Когда они вышли из здания тюрьмы, было около шести часов вечера, но солнце еще ярко светило. Голиков взглянул на Дронго.

— Вы хотели со мной поговорить?

— Завтра, — попросил тот. — Завтра мы обо всем переговорим. Я чувствую себя как губка, впитавшая неизбывное горе. Он будто передал мне часть свой боли.

— Наша профессия приучает нас к равнодушию, к большей апатичности, — заметил Голиков. — Иначе нам просто не выжить.

— Еще Бальзак сказал, что представители трех профессий не уважают людей, так как слишком много о них знают, — юристы, врачи и священники.

— Что ж, он был прав. — Адвокат улыбнулся. — Не знаю, что именно рассказал вам Нагиев, но по вашему виду понял, что его откровения были для вас тяжким испытанием.

— Верно, — согласился Дронго, — даже слишком тяжким. Завтра, наверное, не будет судебного заседания. Собрать суд присяжных непросто, это потребует времени, не так ли?

— Да, начнем через несколько дней, — подтвердил Голиков. — Но, честное слово, на меня все смотрят как на сумасшедшего. Даже в тюрьме уже знают о моем ходатайстве. Считают, что я выжил из ума.

— Представляю, — кивнул Дронго, — вам тоже нелегко. Я вам еще не сказал, что мать и сестра убитого Петра Ковальчука согласились приехать на процесс.

— Только этого нам не хватало, — пробормотал Голиков. — Еще свидетели обвинения, да какие!

— Надеюсь их использовать и как свидетелей защиты, — заметил Дронго. Он попрощался с адвокатом и зашагал в сторону своего отеля. Идти было достаточно далеко, но ему хотелось пройтись пешком, чтобы успокоиться после всего услышанного от Омара. Через минут пять он понял, что за ним следят. Дронго ускорил шаг и услышал топот шагов за своей спиной. Он обернулся. Те самые ребята, с которыми они уже встречались, Только на этот раз шестеро. И рядом с ним не было Эдгара с оружием. Дронго подумал, что оказался в неприятном положении.

— Ну что, черномазый, опять приехал к нам в город, — сказал красномордый качок. — Теперь все, считай, что ты покойник. Мы тебя предупреждали.

Проходившая мимо женщина метнулась на другую сторону лицу. Еще один пожилой человек, рядом с которым семенила девочка, очевидно, его внучка, подхватил ребенка и потащил за угол.

Трое из нападавших достали ножи.

— Теперь можешь попросить нас, чтобы мы тебя не очень больно резали, — изгалялся хорошо запомнившийся Дронго лупоглазый. — Жаль, твоего дружка рядом нет, он бы тоже попросил.

— Глупо, — сказал Дронго, — и нечестно. Шестеро на одного — это даже как-то не по-мужски.

— Может, нам тебя на дуэль вызывать? — с иронией спросил красномордый, делая шаг вперед. — Ничего, сейчас ты у меня по-другому запоешь.

Он сделал еще один шаг и оказался в опасной близости от Дронго. Никто из парней не ожидал от этого высокого широкоплечего мужчины такой ловкости. Дронго резко поднял ногу — и нападавший отлетел назад. Нож упал на землю.

— Значит, так, — сказал Дронго, поднимая нож. — Вы меня, конечно, убьете, но я обещаю, что двоих или троих заберу с собой. Вас устраивает такой процент потерь?

Налетчики переглянулись, явно не зная, как поступить дальше. И в этот момент за их спинами затормозила милицейская машина. Напротив остановилась другая. Очевидно, кто-то из наблюдавших за дракой успел позвонить в милицию. Парни бросились врассыпную. Сотрудники милиции выскочили из машины и бросились за ними. Из второй машины, не торопясь, вылез человек, в котором Дронго узнал старшего следователя прокуратуры Митрохина.

— Добрый день, — поздоровался Дронго. — На этот раз вы прибыли вовремя.

— Опять у вас стычка с этими подонками, — сквозь зубы заметил Митрохин. — ну никак не хотите успокоиться, демонстрируете свои возможности на детях?

— Не нужно так говорить, — возразил Дронго. — У этих "детишек" в руках были ножи и кастеты. Кстати, в прошлый раз тоже были кастеты. И если бы не мой друг, у которого есть право на ношение оружия, неизвестно, чем бы все закончилось.

— Нужно было сразу так и сказать. — Митрохин недовольно поморщился. —А вы обиделись и ничего мне не сказали.

— Когда ночью в номер врываются омоновцы, трудно сообразить, что нужно говорить, а чего лучше не говорить. Я думал, вы на их стороне, симпатизируете этим бритоголовым.

— Ну уж нет! — Митрохин сплюнул. — Чтобы я с этими тварями был заодно! Плохой вы эксперт, если уж совсем не разбираетесь в людях. Я, может быть, следователь хреновый, но никогда с такими вместе не буду. На улицах прохожих избивают, на базарах погромы устраивают, мне с такими не по пути.

— Каждый считает, что он знает свою истину, — пожал плечами Дронго. — Однако если одних людей натравливают на других, значит, это кому-нибудь нужно. Возьмите, это вам от меня уже второй нож, для коллекции. Кстати, на этом есть мои отпечатки.

Митрохин забрал нож и брезгливо бросил его в салон автомобиля на пол.

— И еще об истине, — добавил Дронго. — Боюсь, что мы будем оспаривать ваш вывод насчет смерти девочки. Синяки на плечах и шее остались не потому, что Нагиев пытался задушить девочку. Такому сильному человеку достаточно было одного движения, чтобы переломить шейные позвонки ребенка. Он пытался ее спасти. Она упала и ударилась головой, когда убегала от него. А он пытался ее спасти.

— Все равно он виновен, — заметил Митрохин. — Или может, он и в ее родителей не стрелял?

— Стрелял, — согласился Дронго, — но вы не исследовали мотивы преступления.

— Какие еще мотивы, если деньги пропали? Ясно, какие у него там были мотивы.

— В том-то все и дело. В этих деньгах, — загадочно сказал Дронго. — До свидания, господин Митрохин. Советую вам прийти на судебный процесс. Поверьте, что он будет не совсем таким, каким вы думаете его увидеть. До свидания.

— И пошел в сторожу гостиницы.

Вечером к нему в номер постучалась Фатима. Она пришла не одна, внизу ее ждала Грета, жена Аркадия Петросяна. Узнав, что она сидит в холле, Дронго попросил и ее подняться к себе в номер. Грета, полная женщина небольшого роста, темноволосая, с крупными чертами лица и живыми, подвижными глазами, вошла, осторожно открыв дверь.

— Извините, — нерешительно сказала она, — я не хотела вас беспокоить.

— Входите, — пригласил Дронго. — Я знаю, что вы помогаете Фатиме, это очень благородно с вашей стороны. И знаю, как бросали камни в ваш дом.

— Это просто мальчишки-хулиганы, — ответила Грета. — Самим-то нам не страшно, но за детей мы боимся. Впервые так испугались за них, с тех пор как уехали из Баку… Я не хотела вас обидеть, господин Дронго, вы уж простите.

— Садитесь, — сказал Дронго, указывая на стул. — Да, не все представляют, какая трагедия разыгралась в Баку в январе девяностого. Хотя вскоре после событий вышла документальная книга "Черный январь" на русском языке. Пожалуй, первая, где было написано, что все матери плачут одинаково — русские, азербайджанские, армянские. Это была наша общая трагедия.

— Да, — согласилась Грета, — но кому- то было выгодно натравливать нас друг на друга. А как мы хорошо жили в Баку! Сколько у нас было друзей-азербайджанцев! Все соседи к нам так хорошо относились. Многие плакали, когда мы уезжали.

— Не сомневаюсь, — сказал Дронго. — А теперь садитесь рядом с Фатимой, и я расскажу вам о том, как провел последние три дня.

Он начал свой рассказ с того момента, как на них с Эдгаром напали в Ростове. Он говорил, и глаза женщин вновь и вновь наполнялись слезами. Когда он рассказал о звонке Руслана, обе уже рыдали в один голос. Он старался не упускать подробностей, словно проверяя самого себя на этом выступлении, словно готовясь к первому судебному процессу в своей жизни. Он рассказал им почти все, не став говорить только о визите в Балашиху и признаниях самого Омара, это было нужно сохранить в тайне до суда. Но и рассказанного было достаточно, чтобы женщины прочувствовали всю трагедию личной жизни Омара.

— Он не виноват, — плакала Грета, — его нужно освободить!

— Несчастный Омар, — вторила ей Фатима, старавшаяся сдерживаться, — он, конечно, виновен, но он ведь пришел туда за своими деньгами, а они на него с топором.

Дронго взял с женщин слово, что они никому не расскажут о его расследовании. Когда Фатима и Грета ушли, он позвонил Голикову.

— Завтра я приеду к вам в консультацию, — пообещал Дронго, — все расскажу, и мы выработаем с вами линию защиты.

— Надеюсь, что вы меня убедите, — сказал Голиков. — Мне уже звонили, сказали, что заявление о суде присяжных принято. Знаете, прокурор Ковалев даже не поверил, что я сделал такое заявление. Сам перезвонил мне, чтобы уточнить. Процесс продолжится в следующий понедельник. Вы останетесь здесь или уедете?

— Я теперь никуда не уеду, пока мы с вами не закончим процесс, — пообещал Дронго.

На следующее утром он поехал к Голикову. Через четыре часа, сразу после ухода Дронго из консультации, туда вызвали машину "скорой помощи". Пожилому адвокату, успевшему, казалось, пройти за годы практики через все и вся, стало плохо, когда он узнал подробности истории Омара Нагиева. Впрочем, лечь в больницу Голиков отказался, настаивая на том, что обязан выступить на судебном процессе.

Эдгар, узнавший о повторном нападении на Дронго, переехал в его отель и поселился рядом со своим другом.

Рассказанная Дронго двум женщинам история, несмотря на их обещание помалкивать об этом, уже на следующий день гуляла по городу. Ее рассказывали на базарах и в магазинах, передавали от соседей к соседям, о ней говорили во всех учреждениях. Некоторые начали колебаться, вспоминая, как их обманывали в различных коммерческих структурах, а кое-кто открыто встал на сторону Нагиева, решившего вернуть свои законные деньги. Но большинство все равно считало, что приезжий кавказец, убивший семью местного предпринимателя, должен понести самое суровое наказание. Страсти накалялись. Прокурору области звонили из Генеральной прокуратуры, с ним беседовал губернатор — все требовали проведения тщательного и взвешенного судебного процесса. Судья Волкова, которой поручили вести судебное разбирательство, была известна своей строгостью и принципиальностью. По мере приближения дня возобновления процесса волнение в городе нарастало.  Вождь местных ультраправых Аристарх Кастрюк требовал, чтобы среди присяжных заседателей были только местные жители и лишь из числа лиц "славянской национальности". Известие о том, что среди двенадцати присяжных оказались татарка и черкес, вызвало ярость "патриотов", которые тут же устроили перед зданием суда шумный митинг.

В суд Омара Нагиева привезли в наручниках и под усиленным конвоем. Его провели в зал суда и посадили на скамью подсудимых, огороженную, как теперь водится, решеткой. Дронго приехал вместе с Голиковым, зная, что Эдгар Вейдеманис уже в зале.

В связи с большой общественной значимостью предстоящего процесса было решено проводить его в Доме культуры, вход — по специальным пропускам. Несколько наиболее оголтелых группировок "патриотов" тут же стали добиваться присутствия своих представителей в зале суда. На базарах, в барах и кафе участились случаи избиения кавказцев и приезжих из других южных республик. Губернатор принял решение усилить городскую милицию за счет подкрепления из районов области. Все ждали открытия суда.

Работа возобновляющегося суда началась с рутинных процедур. Проверялись биографические данные обвиняемого, уточнялись полномочия сторон, инструктировали присяжных заседателей. Одним словом, начался обычный суд, от которого все ждали чего-то необычного.

Прокурор Ковалев очень хорошо подготовился к процессу Его сотрудники продемонстрировали пистолет, из которого были убиты Ковальчук и его супруга. Зачитали акты экспертизы, точно определившей, что отпечатки пальцев на пистолете принадлежат Нагиеву. Рассказали об украденных деньгах. Когда речь зашла о девочке, задушенной кровожадным убийцей, некоторые женщины в зале потеряли сознание. Бригада врачей, дежурившая в Доме культуры, оказала людям медицинскую помощь.

Сотрудники Ковалева сумели даже добыть протокол о приводе Нагиева в милицию, после того как он устроил скандал в "Синем горизонте". Прокурор использовал этот факт как еще одно доказательство глубоких корней антиобщественного поведения подсудимого. Допрошенная мать Ковальчука рассказала, каким хорошим, заботливым сыном он был. Директор школы, где училась погибшая девочка, — едва сдерживая слезы, говорила о ней как о выдающейся ученице, которая могла стать гордостью школы, если бы ее не задушил подлый убийца. После выступления педагога люди, собравшиеся у Дома — культуры, требовали прекратить на этом рассмотрение дела и приговорить Нагиева к расстрелу.

Во время процесса Голиков с трудом сидел на своем месте адвоката, то и дело беря в рот таблетки нитроглицерина или валидола. Он уже предоставил право ведения защиты своему помощнику.

Наконец прокурор вызвал для дачи показаний эксперта-патологоанатома Григория Санаева.

— Позволяют ли результаты вскрытия утверждать, что девочка погибла насильственной смертью? — спросил его прокурор.

— Безусловно, — ответил Санаев.

— На одежде девочки были найдены отпечатки пальцев подсудимого.

— Это вывод дактилоскопической экспертизы, — заметил Санаев. — Наше внимание привлекли следы пальцев на плечах и шее девочки, свидетельствующие о возможной причине смерти.

— У меня нет вопросов к эксперту, — победно заявил прокурор. Он был коренастым, среднего роста, красивая седая шевелюра делала его похожим на прокурора в исполнении американской кинозвезды. Ковалев не скрывал, что надеется после этого процесса получить высокий пост в Генеральной прокуратуре.

— У меня есть, — сказал Дронго, поднимаясь с места. — Скажите, господин Санаев, отчего именно погибла девочка? Можно ли считать, что она была задушена?

— Нет, — ответил Санаев. — Мы указали в протоколе, что на ее шее остались следы мужских пальцев. Но ее не задушили, она погибла от удара в голову.

— У погибшей на губах были синяки, — напомнил Дронго. — Они могли появиться в результате удара или в результате удушения?

— Наши эксперты предполагали, что это следы попыток спасти девочку, делая ей искусственное дыхание. Возможно, когда ее обнаружили, она еще была жива.

— Согласно вашим актам, родителей девочки обнаружили через семь-восемь часов после смерти. Вы считаете, что девочка могла жить столько часов после попытки ее убить?

— Я не понимаю, почему защита так интересуется подробностями смерти ребенка, — обратился к судье прокурор. — От куда у вас такой болезненный интерес, Господин Дронго?

— У меня есть на то веские причины, — ответил Дронго под неодобрительный гул.

— Этого быть не могло, — ответил Санаев. — Так что я не могу объяснить, откуда появились эти синяки.

— У меня вопросов больше нет, — сообщил Дронго. Возвращаясь к скамье адвокатов, он увидел в зале Митрохина, который сидел в последнем ряду и задумчиво следил за прениями сторон.

При допросе матери Ковальчука прокурор задал ей лишь несколько вопросов и разрешил сесть в зале. Сестра Петра Ковальчука была вызвана позже. Но и к ней у прокурора были лишь вопросы, ответы на которые могли подтвердить, насколько порядочным человеком был погибший. Когда прокурор закончил, пришла очередь Дронго задать сестре погибшего свои вопросы.

— Скажите пожалуйста, свидетель, вы никогда не встречались с находящимся здесь Омаром Нагиевым?

— Никогда, — был твердый ответ.

— То есть он никогда не приезжал к вам в Балашиху?

— Никогда, — снова отрезала сестра погибшего.

— Спасибо, — сказал Дронго. — Пригласите, пожалуйста, свидетеля Анатолия Потребеева.

Когда Потребеев занял место свидетеля, в зале наступила мертвая тишина.

— Свидетель Потребеев, вы хорошо знаете подсудимого? — спросил Дронго.

— Мы с ним вместе учились в институте, — сообщил Потребеев, — и знакомы больше двадцати лет.

— Расскажите суду, как вы отвозили своего друга в Балашиху, и укажите конкретный адрес.

— Потребеев начал рассказывать. Дронго увидел, что в зале появилась Лена Бондаренко. Она огляделась и подсела к Фатиме. Женщины обнялись и тихо заплакали. Омар сидел, опустив голову, он не видел своей бывшей супруги. "Очевидно, ее привез Погребеев, — догадался Дронго. — Какой молодец!" Потребеев рассказал о поездке в Балашиху и назвал адрес Прокоповичей.

— Свидетельница Ковальчук, у меня есть к вам еще вопрос. — Вновь пригласил сестру погибшего Дронго. — Вы утверждали, что Нагиев никогда не был в вашем доме. Потребеев утверждает, что привозил Нагиева к вам и видел, как он входил в ваш дом.

— Мало ли чего он утверждает! — разошлась женщина. — Не было его, и все. Не видела я его никогда.

— Он приехал к вам, чтобы вернуть деньги, — сказал Дронго, и в зале началось оживление.

— Протестую! — прокурор встал. — Вместо вопроса защита сама начинает что-то утверждать, да еще без ссылки на свидетеля. Ведь Потребеев говорит только, что привез Нагиева на место. Он не утверждает, будто видел, как подсудимый передавал деньги.

— Протест принят, — отозвалась судья. — Защита должна более тщательно формулировать свои вопросы.

— Значит, вы не получали денег от подсудимого? — задал вопрос Дронго. — Только перед тем как ответить мне, вспомните, свидетельница: вы предупреждены об ответственности за дачу ложных показаний.

— Ничего я не получала, — после небольшой заминки зло ответила женщина.

— У вас еще есть вопросы? — строго спросила судья. — Нет? Тогда… — Но ей не дали договорить.

— Подождите! — раздался из зала женский голос.

Судья нахмурилась. Нельзя прерывать судью, прокурор может потом опротестовать любое решение, сославшись на то, что судебный процесс был проведен с очевидными нарушениями.

— Прошу успокоиться, — строго произнесла судья. — Иначе мне придется приказать вывести нарушителей из зала.

— Пожалуйста, подождите, — повторил тот же женский голос, и из первого ряда поднялась мать погибшего. Она была в темном платке, в темном платье. Лицо почернело от горя. Дочь метнула на нее бешеный взгляд, но ничего не произнесла.

— Я хочу сказать… — начала несчастная женщина. — Не могу взять греха на душу, Этот… — Она показала дрожащим пальцем сидевшего за решеткой Омара Нагиева. — Этот… — Она не назвала его ни "человеком", ни "убийцей", происходящее было выше ее сил. Судья из уважения к страшному горю женщины не стала ее прерывать. —Он приехал к нам домой и оставил нам все деньги, — выдохнула старуха. — Сказал, чтo это деньги Пети, я их взяла. Но я не знала, что он убийца. Я взяла деньги Пети, они у нас. Прости меня, Господи… — Она покачнулась и упала бы, если бы ее не подхватил сидевший рядом мужчина.

— Врача! — крикнул кто-то из зала.

— Пригласите врача, — распорядилась судья. Санаев уже спешил к несчастной женщине. Началось столпотворение, все призывы судьи оказались тщетными. Навести порядок удалось лишь через пятнадцать минут, когда потерявшую сознание женщину вынесли из зала. Дочь побежала за ней. В зале обсуждали признание матери Ковальчука, настроение людей начало меняться. Судья потребовала тишины, пригрозив, что прикажет судебным приставам очистить зал.

— Это ничего не меняет, — нервно произнес прокурор, почувствовавший, что инициатива уходит из его рук. — Он вернул деньги, но никогда не сможет вернуть несчастной матери сына, невестку и внучку. Деньгами откупиться нельзя. Это у него на родине принято платить за кровь, у нас так не считают, — патетически закончил Ковалев.

— Прошу обвинение формулировать свои заключения в корректной форме, не задевающей национального достоинства подсудимого, — строго заметила судья.

Омар поднял голову и увидел сидевшую рядом с сестрой бывшую жену. Он смотрел на Лену, и было заметно, как дрожат у него губы, как глаза наполняются слезами. Несчастный держался из последних сил.

Лена, не выдержав, снова тихо, стараясь нe шуметь, заплакала. Процесс продолжался. Но симпатии части зала теперь были на стороне обвиняемого, который нашел в себе силы поехать к матери убитого им человека, чтобы вернуть украденные деньги.