Войдя в свой номер, он быстро достал из чемодана небольшой микрофон и вставил его в ухо.

– Вы не умеете работать, Шранц, – раздался гневный голос Бремнера. – Он же профессионал.

– Я не думал, что он об этом спросит.

– А он спросил. Я слышал ваш разговор. Хорошо еще мы успели вовремя.

– Вы считаете, он обратил внимание?

– Конечно, обратил. Он спрашивает вас об обыске в своем номере, а вы делаете вид, что не слышите его вопроса. Ничего лучшего вы не могли придумать.

– А что я должен был сказать?

– Что угодно. Если он поймет, почему был устроен такой обыск, значит, мы ошиблись. Серьезно ошиблись. И подставили нашего человека.

– Я понимаю.

– Ничего вы не понимаете. Сегодня же ночью уезжайте из Вены. Вы чуть не испортили нам всю игру.

– Он спрашивал про Симховича, – чуть виновато сказал Шранц.

– Опять этот МОССАД лезет не в свои дела, – гневно ответил Бремнер, – или они считают, что Индия тоже на Ближнем Востоке? Нужно будет проверить, почему они заинтересовались этим Дронго. Симхович имеет большой опыт работы с зарубежной агентурой и не пошел бы на встречу без веских оснований.

Именно в этот момент в дверь постучали. Спрятав микрофон в чемодан, он поспешил открыть дверь. На пороге стояла Натали.

– Добрый вечер, – сказала она без гнева. Даже чуть участливо. Или ему показалось.

– Прости меня, – просто сказал он, – я не сумел приехать.

Она прошла в номер, снимая свой плащ.

– Я все знаю.

– О чем ты?

– Я была в полиции. Мне сказали, что убит твой друг. Я сразу все поняла. Это, видимо, был твой связной.

– Да.

Она подошла к нему.

– Я все понимаю. Не нужно ни о чем говорить.

Он грустно улыбнулся.

– Мне всегда нравилась твоя улыбка. Грустная и какая-то мудрая одновременно. Я думала, что забыла ее. Но твое лицо… Оно снилось мне ночами целых три года. Я, наверное, ужасная эгоистка. Но эту ночь я ждала почти тысячу ночей. Я была убеждена, что ты жив. Господи, как я ждала тебя!

Она сама поцеловала его.

– Если ты хочешь, я сегодня уйду, – прошептала Натали.

– Останься, – попросил он.

Уже позже, в постели, она коснется шрама на его груди и замрет. Замрет на какое-то мгновение. Затем это ощущение неловкости исчезнет, но еще несколько раз, забывшись, им будет казаться, что они в прошлом. И каждый раз ее рука будет находить эту проклятую рану…

Когда наконец они, уставшие и счастливые, лежали рядом, шел второй час ночи.

– Почему ты не искал меня? – тихо спросила Натали.

– Мне не разрешали, – честно ответил он. – У себя дома, на Родине, я нахожусь почти на нелегальном положении. Никто не должен знать о моей деятельности. Я был оторван от всего, от всех своих связей. Я бы не смог найти тебя.

– А я искала. Как я тебя искала! Но мне неизменно отвечали, что ты больше не числишься в списках экспертов ООН. Я даже пошла в советское посольство в Вашингтоне. Ничего не помогло. Вежливые, тактичные отказы. Что мне оставалось делать?

– Не нужно об этом.

Они помолчали.

– Ты помнишь Гомикаву? – спросила женщина. – Он погиб, защищая меня.

– Конечно.

– Недавно я была в Японии. У него остался такой очаровательный сынишка. Представляешь, он сказал мне, что гордится подвигами своего отца и Дронго. Мальчику рассказывают о тебе легенды.

Он ничего не сказал.

– Когда ты улетаешь в Индию?

– Еще не знаю. Наверное, через два-три дня.

– Я провожу тебя. Мне нужно было лететь завтра в Канаду, но я полечу на день позже.

– Нет, – решительно сказал он, – лети завтра.

– Почему? – удивилась Натали. – Я действительно могу задержаться, – сказала она с мягкой обидой в голосе.

– Не нужно, – он перевел дыхание, – за два дня, что я здесь, уже убито двое моих связных. Я боюсь потерять и тебя. Вокруг меня идет какая-то азартная игра, и я ничего не могу понять. А значит, и предпринять ответные меры. Как только мне кажется, что я начинаю понимать условия игры, происходит нечто, разрушающее мою гипотезу, и я опять теряюсь в догадках. И около меня уже двое убитых. Это ужасно много, Натали. Один из них был моим близким другом.

– Я понимаю, – прошептала женщина, – и именно поэтому я хочу остаться. Может быть, мне удастся тебе помочь.

Он ничего не сказал.

Когда спустя полчаса она заснула, он осторожно встал с кровати и, накинув рубашку, сел за стол. За окном разноцветием огней сияла ночная Вена. В эту ночь его мучили сомнения. Он знал, что самая искусная ложь – это полуправда. Что было правдой в словах Бремнера, оставалось лишь догадываться. Неужели кретин Галинский мог отдать приказ о ликвидации Ленарта? Он вспомнил, как во время беседы советский резидент вышел в другую комнату. Галинского позвали во время встречи с агентом, еще тогда подсознательно отметил он, понимая, что произошло нечто исключительное.

«Но Галинский не может отдать подобного приказа», – подумал он. Приказ о ликвидации зарубежного агента мог быть отдан только в Москве, это Дронго хорошо знал. Советский резидент в Австрии не имел таких полномочий. Он имеет право действовать только в тех случаях, когда его агенту грозит непосредственная угроза. А если Галинский решил, что такая угроза действительно существует? Ведь после смерти связного советская разведка вполне могла принять Ленарта, всюду следующего за ним по пятам, за потенциального убийцу. В таком случае Галинский мог принять решение самостоятельно. Но даже для этого у него должны быть соответствующие инструкции. Сам Галинский никогда не взял бы ответственность на себя. Он был типичным продуктом советской системы и представлял собой почти исключительное явление советского партийно-государственного чиновника на должности разведчика. Единственной задачей таких резидентов было умение не совершать ошибок, не принимать самостоятельных решений и вовремя, в случае провалов, перекладывать вину на подчиненных профессионалов. После соответствующей выслуги лет в нейтральных странах они отзывались в Москву на более высокие должности в МИД, МВЭС или аппарат КГБ. В разговоре с ним Бремнер сразу пошел напролом. Для чего? Что могло измениться за полдня? Утром Шранц был куда более бесцеремонным, но менее откровенным. Как он и предполагал, они нарочито грубо провели обыск, чтоб он догадался. Но что за агент, о котором говорил Бремнер? О чем еще он мог догадаться, узнав, что обыск был пробным шагом?

«Проанализируем факты, – решил Дронго. – Бремнер сказал, что меня подставила советская разведка. Похоже, это правда». В группе наблюдателей в Польше был Корнилов, офицер посольства, значит, это было сделано, чтобы привлечь внимание. Это первое. «Зачем это понадобилось нашим?» – горько подумал он. Существует два варианта. Или его действительно подставили, и тогда прав Бремнер, говоря о недоверии со стороны нового руководства. Или это игра. Но тогда его должны были посвятить в эту игру. Значит – подставили.

«Как ни больно об этом думать, но будем исходить пока из этого», – решил он. Американцы об этом узнали и продемонстрировали это в первый же день. Стоп… Они провели также показательный обыск и вывели на меня Шранца, предложившего сотрудничество. Значит, они знали, что меня подставили. Им нужна была эта игра. Откуда они могли знать об этом? Это второй принципиальный момент.

Но кто-то убрал связного. Это какой-то посторонний фактор, мешающий игре обеих сторон. Скорее всего люди Симховича. Нашим это было не нужно, а американцы, сделав вид, что поверили советской разведке, тоже не должны были суетиться. Остается МОССАД. Все начинает сходиться. Именно они и убрали связного, после чего Симхович вышел на связь с ним. Значит, и для МОССАДа эта игра очень важна. Почему? Он этого не знал, но Симхович был неприятно поражен, узнав, что его опередили американцы. А Бремнера и Шранца это просто бесит. Значит, они конкуренты. Что хочет узнать от меня Симхович? Конечно, не имена второстепенных агентов в Индии. Он это может сделать и через ЦРУ. Здесь что-то более важное. Нечто такое, что вызвало соперничество между ЦРУ и МОССАДом. Этого он тоже пока не знает. Это третье, на что нужно обратить внимание.

После того как он встретился с Галинским, убрали Ленарта. Предположим, Бремнер опять говорит правду. Значит, Марка убрали наши… Он сжал кулаки. Это был его непростительный промах. Он обязан был сказать Галинскому о своем личном агенте. Но ему так не понравился советский резидент, что он ему ничего не сказал. Похоже, его молчание стоило Марку жизни.

«Все сходится и здесь. Ведомство Примакова или Бакатина получило донесение о смерти связного. В обеих организациях сейчас новые люди. Они хотят сразу зарекомендовать себя жесткими профессионалами. Конечно, Галинскому могли дать согласие на проведение ответной акции. Он вспомнил генерала, награждавшего его в Москве. Этот вполне мог отдать такой приказ. Тогда Бремнер был прав, Ленарта убрали советские агенты. И вот тут сразу что-то изменилось. Бремнер решил рассказать все, попытавшись уже действительно склонить меня к сотрудничеству. Если бы он не был уверен, что я могу узнать подробности смерти Марка, он никогда не разговаривал бы со мной так. Но он скрыл, что и они ведут свою игру. И это четвертый момент».

…За окном начало светать. Он встал и, пройдя в ванную комнату, открыл почти холодную воду, забираясь под душ. Пятиминутный холодный душ немного подействовал. Он осторожно вышел из ванной, завернувшись в полотенце. Прошел к кровати. Натали еще спала. Он сел рядом.

Теперь он должен принять решение. И исходить из того, что на Родине его считают почти предателем, а американцы и израильтяне ведут с ним двойную игру. Он остался совсем один и должен играть по их правилам, чтобы выжить. Выжить… Он усмехнулся. Три самые могущественные разведки мира против одного растерявшегося полупрофессионала, кажется, начинающего терять свою квалификацию. Он вдруг вспомнил, что не спросил Натали о самом важном.

Наклонившись, он осторожно коснулся плеча женщины. Она моментально открыла глаза.

– Что случилось? Который час?

– Пять утра. Спи, спи. Я только хотел спросить, ты не узнала о Шранце?

– Он американский эксперт. Кажется, работает на ЦРУ, – она зевнула. – Это все, что тебя интересует в пять утра?

– Нет, – радостно засмеялся он, впервые за два дня, – меня интересуешь и ты. Ради бога, останься со мной, ты мне очень нужна.

Натали повернулась на другой бок. Он убрал полотенце и лег рядом.