Баку. 9 апреля 1997 года

Касумов привез Мансимова в изолятор Министерства национальной безопасности. После громкого побега отсюда бывшего министра обороны и еще нескольких арестантов огромное здание обнесли высокой оградой, повсюду расставили охрану, усилили охрану в самом изоляторе. Сбежать теперь отсюда не было никакой возможности.

Касумов не стал дожидаться утра, сразу вызвал из дома сотрудника технического отдела, с которым они вместе осторожно открыли «дипломат». Предосторожности, как, впрочем, и полагал Касумов, оказались излишними, чемоданчик был набит деньгами и документами. Выяснилось, что у Мансимова имелось несколько паспортов, среди которых был и на имя турецкого гражданина с фотографией Ильяса Мансимова.

Только после того, как все было задокументировано, Касумов позволил себе поспать у себя в кабинете два часа и уже в девять утра встречал своих сотрудников чисто выбритым и в свежей сорочке. Никто не понимал причин радостного блеска в его глазах. Все приходившие на работу сотрудники считали, что видятся со своим начальником в последний раз, он же, наоборот, собрал совещание и даже давал задания на перспективу.

Ровно в десять часов утра министр вызвал к себе Эльдара Касумова. В кабинете находился и мрачный заместитель министра. Ему уже сообщили о недовольстве самого президента происшедшим в аэропорту взрывом. И теперь заместитель министра готов был обрушить весь свой гнев на голову Касумова, требуя не только его увольнения из органов, но и отдачи под суд.

Когда Касумов вошел в кабинет, министр, не приглашая его сесть, мрачно спросил:

– Где заявление?

– Разрешите доложить? – попросил Касумов.

– Не разрешаю. Почему нет заявления?

– Я считал, что вы уже знаете, – улыбнулся Касумов.

Это улыбка выбила из равновесия заместителя министра. Он взорвался.

– Ты чего улыбаешься? – закричал он гневно. – Ты почему улыбаешься? Что смешного в твоих проколах?

Более догадливый министр поднял со стола сводку вчерашних происшествий, которую еще не успел прочесть. И изумленно посмотрел на Касумова.

– Ты его нашел?

– Так точно, – еще шире улыбнулся Касумов.

– Где он?

– В следственном изоляторе, – махнул рукой Эльдар, – мы привезли его сегодня утром.

Заместитель министра внезапно понял, что произошло чудо. Он замолк, недоуменно глядя на лежавшую перед министром сводку.

– Так вы его нашли? – тихо спросил он.

Касумов кивнул.

– Молодец, – громко сказал министр, – я в тебе никогда не сомневался. Молодец, – радостно повторил он. – Мы утерли нос и МОССАД, и СВР.

Он посмотрел на своего притихшего заместителя и громко повторил:

– Какой молодец!

Заместитель нехотя кивнул. Он уже понял: ситуация кардинально изменилась.

– Что думаешь делать? – спросил министр.

– Будем работать, – улыбка все еще не сходила с лица Эльдара. Несмотря на свою должность, он был еще так молод, ему не было и сорока лет. – Мы уже вызвали следователя, – сообщил он, – но сначала я хочу сам с ним поговорить.

– Правильно, – одобрил министр, – сначала выжми из него все, а потом передавай его следователю. Нам нужно знать все, – подчеркнул он уже радостным голосом.

Касумов вышел из кабинета, чувствуя страшную усталость. Он не спал почти двое суток. Вернувшись к себе, он приказал доставить Ильяса Мансимова. Тот вошел угрюмый, агрессивный.

– Почему меня арестовали? – сразу перешел в атаку.

– У тебя целый букет обвинений, – махнул рукой Касумов, не забыв включить магнитофон. – Начать перечислять или ты сам знаешь?

– Ничего я не знаю, – огрызнулся Мансимов.

– Знаешь, – уверенно сказал Касумов, – начнем с самого начала. Ты разработал и помог международному террористу Ахмеду Мурсалу провести аферу с тремя паспортами, в результате подменяющие друг друга люди обеспечивали террористу беспрепятственный переход границы.

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – пожал плечами Мансимов.

– Затем ты помог организовать прием багажа Натига Кура, который тот привез из Москвы. Есть показания бывшего начальника смены Гулиева о том, как ты встречал Натига Кура в аэропорту Баку.

– Это не преступление.

– И наконец, ты вместе со своим сообщником Шарифом Ахмедовым убил жителя Нардарана Акрама Велиева, который попросил своего соседа, чтобы его родственник оказал услугу твоему турецкому другу. По-моему, целый букет. Вполне достаточно. Нами точно установлено, что в ту ночь машина Шарифа была у дома убитого. Твои отпечатки пальцев найдены в доме. Ты ведь понимаешь, что это смертный приговор. Ты опытный человек, Ильяс, и должен все сознавать. Очевидно, ночью вы приехали к своей жертве. Видимо, ты познакомился с ним через Шарифа, который возил туда воду. Но в эту ночь он сделал ошибку. Решив перестраховаться и создать себе алиби, он невольно выдал себя. Он не стал заполнять бассейн именно убитого, тогда как все другие бассейны были полны воды. А все соседи видели, как водовоз Шарифа стоял у дома убитого. Вы ошиблись, и эта ошибка стоила жизни твоему напарнику.

– Вы его убили? – встрепенулся Ильяс.

– Нет. Он сорвался с балкона твоего дома и разбился.

Мансимов нервно отвернулся. Потом сказал:

– Убивал Шариф, а не я, у вас нет доказательств.

– Есть, – возразил Касумов, – его отпечатки не обнаружены в доме. Только твои. Значит, это ты сначала распил с хозяином водку, а потом отравил его. Вернее, сначала твой сообщник отравил собаку, попробовав на ней яд. А уже потом ты отравил хозяина.

Арестованный молчал, не желая ничего комментировать.

– С тобой будут работать следователи прокуратуры, – продолжал Касумов, – ты с ними будешь разбираться. Но меня интересует не это убийство. Меня волнует груз, который привез Натиг Кур из Москвы, и террорист, который улетел в Сирию.

– Я ничего не знаю, – крикнул Мансимов, – вы должны дать мне адвоката. Я ничего не буду говорить.

– А теперь послушай, что я тебе скажу, – остановил его Касумов, – вчера ночью в аэропорту был сильный взрыв, погибли несколько человек. Это взорвался один из ящиков, которые тебе приказал подготовить к отправке в Германию Натиг Кур. Они обманули тебя, Ильяс. Зная твое любопытство и жадность, они тебя обманули. Из Москвы пришли совсем другие ящики. Они их подменили. Настоящие ящики ушли в Сирию. А тебе подсунули бомбу.

– Какую бомбу? – не понял Мансимов.

– Чтобы ты взорвался и погиб, – пояснил Касумов, – они подготовили три ящика. По счастливой случайности, когда ты начал вскрывать один из них, он не взорвался. Просто ты не успел его вскрыть до конца. Тебе тогда помешали твои бывшие коллеги. И, наверное, тем самым спасли тебе жизнь. Вот сегодняшние газеты. А вот фотографии, можешь убедиться, что я тебя не обманываю.

Мансимов схватил фотографии. С ужасом убедился, что ящики те самые, которые он готовил для отправки в Германию. Он отбросил фотографии и долго сидел молча, глядя перед собой.

– Они тебя обманули, – подвел неутешительный итог Касумов, – они хотели тебя подставить и убить. Ты по-прежнему хочешь их выгораживать? Или тебе этого мало?

– Что вы хотите?

– Всю информацию об Ахмеде Мурсале, – быстро сказал Эльдар, – мне нужна вся информация.

– Я его почти не знал.

– Ты должен понимать, что происходит, Ильяс. Если он устроит террористический акт в Баку, то вина будет лежать на тебе.

– Не устроит, – тихо произнес Мансимов.

– Почему не устроит?

– Ему нужны были только его ящики. Только ящики, за которыми он приехал из Голландии. А Натиг Кур привез их для него из Москвы.

– Что было в ящиках?

– Не знаю. Я тоже хотел узнать, но ничего не получилось. Я не думал, что они меня обманут. Я считал, что им нужен этот груз для отправки в Германию.

– Они увезли настоящие ящики, подсунув вместо них барахло, – сказал Эльдар. – А внутри были бомбы.

– Может, вы их сами туда положили, – все еще пытался защититься Мансимов.

– Зачем нам убивать людей? – пожал плечами Касумов. – Только для того, чтобы убедить тебя? Ты не считаешь, что это слишком высокая цена?

– Негодяи! – Мансимов сжал кулаки. – Они меня обманули.

– Рассказывай, – потребовал Эльдар.

– Мы встретили его в аэропорту, повезли на квартиру. Потом он жил там несколько дней. Я встретил Натига Кура, когда он привез ящики. Этот ублюдок сказал мне, что он должен все проверить и вечером привезет их для таможенного оформления. Я не думал, что он их подменит. Все оформил и спрятал ящики в нашем терминале. А через несколько дней позвонил Натиг Кур и сказал, что нужно убрать Велиева, который может рассказать о том, кто просил его устроить проводы и встречи в аэропорту. Шариф дружил с погибшим, вот мы и поехали. Но я не убивал. Это все сделал Шариф. А меня они так подло подставили.

– Куда они улетели?

– Один в Сирию, другой в Турцию. Третий, кажется, должен был улетать в Германию, но его арестовали на границе.

– А для чего им эти ящики?

– Не знаю. Они ничего не говорили. Просто все время намекали, что груз очень ценный. Проклятые ублюдки! Они меня обманули.

– Кто еще знал про ящики?

– Кроме меня, никто.

– Ты знаешь турецкий адрес Натига Кура?

– Стамбульский знаю. У него есть еще дом в Измире, но я там не был.

– А второго?

– Нет. Я его первый раз в жизни видел. И ничего про него не знал.

– Твоя жадность и подлость тебя погубили, – махнул рукой Касумов. – Представь, до какой степени ты подлец, что даже они решили так тебя подставить. Видимо, и они довольно быстро тебя раскусили.

Мансимов кусал губы от бешенства.

– Я их найду и убью.

– Не найдешь, – печально сказал Касумов, – тебе еще повезло, что тебя не убили. Тот, который прилетел из Голландии, очень опасный террорист. Он убил людей больше, чем ты можешь себе представить. Считай, тебе вообще повезло, если, конечно, к тебе можно отнести это слово.

– Что со мной будет? – выдохнул Мансимов.

– Не знаю, – честно признался Касумов, – наверное, будет суд. Вообще-то мы подали заявку на вступление в европейское сообщество. У нас запрещена смертная казнь. Но лет десять или пятнадцать тебе дадут. Все зависит от того, как ты будешь с нами сотрудничать. И как быстро мы найдем этого террориста.

– Он улетел, – вздохнул Мансимов, – вы его теперь не найдете.

– Найдем, – уверенно сказал Касумов. – Будем искать его по всему миру. И не только мы одни.

– Он говорил, что за ним охотится МОССАД.

– Что-нибудь еще он говорил?

– Нет. Они вообще в моем присутствии мало разговаривали. Хотя один раз я слышал, как Натиг Кур говорил с кем-то по телефону и спрашивал о другом человеке.

– Что он спрашивал?

– Знает ли он французский язык, – вспомнил Мансимов, – да, точно так. Именно французский язык.

– И больше ничего?

– Нет. Я убью их своими руками! – сорвался Ильяс на крик. – Я их уничтожу! Я их найду!

Он начал плакать и кричать. Касумов поднял трубку.

– Вызовите врача, – попросил он, с жалостью глядя на сидевшего перед ним человека.

 

Дамаск. 10 апреля 1997 года

Им удалось выбраться из центра города каким-то чудом. Сначала они уехали на такси на северо-восточную окраину города. Затем Алиса позвонила кому-то из местных жителей, который приехал и, ни слова не говоря, отвез в заброшенный дом, провел в подвал, где было достаточно светло, тепло и даже была еда.

Они понимали, что нужно переждать здесь несколько дней, пока сирийские полицейские не решат, что сумасшедшие туристы, оказавшие такое яростное сопротивление убийцам, по непонятным причинам сбежали из города и успели скрыться.

Но, с другой стороны, у них не было времени и они не имели права просто так отсиживаться в этом подвале. Положение, в которое они попали, оказалось весьма сложным. Паспорта, личные вещи, даже деньги остались в отеле. Правда, паспорта были на чужие имена, а деньги можно было легко вернуть, но это мало что меняло.

Уже когда они несколько пришли в себя, Алиса спросила:

– Как вы смогли так быстро все просчитать? Они так хорошо маскировались, действительно чистили стекла номеров на каждом этаже, постепенно поднимаясь к нам.

– Американский стандарт, – усмехнулся Дронго. – В «Шератоне» жесткие правила, которые устанавливаются по всему миру. Окна чистят один раз в месяц. И уж никак не через пять дней. Когда вы мне сказали, что несколько дней назад чистили окна, я понял, что это подставка. И успел вас толкнуть.

– И довольно больно толкнули, – пожаловалась женщина.

– А вы хотели остаться за столом и превратиться в мишень для убийц? – поинтересовался Дронго.

– Кажется, нет, – призналась она.

– Вы хорошо стреляете, – похвалил он, – правда, слишком быстро и слишком хорошо.

Она покраснела.

– Я не могу, как вы, все предвидеть, – заметила она, – это у вас вместо головы компьютер и вы можете даже в такой момент ранить убийцу, чтобы потом вытащить из него какие-нибудь сведения. Я в этот момент просто испугалась.

– Убитый вами нападающий вряд ли согласился бы с этим утверждением, – усмехнулся Дронго.

– Наверное, – засмеялась она, вытягивая ногу и морщась от боли, – у меня там, по-моему, синяк, – сообщила она.

– Снимите юбку и посмотрите, – спокойно предложил он ей.

Она удивленно посмотрела на него.

– Вы иногда меня поражаете, – призналась она, – но, может, вы действительно правы. В конце концов, вы уже видели мои ноги. Только отвернитесь, когда я буду раздеваться. Мне все-таки неудобно.

– Конечно, – он отвернулся.

– Так и есть, – сказала она через минуту, – я сильно ударилась, когда падала в люльке, а потом сразу не почувствовала. Есть кровь. Здесь где-то была аптечка.

– Давайте, я вам помогу, – предложил Дронго.

Она взглянула на него, хотела что-то сказать, но ничего не произнесла, только кивнула, прикусив губу. Он достал йод из аптечки и, когда начал осторожно смазывать рану, она вскрикнула.

– У них нет ничего более щадящего?

– Это не «Шератон», – напомнил он, – только не одевайтесь сразу, а то испачкаете одежду.

– Сидеть в таком виде?

– Я могу дать вам свой пиджак, чтобы вы прикрылись, – пожал он плечами и действительно подал пиджак.

Она села на грязноватый стул и, закинув ногу на ногу, прикрыла их пиджаком. Потом сказала:

– Кажется, вы были правы. Ваша теория полностью подтвердилась. Кто-то из вашего окружения сообщает о ваших передвижениях Мулу.

– Я на это и рассчитывал, – кивнул Дронго, – завтра я выйду отсюда и постараюсь найти отель «Диван», в котором жили убийцы. Возможно, что найду там и следы Мула.

– Нет, – решительно возразила она, – это невозможно. Вас наверняка убьют. Туда поедет кто-нибудь из местной резидентуры. Я вас не пущу.

– Я же вам много раз говорил, что люблю все делать сам, – напомнил Дронго, – это моя работа.

– Сколько вам лет? – вдруг спросила она.

– Тридцать восемь. Почему вы спрашиваете?

– А мне тридцать два.

– Значит, я старше вас на шесть лет, – улыбнулся Дронго.

– И вы всегда так живете?

– Последние десять лет – да.

– И вам не надоело?

– Не знаю. Иногда кажется, что да. Но я ничего другого не умею делать. И мои гонорары за расследование – единственный источник существования. Я же не могу в сорок лет начать заниматься бизнесом или торговлей. Для этого нужны таланты, которых у меня, очевидно, нет.

– У вас есть другие достоинства.

– Которые нужны только для расследования преступлений. Я же сказал, что ничего другого делать просто не умею.

– Вы женаты?

– Неужели вы думаете, что я могу жениться при такой невероятной жизни?

– Это справедливо, – согласилась она.

– А вы замужем?

– Нет. Я развелась три года назад. Мы были слишком разными людьми.

– А люди всегда разные, – вздохнул Дронго, – вот поэтому я и не женюсь. Когда люди расходятся, они оправдываются стандартной формулировкой о несхожести характеров. Получается, что каждый индивидуум должен жениться на своем клонированном двойнике, для полного сходства характеров.

Она засмеялась.

– Как вы думаете, в этом подвале бывают мыши? – вдруг спросила она.

– Если вы скажете, что боитесь мышей, я сойду с ума, – улыбнулся Дронго. – Если бы я сам не видел, как вы стреляете...

– Это разные вещи. Как вы думаете, я уже могу надеть юбку?

– Думаю, уже можете.

Она подняла его пиджак, протянув руку к своей юбке. Потом убрала и негромко произнесла:

– Черт возьми, мне так неудобно это говорить.

– Что случилось? – не понял он.

– Вы мне нравитесь, – вдруг сказала она, – в вас есть какая-то надежность. И в то же время какой-то кураж. Неестественное сочетание мозга-компьютера и души клоуна. Вам никто этого не говорил?

– Нет, – улыбнулся он, – это впервые.

– Вот видите. У вас есть неясные мне грани. Трудно понять, когда вы серьезны, а когда шутите.

Он молчал. Молчание грозило затянуться. Вдруг она шепотом произнесла:

– Иди ко мне.

И он понял, что должен встать и сделать шаг. Он встал. Поднялась и она. Отсутствие одежды ее, кажется, больше не смущало.

– Надеюсь, ты знаешь, как целуют женщину? – с вызовом спросила она. – Или ты видишь во мне только партнера по прыжкам с высоты?

– Нет, – сказал он, наклоняясь к ней, – скорее по пятиборью. Ты ведь так хорошо стреляешь и так быстро бегаешь.

Последнее слово он скомкал. Она притянула его к себе. И был долгий поцелуй.

– Надеюсь, раздевать ты меня будешь в этот раз сам? – спросила она. – Или мне снова раздеться самой?

 

Москва. 10 апреля 1997 года

Уже несколько дней полковник Мовсаев и его группа занимались поиском следов исчезнувших ящиков. Несмотря на все усилия сотрудников, ничего обнаружить не удавалось. Ящики словно возникли из небытия, неожиданно появившись в Москве, и так же неожиданно исчезли. Десятого утром Мовсаев докладывал генералу Светлицкому о безуспешных поисках.

Генерал мрачно выслушал его. Потом сообщил:

– Дронго объявился. Он находится в Сирии. Но, видимо, пока ему не удалось выйти на Мула.

– Все, что я узнал за последние несколько недель об этом террористе, убеждает меня, что он самый опасный тип, который когда-либо попадался нашей службе, – признался Мовсаев. – Я на Ближнем Востоке много лет работал, но такого патологического садиста еще не встречал. И обратите внимание, его ненавидят все, от бывших союзников до вечных врагов.

– Он все равно обречен, – сказал Светлицкий, – просто дело в том, когда это случится.

– Рано или поздно его убьют, – убежденно сказал Мовсаев. – Если наши сведения точны и его приговорили к смерти сразу две разведки – израильская и иранская, – у него нет шансов. Это самые мстительные разведки. Они не успокоятся, пока не найдут его.

– В том-то все и дело, что «рано или поздно», – вздохнул Светлицкий, – может быть поздно, очень поздно. Наш совместный проект с французами, который мы готовы начать в Иране, один из самых крупных проектов века. Представляете, с каким удовольствием наши конкуренты сорвут его, подставив иранцев под удар общественного мнения. Да и мы пострадаем больше всех. Наша Государственная дума сразу примет специальное заявление о борьбе с терроризмом и наложит вето на контракт.

– Понимаю, – нахмурился Мовсаев, – наши сотрудники работают день и ночь. Но пока мы ничего не знаем о характере груза, который вывезли из Москвы. Не можем найти даже зацепки.

– Зацепки, – задумчиво сказал Светлицкий, – щепки-зацепки. А вы точно знаете, когда груз отбыл в Баку?

– Конечно. Мы даже нашли носильщиков, которые грузили ящики. Судя по всему, груз был тяжелый, килограммов сто – сто пятьдесят.

– Я сейчас вспомнил одну интересную историю, – вдруг сказал генерал, – это было тридцать шесть лет назад. О ней мне рассказывал мой отец, который тогда работал в Министерстве обороны СССР, в военной контрразведке. – Он помолчал, словно собираясь с мыслями, потом продолжил: – Это было во времена Карибского кризиса. Обе стороны усиленно шпионили друг за другом, не жалея денег на любую информацию о действиях другой стороны. И вот тогда нам удалось получить очень интересную информацию по линии военной контрразведки. Выяснилось, что американцы довольно быстро просчитали все наши действия и отмечают каждый корабль, каждое грузовое судно, идущее к берегам Кубы. Как мы ни прятали наши самолеты и ракеты, как ни укрывали в трюмах наших солдат и оборудование, американцы всегда точно знали, откуда идет судно и какой на нем груз. Наша военная контрразведка терялась в догадках, каким образом американцам удается так быстро все выяснять. Во Втором главном управлении КГБ была разработана целая программа по выявлению иностранных агентов, но все было тщетно. Едва судно оказывалось в море, американцы уже знали, из какого порта оно вышло. Даже если мы меняли название судна и порт приписки.

Светлицкий снова помолчал и вдруг улыбнулся:

– Разгадка оказалась элементарной. Оказывается, американцы просто научились выяснять все по характеру наших ящиков. Вы меня понимаете? В каждом порту под оборудование использовали только местную тару. То есть каждый раз состав древесины и ящики были разные. Можно было сколько угодно прятать сами грузы, но по характеру древесины, по структуре дерева, по самим ящикам они легко просчитывали, откуда именно вышло судно. Вы ведь понимаете, что ящики из Мурманска и Одессы не могли быть похожими друг на друга.

Мовсаев удивленно кивнул. Он уже начал понимать, к чему клонит генерал. Но тот более четко сформулировал уже зревшие в голове полковника мысли.

– Если мы точно знаем, в грузовой отсек какого самолета грузили несколько дней назад эти ящики, если мы точно знаем, какие именно носильщики их перевозили и на каких тележках, если точно знаем, что груз прибыл в Баку и его выгружали там, то нам нужно проверить все места, где раньше лежали эти ящики. В том числе и в «депутатской» Шереметьево-один. Структура древесины всегда разная. Я понимаю, что, кроме этих ящиков, там могли быть десятки других, но если мы обнаружим повторяющиеся закономерности в микрочастицах грузового отсека самолета, на тележках носильщиков, на их одежде или на рукавицах, на лестнице, еще на других местах, где могли остаться частицы древесины, то мы сможем вычислить, какое именно дерево использовалось для этих ящиков, – победно закончил генерал.

Полковник шумно выдохнул воздух. О таком методе он даже не подозревал.

– И тогда мы сумеем выяснить, откуда пришли эти ящики, – закончил свою мысль генерал. – Судя по тяжести, груз вряд ли перекладывали из собственной тары. Значит, мы можем почти наверняка установить, откуда он прибыл. А это уже почти решение проблемы. И тогда нам удастся установить, какой именно груз был в этих ящиках.

– Я понял, – обрадовался Мовсаев, – нам такой способ даже не приходил в голову.

– Конец двадцатого века, – усмехнулся Светлицкий. – Пожалуй, мы уже стары для нового века. Мой сын на компьютере работает, так я часто не понимаю, что именно он делает и как может общаться, например, с другим абонентом в Америке или в Англии.

– Все сделаем, – кивнул Мовсаев.

– Я попрошу нашу экспериментальную лабораторию, чтобы они выделили вам сотрудников в помощь, – предложил генерал, – и не нужно торопиться. Как бы нас ни поджимало время, мы должны все точно выяснить. Думаю, в течение нескольких дней будем иметь конкретный результат. И если узнаем характер груза, то нам будет легче искать террориста, который действительно может принести нам всем массу неприятностей.

– Спасибо за подсказку, – улыбнулся Мовсаев, – такое направление мне бы и в голову не пришло.

– Мне тоже, – ответил Светлицкий, – просто вы употребили слово «зацепки», и я вспомнил историю, которую мне рассказывал отец. Иногда нужно оглядываться и назад, – заключил он. – Оказывается, опыт ветеранов – вещь совсем неплохая.

 

Дамаск. 11 апреля 1997 года

Подвал, в котором они сидели, оказался не только теплым, но и счастливым. Когда радость первой встречи переходит в длительное узнавание, не приедающееся от постоянных перерывов, ослабляющих первоначальное чувство и в конце концов разрушающих чувства обоих. Им казалось, время просто остановилось и нет ничего, кроме этого подвала, в котором в этот день и сосредоточилась вся Вселенная.

Но оставаться в подвале навечно они не могли. Вечером десятого числа пришел связной, сообщивший, что по всему городу их ищут многочисленные отряды полицейских, проверяются все отели, постоялые дворы, подозрительные дома в городе и пригородах. Их фотографии как израильских шпионов расклеены и розданы повсюду. Дронго скрепя сердце попросил связного выяснить, кто скрывался в отеле «Диван», расположенном в пригороде Бейт-Сахама. Их подвал находился совсем в другой стороне, на северо-востоке, в районе Барзах. Но посланник настаивал на том, чтобы они немедленно покинули не только этот подвал, не только Дамаск, но и вообще Сирию.

Выживший после ранения убийца, которого спас Дронго, дал показания. Связной настаивал на немедленном бегстве из города.

– Я должен получить информацию на Мула, – стоял на своем Дронго. – Пока у меня не будет точной информации, где он находится в данный момент, я не уйду из города.

– Вы подвергаете риску женщину, которая находится здесь вместе с вами, – укоризненно сказал связной.

Это был пожилой араб с потухшими серыми глазами и таким же цветом лица, словно он всю жизнь провел под землей.

– Пусть она уходит сегодня, – предложил Дронго, стараясь не смотреть в глаза Алисы.

– Нет, – решительно сказала она, – у меня есть приказ обеспечить его безопасность. Поэтому я не уйду отсюда без него.

– Значит, мы останемся еще на один день, – подвел итог Дронго, – до тех пор, пока мне не сообщат, где находится Мул и его люди. Для меня это важнее всего на свете.

– Да, – услышал он голос Алисы Линхарт за спиной, – важнее всего на свете.

Дронго резко обернулся.

– Извините, – прошептал он, – я не хотел вас обидеть.

– Нет, – сказала она, – вы меня не обидели. Все правильно. Я изначально знала ваши приоритеты.

– Мы остаемся, – объявила она связному. – Нам нужно знать, кто проживает в отеле «Диван» и где находится Мул.

– Вы безумцы, – убежденно сказал связной, – ваша жизнь в Дамаске не стоит и ржавой монеты. Неужели вы этого не понимаете?

– Спасибо, старик, – сказал Дронго, – но нам поручили важное дело, и мы должны его выполнить. Мы не можем отсюда уехать; пока Мул в городе, в нем останемся и мы.

Старик пожал плечами и, бормоча что-то себе под нос, стал выбираться из подвала.

– Будьте осторожны, – сказал он, – я уберу лестницу, чтобы вас не смогли найти, даже если обнаружат подвал. Прыгнуть вниз никто не рискнет. За водопроводом есть второй выход, но он забит землей. Если вам все равно нечего делать, вы можете его прорыть, чтобы у вас был запасной выход. Лопаты я вам брошу сверху.

– Спасибо. Это как раз то занятие, которое нам необходимо, – улыбнулся Дронго.

Когда старик ушел, он сел на стул, стараясь не смотреть в сторону женщины. Она села рядом.

– Вам действительно здесь скучно?

После случившегося они снова перешли на «вы». И хотя в любом случае это была английская форма обращения – «you», тем не менее он подсознательно считал, что всегда обращался к ней только на «вы». В этом был его собственный выбор, он всегда обращался на «вы» к женщинам, с которыми был близок.

– Я этого не говорил.

– Но вы так обрадовались лопатам.

– Просто я считаю важным, чтобы у нас был второй выход.

– А я подумала иначе. Может, вам неприятно оставаться здесь со мной?

– Кажется, у нас уже семейные сцены, – пробормотал Дронго. И они рассмеялись.

– Простите, – сказала она, – у меня тоже нервы.

– Понимаю, – кивнул Дронго, – длительное сидение в подвале да еще наша неподвижность угнетают нас обоих. Мы ведь слишком деятельные люди.

– Вы действительно думаете, что Мул все еще в Дамаске? По нашим сведениям, он должен был выехать в Бейрут.

– Не знаю. Но я хочу точно знать, почему он приехал в Дамаск, что ему здесь нужно. Он ведь мог выехать в Бейрут из Алеппо. Зачем ему нужно было лезть в этот муравейник?

Она молча смотрела на него.

– Кроме того, – продолжал Дронго, – мы еще не знаем, благодаря кому к нам прислали таких опытных мойщиков окон, как наши убийцы. По-моему, мы должны узнать и это.

– Иногда я думаю, что вам при рождении повредили голову, – восхищенно сказала женщина, – или вы никогда не ошибаетесь?

– Сколько угодно, – пробормотал Дронго, – на самом деле ошибок у меня гораздо больше. Просто люди по-прежнему хотят верить в сказки.

– Может быть, – согласилась она, подняв руку и дотрагиваясь до его щетины на лице.

– Черт возьми, – пробормотал Дронго, – я так не люблю ходить небритым. В следующий раз попрошу старика принести мне бритву.

– Вы же знаете, что он этого не сделает. У вас должна быть борода, когда мы отсюда выйдем. Ваше бритое лицо будет сразу бросаться в глаза.

– Знаю, – невесело сказал Дронго, – поэтому и терплю.

Она дотронулась до его глаз, опуская палец ниже, к губам.

– Простите меня, – несколько сконфуженно сказал Дронго, – я не хотел вас сегодня обидеть. Просто не считаю себя секс-символом и поэтому бываю несколько скован в обращении с красивыми женщинами.

– Какая глупость, – сказала Алиса Линхарт, – по-настоящему сексуальным мужчину делает его ум. Неужели вы действительно считаете, что высокий рост или мускулы более важны для женщины, чем голова ее избранника? Самая сексуальная часть мужского тела – это его мозг. Боюсь, что вы еще не поняли этой простой истины.

– Спасибо. Я буду считать это утешением для себя, – кивнул он, глядя ей в глаза. В подвале был не слишком яркий свет, но они видели глаза друг друга. Она вдруг сказала:

– У вас седая борода. Совсем седая. Вам никто этого не говорил?

– Нет. Но иногда мне кажется, что эта борода отражает состояние моей души.

– Не надо. – Она снова дотронулась пальцами до его губ. – Мне бывает страшно, когда вы впадаете в меланхолию.

Ночью неожиданно над головой послышался шум, и они бросились доставать оружие. Но это был тот самый старик. Он принес лестницу, осторожно спустился вниз, подсвечивая себе фонариком. Закрыл за собой люк. Сказал, обращаясь к Дронго:

– Вы были правы. В отеле действительно живут несколько боевиков Мула. Но его самого там нет.

– Что они там делают?

– Не знаю. Но, похоже, кого-то ждут. Их человек пять-шесть. От безделья не знают, чем себя занять.

– Чего они ждут? – нетерпеливо спросил Дронго.

– Этого мы не знаем.

– Может, они готовят какую-то акцию? – нерешительно предположила Алиса Линхарт.

– В Дамаске? – повернулся к ней Дронго. – И поэтому их привезли сюда и держат в отеле? Нет, на обычные действия террористов это не похоже. Ни один мало-мальски подготовленный террорист не станет так рисковать группой своих сторонников и тем более так выставляться. Они действительно чего-то ждут. И явно не сигнала к террористическим действиям. Черт возьми, я должен выйти на поверхность.

– Нет, – твердо сказал старик, – тебя сразу опознают. С таким ростом, как у тебя, трудно остаться незамеченным.

– Послушайте, – обратился к нему Дронго, – постарайтесь запомнить мои вопросы и завтра дать мне на них ответ. Вы запомните?

– Я запомню, – кивнул старик.

– Первый вопрос: когда они приехали? Второй вопрос: сколько их человек? Мне нужно точное число. Третий вопрос: как они живут? В одном номере или в разных? Четвертый вопрос: они все остаются в отеле или иногда кто-то уходит, и если уходит, то на какое время? И наконец, пятый вопрос: как они общаются между собой?

– Я не понял твой пятый вопрос, – спокойно ответил старик, – они говорят по-арабски. Это тебя интересует?

– Нет. Я понимаю, что по-арабски. Мне нужно знать, как они разговаривают, обращаясь друг к другу. Может, к кому-то с большим почтением, к кому-то с меньшим. Если можете, сделайте их снимки, я хочу посмотреть их фотографии. Может, у них в группе кто-то старший, кто-то, наоборот, не вызывает никакого уважения. Вы меня понимаете?

– Хорошо, – кивнул старик, – мы все узнаем. – Он тяжело поднялся и вдруг, посмотрев на Дронго, сказал: – В наших местах про тебя разное говорят. Некоторые считают, что ты продал душу дьяволу, который поэтому дал тебе такую голову. Другие говорят, что ты не человек, а робот. Третьи уверяют, что ты предсказатель судеб и поэтому умеешь увидеть все заранее. Четвертые считают, что тебе сделали операцию и ты можешь чувствовать других людей так, как не чувствует никто на свете.

Дронго видел, как замерла за спиной старика женщина, вслушиваясь в его слова. Он видел лицо старика, который произносил эти слова, глядя перед собой полуприкрытыми, туманными глазами. И Дронго молчал, ожидая, какой вывод сделает сам старик.

– Но я понял, – сказал тот, – ты просто необыкновенный человек. И силу тебе дает не дьявол, а Бог. По рождению я араб и, значит, должен быть мусульманином, по своей вере я христианин, а служу, как ты сам видишь, иудеям. И знаешь почему? Потому что Бог един. Он един у мусульман, у христиан, у иудеев. И если человек верит в Бога, в истинного Бога, значит, он не верит в дьявола. А если поклоняется дьяволу, то не важно, какого он вероисповедания. И я знаю, кто такой Ахмед Мурсал. Он сын дьявола и слуга дьявола. И он будет проклят.

Дронго слушал внимательно. Он не хотел улыбаться, чтобы не обидеть старика, но он видел глаза стоявшей за ним женщины и понимал, что этот разговор нечто гораздо большее, чем схоластические рассуждения о Боге и дьяволе. И гораздо большее, чем все слова старика, сказанные до сих пор. Поэтому он поднялся и молча стоял перед стариком, который продолжал говорить своим мерным, ровным голосом, словно читая молитву.

– Мне говорили, что ты безбожник, – продолжал старик, – говорили, что ты пришел из той страны, в которой нет Бога и в которой люди разрушили храмы. Но я знаю, что это неправда. Потому что в тот страшный час, когда дьявол соберет под свои знамена всю нечисть земную, чтобы стереть нас с лица Земли, истинный Бог призовет под свои знамена всех посвященных. И ты будешь одним из них.

Дронго взглянул на женщину. В ее глазах что-то блеснуло.

– Ты сам не знаешь, кому ты служишь, – сказал старик, – ты явился в этот мир по Его воле и служишь истинному Богу. Ты противостоишь слугам дьявола и поэтому ты всегда будешь побеждать.

Он повернулся и молча пошел к лестнице. Дронго остался на месте, глядя в глаза Алисы Линхарт. И она смотрела ему в глаза, словно впервые его видела. Старик, подсвечивая себе фонариком, поднимался по лестнице наверх, а они стояли и смотрели в глаза друг другу, словно продолжая уже начатый разговор.

 

Тель-Авив. 12 апреля 1997 года

– Мы установили с ними постоянную связь, – докладывал офицер, – в настоящее время непосредственной угрозы их жизни не существует, хотя обстановка вокруг них весьма тревожная. Мы делаем все, чтобы вытащить их оттуда как можно быстрее. – Он закончил доклад и сел. Это был невысокий полноватый офицер с веснушками на лице и рыжей шевелюрой. – Спасибо, Гринберг, – кивнул сидевший во главе стола генерал Райский, – держите и дальше ситуацию под контролем. – Что у вас? – спросил он у другого офицера. Этот был высокого роста, черноволосый, со смуглым лицом, почти индийским разрезом глаз и вообще походил на кого угодно, но только не на представителя страны обетованной.

– Мы пока не имеем точно проверенных данных о Муле. Но часть его группы базируется в Дамаске, в отеле «Диван». Сейчас мы готовим специальную акцию по уничтожению террористов. Однако мы до сих пор не знаем ни возможного места нанесения удара, ни состава группы. Есть мнение, что Европа может быть только отвлекающим маневром, а главный удар они нанесут в Израиле. Тогда выбор Дамаска вполне логично вписывается в эту схему.

– А вы как считаете? – нахмурился генерал.

– Я думаю, что мы должны иметь в виду оба варианта, – твердо сказал второй офицер, – и не рассчитывать только на везение Дронго или его спутницы.

– Да, – согласился генерал, – передайте в Дамаск, чтобы они оттуда уходили. Сообщите Линхарт, что это приказ. Пусть немедленно уходят. Что у вас еще?

– Наша группа проанализировала действия Дронго в Дамаске. Мы считаем, что его опасный эксперимент полностью подтвердил наши худшие опасения о возможном предательстве. Согласно полученной нами информации, Дронго намеренно исключил из числа информаторов иранскую разведку, подтвердив свой первоначальный вывод о том, что иранцы никогда не простят Мулу убийства шиитского лидера хаджи Карима.

– Конкретнее, – сухо попросил Райский. Ему была явно неприятна именно эта часть разговора.

– Дронго передал сообщение в Баку, в Москву и к нам, если считать, что Гурвич сразу переправил эту информацию в наш Центр. Из этого мы можем сделать абсолютно определенный вывод о том, что в одном из центров находится информатор Мула, который снабжает его нужными сведениями.

– Нашу службу вы тоже занесли в разряд потенциальных союзников Мула? – уточнил генерал.

– Мы не можем дать гарантию, что кого-то из наших людей просто не купили, – пояснил офицер.

– Вы с ума сошли, Лернер, – крикнул сидевший рядом с генералом полный грузный человек в штатском. Он неприязненно смотрел на офицера.

– Простите меня, – возразил Лернер, – но моя группа настаивает именно на таком выводе. Однако приоритеты в подозрении на контакты с Мулом расставлены следующим образом. На первом месте Служба внешней разведки России, на втором Министерство национальной безопасности Азербайджана и на третьем МОССАД.

– Я бы очень удивился, если бы вы подозревали сами себя в работе на террористов, – зло пошутил сосед генерала. – Не знаю, что буду докладывать премьер-министру, пока вы не дадите мне конкретные факты.

– Для этого мы должны по меньшей мере арестовать Мула. Или уничтожить его.

– Делайте, что хотите, – прохрипел посланец премьера, – но учтите, что мы с огромным трудом снова наладили контакты с палестинцами. Ясир Арафат пошел на переговоры, и нам удалось затормозить эскалацию насилия. Если по вашей вине этот процесс сорвется и все пойдет прахом, то вы конкретно будете отвечать за провал мирных переговоров.

Лернер нахмурился, оглянулся на генерала.

– Мы примем к сведению заявление нашего правительства, – примирительно согласился генерал, – но я прошу учесть и такой фактор, как возможные контакты Мула с представителями других спецслужб. Исходя из этого, я приказываю с этой минуты полностью заморозить информацию, исходящую из нашего Центра, строго ограничив ее получение конкретными должностными лицами. Полностью прервать все контакты с Москвой и Баку до окончательного выяснения ситуации с Мулом. Мы обязаны все время держать ситуацию под контролем. Гринберг, что вы хотите у меня спросить?

– В целях конспирации дамасский центр не указал нам местонахождение Дронго и его спутницы. Вы не считаете, что мы должны разрабатывать ситуацию с учетом конкретного местонахождения эксперта и нашего агента?

– Безусловно, – согласился генерал, – но сейчас самое главное – выйти на Мула. Что касается Дронго и его спутницы, то передайте в Дамаск, в нашу резидентуру, мой категорический приказ: немедленно покинуть обоим пределы Сирии. Если даже Дронго не подчинится, наш агент обязан выехать из Дамаска немедленно по получении нашего приказа.

– Он провел такую опасную акцию, – напомнил Лернер, – фактически выступив в роли приманки.

– Мы его об этом не просили, – сухо оборвал Райский. – Давайте следующие вопросы, иначе мы никогда не закончим с этим Дронго.

 

Дамаск. 12 апреля 1997 года

Затхлый воздух подвала уже тяготил обоих. Утром двенадцатого апреля у них снова появился связной. Он довольно долго налаживал свою лестницу, как всегда неторопливо готовясь спускаться. Дронго и его спутница, у которых нервы были напряжены до предела, были готовы к любой неожиданности именно в такой момент, понимая возможность выхода ситуации из-под контроля. Тем, кто их искал, лучше всего было бы проследить, куда идет связной, чтобы затем ликвидировать всех вместе.

Дронго только сейчас понял, почему в каждый свой приход так изматывающе медленно старик готовится к спуску вниз. Он проверяет, нет ли за ним наблюдения, можно ли спокойно спуститься в подвал. Вот и теперь, наладив наконец лестницу, он медленно начал спускаться, подсвечивая себе фонариком. За последние двое суток они открыли запасной выход, но выйти из него можно было, только с трудом протискиваясь между камнями и трубами. Особенно трудно пришлось бы Дронго – с его мощным разворотом плеч он с трудом бы одолел подобный лаз.

От поверхности земли до их уровня было не меньше четырех метров, которые старик преодолевал по выдвижной узкой лестнице.

Спустившись, старик устало сел на стул. В подвале было несколько стульев, стол, один большой диван, кровать, кресла, в общем, все, что можно было снести сюда понемногу отовсюду, не вызывая особых подозрений.

– Сначала я отвечу на твои вопросы, – сказал старик, глядя на Дронго. – Они приехали в Дамаск третьего апреля. Их было шесть человек, но двое ушли из отеля несколько дней назад. Они приезжали каждый в отдельности, но иногда в коридоре общаются друг с другом или здороваются. Оставшиеся четверо вчера переехали в другой отель. В газетах появилось сообщение, что один из нападавших в «Шератоне» остался в живых, и все четверо боевиков переехали в другой отель. Мы следим за ними. Среди них выделяется один человек, его фотографию и фотографии других я принес. Остальные его явно боятся, но это не Ахмед Мурсал, которого я однажды видел и узнаю, как бы он ни пытался изменить свое лицо.

Старик протянул фотографии. Дронго долго их рассматривал, не спрашивая, о ком именно говорил связной. Потом поднял решительно одну фотографию.

– Вот этот главный, – сказал он уверенно.

– Да, – не удивляясь, кивнул старик, – почему ты так решил?

– Я знаю, кто это. Это Красавчик Фахри. Он ближайший подручный Ахмеда Мурсала.

– Мы следим за ними. Они готовят какую-то акцию. Но мы не можем понять, какую именно.

– Может, акция Мула состоится в Дамаске? – предположила женщина. – Это по-своему была бы изощренная месть террориста.

– Цель? – быстро спросил Дронго. – Убедить, что это делают иранцы? Пусть даже ему это удастся. Чего он этим добьется? Поссорит иранцев с сирийцами? У них и без того не очень хорошие отношения, но это не та глобальная цель, которую может поставить Мул. Он все-таки террорист масштабный. О взрыве в Дамаске никто даже не узнает, это мало кого будет интересовать. Нет, они готовят нечто другое. Как глупо, что я все время здесь сижу, – вдруг раздраженно заявил он. – Мне нужно быть там, а не здесь.

– Что вы еще можете сделать?

– Завтра я думаю выйти в город.

– Нет, – решительно сказала женщина.

Старик покачал головой.

– Ты неисправим, – сказал он ровным голосом. – Но ты напрасно считаешь, что все должен делать только сам. Если все пройдет нормально, то завтра вечером этой четверки уже не будет в Дамаске. И вообще нигде не будет.

– В каком смысле?

– Они будут в аду, – так же спокойно ответил старик.

Дронго посмотрел на женщину. «Акция возмездия, – понял он, – специальная программа МОССАД по уничтожению террористов».

– Да, – ответил за нее старик, – их нельзя оставлять в живых.

– Нет, – решительно возразил Дронго, – убить легче всего. На их место придут другие, о которых вы уже не будете знать. Нужно попытаться выяснить, почему они сидят в Дамаске, что они замышляют, где находится Мул? А уже потом сводить счеты.

– Это не сведение счетов, – возразил старик, – это оплата счетов.

– Вы упускаете свой шанс, – раздраженно сказал Дронго, – дайте мне хотя бы один день. Мне нужно на них посмотреть, нужно понять, почему они здесь. Чего они ждут.

– Вы должны отсюда уехать, – сказал старик.

– Об этом не может быть и речи, – возразил Дронго, – я обязательно должен остаться, надо хотя бы попытаться выяснить, что они замышляют.

– Тогда остаюсь и я, – кивнула Алиса Линхарт.

– Нет, – строго сказал старик, – вы не можете остаться. Мне поручено передать вам, что это приказ. Ты можешь делать все, что хочешь, – добавил он, обращаясь к Дронго, – но она должна немедленно уехать. Уйти со мной прямо сейчас.

Алиса Линхарт взглянула на Дронго. Потом посмотрела на старика.

– Прямо сейчас? – спросила растерянно.

– Немедленно, – подтвердил старик, – я не уйду отсюда без вас.

Дронго развел руками.

– Они правы, – кивнул он, – вам нельзя больше здесь оставаться. Вы и так подвергли себя невероятному риску. Если я попадусь, у меня еще будут шансы отсюда выбраться. Если арестуют вас, мне даже страшно подумать, что с вами сделают. Уходите.

– А вы?

– Я должен остаться в Дамаске. Представляете, как им важен этот город, если даже после смерти двух своих боевиков они не уезжают отсюда, а лишь меняют место проживания? Мне интересно, чего они ждут и почему вообще приехали в Дамаск. Пока не узнаю этого, я отсюда не уеду.

– Вы останетесь здесь один, – это был не вопрос, это была печальная констатация факта.

– Конечно. В конце концов, я ничем не рискую. Просто сижу в подвале и ожидаю новых известий. Я ведь не выхожу в город.

– Вы здесь долго не усидите, – возразила она. – Я знаю ваш характер.

– Возможно, – согласился он, – борода у меня уже выросла. Вполне достаточная для моих пробежек по городу. Что-нибудь придумаем.

Она повернулась к старику.

– Мне идти прямо сейчас?

– Да, – кивнул он и встал.

Она подошла к Дронго и легонько коснулась его лица.

– Удачи, – чуть улыбнулась, мучительно сдерживая свои чувства.

– Спасибо, – он улыбался в ответ.

Она вдруг порывисто схватила его за плечи, быстро поцеловала и, ничего больше не сказав, резко повернулась, первой шагнула к лестнице.

– Идемте, – позвала связного и начала подниматься вверх, уже не оглядываясь на оставшегося в подвале Дронго. Когда старик вытянул лестницу, Дронго остался совсем один. Он прошел к дивану, все еще хранившему тепло ее тела, устало опустился, словно почувствовал некий груз своих лет. И замер, глядя перед собой.

– Дамаск, – прошептал он, – город ненависти Мула. Неужели он хочет нанести свой удар именно здесь?

Он растянулся на диване, закрыв глаза. Пистолет лежал рядом. «Завтра, – подумал он, – завтра тринадцатое апреля. Как быстро проходят дни, даже в этом подвале. Завтра мне нужно увидеть их самому».

 

Дамаск. 13 апреля 1997 года

Рано утром, когда снова раздался характерный скрежет над головой, Дронго уже сидел в ожидании. В эту ночь, впервые оставшись здесь один, он спал плохо: волновал предстоящий выход в город, словно самая главная и самая решающая экспедиция в его жизни. Старик медленно спустился вниз и протянул ему сумку.

– Здесь арабская одежда, – сказал он. – В ней ты, может быть, не будешь так бросаться в глаза. Наверху нас ждет друг, который будет все время с тобой. Постарайся от него не отходить.

– Конечно, – Дронго спрятал пистолет в кармане брюк, надел традиционную арабскую рубашку, доходящую до ног.

– Нет, – улыбнулся он, доставая пистолет, – так я его быстро достать не смогу.

– Убери оружие, – посоветовал старик, – у тебя будет охрана.

– Я не уверен, что это правильно, – сказал Дронго, снова убирая оружие под рубашку.

Одевшись, он пошел к лестнице. Пропустил вперед старика.

– Я думал, что уже навсегда остался в этом подвале, – пробормотал, поднимаясь следом.

– Все время молчи, – посоветовал старик, – за тебя будет говорить твой напарник. Ты ведь не знаешь арабского языка.

Их разговор традиционно велся на английском. Дронго почти не знал арабского языка, лишь несколько слов.

– Да, – подтвердил он, – я не говорю по-арабски.

– Тогда все время молчи, – опять посоветовал старик.

Дневной свет больно ударил по глазам. Привыкший к полутьме подвала, Дронго зажмурился, покачнулся, едва не упав.

– С вами все в порядке? – услышал он тревожный голос старика.

– Да, да, все в порядке, – кивнул Дронго, – мне уже гораздо лучше.

Они вышли из разрушенного здания. Около старенького «Пежо» их ждал будущий напарник Дронго. Он был еще выше ростом, чем сам Дронго, и имел гораздо более мощные плечи.

– Хабиб, – сказал он, улыбаясь и кивая. У арабов не принято обмениваться рукопожатием. Дронго кивнул ему в ответ. В арабской одежде, с уже густой седой бородкой, он был похож на настоящего пожилого араба. Сев в машину, он спросил у старика: – Как добралась женщина?

– Все хорошо. Она уже в Израиле.

– Тогда действительно все хорошо, – вздохнул Дронго. – Надеюсь, они меня не узнают. Который сейчас час?

– Половина девятого. Через полчаса у них в отеле будет завтрак, к нему спускаются все четверо. Ты можешь увидеть их всех вместе. Если ты их не сумеешь вспомнить, наш человек может их тебе показать. Он возьмет фисташки и будет поочередно останавливаться у столика каждого из них.

– Не нужно, – отказался Дронго, – у меня хорошая память, я их всех запомнил.

– Ты думаешь, что, посмотрев на них, сумеешь прочитать их мысли? – поинтересовался старик. – Даже твой разум имеет пределы. Это очень опасная поездка. Полиция до сих пор ищет вас по всему городу. Твои фотографии есть у каждого осведомителя.

– Но не в таком виде, – возразил Дронго, – они ищут европейца в костюме и галстуке, а не седого араба с такой бородкой, как у меня. И потом, я не собираюсь разгуливать по городу.

Старик ничего не сказал. Сидевший за рулем Хабиб улыбнулся, но тоже не стал комментировать слова Дронго. Он плохо знал английский язык и говорил на нем с чудовищным арабским акцентом. Через двадцать минут, лавируя среди машин, они подъехали к небольшой гостинице.

– Там немного гостей, – предупредил старик, – человек тридцать-сорок. Будьте осторожны.

Хабиб оставил машину, и они с Дронго направились к отелю. Войдя в здание, они прошли к лестнице, ведущей вниз, в ресторан, и спустились в небольшой зал, где уже завтракали гости отеля. Это была маленькая обшарпанная гостиница третьего сорта. За столиками в основном сидели только мужчины, но за двумя разместились и женщины в традиционных белых платках, покрывающих голову. В Сирии не было столь строгих правил, как в Иране или Афганистане, регламентирующих обязательную чадру для женщины, предписывающих одеваться в темные, закрывающие до ног покрывала. В арабских странах вообще женщины пользовались гораздо большей свободой. Можно было встретить и откровенные наряды, и мини-юбки, и европейские платья. Но большинство женщин одевались довольно скромно и прикрывали головы платком. Европейские одежды носили в основном жены высших чиновников, части интеллигенции и служащих. И хотя учеба была по-прежнему в большинстве своем раздельна, а строгие каноны религии не разрешали арабским женщинам молиться в мечети вместе с мужчинами, тем не менее они пользовались куда большей свободой, чем их сестры в соседних государствах.

Дронго уселся за столик рядом с Хабибом. Он сразу узнал всех троих террористов, показанных ему на фотографиях. Двое сидели вместе, один сидел в стороне. Но Салеха Фахри среди них не было. Похоже, Красавчик запаздывал.

По лестнице кто-то спускался. Дронго поднял глаза и вздрогнул. Он узнал бы это неприятное лицо в любом случае. Красавчик – Салех Фахри. Последний прошел к свободному столу, сел, положив свои мощные руки перед собой, осмотрелся. От Дронго не укрылось, как он кивнул одному из террористов. Подскочивший официант начал раскладывать на столике приборы. Вокруг было довольно грязно и неопрятно, но, похоже, никого это не смущало.

Красавчик ел медленно, тщательно пережевывая пищу, отчего шевелились даже кожа на лбу и маленькие короткие уши. Он не смотрел больше по сторонам, уткнувшись глазами в свою тарелку. Дронго попробовал кофе, который ему принесли, и поморщился. Это был просто грязноватый напиток, лишь отдаленно напоминающий кофе.

Троица боевиков поглядывала на своего главаря с почтением. Дронго ждал, делая вид, что поглощен завтраком. Первыми вышли двое террористов, завтракавших за одним столиком. Следом поднялся сам Красавчик. Он кивнул официанту, осмотрел зал своими маленькими поросячьими глазками и, тяжело отдуваясь, направился к лестнице. За ним ушел четвертый боевик. Только после этого Дронго вместе с Хабибом тоже поднялись наверх. Они вернулись к машине. Там уже сидел старик.

– Мне нужно знать, где они были в эти дни, – тихо сказал Дронго. – Вы наверняка следили за каждым. Мне нужны их маршруты, места их пребывания.

– Когда?

– Сегодня. И не предпринимайте никаких акций, пока я не закончу. Иначе вы сами все испортите.

– Это трудно, – вздохнул старик, – группа ликвидации мне не подчиняется.

– Должна быть причина, – убежденно сказал Дронго, – мы должны понять, почему Ахмед Мурсал привез свой непонятный груз в Дамаск, почему он и его люди все время находятся в городе. Их не волнует даже угроза разоблачения. Что еще более важное заставляет их находиться здесь? Мне нужно знать ответы на эти вопросы, чтобы найти Мула. Постарайтесь остановить группу ликвидации. Придержите их. Хотя бы еще на сутки.

– Это очень сложно, – повторил старик, – но я попытаюсь. Их маршруты будут у меня через два часа. Куда их тебе привезти?

– Туда, где я буду, – улыбнулся Дронго.

– А где ты хочешь быть?

– Здесь. Я собираюсь поселиться в этом отеле, конечно, если мне дадут немного денег. Все свои деньги я оставил в «Шератоне», а кредитную карточку здесь наверняка не принимают.

– Хорошо, – согласился старик, – вы поселитесь вместе с Хабибом в одной комнате. А я приеду через два часа. И постараюсь остановить акцию возмездия до того момента, пока ты наконец не дашь мне сигнал.

 

Москва. 13 апреля 1997 года

Способ, предложенный генералом Светлицким для обнаружения микрочастиц древесины, был и сложным и простым одновременно. Требовалась не просто работа группы сотрудников технического отдела. Для столь масштабных исследований привлекли сотрудников закрытого научно-исследовательского института, занимавшегося сходными проблемами. Более сорока человек занимались розыском микрочастиц на одежде носильщиков, на их тележках, в грузовом отсеке самолета. Пришлось получить специальное разрешение на исследование внутри грузовой кабины самолета, который вылетал в тот день по маршруту Москва – Баку.

Неожиданно повезло с тележкой. Выяснилось, что тележка, на которой перевозили ящики на тот рейс, через несколько дней сломалась и была отбуксирована в грузовой терминал для ремонта. Свежие частицы древесины могли остаться на этой тележке. На спектральные анализы нужно было около недели, и Мовсаев решил попробовать разыскать двух парней, помогавших турку перевозить грузы. Их примерные фотопортреты были уже розданы в управления и отделы милиции, в том числе и на транспорте. Это была попытка наугад найти двоих в многомиллионном городе. Могла ли она быть успешной?

Из Баку пришел ответ, подтверждавший худшие опасения. Прошедший через депутатскую комнату Сабиров действительно не знал своего напарника, о котором его попросил родственник. Судя по сообщениям из Баку, попросивший, в свою очередь, родственника сосед был убит, а сотрудники Министерства национальной безопасности Азербайджана сумели найти убийцу в рекордно короткие сроки, о чем с понятной гордостью и сообщали. Подтвердились и факты провоза багажа турецким гражданином Натигом Куром в Баку, который затем бесследно исчез.

Мовсаев торопил сотрудников института и технического отдела, требуя ускорить расследование. Но он понимал, что существуют объективные обстоятельства, которые не зависят от его желания. Он снова приехал в аэропорт, чтобы проверить все на месте. Когда они подъезжали к аэропорту, автомобиль свернул к основным зданиям, не доезжая до шлагбаума.

– А почему не туда? – спросил Мовсаев у своего водителя.

– Там проезжают только автомобили, пассажиры которых заранее подали заявку на депутатскую комнату, – объяснил водитель.

– Значит, там регистрируют все приехавшие автомобили? – Мовсаев посмотрел на Никитина.

Тот невесело пожал плечами.

– Это наше упущение, – сказал он, – но они могли приехать и на обычном такси.

– Ящики бы не поместились в обычное такси, – мрачно заметил Мовсаев, – наши люди должны были знать это обстоятельство. Давай к шлагбауму, – обратился он к водителю, – сами проверим.

Через минуту он уже стоял у будки охранников, предъявляя свое удостоверение. Вместе с Никитиным они выписывали номера всех машин, побывавших здесь утром девятнадцатого марта. Потом Мовсаев позвонил в отдел.

– Вы проверяли машины, приехавшие утром на специальную стоянку? – сдерживая гнев, спросил он у одного из своих сотрудников.

– Конечно, – ответил тот, – проверили все автомобили.

– А почему мне не сообщили?

– Там все машины были легковые, – резонно заметил офицер, – на них ящики нельзя было привезти. А все государственные машины мы проверили.

– До свидания, – Мовсаев отключился. – Они проверили, – сказал он Никитину. – Они проверили все машины, но в тот день утром на стоянке были только легковые.

– Значит, грузовая подъехала с другой стороны, – развеселился Никитин, – наши ребята не так уж плохо работают.

– Чему мы радуемся, – хмуро спросил Мовсаев, – лучше бы они работали гораздо хуже. Так у нас был хоть какой-то шанс, а теперь и его нет.

Они прошли в кабинет, встретив там уже знакомого Тавроцкого.

– Александр Васильевич, – обратился к нему Мовсаев, – у вас не бывает скрытой съемки привокзальных площадей?

– Нет, – удивился Тавроцкий, – в нашем секторе не бывает. Внутри мы иногда контролируем ситуацию, но снаружи... Мы же не можем контролировать всю территорию. Для этого есть милиция.

– Понятно, – кивнул полковник, – спасибо за лекцию. Значит, вы думаете, что нет никакой возможности разыскать автомобиль, на котором привезли ящики?

– Прошло столько дней, – Тавроцкий задумался, – нет, машину мы вряд ли найдем. Когда это было? Девятнадцатого марта? Нет, ничего придумать нельзя. Мы можем опросить всех еще раз, но все равно никто ничего не вспомнит.

– Ящики привезли наверняка в микроавтобусе, – напомнил Мовсаев, – может, кто-то обратил внимание на эту машину?

– Мы трижды опрашивали всех, кто дежурил в то утро в аэропорту. Здесь бывает несколько тысяч машин, в том числе и несколько сот микроавтобусов. Вы думаете, кто-то мог запомнить ваш микроавтобус?

– Навряд ли, – согласился Мовсаев, – похоже, вы правы, здесь мы действительно ничего не найдем.

Он кивнул Никитину и вместе с ним вышел из комнаты. Когда они оказались на автостоянке, Мовсаев повел взглядом по машинам.

– Должен же быть какой-то выход, – задумчиво промолвил он. – Откуда взялся этот чертов микроавтобус?

– Может, нам проверить Домодедово? – предложил Никитин.

– Нет, – возразил Мовсаев, – если бы ящики были в Домодедове, он бы улетел прямо оттуда, не стал бы везти их через весь город, рискуя напороться на ГАИ.

– Вы думаете, не стал бы их перевозить? – Они посмотрели друг на друга.

– Быстро обратно, – крикнул Мовсаев, – мы изначально ошибались.

Они бросились в здание аэропорта. Нашли Тавроцкого.

– Никаких машин не было, – сказал Мовсаев, – проверьте все ваши собственные аэропортовские. Груз наверняка пришел в Шереметьево и прямо отсюда был транспортирован в Баку. Они бы не рискнули провозить груз через весь город. Мы должны проверить и опросить водителей всех микроавтобусов, работавших в аэропорту, а не машины, приехавшие из города. Вы меня понимаете, подполковник? Не автомобили, которые приехали из города, а все ваши машины. Груз наверняка был принят в Шереметьеве и только затем перегружен на бакинский рейс. Мы неправильно построили поиск. Найдите машину, которая помогла довезти ящики до зала официальных делегаций.

– Я все понял! – Тавроцкий выбежал из кабинета. Никитин поспешил за ним. Мовсаев поднял трубку стоявшего на столе телефона. Набрал номер.

– Это полковник Мовсаев, – представился он, – соедините меня с генералом.

Через несколько секунд Светлицкий поднял трубку.

– Товарищ генерал, – взволнованно сказал Мовсаев. В их ведомствах слово «господин» все никак не приживалось. – Мы неправильно вели поиск. Считали, что груз могли привезти в Шереметьево, поэтому проверяли все машины, которые сюда приезжали. На самом деле груз не вывозился в город. Террористы не рискнули бы везти его по городу. По всей вероятности, они использовали местный рейс, чтобы получить груз на месте и сразу отправить. Нам следует искать грузы, прибывшие в Шереметьево-один восемнадцатого или семнадцатого марта.

– Да, – помолчав, согласился Светлицкий, – это очевидно. Мы должны были догадаться с самого начала. Как только у вас будут какие-то результаты, сразу сообщите мне.

– Обязательно, – Мовсаев положил трубку.

Он перевел дыхание, снова поднял трубку, позвонил в отдел, приказав оперативникам немедленно выехать в аэропорт. В томительном ожидании провел полчаса. Вдруг в кабинет ворвался Никитин.

– Нашли! – счастливо кричал он, изменив обычно сдержанной манере. – Мы нашли автомобиль! Они грузили ящики прямо из терминала, видимо, они прибыли с какого-то внутреннего рейса, где нет таможенного досмотра. Водитель помнит, что оба парня приехали на синем «БМВ».

– Он помнит номер?

– Нет, он помнит только две последние цифры. Это день его рождения, поэтому он запомнил.

– Какие цифры?

– Четырнадцать. И вспомнил, что ребята говорили с легким кавказским акцентом. Они ему хорошо заплатили.

– Где водитель?

– Сейчас он с Тавроцким, поехали в грузовой терминал, чтобы осмотреть все на месте.

– Машина! – спохватился Мовсаев. – Его машина. Там наверняка сохранились все микрочастицы. Мы можем ускорить эти чертовы анализы, если осмотрим его машину. Надеюсь, с ней ничего не случилось?

– Нет, – счастливо улыбался Никитин, – ничего.

– Я позвоню в технический отдел, – поднял трубку Мовсаев, – а вы проследите за этой машиной. Она для нас сейчас важнее всего на свете. С ее помощью мы сможем установить структуру древесины этих ящиков и узнаем, наконец, откуда они прибыли.

– Позвоните в ГАИ, – напомнил Никитин, – пусть ищут «БМВ». Думаю, теперь мы их обязательно найдем.

– Конечно, – улыбнулся Мовсаев, – я позвоню в милицию.

 

Дамаск. 13 апреля 1997 года

В отеле было грязновато, и Дронго с отвращением сидел на кровати, ожидая, когда наконец принесут данные, о которых он просил. Равнодушный ко всему Хабиб дремал на соседней кровати. В номере не было ни телевизора, ни радио, и поэтому время тянулось медленно. Вопреки обыкновению старик опаздывал. Он появился через три с половиной часа. Он вошел в комнату, закрыл за собой дверь, достал из складок одежды папку, протянул ее Дронго.

Хабиб вскочил с кровати, уступая место для бумаг. Дронго разложил бумаги на несвежем покрывале. Это были крупные карты города. На каждой из них было проставлено число и проложен точный маршрут передвижения каждого из террористов.

– Здорово! – не удержался Дронго. – Я всегда был уверен, что МОССАД работает прекрасно. Но до такой степени! Значит, здесь маршруты всех четверых и разложены по дням.

– Поэтому я немного задержался, – спокойно сказал старик.

Дронго начал внимательно исследовать отметки. Потом поднял голову.

– Я не понимаю, – сказал он, – что это такое? Получается, что после нашего бегства каждый из них хотя бы раз в день подходил к «Шератону». Но для чего?

– С чего ты решил? – спросил старик. Хабиб удивленно смотрел на обоих. – Вот посмотрите, – показал Дронго, – на вашей карте указаны не только маршруты, но и время. Каждый из террористов ежедневно в двенадцать часов дня и в пять часов вечера оказывался напротив отеля, у его северной стороны, и задерживался там на десять минут. Что они там делали? Неужели ждали, что мы там появимся?

– Не может быть, – возразил старик.

– И тем не менее они живут в Дамаске вот уже сколько дней и дважды в день в определенное время подходят к «Шератону». Вы не знаете, что они там ищут? – Дронго задумчиво потер густую щетину на подбородке.

– Мы не обращали на это внимания, – признался старик, – но этого не может быть. Они разместились в отеле «Диван», из которого потом, второго апреля, переехали сюда, когда еще никто не знал, что ты прилетишь в Сирию и тем более приедешь в Дамаск. Они не могут ходить к этому отелю из-за тебя. Конечно, там должна быть какая-то причина.

– И нам нужно узнать, какая именно, – закончил Дронго, продолжая разглядывать карты. Не удержался, снова сказал: – Но вообще ваша разведка работает потрясающе. У меня такое ощущение, что Дамаск наводнен агентурой МОССАД.

– У каждого свои секреты, – улыбнулся старик.

– Они явно ждут какого-то сигнала из «Шератона», – постучал по картам Дронго, – мне нужны списки всех гостей, живущих в отеле за период с третьего по сегодняшнее число. Их, наверное, будет не так много.

– Тебе не кажется, что ты злоупотребляешь нашим гостеприимством? – спросил старик. – Я уже несколько раз делал то, о чем ты меня просил. И ты все время хочешь новых сведений. Может, пора закончить твое расследование?

– Остается последний штрих, – попросил Дронго, – и тогда наконец я буду знать, что они делают в вашем городе так долго.

– Нет, – возразил старик, – уже поздно. Вечером состоится акция возмездия. Ты должен уходить из города.

– Мне нужны эти данные, – настаивал Дронго, – о них можно узнать, позвонив портье. Просто здесь нет телефона, а я не говорю по-арабски.

– Ты должен понять, что у нас нет времени, – настаивал старик, – мы сделали все, что могли. Тебе нужно уходить.

– Я не уйду, пока не узнаю, кто проживает в «Шератоне» все эти дни. Сообщите эти сведения, и я наконец выйду из этого отеля.

– В последний раз, – с неохотой согласился старик. – Постараюсь узнать все как можно быстрее. Но только будь готов покинуть город через полчаса.

Забрав все карты, старик вышел из комнаты, а Дронго снова сел на кровать, ожидая последнего известия. «Тринадцатое апреля, – подумал он. – Для кого тринадцать будет несчастливым числом?» Хабиб сидел на соседней кровати, испуганно глядя на своего напарника.

Старик не соврал. На этот раз он пришел ровно через полчаса, войдя в комнату, протянул ему записку. На ней были три фамилии.

– Только эти три человека проживают здесь с третьего апреля, – пояснил старик, – рядом написано, откуда они прилетели и чем занимаются.

Дронго быстро прочел три фамилии. Рамон Фернандо с Филиппин, импресарио, Малик-аль-Азизи, инженер из Пакистана, и бизнесмен Дуайт Паттерсон из Барбадоса.

– Все, – сказал старик, – теперь мы должны уходить, через два часа здесь будут совсем другие люди.

– Чем занимаются эти трое? – спросил Дронго.

– Там написано.

– Нет, где они на самом деле работают и чем занимаются? Это очень важно знать.

– Мы уходим, – нетерпеливо сказал старик, – мы должны уйти.

– Уходите без меня, – сказал Дронго, – я остаюсь.

– Ты меня обманул? – старик спросил это без гнева.

– Ты сказал, что в тот день, когда дьявол призовет своих слуг к последней битве, истинный Бог призовет своих сторонников, – напомнил Дронго, – считай, что сегодня будет генеральная репетиция перед основной схваткой. Я обязан остаться. Если вы дадите мне еще один пистолет, я буду вам благодарен.

– Ты упрям, – задумчиво сказал старик, – и я думаю, что ты знаешь, что делаешь. Хабиб останется с тобой. У него есть запасной пистолет, который может тебе понадобиться. Но ровно через два часа здесь будет очень опасно. Постарайтесь уйти до этого времени. – Он повернулся и пошел к выходу. Уже открыв дверь, произнес: – Я рад, что познакомился с таким человеком, как ты. Прощай.

Он вышел, мягко закрыв дверь. Хабиб поднял рубашку, доставая пистолеты. Один он протянул Дронго. Тот молча взял, проверил обойму. Кивнул.

– Нам нужно найти комнату Салеха Фахри, – сказал Дронго, – ты знаешь, в какой комнате он живет?

– На третьем этаже, – кивнул Хабиб, – в пятом номере, который выходит на крышу соседнего здания.

– Тогда пойдем через полтора часа, – кивнул Дронго, – но будь осторожен, они могут быть вооружены.

– Хорошо, – равнодушно сказал Хабиб.

Время тянулось медленно. Эти полтора часа были самыми долгими в его жизни. Наконец Дронго поднялся и махнул рукой Хабибу.

– Пошли.

И в этот момент внизу прогремел страшный взрыв.

– Опоздали! – крикнул Дронго. Он бросился к дверям, за ним Хабиб. В коридоре было дымно. Кто-то кричал, слышались частые одиночные выстрелы, бежали люди. Хабиб втащил Дронго в комнату.

– Мы должны уходить, – прошептал он. – Вас могут убить.

Дронго толкнул его в грудь.

– Мне нужно на третий этаж, – прошептал он и снова бросился в коридор, оставив замешкавшегося Хабиба одного. Он метнулся к лестнице, не обращая внимания на выстрелы и крики. Вбежал наверх, ринулся по коридору. И наконец нашел пятый номер. Он толкнул дверь, ворвался в номер. Окно было открыто, очевидно, обитатель номера успел сбежать по крыше.

«Чертов старик, – зло подумал Дронго, – наверное, он специально назвал мне срок в два часа, чтобы я не успел ничего сделать. Хотя с другой стороны, может, он элементарно ошибся. Ведь ему назвали срок в два часа до его второго посещения. Он мог прийти через полчаса и по привычке назвать срок в два часа».

Дронго повернулся, чтобы выйти из комнаты и увидел бежавших к нему двоих мужчин в маскировочных костюмах. Он с ужасом вспомнил, что на нем по-прежнему арабская одежда.

– Подождите! – крикнул Дронго. И в этот момент в него выстрелил первый из подбегавших боевиков. Дронго почувствовал, как пол покачнулся, и, уже ничего не помня, упал.

 

Красноярск. 16 – 19 апреля 1997 года

На розыски загадочного «БМВ» были брошены все силы московской милиции. В картотеке автомобиль нашли довольно быстро, но выяснилось, что он числится в розыске. По всему городу были даны указания постам ГАИ задерживать и проверять автомобили «БМВ» синего цвета, которые могли поменять номер. Но пока самые тщательные розыски ничего не давали.

Зато в лаборатории дела шли гораздо лучше. Удалось найти не просто микрочастицы, а целую щепку от одного из ящиков. Эксперты были в восторге и обещали через несколько дней дать окончательное заключение по составу древесины и ее происхождению. И теперь перед Мовсаевым лежало авторитетное заключение экспертов, которые однозначно утверждали, что состав данной древесины мог относиться к ящикам, которые прибыли из Сибири. Эксперты сделали даже то, о чем не мечтали сотрудники разведки. Они дали конкретное заключение, где именно могла использоваться эта древесина. По микроструктурному анализу, спектральным анализам ученые пришли к выводу, что ящики готовились из древесины, характерной для пород, произрастающих на берегах Енисея на юге Средней Сибири. Мовсаеву не составляло большого труда выяснить, что восемнадцатого марта днем из Красноярска в Москву прилетел самолет, в котором, по всей вероятности, и был привезен груз.

Вечером Мовсаев и Никитин вылетели в далекий сибирский город.

Их встречали представители ФСБ, которых попросили оказать содействие сотрудникам СВР. Мовсаев с неожиданным раздражением подумал, что встречающие их офицеры формально представители другого ведомства. Он работал в разведке уже больше пятнадцати лет и еще помнил времена всесильного ПГУ КГБ СССР. Тогда в каждом районе, в каждом городе и в каждой области были отделы госбезопасности, готовые оказать любую помощь сотрудникам ПГУ. Сейчас некогда всемогущий КГБ был разделен на несколько ведомств, число которых росло с каждым годом. Разведка и контрразведка выделились в самостоятельные организации, потом появилась отдельная служба правительственной связи, самостоятельное пограничное ведомство и еще более самостоятельная служба охраны президента, выполнявшая функции Девятого управления КГБ СССР, а заодно и еще много других функций, не свойственных бывшему Девятому управлению.

Сотрудники ФСБ уже получили информацию о трудностях своих бывших коллег-разведчиков и готовы были оказать любую помощь прибывшим гостям. К приехавшим офицерам был прикреплен заместитель начальника областного управления ФСБ полковник Колыванов. Это был высокий плечистый сибиряк с красноватым лицом, большими добродушными глазами и крепкими руками с широкими ладонями, как у лесоруба или сплавщика. Впрочем, довольно скоро выяснилось, что в семье Колыванова несколько поколений его предков были охотниками и лесниками.

На следующее утро они уже отправились на перерабатывающий комбинат, чтобы получить первые результаты высланных сюда анализов. Уже через два часа в кабинете директора предприятия были развеяны все сомнения. Ящики вышли именно с этого комбината, и теперь предстояло выяснить, кому и когда отгружалась именно та партия ящиков, в один из которых был упакован груз террористов.

Понадобилось еще два дня, чтобы составить список всех предприятий Красноярской области, в которые были отправлены ящики. Список был довольно внушительный, более двадцати предприятий. Колыванов вместе с приехавшими офицерами стал детально изучать список.

Сразу были отброшены предприятия, не производившие никаких товаров – школа, больница, городское управление коммунального хозяйства. Осторожный Мовсаев решил проверить их в последнюю очередь. Были поставлены под сомнение пищевой комбинат, предприятия легкой промышленности. Когда подвели итог, оказалось, что осталось всего пять организаций, продукция которых могла заинтересовать террористов. Это была воинская часть, мастерская по ремонту оружия, два закрытых завода и химический комбинат.

– Почему заводы закрытые? – уточнил Мовсаев.

– Раньше они назывались «почтовыми ящиками», – пояснил Колыванов, – на одном из них производятся компоненты ядерного оружия, а на втором, кажется, какие-то опорные части для ракет средней дальности.

– Что? – изумленно привстал со стула Мовсаев. – И вы думаете, что террористы получили груз именно с этих предприятий?

– Я не думаю, – возразил Колыванов, – просто я отметил предприятия, которые могут нас интересовать. Но эти два завода вы можете смело исключить из своего списка.

– Почему?

– Это режимные предприятия. Там муха не может вылететь без особого разрешения. Даже несмотря на весь бардак, который встречается на наших предприятиях. Там работают отделы ФСБ, военной контрразведки, существуют целые системы пропусков, дублирующие друг друга. Нет, – решительно заключил Колыванов, – там ничего не может быть. Оттуда террористы не могли получить никаких ящиков. Кроме того, все поступающие туда ящики проходят строгий учет. И еще более строгий учет проходит любой груз, который выходит за ворота заводов.

– И тем не менее террористы получили ящики именно из Красноярска, – настаивал Мовсаев, – значит, их что-то заинтересовало и это что-то они смогли вывезти. Они продумали целую комбинацию ложных ходов, чтобы благополучно доставить эти ящики в Сирию. Поэтому я не могу быть уверенным в том, что эти ящики забивались в детском садике или в управлении коммунального хозяйства. Мы должны выехать на заводы и все проверить на месте.

– Я оформлю вам допуск, – согласился Колыванов, – но напрасно вы настаиваете. Абсолютно убежден, что террористы не могли получить какое-либо оружие с этих заводов.

– Компоненты ядерного оружия, – напомнил Мовсаев, – это может быть пострашнее любого оружия.

– Я не имею права говорить о том, что там производится, – улыбнулся Колыванов, – но уверяю вас, что продукция именно этого завода террористам вряд ли понадобится. Впрочем, мы можем оформить вам допуск и вы сможете убедиться в этом на месте.

– Ядерное оружие, – снова повторил Мовсаев, – даже обогащенный уран может стать источником страшной опасности. У террористов есть деньги и возможности. Они могут сделать все, что угодно.

– Нет, – засмеялся Колыванов, – с этого завода не могут. Я подам официальную заявку, но уже сейчас могу вам сказать, что компоненты, о которых я говорил, совершенно неопасны для окружающих.

– Я ничего не понимаю, – удивился Мовсаев. – Как это неопасны?

– Там делают панели для управления. Только металлические ящики, – улыбнувшись, признался Колыванов, – а всю начинку изготавливают совсем в другом месте. Пустыми металлическими ящиками можно, в лучшем случае, проломить голову одному-двум прохожим. Да и то, если они будут сильно пьяны и не смогут увернуться от такой тары.

– Ясно, – Мовсаев тоже улыбнулся. – Но мы все равно поедем на оба завода.

– Я бы рекомендовал скорее обратить внимание на мастерскую, – посоветовал собеседник. – Там как раз хранение оружия налажено не совсем должным образом. И, конечно, на воинскую часть, откуда можно вывезти сколько угодно оружия.

– Вы думаете, террористы прилетели сюда, чтобы тащить через всю страну обычное стрелковое оружие, которое можно купить где угодно на Ближнем Востоке? – спросил Мовсаев. – Нет. Они прилетели за чем-то особенным. Пошли на такой шаг именно потому, что в этих ящиках лежало что-то такое, что им было чрезвычайно необходимо. Причем это наверняка не оружие. Это должна быть внешне нейтральная продукция, которая может спокойно пройти в случае необходимости таможенный досмотр. И которая может превратиться в оружие в руках террористов.

– Интересная задача, – кивнул Колыванов. – В таком случае, может, это действительно были наши панели. Хотя для чего они террористам, ума не приложу.

– Во всяком случае, это были не автоматы. Что это за химический комбинат, который указан в вашем списке?

– Обычный комбинат, – махнул рукой Колыванов, – кажется, там производят химические удобрения для сельхозпродукции. Ничего особенного, но предприятие в годы Советской власти тоже называлось «почтовым ящиком». На всякий случай. Сейчас это обычный комбинат, хотя и режимный.

– А воинская часть? Какая это часть?

– Кажется, штаб полка или что-то в этом роде. Точно не знаю. Но ничего особенного. Они находятся довольно далеко от города, в Нижнем Ингаше. Туда можно добраться либо на поезде, либо на вертолете. На вертолете лучше, так как от железнодорожной станции нам придется ехать еще около сорока километров. А сейчас у нас дороги просто непроходимые. Прошли сильные дожди.

– В таком случае мы полетим вертолетом, – решил Мовсаев. – Мы должны посетить все пять объектов. Если не найдем там ничего, начнем проверку остальных организаций. И если понадобится, проведем здесь неделю, две, месяц, но проверим каждое предприятие, даже школу и больницу, откуда могли уйти ящики в Москву. Если, конечно, к тому времени мы еще не будем знать, что именно лежало в этих ящиках.

– У вас мало времени?

– Очень. По нашим сведениям, террористы очень опасны. И они готовят грандиозную акцию, о которой мы ничего не знаем.

– Тогда давайте начнем, – подвинул к себе список хозяин кабинета. – И если понадобится, проверим каждую организацию. Но я по-прежнему настаиваю на том, что с этих заводов ничего не могло пропасть.

 

Тель-Авив. 16 апреля 1997 года

Он открыл глаза и увидел сидящего рядом отца. И улыбнулся, решив, что остался ночевать у родителей. Только затем он увидел, что отец в белом халате и почувствовал резкий незнакомый запах больничной палаты. Дронго приподнялся на локте.

– Где я? – удивленно спросил он.

– В больнице, – невозмутимо ответил отец.

Сын повел взглядом и увидел стоявший рядом с ним столик и надпись на бутылочке. Он пригляделся, пытаясь прочитать. С изумлением отметил: буквы незнакомые. И тут он вспомнил все.

– Мы в Израиле, – подтвердил отец.

– Это я понял, – откинулся на подушку Дронго. – Но что здесь делаешь ты?

– А я прилетел к сыну, – невозмутимо сказал отец, – кстати, твоя седая борода тебе совершенно не идет. Если ты захочешь встать с постели, то сможешь ее сбрить.

– Встать. – Он посмотрел на себя, опасаясь увидеть забинтованное тело. Но все было внешне в порядке. Он поднял руки, пошевелил ногами.

– Странно, я точно помню, что меня ранили, – пробормотал Дронго.

– Нет, – возразил отец, – тебе просто повезло. Ты был в арабской одежде, у тебя было небритое лицо и в руках ты держал пистолет. Тебя вполне могли застрелить, но в последний момент штурмовик специального отряда МОССАД решил выстрелить из газового пистолета. У них был приказ взять живьем Салеха Фахри, в номере которого ты, очевидно, оказался не случайно. Поэтому тебе и повезло. Если бы ты был в любом другом номере, тебя бы почти наверняка пристрелили. Во всяком случае, остальных трех террористов они пристрелили.

– А Красавчик?

– Он ушел, – ответил отец.

– Откуда ты это все знаешь? – нахмурился сын.

– Здесь два дня вместе со мной дежурит очаровательная особа, которая мне все рассказала. Между прочим, очень симпатичная, правда, она не знает русского языка и мы общались по-немецки.

– Ты знаешь немецкий? – изумился сын.

– Я же был на войне, – улыбнулся отец. – Правда, тогда я был восемнадцатилетним лейтенантом, но язык нас заставляли учить. С тех пор я немного помню.

– И ты сумел понять все, что она тебе сказала?

– Конечно, нет. Но она приходила вместе с Павлом Гурвичем, который мне переводил. Он говорил, что работает в «Сохнут», но, по-моему, он работает в несколько другом ведомстве.

– По-моему, тоже, – засмеялся Дронго. Потом, подумав немного, спросил: – Но ты ведь не летаешь на самолете? Ты уже не летал лет сорок? Как ты сумел сюда приехать?

– Когда у тебя будет сын и когда он будет постоянно пропадать в разъездах, иногда попадая в больницу или в тюрьму, и когда тебе в очередной раз сообщат, что он лежит в больнице, уверяю тебя, что ты бросишь все свои дела и помчишься туда, где будет твой сын.

– Понятно.

– Они выпишут тебя через несколько дней, – продолжал отец, – и мы можем уехать домой.

– Нет, – возразил он, глядя в потолок, – не сможем.

– Я могу узнать почему?

– Я еще не нашел Мула.

– А ты считаешь, что можешь его найти?

– Да. Я так считаю, – он повернулся на бок и посмотрел на отца, – если хочешь, я обязан его найти. И мне кажется, что я смогу это сделать.

– Приятная самоуверенность. А что тебе мешало это сделать за целый месяц?

– Я к нему подбирался.

– Сумел подобраться?

– Кажется, сумел.

– В таком случае ты можешь сказать, где его найти?

– Нет, не могу.

– Тогда я тебя не понимаю.

– Я вошел в игру, – попытался объяснить сын, – я уже изучил его приемы, его манеру игры. Я знаю, как вести эту игру. И хотя пока у меня нет козырей, но я чувствую, что смогу победить.

– В таком случае оставайся, – кивнул отец, – только с одним условием. Во время твоей игры тебе можно подсказывать?

– В каком смысле?

– Я собираюсь остаться рядом с тобой и иногда подсказывать тебе, какой ход может оказаться самым сильным. Твои правила игры разрешают такие подсказки?

Дронго развел руками. В этот момент в палату вошли Павел Гурвич и Алиса Линхарт. Увидев пришедшего в себя Дронго, гости бросились к нему, принялись пожимать руку. Алиса на радостях даже поцеловала его.

– Тебе два дня кололи снотворное, чтобы немного отдохнул. Врачи считали, что ты получил по-своему сильный психологический шок и тебе нужно было немного отдохнуть, – объяснила она.

– Сначала мне нужно сбрить эту бороду, – потрогал свое лицо Дронго, – а потом я собираюсь выйти из больницы и искать Мула.

– Последний раз его видели в Бейруте, – сообщил Гурвич, – после чего он покинул Ливан. Где он сейчас – мы не знаем. Но по данным нашей агентуры, он собирался в Европу.

– А где Красавчик?

– Мы его упустили.

– Что-нибудь нашли в их номерах?

– Ничего особенного. Наркотики, оружие, обычный набор. Но тебе нельзя сейчас выходить. Врачи считают, нужно отлежаться. Хотя бы недели две-три. Иначе твой организм просто не выдержит. У тебя была в прошлом году сильная ишемия. И остался рубец на сердце.

– Спасибо, что сказал, – отмахнулся Дронго, – мне все равно нужно вставать. Я не люблю долго лежать. Это не для меня.

– Мы его найдем, – пообещал Гурвич. – Мы его обязательно найдем.

– Я не буду лежать, – поднялся Дронго. У него закружилась голова, и он глухо закашлял. – Мне нужно просто немного прийти в себя.

– Скажи ему, – потребовала Алиса, глядя на Гурвича.

– В Баку нашли убийцу Велиева, – сказал Гурвич. – А мы обнаружили в номере Салеха Фахри подробную карту Лазурного берега Франции. И теперь точно знаем, что следующей точкой их маршрута будет Франция. Поэтому ты можешь считать свое расследование завершенным. Мы постараемся найти его именно там.

– А эти трое, которые жили в «Шератоне»? Вы их проверили?

– Конечно, проверили. Но похоже, что твои подозрения на этот раз не оправдались. Эти трое не имеют к террористам никакого отношения. Они просто люди, слишком долго проживающие в «Шератоне».

– Нет, – возразил Дронго, – среди них должен быть кто-то один, который очень интересовал террористов. Я об этом подумал еще тогда, когда двое чистильщиков окон оказались убийцами. Они ведь действительно чистили окна в этом отеле. И, очевидно, следили не только за мной. Там был еще кто-то, кто их очень интересовал. Каждый из террористов дважды в день подходил к отелю, видимо, рассчитывая получить какую-то информацию. Они не уехали из города даже после убийства своих людей, только сменили отель. Поэтому я уверен, что один из троих был очень важен для террористов. Мне нужны развернутые досье по всем троим.

– Хорошо, – согласился Гурвич, – но напрасно ты так нервничаешь. Мы уже все знаем.

– Лазурный берег большой. Где именно будут террористы? Или ты считаешь, что вы сможете прочесать все города южного побережья Франции?.. Нужно знать точно, где и когда они нанесут свой удар.

– Но это не может узнать никто, – пожал плечами Гурвич, – после случившегося в Дамаске Ахмед Мурсал вообще перестал появляться на людях. Мы не знаем, где он и где его люди. Он больше никому не верит.

– Досье на всех троих, – упрямо произнес Дронго. – И мою одежду, – добавил он чуть тише.

 

Израиль. 20 – 28 апреля 1997 года

Выйдя из больницы, Дронго поселился в «Хилтоне», находящемся на побережье. В соседнем номере остановился отец. Тель-авивский «Хилтон» был последним в ряду стоявших на побережье отелей, и рядом с ним уже возводилось какое-то здание. Из отеля можно было попасть на пляж, пройдя либо через ресторан первого этажа, либо по коридору. В отеле был также японский ресторан, в котором с удовольствием обедали японские и американские туристы.

Именно сюда, в отель, Гурвич привез три досье на гостивших в Дамаске людей. Дронго читал их внимательно, иногда делая какие-то отметки. Ему было важно понять основные мотивы действий террористов и, поняв причины, побудившие их остаться в Дамаске, просчитать возможные действия Ахмеда Мурсала во Франции.

К этому времени по всему южному побережью Франции уже работали сотрудники МОССАД, пытавшиеся вычислить, где именно и когда нанесет свой основной удар Ахмед Мурсал. Дронго иногда выходил из своего номера, чтобы пообедать вместе с отцом. Тот любил часами сидеть у моря, глядя на его синие волны. Средиземное море в этой части света напоминало Каспийское, а выгнутая полоса тель-авивских пляжей отчасти напоминала бакинскую полосу прежнего бульвара. По вечерам приезжала Алиса Линхарт, которая была в полном восторге от отца Дронго. Ему тоже нравилась молодая женщина, и они втроем отправлялись обедать в какой-нибудь маленький ресторанчик.

Дронго забывал в эти редкие минуты, почему он находится в этой стране. Отец рассказывал смешные, давно забытые истории, и Алиса Линхарт громко смеялась. Они говорили обо всем и ни о чем, пили легкое вино и казались беззаботными туристами. А вечером он возвращался в номер и продолжал сидеть над картами, маршрутами террористов, над личными делами троих гостей, вспоминая слова Али Гадыра Тебризли, генерала Райского, генерала Светлицкого и других. Ему нужно было понять дальнейшие действия террористов, он смутно чувствовал, что находится на пути к разгадке.

Иногда ночью приезжала Алиса, и тогда он откладывал свои бумаги ради общения с женщиной, которая ему нравилась. В один из дней он предложил отцу съездить в Иерусалим. Они вызвали машину, чтобы доехать до города, давшего миру сразу три религии. В дороге водитель, говоривший по-русски, долго расспрашивал их обо всем, рассказывал о своей жизни. Он приехал в Израиль совсем маленьким мальчиком, еще в начале семидесятых. Его семье, проживающей в Бухаре, пришлось пройти через неимоверные испытания, добиваясь права на выезд в страну своих предков. Отец в течение двух лет не работал, над мальчиком издевались в школе. Наконец им разрешили выехать в закрытом вагоне, взяв с собой вещей и ценностей на сумму не больше ста долларов. Через Польшу и Чехословакию они направлялись в Австрию. В Польше антисемиты забросали камнями их вагон. В Австрии они попали в закрытый охраняемый лагерь. И наконец оттуда самолетами добрались до Израиля.

Сейчас Давид, как звали водителя, имел несколько собственных машин и неплохо зарабатывал. Он рассказывал о своей жизни спокойным, ровным голосом, сознавая, что с тех пор прошло почти четверть века, но эта история одной еврейской семьи взволновала Дронго и его отца больше, чем дорога, проходившая по красивым ухоженным полям Израиля. До Иерусалима было не больше двух часов езды. Приехав в город на один день, они остановились в отеле «Кинг Давид», в том самом знаменитом отеле напротив стен старого города, который был много лет назад взорван будущим премьер-министром страны Менахемом Бегином и боевиками его группы.

Разместившись в этом великолепном отеле, Дронго попросил портье вызвать гида, который говорил бы по-русски. Через некоторое время ему сообщили, что в холле отеля его ждет гид-переводчик Светлана Кирштейн, которая готова показать им старый город. Дронго уже однажды бывал в Иерусалиме и поразился энергетической концентрации этого невероятного города. В нем словно чувствовалась духовная мощь трех религий, которые и сделали славу Иерусалиму.

В городе было гораздо больше одетых в черные пальто ортодоксальных иудеев, чем в светском Тель-Авиве. Дети здесь ходили группами и только в сопровождении вооруженных автоматчиков. Чувствовалось напряжение, вызванное недавними взрывами. Девушка-гид любезно рассказывала историю города, показывая римские пласты. Отец был необычно задумчив и почти ни о чем не спрашивал.

Они вышли к Стене Плача, где люди возносили молитвы и вкладывали свои письменные пожелания. Светлана предложила им подойти ближе. Дронго обратил внимание на раздельно молящихся мужчин и женщин. Слева стояли мужчины, с правой стороны было место для женщин. Чтобы пройти к стене, нужно было надеть лежавший в специальной коробке небольшой головной убор, прикрывающий голову.

Отец кивнул, и они вдвоем прошли к стене, предварительно покрыв головы. Отец снял свою неизменную шляпу и надел эту шапочку, делавшую его удивительно похожим на старого еврея. У стены суетились алчные ортодоксы. Каждый просил денег за бумагу, за карандаши, даже за свечи. Дронго с улыбкой раздавал деньги, но когда ему предложили пройти внутрь стены, он отказался, мотивируя это своей занятостью. Написав записку с пожеланием, он прислонил обе руки к Стене Плача и отошел. Отец же долго стоял у стены, очевидно, о чем-то разговаривая сам с собой.

Потом они вышли в мусульманский квартал, и девушка быстро прицепила к своей куртке карточку гида. Полицейские палестинской администрации остановили их, но когда гид объяснила, что это гости, приехавшие посмотреть Иерусалим, пропустили.

Мусульманская мечеть Иерусалима, возвышавшаяся над Стеной Плача, была одним из самых величественных сооружений мусульманского мира. Девушка не стала входить во внутренний дворик. Они прошли дальше и, сняв обувь у дверей мечети, оказались внутри. Один из служителей спросил, умеют ли они молиться, и, получив отрицательный ответ, повел их за собой, чтобы прочитать молитву за них. Рядом находился другой, помоложе. К сожалению, и здесь повторилась история человеческих пороков. После того, как старик прочел молитву, молодой нахал, едва дождавшись их выхода из мечети, стал требовать денег. Дронго отдал деньги, но когда молодой предложил им зайти в соседнее здание и снова заплатить деньги, он с улыбкой отказался.

– Везде просят деньги, – сказал он отцу в ответ на его вопросительный взгляд.

– Люди слабы, – вздохнул тот. – А Бог все равно есть.

– Ты всегда был верующим человеком, – заметил сын. – Но странно, что при этом ты почти полвека был коммунистом.

– Это разные вещи, – печально ответил отец. – Можешь делать все, что хочешь, но никогда не говори, что ты неверующий.

– Хорошо, – сын не стал спорить.

В старом Иерусалиме город был разделен на четыре части. Иудейский квартал, армянский, арабский и христианский, причем в последнем жили арабы, принявшие христианство. Из мусульманского квартала наверх можно было подняться по дороге, по которой нес крест сам Иисус Христос. Каждая его остановка была отмечена специальным символом. Дорога наверх была узкой и проходила между лавками и домами. На каждой остановке они задерживались, словно проделывая тот самый путь Христа на Голгофу. Наконец они вышли к храму.

– Здесь две арабские семьи вот уже тысячу лет владеют ключами храма, – объяснила гид, – а внутри находится Голгофа и место погребения Христа, который потом воскрес. Внутри все строго расписано. Так установили мусульманские владыки, чтобы разные течения христианской религии не спорили друг с другом. Слева от часовни находится место для маронитов, у лестницы есть место для последователей армянской церкви. Внутри построенной в храме часовни обычно находятся греческие и православные священники. С этой стороны католики. Говорят, над храмом Салах-ад-дин сделал себе комнату, чтобы оттуда наблюдать за всем, что здесь происходит. И наконец путь на Голгофу ведет по лестнице, которая находится сразу у входа с правой стороны. Там есть разлом в горе, по которому текла кровь Христова. Хотя, – добавила она, – протестанты считают, что сама Голгофа находится не здесь, а несколько в другой стороне. Пойдемте в храм.

К большому сожалению отца, рядом с храмом тоже просили деньги. Да и внутри священнослужители с охотой принимали любую валюту. Но когда они поднялись наверх и увидели Голгофу, на которой был распят Христос, когда, встав на колени, дотронулись до скалы, по которой текла кровь распятого Бога, даже агностик Дронго почувствовал то необычное волнение, которое охватывало каждого, бывающего в этом храме.

– Спасибо тебе, – сказал отец, когда они вышли из храма. – Я не думал, что когда-нибудь попаду в эти места.

– Я только не понимаю, чего не могут поделить в этом городе мусульмане и иудеи, – обратился Дронго к девушке. – Насколько я понял, находясь в Израиле, две религии почти не отличаются друг от друга. В обеих религиях запрещено употребление спиртного и есть запрет на свинину. У обеих концессий очень строгие правила в отношении мужчин и женщин. Молятся они раздельно. Правоверные иудеи обязаны не брить бороды и виски. У правоверных мусульман также не разрешается брить бороду. У обеих религий есть обряд обрезания мальчиков, достигших половой зрелости. В обеих религиях есть сходные правила при рождении, свадьбе, даже во время похорон, когда используют белые саваны. Я уже не говорю о том, что иногда в нашей печати проскальзывают дикие фразы вроде «арабских антисемитов», тогда как арабы и есть семитский народ, как, впрочем, и евреи. Так в чем дело?

– У нас в стране говорят, что мы с арабами даже не соседи, а двоюродные братья. А близкие родственники обычно часто ругаются, – улыбнулась девушка.

Когда они вернулись в отель, отец прошел в свой номер, ничего больше не сказав. Вечером за ужином он предложил сыну:

– Давай подумаем вместе над твоими проблемами. Мне кажется, ты несколько увлекся этим террористом и не можешь увидеть перспективу.

– В каком смысле?

– Постарайся посмотреть на проблему со стороны. По-моему, ты забыл о его визите в Баку. Ведь его сообщник летал за грузом в Москву. По-моему, тебе нужно связаться с Москвой и попытаться узнать, нет ли у них каких-нибудь новых данных по розыску этого багажа. А заодно проверь, кто из тех троих, что так долго жили в «Шератоне», мог оказаться причастным к этим грузам.

– Я не совсем понимаю, что ты мне предлагаешь. – Перестань думать о террористе, – пояснил отец. – Думай о других вещах, забудь на время о нем. И тогда ты сумеешь лучше понять мотивы его действий.

В этот вечер Дронго позвонил Светлицкому в Москву и узнал от него о срочной командировке Мовсаева в Красноярск, откуда прибыли грузы с ящиками. Мовсаев и Никитин проверяли все организации, откуда могли прибыть грузы. По просьбе Дронго Светлицкий дал ему телефон Мовсаева в Красноярске. На следующее утро, когда в Красноярске был уже день, Дронго позвонил в этот сибирский город, чтобы найти полковника Арвара Мовсаева. Ему пришлось звонить трижды, так как Мовсаев в этот день проверял воинскую часть, указанную в списке. Только к полудню, когда в Красноярске был уже вечер, Дронго нашел полковника.

– Здравствуйте, – прокричал он, отделенный тысячами километров, – кажется, мы одинаково завязли в этой проблеме.

– Мы точно установили, что ящики прибыли из Красноярска, – также прокричал в ответ Мовсаев. Связь была отвратительной, почти ничего не было слышно. – Сейчас мы проверяем все организации. Но здесь целый список. Двадцать два предприятия. Из них два закрытых завода, бывших «почтовых ящика». Мы проверяли их целую неделю, но там все чисто. Оттуда ничего не могло уйти. Остаются остальные двадцать организаций, которые мы сейчас проверяем.

– Проверьте, нет ли там химического комбината, театра и завода по изготовлению пластмассы, – прокричал в ответ Дронго.

– Что? – полковнику показалось, что он ослышался. – При чем тут театр?

– Мне нужно знать, нет ли там этих трех организаций?

– При чем тут театр? – полковник обиделся, он решил, что над ним просто смеются.

– У меня есть некоторые подозрения, – крикнул Дронго, и в этот момент связь прервалась.

«Этот эксперт сумасшедший», – решил для себя полковник, когда раздался второй звонок и Дронго снова попросил посмотреть список.

– Вы считаете, что они вывозили из Красноярска театральное оборудование? – разозлился Мовсаев.

– Нет. Просто у меня трое подозреваемых. Один работает импресарио, другой владелец завода консервов, третий представитель химического комбината. Мне нужно, чтобы вы прочитали весь список. Или посмотрите в него, нет ли там подобных предприятий.

– Есть, – зло крикнул Мовсаев, – я могу даже не смотреть. Там есть химический комбинат по производству удобрений.

В трубке наступило молчание.

– Вы меня слышите? – забеспокоился полковник.

– Все, – услышал он крик Дронго, – можете прекращать свое расследование. Ящики ушли с комбината.

– Откуда вы знаете?

– Я знаю точно. Ящики ушли с комбината.

– Это обычный комбинат по производству удобрений, а не химического оружия, – прокричал Мовсаев.

– Я точно знаю, что ящики вывезли оттуда, – услышал он в ответ, – спасибо вам за помощь. Можете лично все проверить.

Дронго положил трубку и вытер лицо тыльной стороной ладони. Он обязан был догадаться об этом раньше. Химикаты. Террористы вывезли из Москвы переправленный из Красноярска груз. Внешне это должны были быть безобидные химикаты, которые при должной обработке могут превратиться в настоящее химическое оружие. И именно поэтому террористы так долго не уезжали из Дамаска. Именно поэтому в отеле «Шератон» жил пакистанский инженер Малик-аль-Азизи, который был представителем химического комбината в Карачи. Очевидно, они ждали результатов каких-то опытов, которые им должен был передать этот самый пакистанец. Или нечто в этом роде. «Они вывезли ящики, чтобы спланировать химическую атаку, – понял и ужаснулся Дронго. – Ахмед Мурсал готовит химическую атаку на южном побережье Франции». Он поднял трубку и набрал тель-авивский номер Павла Гурвича.

– Павел, – сказал Дронго глухим голосом, – я теперь все знаю. Он готовит химическую атаку. Я все знаю, Павел.

 

Париж. 3 мая 1997 года

Следующие дни были наполнены лихорадочными переговорами между Тель-Авивом и Москвой. Проверка, проведенная в Красноярске, подтвердила хищение как раз тех компонентов ядохимикатов, которые можно было употребить для изготовления особо сильного вещества, способного сначала разъедать глаза и кожу, а затем вызывать медленную мучительную смерть. Для этого подобный состав нужно было переработать с учетом добавления необходимых ингредиентов для производства газа.

Заодно выяснилось, что исчезнувший из Дамаска пакистанский инженер Малик-аль-Азизи учился в Лондоне и занимался как раз разработкой именно этих проблем. Вся версия Дронго блестяще подтвердилась. Теперь можно было восстановить общую картину.

Ахмед Мурсал прилетел в Баку, уже зная о том, что его партнер Натиг Кур вылетит в Москву, откуда он должен был привезти ящики с необходимыми террористам компонентами для производства нужного им оружия. Внешне привезенный товар не содержал ничего необычного. Это были обычные ядохимикаты, которые могли использоваться в сельском хозяйстве против грызунов. Решив обмануть своего жадного партнера и подставить его, они успели поменять ящики и вывезти настоящий груз в Сирию, где специальная группа террористов ждала указаний Малика-аль-Азизи. После того как с помощью Дронго удалось обнаружить и ликвидировать первую группу террористов, они перебазировались в другое место, где им нужно было от двух до трех недель, чтобы довести до нужной кондиции полученные ядохимикаты. Очевидно, террористы ждали сигнала Малика-аль-Азизи. Проверкой было установлено, что он вел частные переговоры с Лондоном, Карачи и Бейрутом.

Можно было не сомневаться, что террорист не откажется от своего плана провести массовую химическую атаку на южном побережье Франции. Теперь всех волновал только один вопрос: когда и где террористы нанесут удар? Дронго прилетел в Париж вместе с отцом и Алисой Линхарт. После выстрела в него из пистолета с нервно-паралитическим газом он все еще чувствовал себя очень плохо. Кроме того, сказывалась и общая усталость последних дней. Отец настоял на том, чтобы быть рядом с сыном. Дронго не возражал. Он действительно чувствовал, как силы покидают его. Во время перелета Тель-Авив – Париж он сидел в кресле, закрыв глаза, словно медитировал, и никто не решался его тревожить.

Отец, очевидно, понимал состояние сына. Они не говорили на эту тему, но иногда Дронго хватался за сердце, незаметно глотал очередную таблетку, а отец отворачивался, делая вид, что не замечает этих ухищрений. Приехав в Париж, они остановились в отеле «Ле Гранд Интерконтиненталь», который был расположен рядом с оперой Гранье и считался одним из лучших отелей города. Они сняли три номера, хотя Дронго не делал секрета из своих отношений с молодой женщиной. Но сила старой привычки, по которой он всегда жил один, заставила его и на этот раз снять отдельные номера.

И хотя Алиса Линхарт имела конкретное задание по обеспечению охраны Дронго, тем не менее она явно пренебрегала своими обязанностями, с удовольствием проводя время с каждым из мужчин. Если со старшим она любила поболтать и посмеяться, то с младшим встречалась ночью и тоже замечала его немного потухший взгляд и некоторое равнодушие, сквозившее во всех его словах и движениях. Дронго словно устал от жизни. В первый вечер в Париже, когда она пришла к нему в номер, он даже не пошевелился. И тогда она, обиженная подобным отношением, больно толкнула его в бок.

Он повернул голову и сказал:

– Извини. Кажется, сегодня я не в форме.

– Ты не хочешь, чтобы я приходила? – прямо спросила женщина.

– Нет, – ответил он, – как ты можешь такое подумать. Просто я очень устал. У меня какая-то усталость, не физическая, а совсем другая. Говорят, поэты в моем возрасте умирают. «Свой путь земной дойдя до половины, я очутился в сумрачном раю», – процитировал он Данте. – Кажется, я завершаю первую часть своего пути и у меня просто кризис переходного периода.

– Что с тобой происходит? – спросила она. – Может, я могу тебе чем-то помочь?

– Это не то, о чем ты думаешь. Просто, когда в меня стреляли и я чудом остался жив, я понял, что в другом коридоре и в другое время какой-нибудь другой боевик или террорист уже не станет стрелять в меня газом, а по-серьезному пристрелит на месте.

– Ты боишься?

– Нет. Просто думаю, как глупо сложилась моя жизнь. В этот город много лет назад я впервые приехал для выполнения самостоятельного задания. Знаешь, какое оно было?

Женщина слушала молча, глядя ему в глаза.

– Меня решили проверить, так сказать, устроить своего рода розыгрыш. Меня попросили в течение двух часов достать в незнакомом городе огромную сумму денег. И это при том, что я не говорю по-французски. Правда, мне дали провожатого, но от этого суть дела не менялась.

– Над тобой тогда посмеялись?

– Нет. Я нашел деньги за два часа. Огромную сумму. Ты бы видела лица тех, кто отправлял меня на задание.

– Каким образом ты достал деньги? – улыбнулась она. – Ты ограбил банк?

– Нет. Я выбрал ювелирный магазин, узнал фамилию комиссара полиции этого района и, позвонив хозяину магазина, сообщил о том, что магазин скоро будет ограблен, но комиссар Барианни просит не волноваться и не вызывать полицию. Магазин все равно окружен, и когда преступники выйдут, они будут схвачены с поличным. Видела бы ты, с каким удовольствием хозяин магазина отдавал мне ценности и деньги, предвкушая, как меня арестуют на улице.

Она прыснула от смеха. Подвинулась к нему ближе.

– Тогда я был совсем другой, – закончил Дронго, – тогда все было иначе. Тогда мне еще нравились эти игры.

– А сейчас не нравятся?

– Не нравятся. Раньше я занимался джентльменами, сейчас занимаюсь подонками. Раньше я верил, что представляю великую страну. Сейчас от нее остались осколки. Раньше мне было интересно, сейчас противно.

– Твой отец выглядит моложе тебя, – вдруг сказала она, – ты знаешь, мне кажется, что в следующий раз я пойду к нему в номер.

– Я не страдаю эдиповыми комплексами, – засмеялся Дронго, – а он действительно сумел каким-то образом сохранить молодость в душе. До сих пор с удовольствием ухаживает за молодыми девушками. И я боюсь, что твоя неудачная шутка насчет его номера не совсем шутка. Просто он не отбивает женщину у сына, а то я давно сидел бы один в номере.

Она обняла его за шею. Прижала к себе.

– Тебе нужно заканчивать с этим делом, – прошептала она, – давай прекращай свои расследования. Мир обойдется без Дронго. Ты просто сильно устал.

– Только не сейчас, – возразил он, – сначала я найду Мула.

– А потом свалишься. Я ведь вижу, как ты все время держишься за сердце. Может, тебе лучше уехать?

– Не сейчас, – возразил он.

В дверь постучали.

Она сразу вскочила, потянулась за своей сумочкой, где у нее лежало оружие. Он встал, поправил рубашку, подошел к двери.

– Кто? – спросил он.

– Это я, – услышал он голос отца и сразу открыл дверь.

Отец вошел, даже не удивился, обнаружив в комнате Алису, словно ожидал увидеть ее именно здесь.

– Почему ты сидишь в номере? – спросил он сына. – Только половина девятого вечера. Мы могли бы пройтись по городу.

– Я столько раз бывал в этом городе, – устало ответил сын, усаживаясь в кресло и пододвигая другое кресло для отца. Алиса села на стоявший у стола стул. Отец опустился в кресло.

– Ты становишься меланхоликом, – покачал он головой, – а по-моему, все не так плохо. Ты сумел распутать такой клубок, смог просчитать все действия террористов. По-моему, уже это неплохо.

– Плохо, – сказал Дронго, – мы до сих пор не знаем, где они нанесут свой удар.

– А я знаю, – спокойно сказал отец.

Они говорили по-русски, и Алиса не понимала, о чем идет речь, но видела, как подскочил сын, уставившись на отца.

– Ты знаешь? – запинаясь, спросил он.

– Южное побережье Франции, – улыбнулся отец, – если бы ты не лежал отшельником, а прошелся по городу или иногда включал телевизор на французские каналы, то узнал бы, о чем сегодня говорит вся Франция и пишут все французские газеты.

– Ты ведь не знаешь французского, – напомнил сын.

– А для этого не обязательно знать язык, – отец встал, подошел к телевизору, включил его, тут же переключил на один из французских каналов. По телевизору показывали известных актеров Голливуда.

– Не понимаю, о чем ты.

– Через несколько дней начинается грандиозный пятидесятый юбилейный фестиваль в Каннах, – объяснил отец, – а ведь это, кажется, на южном побережье Франции.

– Откуда... – Дронго вскочил, ошеломленно глядя на отца.

– Я всю жизнь занимался преступниками и знаю их психологию, – объяснил отец, – в любом террористе всегда есть что-то от истерической женщины. Если бандит просто хочет получить свои деньги и сбежать с места преступления, то террорист хочет рекламы. Ему важно, чтобы его акт был не просто устрашающим, но еще и показательным. В террористы обычно идут истеричные фанатики. А судя по твоим рассказам, Ахмед Мурсал именно такой тип. Ему важно устроить грандиозный террористический акт, о котором будут помнить и говорить. А что может быть лучше, чем хорошо спланированный и осуществленный террористический акт, проведенный во время такого грандиозного события, как юбилейный кинофестиваль в Каннах? Об этом будет говорить весь мир. Поэтому я думаю, что он готовит свою акцию именно там.

Дронго бросился к телефону. Потом вспомнил про Алису и, посмотрев на нее, быстро сказал по-английски:

– Отец считает, что Мул готовит террористический акт в Каннах, во время кинофестиваля, который должен начаться через несколько дней.

– Какого кинофестиваля? – не поняла женщина.

– Мы слишком заняты своими проблемами, – ответил Дронго, – и слишком часто не обращаем внимания на то, что творится вокруг нас. А он сегодня вышел в город и обратил внимание на многочисленные афиши и праздничную атмосферу на всех телеканалах Франции. Звони быстрее. Нужно всех предупредить. Даже если он ошибается, то и тогда это самая лучшая версия, какую только можно было придумать. Одно дело травить обычных туристов на пляже или в отеле, другое – отличиться во время этого фестиваля. Ты представляешь, какой будет скандал? Представляешь, как об этом будут писать газеты?

Он вдруг вспомнил слова Светлицкого о контракте, разговор с Али Гадыром Тебризли в Иране о подписании контракта между российскими, французскими и иранскими компаниями.

– И я точно знаю, – добавил в заключение Дронго, – что он сознательно идет на этот скандал.

 

Париж. 4 мая 1997 года

Он приехал на Монпарнас в это кафе задолго до назначенной встречи. И полчаса старательно делал вид, что не замечает сидевшую за соседним столиком Алису. Двое незнакомцев, расположившихся поближе ко входу, проявили некоторый интерес к Дронго, но Алиса спокойно сидела за своим кофе, и он решил не дергаться.

Нужный ему человек пришел в половине четвертого, когда на улице начал накрапывать дождь. Он отряхнул капли дождя со своей куртки и весело поздоровался с барменом, который сразу подал ему горячий кофе. Дронго узнал нужного ему человека и, поднявшись, подошел к стойке, сел рядом с ним.

– Еще один кофе, – попросил он по-английски. И подождав, пока бармен поставит перед ним чашечку кофе, тихо спросил: – Как ваши дела, Эррера?

Мужчина дернулся и оглянулся.

– Спокойнее, – посоветовал Дронго, – не нужно резких движений.

– Кто вы такой? – нервно спросил Эррера.

– Друг. Пока еще друг. И не нужно смотреть по сторонам. Никто не собирается стрелять вам в спину.

– Я вас не знаю, – сквозь зубы выдавил Эррера.

Его тонкие изогнутые накрашенные губы дрожали. Подведенные глаза затравленно смотрели на Дронго.

– Зато я вас знаю, Арман Эррера, – усмехнулся Дронго, – и хочу с вами поговорить. Возьмите свою чашечку и пойдемте за мой столик. Только без глупостей, иначе потом сами пожалеете.

Он взял свою чашку кофе и пошел к столу. Эррера подчинился. Сев за столик, он еще раз оглянулся и спросил:

– Что вам от меня нужно?

– У меня к вам деловое предложение, – сказал Дронго.

– Я не бизнесмен.

– Неизвестно. Думаю, на мое предложение вы можете согласиться. Я предлагаю вам двадцать пять тысяч долларов за пару ваших фраз.

– Сколько?

– Двадцать пять тысяч долларов. Или примерно сто пятьдесят тысяч франков.

– Хорошие деньги, – нагло заявил Эррера. Он уже пришел в себя и понял, что ему нечего опасаться.

– И вы получите их немедленно.

– Что я должен делать?

– Сказать, где находится Мул.

– Что?

– Мне нужна информация, за которую я готов заплатить. Скажите, где Мул, и сразу получите сто пятьдесят тысяч франков.

– Вы думаете, меня можно купить? – Он презрительно скривил губы.

– Абсолютно уверен. Во-первых, вы альфонс и живете за счет своих друзей. Во-вторых, Мул вам тоже платит, но гораздо меньше. И наконец, в-третьих, об этом просто никто не узнает.

– Идите вы... – грубо выругался Эррера.

По-английски он говорил с большим акцентом.

– Убедили, – кивнул Дронго, – я лучше заплачу их одному из ваших друзей, который окажется гораздо благоразумнее вас. Но обещаю вам, что Мул узнает о том, что именно вы его предали.

Эррера затравленно оглянулся.

– Почему вы мне угрожаете?

– Потому что вы сами ввязались в эту игру. Дайте мне его адрес, и я уйду, оставив вам деньги.

– У меня должны быть гарантии, – колебался Эррера.

– Посмотрите мне в глаза. Я же не идиот, чтобы выдавать вас, если вы мне поможете.

– На кого вы работаете? На МОССАД? Или на ЦРУ? А может, на арабов?

– Я сказал, что это не так важно. Мне нужен адрес Мула.

– Я не знаю, где он сейчас.

– Но где он может быть, вы знаете?

– Да, – нерешительно сказал Эррера, – примерно знаю.

– В таком случае – адрес. Мне нужен адрес.

– А мои деньги?

– За вашей спиной сидит молодая женщина, – сказал Дронго, – если вы чуть повернете голову, сможете увидеть портфель, который лежит у ее ног. Она просто передаст его вам, и мы уйдем. Про нашу сделку никто не узнает.

– Хорошо, – согласился Эррера.

– Но предупреждаю вас, – Дронго вдруг улыбнулся, – если вы попытаетесь нас обмануть, то я вам не завидую. В таком случае вы не сможете даже сбежать. Мы вас все равно найдем.

– Я знаю, – быстро сказал Эррера, – давайте ваши деньги.

– Адрес. И не врите, я ведь знаю примерное место его нахождения. Если хотите, могу даже вам сообщить.

– Не надо, – Эррера облизнул губы. Он иногда баловался кокаином и теперь чувствовал неприятную сухость во рту.

– Они будут на вилле «Помм де Пимм», – прошептал он, – она находится в порту Гримо на дороге между Сен-Тропе и Сен-Максимом. Там уже месяц живет наш человек. Мул должен приехать именно туда. Можете все сами проверить.

– Хорошо, – кивнул Дронго, – деньги ваши. Когда я выйду, она их вам передаст. Будьте осторожны, не старайтесь их сразу тратить, иначе у вас будут крупные неприятности.

Он поднялся и вышел из кафе. Через минуту следом вышла Алиса. Еще через минуту удалились двое сотрудников, обеспечивающих безопасность встречи.

– Вилла «Помм де Пимм», – повторил Дронго, когда Алиса села за руль автомобиля.

– «Лесной орех», – перевела женщина и сразу спросила: – Где она находится?

– Между Сен-Тропе и Сен-Максимом. В порту Гримо.

– Значит, он не соврал, – удовлетворенно заметила женщина.

– Пусть ваши люди там все проверят, – попросил Дронго, – до открытия фестиваля осталось всего четыре дня.

– Мы его найдем. – Она тронула машину, поворачивая за угол.

– Есть еще одно обстоятельство, которое меня очень тревожит, – вдруг сказал Дронго.

– Ты о чем? – обернулась она к нему.

– Я проверил в Дамаске и точно убедился: среди моего окружения кто-то на него работал. Боюсь, что этот человек все еще работает на Мула.

– Ты становишься подозрительным. Может, это я или твой отец?

– Надеюсь, что нет, – улыбнулся Дронго, – насчет тебя у меня еще могут быть сомнения. Но вот отцу я всегда доверял.

Она засмеялась, увеличивая скорость. Шел сильный дождь.

 

Ницца. 5 мая 1997 года

Все газеты и журналы сообщали о предстоящем Каннском фестивале. Планировался приезд на открытие звездной пары Деми Мур и Брюса Уиллиса. Фестиваль должен был открыться показом самого дорогого европейского кинофильма – фантастической картины Люка Бессона «Пятый элемент». Все каналы телевидения рассказывали об истории Каннских фестивалей. Официально сообщалось, что иранские кинематографисты не примут в нем участия. По непонятным причинам картина известного иранского режиссера Аббаса Кияростами была запрещена к показу в Каннах, и Тегеран решил отказаться от участия в юбилейных торжествах. Председатель жюри фестиваля актриса Изабель Аджани выразила свое сожаление по этому поводу.

Дронго со своей маленькой группой приехал в Ниццу пятого мая на поезде. Это был специальный экспресс, курсирующий между Парижем и Лазурным берегом. Они приехали сюда небольшой командой и разместились в Ницце, так как все отели в Каннах давно были заняты. Предварительные заказы делались еще в январе, весь кинематографический мир съехался на этот фестиваль.

Уже четвертого мая вечером вилла была взята под наблюдение специальным отрядом МОССАД, прибывшим во Францию. Две яхты израильских спецслужб подошли к берегу, готовые в случае необходимости высадить дополнительные силы. Пятого мая утром в Ниццу специальным рейсом прилетела группа сотрудников Службы внешней разведки России под руководством самого генерала Светлицкого. В Каннах им, конечно, места не нашлось, и большей части группы пришлось размещаться в маленьких гостиницах Антиба и Ниццы.

Задействовала своих сотрудников и французская полиция. Во время фестиваля было решено сосредоточить в самом городке и вокруг него около четырех тысяч сотрудников полиции, вызвав для этих целей мобильные части из других районов Франции. Французская Сюртэ откомандировала на Лазурный берег несколько десятков своих сотрудников, часть из которых совместно с израильтянами следила за виллой «Помм де Пимм».

Дронго, уже полюбивший за время своего прошлого приезда в Ниццу знаменитый «Негреско», остановился именно в этом отеле. Дирекция, узнавшая о его приезде, приготовила для него традиционный набор фруктов и цветов с пожеланиями счастливого отдыха. Когда отец впервые вошел в «Негреско», он поразился роскоши этого отеля. Даже потрясающий воображение «Ле Гранд» был не столь совершенным, как этот отель.

– И ты всегда живешь в подобных гостиницах? – уточнил он.

– Кажется, да. Это единственное, на чем я никогда не экономлю.

– Интересно. Сюда нужно привезти твою маму. Она всегда любила роскошную обстановку.

– Летом вы можете приехать вдвоем, – предложил Дронго.

– До лета еще нужно дожить, – резонно заметил отец, отправляясь в ванную комнату.

Вечером пятого мая Дронго выехал в Антиб, где его уже ждали. В этом городке ночью состоялось совещание представителей французских, российских и израильских спецслужб. Председательствовал на нем генерал Морис Дасте. Это был невысокий сухой француз с несколько вытянутой головой, зализанными назад волосами и большими, прижатыми к черепу ушами. У него были печальные, немного опущенные в уголках глаза, делавшие его похожим на какую-то птицу. За столом сидели высшие офицеры полиции, французской разведки, контрразведки, генералы Светлицкий и Райский, полковник Мовсаев, Павел Гурвич и еще человек десять незнакомых Дронго людей.

– Нам удалось узнать, что на вилле все время проживает некий Майкл Уэйвелл, опустившийся ветеран Иностранного легиона, типичный ловец удачи. По нашим данным, он недавно перенес в Африке вирусный гепатит и сейчас успешно губит свою печень постоянными попойками с приглашением на виллу разного рода девиц сомнительного поведения. На вилле часто остается его подружка Диана Сенье. Кроме того, там живет консьерж Эрик Бонфу со своей семьей. Мы взяли виллу под плотную опеку, и вряд ли кто-нибудь сможет приехать или уехать без нашего ведома. Но пока никто из посторонних, способных нас заинтересовать, не появлялся.

– Им нужно было время, – напомнил Светлицкий, – они могли не успеть переработать полученное сырье.

– Открытие состоится через два дня, – сухо заметил Дасте, – и мы не можем рисковать, ожидая, когда появятся террористы. Если Уэйвелл попытается покинуть свою виллу седьмого числа, постараемся выяснить, куда он поехал. В момент открытия нами предусмотрены беспрецедентные меры безопасности. Вокруг города будут стянуты воинские части, в самом городе будут работать наши агенты. Не забывайте, господа, что в Канны в воскресенье ожидается визит самого президента Франции. Мы не имеем права рисковать.

– Может, их арестовать? – предложил кто-то из присутствующих.

– Нет, – сразу ответил Дасте, – пока будем только следить. Судя по всему, Уэйвелл не тот человек, который может быть полезен в решающий момент совершения террористического акта. Значит, он нас интересует только как связной. Поэтому наша задача – следить за ним и организовать особенно плотное наблюдение седьмого и одиннадцатого числа.

– Может, поменять ему девочку? – предложил полицейский офицер. – У нас есть кандидатура.

– Мы можем не успеть, – возразил Дасте, – а появление на вилле постороннего лица может спугнуть настоящих террористов. Нет. Пусть все идет как есть. Но у меня есть очень неприятная новость. – Он не стал делать эффектной театральной паузы, а просто продолжал говорить: – В последнюю минуту Иран подал заявку на участие их страны в Каннском фестивале. Заявленный фильм Аббаса Кияростами будет представлен во время конкурсной программы. А это значит, что завтра приедет более двух десятков гостей из Ирана.

Пока он говорил эти слова, Райский, Гурвич и еще двое израильских офицеров демонстративно повернулись к Дронго, словно спрашивая его, как именно он может расценить подобное известие.

– Значит, иранцы все-таки приедут на фестиваль? – уточнил Райский.

– Приедут, – подтвердил генерал Дасте.

– В таком случае вы можете арестовать их завтра прямо в аэропорту. Половина из прибывших будут профессиональными террористами, – гневно заявил Райский, – с самого начала это была грязная игра иранских спецслужб.

– Нет, – громко возразил Дронго, решив, что пора вмешаться, – нет, – убежденно сказал он. – Я целый месяц охочусь на Мула. Ему не помогают иранцы, я в этом убежден.

– Оставьте свои убеждения при себе, – разозлился Райский, – как могли узнать террористы о вашем пребывании в «Шератоне», если вы заранее не заказывали себе место в отеле?! Как об этом узнал Мул?

– Иранцы ничего не знали, – возразил Дронго, – я намеренно позвонил только вам, в Москву и в Баку.

– Надеюсь, вы не считаете, что мы помогаем террористам? – с иронией спросил Светлицкий.

– Господа, господа, – заволновался генерал Дасте, – мы несколько отвлеклись от темы. Конечно, приезд иранцев для нас несколько неприятная неожиданность, но мы были к ней готовы. Вся иранская делегация будет взята под жесткий контроль наших сотрудников. Ни один из гостей не будет иметь свободы действия. Я думаю, мы можем гарантировать себя с этой стороны. – Он помолчал немного, затем сказал: – У нас появились некоторые проблемы только с гостями из России.

– Что вы хотите сказать? – спросил Светлицкий. – Наши люди размещены в Антибе и в Ницце.

– Я говорю не про ваших сотрудников, – возразил Дасте, – я говорю о ваших миллионерах. Несколько человек приехали в Канны и попытались устроиться на виллах и в апартаментах, зарезервированных для наших именитых гостей. Естественно, им отказали. Вы знаете, что они делают? Они раздают пачками деньги, подкупая сотрудников, и те просто вынуждены ломать заранее утвержденные графики, отдавая лучшие апартаменты приехавшим русским нуворишам. Один из таких типов даже занял апартаменты, предназначенные для Мадонны. Меня уверяли, что он заплатил при этом фантастическую взятку в десять тысяч долларов.

Дронго и сидевшие в зале российские офицеры не могли сдержать улыбки. Многие израильтяне тоже улыбались. Они понимали серьезность проблемы. Но Дасте не понимал подобных методов.

– Мы начали строгую проверку, – бесцветным голосом продолжал он, – и если найдем таких миллионеров, то будем их беспощадно выселять. Система охраны города разработана с учетом пожеланий наших гостей, и нельзя ломать ни одно звено без учета нашего мнения. Иначе на балконе, где должны находиться телохранители Майкла Джексона, будут разгуливать бандиты из русской мафии.

– Там не все бандиты, – вставил генерал Светлицкий.

– Тем лучше, – сказал Дасте, – значит, они нас поймут. Я прошу вас, господа, учитывать важность момента. Сейчас к нашему фестивалю прикованы взоры людей всего мира. Все желают удачи и хотят, чтобы он прошел как можно спокойнее. Если мы будем координировать наши действия, то, думаю, мы сумеем вместе противостоять любым возможным угрозам террористов. Спасибо, господа.

Все зашевелились, задвигались. К Дронго подошел Гурвич.

– Ох, уж эти «новые русские»! – сказал он со смехом. – Французы еще не подозревают, какого джинна впустили в свою страну. Это похуже голливудских ковбоев и иранских гостей.

 

Париж. 6 мая 1997 года

Когда послышался звонок в дверь, он даже не пошевелился. «Опять Кэтрин пришла так рано», – подумал, взглянув на часы. Арман Эррера был чрезвычайно чистоплотным человеком, почти до сумасшествия, через день приходила женщина, чтобы навести порядок в его холостяцком жилище. Впрочем, слово «холостяцкое» не совсем подходило обитателю этого дома, так как он никогда не скрывал своей особой сексуальной ориентации, предпочитая молодых мальчиков любой женщине. Правда, мальчиков он предпочитал сам, а раньше его выбирали пресыщенные старики, которые платили за удовольствие неплохие деньги.

Когда раздался второй звонок, он взглянул на часы и грациозной походкой двинулся к дверям. Почему ему не дают отдохнуть даже в субботу? Вообще нужно уволить эту старую дуру и нанять вместо нее молодого мальчика, который будет убирать квартиру и с которым можно будет весело проводить время... От предвкушения удовольствия он зажмурился. Потом подошел к двери и, не глядя в глазок, открыл.

От сильного толчка он полетел на пол. Еще ничего не понимая, он уже испугался. В комнату вошел дурно пахнущий человек с пистолетом в руке. Сперва Эррера видел только его ноги и грязные туфли, потом уже пистолет с глушителем и, подняв глаза еще выше, испуганно замер. Перед ним стоял садист Салех Фахри – Красавчик.

– Здравствуй, – сказал тот, – не ждал меня? – Н-нет, не ждал. – Он хотел встать, но почему-то ноги отказывались его слушать.

Страшный гость захлопнул ногой дверь и присел рядом с ним на корточки.

– Ты рассказал, где должен быть наш друг. – Он не спрашивал – он утверждал.

– Нет, – пронзительно выкрикнул Эррера, – нет, конечно, нет! Я ничего не говорил! Я никому и ничего не говорил!

– Молчи, – взмахнул пистолетом гость, – ты всегда был предателем.

– Нет! – взмолился Эррера. – Не надо! Я ничего не говорил. Я все объясню. Все расскажу.

Гость прислонил пистолет к его сердцу.

– Не надо, – плакал Эррера. – Я все объясню.

Убийца нажал курок, и тело несчастного выгнулось. Убийца выпрямился, чтобы не испачкаться, и еще дважды выстрелил. Потом, подумав немного, сделал выстрел между ног жертвы, словно намекая на его мужскую несостоятельность. И вышел из квартиры, захлопнув за собой дверь.

Эрреру нашла его домработница, пришедшая через три часа. Он лежал на полу с раскрытыми от ужаса и боли глазами. Несчастная женщина стала кричать... Через час об убийстве знали в парижском комиссариате полиции. Еще через час об этом сообщили генералу Дасте в Антиб. Затем эта информация дошла до израильтян. И ровно через четыре часа после убийства Дронго позвонил генерал Райский.

– У меня неприятная новость, – сказал он. – Нам нужно срочно встретиться.

– Я приеду, – согласился Дронго.

– Не нужно, – возразил генерал, – у вашего отеля стоит автомобиль с моими сотрудниками. Просто выйдите из отеля, и вас заберут.

Все произошло так, как говорил генерал, и через полчаса они уже прогуливались по набережной.

– В Париже убит Арман Эррера, – сообщил генерал.

– Этого не может быть, – спокойно произнес Дронго, затем посмотрел на собеседника. – О том, что я с ним встречаюсь, знали только мой отец и Алиса. Кого я должен подозревать?

– Во всяком случае, не своего отца. У вас с Алисой интимные отношения?

– Я должен отчитываться?

– Речь идет не о вашей сексуальной активности, – зло ответил Райский, – меня интересует характер ваших отношений. Вы были близки?

– Да.

– Я так и думал. Женщины рядом с вами теряют голову.

– Но не становятся предателями.

– Этого я не знаю. Во всяком случае, с этого момента вы не будете ей доверять. А я сегодня отзову ее, поручив вашу охрану Гурвичу.

– Это жестоко, генерал.

– Мы на войне, – сурово произнес Райский, – а она офицер.

– Вы дадите мне возможность с ней попрощаться?

– Конечно, нет. Пока вы доедете до своего отеля, ее уже не будет в Ницце. Она улетит в Израиль и останется там до окончательного выяснения ситуации.

– Она не могла этого сделать, – возразил Дронго.

– Кто-то предал вас в «Шератоне». Кто-то рассказал о вашем визите в Тегеран. И наконец, теперь убили Эрреру, с которым вы встречались. Я не верю в подобные совпадения. А вы?

– Я тоже не верю, но это не она.

– До свидания, Дронго. Думаю, теперь мы можем снять наблюдение с виллы, террористы там все равно не появятся.

– А если это убийство было случайным и убийца не имеет никакого отношения к террористам?

– Тогда я буду считать, что нам повезло. – Райский повернулся и зашагал к своему автомобилю. Дронго невесело направился следом.

 

Канны. 7 мая 1997 года

Нужно хотя бы один раз в жизни попасть на Каннский кинофестиваль, чтобы почувствовать эту невероятную атмосферу праздника, суеты, тщеславия и радостного оживления, какая царит во время каждого действа. Во время юбилейного все это многократно умножается в десять раз, а на этот раз добавился еще и неистовый ветер с дождем, который обрушился на побережье с самого утра. Старожилы не помнили такой холодной погоды. Впору было достать пальто и другую тяжелую зимнюю одежду.

Во время открытия кинофестиваля выстроившиеся к основному зданию звездные пары основательно продрогли. Можно было сказать, что в этот вечер главным террористом стала жестокая непогода, обрушившаяся на головы и плечи беззащитных звезд.

Несмотря на это, жандармы, одетые в традиционно парадную форму, простояли всю церемонию открытия под проливным дождем, а полицейские и сотрудники службы безопасности методично и пунктуально проверяли каждого пришедшего на праздник. И, несмотря на пронизывающий ветер и сильный дождь, праздник все-таки состоялся.

Дронго подъехал на автомобиле задолго до начала церемонии и видел, как каждый гость проходил несколько постов охраны, прежде чем попадал во Дворец кинофестивалей. Красная широкая дорожка, ведущая на парадную лестницу, казалось, продолжалась до неба. На фасаде Дворца кино висела огромная картина, продолжавшая эту красную дорожку, по которой поднимались к небу мужчины в смокингах и женщины в нарядных вечерних платьях. Мощные прожекторы обрушивали водопады света. Несмотря на ужасную погоду, тысячи людей толпились вокруг в ожидании своих любимцев.

Особенно неистовствовала толпа, когда у лестницы появились одетая в красно-черное платье великолепная Деми Мур и обаятельный Брюс Уиллис в традиционном смокинге. Толпа радостно загудела, приветствуя своих любимцев. Отовсюду раздавались крики восторга.

Сам фестиваль был несколько омрачен отсутствием двух звезд французского кинематографа – Алена Делона и Жан-Поля Бельмондо, которых устроители юбилейного торжества не пригласили на эту «ярмарку тщеславия», посчитав, что можно обойтись и без стареющих французских звезд. Но скандал только прибавил популярности начавшемуся фестивалю.

В толпе выделялись полицейские, переодетые сотрудники спецслужб, которые смотрели не столько на звезд, сколько на собравшуюся здесь публику. Вообще Канны – это небольшой городок на побережье, в котором находилось сразу несколько шикарных отелей, среди них выделялись «Мартинес», «Мажестик», «Нога Хилтон», «Интерконтиненталь». По всему побережью были расположены магазины самых известных косметических и ювелирных фирм, бутики самых популярных домов моды. Сам городок имел три улицы, тянувшиеся параллельно бульвару. У каждого отеля был свой собственный пляж с ресторанами и барами.

В день открытия фестиваля генерал Дасте перенес свой штаб в каннский «Нога Хилтон», по-своему отель-символ самого города. Построенный по оригинальному дизайну, этот отель имел огромный гараж под землей и купальный бассейн на крыше для особо привередливых гостей. Внутри было замкнутое пространство атриума и длинные балконы, обращенные по кругу друг к другу.

С самого утра к вилле «Помм де Пимм» были подтянуты дополнительные силы сотрудников французской контрразведки. На соседней вилле жили агенты МОССАД. Но и здесь все прошло благополучно. Уэйвелл устроил очередную грандиозную попойку, явно не собираясь никуда выезжать, а его подружка отличилась тем, что решила искупаться в бассейне нагишом, к большой радости наблюдавших за этим сотрудников спецслужб.

В самом дворце, где начался фестиваль, шел фильм Люка Бессона с таким множеством технических наворотов и трюков, что, казалось, эта картина была создана специально к сюрреалистической ситуации открытия самого Каннского фестиваля, когда ураганный ветер заставлял мужчин мужественно держаться под ливневым дождем и превращал наряды женщин в жалкие мокрые тряпки. Костюмы для фильма придумывал сам Поль Готье, английский супермодный дизайнер, возглавивший к этому времени один из самых известных домов моды Франции.

Показ действительно интересного фильма был обречен на успех, публика встретила картину бурей аплодисментов и приветственными криками. К радости зрителей, в зале присутствовали режиссер и главные актеры фильма, среди которых выделялась очаровательная Милла Йовович.

В фойе среди гостей были видны озабоченные лица офицеров российской, французской и израильской спецслужб. В левой части здания, выходившей на побережье, в небольшом кабинете собрались три генерала – Дасте, Светлицкий и Райский. Настроение у всех было безрадостное, нервы на пределе, все уже знали о случившемся в Париже. Дронго сидел в зале, с интересом осматриваясь.

Вернувшись вчера в отель, он, как и предсказывал генерал Райский, уже не застал Алису Линхарт в «Негреско». Она успела оставить для него только короткую записку с пожеланием удачи. И это было все, что осталось у него от встречи с этой сильной женщиной. Он показал записку отцу, и у того испортилось настроение на весь день. Вечером он признался сыну, что боится неожиданных разрывов и уходов близких людей.

– Когда тебе много лет, начинаешь опасаться всего, – признался отец, – особенно меня волнуют вот такие ситуации, когда навсегда теряешь близких тебе людей. Она была потрясающей женщиной, и очень жаль, что теперь ее не будет рядом с тобой.

Во время открытия фестиваля Дронго удалось каким-то чудом достать второе приглашение, и теперь отец сидел рядом с ним, удивляясь этой неистовой атмосфере праздника, который мог состояться только в Каннах. Смокинг, взятый для него напрокат в Ницце, очень шел ему. Отец был примерно одного роста с сыном, оба были очень высокие. При таком росте смокинг молодил пожилого человека.

– По-моему, все эти люди сошли с ума, – предположил отец, поправляя бабочку, – так убиваться из-за кино! Просто им нравятся иллюзии, их уже давно не интересует реальная жизнь.

Церемония открытия состоялась, и сотни агентов в этот вечер внимательно наблюдали за каждым движением приглашенных в зал людей. Когда поздно ночью фильм окончился и люди начали выходить из дворца, к Дронго подошел озабоченный Гурвич.

– Может, мы ошиблись, – великодушно сказал он, употребив слово «мы», – может, террористы и не думают о фестивале?

– Тогда это будет самая лучшая ошибка в моей жизни, – признался Дронго, – но боюсь, что самое трудное нас еще ждет впереди.

Мимо шли возбужденно обменивающиеся впечатлениями зрители. Дронго протиснулся к генералу Светлицкому. Тот стоял в смокинге с таким видом, словно у него сильно болели зубы. Увидев подходившего Дронго, он кивнул ему в знак приветствия.

– Чем вы недовольны? – спросил Дронго.

– Вы знаете, кто приехал с иранской делегацией? – спросил Светлицкий и, не дожидаясь ответа, сказал: – Сам Али Гадыр Тебризли.

– Значит, он любит кино, – заметил Дронго.

– Это значит, что вы все-таки ошибались, – возразил Светлицкий, – боюсь, что мы все недооценили коварство иранской разведки.

– Вы же сами говорили, что контракт столь же выгоден Ирану, насколько он выгоден Франции и России, – напомнил Дронго, – зачем же иранцам рубить сук, на котором они сидят. Может, наоборот, они хотят застраховать себя от возможных неприятностей. Такая мысль не приходила вам в голову?

Светлицкий недовольно посмотрел на собеседника и, опять поморщившись, произнес:

– Вы все время блефуете, Дронго. Однажды вы сорветесь по-крупному. Нельзя считать, что вы умнее всех. Одна голова, какая бы она ни была гениальная, это все-таки одна голова. А наша пословица гласит, что в таких случаях лучше две головы.

– Именно поэтому я привез на фестиваль своего отца, – улыбнулся Дронго и, повернувшись, пошел к выходу. Светлицкий остался на месте, так и не поняв, что хотел этим сказать Дронго.

 

Канны. 10 мая 1997 года

В этот день на виллу «Помм де Пимм» прибыли сразу двое новых гостей. Они приехали на микроавтобусе и сразу загнали автомобиль в гараж. Незнакомцы прошли в дом, вызвали Уэйвелла в сад и долго беседовали с ним, прогуливаясь по дорожкам, проложенным между бассейном и искусственным озером. Несмотря на усилия сотрудников спецслужб, удалось записать лишь фрагменты разговора, из которого стало ясно, что оба гостя готовят Уэйвелла к основным событиям, которые должны состояться только в день закрытия фестиваля, а именно – в следующее воскресенье, восемнадцатого мая.

Этот разговор особенно обрадовал генерала Дасте. На следующий день в Канны должен был прилететь президент Франции, и к его прибытию в городе были введены беспрецедентные меры безопасности. Все машины получили новые пропуска, все автомобили останавливались задолго до дворца, и даже очень именитым пассажирам приходилось преодолевать последнюю часть пути пешком.

Визит этих гостей вселил уверенность и в остальных руководителей спецслужб, уже решивших поставить крест на самой идее использовать виллу в качестве приманки для террористов. Их появление свидетельствовало либо о просчете террористов, либо о правильном расчете сотрудников спецслужб. Их руководителям хотелось больше верить во второй вариант, что они с удовольствием и делали.

Одиннадцатого мая на Лазурный берег прилетел сам президент Франции. Артистическая натура Жака Ширака требовала такой грандиозной сцены, как Каннский юбилейный фестиваль. Справа от дворца стоял памятник де Голлю, а слева, у побережья, памятник Жоржу Помпиду, не просто бывшим президентам республики, а своего рода духовным предшественникам Жака Ширака на этом посту. И хотя непрезентабельный памятник де Голлю был расположен напротив американской закусочной «Макдоналдс», а у памятника Жоржу Помпиду продавали жареные сосиски, так называемые «хот-доги», тем не менее важны были символы, и Ширак в полной мере насладился своим особым статусом почетного гостя.

А мужчины, прибывшие на виллу, разместились в одной из спальных комнат и довольно быстро приспособились к рваному ритму жизни Уэйвелла. Уже на следующий день один из них переехал в другую спальню, а на вилле появились еще две длинноногие девицы, также предпочитающие купаться в бассейне в костюмах Евы.

Напряжение росло с каждым днем. Мул нигде не показывался. Двенадцатого мая все события переместились в аэропорт Ниццы, откуда большинство почетных гостей фестиваля уезжало на один день в Париж, чтобы отпраздновать юбилейные мероприятия в столице Франции, в одном из самых знаменитых ресторанов города, расположенном на Елисейских Полях, – ресторане «Фуке». Перед входом в ресторан были выбиты имена самых известных актеров, режиссеров и эстрадных звезд Франции, когда-либо посетивших это заведение. Вокруг ресторана были натянуты белые палатки, чтобы скрыть от глаз посторонних праздничный ужин звезд мирового кино. Вместе со звездами в город прибыло около трех сотен их телохранителей, вокруг ресторана дежурили мобильные полицейские части, готовые вмешаться в случае необходимости. Но главные события по-прежнему происходили в Каннах, где шел конкурсный показ фильмов.

В сюите генерала Дасте, снятом в «Нога Хилтоне», ежедневно проводились совещания руководителей спецслужб. Генерал Дасте поочередно встречался с руководителями израильской и российской разведок и даже принял в своем номере Али Гадыра Тебризли, который после разговора с ним решил приехать в Ниццу для встречи с Дронго. Вернее, он позвонил Дронго, и тот пригласил его на обед в ресторан «Шантеклер», находившийся в самом «Негреско» и считавшийся одним из самых изысканных на Английской набережной в Ницце.

Вечером двенадцатого мая в ресторане встретились Дронго и иранский гость. Меню здесь было на русском языке. К девяносто седьмому году вновь хлынувшие в Ниццу, как и сто лет назад, богатые русские заставили руководство самого известного отеля срочно переключить антенны своих телевизионных каналов на Москву, ввести обязательное изучение русского языка для служащих и перевести всю документацию на русский язык, в том числе и меню ресторана «Шантеклер».

Али Гадыр, полностью доверяя вкусам Дронго, предоставил ему выбор блюд. Метрдотель предложил на выбор несколько бутылок вина, и они решили остановиться на красном бордо семьдесят восьмого года.

– Мы слышали о том, что вы были ранены в Дамаске, – осторожно сказал гость, внимательно глядя на своего собеседника.

– Это было скорее недоразумение, – улыбнулся Дронго. Ему нравилась подобная восточная деликатность, когда гость как бы оставлял право выбора ответа на вопрос самому Дронго. Вопрос формулировался таким образом, что всегда можно было отказаться от самого события вообще, а не трактовать его в той или иной плоскости.

– Я вас предупреждал, – напомнил Али Гадыр Тебризли, – человек, с которым вы решили бороться, очень опасен.

– И он до сих пор на свободе.

– Я думаю, он где-то здесь, рядом, – спокойно произнес Али Гадыр, поднимая бокал. – Ваше здоровье.

– Почему вы так думаете?

– Вы же видите, что здесь творится, – усмехнулся Али Гадыр. – Всеобщее помешательство. Сегодня кино стало формой индустрии. Сейчас весь мир пишет о событиях в Каннах. И мы считаем, что Мул обязательно использует такой шанс.

Он поставил свой бокал на стол.

– У вас есть новая информация? – недипломатично спросил Дронго.

– Нас начали мучить сомнения, – улыбнулся Али Гадыр, – слишком уж уверенно уходит Мул от такого грозного соперника, как МОССАД. Если бы кто-то в мире сказал мне, что можно прятаться одновременно от нас, от русских и от МОССАД, я уже не говорю про французов, уметь каждый раз уходить из сетей такого проницательного человека, как вы, и делать все это без посторонней помощи, я бы никогда этому не поверил. Силе должна противостоять сила. Очень большая сила, Дронго. И эта сила сейчас на стороне Мула.

– Вы считаете, что ему кто-то помогает?

– Почти убежден в этом. Иначе он бы не сумел столько времени уходить от наших сотрудников. Я говорю даже не про деньги, они у него есть. Я говорю об организации его группы и действиях его людей. За ним кто-то стоит. В этом нет никаких сомнений. И это не иранская разведка.

– У МОССАД схожее мнение. Но они считают, что ваша разведка и есть та самая организация, которая помогает Мулу.

– Мы сами ищем его по всему побережью.

– Ваш отказ участвовать в кинофестивале только подтвердил это негативное мнение, – прямо заявил Дронго.

– Поэтому мы и прилетели, – объяснил Али Гадыр. – В Тегеране не очень любят подобные мероприятия, как этот фестиваль. И фильм, который снял Аббас Кияростами, был встречен не очень благожелательно руководством нашей страны. Но если бы я со своими людьми просто так прилетел во Францию, то израильтяне сразу бы решили, что мы оказываем помощь Ахмеду Мурсалу. Поэтому под моим давлением было принято решение разрешить нашему режиссеру представлять на фестивале свой фильм. Хотя я убежден, что этому режиссеру и этому фильму вообще не дадут никакого приза. Мы слишком непонятная страна для Запада. Это все равно, как если бы «Гран-при» вручался главному убийце, скажем, Мулу. В глазах израильтян, европейцев, американцев мы естественные союзники маньяка и садиста Ахмеда Мурсала. И ничто не может разрушить этот имидж.

Официант принес очередные блюда. Вокруг стола крутились сразу несколько человек.

– Я думаю, вы ошибаетесь, – возразил Дронго. – Просто вы сами часто замыкаетесь в собственной среде, отторгаясь от всего мира. Ваш отказ от участия в фестивале был неправильно истолкован. В конце концов, Кияростами очень известный в мире режиссер. Нужно было с самого начала настаивать на его участии в фестивале.

– У нас свои проблемы, – пояснил Али Гадыр. – В нашем обществе по-прежнему существуют две полярные точки зрения. Либералы считают, что мы должны принимать мир таким, каков он есть, и приспосабливаться к окружающей действительности, постепенно модернизируя собственную страну. Радикалы, напротив, стоят на консервативных позициях, убежденные в том, что мир должен приспосабливаться к существованию такой страны, как Иран. И пока существуют эти две точки зрения, мы разрываемся на части между нашими либералами и радикалами.

– Это скорее проблема Ирана, а не всего остального мира.

– Нет, – быстро возразил Али Гадыр, – если в мире будут считать, что это только проблема Ирана, то, боюсь, мы никогда не решим наши проблемы. Мы должны идти навстречу друг другу.

– По-моему, шах уже пытался идти навстречу западным ценностям, – напомнил Дронго, – вы помните, чем все это кончилось? А ведь в конце семидесятых Иран был вполне западной страной, по меркам самого Запада.

– Именно поэтому и произошла революция, – возразил Али Гадыр, – у каждого народа свои традиции, своя культура и свое наследие. Нас нельзя было насильно подводить к голливудским стандартам. Кстати, среди тех, кто первоначально был против участия в этом фестивале, был и я.

– Я могу узнать почему? – Вилка Дронго замерла на полпути.

– Можете. Хотя бы потому, что на этом фестивале «Гран-при» получает такой фильм, как «Криминальное чтиво» Квентина Тарантино. Согласитесь, эти стандарты совсем не для восточного человека и тем более не для нашей морали.

– Здесь побеждали разные фильмы.

– Дело в концепции. Для западной цивилизации мы слишком закрытое общество. Боюсь, что существует проблема обеих сторон. Мы не хотим в это общество. А они не хотят пускать нас. Эта проблема имеет две стены, построенные с каждой стороны. И никто не собирается рушить собственные укрепления.

– Я понимаю, – задумчиво кивнул Дронго, поднимая бокал. – За ваше здоровье.

Его гость не пил спиртного. Он скорее символически к нему прикасался. Заметив это, Дронго тоже не стал пить, делая лишь символические глотки.

– Боюсь, что мир пока не готов принимать наши ценности, – вновь сказал Али Гадыр.

– Вы собираетесь остаться до конца фестиваля?

– Да, до его закрытия. Я надеюсь, что здесь ничего не случится, хотя, зная ненависть Мула, мне трудно за это поручиться.

– Вы знаете, что он готовит?

– Нет. Он интересует меня как убийца хаджи Карима. В Тегеране ему вынесен смертный приговор. И если мы точно узнаем, где он находится, приговор будет приведен в исполнение.

– А если он успеет раньше вас?

– Это главная причина, по которой я нахожусь здесь. Если он решится на какой-то террористический акт и, к несчастью, сумеет его осуществить во Франции, особенно во время этого фестиваля, то боюсь, что все наши контракты будут сорваны. Ни французы, ни даже русские не захотят иметь ничего общего со страной, которая поддерживает такого террориста.

– Но вы его не поддерживаете.

– Это ваше личное мнение, – улыбнулся Али Гадыр. – Кстати, вы видели новый фильм Аббаса Кияростами, представленный на фестивале?

– Нет, не видел.

– В таком случае посмотрите. Это удивительно добрый и мягкий фильм. Вам наверняка понравится. Правда, я не убежден, что он понравится членам жюри, но это уже дело вкуса.

– Я его обязательно посмотрю, – заверил своего гостя Дронго. – Думаю, что вы все-таки не правы. Существуют мировые ценности, иерархия духовных приоритетов, которые незыблемы при любой религии и при любом строе. Это я понял недавно в Иерусалиме, когда прошел по святым местам всех трех религий. Постулаты повсюду одинаковы. Не убей, не укради, не прелюбодействуй. Может, эти ценности и должны лежать в основе всех человеческих отношений. Как вы считаете?

 

Ницца. 16 мая 1997 года

Утром они прогуливались по набережной. После непривычных холодов начала месяца уже через несколько дней по всему побережью установилась мягкая солнечная погода, и туристы высыпали на побережье, заполнив пляжи на Английском бульваре. От «Негреско» они шли вдвоем, неспешно обсуждая события последних дней.

– Завтра наконец закрывается фестиваль, – сказал отец. – Знаешь, я тебе очень благодарен. За три недели я побывал в стольких удивительных местах! Увидел Иерусалим, Ниццу, Канны. Впечатлений хватит на оставшуюся жизнь.

Он был, как обычно, в костюме и шляпе. Только на этот раз купленная в бутике в самом отеле шляпа была светлой. Отец шел медленно, улыбаясь проходившим мимо молодым женщинам. Многие из них останавливались на мгновение, чтобы тоже улыбнуться этому пожилому господину с таким удивительно мягким выражением лица.

– Я никогда так надолго не уезжал из дома, – сказал отец, – твоя мама, наверное, уже беспокоится. Ты знаешь, мы всегда ездили только вместе. Все сорок с лишним лет. Мы ни разу в жизни не отдыхали поодиночке. Наверное, это своеобразный рекорд. Мы были всегда вместе.

Он улыбнулся проходившей мимо черноволосой красавице, очевидно, итальянке, и она улыбнулась ему в ответ.

– Какие красивые женщины в этом городе, – сказал отец. – Я бы поселился здесь на всю оставшуюся жизнь. Только одному, без друзей и близких, довольно скучно, даже в окружении очень красивых женщин и в таком городе, как Ницца.

– Ты все время говоришь об оставшейся жизни, – заметил сын, – кажется, недавно ты мне говорил, что настоящая жизнь начинается после семидесяти.

– Это я только говорил, – хитро улыбнулся отец.

– И тем не менее у тебя какой-то пессимистический взгляд. У тебя сегодня нет настроения?

– Просто я очень скучаю по твоей маме, – признался отец. – Мне трудно измениться после стольких лет, проведенных вместе. Поэтому я хочу уехать даже отсюда как можно быстрее. Мне кажется, что и тебе следует отсюда уезжать сразу после завершения фестиваля. Если Мул не нанесет свой удар, значит, мы ошиблись. Думаю, нам не стоит более оставаться в этом городе, подвергая тебя ненужному риску. Да и Алиса уехала. Она красивая женщина. И хотя я совсем не знаю английского, тем не менее по ее глазам я видел, как она к тебе относится.

– Она улетела в Израиль.

– Ясно, – вздохнул отец, останавливаясь, – давай повернем обратно. Видимо, они считают, что так будет лучше.

– Они все еще не могут установить, каким образом Мул узнавал о моих передвижениях.

– А если он и сейчас узнает, где ты находишься? – тихо спросил отец.

– Что?

– Мне кажется логичным предположить, что если ему удалось отследить твой путь на Ближнем Востоке и в Иране, то он наверняка сможет найти тебя и во Франции.

– Что ты хочешь сказать?

– Ты все время пытаешься его вычислить, тогда как один раз нужно сыграть на опережение, – предложил отец.

Дронго молча смотрел на него.

– По-моему, в дзюдо есть принцип обращения собственного падения в свою силу, – продолжал отец, – проверь собственные сомнения. Сделай так, чтобы он узнал о тебе. Но не для того, чтобы снова подставить себя под пули убийц, как в Дамаске. Сделай так, чтобы он выдал своего человека. Чтобы ты точно сумел вычислить, кто и почему тебя предавал. Я не думаю, что это была Алиса Линхарт. Может, я ошибаюсь, но мне кажется, ее убрали отсюда так быстро именно из-за этих подозрений.

– Да, – сдержанно кивнул Дронго, – они считают, что она могла стать невольным источником информации.

– Нет, – быстро возразил отец, – это кто-то другой из твоего близкого окружения. Во всяком случае, один из тех, кто сейчас находится где-то рядом с тобой. Обрати свое поражение в свою победу, – продолжал отец, – просчитай вариант так, чтобы тебя не могли обойти. Нужно выявить человека, который сотрудничает с Мулом, независимо от того, сумеете ли вы остановить террориста или нет. И мне кажется, что такой неуправляемый тип вряд ли пользуется поддержкой официальных структур. С другой стороны, без конкретной помощи он бы не смог все время уходить от тебя. – Может быть, – сказал сын, – я же тебе рассказывал о своем разговоре с Али Гадыром Тебризли.

– Он был прав. Мулу кто-то помогает. А что касается иранцев, они в положении жены Цезаря, которая должна быть выше всяких подозрений. Просто слишком многие европейцы относятся к ним предубежденно.

– И с этим ничего нельзя сделать.

– Почему ничего? – возразил отец. – Ты видел их фестивальный фильм? Пока ты бегаешь в поисках террориста, я иногда смотрю фильмы. Хороший душевный фильм без мордобоя, погони, крови. Жаль, что такие фильмы сейчас не модны. Он многое проясняет в характере самих иранцев.

– Я его посмотрю, – пообещал сын.

– И последнее, – отец остановился, снял шляпу, достал платок, вытер лоб и вдруг тихо попросил: – Будь осторожнее. Ты ввязался в такую игру, где нет никаких правил. А бой без правил – это всегда очень неприятное зрелище. Надеюсь, что ты об этом помнишь.

– Завтра объявят итоги фестиваля, – задумчиво произнес Дронго, – а послезавтра будет официальное закрытие и награждение победителей.

– Значит, осталось два главных дня, – кивнул отец, надевая шляпу, – а почему закрытие будет только послезавтра?

– Не знаю. Так написано в программе фестиваля. Он закончится вечером восемнадцатого мая показом фильма Клинта Иствуда «Абсолютная власть».

– Интересное название. Этот Иствуд, наверное, уже старик. Я его помню по ковбойским вестернам.

– Да, ему лет семьдесят.

– Интересно будет посмотреть этот фильм, – сказал отец. – Вообще этот кинофестиваль довольно яркий триумф тщеславных устремлений людей удивить мир. Если, конечно, не считать нескольких фильмов, среди которых был и тот, иранский.

– Удивить мир, – повторил Дронго. Он вдруг замер и посмотрел на часы. Потом быстро спросил: – Ты сможешь дойти до отеля?

– Конечно. Он же совсем рядом, – показал рукой отец.

– До свидания. – Сын повернулся и поспешил к остановке такси. Отец долго стоял и смотрел ему вслед.

 

Канны. 16 мая 1997 года

Он приехал в Канны на такси и сразу поспешил в отель «Нога Хилтон» к генералу Дасте. Ему повезло, генерал был на месте, и Дронго потребовал, чтобы его срочно пустили в кабинет. Секретарь доложил генералу, и тот согласился принять эксперта. Дронго буквально вбежал в комнату.

– Мне кажется, генерал, мы несколько ошибаемся с виллой, – сказал он с порога, – боюсь, что там ничего не случится, приехавшие гости будут только отвлекать наше внимание.

– Тогда скажите, за кем нам следить? – неприязненно сказал генерал, в упор глядя на своего гостя. Он вообще не любил штатских и тем более людей с неопределенным статусом, как например у этого международного эксперта.

– Я не знаю. Но я думаю, что на вилле ничего больше не произойдет, – пояснил Дронго, – они следят за мной и за вами и, боюсь, имеют своего человека среди людей, которые вас окружают.

– Я верю своим людям, – гордо поднял голову генерал, – у нас нет предателей.

– Не обязательно, чтобы это были ваши сотрудники. Скорее всего это как раз не ваши. Осведомитель Мула может прятаться среди израильских или российских агентов.

– Это их проблемы, – твердо сказал генерал. – Какие у вас еще есть вопросы?

«Самодовольный индюк», – разозлился Дронго, но, сдержавшись, попросил:

– У меня есть еще одна просьба.

– Какая?

– Мне нужно встретиться с председателем жюри.

– Это имеет отношение к нашим проблемам? – удивился генерал. – Вам не кажется, что вы немного превышаете свои полномочия, злоупотребляя моим доверием? Если вы хотите получить автограф у мисс Аджани, то можете сделать это и без моего посредничества.

– Поймите, генерал, – повысил голос Дронго, – речь идет о более серьезных вещах, чем автограф известной актрисы.

– Не кричите, – одернул его генерал, – вы у меня в гостях. Хорошо. Думаю, смогу попросить уделить вам пять минут. Надеюсь, речь идет действительно о более важных проблемах, чем просто свидание с красивой женщиной.

Он поднял трубку телефона. Но даже для генерала Дасте найти Изабель Аджани оказалось очень трудно. В эти дни у нее была расписана каждая минута. Удалось согласовать время встречи только после восьми вечера. Генералу понадобилось двадцать минут, чтобы добиться этого. Положив трубку, он сердито взглянул на стоявшего перед ним Дронго.

– Надеюсь, теперь вы довольны?

– Большое спасибо! – Дронго уже хотел уйти, но генерал окликнул его:

– Подождите, разве вы не хотите объяснить мне, что происходит?

– Потом, – улыбнулся Дронго, – это не только мой секрет. Поверьте, генерал, что я не буду злоупотреблять вашим доверием.

И он вышел из комнаты генерала. Тот посмотрел на закрывшуюся дверь и недовольно прошептал:

– Невоспитанный хам.

Дронго с трудом дотерпел до восьми часов вечера, когда в отеле «Карлтон» ему была назначена встреча с председателем жюри. Она была уже в отеле, отвечала на вопросы журналистов, когда он приехал в «Карлтон». До назначенного времени она закончила общение с журналистами и поднялась в сюит.

Когда он вошел в комнату, она ждала его, сидя за столом. Улыбнувшись гостю, пригласила его сесть.

– У вас только пять минут, – сухо сказал секретарь, усаживаясь за соседний столик.

Дронго оглянулся на него.

– Нет, – решительно сказал он, – мне нужно поговорить с вами наедине.

Актриса улыбнулась и кивнула секретарю, разрешая выйти. Тот поднялся и, что-то ворча, вышел из номера.

– Зачем вы хотели меня видеть? – спросила актриса.

– Я хотел попросить вас об одной услуге, – быстро сказал Дронго.

– Об услуге? – удивилась актриса. – Мне говорили, что вы представитель генерала Дасте. Я думала, речь идет о безопасности фестиваля.

– В данном случае речь идет больше чем о безопасности, – признался Дронго. – У меня мало времени, поэтому буду краток. Завтра вы будете подводить итоги. Я не знаю, кому вы хотите дать «Гран-при» и, наверное, уже решили дать, но я прошу вас, если есть такая возможность, присудить приз иранской картине Аббаса Кияростами.

– Вы сумасшедший, – гневно поднялась актриса, – выйдите отсюда. Мне не положено обсуждать подобные вопросы.

– Подождите, – поднялся и Дронго, – выслушайте меня, и я уйду. Сейчас здесь, на фестивале, готовится террористический акт. Его готовит очень опасный террорист, которого мы не можем найти. Но в Канны прибыл целый отряд сотрудников МОССАД, которые считают, что террористы находятся среди иранской делегации. А те, в свою очередь, считают, что террористам кто-то помогает. Израильтяне убеждены, что фильм Кияростами всего лишь предлог для приезда делегации Ирана, среди которой террористы.

– Я не понимаю, о чем вы говорите.

– Если «Гран-при» получит иранский фильм, это будет самым лучшим доказательством его художественных достоинств, – объяснил Дронго. – В таком случае никто не посмеет ставить под сомнение приезд иранской делегации.

– Я не могу обсуждать такие вопросы с посторонними.

– Поймите же вы наконец, – нервно сказал Дронго, – речь идет о гораздо более важных вещах, чем ваш фестиваль. Это уже не игра, не кино, а жизнь. Завтра может произойти террористический акт, от которого погибнут тысячи людей. Последствия его могут быть ужасны сразу для нескольких стран, для мирного процесса на Ближнем Востоке. Великий русский писатель Достоевский говорил, что нельзя строить счастье человечества даже на слезинке одного ребенка. Неужели вы не хотите понять меня?

– Это шантаж, – с отвращением сказала актриса, – вы пытаетесь меня запугать.

– Я пытаюсь вам объяснить, – сказал Дронго, – вы же мусульманка по отцу. Я знаю вашу биографию. Он был алжирцем турецкого происхождения. Представляю, как вам было трудно в детстве. Неужели вы не понимаете, что будет означать для всего мира и для вас присуждение иранскому фильму главного приза? Это же так очевидно.

Воспоминания о детстве, очевидно, смутили актрису. Она села.

– Я не понимаю ваших мотивов, – тихо сказала она.

– У меня нет никаких личных мотивов, – также тихо произнес он, – я думал, что вы меня поймете.

– Мы не имеем права присуждать премии, руководствуясь личными симпатиями, – пояснила она, – для этого есть международное жюри. Я не имею права даже обсуждать с вами тот или иной фильм. Могу высказывать свое мнение только во время обсуждения фильма в комнате для жюри.

– Да, конечно, – кивнул Дронго, – извините, что вас побеспокоил. Мне казалось важным сообщить вам некоторые обстоятельства, о которых вы не знаете. Если вдруг мы упустим террористов и они сумеют провести террористический акт, то весь мир будет считать, что это сделали иранцы. Вы понимаете, как важно их поддержать?

– Я не имею права вам поверить, – вдруг мягко улыбнулась она. – Думаю, вы должны понимать и мою истину.

– Простите, – кивнул Дронго, – я только отнял у вас время.

Он повернулся и вышел, не сказав больше ни слова. После его ухода в комнате долго стояла тишина.

 

Канны. 18 мая 1997 года

Весь день семнадцатого мая Дронго провел в других местах. Он не завтракал в отеле, не обедал и не ужинал. Только поздно вечером вернулся, постучал в номер отца, устало вошел к нему и сообщил:

– Жюри будет объявлять победителей только завтра. Они не пришли сегодня ни к каким выводам.

– Это хорошо или плохо?

– Пока не знаю, – признался сын, устало усаживаясь в кресло. Потом попросил: – Может, ты завтра отсюда переедешь?

– Это так опасно?

– Это может быть опасно, – честно признался сын.

– Тогда тем более я останусь здесь, – ответил отец.

– Если с тобой что-нибудь случится, я себе этого не прощу.

– Когда у тебя будет свой собственный сын, ты все поймешь, – возразил отец, – мне уже много лет, меня нельзя испугать. Если суждено умереть в Ницце, значит, я здесь умру. Но я отсюда никуда не уеду. Завтра мы будем вместе.

Сын понял: он не сможет переубедить своего отца.

– Хорошо, – улыбнулся он, – тогда мы остаемся вдвоем.

– Ты все предусмотрел?

– Кажется, все. Только одна просьба. Сегодня ты будешь ночевать в другом номере. Договорились?

– Мне нужно тебе уступить, – кивнул отец, – иначе ты все равно меня обманешь и вообще переедешь из отеля. Я знаю все твои уловки. В какой номер мне нужно переходить?..

Ночь прошла спокойно. Утром наблюдатели заметили на вилле «Помм де Пимм» необычайное оживление. Для девушек было вызвано такси, и они уехали. Гости вывели из гаража свой микроавтобус, тоже намереваясь куда-то отправиться.

На фестивале объявили, что сегодня вечером состоится торжественное закрытие и объявление имен победителей.

Отец спустился позавтракать и обнаружил в ресторане Павла Гурвича.

– Он прислал со мной билеты на сегодняшнее закрытие фестиваля, – пояснил Гурвич.

Отец понял, что сын все-таки перехитрил его, и согласно кивнул. Может, он действительно лучше знает, что делает.

Майкл Уэйвелл понял, что его прекрасной жизни на вилле приходит конец. Он в растерянности бродил по дому.

Дронго спустился завтракать в тот момент, когда машина с отцом и Гурвичем выехала в Канны на церемонию закрытия. На часах было уже половина двенадцатого. Через час он вернулся в свой номер, а автомобиль с выехавшими из Ниццы в это время доехал до набережной Круазет.

В половине второго постояльцы виллы наконец закончили готовить свой автомобиль и стали укладывать чемоданы.

В два часа дня Дронго заказал в свой номер воду и легкие закуски.

В половине третьего отец и Гурвич сели за столик в ресторане отеля «Нога Хилтон». Старший мужчина ничего не ел. Он понимал, что в этот день происходит нечто важное. Он ни о чем не спрашивал Гурвича, чтобы тот ему не соврал. Он понимал и другое: что ничего не сможет сделать, и от этого страдал еще больше.

В три часа во Дворец кино вошел посетитель с журналистской карточкой. Когда он входил, металлоискатель показал наличие металла. Посетитель улыбнулся и расстегнул рубашку, демонстрируя массивную золотую цепь с крестом. Он снял цепь, положил ее рядом с полицейским и повторно прошел через раму металлоискателя. На этот раз все было в порядке. Посетитель надел цепь и пошел внутрь здания. Он прошел в левую его часть, поднялся на лифте, проследовал коридором и, открыв дверь для служащих, оказался в другом коридоре. Здесь он подошел к панели системы кондиционирования и, оглянувшись, бросил в стык между панелями небольшую коробочку, устроив короткое замыкание.

В три часа, плотно пообедав, гости сели в автомобиль и выехали с виллы «Помм де Пимм», предложив Уэйвеллу место в своем микроавтобусе. Генерал Дасте, лично прибывший в Сен-Тропе, руководил операцией, с удовольствием вспоминая гневное лицо Дронго.

– Он еще пытался нас поучать, – усмехнулся Дасте. – Теперь я докажу всем, чего стоит наша служба. Они не верили в эту виллу, теперь они во всем убедятся сами. Представляю, какие репортажи будут в газетах, когда мы их обезвредим.

В половине четвертого к зданию дворца, где происходила церемония закрытия, подъехал автофургон с одетыми в фирменную одежду сотрудниками фирмы кондиционеров.

– Вчера плохо работала система кондиционирования воздуха, – объяснили они дежурным полицейским, – мы должны все проверить. – Они предъявили документы, составленные по всей форме, но бдительный сержант решил все проверить тщательнее. Он позвонил на фирму и там подтвердили вызов автобуса с тремя сотрудниками. Сержант позвонил в штаб фестиваля, там тоже подтвердили факт вызова. Система кондиционирования действительно плохо работала. Сержант внимательно проверил все карточки приехавших и только после этого пропустил их в здание.

Микроавтобус, выехавший с виллы, взял курс на Сен-Максим, проехав который, он направился не в сторону Канн, а в противоположную, на Тулон. Когда Дасте доложили об этом, он распорядился снять часть сотрудников из Антиба и Канн и перебросить их в Тулон и Марсель.

– Эта дурацкая гипотеза о террористах на фестивале не стоила и гроша, – радостно заявил он своему заместителю, – террорист обманул их всех, кроме меня. На самом деле он готовит свою акцию где-то на тулонских или марсельских заводах, а может, даже в порту.

Сотрудники фирмы кондиционеров прошли в коридор, сняли панель, чтобы начать работу, когда за их спиной возник неизвестный.

– Здесь нельзя ходить, – повернулся к нему один из ремонтников. Тот улыбнулся и резким движением набросил на шею несчастного металлическую струну. Второй только поднял голову, а первый уже хрипел. Убийца свалил ударом ноги и этого и, достав вторую струну, так же быстро и сноровисто задушил его. Затем снял обе струны, расстегнул свою рубашку, снял с себя золотую цепь и намотал на нее обе струны. После чего быстро сорвал с груди убитых карточки и забрал их документы. Подтащил тела к вентиляционной шахте, открыл ее, заглянул внутрь. На перекрытиях были металлические решетки. Убийца столкнул оба тела в шахту, и они упали, застряв где-то на полпути, на решетках. Убийца закрыл люк.

Спустившись вниз, он кивнул полицейским и вышел из здания. В машине фирмы кондиционеров сидел третий сотрудник. Убийца показал на этот автомобиль двум сообщникам, стоявшим у здания. Через несколько секунд они были у машины. Дуло глушителя уперлось в бок водителю.

– Тихо, – посоветовал главный убийца. Это был Ахмед Мурсал. – Сиди тихо, и тебя не тронут, – сказал он по-французски.

Все трое террористов забрались в автобус, и водитель мягко отъехал от здания дворца.

В половине пятого к зданию начали подъезжать автомобили. Выстроились жандармы, появились фотографы, корреспонденты, толпа росла с каждой минутой.

Микроавтобус с тремя пассажирами миновал Тулон и двигался на Марсель. За ним следили более пятидесяти человек, готовые моментально вмешаться и пресечь любую акцию террористов. Генерал Дасте лично руководил операцией, чувствуя, что его шансы растут с каждой минутой.

В это время Дронго услышал стук в дверь своего номера. Он взглянул на часы и достал пистолет. Когда раздался второй стук, он встал за шкафом, чтобы встретить незнакомца. На дверях висела табличка «не беспокоить», которая ясно указывала на присутствие в номере гостя.

Кто-то, стоявший за дверью, начал медленно открывать замок. Дронго спокойно ждал. Убийца открыл наконец дверь и вошел в номер. Дронго поднял пистолет...

Отъехавший от центра автобус с водителем фирмы кондиционеров завернул в тихую улочку, и сразу раздалось три глухих щелчка. Водитель сполз на пол.

– Быстрее, – приказал Ахмед Мурсал. – Мы должны вернуться, пока не сменился тот пост полиции, через который они проходили. Приготовьте ящики.

Гурвич вместе со своим спутником вошел в здание дворца, поднявшись по лестнице.

– Ваш сын приедет прямо сюда, – успокоил он отца Дронго. Тот молча следовал за Гурвичем, бледный от волнения, но по-прежнему ничего не спрашивал...

Микроавтобус с тремя неизвестными достиг окраин Марселя...

Дронго увидел тень человека, возникшую на пороге. И в этот момент кто-то еще появился у двери. Убийца обернулся, и Дронго толкнул его в спину. На пороге стоял полковник Мовсаев с пистолетом в руках. Убийца с трудом удержался на ногах, но по-прежнему сжимал в руках оружие и ошеломленно смотрел на Дронго.

– Здравствуй, Красавчик, – сказал по-арабски из-за его спины полковник Мовсаев.

Салех Фахри взревел, поворачиваясь к нему лицом. Он успел выстрелить только один раз. Пуля пробила стену в нескольких сантиметрах от виска полковника. Дронго и Мовсаев выстрелили одновременно, пробив тело убийцы с двух сторон. Тот пошатнулся, выронил пистолет, упал на пол.

Мовсаев быстро вошел в комнату.

– Вы были правы, – сказал он. – Но как такое могло случиться? Никогда бы не поверил, если бы сам не убедился. Это просто невероятно.

– Я сам в такое не верил, – признался Дронго. – Уже в Тегеране я понял, что у Мула есть осведомитель. Потом в Дамаске я намеренно вызвал огонь на себя, отсекая иранцев, чтобы проверить свои подозрения. Но когда в Париже убили Армана Эрреру, о котором знали только в МОССАД, я понял, что утечка информации идет именно оттуда. Поэтому сообщил вчера Райскому о том, что нападение состоится ночью восемнадцатого мая, что я буду весь день в своем номере, чтобы подготовиться к ночным событиям.

– Вы подозреваете генерала в связях с Мулом?

– Конечно, нет. И тем более не своего друга Гурвича. Хотя мне пришлось рискнуть, отпустив отца с ним в Канны. Кто-то в МОССАД информирует Мула и его людей.

– Просто невозможно поверить, – пробормотал Мовсаев, глядя на убитого. – Это просто невозможно.

– И тем не менее моя уловка удалась. Спасибо за помощь, полковник. А теперь нам нужно срочно ехать в Канны. Я боюсь, что Мул нанесет свой основной удар именно там.

– А что делать с этим?

– Пускай пока полежит здесь, – махнул на него рукой Дронго. – Давайте быстрее, полковник, я волнуюсь за отца. Он сейчас там.

Они выбежали из номера и поспешили вниз, на стоянку такси, чтобы успеть попасть к началу церемонии закрытия фестиваля.

Автомобили все подъезжали к зданию дворца. Из них выходили роскошно одетые женщины и мужчины в смокингах. Это была почти обязательная форма для мужчин, хотя некоторые умудрялись придумывать какие-то экстравагантности, надевая темные рубашки или неклассические варианты смокинга. Почти перед самым открытием приехала Изабель Аджани, увидев которую, толпа заволновалась еще больше. Повсюду раздавались приветственные крики, поздравления. Актриса подняла руку и помахала своим поклонникам, счастливо улыбаясь...

Отец наклонился к Гурвичу и тихо спросил:

– Когда он приедет?

– Он должен скоро быть здесь, – ответил Гурвич.

По лестнице, застеленной красным ковролином, поднимались последние пары, спешившие в зал...

Микроавтобус въехал в Марсель, и наблюдавшие за ним поняли, что окончание рейса террористов совсем близко. Генерал Дасте приказал вызвать штурмовую группу в Марсель для завершающего удара. Два вертолета вылетели из Канн в Марсель...

Истинные террористы, переодевшись в форму сотрудников фирмы, подъехали к дворцу, предварительно далеко оставив свою машину. Подняв ящик, двое подручных следовали за Ахмедом Мурсалом. Они вышли на тот самый пост, через который полтора часа назад прошла первая смена сотрудников.

– Куда несете ящик? – лениво спросил один из полицейских.

– Мы должны починить систему кондиционирования, – улыбнулся Ахмед Мурсал. Теперь у него не было ни усов, ни бороды – он был чисто выбрит, а на глазах были маленькие очки.

– Нужно позвонить в штаб фестиваля, – возразил один из полицейских.

Ахмед Мурсал оглянулся. Они оставили все свое оружие в автобусе, где находились еще двое их пособников.

– Пропусти их, – крикнул сержант, – там система барахлит. Я уже звонил. Только пусть пройдут спецконтроль как полагается.

Полицейский кивнул, пропуская людей в здание. Ахмед Мурсал был уже без золотой цепи. На нем ничего не звенело, инструменты он положил перед проверяющими. Двое его подручных пытались пронести ящик в обход металлодетектора, но бдительный полицейский приказал поставить ящик для осмотра. Они повиновались, и ящик пошел на рентгеновский просмотр и на проверку наличия металла. Но металла в ящике не было. Там лежали пачки с каким-то порошком.

– Что у вас за порошок? – спросил полицейский.

– Для чистки системы кондиционирования, – объяснил Ахмед Мурсал. Его подручные уже поднимали ящик, направляясь к лифту.

Дронго и Мовсаев торопили водителя такси, лихорадочно глядя на часы...

Начали объявлять итоги фестиваля. Вручались премии за лучшую мужскую и лучшую женскую роли...

Микроавтобус подъехал к супермаркету и остановился. Двое бывших гостей Уэйвелла вышли из машины, оставив его одного....

Террористы вошли в лифт, поднялись на нужный им этаж. В коридоре было тихо. Они прошли дальше и начали открывать ящик у панели кондиционирования, чтобы загрузить ядохимикаты в систему подачи воздуха в зал...

Дронго и Мовсаев подъехали к зданию дворца. Там их ждал Никитин.

– Террористы наверняка внутри! – крикнул Дронго. – Давайте быстрее.

Он рванулся внутрь, но полицейские не пускали незнакомцев, не имеющих пропуска, к тому же плохо говоривших или вообще не говоривших на французском...

В микроавтобус внесли несколько ящиков, и Уэйвелл почувствовал себя гораздо увереннее, словно понял причину своего добровольного заточения на вилле...

– Загружайте, – сказал Ахмед Мурсал своим подручным...

Дронго все еще пытался пробиться в здание. В отчаянии он попросил связаться с генералом Дасте. Полицейский отказался. Но рядом оказался сотрудник службы безопасности. Он все же вызвал по рации генерала Дасте.

– В чем дело? – недовольно спросил генерал. – Что у вас происходит?

– Здесь неизвестные типы требуют разрешить им пройти в зал. Они все вооружены, – доложил сотрудник генерала.

– Гоните их в шею, – громко посоветовал Дасте.

Но Дронго, не разобравший, что они говорят, выхватил рацию и закричал:

– Вас обманывают, генерал. Ваш микроавтобус – это подставка, обман! Вы меня слышите? Вас обманывают!

Генерал вдруг вспомнил, что террористы сидят в автобусе уже четвертый час. Он побледнел, усилием воли сохраняя спокойствие. А если его действительно обманывают? Нужно было решать.

– У меня в номере, в «Негреско», лежит убитый террорист. Его сообщники в здании! – кричал Дронго. – Проверьте мой номер в Ницце, чтобы убедиться! Не будьте таким идиотом, генерал!

– Проверьте, – приказал генерал своему сотруднику. Тот быстро связался с отелем в Ницце...

– Заканчивайте, – посмотрел на часы Ахмед Мурсал...

Изабель Аджани получила слово и теперь должна была объявить фильм, получивший «Гран-при» пятидесятого юбилейного Каннского фестиваля...

– Мы проверили, – доложил сотрудник, – в «Негреско» действительно обнаружен труп...

– Остановите машину, – приказал генерал. – Пропустите этих людей в здание и помогите им в задержании преступников!

Он вдруг понял, что именно его сегодня провели, что именно он сегодня попался на дешевую уловку.

– Вертолеты со спецназом в Канны, – распорядился он. – Немедленно!

Дронго и Мовсаев ворвались в здание с группой полицейских...

Ахмед Мурсал удовлетворенно кивнул и включил систему подачи воздуха. «Через полчаса в здании не будет ни одного живого человека», – улыбаясь, подумал он...

– «Гран-при» Каннского фестиваля получает фильм... – Актриса сделала паузу, оглядела зал и выдохнула: – фильм иранского режиссера Аббаса Кияростами...

Зал взорвался аплодисментами, приветственными криками. Али Гадыр Тебризли рассеянно оглянулся. Он не верил свои ушам. Он просто не мог поверить в такое. Отовсюду лезли люди, поздравляя иранскую делегацию...

Дронго побежал к лифту. Мовсаев бежал за ним. Створки лифта открылись, и они увидели в кабине Ахмеда Мурсала и его террористов. Дронго поднял пистолет. Мовсаев поднял свой. Полицейские подняли автоматы. Один из террористов бросил в кого-то свой инструмент. И тогда загремели выстрелы. Ахмед Мурсал в последний момент прикрылся одним из своих людей. Оба его пособника были убиты. Вдруг створки кабины лифта закрылись, и она пошла наверх.

– Быстрее! – закричал полицейским Дронго.

В зале из-за шума и криков ничего не было слышно...

Дронго бежал по лестнице, чувствуя, что задыхается. В конце коридора мелькнула фигура Ахмеда Мурсала. Тот пытался вылезти на крышу.

– Стой! – закричал Дронго. – Стой!

С другой стороны уже бежали полицейские. Террорист оглянулся, увидев спешивших к нему людей. Он узнал Дронго и бросился на него, рассчитав, что это главный виновник неудачи. Дронго выстрелил один раз, второй, третий, лишь легко ранив террориста. Он не мог стрелять в упор в безоружного человека. Добежавший до него террорист вцепился ему в горло, и они, пробив стекло, вывалились на крышу соседнего здания. Дронго бил, вкладывая в свои удары всю энергию, накопившуюся в нем за эти дни, но в ответ получал страшные удары. Наконец, собравшись с силами, он нанес такой удар, что террорист оторвался от него и полетел вниз, успев в последний момент ухватиться за его ногу.

– Руку, – крикнул Дронго. – Давай руку!

– Будь ты проклят, – с ненавистью сказал террорист и оттолкнул его руку, попытавшись в последний раз ударить того, кто сумел его остановить. И в следующий миг с диким криком полетел вниз.

Дронго стал осторожно спускаться. В коридоре уже стояли люди. Он вошел в лифт и спустился вниз, в разорванной одежде и окровавленный.

– Система кондиционирования, – прохрипел он, – проверьте систему. Спасайте людей.

От усталости он едва держался на ногах. К нему подошел Райский.

– Что случилось?

– У вас в МОССАД был предатель, – прохрипел Дронго. – Он информировал Мула о всех моих передвижениях. Работал на Мула.

– Нет, – сказал Райский, – у нас не было информаторов Мула. Мы все проверили сами. Нам помогла Алиса, которую мы отправили в Израиль. Именно она просчитала все возможные варианты. В отделе информации у нас сидел информатор американского ЦРУ Гринберг, о котором мы все давно знали. Видимо, кто-то из американцев решил немного помочь Мулу.

– Но почему?

– Нефтяной контракт, – пояснил Райский, – они хотели сорвать нефтяной контракт между Ираном, Францией и Турцией. Их не устраивал этот контракт.

– И вы знали о Гринберге? – прошептал Дронго. – Может, это вас не устраивал такой контракт?

– Может быть, – печально согласился Райский, – может быть. Но вы можете быть удовлетворены. Иранцы получили «Гран-при». Теперь ясно, что они не помогали Мулу.

– А вы? – изумленно спросил Дронго. – А как же вы?

Райский отошел от него. Гурвич подскочил к Дронго, обнял его.

– Молодец!

– Ты знал про Гринберга?

– Ничего не знал, – растерялся Павел. – А почему ты спрашиваешь?

– Ничего, – махнул рукой Дронго. – Ничего.

В Марселе остановили микроавтобус. Двое террористов спокойно вскрывали ящики, показывая полицейским апельсины. Увидев апельсины, Майкл Уэйвелл окончательно потерял голову. Он толкнул одного из полицейских и попытался бежать, но автоматная очередь была последним звуком, который он услышал в этой жизни.

К Дронго подошел Али Гадыр Тебризли. Ни слова не говоря, протянул руку. Дронго пожал ее, растерянно улыбнувшись. Гурвич с улыбкой смотрел на руководителя иранской разведки.

– Я вас поздравляю, – сказал вдруг он.

Али Гадыр обернулся. В глазах у него было изумление.

– Вы? – сказал он. – Вы поздравляете?

Он явно смутился. Потом быстро кивнул:

– Спасибо, спасибо, – и отошел от них, словно устыдившись своей благодарности.

Повсюду раздавались веселые крики. На площади уже были задержаны сидевшие в автобусе фирмы оставшиеся двое террористов. Многие гости в зале так и не поняли, что произошло. Администрация фестиваля объявила, что последний фильм на фестивале – «Абсолютная власть» Клинта Иствуда – будет показан с трехчасовым опозданием во времени и начнется после одиннадцати вечера.

Дронго спускался по лестнице, когда почувствовал на своем плече чью-то руку. Он обернулся. Это был отец.

– Я должен тобой гордиться? – строго спросил тот.

– Папа, – прошептал Дронго, – ты меня извини. Я тебя сегодня обманул.

– Надеюсь, в последний раз, – покачал головой отец, – ты же уже не маленький.

– Нет, – улыбнулся разбитым ртом Дронго, – я такой маленький, папа, я еще совсем глупый.

И, опираясь на руку отца, он начал спускаться вниз. Отец посмотрел на сына и покачал головой:

– Кажется, я даже не заметил, когда ты стал взрослым. Пошли. – И он положил руку ему на плечо, как когда-то делал в детстве.

Они пошли по шумной площади, затерявшись в толпе. Павел долго смотрел им вслед.

– Он гений, – услышал он за своей спиной глухой голос генерала и обернулся.

Райский стоял рядом со Светлицким.

– И хороший сын, – добавил Светлицкий, соглашаясь со своим израильским коллегой.