За два года до описываемых событий

Автомобиль подъехал к зданию Петровского пассажа, и водитель недовольно посмотрел на загруженную автомобилями стоянку — не было ни одного свободного места. Он обернулся к двум женщинам, сидевшим на заднем сиденье:

— Будете выходить?

Зрелая дама пожала плечами и посмотрела на свою спутницу:

— Дана, как ты считаешь? Может, приедем позднее?

— Нет, Валентина Андреевна, я так хочу все увидеть, — покачала головой молодая девушка. — Мама говорила, что они познакомились именно здесь, в этом здании. Это так интересно!

— Ничего интересного, обычные торговые ряды, — сказала дама, поправляя волосы.

— Пойдемте, пойдемте! — поторопила Дана, выходя из салона автомобиля.

— Припаркуйтесь где-нибудь рядом, — попросила Валентина Андреевна водителя «Мерседеса».

— Я буду немного дальше, — показал он, — здесь во втором ряду не разрешают останавливаться. Вам нужно будет немного пройти вперед к ЦУМу.

Женщины вошли в здание Петровского пассажа. Примерно в это же время с другой стороны здания подъехала старая «Волга» серого цвета. За рулем сидел мужчина лет сорока. Он взглянул на своего спутника, который был гораздо моложе него, с каким-то непонятным выражением лица, в котором сквозили страх и тревога. Несмотря на теплую погоду, его спутник был в темной, наглухо застегнутой куртке и джинсах.

Сидевший за рулем достал телефон, набрал нужный номер и сообщил:

— Мы уже прибыли на место.

— Подождите. Туда должна войти группа туристов, — услышал он в ответ и, убрав телефон, обратился к сидевшему рядом молодому человеку:

— Асхат, они просят подождать. Не торопись. Сейчас мне позвонят и скажут, когда можно будет войти. Должны подъехать иностранцы.

— Какие иностранцы? — спросил Асхат.

— Не знаю. Какая тебе разница?

— Никакой. Просто ждать не хочу, на нас могут обратить внимание. А там нет охраны внутри?

— Нет никакой охраны. Ты же сам вчера сюда приезжал. И Джумшуд был с тобой. Вместе смотрели.

— Может, сегодня поставили. Хотя мне все равно.

Сидевший за рулем мужчина отвернулся. Было заметно, как он нервничает. А его спутник сидел с совершенно спокойным видом, словно уже сделал свой выбор, не сомневаясь и не раздумывая о нем.

В самом здании Дана и Валентина Андреевна вошли в первый магазин одежды, и молодая девушка начала рассматривать висевшие платья. Посмотрев на ценники, она покачала головой и удивленно произнесла:

— Здесь так все дорого, дороже, чем в Париже или Лондоне.

— Раньше на некоторых магазинах висели таблички, предупреждавшие, что цены начинаются от нескольких тысяч долларов и посторонним и бедным лучше сюда не входить, — вспомнила Валентина Андреевна.

— Прямо как в «Красотке», — рассмеялась Дана. — Помните, как Джулия Робертс вошла в магазин, а ее оттуда прогнали? Она была плохо одета и не знала, как себя вести.

— Нас точно не выгонят, — заметила Валентина Андреевна, — и даже хорошо, что ты так скромно одета. Если они узнают, чья ты дочь, то всем коллективом бросятся к тебе и не отпустят, пока ты не купишь половину магазина.

В это время в пассаже появилась группа немецких туристов. Они громко переговаривались, смеялись. Молодая женщина лет двадцати пяти, очевидно гид группы, рассказывала, когда и как было построено это здание. А когда сообщила, что прямо отсюда они выйдут к Большому театру, гости еще больше оживились.

Между тем сидевшие в «Волге» мужчины услышали телефонный звонок, и старший снова вытащил трубку.

— Они пришли, — кратко произнесли на том конце, и связь оборвалась.

— Можешь идти, — чуть дрогнувшим голосом обратился он к молодому человеку.

Его спутник открыл дверцу, ничего не сказав, вышел из салона и направился к пассажу, а «Волга» медленно отъехала.

Дана и Валентина Андреевна вышли из магазина и увидели немцев, столпившихся вокруг что-то оживленно рассказывающего гида, а также молодого человека, подошедшего к ним. Он был чисто выбрит, одет в темную куртку, и Валентина Андреевна подумала, что куртка несколько не по сезону, учитывая сегодняшнюю теплую летнюю погоду. Незнакомец все ближе подходил к группе, на ходу расстегивая куртку, и она успела заметить какие-то непонятные устройства, провода, металлические части.

«Наверное, сейчас такая мода у молодых, — недовольно подумала она, — как хотят, так и одеваются».

Молодой человек подошел вплотную к иностранцам, но те не обратили на него никакого внимания. В этот момент Дана позвала Валентину Андреевну, и та на секунду отвлеклась. А когда снова посмотрела на неизвестного, буквально застыла на месте, увидев его спокойные и какие-то отрешенные глаза. Сжатые губы. Непонятную решимость. Он достал из кармана небольшое устройство, похожее на телефон, и сделал еще один шаг по направлению к иностранцам. В эту секунду Валентина Андреевна вдруг поняла, что это не новая мода — на молодом человеке надет «пояс смертника», который она иногда видела в фильмах про террористов. Она хотела крикнуть, предупредить, сбежать, но не могла произнести ни слова, словно в этот момент время остановилось, не смогла даже повернуть голову, чтобы предупредить свою спутницу. В эти мгновения она ни о чем не думала. Не вспомнила ни свою дочь, которая недавно развелась с мужем, ни свою трехлетнюю внучку, ни мужа, который должен был завтра вернуться из командировки в Архангельск. В такие минуты как будто отключаются все чувства, и человек, словно зачарованный, ждет своей неминуемой гибели.

Парень в куртке поднял правую руку, в которой держал какую-то коробочку, и… прозвучал взрыв. Это было последнее, что увидела в своей жизни Валентина Андреевна. Раздались крики ужаса и боли, звон разбитых витрин, стоны умирающих и раненых. Некоторые падали на пол, другие, наоборот, выбегали из магазинов, пытаясь рассмотреть в дыму, что именно произошло. Валентину Андреевну позже опознали по обручальному кольцу с ее инициалами. В отличие от нее Дана почти не пострадала, если не считать осколка, пробившего сердце. Смерть молодой девушки была такой же мгновенной, как и смерть ее спутницы.

 

Глава первая

Они играли в шахматы с Эдгаром Вейдеманисом, когда зазвонил телефон. После третьего звонка включился автоответчик, предложивший оставить свое сообщение. И они услышали взволнованный голос Леонида Кружкова. Они вдвоем с супругой работали в небольшом офисе на проспекте Мира, куда приходили все сообщения и письма для Дронго.

— Извините, что я вас беспокою, — начал Кружков, — но мне звонили из Лондона и просили о срочной встрече.

Дронго продолжал обдумывать свой ход. Он явно проигрывал эту партию своему напарнику. Вейдеманис играл гораздо сильнее него и выигрывал четыре партии из пяти. Зато в одной из пяти реванш обычно брал Дронго. Теперь была явно не пятая партия, и он понимал, что практически потерял все шансы на ничью, но продолжал искать возможный вариант.

— Это к тебе, — сказал Вейдеманис, показывая на телефон.

— Добрый вечер, Леонид. Что случилось? — ответил в трубку Дронго.

— Звонил из Лондона ваш знакомый Николас Стайнфелд, — сообщил Кружков. — Он просит вас встретиться с его другом, который специально для этого прилетел из Тель-Авива.

Николас Стайнфелд, бывший сотрудник МИ-6, работал в крупной английской инвестиционной компании, и они часто помогали друг другу в сложных ситуациях, когда требовалась срочная помощь. Дронго знал, что Стайнфелд никогда не будет звонить по пустякам. Он посмотрел на сидевшего напротив Эдгара Вейдеманиса, и тот молча кивнул. Оба были достаточно подготовленными профессионалами, чтобы не понимать происходящего. У Стайнфелда был номер мобильного телефона Дронго, но он позвонил Кружкову. Лишних слов не требовалось. Очевидно, бывший английский разведчик, считая, что их разговор так или иначе могут прослушать, демонстративно позвонил на городской телефон Кружкова, подчеркивая некую отстраненность от этого дела и вместе с тем давая понять своему знакомому, что дело достаточно важное.

— Фамилию знакомого он назвал? — уточнил Дронго.

— Нет. Но оставил его телефон. Сказал, что вы можете позвонить ему, если захотите. Или самому Стайнфелду.

— Нужно было узнать фамилию, — недовольно заметил Дронго. — Хорошо, продиктуй его номер, я сейчас перезвоню. Стайнфелд никогда не станет звонить по пустякам. Видимо, важный человек, если сумел выйти на меня через него, к тому же называет его своим другом.

Вейдеманис согласно кивнул. Именно эти слова нужно было произнести по обычному городскому телефону, чтобы их услышали все, кто мог или должен был слышать.

— Я тоже так подумал, — согласился Кружков, продиктовав номер.

Это был московский мобильный номер МТС. Дронго набрал нужные цифры и почти сразу услышал незнакомый голос с сильным еврейским акцентом:

— Добрый вечер, господин эксперт. Я рад, что вы мне позвонили.

— Добрый вечер. Кто со мной говорит?

— Это Меир Блехерман. Я прилетел вчера вечером из Тель-Авива и хотел бы с вами встретиться.

— Кто вам сказал обо мне?

— Ваша репутация, господин эксперт. Я наводил справки о вас в разных странах. Извините, можно мне называть вас господин Дронго?

— Да. Меня обычно так и называют.

— Мне говорили об этом.

— Как вы догадались, что позвонил именно я, — уточнил Дронго, — если не знали номера моего городского телефона? Хотя подождите, я, кажется, понял. Вы купили новую сим-карту на чужое имя специально для того, чтобы переговорить со мной, и ждали именно моего звонка.

— Наши друзья в посольстве специально купили мне сим-карту московского телефона, — подтвердил Блехерман. — Вы очень проницательны, господин эксперт.

— Очень интересно, — произнес Дронго, — и достаточно показательно. Где вы хотите со мной увидеться?

— Где скажете, как вам будет удобно. Я сейчас живу в отеле «Ритц-Карлтон» на Тверской. Можете приехать прямо сюда.

— Вам не кажется, что это слишком гламурное место? И если вам нужен мой совет или помощь, то лучше нам встретиться где-нибудь в другом, более спокойном месте. Хотя, — задумался Дронго, — мы можем встретиться в отеле, так будет даже лучше, чтобы не вызывать ненужных подозрений.

— Мне тоже кажется, что нам необязательно куда-то ехать. Здесь вполне подходящее место. И у меня несколько необычное дело.

— Связанное с моей профессией? — уточнил Дронго.

— Думаю, что да.

— В таком случае я приеду со своим напарником.

— Очень хорошо. Я тоже буду со своим другом. Значит, мы вас ждем. Когда вы сможете к нам приехать?

— Через два часа, — ответил Дронго, взглянув на часы.

— Договорились.

— Так где нас ждут? — посмотрел на напарника Вейдеманис. — Насколько я понял, в «Ритц-Карлтоне»?

— Он там остановился и сказал, что будет со своим другом. Ждет нас через два часа.

— Хочешь проверить по Интернету, кто это такой? Или позвонить Стайнфелду? Подготовиться к встрече? Отсюда ехать не больше часа. Даже с учетом московских пробок.

— Иногда я думаю, что ты знаешь меня лучше, чем я сам, — недовольно проворчал Дронго. — Конечно, я хочу проверить информацию. И позвонить Стайнфелду в Лондон, прежде чем мы отправимся на встречу.

Он понимал, что звонить по городскому и мобильному телефону нельзя, так как их могли прослушать. Именно поэтому сам Стайнфелд позвонил по городскому телефону, давая понять, что ответный звонок должен быть максимально закрытым. Дронго достал один из тех телефонов, которые были зарегистрированы в Европе и которые он редко включал. Подождал, пока телефон найдет сеть Интернета, и по скайпу связался с Лондоном:

— Добрый вечер, господин Стайнфелд!

— Добрый вечер, господин Дронго, — ответил знакомый, чуть хрипловатый голос, — рад вас снова слышать.

— Мне передали вашу просьбу, и я уже перезвонил господину Блехерману. Он назначил мне встречу в отеле «Ритц-Карлтон» и сказал, что приехал со своим другом. Надеюсь, что это не вы прилетели в Москву с господином Блехерманом.

— Нет, — рассмеялся Стайнфелд. — Как мы, англичане, говорим в таких случаях, «он не моя чашка чая». Скорее ваша, господин эксперт. Хотя и по очень печальному делу. Ему нужны именно вы.

— Что-то случилось?

— Да. Два года назад в Москве погибла его дочь, Дана Блехерман. Может, вы помните, был такой взрыв в центре Москвы, когда погибло шестеро немецких туристов из Мюнхена и еще несколько человек. Среди погибших была и его дочь.

— Я помню эту трагическую историю, — сказал Дронго. — Там погибли немцы и, кажется, двое корейцев. Еще писали про двух женщин из Израиля.

— Нет. Там была одна женщина. Его дочь. А вторая ее просто сопровождала. Но, к сожалению, обе погибли. Было много шума в европейской прессе. Оппозиция в Германии даже использовала этот взрыв в качестве веского аргумента против эмиграционной политики тогдашнего правительства Германии. И правящая коалиция проиграла выборы. Блехерман очень тяжело переживает случившееся. Это была его единственная дочь. Поздний ребенок. Столько времени он не может примириться с этим несчастьем. Для него это была настоящая трагедия.

— Представляю, — пробормотал Дронго. — Только не совсем понятно, почему он сейчас прилетел в Москву и хочет со мной увидеться.

— Насколько я понял, он хочет, чтобы вы провели повторное частное расследование. Именно поэтому он искал такого специалиста, как вы.

Дронго изумленно посмотрел на стоявшего рядом Вейдеманиса. Он ожидал любой развязки, но только не такой. Бывший английский разведчик должен был понимать, что это просто нереально.

— Извините, господин Стайнфелд, но я не совсем понимаю цель его визита. Если я вас правильно услышал, то прошло уже два года после этой трагедии. Разве в Москве не проводили расследования? По-моему, был даже суд, хотя, возможно, я ошибаюсь.

— Нет, не ошибаетесь. Власти быстро провели расследование и вышли на сообщников и организатора преступления. Одного застрелили, двоим дали длительные тюремные сроки.

— Тогда вообще непонятно, о чем идет речь.

— Он хочет, чтобы вы провели повторное частное расследование, — произнес Стайнфелд. — Ему кажется, что первое расследование было проведено достаточно небрежно, и он собирается предложить вам провести его еще раз. Так сказать, частное расследование, если хотите, перепроверка всех известных фактов.

— Как это — еще раз? Здесь Россия, а не Англия. И я даже не гражданин этой страны, всего лишь иностранец, проживающий в Москве. Причем особо слежу, чтобы не оставаться больше ста восьмидесяти дней и не иметь проблем с налоговыми инспекторами. Но это, конечно, шутка. Я не могу проводить частного расследования. Здесь такое недопустимо. Тем более по делам о государственных преступлениях. Мне казалось, что вы тоже должны это сознавать.

— Я с вами согласен. Но он настаивал. Очевидно, у него есть свои мотивы. Насколько я могу судить, ему удалось собрать какие-то дополнительные факты по этому делу и он искал опытного эксперта, который смог бы провести расследование именно в Москве. Разумеется, ему рекомендовали вас как лучшего специалиста. И не только потому, что вы действительно лучший, в чем я убежден. Он не может обращаться в государственные структуры или к государственным служащим с просьбой провести повторное расследование.

— Здесь такое невозможно, — упрямо произнес Дронго, — тем более через два года. Вы же профессионал, господин Стайнфелд, и должны понимать, насколько глупо все это выглядит.

— И тем не менее он настаивает. К тому же мне звонил Иссер Блехерман. Это его младший брат, и он возглавляет АМАН в Израиле. Вы понимаете, что я не мог ему отказать.

Служба АМАН была войсковой разведкой Израиля, и иногда интересы британских и израильских спецслужб совпадали. Очевидно, дополнительные факты, собранные Меиром Блехерманом, могли быть очень важными.

— Ясно, — сказал Дронго. — Тогда, конечно, нужно помочь старшему брату. Я почти убежден, что ничего сделать невозможно, но на встречу поеду. Хотя бы потому, что все это выглядит достаточно неправдоподобно. Младший брат обязан был объяснить, что повторное расследование через два года выглядит просто смешно. Это во‑первых. А во‑вторых, в России никто не позволит проводить такое расследование, связанное с государственными преступлениями. И, наконец, конкретно мне никто не позволит этим заниматься. Но Блехерман все равно приехал. А его младший брат его не отговорил. Значит, там другие обстоятельства и какие-то новые факты, о которых мы можем не знать. Предположить, что руководитель АМАН ничего не понимает в подобных делах, достаточно глупо.

— Это разумная мысль, — сдержанно согласился англичанин.

— Поэтому придется ехать на встречу. Кстати, я сейчас подумал: может, Блехерман прилетел сюда со своим братом? Или это слишком наивная мысль?

— Не думаю, — сразу ответил Стайнфелд. — Разведчик такого уровня не стал бы просто так прилетать в Москву, даже ради своего брата и его дочери, не говоря уже о том, что, согласно израильским законам, имена руководителей спецслужб являются государственной тайной этой страны. Получается, что я выдал вам государственную тайну, — пошутил он.

— Которая есть в Интернете, — напомнил Дронго. — Сейчас все секреты можно прочесть в Интернете. Даже как собрать и применить атомную бомбу. Ладно, будем считать, что вы меня убедили. Поеду на встречу.

— И учтите, что он очень богатый человек и может оплатить все ваши расходы, — добавил Стайнфелд.

— В этом я как раз не сомневался, — ответил Дронго.

Он еще успел посидеть перед компьютером, сделав запрос о случившемся взрыве в Петровском пассаже два года назад, и только затем поехал вместе с Эдгаром Вейдеманисом на Тверскую в отель «Ритц-Карлтон».

Сам отель был построен на месте высокой коробки гостиницы бывшего «Интуриста». В отличие от прежней высотки новое здание «Ритц-Карлтон» достаточно гармонично вписывалось в общий архитектурный ансамбль Тверской. Дронго вошел в холл отеля вместе с Вейдеманисом, и с дивана тут же поднялся мужчина лет пятидесяти пяти. Седые волосы, немного отекшее лицо, достаточно плотный, среднего роста, в очках. Он был одет в темно-синий костюм. Дронго обратил внимание, что галстук был повязан американским узлом. Это был Меир Блехерман. Он шагнул к приехавшим и крепко пожал руку Дронго, пристально вглядываясь в него, словно спрашивал у самого себя — верный ли выбор он сделал. Рядом с ним появился высокий мужчина с армейской выправкой, ростом почти с Дронго и Вейдеманиса. У него были коротко остриженные волосы, строгое обветренное лицо с резкими складками вокруг рта, темные глаза.

— Гилад Штаркман, — представил его Блехерман обоим напарникам. — Это мой помощник, который обычно прилетает со мной в Россию. Господин Штаркман хорошо владеет русским языком. Его отец из Латвии а мать из Литвы, — пояснил он. — Давайте поднимемся в мой сюит, чтобы поговорить в спокойной обстановке.

Все четверо мужчин прошли в кабину лифта. Штаркман приложил карточку-ключ, и кабина плавно поднялась на верхний этаж. В просторном номере Блехермана они уселись за стол друг против друга. От внимания прибывших не укрылся и тот факт, что перед началом разговора Штаркман достал из кармана и положил на стол скремблер, блокировавший возможные попытки прослушать их беседу.

— Спасибо, что приняли мое приглашение, — начал Блехерман. — Не скрою от вас, что я достаточно долго искал специалиста, который мог бы мне помочь. У меня были разные претенденты, но я принял решение остановиться именно на вашей кандидатуре. У вас прекрасные рекомендации, и вы достаточно известный эксперт. В том числе и в нашей стране. — Он немного помолчал, словно собираясь с мыслями, затем продолжил: — Два года назад в Москве произошла трагедия. Смертник взорвал себя в Петровском пассаже. Погибло четырнадцать человек. Среди них — шестеро граждан Германии, двое корейцев, несколько граждан России и моя дочь… — Блехерман тяжело вздохнул и поправил очки. Было понятно, что ему и теперь, спустя столько лет, тяжело говорить об этом. — Она погибла, — выдавил он, — ей было только двадцать два года. Мы с женой ждали целых восемь лет, пока Бог послал нам эту девочку. Восемь лет… А потом было двадцать два года беспрерывного счастья. И все закончилось, когда какой-то мерзавец вошел в этот пассаж и взорвал себя вместе с остальными…

Было видно, как тяжело ему даже говорить об этом. Штаркман поднялся, налил в стакан минеральной воды и протянул его Блехерману. Тот залпом выпил, кивком поблагодарил и спросил у гостей:

— Что-нибудь будете пить? Может, чай или кофе? А может, виски или вино?

— Спасибо, ничего не нужно. Если можно, продолжайте рассказывать. Я понимаю, как вам тяжело, — мягко проговорил Дронго.

— Очень тяжело, — согласился Блехерман. — Я тогда приехал в Россию и только спустя месяц получил разрешение увезти тело моей девочки на родину. Моя супруга до сих пор не может прийти в себя и сейчас находится в швейцарской клинике. У нее большие проблемы с сердцем… — Он вздохнул, снова поправил очки. — Человек не может смириться с такой потерей. Тем более обидной и страшной, когда она происходит внезапно. Мы не пускали нашу Дану даже в приграничные районы, которые подвергались обстрелу со стороны ХАМАС, а оказалось, что ей суждено было погибнуть именно здесь. Она ведь приехала сюда, чтобы увидеть место, где мы познакомились с ее матерью. Это было более тридцати лет назад. Мать рассказывала потом Дане, как вышла из ЦУМа, проходя дальше по Петровке, а я двигался с другой стороны, и мы как раз там и встретились. Это было наше самое любимое место в городе, которое стало самым страшным местом для нас. Так иногда бывает в жизни. С тех пор я несколько раз прилетал в Москву. Был на судебном процессе, когда судили этих мерзавцев. Смертник взорвал себя сам, и очень надеюсь, что он сейчас в аду. Организатора и пособника арестовали. Еще одного пристрелили при задержании. Говорят, что он оказал сопротивление. Организатор получил двадцать два года, второй — четырнадцать лет. Оба сидят в колониях.

— Приговор был обжалован?

— Их адвокаты подали апелляции, но Верховный суд их отклонил. Странно, что таким нелюдям назначают государственных адвокатов. Как будто их участие в преступлении не доказано. Но, видимо, везде сначала думают об убийцах, а только потом об их жертвах. Сейчас в моде гуманизм. В том числе и к преступникам. — Блехерман непроизвольно сжал кулак, побагровел, шумно задышал, но усилием воли взял себя в руки и продолжил: — Мне важно, чтобы нашелся человек, который возьмется за проверку всех фактов, уже известных следствию и суду, и вынесет свое заключение.

— Это невозможно, — мягко возразил Дронго. — Прошло много времени, свидетели, даже если таковые найдутся, уже многое не смогут вспомнить. Никто не разрешит вторично проводить расследование. А самое главное, что суд уже осудил всех, кто был причастен к этому преступлению.

— У меня появились некоторые сомнения, — покачал головой Блехерман. — Все это время мы собирали факты, которые могли нас заинтересовать, и теперь считаем, что необходимо все проверить еще раз. Возможно, там были еще другие люди, которые сумели уйти от наказания. А самое неприятное, что в организации взрыва обвинили только одного человека, того самого, который получил двадцать два года тюрьмы. Но ведь кто-то давал ему деньги, взрывчатку, обеспечивал нужными связями, людьми, материалами. Это не тот человек, на котором может замкнуться цепь. Нужно было продолжить поиски, но их остановили.

— Кто вел дело?

— Следователь по особо важным делам Поляков. Глеб Юрьевич Поляков. Пока шло расследование, я дважды с ним встречался. После того как дело было передано в суд, он отказался со мной разговаривать, и формально был прав. Следствие закончилось, и теперь все решал суд. Но фактически это было не совсем так. Вернее, совсем не так. Поэтому я приехал сюда и нашел вас, чтобы попытаться проверить некоторые факты.

— Я меньше всего подхожу на эту роль, — пробормотал Дронго, — вам лучше поискать среди бывших сотрудников Следственного комитета, учитывая их связи и возможности.

— Прошло много времени, — неожиданно произнес Блехерман, — и я понимаю, что можно не найти никаких концов. Но мне вас рекомендовали как отличного специалиста, который буквально творит чудеса. Есть еще несколько факторов, которые не позволяют мне обращаться к сотрудникам государственных органов, даже бывшим.

— Боитесь, что бывший сотрудник может оказаться под влиянием своих руководителей, которые просто не допустят никаких утечек информации, — заметил Дронго.

— И это тоже немаловажный факт, — согласился Блехерман.

— Затем хотите найти человека который сумеет войти в контакт с возможными пособниками организаторов этого взрыва. А это должен быть мусульманин. Я прав?

— Если вы все знаете, то зачем спрашиваете? Конечно да, я искал именно такого человека. Не скрою, я бы хотел, чтобы вы нашли любую возможную зацепку. Если хотите, это моя личная месть тем, кто сотворил подобное несчастье.

— Я все понимаю. Осознаю, насколько велико ваше горе. Понимаю, как сложно сейчас вашей супруге. Но прошло два года. Многие детали просто стираются из памяти, независимо от желания или возможностей свидетелей.

— Моя супруга тяжело больна, — перебил Дронго Блехерман, — врачи делают все, что возможно. Но после случившегося… Вы знаете, что означает на иврите имя «Дана»?

— Знаю, — мрачно ответил Дронго, — от библейского — «Даниил», что означает «Бог — мой судья».

— Есть еще одно значение имени «Дана». Оно означает «дарованная» или «данная Богом». Но мы потеряли нашу девочку. Кто-то решил, что может таким образом лишить нас всего. И поэтому мы два года собирали все возможные материалы по крупицам, по деталям. Нужно было учитывать и общую обстановку, и невозможность нашего параллельного расследования. Но теперь у нас появились некоторые факты, поэтому я решил обратиться к вам. Мне нужна ваша помощь, господин эксперт. И я прошу вас начать повторное расследование.

— Это невозможно… — снова попытался объяснить Дронго.

Но Блехерман опять его перебил:

— Один миллион долларов наличными.

— Дело не в деньгах. Никто не позволит нам проводить повторное расследование, когда есть решение суда…

— Два миллиона…

— Подождите! Я говорю так не из-за денег. Я не торгуюсь с вами. Просто пытаюсь объяснить, что я далеко не волшебник…

— Три миллиона…

— Хватит! Даже если вы дадите сто миллионов, ничего не изменится. Успокойтесь и не дергайтесь. Я просмотрю ваши материалы и попытаюсь что-то понять, если возможно.

— Да, — согласился Блехерман, — посмотрите. Аванс я вам переведу на расходы. И постарайтесь что-нибудь придумать. Про вас ходит столько разных легенд, и я очень хочу, чтобы хотя бы часть из них оказалась правдой.

Дронго переглянулся с Вейдеманисом, и тот незаметно пожал плечами. Подобной авантюры еще не было в их совместных расследованиях.

— Мы не даем окончательного согласия, — сказал наконец эксперт, — но ваши материалы готовы просмотреть.

Блехерман взглянул на своего помощника. Тот поднялся и вышел в соседнюю комнату. Очевидно, стал кому-то звонить, тихо переговариваясь.

— Господин Штаркман может ознакомить вас с ними, — сообщил Блехерман. — Хочу вам сказать, что я завтра улетаю в Тель-Авив, а он останется в Москве для связи со мной и с вами. Эти материалы находятся в нашем посольстве, и сейчас привезут флешку, на которой есть вся информация.

— Очень предусмотрительно, — заметил Дронго, — оттуда их будет сложно выкрасть.

— Он сидит внизу и сейчас поднимется, — сообщил вернувшийся в комнату Штаркман. По-русски он говорил с очень сильным еврейским акцентом, характерным для людей, долгие годы проживающих в Израиле. — Информацию нельзя подключать к компьютерам, которые находятся в сети Интернета, — предупредил он, — вы должны просмотреть всю информацию на компьютере, не связанном с общими линиями. У вас наверняка есть такой независимый компьютер.

— Найду, — заверил его Дронго. — Хотя не сомневаюсь, что вы сделали копии со всех документов.

— Вы можете их забрать, — согласился Блехерман, — но постарайтесь прочесть их до завтра. А утром господин Штаркман встретится с вами для беседы, чтобы узнать ваши впечатления. И надеюсь получить окончательное согласие на нашу совместную работу.

— Тогда лучше будет, если он приедет к нам, — предложил Дронго, — здесь слишком известное место. Я могу дать адрес нашего офиса на проспекте Мира.

— Мы знаем, — сказал Блехерман, — завтра утром господин Штаркман будет у вас. Я надеюсь, что вы сможете мне помочь. Очень надеюсь, господин Дронго.

Интерлюдия

В просторном кабинете их было двое. Хозяин кабинета — пятидесятидвухлетний генерал Алексей Федорович Богдановский. Почти всю свою жизнь он проработал в органах Государственной безопасности, поступив на службу еще в Советском Союзе. Напротив сидел полковник Кирилл Савченко, только недавно утвержденный руководителем специального подразделения по проведению особо секретных операций. Ему было сорок три года, и он имел обыкновенное, «стертое» лицо, какое бывает у профессиональных «топтунов» и наблюдателей, чтобы не бросаться в глаза. При этом Богдановский прекрасно знал, что коэффициент интеллекта его подчиненного зашкаливает. И этот коэффициент был гораздо выше уровнем не только всех остальных руководителей управления, но и самого генерала, о чем тот подсознательно всегда помнил. О подразделении «С» никогда не упоминали в официальных документах, и даже многие сотрудники Федеральной службы безопасности не подозревали о его существовании.

— Значит, они встретились, — мрачно подвел итог Богдановский.

— Да, — кивнул Савченко, — встретились сегодня в отеле «Ритц-Карлтон», в номере самого Меира Блехермана.

— Разговор записали?

— Конечно. Мы понимали, что израильтяне могут включить скремблеры или скэллеры, поэтому заранее установили камеры видеонаблюдения и нашу технику, позволяющую напрямую записывать информацию по вибрации оконных рам.

— Запись передали нашим аналитикам?

— Они сейчас над ней работают.

— Эта две пары не могли обменяться в кабине лифта какой-нибудь информацией?

— Там тоже была установлена камера. Они молчали, пока поднимались.

— Хорошо, — удовлетворенно кивнул Богдановский. — Теперь давайте снова, и все по порядку.

— Мы обратили внимание, что сотрудники израильского посольства проявляют повышенный интерес к событиям двухлетней давности, когда погибла их гражданка — Дана Блехерман. Сначала мы связывали этот интерес конкретно с погибшей. Но затем наши аналитики обратили внимание на слишком откровенную заинтересованность в сборе различных материалов. Блехерман приезжал сюда уже три раза. И каждый раз с ним прилетал Гилад Штаркман. После отмены виз они могут приезжать столько, сколько хотят. Но Штаркман тоже вызвал у нас интерес, и мы выяснили, что он — майор военной контрразведки Израиля ШАБАК, который работал в Турции, в арабских странах и на Украине.

— А сейчас он прилетает сюда в качестве помощника Блехермана, — уточнил генерал.

— Во всяком случае, его так и представляют. Но мы проверили, Штаркман действительно вышел в отставку сразу после тяжелого ранения. Последние два визита мы пытались контролировать их передвижения и постепенно вычислили, что Блехерман и его помощник начинают задавать ненужные и часто очень опасные вопросы, на которые пока не могут найти ответа. Но они его ищут. И конечно, сведения об обоих осужденных, которые были приговорены к длительным срокам тюремного заключения, тоже интересовали Блехермана и Штаркмана.

— Вы понимаете, полковник, насколько все серьезно? — спросил Богдановский. — Это тот самый случай, когда мы не имеем права выпустить развитие ситуации из-под нашего контроля. Все более чем серьезно. Завтра утром я должен доложить о наших предложениях.

— Я все понимаю, — кивнул Савченко, — мы продолжаем работать. Но необходимо собрать более полную информацию об их намерениях. Сейчас уже понятно, что Блехерману удалось получить некоторые факты, которые он считает важными и не известными нашим правоохранительным органам. Поэтому он обратился к частному эксперту с просьбой разобраться и дать свое заключение. Со стороны это выглядит именно так.

— А не со стороны? Если копнуть глубже?..

— Они могли собрать любые факты. Младший брат Меира Блехермана руководит армейской разведкой Израиля. Конечно, это не МОССАД, но и АМАН — очень компетентная и серьезная служба, имеющая очень хорошо налаженные связи в соседних государствах.

— В том числе и в Турции, — вставил генерал.

— В первую очередь, — согласился Савченко. — Поэтому есть определенные опасения, что Блехерману удалось получить другие сведения.

— А этот Дронго? Насколько я помню, его считали одним из лучших экспертов еще тогда, когда я только начинал здесь работать. Хотя он ненамного старше меня. Вы полагаете, что он не представляет опасности?

— Мы не хотим делать никаких выводов, пока не получим более полную информацию. Но вчера Дронго и Блехерман разговаривали друг с другом по мобильному телефону, который был специально приобретен сотрудниками израильского посольства и выдан Блехерману. Мы сразу поставили его на «прослушку».

— Этот разговор тоже записали?

— И тоже сейчас анализируем.

— Неплохо. Что дальше?

— Сразу после разговора с Блехерманом Дронго позвонил кому-то в Лондон по скайпу. Подключиться не удалось. У этого эксперта в квартире установлена хорошая аппаратура, а телефон был зарегистрирован где-то в Европе. Но мы сейчас пытаемся все проверить. Завтра наши техники обещали дать более точную информацию.

— Если мы собираемся взять под плотный контроль этого эксперта, то нам нужно установить свою аппаратуру и у него дома.

— Мы тоже об этом подумали. Но над ним живет австрийский дипломат, и наши сотрудники не смогут туда войти. Внизу в доме постоянно работает служба консьержа и охрана. Установлены камеры. Но под ним живет известный художник, который часто отсутствует. Сейчас пытаемся выйти на его сестру, чтобы попасть в эту квартиру и подключить нашу аппаратуру с выходом на верхний этаж. Если получится, попытаемся установить аппаратуру по всему периметру дома.

— Постарайтесь как можно быстрее разобраться с сестрой этого соседа-художника. У нас совсем нет времени. Вы сумели подключиться к его компьютеру?

— Наши технические службы сейчас работают. В конце встречи Штаркман передал им материалы, записанные на флешку. Оказывается, сотрудник израильского посольства все это время находился в отеле. Видимо, все было просчитано заранее.

— Израильские спецслужбы всегда отличались особым профессионализмом, — напомнил генерал, — и, конечно, подключиться к компьютеру Дронго вы не смогли.

— Он использовал аппарат, не включенный в общую сеть, чтобы просмотреть всю информацию.

— Это вас не оправдывает. Завтра Штаркман встречается с этой парочкой. Что с их офисом? Вы уже разобрались?

— Там тоже установлена аппаратура, но мы уже работаем. В соседнем помещении туристическая компания, которую на два месяца переведут в другой офис. Мы уже договорились, и наши специалисты задействуют все возможности, чтобы услышать завтрашний разговор. Во всяком случае, они будут работать всю ночь и к утру обещают закончить.

— Надеюсь, там нет охраны или службы консьержа?

— Нет, — без тени улыбки ответил Савченко. — Мы могли бы задержать Дронго по дороге домой и под любым предлогом снять копии всех документов, но наши аналитики считают, что это опасно. Никто не поверил бы в случайность такого задержания: ни сам Дронго со своим напарником, ни Штаркман и его израильские друзья. Поэтому будет лучше, если мы займем выжидательную позицию и узнаем, о чем они будут говорить завтра утром.

— Вы обязаны узнать содержимое флешки. Понять, какую дополнительную информацию могли собрать израильтяне. Если не сможете, то пойдите на задержание Дронго, даже рискуя себя обнаружить.

— Мы попытаемся завтра все уточнить во время разговора Дронго со Штаркманом.

— Вы должны помнить, Савченко, что речь идет не просто о государственной безопасности. Речь идет о престиже нашей страны. О престиже нашей Службы. Вообще о нашей дальнейшей работе. Это не тот случай, когда мы можем позволить себе расслабиться. За операцию будете отвечать лично вы. С этого момента вы должны знать и слышать каждый шаг, каждое движение, каждое слово оставшегося в Москве Гилада Штаркмана и этой парочки экспертов. Запомните это, полковник.

 

Глава вторая

Всю ночь Дронго работал с информацией, которую ему передал Штаркман. Он никогда не делал записей и не копировал информацию, понимая, насколько это может быть опасно. Именно поэтому он внимательно просматривал все документы, обращая внимание на детали, о которых писал Блехерман. В половине десятого утра за ним заехал Вейдеманис. Дронго спустился вниз и сел в его машину.

— У тебя усталый вид, — заметил Эдгар, — ты не спал всю ночь.

— Читал. Есть много чего интересного. Блехерман, конечно, не успокоится. Он прав, когда считает, что все не могло закончиться на одном организаторе. При таких масштабных террористических актах бывает задействовано гораздо больше людей, и он хочет знать этих людей.

— У него погибла единственная дочь. Его можно понять.

— Во всяком случае, он не успокоится, даже если мы откажемся ему помогать. Судя по материалам, они потратили очень много сил и средств, чтобы найти некоторые факты. Им даже удалось установить, в каких именно колониях сидят осужденные террористы и где находятся близкие этих людей.

— Как раз этот факт говорит скорее о коррупции в правоохранительных органах, чем о жажде мести Блехермана. Сейчас можно купить любую информацию.

— Тебя это удивляет?

— Уже давно ничего не удивляет. Мерилом всего стали деньги, которые заменили совесть, честь, патриотизм, нравственность, любовь к своей стране, даже любовь к своим близким или веру в Бога. Уже четверть века телевидение, пресса, Интернет внушают людям, что неудачник — это человек без денег. И мерилом любого успеха в жизни являются деньги. Вот поэтому все продается и покупается.

— Можно подумать, что мы не получаем гонораров, — пошутил Дронго.

— Мы получаем гонорары благодаря твоему тяжелому труду, когда ты каждый раз рискуешь жизнью, — парировал Вейдеманис. — Тебя не покупают, тебе платят за хорошо сделанную работу.

— Нам платят, — уточнил Дронго, — ты мой напарник. Что же касается Блехермана, он действительно не успокоится.

— По-моему, у них появился своеобразный еврейский комплекс, после холокоста, когда погибло столько евреев, — заметил Эдгар. — Это отложилось в их генетической памяти, и они теперь не просто ценят каждую человеческую жизнь, как было всегда, а научились мстить за свои жертвы. И все началось с того момента, когда они вычислили и нашли в Аргентине палача Адольфа Эйхмана. Создав свое национальное государство, они поставили конкретную цель — никогда и никому не прощать убийства своих граждан. Для них это самый больной вопрос. Вспомни мюнхенские события семьдесят второго года, когда террористы убили нескольких израильских спортсменов. Тогда лично премьер-министр Израиля дала согласие на ответную операцию по ликвидации террористов, и все до единого были уничтожены. Это стало уже их традицией. Они находят своих врагов и уничтожают их повсюду, где бы те ни прятались.

— Эйхмана тогда приговорили к смертной казни и повесили, — согласился Дронго. — А мюнхенские события я отлично помню. Мне рассказывал о них Адам Купцевич, один из «голубых ангелов», с которым я познакомился много лет назад. Тогда было убито одиннадцать израильских спортсменов и тренеров. И Голда Меир приказала провести операцию «Гнев божий» по ликвидации оставшихся в живых террористов. Операция мщения длилась почти двадцать лет. Но я хочу вспомнить и о деле Эйхмана. Когда его выкрали и казнили, оказалось, что в ЦРУ точно знали, где именно скрывается этот нацистский преступник. Более того, об этом они сообщили западногерманским властям и спецслужбам. Но в правительстве Германии было принято решение не разглашать подобной информации. И знаешь почему? Оказывается, руководителем секретариата федерального канцлера Германии Конрада Аденауэра был некто Ганс Глобке, бывший нацист, которого лично знал Эйхман. Западные немцы тогда опасались, что он может сообщить о Глобке американцам или израильтянам, что могло сильно скомпрометировать самого Аденауэра. Во имя высших государственных интересов было решено скрыть местонахождение Эйхмана. И в который раз государственные интересы оказались выше обычных нравственных и человеческих постулатов.

— Блехерман с такой поддержкой будет все время искать, — сказал Вейдеманис, — и пойдет до конца. Судя по твоему невыспавшемуся виду, там было много интересного.

— Они действительно собрали много информации, — кивнул Дронго.

Гилад Штаркман приехал в половине одиннадцатого утра. Дронго и Вейдеманис уже ждали гостя в небольшом кабинете. Перед его приездом Кружков сообщил, что утром один из соседей с верхнего этажа пожаловался ему по поводу каких-то работ, которые всю ночь проводились в соседнем помещении. Дронго лишь пожал плечами, никак не прокомментировав эти слова.

Приехавший Штаркман с любопытством оглядел небольшой кабинет. Все помещение состояло из трех комнат.

— Я думал, что у вас более солидный офис, — признался он, — хотя понятно, что не размерами кабинета определяется профессионализм.

— Мы достаточно скромные люди, — улыбнулся Дронго. — Господин Блехерман уже улетел?

— Рано утром. Я его проводил. Вы ознакомились с нашей информацией?

— Конечно.

— И…

— Было очень интересно. Вы проделали большую работу.

— Во всяком случае, мы старались.

Кружков уточнил, что именно будет пить гость, и Штаркман попросил черный чай. Дронго выбрал зеленый, а Вейдеманис — традиционный кофе без молока. У напарников Кружков даже не спрашивал, хорошо зная их вкусы.

— Что мне передать господину Блехерману? — спросил гость.

— Скажите, что мы с моим напарником попытаемся что-либо понять, хотя не можем обещать ничего конкретного.

— Никто этого и не просит. Я уполномочен сообщить вам, что в случае вашего согласия готов вручить вам невозвращаемый аванс, который вы можете тратить по своему усмотрению. Если у вас что-нибудь получится, мы готовы полностью выплатить гонорар.

— Дело не в деньгах. Будет достаточно сложно, но мы попытаемся понять, что именно там произошло. С учетом всех обстоятельств и данных, которые вы нам предоставили.

— Где флешка?

— Она у меня. Если вы не возражаете, сейчас мы ее уничтожим. Сотрем всю информацию.

— Я хотел сам попросить вас об этом, — кивнул Штаркман.

Дронго позвал Кружкова и сказал, чтобы тот сначала стер информацию, а затем уничтожил саму флешку. Он знал, что можно восстановить запись даже по стертым файлам.

— Давайте уточним факты, — предложил Дронго. — Сначала те, которые общеизвестны. Во время взрыва погибло много людей, среди них случайно оказалась и дочь господина Блехермана. Взрыв произвел смертник Асхат Хаджиров, приведя в действие «пояс смертника». По этому делу были арестованы Джумшуд Шовдыгов и Шамаил Захохов, первый из которых прошел как организатор преступления и получил двадцать два года в колонии, а второй — как пособник, ему присудили четырнадцать лет. Четвертый член группы — некто Исмаил Ламиев — оказал сопротивление при аресте и был ликвидирован. Это факты, о которых писали в газетах и которые обнародовали в суде.

Тем временем супруга Кружкова внесла три чашки и расставила их на столе. Рядом поставила конфетницу, сахарницу и быстро вышла, чтобы не мешать разговору.

— Теперь ваши факты, — продолжил Дронго. — Вы проанализировали личности всех четверых членов этой преступной группы. Шовдыгов прошел как организатор. Он был женат и развелся восемь лет назад. Его супруга, Людмила Левицкая, вышла во второй раз замуж за бизнесмена Автандила Шершенидзе. У Шовдыгова есть сестра Кюльджан, которая еще в конце девяностых вышла замуж за проживающего в Австрии турецкого гражданина Маира Севги и примерно пять лет назад развелась с ним, переехав обратно в Москву. Сейчас она работает в научно-исследовательском институте и воспитывает дочь.

Штаркман согласно кивнул.

— Вы отметили, что во время последней поездки в Инсбрук, где проживает знакомая Кюльджан, он вернулся через Мюнхен, возложив цветы на могилы погибших немцев.

— Сообщение дали немецкие газеты, — пояснил Штаркман. — При взрыве тела погибших граждан Германии были разбросаны по частям, и было принято решение захоронить их всех вместе. К этому пантеону погибших и возложила цветы сестра Шовдыгова. Видимо, у нее есть совесть в отличие от ее брата, — не удержавшись, добавил он.

— Вы также уточнили, что семья Захохова переехала из Москвы в Нальчик, где ныне и проживает. У Хаджирова не было семьи, он приехал в Москву из Дербента. А вот у Ламиева в Измайлово остался жить брат, с женой и детьми. И сам Ламиев как раз был у своих родственников, когда его взяли. Это вы все там прописали. И еще уточнили, что Шовдыгов и Ламиев несколько раз выезжали за рубеж, в Турцию и в арабские страны.

— Да, — кивнул Штаркман, — и поэтому мы полагаем, что нужно исследовать связи этой группы с находившимися за рубежом террористическими центрами, которые давали оружие и деньги непосредственным исполнителям. Но этого сделано не было.

— И вы считаете, что мы можем помочь в установлении таких связей?

— Во всяком случае, можете проверить эти факты, — предложил Штаркман.

— Не знаю, каким образом, но подозреваю, что вы просто смогли купить информацию насчет обоих заключенных. Вы выяснили, что Шовдыгов отбывает срок в колонии особого режима в Читинской области, а Захохова отправили в колонию строгого режима в Алтайский край. Только я до сих пор не совсем понимаю, каким образом мы с моим напарником могли бы попасть в эти колонии. Нас туда просто не допустят.

— Нас — тем более, — вставил Штаркман, — нам даже обсуждать подобные темы не позволят. Но вы можете попытаться. Господин Блехерман знает, что у вас хорошие связи в правоохранительных органах этой страны. А господин Вейдеманис — бывший сотрудник Комитета государственной безопасности, у которого тоже могут оказаться нужные связи.

— То есть нас вычисляли еще и с этим расчетом, — улыбнулся Эдгар. — Кажется, вы успели неплохо изучить наши биографии.

— Мы выбирали среди многих кандидатур, — подтвердил Штаркман.

— И вы действительно считаете, что, даже задействуя наши возможные связи, мы можем пробиться в колонии к особо опасным преступникам, получившим такой длительный срок? — усмехнулся Дронго.

— Во всяком случае, вы могли бы попытаться, — ответил Штаркман, — может, у вас все и получится.

— Там были еще и другие сведения, — продолжал Дронго, — хотя они не так важны… Вы не курите, господин Штаркман? — неожиданно спросил он.

— Нет, — удивился гость. — А почему вы спросили?

— Здесь душно. Может, выйдем на минуту подышать воздухом и вернемся обратно?

Штаркман взглянул на Дронго и, очевидно все поняв, согласно кивнул. Трое мужчин поднялись и вышли, оставив чашки на столе. Вейдеманис шел первым. Выйдя во двор, он оглянулся по сторонам и кивнул Дронго, после чего вышли и эксперт с Штаркманом.

— Эти связи группы с турецкими бизнесменами, — заговорил Дронго, — вы их уточнили?

— Сейчас проверяем. Но уже точно установили, что через издательство, куда он якобы ездил по служебным делам, передавали деньги и оружие.

— Тогда почему не передали эти сведения российской или турецкой стороне?

— Мы передали их в наши службы, — пояснил Штаркман, — они должны действовать по своему усмотрению.

— Вернемся обратно, — предложил Дронго.

— Вы боитесь, что вас все-таки прослушивают, — догадался гость.

— Я боюсь, что нам просто не разрешат вообще здесь оставаться. Ни вам, ни мне, — ответил Дронго. — И еще последний вопрос: а сколько времени вы собираетесь здесь оставаться?

— Столько, сколько нужно. Я буду вашим связным.

— Тогда учтите, что телефоны могут прослушиваться, поэтому ничего важного не сообщать. Вам будут передавать мои письменные сообщения, просовывая их под дверь вашего номера. В случае необходимости звоните трижды подряд по номеру телефона, который я вам оставлю, и тогда встретитесь с Кружковым. Он будет обедать в ресторане вашего отеля.

— Понял, — кивнул Штаркман.

Они вернулись в дом, и Дронго нарочито громким голосом произнес:

— И учтите, что мы прежде всего должны будем встретиться со следователем, который проводил это расследование, в первую очередь переговорить со следователем по особо важным делам Глебом Юрьевичем Поляковым, а уже потом наметить более конкретный план.

— Он отказался разговаривать с Блехерманом, — напомнил Штаркман. — До вынесения приговора он дважды встречался с господином Блехерманом. Один раз — когда пригласил его на опознание тела дочери, и второй — перед оглашением приговора. Но после решения суда они больше не встречались.

— Тогда нам придется быть очень убедительными, чтобы он нас принял, — заключил Дронго.

Через два часа, когда они уже возвращались, он все время молчал. Вейдеманис, сидевший за рулем, тоже ни о чем его не спрашивал. Только когда они наконец доехали и вышли из автомобиля, он осторожно спросил своего напарника:

— Ты думаешь, что нас подслушивают?

— А как ты счиаешь? Вчера в одном из самых известных отелей города мы встречались с братом шефа АМАН и человеком, который уже два года приезжает сюда, пытаясь найти возможные нити к поискам убийц своей дочери. Приезжает в сопровождении бывшего сотрудника войсковой разведки. И никто не обращает на это внимания? Так не бывает. Я почти уверен, что вчера за нами в отеле было установлено наблюдение. А сегодня утром Леонид Кружков сообщил мне, что соседи по дому жаловались на ночной шум у нас за стеной. Это были технические специалисты, устанавливавшие свою аппаратуру. Мы «под колпаком», как обычно говорят в таких случаях.

— Тогда зачем ты предложил выйти Штаркману из комнаты? Наши наблюдатели поймут, что ты сумел их вычислить.

— Принцип дзюдо, — улыбнулся Дронго, — падая, обрати свое падение себе на пользу и толкни своего соперника. Я сделал сегодня примерно то же самое. Посмотрим, чем все это закончится.

Интерлюдия

Вечером Богдановский принял полковника.

— Состоялась встреча этой парочки со Штаркманом? — сразу поинтересовался он.

— Сегодня утром, — доложил Савченко, — они разговаривали довольно долго. Но самое неприятное, что Дронго всю ночь читал их сообщения и файлы. А потом приказал все стереть и уничтожить флешку. Что они и сделали.

— А копия осталась в израильском посольстве, откуда мы при всем нашем желании не сможем ее достать, — подвел неутешительный итог генерал.

— Они достаточно долго говорили, и мы смогли все записать, — сообщил полковник. — Мы считаем, что в Министерстве юстиции или в Федеральном ведомстве по надзору за исправительными учреждениями есть серьезная утечка информации. Израильтяне смогли точно установить, где именно отбывают наказание Шовдыгов и Захохов. Я думаю, что нужно назначить специальную проверку по этому факту.

— Мы как раз готовились к подобной утечке, — напомнил Богдановский, — понимали, что будет сложно. Обязательно проверьте, откуда идет утечка информации, но информатора не трогайте. Может, он нам еще понадобится, чтобы передать нужную информацию.

— Они выяснили не только места колоний, куда отправлены осужденные по приговорам суда, но и где находятся их родные и близкие. Узнали про переехавшую семью Захохова, про сестру Шовдыгова, вернувшуюся из Австрии, про его первую супругу. Все подробности…

— …сохранность которых в тайне мы не смогли обеспечить, — строго заметил Богдановский. — Но пока это не так опасно. Во всяком случае, мы были готовы и к такому развитию событий. Разговор, конечно, записали?

— Мы взяли в аренду на два месяца соседнее помещение и успели установить нашу аппаратуру, поэтому весь разговор гостя с этими экспертами был записан и сейчас изучается аналитиками.

— Значит, успели. Все, оказывается, не так уж и плохо.

— Штаркман предлагает экспертам найти возможность и отправиться в колонии к осужденным, — сообщил Савченко. — Возможно, это сознательная провокация. Он должен понимать, что это практически невозможно. Но они просят использовать свои старые связи.

— Что сказал Дронго?

— Он пообещал попытаться.

— У него есть такие друзья?

— У них с Вейдеманисом много друзей в Москве. Влиятельных друзей, Алексей Федорович. И мы не сможем помешать всем. И предупредить тоже не можем, чтобы не допускать утечки информации.

— Посмотрим, как они будут действовать. У вас все?

— Нет, — ответил Савченко таким голосом, что генерал насторожился:

— Что еще произошло?

— Во время разговора Дронго неожиданно предложил своему гостю выйти на небольшой перекур.

— Что в этом странного?

— Он никогда в жизни не курил. Мы это точно знаем.

— Так! Уже горячее. Что было дальше?

— Они вышли на несколько минут из помещения.

— И вы, конечно, не слышали, о чем именно они говорили.

— На улице не было никакой аппаратуры. Мы не думали, что Дронго захочет выйти на улицу. Возможно, он просчитал наши ходы и решил подстраховаться.

— А вы почему не решили? — зло уточнил генерал. — Неужели не понимали, с каким противником имеете дело? Я вас предупреждал, что он один из лучших специалистов-аналитиков в мире. Может, действительно сумел просчитать все наши ходы и решил просто показать нам наше место. Поверить в этот перекур невозможно. Он вас одурачил, полковник.

Савченко молчал. Он был согласен со своим руководителем и не знал, как отвечать в подобном случае. Дронго мог в разговоре со своим коллегой из Израиля сказать все, что угодно, и сделать это таким образом, чтобы его не могли услышать.

— Хватит самодеятельности! — резко заявил Богдановский. — Уже сейчас понятно, что вы не справитесь своими силами с этим аналитиком, он слишком опытный специалист. Нужен настоящий гений, чтобы выставить его против этого эксперта. Человек, который сумеет его разжевать и выплюнуть, для которого Дронго будет неуклюжным дилетантом на фоне большого мастера. И я знаю такого человека. Позвоните и срочно пригласите Семена Абрамовича Штеймана. Только он в этих условиях может нам помочь.

— Ему уже много лет, — напомнил несколько удивленный Савченко.

— Зато голова хорошо работает. Он преподавал психологию еще моему руководителю. А потом был и моим наставником. Я до сих пор помню его знаменитое выражение, что самая плохая привычка людей — это обычай умирать. Такой парадоксальный вывод он всегда делал. Штейман говорил, что нужно уметь анализировать каждое слово, каждый жест, каждую фразу. И при этом не доверять самому себе, чтобы в будущем не ошибиться.

— Я ему позвоню, — решил полковник.

— Нет, — возразил Богдановский, — я ему сам позвоню. Он обидится, если я его лично не попрошу, и может отказаться. Насколько я помню, ему уже за девяносто. В его возрасте люди становятся капризными и обидчивыми.

Савченко улыбнулся. Его тоже мучила мысль об этой двухминутной паузе, когда они не услышали переговоров Дронго с его гостем, поэтому он даже обрадовался, когда сам Богдановский предложил такой вариант. Штейман был самым опытным аналитиком в истории спецслужб, и его помощь могла пригодиться. Поздно вечером, когда Савченко ужинал на кухне, раздался телефонный звонок. Это был генерал Богдановский.

— Нам повезло, — сообщил он, — старик согласился. Теперь будем играть на равных.

 

Глава третья

В это утро Дронго сидел перед своим компьютером, просматривая материалы из газет и журналов, связанные со взрывом в Москве двухлетней давности. Событие было очень резонансным. В Германии с резкой критикой происшедшего выступила оппозиция, которая заявила, что взрыв был целенаправленно организован против немецкой группы. За месяц до этого правительство ввело жесткие ограничения против иммигрантов, посчитав, что это поможет получить новые голоса избирателей на выборах. А получилось все наоборот.

Он читал сообщения о суде и приговоре двум членам группы, оставшимся в живых. Было доказано, что организация взрыва и его финансирование осуществлялось через Джумшуда Шовдыгова, тогда как двое остальных — Ламиев и Захохов — были только сообщниками погибшего при взрыве смертника Хаджирова. Дронго обратил внимание на статью в «Комсомольской правде», где подробно рассказывалось о судьбах всех четверых членов группы. Шовдыгов воевал в Чечне, определившись туда контрактником еще во время второй Чеченской войны. У него было четверо братьев, живущих в Черкасске, и сестра, вернувшаяся в Москву. Захохов работал товароведом, Хаджиров окончил педагогическое училище и временно нигде не работал. Ламиев числился сотрудником строительного треста, работая там охранником и выходя на работу один раз через трое суток.

Дронго начал поиски семей через социальные сети и почти сразу обнаружил фотографии Левицкой, которые она охотно публиковала. Обнаружил там и фотографии племянника Шовдыгова, который уже женился. У старших братьев Шовдыгова было по четверо детей, у двоих младших — двое и трое соответственно. Сведений о Ламиеве и Захохове в социальных сетях он не нашел.

В полдень приехал Эдгар Вейдеманис. Увидев, как напряженно работает его напарник, он спросил:

— Я могу чем-то помочь?

— Можешь. Возьми свободный компьютер и садись за телефон. Обзвони всех наших знакомых и покопайся в Интернете. Найди все, что можно найти про следователя по особо важным делам Глеба Юрьевича Полякова.

— Лучше я позвоню нашим знакомым, — решил Вейдеманис, — наверняка его знают следователи и прокуроры.

— Только из другой комнаты, чтобы мы не мешали друг другу.

Дронго продолжал читать поступающую информацию. Через два часа он поинтересовался у Вейдеманиса:

— Есть какие-нибудь подробности?

— Нашел, — кивнул Эдгар, — он, оказывается, очень известная личность. Ему за пятьдесят, скоро должен выйти на пенсию. Все говорят, что он образцовый следователь, но не очень приятный человек. Педант, служака добросовестный и честный. Почти все дела сдает в срок. Звания получал досрочно. Имеет несколько наград и поощрений. В общем, очень хороший послужной список и очень сложный человек, с которым будет нелегко разговаривать.

— Такой педант и может быть хорошим следователем, — заметил Дронго. — Номер его телефона тебе дали?

— Можешь ему позвонить. — Вейдеманис набрал номер и протянул телефон своему другу.

— Добрый день, — сказал Дронго, услышав незнакомый мужской голос. — Простите, что я вас беспокою. С вами говорит эксперт Дронго, меня обычно так называют. Это Глеб Юрьевич Поляков?

— Да. Чем обязан?

— Я хотел бы с вами встретиться и поговорить.

— По какому вопросу?

— Меня интересует одно дело, которое вы вели два года назад. О взрыве в Петровском пассаже.

— Это дело закрыто, — сразу ответил следователь, — еще два года назад. Уже состоялся суд и вынесен приговор. Я не могу комментировать решение суда. Извините.

— Подождите, — попросил Дронго, понимая, что следователь больше не хочет с ним разговаривать, — у меня действительно важное дело.

— Я не даю комментариев по поводу завершенных дел. Получите разрешение на наше общение у моего руководства. Если они сочтут нужным, мы сможем встретиться. Вы, очевидно, журналист?

— Нет. Я же сказал, что я эксперт по вопросам преступности.

— Очень хорошо, но нам больше не о чем разговаривать.

— Неужели вы не понимаете, — начал злиться Дронго, — что речь идет о судьбе человека? О его жизни.

— О чем вы говорите? — не понял Поляков.

— Супруга Блехермана тяжело больна. После смерти дочери она тяжело заболела…

Поляков молчал.

— Вы слышите меня? Неужели вам так сложно со мной поговорить?

— Я не знаю, кто вы такой, — неожиданно очень жестко ответил Поляков, — поэтому прошу вас больше не звонить, — и тут же отключился.

— Что-то не так, — сказал Дронго, взглянув на Вейдеманиса. — Поляков не очень хотел разговаривать, но когда я сказал ему о больной жене Блехермана, он сразу изменился и, кажется, даже разозлился, будто я поступил не совсем корректно. Ты можешь уточнить семейное положение следователя?

— Конечно. Мой товарищ сейчас работает в Следственном комитете Москвы. Он хорошо знает Полякова. Я ему сейчас позвоню и все уточню.

Он действительно набрал номер, поговорил пару минут, затем несколько виновато посмотрел на Дронго:

— Ты, как обычно, прав. В прошлом году у него умерла жена. Но как ты это понял?

— Почувствовал, что ему неприятны мои слова. Словно я использовал недозволенную тему в разговоре и повел себя не совсем правильно.

— Попытайся снова выйти с ним на связь. Расскажи ему о супруге Блехермана. Можно на этом сыграть, как ты считаешь?

— Нет, — решительно ответил Дронго, — так нельзя. Он достаточно умный человек, чтобы понимать, как я пытаюсь вызвать сочувствие к Блехерману. Видимо, он так и подумал. Поэтому нужно извиниться. — Он перезвонил Полякову и с ходу начал: — Только не отключайтесь, я позвонил, чтобы извиниться. Я не знал про вашу супругу и не хотел вас разжалобить. Просто так получилось. Извините, что я невольно причинил вам боль. Это не нарочно. До свидания…

— Подождите, — неожиданно проговорил следователь, — как, вы сказали, вас зовут? Дронго? Я, кажется, слышал об этом необычном имени. Вспомнил, что вы работали с группой Резунова, когда искали этого сексуального маньяка. Вениамина Баратова, который оказался директором института. Это были вы?

— Я, — просто ответил Дронго.

— Понятно. Давайте сделаем так. Приезжайте ко мне через два часа. Я закажу для вас пропуск, только назовите мне ваше настоящее имя, я же не могу заказывать пропуск на имя Дронго.

— Иногда быть просто порядочным человеком гораздо выгоднее, чем пытаться обмануть или словчить. Жаль, что многие люди этого не понимают, — отключившись, улыбнулся эксперт.

— Поедешь на встречу? — понял Эдгар.

— Обязательно.

Через два часа Дронго уже сидел в небольшом кабинете следователя Полякова. Глеб Юрьевич внешне также соответствовал своему имиджу. Немного потертый пиджак, редкие седые волосы, чуть покатый череп, глубоко посаженные глаза в очках, резкие складки на щеках, выпирающий подбородок. Он пожал руку гостю, показывая на стул у приставного столика рядом с ним.

— Вы хотели поговорить о деле дочери Меира Блехермана, — напомнил следователь, — но там все давно решено и закрыто. Все участники группы либо погибли, либо получили большие сроки.

— Вы не пытались выйти на связи Шовдыгова? Он ведь проходил как организатор?

— Конечно пытались. Даже послали в Турцию нашего следователя Нигматулина, который владеет турецким языком. Там были какие-то связи, но мы передали все наработки в Федеральную службу безопасности. Мне тогда приказали как можно быстрее завершить дело и сдать его в суд. Вы должны понимать. Взрыв убил сразу нескольких иностранцев: граждан Германии, Южной Кореи, Израиля. Все требовали срочного раскрытия преступления и наказания виновных. А я не люблю, когда меня подгоняют, это всегда сказывается на качестве расследования. Но мы смогли достаточно быстро выйти на сообщников и организаторов преступления. Можно было и быстрее, но наши спецслужбы просили нас не торопиться, чтобы выявить всех участников преступной группы. Террористы были схвачены и изобличены. И я не понимаю, почему сейчас Блехерман пытается что-то найти. Оба оставшихся в живых террориста сидят в колониях и не скоро оттуда выйдут.

— Ему кажется, что можно было более подробно исследовать возможные связи организатора с зарубежными центрами.

— Связи, конечно, были, но мы такими проблемами не занимаемся. Наша задача — найти всех участников группы, выявить их и передать суду, а зарубежными связями наших доморощенных террористов должны заниматься другие спецслужбы.

— И вы точно установили, что погибший смертник был связан именно с этой группой?

— Там даже не требовалось особых доказательств. К Петровскому пассажу его привез на своем автомобиле Шамаил Захохов. Напротив пассажа Центральный банк, и машина попала в объективы камер наблюдения. Захохов проходил как сообщник. Он говорил, что не знал, зачем они туда поехали. Лгал, конечно. Но мы нашли детали «пояса смертника» в его гараже, и на них были отпечатки пальцев Захохова. А взрывчатку и все необходимые детали привозил Ламиев. Он оказал сопротивление при задержании и был застрелен. Хаджиров погиб в результате самоподрыва. Двух других мы задержали, и суд вынес им достаточно суровые приговоры. Хотя прокурор требовал пожизненного для Шовдыгова и двадцать лет для Захохова, судьи решили несколько изменить наказание. Правда, двадцать два года в колонии особого режима — это более чем много. Не думаю, что Шовдыгов когда-нибудь сможет вернуться к нормальной жизни. И вообще вернуться из колонии особого режима. Оттуда не возвращаются.

— А их семьи?

— У Шовдыгова была жена, с которой он развелся. Ужасная женщина! Бывшая актриса. Достаточно было немного пообщаться с ней, чтобы пожалеть ее бывшего мужа. Она винила его во всем. Он даже записался ради нее в Чечню на контрактной основе, так она донимала его отсутствием денег в семье. Есть такие жены, которые могут разрушить жизнь любого мужчины.

— Надеюсь, он стал террористом не под влиянием своей жены?

— Нет. К этому времени они были уже давно разведены.

— А другие семьи?

— У Хаджирова не было никого. Правда, мы нашли женщину, с которой он встречался, но она даже не подозревала, чем именно он занимался. Семья Захохова переехала из Москвы куда-то на Северный Кавказ. Кажется, им помогал брат жены Захохова. У него было двое несовершеннолетних детей, и судья дал ему четырнадцать лет вместо двадцати, как просил прокурор. А у Ламиева осталась в Москве семья старшего брата. Я с ним разговаривал, и он очень переживал за погибшего, уверял, что его нарочно застрелили.

— Вы считаете, что других членов группы не могло быть?

— У них были большие связи за рубежом и на Северном Кавказе. Но в данном случае отвечали за это преступление именно эти четверо.

— Хаджиров вошел в пассаж и взорвал себя в тот момент, когда там было много иностранцев. Это случилось буквально за полторы-две недели до парламентских выборов в Германии, которые правящая коалиция проиграла. Вам не кажется, что такое совпадение достаточно подозрительно?

— Мы обратили на это внимание. Возможно, Хаджиров получал непосредственные указания о месте и времени взрыва. Захохов, которого мы допрашивали, все отрицал, но такую связь исключить невозможно. Хотя со смертью дочери Блехермана это никак не связано. Просто трагический случай. Она оказалась там совершенно случайно. Водитель, который их вез, дал показания, что они должны были выйти из пассажа через несколько минут. Просто трагическое совпадение.

— Я хочу задать вам несколько необычный вопрос. Вы знали, что дядя погибшей девушки возглавляет армейскую разведку Израиля, службу АМАН?

— В тот момент не знали, но потом я узнал. Израильтяне проявляли повышенную активность, особенно их посольство. Позже мне сообщили, что брат Меира Блехермана занимает такой большой пост.

— Может быть, это преступление связано именно с ним? Кто-то пытался отомстить семье Блехермана и поэтому было принято решение убить его племянницу? Я спрашиваю в качестве невероятной, но возможной гипотезы.

— Она там оказалась случайно, — снова повторил следователь. — Нет, это слишком невероятная теория. Зачем устраивать такой взрыв, убивая остальных людей, когда нужно убить только одного человека? По-моему, это просто нерационально.

— «Лист зелени прячут в лесу», — напомнил Дронго. — Может, само преступление было организовано с целью убийства Даны Блехерман, а остальные погибшие были лишь сопутствующие жертвы. Вы так не считаете? Террористы никогда не жалели человеческие жизни для достижения своих целей.

— Нет, не считаю, — решительно произнес Поляков, — их целью была скорее немецкая группа. Увидели группу иностранцев и решили устроить взрыв именно там, чтобы сработал эффект страха. И, конечно, пропагандистский эффект тоже никто не отменял.

— Спасибо за то, что согласились со мной встретиться, — сказал на прощание Дронго, поднимаясь со стула. — Можно задать вам последний вопрос?

— Конечно.

— Как попасть в колонии, где находятся осужденные Шовдыгов и Захохов? Чье разрешение на это потребуется?

— Только не мое, — ответил Поляков. — Я думаю, нашего руководителя Следственного комитета России, и то сомневаюсь. Или же министра юстиции страны, если он сможет подписать такое разрешение. Но вас туда пропустят лишь в самом исключительном случае.

— Может, тогда взять разрешение у президента? — пошутил Дронго.

— Он не сможет разрешить, — не понял юмора следователь. — Скорее премьер-министр, как глава исполнительной власти страны. Но лучше — министр юстиции или глава Федерального ведомства по исправительным учреждениям.

— То есть никто, — подвел неутешительный итог Дронго. — Спасибо вам за беседу. До свидания!

Спустившись вниз и выходя из здания, он сразу обратил внимание на автомобиль, стоявший на другой стороне улицы, в котором сидели двое незнакомых мужчин. Когда он приехал к Полякову, эта машина стояла на том же месте. Дронго обычно не водил машину, чтобы не отвлекаться на езду и спокойно сосредотачиваться на своих размышлениях. Он сел в свою машину и попросил водителя отвезти его домой. По дороге ему позвонил Вейдеманис:

— Поговорил с Поляковым?

— Да. И нам нужно начать встречаться с родственниками осужденных. Прямо сегодня нужно, так что я еду в Измайлово.

— Что мне делать?

— Найди институт, где работает сестра Шовдыгова, и попроси ее о встрече на завтра утром. Скажи, что с ней хочет переговорить адвокат, который занимается имущественными проблемами осужденных, чтобы она согласилась. Постарайся ее убедить.

— Постараюсь, — пообещал Эдгар.

Дронго посмотрел на свой телефон и убрал его в карман. Он уже не сомневался, что и этот разговор слышат те, кто должен был их услышать.

 

Глава четвертая

Машина подъехала к многоэтажному дому. Дронго вышел из салона, оглядываясь по сторонам, затем наклонился к водителю:

— Ты уверен, что мы приехали правильно?

— Это тот адрес, который вы назвали, — ответил водитель.

Дронго подошел к дому и поднял голову. Двадцатичетырехэтажное здание. Типовое, каких было много в этой части города. Если адрес верный, то на восемнадцатом этаже этого дома в трехкомнатной квартире живет семья брата Исмаила Ламиева — Иссы Ламиева, который трудился в тот самом строительном тресте, где работал и его брат. Войдя в подъезд, Дронго увидел объявление, предупреждавшее жильцов дома, что одна кабина лифта будет закрыта на профилактику. Вторая находилась где-то наверху, и он подумал, что это даже неплохо: можно пешком подняться на восемнадцатый этаж вместо обычной зарядки, и, не раздумывая, направился к лестнице. Поднявшись на восемнадцатый этаж, позвонил в дверь. Сразу послышались детские голоса, и дверь открылась. На пороге стоял невысокий черноволосый молодой мужчина в спортивном костюме.

— Добрый день, — вежливо поздоровался Дронго. — Извините, что беспокою. Это квартира Ламиевых?

— Да, — кивнул молодой человек.

— Вы — Исса Ламиев?

— Верно. Что вам нужно?

— Простите, что я вас беспокою. Я адвокат и представляю интересы семьи Шамаила Захохова. Мне нужно срочно с вами переговорить.

— Я ничего не знаю, — сразу нахмурился Исса.

— Кто это пришел? — крикнула из комнаты его жена.

— Это ко мне, — ответил Ламиев. И, уже обращаясь к Дронго, добавил: — Нам не о чем разговаривать. Я вообще не хочу говорить на эту тему. Мой брат погиб два года назад, и нам тяжело об этом вспоминать.

— Это касается и вашего брата, и вашей семьи, — пояснил Дронго, видя, как упрямо сжимает губы хозяин квартиры.

— При чем тут моя семья? — мрачно спросил Исса.

— Кто это? — снова закричала его супруга.

— Ошиблись, — ответил Ламиев, — не туда попали. — Он вышел из квартиры, плотно прикрыл за собой дверь и недовольно спросил: — Что вам нужно? Зачем вы сюда пришли? Какое отношение к тому делу имеет моя семья? Прошло столько времени, а вы никак не хотите оставить нас в покое!

— Дело в том, что, согласно российскому законодательству, вашему погибшему брату может быть предъявлен имущественный иск, — пояснил Дронго. — А так как вы его прямой родственник, то, боюсь, по этому иску отвечать придется вам. Там ведь погибло много людей, и иск их родственников ко всем четверым членам группы может быть на большую сумму. Или к их наследникам и родственникам.

Ламиев нахмурился. Он считал, что вся эта кровавая история давно забыта.

— Что я должен сделать?

— Просто поговорить со мной, чтобы я мог составить грамотное объяснение, по которому вы не будете отвечать по этому иску. — Дронго блефовал, чтобы переговорить с братом погибшего.

Ламиев понял, что у него могут потребовать деньги за преступления его брата, и такой вариант развития событий ему явно не понравился.

— Давайте войдем в квартиру, — предложил он, снова открывая дверь.

Им навстречу выбежали трое детей. Все трое были мальчики, младшему — года полтора. Двое других были постарше. Ламиев провел гостя в столовую и пригласил сесть за стол.

— Идите играть в другую комнату, — строго приказал он детям, — и заберите маленького.

Те послушно вышли, а в комнату вошла молодая женщина, одетая в цветную юбку и темную блузку. Увидев незнакомца, она испуганно обратилась к мужу:

— Что случилось, Исса? Почему опять к нам пришли?

— Это адвокат семьи Шамаила Захохова, — пояснил муж. — Он хочет нам помочь, чтобы мы не платили деньги за Исмаила.

— Как ты можешь такое говорить! — всплеснула она руками. — Мы еще должны платить деньги за твоего брата? Ты сошел с ума! Его убили два года назад!

— Не кричи! Адвокат пришел, чтобы нам помочь.

— Чем он может нам помочь? Сначала они убили твоего брата, а теперь хотят, чтобы мы еще и заплатили за его убийство? Почему ты вообще пустил этого человека?!

— Мне кажется, вы не совсем понимаете, что происходит, — решил вмешаться Дронго. — Дело в том, что семьи погибших немцев хотят подать в суд. Не на вас, а на Исмаила, который убил их родственников.

— И при чем тут мы? — не унималась женщина.

— Я пришел сюда, чтобы разобраться, — попытался он успокоить разбушевавшуюся хозяйку. — Давайте не будем нервничать. Никто пока в суд не подал. И вы всегда можете доказать, что у вас были разные семьи.

— Он только жил у нас. Не нужно было вообще пускать к нам этого наркомана, который мог испортить наших детей. Я всегда говорила, что он…

— Хватит, женщина! — грозно произнес Исса. — Не нужно больше ничего говорить!

Она обиженно прикусила губу, но замолчала.

— Его арестовали у вас в квартире? — уточнил Дронго.

— Да. Приехали сюда и арестовали. Но мы ничего не знали о том, чем он занимается. Он два раза ездил в Турцию, и мы думали, что он ездит туда со своим другом помогать ему доставлять оттуда товары. Он нам так и говорил. А оказывается, занимался такими недостойными делами!

— Вы не знали его знакомых и друзей?

— Откуда нам знать? — ответил Исса. — Он уходил на весь день, да и я все время работал.

— Исса устроил этого типа к себе в строительный трест, — не удержавшись, вставила супруга, — а он вместо благодарности так его подвел…

— У него было с собой оружие? Он держал его дома?

— Никакого оружия не было, — ответил Ламиев, — он не держал оружия в доме.

— Насколько я знаю, было официальное сообщение, что он оказал вооруженное сопротивление при аресте и поэтому его пристрелили.

— Все это вранье! — разозлился Исса. — Дома были двое его племянников и моя беременная жена. Даже если у него было бы с собой оружие, он бы никогда не посмел его применить. Он не мог стрелять в квартире, где были мои дети и жена.

— Тогда почему прошло сообщение о его вооруженном сопротивлении?

— Это неправда, — закричал Исса, — и мы об этом говорили! Но нам посоветовали молчать.

— Кто посоветовал?

— Приехали двое мужчин — но это был не следователь — и сказали, что так будет лучше. Исмаил пытался сбежать из машины, когда его везли в тюрьму, и поэтому его застрелили. Говорили, что он сумел вытащить пистолет у кого-то из охранников. Но я в это никогда не верил.

— Насколько я помню, говорили, что его убили прямо здесь.

— Нет-нет! Все соседи видели, что это не так! Его посадили в машину и увезли. А потом нам сообщили, что его убили.

— Я вас понимаю. Думаю, что нужно будет указать эти причины в отказе от имущественных претензий к вашей семье, — сказал Дронго. — А ваш брат не говорил, куда именно он ездит в Турцию?

— Говорил про оптовые склады, — вспомнил Исса, — но он рассказывал, что помогает своему другу Джумшуду, и я никогда его не расспрашивал. И потом узнал, что Джумшуд Шовдыгов был руководителем их группы. Но мы ничего не знали.

— Я думаю, будет правильно, если мы откажемся от любых претензий к вашей семье, — успокоил супругов Дронго, поднимаясь со своего места. — Простите, что я вас побеспокоил. Думаю, что больше к вам никто не придет.

Он вышел из квартиры, оставив Ламиевых сидеть за столом. После его ухода жена спросила у Иссы:

— Ты посмотрел его документы? Может, он никакой не адвокат?

— Нет, не смотрел. Он же сказал, что адвокат. Зачем ему врать? Он ничего не просил и ничего не хотел. Пришел к нам, чтобы помочь, чтобы мы не платили за моего брата. А ты хотела бы платить?

— Только этого не хватает! Конечно нет. Бедные наши дети! Теперь всю жизнь им будут говорить, что их дядя — убийца и террорист.

— Кто об этом вспомнит? — отмахнулся Исса. — Когда они вырастут, будут совсем другие проблемы. К тому времени все вообще забудут об Исмаиле. Он меня так подвел… Мама просила о нем заботиться, а он влез в эту банду. Зачем ему нужно было с ними работать? Наверное, платили хорошие деньги.

— Какие деньги? — недовольно спросила жена. — Мы с тобой ничего не видели. Где он прятал свои деньги? У него даже хорошей одежды не было. Ты ведь сам покупал ему куртку.

— Не знаю где. Но он хотел купить себе машину. Говорил, что уже накопил на нее деньги. А когда он умер, мы так ничего и не нашли. Я хотел пойти к этому Джумшуду, но его тоже арестовали. Ты помнишь, как все говорили об этом взрыве? А потом оказалось, что Исмаил был замешан в этих убийствах. Хорошо еще, что пришел такой понимающий юрист, который понял, что мы не должны платить за Исмаила.

— А если родственники этих убитых немцев действительно подадут в суд? Что тогда будем делать? Откуда у нас столько денег? Нам на детей не хватает.

— Ничего не будем платить, — решительно произнес Ламиев. — Сразу скажем, что за Исмаила мы отвечать не будем.

В это время Дронго уже садился в свою машину. Когда они тронулись, он обернулся, увидел, как за ними следом двинулся серебристый «Хёндай», и удовлетворенно кивнул. Такое положение дел его вполне устраивало.

Интерлюдия

Богдановский вошел в свой кабинет в хорошем расположении духа. Начальство одобрило его инициативу привлечения к их операции Семена Абрамовича Штеймана. Многие генералы до сих пор помнили об этом очень пожилом аналитике, который проявлял чудеса по определению психотипов различных разведчиков и перебежчиков, находящихся в стране.

— Что опять произошло? — весело спросил он, усаживаясь в свое кресло. — Ваш эксперт опять проявил инициативу? Мучает нас и вас, не давая никому успокоиться?

— Как мы и думали, — доложил Савченко, — сначала он поехал к следователю, который вел дело о взрыве в пассаже. Это Глеб Юрьевич Поляков. Они говорили минут сорок, и нам удалось записать целиком их беседу.

— В самом Следственном комитете? — радостно хмыкнул генерал. — Вы хорошо работаете, полковник. Объявляю вам благодарность.

— Спасибо. Мы записали беседу и сейчас передадим ее для анализа Семену Абрамовичу. После встречи с Поляковым Дронго решил не терять времени и поехал к семье брата Исмаила Ламиева. В квартире, кроме хозяина, были его супруга и трое детей. К сожалению, мы не смогли ни записать их беседу, ни прослушать ее. Дронго поехал туда, не сказав никому об этом визите. Только позвонил уже перед самым домом и сообщил Вейдеманису, что едет туда. Но мы сейчас попытаемся уточнить все детали у самого Иссы. Нужно продумать причины его вызова к нам, чтобы не спугнуть Дронго именно в такие дни.

— Сделайте, — согласился Богдановский. Хорошее настроение начало улетучиваться, и он ничего не мог с этим поделать.

— В Москве еще живет и работает сестра Шовдыгова, которая переехала сюда из Австрии сразу после развода. Она устроилась на работу и сейчас живет в Москве. Семья Захохова переехала в Нальчик, они там обосновались. Продали московскую квартиру и купили себе дом. У Шовдыгова осталась в городе бывшая супруга, но она второй раз вышла замуж. Мы считаем, что Дронго может попытаться увидеться со всеми названными членами семей, чтобы представить общую картину случившегося. Мы не ожидали, что он, выйдя от следователя, сразу поедет в Измайлово к брату убитого Исмаила Ламиева, поэтому не успели подготовиться. Дронго пробыл в их квартире примерно полчаса.

— Неизвестно, о чем они говорили?

— Мы считаем, что он спрашивал про контакты Ламиева. Возможно, про его убийство. Пока мы не хотим сразу дергать семью Ламиевых, но попытаемся узнать, о чем конкретно они говорили.

— Вы понимаете, что любой человек сразу обратит внимание на явную нестыковку. Тогда было опубликовано официальное сообщение, что Ламиев был убит при попытке вооруженного сопротивления. А приехавший туда Дронго легко узнает, что при задержании Ламиев не оказывал никакого сопротивления. Тогда получается, что мы солгали и его просто застрелили.

— Мы не могли опубликовать всю правду, — напомнил Савченко. — Кто мог подумать, что Ламиев принимал наркотики? А допросить его мы были обязаны. И когда начали вводить ударные дозы амитола и пентатола, у него остановилось сердце. Вы же знаете, Алексей Федорович, что мы официально не признаем использование фармакологии в наших допросах.

— А кто в мире открыто признает? — раздраженно бросил Богдановский. — Хотя уже много лет все допрашивают с помощью этих лекарств. Только в кино показывают и в романах пишут, как бьют заключенных, обливают их водой или не дают спать. Вы прекрасно знаете, что это для обывателей. Гораздо удобнее применять лекарство и не мучить ни задержанного, ни следователей, которым тоже неприятно выколачивать нужные сведения из своих подопечных.

— Поэтому тогда и дали такую информацию, — согласился Савченко. — Но Дронго наверняка уточнил, как забирали Ламиева, и теперь понимает, что его не убивали при задержании.

— Что говорят наши аналитики? Как это скажется на расследовании?

— Дронго достаточно опытный человек. Он прекрасно знает, что во всем мире используются различные препараты, чтобы получить точные сведения от подозреваемых. Но здесь есть другая опасность, на которую нам указали наши специалисты. Если не знать, что Ламиев был наркоманом, то можно сделать неправильный вывод. Мы забрали живого и невредимого подозреваемого, а потом его пристрелили. И тогда может появиться неприятный вопрос, на который он начнет искать ответ: почему кто-то был заинтересован в физическом устранении Ламиева? Какую тайну мог знать этот подозреваемый?

— Нужно каким-то образом донести до Дронго и его напарника, что погибший был обыкновенным наркоманом, — предложил генерал. — Продумайте и этот момент. Но не нужно педалировать, чтобы он обратил внимание на нашу заинтересованность. Лучше посоветуйтесь с Семеном Абрамовичем.

Савченко согласно кивнул.

— Что у нас со Штаркманом? Ваши сотрудники держат его под контролем?

— У него четыре телефона, мы смогли подключиться ко всем четырем, — сообщил полковник. — Но пока никаких сведений закрытого характера он не передавал. Ведет себя нормально. Вчера познакомился в баре с какой-то молодой особой. Ходил обедать в ресторан «Пушкин». Но есть место, куда мы не сможем за ним проследовать и где его невозможно будет услышать.

— Израильское посольство, — понял Богдановский. — Если он захочет передать нечто важное, мы не сможем об этом узнать.

— Да. У них есть возможности посылать закодированные сообщения, которые мы не сможем прочитать.

— Тогда необходимо отмечать каждый визит Штаркмана в посольство. И консультироваться со Штейманом, чтобы он помог нам проанализировать поведение нашего объекта.

— Мы уже подумали об этом.

— И решите вопрос с этим родственником, — напомнил генерал. — Чтобы больше не было таких неожиданностей, как с визитом в семью Ламиевых. Я уже предупреждал, что нужно быть готовым к любым неожиданностям.

 

Глава пятая

Научно-исследовательский институт, где работала сестра осужденного Шовдыгова, находился на Остоженке. Вместе с Вейдеманисом они подъехали к институту без пятнадцати одиннадцать.

— Мне пойти с тобой? — спросил Эдгар.

— Нет. Будет лучше, если мы поговорим с ней вдвоем. Надеюсь, что она вполне адекватный человек. Судя по ее поездке на могилу погибших немцев, она понимает, насколько ужасно преступление, организатором которого был ее брат.

— Именно поэтому она может не захотеть с тобой разговаривать. Замкнется и не станет отвечать на вопросы о своем брате. Если слишком много времени провела в Европе, у нее вполне могли измениться взгляды.

— Как раз об этом я и говорю. Кавказская женщина не поступила бы так, как она. Конечно, нормальный человек просто обязан осуждать любое убийство невиновных людей. Но ездить на могилу жертв своего брата — это уже не просто сочувствие, это вызов, несогласие с методами и действиями тех, кто убивает невиновных. Поэтому у меня есть шанс с ней переговорить. Уже почти одиннадцать, пора идти на встречу.

Дронго вышел из машины и направился к зданию института. Сидевший на проходной пожилой вахтер равнодушно смотрел на неизвестного, появившегося перед зданием института. Дронго терпеливо ждал. Наконец в дверях появилась женщина в строгом сером костюме.

Дронго знал, что ей тридцать пять лет. Аккуратно уложенные волосы, скуластое лицо, миндалевидные глаза, очки. В целом она выглядела очень эффектно. Заметив эксперта, она направилась к нему:

— Это вы меня ждете?

— Вы Кюльджан Шовдыгова? — на всякий случай уточнил он.

— Да. С кем я говорю?

— Меня обычно называют Дронго. Мы можем пройти куда-нибудь, чтобы побеседовать? Например, в соседнее кафе.

— Что вам нужно? Почему вы хотели со мной встретиться?

— Я — юрист, занимающийся имущественными вопросами.

— При чем тут мой брат? И при чем тут я?

— Вы должны понимать, что могут быть имущественные претензии к вашей семье. При взрыве погибло много иностранцев, и их родственники подали судебный иск о возмещении материального ущерба.

— У меня не больше тридцати минут, — предупредила Кюльджан.

Кафе находилось в пятидесяти метрах от здания института. Дронго пропустил ее вперед и вошел следом. Женщина попросила кофе эспрессо, он привычно заказал себе зеленый чай.

— Не понимаю, какие претензии могут быть ко мне? — заговорила Кюльджан.

— Не к вам, а к вашему брату. Но если он не сможет оплатить иск или с ним что-нибудь случится, то ответственность возложат на родственников осужденного, — солгал Дронго, глядя ей в глаза.

— Это несерьезно, — ответила она. — Кроме меня, у Джумшуда четыре брата, значит, ответственность будет на всех пятерых. Но он живой и, надеюсь, будет жить еще долго, хотя и виновен в ужасном, варварском преступлении. Поэтому все претензии ко мне кажутся не очень серьезными.

— Возможно, вы правы, — согласился Дронго. — Я слышал, что вы ездили на могилы погибших немцев в Мюнхене и возложили цветы.

— Откуда вы знаете?

— Об этом писали немецкие газеты.

— Вы читаете по-немецки?

— Нет. Но мне перевели эту заметку.

— Я действительно там была. Посчитала своим моральным долгом. Их шестерых похоронили всех вместе. Я возложила шесть роз. Мне действительно очень неприятно, что в таком ужасном преступлении был замешан мой брат.

Дронго нахмурился. Кажется, произошла ошибка, на которую он сразу обратил внимание. Но сейчас лучше об этом не спрашивать.

— Вы долгое время жили в Австрии? — уточнил он.

— Больше пяти лет, а потом вернулась в Москву.

— Какие отношения у вас были с братом?

— Нормальные. Хотя мы общались нечасто. У каждого были свои проблемы, свои дела.

— Вы знали, что у него была близкая подруга?

— Нет, не знала. Какая подруга?

— Он писал вам об этом в своем письме. Рассказывал о своей близкой подруге, просил, чтобы вы с ней встретились. Разве вы не получали этого письма?

— Нет, — не очень уверенно произнесла Кюльджан, — я не получала подобного письма.

— Но он уверял, что рассказывал вам о своей пассии.

— Возможно. Но мне не казались серьезными их отношения. Во всяком случае, эта «пассия» не думает искать его родных и близких, хотя прошло уже почти два года.

— Вы сами не пытались написать своему брату в колонию?

— Написала одно письмо, но он не ответил. Я понимаю, что там не курорт и ему не очень хочется с нами общаться. Но старшему брату он письмо написал. Вся наша семья об этом знает. Он не сожалел о случившемся, только жаловался на свою судьбу.

— Вы слышали, что у него были проблемы с первой супругой?

— Конечно. Они развелись достаточно давно.

— А с его друзьями вы были знакомы?

— Нет. Только слышала про одного, кажется, его звали Исмаил, но, может, я путаю. Они вместе ездили в Турцию.

— Что именно вы слышали?

— Он был наркоманом в последней стадии, поэтому у брата всегда с ним были проблемы. Потом написали, что этот Исмаил был убит при аресте, но я слышала, что он просто скончался от слишком большой дозы. Может, это и слухи.

— Его родные тоже знали, что он был наркоманом, — подтвердил Дронго.

— Вот видите. Такие люди потенциально очень опасны. И вообще все, кто замышляет и осуществляет подобные акты, достаточно неоднозначные типы.

Она не сказала «люди», и Дронго на это тоже обратил внимание.

— У вас есть еще ко мне вопросы? — взглянув на часы, спросила Кюльджан.

— Только два. Вы знали, куда именно ездит ваш брат — в Турцию или в арабские страны?

— Конечно нет. Я не совсем понимаю: какое это имеет отношение к возможному судебному иску?

— У вашего брата могли быть состоятельные спонсоры, которые финансировали его деятельность, — пояснил Дронго, — и которые должны отвечать за все случившееся.

— По-моему, такими проблемами должны заниматься другие службы, — заметила Кюльджан, — а не юристы, которые разбирают имущественные споры.

— Прошло уже два года, и никого найти не удалось, — возразил Дронго.

— У меня достаточно и своих проблем, чтобы думать о неких таинственных зарубежных друзьях моего брата, — отрезала женщина и добавила: — Какой второй вопрос вас интересует?

— Вам не кажется странным, что человек, воевавший в Чечне на стороне российских войск, через несколько лет становится организатором такого преступления и примыкает к радикальным клерикалам?

Она несколько удивленно взглянула на эксперта и спросила:

— Вы юрист или психолог? Разве вы не знаете, что человек меняется на протяжении всей своей жизни? Думаю, что мой брат тоже сильно изменился. Возможно, на его трансформации сказалась и неудачная жизнь с его бывшей женой.

— Ясно. Спасибо большое, что согласились со мной встретиться. Идемте, я вас провожу.

Они поднялись и вышли из кафе. Уже подходя к зданию института, Кюльджан задала неожиданный вопрос:

— Вы будете говорить с моим братом?

— Если получится, — признался Дронго, — но, боюсь, это будет достаточно сложно. Что-нибудь ему передать?

— Что мы его помним, — сказала она на прощание и, повернувшись, пошла к дверям.

Дронго немного подождал и вернулся к машине, где его с нетерпением ждал Вейдеманис.

— Поговорили? — спросил он.

Дронго в ответ молча кивнул, и Эдгар не стал его расспрашивать. Он понял, что напарник не склонен разговаривать в автомобиле.

Они проезжали мимо станции метро «Павелецкая», когда Дронго вдруг попросил припарковать машину.

— Здесь неплохой ресторан, — сказал он.

Вейдеманис опять не стал удивляться, хотя прекрасно знал, что Дронго никогда не обедает в полдень, так как вставал поздно и обычно не очень плотно завтракал, ограничиваясь чашкой чая и творогом с сыром. Он припарковал машину, и Дронго сразу оглянулся. Сразу две машины пытались найти место парковки рядом с ними. Он вышел из салона и медленно двинулся по улице. Вейдеманис следовал за ним. Они вошли в открытый подъезд пятиэтажного дома.

— За нами следят? — понял Эдгар. — Я видел машины, которые ехали за нами. И рядом с институтом тоже были «наблюдатели».

— Как мы и думали, — ответил Дронго. — Они не просто следят за нами. Тут задействованы большие силы.

— Из-за израильтян?

— Думаю, что все гораздо серьезнее. Должны быть другие причины, иначе они бы ограничились только наблюдением. Но они поменяли нам сестру Шовдыгова.

— Ты уверен? — Вейдеманиса было сложно удивить, но он удивился.

— Абсолютно. Во-первых, она использовала различные выражения, которые обычно не говорит любящая сестра даже заблудшего брата. «Ужасное варварское преступление», — сказала она. Затем дальше. Она ошиблась, когда вспомнила, что возлагала цветы на могилы погибших немцев. Эта женщина не могла жить в Австрии столько лет.

— Почему?

— Там было шестеро погибших. И она невольно себя выдала, рассказав, что возложила шесть роз на могилы погибших. Дело в том, что австрийцы всегда кладут на могилы нечетное число цветов, а вот живущие в России обычно покупают четное количество.

В подъезд вошел какой-то мужчина. Увидев двух незнакомцев, он что-то пробормотал и быстро вышел.

— Сейчас зайдет другой, — предположил Дронго.

И оказался прав. В подъезд вошла женщина лет сорока. Коротко стриженные волосы, темный брючный костюм, темные очки.

— Извините, кто из вас господин Морозов? — обратилась она к ним. — Он должен был ждать меня здесь. Это четырнадцатый дом?

— Да, — весело подтвердил Дронго и добавил: — Вы лучше подождите, он наверняка сейчас придет.

Вместе с Вейдеманисом они вышли из подъезда и направились к его автомобилю.

— Более чем обычный интерес, — заметил Эдгар, усаживаясь в машину.

— Поедем домой, — сказал Дронго.

Когда они подъезжали к его дому, он неожиданно предложил:

— Давай еще немного погуляем во дворе.

Вейдеманис улыбнулся. Он уже понял, что его друг начал свою собственную игру.

Интерлюдия

Богдановский садился в машину, когда его догнал Савченко. Было заметно, как он взволнован. Генерал чертыхнулся, но, верный своему твердому правилу никогда не разговаривать о служебных делах при посторонних, даже при своем водителе, вышел из машины.

— Опять какие-то накладки? — недовольно спросил он.

— Дронго поехал на встречу в институт, где работала сестра Шовдыгова, — пояснил взволнованный Савченко.

— Чего мы и ожидали. Надеюсь, вы успели послать туда нашего сотрудника? Мы еще вчера знали, что он поедет на эту встречу.

— Мы послали майора Рахимову, — сообщил полковник.

— Очень хорошая кандидатура, — кивнул Богдановский, — толковый профессионал. Они поговорили с Дронго?

— Да. Именно поэтому я к вам и прибежал.

— Что-то не так?

— Нам кажется, что она провалилась, — признался Савченко.

Богдановский нахмурился, подумал несколько секунд и предложил:

— Поднимемся ко мне.

Вдвоем они поднялись в кабинет. Генерал прошел к своему столу, Савченко продолжал стоять.

— Рассказывайте, — приказал Богдановский.

— Они встретились и поговорили. Рахимова выполнила наше поручение. Во время беседы сообщила, что погибший Ламиев был наркоманом. Мы особо предупредили ее, чтобы она не педалировали эту тему — Дронго достаточно опытный профессионал, чтобы все понять.

— Очень хорошо. Тогда в чем дело? Почему вы считаете, что она провалилась?

— Там произошла накладка, к которой мы были не готовы. Мы познакомили Рахимову с руководителем института. Предупредили директора о ее визите. Но не успели познакомить ее с тремя его заместителями. Вернее, с одним познакомили, с двумя остальными нет.

— Ну и что?

— Когда она выходила из здания института, туда входил один из этих заместителей. Они столкнулись в проходной и не поздоровались.

— Но почему провалилась? Всему можно найти разумное объяснение. Почему вообще Рахимова должна была его знать?

— Это заместитель директора, который работает там много лет, — скорбным голосом сообщил Савченко, — и Дронго никак не мог пройти мимо факта, что они не поздоровались, прошли мимо друг друга, как незнакомые люди. А потом… потом Дронго поговорил с Рахимовой и уехал с Вейдеманисом. По дороге предложил ему остановить машину. Они вошли в подъезд и несколько минут обсуждали этот случай. Мы ничего не могли сделать, хотя послали туда сразу двоих сотрудников.

— Так, — неприятным голосом произнес генерал, — садитесь, Савченко, у нас теперь будет долгий разговор.

Полковник опустился на стул.

— Как это могло произойти? — начал Богдановский. — Вы понимаете, что из-за вашей сотрудницы была сорвана важнейшая операция?

— Она не виновата, — попытался объяснить Савченко.

— А кто виноват? Кто будет отвечать за провал нашей операции? Если завтра придет Блехерман и Дронго сообщит ему о том, что мы подменили Шовдыгову? Тогда у любого профессионала появляется очень неприятный вопрос: почему мы это сделали? Чего мы боимся, если вся группа раскрыта, все преступники либо погибли, либо осуждены на длительные сроки? Какой секрет мы изо всех сил пытаемся скрыть? Вы понимаете, что именно происходит?

Савченко молчал, уже не пытаясь что-либо объяснить.

— Она должна была здороваться со всеми, кто проходил мимо нее! — уже не сдерживаясь, выкрикнул Богдановский.

— Это тоже было опасно. Неизвестный мог спросить, кто она такая и почему она с ним здоровается. В подобных случаях ошибку можно объяснить. По правилам конспирации…

— Хватит! — перебил его генерал. — Какие правила, если мы все провалили… Эту идиотку Рахимову нужно будет вообще отстранить от работы. Мы только недавно дали ей звание майора. Видимо, поспешили. Она обязана была все видеть и понимать.

— Произошла накладка не по ее вине, — пытался отстоять свою сотрудницу Савченко. — Такое случается в жизни каждого профессионала. Абсолютно непредвиденный случай. Никто ведь не предполагал, что она может столкнуться с незнакомыми заместителями именно в тот момент, когда там был Дронго.

— Вы уже рассказали обо всем Штейману?

— Мы ему позвонили. Сейчас он приедет.

— Что думаете делать?

— Проанализируем ситуацию. Попытаемся понять, как нам лучше действовать в подобных обстоятельствах.

— Нужно учитывать, что Дронго и его напарник уже все знают. Они поняли, что мы проявляем ненужный и повышенный интерес к их расследованию. Следующий вопрос, который задаст себе даже не очень умный человек: почему? Почему мы так нервничаем и держим их под своим особым контролем? Почему заменили сестру Шовдыгова на нашу сотрудницу? И чего мы так боимся?

— Возможно, нам нужно будет войти с ними в контакт и попытаться объяснить нашу позицию, — предложил Савченко.

— Может, вообще все им рассказать, и пусть передадут эту информацию Блехерману? Вы можете себе представить, что тогда произойдет? Я даже не говорю о всемирном скандале, который нанесет непоправимый ущерб нашей стране. Я спрашиваю вас: вы представляете, что именно с нами случится? Нас не просто отсюда выгонят, Савченко, будет принято решение о нашей ликвидации. Просто потому, что другого выхода нет и не может быть… — Генерал замолчал на пару минут, о чем-то размышляя, потом посмотрел на Савченко и задумчиво проговорил: — Может, этот вариант подойдет и нам…

Тот тоже посмотрел на генерала, и что-то мелькнуло в его взгляде. Это было не удивление, скорее возражение.

— Тогда предлагайте свой вариант, — разозлившись, строго произнес Богдановский, — чтобы остановить эту парочку. Может, сейчас они уже рассказывают Штаркману о том, что случилось в институте. Израильтяне тоже умеют просчитывать варианты. А младший брат Блехермана объяснит старшему, почему мы проявляем такой интерес. И что теперь нам делать?

— Мы подождем приезда Семена Абрамовича и постараемся найти выход из сложившейся ситуации, — ответил полковник.

— Он не волшебник, — отрезал генерал, — хотя и самый великий аналитик, которого я когда-либо знал. Может, действительно он сумеет подсказать нам выход, а может, не сумеет и тоже предложит пойти на кардинальные методы решения наших вопросов. Эта парочка часто ездит в одной машине, и можно одновременно убрать обоих.

— Это сразу вызовет большие подозрения, — предупредил Савченко, — в том числе и у израильтян. Они попытаются понять, почему так неожиданно погибли оба эксперта. В такие случайности обычно не верят. Могут потянуть за эту ниточку и постараться размотать весь клубок.

— Дурацкая ситуация, — зло бросил Богдановский. — Сотрудничать нельзя ни под каким видом, ликвидировать нельзя из-за опасения, что израильтяне поймут, делать вид, что ничего не произошло, тоже нельзя. И как нам тогда поступить?

— Предлагаю продолжить наблюдение и понять, что именно знают Дронго и Вейдеманис об этом расследовании. Следователь Поляков ничего не знал и не мог им ничего сообщить. В семье Ламиевых тоже ничего не знали. Они могли, конечно, сообщить, что Исмаил Ламиев не был убит при задержании, но мы уже передали Дронго информацию о том, что он был наркоманом. Учитывая наш прокол с Рахимовой, эта информация становится вдвойне ценной, так как он поймет, что ее сообщила не сестра Шовдыгова, а наша сотрудница.

— В любом поражении пытайтесь найти позитивные моменты, — вспомнил Богдановский, — так, кажется, нас учил Штейман.

— Во всяком случае, он уже знает, почему мы дали такое сообщение по погибшему Ламиеву. С этим больше не будет никаких вопросов.

— А по остальным позициям? Как вы объясните нашу повышенную заинтересованность в этом расследовании?

— Нашумевшее дело. К расследованию подключены иностранцы. Мы с самого начала взяли это параллельное расследование под свой контроль. Хотим установить возможные связи оставшихся террористов с зарубежными центрами, откуда поступают деньги и оружие. Здесь тоже все достаточно логично.

— У нас может быть своя логика, а у Дронго и Вейдеманиса своя. Вы знаете, что этот самый Дронго еще в ранней молодости работал с отрядом «голубых ангелов» — специальной группой экспертов ООН, которые занимались противодействиями международным преступным сообществам. И потом, он раскрыл столько различных преступлений, на его счету десятки и сотни преступников, которых он изобличил. Этот человек поймет и просчитает нашу игру гораздо быстрее всех остальных.

В этот момент секретарь по селектору доложила, что приехал Семен Абрамович Штейман.

— Пусть войдет, — разрешил генерал и, обращаясь к Савченко, предупредил: — Если Семен Абрамович решит, что у нас нет другого выхода, кроме ликвидации, я пойду на этот шаг. И пусть израильтяне сами домысливают все, что им хочется. Родина доверила мне охрану секретов моей страны, и я обязан действовать в интересах своей страны.

Савченко молчал. Он понимал, что генерал прав, но прекрасно осознавал и все последствия такого радикального решения. Уже не говоря о том, что он тоже был наслышан о Дронго и считал просто нерациональным устранять человека, сделавшего так много для его страны.

 

Глава шестая

Вейдеманис слушал своего напарника не перебивая. Когда тот закончил, он тихо спросил:

— Тебе не кажется, что это слишком авантюрный план?

— Безусловно. Но это тот случай, когда он может сработать. Все против всех. И все против одного. В данном случае — против двух. Против нас с тобой.

— Еще добавь Кружкова с супругой, — весело произнес Эдгар.

— Тогда получится три мушкетера и она, — рассмеялся Дронго. — Я думаю, что мы просто обязаны попробовать. Если разворошить пчелиный улей, пчелы вылетят и обязательно нападут на тебя. Они не станут ждать, пока ты окончательно разрушишь их дом.

— Плохая аналогия. Пчелы могут ужалить, даже убить. Но я спорить не буду, аналитик у нас ты, а я только исполнитель.

— Не будь таким скромным, ты мой напарник. Что бы делал Шерлок Холмс без доктора Ватсона? Или Ниро Вульф без Арчи Гудвина? Если начну перечислять, сколько раз ты мне помогал, собьюсь со счета.

— Обмен любезностями закончился, — хмыкнул Вейдеманис.

Они все еще стояли во дворе. Эдгар достал телефон и набрал номер Гилада Штаркмана:

— Добрый день, господин Штаркман, — начал он, — мой напарник хотел бы с вами побеседовать.

— Разумеется. Передайте ему трубку, — сказал Штаркман.

— Здравствуйте, — поздоровался Дронго, — думаю, что нам не стоит много говорить. Хочу сообщить, что я уже встретился с сестрой одного из наших друзей и собираюсь навестить семью другого. Когда вернусь, мы созвонимся.

— Все понял. Спасибо. До свидания.

Дронго вернул телефон Эдгару и весело спросил:

— Какова вероятность, что нас услышали?

— Сто процентов, — в тон ему ответил Вейдеманис, — даже если бы ты не узнал про замену. Не могу понять, на что рассчитывал Блехерман. Как могли не заметить его прибытия в Москву вместе со Штаркманом?

— Он понимал, что так может быть, — ответил Дронго. — Конечно, сегодняшний разговор тоже записали, поэтому теперь тебе нужно поехать на вокзал и купить нам два билета до Нальчика.

— Что я и собираюсь сделать, — кивнул Вейдеманис.

Дронго повернулся и пошел к дому, а Эдгар поспешил к своему автомобилю. Через полтора часа он позвонил и сообщил:

— «Тридцать четвертый» скорый поезд идет до Минеральных Вод. Есть вагон «люкс», но до Нальчика идет прицепной вагон с четырехместными купе.

— Зачем нам «люкс»? Мы ведь люди достаточно скромные и не можем безрассудно тратить деньги нашего клиента.

Эдгар услышал сарказм в голосе друга и улыбнулся.

— Я так и подумал, — ответил он. — Пришлось брать билеты в прицепной вагон до Нальчика. Повезло, что я сумел купить целое купе, чтобы нам не мешали отдыхать.

— Я не сомневался, что ты так и сделаешь.

Оба хорошо понимали друг друга.

— Поеду домой и соберу свои вещи, — добавил Вейдеманис.

— Когда у нас поезд?

— Через три с половиной часа. Поезд номер тридцать четыре. Отходит в двадцать один пятьдесят с Казанского вокзала.

— Значит, я приеду за полчаса до отправления, где-то в начале десятого.

— Не опаздывай, — посоветовал Эдгар.

Часы показывали девять вечера, когда Дронго появился на вокзале. Он еще успел купить газеты в киоске и обратить внимание на молодых людей, которые внимательно наблюдали за ним, сменяя друг друга. К поезду он подошел через десять минут. В руках у него был небольшой чемодан. Эдгар уже ждал, стоя у их вагона. Прежде чем подняться в вагон, он показал билеты проводнице и, пояснив, что они очень устали и хотели бы отдохнуть, попросил, чтобы им не мешали.

— Поэтому вы взяли все четыре места на двоих, — поняла проводница. — У нас так часто делают. Занимайте свои места и отдыхайте. Мы завтра будем ехать целый день. В Нальчик прибудем только послезавтра утром.

— Мы знаем, — кивнул Эдгар.

— Чаю хотите? Принесу, когда тронемся.

— Давайте, — ответил он.

Два друга прошли в купе и плотно закрыли дверь. Вейдеманис протянул расписание. До Нальчика поезд останавливался тридцать один раз. Самые большие остановки должны быть в Минеральных Водах и Ростове. Он показал пальцем на остановку в Воронеже в семь часов пятьдесят минут завтрашнего утра. Дронго утвердительно кивнул, подошел к дверям и резко открыл их.

В коридоре стоял уже знакомый ему молодой человек, который напряженно смотрел в их сторону. Увидев вышедшего Дронго, он поспешно отвернулся. На перроне вокзала тоже стояли двое незнакомцев, один из которых, полноватый мужчина лет сорока с несколько одутловатым лицом и узкими глазами, был, очевидно, старшим в этой компании.

— Даже не пытаются маскироваться, — заметил Дронго. — Хотя бы посадили какую-нибудь семью с маленькими детьми, чтобы не так бросалось в глаза.

— У них было не так много времени, — заметил Вейдеманис.

— Все равно есть правила профессионалов, — недовольно произнес Дронго.

— Может, они и посадили, — улыбнулся Эдгар, — просто мы об этом еще не знаем. Визуально вычислить всех «топтунов» достаточно сложно. Ты это знаешь не хуже меня.

Когда поезд тронулся, стоявший на перроне мужчина поспешно поднялся и вошел в соседний вагон.

— Может получиться так, что все наши соседи так или иначе следят за нашими перемещениями, — покачал головой Вейдеманис. — Помнишь смешной фильм Гайдая «На Дерибасовской хорошая погода»? Там в какой-то момент передают приказ генерала выйти из театра всем сотрудникам КГБ. И тогда встает половина зала, часть оркестрантов, и даже один из двух танцующих на сцене партнеров оставляет свою партнершу и выходит на задание. Смешно. Но, в общем, в каждой шутке есть доля шутки. Ты лучше меня знаешь, как работали твои коллеги в восьмидесятые годы.

— Знаю, — согласился Дронго. — Тогда было много добровольных «стукачей», с удовольствием писавших рапорты на своих коллег, соседей, сослуживцев. Особенно много было таких в творческих союзах. Каждый второй писал доносы на своих товарищей.

Тут в купе постучали: проводница принесла чай. Уточнила у пассажиров, что оба едут до Нальчика, забрала их билеты, попросила вернуть стаканы и вышла. Вейдеманис снова показал на расписание, и Дронго молча кивнул. В этот вечер они больше не разговаривали.

Утром, часов в девять, Эдгар взял полотенце и отправился в туалет. Пробыл он там около двух минут, а когда возвращался, в коридоре уже дежурил молодой человек, на которого они обратили внимание еще вчера. В полдень к ним снова постучала проводница, и Эдгар крикнул, что они спят. И только ближе к вечеру в Ростове он разрешил проводнице принести чай.

Она принесла два стакана и удивленно спросила, где второй пассажир.

— Он пошел в вагон-ресторан, — ответил Вейдеманис.

— Но я не видела, когда он проходил.

— Значит, он прошел, когда вы отвлеклись, — пояснил Эдгар.

Проводница вышла из купе, бормоча нечто невнятное.

«Неужели они успели заменить и проводницу?» — усмехнулся про себя Вейдеманис.

Уже через минуту по вагону забегали сразу несколько человек. Один без стука распахнул купе, заглядывая внутрь. Эдгар спокойно пил чай.

— Извините, — пробормотал настырный молодой человек, — я, кажется, ошибся.

— Ничего страшного, — улыбнулся Вейдеманис, — я тоже подумал, что вы ошиблись.

По вагону продолжали бегать уже трое мужчин, к которым добавилась какая-то женщина. Очевидно, Дронго был прав: на эту операцию было брошено достаточно много сотрудников. Эдгар продолжал пить чай и улыбаться. Дверь была полуоткрыта, и каждый, кто хотел, мог заглянуть в его купе и убедиться, что он сидит один. По всем соседним вагонам продолжали бегать сотрудники. Наконец поезд остановился, и в купе к Вейдеманису вошел тот самый полноватый мужчина сорока лет, которого они видели вчера на вокзале. Очевидно, он успел получить более конкретные инструкции.

— Добрый вечер, — строго произнес он. — Вы — Эдгар Вейдеманис?

— Если вы знаете, как меня зовут, то зачем спрашивать? — усмехнулся Эдгар. — Подозреваю, что вы хотели со мной познакомиться еще со вчерашнего вечера.

— Перестаньте шутить! — недовольно поморщился мужчина, усаживаясь напротив. — Лучше скажите, куда пропал ваш напарник.

— Кто вам сказал, что он пропал?

— Господин Вейдеманис, я не в настроении играть с вами в подобные игры. Вы все прекрасно понимаете. Где сошел ваш напарник? И где он сейчас находится?

— Я не совсем понимаю, о чем вы говорите… К тому же вы даже не представились…

— Полковник Вейдеманис, вы не ребенок! Извольте отвечать!

— Может, вы все-таки представитесь и сначала покажете документы? Хотя бы для порядка. Иначе я просто отказываюсь с вами разговаривать. Может, вы обычный вымогатель или поездной вор? — с удовольствием произнес Эдгар.

— Пожалуйста, — кивнул тот и достал удостоверение. — Подполковник Лопашов. А теперь будьте любезны отвечать на мои вопросы.

— Во-первых, застегните верхнюю пуговицу на рубашке, — посоветовал Вейдеманис, — когда разговариваете со старшим по званию. Вы подполковник ФСБ, а это всего лишь небольшая часть бывшего Комитета государственной безопасности, тогда как я был полковником Первого главного управления КГБ СССР и просто выше вас по званию. Во-вторых, успокойтесь и не дергайтесь. Мой напарник сошел с поезда достаточно давно. Еще утром. Плохо работаете, Лопашов. Вас здесь целая компания, а вы ничего не заметили. Если мы закрываемся в купе, это не значит, что мы обязательно будем спать. Нужно было наладить круглосуточное дежурство. А вы умудрились, имея столько сотрудников, не заметить, когда и где вышел мой товарищ. Это ваш промах. И в‑третьих, я не собираюсь вообще вам что-то говорить. Я не подозреваемый, не обвиняемый и даже не свидетель. На каком основании вы врываетесь во мне в купе и пытаетесь что-то узнать? Насколько я понимаю, ни мой напарник, ни я не сделали ничего противозаконного.

— Сделали! — возразил Лопашов. — Начали частное расследование, не имея на это прав, попытались получить секретную информацию, привлекли к этому расследованию иностранного гражданина, я имею в виду вашего напарника. И вошли в контакт с представителями израильских спецслужб. Достаточно, чтобы мы заинтересовались вашими персонами.

— Не убедили, — парировал Эдгар. — Я обычный пенсионер, а мой друг имеет право находиться в вашей стране и заниматься своими поисками для… журналистских расследований. Он собирается написать книгу о террористах. Или это тоже запрещено? А с израильтянами мы встречались как друзья. Не говоря уже о том, что пенсионер и иностранец не могли выдавать какую-либо секретную информацию зарубежным спецслужбам. Просто потому, что у нас нет к ней допуска.

— Не нужно паясничать, — устало проговорил Лопашов, — все гораздо серьезнее, чем вы думаете. Боюсь, что вы этого еще не поняли. Сказывается ваше долгое пребывание вне органов. Господин бывший полковник КГБ, вам придется поехать с нами. Выйдем на следующей станции. Надеюсь, вы не будете настаивать, чтобы я предъявил вам ордер?

— Не буду, — согласился Вейдеманис. — Но я был уверен, что ваша служба работает гораздо умнее и тоньше.

— Значит, мы вас разочаровали, — подвел итог Лопашов. — И все-таки, где вышел Дронго? Поймите, что речь может идти и о его безопасности.

— Не знаю, — упрямо ответил Эдгар. — Кажется, я спал и не успел заметить, на какой именно станции он сошел. Но разве это так важно? Вы же профессионал, подполковник, и должны понимать, что на той станции его уже нет. Или вы думаете, что он сидит на вокзале и ждет, когда вы там объявитесь? Даже если я вам сообщу станцию, что это вам даст? Он мог уехать в любом направлении.

— В таком случае я изменю свой вопрос. Куда направился ваш напарник?

— Это гораздо более интересный вопрос, — заметил, улыбнувшись, Вейдеманис, — но, боюсь, ответить на него не сможет никто, кроме самого Дронго.

Интерлюдия

На этот раз генерал даже не удивился. Он внешне спокойно выслушал сообщение Савченко. Взял ручку, словно собираясь что-то написать, осторожно положил ее обратно на стол и внимательно посмотрел на своего собеседника.

— Вам не кажется, полковник, что число допущенных ошибок в одной операции уже превысило обычную математическую погрешность? Это уже система, при которой вы всегда проигрываете.

Полковник молчал.

— Еще раз, и по порядку, — предложил Богдановский.

— Они взяли билеты в Нальчик, — снова заговорил Савченко. — Перед этим Вейдеманис позвонил Штаркману и сразу передал трубку своему напарнику. Дронго сообщил, что они встречались с сестрой Шовдыгова и теперь собираются отправиться к семье Захохова.

— Неужели называл фамилии?

— Ни одной фамилии. Только сообщил, что встречался с сестрой одного и едет к семье другого. Дронго вернулся домой, а Вейдеманис поехал на вокзал и купил билеты в Нальчик на «тридцать четвертый» скорый поезд. Выкупил все купе, чтобы им не мешали. Поезд отходил в девять пятьдесят по местному времени. Оба напарника минут за двадцать-тридцать до отхода поезда подошли к вагону и поднялись в свое купе. Мы успели взять два оставшихся билета в этом вагоне, и еще двое с подполковником Лопашовым ехали в соседнем вагоне. Утром Вейдеманису принесли чай, и наши сотрудники обратили внимание, что он в купе один. Были приняты меры по проверке всего состава, посмотрели в вагоне-ресторане. Лопашов позвонил и доложил, что Дронго, очевидно, нет в поезде. Было принято решение непосредственно выйти на его напарника и выяснить, где именно тот находится. Вейдеманис отказался вступать в контакт, и Лопашов принял решение ссадить его с поезда. Сейчас они в нашем региональном управлении в Ростове.

— Ночью, конечно, ваши сотрудники не дежурили? — уже без гнева спросил генерал.

— Они проверяли коридор, но рядом не находились, это могло вызвать подозрение обоих напарников. Все-таки Дронго — один из лучших аналитиков, а его напарник — бывший сотрудник Первого управления, который знает лучше всех систему организованного наблюдения.

— Значит, наблюдение ночью не организовали, — повторил Богдановский. — Вам не кажется, что за подобные системные сбои наказывать нужно не Лопашова, а лично вас?

Савченко промолчал.

— И меня, — неожиданно добавил генерал. — Меня — в первую очередь, за организацию подобной операции. Мы наверняка не рассчитали свои силы. Бывший сотрудник военной разведки Израиля Штаркман, бывший сотрудник ПГУ КГБ СССР Вейдеманис и один из лучших аналитиков мира против наших сотрудников. Хорошо подготовленных, дисциплинированных, организованных, но обычных людей со средним уровнем интеллекта. Можно было предположить, что все так и произойдет. Признаемся, что они нас здорово переиграли. С сестрой Шовдыгова мы ошиблись, и Дронго сыграл в свою игру. Этот разговор по открытой линии со Штаркманом был обычной уловкой, как и поездка Вейдеманиса на вокзал и покупка билетов. Все для того, чтобы мы организовали слежку и поверили в их путешествие в Нальчик. Уверен, что они заранее все спланировали и Дронго сошел на одной из станций, чтобы оторваться от нашего наблюдения. Теперь встает вопрос: где именно он может быть? Что говорят наши аналитики? Или этот вопрос им тоже кажется достаточно сложным?

— Они работают уже несколько часов, — сообщил Савченко. — Мы проанализировали маршрут, возможность выхода, возможность возвращения или пересадки на другой поезд. Подключили специалистов из центрального аппарата. Есть мнение, что Дронго мог выйти рано утром в Воронеже. Но это только один из вариантов.

— Нужно проверить все станции, где останавливался поезд, — мрачно предложил генерал. — Он наверняка не стал бы прыгать из своего вагона на ходу поезда. Хотя в случае с Дронго можно предположить все, что угодно. Помните, я говорил вам про своего наставника Штеймана? Нужно иметь в виду, что Дронго — аналитик, опровергающий обычную логику. Возможно, он вообще еще в поезде и его просто пока не нашли. Любой самый невероятный вариант возможен.

— Мы будем проверять все станции, — упрямо произнес полковник.

— Пусть еще раз проверят поезд. Он мог никуда не выходить, а Вейдеманис стал обычной приманкой для нас, чтобы отвлечь внимание.

— Мы просчитали варианты и просмотрели весь маршрут, — сказал Савченко. — Будем искать. Я уже передал указание Лопашову. Все наши сотрудники выезжают на проверку. Задействуем и свободных сотрудников из местных управлений. Я приказал полететь и майору Рахимовой…

— Правильно сделали. Она с ним разговаривала, пусть попытается реабилитироваться. Если получится…

— Он мог сойти на любой станции и сразу уехать, — заметил полковник, — такой вариант мы тоже прорабатываем. Аналитики полагают, что он может либо доехать до Нальчика, хотя вероятность очень небольшая, либо вернуться в Москву, что тоже не очень возможно, либо отправиться в Барнаул или Читу на встречу с осужденными.

— Можно было догадаться и без ваших аналитиков, — зло вставил генерал. — Вы представляете, что может произойти, если он действительно так сделает?

— Аналитики считают, что Дронго сразу уехал. Он бы не стал так рисковать, понимая, что мы можем его вычислить. Ему необходимо вообще оторваться от нашего преследования, чтобы никто не мог контролировать его самостоятельные действия.

— Он всегда поступал не так, как считали все остальные, — задумчиво проговорил Богдановский, — этот человек вообще абсолютно непредсказуем. Действуйте от противного. Свяжитесь с местными управлениями по всей линии движения поезда, пусть организуют поиски. Скажите аналитикам, что возможны любые варианты. Абсолютно любые. — Он помолчал и добавил: — Семен Абрамович Штейман любил говорить, что у людей есть нехорошее правило: они обычно умирают, независимо от собственных заслуг, регалий, значимости и занимаемого места работы. Но, несмотря на то что это общее правило, не имеющее исключений, каждый человек пытается оттянуть свой неизбежный конец, противясь этому любыми доступными способами.

— Вы все-таки думаете о ликвидации Дронго? — спросил Савченко. Голос его предательски дрогнул.

— Пока не думаю. Вы же слышали, что Штейман не советовал нам торопиться. Он предупредил, чтобы мы не поддавались эмоциям и не принимали поспешных решений. Но ситуация может сложиться так, что у нас просто не будет другого выхода. Либо его ликвидация, либо наша работа. Вы можете себе представить, полковник, что будет, если мы действительно допустим утечку информации? Я даже в мыслях подобного не могу представить. Мы можем сколько угодно упускать Дронго и его напарника, этого латыша Вейдеманиса, можем совершать любые ошибки. Но в случае с Захоховым… нам никто этого просто не простит. В этом случае речь может пойти и о нашей с вами ликвидации. Я говорю вам об этом уже во второй раз. Вы меня хорошо слышите, полковник?

— Конечно.

— И последнее. На этот раз ни Блехерман, ни его посланец, ни Дронго, ни его напарник, ни даже руководитель американского АНБ, который может прослушать даже нашу беседу здесь и сейчас с помощью космических спутников, не должны ничего узнать. Это не тот случай, когда мы можем ошибиться. Совсем не тот.

— Я вас понимаю, Алексей Федорович.

— Ситуация настолько серьезная, что в случае любой ошибки у нас будет только один выход — вспомнить про твердое правило, которое пока никто не смог нарушать, и единственное, которое невозможно изменить.

Он ничего более не добавил. Но оба офицера хорошо поняли друг друга. Они знали, о какой страшной тайне говорил генерал, и оба ясно представляли себе все ужасные последствия, если утечка информации все-таки произойдет.

 

Глава седьмая

Рано утром Дронго сошел в Воронеже, выйдя из соседнего вагона. Часы показывали без десяти минут восемь. Он прошел к зданию вокзала. Сразу четыре поезда, следующих в разных направлениях, должны были появиться здесь в течение часа. Он посмотрел на часы. Нет сомнений, что его начнут искать, как только догадаются, что его нет в вагоне. Проверят все станции и начнут вычислять, куда он мог отправиться. Несчастные аналитики будут предлагать десятки разных вариантов, пытаясь вычислить логику его поведения. Дронго усмехнулся. Они даже не понимают, что он начал догадываться об их плотном интересе уже достаточно давно. А встреча с подставной сестрой Шовдыгова и плотное наблюдение на вокзале убедили его в этом окончательно.

Поэтому не нужно дергаться и искать выхода. Они должны сами на него выйти. Он достал телефон и через систему заказов отелей просмотрел лучшие гостиницы в Воронеже. Сразу три пятизвездочных отеля. Он уже хотел сделать заказ, но подумал, что так его смогут вычислить быстрее — ведь он предпочитал лучшие отели в тех городах, где обычно останавливался. Значит, надо усложнить им задачу. Он просмотрел четырехзвездочные отели и выбрал «Меркурий», который находился в самом центре города. Заказал номер на другую фамилию и, поймав такси, отправился в отель. Через тридцать минут он уже принимал душ в восемьсот третьем номере отеля «Меркурий». А еще через полчаса — уже спал. Его способность мгновенно засыпать поражала Вейдеманиса. Но самое удивительное было в том, что Дронго обычно слышал все, что происходило вокруг него, даже когда спал. Эта невероятная особенность не раз спасала ему жизнь.

На часах было около четырех, когда он услышал, как кто-то осторожно пытается открыть его дверь. Дронго обычно не носил оружия, поэтому терпеливо ждал, что именно произойдет. Неизвестный сумел открыть дверь и осторожно вошел в комнату. Он старался ступать достаточно бесшумно. Дронго не стал притворяться. Открыл глаза и, увидев знакомое лицо, сказал:

— Добрый день. Почему-то я не очень удивился, увидев именно вас.

Рядом с его кроватью стояла лже-Кюльджан, которая выдавала себя за сестру Шовдыгова и с которой они уже встречались. На ней были черные брюки и серая водолазка. В руках она держала пистолет, который достала из своей сумочки. В отличие от прошлого раза волосы были собраны и она не надела очки.

— Вы не спите, — пристально смотрела на Дронго гостья. Это был не вопрос, а утверждение.

— Как видите. Я просто проснулся, когда вы пытались открыть дверь.

— И ничего не предприняли?

— Зачем? Если в комнату входит вооруженный человек, глупо суетиться. Или нужно было встать у входа и попытаться ударить, или оглушить незваного гостя? По-моему, это не совсем красиво по отношению к женщине.

— А как вы узнали, что за дверью женщина?

— Здесь хорошая вентиляция. Почувствовал слабый запах ваших духов.

— Это шутка?

— Конечно. Ваши духи я почувствовал, когда вы вошли в комнату. Иначе я бы не стал притворяться спящим.

— Интересно, что бы вы сделали, учитывая, что у меня в руках пистолет? Вам не кажется, что мы в неравных условиях?

— Не кажется. — Дронго выпрямился и сел, прислоняясь к подушке. — Здесь не так много места, — пояснил он, — и у моей кровати снизу нет стенки. При моем росте это некоторое преимущество. Сначала я выбил бы ногой оружие из ваших рук, а затем напал бы на вас.

Она невольно отпрянула, словно опасаясь, что сейчас он так и сделает.

— Не беспокойтесь, — улыбнулся Дронго, — я не нападаю на своих знакомых. И потом, я не совсем одет. А это просто неприлично — появляться перед знакомой женщиной раздетым.

— Только что вы собирались ударить меня ногой, — усмехнувшись, напомнила гостья, — а сейчас вспомнили, что вы не совсем одеты.

— Мне вообще неудобно разговаривать с вами, учитывая, что вы сидите, а я полулежу.

— Что вы предлагаете? Разрешить вам подняться и одеться, чтобы мы оказались в равных условиях?

— Лучше лечь рядом со мной, — пошутил Дронго.

Гостья на мгновение отвела глаза и чуть нахмурилась.

— Только не обижайтесь на мою шутку, — быстро проговорил он. — Из истории известно, что однажды Людовик Тринадцатый и кардинал Ришелье беседовали лежа в кроватях. Оба были настолько больны, что не могли подняться, и их кровати пришлось ставить рядом.

— Надеюсь, вы не настолько больны? — не скрывая иронии, спросила гостья.

— Полагаю, что нет.

— Вы это придумали? — поинтересовалась она, уже откровенно улыбаясь.

— Нужно знать историю, — назидательно произнес Дронго. — И вообще пора представиться друг другу. Я до сих пор не знаю, как к вам обращаться. Кажется, впервые в жизни у меня в номере гостья, имени которой я не знаю. И еще я хотел сказать, что вам подходят очки. Но и без них вы очень красивая женщина.

— В нашем случае главное, что встреча состоялась, — сказала незнакомка.

— Я вас не искал. Хотя вы меня заинтересовали еще в первый раз.

— Это комплимент?

— Почти. Получается, что у нас уже вторая встреча. И обе — по вашей инициативе.

— В первый раз вы меня начисто переиграли, сразу поняли, что перед вами не сестра террориста. Верно?

— Возможно.

— Вы использовали трюк с письмом? — спросила гостья. — Я это потом вычислила. Никакого письма Шовдыгова не существовало и никакой знакомой у него не было.

— Значит, вы догадались. Очень неплохо. И сумели вычислить меня в этом отеле. Совсем хорошо. У вас неплохие способности, офицер.

— Это вы говорите после того, как сумели так быстро разгадать нашу игру?! Что еще меня выдало? Я не заметила заместителя директора и не поздоровалась с ним?

— И это тоже, — кивнул он.

— Все?

— Нет, не все. Вы допустили самую главную ошибку, когда рассказали мне, что возложили шесть роз на могилы погибших немцев.

— Но вы же знаете, что на могилы кладут четное число цветов.

— Знаю. А вот австрийцы всегда кладут нечетное, и как женщина, прожившая шесть лет в Австрии, вы не могли этого не знать.

— Это правда?

— Можете сами проверить и убедиться.

Она опустила пистолет и вздохнула:

— Наверное, вы правы. Моей подготовки было явно недостаточно, чтобы разговаривать с таким человеком, как вы.

— Вы тоже смогли достаточно быстро меня найти. Извините, но так нельзя, может, вы наконец представитесь?

— Наира, можете называть меня по имени.

— Очень приятно. Я себя не называю. Но подозреваю, что вы знаете и мое настоящее имя.

— Знаю.

— Можно узнать вашу страшную тайну?

— Мою фамилию?

— Если скажете, то спасибо, но не это самое главное. Можно узнать ваше звание?

— Для вас важно, кто именно с вами разговаривает?

— Желательно. Может, я хочу обращаться к вам официально?

— Не стоит. Достаточно, если вы будете называть меня по имени.

— Хорошо. В таком случае, может, вы отвернетесь, чтобы я мог одеться? Оружия у меня нет, я не прячу пистолета под подушкой. И не собираюсь на вас нападать.

— Надеюсь, — поднялась она со стула. — Я не буду отсюда выходить. Просто отвернусь, и вы можете одеться.

Через несколько секунд Дронго сообщил, что уже оделся.

— Может, вы уберете свое оружие, — предложил он. — Вам не кажется, что это просто глупо? Стрелять в меня вы не будете ни при каких обстоятельствах, ведь нужно выяснить, что именно мне известно. Тогда зачем вам оружие?

Он отступил на шаг, и Наира подошла к стулу, чтобы забрать свою сумочку. Хотела положить в нее пистолет и замерла…

— Вы трогали мою сумку? — гневно спросила она.

— Трогал, — признался Дронго, — когда вы отвернулись. Просто хотел посмотреть ваше удостоверение.

— Посмотрели?

— Успел.

— Достаточно быстро, — оценила она, — и очень некрасиво. Да и что это вам дало?

— Теперь я многое о вас знаю.

— В каком смысле?

— Майор Наира Рахимова. Судя по вашему возрасту, вы очень неплохо продвигаетесь по служебной лестнице. Хороший специалист. Вам лет тридцать пять. Достаточно быстро сумели меня вычислить. Очевидно, поняли, что я сошел именно в Воронеже и решил не суетиться. Затем проверили отели. При этом проверяли не пятизвездочные, где я мог бы остановиться, а четырехзвездочные. Иначе не успели бы так быстро здесь появиться. И наверняка показывали мою фотографию, так как я зарегистрировался под чужим именем.

— Я проверила только «Рамада Плазу», — призналась Наира, — там двести десять номеров. Два других отеля я сразу исключила — «Бутик отель Ветров» и «Арт отель»: там мало номеров. В первом вообще двадцать четыре. Вас могли легко запомнить даже без фотографии, и вы бы туда не полезли.

— Умница, — кивнул Дронго, — продолжим наши наблюдения. Имя вы назвали мне настоящее, из чего я могу сделать вывод, что вы и ваше руководство заинтересованы в контактах со мной, иначе вы не стали бы называться подлинным именем. Судя по тому, как быстро вы собрались и прилетели сюда, вы наверняка не замужем. В сумке нет ничего, кроме ключей, телефона, салфеток, помады и небольшого флакона ваших духов. И еще запасная универсальная карточка отеля, чтобы проверить мой номер. Очень предусмотрительно. Вы поднялись одна, и это тоже многое говорит о вашем характере. И о вашем одиночестве. Судя по тому, как быстро вы оказались здесь, вы прилетели на самолете. Очевидно, по всему маршруту поезда были отправлены ваши сотрудники, чтобы меня обнаружить, но вы оказались умнее и проницательнее остальных. Телефон у вас новой модели. Не думаю, что вам выдали его на работе. И это не подарок — вы бы не приняли такой дорогой подарок. Наверняка купили сами. Но не воспользовались им, когда открывали мою дверь. И когда вошли, тоже не позвонили. Отсюда вывод: вам было интересно сначала со мной поговорить, попытаться узнать, как именно я вас так быстро вычислил, и взять своеобразный реванш. Вы хороший специалист, но характер у вас сложный. С людьми вы сходитесь нелегко. Именно поэтому вы вошли в мой номер с оружием в руках. Это уже чистый Фрейд: с одной стороны, большой интерес и удовлетворение от хорошо проделанной работы, а с другой — некоторая доля авантюризма и риска в вашем визите. Во-первых, вместо меня мог оказаться другой мужчина, похожий на меня, во‑вторых, это могло быть просто опасно.

— Забавно, — напряженным голосом произнесла Наира, — очень забавно. За несколько секунд получить такую исчерпывающую информацию. В следующий раз буду знать, что к вам нельзя поворачиваться спиной даже на несколько секунд.

— Наоборот. Лицо говорит о вас гораздо больше. При разговоре со мной у вас несколько расширяются зрачки, что выдает вашу заинтересованность. Вы достаточно внимательно меня слушаете, хотя дважды отводили глаза: в первый раз — когда я предложил вам лечь рядом, чтобы мы могли побеседовать, и во второй — когда я сказал про незнакомую гостью, имени которой не знаю, и заметил, что вы красивая женщина.

— Мне говорили про ваши способности, — покачала головой Наира. — Теперь я в них сама убедилась. Может, пора заканчивать психологические эксперименты?

— Я даже не начинал. Просто отметил некоторые ваши характерные особенности.

— Ну все, хватит! Я сейчас позвоню, и за вами приедут. Боюсь, что больше мы с вами никогда не увидимся.

— Не думаю. Ваше рвение будет отмечено, и после наших двух встреч вам предложат персонально мною заниматься. Возможно, даже курировать мои отношения с вашим управлением.

— Вы самовлюбленный эгоцентрик! — воскликнула Наира. — Полагаю, что мы закончили наш разговор.

— Нет, — ответил Дронго, делая шаг к ней, — сейчас я вас поцелую, и мы продолжим наш разговор в более удобных позах.

— Вы психопат, — тихо произнесла она. — Вам не говорили, что вы ненормальный?

— Много раз.

— И вы считаете, что я позволю вам себя так вести? Я могу вас просто пристрелить.

— Да, я помню, у вас есть оружие, — кивнул Дронго.

Она улыбнулась. Он придвинулся еще ближе и дотронулся губами ее губ. Она не закрыла глаза, не отпрянула, словно ожидала, что именно он сделает дальше.

Секунда, три, пять, десять…

— Вы абсолютно невыносимый тип, — произнесла Наира перед тем, как первой его поцеловать…

Интерлюдия

Вейдеманис сидел за столом, терпеливо ожидая, когда наконец его начнут допрашивать. На часах было около десяти вечера. Лопашов, очевидно, сразу доложил о случившемся в поезде, поэтому теперь они ждали кого-то из Москвы, кто должен был непосредственно допросить напарника Дронго. За последние два часа Вейдеманису дважды приносили чай и бутерброды, что было неплохим знаком. Наконец в двенадцатом часу в комнату вошел невысокий мужчина лет сорока, следом за ним появился Лопашов. Оба присели напротив Вейдеманиса.

— Здравствуйте, — кивнул мужчина, — я хотел с вами переговорить.

— Это я уже понял. Меня держат здесь несколько часов, — ответил Эдгар, — очевидно, для того, чтобы я переговорил с вами. А вы, видимо, прилетели из Москвы, иначе не заставили бы меня столько ждать.

— У вас неплохая подготовка, полковник Вейдеманис, — заметил прилетевший.

— А нас вообще неплохо готовили, — в тон ему ответил Эдгар, — и я уверен, что вы об этом знаете. Хотя наверняка двадцать пять лет назад вы были еще подростком.

— Да, — согласился мужчина, — но я имею представление о вашей подготовке и вашем опыте работы. К тому же вы много лет работаете вместе с Дронго, а это уже целая академия.

— Спасибо. Обязательно передам ему при встрече.

— Давайте без шуток, — предложил незнакомец. — Я полковник Савченко. Как вы правильно догадались, прилетел из Москвы специально для того, чтобы вы помогли нам с розысками вашего напарника. Уже достаточно поздно, и мы ищем его целый день, но пока безрезультатно. Не подскажете, где именно он сейчас находится?

— Вы же умный человек, полковник. Неужели вы действительно думаете, что мы могли заранее договориться? Это так глупо. Вы ведь могли меня задержать и легко узнать, где он находится. При современном развитии фармакологии я бы просто не смог солгать, достаточно сделать один укол. Только не говорите, что вы не практикуете подобные методы. Это раньше нужно было мучиться и допрашивать свидетелей, выбивая из них показания. Много крови, много усилий, и никаких гарантий, что несчастный сказал правду под пытками. А сейчас все цивилизованно и очень пристойно. Один небольшой укол — и вам сразу рассказывают правду. Но, к вашему сожалению, и я, и мой напарник знаем об этих успехах фармацевтов, поэтому мы заранее не договариваемся о наших передвижениях.

Савченко молча смотрел на своего визави.

— Можете проверить, — предложил Вейдеманис, — хотя говорят, что такие уколы плохо влияют на память. Но у вас наверняка есть и детекторы лжи, и еще какая-нибудь гадость. Сейчас много новых современных технологий. В мое время применяли такие лекарства, как СП-26, СП-36 и самое сильное — СП-108. Но мне известно, что сейчас разработан новый препарат СП-117, против которого практически нельзя устоять. Можно проверить, но вы должны поверить мне на слово. Хотя бы потому, что я все-таки бывший полковник КГБ, а там откровенных дураков не держали. Что касается Дронго, то он тоже не самый глупый аналитик в мире, иначе вы бы не охотились за ним целым управлением.

— Бывших офицеров не бывает, — неожиданно произнес Савченко, — во всяком случае, в Российской армии.

— Я никогда не служил в Российской армии, — напомнил Вейдеманис, — я полковник советского КГБ.

— Хорошо. Если вам так больше нравится, бывших офицеров не бывает, даже в Советской армии.

— Вот здесь я с вами согласен.

— Тогда помогите нам найти вашего напарника.

— А в кодексе бывших офицеров не написано про грех предательства? Или у бывших офицеров есть индульгенция на предательство своих товарищей?

— Это не предательство, — возразил Савченко, — вы помогаете нам предотвратить гораздо большие неприятности. Речь идет о государственных интересах. Мы ведь знаем, что вы выполняете поручение господин Меира Блехермана. И вам хорошо за это платят. А его представитель — Гилад Штаркман — постоянно проживает в московском отеле «Ритц-Карлтон» и ждет ваших сообщений.

— Ну и что? Мы с моим напарником — свободные люди и можем заниматься чем нам нравится. Почему наши возможные встречи так волнуют ваших сотрудников?

— Речь идет о национальной безопасности, — недовольно произнес Савченко, — и я не обязан перед вами отчитываться. Скажите, куда мог отправиться ваш напарник, и мы завершим нашу беседу.

— Он не говорил мне про свои планы, — ответил Эдгар.

— Как вы договаривались связываться? Какой у него мобильный телефон?

— Господин полковник, — укоризненно покачал головой Вейдеманис, — неужели и это я тоже должен объяснять? Он не носит включенных и выключенных мобильных телефонов, понимая, что его могут легко обнаружить. С собой у него всегда две или три сим-карты на чужие имена, которые он активирует по мере необходимости. А дома у него телефон с автоответчиком, куда записываются все поступившие запросы и звонки. И есть мобильный телефон, в памяти которого тоже остаются все присылаемые сообщения. Но они находятся дома, в Москве.

— Или в его доме в Баку? — уточнил Савченко.

— Возможно, и там.

— Может, он отправился туда? Прошел границу под чужим именем и сейчас спокойно сидит в своем бакинском доме?

— Я думаю, вы послали людей и туда, — возразил Эдгар, — и потом, не забывайте, что мой друг все-таки достаточно известный человек. Он не станет так рисковать и пересекать государственную границу под чужим именем. Подделка документов и незаконное пересечение границы — уголовное преступление. Зачем ему это нужно?

— У нас с вами бесполезный спор, — устало произнес Савченко. — В конце концов, вы обязаны понимать, что мы ищем его не для собственного удовольствия. И не потому, что вы получаете свои миллионы у Блехермана, а мы вам завидуем. Нам важно остановить вашего друга, пока не произошло самое неприятное. Неужели вы не можете меня понять? Речь идет о его жизни. Если господин аналитик перейдет некую допустимую черту, его могут ликвидировать и вы вообще останетесь без напарника. Вас больше устраивает такой вариант? Или вы хотите помочь нам сохранить ему жизнь?

— Не нужно демагогии, — поморщился Вейдеманис. — Я думаю, что он достаточно умный человек и понимает, как нужно себя вести. Давайте успокоимся и немного подождем. Он обязательно выйдет со мной на связь, и мы сможем с ним обо всем договориться.

— Хорошо. Тогда скажите, где он сошел. Это вы наверняка знаете.

— Давайте сделаем иначе: подождем до завтрашнего вечера. Я уверен, что он свяжется со мной. Мы с ним договаривались об этом.

— У нас нет времени до завтрашнего вечера, — возразил Савченко.

— В таком случае я начинаю беспокоиться, — спокойно произнес Эдгар, — возможно, есть некие обстоятельства, о которых мы даже не подозревали.

— Именно так, — кивнул Савченко, — поэтому давайте не тянуть время. Где он сошел с поезда?

— Мне сложно вспомнить, — ответил Вейдеманис. — Может, все-таки попробуем укол?

— Вы напрасно тянете время. Мы проверим все станции, где останавливался поезд. А вам придется полететь с нами в Москву.

— Я арестован?

— Задержаны для выяснения всех обстоятельств.

В этот момент дверь открылась, и кто-то позвал Лопашова. Подполковник быстро вышел из комнаты.

— Значит, полетим обратно самолетом, — понял Эдгар. — Интересно, какие сейчас камеры в вашем ведомстве?

— Вы смеетесь, вместо того чтобы нам помочь, — мрачно произнес Савченко.

Тут вбежал запыхавшийся Лопашов и, уже не скрывая своего состояния, быстро прошептал нечто важное Савченко. Очевидно, настолько важное, что тот даже не поверил. Взглянул на своего сотрудника, и тот радостно кивнул головой.

— Хорошо, — громко произнес Савченко, — очень неплохая работа. Вы позвонили в местное управление?

— Уже передали, — закивал Лопашов.

— Она молодец! — наконец улыбнулся Савченко. Он посмотрел на Вейдеманиса и неожиданно сказал: — Вам придется возвращаться самому. И на поезде. Мы решили не брать вас с собой. А познакомиться с нашими камерами вы еще успеете. Я почему-то в этом почти уверен. До свидания, полковник! Вы свободны.

Вместе с Лопашовым они быстро вышли из комнаты.

«Кажется, они его нашли, — радостно подумал Эдгар, — и достаточно быстро».

 

Глава восьмая

Первое свидание всегда бывает особенным. Время узнавания и время знакомства. Ни один из партнеров не знает, как себя поведет другой, не представляет его привязанностей и привычек. Два чужих тела как две незнакомые территории, с которыми начинаешь знакомиться и изучать.

Они были вместе уже второй час. Им было интересно узнавать друг друга. Ведь самый большой интерес вызывает интеллект партнера, а не его части тела или техника поведения в кровати. Обоих волновала эта встреча, и это волнение придавало ей особый шарм.

— Вы молодец, господин аналитик, — пробормотала Наира, — учитывая, что вы старше меня.

— Это явно не комплимент, — улыбнулся Дронго, — вы рискуете гораздо больше. Не думаю, что вашему начальству понравится ваша нынешняя поза. Более того, я почти уверен, что им очень не понравится ваша задержка с телефонным звонком.

— Вы считаете, что меня нарочно послали? И я сыграла роль? — нервно спросила она.

— Не думаю. Я не настолько глуп, чтобы не чувствовать, когда женщина только притворяется. И не настолько черств, чтобы так оскорблять женщину, с которой нахожусь в таких отношениях.

— Спасибо и на этом. Но позвонить все равно придется. И я не смогу вас отпустить.

— Неужели вы думаете, что я воспользуюсь нашими отношениями и попытаюсь сбежать? Раз уж я сдался, то придется идти до конца. Иначе вас серьезно накажут, если вы упустите меня во второй раз. И вам невозможно будет объяснить, куда я делся из своего номера.

— Я должна была позвонить сразу, как только поднялась в ваш номер, — сказала Наира.

— Неужели вы считаете, что ошиблись?

— Не считаю. Но неприятности у меня будут. Просто я столько слышала про вас… И мне было ужасно обидно, когда вы меня так легко разоблачили.

— Сколько вам лет?

— Тридцать четыре.

— И уже майор. Очень неплохо. Начальство вас ценит.

— Надеюсь. Хотя сегодня я, похоже, перечеркнула все, чему меня раньше учили. Если бы мне кто-нибудь сказал еще вчера ночью, что я могу сделать подобное, я бы не поверила.

— Это не совсем так. Спонтанные поступки обычно вызваны нашим подсознанием. И вы об этом знаете.

— Тем хуже для меня.

— Я бы не был столь категоричен. В конце концов, вы просто обязаны были узнать причины своей неудачи и попытаться понять мой психотип. Иначе какой из вас сотрудник?

— Никогда не позволяла себе подобного. Я просто себя не узнаю. Лечь с мужчиной после пятнадцати минут разговора с ним. По-моему, такого не позволяют себе даже… даже некоторые женщины.

— «Дамы с пониженной социальной ответственностью», — вспомнил, улыбнувшись, Дронго, — так говорил президент Путин.

— Смешно, — согласилась Наира. — Но я действительно не могла себе такого даже представить. Тем более с человеком, которого я должна найти и… — Она снова запнулась.

— И которого должна задержать или сдать, — закончил за нее Дронго. — Очень надеюсь, что вы не получали приказа о моей ликвидации. Пока не получали.

— Не надо, — попросила она. — Я так поняла, что наши хотят с вами только переговорить. Возможно, договориться. Их беспокоит ваша активность.

— Кстати, почему мы до сих пор на «вы»?

— Действительно, глупо, — рассмеялась Наира, — не знаю. Видимо, сказывается пиетет перед вами… тобой. Такая невозможная ситуация. Как будто лежу с живым памятником. Наверное, еще никто так глупо себя не вел. Как вы… как ты считаешь?

— В истории бывают разные встречи, — рассудительно произнес Дронго. — Если тебя это немного успокоит, то могу рассказать, как однажды американский актер Джек Николсон встречался с семейной парой канадского премьер-министра Трюдо. Говорят, что он соблазнил его супругу за несколько минут, пока они были в автомобиле. Муж сидел в соседней машине.

— Это правда или ты снова придумал? — улыбнулась Наира, прикусив губу.

— Абсолютная правда. Я, конечно, не Джек Николсон. А ты не супруга канадского премьер-министра. Но нечто похожее…

Оба рассмеялись.

— Все! — решительно произнесла она. — Теперь я позвоню, чтобы тебя сдать.

— Только один вопрос.

— Какой?

— Насчет Ламиева ты сказала намеренно, чтобы я знал, как именно он погиб?

— Конечно. Его никто не убивал. Мы рассчитывали, что ты все поймешь. Он был наркоманом в последней стадии. Уже перешел на героин. Поэтому обычные уколы пентатола на него не очень сильно действовали. Когда попытались увеличить дозу, у него остановилось сердце.

— Я так и подумал. Но у меня есть еще одна просьба.

— Это уже наглость! — притворно возмутилась Наира.

— Может, я сначала приму душ, — попросил он, — или уступить тебе ванную?

— По пять минут на каждого, — улыбаясь, разрешила она, — потом буду звонить. Между прочим, у нас ходят упорные слухи, что ты женат.

— Это правда, — ответил он, глядя ей в глаза.

— Тебе никто не говорил, что ты еще и безнравственный Дон Жуан?

— Нет. Я ведь никого не соблазнял. Это была встреча по взаимному согласию, — произнес Дронго, наклоняясь к ней.

— Тогда я позвоню еще через двадцать минут, — прошептала Наира, обнимая его.

Она позвонила уже через сорок пять. И сообщила чуть дрогнувшим голосом:

— Он находится в воронежском отеле «Меркурий». Восемьсот третий номер. Я его обнаружила.

— Где вы находитесь? Вы вошли с ним в контакт? — спросил встревоженный голос.

— В коридоре. Я видела, как он выходил и входил в свой номер. Он сейчас здесь.

— Ни в коем случае не обнаруживайте себя! Сейчас на место выедет наша оперативная группа. Постарайтесь себя не обнаруживать.

Наира убрала телефон и пробормотала:

— Мы теряем чувство реальности. Извини, я выхожу в коридор. Может, я еще пожалею, что поддалась своим чувствам. Или, наоборот, пожалею, что слишком серьезно отнеслась к своей работе. Извини!

Она вышла, не попрощавшись и ничего больше не произнося. Было заметно, как сильно она нервничает. Ей самой сложно было разобраться в своих чувствах. Было неприятно, что она поддалась своему увлечению, нарушив все возможные должностные инструкции. С другой стороны, еще более неприятно, что после всего случившегося она должна звонить в управление и сдавать человека, который ей так интересен. Чувствуя дискомфорт, она пожалела, что несколько лет назад бросила курить.

Через пятнадцать минут в отеле появились сразу шестеро сотрудников местного управления ФСБ. А еще через полтора часа Дронго и еще двое офицеров вылетели на специальном самолете в Москву. Майор Рахимова летела вместе с ними в качестве руководителя этой оригинальной группы. В салоне небольшого самолета, который взял курс на Москву, она даже не смотрела в сторону Дронго и за все время полета не обмолвилась с ним ни одним словом. Начало светать, когда они сели в машину. Наира поехала в другой машине, а его поместили в автомобиль между двумя оперативниками и привезли в управление, когда было уже совсем светло. Дронго провели в светлую комнату, принесли достаточно обильный завтрак, кофе и попросили подождать. Через полтора часа провели в другую комнату, куда уже приехал Богдановский. Кроме него, там находился еще один пожилой человек. Редкие седые волосы, крупные черты лица, очки с толстой оправой. Рядом с ним лежала трость, которая помогала ему при ходьбе. Он пристально смотрел на вошедшего эксперта.

— Здравствуйте, господин Дронго, — начал генерал Богдановский, — кажется, так обычно вас называют.

— Меня привезли сюда только для того, чтобы узнать, как меня называют? — пошутил он.

— У нас очень серьезный разговор, — нахмурился генерал. — Могу представиться, чтобы вы поняли, с кем разговариваете. Я Алексей Федорович Богдановский. А это наш эксперт Семен Абрамович. Мы хотим с вами переговорить.

— Очень приятно. Насколько я знаю, вы начальник управления. А про Семена Абрамовича я давно слышал. Это господин Штейман. Он обычно занимается психологической подготовкой агентов. И его знаменитая палка с таким характерным набалдашником, которая лежит рядом с ним. Простите, Семен Абрамович, сколько вам лет? Я подозревал, что далеко за восемьдесят.

— Девяносто два, — сказал без тени улыбки Штейман. — А вы тот самый эксперт, о котором столько говорят. Теперь вижу, что говорят правильно. Должен сразу отметить ваше хорошее начало, господин Дронго: пытаетесь сразу взять разговор в свои руки, в нескольких фразах показали свою осведомленность, ставя нас в определенные рамки. Очень неплохое психологическое начало.

— Я всего лишь рядовой доцент рядом с таким академиком, как вы, — пошутил Дронго.

— Это тоже неплохая фраза, — согласился Семен Абрамович. — Вы не сказали, что вы студент, понимая, что это будет преувеличением, но и не назвали себя профессором. Совсем неплохо. Вы умеете вести разговор в нужном ключе, господин эксперт.

— Давайте закончим ваши психомоделические опыты, — нервно произнес Богдановский, вмешиваясь в их обмен любезностями, — и начнем наш разговор. Итак, господин Дронго, я хочу официально вас предупредить, что вы не имеете права проводить самостоятельное расследование, которое вы начали по заказу израильского бизнесмена Блехермана. Это вам понятно?

— Нет, непонятно. Расследование проводят компетентные органы Российской Федерации, согласно вашему законодательству, — ответил Дронго. — Кроме Следственного комитета, такие права имеют Министерство внутренних дел, Федеральная служба безопасности, Министерство по чрезвычайным положениям под надзором прокуратуры по мере необходимости. Какое отношение я имею к этим органам?

— Не нужно передергивать, — перебил его Богдановский, — нам все прекрасно известно. Блехерман попросил вас расследовать преступление, которое произошло в Москве два года назад. И вы согласились, когда вам предложили баснословный гонорар.

— Из чего я сразу делаю вывод, что вы прослушали наш разговор в отеле «Ритц-Карлтон», — сказал Дронго, — в чем я никогда не сомневался.

— А вы считаете, что мы могли не обратить внимание на приезд сюда человека, у которого погибла дочь и который столько времени пытается уточнить все факты по этому террористическому акту?

— Вы обратили внимание и сразу начали за нами следить. Видимо, проконтролировали и мой разговор со следователем Поляковым. А затем подставили мне вместо настоящей сестры Шовдыгова вашу сотрудницу, которую я сумел вычислить.

— Она потом вас и разоблачила, — сразу вставил Богдановский, — сумела вычислить вас в воронежском отеле и сообщить в управление.

— Молодец! — кивнул Дронго. — У нее, видимо, хорошие способности.

— Не всегда вы должны выигрывать, — заметил генерал, — иногда приходится и проигрывать.

— А потом вы начали за нами следить и узнали, что мы пытаемся выехать в Нальчик для встречи с семьей одного из террористов. На вокзале мы почувствовали слежку, и я вынужден был выйти в Воронеже, чтобы отвязаться от ваших «топтунов». Затем я поехал в отель, где меня и нашли.

— Все верно, — кивнул Богдановский.

— Не совсем, — неожиданно сказал Штейман.

— В каком смысле, Семен Абрамович? — не понял генерал.

— Господин Дронго уже после встречи с нашей сотрудницей хорошо понимал, что ваше управление проявляет к нему повышенный интерес. И когда он посылал своего напарника покупать билеты в Нальчик, он и не собирался туда отправляться. Ему было важно подтвердить вашу большую, очень большую заинтересованность в его передвижениях. Поэтому он демонстративно сошел в Воронеже и решил поступить вопреки всякой логике, как нам кажется, то есть остался в отеле. Но на самом деле у него была своя логика. Он хотел убедиться, что вы не просто бросили все силы своего управления и массу других сотрудников на его поиски, а что вас очень волнуют его передвижения и возможность не допустить его дальнейшего расследования. Таким образом, он получил полное подтверждение своей версии. Все было продумано с самого начала. — Штейман вздохнул, потом немного подумал и добавил: — Насчет сотрудницы, которая вас вычислила. Она уже дала показания, что сумела найти вас, показав вашу фотографию и узнав, в каком номере вы остановились. Она уверяет, что следила за вашим номером. Но я полагаю, что вы должны были обнаружить ее слежку. Возможно, вы даже увидели ее, так как не могли ее не узнать и тем более понять, почему она оказалась в Воронеже. Возможно, вы нарочно не стали скрываться, чтобы вас обнаружили. Или даже пожалели женщину, которую уже однажды обманули. Самое поразительное, что вы не сказали нам в разговоре, что узнали этого офицера в салоне самолета, когда вас везли обратно в Москву.

Дронго не улыбнулся. Усилием воли он не стал даже напрягаться. Штейман был более чем серьезный психолог, и притворяться было сложно, почти невозможно. Он мог догадаться и о гораздо большем.

— Таким образом, — сказал в завершение Семен Абрамович, — сидевший здесь господин аналитик блестяще провел свою партию и одурачил ваше управление, господин генерал. Он разгадал ваше наблюдение и вызвал огонь на себя, чтобы понять, насколько вы заинтересованы в его поисках. Что вы блистательно и подтвердили. Теперь у него появится второй, не менее важный вопрос: почему вы следите за ним и его напарником с такой настойчивостью, бросая на эти поиски все возможные силы вашего управления и даже задействуя местные органы безопасности? Боюсь, что он начнет делать выводы, и эти выводы будут не в вашу пользу, генерал. Не в твою пользу, Алеша, — добавил он, глядя на Богдановского и подчеркивая этим и свою связь с генералом, и свое былое наставничество. Очевидно, для того, чтобы Дронго не считал своего собеседника таким легким соперником даже без поддержки самого Штеймана. В этих разговорах двух гениев психологии были важными каждое слово, каждое предложение, каждый жест.

Дронго впервые подумал, что еще никогда в жизни не сталкивался с таким опытным соперником. Сказывались колоссальный опыт Штеймана и его эрудиция.

— Теперь понимаю, о какой игре вы говорили. Вы еще пытаетесь с нами состязаться. Вам не кажется это глупым? — покачал головой Богдановский.

— По-моему, вы начали эту игру без меня, когда установили свое наблюдение за приехавшими Блехерманом и Штаркманом, — парировал Дронго.

— И теперь вы не собираетесь останавливаться, — заключил генерал. — Значит, моя задача — остановить вас любой ценой. Вы это понимаете?

— В таком случае моя задача — сообщить Меиру Блехерману, что российские службы безопасности всячески препятствуют моему… интересу к этому делу, — деликатно сообщил Дронго.

Богдановский хотел что-то сказать, но Штейман перебил его:

— Он блефует, ему совсем не хочется сообщать об этом Блехерману, так как после этого разговора он оборвет все связи с вами и не сможет нормально продолжать расследование. И еще потеряет весь гонорар, когда Блехерман поймет, что эта ставка себя не оправдала, и прекратит с ним всякие связи. Достаточно услышать господина эксперта и посмотреть, как он произносит эти слова, чтобы понять: он блефует.

Дронго подумал, что каждое следующее слово нужно будет произносить с учетом того, что здесь находится Штейман. Разговаривать в его присутствии было более чем сложно.

— Можно, я пройду у вас курс «молодого бойца»? — неожиданно пошутил он, обращаясь к Штейману.

— Отлично! — кивнул Семен Абрамович. — Разрядили напряжение своевременной шуткой. Что касается вашего обучения, то вам оно не нужно. Мне много лет, господин Дронго, и я еще не встречал человека, который так виртуозно владел бы навыками общения, как вы. Кажется, в вашем досье была фраза психологов, что вы «можете разговорить даже памятник».

— Чем я сейчас и занимаюсь, — еще раз пошутил Дронго.

— Вы понимаете, что ситуация абсолютно невозможная, — вздохнул Штейман. — Если мы опрокинем ее и взглянем с другой стороны, то за приехавшими в Израиль сотрудниками российских спецслужб было бы установлено еще более плотное наблюдение и им явно не позволили бы устраивать такие номера с исчезновением. Вас бы немедленно депортировали из Израиля. Не разговаривая и не сомневаясь.

— Но мы в России, и Вейдеманис — ваш гражданин. Кстати, я тоже не совсем чужой. Насколько я помню, Государственная дума России разрешила всем бывшим гражданам Советского Союза принимать российское гражданство.

— Которое вы не приняли, — быстро вставил Богдановский.

— Чтобы не всегда зависеть от вас, господин генерал, — парировал Дронго.

— Что нам делать? — На этот раз Богдановский обращался не к нему, а к своему наставнику.

— Есть несколько возможностей, — сказал, словно размышляя вслух, Штейман. — Полностью оборвать все связи, выслать из страны господина аналитика и строго предупредить Вейдеманиса о невозможности дальнейшего расследования. Но в этом случае Блехерман не успокоится и будет продолжать свои поиски. Возможно, с другими исполнителями и на другом уровне.

Дронго молча слушал. Ничего не изменилось ни в его лице, ни в его позе. Он знал, что этот старик заметит даже малейшее его движение. При этом сидеть неподвижно означало также выдавать себя не с лучшей стороны. Он это хорошо понимал, но уже ничего не мог с этим сделать.

— Следующая возможность — ликвидация Дронго и его напарника, — очень спокойно продолжал говорить Штейман, словно речь шла об игре в карты, а не о жизни двух людей, один из которых его слышал. — Этот вариант тоже далеко не совершенен, и лично мне он не очень нравится. Конечно, найти специалистов такого уровня Блехерман не сможет. Но он и не станет искать. Вместо этого он обвинит наши службы в двойном убийстве и потакании террористам. Учитывая современную международную обстановку, этот вариант менее всего подходит для продолжения подобной операции.

Он не сказал, что нельзя убивать людей. Этот специалист рассуждал о понятиях «хорошо» или «плохо» только с точки зрения самой службы — выгодно или не выгодно. Человеческая жизнь, даже в случае с таким специалистом как Дронго, которого он, безусловно, уважал, представлялась для него второстепенной и менее значимой, чем успех деятельности его организации.

— Наконец следующий вариант, — продолжал Штейман. — Попытаться договориться с господином экспертом и объяснить ему, насколько важны связи террористов за рубежом, которые сейчас проверяются нашими службами. Возможно, даже подключить его к этой проверке, сделав реальным соучастником всего процесса. С одной стороны, это укрепит ваше доверие друг к другу, а с другой — позволит решать некоторые вопросы с гораздо большей результативностью, учитывая опыт и знания сидящего здесь эксперта.

— То есть мы должны раскрыть наши карты и позволить ему играть на нашей стороне? — спросил Богдановский.

— Я думаю, что он на это и рассчитывал, когда подставлял себя под наблюдение ваших сотрудников и устраивал провокацию в поезде, — скромно закончил Семен Абрамович, метнув взгляд на гостя.

«Чудесный старик», — подумал Дронго.

— Вы правы, — неожиданно услышал он голос Штеймана. — Конечно, вам более всего понравился мой третий вариант. Полагаю, что на него вы и рассчитывали, проводя свою собственную операцию.

— Я понял, — слегка усмехнулся Дронго, — вы умеете читать мысли.

— Как и вы, — парировал Штейман. — Я ведь замечаю, как вы за мной наблюдаете. И вижу, как вы пытаетесь держаться, чтобы я не мог вычислить вас по вашему эмоциональному состоянию. Это заметно, как бы внешне спокойно и непринужденно вы ни держались.

— Так, — сказал Богдановский, — даже я не имею права решать подобные вопросы. Нам понадобится время. Вам придется подождать, господин аналитик. Мне нужно проконсультироваться, а вы вернитесь в свою комнату. Если вы проголодались, я прикажу принести вам обед.

— Спасибо. У вас был очень обильный завтрак. Просто одна небольшая деталь. Я не большой любитель кофе. Можно попросить, чтобы мне подали чай?

— Я распоряжусь, — кивнул генерал. — А вам, Семен Абрамович, особое спасибо. Вы, как всегда, нас выручили. — Он поднялся и быстро вышел из комнаты.

Штейман посмотрел на своего более молодого собеседника и тяжело поднялся со стула, опираясь на палку. Дронго двинулся к выходу следом за ним. Уже в коридоре Штейман обернулся и неожиданно подозвал его к себе, поманив пальцем.

— Я вас слушаю, — подошел заинтригованный эксперт.

— Хотел сказать вам на прощание, — прохрипел Семен Абрамович, — наклонитесь ко мне.

Дронго послушно выполнил его просьбу.

— Вы молодец, — услышал он шепот Штеймана. — Я проверил, когда туда полетела майор Рахимова. Она была уже в два часа дня в Воронеже, а позвонила только вечером. И вы так напряженно держались, не отреагировав на слова о вашем поражении. Неужели ваше мужское очарование оказалось сильнее должностных инструкций?

— Ни в коем случае! Я даже не знаю, о ком вы говорите, — нахмурившись, тоже шепотом ответил Дронго.

— Поэтому ответили шепотом, — добродушно заметил этот противный старик, — вы себя выдали. Хотя я не вижу в этом ничего плохого. Вы молодец, — повторил он. И уже гораздо громче добавил: — И вообще вы очень неплохой специалист, господин аналитик. Отдаю вам должное. Я бы с удовольствием рекомендовал вас на свое место, — подмигнул Штейман несколько ошеломленному Дронго, который с уважением посмотрел на этого человека, рядом с которым невозможно было сохранить ни один секрет.

 

Глава девятая

Ждать пришлось долго. Около пяти с половиной часов. Несколько раз приносили чай с фруктами и печеньем. Он начал жалеть, что отказался от обеда. Наконец появился генерал Богдановский. Было заметно, как он волнуется. Генерал прошел к столу, сел напротив и попросил принести ему кофе без молока. Затем посмотрел на Дронго и спросил:

— Что сказал вам Семен Абрамович в коридоре?

— Сообщил, что уважает меня и даже может рекомендовать на свое место, — спокойно ответил Дронго. Теперь, без Штеймана, можно было немного расслабиться.

— До этого, когда вы к нему наклонились?

— Сказал, что в полной мере оценил мою игру. Послушайте, почему вы спрашиваете у меня? Он ваш психолог, а не мой друг.

— Вы прекрасно знаете, что он не скажет ничего, если мы его спросим. И еще обидится на нас.

— Тогда не нужно спрашивать. Я могу узнать, чем закончится мое пребывание у вас? Или вы собираетесь взять меня на свое полное содержание и кормить три раза в день?

Офицер принес кофе для Богдановского и вышел.

— Я получил согласие, — сообщил Богдановский после его ухода. — Мне разрешили ознакомить вас с некоторыми деталями нашей операции, при непременном условии, что вы дадите подписку о неразглашении и станете нам помогать.

— Сначала я должен понять, что именно придется для вас делать. А санкции в результате разглашения ваших секретов тоже прописаны?

— Никаких санкций, — с некоторым удовольствием ответил генерал, попробовав свой кофе. — В случае любой ошибки или попытки вашей собственной игры вас просто ликвидируют. Вы умный человек и должны понимать это без ненужных угроз.

— Неприятная перспектива, — пробормотал Дронго. — Хотите вовлечь меня в свою игру и, если я выйду за ваши рамки, грозитесь меня убрать. Достаточно сурово. Может, мне лучше перестать пить ваш чай и прямо сейчас благополучно уйти, чтобы наверняка остаться в живых?

— Поздно, — заметил Богдановский, — мы вас просто так уже не отпустим. И вы потеряете баснословный гонорар. Вам не хочется его получить?

— Вы считаете, что я такой жадный? С одной стороны эти миллионы Блехермана, а с другой — моя собственная жизнь.

— Вы сами сделали свою ставку и сами начали свою игру, — сурово напомнил генерал, — поэтому давайте закончим это бесполезное пререкание. Ваш вопрос решался в течение стольких часов на самом высшем уровне. Кстати, у меня есть один личный вопрос. Вы можете на него не отвечать, но мне просто интересно…

— Всегда готов удовлетворить интерес вашей службы, — пробормотал Дронго.

— Насколько мне удалось узнать, вашу кандидатуру согласовывали на самом верху и среди ваших знакомых оказался руководитель Службы внешней разведки господин Нарышкин. Вы с ним лично знакомы?

— Если я солгу, то вы все равно узнаете. Да, знаком.

— Понятно, — чуть разочарованно пробормотал генерал, — у вас хорошие связи, господин аналитик. Вот и Семен Абрамович вас очень хвалит. Почему вы не хотите перейти к нам на службу? Вы могли быть очень полезны в качестве аналитика.

— Спасибо. Я пытаюсь быть независимым.

— В современном мире это непозволительная роскошь, — рассудительно заметил Алексей Федорович.

— Согласен. Но я так живу последние годы.

— Вы не всегда так жили. В Советском Союзе вы были… — начал Богдановский.

— Извините, — перебил его Дронго, — Советского Союза больше нет. И я давал присягу тому государству. А насчет меня… Вы видели французский фильм «Профессионал»? Это один из моих любимых фильмов с участием Жана-Поля Бельмондо.

— Помню, — буркнул генерал, — там еще была такая пронзительная музыка.

— Верно. И в конце фильма главного героя убивают, — напомнил Дронго. — Так вот, я тот самый убитый профессионал. Только не под такую красивую музыку.

— Я не совсем понял, — нахмурился Богдановский, — что вы хотите этим сказать?

— Ничего. Просто уже нет ни моей прежней страны, ни тех организаций, с которыми я работал, почти не осталось тех людей, которым я доверял. Некоторые из них закончили самоубийством, как сделал и герой любимого мной фильма. Он просто подставил себя под прицел, понимая, что шансов остаться в живых у него почти нет. Теперь понимаете? Я — всего лишь обычный приспособленец, который выжил после большой катастрофы девяносто первого года. Приспособился и начал выживать, хотя должен был умереть еще тогда.

— Достаточно мрачно, — покачал головой генерал. — Вы превращаетесь в меланхолика?

— Скорее в мизантропа, при моей профессии и знакомствах не с самыми лучшими людьми нашей цивилизации. Но это мои проблемы, генерал. Обещаю, что не пущу себе пулю в лоб и не стану топиться в реке. Хотя плаваю я плохо. Это для вас, чтобы в случае моей неожиданной смерти вы не сомневались в моем абсолютном намерении не совершать в ближайшее время самоубийства. А вот теперь можете рассказать, почему вы так дергаетесь и не даете нам с Эдгаром Вейдеманисом провести наше частное расследование.

— Семен Абрамович уверен, что вы уже догадались.

— Немного. Что-то связанное с личностями самих террористов?

— Конечно. Шовдыгов был связан с подпольем, действующим в Турции. И мы кооперировались с зарубежными спецслужбами для выявления его связей и возможных сообщников.

— Поэтому Поляков остановился на Шовдыгове, а посланный в Турцию следователь Нигматулин тоже ничего не обнаружил, — понял Дронго. — Или он не должен был ничего обнаружить?

— Вы делаете мою задачу почти невыполнимой, — заметил Богдановский. — Вам необязательно все сразу понимать, давайте не будем торопиться.

— Это было ясно с самого начала, откуда у них оружие, связи, деньги, организация. Легче всего взять несколько человек и закрыть уголовное дело. Тем более что непосредственный исполнитель погиб во время самого акта. Вы ведь знаете, что я встречался и разговаривал с Поляковым. Он, безусловно, честный и порядочный человек, такой аккуратный и добросовестный служака. Но он тоже понимал, что дальше копать ему не позволят. Тем более что следователь ничего не привез из Турции. Я почему-то уверен, что это был ваш представитель, а не сотрудник Следственного комитета. Верно?

— Какая вам разница? Да, это был наш бывший следователь, — нехотя признался Богдановский. — Вы ведь прекрасно знаете, что свои следственные отделы были в прокуратуре МВД и в нашей службе. И все занимались своими специфическими расследованиями. Зачем спрашивать, если вы все прекрасно понимаете?

— Именно поэтому и спрашиваю. Значит, вы вышли на связи Шовдыгова и сознательно их обрубили?

— Конечно нет. Просто теперь их связями занимаются турецкие спецслужбы. Мы передали им дальнейшее расследование этой цепочки.

— А сами устранились? — не скрывал своей иронии Дронго.

— Не совсем. Мы продолжаем наше параллельное расследование. Слишком велика опасность, чтобы ее игнорировать. Предыдущие два взрыва должны были произойти в Санкт-Петербурге и Нижнем Новгороде. В первом случае собирались взорвать бомбу в театре, во втором — в институте. Жертв могло быть гораздо больше.

— Значит, неплохо сработали ваши службы, — заметил эксперт. — Но, предотвратив эти акты, вы не смогли обезвредить их руководителей и теперь делаете все, чтобы выйти на возможных «кукловодов», которые управляли этими смертниками.

— Мы работаем уже два года, а вы влезаете в наше расследование и считаете, что можно все решить за два дня, — покачал головой Богдановский. Он обнаружил, что выпил весь кофе, но не стал никого вызывать, чтобы получить еще одну порцию. Вместо этого просто отодвинул чашку от себя.

— Мы не сможем объяснить Блехерману, что вы продолжаете расследование, — сказал Дронго, — поэтому вы решили, что можно использовать нас с Вейдеманисом в вашей игре.

— Вы хватаете просто на лету, — одобрительно кивнул Богдановский. — Нам необязательно сообщать вашему заказчику о том, какой интерес мы к вам проявили. Можете по-прежнему контактировать и встречаться с этим Штаркманом, который беспрерывно сидит в номере «Ритц-Карлтона». Мы иногда даже опасаемся, что он нас пытается одурачить, регулярно исчезая из отеля. Но он никуда не исчезает. Просто сидит и ждет ваших звонков. Подобная аккуратность и дисциплинированность от офицера Шабак вызывает у нас удивление. И заинтересованность. Неужели они так вам доверяют? Или это тоже игра? Тогда в чем она состоит? И для чего привезли сюда Гилада Штаркмана?

— Нашли ответы?

— Пока нет. Но хотим найти их с вашей помощью.

— Я вас понял. Каждая сторона играет в свою игру.

— Как и вы, — строго сказал генерал. — Просто мы предлагаем объединить наши усилия.

— В таком случае мне нужно будет срочно встретиться с самим Шовдыговым. И желательно с Захоховым.

— Первый сидит в Сибири. Он получил очень большой срок, — напомнил Богдановский, — второй — на Алтае. Он обычный пособник. Ничего особенного, испуганный, жалкий, несчастный человек. Его семья переехала в Нальчик. Он вам ничего нового не скажет. Насчет Шовдыгова согласен. Хотя я полагал, что вы захотите в первую очередь отправиться в Турцию. С вашими знаниями турецкого языка и их обычаев вам будет легко там ориентироваться. Мы готовы оказать вам всяческую поддержку.

— Извините, но у каждого свои методы расследования. Вам нужны связи Шовдыгова, Блехерману нужны заказчики этого преступления…

— А вам? — невежливо осведомился генерал. — Что вам нужно? Деньги Меира Блехермана?

— Если вы будете меня оскорблять, у нас с вами не получится совместная работа, — парировал Дронго.

— Я не хотел вас обидеть. Просто задал вопрос.

— Не совсем корректный. Будем считать, что вы таким своеобразным способом извинились. А мне нужна истина, генерал. Везде и всегда. И еще я в ответе за все, что здесь творится.

— Какое отношение вы имеете к Москве? Вы имеете в виду наш город или нашу страну?

— Я имею в виду человечество, — ответил Дронго. Мы все в ответе за каждого человека на этой земле, за слезы каждой матери, за жизнь каждого ребенка, как бы пафосно это ни звучало.

Богдановский посмотрел на свою пустую чашку и нажал кнопку вызова, попросив офицера принести еще кофе.

— Хотите чаю? — спросил он у своего визави.

— Да, — кивнул тот.

— Принесите мне кофе, а ему чай, — приказал генерал.

— Я должен буду сначала поговорить с семьями обоих осужденных, — предложил Дронго.

— Это так обязательно?

— Иначе все теряет смысл.

— Можете встречаться, — пожал плечами Богдановский.

— И, конечно, встречи с Шовдыговым и Захоховым, — настойчиво произнес Дронго. — Мне нужно понять их психотипы. Вы ведь не можете отправить туда Семена Абрамовича, ему будет тяжело добираться.

— Я попытаюсь добиться для вас разрешения, — согласился генерал, — хотя это очень сложно, особенно в случае с Захоховым. Что еще?

— И одного из ваших офицеров для связи, — сказал Дронго, стараясь не выдавать своего волнения. Он понимал, что разговор записывается и даже тембр его голоса будет подвергнут внимательному анализу. И здесь Богдановский невольно подыграл ему.

— Нужен человек, который уже знает о нашей встрече, — сказал он. — Я думаю, подполковник Лопашов и майор Рахимова подойдут лучше остальных.

— Первого я не знаю. А майор, кажется, была тем самым офицером, которая обнаружила меня в Воронеже. — Так сложно не выдавать себя ни одним движением руки, ни выражением лица, ни изменившимся голосом. Дронго смотрел на генерала, понимая, как важно выглядеть естественно, и напряженно ожидая ответа.

Богдановский молчал. В этот момент внесли кофе и чай. Дронго с некоторым испугом подумал, что, возможно, несколько перестарался и генерал сумел его переиграть. Или Штейман сообщил, о чем они разговаривали друг с другом. Хотя Семен Абрамович не стал бы этого делать из уважения к своему коллеге. Значит, здесь его переиграл сам генерал. Пока офицер не вышел из комнаты, Богдановский продолжал молчать. И только потом наконец сказал:

— Я думаю, будет лучше, если с вами начнет работать майор Рахимова. Вы уже с ней беседовали. Она неплохой специалист, к тому же не простит вам свою ошибку и будет стараться изо всех сил, что тоже неплохо. Хотя свой реванш она уже взяла, — улыбнулся генерал, довольный своей последней фразой.

«Так сыграть невозможно», — подумал Дронго.

— Мне будет сложно, но я думаю, вы приняли правильное решение, — осторожно произнес он. — А теперь нам вместе нужно придумать общую «легенду», чтобы объяснить Блехерману и Штаркману, каким образом я сумел попасть в колонии особого режима к обоим осужденным.

Уже взяв свою чашку кофе, генерал согласно кивнул головой.

Интерлюдия

Домой Дронго приехал уже в восьмом часу вечера. Вейдеманис беспрерывно звонил на его городской телефон. Он волновался из-за отсутствия своего друга, уже твердо решив утром отправиться в управление, чтобы попытаться найти напарника. Самые неприятные мысли лезли ему в голову. Когда Дронго наконец ответил, он буквально заорал:

— Где ты был все это время?

— Мог бы догадаться, — пробормотал тот.

— Каким образом, если тебя не было двое суток! Я уже собирался начать твои поиски. Почему так долго? Они не могли тебя найти? — спросил Эдгар, чуть успокаиваясь.

Оба понимали, что разговор прослушивается.

— Нашли вчера вечером в Воронеже, — пояснил Дронго, — и сразу привезли в Москву. А потом мы переговорили. Ты можешь ко мне приехать прямо сейчас?

— Конечно. Через полчаса буду.

— Не торопись. Я думаю, что мне полезно немного пройтись.

Оба сознавали, что, несмотря на все предосторожности и аппаратуру, находившуюся в квартире, которую Дронго включал во время разговоров, их беседу все равно могут прослушать. Именно поэтому они решили встретиться на улице. Вейдеманис приехал через сорок минут. Он вышел из своего автомобиля, сразу увидел своего напарника, прогуливавшегося по тротуару, и подошел к нему:

— Ты не представляешь, как я рад тебя видеть! Я беспокоился, что на этот раз мы явно переоценили свои возможности.

— Не совсем. Все получилось так, как мы и планировали. Я остался в воронежском отеле, и меня достаточно быстро вычислили. Причем та самая особа, которую нам подставляли вместо сестры Шовдыгова. Затем меня привезли в Москву, где состоялась моя встреча с легендарным Штейманом.

— Неужели он жив? — изумился Эдгар. — Я помню, как он готовил нелегалов для работы за рубежом. Это было тридцать лет назад. Уже тогда он был стариком. Сколько лет сейчас Семену Абрамовичу? Сто десять или больше?

— За девяносто, — улыбнулся Дронго, — и старик не потерял своей привычной формы. Разговаривать с ним настоящее удовольствие для профессионалов. Можно многому научиться. Он фиксирует образ целиком: движение бровей, глаз, лицевые мускулы, тембр голоса, поведение конечностей, умение вести разговор, поза, слова. В общем, полное считывание психотипа любого человека, который сидит рядом с ним. Даже у профессионалов практически нет никаких шансов.

— Не повезло. Он тебя разоблачил.

— Во всяком случае, его обмануть было сложно. Нет, не так. Практически невозможно.

— И после этого ты вышел оттуда живым?

— Представь себе. Он нарисовал нам три варианта. В первом случае прекращались всякие контакты со мной. Второй вариант предполагал мою ликвидацию. А третий — наше сотрудничество.

— Второй вариант мне совсем не нравится.

— Мне тоже. Они остановились на третьем. Решили, что мы и так слишком много знаем. Хотя, думаю, роль сыграли не альтруистические мотивы и не осознание нашей с тобой ценности. Они очень четко поняли, что наша ликвидация может вызвать ненужные вопросы у Блехермана и его друзей. А им хочется избежать этих вопросов при любом варианте.

— Разумно, — согласился Вейдеманис. — Что еще?

— Как мы и предполагали, следователь Поляков сознательно обрубил все концы этого расследования, понимая, что затягивать с передачей дела в суд ему просто не позволят. К тому же при допросах погиб Исмаил Ламиев. Он уже перешел на героин, и большая доза пентатола его просто убила. Поэтому остались двое обвиняемых: организатор Шовдыгов и пособник Захохов, которых суд приговорил к длительным срокам. А еще послали следователя ФСБ в Турцию, куда часто ездил Шовдыгов. Но никаких следов он якобы не нашел.

— Тебе пояснили почему?

— Речь идет о сотрудничестве с турецкой разведкой. Я понял, что это была совместная операция, при которой нельзя было «засвечивать» связи Шовдыгова.

— Поэтому они так волновались, пристально наблюдая за нами, и опасались отпускать нас из-под своего контроля.

— Конечно. Они работают уже два года с этими связями Шовдыгова. Им совсем не хочется упускать уже имеющиеся у них связи. Хотя Богдановский не возражает, чтобы я поехал в Турцию.

— Слишком большой срок, — недовольно заметил Вейдеманис, — тебе не кажется, что они несколько затянули расследование?

— Насколько я понял, благодаря обнаруженным сообщникам Шовдыгова были предотвращены два крупных террористических акта в Санкт-Петербурге и Нижнем Новгороде. Причем во втором случае — в институте, где число жертв могло исчисляться сотнями.

— Тогда зачем им два таких пенсионера, как мы?

— Мне разрешили встретиться с бывшей супругой Шовдыгова и семьей Захохова, а также с обоими осужденными. Важно понять их психотипы. Кажется, Штейман сыграл не последнюю роль. Он даже сказал, что готов сделать меня своим преемником.

— Почему-то я не удивлен, — пробормотал Эдгар. — Давно пора использовать твой опыт.

Дронго проигнорировал его замечание и продолжил:

— Самое важное, что сейчас невозможно остановить наше расследование из-за Блехермана, который поймет, что оно не было доведено до конца из-за связей Шовдыгова, которые были важны оперативным сотрудникам. О чем, разумеется, никто не собирается сообщать ни Блехерману, ни Штаркману, ни кому-либо другому.

— В общем, мы с тобой вляпались в очередную неприятную историю, — понял Вейдеманис. — Шаг в сторону — и нас выбрасывают из игры.

— Нет, — возразил Дронго, — любое движение в сторону — и нас убирают. Без колебаний. В таких операциях вариантов не бывает.

— Поздравляю! Теперь будем ходить, ощущая на затылках дуло их оптических прицелов.

— У тебя есть другой вариант? Когда мы соглашались на эту работу, мы все прекрасно понимали. Было бы наивным полагать, что приезд в Москву Блехермана и Штаркмана пройдет незамеченным для российских спецслужб. Но, боюсь, идет гораздо более сложная игра, чем мы можем себе представить. И в нее нас тоже хотят втянуть.

Вейдеманис хотел что-то сказать, но не успел, потому что в подъезд дома кто-то вошел. Оба собеседника обернулись и услышали женский голос:

— Господа, вы можете простудиться. Здесь ужасно дует. Все понимают, что вам нужно переговорить без свидетелей, но вам лучше пройти в соседний дом и подняться в квартиру господина Дронго. Там наверняка теплее.

— Кто это? — спросил удивленный Вейдеманис. — Кажется, я вас уже видел.

— Ты ее видел, Эдгар, — спокойно произнес Дронго. — Это лжесестра Шовдыгова, которая нашла меня в Воронеже. Позволь тебе представить: майор Наира Рахимова. И наш куратор в этой операции. Я только не понимаю, почему у вас не хватило терпения подождать нас на улице?

— Там слишком холодно. И мне стало немного вас жаль, — ответила она.

— Я думаю, что нам нужно всем троим подняться наверх и выпить горячего чаю, — предложил Вейдеманис.

 

Глава десятая

Переступив порог квартиры, гостья хотела снять обувь, но Дронго, улыбаясь, остановил ее:

— Нет, нельзя любить свои ковры больше, чем своих гостей. Так говорил академик Лихачев. Видимо, это ваше восточное воспитание сказывается.

— У вас нет в доме женских тапочек? — спросила Наира.

— Я думаю, вы знаете, что здесь бывают только две женщины, у каждой из которых свои тапочки. И других тапочек здесь нет.

— Две? — уточнила Наира чуть напряженным голосом. — У вас здесь гарем?

— Кухарка и домработница, — пояснил Дронго. — И не нужно делать вид, что вы этого не знали.

Она сняла плащ. Сегодня Наира была в темной юбке и синем джемпере. Сумочку она не оставила в холле, а взяла с собой. Они с Дронго встретились глазами и улыбнулись друг другу.

— Я не занималась вашей особой и не следила за вашей квартирой, — пояснила гостья. — Я вообще не думала, что буду с вами контактировать после… после нашей встречи.

Вейдеманис что-то чувствовал. Он не совсем понимал, что именно происходит, но, неплохо зная своего напарника, ощущал напряжение в разговоре Дронго с его гостьей.

— Можно я осмотрю квартиру? — попросила Наира. — Мне очень интересно.

— Разумеется, — кивнул Дронго, — все комнаты открыты. Можете смотреть.

Она сразу направилась в его кабинет, где стояли шкафы с книгами до самого потолка, и стала внимательно рассматривать книжные полки.

— У вас хорошая библиотека, — заметила Наира.

— Я собирал ее много лет, — пояснил Дронго.

— Давно хотела спросить, — обернувшись к нему, сказала она. — Говорят, что у вас две абсолютно идентичные библиотеки — в Москве и в Баку. В одинаковых квартирах с одинаковой мебелью вы держите одинаковые книги. Это правда?

— Почти. Некоторые книги сложно достать. Но, в общем, да. После развала Союза, и особенно в последние годы, стало гораздо легче находить любые книги. Недавно на Арбате видел собрание сочинений Герберта Уэллса в пятнадцати томах меньше чем за сто долларов. А за двадцать пять купил двухтомник Тацита. Книги перестали быть ценностью. Вы слишком молоды, чтобы помнить времена, когда библиотеки меняли на машины и даже дачи. Мы жили в стране, где это было реальностью.

— Вы так говорите, словно жалеете о распаде той страны. А я думала, что вы абсолютный реалист.

— Это было время моей молодости. Меня дважды чуть не убили, когда я защищал идеалы той страны, которой уже нет. Поэтому мне несколько обидно. Словно я потратил свою молодость на защиту призрачной мечты, быстро растаявшей.

— Никогда не думала, что вы пустите меня в свой кабинет. И что вообще я когда-нибудь здесь окажусь, — призналась гостья. — А эти фигурки на книжных полках из разных стран?

— Угадали.

Дронго обернулся и увидел изумленное лицо своего друга, не совсем понимавшего, что здесь происходит. Обычно эксперт никого и никогда не пускал в свой кабинет, за исключением самого Вейдеманиса.

— Пойдемте пить чай, — предложил Дронго. — Вы, очевидно, получили конкретные инструкции на мой счет, госпожа Рахимова?

— Меня вызвали и сообщили, что я должна встретиться с вами уже сегодня вечером, — ответила она. — Вот номера телефонов супруги Шовдыгова и семьи Захохова. Вам придется снова отправиться в Нальчик, если вы, конечно, хотите.

— Семья Захохова сейчас в Нальчике? — уточнил Вейдеманис.

— Да, — кивнула Наира, — в районе Кэнжи. Хотя я не совсем понимаю, для чего это нужно. С ними уже работали следователи и оперативные сотрудники. Супруга Шовдыгова вообще не хочет даже слышать о нем.

— Посмотрим, — рассудительно произнес Дронго. — А сейчас садитесь за стол.

Она положила сумку рядом с собой, вызвав очередную улыбку хозяина квартиры. Он уточнил, какой чай они хотят, и налил всем троим зеленый чай с жасмином. Наира уселась напротив Дронго и спросила у него:

— Когда вы хотите выехать в Нальчик?

— Завтра утром. Лучше полетим самолетом. Туда слишком долго ехать. А потом отправимся в колонии, надо встретиться с обоими осужденными.

— Наверное, это не совсем мое дело, — неожиданно сказала гостья, — но вы действительно считаете, что ваши поиски могут дать хоть какие-то результаты? По-моему, это просто нелогично. Я знаю про вашу репутацию гения аналитики. Сейчас все рассказывают, что Штейман даже назвал вас своим преемником. Но это просто невозможно. Чудеса бывают только в кино, но не в жизни. Каким образом вы получите хоть толику информации, если встретитесь с двумя людьми, которые уже два года сидят в колониях, отрезанные от внешнего мира? Или с несчастной женой Захохова? Или с бывшей женой Шовдыгова, которая его ненавидит? Что это вам даст? В запутанных английских детективах бывают такие повороты сюжета, когда убийцей оказывается жена подозреваемого или его сестра. Но не в этом случае. Сам террорист погиб при взрыве. Оба его подельника осуждены на длительные сроки. Все закончено. И даже если вы будете говорить с ними, то абсолютно ничего не добьетесь. Тогда зачем все это? Только для того, чтобы обмануть Блехермана? Но вы не тот человек, который возьмет незаработанные деньги. Тогда для чего?

— Во-первых, у меня будет возможность несколько дней пробыть в компании рядом с вами, — пояснил Дронго. — Во-вторых, есть несколько важных моментов, лично мне до сих пор непонятных. А я не люблю оставлять непонятные моменты во время своих расследований. И, в‑третьих, нужно попытаться что-то сделать, хотя бы ради того, чтобы ваше ведомство не приказало вам меня ликвидировать… Такой вариант тоже вполне реален.

Наира вздрогнула, а Вейдеманис, нахмурившись, произнес без тени улыбки:

— Я уже выпил свой чай и полагаю, что мне можно удалиться. Обсуждайте без меня, каким образом тебя будут ликвидировать. — Он поднялся и пошел к выходу. Дронго не стал его провожать. Дверь захлопнулась.

Оставшись вдвоем, они долго молчали. Минуту, вторую, третью…

Потом Наира прошла в ванную комнату, включила воду и, поманив Дронго за собой, взволнованно проговорила:

— Ты действительно считаешь, что я смогу это сделать? Я имею в виду твою ликвидацию?

— Ты просто обязана это сделать, — ответил он, — иначе будет два трупа, нет, три. Эдгара тоже не оставят в живых, он слишком много знает.

— Тебе нравится говорить подобные гадости?

— Не нравится. Но это та игра, в которую я согласился играть. И на кону моя жизнь.

— Ты мог отказаться!

— Не мог. Меня бы не выпустили живым. Здесь сложно прослушать, но ты наверняка знаешь, что в этом преступлении, которое произошло два года назад в Москве, не все так просто.

— Знаю. Но ты ничего не сможешь распутать. Один, без организации, без техники, без связных. Нельзя всегда рассчитывать на силу своего разума, каким бы он ни был.

— И тем не менее я попытаюсь. В этом деле есть масса странностей, с которыми я хочу разобраться, — упрямо заявил Дронго.

— Тогда до утра. Мы увидимся утром, когда ты захочешь поговорить с бывшей женой Шовдыгова. А потом отправимся в Нальчик.

Он согласно кивнул и тут же спросил:

— Ты уйдешь?

— Конечно. Вчера я проявила некоторую непозволительную слабость. По-моему, одного раза достаточно. Больше никаких встреч не будет. Мы деловые партнеры, а я твой «куратор». А еще я уверена, что за твоей квартирой сейчас следят сразу несколько человек. И не нужно давать им повод для ненужных домыслов.

— У тебя есть официальное задание, — напомнил Дронго. — Раз ты мой куратор, то должна мне помогать.

— Именно поэтому я к тебе поднялась. Если бы отказалась, это выглядело бы странным. А если задержусь после ухода твоего напарника надолго, то это будет подозрительно. Я должна идти.

Дронго молчал. Всегда неприятно, когда женщина, с который ты встречался еще сутки назад, так демонстративно уходит от тебя. Он понимал, что ее нельзя остановить, она права, понимал, что за его квартирой следят, но ему все равно было не очень приятно. И обидно.

Наира вышла из ванной, и вскоре он услышал, как тихо захлопнулась дверь.

— Вот такие дела, — мрачно проговорил Дронго и прошел в кабинет к своему компьютеру, чтобы поработать еще немного.

В половине двенадцатого раздался звонок городского телефона. После третьего звонка включился автоответчик. Это была его супруга, звонившая из Италии.

— Добрый вечер, — услышал он голос Джил, — вот решила позвонить. У меня какое-то глупое предчувствие, как будто тебе плохо. У тебя все в порядке?

— Твое предчувствие тебя подводит, — лицемерно солгал Дронго, — у меня все в порядке. Никаких проблем.

— Я рада. И когда ты прилетишь к нам?

— Через несколько дней, — снова соврал он.

Кажется, она что-то почувствовала. Любимые люди связаны друг с другом некой незримой нитью, которую сложно объяснить.

— У тебя действительно все хорошо? — снова спросила она.

— Абсолютно. Просто не выспался. Ночью много читал. Сейчас пойду спать.

— Так рано? — рассмеялась она. — Что с тобой происходит?

— Просто устал. Так иногда бывает.

— Спокойной ночи. Я все равно пока не сплю, так что можешь звонить в любое время.

— Я знаю, — ответил он, — спокойной ночи.

Отключившись, Дронго чувствовал себя чуть ли не подлецом. Он любил свою жену и не собирался от нее уходить. Но вчерашняя встреча была ему необходима. И если бы Наира захотела остаться сегодня в его квартире, он бы с удовольствием согласился.

 

Глава одиннадцатая

Утром Наира позвонила в половине десятого. Сообщила, что заедет за ним через час и они вместе поедут в Жуковку, где живет бывшая супруга Шовдыгова со своим новым мужем. Людмила Левицкая сначала была Людмилой Шовдыговой, а теперь стала Людмилой Шершенидзе. Вместе со вторым мужем они жили в элитном поселке Жуковка и редко наведывались в центр города. Наира уже звонила ей и предупредила, что к полудню в гости приедут двое сотрудников службы безопасности.

В эту ночь Дронго работал до четырех, поэтому чувствовал себя не особенно хорошо. Он принял горячий душ, побрился и был готов к приезду Наиры. Он позвонил Эдгару и попросил не приезжать, решив, что нужно как можно меньше задействовать своего напарника в этой сложной операции, где число комбинаций просто невозможно было просчитать. Наира приехала на своей «Тойоте Королле». Он уселся рядом с ней на переднем сиденье и коротко поздоровался.

— Пристегнись, — попросила она, — мы едем сразу в Жуковку.

«Нужно было взять мою машину», — подумал Дронго, но вслух ничего не сказал. Все-таки модель «Короллы» для него маловата.

— Я предупредила, что мы приедем, но это не доставило особого удовольствия ни самой Людмиле, ни ее нынешнему мужу Автандилу, — пояснила Наира, — поэтому разговор может не получиться. Ее вообще трясет, когда она вспоминает своего бывшего супруга.

— Не может ему простить свою несостоявшуюся карьеру актрисы, — понял Дронго.

— И это тоже. Людям свойственно приписывать свои собственные промахи окружающим. Легко видеть неудачу в ошибках других, не признаваясь в собственных.

Они свернули к поселку. Дежурный внимательно изучил их документы и только затем пропустил на территорию. Подъехав к дому Шершенидзе, они вышли из машины и позвонили. Дверь открыла молодая женщина, очевидно горничная.

— Мы предупреждали о нашем визите, — сказала Рахимова.

— Да, — кивнула молодая женщина, — можете проходить.

Они прошли в просторную гостиную. Широкие диваны, удобные глубокие кресла, на стенах картины современных художников. Буквально через пару секунд появился мужчина лет пятидесяти. Он был среднего роста, с выпирающим «пивным» животиком, одутловатый и почти весь седой.

— Автандил Шершенидзе, — представился хозяин дома, протягивая руку гостям, — я вас слушаю.

— Майор Рахимова, — представилась Наира, — а это мой напарник, господин Дронго. Мы хотели бы поговорить с вашей супругой.

— К сожалению, у нее разыгралась мигрень, и она не может сейчас с вами встречаться, — пояснил Автандил.

— Боюсь, что мы будем вынуждены настаивать, — ответила Наира, — иначе нам придется вызвать ее к нам.

— Я понимаю, понимаю, — тяжело вздохнул Шершенидзе. Видимо, перспектива уговорить супругу представлялась ему не очень простой.

— Мы вынуждены настаивать, — повторила Рахимова, и он, кивнув, вышел из гостиной.

Через некоторое время послышался громкий женский голос: очевидно, его супруге совсем не хотелось встречаться с приехавшими сыщиками. Потом невнятное бормотание мужа, снова ее визгливый голос, выражавший недовольство. Он снова ее уговаривал. Наконец крики смолкли, и через минуту в комнату буквально ворвалась высокая женщина с перекошенным от злобы лицом. Она была в цветастом халате, голова повязана платком. Вытянутое лицо, выщипанные брови, над губами и носом явно поработал пластический хирург. Она даже не поздоровалась, начав сразу орать:

— Что вам нужно?! Почему вы не можете оставить меня в покое?!

— Извините, — попыталась вставить Наира, — мы хотели задать вам несколько вопросов.

— Хватит! Я уже ответила на все ваши вопросы! — закричала Людмила. — Сколько меня можно спрашивать об этом мерзавце! Я давно с ним развелась и понятия не имею о его делах.

Дронго решил, что пора вмешаться.

— Дело в том, что он написал нам из колонии про вас, — произнес он, отчаянно блефуя.

— Что написал? — внезапно успокоилась Людмила.

— Хочет попросить у вас прощения. Написал, что понимает, как невольно испортил вам жизнь, когда вы не смогли отличиться на актерском поприще. Он считает вас очень талантливой актрисой.

— Раньше нужно было так считать, — огрызнулась она. — Только попав в тюрьму, он поумнел, а тогда все время смеялся над моими театральными опытами. А я терпела этого нищеброда. Люди становились миллионерами, а он, вернувшись из армии, так ничего и не смог заработать.

Шершенидзе тяжело вздохнул. Судя по обстановке в доме, он как раз умел неплохо зарабатывать.

— К сожалению, люди меняются, попадая в подобные места, — вкрадчиво проговорил Дронго, — но в любом случае он переживает. И мы хотели, чтобы вы об этом знали.

— Теперь узнала. Ну и что? Вы для этого сюда приехали? Я уже сто раз говорила всем следователям, что много лет не видела своего бывшего мужа и знать ничего не хочу.

— Вот поэтому мы и приехали. Чтобы раз и навсегда изолировать вас от его внимания и от внимания его возможных подельников.

— Какие подельники? О чем вы говорите? — с недоумением посмотрела на Дронго Людмила.

— У него остались сообщники на свободе, которые могут начать ваши поиски. Возможно, они посчитают, что вам известно о его связях или друзьях и вы можете выдать эту информацию. Я бы на вашем месте поостерегся.

— Что вы такое говорите? — воскликнула Людмила. — Я давно его не видела и не общалась с ним. Я ведь все рассказала следователям. Мне вообще ничего не известно о его дружках.

— Не сомневаюсь. Но, возможно, были какие-то подробности.

— Ничего не было. Я с ним развелась и больше никогда не разговаривала и не встречалась. Даже вспоминать не собиралась.

— Это понятно. Но тогда вас спрашивали об отношениях с первым мужем, а у меня несколько иной вопрос. Я хочу, чтобы вы помогли нам лучше защитить вас и вашу новую семью. — Он лгал, стараясь не смотреть на изумленно-встревоженное лицо Наиры. Но его ложь пугала и Шершенидзе, и его новую супругу.

— Что я должна сделать? — спросила она, чуть запинаясь.

— Спокойно вспомнить, были ли среди знакомых вашего мужа иностранцы, о которых вы не захотели говорить следователям. Или вообще какие-нибудь неприятные типы, например из Турции или арабских стран.

Слово «Турция» не должно было произноситься. Наира четко помнила полученные ею инструкции. Следователь Поляков тоже ни разу не упоминал про эту страну — ведь связи Шовдыгова в Турции проверялись посланным туда офицером, и нельзя было заострять внимание на этой теме. Даже сейчас не следовало об этом вспоминать, но Дронго вспомнил. И она не успела его остановить. Теперь оставалось только ждать, что именно скажет хозяйка дома. Майор Рахимова уже поняла, что Дронго умеет вести разговор, выходя на неожиданные темы, поэтому заставила себя промолчать. А вот Людмила явно нервничала.

— Я не помню… — растерянно проговорила она. — Мы не встречались много лет… я не могла знать… Но я помню… да, я помню… он иногда звонил в Турцию, в какое-то издательство. Несколько раз звонил. И они ему звонили. Говорил, что они будут печатать воспоминания его товарищей о войне в Чечне. Да, он так и говорил.

— А название издательства вы не помните?

— Конечно нет. Вы сейчас сказали о Турции, и я вспомнила про издательство. Но тогда я не придавала этому такого значения. И вообще не вмешивалась в его дела. Мы уже серьезно ругались, и я вообще ими не интересовалась.

— Ясно. Спасибо вам. Думаю, что больше вас не потревожат.

— А его сообщники сюда не полезут? — спросил встревоженный Автандил Шершенидзе.

— Мы постараемся этого не допустить, — успокоил его на прощание Дронго. — До свидания!

Он пожал руку растерявшемуся хозяину дома и первым пошел к выходу. Наира, скрывая улыбку, поспешила за ним, лишь кивнув Шершенидзе. Когда они сели в машину, она с явным удовлетворением произнесла:

— Браво! Заставить ее успокоиться и вспомнить про издательство за несколько минут. Ты действительно талантливый человек. Это у тебя такой метод — всегда блефовать по-крупному? Во всяком случае, до сих пор никто не обращал на нее никакого внимания, учитывая, что она уже достаточно давно не жила с Шовдыговым. Теперь понимаю, как легко я попалась на твою наживку, когда ты сказал про его письмо. Это был беспроигрышный ход. Кроме того, ты еще заметил, что я не поздоровалась с заместителем директора, и обратил внимание на четное число роз.

— Ты сама пыталась меня обмануть, — добродушно произнес Дронго, — я только защищался. А здесь важно было сбить ее неожиданным утверждением и испугать, напомнив про сообщников. Чего не делали ваши следователи.

— Все это неплохо. Но как мы найдем теперь это турецкое издательство? Прошло столько лет. У нас ведь ничего нет, — напомнила Наира.

— Это как раз легче всего. Проверим по записям международные звонки Шовдыгова в тот период. Они наверняка где-то были зафиксированы, и их можно легко вычислить.

— Я ошиблась, — снова взглянув на него, убежденно произнесла Наира. — Ты не просто одаренный человек, ты скорее уникальный специалист по умению общаться с людьми и замечать малейшие нюансы их поведения. Я уверена, что Семен Абрамович абсолютно прав. Вас нужно беречь, господин эксперт.

 

Глава двенадцатая

Днем они приехали в аэропорт, чтобы вылететь в Нальчик. Наира, обратив внимание на мрачное настроение своего спутника, удивленно спросила:

— Что-то случилось?

— Не люблю летать самолетами, — признался Дронго.

— Это так серьезно?

— Вполне. Тем более что мы летим этим лоукостером «Победа». Самолет наверняка будет маленький и старый.

— Я специально уточнила, на всякий случай. Новый «Боинг 737–800».

— Это уже лучше. Хотя на самом деле это самый маленький самолет из серии «семьсот тридцать седьмых». Ничего, потерплю, лететь не так далеко.

— Если откровенно, то я вообще не понимаю, зачем мы туда летим. Предположим, что с бывшей женой Шовдыгова тебе повезло, отдаю должное твоему таланту, сумел ее разговорить. Но это получилось еще и потому, что следователь Поляков не мог даже вспоминать Турцию, так как эта тема была под строгим табу, ведь связи Шовдыгова там проверялись другими офицерами. А сейчас что мы можем узнать нового? Несчастная женщина с двумя детьми. Она наверняка ничего не вспомнит.

— Тем не менее нам нужно туда отправиться, — упрямо пробормотал Дронго. — Есть несколько моментов, которые я обязан лично проверить.

— Как хочешь, — пожала плечами Наира. — Мне приказано тебе помогать. Кстати, почему ты теперь повсюду появляешься без своего напарника?

— У меня появился другой напарник, — ответил Дронго.

Она чуть покраснела и отвернулась.

Полет прошел нормально. Уже в Нальчике они взяли такси и отправились в гостиницу «Россия», находившуюся на проспекте Ленина. Дронго нарочно пропустил первое такси и сел во второе. Когда они отъехали от аэропорта, он обернулся и увидел, как первое такси, в котором они должны были ехать, отправилось следом за ними. Он не стал ничего комментировать.

Машина затормозила у отеля. Дронго сразу обратил внимание на женщину, которая стояла у отеля, словно кого-то ожидая. Когда они подъехали, она отвернулась.

В холле отеля сидели пожилая дежурная лет шестидесяти пяти и консьерж, на вид около тридцати, лысоватый, худощавый, несколько сутулый.

Дронго обернулся к двери и увидел, что незнакомка, стоявшая у отеля, вошла в холл. Она села в кресло и стала просматривать журнал, словно не интересуясь ничем остальным. Наира Рахимова подошла к дежурной и попросила проверить резервацию номеров. Та внимательно посмотрела на обоих гостей, начала просматривать заказы на компьютере и поинтересовалась:

— У вас заказано два номера. Вам дать смежные номера или можно на разных этажах?

— На разных этажах, — сразу попросила Наира.

Дронго промолчал, уже не оглядываясь назад. Когда дежурная протянула им ключи, Наира, словно извиняясь, пояснила ему:

— Совсем необязательно брать смежные номера. Ты меня понимаешь?

— Нет, — ответил Дронго, — я бы, наоборот, взял смежные. Мы напарники и партнеры в совместной операции, а не поссорившиеся любовники. Мы должны были взять смежные номера, чтобы в случае необходимости помогать друг другу. А своим выбором ты можешь вызвать некоторые подозрения. Я бы обязательно обратил внимание на такую нестыковку: почему это они боятся оставаться рядом друг с другом?

— Я не сказала, что боюсь тебя, просто иногда ты бываешь очень нетактичным. Тебе никогда об этом не говорили?

— Еще один мой недостаток, — хмыкнул Дронго. — Давай договоримся, что сейчас мы разойдемся и встретимся через полчаса. Это удобно?

— Я не кисейная барышня, а офицер, — строго напомнила Наира.

Через полчаса они встретились внизу и вышли на улицу. Перед отелем выстроилась очередь такси.

Устроившись на заднем сиденье, Дронго попросил таксиста отвезти их в район Кэнжи, на улицу Андреева. Таксист, очевидно, из местных, с большими пышными усами, только кивнул, ничего не уточняя.

— Кэнжи — достаточно удаленный район, — сказал Дронго. — Насколько я помню, он находится на северо-западе от центра города рядом с речкой Кэнже?

— Ты бывал раньше в Нальчике? — удивилась Рахимова.

— Маленьким мальчиком меня сюда несколько раз привозили родители. Мы тогда часто ездили в Минеральные Воды, Кисловодск, Пятигорск, Ессентуки и Нальчик. Многие бакинцы выезжали сюда на отдых. Но я, конечно, не помню города, просто знаю район Кэнжи. По-кабардински это скорее звучит Чэнжи или Чэнж, по имени мелководной речки. То есть Чэнж — это мелководье.

Через пятнадцать минут они были на месте.

— Вас подождать? — спросил водитель.

— Нет, спасибо, — ответила Наира.

Они подошли к дому, позвонили. Ждать пришлось достаточно долго. Наконец дверь открылась. На пороге стояла женщина лет тридцати пяти. Усталое лицо, собранные в пучок черные волосы, глубоко запавшие глаза, нос с горбинкой. Она была одета в темное платье, а голова повязана темным платком. Это была Зарният, супруга осужденного Захохова.

— Здравствуйте, — сказала Наира. — Вам звонили насчет нас. Мы прилетели из Москвы. Я майор Рахимова.

— Да, — кивнула женщина, чуть посторонившись, — я знаю. Можете войти.

Не дожидаясь представления Дронго, она повернулась и пошла в глубь дома. Наира и ее спутник прошли следом. Дом был достаточно новый, прочный, выложенный из камня. На первом этаже располагались столовая и кухня, на втором — две спальни. К достоинствам дома можно было отнести и внутренний туалет, находившийся в самом доме, а не во дворе. В столовой было опрятно и чисто. Чувствовалась женская рука.

— Садитесь, — показала женщина на стулья у стола, усаживаясь напротив.

Гости сели рядом друг с другом, и Наира взглянула на Дронго, словно предоставляя ему право начать беседу.

— Я вас слушаю, — кивнула Зарният.

— А где ваши дети? — неожиданно спросил Дронго.

— При чем тут мои мальчики? — нервно спросила хозяйка дома.

— Просто спросил, где они сейчас.

— В школе, — ответила Зарният.

— Уже достаточно поздно, — заметил Дронго, — пятый час, а они еще в школе?

— Они в спортивной школе. Оба увлекаются борьбой, а я не возражаю. Школа здесь недалеко, на соседней улице.

— Хорошо, что она рядом, — кивнул Дронго и тут же спросил: — Вы ведь переехали сюда еще два года назад?

— Полтора, — поправила хозяйка. — Мы подумали, что нам лучше переехать в Нальчик. Здесь живет семья моего брата. Я искала возможность обменять квартиру, когда получила сообщение, что есть такой дом, который продается. Наша московская квартира стоила в два раза дороже. Оставались деньги на переезд и устройство. Мой брат тоже очень нам помог, и мы сюда переехали.

— Почему вы решили оставить столицу? Обычно все стремятся в Москву, а вы оттуда уехали.

— Как я могла там оставаться после случившегося? И Шамаил мне тоже посоветовал переехать сюда. Он рекомендовал адвоката, который все устроил, оформил документы на нашу московскую квартиру и купил этот дом.

— Как фамилия адвоката?

— Моргунец. Юрий Гаврилович Моргунец. Спасибо ему. Он оказался таким хорошим человеком. Говорил, что знал моего мужа достаточно давно. Его младший брат учился с Шамаилом в институте.

— Это он рекомендовал вам купить этот дом?

— Да. У него были хорошие связи в Нальчике. Он иногда звонит и спрашивает, как мы здесь живем. Юрий Гаврилович помог мне найти работу. Я работаю в соседней аптеке. И еще мой брат мне помогает.

Наира молчала, предпочитая не вмешиваться в их разговор. Пока не вмешиваться.

— Вы были на суде? — спросил Дронго.

— Нет, не была. Шамаил просил меня не присутствовать на заседании.

— А погибшего Асхата Хаджирова вы видели?

— Он несколько раз к нам приходил, — кивнула женщина, — и много раз звонил. Я говорила об этом следователю. Ничего не скрывала. У нас дома вообще никогда не лгали. И мой муж никогда мне не лгал. Я и сейчас не верю, что он мог сделать такое… — Она тяжело вздохнула. — Потом мне фотографию показывали, и я узнала этого Асхата. Он действительно к нам приходил и часто звонил. Зачем мне врать, я правду говорю. И камеры, которые были на соседней улице рядом с банком, тоже его сняли. Следователь мне показывал эти записи, и я сказала, что погибший к нам несколько раз приходил. Но они никогда не говорили об убийствах. А потом следователь сказал, что мой муж помогал собирать бомбу для этого Асхата. Но он не мог такого сделать, он хороший человек. Спокойный, тихий, верующий. Всегда посты соблюдал, часто в мечеть ходил молиться. Он не мог такого сделать. А ему дали четырнадцать лет. Правда, Юрий Гаврилович обещал, что срок могут уменьшить.

— Он был его адвокатом на суде? — уточнил Дронго.

— Нет, — покачала головой Зарният, — у них были свои адвокаты. Но они ничего не смогли сделать. Говорили, что все придумал Шовдыгов, а мой муж помогал этому смертнику собирать бомбу. Но я не видела дома ничего подобного. Потом сказали, что они собирали бомбу в гараже. Там нашли какие-то железки, провода. Но я действительно ничего не знала.

— Ваш муж дал признательные показания, — не выдержав, вставила Рахимова. — Он сам рассказал, как они готовили этот «пояс смертника», как собирали его в гараже и как он подвозил Хаджирова к месту взрыва.

— Может, его заставили так сказать, — тихо предположила Зарният, — может, он ради детей так сказал, чтобы взять все на себя. Или другие причины были. Только мой муж очень хороший человек и не стал бы убивать людей, которые не сделали ему ничего плохого.

— Он помогал собирать бомбу, — упрямо повторила Наира, — с помощью которой смертник Хаджиров взорвал столько людей.

— Он не убийца, — возразила женщина, — и я никогда в это не поверю. Мои сыновья должны знать, что их отец честный человек. Он не мог такое сделать.

Рахимова взглянула на Дронго, словно давая понять, что подобный спор бесполезен.

— Где вы жили в Москве? — уточнил он.

— У метро «Новые Черемушки», — ответила Зарният и назвала адрес.

— У вас была большая квартира?

— Обычная квартира. Три комнаты. Но у мужа был свой гараж. Я продала квартиру с гаражом. А этот дом мне сразу понравился, еще когда показали фотографии. Он был такой удобный. И обе школы рядом, общая и спортивная. Мой брат тоже советовал нам сюда переехать. Здесь раньше жил какой-то военный. Они с женой отсюда уезжали в Казахстан и решили его продать.

— А ваш муж куда-нибудь уезжал? Летал в Турцию или арабские страны?

— Он ездил только в Мекку на хадж, — вздохнула Зарният, — как раз за восемь месяцев до этого взрыва. Поэтому я не верю никаким следователям или прокурорам. Я никому не верю. Человек, совершивший благочестивый хадж, очищается, побивает камнями дьявола и становится лучше. Он стал хаджи Шамаилом и не мог планировать убийства людей. Не мог помогать собирать эту бомбу.

— Он летел через Турцию? — уточнил Дронго.

— Нет. Они вылетели прямым рейсом в Аравию. В Саудовскую Аравию, — поправилась она.

— Это стоит достаточно дорого, — заметил Дронго, такие хаджи обычно по карману только состоятельным людям. Многие отправлялись автобусами в эту тяжелую и изнурительную дорогу.

— Вы были на хадже? — поняла Зарният.

— Был. Я тоже летал на самолете в Мекку.

— Им тогда помог какой-то благотворительный мусульманский фонд, — пояснила она. — Шамаил считал это большим подарком судьбы. Он вернулся таким счастливым. А через некоторое время его арестовали.

— Ваш муж сам дал показания и рассказал обо всем, — в который раз повторила Наира. — Возможно, в поездке у него были и другие встречи, о которых вы не знали.

— Это невозможно! — горячо возразила Зарният. — Даже думать об этом неправильно. Разве может человек совершать хадж и думать о том, как убивать людей? Вы ведь тоже мусульманка? Я это поняла по вашему лицу.

— Да, — кивнула Рахимова.

— Тогда как вы можете такое говорить? Он не мог говорить об убийствах людей во время хаджа. Это большой грех.

— Вы встречались с вашим мужем после приговора? — спросил Дронго.

— Один раз, когда он был еще в Москве. Мне позвонили и сказали, что разрешат свидание.

— Где состоялась эта встреча? В тюрьме?

— Нет. Меня отвезли в другое место. Я не знаю куда. Шамаил сказал, что это место, откуда пересылают всех осужденных.

— Что он вам еще сказал?

— Чтобы берегла детей. Он заплакал, и я тоже заплакала.

— Больше ничего?

— Нет. Мы говорили несколько минут. А потом он написал мне два письма. Я их храню.

— Вы не хотели с ним увидеться в колонии?

— Хотела поехать, но Шамаил написал, что свидания запрещены и он сам сообщит, когда можно будет приехать.

— У вас остался номер телефона Юрия Гавриловича?

— Он у меня записан, сейчас принесу. — Зарният поднялась и вышла на кухню, очевидно, за записной книжкой.

— Поляков и его группа нашли детали «пояса смертника» в гараже Захохова. На них были отпечатки пальцев смертника и самого хозяина гаража. Ошибки быть не могло, — тихо проговорила Рахимова.

— Я понимаю, — кивнул Дронго. — Но несчастная женщина не может и не хочет с этим смириться.

В комнату вернулась Зарният и протянула Дронго листок с написанным номером телефона. Он взял его, посмотрел и почти сразу вернул хозяйке.

— Это для вас, — сказала она, — я выписала вам номер.

— Я уже его запомнил, — улыбнулся Дронго и поднялся: — Что ж, нам пора уходить.

Наира поднялась следом за ним. Зарният молча проводила их до дверей. Оба гостя попрощались и так же молча вышли. Прежнее такси стояло у дома. Дронго прошел к машине и уселся в салон, даже не удивляясь, что уже знакомый водитель никуда не уехал и ждал их. Наира на этот раз не стала садиться рядом с ним, а устроилась на переднем сиденье.

— В отель, — попросила она, — даже не назвав адреса. Таксист кивнул в знак понимания.

Когда они вошли в холл гостиницы, Наира, обратив внимание, что ее спутник молчит, о чем-то задумавшись, не стала ничего спрашивать, только уточнила:

— Улетим завтра или можем прямо сегодня?

— Давай сегодня, прямо вечером, — мрачно попросил Дронго, — если удастся обменять билеты.

— Постараюсь, — кивнула она.

Примерно через час майор Рахимова позвонила Дронго и спросила, будет ли он ужинать. Он коротко ответил, что не голоден, но пообещал спуститься в ресторан. Буквально через пару минут он уже сидел напротив майора Рахимовой.

— Я поменяла билеты, — сообщила Наира.

— Хорошо, — кивнул он, ничего больше не спросив и ничего не сказав. Только, уходя, уточнил, когда ему нужно быть внизу.

Еще через два часа они улетели в Москву. Наира все время смотрела на своего спутника. Она чувствовала, что с ним лучше не разговаривать, словно он узнал некую тайну, о существовании которой она догадывалась. А он все время молчал. Даже в самолете, когда они возвращались в Москву. Где-то под Тулой самолет начало трясти, и Дронго неожиданно попросил стюардессу принести ему водки.

— Вам придется заплатить, — предупредила девушка.

Он согласно кивнул.

Когда они прилетели в Москву, их уже ждала его машина. Дронго предложил подвезти свою спутницу, но она отказалась, сказав, что поедет на служебной машине. Он не стал настаивать. На прощание, сменив дружеское «ты» на официальное «вы», Наира спросила:

— Вы собираетесь поехать в колонии?

— Обязательно, — ответил Дронго, садясь в свою машину.

Больше не было сказано ни слова.

Интерлюдия

Генерал Богдановский молча слушал доклад полковника Савченко. Когда тот закончил, он спросил:

— Больше ничего?

— Они вернулись сегодня ночью в Москву, — доложил полковник. Он посмотрел на часы и поправился: — Вернее, вчера, ведь сейчас второй час ночи.

— Вы все время вели за ними наблюдение?

— Конечно. Я дал указание не оставлять их одних ни под каким видом. Хотя я полностью доверяю майору Рахимовой. Она уже много раз доказывала свой профессионализм. И свою компетентность.

— Только не в паре с этим типом, — возразил генерал. — Не забудьте, как глупо она подставилась, когда пыталась сыграть роль сестры Шовдыгова. Семен Абрамович особо предупредил нас. Этот ваш Дронго исключительно опасен. Он может заметить то, чего не замечает никто другой. Еще раз проанализируйте их беседу. Поговорите с Рахимовой, может, она что-то заметила. Передайте материалы Штейману, пусть он их тоже просмотрит. Вы обратили внимание, как быстро и точно этот Дронго сумел вытащить информацию у бывшей жены Шовдыгова? Каждое слово, которое произносится в его присутствии, каждая фраза, каждое выражение лица может помочь ему увидеть нечто исключительное.

— Поляков сознательно обходил тему Турции, выполняя наши указания, — пояснил Савченко, — поэтому Дронго легко получил эту информацию.

— Я предлагал ему поехать в Турцию, но Дронго считает, что именно здесь сможет найти ответы на свои вопросы.

— Он мог там оказаться очень не к месту.

— Но тогда портил бы игру другим спецслужбам, а не нам, — отрезал Богдановский.

— В любом случае претензии были бы к нам.

— Я это помню, — нахмурился генерал, — и мы с вами сейчас очень рискуем. Любой промах, и мы в лучшем случае останемся без званий и пенсий. А меня почему-то такой вариант не устраивает. Я даже думаю, что напрасно согласился на этот ненужный эксперимент. Как ни неприятно об этом говорить, но нам необходимо было сразу получить согласие на ликвидацию Дронго и его напарника. Так было бы гораздо спокойнее.

— Наши аналитики считали это самым худшим вариантом, — напомнил полковник, — учитывая Блехермана и его связи. Израильтяне могли просчитать варианты. Все варианты, Алексей Федорович, о которых мы знаем. Семен Абрамович тоже категорически возражал.

— Они так похожи, — в сердцах произнес генерал, — оба не от мира сего. Как будто вдвоем прилетели с другой планеты. Наверное, у англичан или американцев тоже есть такие чудаки.

— Вы сами говорили, что Штейман был вашим наставником, — улыбнулся Савченко. — Он ведь самый опытный аналитик.

— Говорил. И сейчас говорю. Но все эти аналитики немного чокнутые. Ладно, давайте о деле. Что там еще было в Нальчике?

— Они поговорили с семьей Захохова, поужинали и выехали в аэропорт. Наши сотрудники все время держали их под своим контролем.

— Майор Рахимова знала, что за ними ведется наблюдение?

— В интересах дела решено было не сообщать ей об этом. И сотрудники, следившие за ними, были ей незнакомы, мы подключили местное управление. Но она наверняка догадывалась.

— Вчера она поднималась к нему в квартиру, — вспомнил Богдановский, — хотя там был еще и этот латыш Вейдеманис. А сегодня она не заходила к нему в номер?

— Нет. Они взяли номера на разных этажах. Хотя им предлагали смежные номера, она почему-то отказалась.

— Женщина, — хмыкнул Алексей Федорович. — Неужели она боится, что он может полезть к ней в номер?

— Не думаю. Скорее из предосторожности, чтобы не привлекать к себе ненужного внимания.

— А как там его напарник? Что сегодня делал Эдгар Вейдеманис?

— Ничего. Просто сидел дома. Никуда не выходил и никому не звонил.

— Ждал возвращения своего друга?

— Очевидно. Во всяком случае, мы наблюдаем и за ним.

— Правильно делаете. Что дальше? Они разговаривали со Штаркманом?

— Дронго позвонил ему из своего автомобиля и сообщил, что летал в Нальчик.

— Когда был уже один? — уточнил Богдановский и покачал головой: — Он это делает нарочно, чтобы показать нам свою осведомленность. Он понимает, что мы слушаем все их разговоры, и нарочно позвонил Штаркману по обычному телефону из машины. Мог бы и лично заехать. Опытный профессионал должен был так поступить.

— Мы тоже так думаем. Все телефоны Штаркмана мы прослушиваем. И ведем за ним круглосуточное наблюдение. Там тоже много новой информации. Потом Штаркман позвонил в Тель-Авив.

— Он говорил с Израилем по открытой линии?

— Звонил Блехерману и сообщил, что Дронго и Вейдеманис продолжают вести расследование. Мы сейчас анализируем текст. Возможно, там был какой-то неизвестный код, с помощью которого он передает информацию.

— Проверьте. Это все, что вы хотели сообщить мне о Штаркмане?

— Нет. Сегодня… извините, уже вчера он познакомился с одной милой девицей в баре отеля. Они немного поговорили и поднялись в номер Штаркмана. Она пробыла там полтора часа.

— Записали их разговор?

— Скорее звуки, — пошутил Савченко.

— Занимались сексом? — понял генерал.

— Конечно. Девица была из тех, кто обслуживает иностранцев. Мы сейчас ее проверяем, но, судя по всему, там нет ничего опасного. Во всяком случае, пока ничего подозрительного.

— Это еще неизвестно. Он пошел в этот бар после разговора с Дронго и Блехерманом?

— Нет. До разговора.

— Все равно. Нужно продолжить проверку, установить наблюдение. Израильтяне умеют работать, не мне вам напоминать. А Штаркман — офицер Шабака. Поэтому полная проверка по всем направлениям. Как зовут эту девицу?

— Зинаида Денисова, в определенных кругах ее называют Эльзой.

— И как эта «Эльза» оказалась в отеле? Там ведь есть своя служба безопасности, да и наши сотрудники постоянно дежурят.

— Она приехала с другом, с которым заранее договорилась о встрече. Он достаточно известный литовский бизнесмен. Мажюлис Каваляускас. Ему уже пятьдесят восемь лет. Сейчас мы его тоже проверяем. Но он договорился о встрече с ней и срочно уехал в свое посольство, его вызвали на встречу с их послом. Мы проверяем и через литовское посольство.

— Литовское, — нахмурился Богдановский. — Наверняка есть какая-то связь со Штаркманом. У него корни из Литвы. Боюсь, что опять произошел прокол. Наверняка была связь этого литовца с Денисовой, через нее — со Штаркманом. Нас просто обманули. Каваляускас привез Денисову и оставил ее для встречи со Штаркманом. Почему вы этого не поняли? Все настолько элементарно.

— Мы так не считаем. Но все проверяем, — ответил полковник и добавил: — Только Штаркман и Денисова действительно занимались сексом.

— Это ничего не доказывает. Настоящие профессионалы могут искусно сыграть роль, даже такую. Удвойте число специалистов, подключите другие отделы. Узнайте, почему этот литовский бизнесмен так неожиданно оставил свою подругу и уехал в посольство. Тогда зачем он назначил встречу в «Ритц-Карлтоне», если не собирался встречаться с Денисовой?

— Каваляускаса вызвали в посольство в связи со смертью его старшего брата, — пояснил Савченко, — тот погиб вчера ночью в автомобильной катастрофе. Он работал в Министерстве иностранных дел Литвы и был в командировке в Берлине. Такое подстроить невозможно. Мы уже запросили Берлин, и они подтвердили гибель дипломата Ловиса Каваляускаса в автомобильной катастрофе. Наше посольство в Берлине тоже подтвердило эту информацию. Такое предусмотреть или имитировать практически невозможно, — повторил полковник.

— Все возможно, когда имеешь дело с опытными специалистами, — недовольно произнес Богдановский. — Израильтяне пошли на убийство литовского дипломата, чтобы не обнаружить связного Гилада Штаркмана.

— Мы проверяем, — подтвердил Савченко.

— Немедленно задержите Денисову и допросите по-настоящему, — приказал генерал. — Если она обычная проститутка, то не нужно даже ничего объяснять. Выясните все детали. Будем надеяться, что она настоящая проститутка. А если нет…

— Если нет? — переспросил Савченко, глядя на своего шефа.

— Они сами подсказали нам возможный вариант, — еще более мрачно ответил Богдановский. — Ваша Денисова имеет машину?

— Да. Она приехала в отель на своем «Ауди».

— Тогда все нормально. Автомобильная авария. В общем, давайте не рисковать. Задержите и допросите, используя наших специалистов. Насколько я знаю, еще никто не смог устоять перед сильнодействующими препаратами. Эти «сыворотки правды» действуют наверняка.

— Вы знаете, что сейчас обычно применяют самое сильное лекарство?

— Конечно. СП-117 или ударную дозу амитола. Если окажется, что она обычная проститутка, можете передать ее в полицию, пусть выпишут ей штраф. А если нет, то устроите еще одну автомобильную аварию.

Савченко молчал.

— Вам что-то непонятно? — спросил Богдановский.

— Если она их связной и мы ее уберем, они могут заподозрить нашу игру, — пояснил полковник.

— Лучше позволить им дурачить нас? — переспросил генерал. — Выставить себя полными дураками? Они должны понимать, что мы достаточно жестко отвечаем на их попытку нас обмануть. Приехали в нашу страну, начали оперативную работу, с привлечением своей агентуры и связных. Пусть осознают, насколько это опасно. Поэтому Денисова погибнет в автомобильной аварии при любом, даже самом небольшом сомнении. Вы меня поняли?

— Конечно.

— И не нужно все время оглядываться на израильтян. В конце концов, у каждого из нас свои задачи. И свои цели, — добавил Богдановский.

— Завтра мы ее привезем и тщательно допросим, — пообещал Савченко.

— Что у нас с этим турецким издательством? Если об этом вспомнила бывшая жена Шовдыгова один раз, то сможет вспомнить и второй. Нужно как-то сместить акценты.

— Мы сообщим Дронго, что проверяем его информацию. Есть мнение, что можно поменять издательство. Там два издательства, и оба в районе Узкюдар. Одно называется «Какнус», другое — «Улдуз». Второе переводится как «Звезда». Первое издательство достаточно большое, и его хозяин близок к определенным кругам в правящей партии.

— Этот турецкий район, кажется, населен клерикалами? — вспомнил Богдановский.

— Да. Там их особенно много. В «Какнусе» есть свой книжный магазин, где торгуют женщины, одетые по мусульманскому обычаю и в повязанных платках.

— Внимательно просмотрите оба издательства, — строго приказал Богдановский, — пошлите людей, если нужно, пусть все проверят на месте. Может, действительно подставить одно издательство вместо другого? Она ведь не смогла вспомнить название. И удалите всю информацию с телефонов. Если сумел вычислить Дронго, то до этой информации сумеют добраться и израильтяне. Я только не понимаю, чем занимался Нигматулин, который ездил туда для связи.

— Сначала следователи не придавали этому такого значения. Ведь Шовдыгов часто привозил оттуда различную религиозную литературу. Ничего экстремистского, обычная литература, даже не запрещенная в нашей стране. Но потом мы поняли, что издательство «Улдуз» было создано для видимости. Через него шли финансирование и поставки оружия. А финансирование было легко проводить, указывали, что это гонорары авторов за их книги и публикации. Даже выпустили несколько книг, чтобы иметь возможность переводить деньги.

— Вы уже знаете, кто именно работал на другие спецслужбы?

— Пока уточняем.

— Долго уточняете, — мрачно заметил Алексей Федорович. — А какие планы у нашего «специалиста»? Завтра опять собирается что-то придумать? Куда они теперь отправятся?

— В колонию. Он собирается использовать Рахимову, чтобы навестить обоих осужденных.

— Что и следовало ожидать. Может, мы все-таки ошиблись?

— Наши аналитики проверили все варианты. Приняли тот, который сочли наиболее разумным, — пояснил полковник. — Сейчас согласовываем последние детали с Семеном Абрамовичем. Но после последнего разговора с Дронго он возражает против самой идеи нашей операции.

— В каком смысле?

— Он настаивает, чтобы мы предложили Дронго работать с нами. Считает, что это единственно правильный вариант.

— Привлечь чужого человека к нашей сверхсекретной работе? — покачал головой Богдановский. — У Штеймана уже старческий маразм, учитывая его возраст. Я понимаю, что он проникся такими чувствами к человеку, который может показывать такие же фокусы, как и сам Семен Абрамович. Но нас это не должно останавливать. Дронго никогда и ни при каких обстоятельствах не получит доступа к нашей информации. Ему несколько раз предлагали сотрудничать с нами, и он всегда отказывался. Значит, этот вопрос закрыт. Раз и навсегда. А наша задача — продумать операцию таким образом, чтобы убедить и самого Дронго, и его израильских заказчиков.

Савченко привычно и обреченно кивнул. Спорить не имело смысла. Все было решено, и не только самим генералом. Он не стал добавлять, что успел переговорить с Наирой Рахимовой и она сообщила о непонятном молчании ее спутника после разговора с женой осужденного Захохова. Это волновало полковника больше, чем возможная встреча Штаркмана со своим связным. Вполне вероятно, что генерал Богдановский прав и прилетевший в Нальчик странный эксперт с такой невозможной кличкой «Дронго» понял из короткого разговора нечто гораздо большее, чем они могли услышать.

Полковник вернулся в свой кабинет и взял запись беседы Дронго с супругой Шамаила Захохова, чтобы еще раз перечитать ее. Он обратил внимание на вопросы Дронго насчет купленного дома и, достав свой телефон, набрал нужный номер. На часах была половина четвертого. Услышав сонный голос подполковника Лопашова, уточнил:

— Извини, что так поздно, но я хотел спросить насчет дома, где живет Захохова. Кто там жил до них?

— Муж работал в местном военкомате, — вспомнил Лопашов, — а жена в больнице, в регистратуре. Он был казах, она — украинка. Уехали в Казахстан к своим детям, когда он вышел на пенсию.

— Хорошо, — Савченко отключился и продолжил чтение.

Через полчаса он отложил бумаги и включил запись, чтобы еще раз внимательно вслушаться в интонации говоривших. В этот момент зазвонил его телефон. Он взглянул на часы и ответил:

— Слушаю.

— Мы проверили Денисову, — доложил его сотрудник. — Она зафиксирована в досье полиции как валютная проститутка и регулярно поставляет информацию полицейскому управлению, работая в качестве их осведомителя. Нам пришлось выйти на управление собственной безопасности, чтобы получить эту информацию. Но она обычный осведомитель, а не платный агент.

— Понятно, — вздохнул Савченко. — Все равно завтра доставите ее к нам.

 

Глава тринадцатая

Утром Дронго позвонил Эдгару Вейдеманису и предложил прогуляться. На их языке это означало переговорить так, чтобы их не могли услышать. Понятно, что заходить в прежний подъезд, где они уже беседовали друг с другом и где их обнаружила Наира Рахимова, было нельзя, наверняка там уже установлены подслушивающие устройства и даже камеры.

Эдгар приехал через полчаса, и они довольно долго гуляли, уходя от наблюдения сразу нескольких пар агентов, пока наконец не оказались в небольшом кафе, расположенном достаточно далеко от дома. Усевшись за столик, заказали кофе для Вейдеманиса и чай для Дронго. В кафе сразу вошла молодая пара агентов, которые выдавали себя за влюбленных, и еще пара других агентов. Неожиданно Вейдеманис поднялся и направился к туалету. Один из агентов тут же вскочил и последовал за ним. Дронго положил на стол листок бумаги с уже заготовленной ночью инструкцией и вопросами для своего друга. Когда Эдгар вернулся, он нашел этот листок под меню. Теперь уже Дронго демонстративно поднялся и пошел в туалет. За ним двинулись сразу двое агентов. Вейдеманис успел незаметно убрать бумагу в карман. Через десять минут они покинули кафе и неспешно отправились по домам. Эдгар получил все необходимые инструкции и теперь должен был выполнить указания своего друга.

Когда Дронго поднимался к себе, ему позвонила Наира.

— Вы действительно собираетесь лететь на встречу с этим террористом? — уточнила она, уже окончательно перейдя на официальный тон.

— Если сможете, то будет гораздо лучше привезти его сюда, — пошутил Дронго. — Но так как это невозможно, придется лететь к нему в колонию.

— Вы говорили, что не любите летать.

— Терпеть не могу, — подтвердил он.

— И собираетесь снова лететь? Туда лететь шесть с лишним часов.

— Вы можете предложить другой вариант?

— Нет, не могу. Но где гарантия, что нас пустят на свидание к Шовдыгову? Вы же понимаете, как это сложно устроить. Вы не его адвокат, а я не его супруга. У нас могут появиться проблемы, нас просто не пустят в колонию.

— В таком случае давайте предварительно попросим помощи у вашего руководства — у этого строгого генерала Богдановского или проницательного полковника Савченко, — снова пошутил Дронго.

— Все это не так просто, — повторила Наира. — Нас могут не пустить к нему на свидание.

— Тогда уточните — получим ли мы разрешение. Пробейте разрешение. В конце концов, ваше руководство должно быть заинтересовано в наших с вами успехах. Иначе вообще не стоит ничего проверять.

— Я не понимаю, как они разрешили вам продолжить расследование, — призналась Рахимова.

— Уточните у них, — повторил Дронго, — и когда получите ответ и разрешение на посещение колонии, можете заказывать для нас билеты. Или закажите билеты в Алтайский край на встречу с Шамаилом Захоховым. Нам все равно нужно будет провести обе встречи. Только учтите, что билеты должны быть бизнес-класса. Туда далеко лететь.

— Наша бухгалтерия не позволит мне так расходовать деньги, — возразила она.

— Тогда возьмите за мой счет. И не забывайте про мой рост. Я просто не помещаюсь в кресла экономкласса.

— Сначала я узнаю, с кем мы можем получить разрешение на встречу, — сказала Рахимова. — Возможно, к Шовдыгову нас даже не пустят, учитывая срок, который он получил. Наверное, с Захоховым будет легче.

— Это решать вам, — согласился Дронго. — Сначала уточните, а потом сообщите мне, я буду ждать вашего звонка. Только давайте не тянуть. Ведь израильтяне могут решить, что я просто бездарно трачу время и их деньги. А я не привык халтурить.

— Это я уже поняла.

— Вам нужно еще проверить телефоны турецкого издательства, о которых я говорил, — напомнил он. — Надеюсь, вы не забыли о нашем разговоре с бывшей супругой Шовдыгова?

— Конечно, не забыла. Мы уже проверяем.

— И еще. Я собираюсь сегодня звонить и встречаться со Штаркманом. Хочу официально сообщить вам об этом как своему куратору. Вы ведь все равно будете слушать и записывать и нашу беседу, и нашу встречу.

— До свидания, — быстро отключилась Наира, не став комментировать его слова.

Он прошел в свою квартиру, сел за компьютер, проверяя последнюю информацию, затем набрал номер Штаркмана.

— Добрый день, — начал он. — Надеюсь, вы не скучаете?

— Нет, — ответил Штаркман. — Прекрасный город, чудесный отель. А еще — изумительные женщины. И здесь очень хороший ресторан.

— В общем, полная релаксация, — усмехнулся Дронго. — Значит, у вас все в порядке. А то я волнуюсь за ваше душевное состояние, беспокоился, что у вас начнется депрессия.

Кажется, Штаркман тоже хмыкнул, так ему понравилась шутка Дронго.

— Когда я могу к вам приехать? — поинтересовался эксперт.

— Можете прямо сейчас, — предложил Штаркман, — или через час. Как раз время обеда, и мы сможем вместе пообедать в ресторане.

— Очень хорошее предложение, — согласился Дронго. — Мы даже сможем сэкономить, у меня есть карточка их ресторана.

На этот раз Штаркман от души рассмеялся.

Через час Дронго уже подъезжал к зданию отеля на Тверской. Построенный на месте разрушенного здания гостиницы «Интурист», роскошный «Ритц-Карлтон» гораздо лучше вписывался в общую архитектуру улицы, чем прежняя высокая «коробка». Он вспомнил, что с правой стороны прежней гостиницы был магазин меховых изделий фирмы «Джиндо Рус», и однажды они приезжали сюда с Джил, чтобы купить ей шубу. На улице стояли трескучие морозы, и, кроме шубы, они купили еще и меховую шапку для него. Как давно это было… Хотя, с другой стороны, он еще помнил, как в далеком детстве проходил мимо строящегося здания гостиницы «Россия», когда гулял вместе с отцом, направляясь к Красной площади.

Штаркман ждал его в холле отеля. Здесь было достаточно много людей, и вычислить возможных агентов было весьма сложно. Возможно, работали даже камеры наблюдения. Дронго не стал даже смотреть по сторонам. Он пожал руку Штаркману, и они прошли в ресторан. Официант принял заказ и спросил, что они будут пить. Штаркман попросил водку. Дронго решил, что достаточно небольшой порции текилы. Когда официант отошел от них, Штаркман спросил:

— Есть новости?

— Встречался с семьей Захохова, сестрой Шовдыгова и его бывшей женой, — перечислил Дронго.

— И какие результаты?

— Бывшая жена Шовдыгова даже слышать о нем не хочет. Его сестра, переехавшая из Австрии, очень его жалеет. А семья Захохова сейчас находится в Нальчике, и все очень переживают по поводу осужденного отца семейства.

— И это все? — удивился Штаркман.

— Нет. Судя по всему, у Шовдыгова были налажены связи в Турции, куда он часто летал. Его прежняя супруга вспомнила, что он часто разговаривал с каким-то турецким издательством.

— Ну и что?

— Ничего. Но сейчас проверяют, кому и зачем он звонил.

Официант принес закуски, водку в графине для Штаркмана и небольшой стакан текилы с нарезанным лимоном и солью для Дронго.

— При чем тут издательство? — спросил Штаркман, когда официант отошел.

— Возможно, там были какие-то связи.

— Тогда почему она два года об этом молчала?

— Ее не спрашивали про Турцию, — пояснил Дронго. — Мне вообще кажется, что линию Шовдыгова и его связей с турками выделили в отдельное производство, которое сейчас проверяют.

— Мы тоже были информированы о его возможных связях в Турции, — недовольно заметил Штаркман, — так что ничего нового в этом нет. Господин Блехерман также пытался все выяснить через наши связи в Турции и через наше посольство, но у него не получилось. Вы смогли установить конкретных людей, с которым встречался организатор этого террористического акта?

— Пока нет, — спокойно ответил Дронго, — но я собираюсь лететь к нему в колонию.

— Каким образом вы это устроите? — поинтересовался Штаркман. Он налил себе водку в рюмку и поднял ее: — Ваше здоровье!

— Ваше здоровье! — ответил Дронго, поднимая свой стаканчик текилы. Он выпил его наполовину, закусил лимоном с солью и продолжил: — Я собираюсь отправиться туда как представитель семьи Шовдыговых. Получил разрешение у его сестры, все официально оформил, — солгал он. — Семья может нанять юриста для защиты интересов своего родственника, что мы и сделали.

Он внимательно следил за выражением лица Штаркмана. Тот спокойно воспринял это сообщение, и Дронго подумал, что игры всех спецслужб мира бывают достаточно показательными. И, конечно, его собеседник с согласия Блехермана играл в собственную игру. Ведь он должен понимать, что юристом семьи не может быть иностранец, ни при каких обстоятельствах, но не задавал ненужных вопросов. Значит, его устраивало такое положение. Значит, израильтяне уже понимали, что эксперты действуют под наблюдением российских властей. Понимали и не возражали. И это было самое интересное.

— Значит, вы полетите к нему? — задумчиво проговорил Штаркман.

— Придется лететь. Иначе мне с ним не встретиться.

— Я вас понимаю. Полетите один или с Вейдеманисом?

— Боюсь, что один. Нас двоих просто не пустят в колонию. И это вызовет ненужные подозрения. Ваше здоровье! — поднял он свой стакан текилы, выпивая оставшуюся часть.

Штаркман тоже налил себе еще водки. Тем временем официант принес заказанные горячие блюда — рыбу для Штаркмана и курицу для его гостя.

— Вы считаете, что вам удастся выйти на возможных заказчиков? — уточнил Штаркман. — Или все это бесполезно?

— Если бы было бесполезно, я бы не стал даже пробовать, — ответил Дронго. — Судя по разговору с женой Захохова, там были убедительные доказательства его причастности к этому взрыву — отпечатки пальцев на деталях собираемого «пояса смертника». Несколько странно, что отец двоих подростков-сыновей, который совершает богоугодный хадж, соглашается принять участие в таком варварском акте и даже готовит бомбу вместе со смертником.

— Ничего странного, — мрачно возразил Штаркман, — обычный мусульманский фанатик. Извините, что я так говорю, не хотел вас обидеть.

— Именно поэтому я и задаю ненужные вопросы. Если он мусульманский фанатик, то почему пошел на такое дикое преступление сразу после совершения хаджа? Это никак не вяжется с его образом и психотипом.

— Люди иногда совершают немыслимые вещи при изменении обстоятельств, — вздохнул Штаркман. — К сожалению, нам, евреям, об этом хорошо известно.

— Имеете в виду немецкую цивилизацию в тридцатых годах?

— Не только. Латвию тоже.

— В каком смысле? — не понял Дронго.

— Я говорил, что мой отец был из Латвии, а мать из Литвы. Родители обоих вспоминали, как поменялись люди, когда в сорок первом в города входили немцы. В Риге к моей бабушке вежливо постучал их сосед. Такой культурный, вежливый молодой человек, который любил носить «бабочку», всегда первым здоровался и помогал пожилым соседям поднимать тяжелые вещи. Моя бабушка учила его немецкому языку, она была преподавателем немецкого в школе. Он пришел с несколькими молодыми людьми за евреями, живущими в их доме. А там были сразу три семьи. Потом выяснилось, что он возглавлял отряд местной полиции и лично руководил задержанием евреев. Моему отцу было тогда только три года, и он об этом не мог помнить, но моя бабушка все помнила. Она рассказала, как забрали и изнасиловали их молодую соседку. Немцы не имели права трогать женщин из «неполноценной расы» или вступать с ними в любой контакт, а местные националисты делали это с большим удовольствием. Рассказать вам, чем все кончилось? Почти всех евреев отправили в концлагерь, откуда они не вернулись. Моей бабушке повезло. Мужа не было рядом, а она была этническая латышка, и ее вместе с сыном отпустили. Между прочим, помог другой латыш, который был знаком с ней по работе в школе, хотя он точно знал, что ребенок — еврей. С тех пор у меня двойственное отношение к латышам. Один забрал и отправил на уничтожение двух сестер моего отца с их детьми, а другой спас мою бабушку с папой.

— Не хочу говорить банальности, но не бывает плохих народов, — заметил Дронго. — Есть подонки, а есть герои. Есть мерзавцы, и есть порядочные люди. Это не зависит от национальности. Просто в какой-то момент мерзавцы чувствуют себя более безнаказанно, и все темные инстинкты в нелюдях просыпаются. Что касается латышей, то я часто бываю в Риге, не говоря уже о моей дружбе с Эдгаром. Удивительный народ: дружелюбный, добрый, мягкий, доверчивый. Даже несмотря на некоторую внешнюю замкнутость.

— Вы спросили, и я вспомнил историю нашей семьи, — пояснил Штаркман.

— История любой еврейской семьи за последние три тысячи лет может быть написана такой кровью, болью, погромами и ужасами, — сказал Дронго. — Но вы — великая нация, если даже в таких условиях сумели выжить и сохраниться. Принесите мне еще текилы, — попросил он проходившего мимо официанта.

— Вы считаете, что у вас есть шансы что-то обнаружить? — поинтересовался Штаркман.

— Во всяком случае, мы продолжим наше расследование, — уклонился от конкретного ответа Дронго. Он видел, как, не скрывая своего интереса, за ними следили со всех сторон. И, возможно, среди них были не только сотрудники Богдановского и Савченко, а специалисты и коллеги самого Гилада Штаркмана. О чем даже он мог никогда не узнать.

Интерлюдия

— Что еще он умудрился устроить за сегодняшнее утро? — спросил Богдановский. Он приехал на работу в полдень, не успев как следует выспаться. Савченко, вообще не спавший в эту ночь, смотрел на него красными, воспаленными глазами.

— Они встречались с Гиладом Штаркманом, — сообщил полковник.

— Что и следовало ожидать. Рано или поздно такая встреча должна была состояться, — заметил генерал. — Или вы считали, что они больше никогда не встретятся? Где происходила встреча?

— В отеле. Дронго приехал туда, и они вместе пообедали. А до этого он встречался со своим напарником.

— Давайте по порядку. Что было с Вейдеманисом? О чем они говорили? Или заперлись у него на кухне?

— Нет. Очевидно, они подозревают, что мы получили новые технологии прослушивания любых разговоров по вибрации оконных рам или с помощью других устройств, поэтому вышли гулять на улицу.

— Надеюсь, вы их слушали?

— Шесть наших офицеров все время наблюдали за ними.

— И, как обычно, ничего не услышали?

— Они говорили о разных вещах, но почти ничего о конкретном расследовании.

— Вы понимаете, что именно вы говорите? Они вышли на улицу после приезда Дронго из Нальчика, встретились и ни о чем не говорили?!

— Все именно так, — угрюмо подтвердил полковник. — Они гуляли минут двадцать. Потом вошли в кафе, сделали заказ, выпили свой кофе и разошлись по домам.

— И не оставались одни?

— Ни на одну минуту.

— Никуда не отлучались?

— В туалет ходили по очереди.

— Может, там произошла передача какого-то материала?

— За ними в туалет ходили наши сотрудники, — доложил Савченко. — Вейдеманис вошел в кабинку, и наш офицер вошел сразу следом за ним. Но Дронго не стал входить в кабинку.

— Просто прогулялся в туалет и обратно? — зло уточнил генерал.

— Нет. Подошел к писсуару. В туалете были в этот момент сразу двое наших сотрудников. Они внимательно за ним следили, пока он не вернулся за столик.

— То есть просто погуляли, потрепались, выпили кофе, сходили в туалет и вернулись обратно. Видимо, они принимают нас за идиотов. Вы понимаете, что такого просто не может быть!

— Возможно, он проверял нашу реакцию, — невесело сказал Савченко, — или пытался понять, как именно ему следует себя вести.

— Он это знает лучше всех, — отмахнулся генерал, — давайте дальше.

— Дронго позвонил и договорился о встрече со Штаркманом. Они пообедали, и он вернулся домой.

— И опять ничего не произошло?

— Нет. Они говорили достаточно долго.

— Разговор записан?

— Конечно. Наш сотрудник установил «жучок» прямо под столом. И они не использовали никаких скэллеров или скремблеров, так что все четко записалось.

— Я послушаю разговор. О чем говорили?

— Дронго сообщил, что встречался со всеми по очереди. Он не стал уточнять, что вместо сестры Шовдыгова была наша сотрудница.

— Хорошо, — кивнул генерал, — Видимо, наше решение, чтобы его напарником была майор Рахимова, было абсолютно правильным.

— Дальше они говорили о Турции, о возможных связях Шовдыгова в этой стране. Штаркман сообщил, что Блехерман пытался через свои каналы уточнить возможные связи Шовдыгова, но у него ничего не вышло. Он еще рассказывал об истории своей семьи, почти полностью уничтоженной во время нацистской оккупации в Латвии. А в конце беседы Дронго сообщил, что собирается лететь в Читу на встречу с Шовдыговым.

— Он объяснил, как именно собирается туда попасть? Ведь его могут туда просто не пустить.

— Сказал, что оформлен представителем семьи Шовдыгова. Он согласовал это назначение с сестрой осужденного и получил согласие.

— Ловко придумал, — хмыкнул Богдановский.

— Наши специалисты считают, что здесь явная нестыковка, — неожиданно произнес полковник. — Либо Штаркман вообще ничего не понял, что на него совсем не похоже, он ведь не дилетант, либо Дронго сознательно его обманул, решив, что подобный трюк может получиться. Или же он сказал это для нас, чтобы не вызывать ненужных подозрений.

— Почему? — спросил генерал.

— Он не может быть представителем семьи Шовдыговых по нашему законодательству. Дронго — иностранный гражданин, и ему не оформят доверенность на ведение дела.

— Исключения возможны?

— Нет. Нам сообщили, что это запрещено. Во всяком случае, иностранца не пустят в колонию для особо опасных преступников.

— Значит, он все-таки с нами играет, — стукнул кулаком по столу Алексей Федорович. — Что еще плохого у нас случилось?

— Мы утром привезли Денисову, — доложил полковник. — Предварительно получили информацию, что она достаточно часто и охотно посещает места, где бывают иностранцы. Профессионалка. В местном управлении полиции ее хорошо знают. Она уже давно работает информатором полиции.

— Платным агентом или информатором? — уточнил Богдановский.

— Обычным информатором. Сообщает обо всем, что интересует полицию.

— Это ничего не значит. Она может быть и связным Штаркмана. Из таких дам и вербуются связные.

— Мы все проверяем с самого утра, — сообщил Савченко. — Сейчас она в бессознательном состоянии, мы ввели ей большую дозу пентатала натрия и допрашиваем ее несколько часов.

— Безрезультатно? — понял генерал.

— Она ничего не знает, — подтвердил полковник.

— Пусть продолжают допросы, — распорядился Богдановский. — Если до вечера ничего не получится, сделайте ей снотворное и отправьте домой. Пусть отоспится.

— Сделаем.

— Теперь с поездкой Дронго и его напарницы. Как мне не хочется их туда пускать! — в сердцах произнес генерал. — Но если не пустить его к обоим осужденным, он заподозрит неладное. Придется разрешить. И еще договариваться с управлением по Забайкальскому краю. Кто там сейчас сидит начальником в Чите?

— Николай Иванович Сангаджигоряев, — прочитал Савченко, доставая из кармана листок.

— Нужно с ним связаться и все объяснить. Все, что можно объяснить, — добавил генерал.

— Мы свяжемся с Министерством юстиции, — кивнул полковник.

— Билеты им уже заказали?

— На вечерний рейс. Самолет вылетает двадцать пять минут девятого. Летят шесть часов и пятнадцать минут. Прибывают в восемь сорок по местному времени.

— Пусть летят. Возьмите еще один билет для вашего сотрудника. И свяжитесь с нашим управлением в Чите. Надо задействовать всех свободных оперативников.

— Мы уже их предупредили.

— И еще их все время кто-нибудь должен сопровождать. Какой-нибудь достаточно смышленый офицер. Если нет своего, пусть попросят соседей. Нужен достаточно подготовленный сотрудник.

— Постараемся такого найти.

Генерал поднялся и подошел к окну. Савченко поднялся следом, но Богдановский энергичным жестом руки приказал ему оставаться на месте.

— Все это неправильно, — сказал Алексей Федорович, не поворачиваясь к нему. — Нужно было сразу изолировать Дронго и его напарника. Выслать из страны Штаркмана и не пускать сюда больше Блехермана. Из-за того, что вся наша операция носит сверхсекретный характер, нам пришлось разрешить это частное расследование и даже контакты с израильтянами. Все это не совсем правильно, — убежденно повторил он.

Савченко промолчал.

 

Глава четырнадцатая

Самолет вылетел точно по расписанию. Он достаточно быстро набрал высоту, поднимаясь в звездное небо. Почти сразу появились стюардессы. Дронго попросил принести ему стакан водки. Наира была в темном брючном костюме и светлой водолазке. Сидя у иллюминатора, она услышала заказ своего спутника и несколько удивленно посмотрела на него:

— Вы так много пьете? В обычной жизни тоже?

— Только в самолете, — пояснил он, — я же говорил вам, что боюсь летать.

— Да, я помню, — улыбнулась она.

— Обычно я почти не пью, — непонятно почему решил сказать он. И затем добавил: — В молодости был мастером спорта по стрельбе из пистолета и даже чемпионом Баку. А там пить вообще невозможно, сразу потеряешь концентрацию внимания. Зато теперь пью в самолетах. После первого стакана чувствую себя спокойно, после второго — хорошо, а после третьего вообще кажется, что летишь рядом с самолетом.

Наира рассмеялась и, покачав головой, заметила:

— Кажется, мы можем в самолете говорить друг другу «ты».

— Не уверен, что к нам не подсадили кого-то из ваших коллег, — возразил Дронго, — поэтому давай на «вы». Вам надо немного поспать. Завтра будет сложный день. Нам еще добираться до этой колонии, а она находится в самой глуши, я проверял по карте.

— Только я не стану пить водку, — предупредила она. — Лично я получаю удовольствие, когда летаю самолетами, и совсем не боюсь летать.

— Значит, вы гораздо храбрее меня, — пробормотал Дронго.

— У вас была встреча со Штаркманом? — спросила она.

— Была. И я ему сообщил, что полечу в Читу на встречу с Шовдыговым. Если меня, конечно, пустят. Рассказал, что встречался с сестрой осужденного и получил ее согласие представлять интересы их семьи.

— И не сказали ему о нашей «замене», — поняла Наира.

— Конечно, нет, иначе в чем смысл нашего расследования? Блехерману нужны конкретные люди, а не ваши тайны. Но похоже, что ваше руководство это не совсем понимает.

— Они все понимают, — убежденно произнесла Рахимова, — просто вы их раздражаете своим поведением. Вам не говорили в детстве, что вы слишком умный?

— С каких пор это недостаток?

— Обычно в школе таких не любят.

— Я был не очень прилежным учеником, поэтому ко мне относились нормально. Во всяком случае, когда мы создали футбольный клуб, меня избрали президентом. А вот учился я не очень охотно. Было скучно. Еще в пятом классе прочел многие учебники за десятый класс, и стало ужасно скучно. Я предпочитал на уроках читать хорошие книги. У меня дома была очень неплохая библиотека… Поэтому часто не прикладывал особых усилий, иногда получал даже тройки. Зато меня с тремя потенциальными медалистами возили на все районные и городские олимпиады, и я на них иногда побеждал.

— Неужели правда? — удивилась Наира.

— Абсолютная.

— Странно, что Штаркман никуда не уезжает, — задумчиво произнесла Рахимова. — Ведь он должен понимать, что своим долгим присутствием в отеле вызывает подозрения.

— Я думаю, что понимает, — ответил Дронго, — и, возможно, делает это нарочно. Во всяком случае, человека с таким ростом и внешностью, да еще и приехавшего из Израиля, не заметить практически невозможно.

— Мне тоже кажется это подозрительным, — кивнула Наира.

— Нормально. Он всего лишь представитель своего патрона, который прислал его сюда своеобразным связным. Несчастный человек. Потерял единственную дочь. И еще супруга тяжело заболела. Все это сделала бомба Хаджирова. И зачем Блехерману все его деньги и успехи, если он останется один, без родных людей? Подозреваю, что другой человек мог бы просто сломаться. А он держится. По иудейским понятиям, самоубийство — страшный грех, вот ему и приходится жить с такой болью.

— Представляю, сколько подобных печальных историй у вас было в жизни, о скольких трагедиях вы знаете, — пробормотала Наира.

— О многих, — печально согласился Дронго. — У людей есть такой глупый обычай — умирать. Говорят, что человек ничего не чувствует и не понимает. Просто закрывает глаза, и наступает тьма. Без боли, ощущений, переживаний и звуков. Все, что было миллионы лет до вас, будет и после вас. И более всего страдают ваши родные и близкие, которые не могут и не хотят смириться с вашим отсутствием.

— Вы боитесь смерти? — неожиданно спросила Наира.

— Если я боюсь летать… — попытался отшутиться Дронго.

— Я серьезно, — перебила она, испытующе глядя на него.

— Вы же наверняка знаете мою биографию, — пожал плечами Дронго. — Я бывал в некоторых историях, которые не принято вспоминать. Иногда мог погибнуть, иногда приходилось стрелять, чтобы выжить. Особо храбрым я себя не назову, но и трусом тоже не был, как мне кажется. Просто уходить раньше положенного не хочется. Обидно и глупо. Но не все и не всегда зависит от нас. Поэтому, отвечая на ваш вопрос, я скажу, что, наверное, боюсь. Но не делаю из своего опасения всеобъемлющего чувства страха, иначе трудно будет существовать, тем более заниматься делом, которое я люблю.

— Вы стреляли и убивали? — не поверила Наира.

— Я не ношу с собой оружия. Мы же в салоне самолета.

— Вы понимаете, о чем я вас спрашиваю.

— Не помню. Лгать не хочу, а говорить правду тоже не особенно хочется. Всегда считал, что оружие только мешает нормальному общению. Хотя иногда оно спасало мне жизнь.

— Тогда другой вопрос. Насколько я знаю вашу биографию, вы несколько раз были ранены. В том числе очень тяжело в Нью-Йорке. Это правда?

— Возможно, это тоже слухи, — снова попытался отшутиться Дронго.

— Нет, — упрямо сказала Наира, — не слухи. Я видела вашу спину и места от ранений. Это далеко не слухи.

— «Бандитские пули», — пробормотал он, — так, кажется, говорили в хорошем фильме Эльдара Рязанова. Хотя это были не совсем бандитские. И стреляла в меня женщина. Очень хороший профессионал. Луиза Шернер. Ее до сих пор не могут найти, хотя прошло уже более четверти века. Возможно, ее давно нет в живых, а возможно, она летит с нами в этом самолете. Хотя русского языка она, по-моему, не знала. И если даже жива, то ей сейчас должно быть под семьдесят. Много для профессионального киллера.

— Значит, у вас с женщинами особые отношения.

— Да, — нахмурился Дронго, — особые. Ведь в моей жизни была и другая женщина, которая спасла мне жизнь. И я об этом тоже всегда помню.

— Она жива? — несколько ревниво спросила Наира.

— Она меня не просто спасла, она пожертвовала собой ради меня. И это тоже часть моей жизни. Она погибла. И это тоже было очень давно.

— Я права. У вас действительно особые отношения с женщинами.

— Особые отношения с женщинами были у моего отца, — улыбнулся Дронго. — Ему было уже восемьдесят, когда он попал в больницу. Мама ходила по коридорам и искала симпатичных врачей, санитарок, посетительниц. Увидев красивую женщину, она просила ее войти в палату, чтобы папа улыбнулся. Он любил и ценил красивых женщин. Однажды он признался мне, что в детстве попробовал какое-то блюдо с чесноком, и оно ему очень понравилось. А после четырнадцати лет он ни разу не притронулся к чесноку. За шестьдесят семь лет! Ни разу!

— Почему? — заинтересовалась Наира.

— Я тоже задал этот вопрос. И тогда он признался, что был в постоянной готовности целоваться с женщинами и не мог допустить, чтобы от него так плохо пахло. Тоже урок на всю жизнь.

— Вы его очень любили, — поняла Наира.

— Да, — кивнул он. — Теперь понимаю, что я не просто его любил. Мы были друзьями. Настоящими друзьями, какими иногда бывают мужчины. Когда доверяешь друг другу все свои тайны, все свои страхи, все свои надежды. Когда веришь в своего друга абсолютно. Наверное, сейчас у меня такие отношения с Эдгаром Вейдеманисом, которому я доверяю абсолютно. Но отца я действительно очень сильно любил. Иногда он приходит ко мне во сне, и мы с ним разговариваем. В последнее время приходит все реже и реже.

Дронго подозвал стюардессу и попросил принести еще водки. Наира смотрела на него и молчала. Так продолжалось несколько минут. Затем она неожиданно призналась:

— Никогда и никому не завидовала. А вот сегодня позавидовала вашей супруге. Иметь рядом такого мужчину…

— …это настоящее несчастье, — закончил за нее Дронго. — Вечно отсутствующий супруг, который появляется в доме время от времени, не всегда самый преданный и самый верный, часто увлекающийся и часто позволяющий себе увлечься. И вообще не очень серьезный тип. Ей можно посочувствовать, а вы говорите…

— Я ей завидую, — упрямо повторила Наира. — Иметь рядом такого интересного мужчину, с которым никогда не бывает скучно. Что еще нужно для абсолютного счастья?

Стюардесса принесла вторую порцию спиртного.

— Все! — решительно произнес Дронго. — Сеанс душевной исповеди закончен. Ваше здоровье! И постарайтесь уснуть. Нам еще долго лететь. Спокойной ночи, майор Рахимова.

Она улыбнулась и, раскрыв одеяло, натянула его на лицо. Он задумчиво посмотрел на нее, положил недопитый стакан на поднос и тоже закрыл глаза.

«Джил, — подумал он, — я ведь действительно далеко не самый идеальный муж. И я это хорошо понимаю. Спасибо тебе, что ты меня терпишь».

 

Глава пятнадцатая

В аэропорту Читы их встречали. Высокий мужчина неопределенного возраста. У него был чисто выбритый череп, немного обветренное красноватое лицо, тонкие черты, нос с горбинкой, узкие азиатские глаза. Ему можно было дать и тридцать, и сорок, и все пятьдесят.

— Подполковник Некрасов, — представился он, пожимая руки обоим гостям. — Вы устали? Давайте сначала позавтракаем, а потом поедем в гостиницу.

— Хотелось бы сразу отправиться в колонию, — попросил Дронго, — мы уже успели позавтракать в самолете.

— Это очень далеко и неудобно, — предупредил Некрасов, — туда сложно добираться. Может, сначала один день отдохнете? Дорога будет дальней и не совсем простой.

— Именно поэтому лучше отправиться прямо сейчас, — настойчиво произнес Дронго.

— Как хотите, — пожал плечами Некрасов. — Тогда разместим вас в нашей гостинице и сразу поедем в колонию.

Они уселись в машину, и она направилась в центр города. Некрасов сидел на переднем сиденье рядом с водителем. Двое спутников устроились сзади.

— Едем в отель «Монблан», — пояснил Некрасов, — очень хороший отель, два ресторана. Есть еще ресторан японской и китайской кухни и украинский ресторан «Хуторок». Отель находится почти рядом с железнодорожным вокзалом.

— Когда мы сможем выехать в колонию? — спросил Дронго.

— Когда хотите. Насколько я понял, у вас есть разрешение на свидание с осужденным?

— Есть, — ответила майор Рахимова.

— Очень хорошо, — кивнул Некрасов. — И еще один несколько щекотливый момент. Отель «Монблан» — один из лучших в городе, если не самый лучший. Мне сказали, что платить будете вы сами. В нашем управлении нет таких свободных средств, а вам, наверное, выплатят в Москве командировочные.

— Безусловно, — улыбнулся Дронго, — мы оплатим оба номера. Неужели такие дорогие?

— По местным меркам очень дорогие, порядка ста долларов, но завтраки включены. Московские цены, наверное, другие.

— Нет. Там цены гораздо ниже, — не выдержав, пошутил Дронго.

Некрасов обернулся и внимательно посмотрел на него:

— Меня предупреждали, что вы сложный человек. Если это шутка, то не очень удачная. У нас сто долларов — достаточно высокая цена для такого богатого человека, как вы, господин эксперт.

Дронго промолчал. Шутка получилась действительно неудачной.

Они приехали в отель, и им дали два соседних, но не смежных номера. Через двадцать минут оба были внизу. Некрасов все это время терпеливо ждал.

— Нам нужно доехать до Карымского района, а оттуда до села Тыргатуй, — пояснил он, — и еще тринадцать километров до места, которое называют Шара-Горохон. Там и расположена вторая колония, для особо опасных преступников. Хочу предупредить, что будет очень жесткий досмотр. Часть колонии предназначена для пожизненно осужденных. Туда входить не разрешается никому. Вам отчасти повезло, что ваш «подопечный» получил только двадцать два года. Если бы он попал в другой блок, где сидят пожизненно осужденные, вас бы к нему не пустили.

— Странно, что он не получил такого срока, — заметил Дронго.

— Вы бывали в колониях особого режима? — уточнил Некрасов.

— Бывал.

— Тогда должны понимать, что представляет собой такая колония. Из тех, кого осуждают на пожизненное, больше десяти лет не выживает никто. Ни одного случая, господин эксперт. Из тех, кто получает больше пятнадцати лет, выживают единицы. Больше двадцати — практически никто. Неужели вы этого не знаете? В условиях той колонии выжить очень сложно. Нет, их никто не мучает и не пытает. Люди умирают от безысходности. Сложно жить, понимая, что никогда не выйдешь из этой колонии. И сложно сознавать, что лучшую часть жизни проведешь там.

— Не нужно мне рассказывать, — мрачно произнес Дронго, — там находятся далеко не ангелы. Я просто не тот человек, который умеет прощать. Понимать — да, но не прощать.

— Дорога будет дальней, — устраиваясь на переднем сиденье «Мицубиси», повторил Некрасов, — напрасно вы не захотели отдохнуть и поесть. Мы положили в багажник ящик воды и бутерброды. Сможете подкрепиться, если захотите, или поспать, ехать нам далеко.

Они выехали из города, когда солнце уже поднималось над горизонтом. Первые полчаса все молчали. Дронго закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться, когда услышал голос подполковника:

— Вы не спите?

— Нет, — открыл он глаза.

— Я не совсем понимаю, зачем вам туда ехать. Такой изнурительный путь. Ради чего? Что можно узнать от человека, который уже два года находится в колонии? Какие секреты он может знать?

— Может, он что-то вспомнит, — пояснил Дронго.

— Через два года? — не скрывая сарказма, хмыкнул Некрасов. Вам не кажется, что это несколько наивно? А вы ведь не наивный человек, судя по вашей репутации. Тогда почему вы туда едете? Неужели действительно думаете, что можно узнать новые подробности?

— Нет, не думаю. Мне кажется важным пообщаться с этим осужденным, чтобы понять его мотивы. Его психотип, если хотите.

— Что это вам даст? Неужели вы едете только для того, чтобы поставить очередной психологический эксперимент? Простите, но я вам не верю. Должна быть более конкретная цель.

— А разве вам самому неинтересно, — возразил Дронго, — каким образом бывший военнослужащий российских войск, который храбро и честно воевал в Чечне, оказался организатором подобного акта, унесшего жизни стольких людей? Если даже такой человек мог столь разительно измениться, разве вы все не обязаны искать причины такого поведения, понимать истоки его поступков, чтобы предотвратить подобные случаи?

Некрасов молча отвернулся.

Путешествие действительно оказалось долгим и тяжелым. Уже у села Тыргатуй выяснилось, что проселочная дорога до колонии просто размыта, даже на внедорожнике ехать пришлось достаточно осторожно, чтобы не опрокинуться и не попасть в яму. Наконец в пятом часу дня они прибыли в лагерь. Еще около сорока минут ушло на различные формальности, пока проверяли и перепроверяли документы. Начальник колонии готов был допустить к осужденному подполковника Некрасова и майора Рахимову, но никак не подозрительного иностранца, даже несмотря на указание руководителя областного управления. Вопросы согласования заняли еще некоторое время. Наконец им разрешили пройти в комнату, куда должны были привести Джумшуда Шовдыгова.

— Может, вам лучше не присутствовать на этой беседе? — предложил Некрасов, обращаясь к Рахимовой. — Вы можете все услышать из соседней комнаты. Понимаете, осужденные годами не видят женщин.

— Я должна находиться рядом, — упрямо сказала Наира.

— Это может помешать беседе, — предупредил Некрасов, — и выбить заключенного из обычного состояния.

— Вы тоже так считаете? — спросила она, обращаясь к Дронго.

— Я думаю, господин подполковник прав, — ответил тот, — ваше присутствие скажется на его эмоциональном состоянии. К тому же он не должен особо любить представителей женского пола, после того как его бросила первая супруга. Но именно поэтому вам нужно остаться. Я хочу, чтобы у него было определенное психическое состояние, которое может мне помочь.

— Видимо, у вас свои методы, — разозлился Некрасов. — Как хотите, мое дело было вас предупредить. Если он вообще не захочет с вами разговаривать, то вы сами пожалеете, что меня не послушали.

Все трое остались в комнате. Дронго уселся за стол, офицерам принесли два стула, чтобы они могли устроиться у стены, практически с правой стороны от его спины. Он мог их видеть, чуть повернув голову. Через несколько минут привели Джумшуда Шовдыгова в наручниках. Это был сильно исхудавший, высокий мужчина, с помятым, плохо выбритым лицом, сильно запавшими глазами, коротко остриженный и с трудом передвигавшийся. Он был одет в темную тюремную робу. Его посадили на стул.

— Снимите наручники, — попросил Дронго.

Конвоир вопросительно взглянул на Некрасова, очевидно, он уже знал, кто был здесь старшим офицером.

— Снимайте, — разрешил подполковник.

Конвоир снял наручники и вышел. Шовдыгов оглядел всех троих, находившихся в комнате, потер свои отекшие запястья и криво усмехнулся:

— Много человек, и все в штатском. Здесь давно не было чужих людей в штатском. И женщины не было. Все трое приехали на встречу со мной?

— Правильно, — кивнул Дронго и добавил: — Это хорошо, что вы не потеряли своей наблюдательности.

— Кто вы такие? — спросил заключенный. — Если добрались до этого лагеря, значит, у вас важное дело. И сразу трое.

— Вам что-нибудь скажут наши фамилии? — пожал плечами Дронго. — Считайте, что мы все трое из службы безопасности и совершили такой долгий путь, чтобы уточнить некоторые детали вашей прежней жизни.

— Я ничего не помню и ничего не знаю, — устало признался Шовдыгов. — Вы напрасно сюда приехали, ничего не узнаете. Или опять будете меня колоть?

— Не будем, — пообещал Дронго. — Я не думаю, что это снова пригодится.

— Вам должны были сказать. Меня целых два месяца кололи и вводили ваши проклятые лекарства. А потом допрашивали. В таком состоянии я вспоминал даже то, чего не мог вспомнить в обычной жизни. Все, что мог рассказать, я уже рассказал. Даже не помню, что именно я говорил. Наверное, из меня все вытащили. Выпотрошили, как говорят у нас в колонии.

— Нас интересует ваша прежняя жизнь, — повторил Дронго. — Вы ведь воевали в Чечне?

— Дураком был, — сразу ответил Шовдыгов, — поэтому и воевал. Пошел контрактником, деньги думал заработать. Ничего не получилось. Что сейчас вспоминать?

— Из-за вашей жены, — уточнил Дронго.

Он заметил боковым зрением, как покачал головой Некрасов. Очевидно, он считал подобное утверждение слишком провокационным.

— Какая разница, — зло ответил заключенный, — из-за этой суки или из-за себя? Вы ради этого сюда приехали? Только там у меня тоже ничего не получилось. Наш сержант какого-то араба пристрелил и пачку долларов себе взял. А я пристрелил араба и нашел у него две пачки презервативов. Вот и весь мой капитал.

— Такой правоверный мусульманин, — в тон ему, зло ответил Дронго. — Пошел убивать своих братьев по вере из-за двух пачек презервативов. Какой сознательный и благородный человек. Ты дерьмо, а не мусульманин, идешь на войну ради наживы.

— А ты кто такой, чтобы меня осуждать? — окончательно разозлился Шовдыгов.

— Тоже мусульманин. Только не такой, как ты. Я ведь совершил паломничество в Мекку, был в Кербеле и Мешхеде. И знаю, какой страшный грех — убивать невиновных людей, тем более своих собратьев по вере, из-за денег.

— Сам тоже работаешь на них, — кивнул Шовдыгов в сторону обоих офицеров, — а смеешь меня осуждать.

— Ты сказал, что пошел в армию заработать. А потом решил, что можно заработать еще более легким путем. И все из-за этой дряни, твоей первой жены.

— Ты не знаешь…

— Знаю, — перебил его Дронго, повышая голос, — я ее видел. И из-за нее ты готов был умереть! Какой ты мужчина, если терпел ее столько лет?!

Наира изумленно переглянулась с Некрасовым. Она не понимала, что происходит. Почему эксперт позволяет себе разговаривать с осужденным в таком тоне и почему разговор пошел совсем в другом направлении? Но она понимала, что у Дронго всегда есть свои методы ведения любой беседы. Шовдыгов опустил голову, и плечи его неожиданно дернулись. Кажется, он заплакал. Некрасов решительно поднялся со своего места и гневно заявил:

— Вам никто не разрешает унижать осужденного! Я вынужден прекратить вашу беседу.

— Сядьте на место, подполковник, и не вмешивайтесь! — рявкнул Дронго.

Наира незаметно дернула Некрасова за рукав. Она уже поняла, что беседу специально поднимают до такого накала.

— А потом ты ездил в Турцию и получал инструкции, — продолжил Дронго. — Успокойся, не дергайся!

— Я все рассказал, — выдавил Шовдыгов.

— Там еще было издательство, о котором ты забыл рассказать.

— Нет, не забыл. Я рассказал им про «Звезду», так переводится «Улдуз». Я им все рассказал, не мог ничего скрыть. Они меня все время допрашивали.

— Давай немного успокоимся, — снова предложил Дронго. — Мне неинтересно, с кем и зачем ты встречался. Ты и так все успел рассказать. Я приехал сюда не из-за этого. Мне нужно знать, когда ты уговорил своих товарищей, как вы решили выбрать место и время.

Шовдыгов молчал, опустив голову.

— Вспоминай, кроме тебя, там были еще двое — Захохов и Хаджиров. Почему именно они?

— Я все сказал, — поднял голову Шовдыгов. — Что еще вы хотите? Я все рассказал следователям. Отстаньте от меня!

— Как ты с ними познакомился? — настойчиво спросил Дронго.

— Захохова и Хаджирова мне посоветовали взять наши друзья из Турции. Я их не знал. Шамаил был незаменимым человеком в любом деле. Мог все, что угодно, достать и организовать. Он был знаком со всеми нашими друзьями с Северного Кавказа. А Хаджирова я даже немного опасался. Он готов был умереть ради нашего дела. И мы решили его использовать.

— А Исмаил Ламиев?

— Мы напрасно с ним связались. Ему все время нужны были деньги на очередные дозы. Он был наркоманом. И мне сказали, что он умер от передозировки.

— Ты выбирал место для взрыва?

— Нет. Нам нашли это место. Сказали, что там бывают иностранцы. Нужно было взорвать бомбу в тот момент, когда там будут люди. На связи был Шамаил, и они с Асхатом решили устроить там взрыв.

— Ты рассказывал о своих связях в Турции?

— Из меня вытащили все, — выдохнул Шовдыгов, — все, что я знал. Они меня допрашивали все время. Я больше ничего не могу сказать. Вы напрасно сюда притащились. И еще эту женщину привезли. Сюда женщин нельзя пускать. Очень опасно, живой отсюда может не уйти.

— О твоем отношении к женщинам мы знаем, — сбавил тон Дронго, — но все это так глупо и пошло. Из-за этой неудачливой актрисы начал ломать свою жизнь. А потом решил отомстить всему человечеству. Если бы ты был обычным фанатиком, я бы тебя больше уважал. А так — ты рядовой мерзавец, который за счет крови других готов был разбогатеть. Ты никогда не верил в Аллаха, ни когда пошел в армию, ни когда организовывал взрывы, ни сейчас. И поэтому рая тебе не будет. Ни в этой жизни, ни в иной.

— Не говори так! — закричал Шовдыгов. — Я честно исполнял свой долг!

— Какой долг?

— Наша борьба с неверными. Наш джихад…

— В Чечне убивают чеченцев, ты тоже боролся с неверными? — издевательски спросил Дронго.

— Хватит! — снова не выдержал Некрасов. — Вы не смеете так говорить!

— Сам знаешь, почему я туда пошел, — зло произнес в ответ Шовдыгов. — Все проклятье из-за женщин. Всегда так было и будет. Поэтому их всех нужно спрятать от наших взглядов. Это они нас искушают, они служат Иблису.

Он неожиданно вскочил со своего стула и метнулся в сторону Рахимовой. Непонятно было, что именно он собирался сделать, но реакция Дронго оказалась мгновенной. Он тоже вскочил со своего стула и толкнул осужденного в левое плечо. Тот отлетел к стене.

— Не нужно, — попросил Дронго уже более спокойным и участливым тоном, — не нужно дергаться. Эта женщина не виновата в твоих страданиях.

— Напрасно мы сняли с него наручники, — сказал Некрасов, поднимаясь со своего места.

Дронго подошел и неожиданно обнял заключенного:

— Успокойся! Я понимаю, как это больно и тяжело. Понимаю, как долго все это будет продолжаться. Но ты можешь выдержать. Ты должен быть сильным. А потом вернуться домой. У твоих братьев большие семьи. Они будут тебя ждать.

Шовдыгов уткнулся ему в плечо и снова беззвучно заплакал. Потрясенная всем происшедшим, Наира смотрела на эту сцену, не веря своим глазам.

— Я думал, что тоже погибну, — выдавил осужденный. — Лучше бы я умер! Почему я остался жить?

Дронго молчал, стараясь не смотреть в сторону офицеров. Некрасов осуждающе качал головой, Наира молчала, никак не комментируя эту сцену. Через несколько минут Шовдыгова увели.

— Ну, и чего вы добились? — хмуро спросил подполковник. — Только наорали на человека и вывели его из состояния равновесия. Зачем вы это сделали? И не задали ему ни одного толкового вопроса. Я вообще не понимаю, почему вас сюда пустили.

— Все что мне нужно, я узнал, — спокойно ответил Дронго.

— Каким образом? Он же вам ничего не сказал. Не нужно делать вид, что вы такой умный, — раздраженно заметил Некрасов. — Я сидел рядом и все слышал. Вы его все время провоцировали. И кончилась ваша беседа его нападением на майора Рахимову. А я ведь вас предупреждал. Теперь вот обязан подать рапорт.

— Напишите, что это моя вина, — предложил Дронго, — это я его спровоцировал, чтобы его лишний раз не наказывать.

— Что вы сумели узнать? — не унимался подполковник.

— Почти все, — признался Дронго, — остались только небольшие детали.

— Я совсем не понимаю, о чем вы говорите, — махнул рукой Некрасов, вызывая охрану.

Когда они выходили из комнаты, Наира посмотрела на Дронго и глухо произнесла:

— Вы бываете жестоким и бессердечным. С этой стороны я вас еще не знала. Даже не представляла, что вы можете быть таким.

Дронго промолчал. Он уже знал слишком много. И собирался завершить свое расследование, возможно, самым невероятным и невозможным признанием, какое только могло произойти в его жизни.

Интерлюдия

За окнами был поздний вечер, когда полковник Савченко вошел к генералу. У обоих были усталые лица. Богдановский показал на стул у приставного столика и, не дожидаясь, пока полковник сядет, спросил:

— Как прошла встреча?

— Три часа назад завершилась, — доложил Савченко. — Всю беседу записали, и я уже прослушал. Непонятно, как вел себя наш эксперт. Мы таким его еще не слышали. Кричал на осужденного, оскорблял его, вспоминал первую жену, которую тоже ругал, позволял себе такие вещи, словно сорвался с катушек. Сейчас мы позвонили Семену Абрамовичу и попросили его приехать и прослушать разговор. Наши специалисты-аналитики считают, что Дронго нарочно провоцировал Шовдыгова, пытаясь достичь каких-то своих целей.

— А наши офицеры сидели и молчали?

— Подполковник Некрасов пытался вмешаться, но Дронго даже ему не дал говорить. Он кричал и вел себя не совсем адекватно.

— Тогда получается, что он настоящий идиот. Полететь на край света, чтобы наорать на осужденного и ничего у него не узнать. Вы верите, что он идиот?

— Нет, — ответил полковник.

— В который раз жалею, что мы пошли на контакт с этим экспертом, — признался генерал, — куда спокойнее было бы просто его проигнорировать.

— Наш аналитический отдел считал это неправильным, — напомнил Савченко, — нельзя было оставлять его без плотного наблюдения.

— Я помню, помню, — кивнул Богдановский и поинтересовался: — Где они сейчас?

— Остановились в читинском отеле «Монблан». Завтра утром вылетают обратно.

— Что с остальными?

— Вейдеманис был дома, два раза выходил — один раз за хлебом, во второй раз пошел в кино.

— Куда пошел?!

— В кинотеатр. Там он ни с кем не встречался. Посмотрел фильм и вернулся домой.

— Он что, ребенок? Ему нечего делать? Зачем он пошел в кино?

— За ним следил наш сотрудник. Вейдеманис ни с кем не встречался и ни с кем не разговаривал.

— Вейдеманис — бывший полковник Первого главного управления, — напомнил Богдановский. — Он прекрасно умеет работать при плотном наблюдении. А один сотрудник мог и не справиться. Хотя сейчас наш главный объект — это Дронго. Давайте дальше.

— Гилад Штаркман сегодня утром поехал в израильское посольство, где пробыл около трех часов. Вернулся в отель и заказал себе обед в номер. Больше никуда не выходил.

— Денисовой не звонил?

— Нет, не звонил. Мы ее отпустили. Она ничего не знает. Наши специалисты в этом уверены.

— В общем, все хорошо, а на поверку выходит, что все очень плохо. Вейдеманис пошел в кино и непонятно с кем встречался. Штаркман поехал в посольство и тоже непонятно чем занимался там так долго. Дронго мы разрешили посетить абсолютно закрытую колонию, увидеться с осужденным. Он провел беседу в присутствии двух офицеров, которые ни черта не поняли. И теперь они возвращаются домой. В общем, все не слава богу! Что теперь будем делать?

— Я думаю, что мы должны переговорить с Дронго. Пусть объяснит свое поведение в колонии, — предложил Савченко.

— Он может нам наплести все, что угодно, — сказал Богдановский, — и потом захочет встречи с еще одним осужденным. А вы знаете, чем все это закончится.

— Там в колонии ввели карантин, — пояснил полковник, — нашли какую-то инфекцию, даже есть несколько заболевших, которых отправили в лазарет. Туда его не пустят.

— Это еще хуже. Сразу вызовет подозрение. Заменить Захохова нельзя, Дронго расколет любого, кто окажется на его месте.

— Но там действительно карантин. Он может продлиться месяц или еще больше, — многозначительно произнес Савченко. — А во время карантина несколько осужденных могут даже умереть.

— И вместе с ними Захохов, — кивнул генерал. — Возможно, это единственный выход. Хотя вы знаете, что нам могут не разрешить такой радикальный метод. Но если там умрет несколько человек…

— Мы так и планировали, — сообщил Савченко.

Богдановский собирался что-то сказать, когда зазвонил телефон. Дежурный доложил, что Штейман хочет зайти к генералу.

— Пусть зайдет, — сразу решил генерал. И, уже обращаясь к Савченко, заметил: — Сейчас выясним, насколько идиотом был ваш подопечный.

В кабинет вошел, тяжело ступая и опираясь на свою трость, Семен Абрамович. Генерал поднялся, чтобы пожать руку старейшему сотруднику их управления. Штейман ответил на рукопожатие, кивнул Савченко и сел напротив него.

— Как вы себя чувствуете, Семен Абрамович? — спросил Богдановский.

— В отличие от вас совсем неплохо, — неожиданно произнес Штейман.

— Даже так? — переглянулся с Савченко генерал. — Что, у нас все так плохо?

— Во всяком случае, не очень хорошо, — ответил Семен Абрамович. — Я прослушал беседу Дронго с этим осужденным. Должен еще раз подтвердить, что этот эксперт абсолютно уникальный специалист. Нужно еще посмотреть, как именно он себя вел, увидеть мимику его лица. Но примерное впечатление я уже составил.

— Мне доложили, что он вел себя не совсем адекватно.

— Глупости! — резко произнес Штейман. — Он вел себя абсолютно правильно. Нарочно провоцировал осужденного. Дронго прекрасно понимал, что ничего нового он все равно не сможет узнать. Но ему нужны были другие сведения. Он получил подтверждение о конкретном издательстве, с которым контактировал осужденный. Видимо, вы не сообщали ему об этом издательстве.

Богдановский нахмурился. Он старался не смотреть в сторону Савченко, который тоже дернулся при упоминании турецкого издательства. Штейман заметил их реакцию, но спокойно продолжал:

— Шовдыгов признался, что два месяца его кололи этой вашей сывороткой. Он даже не помнит, что он говорил. И я не сомневаюсь, что ваши специалисты из него все вытянули. Дронго тоже не сомневался. Он получил подтверждение у самого Шовдыгова. Потом он вспомнил о бывшей супруге осужденного и ее плохом поведении и правильно связал ее недовольство с его желанием заработать, из-за чего тот пошел контрактником в армию. Шовдыгов признался, что ничего не сумел заработать. Дронго начал его обвинять в убийствах своих братьев по вере. Для человека, который завербован клерикальными организациями, это очень серьезное обвинение. Дронго сознательно использовал его состояние и узнал, что с двумя осужденными по этому делу Шовдыгов не был знаком. Не знаю почему, но для Дронго это было очень важно.

Богдановский тревожно переглянулся с Савченко. Это не укрылось от наблюдательного Штеймана.

— Учу вас, учу, все бесполезно, — покачал он головой. — Если бы я даже ничего не знал, то теперь по вашим тревожным взглядам догадался бы о многом. Видимо, Дронго подозревает, что вся операция была не совсем такой, какую пытаются преподнести общественности. Повторяю: я не хочу вникать в ваши секреты, но ему было важно узнать, каким образом сколотилась эта группа. И он это узнал. Там была еще одна фраза о Захохове, который мог достать все, что угодно. Если ее внимательно проанализировать, то она лишь подтверждает некое особое положение этого осужденного.

— Вот так, — сказал Алексей Федорович, еще раз посмотрев на Савченко. — Все наши офицеры, оперативники и аналитики не стоят и ногтя Семена Абрамовича. Он сумел правильно проанализировать «буйное» поведение Дронго в колонии. Что нам теперь делать?

— В любом случае решайте без меня, — тяжело поднялся со своего места Штейман.

Оба офицера тоже сразу поднялись.

— И еще, — добавил Семен Абрамович. — Я не знаю всех деталей вашей операции и не должен их знать. Но я точно знаю, что таких экспертов, как Дронго, у вас нет и не скоро будут. Поэтому постарайтесь его уберечь от неприятностей любым способом. Такой человек вам еще очень пригодится. Подумай над моими словами, Алеша.

Он повернулся и пошел к выходу, опираясь на палку. Богдановский уселся на свое место и недовольно посмотрел вслед ушедшему.

— А решение должен буду принимать я, — хмуро проговорил он. — Интересно, как именно я должен поступить, если завтра придет Дронго и скажет, что все уже знает? Как бы вы поступили, полковник?

— Не знаю, — честно ответил растерявшийся Савченко. — С учетом всех обстоятельств я просто не знаю.

— Вы мне помогли, — поморщился Богдановский, — я тоже не знаю. Только в отличие от вас я должен буду решать и не имею права ответить как вы.

 

Глава шестнадцатая

Они прилетели в Москву днем. Почти все время Дронго просидел в кресле, закрыв глаза. Рахимова иногда поглядывала на него, но так и не решилась ничего спросить. Уже когда самолет наконец приземлился, она сказала:

— Водку сегодня вы не пили. Видимо, не так боялись, как обычно, хотя нас достаточно сильно потрясло.

— Разве? — удивился Дронго. — Значит, я просто не заметил.

— Я не совсем поняла, почему вы так странно вели себя в колонии, — призналась Наира. — Кричали, ругались, заставили его плакать. Что именно вы хотели узнать?

— Уже узнал все что хотел, — грустно признался Дронго, — и, к сожалению, чем больше узнаешь, тем хуже. Кажется, в Библии написано, что знание порождает скорбь.

— О чем вы говорите?

— Пока это только моя гипотеза. Вас будет встречать служебная машина?

— Конечно. Я хочу вас предупредить, что подполковник Некрасов собирается писать рапорт по поводу вашего поведения. Он считает, что вы не имели права унижать и оскорблять осужденного.

— Полагаю, что он прав. Я действительно не имел права так себя вести.

— Тогда почему? Я чувствую себя глупой школьницей рядом с вами. Ваши мысли и действия мне иногда абсолютно непонятны.

— Такой я странный человек, — согласился Дронго. — Вам, наверное, не понравилось мое поведение. Извините, что так грубо себя вел и едва вас не подставил. Мне было важно ввести его в такое состояние. У меня ведь нет амитола или пентатола, с помощью которых можно разговорить любого осужденного.

— Вы говорите с таким вызовом, словно осуждаете нас.

— Не осуждаю. Понимаю необходимость. И точно знаю, что подобные фармакологические пытки применяют уже давно и во всем мире, в самых демократических странах. Англия, Франция, Америка, Россия, Израиль — кто следующий? Даже в Испании после известных террористических актов на мадридском вокзале Аточа проверяли некоторых баскских сепаратистов с помощью этих препаратов. Правительство премьера Аснара так долго не признавало очевидного, уверяя, что это дело рук басков. В результате правые потеряли голоса на выборах, и к власти в Испании пришли социалисты. Так тоже иногда бывает, когда долго и много лгут, даже во имя интересов страны.

— Что вы собираетесь делать завтра?

— Мне бы хотелось увидеться со вторым осужденным, но боюсь, что этого не случится.

— Почему? — не поняла Наира.

— Он не сможет со мной встретиться, — загадочно ответил Дронго.

— Я уже сказала, что мне сложно бывает уследить за ходом ваших мыслей, — призналась она. — Почему вы так непонятно говорите?

— Это тоже пока только мои предположения, — ответил Дронго, — но вы не обращайте внимания на мои слова. Я просто старый меланхолик и мизантроп. Закажите билеты, и мы полетим в Барнаул.

— Там вы тоже будете кричать и оскорблять осужденного?

— Боюсь, что наша встреча сорвется, — снова предположил Дронго.

— Я закажу нам билеты и попрошу оформить разрешение на встречу. Там будет легче, эта барнаульская колония строгого, а не особого режима, — недоуменно пожав плечами, сказала Наира.

— Действуйте, — кивнул Дронго. — Надеюсь, что в Барнауле не будет подполковника Некрасова.

— Какая вам разница? — улыбнулась она. — Будет другой подполковник. Разве это вас останавливает?

— Нехорошо, если после каждой моей поездки на меня будут писать рапорты. Вашему начальству это может не понравиться.

Они вышли из терминала, и он, взяв ее руку и пожимая ее, произнес:

— За нами наверняка следят, но все равно спасибо. Без вас мне было бы страшно и грустно. И еще: извините меня за мое поведение в колонии. Просто так было необходимо.

Они попрощались и разошлись по своим автомобилям. Дронго позвонил Эдгару Вейдеманису из машины:

— Как у нас дела?

— Ты, как обычно, прав, — сообщил его напарник.

— Я был в этом уверен почти на сто процентов. Давай приезжай ко мне, нужно поговорить.

Вейдеманис приехал через час, когда Дронго уже успел принять душ после поездки и сидел в кабинете, просматривая нужную информацию на компьютере. Эдгар протянул ему конверт со своей запиской. Дронго прочел ее и кивнул в знак согласия. Затем протянул напарнику другой конверт и приписал: «На самый крайний случай».

Эдгар взял конверт и, нахмурившись, быстро написал: «Ты играешь с огнем. Это может быть очень опасно».

«Я знаю, — в ответ написал Дронго, — но это наш единственный выход остаться живыми».

Вейдеманис согласно кивнул, убирая конверт в карман. Они прошли на кухню.

— Как твоя поездка? — наконец спросил Эдгар.

— Тяжело, — признался Дронго. — Шесть часов туда и шесть обратно. Плюс изнурительная дорога из Читы до этой колонии, которая находится в невероятной глуши. Там даже есть сектор для пожизненно осужденных, просто потому, что оттуда невозможно сбежать.

— Виделся с Шовдыговым?

— Даже поговорил. Он, конечно, несколько не в себе, учитывая обстановку и его положение. Я еще повел себя не совсем красиво, пытался на него надавить. Он сломался, дважды плакал. А потом решил напасть на майора Рахимову. Сказывается его эмоциональное состояние.

— Дело только в этом? — понял умный Вейдеманис.

— Конечно нет. Его «перекормили» лекарствами. Пытались выжать из него все, что он знал. Два месяца беспрерывно кололи, чтобы он выдал всю информацию. Он даже сам не знает, что именно говорил. И это сказалось на его психике и эмоциональном состоянии.

— Хорошо еще, что он не сошел с ума.

— Еще несколько лет, и процесс будет необратим, — мрачно заметил Дронго. — Он точно не вернется обратно через двадцать лет.

— Что собираешься делать?

— Полететь в колонию к Захохову, — громко произнес Дронго, качая головой, — переговорить с ним обо всем.

— Надеешься получить новую информацию?

— Уверен, — ответил Дронго, скорчив кислое выражение лица. Эдгар только усмехнулся и быстро дописал: «Насчет смены правительства ты тоже оказался прав. Сразу после теракта были выборы, на которых правящая коалиция проиграла».

Дронго понимающе кивнул. Он взял листки и сжег их в пепельнице.

Вечером позвонила Наира Рахимова.

— Я начинаю вас бояться, — призналась она.

— Что произошло?

— В колонии, где сидит Шамаил Захохов, объявлен карантин. Сразу несколько человек поместили в лазарет. Нас пока туда не пустят. В лучшем случае через месяц. Вы об этом знали? Алло, вы меня слышите?!

— Нет, не знал. Но догадывался, — ответил Дронго.

— Можно узнать истоки вашей догадки? — спросила Наира.

— Наверное, обычная интуиция, — вздохнул он. — Можно, я попрошу вас помочь мне?

— Конечно. Меня для этого к вам и приставили.

— Попросите, чтобы завтра утром меня принял Алексей Федорович Богдановский. Скажите, что это очень важно.

— Хорошо. Обязательно доложу и перезвоню вам. Что-нибудь еще?

— Нет. Больше ничего. Хотел поблагодарить вас за все дни, которые вы были со мной. Большое спасибо.

— Вы говорите так, словно прощаетесь со мной.

— Я думаю, что мы почти закончили наше расследование, — признался Дронго. — Во всяком случае, так вполне может произойти.

— Мне опять сложно понять ваши слова, — тихо проговорила Наира, — но утром я вам перезвоню, как только получу согласие на вашу встречу с генералом. Сейчас доложу полковнику Савченко.

Она перезвонила уже через десять минут и удивленно сообщила, что генерал будет ждать Дронго завтра в десять часов утра.

— Странно, — не удержалась от комментариев Наира, — кажется, вы действительно очень интересны и нашему Савченко, и самому Алексею Федоровичу.

— Вот такой я интересный человек, — не очень весело произнес Дронго.

— Может, вам лучше не приходить к нам и не встречаться с генералом? — неожиданно предложила Наира. — Возьмите билет и улетайте к своей семье в Италию. Я думаю, никто вас не станет задерживать.

Она почувствовала его состояние или поняла, чем можем закончиться эта встреча. Но он знал, что уехать ему не дадут. И никуда он не сможет улететь. Эта встреча была обязательной. Последний акт трагедии должен быть сыгран.

— Спасибо за ваше участие, — сказал Дронго, — но я привык завершать свои дела. До свидания!

— Мы еще увидимся? — Она знала, что их прослушивают, но задала этот вопрос.

— Надеюсь, — кивнул Дронго.

Он еще успел позвонить Штаркману и договориться о встрече на завтрашний вечер. А утром следующего дня точно без пяти минут десять уже был в приемной генерала Богдановского. В десять часов он вошел в кабинет, где, кроме самого хозяина, находился и полковник Савченко. Рукопожатий не последовало. Оба офицера несколько настороженно смотрели на гостя.

— Вы хотели встретиться, — начал беседу генерал.

— Да, — кивнул Дронго. — Но мне показалось, что и вы тоже ждете моего визита.

— Давайте без ваших психологических экспериментов, — поморщился Богдановский, — начнем нашу беседу без ненужных отклонений.

— Согласен, — слегка улыбнулся Дронго. — Тогда по порядку. Как вам хорошо известно, некоторое время назад ко мне обратился известный израильский бизнесмен Меир Блехерман, у которого погибла дочь во время террористического акта в Москве. Он настаивал, чтобы я занялся частным расследованием этого случая, уверяя меня, что необходимо провести более детальное частное расследование.

Уже тогда это показалось мне несколько странным. Ведь он понимал, что частное расследование по таким преступлениям просто невозможно. А учитывая, что по этому делу террористы уже были осуждены, включая организатора взрыва, то возможности расследования вообще выглядели смешными. За исключением нескольких очень щекотливых моментов. Почему-то следователь, который вел это дело, упорно избегал встречи с Блехерманом после оглашения приговора. Интересно было и то обстоятельство, что Блехерман привез сюда Гилада Штаркмана, который служит в армейской разведке Израиля и которого наверняка очень неплохо знали в нашем ГРУ. Плюс он демонстративно жил в «Ритц-Карлтоне» и даже позволял себе иногда увлекаться женщинами, появляющимися в отеле.

Любой, даже не самый подготовленный сотрудник спецслужб понимает, что его будут прослушивать и за ним установят наблюдение. Что и было сделано, когда Штаркман появился здесь. Но это его совсем не смущало, словно он нарочно вызывал на себя такую волну. И еще одна деталь. Младший брат Меира Блехермана, Иссер Блехерман, — руководитель израильской военной разведки АМАН. Неужели он не мог объяснить своему старшему брату, что расследование убийства его дочери на территории России частными структурами практически невозможно? Но Блехерман приехал и предложил именно нам с Вейдеманисом заняться возможным повторным расследованием. В таком случае и его брат, и он сам, и приехавший с ним Гилад Штаркман просто несостоятельные дилетанты. Но мне сложно поверить в непрофессионализм израильских спецслужб. И тогда остается только один вариант: они знали, что будет наблюдение, понимали, что следить будут и за нами, и сознательно пошли на это. Сразу возникает вопрос: почему?

Богдановский слушал не перебивая. Савченко сидел неподвижно, неотрывно глядя на эксперта.

— И тут появляется ваша служба, — продолжал Дронго. — Внешне все правильно, так и должно быть. Но если Блехерман и израильтяне знали, что вы обязательно появитесь, значит, они точно просчитали, что наше расследование вызовет ваш интерес и вы по непонятным для нас причинам согласитесь принять нас в качестве своеобразных партнеров. Опять вопрос: почему вы нам просто не запретили всем этим заниматься? Его так легко и просто решить, но вы этого не могли сделать. Вы должны были убедить израильскую сторону, что первое расследование было достаточно успешным и второе не выявит ничего неожиданного. И вот здесь была небольшая ошибка.

В разговоре со мной господин генерал невольно отметил, что мне сложно будет встретиться именно с Шамаилом Захоховым. А вот майор Рахимова, наоборот, сказала, что с Захоховым встретиться легче, ведь он осужден на колонию строгого, а не особого режима. Может, потому, что она не была допущена к особым секретам, которые были известны в вашем управлении очень немногим. Дальше — больше. Сам Захохов был обычным товароведом. Сложно представить, как он мог изготавливать и собирать взрывное устройство. Но в его гараже были найдены остатки бомбы с его отпечатками пальцев. Значит, он был настоящим кретином — оставил у себя в гараже такие улики после взрыва. Но интересно другое. Один из тех, кто якобы собирал бомбу, погиб. Второй умер от передозировки лекарств. Я понял, почему Рахимова сообщила мне информацию о пагубном пристрастии Ламиева. Вы пытались выжать из него всю информацию и немного перестарались со своими лекарствами. Учитывая, что он злоупотреблял героином, его сердце не выдержало. Но любопытно, что именно Захохов остался, чтобы понести наказание, и при этом в его гараже нашли все нужные улики.

— Что здесь странного? — уточнил генерал.

— Ничего. У людей бывают ошибки, — ответил Дронго. — Только потом его семье предлагают переехать в Нальчик. Появляется некто Юрий Гаврилович Моргунец и все устраивает. Семья Захохова переезжает в Нальчик, купив двухэтажный дом. Вот здесь уже серьезный прокол. Я специально отправил Вейдеманиса по адресу, где жили Захоховы. Их трехкомнатная квартира, даже несмотря на очень высокие цены в Москве, стоила сто семьдесят тысяч долларов, никак не больше. Ее продали якобы за двести пятьдесят, что позволило купить за сто восемьдесят тысяч долларов двухэтажный дом в Нальчике, в очень удобном для ребят месте. Цену того дома я попросил узнать одного из моих помощников — Леонида Кружкова, за которым вы не следили и который сумел спокойно доехать до Нальчика. Очевидно, разница в цене была платой вашему агенту за сотрудничество.

— Цены могут варьироваться, — вмешался Савченко, — они часто меняются. Не понимаю, при чем тут цены на их жилье?

— Ни при чем. Если не считать, что господин Моргунец упрямо не отвечает на мои звонки уже несколько дней. Его телефон отключен. Позволю себе предположить, что это не настоящая его фамилия и вообще такого человека просто не существует.

— Это только ваше предположение, — вставил полковник.

— Нет. Дело в том, что Юрий Гаврилович принес письмо от Захохова и сообщил жене, что его младший брат учился вместе с ее мужем. Я попросил Вейдеманиса проверить. В группе и в потоке Шамаила Захохова не было человека с фамилией Моргунец. Хотя это тоже не доказательство. Может, у них одна мама и разные папы, поэтому и разные фамилии, — не скрывая сарказма, произнес Дронго.

Оба офицера молчали.

— И еще один факт, — добавил эксперт. — Перед тем как отправить Захохова якобы в Барнаул, ему разрешили свидание с женой в месте, совсем не напоминающем тюрьму. Как странно. Осужденному на четырнадцать лет террористу дают свидание с семьей, даже не в тюрьме! И его практически не допрашивают. Ведь Шовдыгова два месяца кололи «сывороткой правды», Ламиева просто убили, а вот Захохов в таком нормальном состоянии, что может даже встречаться со своей супругой. Немного странно, вы не находите? Но предположим, что и здесь было проявлено просто обычное благородство ваших спецслужб.

Богдановский взял карандаш и начал вертеть его в руках.

— Вы подставили мне майора Рахимову вместо сестры Шовдыгова. Понимаю, что это была целая операция. Почти сразу мне удалось понять, что она не тот человек, за которого себя выдает. И я снова спросил себя: почему? Чего так боятся сотрудники вашего управления, если сознательно не хотят меня никуда пускать? Почему были задействованы такие силы, когда мы попытались отправиться в Нальчик? Я ведь нарочно сошел в Воронеже, понимая, какие силы вы задействовали, чтобы меня вычислить и найти. И снова вопрос: почему? Почему на мои поиски было брошено столько ваших офицеров? Выделили даже специальный самолет, чтобы мы вернулись в Москву. А во время разговора со мной пригласили самого гениального аналитика, какой только был в истории бывшего Комитета государственной безопасности, — самого Семена Абрамовича Штеймана. Этим приглашением вы невольно подтвердили все мои подозрения. Мне нельзя было узнать какую-то чрезвычайно важную тайну, которую вы пытались всеми силами скрыть. Причем не столько от меня, сколько от израильских спецслужб.

Я отправился к Шовдыгову и нарочно вызвал его на откровения. К этому времени я уже понимал, что вы выжали из него все, что могли, используя самые современные методы фармакологии. Что он мне и подтвердил. Но интересно, что его бывшая супруга вспомнила про турецкое издательство, о котором вы ни разу не упомянули. И у следователя Полякова не было желания продолжать эту линию. Хотя в Турцию под видом следователя послали вашего сотрудника. Достаточно набрать в Интернете адрес и название издательства «Улдуз», чтобы узнать поразительный факт: это издательство не чисто турецкое, среди совладельцев есть двое израильских бизнесменов. И именно про это издательство вспомнила бывшая супруга Шовдыгова. Вот такой невозможный факт, о котором нет ни слова в уголовном деле осужденных.

— В разговоре со мной Шовдыгов неожиданно признался, что Захохова и Хаджирова ему рекомендовали со стороны и он лично раньше их не знал. Шовдыгов прошел как организатор. Его отправили в Сибирь, два месяца кололи ему всякую гадость, и теперь он почти наверняка обречен. А вот семью Захохова вывезли из Москвы, спрятали в Нальчике, помогли им купить дом и, наверное, скоро перевезут в другое место, где они смогут жить и со своим отцом. Юрий Гаврилович уже сообщил, что срок могут скостить. Хотя террористам по российским законам не положена ни амнистия, ни такое сокращение срока. Еще один интересный факт. Шовдыгов вспомнил, что скромный товаровед Захохов мог при желании достать любую деталь, любую необходимую вещь. Знаете, что самое примечательное? Супруга Захохова вспомнила, что смертник Хаджиров действительно несколько раз посещал их дом и часто звонил ее мужу. Чтобы вычислить после взрыва Захохова, достаточно было всего лишь проверить мобильный телефон смертника. Просто проверить все номера, по которым он звонил. Даже если его телефон взорвался вместе с ним, это легко проверить. Но сразу взять Захохова было нельзя, поэтому с его арестом тянули целую неделю, чтобы все выглядело достаточно правдиво.

И еще два момента можно трактовать как небольшие проколы, которые дают общую картину в целом. Захохов подвез на своей машине Хаджирова к Петровскому пассажу со стороны Центрального банка. А там наверняка были установлены видеокамеры. Но предположим, что их не было. Тогда почему ваши спецслужбы просили Полякова повременить с арестом Захохова? Ведь его вычислили очень быстро. Но именно сотрудник вашего управления попросил Полякова не торопиться с арестом Захохова.

Я уже понимал, что Захохов — обычный двойной агент, который информировал вас о группе Шовдыгова и обо всех их действиях. Ведь Хаджиров был настоящим фанатиком и мог совершить свой самоподрыв где угодно. Кстати, еще один интересный факт. За несколько месяцев до взрыва Захохов отправился на хадж в Мекку, причем ему оплатила путешествие неизвестная благотворительная фирма. Подозреваю, что оплата прошла через вас. Теперь все совпадало. И становилось понятно, почему ни при каких обстоятельствах нельзя было допустить утечку информации, почему появился такой интерес ко мне и Вейдеманису со стороны вашего управления и почему нас так плотно опекали, даже разрешив посетить квартиру супруги Захохова и осужденного Шовдыгова. Спектакль был сыгран. Но результат оказался несколько иным. За несколько дней расследования я понял, что Захохов был вашим агентом и мог знать о готовящемся взрыве. В этот момент в Европейском парламенте обсуждался вопрос отмены санкций. Этот взрыв нужен был как свидетельство активности террористов в Москве, когда необходимо сплоченно выступать против фундаменталистов. Но самое важное, что Хаджиров пришел туда, когда там была группа немецких туристов. Почти уверен, что несчастная девочка Блехермана оказалась там случайно. Так иногда бывает. Целью бомбы Хаджирова были немцы, находившиеся в Петровском пассаже. И, конечно, согласие на этот акт он получил от Захохова, а не от Шовдыгова.

Дронго видел, как меняется выражение лица Савченко, который побледнел при последних словах. Полковник бросал растерянные взгляды на генерала. Тот начал багроветь, но усилием воли заставлял себя слушать. Дронго видел состояние обоих офицеров, но безжалостно продолжал:

— Этот хорошо подготовленный акт помог убрать правящую коалицию Германии, когда шок от случившегося привел к избирательным урнам тысячи новых выборщиков. Миграционная политика бывшего правительства Германии была подвергнута резкому осуждению. А привезенные тела соотечественников вызвали шок в стране, который привел к падению правительства. Так уже было в истории, когда взрывы на мадридском вокзале Аточа сместили правительство Аснара и его преемник Рохой не сумел стать премьером, уступив на целых семь лет этот пост социалистам. Но самое важное — нельзя было выдавать своего двойного агента. Уже на следующий год ваше управление отчиталось о нескольких предотвращенных террористических актах. Подозреваю, что это было сделано с помощью двойных агентов, внедренных в организации с помощью того же Захохова или при его непосредственном участии.

— И какой вывод? — спросил Богдановский, стараясь не выдавать своего волнения. У него начало дергаться лицо.

— Вы заранее знали о готовящемся взрыве, но не стали его предотвращать. Более того, взрыв был организован и рассчитан буквально по минутам, чтобы там оказалась немецкая группа. Понимая, что можете выдать своего двойного агента, вы пошли на такой акт, чтобы предотвратить другие подобные акты, которые вам в конечном итоге и удалось остановить. А израильтяне, очевидно, догадывались об этом, так как в турецком издательстве оказались их бизнесмены. Таких совпадений не бывает. Возможно, что сами израильтяне тоже не хотели выдавать свою агентуру в Турции. И тогда получается, что этот взрыв нужен был всем. Вашему управлению — чтобы не подставлять своего агента, израильтянам — чтобы не выдавать свою возможную агентуру, наконец, оппозиции Германии, которая пришла к власти не без помощи этого взрыва и шока от гибели соотечественников. Шовдыгов сказал одну важную фразу: Захохов был связан с подпольем на Северном Кавказе. И это убедило меня окончательно в моих выводах.

— Так, — заговорил Богдановский, глядя на Савченко, — я предупреждал, что все это может плохо кончиться. Теперь мы получили выводы нашего гостя. — Он перевел взгляд на Дронго: — Значит, по-вашему получается, что мы сами устроили этот взрыв, договорившись с немцами и израильтянами?

— Не передергивайте, господин генерал, — возразил Дронго. — Взрыв был организован в первую очередь, чтобы не подводить двойного агента, иначе бы ему просто перестали верить. С израильтянами не могло быть никаких договоренностей. Они слишком ценят жизнь своих граждан, чтобы разрешить убивать дочь Блехермана даже ради сохранения своей агентуры в Турции. Хотя почти убежден, что и в их тайных операциях бывали такие эпизоды, когда они шли на жертвы во имя будущих побед. Это аксиома работы всех спецслужб мира. А насчет немцев просто все получилось настолько слаженно, что можно было задействовать и их группу. Я не удивлюсь, если выяснится, что группу специально привели туда как раз в этот момент.

Богдановский покачал головой. И, уже не скрывая своих чувств, с ненавистью произнес:

— Вы понимаете, что это абсолютно закрытая информация и мы не можем допустить, чтобы вы вышли с ней из нашего управления? Ни при каких обстоятельствах! Своими аналитическими способностями вы подписали себе смертный приговор.

Дронго молчал.

— Ни одна спецслужба мира не разрешит вам разглашать подобную информацию, — вставил Савченко. — У всех свое грязное белье, свой «скелет в шкафу». Но никто не позволяет вытаскивать это на свет божий.

Дронго по-прежнему молчал. Богдановский шумно вздохнул и снова посмотрел на полковника. Тот понял, что ему нужно как-то прояснить ситуацию. Или хотя бы попытаться это сделать.

— Во время войны, — неожиданно сказал он, — был такой случай. Англичане сумели разгадать код «Энигмы», шифровальной машины немцев. И они заранее узнали о готовящемся налете на Ковентри. Можно было спасти город — тысячи женщин, стариков, детей. Но тогда немцы поняли бы, что их код раскрыт. Черчилль и его советники приняли самое сложное решение: позволили немцам разбомбить Ковентри. Они пожертвовали целым английским городом во имя будущих побед. И благодаря этому их высадка летом сорок четвертого прошла с наименьшими потерями. Ведь немцы были убеждены, что высадка будет в другом месте. И англичане знали об этом благодаря той самой «Энигме». Вы умный человек и должны все понимать. Мы не могли остановить Хаджирова. О готовящемся взрыве знали многие на Северном Кавказе. Два предыдущих взрыва мы остановили. Если бы мы остановили их снова, подозрение сразу пало бы на Захохова. И мы не могли этого допустить. Пришлось разрешить этот взрыв. Вы ведь понимаете, что в истории каждой спецслужбы есть сколько угодно подобных случаев. Не мы первые, не мы последние. Если бы произошел другой взрыв, в институте погибли бы десятки и сотни молодых людей. Мы это тоже сознавали. И спасали людей. Сотни других людей. После ареста группы Шовдыгова мы предотвратили еще восемь подобных терактов. Я думаю, что в общей сложности мы спасли тысячи людей. У нас просто не было другого выхода. Мы не имели права подставлять агента, который давал такую ценную информацию. А насчет немцев вы не правы. Это не было нашей целью. Получился своеобразный побочный эффект, которого никто особенно не ждал.

Наступило тяжелое молчание.

— Почему вы молчите? — не выдержал генерал. — Вы сознаете, какой ураган могут вызвать ваши слова, если вы выйдете живым из этого кабинета? Вы же умный человек и должны были просчитать все варианты вашего откровения. — Он неожиданно понял, что именно сказал, и вопросительно, даже немного испуганно посмотрел на сидевшего гостя. — Вы не могли не понимать, что мы не позволим вам разглашать подобную информацию, — продолжал, задыхаясь от волнения, Алексей Федорович, — вы не настолько наивный человек, чтобы прийти к нам и обвинить нас в организации взрыва и убийствах. Вы прекрасно сознавали, чем это может для вас закончиться. И все-таки пришли. Значит, у вас есть козырь в рукаве. Иначе вы не посмели бы сюда явиться.

Савченко наконец понял, о чем говорит генерал, и даже привстал от волнения. Этот эксперт не был сумасшедшим, значит, он действительно на что-то рассчитывал.

— Вы уже передали этот материал израильтянам? — спросил он упавшим голосом. — Он уже у них?

— Вы правда считаете, что я способен на такую подлость? — возмутился Дронго. — Для чего? У меня нет никаких счетов с вашей спецслужбой, даже несмотря на угрозы, которые прозвучали несколько минут назад в мой адрес. Я ведь понимаю ваши мотивы. Мне они не очень нравятся, но я их понимаю. Надеюсь, это выглядит не очень патетически, если я вспомню, что мы все жили в одной стране. И я люблю вашу страну. Не всегда соглашаясь с вашей политикой, я очень ценю вашу литературу, культуру, музыку. Неужели вы действительно полагаете, что я могу пойти на разглашение этой информации? Даже если мне заплатят три миллиона Блехерман? Я прекрасно осознавал, когда просил об этой встрече, что после нашего разговора могу выпасть из окна или поскользнуться на лестнице. Именно поэтому я принял меры. Конверт с моим признанием уже находится за рубежом. Если в ближайшие несколько месяцев со мной или с Эдгаром Вейдеманисом что-либо случится, этот конверт будет вскрыт и копии пойдут во все центральные европейские газеты.

— Вы нас шантажируете? — гневно спросил Богдановский.

— Конечно нет. Это моя обычная страховка. Иначе у кого-то из вас может возникнуть желание решить все вопросы одним разом, когда мы с моим напарником окажемся в одной машине. Или в одной квартире. Или вообще рядом друг с другом. Повторяю: я понимаю мотивы ваших поступков. Я их не одобряю, но я не ваш противник и никогда не буду разглашать подобную информацию. И не забывайте, что мой напарник — ваш бывший коллега. Профессиональная честь не позволит и ему обнародовать такую информацию.

Богдановский задумался. Савченко шумно выдохнул воздух. Это был самый лучший вариант из всех возможных. Дронго и его напарник будут молчать, а сотрудники его управления ничего не предпримут против этой пары.

— И еще один нюанс, — безжалостно добавил Дронго, решивший расставить все точки над «i». — Если бы с нами что-то случилось, израильтяне могли бы просчитать все варианты и понять вашу игру с двойным агентом. Полагаю, что вас такой вариант тоже не устраивает.

Алексей Федорович начал кашлять, задыхаясь от гнева. Савченко поднялся и, достав бутылку минеральной воды, наполнил стакан своему патрону. Богдановский залпом выпил воду, затем убежденно произнес:

— Вы авантюрист, просто искатель приключений. Вместо того чтобы устроиться на солидную работу, вы позволяете себе такие безответственные поиски…

— Да, — согласился Дронго, — очевидно, вы правы. Солидная работа не для меня. Надеюсь, что вы разрешите мне все-таки отсюда выйти живым.

— Подождите! — остановил его генерал. — Что вы скажете Блехерману? Он ведь предложил вам такой гонорар.

— Во-первых, откажусь от гонорара. Потом расскажу, что он поступил не совсем красиво, когда приехал сюда, уже прекрасно сознавая, что за ним и Штаркманом будут следить. То есть он сознательно подставлял меня и Эдгара, чтобы выяснить, как именно вы себя поведете. Вероятно, это была игра и с его стороны. Возможно, они владеют информацией о вашем двойном агенте и хотели проверить ее, задействовав нас обоих. Если эта информация верна, то вы не должны разрешить нам проводить расследование. Более того, почти наверняка вы обязаны пойти на нашу ликвидацию, чем подтвердите подозрения Меира Блехермана. Именно поэтому Штаркман сидел в Москве, звонил по обычному телефону и так нагло подставлялся. Им была важна ваша реакция. Поэтому можете считать, что мы с Эдгаром отчасти работали и на вас, не позволяя израильтянам подтверждать свою версию. Вот, собственно, и все.

— Получается, что мы еще и благодарить вас должны, — криво усмехнулся генерал.

— Обойдемся, — строго отчеканил Дронго. — Я только хотел объяснить вам, с какими проблемами вы могли столкнуться в случае нашей ликвидации. Это было бы непростительной ошибкой, господин генерал.

— Не нужно говорить мне об ошибках, — прервал его хозяин кабинета. — Я действовал во имя своей страны, а вы — во имя денег. Большой суммы денег. У нас разные идеалы, господин эксперт.

— Нет, — возразил Дронго, — у вас были свои корыстные мотивы. Продвижение по службе, награды, звания, отличия. Вы меньше всего думали в тот момент о страданиях отца, потерявшего дочь. Или о страданиях родных и близких всех, кто погиб в результате этого взрыва. И не нужно попрекать меня деньгами. Свой гонорар я не получу, Блехерман мне его просто не заплатит, и вы об этом прекрасно знаете. Поэтому не нужно меня упрекать. И уж тем более не нужно прикрываться громкими фразами о любви к Родине. Хотя я вас не обвиняю. У нас с вами такая работа. И не только у нас, генерал. Политики совершают гораздо большие подлости во имя интересов своей страны. Иногда надуманных или мнимых, но совершают. Сколько людей погибает, когда на одной чаше весов престиж государства, иногда ложно или неправильно понятый политиками, а на другой — жизнь сотен тысяч людей. А вот великий русский писатель Достоевский считал, что мировое счастье нельзя построить даже на слезинке одного ребенка. Вы явно не соответствуете его постулатам. Хотя справедливости ради признаюсь, что и я далек от его идеалов. Вот такая работа и у вас, — повторил Дронго. — Часто дурно пахнущая и не всегда отличающаяся нравственностью. До свидания, господин генерал.

Больше не было сказано ни слова. Дронго поднялся, молча поклонился обоим каким-то театральным жестом и, повернувшись, пошел к дверям. Богдановский подумал, что сейчас самое удобное время его пристрелить, и посмотрел на ящик своего стола, где лежал пистолет. Потом взглянул на Савченко. Очевидно, в его взгляде что-то мелькнуло, если полковник все понял и отрицательно покачал головой. Дронго вышел из кабинета.

— Мерзавец, — уже успокаиваясь, проговорил генерал, — как он всех обманул! Сумел провести и нас, и израильтян. Как вы думаете, он сдержит свое слово?

— Я в этом уверен, — ответил полковник, — и он прав. Не в наших интересах его ликвидировать. Хотя бы пока, — добавил он через секунду, чтобы успокоить своего шефа.

Интерлюдия

Дронго вышел на улицу. На противоположной стороне его ждал Эдгар Вейдеманис.

— Зачем ты сюда приперся? — строго спросил эксперт. — Чтобы им легче было убрать нас обоих?

— Я решил, что будет правильно умереть вместе с тобой, — шутливо ответил Эдгар. — А вообще, конечно, было очень тревожно. Я думаю, что это твое самое опасное расследование в жизни.

— Возможно, — согласился Дронго. — Только давай договоримся, что в следующий раз ты не будешь за мной приходить.

— А я не один, — неожиданно сказал Вейдеманис, — в моей машине тебя ждет майор Рахимова. Ты знаешь, мне кажется, что она в тебя влюбилась. Как это тебе удается? Я не удивлюсь, если в следующий раз на месте любящего тебя человека окажется сам Алексей Федорович Богдановский.

Дронго оттолкнул его и поспешил к машине. И, уже открывая дверцу, услышал знакомый голос:

— Я поняла, что ты прощаешься, и решила еще раз тебя увидеть. Это ведь некрасиво — прощаться таким образом.