Репетилов вернулся в «Хилтон», чтобы немного отдохнуть, но ему тут же позвонили и сообщили, что комиссия едет в больницу. Борису Семеновичу пришлось снова вызывать машину и срочно возвращаться. Под прицелом камер различных каналов центрального и местного телевидения вице-премьер встречался с выжившей девочкой. Он строго уточнял у врачей, какие лекарства ей необходимы. Как будто в областной больнице могло не хватить медикаментов на лечение одного-единственного больного!

Вице-премьер перепутал имя девочки, назвал ее Фаридой вместо Фаризы, но это было уже не так важно. Главное, что руководитель комиссии проявил положенную в таких случаях чуткость и вместе с губернатором продемонстрировал заботу о людях.

После посещения больницы все отправились на обед в резиденцию губернатора. Борис Семенович оказался за столом рядом с генералом Шемяковым, министром внутренних дел Пермского края.

– Я хотел сообщить вам о разговоре с девочкой, – негромко сказал он, когда они уселись.

– Вы с ней уже встречались, – понял генерал.

– Да. Она сказала, что не уверена в том, что там были кавказцы. Двое темноволосых мужчин не старались пробиться в кабину пилотов. Они посылали туда стюардессу, не пытались захватить самолет и все время показывали в сторону салона.

– Ясно, – кивнул Шемяков. – Мы проверим списки пассажиров. Кавказцев там было не так много, но темноволосых мужчин наверняка хватало. В общем, будем работать. – Он достал телефон, пересказал кому-то все то, что услышал от Репетилова, и приказал еще раз просмотреть списки пассажиров.

За столом не говорили об аварии. Пили за процветание края, за умелое руководство губернатором вверенной ему территорией, за вице-премьера, приехавшего сюда во главе комиссии, словно он прибыл на праздники, а не в связи с трагическими событиями. Поднимали тосты за президента, который успешно вывел страну на колею развития, за Пермитина, который умело руководил своим министерством. За Репетилова не пили. В присутствии министра нахваливать его первого заместителя отдельно было бы неприлично.

Обед затянулся и закончился в шестом часу вечера. Вице-премьер назначил заседание комиссии на семь и добавил, что им необходимо наконец-то выработать единую версию случившегося. Все потянулись к машинам. Репетилов уселся в отведенный ему автомобиль, и тут заработал его телефон. Это была Евгения.

– Ты обещал позвонить, – сказала она.

– Извини, не успел. – Он действительно совсем забыл о своем ночном обещании.

– Когда ты вернешься?

– Пока ничего не известно, – сказал Борис, усаживаясь в салон машины. – Мы не знаем, когда все закончится. Работаем…

– Я понимаю. Но вчера ночью ты звонил, и я почувствовала, что тебе плохо.

– Не очень хорошо, – согласился он. – Слишком много погибших. Ты, наверное, все знаешь, смотрела по телевизору. Никак не могу привыкнуть к подобным авариям.

– Ты чересчур впечатлительный человек, – сказала Евгения. – Тебя нельзя посылать в такие командировки.

– Наверное, нельзя, – проговорил Борис.

Евгения не знала, что однажды он сам был виноват в гибели полутора сотен людей. Об этом было известно только руководителю их авиационной компании. Лев Эмильевич Раздольский получил шесть лет колонии общего режима. Именно на него кричал Репетилов, требуя выпустить самолет в рейс. Раздольский отсидел четыре года и вышел досрочно за хорошее поведение. Это случилось в прошлом году.

Репетилов послал ему пятьдесят тысяч долларов, но сам не навестил. Так вот он извинился за случившееся. Раздольский принял всю вину на себя, не рассказал о том, как на него давил Репетилов. Хотя, конечно, это ему все равно не помогло бы. Ведь формально он считался руководителем авиационной компании, отвечал за полеты и не имел права прислушиваться к указаниям Бориса Семеновича.

Раздольский получил шесть лет, а Репетилов взял на себя заботу о его семье. Каждый месяц он высылал супруге Раздольского и его детям по три обычных зарплаты их отца. Еще пятьдесят тысяч отправил, когда Раздольский вернулся домой.

Борис по телефону предложил Льву Эмильевичу работу в одном из подразделений своего министерства, но тот отказался. Наученный своеобразным горьким опытом, он решил устроиться в другую компанию на гораздо более низкую должность. Очевидно, понял, что ему лучше не занимать ответственных мест. Но об этом разговоре Репетилова и Раздольского тоже никто не знал.

– Я пока ничего не могу сказать о причинах этой катастрофы, – честно сказал Борис Семенович и попрощался с Евгенией.

Вернувшись в аэропорт, он попросил Тенякова запросить данные на разбившийся самолет. Его интересовало заключение летчиков после предыдущего рейса. Он получил необходимые бумаги достаточно быстро и успел пробежать их глазами перед совещанием.

Заседание комиссии началось с получасовым опозданием. Все ждали появления Сафиуллиной и экспертов, которые прослушивали найденные самописцы. Наконец они появились, и вице-премьер сразу предложил им высказаться.

– Мы проверили уровень топлива и пришли к однозначному выводу, – сообщила Лина Борисовна. – Горючего вполне хватало на то, чтобы долететь до соседнего аэропорта. Однако система кондиционирования вышла из строя еще во время полета. Нам удалось расшифровать разговор в кабине пилотов. Мы раздали вам распечатки, а сейчас поставим пленку.

Один из экспертов включил записанный разговор. Были слышны разговоры Савушкина с Алимовой. Они смеялись, шутили. Он рассказывал ей о своем первом полете на кукурузнике. Ему пришлось обрабатывать химикатами какое-то поле, а там в этом время оказались руководитель района и его заместители. Второй пилот весело смеялась.

– Шутят, – мрачно сказал вице-премьер. – Им еще и весело было!..

– Самолет может лететь на автопилоте, – пояснил Теняков. – Пилоты имеют право разговаривать во время полетов. В этом нет ничего предосудительного.

– Когда летчики перевозят столько людей, они должны думать только о них! – отрезал вице-премьер. – Неужели у нас на всех самолетах такой бардак? Нужно проверить пилотов.

– У нас прекрасные пилоты, – сказал представитель «Аэрофлота». – Господин Теняков прав. Они могут нормально общаться во время полетов.

– Вы готовы покрывать ваших пилотов только для того, чтобы свалить все аварии на технические неполадки самолетов, – строго сказал Пермитин, желая поддержать вице-премьера.

– А вы хотите свалить все на экипаж, как это обычно и бывает? – спросил Астахов.

– Хватит! – прервал их вице-премьер. – Здесь не базар. Послушаем дальше.

Было слышно, как вошедшая стюардесса сообщила, что одной пассажирке стало плохо, и сказала, что эту женщину зовут Анаит Парсанян.

– Все-таки кавказцы, – заметил губернатор.

Капитан передал диспетчеру, что ему нужно срочно садиться, и добавил, обращаясь ко второму пилоту, что пассажирке наверняка стало плохо из-за перепада температур в салоне самолета.

«Почему ты не говоришь им о нашей пассажирке?» – спросила Земфира Алимова.

«Не разрешат садиться, – ответил Савушкин. – У нас уже однажды был такой случай. Умирал немец, и мы его не смогли спасти. Ему было за восемьдесят. Мы получили замечание за то, что допустили большой перерасход топлива. А сейчас у нас начались проблемы с кондиционерами, и мы формально можем попросить разрешения на аварийную посадку».

Вице-премьер посмотрел на представителя компании «Аэромир». Тот опустил голову. Все частные фирмы пытались сэкономить топливо. Летчики получали специальную надбавку за достижения такого рода.

– Вот так у нас всегда, – сказал Пермитин. – Я помню, как над Донецком разбился наш самолет, когда летчик хотел пересечь грозовой фронт. Он пошел напролом, чтобы сэкономить топливо.

В кабину пилотов снова вошла стюардесса и заявила:

«Они говорят, что ей плохо, но нужно садиться в Перми. Там уже ждут родственники. Ее племянник просит не приземляться в другом месте».

«Черт бы их всех побрал! – выругался Савушкин. – Сейчас передам, что будем садиться в Перми. Пусть готовят полосу. Прибудем немного раньше расписания».

«У тебя всегда так. Раньше расписания», – сказала Алимова.

«Иди и передай им, что мы садимся в Перми», – попросил Савушкин стюардессу.

После недолгого молчания Алимова сказала:

«Что-то не так. Ты замечаешь, как резко падает давление?»

«Система кондиционирования барахлит, – сказал Савушкин. – Все как обычно. Я переключился на ручное управление, чтобы посадить самолет».

«Врубай автомат, – посоветовала Земфира. – Или опять возникнут проблемы. Ты звонил вчера Макару, разговаривал с ним?»

«Конечно, звонил. Он сказал, что сможет помочь нам с квартирой. Иначе мы в твоей комнатке скоро задохнемся».

«А мне казалось, что тебе нравится в моей комнатушке».

«Нравится. Но ты уже давно должна была получить нормальную квартиру и не жить в этой однокомнатной хрущевке. Макар твердо обещал».

– Разговаривая со вторым пилотом, командир переключил режим управления, – сообщила Лина Борисовна. – Самописцы указывают, что автомат, естественно, сразу начал менять положение самолета, так как до этого машина уже отклонилась от заданного курса.

«Что у тебя происходит? – спросила Алимова. – Неужто сам не чувствуешь?»

«Черт возьми! – выругался Савушкин. – Я и не заметил, как перевел самолет на автомат. Сейчас отключу. Ты следи за давлением. Если оно резко упадет, то нашей бабушке в салоне может стать совсем плохо. Почему они никак не могут наладить систему кондиционирования?»

«Это ты спроси у них», – посоветовала Алимова.

– Сейчас он снова механически отключает автопилот и заодно систему предупреждения о сближении с землей. Типичная ошибка пилотов, когда они идут на посадку и видят полосу. Он перешел на ручное управление, но автопилот уже изменил маршрут с учетом захода с другой стороны. Теперь до столкновения остаются минуты, – пояснила Лина Борисовна.

«Опять что-то происходит, – проговорила Алимова. – Мы не попадаем на полосу».

«Вижу, – ответил Савушкин. – Я уже выпускаю шасси. Сейчас пойду на разворот, чтобы сделать второй круг».

«Нет, – возразила Алимова. – Мы слишком низко. Не сумеем уйти, нужно садиться. Полоса рядом. Постарайся дотянуть. Шасси уже вышло, нельзя уходить на второй круг.

«Попытаюсь», – процедил Савушкин.

– Это снова ошибка пилота, – бесстрастно прокомментировала Лина Борисовна. – Он уже не успевал уходить на второй круг. Диспетчер предупреждал об опасности. Но рядом Алимова, которая тоже не верит в возможность увести самолет. Командир решается и идет на посадку, хотя явно не попадает на полосу.

Через минуту слышен крик Алимовой:

«Мы не успеваем!..»

«Попытаюсь…»

«Не успеваем. Бери левее».

«Держись!»

«Там деревья. Осторожнее…»

«Все нор…»

Запись оборвалась. Повисло долгое молчание.

Потом вице-премьер оглядел всех, покачал головой и спросил:

– Почему все молчите? Может, кто-то расскажет нам, что именно произошло? Или не будет никаких комментариев?

– Разрешите? – снова проговорила Сафиуллина.

– Конечно.

– Если совместить показания приборов и записи диспетчеров, то получается, что при подлете к городу кому-то из пассажиров стало плохо. Командир корабля попросил разрешения посадить самолет, не сообщив о том, что у него есть больной, однако затем поменял свое решение. Он перешел на ручное управление, а затем снова включил автопилот. В результате система предупреждения о сближении с землей не работала. Самолет сел не на полосу, а рядом и разбился. Считаю, что вина летчиков однозначно имеется, однако техническое состояние машины также вызывает вопросы. Налицо отказ системы кондиционирования. Все эти проблемы наложились на требование кого-то из пассажиров срочно посадить самолет.

Опять наступило долгое и очень неприятное молчание.

– Снова виноваты летчики, – негромко произнес Астахов, но его все услышали.

– А вы хотели бы свалить всю вину на техническое состояние самолета? – встрепенулся Пермитин. – Это ведь наша новейшая машина. Остальные мы пока не можем запустить в полноценные серии. Если сами будем все время утверждать, что это плохой самолет, то, естественно, никто не захочет на нем летать.

– На нем и так не захотят летать, – сказал бесстрашный Астахов. – После такой аварии. Если мы снова напишем, что виноваты были только летчики, над нами будет смеяться весь мир. Спросят, что за летчики такие в нашей стране, если во всех катастрофах всегда оказываются крайними только они.

– Человеческий фактор никто не отменял, – заметил губернатор. – Есть конкретные виновники любого отказа. Мы знаем, что здесь ошиблись летчики.

– Вы же все слышали, как все события трагически наложились друг на друга, – продолжал возражать Астахов. – Сначала отказ системы кондиционирования, из-за которого, возможно, стало плохо пожилой пассажирке самолета. Затем решение командира лететь на запасной аэродром, ссылаясь на неполадки. Потом он взял управление на себя, после замечания второго пилота перевел самолет на автопилот, но уже поздно. Они поменяли маршрут, который был заложен в компьютере. Когда Савушкин снова выключил автопилот, то, как и положено в таких случаях, прекратила действовать система предупреждения о сближении с землей. Шасси уже выпущены. Тут сказалось изменение маршрута. Командир не попал в полосу, попытался аварийно сесть. При этом «Суперджет», очевидно, задел верхушки деревьев, поэтому развалился и загорелся.

– Я не совсем понимаю, чем отличается версия Лины Борисовны от вашей, Михаил Петрович, – заявил вице-премьер.

– Он хочет сказать, что к аварии привел комплекс причин, включая ошибки пилотов, отказы систем самолета и плохое самочувствие одной пассажирки, – пояснил Пермитин.

– Как мы можем все это написать? – спросил вице-премьер. – Насколько я понимаю, отказ системы кондиционирования не является таким большим недостатком, из-за которого может разбиться самолет? Или я не прав?

– Вы правы, – сразу сказал Пермитин. – Конечно, у новых самолетов бывают определенные недостатки, но они не влияют на безопасность полетов.

Астахов заставил себя замолчать, не стал вторично объяснять, что трагическое наложение всех факторов привело к катастрофе. Вместо этого он демонстративно промолчал. Но ему на помощь неожиданно пришла Лина Борисовна.

– Там было много факторов, – сказала она. – Как человеческих, так и технических. Будет не совсем правильно, если мы обвиним в случившемся только погибший экипаж. Они боролись до последнего, пытались спасти пассажиров.

– Давайте без патетики, – предложил вице-премьер. – Я хочу знать, кто виноват. Какое главное заключение мы можем предоставить? Мы ведь не авиационная комиссия, которая еще будет все проверять, а государственная. Наша задача: установить причины гибели стольких людей.

– Виноваты летчики погибшего самолета, – сказал Пермитин.

– Часть ответственности лежит и на заводе-изготовителе, – быстро добавил губернатор.

– Других мнений нет? – спросил вице-премьер.

Репетилов вспомнил, как настаивал на вылете другого самолета, когда разговаривал с Раздольским, приказывал ему отправить рейс, несмотря на все технические проблемы, как переживал, получив сообщение об аварии. Одиннадцать погибших детей!..

– Есть, – сказал он. – У меня другое мнение.

Интерлюдия

Я снова сидел, ждал, когда появится подполковник Пилипенко, и видел, что сейчас всего только восемь часов утра. Интересно, что этот надушенный подполковник делал в чужом кабинете так рано? Неужели специально приехал, чтобы выбить из меня признания? Непонятно. Значит, он знает гораздо больше, чем обычный подполковник. Еще этот субъект слишком образован. Это сразу чувствовалось. Он не похож на обычных полицейских костоломов. Те мычат, а не разговаривают, а этот умеет тонко пошутить. Он самый настоящий садист, получающий удовольствие от своих действий.

Мне нужно было успокоиться. Сейчас меня снова будут бить, возможно, гораздо сильнее, чем до сих пор. Что его может заинтересовать? Мои связи в Перми. Он не дурак, понимает, что я просто обязан знать, к кому именно летел Лесоруб. Конечно, я соврал, говоря о том, что в Пермь был отправлен Савелий Лубнин. Сюда летел другой связной, о котором я обязан забыть. Лесоруб всего лишь его подстраховывал.

Но я не мог сообщать подробности этому подполковнику. Иначе ему станет понятно, кто именно вез наш товар и чей чемодан следует искать. У Лесоруба обычно была с собой лишь небольшая сумка. С пустыми руками он выглядел бы весьма странно.

Пилипенко будут интересовать мои связи в Перми. Он приехал в этот райотдел так рано лишь для того, чтобы допросить меня.

«Успокойся и подумай, что можешь сделать!.. – приказал я самому себе. – Пусть даже ты не выдержишь и сдашь Корякина. Это, конечно, плохо, но ниточка будет длинной. Можно почти со стопроцентной уверенностью говорить, что Корякин не знает Геолога, который является здесь главным. Интересно, почему его все зовут Геологом?.. Неужели он когда-то занимался этой благородной наукой? Если так, то его легко можно вычислить.

Думай о другом. Пилипенко не является офицером этого райотдела, иначе вел бы допрос в своем кабинете. Он пришел сюда впервые, так как с интересом рассматривал содержимое чужого стола. Подполковник достал нож, раскрыл его, посмотрел и положил обратно. Значит, это не его кабинет. Он здесь никогда не был.

Так, пойдем дальше. Пилипенко знал обо мне достаточно много. Ему известно, как и зачем я приехал в аэропорт. Он быстро сумел вычислить гастролера. Что это? Гений сыщика или меня просто заложили? Скорее второе, иначе они проверяли бы все гостиницы. Значит, меня сдали, поэтому так быстро взяли в отеле и привезли сюда. Пилипенко появился здесь уже в половине восьмого утра. Нет, даже раньше. Он желал срочно меня допросить.

Стоп. Здесь важна эта самая срочность. Значит, он не мог подождать. Почему этот пахнущий парфюмом подполковник появился здесь так рано? Только ли потому, что я был взят в отеле?

Меня могли продержать до девяти часов утра с этими вонючими бомжами, а потом допросить. Я бы никуда не делся. Это только в романах можно легко сбежать из КПЗ. В жизни так не бывает. Я спокойно просидел бы сколько надо рядом с омерзительными соседями. Меня допросили бы после девяти. В десять или в одиннадцать. Они никуда не должны были торопиться, но спешили.

Значит!.. – От волнения у меня пересохло в горле. – Выходит, подполковник знает, что нужно допросить меня до начала рабочего дня и выяснить, где находится груз, который вез наш курьер. Он точно в курсе насчет багажа и всего лишь проверяет, насколько его сведения совпадают с моими показаниями. Пилипенко будет бить меня до тех, пор пока я не расскажу о нашем курьере. Это надо делать до девяти утра, когда начнется следующий рабочий день.

Они хотят перехватить наш груз, – ошеломленно понял я. – Если меня сдали, то наверняка сказали, зачем я сюда приехал. Теперь Пилипенко бьет меня не для того, чтобы понять цели моего появления. Ему нужен наш чемодан. Он выколачивает из меня имя курьера, чтобы найти груз.

Как это я сразу не понял? Этот бравый подполковник – не идеальный полицейский герой, а оборотень, связанный с мафией, который собирается выколотить из меня несколько миллионов долларов. – Я сжал зубы. – Значит, они просто хотят отобрать наши деньги. Поэтому Пилипенко так рано сюда приехал. Да, чтобы выбить их из меня как можно раньше.

Нет, я так просто не сдамся. Пусть достанет нож и разрежет меня на кусочки. Я ничего не отдам им.

Но тогда мне придется умереть героем, а я почему-то не хочу загибаться в этом городе. Даже из-за четырех килограммов героина. Черт бы побрал Корякина и всю их бандитскую цепочку! Ведь Геолог нас никогда не подводил. Он казался нам просто всемогущим. Когда четыре года назад наш курьер попал в автомобильную аварию, а потом угодил в милицию, Геолог сумел сделать так, что арестанта отпустили, груз вернули и никаких претензий никто не предъявлял. Мы были уверены в том, что в Перми у нас есть очень сильный союзник, который всегда сможет нас поддержать. Теперь из-за упрямства Корякина и всей этой бандитской компании я попал в руки подполковника Пилипенко, который сейчас хочет прикарманить наши деньги.

Думай, Алишер, думай! Тебе нужно сообразить, как уйти отсюда!

Даже если я все расскажу этому подполковнику, меня живым не оставят. Нет, ни при каких обстоятельствах. Четыре килограмма героина! Как только я сдам им этот багаж или хотя бы назову имя и фамилию нашего курьера, моя участь будет решена. Такого свидетеля не отпустят ни за что. Никто не даст за мою жизнь и одной копейки. Меня просто удавят или пристрелят, чтобы не оставалось никаких концов.

Как мне спастись, унести ноги отсюда? Конечно, сбежать я не смогу. И не только из-за наручников. Как это красиво бывает в кино! Я освобождаюсь от браслетов, вырубаю подполковника или захватываю его в заложники и вместе с ним выхожу из райотдела.

Прелестная сказка! Здесь много офицеров. Любой из них спокойно расстреляет меня, когда я попытаюсь отсюда выбраться.

Нет, это явно не выход. Уйти мне не дадут, и я, конечно, никуда не сбегу. Значит, нужно договориться с подполковником Пилипенко. А это невозможно. Ему нужно найти чемодан с героином, поэтому он не пойдет на соглашение. Стражу закона важно выбить из меня настоящие имя и фамилию курьера, которого не знает даже Корякин.

Подумай, Алишер. Речь идет о твоей жизни. Сейчас уже не так важны эти деньги, как твоя собственная судьба. Корякин и его подельники здорово меня подвели. Это ведь кто-то из них навел полицию.

Стоп. Думай. Думай.

Корякин – мелкий связной. Товар принял, товар сдал. Он обычно встречался с нашим курьером, получал груз и передавал его по цепочке. Наверное, на встречу ездил не один. Обязательно должен быть второй проверяющий. Таким у нас был Лесоруб. Значит, этот второй тоже знал о нашем товаре. В итоге они передавали его Геологу, которого так охраняли. Значит, Корякин только начало цепочки. Если кто-то меня сдал, то этот стукач должен был сливать и Корякина. А его не трогают, так как он не знает настоящего имени нашего курьера.

Мой единственный шанс – это сдать Корякина! Да, чтобы его арестовали и попытались размотать эту цепочку. Причем сделать это они должны очень быстро, у них совсем не остается времени. Взять Корякина и начать раскрутку. Но об аресте Корякина наверняка узнает и сам Геолог, который, конечно же, уже в курсе насчет моего задержания. Если он не полный идиот, то должен был уже принять хоть какие-то меры. Значит, у меня не остается другого выхода…»

Я услышал, как появился подполковник.

Он подошел ко мне, снова улыбнулся, взглянул на меня и спросил:

– Отдохнул, Алишер? Немного пришел в себя?

– Не очень. Ты меня слишком больно ударил.

– Не хами, – покачал головой Пилипенко. – Я тебе не твой бандитский кореш, а подполковник милиции… Тьфу, черт, никак не могу к этому слову привыкнуть! Я подполковник полиции, а ты дерьмо, чернозадый бандит, которого можно раздавить как таракана прямо сейчас и здесь. Поэтому не хами и обращайся ко мне на «вы».

– Что вы хотите?

– Так лучше. Давай колись, к кому ты приехал и с кем. У твоего друга Лесоруба не было никакого багажа. Он сюда прибыл «вторым номером». Вы никогда не доверили бы никакого багажа бывшему урке с таким шлейфом. Только функции охранника или проверяющего. Кто еще был в самолете?

Вот так он себя сразу и выдал. Гнида. Его интересовал наш груз. Типичный оборотень в погонах, который мечтал заработать и решил прессовать нежданного гостя.

– Не знаю, кто еще был в самолете, – заявил я. – Там находился Лесоруб, и я отвечал за него.

– Опять врешь? – ласково спросил подполковник.

– Но я знаю, к кому он летел, – закончил я.

Пилипенко замер, недоверчиво глядя на меня, и спросил:

– Ты можешь назвать мне фамилию?

– Адрес тоже, – сказал я, тяжело вздыхая, словно делая над собой усилие.

– Говори! – потребовал он.

– Снимите наручники, – попросил я. – Кажется, у меня левое плечо вывихнуто. Не бойтесь, я не сбегу.

– А я тебя и не боюсь. – Пилипенко усмехнулся. – Я мастер спорта по боксу. Попытаешься шевельнуться, я из тебя котлету сделаю. Отбивную! Или просто пристрелю. А за дверью наш сержант дежурит. Он тоже знает, как с тобой поступить. – Подполковник подошел ко мне и снял наручники.

Я помассировал запястья, покрытые темными синяками, потом снова вздохнул и сказал:

– Запишите. Его фамилия Корякин. – Следом я назвал адрес.

Нужно было видеть лицо этого подполковника! Он стоял и озадаченно смотрел на меня. По его лицу я догадывался, что он просто не понимал сути происходящего. Почему я сдал пермского связного?! Он ведь наверняка слышал про Корякина и не хотел его трогать. А сейчас я слил ему связного и называл даже адрес. Теперь Пилипенко не знал, что ему делать. Уже восемь утра, а ему нужно выяснить, на чье имя был оформлен багаж и вообще как он выглядит. Тут я преподнес ему Корякина. Я ведь тоже учел фактор времени. У подполковника его просто нет. Ему некогда разбираться с моими показаниями, понять, почему я сдал Корякина.

– Эх ты, чернозадый! – проговорил он даже с некоторым сожалением. – Я-то думал, что ты мужчина, а ты слякоть, тюфяк, от страха сразу все выложил. Ладно. Посиди здесь пока. Только без глупостей. Сейчас мой сержант войдет и станет за тобой следить. У него будет приказ стрелять на поражение, если ты попытаешься дернуть. Чтобы сохранить тебе жизнь, я просто пристегну тебя к батарее в этой комнате нашего отсутствующего сотрудника. Не беспокойся, только одну руку.

– Можно правую? – попросил я. – Левая очень сильно болит.

Это ему даже понравилось. Он согласно кивнул, позвал сержанта и действительно приковал меня наручниками к батарее за правую руку. Пилипенко строго приказал сержанту следить за мной и вышел из комнаты. Я не сомневался в том, что он сам поехал за Корякиным.

«Теперь остается сидеть и ждать, – подумал я. – Интересно, в какое место города меня привезли? Далеко ли отсюда до дома Корякина? Если именно он и есть сексот подполковника, то Пилипенко вернется без него, но с другим арестованным, который был напарником Корякина. Может, это будет тот пожилой придурок, который в машине попытался выдать себя за Геолога. Или другой кретин, который звонил мне до этого и пытался договориться.

Пусть Пилипенко привезет их сюда и отрабатывает на этих господах свои боксерские удары. А я посмотрю, как они будут себя вести. Интересно, что в такой ситуации придумает неуловимый и всемогущий Геолог, которого я так и не сумел найти? Он упрямо не хотел вмешиваться в наши дела, но теперь уже просто вынужден будет так поступить. Речь идет не только об очень больших деньгах, но и о его собственной безопасности. Сотрудники полиции могли размотать цепочку и выйти на этого таинственного персонажа».

Минуты ползли медленно. Никогда не думал, что время может практически остановиться. Обычно оно просто летит, особенно после двухтысячного года. Я сидел и смотрел на сержанта. Он закрыл глаза и дремал на стуле. Но я понимал, что подручный Пилипенко не спал.

По моим прикидкам, было уже почти девять утра. Куда пропал подполковник? Неужели квартира Корякина находится так далеко? Мне казалось, что он должен жить где-то рядом, в нескольких минутах езды. Пилипенко должен был уже давно добраться туда и взять Корякина. Или кого-то второго. Но его по-прежнему не было. Получалось, что там тоже что-то произошло.

Теперь время вдруг побежало так, словно его подстегнули. Мне жутко обидно было сидеть на полу в этом чужом грязном кабинете пристегнутым к батарее и видеть перед собой только сонного сержанта.

Наверное, уже натикало десять утра. Получалось, что я неправильно все рассчитал. Но Пилипенко обязательно приедет, и тогда я все пойму.

Он может появиться один, снова попытается выбить из меня имя настоящего связного. Тогда мне придется терпеть либо сдавать нашего курьера. Сразу после этого подполковник меня убьет. Не в кабинете, нет. Где-нибудь в другом месте. Меня вывезут на берег реки и утопят. Или пристрелят и подбросят труп в какой-нибудь бандитский притон. Чтобы потом доложить об убийстве криминального гостя, приехавшего в город. Как вы думаете, кого-нибудь всерьез обеспокоит смерть чернозадого таджика, которого обвиняют в причастности к криминалитету?

Вскоре у меня уже не осталось никаких сомнений в том, что я ошибся и скоро здесь появится подполковник Пилипенко. Не успел я додумать эту мысль, как дверь открылась и кто-то посторонний заглянул в комнату. Сержант лениво поднялся, но тот тип только дал отмашку рукой, мол, свои, посмотрел на меня и вышел из кабинета. Поразительно, что этого мужчину в штатском не удивила моя поза. У них, наверное, принято так прессовать гостей, приковывать их к батареям. Мне даже противно было думать об этом.

Хотя работа полиции повсюду одинакова. Они везде не любят нас, а мы – их. Не нужно рассчитывать на особое отношение. Все понятно. Любого бандита можно так вот приковать наручниками к батарее, заставить сидеть на полу. Но когда это делает честный офицер полиции, то оно и не так обидно. Если же такой фортель выкидывает продажный полицейский, то мерзко становится на душе.

Я уже ни на что не надеялся, хотел пить и попросил сержанта дать мне стакан воды. Он открыл глаза, равнодушно посмотрел на меня и снова зажмурился, никак больше не прореагировав на мои слова. Я опять попросил воды, и сержант посоветовал мне заткнуться. Я понял, что напрасно трачу время.

Примерно через час я наконец-то услышал шаги за дверью. Сержант вяло поднялся, когда в комнату вошел сначала мой пожилой знакомый, который встречался со мной сегодня ночью. У него на руках виднелись браслеты. В спину старика подталкивал очень довольный Пилипенко. Физиономия у него была такая счастливая, что мне даже стало обидно. Ведь именно я сдал этого типа подполковнику.

Теперь уже у меня не осталось никаких сомнений в том, что Корякин или его напарник, который мне сразу перезвонил, работали на подполковника. А пожилой тип – звено в их цепочке, возможно, наставник или руководитель, который знает путь наверх. Поэтому Пилипенко так долго отсутствовал. Он просто заставил Корякина выдать своего шефа, угрожая посадить его самого.

Все правильно. Если ты хочешь спокойно заниматься такой работой, то просто обязан сотрудничать с органами полиции. Тогда они закроют глаза на твое сотрудничество с курьерами и связными, которые возят в Пермский край и еще в три соседние области чемоданы с героином и другими наркотиками.

– Садись. – Подполковник показал на свободный стул и толкнул своего подопечного в нужную сторону.

Вскочившему сержанту он приказал выйти из комнаты.

– Вот видишь!.. – удовлетворенно сказал мне Пилипенко. – Ты думал, что я возьму мелкую сошку, это ничтожество Корякина. А я убедил его свести меня совсем с другим человеком. Можешь познакомиться. Это Зигмант Гедра, наш большой друг.

Теперь я понял, почему этот тип показался мне немного странным. Имя очень уж редкое. Очевидно, он литовец, давно проживающий в Пермском крае. Именно этот старичок с аккуратно постриженной бородкой и благообразным лицом, наверное, был бригадиром той самой связки, в которую входили Корякин и его напарник.

– А это наш друг Алишер, с которым вы знакомы, – удовлетворенно проговорил подполковник и посмотрел на часы.

«Ах ты сволочь продажная! – подумал я. – Ты тоже понимаешь, что такое фактор времени, и торопишься быстрее узнать имя связного, чтобы попытаться найти его чемодан среди уцелевших вещей. Но почему ты так задержался? На целых три часа! Ничего не понимаю.

И еще один важный момент. О том, что я встречался с Зигмантом Гедрой, знал только один человек. Корякин, который сидел за рулем. Ай, как нехорошо. Значит, сексот – Корякин! Поэтому Пилипенко знает и о нашей встрече».

– Что вам нужно? – холодно спросил Зигмант. – Я не понимаю причин моего задержания, господин подполковник, и хочу вас уведомить, что успел вызвать своего адвоката. Он знает, куда надо ехать. Вам придется объяснить ему причины, по которым я был задержан и привезен сюда.

– Причины, значит!.. – Пилипенко кивнул, подходя к Зигманту.

Я уже знал, как это опасно. Но Гедра старик, его нельзя бить так, как меня.

– Вам интересны причины? – мягко спросил подполковник. – Вы их действительно не знаете? – Он резко дернул левой рукой.

Да, теперь я понял, что Пилипенко левша. Они часто бывают хорошими боксерами, с которыми трудно драться.

Зигмант согнулся от боли, закашлял. Этот подполковник не успокоится, пока не выбьет из нас имя связного, не завладеет нашим чемоданчиком. Пилипенко участливо смотрел на старика, согнувшегося от боли.

– Теперь ты понимаешь, по каким причинам попал сюда? – спросил он.