Чингиз Абдуллаев

Манипулятор-2

Хорхе Луис Борхес.

Из книги "Золото тигров"

 

ЧЕРЕЗ ТРИ МЕСЯЦА ПОСЛЕ НАЧАЛА

Машины выехали с дачи в обычном порядке: сначала «Мерседес», в котором сидели сам Петровский, его водитель и телохранитель, за ними «джип» еще с четырьмя охранниками. В последние дни Святослав Олегович, словно предчувствуя опасность, требовал, чтобы охрана сопровождала его повсюду. На Рублевском шоссе, по которому они ехали в город, достаточно много постов милиции и ГАИ, там можно чувствовать себя в относительной безопасности. Петровский мрачно смотрел в окно, ни о чем не спрашивая, а водитель и телохранитель испуганно молчали, понимая его настроение.

Святослав Олегович Петровский, руководитель аналитического агентства «Миллениум», был известным в стране человеком. Его агентство давало не только безошибочно верную оценку положению в стране в тот или иной момент благодаря безупречным социологическим опросам, но и предлагало реальные выходы из сложных ситуаций, проводило блестящие пиар-кампании, почти всегда добиваясь нужных результатов. Сплетники поговаривали, что все последние президентские и парламентские компании выигрывали не конкретные политики, а именно «Миллениум», сумевший добиться победы на выборах для определенных кандидатов. Так что по степени влияния на общественную жизнь Петровского сравнивали с руководителями государства.

Среднего роста, с коротко подстриженными волосами, отекшим лицом и с наметившимися мешками под глазами, этот человек, казалось, мог служить образцом успешного имиджмейкера. В прессе его называли самым влиятельным частным лицом страны, после олигархов и членов правительства.

Машины двигались медленно, что вызывало еще большее раздражение Петровского. Но на этой правительственной трассе по утрам всегда полно машин.

Он достал мобильный телефон, намереваясь узнать у секретаря последние новости, однако звонить не стал, подумав, что в столь решающий для его аналитического агентства день все мобильные телефоны могут прослушивать. Не стоит помогать соперникам, снабжая их информацией.

Обернувшись, Святослав Олегович увидел следующий за ними «джип» и немного успокоился, хотя, как умный человек, понимал, что никакая охрана не защитит, если покушение организуют профессионалы. Предотвратить возможную трагедию или по крайней мере максимально усложнить задачу врагам можно только одним способом — тоже нанять профессионалов.

Петровский сумел наладить в агентстве должную работу службы безопасности. Ее возглавлял бывший генерал КГБ Виктор Михайлович Глушко, которому удалось привлечь к ним несколько десятков высококвалифицированных, опытных специалистов, хорошо знающих не только аналитическую, но и оперативную работу. Петровский всегда считал, что таким людям нужно хорошо платить. Но при этом помнил и о так называемом "Синдроме профессионалов", когда опытный сотрудник, начиная считать что он незаменим, позволяет себе проводить самостоятельную политику, необдуманно рисковать и в конечном счете завышать не только свои возможности, но и стоимость услуг. И Глушко сделал именно такую ошибку.

Автомобили наконец въехали в город и прибавили скорость. Петровский снова глянул на телефон. Сегодня предстоит трудный день, но вроде бы он все рассчитал верно. Если получится так, как задумано, то вечером многое может измениться. Он потянулся к аппарату, набрал номер своего секретаря. И тут же отключился. "Нет, все-таки нельзя рисковать". И неожиданно обратился к телохранителю:

— Миша, у тебя есть телефон?

— Да, Святослав Олегович, — удивился тот, поворачиваясь с переднего сиденья.

— Дай мне его, пожалуйста, — попросил Петровский.

Ничего не понимая, охранник достал мобильник, протянул ему. Петровский кивнул, однако, набрав номер секретаря, опять отключился. Нет, в приемную звонить нельзя. И заместителям тоже. Все телефоны могут прослушиваться. Хотя, похоже, есть выход: вчера Бубенцов случайно разбил свой аппарат и тут же ночью купил в аэропорту новый, с другие номером. Святослав Олегович напряг память. Паша Бубенцов любит покупать телефоны с запоминающимися номерами. Какие же цифры он вчера ему называл? Кажется, четыре пятерки… А первые три? Паша ведь специально платит за такие «удобные» номера… Святослав Олегович закрыл глаза, сосредоточился и все-таки вспомнил эти три цифры.

Бубенцов ответил на шестой звонок. Голос у него был удивленный — очевидно, он еще не успел никому дать новый номер своего телефона.

— Паша, это я, — быстро произнес Петровский, — слушай меня внимательно. Войди в приемную к Инне и скажи, чтобы Сорокин перезвонил мне по этому номеру.

— По какому номеру? — не понял Бубенцов.

— Идиот! — рявкнул Святослав Олегович. — Он у тебя высвечен на экране. Посмотри и передай Сорокину. Только очень быстро. И не разговаривайте из приемной.

— Понял, — откликнулся Паша. Было слышно, как он выбегает из кабинета.

"Нужно иметь и таких исполнительных сотрудников", — удовлетворенно подумал Петровский.

Через минуту раздался звонок. Он сразу  узнал глуховатый голос Сорокина:

— Доброе утро, Святослав Олегович.

— Как у нас дела?

— Все готово, но это достаточно опасно. Я буду спокоен, когда вы наконец приедете в офис. Здесь вас никто не сможет достать.

— Мы будем на месте через пять минут, — глянул на часы Петровский, — надеюсь, за это время с нами ничего не случится.

— Ждем, — отозвался Сорокин. Он не любил долго говорить по телефону. Петровский знал, как относятся к переговорам по мобильной связи бывшие сотрудники КГБ и ГРУ — они полагают, что подслушать их ничего не стоит. Даже дилетантам-любителям.

Он вернул аппарат телохранителю и, подумав о масштабах проделанной операции, улыбнулся. Автомобили свернули на боковую улицу. И в этот момент раздался глухой удар, словно кто-то намеренно толкнул их машину в бок. «Мерседес» развернулся. Петровский хотел разозлиться, но от сильного толчка упал вниз. И в тот же миг их автомобиль вспыхнул от прямого попадания гранаты. Кто-то стрелял в них из гранатомета. Охранники в "джипе" ничего не успели понять, когда второй снаряд попал в них. И трое сидящих в нем людей, почти тут же превратились в горящие факелы…

 

НАЧАЛО

ЗА ТРИ МЕСЯЦА ДО СЛУЧИВШЕГОСЯ НАПАДЕНИЯ,

НИЖНЕБАЙКАЛЬСК

 Когда Орлов вошел в приемную, его секретарь — пожилая женщина, проработавшая с ним больше двадцати лет, поднялась со своего места. В глазах у нее был испуг. 

— Они уже приехали, — выдохнула она, — сидят у вас в кабинете. 

Илья Федорович кивнул и, нахмурившись, прошел в свой кабинет. Там находились эти двое типов, которые уже приезжали к нему две недели назад. Надо было заставить себя улыбнуться, но он не умел и не хотел улыбаться хамовитым людям, так бесцеремонно оккупировавших чужие владения в отсутствии хозяина. 

— Добрый день, — отрывисто произнес Орлов. 

Оба посетителя поднялись со своих мест. Один, похожий на сутенера, лысоватый, с маленькими лисьими глазами и прижатыми к черепу ушами. Второй — рыжий, с вьющимися волосами, мясистым носом, тяжелым подбородком и светлыми глазами. Прошлый раз говорил в основном первый — скороговоркой, глотая окончания фраз, второй больше молчал, уставившись на приятеля, и лишь изредка вставлял какие-то слова. 

— Здравствуйте, дорогой Илья Федорович! — начал первый. — Как вовремя вы вернулись! Мы уже собирались вам звонить. 

Орлов прошел к своему креслу, не обратив внимания на протянутую ему руку. Лысоватый усмехнулся и вопросительно глянул на напарника. Тот пожал плечами. Похоже, они были готовы к такому приему. 

— Что вам нужно? — усаживаясь, устало спросил Илья Федорович. — Мне казалось, в прошлый раз мы обо всем поговорили. 

— В прошлый раз мы сделали вам предложение, — возразил первый, подходя к столу и без разрешения усаживаясь поближе к хозяину кабинета, — а вы от него отказались, даже не стали с нами разговаривать. 

Его напарник тоже придвинулся. Он, как и тогда, пока молчал, ничем не выдавая своего отношения к услышанному, но почему-то тем самым нервировал Илью Федоровича еще больше, чем скороговорка его приятеля. 

— И правильно сделал, — отреагировал Илья Федорович. — У нас пятьдесят один процент акций комбината, а вы, имея всего три процента, приезжаете ко мне и пытаетесь диктовать ваши условия. 

— Нет, — улыбнулся лысоватый. — У нас уже пятнадцать процентов. И мы будем просить, чтобы нас ввели в состав совета директоров. С пятнадцатью процентами мы можем рассчитывать на два места. 

— Возможно, — согласился Орлов, чувствуя легкую досаду — Не представляю, как вам удалось собрать пятнадцать процентов. 

Но если они у вас есть, вы действительно можете на предстоящем собрании акционеров получить два места в составе совета директоров. Не понимаю, почему вы беспокоитесь. 

— Мы не беспокоимся, — заявил его собеседник, — мы хотим, чтобы вы разговаривали с нами на равных. У нас пока пятнадцать процентов, но уверяю вас, скоро мы будем иметь контрольный пакет акций. 

— Никогда, — убежденно отрезал Илья Федорович. — Никто не продаст вам контрольного пакета. И вообще я не понимаю, чего вы от меня хотите. 

— У вас лично полтора процента акций комбината, — пояснил лысоватый. — Если учесть, что стоимость комбината сегодня оценивается в двести миллионов долларов, то вы, можно сказать, миллионер. И должны делать все, чтобы стоимость комбината увеличилась. 

— Шесть лет назад наш комбинат ничего не стоил, — напомнил Илья Федорович, — мы с таким трудом подняли его из руин. Столько лет работали. А теперь являетесь вы и предлагаете купить наш комбинат? Неужели серьезно думаете, что сможете управлять таким гигантом? 

— Мы предлагали вам продать ваш комбинат в прошлый раз, — напомнил гость, — а теперь уже не предлагаем… 

Илья Федорович вдруг почувствовал, что сейчас этот человек произнесет нечто страшное — такой мучительной была последовавшая за этими словами пауза, хотя длилась она всего лишь несколько секунд. И действительно, лысоватый проговорил: 

— Мы предлагаем вам уйти с комбината. — Его лисьи глаза вдруг потемнели. — Так будет лучше и для вас, и для нас. 

Илья Федорович открыл рот, чтобы ответить, но почувствовал, что ему не хватает воздуха. 

— Мы готовы купить у вас ваши акции. Или обеспечить вас другими, привилегированными акциями. Но сегодня предлагаем вам уйти. 

— Вон отсюда! — закричал хозяин кабинета, немного придя в себя. — Убирайтесь! 

— Не нужно так кричать, — тихо посоветовал человек с лисьими глазками. — У вас больное сердце. Не стоит волноваться. 

— Уходите, — Орлов вскочил, уже не сдерживая эмоций. 

Мужчины переглянулись. 

— Вы все еще не понимаете, — вдруг заговорил глухим голосом молчун. — Ваш комбинат может приносить другие деньги. Мы хотим вам помочь. 

— Я лучше знаю, что может дать наш комбинат, — Илья Федорович снова сел в кресло, стараясь успокоиться. Сердце бешено колотилось. — И вы напрасно тратили ваши деньги. Пятьдесят один процент! Такого количества акций у вас никогда не будет. 

— Возможно, вы правы, - согласился говорящий скороговоркой, — но скорее всего правы — мы. До свидания, Илья Федорович, я думаю, мы еще вернемся к этому разговору. 

Мужчины поднялись и вышли из кабинета. Орлов почувствовал загрудинную боль. Он с трудом достал таблетку валидола из кармана, положил ее под язык, одновременно стараясь взять себя в руки. Через минуту, тяжело вздохнув, позвонил секретарю. 

— Екатерина Матвеевна, — обратился к ней Орлов, прислушиваясь к тому, как колотится сердце, — никогда больше не пускайте ко мне этих проходимцев. Даже если они скажут, что являются владельцами нашего комбината. Вы меня понимаете? 

— Хорошо, Илья Федорович. Вам принести кофе? 

— Нет, — выдохнул он, — не нужно кофе. Принеси мне стакан воды. И желательно не холодной. 

На Нижнебайкальском комбинате — самом крупном производственном предприятии страны, где в настоящий момент трудилось чуть больше восьми тысяч человек, Илья Федорович Орлов проработал почти тридцать лет. Приехал сюда по распределению, да так и остался на всю жизнь, последовательно пройдя все руководящие должности, от главного технолога до директора завода. Правда, им он стал лишь шесть лет назад, когда на комбинате из двадцати тысяч сотрудников осталось только четыре тысячи и вполне реально стоял вопрос о закрытии производства, обеспечивавшего работой весь Огород с населением более чем в сто тысяч человек. Ценой невероятных усилий и при поддержке крупного московского банка им все таки удалось переломить ситуацию, спасти комбинат. Но вот теперь, после шести лет напряженной работы, появляются эти проходимцы, которые хотят завладеть всем производством. 

Орлов почувствовал, что боль в сердце усиливается. "Неужели придется вызывать "скорую"?" — мрачно подумал он. Мужчины, покинувшие его кабинет, вышли из здания, прошли к «джипу», стоявшему во дворе, сели в машину и выехали на улицу. Когда миновали квартал, человек с лисьими глазками достал телефон, набрал номер и, как только ему ответили, сообщил: 

— Он не согласен. Что нам делать? 

— Действуйте, как договорились, — прозвучал короткий ответ. 

Лысоватый убрал телефон и взглянул на напарника, сидящего за рулем. 

— Что сказали? — спросил тот. — Что нам делать? 

Лысоватый промолчал. Просто смотрел прямо перед собой и молчал. 

— Ясно, — усмехнулся его приятель. — Все никак не можешь привыкнуть? Придется решать. 

Лысоватый сжал зубы и наконец выдавил: 

— Завтра вечером я уеду из города, чтобы у меня было алиби. Приказали убрать. Считают, что комбинат без него не потянет. Сумеешь все провернуть завтра? 

— Хоть сегодня, — отозвался напарник. — В него даже стрелять не нужно. Достаточно хорошенько толкнуть и он свалится. У него ведь больное сердце. 

— Нужно наверняка, — напомнил собеседник. — И вообще не надо мне таких подробностей. Меня они не касаются. 

На следующий день вечером Илья Федорович Орлов, директор крупнейшего в стране Нижнебайкальского комбината, был застрелен в подъезде собственного дома. Убийца сделал два выстрела. Второй — контрольный. 

 

Глава 1

Святослав Олегович Петровский, руководитель аналитического агентства "Миллениум", сидел в своем кабинете, когда ему позвонила секретарь. 

— К вам гость, — доложила она. — Поднимается на наш этаж. 

— Сразу проводи его ко мне, — распорядился Петровский, — и никого больше не впускай. Чай или кофе не приноси и вообще не входи в кабинет. Ты все поняла? 

— Он уже здесь, — Инна отключилась и через мгновение дверь в кабинет открылась. В комнату вошел невысокий лысоватый мужчина с очень характерными ушами, прижатыми к черепу. Петровский чуть поморщился: ему уже несколько раз доводилось встречаться с этим человеком и он ему очень не нравился. Но Святослав Олегович знал, что пришедший представляет влиятельных людей, настолько влиятельных, что ему звонил вице-премьер правительства и лично просил об этой встрече. 

— Здравствуйте, Валентин Георгиевич, — поднялся из своего кресла Петровский, — я рад вас приветствовать в нашем агентстве. 

— Добрый день, уважаемый Святослав Олегович, — вошедший как-то странно проглатывал окончания слов. 

Они пожали друг другу руки и прошли к небольшому столику, стоящему в углу, чтобы сесть в глубокие кресла. 

— Вы просили о встрече, — холодно напомнил Петровский, — я готов вас выслушать. Какие-нибудь новые предложения? 

Он с самого начала хотел показать, что не слишком рад возможности общаться с этим типом. Но и тот умел чувствовать ситуацию. 

— Мы попросили вице-премьера организовать встречу с вами, — проговорил, улыбаясь, Валентин Георгиевич, чтобы сразу напомнить о том, кто стоит за его спиной. 

Петровский все понял, но не стал реагировать на столь очевидный намек. Хотелось сначала узнать, зачем к нему явился этот человек. 

— Ваше аналитическое агентство считается лучшим в стране, — осторожно начал Валентин Георгиевич. — Поэтому нам настоятельно рекомендовали обратиться именно к вам. 

— Я думаю, в Москве есть еще несколько таких же агентств, — заметил Петровский, — но, если вы так считаете, не буду спорить. Чем мы можем вам помочь? 

— Речь идет о Нижнебайкальском комбинате, — пояснил Валентин Георгиевич. — Вы, наверное, слышали, что это один из самых крупных комбинатов в мире. Раньше на нем работало больше двадцати тысяч человек. Но в начале девяностых комбинат захирел, многие уволились и сейчас там трудится только несколько тысяч. То есть, можно сказать, что комбинат практически остановлен. Последний директор пытался наладить работу но все закончилось трагически… 

— В каком смысле? 

— К сожалению, его убили, — лицемерно вздохнул Валентин Георгиевич, отводя глаза. — Очевидно, на комбинате действуют несколько криминальных группировок, которым невыгодна стабилизация положения. 

— Ясно, — кивнул Петровский и привычно подумал: "Нужно будет поручить собрать все материалы по комбинату". 

— Нижнебайкальский дает больше половины всей бумажной продукции, выпускаемой в нашей стране, — продолжал между тем Валентин Георгиевич, — и никто не может позволить нескольким криминальным группировкам фактически контролировать работу такого гиганта. Мы предложили начать процедуру банкротства с последующей передачей акций комбината другим людям, более ответственным в своих решениях. И надеемся, что ваше агентство сумеет нас поддержать, создав соответствующее мнение в средствах массовой информации, в частности на телевидении. 

— Сколько он стоит на сегодняшний день? — поинтересовался Святослав Олегович. 

Посетитель усмехнулся: 

— Около двухсот миллионов долларов. 

— Двести миллионов долларов, — задумчиво повторил Петровский. — И они по-прежнему дают больше половины всей бумаги, выпускаемой в стране? 

— Да, — нервно ответил Валентин Георгиевич, — пока дают. 

— Несмотря на имеющиеся трудности? — Святославу Олеговичу нравилось издеваться над этим неприятным типом. — Надо же какие молодцы! На комбинате полный развал, а он по-прежнему не снижает темпов производства. Или положение там не столь уж печальное? — Он смотрел прямо на посетителя. Валентин Георгиевич на секунду прикрыл лисьи глазки, но тут же обрел уверенность. 

— Вы все отлично понимаете, — сказал он, — комбинат пока работает, но мы полагаем, что будет правильным провести процедуру банкротства и выставить его на аукцион. 

— Он приносит убытки? — задал следующий вопрос руководитель «Миллениума» и неожиданно разозлил гостя. 

— Нет, — нервно отрезал тот. — У комбината есть небольшая прибыль. Но это не существенно… 

— Вы пришли ко мне и просите вас поддержать, — невежливо перебил его Святослав Олегович. — Чтобы сыграть на вашей стороне, мне нужно знать все исходные данные. Вы же понимаете, что я все равно их узнаю. 

— Верно, — согласился Валентин Георгиевич, заметно успокаиваясь. — И вы конечно же получите полную информацию. В общем, они пока приносят чистую прибыль — чуть больше двух миллионов долларов. 

— В год? — улыбнулся Петровский. 

— В месяц, — уточнил Валентин Георгиевич, и Святослав Олегович едва удержался, чтоб не ахнуть от удивления. 

Двенадцать миллионов долларов чистой прибыли! И этот приехавший к нему человек говорит, что комбинат нужно обанкротить, передать его другим людям? Двенадцать миллионов долларов чистой прибыли, это же почти полмиллиарда рублей. 

Вероятно, волнение отразилось на его лице, потому что визитер как-то многозначительно ухмыльнулся. 

— Именно поэтому мы обратились к вам, — не без напора пояснил он. — Нужно подготовить общественное мнение, что дела на комбинате идут неважно и процедура банкротства — единственная мера, которая может спасти необходимое государству производство. 

— Двенадцать миллионов долларов чистой прибыли, — негромко повторил Петровский. — Знаете, у нас могут появиться некоторые проблемы. Достаточно опубликовать в прессе данные о такой прибыли, как все наши усилия могут оказаться не столь эффективными. 

— Я полагаю, что вы знаете, как не допустить появления такого сообщения, — заметил Валентин Георгиевич. — Вы ведь опытный специалист. И мы рассчитываем на ваше понимание ситуации. 

— Понимание, — хмыкнул Петровский. — Вы можете мне объяснить, каким образом Нижнебайкальский комбинат сумел наладить работу? Выйти на такой уровень… Двенадцать миллионов долларов прибыли! Какой же у них оборот? И откуда у них появились деньги на реконструкцию, модернизацию? Или они зашли на такой уровень благодаря устаревшему оборудованию, которое не менялось с семидесятых годов? 

— Как приятно разговаривать с таким умным человеком! — восхитился Валентин Георгиевич. — Вы умеете видеть проблему. Конечно, они провели реконструкцию и закупили новое оборудование. У них был кредит на сто миллионов долларов, который им выделил несколько лет назад какой-то английский банк… 

— Какой-то? — повторил Святослав Олегович, вопросительно глядя на собеседника. 

— "Голдман Сакс Банк", — сразу "вспомнил" тот. — Но это не имеет отношения к нашему разговору. 

Петровский нахмурился. Теперь он знал все, что должен был знать. Известный американский банк тесно сотрудничал с бывшим российским «Дельта-банком», принадлежавшем известному миллиардеру Глебу Жуковскому. Но Жуковский вызывал раздражение властей своей независимой позицией. И поэтому был вынужден уехать за рубеж, когда начались массовые проверки его организаций. Центральный банк приостановил деятельность «Дельта-банка», отозвав его лицензию. Но еще несколько лет назад Жуковский был одним из самых влиятельных людей в стране и вполне мог получить кредит во всемирно известном американском банке. Очевидно, он и владел контрольным пакетом акций Нижнебайкальского комбината. А теперь кому-то потребовалось обанкротить комбинат, чтобы передать его акции другим владельцам. И Петровский знал, кому именно. 

— Сколько акций Нижнебайкальского комбината принадлежало Жуковскому? — неожиданно спросил он. 

Лисьи глазки посетителя потемнели от гнева. Он шумно выдохнул и тихо сказал: 

— Мне кажется, я не произносил этой фамилии. При чем тут он? И какая разница, у кого сколько акций? Мы пришли к вам, чтобы предложить конкретную работу. Если вы согласны, мы договариваемся, если нет — найдем другую организацию. И не нужно вспоминать людей, которые не имеют отношения к нашему делу. 

— Не держите меня за идиота, — посоветовал Петровский. — Прежде чем взяться за работу, я должен знать, против кого и с кем должен идти. Сколько акций у Жуковского, или сколько их было у "Дельта-банка"? 

— Такого банка уже нет. У них было двенадцать процентов акций и мы их купили, — пояснил Валентин Георгиевич. — Это легко проверить по документам, которые мы вам предоставим. Сейчас у нас около пятнадцати процентов, но мы собираемся купить контрольный пакет акций. 

— И для этого хотите обанкротить прекрасно работающее предприятие? — поинтересовался Петровский. 

— Это не ваше дело. И не ваши деньги. Если вы согласны, мы подпишем конфиденциальный договор. Если нет, скажите об этом прямо. 

— Сколько? — спросил Святослав Олегович. — Назовите максимальную сумму, размер которой заложен в ваш бюджет. Я должен понимать масштабы происходящего. 

— Два миллиона долларов. И учтите, что конкретную сумму я не имел права называть. 

— Учту, — кивнул Петровский, поднимаясь из кресла и возвращаясь к своем месту за письменным столом. — Два миллиона — хорошие деньги, — задумчиво произнес он и добавил: — Очень неплохие деньги. Но мы должны подумать.. 

— Только постарайтесь не затягивать с ответом, — попросил Валентин Георгиевич. — Иначе у нас появится соблазн обратиться в другое агентство. До свидания. — И он поднялся. 

Петровский подумал, что не стоит протягивать этому человеку руки. Очевидно, тот решил точно так же, потому что сухо кивнул и направился к выходу. 

— Подождите, — остановил его Святослав Олегович. — Вы так и не сказали мне, кого вы представляете. 

Посетитель замер, остановился, повернулся. Его лисьи глазки сверкнули. 

— Ценю ваше чувство юмора, — проговорил он и вышел. 

Петровский уселся в кресло и долго смотрел перед собой невидящими глазами.

 

 Глава 2

Прежде чем принимать решение, желательно обладать всей информацией. Или, по крайней мере, получить, ее доступную часть. Петровский любил повторять, что информация — это самый важный момент в работе их агентства. Именно поэтому он поручил своим заместителям собрать все имеющиеся материлы по Нижнебайкальскому комбинату, чтобы иметь полное представление, что именно происходило с производством за последние несколько лет. Но самому ему в этот день пришлось заниматься совсем другой проблемой. Юлай Абуталипович уже давно хотел взять толкового финансиста, вот только все не мог ни на ком остановиться из нескольких десятков претендентов. Наконец его выбор пал на женщину, прежде работавшую в Центральном банке. Петровский помнил, как они впервые заговорили о ней с Юлаем. 

— Ты нашел человека, который сможет у нас работать? — поинтересовался тогда Святослав Олегович. Они обедали в ресторане, и он, увидев, как расплачивается кредитной карточкой "Американ экспресс" сидящий за соседним столиком пузатый незнакомец, вспомнил о финансисте. 

— Наталью Андреевну Бочарову, — сообщил Юлай, ловко орудуя палочками. Он был большим любителем китайской кухни. 

В отличие от него Петровский равнодушно относился к еде и ходил в рестораны лишь за компанию. 

 —У нее потрясающие рекомендации, — восторженно продолжил Юлай. — Работала в Центральном банке. Очень толковый специалист. Личное дело ты видел. Мы проверили, у нее все чисто. Нормальная семья. Сын, дочь. У сына двое детей. Дочь разведена, живет с матерью, у нее тоже есть сын. 

— Ты ничего не говоришь про ее мужа, — напомнил Петровский. — Забыл или почему не хочешь?

Юлай перестал есть. Положил палочки на стол и покачал головой.

— Твоя хамская манера разговаривать с людьми меня иногда достает, — признался он. 

— А твоя хитрая манера недоговаривать когда-нибудь сделает из меня неврастеника, — парировал Петровский. — Давай рассказывай! 

Юлай снова взял палочки: 

— Ее муж умер восемь лет назад. Погиб в автомобильной катастрофе. Вообще-то я думал, ты смотрел ее анкету. 

— У меня нет времени изучать анкеты наших сотрудников, — отрезал Петровский. — Я читаю только ваши рекомендации и советы. Для изучения анкет у нас целый штат сотрудников. А почему она не вышла замуж во второй раз? 

— У нее взрослые дети, — пробормотал Юлай, пережевывая еду. — Зачем ей замуж? 

— Ей сорок девять лет, — пояснил Святослав Олегович. — А восемь лет назад было чуть больше сорока. Неужели ей не нужен был мужчина? А вы мне ничего насчет этого не написали. Либо недосмотр твоей команды, либо я должен поверить, что в сорок лет она стала старухой. Если все за эти годы женщина добивалась такого роста в карьере, то почему у нее не была налажена личная жизнь? Или ты не захотел узнать? Может, она тебе нравится? 

— Только этого не хватало! — чуть не поперхнулся Юлай. — У нас работает столько девочек. Зачем мне старая мочалка? 

— А ты еще и циник, — усмехнулся Петровский. 

— Мы пытаемся узнать, — сообщил Юлай, — но сейчас у нее никого нет, это точно… 

— Значит, кто-то был. Нужно проверить еще раз. 

— Проверяем. И еще… — Юлай вдруг замолчал, словно не решаясь что-то сказать. 

— Хочешь угадаю, что именно ты собираешься мне поведать? — неожиданно спросил Петровский. 

Юлай снова вздохнул, положил палочки в очередной раз и сделал знак официанту, чтобы унесли полупустые тарелки. 

— Если знаешь, мне легче, — признался он. — Может, отменишь твою обычную проверку? Боюсь, она обидится и уйдет. А мне не хочется терять такого специалиста. Я с ней уже говорил. Она очень толковый работник, с большими связями…

— И красивая женщина, — сухо добавил Петровский. — Я видел ее фотографии. 

— Она уже трижды бабушка, — напомнил Юлай. — Давай ты не будешь проводить с ней собеседования. Ты же мне доверяешь? 

— Ни в коем случае. Никаких исключений. 

— Это не тот случай. 

— Ты знаешь наши правила, — жестко отрицал Петровский. 

— Но ты же отменил собеседование, когда мы принимали в прошлом году Анну Савельевну. Помнишь? 

— Анну Савельевну мы принимали на работу в наше управление обеспечения, — возразил Петровский, — ей было уже пятьдесят восемь лет и она работала в фирме Яши Слаповского, который нам ее рекомендовал. Если она вдруг купит не тот сыр или перепутает минеральную воду, это, конечно, плохо, но не смертельно. А сотрудник, которого мы должны взять в твое финансовое управление, Юлай, будет иметь дело с миллионами, десятками миллионов долларов. И мы должны быть в ней абсолютно уверены. Абсолютно. 

— Ты считаешь, что можно быть уверенным в женщине, которую так унижаешь? — разозлился Юлай. — Ничего ты не понимаешь! 

— Я тебе уже несколько раз объяснял, что это не унижение. Это своеобразный тест на способность приспосабливаться к обстоятельствам, действовать в нестандартной ситуации, умение проявить себя и сохранить лицо в незнакомой обстановке. В общем, это проверка на пригодность работать в нашем агентстве, а ты хочешь, чтобы я взял в управление неизвестного человека, о котором мы ничего не знаем и которая с сорока лет ни с кем не встречается. Может, она скрытая лесбиянка? Ты хочешь, чтобы я принял ее, вообще не проверяя? 

— Лесбиянка с двумя детьми и тремя внуками, — заорал Юлай. — Ты думаешь, что говоришь? Даже если она любит женщин, какое отношение это имеет к нашей работе? 

На них начали оборачиваться сидящие за соседними столиками. Петровский покачал головой. 

— Не ори, — тихо посоветовал он. 

— Делай что хочешь, — выдохнул Юлай. — Но заранее тебя предупреждаю: она обидится и уйдет. Мы искали подходящего человека два месяца, потратили столько сил на ее проверку!.. Давай проверяй. Могу поспорить на доллар, что Наталья Андреевна не станет раздеваться в твоем кабинете. Это невозможно. 

— Что ж, давай поспорим, — согласился Петровский. — Только не забудь отдать мне доллар, когда проиграешь. 

Он вспомнил этот разговор, состоявшийся в ресторане, когда Инна, его секретарь, позвонила ему и сообщила, что в приемной уже сидит Бочарова. 

— Пусть войдет, — разрешил он. 

Женщина вошла в его кабинет уверенно, спокойно, как входят профессионалы, знающие себе цену. На ней был строгий, темно-серого цвета деловой костюм, подобранные ему в тон черные туфли и сумочка. Аккуратно уложенные волосы, на лице — умелый макияж. Войдя, она остановилась у двери. 

— Здравствуйте, — приветливо произнес Петровский, поднимаясь ей навстречу. 

Рукопожатие у нее оказалось достаточно крепким. В общем, это была типичная бизнес-леди, сумевшая не только спасти свою семью, оставшуюся без кормильца, но и сделать неплохую карьеру. 

— Садитесь, пожалуйста, — любезно предложил он ей глубокое кресло. Сам сел рядом, придвинув пепельницу. — Вы курите? 

— Нет, — ответила Бочарова, чуть улыбнувшись. — Я уже бросила. Шесть лет как бросила. 

— Прекрасно. — Когда Святослав Олегович хотел, ему удавалось быть обаятельным. Слегка улыбнувшись, он перешел к делу. — Меня ознакомили с вашей биографией, у вас очень приличный послужной список. Говорят, вами были очень довольны в Центральном банке. И у вас там была перспектива роста. Почему вы решили перейти именно к нам? 

— Я немало слышала о вашем агентстве, — ответила женщина. — Многие считают, что у вас очень интересная работа. Решила попробовать. К тому же у вас хорошая зарплата, — честно призналась она, — для меня это немаловажно. 

Ему понравилась ее откровенность. 

— Сколько вы получали в Центральном банке? Я имею в виду не только зарплату? — мягко поинтересовался он. 

— В среднем, в год выходило около пятидесяти тысяч долларов, — ответила она, — иногда чуть больше. 

— У нас будет в два раза больше, — сказал Петровский, — хотя работа очень сложная. 

— Ничего страшного. Надеюсь, что справлюсь. 

— Мне сказали, что у вас большая семья? 

— Двое детей, трое внуков, — Наталья Андреевна чуть улыбнулась. Не фамильярно, не по-дружески, а именно так, как нужно. 

Петровскому она начинала нравиться. Эта женщина знала, как себя вести, чувствовала обстановку, умело держалась. 

"Пока все идет нормально", — подумал он и спросил: 

— Вам говорили, что у нас несколько особый принцип отбора кандидатов? 

— Конечно, — кивнула Бочарова. — Меня предупреждали, что у вас сдают какие-то необычные экзамены. Но я сказала Юлаю Абуталиповичу, что готова пройти ваши тесты. 

— И что он ответил? 

— Сказал, что я не представляю себе сложности испытаний. 

— И больше ничего? 

— Нет. Но я поняла, что все самое трудное — еще впереди. 

Он поднялся и прошел к столу, чтобы вызвать секретаря. 

— Что вы пьете? — полюбопытствовал Святослав Олегович. — Что вы обычно пьете, чтобы немного расслабиться? 

—Кофе, — удивилась она. Потом, чуть подумав, добавила: — Можно с коньяком. 

— Кофе с коньяком, — приказал он, — и обычный кофе для меня. — Он вернулся в свое кресло и пояснил: — Дело в том, что у нас не совсем обычная организация. У нас аналитическое агентство. Не побоюсь сказать, что мы известны во всем мире и считаемся одним из лучших подобных агентств в Европе. 

— Я знаю, — осторожно согласилась Наталья Андреевна. — Многие полагают, что вы лучшее агентство в нашей стране и вообще в Восточной Европе. 

Если бы она сказала просто в Европе, то было бы похоже на обычную лесть. В Англии, во Франции и особенно в Швейцарии существовало несколько аналитических агентств очень высокого класса. Но Бочарова уточнила, сказав "Восточная Европа". А это было почти правдой. 

— Возможно, и так, — Петровский посмотрел на дверь. Обычно Инна не задерживалась более чем на одну минуту. Она знала, что он не любил ждать. 

— Мы должны быть уверены в наших сотрудниках, — продолжил он, — поскольку имеем дело с доверием наших клиентов, иногда очень известных людей. Президенты, банкиры, политики, известные деятели шоу-бизнеса, дипломаты, — в общем, публика, которая не любит читать о себе в газетах. Наша цель — не допустить абсолютно никакой утечки информации. 

— Мне говорили, что у вас есть отдел, занимающийся такими проблемами. Кажется, собственная безопасность. Я нахожу такие требования справедливыми. 

— Управление, — поправил ее Святослав Олегович. — У нас целое управление. 

В этот момент Инна внесла наконец поднос с кофе. Расставив чашечки на столике, она молча удалилась. Петровский взял свою чашку и попробовал кофе. Он всегда пил черный кофе без молока и сахара. Или чай, тоже без молока и сахара. Наталья Андреевна подняла свою чашечку и сделала несколько деликатных глотков. 

— Можно, я задам вам один нескромный вопрос? — спокойно спросил Святослав Олегович. 

— Можно, и не один, — кивнула она. — Я понимаю особую деликатность работы вашего ведомства. 

— У вас погиб муж больше восьми лет назад. Тогда вы были достаточно молодой женщиной. Как и сейчас, — сделал он комплимент. — Почему вы не вышли снова замуж? Вы можете мне ответить искренне? Наталья Андреевна не удивилась. Только чашечка в ее руке чуть дрогнула. Она сделала еще один глоток, поставила чашку на край стола и ответила, глядя прямо в глаза Петровскому: 

— Я любила моего мужа. 

— Настолько, что решили больше не выходить замуж? 

— Да. Мне кажется, вас это несколько удивляет? У меня было двое уже взрослых детей, и я была обязана думать об их благополучии. Поэтому приняла решение забыть о личной интимной жизни и думать больше о них. Мои карьерные устремления были посвящены семье. Мне немного повезло, у меня была жива мама, которая мне очень помогла. А я занималась любимой работой. 

— Тогда мне придется задать еще один вопрос, — вздохнул Святослав Олегович, — простите меня за бестактность. У вас были мужчины в эти годы? Я имею в виду, вы с кем-то встречались? 

Она снова не удивилась, хотя данный вопрос никак не мог входить в систему проверки лояльности сотрудников. И все-таки не удивилась. Опять немного подумала, прежде чем ответить. Ему нравилась эта манера думать, прежде чем говорить. Юлай прав, возможно, она действительно прекрасный специалист в области финансов. 

— У меня были мужчины, если вас действительно волнует этот вопрос. Но не было никого, кто мог бы стать отцом моих детей. Поэтому я не считала возможным знакомить этих людей с ними. 

— Исчерпывающий ответ, — согласился Петровский и сделал паузу. Намеренную, длинную паузу, чтобы посмотреть, как она будет реагировать на долгое молчание. 

Женщина не нервничала, она сидела и ждала, когда он задаст ей следующий вопрос. 

— У меня будет к вам одно предложение, — произнес наконец Петровский. — И я заранее прошу прощения, если оно вас оскорбит. Но это одно из условий нашей проверки. Если хотите, решающих условий… — Он еще помолчал. Она ждала, когда он заговорит — Разденетесь, — неожиданно попросил Петровский. 

Наталья Андреевна не смутилась, только чуть качнулась. И переспросила: 

— Что вы сказали? 

—Я предложил вам раздеться. 

— Мне не жарко, спасибо. 

— Нет, вы меня не поняли. Я предлагаю вам сбросить с себя всю одежду. Абсолютно всю. 

Она потянулась за сумочкой — должно быть, сказалась многолетняя привычка. Но пачки сигарет в ней не было. Тогда несколько растерянно взглянула на Петровского и проговорила: 

— Извините, я не думала, что подобные сцены входят в систему вашей проверки. 

— Входят, — безжалостно подтвердил он, с любопытством наблюдая за ее реакцией. Бочарова захлопнула сумочку. 

— То есть вы хотите, чтобы я разделась в вашем кабинете? — заметно нервничая, спросила она, чувствуя, что сорвется на крик или на слезы. Но держалась. 

— Да, — кивнул Петровский, — и не нужно так волноваться. 

Женщина резко поднялась. Он сидел в кресле, даже не пошевельнувшись. 

— До свидания, — срывающимся голосом произнесла она. — Кажется, я ошибалась, выбрав ваше агентство. Если я встречалась с некоторыми мужчинами, это не значит, что я была дрянью. — И, повернувшись, пошла к дверям. 

— Я так не говорил, — сказал он, когда она оказалась у него за спиной. 

Наталья Андреевна остановилась. Повернулась к нему: 

— Что вы себе позволяете? Да разве так можно? Или вы думаете, что ради ваших денег я готова вам отдаться? 

— Вы финансовый работник и должны формулировать все достаточно четко. Я просил вас раздеться, я не говорил, что вам нужно кому-то отдаваться. 

Она все еще не понимала, что происходит. 

— Неужели вы полагаете, что я могу вот так взять и раздеться? — спросила обиженным голосом. — И зачем вам это нужно. Я уже бабушка, у меня трое внуков… 

— Тем более, — он наконец поднялся и повернулся к ней. — Я не могу понять, почему вы уходите. Что в моих словах показалось вам столь оскорбительным? Считайте, что я врач и должен вас осмотреть, перед тем как принять на работу. 

— Но вы не врач, — отрезала она.  

— И я не понимаю, зачем вам это нужно? Для чего? 

— У вас есть два варианта, — пояснил Петровский. — Первый — вы раздеваетесь и с завтрашнего дня работаете у нас. Второй — вы уходите и продолжаете трудиться в вашем банке. Ведь вы еще оттуда не уволились и сейчас находитесь в отпуске? Как видите, мы всё предусмотрели. 

Бочарова стояла у выхода из кабинета. Когда он закончил говорить, она повернулась к двери. Сделала один шаг. Еще один. Он уже собирался ее окликнуть, когда она снова повернулась и вдруг спросила: 

— Вы помните фильм «Игрушка»? Он только молча улыбнулся. 

— Так кто из нас хуже, — напомнила она. — Вы, приказывая мне раздеться, или я, готовая на все ради ваших денег? 

Петровский медленно покачал головой: 

— Это не тот случай. Тогда он приказал выйти и обойти редакцию. А я не предлагаю вам гулять голой по нашим коридорам. 

— Это одно и то же, — Наталья Андреевна все еще пыталась отстоять свою независимость. 

— Неужели вы думаете, что я предлагаю вам раздеться ради моей прихоти или забавы? — осведомился Святослав Олегович. — А может, вы считаете, что мне просто приятно смотреть на раздетых женщин? Будем откровенны, если я захочу, через полчаса в моем кабинете будут лучшие топ-модели, которые исполнят любое мое желание. 

— Я это знаю, — сказала она, — и только поэтому пока еще не вышла из вашего кабинета. Я не хочу у вас работать, господин Петровский, но я хочу понять, почему вы предложили мне сделать такую вещь? Неужели не понимаете всю абсурдность вашего пожелания? 

— Понимаю. Но все равно настаиваю. Считайте это моим личным капризом. У нас такие правила. 

— И все раздеваются? — не поверила она. — И мужчины, и женщины? 

— У мужчин другой тест, — ответил он. — А у вас по-прежнему есть два варианта. Остаться или уйти. 

— До свидания, — проговорила она. — Я не собираюсь здесь оставаться. 

Когда Бочарова взялась за ручку двери, он попросил: 

— Наталья Андреевна, остановитесь. 

Но она не задержалась ни на секунду. И вышла из кабинета, громко хлопнув дверью. Петровский счастливо улыбнулся. У этой женщины есть свои принципы, она достаточно сильный и волевой человек. Ее можно утверждать не просто финансистом, а даже заместителем Юлая. Такую нельзя купить или уговорить выдать корпоративные секреты организации. Он подошел к столу и вызвал своего заместителя. 

— Юлай, — попросил он негромко, — догони ее. Она вышла от меня. 

— Я же предупреждал, — было слышно, как Юлай уже бежит по кабинету. 

Петровский сел в кресло, ожидая, когда ему позвонят. Через несколько минут Юлай действительно позвонил. 

— Ушла, — тяжело дыша сообщил он. — Заявила, что руководитель у нас абсолютный маньяк. Я не смог ее уговорить. Она просто повернулась и ушла. 

— Очень хорошо, — улыбнулся Петровский. — У нас уже было несколько таких случаев. 

— Но все оставались, а она ушла, — заметил Юлай. — Я же говорил тебе, что с ней нужно осторожнее.

— Возьмешь ее своим заместителем с правом финансовой подписи. И будешь поручать ей всю финансовую отчетность, кроме перечислений в оффшорные зоны. 

— Но она ушла, — напомнил Юлай.

 — Это уже моя проблема, — усмехнулся Святослав Олегович. — И не забудь напомнить мне про доллар. Кажется, я его проиграл. Ты был прав. Она не захотела принять мое предложение. 

Через два часа заказав роскошный букет цветов, он подъехал к дому Бочаровой и поднялся на восьмой этаж. Позвонил и долго ждал, когда ему откроют. Наконец в дверях появилась молодая женщина, очень похожая на ту, что приходила к нему. 

— Мне нужна Наталья Андреевна, — улыбнулся Петровский. — Извините, что пришел так поздно. 

— Ничего страшного, — молодая женщина с понятным любопытством смотрела на него. Так обычно смотрят взрослые дети на чужих мужчин, которые появляются в их доме. 

— И не открывайте двери незнакомым, — посоветовал Петровский. 

— У нас не опасно, — улыбнулась она, и в этот момент из комнаты, мягко ступая, вышел огромный бульдог и недружелюбно уставился на незнакомца. 

— Действительно не опасно, — пробормотал Святослав Олегович, делая шаг назад. 

— Мама, это к тебе! — крикнула молодая женщина. 

Из другой комнаты появилась Наталья  Андреевна. Она была в брюках и темно-синей майке. Увидев гостя с букетом в руках, испуганно замерла. Очевидно, бульдог почувствовал ее настроение, поскольку оглянувшись на хозяйку, издал отнюдь не дружественный рык. 

— Место, — ровным голосом приказала ему хозяйка дома. — Иди в комнату. 

Бульдог еще раз глянул на Петровского и, повернувшись, ушел в комнату. Дочь хозяйки смотрела на мать и на гостя, уже понимая, что между ними что-то произошло. 

— Зачем вы пришли? — спокойно поинтересовалась Бочарова. — Или вы думаете, что дома более подходящая обстановка? 

— Не нужно так близко принимать к сердцу все сложности на работе, — дипломатично проговорил Святослав Олегович. После того как собака ушла, он обрел большую уверенность. И протянул букет цветов дочери Бочаровой. — Поставьте, пожалуйста, в вазу с водой. Я хочу с вами поговорить, Наталья Андреевна, и объясниться. 

— Не понимаю, что еще вы можете мне объяснить, — отозвалась она. 

— И тем не менее я настаиваю, — он ждал ее решения. 

— Входите, — разрешила Бочарова. Очевидно, ей тоже было интересно. 

Он вошел в коридор, прошел в гостиную. Квартира была большая, удобная. "Вероятно, четыре комнаты, — подумал Петровский. — Дом кооперативный, в него вселялись лет двадцать назад. Должно быть, ее супруг зарабатывал неплохо еще тогда. Но сделан свежий ремонт, а это уже на ее деньги". 

В гостиной они сели за стол. Наталья Андреевна сложила руки на груди, словно подчеркивая свое отторжение и неприятие гостя, испытующе посмотрела на него. 

— Я хочу извиниться, — начал он, — дело в том, что это основный тест, на котором проверяются все наши новички. Не нужно было на меня обижаться. Юлай Абуталипович пытался вас уговорить, но вы не стали слушать его аргументов. 

— А вы бы стали, — откликнулась она, — если бы ваш начальник предложил бы вам такой же способ проверки? Неужели остались бы? 

— Я бы сначала подумал, почему мне предлагают раздеться, — улыбнулся Петровский. — А здесь возможны три варианта. Первый и основной, это проверка моей реакции на нестандартную ситуацию. Второй, менее возможный, я нравлюсь моему начальнику или начальнице. И третий, маловероятный: он — сумасшедший. 

— Интересные варианты, — чуть усмехнулась Бочарова. — Какой из них больше подходит для нашей ситуации? 

— Третий, — мгновенно ответил Святослав Олегович, — я ненормальный. 

— И я должна согласиться работать у такого человека? Вы не думаете, что для меня гораздо безопаснее просто не поступать к вам на работу? 

— Нет, не думаю, — снова улыбнулся он. — Дело в том, что нам нужен именно такой специалист, как вы. И давайте без обиды. В каждой организации существуют свои специфические правила при приеме на работу. Возможно, у нас они не совсем обычные, но уверяю вас, они разработаны с участием ведущих психологов. 

— Представляю, что они вам насоветовали! — буркнула женщина. — Хорошо еще, что вы проверяете сотрудниц таким необычным способом. А можно проводить еще более откровенный тест. Например, ловить на улицах и насиловать. И смотреть, как они себя будут вести. Вам не приходила в голову такая идея? 

— Пока нет, — очень серьезно ответил Петровский, — но если вы так считаете, обязательно попробуем. — Он произнес эти слова без тени улыбки. 

Наталья Андреевна нахмурилась. 

— Я начинаю вас бояться, — призналась она. 

— Не нужно, — он тяжело вздохнул. — Неужели вы думаете, что в Москве существует дефицит финансистов, даже таких опытных, как вы? Полагаю, за такие деньги мы без труда найдем нужного специалиста. 

— Тогда в чем дело? — спросила она. — Зачем вы явились ко мне с этим веником? 

"Она допустила ошибку, — подумал Петровский. — Обратила внимание на цветы и преувеличенно грубо назвала роскошный букет «веником». Ее оборона дала трещину". Невозмутимый человек не показывает своих эмоций. Равнодушный реагирует совсем по-другому. 

— Хотел загладить свою вину — признался он. 

— И вы не боитесь? — вдруг спросила она. — У нас дома очень свирепая собака. Очень. И если я ее сейчас позову, то наш сэр Бэримор может проявить характер. 

— Вы хотите, чтобы меня покусала ваша собака? — усмехнулся Святослав Олегович. — Что ж, если вы считаете, что таким образом сможете меня наказать, я согласен на эту пытку. 

Хозяйка дома оценила его иронию и улыбнулась. Впервые за все время разговора. И наконец разжала руки, положила их на стол. 

— Вы не подумали, что я могу предложить вам самому раздеться? — задала вдруг вопрос Наталья Андреевна. — Интересно, как бы вы на такое отреагировали? 

— Разделся бы, — спокойно признался Петровский, а она неожиданно поняла, что он говорит абсолютно искренно. 

— Вам не говорили, что вы очень странный человек? — полюбопытствовала Бочарова. 

— Постоянно говорят. И даже пишут. Но представьте себе, что меня не обижает такая характеристика. Даже наоборот. Мне нравится, когда утверждают, что я не похож на других. 

Она промолчала. Просто какое-то время смотрела на него и молчала. Но наконец спросила: 

— Что вам нужно? Зачем вы пришли? 

— Извиниться и объявить вам, что вы приняты на работу Первым заместителем Юлая Абуталиповича. С правом финансовой подписи… 

Бочарова тряхнула головой, улыбнулась. Дома она выглядела гораздо привлекательнее и мягче. Очевидно, строгий деловой костюм заставлял ее внутренне собраться. На работе эта женщина была несколько другим человеком. Это его устраивало. 

— Вы доверяете мне потому, что я не захотела раздеться в вашем присутствии? — прямо поинтересовалась она. — Или у вас есть другие мотивы? 

— Я проверил, как вы ведете себя в нестандартной ситуации и понял, что вы мне подходите, у вас есть свои принципы, которые вы готовы отстаивать. Есть своя точка зрения, воля. Меня это устраивает. Если вы не примите мои извинения, я буду разочарован. Значит, вы не настолько сильный и волевой человек, как я предполагал. И не настолько умный. 

Они посмотрели друг другу в глаза. Наталья Андреевна не выдержала первой — отвернулась. Затем пожала плечами. 

— Вы не оставляете мне выхода. Если я откажусь от вашего предложения, то поступлю, как дура. А если не откажусь? Вы действительно хотите, чтобы я у вас работала? 

— Хочу, — сказал он. — Я редко ошибаюсь в людях. Мне нужен именно такой специалист, как вы. Так вы согласны? Только не спрашивайте, придется ли вам раздеваться еще раз. Вы все прекрасно поняли. 

— Я подумаю, — ответила она, и это было, согласием. 

Петровский поднялся со стула: 

— Спасибо. Я думаю, вам будет интересно у нас работать. До свидания. 

Он вышел в коридор и прошел к входной  двери как раз в тот момент, когда дочь Натальи  Андреевны вышла из кухни с подносом в руках. На подносе дымились две чашечки кофе, стояли сахарница и тарелка с нарезанными кусками свежего пирога. 

— Вы уже уходите? — опечалилась она. — А я приготовила для вас кофе. 

— В следующий раз, — улыбнулся Святослав Олегович. — До свидания. 

Выйдя из квартиры, он тихо прикрыл дверь и начал спускаться по лестнице. У него было хорошее настроение. Теперь Петровский был уверен: завтра Наталья Андреевна явится к ним на работу. У него появилось бы еще более хорошее настроение, если бы он мог услышать, что происходило в квартире, из которой он только что вышел. Дочь все еще стояла с подносом в коридоре, когда туда вышла мать. 

— Кто это? — спросила дочь. — Пришел с таким потрясающим букетом цветов, а так быстро ушел. Это твой новый знакомый? 

— Нет, — ответила мать. — Это мой новый шеф. 

— Он тебе нравится? — уточнила дочь. 

— Не знаю, — призналась мать. — Но мне кажется, я еще не встречала таких людей. 

— Значит, нравится, — констатировала дочь, направляясь обратно на кухню. — Я приготовила тебе кофе. Только постарайся не влюбиться в него. Вам еще только служебного романа не хватало.

 

 Глава 3

Прошло несколько дней, и Петровского вновь посетил Валентин Георгиевич. Он вошел в кабинет, улыбаясь, чувствуя себя хозяином положения. Не дожидаясь приглашения, уселся в глубокое кресло, заранее зная, что скажет хозяин кабинета. Святослава Олеговича несколько покоробила такая бесцеремонность, но он заставил себя улыбнуться, усаживаясь напротив. Чуть раньше секретарь получила от него четкие указания никого к нему не впускать и ничего не предлагать — ни чая, ни кофе. 

— Мы рассмотрели ваше предложение, — сказал Петровский, — оно достаточно интересно. 

Валентин Георгиевич улыбнулся. Он был уверен, что Петровский примет их предложение. 

— Нам пришлось поработать, — признался Святослав Олегович. — Мы обычно проверяем организации, с которыми предстоит работать. 

Хитрые лисьи глазки посетителя тут же насторожились, как только Петровский заговорил о проверке. 

— Мы собрали для вас документы, — сообщил Валентин Георгиевич.

— Мы тоже собрали, — спокойно сообщил Святослав Олегович, — и нам удалось узнать, что, после того как "Голдман Сакс" выделил стомиллионный кредит, комбинат начал реконструкцию. И бывший директор Илья Федорович сделал все, чтобы поднять производство. 

— Наверное, — согласился его собеседник, — но его убили. И нам нечего его вспоминать. 

— По оценке наших экспертов, комбинат уже сейчас стоит не двести, а все триста миллионов, — продолжил Петровский. — И вам удалось за некоторое время перед убийством его директора скупить около пятнадцати процентов акций предприятия?

— При чем тут убийство? При чем тут наши акции? — очень тихо спросил Валентин Георгиевич. — Мне кажется, вы несколько увлеклись, господин Петровский. Сейчас мы говорим не об этом. Наша задача — провести быструю процедуру банкротства и передать комбинат другим людям, которые могут спасти производство. А вам нужно обеспечить нас необходимой информационной поддержкой в газетах и на телевидении. И больше ничего. Не нужно совать нос в чужие дела. Поверьте, это в ваших интересах. 

— У вас пятнадцать процентов, — продолжил Петровский, словно не слышал хамских слов посетителя. — Этого явно недостаточно, чтобы получить большинство в совете директоров. Насколько нам удалось узнать, вы дважды приезжали в Нижнебайкальск и даже встречались с погибшим директором комбината. 

Это была ответная угроза, и Валентин Георгиевич почел за благо промолчать. Он понял, что работники «Миллениума» не просто проверили все факты, но и провели собственное расследование. И поэтому просто молча слушал хозяина кабинета. 

— Наверно, это случайное совпадение, — безжалостно продолжал между тем Святослав Олегович. — Говорили даже, что вы были на комбинате за день до убийства директора. Но, как вы верно заметили, лучше не совать нос в чужие дела и не заниматься расследованиями. Поэтому мы проверили по нашей бирже и выяснили, что акции комбината все время растут. Будет очень трудно провести процедуру банкротства. Хотя в нашей стране нет ничего невозможного. 

— Рад, что вы это наконец поняли, — вздохнул Валентин Георгиевич. — Значит, мы договорились? 

— Пятьдесят один процент акций принадлежит бывшему владельцу «Дельта-банка» Глебу Жуковскому, — говорил спокойно Петровский. — А он ни при каких обстоятельствах не продаст вам свои акции. И заставить его это сделать невозможно. Хотя бы потому, что он живет в другой стране и вашим людям до него трудно добраться. Банк у Жуковского отняли, отобрав лицензию. Отнять же акции законным путем невозможно. Так что фактический владелец комбината по-прежнему Жуковский. Только в случае процедуры банкротства комбинат может лишиться этого владельца и оказаться у других людей. 

— Возможно, — снова согласился гость, — может быть, и так. Когда мы подпишем соглашение? Мы готовы перевести в качестве аванса двадцать пять процентов от всей суммы, чтобы вы начали работу…

— И тогда комбинат передадут финансовой группе Семена Алентовича, который вам платит за работу? — улыбнулся Петровский. 

Гость испуганно посмотрел по сторонам, словно опасаясь, что их разговор где- о записывается на пленку. Затем быстро сказал: 

— По-моему, мы увлеклись. Нужно подготовить документы. У меня уже есть проект договора. — Валентин Георгиевич полез в папку лежащую у него на коленях. Руки его заметно дрожали.

— Вы не поняли, — счастливо улыбнулся Святослав Олегович, когда его посетитель наконец достал бумаги. — Проверив положение дел на комбинате, мы пришли к выводу что не можем принять ваше предложение. 

Листы бумаги упали на пол. Валентин Георгиевич явно не верил своим ушам. Он изумленно уставился на руководителя "Миллениума". 

— Как это не можете? 

— Это очень опасно, — продолжал улыбаться Петровский. — Зачем нам совать нос в чужие дела? Жуковский с Алентовичем выясняют между собой отношения, а мы должны вставать на чью-то сторону? Это небезопасно. И к тому же еще неизвестно, кто победит. Поэтому мы решили воздержаться от сотрудничества с вашей организацией, Валентин Георгиевич. 

Тот посмотрел на валяющиеся бумаги. Он все еще не мог поверить, что получил отказ. 

— Два миллиона долларов, — напомнил он изумленно. — Вы отказываетесь от двух миллионов долларов? 

— Да, — радостно подтвердил Святослав Олегович, — мы отказываемся даже от таких денег, чтобы не вмешиваться в эти грязные игры наших олигархов. 

Приятно было чувствовать себя почти порядочным человеком. А еще приятнее видеть растерянность и изумление на лице этого странного типа. Такого чувства удовлетворения Петровский давно не испытывал. 

Валентин Георгиевич наклонился и начал собирать бумаги. 

— У комбината большие трудности, — пробормотал он, — у них могут быть проблемы со сбытом. 

— Конечно, — согласился Святослав Олегович, глядя на его спину. 

Наконец бумаги были собраны. Посетитель поднялся, сложил их в папку. 

— Вы совершаете большую ошибку, — осторожно произнес он. — Отказаться от такого предложения… Может, два с половиной миллиона долларов? Я, конечно, не уполномочен, но если вы согласитесь… 

Очень сожалею, — развел руками Петровский, — но ничем не могу помочь. 

Он подождал, пока несостоявшийся клиент «Миллениума» выйдет из кабинета и лишь затем расхохотался от полученного удовольствия. У него не было сомнений, что именно этот тип организовал убийство директора комбината. Как не было сомнений и в том, что процедура банкротства задумана в интересах Алентовича. Иначе Петровский ни за что не упустил бы такие деньги. На самом деле он не был порядочным человеком. Моральные проблемы работников комбината его не волновали и терзаний совести по поводу убитого директора он не испытывал. 

Пусть посетитель предполагает все, что ему угодно. Его решение основывалось на другом. Узнав, что пятьдесят один процент акций комбината принадлежит Жуковскому, он понял, что сначала нужно переговорить с реальным владельцем предприятия, приносящего огромную прибыль. Из больше половины ее имеет не кто иной, как Жуковский. Святослав Олегович выслал к нему на переговоры своего советника Леонида Исааковича Бронштейна. А тот, позвонив вчера, сообщил, что ему удалось договориться с олигархом, так что они могут отказаться от денег, предлагаемых Валентином Георгиевичем. Именно поэтому Петровский так нелюбезно его и принял. А теперь он ждал возвращения советника, который уже прилетел в Москву тридцать минут назад. 

Еще через полчаса Леонид Исаакович Бронштейн вошел в его кабинет. У него были волнистые светло-коричневые волосы, одутловатое лицо, мясистые щеки и большие, немного выпученные глаза. Бывший одессит, Бронштейн эмигрировал в Америку еще до начала перестройки. Но в девяностые годы, почувствовав запах больших денег, которые можно делать на бывшей родине, вернулся обратно. Он был земляком Петровского, хотя в Одессе они не знали друг друга, и близко сошлись уже после того, как Святослав Олегович организовал свое знаменитое агентство "Миллениум". 

Бронштейн вошел в кабинет, энергично поздоровался с его хозяином и, придвинув стул, уселся рядом с ним. Он был в модном полосатом костюме с шелковым галстуком, подобранным в тон рубашке бежевого цвета. 

— Добрый вечер, Леонид Исаакович, — отозвался Петровский. С советником он был на «вы», уж слишком большие деньги тот получал. — Как переговоры в Лондоне? Что сказал наш возможный клиент? 

— Начну с того, что он вам очень благодарен, — усмехнулся Леонид Исаакович. Каждый раз, когда Петровский слышал голос советника, он радовался, что в его собственном имени и отчестве нет буквы «Р», которую Бронштейн почти не выговаривал. — Жуковский считает, что вы поступили весьма разумно, обратившись к нему и предложил нам сотрудничество. 

— Не сомневался, что он так и скажет. 

— Он сразу вычислил, кому нужно банкротство комбината, чтобы передать его новым хозяевам. И назвал Семена Алентовича. Считает, что за этой акцией стоят Алентович и правительство. И еще… — Бронштейн усмехнулся. 

— Могу угадать, что еще он сказал, — неожиданно предложил Святослав Олегович. 

Леонид Исаакович глянул на шефа и кивнул в знак согласия. 

— Он удивился, что я решил сыграть на его стороне, а не поддержать, как обычно, правительство. Верно? 

— Как приятно с вами работать! — даже зажмурился от удовольствия Бронштейн. — У вас просто выдающиеся способности, Святослав Олегович.

— Об этом было не трудно догадаться. Зная, как Жуковский относится к нынешнему правительству и как они относятся к нему. Алентович очень близок к премьеру и к вице-премьеру правительства. И конечно, с их подачи решил прикарманить комбинат. Жуковский думал, что я поддержу Алентовича? 

— Теперь он полагает, что вы поступаете правильно, решив сыграть в свою игру. Это дословно его слова. И согласен поддержать вас в этом соперничестве с Алентовичем. 

— Очень хорошо. И что он нам предложил? Вы говорили о том, что группа Алентовича готова заплатить нам акциями за то, чтобы мы помогли урегулировать этот вопрос — организовали в газетах и на телевидении шумиху о бедственном положении комбината, перекрыли им кислород и в конечном счете обанкротили производство? 

— Он все моментально понял, — улыбнулся Бронштейн, — и сразу же спросил: "Сколько?" Сейчас никто никому бескорыстно не помогает. 

— Что вы ответили? 

— Двенадцать процентов акций. И сказал, чтобы он не вздумал торговаться. Это окончательная цена за нашу помощь. 

— Двенадцать? — не понял Петровский. Он решил, что ослышался. — Но ведь мы с вами договаривались о десяти процентах, которые он выделяет нашему агентству. 

— Верно, — спокойно согласился Бронштейн. — Десять процентов агентству «Миллениум» и два — посреднику. 

— Посредник — это вы? — еще больше изумился Святослав Олегович. Больше всего его поражало чудовищное спокойствие Бронштейна. 

— Разумеется. Я полагаю, что два процента акций комбината могут составить мой гонорар. А десять процентов — ваши. 

— Два процента, — выдохнул Петровский, чувствуя что начинает заводиться. — Это же почти шесть миллионов долларов! Вы с ума сошли? 

— Нет, — ответил Леонид Исаакович. — Отправляя меня в Лондон, вы ничего не сказали о моем гонораре. Я вел эту тему, рассчитывал для вас возможности переговоров с Жуковским и вышел на него. Поэтому полагаю, что два процента акций меня вполне устроят. 

— Шесть миллионов долларов! — закричал, уже не сдерживаясь, Петровский. — Нет, вы действительно сошли с ума. Что вы себе позволяете? Кто дал вам право? 

— Не нужно кричать, — попросил Леонид Исаакович, тяжело вздыхая. — Типично русская манера считать деньги в чужом кармане. Не забывайте, что десять процентов акций, которые вы получите, — это тридцать миллионов долларов. Согласитесь, тоже неплохие деньги. 

— Если я узнаю, что вы еще и православный, то стану мусульманином, — разозлился Петровский. — Как вам не стыдно? Шесть миллионов долларов! Кто вам разрешит получить акции такого комбината? Это стратегический объект страны. Вы представляете, что будет, если узнают, что акции такого производства достались американскому гражданину? Иностранцу? О чем вы думаете? Вы потеряли чувство реальности. 

— Только не говорите мне о патриотизме. Руководство вашей страны готово обанкротить самый мощный в стране комбинат, который приносит половину всей прибыли в этой области. И все это лишь для того, чтобы отнять производство у одного олигарха и передать его другому, — Леонид Исаакович снова тяжело вздохнул. — А я-то думал, что вы поймете меня. Я решил обосноваться на моей исторической родине. 

— Ваша историческая родина в Израиле, — заорал Петровский, — или в Одессе, откуда вы сбежали в Америку. Шесть миллионов долларов, это невероятные деньги. Он в жизни не согласится заплатить нам двенадцать процентов. Тридцать шесть миллионов! Вы сорвали мне самую главную сделку Вы меня подвели… 

Бронштейн взял бутылку воды, стоявшую на столе, открыл ее, придвинул к себе стакан, Заполнил его, выпил и коротко сообщил: 

— Он согласен. 

— Что? — Петровский вскочил из кресла, обежал стол и уселся напротив советника. 

—Что вы сказали? 

— Он согласен на двенадцать процентов, — повторил Бронштейн, наливая себе второй стакан воды. Затем залпом выпил и его. 

Святослав Олегович вырвал у него бутылку, налил воды себе. И также выпил ее залпом. 

— Рассказывайте, — потребовал он. 

— Жуковский — умный человек, — продолжил Бронштейн, — он тут же понял, что лучше всего поделиться. Если у нас будет двенадцать процентов акций комбината, мы не допустим его банкротства. И будем изо всех сил сражаться на его стороне. 

Петровский кивнул в знак согласия.

 — Мы договорились с Глебом Моисеевичем, что он передаст акции нам в доверительное управление, — продолжил Бронштейн. — Причем два процента перейдут российской компании «Вымпел», а десять поступят в агентство "Миллениум". 

— Какой еще "Вымпел"? — не понял Петровский. — Откуда взялась это компания? 

— Это моя собственная компания. Я ее единственный учредитель и владелец, — пояснил Бронштейн. — А президентом там работает мой племянник Шурик. 

— Не перестаю удивляться, как наши одесситы умеют устраиваться, — пробормотал Петровский. — Умный мальчик? 

— Очень. Закончил МВТУ имени Баумана. Можете себе представить? Сейчас — президент компании. Очень хороший мальчик. Ему двадцать семь лет. Я вас с ним познакомлю. 

— Не нужно. Мне достаточно одного Бронштейна в моем офисе. Двух я уже не выдержу. Значит, Жуковский согласился? 

— Конечно, согласился. Как только акции перейдут к нам, мы начнем действовать. Думаю, вы не будете возражать, если я вылечу в Нижнебайкальск и постараюсь решать возникающие проблемы на месте? 

— За шесть миллионов долларов, — все еще не мог успокоиться Петровский. 

— Да за такие деньги вы можете переехать жить в Нижнебайкальск на всю оставшуюся жизнь и стать почетным гражданином этого города. 

— Ценю ваш юмор, — сухо отозвался Бронштейн. — Я-то думал, вы обрадуетесь, узнав, что мой гонорар не пойдет из ваших десяти процентов. В конце концов я сделал все, о чем мы договаривались. И выбил для вас десять процентов акций. Это было ваше условие. Почему вас так волнует, что Жуковский подарит мне еще два процента? Это уже не ваши деньги. Только не говорите, что вас волнует престиж страны, я все равно не поверю. А стратегических секретов на комбинате нет, он выпускает древесину и бумагу. 

Петровский промолчал. Затем неожиданно улыбнулся:

— Мне просто не нравится, когда договариваются за моей спиной. Тем более о таких суммах. Вы правы, Леонид Исаакович. Вы абсолютно правы. Готовьтесь завтра же вылететь в Нижнебайкальск. — Он поднялся и протянул советнику руку: — Я вас поздравляю. Вы действовали абсолютно правильно. И примите мои извинения. 

Леонид Исаакович тоже поднялся, пожал протянутую руку. 

— Вы мудрый человек, — сказал он проникновенно, — умеете признавать свои ошибки. Завтра я вылечу. До свидания. — И он вышел из кабинета. 

Петровский посмотрел на его стакан, стоящий на столе, неожиданно схватил его и бросил в стенку. Стакан разлетелся на мелкие осколки. Святослав Олегович прошел к письменному столу, позвонил своему заместителю. 

— Юлай, с сегодняшнего дня не обсуждаешь никаких финансовых дел с Бронштейном. 

— У нас с ним… 

— Никаких! — рявкнул Петровский. — Ты меня понял? 

— Да. 

— Очень хорошо. Как у тебя с Натальей Андреевной? 

— Она вышла на работу. Все в порядке. 

Петровский переключился на секретаря. 

— Закажи мне срочно билет на самолет в Лондон. Но только чтобы об этом не знал никто Ни один человек, даже наши сотрудники. На ближайший рейс. Всем будешь говорить, что я отбыл на дачу. И пошли ко мне уборщицу. У меня разбился стакан.

 

 Глава 4

Вечерний рейс в Лондон проходил неровно. Сильный северный ветер заставил летчиков все время маневрировать, меняя коридоры высоты. И тем не менее почти половину пути горели огни, извещающие пассажиров о турбулентности. Петровский, сидевший в салоне первого класса, зло смотрел в затянутый темными тучами иллюминатор. От просмотра фильмов он отказался, хотя в салоне для пассажиров первого класса можно было выбрать любую киноленту из имеющихся на борту. Он съел принесенного лобстера, выпил немного вина. Для пассажиров первого класса в самолетах компании "Бритиш Эйрвэйз" работала специальная кухня — можно заказать любую еду из предложенного меню. 

Когда самолет приземлился в Хитроу, Петровский быстро прошел пограничный и таможенный контроли. У него не было с собой почти ничего, кроме небольшой дорожной сумки. Выйдя из аэропорта, Святослав Олегович сел в такси и попросил отвезти его в "Шератон", где ему был заказан номер. Уже направляясь в город, он подумал, что сделал правильно, не заказав машину для встречи. Никто не должен знать о его поездке в Лондон. Завтра в девять утра он вылетит обратно в Москву, а ночь он имеет право провести где угодно. Мобильный телефон у него с собой, так что при желании с ним легко связаться. Но, увидев телефонную будку, Петровский попросил водителя остановиться. Его телефон мог прослушиваться, так что не трудно установить, откуда он звонил. Поэтому, выйдя из машины, Святослав Олегович прошел в телефонную будку и тут вспомнил, что не купил телефонную карточку, которую мог приобрести в аэропорту Не сдержавшись, он выругался. Придется заехать в какой-нибудь супермаркет, чтобы купить эту проклятую карточку.

Петровский уже собрался выйти из телефонной будки, когда вдруг увидел изображение кредитных карточек. И еще раз громко выругался. "Я совсем схожу с ума, — подумал он. — У меня ведь есть кредит. И с любого автомата можно позвонить, используя их. Для этого не обязательно покупать телефонные карточки".

Достав кредитную карточку, Святослав Олегович вложил ее в аппарат, быстро набрал номер лондонского офиса Жуковского. Почти сразу же ему ответила секретарь. Говорила она по-английски.

— Офис мистера Жуковского.

— Добрый вечер, — начал Петровский по-английски, — мне нужно срочно переговорить с господином Жуковским.

— Как вас представить? — поинтересовалась девушка.

— Скажите, что звонит Леонид Исаакович, — соврал он, чуть поколебавшись.

Она повторила трудные для нее имя и отчество. Затем попросила подождать. "Надеюсь, он не станет перезванивать Бронштейну", — подумал Петровский, ожидая, когда ему ответят. Через минуту девушка снова вышла на связь.

— Соединяю вас с господином Жуковским, — сообщила она и переключила телефон. Очевидно, Глеб Моисеевич находился в машине, потому что Петровский услышал сигналы автомобилей.

— Слушаю вас, — отрывисто произнес Жуковский. — Кто это говорит?

— Мне нужно срочно с вами встретиться, — попросил Святослав Олегович, — я специально прилетел из Москвы.

— Кто это говорит? — не понял Жуковский. — Кто вы такой?

— Петровский, — представился Святослав Олегович. — Мне нужно с вами увидеться.

Наступило молчание.

— Вы прилетели в Лондон? — не поверил Жуковский.

— Да. Вы можете легко проверить, откуда я говорю.

— Ясно. Дело в том, что я сейчас улетаю в Париж.

— Но у меня очень важное дело.

— Понимаю. Где мы можем увидеться? Я отложу мой рейс.

— Назовите место, и я подъеду. Только не в вашем офисе.

— Понимаю, понимаю. Тогда давайте где-нибудь в тихом месте. — Жуковский задумался. — Вы знаете клуб рядом с «Хилтоном» на Парк Лейн? Там мы встречались с вашим представителем.

— Знаю. Но будет лучше, если вы придете ко мне в номер. Я буду в «Шератоне». Не нужно, чтобы нас видели вместе.

— Согласен. Я буду у вас через час. До свидания.

Жуковский отключился, и Святослав Олегович, достав кредитную карточку, вышел из телефонной будки. Усевшись в автомобиль, он разрешил водителю продолжать движение к «Шератону». Петровский помнил, тот известный отель, построенный в виде Круглой башни, хотя никогда в нем не жил. Этот «Шератон» примыкает к торговому району, в котором находятся «Харродс» и другие популярные магазины, но интересы Петровского всегда лежали несколько в другой сфере. Именно поэтому он обычно снимал номер в «Савое», расположенной гораздо ближе к Лондон-сити, деловой части города.

И в этот момент зазвонил его мобильный аппарат. Он недовольно покосился на него. Кто это может звонить ему в такое время? Но все же он включил его.

— Здравствуй, — услышал он знакомый голос жены.

— Здравствуй, — только сейчас Святослав Олегович вдруг с ужасом вспомнил, что он прилетел в город, где живет его супруга и учится его дочь.

— Как у тебя дела? — спросила жена. — Все нормально? Когда ты к нам прилетишь? Мы скучаем без тебя.

Он сжал зубы. "Глупая ситуация. Чувствую себя, как Штирлиц на свидании с собственной женой", — подумал Петровский, а вслух пообещал:

— Скоро я освобожусь и прилечу к вам. Обязательно прилечу.

— Ты знаешь, у меня такое ощущение, будто ты совсем рядом, — призналась жена, — словно ты находишься в соседней квартире или на соседней улице.

— Я далеко, — глухим голосом произнес он, — очень далеко.

— Знаю, — ответила она, — у тебя все хорошо?

— Да, все в порядке.

— Тогда целую тебя. До свидания!

— До свидания, — пробормотал Петровский и убрал аппарат.

В отеле ему отвели обычный одноместный номер. Номер ему понравился. Большая комната с видом на Гайд-парк. Петровский умылся и уселся на стул в ожидании Жуковского. Тот прибыл ровно через час. Олигарх был абсолютно точен. Когда раздался звонок в дверь, Святослав Олегович поднялся и открыл ее, даже не глянув в глазок. На пороге стоял Глеб Моисеевич. Он был ниже среднего роста, лысоватый, похожий на юркую крысу, готовую сбежать при малейшей опасности. Разговаривая, Жуковский иногда всхлипывал носом, словно у него был постоянный насморк.

Увидев гостя, Петровский посторонился, пропустил его в номер. И лишь когда Глеб Моисеевич захлопнул дверь, они несколько церемонно поклонились друг другу, — никто из них не разрешил себе первым протянуть руку. Нет ничего более уморительного, чем встреча двух мошенников, когда каждый из них знает, что его собеседник может не просто обмануть, но и отказаться от всех ранее существовавших договоренностей. И оба обладают примерно равной информацией друг о друге. Я знаю, что ты знаешь, что я знаю…

Жуковский прошел в комнату и, взяв стул, сел без приглашения. Святослав Олегович подвинул второй стул, устроился рядом.

— Итак, — начал Глеб Моисеевич, — вы решили сами прилететь в Лондон? Зачем вы захотели меня видеть? Я думал, мы обо всем договорились с вашим представителем. Кстати, у вас очень толковый и деятельный советник. У нас с ним оказалось много знакомых по Америке. Или вы хотите изменить наше соглашение?

— Нет. Двенадцать процентов более чем достаточно. Но я просил бы вас перевести эти акции в другое место. На представительство нашей компании в Литве. Я дам вам точный адрес.

— Все двенадцать процентов акций? — быстро переспросил Жуковский. — Я думал, что их нужно разделить. Десять — в ваше агентство и два — в какой-то "Вымпел".

— Мы решили несколько изменить схему перевода акций в доверительное управление, — пояснил Петровский. — Так будет лучше и для нас, и для вас.

— Не возражаю. Но я хотел бы задать вам только один вопрос и получить на него по возможности конкретный ответ. Я прекрасно знаю, что ваше агентство «Миллениум» тесно связано с нашим нынешним правительством. Более того, знаю, что во время последних президентских выборов вы и ваши сотрудники сыграли ведущую роль в избрании главы государства. Кстати, тогда мы с вами неплохо сотрудничали. Но почему вы теперь решили мне помочь? Группа Алентовича может оказать вам гораздо более существенную поддержку, чем я. У них сейчас больше возможностей, больше денег и свои люди в правительстве. Почему вы решили поставить на аутсайдера?

— В человеческое благородство вы, конечно, не верите? — усмехнулся Петровский.

— В ваше не верю. Извините, но я привык говорить конкретно. Вы никогда не сделаете ничего себе во вред. Вы известный прагматик и циник, господин Петровский. Тогда почему?

— На комбинате был убит директор, — напомнил Святослав Олегович.

— И вы решили стать народным мстителем? — иронично хмыкнул Глеб Моисеевич. — Бросьте, не нужно вспоминать директора, хотя покойный был очень неплохим человеком и специалистом. Именно он вывел комбинат из прорыва. Но теперь мало быть только хорошим специалистом. Нужно быть не просто бизнесменом, но еще и политиком. Покойный Илья Федорович им не был и не понял сложности игры. Поэтому его убили.

— На Нижнебайкальском комбинате был убит директор, — повторил Петровский, — и поэтому мы решили проверить финансовые возможности предприятия. И с удивлением обнаружили, что американский банк "Голдман-Сакс" выдал ему огромный стомиллионный кредит. Этот факт нас очень заинтересовал. У меня неплохое аналитическое агентство, мои люди быстро выяснили, сколько на самом деле стоят акции комбината. Алентович все просчитал правильно. Если бы речь шла только о том, чтобы отнять у вас комбинат, никто в мире не встал бы на вашу защиту. И я бы никогда не рискнул сделать вам такого предложения. Но сейчас несколько другое положение. Алентович не просто хочет отнять у вас контрольный пакет акций, он собирается обанкротить производство, в которое известный американский банк вложил сто миллионов долларов, очень приличную сумму. А это значит, что банк потребует дополнительной ревизии и независимой аудиторской проверки, прежде чем будет принято решение по банкротству. Вот тут-то сразу и всплывет сумма в двенадцать миллионов долларов чистой прибыли за прошлый год. Никто в такой ситуации не разрешит Алентовичу обанкротить комбинат. А в результате его акции взлетят до небес.

— Вы придумали это сами или вам подсказали? — быстро поинтересовался Жуковский.— Это не имеет значения. Либо вы согласны, либо нет. В последнем случае мы просто плюем на интересы американского банка и обанкротим предприятие. Американцы потеряют сто миллионов долларов, наша страна в очередной раз потеряет репутацию, а вы — очень большие деньги. Зато наш знакомый Алентович положит в карман триста или четыреста миллионов долларов. Но согласитесь, такой исход дела меня устраивает меньше всего.

— Согласен, — кивнул Жуковский. — Вы все просчитали правильно. Но зачем вы прилетели? Мы обо всем договорились с Леонидом Исааковичем.

— Он мой советник, — объяснил Петровский, — я прислал его подготовить наше соглашение. Когда вы принципиально согласились, я решил прилететь сам.

— А если я потребую еще и политических договоренностей?

— Я не государственный чиновник и не уполномочен вести такие переговоры. Я отвечаю только за мое агентство.

— Но вы обладаете большим влиянием среди правительственных чиновников.

— Если бы я использовал мое влияние столь нерационально, оно не было бы столь очевидным.

Жуковский улыбнулся. Ему понравился ответ.

— Вы можете что-то гарантировать более конкретно? — спросил он.

— Моя цель сделать так, чтобы акции вашего предприятия котировались как можно выше. По-моему, мой интерес и мои гарантии очевидны.

— Не обязательно. Хотя я готов с вами согласиться. О серьезных намерениях Алентовича мне известно. Это его люди убрали директора комбината и именно его представители наверняка вышли на вас, чтобы гарантировать пиар-кампанию по банкротству комбината. Обратите внимание, что я не спрашиваю, я утверждаю. И вы, конечно, не станете подписывать со мной никаких соглашений. Вы просто пользуетесь моментом и шантажируете меня на несколько десятков миллионов долларов, которые я должен отдать, чтобы не потерять все остальные деньги.

— Если вы считаете меня шантажистом, закончим наш разговор, — угрюмо предложил Святослав Олегович.

— Нет. Не считаю, если вам так удобно. Я полагаю, что вы очень умный человек. И даже могу сказать, зачем вы лично прилетели.

Петровский посмотрел в глаза собеседника. Оба понимали, о чем именно идет речь. Жуковский кивнул в знак согласия.

— Мы проверили "Вымпел", — сообщил он. — Согласитесь, что я должен знать, куда и кому пойдут мои деньги. И немалые деньги.

Святослав Олегович уже точно знал, что ему сейчас скажут.

— Хотите кинуть Бронштейна? — вдруг хитро подмигнул Глеб Моисеевич. — А я все думал, зачем это вы так быстро прилетели, следом за ним? Меня тоже удивило его требование о переводе части денег в компанию Вымпел". Но оказалось достаточно одного звонка в Москву чтобы узнать о поразительном совпадении — президент этой компании человек с такой же фамилией. Таких случайностей не бывает.

— Поэтому я и прилетел, — коротко подтвердил Петровский.

— Я так и понял. Шесть миллионов долларов. За такие деньги можно несколько раз облететь земной шар, чтобы успеть на встречу со мной. Вы правильно поступили. Только Леонид Исаакович не сообщил вам одно небольшое условие. Его фирма «Вымпел» брала на себя информационную поддержку нашего комбината. И если теперь мы переводим все деньги «Миллениуму», то вам нужно взять на себя и его обязательства.

— Наша компания в Литве готова заключить с вами договор, — понял собеседника Петровский. — Завтра утром у вас будет их представитель. Хотя я не понимаю для чего? Что это вам дает?

— Некие иллюзорные гарантии нашего соглашения, — усмехнулся Жуковский. — Мне нужно гарантировать хотя бы часть денег, которые у меня остаются. Мы составим договор таким образом, что акции могут быть отозваны, если вы измените вашу информационную политику.

— Не мы, а наш филиал в Литве, — улыбнулся Святослав Олегович. — Это две большие разницы, как любят говорить у нас в Одессе.

— А у нас в Лондоне говорят иначе, — сухо заметил Жуковский. — Здесь считают, что филиал организации во всех случаях проводит политику своего головного офиса. И если существуют расхождения, то это не организация, а всего лишь наш российский бардак. Вы хотите возразить? В таком случае я буду вынужден вам напомнить о наших гарантах. «Голдман-Сакс» очень заинтересует политика вашего филиала в Литве, если вдруг окажется, что, сидя в Москве, вы от них отказываетесь.

И конечно, наши доверительные акции станут никому не нужными бумажками, если с комбинатом произойдет какая-нибудь неприятность.

— Согласен, — без тени улыбки произнес Петровский. — А я и не знал, что у меня такой толковый советник. Скажите ему, что оформите акции в доверительное пользование компании «Вымпел» в течение следующего месяца. У них могут возникнуть трудности.

— Какие трудности? — не понял Глеб Моисеевич.

— У них будут сложности с налоговой полицией, — пояснил Петровский.

Жуковский закусил губу, чтобы не рассмеяться, затем поднялся:

— Где данные по вашей компании в Литве? Я завтра все переведу. Надеюсь, что ваш представитель прилетит также быстро, как и вы?

— Вот здесь все указано, — протянул гостю бумагу Святослав Олегович. — Тут же и номер моего мобильного телефона. Представитель из Литвы прилетит завтра днем. И еще одна просьба. О нашем разговоре никто не должен знать. Ни один человек.

— И ваш советник? — усмехнулся Глеб Моисеевич.

— И он тоже, — спокойно ответил Петровский, вставая. — Между прочим, он не так плох, как вы о нем думаете. Он все равно перевел бы нам эти акции, — Святослав Олегович решил не раскрывать до конца своих карт. — Мой советник очень надежный и точный партнер.

— Вам виднее, — весело отозвался Жуковский. — Вы сами выбираете, с кем вам работать. До свидания. — И он направился к двери. Уже выходя, добавил: — В конечном итоге вы сделали правильный выбор. Все эти чиновники скоро уйдут, на их место придут совсем другие люди. Все в нашем мире меняется. Неизменными остаются только материальные ценности. По моим расчетам, вы получите никак не меньше тридцати шести миллионов долларов. Я не знаю, сумеете ли вы оставить все эти деньги себе или должны будете отдать часть их другим, но в любом случае это одна из самых больших взяток, какие я давал кому-либо в мире.

Петровский вспомнил, как его успокаивал Бронштейн.

— Не нужно считать деньги в чужом кармане, — демагогически посоветовал он. — Вам остается тридцать девять процентов акций. Это почти сто двадцать миллионов долларов.

Чтобы спасти такие деньги, вас просят поделиться. Разве не логично, что вы должны это делать?

— Возможно, — согласился Жуковский, —хотя я лично предпочел бы ничего вам не давать. Но это как раз тот случай, когда жадность может погубить все дело. Я думаю, мы договорились. Вот моя карточка с личным мобильным телефоном. Звоните в любое время. До свидания.

Глеб Моисеевич протянул карточку и вышел за дверь. Петровский посмотрел в глазок. У лифта стояло двое молодых людей, очевидно телохранители приехавшего олигарха. До конца они не доверяли друг другу. Святослав Олегович осторожно отошел от двери и сел на стул. Посмотрел на карточку. "Пусть Бронштейн работает, а потом посмотрим, каким будет его гонорар", — радостно подумал он.

Раздевшись, Святослав Олегович принял душ и лег спать, предварительно попросив портье разбудить его утром в шесть тридцать. В половине седьмого зазвонил телефон. Петровский побрился, оделся, позавтракал и выехал в аэропорт. Когда самолет взлетел над Хитроу, он подумал, что поступает нечестно по отношению к своей семье. У него было такое чувство, будто он изменил жене. "Приеду к ним, как только вырвусь", — твердо решил Святослав Олегович.

К вечеру он был в Москве — сказалась разница в три часа между ней и Лондоном. Петровский приехал в офис и с удовольствием узнал, что Леонид Исаакович уже вылетел в Нижнебайкальск. Теперь нужно было ждать оттуда вестей. Весь вечер у него было хорошее настроение. Он даже позволил себе пошутить с Инной, своим секретарем. Леонид Исаакович заболел типичным "синдромом профессионала", считая, что может выторговать себе лишние шесть миллионов долларов за свою работу. Значит, нужно поставить его на место. И Петровский позвонил по телефону правительственной связи руководителю налоговой полиции.

Сначала они долго говорили об общих знакомых и о встречах в теннисном клубе. Ни Святослав Олегович, ни его собеседник не умели играть в теннис, но клуб посещали достаточно регулярно. При прежнем президенте карьеру можно было сделать, появляясь в теннисном клубе даже просто в качестве зрителей. После интенсивных тренировок и соревнований следовали совместные процедуры в сауне обильные возлияния, для которых совсем не обязательно было иметь статус чемпиона. При новом президенте в теннис стали играть не так активно, но общие посиделки в сауне и в ресторанах остались неотъемлемой властью их жизни.

— У меня к тебе большая просьба, — сказал Петровский. — Даже две просьбы. Мне нужна реальная картина по Нижнебайкалькому комбинату.

— Это не проблема, — усмехнулся главный налоговый полицейский. — Там недавно убили директора и теперь проводят комплексную проверку с участием ФСБ, прокуратуры, нашей службы и Минфина. У тебя будут все необходимые данные. Что еще? Какая вторая просьба?

— В Москве появилась новая компания "Вымпел", — сообщил Петровский. — Я не знаю, чем они занимаются, но, по-моему, у них есть проблемы с вашей службой. Мне лично так кажется.

— Тебе кажется или уже есть? Я не совсем понял. Нужно, чтобы их не было?

— Нужно, чтобы они были, — уточнил Петровский. — По-моему, никто не имеет права нарушать закон.

— Значит, у них будут проблемы, — хохотнул его собеседник, — можешь не беспокоиться. У них будут большие проблемы.

— Но без перебора, — попросил Святослав Олегович, — не нужно пережимать.

— Сделаем.

— Спасибо. Я твой должник.

— Перестань. Мой сын до сих пор не верит, что ты подарил ему такие часы. Говорит, что таких в мире только несколько штук. Зачем ты делаешь парню такие дорогие подарки? Ему только двадцать лет. Он потом на отца смотреть не захочет.

— Захочет, — уверенно возразил Святослав Олегович, — не волнуйся. — Он положил трубку и подумал, что теперь сам Бронштейн будет просить его помочь «Вымпелу». Ничего, пусть побеспокоится за племянника. Ему полезно. Он должен понимать, что за столько лет его отсутствия в стране здесь несколько изменились общие правила. Затем попросил Инну сделать ему крепкий кофе. Казалось, все идет хорошо.

Но вечером ему позвонили. Святослав Олегович забыл, что можно провести Алентовича и его партнеров, унизить и выгнать Валентина Георгиевича, так очевидно причастногo к убийству директора комбината в Нижнебайкальске, попытаться поставить на место Бронштейна и тайком слетать в Лондон, чтобы перевести все акции на свое имя, все можно сделать, но вот обмануть влиятельных правительственных чиновников — невозможно. Его выезд и въезд зафиксировали на границе, когда он проходил пограничный контроль. Очевидно, о его неожиданном визите в Лондон сообщили по инстанциям. Поэтому-то и последовал этот неожиданный телефонный звонок.

 

Глава 5

Петровский уже садился в автомобиль, когда зазвонил его личный телефон. Он достал из кармана аппарат мобильной связи. 

— Извините меня, Святослав Олегович, — услышал он торопливый голос Инны. И сразу понял, что произошло. Неожиданные телефонные звонки почти всегда имеют неприятный оттенок.

— Что случилось? — спросил Петровский, усаживаясь в салон автомобиля.

— Позвонил Евгений Герасимович, — выдохнула она.

— Сам? — не поверил он. Евгений Герасимович Климентьев был руководителем администрации президента. Он не мог позвонить сам ни при каких обстоятельствах.

— Его помощник. Они срочно вас ищут, — тревожно пояснила Инна. Она тоже понимала, что произошло что-то недоброе.

— Черт возьми, — выругался Святослав Олегович. — Я сейчас вернусь в офис и позвоню по аппарату правительственной связи.

Он вылез из салона автомобиля и поспешил обратно в здание агентства. Поднявшись к себе в кабинет, прошел к столу, набрал знакомый номер. У него стоял обычный правительственный аппарат, как у всех высокопоставленных чиновников правительства или заместителей министров. Более высокие чиновники снабжены так называемыми «вертушками». Первая и вторая «вертушки» Петровскому были недоступны, несмотря на все его связи. Климентьев не поднимал трубки ни аппарата правительственной связи, ни первой, ни второй «вертушек», ни даже прямого телефона с руководителем правительства. Отвечал сам, только когда по такому же аппарату звонил президент.

Все знали, что Климентьев достался новому президенту в наследство от старого.И все ждали, когда новый правитель избавится от старого мажордома. Но новый президент оказался человеком достаточно осторожным, не любил принимать скоропалительных решений и никогда не делал резких движений в сфере кадров, предпочитая перемещать людей лишь после тщательного зондажа таких шагов. В заместители Климентьеву был подобран Вячеслав Молодцов, который курировал все основные вопросы и был как бы противовесом своему непосредственному руководителю в аппарате президента. От взгляда опытных чиновников не могло укрыться то важное обстоятельство, что президент все чаще приглашал на встречу с важными гостями не Климентьева, а Молодцова. Но Климентьев, олицетворявший прежний режим и кадры олигархов, поставивших на него, был по-прежнему нужен в администрации руководителя государства, как буфер, смягчающий отношения между прежним и нынешним его главами. 

Петровский, ожидая, когда ему ответят, вспомнил все известные ему факты. От этого звонка не будет ничего хорошего. Через несколько секунд наконец отозвался незнакомый мужской голос. 

— Приемная Климентьева…

 Все знали, что фамилия руководителя администрации пишется через букву «и». В одной из газет была опубликована статья о его родственниках. Выяснилось, что дед Евгения Герасимовича взял эту фамилию в честь Клима Ворошилова еще в середине двадцатых годов.

 — Мне сейчас звонили от Евгения Герасимовича, — торопливо произнес Святослав Олегович. Он не стал бы перезванивать ни одному из министров правительства, но когда тебя находят по поручению такого человека, нельзя сделать вид, что тебе неинтересен его звонок.

 — Да, это мы звонили, — лениво подтвердил молодой чиновник, — Евгений Герасимович хотел с вами переговорить.

 — Да, конечно, — Петровский ожидал, что Климентьев возьмет трубку. Но чиновник его огорчил.

 — Вам нужно приехать к нам прямо сейчас, — сказал он, — пропуск вам заказан. До свидания. — И разъединился, не дожидаясь, когда с ним попрощается собеседник.

 Это был нехороший знак. Святослав Олегович осторожно положил трубку на рычаг. Он мог бы и догадаться. Пограничники наверняка сообщили о его неожиданном вылете в Лондон и срочном возвращении. И Евгений Герасимович сделал надлежащие выводы, может, сказаться больным и не пойти? Нет, не получится. Его могут вызывать и по другим вопросам. Он обязан знать, зачем его ищет руководитель администрации президента. Петровский вздохнул и глянул на себя в зеркало. Нужно ехать и выслушать все, что ему скажут. Если его догадка верна, то его вызывают на ковер. Ему могут предложить либо продолжить его контакты с Жуковским, либо пригрозят, что он лишится всех льгот и благ, коими наделено его аналитическое агентство. Святослав Олегович спустился к машине и поехал на встречу. Пропуск ему действительно заказали. Он помнил, как его встречали во время предыдущих президентских кампаний, когда, казалось, только его воля и интеллект способны помочь основным кандидатам победить своих соперников. Через двадцать минут Петровский уже был в приемной Климентьева. И почти сразу же ему предложили войти в большой кабинет Евгения Герасимовича. 

Руководитель администрации приветствовал его крепким рукопожатием, поднявшись из-за стола. Это впечатляло. Несколько приободренный таким началом, Святослав Олегович уселся за стол, напротив хозяина кабинета.

 — Говорят, вы по-прежнему лучшее аналитическое агентство в нашей стране? — ровным голосом произнес Евгений Герасимович. 

— Стараемся быть лучшим, — оживленно отозвался Петровский. — У нас работает много толковых сотрудников. 

— Нам это известно, — кивнул Климентьев. — Я давно хотел у вас спросить: вы ведь родом из Одессы? 

"Наверняка Леонид Исаакович прокололся в Лондоне, — разочарованно подумал Святослав Олегович, — вот теперь они интересуются его одесской родословной. Решили, что мне не нужно доверять американскому еврею переговоры такого масштаба". 

— Мои родители до сих пор живут там, — ответил он, — и сестра тоже. Все эти данные есть в моих анкетах. Честно говоря, я не совсем понимаю, почему вас это интересует. 

— Это не моя прихоть, — пояснил Климентьев, — дело в том, что к нам обратились посланцы Украины. Вы же знаете, что у них скоро президентские выборы…

 Петровский замер. Неужели позвали из-за этого.

 — Нам не совсем безразлично, кто именно будет руководителем соседней с нами страны, — продолжил между тем говорить Климентьев. — Существуют планы изменения украинской конституции и превращения ее президентской в парламентскую республику при которой глава государства лишь формально останется президентом, а фактически станет премьер-министр.

— Понимаю, — кивнул Петровский.

— При таком варианте развития лидер партии, которая получит на выборах большинство голосов, будет формировать собственный кабинет. И таким образом каждые четыpe года снова и снова становиться фактическим главой государства. Наши аналитики рассмотрели украинский вопрос и считают наиболее реальной победу прозападного кандидата, который может привести Украину в НАТО и отвернуться от нас. А это для нас было бы крайне нежелательно. Но если лидером партии станет Кучма или другой кандидат, настроенный несколько по-иному по отношению к своим соседям, то у нас появятся конкретные шансы. 

— Тогда нужно ставить на лидера коммунистов, — усмехнулся Святослав Олегович, — или социалистов. Они при любых обстоятельствах будут за дружбу между нашими народами и странами. 

— Я пригласил вас не для шуток, — сухо пробормотал Евгений Герасимович. — Украинская сторона обратилась к нам с просьбой о помощи. Им кажется, что ваше агентство, успевшее отличиться в наших президентских и парламентских выборах, более других отвечает их требованиям. Одинаковый менталитет, схожие проблемы, известные люди. К тому же вы сами с Украины и у вас там остались близкие родственники. Одним словом, представитель президента Украины хочет с вами встретиться послезавтра утром. Надеюсь, вы не откажитесь от такого предложения. 

— Разумеется, — кивнул сразу ставший серьезным Петровский. — Наше агентство готово работать на Украине. Мы знаем их проблемы, понимаем поставленную задачу. 

— Если на Украине удастся опробовать вариант с превращением бывшего президента в лидера партии, который автоматически становится премьером, то в будущем мы можем подумать и об изменении собственной конституции, — сказал Климентьев, глядя в глаза собеседнику. 

— Понимаю, — еще раз осторожно отозвался Святослав Олегович. Его смущало, что Климентьев сохраняет между ними определенную дистанцию. Раньше он принимал его совеем с другим настроением. — Это был бы идеальный вариант и для нас, — добавил он. После второго срока президент уже не может баллотироваться на эту должность. Но в случае изменения Конституции у него есть реальный шанс остаться премьером на достаточно долгий срок. Технология избирательных манипуляций, наработанная годами, способна обеспечить необходимые победы на парламентских выборах. Только очень сильная демократия выдерживает сильного лидера. Слабая — получает несварение желудка. Таковы общие законы, характерные для всех стран. Сильный лидер остается у власти под любым предлогом и создает свое собственное понятие демократии, разумеется тоталитарной, при которой, несменяемый, он якобы избирается на следующий срок, на самом деле идя на любой подлог и обман. Например, изменяя Конституцию, чтобы после нескольких лет правления получить еще два срока. Или изменяя форму правления, чтобы остаться действующим главой правительства и государства, или вообще отменяя всякие выборы и объявляя себя пожизненным монархом. Можно придумать все, что угодно. Но при сильной демократии очень трудно остаться сильным лидером. Это высшая форма ответственности его самого и всех граждан государства. И высшая форма развитой цивилизации. 

Петровский решил, что разговор окончен и его сейчас отпустят, когда услышал другие слова. 

— Это первый вопрос, по которому я хотел с вами переговорить. — Он насторожился. Благодушное настроение начало улетучиваться.

 — У меня к вам еще одно дело, которое нам нужно обсудить, — Климентьев по-прежнему смотрел прямо в глаза. — Вы можете ответить мне откровенно, как складываются ваши отношения с Глебом Моисеевичем Жуковским?

 "Конечно, пограничники сообщили, — подумал Святослав Олегович. — И как это я так глупо прокололся. Нужно было лететь в Киев, а уж оттуда в Лондон. Но у меня не было времени".

 — Я действительно летал вчера в Лондон…, - начал он, надеясь, что сумеет как-то выкрутиться, но его безжалостный собеседник не дал ему времени на обдумывание ситуации и возможную ложь. 

— Вы встречались вчера с Жуковским, — произнес он мертвым голосом. — Насколько это было необходимо?

 "Неужели Бронштейн рассказал о наших переговорах? — разозлился Петровский. — Пограничники не могли знать о том, к кому едет пересекающий границу глава аналитического агентства «Миллениум». Или Климентьев, узнавший о моей неожиданной поездке в Лондон, просто сделал надлежащие выводы? Или он точно знает?" 

— Мы случайно встретились в отеле, где я остановился… — попытался в последний раз оправдаться Святослав Олегович.

 — Не нужно, — поморщился Климентьев. — Вы прилетели в Лондон, позвонили ему, назначили встречу. Он и приехал к вам в отель «Шератон», где вы остановились. Ваша беседа продолжалась около часа. Я хочу знать, почему вы так неожиданно туда полетели и о чем разговаривали. Согласитесь, мы должны знать, чем занимается руководитель агентства, которому мы поручаем в том числе и защиту наших внешнеполитических интересов.

 "Информатор в окружении Жуковского, — понял Петровский. — Возможно, Климентьеву даже известно, о чем именно мы говорили.

 Скрывать факт встречи не имеет смысла, можно потерять гораздо больше, чем приобрести".

 — Я вылетел в Лондон только на один день, — начал он, тщательно подбирая слова. — У меня действительно состоялась встреча с Жуковским. Я не помню, как долго она длилась, но мы обсуждали одну чисто экономическую проблему, не имеющую отношение к политике. 

— В нашей стране даже производство спичек имеет отношение к политике, — возразил Евгений Герасимович. — Так о чем именно вы говорили?

 По его лицу Петровский понял, что ему лучше не лгать. Вполне возможно, что Климентьев даже прослушал пленку с записью их разговора. Тогда вообще ничего нельзя скрыть.

 — Мы обсуждали проблемы Нижнебайкальского комбината, — признался он. — Вы, наверное, слышали, что там произошло убийство директора. В наше агентство обратились за помощью в решении информационных вопросов, и я пришел к выводу, что лучше все детали уточнить с самим Жуковским, который владеет контрольным пакетом акций этого комбината.

 Климентьев внимательно посмотрел на него, затем резко встал, прошел к своему столу.

 — Вы пытаетесь выкрутиться, — строго констатировал он, — и мне не нравится, как вы постоянно корректируете вашу позицию. — Евгений Герасимович протянул руку и нажал какую-то кнопку.

 "Итак, — послышался характерный голос Жуковского, — вы решили сами прилететь в Лондон? Зачем вы захотели меня увидеть? Я думал, мы обо всем договорились с вашим представителем. Кстати, у вас очень толковый и деятельный советник. У нас с ним оказалось много знакомых по Америке. Или вы хотите изменить наше соглашение?

 — Нет. Двенадцать процентов более чем достаточно. Но я просил бы вас перевести эти акции в другое место…"

 Петровский тяжело вздохнул. Нужно было исходить из того непреложного факта, что за главным олигархом страны, находившимся в вынужденной эмиграции, следят сотрудники спецслужб.

 — Вы все слышали, — угрюмо сказал он, — что я должен добавить?

 Климентьев выключил магнитофон.

 — А вы сами ничего не хотите больше сказать?

 — Хочу,— Петровский достал носовой платок и вытер потное лицо. Как глупо он подставился! Теперь нужно искать выход.

 — Комбинат приносит огромную прибыль, — начал он. — Я считал нерациональным банкротить такое предприятие. Кроме того, мои аналитики учитывали возможность независимой аудиторской проверки, которую бы потребовал осуществить американский банк "Голдман Сакс". Поэтому мы приняли такое ответственное решение и решили пойти на договоренность с Жуковским. Речь шла исключительно об экономическом сотрудничестве. Вы можете прослушать всю пленку до конца, мы не обсуждали никаких политических тем…

 — За исключением того факта, что вы готовы взять на себя информационное обеспечение интересов Жуковского…

 — Не мы, — достаточно невежливо перебил хозяина кабинета Петровский, — а наш литовский филиал.

 — Вы видите принципиальную разницу?

 — Во всяком случае мое агентство не брало на себя никаких дополнительных обязательств перед Жуковским, — твердо заявил Святослав Олегович. Он помнил, о чем они вчера договаривались, и теперь мог только гордиться, что они уклонились от обсуждения многих щекотливых тем. — И я отказался обсуждать политические гарантии его возвращения. 

— Верно, — впервые чуть усмехнулся Климентьев, — я полагаю, вас больше интересовали тридцать шесть миллионов долларов, которые вы собирались получить в ходе этих переговоров. 

— И деньги тоже, — строго согласился Петровский. — Я не альтруист и не обязан работать бесплатно. Мои аналитики просчитали варианты и пришли к выводу, что Жуковский может заплатить эти двенадцать процентов. 

— Десять, — напомнил Климентьев, — только десять. Два хотел получить ваш советник. 

— Он их уже не получит.

 — Верно. Но вы отказали группе Алентовича. Семен Борисович очень влиятельный человек и может обидеться на вас за такое неожиданное решение. Он был уверен, что вы играете на нашей стороне, а вы неожиданно переметнулись на сторону Жуковского. Согласитесь, у Алентовича будут причины вас недолюбливать.

 — Я никогда не претендовал на особую любовь Алентовича, — начал злиться Петровский. Он почувствовал, что сейчас наконец разговор выйдет на основную тему и ему придется платить за свою негласную поездку в Лондон.

 — Давайте без нервов, — холодно предложил Климентьев. — По оценкам наших финансистов, ваше агентство заработало за последние годы больше ста миллионов долларов. Вы очень не бедный человек, господин Петровский.

 — А я и не говорил, что собираюсь сидеть перед вашим зданием и просить милостыню, — позволил себе еще раз огрызнуться Святослав Олегович. — Но, учитывая наши доходы, никто не учитывает и наши расходы. А они большие, очень большие. 

— Вот о расходах я и хотел с вами поговорить, — подхватил Климентьев. — Группа Алентовича действительно собирается обанкротить комбинат и взять его в собственное доверительное управление либо скупить акции обанкротившегося предприятия. И вы, конечно, правы насчет американского банка. У нас слишком большие обязательства перед иностранными инвесторами. После того как мы демонстративно не поддержали американцев в Ираке, делать нечто подобное и в экономике было бы слишком нерационально. Они вложили сто миллионов долларов и имеют право проверить, куда пошли эти деньги. Боюсь, что Семен Алентович несколько перестарался. Я понимаю его желание присвоить комбинат, но сотрудники Алентовича, возможно, не смогли просчитать все последствия такого шага. 

— Приятно слышать, — пробормотал Святослав Олегович. 

— Но расходы нужно нести всем сторонам, — невозмутимо продолжил Климентьев. — Я думаю, будет правильно, если вы перечислите половину полученных вами акций в компанию, которую мы вам укажем. Например, в "Мостраст".

 — Половину? — не поверил Петровский, вскакивая со стула. — Это же шесть процентов всех акций! Восемнадцать миллионов долларов! Что вы говорите? Я никогда не соглашусь.

 Он хорошо знал, кому именно принадлежит компания «Мостраст». Это был секрет Полишинеля. Всем было известно, что упомянутая компания принадлежит самому Евгению Герасимовичу.

 — Тогда комбинат будет подвергнут процедуре банкротства, — безжалостно заявил Климентьев, — и вы потеряете все деньги. Мы не испугаемся даже скандала. Американцы ничего не смогут доказать. Мы остановим отгрузку продукции, введем таможенные ограничения, поднимем тарифы на перевозки и электроэнергию. Вся прибыль комбината уйдет на эти платежи и плюс еще там найдут массу недочетов. Например, по налоговой линии.

 Святослав Олегович понял, что его загнали в угол. Он сжал зубы и достаточно громко прошипел:

 — Грабители.

 — Успокойтесь, — посоветовал Климентьев. — Мы подумали о вашем агентстве. Завтра вы встречаетесь с представителем Украины. Они готовы выделить вам более пятидесяти миллионов долларов на их новую избирательную компанию. Как видите, ваши интересы не пострадают. Хотя и здесь вам придется перечислить на указанные нами счета около пяти миллионов. Но вы можете отнестись к этому как к обычному налогу.

— Пятьдесят миллионов, — услышав эту цифру, Петровский несколько успокоился. — И больше никаких платежей не будет? — поинтересовался он.

 — Почти никаких, — ответил Климентьев, — если не считать семисот двадцати тысяч долларов, которые вы еще должны заплатить одному известному вам чиновнику. — За что? — снова привстал Петровский.

 — Его обычные два процента, — пояснил Евгений Герасимович. — Вы же знаете, как его у нас называют. "Мистер два процента". Он имеет два процента с каждой сделки. Мы с ним уже договорились, и он готов был согласиться на сделку с Алентовичем, но вы несколько изменили правила игры. Скрыть получение тридцати шести миллионов долларов практически невозможно. Поэтому будет правильно, если вы перечислите семьсот двадцать тысяч долларов и ему в качестве утешительного приза. Это его законные два процента. Вы ведь были готовы заплатить два процента акций вашему советнику? 

"Плут, — зло подумал Петровский, — он меня обставил по всем статьям".

 — Семьсот двадцать тысяч долларов мы платим пополам из общей суммы, — решительно сказал он.

 — Не нужно мелочиться, — посоветовал Климентьев, — вы заплатите эти деньги по частям. Сначала пятьсот тысяч из своей доли акций, а оставшуюся сумму — из украинских денег. Думаю, я смогу договориться о такой рассрочке.

 — Согласен, — выдавил Святослав Олегович. — Это все? Или я должен еще заплатить сидящему при входе молодому человеку за то, что он мне улыбнулся? А может, нужно оплатить еще и работу ваших шпионов, которые записали наш разговор в Лондоне? Или перечислить еще три процента министру финансов? Вы забываете, что группу Алентовича курирует еще и вице-премьер. 

— Ему вы можете ничего не платить, — великодушно разрешил Климентьев. — Я думаю, он напрасно так явно и демонстративно поддерживает Алентовича. Это не идет на пользу общему делу. 

— Вот и скажите ему об этом, — зло посоветовал Петровский.

 — Не нужно мне ничего советовать, — заявил Климентьев. — Вы иногда позволяете себе увлекаться. Незачем так нервничать, Святослав Олегович. И помните, что послезавтра к вам приедут. Их представителем будет какой-то Скрыпник. У него тоже есть агентство, Аналогичное вашему. Акции комбината переведутся в компанию "Мостраст". 

Петровский поднялся и пошел к дверям, выхода он обернулся и спросил:

 — Почему наших богатеев называют олигархами? Какие, к чертовой бабушке, они олигархи? Вы все настоящие плутократы. Это более подходящее слово. Плутократы. — После чего повернулся и вышел из кабинета, громко хлопнув дверью. За девятнадцать миллионов долларов, которые он потерял в ходе состоявшегося разговора, можно было позволить себе немного сорваться. 

Климентьев усмехнулся и протянул руку к телефонному аппарату.

 

 Глава 6

Вернувшись в офис, Петровский прошел в свой кабинет. Было уже достаточно поздно, шел восьмой час, но Инна терпеливо ждала его в приемной. Она знала, что не имеет права уходить, пока он ее не отпустит. 

— Найди мне Глушко, — приказал Святослав Олегович, — хотя нет, подожди. Сначала пригласи ко мне Юлая и его нового заместителя Наталью Андреевну. Срочно.

 Секретарь не решилась сказать, что Наталья Андреевна уже ушла. Вместо этого она перезвонила новому заместителю финансового директора на мобильный телефон и попросила срочно вернуться на работу.  Юлай появился в кабинете через несколько минут. 

— Что-нибудь случилось? — спросил он, входя в кабинет.

 — Случилось, — мрачно кивнул Петровский, — во-первых, у нас неприятности с Бронштейном. 

Юлай изумленно поднял брови, усаживаясь на стул.

 — Леонид Исаакович слишком много времени провел в Америке, — пояснил Петровский. — Для него слова "миллион долларов" имеют магическое звучание. В общем, он сорвался… 

— В каком смысле? — не понял Юлай. 

— Поехал на переговоры с Жуковским и решил прибавить к нашей цене еще два процента. Еще шесть миллионов долларов, и попросил их перевести на компанию, президентом которой зарегистрирован его племянник. Жуковский, конечно, все проверил и сразу все понял. Он мне сказал, что таких совпадений не бывает. Неприятно слышать, когда тебя обманывает твой собственный советник. 

— Ты узнал об этом от Жуковского? 

— Нет, конечно. Леонид Исаакович бизнесмен, но не дурак. Если бы я получил такую информацию от Жуковского, наш советник уже разговаривал бы с архангелами. Такие вещи не прощаются, и он это прекрасно знает. Нет, Бронштейн пришел ко мне и сообщил, что Жуковский согласился на двенадцать процентов, хотя мы определяли максимальную ставку в десять. 

Тогда не страшно, — рассудительно произнес Юлай, — если он сам все тебе рассказал. Молодец Бронштейн. Чего ты комплексуешь? Ты свои десять процентов получишь, а все, что сверху, — это чистая прибыль Леонида Исааковича. Пусть немного заработает, не вижу в этом ничего плохого. 

— А я вижу, что ты совсем перестал соображать, — заорал Петровский. — Как это ничего плохого? Из-за этих проклятых шести миллионов я полетел в Лондон на переговоры с Жуковским, хотя не должен был этого делать. 

— Ты летал в Лондон? — изумился Юлай. — Почему же ничего не сказал мне? Или Глушко? 

— Потому и не сказал, что ты даешь такие идиотские советы. Я полетел в Лондон и встретился с Глебом Моисеевичем. Согласен, это был не лучший ход, но я не люблю, когда меня накалывают собственные сотрудники на шесть миллионов долларов. Тем более что это была моя идея отказать Алентовичу и попытаться договориться с Жуковским. В общем, я совершил ошибку типичного кретина и вылетел в Лондон. За Жуковским, конечно, следят. Наши спецслужбы фиксируют все его контакты и все его встречи. Наш разговор записали… 

Позвонила секретарь. 

— Пришла Наталья Андреевна, — доложила она. 

— Пусть ждет, — рявкнул Петровский. 

— Откуда ты знаешь, что разговор записали? — удивился Юлай. — Может, это только слухи? 

— Тебе нужно уходить на пенсию, — еще больше разозлился Святослав Олегович. — У тебя типичное размягчение мозга. Я сам слушал наш разговор с Жуковским в кабинете у Климентьева. Все понятно? Больше дурацких вопросов нет? 

— Это плохо, — рассудительно пробасил Юлай Абуталипович, почесывая лысую голову, — очень плохо. 

— Спасибо. Наконец все понял. Мне нужно было встречаться с Жуковским где-нибудь в другом месте, например в лесу или в парке. Хотя, думаю, и это не помогло бы. Нас все равно сумели бы записать. В общем, Климентьев узнал о нашем плане. Он обо всем узнал. И предложил перевести часть акций на счет его компании. 

— Большую часть? — тревожно осведомился Юлай. 

— Половину, — мрачно выдавил Петровский. 

— Не может быть! — охнул Юлай. — Ну и аппетиты у них! 

— Они сразу поняли мой план. Если комбинат не обанкротить, а, наоборот, поддержать, то тогда получается, что мы имеем акции, которые стоят три миллиона долларов. Ну, а они не дураки. Им тоже хочется иметь свою долю. Тем более что она будет отнята у Жуковского. Хотя по большому счету им все равно кто платит: Алентович или Жуковский. 

— Чистый рэкет, — пробормотал Юлай. 

— Наверное, — согласился Петровский, — и еще три процента от общей суммы сверху нужно платить премьеру. Наличными и сразу. 

— Больше миллиона долларов! — Юлай сокрушенно покачал головой. — Такая сделка сорвалась… 

— Еще не сорвалась, — возразил Петровский, — поэтому я и позвал твоего заместителя. Нам нужно обсудить ситуацию в целом и найти правильный выход. У меня есть и запасной вариант. Инна, пригласи к нам Наталью Андреевну, — попросил он, включив селекторную связь. 

В кабинет вошла Наталья Андреевна. Петровский глянул на строгое лицо женщины и подумал, что такой тип женской красоты ему всегда нравился. Она была воплощением серьезности, строгости, выдержки. Войдя в кабинет, встала у дверей. 

— Входите, — пригласил ее Петровский, — садитесь, пожалуйста. 

На ней был строгий серый костюм. Юбка — чуть ниже колен. Она прошла к столу и уселась напротив Юлая Абулатиповича. 

— У нас к вам важное дело, — начал Святослав Олегович, — мы хотим обрисовать вам серьезную финансовую ситуацию, чтобы вы нам помогли, каким образом ее лучше решить. 

— Я вас слушаю, — Бочарова достала блокнот. 

Петровский посмотрел на Юлая. Тот согласно кивнул. Наталья Андреевна была весьма толковым специалистом и ей можно было доверять. 

— Некое крупное предприятие оказалось в очень непростом положении, — начал рассказывать Петровский. — Оно получило солидный кредит американского банка и модернизировало производство. Там наладили работу и получают теперь больше двенадцати миллионов долларов прибыли в год. Но группа людей решила комбинат обанкротить, чтобы прибрать производство к рукам. Сейчас акции стоят три миллиона долларов. Я называю примерную сумму. 

Наталья Андреевна что-то записала. 

— Мы решили, что можно поддержать владельцев комбината и получить часть акций. Примерно двенадцать процентов. Но они согласны передать нам только шесть. И еще одно важное обстоятельство. У фактического владельца останется примерно тридцать девять процентов акций, а у тех, кто хочет его обанкротить, есть около пятнадцати. И они хотят войти в совет директоров. 

— Все? — спросила она. 

— Примерно все. 

— Что вы хотите? Какую цель вы преследуете? — уточнила Бочарова.

 Петровский и Юлай переглянулись.

 — Цель у нас всегда одна, — пояснил Святослав Олегович, — заработать как можно больше денег. 

— А репутация? — поинтересовалась она. 

Петровский тяжело вздохнул. 

— Наталья Андреевна, — произнес он укоризненно, — кого в наше время волнует репутация? 

— Порядочных людей, — безжалостно откликнулась она.

 Петровский и Юлай опять переглянулись.

 — Хорошо, — согласился Святослав Олегович, — будем порядочными людьми. Тогда подскажите, как нам поступить?

 — В любом случае нельзя обанкротить хорошо работающее предприятие, — убежденно заявила Наталья Андреевна, — но если вы имеете достаточно крупный пакет акций и обладаете неким капиталом, то можете сыграть на достаточно серьезном понижении цены.

 — Что вы сказали? — оживился Петровский.

 — Это вполне законно, — пояснила она, — сначала вы играете на понижение реальной цены, а затем скупаете часть акций до того номинала, когда они начинают расти. И в результате получаете гораздо большую прибыль, чем от обычной покупки акций. 

Юлай нахмурился. Ему было неприятно, что такие советы дает его заместитель. Но Петровский встал со своего места и, обойдя стол, подошел к Наталье Андреевне.

— Хорошая идея, — проговорил он задумчиво. — Значит, вы считаете, что лучше сыграть на понижение, а затем скупить акции, упавшие в цене?

— Подыграть первой группе, чтобы получить большую прибыль, — уточнила она.

Святослав Олегович наклонился к ней, положил руки на спинку стула.

— Насколько такая позиция совпадает с вашим представлением о порядочности? — спросил он, улыбаясь. 

— На все сто, — ответила Наталья Андреевна, — это обычная финансовая операция. 

— А вам не кажется, что любая финансовая операция в какой-то мере построена на блефе и обмане?

 — Возможно, — согласилась она, — но таковы правила игры. Мы их не нарушаем. Нельзя играть по собственным правилам, существуют определенные финансовые законы, которые необходимо соблюдать. И моральные тоже. Если мы сознательно обанкротим хорошо работающее предприятие, то это будет мошенничество. Мы выбрасываем людей на улицу, закрываем производство, чтобы получить лишние деньги. А если сознательно играем на понижение, то это всего лишь обычная финансовая операция. 

— Я понял, — сказал Петровский, убирая руки, — у финансистов понятие совести такое же растяжимое, как у политиков. — Он повернулся и пошел к своему креслу. Сел в него и надолго задумался.

 Юлай Абуталипович и Наталья Андреевна терпеливо ждали, когда шеф наконец примет решение.

 — Начинаем, — сказал наконец Петровский. — Будем работать по вашей схеме. Сейчас я введу вас в курс дела. Нам переведут двенадцать процентов акций…

 — Вы говорили о шести, — напомнила Наталья Андреевна.

 — Не важно, что я говорил, — нахмурился Святослав Олегович, — начинайте работу. Акции будут переведены в наш литовский филиал. Двенадцать процентов. Из них шесть мы должны будем перевести в другой банк. Работайте, я дам вам все данные. 

Когда они вышли, он попросил Инну соединить его с Нижнебайкальском.

 — Извините, Святослав Олегович, — виновато произнесла секретарь, — уже девять часов вечера.

 — Ну и что? — не понял он.

 — Значит, у них уже два часа ночи, — погнила Инна.

 — Позвони на мобильный Леонида Исааковича, можешь его разбудить. Он мне срочно нужен, — распорядился Петровский. Когда его наконец соединили с Бронштейном, он услышал его заспанный голос. 

— Что-нибудь случилось? — недовольно поинтересовался Леонид Исаакович.

 — Мы меняем наш план, — быстро сообщил Святослав Олегович, — не нужно ничего предпринимать. И завтра утром срочно возвращайтесь в Москву.

 — Как это не нужно? — не понял, сразу проснувшись, Бронштейн. — Я только сегодня прилетел. Уже встречался с их главным бухгалтером и заместителем директора по финансовым вопросам. Есть очень перспективные направления. Можно задействовать и правоохранительные органы. Они подозревают, что убийство директора комбината было заказным. У них есть подозреваемые, в том числе и прилетавшие из Москвы.

 — Возвращайтесь обратно, — повторил Петровский. — У нас изменились обстоятельства.

 — Хорошо, — согласился Леонид Исаакович, — вы же знаете, что я всегда играю в команде. Завтра вылечу. До свидания.

Петровский положил трубку. Нужно выяснить, кто такой этот Скрыпник и что он из себя представляет. Если украинцы решили прислать его, то он не может быть государственным чиновником. Иначе они бы вышли на других людей. Этот человек должен быть независимым экспертом или каким-нибудь советником. А может быть, руководителем схожего агентства в Киеве. Святослав Олегович позвонил Инне и попросил прислать Глушко.

В отличие от всех остальных сотрудников, руководитель службы безопасности никогда не уходил домой раньше десяти часов вечера. Он ждал в своем кабинете, когда его пригласят. И появился перед Петровским ровно через минуту после вызова. Его кабинет находился рядом с приемной. Глушко не был похож на типичного генерала спецслужб. Он был чуть выше среднего роста, с седыми, слегка вьющимися волосами, добродушным к лицом, серыми глазами и небольшим животиком, выдававшим его пристрастие к пиву и хорошей еде. Внешне Глушко скорее был похож на пожилого человека, ушедшего на пенсию после многолетней работы на карамельной фабрике. И лишь немногие знали, что он был одним из самых опытных специалистов бывшего Второго Главного Управления КГБ CCCР. А так называли в этой организации службу контрразведки. 

Генерал вошел в кабинет и прошел к столу. Обменялся крепким рукопожатием с Петровским, сел на стул, положил папку на стол. Он всегда приходил к шефу с небольшой папкой, в которой была какая-то секретная информация.

 — У нас большие проблемы, — сообщил ему Святослав Олегович. — Вчера вечером я решил инкогнито слетать в Лондон, чтобы встретиться с нужным человеком. Но наша с ним встреча оказалось тайной только для моих сотрудников. Наш разговор даже записали на пленку.

 — У вас была с собой какая-нибудь аппаратура? — поинтересовался Глушко.

 — Конечно, нет. Я и не думал, что в Лондоне меня могут прослушивать. В общем, я поступил не совсем правильно. Нужно было заранее сообщить вам и вашей службе. Но теперь уже поздно сожалеть. Я прошу вас проверить на Украине человека по фамилии Скрыпник, который должен встретиться со мной через два дня. Он приедет по поручению официальных структур Украины. 

— Вы не знаете его имени-отчества? 

— Нет, к сожалению. Но он должен быть близок к президентскому аппарату.

 — Найдем, — уверенно пообещал генерал.

 — И еще несколько деликатных поручений. Проверьте, пожалуйста, компанию "Вымпел", но так, чтобы об этом никто не знал.

 — Я вас понял.

 — Завтра утром прилетает Бронштейн, — вспомнил Петровский. — Я хочу, чтобы ваши люди его встретили и посмотрели, куда он поедет.

 Глушко не удивился. Он привык ничему не удивляться. Сделав пометку в блокноте, генерал кивнул, не сказав более ни слова. Петровский понял, что и это его распоряжение будет выполнено. Потом добавил:

 — И последнее. Наш представитель из Вильнюса утром полетит в Лондон. Я хочу чтобы его прикрывали ваши люди. Пусть сегодня ночью вылетят в Вильнюс. Или утром в Лондон. Чтобы они были рядом с ним. 

— Мы все сделаем. 

— Спасибо, Виктор Михайлович. Как у нас с этой поликлиникой?

 — Целая история, — оживился Глушко. — Мы сейчас разбираемся, но там будут проблемы.

 — Меня просили помочь, — напомнил Петровский, — и я рассчитываю, что все пройдет нормально. 

— Мы стараемся, — признался генерал, — но когда берут в руки оружие, трудно помочь. Вы же сами знаете, что "против лома нет приема".

 — У нас, в Одессе, говорили: "Есть прием, такой же лом", — вспомнил Петровский. — Задействуйте ваши старые связи. Нужно найти другой отряд милиции, чтобы выбить засевших там головорезов.

 Он даже не мог предполагать, насколько история с приватизацией небольшой частной поликлиники затронет их агентство. А началась она давно. Еще три года назад.

 

Глава 7

 Основные отрасли, приносящие наибольший доход, по-настоящему были разделены еще в последние годы существования великой страны. Изгнанный из партийных органов чиновник, который не мог внятно сформулировать несколько фраз, был переведен на газовую промышленность. «Мудрецы» из Центрального комитета посоветовали тогда акционировать газовую промышленность, переходя на новые экономические отношения. Больше всего против этой «авантюры» выступали руководители ведомства, еще не понимавшие, что в одночасье становятся миллиардерами. Затем страна распалась и каждый получил то, на чем сидел. 

Руководители нефтяных и газовых компаний начали приватизировать государственные предприятия, которые строились в огромной стране на народные деньги. Но в тот момент никого не волновали такие этические вопросы. Важно было успеть отхватить себе часть государственной собственности, чтобы затем объявить ее своей. 

Директора заводов и институтов начали сдавать внезапно освободившиеся огромные площади коммерческим структурам. При этом деньги за аренду в основном поступали в карманы руководителей и совсем не доставались сотрудникам их учреждений, иногда проработавшим в них всю свою жизнь. Но так продолжалось недолго. В наиболее перспективные отрасли хлынули молодые люди с выпученными глазами и хваткой новых дельцов. Старых руководителей убирали, освобождали, оттирали, выживали. Часто даже убивали. Сначала была первая нефтяная война, когда убивали посредников и перекупщиков. К середине девяностых почти все компании оказались уже распределены между конкретными людьми. Тогда началась вторая нефтяная война, когда объявляли залоговые аукционы и ловкие дельцы оттирали от нефтедобывающей и газовой промышленности бывших руководителей, передавая производство в руки ловких молодых людей, ставших частью большой семьи. Чековые аукционы, объявленные панацеей от всех неприятностей, превратились в самый грандиозный обман в истории страны, когда миллионы людей получили ничего не значившие бумажки, которые принесли ловким прохвостам баснословные прибыли. Все, кто прорвался к власти в начале девяностых, стали очень богатыми людьми. Все, кто сумел добраться до власти в середине девяностых, — баснословно богатыми людьми.

Здание частной поликлиники, о которой спрашивал Петровский, ранее принадлежало научно-исследовательскому институту и находилось в Тимирязевском районе столицы. Но в девяносто четвертом институт, обессиленный борьбой за выживание и хроническим бюджетным недофинансированием, закрылся. На его месте возникло акционерное общество, которое возглавил гость столицы из далекой Средней Азии. Но продержалось оно недолго. В девяносто шестом гостя убили и акционерное общество распалось. Новым хозяином здания стал владелец магазина, решивший продавать книги и канцелярские товары.

 К этому времени среди издательских предприятий началась настоящая война за передел сфер собственности. В издательском бизнесе вращались огромные деньги. Бывшие спекулянты, торговцы книгами на лотках, бывшие заведующие складами превратились в респектабельных издателей. Начинали с того, что продавали книги, а затем принялись их выпускать. Постепенно слабые издательства разорялись, крупные становились еще крупнее.

 Владелец книжного магазина, находившегося в Тимирязевском районе, был достаточно опытным человеком. Ему казалось, что все люди, так или иначе связанные с книгами, должны быть одухотворенными личностями, которым можно как минимум доверять. Он заключил крупный договор с известным издательством на поставку очень большой партии книг. В договоре было оговорено, что книги должны быть вывезены самим покупателем, а продавец оставляет их у себя лишь на временное хранение, не гарантируя их сохранности. Владелец магазина заказал машины и утром собирался вывезти книги, но ночью неожиданный пожар спалил все его имущество, а заодно и склады издательства. Недоброжелатели утверждали, что на самом деле на складах горели картон и газеты, а все книги были вывезены и проданы по второму разу. Но владельца магазина уже ничто не могло спасти. Он был разорен и вынужден продать двухэтажное здание фирме, занимавшейся поставками компьютеров. Фирма сделала успешный ремонт и открыла крупный магазин, но тут грянул дефолт девяносто восьмого года. В результате фирма разорилась. Все ее товары, купленные на рубли, автоматически подорожали в четыре раза, а так как кредиты брались в долларах, то и возвращать их нужно было в этой же валюте. 

В течение полутора лет двухэтажное здание простояло закрытым, пока наконец его не выкупила международная фирма, занимающаяся поставками лечебного оборудования. Она открывала филиал в Москве, и ей нужно было помещение. Руководителем филиала сделали бывшего ответственного работника Министерства медицинской промышленности Владимира Водякова. Это был пожилой человек, который посчитал новую ответственную должность синекурой и часто пренебрегал своими обязанностями. Фирма, которой теперь принадлежало здание, находилась в Австрии, а одним из ее владельцев был зять Водякова. Именно поэтому руководитель филиала столь явно тяготился делами и появлялся на работе от случая к случаю. В фирме достаточно быстро поняли, что лечебное оборудование не приносит дохода, оправдывающего покупку такой дорогой недвижимости в центре города. И тогда было решено открыть на первом этаже этого здания стоматологическую поликлинику, а на втором оставить помещения для складов лечебного оборудования. 

Водяков формально по-прежнему числился генеральным директором филиала фирмы, но поликлиникой он вообще не занижался. Главным врачом там была назначена Лионелла Борзакова, ранее работавшая заместителем главного врача в одной из городских поликлиник. И с этого момента началось противостояние. Борзакова и ее заместитель по финансовой линии Мулуев решили приватизировать здание, благо Бодяков готов был подписать все что угодно. В течение нескользких лет он исправно подписывал документы по финансовым задолжностям своего учреждения и поликлинике. Постепенно получалось, что поликлиника, арендовавшая помещение у филиала фирмы, оказалась собственником здания: она не платила никакой арендной платы и более того, все полученные деньги тратила на зарплату собственным сотрудникам и выплату полагавшихся дивидендов руководителям поликлиники. 

Приехавший из Австрии финансовый директор с ужасом узнал, что здание уже полтора года как им не принадлежит. Оно оказалось передано за долги поликлинике, занимавшей первый этаж и выкупившей все остальные помещения. Сумма долга, которую должен был уплатить филиал компании, исчислялась несколькими сотнями тысяч долларов. Но даже после уплаты этого долга все здание по-прежнему оставалось собственностью поликлиники. Водякова немедленно отстранили, а законопослушные австрийцы подали в суд, наивно полагая, что еще можно добиться справедливости. 

Двухэтажное здание почти в центре Москвы стоило несколько миллионов долларов. Судья получила взятку в размере пятидесяти тысяч долларов и вынесла абсолютно незаконное решение в пользу ответчиков. Австрийцы, нанявшие профессиональных адвокатов, не могли понять, как такое возможно. Поликлиника, открытая их филиалом, не только выгоняет сам филиал на улицу, но и захватывает все здание да еще судится с ним. Австрийцы подали апелляцию, но городской судья, также получивший соответствующую взятку, подтвердил решение районного суда. Австрийцы поменяли адвокатов, надеясь все же добиться своего. Но новые адвокаты объяснили им, что на местных судей никакие доводы не действуют. Самый лучший довод — зеленые бумажки с изображением человека, вопреки распространенному мнению, никогда не занимавшего пост президента США, но зато успевшего стать почетным академиком Российской Академии наук. 

Неразумные иностранцы еще долго пытались бы пробиться через закрытые юридические инстанции, если бы не зять Водякова. 

Он переехал жить в Австрию, но помнил о нравах и негласных правилах, царящих в Москве. Именно поэтому нашел знакомых и вышел на Петровского, попросив его о помощи. Размер гонорара не оговаривался, но за такое здание в столице можно и нужно было побороться. Петровский согласился помочь австрийцам вернуть их собственность, даже не подозревая, в какую трудную борьбу оказался втянутым. 

Борзакова и Мулуев, успевшие переоформить все документы, наняли очень опытных адвокатов, готовых на пальцах доказывать, что здание всегда принадлежало поликлинике. Все документы были в порядке, все выигранные суды подтверждали право захватчиков на двухэтажное помещение. Петровский позвонил знакомому адвокату Резенчуку, чтобы узнать у него, как можно противостоять столь очевидному беззаконию. Они встретились и откровенно поговорили. Петровский помнил весь разговор в деталях. Он спросил совета, как его агентство может помочь австрийцам.

 — Никак, — ответил Резенчук, — если ваш Бодяков подписал все документы, то вы ничего не можете сделать. К тому же у них очень хорошие адвокаты. Очевидно, ваше дорогое здание стоит таких денег. Они выиграли все суды.

— На самом деле выиграли или им помогли выиграть? — поинтересовался Святослав Олегович.

— Конечно, помогли. Но это никого не волнует. Вы не сможете ничего доказать, пока не начнете платить гораздо больше и не найдете еще лучших адвокатов. Но даже это не гарантирует вам победы.

— Почему?

— Москва — особенный город, Святослав Олегович, — улыбнулся Резенчук. — Здесь свои правила и свои порядки.

Через месяц Петровский понял, о чем ему говорил Резенчук. Он заплатил деньги адвокатам, не пожалел средств на нужный ему приговор, который отменил решение первого суда, но… Его соперники оказались куда более опытными людьми, чем он мог предполагать. Когда судебный пристав явился выполнять решение второго суда о вселении филиала австрийской компании в здание, его встретили вооруженные люди из районного управления внутренних дел, которые, применив оружие, не разрещили ему войти в помещение. Позже Петровский узнал, что отряду спецназа было заплачено несколько десятков тысяч долларов, чтобы ни не допустили захвата здания. И тогда он понял, что ему объявили настоящую войну. Теперь же, поинтересовавшись положением дел с поликлиникой, Святослав Олегович приказал Глушко продумать операцию по возвращению здания законным владельцам. И добавил, что годится любой способ, вплоть до вооруженного штурма. 

Вечером следующего дня один из сотрудников Глушко встретился с руководителем управления по борьбе с организованной преступностью и привез его к генералу на свидание в отель «Рэдиссон». Глушко, встретив полковника в отеле, предложил ему выехать куда-нибудь за город, чтобы поговорить о предложении Петровского. Они сели в автомобиль и поехали в сторону Воробьевых гор, где возводились высокие элитные дома. Около стройки машина остановилась, и оба офицера вышли из автомобиля, чтобы пройтись вокруг строящихся зданий. 

— Вы знаете нашу проблему, — сказал Глушко, — суд мы выиграли, но этого оказалось мало. На каждое решение нашего суда они будут предъявлять имеющиеся у них решения. Они наняли спецназ, который не пускает наших людей в помещение. Здание принадлежит австрийцам, и это полный беспредел, который творят люди, захватившие чужую собственность. 

— Вы же знаете, Виктор Михайлович, как решаются подобные вопросы в Москве, — ответил полковник, — если решение зависит от конкретного человека, то этого человека можно устранить. Стоит такая операция совсем недорого. Среди бывших армейских офицеров есть много желающих заработать. Вы должны только назвать имя этого человека, а я обещаю найти толковых исполнителей. 

— Нет, — ответил Глушко, — не нужно доводить обычную историю до кровавого противостояния. Мы еще не дошли до такой стадии, когда необходимо кого-то заказывать. 

— Вы говорили, что спецназовцы применили оружие, — напомнил полковник.

 — Но никого не убили, — возразил Глушко. — Нет, мы не хотим решения вопросов таким методом. Нам нужно войти в здание и останься там до решения городского суда. Вы можете помочь нам это сделать?

 — С нами будет судебный пристав? — отстал вопросом на вопрос полковник.

 — Если хотите.

 — Тогда заплатите нам двести тысяч долларов, и мы выбросим спецназ из здания, — пообещал полковник. — Будем удерживать его до тех пор, пока вы не добьетесь нужного решения городского суда. Согласны?

 — Очень большая сумма, — возразил Глушко. — Давайте договоримся на сто пятьдесят. 

— У меня много людей, — вздохнул полковник, — всем нужно платить. И еще придется подумать о журналистах, которые заинтересуются случившимся, о людях, которые останутся там дежурить в три смены. Я полагаю, что двести тысяч долларов не такая большая сумма за нашу помощь. В двухэтажном здании общая площадь не менее двух тысяч квадратных метров. Если даже сдавать каждый метр за триста долларов в год, то и тогда вы будете иметь шестьсот тысяч долларов годового дохода. По-моему, вам лучше согласиться.

 — Я должен посоветоваться, — сказал Глушко, уже зная, что Петровский согласится на такие условия. 

Он вернулся в офис и доложил Петровскому о состоявшемся разговоре. Заодно рассказал и о том, что удалось узнать в Киеве о деятельности Скрыпника. И наконец доложил, что в Лондоне посланец из Литвы взят под плотный контроль прилетевших туда его сотрудников — трех бывших офицеров КГБ СССР.

 Святослав Олегович, выслушав генерала, позвонил Юлаю и приказал ему выделить Глушко двести тысяч долларов наличными. Только после этого спросил:

 — Когда прилетел Леонид Исаакович?

 — Три часа назад. И сразу поехал в компанию «Вымпел». Вы знали, что президентом этой компании является его племянник?

 — Догадывался, — кивнул Петровский.

 Когда Глушко ушел, он позвонил Инне и  спросил, в котором часу прилетает Бронштейн. 

— Самолет должен был прилететь три часа назад, — сообщила она, — только Леонид Исаакович пока не появлялся в офисе. Я звонила ему на мобильный, но телефон отключен. 

— Понятно, — весело отозвался Петровский. — Ты не суетись и больше ему не звони. 

Он терпеливо ждал, когда к нему приедет его советник. И тот в конце концов появился. 

— Жуковский пока ничего нам не перевел, — сообщил с порога Бронштейн. — Кажется, он решил нас обмануть. Нужно немедленно расторгать наше соглашение.

— Успокойтесь, — посоветовал ему Петровский. — Утром он мне звонил и сказал, что переоформит акции завтра. Вот только счет «Вымпела» почему-то закрыт и он не понимает, что происходит. 

— Закрыт, — подтвердил Леонид Исаакович, усаживаясь на стул. — У них неприятности с налоговыми полицейскими. И я хочу вас попросить позвонить вашему знакомому. Вы ведь его хорошо знаете. 

— Конечно, позвоню. Не нужно так нервничать. Какие у них неприятности? 

— Не совсем понимаю. Но их счета временно закрыли. Может, вы попросите Жуковского пока подождать с переводом акций? Иначе на них тоже могут наложить временный арест. 

— Вы же сами сказали, что Жуковский нас обманывает и нам нужно расторгать соглашение с ним, — укоризненно напомнил Святослав Олегович. 

— Я не знал о его звонке, — быстро ответил Бронштейн. — Но если он действительно вам звонил и так переживает, то пусть немного подождет. Я укажу ему другую компанию. 

— Вам не кажется, что это будет не совсем красиво? Сначала указать одну компанию, потом другую. Может, вы подождете несколько дней, пока я решу вопрос с налоговой полицией и Жуковский спокойно переведет акции в компанию вашего родственника? 

— Да, вы правы, — признался, чуть остывая, Леонид Исаакович, — так будет лучше. Только позвоните прямо сейчас. 

— Обязательно позвоню, — Петровский подвинул к себе аппарат правительственной связи уже отключенный перед приходом Бронштейна и набрал знакомый номер. Довольно долго он слушал тишину, затем, положив трубку, грустно сказал: — Увы, не отвечает, но я его сегодня обязательно найду. 

— Спасибо, — поблагодарил его Бронштейн. — Но почему вы меня отозвали?

 — Мы меняем тактику, — пояснил Петровский, — будем играть вместе с Алентовичем на понижение акций. Пусть все думают, что мы на его стороне. Когда у нас будет двенадцать процентов, мы начнем скупать другие акции и увеличим нашу долю еще на несколько процентов. А затем объявим, что играем на повышение. Когда все узнают, что мы владеем таким большим пакетом акций, они взлетят, а нам придется только подсчитывать прибыль. 

— Прекрасно, — пробормотал Леонид Исаакович, — значит, будут нужны свободные деньги. Большие деньги. У меня их пока нет.

 — Они есть у "Вымпела", — улыбнулся Петровский, — можно взять деньги под залог компании вашего племянника. Вы ведь заказали туда крупные суммы.

 — Откуда вы знаете? — вспыхнул Бронштейн.

— Вы получаете у меня огромные гонорары, дорогой Леонид Исаакович. И мне всегда было интересно, куда мой земляк вкладывает свои деньги. Теперь я понимаю, что они вложены в компанию вашего племянника. 

Бронштейн пожал плечами. Он не хотел ни соглашаться, ни возражать. Когда Леонид Исаакович выходил, любезная улыбка на лице Святослава Олеговича сохранялась. Но едва советник вышел, как она исчезла. Петровский наклонился и включил телефон правительственной связи. "Посмотрим, — мстительно подумал он, — откуда наш советник возьмет оставшиеся деньги". 

 

Глава 8

Когда Петровский родился, человечество запустило первый спутник Земли, а ведь прошло еще не так много времени после самой опустошительной войны, какую только знало человечество. Еще через четыре года после его рождения в космос полетел Гагарин. Затем были подвиги других космонавтов, имена которых ребята в школах учили наизусть. 

В начале шестидесятых в Одессе сложилась та удивительная атмосфера невероятного космополитизма и открытости, которая появлялась лишь в полифоничных южных городах. Такой же она была только в Баку и отчасти в Тбилиси. Правда, возможно, еще много тысяч лет назад и в Вавилоне, когда там все говорили на одном, понятном всем языке. 

Святослав Олегович еще помнил учебники, в которых были фотографии лысого вождя, утверждавшего, что именно он с початком кукурузы в руках борется за мир и коммунизм. Советским людям тогда говорили, что коммунизм наступит еще при его жизни. Так что уже к тридцати трем годам Петровский должен был бы жить в прекрасном, справедливом обществе. Но вскоре лысого вождя сменил бровастый и все забыли об этих обещаниях. Зато жизнь вокруг была прекрасной — пожалуй, самое лучшее время и для его родного города, и для людей, окружавших их семью. Женщины носили светлые, цветастые платья без рукавов, и Святослав тогда был убежден, что в Одессе самые красивые женщины на свете. Мужчины собирались на улицах, чтобы обсушить последние одесские новости, затем новости страны и уж в самом конце — мировые, поскольку они их интересовали меньше всего. Ведь все равно нельзя было никуда уехать. Израиль казался мечтой, Америка существовала в другом измерении, а Париж был доступен только в книгах. Зато как же подробно обсуждались в Одессе местные события. Все знали, что дядя Сема должен дядя Мише двести рублей и не отдает их потому, что последний не возвращает картину, взятую якобы для продажи дяде Науму, который, в свою очередь, не дает деньги, считая, что картина не настоящая и не может столько стоить. Но он ждет приезда дяди Изи, чтобы проверить ее подлинность… Одесситы были уверены, что весь мир вертится вокруг их города, а все остальные должны им завидовать. Еще бы! Из Одессы вышло столько известных людей! 

В шестидесятые — семидесятые годы, пока существовал запрет на выезд, одесситы любили собираться в домах шумными компаниями, чтобы разойтись где-нибудь под утро. Проблемы времени и денег не существовало. В последующие годы они, конечно, тоже собирались, но лишь для того, чтобы вспомнить тех, кто уехал. Тогда казалось, что уезжали навсегда. И Одесса теряла не просто часть населения, а часть собственной души. 

В городе ценились хорошие книги и хорошее образование. По Одессе одновременно ходили лучшие врачи и прекрасные адвокаты, известные карточные шулеры и прославленные пианисты. Тут дружно жили евреи, украинцы, русские, татары, греки, молдаване и все остальные нации. Это было время застоя, когда покой и нега, в которых пребывал город, казались вечными. 

Но уже в семидесятые годы начались изменения — сюда потянулись люди из сельской местности, на окраинах начали возникать поселки, которые плотно заселялись людьми, уже не знавшими солнечного света шестидесятых. Правда, отблеск тех дней еще ложился и на эти годы, хотя многие понимали, что время счастливых дней уже подходит к концу. 

Из Одессы стали уезжать люди, составлявшие славу и гордость не только этого города, но и всей огромной страны. Петровский тоже уехал в Москву и поступил в институт, чтобы, закончив его, навсегда остаться в далекой северной столице. 

В восьмидесятые годы он работал в конструкторском бюро и лишь изредка навещал родителей, которые по-прежнему жили у самого Черного моря. И остро чувствовал, как постепенно слабеет его связь с родным городом и родными людьми, некогда бывшими его миром. Каждый раз, посещая Одессу, Петровский видел те изменения, которые подтачивали ее счастливую ауру, превращая "жемчужину у моря" в обычный большой город со всеми его проблемами и недостатками. К концу восьмидесятых это был уже неуправляемый котел, который грозил взорваться и расколоть все вокруг. 

Потом взорвалась страна. И раскололась на части. И Святослав Олегович неожиданно оказался отрезанным от родителей, от родного гнезда, находящихся теперь в другой стране. Это было больно, несправедливо и непонятно. У него появилось такое ощущение, будто его сердце буквально разделили пополам. Он с семьей — в России, а его престарелые родители и сестра — на самостийной Украине. И именно поэтому все, что происходило в той стране, его теперь постоянно волновало. 

Утром, перед встречей со Скрыпником, позвонил Яша Слаповский, бывший сотрудник Петровского, сделавший феноменальную карьеру в середине девяностых и ставший мультимиллионером на перепродаже нефтепродуктов. Такие бешеные деньги, которые можно было сделать на развале Советского Союза, еще никогда нигде и никому не удавалось получить ни при каких обстоятельствах. Нефтепродукты покупались по внутренней цене и перепродавались по внешней. Разница составляла сотни и тысячи процентов. Слаповский сказал, что украинцы очень серьезно готовятся к встрече с Петровским и готовы предложить любые условия, в случае достижения необходимого результата. 

Наконец Инна доложила, что к нему пришел посетитель. В кабинет вошел высокий мордастый мужчина в элегантном костюме. Зачесанные назад волосы. На вид лет сорок. Петровский поспешил ему навстречу. Они обменялись крепкими рукопожатиями. 

— Скрыпник Альберт Александрович, — представился гость. 

— Очень приятно, — кивнул Петровский. — мне звонил Яков Наумович и предупредил о вашем визите. 

— Мы просили наших общих знакомых организовать встречу с вами, — холодно произнес Скрыпник. — Нам рекомендовали вас как лучшего специалиста в этой области.

— Не мне судить, — улыбнулся Святослав >Олегович, — но если так считают друзья Якова Наумовича, значит, в этом есть что-то рациональное. Кстати, Слаповский начинал в нашем агентстве финансовым директором. 

Это уже потом он занялся продажей нефтепродуктов и превратился в уважаемого Якова Наумовича. Хотя должен сказать, и как финансовый директор он был лучше всех.

Петровский не стал уточнять, что в те давние времена, почти десять лет назад, еще не было аналитического агентства «Миллениум», на его месте существовал кооператив, торгующий дешевыми компьютерами, и должности финансового директора в нем тоже не было, а Слаповский работал обычным бухгалтером, который не очень-то верил в возможность развития их общего дела и поэтому решил наладить собственный бизнес. Только за последующие несколько лет бывший фарцовщик и спекулянт Яша Слаповский превратился в уважаемого бизнесмена, сумевшего сколотить многомиллионное состояние. 

Гость и хозяин кабинета разместились в глубоких кожаных креслах, стоящих в углу. Петровский обратил внимание на обувь пришедшего — туфли ручной работы. Пара такой обуви стоила больше тысячи долларов. Очевидно, Скрыпник получал хорошие деньги за свои посреднические услуги. 

— Я думаю, что мне не стоит напоминать о конфиденциальности нашей встречи, — начал он. — И надеюсь, у вас нет подслушивающей аппаратуры. 

— Это не в моих интересах, — отозвался Святослав Олегович. — Здесь установлены специальные генераторы шумов, чтобы исключить возможное подслушивание. 

— В таком случае, вы не будете возражать, если я включу и свой скремблер? — Скрыпник достал из кармана миниатюрное устройство и положил его на столик. 

Петровский удивленно поднял брови. Начало разговора и такая аппаратура свидетельствовали о серьезных намерениях его посетителя. 

— Не стану от вас скрывать, что мы долго выбирали, к кому именно обратиться, — пояснил Скрыпник. — Сначала пытались решить ваши вопросы без посторонней помощи, но не смогли урегулировать отношения в рамках наших возможностей. 

— Вы говорите так витиевато, что мне хочется пригласить переводчика, — усмехнулся Петровский. — Давайте проще. Неужели вы думаете, что я не наводил справок, прежде чем с вами встретиться? У меня аналитическое агентство, а не контора по заготовке рогов и копыт. Скрыпник улыбнулся — очевидно, он знал в каком романе существовала такая контора. 

— Не сомневаюсь, — сказал он. — Мне даже сообщили, что ваши представители вчера осторожно узнавали о работе моей организации в Киеве. У меня, конечно, не такое мощное агентство, как у вас, но некоторыми возможностями мы тоже обладаем. Кстати, я принял решение обратиться именно к вам сразу же, как только мне предложили прибегнуть к помощи иностранных специалистов. Решил, что у нас возможен взаимный интерес. Хотя у меня работает только двадцать человек, а у вас — несколько тысяч. 

— По моим сведениям, у вас работает человек сто пятьдесят, — спокойно уточнил Петровский, — не считая людей, которых вы берете по контракту. И у нас, кстати, трудится гораздо меньше людей. Слухи часто бывают преувеличенными. 

— Будем считать, что мы обменялись любезностями, — предложил Скрыпник. — Значит, мы примерно имеем представление о возможностях наших организаций. Поэтому-то я и приехал именно к вам за помощью. И полагаю, вы знаете, почему я здесь появился.

— На Украине грядут президентские выборы, — кивнул Петровский. — Даже если бы мои люди в Киеве ничего не разузнали, и так было бы нетрудно догадаться. Тем более что меня уже вызывали и предупреждали. Вы представляете интересы одного из кандидатов.

— Правильно, — кивнул Скрыпник. — И думаю, вы даже узнали, кого именно.

— Вы сами мне расскажете, — отозвался Петровский. — Но учтите, при любой нашей договоренности, я буду прежде всего исходить из интересов моей страны. Как бы высокопарно это ни звучало, я немного патриот. И если вы узнавали про меня, то вам известно о моих отношениях с политической элитой нашего государства.

— Конечно, известно, — подтвердил Скрыпник, — и мы играем без блефа. Вы точно знаете, кого именно из кандидатов я представляю, а мы знаем, что вы об этом знаете, выходит, наши позиции совпадают. Наш кандидат должен устроить и вашу страну, а наш оппонент вас явно не устраивает. Он слишком "западный", чтобы нравиться Москве. Но на Украйне никогда не побеждал прозападный кандидат. Кучме удавалось дважды добиться успеха за счет явной поддержки восточных регионов. И за счет скрытой поддержки России.

— И поэтому вы так долго старались сохранить баланс между нашими странами? —спросил Петровский. — Вам не кажется, что ваша политика привела к полному краху? Постепенно вам перестали доверять обе страны. Что вы в результате получили?

— Я приехал не обсуждать наши ошибки, а попытаться договориться с вами о совместной работе.

— Хорошо. Тогда давайте откроем карты. Я хочу знать ваш план. Что вы решили и как я могу вам помочь?

— Газовая труба, — пояснил Скрыпник. — Нам нужно, чтобы Россия начала перекрывать поставки газа на Украину. И желательно, чтобы эти действия сопровождались скандальными публикациями об имеющихся случаях воровства газа и об огромном нашем долге России за поставляемый газ. Скандалы должны быть управляемыми, но громкими. Наш кандидат будет выставляться как панацея от всех бедствий, а западный — как причина всех неприятностей.

— Так просто? — пробормотал Петровский. — Сейчас мы работаем гораздо интереснее.

— Это у вас, в Москве, нужно придумывать многоступенчатые интриги, — заметил гость, — а у нас достаточно и такой примитивной, прямолинейной тактики.

— Не всегда, — напомнил Петровский. — Когда ваша оппозиция пыталась свалить Кучму, она придумала дело Гонгадзе. Сначала появилась магнитофонная запись, потом исчезнувшее тело журналиста, наконец отрубленная голова, как в жутких романах. И чего вы добились? Только опозорились на весь мир.

— Мы не давали таких советов, — чуть покраснел Скрыпник. — Согласен, это была плохая идея. И мы очень много потеряли.— Или глупо подставили вашего премьер-министра, — продолжил говорить Петровский, — хотя теперь и бывшего. Позволили его арестовать, предъявить ему обвинение в многомиллионных хищениях. Я уже не говорю о Юлии Тимошенко, которую подставило ваше агентство, Альберт Александрович. Это ведь лично вы по заданию ваших официальных структур организовали ее арест и последующую компроментацию.

— Мы считали, что таким образом можно поднять престиж власти, — возразил Скрыпник. — Ошибки бывают даже у самых лучших профессионалов.

— Давайте договоримся, что мы будем сами планировать наши действия. Мой принцип такой: либо абсолютное доверие, либо мы с вами расстаемся.

Скрыпник начал беззвучно смеяться. Петровский увидел, как блеснули запонки у его собеседника. Рубашка украинского представителя стоила долларов триста. Золотые запонки с бриллиантами — не меньше полутора тысяч. Очевидно, дела у его коллеги шли достаточно хорошо. Заказов много, политики доверяют ему свои пиар-кампании.

— И вы часто используете такой термин, как "абсолютное доверие"? — спросил Альберт Александрович. — Вам не кажется, что нам нужно говорить в других категориях?

Петровский поднялся, прошел к столу и неожиданно спросил:

— Что вы обычно пьете? Виски, коньяк, пиво, вино, чай, кофе?

— Во время переговоров только минеральную воду без газа, — улыбнулся Скрыпник. — А после все, что угодно.

— Инна, — позвонил Святослав Олегович секретарю, — принеси нам две бутылки минеральной воды без газа.

Он вернулся на место, уселся в кресло. Вышколенный секретарь вошла через несколько секунд с бокалами и двумя бутылками холодной минеральной воды. Поставив их на стол, сразу же вышла.

— У вас хорошие сотрудники, — одобрил Скрыпник, наливая себе воду. — У нас на Украине ходят легенды о том, как вы подбираете себе работников и особенно работниц. Говорят, мужчин вы подвергаете особым испытаниям, а женщин… — Он запнулся.

— Насилую, — добродушно подсказал Петровский.

— Почти, — рассмеялся Скрыпник. — Я, конечно, не верю в такие басни, но говорят, что каждая ваша новая сотрудница должна переспать со своим руководителем, прежде чем вы возьмете ее к себе на работу. Люди считают, что таким образом вы обеспечиваете себе их лояльность. Типичный пример шаблонного мышления.

— Какая глупость! — согласился Петровский. — У меня трудится несколько тысяч человек. Так что же я должен спать со всеми, независимо от того, нравятся они мне или нет? Таким образом я вызвал бы общую ненависть, а совсем не лояльность.

— Я тоже считал, что это глупости, — отмахнулся Скрыпник, — но зато эффективность вашей деятельности известна во всем мире. Говорят, ни один политик, прибегнувший к вашей помощи, еще не проиграл выборы. У вас действительно стопроцентный показатель или это тоже байки?

— Девяносто семь, — честно признался Петровский. — Три процента возникают в результате халатности некоторых работников. Но у нас не прощают ошибок. Мы сразу же расстаемся с сотрудниками, допустившими серьезный промах. Наши люди должны работать безупречно. Но поговорим о другом. На какую сумму вы рассчитываете? Я имею в виду, в какую сумму вы оцениваете наши договоренности?

Скрыпник нахмурился, достал из кармана блокнот и ручку с золотым пером. Затем написал цифру с шестью нулями. Петровский посмотрел и покачал головой.

— Не серьезно, — сказал он. — На выборы в вашей стране нужна сумма на порядок больше.

Скрыпник изумленно уставился на него:

— Вы не поняли, выборы проводит команда, которая уже работает. Вам нужно лишь организовать срыв поставок и несколько громких статей в ваших газетах. Или телевизионных передачах. Согласитесь, за такую поддержку мы предлагаем невероятные деньги.— Это вы меня не поняли, — усмехнулся Святослав Олегович. — Чтобы заказать несколько дешевых статей, достаточно двух тысяч долларов, раздать их журналистам и договориться с ними обо всем. Боюсь, что вы ошиблись адресом. Мы не занимаемся подобными вещами. Вы сами сказали, что у меня работают несколько тысяч человек. Неужели же думаете, что я держу столько людей, только для того чтобы платить продажным журналистам и организовывать глупые акции, от которых не будет никакой пользы?

Скрыпник посмотрел на свой бокал. Молча налил себе воды и выпил. Затем осторожно кашлянул.

— Ваши условия? — поинтересовался он.

— Руководство избирательной кампанией— сразу ответил Петровский, — планирование абсолютно всех акций. И ввод моих сотрудников в избирательный штаб.

Гость помолчал. Наконец ответил:— Я думал, вы поймете, что это невозможно.

— Почему?

— Если узнают, что избирательную кампанию нашего кандидата проводит ваше агентство, мы гарантированно проигрываем. Все сразу заговорят о "руке Москвы". Пока вы работаете в России, к вам не может быть никаких претензий, но если ваши люди появятся на Украине… Это будет наше поражение.

Теперь настала очередь пить воду Петровскому. Он наполнил стакан, залпом его выпил и неожиданно предложил:

— Можно сделать по-другому. Мы будем работать в Киеве через вашу организацию. И все акции планировать совместно…

Скрыпник улыбнулся. Очевидно, он хотел услышать что-то подобное, потому что сразу же одобрительно кивнул.

— Это уже более конкретное предложение. Я могу прислать к вам наших аналитиков и финансистов, чтобы обговорить все детали предстоящего соглашения. Я думаю, будет правильно семьдесят на тридцать.

— Семьдесят получаем, конечно, мы? — нагло уточнил Петровский.

Гость расхохотался.

— Это украинские деньги, — напомнил он, — и выборы нашего президента. Неужели вы действительно считаете, что должны получить такие деньги? Это несправедливо.

— Я же не напоминаю вам, что газ наш, — заметил Петровский. — А без поддержки моей страны ваш кандидат не победит. Ни при каких обстоятельствах. Америка далеко, и их аналитики понимают в наших делах столько же, сколько мы в делах зулусских племен. Другой менталитет, другая история, другие нравы. Пятьдесят на пятьдесят, и, я думаю, мы сможем начать переговоры.

— Меня просто не поймут мои сотрудники, — пояснил Скрыпник. — С какой стати мы должны платить вам такие деньги? Конечно, российский фактор очень важный, но не настолько же, чтобы отдавать вам половину всех денег. Мы можем заплатить несколько миллионов вашим чиновникам и добиться нужного результата.

— А вот это уже ошибка, — возразил Петровский. — Сколько бы у вас не было денег, у американцев их гораздо больше. И они заплатят нашим чиновникам тоже в два раза больше, чтобы провести своего кандидата. Но вообще-то соревноваться в таких вещах — занятие опасное. Однажды кто-то узнает про ваши деньги, и тогда обычный милиционер вдруг «случайно» найдет коробку из-под ксерокса, в которой они окажутся. Хорошо, если рядом с президентом будет его все понимающая дочка и умеющий убедить ее ловкий чиновник. А если нет? Тогда вам обеспечены неприятности. И полный провал на выборах.

— Но пятьдесят на пятьдесят — это невероятные деньги, — задумчиво произнес Скрыпник.

— Тогда ищите другое аналитическое агентство, — предложил Святослав Олегович, уже зная ответ.

— Нет, — сразу отозвался Скрыпник, — я думаю, мы обсудим ваше предложение и согласимся. Но, разумеется, вы должны гарантировать нам самое тесное сотрудничество и лояльность вашей прессы.

Петровский кивнул. Гость поднялся, протянул руку. На фоне скромно одетого хозяина кабинета он выглядел миллионером.

— Где вы одеваетесь? — неожиданно полюбопытствовал Святослав Олегович.

— У меня свой стилист, — усмехнулся Скрыпник, — я плачу ему шесть тысяч долларов. Он заказывает для меня из Италии обувь, костюмы, галстуки, продумывает все аксессуары.

— Выгоните его, — предложил Петровский. — И вот мой первый вам совет: чтобы никто вас не видел в таком наряде во время президентской компании. Если вы хоть раз появитесь с вашими бриллиантовыми запонками, то можете считать все дело законченным. Они стоят гораздо больше, чем в среднем за год получает ваш обычный гражданин. И снимите эту обувь. Она тоже бросается в глаза.

— Вы так думаете? — насторожился Скрыпник.

— Уверен. И не затягивайте решение вопроса. У нас не так много времени.

 

Глава 9

Когда Скрыпник ушел, Петровский вызвал секретаря, приказал убрать бутылки и бокалы. Затем уселся за свой стол, намереваясь обдумать состоявшийся разговор, но развернул кресло и набрал номер известного ему телефона. 

— Да, — раздался в трубке голос секретаря Климентьева. 

— Я хочу поговорить с Евгением Герасимовичем. Передайте ему, что звонит Петровский. 

Через десять секунд Климентьев ответил: 

— Слушаю. 

— Я встретился с нашим гостем, — сообщил Святослав Олегович. — Мы договорились о совместной работе. 

— Никаких проблем? Они ставят на того, кого мы имели в виду? 

— Похоже. Детали мы должны обговорить позднее. Они хотят провести другого кандидата и затем изменить Конституцию под нынешнего. 

— Держите нас в курсе. 

— Мне понадобится помощь. — Они говорили без лишних слов, чтобы даже случайно услышавший их человек не сумел понять о чем именно идет речь. 

— Можете считать, что мы все играем за вашу команду, — сказал Евгений Герасимович и положил трубку. 

Петровский закрыл глаза, откинул голову на спинку кресла. Если все пройдет благополучно, он оставит все дела и уедет куда-нибудь на две или три недели. В отпуск. На какие-нибудь далекие острова в океане. Подальше от всех проблем. Но пока у него слишком много забот. Нужно все проверить лично. Святослав Олегович снова развернулся в кресле, нажал кнопку селекторного аппарата, вызывая своего заместителя. 

— Юлай, — произнес он недовольным голосом, — о нашем агентстве ходят неприятные слухи. Меня начинает беспокоить такая обстановка. Передай всем сотрудникам, что если мы найдем кого-то болтающего на эту тему, то следующий разговор у него будет на улице. Ты меня понял? 

— У нас никто не болтает. 

— Уже рассказывают, как я насилую женщин у себя в кабинете. Ты знаешь хотя бы одну, которую я изнасиловал? Если нет, то почему позволяешь распространяться таким слухам? И куда смотрит наш доблестный генерал Глушко? Меня в последнее время не устраивает его работа, очень не устраивает, Юлай. 

— В центральном аппарате известно о наших требованиях, — сказал Юлай Абуталипович, — но ты же знаешь, всем рот заткнуть невозможно. Некоторые слухи иногда вырываются наружу… 

— Хватит! — остановил его Святослав Олегович. — Еще ты будешь мне говорить о слухах. Любые слухи можно организовать, как тебе хорошо известно. А я подверг испытанию не так уж много людей — человек пятьдесят, от силы шестьдесят. Агентство принадлежит мне и я могу выдвигать любые условия при приеме на работу. Захочу и завтра объявлю, что у нас клуб нуддистов. И пусть все приходят на работу в обнаженном виде. 

— Я не возражаю, но… 

— Только этого не хватало, чтобы я с тобой еще спорил! Ты лучше проверь все еще раз. 

— Не волнуйся… — Юлай Абуталипович явно хотел сказать что-то еще, но Петровский уже отключился. 

Положив трубку, он задумался. Затем протянул руку к аппарату правительственной связи, набрал знакомый номер вице-премьера. 

— Слушаю, — недовольно отозвался тот. Очевидно, не многие решались ему звонить. А те, кто могли, — президент или премьер, имели специальные аппараты прямой связи. 

— Я хотел бы с вами встретиться… — начал Петровский. 

— Не сегодня, — буркнул вице-премьер. 

— Сегодня, — возразил Святослав Олегович. — Хочу поговорить насчет Нижнебайкальска. 

— Когда? — сразу сменил тон вице-премьер. — Когда ты сможешь приехать? 

Петровскому не нравилась эта хамская привычка чиновников тыкать нижестоящим людям, которая осталась у них еще с советских времен. Хотя Климентьев обращается к нему на «вы». Но вице-премьер привык тыкать всем, с кем бы ни разговаривал. Кроме, разумеется, президента и премьер-министра. 

— Прямо сейчас, — попросил Святослав Олегович. 

— Приезжай, — согласился чиновник. 

— Буду у вас через полчаса, — Петровский глянул на часы и, положив трубку, приказал секретарю подготовить машину. Однако прежде попросил вызвать к нему из пресс-службы Надю, недавно принятую девушку, которую он теперь как бы лично опекал. 

Вошедшая вскоре Надя на сей раз была в строгом брючном костюме. Святослав Олегович раз от раза с удовольствием отмечал ее безупречный вкус и все возраставшую уверенность. 

— Нам нужна хорошая статья по Нижнебайкальскому комбинату, — сообщил он. — Очень желательно, чтобы ты нашла дельного журналиста, который смог бы ее написать. 

— О чем писать? — по-деловому уточнила девушка. 

— О проблемах комбината. У читателей нужно создать впечатление, что там не все ладно. У них недавно убили директора и вообще много финансовых проблем. Все ясно? 

— Найду — улыбнулась Надя и, уже выходя из кабинета, нахально добавила: — У вас хорошая водолазка. 

Петровский усмехнулся. Он не любил носить галстуки и предпочитал темные водолазки или пуловеры. 

Ровно через полчаса Святослав Олегович уже входил в кабинет вице-премьера — человека сравнительно молодого, лет около пятидесяти. В начале девяностых вице-премьер успел сколотить себе большое состояние во время работы в правительстве, когда отвечал за приватизацию крупных промышленных объектов. Журналисты оценивали его в несколько сотен миллионов долларов. И при этом ни для кого не было секретом, что вице-премьер обязан своим нынешним положением личной дружбе с одним из самых известных и крупных олигархов страны — Семеном Алентовичем. 

Чиновник был одет в строгий темно-синий костюм с таким же выдержанным галстуком. За последние годы элита политиков научилась хорошо одеваться и не стеснялась повсюду появляться в очень дорогих костюмах, каждый из которых стоил гораздо больше их официальной зарплаты. Но мораль нового века была совсем другой, нежели десять — пятнадцать лет назад. На бедных людей теперь начали смотреть снисходительно, считая, что они бездельники и дураки, которые не умеют и не хотят зарабатывать деньги. Воровство стало нормой, коррупция — пределом мечтаний, порядочность осмеивалась, мораль — предали забвению, а издевательство над собственным народом вошло в повседневность. И дорогие костюмы чиновников вкупе с их скоростными машинами, модными курортами, молодыми женами, предпочитающими носить бриллианты эксклюзивных фирм и жить в собственных виллах на средиземноморском побережье, становились общепринятыми правилами хорошего тона. При этом миллионы людей — врачей, учителей, инженеров — не получали вовремя зарплаты и влачили жалкое существование. 

Жуликов и спекулянтов начали называть бизнесменами, а крупных воров переименовали в олигархов. Народ ненавидел их до такой степени, что даже их фотографии в газетах подвергались яростному надругательству. Но продажных чиновников люди ненавидели еще больше, понимая, кто именно разрешает олигархам так нагло и беззастенчиво присваивать себе все богатства некогда великой страны, ставшей в одночасье нищей и разоренной, словно по ней прошла опустошительная война. 

— Здравствуй, — кивнул Петровскому вице-премьер. Он был высокого роста, с красивыми волосами, которые любил укладывать с помощью фена. Такие мужские лица обычно нравятся женщинам — на его подбородке просматривалась заметная ямочка. 

— Добрый день, — отозвался Святослав Олегович, усаживаясь на место за длинным столом заседаний, которое ему безмолвно указал хозяин кабинета. Сам же он, выйдя из-за письменного стола, уселся во главе его. 

— И о чем же ты хотел со мной поговорить? — лениво спросил вице-премьер. 

— О Нижнебайкальском комбинате, — ответил Петровский. — Ко мне обратились представители Алентовича с просьбой помочь им в информационном обеспечении. 

— А ты им отказал, — кивнул вице-премьер, — и очень напрасно это сделал. Они все равно добьются своего, а ты останешься на бобах. 

— Поэтому я хочу с вами поговорить. 

— Раньше нужно было со мной разговаривать, — откинулся на спинку кресла вице-премьер. Он достал из кармана пачку сигарет «Давыдофф», щелкнул золотой зажигалкой, закурил. 

Петровский посмотрел на золотую зажигалку. "Удивительно, как все они одинаково себя ведут, дорвавшись до этих денег, — подумал он. — У всех одинаковые золотые часы, золотые зажигалки, золотые запонки, номерные галстуки, сорочки за триста долларов, костюмы за три тысячи и обувь от тысячи. Упакованы словно в униформу, меняется только название эксклюзивных фирм". 

— Раньше я не мог, — улыбнулся Святослав Олегович, — мои люди занимались проверкой состояния дел на комбинате. 

— Не нужно ничего проверять, — спокойно сказал вице-премьер, стряхивая пепел в пепельницу, — там уже все проверено. На комбинате бардак, товар вовремя не отгружается, допускаются грубые финансовые нарушения. И еще они должны вернуть огромный кредит "Голдман-Саксу". Эти американцы за свои деньги кому хочешь горло перегрызут. Плюс криминальные разборки на комбинате. Они директора своего убили. В общем, целый букет. 

— Поэтому я и отказал, — тихо произнес Петровский. 

— Ты у нас богатый стал. Решил, что можешь выбирать, с кем тебе работать. Только ты напрасно такую позицию занимаешь. Два миллиона долларов на улице не валяются. Тебе же сказали, что пришли от меня. Значит, должен был согласиться. Ты у нас, конечно, крупный специалист, решил, что все можешь, если помог выиграть выборы. Только ты не забывай, таких специалистов много. А деньги не всем предлагают, тем более такие деньги. 

— Контрольный пакет акций комбината принадлежит Глебу Жуковскому, — напомнил Святослав Олегович, — я думал… 

— А ты не думай, — грубо перебил его вице-премьер. — Думать в таких делах очень вредно. К тебе пришли и заказали конкретное дело. А ты у нас, вместо того чтобы ноги им целовать, в особую позицию встал. Защитником Жуковского заделался. Не сегодня завтра, его в наручниках привезут в Москву. Знаешь, сколько на нем всякого дерьма висит? 

Ты, наверное, вспомнил выборы и решил, что вы с ним снова союзники? Только этот союзничек ненадежный. Как это говорилось у классика: "У Англии нет вечных союзников, у нее есть вечные интересы". 

— Вы меня не поняли, — терпеливо произнес Петровский. — Дело в том, что наши специалисты проверили работу комбината. Его акции сейчас реально стоят даже не двести, а триста миллионов долларов… 

— Через несколько дней они не будут стоить ничего, — убежденно заявил вице-премьер, сминая сигарету в пепельнице. 

— Возможно, — согласился Святослав Олегович, — но нас остановило несколько моментов. Во-первых, финансовый аспект… — Вице-премьер нахмурился, но ничего не сказал. А Петровский продолжил: — Согласно нашим данным, американцы выдали комбинату огромный кредит и они не согласятся на обычное погашение долга. "Голдман Сакс" инвестировал деньги с расчетом на них заработать, не только вернуть свой кредит на успешной работе комбината, но и получить высокую прибыль. 

— Никто не виноват, что они погорели, — пробурчал менее уверенно вице-премьер, — у нac в августе девяносто восьмого погорело множество предприятий. 

— Но сейчас не август девяносто восьмого, — заметил Святослав Олегович, — и у власти другой президент. 

Вице-премьер, достав вторую сигарету, швырнул пачку на стол. 

— Что ты хочешь сказать? 

— Наши аналитики полагают, что правительство не допустит банкротства комбината, — когда Петровский хотел, он умел говорить весьма выразительно, — иначе это осложнит всю инвестиционную политику американских бизнесменов. А нам крайне нужны их инвестиции. Мы посчитали и пришли к выводу, что интересы Семена Алентовича не могут перевешивать интересы страны. 

— Сильно сказано, — зло усмехнулся вице-премьер, разглядывая свою зажигалку. — Получается, что ты у нас за державу, а я как бы главный твой противник. 

— Нет, — возразил Петровский, — вы поверили Алентовичу, а я решил все проверить. Президент и премьер не разрешат обанкротить успешно работающее предприятие. Ни при каких обстоятельствах. Кроме того, американцы потребуют независимой аудиторской проверки. И вы знаете, чем она может кончиться. 

— Какой ты у нас, оказывается, патриот! Может, уже в какую-нибудь патриотическую партию записался и заодно им советы даешь? 

— Я даю советы тогда, когда меня об этом просят, — пояснил Святослав Олегович, с трудом сдерживаясь. — Но это только финансовый аспект. А есть еще и криминальный. Тот самый Валентин Георгиевич Роговицын, который приходил якобы от вас, был в Нижне-байкальске за день до убийства. И требовал от директора передать ему часть привилегированных акций и срочно ввести их представителей в Совет директоров. Когда директор отказал, его убили. Очень интересное совпадение. Его убили на следующий день… 

— Ты зачем рассказываешь мне такие гадости? — разозлился вице-премьер, швыряя золотую зажигалку. — При чем тут какой-то Роговицын? Я никогда о нем не слышал и слышать не хочу. Или ты решил меня шантажировать? 

— Нет, нет, конечно. Но я обязан рассказать вам все аспекты дела, чтобы вы знали, почему я отказал Роговицыну. 

— Объяснил, значит. Только ты не думай, что сможешь поссорить меня с премьером. Или с президентом. Это они меня сюда посадили. И ты мне сказки не рассказывай. Если не хочешь работать, не работай. 

— Мы решили, что нужно сыграть по-другому — сообщил Петровский, — поэтому я и пришел к вам. 

— Что ты хочешь? 

— Чтобы вы продолжали поддерживать Семена Алентовича.

 Вице-премьер опять нахмурился. Он был достаточно умным человеком, но теперь не мог понять, что именно предлагает его собеседник. Однако переспросить не позволяла гордость. Петровский, взглянув на него, повторил:

 — Мы все просчитали. Нужно сыграть на понижение. Жуковский будет убежден, что мы, следуя первоначальному плану, пытаемся обанкротить комбинат. И конечно, он поймет, что нужно избавляться от своих акций. Я знаю, как и через кого он начнет их сбывать. Можно выкупить у него контрольный пакет по очень низкой цене, не прибегая к процедуре банкротства. А затем объявить о получении дивидендов за прошлый год. Если узнают, что контрольный пакет акций уже находится у Алентовича, акции комбината взлетят до небес. Значит, цель будет все равно достигнута. Мы не поссоримся с американцами и передадим комбинат Алентовичу… 

Вице-премьер молчал. Он обдумывал ситуацию. Наконец проговорил:

 — Хитро придумал, неплохо. Твой вариант мне нравится гораздо больше, чем план Семена Борисовича. Только Жуковского придется убеждать гораздо дольше, чем меня. 

— Убедим, — кивнул Петровский. Он намеренно оглянулся по сторонам. И неожиданно достал из кармана скремблер, положил его на стол.

— Что это? — криво усмехнулся вице-премьер. — Записываешь наш разговор?

— Этот прибор искажает возможную магнитную и цифровую записи, — пояснил Святослав Олегович.

— У нас здесь никого не подслушивают, — не очень уверенно заявил вице-премьер. 

Петровский взял лист бумаги и написал своим четким, почти каллиграфическим почерком: "Есть еще один игрок, который владеет большим пакетом акций".

 Вице-премьер покачал головой и громко сказал: 

— Больше никого нет. 

Петровский нахмурился и сделал еще одну запись: "Через два дня у него будет шесть процентов акций. Вы можете это проверить через его компанию".

 Вице-премьер прочел, взглянул на Петровского. Затем подвинул к себе лист бумаги и размашисто написал:

 "Название компании?"

 "Мостраст", — вывел Святослав Олегович.

 Нужно было видеть лицо вице-премьера! Он потерял весь свой лоск, как-то съежился и сразу вспотел. Достав носовой платок, вытер лицо, уставился на своего собеседника.

 — Но это…

 — Да, — перебил его Петровский, — все правильно. И еще…

 "Два процента получит известный вам человек", — написал он следующую фразу.

 — И он тоже? — прошептал вице-премьер. 

Они оба отлично знали, что компания "Мостраст" принадлежит самому Климентьеву. Но вице-премьер все никак не мог успокоиться. Он опять подвинул к себе листок бумаги и, чтобы проверить самого себя, написал фамилию руководителя администрации президента. 

— Да, — подтвердил Святослав Олегович, постучав пальцем по фамилии Климентьева. 

Вице-премьер опять задумался. Затем снова схватил ручку. 

"Мы все проверим. Ты уверен, что в «Мостраст» будут переведены шесть процентов акций?" 

"Абсолютно уверен", — отобрав у него ручку, черкнул Петровский.

 Вице-премьер прочел его ответ. Затем поднялся, нашел зажигалку, собрал все листы в пепельницу и поджег. Какое-то время они молча смотрели, как листы превращаются в пепел. 

— Ты подсказал мне очень интересный вариант, — наконец мрачно произнес вице-премьер. — Если все действительно так, то мне придется с тобой согласиться. И я буду тебе благодарен за помощь. 

— Нужно, чтобы никто не узнал о нашем разговоре, — напомнил Петровский, — даже Алентович. 

— Правильно, — у вице-премьера серьезно испортилось настроение.. — Чем больше здесь работаю, тем больше удивляюсь, — признался он. — Иногда удивляюсь очень сильно.

 — У вас такая специфика, — позволил себе пошутить Петровский. — До свидания. Я свяжусь с вами послезавтра. 

Из здания кабинета министров он вышел хорошем настроении. Игра началась, теперь нужно ждать звонка Семена Алентовича..

 

 Глава  10

Алентович позвонил через три дня, как раз тогда, когда сразу в двух газетах появились большие статьи о бедственном положении Нижнебайкальского комбината. Первую статью заказали сотрудники Алентовича, заплатив за нее и журналисту, и редактору популярной газеты. В ней говорилось о возможном банкротстве комбината и о криминальной обстановке в городе. Статья была откровенно пессимистической, положение на комбинате выглядело катастрофическим. Вторая статья, появившаяся в другой популярной газете, была оплачена уже пресс-службой агентства «Миллениум». В ней журналист пытался обрисовать более объективную картину хотя указывал на сложное положение Нижнебайкальского комбината. Но при этом как бы вскользь упомянул и беспрецендентный американский кредит известного банка. 

Узнать, кто заказывает и оплачивает такие статьи, на самом деле совсем нетрудно. Достаточно заплатить их авторам еще раз и можно получить любые сведения. Не говоря уже о том, что всегда легко вычислить, кому это выгодно. Алентовичу определить заказчиков второй статьи не составило никакого труда. Именно поэтому он позвонил Петровскому. 

— Нам нужно встретиться, — предложил Семен Борисович, — мне кажется, у нас есть о чем поговорить. 

— Мне тоже так кажется, — любезно согласился Петровский. Он помнил, что говорит с одним из самых богатых людей в стране по версии "Форбса". 

Лица этих людей часто появляются на страницах газет и журналов. При этом никто не задает им вопроса, как могло так получиться, что в течение нескольких лет эти господа вдруг смогли заработать миллиарды долларов? Никто не спрашивает, почему семьи всех этих миллиардеров не живут в стране, где делаются основные деньги. Никто не интересуется, какие налоги уплатили эти люди за последние десять лет и каким путем стали владельцами несметных богатств? Просто ввели в оборот термин «олигархи», быстро ставший привычным, и, похоже, приучили население к мысли, что верховный совет страны — это не болтливые депутаты Государственной думы и не заседание напыщенных министров, а совет самых состоятельных людей. О них создаются легенды, придумываются мифы, на них работают имиджмейкеры и рекламные агенты. Но скрыть внутренний испуг олигархов они не могут. Каждый из появившихся на страницах «Форбса» опасается не только за свою судьбу, но и за жизни своих близких, понимая, какой лакомой приманкой они являются для "отморозков" всех мастей. Каждый из так называемых «олигархов» точно знает, что все его состояние держится не на личных качествах, не на проницательности, деловой хватке или уме, а на банальном воровстве государственных ресурсов и поддержке государства. Все крупные состояния создавались исключительно при поддержке государственных кредитов, бюджетных денег и природных ресурсов, отнятых у своего же народа. 

Лишенные государственной поддержки, даже самые богатые олигархи постепенно теряют свое влияние и, как следствие, свой авторитет, свое богатство. Таковы правила игры, которые были установлены еще при прежнем президенте. Любой олигарх мог делать все что угодно по отношению к своим сотрудникам, своим конкурентам и собственному народу. Но он не имел права нарушать правила общей игры: не отдавать часть денег чиновникам, не выделять необходимые средства на избирательные компании и не признавать безусловную власть одного человека в стране. Власть беспредельную и не ограниченную никакими законами. Только при соблюдении этих правил олигархи имели право на существование. 

— Давайте встретимся в "Царской охоте", — предложил Алентович, — там можно нормально посидеть и поговорить. 

— На Рублевском шоссе? — уточнил Петровский. 

— Да, — ответил Алентович, — я буду ждать вас в пять часов вечера. 

Ровно в пять Петровский подъехал к ресторану. Его «Мерседес» привычно сопровождал «джип» с охранниками. У ресторана уже толпились телохранители Алентовича. Олигарх, выросший в страшной нищите и в коммунальной квартире, любил, чтобы на выезде его охраняло не меньше десяти человек. Не успел Петровский войти в здание ресторана, как к нему шагнул предупредительный метрдотель. 

— Вас ждут в верхнем зале, — подобострастно сообщил он, очевидно узнав посетителя. 

Святослав Олегович кивнул и поднялся на второй этаж, где его уже ждали. В комнате кроме Алентовича сидел еще один человек, которого знали в лицо многие журналисты и не знали многие жители огромной страны. Это был Аркадий Наумович Шустер — глава крупнейшего банковского объединения страны.

— Добрый вечер, — Петровский не удивился, увидев здесь Шустера. Ему было известно о тесной связи этих людей, сидящих в небольшой комнате. 

— Здравствуйте, — Алентович шагнул к нему, протягивая руку для рукопожатия. Он был среднего роста, с цепким, колючим взглядом, немного выпученными глазами, коротко остриженный. Шустер выглядел его полной противоположностью: ниже среднего роста, полноватый, рыхлый, с одутловатым лицом и маленькими глазками. "Рука у банкира оказалась мягкая и рыхлая, даже не рука, а ладошка", — подумал Петровский, пожимая ее. 

Они уселись за стол, уже заставленный легкими закусками. Молодой официант принес бутылку водки, ловко открыл ее, разлил по рюмкам. 

"Два еврея и один одессит начинают разговор с водки", — подумал, улыбнувшись про себя, Петровский. Ему вдруг стало смешно. Выросший в интернациональной Одессе, он никогда не понимал пещерного национализма некоторых своих соотечественников в Москве. Евреи были соседями и друзьями его семьи в Одессе, а рядом жили греки и армяне, русские и украинцы, татары и молдаване, грузины и караимы. В Одессе всех людей разделяли на знакомых и незнакомых, тех, кому можно доверять свои деньги и кому нельзя доверять ни при каких обстоятельствах. Все остальные разговоры о национализме Петровский считал лишь пустой тратой времени. С другой стороны, он прекрасно знал, что среди самых богатых людей в стране много людей именно еврейской национальности. Но считал это нормальным. Евреи традиционно занимались банковскими и финансовыми вопросам, только потому, что во многих странах мира, в том числе и в царской России, их не брали в армию и на государственную службу. И лишь в Советском Союзе, где было провозглашено интернациональное братство, евреи были нежелательными элементами в ряде высших учебных заведений, в специальных школах, правоохранительных органах и на партийной работе. 

И все-таки, несмотря на процветающий антисемитизм, среди научных сотрудников академических институтов было очень много евреев, которые традиционно ценили хорошее образование. Плохо занимающийся еврейский мальчик — это вообще нонсенс, хотя в Одессе встречались и такие. Когда началась перестройка, именно эти, хорошо образованные мальчики, и начали делать большие деньги, ринувшись в бизнес. Сказывались многовековые традиции, обязательная взаимовыручка и нестандартное мышление. 

Петровский часто задумывался над природой столь отвратительного явления как антисемитизм. С годами он пришел к выводу, что обычная зависть, недоверие и собственные просчеты легче всего проецируются на чужой успех, вызывая еще большее озлобление и зависть. Только абсолютно уверенный в себе человек не страдает комплексом неполноценности. Только абсолютно уверенная в себе нация избегает бацилл антисемитизма. 

Все трое подняли рюмки и, не чокаясь, выпили. Петровский обратил внимание, что его собеседники лишь пригубили водку. Он тоже сделал один небольшой глоток и поставил рюмку на стол. 

— Мы хотели с вами увидеться, чтобы поговорить о наших проблемах, — начал Алентович. — Нам казалось, что мы вели себя достаточно честно по отношению к вам. Наш представитель просил вас о помощи, но вы ему отказали. Мы предлагали очень большие деньги за сотрудничество, понимая, насколько авторитетно ваше агентство. Однако после вашего отказа решили обойтись собственными силами. 

— Да, — благодушно поддержал своего друга Аркадий Наумович, — мы выделили хорошие деньги. 

— Боюсь, что ваш представитель не понял мотивов, которыми я руководствовался, — улыбнулся Петровский, — мы не могли с ним договориться, так как у нашего агентства был совсем другой план.

 — Другой план? — переспросил Алентович. — Очень интересно. А вам не кажется, что вы немного перепутали ваши функции? Вы аналитическое агентство, а не банк, который занимается акциями комбината. И план составляем мы. Или банковское объединение, которое представляет наш уважаемый Аркадий Наумович. Но никак не ваше аналитическое агентство. Или у вас есть лишние несколько сотен миллионов долларов? В таком случае сами купите комбинат и мы закончим все наши разговоры. 

— У меня нет таких денег, — признался Петровский, — и полагаю, вам это известно.

 — Тогда почему вы отказываете нам? — жестко спросил Алентович. — Решили, что Жуковский даст вам больше денег? Не надейтесь, у него сейчас очень сложные времена. И почти нет денег. Комбинат — его последняя ставка. Как только у него отнимут комбинат, он будет окончательно разорен. 

— И вам нужно его разорить? — полюбопытствовал Святослав Олегович. 

— Это наше дело, — ответил Алентович, — мы сами решаем, что именно нам нужно сделать. И нанимаем нужных людей. 

— Меня не нанимают, — разозлился Петровский, — меня просят о сотрудничестве или приглашают. 

— Возможно, я неудачно выразился, — согласился Алентович, — но вы должны знать, что нас несколько смущает такая деятельность вашей конторы, — он все-таки не удержался, чтобы назвать агентство «Миллениум» конторой. 

— Чем именно? 

— С одной стороны, вы отказываете нам, а с другой — проплачиваете статью нужного нам характера. С небольшой поправкой на банковский кредит «Голдман-Сакса». И тогда мы удивляемся. А когда мы удивляемся, мы хотим точно знать. Почему вы решили выступить на нашей стороне? Или вас попросил кто-то еще? Вы видите, мы предельно откровенны и хотим получить от вас такой же предельно честный ответ. 

— Наши аналитики полагают, что ваша идея может оказаться удачной, — сказал Святослав Олегович, — мы тоже просчитали варианты и согласились с вашим планом. 

— Тогда почему вы отказали нашему представителю? 

— У него репутация проходимца, — улыбнулся Петровский. Ему было приятно сказать именно это слово, в ответ на «контору», услышанную от Алентовича. 

Тот понял его ответный намек и усмехнулся. У очень богатых людей редко бывает плохое настроение. Оно колеблется в амплитуде от очень хорошего до просто хорошего. Когда нет главных проблем, волнующих всех остальных, можно позволить себе пребывать в благодушном состоянии. 

— Возможно, — кивнул Алентович, — очень даже возможно, что не только репутация. Но нам иногда приходится прибегать к услугам подобных людей. Какие времена, такие нравы, — проговорил он, перефразируя известную поговорку, — я знаю, что и вы не слишком щепетильны в выборе средств, которыми достигаете поставленной цели. Мне рассказывали о вашей феноменальной способности решать любые вопросы. Говорят, что в прошлом году в Курске вы провели своего кандидата, невзирая ни на какие трудности. Я даже слышал абсолютно анекдотическую историю о сопернике вашего кандидата в депутаты. Рассказывают, что он погиб за два дня до выборов, но ваши люди его выкрали и спрятали труп, чтобы вашего кандидата не сняли из-за безальтернативности его кандидатуры. Я, конечно, не верю всяким слухам, но мне рассказали, что даже главный врач не смог выйти из своей квартиры, оказался замурованным в ней, ваши люди просто заварили ему дверь. Это правда или только слухи?

— Конечно, слухи, — подтвердил Петровский. — Неужели можно поверить в такой анекдот? 

— Я не верю. Но полагаю, что вы знаете, как сложно работать с людьми. Среди них попадаются и нечистоплотные личности. Ничего не поделаешь. 

— У нас есть данные, что ваш представитель может оказаться причастным к убийству генерального директора комбината, — пояснил Петровский. 

— Передайте эти данные в прокуратуру, — предложил Алентович, — и давайте закончим эту тему. Я согласен, что Роговицын далеко не ангел, но он пришел к вам с очень конкретным предложением. И готов был заплатить два миллиона долларов. Вы ему отказали, а теперь заказываете статьи, о которых мы вас просили. Почему? 

— Наше соглашение могло стать известным Жуковскому, — пояснил Святослав Олегович, — а у него есть очень большие возможности ответить ударом на удар. И тогда мы решили отказаться от сотрудничества с Роговицыным, и самим провести нашу партию. Сотрудничество с таким типом, как Роговицын, могло нас скомпрометировать, а репутация стоит очень больших денег, даже в таком государстве, как наше. 

Он закончил говорить. Алентович и Шустер переглянулись. Им явно не понравились последние слова гостя. 

— Роговицын всего лишь обычный посредник, — сурово произнес Семен Борисович, — мы можем его выбросить из наших отношений. Но боюсь, что нам показались неубедительными ваши объяснения. Шустер тяжело вздохнул и кивнул в знак согласия. 

— Мы не верим в случайности, — продолжил Алентович, — нам удалось узнать, что статью заказала ваша сотрудница из пресс-службы. 

— Я этого не скрываю… 

— Но мы узнали и другие подробности, — сказал Алентович, — дело в том, что журналисту, который написал статью по вашему заказу, было указано осветить кредит американского банка «Голдман-Сакс». А в нашей статье нет ни слова о кредите американцев. Достаточно сравнить обе статьи, вышедшие сегодня в разных изданиях, чтобы почувствовать разницу, как любят говорить в наших рекламных роликах. У нас работают достаточно опытные аналитики, господин Петровский, чтобы сделать соответствующие выводы. Вы намеренно подыгрываете нам, оставляя для себя резервы к маневрированию. В отличие от нас, которые сразу и решительно поставили на банкротство комбината. 

Наступило молчание. Они смотрели друг на друга. 

— Я хочу максимально прояснить нашу позицию, — вновь заговорил Алентович, — если вы играете на нашей стороне, то почему отказались от двух миллионов долларов? Если вы подыгрываете Жуковскому, то почему столь грубым способом, рискуя разорить вашего клиента? Или есть третий вариант? Расскажите нам о ваших планах. 

"Все понятно, — с облегчением подумал Петровский, — вице-премьер правительства, обязанный своим возвышениям группе Алентовича, решил начать собственную игру, не сказав ничего своему покровителю о разговоре с руководителем агентства «Миллениум». Вице-премьер сразу понял собственную выгоду и решил, что Алентович и без того очень богатый человек. К тому же вице-премьер уже имел информацию о получении шести процентов акций фирмой "Мостраст". 

— Никаких вариантов у нас нет, — отозвался он. — Мы решили, что будет правильным поддержать вас, но оставить себе возможность для альтернативного варианта. Учитывая, что кредит был выделен американским банком «Голдман-Сакс», мы полагали верной именно такую тактику. Правительство может не согласиться с вами относительно планов банкротства, американцы могут потребовать независимой аудиторской проверки… — Он заметил, как быстро переглянулись Алентович и Шустер, и пояснил: — Речь идет не о защите интересов Жуковского и уже тем более не о противостоянии с вашей группой. Речь идет прежде всего об интересах страны. Если мы все просчитали правильно, то правительство откажет вам в процедуре банкротства и постарается любым способом спасти комбинат. 

Оба его собеседника снова переглянулись. 

— Ясно, — кивнул Алентович, — но в чем конкретно ваш интерес? 

— В понимании ситуации, — ответил Петровский. — Если окажется, что мы более правы, чем ваши аналитики и ваши проходимцы- посредники, то вы снова придете к нам и уже заплатите три миллиона долларов за продолжение развития нашей линии. Вашим журналистам и аналитикам сложно будет перестраиваться в ходе развития ситуации, а мы просто продолжим нашу стратегическую линию. Комбинат в тяжелом положении, обстановка очень непростая, директора действительно убили. Но в интересах государства, чтобы комбинат продолжил работу. 

— И… — требовательно произнес Алентович. 

— И тогда Жуковский поймет, что все играют против него, — продолжил Петровский, — останется только убедить Глеба Моисеевича продать нам его акции. Будет очень неплохо, если в этот момент мы будем иметь необходимые средства для их покупки. Тогда именно наше агентство, не связанное формальным договором с вами, будет логичным покупателем этих акций. 

Шустер улыбнулся, облизнув полные губы. План Петровского ему очень понравился. Алентович нахмурился. Ему этот план показался слишком авантюрным. 

— Сколько денег понадобится? — оживился Аркадий Наумович. — Хотя бы примерная сумма? 

— По нашим оценкам, немного. Чтобы выкупить контрольный пакет, нужно миллионов пятьдесят. 

Шустер снова облизнул губы, затем посмотрел на Алентовича. 

— Мне нравится этот план, — одобрительно сказал он, — очень нравится. Мы разоряем Жуковского и получаем комбинат. При этом не ссоримся с правительством и с американками. Очень хороший план. 

— При условии, что мы должны полностъю доверять господину Петровскому, — холодно напомнил Семен Борисович. 

— Не обязательно доверять. Мне ваши деньги не нужны, — гордо заявил Петровский. — Я изложил мой план лишь в общих чертах, хотя совсем не обязан был вам о нем рассказывать. 

— И вы считаете, что мы поверим в ваш бескорыстный альтруизм на благо страны? — иронически спросил Алентович. — Или вы решили улучшить наши отношения с Америкой таким необычным способом? 

— Никто не говорил об альтруизме, — возразил Петровский, — я всего лишь ознакомил вас с нашим альтернативным планом, который мне лично кажется более реальным. Вам не разрешат обанкротить такой комбинат и выставить его на торги, чтобы вы могли его перекупить. Вам этого просто не позволят, несмотря на все ваше влияние. — Он поднялся. Олигарх и банкир смотрели на него, молча слушая. Впрочем, Петровский уже сказал все, что хотел. Однако напоследок добавил: — Я полагаю, вы достаточно разумные люди, чтобы принять верное решение. До свидания. — И тут же вышел из комнаты, спустился по деревянной лестнице вниз. 

Оставшись наедине, оба миллиардера какое-то время продолжали молчать. Затем Аркадий Наумович осторожно произнес: 

— А ты знаешь, по-моему, он прав. Зачем ссориться с правительством и с американцами? Все можно решить немного иначе. 

— Я ему не верю, — убежденно проговорил Алентович. — Он мог договориться с Жуковский и подставить нас. 

— Что мы теряем? — рассудительно спросил Аркадий Наумович. — Пятнадцать процентов у нас уже есть. Денег ему мы можем не давать. Пусть выкручивается. А если Жуковский начнет продавать акции, будем потихоньку их скупать. Не понимаю, почему ты волнуешься? 

— Он сказал, что правительство не разрешит обанкротить комбинат, — напомнил Алентович. — Причем, заметь, очень уверенно сказал. Похоже, он разговаривал с кем-то, кто может принимать такие решения. С премьером или вице-премьером, а может, с Климентьевым, который нас не очень любит. Но кто-то определенно стоит за его спиной. И поэтому я ему не верю, пока не узнаю, кто это. 

— Ты думаешь, они могут поддерживать Жуковского? — испугался Аркадий Наумович. — Неужели пойдут на такое? — В этой стране возможно все, когда речь идет о трехстах миллионах долларов, — отрезал Алентович. — Нам нужно вести себя очень осторожно. Вообще пока никак себя не проявлять. Необходимо узнать, кто и зачем поддерживает Петровского. Он не вел бы себя так независимо, если бы не эта поддержка. 

— Тебе всегда мерещатся заговоры, — всплеснул короткими ручками банкир. 

— Я недавно читал одну восточную сказку, — вдруг вспомнил Алентович. — Купил красивую книжку для младшего сына и решил посмотреть картинки. Такая хорошая сказка о бедном юноше, который вдруг стал падишахом. Этот юноша ничего не боялся, пока у него нечего было отнять. Но когда стал падишахом, начал всех бояться: заговорщиков, недоброжелателей, воров, своих слуг и даже многочисленных жен, которые его окружали. Стал подозрительным и жестоким. 

— Такое случается, — согласился банкир. — Ну а какова мораль? 

— А морали нет. Иногда я думаю, что лучше быть вот таким неизвестным бедным юношей, чем становиться падишахом. Теперь ты понимаешь, почему мне везде мерещатся заговоры? Самое сильные чувства, которые движут людьми, — это страх смерти и зависть. Вот так, Аркаша. В этой стране нас ненавидят так много людей, что иногда я хочу на все махнуть рукой и сбежать отсюда куда-нибудь далеко-далеко. 

Петровский, усаживаясь в машину, оглянулся на здание ресторана. "Плутократы", — в который раз подумал он.

 

 Глава 11

Следующий день Петровский начал с вызова финансистов. Выяснилось, что опубликованные статьи сыграли нужную роль — акции комбината понизились примерно на полтора процента. Наталья Андреевна показала диаграмму, пояснив, что динамика к понижению стабильно сохраняется, но вчерашние публикации подтолкнули падение, несколько его ускорив. 

Петровский поблагодарил ее и отпустил, попросив задержаться Юлая. 

— Тебе необходимо срочно лететь в Киев, — сообщил он, — оформлять наши отношения с этим Скрыпником. Только будь осторожен, смотри, чтобы они тебя не обманули. Никаких документов не подписывай, ничего не обещай, больше слушай, чем говори. С тобой поедут наши лучшие специалисты. Пусть аналитики поработают с украинцами и дадут мне абсолютно реальную картину. Только факты, статистика, анализ. Самое важное понять: можно ли пойти на вариант изменения Конституции и кто будет за него голосовать? Только коммунисты, социалисты и центристы? Или еще кто-нибудь? Пусть дадут мне развернутую картину по каждой партии. 

— Все сделаю, — поднялся Юлай, — можешь не волноваться. 

— Я очень волнуюсь, — зло признал Петровский. — После того как меня кинул Бронштейн, действительно волнуюсь. Он до сих пор считает, что я пытаюсь помочь его племяннику, их подставной фирме. И терпеливо ждет, когда получит свои миллионы. Мне так не хочется его огорчать! 

— Если ты им так недоволен, зачем его держишь? — не понял Юлай. 

— Он отличный специалист, и тебе это прекрасно известно. Кроме того, он нам необходим, пока не закончится вся эта история с комбинатом. Нужно, чтобы никто не понял нашей игры. 

— Иногда я тоже тебя не понимаю. Ты разговаривал с Климентьевым, пообещав перевести в его фирму шесть процентов акций, говорил с вице-премьером, получив его поддержку, пытался договориться с Алентовичем и Шустером, летал к Жуковскому в Лондон… Ты хотя бы сам-то понимаешь, чего именно хочешь? 

Петровский, глядя на своего заместителя, улыбнулся: 

— Пытаюсь, хотя иногда бывает очень сложно. 

Юлай не стал ничего переспрашивать. 

— Ты, возможно, единственный человек, которому я хочу верить, — неожиданно добавил Святослав Олегович, и Юлай понял, что он говорит правду.

 Они попрощались, Юлай отправился к себе. И едва он вышел, как Инна сообщила, что звонят из Лондона. Петровский поморщился: похоже, все его разговоры с Жуковским будут прослушиваться. Но и не ответить на звонок было невозможно. А свой мобильный аппарат он отключал, как только входил в кабинет, и об этом знали все его знакомые. 

— Слушаю вас, Глеб Моисеевич, — отозвался Святослав Олегович недовольным голосом. 

— Я не понимаю, что происходит, — нервно начал Жуковский. — Мне казалось, мы обо всем договорились. Я перевел двенадцать процентов акций, но вчера сразу в двух газетах читаю удивительные материалы о нашем комбинате. И насколько мне удалось узнать, одна из статей инициирована вашим окружением. 

— Ну и что? — Петровский старался помнить, что не имеет права говорить лишних слов. 

— Вы видели, сколько стоят наши акции? — прокричал Жуковский. — Они уже упали в цене на несколько процентов. Если и дальше так пойдет, я разорюсь. Мне придется продавать акции комбината.

 — Я думаю, до этого не дойдет, — попытался успокоить его глава агентства "Миллениум".

 — Еще как дойдет! — захлебнулся от возмущения его собеседник. — Мне кажется, вы не совсем понимаете ситуацию. Ваш литовский филиал ничего не делает, и мне стало известно, что часть акций переведены в непонятную фирму "Мостраст". 

— Мы решили разделить владение таким крупным пакетом, — объяснил Святослав Олегович. — Не нужно нервничать. Статьи бывают разные, надо обращать внимание на тенденцию. Мы первыми сообщили о кредите американского банка. И я думаю, мы сможем контролировать ситуацию. 

— Надеюсь, что пока сможете, — прокричал Жуковский и положил трубку.

 Петровский тоже разъединился. Необходимо сделать так, чтобы на следующей неделе никто не мог бы его найти и даже до него дозвониться. Только в этом случае ему удастся осуществить все его планы. Иначе придется каждый раз оправдываться. Сначала перед Жуковским, затем перед Климентьевым, наконец, перед вице-премьером… 

Когда раздался следующий телефонный звонок, он уже знал, что это вице-премьер. Опять поморщившись, Петровский поднял трубку аппарата правительственной связи. 

— Я проверил все данные, — без предисловий сообщил вице-премьер. — Похоже, ты сказал правду. Это меняет дело, и теперь я буду на вашей стороне. 

Он говорил о переводе акций во владение Мострасту". Очевидно, ему удалось проверить информацию Петровского насчет акций, подступивших во владение фирмы Климентьева. 

— Спасибо, — поблагодарил его Святослав Олегович. — Если разрешите, вечером я к вам заеду.

 — Нет, — ответил вице-премьер, — не нужно. Давай встретимся в итальянском магазине. Это тут, рядом с нами, на углу. Ты знаешь где.

 — Когда?

 — В четыре вечера, — и вице-премьер отключился, не попрощавшись. Петровский усмехнулся. Кажется, чиновник клюнул на его предложение. Облегченно вздохнув, он набрал номер приемной руководителя президентской администрации.

 — Это Петровский, я хотел бы поговорить с Евгением Герасимовичем… — Не успел он закончить фразы, как секретарь их соединил. Очевидно, получил на этот счет конкретные указания. 

— Здравствуйте, Святослав Олегович, — ласково произнес Климентьев, взяв трубку. — Как у вас дела?

 — Мы перевели…

 — Знаю, — перебил его Климентьев. — Не нужно ничего говорить по телефону. Даже правительственные телефоны могут прослушиваться.

 — Мы работаем, — напомнил Петровский. 

— Успеха вам! — пожелал Климентьев. — Только не зарывайтесь. 

— Вчера я встречался с Алентовичем и Шустером…

 — Это я тоже знаю. В "Царской охоте".

 — Если вы уже прослушали наш разговор, то вам известно, о чем мы говорили, — позволил себе немного похамить Святослав Олегович.

 — Я не слышал вашего разговора. У Алентовича очень надежная служба безопасности. Вы смогли с ним договориться? 

— Не совсем. Они настроены против нашего плана. 

— Вашего, — поправил его Климентьев. — Не стоит приписывать мне ваши безусловные заслуги. 

— Мне понадобится ваша помощь. 

— Можете звонить мне в любое время дня и ночи. Запишите мой прямой телефон. Только никому его не давайте. — Климентьев пробормотал номер телефона и продолжил: — Вам нужно продумать линию обороны. С Алентовичем трудно договориться. Ваши люди могли бы помочь правоохранительным органам найти убийц директора комбината. Это был бы очень сильный ход. До свидания. 

— До свидания, — Петровский положил трубку и помотал головой. "О нет; Климентьев не зря занимает такой высокий пост. Этот человек умеет мыслить нестандартно. А ведь такая идея должна была бы прийти в голову ему самому. Если удастся каким-то образом доказать причастность Роговицына к этому убийству, то они окончательно похоронят план Алентовича и нанесут очень сильный удар по его позициям". 

— Срочно ко мне Глушко, — приказал он Инне. 

— Виктор Михайлович уехал на обед, — известила секретарь. 

— Найди его, пусть срочно вернется, — нетерпеливо приказал Петровский, — немедленно. Хотя нет. Узнай, где он обедает, позвони ему и скажи, что я к нему присоединюсь. 

— Он обедает дома… 

— Пусть сегодня пообедает в ресторане. Найди какой-нибудь хороший ресторан около его дома. Я подъеду туда встретиться с ним. Только срочно. — Отключившись, он нетерпеливо постучал пальцами по столу. 

Через минуту Инна доложила: 

— Рядом с его домом ресторан "Репортер"… 

— Какой "Репортер"? — заорал Петровский. — Дом журналистов, что ли? 

— Нет, это очень престижный ресторан. Просто так называется. 

— Тогда позвони туда и закажи нам столик. На двоих. И пусть кто-нибудь из охраны поедет туда прямо сейчас, проверит обстановку на месте. 

— Все поняла.

Он отключился. Затем позвонил своему помощнику: 

— Паша, зайди ко мне. 

Бубенцов не выделялся особенно выдающимися способностями. Его интеллектуальный уровень был достаточно средним, и, похоже, он догадывался об этом. Но его отличала от многих абсолютная собачья преданность, умение точно и в срок выполнять все распоряжения шефа, исключительная добросовестность и трудолюбие. А сочетание таких качеств делало его по-настоящему очень хорошим помощником. Когда Паша вошел в кабинет, Петровский уже стоял, ожидая его. 

— Почему так долго? — свирепо спросил он. 

— Я был внизу, смотрел новую машину, — начал оправдываться Бубенцов.

— Свою? 

— Нет, ваш новый «джип». Вы же мне вчера приказали его осмотреть. 

— Действительно, — вспомнил Святослав Олегович. — Хорошая машина? 

— Очень, — восторженно произнес Бубенцов, — пересадим в нее ваших охранников. всех четверых. Там и места больше. Можно поставить бронированные стекла… 

— Зачем? — удивился Петровский. — Если меня захотят убить, то бронированные стекла не помогут. А теперь слушай внимательно, что я тебе скажу. Хотя нет. Здесь говорить не стоит. Давай выйдем, а когда будем спускаться по лестнице, я изложу тебе мой план. 

— Хорошо, — согласился ничему не удивляющийся Бубенцов, — я все понял. А ребят позвать на лестницу? 

— Идиот, — разозлился Петровский, — ты ничего не понял. Идем быстрее! 

Они вышли в приемную. 

— Инна, скажи ребятам, чтобы меня ждали на первом этаже, — распорядился Святослав Олегович. — Я буду спускаться по лестнице. 

Он прошел вместе с Бубенцовым до конца коридора, и они вышли на лестничную площадку. Петровский оглянулся по сторонам. 

— Теперь запоминай, — распорядился он. — Завтра днем у меня случится сильный сердечный приступ. А ты должен обеспечить мою отправку в больницу. Найди сегодня самую лучшую частную клинику, чтобы там было не особенно много людей и своя охрана. Договорись о моей госпитализации, скажи, что у меня в последнее время очень болит сердце. В палате не должно быть телефона. Ни в коем случае. Но капельницу, аппаратуру и все, что нужно, пусть приготовят.

— Сделаю, — у Бубенцова была хорошая память. Он мог дословно повторить все, что ему сказали.

— И чтоб никто ничего не знал, — приказал Петровский, — ни один человек. Даже моя жена. Если она позвонит из Лондона, скажешь, что у меня легкий сердечный приступ. Она может позвонить мне на мой мобильный. Поменяешь мне номер телефона, и чтобы о нем знал только ты. Больше никто. Только ты. 

Бубенцов ошеломленно кивнул, но не стал задавать вопросов. Это тоже была его характерная и весьма положительная черта. 

Святослав Олегович спустился по лестнице и вышел во двор, где его уже ждали охранники. Он сел в машину, и автомобили поехали в сторону центра, где находился ресторан "Репортер". У входа в него автомобили остановились, и Петровский вместе с несколькими охранниками спустился в полуподвальное помещение. На полу тут были высечены имена известных писателей и журналистов, приходивших в этот ресторан. Петровский заметил Сергея Михалкова и улыбнулся. В детстве он более других любил стихи о дяде Степе. 

В дальнем конце зала уже сидел Глушко. Генерал явно скучал. Он любил обычную домашнюю еду и не признавал современных ресторанов. Но, будучи человеком дисциплинированным, сразу же, как только ему позвонила Инна, приехал сюда на встречу с шефом. 

Святослав Олегович прошел к столу и сел рядом с ним. За двумя соседними столиками разместились телохранители. Виктор Михайлович удивленно посмотрел на Петровского. 

— Не могу понять, почему вы назначили свидание в этом ресторане? Мы могли бы поговорить у меня дома. Или где-нибудь на улице.

 — Я не уверен, что нас не подслушивают, — признался Петровский. — После визита в Лондон я понял, что тайно вести разговоры очень сложно. Поэтому попросил Инну выбрать ресторан поближе к вашему дому.

 К ним подошел официант.

 — Любую легкую закуску, — попросил Петровский, — и две бутылки минеральной воды. Только быстро. А потом к нам больше не подходите.

 — Я все понял, — кивнул испуганный официант, отходя от их столика.

 — Что произошло? — поинтересовался Глушко.

 — Мне срочно понадобилось с вами проконсультироваться, — признался Петровский. — Сегодня мне подсказали один очень интересный ход, и я хочу с вами посоветоваться.

 — Какой ход?

 — Мне нужен специалист. И не просто специалист, а суперпрофессионал, который смог бы за несколько дней расследовать убийство директора комбината в Нижнебайкалъске. Очень опытный сыщик. 

— Ясно, — кивнул Глушко. — Есть такой человек. Это высочайший профессионал, но сейчас его нет в Москве. Кажется, он улетел в Европу.

 — Как его зовут?

 — Его обычно называют Дронго. Настоящего имени не знает никто.

 — Я о нем слышал, — кивнул Святослав Олегович. — Нельзя ли его быстро найти? 

— Быстро не сможем. Если он сам захочет, то выйдет на нас, когда мы ему позвоним. У него дома автоответчик. Но если он в Европе, придется подождать.

— Как вы думаете, он сможет найти убийцу директора комбината?

— Во всяком случае, абсолютно точно сделает это лучше других.

— У меня нет времени, — вздохнул Петровский, — я хотел бы решить эту проблему уже сегодня.

— За один день мы его не найдем, — признался генерал, — но если он вам так нужен, я попрошу ребят выйти на кого-нибудь из знакомых. У него были хорошие связи с нашими бывшими сотрудниками. Он раньше работал экспертом Интерпола.

— Только этого не хватало! — отмахнулся Петровский. — Нет, Дронго нам не подходит. Слишком известный человек. 

— Вы же сказали — вам нужен самый лучший. Он и есть самый лучший. 

— Кто еще? — нетерпеливо спросил Петровский. 

Официант принес две бутылки минеральной воды и два греческих салата. Поставил все на столик, разлил воду и удалился. 

— Есть еще Тенгиз Абуладзе, — вспомнил Глушко. — Тоже отличный специалист. Старый и опытный профессионал. 

— А он откуда? Тоже из Интерпола? 

— Нет, из военной разведки, бывшего ГРУ. Кажется, полковник. Очень мудрый мужик.

 — Господи! — взмолился Петровский. — В какой стране мы живем? Если нужно спасти демократию, то обязательно находят бывшего подполковника КГБ, если нужно спасти страну от дефолта, ставят на бывшего начальника разведслужбы. Если мне нужен толковый специалист, то он либо из ГРУ, либо из Интерпола. Ну неужели нет нормального эксперта, который не был бы связан ни с КГБ, ни с ГРУ, ни с Интерполом? Какой-нибудь нормальный сыщик, частный детектив? Ну хотя бы из милиции? 

— Не понимаю, чем вам не нравится КГБ, — обиделся Глушко. — Между прочим, это была очень серьезная организация. 

— Настолько серьезная, что у всех до сих пор от нее изжога, — огрызнулся Святослав Олегович. — Нет, не нужно обижаться, Виктор Михайлович, я понимаю ваши чувства. Но поймите и вы меня. У нас очень важное дело, а вы мне советуете позвать офицеров ГРУ или КГБ, Я не могу им доверять, только не нужно принимать это на свой счет. Я хочу заполучить обычного сыщика, нормального следователя, но очень толкового. Неужели у вас нет такого? 

— Он не сможет найти настоящего убийцу — терпеливо пояснил генерал. — Вы же просите профессионала. 

— Не найдет? — задумался Святослав Олегович. 

— За несколько дней, конечно, не найдет. И вообще вы напрасно думаете, что в таких делах могут быть какие-нибудь гарантии. Даже лучший профессионал может потратить на поиски несколько месяцев. Заказные убийства редко раскрываются. Это очень сложная работа, которую делают десятки высококвалифицированных людей, экспертов. Неужели не понимаете? 

— Тогда найдите мне какого-нибудь головореза. 

— Он тоже не найдет убийцу. 

— Я знаю, кто убийца, — улыбнулся Петровский. — Мне нужен человек, который сумеет это доказать. Любым способом, и не обязательно самым законным. 

— Это совсем другое дело. У меня есть знакомый полковник из отдела борьбы с бандитизмом. У него сколько хотите таких специалистов. Заставят признаться любого человека, что он папа римский или шпион эфиопских властей. С этим как раз нет никаких проблем. 

— Вот и прекрасно! — обрадовался Петровский. — Тогда пусть они найдут Роговицына Валерия Георгиевича и узнают у него, кто убил директора комбината.

Глушко покачнулся в кресле. 

— Я думал, вы шутите, — признался он. — Вы действительно хотите, чтобы они выбили показания из этого сутенера? 

— Конечно, хочу. У меня должны быть документальные свидетельства причастности Роговицына к этому преступлению. И желательно, чтобы он сообщил, кто заказывал ему убийство директора. 

— А если это не он? Ребята могут перестараться и убить его. 

— Тогда мы его похороним за наш счет. Вы меня продолжаете удивлять, Виктор Михайлович. Вы же сами рассказали мне о визите Роговицына к директору комбината. 

— Хорошо, — кивнул Глушко, — я все понял. Сегодня позвоню моему знакомому полковнику и скажу, чтобы они взяли в оборот этого Роговицына. 

— Спасибо, — кивнул Петровский. — Как нас с поликлиникой? 

— Я уже заплатил деньги, — доложил генерал. — Они сделали все, как мы договаривались. Получили деньги и выбили оттуда этих захватчиков. Теперь Водяков вернулся в свое помещение. Я сам лично отвез его в поликлинику Но нужно будет еще заплатить за решение городского суда, подтверждающее решение районного. То есть сделать так, как сделали и наши опоненты. Знаете, надо было видеть, какие лица были у австрийцев, когда они снова въехали в свое помещение. Им казалось, что оно навсегда для них потеряно. Наши люди выбили оттуда спецназ, и теперь в поликлинике все в порядке. 

— Представляю, как изумились австрийцы, — пробормотал Петровский. — У них в Австрии подобные разбирательства, наверно, тянутся годами. 

— Десятилетиями, — улыбнулся Глушко.— Австрийцы ходили на ушах, до сих пор не верят, что такое возможно. 

— У нас все возможно, — строго заметил Петровский. — Пусть ваши люди узнают нужные мне подробности до завтрашнего утра. 

— К чему такая спешка? — не понял Глушко. — Им ведь нужно подготовиться, осмотреться… 

— У нас нет времени, — Петровский глянул на часы. — Постарайтесь сделать все максимально быстро. Считайте, что это моя личная просьба. 

— Хорошо, — согласился генерал. — Сегодня же все сделаем. Только объясните, зачем вы приехали в этот ресторан? Неужели мы не могли поговорить по такому вопросу у нас в офисе? 

— Как вы считаете, Виктор Михайлович, я достаточно разумный человек? 

— Я бы сказал, что очень, если бы вы не были моим руководителем. Это может выглядеть как лесть. Поэтому скажу, что вы весьма разумный человек. 

— Наш разговор стоит дороже, чем этот ресторан и даже все дома на этой стороне улицы. Теперь понимаете, почему я сюда приехал? 

Глушко усмехнулся. Затем поднял обе руки, признавая превосходство патрона. 

— И еще один секрет, — понизил голос Петровский. — Завтра утром я заболею. Вот почему мне нужно получить необходимую информацию уже сегодня. 

— Серьезно заболеете? — понял все без лишних объяснений генерал. 

— Очень, — шепотом, почти одними губами ответил Петровский. — Меня даже положат в реанимацию. А вам завтра придется посидеть рядом с Инной. И никто кроме вас не будет знать, почему я попал в больницу..

 

 Глава 12

В четыре ровно Петровский подъехал к зданию, стоявшему рядом с Белым домом правительства. На углу его находился большой итальянский магазин, очевидно специально предназначенный для чиновников соседнего учреждения, которым постоянно требовались то новый галстук, то свежая сорочка. Во всяком случае, вице-премьер почему-то выбрал для свидания именно это место. 

Петровский вошел в магазин и увидел вице-премьера, нетерпеливо разгуливающего по большому залу. Отбившись от предупредительных продавцов, которые его узнали, он делал вид, будто рассматривает выставленную одежду. Когда Святослав Олегович подошел к нему, вице-премьер обернулся и гневно поинтересовался: 

— Что происходит? 

— Не понимаю, о чем вы? — Петровскому понравилось, что чиновник сердится. 

— Как это не понимаешь, — окончательно разозлился вице-премьер. — Ты ведь говорил, что нужно поддержать Алентовича, а сам публикуешь дикие статьи про комбинат. И мне говорят, что ты уже решил сыграть в свою игру 

— Кто говорит? — пожал плечами Святослав Олегович. — Мы стараемся работать так, как договорились. 

— А Климентьев в это время получит контрольный пакет? — чуть не закричал вице-премьер. 

На них стали оборачиваться. 

— Не понимаю, почему вы так нервничаете, — Петровский оглянулся по сторонам. Девушки-продавщицы испуганно жались к торговым стойкам. — Все идет как нужно, и мне понадобится миллионов пятьдесят кредита, чтобы завершить нашу операцию. 

— Пятьдесят миллионов — огромные деньги, — заметил вице-премьер, нахмурившись. — Ты предлагал Алентовичу и Шустеру помочь тебе? 

"Они не рассказали ему о нашем разговоре, — радостно констатировал Петровский. — Должно быть, не доверяют друг другу. Это меня устраивает, даже более чем устраивает. Можно будет сыграть на их противоречиях". 

— Я не могу просить о таком кредите Шустера, — пояснил он, — иначе они сразу поймут, что происходит, и сами выкупят контрольный пакет. А тягаться с Алентовичем и Шустером я не смогу при всем желании. И вы не сможете, — мстительно добавил он.

 У вице-премьера перекосилось лицо от волнения.

 — Не нужно хамить, — предупредительно заметил он, — и о моих возможностях не тебе судить. Завтра поедешь в «Гамма-банк» и тебе оформят кредит на твою контору. Пятьдесят миллионов долларов. Это примерно полтора миллиарда рублей. Но учти, все акции должны покупаться для "Гамма-банка". 

— Это невозможно, — резонно возразил Петровский. Все знали, что контрольным пакетом «Гамма-банка» владеет вице-премьер. Именно поэтому, вопросительно уставившись на собеседника, он пояснил: — Я беру кредит у банка и покупаю акции для банка на эти деньги. Если эта сделка всплывет, она будет признана незаконной и у нас будут большие проблемы. Кроме того, нельзя оформить такую сумму без минимальных процентов и под солидный залог. 

— И какой залог ты сможешь дать? — поинтересовался вице-премьер. 

— Наше здание в Москве и филиалы в Санкт-Петербурге и Вильнюсе, — без запинки ответил Петровский. — В целом они стоят около пятидесяти миллионов долларов. Так что банк ничем не рискует в данном случае. Даже если мы не сумеем завершить наши финансовые отношения достаточно удачно, у банка будет возможность получить вместо денег наши здания и имущество. Мы возьмем деньги под залог нашего агентства. 

К ним подбежал менеджер магазина, которому, видимо, доложили о присутствии в торговом зале вице-премьера, — человек лет пятидесяти с темными волосами, наверняка немного подкрашенными. Задыхаясь от волнения, менеджер обратился к высокому чиновнику, которого ежедневно показывали по всем телевизионным каналам.

 — Мы не знали, что вы лично решили зайти к нам…

 — Ничего не нужно, — отмахнулся вице-премьер, — мы просто решили посмотреть ваш магазин. Отойдите и не мешайте нам разговаривать.

 — Конечно, конечно, — засуетился менеджер, отступая к стене.

 Вице-премьер повернулся к Петровскому. 

— Мне нравится твой план, — одобрил он. — Решил сделать крупную ставку? Насчет банка ты хорошо придумал. Возьмешь деньги и заложишь свое агентство. Если вовремя деньги не вернешь, то я у тебя отниму все. И разорю. Останешься голым. Это очень хороший план. На сколько тебе нужен кредит? На месяц, два, три? 

— Три месяца — идеальный вариант, — неумного подумав, ответил Святослав Олегович. — Но мне нужно, чтобы все было оформлено завтра. Они сумеют подготовить документы? 

— Будут работать всю ночь, — уверенно пообещал вице-премьер. — Можешь отправляться в банк в десять часов утра. Я им позвоню прямо сейчас. Но учти, Петровский, если ты попытаешься меня обмануть или выкинуть какой-нибудь фортель, то я тебя не просто разорю. Я у тебя отниму все до последней копейки. И даже твою жизнь. 

— Не нужно меня пугать, — предупредил Святослав Олегович.

 — Это на всякий случай. Чтобы ты помнил.

 Петровский вспомнил про свой план на завтра и схватился за сердце, чуть покачнувшись.

 — Уже испугался? — добродушно полюбопытствовал вице-премьер. — Ну не дергайся, это я пошутил.

 — Сердце в последнее время болит, — соврал Святослав Олегович, — наверно, много работаю.

 — Ничего страшного. От работы еще никто не умер. И не забудь завтра отправиться в банк. Скажи своим юристам, чтобы сегодня подготовили нужные документы. И сам все проверь, чтобы завтра все было в порядке. Ты у нас будешь героем. Только учти, что о нашей сделке должны знать лишь два человека — ты и я. И долг вернешь не деньгами, а акциями. Как раз на пятьдесят миллионов долларов с хвостиком. За три месяца.

 — А если акции упадут еще вдвое или втрое?

 — Значит, вернешь акции и деньги. Будем считать на день возврата, как и должно быть. Ничего, немного поработаешь. Тебе полезно иногда устраивать такую встряску, чтобы не застывал. Ты ведь, наверное, считаешь себя самым лучшим пиарщиком в мире? В общем, мы с тобой договорились. Пока!.. 

Вице-премьер повернулся и пошел к выходу, где его ждал автомобиль с водителем и телохранителем. Менеджер поспешил за ним. Петровский посмотрел вслед уходящему чиновнику и, улыбнувшись, подумал: "Посмотрим, что он скажет через три месяца". 

По его указанию Наталья Андреевна вместе с юристами и финансистами действительно работали всю ночь, чтобы к утру был готов пакет необходимых документов. В десять часов Петровский поехал в банк на оформление кредита. По распоряжению вице-премьера, там тоже все было подготовлено к подписанию документов и перечислению денег. Однако был установлен грабительский процент за использование банковских средств в течение трех месяцев. Петровский справедливо возмутился. Он понимал, что это обычная проверка. Возвращать лишние пять миллионов долларов за выделяемые деньги было просто нерентабельно. После целого часа переговоров наконец приняли решение о выделении денег на три месяца под три процента вместо десяти. 

Когда Святослав Олегович вышел из банка и сел в машину, Бубенцов протянул ему новый мобильный аппарат.

 — Номер телефона, кроме меня, не знает никто, — сообщил он, — и мы зарегистрировали его на чужое имя.

 — Молодец, — кивнул Петровский, — иногда ты бываешь сообразительным, когда хочешь. У тебя все готово к моей госпитализации?

 — Все. Можете не беспокоиться. Подготовили и палату, и даже охрану чтобы вас не беспокоили.

 В офисе Инна встретила шефа известием, что его разыскивает генерал Глушко.

 — У нас все в порядке, — доложил Виктор Михайлович, — мы все узнали. И вышли на исполнителя.

 — Поздравляю. Очень хорошо. Сдайте его правоохранительным органам. Но все подробности сообщите мне уже в больницу, — быстро проговорил Святослав Олегович. — Кажется, у меня начало болеть сердце.

 — Нужно вызвать врача, — иронически заметил Глушко.

 Через полчаса в офис была вызвана машина "скорой помощи". Еще через несколько минут Петровского увезли в больницу. Инна осталась в приемной, получив конкретные инструкции, а Бубенцов поехал с шефом.

 Между тем этим событиям предшествовала трагикомическая история, случившаяся с Роговицыным, который в течение одной ночи превратился из уважаемого человека в подозреваемое лицо с криминальными связями и от знакомства с которым тут же отреклись Алентович с Шустером. 

Роговицын жил в одном из новых престижных домов, появившихся в Москве во время строительного бума середины девяностых годов. Это было хорошо отстроенное, добротное здание, в котором поселились люди, умевшие заработать большие деньги, чтобы купить в нем квартиру по цене около трех тысяч долларов за квадратный метр. 

Жена Роговицына проживала на даче, а он, занятый своими делами, предпочитал оставаться в городе. У них не было детей, поэтому Валентин Георгиевич не любил появляться на пустой даче. 

На часах было около одиннадцати, когда он решил, что можно выключить телевизор и отправиться спать. И примерно в этот же момент внизу в холле, где обычно сидел дежурный, появились несколько человек в масках. Дежурный, мужчина лет шестидесяти, не успел даже сообразить, что именно произошло, когда на него наставили оружие, связали ему руки и снова усадили в кресло. Двое из напавших остались сидеть рядом с ним, остальные трое поднялись наверх в лифте и замерли перед дверью одной из квартир, ожидая, когда в нее позвонит снизу дежурный. Он позвонил через полминуты и сообщил Роговицыну, что ему принесли срочную телеграмму. Ничего не подозревающий Валентин Георгиевич подошел к двери, даже не одевшись. И сразу же открыл ее, как только услышал звонок, не глянув в глазок. 

Сильный удар отбросил его в глубь квартиры. Ворвавшиеся люди в масках не были похожи на обычных грабителей. Не говоря ни слова, они быстро и ловко связали руки хозяину квартиры, затем несколько раз больно, очень больно ударили его по почкам. Валентин Георгиевич не мог закричать только потому, что ему зажали рот. Но мычал он отчаянно долго. 

Потом ему открыли рот, и откуда-то появились ножницы. Роговицын никогда не видел таких чудовищно огромных ножниц, похожих на те, что бывают у садовников, и потому испуганно завизжал.

 — Сейчас мы тебя только предупреждаем, — сказал один из незнакомцев. — Мы хотим немедленно получить ответ на наш вопрос.

 Пока он говорил, двое других сняли с Роговицына трусы и один из них приложил ножницы к интимным частям его тела. Как только несчастный почувствовал холодный металл, его захлестнул невероятный ужас. От страха у него выкатились маленькие глаза и началось непроизвольное мочеиспускание. Мужчина с ножницами брезгливо отдернул руку. 

— Вот гнида! — возмутился он.

 — Ножницы! — напомнил ему другой, и металл снова шлепнулся на тело Роговицына, причем с такой силой, что он дернулся от боли и попытался закричать, но третий мужчина опять зажал ему рот.

 — Я еще не задал вопроса, — пояснил первый.

 Роговицын смотрел на него, тяжело втягивая воздух носом. Ладонь незнакомца закрывала не только рот, но и частично ноздри.

 — Кто убил директора Нижнебайкальского комбината? — спросил первый.

 Третий приподнял руку над ртом Валентина Георгиевича.

 — Я… меня… умоляю… — попытался произнести тот.

 — Спокойнее, — посоветовал первый, — и учти, что здесь не бывает победы по очкам. Или ты нам говоришь правду, или становишься евнухом. На всю жизнь.

 — Не надо, — прошептал Роговицын, — я все скажу.

 — Кто? — повторил вопрос первый.

 — Кирилл, Кирилл Мансуров, — выдохнул несчастный хозяин квартиры, — он бывший офицер. Это он стрелял.

 — Адрес, — потребовал первый.

 — Он… он…

 — Адрес или…

 — Он… живет в Екатеринбурге… Мы его вызываем… когда нужно…

 — Адрес…

 — Я знаю телефон, — закричал Роговицын. И неожиданно заплакал: — Не убивайте меня.

 — Телефон, — напомнил мужчина, и Роговицын прошептал номер телефона.

 Первый посмотрел на своих подчиненных. Затем спросил:

 — Кто заказал?

 — Они меня убьют, — Роговицына била крупная дрожь. Лужа под ним начала впитываться в спущенные трусы и майку. Это было даже не противно, а очень страшно.

 — У нас нет времени, — напомнил первый. — Говори, кто заказал?

 — Мне звонил помощник Алентовича, Игорь. Честное слово, это правда. Честное слово. 

— В доме есть мобильные телефоны?

— Да, два телефона.

— Где они?

— У меня в кабинете. Один выключен, второй включен.

Первый мужчина взглянул на третьего. Тот поднялся и прошел в кабинет. Вернулся с двумя аппаратами мобильной связи, успев по дороге выдернуть шнур из обычного телефонного аппарата. 

— Сейчас мы уйдем, — сообщил первый, — и заберем твои телефоны. Если до утра попытаешься кому-нибудь позвонить, мы вернемся и отрежем тебе все выступающие части тела. Тебя никто не сможет защитить, мы найдем тебя где угодно.

 — Понимаю, — обрадовался Роговицын. — Я никому… честное слово, никому… клянусь…

 — Конечно, — сказал первый. — Только я обычно тоже никому… не верю.

 Он взглянул на второго мужчину. Тот убрал ножницы, достал из кармана одноразовый шприц и ловко уколол Роговицына в плечо. Уже через несколько секунд Валентин Георгиевич заснул, откинув голову. 

— Уходим, — решил первый. — Сколько он будет спать?

 — До полудня, — ответил его подчиненный, — может, и дольше.

 — Я там в кабинете деньги видел, — сообщил третий мужчина в маске, — около пяти тысяч долларов. Что с ними делать?

 — Ты успел их пересчитать? — зло спросил первый.

 — Нет, на глаз определил. Что с ними делать?

 — Вернись и забери, — разрешил первый. — Пусть это будет наш гонорар за этого мерзавца. Только больше ничего не трогай. Мы не домушники, чтобы квартиры "бомбить".

 Третий мужчина повернулся и побежал в кабинет. Второй внимательно посмотрел на заснувшего хозяина квартиры. 

— Может, одеть его и оттащить в спальню? — нерешительно спросил он. — Жалко человека, лежит тут в своей моче… 

— Оттащи, — разрешил первый. — Будем считать, что он нам за это заплатил. Я бы на его месте не возражал. Надень на него трусы и положи на диван. И не забудь его накрыть чем-нибудь теплым. 

Второй кивнул и, схватив лежавшего без сознания Роговицына за руку, потащил его в сторону спальной комнаты.

 Еще через минуту все трое вышли, закрыв за собой дверь. Когда они спускались в лифте, первый добродушно спросил:

 — Там пять тысяч было или немного больше?

 — Семь, — ответил, отводя глаза, третий. — Честное слово, только семь. 

— Не обманывай нас никогда, — грозно предупредил первый, выходя из кабины лифта. 

Дежурного они колоть не стали. Просто усыпили, пропитав платок обычным хлороформом. Затем все пятеро сели в два автомоля и уехали. 

Киллер получил вызов по известному телефону уже глубокой ночью. И на следующее утро прилетел в Москву на очередную встречу. Его взяли прямо в аэропорту. Но в отличие от Роговицына Кирилл Мансуров оказался крепким орешком. Его били около двух часов и сломали ему два ребра, прежде чем он наконец согласился говорить. Его признание записали на магнитофонную пленку и повезли к заказчикам. 

Еще через три часа за киллером, брошенным в подъезде одного из старых домов, приехали сотрудники прокуратуры, к которым «попала» копия пленки с записью признания убийцы в совершенном им преступлении. Еще через час был арестован у себя на квартире и Валентин Георгиевич, на которого дал показания Мансуров. Еще не отошедший после ночного нападения, Роговицын отнесся к своему аресту с большим облегчением, посчитав, что лучше сидеть в тюремной камере, чем находиться в руках бандитов. Как ни странно, был доволен таким поворотом событий и киллер, который понял, что его больше не будут бить и тем более убивать. Его поместили в тюремную больницу. Вскоре туда же доставили и Роговицына, перенесшего ночью сильнейший шок. 

Скандал получился грандиозный. К вечеру все известные газеты имели копии пленки с признаниями главного убийцы. Дальнейшие события разворачивались по всем законам детективного жанра. К семи часам вечера был арестован помощник Семена Борисовича Алентовича, находившийся в этот момент в известном московском клубе со своей девушкой. Девушку сразу же отпустили, но каким-то неведомым образом газетчики и журналисты нескольких телекомпаний об этом аресте узнали тоже. Уже в ночных новостях, сразу по нескольким каналам, прозвучали фамилии не только задержанных, но и самого Семена Борисовича Алентовича. Скандал вовсю набирал обороты. На следующее утро прокуратура предъявила официальные обвинения в убийстве генерального директора Нижнебайкальского комбината всем трем задержанным. 

Всю вторую половину дня в офисе у Петровского разрывались телефоны. Но секретарь получила инструкцию шефа отвечать только на звонки городских телефонов, установленных в приемной. К аппарату правительственной связи в кабинете шефа никто не подходил. Лежащий на столе мобильный телефон Петровского тоже трещал, не переставая. К нему Инна приближалась, смотрела на высвеченные номера звонивших и фиксировала их в журнале. Никто не мог понять, что происходит, почему Петровский так неожиданно замолчал и где его следует искать? Сидевший рядом с Инной Виктор Михайлович Глушко лишь улыбался, глядя на номера звонивших. Примерно в шестом часу вечера высветились цифры аппарата, установленного в приемной вице-премьера.

 — Где Святослав Олегович? — грозно осведомился его помощник. — Мы звоним ему весь день на мобильный и на правительственный. Почему он не поднимает трубку?

 — Святослав Олегович в больнице, — сообщила Инна невозмутимым голосом. — Сегодня утром у него случился гипертонический криз. Ничего серьезного, но надо немного отлежаться. — Она действовала точно в соответствии с данными ей указаниями. — Но если очень нужно, он вам перезвонит через полчаса.

 — Пусть перезвонит, — помощнику не хватило такта извиниться, и он просто положил трубку.

 Глушко подмигнул Инне и разрешил ей перезвонить в больницу на телефон Бубенцова. Нужно было сделать так, чтобы у нового номера Петровского не было никакой связи с его офисом, чтобы их не могли вычислить. Инна рассказала патрону о звонке из приемной вице-премьера. Святослав Олегович перезвонил прямо с аппарата Бубенцова. Как только он назвал свое имя, помощник соединил его с вице-премьером.

 — Не понимаю, что там с тобой случилось? — мрачно проревел вице-премьер. — Как только получил деньги, так сразу лег в больницу? Это у тебя от радости или от огорчения? 

— Обычный гипертонический криз, — ответил Святослав Олегович, — ничего страшного. Думаю, через пару дней буду на работе. Как раз к этому времени переведут все деньги. Можете не беспокоиться, я все сделаю как нужно.

 — Ты не переутомляйся, — холодно посоветовал вице-премьер, — и вообще старайся не болеть. Сейчас не время. Ты слышал, что арестовали возможных убийц директора Нижнебайкальского комбината? 

— Я все утро был в банке, а потом сразу казался в больнице, — объяснил Петровский, — откуда я мог слышать?

 — Не знаю. Я подумал, что ты можешь знать. В общем, не задерживайся там, ты нам всем нужен живой и здоровый. 

Петровский убрал аппарат и задумался — он не мог представить себе размеры назревающего скандала. 

Через пятнадцать минут в приемную к Инне позвонили от Климентьева.

 — Где Петровский? — рявкнула трубка.

 — Кто говорит? — поинтересовалась секретарь.

 Глушко подключил аппарат к магнитофону и начал слушать.

 — Помощник Евгения Герасимовича, — свирепо сообщил помощник. — Где пропадает ваш начальник?

 — Его сегодня не будет.

 — Найдите, и пусть он мне срочно перезвонит, — безапелляционно потребовал помощник руководителя президентской администрации. — Немедленно. Он знает наш номер телефона. 

— Он не сможет вам перезвонить… — попыталась объяснить Инна.

 — Как это не сможет? — взорвался звонивший. — Вы с ума сошли? Не понимаете, с кем разговариваете? Немедленно найдите вашего руководителя, и пусть он с нами свяжется. Все стали большими начальниками, никто теперь трубку не снимает.

 — Вы меня не поняли, — терпеливо пояснила Инна. — Святослав Олегович не сможет вам перезвонить, потому что он находится в больнице, в реанимации. Врачи подозревают у него обширный инфаркт.

 — Когда увезли? — чуть остывая, спросил позвонивший.

 — Сегодня в два часа дня. Сейчас он в реанимации, — повторила секретарь.

 Помощник Климентьева положил трубку, не попрощавшись. Очевидно, новость заслуживала срочного сообщения начальству. Еще через несколько минут раздался звонок из Лондона. На этот раз Инна сказала, что ее шеф почувствовал себя плохо и поехал в больницу на обследование. А начиная с семи вечера по мобильному аппарату Святослава Олеговича начались звонки от Алентовича. Звонили беспрерывно, почти каждую минуту. Но, согласно все тем же указаниям, Инна не должна была отвечать на эти звонки до восьми часов вечера. А ровно в восемь, когда раздался очередной перелив мобильного аппарата, она включила магнитофон и наконец ответила. Глушко сидел рядом. 

— Святослав Олегович? — раздался незнакомый голос. — Где вы пропадаете? Мы ищем вас целый день. Или это не вы? Кто говорит? 

— Извините меня, — сказала Инна, — но его сейчас нет.

 — Передайте ему трубку, — потребовал позвонивший, — скажите, что с ним хочет поговорить Шустер.

 — Он болеет…

 — Вы меня не расслышали. Скажите, что ему звонит сам банкир Шустер. Я хочу срочно с ним переговорить.

 — Он в больнице, — проговорила Инна.

 — Как в больнице? — испугался банкир. — В него стреляли? Он жив?

 — Нет, никто не стрелял. У него случился сердечный приступ, и его увезли в больницу. Врачи считают, что у него может быть обширный инфаркт.

 — Только этого не хватало, — пробормотал Шустер, — но хорошо, что все так кончилось. В наше время умереть от сердечного приступа почти непозволительная роскошь. 

— Что вы сказали?

 — Передайте ему, чтобы поправлялся. До свидания.

 Инна даже не успела выключить магнитофон, когда раздался следующий звонок из Лондона. Девушка сообщила, что с Петровским хочет побеседовать Глеб Моисеевич Жуковский.

 — Святослав Олегович болеет, — ответила Инна, — он сейчас в больнице и не может разговаривать.

 — Нельзя ли узнать его контактный номер? — поинтересовалась вышколенная секретарь из Лондона. 

— К сожалению, нет, — любезно отозвалась Инна, — он в реанимации, к нему никого не пускают. 

Девушка поблагодарила и отключилась. Затем было еще несколько звонков. И наконец снова позвонила секретарь Жуковского. Сказывалась разница в три часа между Москвой и Лондоном. В Москве шел уже десятый час, а там было лишь шесть часов пятнадцать минут вечера.

 — Нам срочно нужен Святослав Олегович, — сказала девушка. — Может, вы дадите нам адрес его больницы?

 — Конечно, — сразу согласилась Инна. Такой вариант тоже был предусмотрен их планом.

 Она назвала адрес больницы, где лежал Петровский. Это была частная клиника. На третьем этаже, где находилась реанимационное отделение, уже дежурила внушительная охрана из трех сотрудников Глушко. Еще двое постоянно находились в автомобиле, припаркованном у входа в здание. 

Позвонившая из Лондона секретарь Жуковского все исправно записала. Но в эту ночь никто в больнице не появился. А на следующий день все газеты сообщили об аресте преступной группы, убившей директора Нижнебайкальского комбината Орлова. Пикантность этого сообщения состояла в том, что основным заказчиком убийства был помощник Алентовича. О случившемся сообщили не только все информационные каналы страны, но и многие зарубежные агентства.

 

 Глава 13

Утром следующего дня у офиса Семена Алентовича столпились журналисты. Все ждали появления олигарха, но к собравшимся вышел его пресс-секретарь и сообщил, что Семен Борисович срочно вылетел в Париж. Разочарованные журналисты начали расходиться, однако в этот момент стало известно, что Алентович вызван на допрос. Усевшись в свои автомобили, журналисты дружно помчались дежурить у здания прокуратуры. Назывались имена самых популярных в Москве высокооплачиваемых адвокатов, якобы уже взявшихся защищать задержанного помощника олигарха. 

Когда около двух часов дня Алентович наконец-то подъехал к прокуратуре, одновременно заработали камеры сразу нескольких телекомпаний. Семен Борисович вылез из салона автомобиля и, окруженный своими телохранителями, не отвечая на вопросы журналистов, двинулся ко входу и быстро скрылся за дверью, а охранники вернулись к автомобилям. 

Олигарх находился в прокуратуре несколько часов. А в это время на Московской бирже началась паника. Рубль рухнул сразу на много пунктов, акции компаний Алентовича начали стремительное движение вниз, стоимость акций Нижнебайкальского комбината в течение одного дня сразу же обвалилась на пятнадцать процентов, когда в половине шестого вечера Семен Борисович уезжал из прокуратуры, по всему городу, а затем по всей стране в обменных пунктах валюты начали менять ценники. 

В своем офисе его ждал Шустер. Как только они остались в кабинете вдвоем, банкир закричал: 

— Вы что, все рехнулись, Семен! 

— Не ори, — огрызнулся Алентович, — здесь наверняка уже слушают. 

— Пошли они к чертовой матери! — тонким фальцетом завизжал Шустер. — И ты тоже. Как вы могли так глупо подставиться? Ты понимаешь, что происходит? Мы с трудом собираем акции, чтобы выкупить контрольный пакет, а твой помощник в это время заказывает убийство директора комбината. Кто теперь даст за наши акции хотя бы сто долларов? И вообще, кому они теперь нужны? 

— Тебя интересуют только деньги! — закричал в свою очередь Алентович. 

— Не притворяйся, будто ты ничего не знаешь. Хватит думать только о том, как безопасно набивать карманы. Иногда за свои деньги надо драться. 

— Это не наши деньги, — разозлился банкир, — но мы теряем их на твоем идиотизме. Решил стать самым главным в стране, отнять бизнес у Жуковского? Тебе все мало? 

— Мало, — рявкнул Алентович. — И ты сам лучше меня знаешь: если мы остановимся, нас сожрут. Нужно драться за свои деньги. Думаешь, если у тебя есть банк, то тебя не тронут? Да если они захотят, то сотрут тебя в порошок за несколько дней. Обанкротят к чертовой матери твой банк, и ты ничего не сможешь сделать. Неужели не понимаешь, что нас подставили? Специально все сделали, чтобы выйти на моего помощника. Думаешь, это наша милиция нашла убийцу? Или ФСБ? С чего бы они стали такими умелыми? Раньше никогда никого не находили, а тут сразу нашли. Нашли, потому что нужно было, потому что им приказали найти. 

— Про Роговицына тебе и Петровский говорил, — напомнил Шустер, — нужно было его сразу выгнать.

— Вот Петровский им, наверное, и помог, — недовольно поморщился Алентович. — Тот еще хитрец, вечно себе на уме. 

— Я ему вчера дозвонился, — сообщил Шустер, — он в больнице, в реанимации. У него с сердцем проблемы. 

— Раньше у него таких проблем не было, — рассудительно отозвался Алентович, — здоров был как бык. А сейчас проблемы появились. Как-то уж очень кстати он заболел. 

— Ты думаешь, что он нас подставил? — испугался Шустер. 

Алентович отмахнулся и, наконец пройдя к своему столу, опустился в кресло. Тяжело вздохнул: — Один он не сумел бы провести такую игру против нас. Никогда не сумел бы. И не посмел бы. Он знает, что мы можем просто в прах его превратить. Но я тебе уже говорил, что за ним кто-то стоит. Необходимо проверить все его связи. Посмотреть, с кем он пытается договориться. 

— А с Жуковским как быть? — напомнил Шустер, усаживаясь в кресло, стоявшее напротив. 

— Никак. Он сейчас больше нас паникует. Его акции теперь гроши стоят. Вместо трехсот миллионов долларов за его комбинат сейчас и половины не дадут. Еще немного, и они объявят себя банкротами. Без нашей помощи. 

Шустер покачал головой:

— А ты не думаешь, что и мы потеряем деньги? Если они объявят о банкротстве без нашего участия и возьмут под свой контроль производство или передадут его американцам, мы потеряем все. Пятнадцать процентов акций, которые мы купили, превратятся в обычную туалетную бумагу. А может случиться и еще хуже. Комбинат обанкротить не дадут, но работать ему тоже не дадут. Тогда наши акции будут стоить не как туалетная бумага, а еще дешевле. 

— У тебя сегодня какой-то пессимистический настрой, — отмахнулся Алентович. — Можно подумать, что это ты просидел три часа в прокуратуре и это твоего помощника арестовали… 

— Ему можно как-то помочь? — поинтересовался банкир. 

— Мы уже наняли лучших адвокатов, — мрачно сообщил Алентович. Затем позвонил секретарю и попросил принести коньяк. 

— Какой коньяк? — испугалась секретарь. Ее шеф никогда не пил на работе. Семен Борисович вообще исповедовал трезвый образ жизни. 

— Любой, — рявкнул Алентович, — посмотри, что у нас там есть в баре. Любой хороший коньяк. И нарежь лимоны. 

— Лимоны с коньяком — это плебейство, — заметил Шустер. — Во Франции мне говорили, что это варварство так портить коньяк. 

— Насчет плебейства ты не прав, — возразил начитанный Алентович. — Заедать коньяк лимоном любил император Николай Второй, а его уж никак не назовешь плебеем. Хотя насчет варварского вкуса я готов с тобой согласиться. — Семен Борисович снова вызвал секретаря. — И принеси нам коробку шоколада, — приказал он. 

— Так что ты думаешь делать? — поинтересовался банкир. 

— Нужно звонить Климентьеву, — ответил олигарх. — У нас нет другого выхода. Нужно звонить или ему, или премьеру. 

— Может, нашему другу вице-премьеру? 

— Он пустое место, — отмахнулся Алентович, — ничего не знает и не умеет. Не сумел даже нас предупредить обо всем. Кому он такой нужен? Я думаю, его скоро уберут. Если и мы его перестанем поддерживать, то у него не будет вообще никаких шансов. 

— Может, поговорить с Петровским? — предложил Шустер. 

— Ты же говоришь, что он умирает. 

— Я сказал, что он в реанимации. 

— Вот пусть там и лежит. Он нам не нужен. Не наш масштаб. Давай лучше подумаем, что мы можем дать Климентьеву. Придется торговаться. 

— Он потребует поддержки на выборах, — вздохнул Шустер. 

— Можно подумать, что мы ему отказали бы. Что еще? 

— Долю в наших проектах, — подсказал банкир. 

— Нам все равно придется делиться. А насчет Жуковского он нас поддержит. Они еще больше не любят Глеба Моисеевича, чем мы с тобой. 

— И скажи ему насчет твоего помощника, — напомнил Шустер. 

— Значит, я ему звоню? — поднял трубку аппарата правительственной связи Алентович. 

— Звони, — согласился банкир. 

Испуганная секретарь внесла на подносе бутылку французского коньяка, коробку конфет, тарелку с нарезанным лимоном. Расставила все на столике. Алентович дождался, когда она выйдет, и только после этого набрал номер. Несмотря на все могущество, деньги и связи олигарха у него не было «вертушки», которая связывала бы его напрямую с Климентьевым. Семену Борисовичу пришлось звонить в приемную и унизительно долго ждать, когда наконец его соединят с руководителем президентской администрации. 

— Слушаю вас, — наконец раздался голос Климентьева.

 — Здравствуйте, Евгений Герасимович, — выдохнул Алентович, — вы, наверное, уже слышали о наших проблемах?

 — Немного. Вообще-то я не слежу за уголовной хроникой.

 Это был оскорбительный ответ. Алентович поморщился. Ему указывали на его место. Между тем с ним уже давно никто не разговаривал таким тоном. Однако через силу он продолжил:

 — Задержали моего помощника.

 — Я слышал, — отозвался Евгений Герасимович. — В прокуратуре считают, что это он заказал убийство директора Нижнебайкальского комбината Орлова.

 — Это ошибка, — торопливо возразил Алентович. — Он не мог пойти на такое преступление.

 — Вот прокуратура и разберется, что он мог и чего не мог, — проговорил Климентьев, и Семен Борисович понял, что допустил очередную ошибку.

 — Конечно, разберутся, — согласился он, — но я хотел бы с вами встретиться и лично обо всем поговорить.

 — Не вижу смысла. Если по данному делу, то пока рано.

 Алентович сжал зубы. Этот чиновник заходит слишком далеко. Но кажется, Климентьев понял, что немного перегнул палку. Так нельзя разговаривать с одним из самых богатых людей в стране и мире.

 — Но если вам надо встретиться и поговорить по другому вопросу, то я всегда готов с вами увидеться, — сказал Евгений Герасимович, — вы знаете, как мы вас ценим, Семен Борисович.

 "Негодяй", — подумал Алентович.

 "Жулик", — подумал Климентьев.

 — Если это возможно, то я хотел бы приехать к вам немедленно, — попросил Алентович.

 — Что ж, буду вас ждать, — согласился Евгений Герасимович, — сегодня в восемь часов вечера. Только давайте встретимся в каком-нибудь неофициальном месте. О вашем сегодняшнем визите в прокуратуру сообщили все телевизионные каналы.

 — Где угодно, — пробормотал Семен Борисович, — ну, например, в каком-нибудь ресторане или еще лучше дома…

 — Нет, — решительно отрезал Климентьев. — Лучше всего в моей машине. Я подъеду на Сретенку, и там мы встанем у Колокольникова переулка. Вас устраивает такой вариант?

 — Разумеется. Спасибо, — Алентович по-ложил трубку и посмотрел на Шустера. — сволочь, — убежденно произнес он, имея в виду Климентьева. — Этот гад все знает. 

— Думаешь, это они нас заказали? — испугался банкир.

 — Нет, конечно. Они же не до такой степени идиоты. И зачем им это? Чтобы устроить панику на бирже? Пока я ехал, мне сообщили, на сколько сильно упал сегодня рубль. Думаешь, они это сделали нарочно? Не может такого быть.

 — Могли и не рассчитать, — предположил Шустер. — Возможно, хотели нас только попугать, а получилось по-другому. 

— Твои деньги мешают тебе думать, — вздохнул Семен Борисович. — Неужели ты действительно считаешь себя свободным и независимым человеком? Такое невозможно, даже если у тебя есть миллиард долларов или два миллиарда. Это в Америке ты можешь быть независимым и уважаемым человеком. Или в Европе. А здесь ты никто. Несмотря на все свои миллиарды. Про Вяхирева и Черномырдина в списках «Форбса» написали как про самых богатых людей. Ну и где они теперь? 

— Можно подумать, что они очень бедные, — пробормотал Шустер. 

— Ты все понимаешь лучше меня. Это там можно быть миллиардером и на всех плевать. Потому что они свои деньги зарабатывают потом и годами. А у нас так не получается. Все твои деньги зависят от настроения чиновников. Если президент или премьер вдруг нахмурятся, ты сразу же потеряешь все. Или у тебя вдруг отзовут лицензию. Центральному банку может просто не понравиться твоя физиономия, и на этом все закончится. И после этого твой банк не будет стоить ничего. Дальше рассказывать, или сам все знаешь? 

— Хватит, — поморщился Шустер, — и без тебя все известно.

 — Поэтому время от времени они нас и щелкают по носу, чтобы напомнить, кто действительный хозяин. Нам с тобой позволили стать миллиардерами, но мы должны всегда помнить, кто разрешил нам приватизировать столько предприятий.

 — Тебе нужно преподавать марксизм-ленинизм, — разозлился банкир. — Тоже мне философ! Я мои деньги в банке делаю. Целый день кручусь, чтобы потом какой-нибудь вот такой вонючий чиновник пришел и безо всякого труда положил их в свой карман. Знаешь, сколько я плачу всем этим дармоедам? 

— И я плачу, — напомнил Семен Борисович. 

— Ты меньше платишь, — заметил Шустер, — тебя во всем мире знают. Известный олигарх Алентович. У тебя на каждом предприятии свой генеральный менеджер сидит и за все отвечает. А у меня в банке я самый главный. И должен каждый день иметь дело с налоговой полицией, финансовыми инспекторами, принимать аудиторов, угождать руководству Центробанка и министерства финансов, ублажать клиентов… 

— Если тебе все это надоело, брось и уходи, — посоветовал Алентович, разливая коньяк.

— И кому оставить банк? — поинтересовался Шустер. — Ведь сразу же все разграбят и унесут. И конкуренты нас съедят. Да еще найдут долгов на такую сумму, что мне придется их выплачивать всю оставшуюся жизнь.

 — Из-за этого ты сидишь в банке? — усмехнулся Алентович, поднимая рюмку. — Тяжелая у тебя жизнь!

 — У меня хорошая жизнь, когда меня не трогают по пустякам, — в сердцах заявил Шустер. — Я до девяностого года рубли считал, весь в долгах ходил, не знал, как заработать. 

— А сейчас знаешь?

 — Знаю. Сейчас мне нравится то, чем я занимаюсь, — признался банкир, тоже поднимая рюмку.

 Они выпили, не чокаясь. Шустер закусил шоколадом, Алентович — взял дольку лимона. 

Было ровно восемь часов, когда автомобиль Алентовича свернул на Сретенку и подъехал к Колокольникову переулку. Алентович сразу же узнал «Мерседес» Климентьева с номерами президентской администрации. Они остановились рядом и Семен Борисович пересел в автомобиль Евгения Герасимовича. 

Кроме Климентьева, в машине находился водитель, но когда Алентович устроился на заднем сиденье, тот вышел из салона, оставив их одних. Позади за «Мерседесом» стоял «джип» с сотрудниками федеральной службы охраны. 

— Добрый вечер, Евгений Герасимович, — поздоровался Семен Борисович, — спасибо, что откликнулись на мою просьбу. 

— Добрый вечер, — кивнул чиновник, — извините, что приходится встречаться в такой обстановке, но сами понимаете, не стоит давать журналистам лишнего повода для сенсаций. 

— Это даже интересно, — заметил Алентович, — чувствую себя почти Штирлицем. 

— В нашей стране мы все, как Штирлицы, — меланхолично отозвался Климентьев. — Зачем вы хотели меня видеть? 

— Речь идет о моем помощнике. Его несправедливо обвиняют в убийстве директора Нижнебайкальского комбината Орлова. Насколько я знаю, мой помощник действительно несколько раз встречался с этим Роговицыным, но никаких поручений ему не давал. Его оговорили, и я хочу попросить вас посодействовать в его освобождении. 

— Если он не виновен, вам нечего опасаться, — ответил Евгений Герасимович. — Почему тогда вы так волнуетесь? 

— У нас можно доказать вину любого человека, — усмехнулся Алентович. — Вы же прекрасно знаете, как это делается. Сначала против него даст показания убийца, потом этот Роговицын. И потом следователи заставят моего помощника подписать соответствующие бумаги. Когда человек в тюрьме, его можно заставить подписать что угодно, а потом сообщить об этом по всем телевизионным каналам. Сегодня миром правят сиюминутные новости. А мне не хочется терять моего помощника. К тому же он женат, у него двое детей. 

Климентьев хотел возразить, что у Орлова тоже были дети и внуки, но подумал, что это будет выглядеть как личное пристрастие к расследуемому делу, и поэтому промолчал. Ему понравились слова миллиардера о сиюминутных новостях, правящих миром. Они показались ему символическими. 

— Нужно быстро закрыть это дело, — продолжал воодушевленный молчанием собеседника Алентович. — У нас нет другого выхода. Нельзя, чтобы мое имя полоскали на страницах газет и по телевидению. Рубль и так упал на несколько пунктов. Акции комбината уже ничего не стоят. Может произойти общий обвал, как в августе девяносто восьмого года. 

— Не нужно нас пугать, — предупредил Климентьев. — У нас сейчас рекордно большие золотовалютные запасы и ничего не может случиться. 

— Если мы с Шустером выйдем из игры и нас поддержат некоторые знакомые, боюсь, что коллапс экономики будет реальным, — зло блеснул глазами Алентович. — Во всяком случае, наш топливно-энергетический блок основательно подсядет. 

— Вы меня шантажируете? — спросил Евгений Герасимович. — В вашем положении я не стал бы говорить в таком тоне. 

— Я прошу о помощи, — твердо проговорил Семен Борисович. — Если меня загоняют в угол, а моего помощника объявляют заказчиком убийства, то я понимаю, что государство решило объявить мне войну, и готов защищаться всеми доступными способами. 

— И вы хотите этой войны? — задал вопрос Климентьев.

— Нет, нет и еще раз нет. Мне нечего делить с вами. Я всегда готов поддержать и президента, и правительство, и лично вас, Евгений Герасимович. Я никогда не отказывал, когда ко мне обращались от вашего имени. Мы всегда давали любые деньги и помогали вам изо всех сил. И я не понимаю, почему вы вдруг увидели во мне врага… 

— Вы хотели захватить Нижнебайкальский комбинат, — напомнил Климентьев.

— Верно. Но я собирался отнять его у Жуковского. Вам лучше, чтобы такое производство контролировал он? 

— Нам будет лучше, если такое производство будем контролировать мы, — заявил Евгений Герасимович. 

Алентович посмотрел на него и промолчал. Их молчание длилось несколько секунд. Алентович считал, Климентьев — терпеливо ждал. Семен Борисович всегда отличался рационализмом и прагматичностью, помогавшими ему принимать верные решения. Когда у тебя больше трех миллиардов долларов и тебя просят отказаться от трех сотен, чтобы сохранить все остальные, глупо торговаться. Нужно пожертвовать какой-то частью состояния, но спасти все. 

— Согласен, — сказал Алентович, — я согласен на все ваши условия.— У вас около пятнадцати процентов акций, — напомнил Климентьев, — я думаю, будет правильно, если вы переведете их в управление компании "Мостраст". 

— Все пятнадцать процентов? — изумился Семен Борисович. Такой цены ему еще никогда не приходилось платить. 

— Ваш помощник стоит дешевле? — поинтересовался Евгений Герасимович. — Или ваша репутация? Никто не знает, что именно начнет рассказывать ваш помощник, когда его вынудят признаться в заказном преступлении. А при таком развитии событий я уже не смогу вам помочь. 

— Пятнадцать процентов акций стоили сорок пять миллионов долларов… 

— Сегодня они стоят половину, а завтра могут вообще ничего не стоить. Это ведь вы вместе с вашим другом Шустером хотели разорить комбинат и вынудить нас объявить о его банкротстве. Но на сегодня это нормально функционирующее предприятие. И к тому же туда вложили огромные деньги американцы. Нет никаких оснований говорить о его банкротстве. Поэтому я делаю вам встречное предложение. Мы покупаем у вас акции по цене полмиллиона долларов за каждый процент… 

— Семь с половиной миллионов, — сразу подсчитал Семен Борисович, — но мы заплатили за них около тридцати. И они стоили сорок пять. 

— Забудьте о том, сколько они стоили. Сейчас они уже не стоят таких денег. Или вы получаете семь с половиной миллионов и мы закрываем сделку, или ничего не получаете. 

— Вам нужно легально оформить сделку, — понял Алентович. 

— А вам нужно спасти вашу репутацию, — быстро подхватил Евгений Герасимович. — Но если вы не хотите… 

— Согласен, — снова повторил Алентович. — Сделку можно совершить завтра утром. Пусть ваши представители приедут в банк к Шустеру. 

— Это не мои представители, — усмехнулся Климентьев, — не нужно так говорить. Это представители компании «Мостраст», которые выкупят у вас акции. 

— Какая разница? — резонно заметил Алентович. Он вышел из салона автомобиля и на прощание опять наклонился к Климентьеву: — Не забудьте, пожалуйста, про моего помощника. До свидания. 

— До свидания, — кивнул Евгений Герасимович. 

Когда Алентович отошел от машины, Климентьев достал телефон и набрал номер генерального прокурора. 

— Добрый вечер, — сказал он ровным, неизменно спокойным голосом, — я хотел поговорить с вами о деле помощника Алентовича. 

— Сегодня мы допросили Семена Борисовича, — доложил генеральный прокурор, — Завтра я хотел вас ознакомить с материалами следствия. Против его помощника есть очень серьезные улики. Мне кажется, на этот раз мы выйдем на серьезный процесс… 

— Вы слушаете экономические новости? — поинтересовался Климентьев. — Или вам интересно смотреть только криминальную хронику? 

— Что произошло? — испугался генеральный прокурор. 

— Сегодня рубль упал на несколько пунктов по сравнению со всеми ведущими мировыми валютами. Пока наше правительство укрепляет позиции, вы и ваши сотрудники уверенно ее ослабляете. 

— При чем тут мы? 

— Посмотрите сегодняшние показатели торгов на бирже. Индекс наших "голубых фишек" рухнул по всем показателям. Неужели вы не понимаете, как сильно бьет по нашим позициям в мире скандал с Алентовичем? Он один из самых известных людей не только в нашей стране, но и в мире. 

— И один из самых богатых, — неизвестно почему добавил генеральный прокурор. 

— Мне это известно, — очень спокойно отозвался Евгений Герасимович. — Именно поэтому он так сильно влияет на нашу экономику. 

— Что мне делать? — прямо спросил генеральный прокурор. Он понял, что ему не разрешат довести расследование уголовного дела до конца. 

— Подумать, — посоветовал Климентьев. — Я должен утром доложить президенту о ваших успехах. И о ваших неудачах. Если вы нашли убийцу и заказчика, что вам еще нужно?

 — Но Роговицын дал показания на помощника Алентовича, — попытался возразить генеральный прокурор. 

— С таким же успехом он мог дать показания на вас или на меня. Или на самого Алентовича. Не нужно устраивать из обычного уголовного дела политический процесс. Сейчас не то время. Скоро у нас выборы.

— По нашим сведениям, Семен Борисович Алентович был лично заинтересован в дестабилизации экономического положения на комбинате, — по-прежнему не сдавался генеральный прокурор. — Он и его партнеры владеют пятнадцатью процентами акций комбината. 

— Я же сказал, у вас неверные сведения, — спокойно возразил Климентьев. — С завтрашнего дня все акции комбината, находящиеся в распоряжении Алентовича и его компаньонов, будут переданы другим людям. У Семена Борисовича не останется ни одного процента акций этого предприятия. Вас удовлетворит такое решение вопроса? 

— Да, — сказал генеральный прокурор. — Я все понял. Наверное, помощника Алентовича действительно оговорили. По закону мы можем продержать его еще сутки.

— Можно и дольше, — Евгений Герасимович позволил себе впервые улыбнуться. — Не обязательно так быстро его отпускать. Пусть все поймут, что вы детально все проверяете, отрабатываете всевозможные версии… Он может выйти на свободу и через неделю. Так будет лучше. 

— Конечно, — согласился генеральный прокурор, — через неделю. Я все понял, Евгений Герасимович. 

— Я доложу Президенту о вашей хорошей работе, — пообещал Климентьев. — Вы всегда правильно ориентируетесь. До свидания. 

— Всего хорошего! 

Климентьев убрал аппарат и снова улыбнулся. Затем опустил стекло и подозвал водителя. Состоявшиеся переговоры ему понравились. Похоже, Алентович начинает понимать, как нужно работать в новых условиях.

 

Глава 14

Петровский лежал в отдельной палате и чувствовал себя превосходно. Он даже хотел отказаться от уколов, которые ему прописали, хотя это были обычные витамины, лишь укреплявшие общее состояние организма. Ему нравилось часами пребывать в тишине, обдумывая ситуацию и моделируя возможные варианты ее дальнейшего развития. Телевизор он включал только для того, чтобы послушать последние новости. И именно из них узнал о вызове Алентовича на допрос, о сильных потрясениях на бирже и обвале "голубых фишек". Кроме Инны, о подлинной его "болезни" знали только два человека — генерал Глушко и Паша Бубенцов. Медсестры исправно делали уколы, врачи измеряли ему артериальное давление и давали дельные советы, а он лежал и думал. 

Через два дня Святослав Олегович вызвал к себе Наталью Андреевну, чтобы узнать, как обстоят дела с акциями Нижнебайкальского комбината. Одетая в строгий темный костюм, она вошла в палату, прижимая к себе папку с бумагами. Петровский в это время сидел за столом в больничной пижаме, работая над документами. Увидев Бочарову, он приветливо ей кивнул: 

— Входите, вы мне очень нужны. 

Она прошла к столу, уселась на свободный стул рядом с ним и поинтересовалась: 

— Как вы себя чувствуете? Он отметил, что у нее, как всегда, аккуратно уложены волосы и вообще подтянутый строгий вид. И как только она умудряется выглядеть так в любое время суток? 

— Лучше, — пробормотал Петровский. — Врачи считают, что у меня есть все шансы выкарабкаться. Спасибо за ваш вопрос. Что у нас с финансами? 

— Мы получили кредит на пятьдесят миллионов долларов, — доложила Наталья Андреевна. — Хотя я считаю, что вы сильно рисковали, решив подписать столь поспешно составленный договор. Цена на акции стремительно падает, мы могли бы обойтись своими силами. 

— Давайте по порядку, — предложил он. — Сколько у нас денег на счету? Я имею в виду свободных средств. 

— Около восьми миллионов долларов. 

— Плюс пятьдесят, которые мы получили по кредиту. Верно? 

— Да. Но кредит только на три месяца. 

— Я об этом знаю. Итого пятьдесят восемь миллионов долларов свободных средств, которыми мы можем оперировать. Теперь давайте по акциям. 

— За последние несколько дней они сильно упали в цене. Больше чем наполовину. После ареста помощника Алентовича такое же случалось с акциями многих компаний, но сильнее всех — с акциями Нижнебайкальского комбината. 

— У нас осталось шесть процентов акций. 

— Верно. Еще шесть мы перевели в "Мостраст" по вашему указанию, хотя я до сих пор не могу понять, чем вы при этом руководствовались. 

— Не всегда приходится руководствоваться только экономическими соображениями, — пояснил Святослав Олегович, — иногда в основе наших решений лежат политические составляющие. Вы знаете, я как-то обратил внимание на такой парадокс. Если человек беден и совершает необъяснимые поступки — все считают его придурком и сумасшедшим. Но если он богат и совершает точно такие же поступки, его находят всего лишь эксцентричным. Не правда ли любопытно? 

— Возможно, — согласилась она, чуть улыбнувшись, — но я не говорила, что вы эксцентричный человек. Я имела в виду, что не совсем поняла мотивы, которыми вы руководствовались. 

— Иначе я не получил бы пятидесятимиллионного кредита, — счел нужным пояснить Петровский. — Теперь давайте пройдемся по акциям комбината. На сегодняшний день у Жуковского их тридцать девять процентов. Это достаточно большой и блокирующий пакет. Еще пятнадцать процентов у компании Алентовича. Двенадцать было у нас, если считать все акции, которые мы получили. Итого более шестидесяти шести процентов. Меня очень интересуют оставшиеся тридцать четыре. 

— Они у разных акционеров, — сообщила Бочарова. — Мы пытаемся их покупать, но это достаточно сложно. У погибшего директора было около двух процентов акций, есть они у разных компаний и у некоторых банков. Но пока ничего конкретного я сказать не могу, за исключением одного, очень важного для нас факта… 

Петровский смотрел на нее, ожидая пояснений. 

— По нашим данным, на рынке происходит перераспределение крупных пакетов акций, — сообщила Наталья Андреевна, — Алентович и Шустер согласились уступить свой пакет компании «Мостраст» за семь с половиной миллионов долларов. 

— Пятнадцать процентов за такую цену? — не поверил Петровский, едва не подскочив на месте.

— Да. И акции комбината сразу упали еще на несколько пунктов. Если Алентович и Шустер решили избавиться от акций Нижнебайкальского комбината, значит, он будет скоро подвергнут процедуре банкротства. Боюсь, что мы даже не выручим наши деньги, вложенные в акции. Мы уже успели потратить около двух миллионов долларов и купили один процент акций. 

— Ни в коем случае не продавайте наши акции, — приказал Святослав Олегович, — только покупайте. При любых обстоятельствах только покупайте! Как дела у "Мостраста"? 

— Едва новость о покупке им акции стала известна на бирже, как акции самого "Мостраста" сразу поднялись. 

— Что и требовалось доказать, — кивнул Петровский, — я так и думал.

 — Иногда мне трудно следить за вашими рассуждениями, — призналась Бочарова.

 — Ничего. Все нормально. Сколько стоят акции на сегодняшний день?

 — Не очень дорого. Максимальная цена могла быть три миллиона долларов за один процент акций. Три доллара за акцию. А сейчас около одного и четырех десятых. И цена продолжает падать. 

— Покупайте все, что сможете купить, — еще раз повторил Петровский, пока цена падает, покупайте все.

 — Вы уверены, что комбинат избежит процедуры банкротства? — поинтересовалась Наталья Андреевна. — При такой цене за акции они не смогут вернуть кредита американскому банку.

 — Это их проблемы, — улыбнулся Святослав Олегович. — Покупайте все, что вы сможете.

 — Я все поняла, — она собрала бумаги и сложила их в папку. — Еще будут какие-нибудь указания?

 — Больше никаких. Спасибо за вашу работу. 

— Не за что, — Бочарова поднялась и пошла к выходу. — Желаю вам скорейшего выздоровления. 

Она уже подошла к двери, когда он ее позвал:

 — Наталья Андреевна, вы больше не обижаетесь на меня за ту проверку, которую я устроил вам при приеме на работу?

 — Нет, — ответила она, — хотя по-прежнему считаю, что поступила правильно. Извините, что говорю так откровенно.

 — Спасибо, — улыбнулся он на прощание, — и до свидания. — И Наталья Андреевна ушла, оставив в палате легкий аромат своих духов.

 На следующее утро к Петровскому явился представитель Жуковского. Он принес телефонный аппарат специально для того, чтобы его шеф мог с ним поговорить. Гостя не пустили, но телефон, предварительно проверив, Святославу Олеговичу передали. Ровно в одиннадцать часов позвонил Глеб Моисеевич. В Лондоне в это время было восемь утра. 

— Доброе утро, Святослав Олегович, — послышался его привычный торопливый говорок. — Извините, что беспокою вас в больнице. Но мне показалось, что нам надо срочно переговорить.

 — Доброе утро Глеб Моисеевич, — Петровский даже лег на кровать, чтобы лучше имитировать голос больного, — я вас слушаю.

 — Как вы себя чувствуете?

 — Неплохо. Врачи считают, что я могу скоро выписаться. Примерно через месяц, — соврал он.

 — Это очень долгий срок, — сразу откликнулся Жуковский. — Дело в том, что ситуация в Нижнебайкальске, кажется, выходит из-под  контроля.

— В каком смысле?

— Акции упали в цене больше чем на половину. И вчера я узнал, что наши друзья, вы, конечно, понимаете, о ком я говорю, решили отказаться от крупного пакета акций комбината, которыми они владели. Это означает, что они потеряли всякий интерес к нашей сделке.

— А вы хотите быть всегда в центре внимания? — усмехнулся Петровский. — Ну и хорошо, что мы разобрались с ними и прекратили всякие отношения.

— Но акции покупает неизвестная мне компания «Мостраст», и я не знаю, кто стоит за этой сделкой.

— Все в порядке, — выдохнул Святослав Олегович, стараясь говорить медленнее и слегка приглушенным голосом. — Если у вас есть независимые наблюдатели, то вы можете легко проверить, что половину ваших акций, переданных нам в доверительное управление, мы тоже переведи в «Мостраст». Это надежная и высокорентабельная компания. 

"Если наш разговор запишут и снова передадут Климентьеву, он будет доволен, — подумал Петровский. — Я ведь изо всех сил стараюсь его поддержать и успокоить Жуковского. Надеюсь, наши славные органы не упустят моей беседы с Лондоном". 

И, словно услышав его мысли, Жуковский быстро произнес:

 — Я попросил принести вам новый аппарат, чтобы никто не мог подслушать наш разговор. Будет хорошо, если вы оставите его у себя. По этому телефону я мог бы находить вас в случае необходимости. 

— Согласен, — ответил Петровский. — И не нужно так переживать.

 — Вам легко говорить, находясь в Москве, — возразил Глеб Моисеевич. — Не забывайте, что против меня возбуждено уголовное дело и все может обернуться не так, как мы предполагаем. Как вы думаете, история с арестом помощника нашего «друга» будет иметь продолжение? Ее раскрутят?

 — Не знаю, — сказал Святослав Олегович. — Я нахожусь в больнице, мне отсюда трудно судить.

 — Жаль, — искренне произнес Жуковский. — Я думал, вы знаете истинное положение дел. До свидания. Поправляйтесь.

 — Спасибо. Я буду ждать ваших звонков. Всего хорошего!

 Убрав аппарат, Петровский задумался. Очевидно, Георгий Моисеевич понял, что арест помощника Алентовича спровоцирован чьим-то вмешательством. И абсолютно правильно вычислил, кому это выгодно. Нужно вести себя осторожнее. Алентович не дурак, и тоже может все вычислить, хотя Бочарова и сказала, что он уступил все свои акции «Мострасту», компании, которую контролирует лично Климентьев. А это, между прочим, значит, что Алентович и Климентьев встретились и обо всем договорились. Если в ближайшее время помощника олигарха отпустят, станет ясно, что Семен Борисович продал свои акции в обмен на его свободу и закрытие уголовного дела.

 Петровский серьезно задумался. Его план терпел очевидное фиаско. Он не предполагал, что Климентьев и Алентович сумеют так быстро спеться. Черт побери! Не следовало исключать и такого варианта. Теперь в «Мострасте» будет больше двадцати процентов акций комбината, и Климентьев начнет скупать оставшиеся акции. А это неминуемо приведет к их росту и срыву плана Петровского. Необходимо решать, как быть дальше.

 В этот момент зазвонил новый аппарат, который Паша Бубенцов оформил на чужое имя. Явно взволнованный Глушко сообщил, что в Киеве арестован Юлай Абуталипович. 

— Как это арестован? — не поверил своим ушам Петровский, приподнимаясь с постели. — Они там что, все с ума сошли? Почему его арестовали?

 — Киевская прокуратура обвиняет его в собирании аналитических материалов по поводу основных кандидатов в президенты. Они считают, что он интересовался и стратегической информацией, когда выяснял источники финансирования партий и кандидатов в президенты.

 — Какие у них могут быть особые секреты? — разозлился Святослав Олегович. — И чем там, интересно, занимается этот Скрыпник? Я сделаю из него Трупника, если он не поможет Юлаю.

 — Может, мне срочно вылететь в Киев?

 — Ни в коем случае! Они только и ждут подходящего момента, чтобы спровоцировать скандал. Одно дело, когда арестовывают эксперта из аналитического агентства, пусть даже находящегося в Москве, и совсем другое, когда в Киев приедет бывший генерал КГБ. Представляете, какой пиар они устроят на вашем задержании? Ни в коем случае не нужно туда ехать! И скажите Инне, чтобы срочно нашли мне этого Скрыпника.

 Инна, как всегда, сработала быстро. Через полчаса Петровский уже разговаривал со своим украинским коллегой.

 — Что вы себе позволяете, если вашего гостя могут арестовать прямо на улице? — набросился он на него. — Чем вы там занимаетесь?

 — Это была наша ошибка, — признался Скрыпник, — но мы ее сейчас исправляем. Арест вашего человека был заказан нашими конкурентами.

 — Дорогой Альберт Александрович, я послал к вам человека, рассчитывая, что вы сможете как минимум хотя бы его охранять. А вместо этого нашего эксперта арестовывают как обычного жулика. Вам не кажется, что наше соглашение находится под серьезной угрозой? Я не привык работать в такой обстановке, когда вы даже не можете гарантировать безопасность моим сотрудникам.

 — Его сегодня к вечеру освободят, — заверил Скрыпник. — Мы очень хорошо работали. Это недоразумение. Арест организован нашими конкурентами и штабом основного кандидата от оппозиции. У них, к сожалению, есть свои люди в органах безопасности и прокуратуре.

 — Меня это не интересует, — перебил его Святослав Олегович, — поговорим, когда вы устроите освобождение моего сотрудника. Он не просто работник агентства «Миллениум», а мой заместитель и человек, которому я абсолютно доверяю. Хочу особо обратить ваше внимание на это обстоятельство. Если с его лысой головы слетит хоть один волосок, которых там вообще нет, или если этот волос вырвут с его мохнатого тела, я не только прекращу с вами всякие отношения, но еще и пошлю в Киев своих людей, чтобы они нашли всех, кто будет к этому причастен.

 — Ну зачем вы такое говорите? — укоризненно произнес Скрыпник. — Мы все сделаем как нужно. 

— А ваш кандидат в президенты от оппозиции стал теперь моим личным врагом, — продолжил Петровский. — И можете ему при встрече передать, что я сам лично прилечу в Киев, как только выздоровлю, и тогда он не пройдет даже во второй тур. Ни при каких обстоятельствах. 

— Вот это хороший разговор! — обрадовался Скрыпник. — Приезжайте. Мы будем вас ждать. 

"Мерзавец, — подумал Петровский. — Скрывает свою некомпетентность под дорогими костюмами и вычурными манерами. Тоже мне аристократ дутый! Сукин сын. Не мог обеспечить Юлая надежной охраной. Да и Глушко хорош! Уже в который раз прокалывается. Ведь велел же ему все проконтролировать. Нет, пора менять генерала. Он совсем постарел, потерял цепкость, энергию. Правильно, что этих генералов в пятьдесят пять уже отправляют на пенсию. После этого возрастного рубежа они уже никому не нужны. А спустя десять лет их опыт — это вообще груз старых ошибок". 

Святослав Олегович не мог даже предположить, что случится через три дня. Юлая-то отпустят, а вот для службы безопасности агентства действительно придется искать нового начальника.

 

 Глава 15

Как ни странно, но большинство уголовных преступлений раскрываются специфическими методами, о которых не пишется в газетах и не сообщается по телевидению. Публике нравится читать книги и смотреть фильмы об удивительных сыщиках, способных силой своего воображения и применяя опыт предыдущих расследований быстро выявлять любых хитроумных убийц. Однако такие гениальные сыщики, способные найти преступника по брошенной спичке или смятому окурку, а то и просто по опрокинутому стулу, живут в основном в… романах. Такими были Шерлок Холмс, комиссар Мегрэ, Эрюоль Пуаро, Перри Мэйсон, Ниро Вульф, Дронго и другие известные детективы. Конечно, и в реальной жизни среди миллионов следователей встречаются талантливые и очень талантливые люди, но, увы, их не так много. Все остальные — самые обычные люди, выбравшие эту труднейшую профессию и изо дня в день занимающиеся рутинной, очень далекой от романтики работой.

При расследовании преступлений они применяют все свои знания и силы, все технические возможности, какие у них только есть. Проводят различные экспертизы, подробно осматривают места происшествий, опрашивают свидетелей… Но найти преступника таким образом очень трудно, а иногда невозможно. Гениев среди следователей также мало, как их вообще мало среди людей. И все же процент раскрываемости преступлений всегда несравненно выше, чем число просто талантливых сыщиков во всем мире. Отчего же так получается? А дело в том, что большинство побед следователей и прокуроров во всем мире напрямую зависит от успешной работы агентуры, которая есть у каждой правоохранительной службы. Как правило, именно благодаря ей удается выйти на конкретных исполнителей и заказчиков преступлений. Но говорить и писать об этом не принято, ибо мало интересного в том, как работникам правоохранительных служб всего мира приходится сотрудничать с преступниками, чтобы получить ту или иную информацию, как иногда преступникам прощают мелкие грехи за ценные сведения по другим, более важным делам и так далее. Именно поэтому бывает так сложно найти, например, сексуального маньяка или убийцу-одиночку, у которых нет сообщников, которые не пытаются продать украденные вещи, не ищут рынка сбыта и не имеют наводчиков. Во всех остальных случаях, когда в преступлении занято или в него посвящено более одного человека, задача намного упрощается.

Поэтому-то в заказных преступлениях, чтобы замести следы, киллеров, как правило, убивают. Делают это другие люди, не причастные к первому преступлению. А порой и их убирают следующие, также не ведающие ни о первом заказе, ни о втором… Вот почему иногда бывает так трудно раскрыть заказное преступление. Между прочим, в тоталитарном государстве такие преступления случаются гораздо реже, чем в демократическом. Ведь всегда можно почти со стопроцентной уверенностью вычислить человека, «заказавшего» жертву, просчитать, кому было выгодно убийство. Но в демократическом обществе такой уверенности недостаточно — нужны конкретные доказательства, поисками которых в тоталитарном осударстве можно себя и не утруждать.

Святослав Олегович Петровский был прав, когда размышлял, что ему пора сменить начальника службы безопасности агентства. Глушко вышел на пенсию больше десяти лет назад. Сначала он работал экспертом в небольшой частной фирме и лишь затем возглавил службу безопасности «Миллениума». Постепенно привык к более разряженной обстановке, чем та, которая была в дни его работы в КГБ. Кроме того, Петровский старался не нарушать законов и действовал более-менее в соответствии с ними. Однако спокойная жизнь сыграла с генералом Глушко злую шутку. Он отправил к Роговицыну тех самых сотрудников милиции, которые занимались выселением Борзаковой и Мулуева из здания поликлиники, Эти люди провели операцию достаточно чисто. Но позже один из них — водитель, который привез группу к дому Роговицына, рассказал об этом случае знакомой женщине. Она шепнула подруге. Та шепнула мужу, он — другу...  По цепочке известие дошло до Мулуева, следившего за людьми, которые лишили его больших доходов. Еще через день о случившемся узнали в службе безопасности концерна Алентовича и в банке Шустера.

Между службами безопасности крупных концернов и объединений существует негласное соперничество. Конечно, Алентович был взбешен арестом помощника и справедливо считал, что в этом виновата его собственная служба безопасности, которую возглавлял генерал Шевелев, бьюший сотрудник военной разведки. Военные всегда немного конфликтовали со службой КГБ, а Шевелев и Глушко давно ненавидели друг друга. Шевелев был уверен, что именно Глушко провел подлый маневр, чтобы подставить Роговицына, а через него помощника его патрона. И на третий день, когда Шевелев узнал о том, кто именно принимал участие в допросе Роговицына, участь генерала Глушко была решена. По негласной договоренности между бывшими сотрудниками спецслужб, нельзя нарушать правила, подставляя друг друга.

Водителя, так неосмотрительно сболтнувшего про ночную вылазку, задержали у дома и вывезли за город. В отличии от Роговицына его не щадили. После двух часов неприятных пыток водитель вспомнил, куда и зачем они ездили. После этого его просто пристрелили, спрятав труп таким образом, чтобы его не смогли найти в ближайшие сто лет. Через несколько дней встревоженная семья убитого дала объявление о розыске пропавшего без вести, но несчастного так никогда и не нашли.

Поздно ночью Виктор Михайлович Глушко вместе с водителем и телохранителем подъехал к своему дому. Было уже за полночь. Генерал пребывал в хорошем настроении, он провел вечер у бывшего сослуживца, ныне отметившего семидесятилетие. Машина въехала во двор. Виктор Михайлович попрощался с водителем, кивнул телохранителю, чтобы тот не вылезал из салона автомобиля. На дверях его подъезда был кодовый замок, а дом населяли в основном офицеры спецслужб и пограничники. Но телохранитель все же вышел из автомобиля, набрал код, открыл дверь, заглянул в подъезд и убедился, что там никого нет. Потом подождал, пока Глушко проходил к лифту. Когда створки кабины захлопнулись, закрыл дверь и вернулся к машине. Виктор Михайлович поднялся на шестой этаж, вышел на лестничную площадку. До знакомой двери оставалось три шага. Он сделал первый шаг и услышал какой-то звук за спиной. Резко повернулся. Ему в глаза смотрел неизвестный, держащий в руке пистолет с глушителем. Глушко не испугался. Только усмехнулся.

— Все правильно, — почему-то весело сказал он.

Убийца сделал три выстрела. Третий — контрольный. И даже успел поддержать падающего, чтобы не устраивать лишнего шума, уложил тело на пол.

Через полчаса убитого генерала нашли соседи.

На следующее утро Петровский "срочно выздоровел" и приехал в свой офис. Убийство Глушко он, разумеется, никак не мог предвидеть. Однако как умный человек понимал, что в случившемся отчасти виноват и сам генерал, не сумевший себя обезопасить. Для чего же в его службе столько охранников.

Когда в полдень позвонил Шевелев и попросил о срочной встрече, Петровский не удивился. И поэтому сразу же согласился встретиться с ним, назначив свидание на три часа дня, отменив все остальные свои дела.

Шевелев явился точно в назначенное время. Это был пятидесятишестилетний мужчина со стертой внешностью бывшего разведчика — худое лицо, острый нос, небольшие глаза, короткая стрижка. Носил он всегда серые костюмы и темно-серые галстуки.

Когда генерал вошел в кабинет Петровского, тот разговаривал с губернатором одной из северных областей. Ему пришлось ждать.

— Добрый день, — сказал Святослав Олегович, положив трубку. — Так зачем вы приехали? Может, хотите сдать мне по хорошей цене вашего шефа — Семена Борисовича? Или узнали, что у меня освободилось место начальника службы безопасности?

— Ваш Глушко получал ровно в три раза меньше, чем я, — цинично заметил Шевелев. — От добра добра не ищут.

— Ценю ваш юмор, — пробормотал Петровский. — Тогда зачем вы приехали?

— Во-первых, чтобы выразить вам наши соболезнования, — ответил Шевелев.

— А во-вторых?

Генерал улыбнулся. Затем достал из кармана портативный скремблер и положил его на стол. Петровский, посмотрев на аппарат, вспомнил, что видел похожий у Скрыпника. "Наверно, одной "фирмы", — подумал он. А вслух спросил:

— Боитесь, что нас подслушают?

— Не боюсь, — отрезал Шевелев. — Но будет лучше, если вы включите телевизор и мы пройдем в вашу комнату отдыха.

Святослав Олегович хотел пошутить, что не боится прослушиваний и у него нет ревнивой жены, но, глянув на суровое лицо своего гостя, решил промолчать. Включив телевизор на полную громкость, он поднялся и прошел в комнату отдыха, находившуюся за кабинетом. Шевелев, прихватив скремблер, прошел следом.

— Так что вы хотели мне сказать? — повторил вопрос Петровский, поворачиваясь к своему неприятному гостю.

— Во-вторых, сегодня убит Глушко, — сообщил Шевелев.

— Я об этом знаю, — спокойно отозвался Святослав Олегович. — Или вы явились, чтобы назвать мне имя убийцы?

— Нет. Просто хочу обратить ваше внимание, что покойный Виктор Михайлович повел себя не совсем корректно. Он нарушил правила игры, которых придерживаются все наши бывшие сотрудники спецслужб.

Петровскиий сжал зубы. Он понял намек.

— Мы все считаем, что это была его личная инициатива и вы к ней не причастны, — договорил Шевелев, глядя в глаза своему собеседнику.

Святослав Олегович невольно сжал правую руку в кулак.

— А если я вызову сейчас моих сотрудников охраны и вы не выйдете отсюда живым? — неожиданно даже для самого себя спросил он срывающимся от волнения волосом. — Вы об этом не подумали?

— Подумал, — буркнул Шевелев. — Но если вы сделаете такой шаг, то и сами совершите ошибку.

Петровский верно оценил угрозу. Больше всего ему хотелось бы приказать убить Шевелева или выбросить его из офиса. Но он сдержался.

— Зачем вы пришли? Что вам нужно?

— Хотел предупредить вас, чтобы и вы не допустили промаха, — пояснил генерал. — Зачем нам всем эти ненужные неприятности?

— Вас прислал Семен Борисович?

— Конечно, нет. Он даже не знает о нашей встрече. Просто я немного знаю вас, Святослав Олегович. Первое, что вы сделаете, похоронив Глушко, это начнете поиски убийц. Нерациональные и неразумные поиски…

Петровский обратил внимание на то, что не видит зрачков своего собеседника. Они исчезали где-то в глубине холодного глаза.

— Вы убеждены, что поиски будут неразумными? — поинтересовался он.

— Уверен, — отрезал Шевелев. — Я пришел к вам как к разумному человеку. И был убежден, что вы меня поймете.

— Я вас не понимаю, — разжал наконец кулак Петровский, — и одновременно не хочу понимать. Но если несчастный Виктор Михайлович действительно ошибся… Мир его праху.

— Он ошибся, — подтвердил Шевелев. — Знаете, что он сказал своему убийце?

Петровский, уже ничему не удивляясь, смотрел на генерала.

— Он сказал: "Все правильно", — сообщил тот. — Кстати, мы исправили его ошибку. Человек, который сообщил нам о визите неприятных гостей к Роговицыну, уже никогда и никому этого больше не расскажет.

— Это меня не касается, — быстро отреагировал Святослав Олегович.

— И тот, кто слышал последние слова Виктора Михайловича, тоже больше ничего уже не скажет.

На этот раз Петровский, не выдержав, отвернулся. Он знал, что Шевелев говорит правду, но угрюмо спросил:

— Я должен вам верить?

— Так будет лучше для всех, — ответил генерал. — Простите, что я вас побеспокоил, но мне казалось, так будет правильно. — И он повернулся, чтобы выйти из комнаты.

— Шевелев, — позвал его Петровский. Генерал обернулся. — Никогда больше не приходите ко мне, — очень тихо сказал он. — И сделайте так, чтобы я никогда о вас больше даже не слышал.

— А вы не втягивайте ваших людей в глупые авантюры, — парировал генерал. — Хотя по большому счету виноват сам Виктор Михайлович. Он проявил излишний либерализм по отношению к своим людям. Прощайте!

Шевелев наконец вышел из комнаты.

Святослав Олегович достал из кармана телефонный аппарат, быстро набрал номер.

— Я хочу знать, кому этот тип позвонит, как только выйдет от нас, — приказал он.

Шевелев, пройдя по коридору, вошел в кабину лифта, спустился вниз. Пересек холл. В этот момент за ним уже следили. Генерал вышел из здания, сел в поджидавший его автомобиль. В салоне находилось двое его сотрудников. Шевелев дождался, когда машина отъедет от здания агентства «Миллениум», после этого достал свой мобильный аппарат, набрал знакомый номер.

— Поговорили, — сообщил он.

— Он все понял? — поинтересовался Алентович.

— Думаю, да.

— Хорошо. Спасибо. Отличная работа, Шевелев! — похвалил своего начальника службы безопасности Семен Борисович.

Генерал Шевелев хорошо знал человеческую психологию. Он был уверен, что потряс сейчас сказанным Петровского. Но даже не предполагал, что бывший заместитель Глушко — Владимир Сорокин — раньше тоже работал в военной разведке и был готов к только что прошедшей встрече генерала с Петровским. Его сотрудники сидели в автомобиле, находящемся в пяти метрах от машины Шевелева и таким образом смогли записать телефонный разговор. Через час пленку прослушал Петровский. Узнав голос Алентовича, он неприятно усмехнулся. И сразу же позвонил Наталье Андреевне.

— Покупайте акции комбината, — приказал Святослав Олегович, — покупайте все, что можно купить.

— Даже если цена выше номинала? — уточнила она.

— Даже в этом случае, — уверенно подтвердил он.

На следующий день Петровский назначил руководителем службы безопасности агентства «Миллениум» Владимира Сорокина. А еще через день состоялись пышные похороны Виктора Михайловича Глушко. Святослав Олегович обратил внимание на роскошный венок от генерала Шевелева, но ничего не сказал. Только уже на кладбище приказал Бубенцову выбросить этот венок.

Вернувшись в офис, он узнал, что акции Нижнебайкальского комбината упали в цене еще на восемь процентов.

 

Глава 16

Прошло две недели. Акции комбината за это время подешевели в три раза. После того как Алёнтович отдал свои акции «Мострасту», никто из серьезных инвесторов уже не верил в возможность реанимации производственных мощностей Нижнебайкальского комбината. Даже американский банк "Голдман Сакс" согласился продать часть акций, которыми владел, неизвестному покупателю в Литве.

Неизвестен он был только американцам. Достаточно быстро выяснилось, что литовцы представляли интересы Петровского и покупали акции для его агентства. Едва это стало ясно наблюдателям, как акции начали подниматься в цене. В этот день счастливый вице-премьер позвонил Петровскому.

— Как у нас дела? — полюбопытствовал он. — Я прочитал в «Коммерсанте» об удачной покупке литовцев. Говорят, ты сумел купить акций на двадцать пять процентов от общего числа и стал крупнейшим держателем акций после самого Жуковского и наших знакомых из "Мостраста"?

— Стараемся, работаем, — сдержанно отозвался Святослав Олегович. Он понимал, что каждое его слово может быть записано на магнитофон. 

— Не скромничай! — хохотнул вице-премьер. — Ты у нас самый умный. Как твое сердце? Уже не болит? 

— Иногда болит, — соврал Петровский. 

Через три часа после этого разговора позвонил помощник Климентьева и попросил подождать, пока трубку не возьмет Евгений Герасимович. Климентьев поднял трубку почти сразу, словно сидел и ждал, когда его соединят с руководителем «Миллениума».  

— Вы решили сыграть в свою игру? — неприязненным голосом спросил он. — Я вот читаю сегодняшние газеты. Пишут, что вы решили стать крупным акционером Нижнебайкальского комбината. 

— Я действую по нашему плану, — сделал вид, что удивился, Петровский.

 — По какому плану? — не понял Климентьев. — Вы совсем с ума сошли?

 — По нашему плану, — пояснил Святослав Олегович. — Мы с вами решили, что банкротство Нижнебайкальского комбината не в наших с вами интересах и наш литовский филиал передал шесть процентов акций "Мострасту" по вашему указанию… — При этом он успел включить магнитофон, который записывал каждое его слово. 

Но Евгений Герасимович был слишком умным человеком, чтобы попасться на такую уловку. 

— Вы, очевидно, переработали, — сказал он. — Не нужно говорить о таких фантастических проектах. Я не имею никакого отношения ни к вашим акциям, ни к покупкам «Мостраста». Меня интересует лишь одно: почему вы покупаете акции комбината в таком количестве? Они ведь сильно упали в цене. 

"Какой умница, — зло подумал Святослав Олегович. — Даже по правительственному телефону не позволяет себе говорить ничего лишнего". И пояснил:

— Наши финансовые эксперты полагают, что акции комбината могут очень сильно вырасти в цене. Сейчас весь пакет акций стоит не дороже ста миллионов долларов. Но эксперты считают, что реальная цена может быть в три-четыре раза выше. 

— И акции вырастут по вашему желанию? — уточнил Климентьев.

 — Нет. Но они могут вырасти, когда произойдет некоторая стабилизация на комбинате.

 — Поэтому вы так стараетесь, — понял Евгений Герасимович. — В таком случае не буду вам больше досаждать. Работайте. У нас рыночные отношения и каждый имеет право покупать акции любых компаний. — Последнюю фразу он произнес специально на случай, если их записывают или если это делает даже сам Петровский. 

Они попрощались, положили трубки. Климентьев остался доволен содержанием разговора. В свою очередь Святослав Олегович также не пожалел о том, что запись у него почему-то не получилась. Зато вместо компромата на Климентьева он получил мощного союзника, который будет ему помогать, исходя из собственных интересов.

 Еще через час позвонил из Лондона Жуковский.

 — Мне трудно понять, что там у вас происходит, — признался он. — С одной стороны, акции упали до немыслимого предела, почти в три раза. А с другой стороны, вчерашнее известие о покупке пакета акций литовцами сразу подняло их номинал. И хотя акции выросли ненамного, я полагаю, что это связано и с вашей деятельностью. Вернее, с деятельностью вашего агентства. 

— Я тоже так думаю, — подтвердил Петровский. — По-моему, нам нужно увидеться. 

— Вы прилетите в Лондон? — спросил Глеб Моисеевич. 

— Нет. Давайте встретимся в другом месте. 

— Только не уговаривайте меня прилететь в Москву, — усмехнулся Жуковский. — Или вы полагаете, что наша встреча может состояться в Первопрестольной? 

— Нет, но лучше где-нибудь поближе в Европе. Например, в Берлине или в Вене. Чтобы мне не лететь далеко до Лондона, — Петровский надеялся, что его собеседник поймет, о чем на самом деле он говорит, однако на всякий случай добавил: — У вас там неустойчивая погода. 

Жуковский все понял. 

— У вас остался телефон, который я посылал вам в больницу? — быстро спросил он. 

— Конечно, — улыбнулся Святослав Олегович. Как же приятно разговаривать с умными людьми! 

— Сейчас я вам перезвоню, — И Глеб Моисеевич отключился. 

Его телефон лежал на столе Петровского. Посмотрев на него, Святослав Олегович решил, что никто не сможет подключиться к нему в течение нескольких секунд. И даже выяснить, откуда звонят. 

При первом же звуке аппарата он включил его. 

— Прага, отель «Савой». Завтра вечером в десять, — и Жуковский сразу же отключился. 

Святослав Олегович усмехнулся. Кажется, в этот раз Климентьев не получит копии их разговора. Хотя ничего нельзя гарантировать. Он вызвал секретаря и попросил заказать ему билет на завтрашний рейс в Берлин. Затем призвал к себе Бубенцова и вышел с ним в коридор. 

— Сегодня полетишь в Берлин, — приказал он. — Там возьмешь мне билет на завтрашний дневной поезд в Прагу. Первый класс. Все понял? 

— Сделаю, — кивнул Паша. 

— И себе тоже, — вспомнил Петровский. — Плати только наличными, даже не доставай своей кредитной карточки. 

— Ясно. 

Петровский отпустил Бубенцова, вернулся в кабинет, и почти тут же Инна доложила, что в приемной ждет  Бронштейн. Святослав Олегович усмехнулся. Он знал, почему его советник так настойчиво добивается приема. Поэтому, включив легкую музыку для придания разговору нужного настроения, разрешил Бронштейну войти. 

Леонид Исаакович был мрачен. За несколько недель, прошедших после его поездки в Лондон, все сильно изменилось. Он так и не получил причитающихся ему двух процентов акций. И не мог их получить. Фирма "Вымпел", куда они должны были быть переведены, не функционировала уже больше месяца. Налоговая полиция, проверив деятельность компании «Вымпел», не только закрыла все ее счета, но и предъявила ей целый букет обвинений, от неуплаты налогов до мошенничества. 

Бронштейн пытался вмешаться, помочь, но ему быстро объяснили, что никто из налоговых полицейских не возьмет денег, так как заказ на ревизию деятельности «Вымпела» спущен с самого верха. И Леонид Исаакович понял, что нарушил правила игры. Он был обязан выполнить поручение Петровского и не думать о собственных доходах. Но, рискнув при этом устроить себе почти шесть миллионов долларов, просчитался. Компанию его племянника, которая должна была заплатить за акции, не только замучили проверками — ее финансовую деятельность вообще приостановили. Бронштейну понадобился целый месяц, чтобы все это увязать и сообразить, почему так произошло. И теперь он явился к патрону с предложением о капитуляции. 

— Я хотел извиниться, — начал Леонид Исаакович, тяжело вздохнув и приглаживая вьющиеся светло-каштановые волосы. Его мясистые щеки виновато свисали по обе стороны лица. Сейчас он был похож на породистую собаку выражающую хозяину преданность. 

— Извиниться? — удивился Петровский. — О чем вы говорите, дорогой Леонид Исаакович? Или вы сделали что-то недостойное? 

— Кажется, я допустил непростительную ошибку, — признался Бронштейн. 

— В каком смысле? — продолжал наигранно изумляться Святослав Олегович. — О чем вы говорите? Я вас не понимаю. 

— Вы все понимаете, — еще раз тяжело вздохнул Леонид Исаакович. — Мне казалось, что здесь уже можно применять определенные правила, давно утвердившиеся в рамках цивилизации. Во всем мире лоббистская и посредническая деятельность оплачивается. И никто не видит в этом ничего зазорного. Но мы живем по особым понятиям. И мне кажется, что вы немного обиделись на меня, когда я решил заработать несколько миллионов долларов. 

— Несколько? — усмехнулся Петровский. — Кажется, речь шла о шести миллионах. Зарплата честного служащего, как говорил Бендер. 

— Сейчас они не стоят и двух, — вздохнул Бронштейн. 

— Да, акции упали в цене, — любезно подтвердил Святослав Олегович. — Видите, как все удачно получилось. Вы не успели взять ваши акции, как они подешевели почти втрое. 

— Я совершил ошибку, — снова повторил Леонид Исаакович, — и понимаю, что был не прав. Если вы сочтете возможным снова мне доверять, я постараюсь ее исправить. 

— Каким образом? — весело посмотрел на него Петровский. — В следующий раз вы попросите себе три процента или четыре? Или десять? Как я могу вам доверять после того, как вы попытались украсть у меня шесть миллионов долларов? Уже не говоря о том, что во всем цивилизованном мире не любят, когда служащие компании залезают в карманы собственного учреждения? Или в Америке другие законы? 

— Я уже сказал, что понял свою ошибку, — напомнил Бронштейн. — Я написал заявление об уходе из «Миллениума». И у меня только одна просьба — не топите моего племянника окончательно. Против него уже возбуждено три уголовных дела. 

— Кто предложил вам написать заявление? — осведомился Святослав Олегович. — Я вам такого не предлагал, а все решения в нашем агентстве, насколько мне известно, принимает только его руководитель. 

— Мне показалось, что вы не захотите больше со мной работать, — проговорил Бронштейн. 

— Мы же земляки! — лицемерно заметил Петровский. — Разве можно бросить в беде вашего племянника? Я попрошу приостановить все его уголовные дела… 

— Спасибо, — вставил Леонид Исаакович. 

— … до того момента, пока вы не решите снова меня ограбить, — закончил фразу Петровский. — А в таком случае они вспомнят обо всех делах вашего племянника. Согласитесь, иметь страховку в отношениях с таким щепетильным человеком, как вы, просто необходимо. 

Бронштейн опять тяжело вздохнул, но больше ничего не сказал. 

— Я вытащу вашего племянника, — коротко пообещал Святослав Олегович, — а вы завтра полетите в Нижнебайкальск. И будете работать на нашу компанию. Шаг в сторону, любое действие без личного согласования со мной, и вы будете немедленно уволены. Без оплаты вашего гонорара. И плюс к этому очень большие неприятности вашему племяннику. Здесь не Америка, Леонид Исаакович, и даже не Одесса шестидесятых. Это Москва двадцать первого века. У нас другие правила, по которым мы все играем. Уходите. И не забудьте все, о чем я вам сказал. 

"По крайней мере, в ближайшее время он вряд ли пойдет на подобный повторный трюк", — подумал Святослав Олегович, когда его советник вышел из кабинета. 

На следующее утро он вылетел в Берлин. В аэропорту его ждал Бубенцов. Они сели в машину и сразу поехали на вокзал, откуда отходил поезд в Прагу. Если даже за ними следили, то эти люди все равно не смогли бы сесть в поезд, идущий на Прагу. Чтобы попасть в Берлин, нужна была Шенгенская виза, но для поездки в Чехию требовалась уже другая, местная виза, которой не могло быть у преследователей, однако она была в паспортах Петровского и Бубенцова. К семи часам вечера поезд прибыл в Прагу. И они сразу же отправились на улицу Кеплерову, 6, где находился отель "Савой". 

Это был небольшой отель, всего на шестьдесят один номер. Когда они появились в нем, выяснилось, что на имя Петровского заказан сьюит. Едва они разместились в нем, как посыльный принес письмо. В ресторане их уже ждал Жуковский. Святослав Олегович спустился вниз и прошел к столику за которым сидел Глеб Моисеевич. 

Бубенцов спустился в ресторан немного погодя и уселся в углу стараясь не смотреть в сторону собеседников. Хотя он обратил внимание на двух скучавших молчаливых людей в другом углу и напряженно наблюдающих за ними. 

Петровский попросил принести ему чашечку кофе. В поезде они с Бубенцовым плотно пообедали, и он не хотел ужинать. Жуковский попросил вина. 

— Могу вас поздравить, — начал Глеб Моисеевич. — После того как в газетах появилось сообщение о покупке крупного пакета акций вашим литовским филиалом, цена на них немного выросла. Но пока мы только теряем. Мне иногда кажется, что вы решили договориться одновременно и со мной, и с Алентовичем. 

— С ним мы никогда не договоримся, — угрюмо буркнул Петровский. — Это его люди убили моего Глушко. 

— Я примерно так и думал. А ваши люди подставили Роговицына и его помощника? 

— Не знаю, — ответил Святослав Олегович. — Там, в углу, сидят двое молодых людей. Кажется, они проявляют к нам повышенный интерес? 

— Это мои люди, — успокоил его Жуковский, — они меня охраняют. А в другом углу сидит ваш помощник, с которым вы вместе приехали? 

— Тогда все в порядке. 

— Алентович вышел из игры, — сообщил Петровский. — Он передал все свои акции компании "Мостраст". 

— Почему? — удивился Глеб Моисеевич. 

— Они решили, что так будет лучше. Алентович пошел на такой шаг, чтобы спасти своего помощника. Заодно, видимо, решил и продемонстрировать свою лояльность, отказавшись от борьбы за Нижнебайкальский комбинат. 

— Тогда все в порядке, — обрадовался Жуковский. 

— Не совсем. 

— Что вы хотите сказать? 

— Компания «Мостраст» владеет примерно двадцатью одним процентом акций. У нас сейчас около двадцати шести. У вас — примерно тридцать девять процентов. Значит, около четырнадцати находится у мелких вкладчиков. 

— Не понимаю, зачем вы мне все это сообщаете? 

— По прогнозам наших специалистов, мы сможем собрать еще процентов десять, скупая все, что можно скупить, — пояснил Петровский. — Таким образом у нас будет около тридцать шести процентов. У вас останется тридцать девять. Чтобы иметь гарантированный контрольный пакет акций, мне нужно купить у вас еще пятнадцать процентов. 

— Вы с ума сошли? — отреагировал Глеб Моисеевич. Бокал в его руках дрогнул. — Я уже заплатил вам двенадцатью процентами моих акций, чтобы наверняка получить вашу поддержку. А теперь вы требуете еще пятнадцать процентов. Вам не кажется, что вы выдвигаете абсолютно неприемлемые условия? 

— Нет, — улыбнулся Святослав Олегович, — я решил сделать вам предложение, от которого вы не сможете отказаться. 

— Каким образом? Хотите меня снова шантажировать? Вам мало акций, которые я вам передал? Решили отнять у меня комбинат? 

— Не нужно употреблять таких слов. Я предлагаю вам выгодную сделку. Сейчас ваши тридцать девять процентов акций стоят около сорока миллионов долларов. Я плачу вам за пятнадцать процентов акций двойную цену — тридцать миллионов долларов. И гарантирую, что оставшиеся у вас двадцать четыре процента будут стоить через месяц не меньше семидесяти двух — семидесяти пяти миллионов долларов. Если они будут вам не нужны, я их тоже готов выкупить у вас именно по этой цене. Таким образом, из возможного банкрота или человека, имеющего на сегодня сорок миллионов долларов, вы превращаетесь в очень богатого человека, с капиталом в сто с лишним миллионов долларов. Вы считаете, что я сделал вам плохое предложение? 

— Подождите, — слегка растерялся Жуковский, — вы предлагаете уплатить мне двойную цену? То есть сегодня акции стоят пятнадцать с половиной миллионов долларов, а вы готовы заплатить в два раза больше? 

— Вы все верно поняли, — кивнул Святослав Олегович. 

— Тридцать один миллион долларов наличными? — уточнил Глеб Моисеевич, все еще не веря услышанному. 

— Да. Я бы выкупил у вас и все оставшиеся акции по такой цене, но у меня не хватит денег. 

— Наличными? — никак не мог поверить Жуковский. 

— Мы переведем деньги, куда вы скажете. Если хотите, получим их в банке и передадим вам наличными. 

— Откуда у вас столько денег? — тихо поинтересовался Глеб Моисеевич, оглядываясь по сторонам. — Сейчас перед выборами ни у кого нет столько лишних денег. 

— Я получил крупный кредит, — пояснил Святослав Олегович. — Так вы согласны или нет? 

— За акции, которые стоят сорок миллионов, я получаю почти в три раза больше, — быстро подсчитал Жуковский. — Похоже, вы серьезно подготовились к нашему разговору… 

— Очень серьезно, — подтвердил Петровский. — Вы согласны или нет? 

— Предложение очень заманчивое, — признал Глеб Моисеевич. — Мне нужно подумать, но, кажется, я соглашусь. А вы сможете оставить часть денег в России? 

— На нужды финансируемой вами политической партии? — Петровский покачал головой. — Мало того что вы сделали меня своим экономическими союзником, вы еще пытаетесь за эти деньги сделать из меня политического союзника? Вам никто не говорил, что вы умеете хорошо продавать собственный товар? 

— Это ваше предложение, — впервые за все время разговора широко улыбнулся Жуковский. — Я всего лишь пытаюсь вам подыграть. Если я буду уверен, что вы оставите часть денег в Москве, то, думаю, можно считать, что мы договорились. 

— Вы же понимаете, я не могу допустить, чтобы наши деньги пошли на финансирование оппозиционных партий, — проговорил Святослав Олегович. 

— У вас есть другое предложение? — поинтересовался Жуковский. 

— Нет. 

— Тогда, полагаю, мы договорились. — Глеб Моисеевич поднялся из-за стола. 

— Мы все плуты, — громко сказал Петровский. 

— Что? — не расслышал его собеседник. 

— Мы все плутократы, — повторил Святослав Олегович, поднимаясь следом. 

— Верно, — неожиданно рассмеялся Жуковский. — Конечно, мы плутократы. Мне нравится это слово. Оно более точно подходит компании наших нуворишей. До свидания. Связь будем держать по моему телефону. Акции я переведу вам после уплаты денег. Пятьдесят процентов вы переводите в Англию, двадцать пять — в Австрию. Остальные двадцать пять остаются в Москве на счетах, которые я укажу. 

— Хорошо. И о нашей сделке должно быть официально объявлено. Причем мы будем настаивать, чтобы все узнали о фактической цене за акции.

— Понимаю, — у Жуковского было прекрасное настроение. — Вы хотите, объявив о покупке, вызвать панику на рынке и поднять курс акций? Очень умный ход. Поздравляю. Желаю вам успеха! 

— И я вам, — Петровский пожал протянутую руку. 

— Будьте осторожны, — шепнул ему на прощание Глеб Моисеевич, — некоторым чиновникам может не понравиться ваше решение. 

Они разошлись в разные стороны. Жуковский в сопровождении своих помощников вышел к автомобилю, который ждал их на улице. А Петровский и Бубенцов поднялись наверх, в сьюит. 

— Мне взять другой номер? — спросил Паша, когда они вошли в номер. 

— Зачем? — удивился Святослав Олегович. — У нас тут две большие кровати. Нужно быть экономными, Паша. За этот номер уже уплатил до завтрашнего утра наш уважаемый Глеб Моисеевич, а за другой нам придется платить самим. Нельзя быть таким транжирой, Паша! — И он весело подмигнул своему помощнику.

 

 Глава 17

Понадобилось еще десять дней, чтобы уладить все формальности. Даже Наталья Андреевна, отлично разобравшаяся в планах патрона, не стала возражать, когда они заплатили двойную цену за пакет акций, проданный Жуковским. Пятнадцать процентов акций были куплены за тридцать один миллион долларов при цене в шестнадцать миллионов двести тысяч. Сообщение об этой покупке появилось на следующей день во всех газетах. Петровский умел дирижировать общественным мнением. В двух радикальных изданиях он даже подвергся разгромной критике. Но при этом внимательный читатель не смог бы обнаружить в статье никаких конкретных фактов, кроме обычной брани и преувеличенных эпитетов в адрес агентства «Миллениум». Излишне говорить, что и эта публикация была заказана и оплачена самим Святославом Олеговичем.

Известие о покупке такого крупного пакета акций всколыхнуло всю страну Сыграл свою роль и Леонид Исаакович Бронштейн, ставший финансовым советником нового генерального директора Нижнебайкальского комбината. В день, когда было объявлено о покупке пятнадцати процентов акций комбината, реальная стоимость их взлетела на двадцать пять процентов. 

На следующий день акции продолжили победный рост. И опять же не без помощи самого Петровского довольно быстро удалось установить, что агентство «Миллениум» имеет пятьдесят один процент всех акций комбината. Двадцать пять процентов остались у Жуковского, а двадцать один процент принадлежит компании «Мостраст». На следующий день появилась заказанная Святославом Олеговичем статья, в которой сообщалось, что настоящим владельцем «Мостраста» является Евгений Герасимович Климентьев, глава администрации президента, но руководит он своей компанией через подставных лиц. Разразился грандиозный скандал. Газеты наперебой писали о возможном новом альянсе президентской администрации, об агентстве «Миллениум» и опальном олигархе Жуковском, проживающим в Лондоне. 

Петровский снова срочно попал в больницу, решив переждать несколько дней. Но ему туда привезли телефон и он услышал рассерженный голос Климентьева, который впервые вышел из своего обычного состояния равновесия. 

— Что это за гнусная статья? — проорал он. — Кто заказал эту гадость про меня?

 — Не знаю, — попытался оправдаться Святослав Олегович.

 — После этой публикации акции Нижнебайкальского комбината выросли на треть, — уже более спокойным тоном сказал Евгений Герасимович. — И кажется, я знаю человека, которому это выгодно.

 — Я тоже знаю фирму, которая удвоила свой капитал, — нахально отреагировал Петровский.

 — Какую фирму? — не понял Климентьев.

 — О которой написали газеты, — подсказал Святослав Олегович. — Благодаря всем нашим усилиям ее капитал вырос с двадцати миллионов, которые она имела месяц назад, до шестидесяти пяти миллионов! И вы хотите сказать, что недовольны мною? 

— Паяц! — в сердцах рявкнул Евгений Герасимович и положил трубку.

 Больше по этому поводу он не звонил, но, когда потребовалось отправить своих кандидатов в совет директоров комбината, прислал извещение с указанием фамилии трех человек, направляемых от фирмы "Мостраст".

 Едва акции комбината достигли прежнего номинала, как на связь вышел Жуковский. Он поздравил своего компаньона и попросил передать часть полученных им денег одной из либерально-радикальных партий. Петровский долго смеялся над этой просьбой, но аккуратно перевел три миллиона долларов партии, против которой боролся. 

Оставалась последняя проблема — разговор с вице-премьером. К этому времени акции комбината уже превысили достигнутый два месяца назад максимум и продолжали расти. Петровский попросился на прием и поехал в Белый дом, чувствуя себя победителем, готовым дать серьезный бой вице-премьеру.

 — Входи, — увидев его, махнул рукой хозяин кабинета. Он был в голубой рубашке и в итальянском костюме.

 "Наверное, из магазина, в котором мы встречались", — отметил Петровский, усаживаясь за длинный стол.

 — Чай или кофе? — спросил вице-премьер, устраиваясь напротив.

 — Ничего не нужно, — Петровский принес с собой папку с документами и нетерпеливо ждал, когда наконец они начнут разговор по существу.

 — Что там у тебя? — почти ласково поинтересовался вице-премьер. — Наверное, уже подсчитал наши доходы? Говорят, акции невероятно выросли. Я читал статью про "Мостраст". Здорово вы поддели этого типа Климентьева! Пусть знает, что и про его делишки всем известно. Но он тоже отхватил неплохой куш — миллионов сорок или сорок пять.

 — Наверное, — не стал излагать подробности Святослав Олегович.

 — А ты сегодня неразговорчивый, — улыбнулся вице-премьер. — Ну давай, показывай, как там наши дела. Рассказывай, что у нас получилось?

 Петровский открыл папку.

 — Полтора месяца назад «Гамма-банк» выделил нам пятьдесят миллионов долларов под двенадцать процентов годовых или три процента квартальных, — начал отчитываться Петровский. — Мы обязались вернуть через три месяца пятьдесят миллионов долларов плюс три процента, значит, еще полтора миллиона долларов. Деньги были взяты под залог нашей недвижимости. Теперь я могу вам доложить, что мы готовы погасить кредит досрочно с выплатой всех процентов. 

— Очень хорошо, — немного натянуто улыбнулся вице-премьер. — Ну и что? Это все, что ты хочешь мне сказать? 

— Все, — кивнул Святослав Олегович, закрывая папку. — Мы уже сообщили в «Гамма-банк», что готовы вернуть кредит досрочно с выплатой полагающихся процентов. Мне кажется, они очень рады.

 — Подожди, — тихо произнес вице-премьер, глядя на папку. — А где акции?

 — В настоящее время крупными пакетами акций владеют бизнесмен Жуковский и компания «Мостраст», принадлежащая Евгению Герасимовичу Климентьеву, — невозмутимо объяснил Святослав Олегович. Ему доставляло удовольствие злить своего собеседника. 

— Какие пакеты? — не понял тот. — У кого контрольный пакет акций? Кому они принадлежат? 

— Контрольный пакет акций принадлежит аналитическому агентству "Миллениум", — пояснил Петровский. — Но мы передадим его в доверительное управление руководству комбината, которое сейчас в Нижнебайкальске сменилось.

 — Ты смеешься? — никак не мог ориентироваться вице-премьер. — где акции?

 — Какие акции? — разыграл удивление Петровский. — Ваш банк выделил пятьдесят миллионов долларов под проценты и теперь получает их обратно. Ни о каких акциях в договоре не было сказано ни слова. Вот копия договора с банком. — Он достал копию и протянул ее вице-премьеру.

 Тот взглянул на нее, затем посмотрел на Святослава Олеговича, начиная понимать, как его обманули. 

— Ах ты сукин сын! — рванулся к нему через стол вице-премьер, но Петровский чуть отпрянул, и чиновник промахнулся, не успев схватить его за ворот пиджака. — Я тебя… — бессильно шептал он. 

— В документе ничего не сказано про акции, — повторил Святослав Олегович, поднимаясь со стула, — и не нужно так нервничать. Вы разместили ваши деньги совсем неплохо, заработав полтора миллиона долларов. Неужели вам этого мало?

 — Сволочь, — тяжело прошипел вице-премьер. — Я тебя раздавлю! Ты нас всех наколол. 

— До свидания, — Петровский пошел к выходу. Уже открыв дверь, он обернулся и попросил: — Пожалуйста, в будущем не обращайтесь ко мне на «ты». Я давно хотел вас об этом попросить. Не люблю панибратства. До свидания! — вежливо повторил он и вышел из кабинета. 

Вице-премьер посмотрел ему вслед и сжал зубы.

 — Ну я тебя! — прошептал он на прощание.

 Петровский вышел из Белого дома, посмотрел на голубое небо. Стояла ясная, хорошая погода. Его акции сейчас оценивались более чем в сто шестьдесят миллионов долларов. И он теперь не только владелец крупнейшего в стране комбината, но и по-настоящему богатый человек.

 Святослав Олегович сел в машину и достал телефон, набирая номер.

 — Юлай, — спросил он, услышав голос своего заместителя, — как там у нас в Киеве? Мы еще не победили?

 — У нас все в порядке, — услышал он в ответ, — можешь не волноваться. Наши украинские друзья в восторге от твоей идеи. Я думаю, что мы можем опробировать здесь несколько наших задумок.

 — Только сделай так, чтобы тебя больше не арестовывали, — попросил Петровский. — Иначе мне придется лететь в Киев и записываться на прием к президенту, чтобы тебя выручить. — И, убрав телефон, он громко расхохотался.

 

ЧЕРЕЗ ТРИ МЕСЯЦА ПОСЛЕ НАЧАЛА

ДРУГАЯ, БОЛЕЕ ПОЛНАЯ ВЕРСИЯ

 Машины выехали с дачи ровно в десять утра. В этот день Святослав Олегович Петровский чувствовал себя победителем. Наталья Андреевна позвонила утром и ликующим голосом сообщила об очередном повышении цен на акции. Контрольный пакет акций был у них, и теперь стоимость Нижнебайкальского комбината оценивалась экспертами более чем в триста пятьдесят миллионов долларов. Петровский подумал, что он теперь, пожалуй, самый богатый аналитик в мире.

 Машины двигались в обычном порядке. Сначала «Мерседес», в котором сидели сам Петровский, его водитель и телохранитель. За ними «джип» еще с четырьмя охранниками. В последние дни Петровский, словно предчувствуя опасность, требовал, чтобы охрана сопровождала его повсюду. Он не хотел проигрывать в момент своего триумфа. Сегодня днем он объявит, что стал фактическим владельцем одного из крупнейших комбинатов в стране. И пусть теперь только попробуют считать его обычным аналитиком, которого можно держать в приемной, заказывая ему опросы нищих старушек и бомжей. Отныне он будет сам решать, какие опросы, а главное — их результаты ему нужны. 

Он достал мобильный телефон, намереваясь узнать у секретаря последние новости, однако звонить не стал, подумав, что в столь решающий для его аналитического агентства день все мобильные телефоны могут прослушивать. Не стоит помогать соперникам, снабжая их информацией. 

Обернувшись, Святослав Олегович увидел следующий за ними «джип» и немного успокоился, хотя как умный человек понимал, что никакая охрана не защитит, если покушение организуют профессионалы. Предотвратить возможную трагедию или по крайней мере максимально усложнить задачу врагам можно только одним способом — тоже нанять профессионалов. 

Петровский сумел наладить в агентстве должную работу службы безопасности. Ее возглавлял бывший генерал КГБ Виктор Михайлович Глушко, которому удалось привлечь к ним несколько десятков высококвалифицированных специалистов, хорошо знающих не только аналитическую, но и оперативную работу. Петровский всегда считал, что таким людям нужно хорошо платить. Но при этом помнил и о так называемом "синдроме профессионалов", когда опытный сотрудник, начиная считать, что он незаменим, позволял себе проводить самостоятельную политику, необдуманно рисковать и в конечном счете завышать не только свои возможности, но и стоимость услуг. И Глушко сделал именно такую ошибку. При воспоминании о нем Святослав Олегович болезненно поморщился. Горько и обидно, хороший был человек. Но особенно тяжело вспоминать, как потом в агентство приехал Шевелев. Петровский никому не рассказывал об их разговоре, но и забыть его не мог. Он твердо знал, что Шевелев тоже допустил ошибку: позволил себе так увлечься своей победой, что даже рассказал о последних словах убитого Глушко! Пусть пройдет хоть двадцать, хоть тридцать лет, Святослав Олегович все равно будет помнить этот разговор, а учитывая, что он моложе Шевелева… Однажды к старому генералу подойдет молодой человек и, напомнив об этих его словах, сказанных в кабинете Петровского, выстрелит ему в лицо. Вот только этого дня надо еще подождать. Может, лет десять. А еще лучше двадцать. Если, конечно, раньше ничего не случится. 

Автомобили наконец въехали в город и прибавили скорость. Петровский снова глянул на телефон. Сегодня предстоит трудный день, но вроде бы он все рассчитал верно. Если получится так, как задумано, то вечером многое может измениться. Он потянулся к аппарату. Набрал номер своего секретаря. И тут же отключился. "Нет, все-таки нельзя рисковать". И неожиданно обратился к телохранителю. 

— Миша, у тебя есть телефон? 

— Да, Святослав Олегович, — удивился тот, поворачиваясь с переднего сиденья. 

— Дай мне его, пожалуйста, — попросил Петровский. 

Ничего не понимая, охранник достал мобильник и протянул ему. Петровский кивнул, однако, набрав номер секретаря, опять отключился. Нет, в приемную звонить нельзя. И заместителям тоже. Все телефоны могут прослушиваться. Хотя, похоже, есть выход: вчера Бубенцов случайно разбил свой аппарат и тут же ночью купил в аэропорту новый, с другим номером. Святослав Олегович напряг память. Паша Бубенцов любит покупать телефоны с запоминающимися номерами. Какие же цифры он вчера ему назвал? Кажется, четыре пятерки… А первые три? Паша ведь специально платит за такие «удобные» номера… Святослав Олегович закрыл глаза, сосредоточился и все-таки вспомнил эти три цифры. 

Паша ответил на шестой звонок. Голос у него был удивленный, очевидно, он еще не успел никому дать новый номер своего телефона. 

— Паша, это я, — быстро произнес Петровский, — слушай меня внимательно. Войди в приемную к Инне и скажи, чтобы Сорокин перезвонил мне по этому номеру. 

— По какому номеру? — не понял Бубенцов. 

— Идиот! — рявкнул Святослав Олегович. — Он у тебя высвечен на экране. Посмотри и передай Сорокину. Только очень быстро. И не разговаривайте из приемной. 

— Понял, — откликнулся Паша. Было слышно, как он выбегает из кабинета. 

"Нужно иметь и таких исполнительных сотрудников", — удовлетворенно подумал Петровский. 

Сегодняшний день должен стать самым важным в его жизни. Они должны были перечислить деньги в «Гамму-банк» — вернуть кредит и проценты, а затем в полдень объявить на пресс-конференции, что стали обладателями контрольного пакета акций и теперь фактически являются владельцами Нижнебайкальского комбината. 

Через минуту раздался звонок. Он сразу узнал глуховатый голос Сорокина: 

— Доброе утро, Святослав Олегович. 

— Как у нас дела? 

— Все готово, но это достаточно опасно. Я буду спокоен, когда вы наконец приедете в офис и начнется пресс-конференция. Здесь вас никто не сможет достать. 

— Мы будем на месте через пять минут, — глянул на часы Петровский, — надеюсь, что за это время с нами ничего не случится. 

— Ждем, — отозвался Сорокин. Он не любил долго говорить по телефону. Петровский знал, как относятся к переговорам по мобильной связи бывшие сотрудники КГБ и ГРУ — они полагают, что подслушать их ничего не стоит. Даже дилетантам-любителям. 

Он вернул аппарат-телохранителю и, подумав о масштабах проделанной операции, улыбнулся. 

Автомобили свернули на боковую улицу. И в этот момент раздался глухой удар, словно кто-то намеренно толкнул их машину в бок. «Мерседес» развернулся. Петровский хотел разозлиться, но от сильного толчка упал вниз. И в тот же миг их автомобиль вспыхнул от прямого попадания гранаты. Кто-то стрелял в них из гранатомета. Охранники в "джипе" ничего не успели понять, когда второй снаряд попал в них. И трое сидящих в нем людей почти тут же превратились в горящие факелы… 

Петровский приподнял голову. Сзади горел «джип». Святослав Олегович приоткрыл дверцу и рывком выпал из салона автомобиля на землю. Совсем близко раздалась автоматная очередь. Петровский увидел открытую дверь в ближайшем на тротуаре здании, вскочил на ноги и ринулся туда, чувствуя, как сильно колотится сердце. Он побежал по лестнице вверх, не обращая внимания на стрельбу и крики людей, оставшихся за его спиной. 

Влетев на четвертый этаж, забарабанил в первую же попавшуюся на глаза дверь. Наконец ему открыл какой-то маляр в заляпанной одежде, ничего не понимающий, что происходит внизу и почему кто-то стучится к нему. Петровский оттолкнул его, ворвался в квартиру. Там трясущимися руками достал свой телефон, набрал номер. 

— Сорокин, — закричал он, услышав голос начальника службы безопасности, — на меня напали! Всех перебили. Срочно ко мне! Они не хотят получить свои деньги. И не хотят нашей пресс-конференции. 

— Где вы? — тоже крикнул Сорокин. 

— В доме, около которого на нас напали, — уже немного успокаиваясь, ответил Петровский. Он услышал сирены милицейских машин и подумал, что все не так уж плохо. Из этого нападения можно будет сделать неплохую рекламную кампанию, и акции, пожалуй, еще больше вырастут в цене. 

Через пару минут, успокоившись окончательно, он подошел к окну, встал чуть в стороне и стал смотреть, как убивают его людей. Улыбка не сходила с его лица. Потом увидел, как приехавшие сотрудники милиции стреляют в нападавших. Наконец отвернулся и подумал: "Да, вице-премьер прокололся. Надо позвонить Климентьеву и объяснить ему, как опасно держать на ответственных должностях таких мстительных чиновников. А пресс-конференцию мы все равно проведем". И, приняв такое решение, он снова улыбнулся, больше не думая о выстрелах, которые продолжали раздаваться на улице.