Примерно часа через полтора ему позвонил следователь Гасанов.

– Добрый день, – вежливо поздоровался следователь. – Где вы сейчас находитесь? В Баку?

– Нет. В Красной Слободе, в доме Измайлова.

– Я позвонил, чтобы сообщить вам, что мы нашли разносчика газет, который почти весь вечер простоял у дома погибшей.

Кроме киосков, в которых продавались газеты и журналы, на улицах появились разносчики, которые торговали в основном оппозиционными газетами. За небольшую надбавку они бегали между машинами, дежуря на основных магистралях города и предлагая свою продукцию водителям и их пассажирам. Очевидно, следователь говорил именно о таком разносчике.

– Он был там весь вечер, – продолжал следователь, – и видел всех, кто входил в дом. Человек он молодой, ему семнадцать лет, он приехал из сельского района, но взгляд у него цепкий, внимательный. Ему ведь нужно помнить, какую газету и кому он продает. Он уверяет меня, что никто из чужих в этот вечер в дом не входил. Несколько соседей, которых он уже давно знает. Он работает у дома уже несколько месяцев. Но этот разносчик мне рассказал, что совсем поздно у дома появился какой-то чужой старик, которому было много лет. Старик был похож на иностранца, он был высокого роста, в темном плаще. И этот старик долго стоял у дверей, очевидно пытаясь открыть кодовый замок. До тех пор, пока кто-то не открыл дверь, впустив его в дом. Он звонил по мобильному, и, очевидно, кто-то спустился вниз. Вот такая история. Среди тех, кто в последнее время общался с Валидой и погибшим ювелиром, был какой-нибудь пожилой старик высокого роста, похожий на иностранца?

– Был, – задумчиво произнес Дронго, – и этому старику уже много лет. Речь идет о Генрихе Соломоновиче Мильмане. Я вчера был у него дома, и он чувствовал себя не очень хорошо. Может, вы покажете его фотографию этому разносчику газет. Я не уверен, что Мильман был вчера вечером у погибшей женщины. Он вообще чувствовал себя плохо.

– Мы проверим, – заверил его следователь. – У вас есть какие-нибудь новости?

– Нет, пока беседую с каждым из тех, кто мог знать Валиду.

– Ясно. Если у меня будут новости, я вам позвоню.

– А когда этот старик вышел из дома? В которому часу?

– Этого разносчик уже не видел. Было достаточно поздно, и он ушел домой. До свидания.

Дронго убрал телефон и обернулся. На пороге стояла Фатьма. Ее способность передвигаться по дому бесшумно вызывала некоторое беспокойство.

– Вы следователь? – неожиданно спросила она.

– Нет. А почему вы спрашиваете?

– Я думала, что Борис привез следователя, – ответила Фатьма, – извините, я ошиблась.

Она повернулась, чтобы уйти.

– Подождите, – поспешил за ней Дронго, – почему следователя? Почему вы считаете, что Борис должен был привезти обязательно следователя?

– У них что-то пропало, – пояснила Фатьма, – и они очень переживают. Я вижу, как они переживают. Оба брата. А как они искали по всему дому. И как искали в бакинской квартире. Но они мне не говорят, что именно ищут. Они уже привозили людей, которые искали что-то с такими длинными приборами.

– Может, у Семена Борисовича были какие-то ценности? – осторожно предположил Дронго.

– Это был его дом, – пожала плечами женщина, – и здесь все состоит из его ценностей. И мебель, и его машины, и посуда, все это принадлежало ему.

Дронго скрыл усмешку. Конечно, для одинокой санитарки, живущей на другом берегу, этот дом был средоточием всего цивилизованного мира, набитый дорогой мебелью и дорогой фарфоровой посудой. Только она не подозревала, что речь идет о других ценностях.

– А ювелирные изделия Семен Борисович не держал в доме? – поинтересовался Дронго.

– Я никогда не видела, – ответила Фатьма, – все свои ювелирные ценности он держал в шкатулке, в кабинете. Ключ был у Асифа. Когда Семен Борисович умер, шкатулку забрал его племянник Асиф. Больше в доме не было никаких ювелирных украшений. И еще одну цепочку он подарил мне за год до смерти.

– А может, в доме был какой-то тайник, в котором Семен Борисович прятал другие ценности?

– Я не знаю, – ответила Фатьма, – в этом большом доме много мебели и разных мест, где можно прятать. Но я знаю все такие места. Он ничего не спрятал, все ценности оставил своим племянникам. Я слышала, как кричала Хуршида, но она говорила неправду. Семен Борисович был очень хорошим человеком и всегда заботился о всех своих родственниках. Он и Туфану много раз помогал…

В комнату вошел Борис, и она смутилась. Отвернулась. Извинилась и вышла.

– Что она говорила? – весело спросил Измайлов.

– Рассказывала, каким благородным человеком был ваш дядя. Она слышала вчера, как кричала ваша родственница.

– Неудивительно, – пробормотал Борис, – она кричала так, что было слышно даже на улице.

– Фатьма решила, что я следователь. Она обратила внимание на ваши поиски, ведь вы уже три месяца ищете этот алмаз. Вот она и решила, что вы привезли с собой следователя.

– Какая душа, – пожал плечами Борис и улыбнулся, – она такая же наивная и чистая, как ее племянница, дочь ее брата. Только девочке четыре года, а ей сорок. Такой красивый ребенок.

– Мне звонил из Баку следователь прокуратуры, – сообщил Дронго, – они нашли разносчика газет, который все время стоял у дома Валиды.

– Он видел, кто к ней заходил? – встрепенулся Борис.

– Говорит, что какой-то старик, похожий на иностранца. Больше чужих не было. Старик не смог открыть дверь из-за кодового замка. Он кому-то позвонил, и ему открыли дверь изнутри. Когда старик ушел, разносчик уже не видел.

– Неужели Мильман? – испугался Измайлов. – Он украл этот алмаз и убил Валиду? Неужели вы действительно думаете, что это сделал он?

– Не думаю. У него все эти годы была безупречная репутация. Человек в его возрасте обычно дорожит своей репутацией и не станет так кардинально меняться в восемьдесят лет. Хотя ваш алмаз мог свести с ума кого угодно, даже человека с такой репутацией. Правда, я больше верю в порядочность людей, чем в силу денег.

Борис сел, провел рукой по лицу. Тяжело вздохнул.

– Я позвонил Асифу, сказал, чтобы он не откладывал свой завтрашний вылет. Он себя очень плохо чувствует. Должен был прилететь сегодня, на наш совместный ужин, но не смог. Асиф твердо обещал прилететь завтра.

– Мне сказали, что у него высокое внутричерепное давление?

– Да. В детстве он перенес менингит, едва не умер. Вот с тех пор у него и случаются приступы. А кто вам сказал про давление?

– Мильман. Вы же говорили, что ваш брат тяжело болен, и я решил поинтересоваться, чем именно он болеет. Генрих Соломонович объяснил мне, что у вашего брата такое давление.

– И больше ничего не сказал?

– Нет. Больше ничего.

– Благородный старик, – пробормотал Измайлов, – дело в том, что у моего старшего брата не просто высокое внутричерепное давление. Он болен. У него бывают приступы эпилепсии. Тяжелые приступы, когда он может прокусить себе язык и залить кровью всю подушку. Поэтому он и не женат до сих пор, считает себя не вправе обманывать женщин. Боится, что этот недуг перейдет по наследству к его детям. Асиф принимает лекарство уже много лет, но иногда приступы случаются. Особенно когда он сильно нервничает.

– Понятно. Он завтра прилетит?

– Да, обязательно. Вы знаете, как он встревожился, когда узнал об убийстве Валиды. Умолял меня не ходить по городу и никому не открывать двери. Даже просил, чтобы я нанял себе телохранителей. Вот так он за меня переживает.

– Что он думает по поводу ее смерти? Кого-то подозревает?

– Никого не подозревает.

– Ясно. Я хочу спуститься к вашей домработнице и поговорить с ней еще раз, более обстоятельно. Только вместе с вами, иначе она будет чувствовать себя скованно.

– У нас строгие нравы, – улыбнулся Борис, – и в Красной Слободе, и в Кубе. У нас нельзя, чтобы одинокая женщина беседовала с чужим мужчиной. Я еще удивляюсь, как она вообще решила заговорить с вами.

– Она переживает за вас. Видит, как вы нервничаете, и переживает. И, по-моему, она очень хорошо относилась к вашему покойному дяде.

– К нему все хорошо относились, – вздохнул Борис, – и он всем помогал. Хороший был человек, честное слово. Сейчас начинаю понимать, как нам его будет не хватать. Он всегда умел пошутить, разрядить атмосферу, всегда доброжелательно относился к людям. Пойдемте вниз, она как раз готовит ужин.

Они вышли из комнаты и стали спускаться по лестнице.

– Ваша Фатьма молодец, – заметил Дронго, – поддерживать чистоту в таком огромном доме – дело совсем непростое.

– Я тоже так думаю, – кивнул Борис, – мы ей хорошо платим, но она действительно молодец. И за столько лет из дома не пропало ни одной шпильки, ни одного карандаша. Она безупречно честный человек. В этом вся наша проблема. Мы включили ее в список подозреваемых, прекрасно понимая, что она никогда бы не взяла даже одну монету без спроса. Она еще и очень верующая.

– Я спросил ее про ювелирные ценности, но она сказала, что ваш дядя все держал в шкатулке, о которой вы мне не говорили.

– Это правда. Я не считал нужным говорить. Все другие ювелирные украшения были в большой шкатулке, которая находилась в шкафу в его кабинете. Ключ от шкафа и шкатулки был у Асифа. Когда дядя умер, Асиф забрал шкатулку с собой в Баку. Потом мы все проверили вдвоем. Там все было на месте, и рядом находилась бумага с описью всех вещей. Мой дядя был очень аккуратным человеком в этом плане. Мы все тщательно проверили. Ничего не пропало, даже булавка для заколки галстуков. Шкатулку я увез с собой в Киев. Зачем о ней говорить, если все было в порядке? У нас ничего больше не пропало. Ничего, кроме этого алмаза.

– Фатьма видела, как вы ищете алмаз. Вы могли бы ей сказать, что именно вы ищете?

– Зачем? Мы не считали нужным посвящать ее в подобные семейные тайны. Если бы она нашла алмаз, она бы его нам отдала, в этом я почти уверен. Она видела, как мы пригласили специалистов, чтобы они искали алмаз по всему дому. Она видела, как мы перерыли весь дом. И могла понять, что мы ищем какой-то предмет, о котором не считаем нужным ее расспрашивать. В общем, было бы смешно, если бы мы с братом бегали и спрашивали у нашей домработницы, не видела ли она алмаз, который мы куда-то положили. Глупо и смешно. Асиф рассудил правильно. Если она знает, где алмаз, и не говорит нам, то она не скажет о нем никогда. А если не знает, то не стоит и расспрашивать. По-моему, верная логика.

Они прошли на кухню, где у плиты стояла Фатьма. Увидев вошедших, она испуганно оглянулась.

– Наш друг хочет с тобой поговорить, – показал на Дронго Борис, – ты успокойся, выключи плиту и садись на стул. У него есть к тебе несколько вопросов.

Она кивнула в знак понимания. Затем накинула платок на голову и уселась на стул, ожидая вопросов. Дронго и Борис устроились на других стульях с другой стороны стола.

– Извините меня, что я отвлекаю вас от дел, – начал Дронго, – вы были здесь все последние годы, когда болел Семен Борисович? Верно?

– Да, – кивнула она, – все время.

– К нему часто приезжали чужие или гости?

– Раньше приезжали, а в последний год нет. Ему не хотелось показываться перед гостями в таком виде. Он очень похудел, ослаб, нервничал, когда в дом входил посторонний. Были только его племянники и мы с врачом.

– И больше никого? Кто еще навещал его в последние дни?

– Больше никто, – удивилась Фатьма, – мы были с ним рядом. Его племянники, врач и я. Больше никто не оставался в доме.

– Это я уже понял. Кто еще приходил к вам в последнюю неделю его жизни? Кто здесь был?

– Хуршида все время приходила. И ее сын Туфан. Зинур Марчиев два раза приезжал. Больше никого не было.

– А садовник и водитель. Они не входили в дом?

– Конечно, входили. Много раз входили и выходили. Но они свои. Гулам и Иса. Оба все время были рядом и нам очень помогали.

– И Валида тоже приезжала?

– Только один раз. Он не хотел, чтобы она к нему приезжала. Очень переживал. Просил его побрить и одеть. Стеснялся надевать рубашку, она была ему очень большой. И тогда он надел водолазку, чтобы не так было заметно, как он похудел. Но она приехала и все поняла. Я потом видела, как она внизу плакала.

Дронго и Борис переглянулись.

– Вы можете рассказать более подробно, что случилось после смерти Семена Борисовича, – попросил Дронго, – мне важно знать, кто именно входил в его спальную комнату?

– Никто не входил. В эту ночь мы были втроем: Асиф, наш доктор и я. Доктор все время посылал меня за горячей водой. Утром Семену Борисовичу стало совсем плохо. Потом он захрипел. Асиф начал громко плакать, доктор его успокаивал. Я тоже заплакала. Доктор вышел из спальни, чтобы позвонить. Я тоже всем звонить стала, чтобы приехали. Раньше всех Хуршида приехала.

Она вздохнула. Было понятно, что ей нелегко вспоминать события того рокового дня.

– Потом мы перенесли тело на первый этаж, – сообщила Фатьма, – приехали Зинур и Туфан. Вместе с Гуламом и Исой они перенесли тело Семена Борисовича вниз, на первый этаж. И я закрыла дверь в спальню, чтобы туда никто не входил.

– Значит, никто туда больше не входил?

– Нет, – ответила она, – никто не входил. Потом пришли из синагоги, потом много людей собралось. И все уехали в Баку. А я осталась в доме одна.

– Вы не участвовали в похоронах? – понял Дронго.

– Я ведь мусульманка, – ответила Фатьма, – вы же знаете, что по нашим законам мне нельзя ходить на кладбище во время похорон. И поэтому я не поехала в Баку. У меня брат был на заработках в Дербенте, а его жена в это время болела. И я еще должна была присматривать за моей племянницей Назрин. Поэтому взяла ее сюда, к себе. Но в доме нужно было все убрать. Два дня я все чистила и убирала. Везде было грязно, много людей к нам поднимались, чтобы проститься с Семеном Борисовичем. Я знаю, что он был евреем, но все равно пошла в мечеть и помолилась за него. Он был очень хорошим человеком, упокой Господь его душу.

Борис отвернулся, чтобы скрыть набежавшие слезы.

– Спасибо тебе, Фатьма, – искренне сказал он, – ты всегда была верным другом нашей семьи.

– Что было потом? – спросил Дронго.

– Через три дня Асиф и Борис вернулись сюда. Потом они здесь оставались и снова уехали. Но на третий день и на седьмой сюда опять приходило много людей. Они во дворе собирались, под навесом. Мы там палатку поставили и длинные столы. И еще двое ребят из нашего ресторана внизу дежурили, всем чай подавали с лимоном. Хорошие ребята.

– Они в дом поднимались?

– Нет. Зачем им в дом подниматься? Некоторые женщины на кухню приходили. Сидели рядом со мной, плакали, вспоминали Измайлова. У них много родственников в Красной Слободе, все его очень уважали.

– А на второй этаж кто-нибудь поднимался?

– Нет. Там только спальные комнаты. Зачем кому-то подниматься на второй этаж? Только Асиф поднимался. И больше никто.

– Понятно. Вы слышали, что вчера убили Валиду?

– Я услышала, как кричала Хуршида, и поняла, что Валиду убили. Жалко ее. Семен Борисович очень ее любил, даже фотографию ее держал у себя в кабинете.

– Я об этом не знал, – прошептал Борис.

– Он стеснялся. Прятал фотографию в альбоме. А раньше она стояла в рамочке у него на столике. Он ее очень любил, когда сюда приезжал, каждый вечер ей звонил. Или она ему звонила.

– У меня к вам такой вопрос. Только отвечайте не спеша, вспоминайте. Когда в последний день жизни Семена Борисовича вы спускались на кухню за горячей водой, были такие моменты, когда Асиф тоже выходил из спальни и доктор Мильман оставался с Семеном Борисовичем вдвоем?

– Много раз, – сразу ответила Фатьма, – конечно, оставался. Он вообще дежурил рядом с умирающим всю ночь. Такой хороший доктор. Я много разных докторов видела, и в нашей больнице тоже. Есть такие, которые к больному не подойдут, пока им не заплатят. Есть такие, которым лучше не в больнице работать, а на бойне, животных убивать. А доктор Мильман настоящий врач. Как он пытался помочь Семену Борисовичу, как он за него переживал. Я часто его вспоминаю.

– Что было потом? – спросил Дронго. – Мильман оставался с умирающим?

– Да. Ночью он отправил нас спать и сказал, что останется дежурить у постели до утра. И остался. Вот такой человек. А ведь ему уже много лет. Но потом Асиф пришел и заставил его пойти в другую комнату и немного поспать. А сам Асиф остался рядом со своим дядей. Я вам скажу, чтобы вы знали. Асиф и Борис были ему как сыновья. Нет, даже ближе. Он их очень любил.

Борис поднялся и вышел из комнаты, с трудом сдерживаясь, чтобы не расплакаться.

– А шкатулку, о который вы мне говорили, они сразу с собой забрали или оставили в доме? – поинтересовался Дронго.

– Нет. Сразу забрали, – ответила Фатьма, – Бориса здесь не было, и Асиф сам шкатулку положил в свой чемодан и увез в город.

– Асиф сильно переживал из-за смерти своего дяди?

– Очень переживал. Как маленький мальчик плакал. Я не хотела говорить при его младшем брате. Он даже сознание потерял, когда мы с доктором вышли из комнаты. Мы вернулись и увидели Асифа на полу. Я даже за него испугалась, но доктор сказал, что у него обморок. Мы позвали Гулама с Исой и перенесли Асифа в другую спальню. Он действительно очень сильно переживал.

– И Валида больше здесь не появлялась? После смерти Семена Борисовича?

– Нет. Что ей здесь было делать? Нет, она больше сюда не приезжала. И не звонила. Но говорят, что на его похороны она пришла. И очень сильно переживала. Я думаю, что она не совсем правильно сделала. Мусульманка не должна ходить на похороны и тем более громко скорбеть. Это неправильно. Но она его, наверно, тоже любила. Поэтому и пошла. Я думаю, Аллах простит ей этот небольшой грех. Как вы считаете?

– Да, – согласился Дронго, – обязательно простит.