Но Пабло Гарсиа не собирался его обманывать. Он был прав, когда говорил о том, что все останутся обедать. Откуда было знать Дронго, что, говоря обо всех, Гарсиа имел в виду девушек, снимавшихся в павильоне, и коммерческого директора. Дело в том, что после перерыва должны были работать французские визажисты и модельеры со своим фотографом.

Разумеется, Круминьш, Меднис и Лилия Омельченко могли бы остаться, но они предпочли отправиться в отель, чтобы немного отдохнуть и затем вернуться к концу съемок. Сказывалась и некоторая ревность по отношению к западным коллегам, которым платили во много раз больше.

В павильоне остался и Балодис, который, пообедав со всеми, снова устроился на скамейке, чтобы наблюдать за съемками. После перерыва девушек одели в роскошные наряды от известных французских и испанских фирм. Теперь они позировали для фотографов, и Дронго подумал, что в такой одежде Ингрид и Лена смотрятся не хуже, чем в купальных костюмах.

Он сел на скамью рядом с Балодисом. Тот осмотрел его с ног до головы и одобрительно кивнул. От него довольно сильно пахло пивом.

— Уже переоделись, — сказал Балодис, — правильно сделали. Мы выходили на улицу, там такая жара.

— Не больше тридцати пяти, — сказал Дронго.

— Это мало? — изумился Ионас.

— Нормально, — улыбнулся Дронго, — для меня такая жара привычна. Я родился в Баку, а там часто бывает за тридцать. Поэтому мне даже нравится такое солнце и такая погода.

— Как может нравиться такая жара, — проворчал Балодис, — с ума можно сойти. А говорят, что завтра будет еще жарче. Тридцать семь в тени. Вы можете такое представить?

— Вполне. Вот тридцать семь мороза я не могу представить. Сразу превращусь в льдинку и замерзну.

— Лучше холод, чем жара, — убежденно сказал Ионас, громко икнув. — От холода можно спрятаться, тепло одеться, а что делать под таким солнцем?

— Вы неправы, — возразил Дронго, — из мировой истории известно, что первые признаки цивилизации появились в долинах Междуречья, в Египте, Вавилоне, Древнем Китае и Древней Индии. Заметьте, что это были очень жаркие страны. Солнце сыграло решающую роль в становлении нашей цивилизации. Судя по вашему виду, сегодня днем вы к солнцу прибавили еще и изрядную дозу пива.

— Не буду спорить, — усмехнулся Балодис. — А вы, наверное, приехали из-за Лилии? Только она уже уехала. Вы напрасно так нервничали из-за нее. Она женщина с понятием. Знает, как себя подать. Наверное, рассказала вам историю про своего мужа, поплакала, что напрасно облила его кипятком. Она часто устраивает такие сцены, чтобы вызвать в мужчинах жалость. Ей кажется, что так легче взять мужчину. Думаете, она со мной не проделывала таких опытов? Только со мной не прошло, поэтому она меня и невзлюбила.

— Почему?

— Наверное, потому, что не попался на ее удочку. Меня вообще трудно обмануть, — немного самоуверенно сказал Балодис. Он смотрел на Ингрид. — Просто Лилия не в моем вкусе, — добавил он сквозь зубы.

— Они уехали?

— Решили отдохнуть, — кивнул Балодис, — она наверняка залезет в постель к этому старому развратнику, — вдруг сказал он, закрывая глаза.

— Кого вы имеете в виду?

— Конечно, Витаса, — открыл глаза Ионас. — Разве вам Зитманис не говорил? Наш молодящийся режиссер спит со всеми подряд. Ему все равно, с кем и когда. Просто очень молоденьких девочек он боится. Пару раз опозорился, над ним начали смеяться, вот он и боится теперь к ним подходить. Встречается только с женщинами бальзаковского возраста.

— Мне кажется, он мудрый человек, — заметил Дронго, с трудом сдерживая смех, — он делает правильный выбор.

Балодис недоверчиво посмотрел на него. Потом пожал плечами.

— Это его дело. Меня такие вещи не касаются.

Дронго поднялся, увидев, что к ним направляется Гарсиа.

— Мы сегодня быстро закончим, — пообещал Гарсиа, — к шести часам. Мы даже немного сократили нашу сиесту. Хотя у французов не бывает сиесты. А фотограф и визажисты — французы. Завтра с утра съемок не будет. Мы поедем на экскурсию по Севилье. И мы хотим, чтобы ваша группа посетила наш кафедральный собор. Это бывшая мечеть, переделанная… в четырнадцатом веке. Нет, перестроенная. Так правильно. Самый большой католический собор Испании, — сказал он со значением, — и второй в мире после собора в Ватикане.

— Третий, — возразил с улыбкой Дронго, — ведь есть еще собор святого Павла в Лондоне.

— Он не считается, — резко возразил Гарсиа, — я говорил о католических соборах, а он протестантский. Испания — католическая страна, сеньор. Здесь никогда не было другой религии.

— А халифаты? — напомнил Дронго. — А государство мавров? А Реконкиста? Вы же сами сказали, что собор — бывшая мечеть?

— С вами не поспоришь, сеньор, — согласился Гарсиа, — но сейчас мы верные католики, и этот храм самый лучший в Испании.

— Я обязательно с вами поеду, — пожал ему руку Дронго, — и вообще скажу вам по секрету, что мне очень нравится в вашем городе.

— Ах, сеньор, — на лице Пабло Гарсиа появилось блаженное выражение лица, — вы даже не знаете, как мы любим свой город. Конечно, в Испании много прекрасных городов, но Севилья — любовь на всю жизнь. Кстати, учтите, что сегодня магнитая буря. У вас давление нормальное?

— Нормальное, — ответил Дронго. — На сегодня больше нет никаких неприятных известий?

— Только приятные, — широко улыбнулся испанец. — В половине десятого мы собираемся на ужин. Так попросили наши женщины, они хотят немного отдохнуть.

— У меня на восемь назначена встреча, но я постараюсь успеть к половине десятого на ваш ужин, — согласился Дронго.

Он вернулся на скамью и сел рядом с Балоди-сом. Очевидно, Ионас позволил себе выпить несколько больше пива, чем обычно, так как он задремал на скамье к большому неудовольствию

Руты Юльевны, которая несколько раз возмущенно фыркнула, проходя мимо них.

«Значит, так, — подумал Дронго, — кажется, уже в первый день я узнал много интересного. Режиссера Витаса Круминыиа постигло несколько сексуальных неудач, и поэтому он боится встречаться с молодыми женщинами. Возможно, он ненавидит их настолько, что решил устранить Ингебору и угрожал Ингрид. Что касается замкнутого Медниса, то он бывший спортсмен, которому не удалось ничего достичь. К тому же его не любят в группе, не считают профессионалом в своем деле. У него вполне мог развиться комплекс неполноценности, а на фоне этого — агрессивность. Теперь сам Ионас Балодис. — Дронго посмотрел на него. — Кажется, Лилия сказала, что Ионас иногда злоупотребляет спиртным. И судя по всему, его заставляет держаться только страх перед Зитманисом, который взял его на работу. Балодис сам говорил, что его не уважают. Кроме всего прочего, обильные возлияния могли сказаться и на его психике. И среди этих троих он физически самый сильный. И наверное, самый сломавшийся. Ведь по-существу охранять группу — это значит выслушивать все претензии не только Руты Юльевны, но и остальных членов группы».

Елена Доколина встала перед фотографом, чтобы продолжить съемку. Ингрид разрешили немного отдохнуть. Она взяла бутылку воды и подошла к ним. Дронго поднялся, и Балодис свалился на скамью, так и не проснувшись.

— Он, наверное, много выпил, — сказала Ингрид, взглянув на него с неодобрением.

— Мужчины часто пьют от неустроенности их жизни, — пояснил Дронго.

Она взглянула на него своими темно-синими глазами.

— Вы тоже часто пьете?

— Нет, я вообще не пью. Но в последнее время мне иногда хочется напиться.

— Почему? — спросила она, не спуская с него глаз.

— Наверное, потому, что у меня тоже неустроенная жизнь, — признался Дронго.

Она поставила бутылку на столик. И снова посмотрела на Дронго.

— Вы сильный человек, если можете в таком признаться, — сказала она. — Вы, наверное, не женаты?

— Нет. — Дронго вспомнил про Джил. Он так мало времени проводит с ней.

— Это правда, что вы были в нашей комнате с Лилией? — вдруг спросила Ингрид.

— Возможно, — сказал Дронго, — но если бы это была правда, я бы все равно не сознался.

— Вы благородный человек, — задумчиво произнесла она. — Думаете, что этот тип находится среди нас?

— Какой тип?

— Вы знаете, о ком я говорю. — В ее голосе появились нотки.

— Возможно, что его здесь нет. Во всяком случае, здесь не так много людей и подобного маньяка можно будет легко вычислить.

— А если он опять нападет? — спросила Ингрид. — Вам не бывает страшно, господин Дронго?

— Бывает, — вздохнул он, — мне часто бывает страшно. Но у меня такая работа. Я должен уметь преодолевать свой страх.

— И чего вы больше всего боитесь? — спросила она, приближая свое лицо к нему.

— Людей, — тихо сказал он, глядя ей в глаза. Балодис открыл глаза.

— Когда закончатся эти чертовы съемки, — прошептал он.

В этот момент Ингрид позвали сниматься, и на ее место вернулась Елена Доколина, которая видела, что ее подруга разговаривала с Дронго.

Доколина взяла два яблока и, надкусив одно, подошла к Дронго.

— Хотите яблоко? — спросила она, подавая ему второе.

— Нет, — улыбнулся Дронго, — спасибо, не хочу.

— Вы уже переоделись, — сказала она, внимательно оглядев его с ног до головы, — так вы тоже неплохо выглядите.

— Хочу вернуть вам комплимент. Во время сегодняшних утренних съемок вы выглядели тоже очень неплохо. — Дронго подумал, что магнитная буря сказывается и на нем, если он позволяет делать такие двусмысленные комплименты.

Она улыбнулась.

— Лилия пыталась вас охмурить? — вдруг спросила она.

— Вы все задаете один и тот же вопрос, — признался Дронго. — Вы можете объяснить, почему вас так интересуют мои отношения с вашим гримером?

— Нам сказала Рута Юльевна, что вы зажимались с Лилией, — пояснила Доколина с милой непосредственностью.

— Когда она вам сказала?

— За обедом. Она считает, что вы не теряете времени зря.

— Понятно, — пробормотал Дронго. Вот откуда такой повышенный интерес к его персоне и со стороны Ингрид, и со стороны Лены.

— Я, кажется, убью вашего коммерческого директора, — признался Дронго.

Доколина загадочно улыбнулась. Потом надкусила яблоко еще раз и, наклонившись, тихо произнесла:

— Будете убивать, позовите меня. Я с удовольствием вам помогу. Буду держать ее за ноги.

Она отошла, и Дронго изумленно посмотрел ей вслед. Непонятно было, шутит Лена или говорит серьезно, настолько необычным был и ее взгляд, и голос.

Съемки продолжались еще около двух часов. Никто из тех, кто уехал в отель, так и не появился в павильоне. На часах был уже седьмой час, когда Пабло Гарсиа разрешил закончить работу, чтобы завтра продолжить ее. Девушки отправились переодеваться. Ионас проснулся и сидел на скамье с мрачным выражением лица. Подошла Рута Юльевна и несколько минут выговаривала ему что-то по-латышски, отчего его лицо покрылось красными пятнами.

Когда коммерческий директор отошла, он поднялся и, зло шепча ругательства, подошел к Дронго.

— Она говорит, что ей вообще не нужна такая безопасность, — зло передал он свой разговор Дронго, — хочет позвонить Зитманису, чтобы он отозвал нас обоих. Сука, — неожиданно сказал Балодис, — настоящая неудовлетворенная сука.

— Почему она такая нервная? — не понял Дронго.

— Из-за вас, — неожиданно ответил Ионас, — она ведь видела, что вы пошли к Лилии. И что девочки к вам подходят поговорить. Она и ревнует всех. Ненавидит всех мужчин и ревнует всех женщин.

— Скорее, наоборот, — поправил его Дронго, — ревнует всех мужчин и ненавидит женщин.

— Нет, — снова икнул Балодис, — я знаю, что говорю. Она у нас мужчин не любит. Думаете, почему она у нас сидит коммерческим директором? Так много получает? Нет, конечно. У нее есть ресторан, содержанием которого она зарабатывает на жизнь. А у нас она работает для удовольствия, чтобы отбирать для себя девочек. Понравившихся девочек. Просто на Ингрид она запасть не может.

Ее мамаши и отчима боится. А на Лену она давит. И на других девочек она тоже давила…

— Что вы сказали? — осторожно переспросил Дронго.

— Что слышали, — зло огрызнулся Балодис, — это сейчас мода такая. Женщина встречается с женщиной, а мужчина с мужчиной. У нас в Латвии скоро разрешат однополые браки…

— Подождите, — перебил его Дронго, — вы хотите сказать, что ваш коммерческий директор имеет своеобразную сексуальную ориентацию? Верно?

— Почему своеобразную? — удивился Балодис. — Самую популярную. У нас сейчас свобода. Можно любить кого хочешь. Вот она и отбирает себе девочек. Поэтому так психовала, когда увидела, что вы к Лилии ходили. Я думаю, Лилия никому не отказывает. Ни режиссерам, ни экспертам, ни коммерческим директорам. Она у нас женщина безотказная. Тоже сука хорошая.

Он повернулся и пошел по коридору, чуть спотыкаясь. Дронго остался стоять, пытаясь осмыслить сказанные слова. Получается, что Рута Юльевна работает здесь не из-за денег. Ею движет другой, более мощный, подсознательный фактор. Если Ионас Балодис не врет, то тогда коммерческий директор автоматически становится одной из главных подозреваемых. Как сказал Ионас, она не может приставать к Ингрид из-за ее влиятельных родителей. Но к остальным она приставала. Нужно уточнить, было ли нечто подобное в отношении Ингеборы. И конечно, поговорить с Леной. Лучше всего узнать подробности у Лилии Омельченко. Она наверняка не удержится и все расскажет. В подробностях. В деталях.

Но если Балодис не врет, а он, похоже, знает, что говорит, то тогда можно выстроить цепочку убедительных фактов. Ингрид вызывает особое раздражение Руты Юльевны, и та пишет ей письма с угрозами, не решаясь предложить свою любовь. Ингебора, которая отказалась и у которой уже был жених, поплатилась за свой отказ. А Лена только что попросила позвать ее, когда он будет убивать коммерческого директора. И, кажется, она не шутила.

Задумавшись над этим, он вошел в микроавтобус и занял свое место в третьем ряду. Ингрид села, как и раньше, в первом, Лена — во втором. Балодис прошел к заднему сидению. Рута Юльевна уехала раньше остальных в автомобиле Пабло Гарсиа.

Так получилось, что в салоне они были вчетвером. Балодис, две девушки и Дронго.

— Ионас, что будет завтра? — спросила Лена, обернувшись к Балодису. — Сеньор Гарсиа так быстро говорил, что я не поняла.

— Завтра будет экскурсия в кафедральный собор и по городу. Они хотят показать нам Севилью, — пояснил Балодис.

— Это обязательно? — капризным голосом спросила Лена. — Лучше я пойду куда-нибудь сама.

— По магазинам хочешь пройтись, — понял Ионас, — тогда возьми Лилию, она в любом городе лучше нас ориентируется. Если она, конечно, захочет с тобой пойти.

— Я ее уговорю, — убежденно сказала Лена.

— Если она освободится, — издевательски захихикал Балодис, — сначала нужно взять разрешение у Круминьша, потом у Руты Юльевны, а потом, может, еще у кого-нибудь.

Он захохотал, и Лена тоже улыбнулась.

— А ты куда пойдешь? — спросила Доколина, обращаясь к Ингрид.

— В собор, конечно, — спокойно ответила Ингрид.

— У богатых свои причуды, — пожала плечами Лена.

Балодис прыснул, но ничего не сказал. Микроавтобус подъехал к зданию отеля, все вышли из салона и направились к холлу. В лифте они молчали.

Дронго вышел из кабины последним, любезно пропустив вперед женщин. Каждая поспешила к своему номеру. Лена повернула направо, Ингрид прошла дальше и повернула налево. Балодис, постояв немного у открытого окна, пошел влево.

Дронго подошел к дверям своего номера и достал ключи. Когда он открывал дверь, послышались чьи-то быстрые шаги. Дронго обернулся. Это был Эуген Меднис. Его долговязую фигуру было невозможно ни с кем перепутать. Оператор что-то проговорил и поспешил дальше.

«Какой-то он нелюдимый», — подумал Дронго, входя в свой номер.

Ровно в восемь часов он спустился в холл, вспомнив, что пригласил Лилию Омельченко на ужин. Словоохотливая женщина могла рассказать ему много интересного. Теперь он точно знал, что именно его интересует.

Надев легкий светлый костюм, он сначала ходил по номеру, потом сел в кресло, потом снова поднялся. В десять минут девятого он был в холле и увидел Балодиса, который спустился, чтобы пойти в бар и заказать себе новую порцию горячительного. Очевидно, помощник Зитманиса по вопросам безопасности мог работать только под строгим присмотром своего непосредственного шефа, а выезжая в командировки, терял самоконтроль.

Дронго не стал его останавливать. Через минуту из лифта вышла Ингрид. Она была в черном платье с тонкими бретельками. В руках у нее была небольшая сумочка от Гуччи, а на ногах обувь той же фирмы. Дронго подумал, что он исключил бы подобную обувь из гардероба молодой женщины. Фирме Гуччи явно удавались сумки и не всегда — обувь, пусть даже с их стильными переплетенными кольцами.

— Добрый вечер, — сказала Ингрид, — я думала, у нас есть еще время. И хотела немного посидеть в баре. Вы не хотите составить мне компанию?

Дронго растерялся. Он не знал, что ему ответить. С одной стороны, ему этого хотелось, но с другой, он должен был успеть поговорить с гримером, чтобы задать ей множество вопросов, на которые у него не было ответов.

— У вас красивая сумка, — выдавил он, — и туфли под сумочку.

— Да, — согласилась она. — Я купила их в аэропорту и сегодня первый раз надела.

В этот момент из лифта вышла Лилия Омельченко. Она была в белом платье грубой вязки и тапочках. Дронго замер, не зная, как ему поступить. Он посмотрел на красивую Ингрид в безупречном наряде и на гримера, которая была старше ее лет на пятнадцать, но явно не собиралась ей уступать.

— Извините, — быстро сказала Лилия, — я не смогу сегодня с вами поужинать. И еще в половине десятого нас всех собирают.

— Хорошо, — обрадовался Дронго.

Он отметил одутловатость ее лица и мешки под глазами. Очевидно, она спала и, проснувшись, вспомнила о его приглашении. Наверное, она устала после встречи с Круминьшем.

— Извините, — она еще раз пожала плечами и вернулась к лифту.

Ингрид стояла с каменным выражением лица. Когда дверь кабины лифта захлопнулась, она взглянула на Дронго холодно, неприязненно. О какой-либо прогулке уже не могло быть и речи.

— Кажется, у вас был на сегодняшний вечер свой план? — ледяным голосом уточнила она.

— Нет, — возразил Дронго, — я готов вас сопровождать. Пойдемте на улицу.

— Извините, — возразила она, — теперь уже я не готова. Идемте лучше в бар. У нас не так много времени.

Дронго покорно кивнул. Он чувствовал себя немного виноватым.

Они вошли в бар и увидели сидевшего у стойки Ионаса, который медленно цедил виски. Ингрид нахмурилась. Она прошла к столику и села на стул, спиной к Балодису. Дронго сел рядом и спросил, что она будет пить.

— Мартини, — попросила Ингрид, и он отправился заказывать мартини для нее и текилу для себя. Когда он вернулся, она сидела за столом, глядя перед собой.

Свой мартини она пила маленькими глотками, продолжая молчать. В этот момент к ним подошла официантка и попросила Ингрид спуститься в холл, куда был переключен телефон. Ей звонили из Риги.

— Это мама, — пояснила Ингрид, поднимаясь из-за стола, — она очень волнуется из-за меня.

Дронго видел, как она вышла из бара и направилась в холл. К нему подошел Балодис.

— Вы правильно выбрали, — сказал он, чуть шатаясь, — среди всех наших девочек Ингрид самая лучшая. И самая надежная. Она из хорошей семьи, не то что эти… Эти… — он повертел пальцами и, наклонившись, чуть не упал. Когда Дронго хотел встать, чтобы его поддержать, он легко отстранился.

— Я не настолько пьян, — твердо сказал он.

— Надеюсь, — пробормотал Дронго. — Вы придете на ужин?

— Конечно. — Было видно, что он с трудом сохраняет равновесие. — А вы не пойдете ужинать с Лилией?

— Здесь все про всех знают, — разозлился Дронго. — Нет, не пойду.

— Ну и правильно, — согласился Балодис, — не нужна вам эта Лилия. Зачем вам быть вторым, после Круминьша? Или третьим? Или сотым? Может, вам нравится стоять в очереди?

— Вы пьяны, — строго сказал Дронго, — и не нужно так говорить о женщине. Расскажите лучше, с кем вы подрались в прошлом году в Ницце, когда ездили с другой группой.

— Это мое личное дело, — нахмурился Ионас, — и к группе не имеет никакого отношения.

— В таком случае идите скорее в номер. Вам лучше поспать, — посоветовал Дронго.

— Иду, — неожиданно легко согласился Ионас.

И глядя перед собой он вышел из бара. Дронго увидел, что, выходя, Балодис споткнулся и едва не опрокинул большую вазу стоявшую у двери.

«Надеюсь, что он доберется до своего номера», — подумал Дронго.

В бар вернулась Ингрид. Она переложила свою сумочку на другой стул и села напротив него. Подняла свой бокал с мартини. Чуть пригубила его.

— Иногда мне кажется, что ничего страшного не было, — вдруг призналась она, — не было нападения на Ингебору, не было угроз в мой адрес. А иногда ночью я вижу, что на меня нападает маньяк и я ничего не могу сделать.

Он слушал ее молча.

— Вы думаете, это серьезно? — спросила она.

— Не знаю, — ответил Дронго, — пока непосредственной угрозы я не ощущаю. Но если я пойму, что такая угроза существует, я постараюсь вас предупредить.

Он увидел, что в бар вошел Круминьш. Он был одет в синюю помятую рубашку с короткими рукавами и светлые брюки. На ногах у него были шлепанцы. Увидев знакомые лица, он подошел и сел за столик, даже не спросив разрешения.

— Добрый вечер, — вежливо сказал Дронго.

— Добрый, — буркнул Круминьш. — Что здесь можно выпить?

— У вас на брюках пятна крови, — громко сказала Ингрид, показывая на светлые брюки режиссера.

— Это не кровь, — возразил он, — это красное вино. Мы сегодня пили его с Лилией, и я опрокинул бокал себе на брюки. Здесь есть химчистка?

— Вам лучше переодеться, — предложил Дронго.

— Знаю, — вздохнул Круминьш, — мне вообще лучше сбросить с себя кожу. Кажется, уже пришла пора. Как змеи сбрасывают старую кожу.

— У вас сегодня плохое настроение, — заметил Дронго.

— У меня теперь всегда плохое настроение, — отмахнулся режиссер. — Я сейчас постучал к нашему гримеру, и она сказала мне, что не хочет меня видеть. Вот так. А еще сегодня днем…

— Здесь дама, — напомнил Дронго, показывая на Ингрид.

— Извините, — буркнул Круминьш, — все они одинаковы. Все женщины — стервы. Простите, Ингрид, я не имел в виду вас. И принесите мне водки, — попросил он официантку, которая подошла к нему

Едва официантка отошла от их столика, раздался крик. И еще один. Потом еще. А затем началась паника. В холле забегали люди.

— Что случилось? — спросила Ингрид, чуть приподнимаясь.

— Не вставайте, — приказал Дронго, дотрагиваясь до ее плеча, — сидите. Кажется, там что-то случилось.

Он поднялся и вышел из бара. Увидев стоявшего в холле растерянного портье, он подошел к нему.

— Что случилось, сеньор? — спросил Дронго по-английски.

— Убийство, — выдохнул портье, — кажется, убили кого-то из вашей группы, сеньор. Вы приехали с латышской группой?