Он догнал немецкого журналиста, когда тот уже проходил к автобусу, ожидавшему гостей, чтобы отвезти их в отель, находившийся на побережье.

– Господин Зегер, – тронул за локость немца Дронго.

Тот обернулся.

– Я вас знаю? Хотя ваше лицо кажется мне знакомым.

– Вы видели меня в номере у Мовсани. Я эксперт по вопросам безопасности.

– Извините. Но у нас нет с вами общих тем для разговора. – Зегер повернулся, чтобы уйти. Похоже, предстоящая беседа его не вдохновляла.

– А я считаю, что есть, – упрямо заметил Дронго, – не нужно так торопиться. Если хотите, я вас отвезу.

– Не хочу, – довольно грубо ответил Зегер, – и вообще я не понимаю, почему должен с вами беседовать. К службе безопасности я не имею никакого отношения и надеюсь, что и впредь не буду общаться с типами, подобными вам. До свидания.

Он пошел к автобусу.

«Немного по-хамски, но убедительно, – подумал Дронго. – Кажется, этот журналист проявляет совсем не свойственную журналистам закрытость. Или у него такой стиль? Интересно будет поговорить с ним при других обстоятельствах и в других условиях».

Разочарованный Дронго повернулся к своей машине. Он увидел Зему, выходившую из здания.

– Вы видели, как все здорово прошло? – счастливо спросила она. – И все благодаря Рустаму Ибрагимовичу. Он собрал такой звездный состав. И конечно, замечательно, что вы лично защитили нашего гостя от этого маньяка.

– Какого маньяка? Я его лично не защищал.

– Все говорят, что его защитили люди, находившиеся в его охране. И мы, конечно, понимаем, что это вы. Но из скромности вы требуете, чтобы никто не упоминал вашего имени. А насчет маньяка тоже все правильно. По телевизору уже сообщили, что это был психически больной человек, который напал на нашего гостя.

– Вот так создаются дутые легенды, – вздохнул Дронго. – Его защитил собственный телохранитель, англичанин, а совсем не я.

– Но говорят, что вы спасли нашего Салима. Он уже успел дать интервью в больнице.

– Молодец. Далеко пойдет, если так быстро разобрался в обстановке. И, видимо, рука у него не очень болит. Я рад за него. Но я ничего не сделал. Он глупо подставился под выстрел, а после второго выстрела можно было даже не прятаться. В руках у нападавшего был обрез, сделанный из винтовки, и чтобы его перезарядить, ему понадобилась бы целая вечность. За это время мы могли убежать на край города.

– Вы всегда такой скромный, – радостно восхитилась Зема.

– Нет. Я всегда справедливый. Зачем приписывать то, чего не было. Мне вполне хватает в жизни и собственных приключений, чтобы придумывать еще и другие. На завтра у вас программа с Мовсани изменилась?

– Да. А откуда вы знаете? – удивилась она. – Мы пока никому не сообщали об этом.

– У меня свои источники информации, – улыбнулся Дронго.

– Завтра у нас не получается встреча в университете искусств, – печально сказала Зема. – Ректор заболел, один из его проректоров улетает в Нахичевань, другой отправился в срочную командировку в Москву, и к тому же в здании университета...

– Идет ремонт, который начался сегодня утром, – закончил за нее Дронго.

– Верно, – не поняла она подвоха, – поэтому вручение диплома отложили. Мы надеемся, что Мовсани приедет к нам на будущий год и мы вручим ему диплом почетного доктора нашего университета искусств.

– Не сомневаюсь, – ответил Дронго, – что вы хотите ему вручить этот диплом. Только вряд ли ему снова дадут визу. После сегодняшних событий никто во второй раз не захочет рисковать. Вы об этом подумали?

– Вы так думаете? – изумилась Зема.

– Мне так кажется, – ответил Дронго, стараясь не быть категоричным.

Он прошел к своей машине, уселся в нее, взглянул на часы. Кажется, иранский гость сейчас начинает давать свое интервью боснийской журналистке. Если, конечно, они сделают хотя бы нечто похожее на интервью. Впрочем, она женщина разумная. Не станет путать божий дар с яичницей. Сначала интервью, потом более близкое знакомство.

«Ты ревнуешь? – спросил он самого себя. – Или ты предпочел бы, чтобы она брала сегодня интервью у тебя дома?»

«Нет, – твердо ответил себе Дронго, – я не ревную». Хотя с годами становится все более и более обидно, когда молодые и красивые женщины предпочитают других мужчин. И хотя в данном случае выбор Сады Анвар был определен не физической привлекательностью режиссера и не его обаянием, а исключительно его громкой славой, все равно какое-то чувство неудовлетворенности оставалось и в самом Дронго.

«В конце концов, это я предложил ей место в их машине, – вспомнил Дронго, – можно было этого не делать». Но это выглядело бы глупо и мелочно, особенно учитывая то обстоятельство, что ей все равно нужно было ехать в отель, а он все равно вернулся бы домой.

«Наверно, во мне говорит неудовлетворенное тщеславие. За многие годы я просто привык к тому непреложному факту, что легко выигрываю в сравнениях с другими мужчинами». Громкая слава, личные качества, высокий рост, спортивный разворот плеч, интеллект – все эти качества привлекали женщин. Но, очевидно, до поры до времени. Все течет, все меняется. Ему скоро уже пятьдесят. И хотя в таком возрасте мужчины еще остаются довольно молодыми, тем не менее новое поколение женщин предпочитает уже совсем иных мужчин. И его слава знаменитого эксперта остается постепенно в прошлом. Он никогда не забудет, как совсем недавно в Милане он сидел в кафе, когда сидевшая за стойкой женщина повернула голову в его сторону. Равнодушный, потухший взгляд, она его даже не увидела. В этот момент он расплатился, протянув левую руку с купюрой. Рукав пиджака полез вверх, показывая часы. Это была эксклюзивная модель «Вашерон Констант». Часы блеснули, и он увидел внезапно вспыхнувший интерес в глазах женщины. Нет, она не была проституткой. Просто обычная женщина, у которой вызывает интерес мужчина, имеющий такие дорогие часы. Все правильно. Все так и должно быть. Но ему стало грустно. Он расплатился и вышел, уже не глядя в ее сторону. На душе было печально и мерзостно.

За столько лет перемещений по всему миру каких только женщин он не узнал. Они всегда были как существа из другого мира, из того параллельного пространства, которое никогда не пересекается с мужским. Они были словно хранители тайны, посвящение в которую проходила каждая женщина. И каждая встреченная была по-своему запоминающейся и отличной от других. Как странно, это дурацкое свойство памяти. Он помнил каждое свое проведенное дело, каждый свой визит в ту или иную страну. А вот имена женщин он забывал. Нет, конечно, он помнил самых главных, тех, которые сыграли в его жизни и судьбе столь определяющую роль. Натали... Мария... Джил... Их было не так много. Остальные в массе своей были просто проходными фигурами в его жизни. Более или менее запоминающимися.

С годами он понял, как несправедливо и, в общем, глупо устроена эта цивилизация. По-настоящему начинаешь понимать женщин, ценить их и любить только после сорока лет. Когда обретенная мудрость в сочетании с выдержкой и терпением делают мужчину почти идеальным любовником. Но и сама женщина меняется. После тридцати она становится абсолютно другой, а после сорока обретает мудрость, недоступную молодым. Но именно в это время происходят физические метаморфозы, которые словно отрезают женщину от реальной жизни, заставляя даже ее поверить в полное отсутствие дальнейших перспектив. Кто-нибудь должен был объяснить дуракам мужчинам, что самые прекрасные женщины – это те, которые знают подобную мудрость. Кто-нибудь мог бы объяснить женщинам, что время их мудрости – это лучшее время их жизни. Но цивилизация устроена таким образом, что раньше в этом возрасте мужчины и женщины умирали, а в наши дни они получают статус молодых дедушек и бабушек со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Он приехал домой и решил позвонить Джил. Дронго уже два дня с ней не разговаривал. За эти годы, похоже, она смирилась с подобным его поведением, с его врожденной отстраненностью и показным равнодушием. Только очень близкие люди могли знать истинную натуру этого человека, не позволявшего себе сантиментов и не подпускавшего к себе людей на слишком близкое расстояние. Родители, Джил, Эдгар, круг близких был небольшим. После смерти отца он стал еще меньше.

В Италии был еще вечер. Это было всегда удобно, разница в три часа с Баку и в два часа с Москвой. Можно было звонить даже поздно вечером, не рискуя разбудить ее. Хотя Джил была всегда рада его звонкам, это он точно знал. Она ответила сразу, как только раздался первый телефонный зуммер, как будто сидела у телефона. А может быть, действительно сидела и ждала. У близких людей часто вырабатывается телепатия. Тем более что это были телефоны с их персональными номерами, по которым почти никто и никогда не звонил.

– Здравствуй, – сказал Дронго.

– Добрый вечер. – У нее чуть дрожал голос. Но так бывало всегда, когда он неожиданно звонил.

– Я решил позвонить.

– Слышу. Мне очень приятно. Ты обещал приехать.

– Верно. Я прилечу послезавтра. Рейсом через Франкфурт. Буду рано утром и, как всегда, разбужу весь дом.

– Мы будем ждать. Ты знаешь, как радуются дети, когда ты прилетаешь домой. Твоя дочь уже совсем взрослая, и она иногда спрашивает меня, почему тебя так часто не бывает дома. А твой сын уже нуждается в мужском внимании. Ни мой отец, ни десятки других мужчин вокруг него не смогут заменить твоего присутствия.

– Ты жалуешься?

– Да. Иногда я себе такое позволяю. Нечасто. Но в последние два дня мне было очень одиноко. Хотелось взять телефон, набрать твой номер, узнать, в какой точке земного шара ты сейчас находишься, и, бросив все на свете, прилететь к тебе. Ты считаешь, что это не совсем разумно?

– Не знаю. В последнее время мне иногда кажется, что это я поступаю не совсем разумно, так часто оставляя вас одних. Но ты знаешь, что это моя работа...

– Не нужно. Я много раз слышала о том, что ты обязан беречь нас и поэтому не можешь нормально жить с нами. Что у эксперта твоей квалификации могут быть могущественные враги. Что таким образом ты реализуешь себя и повышаешь свою самооценку. Все правильно. Только я очень скучаю без тебя. И это тоже правда.

– Ты идеальная супруга. Которая все правильно понимает.

– Даже слишком. Кажется, я уже немного перебрала со своими претензиями. Извини. Просто очень скучаю. Где ты сейчас находишься?

– Я тебе рассказывал. Приехал в Баку на кинофестиваль. Меня попросили посмотреть, как работает служба безопасности.

– И фестиваль закончится уже завтра?

– Не закончится. Но послезавтра я к вам прилечу. Хотя по понедельникам самолеты «Люфтганзы» не летают. Значит, во вторник.

– Через два дня?

– Да. Ровно через два дня. Утром во вторник. Я прилечу в Рим, какие бы срочные дела на меня ни пытались взвалить.

– Не загадывай заранее, у тебя всегда срочные превращаются в очень срочные, а важные – в сверхважные.

– Нет. На этот раз точно прилечу. Уже заказал билет, – соврал он, сказав эти слова менее убедительным тоном, и она сразу почувствовала, что он солгал. Может быть, у него чуть дрогнул голос, может, изменился тембр. Но она почувствовала. И он почувствовал, что сказал последнюю фразу неубедительно. И сразу понял, что она тоже прочувствовала эту интонацию. Не задумываясь ни секунды, он быстро добавил.

– Я еще не взял билет, но завтра я его обязательно выкуплю, – убежденно произнес Дронго и только потом понял, что снова соврал. Завтра будет воскресенье, и касса в этот день не работает.

– Поразительно, как ты чувствуешь людей, – вздохнула Джил, – я ведь ничего не спросила.

– По твоему участившемуся дыханию я понял, что ты не приняла моей последней фразы.

– Нет. Просто ты сказал ее немного другим голосом. Когда любишь человека, начинаешь чувствовать даже тембр его голоса. Я ведь сразу могу понять по голосу, как чувствуют себя дети. Даже если они молчат и сидят ко мне спиной. А ты сразу чувствуешь состояние любого собеседника. Кажется, это про тебя однажды сказал Эдгар, что ты можешь разговорить памятник. Нет, не так. Он сказал – ты можешь разговорить и услышать даже памятник.

– У меня такая особенная профессия. Если я перестану понимать людей, мне нужно будет выходить на пенсию.

– Значит, ты еще в форме, – весело сказала Джил.

– Я обязательно прилечу во вторник утром, – снова твердо сказал он, – можешь не сомневаться.

– А я не сомневаюсь. Просто каждый раз, когда ты снова улетаешь, мне становится страшно, что я не успела сказать тебе чего-то самого важного, самого главного.

Дронго нахмурился. Она говорила ему об этом уже не в первый раз. Он не знал, как реагировать на подобные признания. Обнаженность чувств всегда очень опасна. Ведь невольно приходится доверять другому человеку гораздо больше, чем в обычных условиях, а это всегда чревато разочарованиями и обидой. И дело не только в том, что предают только свои. Человек, которому ты доверяешь, может сделать ошибку, допустить оплошность, даже в силу самых лучших побуждений совершить неверный шаг. Он помнил об этом всегда. И хотя Джил была, пожалуй, единственным исключением на этой земле, он старался не подставлять даже ее.

– Я прилечу, – в третий раз произнес он как клятву, перед тем как проститься.

Положил телефон на стол. Неожиданно вспомнил про Саду Анвар и усмехнулся. Такие чувства этой боснийской красавице просто недоступны. А он тоже хорош. Если бы сегодня она не брала интервью у Мовсани, то наверняка оказалась бы в его постели. Как стыдно. «Мы все, мужчины, немного скоты», – разочарованно подумал Дронго. Он мог поклясться, что никогда в жизни не изменял своей супруге, и вместе с тем физически уже успел пообщаться с десятком различных женщин. И хотя он сам ни разу даже не подумал о том, что можно поменять любую из них или всех вместе взятых на Джил, он сознавал, что его точка зрения порочна и несовершенна. Можно сколько угодно успокаивать себя тем, что все мужчины по природе своей не могут принадлежать одной женщине, но на самом деле это всего лишь развращенность души, привычка к подобному времяпровождению и особенности темперамента. Он был убежден, что Джил никогда бы не позволила себе даже подумать о другом мужчине. Несмотря на свои длительные отлучки, он был в этом абсолютно убежден. Иногда он думал, как бы поступил, узнай о том, что она нашла другого мужчину. Наверно, спокойно ушел бы, не став ничего выяснять. Но он был уверен, что подобного конфликта в его жизни никогда не случится. Допуская собственные физические измены, он не допускал и мысли о подобном поведении своей супруги.

– Вот так мы и живем, – негромко произнес Дронго, – обманываем самых близких, лжем по пустякам и в главном, изменяем им и себе. Вот так мы и живем, – повторил он.

И в этот момент раздался телефонный звонок. Он вздрогнул. Это был не городской телефон, а его мобильный, номер которого знали очень немногие люди. Поэтому он с опаской посмотрел на телефон и взял его, чтобы ответить.