Он стоял и смотрел на нее, не веря своим глазам. Она была в строгом сером костюме в полоску. Юбка, пиджак, белая блузка, на груди депутатский значок. Аккуратно уложенные волосы, умелый, едва заметный макияж. Он улыбнулся. Затем осторожно отступил еще на два шага назад, словно давая возможность пространству вторгнуться между ними.

— Мама, — удивленно произнесла из-за его спины Наталья, — как ты меня нашла?

— Ты звонила моему секретарю и просила ее узнать, кто приехал сегодня из Баку в гостиницу «Октябрьскую», — ответила мать, не сводя взгляда с Муслима. — Вот поэтому я и решила, что ты приедешь сюда. Ты у нас своевольный человек, делаешь все, что тебе придет в голову. Я так и поняла, что ты не успокоишься и придешь именно сюда, чтобы объяснить насчет Вики.

— Извините, Вера Дмитриевна, — сказала стоявшая в коридоре дежурная, — мне нужно вызвать службу безопасности?

— Нет, — повернулась к ней женщина, — большое спасибо. Вы можете идти. Я полагаю, что мы сами разберемся.

Она вошла в комнату, закрыла за собой дверь, еще раз взглянула на Муслима.

— Я не думала тебя так увидеть, — призналась она.

— Это твоя дочь? — показал он на девушку, смотревшую на них удивленными глазами.

— Да, — кивнула Вера.

— Значит, ей уже двадцать лет. А тогда ей было только… только восемь, — посчитал он.

Она прошла и села на стул. На тот самый, где сидела ее дочь. Оглядела номер.

— Ничего лучше для тебя не нашли? — саркастически осведомилась она. — Кажется, за эти годы ты не вырос, не сделал себе карьеры.

— Зато ты стала руководителем управления Санкт-Петербургской мэрии, — вспомнил Муслим, — почти генерал. Сделала такую карьеру. У тебя, наверно, сотни подчиненных.

— Сорок две тысячи человек, — ответила она. — Я руковожу самым крупным управлением в городе. Или тебе ничего не сказали?

— Сказали. Значит, ты теперь Радволина? Вера Дмитриевна Радволина. Я даже не думал, что у тебя другая фамилия. Раньше ты была Клименко.

— Клименко я была по первому мужу, а Радволина — фамилия моего второго мужа.

— А почему тогда твоя дочь Фролова?

— Это фамилия моего отца.

— Мама, что здесь происходит? Вы с ним знакомы? — спросила Наталья.

— Это мой старый знакомый, — спокойно ответила мать. — Ты уже здесь все сказала? Все, что могла? В таком случае иди и сядь в машину. Леша отвезет тебя домой. Я тоже скоро приеду. Иди…

— Мама, он родственник Измайловых. Я хотела ему объяснить…

— Мы поговорим дома. Иди, — кивнула она, перебив дочь, — иди. Я скоро приеду.

Наталья взглянула на Муслима.

— До свидания, — тихо произнесла она и вышла из комнаты, закрыв за собой дверь.

Он уселся на кровать. Посмотрел на сидевшую перед ним женщину.

— Сильно изменилась? — с вызовом спросила Вера. — Наверно, постарела?

— Нет, — возразил он, — сколько тебе лет? Тогда было двадцать восемь. Значит, сейчас сорок. Тебе только сорок лет. Какая же ты старая? Это я уже постарел. Мне сейчас…

— Сорок восемь, — быстро сказала она. — Ты старше меня ровно на восемь лет. Как ты жил все эти годы, Муслим?

— Жил как все, — ответил он глядя на нее, — иногда выживал, но, как видишь, выжил.

— Мне сказали, что ты теперь дипломат? Неужели ушел со своей работы?

— Не совсем. — Он не хотел врать. И говорить правду тоже не хотелось.

— А насчет родственника наверняка соврал, — усмехнулась она. — Я уже все знаю. Его отец и дядя остановились в «Гранд-отеле». Говорят, что его отец заместитель министра…

— Первый заместитель министра…

— Тем более. А второй тоже большая «шишка» из вашего КГБ. Верно?

— Откуда ты все знаешь?

— У меня свои связи, — усмехнулась она. — Зачем ты приехал? Разбираться по поводу этого убийства? Только не говори, что ты приехал как дипломат, все равно не поверю.

— Убили нашего дипломата, — напомнил Муслим. — Наше государство обязано было кого-то прислать для проверки всех обстоятельств дела. Тем более что нужно помочь его родственникам забрать тело погибшего.

— Ответ дипломата. И больше ничего?

— Если смогу, то уточню обстоятельства гибели нашего сотрудника.

— Уже теплее, — кивнула она. — Значит, будешь все сам проверять. Как тогда, в девяносто втором?

— Нет. Ты же знаешь, что сейчас не девяносто второй год. И дело ведет ваш следователь по особо важным делам Мелентьев. Кстати, насчет этой девочки правда? Она действительно ваша родственница и ждет ребенка от погибшего Измайлова?

— Только не делай поспешных выводов, — попросила она. — Виктория действительно троюродная сестра моей дочери. Ее мать моя двоюродная сестра, а ее бабушка родная сестра моей матери. И Наташа с Викой с детства дружили. Поэтому Наташа так глупо и подставилась. Поехала домой к вашему дипломату и ничего мне не сказала. Можешь себе представить, что я потом пережила, когда все узнала. Она поехала туда на моей служебной машине, водитель ждал ее внизу, и все запомнили и машину, и номера служебного автомобиля мэрии. А вашего дипломата потом убили. Но моя бедная девочка не могла этого сделать. Она в жизни и мухи не обидела, можешь мне поверить. Она не способна на такую жестокость. Но ваши родственники погибшего считают, что раз она единственная подозреваямая, то, значит, она и убийца. Ваш консул даже откровенно говорил, что я пытаюсь помешать следствию. Какая чушь. Моя дочь просто свидетель, а не подозреваемый и тем более не обвиняемый.

— Она говорила, что у нее есть алиби.

— Конечно, есть, — несколько нервно произнесла Вера. — И вообще я точно знаю, что она не могла убить вашего дипломата. С какой стати? Только потому, что он не хотел больше встречаться с ее троюродной сестрой? За это можно дать пощечину, но не убивать…

— Она сказала, что его убили в десять, а она была у него примерно в половине девятого…

— Болтушка, — гневно произнесла Вера, — говорит все, что знает. Это тайна следствия, и я просила ее никому не говорить. Вашего молодого человека действительно убили ближе к десяти часам вечера, а Наталья была там в половине девятого. Все очень просто и очень понятно. Надеюсь, ты сумеешь подтвердить непричастность моей дочери к этому дикому убийству. Я, конечно, не боюсь, но мне неприятно, что родные погибшего будут думать так плохо о моей дочери.

— Я сделаю все, что смогу, — пообещал он. — Значит, ты уже начальник управления. Сделала такую карьеру за двенадцать лет.

— Что мне оставалось делать? Одинокая женщина с ребенком на руках. Если ты помнишь, я тогда тоже разводилась со своим первым мужем. Нам пришлось дважды встречаться в суде. Унизительно и обидно, когда чужие люди копаются в твоем прошлом, в твоей личной жизни, словно пытаясь тебя препарировать. Ты ведь тогда тоже проходил через похожую процедуру.

— Мне было легче, — признался он. — Судья была моей старой знакомой, и она довольно быстро нас развела. А потом моя бывшая благоверная вышла замуж за крутого бизнесмена и отказалась от алиментов. А заодно и не разрешила нам встречаться с дочерью. Вот такие дела.

— Почему ты столько лет не давал о себе знать? — спросила она. — Я думала, что ты позвонишь или приедешь. Мы тогда с тобой говорили, и ты обещал мне обязательно звонить. Или уже не помнишь?

— Я вернулся в Баку, когда там ушел в отставку Президент республики. Начался общий хаос, руководителем стал председатель парламента, бывший ректор медицинского института. Затем Президент вернулся на один день, и его снова свергли. К власти пришел Народный фронт. Можешь себе представить, что у нас творилось. Через месяц выбрали второго Президента. А еще через несколько месяцев меня выгнали с работы. Как я мог тебе позвонить? О чем говорить? Какие планы или перспективы строить на будущее? У меня не было ничего. Ни денег, ни работы, ни семьи, ни даже квартиры. Я жил у родителей. Мне было стыдно звонить тебе. Через несколько месяцев все наладилось. Меня вернули на работу, к власти в республике пришел Гейдар Алиев. Он был избран третьим Президентом и начал наводить порядок. Мой старший брат — дипломат — подарил мне свою квартиру, переехав в новую, которую строили для сотрудников президентского аппарата. И тогда я решил тебе позвонить. Но твой старый телефон долго не отвечал. А потом мне ответила какая-то пожилая женщина. Она сообщила, что ты вышла замуж и уехала в Стокгольм. Я тогда понял, что опоздал.

— Через два года после нашей встречи, — сообщила Вера. — Я уехала в Стокгольм в феврале девяносто четвертого. Это была наша домработница. Она говорила, что ты позвонил. Но меня уже не было в городе. Ты слишком долго собирался мне звонить, Муслим. Очень долго.

— У нас шла война, — печально ответил он. — Летом начался мятеж, который привел к падению режима Народного фронта, потом началось наступление наших соседей. Они захватили у нас несколько районов. Я все время был в командировках, опрашивал беженцев и вынужденных переселенцев, спал в палатках. Мы должны были все документально оформить.

— Два года, — напомнила она ему. — Ты долго не звонил, Муслим. Я решила, что ты просто меня забыл. Забыл, как обычно забывают женщину, с которой случается очередная интрижка в командировке…

— Ты ведь знала, что у нас была не интрижка.

— Тогда тебе нужно было все бросить и позвонить, — нервно произнесла она. — Думаешь, я должна была сидеть и ждать тебя? Год, два, три, пять, десять. Сколько? Ты помнишь, сколько мне было лет? Я была еще совсем девочкой. Только двадцать восемь. А в тридцать мне уже казалось, что жизнь заканчивается. Ты думаешь, я не искала тебя? Тогда не было мобильных телефонов, но я узнала через Пармузина номер твоего телефона в прокуратуре республики и все время звонила тебе. А мне все время говорили, что ты либо в командировке, либо занят. А потом сообщили, что ты уволен. И я решила, что ты нарочно все подстроил, чтобы я перестала звонить. И я перестала.

— У нас была война, — повторил он.

— Это не оправдание, — жестко произнесла Вера. — Во время войны люди тоже любят и находят друг друга…

— И ждут, — добавил он.

— Ждут, — согласилась она, — когда точно знают, что к ним вернутся. А я точно не знала. Я просто не знала.

— И тогда ты вышла замуж во второй раз и уехала в Стокгольм, — напомнил Муслим. — Твое ожидание было сполна вознаграждено.

— Не смей так говорить. Вспомни, что тогда было. Невозможно было даже нормально купить хлеб. Цены взлетели до небес, зарплаты нищенские, магазины стояли пустые… А у меня — девочка на руках, о которой я обязана была думать. И поэтому я приняла предложение моего давнего друга и уехала с ним в Стокгольм.

— Сколько ему было лет?

— Не важно. — Она нахмурилась. — Сорок пять. Он был старше меня на шестнадцать лет. Кирилл Радволин. Прекрасный человек. Он заменил Наташе отца, хотя она всегда росла с моей фамилией. Она всегда была Фроловой. А он оказался тонким, деликатным и интеллигентным человеком. В девяносто шестом мы вернулись в Питер. Тогда я устроилась на работу в мэрию. Нам очень помог тогда Владимир Путин, он работал заместителем Собчака. Через несколько месяцев состоялись выборы, и у нас появился новый мэр Яковлев, который тоже знал нашу семью. Мне предложили новую должность. Потом другую. За восемь последних лет меня шесть раз повышали в должности. И сейчас я начальник управления.

— Что случилось с твоим вторым мужем? Ты говорила о нем в прошедшем времени. С ним ты тоже развелась?

— Он умер. Два года назад. Ему было только пятьдесят три. Обширный инфаркт. Его невозможно было спасти…

— Извини.

— Ничего. Я уже привыкла. Теперь в сорок лет я женщина с большим опытом. Дважды была замужем. Даже обидно, что все так получилось. Каждый раз думала, что один раз и на всю жизнь…

— Я ничего не знал, — прошептал он, — и не хотел вмешиваться в твою жизнь. Думал, что ты меня уже давно забыла.

— Может, тебе хотелось так думать? — язвительно спросила она. — Может, так было удобнее, легче жить. Ты хотя бы сам женился?

— Нет. До сих пор хожу в холостяках. Моя жена, кажется, навсегда отбила у меня охоту к подобным «фокусам». Да и моя работа не дает мне много времени на создание семьи.

— Ты по-прежнему работаешь в прокуратуре?

Он не хотел ей лгать. Чувствовал, что не должен и не может.

— Я следователь.

— Как и тогда, — усмехнулась она. — Видимо, ты не очень хороший следователь, Муслим, если за столько лет совсем не вырос.

— Наверно, — согласился он. Не стоит ей говорить, что его представление к генеральской должности дважды откладывалось, что он уже старший советник юстиции и следователь по особо важным делам. Все это не имеет никакого значения. Она права, по большому счету он так и не сделал карьеры, если не считать сотни преступников, которых он нашел и обезвредил, если не считать сотни жертв, которым он помог, и тысячи спасенных людей, которые жили на этой земле благодаря его умению и опыту, его проницательности и профессионализму. Все это не имело никакого отношения к тому печальному факту, что они расстались с Верой ровно двенадцать лет назад и увиделись снова здесь, в этой старой гостинице.

— Что ты молчишь? — спросила она. — Неужели тебе больше нечего сказать?

— Наверно, нечего, — кивнул он. — Я постараюсь объяснить родственникам погибшего, что твоя дочь оказалась в этой квартире случайно. Она приезжала туда, чтобы попытаться помочь своей подруге и родственнице. Но ты понимаешь, что главные выводы должен будет сделать следователь Мелентьев. Именно он даст заключение о возможной причастности или непричастности твоей дочери к этому убийству.

— Ты мне не веришь?

— Конечно, верю. Но откуда ты знаешь, что могло там произойти? Почему ты так уверена, что там ничего не было? Возможно, у них была ссора. Экспертиза показала, что погибший был пьяным. Он много выпил перед приездом твоей дочери. Или когда она к нему приехала. Она красивая девушка, и он мог неправильно истолковать ее визит. Не потому, что он был таким плохим человеком. Просто в традициях южных семей невозможно представить, чтобы молодая девушка приехала поздно вечером одна к молодому человеку домой. Даже если она приехала из-за своей родственницы, которая лежала в больнице. Можно было позвонить по телефону…

— Такие вопросы не решаются по телефону, — тихо возразила Вера.

— Тогда ей нужно было взять кого-то с собой, — сказал Муслим. — Так было бы гораздо проще объяснить всем, почему она туда поехала…

— Она так и сделала, — неожиданно сказала Вера, глядя ему в глаза.

— Что? — изумился Муслим. — Что ты говоришь?

— Мы поехали туда вместе, — твердо произнесла Вера, — и я сидела в машине, ждала, когда она вернется. Она вернулась в слезах, и тогда я решила сама подняться к нему…

— И поднялась? — не поверил услышанному Сафаров.

— Да. Я поднялась сразу после того, как она вышла из его квартиры. И поэтому я уверена, что моя дочь не убийца. Я была в этой квартире сразу после нее…

— Господи, — прошептал потрясенный Муслим, — только этого нам и не хватало…

Год обезьяны. Санкт-Петербург.

Год тысяча девятьсот девяносто второй

На следующий день Артем появился с мрачным видом. У него болела голова. К тому же ему досталось от супруги, которой не понравилось вчерашнее опоздание мужа домой. Да еще в откровенном подпитии. Муслим, скрывая улыбку, наблюдал за молодым другом.

— Здесь нужно будет послать запрос еще раз, — показал он один из документов Артему.

Тот согласно кивнул головой.

— Мне всю ночь снились наши посиделки, — неожиданно признался Артем, — и эта фактурная блондинка, которая сидела за соседним столиком. А ты молодец, пригласил ее подругу танцевать. Я не так хорошо танцую, чтобы решиться. Я боялся, что упаду на пол, а блондинка упадет на меня и раздавит. Такие кошмары мне снились.

— А я их не видел, — признался Муслим, — хотя все время думал о ее подруге. Она скрывала какую-то тайну, я видел, как ей было нелегко, но она старалась не думать о плохом.

— Теперь уже поздно сожалеть, — отмахнулся Пармузин, — они уехали, а мы даже имен их не знаем. И теперь мы их никогда больше не увидим. В нашем многомиллионном городе трудно найти человека, которого увидишь в первый раз. Не зная его фамилии и адреса, не зная, где его искать и кем он работает. Настоящая задача для следователя, — улыбнулся он, перебирая документы.

— А я смогу ее найти, — внезапно сказал Муслим, — даже не зная ее адреса и фамилии.

— Поедешь в ресторан и будешь опрашивать официантов? — догадался Артем. — Но это не метод. Они могли быть там в первый и последний раз. И никогда больше там не появляться. Так их невозможно будет найти.

— Я найду, — упрямо повторил Сафаров, — сегодня до вечера найду.

— Давай спорить, — оживился Пармузин, — как раз на мою проигранную бутылку. Спорим. Только сначала расскажи, как собираешься ее искать.

— Используя дедуктивный метод, — рассмеялся Муслим, — и наши возможности. Мы знаем, что она родилась в год Дракона. Это шестьдесят четвертый год. Мы знаем, что она приехала туда на темно-синем «Пежо». Я думаю, в городе не так много владельцев «Пежо», которым двадцать восемь лет. Она замужем, у нее есть дочь. Вполне достаточно. Сейчас через милицию я проверю всех владельцев синих «Пежо».

— Здорово, — согласился Артем. — Хорошо, что я с тобой не успел поспорить, иначе пришлось бы ставить тебе две бутылки.

Это был девяносто второй год. И такого количества иностранных машин, которые появятся в России уже через год, в Санкт-Петербурге еще не было. Муслим поднял трубку. Еще через несколько минут он знал, что в городе зарегистрированы сорок семь «Пежо», из которых только четырнадцать синего цвета. Еще через полчаса полная распечатка, поступившая из информационного центра МВД, была на их столе. Среди владельцев машины значилась и Вера Клименко, шестьдесят четвертого года рождения. Был указан ее адрес и телефон. Муслим торжествующе взглянул на своего друга, подвинул к себе аппарат и набрал номер. И услышал уже знакомый женский голос. Он положил трубку. Теперь сомнений не оставалось, это была она. Ее квартира находилась совсем недалеко отсюда, на Суворовском проспекте.

Вечером он вышел из прокуратуры и попросил водителя прикрепленной к ним машины отвезти его на Суворовский проспект. Он назвал адрес, и водитель отвез его точно к ее дому. Отпустив машину, Муслим начал прогуливаться вокруг дома. На часах было около семи, но темно-синего «Пежо» нигде не было. Он нашел телефонную будку и позвонил. Никто ему не ответил. Он набрал номер во второй раз. Снова длинные гудки. Очевидно, дома никого не было. Он снова решил прогуляться вокруг здания. Холодный ветер бил прямо в лицо. Он поднял воротник, решив сделать еще один круг и затем уйти. В конце концов, он не может ждать здесь вечно. И в этот момент к дому подъехала машина. Это был темно-синий «Пежо». Она вышла из салона автомобиля. Он остановился в нескольких метрах от машины. Она заперла дверь, обернулась и увидела его. Она была в изящном полушубке и лисьей шапке. Сначала она даже не поняла, кто именно перед ней стоит. Он был в верхней одежде, но без шапки. Он не любил носить шапки, даже в самые сильные холода. Она пригляделась. Удивленно прищурилась. Затем сделала к нему шаг навстречу.

— Это вы? — спросила Вера. — Но как вы меня нашли? Как вы здесь оказались?

— Вы забыли, что разговариваете со следователем, — улыбнулся Муслим. — Все очень просто. Я знал ваше имя и дату рождения. Ваша подруга сообщила, что вы родились в год Дракона. Кроме того, я знал, на какой машине вы приехали.

— Но вы не видели моего номера, — несколько ошеломленно произнесла она.

— Мне не нужно было видеть номер. Достаточно сделать запрос, чтобы выяснить, кто из владельцев синего «Пежо» может быть молодой женщиной шестьдесят четвертого года рождения.

— Как просто, — согласилась она, — а если бы я водила машину по доверенности? Если бы она была оформлена на имя мужа?

— То и тогда все данные были бы в информационном центре МВД, — пояснил Муслим, — все действительно очень просто.

— Вы меня поразили, — тихо произнесла она. — Я даже не думала, что подобное возможно. Хотя вчера вы произвели на меня впечатление. Своей искренностью.

— Вы тоже. Хотя вы не были до конца со мной искренни. Я же видел, как вы нервничали, когда я рассказывал о своих семейных проблемах. О своем предстоящем судебном разводе. Очевидно, вас ждет подобная процедура? Я угадал?

— Да, — кивнула Вера, — я тоже развожусь со своим мужем. Мне начинает казаться, что вы умеете читать чужие мысли. Или это только опыт следователя?

— Не знаю. Может, мы куда-нибудь пойдем? Я замерз, пока вас ждал.

— Представляю. Садитесь в машину. Я включу печку, — предложила она, — а там мы решим, куда нам поехать.

Он не заставил себя упрашивать. Сев в машину, она сняла шапку, тряхнула волосами, посмотрела на него.

— Неужели вы действительно искали меня и ждали рядом с домом?

— А вы как думаете?

— Не знаю. Боюсь даже подумать. Мой супруг никогда не отличался особой галантностью. Ему бы и в голову не пришло ждать меня рядом с домом. — Она помрачнела.

— Вы разводитесь?

— Да. Официально подали на развод. Мы прожили с ним слишком много. Целых семь лет. Говорят, что после семи лет совместной жизни бывает особенно сильный кризис и его нужно пережить. Вы сколько прожили со своей супругой?

— Шесть, — улыбнулся Муслим, — неполные шесть. До критического срока мы даже не дошли.

— А мы дошли, — задумчиво произнесла она, — мы вместе с ним учились в университете. Он казался мне таким ярким, начитанным, талантливым. Уже позже я поняла, что он больше позер, чем глубокий человек. Его начитанность оказалась поверхностной, его интеллигентность показной. Знаете, как говорил академик Лихачев? Можно притвориться всем, чем угодно. Но нельзя притвориться интеллигентным человеком. Не получается. Вот у моего мужа и не получилось. Его оставили на кафедре, он быстро сделал кандидатскую, а потом начали обнаруживаться некоторые дурные свойства его характера. Отец помог ему устроиться в «Союзвнешторг». Все мечтали туда попасть. Мы сразу поехали в заграничную командировку. Там вообще начали проявляться все худшие черты, которые только могли быть в мужчине. Жадность, зависть, пренебрежение к людям, откровенный цинизм. Я долго терпела. А потом взяла дочь и вернулась сюда. Сейчас мы живем одни. Сама не знаю, почему я все это вам рассказываю. Может, потому, что вы вчера рассказали мне свою историю.

— Не совсем, — ответил Муслим, — у меня было несколько иначе. Я вернулся в Баку после тяжелого ранения и познакомился с моей будущей женой. Мне казалось, что мы можем создать нормальную семью. Были, конечно, трудности, но она с ними не хотела мириться. А в последние годы у нас на все были разные точки зрения. И на воспитание дочери, и на нашу дальнейшую жизнь, и на наши отношения. Она считала, что я обязан делать карьеру. Мне предлагали поехать куда-то в сельский район заместителем прокурора. Конечно, я отказывался, а ей это не нравилось. Вот так, слово за словом, мы и решили расстаться.

— Значит, встретились «два одиночества», — грустно улыбнувшись, пробормотала Вера. — Наверно, со стороны на нас смешно смотреть.

— У вас жизнь только начинается, — возразил Муслим, — вам только двадцать восемь лет.

— Я чувствую себя уже такой старой, — пожаловалась она, — вы даже не представляете, до какой степени. Мои сверстницы, девочки из нашей группы, кажутся мне такими юными созданиями. Наверно, сказалось все. И моя неудавшаяся семейная жизнь. И наша заграничная командировка. Там быстро взрослеешь. Чувствуешь свою ответственность, особенно в капиталистических странах. Хотя у нас сейчас тоже капитализм.

— Мы пока не знаем, какой у нас строй. И какой у вас, — возразил Муслим, — пока я вижу только всеобщий развал и бардак. Что будет дальше — увидим.

Она улыбнулась.

— Вы, наверно, коммунист?

— Конечно. Иначе меня бы давно выперли из прокуратуры. Я и вступал только потому, что так было нужно. В армии вступал, после ранения. Мне сказали, что нужно написать заявление, и я написал, не придавая этому никакого значения. Потом меня быстро взяли на работу в прокуратуру, я был уже кандидатом в члены партии. Тогда только с помощью партии можно было сделать карьеру.

— Сделали?

— Нет. Как был следователь, так им и остался. Стал только следователем-«важняком», так у нас говорят про следователей по особо важным делам. Зато в январе девяностого все наши идейные прокуроры дружно вышли из партии, сдав свои партийные билеты. Через несколько месяцев состоялось собрание, и они забрали свои партийные билеты. Забрали обратно, решив снова вернуться и стать членами партии. Еще через год они снова начали сдавать свои партбилеты. Во время августовских событий прошлого года, когда в Москве объявили ГКЧП, многие бросились снова забирать свои партийные билеты в парткоме. Когда выяснилось, что путчисты проиграли, эти же принципиальные коммунисты стали в очередной раз сдавать билеты. Мне было так стыдно на них смотреть. Я не представляю, как они после этого себя чувствуют. Я никогда не был идейным коммунистом, и мне всегда было немного смешно, когда я сидел на наших партийных собраниях. Но свой партийный билет я принципиально никому не отдавал. Это мое прошлое, часть моей жизни, истории моего народа. Может, я не прав, как вы думаете?

— Не знаю. Я всегда презирала наших секретарей парткомов. Только следили за всеми и стучали в компетентные органы. Демагоги и подхалимы. Может, поэтому все и рухнуло. Никто и ни во что уже не верил. Особенно те, кто работали на Западе. Они видели, какое несоответствие между нашим существованием и жизнью в этих странах.

— У нас просто политический диспут, — улыбнулся он.

Она рассмеялась. Он чувствовал, как ему все больше и больше нравится эта молодая женщина с таким необычным взглядом.

— Вы истратите весь бензин на обогрев машины, — предупредил Муслим. — Может, куда-нибудь поедем? Вы должны знать, где есть поблизости ресторан или кафе.

— Поедем, — согласилась она, — здесь рядом есть небольшой ресторан. Там играет тихая музыка и дают хороший кофе.

Она водила машину довольно уверенно. Уже через несколько минут они припарковались у небольшого кафе «Золотая антилопа». Она оказалась права, здесь действительно было достаточно комфортно. Где-то далеко играла тихая музыка, а посетителей почти не было видно за горшками с цветами, расставленными по всему залу. Им выделили столик в самом углу.

Потом они долго разговаривали. Он рассказывал ей о своей жизни, о своих двух ранениях, о работе в прокуратуре, о событиях, происшедших в его республике за последние несколько лет. Он рассказал ей почти всю свою жизнь, за исключением того случая в Ленинграде, который произошел с ним двенадцать лет назад. Она рассказывала ему о своей командировке, о своих впечатлениях от посещения Бельгии и Федеративной Республики Германии. Рассказывала, как случайно оказалась в Восточном Берлине после объединения Германии и как испугалась разницы в уровне жизни двух половинок некогда единого города, уже успевшего снова стать единым. Им было просто интересно друг с другом. Официантка несколько раз недовольно подходила к ним, гремя посудой и давая понять, что им нужно уходить. Наконец девушка не выдержала.

— Извините, — сказала она, — уже десять минут двенадцатого. Мы закрываемся в одиннадцать.

Муслим ошеломленно взглянул на часы. Они даже не заметили, как прошло столько времени. Она грустно усмехнулась.

— Кажется, мы засиделись…

— Простите. — Муслим подозвал официантку, чтобы расплатиться. — Где ваша дочь, Вера? Вы, наверно, должны были ее забрать?

— Не беспокойтесь, — ответила она, — девочка у родителей мужа. Они ее просто обожают и часто берут к себе. У них хорошая зимняя дача. Отец моего мужа был крупным чиновником, он получил эту дачу от государства, когда ее конфисковали у какого-то валютного спекулянта. Они сейчас живут там, за городом. Мать мужа тяжело больна, и мы не говорим ей о нашем разводе, чтобы ее не волновать. Делаем вид, что все в порядке.

Он понимающе кивнул. Они вышли на улицу. Стояла ясная погода, какая обычно бывает зимой в северных городах. Искрящийся ночной снег, вкусный, холодный, обжигающий воздух и полная луна. Они снова уселись в салон автомобиля.

— Куда вас отвезти? — спросила она. — Где вы остановились?

— В «Прибалтийской». Но я вам не разрешу меня туда отвозить. Только этого у меня в жизни не было. Чтобы меня провожала женщина. Мы поедем к вам домой, и я провожу вас до вашей квартиры. А потом поймаю такси и поеду в гостиницу.

— Но это неправильно.

— Возможно. Но не забывайте, что я кавказский мужчина. У нас свои представления о приличиях. Нельзя, чтобы женщина меня провожала, я буду чувствовать себя после этого самым несчастным человеком.

— Хорошо, — улыбнулась она, — мне нравятся ваши традиции.

Они снова вернулись на Суворовский проспект. Вышли из салона. Она протянула ему руку.

— У меня такое ощущение, что я знаю вас очень давно. Уже много лет, — призналась она.

— У меня тоже, — смущенно ответил Муслим, — спасибо за чудесный вечер.

— Надеюсь, что вы узнали не только мой адрес, но и домашний телефон? — лукаво спросила она.

— Да, — кивнул он.

— Звоните и не пропадайте, — пожелала она на прощание. — Когда вы заканчиваете свою работу?

— Через неделю, — ответил он с некоторым сожалением, — но, возможно, я еще немного задержусь. Слишком много работы.

— Как ваш друг себя чувствует после вчерашнего? — вспомнила Вера. — Голова не болит?

— Еще как болит. И ему досталось от супруги. Поэтому он теперь под домашним арестом. Никуда не ходит и ни с кем не общается.

Они рассмеялись. Он поднес ее руку к губам. От ее тела исходил такой чудесный запах. Где-то он читал, что люди ориентируются в своих вкусах именно на запахи. Он медленно, с чувством наслаждения поцеловал ее руку.

— Спасибо, что вы уделили мне так много времени.

— И вам спасибо. Прощайте. — Она помахала ему рукой и пошла к своему подъезду. Подходя к дому она снова обернулась и помахала ему рукой.

Он пошел по улице, чувствуя, как радость сегодняшней встречи переполняет его душу. Уже давно он не испытывал ничего подобного. Кажется, сегодня он впервые в жизни встретил женщину, с которой его вкусы совпадали на все сто процентов. У них были одинаковые взгляды на культуру, искусство, историю, человеческие отношения. Одинаковые вкусы и пристрастия, одинаковая любовь и ненависть. Он словно встретил свою вторую половинку. Неужели подобное бывает в жизни?

Он даже не заметил, как вышел на Невский проспект и повернул в сторону Невы. Пройдя еще немного, он подошел к гостинице «Москва». Остановился. Взглянул на горящие окна отеля. Двенадцать лет назад у него произошла здесь невероятная встреча с женщиной, о которой он помнил все эти годы. Он так и не узнал ее фамилии. Нет, она ему просто не сказала. Он помнил только ее имя и отчество. И эту незабываемую ночь. Муслим улыбнулся. Кажется, в этом городе сама атмосфера располагает к романтическим встречам. Или ему просто повезло. Рядом с отелем стояло несколько свободных машин. Такси в городе уже практически не было, их повсюду заменили частники. Нужно было торговаться с каждым из них. Но торговаться в эту ночь ему не хотелось. Он подошел к одному из них и, узнав цену, согласно кивнул головой.

К себе в отель он приехал во втором часу ночи. Поднялся на свой этаж, открыл двери, вошел в комнату. Долго сидел в кресле, вспоминая сегодняшний вечер. Он был как награда за все дни, проведенные в этой командировке. Затем отправился умываться. И в этот момент в дверь постучали. Он удивленно взглянул на часы и пошел открывать. Кто мог стучаться во втором часу ночи? Он даже боялся подумать о том, что это могла быть она. О подобном он не смел и мечтать. Муслим сделал несколько шагов и распахнул дверь. На пороге стояла Вера.

— Я подумала, что это нечестно, — немного запинаясь, произнесла она, глядя ему в глаза, — в конце концов, вы приезжий, а я местная. Мне нужно было вас проводить. Я приехала узнать, как вы добрались…

Было заметно, как она смущается. Он сделал шаг назад, с восхищением глядя на нее. О подобном он не смел даже мечтать. Возможно, это был всего лишь сон. Или исполнившаяся мечта.

— Я вас ждал, — прошептал он, протягивая ей руку.

Она вошла в комнату, закрыла дверь, сняла шапку. Он осторожно обнял ее, прижимая к себе.

— Только будь нежным, — попросила она, — и не очень требовательным. У меня это в первый раз в жизни. Честное слово. Кроме моего мужа, у меня никогда и никого не было…

— Я знаю, — сказал он, вдыхая запах ее волос, — я это знаю.