Барлоу позвонил мне и сообщил, что согласен быть гарантом моей безопасности. Более того, он пообещал организовать мне встречу с одним из «заказчиков». Это меня несколько удивило и озадачило. Получалось, что Барлоу слишком легко согласился на все мои условия. Почему он на это пошел? Ведь было очевидно, что я им нужен не только в качестве специалиста по устранению неугодного свидетеля, но и в качестве идеального объекта, которого можно будет устранить сразу после выполнения заказа. Никто не знает о моем прошлом и никто не догадается, почему я неожиданно попал в автокатастрофу или погиб от случайной пули во время банальной полицейской перестрелки. Организовать могут все что угодно. Тем более полиция штата не станет идентифицировать меня с наемным убийцей, увидев мой протез. Когда-то отсутствие руки было моим самым прекрасным алиби. Теперь это стало важным элементом моей подставки.

Гадал я недолго. Уже на следующий день Барлоу и двое его громил, среди которых был Трошин, повезли меня на встречу. Мы почему-то поехали не в Огасту, а к побережью, до которого было чуть больше ста километров. В пути все молчали. Мне не о чем было говорить с Барлоу и его людьми, а они, очевидно, не хотели беспокоить меня лишними расспросами. Они ведь знали, какой козырь держат у себя, и готовились его выложить на обратном пути.

Мы приехали на побережье и остановились около небольшого одноэтажного дома, выходившего окнами на берег. Здесь уже были две машины и несколько неизвестных мне людей. Я сделал вид, что вхожу в дом, но на всякий случай присмотрелся к каждому, стараясь запомнить их лица. Они мне еще пригодятся. Оглобли среди них не было. Очевидно, мафия не испытывала недостатка в людях. Светило солнце, вокруг носились чайки, гдето далеко играли дети и были слышны их голоса. А я в сопровождении своих провожатых вошел в дом, где царил полумрак. За столом сидел мужчина с изжеванным, мятым лицом и какими-то потухшими глазами. Он с непонятным интересом взглянул на меня и показал на стул:

— Садитесь, — предложил он по-английски.

Я сел. Барлоу уселся рядом, а его люди вышли из комнаты.

— Вы хотели со мной поговорить, — сказал этот тип уже по-русски.

Он говорил безо всякого акцента, как человек, долгое время проживший в России. Я пригляделся. Если человек с таким лицом — глава мафии, то я — папа римский. Скорее, он советник главы мафии. У него хоть и потухшие, но чрезвычайно умные глаза. Нужно сразу дать им понять, что со мной нельзя играть. Я уже видел и «паханов», и «авторитетов». Итальянская «коза ностра» или китайская «триада» меня еще могли обмануть, подсунув вместо шефа его советника. Но не наша мафия. Этих я чую за версту. От настоящего авторитета должна исходить энергетика силы. Настоящей силы. Иначе Барлоу не сел бы так бесцеремонно в его присутствии.

— Я хотел поговорить с шефом, а не с вами, — отвечаю я ему и вижу, как он удивленно и уже с большим интересом смотрит на меня. Помолчав целую минуту, он спросил:

— И почему вы решили, что со мной не стоит разговаривать? Вам не понравилось мое лицо? Или мой внешний вид? Почему вы решили, что я не могу быть шефом?

— Охранники вели себя слишком расслабленно, — охотно объясняю я ему, — да и Барлоу не должен был садиться в вашем присутствии. Во всяком случае, без вашего разрешения.

— Мне много рассказывали про тебя, Левша, — сказал он после паузы. — Значит, вот ты какой. Опыт у тебя большой. И наблюдательность сохранил, если замечаешь такие подробности. На будущее мы учтем такие детали. Но ты прав. Не стану с тобой играть, ни к чему это. Мы ждем еще одного человека с минуты на минуту. Я должен ему позвонить. Подожди минутку.

Он поднялся и поманил за собой Барлоу. Я слышал обрывки их разговора из-за закрытой двери. Очевидно, неизвестный отчитывал Барлоу. Тот доложил им о сломленном инвалиде, готовым спасти дочь любой ценой. А этот тип сразу понял, что имеет дело с умным человеком. И поэтому не стал притворяться. Они вошли через несколько минут. Барлоу был красным от возмущения, но молчал. Он вышел за дверь, явно сдерживаясь и едва не хлопнув дверью. Когда мы остались одни, неизвестный мягко сказал:

— Иногда приходится терпеть и таких людей. Говорят, что этот кретин организовал нападение на тебя? Это правда?

— Я думаю, что кретину кто-то подсказал устроить это нападение, — мне важно не переиграть, но и показать себя дурачком не стоит. Мой собеседник умеет читать чужие мысли. Он не просто советник, он, очевидно, мозг организации.

— Возможно, — соглашается он, улыбаясь. — Но во всяком случае я думаю, что тот инцидент нужно считать случайным. А ты действительно тот самый Левша, о котором в России ходили легенды?

— Про легенды не слышал. А Левшой меня назвали в шутку, когда я потерял левую руку.

— Где потерял?

Он перешел на «ты» и разговаривает со мной так, словно мы с ним давние друзья. С этим типом нужно держаться на дистанции. Несмотря на свое изжеванное лицо, он очень умен.

— В Афганистане. Я был командиром роты. Снарядом оторвало, а спасти не смогли.

— И ты, герой-инвалид, решил стать киллером?

— А тебя это так волнует?

Я тоже перешел на «ты», мы с ним были примерно одного возраста, просто его жизнь, кажется, побила еще сильнее, чем меня.

— Не волнует, но интересно. Говорят, что у тебя есть правительственные награды бывшего Союза? Это верно?

— У меня много чего есть. Показать все сейчас или поверишь на слово?

— Вот ты какой ершистый, — добродушно сказал он, улыбаясь. — Ладно, не нервничай. Все будет нормально. Сейчас шеф сам приедет. Через несколько минут будет здесь.

— Так бы сразу и сказал, а то про руку мою расспрашиваешь. И Барлоу присылаешь на переговоры. Ты бы ему сказал, чтобы своих молодчиков не присылал. Я ведь хоть и однорукий, но стреляю неплохо. Вполне мог при следующей встрече отстрелить этому Барлоу голову, к чертовой матери. И любой американский суд меня бы оправдал, увидев мои синяки.

— Мы ему уже сделали втык. Он привык работать своими методами. Не знает, что к нашим людям особый подход нужен.

— Вот ты ему все и объяснишь. А заодно поясни, чтобы не держал меня за фраера. Мне нужны гарантии, что вы меня потом не уберете. Иначе зачем затевать всю эту галиматью, если вы меня все равно кокнете?

— А жаргон тебе не идет, — лениво советует он, — выглядишь не слишком органично. Ты ведь в зонах не был, в тюрьмах не сидел, откуда у тебя блатной лагерный жаргон? А насчет гарантий ты тоже прав. Если захотим, все равно уберем в любой момент. Поэтому тебе лучше на слово нам поверить, чем дергаться.

В этот момент за стеной слышна возня, кто-то бежит. Очевидно, приехал сам шеф. Слышен громкий голос Барлоу. Что-то говорит Трошин. Мой собеседник медленно встает со стула. Я поднимаюсь следом. Дверь открывается, и входит невысокий человек с подстриженными ежиком короткими волосами, острыми чертами лица, пронзительным взглядом. Он хотя и невысокого роста, но сразу ясно, кто перед тобой. И не потому, что все остальные забегали. От него исходит та самая уверенность силы, которая смущает остальных.

— Приехал? — спрашивает он, обращаясь не ко мне, а к моему собеседнику. Тот кивает.

Затем проходит к столу, садится первым и жестом разрешает сесть всем остальным. На этот раз Барлоу, вошедший следом за ним, совсем не чувствует себя столь вольготно, как несколько минут назад. Он осторожно садится на стул где-то в глубине комнаты. Мой собеседник с изжеванным лицом опускается на свой стул. И только после этого сажусь я.

— Вы поговорили? — шеф меня пока игнорирует. Он обращается к своему советнику. Тот кивает.

— Ты согласен? — наконец спрашивает меня этот «авторитет».

Первые слова, обращенные ко мне. Здесь важно не переигрывать. Все-таки передо мной не Барлоу, и даже не советник шефа. Если я начну дерзить или высказываться непочтительно, то меня уберут немедленно, прямо здесь. Несмотря на гигантскую подготовку, какую они провели. Власть шефа держится на авторитете, и я не должен ни в коем случае подвергать ее сомнению.

— Я хотел поговорить, — осторожно начинаю я, стараясь его не раздражать.

У него злые, бешеные глаза, и я понимаю, что свой «авторитет» он завоевывал по-настоящему, в лагерях, а не покупал за большие деньги, сидя в роскошных апартаментах Бруклина.

— О чем? — резко спрашивает он. — Тебе мало, что мы оставляем в живых тебя и твою сучку? Тебе еще нужны какие-то гарантии?

— Нужны, — упрямо говорю я, облизывая губы. — Я хотел с вами встретиться, чтобы вы мне их подтвердили.

— Смотри, какой смелый, — удивляется он. — Ладно, считай, что ты их получил. А кто даст мне гарантии в отношении тебя? Что вдруг не сбежишь и не обманешь нас? Или в последний момент не побежишь в ФБР? Ты нам такие гарантии дать можешь?

Откуда мне было знать, что передо мной сидел сам Коготь. Говорят, что он считался правой рукой самого Рябого, погибшего задолго до того, как я появился в Америке.

— Мне деваться некуда. Я свое дело сделаю, — отвечаю я ему.

И вдруг в разговор вмешивается его советник.

— Он все сделает, — говорит этот тип, и я вдруг с ужасом слышу следующие слова: — У него еще сын есть в Питере. Хороший мальчик, в банке работает. Если даже здесь он от нас скроется с дочерью, то мы его сына там возьмем.

Меня словно обухом по голове ударили. Про Костю разговора не было. Барлоу даже не намекал, что они знают о существовании моего сына. Хотя я должен был догадаться! Если они добрались до моих банковских счетов, если смогли проверить все мои документы и узнать про прежнюю жизнь, то должны были рано или поздно выйти на Костю. Я был слишком самонадеянным, полагая, что они не узнают о его существовании. Мне казалось, что Костю можно исключить из игры. Как же глупо я ошибался.

— При чем тут мой сын? — я так ошарашен, что слышу собственный голос, продолжая играть, хотя чувствуя себя раздавленным тараканом.

А они продолжают давить:

— Это наша гарантия, — говорит советник, обращаясь к шефу. — Никуда Левша не сбежит. Он ведь знает, что мы можем достать и его сына, и его дочь.

— Умный ты, стервец, — не выдерживаю я, обращаясь к советнику.

Тот кивает в знак согласия, но его лицо не меняется. Очевидно, все органы чувств у этого человека давно атрофированы. Наверное, он еще и наркоман, судя по безразличию, с которым он решает человеческие судьбы. Но в его воспаленном мозгу рождаются очень верные схемы. Я — как муха, попавшая в паутину, откуда невозможно выбраться.

— Он у нас самый умный, — соглашается шеф. — Значит, сынок у тебя в Питере остался, а дочка здесь. Ну вот и гарантии появились. А наши гарантии — мое слово. Я тебе слово даю, что тебя пальцем никто не тронет, пока я жив. Тебе достаточно моего слова или хочешь письменного обязательства?

Потребовать письменного обязательства — значит неслыханно оскорбить человека, поставившего свою воровскую честь под своими словами. Поэтому я, закусив губу, отрицательно качаю головой. Бандит удовлетворенно кивает. Ему понравилось мое понимание ситуации.

— Тебе нужно сделать только один верный выстрел, — говорит он и, уже обращаясь к Барлоу, спрашивает: — Ты объяснил ему, где и когда он должен стрелять?

Барлоу медлит несколько секунд. Сукин сын, не хочет, чтобы я знал, как хорошо он владеет русским языком. Но не ответить шефу нельзя. А отвечать на английском тоже невозможно, очевидно бандитский «авторитет» еще не овладел английским настолько, чтобы на нем разговаривать.

— Еще не сказал, — отвечает Барлоу на хорошем русском языке с одесским акцентом.

Ах, сукин сын! Он такой же Барлоу, как и Трошин. Они все здесь из нашего родного отечества. Просто Барлоу, очевидно, прибыл сюда еще совсем молодым и успел поднатореть в юридических науках. Наверное, он даже не Барлоу, а какой-нибудь Барлов или Барлив. Не хочу гадать, но говорит он слишком правильно для обычного американца.

— Ну так скажи, — разрешает шеф. — И объясни ему, что мы — серьезные люди. Если дали слово, то его держим. Пусть выполнит свою работу, и я сам буду отвечать за безопасность его детей. И сына, и дочери. А с ним ничего не случится, если будет вести себя правильно.

Шеф встает и направляется к выходу, не попрощавшись со мной. Я поднимаюсь со стула, раздавленный состоявшимся разговором. Они ввели дополнительный резерв в нашу игру — моего сына. И я теперь остаюсь без козырей и без своей игры. Я начинаю думать, что мне легче принять их приглашение, чем продолжать упорствовать. Советник шефа идет следом. Кажется, он понял, что именно произошло. До сегодняшнего разговора у меня мог быть план. После этой встречи я обязан выполнять все, что мне прикажут.

— Не переживай, — советует мне эта гнида, — сделай все нормально, и с твоими детьми ничего не случится. Можешь быть уверен, что их никто не тронет.

Он выходит следом за своих главарем, а я остаюсь с Барлоу. Вот тогда я и вспомнил весь лексикон русской матерщины. Барлоу выслушал меня спокойно. Его нельзя прошибить даже матросскими ругательствами. Когда я замолчал, он с каким-то удовольствием сказал по-английски:

— Никогда не слышал таких грязных ругательств, мистер Келлер. Вы действительно хотите знать, в кого именно вам предстоит стрелять?

Я молчу. Кажется, на сегодняшний день я выдохся. Он подходит ко мне и достает из кармана газету с фотографией неизвестного мне высокого мужчины лет сорока пяти — пятидесяти.

— Это господин Онищенко, — сообщает мне Барлоу, — бывший премьер-министр Украины. Сейчас он проживает в Монреале. Точный адрес мы вам дадим. Учтите, что рядом с ним постоянно находятся сотрудники службы безопасности, его охрана. Их всего двое, и, я думаю, вам не будет слишком сложно сделать свой единственный выстрел. Хотя, я слышал, вы делали обычно два выстрела. Первый в сердце и второй в голову — контрольный. И с большого расстояния. Неужели вы действительно так здорово стреляете?

Мне не хочется с ним разговаривать, и я молчу. Их слова о сыне меня потрясли. Как я ждал приезда Кости, как хотел с ним увидеться! И вот теперь я невольно подставил его во второй раз. И если тогда у меня были ничтожные шансы, что с ним ничего не сделают, то сейчас нет даже таких. Значит, нужно вытаскивать его из России и любым способом заставить приехать в Америку. Здесь я смогу придумать, как его спрятать. В отличие от мафии, у меня не столь «длинные руки», и я не могу обеспечить его безопасность в Питере. Достаточно любого бандита, который просто подойдет к нему в толпе и выстрелит в затылок. Любого «отморозка», который за пару сотен долларов ткнет его ножом или ударит куском металлической трубы по голове. Нет, я не имею права так рисковать.

По дороге назад я снова молчал, подавленный сообщением о моем сыне. С одной стороны, я действительно переживаю, а с другой, понимаю, что нужно демонстрировать это мое состояние Барлоу, который сидит рядом и внимательно за мной следит. Когда мы уже подъезжаем к нашему городу, я спрашиваю его:

— Срок установлен? Или я могу определить его сам?

Я принципиально говорю по-русски, не переходя на английский язык. А он также принципиально отвечает мне по-английски:

— Чем раньше, тем лучше. Но мы вас не торопим. В ближайшие две-три недели. Вы должны хорошо подготовиться. Промах или провал должны быть исключены. На него уже покушались — взорвали автомобиль. Его водитель погиб, а он чудом остался жив. Если произойдет еще одно неудачное покушение, его возьмет под охрану ФБР, и тогда мы его не сможем найти. Поэтому провал должен быть абсолютно исключен. Стрелять вы должны только тогда, когда будете уверены на сто один процент.

— Мне нужно будет съездить в Монреаль и посмотреть обстановку на месте, — предлагаю я.

Барлоу кивает в знак согласия.

— Конечно, — сразу отвечает он. — Для профессионала вашего класса было бы непростительной ошибкой согласиться выполнить наш «заказ» и ни разу не побывать на месте его исполнения. Когда захотите, мы вас отвезем и все покажем. У вас ведь есть американский паспорт, значит, вы имеете право беспрепятственного проезда в Канаду. Я поеду с вами, — торопливо добавил он, и я почувствовал, что он допустил маленькую ошибку. Но переспрашивать не стал.

Барлоу прав. У меня действительно есть американский паспорт, но у большинства его громил таких паспортов скорее всего нет. Более того, они наверняка живут в Америке с просроченными визами. И ни при каких обстоятельствах не смогут рисковать, пересекая границу. Значит, в Канаде у моих «заказчиков» будет не так много людей. Это важный момент.

— Поездка будет за ваш счет, — добавляю я, и он качает головой.

— Почему в этой стране все миллионеры такие скряги? Вы могли бы пригласить меня в ресторан где-нибудь в Монреале.

— Кто вам сказал, что мне приятна ваша компания? Я с вами однажды уже пообедал у Пабло в ресторанчике, после чего меня там угостили «десертом» по вашему рецепту. Неужели я должен обедать с вами во второй раз?

Я говорил громко по-русски, чтобы нас слышал сидевший рядом с водителем на переднем сидении Трошин. Он хмыкнул — мои слова ему явно понравились. Чего нельзя сказать о Барлоу.

— Не будем вспоминать об этом печальном инциденте, — миролюбиво предложил он. — Что было, то прошло. И говорите, пожалуйста, по-английски. Вы ведь знаете, что они понимают русский язык. Зачем вам лишние свидетели?

— А вы их тоже собираетесь убирать? — спросил я, еще больше повысив голос.

Водитель озадаченно взглянул на нас в зеркало заднего обзора, а Трошин обернулся и нахмурился. Очевидно такая сакральная мысль не приходила в голову этим обезьянам.

— Не говорите глупостей! — закричал, переходя на русский, Барлоу. — Никто никого не собирается убирать. Мы с вами поедем через несколько дней в Монреаль. Я позвоню и уточню число.

Больше мы не сказали друг другу ни слова. Я даже не попрощался, выходя из салона автомобиля. Но в эту ночь я не спал. На следующий день я поехал в город и, зайдя на почту, позвонил в Питер одному из немногих знакомых, который меня еще помнил.

— Сделай что хочешь, но Константин должен взять билет и прилететь в Америку, — сказал я ему. — Уговаривай его хоть на коленях, обещай все что угодно. Сделаешь — я переведу тебе десять тысяч долларов, как только он окажется в Америке.

Получить десять тысяч только за то, чтобы убедить молодого человека отправиться к отцу в Америке, — это самый приятный и самый легкий заработок. Но мой знакомый потратил три дня, прежде чем сумел уговорить Костю мне позвонить. И когда в трубке раздался голос моего сына, я не мог поверить своему счастью.

— Отец, — строго сказал он, — здравствуй. Как ты отнесешься к тому, чтобы я к тебе приехал? Хочу посмотреть на вашу Америку.

В тот день я был самым счастливым человеком на свете. Я не только увижу его, но и вытащу, спасу от мафии! Не было бы счастья, да несчастье помогло. Вот уж действительно так.

Но счастье не бывает полным и долгим. На следующий день мне позвонил Барлоу.

— Мы поедем с вами в Монреаль послезавтра, — сухо сообщил он. — И еще я хотел уточнить. Вы знаете, что ваш сын собирается приехать к вам погостить?

— Он уже полгода собирается. Я дважды высылал ему приглашения. Вы можете это проверить.

— Уже проверили, — проворчал Барлоу, — но дело не в этом. Нам кажется, что он приезжает в очень неподходящий момент. Вы не могли бы его отговорить?

— И не подумаю. При чем тут наши проблемы? Мне дали слово, что с моими детьми ничего не случится. И не хитрите, Барлоу! Если вы хотите его убрать в Питере, то напрасно рассчитываете, что я ничего не узнаю. Если хотя бы волос упадет с его головы, вам придется искать нового исполнителя вашего «заказа».

— С ним ничего не случится, — торопливо заверил меня Барлоу, — просто нам кажется странным такое совпадение.

— Это вас не касается. И вообще оставьте в покое членов моей семьи. Они не должны ничего знать. А вы не должны нам мешать жить обычной жизнью. Я несколько лет не видел сына, и теперь он приезжает. Из-за проблем вашего шефа я должен отговорить сына приехать ко мне в Америку? Неужели вы думаете, что можете мною так командовать?

— Я только спросил, — отступил Барлоу и положил трубку.

На этом наш разговор закончился. А через день снова позвонил Костя и, сообщив, что получил визу и купил билет, назвал дату прилета в Бостон. Теперь я знал, что через несколько дней мой сын будет рядом со мной. И после того как я его спрячу, у нас будет совсем другой разговор с мистером Барлоу и его компанией.