Глава 1

Зема позвонила Дронго вечером, ближе к семи часам, и попросила взять трубку. Он узнал этот голос. Зема была сотрудницей Союза кинематографистов и занималась организационными вопросами. Конечно, Дронго знал о том, что традиционный фестиваль «Восток—Запад», проходящий в Баку, был перенесен на сентябрь и должен был состояться через две недели. Конечно, он получил приглашение, еще три месяца назад, когда был в Баку. Южное гостеприимство подразумевало обязательное приглашение всех известных людей и знакомых руководства Союза кинематографистов, даже если эти люди вообще не ходили в кинотеатры и не имели никакого отношения к этому «важнейшему из искусств». Приглашения были получены, форма вежливости была соблюдена. Теперь следовало поблагодарить за приглашение и отказаться участвовать в этом мероприятии из-за невозможности оказаться именно в эти дни в Баку.

Дронго обычно так и делал. Но на этот раз Зема настойчиво звонила несколько раз, объясняя, что звонит по поручению руководства Союза и ей просто необходимо обязательно переговорить с ним по поводу очень важного дела, связанного с предстоящим фестивалем. Наконец Дронго сдался. Во время ее очередного звонка в Москву, когда включился автоответчик, он наконец снял трубку, чтобы узнать, в чем причина столь непонятной настойчивости.

– Добрый вечер! – обрадовалась Зема. – Вы получили наше приглашение?

– Конечно. Еще три месяца назад. Но, к сожалению, я не смогу принять участие в этом фестивале. У меня будут другие дела, и я не смогу приехать.

– Именно поэтому я вам и звоню, – сообщила Зема. – Мы хотим предложить вам официально стать на несколько дней нашим главным консультантом по безопасности. Дорогу и пребывание в городе мы вам оплатим.

– Учитывая, что я буду жить у себя, это обойдется вам бесплатно, – пошутил Дронго. – Я могу узнать, что именно у вас случилось и почему вы решили сделать мне такое странное предложение?

– Вас ищет Рустам Ибрагимбеков, – пояснила Зема, – он вам все объяснит. Он как раз сейчас находится в Москве. Я должна была найти вас и сообщить о нашем предложении. А все детали он готов обговорить с вами лично.

Ибрагимбеков был постоянным президентом кинофестиваля и возглавлял Союз кинематографистов. Он был автором сценария к таким известным фильмам, как «Белое солнце пустыни», «Урга», «Утомленные солнцем», «Сибирский цирюльник». В Азербайджане традиционно и справедливо гордились своим знаменитым земляком, имевшим шесть государственных премий и массу международных призов. Они были знакомы с Дронго уже много лет.

– Зачем я ему понадобился? – мрачно спросил Дронго. – Я вообще не совсем понимаю, какое я имею отношение к этому фестивалю и почему я должен быть вашим консультантом по безопасности? Разве вы проводите саммит нефтедобывающих стран? Если туда приедут режиссеры и актеры, журналисты и кинокритики, то какой специалист по безопасности вам нужен? По-моему, это несерьезно.

– Это очень серьезно, – возразила Зема. – Дело в том, что мы ожидаем приезда самого Хусейна Мовсани. И если мы не сможем гарантировать его безопасность, он просто не приедет. Хотя в разговоре с Рустамом Ибрагимовичем он признался, что очень хочет посетить Баку. Но он вам сам обо всем расскажет.

– Подождите, – прервал Зему Дронго, – кто такой Хусейн Мовсани? Моего интеллекта явно недостаточно для разговора с вами. Я первый раз слышу эту фамилию.

– Он иранский режиссер новой волны, – пояснила Зема, – уехал из Ирана еще в середине семидесятых. Много снимал на Западе, в том числе в Германии и Франции. Имеет несколько престижных международных призов, даже две номинации на «Оскар». За фильм «Страдания блудницы» он был подвергнут критике на своей родине и ему был вынесен смертный приговор. Фетва высшего духовенства. Потом, когда фильм взял главный приз в Берлине, фетву смягчили, но реальная опасность все равно существует. Он как Салман Рушди в литературе, которого все время охраняют английские спецслужбы.

– Если он киношный «Рушди», то пусть вообще не ездит по миру, – посоветовал Дронго. – Дело в том, что я всегда отношусь несколько настороженно к подобным людям. Зачем нужно своим творчеством обязательно оскорблять миллионы верующих? Можно верить или не верить в Бога, в конце концов это дело каждого. Но почему нужно вести себя настолько вызывающе, что своими произведениями, вольно или невольно, задевать чувства других людей, искренне верящих в Бога?

– Я думала, что вы безусловный сторонник свободы слова, – вздохнула Зема.

– Возможно. Но свобода подразумевает и ответственность. Помните датский скандал с карикатурами? Так вот, для вашего сведения, когда в Израиле, в стране, которую трудно заподозрить в симпатиях к мусульманам, одна еврейка нарисовала пророка в виде свиньи, она тут же получила тюремный срок за оскорбление чувств верующих. И это в Израиле, который воюет едва ли не с половиной арабского мира. Значит, ваш режиссер хочет обязательно прилететь в Баку на фестиваль?

– Он уже подтвердил свое участие, – жалобно произнесла Зема, – и мы не знаем, как нам быть. Отменить его приезд уже невозможно, об этом написали все информационные агентства, передали по мировой Сети. У него будет своя личная охрана, но мы все равно беспокоимся. Прибудет большая делегация из Ирана. Будут Аббас Кияростами и Асгар Фархади, другие известные режиссеры. Приедут делегации из арабских стран, из Израиля и Турции. Вы меня понимаете? Вам более подробно расскажет сам Рустам Ибрагимович. Мы проводим фестиваль уже много лет, и у нас не было подобных проблем. Вы же должны понимать. Это единственный такой крупный фестиваль на Кавказе. Подобного нет ни в Иране, ни в Турции, ни в Грузии, ни в Армении, на на Северном Кавказе в России. Нам важно сохранить фестиваль как традиционное мероприятие, куда уже привычно формируются международные делегации.

– Вам нужно работать в Министерстве иностранных дел, – пошутил Дронго, – в их пресс-службе. Кажется, вы начинаете меня убеждать. Значит, я должен бросить все свои дела и приехать в Баку, чтобы с этим Мовсани ничего не случилось?

– Да, если вы согласитесь. Он будет в Баку только три дня. Но мы считаем, что вы вообще можете помочь нам в организации фестиваля с точки зрения безопасности. Мы пригласили бывшего сотрудника Министерства внутренних дел, который будет непосредственно отвечать за безопасность наших гостей. И еще заключили договор с частной охранной фирмой. Вы должны нас понимать, как наш соотечественник и человек, любящий свой родной город. Мы не хотим, чтобы наш Баку стал местом какого-нибудь террористического акта. Нам подобная «реклама» совсем не нужна.

– Теперь понятно. Вы пригласили этого Хусейна Мовсани, а теперь уже не рады, что он принял ваше приглашение, и не знаете, как отыграть назад? Я вас верно понял?

– Нет, нет. Мы хотели позвать именно его. Он очень известный режиссер. Однако мы не думали, что проблемы с его безопасностью так серьезны. Но я вам больше ничего не скажу. Будет лучше, если вы сами побеседуете с Рустамом Ибрагимовичем. Если разрешите, он сегодня вам перезвонит.

– Пусть перезвонит. Но в общих деталях я примерно все понял. Значит, фестиваль начнется ровно через две недели?

– Открытие фестиваля будет четырнадцатого сентября, – подтвердила Зема. – Мы планируем, что оно состоится в Зеленом театре.

Это было место, известное каждому бакинцу. Похожий на своебразный римский амфитеатр, он был построен еще в середине шестидесятых и был любимым местом отдыха нескольких поколений горожан. Восстановленный уже в новом веке, он по-прежнему считался одним из самых примечательных мест города.

– Все понятно, – вздохнул Дронго. – Значит, он будет в городе только три дня. Его будут охранять только местные специалисты или у него действительно есть своя охрана?

– Конечно, есть. С ним всегда ездят офицеры английских спецслужб. Я просто не помню точно, как они называются. Кажется, МИ-5 или МИ-6. Но у него всегда есть своя охрана.

– С такой охраной он может ничего не бояться, – недовольно пробормотал Дронго. – Зачем я вам понадобился? Вы могли бы обратиться к руководителям местных спецслужб. В Баку достаточно стабильная власть, чтобы обеспечить охрану любому гостю.

– Вы должны понимать. Не всем чиновникам нравится наш кинофестиваль. И мы решили, что это будет лучшей рекламой. Самый известный в мире эксперт охраняет самого известного в мире диссидента-режиссера.

– Спасибо. Теперь все понял. Ладно, я буду дома. Пусть мне позвонят.

Известный драматург перезвонил ровно через тридцать минут. Они были знакомы много лет, но неизменно были на «вы». Сказывалась и разница в возрасте, составлявшая больше двадцати лет. Они договорились встретиться в известном московском ресторане через полтора часа. Дронго постарался успеть вовремя. Он вообще не любил опаздывать на встречи, считая эту дурную черту отличительной и не всегда лучшей чертой многих южан. На Востоке и Юге время текло совсем иначе, чем на Западе или на Севере. Рустам Ибрагимбеков его уже ждал. Очевидно, он тоже относился к «западному» типу азербайджанцев.

После того как оба собеседника заказали себе ужин, они перешли к более предметному разговору.

– Вам уже сообщили, зачем мы просим вас приехать? – уточнил Ибрагимбеков.

– Да, Зема все мне рассказала.

– Хусейн Мовсани очень известный режиссер. Хотя снимал исключительно на Западе. Сказывается и опыт его личной жизни, ведь он уехал из Ирана еще при шахском режиме совсем молодым человеком, больше тридцати лет назад. А сейчас ему уже пятьдесят пять.

– У него есть семья?

– Это имеет отношение к его охране?

– Мне просто интересно, он приедет один или вместе со своей семьей, – пояснил Дронго.

– Не один. С ним будет офицер охраны, бывший сотрудник английской контрразведки, который будет его повсюду сопровождать. Решение о подобной охране приняло английское правительство. Когда пошли угрозы в адрес Мовсани и Рушди, тогда было принято решение об охране обоих. Но о Салмане Рушди знает весь мир благодаря его известной книге, а фильмы Мовсани не столь популярны, хотя и получили несколько известных премий. Но в отношении Хусейна Мовсани фетва, то есть смертный приговор, была изменена, и поэтому считается, что угрозы в его адрес менее реальны, чем в адрес Салмана Рушди. Но это когда Мовсани живет в Великобритании или Канаде. А когда режиссер прибывает в Баку, где находятся тысячи его соотечественников, это может быть для него опасно.

– Вы считаете, что угроза настолько реальна?

– Не знаю. Это не моя специализация. Вы же знаете, что я кибернетик по своей первой профессии. Еще драматург и писатель. Но к работе спецслужб я никогда не имел никакого отношения, поэтому не могу судить. Нам нужен такой профессионал, как вы, чтобы оценить степень реальной угрозы. Если вы скажете нам, что опасность велика, мы просто сократим его визит до минимума.

– А отменить визит Мовсани вы не можете?

– Нет, это невозможо. Будет просто международный скандал. Я хочу, чтобы вы меня правильно поняли. Мы не просим вас выступить в роли его личного телохранителя. Нужно, чтобы вы приехали и оценили степень возможной угрозы. Вы можете оказать нам такую услугу?

– Разумеется, могу. Я как раз собирался лететь в Баку. Четырнадцатого открывается фестиваль. Когда он прилетит?

– Тринадцатого, в пятницу вечером.

– Смешно, – задумчиво произнес Дронго. – Тринадцатого, в пятницу. Не боитесь подобных совпадений?

– Я вообще не очень верю в мистику, – признался Ибрагимбеков, – и уже давно ничего не боюсь. Между прочим, номер моей машины в Баку три шестерки. И я не вижу в этом ничего опасного.

– Вы смелый человек, – пробормотал Дронго, – а мне шестерка никогда не нравилась. Я больше люблю семерку. Хотя у каждого свой вкус. Очевидно, Мовсани тоже не очень верит в подобную мистику, если решил прилететь в пятницу, тринадцатого.

– Самолет из Лондона летает каждый день, – напомнил Ибрагимбеков, – но на субботу у нас намечается открытие фестиваля. А в понедельник вечером он улетит.

– У него будет специальная программа?

– Все зависит от вас. У Мовсани намечено несколько встреч в рамках его визита. И самое опасное – это совместный банкет и открытие фестиваля. На нем будет присутствовать делегация из Ирана. Четырнадцать человек. Самая большая делегация. Там будут и великолепные мастера. Некоторых из них я лично знаю. Но среди четырнадцати человек может оказаться один фанатик, который решит привести в исполнение фетву, вынесенную Мовсани. Мы, конечно, посадим их в разных концах зала и будем следить за иранской делегацией, а его обеспечим специальной охраной. Но мы все равно нуждаемся в ваших советах.

– Сколько всего гостей вы ждете на свой фестиваль? – уточнил Дронго.

– Пятьдесят шесть человек, – ответил Рустам. – Можно вычесть двоих, которые прилетят из Великобритании, сам Мовсани и его охранник. Остаются пятьдесят четыре.

– Все равно много.

– Много. Но среди них есть всемирно известные мастера. Не забывайте, что это международный фестиваль. Скажу откровенно – есть много чиновников, которые пытаются нам помешать. С этим нам тоже нужно считаться. Можете себе представить, какая поднимется кампания против фестиваля, если с Мовсани что-нибудь случится?

– Представляю, – согласился Дронго.

– Поэтому мы просто обязаны подстраховаться. Хотя мы все понимаем, что список, о котором я вам говорил, носит условный характер. Необязательно, чтобы возможный убийца был в составе официальной делегации. Он может быть обычным туристом, который окажется в Баку в нужное время и в нужном месте.

– Пятьдесят четыре человека тоже много, – вздохнул Дронго. – А когда стало точно известно о том, что Мовсани приедет?

– Примерно три месяца назад.

– Вы делаете мою задачу почти невыполнимой. За это время столько людей узнали о возможном приезде вашего иранского диссидента, что убийцей может оказаться любой человек, даже официант в ресторане или портье в гостинице. И учтите, что в Баку живут тысячи выходцев из Ирана.

– Мы все это учли, – возразил Рустам, – и поэтому решили обратиться к вам.

– В таком случае я прилечу в Баку десятого, во вторник, – решил Дронго, – и постараюсь сделать так, чтобы ваш фестиваль прошел нормально. Если, конечно, смогу.

– Сможете, – убежденно ответил писатель. – Вы знаете, меня часто в Москве спрашивают, правда ли, что мы с вами лично знакомы. Многие даже не верят, что вы реально существуете.

– Надеюсь, что вы подтверждаете факт нашего знакомства, – улыбнулся Дронго.

– Всегда. Спасибо, что вы согласились. По всем вопросам вы можете всегда рассчитывать на мою помощь. И учтите, что на фестивале будет официальный руководитель службы безопасности, которого нам выделит Министерство внутренних дел.

– Ваш Мовсани может гордиться, – заметил Дронго, – в его охране будут английский контрразведчик, местный представитель МВД и...

– И лучший эксперт-аналитик, которого можно найти в этой части света, – перебил собеседника Рустам. – Мы даже заключили договор с частным детективным агентством. И нам нужно продержаться только три дня, пока он уедет.

– И вы уверены, что больше не будет никаких эксцессов?

– Не уверен. Кажется, Остап Бендер говорил, что полную гарантию дает только страховой полис, – пошутил Рустам.

Они проговорили еще около сорока минут. Оба отказались от спиртного. Дронго не считал возможным пить во время своих деловых встреч, а его собеседник не хотел пить в одиночку. На них обращали внимание посетители. Два высоких, мощных собеседника. Известный драматург, несмотря на возраст, сохранил свой шарм и своебразную мужскую красоту. У него была уже седая борода, запоминающийся импозантный вид. Все, знавшие его в молодости, говорили, что тогда он был похож на знаменитого Марлона Брандо. Дронго был моложе своего собеседника на двадцать лет. Он был гораздо выше ростом, имел такие же широкие плечи и тяжелую фигуру бывшего боксера.

Разговор не затянулся. Они хорошо поняли друг друга. Попрощались они довольно быстро – у обоих были дела.

Дронго вернулся в свою квартиру к одиннадцати вечера. Разделся и, пройдя в ванную, встал под горячий душ. В конце концов, он давно собирался навестить родной город. Тем более там будет интересно во время фестиваля. Фестиваль в южном городе. Дронго усмехнулся. Когда-то, много лет назад, Рустам Ибрагимбеков дебютировал в кино со своим фильмом «В одном южном городе». Много лет спустя он создал другой фильм – «Прощай, южный город». В этом была своебразная символика, начавшаяся рассказом о нравах и традициях Баку шестидесятых и закончившаяся изменениями, происходящими в городе уже в начале следующего века.

Нужно будет посмотреть в Интернете все, что там можно будет найти по этому Мовсани, решил Дронго, подставляя голову под горячую струю воды. Он даже не мог предположить, что это будет одно из самых запоминающихся расследований в его жизни. И самых необычных.

 

Глава 2

Баку встретил его теплой погодой. В начале сентября уже не бывает изнуряющей июльской жары и северный ветер «хазри» свободно гуляет по площадям и улицам Старого города. Прилетев в Баку, он сразу позвонил Земе, чтобы уточнить дальнейшее расписание мероприятий фестиваля и приезда гостей. Она с явным удовольствием сообщила, что почти все гости уже подтвердили свое участие в фестивале и прибудут в Баку тринадцатого и четырнадцатого сентября. Заодно она сообщила, что уже назначен заместитель председателя оргкомитета фестиваля по безопасности, которым стал майор Вагиф Бабаев, ранее проработавший в МВД больше двадцати лет.

– Я могу встретиться с этим майором? – уточнил Дронго.

– Конечно, – обрадовалась Зема. – Если разрешите, он готов с вами встретиться где угодно. Вечером он будет в кинотеатре «Азербайджан», где начнутся показы фестивальных картин.

– Тогда будет лучше, если я сам туда приеду, – предложил Дронго. – Заодно и познакомлюсь с этим специалистом.

– Мы еще заключили договор с частной охранной фирмой, – сообщила Зема. – Нам выделят шестнадцать охранников, которые будут дежурить в две смены. И еще там будут сотрудники полиции.

– Нужно было позвать еще армейские части, – усмехнулся Дронго, – поднять в воздух вертолеты и самолеты.

– Вы считаете, что мы поступили неправильно?

– Нет. Это я пошутил. Все правильно. Вечером я приеду в кинотеатр и все сам посмотрю.

Кинотеатр «Азербайджан» был технически самым оснащенным в городе заведением подобного рода. В его трех залах можно было демонстрировать последние фильмы лучших голливудских студий с хорошим качеством изображения и звука. Кроме того, в больших залах были и VIP-залы, в которых гости могли заказывать себе еду и напитки, находясь за темными стеклами, чтобы их не могли видеть другие зрители.

Дронго помнил, как в детстве он часто гулял вокруг этого кинотеатра с родителями. В те годы отсюда проходила автомобильная дорога, а рядом с кинотеатром стоял изумительный по красоте памятник поэтессе и ханской дочери Натаван, считавшейся символом эмансипации еще за двести лет до описываемых событий.

Он приехал в кинотеатр и довольно долго ждал у входа, пока билетеры нашли и позвали Вагифа Бабаева, который теперь руководил всей службой безопасности не только кинотеатра, но и всего фестиваля. Бабаев оказался чуть ниже среднего роста мужчиной с выпирающим животиком, мордастым, с маленькими глазами и редкими волосами, которые он зачесывал так, чтобы не была видна его большая лысина. К тому же было заметно, что он еще и подкрашивает свои волосы.

– Вагиф Бабаев, – сказал он, энергично пожимая руку гостю, – очень приятно, господин... простите, мне неудобно называть вас этим непонятным прозвищем. Может, лучше по имени-отчеству?

– Меня обычно называют Дронго, – сообщил гость, – так мне больше нравится.

– Да, да, конечно. Господин Дронго. Я много про вас слышал. Здесь в городе про вас рассказывают такие легенды.

– Это всегда только легенды. Давайте перейдем к самому важному. У вас есть здесь свой кабинет?

– Конечно, – засуетился Бабаев. – Пойдемте.

Он провел гостя на второй этаж в свой небольшой кабинет. «Судя по кабинету, на фестивале у него не самая важная должность», – иронично подумал Дронго. Кабинет был небольшой, метров четырнадцать. Но зато на стене было сразу несколько фотографий, на которых Бабаев был снят с некоторыми высокопоставленными чиновниками государства. И хотя везде он был на заднем плане, все-таки эти фотографии демонстрировали его статус. Дронго подумал, что не знает почти никого из снятых на этих снимках.

– Это актеры или продюсеры? – пошутил он, показывая на фотографии. Хотя было ясно, что это чиновники – такие важные и строгие лица у них были.

– Что вы, – улыбнулся Бабаев, подходя к стене, – это все люди, с которыми я работал. Вот это заместитель министра внутренних дел. А это заместитель министра по чрезвычайным ситуациям. А это сам министр внутренних дел.

– Тогда понятно. Вы ведь работали раньше в МВД?

– Шестнадцать лет, – поднял голову Бабаев, – шестнадцать лет я работал в этой системе. А потом еще четыре года в Министерстве по чрезвычайным ситуациям.

– Похвальная биография, – кивнул Дронго. – И кем вы работали? Если, конечно, не секрет?

– Какой секрет, – улыбнулся Бабаев, – я работал в управлении пожарной охраны. А потом нас передали в другое министерство. Мы сначала даже не хотели уходить. Знаете, как уважают сотрудников МВД в нашем городе. Но когда узнали, что министром стал очень уважаемый мною Камялетдин-муэллим, то, конечно, обрадовались. Сотрудников этого министерства уважали не меньше.

– Понятно. Значит, вы занимались двадцать лет специфической деятельностью. Очень нужной и важной для людей. Но как вы попали на должность заместителя по безопасности?

– Так и попал, – гордо заявил Бабаев. – Что такое безопасность фестиваля и его участников? Чтобы не было никаких происшествий во время показа фильмов, во время заседаний, во время открытия и закрытия. А какие происшествия могут быть? Самая большая опасность – это пожары в подобных местах. Поэтому здесь нужен специалист. Настоящий профессионал. А я считаю себя настоящим профессионалом.

– Не сомневаюсь, – кивнул Дронго, – с вашим опытом работы...

– Да, – не понял подвоха Бабаев, – я сразу сказал Рустаму Ибрагимовичу: вы нашли именно того человека, который вам нужен. Я все сделаю, чтобы фестиваль прошел на высшем уровне.

– У вас есть список приглашенных?

– Конечно. Мы сделали копию и для вас.

Бабаев начал искать копию. Заглядывал по очереди во все папки, просмотрел все ящики своего стола. Затем вздохнул и, подняв трубку, набрал чей-то номер.

– Ты взяла у меня копию приглашенных? – строго спросил он. – Я же тебе говорил, что она мне нужна. Для какой Лалы? Ах, для Лалы-ханум. Я понимаю, конечно. Но мне нужно передать эту копию господину Дронго.

Он положил трубку.

– Сейчас принесут, – сообщил Бабаев. – Это Лала-ханум приказала забрать все копии. Вы ее знаете. Она считается директором фестиваля и вмешивается во все дела.

– Значит, вы ее заместитель? – уточнил Дронго. Он подумал, что все это напоминает театр абсурда.

– Я заместитель председателя оргкомитета, а не директора, – строго поправил его Бабаев, – и ей не подчиняюсь. Сейчас нам принесут копию.

– Хусейн Мовсани прилетает в пятницу?

– Этот иранский режиссер, – поморщился Бабаев. – Из-за него у нас все проблемы. Не нужно было его приглашать. Такой скандальный тип. Можете себе представить, что из английского посольства приезжал сотрудник, который решил сам посмотреть номер, в котором мы поселим этого режиссера. Оказывается, Мовсани гражданин Великобритании и его будет охранять сотрудник британской контрразведки. Поэтому мы забронировали им два смежных номера в отеле «Европа». Пятизвездочный отель, между прочим. Знаете, в какую сумму обойдется приезд этого бывшего иранца, а ныне англичанина нашему фестивалю? Два билета первого класса, два номера в отеле.

– Из остальных прибывающих никто больше не возьмет с собой телохранителей?

– Нет. Конечно, нет. Вы знаете, зачем телохранители творческим людям?

– Как раз им они и нужны. Чтобы защитить в первую очередь от назойливых поклонников и фанатов.

– У нас не будет таких звезд, которых нужно защищать, – рассмеялся Бабаев. Половина зубов у него была золотая.

В дверь постучали.

– Войдите, – разрешил Бабаев.

Вошедшая девушка принесла копию с фамилиями и должностями приглашенных. Она положила копию на стол.

– И приготовьте нам чай, – строго добавил Бабаев. – Ты видишь, у меня сидит гость.

– Я не знала, что у вас гость, – пожала плечами вошедшая. – Мы оформляем приглашения на банкет. Сейчас принесу чай.

Она вышла из кабинета.

– Эта девушка официально считается моим помощником, – показал на дверь Бабаев, – и ничего не смыслит в наших делах. Она дочь моей двоюродной сестры и мечтает о кино. Поэтому моя сестра уговорила взять ее дочь на эту должность. Вот теперь я с ней и мучаюсь.

Дронго не стал комментировать его слова. Он взял копию и стал внимательно просматривать список.

– Знаете, сколько сложностей с этими гостями, – пожаловался Бабаев, – у каждого свои причуды. Кто-то хочет жить на берегу моря, чтобы каждый день купаться. Кому-то нравится останавливаться в небольших гостиницах в Старом городе. И всех нужно обеспечить транспортом. Просто голова идет кругом.

– У вас уже есть план рассадки гостей во время открытия фестиваля?

– Нет. Конечно, нет. Мы его еще не успели сделать. Вы должны нас понять. В нашем городе свои традиции. Мы пока не знаем, кто из членов правительства и депутатов захочет прийти. Для них нужно оставить отдельные места. И самые лучшие.

– Я думал, что самые лучшие места нужно отдавать гостям, – заметил Дронго.

– Вы давно не живете в Баку, – снисходительно произнес Бабаев. – Не знаете наших порядков. Ну разве можно посадить какого-то иностранца на почетное место, а нашего министра отправить на галерку? Будет просто неприлично.

– Это я понимаю, – кивнул Дронго, – нелегкая у вас работа.

Бабаев не почувствовал иронии.

– Да, – кивнул он, – очень нелегкая. Но ради нашей республики мы работаем день и ночь. Работаем на имидж нашего государства и...

Дверь открылась. На пороге стоял старый знакомый Дронго. Это был один из секретарей Союза кинематографистов, бывший заместитель председателя комитета по телерадиовещанию Рафик Гусейнов. Он подошел к Дронго и, весело приветствуя, обнял его. Затем обратился к Бабаеву:

– Опять занят ерундой. Нужно было сразу привести к нам нашего уважаемого эксперта.

– Мы говорили о делах, – возразил раздосадованный Бабаев.

– Знаем мы твои дела. Самое главное, чтобы везде висели огнетушители, – отмахнулся Рафик. – И не забудь проверить зал, где будет банкет. Я увожу твоего гостя. Он тебе больше не нужен?

– Мы уже закончили наш разговор, – кивнул Бабаев.

– До свидания, – вежливо сказал Дронго, – и спасибо за копию. – Так и не дождавшись чая, он вместе с Гусейновым вышел в коридор.

– Нашли такого типа и решили сделать его специалистом по безопасности, – вздохнул Рафик. – А он бывший пожарник и, кроме своей пожарной охраны, ничего не смыслит в других делах. Ты мне скажи, ты давно приехал?

– Сегодня днем. Меня просили прилететь из-за этого Мовсани.

– Я знаю. Это я предложил твою кандидатуру. Ты все-таки серьезный специалист, а не пожарник. Давай ко мне в кабинет.

Помещение, где остановился Рафик, было раза в три больше каморки Бабаева. Рафик сразу распорядился принести чай. Они уселись за стол.

– Ты опять один? – спросил Рафик. – Без Джил? Твои частые перемещения по всему миру в одиночку выглядят очень подозрительно. Ты знаешь, что это может вообще плохо кончиться? Когда летаешь в командировку, а жена остается одна. Или наоборот, когда жена улетает, а ты остаешься один.

– В каком смысле плохо? – не понял Дронго.

– В самом прямом. Привыкаете жить друг без друга. Это плохо. Так было и у меня в третьем браке. Все закончилось разводом. Сейчас у меня уже четвертый брак.

Дронго улыбнулся.

– Обязательно расскажу об этом Джил. Твой опыт – просто бесценное достояние человечества.

– А ты не шути. Это очень серьезно. Тем более что ты известный бабник.

– У тебя есть совесть? Какой я бабник?.. Рядом с тобой...

Рафик Гусейнов в молодости был диктором на телевидении. Несмотря на свои шестьдесят с лишним лет, выглядел он неплохо. До сих пор был привлекателен, узнаваем, обладал бархатным голосом.

– Не прибедняйся, – возразил Рафик, – просто я нравлюсь всем женщинам без исключения, а ты у нас эстет. У тебя обязательно какие-то немыслимые запросы. Но все равно это может плохо закончиться. Привыкаешь к одиночеству.

– Возможно, ты и прав, – кивнул Дронго. – Что ты думаешь насчет этого Мовсани?

– Ничего не думаю. Если его хотят убить, то пусть лучше убивают в Лондоне или где-нибудь в другом месте. Только не у нас. Ты же знаешь. У нас фестиваль традиционный, спокойный, почти семейный. Зачем нам эти дурацкие проблемы? И еще приедет делегация из Ирана. Представляешь, как иранцы отреагируют? Может быть любой скандал. А посольство Ирана уже заявило, что от них тоже будут три человека вместе с послом. Это вообще плохо. Там могут быть не только дипломаты...

– Мне об этом не сообщили, – насторожился Дронго. – Они тоже будут на открытии?

– В этом-то все и дело. И проверять их тоже невозможно. Они могут быть даже с оружием. И если все же кто-то из них убьет Мовсани, то мы не сможем даже его посадить. Дипломатическая неприкосновенность. Можно будет только его выслать из страны. А там он станет настоящим героем. Вот поэтому мы сейчас сидим и думаем, что нам делать. Я позвонил Лале и предложил вообще отменить визит этого Мовсани. Но она говорит, что о его приезде в Баку написали все английские газеты. И его приезд отменять нельзя. А если его убьют, будет хорошо?

– Кажется, наши проблемы растут в геометрической прогрессии, – заметил Дронго.

– Если бы только они, – вздохнул Рафик. – У нас всегда много проблем, которые нужно устранять. Только за счет титанической энергии Рустама и его личных связей мы решаем дела. Знаешь, сколько людей прилетят из Москвы? Больше двадцати человек. И все очень занятые люди. Но ради Рустама они готовы лететь на наш фестиваль.

– На открытии будет только иранский посол или еще кто-то?

– Другие послы подтвердили свое согласие. Правда, не все. Но российский, болгарский, румынский, украинский, грузинский будут обязательно. И еще две женщины. Послы США и Великобритании. Тоже припрутся на открытие. Ты мне скажи, почему в Вашингтоне и в Лондоне сидят такие чудаки на букву «м»? Они не понимают, что в мусульманское государство нежелательно присылать посла-женщину? А до этого из Франции вообще прислали посла с нетрадиционной сексуальной ориентацией. Или они это делают нарочно?

– Ты не понимаешь. Для них это – способ выражения свободы. Если женщине откажут в назначении в мусульманскую страну только потому, что она женщина, это будет нарушением их законов, дискриминацией, не говоря уже о грандиозном скандале. То же самое и в отношении сексуальных меньшинств. Это свобода в их понимании...

– Какое понимание?.. Они должны учитывать местные условия...

– Иногда они сами попадают в смешные ситуации, – вспомнил Дронго. – Одно время в Баку работал послом Израиля наш друг Аркадий Мил-Ман. Потом его перевели в Москву, а его осталась замещать женщина. И в это время в Баку открывали новую синагогу. Приехали делегации из многих стран. Из Москвы даже прилетел Геннадий Хазанов. Можешь себе представить, что женщину, исполнявшую обязанности израильского посла, не пустили к мужчинам. Не положено по строгим иудейским законам. Ее отправили к другим женщинам за занавеску на второй этаж, откуда она могла наблюдать за всем, что происходит внизу. Иногда подобные курьезы случаются.

– Тем более нужно учитывать местные условия, – горячился Рафик.

– Напиши об этом Хиллари Клинтон в Вашингтон, – посоветовал Дронго. – У американцев государственный секретарь тоже женщина. И не нужно так нервничать. Во многих странах женщины уже стали президентами. А в мусульманской стране Беназир Бхутто была даже премьер-министром...

– И чем это закончилось? – насмешливо спросил Рафик.

– Ее убили не за то, что она была женщиной, а за то, что она была непримиримым политиком. То есть считалась опасной для остальных политиков-мужчин. А значит, ее убийство – лишь подтверждение всеобщей эмансипации и равенства полов.

– Ты у нас известный демократ, – заметил Рафик, – больше не буду с тобой спорить. Только учти, что все это будут твои проблемы. На нашего пожарника мы не очень рассчитываем. Он, может, и сможет защитить нас от пожара в большом зале, но от террористов вряд ли. Поэтому тебе нужно все решать самому.

– Это я уже понял, – вздохнул Дронго, – еще когда мне позвонили в Москву.

 

Глава 3

В этот день у него намечалась важная встреча. Дронго собирался встретиться с министром иностранных дел, чтобы обсудить с ним проблему Мовсани. Они были знакомы давно, уже много лет. Министр был первым профессиональным дипломатом, занявшим столь высокий пост. До него в этой должности работали филолог, ставший министром, бывший премьер, пониженный до посла и затем ставший министром, бывший сотрудник Академии, неизвестно каким образом попавший в министерское кресло, и другой ученый, тоже непонятным образом ставший министром и прославившийся своей воинственной некомпетентностью. Одним словом, с министрами иностранных дел республике не очень везло, как в популярном фильме «не очень везло с царями».

Нынешний министр был не просто профессиональным дипломатом, получившим образование в одном из лучших международных вузов тогда еще большой страны. Он последовательно прошел все ступени дипломатической службы: работал первым секретарем постоянного представительства Азербайджана в ООН, советником посольства в Вашингтоне и послом в Риме. Еще несколько лет в перерывах он работал в самом министерстве. Одним словом, это был человек, знающий работу дипломатов не понаслышке. И самое главное – он был начитанным, грамотным, образованным человеком, умеющим слушать и слышать, что для начальника в южной стране редкие качества. Министерский пост его не испортил. Может, потому, что он был настоящим интеллигентом не в первом поколении. Ведь нельзя считать себя интеллигентным человеком, если вы первый специалист с высшим образованием в своей семье. Интеллигента воспитывают книги отцовской библиотеки, считал один известный политик. Ведь действительно нельзя быть интеллигентом в первом поколении, так просто не бывает. Это всего лишь «образованец», говоря словами Солженицына.

Интеллигентом нельзя притвориться, и поэтому их так не любят, говорил академик Лихачев. У министра в этом плане было все в порядке с родословной. Его дед – известный врач-психолог, спасал людей в лагерях Сибири, куда был послан в конце тридцатых и откуда вернулся в пятидесятые годы. Именем этого человека была названа одна из центральных улиц города. Его отец и мать были известными учеными-химиками, отец был академиком и отличался независимым характером. Двое его дядей были народными писателями республики. А его тесть долгие годы возглавлял один из самых больших вузов страны. Такое количество достойных людей просто не давало ему возможности радикально измениться в худшую сторону.

Они встретились в кабинете министра. Несмотря на свои желания, даже министр был не вправе распоряжаться своим временем. Через час он должен был принимать посла и не мог никуда поехать даже для встречи со своим другом. В кабинете было просторно и светло. Сначала они говорили о разных мелочах, вспоминая друзей и знакомых. Понимая, как мало времени у его собеседника, Дронго перешел к самому важному вопросу.

– Ты знаешь, что скоро начнется фестиваль?

– Конечно, – кивнул министр. – Я получил приглашение на открытие. Хотя боюсь, что меня здесь не будет. У меня намечена на четырнадцатое встреча в Женеве.

– Представляю, сколько ты летаешь, – вспомнил Дронго.

– Можно подумать, что ты летаешь меньше.

– Но у меня бывает право выбора, а ты обязан лететь везде, где тебя ждут или ты нужен. Тебе намного сложнее.

– Будем считать, что ты меня убедил, – усмехнулся министр. – Ты ведь пришел не просто так. И вообще не просто так прилетел. Ты сразу спросил насчет фестиваля. Проблема Мовсани?

– Да.

– Мне уже звонила посол Великобритании. Она считает, что мы обязаны выделить специальную охрану для их гражданина. Между прочим, по дипломатическим каналам нам пришел запрос с просьбой разрешить прилететь сюда сотруднику охраны Мовсани с оружием. Наш министр внутренних дел категорически против. Ему вообще не нравится, что кто-то из иностранцев может прилетать в нашу страну со своим оружием. Проблема сложная. Но я думаю, что мы им разрешим. От одного пистолета ничего страшного не случится.

– Пистолет опасное оружие. Иногда он стреляет, – напомнил Дронго. – Когда есть оружие, оно должно выстрелить. Как ружье в конце пьесы.

– Он сотрудник английской контрразведки, – сказал министр. – Ты представляешь себе уровень его подготовки. И нам будет гораздо спокойнее, если он приедет вместе с Мовсани. Пусть сам и отвечает за его безопасность. Он английский гражданин, и пусть за его охрану отвечает английская спецслужба.

– Они все равно обвинят нас в случившемся, если Мовсани здесь убьют.

– Но тогда у нас будет хотя бы повод для возражений. Тебя что-то беспокоит?

– В отношении Мовсани фетву объявил сам покойный Аятолла Хомейни?

– Нет. В том-то и дело, что нет. В отношении Салмана Рушди за его «дьявольские стихи» фетву объявил сам Хомейни, и теперь уже никто не может ее отменить. Смертная казнь должна состояться, тем более что исполнителю обещана неслыханная награда – миллион долларов. Хотя сейчас, кажется, цена поднялась до пяти миллионов. Насчет Мовсани все иначе. Фетву ему вынес один из двенадцати высших священнослужителей Ирана. А это совсем другой приговор. Но размер вознаграждения может смутить любого. По-моему, два миллиона долларов. За такие деньги всегда можно найти исполнителя.

– Фанатизм в сочетании с денежным вознаграждением – всегда хороший повод для убийцы, – согласился Дронго.

– Поэтому нужно быть осторожнее. Мы обратились с запросом в наше Министерство национальной безопасности. И они обещали нам помочь. Выделяют своих сотрудников на время фестиваля. Это все, что мы можем сделать.

– А если отменить визит Мовсани?

– Нельзя. Уже невозможно. Во всех европейских газетах есть сообщение об участии Мовсани в нашем фестивале. Если сейчас он не приедет, это вызовет ненужную реакцию в большинстве европейских стран. Ты же знаешь, как они относятся к Ирану. И вообще иранская ядерная проблема сейчас одна из наиболее сложных тем в мировой политике. А нам нужно сохранять спокойствие, учитывая наше положение.

– Понимаю. Иран с юга, Россия с севера, нерешенная проблема в Карабахе с Арменией, воевавшая Грузия и курдские террористы в Турции, не говоря уже о вечно взрывоопасном Дагестане. Окружение у нас, конечно, почти идеальное.

– Мы обязаны сохранить стабильность нашего государства. И проводить такую политику, которая будет на пользу нашей стране и нашему народу. А не во вред. Очень много будет зависеть и от твоего личного участия. Во всяком случае, у нас появляется большая гарантия безопасности, если ты останешься здесь во время фестиваля.

– Как ты сказал в начале нашего разговора? Будем считать, что ты меня убедил. Я все понял.

Уже вечером, анализируя свой разговор, Дронго подумал, что поступил правильно, решив прилететь сюда на фестиваль. Поздно вечером раздался телефонный звонок. Привычно включился автоответчик. Дронго прислушался.

– Добрый вечер, мистер Дронго. Я знаю, что тебе нравится, когда к тебе так обращаются. Но будет лучше, если мы будем, как и прежде, называть друг друга по именам.

– Согласен, – сразу сказал Дронго, поднимая трубку. – Ты, конечно, позвонил случайно и даже не предполагал, что я приехал. Просто решил вспомнить старого университетского товарища.

– Я позвонил с определенной целью и прекрасно знаю, что ты прилетел, – сообщил позвонивший, – и не нужно делать вид, что ты ничего не понимаешь.

– Ты генерал, и тебе положено все знать и понимать. Только меня удивляет такое внимание к моей персоне. Слишком повышенное внимание, я бы сказал.

– Напрасно. Ты сам выбрал себе такую профессию. Стал самым известным в мире экспертом-аналитиком, и теперь твое появление в любой стране вызывает к тебе очень пристальный интерес.

– И у нас тоже?

– Тем более у нас. Кто тебя знает, зачем ты приехал и на кого ты сейчас работаешь. У тебя масса знакомых в российских спецслужбах.

– И не только в российских. Если ты помнишь, то я почетный офицер сразу нескольких спецназов. В том числе и двух наших.

– Поэтому я тебе и позвонил. Нам нужно с тобой переговорить. Где мы можем встретиться?

– Можешь сам предложить место встречи. Только не в вашем заведении. На меня плохо действуют эти здания. Иначе, увидев меня, все решат, что теперь я работаю и на местную службу безопасности.

– Я тебя сюда и не приглашу, чтобы не портить твое реноме. Сам приеду к тебе через полчаса. Не возражаешь?

– Буду рад. Адрес ты, конечно, помнишь. Тебе это положено по службе.

– Тогда договорились, – согласился генерал.

Дронго положил трубку и усмехнулся. Такая быстрая реакция позвонившего свидетельствовала, что визит этого Мовсани всерьез заинтересовал определенные ведомства в Баку. Через полчаса генерал сидел у Дронго дома. Генерал был молодой, подтянутый и интеллигентный. У него не было пуза, столь характерного для многих высших офицерских чинов разных стран и народов. Он был заместителем министра национальной безопасности. Раньше он работал в Министерстве внутренних дел, в особой инспекции, куда набирали только наиболее проверенных и надежных сотрудников. Но самое интересное, что много лет назад они вместе с Дронго учились в одной группе юридического факультета. И будущий генерал был старостой группы, в которой учился и будущий эксперт-аналитик.

В те годы они дружили. Затем судьба развела их, и они иногда встречались или пересекались по различным делам. Дронго всегда помнил своего бывшего старосту. Тот был необыкновенно порядочным человеком. Он раздавал стипендии студентам и в отличие от остальных старост никогда не оставлял себе ни одной копейки. Когда некоторые студенты великодушно пытались оставить эти копейки, староста краснел и требовал забрать все деньги. Он вообще был всегда чрезвычайно пунктуальным и аккуратным во всем.

Дронго пригласил пришедшего в гостиную и выкатил столик с хорошо заваренным чаем. Он знал, что его гость не злоупотребляет спиртным.

– Ты приехал, чтобы поговорить со мной насчет визита Мовсани? – сразу спросил Дронго.

– Ты негостеприимный человек, – упрекнул хозяина дома генерал. – Сначала нужно поговорить о близких людях, потом о знакомых, перейти к беседе о погоде и только затем говорить о делах, – он усмехнулся, – но если ты считаешь, что первую часть разговора можно опустить, начнем сразу со второй.

– Должен сказать, что мне сегодня необыкновенно повезло, – сказал Дронго. – За один день встретить сразу двух чиновников высшего ранга, в порядочности которых я никогда не сомневался. Это, наверно, редкая удача. Встретить сразу двоих людей, которых я знаю уже много лет. Среди чиновников такого ранга вы как белые вороны. А может, просто наше поколение немного другое, как ты считаешь?

– Если ты говоришь о встрече с министром иностранных дел, то мы о ней, конечно, знаем. Только чиновник высшего ранга это он, а я всего лишь сотрудник нашего министерства.

– Ты тоже чиновник. Заместитель министра. Ты еще ничего не сказал насчет моей фразы о порядочных чиновниках. Как ты считаешь, какой процент подобных людей среди вашей братии?

– Не знаю, – нервно дернулся генерал. – Не нужно задавать мне такие провокационные вопросы.

– Это не провокационные вопросы. Ты знаешь, с годами я становлюсь мизантропом, начинаю меньше любить людей. Подозреваю их в разного рода уловках и часто нахожу какого-нибудь мерзавца среди внешне благообразных личностей. Трудно жить с таким грузом. А иногда встречаю таких людей, как ты, и хочется верить в будущее человечества. Все кажется не таким плохим, если иногда в течение суток можно встретить сразу двух порядочных людей. По-моему, это уже подарок судьбы. Как ты думаешь, сколько чиновников можно назвать просто порядочными людьми?

– Ты напрасно так говоришь. Я пришел по конкретному делу. А не для того, чтобы обсуждать, какой процент наших чиновников, на твой взгляд, могут считаться порядочными. Все относительно, и ты знаешь это лучше других.

– Нет. Подлость всегда останется подлостью, в какую бы упаковку она ни рядилась. Предательство всегда омерзительно, какие бы доводы оно ни приводило в свое оправдание. Хотя я могу согласиться, что ложь может рядиться в тысячу обличий. Но я говорил об элементарной порядочности. Я ведь помню до сих пор, как ты краснел, когда кто-то из студентов пытался оставить тебе даже десять копеек. Другие старосты так не делали. Ты полагаешь, что с тех пор сильно изменился?

– Возможно, – вздохнул генерал, улыбнувшись. – С моей специализацией трудно быть ангелом.

– А я и не считаю тебя ангелом. Просто сложно найти человека на твоей должности, который в молодости краснел и отказывался от лишней копейки, а уже в зрелые годы ушел из МВД с ответственной должности, не превратившись в хапугу и проходимца.

Генерал отвернулся. Ему не хотелось спорить. Он знал, что его собеседник был прав. Он ушел из Министерства внутренних дел именно потому, что его не устраивали нормы поведения некоторых офицеров. Его моральный кодекс в них явно не вписывался. В начале двадцать первого века в самых циничных и коррумпированных структурах еще сохранялись подобные идеалисты и стоики.

– И все-таки Мовсани? – напомнил Дронго.

– Да, – кивнул генерал, – он прилетает тринадцатого. В пятницу. Вместе со своим личным телохранителем. Стивен Хитченс. По нашим данным, это действующий сотрудник. Он не в отставке и не на пенсии. Англичане считают, что Мовсани угрожает реальная опасность. Очевидно, ты думаешь так же, если решил прилететь в Баку во время фестиваля. Или тебя кто-то попросил?

– Президент фестиваля Рустам Ибрагимбеков.

– Я тебя серьезно спрашиваю. Кто стоит за твоим визитом? Россия? Великобритания? США? Турция? Или несколько стран?

– Тебе не кажется, что я могу наконец обидеться? Ты считаешь, что я работаю на спецслужбы этих государств? Не слишком ли много хозяев у одного несчастного эксперта?

– Я не сказал, что ты на них работаешь. Я ведь знаю тебя уже много лет. Ты никогда не будешь работать ни на одну спецслужбу мира. Такой волк-одиночка. Один и на всю жизнь. Кроме того, тебе важна твоя репутация, о которой знают в любой спецслужбе мира. Но так получается, что любой твой визит в какую-либо страну становится известен слишком многим. И за каждым из них всегда стоят конкретные интересы.

– Это верно. Репутация вещь полезная. Кажется, у Окуджавы была такая фраза: «Нарабатывается годами, а теряется в момент». Что касается «интересов», то я не виноват, что в этом опрокинутом мире все спецслужбы обязаны противодействовать массе фанатиков, негодяев, убийц, насильников, террористов. И я действительно в силу своей профессии стараюсь им всем помогать.

– И поэтому ты приехал сюда. И конечно, не потому, что тебя попросили быть гостем фестиваля. Ты решил, что тебе нужно быть здесь именно сейчас. Решил спасти Мовсани?

– Ты поверишь, если я скажу, что никогда раньше о нем не слышал?

– Не знаю. Возможно, и поверю. Значит, ты решил кому-то помочь?

– Можешь мне не поверить, но вам. Именно вам. Я не хочу, чтобы на моей родине убили этого режиссера. Зачем нам нужна репутация страны, в которой могут убить известного диссидента. Я подумал и решил, что могу принять предложение Рустама и приехать сюда, чтобы помочь вам и не допустить убийства Мовсани...

– Ты говоришь серьезно?

– Абсолютно. Почему нельзя поверить в мой патриотизм? Раньше ты был обо мне гораздо лучшего мнения. Кажется, однажды на моем дне рождения ты сказал, что я всегда резко отличался от всех остальных сокурсников своей интеллигентностью и рассудительностью. Я не ошибся, ты, кажется, говорил именно о рассудительности. Так вот, она у меня осталась. Я решил, что мне просто необходимо сюда прилететь, чтобы помочь вам в этом неприятном вопросе.

Генерал молчал. Они были знакомы уже больше тридцати лет и хорошо знали друг друга. Генерал подумал, что хозяин квартиры, возможно, говорит искренне. Или ему хочется, чтобы Дронго говорил искренне.

– Значит, ты патриот, – сказал генерал. – А ты не подумал, что за этим делом стоят интересы многих стран? Может неожиданно выясниться, что ты все неправильно рассчитал. И нам совсем не нужен живой Мовсани. Может, в интересах нашей страны, чтобы он остался здесь навсегда? Об этом ты не подумал? Ведь у нас есть и свои интересы. Я уже не говорю о том, что здесь обязательно будут затронуты интересы и других стран. Американцам, например, очень выгодно, чтобы Мовсани убили именно здесь. Представляешь, какой козырь. Убийство известного иранского диссидента, которое наверняка совершают иранские спецслужбы. Ничего лучше и придумать нельзя.

– Мне всегда казалось, что американцы союзники англичан. Или уже все иначе?

– Не иначе. Просто я хочу, чтобы ты все понимал.

– Если понадобится подставить своего союзника во имя высших интересов, то какая спецслужба мира от этого откажется, – задумчиво произнес Дронго. – Теперь понятно, почему такой ажиотаж вокруг приезда этого несчастного режиссера. Что касается ваших интересов – тоже понятно. Убийство Мовсани всколыхнет мировую общественность и сразу решительно настроит против Ирана весь мир, который и так с трудом переносит явное и тайное желание этой страны стать обладателем ядерного оружия. Но я полагаю, что ваши аналитики должны просчитывать и последующие события. Нагнетание обстановки вокруг Ирана не в интересах Баку, в этом я убежден. Когда у соседей горит дом, пламя может случайно перекинуться и на твой дом.

– Мы постараемся не допустить пожара у нас, – заметил генерал. – Но у каждой страны должны быть свои интересы. И свои союзники.

– Неужели вы решили его «сдать»? Никогда не поверю.

– Никто об этом не говорит. Но есть спецслужба еще одной страны, для которой убийство Мовсани в Баку будет просто подарком судьбы. Учитывая ее отношения с Ираном. Рано или поздно она должна будет поднять свои бомбардировщики и разбомбить ядерный объект иранцев в Бушере. Как эта страна уже сделала это однажды против Ирака, еще во времена Саддама Хусейна. Понимаешь, о ком я говорю?

– Конечно. О стране, где лучшая разведка в мире, специализирующаяся на убийствах своих противников. Единственная разведка в мире, которая не только не отрицает свою официальную деятельность по устранению врагов, но и всячески ее поощряет... Это Моссад.

– Верно. Теперь просчитай, насколько выгодно убрать одного режиссера чужими руками и не бомбить Иран, гарантированно ввязываясь в новую большую войну против всего арабского мира. Даже не так. Против всего мусульманского мира. И никто не может дать гарантии, что соседний Пакистан, уже обладающий ядерным оружием, останется в стороне от этого конфликта. Особенно после того, как с поста президента ушел Паравез Мушараф, последний сдерживающий фактор пакистанской политики.

– И вся эта мировая история завязана на приезде Мовсани? – иронично уточнил Дронго. – Не слишком ли много для одного режиссера? Первая мировая война началась хотя бы с убийства эрцгерцога. А здесь всего лишь режиссер.

– Не шути, – прервал собеседника гость, – все очень серьезно.

– Понятно. И ты пришел рассказать мне о возможных угрозах и зреющем мировом конфликте, который может произойти, если убьют Мовсани?

– На приеме будут сотрудники иранского посольства, – сказал примирительно генерал, – и мы знаем, что один из них сотрудник спецслужб. Более того, он будет вооружен. Мы, конечно, будем за ним следить, но если он решится достать пистолет, нам придется принимать адекватные меры.

– Легче его убрать. Найти повод и выслать из страны этого «специалиста» обратно в Иран.

– Не получится. Найдут другого, еще более опасного. И не забывай, что на банкете может быть и посол Израиля. А у него будет свой телохранитель, который полагается по статусу каждому израильскому послу. И если он увидит, что сотрудник иранского посольства достал оружие, то может неправильно среагировать. Уже не говоря о том, что там будут послы США и Великобритании, а у них могут быть свои специалисты по нейтрализации этого иранского специалиста. И все это из-за приезда одного режиссера. И одного эксперта.

– Можно подумать, что это из-за меня они готовятся устроить перестрелку, – недовольно пробормотал Дронго.

– Но ты будешь катализатором. О твоем приезде все уже знают. Если такой специалист, как ты, прибыл на фестиваль, значит, угроза жизни Хусейна Мовсани реальна. И об этом уже многие догадываются. Иначе бы ты просто не появился здесь.

– Получается, что мой приезд провоцирует убийство Мовсани?

– Твой приезд подчеркивает серьезность опасности его жизни. И невольно побуждает к действиям возможных убийц. Вот это правда.

– Ты хочешь, чтобы я уехал?

– Поздно. О тебе все равно уже знают. Теперь нужно готовиться к самому худшему.

– А я всегда к этому готов. С тех пор, как занимаюсь своим делом. Может, лучше дать слабительного Мовсани и просто усадить его на три дня в туалет?

– Очень смешно. Но он должен быть на фестивале. Это уже политический вопрос.

– Как мне надоели все эти политические вопросы! Я только не совсем понимаю насчет его фетвы. Ее не объявлял Хомейни?

– Нет. Мовсани был тогда еще молодым человеком. Но Хомейни сменил другой духовный лидер – Хаменеи. И, по нашим сведениям, он тоже не объявлял эту фетву. Ее объявил один из членов высшего совета улемов. Один из двенадцати. Он посчитал, что Мовсани высмеивает иранцев в своем фильме. Но остальные не поддержали его фетву. Однако награда в два миллиона долларов была объявлена. А это уже серьезная сумма. И очень серьезные люди готовы ее получить. Достаточно убить режиссера, чтобы стать миллионером. Соблазн слишком велик.

– В таком случае если он уедет живым, то вы должны будете выплатить мне хотя бы четверть этой суммы, – пошутил Дронго. – Хотя наверняка вместо «спасибо» вы только попросите меня поскорее уехать.

– Ты слишком преувеличиваешь значение своей персоны, – улыбнулся генерал, – хотя тебя и называют лучшим экспертом. Я приехал рассказать тебе обстановку вокруг этого визита. А ты встречаешь меня как генерала враждебной стороны.

– Неправда. Я всегда встречаю тебя как друга. Хотя бы потому, что ты у меня в гостях. С генералом другой стороны я не стал бы встречаться у себя дома. Нашел бы другое место.

– Спасибо. Между прочим, мы не виделись с тобой уже три с лишним года, и я у тебя в гостях. Может, ты хотя бы ради приличия предложишь мне другой напиток, кроме чая?

– Насколько я помнил, ты у нас не любитель выпить.

– И поэтому ты решил сэкономить?

– Подозреваю, что твои сотрудники даже знают, какие марки коньяка есть в моем баре, – пробормотал Дронго, – судя по тому, как плотно вы со мной работаете. Наш разговор тоже записывается?

– Ты повсюду установил эти скэллеры, – напомнил генерал. – Не считай нас идиотами. Мы тоже научились работать.

Дронго поднялся и принес бутылку коллекционного коньяка двадцатилетней выдержки. Генерал, соглашаясь, кивнул головой. Хозяин квартиры разлил коньяк в два больших пузатых бокала.

– За нашу дружбу, – предложил генерал, поднимаясь из кресла.

– За нашу дружбу, – согласился Дронго. – Ты знаешь, я сейчас вспомнил, что троих из наших ребят уже нет в живых. А ведь мы с тобой совсем молодые люди.

– Уже четверых, – помрачнел генерал, поднимая бокал.

– Кто? – спросил Дронго.

– Алик. Он погиб во время ликвидации банды, – сообщил генерал. – Говорили, что случайная пуля. Некоторые еще верят в такие глупости. Но в нашем деле случайных пуль не бывает. Он пошел первым, чтобы не подставлять молодых ребят. И погиб. Вот такая у нас работа. – Генерал отвернулся. Дронго знал историю семьи своего друга. Учившийся с ними на два курса старше, его двоюродный брат воевал в Карабахе и погиб, уйдя с отрядом на задание. Двоюродный брат генерала был сыном вице-премьера. Он вполне мог отсидеться в штабе или в тылу, мог не рваться на передовую. Но во все времена находились люди, которые принимали ответственное решение и первыми шли под пули. Может, потому, что чувствовали себя более ответственными за все, что происходило у них в стране.

– За всех погибших, – сказал Дронго, – и за нашу дружбу. За всех наших погибших товарищей.

 

Глава 4

В пятницу вечером должен был прилететь самолет из Лондона. В VIP-зале уже ждали прибывающего режиссера и его телохранителя. Зема нервно прогуливалась по залу, поглядывая на часы. В кожаном кресле сидел Вагиф Бабаев. Ему было приятно находиться в таком месте, где бывали министры и депутаты. Судя по его довольному лицу, он был вполне счастлив. Рядом с ним на диване сидел молодой человек – Салим Садых, который должен был работать своеобразным помощником и переводчиком прибывшего режиссера. Салим хорошо знал английский и фарсидский языки, был кандидатом в мастера спорта по боксу и мог при необходимости выступить и в роли телохранителя. Молодому человеку было двадцать четыре года. Он впервые приехал в такое место и поэтому с любопытством оглядывался по сторонам. Мимо прошагал известный депутат, торопившийся на свой рейс. Он недовольно посмотрел на молодого человека, верно рассудив, что тот либо помощник, либо переводчик, но в любом случае не начальник и не должен сидеть на диване в присутствии «слуг народа».

В этом зале было еще несколько комнат для особо избранных. Там могли находиться члены правительства и руководители президентской администрации. В таких случаях в этих комнатах накрывались столы, подавались фрукты и сладости.

Зема была в коротком пиджаке и темных брюках. Ей было немногим больше сорока лет. Работавшая в Союзе кинематографистов уже долгое время, она привычно ходила по залу, в котором принимала стольких знаменитостей, от обладателей «Оскара» до популярных актеров, прибывающих изо всех стран мира. Она была своеобразным хранителем традиций всех кинофестивалей, так как неизменно работала в оргкомитете.

Сегодня Зема приехала сюда уже в третий раз. Рано утром прилетела делегация из Стамбула, в которую входили несколько известных турецких продюсеров и режиссеров. Днем она приехала за частью российской делегации. На фестиваль традиционно приезжали некоторые гости, которые часто бывали в Баку, например продюсер Юрий Мацук или сценарист Павел Финн.

Зема многих знала в лицо. Знала их привычки и особенности характеров. Поэтому она лично приезжала в аэропорт, чтобы встретить почетных гостей. Но прибывающего иранского режиссера Хусейна Мовсани она раньше никогда не видела. Возможно, именно в силу этого обстоятельства и других моментов, о которых Зема говорила с Дронго, она волновалась гораздо больше, чем раньше. Ей явно не сиделось на месте, и она все время подходила к окнам, словно могла увидеть прибывающий лайнер и каким-то образом ускорить его посадку.

Ни Зема и никто из мужчин, сопровождавших ее для этой встречи, даже не подозревали, что в машине, припаркованной на другой стороне от входа в зал, в это время находился сам Дронго. Он приехал сюда, чтобы увидеть прилетевшего гостя. Но еще больше его интересовал сопровождавший гостя сотрудник английских спецслужб. Если Стивен Хитченс действительно профессионал, то тогда большая часть проблем, связанных с визитом Мовсани, так или иначе будет решена. Ведь профессионалы понимают друг друга намного лучше, когда дело касается их внутренних проблем.

Дронго не стал заранее предупреждать Зему о своем возможном визите. Он сидел в салоне автомобиля, чтобы появиться в зале только в последний момент. Ему не хотелось обращать на себя внимание. Ведь среди прибывающих и отъезжавших могли оказаться люди, знавшие его в лицо. К тому же у дверей VIP-зала постоянно дежурили представители различных телеканалов, и ему не хотелось попасть в объективы их камер. Самих операторов не пускали в зал, и они вынуждены были дежурить у входа, ожидая появления Мовсани.

Когда по аэропорту объявили о прибытии самолета из Лондона, он быстро вышел из автомобиля и натянул на голову кепку, чтобы его не могли узнать. К счастью, в Баку его не знали в лицо. Он сумел пройти в зал, миновав таможенный и пограничный посты и обойдя корреспондентов, толпившихся у входа. Входя в VIP-зал, Дронго положил два своих мобильных телефона на столик, чтобы пройти через металлоискатель. Уже входя в зал, он обратил внимание, что за таможенной стойкой сидит офицер с погонами полковника-лейтенанта. Очевидно, таможенную службу успели предупредить о визите Мовсани. Хотя, скорее всего, их интересовал не столько приезд иранского режиссера, сколько приезд сопровождавшего его сотрудника, которому разрешили привезти с собой оружие. Дронго прошел в зал и услышал, как за его спиной раздалась речь с английским акцентом. Это был сотрудник посольства, который прибыл в аэропорт для встречи режиссера, ведь Мовсани являлся гражданином Великобритании.

Дронго нарочно замедлил шаг, проходя по коридору, чтобы его обогнал дипломат. Тот вошел в зал и сразу направился к Земе. Очевидно, они были знакомы. Зема, улыбнувшись дипломату, шагнула к нему навстречу. Дронго вошел в зал. Увидев его, Бабаев сразу поднялся.

– Добрый вечер, – радостно сказал он, пожимая руку гостю, – как хорошо, что вы лично приехали. Сейчас объявили о посадке самолета. Девушка уже пошла их встречать. Они скоро будут здесь.

– Кто это с вами? – поинтересовался Дронго, показывая на молодого человека, также поднявшегося при его появлении.

– Салим Садых, – сказал Бабаев. – Он будет работать помощником и переводчиком нашего гостя. Между прочим, он кандидат в мастера спорта по боксу. Спортсмен. И хорошо знает английский язык. И фарсидский тоже. Его дедушка, бабушка и отец приехали из Ирана еще в пятидесятые годы. А он родился уже в восемьдесят пятом в Баку.

– Очень приятно, – Дронго пожал руку молодому человеку.

– Мне тоже, – улыбнулся Салим. – Я много про вас читал в Интернете.

– Там не всегда бывает все правильно, – поморщился Дронго, – очень много неточной информации, очень много разного рода сплетен и слухов, масса небылиц и совсем немного правды.

– Добрый вечер, господин Дронго, – подошла к ним Зема, протягивая руку. – Наши гости, кажется, уже прилетели. Сейчас они должны выйти. А это господин Раймонд Слейтер из английского посольства.

Дипломат подошел к ним, церемонно поклонился. Ему было лет тридцать пять. На его лице не отражались никакие эмоции. Было понятно, что он приехал сюда всего лишь исполнить свою служебную обязанность. Если он и был представителем спецслужб, то очень искусно это скрывал.

– У вас много гостей? – уточнил Дронго.

– Да, – вздохнула Зема. Ей было приятно быть в центре внимания на таком крупном международном форуме. – И все подтвердили свое участие. Я сегодня уже дважды приезжала в аэропорт. Днем приехала большая российская делегация.

– Все прилетели?

– Почти все. Только режиссер Зиновий Ройзман не смог. Он занят монтажом своего фильма. Звонил, извинялся. Очень жалеет, что не может прилететь, у него здесь много друзей. Зато прилетел Александр Нахимсон. Вы его должны знать. Он часто работает с Гусманом.

– Очень хорошо знаю. Он так похож на Эйзенштейна, что я иногда думаю, что он его незаконнорожденный сын.

Они улыбнулись друг другу.

– Они будут жить в отеле «Европа»? – поинтересовался Дронго.

– Да. Мы выбирали номер вместе с англичанами, – показала в сторону Слейтера Зема. – Девятьсот шестой, так называемый королевский номер. Он состоит из четырех комнат, которые можно разделить на два номера по две комнаты. Два смежных номера с общей дверью. В одной половине будет жить сам Мовсани, а в другой – его сопровождающий мистер Хитченс. Все решили, что так будет правильно. И мы еще посадим нашего сотрудника в коридоре. Хотя скажу вам по секрету, что, по-моему, наши опасения оказались не напрасными. К нам звонили из Министерства национальной безопасности. По-моему, они тоже очень встревожены. Но вы не беспокойтесь, мы все равно оплатим вам билеты.

– Я не сплю уже две ночи, опасаясь, что не заплатите, – улыбнулся Дронго. – Значит, приезд Мовсани вызвал такой ажиотаж.

– И не говорите, – вздохнула Зема, – он стал настоящей звездой. Так было, когда приезжал Пьер Ришар из Франции. Ой, кажется, они уже приехали.

В этот момент открылась дверь. С другой стороны подъехал автобус, привозивший пассажиров. Из него вышла дежурная, за ней двое мужчин. Один был среднего роста, в клетчатой кепке, темной куртке. У него была мешковатая фигура, рыхлое лицо в оспинках, большие уши, вытянутый нос, немного выпученные глаза. Он снял кепку, приглаживая редкие волосы коричневого цвета. Он наверняка использовал для окраски волос хну. Следом за ним в зал вошел мужчина лет сорока пяти. Он был выше своего спутника на целую голову. Одетый в темный плащ, худощавый, подтянутый, ладно скроенный. Лицо было немного удлиненное, светлые глаза, седые волосы. Взгляд настороженный, но спокойный.

Они вошли в зал. Первой к гостям подскочила Зема, приветствуя их на английском языке. За ней потянулись Вагиф Бабаев и Салим Садых. Дронго стоял немного в стороне. Сотрудник английского посольства пожал руки обоим прибывшим и что-то сказал Хитченсу. Тот кивнул. К ним подошел офицер таможни, и сотрудник посольства предъявил ему сертификат на оружие. Очевидно, это было согласованное разрешение на приезд Хитченса с оружием. Таможенник кивнул, унося куда-то документы. Только тогда Зема вспомнила о Дронго.

– А это наш эксперт по безопасности, – показала она в его сторону, – господин Дронго.

Было заметно, что Хитченс слышал это имя. Но он внешне не подал виду. Хотя с явным любопытством оглянулся. Затем подошел первым и пожал руку Дронго. За ним подошел Мовсани.

– Добро пожаловать в Баку, – сказал по-фарсидски Дронго.

– Спасибо, – обрадовался Мовсани. – Я так давно не слышал родную речь. А здесь все говорят по-фарсидски. И я хорошо знаю азербайджанский, ведь я вырос в Ардебиле, а там почти все говорили по-азербайджански.

– Значит, вы можете считать себя на родине, – улыбнулся Дронго, – если вы родились в Южном Азербайджане.

– Я поэтому так рвался в Баку, – живо закивал Мовсани.

– Мы должны ехать, – напомнил Слейтер.

Все заторопились к машинам. Дронго обратил внимание, как держался Хитченс. Он передал свою сумку носильщику левой рукой, чтобы правая была свободна. Даже когда он здоровался с другими людьми, он все равно не упускал из виду своего подопечного. Они выходили из зала в таком порядке. Первыми шли Бабаев и Салим Садых. За ними Мовсани и Хитченс. Замыкали группу Слейтер и Зема. Но едва первая пара вышла на улицу, как к ним бросились корреспонденты телевизионных каналов. Слейтер повел себя решительно. Он встал перед Мовсани, разводя корреспондентов в разные стороны. Вагиф Бабаев и Салим Садых помогали ему отгонять наиболее назойливых. Но избежать интервью все равно не удалось. Мовсани улыбался. Ему было приятно, что его встречает так много корреспондентов.

– Вы не боитесь покушения? – крикнул первый из них.

– Не боюсь, – ответил режиссер, – я не сделал ничего плохого.

– Вы впервые в Баку?

– Да. Но я родился в Ардебиле, в Южном Азербайджане. И всегда мечтал к вам приехать.

– Вы будете представлять новый фильм?

– Нет. Я приехал в качестве почетного гостя.

– Вы знаете, что на фестиваль приехала большая группа из Ирана? Как вы к этому относитесь?

– Очень хорошо. Надеюсь увидеться со своими бывшими соотечественниками.

– Вы знаете, какую сумму предложили за вашу голову?

– Моя голова стоит гораздо дороже, – сказал режиссер под смех корреспондентов.

– Вы не считаете, что вам грозит опасность? – снова спросил кто-то.

– Спасибо за ваши вопросы, – сказал Слейтер, понимавший азербайджанский язык. – Мистер Мовсани только что прилетел и должен отдохнуть. Извините... – он прошел первым.

Хитченс пропустил Мовсани вперед, настороженно глядя по сторонам. И именно в этот момент раздался громкий сигнал, словно кто-то нарочно ждал окончания этой импровизированной пресс-конференции. Хитченс правой рукой отодвинул своего подопечного, всматриваясь во вторую линию автомобилей, стоявших на параллельном переезде. Но все было спокойно. Корреспонденты повернули свои камеры в другую сторону. Хитченс опустил правую руку, которую он держал наготове. Было понятно, что оружие он носит в специальной кобуре под левой рукой, чтобы его удобнее было доставать.

– Подождите, – попросил Хитченс и, обращаясь к Слейтеру, уточнил: – Где ваша машина? Мы поедем в посольском автомобиле?

– Наша с красными номерами, – показал Слейтер на темный внедорожник «Ленд Ровер».

Хитченс еще раз осмотрелся и, прижимаясь к Мовсани, прошел к машине. Бабаев недовольно пожал плечами.

– Этот англичанин слишком осторожничает. Если он будет так дергаться из-за каждого звукового сигнала, то уедет из нашего города законченным неврастеником.

– Он его телохранитель, – напомнил Салим, – поэтому так переживает.

– У нас не стреляют на улицах города и тем более в таких местах, – недовольно заметил Бабаев. – Пусть хотя бы помнит об этом. Посмотри, что он делает. Кажется, он хочет уехать в посольской машине. Зема, почему вы молчите? Это нарушение нашего протокола.

– Я не могу с ними спорить, – возразила Зема.

Дронго внимательно наблюдал за всем происходящим. Ему понравился этот немногословный англичанин. Хитченс был явно не дилетантом, на него можно было положиться. Нормальная реакция, выдержанный человек, не склонен к необдуманным действиям, умеет просчитывать варианты, действует по обстановке, одним словом, чувствуется профессиональная подготовка.

Гости уселись в первый автомобиль, который был предоставлен посольством Великобритании. В него сели Слейтер, Хитченс и Мовсани. Во втором уехали Зема, Вагиф Бабаев и Салим Садых. Еще одна машина – белая «Хонда» – уехала пустой.

Дронго вышел к своему автомобилю. Он почти никогда не садился за руль, это мешало ему думать. К тому же он мог отвлечься и просто не обратить внимания на другой автомобиль. Поэтому почти везде, где он жил, у него были свои водители. Усевшись в машину, он негромко произнес:

– Спасибо.

– Я все сделал, как вы просили, – сказал водитель. – Как только они закончили разговаривать с журналистами и начали выходить, я сразу дал короткий и резкий сигнал, как вы мне сказали.

– Да, ты все сделал правильно. А сейчас поедем домой.

Он сам попросил своего водителя дать этот сигнал, чтобы проверить реакцию Хитченса и убедиться в серьезности намерений англичан, приславших сюда опытного сотрудника для охраны Мовсани. Итак, тринадцатого, в пятницу вечером, Мовсани прилетел со своим телохранителем в Баку и ничего страшного не произошло. Внезапно Дронго увидел машину, которая медленно проехала мимо них.

– Останови, – попросил он водителя, – не торопись. Пусть они проедут мимо нас. Ты не знаешь, чей это автомобиль?

– Или из милиции, или из службы безопасности, – пожал плечами молодой водитель. – Честное слово, не знаю. Но номера обычные. Машина частная.

– Они следят за приехавшими, – убежденно произнес Дронго. – Нужно будет уточнить, кому именно принадлежит эта машина. А теперь поехали домой.

Уточнить номер машины не представляло особого труда. Уже через час ему было известно, что машина принадлежала Министерству национальной безопасности. Очевидно, его друг генерал решил подстраховаться и послал еще двоих офицеров для охраны прибывшего режиссера. Еще одна машина с сотрудниками должна была дежурить у отеля «Европа», где остановились Мовсани и Хитченс. И в самом отеле тоже дежурили несколько сотрудников Министерства национальной безопасности.

Вечером Дронго включил телевизор. По всем каналам передавали сообщение о приезде в Баку известного иранского режиссера, ставшего гражданином Великобритании, Хусейна Мовсани. Демонстрировали кадры из аэропорта, было заметно, как нервничают Вагиф Бабаев и Салим Садых. Как постоянно кому-то звонит Зема, как дергается мистер Слейтер. Только Хитченс сохранял внешнее спокойствие. И сам режиссер Мовсани держался достаточно спокойно для такой необычной ситуации.

Канал «Евроньюс» даже показал фрагменты некоторых фильмов Мовсани, рассказал о его творческом пути и угрозах, которые поступали из Ирана. Комментатор не забыл добавить, что поездка такого известного диссидента в Азербайджан является актом гражданского мужества режиссера и признаком стабильности существующей власти в республике.

Поздно вечером уже по азербайджанскому каналу ANS показали интервью иранского посла. Он категорически отрицал вынесение фетвы бывшему иранскому гражданину, ныне являющемуся гражданином Великобритании. На вопрос ведущего о судьбе Салмана Рушди посол не без волнения ответил, что сам Всевышний покарает нечистивца, осмелившегося бросить вызов миллионам верующих. Что касается творчества Мовсани, то эти выпады носили личный характер и не могут рассматриваться как выпады против всех мусульман, пояснил посол. Однако корреспондент канала настаивал на том, что угрозы в адрес Мовсани реальны. Посол оправдывался, пытаясь объяснить, что политика Ирана не является вызовом современному цивилизованному сообществу и смертный приговор Мовсани был вынесен одним человеком, а не коллегией улемов или высшим имамом, как в случае с Салманом Рушди, которые имели право на вынесение подобной фетвы, приговаривающей богохульника к обязательной смертной казни.

Но настырный корреспондент решил задать следующий вопрос и спросил насчет огромного денежного вознаграждания. Посол резонно ответил, что подобное вознаграждение может назначить и ревнивый муж для убийства любовника своей жены. Или руководитель крупной корпорации, считающий конкретного человека предателем, которого нужно найти и наказать. Однако это совсем не означает, что страна, в которой подобное происходит, может считаться пособником террористов. Корреспондент пытался с ним спорить, но посол прекратил разговор, пообещав, что помолится за душу несчастного Мовсани, чем вызвал еще большее раздражение сотрудников телеканала, которые не удержались от язвительных комментариев в адрес иранского дипломата.

Дронго выключил телевизор во втором часу ночи. Завтра будет пресс-конференция и торжественная процедура открытия. Потом будет банкет. Судя по всему, генерал говорил правду. Мовсани будут охранять как самого ценного гостя и, скорее всего, не допустят никаких серьезных происшествий. По существу, Дронго уже сделал свое дело. Одним своим появлением в Баку он привлек внимание к приезду Мовсани и подтвердил серьезную опасность, которая могла угрожать режиссеру во время его визита. Теперь можно расслабиться и получать удовольствие. Он отправился принимать вечерний душ. Никто в целом мире не знал, когда произойдет убийство. Никто, кроме убийцы, который этого тоже пока не знал. Но уже твердо был намерен совершить это преступление. До убийства оставалось совсем немного времени.

 

Глава 5

Рано утром раздался телефонный звонок. Дронго взглянул на часы, стоявшие рядом на тумбочке. Только половина девятого. Кто может звонить в такое время? Он недовольно поморщился. Джил никогда не звонит так рано утром. В Италии сейчас только половина шестого утра. Любой из его близких понимает, что звонить в такое время просто нельзя. Он прислушался. Телефон переключился на автоответчик.

– Доброе утро, – услышал он чей-то незнакомый голос, говоривший с турецким акцентом. Даже не так. Он говорил не с акцентом. Он говорил именно по-турецки. – Извините, что беспокою вас так рано утром. Но у меня к вам очень важное дело. Вы можете взять трубку?

Дронго закрыл глаза и повернулся на другой бок. Какой-то ненормальный тип звонит так рано утром. Почему он должен отвечать этому неизвестному турку?

– Я забыл представиться. Меня зовут Омар Лятиф. Я из Стамбула, журналист, приехал освещать ваш фестиваль. Вы можете мне ответить?

Дронго подумал, что нужно было вообще выключить телефон. Ничего, он сейчас отключится.

– У меня есть важные сведения по поводу приехавшего иранского режиссера Хусейна Мовсани. Дело в том, что его...

Телефон отключился. Дронго открыл глаза. Кто такой этот Омар Лятиф? Откуда он взялся? Что он может знать про Мовсани? Почему он позвонил так рано утром. Черт побери! Теперь уже не заснуть. Он поднялся и сел на кровати. Что именно хотел сказать этот турецкий журналист? Откуда он узнал номер его домашнего телефона? И почему сразу заговорил о Мовсани? Когда все это закончится? Сегодня уже четырнадцатое. Кажется, в понедельник этот иранский режиссер наконец уберется отсюда. Тяжело вздохнув, Дронго поднялся и пошел в ванную комнату бриться. Заодно выиграть время, чтобы позвонить Земе уже после девяти и не будить ее так рано утром.

В десятом часу утра он позвонил ей.

– Доброе утро. Извините, что беспокою вас так рано. Вы не спите?

– Доброе утро. Конечно, нет. Я уже в отеле. Наши гости завтракают.

– Понятно. Вы сейчас в «Европе»?

– Нет. Я в «Хаят Редженси». Основную часть гостей кинофестиваля мы поселили именно здесь. А в «Европе» остаются только несколько человек. Наш иранский гость со своим телохранителем и еще трое гостей, которые сами попросили их там поселить.

– Кто именно? – уточнил Дронго.

– Продюсер Нахимсон, которого вы знаете. Журналистка из Боснии Сада Анвар и журналист из Турции Омар Лятиф.

– Очень интересно. А чем они объяснили выбор этого отеля?

– Нахимсон там раньше останавливался. Он сам попросил, чтобы его поселили в этом отеле, где можно будет спокойно проводить переговоры. А журналисты настаивали, чтобы их поселили именно в «Европе». Причины, побудившие их это сделать, мы не узнавали. Каждый имел право выбрать один из четырех отелей по вкусу. Многие выбрали «Хаят Редженси» в центре, но некоторые предпочли «Крисчен-Бич» на побережье. Еще несколько человек поселились в «Радиссоне». И пятеро в «Европе».

– А почему вы пошли им навстречу? Почему решили разместить их именно там?

– У нас заказаны номера в разных отелях. Это был выбор каждого, – пояснила Зема.

– Но вчера вы не говорили мне, что, кроме Мовсани, еще кто-то будет жить в «Европе».

– Журналисты прилетели сегодня ночью. Рейсом из Стамбула. Вчера их еще там не было. А Нахимсону предложили отель на побережье, но он поменял его на «Европу». Завтра у них переговоры относительно нового фильма. Может, вы слышали. А почему вас так заинтересовали эти журналисты?

– Дело в том, что примерно минут сорок назад мне позвонил Омар Лятиф, чтобы сообщить какую-то важную новость о Мовсани. Вы случайно не знаете, что именно он хотел мне сообщить?

– Нет, не знаю. А откуда он узнал ваш домашний телефон? Или он позвонил на мобильный?

– На домашний. В половине девятого утра. Вот почему я решил перезвонить вам, чтобы узнать, откуда этот ретивый турецкий журналист узнал мой номер.

– Если вы думаете, что это я дала ему ваш телефон...

– Не думаю. Но почему он позвонил? У вас есть его мобильный?

– Конечно. У нас есть контактные номера всех приехавших.

– Продиктуйте мне его номер, – попросил Дронго.

– Я вам перезвоню через десять минут, – ответила Зема.

Дронго положил трубку. «Надеюсь, что в «Европе» сегодня утром ничего не случилось», – подумал он. Минуты тянулись томительно долго. Наконец он не выдержал. Нашел справочник, где были телефоны всех отелей, и позвонил в «Европу».

– Говорят из службы безопасности кинофестиваля, – представился Дронго. – У вас все в порядке?

– Да, – ответил удивленный дежурный. – А почему вы спрашиваете? У нас дежурят ваши сотрудники. Они взяли два номера. Вы можете позвонить им.

– Какие сотрудники?

– Вы же говорите, что вы из Министерства национальной безопасности, – переспросил дежурный.

Он не понял разницу между службой безопасности кинофестиваля и Министерством национальной безопасности. Дронго не стал его разубеждать.

– Вы правы, – сдержанно сказал он, – я позвоню нашим сотрудникам.

Не успел он положить трубку, как зазвонил его мобильный. Это была Зема. Она продиктовала номер телефона турецкого журналиста. Он поблагодарил ее и сразу перезвонил Омару Лятифу. На часах была уже половина десятого. Дронго слушал телефонные гудки, но журналист ему не отвечал. Он перезвонил во второй раз. И снова услышал гудки. Омар Лятиф по-прежнему не отвечал. Дронго бросил трубку. Черт возьми! Ну почему он все время должен попадать в подобные ситуации. Если с этим журналистом что-то случилось, он никогда не простит себе, что поленился сегодня утром подняться с постели, чтобы снять трубку.

Он бросился одеваться. Звонить снова Земе не было никакого смысла. Ведь она находилась совсем в другом отеле. Черт возьми, нужно поймать такси и срочно ехать в «Европу». Он оделся за несколько минут и выбежал из дома. Найти такси было несложно. Дронго попросил водителя отвезти его в отель, а сам снова достал свой мобильный и снова попытался связаться с Омаром Лятифом. Его телефон по-прежнему не отвечал.

Автомобильные пробки становились бичом всех столиц стран СНГ. И не потому, что в них не было новых и широких улиц. Как раз наоборот – таких широких многополосных улиц не было во многих европейских городах. Вся проблема была в парковках. Хозяева автомобилей просто привыкли парковаться на улице, ведь все места были свободны и нигде не было автоматов для оплаты стоянки. Не говоря уже о том, что почти нигде не были предусмотрены места для парковки. В результате получалось, что на четырехполосной дороге справа и слева парковались машины. Некоторые умудрялись вставать во второй ряд, и по единственной полосе с трудом передвигались машины. Похожие проблемы были во многих столицах бывших советских республик. Необходимо было менять саму инфраструктуру городов, создавать подземные платные парковки, запрещать остановки в центре города и самое важное – попытаться поменять психологию людей, приучая их к дисциплине и ответственности.

Такси подъехало к отелю «Европа». Дронго вбежал в здание и бросился к портье.

– Где проживает турецкий журналист Омар Лятиф? – спросил он у него.

– Мы не даем справок о наших гостях, – вежливо ответил портье.

– Я из службы безопасности фестиваля, – пояснил Дронго.

– Извините, – ответил мужчина, – но мне нужно подтверждение.

– Конечно. Прямо сейчас. – Дронго достал телефон и набрал номер Земы.

– Вы можете подтвердить, что я курирую вашу службу безопасности? – попросил он.

– Конечно. Передайте трубку портье.

Они говорили с портье около минуты, наконец он кивнул и возвратил телефон Дронго.

– У нас проживают ваши гости, – сообщил портье, – на восьмом и девятом этажах. Трое на восьмом и двое на девятом.

– А где находятся сотрудники Министерства безопасности? – спросил Дронго.

– На девятом и восьмом этажах, – шепотом сказал портье, – но мы не должны об этом никому говорить. А ваши сотрудники дежурят на девятом в коридоре. Там сидит один дежурный.

– А в каком номере живет Омар Лятиф? – поинтересовался Дронго.

– В восемьсот одиннадцатом. Вас проводить?

– Не нужно, – Дронго поспешил к лифту.

Поднявшись на восьмой этаж, он подошел к восемьсот одиннадцатому номеру. Постучал. Прислушался. Было тихо. Снова постучал. Неужели могли убить этого журналиста? Он покачал головой. Даже думать об этом не хочется. Нужно вызвать портье, пусть откроют дверь. Черт побери! Почему сегодня утром он не снял трубку? Дронго постучал довольно громко, теперь его могли услышать даже в соседних номерах. Но никто ему не отвечал. Он достал телефон и набрал номер журналиста. И услышал мелодию. Никаких сомнений не оставалось. Телефон был в номере. Дронго подумал, что нужно спуститься к портье. Он даже сделал два шага по направлению к кабине лифта. И снова остановился. Опыт подсказывал ему, что в подобных случаях лучше не отходить от номера, в котором могло произойти преступление. Иначе у возможного преступника будет шанс незамеченным уйти отсюда или уничтожить улики, о которых он мог забыть.

Дронго достал телефон и набрал номер отеля. Когда услышал уже знакомый голос портье, то быстро сказал:

– Я стою рядом с восемьсот одиннадцатым номером. Вы можете кого-то сюда прислать, чтобы открыть двери? Мне кажется, наш гость плохо себя чувствует. Я слышу, как звонит его мобильный, но он на него не отвечает.

– Сейчас я пришлю дежурного, – решил портье.

Ждать пришлось недолго. Через две минуты на этаже появился молодой человек с запасным ключом. Он опасливо покосился на Дронго. Затем открыл дверь, но не вошел в номер, а остановился на пороге. Дронго вошел в номер, осмотрелся. Раскрытый небольшой чемодан, брошенная на кровать рубашка. Он прошел в ванную комнату. Ничего. И никого.

– Здесь никого нет, – робко произнес дежурный.

– Возможно, – согласился Дронго. Он достал свой телефон и в очередной раз набрал номер журналиста. И сразу услышал телефонный звонок. Он протянул руку. Телефон лежал под рубашкой. Возможно, его хозяин просто забыл его сегодня утром в номере.

– Это его телефон, – почему-то шепотом сказал дежурный. – Нам лучше уйти.

– Да, – согласился Дронго. – Похоже, что он просто забыл свой мобильник. Ничего страшного не произошло. Давай закроем дверь и уйдем отсюда. Кажется, я напрасно тебя позвал. Здесь все в порядке.

Они вышли из номера, и дежурный закрыл дверь.

– Давайте спустимся вниз, – предложил парень.

– Конечно, – согласился Дронго. Он понимал, насколько глупо теперь будет выглядеть. Поднял панику, заставил открыть дверь в чужой номер, ворвался к гостю и обнаружил забытый под рубашкой телефон. Портье и дежурный обязательно расскажут всем о каком-то подозрительном идиоте, который вел себя столь непрофессионально.

Они прошли по коридору. Неожиданно раздался мелодичный звон, раскрылись створки одной из кабин лифта, и к ним вышла незнакомка лет тридцати пяти. У нее было скуластое лицо, изогнутые брови, светло-зеленые глаза, нос с горбинкой, тонкие губы и светлые, коротко остриженные голосы. Женщина взглянула на Дронго.

– Не может быть, – тихо произнесла она по-английски. – Это вы?

– Простите, – остановился Дронго, – разве мы знакомы?

– Господин Дронго, – улыбнулась женщина, показывая мелкие острые зубы, – мы познакомились с вами четыре года назад в Венеции. Вы приезжали туда на карнавал. Тогда я была Сада Сейфи, а сейчас Сада Анвар. Только тогда я была брюнеткой, а сейчас перекрасилась. Я журналистка из Сараево. Нас познакомил итальянский журналист из радикальной левой газеты. Теперь вспомнили?

– Вы были совсем другой, – вспомнил наконец Дронго. – Кажется, вы работали в какой-то английской газете и представляли ее интересы в Боснии?

– Точно, – улыбнулась Сада, – а вы прилетели сюда из-за приезда Мовсани?

– С чего вы взяли?

– Об этом пишут все газеты, – пояснила она. – Я тоже об этом написала. Известный эксперт дал свое согласие быть консультантом по безопасности кинофестиваля, чтобы предотвратить возможное покушение на жизнь известного кинорежиссера. Вот такой заголовок. Немного длинный, но зато интригующий.

– Ясно. Значит, это вам и вашим коллегам я обязан такой громкой и ненужной рекламой...

– Это скорее реклама фестивалю, а не вам лично. Вы действительно приехали из-за Мовсани?

– Баку мой родной город.

– Это не ответ. – От нее исходил тонкий аромат восточного парфюма. Очевидно, она использовала древесные запахи. Сада Анвар была одета в серый костюм. Юбка выше колен демонстрировала ее загорелые красивые ноги. Блузка подчеркивала достоинства талии и небольшой груди. Она была высокого роста, но в «лабутанах», которые она надела, ей удалось вырасти еще на целую голову.

– Вы не хотите говорить со мной искренне? – спросила Сада Анвар.

– Я приехал к себе домой и попутно согласился выступить в роли консультанта на этом кинофестивале, – ответил Дронго.

– А консультантом вы стали из-за приезда Мовсани? – уточнила она.

– Можно сказать и так.

– Прекрасно, – она снова улыбнулась, показывая свои зубы, – кажется, в Венеции у вас был роман с какой-то дамой из полиции. Или я ошибаюсь?

– Об этом вы тоже узнали тогда?

– Я ей завидовала, – откровенно призналась Сада. – А здесь у вас тоже есть своя подруга из местной полиции? Или здесь у вас другие предпочтения?

– Между прочим, я женатый человек.

– Неужели? В Италии вы об этом никому не говорили. И ваша супруга находится в Баку?

– Это не имеет никакого отношения к моей работе, – сдержанно ответил Дронго.

– Просто интересно. Она ездит с вами по всему миру или сидит в семейном гнездышке и ждет возвращения своего мужа?

– Она живет не в Баку, – ответил Дронго, – и давайте закроем эту тему. Я не люблю рассказывать о своей личной жизни.

– А жаль, – сказала Сада, – очень жаль. Но если вы дадите мне интервью, я пообещаю забыть о вашей итальянской командировке. Иначе мне придется написать, что вы новый Дон Жуан нашего времени.

– Это шантаж?

– Конечно, нет. Вас ведь этим не испугаешь. Просто очень хочется получить у вас интервью.

– Лучше возьмите его у Мовсани. Я думаю, он будет рад дать интервью британской газете, тем более что сейчас он гражданин Великобритании.

– Уже договорилась, – кивнула Сада Анвар. – Сегодня вечером сразу после ужина он даст мне интервью. К счастью, мы оказались с ним в одном отеле.

– Случайно? – иронично спросил Дронго.

– Нет, – спокойно ответила женщина, – конечно, нет. Я знаю его еще по Лондону. Очень интересный тип мужчины. Самовлюбленный человек, который уверен, что весь мир должен вертеться вокруг него. Наверно, все творческие люди имеют подобный склад характера.

– Откуда вы узнали, где он будет жить?

– Когда прилетели, то я еще в аэропорту узнала, в каком отеле он будет жить. И предложила моему коллеге, журналисту из Стамбула Омару Лятифу, поехать со мной в этот отель. Он сразу согласился. По дороге он еще рассказал мне о том, что вы решили стать консультантом кинофестиваля, а я похвасталась тем, что лично с вами знакома.

– Он звонил мне рано утром. Откуда он узнал мой домашний телефон?

– Понятия не имею. У меня его не было, о чем я очень сожалела. Может, вы дадите заодно мне номер и своего мобильного, чтобы я могла завтра с вами связаться?

– А почему вы раньше были Сада Сейфи, а сейчас Сада Анвар?

– Я развелась, – улыбнулась женщина. – У нас в Боснии все-таки европейские законы, хотя я и мусульманка. Если бы у нас ввели мусульманские законы, как требовали некоторые наши радикалы, то вполне возможно, что я оказалась бы четвертой женой одного из местных нуворишей.

– А вариант с бедным и честным журналистом не рассматривается? – спросил Дронго, скрывая улыбку.

– Ни в коем случае, – искренне ответила Сада. – Если человек настолько глуп, что не может заработать себе денег на достойную жизнь, то зачем мне нужен такой неудачник в качестве моего мужа? Я с таким типом даже знакомиться не буду. Если человек хочет всю жизнь провести в нужде, это его право. Но при чем тут моя жизнь?

– Вы просто настоящий продукт нашего времени, – кивнул Дронго.

– Не нужно смеяться, – поняла иронию Сада, – в этом мире все вертится вокруг денег. Сумели их сделать – значит, вы умный, ловкий и деловой человек, обладающий кучей талантов. И Бог благоволит именно вам, выбирая вас в качестве своего любимчика. Не сумели сделать деньги – значит, вы неудачник, недотепа, неразумный тип, который никогда и ничего не сможет добиться. Все обстоит именно так. Вы дадите мне номер своего телефона?

– Обязательно. Я просто не имею права отказать молодой женщине с такими взглядами на жизнь. – Он продиктовал номер своего мобильника. Это был тот самый номер, который он давал всем знакомым. Его личный и секретный номер знали только несколько человек, среди которых были Джил и его напарник Эдгар Вейдеманис.

– Надеюсь, что смогу вас найти по этому номеру, – сказала Сада, хищно улыбнувшись.

Она была красивой женщиной, но наглой и откровенно бесстыдной. А ему такие особы не очень нравились. Диктуя номер, он даже не подозревал, что они встретятся очень скоро и при других обстоятельствах.

– Хорошо, – кивнула Сада, – теперь я вам обязательно перезвоню. Сегодня в пять вечера будет открытие кинофестиваля. Надеюсь, что мы там еще с вами увидимся.

– А вы не знаете, куда ушел Омар Лятиф? – поинтересовался Дронго.

– Понятия не имею. Но он, кажется, собирался поехать в свое посольство. Хотя возможно, я ошибаюсь.

Журналистка кивнула ему на прощание и направилась в свой номер. Шагая по коридору, она обернулась, улыбнулась и помахала ему ладошкой. Дронго кивнул ей на прощание и взглянул на часы. Интересно, где он сможет найти этого исчезнувшего турецкого журналиста? И о чем именно с ним хотел переговорить Омар Лятиф?

 

Глава 6

Спустившись вниз, он позвонил в турецкое посольство и попросил найти Омара Лятифа. В посольстве ему сообщили, что журналист к ним не приезжал. И вообще подобных справок посольство не дает. Разочарованный Дронго положил трубку. Обратился к портье.

– Господин Мовсани еще в своем номере?

– Да, – ответил служащий отеля, – нам приказано фиксировать все его выезды и приезды в отель. Он еще у себя в номере. В смежном соседнем номере проживает его английский телохранитель.

– Это я знаю, – кивнул Дронго. Он поднялся в кабине лифта уже на девятый этаж. Вышел в коридор и сразу обратил внимание на относительно молодого человека лет тридцати, сидевшего на стуле рядом с проходом в коридоре.

– Вам к кому? – торопливо спросил молодой человек, поднимаясь со стула.

– Мне нужен мистер Мовсани.

– Он еще отдыхает, – возразил охранник. – Если у вас больше нет никаких дел, то зайдите позже. А еще лучше, сначала позвоните ему в номер и получите разрешение на встречу.

– В следующий раз я так и сделаю, – пообещал Дронго, – а сейчас пропустите меня к нему. Можете проверить и перезвонить портье. Я консультант кинофестиваля по вопросам безопасности.

– Много вас здесь ходит, – упрямо проговорил охранник, – и никуда я звонить не собираюсь. Если вы работаете в службе безопасности, то сами должны все понимать. Это не мы устанавливаем такие дурацкие правила, извините меня за эти слова.

– Понятно. Вы верный страж коридора, – кивнул Дронго. – Если я позвоню Земе и она подтвердит мои полномочия, это вас убедит пропустить меня?

– Я не знаю, кто такая Зема.

– Верно. Я совсем забыл, что вы люди интеллектуального труда. Значит, нужно звонить самому Вагифу Бабаеву. Его вы хотя бы знаете?

– Его знаю, – кивнул охранник.

Дронго достал телефон и набрал номер Бабаева.

– Доброе утро, – вежливо начал Дронго. – Я стою на девятом этаже в коридоре отеля «Европа» и пытаюсь пробиться к нашему гостю. Но бдительный охранник, явно из ваших нанятых людей, не пускает меня к Мовсани. Может, вы дадите мне необходимые рекомендации?

– Конечно, – согласился Бабаев. – Передайте трубку этому олуху. Я ему сейчас все объясню.

Дронго передал телефон охраннику. Молодой человек выслушал все пожелания руководителя службы безопасности и растерянно кивнул.

– Я не знал, что он наш главный консультант, – промямлил охранник.

– Теперь будешь знать, – бушевал Бабаев. Он принадлежал к тому типу людей, которым нравилось унижать нижестоящих, демонстрируя свою власть. И соответственно унижаться перед вышестоящими, ведь одно неразрывно связано с другим.

– Вы можете пройти, – сказал охранник, возвращая телефон.

– Как тебя зовут? – спросил Дронго.

– Эмиль, – ответил охранник, – Эмиль Сафаров.

– На будущее учти, что ты вел себя правильно. И никого не пускай к нашему гостю. Будем считать, что мой визит всего лишь досадное исключение из общего правила.

Он прошел дальше и постучал в дверь. Прислушался. За дверью раздались шаги. Она открылась, и на пороге возник Хитченс. Он был в светлых брюках и в синей рубашке. Хитченс кивнул в знак приветствия.

– Доброе утро, – поздоровался Дронго. – Мне нужно видеть господина Мовсани.

– Он сейчас выйдет, – показал на спальную комнату Хитченс.

Жильцы открыли смежные двери между двумя номерами, превратив свои апартаменты в один большой четырехкомнатный сюит. Из спальной комнаты вышел Мовсани. Он был в белом халате с логотипами отеля. Хитченс поморщился, но ничего не сказал. Очевидно, английского джентльмена коробило подобное поведение его клиента, и появление перед посторонними людьми в халате было явным нарушением определенных правил поведения.

Но Мовсани было все равно. В халате его фигура казалась еще более комичной. Голова, казалось, сидела на круглом теле без шеи. Короткие ноги и руки выглядели еще более комично. Режиссер сел за стол и уставился на гостя.

– Вы тот самый эксперт, о котором мне столько говорили, – сказал он довольным тоном. – Мы с вами вчера встречались в аэропорту.

– Да, – кивнул Дронго, усаживаясь напротив. – Меня попросили поработать консультантом по вопросам безопасности кинофестиваля.

– Надеюсь, что мне ничего не угрожает, – усмехнулся Мовсани. – У меня такая охрана, – он показал в сторону сидевшего на диване Хитченса. Тот листал журнал, делая вид, что даже не прислушивается к их разговору. Хотя режиссер и эксперт говорили по-азербайджански, только иногда используя фарсидские слова, и Хитченс, в общем-то, не мог их понимать.

– Вы уже получили приглашения на сегодняшние мероприятия? – уточнил Дронго.

– Конечно, – кивнул Мовсани. – Вечером мы идем сначала на открытие, а потом на банкет. У меня такая насыщенная программа. Сегодня встречаюсь с вашим министром культуры. И сразу два интервью. А завтра буду встречаться с вашими местными деятелями кино и мне еще вручат какой-то почетный диплом вашего университета искусств. Мне сказали, что они специально соберутся в воскресенье, чтобы вручить мне этот диплом. Вы не знаете, у скольких деятелей культуры есть подобный диплом?

– Не знаю, – ответил Дронго. Этот режиссер был еще и непомерно тщеславен.

– Надеюсь, что они сдержат слово, – сказал Мовсани.

– Поздравляю, – сказал Дронго. – Значит, у вас сегодня еще две встречи?

– Даже три, – вспомнил Мовсани, доставая свой блокнот. – Так трудно работать без своего секретаря. Но англичане люди жадные, они не оплачивают мне поездку моего секретаря или помощника. Только телохранителя.

– Судя по его квалификации, вы обходитесь правительству Ее Величества в немалую сумму, – заметил Дронго.

– Меня обязаны охранять, – нервно дернулся Мовсани. – Вы здесь тоже для этого. Все понимают, что меня могут убить.

– С кем у вас сегодня интервью?

– Сначала с представителем местного телеканала. Кажется, его зовут Мир-Шаин. Говорят, что он очень неплохой журналист, своего рода местная знаменитость. Такой местный Ларри Кинг. А потом у меня будет встреча с немецким журналистом. Где-то у меня записано его имя. По-моему, Питер Зегер.

– А третье интервью? – уточнил Дронго, хотя уже догадывался, с кем именно будет встречаться Мовсани.

– Это будет вечером, после банкета, – ухмыльнулся режиссер. – Ко мне напросилась одна боснийская журналистка. Она работает сразу на несколько английских изданий. Очень симпатичная молодая женщина. С ней мы тоже заранее договаривались. Но утром она мне позвонила в номер. Можете не поверить, но она живет именно в нашем отеле. Надеюсь, что я буду в состоянии дать ей нужное интервью, – он улыбнулся, подмигивая гостю.

– В котором часу? – уточнил Дронго.

– Не знаю. Наверно, в одиннадцать вечера. В моей программе указано, что встреча с министром культуры будет в двенадцать часов дня. Затем обед, который он дает в мою честь. В пять открытие кинофестиваля. В восемь банкет. Официально банкет должен завершиться в десять. Будем считать, в половине одиннадцатого мы освободимся. Полагаю, что мистер Хитченс не будет возражать против столь позднего интервью, – показал он в сторону своего телохранителя.

Хитченс продолжал листать журнал. Возможно, что он понимал некоторые выражения, но все равно делал вид, что не слушает их разговор.

– У вас очень плотное расписание, – согласился Дронго. – Я как раз поэтому к вам и пришел. Фамилию немецкого журналиста вы назвали точно?

– По-моему, точно. Он просил у меня об интервью, еще когда я был в Лондоне. Он связался со мной через Интернет. Сейчас найду свои записи. Он звонил сегодня утром. Вот, нашел. Точно. Питер Зегер.

– Когда вы даете интервью?

– В три и в четыре. А в половине пятого поедем на открытие. Мне обещали дать приличный лимузин. Вчера пришлось приехать сюда на внедорожнике посольства. Надеюсь, что больше подобного не повторится.

– Если вы не возражаете, я буду с вами, – предложил Дронго.

– Вы полагаете, что мне недостаточно моего телохранителя? – снова показал в сторону Хитченса режиссер. – Но если вы так считаете, давайте поедем вместе к этому министру культуры. Я не возражаю. Только сразу договоримся, что вы будете со мной везде, кроме последнего интервью. Надеюсь, вы не станете возражать, если я буду давать его без вашего участия?

– Не буду, – поднялся Дронго. – Значит, договорились. Я жду вас внизу в холле отеля, в половине двенадцатого. До свидания. До свидания, мистер Хитченс, – добавил он по-английски.

– Вы уже переговорили? – уточнил Хитченс, поднимая голову.

– Да, – кивнул Дронго, – мы обо всем договорились. Я буду сегодня сопровождать вас во всех ваших поездках. Если вы не возражаете.

– Это будет очень удобно, – согласился Хитченс.

– У вас сегодня встреча с министром культуры, два, нет, три интервью, участие в открытии фестиваля, на банкете. Все верно?

– Еще обед, который дает министр в честь приезда господина Мовсани, – напомнил Хитченс. Этот человек умел работать и держал в памяти все подробности сегодняшнего дня.

– Да, – кивнул Дронго, – и еще совместный обед. В половине двенадцатого я буду ждать вас внизу, в холле отеля. Как я понял, за вами пришлют машину.

– Нам дали этого переводчика. Господина Салима Садыха, – напомнил Хитченс. – Он тоже будет с нами.

– Наверно, будет. Он поможет вам с переводом, – Дронго пожал руку на прощание Хитченсу, кивнул режиссеру и вышел из номера. В коридоре на стуле сидел Эмиль.

– Тебя когда сменяют? – поинтересовался Дронго.

– Через полчаса, – ответил охранник, – у меня заканчивается смена.

– И когда твое следующее дежурство?

– Завтра вечером, – признался Эмиль, – я заменю товарища. Он должен сдать срочный зачет. Мы с ним договорились, что потом он будет заменять меня. Фестиваль ведь продлится целую неделю.

– Понятно. – Бабаев и компания явно экономили на охранниках, привлекая к работе обычных студентов. Дронго взглянул на часы. Только половина одиннадцатого. Ему обязательно нужно найти турецкого журналиста, чтобы узнать, почему он так настойчиво искал Дронго.

Он снова спустился вниз, набрал номер телефона Земы.

– Я не могу найти журналиста Омара Лятифа. Вы не знаете, где он может быть?

– Наверно, в своем посольстве.

– Я туда уже звонил. Может, он на одном из ваших мероприятий?

– У нас пока ничего нет. Группы гостей поедут по своим маршрутам только в полдень. А господин Мовсани поедет на встречу с министром культуры. Мы вышлем нашу машину. И еще на всякий случай будет машина с сотрудниками полиции.

– Если вы так плотно будете охранять вашего гостя, то рискуете привлечь к нему дополнительное внимание, – заметил Дронго.

– Вы считаете, что мы действуем неправильно?

– Нет, нет. Я ничего не считаю. Пусть будет машина полиции, если так нужно. Только найдите мне срочно этого турецкого журналиста.

– Я же дала вам номер его мобильника, – вспомнила Зема.

– Он оставил его в своем номере, – пояснил Дронго. – Может, у него есть другой номер мобильника? Проверьте, пожалуйста. И еще один вопрос. Кто такой Питер Зегер?

– Немецкий журналист, – ответила Зема. – Прибыл на наш фестиваль в качестве гостя из Германии. Он освещал последний Берлинский кинофестиваль.

– Вы раньше его приглашали?

– Нет.

– Понятно. А Саду Анвар кто решил пригласить?

– Не знаю. Это вам нужно узнать у Лалы. Она в курсе. Я отвечаю только за прием и размещение гостей.

– Но Сада тоже приехала в первый раз?

– Верно.

– А этот турецкий журналист?

– Он раньше приезжал в Баку, но на фестивале в первый раз. А почему это вас так интересует?

– Мне интересны все, кто приехал в первый раз. Вы можете послать мне список на мой электронный адрес? Отметить всех, кого вы лично не знаете и кто прилетел в первый раз.

– Конечно, смогу. Но я сейчас не в штабе. Только через полтора часа.

– Ничего страшного. Я буду ждать. А где остановился Зегер?

– На побережье. Европейцы вообще любят останавливаться в отелях на побережье, чтобы купаться в море.

– Все понятно. Я буду ждать ваш список. Спасибо.

Он спрятал телефон в карман. Взглянул на часы. Нужно подождать около сорока минут, пока сюда спустятся Мовсани с Хитченсом. Дронго присел на диван, даже не подозревая, что здесь произойдет через сорок минут. Мимо проходили гости отеля, суетились служащие. Дронго взял одну из газет, чтобы просмотреть последние новости. И услышал характерный голос с турецким акцентом.

– Господин Дронго, это вы?

Он убрал газету. Перед ним стоял незнакомец лет сорока. Среднего роста, коротко острижен, внимательный взгляд, модные очки, небольшая щеточка светло-коричневых усов. Мужчина был одет в серый костюм и сиреневую рубашку без галстука.

– Разве мы знакомы? – спросил Дронго, поднимаясь с дивана.

– Меня зовут Омар Лятиф, – представился журналист. – Я звонил вам сегодня утром.

– Очень приятно, – Дронго протянул руку, – садитесь. А я искал вас по всему отелю и, наверно, раз десять звонил на ваш мобильный телефон, который вы оставили в своем номере.

– Вы уже знаете, – смущенно улыбнулся журналист, – я должен был срочно уехать на встречу и нигде не мог найти свой мобильник. Их у меня два. Один с номером, зарегистрированным в Турции, другой – в Германии. Его-то я и забрал с собой. А второй телефон остался под рубашкой. Вы были у меня в номере?

– Я очень беспокоился. Поэтому вызвал дежурного и мы вошли к вам в комнату. Когда я начал снова вас вызывать, телефон зазвонил. Что вы хотели так срочно мне сообщить?

– Дело в том, что мы прилетели сегодня ночью вместе с боснийской журналисткой Садой Анвар, – начал рассказывать журналист. – Оказывается, она неплохо знает господина Мовсани. И поэтому мы сразу попросили разместить нас в отеле «Европа». Но когда ночью мы сюда приехали, даже не ночью, а утром, было уже пять часов, мы увидели в холле немецкого журналиста Питера Зегера. Я его знаю по работе в Берлине. Но Зегер никогда не освещал культурные мероприятия, он всегда был журналистом, писавшим политические статьи. Он был не один, а с каким-то господином. Обычно такие люди бывают из Ирана, без галстука и с бородой.

– Вы тоже без галстука, – заметил Дронго.

– Но у меня только усы, – улыбнулся журналист, – и я подумал, что нужно кого-то предупредить. Но я никого не знаю в Баку. Однако в отеле «Европа» есть знакомый менеджер, который хорошо говорит по-турецки. У меня был его телефон. Я позвонил ему в восемь часов утра и попросил дать мне ваш домашний телефон. Он сказал, что не знает ваш домашний, но пообещал узнать у двоюродного брата.

Как только мне сообщили этот номер, я сразу решил позвонить вам. Ведь я знаю об угрозах в адрес господина Мовсани. Согласитесь, что мне было странно видеть рано утром в отеле немецкого журналиста, специализирующегося на политических проблемах, в компании с иранским представителем. И это учитывая, что вчера вечером сюда прилетел человек, которого в Иране приговорили к смертной казни. Я подумал, что будет правильно, если я позвоню именно вам. Госпожа Сада Анвар рассказала мне во время полета, как именно вы разоблачили опасного маньяка во время расследования в Италии. И я подумал, что будет правильно, если я позвоню и все расскажу именно вам.

– Спасибо, – кивнул Дронго. – А может, вы ошиблись? Вы уверены, что это был Питер Зегер?

– Абсолютно. Я его лично знаю по Германии. Это был он. Но его собеседника я не знаю. Можно узнать у него. Но я уверен, что это был иранец. Их сразу можно узнать. Фарсы отличаются от турков и азербайджанцев. Вы ведь наверняка это знаете.

– Я вас понимаю, – осторожно ответил Дронго, – а он вас узнал?

– Думаю, что да. Во всяком случае, он сразу отвернулся.

– Они сидели в холле?

– У стойки бара. И еще я обратил внимание на такой факт. Зегер пил пиво, а рядом с его собеседником стояла чашечка чая. Это тоже показательный факт. Иранцы ведь правоверные мусульмане и не пьют спиртного.

Он взглянул на часы.

– Извините, – поднялся Омар Лятиф, – я тороплюсь. Скоро за нами должна приехать машина.

– Я вас понимаю. До свидания. – Дронго поднялся и на прощание пожал журналисту руку. Омар Лятиф повернулся, чтобы уйти, когда Дронго его окликнул: – А как вы узнали меня? Мы ведь никогда раньше не виделись?

– По описаниям. И я видел вашу фотографию в Интернете, – крикнул на прощание журналист, перед тем как войти в кабину лифта.

«Для полноты счастья мне не хватало только этой ненужной популярности, – с нарастающим раздражением подумал Дронго. – Теперь каждый встречный будет знать меня в лицо. Необходимо каким-то образом заблокировать эту информацию в Интернете».

В любом случае нужно постараться узнать все, что только можно, об этом немецком журналисте Зегере, о турецком журналисте Омаре Лятифе и, конечно, об этой красавице Саде Анвар, которую Дронго видел всего лишь мельком в Италии. Но тогда она специализировалась на криминальных темах. Интересно получается. Зегер раньше был специалистом по политическим проблемам. А ведь ни в одной серьезной газете, ни в одном серьезном журнале журналистов, освещающих подобные проблемы, не переводят на культуру. Это считается понижением. Но он приехал на кинофестиваль. Зема говорит, что он работал и на Берлинском кинофестивале. Но тогда нужно уточнить – работал ли он раньше на подобных форумах или работал там только для того, чтобы попасть в Баку. Что касается Сады Анвар, то ее активности можно позавидовать. Прилетела сегодня под утро и уже успела напроситься на интервью.

Дронго недолго размышлял над этими вопросами. Послышался мелодичный звон. Створки кабины лифта открылись. Из нее сначала вышел Салим Садых, который осмотрелся по сторонам. За ним Хитченс. И только потом Мовсани. Они двинулись к выходу. Дронго поднялся, намереваясь выйти вместе с ними. Машины уже ждали на улице. Для гостя нашли «шестисотый» «Мерседес». Водитель подал машину прямо ко входу в отель.

Первым вышел Хитченс. Автомобиль стоял у дорожки, ведущей в отель. За ним вышел Мовсани. На этот раз замыкал шествие Салим Садых. Дронго заторопился. Нужно будет поехать вместе с ними в своей машине. Он не успел додумать эту мысль до конца, как вдруг раздался выстрел. Затем второй. Мовсани упал на пол. Дронго успел заметить, как его толкнул Хитченс, свалившись на него сверху и прикрыв своим телом. Салим, не понявший, что именно происходит, стоял в растерянности, представляя собой почти идеальную мишень. Он недоуменно оглянулся. На левой руке выступало красное пятно. Очевидно, пуля попала ему в руку. И только спустя мгновение он, почувствовав боль, посмотрел на свою руку.

– Падай, – подбегая к молодому человеку, крикнул Дронго, – скорее падай! Иначе тебя убьют.

Он толкнул несчастного молодого человека на пол. Салим свалился как подкошенный. Но третьего выстрела не было.

«Черт бы побрал всех этих охранников, – зло подумал Дронго. – И Хитченс тоже хорош. Мог бы достать свой пистолет после первого выстрела. Если убийца подойдет ближе, то вся надежда будет на оружие англичанина. Интересно, куда пропали сотрудники Министерства национальной безопасности, которые обязаны были следить за входом в отель?»

 

Глава 7

Послышались крики. Дронго приподнял голову. Рядом стонал Салим, у него была пробита левая рука. Где-то в стороне, метрах в двадцати от входа, сразу несколько человек боролись с мужчиной лет пятидесяти. Он держал в руках обрез, из которого, очевидно, стрелял в Мовсани. Сразу четверо или пятеро мужчин отнимали у него оружие. При этом каждый пытался отличиться и ударить нападавшего, чтобы показать свое усердие. Двое были сотрудниками МНБ, которые выскочили из своей машины и побежали к стрелявшему, двое были сотрудниками полиции. Они сидели в автомобиле, приехавшем для сопровождения Мовсани. Пятый был, очевидно, таксистом, который решил помочь сотрудникам полиции и проявлял особую активность.

«Какие смелые люди, – с удивлением подумал Дронго, глядя на эту группу, – не побоялись вооруженного убийцы и решили защитить режиссера». Он поднялся, помогая подняться Салиму. Несчастный буквально скорчился от боли.

– Все в порядке, – сказал Хитченс, вставая следом и тоже помогая встать своему подопечному. Мовсани покраснел от волнения. Он крикнул, обращаясь к Дронго:

– Вы видели, вы все видели? Он хотел меня убить. Он в меня стрелял. Я знал, я знал, что меня здесь хотят убить.

– Не беспокойтесь, – сказал Хитченс, – уже все в порядке. У него был обрез, и больше двух выстрелов он все равно не смог бы сделать. Нужно много времени, чтобы перезарядить самодельное оружие, сделанное из обычной винтовки. Поэтому я вас сразу закрыл, опасаясь, что могут появиться и другие. А этот был уже не опасен.

Хитченс был прав. Он увидел стрелявшего и сразу оценил всю степень опасности. Дронго находился позади и не мог ничего увидеть. Именно поэтому он не смог оценить профессионализма Хитченса, который, увидев обрез, понял, что последуют только два выстрела. Поэтому он толкнул Мовсани, закрыл его своим телом, достал оружие, но стрелять не стал, увидев, как к нападавшему бегут сотрудники полиции и Министерства безопасности.

Они, конечно, действовали очень неразумно, поставив свои машины рядом и не обращая внимания на появившегося незнакомца. Но увидев, что он сделал два выстрела и пытается перезарядить свой обрез, поняли, что у них есть хороший шанс стать героями сегодняшнего дня. Ведь нападавшему требовалось много времени, чтобы перезарядить оружие. Все четверо офицеров набросились на него. К ним подбежал и таксист, чья машина стояла на стоянке. Он тоже решил отличиться, вмешавшись в эту свалку. Обрез уже отняли, ему ничто не грозило, и он с удовольствием ударил нападавшего несколько раз по лицу. Есть такая категория людей, которые с радостью присоединяются к толпе, когда нужно покуражиться над жертвой.

– Вы видели, как он в меня стрелял? – визжал режиссер. – У моих соотечественников нет ни стыда ни совести. Им нельзя верить. Я улетаю домой, прямо сейчас.

Полицейские чуть не убили несчастного. Уже начала собираться толпа. Один из сотрудников МНБ подскочил к Мовсани и Хитченсу.

– Вы можете ехать, – сказал он по-английски, – все в порядке. Не беспокойтесь. Мы его задержали и теперь узнаем, кто именно его послал.

– А если у него есть сообщники? – взвигнул Мовсани. – Я никуда не поеду. Ни на какую встречу. Скажите вашему министру культуры, что в этой стране меня решили убить. Я вообще уеду с кинофестиваля, и пусть здесь произойдет скандал. Хватит, я не могу так рисковать.

– Давайте успокоимся, – предложил Хитченс. – По-моему, это не профессиональный убийца. У него в руках был обрез, который стрелял не очень точно. Чтобы его перезарядить, ему понадобилось больше минуты. Профессиональные киллеры так не поступают. Давайте отправим в больницу нашего переводчика. Он еле стоит на ногах.

Дронго осматривал раненого. Он с удовольствием отметил, что пуля прошла по касательной, лишь оставив глубокий след, вырвав кусок кожи и мяса. Салим держался за руку.

– Мне отрежут руку? – испуганно спросил он. – Что со мной будет? Скажите честно: мне отрежут руку?

– Глупости, – улыбнулся Дронго, – с тобой все в порядке. Пуля тебя только задела. Из такого обреза попасть в человека очень трудно. Но вполне вероятно, что этот ненормальный чистил свой обрез, только когда покупал эту винтовку. Чтобы не было заражения, нужно срочно в больницу. Ты еще будешь боксировать этой рукой, я тебе обещаю.

Из отеля выбежали несколько сотрудников вместе с главным менеджером. Это был мужчина среднего роста, в очках, почти лысый. Он считался в городе одним из самых лучших специалистов по ресторанам и в организации общественного питания. Он подошел к Дронго.

– Добрый день, – вежливо поздоровался менеджер. – Я не знал, что вы тоже здесь. Услышал выстрелы и сразу выбежал.

– Какой-то идиот, – показал в сторону стрелявшего Дронго. – У меня к вам просьба. Вы можете отправить нашего пострадавшего друга в больницу? Я должен ехать вместе с режиссером. У него теперь нет переводчика.

– Конечно, – кивнул менеджер. – Не волнуйтесь. Я все сделаю. – Он подозвал одного из сотрудников и дал ему указание. Дронго повернулся к Хитченсу.

– Не будем заставлять министра ждать, – предложил он, – давайте поедем на встречу.

– На какую встречу? – взвизгнул Мовсани. – Меня убьют по дороге.

– Я поеду с вами, – предложил Дронго. – И еще с нами поедут сотрудники полиции. Никто на нас не нападет. Я думаю, что это какой-то безумный тип. Садитесь в машину, я сейчас все выясню.

Он подошел к нападавшему, которого держали уже человек шесть или семь. У него было растерянное лицо, блуждающий взгляд.

– Зачем ты стрелял? – строго спросил Дронго. – Кто ты такой?

– Рагим Велиев, – показал его документы один из сотрудников полиции, признавший в Дронго руководителя, имевшего право задавать подобные вопросы. – Он местный. Пока молчит. Но ничего, у нас все расскажет.

– Зачем ты стрелял? – снова спросил Дронго. – Ты можешь хоть что-то объяснить?

– Говори, негодяй, – ударил стрелявшего по голове один из полицейских.

– Подождите, – поморщился Дронго, – не смейте его бить. Я хочу с ним поговорить. Зачем ты стрелял? Ты ведь не попал в режиссера, а вместо него подстрелил парня, который ни в чем не виноват. А если он умрет?

Рагим поднял голову. Посмотрел по сторонам. Взгляд начал приобретать более осмысленное выражение. У Велиева были свалявшиеся седые волосы, заросшее лицо.

– Я не хотел в него стрелять, – выдавил он.

– А в режиссера хотел? – спросил Дронго.

– Да, он кяфур, неверный. Мне в мечети говорили, что он приезжает. Он не должен здесь оставаться. Он предал свою веру. И по телевизору сказали, что приехал человек, предавший исламскую веру.

– В какой мечети? – уточнил Дронго.

– Он, наверно, ваххабит, – вмешался кто-то из толпы. – Они все такие, фанатики.

– Замолчите! – крикнул Дронго. – В какой мечети?

– Там, – показал Рагим в сторону юга, – в Ардебиле.

– Ясно, – сказал Дронго.

– Он шпион, – закричал один из сотрудников полиции, – его прислали иранцы! Он шпион!

– Какой он шпион, – сказал другой мужчина в очках, похожий на учителя, – он просто одурманен глупой телевизионной пропагандой, которая идет с наших экранов. Не нужно было закрывать другие каналы. Вот теперь люди и смотрят эту чушь.

– Заберите этого типа и проверьте его психическое состояние, – предложил Дронго сотрудникам Министерства национальной безопасности, – и учтите, что он стрелял из обреза, с которым не идут на серьезное преступление. Будет лучше, если вы сначала отвезете его к врачам.

– Это будет решать начальство, – сказал молодой человек. – Вот, кажется, кто-то уже приехал.

На площадку перед отелем уже выруливали два автомобиля с высокопоставленными сотрудниками Министерства внутренних дел. Очевидно, полицейские успели по рации сообщить о случившемся.

– Нам нужно ехать, – строго сказал Дронго, обращаясь к обоим офицерам. – Сдайте его и поедем.

– Вы же видите, наш генерал приехал, – испугался один из них, – сам заместитель начальника горотдела. Мы не можем сейчас никуда уехать.

– Ваша задача – охранять гостя, прибывшего на кинофестиваль, – указал Дронго в сторону Мовсани.

– Простите нас, – тревожно сказал офицер. – Но мы не можем уехать без разрешения руководства. А там приехал наш начальник.

– Все верно, – печально согласился Дронго, – вы скорее умрете, чем уедете отсюда. Тем более что Мовсани остался жив, а преступник схвачен. Каждый из вас постарается отрапортовать как можно быстрее.

Дронго подумал, что теперь они не сдвинутся с места. Им важно было доложить руководству, как они отличились. Он вернулся к «Мерседесу».

– Нам нужно ехать. Мы уже опаздываем, – сказал он Хитченсу.

– Полицейские не едут, – понял тот.

– Нет. Им важнее лично рассказать о случившемся начальству.

Хитченс усмехнулся.

– Что советуете делать? – тихо спросил он.

– Поедем, – сказал Дронго. – Нас двое, и вы вооружены. И еще наш водитель. За нами обязательно поедут сотрудники Министерства национальной безопасности. Хотя и постараются не попадаться нам на глаза. Полагаю, что это гораздо надежнее, чем наши сотрудники полиции. Кроме того, я думаю, что господину Мовсани ничто не будет угрожать в кабинете министра культуры. А пока он выйдет и вернется сюда на интервью, к нам подъедут все остальные: и сотрудники полиции, и сотрудники другого ведомства.

– Они тоже нас опекают, – сообразил Хитченс.

– А вы как думали?

– Я никуда не поеду, – повторял как заведенный Мовсани.

– Там ждут операторы. Вас будут снимать, – решил сыграть на тщеславии режиссера Дронго. – И, насколько я знаю, там будут и представители английского канала.

– Они тоже приехали? – оживился режиссер.

– Конечно. Будут снимать о вас специальный репортаж.

– Какой канал?

– Я не знаю точно, какой. Но вы представьте себе, какие будут комментарии. Несмотря на покушение и угрозу своей жизни, известный режиссер Хусейн Мовсани проявил большое личное мужество и решил остаться в городе.

– Вы думаете, что они так и будут говорить? – обрадовался режиссер, стараясь не показать своего волнения.

Дронго увидел, как Хитченс отвернулся, скрывая улыбку. Очевидно, он тоже успел изучить характер своего творческого подопечного.

– Может, действительно поехать? – не очень решительно спросил Мовсани, обращаясь к Хитченсу.

– Обязательно нужно ехать, – кивнул тот.

– Тогда едем, и пусть все знают, что мне плевать на все эти угрозы и покушения! – выкрикнул Мовсани.

Дронго обошел машину и сел на переднее сиденье рядом с водителем.

– К дому правительства, – сказал он.

Водитель мягко вырулил на дорогу.

– Кто это был? – спросил Хитченс. – Вы узнали этого человека?

– Кто-то из местных, который часто ездит в соседнюю южную страну, – пояснил Дронго. – У нас тоже встречаются фанатики. Ему сказали, что наш уважаемый режиссер отрекся от своей веры.

– Это я отрекся от веры? – услышав слова Дронго, снова закричал Мовсани. – Я самый верующий человек в Великобритании. Не пропускаю ни одной молитвы, ни одного праздника. Даже в день поминовения убитого внука пророка Хусейна, да славится имя его. В Лондоне почти нет шиитов, все суннитские мечети, а я езжу на другой конец города в шиитскую мечеть. И это я неверный? Поворачивайте обратно, я ему покажу.

– Не нужно так волноваться, – посоветовал Дронго. – Наверно, ему пообещали деньги.

– Фетва была отменена. Никто не заплатит ему деньги, – крикнул Мовсани, – он просто наивный глупец!

– Может, он сумасшедший, – предположил Дронго. – В любом случае его уже теперь не отпустят до вашего отъезда. И вам ничто не угрожает.

Через пятнадцать минут они были у здания дома правительства. Величественное здание, построенное пленными немцами, которых было много в Баку сразу после войны. Здание было выстроено буквой «П», обращенной к бакинскому бульвару. Внутри царили аскетичность и псевдоампир сталинских времен. С одной стороны, просторные холлы, широкие лестницы, высокие потолки и множество балконов. С другой – небольшие комнаты для сотрудников министерств и ведомств. Зато руководители этих учереждений располагались в кабинетах, напоминавших небольшие футбольные поля. Но самым запоминающимся был кабинет министра культуры. Находящийся в левом крыле, если смотреть со стороны моря, он был сделан для хозяина республики, который считался в тридцатые-пятидесятые годы одним из самых близких друзей Сталина и Берии – Мир-Джафара Багирова. Он был своеобразным человеком. С одной стороны, аскетом, не позволявшим себе ничего личного. Когда его сын вернулся раненым с фронта, он не позволил ему долечиться и снова отправил на фронт, где сын и погиб. Багиров свято верил в революционные идеалы и много сделал для развития республики. Во время Великой Отечественной войны именно его железная воля и организаторские способности были залогом успешной работы бакинских нефтяников. На девяносто процентов армия и тыл обеспечивались нефтью из Баку. Именно поэтому целью южного наступления Германии во время летней кампании сорок второго года были кавказские промыслы и Баку, к которым рвалась немецкая армия. Однако план наступления на юг был провален.

Но Багиров был лично ответственен и за репрессии в тридцатых и сороковых годах. После смерти Сталина, ареста Берии и прихода к власти Хрущева он был обречен. Его вывели из кандидатов в члены Президиума, отправили на малозначащую должность в один из уральских городов, а затем устроили показательный судебный процесс и расстреляли. Но в памяти людей он остался не только тираном, но руководителем, при котором был порядок. И наконец, глубоко порядочным и честным человеком, искренне верящим в идеалы революции. Багиров копировал стиль работы и поведение своего друга и наставника – Иосифа Сталина. Когда Сталин направлялся на Тегеранскую конференцию, он приехал в Баку в последний раз. В город, где прошли самые бурные годы его молодости и где в Баиловской тюрьме до сих пор есть камера, в которой сидел сам Сталин.

Именно для Багирова строили этот великолепный восьмиугольный кабинет из красного дерева и других пород ценных деревьев и где была комната отдыха. Однако Багиров сюда так и не въехал. Он остался работать в старом здании ЦК, посчитав, что этот шикарный кабинет для него – ненужная роскошь. Тогда долго решали, кому отдать кабинет. И решили, что наиболее идеальным кандидатом может стать министр культуры, который будет принимать в нем зарубежных гостей, исполнителей, деятелей культуры, творческих личностей.

Министр культуры встретил Мовсани в своем кабинете, уже зная о том, что произошло у отеля «Европа». Он долго и внимательно слушал рассказ режиссера о случившемся. Из рассказа Мовсани получалось, что он почти лично обезоружил нападавшего и спас всю группу сопровождавших его людей. Министр культуры окончил институт иностранных языков и хорошо владел английским. Поэтому он слушал Мовсани без переводчика, когда тот иногда в порыве увлеченности переходил с азербайджанского на английский.

Хитченс и Дронго остались в приемной. Там же находились помощник министра и его секретарь. Вместе с министром на встрече присутствовали руководитель управления кино и заместитель министра, курирующий эту отрасль.

– Вы видели обрез в руках нападавшего? – уточнил Дронго у Хитченса, пока они сидели на диване в приемной.

– Да, – тихо ответил тот. – Я сразу подумал, что это не профессиональный киллер. Это несерьезное нападение, господин Дронго, хотя переводчика жалко. Пуля была случайная.

– Согласен, – кивнул Дронго. – Поэтому я был уверен, что Мовсани ничего не угрожает. Но все равно нужно быть осторожнее. Вы знаете, что у него сегодня встреча с немецким журналистом?

– Питером Зегером?

– Да. Я обязан вас предупредить. Турецкий журналист Омар Лятиф видел сегодня ночью Зегера в вашем отеле. Поздно ночью.

Хитченс взглянул на Дронго.

– Он был не один, – продолжал Дронго, – рядом с ним находился какой-то иранец. Я бы на вашем месте отменил встречу с Зегером. Или присутствовал бы на ней лично. А еще лучше, если вы проверите Зегера, перед тем как впустить его в номер.

– С журналистами нельзя так обращаться, – заметил Хитченс.

– Два миллиона долларов, – напомнил Дронго. – Если фетву не отменили, то это большие деньги. Особенно в период кризиса. Убийце из Германии не дадут в Баку больше десяти лет. А через пять лет амнистируют. И смертная казнь у нас давно отменена. Подумайте над этим, Хитченс, я бы на вашем месте не был столь щепетильным. Можно просто отменить интервью, ссылаясь на сегодняшнее покушение. Ведь Мовсани неожиданно мог плохо себя почувствовать.

– Это тоже не выход, – возразил Хитченс.

Дронго достал телефон и набрал московский номер своего напарника и друга Эдгара Вейдеманиса. Услышав знакомый голос, он быстро сказал:

– Срочно найди все, что только можно, на трех журналистов. Немца Питера Зегера, турка Омара Лятифа и боснийку Саду Анвар. Учти, что официальную информацию мне уже дали. Мне нужны их статьи, обзоры, интервью, стиль, пристрастия, связи, позиции. Ты все понял?

Он даже не спросил, запомнил ли Эдгар перечисленные фамилии или нет. Дронго был уверен в своем напарнике. Бывший сотрудник разведки КГБ, оказавшийся в родной Латвии в роли почти предателя, Вейдеманис переехал в Москву и помогал Дронго в его расследованиях.

– Все проверю, – ответил Эдгар с характерным для латыша акцентом, – можешь не беспокоиться.

В приемную начали входить журналисты и телевизионные операторы, которые должны были снять встречу министра с приехавшим режиссером.

– Давайте выйдем в коридор, – предложил Дронго, – и подумайте над моими словами.

Они поднялись с Хитченсом и протиснулись в коридор. Неожиданно Дронго почувствовал, как кто-то схватил его за локоть. Он обернулся.

– Не беспокойтесь, – услышал он чей-то шепот, – я из МНБ. Мы будем следить за всеми журналистами, которые сейчас войдут к министру. Больше ничего подобного не случится. Наш генерал просил передать вам привет.

 

Глава 8

Журналисты и телеоператоры ринулись в кабинет министра. Министр культуры был человеком вежливым и воспитанным. Он работал в этой должности уже много лет, а раньше возглавлял Министерство молодежи, спорта и туризма Азербайджана. В обычных условиях министр спорта, назначенный министром культуры, мог бы вызвать насмешки из-за смены работы. Но министр был племянником известного композитора, знал несколько иностранных языков, успел поработать на комсомольско-партийной работе. В отличие от многих других чиновников он был грамотным, начитанным и интеллигентным человеком. Поэтому, увидев толпу журналистов и телеоператоров, он не поморщился, хотя ему было явно неприятно видеть такую орду в своем большом кабинете.

Заметив его реакцию, начальник управления кинофикации смело шагнул вперед, заслоняя министра, и стал отвечать на вопросы вместе с самим Мовсани. Многие журналисты уже узнали о покушении, и теперь все вопросы были связаны только с этим нападением. И в этот момент зазвонил телефонный аппарат, стоявший на небольшой приставной тумбочке слева от стола министра. Это был большой кремового цвета телефон. Министр чуть поморщился. Звонок был явно не ко времени. Не отвечать было нельзя, а говорить по такому телефону в присутствии журналистов равносильно самоубийству.

Однако он взял трубку.

– Добрый день, – услышал он нежно-ласковый голос. Это была заведующая гуманитарным отделом президентского аппарата. Она была женщиной, известной в республике. Когда-то в молодые годы она была секретарем парткома Академии наук, успела защитить докторскую диссертацию и считалась перспективным ученым. Эта дама была не только талантливой и умной, но и обладала организаторскими способностями. Однако, как часто бывает в жизни, ум и талант сыграли с ней злую шутку. Она действительно сильно отличалась от других чиновников президентской администрации, да и вообще от остальных чиновников. А за долгие годы руководства гуманитарным отделом при двух президентах она общалась с тысячами писателей, художников, композиторов, академиков, профессоров и целой кучей министров, которые назначались, работали, не выдерживали испытания, уходили в отставку и на их места назначались новые. Соответственно не все выдерживали ее высокие требования. Среди творческих людей было много явных графоманов и выскочек, среди научных деятелей не меньше пустозвонов, а среди чиновников просто много дураков. И поэтому наша Дама выработала особый голос в разговоре со всем этим контингентом. Это был снисходительно жалобный голос по отношению к своим подопечным, уставший голос доброй матушки, которая пытается уберечь своих детей от необдуманных шагов. С некоторыми министрами, которых она уважала или признавала их компетентность, она разговаривала нежно-ласковым голосом. Одним из таких был и министр культуры. Еще с целой группой людей Дама разговаривала сухим, бесцветным голосом, давая понять разницу между собой и досаждавшим ей человеком. Даму боялись и не очень любили, и она об этом знала. Но умные люди ее уважали, признавая ее очевидные достоинства, и она об этом тоже знала. К ней обращались по всяким вопросам – важным и не очень, глобальным и мелким. Часто люди показывали себя в ее кабинете не с лучшей стороны, исповедуясь ей в своих тайных пристрастиях или вожделениях. Трудно сохранить уважение к человечеству, когда знаешь столько человеческих пороков. Дама видела так много мелких пакостников и проходимцев, что, возможно, потеряла веру в человечество. Но с годами она сделалась сентиментальной, что было оборотной стороной ее жесткости.

– Что у вас происходит, дорогой наш министр? – спросила Дама.

– Все нормально, – не понял министр.

– Я имею в виду этого иранского режиссера, – пояснила Дама. – Зачем вообще нужно было его приглашать?

– Он прилетел на фестиваль, – тихо сказал министр, с облегчением подумав, что у него большой кабинет. К тому же начальник управления кинофикации честно заглушал его голос своими ответами, стараясь сделать все, чтобы помочь своему патрону.

– Я знаю, зачем он прилетел. И знаю, кто его пригласил, – коротко сказала Дама, – но его визит сейчас очень не ко времени. О том, что его попытались убить, вам уже известно?

– Говорят, что это был какой-то ненормальный.

– Я сейчас звонила министру внутренних дел, – сообщила Дама. – Мне рассказали, что нападавший был вооружен и два раза выстрелил в режиссера. Только по счастливой случайности не попал, но тяжело ранил переводчика, которого увезли в больницу. Разве нам нужны такие проблемы? Я знаю, что вы друзья с министром иностранных дел, но иногда нужно думать на перспективу.

– Мы как раз поэтому посчитали, что визит Мовсани нужен нашей стране, – попытался возразить министр культуры.

– Нам не нужен человек, которого могут убить в нашей стране и который вызовет новый скандал на весь мир. И вообще нам не нужен такой фестиваль, во время которого могут убить нашего гостя. Вы подумайте над моими словами.

– Обязательно, – вежливо согласился министр культуры. Он не хотел много говорить, ведь метрах в пяти от него стояли несколько журналистов и каждый из них мог незаметно записать его разговор.

– И вообще нужно как можно скорее все закончить, – посоветовала Дама. – Пусть сегодня он будет на открытии и банкете, а завтра отправьте его домой. Не нужно дальше его мучить.

Министр знал, что на завтра запланировано вручение почетного диплома университета культуры их гостю. Но возражать не захотел. Если он скажет хотя бы одно слово, то стоявшие в кабинете журналисты сразу поймут, о чем разговор. В конце концов, пусть все решают организаторы кинофестиваля. Он не имеет никакого отношения к приглашению Мовсани и его нахождению в Баку.

– Подумайте над тем, чтобы немного прибрать эту кинематографическую братию. Они как дети, – снисходительно сказала Дама, – часто сами не понимают, что им нужно. Или как необходимо себя вести. Часто совершают неразумные поступки.

– Это их кинофестиваль.

– Который проводится в нашем государстве. Нужно всегда помнить, что они не совсем адекватны. Как и все творческие люди. Вы, наверно, слышали, что уважаемый господин президент недавно присвоил звание «народного писателя» одному очень молодому автору. Можете себе представить, что этот автор не был ни «заслуженным деятелем», ни «заслуженным работником». Я, конечно, попыталась возражать, но уважаемый господин президент решил подписать указ. Он всегда такой добрый и мягкий, благоволит всем этим творческим людям. Но я ведь руководствовалась благородными мотивами. И мне было даже по-человечески жалко этого новоиспеченного «классика». Его просто съедят коллеги. Они его и так не очень любят, а теперь вообще возненавидят. Как вы считаете?

– Возможно. – Министр покосился на стоявших в его кабинете людей. Кажется, один из них прислушивается к разговору. Как не вовремя она позвонила.

– В любом случае помните о том, что они часто совершают не очень продуманные поступки. Они ведь творческие люди и совсем не государственные деятели, как мы с вами. Подумайте над моими словами. До свидания, – почти нежным тоном сказала Дама.

Министр культуры вежливо попрощался и положил трубку. Тяжело вздохнул. Мовсани продолжали мучить журналисты и телеоператоры. Министр подозвал своего заместителя.

– Поедешь вместе с ним на обед, – тихо приказал он, – скажешь, что в последний момент меня вызвали в кабинет министров. Я не смогу присутствовать на обеде, ты меня понял?

– Конечно. Все уже заказано в «Фаэтоне». Мы его там будем кормить. Не беспокойтесь, я сам поеду с ним. – Заместитель министра гордился поручением. Он был человеком амбициозным и обрадовался возможности еще раз подтвердить свою незаменимость при встрече такого всемирно известного гостя. К тому же гость знал азербайджанский язык и это устраивало заместителя министра, который с трудом владел другими языками.

Дронго и Хитченс продолжали ждать режиссера в коридоре. Казалось, что у журналистов никогда не закончатся вопросы. Даже здесь были слышны их возбужденные голоса.

– Вы считаете, что это покушение было организовано иранской стороной? – крикнул один из них.

– Я считаю, что Иран не может быть причастен к подобному террористическому акту, – ответил Мовсани. – За этим преступлением стоят интересы других стран, я в этом убежден.

– Мы пока ничего не знаем, господа журналисты, – нервно заметил начальник управления кинофикации, – поэтому не будем заранее ничего говорить. Только отметим мужество нашего гостя, который, несмотря на ранение своего переводчика, не отменил свой визит к нашему уважаемому министру культуры, так много сделавшему для развития кино в нашей стране. Благодаря нашему министерству... – он минут десять рассказывал о достижениях министерства, давая возможность министру ответить на телефонный звонок.

– Кто заинтересован в вашей смерти? – перебил его другой корреспондент, обращаясь к Мовсани.

– Я правоверный мусульманин, – ответил Мовсани, – и полагаю, что очень многих врагов подлинного ислама беспокоит моя известность и мои фильмы, которые являются ответом на вызовы сегодняшнего мира. Сионисты и их пособники готовы сделать все, чтобы сорвать наш кинофестиваль и уничтожить меня. Но им не удастся этого сделать.

– Вы знаете, что на кинофестиваль приехала израильская делегация? – крикнула другая журналистка.

– Мне об этом известно. Но я ничего не боюсь. У меня хорошая охрана, включающая местные спецслужбы и представителей английской контрразведки.

– Безопасность нашего гостя обеспечивают сотрудники наших правоохранительных органов, среди которых есть лучшие в мире специалисты, – вставил начальник управления кинофикации. – Только в силу служебной необходимости я не имею права их называть. Но одного из них вы все знаете. Это господин Дронго, самый известный специалист по подобным происшествиям. Именно он и английский специалист спасли нашего друга от недавнего покушения.

– Это вы пригласили Дронго?

Услышав это имя, министр отвернулся. «Это уже настоящий цирк», – с нарастающим раздражением подумал он. Не нужно было говорить про этого Дронго. Когда-то в Чехии, где он отдыхал в Карловых Варах со своей супругой, их тоже спрашивали про Дронго. Они тогда просто посмеялись.

– А вам известно, что приехала и большая иранская делегация? – спросил журналист правительственной газеты.

– Да, – кивнул Мовсани, и тут опять вмешался начальник управления кинофикации.

– Нам дали список гостей, – подтвердил он, – и я надеюсь, что иранские кинематографисты поднимутся выше сиюминутных раздоров и сплетен.

Он хотел еще что-то сказать, но журналистов больше интересовал сам Мовсани.

– Как вам понравился Баку? – спросила его молодая журналистка.

– Я еще не видел Баку. Прилетел только ночью.

– Вы не боитесь новых покушений?

– Меня защищает моя вера. Я ничего не боюсь.

– Но в Иране вы объявлены безбожником.

– Это ложь. Фетва была объявлена одним из улемов, который не имел права на такое постановление. Потом советом улемов она была отменена.

– Мы имеем дело с известным режиссером, – снова не выдержал начальник управления кинофикации, – поэтому подобные бестактные вопросы явно не имеют отношения к успехам нашего кино, которые так очевидны и...

Он снова говорил несколько минут. Пока его не перебил крик другого корреспондента:

– А деньги? За голову Мовсани предложили два миллиона долларов.

– Это тоже ложь. Ее придумали после того, как за голову Салмана Рушди была назначена награда. Но я не Рушди, и я никогда не оскорблял ни Аллаха, ни его Пророка, – возмутился Мовсани.

Начальник управления хотел что-то добавить, но его перебили.

– Вы верующий человек? – спросили у Мовсани.

– Глупый вопрос. Я мусульманин.

– В Англии в основном живут сунниты? Вы молитесь в суннитской мечети?

– Нет. Я езжу в шиитскую мечеть.

Министр культуры с трудом сдерживал нетерпение. Вопросы становились все более и более провокационными. Нужно заканчивать эту импровизацию. Вполне достаточно того, что уже было сказано. Он сделал знак начальнику управления. Нужно закругляться.

– Спасибо за ваши вопросы, – сразу сказал тот. – Давайте на этом закончим. Не забывайте, что у господина Мовсани еще очень напряженная программа. И мы отвлекаем господина министра от его важных дел.

Корреспонденты начали уходить. Министр культуры пожал руку Мовсани, пожелав ему на прощание новых творческих успехов. Свой подарок, небольшой ковер, который он должен был преподнести режиссеру, министр ему не отдал. Достаточно и того, что он принял этого гостя. Он сделал знак помощнику, и коврик так и остался лежать на стуле. Когда все наконец ушли, министр тяжело вздохнул. Затем позвонил министру иностранных дел.

– Ты слышал, что случилось с этим Мовсани?

– Конечно. Наши каналы уже передают.

– Не нужно было впускать его в страну, – в сердцах сказал министр культуры, – только проблемы получили.

– Я советовался с президентом, – пояснил министр иностранных дел, – получил его добро. Мовсани известная фигура в кинематографическом мире. Его приезд на кинофестиваль – это знаковое явление. Кроме того, сюда прилетел сам Дронго. Я знаю его много лет. Если он взялся за это дело, то все будет в порядке.

– Я его тоже знаю много лет, – пробормотал министр культуры, – но это ничего не значит. Если Мовсани убьют, то отвечать будет не аналитик, скрывающийся под кличкой Дронго, а конкретно мы с тобой. Вернее, только я, ведь ты получил согласие руководства на приезд Мовсани, а я не сумел должно наладить его охрану.

– Это не наша забота, – возразил министр иностранных дел. – У Мовсани есть своя личная охрана. Англичане за ним присмотрят. И наши сотрудники тоже его охраняют. Добавь еще Дронго. Я думаю, с ним ничего не случится. А ненормальные есть всегда. Говорят, что это был какой-то полоумный с обрезом в руках. С таким оружием не совершают политических преступлений.

– Мне звонила Дама, – сообщил министр культуры.

– Тогда все очень серьезно, – сказал министр иностранных дел, – она всегда знает больше всех нас и информирована лучше всех нас.

– Она предлагает выслать Мовсани прямо завтра.

– Ты министр культуры, и ты занимаешься нашим кино, – напомнил министр иностранных дел. – К счастью, я не имею к этому никакого отношения. Задача нашего консула была только выдать визу.

– Один такой гость создает такую большую проблему, – пожаловался министр культуры. – Как ты считаешь, что мне делать?

– В любом случае не игнорировать ее пожелание. Позвони руководству. Может, оно разрешит Мовсани остаться еще на сутки. Если, конечно, ничего не случится.

Заместитель министра культуры в это время принимал гостя в ресторане «Фаэтон». Они приехали туда с начальником управления кинофикации. Мовсани спустился в ресторан вместе с Хитченсом. Дронго извинился и уехал. Ему не терпелось узнать подробности о нападавшем. Они договорились встретиться в отеле. Когда Дронго отъезжал, у ресторана дежурили сразу две машины. Одна – с сотрудниками полиции, вторая – с сотрудниками МНБ. И все четверо мужчин проводили его долгими взглядами, даже не скрывая своего интереса. За режиссера теперь можно было не волноваться, он находился под надежной охраной.

 

Глава 9

Дронго приехал в отель гораздо раньше, чем там мог появиться Мовсани со своим телохранителем. Прошел к уже знакомому менеджеру. В отеле работала следственная группа, и Дронго обошел сотрудников прокуратуры, не задавая ненужных вопросов. Менеджер сидел в своем небольшом кабинете. Он поднялся, увидев вошедшего Дронго.

– Извините, что я вас беспокою, но я хотел бы осмотреть номера, в которых проживают наш гость-режиссер и его телохранитель, – сказал Дронго.

– Это невозможно, – вздохнул менеджер. – Простите меня, но это просто невозможно. Сейчас на этаже целая группа сотрудников прокуратуры, МВД, МНБ, еще кого-то. У меня такое ощущение, что они все сошли с ума из-за этого режиссера. И еще наш гость приходил и про него спрашивал уже два раза. Я посоветовал гостю, чтобы он даже забыл имя Мовсани, иначе будет грандиозный скандал.

– Даже при упоминании самого имени? – улыбнулся Дронго.

– Именно так, – сказал менеджер. – Дело в том, что уже сейчас по телевизору все говорят о словах Мовсани. Он заявил в Министерстве культуры, что это происки сионистов. Вы представляете, какой будет скандал, если выяснят, что его уже два раза спрашивал проживающий в нашем отеле Александр Эммануилович Нахимсон. Я даже не представляю, что будет.

– А зачем Нахимсону наш иранский англичанин?

– Откуда я знаю? Я не люблю задавать вопросы. Если человек хочет, он скажет, а если не хочет, то не нужно и спрашивать. Вы знаете, как мы работаем, стараемся сделать все на «отлично». Но при этом требуем и к себе немного уважения. Если человек не хочет мне ничего рассказывать, зачем я должен задавать лишние вопросы? Все нужно делать от души. Вот недавно проводил свой день рождения один известный деятель. Можете себе представить, что он послал ко мне своего подручного и даже не стал со мной разговаривать. Конечно, мы все сделали как нужно, но без души. А мы любим вкладывать душу в каждое дело.

– Вы подлинный труженик, – пожал ему руку Дронго, – просто подвижник ресторанного дела.

– Смеетесь? – нахмурился менеджер.

– Нет. Просто восхищаюсь. Все знают, что вы один из лучших специалистов. Подскажите, как мне попасть в их смежные номера?

– Сейчас никак, – вздохнул менеджер. – Может, сегодня вечером, когда все уедут на открытие кинофестиваля.

– Это возможно?

– Только для вас, господин Дронго. Мои сыновья ваши большие поклонники. Они считают вас лучшим экспертом в мире.

– Это всего лишь слухи. Значит, договорились? Когда все будут на открытии фестиваля?

– А вы разве там не будете?

– Дорогой мой! На открытии кинофестиваля будет несколько сотен людей, среди которых наверняка окажется много высоких чиновников. И там наверняка будет еще сотня сотрудников МНБ и несколько сотен офицеров полиции. Зачем им моя помощь? Ни один сумасшедший не рискнет стрелять в Мовсани при таком количестве вооруженных людей. У каждого большого чиновника есть своя негласная и вооруженная охрана, есть свой телохранитель. У некоторых даже не один. Любого возможного убийцу там просто растерзают, это я могу гарантировать.

Менеджер улыбнулся.

– Сложно понять, когда вы шутите, когда говорите правду.

– Вся наша жизнь последние двадцать лет одна смешная история, – вздохнул Дронго. – Посчитайте, сколько было за двадцать последних лет попыток государственных переворотов? Некоторые удались, правда, это было, к счастью, давно. Последняя, тоже к счастью, провалилась. Есть люди, которые всерьез считают, что убийство этого режиссера вызовет потрясения, в том числе и в нашей стране. А вы как думаете?

– А я стараюсь не влезать в политику. Грязное дело эта политика. Иногда удивляюсь людям. То они за одного, то за другого. Не стесняются поливать грязью человека, которого вчера хвалили, а завтра снова будут хвалить. Не осталось никаких принципов. Поэтому я к политике не имею никакого отношения. Я знаю, что у меня на кухне порядок. Никакой пересортицы, никакого обмана. Мы стараемся заработать свою копейку и не мешаем продукты, как некоторые. Может, поэтому официанты от нас уходят. Мы не можем платить им так, как платят в этих свадебных домах торжеств.

– Сейчас еще добавился кризис, – напомнил Дронго.

– Свадьба всегда свадьба, – улыбнулся менеджер, – их и в кризис не отменяют. Просто нужно честно относиться к своим обязанностям, чтобы потом люди не отравились.

– Бывают и такие случаи?

– Я вам ничего не говорил. Каждый работает так, как подсказывает ему его совесть.

– Согласен. Можно от вас позвонить?

– Звоните, – согласился менеджер-философ. Он поднялся и тактично вышел из своего кабинета.

Дронго набрал по городскому телефону номер приемной генерала. Он понимал, что его могут не сразу соединить. А звонить на мобильный он не хотел. Ему ответила девушка-секретарь.

– Я хотел бы поговорить с генералом. – Дронго не стал называть его по имени.

– Вы, наверно, ошиблись? – удивилась девушка. – Сейчас обеденный перерыв. И вы звоните по обычному телефону и хотите заместителя министра? Кто вы такой?

– Извините, я, кажется, ошибся.

Он положил трубку. Достал мобильный телефон и набрал нужный номер.

– Ты мог бы позвонить и раньше, – услышал он знакомый голос генерала.

– Я был вместе с нашим другом у министра культуры.

– По телевизору уже показывают в новостях. Что-то я тебя там не видел.

– Я стоял в коридоре с англичанином.

– Я так и думал. Говорят, что вы вдвоем спасли нашего друга?

– Нет, его спас англичанин. Я всего лишь спасал переводчика. Этого молодого оболтуса, который так глупо подставился. Но я видел его рану, там нет ничего опасного, хотя все передают, что он тяжело ранен.

– Журналистам хочется сенсации. Если можно, они бы сами добили переводчика, чтобы получить хотя бы один труп. А легкая рана по касательной переводчика их явно не устраивает.

– А вас?

– И нас не устраивает. Если бы не эти глупые репортажи, Рагим Велиев не появился бы там с обрезом в руках. Он живет по соседству, увидел репортаж про вероотступника и неверного режиссера, который приехал к нам в город. Вспомнил, что слышал о нем в Ардебиле. Взял обрез и пошел убивать. И никакого заговора нет. Мы его, конечно, будем потрошить по полной программе, но, судя по всему, это просто свихнувшийся от нашего телевидения человек.

– Телевидение может довести человека до идиотизма, – согласился Дронго, – особенно если веришь всему сказанному. Ты будешь на открытии?

– Обязательно. И вообще есть точка зрения, что нашему другу лучше отсюда уехать завтра, а не послезавтра.

– Завтра ему вручают почетный диплом.

– Не вручают. Решили с этим немного подождать, чтобы не раздражать наших южных соседей. Вручат в следующий приезд.

– Будет скандал. Он так ждет этого почетного диплома.

– Не будет. В университете искусств сегодня официально начался ремонт. Там уже работают рабочие. Зал закрыт, и нет никакой возможности проводить там какие-либо мероприятия. Так получилось, у них аварийное здание.

– Изумительная отговорка. Начали ремонт в субботу. Хорошо, что он никогда у нас не жил и может в это поверить. А почему нельзя вручать почетный диплом в другом месте?

– Ректор неожиданно заболел. У него грипп. Его заместитель улетел в срочную командировку. Другой проректор должен быть на конференции в Нахичевани...

– В воскресенье? – иронично уточнил Дронго.

– Представь себе. Конференция проводится в воскресенье. Остается только третий проректор по хозяйственной части. А ему нельзя вручать почетный диплом такому известному режиссеру, как Мовсани.

– Может, ему действительно лучше завтра уехать?

– Он может не успеть. Самолет в Лондон уходит в семь часов утра. Сегодня банкет, потом у него будет интервью с этой дамочкой. Она может остаться в его номере немного больше, чем требуется для обычного интервью. И вообще задержаться до утра. Как видишь, мы все знаем.

– Кто эта женщина? Я встречался с ней в Италии, но ничего про нее не знаю.

– Сада Анвар. Раньше была по мужу Сада Сейфи, после развода взяла фамилию своей матери. Стала Сада Анвар. Работает на несколько английских изданий. Не отличается разборчивостью в связях. Среди ее знакомых есть торговцы наркотиками и разного рода контрабандисты. В Сербию ее не пускают уже давно. Сейчас принято решение не пускать ее и в Македонию. Но, похоже, это ее не очень пугает. Ты знаком с ней близко или очень близко?

– Близко – это значит, что я с ней до этого общался, а очень близко – это значит, что я с ней спал. Ни то и ни другое. А второй журналист? Питер Зегер? На него есть что-нибудь?

– Близок к леворадикалам. Раньше поддерживал зеленых, но когда они вошли в правительство Шредера, вышел из партии. Считает себя убежденным анархистом и радикалом.

– Может, его не пускать сегодня к Мовсани? Устроить ремонт в отеле или отправить Зегера в Нахичевань на другую конференцию, – предложил Дронго, не скрывая иронии.

– Тебе не говорили, что ты становишься злым и раздражительным?

– Говорили. Я превращаюсь в мизантропа. Раньше думал, что люди становятся лучше, а теперь понял, что они не меняются. К большому сожалению.

– Ты повторяешься. Ты об этом уже говорил.

– Тем более. Что будет с Мовсани?

– Ничего не будет. Пусть ужинает на банкете и встречается с этой боснийской журналисткой. Если я все правильно понимаю, у нее к нему тоже определенный интерес. Есть такие «дрянные девчонки», которые получают хорошее интервью только через постель. Зачем его беспокоить? Завтра под нашим наблюдением ему покажут город, свозят в храм огнепоклонников. А послезавтра он спокойно улетит. Вот и все. Ты можешь не нервничать, мы теперь его будем плотно опекать.

– А раньше опекали неплотно?

– Не нужно ловить меня за язык. Раньше мы его тоже опекали. Никто не мог предположить, что появится этот бывший охотник с обрезом. Если бы твой англичанин был нормальным профессионалом, он бы просто пристрелил Велиева без всяких проблем. И всем было бы хорошо.

– Именно потому, что он профессионал, он не стал стрелять. Понял, что нападавший явно не успеет перезарядить оружие. Толкнул Мовсани, сам упал сверху, достал оружие. И подождал, пока Велиев начнет перезаряжать оружие и к нему бросятся наши «плотные наблюдатели».

– Значит, молодец. И ты тоже молодец, если сумел убрать из-под обстрела этого парня-переводчика. Он обязан тебе жизнью. У тебя есть еще вопросы?

– Все понятно. Спасибо.

– Будь здоров.

Дронго убрал телефон в карман, вышел в холл отеля. Менеджера нигде не было. Очевидно, он отправился проверять ресторан. Часы показывали половину третьего. Если ничего не изменится, то в три часа приедет журналист с телеканала. Кажется, Мовсани сказал, что это будет Мир-Шаин, местная знаменитость, человек, который проводил интервью с большинством политиков и гостей, прибывающих в страну. Мир-Шаин настоящий профессионал и наверняка попытается вытянуть из Мовсани какие-нибудь признания или сенсационные откровения. Если бы разговор шел на английском через переводчика, то у этого режиссера еще был бы какой нибудь шанс укрыться за неточным переводом. Но если они начнут говорить по-азербайджански, то Мир-Шаин просто раздавит Мовсани, втянет его в дискуссию о политике Ирана и Великобритании, о свободе творчества, о праве на самовыражение.

Черт возьми, нужно отказаться и от этого интервью. Но уже поздно. Без двадцати пяти три. Где остался этот режиссер со своим телохранителем? Или очередной придурок с обрезом снова встал на их пути? Он не успел додумать эту мысль до конца. Мовсани и Хитченс вошли в отель в сопровождении пяти или шести человек. Такая охрана не бывает даже у премьер-министра. Дронго улыбнулся. Кажется, руководители спецслужб решили перестраховаться. Вся группа двинулась к кабине лифта. Там произошло небольшое столкновение. Все шестеро в штатском готовы были подняться одновременно, но явно не помещались в кабину лифта. Наконец трое остались в холле, а трое вошли в кабину вслед за Мовсани и Хитченсом. Кажется, шутки закончились, теперь Мовсани будут охранять как самого дорогого гостя. Азербайджанская контрразведка имела опыт подобных действий. Баку часто принимал сразу несколько руководителей государств, коронованных особ, премьеров и принцев. Восемь лет назад во время визита Президента России Владимира Путина было получено агентурное сообщение о готовящемся покушении на жизнь высокого гостя. Обоих предполагаемых убийц задержали, один из них был из Ирака. Путин прилетел немного раньше обычного. Его охрана работала с профессионалами из Баку, и визит прошел нормально. О случившемся знали только сотрудники спецслужб, и попытка покушения на жизнь российского президента даже не попала за столько лет в газеты.

К отелю подъехала машина. Из нее вылезли Слейтер и еще один сотрудник посольства Великобритании. Очевидно, они уже знали о случившемся. Оба поспешили к кабинам лифта.

«Вот и тяжелая кавалерия прибыла», – подумал Дронго.

В холл стремительно вбежал худощавый мужчина невысокого роста. Глубоко посаженные глаза, худое, почти изможденное лицо. Такими рисовали фанатиков в средние века. Это был журналист Мир-Шаин. За ним несли аппаратуру и осветительные приборы. Он работал не просто обычным тележурналистом, а был главным редактором одного из самых популярных каналов в стране.

– Снимайте работу следственной группы, – приказал он своим подчиненным, – снимайте всех, кто здесь стоит. Начинайте прямо отсюда.

Сотрудники прокуратуры и МНБ знали популярного журналиста в лицо, и они бросились к выходу, стараясь не попадать в объективы камер телеканала. Но операторы уже работали сразу двумя камерами. Мир-Шаин удовлетворенно кивнул, теперь он знает, с чего начинать этот репортаж. А наверху его уже ждет очередная жертва. Голова Мовсани станет его очередной добычей. Поторапливая своих подчиненных, он первый прошел к кабине лифта.

«Бедняга Мовсани, – с удовольствием подумал Дронго, – это будет хуже, чем недавнее покушение. Просто Мовсани об этом даже не подозревает».

 

Глава 10

Дронго уже собирался пройти в бар, чтобы выпить чашечку чая, когда увидел входящего в отель продюсера Нахимсона. Он был удивительно похож на Эйзенштейна, словно был его родным сыном. Только волосы у него были рыжеватого цвета. И очень светлые глаза. В остальном он был похож на знаменитого режиссера. Несколько вытянутое лицо, большой нос, выразительные крупные глаза, тонкие губы. Один из лучших продюсеров российского кино, он был частым гостем в столице Азербайджана. Работая в картинах Юлия Гусмана, он подружился со многими местными знаменитостями, как провинциальными, так и вполне состоявшимися в рамках бывшей страны.

– Добрый день, господин Дронго, – немного торжественно сказал Нахимсон, протягивая руку. – Как я рад вас видеть.

– А я вас, уважаемый Александр Эммануилович. Давно приехали в Баку?

– Только вчера. Думал отдохнуть на вашем кинофестивале, но у вас уже такие страсти кипят. Прямо как в детективном сериале. Помните, мы снимали один похожий сериал у вас в городе вместе с Ройзманом?

– Конечно, помню. Юлик Гусман еще тогда шутил, что собрались все евреи. Директор Нахимсон, режиссер Ройзман, звукооператоры Зильберштейн и Шустер. Он уверял, что все критики одной национальности будут безумно хвалить сериал, но обязательно найдут какого-нибудь Иванова, на которого свалят все огрехи сериала.

Оба улыбнулись.

– Наши критики бывают безжалостными, – согласился Нахимсон. – А вы знаете, что здесь произошло сегодня утром? Хотя подозреваю, что знаете. Сегодня стреляли в Мовсани. Говорят, что тяжело ранили его телохранителя, которого Мовсани попытался закрыть своим телом. Вы, наверно, тоже приехали сюда по этому делу?

– Говорят неправду, – устало произнес Дронго. – Его телохранитель – профессиональный контрразведчик из Великобритании. Увидев нападающего, он толкнул Мовсани и сам упал на него, чтобы защитить своего подопечного. При желании он мог пристрелить нападавшего, но не стал этого делать, видя большое количество вооруженных людей вокруг. А легко ранили молодого переводчика, который случайно попал под пулю. Она задела ему руку, поцарапав кожу. Ранение не очень серьезное. Вот вам и вся правда.

– Верь после этого людям, – развел руками Нахимсон. – Мне рассказывали люди, которые уверяли меня, что были очевидцами происходящих событий.

– Не верьте им, – посоветовал Дронго. – Люди вообще часто ошибаются, принимая желаемое за действительное. А вы приехали по делу?

– Новый проект, – улыбнулся Нахимсон, – несмотря на экономический кризис и все беды нашего мира. Хотя кризис Азербайджан совсем не затронул. Это удивительно, но в вашей стране доллар даже дешевеет по отношению к национальной валюте. Как вы считаете, это долго продлится?

– Я дам вам телефон руководителя национального банка, и вы можете спросить у него, – предложил Дронго, – а я ничего не могу сказать.

– Все равно здорово. И вы продолжаете снимать фильмы, – восторженно произнес Нахимсон.

– Поэтому вы приехали?

– В европейской части бывшего Союза только ваша страна продолжает такую бурную кинематографическую деятельность. В остальных республиках уже не застой, там просто крах. Особенно в Латвии и на Украине. Черт побери, опять сказал неправильно. Нужно в Украине. Никак не могу привыкнуть к этим новым словам. Башкортостан трудно выговаривать, а нужно еще Таллин с двумя «н». По-моему, это неразумно, и русский язык не должен приспосабливаться к национальным выкрутасам. Может, нам нужно тогда Китай называть «Чайна», а Венгрию «Мадаристан»?

– В азербайджанском языке они так и звучат, – заметил Дронго. – Китай называют «Чин», а Венгрию «Маджаристан». И ничего плохого в этом нет.

– В таком случае придется переучиваться, – согласился Нахимсон.

– А зачем вам нужен был Мовсани? Неужели для того, чтобы научить вас фарси? Или вы решили выучить азербайджанский? – уточнил Дронго.

– Обожаю вашу страну, – восхитился Нахимсон. – Достаточно где-то или кому-то сказать одно слово, и об этом будут знать все знакомые в этом городе. Распространение информации поставлено на высшем уровне.

– Она не всегда точная и корректная, – заметил Дронго, – как в случае с ранением телохранителя Мовсани. А вы дважды спрашивали про нашего гостя. Я могу узнать, для чего он вам нужен?

– Так я и думал. Вы явно занимаетесь его безопасностью. Мне нужно было сразу догадаться. Я собирался обсудить с ним возможный проект совместного фильма. Некоторые из наших друзей обосновались в Великобритании, как вам известно. И они собираются финансировать фильм, который будет снимать Мовсани.

– Зачем им это нужно?

– А зачем они покупают футбольные клубы или дворцы бывших королей? Думаете, для забавы? Они ведь бизнесмены и не любят выбрасывать деньги куда попало. Это очень хорошие инвестиции. Если вы владелец популярного английского футбольного клуба, то перед вами открыты практически все двери. Если вы приобрели дом бывшего принца или герцога, который давно пора снести, но который вы бережно отреставрировали и привели в порядок, значит, вы настоящий джентльмен и с вами можно иметь дело. И наконец, если вы финансируете фильм мусульманина, приговоренного к смерти в своей стране, значит, вы человек демократических убеждений, поднявшийся выше национальных и религиозных предрассудков.

– По-моему, довольно цинично.

– Цинично, – согласился Нахимсон, – но таковы правила игры. На Западе все известные нувориши финансируют благотворительные проекты по спасению больных раком, СПИДом, полиомиелитом, даже болезнью Дауна. Да чем угодно. Не думаю, что они все такие благородные и мягкосердечные люди. В большом бизнесе мягкосердечные просто не выживают, а благородные сразу прогорают. Возможно, некоторым из них и нравится подобная деятельность, но для большинства людей это тоже вполне реальные инвестиции. В благотворительность.

– В этом я как раз не сомневаюсь. Когда Вексельберг покупал яйца Фаберже, я думаю, что он руководствовался практической выгодой, а не любовью к наследию петербургского ювелира. Когда Алишер Усманов выкупал советские мультфильмы, проданные в Голливуд, он тоже делал это не из-за того, что он такой мультоман. Но поступки благородные, и их траты вполне оправданны.

– Теперь поняли, почему мне нужен Мовсани? Он должен встречать меня стоя, ведь я могу предложить ему деньги на новый фильм. А достать сейчас деньги очень непросто. Даже великий Вуди Аллен не сумел достать деньги в Америке и был вынужден снимать свой новый фильм в Барселоне, на деньги испанских олигархов.

– Вы меня убедили, – кивнул Дронго, – только сегодня у вас ничего не получится. У него сразу два интервью, а потом он поедет на открытие фестиваля. Лучше поговорите с ним на банкете. Я вас познакомлю.

– Очень любезно с вашей стороны, – обрадовался Нахимсон. – Я буду на сегодняшнем банкете. Кажется, он будет в ресторане развлекательного центра?

– Да, там и увидимся. – Дронго повернулся, чтобы уйти, и едва не столкнулся с Садой Анвар. Она была в темном брючном костюме, под цвет ему обуви и с черной сумочкой. Увидев Дронго, она улыбнулась.

– Вы уже спасли нашего друга, – насмешливо сказала она, показывая свои ровные зубы. Дронго подумал, что это результат работы хорошего стоматолога. Странно, что в ее возрасте она уже обращалась к врачам. Это свидетельство не очень благополучного детства, когда за развитием ее зубов не особенно следили.

– Я никого не спасал, – возразил Дронго, – его спас мистер Хитченс. Можете сегодня вечером спросить Мовсани об этом. Надеюсь, что он расскажет вам правду.

– Мне хотелось бы услышать правду и от вас, – сказала она.

– В таком случае нам придется устраивать отдельное интервью, – пошутил Дронго.

– Я готова, – сказала эта бесстыжая бестия. – Вы живете в этом отеле или у вас есть квартира в городе? Может, завтра?

– Завтра Мовсани будет еще в Баку, – напомнил Дронго. Наглое поведение этой женщины его просто поражало. Его даже начинало забавлять подобное бесстыдное поведение.

– Два вечера на одно интервью будет слишком много. Для Мовсани, – улыбнулась она, прикусив нижнюю губу.

– В таком случае я подумаю над вашим предложением, – пообещал Дронго, взглянув на часы. «Уже половина четвертого. Похоже, что скальп Мовсани уже снят Мир-Шаином, если иранский режиссер все еще не прервал интервью. Надеюсь, что он не поступит так глупо, иначе будет еще больший скандал».

– Вы торопитесь? – спросила Сада.

– Мне нужно подняться к нашему общему знакомому. У него там сидит один журналист. Боюсь, что своими дотошными вопросами он выведет Мовсани из состояния равновесия.

– Его так легко вывести из себя?

– Смотря кто и какие вопросы задает.

– Я учту ваше замечание. Спасибо за предупреждение.

Дронго кивнул ей на прощание и вошел в кабину лифта. Поднявшись на девятый этаж, он вышел в коридор и замер. Здесь было сразу четверо охранников. У кабины лифта стоял сотрудник полиции в форме. Двое мужчин прогуливались по коридору, и еще один охранник сидел на стуле у дверей. «Похоже, Мовсани охраняют, как английскую королеву», – подумал Дронго, проходя к дверям. Его остановил один из сотрудников службы безопасности.

– Туда нельзя, – строго сказал он, – там идет запись.

В этот момент дверь открылась. Из номера операторы начали выносить свои камеры.

– Съемка уже закончилась, – сказал Дронго. – Я главный консультант по безопасности кинофестиваля.

Сотрудник взглянул на своего напарника, очевидно, старшего по званию. Тот видел Дронго в момент нападения Велиева. Поэтому он, соглашаясь, кивнул. Сотрудник сделал шаг назад, пропуская Дронго. Из номера выносили свою аппаратуру сотрудники телеканала. Мир-Шаин попрощался со всеми и вышел из комнаты, захлопнув за собой дверь. Несмотря на свой невысокий рост, он гордо и с явным достоинством нес свое тело. Ему было чем гордиться. Сегодня за тридцать четыре минуты он выжал из Мовсани столько признаний, сколько тот не делал и в десятках интервью английским изданиям. В номере остались только англичане – Слейтер и Хитченс. Второй сотрудник посольства, приехавший со Слейтером, уже уехал. Дронго взглянул на режиссера. Мовсани сидел в кресле красный и потный. Он раздраженно закричал:

– Почему меня заранее не предупредили об этом типе? Он выжал из меня все, что хотел. Больше я не буду давать никаких интервью этим местным знаменитостям. Что они себе позволяют? Он думает, что я обязан отвечать на все его вызывающие вопросы?

Англичане молчали. Похоже, их мало интересовали творческие проблемы режиссера. Мовсани достал носовой платок и стал вытирать лоб. Прошел в спальню, где рядом с кроватью находился тяжелый бронзовый торшер, очевидно, сделанный на заказ для королевских апартаментов. Мовсани устало вздохнул и, вернувшись в гостиную, обратился к Дронго:

– Нужно было меня предупредить. Это какой-то террорист, а не журналист. Он меня буквально выпотрошил. Такие вопросы не задают в приличном обществе.

– Вы же сами хотели дать интервью, – напомнил Дронго, – сами говорили, что он местная знаменитость.

– Какая знаменитость, – разозлился режиссер, – вы бы слышали его бестактные вопросы. Он даже не стеснялся спрашивать меня о моей вере и моей бывшей семье. Можете себе представить? Никто не осмеливался спрашивать меня о моих двух прежних женах. Только этот тип.

– Вы же сами говорили, что он местный Ларри Кинг, – усмехнулся Дронго. – Нужно было подготовиться к этому интервью, постараться понять, что именно вас будут спрашивать.

– Каким образом? Я здесь один и в окружении всех этих охранников, которые ничем не могут мне помочь, – выдохнул Мовсани. – У меня нет ни секретаря, ни помощника. Даже моего переводчика убили...

– Его легко ранили...

– Какая разница. Меня лишили моего переводчика.

– Зачем вам переводчик, если вы говорите по-азербайджански.

– Мне он нужен для общения. Я мог забыть некоторые слова.

– У вас еще одно интервью, – напомнил Хитченс.

– Похоже, что в этом городе все сошли с ума, – крикнул Мовсани, – я отказываюсь от всех интервью! Никаких больше расспросов, мне все надоело.

– В четыре часа, – спокойно продолжил Хитченс.

– Вы не мой секретарь, – разозлился Мовсани. – Я сам об этом помню. Никаких больше интервью. Я устал.

– Это верное решение, – сразу вставил Дронго. – Я думаю, будет правильно, если вы перенесете свое сегодняшнее интервью на другое время. В конце концов, Питер Зегер может взять у вас интервью и в самом Лондоне. Необязательно для этого было приезжать в Баку.

– Питер Зегер? – оживился Мовсани. – Нет, он настоящий профессионал. Его я могу принять. Пусть придет в четыре часа. У него будет масса времени...

– Вы же только что рассказывали нам, как устали и не готовы к очередному интервью.

– Но Зегер – это совсем другое дело. Он европейская звезда, – напомнил Мовсани, – и я готов ответить на все его вопросы.

– Господин Хитченс, – отвел в сторону телохранителя Дронго, – я полагаю, что будет более целесообразно отменить это интервью.

– Почему? – спросил Хитченс.

– Сегодня ночью Зегер, который не живет в вашем отеле, уже приезжал сюда. И его видели в баре вместе с подозрительным иранцем, – пояснил Дронго.

– Сведения точные?

– Абсолютно. Их видел вместе турецкий журналист, который узнал Зегера.

– О чем вы там шепчетесь? – несколько истерично крикнул Мовсани. – Я хочу знать. Не смейте секретничать в моем присутствии. Кто еще хочет взять у меня интервью? Кстати, куда подевались английские газеты, почему нет представителей нашей прессы?

– У вас вечером будет их представитель, – напомнил Дронго. – Кажется, боснийская журналистка Сада Анвар работает на некоторые ваши газеты.

– А ее мы как раз примем, – улыбнулся Мовсани, – сделаем, так сказать, исключение. И для Зегера тоже сделаем исключение.

– Нет, – решительно возразил Хитченс, – не будем рисковать.

– Я обязательно его приму. Мы с ним договаривались о встрече еще в Лондоне. Я не могу выглядеть непоследовательным невежей.

– Но это слишком опасно...

– Господин Хитченс, – повысил голос Мовсани, – не забывайте, что это вы охраняете мою персону, а не я вашу. И только я могу решать, кого мне нужно принять, а кому отказать.

– Господин Мовсани, я назначен сюда правительством Ее Величества и отвечаю за свою работу, – спокойно напомнил Хитченс.

– Вот и отвечайте. А мне не мешайте. Я хочу поговорить с этим господином Зегером. И желательно наедине. Вы меня слышите? Наедине, без всяких свидетелей.

– Это невозможно, – возразил Хитченс.

– Вы можете закрыть разделяющую наши номера дверь и быть в своем номере. Если понадобится, я вас позову, – предложил Мовсани.

– В таком случае мне придется его обыскать, – сказал Хитченс, – что будет выглядеть не очень вежливо.

– Это ваши проблемы, – заметил Мовсани, – но я буду разговаривать с ним один на один и без свидетелей. Как и с госпожой Садой Анвар, которая будет у меня сегодня вечером. Или вы снова будете настаивать, что вам нужно присутствовать на этом интервью? А может, вы ее тоже собираетесь обыскать?

– Давайте сделаем иначе, – предложил Дронго, – чтобы не подводить, с одной стороны, мистера Хитченса, а с другой – успокоить и его, и меня. Я предложу сотрудникам службы безопасности, которые находятся в коридоре, обыскать журналиста, перед тем как впустить его к нам. Думаю, что так будет правильно.

– Обыщите, – равнодушно пожал плечами Мовсани.

Хитченс, соглашаясь, кивнул.

– Но мы будем рядом, – напомнил он, – и в случае необходимости вам достаточно будет только крикнуть.

 

Глава 11

Зегер появился в коридоре перед дверью ровно за две минуты до начала интервью. Потрясающая немецкая точность. Предупрежденные сотрудники службы безопасности тщательно обыскали его. Кроме двух магнитофонов, двух мобильных телефонов, ручки и блокнота, у журналиста ничего с собой не было. Его впустили в номер Мовсани ровно в четыре часа дня. Зегер вошел и несколько церемонно поклонился, глядя на присутствующих. Он оказался мужчиной среднего роста, с начинающими седеть волосами, с помятым, словно изжеванным лицом. Под глазами выделялись припухлости, очевидно, у него были проблемы с почками. Глаза он прятал под темными оптическими очками. Одет Зегер был в темный костюм и темную рубашку без галстука. У него была двухдневная щетина, к которой он, очевидно, привык.

– Добрый день, господин Мовсани. – По-английски Зегер говорил с явным немецким акцентом. – Как видите, я пришел вовремя. Где состоится интервью?

– В этой комнате, – ответил Мовсани.

– А эти господа? – Зегер показал в сторону Дронго, Хитченса и Слейтера.

– Они нас покинут, – пояснил Мовсани. – До свидания, господа. Полагаю, что за полчаса мы управимся. Нам еще нужно успеть на открытие кинофестиваля.

– Разумеется. – Зегер достал диктофон, улыбнулся, показывая крупные лошадиные зубы.

Он устроился в кресле, напротив дивана, достав оба своих диктофона. Он уже не смотрел в сторону уходивших. Дронго вышел вместе с англичанами в соседнюю комнату, прикрывая за собой дверь. Последнее, что он услышал, перед тем как выйти, были слова Зегера, включившего диктофон.

– А теперь, господин Мовсани, мы побеседуем об интересующих нас вопросах. Если разрешите, я начну с главного...

Дронго прикрыл за собой дверь.

– Его обыскали, – сказал он, обращаясь к Хитченсу. – Надеюсь, что немецкий журналист не станет убивать английского подданного, пусть даже этнического фарса.

– Если за голову Мовсани обещали два миллиона долларов, – напомнил Хитченс, – то вполне вероятно, что убийцей может оказаться не только немец, но и англичанин. Слишком большая сумма для соблазна. А вы так не считаете?

– Говорят, что фетва была отменена. Значит, возможный приз никому не достанется. И тогда непонятно, кому и зачем нужно убивать Мовсани. Если это не ненормальный охотник, свихнувшийся от религиозной пропаганды, или политический расчет какой-нибудь конкретной страны.

– Что вы хотите этим сказать? – быстро спросил Слейтер. У него был неприятно высокий голос.

– Очевидно, что убийство Мовсани будет политическим актом, который необходим целому ряду государств. Американцам, чтобы показать кровожадность иранцев и их пособничество терроризму. Израильтянам, чтобы иметь возможность спокойно поднять в воздух свою авиацию и наконец разбомбить ядерные объекты в Бушере. Соседям иранцев, которые опасаются их ядерных амбиций и им нужно скомпрометировать Иран любой ценой. И наконец, в самом Иране может быть очень много людей, которые сознательно готовы пойти на обострение отношений с Западом. Таких слишком много. А убийство известного режиссера гарантированно разорвет всякие возможные отношения между западным миром и Ираном. Вот вам и заинтересованные стороны.

– Нужно было остаться вместе с ним, – нервно заметил Слейтер, подходя к столу, – так было бы лучше для всех. Вы понимаете, что может произойти, если Мовсани убьют. Вся ответственность будет на нас, господин Хитченс. После сегодняшнего покушения...

– Это был несчастный случай, – возразил Дронго. – Просто обычный невежественный человек увидел не очень честный и очень тенденциозный репортаж по телевидению. Он живет недалеко от отеля «Европа», на другой стороне улицы. Бывший охотник, у которого был обрез. Под влиянием чувств он схватил обрез и бросился в отель. На беду нашего переводчика, мы как раз оказались там. Если бы мы разминулись, возможно, ничего бы и не случилось.

– Как легко верить в подобную версию покушения! И всегда террорист действует в одиночку под влиянием внезапно нахлынувших чувств. Всегда он немного идиот и немного не в себе. Вам не кажется, что мы это уже проходили, господин Дронго? Начиная с Ли Харви Освальда, который оказался слабоумным кретином-одиночкой, сумевшим обмануть самую лучшую в мире президентскую охрану, ФБР и полицию штата Техас. И до нашего странного убийцы, которому удалось сделать два выстрела под взглядами десятка сотрудников полиции и Министерства национальной безопасности. Вы не находите аналогии слишком опасными?

– Не нахожу. Людям нравится верить в теорию заговоров. Есть такой принцип Оккама. «Не умножай сущности без необходимости». Я всегда пытаюсь следовать этому принципу английского математика. Я ведь успел побеседовать с этим типом и уверяю вас, что он меньше всего похож на заговорщика. У Освальда была хотя бы хорошая винтовка, а у этого – обрез. Не говоря уже о том, что Освальду удалось его покушение на Кеннеди и затем его неожиданно убили. А несчастному Рагиму Велиеву удалось только легко ранить переводчика, и вряд ли в ближайшее время его убьет какой-нибудь обидчик. Надеюсь, что Велиев проживет еще много лет, хотя и проведет их наверняка в тюрьме.

– У вас на все есть готовые объяснения, – недовольно заметил Слейтер, прислушиваясь. – Здесь такая звукоизоляция, что ничего невозможно услышать.

– Это хороший пятизвездочный отель, господин Слейтер, – усмехнулся Дронго, – и здесь подобающая отелю звукоизоляция. Поэтому не пытайтесь прислушиваться. Но если Мовсани крикнет, то мы услышим. Хотя я по-прежнему не верю в такую возможность. Зегер известный журналист, хотя и леворадикал.

– В этом мире пора бы уже привыкнуть к любой возможности, – сказал Слейтер в сердцах, проходя к дивану и усаживаясь на него. – После того как случайно погибла принцесса Диана в этом парижском тоннеле, я верю в любой невероятный случай. Я тогда работал в нашем посольстве в Париже. Это была такая трагедия.

– Позвольте с вами не согласиться, – вежливо заметил Дронго. – В данном случае сработала «теория заговора». Можно все просчитать на компьютере. Какова вероятность случайной смерти принцессы Дианы, если через несколько минут Британская империя просто перестала бы существовать. Я полагаю, что вероятность почти нулевая. Один шанс на тысячу, что Диана погибла в случайной автокатастрофе.

На лице Хитченса мелькнуло странное выражение. Но он отвернулся, ничего не добавив.

– Что вы хотите этим сказать? – нервно дернулся Слейтер.

– Ее убили, – спокойно ответил Дронго. – Вероятность случайной смерти слишком мала, чтобы можно было рассматривать ее всерьез. Она дала согласие выйти замуж за Доди аль-Файеда. За мусульманина, отца которого считали настолько непорядочным человеком, что отказались предоставить ему британское гражданство. Бывший торговец оружием, не получивший гражданства Великобритании, становился тестем матери наследника престола. А мусульманин Доди аль-Файед становился мужем матери наследника престола. О каком престоле могла идти речь? Что бы означала эта свадьба для Британской империи? Вы можете себе представить? Ваше руководство тянуло до последнего, надеясь, что Диана образумится. И только в самую последнюю секунду, даже не минуту, а секунду, был отдан приказ о ликвидации...

Хитченс по-прежнему молчал, никак не комментируя слова Дронго. Зато Слейтер от возмущения начал краснеть.

– Не смейте так говорить. У вас нет никаких доказательств. Это все одни домыслы и предположения самого аль-Файеда. Это он придумал, что его сына и принцессу убили. Нет ни одного доказательства...

– Английские спецслужбы всегда умели работать, – согласился Дронго, – но есть одно обстоятельство, которое слишком явно выдает это убийство. Слишком явно, господин Слейтер.

– Какое обстоятельство?

– Кто мог знать о подобной ликвидации? Вполне очевидно, что только исключительно узкий круг людей. Возможно, муж королевы Елизаветы, которого и обвиняют в подобном решении, и наверняка молодой премьер-министр Тони Блэр, лишь недавно приведший партию лейбористов к власти. Все помнят, как искренне и достойно он себя вел. Лейбористы пришли к власти после многолетнего перерыва. И разумеется, грандиозный скандал с убийством принцессы Дианы мог не только перечеркнуть политические амбиции премьера, но и опрокинуть его партию в небытие.

– Теперь и Блэра сделали виновным. Бедняга Тони, он уже давно сдал дела Гордону Брауну, – заметил с неприятной улыбкой Слейтер.

– Вот это и есть мой очевидный факт. Вспомните, как он сдал ему дела. Не просто сдал. Он перестал быть премьер-министром Великобритании и сразу принял католичество, отказавшись от протестантской веры. Насколько я помню, в истории Англии такого не бывало никогда. Даже Томас Мор не стал отказываться от веры своих отцов. Правда, Дизраили был евреем, но он тоже принял протестантскую веру. А здесь демонстративный переход в католичество. И почти все газеты неожиданно замолчали. Ну перешел и перешел, с кем не бывает. Бывший премьер-министр Великобритании, человек трижды приводивший свою партию к победам на общенациональных выборах, перешел в католичество. Почему? Почему он решил замолить свои грехи и какие грехи у него могли быть? Не говоря уже о том, что после одиннадцатого сентября он демонстративно отправился в Соединенные Штаты, доказывая, что готов поддержать своих союзников в борьбе с этим злом. Что за эмоциональный поступок для премьер-министра такой страны? Почему? Может, потому, что за несколько лет до этого он сам поступил не совсем правильно. И наконец, его демонстративный переход в католичество. Ведь в протестантской религии нет возможности замолить свои грехи и получить прощение после исповеди. Почему вполне состоявшийся человек и политик, понимая, насколько сенсационным и невероятным будет его переход в католическую религию, тем не менее идет на этот шаг? Вы об этом думали?

Слейтер молчал, раздавленный словами Дронго.

– Давайте прекратим эту ненужную дискуссию, – предложил Хитченс, – все это дела давно минувших дней. Принцесса умерла в автомобильной катастрофе, и мы обязаны придерживаться версии, которую подтвердил Высокий Королевский суд. Никаких других версий просто не существует. Все это домыслы. А переход в католическую религию Тони Блэра его личное дело.

– Я только излагал факты, – заметил Дронго, – и ваше дело принимать их или не принимать.

– Они беседуют уже двадцать минут, – взглянул на часы Слейтер, – может, нам стоит его поторопить.

– Он просил полчаса, – напомнил Хитченс, – давайте немного подождем.

Он подошел к двери. Прислушался. Если стоять у двери, то можно было услышать голоса говоривших. Точнее, обрывки фраз. Хитченс удовлетворенно кивнул.

– Они еще разговаривают.

– Надеюсь, на сегодня вы закончили все интервью? – поинтересовался Слейтер.

– Вечером состоится еще одно, – напомнил Хитченс, – но я полагаю, что оно не будет угрожать жизни нашего режиссера. И на этот раз он наверняка закроет дверь с другой стороны.

– Понятно, – недовольно заметил Слейтер, – это боснийская журналистка. Напрасно вы согласились на их встречу. Она настоящая авантюристка, хотя и сотрудничает с рядом наших газет и журналов. Но только в качестве внештатного корреспондента.

– Она красивая женщина, – вставил Дронго, – а Мовсани, судя по всему, не равнодушен к женской красоте.

– Пусть вернется в Лондон и волочится за всеми женщинами, сколько там есть, – предложил Слейтер, – а здесь ему нужно быть осторожнее. Я по-прежнему не верю в нападавшего одиночку. Слишком много интересов переплелось в этом городе.

– Вы странный человек, мистер Слейтер, – добродушно заметил Дронго. – Когда дело касается американцев или азербайджанцев, вы готовы поверить в любую «теорию заговоров». А когда речь заходит об очевидных фактах в отношении вашей страны и ваших спецслужб, вы отказываетесь верить даже очевидному. Нельзя так избирательно подходить к фактам.

– Когда в нашей стране была демократия, здесь еще ходили в шкурах убитых медведей, а Америка еще не была открыта, – напомнил Слейтер.

– Насчет Америки верно. Хотя цивилизации майя или инков, которые там были, достигли в своем развитии очень большого прогресса. Насчет медвежьих шкур – неправда. Когда здесь уже творил величайший поэт Низами Гянджеви, Англию завоевывал Вильгельм Завоеватель. Да и сама Хартия вольностей была принята королем под сильным нажимом всевластных баронов. Насчет парламента все правильно, но у каждой страны свой путь развития.

– Я не хотел никого обидеть, – примирительно сказал Слейтер, – просто желал подчеркнуть незыблемость наших демократических институтов и традиций. Возможно, я не совсем точно выразился.

– Уже половина четвертого. – Хитченс подошел к дверям и осторожно постучал.

– Войдите! – крикнул Мовсани.

Хитченс вошел первым. За ним следом вошли Дронго и Слейтер. Мовсани стоял на пороге, пожимая руку Питеру Зегеру. Он улыбался на прощание. Немецкий журналист вышел из номера, и Мовсани обернулся к ним.

– Кажется, мои интервью уже закончились, – весело сказал он. – Этот немецкий журналист более приятный человек, чем предыдущий местный тип, который меня буквально извел своими вопросами. Когда мы едем на открытие фестиваля?

– Прямо сейчас, – Хитченс взглянул на часы.

– Я иду переодеваться, – согласился Мовсани, поспешно уходя в другую комнату.

– Вы поедете с нами? – спросил Хитченс у Дронго.

– Нет. Я появлюсь там немного позже. Надеюсь, что ничего плохого с вами не случится. С вами поедут сразу две машины охраны. Да и там будет много сотрудников полиции и службы безопасности.

– А банкет? – напомнил Хитченс. – Насколько я понял, это будет самое неприятное время в нашей поездке. В зале будут одновременно находиться делегации всех стран, в том числе американцы, израильтяне и иранцы.

– Верно, – согласился Дронго. – У меня к вам только один вопрос. Кого вы больше боитесь? Своих союзников американцев или своих скрытых противников иранцев? А может, нужно больше всего опасаться израильской разведки?

Хитченс взглянул на Слейтера. Тот молчал, не отвечая на вопрос.

– Мы опасаемся любого развития ситуации, – честно ответил Хитченс, – любого, господин Дронго.

 

Глава 12

Международные кинофестивали несут на себе бремя прежних успехов. Все помнят самые яркие моменты предыдущих фестивалей, гостей, приехавших в город, и самые лучшие фильмы. О неудачах стараются забыть, стирая их из своей памяти. Однако неудачи имеют неприятную особенность накапливаться с годами, иногда превращая фестиваль в заурядный междусобойчик, который с каждым годом становится все более и более провинциальным. Именно для того, чтобы избежать подобной участи, организаторы кинофестиваля «Восток—Запад» приглашали так много известных гостей, старались демонстрировать лучшие фильмы, пытаясь избежать ошибок прошлого.

У Зеленого театра, где должно было состояться открытие кинофестиваля, уже с четырех часов дня дежурили любители кино и просто зеваки, выпрашивая лишний билетик. Гости проходили в театр под восторженный гул любителей кино, часто узнававших их в лицо. Среди прибывших были и постоянные гости, которые посещали почти каждый кинофестиваль. Это был известный туркменский режиссер со своей супругой, знаменитой актрисой, которая сохранила удивительную красоту даже в преклонном возрасте. Здесь были продюсеры и кинематографисты из России, почти всегда появлявшиеся на фестивале. Среди них был продюсер Юрий Мацук, давно и плодотворно работавший с местными деятелями кино. Прибыл известный болгарский продюсер, проживающий во Франции. Было много околокиношной публики, которая бывает на каждом фестивале, когда на одного деятеля кино приходится десять полупрофессионалов, любителей и просто приглашенных гостей, приходивших сюда из праздного любопытства или желания увидеть знакомые лица.

Конечно, сам кинофестиваль объединяла мощная фигура его бессменного основателя и руководителя. Он выделялся и внешне на фоне остальных кинодеятелей – чахлых и рахитичных. Мощная фигура Рустама Ибрагимбекова была видна каждому из пришедших. Казалось, что он успевал повсюду, приветствуя гостей, целуясь с красивыми женщинами, пожимая руки гостям, улыбаясь поклонникам.

Женщины, призванные обеспечивать бесперебойную работу кинофестиваля, – Лала и Зема, – часто не успевали за его вулканическим темпераментом, Рустам и на восьмом десятке лет сохранял ясность мышления, взрывной характер и неиссякаемую энергию.

Гости прибыли и торжественно рассаживались по своим местам. Появление Мовсани в темном фраке и с бабочкой было встречено восторженным гулом и аплодисментами. Он прошел в окружении Хитченса, Слейтера и еще четырех охранников и уселся почти на самом верхнем ярусе. Мовсани уже знали в лицо по многочисленным телевизионным репортажам о сегодняшнем происшествии, и поэтому его появление было встречено с таким вниманием. Но больше всего аплодисментов традиционно доставалось Юлию Гусману. Тяжело ступавший режиссер уже давно стал своего рода неким талисманом города. Много лет назад в финальном суперматче сошлись две самые лучшие команды КВН всех времен и народов – бакинская и одесская. Капитаном бакинской команды был сын известных врачей Юлий Гусман. Бакинская команда тогда победила, и Гусман даже пожертвовал своими усами, сняв их в самый драматический момент, пожертвовав ими для общего успеха команды.

Бакинцы этого никогда не забывали. Его фильмы были наивными и порой примитивными, но самое главное, что это была одна из самых известных семей в городе. Родители Юлия Гусмана были не просто врачами. Его отец был отменным специалистом, и сотни людей были обязаны ему своей жизнью и своими работающими сердцами. Это тоже все помнили, и уважение в сочетании с любовью к родителям сделало Юлика легендой этого города. А когда его младший брат, не скрывая, говорил на встречах с президентами и королями всех мастей, что он бакинец, семья Гусманов окончательно превратилась в любимцев всего города.

С годами город стремительно менялся. В нем исчезала та неповторимая аура, которая была в южных городах у моря, когда женщины надевали цветастые обтягивающие платья, а мужчины ходили в нейлоновых рубашках и набережная пахла французским парфюмом, перемешивающимся с запахом йода и рыбы.

В этом городе начинали свой жизненный путь Муслим Магомаев и Таир Салахов. В этом городе родились Мстислав Ростропович и Лев Ландау. В этом городе начал свое восхождение Гарри Каспаров, дядя которого, композитор Леонид Вайнштейн, был вместе со своим другом Юлием Гусманом в той незабываемой команде КВН. В этом городе дружно жили тысячи азербайджанцев, русских, евреев, армян, грузин, немцев, поляков, лезгин, татар. Здесь никогда не спрашивали национальность и уважали человека за его профессионализм. Каждая больница или каждый магазин были символами того или иного человека. Люди ездили лечиться к Агабеку, обедать у Агарагима или делать покупки у Шахновича. Этот город пережил самые страшные страницы своей истории в январе девяностого года. И продолжал жить вопреки вызовам истории и политики, войне и экономике, кризису и отъезду половины города. Оставшиеся пытались сохранить его традиции, а уехавшие возрождали их в самых разных точках земного шара – от Канады до Австралии, от Израиля до Германии, от Америки до Турции.

На фестиваль ожидали и правительственных чиновников. Одним из первых прибыл министр культуры. Ему по должности полагалось бывать там, где происходили подобные международные культурные мероприятия. Он прибыл вместе с начальником управления кинофикации, который нервно озирался вокруг, словно опасаясь, что к министру бросятся десятки недовольных кинематографистов и каждый попытается решить свой вопрос именно здесь. Террористов он не боялся, эта угроза была виртуальной, а вот кинематографистов, которые начнут жаловаться, вполне опасался. Дело в том, что на фоне глобального экономического кризиса в мире Азербайджан оставался одной из очень немногих стран, если не единственной, где финансирование фильмов шло за счет государственного бюджета. Соответственно «высокая комиссия», полностью подчиненная начальнику управления, решала, какие проекты принимать, а каким отказывать. Когда объявляют коллективную ответственность, это всегда означает персональную безответственность. Разумеется, «высокая комиссия» руководствовалась лучшими побуждениями гуманитарного, творческого и вообще гуманистического характера в своих исканиях, отказывая сценаристам и режиссерам, даже самым маститым, в их праве на получение бюджетных денег на съемку. Помимо всего прочего, это означало и общую очередь, где даже самые гениальные не имели права ежегодно получать деньги и снимать свои фильмы. В таких случаях сразу вспоминался Шариков, который кричал: «В очередь, сукины дети, в очередь!»

Но если вдуматься, то другого пути для выбора лучших сценариев тоже не было. Руководствоваться мнением одного, пусть даже самого гениального чиновника было невозможно. В народе еще жил коллективистский дух, оставшийся от прежних времен, и считалось, что «высокая комиссия» – наилучший выход для решения подобных вопросов. И хотя все проекты все равно ложились на стол министра культуры, который в конечном итоге сам определял, стоит ли финансировать, но он был человеком ответственным и умным, старавшимся не конфликтовать с кинематографической братией.

Начали подтягиваться другие чиновники рангом пониже. Членов правительства, конечно, не было. На культурных мероприятиях многие из них появлялись только тогда, когда на них присутствовал глава государства. Во всех остальных случаях подобные мероприятия ими игнорировались.

Дронго не увидел, как рассаживали гостей, как суетились организаторы фестиваля, как опаздывали приглашенные. Вечер начали ведущие церемонии, которые вопреки общим правилам не стали приглашать на сцену руководителя кинофестиваля, а сразу перешли к его истории и рассказам о конкурсных фильмах. Фестиваль должен был открыться фильмом молодого азербайджанского режиссера Мехрибан Алекперзаде «Обреченные». Она работала до этого в жанре документального кино, и это был ее первый игровой фильм. Уже сама эта попытка снять подобное кино вызывала уважение к мужеству молодой женщины, поднявшей страшную тему прокаженных в своем фильме.

На сцену пригласили творческий состав фильма. О чем-то веселом говорил автор сценария, строго и назидательно выступала режиссер, своими воспоминаниями делились художник и оператор. В общем, кинофестиваль открылся, и все были рады этому обстоятельству.

Знакомые сотрудники службы безопасности уже знали Дронго в лицо, но и они не пропустили его без приезда специальной группы, которая должна была в отсутствие режиссера проверить оба номера. Приехавших было шесть человек. Они привезли диковинную аппаратуру, с которой проверяли комнаты на предмет обнаружения взрывчатых веществ или подслушивающих устройств. Но их тщательные поиски были безуспешными. В комнатах было чисто. Дронго, осмотрев все четыре комнаты, вышел в коридор. Попасть в них можно было только отсюда. Стоявшие в коридоре четверо мужчин вопросительно смотрели на него. Четверо вооруженных людей могли гарантировать, что к Мовсани не удастся прорваться возможному убийце.

Теперь можно было отправляться на открытие кинофестиваля. Он взглянул на часы. Уже седьмой час. Там наверняка идет фильм, и нет никакого смысла отправляться в Зеленый театр. Наверно, лучше сразу поехать в развлекательный центр, в ресторане которого должно состояться открытие. Учитывая, что организаторам фестиваля придется приложить максимум усилий, чтобы развести Мовсани с иранской и израильской делегациями и не сажать их за один стол.

Дронго позвонил своему водителю и попросил его подъехать к отелю «Европа». Если завтра все будет нормально, то уже послезавтра утром Мовсани улетит в свой Лондон и они навсегда забудут этого иранского режиссера, вызвавшего такой переполох одним своим появлением на кинофестивале.

В половине восьмого вечера Дронго уже был в ресторане. Он обратил внимание, что организаторы, очевидно, получившие строгие указания от сотрудников Министерства национальной безопасности, поставили планку металлоискателя при входе в зал, проверяя каждого из прибывающих. Возможно, они решили просто перестраховаться. Но теперь каждый из вооруженных людей, прибывших в этот ресторан, должен будет как минимум продемонстрировать свое оружие, прежде чем пройти в зал. Интересно, кто еще окажется вооружен, кроме Хитченса, у которого было официальное разрешение на ношение оружия.

Ждать пришлось недолго. Без десяти восемь в ресторан прибыла оперативная группа сотрудников Министерства национальной безопасности во главе со строгим полковником, который встал у входа и своим видом словно показывал, что скорее умрет, чем пропустит вооруженного человека в зал. Затем начали прибывать гости и приглашенные.

Первым прибывшим с оружием оказался сам Вагиф Бабаев, у которого был под мышкой небольшой «браунинг». Разрешения на ношение оружия у него, разумеется, с собой не было. Он возмущенно доказывал, что сам является главой службы безопасности кинофестиваля, но пистолет у него отобрали, пообещав вернуть сразу после банкета. Затем с оружием оказался один из приглашенных гостей, бизнесмен, работающий по поставкам нефтепродуктов. Он даже предположить не мог, что в ресторане его начнут проверять. Но этот конфликт быстро разрешился. У него было официальное разрешение на ношение оружия, и он просто передал свой пистолет телохранителю, который остался в машине вместе с водителем. У некоторых бизнесменов хватало ума не появляться в таких местах вместе со своими телохранителями.

Через десять минут после этого прибыл посол Израиля. По строго установленным правилам его повсюду сопровождал вооруженный телохранитель. Молодой человек показал оружие и категорически отказался его сдавать. Здесь не мог помочь ни полковник, ни даже его руководители. У израильтян был дипломатический статус, который распространялся и на охранника. Пришлось пропустить его вместе с послом, но в отместку полковник предложил посадить посла в дальний угол стола, где должны были сидеть дипломаты.

Сразу за израильским послом появился иранский. Он был в традиционной рубашке без галстука, темном костюме. Его сопровождали четверо людей, двое из которых оказались с оружием. Но у всех был дипломатичесий статус. Растерявшийся полковник приказал посадить эту группу в другом конце зала, даже рискуя вызвать дипломатический скандал и отказываясь усадить иранского посла вместе с другими дипломатами.

В пятнадцать минут девятого в ресторан прибыл Хусейн Мовсани вместе с двумя англичанами. У Хитченса было оружие и оформленное разрешение. Но самое поразительное было в том, что оружие оказалось и у Слейтера. Полковнику пришлось разрешить проход в зал ресторана и этой парочке, так как отнять у нее оружие было просто невозможно. У Слейтера был дипломатический паспорт, а у Хитченса – официальное разрешение. Полковник достал телефон и набрал номер своего руководства.

– Они все приехали с оружием, – доложил он убитым голосом.

– Кто именно?

– Двое иранцев, сопровождающие посла, охранник израильского посла и двое англичан, которые охраняют Мовсани. Все прошли в зал с оружием. У них дипломатические паспорта, я не имею права ничего изымать и даже их обыскивать. Но они проходили через металлодетектор, который показал наличие оружия.

– Следите за всеми. Мы пришлем вам подкрепление. Если кто-то достанет оружие и попытается выстрелить, разрешаем действовать на поражение. Потом разберемся с этими дипломатами. Только осторожнее. Следите внимательно за всеми.

– Я вас понял, – ответил полковник.

Он убрал телефон в карман. Пусть теперь попробует кто-нибудь даже показать свое оружие. Его сотрудники получат приказ стрелять на поражение. Никаких колебаний. Если господа дипломаты решили, что могут так вести себя в чужой стране, то пусть получают ответную реакцию. Полковник подозвал к себе двух старших офицеров и отдал им строгий приказ, который их здорово озадачил. Стрелять в зале ресторана, где собралось около двух сотен гостей, было равносильно самоубийству. Могла начаться паника, люди могли передавить друг друга, не говоря уже о том, что во время перестрелки могли пострадать невинные гости. Но приказ был получен. На робкий вопрос одного из старших офицеров, нельзя ли попытаться задержать стрелявшего, полковник резко ответил, что нельзя.

– Если убийца достал пистолет и начал стрельбу, то нам не стоит вспоминать о его дипломатическом статусе, – зло заметил полковник. – Мы не можем ждать, пока он расстреляет всю обойму, и потом задерживать его, чтобы сразу отпустить. Мы его даже задержать формально не имеем права. Только пристрелить. Потом разберемся.

– Я недавно смотрел вместе с сыном интересный американский фильм, – вставил другой старший офицер, считавший себя интеллектуалом. Он знал русский язык и учился в Киеве. – Там дипломаты из Южно-Африканской Республики стреляют в полицейских. В главной роли – Мэл Гибсон. Очень интересный фильм. Знаете, что сделал американский шериф, напарник Гибсона, когда посол показал ему свой паспорт и стал кричать, что у него дипломатический иммунитет? Он выстрелил в голову посла и сказал, что иммунитет аннулирован.

– Хороший фильм, – одобрительно сказал полковник. – Вот видите, даже американцы понимают, что все эти дипломатические иммунитеты – ненужная глупость. Приказываю стрелять на поражение, если кто-то попытается достать оружие и произвести выстрел. Все, дискуссии закончены.

Дронго не знал, какие именно инструкции получили сотрудники Министерства национальной безопасности, но по уверенному и строгому виду полковника понял, что они были самыми категоричными. Теперь оставалось сидеть за столом и надеяться, что здесь ничего не произойдет. Хотя дипломаты люди ответственные и должны понимать, что подобный инцидент скажется не только на их дальнейшем пребывании в стране, но и на имидже их страны.

Одним из последних прибыли российский и американский послы. Российский посол был один и без охраны. Он весело здоровался с присутствующими, многих из которых лично знал. Американским послом была женщина. Она прошла к своему столу и уселась рядом с послом Израиля. Ее тоже сопровождал вооруженный сотрудник посольства, как и полагалось американским послам в мусульманских странах. И хотя уровень угрозы здесь был гораздо ниже, чем в Пакистане или даже в Турции, незыблемые правила были важнее любых дружеских контактов. Полковник, узнавший про сопровождающего американского посла сотрудника посольства, просто махнул рукой. Одним больше, одним меньше. Следить придется за всеми. Хорошо, что Мовсани посадили так, что за его спиной была стена. Ему хотя бы не грозит выстрел сзади. Да и двое англичан, сидевшие рядом с ним, очень внимательно следят за остальными.

– Кому нужен был этот кинофестиваль, – пробормотал сквозь зубы полковник. И старшие офицеры, соглашаясь, закивали.

 

Глава 13

Банкет вопреки опасениям сотрудников спецслужб проходил на удивление весело. Вообще давно замечено, что небольшая доза алкоголя совершает удивительные метаморфозы с людьми, превращая спокойных индивидуумов в веселых и находчивых коллективистов, а замкнутых личностей – в открытых и радостных собеседников. Все выпившие люди вообще делятся на три категории. Первая испытывает потребность в общении. У них алкоголь снимает всякое напряжение. Вторая, более редкая группа, получает свою дозу и сразу пытается заснуть, словно опасаясь выдать себя непредсказуемой реакцией. И наконец, существуют представители третьей группы, очень редкой, но вполне возможной. Свое озлобление и постоянное напряжение они скрывают за маской воспитанного и выдержанного человека. Но немного алкоголя снимает эту маску, и тогда открывается истинное лицо людей, ненавидящих и презирающих всех окружающих, стремящихся к конфликтам и дракам. Справедливости ради стоит отметить, что данная классификация относится исключительно к мужчинам. Выпившие женщины – это категория, которую трудно рассматривать, так как их поведение бывает не только глубоко индивидуальным, но и часто зависит от конкретных настроений или ощущений.

Полковник и его сотрудники напряженно следили за всеми присутствующими в зале, особенно за вооруженными людьми, но все было спокойно. После десяти вечера гости и приглашенные начали подниматься и ходить от стола к столу, уже не разбирая дипломатических тонкостей и правил этикета. Каждый из присутствующих хотел обязательно выпить с Рустамом Ибрагимбековым, который честно обходил все столы, здороваясь, и приветствовал каждого из гостей.

Дронго сидел за одним столом с Мовсани. Он видел, как напряженно чувствовали себя англичане, во время банкета они все время глядели по сторонам. Хитченс не пил, он старался контролировать обстановку, Слейтер иногда позволял себе пригубить рюмку, но тоже старался не пить. Сидевшие в другом конце зала иранцы дружно игнорировали Мовсани, но тоже не пили, поднимая бокалы лишь с соком или водой. Рядом с ними посадили иранскую делегацию, которая с явным сожалением посматривала в сторону посла. Если бы не его присутствие, некоторые из иранцев с удовольствием позволили бы себе немного расслабиться, но в присутствии официального лица это было почти немыслимо.

Питер Зегер оказался за одним столом с другими журналистами. Он был мрачен. Сидевший напротив него Омар Лятиф все время выразительно посматривал в сторону Дронго, словно угрюмый вид немецкого журналиста свидетельствовал о его нехороших намерениях. Рядом устроилась Сада Анвар, которая явилась на банкет в изумрудном платье от Балансиаги. У этой журналистки явно не было проблем с гардеробом, который покупался отнюдь не на ее журналистские доходы. Впрочем, кто в наше время одевается на свою зарплату или зарплату своего мужа? Многие дамы позволяли себе драгоценности или часы стоимостью в несколько годовых зарплат своих благоверных, но такие «мелочи» никого и никогда не интересовали. В конце концов, люди умели жить. А министерство налогов не учитывало подобные украшения или наряды при проверке налогоплатежности того или иного чиновника.

– Красивая женщина, – услышал Дронго рядом с собой реплику. Это сказал подошедший Рафик Гусейнов.

– Да, – согласился Дронго. – Интересно, кто ее пригласил?

– Рустам, конечно. Он встретил ее на недавнем Венецианском фестивале. Или что-то в этом роде. Ты знаешь, я ему поражаюсь. Уже за семьдесят, а ему по-прежнему нравятся красивые женщины.

– Мой отец говорил, что настоящая жизнь мужчины начинается после восьмидесяти. Когда наконец начинаешь понимать женщин и очарование их красоты. Реагируешь более сознательно и спокойно.

Рафик рассмеялся.

– Наверно, он был прав. Хотя у нас пример Андрона Кончаловского. Он ведь намного старше Рустама. А у него молодая супруга и маленькие дети.

– Михалковы в России а Ибрагимбековы в Азербайджане – это особые случаи. У них не только творческая активность до преклонных лет, но и жизненная энергия, столь важная для творцов, – согласился Дронго.

Кроме Рустама, в Баку хорошо знали его старшего брата Максуда и его племянника Мурада. Племянник умудрился взять «Золотого льва» в Венеции за лучший документальный фильм, автором сценария которого был его знаменитый дядя.

– Напротив сидит немецкий журналист Питер Зегер, – показал Дронго. – Ты о нем что-нибудь знаешь?

– Нет, конечно. У нас все знают две наши милые подруги, Лала и Зема. Вот они действительно знают все. Можешь узнать у них. Твое здоровье, – он чокнулся с Дронго.

«Здесь можно превратиться в законченного алкоголика», – подумал Дронго. И хотя разница с Рустамом у него более чем ощутимая, он явно не дотянет до уровня основателя кинофестиваля, который спокойно опрокидывал рюмку за рюмкой, обходя все столы. Сказывалась многолетняя практика общений в писательской и кинематографической среде.

Дронго увидел, как к Мовсани направился Нахимсон. Оба англичанина тревожно замерли. Не увидеть во внешности Александра Эммануиловича еврейские черты было просто невозможно, даже англичанам. Нахимсон подошел к Мовсани вместе с Рафиком, который представил его гостю. Мовсани поднялся, пожимая руку Нахимсону. После чего российский продюсер и иранский режиссер отошли в сторону, беседуя о чем-то своем. Оба англичанина поднялись, стараясь создать нечто вроде стены между всем остальным залом и двумя собеседниками. Было заметно, как нервничает Слейтер. Все-таки не каждый день иранский режиссер беседует с евреем-продюсером. Но беседа проходила спокойно, они даже улыбались друг другу.

Через пять минут Нахимсон закончил свой разговор и они оба пожали друг другу руки. Было заметно, как нахмурился иранский посол, которому наверняка доложили, кто именно беседовал с Мовсани. Как дернулся посол Израиля, который тоже заметил это рукопожатие. Как усмехнулся российский посол. И как внешне безразлично отреагировала американский посол. На часах был уже одиннадцатый час, когда в ресторан приехала и английский посол. По непонятному и символическому совпадению дипломатические миссии США и Великобритании возглавляли в Баку женщины, очевидно, решившие таким образом продемонстрировать эмансипацию в мусульманской стране. На самом деле, конечно, ни Государственный департамент, ни Форин Офис не думали о подобном равноправии. Для обеих столиц это было в порядке вещей. Если освобождалось свободное место посла и имелся дипломат, подходящий для работы в этой стране и владеющий одним из нужных языков, то его назначали, независимо от того, представителем какого пола он был. В Америке уже давно смеялись над тем, что карьеру лучше всего делать черной женщине с лесбийскими наклонностями, в таком случае она попадает под половую, расовую и сексуальную защиту, так как является меньшинством во всех трех случаях.

В Европе постепенно перенимали подобный опыт равноправия. И хотя ксенофобские настроения в старой Европе с годами только усиливались, а ультраправые партии получали в странах Европы все больше и больше голосов, традиционная европейская толерантность была все еще в моде. Хотя сколько она могла продержаться, никто не мог даже предположить. Шесть миллионов мусульман-арабов во Франции и многомиллионная турецкая диаспора в Германии были очевидными вызовами устоявшемуся образу жизни европейцев, их менталитету, религии, нравам. Глобализация имела свои не только положительные, но и отрицательные стороны. Единственным выходом из подобной ситуации оставались призывы к толерантности и равноправию, ведь исправить ситуацию было уже невозможно, и европейские страны со всей очевидностью проигрывали в этой схватке, рискуя через пятьдесят или сто лет потерять свою национальную и этническую идентичность.

Кто-то из присутствующих предложил тост за дружбу. Пили стоя, даже делегация Ирана поднялась, хотя они пили минеральную воду и соки. Женщины, приехавшие в составе делегации, были согласно мусульманскому этикету в платках, наброшенных на голову таким образом, чтобы закрывать даже длинные волосы. В отличие от них остальные представительницы мусульманских стран ничем внешне не отличались от двух женщин – послов самых «демократических» государств мира.

Женщины-мусульманки из Азербайджана, Турции, Пакистана, Египта, Боснии были столь же раскованны и красивы, как их коллеги из христианских стран. Только одна женщина, представлявшая Францию, была в мусульманском платке. Но она была арабкой из Марселя и выросла в правоверной мусульманской семье.

Дронго видел, как Зегер несколько раз выходил из зала. Когда немецкий журналист вышел в третий раз, Дронго поднялся и вышел следом. Журналиста не было ни в мужском туалете, ни в коридоре. Дронго прошел дальше. Зегер беседовал с каким-то иранским представителем в зале для игры в боулинг. Дронго постарался незаметно отойти, чтобы его не увидели. И почти сразу столкнулся с Омаром Лятифом.

– Я тоже за ними слежу, – возбужденно признался турецкий журналист. – Я вам говорил, что Зегер все время встречается с представителями Ирана. Интересно, о чем они могут договариваться? Вы знаете, что у него сегодня было интервью с Мовсани? Говорят, что Зегер беседовал с ним целых два часа. И вы разрешили им встретиться?

– Только тридцать минут, – спокойно парировал Дронго. – И мы вместе с охраной были в соседней комнате. Не нужно так беспокоиться из-за этого немца. Вы просто вбили себе в голову, что он готовит какую-то пакость, и не хотите успокоиться.

– Зегер очень опасный человек, – не успокаивался Омар Лятиф, – и вы напрасно так спокойно реагируете. Это может очень плохо закончиться. Зегер был связан с немецкими радикалами, по-моему, он даже имел неприятности в молодые годы, когда якшался с представителями радикальных молодежных движений.

– В молодости все бывают радикалами, – попытался успокоить собеседника Дронго.

– Это не тот случай. Вам нужно к нему обязательно присмотреться, – убежденно произнес на прощание Омар Лятиф, проходя дальше.

Дронго вернулся к своему столу. Банкет уже заканчивался. К огромному облегчению полковника и всех его офицеров, некоторые послы начали покидать зал ресторана. Первой уехала посол Соединенных Штатов. За ней почти сразу зал ресторана покинул посол Израиля. Посол Великобритании подошла к Мовсани и перекинулась с ним парой фраз. Оба англичанина, сидевшие рядом с ним, сразу поднялись при ее приближении. После ее отъезда напряжение начало спадать. Все ждали отъезда иранского посла со своей свитой, чтобы немного успокоиться. Но иранцы медлили, словно испытывая терпение присутствующих. Наконец поднялись и они. Иранская делегация ушла в полном составе, при этом ни один из иранских деятелей кино так и не подошел к Мовсани. Они вышли из зала, провожаемые напряженными взглядами. После их ухода полковник позволил себе выпить сразу две рюмки водки. Теперь он был почти счастлив.

В половине одиннадцатого решил уйти и Мовсани. За столом он не пил, хотя вино ему наливали, но он предпочитал пить лимонад. Он поднялся, собираясь ехать в отель, когда к нему подошла Сада Анвар.

– Вы не забыли про сегодняшнее интервью? – спросила она с явным вызовом.

– Нет, конечно. Я поэтому и собрался к себе в отель, чтобы встретить вас, уважаемая госпожа, – сказал с иранской учтивостью Мовсани.

– В таком случае возьмите меня с собой, а то я не успею на наше интервью и боюсь опаздать, – предложила она.

Мовсани улыбнулся. Женщина была на полголовы выше его. Ему всегда нравились такие особы. Кажется, интервью обещает быть интересным.

– Мы возьмем ее с собой, – сказал он Хитченсу.

– У нас в машине нет места, – возразил тот, – с нами поедут водитель, господин Дронго и мистер Слейтер. Для нашей гостьи нет места. Она может приехать в отель сама.

– Мы берем ее с собой, – чуть повысил голос Мовсани, – и не нужно со мной спорить.

– Это невозможно, – снова очень спокойно возразил Хитченс. – Если хотите, мистер Слейтер поговорит с организаторами кинофестиваля и они организуют дополнительную машину для миссис Сады Анвар. Или найдут такси.

– Вы ставите меня в глупое положение, – жалобно пробормотал Мовсани.

Они отошли немного в сторону, чтобы их не услышала боснийская журналистка. Но их разговор хорошо слышал Дронго. Он поднялся и подошел к ним.

– Извините меня, господа, что я вмешиваюсь в вашу беседу, – сказал он, – но я полагаю, что можно сделать несколько иначе. Пусть госпожа Анвар поедет с вами, а я собираюсь домой на своей машине. Тем более что интервью предполагает конфиденциальный характер и мы будем там лишние.

– Спасибо, – кивнул Мовсани, улыбаясь, – вы единственный разумный человек в моем окружении.

Дронго ничего не ответил. Он чувствовал себя почти сводником. С другой стороны, разве эту боснийскую журналистку могло остановить такое препятствие, как отсутствие машины. Она бы обратилась к Земе и получила машину в любом случае. Он всего лишь помог ей быстрее добраться до отеля. Мовсани сразу заторопился. Он ушел вместе с этой стервой, которая, уходя, еще и послала воздушный поцелуй кому-то из сидевших в зале. Мрачные Хитченс и Слейтер сопровождали их к выходу. Дронго проводил компанию долгим взглядом.

– Вы ведете себя неправильно, – сказал подошедший к нему Омар Лятиф. – Разве вы не видели, что явно нравитесь моей соседке. Я имею в виду Саду Анвар. И вместо того, чтобы отбить ее у нашего друга-режиссера, вы позволили им спокойно уйти. Так нельзя поступать, это не по правилам ринга.

– А мы не на ринге, господин Омар Лятиф. И я никогда не сражаюсь в подобных случаях. В соседнем Дагестане был один мудрый поэт, которого звали Расул Гамзатов. Вы наверняка о нем слышали. Он однажды заметил, что настоящие мужчины дерутся в двух случаях. За свою землю и за любимую женщину. Во всех остальных случаях дерутся петухи.

– Очень смешно, – усмехнулся турецкий журналист, – но вы противоречите сами себе. Ведь поэт сказал, что за женщин нужно драться.

– За любимых женщин, – возразил Дронго. – Боюсь, что уважаемая госпожа Сада Анвар не попадает в категорию «любимых» при всей ее красоте и очаровании.

– Это схоластическое утверждение, – возразил Омар Лятиф, – хотя каждому свое. Некоторым нравятся блондинки, некоторым брюнетки. Некоторым нравится, когда женщины вешаются им на шею, а некоторые предпочитают трудности. Как иногда говорят у русских. Через тернии к звездам. Я верно перевел? Вы, вероятно, из тех, кто любит завоевывать женщин.

– Я всего лишь эксперт по вопросам преступности, господин журналист, а не эксперт по сердечным проблемам, – усмехнулся Дронго.

Он оставил журналиста и подошел к Нахимсону.

– Я видел, как вы беседовали с Мовсани. Все удачно?

– Да, все прекрасно. Завтра мы с ним встречаемся. Надеюсь, что его заинтересует наш совместный проект. Это очень интересный проект.

– Вы видели, как на вас смотрели некоторые послы? Такой противоестественный союз еврея-продюсера с иранцем-режиссером.

– Пусть будет стыдно тому, кто плохо подумает, – отмахнулся Нахимсон. – Вы же знаете, сколько я работал в азербайджанских картинах.

– По моему глубокому разумению, вам давно пора дать звание какого-нибудь заслуженного деятеля Азербайджанской Республики.

– Скажите об этом вашему министру культуры, – оживился Нахимсон, – я лично буду не против. Вы видели, с кем ушла боснийская журналистка? Она выбрала нашего иранского гостя. Подозреваю, что она ему понравилась.

– Значит, у него будут прекрасные воспоминания о поездке в наш город.

– Возможно. Хотя я хотел увидеться с ним завтра, но он будет занят, ему вручают почетный диплом вашего университета искусств.

Дронго нахмурился. Судя по всему, никто пока не сказал Мовсани о том, что завтрашнего вручения не будет. Возможно, организаторы все рассчитали правильно. Зачем беспокоить человека раньше времени. Он может обидеться, устроить скандал и улететь завтрашним утренним рейсом в Лондон. А если сообщить ему об этом завтра днем, после сытного обеда на природе, то, возможно, он отнесется к этому известию более спокойно. Отказаться от даров азербайджанской кухни почти невозможно. Мало того что они очень сытные, но они еще и очень вкусные.

– Завтра его повезут на обед куда-то за город, – осторожно сообщил Дронго. – Возможно, во второй половине дня он будет свободен.

– Но не сможет ни разговаривать, ни даже соображать. Это я уже знаю, – улыбнулся Александр Эммануилович. – Нет ничего страшнее вашей кухни. Бывает так вкусно и так много, что потом нужно голодать месяца два. Ваши маленькие пельмени в бульоне...

– Дюшпара...

– Правильно. Или ваши мясные лепешки, которые иногда бывают с зеленью или отварной тыквой...

– Кутабы...

– Да, да. Их больше всего на свете любит Владилен Арсеньев. Жаль, что он в этот раз не приехал. А еще ваши разнообразные шашлыки. Или ваше блюдо, когда на куски отваренного теста выкладывают жареное мясо и заливают кефиром с чесноком. После него точно можно умереть.

– Азербайджанский хинкал, точнее бакинский.

– Вот-вот. Бедняга Мовсани.

– Я думаю, он выдержит. Не забывайте, что он фарс, а их кухня к нашей очень близка. К тому же он родился в южноазербайджанском городе Ардебиле.

– Надеюсь, что выдержит. Вообще южная кухня – это всегда разнообразие вкусов и запоминающихся блюд. Грузинская, армянская и азербайджанская кухни. Недавно мы были в армянском ресторане и ели там такую долму...

Дронго улыбнулся.

– Чему вы улыбаетесь? – осведомился Нахимсон.

– Вы знаете, что долма – это азербайджанское блюдо от слова «долдурма», то есть вы заворачиваете мясо в виноградные листья? Затем она перешла в армянскую кухню.

– Неужели вы националист? – всплеснул руками Александр Эммануилович. – Вот уж никогда бы не подумал.

– Я просто излагаю вам факты.

– В любом случае все это очень вкусно. А еще ваш знаменитый хаш, отваренный из вычищенных ножек коровы. Или ваше специфическое блюдо из печени, почек и яичек баранов. Некоторые москвичи признаются мне, что просто обожают это ваше блюдо.

– Вам нужно написать книгу о своих кулинарных пристрастиях, – посоветовал Дронго. Он увидел, как уходит Питер Зегер, и решил догнать его.

– Извините, – пробормотал он, обращаясь к Нахимсону, и почти бегом двинулся в сторону выхода.

 

Глава 14

Он догнал немецкого журналиста, когда тот уже проходил к автобусу, ожидавшему гостей, чтобы отвезти их в отель, находившийся на побережье.

– Господин Зегер, – тронул за локость немца Дронго.

Тот обернулся.

– Я вас знаю? Хотя ваше лицо кажется мне знакомым.

– Вы видели меня в номере у Мовсани. Я эксперт по вопросам безопасности.

– Извините. Но у нас нет с вами общих тем для разговора. – Зегер повернулся, чтобы уйти. Похоже, предстоящая беседа его не вдохновляла.

– А я считаю, что есть, – упрямо заметил Дронго, – не нужно так торопиться. Если хотите, я вас отвезу.

– Не хочу, – довольно грубо ответил Зегер, – и вообще я не понимаю, почему должен с вами беседовать. К службе безопасности я не имею никакого отношения и надеюсь, что и впредь не буду общаться с типами, подобными вам. До свидания.

Он пошел к автобусу.

«Немного по-хамски, но убедительно, – подумал Дронго. – Кажется, этот журналист проявляет совсем не свойственную журналистам закрытость. Или у него такой стиль? Интересно будет поговорить с ним при других обстоятельствах и в других условиях».

Разочарованный Дронго повернулся к своей машине. Он увидел Зему, выходившую из здания.

– Вы видели, как все здорово прошло? – счастливо спросила она. – И все благодаря Рустаму Ибрагимовичу. Он собрал такой звездный состав. И конечно, замечательно, что вы лично защитили нашего гостя от этого маньяка.

– Какого маньяка? Я его лично не защищал.

– Все говорят, что его защитили люди, находившиеся в его охране. И мы, конечно, понимаем, что это вы. Но из скромности вы требуете, чтобы никто не упоминал вашего имени. А насчет маньяка тоже все правильно. По телевизору уже сообщили, что это был психически больной человек, который напал на нашего гостя.

– Вот так создаются дутые легенды, – вздохнул Дронго. – Его защитил собственный телохранитель, англичанин, а совсем не я.

– Но говорят, что вы спасли нашего Салима. Он уже успел дать интервью в больнице.

– Молодец. Далеко пойдет, если так быстро разобрался в обстановке. И, видимо, рука у него не очень болит. Я рад за него. Но я ничего не сделал. Он глупо подставился под выстрел, а после второго выстрела можно было даже не прятаться. В руках у нападавшего был обрез, сделанный из винтовки, и чтобы его перезарядить, ему понадобилась бы целая вечность. За это время мы могли убежать на край города.

– Вы всегда такой скромный, – радостно восхитилась Зема.

– Нет. Я всегда справедливый. Зачем приписывать то, чего не было. Мне вполне хватает в жизни и собственных приключений, чтобы придумывать еще и другие. На завтра у вас программа с Мовсани изменилась?

– Да. А откуда вы знаете? – удивилась она. – Мы пока никому не сообщали об этом.

– У меня свои источники информации, – улыбнулся Дронго.

– Завтра у нас не получается встреча в университете искусств, – печально сказала Зема. – Ректор заболел, один из его проректоров улетает в Нахичевань, другой отправился в срочную командировку в Москву, и к тому же в здании университета...

– Идет ремонт, который начался сегодня утром, – закончил за нее Дронго.

– Верно, – не поняла она подвоха, – поэтому вручение диплома отложили. Мы надеемся, что Мовсани приедет к нам на будущий год и мы вручим ему диплом почетного доктора нашего университета искусств.

– Не сомневаюсь, – ответил Дронго, – что вы хотите ему вручить этот диплом. Только вряд ли ему снова дадут визу. После сегодняшних событий никто во второй раз не захочет рисковать. Вы об этом подумали?

– Вы так думаете? – изумилась Зема.

– Мне так кажется, – ответил Дронго, стараясь не быть категоричным.

Он прошел к своей машине, уселся в нее, взглянул на часы. Кажется, иранский гость сейчас начинает давать свое интервью боснийской журналистке. Если, конечно, они сделают хотя бы нечто похожее на интервью. Впрочем, она женщина разумная. Не станет путать божий дар с яичницей. Сначала интервью, потом более близкое знакомство.

«Ты ревнуешь? – спросил он самого себя. – Или ты предпочел бы, чтобы она брала сегодня интервью у тебя дома?»

«Нет, – твердо ответил себе Дронго, – я не ревную». Хотя с годами становится все более и более обидно, когда молодые и красивые женщины предпочитают других мужчин. И хотя в данном случае выбор Сады Анвар был определен не физической привлекательностью режиссера и не его обаянием, а исключительно его громкой славой, все равно какое-то чувство неудовлетворенности оставалось и в самом Дронго.

«В конце концов, это я предложил ей место в их машине, – вспомнил Дронго, – можно было этого не делать». Но это выглядело бы глупо и мелочно, особенно учитывая то обстоятельство, что ей все равно нужно было ехать в отель, а он все равно вернулся бы домой.

«Наверно, во мне говорит неудовлетворенное тщеславие. За многие годы я просто привык к тому непреложному факту, что легко выигрываю в сравнениях с другими мужчинами». Громкая слава, личные качества, высокий рост, спортивный разворот плеч, интеллект – все эти качества привлекали женщин. Но, очевидно, до поры до времени. Все течет, все меняется. Ему скоро уже пятьдесят. И хотя в таком возрасте мужчины еще остаются довольно молодыми, тем не менее новое поколение женщин предпочитает уже совсем иных мужчин. И его слава знаменитого эксперта остается постепенно в прошлом. Он никогда не забудет, как совсем недавно в Милане он сидел в кафе, когда сидевшая за стойкой женщина повернула голову в его сторону. Равнодушный, потухший взгляд, она его даже не увидела. В этот момент он расплатился, протянув левую руку с купюрой. Рукав пиджака полез вверх, показывая часы. Это была эксклюзивная модель «Вашерон Констант». Часы блеснули, и он увидел внезапно вспыхнувший интерес в глазах женщины. Нет, она не была проституткой. Просто обычная женщина, у которой вызывает интерес мужчина, имеющий такие дорогие часы. Все правильно. Все так и должно быть. Но ему стало грустно. Он расплатился и вышел, уже не глядя в ее сторону. На душе было печально и мерзостно.

За столько лет перемещений по всему миру каких только женщин он не узнал. Они всегда были как существа из другого мира, из того параллельного пространства, которое никогда не пересекается с мужским. Они были словно хранители тайны, посвящение в которую проходила каждая женщина. И каждая встреченная была по-своему запоминающейся и отличной от других. Как странно, это дурацкое свойство памяти. Он помнил каждое свое проведенное дело, каждый свой визит в ту или иную страну. А вот имена женщин он забывал. Нет, конечно, он помнил самых главных, тех, которые сыграли в его жизни и судьбе столь определяющую роль. Натали... Мария... Джил... Их было не так много. Остальные в массе своей были просто проходными фигурами в его жизни. Более или менее запоминающимися.

С годами он понял, как несправедливо и, в общем, глупо устроена эта цивилизация. По-настоящему начинаешь понимать женщин, ценить их и любить только после сорока лет. Когда обретенная мудрость в сочетании с выдержкой и терпением делают мужчину почти идеальным любовником. Но и сама женщина меняется. После тридцати она становится абсолютно другой, а после сорока обретает мудрость, недоступную молодым. Но именно в это время происходят физические метаморфозы, которые словно отрезают женщину от реальной жизни, заставляя даже ее поверить в полное отсутствие дальнейших перспектив. Кто-нибудь должен был объяснить дуракам мужчинам, что самые прекрасные женщины – это те, которые знают подобную мудрость. Кто-нибудь мог бы объяснить женщинам, что время их мудрости – это лучшее время их жизни. Но цивилизация устроена таким образом, что раньше в этом возрасте мужчины и женщины умирали, а в наши дни они получают статус молодых дедушек и бабушек со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Он приехал домой и решил позвонить Джил. Дронго уже два дня с ней не разговаривал. За эти годы, похоже, она смирилась с подобным его поведением, с его врожденной отстраненностью и показным равнодушием. Только очень близкие люди могли знать истинную натуру этого человека, не позволявшего себе сантиментов и не подпускавшего к себе людей на слишком близкое расстояние. Родители, Джил, Эдгар, круг близких был небольшим. После смерти отца он стал еще меньше.

В Италии был еще вечер. Это было всегда удобно, разница в три часа с Баку и в два часа с Москвой. Можно было звонить даже поздно вечером, не рискуя разбудить ее. Хотя Джил была всегда рада его звонкам, это он точно знал. Она ответила сразу, как только раздался первый телефонный зуммер, как будто сидела у телефона. А может быть, действительно сидела и ждала. У близких людей часто вырабатывается телепатия. Тем более что это были телефоны с их персональными номерами, по которым почти никто и никогда не звонил.

– Здравствуй, – сказал Дронго.

– Добрый вечер. – У нее чуть дрожал голос. Но так бывало всегда, когда он неожиданно звонил.

– Я решил позвонить.

– Слышу. Мне очень приятно. Ты обещал приехать.

– Верно. Я прилечу послезавтра. Рейсом через Франкфурт. Буду рано утром и, как всегда, разбужу весь дом.

– Мы будем ждать. Ты знаешь, как радуются дети, когда ты прилетаешь домой. Твоя дочь уже совсем взрослая, и она иногда спрашивает меня, почему тебя так часто не бывает дома. А твой сын уже нуждается в мужском внимании. Ни мой отец, ни десятки других мужчин вокруг него не смогут заменить твоего присутствия.

– Ты жалуешься?

– Да. Иногда я себе такое позволяю. Нечасто. Но в последние два дня мне было очень одиноко. Хотелось взять телефон, набрать твой номер, узнать, в какой точке земного шара ты сейчас находишься, и, бросив все на свете, прилететь к тебе. Ты считаешь, что это не совсем разумно?

– Не знаю. В последнее время мне иногда кажется, что это я поступаю не совсем разумно, так часто оставляя вас одних. Но ты знаешь, что это моя работа...

– Не нужно. Я много раз слышала о том, что ты обязан беречь нас и поэтому не можешь нормально жить с нами. Что у эксперта твоей квалификации могут быть могущественные враги. Что таким образом ты реализуешь себя и повышаешь свою самооценку. Все правильно. Только я очень скучаю без тебя. И это тоже правда.

– Ты идеальная супруга. Которая все правильно понимает.

– Даже слишком. Кажется, я уже немного перебрала со своими претензиями. Извини. Просто очень скучаю. Где ты сейчас находишься?

– Я тебе рассказывал. Приехал в Баку на кинофестиваль. Меня попросили посмотреть, как работает служба безопасности.

– И фестиваль закончится уже завтра?

– Не закончится. Но послезавтра я к вам прилечу. Хотя по понедельникам самолеты «Люфтганзы» не летают. Значит, во вторник.

– Через два дня?

– Да. Ровно через два дня. Утром во вторник. Я прилечу в Рим, какие бы срочные дела на меня ни пытались взвалить.

– Не загадывай заранее, у тебя всегда срочные превращаются в очень срочные, а важные – в сверхважные.

– Нет. На этот раз точно прилечу. Уже заказал билет, – соврал он, сказав эти слова менее убедительным тоном, и она сразу почувствовала, что он солгал. Может быть, у него чуть дрогнул голос, может, изменился тембр. Но она почувствовала. И он почувствовал, что сказал последнюю фразу неубедительно. И сразу понял, что она тоже прочувствовала эту интонацию. Не задумываясь ни секунды, он быстро добавил.

– Я еще не взял билет, но завтра я его обязательно выкуплю, – убежденно произнес Дронго и только потом понял, что снова соврал. Завтра будет воскресенье, и касса в этот день не работает.

– Поразительно, как ты чувствуешь людей, – вздохнула Джил, – я ведь ничего не спросила.

– По твоему участившемуся дыханию я понял, что ты не приняла моей последней фразы.

– Нет. Просто ты сказал ее немного другим голосом. Когда любишь человека, начинаешь чувствовать даже тембр его голоса. Я ведь сразу могу понять по голосу, как чувствуют себя дети. Даже если они молчат и сидят ко мне спиной. А ты сразу чувствуешь состояние любого собеседника. Кажется, это про тебя однажды сказал Эдгар, что ты можешь разговорить памятник. Нет, не так. Он сказал – ты можешь разговорить и услышать даже памятник.

– У меня такая особенная профессия. Если я перестану понимать людей, мне нужно будет выходить на пенсию.

– Значит, ты еще в форме, – весело сказала Джил.

– Я обязательно прилечу во вторник утром, – снова твердо сказал он, – можешь не сомневаться.

– А я не сомневаюсь. Просто каждый раз, когда ты снова улетаешь, мне становится страшно, что я не успела сказать тебе чего-то самого важного, самого главного.

Дронго нахмурился. Она говорила ему об этом уже не в первый раз. Он не знал, как реагировать на подобные признания. Обнаженность чувств всегда очень опасна. Ведь невольно приходится доверять другому человеку гораздо больше, чем в обычных условиях, а это всегда чревато разочарованиями и обидой. И дело не только в том, что предают только свои. Человек, которому ты доверяешь, может сделать ошибку, допустить оплошность, даже в силу самых лучших побуждений совершить неверный шаг. Он помнил об этом всегда. И хотя Джил была, пожалуй, единственным исключением на этой земле, он старался не подставлять даже ее.

– Я прилечу, – в третий раз произнес он как клятву, перед тем как проститься.

Положил телефон на стол. Неожиданно вспомнил про Саду Анвар и усмехнулся. Такие чувства этой боснийской красавице просто недоступны. А он тоже хорош. Если бы сегодня она не брала интервью у Мовсани, то наверняка оказалась бы в его постели. Как стыдно. «Мы все, мужчины, немного скоты», – разочарованно подумал Дронго. Он мог поклясться, что никогда в жизни не изменял своей супруге, и вместе с тем физически уже успел пообщаться с десятком различных женщин. И хотя он сам ни разу даже не подумал о том, что можно поменять любую из них или всех вместе взятых на Джил, он сознавал, что его точка зрения порочна и несовершенна. Можно сколько угодно успокаивать себя тем, что все мужчины по природе своей не могут принадлежать одной женщине, но на самом деле это всего лишь развращенность души, привычка к подобному времяпровождению и особенности темперамента. Он был убежден, что Джил никогда бы не позволила себе даже подумать о другом мужчине. Несмотря на свои длительные отлучки, он был в этом абсолютно убежден. Иногда он думал, как бы поступил, узнай о том, что она нашла другого мужчину. Наверно, спокойно ушел бы, не став ничего выяснять. Но он был уверен, что подобного конфликта в его жизни никогда не случится. Допуская собственные физические измены, он не допускал и мысли о подобном поведении своей супруги.

– Вот так мы и живем, – негромко произнес Дронго, – обманываем самых близких, лжем по пустякам и в главном, изменяем им и себе. Вот так мы и живем, – повторил он.

И в этот момент раздался телефонный звонок. Он вздрогнул. Это был не городской телефон, а его мобильный, номер которого знали очень немногие люди. Поэтому он с опаской посмотрел на телефон и взял его, чтобы ответить.

 

Глава 15

– Добрый вечер, – услышал он знакомый голос и сразу успокоился. Это был Эдгар Вейдеманис.

– Здравствуй, как у тебя дела?

– Я все проверил, – коротко сообщил Эдгар, – хотя все трое названных тобою журналистов не относятся к журналистской элите. И вообще непонятно к кому относятся.

– Уже интересно. Просмотрел их статьи?

– Некоторые из них я выбрал и послал тебе на электронный адрес. Можешь сам почитать. Я выбирал статьи, которые были в переводе на английский. Но на турецком языке я читать не умею, если захочешь, то сам посмотри. А вот немецкие статьи Зегера я прочитал.

– Ну и какое впечатление?

– Радикальный анархист с каким-то мрачным уклоном. Убежден, что европейская цивилизация доживает свой век и скоро погибнет. Очень резко критикует правительство Меркель. Особенно за поддержку американского курса. Он против единой валюты и единой Европы, все время ругает чиновников из Брюсселя. Такой тип журналистского хулигана. Непонятно, почему его пригласили в Баку на кинофестиваль. В Берлине он писал о фестивале, но в основном о политической подоплеке всех фильмов, представленных на последнем Берлинском фестивале. Ты ведь знаешь, что из всех кинофестивалей Берлинский самый политизированный.

– Раньше он был на стороне зеленых, а когда Йошка Фишер стал вице-канцлером и министром иностранных дел, перешел к леворадикалам, – сообщил Дронго.

– Это сразу чувствуется по его статьям. Раньше он еще пытался себя сдерживать, хотя я не нашел его статей двадцатилетней давности. Наверно, тогда писал под псевдонимом.

– Что дальше?

– Этот турок настоящий графоман. Я прочитал несколько переводов его статей на английском и немецком. Глупые рассуждения, общие фразы, повторяющиеся сентенции. Ничего особенного. Таких журналистов в любой заурядной газете сколько угодно. Во всяком случае, ничего особенного я не нашел. Может, он чей-то родственник или знакомый и поэтому его держат в этой известной турецкой газете. Или удачно женился. У турков практикуется такой способ карьеры.

– Он сейчас практикуется у всех «цивилизованных народов», – пошутил Дронго.

– Значит, его взяли в газету по протекции. Очень примитивный стиль и никаких особенностей мысли. Во всяком случае, так видно из переводов. Возможно, он по-турецки пишет гениально, мне трудно судить. Можешь сам оценить, я послал тебе и его статьи в оригинале.

– А эта боснийская журналистка?

– Весьма бойкое перо. Хотя она скорее бытописательница, а не журналистка. Любит приврать, прихвастнуть, пользуется своей внешностью для налаживания деловых связей, что понятно даже по ее статьям. Ее английский примитивен, но она умеет находить нужные факты. Судя по всему, у нее много знакомых не только в кинематографических кругах, но и среди бизнесменов, сотрудников полиции, возможно, даже в некоторых мафиозных структурах. Этакая молодая женщина, готовая на любую авантюру. Между прочим, ее предыдущего супруга посадили. Ахмед Сейфи. Он был ее третьим мужем. С первым она развелась в девятнадцать лет. Со вторым в двадцать четыре. Первый был немецким бизнесменом, который был старше ее на сорок два года. Второй – бизнесмен из Венгрии. Ему было только сорок шесть. Эти факты есть на ее сайте. Другие скрывают подобные вещи, а она рассказывает о них на своем сайте...

– Честная девушка, – сдержанно заметил Дронго.

– Очень честная. Учитывая, что она родилась в мусульманской семье в Боснии, это особенно удивительно. Третий муж албанец Ахмед Сейфи.

– Тоже бизнесмен?

– Угадал. Я почему-то не удивился, что ты угадал. Конечно, тоже бизнесмен. Сейчас сидит в тюрьме по обвинению в торговле наркотиками. Хочешь, я тебя немного удивлю? Когда его посадили в тюрьму, Сада сразу подала на развод, взяла фамилию отца и начала публиковать серию статей под названием «Замужем за мафией». Представляешь, какая особа? Ничего личного, все на обозрение.

– Современный человек. Ты знаешь, сколько девочек выставляет сегодня свои фотографии и дневники в Интернете? Миллионы. Я раньше думал, что это какие-то закомплексованные девушки. А теперь понял, что это просто принципы новой жизни. Нужно сделать все, чтобы о тебе узнали. Любым способом узнали. Как можно больше информации о себе, любимом. Мальчики пытаются не отставать от девушек. Такой век, таковы нравы. В Интернет сливают любую информацию, порой даже интимную. Всеобщий эксгибиционизм, если хочешь. Чем больше мы замкнуты в своих квартирах, тем больше хочется общений. Нужно сделать так, чтобы о тебе узнали как можно больше людей. Сотворить книгу, написать песню, нарисовать картину, создать архитектурный шедевр – для этого нужны талант и труд. А вот прославиться своим откровенным дневником или еще более откровенными фотоснимками куда как легче. Хотя среди тех, кто считает себя писателями, художниками, композиторами и скульпторами, графоманов и дилетантов еще больше, чем среди обычных людей. Спасибо, Эдгар, ты мне очень помог.

– Звони, если нужно. Ты вернешься в Москву?

– Нет. Я во вторник лечу в Италию.

– Здесь тебя ищут очень известные люди. Хотят попросить об одном расследовании...

– Больше ничего не говори. Я лечу в Италию к Джил и детям. Если они могут подождать, пусть ждут. Если не могут, пусть обратятся к другим специалистам. Ничего мне не говори, иначе я могу сорваться и вернуться в Москву. А я обещал Джил быть во вторник в Риме.

– Тогда больше ничего не скажу, – согласился Эдгар. – Передай ей привет. До свидания.

Дронго положил мобильник на место. Уже двенадцатый час. Он посмотрел на телефонный аппарат и заколебался. Может, не стоит звонить так поздно? С другой стороны, у него не праздное любопытство. Хитченс его правильно поймет. Дронго взял городской телефон, набрал номер отеля «Европа» и попросил соединить его с номером Хитченса. Тот сразу взял трубку, очевидно, сидел в своей комнате за столом.

– Как у вас дела? – поинтересовался Дронго.

– Если вы спрашиваете про интервью, то они заперлись в его комнате, – невозмутимо сообщил англичанин, – и, кажется, не собираются заканчивать в ближайшие несколько часов. Во всяком случае, господин Мовсани просил меня сегодня его больше не беспокоить. И запер дверь между нашими номерами со своей стороны, несмотря на мои протесты.

– Значит, интервью получится большим и интересным, – иронично заметил Дронго.

Хитченс не принял его подачи.

– Она собирается остаться у него в номере до утра. Как вы считаете, это не опасно?

– Если он страдает мочекаменной болезнью или у него проблемы с потенцией, то может быть очень даже опасно, – пробормотал Дронго, – хотя я полагаю, что она справится. Не беспокойтесь, мистер Хитченс, вас охраняют четверо людей. И еще наверняка столько же охранников внизу, в холле. Можете спать спокойно. Надеюсь, что завтра будет последний день ваших волнений в Баку. Или в Лондоне вы тоже постоянно прикреплены к нашему другу?

– Нет. В Лондоне мы меняемся, – невозмутимо сообщил Хитченс. – В любом случае спасибо вам за заботу обо мне. До свидания.

Дронго положил трубку. Он не мог предполагать, что до убийства оставалось меньше суток. Ему так хотелось, чтобы все благополучно разрешилось и послезавтра утром Мовсани со своим провожатым улетели наконец в Лондон. Он принял душ и отправился спать, чтобы проснуться завтра раньше обычного. Утром зазвонил городской телефон. Это уже безобразие. Дронго взглянул на часы. Половина девятого утра. Какой тип решил звонить в это время? Он подождал, пока включится громкоговоритель...

– Извините, что я звоню так рано утром, – услышал он знакомый голос Земы, – но мы ночью совещались и решили, что будет лучше, если вы сами скажете господину Мовсани об изменении сегодняшней программы. Вы его спаситель, и он не будет с вами очень строг. Алло, вы меня слышите? Вы можете поднять трубку телефона?

– Уже поднял, – недовольно пробормотал Дронго. – Почему из-за этого типа я не должен нормально спать? Сейчас только половина девятого утра.

– Извините, – еще раз сказала Зема, – но нам просто некого больше просить. Вы его спаситель, и он вам поверит больше, чем другим. И может, даже не захочет устраивать скандала. А у нас для него сегодня такая замечательная программа. Мы поедем в древний храм огнепоклонников в Сураханы, потом покажем ему бакинский бульвар, нашу Девичью башню, пообедаем в Старом городе, в ресторане «Мугам-клуба». Я сама буду их сопровождать. У нас очень интересная программа, он не пожалеет, что приехал.

– Но для этого я должен сейчас окончательно проснуться и поехать к нему в отель? – свирепо спросил Дронго.

– Да, – виноватым голосом произнесла Зема, – в десять они должны выехать. У нас просто нет другого такого уважаемого человека, как вы. Может, вы нас выручите?

– Придется, – согласился Дронго. – Мне еще нужно побриться и одеться. Ладно, считайте, что я буду к десяти утра в этом отеле.

– А вечером у нас будет совместный ужин в отеле «Европа». Мы уже заказали столик. Надеюсь, что вы не откажетесь?

– В последний раз. У меня такое ощущение, что мы с Мовсани уже почти родные братья. Если бы вы знали, как он мне надоел.

– Только сегодняшний день, – напомнила Зема, – завтра рано утром он улетает. Мы уже заказали для него VIP-зал. Там будет своя охрана, и вы можете не провожать его в Лондон.

– Конечно, не буду провожать. Для этого мне придется подняться в пять часов утра. Считайте, что сегодня последний день, когда я добрый. Подаю только по воскресеньям.

– Что вы сказали? – не поняла она.

– Ничего. В общем, в десять утра я буду в отеле.

Дронго раздраженно положил трубку и направился в ванную комнату. О том, как будет орать Мовсани, узнав о том, что ему не дадут почетного диплома, не хотелось даже думать. Ну почему такую гадкую миссию обязательно нужно возлагать на него?

В десять утра он подъехал к зданию отеля. Вышел из машины, отметив находившихся в холле сотрудников Министерства национальной безопасности и полиции. Прошел к кабине лифта. На девятом этаже по-прежнему дежурили охранники. Правда, на этот раз их было двое. Слухи о чокнутом нападавшем, который стрелял вчера из обреза, вызывали теперь общий смех. Даже Салим, понявший, что его ранение не очень серьезно, стал охотно и часто давать интервью, видоизменив его до такой степени, что теперь он становился главным спасителем Мовсани, заслонившим его своей грудью. Или рукой, но это были уже мелочи.

Дронго подошел к дверям и осторожно постучал.

– Войдите, – услышал он веселый голос Мовсани.

Дронго вошел в комнату и увидел такую картину. За столом сидел в своем сиреневом халате сам режиссер, который намазывал масло на булочку. Рядом с ним в белом гостиничном халате расположилась Сада Анвар, которая как раз в это время ела пирожное. Увидев Дронго, она нежно улыбнулась, кивая ему как своему старому другу. Мовсани радостно замахал рукой.

– Позавтракайте с нами, – предложил он.

Очевидно, ночь была приятной. Хитченса нигде не было, возможно, он отказался завтракать в этой компании. Дронго присел рядом. Поразительно, как бесстыдно ведут себя иногда люди. Он, конечно, тоже далеко не ангел. Но так откровенно и не стесняясь демонстрировать свои отношения... А ведь они познакомились только вчера. Впрочем, опыт у обоих, конечно, был большой. Мовсани успел дважды жениться и дважды развестись, а Сада Анвар выходила замуж даже трижды. С таким богатым опытом можно было и не стесняться одной проведенной ночи у своего интервьюера.

– Садитесь, – уже на правах хозяйки показала Сада, – хотите кофе или чай?

– Спасибо, я уже завтракал. – Дронго присел за стол, стараясь не смотреть в ее сторону. Наверно, он немного завидует Мовсани – такая роскошная женщина могла провести ночь и в его спальной. Или это говорит уязвленное мужское самолюбие?

– Я хотел вам сообщить очень неприятную новость, – с некоторым злорадством начал Дронго.

– Сегодня у меня прекрасное утро и превосходный день. Надеюсь, что вы не скажете ничего, что могло бы омрачить мой последний день в вашем прекрасном городе! – патетически воскликнул Мовсани.

– Надеюсь, что нет. Дело в том, что сегодня получилось досадное стечение обстоятельств. Ректор университета, где вам должны были вручать почетный диплом, неожиданно заболел, один его проректор сейчас в Москве, а другой улетел в столицу автономной республики – Нахичевань. Кроме того, в самом университете идет ремонт и там очень сожалеют, что не могут вручить вам диплом и мантию почетного доктора в подходящей обстановке. Поэтому они извиняются и надеются, что сумеют вручить вам диплом во время вашего следующего приезда.

Мовсани вскочил с места, резко отодвинув стул.

– Что вы говорите! Как вы смеете мне такое говорить?! Я приехал сюда в первый и, надеюсь, в последний раз. Как они могли отменить церемонию? Об этом уже сообщалось в наших газетах. Какой позор! Какое неуважение!

Сада с явным интересом следила за его жестикуляцией. Он размахивал руками, и халат разъехался в стороны, обнажая его поседевшую и не очень привлекательную грудь. Мовсани бегал по комнате, размахивая руками.

– Это скандал. Я немедленно уеду в Лондон.

– Почему скандал? Наоборот, лучший повод еще раз сюда приехать. Минуту назад вы сказали мне, что вам у нас очень понравилось, – не без издевки напомнил Дронго, – и даже говорили, какой сегодня прекрасный день и превосходное утро.

– Не смейте вспоминать мои слова, – закричал режиссер, – это все из-за нее! – показал он пальцем в сторону боснийской жрналистки. – Если бы не она, мое существование в вашем городе было бы вообще ограничено стенами этого отеля. Как меня обманули, какое коварство...

Услышавший крики режиссера, из соседнего номера постучал Хитченс. Дверь была заперта изнутри, и он бы все равно не смог войти.

– Вот-вот, – показал в сторону двери Мовсани, – я интересую только охранников и сотрудников службы безопасности. Нет, это просто издевательство.

Он присел на диван. В дверь снова постучали. Дронго подошел к дверям и отпер их. В комнату вошел Хитченс. Увидев Саду, он внешне ничем не выдал своего удивления или раздражения. Только стал еще более вежлив.

– Доброе утро, – поздоровался он с ней так, словно она сидела не в банном халате, а в обычной одежде, – доброе утро, мистер Мовсани. Я слышал, как вы кричали, и решил нарушить ваше... ваш завтрак.

– Они снова поменяли программу! – крикнул Мовсани, показывая в сторону Дронго.

Хитченс все так же спокойно посмотрел на Дронго.

– Что-нибудь произошло? – спросил он.

– Ничего страшного. Просто в университете искусств, где должна была произойти встреча, появились некоторые проблемы. Ректор лежит в больнице, его два проректора в командировках, а в самом здании идет ремонт.

– Он начался сегодня утром? – с неподражаемой английской интонацией уточнил Хитченс.

– Вчера, господин Хитченс, – учтиво ответил Дронго. – Они начали его вчера.

Оба смотрели в глаза друг другу, скрывая усмешку.

– Тогда это более чем веская причина для переноса вручения диплома почетного доктора, – предположил Хитченс.

– Безусловно. И именно это я пытаюсь объяснить господину Мовсани.

– Вы оба издеваетесь надо мной, – наконец понял режиссер. – Как это вчера начался ремонт? Кто им разрешил? Почему они не подождали один день? Как они могли так поступить?

– Обстоятельства бывают сильнее нас, – заметил Дронго, – но вы не расстраивайтесь. Вместо этого организаторы кинофестиваля придумали для вас очень интересную программу. Вы поедете в древний храм огнепоклонников, увидите Девичью башню, ставшую символом Баку, пообедаете в средневековом ресторане. Я думаю, вы не пожалеете, что приехали сюда.

– Храм огнепоклонников, – обрадованно протянула Сада, – как это интересно. Я об этом много слышала. Надеюсь, вы не станете отказываться?

Она взглянула на Мовсани. Тот поднялся с дивана, поправил халат. Отказывать прямо сейчас и на глазах двух мужчин было бы верхом неприличия. Он мрачно кивнул.

– Хорошо, мы поедем. Но учтите, что сегодня вечером у меня еще одна встреча.

– В котором часу? – уточнил Хитченс. – Вы мне ничего не говорили об этом.

– Придет тот самый журналист из Германии. Питер Зегер. Пусть он сразу пройдет ко мне, – недовольно попросил Мовсани. – Я забыл вам об этом сказать. И еще турецкий журналист Омар Лятиф вчера просил о встрече. Ему я тоже назначил после семи.

– Хорошо, я буду иметь в виду, – кивнул Хитченс. – А вы поедете с нами? – спросил он у Дронго.

– Я уже видел храм огнепоклонников и Девичью башню, – ответил Дронго. – Думаю, что вам там понравится. Зема обещала сама сопровождать вас в этой поездке. А вечером мы еще раз увидимся за ужином.

– Ужин по программе в восемь часов вечера, – вспомнил Хитченс, – а завтра утром выезд из отеля в пять тридцать утра? Все правильно?

– Это уже без меня, – усмехнулся Дронго, – завтра утром вас будут провожать совсем другие люди.

– Подождите, – неожиданно сказал Мовсани, протягивая руку, – извините меня за мой невольный срыв. Я просто перенервничал после вчерашнего. Вы так много для меня сделали. Спасибо вам, и извините меня еще раз. Вы будете на ужине?

– Обязательно.

– В таком случае приезжайте немного раньше, к шести часам вечера. Мы с вами перед ужином немного посидим в баре. Надеюсь, вы не откажетесь выпить со мной чашечку кофе. Ведь мы, мусульмане, не должны пить спиртное.

– Я люблю чай, – сказал Дронго на прощание, – как англичане.

Мовсани отошел от них, поправляя халат. Были видны его толстые ноги. Халат был немного ниже колен. Дронго подумал, что никакое интервью в мире не стоит ночи, проведенной с таким типом. Впрочем, у женщин могут быть свои вкусы.

– Увидимся вечером, – кивнул он, выходя в коридор.

До убийства оставалось несколько часов.

 

Глава 16

Мовсани, Хитченс и сопровождающая их Сада Анвар вышли из отеля в половине одиннадцатого, опоздав на полчаса. Их провожали сразу несколько сотрудников службы безопасности, а две машины сопровождения с сидевшими в них сотрудниками полиции и Министерства национальной безопасности уже ждали рядом с отелем. Зема была с переводчиком и, увидев Саду Анвар, очень удивилась, так как по программе журналистов должны были везти на пресс-конференцию одного из прибывших продюсеров.

Но Зема была умным и тактичным человеком. Кроме того, за время работы в Союзе кинематографистов она многому научилась. Поэтому, не растерявшись, она приказала переводчику идти к другой машине, а сама предложила гостям большой «Мерседес», пояснив, что поедет вместе с ними, чтобы рассказать о городе.

Дронго проводил эту группу и решил вернуться домой. Раньше четырех группа все равно не вернется в отель. Уже дома он включил телевизор и стал слушать новости по местным каналам. Ближе к полудню ему позвонил Рафик Гусейнов.

– Ты знаешь, что твоего режиссера повезут на обед в «Караван-сарай»? – Так назывался ресторан в Старом городе.

– Нет. По-моему, в «Мугам-клуб». – Это был другой ресторан подобного типа.

– Они снова поменяли. Служба безопасности требует, чтобы у Мовсани была отдельная келья. Его нельзя сажать в общем зале. В общем, поменяли на «Караван-сарай». Мы с Рустамом туда приедем. Может, ты тоже к нам присоединишься?

– Нет, – возразил Дронго, – с вами где угодно и когда угодно. Только не с этим иранским режиссером. Он капризный и взбалмошный, как женщина. К тому же он будет не один. Его повсюду сопровождает эта боснийская журналистка.

– Я помню, – обрадовался Рафик, – очень хорошо. Пусть приезжает вместе с ним. Так будет даже веселее.

– Будем веселиться, когда он наконец уберется из нашей страны, – пробормотал Дронго. – Ты видел сегодня телевизионные репортажи о вчерашнем нападении? Вчера вечером все каналы уверяли, что нападавший психопат, отравленный религиозным дурманом, а сегодня передают, что он, возможно, был послан какими-то внешними силами. По-моему, все сходят с ума. А еще вечером будет программа Мир-Шаина. Представляю, как он подаст факт нападения, если Мовсани после его ухода чуть не плакал.

– Это политика, – рассудительно сказал Рафик, – не наше дело. У нас кинофестиваль...

– Который тоже является продолжением политики, – возразил Дронго. – Не забывай, что это фестиваль для южного города. Здесь все политика. И как людей примут, и как разместят, и как пригласят на обед. Кажется, это у Рустама в фильме «Белое солнце пустыни» говорят, что «Восток – дело тонкое».

– Поэтому нужно соблюдать все формальности, – весело согласился Рафик. – В общем, мы будем на обеде. Если захочешь, приезжай. Завтра утром он улетает.

– Ты мог бы мне этого и не говорить. Я сделал таблицу и по часам зачеркиваю каждую клеточку, ожидая, когда они все уберутся домой, – ответил Дронго.

Он положил телефон, чтобы прослушать новости по другим каналам. Все комментаторы, словно соревнуясь друг с другом, наперебой высказывали свои идиотские версии случившегося. И все уверяли, что это попытка дестабилизировать общую ситуацию в стране, которая так стабильна благодаря мудрой политике государственных деятелей, которые ведут страну по пути благоденствия и стабильности в общий период экономических и политических потрясений в мире. Текст везде был примерно одинаковый.

«Значит, получили конкретное указание, – разочарованно подумал Дронго. – У нас сейчас слишком много идеологов и политиков, которые считают, что все умеют просчитывать. Конечно, психопат никому не интересен. Обычный охотник, который часто ездил в Иран и который не совсем адекватен. Кому такой нужен? А вот убийца, посланный внешними силами, чтобы убрать всемирно известного режиссера и пошатнуть внутренние устои государства, это уже интересно. Очень интересно. При желании можно будет провести свою игру, туманно намекая, что убийство Мовсани могло быть в интересах... дальше можно ставить названия многих стран. Соединенных Штатов... Израиля... самой Великобритании... Турции... Ирана... России... Израиля... можно на всякий случай Армению... или даже Туркмению приплести... В общем, любое государство, которое в данный момент может оказаться нужным, чтобы выступить в дестабилизирующей роли и соответственно антагонистом государства – союзника официального Баку.

Находясь в плотном кольце больших держав, имеющих свои корыстные интересы, небольшой Азербайджан очень ловко маневрировал, умудрясь сохранять отношения со всеми ведущими игроками в этой части света. Нужно было проводить исключительно осторожную и умную политику, чтобы не раздражать Россию, не портить отношения с Ираном, развивать свое партнерство с Турцией, пытаться быть союзником Соединенных Штатов, входить в единое европейское пространство, посылая своих депутатов в Страсбург, иметь почти дружеские отношения с Израилем и быть страной, входящей в союз мусульманских государств. Почти невозможная задача, с которой официальный Баку почти виртуозно справлялся».

Ближе к двум часам Дронго позвонил Земе на мобильный.

– Они обедают с Рустамом Ибрагимовичем, – доложила она. – Начали примерно минут двадцать назад. Мы поздно вернулись. Мовсани очень понравилась наша поездка, он все время нас благодарил.

– Ну и прекрасно. Вы знаете, что у Мовсани сегодня опять два интервью?

– Нет, не знаю. Он ничего не говорил. Но они раньше чем часа через два все равно в отель не вернутся. Между прочим, из них троих пьет только Сада Анвар, мужчины даже не прикасаются к спиртному. Этот англичанин такой строгий и мрачный. А режиссер все время пьет шербет, он ему очень нравится.

– Смотрите, чтобы наша гостья не напилась, – шутливо предостерег Дронго. – Если она попытается угнаться за Рустамом и Рафиком, то живой из этой гонки точно не выйдет.

– Мы будем отвечать за ее безопасность, – рассмеялась Зема.

Ближе к пяти часам вечера он снова позвонил ей.

– Они уже вернулись в отель, – доложила она. – Мы оставили их там полчаса назад. Вы знаете, эта женщина пила больше всех мужчин. Она держится просто молодцом, хотя я думала, что ей будет плохо. Она так быстро нашла общий язык с нашими.

– У нее серьезная подготовка. Она трижды была замужем. И каждый раз ей нужно было подстраиваться под интересы своих супругов.

– Вы думаете, она подстраивалась? А может, они? Такая красивая женщина, – возразила Зема.

– Возможно, я ошибаюсь, но все трое ее бывших супругов были богатыми бизнесменами и намного старше нее. Я полагаю, что не только любовные чувства были здесь определяющими, простите меня за такой цинизм.

– Все мужчины подозревают женщин в расчетливой любви, когда они выходят замуж за богатых. А по-моему, в этом нет ничего плохого. Или все должны выходить замуж за бедных?

– Я не выходил замуж ни за богатых, ни за бедных, – ответил Дронго, – поэтому мне трудно судить.

Зема рассмеялась и, попрощавшись, положила трубку. На часах было ровно шесть, когда он подъехал к отелю. Внизу находились две машины сопровождения. Но это были уже другие машины с сотрудниками полиции и МНБ. Они сменялись каждые три часа. Дронго посмотрел на часы. Меньше чем через двенадцать часов Мовсани наконец уедет отсюда.

Он поднялся на девятый этаж. В коридоре на стуле сидел уже знакомый ему Эмиль Сафаров. Молодой человек поднялся при виде Дронго. Еще один сотрудник полиции в штатском сидел прямо в небольшом холле на диване. Увидев, как поднялся Сафаров, он тоже встал, поправляя пиджак.

– Садитесь, – кивнул Дронго, – кто у них там?

– Пока никого, – ответил Сафаров, – они недавно приехали.

– Их двое?

– Да.

– А женщина-журналистка?

– Ее с ними не было. Она, наверно, пошла в свой номер.

– Ясно. Мовсани никто не спрашивал?

– Спрашивал. За несколько минут до его приезда сюда поднимался один российский продюсер. Я записал его фамилию. Нахманович, нет. Нахимсон. Да, точно. Нахимсон.

– Он не сказал зачем?

– Нет. Просто спрашивал, где Мовсани. И я ответил, что его нет. Он сразу ушел.

– Ясно.

Дронго прошел к номеру Мовсани и постучал.

– Войдите, войдите, – крикнул ему режиссер.

Дронго вошел в номер. Повсюду был беспорядок. Режиссер выглянул из спальни.

– Извините меня, я умываюсь. Нам устроили такой роскошный обед, что я просто беспокоюсь за Хитченса. Он может не выдержать такой еды. Отказаться было просто невозможно.

– А где Хитченс?

– Он у себя, – подмигнул Мовсани, – и я подозреваю, что он в туалете.

– В таком случае я подожду вас внизу, в баре, – решил Дронго, – спускайтесь вниз.

– Я буду через десять минут, – заверил Мовсани, – только умоюсь.

Выйдя из номера, Дронго прошел по коридору, вызвал лифт и спустился в бар. Знакомый менеджер улыбнулся ему.

– Вы работаете даже в воскресенье? – удивился Дронго.

– У нас много важных гостей, – объяснил менеджер.

– Тогда успехов. – Он прошел в бар и заказал себе зеленый чай.

Ждать пришлось долго. Через десять минут Мовсани не появился. Через пятнадцать минут его тоже не было. Только через двадцать пять минут он наконец пришел. И причем один, что было очень удивительно. Он был в темном костюме и в темной рубашке без галстука.

– А где ваш сопровождающий? – спросил Дронго.

– Еще в ванной комнате, – усмехнулся Мовсани, – а я решил спуститься к вам. Правда, я постучал к нему и сообщил, что буду внизу в баре, чтобы он позже присоединился к нам. Надеюсь, что в вашем присутствии мне ничто не угрожает. Мне капучино, – попросил он подскочившего бармена, – и дайте стакан минеральной воды с газом.

– Нас накормили таким обедом, что Хитченс будет в ванной еще несколько суток, – пояснил Мовсани. – Боюсь, что он не сможет даже завтра со мной улететь. Хотите анекдот. Никогда не поверите. Он даже в туалет ходит со своим оружием. Даже когда отправляется купаться, он берет пистолет с собой в ванную комнату. Вы видели где-нибудь такого осторожного человека?

– Он профессионал и не хочет, чтобы его застали врасплох, – пояснил Дронго. – Если бы не его действия вчера утром, то пуля из обреза могла попасть не в молодого переводчика, а в вашу грудь. И это было бы очень неприятно.

– Безусловно, – согласился Мовсани, – вы правы. Он настоящий профессионал. Английское правительство не могло выделить мне кого попало. Я понимал, как сильно рискую, когда принимал решение о своем приезде в Баку. Но, слава Аллаху, все закончилось благополучно.

Официант принес воду и кофе. Мовсани залпом выпил воду и собирался поставить стакан на столик перед собой, когда Дронго произнес:

– Пока еще не все закончилось.

Мовсани вздрогнул.

– Что вы говорите?

– Есть такая пословица: «Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь». – Он сказал ее по-русски, а затем перевел. Получилось «Не радуйся раньше намеченного срока».

– Это верно, – согласился Мовсани. – Который час?

– Почти половина седьмого.

– У меня есть еще время, – вздохнул режиссер, – почти полчаса. Потом снова меня начнут терзать журналисты, а потом еще и этот ужин. Может, его можно отменить? В меня больше ничего не влезет, честное слово. А Хитченс, я думаю, будет поститься еще неделю.

– Это не мне решать. Нужно было обговорить все с организаторами. Если хотите, мы можем заказать на ужин десерт и фрукты.

– Боюсь, что это тоже в нас не влезет, – рассмеялся режиссер. Он попробовал кофе. – Какой прекрасный капучино! – Мовсани выпил его в два глотка. – Еще кофе и воду, – сказал он бармену. – Я хотел у вас уточнить, – произнес он, – власти нарочно отменили вручение мне почетного диплома или это действительно досадная случайность? Только отвечайте мне честно, если возможно. Я переживу любой ответ.

– Это просто недоразумение. В большом зале начался ремонт после сильных дождей, – соврал Дронго. – А ректор действительно заболел. Ничего личного против вас никто не планировал.

– Спасибо, – вздохнул Мовсани, – я так волновался. Вы знаете, я ведь понимаю, что меня могут убить в любой момент, в любую секунду. Но я уже привык к этой постоянной опасности, к этому ежеминутному риску. Но когда вот так стреляют почти в упор, в лицо, к этому привыкнуть наверняка невозможно.

– Он просто не совсем адекватный человек.

– Вы думаете? Нет, я совсем не уверен в том, что он свихнувшийся псих, у которого было столь примитивное оружие. Возможно, где-то прятался настоящий киллер с оптической винтовкой, который должен был в удобный момент выстрелить в меня. Тогда все списали бы на этого полуненормального. Но им просто не удалось исполнить задуманное. Им помешали – сначала Хитченс, а потом и вы. Поэтому киллер не стал стрелять в меня. Это было заказное политическое убийство.

– Я так не думаю, – возразил Дронго, – надеюсь, что это только ваши фантазии.

– Я тоже хочу так думать. Семь часов уже есть?

– Нет. Только без пятнадцати. Вы успеете подняться к вашим гостям. Когда они должны прийти?

– В семь часов вечера, – вздохнул режиссер, – сначала немецкий журналист, а потом и турецкий.

– Вы уже давали интервью Зегеру, зачем понадобилось второе интервью?

– Он решил уточнить некоторые детали. Они меня так мучают. Особенно ваш местный шеф-редактор. Как его звали?

– Мир-Шаин.

– Он еще из семьи сеидов? Не журналист, а пиявка, выпил из меня всю кровь. Просто кошмар.

Бармен принес еще чашечку кофе и бутылку минеральной газированной воды. Налил ее в высокий стакан. Мовсани снова выпил все, без остатка. Когда он взял свой кофе, Дронго его спросил:

– А турецкий журналист? Что он желает?

– Ему тоже хочется себя проявить. Не забывайте, что в Турции у власти религиозная партия и, судя по всему, на ближайших выборах она снова победит. Наверно, хочет взять интервью у такого известного режиссера, как я. Он так и сказал, что хочет меня реабилитировать в глазах турецкой аудитории. Наверно, нужно убедить население Турции, что я не кяфур и фетва в отношении меня уже давно отменена.

– У вас будет время его убедить, – кивнул Дронго. – Если вы закончили, то мы можем подняться к вам.

– Конечно, – согласился Мовсани. – Если разрешите, я оплачу счет.

– Ни в коем случае. Вы наш гость. – Дронго сделал знак бармену, показывая, что оплатит счет, когда вернется. Тот, соглашаясь, кивнул. Здесь привыкли доверять людям и не оскорблять их недоверием. К тому же и счет был не очень большим.

Вместе с Мовсани они прошли через большой холл к кабинам лифтов. Дронго заметил, как из разных концов отеля за ними наблюдают сотрудники Министерства национальной безопасности. Мужчины вошли в кабину лифта. Поднялись на девятый этаж. Мовсани засунул руки в карманы. И вдруг раздался чей-то сдавленный крик. Затем еще один. Сидевшие в коридоре дежурные вскочили, прислушиваясь. Было слышно, как кто-то кричал, просил о помощи.

Они поспешили к номеру. Мовсани дернул за ручку, дверь была закрыта.

– Быстрее, – приказал Дронго, обращаясь к охранникам, – откройте дверь!

– У нас нет ключей, – почти виновато сказал Сафаров, – запасные ключи есть только внизу, у портье.

– Беги за ключами, – крикнул Дронго, обращаясь к Эмилю, – беги скорее! Там кого-то убивают.

 

Глава 17

Охранник растерянно кивнул и побежал к лифту. Второй дежуривший в коридоре был сотрудником полиции, переодетым в штатский костюм. Он быстро достал оружие, тревожно глядя на Дронго и Мовсани.

– Не понимаю, – растерянно произнес режиссер, – кого могут убивать, если я нахожусь здесь. Может, это Хитченс? Но кто может его убить? Кто здесь был? – спросил он, обращаясь к офицеру полиции.

– Никого, – пожал плечами тот. – Там никого нет. К вам приходила ваша знакомая и...

– Про знакомую потом расскажете, – нервно перебил его Мовсани. – Кого там сейчас убивают? Кто кричал?

– Не знаю, – растерялся сотрудник полиции, – туда приходили только двое журналистов. И оба оттуда вышли. Там никого не должно быть... Я не знаю...

Он дернул рукой.

– Осторожнее с оружием, – посоветовал Дронго, – не нужно так дергаться.

Раздался мелодичный звон. Створки кабины раскрылись, и из них выбежали сразу несколько человек. Впереди всех был Эмиль Сафаров. Он держал запасные ключи.

– Открывайте, – приказал Дронго.

Дверь открыли. Все достали оружие.

– Лучше охраняйте его, – показал на режиссера Дронго, – и не размахивайте своими пистолетами.

Он первым вошел в номер. В гостиной было тихо.

– Пустите меня, – приказал Мовсани, – я должен видеть, что там происходит. Я должен увидеть, кого там убили.

Вместе с двумя вооруженными охранниками он тоже вошел в большую гостиную. Дронго сделал им знак оставаться на месте и вошел в спальню. На полу лежал человек. Вокруг головы уже расплылось темное пятно крови. Рядом валялся тот самый тяжелый торшер из бронзовой стружки, сделанный на заказ для этих апартаментов. Дронго наклонился. Никаких сомнений. Кто-то нанес удар несчастному по голове. Сначала нужно понять, кто этот убитый и как он здесь оказался. Он понимал, что нельзя ничего трогать, и поэтому наклонился, чтобы посмотреть.

– Ничего не трогайте, – попросил кто-то за его спиной. Дронго даже не обернулся. Почти лег на пол. Это запоминающееся лицо, эти круги под глазами. Никаких сомнений. Убитый был немецким журналистом Питером Зегером. Дронго поднялся.

– Это Хитченс? – нервно спросил Мовсани. – Его убили?

– Нет. Это журналист, который должен был к вам прийти. Питер Зегер.

– Кто? – удивился режиссер. – При чем тут Зегер?

– Не знаю. Но это он. Я его узнал.

Мовсани наклонился к убитому.

– Ничего не трогайте, – теперь уже попросил Дронго, несколько растерянно глядя на убитого. Его смущало темное пятно застывшей крови.

– Не трогаю, – Мовсани отошел. – Это действительно он. Какое несчастье.

– А где Хитченс? – поинтересовался Дронго. – Почему его нет? Куда он пропал?

Они взглянули на дверь, отделявшую их от номера Хитченса. Дронго подошел к дверям, попытался их открыть. Они были заперты изнутри. Он громко постучал. Потом еще раз. В комнату начали входить и другие люди. О случившемся уже передали и руководству МВД, и руководству МНБ, но никто не знал, кого именно убили, и поэтому сразу несколько генералов и полковников с почти состоявшимися инфарктами уже направлялись на своих машинах в отель «Европа». Каждый с ужасом спрашивал себя, что именно сделают с ним и как будут срывать с него погоны, если режиссера действительно убили.

Дронго продолжал стучать. Он обернулся к стоявшим за его спиной людям.

– Нужны ключи и от соседнего номера, – убежденно произнес он, – наверняка там что-то случилось.

– Сейчас принесу и вторые ключи, – пообещал Эмиль Сафаров, выбегая из номера.

– Наверно, сначала убили этого немецкого журналиста, а потом прошли в другой номер и убили английского телохранителя, – рассудительно сказал кто-то из стоявших в номере.

– Не нужно гадать, – резко прервал его Дронго. – Сейчас приедут сотрудники прокуратуры, и они все проверят на месте. Не нужно пока ничего говорить.

Он не успел закончить фразы, когда дверь открылась. На пороге стоял Хитченс. Он успел переодеться. Был в голубой рубашке и светлых брюках. На нем была подмышечная кобура, в которой находился пистолет.

– Что произошло? – ровным голосом спросил он. – Я услышал ваши голоса и открыл дверь.

– Она была закрыта с вашей стороны, – уточнил Дронго.

– Да, – кивнул Хитченс, – хотя я ее никогда не закрывал.

– Вы в этом уверены?

– Абсолютно. Что здесь произошло?

– Я вам стучал. Разве вы не слышали?

– Нет. Я был в ванной. Простите меня, но я был в ванной комнате, находящейся в другом конце, рядом с моей спальной. Я ничего не слышал.

– Пройдите и посмотрите, – предложил Дронго.

Хитченс медленно прошел. И вернулся через минуту, даже не изменившись в лице.

– Это Питер Зегер, – спокойно сказал он.

– Я его тоже узнал, даже в таком состоянии, – заметил Дронго, – и вы ничего не слышали?

– Нет. Ничего. Мы приехали давно, но я чувствовал себя не очень хорошо. У нас есть специальное лекарство, которое принимают в случае... когда начинается диарея, вы меня понимаете?

– Переели, – усмехнулся Дронго. – Наверно, смешивали разные сорта мяса.

– Возможно, – согласился Хитченс. – Непривычная еда. Но дело даже не в этом. Они все употребляли спиртное. А мне наливали такую белую соленую жидкость без алкоголя.

– Айран, – догадался Дронго. – Теперь понятно, почему ваше лекарство не очень действовало. Жирный айран.

– Это такой тип вашего йогурта, только очень соленый и более водянистый. В общем, я чувствовал себя не совсем нормально, – признался Хитченс, – и поэтому не мог слышать, как вы стучитесь ко мне в дверь.

– Кто-то закрыл дверь с вашей стороны, – сказал Дронго, – затем пришел в номер Мовсани и нанес удар по голове несчастного журналиста.

– В таком случае этого убийцу легко вычислить, – предположил Хитченс, – достаточно опросить дежурных охранников и узнать, кто последним входил в этот номер.

– Не совсем, – возразил Дронго. – Дело в том, что мы были в коридоре, когда несчастный звал на помощь. Мы слышали его крики, которые затем стихли. Значит, убитый и убийца были в этом номере, когда мы послали за ключами. С тех пор мы никуда не отлучались.

– Что вы хотите сказать? – нахмурился Хитченс. – По-вашему, получается, что никто не мог убить Зегера?

– Никто не выходил ни из вашего номера, ни из номера Мовсани, – продолжал Дронго, – я лично находился в коридоре и могу засвидетельствовать этот факт. Со мной был еще один сотрудник полиции и сам Мовсани. Мы слышали крики о помощи, а затем мы открыли дверь вторым ключом и нашли Зегера убитым. В этом номере больше никого не было. В вашем были только вы. Выводы можете сделать сами.

Хитченс усмехнулся, показал на оружие.

– Господин Дронго, я уже столько лет работаю в нашем ведомстве, что мне уже давно не нужна эта игрушка. Чтобы убить человека, мне достаточно пальцев одной руки. И я бы не стал применять ни оружие, ни этот тяжелый торшер. Надеюсь, что в этом вы не сомневаетесь?

– Не сомневаюсь, – кивнул Дронго, – как не сомневаюсь и в том, что вы не были в этой комнате. Но тогда кто и как убил Зегера? В сверхъестественную силу я не верю. Двери были закрыты, и мы их сами открыли. С вашей стороны двери тоже были закрыты. Тогда куда исчез убийца? Вы думаете, что он открыл окно и выпрыгнул с девятого этажа?

В комнату вбежал Эмиль Сафаров. У него были ключи от второго номера. Он тяжело дышал.

– Вот этот молодой человек дежурил в коридоре, – вспомнил Хитченс. – Достаточно допросить его, и мы все узнаем.

– Хватит, – неожиданно закричал Мовсани, – у меня в номере убили человека! Моего гостя, который шел ко мне на интервью. Наверно, перепутали со мной. Что мне теперь делать? Где спрятаться? Куда бежать? Я немедленно уезжаю в аэропорт.

– Самолет вылетает только утром, – напомнил Хитченс.

– Мне все равно, – дернулся Мовсани. – Уже находят труп в моей спальне. В следующий раз это будет мой труп. За два дня два покушения. С меня достаточно. Я собираю вещи и уезжаю. Лучше проведу ночь в охраняемом аэропорте, куда убийца не доберется, чем останусь в этой комнате с трупом.

– Пройдите в мой номер, – предложил Хитченс. – Мы обязаны остаться, чтобы ответить на вопросы сотрудников прокуратуры.

– На сколько остаться? На день, на два, на десять? – закричал Мовсани.

Он выбежал в соседний номер и, усевшись за столом, принялся кому-то звонить.

– У него истерика, – тихо проговорил Эмиль Сафаров. – Наверно, убийца действительно перепутал. Но там никого не было, честное слово, никого.

– Я тебе верю, успокойся, – посоветовал Дронго. – Через несколько минут здесь будет полно всякого начальства. Поэтому успокойся и вспомни все как было. Итак, кто последним был на этом этаже? Только точно.

– Последним... последним... – Было заметно, как он нервничает.

– Последним был турецкий журналист, – неожиданно сказал сотрудник полиции, который дежурил в паре с Сафаровым, – я его запомнил. Он говорил по-турецки.

– Вы пустили его в номер? – спросил Дронго.

– Да. Он сказал, что идет к господину режиссеру, а мы знали, что там находятся его английский телохранитель и другой корреспондент, – пояснил офицер полиции.

– Ничего не понимаю. Давайте по порядку. Кто пришел последним?

– Турецкий журналист, – нервно ответил офицер полиции, понимая, что каждое его слово будет проверено несколько раз и в случае любой неудачи он гарантированно вылетит из органов.

– Когда он пришел?

– За две минуты до вашего появления.

– Что было дальше? Он прошел по коридору. Что он сказал?

– Он сказал... Он поздоровался по-турецки. Сказал «Мерхаба», и я понял, что это турок, – ответил офицер. У него было скуластое лицо, узкие глаза, припухшие веки. Очевидно, он был выходец из казахской зоны, представители которой резко отличались от остальных азербайджанцев. В них было больше азиатских черт. Считалось, что они наследники кипчаков.

– Дальше, – требовал Дронго, понимая, что каждая секунда может быть последней и их засаду сейчас прервет появление больших начальников.

– Дальше я не знаю, – виновато ответил офицер.

– Он постучался в дверь. Подождал. И потом вошел в номер, – пояснил Сафаров, – но сразу вышел. Сказал, что там никого нет и он вернется через двадцать минут. Он был в номере не больше минуты.

– О чем вы их спрашиваете? – Хитченс не понимал, о чем они говорят. – Нужно обыскать оба номера, проверить здание. Может, убийца спустился на веревке?

– Это в шпионских фильмах убийцы спускаются на веревках, – устало заметил Дронго, – у нас так не бывает. Подождите, мне интересно знать, кто здесь был последним.

– Но вы сами сказали, что слышали крики убитого, – удивился Хитченс.

– Это еще ничего не доказывает. Я вам потом расскажу о невероятном случае, который у меня был в Монпелье. Итак, турецкий журналист ушел. А кто был до него? Еще кто-то приходил?

– Да, – сразу ответил Сафаров, – была журналистка. Сада Анвар. Она сказала, что забыла свою заколку. Мы знали, что она ночью была в номере господина Мовсани, извините меня. И поэтому ее пустили. Она тоже вышла почти сразу. Больше никого не было.

– Как никого? А немецкий журналист? Он прошел мимо вас? Или вы его не видели?

– Мы его видели, – переглянулись Сафаров и сотрудник полиции, – но он не входил в номер господина Мовсани. Он вошел в соседний номер.

– Что было дальше?

– Ничего, – пожал плечами Сафаров, – больше ничего интересного не было.

– Он пришел до того, как Мовсани спустился вниз, или после?

– Не помню, – честно ответил Сафаров, – я не помню. Мы смотрим только за тем, кто приходит к Мовсани. Такой у нас приказ. А кто выходит или уходит, это не наше дело.

– Откуда вышел сам Мовсани?

– Я не смотрел, – снова признался Сафаров.

– А вы? Вы видели? – спросил Дронго у офицера полиции.

– Наверно, из своего номера, – выдохнул тот, – откуда он еще мог выйти?

– Убийца, наверно, залез через окно, – сказал начитавшийся детективов Сафаров, – или прятался в номере.

– Где прятался? – разозлился Дронго. – В шкафу? Под кроватью? Под раковиной в ванной комнате? За диваном? Где он мог прятаться? Что ты такое несешь? Убийца реальный человек и не мог залезть в окно на девятом этаже. Посмотри сам. Все окна закрыты.

Он подошел и нервно стал одергивать занавески. Окна действительно были закрыты. Все... кроме одного. Оно было открыто. Дронго посмотрел вниз, на асфальт.

– Вот видите, – сказал ему Эмиль Сафаров, – наверно, убийца отсюда сбежал.

– Иди сюда, – позвал его Дронго, – посмотри сам. Как он мог отсюда сбежать? Прыгнул? Или улетел? Смотри отсюда. Ты видишь веревку, по которой он мог бы спуститься? Или крылья, которые он себе приделал?

– Что здесь происходит? – раздался грозный голос у них за спиной.

 

Глава 18

«Появились, – огорченно подумал Дронго. – Только их сейчас и не хватало».

Он обернулся. На пороге стоял мужчина в генеральской форме сотрудника полиции. Он строго смотрел на всех присутствующих.

– Что здесь происходит? – во второй раз спросил генерал полиции. Он был строгим начальником и знал, что подчиненные его боятся. На его широком лице была тень недовольства. Маленькие глазки смотрели с ненавистью на Дронго. Он вообще не понимал, зачем власти дают согласие на подобные мероприятия. Так хорошо можно жить, если никого и никогда не пускать в страну. Ни журналистов, которые вечно ищут какие-то неприятные факты, ни правозащитников, которые считают, что в полиции иногда применяют не совсем гуманные методы, ни гостей, которые лезут куда не нужно и замечают то, что не нужно. Такая спокойная и стабильная страна без этих ненужных визитеров. И без таких пособников этих «чужаков», как стоявший перед ним Дронго. Он слышал об этом эксперте. Именно такие космополиты и являются главной опасностью для страны. Они будоражат народ, ведут себя независимо, не уважают власти и всегда выступают со своим особым мнением.

– Убили немецкого журналиста, – доложил один из офицеров.

Генерал полиции прошел в спальную комнату, мрачно посмотрел на убитого.

– В прокуратуру сообщили? – спросил он.

– Да, они сейчас приедут, – ответил офицер.

– Кто его убил? – спросил генерал полиции.

Все молчали. Дронго усмехнулся. Так легко задать вопрос, на который нет ответа. Но в местной полиции нельзя оставлять вопрос своего начальника без ответа. Даже если ты заведомо точно не знаешь ответа на этот вопрос.

– Кто его убил? – повысил голос генерал полиции.

– Его нашли убитым, господин генерал, – доложил тот самый офицер, который был в штатском. Он старался выговаривать слова как можно четче, и было заметно, как он волнуется.

– Это ты дежурил в коридоре? – спросил генерал полиции.

– Так точно.

– Тогда скажи, кто его убил. Я тебя спрашиваю. Хочешь, чтобы я с тебя погоны снял? Кто последний вошел в эту комнату?

Офицер молчал. Он потел, краснел, тяжело дышал, но молчал.

– Язык проглотил? – Генерал полиции начал багроветь.

– Я не знаю, господин генерал. Я докладывал. Я говорил этому господину, – он показал в сторону Дронго и этим окончательно вывел своего начальника из себя.

– Ты обязан докладывать своему руководству, а не частным лицам. Ты не обычный охранник, который здесь посажен, а офицер полиции. Ты, наверно, заснул или пошел куда-нибудь отдохнуть. Я тебя отдам под суд, ты у меня получишь такой срок, что выйдешь из колонии стариком...

– Не кричите, – строго попросил Дронго.

Генерал полиции словно споткнулся. Он изумился, что нашелся человек, который вообще может ему возражать. И этот человек был не старше его по званию, а обычный эксперт, который смеет ему такое говорить.

– Кто ты такой? – рассвирепел генерал полиции. – Я тебя арестую.

– Вам следует успокоиться и подумать над тем, кто мог убить этого журналиста, – посоветовал Дронго, – и учтите, что сейчас сюда приедут не только следователи прокуратуры. Если об этом преступлении узнают журналисты, то уже через десять минут здесь будут сотни людей из всех агентств мира. Я уже не говорю о том, что скоро приедут сюда ваши руководители из МВД, затем генералы из МНБ и наконец прокурор республики или его заместитель. У вас не так много времени, генерал. Они приедут и потребуют отчета именно от вас. Лично от вас. Ведь вы первым оказались на месте, значит, вам и отвечать.

Генерал полиции был неглупым человеком. Иначе он не смог бы дослужиться до такого звания. Он не был талантливым сыщиком или толковым дознавателем. Он был скорее держимордой, начавшим работать участковым и поднявшимся по служебной лестнице до звания генерала. Беспрекословное подчинение начальству, страх обывателей, порядок подчиненных – вот три кита, на которых держалась его карьера. И конечно, родственные связи, без которых нельзя было сделать подлинно отличной карьеры. Один из его родственников работал в руководстве МВД и помогал своему земляку и родичу быстрее подниматься по служебной лестнице. Благодетеля сняли, когда генерал полиции получил полковника, и следующее звание он ждал одиннадцать лет, предпринимая отчаянные усилия, чтобы получить эту должность и генеральские погоны.

– Что нам нужно делать? – недовольно спросил он.

– Прежде всего удалите отсюда всех, – посоветовал Дронго, – они так натопчут, что эксперты не найдут потом никаких следов.

– Правильно, – сразу сообразил генерал полиции, – все вон отсюда!

– Сафарову и вашему офицеру, которые дежурили в коридоре, прикажите выйти и встать рядом, чтобы никуда не отлучались, – продолжал Дронго, – а потом я вам расскажу, что здесь произошло.

– Идите, – махнул рукой генерал полиции, глядя на Дронго. Может, действительно будет хоть какая-нибудь польза от этого придурка.

– Почему он все время рычит? – спросил Хитченс.

– У него такая работа, – пояснил Дронго. – Вы лучше пройдите туда и охраняйте Мовсани. Чтобы к нему даже близко никто не подошел.

– Я отсюда его вижу, – возразил Хитченс, – можете не беспокоиться. Надеюсь, что мы уедем отсюда живыми и невредимыми.

Дронго промолчал. Он позвал генерала полиции в спальную комнату, где находился убитый.

– Когда мы подошли к дверям, мы слышали крики о помощи, – пояснил Дронго, – я сам их слышал.

– И никто отсюда не выходил? – шепотом спросил генерал полиции.

– Нет. Никто.

– А в соседнем номере?

– В ванной комнате был англичанин. Он выпил много айрана и поел много разного мяса. Ему стало плохо, и он прошел в ванную.

– Больше никого здесь не было? – уточнил генерал полиции.

– Никого. Дверь была заперта с его стороны.

– Значит, врет. Значит, он и есть убийца. Все понятно, спасибо за информацию. Я сейчас прикажу арестовать этого англичанина.

– Не получится, – возразил Дронго, – я видел его паспорт. У него дипломатический статус. Специально выдан Министерством иностранных дел Великобритании, чтобы его нигде и никогда не могли задержать. Он является штатным сотрудником контрразведки и выполняет здесь особое поручение. Кроме того, у него есть право на ношение оружия, которым он умеет пользоваться. Зачем ему бить журналиста по голове? Посмотрите на убитого. А когда выйдем отсюда, внимательнее приглядитесь к Хитченсу. Он мог бы убить немецкого журналиста просто голыми руками. Как он мне сам сказал, «пальцами одной руки». И это правда. Зачем ему разбивать голову несчастному?

– Чтобы мы подумали о другом возможном убийце, – выдохнул генерал полиции. Он пытался мыслить логично, чего уже давно не делал.

– Ударил по голове, потом побежал к себе в номер, закрылся и признался нам, что ничего не слышал. Очень примитивно. Но тогда как вы объясните тот факт, что я слышал крики о помощи?

– Значит, убийца был рядом, – рявкнул генерал полиции, окончательно потерявший всякую логическую связь в этом убийстве. – Я вытрясу из нашего офицера, кого они пустили в номер и кого потом выпустили. Наверно, взяли большие деньги...

– Подождите, – поморщился Дронго, – вы снова не поняли. Предположим, что они сделали так, как вы думаете. Хотя думать так тоже не нужно, пока нет достаточно убедительных фактов. Предположим, что они пропустили неизвестного убийцу. Он вошел сюда и попытался убить Зегера. Тот пытался спастись и кричал, призывая на помощь. Но, значит, в момент убийства убийца был здесь. А я стоял за дверью вместе с вашим офицером и никого потом не видел.

– Это господин Хитченс. Мы не сможем его арестовать, но мы выдворим его из страны, обвинив в этом убийстве.

– Опять все сначала. Я вам уже объяснил, что Хитченс не стал бы убивать столь примитивным способом.

– Тогда кто убийца? – крикнул генерал. – Скажите мне наконец, кто убил этого несчастного журналиста?

– Пока у меня нет никаких фактов. Если вы разрешите, я должен буду поговорить с несколькими людьми, которые здесь появлялись, чтобы установить истину. И учтите, что у нас очень мало времени. Уже через несколько часов господин Мовсани и его сопровождающий улетят в Лондон. А мы останемся без главных свидетелей.

– Что делать?

– Теряем время. Дайте мне двух ваших офицеров, я начну допрос.

– А если вы ничего не добьетесь?

– Это лучше, чем ничего. И наконец, я забыл сказать вам самое важное. В настоящее время я главный консультант по безопасности кинофестиваля. Как видите, у меня официальный статус. И я имею право помогать сотрудникам полиции и следователям в их поисках убийцы. Не будем терять время. Скажите, чтобы срочно нашли и привели ко мне турецкого журналиста Омара Лятифа. И еще. Мне нужно будет освободить один номер для допросов.

– Больше ничего?

– Еще одна просьба. Срочно пошлите одного из своих офицеров в отель «Крисчен-Бич», на побережье. Там проживал убитый Питер Зегер. Пусть привезет сюда все его диктофоны и записные книжки.

– Это незаконно, – нахмурился генерал полиции, – нужно разрешение прокурора или постановление суда.

– Делайте, что я вам говорю. Ситуация чрезвычайная. Так будет лучше для всех.

– Хорошо, – генерал полиции подумал, что этот наглец, наверно, знает, что говорит. И может, действительно сумеет сотворить подобное чудо и найти в кратчайшие сроки возможного убийцу. Пусть будет все так, как он решил. Самое приятное, что в случае неудачи все можно будет свалить на этого типа, который представился главным консультантом по безопасности и не дал нормально провести следственные действия.

– Идемте, – кивнул генерал полиции, – я прикажу, чтобы вам помогали.

Они вышли в коридор. Приказы начальства исполняются мгновенно. Уже через несколько минут Дронго сидел в пустом номере, куда должны были привести турецкого журналиста. В дверь осторожно постучали.

– Войдите, – разрешил Дронго.

Дверь открылась, и в номер вошел испуганный Омар Лятиф. Было сразу заметно, как он нервничает. По отелю прошел слух об убийстве. Еще никто не знал, кого убили и где, но турецкий журналист каким-то образом почувствовал, что это убийство будет связано с его визитом к режиссеру Мовсани. Поэтому он не удивился, когда за ним пришли сразу двое офицеров полиции, которые предложили ему подняться на восьмой этаж, где была выделена комната для Дронго.

– Добрый вечер, господин Дронго, – несмело сказал Омар Лятиф, – я рад вас видеть.

– Спасибо. Садитесь, – он предложил гостю стул.

– Вы уже знаете, что случилось? – спросил Омар Лятиф. – Неужели господина Мовсани все-таки убили? Какое несчастье.

– А вы разве не знаете?

– Нет. Все говорят, что убийство произошло на девятом, и я сразу понял, что убитый Хусейн Мовсани. Они все-таки его достали.

– Кто – они?

– Я же вам все рассказывал. Я сам видел, как немецкий журналист Питер Зегер беседовал с одним из иранцев в ночь приезда Мовсани. Они его ждали, и они его убили.

– И вы хотели увидеться с Мовсани, чтобы лично его предупредить об этом?

– Нет. Я хотел взять интервью.

– Удалось?

– Нет.

– Но вы входили в его номер?

– Да. Мы договорились встретиться в семь часов вечера. Но позвонила Зема и сообщила мне, что в семь за нами придет автобус. У нас ужин в другом месте, а господин Мовсани останется в отеле. Тогда я решил подняться немного раньше.

– Уточните время.

– Примерно без пятнадцати семь. Я появился в коридоре и увидел там сразу двоих охранников. Один сидел на диване, другой на стуле. Я вежливо поздоровался. Потом сказал, что должен предупредить господина Мовсани о переносе нашего интервью. По лицу молодого человека, сидевшего на стуле, я почувствовал, что он не совсем меня понимает. Но он разрешил мне пройти дальше. Я прошел к дверям, постучал. Потом еще раз постучал. Дверь была открыта. Я вошел в номер, позвал господина Мовсани. Мне никто не ответил. Дверь в соседний номер была закрыта. Я снова позвал. Опять никто не ответил. Я подошел к дверям, ведущим в соседний номер, и попытался туда войти. Но они были заперты с другой стороны. Я подумал, что у Мовсани какие-то дела и он не может меня принять. Решил, что позвоню или зайду попозже. Вышел из номера и пошел обратно. Вот и все.

– Ничего не видели?

– Нет.

– А в спальню не входили?

– Простите меня, но приличные люди не входят в чужую спальню. Тем более если хозяина нет дома.

– Ну да, все верно. Значит, дверь была открыта, когда вы подошли к его номеру.

– Да. Иначе я не смог бы попасть внутрь. Она была открыта.

– А уходя, вы ее закрыли?

– Кажется, закрыл. Да, да, точно закрыл. Послышался такой щелчок.

– Без пятнадцати семь, – уточнил Дронго, доставая телефон.

– Да, – испуганно ответил Омар Лятиф, – но я уже все равно опоздал на ужин. Наверно, автобус ушел без меня.

Дронго набрал номер Земы. Услышал ее испуганный голос:

– Что у вас происходит?

– Убийство.

– Господи, я так и думала. Значит, Мовсани убили?

– Нет. Убили немецкого журналиста Питера Зегера. С Мовсани все в порядке.

– Слава богу, – выдохнула Зема.

– Вы звонили журналистам сегодня вечером, чтобы предупредить их о том, что их ужин будет в другом месте?

– Звонила. Омару Лятифу и Саде Анвар. Еще Нахимсону. А почему вы спрашиваете?

– Все в порядке, – ответил Дронго и убрал телефон. – Скажите мне, господин Омар Лятиф. Значит, вы твердо уверены, что в номере никого не было?

– Уверен. Я несколько раз крикнул.

– А дверь была открыта, когда вы пришли?

– Да, это точно. Охранники видели, как я вошел, они могут подтвердить.

«Кажется, я начинаю понимать, как могло произойти это загадочное убийство», – подумал Дронго. Разрешив уйти Омару Лятифу, он еще несколько минут провел в раздумьях, словно решая, как именно ему стоит поступить.

Следующего свидетеля он не стал вызывать к себе в номер. Вместо этого он прошел по этажу и постучал в номер, который занимала Сада Анвар. Стучать пришлось дважды. Наконец он услышал ее шаги. Женщина раздраженно открыла дверь. Было заметно, что она успела накраситься и переодеться к ужину. Теперь следовало узнать, с кем она собиралась ужинать – с коллегами или с человеком, у которого она провела сегодняшнюю ночь и с которым была почти весь день.

– Это вы? – удивилась Сада, делая шаг назад. – Что вам нужно?

– Я хочу с вами поговорить.

– Извините, но не могу. Я тороплюсь на ужин.

– Простите, не понял. На какой ужин?

– На ужин с господином Мовсани, – пояснила женщина. – В восемь вечера у нас будет ужин в ресторане этого отеля. Остальные мои коллеги будут ужинать в другом месте. У вас есть еще вопросы?

Она держалась, как всегда, нагло и вызывающе. Но в ее поведении что-то неуловимо изменилось. И Дронго это почувствовал. Появились некая неуверенность, смятение в глазах. И раньше она никогда не отводила глаз. Сегодня она была в черном платье, усыпанном блестками. Оно заканчивалось гораздо выше колен. Волосы были собраны и уложены. На шею она надела колье с небольшим слоником.

– До восьми еще много времени, – заметил Дронго, – и мне нужно с вами переговорить.

– Входите, – пожала она плечами, впуская гостя в номер. – Но извините за беспорядок. Мне не положены такие апартаменты, какие выделяют известным режиссерам. И не положены такие большие кровати.

На кровати были разбросаны ее вещи, в том числе и нижнее белье. Сада взяла покрывало и просто накрыла весь этот беспорядок. Затем уселась в кресло, показывая Дронго на стул.

– Только быстро. Иначе я действительно опоздаю на ужин, – сказала женщина, и он снова почувствовал эту неуверенность в голосе. Сада точно знала, зачем он пришел. В этом он был теперь убежден.

– Вы слышали, что случилось в нашем отеле? – спросил Дронго.

– В этом отеле за два дня произошло столько событий, сколько в других не происходит и за два года, – усмехнулась журналистка. – Вы курите? У вас есть сигареты?

– Нет, – ответил Дронго, – простите, но я не курю.

– Бросили? А у меня никак не получается.

– Нет. Просто никогда раньше не курил.

– Как это никогда? Никогда в жизни?

– Да. Никогда в жизни. Не выкурил за всю жизнь ни одной сигареты. Вы очень ловко увели меня в сторону от основной темы разговора. Итак, вы ничего не знаете и ничего не слышали?

– Тогда объясните, что именно я должна знать или слышать?

– Убийство, которое произошло в отеле примерно час или полтора назад. – Дронго смотрел ей в глаза.

Зрачки у Сады немного расширились. Но она изумительно держала себя в руках.

– Убийство? – спросила журналистка несколько деревянным голосом, словно не зная, как именно реагировать на его слова. – В нашем отеле? Уже успели?

– Почему вы не спрашиваете, кого именно убили?

– Я должна спросить? Надеюсь, не кого-то из моих знакомых?

– Именно так. – Ей было трудно выдерживать его взгляд. Она отвела глаза и вдруг вскочила со стула.

– Не пытайтесь устраивать здесь сеанс гипноза, – крикнула Сада, – я ничего не знаю и никого не убивала! А вы приходите в мой номер, садитесь в кресло и говорите тоном прокурора. Мне ничего не известно.

– Весь отель уже знает про убийство, которое было совершено на девятом этаже.

– А я не имею отношения к вашему отелю.

– Сядьте, – попросил Дронго таким тоном, что она невольно подчинилась. Юбка поползла наверх, у нее действительно были очень красивые ноги. Нужно обладать выдержкой, чтобы смотреть ей в глаза, а не на ее ноги. Журналистка, очевидно, тоже поняла свою силу и его слабость, когда он отвел взгляд от ее задравшейся юбки и длинных ног. И усмехнулась, довольная собой. Во все времена мужчинам трудно было устоять перед женским очарованием.

– Вам даже неинтересно, кого убили? – спросил Дронго, делая определенное усилие, чтобы вернуть разговор в нужное русло.

– Нет. Мне абсолютно наплевать. Я женщина, и мне интересны умные и состоявшиеся мужчины.

– Вы еще и журналистка.

– Это во вторую очередь. И не нужно мне напоминать о моих профессиональных обязанностях. Вы не мой шеф-редактор, и я не обязана готовить для вас ежедневную колонку.

– Убили немецкого журналиста Питера Зегера, – сказал Дронго, глядя ей в глаза.

Спокойная реакция уверенной в себе женщины. Сада явно знала об этом убийстве. Дронго ее не удивил.

– Вы знали об этом?

– Нет. Откуда я могла узнать. Убили герра Зегера? Какая жалость. Хотя он никому из наших не нравился. Вечно угрюмый, мрачный, малоразговорчивый тип. С такой постоянно небритой физиономией. Есть мужчины, которые считают, что это придает им сексуальный шарм. И они бреются раз в несколько дней. По-моему, это глупо. Такие мужчины выглядят как обычные грязнули, не умеющие за собой ухаживать.

– Я стараюсь бриться ежедневно.

– Это заметно. И парфюм у вас очень хороший.

– Простите, но мы говорим не о моем парфюме. Об убийстве Питера Зегера.

– Я не понимаю, почему мы вообще о нем говорим. Он не был ни моим близким другом, ни моим знакомым, ни моим коллегой. Так, шапочное знакомство. Виделись несколько раз. Почему я должна плакать и рвать волосы из-за убийства этого немца? И самое главное, мне непонятно, почему вы пришли с этим ко мне. Неужели вы действительно считаете меня убийцей?

– Я пришел узнать все, что вы можете рассказать об этом убийстве.

– И напрасно потеряли время. Мне приятно принимать вас у себя в номере, хотя он явно не предназначен для приема гостей. Но я вам ничего больше сказать не могу.

– Вы ничего не можете вспомнить?

– Ничего. Я видела его вчера на банкете. Сегодня мы с ним не встречались. Это абсолютно точно. Мне кажется, что вы должны помнить. Сегодня, сразу после завтрака, я уехала на экскурсию вместе с господами Мовсани и Хитченсом. И меня не было весь день в отеле.

– Потом вы вернулись и направились в свой номер.

– Все правильно.

– А примерно в половине седьмого вы снова оказались в номере господина Мовсани.

– Это он вам об этом сказал?

– Нет. И вы прекрасно знаете, что он не мог мне этого сказать.

– Неужели стал таким скромным? – Сада вспеснула руками, и юбка задралась еще выше. Это было уже почти неприлично, и ему пришлось сделать определенное усилие, чтобы смотреть ей только в глаза. Она чувствовала, что ему неловко, и умело пользовалась этим.

– В это время он сидел вместе со мной в баре нашего отеля, – пояснил Дронго. – А теперь расскажите мне, что вы увидели в его номере и зачем туда вернулись.

– Оставила заколку на столе в гостиной, – спокойно пояснила журналистка. – Вот она, видите, я заколола ею свои волосы. Очень хорошая вещичка. Фирма «Александер» в Париже.

– Знаю, – кивнул Дронго, – на улице Фобур сен-Оноре.

– Браво. Вы действительно человек, разбирающийся в современной моде. Я зашла за этой заколкой и взяла ее. Затем ушла. Вы довольны?

– А как вы вошли, если дверь была закрыта и самого хозяина не было в номере?

– Дверь была открыта.

– И, уходя, вы ее закрыли?

– Зачем? Я оставила ее открытой. Как и раньше.

– И вы ничего не видели.

– Нет, ничего. Извините, но мне кажется, что вы повторяетесь. Я действительно ничего не знаю. И мне нечего вам сказать. Если бы я могла сообщить вам хоть какие-нибудь сведения о погибшем, я бы обязательно рассказала вам, кто именно ударил его по голове. Но я этого не знаю. Извините меня, но мне кажется, что вам лучше уйти. В другое время и при других обстоятельствах я бы с удовольствием вас приняла. И в своем номере тоже. Но только не сегодня.

– Мовсани не придет на ужин. Он вообще собирается сразу уехать в аэропорт.

– Это его право. Если он боится, то пусть уезжает. А я собираюсь идти на ужин. Еще что-нибудь?

– Нет. Все понятно. Вы зашли и забрали свою заколку, которая лежала на столе. Все правильно?

– Верно. – Она даже улыбнулась гостю.

– Только одно маленькое обстоятельство, – улыбнулся он в ответ, – я был там за несколько минут до вашего появления. Никакой заколки на столе не было. Она, возможно, осталась в ванной комнате, куда вам следовало пройти через спальню. Но в гостиной ее не было. Иначе я бы заметил.

Улыбка сползла с ее лица.

– Значит, вы не заметили, – злым голосом ответила Сада Анвар, – вы в последнее время проявляете удивительную беспечность, господин эксперт. Наверно, вы просто ее не заметили. Надеюсь, что мы закончили с вашими вопросами. Или вам интересно, как именно я провела сегодняшнюю ночь, и об этом вы тоже будете меня спрашивать?

– Не буду, – ответил Дронго. – Точно знаю, что было не очень интересно.

– Вы хам. Убирайтесь отсюда, – разозлилась журналистка.

Эксперт-криминалист поднялся. Сделал два шага по направлению к дверям. И неожиданно обернулся.

– Последний вопрос, – сказал Дронго, глядя ей в глаза. – Откуда вы узнали, что его убили, ударив по голове? Ведь в разговоре с вами я ни разу об этом не упомянул.

Сада открыла рот, чтобы ответить, и не нашла, что именно сказать. И чем больше длилось это молчание, тем более испуганным и встревоженным делалось выражение ее лица.

 

Глава 19

– Вы слишком долго молчите, – произнес в этой звенящей тишине Дронго. – Не удивляйтесь, что вы выдали себя. Рано или поздно это должно было случиться. Любой опытный следователь скажет вам, что лгать беспрерывно почти невозможно. Нужно выстроить идеальную защиту, которую все равно можно пробить. Такие азы преподают во всех высших учебных заведениях. Лгать вообще сложно, одному очень сложно, двоим почти невозможно.

– Не считайте, что поймали меня. Я сказала это просто так, фигурально выражаясь. Имея в виду, что его прибили. Я не знала точно, что его ударили по голове.

– Вы точно знали, как его убили, – возразил Дронго. – И знаете, почему? Ваша заколка была в ванной комнате. Если бы она была в гостиной, я бы наверняка запомнил. В тот момент, когда вы появились в коридоре, наш знакомый режиссер сидел со мной в баре. Это могут подтвердить двое сотрудников охраны, находившихся в коридоре, и я, с кем он вместе сидел и никуда не отлучался. Вас пропустили в его номер как хорошую знакомую Мовсани. Они уже знали, что вы провели там ночь и были с ним весь день. Такие новости быстро расходятся.

Вы вошли в номер. Дверь была открыта. Прошли в ванную комнату и в спальне увидели убитого. Вы не испугались, не закричали. Вы ведь из Боснии, и опыт прежней жизни должен был сказаться. Смерть, трупы, война, вы видели это в своей жизни, когда шли ожесточенные бои вокруг Сараево. Увидев убитого, вы постарались быть спокойной. Забрали свою заколку от фирмы «Александер» и так же спокойно вышли из номера, даже не закрыв за собой дверь. И знаете почему? Вам было важно оставить все таким, каким это было до вас. Самое интересное, что сразу за вами туда вошел Омар Лятиф, тот самый турецкий журналист, с которым вы сюда прилетели. Но в отличие от вас он не вошел ни в спальную, ни в ванную комнаты и поэтому не увидел убитого. Так вот, уходя, он закрыл дверь. Защелкнул ее. Небольшая разница в вашем поведении и в его. Но она очень характерна. Вы меня понимаете. И учтите, что это только пока моя гипотеза. У следователя может быть иная версия. Ведь дверь в номер господина Хитченса была закрыта с другой стороны.

– Что вы хотите сказать? – ледяным голосом спросила Сада.

– Вы были последней, кто туда входил. И вы прошли в спальню, ведь Омар Лятиф туда не заходил. Возможно, между вами началась ссора и в порыве ярости вы ударили своего коллегу по голове. Такую версию вполне может выдвинуть следователь, чтобы объяснить, каким образом был убит Питер Зегер.

– Вы сошли с ума, – тихо сказала журналистка, – я его не убивала.

– Но вы его видели?

– Да, – крикнула она, – идите вы к черту! Дайте мне сигарету. Ах да, вы же не курите. Такой положительный тип со всех сторон. Наверно, не пьете и никогда не изменяете своей жене. Хотя я помню, что тогда вы ей изменяли. Нет, на роль праведника вы явно не годитесь. Интересно, сколько человек вы лично отправили в тюрьму? Пятерых, десятерых, сто, пятьсот, тысячу?

– Я пытаюсь помочь людям, разоблачая преступников, – возразил Дронго.

– Только не нужно ничего мне говорить, – поморщилась женщина, – вы ведь известный частный эксперт. За деньги богачей ловите несчастных воров, которые пытаются залезть к ним в карман. И еще пытаетесь рядиться в тогу морализатора.

– Воров я действительно ловлю, – согласился Дронго, – но вместе с ними пытаюсь разоблачать убийц, маньяков, опасных террористов, растлителей и торговцев наркотиками. Я не считал, сколько именно преступников отправил за решетку или даже на тот свет, но точно знаю, что мир стал немного лучше именно в результате моей деятельности. И не вам меня укорять, госпожа Сада Анвар. Если бы сегодня на моем месте был другой следователь, вы бы его просто обманули. И тогда главными подозреваемыми стали бы абсолютно невиновные люди – ваш коллега Омар Лятиф или английский контрразведчик Стивен Хитченс.

– А кто, по-вашему, его убил? – недобро усмехнулась Сада. – Он и убил. В этом можете не сомневаться.

– Почему вы так решили?

– Я же не дура. Итак, все понятно. Когда я пришла туда, Мовсани сидел с вами в баре. Значит, он отпадает. Мне действительно сказали, что он ушел. Остается только Хитченс. Он был в своем номере. Наверно, перед тем, как я там появилась, он увидел Зегера и принял такое решение. А может, ему приказали. Зегер был известным радикалом, и наверняка англичане решили его устранить, чтобы помешать возможным контактам Мовсани с этим журналистом. Вот вам и вся тайная история. Хитченс его убил и ушел в свой номер. Он не думал, что я там появлюсь. Я увидела Зегера. Вы правы. Я была совсем молодой, когда у нас началась гражданская война. И я видела трупы на улицах наших городов. Более того, я видела, как убили моего отца. У меня на глазах. И знаю, что кровь обычно застывает за несколько минут. Когда я вошла туда, его кровь была еще красной, она расплывалась по ковру. Значит, его убили буквально перед моим приходом. И никого, кроме Хитченса, там не было. Он специалист по таким вопросам.

– Зачем ему было использовать торшер? – спросил Дронго. – У него было с собой оружие. И если бы он по-настоящему захотел, он бы просто выбросил Зегера из окна. Потом можно было объяснить это самоубийством или случайным падением. Зачем ему устраивать такое показательное убийство?

– Как показательная казнь, – возразила женщина. – Неужели вы ничего не поняли? Знаете, почему я еще девочкой вышла за человека, который был старше моего деда? Чтобы убраться поскорее из нашего ада. Чтобы забыть обо всем и сбежать в страну, где в девять часов вечера все засыпали, а цветы росли прямо под окнами. И никто не стрелял. Никто не бросал в ваш дом гранаты и не пытался сжечь вашу семью из огнемета. Но все мы, живущие в Сараево и вокруг него, точно знали, что виноваты не сербы, не хорваты и не мусульмане. Во всем виноваты большие державы, которые натравливали нас друг на друга. За каждым преступлением так или иначе будет стоять политика, будь она проклята. Будут стоять интересы того или иного государства. Я считаю, что в данном случае это Англия. Можете думать все, что хотите, но я такая вот стерва. Знаете, я заметила одну особенность. Мужчинам нравятся абсолютные дуры. Как только женщина начинает проявлять хоть немного самостоятельности или просто отказывает очередному самцу при первом свидании, ее сразу считают законченной стервой и сукой. Наверно, они так успокаивают свое мужское самолюбие. Только ведь дурой оставаться сложно. Рано или поздно нужно взрослеть.

Она открыла свою сумочку, достала пустую пачку сигарет и раздраженно отбросила ее в сторону.

– Нужно будет заказать сигареты в номер, – зло сказала Сада Анвар. – Так вот, я действительно прошла в спальню и увидел погибшего. Я видела, как кровь хлестала из его раны. Он был уже мертв, и я не могла ему ничем помочь. Нужно было решать, что именно мне делать. Кричать и звать на помощь? Конечно, прибегут люди, и будет большой скандал. Но потом меня несколько месяцев продержат в вашей стране. Если даже не главной подозреваемой, то главной свидетельницей. У меня нет даже английского гражданства, только вид на жительство. Первый муж не дал мне немецкого гражданства, мы довольно быстро развелись. Второй оформил мне венгерское гражданство, но кому оно нужно? А третий ничего не успел оформить, сразу отправился в тюрьму. И с таким грузом я должна была поднять шум, чтобы собрались полицейские. Они бы сразу вспомнили про моего мужа, арестованного за наркотики. И боюсь, что ваш справедливый суд сразу бы вынес мне приговор. Оставаться в вашей стране вообще на долгий срок я не планировала. Все это пронеслось в моей голове, когда я стояла над погибшим. Поэтому я взяла свою заколку и ушла. Пусть остальные разбираются. Я ничего не видела и ничего не знаю. Даже если меня начнут пытать, я больше ничего не скажу. Заколка лежала на столе в гостиной. Я взяла ее и ушла. И никто в целом мире, кроме вас, не сможет ничего доказать.

Дронго молчал. Он смотрел на нее и молчал.

– Не нужно так долго молчать! – крикнула Сада Анвар. – Это раздражает сильнее, чем ваши слова. Скажите, что я стерва. Что я умею устраиваться, что я расчетливая сука. И все будет правильно. Но я его не убивала.

– Вы понимаете, в каком сложном положении вы оказались. У господина Хитченса есть дипломатический паспорт и дипломатический иммунитет против любого судебного или прокурорского преследования. Максимум, что могут сделать власти, это выслать его из страны, – сказал Дронго.

– Все правильно, – сказала журналистка с непонятным внутренним ожесточением, – у них есть все. Дипломатический иммунитет, поддержка государства, большие деньги, гигантские авианосцы, грозные бомбардировщики. У них есть все, а у нас нет ничего.

– Хватит. Можно подумать, что вы бедствуете. Судя по вашим нарядам и сумкам, я бы так не сказал.

– Остатки былой роскоши, – усмехнулась Сада Анвар. – После второго мужа, который тоже был намного старше меня, я дала себе слово, что в третий раз выйду замуж по любви. Хотелось такого большого, светлого и чистого чувства. Хотелось рожать детей и иметь большую семью. Из четверых моих братьев трое погибли в той проклятой гражданской войне. Вы слышали о Подорице?

Он молча кивнул.

– Трое из четверых, – повторила она. – И я решила, что в третий раз все будет иначе. Но получилось еще хуже. Нет, я его действительно любила. Только он любил деньги и свою жизнь еще больше, чем меня. Вот так все и закончилось. И с тех пор я стала другим человеком. Теперь я точно знаю, что в этой жизни нужно успеть взять все, что можно. Взять здесь и сейчас, не надеясь на завтра. Думаете, что я отправилась в кровать Мовсани просто так? Его интервью произведет сенсацию в мире. Он мне все рассказал. Фетву объявили за его безобидный фильм, в котором не было ничего против ислама. Этот тип, который вынес фетву, был личным врагом его семьи. Можете себе представить? Потом совет улемов отменил фетву и потребовал от священнослужителя, нарушившего правила поведения, покаяния и отставки. Но в мире по-прежнему считают Мовсани этаким борцом с иранским режимом. Фетва давно отменена, никто не даст за его голову и пяти долларов. Но ему нравится эта загадочность, эта охрана, которая придает ему такую важность, положение гонимого и обреченного. Его везде принимают как второго Салмана Рушди, хотя все это неправда. Но иначе никто бы даже не вспомнил, что есть такой режиссер – Хусейн Мовсани. Вы видели его фильмы? Я видела, ничего особенного. Каждый человек точно знает в душе, чего он стоит. Можно обманывать весь мир, но себя обмануть невозможно. И Мовсани точно знает, что он не дотягивает до уровня Кияростами или Фархади, но благодаря славе приговоренного к смерти творческого деятеля он еще может выжать немного денег из своих спонсоров, быть интересным журналам и газетам, пользоваться благами английской цивилизации. И он точно знает, что обречен. Рано или поздно даже англичане поймут, что имеют дело с пустышкой, с лжецом, которого приняли за важную фигуру, с обычным мошенником, который уже больше никогда и ничего путного не снимет. В его первых картинах была жизнь, поэтому он и получил свои номинации. В его последней картине жизни нет. Это обычный лубок по Кустурице, который Мовсани явно не удался. Вот вам и вся правда.

– А почему вы считаете, что убийцей был Хитченс?

– Вы должны знать, что именно писал Зегер. И его взгляды на жизнь. Когда сегодня мы были на совместной экскурсии, он позвонил Мовсани, и я видела, как тот нервничает. На это обратил внимание и Хитченс. Он дважды спросил у Мовсани, почему тот так переживает. Мовсани долго о чем-то ему рассказывал. Они отошли в сторону, и я не слышала их разговора. Но я точно знала, что до этого Мовсани звонил именно Питер Зегер. Возможно, он пожаловался и Хитченс передал его слова по цепочке. Вот тогда они и приняли решение устранить немецкого журналиста. Нужно было обеспечить алиби самому Мовсани. Поэтому его отправили вместе с вами. Кто еще может обеспечить алиби известному режиссеру, если не самый известный эксперт в мире. Я вас не хвалю, я помню, что про вас мне говорили в Италии.

Хитченс подождал, пока все уйдут, вошел в номер и нанес удар по голове. Затем наверняка вытер свои отпечатки пальцев и ушел в свой номер, закрывшись изнутри. Вот и все. Я понимаю, что вы его не посадите в тюрьму, но все равно хорошо, что я вам рассказала. Иначе это было бы нечестно. Вы действительно могли подумать, что это я могла убить Питера или мой турецкий коллега Омар Лятиф, который, по-моему, и мухи никогда не обидит.

– Ясно, – кивнул Дронго, – мне многое становится понятным. Кажется, уже девятый час. Вы опоздаете на ужин.

– Я уже не пойду. Не смогу сидеть за одним столом с этим невозмутимым убийцей Хитченсом. Будет лучше, если я закажу себе ужин в номер. Да и они, наверно, не пойдут. Им сейчас не до ужина.

Выходя из номера Сады, Дронго кивнул ей на прощание. Теперь все вставало на свои места. Он поднялся на девятый этаж. Там уже работала целая группа экспертов. Приехал заместитель прокурора республики, курирующий следствие. Прибыли два заместителя министра внутренних дел, первый заместитель министра национальной безопасности. К счастью, журналистов пока не было. Дронго протиснулся по коридору и увидел красного от волнения генерала полиции, который рассказывал каждому о происшедшем здесь невероятном убийстве. Увидев Дронго, он радостно показал в его сторону.

– Вот он все слышал.

Один из заместителей министра внутренних дел повернулся к Дронго.

– Вы все знаете? Можете рассказать?

– Конечно. Я был в коридоре, когда убитый просил о помощи. Можно я войду туда и спрошу у экспертов, что они нашли?

– Входите, – разрешил заместитель министра.

Дронго вошел в комнату, подошел к одному из экспертов, проверявших отпечатки пальцев.

– Что-нибудь есть?

– Везде полно всяких отпечатков, – ответил тот, – но на самом торшере ничего. Кто-то протер его. Даже кнопку включателя.

– Понятно. – Он вышел из номера. Подошел к генералу полиции.

– Привезли то, что я просил? – поинтересовался Дронго.

– Не сейчас. Вы с ума сошли. Не видите, сколько здесь начальства? – шепотом спросил генерал полиции. Он начал понимать, что это убийство может стать новым толчком в его карьере или опрокинуть его со служебной лестницы навсегда.

– Привезли или нет? – снова спросил Дронго.

– Привезли, привезли, – зло прошептал генерал полиции. – Идите по коридору до конца. Он сидит там и вас ждет. Но учтите, что это абсолютно незаконно. У вас будут большие неприятности. Мы изъяли их без представителя германского посольства.

– Это уже моя проблема, – твердо ответил Дронго.

Ровно через полчаса он подошел к генералу полиции.

– Все, – сказал он устало, – расследование завершено. Я знаю, кто убийца.

– Что нам делать? – обрадовался генерал полиции. Он готов был расцеловать этого человека, которого недавно презирал и не очень жаловал.

– Соберите всех в зале ресторана. Я расскажу, как это произошло, – предложил Дронго.

 

Глава 20

Они собрались все вместе. Пришел Хусейн Мовсани, который уселся в кресло. За его спиной расположился Хитченс. Он все время смотрел на часы, ведь в пять утра они должны были успеть в аэропорт. Омар Лятиф устроился на стуле, зябко поеживаясь, словно ожидая неприятностей. Приехала Зема, которая ушла с ужина для журналистов, чтобы присутствовать при разоблачении убийцы. Из своего номера спустился Александр Нахимсон, которому было интересно узнать, чем все закончится. Генерал полиции испуганно смотрел, как в зал проходят сразу два заместителя министра внутренних дел, заместитель прокурора республики, первый заместитель министра национальной безопасности. Здесь же находились сотрудники немецкого посольства и приехавшие вместе со Слейтером двое сотрудников посольства Великобритании. Последними приехали Вагиф Бабаев, Рафик Гусейнов и Лала, которых послал глава кинофестиваля, чтобы узнать обстоятельства дела от них.

«Если этот эксперт что-нибудь напутает, я его убью», – испуганно подумал генерал полиции.

Все ждали, что скажет Дронго. Он оглядел присутствующих и начал свой невеселый монолог.

– Меня попросили приехать сюда и стать главным консультантом по безопасности режиссера Хусейна Мовсани. Я решил принять приглашение. Уже тогда я знал, что охрану нашего уважаемого режиссера обеспечивает одно из лучших подразделений английской контрразведки в лице офицера Стивена Хитченса. И когда я прибыл сюда, то по своим каналам узнал еще много интересного. Оказалось, что за визитом Мовсани пристально следят не только кинематографисты, но и дипломаты, разведчики, контрразведчики, политики, журналисты. Одним словом, его визит превратился в настоящее политическое шоу, через которое мы должны были пройти на этом фестивале.

Но, по моим сведениям, фетва в отношении самого Мовсани была отменена, а денежное вознаграждение уже никто не собирался выплачивать. Однако все это были пока одни слова, ведь приехавшему гостю обеспечивало особую охрану английское государство.

Один из сотрудников посольства сел за спиной Хитченса, чтобы переводить ему слова Дронго. Остальные понимали его без переводчиков.

– Итак, я обратил внимание на некоторые странности поведения приехавшего гостя, – продолжал Дронго. – Он сообщил мне, что знаком с немецким журналистом Питером Зегером только через Интернет. А когда должно было состояться интервью, он вдруг вспомнил, что лично с ним знаком и обо всем договаривался заранее. И я задал себе вопрос, зачем уважаемому режиссеру меня обманывать. Может, потому, что он не хотел выдавать факта своего знакомства с Питером Зегером?

В ночь появления Мовсани и Хитченса в отеле «Европа» здесь находился Питер Зегер. Учитывая, что организаторы кинофестиваля профессионально относились к своим обязанностям, они не афишировали заранее, где будет проживать их гость со своим телохранителем. И тем более не говорили об этом журналистам. Но Питер Зегер узнал об этом каким-то неведомым нам образом. Более того, он находился в отеле не один, а беседовал с человеком, похожим на иранца.

– Откуда вы это знаете? – спросил один из присутствующих заместителей министра внутренних дел.

– Их видел турецкий журналист Омар Лятиф, который сейчас находится в этом зале, – заявил Дронго, – и он рассказал мне об этом. Затем я обратил внимание на желание Мовсани не просто увидеться с Питером Зегером, а провести с ним беседу один на один. И это учитывая то обстоятельство, что в полдень, когда мы поехали на встречу с министром культуры, нашелся фанатик, который выстрелил в Мовсани из обреза. И тогда я спросил себя: кто есть господин Мовсани? Либо он выдающийся человек, которому не страшны никакие угрозы, либо встреча с Питером Зегером настолько важна, что ради нее можно пренебречь вопросами безопасности. Через несколько часов после покушения. А ведь Зегер был ночью с иранцем. Самое поразительное, что встречу с азербайджанским журналистом Мир-Шаином господин Мовсани проводил в присутствии охранника.

– Напрасно он был так уверен в себе. От Мир-Шаина нужно защищаться с помощью трех охранников, – сказал кто-то из чиновников, и все весело рассмеялись.

– Я продолжаю, – сказал Дронго, – еще один интересный факт. Когда Зегер появился в номере Мовсани, он даже не спросил про нас, ведь там нас было трое. Я и двое англичан. Господа Хитченс и Слейтер. Он был абсолютно уверен, что Мовсани выпроводит нас и будет беседовать с ним один на один.

– Мне не понятна ваша позиция, господин Дронго, – строго произнес Мовсани. – К чему вы клоните?

– Сейчас поясню. Итак, они встретились и Мовсани согласился дать интервью. Но на следующий день Зегер снова позвонил Мовсани, и тот был явно расстроен. Это видела Сада Анвар, которая была с ними целый день. Хитченс тоже обратил внимание на поведение своего подопечного, и тот попытался объяснить ему, почему он так волнуется. Не знаю, что именно говорил Мовсани. Но когда они поехали на обед, он, зная тонкости азербайджанской кухни, все время подливал айран своему телохранителю. Явно не привыкший к подобным нагрузкам, Хитченс заперся в своей ванной комнате, простите меня за такие подробности. На это и был расчет Мовсани.

Интересно, что ночью во время банкета я пытался побеседовать с Питером Зегером, но профессиональный журналист, для которого любое интервью, любой разговор могут стать темой для статьи или интервью, наотрез отказался со мной говорить.

Вечером, после приезда, Питер Зегер по договоренности с Мовсани вошел в номер Хитченса. Тот был в ванной комнате и ничего не слышал. Они прошли в номер Мовсани, где между ними, возможно, произошла ссора или размолвка. В какой-то момент нервы Мовсани не выдержали и он, подняв тяжелый торшер, опустил его на голову своего собеседника. Хотя я полагаю, что убийство готовилось заранее.

– Что за чушь? – крикнул Мовсани. – О чем вы говорите?

– Успокойтесь и слушайте дальше. Мовсани нанес удар и вышел через номер Хитченса, закрыв дверь с его стороны. Его собственная дверь оставалась открытой, ведь он думал вернуться уже вместе со мной, чтобы я мог обеспечить ему абсолютное алиби. Но он не рассчитывал на то, что там появятся еще двое свидетелей. Сада Анвар и Омар Лятиф. Мовсани спустился вниз и встретился со мной в баре. Он все время смотрел на часы, рассчитывая, когда лучше подняться.

В это время в его номер вошла Сада Анвар, которую пропустили охранники. Она прошла в ванную и увидела тело убитого. Женщина поняла, что убийство было совершено совсем недавно. Кровь была еще красной. Она забрала свою заколку и ушла, не закрыв дверей. Сразу следом за ней появился Омар Лятиф. В отличие от Сады он не стал входить в спальную комнату. Подождав немного в гостиной и постучавшись в запертую дверь, разделявшую номера, он ушел, но на этот раз закрыл за собой дверь. Когда мы поднялись, раздались якобы крики Питера. У меня, конечно, не идеальный музыкальный слух, но мне показалось, что это кричал не Питер. Очевидно, наш режиссер решил использовать какую-то аппаратуру, спрятанную в своем номере, чтобы обеспечить себя абсолютным алиби. Возможно даже, что таким хитроумным способом он хотел подставить Хитченса. Ведь, услышав крики, Хитченс должен был вбежать в комнату, где произошло убийство, а сразу за ним могли войти и мы. Поэтому он и оставил открытой дверь. Но Омар Лятиф ее закрыл. Я помню, как мы подбежали к дверям и Мовсани дернул ее, уверенный, что она должна быть открыта. Все пошло немного не по плану. Хитченс задержался в ванной больше, чем следовало бы, а дверь оказалась закрытой.

Когда мы подходили в дверям, Мовсани сунул руки в карманы. Я думаю, что там был пульт, с помощью которого он включал свою аппаратуру. Дверь была закрыта, и я видел, как он удивился. Что было потом, вы уже знаете. Мовсани оказался единственным человеком вне подозрений. Но я ведь эксперт по преступности и могу засвидетельствовать, что, когда мы вбежали в спальню, на полу находился убитый человек, кровь которого уже высохла и превратилась в темную корочку. Так не бывает, когда человека убивают несколько секунд назад. Это была ошибка Мовсани.

– Но зачем? Зачем господину Мовсани убивать этого журналиста? – не выдержал Слейтер. – У вас опять какие-то дикие теории, господин Дронго.

– Это не теории. Я полагаю, что Питер Зегер сумел точно выяснить, что режиссер Хусейн Мовсани является вымышленной фигурой в кинематографическом мире. Конечно, он снимал свои фильмы и даже получал премии в номинациях за картины, снятые в молодые годы. Но все это давно прошло. Чтобы привлечь к себе внимание, ему нужен был статус обреченного изгнанника, а здесь ему очень помог один из высших священнослужителей Ирана, который оказался личным врагом их семьи. В ответ на фильм он объявил свою фетву и назначил награду в два миллиона долларов. Но в иранском руководстве отлично сознавали, что второй приговор творческому деятелю, да еще с подобной наградой, окончательно подорвет все шансы Ирана считаться цивилизованным государством. Отменить фетву, вынесенную Салману Рушди, они не могли, ведь ее вынес сам основатель государства Аятолла Хомейни. А вот отменить фетву в отношении Хусейна Мовсани они могли, что и сделали, заодно отменив и награду за его голову. Именно этим объясняется такая смелость нашего друга, решившего приехать на фестиваль в южный город. И его решение – остаться здесь, несмотря на два выстрела из обреза Рагима Велиева, который наверняка не связан ни с какими спецслужбами, а действовал только в силу своего темного подсознания. Мовсани давно готов был к сотрудничеству со своей бывшей родиной и требовал полной отмены всех возможных санкций против него.

– Это неправда! – закричал Мовсани.

– Это правда, – произнес женский голос. Все повернулись в ту сторону, откуда он раздался. На пороге стояла Сада Анвар. Она стерла косметику и как будто сразу постарела на несколько лет. Увидев ее, Мовсани замер, не решаясь больше ничего сказать.

– У вас нет доказательств, – рассудительно сказал кто-то из высоких чиновников. – Все это ваши измышления, которые не являются доказательствами.

– Вы не имеете права обвинять нашего гражданина, базируясь только на показаниях вот этой особы, – показал в сторону Сады Анвар поднявшийся с места Слейтер. – Я думаю, госпожа Анвар, что наши издания еще рассмотрят вопрос о сотрудничестве с вами. Если вы можете безосновательно обвинять нашего гражданина в совершении тяжкого преступления, то должны будете ответить за это в английском суде. Помните об этом.

– У меня есть доказательство, – сказал Дронго, доставая диктофон. – Дело в том, что Зегер, пришедший на интервью с Мовсани, должен был выключить свой диктофон, так как никакого интервью, собственно, и не было. Ведь они говорили совсем о другом. Но Зегер записал этот разговор на второй диктофон, и теперь все могут его услышать.

Он достал записывающее устройство и включил его. Зазвучал голос Питера Зегера:

– А теперь, господин Мовсани, мы побеседуем об интересующих нас вопросах. Если разрешите, я начну с главного...

– Хватит, – закричал Мовсани, вскакивая со своего места, – никто не давал вам права надо мной издеваться! Да, это я его убил. Он все пытался вытащить из меня все эти подробности отмененной фетвы. Ему рассказали об этом, и он собирался обо всем напечатать. Это я его убил. И убью каждого, кто попытается меня обвинять. Хватит надо мной издеваться.

Дронго заметил, как переглянулись Слейтер и Хитченс.

– Господин прокурор, – обратился Дронго к присутствующему в зале заместителю прокурора республики, – насколько я знаю, у господина Мовсани нет дипломатического паспорта. У него паспорт гражданина Великобритании. И на этом основании вы можете его временно задержать, а затем после решения суда предъявить ему обвинение в убийстве немецкого гражданина Питера Зегера.

– Мы потребуем депортации нашего гражданина на родину! – сразу крикнул Слейтер. – Он может отбывать наказание и в нашей стране, согласно договоренностям между нашими странами.

Что-то крикнул немецкий дипломат. Все поднялись, закричав одновременно. Хитченс с каким-то необыкновенным презрением смотрел на Мовсани, словно спрашивая, каким образом ему могли доверить миссию по охране такого ничтожества. Зема протиснулась к Дронго.

– Получается, что он убийца, – торопливо произнесла она, – какой ужас. Даже не представляю, что теперь напишут наши газеты!

Дронго держал в руках диктофон. Неожиданно наступила тишина. Все слушали хриплый шорох, раздававшийся из записывающего устройства. Конечно, Зегер все отключил и ничего не записал. Но после признания Мовсани это уже не имело ровным счетом никакого значения. Хриплый шум пустой магнитофонной ленты звучал приговором режиссеру Мовсани.

 

Эпилог

Через несколько дней в кабинете министра культуры раздался телефонный звонок. Звонил тот самый телефон кремового цвета. Министр был в кабинете один и поэтому быстро взял трубку.

– Добрый день, – услышал он нежно-ласковый голос Дамы.

– Добрый день, – быстро произнес он.

– Вы знаете, что произошло? – высоким фальцетом спросила она. – Наш всемирно известный гость оказался просто мошенником. Нет, даже не мошенником, а еще и убийцей. И мы принимали такого типа как самого почетного гостя нашего кинофестиваля. Я думаю, что нам нужно сделать выводы.

– Обязательно.

– Вы подумайте над этим. И еще мне рассказали, что там очень активно проявил себя какой-то наш бывший земляк с такой интересной кличкой. Думба или Друнга.

– Дронго, – подсказал министр.

– Да, наверно, Дронго. Может, он и хороший специалист, я не хочу ничего решать, но пусть лучше такие типы работают в других местах. Нам не нужны лишние осложнения. Вы знаете, что посольство Великобритании подало официальный протест. Теперь Германия тоже подает протест. Иран заявил, что не имеет к этим событиям никакого отношения. Нужно сделать так, чтобы этот Дронго больше никогда не появлялся у нас. Ни на кинофестивалях, ни в качестве любого другого официального лица. Пусть приезжает как частное лицо. Так будет лучше для всех, в том числе и для него.