институт закончил, а сейчас у него два обувных магазина. Нужно было и Ленкиному мужу учиться жить по-новому. А он в позу встал, вместо того чтобы о семье думать. Потом за ум взялся, да было уже поздно. А теперь его посадили. Господи, грех-то какой на душу взял!..

Дронго сидел лицом к двери: профессиональная привычка — никогда не садиться спиной к дверям. И поэтому он первым увидел, как в комнату вошел мальчик, замерший у дверей. Дронго предостерегающе поднял бровь, но женщина не обратила на это внимания. И тогда он, прервав ее, поздоровался с вошедшим. Тут только она догадалась замолчать и обернуться. На пороге стоял подросток лет тринадцати-четырнадцати. На нем были джинсы, легкая куртка, кроссовки и бейсболка, надетая, как водится, задом наперед. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять, насколько паренек похож на отца. Такой же рослый, худощавый, смуглый, угловатый, с пушком пробивавшихся усов над губой. Лишь округлый подбородок и светлые глаза, доставшиеся от матери, указывали на его родственную связь с сидевшей за столом старухой. Подросток смотрел на нее, нахмурившись. Очевидно, он расслышал последние слова бабушки об отце. Мальчик шагнул в комнату.

— Что с моим отцом? — спросил он ломающимся голосом, обращаясь к бабушке.

— Ничего, — смутилась та, — мы вот тут беседовали…

— Вы мне ничего не говорите, — возразил мальчик. — Скажи наконец, что с ним случилось? За что его посадили?

— Кто тебе сказал такие глупости, — замахала руками женщина, предостерегающе посмотрев на Дронго, и тот согласно кивнул.

— Скажи, что с ним случилось? Я должен знать! — настаивал подросток.

Дети острее взрослых чувствуют, когда им врут. Всякая недосказанность, полунамеки, иносказание кажутся им заговором, направленным в первую очередь против них.

— Успокойся, Руслан, — поднялась со своего места бабушка, — не нужно нервничать. Сейчас придет мама…

— При чем тут мама! Скажи, что случилось с моим отцом? Почему его столько месяцев нет с нами? Куда он пропал? Кто этот человек? Вы приехали к моему отцу?

Дронго поднялся следом за женщиной. Он молчал, инстинктивно чувствуя, что любое неосторожно сказанное слово может привести к тяжелым последствиям. Подросток смотрел на него, как только что смотрел на бабушку — в надежде узнать правду. Бабушка бросилась к мальчику, пытаясь успокоить внука, но тот оттолкнул ее.

— Вы меня обманули! — закричал он. — Вы мне все время врали, что он уехал в Европу. Почему его арестовали? Что он сделал?

Несчастная женщина снова взглянула на Дронго, явно ожидая от него помощи. Тот подошел к мальчику. "Как бы я поступил, если бы рядом со мной стоял мой сын?" — подумал он.

— Успокойся. — Голос его был строг. — Не нужно кричать, это не лучший способ выяснения истины.

— Они меня обманули! — крикнул подросток, показывая на бабушку. В такие минуты близкие люди становятся чужими, а чужие — близкими.

— Никто тебя не обманывал, — прервал его Дронго. — Что они тебе сказали? Вспомни, что тебе говорили мама и бабушка?

Ему было важно выиграть время и узнать, что именно говорили Руслану его близкие. Мальчик не почувствовал подвоха.

— Они сказали, что он уехал в Европу, — быстро произнес Руслан. — Они меня все время обманывали, говорили, что папа вернется.

— Правильно говорили, — сказал Дронго, взглянув на несчастную женщину. Та кивнула головой и облегченно вздохнула. — Он обязательно вернется, но сейчас у него дела. И есть некоторые неприятности, о которых тебе не хотели пока говорить.

— Она сказала, что его посадили, — напомнил мальчик, показывая на бабушку, — сказала, что он совершил грех…

— У него были финансовые проблемы с налоговыми службами, — пояснил Дронго, — сейчас с этим очень строго. Он ведь российский гражданин. Поэтому его задержали до выяснения всех обстоятельств. Но уже через несколько дней станет ясно, когда он выйдет. И не нужно кричать. Твоему отцу будет куда приятнее узнать, что ты настоящий мужчина, чем услышать, что его сын устраивал истерики по каждому поводу.

— Вы его видели? — шагнул к гостю Руслан.

— Конечно, видел. Вчера мы с ним разговаривали.

— Когда он приедет?

— Этого я пока не знаю.

— Почему он нам не звонит? У него нет мобильного телефона?

— И этого я не знаю. Но думаю, что ему просто не разрешают иметь при себе сотовый телефон. Это и понятно, ведь у него проблемы с налоговыми службами. Он, конечно, может позвонить и без мобильника, но, думаю, сознательно этого не делает, чтобы не подставлять вас с мамой.

— Почему? — не успокаивался мальчик.

— Если у отца неприятности с налоговыми службами, то может быть вменен иск о наложении ареста на имущество. А в имущественных спорах участвуют не только две стороны, но и их наследники. — Он нес очевидную наукообразную чушь, но только таким образом и в таком тоне можно было убедить Руслана. — Вероятно, он не хочет вовлекать вас с мамой в эти имущественные разборки. Теперь ты понимаешь мотивы своего отца?

Мальчик не все понял, но согласно кивнул головой. Бабушка радостно улыбнулась, обнимая его за плечи.

— Садись-ка за стол. Я таких оладьев напекла, пальчики оближешь. Садись и успокойся. Мама скоро приедет, она обещала быть к шести часам.

Руслан уселся на стул, все еще недоверчиво глядя на бабушку. И спросил, обращаясь к Дронго:

— Вы его друг?

— Думаю, что да, — ответил достаточно искренне Дронго.

— А почему с вами нет дяди Толика? Он звонил нам, обещал приехать.

Дронго посмотрел на бабушку. Женщина сжала тонкие губы. Очевидно, "дядя Толик" уже появлялся в Киеве, но бдительная стража в лице матери и бабушки не пропустила его к мальчику.

— Он приедет, — сказал Дронго. — Главное сейчас, чтобы ты был в порядке, когда приедут отец и его друзья.

Женщина шумно выдохнула воздух. Теперь она видела в госте союзника.

— Вот как хорошо тебе все объяснили, — ласково произнесла она. — Ты нам не веришь, думаешь, что мы брешем. А мы правду говорим. И про твоего папу, и про его друзей.

Дронго кивнул в знак согласия. В таких случаях нужно уметь играть в команде. Он подумал, что поступил верно, решив лететь в Киев. И в этот момент в комнату вошла еще одна женщина.

— Что здесь происходит, мама? Кто этот человек?

Дронго снова поднялся. В дверях стояла молодая женщина, лет тридцати пяти. На ней был светлый плащ поверх строгого брючного костюма более темного цвета. Короткая стрижка, крашенные волосы, красивые, правильные черты лица… только нахмуренные брови над глубоко посаженными глазами и некоторая порывистость движений выдавали жесткий, несговорчивый характер.

— Что здесь происходит? — строго повторила она свой вопрос, глядя на непрошеного гостя. — Кто вы такой?

 

Глава девятая

За Дронго ответила мать Елены.

— Он приехал, — вступилась она за гостя, — чтобы с тобой поговорить.

— Откуда приехал? Кто он такой? Почему ты его впустила? — Молодая женщина явно нервничала. — И что здесь вообще происходит? О чем вы спорите с Русланом? Я уехала только на два часа, а у нас здесь уже непонятные проблемы. Я больше не оставлю с тобой Руслана.

— Он только что вошел, с нашим гостем я одна говорила. — Мать Лены была в явном замешательстве.

— С Русланом мы потом побеседуем, — твердо сказала Елена и, обращаясь к сыну, добавила: — Иди в свою комнату.

— Я хочу знать, что случилось с папой, — решительно заявил мальчик. — Почему вы все от меня скрывали?

— Мы ничего не скрывали, — нервно и быстро произнесла мать. — Думаю, мы не станем выяснять отношения при постороннем человеке. Будет лучше, если ты сейчас поднимешься к себе. Потом мы обязательно с тобой поговорим.

Сын хотел было возразить, но, посмотрев на гостя и бабушку, промолчал. Пожав плечами, он вышел из комнаты. Мать молча проводила его взглядом и лишь затем, сняв плащ, положила его на спинку стула.

— Вас невозможно оставить одних, — строго сказала она, обращаясь к матери. — Зачем ты пустила постороннего человека? И при нем начала обсуждать Омара.

— Мы ничего не обсуждали, — возразила пожилая женщина, — я только и сказала, что ему давно нужно было взяться за ум…

— И об этом не нужно было говорить, — перебила ее дочь. И, обращаясь к Дронго, строго произнесла: — Пожалуйста, уходите. Не знаю, кто вы такой и зачем приехали, но я не буду с вами обсуждать дела моего мужа, пусть даже и бывшего. В своих семейных проблемах мы как-нибудь разберемся без помощи посторонних. Не буду доискиваться, как вы нашли наш дом, скажу одно: сейчас вам лучше уйти. Никаких показаний против Омара я давать не буду и ничего вам не скажу.

— Мне не нужны показания против вашего мужа, — возразил Дронго, — я прилетел сюда, чтобы ему помочь.

— Он его адвокат, — пояснила бабушка. — Человек приехал поговорить с тобой, а ты его гонишь. Он мне очень помог с Русланом. Сказал, что отец за границей и что у него возникли проблемы.

— Какие проблемы? — Лена нахмурилась.

— Налоговые, — пояснил Дронго. — Я подумал, что мальчику не следует знать, в чем именно обвиняют его отца. И объяснил, что из-за искажения финансовой отчетности у Омара возникли некоторые проблемы с налоговыми службами. Когда с детьми говоришь доверительно, они тебя лучше понимают.

— Даже если им откровенно врать? — мрачно спросила Лена.

— Даже в таких случаях, — не обиделся Дронго. — Или вы считаете, что мне следовало рассказать вашему сыну всю правду?

Она не ответила. Прошла к столу, села на стул и скорбно произнесла:

— О, Господи, как я от всего этого устала! — Дронго терпеливо ждал. — Кто вы такой, — спросила Лена, — как вас зовут?

— Меня обычно называют Дронго, — привычно ответил он.

— Вы действительно его адвокат?

— Помощник адвоката. У меня есть документы, могу их вам показать.

— Странно, — сказала она, глядя на высокую фигуру Дронго, спортивную стройность которой удачно подчеркивал хороший костюм, — вы не похожи на помощника. И вообще на адвоката.

— Я помощник только в этом процессе, — пояснил Дронго. — Вообще-то я эксперт по расследованиям преступлении.

— Ясно, — она равнодушно кивнула головой, — садитесь. Я как вас увидела, так и подумала, что вы приехали из-за Омара. Он еще в тюрьме?

— Вы знаете, что с ним случилось? — спросил Дронго, присаживаясь на стул.

— Немного. Мне рассказал один из его друзей, что в Ростове произошло убийство и Омара обвиняют в этом преступлении. Я поначалу решила туда поехать. Хотя мы официально уже разведены. Но потом передумала. Если я уеду, нужно будет объяснять Руслану, куда и зачем я уехала. И наш друг сказал нам, что это недоразумение, что Омара скоро освободят. С тех пор не было никаких известий. Я не знала, что и думать.

Дронго взглянул на мать Лены, и та отвернулась. Очевидно, правду тут скрывают не только от мальчика. Он не знал, как начать разговор. Мать Елены почувствовала его колебания.

— Мы все хотим защитить наших детей от неприятностей, — примирительно начала она, — а Лена — моя дочь.

— И поэтому вы не говорили ей про звонки Фатимы? — тихо произнес Дронго.

— Какие звонки? — удивилась Лена.

Ее мать нервно дернулась и укоризненно взглянула на Дронго.

— Я-то думала, что вы мне поможете.

— Когда звонила Фатима? — спросила Лена.

— Давно, — отрезала мать, — несколько месяцев назад. Один или два раза. Я не обязана помнить. Раз вы развелись, его родня — это уже не моя родня, и мне не о чем с ними разговаривать.

— Вы не сказали дочери, что произошло, — понял Дронго, — простите, как ваше отчество? Я вспомнил, что вас зовут Галиной.

— Не нужно тебе мое отчество, — с не — понятным ожесточением сказала женщина, — напрасно я тебе пустила.

Дронго начал понимать, что именно здесь происходит.

— Вы меня пустили только для того, чтобы быстро переговорить со мной и выставить за дверь до того, как приедет ваша дочь. Да и то после того, как я сказал, что приду в следующий раз с милицией. Вам не хоте — лось, чтобы ваша дочь и внук узнали о том, что действительно произошло в Ростове. А вы знаете, что там случилось на самом деле.

— Что происходит, мама? — нервно спросила Лена. — О чем он говорит?

— Брешет он, вот пусть и брешет! — со злостью крикнула Галина. — Не знаю я, чего он несет!

— Знаете, — укорил ее Дронго. — Вы вообще много знаете и фактически обманули дочь, ничего ей не сообщив.

Галина скорбно сжала губы. Лена изумленно смотрела на нее.

— Мама, это правда? — спросила она. Та молчала. — Это правда? — настойчиво повторила дочь.

— Чего ты от меня хочешь? — разозлилась мать. — Сама все от Руслана скрываешь, не хочешь его огорчать. А почему я должна была свою кровиночку мучить? Почему я должна была тебе об этом убивце рассказывать? Чтобы ты все бросила и к нему на позор поехала? Так я должна была поступить?

— Что ты говоришь, мама! — Лена вскочила со своего места. — Значит, ты все знала и молчала? Почему ты не сказала мне о звонках Фатимы?

— Чего говорить? Как только ее братца повязали, так она сразу всполошилась. Звонить нам стала. Адвокат ее несколько раз звонил. Что я должна была делать? Тебе все рассказать? И Руслану тоже сказать, что его отец натворил?

— Не кричи, — твердо сказала Лена, — Руслан услышит.

Они стояли и смотрели друг на друга. Дронго примирительно сказал:

— Думаю, всем нужно успокоиться и обо всем толком поговорить.

Галина взглянула на него и тяжело вздохнула.

— Вот свалился на нашу голову, — с укором сказала она. — Как чувствовало мое сердце, что ты нам беду принесешь. Потому и не хотела я тебя в дом пускать.

— Что случилось с Омаром? — спросила Лена. — Я думала, там обычное недоразумение. Мне было сказано, чтобы я в Ростов не ездила.

— Кто сказал? — спросил Дронго.

— Омар, — объяснила Лена. — Мол, если у него будут неприятности, я не должна приезжать в Ростов. А потом позвонил То — лик и сказал, что Омара арестовали за убийство, которого он не совершал, так что особенно не надо волноваться. Толик еще несколько раз звонил и все просил меня не волноваться. Я чувствовала, что там происходит неладное, но ведь Омар сам просил…

— Давайте сядем и успокоимся, — еще раз предложил Дронго. Лена рухнула на стул и закрыла лицо руками. Ее мать тоже села, скорбно поджав губы. — Значит, Омар приезжал к вам и просил не волноваться, если с ним что-то случится, так? Я вас правильно понял? Когда это было?

— Несколько месяцев назад он приехал ко мне и попытался что-то объяснить. Я толком не поняла. Он говорил о Руслане, обещал все исправить, просил его простить. Я подумала, он опять хочет помириться. В последние месяцы у нас с ним случались такие временные перемирия, после которых я опять срывалась. Или он срывался, сейчас я даже не знаю, кто из нас был больше виноват. — Она тяжело вздохнула. — Омар сказал, что уезжает в Москву. Обещал вернуться и все объяснить. А потом позвонил Толик и сообщил об аресте Омара по подозрению в убийстве какого-то перекупщика. Толик был уверен, что скоро все разъяснится. Потом Толик звонил еще несколько раз, даже приезжал к нам, но ничего путно не объяснил.

— Толик — это друг вашего супруга, его однокурсник по институту?

— Да, они вместе учились, даже жили в одной комнате в общежитии. Толик Потребеев и Омар. И дружат уже много лет. Толик часто к нам приезжал, еще в Воронеж. Потом к Фатиме приезжал в Махачкалу, сюда в Киев. Мы к нему ездили в Москву и к его родителям в Новгород.

— И он вам сказал, что у Омара неприятности?

— Да. И передал просьбу Омара не приезжать, даже если меня вызовут. Меня так и не вызвали. Но я решила, что Омар хочет сам разобраться с этим глупым обвинением.

Дронго взглянул на Галину: он понял, что повестки до Лены не дошли. Она отвернулась, чтобы ничего не объяснять, а он не стал спрашивать. Да, события принимали неожиданный оборот.

— Вы знаете, в чем именно обвиняют вашего мужа? — спросил Дронго.

— Бывшего мужа, — невесело улыбнувшись, уточнила Лена.

— Ладно, пусть бывшего, — согласился Дронго. — Но вам известно, в чем именно его обвиняют?

— В убийстве какого-то типа, — достаточно спокойно ответила Лена. — Это все глупости, Омар и мухи не обидит. Думаю, все достаточно быстро разъяснится. И Толик так мне и обещал.

"Интересно, почему Потребеев столь настойчиво просил жену своего друга не появляться на суде?" — подумал Дронго. А Галина после слов Лены снова дернулась, на ее лице появилось выражение тревоги, даже испуга. Да, теперь понятно, почему ни следователь, ни адвокат не смогли найти Лену и ее сына. Галина перевезла их сюда, чтобы отсечь от возможных телефонных звонков и повесток, приходивших по старому киевскому адресу. Но говорить об этом не следовало.

— Наверное, вас не смогли найти, — сказал Дронго, избегая смотреть на мать Лены, — меня поэтому и попросили приехать еще раз поискать вас.

— Может быть, — спокойно согласилась Лена. — Но я не понимаю, зачем меня искать, если Омар сам просил не приезжать к нему.

— Его обвиняют в других преступлениях, — возразил Дронго.

Галина дернулась, будто все еще надеясь не допустить страшного для нее разговора. Она-то явно знала, в чем именно обвиняют ее бывшего зятя.

— Раз сам не хотел, значит, так и должно быть, — строго сказала Галина. — И не нужно нам здесь разные страсти рассказывать. Узнавайте, что вы хотите, и топайте до своей хаты, как у нас говорят.

— Подожди, мама, — прервала ее Лена. — Раз меня искали, значит, я была нужна. Но почему меня ищут? Или вы считаете, что я могу помочь вам в этом непонятном деле? Что он еще натворил?

Дронго снова взглянул на Галину Дочь перехватила его взгляд.

— Почему вы все время смотрите на мою мать? — нервно спросила она. — Или у вас есть свои секреты?

— Никаких секретов! — не выдержала Галина. — Я ничего не знаю, Леночка…

— Его обвиняют в более тяжких преступлениях, — тихо сказал Дронго.

Галина дернулась. До последнего момента она не верила, что он расскажет обо всем ее дочери. Та взглянула на мать и по растерянному лицу Галины начала понимать, что она упустила нечто важное.

— Каких преступлениях? — спросила она.

Трудно быть Богом. Так, помнится, назвали один из лучших своих романов братья Стругацкие. Впрочем, в кино и в книгах, где все выверено, все логично, даже это получается легче, чем в реальной жизни. Вот ему пришлось приехать в другой город и в другую страну, найти бывшую жену человека, совершившего тройное убийство, и рассказать ей обо всем. Невзирая на сопротивление ее матери, которая сделала все, чтобы оградить дочь и внука от неприятностей. Как быть в подобном случае? Решать за других, что хорошо и что плохо, или предоставить событиям развиваться самим? Трудно быть Богом на чужой планете. И нисколько не легче принимать решения за других на своей собственной. Тем более что он никакой не Бог. Просто он обязан принять решение. За себя и за других.

— Его обвиняют в тройном убийстве, — безжалостно сказал Дронго. — В убийстве целой семьи. Прокуратура считает, что он застрелил мужа и жену, а затем задушил их ребенка.

Галина застонала от гнева. Лена оглянулась на нее, потом посмотрела на Дронго. Затем неожиданно улыбнулась дрожащими губами.

— Он убил ребенка? — переспросила она. — Нет. Омар не может убить ребенка, это ошибка. Как они могут даже подумать такое! Где он сейчас? Я должна поехать к нему!

Последние фразы она выкрикнула на пределе. Дронго подумал, что мальчик может все услышать и хотел было попросить Лену не кричать, но она неожиданно замолкла и взглянула на мать.

— Ты все знала? — тихо спросила она. — Ты знала, в чем его обвиняют, и скрывала это от меня?

Галина с ненавистью посмотрела на Дронго.

— Мне ничего такого не говорили, — нагло соврала она. — Они просили помочь найти тебя, но я им сказала, что ты не хочешь с ними встречаться. Очевидно, дочь хорошо знала свою к мать. Она поняла по тембру голоса, что та лжет.

— Как ты могла, — почти прошептала Лена, — как ты могла скрывать от меня такое?

— Я ничего не знала! — крикнула мать.

— Не кричи, — твердо произнесла дочь. –

Из-за тебя я с ним развелась, из-за тебя у нас ничего не получилось. Но тебе и этого мало, ты скрыла от меня правду. Как ты могла!

Дронго подумал, что давно не присутствовал при семейных сценах такого накала. Мать и дочь молча смотрели друг на друга. Нет, они, очевидно, говорили, но он не мог их услышать. Только по глазам можно было понять, какой тяжкий они ведут разговор. Немая сцена длилась почти минуту, Первой не выдержала Галина.

— Да, я знала! — с вызовом крикнула она. — Я все знала и не говорила тебе. Ты молодая женщина, у тебя сын растет. Мало того что этот лезгин тебе жизнь загубил. Сколько наших парней в тебя влюблены были. А ты выбрала этого чурку. Я знала, что все так и кончится. Он убийца, они все там, у себя на Кавказе, убийцы. У них человека убить — все равно что барана зарезать. Я говорила, что он тебе не пара. И если ты с ним развелась, то почему должна за него страдать и мальчика своего мучить? Кто он тебе? Мало он твоей крови попил, по миру пустил вас с сыном! А ты еще хочешь к нему в тюрьму ехать, совсем голову потеряла!

Она кричала, вкладывая в свой голос всю ненависть, которую может испытывать теща к неудачнику зятю, сломавшему, как ей казалось, судьбу ее дочери. "Наверное, она не очень любит и внука — как напоминание о неудачном браке дочери, — подумал Дронго. — Интересно, где ее собственный муж". Словно услышав его вопрос, Галина продолжала кричать:

— Я вас двоих без отца подняла. Он нас бросил, когда тебе еще пяти лет не было. Как я мучилась, в трех местах работала, чтобы вас с братом одеть, накормить, образование дать. Думала, вырастет дочка, будет мне в помощь. А ты уехала в Воронеж и выскочила замуж за этого неудачника. Посмотри на брата, он всего сам достиг. И жена у него хорошая, и дочка ладная. И нас с тобой кормит. И дом этот купил. А ты одна осталась. К тебе теперь ни один мужик не подойдет, с твоим-то черным выкормышем.

— Не смей так говорить о моем сыне! — закричала в ответ Лена. — И Омара я любила. Это ты все время мне внушала, что он неудачник, все время мне в пример ставила моего брата. Коля вот так сделал, Коля вот такую шубу привез своей жене, Коля машину новую купил. Он такой молодец, он семью содержит. И я, дура, тебя слушала, мужа своего все время доставала, про Колю ему рассказывала. А он не такой, как Коля. У него голова золотая. Не научился он торговать, не хотел людей обманывать. Не умел он ничего такого, что твой сыночек умеет, вот поэтому ты его и ненавидела.

— Мама! — В комнату ворвался подросток и бросился к Лене. — Мама, что она говорит!

— Я правду говорю, — огрызнулась бабушка.

Лена вскочила со стула, пошатнулась и схватилась за голову.

— Уйдите! — закричала она. — Уйдите все отсюда!

— Уходите, — поддержал ее сын, обнимая мать за плечи. Ростом почти с нее, он, казалось, готов был заслонить мать от всех напастей на свете. Бабушка снова сжала узкие губы.

— Если я вам не нужна, я уйду, — сказала она. — Живешь за счет брата и его ругаешь.

— Оставь меня… — Лена заплакала.

Галина повернулась и вышла из комнаты. Мальчик и его мать взглянули на Дронго. Он понимал, что после такой сцены разговор не может продолжаться.

— Здесь мой мобильный телефон. — Дронго положил на стол визитную карточку. — Позвоните, когда немного успокоитесь. Мне нужно о многом с вами поговорить. И извините меня за то, что я невольно стал инициатором вашей ссоры. До свидания.

Он вышел из дома и пошел по улице, стараясь не обращать внимания на снова зарядивший мелкий дождь. Только через полчаса Дронго повезло найти частника, согласившегося отвезти его в центр города.

 

Глава десятая

Вернувшись в отель, Дронго несколько минут ходил по номеру, переживая перипетии неприятного разговора. Затем, решительно сбросив с себя одежду, прошел под душ. Он долго стоял под горячими струями, ощущая кожей обжигающий напор воды. Это помогло ему успокоиться. Дронго вынес на балкон стул и сел там, чтобы попытаться проанализировать добытую информацию.

Стало ясно, почему адвокату и следователю не удалось отыскать жену Омара. Мать Лены попыталась изолировать ее от всего остального мира, перевезя в другой дом. Она не сообщала дочери о настойчивых звонках из Ростова и Махачкалы. Формально никто не мог заставить Лену приехать на суд или вынудить ее мать ответить на вопросы по телефону. Лена проходила по делу лишь как возможный свидетель, а ее мать вообще не была причастна к намечавшемуся процессу. К тому же они были гражданами другой страны, и следователю нужны были очень веские основания, чтобы допросить иностранок, а тем более пригласить кого-нибудь из этих женщин на судебный процесс в Ростов-на-Дону. Формальные процедуры требовали больших расходов и были связаны с немалыми сложностями. Учитывая, что Омар Нагиев подписал признание, следователь посчитал вполне возможным обойтись на процессе без бывшей супруги обвиняемого, решив, что ничего нового Елена Бондаренко ему не сообщит. А Голиков, которому она нужна была в качестве свидетеля защиты, после того как нарвался на отповедь ее матери, тоже перестал звонить.

С этим все было ясно. Зато совершенно не была понятна позиция Анатолия Потребеева, близкого друга Омара. Он звонил и даже приезжал в Киев, уверял жену своего друга, что все в порядке и нет причин волноваться. Почему? Он чего-то боялся? Появление на суде Лены могло поколебать стройную версию следствия, даже с учетом признания Омара. Да, с Потребеевым нужно будет разобраться более внимательно.

Что еще? Что нового услышал он во время ссоры дочери с матерью. Галина утверждала, что дочь и внук живут за счет ее сына. Зятя она несколько раз называла неудачником. И дочь подтвердила, что мать не очень любила Омара именно за то, что у него случались провалы. Что подтолкнуло Лену к разводу? Какой именно шаг ее бывшего мужа? Ведь он любил свою супругу и сына. Почему они разошлись и он добровольно оставил семью?

Дронго вернулся в комнату, взглянул на часы: начало девятого. И тут же услышал напевное верещание своего сотового.

— Здравствуйте, — сказала Фатима, — я узнала телефоны Анатолия и Виктора. Если хотите, можете записать.

— Продиктуйте их, только получше, — попросил Дронго.

— Ах, да, все время забываю, что вам не нужно записывать. Ну так запоминайте. — Она назвала два номера. Затем, подумав, дала еще один — номер рабочего телефона Потребеева.

— У вас все спокойно? — спросил Дронго.

— Да, — ответила она, — если можно так сказать. Ждем понедельника. Вы нашли Лену и Руслана?

— Нашел, — Дронго вздохнул. — Оказывается, она не знала подробностей ареста вашего брата. Ей сообщили, что ему ничего особенного не грозит.

— Она врет! — в сердцах отозвалась Фатима. — Все она прекрасно знала, просто не хочет признаться. Она рассказала вам, из-за чего они развелись? Из-за этой поганной квартиры в Воронеже.

— Об этом не было речи. При чем тут квартира?

— Они три года назад продали квартиру и хотели купить новую, в Киеве. Но потом передумали, а деньги разошлись. Вот этого она и не может простить Омару. Ее мамочка и она, обе ненавидят Омара.

— Вы ничего не говорили мне про квартиру.

— Это было три года назад и не имеет никакого отношения к нашему делу. Я просто хотела вам объяснить, что они его всегда не любили. Не верьте ни единому ее слову. Она вам все врет. Разошлась с моим братом, а теперь, строит из себя невинную овечку? Извините, но я не могу  больше разговаривать. Я звоню от Петросянов. Если у вас будут вопросы, звоните сюда, номер вам известен. До свидания.

—До свидания, —вежливо ответил Дронго.

Он едва успел положить мобильник в карман, как в дверь громко постучали. Это его удивило и насторожило одновременно. Если бы Лена или ее сын захотели встретиться с ним, они бы наверняка предварительно позвонили. Не говоря уже о том, что навярняка не стали бы стучать в дверь столь бесцеремонно. Он подошел к двери.

"Надеюсь, что мои друзья-скинхеды не добрались в Киев из Ростова",—подумал Дронго, открывая дверь. На пороге стоял мужчина лет сорока, с коротко остриженными волосами, круглым лицом и светлоголубыми глазами под низким лбом. Лицо украшали также пышные рыжие усы и россыпь веснушек на носу. Вошедший был чем-то неуловимо похож на Галину и ее дочь, с которыми Дронго расстался пару часов назад. Вошедший был в сером костюме и бордовой водолазке. А его обувь с какой-то  кожаной бахромой больше напоминала индейские мокасины, чем обычные мужские туфли.

—Здравствуйте,—сказал незнакомец.—Вы господин Дронго.

—Меня обычно так называют,—кивнул Дронго.—Простите, с кем имею честь?

—Николай Бондаренко,—представился визитер.—У меня магазин на бульваре Тараса Шевченко, может, видели ? Называется "Оля Бондар". Это в честь моей жены. И второй магазин у нас есть.  На другом берегу Днепра, в Березняках.

—Да вы просто обувной магнат!—всплеснул руками Дронго.—Счастлив познакомиться с таким важным человеком. Только не здоровайтесь через порог, чтобы мы, не дай Бог, не поссорились. Входите, входите, не стесняйтесь.

Он втащил незваного гостя в номер, с преувеличенным радушием пожал ему руку. Гость был на голову ниже Дронго, но мог гордиться своими широкими плечами, мощными руками и крепким рукопожатием. Сказывалось его физкультурное прошлое.

—Каким видом спорта вы занимались?—поинтересовался Дронго.

—Борьбой,—пояснил Николай Бондаренко,—я даже был чемпионом города.

—С чем вас и поздравляю.Устраивайтесь вон в том кресле. Выпьете что-нибудь?

—Нет,—ответил Бондаренко,—не злоупотребляю.Только по праздникам. И только с друзьями.

Он огляделся, прошел к креслу. Прежде чем усесться, ощупал кресло, словно боялся, что оно под ним развалиться.

—Я понял,—улыбнулся Дронго,—встреча со мной для вас отнюдь не праздник и не свидание с другом.

—Верно,— Бондаренко рассмеялся.—Я вижу вас первый раз в жизни.Но надеюсь, мы подружимся. Это вы приезжали сегодня ко мне домой и разговаривали с моей мамой и сестрой?

—Я.—кивнул Дронго, усаживаясь на стул напротив непрошеного гостя.—Вам уже успели рассказать?

—Конечно, успели,—подтвердил Бондаренко.—Позвонила мать и говорит, что появился какой-то гость. Все рассказал Лене, вызвал у нее истерику, обвинил мою мать во лжи и спокойно уехал домой. Верно?

—Почти. Только не домой, а в отель.

—Это дела не меняет,—лениво отозвался Бондаренко.—В общем, я решил вас найти. И спросить, какого хрена вы ездите к нормальным людям и устраиваете у них скандалы. Если вы адвокат, то должны защищать своего клиента, а если вы следователь, то должны его посадить, но не мучить его жену и тещу. Даже бывших.

—Все правильно,—согласился Дронго.—Уточняю: я всего лишь помощник адвоката и приехал сюда, чтобы найти факты, свидетельствующие в пользу нашего подзащитного. Мне казалось, что жена и теща, даже бывшие, должны помочь мне в этом сложном деле. Хотя бы ради мальчика, которого они растят.

—Чем они вам могут помочь?—спросил Николай. —Или вы хотите, чтобы они взяли его вину на себя? А может, вам нужны всякие там психологические разбирательства? Вроде того, что он ушел из дома от жены и сына и решил стать убийцей, но бедная жена его прощает и приезжает на суд. Хотите устроить цирк на человечьем горе?

—На человеческом,—поправил гостя Дронго,—так будет правильнее.

—Мне все равно, как будет точнее,—отмахнулся Бондаренко.—Меня интересует одно—как защитить мать и сестру от таких гостей. Сколько тебе нужно, чтобы ты больше здесь не появлялся? Тысяча баксов? Две? Я выкладываю такие бабки, а ты мотаешь отсюда и никогда больше здесь не появляешься. Чтобы я о тебе даже не слышал. Если согласен—ты получаешь две тысячи баксов, проводишь свой суд без нашего участия и забываешь про нас. А мы забываем про тебя и про нашего бывшего родственника, который решил стать киллером и убивать всех без разбору.

—Там было все не так,—возразил Дронго.

—Мне без разницы, как там было.—У  Бондаренко было хорошее настроение, он все время улыбался.— В общем, бери деньги и мотай отсюда. Тебе все равно никто не заплатит больше. Даже сам Омар. Только одно условие—уезжаешь прямо сейчас. Я тебе маину в аэропорт организую. Или билет на железку, хоть в СВ, ты только скажи. Но не смей больше приставать к моим родственникам.

—То есть ты пришел сюда, чтобы меня купить,—понял Дронго.—Это наверняка идея твоей мамаши. Не хочет она, чтобы я с Леной встретился и все ей подробно рассказал.

—Не хочет,—радостно подтвердил его догадку Николай.—И правильно делает. А я бы не хотел, чтобы те еще когда-нибудь беседовал с моей мамой. Бери деньги и дуй отсюда.—Он полез в карман за деньгами.

—Подожди,—остановил его порыв Дронго,—мне обязательно нужно поговорить с твоей сестрой, узнать у нее, что здесь случилось. Я все равно должен остаться в Киеве, пока не встречусь с ней. У меня к ней еще целая куча вопросов.

—Не нужно ни с кем встречаться,—возразил Бондаренко, доставая деньги.—Вот тебе две штуки зеленых. Давай собирай свои вещички. Деньги хорошие, мужик, можешь хорошо погулять, ни о чем не думая.

—Я приехал помочь Омару.

—Зачем ты выкаблучиваешься?—Николай поднялся, оставив деньги на тумбочке, стоявшей рядом с кроватью.—Тебе в жизни таких денег не видать. Бери и сматывайся.

—Не могу.

—Как это не могу? Денег не хочешь? Ну ты, мужик, даешь. Просто цирк, показательный номер. Тебе хорошие деньги предлагают, а ты сомневаешься.

—Забери свои деньги.—Дронго улыбнулся.—И не валяй дурака.

—Не понял,—пробормотал Бондаренко.

—У тебя два обувных магазина,—напомнил Дронго,—значит должен в обуви разбираться. Иметь хотя бы элементарное представление о настоящих моделях. Теперь посмотри на мои туфли и скажи, придурок, сколько стоит такая пара.—Бондаренко ошеломленно посмотрел на обувь Дронго. Затем поднял глаза на него самого.

—Ну что, специалист по "нижним конечностям",—насмешливо спросил Дронго,—понял, что меня не стоит пытаться купить? Это "Балли". Слышал про такую фирму?

Гость внимательно разглядывал обувь Дронго.

—Больше хочешь?— Это было все, что он смог сказать.

—Дурак,—покачал головой Дронго,—тоже мне миллионер местечковый. Две тысячи долларов костюм приличный стоит, а ты пришел меня облагодетельствовать такими деньгами. Бери свои баксы и пошел вон.

Бондаренко подошел к тумбочке и забрал деньги, обиженно сопя.

—Ошибочка вышла,—сказал он неуверенно,—со всяким бывает. Может, ты...может, вы... просто так уедите. Чтобы не встречаться с моей сестрой.

—Мне необходимо с ней поговорить,—повторил Дронго.—Но ты не волнуйся, я постараюсь ее не огорчать.

—При чем тут огорчать,—махнул рукой Николай.—Она ведь опять все бросит и за ним убежит. Все заново начнется. Ленка только недавно отошла, немного успокоилась, в себя пришла. А ты приехал, и все начнется по новой.

Он  по-своему любил сестру и по-своему понимал ее счастье. "Почему мы присваиваем себе право на истину в последней инстанции?"—подумал Дронго. У каждого своя истина. И свое понимание правды.

—Ему инкриминируют тройное убийство,—напомнил Дронго.—Если Омару не помочь, они дадут ему вышку.

—В России нет смертной казни,—возразил Николай.—И на Украине уже нет, хотя тут масса мерзавцев, которых вешать нужно.—Он подумал немного и снова уселся в кресло.—Ну хорошо, денег тебе не нужно, ты у нас богатый. Но зачем тогда ты в Киев вообще приперся? Что тебе нужно? Только не говори, что хочешь помочь этому придурку, все равно не поверю. Тебе кто-то платит? Этот гнида Потребеев? Я его один раз раз уже выгнал отсюда. Для чего ты приехал?

—У нас разговор глухого со слепым,—пробормотал Дронго.—Ты так ничего и не понял. Почему ты считаешь его придурком. У человека такое страшное несчастье, а ты сидишь и ерничаешь.

—Как мне его называть?—разозлился Николай.—Благодетелем, что ли? Из-за него Ленкина жизнь опрокинулась. А ты хочешь, чтобы я его любил. Она за него замуж вышла, ни о чем не думая. Я как только в Воронеж приехал и его увидел, понял: все, кранты. Раз Ленка решила выбрать себе такого, значит, среди наших  мужиков никого лучше не нашла. Обидно было очень, хотя тогда он перспективным казался. Все говорили,мол, такая голова, такой ученый будет. Ну, мы с мамой и рассудили, пусть Ленка замуж выходит, может, он действительно в люди выбьется.

—Правильно. Женщина сама должна  решать, за кого ей замуж выходить,—назидательно произнес Дронго.

—Ты не шути,—мрачно посоветовал Николай,—у нас горе такое, а ты здесь свои советы выдаешь. Он диссертацию так и не защитил, из аспирантуры ушел. А потом его с производства поперли, несколько месяцев без работы был. Они там какой-то кооператив организовали по компьютерам. Думали, в Воронеже нужны будут их услуги. Ну и прогорели   сразу. Нужно было не программы ставить, а компьютеры поставлять. Дешевые. С Тайваня, из Таиланда. Все, кто этим занимался, миллионерами стали, а они вперед забегали, о программах думали.

—Может, они и вправду немного опередили свое время,—рассудительно сказал Дронго.—Тогда мало кто думал о программах, людям больше нужны были сами компьютеры. А вот Билл Гейтс тоже о программах задумался—и стал самым богатым человеком в мире...

—Кому везет, а кому нет,—вздохнул Николай. Было похоже, что он порадовался бы успехам своего родственника, если бы такие успехи имели место.—Не получилось у Омара ничего, и не могло получиться. Он слишком слабый, совсем не пробивной, я это сразу почувствовал.

—Не всем обувью торговать,—иронично заметил Дронго.

—Не всем,—согласился Николай, не почувствовав насмешки,—вот у него и не вышло. Он думал, что это так просто. Два раза в Турцию ездили. Ему там кожу всучили, которую только в утиль сдавать можно, надули на несколько тысяч долларов. Вот тогда он все свои сбережения потерял.

—А они у него были?

—Немного было. Он свою фирму продал и получил деньги. Думал бизнесом заняться, коммерцией. Только ничего у него не вышло. С кожей два раза его прпокатили, он совсем почти погорел. А потом еще раз надули, уже в Москва, вот тут он вовсе голым остался.

—В Москва тоже?—сделал вид, что удивился,Дронго.

—Тоже,тоже,—кивнул Николай.—Когда человеку не везет, то уж не везет до конца. Они ведь квартиру продали с Ленкой.Хорошую такую квартиру в Воронеже. Они ее в ЖСК построили, получили как раз в июле девяносто первого. Четыре комнаты, большие балконы-лоджии. Знаешь, как  мы гуляли тогда у них. Все так радовались, мать даже заплакала. Думала, теперь у Ленки все хорошо будет. А потом он квартиру продал и все деньги просрал. Вот тогда Лена и решила с ним разводиться. Если человек даже хату свою сохранить не способен, разве с ним жить можно? Мы тоже Ленке сказали, чтобы она его послала куда подальше. Тогда-то они и развелись, три года назад. Специально в Воронеж ездили, чтобы их быстрее развели. В суде у нее там знакомый был. Без суда нельзя было разводиться, у них пацан маленький,ну, несовершеннолетний, значит. Ты как юрист должен законы знать.

—Когда это было?—уточнил Дронго.

—Три,не, скоро четыре года назад. Он потом несколько раз приезжал, плакал, рассказывал, как любит Лену и Руслана. Только чего уж было плакать, поезд ушел. А Ленка дура. Вместо того чтобы себе мужика стоящего найти, она все эти годы одна Руслана поднимала. Я. конечно, им помогаю. Но она гордая, просто так денег не берет. Работает в какой-то фирме, двести долларов получает. Думает, что на эти деньги можно и парня поднять, и самой нормально одеваться.

—У тебя Омар денег не просил?

—Кто бы ему дал? Я и раньше в него не верил, а как они с Леной разошлись, так и совсем доверять перестал. В общем, он конченый человек был. А еще эти убийства... Мне, когда мать в первый раз сказала, я даже не поверил. Думал, что его подставили. У неудачников всегда так. Но теперь вижу, что все правильно. Так и должно было закончиться.

—Откуда твоя мать узнала о случившемся?

—Следователь повестку на дом прислал, для Ленки. Мать в прокуратуру перезвонила и все узнала. А потом еще повестка приходила. И адвокат какой-то звонил. В общем, его все-таки, видно, подставили. Омар на такое не способен, сил бы у него не хватило. Слабый он был, никчемный.

—Ты сказал, что в Киев приезжал его друг Анатолий Потребеев? Не знаешь, чем он сейчас занимается?

—У него фирма своя в Москве. Неплохо устроился. Но только я ему сказал, чтобы он больше здесь не появлялся. Нечего ему тут делать. Тоже мне друг нашелся! Омару помогать нужно было , когда у того денег не осталось. А когда его посадили, этот "друг" решил к жене стежки подбивать, благодетель. Но он хотя бы Ленку успокоил, и за то ему спасибо. Омар все равно бы плохо кончил. Без мечты он жил, без полета...

—А ты у нас, значит, "летаешь",—вздохнул Дронго.—Ты за границей, я слышал, много раз был. И  все просто так, для души?

—Много.—Николай обрадовался  приятным воспоминаниям.—Мы в Турции три раза были, в Польше, в Белоруссии.

—В Турцию и в Польшу—это наверное по делам,—перебил его Дронго.—Я не об этом.Сколько раз ты для души за границу ездил? Просто так, с семьей?

—У нас домик хороший за городом есть,—разозлился Бондаренко.—И в Крым можем поехать,и в Анталью. Я не миллионер, чтобы по разным Франциям мотаться.

—Не сомневаюсь.Ты у нас деловой человек. Только теперь уходи. Может позвонить твоя сестра, а я бы не хотел разговаривать с ней при тебе.

—Значит, не уедешь?

—Обязательно уеду. Поговорю с твоей сестрой и уеду. Пойми, что так нужно для помощи человеку.

—Какой ое человек,—поднялся со своего места Бондаренко,—недоразумение одно. Не знаю, зачем ты приехал и почему его делом занимаешься. Даже если его из тюрьмы выпустят, он уже никому не нужен. Ни семье, ни сыну. Проиграл он свою жизнь.

Бондаренко повернулся и пошел к выходу. Хлопнула дверь. Дронго остался сидеть на стуле. Ему не хотелось признаваться самому себе, что ушедший во многом прав. Ему опять вспомнилось лицо Омара Нагиева, лежавшего в тюремной больнице и смотревшего в потолок. И плач взрослого мужчины, плач разуверившегося, сломленного человека. Получается, что все зря. Зря он сюда приехал, зря столько хлопочет. Или Бондаренко не прав и еще можно побороться за душу Омара? Он не успел додумать до конца эту мысль, когда опять раздался телефонный звонок.

 

Глава одиннадцатая

Голос показался незнакомым—этот ломающийся голос подростка. И лишь затем Дронго догадался, что звонит сын Омара, Руслан. Здравствуйте,—сказал мальчик,—это дядя Дронго?

—Добрый вечер,—ответил Дронго.—Что тебе нужно?

—Я хочу поговорить с вами,—твердо заявил подросток.

—Уже поздно,—сказал Дронго, взглянув на часы.—Десятый час вечера, давай поговорим завтра.

—Можно сегодня?—попросил Руслан.—Завтра с вами будет говорить мама, а я хотел встретиться с вами сегодня.

—Где твоя мама? Ты говоришь из дома?

—Да. Она спит. Бабушка дала ей какое-то успокаивающее лекарство, по-моему, снотворное. Я слышал, как бабушка звонила дяде Коле. Он к вам завтра обязательно приедет, чтобы уговорить уехать. А мне нужно с вами увидеться.

—Почему ты считаешь, что меня так легко уговорить?

—Не знаю. Но бабушка сказала, чтобы он дал вам деньги.

—Не все в этом мире покупается за деньги,—пробормотал Дронго.—Где ты взял мой телефон?

Вытащил визитку у мамы из сумки. Я слышал, как бабушка разговаривала с дядей Колей. Они заставят вас уехать.

—Не заставят.—Дронго улыбнулся.—Я свободный человек, Руслан. А свобода—это возможность не делать того, чего не хочешь.

Мальчик замер. Он впервые услышал такое определение свободы. Не вседозволенность, а возможность не делать поступков, которые противоречат собственной натуре и характеру.

—Я хочу к вам приехать.Можно?—спросил мальчик.

—Прямо сейчас? Нет, уже поздно. И, между прочим, нехорошо лезть к маме в сумку. Очень нехорошо.

—Я хочу сегодня,—упрямо повторил Руслан,—вдруг вы передумаете и уедете.

Дронго еще раз посмотрел на часы.Поздновато для встречи с ребенком. Отказать мальчику было легче всего. Но отказывать нельзя. Раз уж он сражается за душу Омара, то обязан помнить и о судьбе его сына. Если Омар виноват... Об этом не хотелось даже думать. У мальчика впереди долгая жизнь, и она может начаться с приговора, который произнесет судья в зале суда. Если его отец получит пожизненный срок без надежды на апелляцию, судьба мальчика круто изменится. На всю жизнь он останется сыном убийцы. Сыном человека, отбывающего пожизненное наказание. Хорошо, если Омар умрет через год или два. А если будет жить двадцать или тридцать лет? Как жить Руслану, знающему, что его отец в тюрьме и никогда оттуда не выйдет? Как жить человеку, отец которого виновен в столь страшном преступлении?

Но что он сможет сказать сыну убийцы? О чем они могуи говорить? Дронго нахмурился. Судя по всему, мальчик слышал весь разговор. Мать и бабушка кричали, не слишком заботясь о том, что их услышат. Если Руслан все слышал—значит, разговор будет сложным, почти мужским. И отказывать мальчику в нем нельзя.

—Я не могу позволить тебе приехать ко мне одному,—сказал Дронго.—Может, завтра утром я сам к вам приеду?

—Еще совсем не поздно,—настаивал Руслан.

—Сделаем так,—предложил Дронго,—я закажу такси, которое подъедет к твоему дому, ты сядешь в него, и тебя привезут ко мне. А потом я отправлю тебя домой. Договорились?

—Да—сразу согласился Руслан.—Но я могу приехать на автобусе. До одиннадцати еще ходят автобусы.

"Мальчик рано повзрослел".—подумал Дронго.

—Нет, лучше я пошлю машину,—возразил он,—пока ты доберешься на автобусе,  я уже буду спать,—соврал он.

—Хорошо,—сказал Руслан,—только я сам заплачу за такси.

—Договорились.—Дронго понимал, что отказ может оскорбить подростка.—Но учти, что твой отец специально дал мне денег на такой случай,—снова соврал он.

—Он дал вам денег?—не поверил Руслан.

—Немного, но дал,—ответил Дронго.—Поэтому не нужно проявлять характер, разреши мне заплатить из денег, выданных твоим отцом.

—Когда придет машина?—спросил мальчик.

—Наверное, через полчаса. Только ты постарайся выйти из дома незаметно, чтобы не беспокоить маму и бабушку.

—Я так и сделаю,—заверил его Руслан,—до свидания.

"Только этого не хватало,—подумал Дронго.—Теперь придется выступать еще и в роли воспитателя. Что я скажу этому мальчику? Рассказать ему все, что язнаю? Но такая чудовищная новость может просто раздавить мальчика. Не говорить ему правды нельзя, а говорить правду невозможно. Дилемма настоящего родителя. Что можно говорить подростку, а чего нельзя говорить ни при каких обстоятельствах?"

Дронго заказал такси, объяснив, куда именно нужно подъехать, и пообещав водителю двойной гонорар за поездку в отдаленный район города. После чего он снова вышел на балкон. Если все будет нормально, мальчик появится здесь только через час. Дронго вернулся в комнату и набрал номер Анатолия Потребеева. Ему пришлось долго ждать, пока наконец в трубке не раздался голос:

—Я вас слушаю.

—Извините, что беспокою вас так поздно,—сказал Дронго, взглянув на часы: было около десяти, а в Москве—около одиннадцати.—Это господин Потребеев?

—Да. С кем я говорю?

—Я помощник адвоката Голикова, защищающего вашего друга Омара Нагиева. Алло, вы меня хорошо слышите?

—Слышу,—глухо ответил Потребеев.—Что вам нужно?

—Может, вы меня не поняли? Я представляю интересы вашего друга.

—Я все понял,—несколько раздраженно сказал Потребеев.—Объясните, что вам нужно.

—Мне необходимо с вами встретиться.

—Зачем? Я ничего не знаю о случившемся в Ростове.Не имею ни малейшего понятия.

—И все же мне нужно с вами переговорить,—настаивал Дронго.

—Не вижу смысла,—ответил Потребеев.—Ничего нового я вам не сообщу.И Омару помочь не смогу, к сожалению.

—Вы приезжали в Киев, к его бывшей супруге...

—Ах вот вы о чем! Да, приезжал. По просьбе самого Омара. Но это сугубо личное дело. Мое и супруги Омара, и не имеет никакого отношения к судебному процессу в Ростове. Вы звоните из Ростова?

—Нет. Я говорю из Киева.

—Тогда все ясно. Вас просили позвонить родственники Лены? Ее мать или брат?

—Меня никто не просил вам звонить. А номер вашего телефона я получил от Фатимы, сестры Омара. Алло, вы меня слышите?

—Слышу.—Очевидно, Потребеев обдумывал его предложение.—Позвоните мне завтра днем, может быть, я смогу с вами встретиться,—наконец сказал он.—А вы действительно его адвокат?

—Я помощник адвоката,—пояснил Дронго.

—Никогда о таком не слышал,—признался Потребеев.—Думал, что помощники бывают только у прокурора. Учтите, что, если вы меня обманываете, разговора у нас не получится.

—Учту,—ответил Дронго.

—Как вас зовут?—спросил Потребеев.

—Меня обычно называют Дронго.

—Хорошо, господин Дранко, перезвоните мне завтра. До свидания.

Дронго усмехнулся. Он уже давно привык к тому, что его называли югославским именем, переделывая его кличку, и не стал поправлять своего собеседника. Если Потребеев никогда не слышал о Дронго, то это неплохой знак. Значит, он не так близок к криминалу, как можно было подумать после всех сегодняшних разговоров.

Он спустился вниз и купил в буфете несколько бутербродов. Будет чем встретить мальчика, а заодно и самому поужинать. Еще он взял пару бутылок минеральной воды, кока-колу и лимонад, не зная, что именно предпочитает Руслан. Затем вернулся в свой номер. Он не хотел признаваться самому себе, что нервничал перед этим разговором.

Обычно Дронго знал, что и как он будет говорить на предстоящей ему беседе и не опасался своих собеседников. Но сегодня исключительный случай, он должен был разговаривать с подростком о весьма серьезных вещах, стараясь не причинить ему боли. И это была самая трудная задача в сегодняшней встрече.

Примерно через сорок минут он спустился вниз еще раз. Машина явно опаздывала, и он начал волноваться. "Нужно позвонить в диспетчерскую и узнать, где они могли задержаться". —подумал Дронго. И в этот момент увидел подъезжавшее такси. Из салона автомобиля вышел Руслан. Он был в той же куртке и в прежних джинсах. Очевидно, Николай Бондаренко прав: семья Омара не жила на широкую ногу. Дронго подошел к водителю и заплатил за проезд, добавив щедрые чаевые.

—Вы можете приехать через час?— спросил Дронго шофера.

—Приеду,—кивнул тот, явно обрадованный размером чаевых,—ровно через час буду здесь.

—Спасибо.—Дронго вошел в гостиницу, пропустив вперед мальчика. Они поднялись на его этаж, прошли по коридору к номеру. Руслан настороженно смотрел по сторонам, словно опасался подвоха. Дронго чувствовал его состояние и поэтому ничего не говорил. Когда они наконец  оказались в комнате, он махнул рукой в сторону кресла—присаживайся,мол,—и указал на тарелку с бутербродами.

—Будешь есть?—спросил Дронго.

—Нет,—неуверенно ответил Руслан, глядя на бутерброды и бутылки с водой.

—Значит, будешь,—ответил Дронго.—Выберешь сам—с колбасой или с сыром. И давай без комплексов. Ты меня не объешь.

—Где можно помыть руки?

—В ванной,—улыбнулся Дронго. Он чувствовал себя почти воспитателем.

Руслан вернулся из ванной и, взяв один из бутербродов, принялся быстро есть. Дронго открыл бутылку кока-колы и тоже устроился за столом.

—О чем ты хотел меня спросить?

—Об отце,—не задумываясь, ответил Руслан.—Он в последние несколько месяцев к нам не приезжает. Обещал приехать, но не приезжает.

—Я знаю,—тихо ответил Дронго. Он тоже взял бутерброд, чтобы не смущать парня. И хотя ему совсем не хотелось есть, тоже принялся за еду.

—А потом я узнал, что его посадили за убийство. Он действительно убил человека?

—Этого я не знаю,—признался Дронго.—Я понимаю, ты можешь мне не поверить. Но я приехал сюда именно для того, чтобы это узнать. Мы с адвокатом пытаемся понять, что именно произошло и насколько виновен твой отец.

—Он ни в чем не виноват.—Мальчик привстал со своего места.—Я знаю, он не убийца!

—Сиди и ешь.—Дронго усадил своего гостя на место и подвинул тарелку с бутербродами к нему поближе.—Мы пытаемся разобраться,—продолжал он,—вот я и приехал в Киев, чтобы навестить вашу семью и узнать некоторые подробности.

—Это все бабушка! Она скрыла от мамы, что ей звонили и писали из Ростова.Она никогда не любила моего отца,—убежденно сказал Руслан.

—Каждая мать хочет лучшего мужа для своей дочери,—возразил Дронго.—Бабущке тоже хотелось, чтобы дочь была устроена, чтобы у тебя был состоятельный и влиятельный папа. Представляешь, как ей было обидно, когда выяснилось, что твой твой отец не может тать крупным бизнесменом вроде ее сына.

—Тоже мне бизнесмен,—заявил с набитым ртом Руслан,—он просто спекулянт. Покупает в Польше на барахолке обувь и привозит сюда, чтобы продать втридорога. Он меня взял в свой магазин, чтобы я помогал продавцам в летний сезон. Люди приходят и ругаются, говорят, что вся обувь настоящая дрянь.

—Но покупают?—спросил Дронго.

—Он продает дешевле, чем другие. Вот люди и покупают эти туфли. Хотя некоторые разваливаются чуть ли не в магазине.

—Соотношение цены и качества,—пояснил Дронго,—непреложный закон рынка.

—А мой отей такими вещами заниматься не мог,—с вызовом сказал мальчик,—поэтому они все его не любили.

—Я тоже не научился таким делам,—признался Дронго.—Знаешь, в самой торговле нет ничего плохого. Если бы не было товарно-денежных отношений, человечество до сих пор бы жило в пещерах. Торговля нужна как один из двигателей прогресса. Но в наших странах произошел невольный перекос. Люди, которые хорошо учились, получали дипломы лучших вузов страны, готовились к научно-исследовательской и серьезной производственной деятельности, вдруг оказались никому не нужны. А другие, бывшие спекулянты, мошенники и воры, с которыми приличные люди прежде даже не здоровались, вдруг оказались востребованными. Представь, что неожиданно открылась распродажа в крупном супермаркете. Кто туда первым побежит? Люди, которые изначально были готовы заработать любым способом, ухватить вещь подешевле и перепродать подороже. Так случилось и у нас, в странах бывшего Советского Союза. Такие, как твой отец, оказались ненужными. Пока они размышляли, что же им делать, другие оказались более проворными и откровенно нахапали все, что смогли.

—А вы не смогли?—спросил Руслан.

—И я не смог,—признался Дронго.—Не смог вовремя подсуетиться, проявить немного лицедейства, забыть о совести. Вот поэтому я стал экспертом по вопросам преступности и вынужден летать по всему миру, занимаясь очень нелегким делом. Иногда мне приходится терпеть хамство моих заказчиков, но чаще я таких  откровенно посылаю подальше. Иногда мне приходится вести такие трудные разговоры, как сегодня с твоей мамой и сейчас с тобой. Ты должен меня понять, Руслан, я стараюсь говорить с тобой предельно откровенно.

—Что сделал мой отец? Почему его посадили в тюрьму? Вы говорили про налоги? Значит, вы меня обманули? Он убил человека? Или несколько человек?

—Слишком много вопросов,—прервал своего собеседника Дронго.—Но кое-что я тебе сейчас объясню. Твоего отца действительно арестовали в другой стране, это правда, ведь Россия сейчас  для Украины—другая страна. Твоего отца действительно посадили в тюрьму. В данный момент он находится в больнице, но врачи обещают, что через пару дней с ним все будет в порядке. Про убийство я намеренно не стал говорить, чтобы не пугать раньше времени. Его действительно обвиняют в убийстве, но это пока только мнение следователей.

—Значит, он не виновен и его отпустят?

—Чтобы этого добиться, я и приехал сюда, хотел узнать от твоей мамы некоторые подробности его жизни. Но ты сам слышал, как они ругались с бабушкой вместо того, чтобы ответить на все мои вопросы.

—Слышал,—ответил мальчик. Внезапно он перестал жевать и положил остатки второго бутерброда на стол.—Вы говорили про несколько убийств,—неожиданно вспомнил Руслан.—Папу обвиняют в том, что он убил несколько человек?

Дронго подумал, что никогда не попадал в худшее положение. Но ответил честно:

—Там не одно обвинение, а несколько. Поэтому мы так и стараемся разобраться в этом трудном деле.

—Почему не спрашивают у самого отца? Ведь он не мог никого убить!

—У него спрашивали,—ответил Дронго,—но пока следователи не верят его словам.—Он не смог сказать мальчику, что отец подписал все протоколы  допросов и признался сразу в трех убийствах.

—Он к нам вернется?—спросил Руслан.

—Не знаю,—выдохнул Дронго.—Но отец тебя очень любит. В этом я убежден.

—Почему тогда он развелся     с мамой и уехал от нас?

—Не знаю.Человеческие поступки не всегда поддаются логическому объяснению. Иногда двое взрослых  просто устают друг от друга. В идеале было бы хорошо, чтобы они помнили о своих детях, н отак бывает не всегда. По всему миру чуть ли не каждый второй брак заканчивается разводом, в этом нет ничего необычного. Понимаю, как тебе больно, но ты должен признать, что мать с отцом имели право сами решать, как им жить...

—Он не хотел разводиться,—перебил его Руслан,—я слышал, они с мамой часто об этом ночью спорили. Она из-за бабушки так сделала. И из-за нашей старой квартиры.

—Какой квартиры?

—В Воронеже. Мама его все время ругала за пропавшие деньги, говорила, что отца облапошили. И бабушка ругалась.А он уходил на лестницу курить и хлопал дверью. А потом они развелись...

—Это их право—право самостоятельного выбора,—мрачно напомнил Дронго. Он впервые в жизни подумал о том, как Джил объясняет сыну постоянное отсутствие отца в Италии. И не нашел вразумительного ответа. Дети хотят иметь нормальную семью. Им больно чувствовать себя ущемленными, и потому так трудно смириться с решением родителей расстаться.

—Можно мне поехать с вами к отцу?—спросил Руслан.—Если даже он в тюрьме, там же разрешают свидания. Я бы ему сказал, как он нам нужен. Я так хочу, чтобы он вернулся!

Дронго вспомнил отсутствующий взгляд лежавшего на больничной койке человека. Если Руслан увидит отца в таком состоянии, это будет шоком для обоих. И для отца, не готового предстать в таком состоянии перед сыном. И для сына, не готового увидеть отца в тюремной больнице с проломленной головой.

—Меня в классе дразнят,—неожиданно признался Руслан,—говорят, что я безотцовщина, что отец меня бросил.

Дронго давно заметил свежую ссадину на подбородке мальчика. Руслан доказывал свою правоту с помощью кулаков и, видно, не всегда успешно. Дронго с болью представил себе, как тяжело мальчику в классе. Ведь он, ко всему прочему, совсем не похож на местных, это тоже вполне может быть поводом для столкновений.

—У тебя есть отец,—твердо сказал Дронго,—он тебя любит и всчегда помнит о тебе.

—Почему он нам не звонит?

—Из тюрьмы нельзя звонить. Это не курорт.

—Когда он к нам приедит?

—Я не знаю. Я мог бы тебе соврать, но не хочу этого делать. Честнее будет, если я скажу, что действительно не знаю, когда это произойдет.

—Он действительно убил троих человек?

—Тоже не знаю. Его дело будет рассматриваться в суде, посмотрим, что решит суд.

Мальчик замолчал. Он сидел, опустив голову, и глядел на свои кроссовки. Дронго почувствовал, что у него ноет сердце.

"Не умею быть равнодушным к чужому горю,—со злостью подумал он.—Нужно было давно научиться не реагировать на подобные сцены. Но я не могу. Не могу спокойно смотреть на этого мальчика, отец которого, может быть, никогда не вернется к нему. Не могу спокойно думать о девочке, задушенной неизвестным убийцей. Не могу с профессиональным спокойствием копаться в этих человеческих страстях, в этой крови, в этой ненависти! Не могу!"

 —Вы возьмете меня с собой?—спросил Руслан, подняв на него молящие глаза.

—Нет,—безжалостно сказал Дронго.—Твоя мама этого не допустит. И твой отей не захочет, чтобы я привез тебя на судебный процесс. Представь, как ему будет тяжело встретиться там с тобой.

—Понимаю,—сказал Руслан.—Но я так хочу его повидать!

Он не договорил, когда раздался громкий требовательный стук в дверь. Руслан вздрогнул, Дронго нахмурился. В дверь продолжали стучать, дополнив стук требованиями немедленно открыть. Слышались гневные голоса, мужской и женский. Дронго посмотрел на своего гостя и поднялся, чтобы открыть дверь.

 

Глава двенадцатая

Он едва успел отпереть дверь, как в комнату ворвались трое—толкнувший дверь Николай Бондаренко, следом за ним—его сестра и дежурная по этажу.

—В чем дело?—Дронго говорил подчеркнуто спокойно.

—Отдайте мальчика!—закричала Лена. Очевидно, последние события сказались на ее психическом состоянии, она явно не владела собой.—Куда вы его дели?!—Она обращалась к Дронго, не замечая сидевшего за столом сына.

—Успокойся,—сказал ее брат, увидевший племянника, который поднялся и кинулся к матери.

—Мама, зачем ты кричишь?—спросил он.—Я сам позвонил ему и сам сюда приехал, чтобы поговорить об отце.

—Да, ты все решил сам, ты ведь у нас уже взрослый.—Николай недобро улыбнулся.

Дежурная, поняв, что ничего страшного не случилось, чертыхнулась.

—Прибежали и кричат,—гневно заявила она,—а сами не знают, чего кричат. Никто у вас сына не крал. Вот он, ваш мальчик. А вы сразу—в милицию звонить. За детьми следить нужно. Извините, гражданин,—последние слова адресовались Дронго. Дежурная вышла из номера, подчеркнуто аккуратно прихлопнув за собой дверь.

—Зачем ты сюда приехал?—спросила у сына Лена.—Что он тебе сказал? Он все врет. НЕ верь, твой отец очень хороший человек...

—Я так и сказал мальчику.—Терпение Дронго лопнуло.—Сначала хоть узнайте, о чем мы говорили, а потом начинайте обвинять. И не смейте орать! Я не сказал Руслану ничего плохого о его отце.

—Зачем ты его сюда привез?—зло спросил Николай.

—Он сам приехал,—устало сказал Дронго. Махнув рукой на своих гостей, он уселся на кровать, не желая больше разговаривать ни с братом, ни с его сестрой.

—Он тебе ничего плохого не сделал?—спросила Руслана мать, ощупывая сына, как будто опасаясь, что Дронго мог переломать ему кости.

—Что ты такое говоришь, мама!—Мальчик вырвался из ее рук.—Он приехал в Киев, чтобы встретиться с нами. Его просил отец...

—Это он тебе наплел,—вмешался Николай.—Твой отец в тюрьме, сидит там за убийство...

—Не смей говорить так о моем папе!—вспыхнул ребенок и бросился на своего дядю. Тот выставил вперед кулак, и мальчик мог наткнуться на эту тяжелую руку, если бы Дронго не перехватил его.

—Давайте договоримся,—твердо сказал Дронго.—В моем присутствии детей не бить! Даже если вы его собственный дядя. А ты, Руслан, сядь и успокойся, не обращай внимания на слова этого идиота.

—Ты кого назвал идиотом?—разозлился Николай.

—Уймись,—неожиданно потребовала его сестра,—хватит себя показывать мужчиной перед мальчиком. Сядь и помолчи.

Лена обладала очевидным влиянием на брата—тот, недовольно что-то пробурчав, уселся на стул и замолчал.

—Что вы хотите?—спросила Лена, обращаясь к Дронго.—Зачем вам понадобился мой мальчик? Зачем вы вообще объявились в Киеве?

—Ваш муж, пусть бывший, попал в страшную беду. Я приехал сюда, чтобы попытаться помочь ему, в конце концов, он отец вашего сына. А ваша мать присылает ко мне вашего брата с предложением взять деньги и уехать, чтобы не встречаться с вами.

Лена метнула грозный взгляд на брата. Тот сразу закричал:

—Он врет, он все врет! Мама ничего такого не говорила!

—Заткнись, посоветовала ему сестра,—лучше тебе больше ничего не говорить. У меня страшно разболелась голова,—объяснила Лена,—я приняла снотворное, надеясь, что, поспав, я приду в себя. А потом меня разбудила мать с криком, что исчез Руслан. Я нашла в его комнате бумагу с вашим телефоном и поняла, что он поехал к вам. Мы звонили сюда, но нам никто не отвечал.

Я спустился вниз, ждал, когда приедет ваш мальчик,—пояснил Дронго.—Я послал за ним такси, чтобы он не приезжал на автобусе в такое позднее время. Поверьте, я бы не стал с ним разговаривать, если бы он так не настаивал.

—Вы послали за ним  машину?—удивилась Лена . Если человек так заботливо отнесся к ребенку, он не может быть настолько плохим, как о нем говорят мать и брат.—Ну хорошо, а со мной о чем вы хотели поговорить?

—Мне нужно задать вам несколько вопросов. Это очень важно.

—Спрашивайте,—разрешила она.

—Не здесь,—сказал Дронго,—давайте спустимся    в холл и поговорим там. Только с одним условием: мальчик останется здесь, а ваш брат отправится ждать на улицу.

Посмотрев на сестру, Николай понял, что она поддержит любое предложение этого типа. Ни слова не говоря, он вышел из комнаты, резко хлопнув дверью. Руслан улыбнулся.

—Я лучше сам выйду,—предложил он,—а вы тут поговорите. Посижу в коридоре.

Он поднялся и вышел из номера. Лена устало опустилась на его место.

—Зачем вы здесь? —спросила она.—Приехали и разворошили наше прошлое. Когда три года назад мы с Омаром развелись, я хотела начать все заново. Но у меня не получилось. Думала, что смогу быстро его забыть. Сейчас я понимаю, что все это было так глупо с моей стороны. И жестоко—я ведь оставила его в тот момент, когда он больше всего нуждался в моей помощи. В моей поддержке...

—Мы часто не можем предугадать, чем обернуться наши поступки в будущем,—заметил Дронго.—Хотя, по большому счету, каждый человек это всего лишь цепь его поступков.

—Наверное,—согласилась она.—Не знаю, как все так получилось. Когда Омар приехал в Воронеж, в него влюбились чуть ли не все наши девушки. Потом узнали, что он закончил институт с красным дипломом и мог остаться в Москве, но ради того, чтобы внедрить свои разработки, выбрал конструкторское бюро на Воронежском авиационном заводе. Его так ценили товарищи, он считался самым перспективным сотрудником, поступил в аспирантуру.

—Вы познакомились с ним в Воронеже?

—Да. Я тоже оказалась там по распределению. Только я училась в Киеве, а он в Москве. Я была инженером на производстве, а он работал в конструкторском бюро... Но вам, наверное, неинтересно все это слушать.

Как раз наоборот. Я приехал сюда, чтобы выслушать историю его жизни.

Когда мы в первый раз увидели друг друга, это было...как удар. Мы потом признались друг другу, что ничего подобного раньше не испытывали. Мы были так молоды! У вас нет аспирина, опять голова разболелась.

—Да,—сказал Дронго,—я сейчас найду лекарство.—Он достал из чемодана упаковку растворимого аспирина, налил полстакана воды, бросил туда таблетку. Подождал, пока она растворится, протянул стакан женщине. Лена благодарно кивнула и выпила залпом.

—О чем я говорила?...Ах,да! Мы поженились в восемьдесят восьмом. Жизнь рисовалась нам в самых радужных красках. Все говорили, что диссертация Омара будет признана докторской, а не кандидатской. Представляете?  Он к тому же решил вместе с друзьями открыть небольшой кооператив, чтобы разрабатывать программы для компьютеров. Они были тогда такие громоздкие, в них еще мало кто разбирался. У нас родился Руслан, мы записались в жилищный кооператив, купили машину...

Она обхватила руками голову и закрыла глаза. Дронго молчал, боясь нарушить ее откровенную исповедь.

—Мы даже не понимали, что происходит вокруг. В девяностом вдруг объявили, что меняют деньги. Омару как раз выплатили деньги за большую компьютерную программу, причем в крупных купюрах. Вы, может, помните этот "павловский " обмен? Омар ездил по знакомым и друзьям, уговаривал их взять часть денег для обмена, меняли ведь только определенные суммы. Некоторые соглашались, другие хотели за это получить свой процент. Разные попадаются люди. Вот в таких ситуациях начинаешь понимать, кто и что из себя представляет.

Она убрала руки, открыла глаза, поправила волосы—женщина приходила в себя.

—Потом началась инфляция, скоро деньги уже ничего не стоили. Но мы чуть раньше успели сделать взнос, так что кооперативную квартиру получили. Знаете, как мы радовались. Весь город собрали на новоселье. Это был последний кооперативный дом для сотрудников авиапрома, который построили в Воронеже. Августовские события девяносто первого не обошли нас стороной.

Омар не был коммунистом, он даже на многие комсомольские собрания не ходил, считая, что все это глупости и потеря времени. Но когда в девяностом объявили о суверенитете России, он был первым, кто высмеял эту декларацию. При всех, не стесняясь. От чего свободна Россия, спрашивал Омар. От самой себя? Странно, что он понимал такие   вещи, а депутаты, собравшиеся в Москве, не понимали. Вот когда у него и случились первые неприятности. Руководителем их конструкторской группы был этакий записной демократ. Он обвинил Омара во всех грехах, назвал его прихлебателем красно-коричневых. А Омар за это при всех дал ему по физиономии.

Лена тяжело вдохнула. Воспоминания давались ей нелегко.

—Потом этот поборник демократии прошел в депутаты. Его часто показывали по телевизору. Он на митинги ходил, все твердил о народе, о новой жизни. В девяносто шестом его даже избрали вице-губернатором. А в прошлом году, как я слышала, посадили. Говорят, что это был самый коррумпированный в истории области руководитель.

В девяносто первом начались проблемы. Многих начали увольнять. Омар перешел работать на завод. Зарплату месяцами не платили. Я была тогда беременной. В марте девяносто второго Омар ушел с завода, решил, что его кооператив сможет нас прокормить. Но деньги тогда все больше обесценивались, цены непомерно росли. Было очень тяжело... Вы не курите?—вдруг спросила Лена.

—Нет,—ответил Дронго.

—Жаль,—коротко заметила она и вернулась к своему грустному повествованию.—У меня тогда случился выкидыш. Мы никому об этом не говорили, даже его сестре. На нервной почве. Нам нужно было доплатить за квартиру. Ценына все росли, и построившая дом подрядная организация требовала оплаты в новых ценах. Омар брался за любую работу. В девяносто четвертом он даже решил поехать с группой таких же бедолаг за кожей в Турцию, но покупка сорвалась. В девяносто пятом они снова поехали и привезли какую-то некачественную кожу. А потом несколько лет ее продавали, себе в убыток.

Она машинально открыла сумочку, словно надеялась найти в   ней сигареты, затем закрыла ее и невесело улыбнулась.

—Мать от меня сигареты прячет. Говорит, что много курю. В общем, мы как-то пытались продержаться. Аспирантуру Омар бросил, не до этого было. И потом, летом девяносто восьмого, позвонил мой брат и предложил Омару снова поехать в Турцию, за новой партией кожи. Коля все сделал правильно, сам выбрал кожу, сам договорился. Мы взяли в банке кредит на двадцать тысяч долларов под залог нашей квартиры. Деньги получили в рублях. Омар снова поехал и действительно купил хорошую кожу. Я надеялась, что теперь  мы сможем как-то подняться. Но если не везет, то уже не везет до конца. Когда Омар вернулся, объявили дефолт. Помните, что творилось в августе девяносто восьмого ? Я все время думаю о тех людях, которые так легко сыграли на человеческих судьбах. О молодом премьер-министре, о его заместителях. Неужели они не понимали, что делают с людьми? С миллионами простых людей?

Дронго молчал. Да. история этой семьи—наглядная иллюстрация к истории всей страны.

—Я когда вижу этого самоуверенного молодого человека, который был тогда нашим премьером, выключаю телевизор,—призналась Лена.—Хорошо, что здесь, на Украине, его почти не показывают. Ну так вот, за одну ночь доллар подскочил во много раз, и никакая прибыль не могла даже покрыть наши убытки, не говоря уже о выплате банковского кредита...У вас правда нет сигареты?

—Нет.

—Может, у вас есть что-нибудь выпить?

—После аспирина лучше не пить,— мягко заметил Дронго,—тем более что вы сегодня еще принимали и снотворное.

—Верно. Мы тогда решили продать квартиру. Машину мы, конечно, сразу продали, но пришлось продавать и квартиру. Сняли временное жилье в другом районе, решили перебираться в Киев. Но Омар все настаивал, что лучше   переехать в Москву.Он взял деньги и поехал в Москву. Там у него друзья были, Толя Потребеев и Витя Толкачев. Хорошие такие ребята. Только Омару опять не повезло. Он нарвался на каких-то проходимцев, ему продали квартиру, которая уже числилась за другими людьми. Он отдал деньги —и все потерял...

Лена снова закрыла глаза. Она помолчала, будто собиралась с мыслями, потом открыла глаза и взглянула на Дронго.

—Вот тогда я и решила: все, хватит! Сейчас я понимаю, что не должна была так себя вести. Нужно было еще немного потерпеть, немного подождать. Но у меня уже не осталось никаких сил. К тому же мне казалось, что Омар виноват, незачем было так настаивать на Москве. Ведь мои родные звали нас в Киев. Вот я, взяв Руслана, и уехала сюда.

Омар неоднократно приезжал, мы пробовали помириться, но ничего не получалось. Мама все время попрекала меня таким мужем, ставила в пример Николая. Мне было обидно, я ведь выходила замуж за такого перспективного парня. А оказалось, что он ничего не умеет, ничего не может. Даже семью нормально обеспечить не мог. В общем, мы решили развестись. Омар был сначала против, но потом согласился. Мы развелись, я осталась в Киеве, а он уехал в Москву. Потом он несколько раз приезжал в нам, говорил, что все устроит. И снова уезжал.

В последний свой приезд он был каким-то потерянным, жалким. Я его таким никогда не видела. Даже говорить нормально не мог. И я его прогнала, сказала, чтобы он уезжал и не смел здесь больше появляться. Он еще что-то говорил о неприятностях, я ответила, что это его проблемы и они нас больше не касаются.

Потом в Киев приехал Толик и рассказал, что Омара арестовали. Просил меня не беспокоиться, говорил, мол, это все недоразумение. И я тогда решила, что мне не нужно никуда ехать. Вот так у нас все получилось. А что, Омар действительно убил несколько человек?

— Его в этом обвиняют, — кивнул Дронго. — Вы не помните, у него был такой знакомый Петр Ковальчук?

— Нет, впервые слышу это имя.

— В Ростове у него были друзья?

— Не было, — ответила женщина. — Это абсолютно точно.

— Но его сестра Фатима говорит, что в последнее время он несколько раз ездил в Ростов.

— В последнее время я с ним не жила, — напомнила Лена, — может, у него и появились там знакомые. Об этом я не знаю.

— Вы видели когда-нибудь у него пистолет? Он умел стрелять?

— Не знаю точно, но кажется, не умел. И пистолета у нас никогда не было. Скажите, что с ним будет?

— Если мы не сможем ему помочь, Омара могут приговорить к пожизненному заключению, — безжалостно ответил Дронго. — За убийство целой семьи. И люди его не простят. Я хочу, чтобы вы знали. Омара в тюрьме дважды избивали до полусмерти другие заключенные. И еще — он хотел покончить с собой.

Она вскрикнула. Закрыла дрожащей рукой рот.

— Что мне делать? Чем я могу помочь?

— Отправляйтесь в Ростов, — предложил Дронго, — в понедельник я буду там. Нужно, чтобы он увидел вас в зале суда, чтобы почувствовал себя не таким одиноким. Может, тогда он расскажет нам правду, сообщит, почему и зачем оказался в той злополучной квартире.

— Но он сам просил нас не приезжать. И Толик Потребеев не советовал. И вы сами говорили…

— Говорил, пока не услышал историю вашей жизни. Поезжайте в Ростов, Лена. Вам ничего не грозит. Разве что вызовут как свидетеля. Впрочем, я сам попрошу адвоката пригласить вас в качестве свидетеля, вы расскажете суду все, что сегодня мне сказали. Историю вашей жизни. Больше от вас ничего не требуется, только рассказать — и все.

— Вы думаете, я могу ему помочь? — спросила Лена.

— Вы должны это сделать и ради него, и ради своего сына. Ради себя самой, наконец, не знаю, чем закончится судебный процесс, не знаю, сумеем ли мы спасти вашего бывшего мужа. Но одно я знаю точно: ни вы, ни сын не сможете спокойно жить с сознаем, что Омар приговорен к пожизненному сроку заключения. В этом я убежден. Она задумалась. Дронго увидел слезы на глазах.

— Руслан любит отца, — напомнил он. — приехал ко мне, чтобы узнать о нем побольше. Мальчик в том возрасте, когда особенно остро чувствуешь любую фальшь. Не обманывайте его ожиданий.

— Не знаю, что мне делать, — призналась Лена.

— У вас есть завтрашний день, — заметил Дронго. — Подумайте. И решите для себя, как вы хотите жить. Даже если вы никогда больше не увидите Омара, вы обязаны сделать все возможное для его спасения. Хотя бы ради своего сына.

— Да, вы правы. — Она прикоснулась к виску. — Господи, как у меня болит голова!

— Идемте, я вас провожу, — предложил Дронго. Она поднялась, пошатнулась. — Обопритесь о мою руку.

Она поднялась, пошатнулась.

— Вы хотели меня о чем-то спросить, — вспомнила Лена.

— Вы рассказали мне все, что я хотел узнать. Пойдемте, наверное, ваш брат уже заждался.

Они вышли из номера. Сидевший на полу Руслан поднял голову, взглянул на мать, на Дронго. В его глазах была надежда.

— Руслан! — Мать слабо улыбнулась. Мальчик подскочил к ней и помог дойти до лифта. Они спустились вниз. В холле сидел Николай. Его раздражение уже прошло, он весело перемигивался с двумя оказавшимися в холле проститутками.

Увидев сестру с племянником, он поднялся.

— Уже поговорили? — беззлобно спросил он. У ограниченных людей чувства бывают столь же примитивными, как и они сами.

— Отвезите их домой, — сказал Дронго. — Я договорился, что такси вернется за Русланом, машина должна быть на месте.

И постарайтесь не тревожить сестру упреками и нравоучениями, хотя бы некоторое время. Ей и так тяжело. Он посадил Лену в салон автомобиля, Николай сел рядом с шофером, Руслан — около матери. Перед тем как сесть в машину, мальчик взглянул на Дронго. Тот протянул Руслану руку; и рукопожатие было сильным, по-настоящему мужским. когда машина отъехала, Дронго вернулся в холл, подошел к портье.

— Могу я заказать на завтра авиабилет до Москвы? — спросил он.

— На завтра, — усомнилась женщина, — билетов может не быть.

Пусть посмотрят по бизнес-классу, — попросил Дронго, — там могли и остаться незанятые места.

— Сейчас позвоню в Аэрофлот, — портье улыбнулась. Она набрала номер и о чем-то поговорила по-украински. Затем обратился к Дронго: — Есть билет на утренний рейс. В шесть пятьдесят. Заказывать?

— Да, — согласился Дронго, взглянув на часы. Выспаться опять не придется.

Он поблагодарил женщину, пошел к себе в номер. "Надеюсь, Лена примет верное решение", — думал Дронго, вспоминая свой разговор с женой — точнее, с бывшей женой — Омара Нагиева.

 

Глава тринадцатая

Самолет приземлился в Домодедове в половине десятого — сказывалась разница в один час между московским и киевским временем. Предупрежденный по телефону водитель ждал Дронго на стоянке перед аэровокзалом.

Всю дорогу Дронго просидел молча. Он поднялся к себе в квартиру, открыл окна, чтобы проветрить помещение, принял горячий душ и только затем позвонил Потребееву. На часах было уже около одиннадцати.

— Доброе утро, — начал Дронго. — Я звонил вам вчера, мы говорили о встрече.

— Я помню, — мрачно ответил Потребееву

— Где мы можем увидеться? В какой гостинице вы остановились?

Я — у себя дома, — ответил Дронго. — увидеться мы можем в любом удобном вас месте.

— Первый раз в жизни слышу о помощнике провинциального адвоката, у которого есть собственная квартира в Москве. — Потребеев рассмеялся. — Ладно, давайте встретимся где-нибудь центре. Пушкинская площадь вас устроит?

— Конечно. — Тогда в кафе слева от комплекса "Известий". Через час. Договорились? Да, спасибо. Дронго тут же набрал второй номер. Ему долго не отвечали. Затем раздался недовольный, сонный голос:

— Вас слушают. Кто говорит?

— Извините, что беспокою вас в воскресенье, — сказал Дронго, — но мне срочно нужен господин Толкачев.

Зураб, это ты? Кончай шутить, в одиннадцать утра я к этому не расположен.

— Нет, это не Зураб, — ответил Дронго. — Я приехал из Ростова по поручению Омаpa. Мне нужно с вами встретиться и поговорить.

— По поручению Омара? — Толкачев сразу проснулся. — Да-да, конечно. Как он там?

— Плохо. Так я могу с вами увидеться?

— Разумеется. Вы с ним сидели вместе? Или вы… кто?

"Почему он так испугался?" — подумал Дронго и повторил:

— Мне необходимо с вами увидеться.

— Хорошо. Куда мне приехать?

— На Пушкинскую площадь. В кафе, слева от комплекса "Известий". В час дня, — Дронго подумал, что на разговор с Потребеевым ему одного часа хватит.

— Обязательно приеду. Скажите, его уже… уже осудили?

— Нет. Поэтому я и приехал.

— Понимаю. Но я ничего не знал о том, что он собирается делать. Вы меня слышите: я ничего не знал.

"Чего он не знал?" — не понял Дронго. — Я буду вас ждать, — сказал он и положил трубку.

"Толкачев так испугался, словно причастен к преступлению. Может быть, поэтому его друг Потребеев просил Лену Бондаренко не приезжать в Ростов? Да, не зря я приехал в Москву, именно тут предстоит разобраться, что произошло в Ростове". Дронго еще раз взглянул на часы — пора было отправляться на встречу с Потребеевым.

Кажется, Фатима говорила, что они дружили еще с институтских времен. Интересно встретить бывших друзей Нагиева. Что ни расскажут о нем? Сестра может быть пристрастной, она любит Омара. Жена же может оказаться не совсем объективной. К тому же однокашники иногда лучше знают человека, чем его близкие. Сказываются долгие годы, проведенные вместе, общие интересы, общие знакомые.

В полдень он уже сидел в кафе, ожидая Потребеева. Он никогда перед первой встречей не спрашивал своих будущих собеседников, как они выглядят. Словно обладал некой внутренней способностью чувствовать человека и безошибочно узнать того, кто ему нужен. Странно, что ни Потребеев, ни Толкачев тоже не спросили, как он выглядит.

Он увидел мужчину, который, войдя в кафе, оглядывался, явно выискивая кого-то. Дронго присмотрелся: лет сорока — сока пяти, высокого роста, красивые густыe каштановые волосы. Дронго сидел спокойно, словно зная, что этот человек не имеет к нему никакого отношения. И действительно — в глубине зала неожиданно поднялась рука, и какая-то девушка призывно помахала вошедшему.

"Нет, интуиция тут ни при чем, — подумал Дронго. — Это не мое подсознание, это мое знание. Я ведь точно знаю, что Потребееву должно быть тридцать семь лет или около того, раз он учился с Омаром в одной группе. Именно знания и жизненный опыт помогают мне определить того, кто мне нужен".

В помещение вошел еще один человек. Ему было лет сорок. Рыжие редкие волосы, большая лысина, одутловатое лицо, крупный нос, слегка выпученные глаза. Одет в светлые брюки и легкую куртку Он осматривался — явно в поисках нужного ему человека. Дронго поднялся ему навстречу.

— Вы Анатолий Потребеев? — уточнил Дронго, нисколько, впрочем, не сомневаясь в ответе.

— Да, — кивнул тот. — А вы — тот самый господин Дранко? Я правильно называю вас?

— Меня обычно называют Дронго, пройдемте за мой столик. И извините меня, что вытащил вас из дома в воскресение.

— Ничего, — вздохнул Потребеев, — ради Омара я готов потерпеть.

Они сели за столик. Потребеев попросил принести ему кофе, Дронго заказал чай.

Вы действительно помощник ростового адвоката? — В голосе Потребеева слышалось некоторое сомнение.

— У меня есть бумага из юридической консультации на этот счет, — сообщил Дронго и достал документ. Потребеев взял бумагу, внимательно прочел и вернул ее Дронго.

Здесь сказано, что вы являетесь помощником Голикова только во время судебного процесса над Омаром Нагиевым. Значит, обычно вы работаете не адвокатом?

— Да, обычно я работаю экспертом по вопросам преступности, — объяснил Дронго.

— Тогда понятно. Думаете, что Омар виновен?

Не думаю. Полагаю, что и вы так не думаете, если приезжали к его бывшей супруге и просили ее не посещать Ростов, Я могу узнать почему?

— Уже успели доложить, — Потребеев поморщился. — Меня Омар просил, чтобы я уговорил ее не появляться в Ростове.

— Как он объяснил вам свою просьбу?

— Думаю, вы сами все понимаете. Ему не хотелось, чтобы жена и сын узнали об этом страшном процессе. Омар приехал ко мне в Москву несколько месяцев назад и сообщил, что убил несколько человек. Он был не в себе, на все мои вопросы отвечал, что должен пойти с добровольным признанием. Я его успокаивал, как мог, но безуспешно. Он умолял поехать в Киев и попросить жену не приезжать в Ростов. Я ему пообещал.

— Почему именно в Ростов. Он был уверен, что его будут судить именно там?

— Да, он называл Ростов. О сути дела он не рассказывал и на мои расспросы не отвечал.

— Почему?

— Сказал, что не хочет меня подставлять. Если я узнаю о преступлении, то по закону обязан о нем сообщить. А ему не хотелось делать из меня виновного. Или стукача. Не знаю, что лучше.

— Вы с ним близко дружили?

— Да. Мы жили с ним в одной комнате общежития, целых пять лет. Были как братья. Знаете, как обычно дружат ребята в общежитии? У нас все было общее — рубашка, костюмы, галстуки. И стипендии тоже. Это были, наверное, лучшие наши годы, — Потребеев вздохнул.

— Омар хорошо учился?

— Лучше всех на курсе. Ему даже предлагали остаться в аспирантуре, но он решил поехать в Воронеж, чтобы попробовать свои идеи на реальном производстве. Он мог стать выдающимся конструктором. Как Туполев или Ильюшин. А вместо этого стал… — Потребеев махнул рукой, официантка принесла им чашку кофе и чашку чая.

— Он ведь собирался защищать диссертацию? — уточнил Дронго.

— Омар поступил в заочную аспирантуру, но потом ее оставил. Вы же помните, у нас творилось в начале девяностых. Тогдa было не до защиты. Из конструкторского бюро он ушел в цех, а потом вообще остался без работы. Куда только он ни тыкался — ничего не получалось. Тогда он решил заняться коммерцией. Один раз его обманули, а во второй раз помешал дефолт. Он тогда чуть на стену не лез. У меня тоже были большие проблемы, и я ему ничем не мог помочь. Потом я узнал, что они даже продали свою квартиру. И развелись.

Лена была очень хорошая девчонка, но когда постоянно твердят, что твой муж неудачник, поневоле станешь звереть от безысходности. И мамаша ее, и братец плохо действовали на Лену. Все время внушали, что Омар пустое место и ни на что не годится. Так она Омару и говорила. Один раз даже при мне. Представляете, каково было ему это слышать? Он ведь мужик гордый, как все кавказцы. Как он это выносил, не представляю. Наверное, очень Лену любил и сына своего, вот и терпел. А потом они развелись.

Потребеев отпил кофе и продолжил.

— Считается, что все кавказцы — торгаши, — сказал он, — у всех есть склонность к коммерции. Но Омар не был таким. Он прекрасно учился в школе, особенно ему нравились физика, математика, химия. Не знаю, что он вам говорил, но школу он закончил с золотой медалью, а институт — с красным дипломом. Коммерсант из него не получился, он готовил себя совсем к другой роли.

— Вы не знаете, что у него произошло в Москве?

— Конечно, знаю. Он связался с одной риэлторской фирмой, которая его кинула. Омар хотел купить квартиру в Москве, чтобы перевезти сюда жену и сына. Но у него денег не хватало, и все друзья добавляли, чтобы он набрал нужную сумму. Это и понятно: даже самая хорошая квартира в Воронеже не стоит столько, сколько мало-мальски приличная в Москве. Пусть и после дефолта, тогда цены на квартиры некоторое время были не слишком высоки, Омар на многое не претендовал, хотел купить обычную двушку. Но его кинули по-черному. Просто забрали деньги и подставили уже занятую квартиру. Как он потом бегал, чтобы их найти! Ничего не получилось, деньги пропали и никакой квартиры он не получил. Да еще остался должен кучу денег своим знакомым. Вот тогда Лена решила его бросить. Я ее понимаю, но простить все равно не могу. Не должна былa она так поступать.

— Вы же сами говорите, что на нее давили родные, — напомнил Дронго. — А как называлось агентство, в котором пропали, деньги Омара?

— Кажется, "Синяя звезда". Или "Синее море"? В общем, что-то синее, не помню точно. Их контора на Остоженке находилась. Омар все время туда ездил. Один раз даже мебель там разломал, и его в милицию сдали. Он тогда первый раз в жизни в милицию попал. А они его даже за человека не считали. Извините, что так говорю. У нас ведь считается, что обмануть черного — похвально, пусть, мол, не едут к нам. Он и в прокуратуру заявление подавал, но там над ним только посмеялись.

— Когда вы с Омаром в последний раз виделись, он что-нибудь еще говорил?

— Нет, ничего. Он был очень странный, руки дрожали, весь не в себе. Потерянный какой-то. Приехал ко мне на дачу рано утром и попросил машину. Сказал, что должен поехать в Балашиху. Искал каких-то Прокоповичей. Я видел, в каком он состоянии, и решил сам его отвезти. Привез, Омар вошел в дом, пробыл там несколько минут. Потом я увидел, как он выходит. Белого цвета был, словно его краской вымазали. Сел в машину и заплакал. А потом попросил отвезти его в центр города. И всю дорогу твердил, чтобы я не забыл Лену. И чтобы поехал в Киев и предупредил ее о его неприятностях. Сказал, что сам разберется со своими проблемами. Взял с меня слово, что я в Ростов сам не поеду и Лену с Русланом не пущу. Я не понимал, при чем тут Ростов, но он твердил как заведенный, чтобы я дал ему слово. Я, конечно, пообещал. Потом мы попрощались. Я несколько дней не в себе был, не знал, что подумать.

— Потребеев допил кофе и поставил пустую чашку. Дронго пригубил свой уже остывший чай.

— Потом я замотался, — признался Потребеев. — Позвонил Фатиме где-то через месяц и узнал, что Омара арестовали. Я сразу собрался и поехал в Киев. Нашел Лену и сказал, что у Омара неприятности, но все образуется. Чтобы она не ехала в Ростов. По-моему, она и не собиралась. Выслушала молча, как-то отстранено, ничего даже не уточняла. И брат ее все время рядом был, какие-то колкости вставлял. В общем, я махнул на них рукой и уехал. Потом еще Фатиме звонил, но она мне говорила, что пока ничего нового ей неизвестно. Я только через своих друзей узнал, что Омара обвиняют в таком страшном преступлении. Я даже в Ростов ездил тайком, чтобы никто не узнал, ни его родные, ни мои. Но меня к Омару не пустили. Потом мне передали, что он сам не хочет меня видеть. Я его понимал, конечно, поэтому и вернулся в Москву ни с чем.

Дронго молчал. Перед ним все более отчетливо вставала история жизни Омара Нагиева, приведшая его в конце концов к такому трагическому финалу.

— Если я вас вызову, вы сможете приехать в Ростов на судебный процесс? — спросил он.

— Конечно, — с готовностью ответил Потребеев. — Вы знаете, я ведь Омару жизнью обязан. Я однажды со своей девушкой в баре был, и на нас четверо напали. Один из них был бывший хахаль моей девушки. Я еле отбился, мы выскочили на улицу, они за нами. Если бы не Омар, меня бы наверняка прирезали. Он тогда неожиданно появился, вмешался в драку. Ему сильно досталось, вся левая рука была порезана. Но он меня вытащил, я этого никогда не забуду и никогда его не предам. У кавказцев мужская дружба очень ценится, я в этом убедился, когда у него дома бывал, в Махачкале. Я не кавказец, но друга своего не предам. И если нужно будет, не только приеду, но и останусь в Ростове, чтобы всем рассказать, каким он парнем был. Не мог он превратиться в убийцу, не мог! Я в это не верю, не тот он человек.

— Там не только люди погибли, но и деньги пропали, — сообщил Дронго. — Следователь считает, что их взял Омар. Вы с ним в тот его приезд нигде не были? В ресторане там или в казино?

Нет, нигде. Он в дешевых кафешках обедал. И никогда в жизни в казино не ходил, я это точно знаю. Считал, что так проводить время могут только дебилы, у которых куча лишних денег.

— В наши нелегкие дни искренность и дружба ценятся больше, чем прежде, — вздохнул Дронго. — Спасибо вам, Анатолий, за ваш рассказ, вы мне очень помогли. Вот еще что: запишите мне адрес в Барвихе, куда вы с ним ездили. Можете вспомнить?

Конечно. — Потребеев достал небольшой блокнот и написал адрес.

Последний вопрос. — Дронго забрал листок. — Вы никогда не слышали такую фамилию — Ковальчук?

— Никогда, — пожал плечами Потребеев. Еще раз спасибо вам за все. Они встали. Дронго пожал руку Потребееву. Тот повернулся было, чтобы уйти, но остановился и сказал Дронго:

— Если вам что-то будет нужно, звоните мне, может, Омару нечем оплатить услуги адвокатов? Или ему нужны передачи? Не стесняйтесь, я всегда готов помочь.

— Не сомневаюсь, — ответил Дронго.

Когда Потребеев ушел, Дронго взглянул на часы. До появления Толкачева оставалось около пятнадцати минут. Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Омар был очень неплохим человеком, если у него есть такой друг, как Анатолий Потребеев.

"Моя профессия способна доставлять не только неприятности, но, не слишком часто, и некоторое удовлетворение", — подумал Дронго.

 

Глава четырнадцатая

На часах было уже двенадцать минут второго, когда в кафе наконец вошел невысокий мужчина в рыжей кожаной куртке, темных брюках и клетчатой кепке. Он оглянулся по сторонам и нерешительно направился к поднявшемуся в это время из-за стола человеку.

— Это вы мне звонили? — спросил вошедший.

— Нет, — удивился тот, — я никому не звонил.

— Это я вам звонил, — сказал Дронго, стоявший за спиной вошедшего. — Вы, очевидно, Толкачев?

— Да, — тот резко обернулся, — я Виталий Толкачев. С кем имею честь?

— Меня обычно называют Дронго, — начал он.

— Как? — Было видно, что Толкачев удивлен. — Вы тот самый знаменитый Дронго? Я думал, что вас не существует, читал, что это выдумка.

— В каком смысле? — не понял Дронго.

— Я живу на шоссе Энтузиастов, — пояснил Толкачев. — Там у нас есть кафе-бар "Дронго". Мне говорили, что он назван в честь легендарного сыщика.

— На самом деле Дронго — это птица, обитающая в Юго-Восточной Азии, — пояснил Дронго. — Она никого не боится и умеет имитировать голоса других птиц. В честь той бесстрашной птички меня иногда называют таким именем.

— Очень приятно, — церемонно поклонился Толкачев. Было заметно, что он нервничает.

Давайте присядем, — предложил Дронго. — Что вы будете пить?

Мне все равно. Воду, пиво, чай. Что дадут.

— Закажите сами, — усмехнулся Дронго, — здесь неплохой чай.

— Тогда мне чай, — кивнул Толкачев подошедшей официантке. Он снял свою кепку. У него была густая седина, он казался старше своих лет. — Вы хотели со мной встретиться, — отрывисто сказал он. — Я, конечно, понимаю, такое несчастье с Омаром. Мне известно.

— Откуда?

— Такие страшные убийства, разве их можно было скрыть? — Толкачев отвел глаза и, как показалось Дронго, лицемерно вздохнул.

— Давайте без лицемерия, — предложил его собеседник. — Когда я вам утром позвонил, вы, очевидно, спали. Но услышав, что я приехал по поручению Омара, сразу проснулись. Не знаю почему, но вы были явно встревожены таким известием. И еще: если человек слышал про Дронго, то он должен иметь некоторое отношение к криминальному миру или как минимум интересоваться этим миром. Наконец, сейчас вы сообщили, что знаете об убийствах в Ростове. Надеюсь, известия вы получаете от конкретных людей?

Толкачев тяжело вздохнул. Достал носовой платок и вытер лицо.

— Вы расследуете эти убийства? — поинтересовался он.

— Нет. Я пытаюсь помочь вашему другу Омару. Чтобы ему не дали максимума, из-за которого он рискует остаться в тюрьме на всю жизнь. Я приехал в качестве помощника его адвоката.

Это правда? — не поверил Толкачев.

Если вы знаете обо мне, то должны были слышать, что я стараюсь беречь свою репутацию. Я бы не стал вам так глупо врать и не стал бы с вами встречаться. Я действительно работаю в качестве помощника адвоката и взялся за это дело по просьбе Фатимы, сестры Омара.

— Понимаю, — вздохнул Толкачев. — Это так страшно…

Вы не ответили на мой вопрос. Откуда вы узнали о случившемся?

Брат моей жены работает в уголовном розыске. Он рассказал мне об убийстве. Я подозревал, что все может так закончиться.

Почему? — спросил Дронго.

— Его так кинули, — признался Толкачев, — у него отняли все, что было. Даже не знаю, что сам сделал бы на его месте. Он их несколько месяцев выслеживал. Потом они сбежали.

— Кто его кинул?

— Та риэлторская компания, которая продала ему уже занятую квартиру. Типичное для Москвы преступление.

— "Синее море"?

— Нет, она называлась "Синий горизонт". И реклама у них была весьма пошлая: вы покупаете у нас квартиру и сразу видите синий горизонт. В общем, мура какая-то.

— Он их нашел?

— Сначала да, потом нет. Он несколько раз к ним ездил, и они ему все время что-то обещали. Говорили, что неправильно были оформлены документы. Водили за нос, как у нас часто бывает. И конечно, не вернули ни копейки. Он один раз даже не выдержал, скандал там устроил. И его забрали в милицию. Получается, что если у человека деньги забрали, то он себя и защитить не сможет. Омар еще несколько раз ходил, пока ему окончательно не отказали. Тот, кто брал у него деньги, уехал, а он остался на бобах. В общем, они его крупно накололи.

— Фамилия того человека Ковальчук?

— Нет. Какая-то польская фамилия. Махровский или Мухлевский, точно не помню.

— Что было потом?

— Ничего не было. Что бывает с мужиком, когда его ограбят? Он остался без денег, вернулся к себе, а там с женой проблемы. Она, истеричка, все время его упрекала. Каждый день одно и то же. Вот он и не выдержал, они с Леной развелись, хотя мальчишку своего он очень любил.

— И все?

— Все, — неуверенно сказал Толкачев, отводя глаза.

Официантка поставила на их столик еще две чашки чая.

— Может, вы что-то забыли? — уточнил Дронго.

— Ничего я не забыл. Если вы его адвокат, то спрашивайте как адвокат. И не нужно на меня наезжать, — в сердцах произнес Толкачев. Он пригубил чай и пробормотал ругательство — чай был горячим.

— Неплохое знание языка криминального мира, — медленно сказал Дронго. — Кем вы работаете, господин Толкачев?

— В одной частной фирме, — снова отвел глаза собеседник, — это не имеет отрешения к нашему разговору.

— Имеет, — жестко ответил Дронго. — Где вы работаете?

— В охранной фирме, — выпалил Толкачев. — Вы что, думаете, все, кто закончил авиационный институт, должны работать в самолетостроении? Где они, наши предприятия? Остались в Ташкенте, Харькове, Киеве, Баку. Все распалось. Даже те, что в России остались, и на десятую часть своих мощностей не работают. Умер наш бывший авиапром. Нету его. Растаял, как сон…

— Хватит паясничать, — перебил его Дронго. — Откуда у вашего друга Омара появилось оружие?

Толкачев неприятно усмехнулся. Затем отодвинул чашку с чаем, снова достал носовой платок и вытер потное лицо:

— Так бы сразу и сказали. Он меня сдал? Все-таки рассказал обо мне?

— Он ничего не сказал, — ответил Дронго. — Но нетрудно было догадаться, что ему помогли с оружием. Он никогда не стрелял и никогда не носил пистолета. Связей с криминальным миром у него не было. Вы работаете в фирме, которая может иметь отношение к оружию; во всяком случае, Москва перенасыщена оружием, и в охранных фирмах здесь уже давно выдают не пугачи, а боевые пистолеты. Кроме того, ваши знания в криминальной сфере… Это вы ему поспособствовали?

— Вы действительно приехали как адвокат?

— Я приехал как помощник адвоката. Так это вы помогли ему достать пистолет?

— Да, — очень тихо произнес Толкачев, оглядываясь по сторонам, — он сам попросил меня об этом.

— И вы ему достали пистолет. Вы же понимали, что Омар в таком состоянии может оказаться неуправляемым.

— Я помогал своему другу, — возразил Толкачев. — И не читайте мне мораль, господин эксперт. Я сделал то, что должен был сделать. Если у вашего друга несчастье, то ты либо помогаете ему, либо начинаете философствовать. Я предпочел помочь.

— Что было потом?

— Ничего. Он взял пистолет и уехал, пытался его расспрашивать, но он отказался отвечать.

— И вы не стали настаивать.

— Не стал. И правильно сделал. Я помог своему другу.

— У вас своеобразное представление о помощи.

— Возможно. Он уехал, и мы с ним больше не виделись. Хотя нет, он потом один раз мне позвонил. Сказал, чтобы я не очень беспокоился.

— Вы не можете вспомнить точную фамилию человека, которого он искал? Того самого поляка?

— Не могу. Зачем мне ее помнить? Это агентство еще работает. Можно узнать у них. Представляете, сколько людей они накололи за эти годы? И никакой ответственности. Если вам продают ворованную машину, то получается, что, покупая ее, вы сами виноваты. А если квартира "нечистая", то опять все убытки несет покупатель.

— Нет, — возразил Дронго, — в этом году Конституционный суд России определил, что добросовестные покупатели имеют право на компенсацию. Или к ним переходят купленные квартиры.

— Это только в этом году, — вздохнул Толкачев, — а до этого у нас пятнадцать лет общего бардака было. Делай, что хочешь, накалывай, как умеешь, воруй, сколько сможешь. Вот все и обманывали, накалывали, воровали. Один Мавроди чего стоит. А Березовский? Впрочем, остальные тоже хороши. Вы наших олигархов знаете? Их же в музее показывать можно. Все дерзкие и пришибленные одновременно, трусливые и наглые. Все эти самые рогатые и самые известные люди в нашей Стране знают, что рано или поздно за ними придут. Вот такая смесь. А разбогатели они нa том, что отнимали деньги у таких, как я, таких, как Омар.

— Целая философия жизни, — усмехнулся Дронго.

— А вы не смейтесь. От меня тоже жена ушла. У меня своя фирма была, но я погорел, кинули меня на поставках товара. Продали большую партию спиртного с условием самовывоза. Тянули оформление документов до самого вечера. Это я потом понял, что они специально все так сделали, рассчитали по минутам. В договоре указано было, что я должен сам вывозить весь товар, двенадцать машин. Куда я их ночью повезу? У них склады были надежные, охраняемые, вот я и решил утром вывезти. А ночью склады сгорели. И оказалось, что таких дураков, как я, несколько человек набралось. Представляете, какие бабки они заколотили? Конечно, на складах там ничего не было, пустые бутылки горели, пустые ящики. Это мы все потом поняли. Я тогда сто сорок тысяч долларов потерял. За одну ночь. Вот вам и вся философия. Кто-то жирует, а кто-то теряет. Вы думаете, почему все люди так надеялись на эти банки, на эти пирамиды — "МММ", "Чару", "Тибет", разные там другие? Да потому, что видели, как воруют на самом верху. Вспомните первый состав правительства Гайдара. Какими они пришли? Мальчиками из институтов. А сейчас? Есть среди них просто зажиточные люди? Нет, все миллионерами стали. Люди это и видели, и каждый думал: почему они могут, а мне нельзя? И все стремились сделать деньги — побольше и побыстрее.

Толкачев замолчал. Посмотрел на свой остывающий чай и, не притрагиваясь к нему, продолжил:

— Можете себе представить, что при Суслове люди поверили бы в МММ? Достаточно было на аскетичное лицо этого фанатика посмотреть, а потом — на Мавроди, чтобы понять, можно доверять этому греку или нельзя. А когда появились министры с вороватыми глазами — вот тогда все увидели, что можно все. И побежали сдавать деньги, чтобы сорвать куш на халяву.

— Так можно оправдать и тех, кто вашего друга подставил с квартирой, — заметил Дронго. — Они тоже действовали в соответствии с вашей философией.

— Конечно, — не смутился Толкачев, — каждый воровал, как мог. Вот поэтому мы все пятнадцать лет так и живем. Авиапром никому не нужен, зато секьюрити полно. Нужно же кому-то охранять этих жирных котов.

— Почему вы не поехали в Ростов? — неожиданно спросил Дронго.

— Что? — Толкачев словно споткнулся.

— Почему вы не поехали в Ростов на судебный процесс?

— Зачем? Чтобы меня посадили? В нашем государстве только бандиты имеют право на ношение оружия. Чем и пользуются, безнаказанно нас убивая. А нормальные люди не имеют права на оружие, даже для того чтобы себя защитить. Вы же сами все понимаете. Если на суде выяснится, что я дал ему оружие, то меня самого посадят, возьмут прямо в зале суда, поэтому я должен сидеть тихо и не высовываться.

— Вашему другу грозит пожизненное заключение, — сказал Дронго. — Уж вы-то должны понимать, чем все закончится.

— Понимаю. Но лезть в петлю не хочется, да и помочь Омару я все равно не смогу. Он так и сказал, когда уезжал: не вмешивайся, а я, мол, даже под пытками не назову твоего имени. И вы знаете, я ему поверил. Он всегда таким был, настоящий мужик.

— Вы можете сказать, где находится эта компания, "Синий горизонт"? Точный адрес знаете?

— Знаю. Только ехать туда не надо. Это дохлый номер, господин Дронго, даже несмотря на всю вашу популярность.

— Почему?

— Ну подумайте сами. Разве смогли бы они столько лет людей обманывать без хорошей "крыши"? Конечно, нет. Я хотел помочь Омару, обратился к очень авторитетным людям. Они попробовали поговорить с кем-то из этого агентства. И сразу отвалили. А мне сказали, чтобы мы не рыпались. У этой компании очень хорошая "крыша", сотрудники МУРа. К ним не подступишься. Контора их на Остоженке, но вы все равно ничего там не добьетесь.

— Убедительно, — невозмутимо ответил Дронго. — А я было подумал, что им покровительствует кондитерская фабрика. Неужели вы полагаете, что я не знаю таких элементарных вещей? В Москве очень многие фирмы имеют надежные "крыши" в лице правоохранительных структур. По-этому серьезные преступления зачастую не раскрываются годами, это никому не нужно. Достаточно иметь волю и желание, чтобы раскрыть все громкие преступления последних десяти лет. Но в этом никто не заинтересован. Так что если эти мошенники из агентства до сих пор работают, значит, у них весьма надежная "крыша".

— Если меня будут спрашивать, я скажу, что никогда не встречался с вами. И этого разговора не было, — заявил Толкачев. — Не сомневаюсь, — ответил Дронго. Руки он своему собеседнику не подал. И не поднялся с места, когда тот, надев кепку, быстро пошел к выходу.

Дронго расплатился с официанткой, вышел из кафе и медленно двинулся по Тверской к центру. Оба разговора оказались достаточно продуктивными, но ощущения оставили прямо противоположные. Анализируя подробности состоявшихся бесед, он шел неспешным прогулочным шагом обычного заезжего гостя. Около книжного магазина перед ним неожиданно упала пачка денег. Пачка долларов, сложенных вдвое и перетянутых резинкой, Дронго усмехнулся. Шедший рядом мужчина немедленно подобрал пачку и взглянул на Дронго.

— Деньги, — громко сказал он, — вот повезло! Давай отойдем, посчитаем. — Дронго продолжал идти, с улыбкой глядя на незадачливого мошенника. — Пройдем, — повторил тот упавшим голосом, уже понимая, что афера не удалась.

Дронго, не прибавляя шага, продолжал свое неспешное движение.

— Не пройдет, — сказал он, — я этот старый трюк знаю. Верни деньги напарнику. Вы, как только видите на Тверской мужчину восточной внешности, так сразу и пытаетесь устроить что-либо подобное.

Он прошел дальше, но, к его удивлению, мужчина поспешил за ним.

— Только без обиды, — быстро сказал он, — каждый зарабатывает, как может. Без обиды, мужик, ладно?

Дронго лишь улыбнулся в ответ. Если мошенники работают напротив мэрии, значит, на это сознательно закрывают глаза. Уже не обращая внимание на понурившегося афериста, он вернулся к своим раздумьям. Нужно будет уточнить, какую польскую фамилию имел в виду Толкачев, в связи с этим агентством. Кажется, без помощи Владимира Владимировича ему не обойтись.

 

Глава пятнадцать

Они познакомились много лет назад, когда Владимир Владимирович вышел на Дронго по заданию Интерпола. Он был своего рода связующим звеном этой организации с правоохранительными структурами России и других стран СНГ. Всякий раз, когда возникала необходимость срочно найти Дронго, обращались к Владимиру Владимировичу, ему доверяли обе стороны, Дронго очень редко и в особых случаях позволял себе обращаться к нему, понимая, возможности его старого знакомого не безграничны. Сейчас был именно такой случай.

Позвонив Владимиру Владимировичу, коротко обрисовал ему ситуацию и попросил узнать, кто из работников агентов "Синий горизонт" носит польскую фамилию, а также не работал ли в агентстве человек по фамилии Ковальчук. Владимир Владимирович пообещал выяснить к вечеру. Дронго поехал домой, чтобы принять душ и немного поспать. Он давно уже обрел способность при необходимости спать в любое время суток, а если надо — обходиться без сна по двое-трое суток подряд.

Потом он заказал себе билет на утренний рейс в Ростов-на-Дону и стал терпеливо ждать звонка Владимира Владимировича. Но раньше позвонил из Ростова Эдгар Вейдеманис.

— У меня плохие новости, — сообщил он. — У здания суда завтра ожидается митинг. Они будут требовать для Омара смертного приговора. Настроение в городе такое, что судья вряд ли сможет нормально работать.

— Нужно будет попытаться настоять на суде присяжных, — пробормотал Дронго.

— Ни в коем случае! — воскликнул всегда невозмутимый Вейдеманис. — Присяжные тоже будут настроены на самый суровый приговор. Тогда, считай, приговор суда предопределен.

— Нет, — сказал Дронго, — у меня есть веские основания предпочесть суд присяжных. Я узнал много нового, дружище.

— Что ж, пусть так, если ты в этом уверен, — согласился Эдгар, уже привыкший ничему не удивляться. — Но не забывай: Омара Нагиева здесь ненавидят все.

— Понимаю. Что-нибудь узнал про семью погибших?

— Узнал. Петр Ковальчук владел небольшой фирмой в Ростове. Какая-то посредническая компания. Он часто выезжал по делам в Москву, Киев, Санкт-Петербург. Соседи не считали его ангелом, но дурного о нем не говорят. Зато жену все в один голос называют весьма взбалмошной особой, имевшей большое влияние на мужа. Я проверял, похоже, Нагиев и Ковальчук никогда раньше не встречались.

— Их несколько раз видели вдвоем, — напомнил Дронго, — и перед убийством они вместе пошли домой к Ковальчуку.

— Я это проверил. Они действительно были тогда вдвоем, и никого рядом. Разговаривали спокойно, не ссорились, не повышали друг на друга голос.

— Что еще?

— Я немного, присмотрелся к дому, где остановилась сестра Омара. Вчера вечером этот дом забросали камнями. Те же молодчики, что напали на нас с тобой. Милиция приехала поздно, и братки успели скрыться.

Откуда ты знаешь, что это те же самые ребята?

Таких не спутаешь. Бритоголовые, накаченные. Быстро забросали дом камнями и сбежали. Я как раз был там, решил, чтo будет правильно понаблюдать за домом Петросянов.

— Ты молодец, — улыбнулся Дронго. — Я ведь хотел попросить тебя об этом, но, похоже, мы мыслим одинаково.

— Не нужно льстить, — строго сказал Вейдеманис, — я иногда тебе помогаю и только. У тебя вместо головы какое-то специальное устройство, позволяющее раскрывать самые сложные преступления. А я… я пытаюсь быть похожим на тебя.

— Поразительная скромность, — с иронией сказал Дронго. — Просто Шерлок Холмс и восхищающийся им доктор Ватсон.

— Только Холмс не спасал своего друга Ватсона, как ты — меня, — напомнил Эдгар.

— Ты плохо помнишь классику, — возразил Дронго. — Холмс приходил на помощь Ватсону много раз. В общем, завтра утром я буду в Ростове.

— До встречи. — Вейдеманис отключился.

И почти сразу позвонил Владимир Владимирович.

— Агентство "Синий горизонт" — типичная контора "Рога и копыта". Ищут наивных простачков, чтобы выманить у них деньги. Больше сорока афер, и все обманутые жалуются. За небольшую сумму агентство прибирает к рукам квартиры спившихся людей, одиноких стариков и перевозит их куда-нибудь в сельскую местность или в дома для престарелых. А сами ремонтируют квартиры и продают их. При этом одну и ту же квартиру подставляют нескольким клиентам. Прокуратура все время закрывает дела против них. Обращений в суд тоже ничего не дали.

Можно узнать почему?

У них очень солидные покровители среди руководства Московского уголовного розыска. Как ни прискорбно признаться, но кое-кто из наших легендарных муровцев стал "крышей" для таких нечистоплотных бизнесменов. Грязная история. Фамилию узнали?

Разумеется. Мальчевский. Казимир Мальчевский. Три судимости. Мошенничество, вымогательство, весь букет. Он у них этакий "широкий" специалист по работе с клиентами. Владеет несколькими языками. Хорошо одевается, любит дорогие рестораны, часто меняет любовниц, живет на улице Косыгина. Адрес и телефон можешь записать.

Дронго выслушал адрес и телефон. Поблагодарил Владимира Владимировича за помощь.

— Будь осторожен, — посоветовал его опытный собеседник. — Помнишь дело Викинга?

— Как не помнить. — Дронго нахмурился. Речь шла об убийце, который поразительно легко уходил от сотрудников милиции и даже дважды умудрился сбежать из-под стражи. Уже позже выяснилось, что Викинг был агентом милиции, поставлял информацию. Очевидно, Мальчевский был такой же агент. С одной стороны — преступник, пользующийся уважением среди своих подельников, а с другой — агент, поставляющий сотрудникам уголовного розыска информацию на этих своих подельников. — Такой же вариант? — спросил Дронго.

— Похоже.

— Я все понял. Спасибо.

— Не за что. Между прочим, он сейчас в ресторане "Шинок". Это на улице Девятьсот пятого года. Его машина припаркована рядом. "БМВ" пятой модели. Синего цвета.

Больше не было произнесено ни слова. Дронго положил трубку, взглянул на часы и стал быстро одеваться: нужно застать Мальчевского в ресторане. Да, еще Балашиха, вспомнил Дронго, куда Потребеев возил Омара. Впрочем, туда можно наведаться завтра рано утром. Перед выходом Дронго положил в карман небольшой диктофон.

Уже через полчаса он открывал тяжелую дверь известного в Москве ресторана. Двор "Шинка" был стилизован под украинский хутор. Обслуживали женщины в украинских национальных костюмах, рядом со столиками на лужайке щипали травку козы, копошились куры. Ресторан справедливо считался одним из лучших в столице, здесь была великолепная кухня. Столики в "Шинке" заказывали заранее, сюда часто ходили зарубежные экскурсии и делегации. Иноземные гости слабо разбирались в особенностях украинской кухни, но получали колоссальное удовольствие — и от хорошей еды, и от всего антуража этого заведения. Дронго поднялся по лестнице во внутренний зал ресторана. У входа его спросили, заказал ли он себе столик.

— Нет, — признался Дронго, — не успел. Но с удовольствием отведаю вашей кухни, если вы найдете мне место. Где-нибудь поближе к выходу. Мне не обязательно смотреть в окошко.

Метрдотель согласно кивнул головой. Ему нашли место за небольшим столиком прямо у входа. Дронго заказал закуски и, конечно, борщ. Затем поднялся, словно решил пойти вымыть руки, и обошел все залы. Дронго уже заприметил, что туалеты находятся внизу, но ему это давало возможность найти Мальчевского.

В одном из залов группа гостей говорила по-польски — не среди них ли искомый сотрудник "Синего горизонта"? И еще одно наблюдение: в ресторане было много людей с бегающими глазками и вороватыми движениями. Вычислить нужного человека оказалось сложнее, чем он думал.

За свой стол Дронго вернулся разочарованный. Официант уже успел расставить на столе закуски.

— Знаете, больше ничего не нужно, — сказал Дронго, — я тороплюсь. Достаточно и этого.

— Я уже заказал для вас борщ. Попробуйте, он у нас очень вкусный.

— Не сомневаюсь. Я заплачу, но есть не буду, когда-нибудь в следующий раз. Жаль, что мне приходится так спешить. — И Дронго улыбнулся молодому человеку, удивленному поведением только что пришедшего гостя.

Дронго достал сотовый телефон и набрал номер своего офиса на проспекте Мира.

— Слушаю вас, — отозвался Кружков, его помощник.

— Бери машину и подъезжай к ресторану "Шинок". Найди машину синюю "БМВ" пятой модели. Я в ресторане. Если кто-нибудь подойдет к машине, сразу мне позвони.

— Когда нужно быть на месте? — поинтересовался Кружков, — Прямо сейчас.

— Буду через пятнадцать минут, раньше не успеть.

— Договорились.

Дронго убрал аппарат и принялся за еду. Пока он ел, из ресторана вышли несколько человек. Один был с красивой молодой женщиной, равнодушно позволившей своему неказистому спутнику ухаживать за ней. Четверо других выходили в подпитии, явно довольные состоявшимся застольем. Еще две пары, похоже, отмечали здесь какой-то семейный праздник. Дронго провожал выходящих внимательным взглядом, надеясь все-таки вычислить Мальчевского.

Через шестнадцать минут позвонил Кружков: он нашел "БМВ" и приступил к наблюдению. Теперь Дронго мог поесть спокойно.

— Принесите ваш фирменный борщ, — улыбнулся Дронго официанту. — Кажется, у меня появилось немного времени.

Еще через полчаса Дронго расплатился и вышел из ресторана. Серебристый "Фольксваген" Кружкова стоял на другой стороне улицы. Дронго подошел к автомобилю.

— Все в порядке?

— Да, — кивнул Кружков, — никто к машине пока не подходил. Если я верно вас понял. Здесь стояло три "БМВ" пятой модели, но только один был синий.

— Все правильно. — Дронго обошел автомобиль и сел рядом со своим помощником.

— Как у вас там, в Ростове? — осторожно спросил Кружков.

— Не очень, — признался Дронго, — боюсь, что мое расследование окажется безрезультатным. Судя по всему, Нагиев действительно совершил эти три убийства.

— Может, вам не нужно возвращаться в Ростов? — озабоченно спросил Кружков. — Если уже и так все ясно.

— Ты же прекрасно знаешь, что я не бросаю своих дел незавершенными. В любом случае надо довести расследование до конца и понять, что именно произошло в Ростове в ту страшную ночь.

Из ресторана вышли двое мужчин. Один, в мятом темном костюме со съехавшим набок галстуком, был явно навеселе и все пытался обнять своего спутника, второй мужчина был в прекрасном сером костюме. Его лицо украшали аккуратно подстриженные бородка и усы, редкие волосы были зачесаны на косой пробор, галстук повязан двойным узлом. Это он, — негромко сказал Дронго. — Мальчевский.

"Странно, что я не увидел его в ресторане, — подумал Дронго. — Может, он сидел ко мне спиной? Или куда-то выходил? Достаточно на него посмотреть, чтобы все понять. Внешняя респектабельность — и несколько неуверенный взгляд, хороший костюм, галстук, обувь — и вороватые движения рецидивиста". Мальчевский прощался со своим спутником, который едва стоял на ногах. Он поднял руку, и к нему подкатил "Мерседес". Пьяный еще раз, пошатнувшись, обнял Мальчевского и полез в машину.

— Нашли очередного клиента, — невесело заметил Дронго. — Наверняка будут его "доить". Представляю, как они его кинут.

У тебя есть оружие?

— Нет.

— Ручка есть? Хотя нет, лучше давай зажигалку. Ровно через две минуты выйдешь из машины и подойдешь к "БМВ". Ты меня понял: ровно через две минуты. Обойди машину и загляни в салон. Можешь даже постучать в стекло. Затем кивни мне и отойди.

— Ясно, — ответил дисциплинированный Кружков.

Дронго вышел из автомобиля, пересек улицу и подошел к Мальчевскому, когда тот, открыв дверцу, уже собрался сесть в свою машину. Дронго больно ткнул ему зажигалкой в бок.

— Спокойно, — посоветовал он. — Садитесь в машину и не дергайтесь. У меня важный разговор.

— Уберите оружие, — спокойно ответил Мальчевский. Он был достаточно уверен в себе, сказывался опыт трех судимостей и трех хождений в зону. — Не станете же вы здесь стрелять, слишком много свидетелей, вас могут опознать.

— Садитесь в машину. — Дронго сунул зажигалку в карман. Мальчевский сел за руль, он устроился на заднем сиденье. — Будете вести себя разумно, стрелять и не придется, — предупредил Дронго.

— Что вам нужно? — спросил Мальчевский. — И нечего блефовать — если бы вы хотели меня замочить, давно бы уже сделали это. Не нужно меня пугать, я пуганый. Скажите, зачем пришли и что вам от меня нужно.

Очень деловой разговор, — согласился Дронго, — это хорошо, но я собираюсь просто с вами побеседовать. А для начала вспомним, что вы, крутой и пуганый, еще иногда и "дятлом" работаете. Это означало, что Мальчевский стучит, а его собеседник знает об этом. Аферист произвольно дернулся.

Не нужно говорить такие неприятные вещи, — задумчиво сказал он. — На зоне за подобные слова можно перышком схлопотать. А вы сидите в моем авто и говорите мне черт знает что.

Неужто я ошибся? — спросил Дронго. — значит, передо мной честный труженик, сумевший нелегким трудом накопить на такую машину. Интересно, какая у вас зарплата?

— У меня хорошая зарплата. Вы что, решили встретиться со мной, чтобы узнать, сколько я получаю?

— Нет. Меня интересует совсем другой вопрос. — Дронго сознательно тянул время. В этот момент рядом с автомобилем появился Кружков. Он обошел машину, наклонился, заглянул внутрь.

— Вам придется уйти, — усмехнулся Мальчевский. — Это, наверное, охранник ресторана. Им интересно, почему я до сих пор не уехал.

Кружков взглянул на хозяина автомобиля, затем на Дронго, постучал по стеклу, утвердительно кивнул и отошел.

— Все понятно, — сказал Мальчевский, — я не ребенок. Вы из органов. Что вам нужно? Могли бы сказать сразу.

"Порочные люди иногда становятся жертвами собственной порочности, — весело подумал Дронго. — Беда Мальчевского в том, что он слишком много знает".

— Если вы все поняли, то сможете ответить на несколько моих вопросов, — жестко произнес он. — Вы работаете в агентстве "Синий горизонт"?

— Вы же наверняка обо мне все знаете. Я консультирую это агентство, оказывая им некоторые услуги.

— По обману клиентов?

— Это слишком сильно сказано, но, если вам нравится, можно определить и так.

— Мне это совсем не нравится. Купля-продажа квартир тоже входит в вашу компетенцию?

— Иногда, — уклончиво ответил Мальчевский.

— Вы помните, как в вашем агентстве покупал квартиру Омар Нагиев?

— Неужели вы сели в мою машину поговорить об этом несчастном типе?! Его, кажется, посадили в Ростове. Я понимаю, горячие кавказские парни иногда позволяют себя лишнее. Но нельзя быть настолько горячим. Тоже мне новый мститель нашелся. Решил пристрелить Прокоповича.

— Кого? — не поверил услышанному Дронго.

— Одного из сотрудников нашего агентства. Вообще-то он жил в Ростове, но мы его часто использовали. Не все же оформить квартиры на москвичей, всегда лучше использовать приезжих. Во-первых, версия о приобретении квартиры приезжим более убедительна, во-вторых, такого потом сложно найти. Мы оформляли квартиру на Прокоповича, а потом продавали нескольким клиентам. Да, такие, как Прокопович, весьма полезны. Жаль, что его убили.

Дронго прикусил губу. "Если выяснится, что Омар застрелил еще и неизвестного Прокоповича, то, может, действительно не стоит ездить в Ростов?"

— Вы считаете, что Нагиев застрелил Прокоповича? — осторожно уточнил Дронго.

— Это прокурор так считает, — ухмыльнулся Мальчевский. — Наш общий знакомый взял пистолет и пошел, придурок, стрелять Петю Прокоповича. Перестрелял всю семью. Его самого, жену, дочь. Вы представляете, какой кретин. И какая жестокость!

— Но в Ростове убит Ковальчук.

— В том-то весь и фокус. По нашим документам он проходил как Прокопович, это фамилия его матери. А в Ростове его знали как Ковальчука. Никто не мог его вычислить.

— А Нагиев вычислил?

— Да, ему, кажется, кто-то помог. Одна девица из агентства рассказала обо всем какому-то кавказцу, а тот… вы же знаете, какие они все сплоченные, как муравьи из одного муравейника. В общем, Нагиев все узнал, взял пистолет и поехал в Ростов-на- Дону разбираться.

— Между прочим, я тоже кавказец, — негромко заметил Дронго.

— Вот как? — Мальчевский ничуть не испугался. — Вы так хорошо говорите по-русски что я подумал, что вы еврей. Только евреи так хорошо говорят по-русски. Не замечали?

— Не замечал. Выходит, Петр Ковальчук-Прокопович был вашим "козлом- провокатором". Вы вызывали его, когда было нужно оформить квартиру на чужое имя, а затем прокатить какого-нибудь лоха вроде Нагиева? Я правильно понял?

Абсолютно правильно. Только учтите, что я вам ничего не говорил. И вы не сможете ничего доказать.

Если проверить ваше агентство, может обнаружиться, что через вас Ковальчук — Прокопович купил несколько квартир, — заметил Дронго.

— У нас все чисто, — возразил Мальчевский, — мы умеем оформлять документы, кстати, вы должны знать, что у нас не было ни одной проверки за последние шесть лет, наверное, понимаете, благодаря кому. Между прочим, я убежден, что им не понравится наша беседа.

Не нужно меня пугать, — посоветовал Дронго. Он все еще испытывал замешательство от услышанного. — У Прокоповича была квартира в Балашихе? — спросил он.

— Почему была. И сейчас есть. Там его мать живет и сестра. Он у них останавливался, когда приезжал в Москву.

— Вы хоть понимаете, что натворили? — тихо спросил Дронго. — Довели человека до состояния сумасшествия. Отняли у него все деньги, сломали ему судьбу. Он из-за вас развелся с женой, оставил любимого сына. Из-за ваших афер он взял оружие и пошел мстить. И застрелил всю семью. Мужа, жену, девочку. Вы осознаете степень своей ответственности?

— Не нужно давить на мою психику, — недовольно сказал Мальчевский. — При чем тут я? Если каждый идиот, который потеряет деньги, возьмет пистолет и начнет стрелять всех подряд, то у нас тут настоящий бардак начнется. Вы в казино ходите? Нет? Так пойдите туда и посмотрите. В любом казино каждый день люди оставляют куда большие деньги. Проигрывают все. Дома, машины, дачи, даже жен и любовниц закладывают. Так что, каждый проигравший должен ходить и стрелять во владельцев казино?

— Если кто-то приходит играть, он сам оценивает степень риска, — возразил Дронго. — И далеко не всегда люди играют на последние деньги. А если человек собирает деньги несколько лет, чтобы купить квартиру, приходит к вам и вы его обманываете, то он может либо сойти с ума, либо сделать так, как сделал Омар Нагиев.

— Это его проблемы, — поморщился Мальчевский, — не нужно связывать меня с этими убийствами. Я в "Синем горизонте" всего лишь консультант. И вообще не понимаю, почему вы так нервничаете? Что вам нужно? Узнать, зачем Нагиев убил Прокоповича? Я вам рассказал. Что еще вы хотите? Чтобы мы исследовали душевные порывы этого лезгина? Меня подобные проблемы не волнуют. Я не в ответе за весь мир и за всю его боль.

— А я в ответе, — в сердцах ответил Дронго, — За всю красоту мира. И за всю боль.

Он вышел из машины, сильно хлопнув дверцей. Мальчевский недоуменно пожал плечами. Он так и не понял, кто был этот неизвестный человек и почему он так переживал. Наверное, родственник Нагиева, успокоил себя Мальчевский, поэтому так дергался. Они все, кавказцы, друг другу родственники. Просто этот — более или менее цивилизованный кавказец.  Дронго сел в машину Кружкова.

— Все в порядке? — спросил тот, видя, в каком мрачном настроении пребывает его шеф.

— Нет, — ответил Дронго, — все не в порядке. Едем в Балашиху, хочу посмотреть там один дом. — Минут пять они ехали молча. — И кому все это было нужно?

Кружков молчал: он понял, что этот вопрос Дронго задал себе самому.

 

Глава шестнадцатая

По дороге они попали в одну из уже ставших привычными московских пробок и до Балашихи добрались, когда совсем стемнело. Нужный им дом пришлось искать, расспрашивая соседей. Наконец они затормозили у небольшого одноэтажного здания. Дронго вышел из машины.

— Может, мне пойти с вами? — спросил Кружков.

— Не нужно, — ответил Дронго, подходя к невысокому забору. Он постучал в калитку, затем, обнаружив звонок, позвонил. Никто не отвечал. Дронго нахмурился, позвонил еще раз. Обернулся, посмотрел на Кружкова и снова позвонил. Только когда послышались шаги и к ограде подошла женщина.

— Кто вы такой? Что вам нужно? — просила она.

— Извините, — сказал Дронго, — это дом Прокоповичей?

— Ну да, мы Прокоповичи. Так что вы хотите?

— Мне нужно с вами срочно переговорить. У меня очень важное дело.

— Утром приходите, — ответила женщина, — поздно уже,

— Я утром улетаю в Ростов, — сообщил Дронго. — И до этого мне необходимо встретиться с вами или с вашей матерью. — о голосу он определил, что женщине было лет сорок.

— Мама болеет. Завтра приходите, — вторила она.

— Поймите, — продолжал настаивать Дронго, — что речь идет о памяти вашего брата.

— Ну хорошо, — недовольно сказала женщина, — заходите. Только на пять минут, не больше. Мама не хочет ни с кем встречаться.

— Я понимаю, — сказал Дронго, когда калитка отворилась.

Они прошли небольшой садик, вошли в дом. В просторной гостиной на стуле сидела пожилая женщина лет шестидесяти пяти, уронив руки на колени. Она равнодушно посмотрела на вошедшего.

— Мама, это к нам, — пояснила дочь, — он хочет поговорить.

— Здравствуйте, — поздоровался Дронго, — простите, что беспокою вас. Я хотел поговорить с вами насчет судебного процесса, который завтра продолжится в Ростове.

— Чего там говорить, — ответила пожилая женщина. — Убили их всех. Замучили. Поздно об этом говорить.

— Нас вызвали в суд, — пояснила ее дочь, — завтра мы едем в Ростов.

— Вы знали, что ваш сын и Омар Нагиев были раньше знакомы? — спросил Дронго.

Мать посмотрела на дочь. Та вышла на середину комнаты.

— Мы ничего не знали, — твердо сказал она. У нее были грубые, резкие черты лица, тяжелая челюсть. Женщина с откровенной неприязнью взглянула на Дронго. Мать промолчала.

— Ваш сын не говорил вам про него? — спросил Дронго, обращаясь к пожилой женщине.

Она снова посмотрела на дочь.

— Ничего не говорил, — ответила дочь. — Мы никогда про такого не слышали.

— И вы с ним никогда не встречались? — спросил Дронго, уже понявший, что нужно обращаться к дочери.

— Никогда, — сказала она, взглянув на мать. Та сидела не шелохнувшись.

— У нас есть показания свидетелей, что Нагиев приезжал к вам сразу после убийства, — не выдержал Дронго. — Значит, вы с ним встречались…

— Нет, — ответила дочь и предостерегающе посмотрела на мать, словно опасаясь, чтo  та может что-то добавить. Но старуха молчала. В глазах у нее стояла неизбывная боль.

— Извините, — пробормотал Дронго, поднимаясь со стула, — наверное, свидетели ошиблись.

Пожилая женщина больше не вымолвила ни слова. Дочь пошла провожать гостя.

— Значит, Нагиева вы никогда не видели? — сделал Дронго еще одну попытку. — Если бы я его увидела, то глаза ему бы выцарапала, — заявила сестра погибшего.

— И не нужно к нам больше ходить! Она с такой силой захлопнула калитку, чтo даже если бы Дронго наверняка не знал, что Омар был в этом доме, то и тогда заподозрил бы неладное. "Почему они скрывают факт появления Нагиева в их доме, — подумал Дронго. — Что здесь произошло?"

Дронго уселся в машину и попросил Кружкова отвезти его домой. Всю дорогу он размышлял о случившемся. И даже ночью, во сне, снова увидел этот дом, словно подсознание пыталось найти разгадку появления у матери убитого Ковальчука его убийцы, Омара Нагиева.

Утром он вылетел в Ростов. За последние несколько дней он узнал столько фактов из жизни Омара Нагиева, что теперь чувствовал себя его доверенным лицом. И понимал, почему лежавший на кровати в тюремной больнице несчастный человек так хотел умереть и не хотел ни с кем разговаривать.

В аэропорту Дронго взял такси и поехал в гостиницу "Интурист", где остановился три дня назад. Дежурная по этажу улыбнулась ему, как старому знакомому. Войдя в номер, он прежде всего позвонил по мобильному телефону Эдгару.

— Я ждал твоего звонка, — сообщил Вейдеманис, — у меня есть интересные данные насчет наших бритоголовых знакомых. Когда увидимся?

— Через два часа приезжай ко мне в отель, — попросил Дронго. — Судебное, заседание уже началось?

— Нет, перенесли на завтра. Опять какие-то формальные процедуры. У нас неприятная новость — прокурор области решил лично принять участие в процессе. Хочет устроить показательное выступление. Представляешь, какой удобный случай? Приехавший кавказец перебил семью местных жителей. Внимание не только местных журналистов, но и столичной прессы на всех центральных каналов обеспечено.

— Ясно, — вздохнул Дронго. — Этого следовало ожидать. Ладно, жду тебя через два часа.

Он быстро набрал номер Голикова.

— Андрей Андреевич, здравствуйте, — начал он, — я вернулся.

— Добрый день, — ответил адвокат, — у нас перенесли судебное заседание на завтра. Кстати, в нем хочет принять участие сам прокурор области. Думаю, что вы понимаете, чем это нам грозит. Приговор в таких случаях, можно сказать, предрешен, иначе прокурор не стал бы появляться в суде.

— Думаю, нужно отложить продолжение процесса еще на несколько дней и потребовать суда присяжных, — сказал Дронго.

— Вы понимаете, что говорите? — ошеломленно спросил адвокат. — Они же его просто разорвут! Вы не представляете, что происходит в городе. Уже с утра у здания суда были люди с плакатами, требующими расстрелять Нагиева, а еще лучше публично повесить. А вы говорите — требовать суда присяжных. Это значит, мы сами выносим ему приговор. В таком случае у нас не будет ни малейшего шанса. Хотя, конечно, у нас и без того шансов практически нет. В судебном процессе примет участие областной прокурор Вениамин Ковалев. Уже и губернатор интересовался процессом. Так что настрой на суровый приговор налицо. Вам этого мало, вы хотите еще суда присяжных? Я адвокат, господин Дронго, а не помощник прокурора, чтобы подыгрывать обвинению.

— Не нужно так нервничать, Андрей Андреевич, — успокоил своего собеседника Дронго, — у меня есть очень веские основания полагать, что именно суд присяжных должен решать судьбу Омара Нагиева, я вам обо всем расскажу. Но прежде мне нужно обязательно повидать Омара.

Одного меня к нему не пустят, хорошо бы нам поехать вместе.

— Конечно, поедем. Я уже подал заявку на посещение, на четыре часа. Но я вас не понимаю, честное слово, не понимаю! Собранных против Нагиева доказательств столько, что спасти его не смогли бы лучшие адвокаты мира, ей-Богу! А тут еще суд присяжных… Мы могли бы обратить внимание на некоторые нарушения формальных процедур, профессиональные судьи к этому обязаны прислушаться, но суд присяжных… Да им дела нет до подобных частностей, их интересует сам факт убийства.

— И все же подавайте ходатайство о суде присяжных, — твёрдо сказал Дронго, — Доверьте, так нужно. Я сегодня же вам все расскажу.

— Не понимаю, — повторил Голиков. — первый раз в жизни я ничего не понимаю. Но если вы так настаиваете…

— Да, настаиваю, — подтвердил Дронго. Он убрал мобильник и тяжело вздохнул. Участие прокурора области ничего хорошего не предвещает. И плюс возбужденная толпа вокруг здания суда. Плюс действующие в городе скинхеды. Плюс сама ситуация: приезжий совершил столь тяжкое преступление против местных. Плюс неопровержимые доказательства и его собственное признание вины. "Может, Кружков был прав и мне не следовало возвращаться в Ростов, — подумал Дронго. — Нет, это лишь минутная слабость. Как бы ни закончился этот судебный процесс, я буду участвовать в нем до конца, — твердо сказал себе Дронго. — Даже если скинхеды проломят мне голову, как Омару. Это нужно не только ему, это нужно мне. Чтобы поверить в себя, поверить, что я занимаюсь нужным делом".

Через два часа к нему в отель приехал Эдгар Вейдеманис. Они встретились в холле и вышли на улицу.

— Вернуть тебе твое оружие? — спросил Эдгар.

— Нет, — ответил Дронго, — мне скоро в тюрьму, туда с оружием не пустят. Кроме того, нельзя исключить повторный обыск в моем номере. Разрешение у меня есть, но пока они будут разбираться, могут меня задержать и не допустить к судебному процессу. А мне нужно быть на суде. Очень нужно.

— Я тебе уже говорил, что дом, в котором остановилась сестра Омара, был атакован скинхедами, — напомнил Вейдемадис. — Я решил проверить, кто и как сумел узнать, где именно живет сестра обвиняемого. И выяснил удивительный факт. На улице Ченцова проживает некий Кастрюк. Он сосед Петросянов, живет от них через один дом. Так вот, этот самый Кастрюк — лидер местных скинхедов, известный и прокуратуре, и милиции. А он, в свою очередь, прекрасно знал, кто остановился у его соседей. Причем, обрати внимание, Кастрюк очень даже вежливый сосед. Цветочки выращивает, кошек любит. Однако этот милый цветовод ненавидит всех приезжих, особенно с Кавказа. Для него они — черномазые, которых нужно выкинуть из города. Он и подбил подростков забросать камнями дом своего соседа. Он узнал от соседей о твоем приезде. Представляешь, какая это сволочь? — Почему сволочь, — равнодушно сказал Дронго, — обычный националист. Примитивный, глупый и ограниченный. Лев Толстой был прав — национализм последнее прибежище негодяев. Ну как ему объяснить, что приехавший сюда армянин Аркадий Петросян не хочет никому зла? Он всего лишь просит дать ему возможность нормально работать, растить детей. Как объяснить Кастрюку и ему подобным, что это прекрасно, когда в страну охотно приезжают другие люди. Значит, в этой стране хотят жить. Еще пока хотят — до той поры, пока такие вот кастрюки ее окончательно не загубят. Как ему понять, что любая страна поднимается за счет согласия всех проживающих в ней людей, независимо от цвета кожи и религии.

— Ты как будто репетируешь свою речь на судебном процессе, — пошутил Эдгар.

— Я не знаю, что мне там говорить, — Дронго вздохнул. — Но точно знаю, что выступать буду. Может быть, это будет мое первое и последнее выступление в суде. Может быть, я окажусь самым скверным адвокатом в истории судебных процессов. Но я постараюсь рассказать историю жизни этого несчастного убийцы.

— Ты думаешь, что тебя поймут?

— Не уверен, — признался Дронго, — но буду пытаться. Через час мы с Голиковым едем в тюрьму. Найди Фатиму, скажи, что я хочу с ней вечером встретиться. Пусть приедет ко мне в отель. И будь осторожен. Меня очень огорчит, если какой-нибудь маленький Кастрюк проломит тебе голову. Очень бы этого не хотелось.

— Не беспокойся. Я вооружен и очень опасен, — пошутил Эдгар. — Ты знаешь, Дронго, я столько лет с тобой знаком и все ре перестаю тебе удивляться. До свидания, дружище.

Через час Дронго уже ждал у входа в тюрьму Голикова. Тот появился запыхавшийся и раскрасневшийся от быстрой ходьбы.

— Я заявил, что подаю ходатайство о суде присяжных, — тяжело дыша, сообщил Андрей Андреевич. — Знаете, что на это сказали в нашей консультации? Что я выжил из ума. А в суде вообще поначалу решили, что ослышались и не поверили мне. А потом оценили мое решение как попытку затянуть процесс. Представляете? Никто не верит, что в сложившейся ситуации можно на полном серьезе попросить суда присяжных…

 — Идемте в тюрьму, — прервал его Дронго. — Мне нужно срочно увидеться с Омаром. А потом мы с вами поговорим. Предъявив документы, они прошли все процедуры. В комнате адвокатов им пришлось ждать минут двадцать, пока привели Нагаева. За несколько дней он похудел еще больше, сильно хромал и выглядел равнодушным ко всему, что происходит вокруг. Дронго обратил внимание на то, что руки Омара были в свежих синяках. Голиков тоже это заметил. Омара посадили на привинченный к полу стул. Наконец надзиратели вышли, захлопнув за собой дверь, и они остались втроем. Нагиев безучастно смотрел на обоих своих защитников.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Андрей Андреевич.

— Нормально.

— Вас перевели в одиночную камеру? — уточнил Голиков.

— Нет.

— Я же просил! — возмутился адвокат. — Откуда у вас эти свежие синяки на руках?

— Не помню.

— Вас опять били?

Нагиев пожал плечами. Дронго понимал: когда так болит душа, физическая боль уже не имеет значения. Да, иногда легче умереть, чем жить.

— Я вновь потребую, чтобы вас перевели в одиночную камеру. — Андрей Андреевич поднялся. — Вы больше ничего не хотите мне сказать?

— Ничего.

У Омара были абсолютно пустые глаза. Голиков посмотрел на Дронго, пожал плечами и вышел из комнаты.

— Омар, — начал Дронго, — я хочу с вами поговорить.

На лице Нагиева не дрогнул ни один мускул. Он выслушает, что скажет ему этот человек, а потом вернется в свою камеру, чтобы быть избитым в очередной раз. На голове у него была плохо наложенная повязка. Было заметно, что рана кровоточит, повязку ему, похоже, никто менять не собирался.

— Я беседовал с вашей женой и сыном, — сообщил Дронго. Глаза Омара более осмысленно взглянули на собеседника. — Я сказал Руслану, что произошла трагедия, — продолжил Дронго. — Он вас очень любит и верит в вас.

Глаза Омара сузились, он тяжело задышал. Разговор о сыне был единственным, способным вывести его из состояния мрачной отрешенности. Этого Дронго и добивался.

Давай договоримся так, — перешел на "ты" Дронго, — ты будешь меня слушать и держаться изо всех сил. Никаких криков, никаких срывов. Если не нравится, не отвечай. Я здесь не ради тебя. Ради твоей сестры, ради ее семьи, ради твоего сына. Поэтому держись из последних сил и слушай.

Омар сжал губы. Было заметно, что он дрожит.

— Я все узнал, — сказал Дронго, глядя ему в глаза, — тебя подставили с этой квартирой. Они в "Синем горизонте" обманывали многих. Ты был не первый и не последний. Лена не знала всех подробностей случившегося в Москве, а твоя гордость не позволяла тебе рассказать ей. Теперь она знает и собирается приехать на процесс.

Зрачки Омара расширились. Он открыл рот, собираясь что-то сказать.

— Пока молчи, — строго приказал Дронго. — Будешь говорить, когда я разрешу. Я все знаю. И про твои неудачные вояжи в Турцию, и как ты потерял деньги в августе девяносто восьмого. Все эти несколько дней я занимался историей твоей жизни. Я знаю, что пистолет тебе достал Виталий Толкачев…

Омар попытался возразить, но Дронго поднял руку.

— Не спорь, я здесь не для того, чтобы с тобой спорить. И не собираюсь никому рассказывать о том, откуда у тебя этот пистолет. Ты узнал, что продавший тебе через агентство квартиру Прокопович на самом деле Петр Ковальчук. У него было два паспорта с двумя фамилиями, отцовской и материнской. Ты нашел пистолет, приехал в Ростов и несколько раз встречался с Ковальчуком. Видно, надеялся получить назад хотя бы часть денег: Ковальчук, наверное, обещал, а потом что-то произошло, и он отказался. Не знаю, как именно все было в его доме, могу только предполагать. Потом ты вышел из квартиры, выбросил пистолет. Поехал в Киев и попытался что-то объяснить своей бывшей жене, ничего толком по-прежнему ей не рассказывая. Она решила, что это твоя очередная попытка вернуться. Потом ты приехал в Москву, нашел Потребеева, попросил его нe оставлять твою жену и сына. Затем вы месте поехали в Балашиху, и ты вошел в дом, где живут мать и сестра Петра Ковальчука. Что у вас там было, я не знаю. Но, кажется, догадываюсь. Затем ты вернулся в Махачкалу, где тебя и арестовали. Вce верно?

Омар кивнул головой. Он не мог говорить. Слова застревали в горле, слезы катились по щекам, и ему было очень стыдно за свою слабость.

— Первый вопрос, — требовательно произнес Дронго. — Зачем ты поехал в Балашиху? Только отвечай конкретно и без ненужных воспоминаний. И учти, что я не следователь. Мне нужна только правда.

— Д… д… д… — Омар не мог говорить.

— Спокойнее. — Дронго ненавидел себя за ту роль, которую ему приходилось исполнять, но только таким шоковым методом можно было добиться от его подзащитного правды.

— Д… деньги, — выдавил Нагиев. — Я… поехал… вернуть деньги…

— Какие деньги? — не понял Дронго. Внезапно его осенило: конечно, деньги! Исчезнувшие пять тысяч, о которых следователь написал в протоколе как о потраченных в Москве. Деньги, которые Омар взял в квартире убитых.

— Пять тысяч долларов? — спросил Дронго.

— Да, — кивнул Омар, — я… отдал их матери… сказал, что это от сына… Больше ничего не мог сказать.

Вот почему его сестра так нервничала, сообразил Дронго. В семье Прокоповичей не хотят говорить об этих деньгах. Они поняли, кто именно их принес, и решили не сообщать об этом следователю. Во-первых, из-за самого убийцы, чтобы его наказали еще и за кражу, а во-вторых, просто боялись, что деньги у них изымут как вещественное доказательство. Может, они справедливо боялись, немало было случаев,  когда изъятые деньги пропадали в милиции.

— Ты вернул им деньги, — сказал Дронго. — Тогда все понятно. Теперь постарайся успокоиться и расскажи мне, что произошло в квартире Ковальчука. Почему ты убил их девочку?

— Я не убивал, — выдавил Омар.

— Не убивал? — нахмурился Дронго. — С тобой там был еще кто-то?

— Один, — возразил Омар.

— Тогда вразумительно объясни, что там случилось. Только спокойно.

— Он обещал вернуть часть денег, — выдохнул Омар, — но не сразу, а в несколько приемов. Я его два года искал. У него действительно два паспорта было. Мы пришли к нему домой, сидели за столом на кухне. Внезапно вошла его жена. Начала кричать, что все мы жулики и хотим ограбить их семью. Я сначала терпел, а потом ответил, что хочу только вернуть свои деньги. Тут она бросилась на меня, едва глаза не выцарапала. Я ее еле оттолкнул.  Ковальчук деньги принес, но мне их не дал. Я ждал, пока он деньги даст, но его жена снова кричать начала.

 Тогда Ковальчук взял нож и сказал, что ничего возвращать не станет. Я подумал, что он шутит. Но они вдвоем на меня напирали. Ковальчук несколько раз ножом замахнулся, какие уж тут шутки. Тогда я пистолет достал. В этот момент жена Ковальчука в меня топор бросила. Я в нее выстрелил. А потом три раза в него. Сам не помню, в каком состоянии был. И тут на кухне его дочь появилась. Я не хотел чтобы ребенок на все это смотрел. А она меня увидела, испугалась, закричала и побежала в комнату. Я за ней. У них там ковер какой-то непонятный был, из стороны в сторону под ногами ерзал. Мы оба споткнулись, упали. Она головой о тумбочку ударилась. Я вскочил, вижу, она задыхается, и понял, что она больно ударилась. Тут она руками стала шевелить. Я очень испугался. Схватил ее за плечи, начал искусственное дыхание делать, тряс ее, руками за шею хватал, за плечи. Ничего не помогло, вижу, что она умирает у меня на глазах. Я еще подумал, что это мне такое наказание, что меня Аллах наказал за то, что я сделал. Оставил я девочку, сижу рядом с ней, плачу, кричу, ничего с собой поделать не могу. Потом решил, что нужно пойти в милицию. Но не мог я сразу пойти, хотел с семьей попрощаться, Руслана в последний раз увидеть, Фатиму.

Омар, уже переставший плакать, провел рукой по лицу собрался с силами и продолжил:

— Я вещи разбросал, пусть думают, что грабитель приходил. А девочку перенес на диван. Не мог смотреть на нее. Каждую ночь она мне снится. Такое страшное наказание. Я деньги взял и решил, что ответу их в Балашиху, матери Ковальчука. Не мои это деньги были, чужие. Не мог я их себе оставить после смерти ребенка. Не имел никакого права. Ты не знаешь, как это страшно, когда к тебе во сне такая девочка приходит. Адвокат говорит, что меня пересадит в другую камеру. Он не знает, что я радуюсь, когда мне спать не дают. Иначе я могу умереть во сне. Омар покачнулся на стуле. Дронго подумал, что есть предел и его страданиям.

— Потом я пистолет выбросил и в Киев поехал. Ничего Лене не стал говорить, все время о Руслане думал. Увидел его издалека и даже подойти побоялся, думал, не выдержу. Не хотел, чтобы он отца помнил плачущим. Потом мы с Толиком деньги отвезли в Балашиху, я их матери Ковальчука отдал. Я не взял оттуда ни копейки. Ни одной копейки, ни одного доллара.

Приехал в Махачкалу попрощаться со своими, никак не мог Фатиме рассказать о том, что со мной случилось. Она так верила в меня, мать мне заменила. А я оказался таким подлецом. — Он перевел дыхание. — Спасибо тебе, что так для меня старался. Спасибо. Только все напрасно. Я ничего на суде не скажу. Меня должны расстрелять. Нельзя мне жить после такого. Нельзя.

— В России к смертной казни не приговаривают, — напомнил Дронго.

— Значит, убьют в тюрьме, — равнодушно ответил Омар. — Не должен я жить после такого. Не имею права.

— А твой сын?

— Пусть забудет меня, — сказал Омар, и его лицо страшно передернулось. — Пусть не узнает, что его отец был детоубийцей.

— Хватит, — перебил его Дронго, — хватит изображать из себя изгнанника-абрека. Ты получил образование, закончил институт с отличием, а говоришь так, словно всю жизнь провел в высокогорном селе.

— Несчастья стирают с нас налет цивилизации, — ответил Омар. — Я уже не тот мальчик, которой получил золотую медаль в школе, и не тот парень, который Московский авиационный институт закончил.

Я теперь убийца трех людей, убийца ребенка, и нет мне прощения. — Он поднял голову, в его глазах блеснула отчаянная решимость.

— Если меня в тюрьму отправят, я себе вены перегрызу, но жить больше не буду, я для себя все решил. А тебе рассказал сегодня, чтобы ты знал, как все это на самом меле было. Денег я не крал и девочку не убивал, но виноват в ее смерти. А Ковальчука с женой я убил. Вот этой рукой. И по-этому нет мне прощения. Если есть ад, значит, я буду гореть в аду.

— Ада нет, — стараясь сохранить спокойствие, сказал Дронго. — И рая нет. И вообще ничего нет на том свете. Человек сам создает свой рай и свой ад на этой земле.

Лязгнула дверь, и в помещение вошел Голиков.

— Я договорился, — сказал он, — вас переведут в другую камеру. — Он взглянул на Омара, тот уже опять сидел, монотонно покачиваясь и равнодушно глядя перед собой.

— Кажется, я не вовремя, — пробормотал Андрей Андреевич.

 Дронго промолчал.

 

Глава семнадцатая

Когда они вышли из здания тюрьмы, было около шести часов вечера, но солнце еще ярко светило. Голиков взглянул на Дронго.

— Вы хотели со мной поговорить?

— Завтра, — попросил тот. — Завтра мы обо всем переговорим. Я чувствую себя как губка, впитавшая неизбывное горе. Он будто передал мне часть свой боли.

— Наша профессия приучает нас к равнодушию, к большей апатичности, — заметил Голиков. — Иначе нам просто не выжить.

— Еще Бальзак сказал, что представители трех профессий не уважают людей, так как слишком много о них знают, — юристы, врачи и священники.

— Что ж, он был прав. — Адвокат улыбнулся. — Не знаю, что именно рассказал вам Нагиев, но по вашему виду понял, что его откровения были для вас тяжким испытанием.

— Верно, — согласился Дронго, — даже слишком тяжким. Завтра, наверное, не будет судебного заседания. Собрать суд присяжных непросто, это потребует времени, не так ли?

— Да, начнем через несколько дней, — подтвердил Голиков. — Но, честное слово, на меня все смотрят как на сумасшедшего. Даже в тюрьме уже знают о моем ходатайстве. Считают, что я выжил из ума.

— Представляю, — кивнул Дронго, — вам тоже нелегко. Я вам еще не сказал, что мать и сестра убитого Петра Ковальчука согласились приехать на процесс.

— Только этого нам не хватало, — пробормотал Голиков. — Еще свидетели обвинения, да какие!

— Надеюсь их использовать и как свидетелей защиты, — заметил Дронго. Он попрощался с адвокатом и зашагал в сторону своего отеля. Идти было достаточно далеко, но ему хотелось пройтись пешком, чтобы успокоиться после всего услышанного от Омара. Через минут пять он понял, что за ним следят. Дронго ускорил шаг и услышал топот шагов за своей спиной. Он обернулся. Те самые ребята, с которыми они уже встречались, Только на этот раз шестеро. И рядом с ним не было Эдгара с оружием. Дронго подумал, что оказался в неприятном положении.

— Ну что, черномазый, опять приехал к нам в город, — сказал красномордый качок. — Теперь все, считай, что ты покойник. Мы тебя предупреждали.

Проходившая мимо женщина метнулась на другую сторону лицу. Еще один пожилой человек, рядом с которым семенила девочка, очевидно, его внучка, подхватил ребенка и потащил за угол.

Трое из нападавших достали ножи.

— Теперь можешь попросить нас, чтобы мы тебя не очень больно резали, — изгалялся хорошо запомнившийся Дронго лупоглазый. — Жаль, твоего дружка рядом нет, он бы тоже попросил.

— Глупо, — сказал Дронго, — и нечестно. Шестеро на одного — это даже как-то не по-мужски.

— Может, нам тебя на дуэль вызывать? — с иронией спросил красномордый, делая шаг вперед. — Ничего, сейчас ты у меня по-другому запоешь.

Он сделал еще один шаг и оказался в опасной близости от Дронго. Никто из парней не ожидал от этого высокого широкоплечего мужчины такой ловкости. Дронго резко поднял ногу — и нападавший отлетел назад. Нож упал на землю.

— Значит, так, — сказал Дронго, поднимая нож. — Вы меня, конечно, убьете, но я обещаю, что двоих или троих заберу с собой. Вас устраивает такой процент потерь?

Налетчики переглянулись, явно не зная, как поступить дальше. И в этот момент за их спинами затормозила милицейская машина. Напротив остановилась другая. Очевидно, кто-то из наблюдавших за дракой успел позвонить в милицию. Парни бросились врассыпную. Сотрудники милиции выскочили из машины и бросились за ними. Из второй машины, не торопясь, вылез человек, в котором Дронго узнал старшего следователя прокуратуры Митрохина.

— Добрый день, — поздоровался Дронго. — На этот раз вы прибыли вовремя.

— Опять у вас стычка с этими подонками, — сквозь зубы заметил Митрохин. — ну никак не хотите успокоиться, демонстрируете свои возможности на детях?

— Не нужно так говорить, — возразил Дронго. — У этих "детишек" в руках были ножи и кастеты. Кстати, в прошлый раз тоже были кастеты. И если бы не мой друг, у которого есть право на ношение оружия, неизвестно, чем бы все закончилось.

— Нужно было сразу так и сказать. — Митрохин недовольно поморщился. —А вы обиделись и ничего мне не сказали.

— Когда ночью в номер врываются омоновцы, трудно сообразить, что нужно говорить, а чего лучше не говорить. Я думал, вы на их стороне, симпатизируете этим бритоголовым.

— Ну уж нет! — Митрохин сплюнул. — Чтобы я с этими тварями был заодно! Плохой вы эксперт, если уж совсем не разбираетесь в людях. Я, может быть, следователь хреновый, но никогда с такими вместе не буду. На улицах прохожих избивают, на базарах погромы устраивают, мне с такими не по пути.

— Каждый считает, что он знает свою истину, — пожал плечами Дронго. — Однако если одних людей натравливают на других, значит, это кому-нибудь нужно. Возьмите, это вам от меня уже второй нож, для коллекции. Кстати, на этом есть мои отпечатки.

Митрохин забрал нож и брезгливо бросил его в салон автомобиля на пол.

— И еще об истине, — добавил Дронго. — Боюсь, что мы будем оспаривать ваш вывод насчет смерти девочки. Синяки на плечах и шее остались не потому, что Нагиев пытался задушить девочку. Такому сильному человеку достаточно было одного движения, чтобы переломить шейные позвонки ребенка. Он пытался ее спасти. Она упала и ударилась головой, когда убегала от него. А он пытался ее спасти.

— Все равно он виновен, — заметил Митрохин. — Или может, он и в ее родителей не стрелял?

— Стрелял, — согласился Дронго, — но вы не исследовали мотивы преступления.

— Какие еще мотивы, если деньги пропали? Ясно, какие у него там были мотивы.

— В том-то все и дело. В этих деньгах, — загадочно сказал Дронго. — До свидания, господин Митрохин. Советую вам прийти на судебный процесс. Поверьте, что он будет не совсем таким, каким вы думаете его увидеть. До свидания.

— И пошел в сторожу гостиницы.

Вечером к нему в номер постучалась Фатима. Она пришла не одна, внизу ее ждала Грета, жена Аркадия Петросяна. Узнав, что она сидит в холле, Дронго попросил и ее подняться к себе в номер. Грета, полная женщина небольшого роста, темноволосая, с крупными чертами лица и живыми, подвижными глазами, вошла, осторожно открыв дверь.

— Извините, — нерешительно сказала она, — я не хотела вас беспокоить.

— Входите, — пригласил Дронго. — Я знаю, что вы помогаете Фатиме, это очень благородно с вашей стороны. И знаю, как бросали камни в ваш дом.

— Это просто мальчишки-хулиганы, — ответила Грета. — Самим-то нам не страшно, но за детей мы боимся. Впервые так испугались за них, с тех пор как уехали из Баку… Я не хотела вас обидеть, господин Дронго, вы уж простите.

— Садитесь, — сказал Дронго, указывая на стул. — Да, не все представляют, какая трагедия разыгралась в Баку в январе девяностого. Хотя вскоре после событий вышла документальная книга "Черный январь" на русском языке. Пожалуй, первая, где было написано, что все матери плачут одинаково — русские, азербайджанские, армянские. Это была наша общая трагедия.

— Да, — согласилась Грета, — но кому- то было выгодно натравливать нас друг на друга. А как мы хорошо жили в Баку! Сколько у нас было друзей-азербайджанцев! Все соседи к нам так хорошо относились. Многие плакали, когда мы уезжали.

— Не сомневаюсь, — сказал Дронго. — А теперь садитесь рядом с Фатимой, и я расскажу вам о том, как провел последние три дня.

Он начал свой рассказ с того момента, как на них с Эдгаром напали в Ростове. Он говорил, и глаза женщин вновь и вновь наполнялись слезами. Когда он рассказал о звонке Руслана, обе уже рыдали в один голос. Он старался не упускать подробностей, словно проверяя самого себя на этом выступлении, словно готовясь к первому судебному процессу в своей жизни. Он рассказал им почти все, не став говорить только о визите в Балашиху и признаниях самого Омара, это было нужно сохранить в тайне до суда. Но и рассказанного было достаточно, чтобы женщины прочувствовали всю трагедию личной жизни Омара.

— Он не виноват, — плакала Грета, — его нужно освободить!

— Несчастный Омар, — вторила ей Фатима, старавшаяся сдерживаться, — он, конечно, виновен, но он ведь пришел туда за своими деньгами, а они на него с топором.

Дронго взял с женщин слово, что они никому не расскажут о его расследовании. Когда Фатима и Грета ушли, он позвонил Голикову.

— Завтра я приеду к вам в консультацию, — пообещал Дронго, — все расскажу, и мы выработаем с вами линию защиты.

— Надеюсь, что вы меня убедите, — сказал Голиков. — Мне уже звонили, сказали, что заявление о суде присяжных принято. Знаете, прокурор Ковалев даже не поверил, что я сделал такое заявление. Сам перезвонил мне, чтобы уточнить. Процесс продолжится в следующий понедельник. Вы останетесь здесь или уедете?

— Я теперь никуда не уеду, пока мы с вами не закончим процесс, — пообещал Дронго.

На следующее утром он поехал к Голикову. Через четыре часа, сразу после ухода Дронго из консультации, туда вызвали машину "скорой помощи". Пожилому адвокату, успевшему, казалось, пройти за годы практики через все и вся, стало плохо, когда он узнал подробности истории Омара Нагиева. Впрочем, лечь в больницу Голиков отказался, настаивая на том, что обязан выступить на судебном процессе.

Эдгар, узнавший о повторном нападении на Дронго, переехал в его отель и поселился рядом со своим другом.

Рассказанная Дронго двум женщинам история, несмотря на их обещание помалкивать об этом, уже на следующий день гуляла по городу. Ее рассказывали на базарах и в магазинах, передавали от соседей к соседям, о ней говорили во всех учреждениях. Некоторые начали колебаться, вспоминая, как их обманывали в различных коммерческих структурах, а кое-кто открыто встал на сторону Нагиева, решившего вернуть свои законные деньги. Но большинство все равно считало, что приезжий кавказец, убивший семью местного предпринимателя, должен понести самое суровое наказание. Страсти накалялись. Прокурору области звонили из Генеральной прокуратуры, с ним беседовал губернатор — все требовали проведения тщательного и взвешенного судебного процесса. Судья Волкова, которой поручили вести судебное разбирательство, была известна своей строгостью и принципиальностью. По мере приближения дня возобновления процесса волнение в городе нарастало.  Вождь местных ультраправых Аристарх Кастрюк требовал, чтобы среди присяжных заседателей были только местные жители и лишь из числа лиц "славянской национальности". Известие о том, что среди двенадцати присяжных оказались татарка и черкес, вызвало ярость "патриотов", которые тут же устроили перед зданием суда шумный митинг.

В суд Омара Нагиева привезли в наручниках и под усиленным конвоем. Его провели в зал суда и посадили на скамью подсудимых, огороженную, как теперь водится, решеткой. Дронго приехал вместе с Голиковым, зная, что Эдгар Вейдеманис уже в зале.

В связи с большой общественной значимостью предстоящего процесса было решено проводить его в Доме культуры, вход — по специальным пропускам. Несколько наиболее оголтелых группировок "патриотов" тут же стали добиваться присутствия своих представителей в зале суда. На базарах, в барах и кафе участились случаи избиения кавказцев и приезжих из других южных республик. Губернатор принял решение усилить городскую милицию за счет подкрепления из районов области. Все ждали открытия суда.

Работа возобновляющегося суда началась с рутинных процедур. Проверялись биографические данные обвиняемого, уточнялись полномочия сторон, инструктировали присяжных заседателей. Одним словом, начался обычный суд, от которого все ждали чего-то необычного.

Прокурор Ковалев очень хорошо подготовился к процессу Его сотрудники продемонстрировали пистолет, из которого были убиты Ковальчук и его супруга. Зачитали акты экспертизы, точно определившей, что отпечатки пальцев на пистолете принадлежат Нагиеву. Рассказали об украденных деньгах. Когда речь зашла о девочке, задушенной кровожадным убийцей, некоторые женщины в зале потеряли сознание. Бригада врачей, дежурившая в Доме культуры, оказала людям медицинскую помощь.

Сотрудники Ковалева сумели даже добыть протокол о приводе Нагиева в милицию, после того как он устроил скандал в "Синем горизонте". Прокурор использовал этот факт как еще одно доказательство глубоких корней антиобщественного поведения подсудимого. Допрошенная мать Ковальчука рассказала, каким хорошим, заботливым сыном он был. Директор школы, где училась погибшая девочка, — едва сдерживая слезы, говорила о ней как о выдающейся ученице, которая могла стать гордостью школы, если бы ее не задушил подлый убийца. После выступления педагога люди, собравшиеся у Дома — культуры, требовали прекратить на этом рассмотрение дела и приговорить Нагиева к расстрелу.

Во время процесса Голиков с трудом сидел на своем месте адвоката, то и дело беря в рот таблетки нитроглицерина или валидола. Он уже предоставил право ведения защиты своему помощнику.

Наконец прокурор вызвал для дачи показаний эксперта-патологоанатома Григория Санаева.

— Позволяют ли результаты вскрытия утверждать, что девочка погибла насильственной смертью? — спросил его прокурор.

— Безусловно, — ответил Санаев.

— На одежде девочки были найдены отпечатки пальцев подсудимого.

— Это вывод дактилоскопической экспертизы, — заметил Санаев. — Наше внимание привлекли следы пальцев на плечах и шее девочки, свидетельствующие о возможной причине смерти.

— У меня нет вопросов к эксперту, — победно заявил прокурор. Он был коренастым, среднего роста, красивая седая шевелюра делала его похожим на прокурора в исполнении американской кинозвезды. Ковалев не скрывал, что надеется после этого процесса получить высокий пост в Генеральной прокуратуре.

— У меня есть, — сказал Дронго, поднимаясь с места. — Скажите, господин Санаев, отчего именно погибла девочка? Можно ли считать, что она была задушена?

— Нет, — ответил Санаев. — Мы указали в протоколе, что на ее шее остались следы мужских пальцев. Но ее не задушили, она погибла от удара в голову.

— У погибшей на губах были синяки, — напомнил Дронго. — Они могли появиться в результате удара или в результате удушения?

— Наши эксперты предполагали, что это следы попыток спасти девочку, делая ей искусственное дыхание. Возможно, когда ее обнаружили, она еще была жива.

— Согласно вашим актам, родителей девочки обнаружили через семь-восемь часов после смерти. Вы считаете, что девочка могла жить столько часов после попытки ее убить?

— Я не понимаю, почему защита так интересуется подробностями смерти ребенка, — обратился к судье прокурор. — От куда у вас такой болезненный интерес, Господин Дронго?

— У меня есть на то веские причины, — ответил Дронго под неодобрительный гул.

— Этого быть не могло, — ответил Санаев. — Так что я не могу объяснить, откуда появились эти синяки.

— У меня вопросов больше нет, — сообщил Дронго. Возвращаясь к скамье адвокатов, он увидел в зале Митрохина, который сидел в последнем ряду и задумчиво следил за прениями сторон.

При допросе матери Ковальчука прокурор задал ей лишь несколько вопросов и разрешил сесть в зале. Сестра Петра Ковальчука была вызвана позже. Но и к ней у прокурора были лишь вопросы, ответы на которые могли подтвердить, насколько порядочным человеком был погибший. Когда прокурор закончил, пришла очередь Дронго задать сестре погибшего свои вопросы.

— Скажите пожалуйста, свидетель, вы никогда не встречались с находящимся здесь Омаром Нагиевым?

— Никогда, — был твердый ответ.

— То есть он никогда не приезжал к вам в Балашиху?

— Никогда, — снова отрезала сестра погибшего.

— Спасибо, — сказал Дронго. — Пригласите, пожалуйста, свидетеля Анатолия Потребеева.

Когда Потребеев занял место свидетеля, в зале наступила мертвая тишина.

— Свидетель Потребеев, вы хорошо знаете подсудимого? — спросил Дронго.

— Мы с ним вместе учились в институте, — сообщил Потребеев, — и знакомы больше двадцати лет.

— Расскажите суду, как вы отвозили своего друга в Балашиху, и укажите конкретный адрес.

— Потребеев начал рассказывать. Дронго увидел, что в зале появилась Лена Бондаренко. Она огляделась и подсела к Фатиме. Женщины обнялись и тихо заплакали. Омар сидел, опустив голову, он не видел своей бывшей супруги. "Очевидно, ее привез Погребеев, — догадался Дронго. — Какой молодец!" Потребеев рассказал о поездке в Балашиху и назвал адрес Прокоповичей.

— Свидетельница Ковальчук, у меня есть к вам еще вопрос. — Вновь пригласил сестру погибшего Дронго. — Вы утверждали, что Нагиев никогда не был в вашем доме. Потребеев утверждает, что привозил Нагиева к вам и видел, как он входил в ваш дом.

— Мало ли чего он утверждает! — разошлась женщина. — Не было его, и все. Не видела я его никогда.

— Он приехал к вам, чтобы вернуть деньги, — сказал Дронго, и в зале началось оживление.

— Протестую! — прокурор встал. — Вместо вопроса защита сама начинает что-то утверждать, да еще без ссылки на свидетеля. Ведь Потребеев говорит только, что привез Нагиева на место. Он не утверждает, будто видел, как подсудимый передавал деньги.

— Протест принят, — отозвалась судья. — Защита должна более тщательно формулировать свои вопросы.

— Значит, вы не получали денег от подсудимого? — задал вопрос Дронго. — Только перед тем как ответить мне, вспомните, свидетельница: вы предупреждены об ответственности за дачу ложных показаний.

— Ничего я не получала, — после небольшой заминки зло ответила женщина.

— У вас еще есть вопросы? — строго спросила судья. — Нет? Тогда… — Но ей не дали договорить.

— Подождите! — раздался из зала женский голос.

Судья нахмурилась. Нельзя прерывать судью, прокурор может потом опротестовать любое решение, сославшись на то, что судебный процесс был проведен с очевидными нарушениями.

— Прошу успокоиться, — строго произнесла судья. — Иначе мне придется приказать вывести нарушителей из зала.

— Пожалуйста, подождите, — повторил тот же женский голос, и из первого ряда поднялась мать погибшего. Она была в темном платке, в темном платье. Лицо почернело от горя. Дочь метнула на нее бешеный взгляд, но ничего не произнесла.

— Я хочу сказать… — начала несчастная женщина. — Не могу взять греха на душу, Этот… — Она показала дрожащим пальцем сидевшего за решеткой Омара Нагиева. — Этот… — Она не назвала его ни "человеком", ни "убийцей", происходящее было выше ее сил. Судья из уважения к страшному горю женщины не стала ее прерывать. —Он приехал к нам домой и оставил нам все деньги, — выдохнула старуха. — Сказал, чтo это деньги Пети, я их взяла. Но я не знала, что он убийца. Я взяла деньги Пети, они у нас. Прости меня, Господи… — Она покачнулась и упала бы, если бы ее не подхватил сидевший рядом мужчина.

— Врача! — крикнул кто-то из зала.

— Пригласите врача, — распорядилась судья. Санаев уже спешил к несчастной женщине. Началось столпотворение, все призывы судьи оказались тщетными. Навести порядок удалось лишь через пятнадцать минут, когда потерявшую сознание женщину вынесли из зала. Дочь побежала за ней. В зале обсуждали признание матери Ковальчука, настроение людей начало меняться. Судья потребовала тишины, пригрозив, что прикажет судебным приставам очистить зал.

— Это ничего не меняет, — нервно произнес прокурор, почувствовавший, что инициатива уходит из его рук. — Он вернул деньги, но никогда не сможет вернуть несчастной матери сына, невестку и внучку. Деньгами откупиться нельзя. Это у него на родине принято платить за кровь, у нас так не считают, — патетически закончил Ковалев.

— Прошу обвинение формулировать свои заключения в корректной форме, не задевающей национального достоинства подсудимого, — строго заметила судья.

Омар поднял голову и увидел сидевшую рядом с сестрой бывшую жену. Он смотрел на Лену, и было заметно, как дрожат у него губы, как глаза наполняются слезами. Несчастный держался из последних сил.

Лена, не выдержав, снова тихо, стараясь нe шуметь, заплакала. Процесс продолжался. Но симпатии части зала теперь были на стороне обвиняемого, который нашел в себе силы поехать к матери убитого им человека, чтобы вернуть украденные деньги.

 

Глава восемнадцатая

Рано или поздно любой процесс должен кончиться. Рассмотрение дела Омара Нагиева не обещало слишком затянуться, вина подсудимого по факту убийства была доказана, он признался в содеянном, показания свидетелей не расходились с основной линией обвинений. Некоторое сомнение вызывала смерть ребенка, но прокурор настаивал, что роковой удар девочке нанес именно Нагиев. Деньги, которые Нагиев вернул матери Ковальчука, тоже несколько размазывали его имидж безжалостного убийцы, но обвинение доказывало, что убийцу просто замучила совесть и хотел таким способом частично загладить свою чудовищную вину. На этих тезисах прокурор и построил свою речь. Он говорил долго, вспоминая душераздирающие эпизоды из мировой истории преступлений, напомнил про Чикатило, которого не успели вовремя остановить, рассказал о полноценной семье, в которой рос Омар, оставшийся без матери. И наконец потребовал для обвиняемого пожизненного заключения. Его речь встретили аплодисментами сидевшие в зале сторонники Кастрюка. Судье опять пришлось призывать к порядку.

Настала очередь защиты. Дронго поднялся и взглянул на присяжных заседателей. Двенадцать пар глаз смотрели от него с ожиданием. Что именно скажет им этот чужак? В глазах некоторых читалось отчуждение. Двое, пожилая женщина и молодой мужчина в застегнутой на все пуговицы рубашке, смотрели с откровенной враждебностью. Что бы ты нам ни рассказал, что бы ты ни сочинил, мы все равно тебе не поверим, говорили их глаза, мы обязательно посадим этого негодяя на всю жизнь. Его место в тюрьме. Жаль, что нельзя расстрелять, подобные убийцы не имеют права на жизнь.

Двенадцать присяжных заседателей. Новый суд новой России. Дронго подумал, что это символично. Четыре женщины и восемь мужчин. Он знал, что женщины проявляют гораздо большую строгость, чем мужчины, что они совершенно бескомпромиссны, когда речь идет о преступлениях против детей. Повернувшись, он глядел на Омара Нагиева. Несчастный обвиняемый был безучастен, он уже давно смирился с единственно возможным приговором.

Голиков смотрел на Дронго, недоумевая, что тот может еще сказать, ведь все уже сказано. Прокурор доказал вину подсудимого, тот признал свою вину. Можно было, конечно, продолжать спорить о частностях, но зачем? Голиков тяжело вздохнул. Несчастный Нагиев и его близкие сегодня убедятся, что даже такой эксперт, как Дронго, не может спасти действительно виновного подсудимого.

Все взгляды в зале были обращены на неизвестного человека, приехавшего издалека, чтобы взять на себя защиту убийцы. И хотя сюда не доносились крики с улицы, все знали, что собравшаяся там толпа настроена однозначно, и этот настрой давил на каждого из присяжных заседателей, на каждого из присутствующих в зале.

Сидевшая в третьем ряду Фатима старалась держаться спокойно, но было заметно, каких усилий ей это стоит. В отличие от нее, бывшая жена Омара не скрывала слез, вытирая их уже набухшим влагой носовым платком. Она не отрывала глаз от Омара. В пятом ряду сидел мрачный Потребеев, переживающий за друга. Прямо за его спиной разместились Григорий  Санаев и врачи из его лаборатории. В другом конце зала сидели Костя Федяков с супругой. Даже осторожный Шалва решился сегодня появиться на суде, проскользнув в зал перед самым началом. Рядом с Фатимой сидела Грета Петросян, иногда сжимавшая руку подруги, словно обещая свою поддержку при любом исходе процесса.

В первом ряду, с краю, сидел Эдгар Вейдеманис. По его лицу Дронго понял, что верный помощник и друг — единственный в зале, кто верит, что он сумеет чего-то добиться.

— Многих мне хотелось бы пригласить на этот процесс в качестве свидетелей, — начал Дронго в абсолютной тишине. — Совсем не лишними были бы здесь Михаил Горбачев и Борис Ельцин. Да и другие политические деятели, стоявшие все последние годы у руля государства. Мы бы услышали, чем именно они руководствовались, когда опрокидывали и разрушали великую страну, осколки которой столь безжалостно ударили по каждому из нас.

По каждому из находящихся в этом зале. Некоторым пришлось особенно скверно. И среди тех, чья жизнь оказалась совсем уж безжалостно раздавленной, был Омар Нагиев.

Дронго говорил о мальчике, закончившем школу с золотой медалью, о лучшем студенте своего курса в Московском авиационном институте, получившем красный диплом. Он говорил о планах Омара, о его стремлении работать, учиться в аспирантуре, о том, как он радовался рождению сына. Дронго рассказывал историю жизни несчастного человека, не сумевшего приспособиться к новым обстоятельствам. Он не скрывал ничего. Рассказал о неудаче Омара во время его коммерческой поездки в Турцию, о том, как августовский дефолт, в один момент превратил заработанные им деньги в огромные долги. Он рассказывал даже о любви Омара и Лены, так и не понявших друг друга и не сумевших сохранить семью в нелегких условиях постсоветской эпохи. Дронго говорил больше двух часов, и в зале стояла абсолютная тишина.

Дронго рассказал о полученных от Мальчевского сведениях насчет отработанного механизма обмана клиентов агентства "Синий горизонт", о Ковальчуке-Прокоповиче, которого использовали для трюков с квартирами; о том, как долго Омар искал человека, продавшего ему "грязную" квартиру, из-за чего он не только потерял последние деньги, но и лишился семьи; о том, как Омар приехал в Ростов, как встречался несколько раз с Ковальчуком, как тот обещал вернуть часть денег; о том, как развивались трагические события в доме Ковальчука. Когда он говорил о смерти девочки, в зале плакали уже многие женщины. Затем Дронго коротко пояснил, почему Омар Нагиев оказался в милиции после скандала в агентстве, сотрудники которого занимались столь явными аферами; поведал, как Нагиев поехал в Киев, чтобы в последний раз увидеть жену и сына, перед тем как явиться с повинной. Дронго видел, как тяжело слушать его слова Омару, но он был безжалостен в этот день — и к Нагиеву, и к самому себе. В заключение Дронго сообщил, как Омара дважды едва не забили до смерти заключенные, и о попытках Нагиева покончить жизнь самоубийством. Заканчивая речь, Дронго спросил, обращаясь к присяжным:

— Можем ли мы осудить его тяжелее, чем он сам осудил себя? Кто виноват в том, что его жизнь, которая обещала быть прекрасной и плодотворной, оказалась столь несчастной и страшной. Обстоятельства не только раздавили его судьбу, они унесли жизни трех людей, одна из которых, маленькая дочь Ковальчука, погибла в результате страшной и нелепой случайности. Мне возразят, что в этом виновен Омар Нагиев, и будут правы. Но кто виноват, что жизнь его поколения оказалась не такой, какой они надеялись ее видеть? Кто виноват, что в первых рядах нового общества оказались самые циничные, самые беспринципные люди? И когда вы будете выносить свой вердикт, помните, что Омар Нагиев не только убийца, но и жертва тех страшных условий, в которых мы все живем на протяжении последних пятнадцати лет. Только помня об этом, вы сможете вынести справедливый приговор.

— Достаточно! — вскочил со своего места прокурор Ковалев. — Суд — не место политической агитации!  Нагиев — убийца, а не жертва.

— Думаю, вы знаете, что не все так считают, — возразил Дронго. 

 — Кто так не считает? — разозлился прокурор. — Кто еще, кроме вас, так не считает?

В наступившей тишине было слышно, как в зале всхлипнула какая-то женщина.

— Я, — очень тихо сказал адвокат Голиков, снимая очки. — Я тоже так не считаю, — он поднялся со своего места и встал рядом с Дронго.

— Вы адвокат, — отмахнулся прокурор, — и должны сделать все, чтобы защитить своего клиента. Хватит фиглярства, господин Дронго, здесь вам не цирк.

— Я тоже так не считаю, — раздался еще один голос, и все посмотрели туда, где поднялся Григорий Санаев.

— Григорий Петрович, — растерялся Ковалев, — что вы говорите? Вы же наш эксперт, как вы можете…

— И я, — сказала сидевшая во втором ряду женщина, поднимаясь со своего места — его лечить нужно, а не судить. Это такие, как вы, нас убийцами сделали.

— Хватит, — не выдержал прокурор, — вас специально здесь посадили, чтобы вы так говорили. А с Григорием Петровичем мы позже поговорим. Никто из нормальных людей не может считать Нагиева жертвой обстоятельств, как считаете вы, господин Дронго. Вон, весь Ростов собрался под нашими окнами. Спросите их, какого приговора они требуют этому убийце. И они вам скажут и будут единодушны в ответах.

— Нет, — неожиданно раздалось из зала. Все обернулись туда, где поднялся еще один человек. Вот этого не ожидал никто. Даже сам Дронго. Это был Митрохин.

— Что вам нужно? — не понял прокурор. — Почему вы поднялись, товарищ следователь?

— Я тоже не считаю так, как вы, — сказал следователь. — Мы не исследовали прежнюю жизнь подсудимого, не знали, что с ним произошло до того, как он вошел в квартиру Ковальчука. И насчет девочки защита права, он ее не убивал.

— Сядьте! — крикнул прокурор, окончательно потерявший терпение. — Вы не имеете права! Я подниму вопрос о вашем служебном несоответствии. Хватит…

— Я тоже считаю, — храбро поднялась со своего места маленькая Грета Петросян, — что Нагиева нельзя сажать на всю жизнь. А вы не должны так кричать.

Прокурор обернулся к судье, ища у нее поддержки: мол, судебный процесс превращается в черт знает что! Судья молчала. Прокурор сам вызвал скандал, напрямую обратившись к залу в уверенности, что его поддержат.

— Мы все так думаем, — поднялся со своего места Константин Федяков. Он не смотрел на Дронго.

Вслед за ним начали подниматься остальные. Здесь были люди разных национальностей, живущие в Ростове: русские и украинцы, армяне, грузины, осетины, азербайджанцы, белорусы, татары. Да, Ростов-на-Дону — многонациональный город. Молодчики Кастрюка притихли. Прокурор совсем растерялся, он не знал, что делать, и вновь посмотрел на судью.

— Прошу всех успокоиться и сесть на свои места, — строго сказала судья. — Я не позволю превращать судебное заседание в общее собрание. Представителей обвинения обязую больше не обращаться к сидящим в зале людям и не призывать высказывать свое мнение. Защита, вы закончили свою речь?

— Да, — кивнул Дронго, — мне больше нечего сказать.

— Тогда, — сказала судья, — господа присяжные заседатели могут…

— Нет, не все сказано, — вдруг подал голос Омар.

— Обвиняемый, вы хотите что-то сказать? — спросила судья.

— Вам предоставляется последнее слово.

Можете говорить. Омар оглянулся на зал. Посмотрел сквозь решетку на сестру и бывшую жену. Перевел взгляд на присяжных заседателей, на сидевших неподалеку Дронго и Голикова.

— Я прошу вас не слушать моего адвоката, — начал Омар, показывая на Дронго. — Все, что он здесь говорил, не имеет никакого значения.

В зале стало так тихо, что, казалось, можно было услышать дыхание сидевших рядом людей. Дронго обернулся и вопросительно посмотрел на Омара. Тот выдержал его взгляд.

— Адвокат сказал вам правду, — выдавил из себя Омар. — Все было так, как он рассказал. Но это не имеет никакого значения. Я пришел домой к Петру Ковальчуку, чтобы застрелить его и забрать свои деньги. Пришел с пистолетом, который нашел в Москве. Я знал, что могу выстрелить, и я в него выстрелил. Я не хотел убивать его жену. А с девочкой действительно произошел несчастный случай. Это все правда. Только не вся правда. Главное, что я хотел его убить, и значит, пришел в этот дом, чтобы стать убийцей.

Дронго нахмурился и отвернулся от Омара. И потом слушал последнее слово подсудимого, сидя к нему спиной.

— Я виновен сразу в трех смертях, — твердо сказал Омар, — и мне нет никакого прощения. Все, что говорил господин Дронго, — правда. Но это только часть правды. С миллионами людей в нашей стране произошли похожие несчастья. Они потеряли сбережения, работу, они потеряли прежнюю жизнь и страну, в которой жили. Но не все же пошли убивать. А я решил таким способом поправить свое положение. Значит, я виновен. Прошу вас, господа присяжные, признать меня виновным, чтобы меня навсегда оставили в тюрьме. Мне стыдно смотреть в глаза моим близким, я ничего не смогу сказать своему сыну. Я убийца, и значит, обязан сидеть в тюрьме. Никакого другого приговора не может быть.

Он закончил в полной тишине и тяжело опустился на скамью. Судья внимательно посмотрела на подсудимого и обратилась к присяжным во второй раз:

— Господа присяжные заседатели, вы выслушали все собранные доказательства по делу, мнения сторон и…

Лена сползла со стула, потеряв сознание. Фатима подхватила ее за плечи. Омар вскочил со своего места.

— Пусть врач поможет ей, — разрешила судья. И затем в третий раз обратилась к присяжным заседателям…

Ровно через три часа присяжные заседатели единодушно признали Омара Нагиева виновным в умышленном убийстве Петра Ковальчука, в непредумышленном убийстве Киры Ковальчук и освободили его от ответственности за смерть Олеси Ковальчук. Судья вынесла приговор — двенадцать лет заключения в колонии строго режима.

Омар держался из последних сил, но, поняв, что ему не дали пожизненного заключения, сел на скамью и громко разрыдался. Первое, что он сделал, немного придя в себя, — это подсчитал, сколько ему будет через двенадцать лет. И сколько тогда исполнится Руслану Это было самое важное, что он успел сделать в тот день.

 

Эпилог

Дронго и Эдгар Вейдеманис стояли на перроне вокзала. Провожавшие их люди молчали. Костя суетился, он с друзьями привез припасы для отъезжающих и теперь перетаскивал пакеты в их купе. Фатима, хмурясь, стояла рядом с Дронго. Лена иногда всхлипывала. Все было кончено, вчерашним решением Омар был осужден на целых двенадцать лет. Но все же получил шанс вернуться домой и увидеть своих близких, возвратиться к прежней жизни. Но как же долго этого ждать!

— Спасибо вам, — повторяла Лена, — спасибо вам.

— У него впереди тяжелая жизнь в колонии, — напомнил Дронго. — Постарайтесь его поддерживать. Не оставляйте его наедине с раскаянием. Одиночество — страшная вещь.

— Не оставим, — сказала Фатима. — Я сделаю все, чтобы его вытащить.

Лена только кивнула головой. Дронго попрощался со всеми, пожал руку Косте и неожиданно увидел стоявшего неподалеку Митрохина. Шагнул к нему и протянул руку.

— Извините меня, — сказал он, — я был о вас неверного мнения.

— Ничего, — пробормотал Митрохин, пожимая ему руку. — Если несколько бритоголовых будут решать, кому жить в нашем городе, а кому не жить, то рано или поздно они найдут повод добраться и до моих мальчиков. Хочу сказать, что не встречал таких людей, как вы. Раньше я подумывал уйти из прокуратуры, а теперь я решил остаться. У нас еще много работы.

— Да, — печально согласился Дронго, — наверное, вы правы. До свидания.

Он вошел в свой вагон и встал у окна рядом с Эдгаром. Состав тронулся. Женщины замахали руками, Костя заулыбался. Дронго взглянул на Эдгара.

— Ты тоже считаешь, что мы победили? — Я бы его не простил, — вместо ответа сказал Вейдеманис.

— Все равно он виноват в смерти целой семьи. Если бы он не пришел в тот дом, никто бы не погиб. Я бы ему дал больше, может быть, и пожизненное.

— Ты считаешь, что я был не прав, защищая его?

— Не знаю. Прежде ты искал и находил преступников. А здесь на протяжении нескольких дней ты искал способы защитить убийцу. Может, тебе переквалифицироваться в адвокаты? У тебя очень неплохо получилось.

— Не думаю, — ответил Дронго. — Меня слишком потрясла эта история. Она — отражение истории нашего общества, того распада, который у нас случился. Причем не сам по себе.

— Это не оправдание, — возразил Эдгар. — Ты ведь понимаешь, что он может не выжить в колонии. Двенадцать лет в колонии строгого режима…

— Знаю, — нахмурился Дронго, — я все знаю. Но если бы я уклонился от дела, то чувствовал бы себя еще хуже. Ведь я в конечном счете спасал не его. С ним мне было все ясно. Трагическая история с печальным концом, и ничего здесь не поделаешь. Но я все время думал о его сыне. Ведь если Омара Нагиева осудили бы за тройное убийство, сын просто не смог бы простить отца. А значит, не сумел бы его принять в будущем, если бы Омар дожил до свободы. Мне было важно спасти душу мальчика, поэтому я так стремился довести это дело до конца.

Поезд уносил их все дальше от вокзала Ростова-на-Дону, На перроне все еще стояли две женщины, Фатима и Лена, словно ожидая, что поезд неожиданно вернется и они снова увидят Дронго. А он сидел в своем купе и смотрел на мелькавшие за окном столбы. Сидевший напротив Эдгар молчал. Он чувствовал состояние своего друга.

— Теперь я всю жизнь буду думать об этой семье, — неожиданно признался Дронго, отрывая взгляд от окна. — Я имею в виду семью Петра Ковальчука. Они у меня не вызывают особого сочувствия, но чтобы так страшно… Словно рок какой-то. Он, жена, дочь — все, погибли все. Эта маленькая девочка, которая не виновата ни в чем, будет, наверное, и мне сниться по ночам, как снится Омару. Ты не прав, Эдгар, адвоката из меня не получится. И судьей я был бы никудышным. Мое дело исследовать факты, разоблачать преступников. Судят пусть другие. Те, кто умеют оставаться отстраненными и апатичными. А я так не могу. И не хочу.

Он замолчал и снова посмотрел в окно. Слышался ритмичный стук колес. Эдгар Вейдеманис грустно усмехнулся и пошел к проводнику просить чай для себя и своего друга, который не захотел использовать свое право на апатию.