Утром он приехал в офис компании, где встретился с Крастуевым. Николай Савельевич был явно не в духе. Мало того, что за прошедшие три месяца так и не удалось найти убийцу вице-президента компании, но не удалось даже понять причины этого загадочного преступления. Оставалось сделать самое невероятное предположение, что Вилаят Ашрафи сам отравился каким-то непонятным и неизвестным ядом. Но причин для расстройства была куда больше. Общий экономический кризис, уже вызвавший невиданную за последние десять лет девальвацию рубля, подобрался и к их компании. Он получил указание из Каира сократить персонал компании на двадцать процентов и теперь сидел перед списком сотрудников, мучительно соображая, кого следует сократить и уволить.

Он привык работать в дружном коллективе, и в массе своей это были люди, которых он сам привлек к работе в компании, с которыми сотрудничал уже много лет. И теперь ему приходилось принимать нелегкое решение об их увольнении. Он не знал, как ему поступить. Можно сократить всех уборщиц, курьеров, помощников и секретарей. Но без них работа не будет полноценной. А сокращать опытных инженеров-строителей, конструкторов и проектировщиков ему очень не хотелось. Как рачительный хозяйственник, он понимал, что после кризиса подобных сотрудников ему уже не найти. Но что станет после кризиса, не знал никто. А увольнять нужно было уже сейчас. Когда ему доложили о приезде Дронго, он недовольно отложил бумаги. Только этого непонятного эксперта ему сейчас и не хватало. Голландец пошел привычным путем, он опрашивал всех сотрудников головного офиса, беседовал со всеми, кто знал погибшего. А этот ведет себя как-то странно, даже не разговаривает с сотрудниками, словно ему и не интересно их мнение по поводу случившегося. Может, у этого типа и свои собственные методы расследования, но они явно не нравились Крастуеву.

– Доброе утро Николай Савельевич, – начал Дронго, входя в кабинет Крастуева. Они пожали друг другу руки.

– Что-нибудь случилось? – осведомился Дронго, увидев лицо хозяина кабинета.

– Прислали распоряжение о сокращении штатов на двадцать процентов, – пробормотал Крастуев, – даже не представляю, как быть. У нас и так каждый трудится за двоих или троих. Сейчас нелегко найти работу, и люди ценили свои места, работая на совесть. А теперь я должен их увольнять. Придется просто убирать самых нужных специалистов.

– Понимаю, – кивнул Дронго, – это ужасно тяжело. Представляю вашу задачу. Но вы же знаете, какой сейчас в мире экономический и финансовый кризис. Повсюду происходит сокращение, падает спрос, обесцениваются деньги...

– Человеку с вашей профессией кризис не страшен, – пробормотал Крастуев.

– Наверно, да. В этих условиях еще более увеличивается число мошенников, проходимцев, воров. Кто-то идет на преступление вынужденно, кто-то осознанно, но многие попадают в очень тяжелое положение. Я могу поговорить с вашим секретарем в вашем кабинете?

– С Ларисой Анатольевной? – уточнил Крастуев. – Конечно, можете. Я ее сейчас приглашу, а сам перейду на время в кабинет Ашрафи. Но только полчаса, не больше.

– Это я вам обещаю. Господин Муса Халил еще не появлялся?

– Нет. Но он обещал приехать.

– Очень хорошо. Пригласите вашего секретаря.

Он остался сидеть за приставным столом, когда Крастуев вышел из кабинета. Через минуту вошла Лариса Анатольевна. Она была в строгом темном костюме-двойке. Белая блузка выгодно подчеркивала ее наряд. У нее были собраны волосы, на ногах – танкетки, для удобства. Она являла собой образец почти идеального секретаря, хотя и была специалистом с высшим образованием.

– Еще раз доброе утро, – сказал Дронго. Он уже здоровался с ней, когда вошел в приемную. – Садитесь, пожалуйста, я хочу задать вам несколько вопросов.

Она села напротив. Внимательно посмотрела на Дронго. У нее были карие глаза. Ему понравился ее взгляд. Умный и независимый.

– Извините, что отвлекаю вас от работы, – пробормотал он, – но вы наверняка уже знаете, для чего я сюда хожу.

– Знаю, – кивнула Лариса Анатольевна, – у нас уже многие знают. Я думала, что вы будете вызывать всех сотрудников на беседу. А вы приезжали к нам и почти ни с кем не разговаривали.

– Зачем? – спросил Дронго. – Я убежден, что следователи уже поговорили с каждым из сотрудников компании и узнали все, что можно было узнать. И приехавший за ними голландский специалист тоже побеседовал с каждым. Если бы эти разговоры могли что-то решить, то у нас уже был бы подозреваемый. Но кроме несчастного водителя, никого пока нет. Значит, разговоры не помогают. Так зачем мне тратить на них свое время?

– Логично, – улыбнулась она, – я об этом не подумала.

– Вы уже давно здесь работаете. Скажите, каким был Вилаят Ашрафи? Вы же видели его много раз. Меня интересуют его человеческие и профессиональные качества.

– Достаточно мягким, коммуникабельным. Хотя характер имел взрывной, но быстро отходил. Русского языка он почти не знал, и с ним иногда работали переводчики. Но чаще всего с ним бывали его адвокат и телохранитель, которые довольно неплохо знают русский язык.

– У вас в офисе много женщин?

– Человек двадцать пять. Может, больше, я не считала.

– Как он к ним относился?

– Нормально. Я не совсем поняла вопрос. Если вы интересуетесь, не приставал ли он к ним, то никогда не позволял себе даже намека. Он получил западное образование, а там с этим достаточно строго. Никакого флирта на работе, вы же знаете. Там сразу подают в суд и выигрывают подобные процессы.

– Это в Америке, – усмехнулся Дронго, – в Европе все не так строго, хотя в общем я с вами согласен. Значит, на работе он был безупречен. А в быту?

– Этого я не должна знать. Мы встречались с ним только по службе.

– Не должны, но наверняка знаете. Вы же входили, когда он говорил по телефону, с кем-то общался. Насколько мне известно, вы владеете английским языком.

– Вам уже успели сказать, – поняла она, – да, я слышала его разговоры. Он обычно звонил старшему брату. Иногда беседовал с нашими журналистками. С одной канадской журналисткой. Кажется, ее фамилия была Эткинс, и с нашей беседовал часто. О ней даже писали в журналах.

– Как ее фамилия?

– Вы же наверняка сами знаете. Ее допрашивали в прокуратуре. Наталья Кравченко.

– Больше ни с кем?

– С разными знакомыми, которые у него были. Но я слышала разговоры с этими двумя.

– Теперь у меня к вам будет необычный вопрос, который вам наверняка не задавали ни следователь, ни голландский сыщик. Только поймите меня верно, я спрашиваю не из-за собственного интереса, а потому, что мне это нужно.

– Я вас слушаю.

– Насколько мне удалось узнать, адвокат Муса Халил иногда просил разрешения внести свои деньги в совместные проекты, купить часть акций, чтобы получить свою долю в прибылях компании, то есть фактически нарушал негласную служебную этику. Это правда?

Она молчала, словно размышляя над своим ответом.

– Так делают многие, – осторожно ответила Лариса Анатольевна. – Дело в том, что такая практика – своеобразное поощрение лучших сотрудников компании и менеджеров, которые начинают работать в том числе и на собственный карман.

– Но не адвокатов, которые получают оговоренные гонорары и не могут требовать своего участия в прибылях компании.

– Он мог вложить свои деньги. Насколько я знаю сам господин Ашрафи-младший не возражал против этого.

– Большие суммы?

– Не знаю. Вам лучше спросить у самого адвоката. Или у Николая Савельевича.

– Так и сделаю, – пообещал Дронго. – А кофе ему вы носили?

– Да, его приготавливали на кухне, и я вносила в кабинет. У нас такая практика.

– В то утро он тоже пил кофе?

– Меня об этом спрашивали раз десять. В то утро господин Ашрафи-младший не пил кофе. И ничего вообще не пил. Кофе я принесла только Николаю Савельевичу. Ему обычно даю кофе с молоком.

– Ясно. Спасибо за вашу помощь. И, пожалуйста, никому не говорите о моих вопросах.

– Это я понимаю, – улыбнулась она.

Лариса Анатольевна вышла из кабинета. Дронго задумчиво постучал по столу костяшками пальцев. Он уже собирался выйти из кабинета, когда открылась дверь и вошел Муса Халил.

– Доброе утро, мистер Дронго, – начал он по-английски. – Я вижу, что вы уже успели начать работу, приехав сюда даже раньше меня.

– Я только недавно приехал, – сообщил Дронго.

Муса Халил прошел к столу и уселся в кресло Крастуева. Очевидно, эта хамская манера занимать главные места в филиале компании была у адвоката плохой привычкой. Или он искренне считал, что как основной юрист компании имеет право так себя вести в филиалах.

– Что у вас нового? – весело спросил он.

– А почему вы каждый раз садитесь в кресло хозяина кабинета? – вместо ответа спросил Дронго. – Вам не кажется это несколько неэтичным? Ведь Крастуев сейчас вернется, и ему может не понравиться ваше поведение...

– Когда он вернется, я уступлю ему его место, – нахмурился Муса Халил. – Я не вижу в этом ничего особенного. В конце концов, я здесь не чужой человек.

– И поэтому вы занимаете кресло даже погибшего Ашрафи? Я думаю, что его старшему брату не понравится, если он об этом узнает.

– Не нужно меня шантажировать, – разозлился адвокат. – Я имею право сидеть везде, где хочу. Сам погибший мне это разрешал. И не ваше дело мне указывать...

– Может, потому, что вы все время вымаливали у погибшего право внести свои деньги и получать свою долю в прибылях компании? – продолжил Дронго, задавая свой основной вопрос.

Муса Халил вздрогнул. Открыл рот, чтобы ответить, но ничего не сказал. Закрыл рот. Раздался нервный смешок.

– Вместо того чтобы искать убийцу, вы следили за мной. Я так и думал. Вы просто некомпетентны...

– Это не ответ на мой вопрос, – возразил Дронго. – Значит, вы решили стать компаньоном фирмы? Или купить акции?

– Хватит! – зло крикнул адвокат. – Я ничего вам не скажу. Мы отстраним вас от расследования. Вы непрофессиональны и некомпетентны.

– Может, прямо сейчас позвоним Аббасу Ашрафи и сообщим, почему именно вы хотите меня отстранить? – предложил Дронго.

– Не стоит, – тяжело задышал адвокат. – Скажите, что вам нужно? Почему вы меня так ненавидите? Или считаете, что я мог быть причастен к убийству Вилаята Ашрафи? Неужели вы не понимаете, насколько я был предан этой семье. Неужели не понимаете, какой страшный удар оказался для меня. Я ведь специально выучил русский язык, когда начались наши совместные работы на Каспийском шельфе, чтобы иметь возможность стать юристом компании и приезжать сюда вместе с погибшим. Неужели вы думаете, что я мог быть хоть немного причастен к этому убийству?

– Пока не думаю. Но вы ведете себя глупо и по-хамски, а мне это не нравится. Очень не нравится. Давайте, наконец, договоримся. Я веду свое расследование так, как считаю нужным. А вы мне только помогаете. Вот и все.

– Как хотите, – пожал плечами Муса Халил.

– С разрешения Вилаята Ашрафи вы вложили свои деньги в этот проект компании?

– Да.

– Какая была сумма?

– Небольшая. Для компании это просто ничтожная сумма. Но для меня – все мое состояние. Триста тысяч долларов. Я получил их в банке и привез домой к господину Ашрафи. Он почему-то захотел получить деньги наличными.

– Это было в день убийства?

– Что вы, – даже испугался Муса Халил, – конечно нет. Это было еще полгода назад. В июне, нет, в июле этого года. Я привез деньги, а он позвонил Крастуеву и приказал оформить на меня двадцать сотых одного процента акций из своей доли.

– Он оформил?

– Конечно. Семья Ашрафи – не только руководители этой компании. Они ее владельцы. У Вилаята было около двадцати процентов акций. Это больше тридцати миллионов долларов. Один процент – чуть больше полутора миллионов долларов. А одна пятая процента – это как раз триста тысяч долларов. Согласитесь, что для Вилаята это были смешные деньги. Для меня в условиях кризиса – просто огромная помощь. Если все пройдет нормально, то прибыль может достигнуть от десяти до тридцати процентов. То есть свои триста тысяч долларов я превращаю в четыреста. Ради этого я готов был рискнуть.

– А зачем ему понадобились наличные?

– Откуда я знаю? – искренне удивился Муса Халил. – Может, они ему были нужны для себя. Или на разные расходы. Меня это не касалось. Я получил деньги в банке, забрав с собой Тауфика Шукри, и привез их домой к Вилаяту Ашрафи. Отдал деньги и ушел. Больше меня ничего не интересовало. Он при мне позвонил Крастуеву.

– Значит, о сумме этой доли могли знать, кроме вас, Тауфик Шукри и Николай Крастуев?

– Нет, – ответил адвокат, – никто не мог знать. Тауфик сидел в машине, когда я получал деньги в банке, и ничего не знал. Я взял его на всякий случай для охраны. Крастуев тоже ничего не знал. Я сдал деньги, и Вилаят при мне позвонил Николаю Савельевичу, отдавая распоряжение. Крастуев не мог знать, что я привез такую сумму наличными. И он не спросил о них, прекрасно сознавая, что семья Ашрафи владельцы компании и могут делать со своими деньгами все, что хотят.

– Тогда получается, что кроме вас об этих деньгах никто не знал.

– Так и получается, – кивнул Муса Халил, – но я не причастен к убийству Вилаята Ашрафи.

– Куда тогда исчезли деньги? Насколько я понял, на квартире этих денег не нашли.

– Не знаю, – пожал плечами адвокат, – это было давно, еще весной. Он наверно их давно потратил. Для такого человека, каким был Вилаят Ашрафи, это были вообще не деньги. Мелкая сумма на расходы. У него машины стоили гораздо больше. На его руке были часы, которые оценивались в четыреста тысяч долларов. Сделанные на заказ в Швейцарии. Какая-то известная марка, я в них не очень разбираюсь.

– Я могу уточнить у Крастуева, когда Ашрафи отдал ему распоряжение о переводе акций?

– Не нужно. Я могу сказать вам точно. Я получил их в доверительное управление шестого июля. Точно, шестого июля. У меня все записано. Вы понимаете, что для меня в отличие от Крастуева или самого Вилаята Ашрафи, это был жизненно важный вопрос.

– Часы с его руки не пропали?

– Нет, не пропали. Там вообще ничего не пропало. И никого в квартире не было. И не могло быть. Дело даже не в камерах, установленных у входной двери. Предположим, что убийце удалось каким-то образом обмануть эти видео. Но двери и окна были заперты изнутри. Следователь все лично проверил. И мы тоже много раз. Там никого не было. В квартире оставался только сам Вилаят Ашрафи, который неизвестно от чего отравился и умер. Там проверили всю еду, всю воду, даже воду изо всех кранов. Я вам больше скажу, что мы сделали. Вы ведь знаете, что семья Ашрафи – это не просто фарсы из Ирана. Они правоверные мусульмане и используют в туалете «автофу», то есть специальный кувшин для гигиенических целей. Мы проверили даже воду в этом кувшинчике. Все абсолютно было чисто.

– Странно, что он держал дома такой архаичный предмет, – пробормотал Дронго, – у него в квартире было удобное биде. Кстати, я не видел в его ванных комнатах этой «автофы».

– Мы отправили ее на экспертизу, – пояснил адвокат, – ничего странного нет. У каждого свои привычки. Я, например, никогда не понимал англичан. Они используют биде совсем иначе. Заполняют его водой и затем подмываются. Извините меня, но это гадко и грязно.

– Мы об этом говорили с журналисткой Ритой Эткинс, – вспомнил Дронго, – она выросла в Канаде и считает нормальным, когда англичане моются из раковины, наполняя ее водой. Они так же и подмываются.

– У каждого народа свои традиции, – кивнул Муса Халил.

– Насчет традиций я могу вспомнить реальный эпизод из моей жизни, – сказал Дронго, – только не обижайтесь, я это говорю не для того, чтобы вас оскорбить или обидеть. В девяносто четвертом году у меня была уникальная возможность проехать из Азербайджана в Ирак через Иран. Учитывая, что Иран и Ирак воевали больше десяти лет и линия фронта проходила между двумя границами, это было рискованное предприятие. Но оба государства разрешили мне проехать как паломнику, направляющемуся в Кербелу, святое место для шиитов-мусульман, где похоронен убитый имам Хусейн.

Учитывая, что иранцы сами шииты, а в Ираке их почти половина населения, ни одна из стран не посмела отказать мне в этом праве. И я обратил внимание на одну особенность. Во всех общественных туалетах Ирана была идеальная чистота, даже в горах, в самых отдаленных селениях. И везде стояли эти самые «автофа». А в Ираке туалеты были не столь чистыми. К большому сожалению.

– Спишите это на войну. И не забывайте, что уже тогда Саддам Хусейн был в некоторой блокаде, – напомнил Муса Халил.

– Боюсь, что блокада не виновата. Все зависит еще и от самих людей, господин адвокат. И если Вилаят Ашрафи с его образом жизни привозит сюда этот кувшин для личной гигиены, то это говорит только в его пользу. Но давайте на этом закончим. Кажется, наш разговор принял туалетно-водопроводный характер.

Оба улыбнулись друг другу. Дронго даже не подозревал, что именно эта смешная и экзотическая тема позволит ему наконец выйти на убийцу, узнав, каким образом и кто убил Вилаята Ашрафи.