Скульский поспешил навстречу приехавшим. Нужно отдать должное Веземану, увидев приехавшего президента клуба, он только кивнул в знак приветствия, продолжая тренировку. Исполнительный немец не стал бы прерывать ее, даже если рядом с полем появились бы президенты России, Германии и Турции одновременно. Он слишком любил и уважал футбол, чтобы отвлекаться от занятий. Скульский подобострастно приветствовал Бочкарева, а Дронго остался стоять на месте, ожидая, когда к нему подойдут. Бочкарев поздоровался со Скульским и направился в его сторону. Он был среднего роста, уже располневший, с немного выпученными глазами и вьющимися каштановыми волосами. Энергично пожал руку Дронго и представился. Вслед за ним руку протянула его помощница:

– Марина Фарбер.

Эксперт назвал свое настоящее имя, добавив, что обычно его называют Дронго.

– Мне говорил о вас Веземан, – кивнул Бочкарев, – он считает вас одним из лучших специалистов по проблемам преступности. Правда, у нас не совсем преступления, а скорее злостное хулиганство или нечто в этом роде. Но все равно неприятно…

– Дважды повторяющееся «злостное хулиганство» достаточно опасно, – заметил Дронго. – Оно может повториться и в третий раз, но уже с гораздо более серьезными последствиями. Безнаказанность порождает уверенность в собственной непогрешимости и толкает возможного преступника на повторение подобного преступления.

– Надеюсь, что этого не произойдет, – сказал Бочкарев. – Я все еще хочу верить, что это всего лишь дурацкое хулиганство кого-то из наших ребят. Если только вы действительно сумеете найти виновного, я немедленно выгоню его из команды, кто бы это ни был. Мне подобные «шутники» в команде не нужны.

– А если это сознательная акция по дискредитации вашего клуба или вашего тренера? – спросил Дронго.

Бочкареву не понравился его вопрос. Нахмурившись, он уверенно проговорил:

– В любом случае мы найдем этого «сознательного негодяя», а вы можете назвать сумму вашего гонорара, если сумеете найти его до предстоящей игры с «Фейеноордом». Хотя я почти уверен, что на этот раз ничего не произойдет. В раздевалке будут одновременно дежурить Чаржов и Скульский. И там установили две дополнительные камеры. Учитывая, что вы готовы оказать нам помощь, я полагаю, что такое количество людей на одного подлого шутника вполне достаточно. Остается только вычислить, кто именно это делает.

Скульский стоял в стороне, тактично не подходя к говорившим. Он услышал раздраженный голос президента клуба и понял, что тому не понравился эксперт, нанятый для расследования тренером.

– Мы знакомы с герром Веземаном много лет, – сообщил Дронго, – поэтому я согласился ему помочь. Если получится – хорошо. Если нет – значит, мне не повезло. Возможно, вы правы. Даже если этот отравитель находится в команде, он не рискнет повторить нечто подобное, когда здесь столько сотрудников охраны и частный эксперт господин Скульский.

– Надеюсь, что не рискнет, – кивнул Бочкарев, – но в любом случае назовите сумму вашего гонорара.

– Я не привык получать деньги за работу, которую пока не сделал, – отрезал Дронго, – надеюсь, что мои услуги вам не понадобятся. – Ему совсем не понравился тон президента клуба, считавшего, что так можно разговаривать с любым человеком.

– Как вам угодно, – удивился Бочкарев. – Веземан вас очень хвалил, и я готов оплачивать вашу работу. – Махнув рукой, чтобы его не провожали, он повернулся и пошел к Веземану.

Марина Фарбер осталась на месте, лицо ее ничего не выражало. Затем она повернула голову и тихо спросила:

– Вы тот самый известный эксперт, о котором рассказывают столько разных историй?

– Не знаю, насколько известный, но надеюсь, что истории эти только с хорошим концом, – пошутил Дронго.

– Не всегда, – возразила Марина, – я слышала, что иногда у вас бывают и ошибки…

– Не совсем понимаю, о чем именно вы говорите, – удивленно взглянув на молодую женщину, произнес Дронго.

– Моя подруга с телевидения рассказывала мне о ваших подвигах…

– Тогда понятно, – усмехнулся он. – Вы – знакомая Эммы?

Дронго несколько раз встречался с этой журналисткой во время поисков опасного маньяка.

– Да, – ответила Марина, посмотрев на него в упор, – мы близкие подруги.

У нее были странные глаза – серовато-зеленые, когда трудно определить, какого именно они цвета. Очевидно, Эмма рассказывала не только о поисках преступника, но и о своих личных встречах.

– Ошибки могут быть у любого человека, – согласился Дронго. – Но надеюсь, что в вашей команде нет подобного опасного маньяка, с которым пришлось столкнуться нам с Эммой.

– Я тоже надеюсь, – сказала она, – но никто не может влезть в душу чужого человека. А зависть и соперничество еще никто не отменял, тем более у футболистов, которые получают такие деньги…

– А какая у вас зарплата? – неожиданно поинтересовался Дронго.

Марина не смутилась, только еще раз взглянула на него своими глазами, цвет которых все время неуловимо менялся, и спросила:

– Вам не говорили, что подобные вопросы являются некорректными?

– Говорили. Но я спрашиваю не для праздного любопытства, – ответил Дронго. Естественно, он не сказал ей, как важны для него реакция женщины на вопрос, ее поведение, ее выдержка, ее ответ.

– Достаточно большая, – ответила она, – но, конечно, не такая, как у футболистов, я ведь не звезда мирового футбола.

К ним подошел Скульский, и они видели, как Бочкарев разговаривает с Веземаном. Стоявший рядом Чирко помогал президенту клуба общаться со старшим тренером.

– У нашего шефа, кажется, сегодня нормальное настроение, Мариночка, – обратился Скульский к Фарбер.

– Как обычно, – пожала она плечами. – Мы ведь скоро возвращаемся в Санкт-Петербург.

– И покидаете команду?

– Да. У Льва Евгеньевича там важная встреча, поэтому мы уедем на два дня раньше, – пояснила Марина.

– Жаль, – вздохнул Скульский. – Вы всегда как луч света в темном царстве. Единственная женщина среди прибывших атлетов…

– Не единственная, – возразила Марина, – есть еще Эмилия Максимовна, которая прилетела со своим мужем. – Она говорила о жене Бочкарева.

– Жена Цезаря, – отмахнувшись, со смехом проговорил Скульский, – она вне команды. Слишком высоко парит на Олимпе.

Марина взглянула на него с некоторым презрением и пошла навстречу Бочкареву. Тот уже подозвал к себе Епифанцева и о чем-то спрашивал его.

– Типичная стерва, – чуть слышно пробормотал Скульский, – любовница Бочкарева, поэтому и ведет себя так нагло. И все об этом знают. Удивляюсь, что он взял с собой жену, обычно его сопровождает эта наглая девица.

– Сколько лет его супруге?

– Около сорока, – ответил Скульский, – это его вторая жена. А Марине не больше тридцати. К тому же вполне законный повод возить ее с собой – она ведь считается его помощником, хотя в футболе почти ничего не понимает. Все пояснения обычно дают Чирко, или сам Веземан, или наш пресс-секретарь Феликс Олегов. А Мариночка служит приятным антуражем для любой пресс-конференции и повсюду сопровождает нашего большого босса.

– Вашего босса, – поправил его Дронго, – кажется, я ему не очень понравился.

– Это ничего не значит, – заметил Скульский. – Бочкарев абсолютный прагматик. Если даже ему не нравится какой-то игрок в команде, он никогда не будет возражать против него, если этот игрок нужен тренеру. Он бизнесмен, следовательно, «ничего личного», все во имя бизнеса. А футбольный клуб – это его любимое детище, поэтому он заплатит деньги и мне, и вам, и еще кому угодно, лишь бы гарантировать невозможность подобных инцидентов с его вратарем.

– А супруга Бочкарева в курсе о возможной связи ее мужа с Мариной? – поинтересовался Дронго.

– Полагаю, что догадывается, – усмехнулся Скульский, – хотя, наверное, терпит, как и все умные жены. В конце концов, что еще нужно? Дети устроены, сама в полном порядке, любые желания исполняются, муж – один из самых богатых людей Санкт-Петербурга. От добра добра не ищут, вот она и закрывает глаза на его увлечения. Марина замужняя женщина, муж работает актером в санкт-петербургском театре. Можно спокойно сидеть и ничего не бояться, ведь Марина не сможет отбить Бочкарева. Для этого ей нужно сначала развестись со своим мужем-актером. Значит, все в порядке.

– Кажется, вы действительно досконально изучили всех членов команды и сопровождающих лиц, – признал Дронго, – и знаете почти о каждом гораздо больше, чем любой из этой компании.

– Но это не помогло мне найти отравителя, – напомнил Скульский, – я не смог даже близко к нему подобраться. Вот если он захочет рискнуть в третий раз…

– Будете ждать, пока он попробует еще кого-то отравить?

– Не думаю. Я согласен с Бочкаревым. Отравитель тоже не дурак, он ведь понимает, зачем я все время нахожусь с командой, – немного самоуверенно произнес Скульский.

Бочкарев попрощался с вратарем и тренером, пожал руку кому-то из игроков и направился к машине. Марина шла рядом.

– С кем он попрощался? – спросил Дронго.

– Капитан команды Константин Гаврилов, полузащитник. Говорят, что он самый опытный в команде. Ему уже далеко за тридцать, но играет также самоотверженно, как в молодости. Воспитанник местной школы. Всю жизнь в одном клубе, хотя были предложения из других команд, даже из зарубежных. Похвальная верность родному клубу.

– Ясно. – Дронго взглянул на Скульского. – У меня к вам последний вопрос, Борис Андреевич. Почему вы так похвально откровенны со мной? Ведь я тоже ваш своеобразный конкурент? Кажется, в таких случаях не делятся полученной информацией.

– У нас не тот случай, – радостно пояснил Скульский, – дело в том, что в моем контракте предусмотрена оплата за работу независимо от результата. Но там прописано, что, если я найду отравителя, сумма моего гонорара будет удвоена. И при этом я имею право прибегать к помощи и советам любых третьих лиц. Значит, если вы сумеете найти возможного преступника, мой гонорар мне все равно выплатят независимо ни от чего. Поэтому на ближайшие несколько дней, пока мы находимся в Турции, я ваш самый горячий единомышленник и друг и более всех заинтересованный в успехе вашей миссии. Ведь и в этом случае мой гонорар будет выплачен.

– А вы еще говорили, что Бочкарев хороший бизнесмен… – напомнил Дронго. – Вы тоже умеете составлять договора.

– Жизнь заставила, – вздохнул Скульский, – время такое гнусное. Сначала думаешь о гонораре и юридически безупречном договоре, а уже потом о самом деле. Мы все вышли из Советского Союза, когда ценились совсем другие качества – профессионализм, честность, верность долгу, самопожертвование, бескорыстность, альтруизм, трудолюбие, в общем, все, что угодно, кроме наживы. А сейчас если ты не можешь заработать достаточно денег – значит, ты неудачник по жизни, просто не сумевший приспособиться к новым реалиям. Другое время – другие приоритеты, – цинично добавил он.

– И с таким мышлением вы работали столько лет в прокуратуре? – покачал головой Дронго.

– Работал. Только я пришел туда молодым комсомольцем еще в конце семидесятых, тогда были другие времена. А потом, в девяносто первом, все рухнуло. И нам объяснили, что верить в идеалы глупо, быть бескорыстным означает остаться в полных дураках, а отказываться от возможности заработать – значит просто не соответствовать новым условиям жизни.

– И вы стали приспосабливаться? – не скрывая иронии, уточнил Дронго.

– Не я, – ответил Скульский, – вся страна. Все сразу согласились, что нужно отбросить прежние романтические бредни и зарабатывать деньги.

– В том числе и в прокуратуре…

– В том числе и в прокуратуре, – кивнул Скульский. – Вы же профессиональный эксперт, господин Дронго, и прекрасно помните, что творилось у нас в девяностые годы. Правоохранительные органы просто взяли под свою опеку все криминальные и полукриминальные образования. И получали за это покровительство соответствующие отчисления.

– И вы считали такое положение дел нормальным?

– Видимо, не совсем, – признался Скульский, – иначе сейчас, выйдя на пенсию, не стал бы работать частным детективом. Я ведь сказал вам, что пришел в прокуратуру еще в те годы, когда мы верили в какие-то выдуманные идеалы. А перестроиться и стать откровенным хапугой было очень сложно. У меня не получилось, иначе я бы сейчас сидел где-нибудь на испанском или итальянском курорте и наслаждался жизнью на своей вилле. Мой бывший руководитель в прокуратуре после выхода на пенсию купил виллу на южном побережье Испании и переехал туда вместе со своей семьей. И все знали, откуда у него такие деньги. Он лично опекал два самых больших казино в городе. А я зарабатывал «по мелочам», все еще считая себя порядочным человеком…

– Жалеете сейчас? – усмехнулся Дронго.

– Да, жалею, – согласился Скульский. – Надоело заниматься всеми этими делишками. После работы в прокуратуре я должен опрашивать футболистов и искать возможного подонка, который травит своих товарищей… И еще выслушивать ценные указания Бочкарева, который двадцать лет назад был обычным фарцовщиком… Я бы такого даже на порог к себе не пустил, а сейчас получаю от него деньги. Но я не жалуюсь, просто понимаю, что все изменилось. И даже немного горжусь тем, что сумел приспособиться, хотя бы и после выхода на пенсию.

– Ваши молодые коллеги по прокуратуре тоже так думали, – мрачно поинтересовался Дронго, – или еще остались нормальные люди? Неужели все так думают?

– Не все, – признался Скульский. – Еще встречаются романтики, обычные карьеристы или скрытые аферисты. Но в основном люди уже «перестроились». Помните, когда в восьмидесятые годы от советских людей требовали «перестроиться»? Вот мы успешно и сделали это за двадцать лет. Теперь все понимают, как нужно жить, чтобы после выхода на пенсию иметь возможность купить себе виллу на испанском побережье.

– Представляю, как вам сложно, когда вы вспоминаете своего начальника, – сказал Дронго. – Наверное, не можете себе простить, что были таким нерасторопным во время работы в прокуратуре.

– Уже перегорел, все давно закончилось. Что жалеть о том, чего нельзя изменить или вернуть? Теперь я уже не государственный советник юстиции третьего класса, а частный детектив, который следит за неверными женами, ищет возможных отравителей в футбольной команде и консультирует мелких лавочников на предмет безопасности их магазинов.

– Сложно, – поддержал его Дронго. – Но вы сами несколько раз сказали о необходимости перестраиваться.

– Только не в мои годы, – уныло произнес Скульский. – Вы ведь не работали на государственной службе после девяносто первого?

– Бог миловал…

– А я работал. Вот в этом вся принципиальная разница между нами. У меня была возможность стать более богатым человеком, но советское воспитание так крепко вбилось в мое сознание, что я не смог его сразу изменить.

– И вы жалеете, что остались порядочным человеком? – с легкой издевкой спросил Дронго.

– Иногда жалею, что не в полной мере пользовался своими возможностями, – достаточно честно признался Скульский.

Произнося эти слова, он словно сразу постарел на несколько лет. Дронго молчал. В подобных случаях лучше просто молчать.

Домой возвращались через полтора часа. Уставшие футболисты не переговаривались друг с другом, а Чаржов больше не возражал против присутствия в автобусе незнакомого человека. Он видел, как Дронго беседовал с Бочкаревым. В автобусе Чаржов обычно сидел рядом со Скульским. Устроившись на своем сиденье, он спросил у него:

– Пообщались?

– Да, – ответил Скульский, – и очень тесно.

– Думаете, он может помочь?

– Не знаю, – проговорил Скульский, – но он хотя бы верит в какие-то идеалы, в которые мы все давно не верим.