Глава 1

И когда расследуешь любое преступление, тебе кажется, что оно самое важное и самое главное в твоей жизни. Кажется, что именно сейчас решается вопрос о равновесии мирового добра и зла, словно именно это конкретное преступление может решить судьбу извечного спора, в котором заведомо никогда не может быть победителя. Ибо зло обречено на самопожирание, а добро иногда перетекает в зло, и все это перемешивается таким образом, что никто из живущих не может взять на себя ответственность, разграничив тонкую грань между добром, порождающим зло, и злом, защищающим добро.

Дронго прилетел в Москву поздно вечером, когда в городе начался сильный дождь. Встречавший его Эдгар Вейдеманис приехал в аэропорт в плаще, несмотря на теплую майскую погоду. Они вышли из здания нового аэропорта «Шереметьево», который стал удивительно удобным после того, как его перестроили. Насколько неудобным и тесным он был еще несколько лет назад, настолько просторным и удобным стал после реконструкции. Усевшись в машину, которая ждала их на стоянке, они поехали в центр города.

– Надеюсь, меня никто срочно не искал? – поинтересовался Дронго.

– Даже не надейся, – усмехнулся Вейдеманис, – все время звонят и тебя спрашивают. Твоя слава перешагнула границы, и теперь звонят даже из соседних стран. Особенно из Казахстана и Украины. Там, видимо, считают, что ты мастер на все руки.

– В каком смысле?

– Обычные личные запросы. Кому-то нужно проследить за женой, а кто-то пытается найти сбежавшего мужчину. Я пытаюсь им объяснить, что ты никогда не занимался подобными делами. И вообще, ты специалист по наиболее тяжким преступлениям. В таких случаях каждый из позвонивших считает, что именно их случай самый тяжелый. Они просто путают специфику жанра, считая тебя обычным детективом, которого можно нанять, заплатив деньги в детективном агентстве, и отправить следить за неверным мужем, искать сбежавшую любовницу или приструнить нерадивого отпрыска. Им трудно поверить, что ты аналитик, который лично не занимается подобными глупостями.

– Для этого у настоящего сыщика должен быть свой Арчи Гудвин, – вспомнил Дронго, – это как у Рекса Стаута. Я буду сидеть неподвижно в кресле, разгадывая одну загадку за другой и обожая орхидеи, как Ниро Вульф, а ты будешь бегать в поисках преступников и сообщать мне во всех подробностях о наших расследованиях. Такой вариант тоже возможен, но мне он крайне неинтересен. Я бы хотел всегда лично участвовать в расследованиях и лично присутствовать на местах преступлений. Уже не говоря о том, что неподвижный образ жизни явно не для меня.

– Только не говори этого при Джил, – напомнил Эдгар, – ей, по-моему, не очень нравится твоя профессия.

– Она терпеть не может мою профессию и мои частые отлучки в Москву или в Баку. Джил считает, что я должен ухаживать за цветами и деревьями в ее римском доме и навсегда бросить дело, которым занимаюсь вот уже столько лет, – согласился Дронго. – Но это занятие не для меня. Без умственной работы я быстро завяну, как цветок, который несколько дней не получал воды… Значит, ты всем отказал?

– Всем, кроме одной посетительницы.

В их небольшой офис на проспекте Мира иногда попадали и абсолютно незнакомые люди, которым удавалось узнать либо номер телефона, либо адрес, по которому обычно сидели Эдгар Вейдеманис и постоянно дежуривший на телефоне Леонид Кружков.

– Что за посетительница? – поинтересовался Дронго.

– Женщина, которая прилетела из Швейцарии, – вспомнил Вейдеманис, – ей уже под шестьдесят, и она очень плохо выглядит. Я подозреваю, что она серьезно больна. И наверняка проходит интенсивный курс лечения в Швейцарии. Но она приехала сюда, очень настойчиво тебя искала и лично явилась к нам, чтобы попросить тебя о помощи.

– Чем именно я могу ей помочь?

– Не ей. Она полагает, что ее мужу угрожает опасность, и просит каким-то образом его защитить.

– Надеюсь, ты объяснил ей, что я не работаю телохранителем? Охраной занимаются специализированные фирмы и детективные агентства. Почему она обратилась именно к нам?

– Насколько я понял, у ее мужа есть охрана, и достаточно серьезная. Но, похоже, она всерьез опасается за жизнь своего супруга. Хотя и бывшего.

– Я тебя не совсем понимаю.

– Она пришла просить за человека, который раньше был ее мужем, – пояснил Вейдеманис.

– А сейчас?

– Сейчас он женат уже третьим браком, – сообщил Эдгар, – представляешь? Третьим браком. Когда она мне сказала, я чуть не подпрыгнул на месте. Есть еще такие женщины – «декабристки», которые готовы ради своего мужа пройти через любые испытания. Он бросил ее лет двадцать назад, хотя обеспечивает достаточно неплохо. В середине девяностых женился во второй раз, а в середине нулевых – в третий. И несмотря на его последующие браки, она пришла и просит для него помощи. Она честно призналась, что ждет возможных неприятностей и боится за жизнь своего бывшего мужа. И, между прочим, отца ее единственной дочери.

– Сколько лет девочке? – спросил Дронго и, не дожидаясь ответа, предположил: – Если они развелись двадцать лет назад и у этой шестидесятилетней есть дочь, то ей, должно быть, лет двадцать пять или тридцать.

– Двадцать восемь, – улыбнулся Вейдеманис, – и мать боится не только за своего бывшего мужа, отца девочки, но и за свою дочь, которая уже достаточно большая.

– Так. Уже интересно. Что хочет эта женщина?

– Чтобы мы спасли ее мужа. Или даже не так. Чтобы мы помогли уберечь ее мужа от возможных неприятностей. Несмотря на его охрану и телохранителей.

– Совсем интересно. У него есть своя охрана и телохранители. Он достаточно состоятельный человек, чтобы позволить себе окружить свою персону надежными профессионалами. Политик или бизнесмен?

– Бизнесмен. Один из самых богатых людей, по версии журнала «Forbs».

– И поэтому бывшая супруга так за него боится, – спросил Дронго, – может, она боится не за него, а за свои деньги? Если он ее обеспечивает, то вполне возможно, что в этой необычайной заботе есть и ее конкретный корыстный интерес.

– Никакого интереса нет, – возразил Эдгар, – я все уточнил. Он перевел на ее счет три миллиона, и она может жить всю оставшуюся жизнь на одни проценты. И вообще, деньги ее, видимо, мало интересуют. Судя по ее виду, ей осталось жить не так долго. Во всяком случае, разговаривая со мной, она прилагала определенные усилия. А перед домом стоял ее «Мерседес» с водителем и, очевидно, секретарем. Когда наша гостья вышла, они бросились к ней и помогли усесться в салон машины.

– Может, вторая женщина была ее дочерью?

– Не похоже. Она обращалась к нашей гостье на «вы», и ей лет пятьдесят, не меньше. К тому же она иностранка, так как говорит по-русски с очень сильным немецким акцентом.

– Может, она очень воспитанная дочь, – недовольно заметил Дронго. – Очень интересное дело выходит из твоих слов. Появляется неизвестная пожилая дама, которая тяжело больна и прилетела в Москву только для встречи со мной. Выясняется, что она боится за отца своего ребенка. Хотя у этого мужика есть собственная охрана и огромные деньги, если три миллиона он выделил только своей первой жене. И еще две жены, наличие которых почему-то не очень волнует его первую жену. Все правильно?

– Да. И она оставила чек на сто тысяч долларов. На предъявителя в немецком банке, – вытащил чек Вейдеманис. – Отправим обратно или ты все-таки захочешь провернуть это дело?

– Какие вы все меркантильные… – Дронго забрал чек у своего друга и положил его в карман. – Если все время думать только о деньгах, то постепенно исчезнут все нравственные ориентиры. Тогда станет возможным брать деньги и помогать преступникам уходить от наказания, сваливать вину на невиновных и тому подобное. Так можно будет далеко зайти.

– Но чек ты у меня отобрал, – улыбнулся Эдгар.

– Чтобы не соблазнять тебя такой большой суммой, – парировал Дронго.

Вейдеманис коротко рассмеялся.

– Мне тоже эта история показалась достаточно интересной, и я решил, что ты обязательно захочешь в ней разобраться. Если, конечно, до этого не произойдет ничего особенно страшного.

– Кто этот человек?

Вместо ответа Эдгар достал глянцевый журнал, развернул и показал его Дронго.

– Не может быть, – нахмурился тот, – неужели это сам Илья Смыкалов?

– Именно он. Тот самый Смыкалов, с которым ты встречался пять лет назад.

Пять лет назад было решено помочь семьям трех убитых в Дагестане сотрудников полиции. Хотя тогда они еще назывались сотрудниками милиции. Обратились к нескольким людям, имеющим возможность помочь семьям погибших офицеров. Смыкалов согласился дать только десять тысяч долларов. Остальные двое дали по пятьдесят. Сто десять пришлось делить на три семьи. Тогда еще десять тысяч долларов добавил сам Дронго. Офицеры погибли в результате засады, в которую попали не по своей вине. У всех троих остались семьи, в двух из которых дети были еще грудного возраста. Дронго посчитал для себя невозможным остаться в стороне от трагедии. И получилось, что он и один из самых известных олигархов внесли одинаковую сумму. Смыкалов тогда настоятельно просил нигде и никогда не упоминать его имени в качестве благотворителя. Он принципиально никогда и никому не давал денег. По своей основной профессии он был финансистом и именно поэтому хорошо знал цену деньгам. Поговаривали, что Илья Смыкалов много лет проработал рядовым финансистом на одном из крупнейших комбинатов страны и только после распада Союза начал быстро делать деньги, выдвигаясь в ряды наиболее известных и богатых людей страны.

– Значит, к нам приходила первая супруга Смыкалова? – вспомнил Дронго.

– Именно так. И она оставила чек на сто тысяч. Я вспомнил, как ее муж дал десять трем семьям погибших офицеров милиции. И ты добавил еще свои десять. И поэтому решил, что тебе будет интересно заняться именно этим делом. Если человек такой жмот, что за его охрану и безопасность готова платить первая жена, то это само по себе интересно. Тем более если речь идет о твоем знакомом Илье Смыкалове.

– Давай снова и по порядку, – предложил Дронго. – Когда приходила его первая супруга?

– Четыре дня назад. Она оставила деньги и попросила срочно с ней связаться. Оставила свой электронный адрес и сказала, что находится на лечении в Берне. Мы можем связаться с ней по «Скайпу», если захотим поговорить.

– Ясно. Но почему она считает, что ее бывшему мужу грозит опасность? Она уже двадцать лет не живет рядом с ним.

– Не двадцать, а немного меньше, – вспомнил Вейдеманис. – Этого она нам не сказала. Настаивала на встрече с тобой и, уходя, оставила чек. Я думал, что это обычная плата за встречу. Но когда посмотрел на сумму, то просто обомлел. И поэтому сразу начал звонить тебе.

– Ты тоже жмот хороший, – буркнул Дронго, – как только видишь большие деньги, так сразу теряешь голову. А если бы она выписала двести тысяч, ты заставил бы меня лететь сразу к ней в Швейцарию.

– Но ты сам считаешь этот случай необычным, – возразил Эдгар.

– Считаю, потому что ничего подобного у меня в жизни никогда не было. Но брать заранее деньги в любом случае некрасиво и очень глупо. А если я узнаю какие-то подробности из жизни Ильи Смыкалова и решу, что мне лучше отказаться?

– Тогда вернешь мне чек, и я перешлю его бывшей супруге Смыкалова, – предложил Эдгар, – тем более что мы знаем, как именно можно ее найти.

– А где сейчас ее дочь?

– Понятия не имею. Мы об этом не говорили.

– И очень напрасно. Это самое важное в нашей истории. Возможно, опасность угрожает этому Смыкалову именно из-за его дочери, и мать девочки каким-то образом об этом узнала. Кстати, откуда сведения, что у него есть свои телохранители? Может, обычный охранник, роль которого по совместительству исполняет его водитель?

– Нет, – возразил Эдгар, – это мы как раз проверили. Смыкалова охраняют круглосуточно четыре или пять вооруженных охранников. Очевидно, ему есть чего опасаться, если он повсюду ходит с такой охраной. И самое главное… – Он сделал паузу, словно раздумывая, как именно сообщить следующую новость.

– Твоя прибалтийская манера говорить сделает меня неврастеником, – предупредил Дронго. – Что самое главное?

– На его жизнь уже было организовано покушение полгода назад. И тогда его ранили в руку, но покушавшийся был убит – застрелен телохранителями. Поэтому я думаю, что первая жена Смыкалова появилась здесь, уже зная какие-то подробности того преступления. И поэтому сразу внесла такую большую сумму.

– Ясно. Что еще вы узнали, пока меня здесь не было?

– Состояние Смыкалова оценивается в три с половиной миллиарда долларов, он один из тех, кто финансировал залоговые аукционы в России в середине девяностых и сказочно разбогател во время их проведения. Родился в пятьдесят третьем, для обычного олигарха у него довольно серьезный возраст. Большинство его коллег гораздо моложе. В восемьдесят третьем женился на Зинаиде Малкиной, в восемьдесят четвертом у них родилась дочь Жанна. Это не противоречит тем сведениям, которые мы получили от госпожи Малкиной. Она пришла к нам под своей девичьей фамилией.

– Поехали ко мне домой и прямо сейчас выйдем в «Скайп», – предложил Дронго. – По московскому времени сейчас уже десять, но в Берне только восемь, и я думаю, что мы не сильно потревожим больную своим звонком. Хотя, возможно, она всего лишь принимает там грязевые ванны. Вы не забыли проверить больницу и уточнить, чем именно она больна?

– Это было сразу заметно по ее внешнему виду, – сообщил Вейдеманис, – но мы все равно проверили. Больница – известный онкологический центр, где пытаются спасти безнадежно больных пациентов. Нечто среднее между хосписом и российским онкоцентром на Каширке. Хотя, насколько мы поняли, у находящихся там практически нет никаких надежд. Может, поэтому Малкина и обратилась к нам с такой необычной просьбой. Она понимает, что все может скоро закончиться, и пытается спасти отца своей единственной дочери.

– Судя по убитому нападавшему, у Смыкалова неплохие телохранители, – заметил Дронго, – хотя неплохие охранники не должны были позволить убийце приблизиться и начать стрелять в охраняемого объекта. Это уже явный прокол. Или явная провокация.

Автомобиль подъехал к дому, Дронго взглянул на своего старого друга и напарника:

– Пойдем выяснять, что именно известно этой несчастной женщине. И как мы можем ей помочь.

– Ты хочешь заняться этим делом? – спросил Эдгар.

– Конечно. Во-первых, интересно, а во-вторых, выгодно. Я никогда не говорил тебе, что тоже стал меркантильным человеком. И мне ужасно не хочется возвращать ей этот чек, – заговорщическим тоном сообщил Дронго.

Друзья рассмеялись. Они даже не подозревали, что это расследование станет одним из самых необычных в их карьере.

 

Глава 2

В этот день он приехал на работу раньше обычного. Он и так приезжал на работу всегда на полчаса раньше всех и появлялся в большой комнате за своим столом к половине девятого утра. Учитывая, что большинство сотрудников обычно опаздывало на десять, пятнадцать, а иногда и двадцать минут, получалось, что Илья Данилович Смыкалов появлялся на работе гораздо раньше своих коллег. Уходил он тоже позже всех, обычно не сразу после шести, как это делало большинство его коллег, с некоторым усилием досиживающих последние минуты на работе. Он обстоятельно собирал свои бумаги, раскладывал ручки и карандаши, готовясь к завтрашнему дню, убирал все лишнее со стола, проверял выдвигаемые ящики – наводил идеальный порядок. И только затем, уже в седьмом часу, когда в их большой комнате никого не оставалось, он надевал плащ и неспешно шел к лестнице. Лифтом Илья Данилович обычно не пользовался, благо они работали на третьем этаже. Он спускался по лестнице, осторожно переставляя ноги тридцать девятого размера, чтобы дойти до ближайшей станции метро и проехать на свою конечную, откуда до дома еще минут двадцать пять нужно было добираться на автобусе.

Дома его всегда ждали горячий ужин и любимые мягкие тапочки. Смыкалову шел тридцать восьмой год, и восемь лет назад он женился на Зинаиде Никаноровне Малкиной, которой было тогда двадцать девять лет. Из этого следует, что между супругами была разница всего в один год. Несмотря на свой относительно немолодой возраст, Зинаида Никаноровна была на момент замужества девственницей, и нетрудно догадаться, что, сохранив себя в неприкосновенности до такого возраста, она отличалась особой нравственностью и почти смирилась с тем, что мужчины не обращают на нее особого внимания. Она не была красавицей и не обращала на себя внимания мужчин. Но она была достаточно миловидной, спокойной женщиной с красивыми глазами василькового цвета и простым крестьянским лицом. Ее тетя была соседкой Смыкаловых, и она твердо решила познакомить двух одиноких людей друг с другом, считая, что обоим уже пора «остепеняться», как она сама говорила. Благодаря настойчивым усилиям тетушки Зинаида и Илья впервые встретились, познакомились, разговорились. Зинаида Никаноровна была на целую голову выше своего нового знакомого. Но он был человеком положительным, работал в финансовом отделе крупного предприятия, неплохо зарабатывал и имел небольшую трехкомнатную квартиру, оставшуюся ему от мамы, с которой он жил почти до тридцати лет, пока она в прошлом году не умерла. Собственно, после этого печального события соседка и решила поженить их. В последний год Илья Данилович существовал один, и это было достаточно сложно. Смыкалов был человеком спокойным, выдержанным, тихим. У него было стертое лицо, которое обычно бывает у всех мелких чиновников, засидевшихся на своих местах. Брюки у него были всегда протерты, пиджаки лоснились. Но он был честный, порядочный и добрый человек. Женщина в доме ему, конечно, была нужна: после смерти матери квартира пришла почти в полное запустение. Поэтому Илья Данилович особенно долго не размышлял и, подталкиваемый энергичной соседкой, сделал предложение Зинаиде Никаноровне уже во время их третьей встречи. Зинаида, уже вполне подготовленная своей тетушкой, не стала просить времени на раздумье, Смыкалов вполне устраивал ее, и она почти сразу же согласилась, не кокетничая и не пытаясь произвести впечатление. Уже отправляясь на третью встречу с этим тихим и выдержанным человеком, она знала, зачем идет и какое предложение может последовать с его стороны.

Свадьбу сыграли скромную, на ней было человек двадцать самых близких родственников и друзей. Хотя друзей у Ильи Даниловича не было. Были две старые тетки и двое сослуживцев с работы, согласившихся появиться на его свадьбе. Все остальные гости были со стороны невесты.

В первую брачную ночь Илья Данилович вел себя не лучшим образом. Собственно, это был его четвертый опыт общения с женщинами. Первый подобный опыт он приобрел во время работы в студенческом стройотряде, когда в деревне, где они работали, взрослая тетка, заведующая сельпо, выбрала именно его в качестве своего ухажера, обратив внимание на его скованность и застенчивость. Ему было девятнадцать, ей тридцать шесть. Разница в опыте сказывалась. Она довольно требовательно и бесцеремонно лишила его девственности, сумев сделать из него некое подобие мужчины. Правда, подобный сексуальный опыт надолго отвратил его от женщин.

Вторая женщина, с которой он сошелся, была тоже старше него, и разница в возрасте была также весьма ощутимой – двенадцать лет. Илья Данилович уже работал в бухгалтерии, когда из соседнего отдела к ним начала заходить Елизавета Григорьевна. Ей было уже за тридцать, и она была вдовой, потерявшей мужа в автомобильной аварии и в одиночку воспитывающей своего сына. Разумеется, она проявила интерес к молодому, застенчивому и холостому бухгалтеру, появившемуся на их предприятии. Через некоторое время она пригласила его к себе и после долгих уговоров сумела напоить и наконец уложить в свою кровать. С Елизаветой Григорьевной он встречался больше четырех месяцев, пока у нее не умерла мать в Новосибирске, оставив на попечение дочери больного отца. Кроме отца, в Новосибирске остался большой двухэтажный дом, который принадлежал родителям Елизаветы Григорьевны и на который мог претендовать ее брат. Брат проживал на Украине и собирался вернуться в Россию. Но Елизавета Григорьевна приняла мужественное решение: она решила переехать с сыном и своим молодым другом в Новосибирск. С сыном проблем не было, а вот молодой друг не захотел покидать Москву. Может, потому что у него самого была больная мама и своя квартира.

Третьей женщиной Ильи Даниловича была обычная проститутка, когда вместе с заместителем генерального директора Никулиным он отправился в командировку в Ригу. Заместитель директора оплатил услуги двух девиц, и одна из них появилась в номере Ильи Даниловича. Тогда он впервые с возмущением и отвращением узнал о «французских поцелуях» и подобных «извращениях». Он был ошеломлен и оскорблен. Ему не понравилась такая форма общения. Ничего подобного у него не было ни с заведующей сельпо, ни с вдовой, к которой он ходил целых четыре месяца. Может, именно поэтому он так неловко вел себя в первую брачную ночь, не понимая, как именно ему следует поступать с девственницей. К тому же Зинаида Никаноровна очень смущалась и, как следствие, сжималась в предчувствии возможной боли, что сильно мешало ее мужу проявить свои лучшие качества. Все-таки он привык к тому, что женщины гораздо более охотно и свободно шли ему навстречу. Может, поэтому в первую ночь ничего не получилось. Во вторую ночь у них опять ничего не вышло. И только с третьей попытки ему удалось наконец лишить девственности свою супругу, что далось обоим достаточно нелегко. Может, именно этот сексуальный опыт навсегда отвратил Зинаиду Никаноровну от подобных «упражнений». К тому же выяснилось, что уже после первого контакта она забеременела и через девять месяцев родила здоровую девочку, так удивительно похожую на нее. Девочку назвали Жанной. Почему-то Смыкалову всегда нравилось именно это имя. Может, потому, что он всегда подсознательно мечтал о крепких женщинах-воительницах, которых так не хватало в его собственной жизни.

Если точно сосчитать количество интимных контактов между супругами за следующие несколько лет, то окажется, что их было немного. Не больше одного или двух раз в месяц. И только потому, что оба считали это неким выполнением своего супружеского долга. Она просто терпела его пыхтение, а он достаточно быстро все завершал, удовлетворенно кивал и почти сразу засыпал. Она шла в ванную комнату мыться и искренне не понимала, почему люди сходят с ума из-за этого секса. Немного боли, немного суеты и никакого удовольствия. Она вообще не понимала, как люди могут получать удовольствие от подобных занятий. Может, поэтому их общение становилось все более редким.

К тридцати восьми годам Смыкалов сильно полысел. Он носил очки, немного располнел. И без того не идеальная фигура превратилась в некое подобие «мешка с картошкой». Он работал старшим финансистом в отделе уже шестой год и радовался получаемым премиям и надбавкам. Илья Данилович считался крепким профессионалом, но человеком, абсолютно лишенным всяких амбиций. Достаточно было взглянуть на его фигуру, потухшие глаза за толстыми стеклами очков, вечно мятый пиджак и мешковато сидевшие брюки, чтобы понять, что этот человек был просто обречен на прозябание на вторых ролях. Жизнь с каждым днем становилась все хуже и хуже, продукты уже нельзя было купить на те деньги, которые им еще выдавали. Смыкалов отчетливо понимал, что если бы не деревенские родственники супруги, то они бы просто голодали.

Однако все изменилось в начале этого года. Руководителем их предприятия стал Борис Захарович Кирюхин, с которым Смыкалов учился в одной группе в институте. И почти сразу Кирюхин появился в финансовом отделе, чтобы навестить своего однокашника и пригласить его на дружеский ужин, которым он отмечал свое назначение. В этот вечер Смыкалов появился дома во втором часу ночи, в довольно веселом настроении и сразу увидел удивленный взгляд своей супруги, которая никогда прежде не видела своего мужа в подобном состоянии. С того вечера по предприятию поползли слухи о выдвижении Смыкалова. Никто не сомневался, что ставший генеральным директором молодой и амбициозный Кирюхин решит выдвинуть своего бывшего товарища на более значимую должность.

Так и произошло. Сначала Кирюхин поднял зарплату Смыкалову до возможного максимума. А затем предложил ему занять должность начальника финансового отдела. Сегодня Кирюхин должен был подписать приказ о назначении Смыкалова на эту должность. Именно поэтому в этот погожий теплый летний день Илья Данилович появился на работе раньше обычного. Он привычно прошел к своему столу, за которым проработал столько лет, уселся на стул, осмотрелся. Он даже не мог и представить, что сумеет сделать такой карьерный рывок, что в тридцать восемь лет жизнь круто изменится и его переместят отсюда в отдельный кабинет, находящийся недалеко от их большой комнаты. В отдельный кабинет со своим персональным телефоном, сейфом, столом и даже фикусом, оставшимся от прежнего руководителя финансового отдела.

Он станет начальником отдела, в котором будет сразу девятнадцать сотрудников. И Аннушка будет носить ему кофе в кабинет. Смыкалов вздохнул, еще раз оглядел большую комнату. Как все это странно. В другой, небольшой, комнате сидят двое заместителей начальника финансового отдела, каждый из которых мечтал стать руководителем их отдела. Но Кирюхин выбрал своего бывшего однокашника. Его можно было понять: в стране происходили такие невероятные события, их предприятие лихорадило, счета вовремя не оплачивались, и ему просто необходимо было иметь на этой должности своего человека. Об этом знал уходящий на пенсию Самсон Михайлович Руднев, проработавший здесь двадцать пять лет. Об этом знали оба заместителя начальника финансового отдела, которые понимали обоснованность мотивов Кирюхина. Это сознавали и все остальные сотрудники финансового отдела. И, наконец, об этом уже давно говорили в коридорах предприятия.

Значит, сегодня он переедет в свой отдельный кабинет. Смыкалов выдвинул ящики стола. Они были идеально чистыми. Своему преемнику он оставляет чистые ящики. Все ненужные бумаги он уже уничтожил или сложил в свой портфель и унес домой. Сегодня утром должен выйти приказ, подписанный Кирюхиным о назначении Смыкалова начальником финансового отдела. Зарплата увеличится сразу в два с половиной раза. Хотя эта зарплата все равно ничего не значит. На нее давно уже ничего нельзя купить. Но деньги все равно нужны, и как хорошо, что именно сейчас его переводят на эту должность.

Кирюхин всегда был незаурядным человеком. Он был основным заводилой их курса, его любили все девочки, учившиеся с ними. Он как-то сразу умел располагать к себе людей. Спортсмен-гандболист, высокого роста, широкоплечий, с белозубой улыбкой, открытым взглядом и не поддающимися никакому гребешку светлыми волосами, Боря нравился женщинам и умел ладить с мужчинами. К тому же он был племянником заместителя общесоюзного министра, что и обеспечило ему такой взлет карьеры, когда в тридцать восемь лет он стал генеральным директором предприятия, на котором работает более двух тысяч сотрудников.

Кирюхин всегда как-то по-дружески опекал Смыкалова. Может, потому, что еще на первом курсе забияка и грубиян Теодор Васадзе все время обижал молодого Илью, который едва доходил ему до плеча. Теодор был тоже спортсменом и, как Кирюхин, играл за сборную института. Однако в отличие от Бориса обладал тяжелым и мстительным характером. Увидев однажды, как Васадзе пристает к тихому Смыкалову, Борис вступился за него и даже подрался со своим коллегой по сборной института. Как бы там ни было, после этого Васадзе больше не приставал к Илье. Смыкалов проникся симпатией к своему защитнику, осмелился бывать на соревнованиях и стал болеть за команду, капитаном которой был Борис Кирюхин. Так они и подружились. Шумный, веселый, общительный, высокого роста, красивый, располагающий к себе Борис Кирюхин и замкнутый, мнительный, невысокий, закомплексованный Илья Смыкалов. Несмотря на абсолютное различие в характерах, они сошлись и даже сумели подружиться. Но после окончания института Кирюхин получил направление на работу в «почтовый ящик», находившийся в Москве, а Смыкалова послали в Ярославль, где он честно отработал почти четыре года, прежде чем его матери удалось задействовать все свои знакомства и перевести сына в Москву, на предприятие, куда его взяли рядовым сотрудником в финансовый отдел. Мамина подруга была двоюродной сестрой Самсона Михайловича, и, таким образом, Илья снова вернулся в Москву. Ему было легче, чем всем остальным: у него была московская прописка и московская квартира. Их дом находился довольно далеко от центра, но все равно в черте города, и Илья пользовался всеми льготами столичного жителя.

Сегодня Смыкалов должен принять дела у самого Самсона Михайловича, который тринадцать лет назад сделал все, чтобы перевести молодого специалиста из Ярославля в Москву. Скрипнула дверь, и в комнату вошла Анна – молодая девушка, которая зарабатывала у них стаж для поступления в вуз. Ей было девятнадцать, она приехал из провинции в надежде закрепиться в столице. Анна была высокой и симпатичной девушкой с большой грудью и пышными формами, она нравилась многим мужчинам, и не только в их отделе. На Илью Даниловича она никогда не обращала никакого внимания, для нее его просто не существовало. Несмотря на большую разницу в возрасте, в те редкие моменты, когда они все-таки общались, она называла его Ильей. Для Анны он был предметом обихода, как мебель или телефон, но никак не живым человеком. Сейчас она вошла в комнату, одетая в короткое платье светло-кремового цвета.

«Интересно, как она живет и откуда у нее деньги? – неожиданно подумал Смыкалов. – Ведь она приехала, кажется, из Ростова и пытается уже в третий раз поступить в финансовый институт. Самсон Михайлович взял ее из жалости, чтобы у нее была работа и возможность оставаться в Москве. Говорят, что она живет у какой-то дальней родственницы и добирается до работы с тремя пересадками».

Илья Данилович словно впервые взглянул на девушку. Интересно, как она теперь будет его называть? Ведь слухи о его назначении уже целых две недели гуляют по предприятию. Просто Кирюхин был в отпуске и сегодня должен выйти наконец на работу, чтобы подписать приказ о назначении Смыкалова.

– Доброе утро Илья… Данилович, – сказала с некоторой запинкой Анна.

Смыкалов усмехнулся. Пусть привыкает. Теперь все в отделе должны будут так его называть. Теперь для них он уже не прежний «Илюша». Теперь он становится Ильей Даниловичем, и они все должны понимать, как именно следует к нему обращаться. Ведь он становится не просто начальником финансового отдела. Он становится руководителем отдела, будучи близким другом самого генерального директора, что делает его персону весьма значимой для всего коллектива.

– Здравствуй, Анна, – он всегда раньше обращался к ней на «вы», а сегодня решил, что наконец можно перейти на «ты».

Кажется, ее не удивило такое обращение, хотя два года, пока эта молодая козявка работала в их отделе, он обращался к ней исключительно на «вы».

Сейчас начнут появляться остальные работники. Позвонивший вчера Борис твердо пообещал ему, что сегодня утром подпишет документ, и поэтому уже сейчас можно перебираться в кабинет Руднева. Кирюхин должен подписать два приказа: первый – об увольнении в связи с достижением пенсионного возраста Самсона Михайловича Руднева и второй – о назначении Ильи Даниловича Смыкалова на должность начальника финансового отдела. Все, больше не следует оставаться в этой комнате, в которой он просидел так много лет. Пора перебираться в свой кабинет.

– Вам что-нибудь приготовить? – услужливо спросила Анна.

В финансовых вопросах она почти ничего не понимала, но как секретарь была почти идеальным сотрудником.

– Сделаешь кофе покрепче и принесешь мне в мой новый кабинет, – строго сказал Смыкалов.

Он поднялся и пошел к выходу, уже не глядя на Анну, которая явно собиралась у него еще что-то спросить. Но сейчас ему меньше всего хотелось с ней разговаривать. В коридоре он столкнулся с Халифманом, руководителем отдела снабжения, который был примерно одного со Смыкаловым возраста, но уже четыре года возглавлял этот важный отдел их предприятия.

– Доброе утро, Илья, – радостно протянул руку Халифман.

– Здравствуйте, Иосиф Наумович, – пожал руку Смыкалов. Он не помнил, чтобы Халифман раньше здоровался с ним за руку.

– Пришел пораньше, чтобы насладиться своим триумфом, – пошутил Халифман. – Старик Самсон уже давно потерял свои волосы и с ними всю свою силу. Давно пора было его менять.

Это была любимая шутка Халифмана, который намекал на абсолютно голый череп Руднева. Смыкалов ничего не ответил.

– Ты должен помнить, что наши отделы должны все время синхронно работать, – доверительно шепнул Халифман, – с Рудневым это не всегда получалось. Он достал нас своим консерватизмом. Поэтому я за тебя очень рад.

– Спасибо. – Смыкалов подумал, что немного позже объяснит этому типу, как именно следует его называть. Он хотел пойти дальше, но Халифман остановил его.

– Ты не знаешь, что происходит в городе? Я только сейчас прибыл из Минска. Пока ехал из аэропорта, видел длинную вереницу танков. Может, какие-то учения?

– Не знаю, – танки его интересовали сегодня меньше всего, – понятия не имею.

– Наверно, какие-то учения, – предположил нахмурившийся Халифман, – ну иди, иди. Удачи тебе. Иди и принимай дела у Самсона. Ты должен нанести ему последний удар. Как контрольный выстрел, чтобы он наконец понял, что его время ушло. Раз и навсегда.

– Здравствуйте, дорогой Илья Данилович, – закричала сотрудница отдела снабжения Ванда Богдановна. Ей было под пятьдесят, но она всегда была неопределенного возраста. Уже в молодости Ванда безобразно поправилась и с тех пор носила мешковатые серые платья. За последние двадцать лет она практически не изменилась. Ванда Богдановна умела находить нужных людей и налаживать необходимые связи. В этом она была незаменима.

– Я вас от души поздравляю. – Она взяла руку Смыкалова и энергично ее потрясла. – Вы заслуживаете этого места. Вы самый достойный кандидат. Как правильно и мудро поступает Борис Захарович, что выдвигает именно вас, такого молодого и опытного одновременно. И вообще, давно нужно было освобождать Руднева, он явно засиделся на своем посту. Сейчас другое время. Нельзя пожизненно сидеть на своих местах. Эти старики уже всех достали. И конечно, нужно выдвигать молодых и перспективных.

– А ты, Ванда, у нас молодец, – беззлобно сказал Халифман, – всегда на стороне победителей.

– Вы разве со мной не согласны? – удивилась она.

– Всегда и на все сто процентов, – рассмеялся Иосиф Наумович, поднимая обе руки.

Илья Данилович прошел дальше по коридору, остановился у кабинета начальника финансового отдела. Уборщица уже успела здесь все убрать. Дверь была открыта. Он вошел, огляделся. Для него этот четырнадцатиметровый кабинет еще недавно был почти президентским, он всегда входил сюда с некоторым замиранием сердца. Илья посмотрел на пустой стул. «Нужно будет купить сюда вертящееся кресло, сейчас такие уже появились в магазинах», – подумал Илья. Он положил свой портфель на один из стульев, прошел к столу, осмотрелся. Бумаг на нем не было, очевидно, Самсон Михайлович тоже понимал, что сегодня будет его последний день на работе. Смыкалов улыбнулся. Нужно будет устроить прощальный банкет. Все-таки этот старик проработал здесь почти четверть века. Илья Данилович осторожно уселся на стул начальника отдела. Этот стул гораздо удобнее того, на котором он сидел столько лет. И здесь большой современный стол. Илья провел по нему рукой. Пыли не было, его тщательно протерли.

Интересно, как они поступят. Придет сам Кирюхин и представит коллективу нового начальника финансового отдела? Или придет кто-то из его заместителей? Не нужно гадать, все равно скоро начнется рабочий день и все станет ясно.

Дверь открылась, и в комнату вошел Самсон Михайлович. Илья привычно быстро вскочил со своего места: при виде шефа сработал натренированный за годы рефлекс.

– Здравствуй, Илья, – кивнул Руднев, – хотя теперь ты уже не Илья, а, наверно, Илья Данилович.

– Для вас я всегда Илья, – набравшись храбрости, ответил Смыкалов.

– Сколько лет прошло, – вспомнил Самсон Михайлович, – кажется, ты пришел к нам еще в семьдесят восьмом.

Память у него была великолепная.

– Верно, – кивнул Смыкалов, – все так и было.

Он по-прежнему стоял за столом хозяина кабинета.

– И ты почти уже стал начальником финансового отдела, – несколько иронично заметил Руднев.

Илья Данилович насторожился. Почему «почти стал»? Что за глупая ирония? И, словно услышав его вопросы, Самсон Михайлович продолжал:

– А теперь уступи мне мое место. Я думаю, что Кирюхину будет не до нас с тобой. Ни сегодня, ни завтра. И еще неизвестно, чем все это закончится. Ведь Борис Захарович у нас известный либерал. А либералам сейчас будет туго.

– Вы о чем? – ошеломленно спросил Смыкалов.

– А ты разве не знаешь? – удивился Руднев. – Сейчас объявили по телевизору. Создан Государственный комитет по чрезвычайному положению, куда вошли все руководители государства. Горбачев отстранен от власти. Видимо, наша перестройка уже закончилась. Теперь все будет, как прежде. И наш Борис Захарович вполне может вылететь со своего поста в два счета, – почти радостно сообщил Руднев. – А теперь давай уступи мне мое место. Согласись, что, пока нет приказа о моем освобождении, я все еще остаюсь начальником финансового отдела.

Смыкалов, осторожно ступая, словно наступая на стекло, вышел из-за стола. Услышанная новость потрясла его.

– Халифман говорил, что в городе танки, – вспомнил он слова начальника отдела снабжения.

– Они вводят в стране чрезвычайное положение, – сообщил Руднев, – в общем, закончилась песенка нашего вождя. Видимо, есть в этом какая-то закономерность, когда вожди слишком заигрываются. Так было с Хрущевым, так сегодня случилось и с Горбачевым. Эта перестройка уже всех достала. Ты, Илья, не стой здесь. Возвращайся на свое место и работай. Просто так получилось, что сегодня в стране ввели чрезвычайное положение, и теперь твое назначение откладывается на неопределенное время. Как и мой уход на пенсию, – с явным удовольствием произнес Самсон Михайлович.

Смыкалов вышел из его кабинета абсолютно потерянным. Какой Государственный комитет, что происходит?

Он увидел идущую по коридору Ванду. Она недовольно посмотрела на него.

– Слышали уже, что произошло? – спросила она.

– Говорят, что Горбачева отстранили от власти, – прошептал Илья Данилович.

– Давно пора, – убежденно произнесла Ванда, – сколько можно проводить глупые эксперименты? Всем надоел этот болтун со своей амбициозной женой. Вы… ты… Илья, не переживай. Но мы ведь все прекрасно понимали, что Борис Кирюхин, которого к нам прислали из министерства, был явно не на своем месте. Я знаю, что вы вместе учились, но делать генеральным директором такого мальчишку, которому нет еще сорока, было абсолютно неправильно. Таким даешь власть, а они сразу тянут за собой других, таких же некомпетентных и неподготовленных.

– Вы имеете в виду меня? – уточнил Смыкалов.

– И тебя тоже, – спокойно ответила Ванда. – Тебя ведь на работу брал сам Самсон Михайлович. У него и опыта больше, и работу он лучше знает. А ты сразу, с помощью друга, решил подсидеть своего начальника. Неправильно это, нехорошо.

– Никого я не подсиживал. Кирюхин сам предложил мне это место, – напомнил Смыкалов.

– Потому что не очень разбирается в своем деле, – убежденно произнесла Ванда. – И вообще, мой тебе совет: держись от него подальше. Он у нас такие речи произносил, демонстративно из партии вышел. Сейчас таких искать будут. И сажать начнут. Можешь не сомневаться. Ты ведь у нас из партии не выходил?

– Я беспартийный.

– Тем более. Держись от него подальше, – она пошла по коридору.

Илья Данилович, опустив голову, поплелся в свою большую комнату. Когда он открыл дверь, в комнате было уже несколько сотрудников их отдела. Увидев его, все сразу замолчали. Он вежливо поздоровался и пошел к своему столу. За спиной он услышал сдавленные смешки.

– Илья… Данилович, – с явной издевкой спросила Анна, – вы свой кофе будете пить здесь или в своем новом кабинете?

Кто-то, уже не стесняясь, громко рассмеялся. Смыкалов молчал, он не знал, как именно ему следует отвечать.

– Наверно, одним из первых снимут нашего генерального, – мстительно сказал кто-то из сотрудников, – он у нас демократ. Из партии вышел, Ельцина поддерживал.

– Не снимут, а арестуют, – возразил другой сотрудник, – и вообще, наведут порядок, как раньше.

– Вам кофе куда подавать? – снова настойчиво спросила Анна, уже явно издеваясь.

– Спасибо, – ответил Илья, – спасибо вам, Анна, за заботу. Я думаю, вам не стоит беспокоиться. Лучше отнесите кофе Самсону Михайловичу. Он как раз сейчас пришел на работу.

Снова раздались смешки и хмыканье. Илья Данилович тяжело вздохнул. Похоже, что попытка изменить свою жизнь провалилась. И, возможно, навсегда.

 

Глава 3

Дронго включил ноутбук и вышел на связь с женщиной лет пятидесяти – секретарем фрау Малкиной. Она сообщила номер, по которому можно позвонить непосредственно в палату Зинаиде Никаноровне. И через минуту Дронго уже пытался связаться с состоятельной клиенткой. Сидевший рядом Вейдеманис отсел немного в сторону, чтобы его не было видно. В подобных случаях люди предпочитали беседовать без лишних свидетелей. Дронго терпеливо ждал, наконец он увидел крайне изможденное лицо Зинаиды Малкиной, первой супруги известного олигарха и бизнесмена Ильи Смыкалова. Достаточно было одного взгляда на нее, чтобы понять, в каком именно состоянии она находилась.

– Здравствуйте, госпожа Малкина, – поздоровался Дронго.

– Добрый вечер. Кто вы такой? Откуда вы узнали номер телефона фрау Штейгер? – тихо поинтересовалась Малкина. Она понимала, что только через нее он мог выйти на связь с этой палатой.

– Вы сами дали этот телефон моим помощникам.

– Как вас зовут?

– Меня обычно называют Дронго.

– У вас нет имени, – грустно улыбнулась женщина, – я про вас слышала.

– Есть, конечно. Но эта кличка давно заменила мое настоящее имя. Так гораздо удобнее. В делах, которыми я занимаюсь, ненужная известность только вредит.

– Может, вы и правы, – согласилась Малкина. – Я хотела встретиться с вами лично и даже прилетела для этого в Москву, но вы в это время были в другом месте. Во всяком случае, именно так мне объяснили ваши помощники. Хотя, кажется, это был мой последний визит в Москву. Врачи советуют мне больше не садиться в самолеты даже для коротких перелетов. Правда, они говорят, что это временно, но я-то все понимаю.

– Да, меня не было в Москве, – кивнул Дронго, – и я представляю, как вам сложно было решиться на перелет. Однако вы решились и сделали это потому, что считаете свое дело исключительно важным. Насколько я понял, вы попросили о помощи и даже решили оставить чек на непривычно большую сумму. Я могу узнать, что именно вас беспокоит и почему вы решили, что вашему мужу может угрожать опасность?

– Бывшему мужу, – поправила его Малкина.

– Да, конечно. Бывшему мужу. Насколько я понял, он человек более чем обеспеченный и сможет надлежащим образом организовать свою охрану безо всякой помощи. И тем более без нашей. Но вы настойчиво просите меня вмешаться.

– Речь идет не только о нем, – вздохнула Малкина, – но и о моей дочери.

– В каком смысле?

– Через три дня он устраивает прием в своем загородном доме под Лондоном, – пояснила Малкина, – и я боюсь, что там может случиться что угодно. Вы, наверно, слышали, что несколько месяцев назад его пытались убить, но тогда охрана застрелила нападавшего. Я очень опасаюсь, что подобное нападение может повториться. А там во время этого приема будет наша дочь, которой тоже может угрожать опасность.

– Почему вы так считаете?

– А разве непонятно? У него нет других детей. И если с ним что-нибудь случится, то все его имущество и деньги перейдут к нашей дочери. Можете себе представить, как этого не хочет его нынешняя супруга и ее родственники? Особенно ее брат, у которого уже есть несколько судимостей. Ведь они считают, что все, чем владеет Смыкалов, должно принадлежать именно им. И поэтому я очень опасаюсь и за самого Смыкалова, и за нашу дочь, которая принципиально решила поехать туда на встречу со своим отцом.

– Насколько я знаю, ваша дочь далеко не ребенок и сама может решать, куда именно ей стоит или не стоит ехать.

– Да, конечно. Но я очень боюсь за нее. Несколько месяцев назад неожиданно исчез ее близкий знакомый, с которым она встречалась, и именно поэтому я опасаюсь сейчас за нее. Возможно, он просто уехал, и в этом нет ничего необычного, а возможно, что не все так просто. В моем положении деньги не так важны, как судьба и благополучие моей девочки. Вернее, деньги важны, но у меня они есть, и поэтому я решила обратиться к вам. Мне посоветовали выйти именно на вас, сказали, что вы самый лучший эксперт в этой области.

– Ваша дочь работает или учится?

– Уже работает. В Шотландии. Она дизайнер и сумела сама устроиться на работу, несмотря на чудовищную безработицу в Великобритании. У нее уже есть свои первые личные заказы, – гордо сообщила Малкина.

– Поздравляю. Это очень здорово. Значит, вы подозреваете нынешнюю супругу своего бывшего мужа в возможных акциях против Смыкалова и вашей дочери?

– Ни в коем случае! – возразила Малкина. – Я просто решила поделиться с вами своими сомнениями. Убить нашу дочь выгодно огромному числу гостей, в том числе родственникам второй и третьей жен Смыкалова. Он такая любвеобильная натура. Раньше, в молодости, он никогда таким не был. Но очень большие деньги его испортили. Он стал меняться еще в девяносто первом, когда получил свое первое высокое назначение. Вернее, стал меняться сразу, как только не получил свое первое назначение.

– Я вас не совсем понял. Так он получил или не получил назначение?

– Он был тогда обычным финансистом. И ставший генеральным директором их комбината Борис Кирюхин пообещал ему место руководителя финансового отдела. Но в день, когда Кирюхин должен был подписать приказ о назначении Смыкалова, начался августовский путч. Вот тогда его назначение и отменили… А потом пришлось уйти заместителю генерального директора, который был членом партии и поддержал выступление заговорщиков. Но это долгая и уже забытая история. Хотя на характере Смыкалова она очень сильно отразилась. Однако меня больше волнует не забытая история, а сегодняшние события. Я намеренно оставила чек с такой крупной суммой, чтобы вас заинтересовать.

– Считайте, что вам это удалось, – сказал Дронго. – Насколько я понял, вы хотите, чтобы я отправился в этот загородный дом и проследил там за хозяином и вашей дочерью.

– Да, я бы этого очень хотела, – призналась Малкина, – честное слово, я не совсем понимаю, что именно там происходит, но, зная характер моего бывшего супруга, я переживаю за обоих. Вы должны меня понять. Он очень сильно изменился, – снова тихо добавила женщина.

– И у вас нет других серьезных доводов, кроме вашей интуиции?

– Есть. Полгода назад было уже второе покушение, – сообщила Малкина, – а примерно два года назад было первое. И тогда его тоже ранили. Два покушения на его жизнь. И оба раза его ранили. Мне не нравятся эти повторяющиеся попытки убить Смыкалова.

Дронго взглянул на Вейдеманиса. И оба одновременно подумали об одном и том же: таких совпадений просто не бывает. Возможность повторного покушения достаточно велика, если есть заинтересованный заказчик, но возможность подобных совпадений, когда в обоих случаях объект был ранен, но не убит, крайне ничтожна. Сыщики и не подозревали, что им предстоит удивиться еще больше, когда они узнают другие подробности этих покушений.

– И вы не знаете мотивов нападавших, – уточнил Дронго.

– Понятия не имею. Но полагаю, что мотивы были более чем серьезные. Смыкалова все-таки хотели убить.

– Что стало с первым нападавшим?

– Его тоже застрелили. Это было примерно два года назад, – повторила Малкина, – газеты много писали об этом.

Дронго снова посмотрел на Вейдеманиса. «А вот таких совпадений точно не бывает никогда», – подумал каждый из них. Два нападения подряд, в обоих случаях объект нападения ранен, в обоих случаях нападавшие убиты. Словно повторение пройденного. Оба были слишком опытными профессионалами, чтобы поверить в такие невозможные совпадения. Дронго нахмурился.

– Остается позавидовать успехам его охранников, – сказал он. – Дважды они ошибались, позволяя убийцам стрелять в охраняемого ими человека. И дважды спасали своего подопечного, правда, уже раненого. Такого невероятного везения или совпадения я, пожалуй, еще никогда в жизни не встречал. И еще мне непонятна квалификация этих охранников.

– Мне тоже многое непонятно, – прошептала Малкина, – поэтому я и волнуюсь за нашу девочку.

– Во всяком случае, я еще не сталкивался ни с чем подобным. Оба покушения были в России?

– Нет. Первое было в Москве, второе – в Лондоне. И оба в ресторанах, – устало сказала она. – Я тоже понимаю, что это очень неприятные и опасные повторения. Если бы я могла, то не пустила бы Жанну к отцу. Но так тоже неправильно.

– Вы поступаете достаточно мудро, – согласился Дронго.

– И вы готовы туда полететь? – спросила она.

Было понятно, что ей трудно сидеть и она уже с некоторым усилием продолжает этот разговор.

– Я должен встретиться с вашей дочерью до того, как мы туда отправимся. Чтобы она могла представить меня в качестве своего друга.

– У вас слишком большая разница в возрасте, – возразила Малкина.

– Не такая большая, если вашей дочери под тридцать, – недовольно пробормотал Дронго, – или вы хотите, чтобы я поехал туда в качестве вашего доверенного лица и сообщил всем, что действую от вашего имени?

– Нет, – быстро возразила Малкина, – конечно, нет. Я дам вам номер телефона и электронный адрес моей дочери. И попрошу, чтобы она представила вас как своего друга. Такой вариант вас устраивает?

– Безусловно. Я думаю, что он устраивает и вас.

– Хорошо, – согласилась она, – только будьте осторожны. Очень осторожны, господин эксперт. Среди людей, у которых есть очень большие деньги, нужно быть особенно осторожным. Они – как огромные дикие животные. Обычно проходят там, где им нравится, не считаясь с интересами других обитателей саванны.

– Неплохое сравнение, – сказал Дронго. – Вы биолог или географ?

– Была учительницей географии, – сообщила она. – Как вы узнали? Смотрели мое личное дело?

– Слово «саванна», – ответил Дронго, – оно вас сразу выдало. Обычно говорят про джунгли, а вы сказали «саванна». Поэтому я предположил, что вы либо биолог, работающий с генетическим материалом, либо географ, который понимает разницу между различными ареалами обитания диких животных.

– Все правильно, – кивнула она. – Значит, вы согласны?

– Сначала я должен переговорить с вашей дочерью, – напомнил Дронго, – и понять, как именно нам следует действовать.

– Можете позвонить ей через десять минут, – оживилась Малкина, – я ей обязательно сообщу о нашем разговоре.

– Последний вопрос. Если разрешите, конечно.

– Задавайте.

– Почему вы развелись? Насколько я понял, вы прожили вместе больше десяти лет.

– Да. Почти одиннадцать.

– И почему развелись? Появилась соперница?

– Нет. Появились большие деньги. Очень большие деньги, господин эксперт. Которые сводят с ума и куда более крепких людей. Шальные деньги свели с ума Смыкалова.

– Ясно. Спасибо, что вы честно ответили на мой вопрос. А сейчас я немного подожду, пока вы позвоните своей дочери и затем перезвоню ей в Шотландию. Где она находится? В Глазго?

– Нет, в Эдинбурге. Сейчас я ей перезвоню. Прямо сейчас, – заверила его Малкина.

Дронго отключился и взглянул на Вейдеманиса.

– Такие совпадения случаются очень редко, – задумчиво произнес он.

– Это невозможно, – убежденно произнес Эдгар.

– Два схожих покушения, – задумчиво сказал Дронго, – оба раза Смыкалов был ранен, и в обоих случаях нападавших убивали сразу после неудачных покушений. Такие вот почти невероятные совпадения. Очень любопытное дело. Мне нужно будет получить информацию по обоим покушениям. Как можно более полную и проверенную информацию. Кто были эти нападавшие, что именно они хотели. Тип оружия, где это было, кто из охранников был задействован в операциях, кто стрелял, каким образом они пропускали каждый раз нападавших, почему те оказывались настолько близко к Смыкалову и успевали сделать первый выстрел. В общем, вся информация по двум покушениям. Сумеете сделать?

– Постараемся, – вздохнул Вейдеманис. – Когда это нужно?

– Вчера, – ответил Дронго, и его друг понимающе кивнул.

Через минуту уже разговаривали с Жанной Смыкаловой-Малкиной, дочерью Ильи Смыкалова и Зинаиды Малкиной. Она оказалась молодой симпатичной женщиной с очень короткой стрижкой. Правильные черты лица, печальные глаза, нос с небольшой горбинкой.

– Добрый вечер, госпожа Смыкалова, – начал Дронго, – или мне можно обращаться к вам просто Жанна?

– Давайте проще, – согласилась она, – мне уже мама позвонила и все объяснила. Она никак не может успокоиться, узнав о том, что я собираюсь поехать на юг, в загородную резиденцию отца в Бакингемшире. Ей все время мерещатся заговоры и покушения.

– Но на вашего отца уже дважды покушались, – напомнил Дронго. – Вам не кажется, что этого достаточно, чтобы ваша мама так волновалась?

– Наверно, вы правы. Но в любом случае у отца очень хорошая охрана, – сообщила Жанна, – поэтому я не очень беспокоюсь. Да и вечером в доме будут только очень близкие люди.

– Тем не менее ваша мама волнуется. Она решила, что будет лучше, если мы поедем туда вместе с вами.

– Это я уже знаю, – улыбнулась Жанна. – Между прочим, это я рассказала маме о таком блестящем специалисте, как вы. И я уже поняла, что поеду туда вместе с вами, поэтому буду чувствовать себя как за каменной стеной. Я много читала про ваши расследования в Интернете, хотя представляла вас себе несколько другим.

– Интересно… – пробормотал он. – Можно узнать, каким именно вы меня представляли, Жанна?

– Такой солидный, очень полный мужчина с трубкой в зубах, – с улыбкой призналась она, – который медленно говорит, много дымит своей трубкой и все заранее знает, даже как поступит каждый из его собеседников. Такой всезнающий и всемогущий тип.

– Должен вас разочаровать. Я не такой полный и никогда в жизни не курил. До сих пор не выкурил ни одной сигареты, – признался Дронго.

– Браво! – воскликнула она. – Вы просто идеальный мужчина! Неужели никто из женщин еще не сделал вам предложения? Зарабатываете вы совсем не традиционным способом, являетесь достаточно состоятельным человеком, судя по количеству ваших расследований…

– Я уже женат, – довольно невежливо перебил свою собеседницу Дронго.

– Жаль, – улыбнулась она, – я бы тоже сделала вам предложение. Но все равно приятно, хоть мы и отправимся под видом мнимых любовников. Надеюсь, что вы меня не разочаруете.

– Я тоже надеюсь. Где мы встретимся?

– Давайте в Лондоне на станции Паддингтон через три дня. У нас будет в запасе целый день, и мы сможем пообщаться. И дайте мне номер вашего мобильного телефона, а я вам – номер своего. Чтобы мы быстрее нашли друг друга.

Они обменялись номерами телефонов, Дронго попрощался с Жанной и выключил ноутбук. В очередной раз взглянул на своего напарника.

– Решил поехать, – понял Вейдеманис.

– Дело кажется мне достаточно интересным, – признался Дронго, – а Жанну просто жалко. Симпатичная, веселая, общительная женщина, которой может грозить смертельная опасность. Ты же все слышал.

– И этого достаточно, чтобы полететь в Лондон? – спросил Эдгар.

– Добавь еще чек ее матери на такую крупную сумму, – напомнил Дронго.

– И тебе не стыдно? Ты действительно стал наемным детективом, – пошутил Эдгар.

– Почему стал, а не стали? – спросил Дронго. – Разве я не сказал, что мы полетим туда вдвоем? Мне понадобится помощник. И я не знаю лучшего напарника, чем ты, Эдгар.

– Когда вылетаем?

– У нас есть три дня в запасе, – вспомнил Дронго, – а значит, мы можем добраться до Лондона с некоторым комфортом, если сумеем достать билеты на поезд, следующий из Москвы в Берлин. Скорый поезд, в котором есть специальный вагон премиум-класса. В нем большие купе со своими санузлами, душевыми кабинами, телевизорами и двуспальными кроватями. Если выедем рано утром, то на следующий день, тоже утром, будет в Берлине, а вечером этого же дня в Лондоне.

– Каким образом?

– Система экспрессов, – пояснил Дронго, – из Берлина до Кельна идет специальный экспресс за четыре с половиной часа, затем другой экспресс за два с половиной часа довезет нас до Брюсселя, и наконец, еще за два часа мы доедем на «Евростаре» по тоннелю до Лондона. Все просто, и не нужно садиться на самолет.

– Два дня на разных поездах – это не для меня, – возразил Вейдеманис. – Я сойду с ума. Лучше полечу самолетом и встречу тебя в Лондоне.

– А еще напарник, – покачал головой Дронго, – вместо того чтобы меня поддержать, готов меня бросить. Ты ведь знаешь, как я не люблю летать. Но чтобы быть через три дня утром на вокзале Паддингтон, я должен выехать уже завтра рано утром. А поезда до Берлина из Москвы отправляются, насколько я помню, по вторникам и субботам. Значит, я все равно не успеваю. Придется лететь самолетом. Заказывай нам два билета бизнес-класса до Лондона, – согласился Дронго. – Только учти, что за нами могут следить, и поэтому в самолете мы должны сидеть в разных местах. Но такие вещи ты знаешь лучше меня, все-таки это ты у нас работал в нелегальной разведке.

– Думаешь, что за тобой могут следить?

– Обязательно будут следить. Достаточно заплатить немного фрау Штейгер – и можно получать всю информацию из первых рук. И, судя по всему, кто-то именно так и сделал. Во всяком случае, фрау Штейгер явно работает сразу на две команды, это было заметно по ее вопросам.

Вейдеманис задумчиво кивнул. Оба напарника не подозревали, что убийство в загородном доме произойдет именно в день их приезда. И ни Дронго, ни его друг Вейдеманис и даже ни многочисленные сотрудники охраны, находящиеся в доме, не смогут ничего сделать, чтобы предотвратить убийство.

 

Глава 4

Он хорошо запомнил эти два дня, девятнадцатое и двадцатое августа девяносто первого года. В первые часы после объявления о введении чрезвычайного положения казалось, что все начнет возвращаться к прежней жизни. Илья Данилович сидел за своим столом, сознавая, что больше никаких существенных изменений в его жизни не будет. А возможно, после всего происшедшего его попросят уйти и отсюда. Никто не сомневался, что генерального директора Кирюхина обязательно снимут с работы, если не арестуют. Уже громко обсуждались возможные кандидаты на эту должность, среди которых был и не сдавший своего партийного билета бывший секретарь партийной организации предприятия Самсон Михайлович Руднев.

Казалось, что все теперь невероятным образом вернется в прошлое, в период застоя. Но изменения последних лет были настолько радикальными, а энергия народных масс, искренне желающих перемен, была настолько очевидной, что уже к концу первого дня стало понятно, что опереточный переворот превращается в глупый фарс. К концу второго дня все было практически закончено. Конечно, Кирюхин даже и не думал в эти два дня появляться на своем предприятии, очевидно опасаясь возможного ареста или снятия с должности. Зато он участвовал вместе с другими бизнесменами и брокерами в изготовлении большого российского флага, который торжественно пронесли по улицам столицы.

К концу второго дня стало очевидным поражение союзной власти, все более и более уступающей российской. Бывшие союзные чиновники, люди честные и порядочные, но не обладавшие ни должной энергетикой, ни собственной волей, ни способностью к руководству страной в кризисных условиях, просто волею судеб оказались перед лицом надвигающейся катастрофы и сделали последнюю отчаянную попытку спасти страну. Победители потом обвинят их в том, что они боролись исключительно за свои посты и должности. Возможно, такие мотивы имели место, но они были слишком ничтожны по сравнению с желанием избежать той катастрофы, которая надвигалась на страну и которую эти обреченные политики видели лучше других.

А вот российские руководители действительно боролись за собственное выживание, понимая, чем именно грозит им победа союзного руководства. Назвать демократами Ельцина, Руцкого и Хасбулатова можно только в абсолютном бреду. Первый расстреляет собственный парламент из танков и станет вдохновителем самых позорных выборов в истории новой России в девяносто шестом году. О массовом обнищании населения, утрате престижа России на международной арене и невероятной криминализации всего общества лучше вообще не вспоминать. При этом основные богатства самой большой и богатой страны мира будут отданы в руки нескольких особо приближенных олигархов. Уже позже даже российский патриарх Кирилл назовет девяностые годы лихими, отмечая пагубность этого времени для развития страны.

Об остальных даже неприлично говорить, ведь среди тех, кто будет так неистово защищать «демократию», окажутся в большинстве своем люди, которые уже в ближайшем будущем получили дивиденды именно от распада страны. Среди них не будет Руцкого и Хасбулатова, которые сделают неудачную попытку отстранения Ельцина от власти и, потерпев поражение, навсегда останутся в истории всего лишь незадачливыми политиками.

В декабре Ельцин действительно произведет настоящий государственный переворот, подписав вместе с двумя другими руководителями союзных республик соглашение о распаде большой страны. При этом ни один из них так и не осознает, какую ответственность возьмет на себя, приняв участие в столь позорном оформлении распада собственной страны. Почти сразу уйдет презираемый собственным народом Шушкевич, проиграет выборы амбициозный и еще более презираемый бывший секретарь по идеологии и неистовый коммунист Кравчук. И только Ельцин с его невероятной энергетикой и харизмой сумеет удержаться у власти, умудрившись за восемь с половиной лет своего правления разорить собственную страну и изменить ее менталитет. Слова «честность», «порядочность», «совесть» исчезнут из лексикона народа, когда их заменяют словами «выгода» и «нажива». Именно при Ельцине начнутся две чеченские войны, вспыхнут конфликты во многих соседних республиках и в самой России, будет проведена абсолютно бессовестная и бесчестная приватизация, со страной перестанут считаться на международной арене, произойдет знаменитый августовский дефолт и, наконец, именно под руководством первого президента России будет осуществлен вывод войск из Восточной Германии.

Если бы Ельцин провел только этот вывод войск, то и тогда он заслужил бы вечное проклятье всех павших на той страшной войне. Он умудрился в состоянии абсолютного опьянения, под хохот немецких официальных чиновников, дирижировать выводом российских войск из Берлина. Остается удивляться выдержке офицеров и генералов, наблюдавших за этим позорным фиглярством. Подобного надругательства над памятью погибших трудно было себе представить. Войска входили в Берлин с кровью, с громадными потерями, а выводили их оттуда под пьяное дирижирование «верховного главнокомандующего» и хохот немцев, которым, безусловно, нравился этот парадокс мировой истории: победитель вынужден был занимать деньги у побежденных.

За эти два дня Смыкалов услышал очень много обидных слов в свой адрес, а начальник отдела кадров, бывший фронтовик, уволенный из армии майор, уже не стесняясь, намекал Илье Даниловичу, что ему необходимо подумать о новом месте работы, так как он не сможет остаться в их дружном коллективе после всего случившегося. Ведь все знали, что уже был готов приказ о назначении Смыкалова начальником финансового отдела, куда хотел его продвинуть бывший однокашник, «ренегат» и «демократ» Борис Захарович Кирюхин, выбросивший свой партийный билет и готовый поддержать это непредсказуемое российское руководство.

Аннушка целый день девятнадцатого и даже утром двадцатого ядовито спрашивала насчет кофе, который хотел выпить Смыкалов. Ванда Богдановна перестала с ним здороваться, а Халифман, увидев Илью Даниловича в коридоре, быстро зашел в соседнюю комнату, чтобы не встречаться с ним. Два раза его вызывал к себе заместитель директора по финансовым вопросам Аркадий Николаевич Сидоряк, который в отсутствие Кирюхина руководил предприятием. Первый заместитель генерального директора Никулин был в отпуске, а оставшийся «на хозяйстве» Сидоряк был старожилом предприятия, проработав на нем почти тридцать лет. Он прекрасно был осведомлен о планах Кирюхина назначить Смыкалова вместо Руднева и активно противился этому назначению. С Рудневым они работали уже много лет и привыкли друг к другу. А Смыкалова он считал ни на что не годным финансистом, бесхребетным тюфтей, как он называл его за глаза. И теперь, когда назначение Ильи Даниловича откладывалось, Сидоряк с изрядной долей садизма и иронии вызывал его к себе и распекал за финансовый отчет, сделанный по итогам первого полугодия, хотя на самом деле отчет был составлен почти идеально: финансистом Смыкалов действительно был хорошим. Но возражать всесильному заместителю директора не имело смысла. К тому же в коридорах ходили упрямые слухи, что именно Сидоряк заменит Кирюхина на его посту. Борис Захарович был молод, считался либералом, откровенно поддерживал Ельцина и новую российскую власть. Сидоряк был старше Кирюхина более чем на двадцать лет, был старожилом предприятия, никогда не выходил из партии, имел несколько орденов и даже являлся членом бюро районного комитета партии.

Наконец наступило двадцать первое августа. Утром Илья Данилович привычно рано сел в автобус, направлявшийся к станции метро, и выслушал замечания своих соседей по поводу неудавшегося переворота. Затем, в метро, только и говорили, что о трех парнях – защитниках российской власти от заговорщиков, погибших вчера у Белого дома. Правда, сначала говорили о десятках погибших, как всегда сильно преувеличивая, но уже ближе к полудню стало известно, что погибли только трое.

Все знали, что переворот не удался, но некоторая неопределенность все еще сохранялась, так как все ждали известий из Фороса, где находился якобы изолированный Михаил Горбачев. Еще никто не знал, что к нему уже собираются вылетать самолеты и с членами ГКЧП, готовыми каяться перед бывшим лидером страны, и с представителями нового российского руководства, которые летели «освобождать» арестованного президента.

Смыкалов сидел за столом, просматривая бумаги, когда ему позвонили и сообщили, что его вызывает к себе генеральный директор.

– Какой генеральный директор? – встрепенулся Илья Данилович.

– Наш генеральный, – с явным осуждением сказала секретарь. – Я не понимаю вашего вопроса, Смыкалов.

Она перешла сюда вместе с Борисом Кирюхиным из другого предприятия, где он работал заместителем директора. Нонне Альбертовне было около тридцати пяти. Злые языки утверждали, что она слишком близка к своему шефу и часто подсказывает ему некоторые кадровые назначения. Она не была замужем, не имела детей, отличалась очень хорошей фигурой. В молодости Нонна Альбертовна профессионально занималась художественной гимнастикой и даже выигрывала первенство Москвы – до сих пор у нее были удивительно правильная осанка и мягкий шаг. Ее боялись и не любили на предприятии. Но многие полагали, что сразу после увольнения Кирюхина уйдет и она.

– Разве назначили уже нового? – все еще не осознавая, что происходит, уточнил Илья Данилович.

– И он считает вас своим другом… – укоризненно сказала Нонна Альбертовна. – Как вы можете так говорить? Никакого нового генерального директора у нас нет и не может быть. Вас вызывает к себе Борис Захарович.

– Он вернулся? – не поверил услышанному Смыкалов.

– А почему он не должен был вернуться? – уже явно раздражаясь, спросила секретарь. – Он вас вызывает. Вы придете или мне доложить, что вы ждете назначения нового директора?

– Конечно, приду, – встрепенулся Илья Данилович, – здесь просто разное говорили…

Он вдруг услышал гулкую тишину вокруг себя. Все молча смотрели на него, очевидно, уже понимая, с кем именно он разговаривает.

– Он еще и стучит, – негромко сказал кто-то, и все снова заработали.

– Я сейчас приду, – тихо проговорил Смыкалов и положил трубку.

Он посмотрел по сторонам – люди избегали его взгляда. «Кажется, мне действительно лучше отсюда уйти», – мрачно подумал он.

Он быстро поднялся и вышел. В коридоре царило необычное оживление. Все обсуждали последние события в Москве. Смыкалов поднялся на шестой этаж, где находился кабинет генерального директора. Вошел в приемную. Сидевшая там Нонна Альбертовна смерила его недовольным взглядом. У нее было узкое, немного вытянутое лицо, какое бывает обычно у худощавых людей, очки в тонкой оправе, правильные черты лица.

– Пришли наконец, – язвительно сказала она. – Можно только поражаться благородству Бориса Захаровича. Вы готовы были его сразу сдать.

– Это не я, – жалобно произнес Илья, – просто я боялся, что они не дадут ему работать. Все говорили, что он за Ельцина. Поэтому его могут снять. И все считали, что меня тоже выгонят. Даже Аркадий Николаевич. Он уже два дня на меня кричит, а я даже не понимаю, за что именно он меня ругает.

– Как это не понимаете, – усмехнулась Нонна Альбертовна, – вы должны понимать. Вас же хотели назначить начальником финансового отдела вместо Руднева, вот поэтому Аркадий Николаевич и бесился. Он ведь был категорически против…

– А теперь уже не хотят? – грустно уточнил Смыкалов.

– Не хотят, – вынесла беспощадный приговор Нонна Альбертовна, – но вы особенно не переживайте. Аркадий Николаевич больше не будет на вас кричать, – она подняла трубку и доложила о приходе Смыкалова.

«Меня увольняют, – понял Илья Данилович, – и уже точно не назначат на место Руднева. Секретари всегда в курсе всех последних событий».

– Входите, – разрешила Нонна Альбертовна, – он вас ждет.

Смыкалов осторожно вошел в кабинет. Борис разговаривал по телефону. Увидев Илью, он сделал энергичный знак рукой, чтобы тот проходил к столу, и продолжил разговаривать.

– Я все знаю, – говорил Кирюхин, – конечно, я в курсе. Он подписал это письмо и теперь сам сожалеет о случившемся. Нет, разумеется, нет. Ни в коем случае. Я ему уже все объяснил. Он должен понимать, что после этого письма он уже не сможет здесь оставаться. Да, конечно. Я так и сказал. Нет, нет. Не беспокойтесь. Кандидатура у меня есть… – Он посмотрел на стоявшего Смыкалова и сделал жест рукой, чтобы тот садился. Затем продолжил разговор: – Я обязательно приеду. Буду ждать от вас новостей. Да, я уже издал приказ о нашем переподчинении. Из союзного ведомства мы переходим в подчинение вашего республиканского министерства. И вообще, я приказал больше ни одного отчета в союзное министерство не отправлять. Да, оформил своим приказом. До свидания.

Кирюхин положил трубку и посмотрел на сидевшего в его кабинете Смыкалова. У Бориса были светлые волосы, упрямый подбородок и всегда немного насмешливые глаза. Он подмигнул Илье.

– Видишь, как все обернулось. Горбачев сегодня возвращается в Москву, а членов ГКЧП будут арестовывать. Вот такие у нас новости…

– Что и следовало ожидать, – мрачно прокомментировал Смыкалов.

– Все могло обернуться иначе, – возразил Кирюхин, – просто среди этих политиков не нашлось ни одного мужика с яйцами. Все оказались трусливыми и нерешительными слизняками. А Ельцин молодец. Залез на танк и объявил их вне закона. Теперь мы победители. Я уже издал приказ о том, что мы переходим из союзного подчинения в республиканское. Звонили из министерства, пытались мне угрожать, ну я их и послал куда подальше.

Смыкалов понимающе кивнул. Он знал, что с руководством из союзного министерства у Кирюхина всегда были определенные проблемы.

– А ты, наверно, решил, что я о тебе забыл? – неожиданно спросил Борис. – Должен был выйти их отпуска девятнадцатого и подписать твой приказ. Ну ты сам видишь, что получилось. Все так закружилось и завертелось. Мне было явно не до этого. А здесь, говорят, некоторые даже радовались, что я не успел подписать твой приказ.

Илья Данилович вспомнил, как с ним не здоровалась Ванда Богдановна, как его избегал Халифман, как распекал Сидоряк и как издевалась над ним Аннушка. Рассказывать об этом не имело смысла. Он только вздохнул.

– Вы правы, Борис Захарович, – признался он, – не все были готовы к такому назначению.

– Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты не называл меня по имени-отчеству, – поморщился Кирюхин, – и не нужно обращаться ко мне на «вы». В конце концов, мы с тобой пять лет учились в одной группе. У тебя совесть есть?

– Есть, Борис За… Есть, конечно. Но я думаю, что будет правильно соблюдать субординацию.

– Я смотрел твое личное дело и вспомнил, что ты родился в сентябре, – сказал Кирюхин, – а я, между прочим, родился в ноябре. Значит, ты на два месяца старше меня. И кончай обращаться ко мне по имени-отчеству.

– Как скажете… Как скажешь.

– Скажу. Ты ведь понимаешь, какие революционные изменения происходят сейчас в стране и вообще в мире. А наше предприятие считается одним из ведущих в отрасли. И сейчас, когда мы переходим из союзного подчинения в республиканское, мне просто необходимо сохранить такого специалиста, как Руднев. Сам понимаешь, что я не могу отправить его на пенсию именно сейчас.

«Мое назначение не состоится, – обреченно подумал Илья Данилович, – что и следовало ожидать. В этой стране все изменения, которые происходят, бывают явно не в мою пользу».

Но вслух он сказал совсем другое:

– Как ты считаешь нужным, так и поступай. Я тоже думаю, что Руднева сейчас менять нецелесообразно.

– И тебе не обидно, что я не выполню своего обещания и ты не станешь начальником отдела? – встрепенулся Кирюхин.

– Обидно, конечно. Но что делать? Ты сам говоришь, что нужно сохранить Самсона Михайловича. Тебе виднее. Ты у нас генеральный директор, – обреченно ответил Смыкалов.

«Сейчас он предложит мне написать заявление «по собственному желанию», – обреченно думал Илья. – И где я найду сейчас работу? В такое сложное время».

– Поэтому я и решил его оставить, – продолжал Кирюхин, – пусть еще немного поработает. А на пенсию мы его всегда успеем отправить…

Он не сказал, что будет с самим Смыкаловым, а Илья Данилович не решился спросить. Было понятно, что его уже не назначат.

– Ты слышал, что учудил наш старик? – неожиданно спросил Кирюхин.

– Ты спрашиваешь об Аркадии Николаевиче?

– Конечно, о нем. Этот несгибаемый большевик чуть не подставил всех нас. Пока Никулин в отпуске, он формально считается исполняющим обязанности первого заместителя. А когда меня два дня не было на месте, он заменял и меня. Понятно, что я был там, у Белого дома, защищал нашу демократию. Зато Сидоряк в это время подписывал обращение к коммунистам и беспартийным с призывом поддержать решения ГКЧП. Представляешь, какой идиот? Все уже в первый день понимали, что эта глупая авантюра обречена на провал. Один Сидоряк упрямо не хотел в это верить. И еще вчера подписал такое обращение. Мне сегодня звонили из Белого дома, требуют немедленно уволить Аркадия Николаевича.

– Победитель получает все, – вспомнил римскую историю Смыкалов.

– При чем тут победитель? – нахмурился Кирюхин. – Уже понятно, что в современных условиях держать таких старорежимных монстров просто невозможно. Он всех нас компрометирует. Я думаю, что уже завтра или послезавтра Борис Николаевич объявит о запрете Коммунистической партии. Что тогда будет с Аркадием Николаевичем, который до сих пор является членом бюро райкома партии?

– Я думаю, до этого не дойдет, – осторожно предположил Смыкалов.

– Еще как дойдет, – возразил Кирюхин, – обязательно дойдет. Но мы все равно не можем держать такого ортодоксального типа, как Аркадий Николаевич. Я сегодня предложил ему написать заявление о выходе на пенсию. Ему давно пора гулять по даче, учитывая его возраст. Ему ведь далеко за шестьдесят.

– Он согласился? – равнодушно поинтересовался Смыкалов. Теперь все, что не касалось его лично, воспринималось им как нечто отстраненное, незначительное.

– А куда он денется? Конечно, согласился. Сам понимает, что у нас произошло. Если бы они победили, он бы сейчас требовал у меня заявление об уходе. Или не требовал. Говорят, что было заготовлено двести или триста тысяч пар наручников. Меня бы сейчас гнали по этапу куда-нибудь в Сибирь.

Он весело усмехнулся. Смыкалов молчал. Он терпеливо ждал, когда его наконец отпустят. Все было решено окончательно. Руднев оставался работать на предприятии, а Илья Данилович должен был возвращаться за опостылевший ему стол и выслушивать насмешки сотрудников финансового отдела и хамство Аннушки, которая не могла простить ему его покровительственного тона утром девятнадцатого августа. «Придется перетерпеть и это, – обреченно подумал Смыкалов, – лишь бы не уволили с работы».

– В общем, он должен уйти, – продолжал Кирюхин, – и понятно, что нам нужен новый заместитель генерального директора по финансовым вопросам.

– Можно выдвинуть Руднева, – безразличным голосом предложил Илья Данилович.

– Никуда мы его выдвигать не собираемся, – быстро возразил Борис, – он нам на своем месте нужен, как руководитель отдела. И не забывай, что Руднев тоже достиг пенсионного возраста. А ведь назначение заместителя генерального директора – это серьезный вопрос. Сейчас начнутся такие потрясения и пертурбации, что только держись. Может произойти все, что угодно. И мне нужен будет свой человек по линии финансов. Сам понимаешь, что это очень важно. Сюда нельзя сажать случайного человека.

– Понимаю, – вежливо согласился Смыкалов. Он вспомнил, что супруга просила купить соль. Интересно, осталась ли соль в магазинах? Сахар уже давно отпускают по талонам либо на черном рынке. Может, и соль тоже переведена на талоны?

– Я так и думал, что поймешь, – неожиданно улыбнулся Кирюхин, – и правильно все просчитаешь…

Смыкалов еще раз равнодушно кивнул.

– …вот поэтому, – продолжал Кирюхин, – я и хочу сделать тебя заместителем генерального директора по финансовым вопросам. Назначить вместо Аркадия Николаевича. Думаю, что так будет правильно. С Рудневым вы сработаетесь. Много лет знакомы, и ты работал столько времени под его руководством. А теперь пусть он немного попляшет под твою дудочку.

– Я не совсем понимаю тебя… вас… – смутился Смыкалов. – Что именно мне предлагается?

– Стать моим заместителем, – просто пояснил Кирюхин. – Ну где еще я смогу найти такого финансиста, как ты? И человека, которому я могу безусловно доверять?

Жизнь делала невероятный кульбит. Илья Данилович попытался улыбнуться, но улыбка вышла какая-то жалкая и несчастная одновременно.

– Меня? – спросил он, не веря своим ушам. – Ты хочешь назначить меня?

– Ну конечно. О чем я и говорю. Я хочу, чтобы ты заменил Аркадия Николаевича. Станешь заместителем генерального директора по финансовым вопросам. Ну, согласен или нет?

Смыкалов хотел что-то ответить. Он собирался не просто согласиться, ему захотелось заплакать от неожиданно нахлынувших чувств, закричать, что он безусловно согласен, броситься на шею Кирюхину. Но слова застряли в горле и он начал кашлять. Поднявшийся со своего места Борис подошел к нему, похлопал его по спине, налил ему стакан воды. Илья Данилович задыхался от кашля и неожиданного предложения.

– Согласен или нет? – нетерпеливо спросил Кирюхин. – И выпей воды, чтобы успокоиться. Иначе ты просто задохнешься…

 

Глава 5

В Лондон они прилетели за сутки до намеченной встречи и поселились в известном отеле «Шератон Парк Тауэр», который был построен в виде большой круглой башни с панорамными окнами, выходящими во все стороны Лондона. В отеле было двести восемьдесят номеров «люкс», двадцать два сьюта и пять сьютов-пентхаусов для особых гостей. Отель был расположен в южной части города, недалеко от Букингемского дворца. Вейдеманис и Дронго попросили, чтобы между их номерами была дверь для того, чтобы они могли общаться между собой, не выходя в коридор. Подобная просьба двух взрослых мужчин уже не вызывала удивленных взглядов и вопросов, которые случались еще двадцать или двадцать пять лет назад. Двое мужчин хотят жить в двух смежных комнатах, переходя из номера в номер. В этом нет ничего удивительного, даже если они любовники или супруги. Дронго помнил, как двадцать с лишним лет назад он прилетел в Нью-Йорк и остановился в отеле «Мариотт» на Таймс-сквер. Номер ему тогда заказал сотрудник полпредства в ООН Эльшад Насиров. Это было выгодно, так как сотрудники ООН не платили никаких налогов, ни федеральных, ни местных, и соответственно номер стоил почти в два раза дешевле. Именно поэтому номер оформлялся на фамилию дипломата, но в него прописывали обоих, чтобы выдать им ключи и разрешение на проживание. Когда Насиров подошел к портье, тот тактично уточнил, возьмут ли гости одну большую кровать или им лучше две отдельные. Дипломат повернулся и спросил об этом Дронго.

– Бери большую, – пожал плечами Дронго. – Зачем мне в номере две отдельные кровати? Это просто глупо.

– Дайте нам большую, – попросил Насиров.

По-английски такие кровати обычно называли «королевскими». Невозмутимый портье кивнул, выписал им номер, протянул карточки-ключи и невозмутимо произнес: – Приятного вам отдыха, господа.

Ошеломленный Насиров забрал ключи и мрачно обратился к своему другу:

– Ты знаешь, почему он пожелал нам приятного отдыха? Потому что взяли на двоих одну большую кровать. Интересно, что скажет моя жена, если узнает, что я и еще какой-то мужчина брали номер с одной кроватью на двоих?

Оба расхохотались.

Этот случай запомнился надолго. Однако теперь подобным никого не удивишь. Во многих странах Европы уже узаконены однополые браки. Хотя Дронго было достаточно трудно заподозрить в нетрадиционной сексуальной ориентации. Он был слишком брутальным мужчиной, и это сразу чувствовалось.

Вейдеманис уже два дня сидел за ноутбуком, собирая информацию о покушениях на Илью Смыкалова. Первый случай произошел в Москве. Тогда убийца вошел в ресторан, где в это время обедал Смыкалов со своими друзьями. По непонятным причинам телохранители бизнесмена не обратили внимания на незнакомца, и тот открыл огонь. Он успел нажать на курок два раза. Сначала пистолет дал осечку, но потом выстрелил. Нападавший попал Смыкалову в плечо. Неудачливого убийцу почти сразу застрелили. Охранники буквально изрешетили мужчину – безработного бурята Лопсона Тапхаева. Уже позже, в ходе расследования, выяснилось, что Тапхаев незадолго до покушения потерял сына, что, очевидно, окончательно выбило его из колеи. У Тапхаева была нелегкая судьба. Он развелся с женой и жил один. В девяностые годы работал «челноком», доставляя товары из Турции, затем торговал овощами. Его сын работал на одном из предприятий Смыкалова и был уволен оттуда за несколько месяцев до неудачного покушения Тапхаева. У сына начались неприятности, и все закончилось тем, что он выбросился из окна четырнадцатого этажа. После этого его отец решил отомстить олигарху и, найдя допотопный «ТТ», пришел в ресторан, чтобы убить Смыкалова. Именно поэтому первый выстрел оказался неудачным – пистолет был очень старым.

Дело Тапхаева закрыли, хотя его бывшая супруга пыталась возражать, посылала жалобы в разные инстанции. Но разве могла одинокая женщина, сломленная горем после смерти сына и бывшего мужа, добиться справедливости исками против одного из самых известных и могущественных олигархов страны? Ее жалобы просто не рассматривались. В ресторане, куда пришел убийца, было достаточно много посетителей. В дневные часы он был переполнен и десятки людей могли подтвердить, что Лопсон Тапхаев сам вошел в зал ресторана, достал пистолет и попытался убить Смыкалова. Именно поэтому жалобы его бывшей супруги даже не рассматривались, и о них постепенно забыли.

Второе покушение произошло в ресторане «Новиков», открытом недавно в Лондоне. В этом заведении, открытом знаменитым русским ресторатором, было два зала. Слева был азиатский зал, а справа – итальянский. Ресторан был очень популярен среди жителей и гостей столицы. Убийца повел себя странным образом. Он подождал, пока Смыкалов выйдет из ресторана, направил на него пистолет и приказал сесть в машину. Охранники попытались выхватить пистолет у нападавшего, но тот успел выстрелить и ранить бизнесмена в левую руку. На этот раз ранение было не столь тяжелым. Пуля только обожгла руку, пройдя по касательной. А нападавшего застрелили. Им оказался какой-то неизвестный студент, прибывший из Индии, который по непонятным причинам решил напасть на бизнесмена. Расследование Скотленд-Ярда ни к чему не привело, и дело было закрыто.

Нападавший Саджив Пратуш оказался членом известной группы анархистов, которые выступали вообще против несправедливого распределения богатств и принимали участие в акциях «Захвати Уолл-стрит» в Нью-Йорке и в подобных акциях в Лондоне. Фотографии этого молодого человека, принимавшего участие в митингах у здания собора Святого Павла, где традиционно проходили акции протеста английской молодежи, были опубликованы в газетах. В кармане у него нашли документы, его отпечатки пальцев совпали с теми, которые имелись у полиции.

– Этот Смыкалов явно везунчик, – заметил Вейдеманис, – два покушения, два ранения, и в обоих случаях он остается живым. Ты веришь в такие совпадения?

– Не знаю, – мрачно ответил Дронго, – на войне бывали случаи, когда люди получали по три или четыре ранения, но непостижимым образом оставались в живых. В жизни все возможно. Но два покушения подряд – это уже слишком. И почти неправдоподобное везение. Особенно в случае с анархистом. В отличие от несчастного отца, у которого погиб сын, этот тип мог прицелиться и выстрелить гораздо точнее. Тем более он стоит совсем рядом со своей жертвой. И опять непонятно, почему так халатно действовала охрана Смыкалова. Интересно, сменил ли он руководителя своей охраны после первого или второго покушений? Посмотри на его сайте или на сайте их компании. Там обязательно должны быть сведения о руководителе службы безопасности компании. Я буду крайне удивлен, если выяснится, что этот тип работает там больше нескольких месяцев.

– Никаких данных, – просмотрел сайт компании и личный сайт Смыкалова Эдгар Вейдеманис, – лучше я позвоню Кружкову в Москву, и пусть он все уточнит. У нас столько знакомых в правоохранительных органах, что мы сможем без труда узнать, кто именно руководит службой охраны у Ильи Даниловича. Подобные факты скрыть просто невозможно.

– Звони, – согласился Дронго.

Вечером они отправились ужинать, и Дронго предложил проехать в ресторан «Новиков», чтоб непосредственно на месте увидеть улицу, на которой произошло нападение на российского бизнесмена. Недавно открытый ресторан уже успел стать местной достопримечательностью. Здесь заказывали столики за несколько недель до намечавшихся торжеств. «Новиков» находился на небольшой улице Беркли-стрит, куда можно было попасть, свернув с Пиккадилли. Стоя перед входом в ресторан, можно было видеть, как идут потоки машин по Пиккадилли. На другой стороне этой известной улицы находился лондонский «Ритц». Место было более чем пафосное. Но ради справедливости стоит отметить, что оба ресторана, или оба зала в большом ресторане, были просто великолепны. И с точки зрения дизайна, и с точки зрения обслуживания, и с точки зрения кулинарного искусства работающих там поваров и официантов.

Дронго постоял перед зданием ресторана, оглядываясь по сторонам. Очень узкая улочка, откуда практически невозможно быстро сбежать. Нападавший должен был быть либо полным психопатом, либо наивным дилетантом, если попытался напасть на человека, имеющего вооруженную охрану, в таком неудобном месте. Либо просто смертником, который не надеялся уйти отсюда живым.

– Нужно будет собрать как можно больше информации об этом Садживе, – задумчиво произнес Дронго. – Если он анархист, то это совсем не означает, что он идиот. Непонятно, на что он здесь рассчитывал в этом месте, откуда практически невозможно быстро сбежать. Пока добежишь до конца этой небольшой улицы, тебя сто раз убьют. И на машине отсюда никуда не уехать. Чтобы выехать на Пиккадилли, нужно притормозить, и в этом случае тоже станешь отличной мишенью для телохранителей Смыкалова. Нет. Я не понимаю, почему убийца действовал так нелогично. И еще непонятно, почему нужно было ждать, когда Смыкалов выйдет из ресторана, рискуя быть обнаруженным охраной. Саджив ведь не мог знать наверняка, когда бизнесмен закончит свой обед. Получается, что он слонялся по этой небольшой улице и не привлек к себе внимания охранников и водителей Смыкалова. И это после неудавшегося первого покушения? Тогда получается, что в охране Ильи Даниловича работают полные идиоты, что тоже не совсем логично. И, наконец, здесь есть еще и охрана ресторана. Швейцары и двое сотрудников, которые стоят при входе в здание. Они тоже не обратили внимания на этого анархиста? Вопросов больше, чем ответов.

В самом ресторане им понравилось. Сыщики прошли в итальянский зал. Сомелье подал им карту вин, которая оказалась просто великолепной: здесь была целая коллекция любимых итальянских вин Дронго. И, конечно, потрясающий выбор блюд. Ради справедливости стоит сказать, что цены, безусловно, были очень высокими, а после обеда к ним подошла элегантная женщина, которая приняла их кредитную карточку и выдала им чек, включив в стоимость двенадцать с половиной процентов от общего счета за обслуживание.

После ужина они вышли из ресторана. Как раз в этот момент позвонил Кружков. Очевидно, его новости удивили Вейдеманиса, если он попросил не отключаться и передал Дронго невероятную, почти невозможную новость:

– У Ильи Даниловича Смыкалова работает руководителем службы безопасности бывший полковник ФСБ Родион Николаевич Метельский. Бывший специалист из антитеррористического центра, проработавший в контрразведке больше двадцати пяти лет. Со Смыкаловым он работает последние десять лет. Ты хочешь что-то спросить?

– Это точные сведения? – не до конца поверил Дронго.

– У тебя точные сведения? – переспросил Кружкова Вейдеманис. – Говорит, что да, – кивнул Эдгар Дронго. – Леонид дважды все проверил. Метельский работает со своим боссом уже десять лет. Как только вышел на пенсию. Ему тогда было сорок восемь. Сейчас соответственно пятьдесят восемь. Они почти ровесники с Ильей Даниловичем. Разница в один год. И все это время Метельский работает со Смыкаловым.

– Пусть перешлет нам данные на Метельского, какие сможет найти, – попросил Дронго.

Вейдеманис передал его просьбу и убрал телефон в карман.

– И он его не уволил, – задумчиво произнес Дронго, – ни после первого покушения, ни после второго. А ведь Смыкалов – человек очень осторожный и экономный. Он бы не стал платить человеку, который так плохо исполняет свои обязанности. Помнишь, как он выделял деньги семьям погибших? Только десять тысяч и ни рубля больше. И этот человек уже столько лет платит Метельскому за свою охрану, а тот дважды так прокололся. Ты считаешь, что после таких случаев Метельский мог остаться на своем посту без очень веских причин?

– Думаю, что нет, – согласился Эдгар, – но он остался. И работает со своим патроном уже почти десять лет. Может, он устраивает своего босса, несмотря на все проколы службы охраны. Или мы чего-то не знаем.

– Думаю, Малкина права и ее дочери не стоит ехать к отцу, – сказал Дронго. – Зинаида Никаноровна передала нам адрес загородного дома?

– Да. Поместье ее бывшего мужа находится в Бакингемшире. Это на северо-западе Лондона. Здесь, кстати, находится загородная резиденция премьер-министра Великобритании Камэрона. Трехэтажный особняк, больше похожий на дворец, Смыкалов купил восемь лет назад у лорда Сомерсета за сто пятнадцать миллионов фунтов стерлингов. Тогда отмечали, что это уникальная сделка, так как российский бизнесмен обещал восстановить засохшее озеро и парк в юго-западной части города Милтон-Кейнс. Что Смыкалов и сделал за последние годы. На его сайте указано, что он вложил в развитие этой зоны дополнительно сто миллионов фунтов стерлингов.

– Богатый человек, – усмехнулся Дронго.

– В девятнадцатом веке там давали роскошные балы для приезжавших из Лондона аристократов, – продолжал рассказывать Эдгар, – но после Первой мировой войны поместье и дом пришли в некоторое запустение. В тридцать пятом его выкупил лорд Сомерсет, дед нынешнего лорда, и попытался возродить традиции прежних роскошных приемов, но время было тяжелое, а через несколько лет началась война. Уже в семидесятом сын старого лорда попытался провести ремонт здания, но оказалось, что смета просто неподъемна для их семьи. Тогда был проведен только косметический ремонт здания. А через тридцать с лишним лет внук лорда принял решение продать это здание. Сомерсет поначалу не хотел продавать его российскому бизнесмену, указывая, что в этом поместье бывали лорд Веллингтон, премьер Дизраэли и сам сэр Уинстон Черчилль. Но Смыкалов согласился восстановить озеро, посадить новый парк и провести полную реконструкцию дома. После чего и было подписано соглашение. Нужно отметить, что Смыкалов выполнил все пункты договора.

– Попробовал бы он не выполнить, – проворчал Дронго, – это Англия с ее уважением к договорам и законам, а не Россия, где никто всерьез не считает даже подписанные договоры обязательными документами. О соблюдении устных договоренностей вообще молчу. Надеюсь, что в этом замке или старом доме, даже не знаю, как его называть, не будет привидений?

– Не уверен, – очень серьезно ответил Вейдеманис, – но на всякий случай я заказал себе номер в мотеле города Милтон-Кейнс, чтобы быть рядом с тобой. Я ведь могу тебе понадобиться.

– Ты поступил как всегда очень разумно, – согласился Дронго. – У нас есть еще время до завтрашнего утра. Позвони Кружкову, пусть поищет новые данные на этих двух нападавших. И обязательно пусть найдет кого-нибудь, кто раньше работал со Смыкаловым на том самом комбинате, где начиналась его стремительная карьера. Поехали, покопаемся в Интернете. Ты знаешь, Эдгар, скажу тебе откровенно, каждый раз, когда я нахожу в Сети нужную информацию, мне хочется поблагодарить всех американцев, которые придумали это невероятное чудо, так сильно изменившее нашу жизнь.

– Но люди все равно не меняются, – печально заметил Эдгар, – по-прежнему лгут, убивают, обманывают, воруют. Если и есть нечто постоянное в этом мире, то это вечное зло, которое, кажется, никогда не исчезнет.

– И с которым можно и нужно бороться, – добавил Дронго. – Поднимай руку, кажется, идет свободное такси.

 

Глава 6

Предложение Кирюхина просто ошеломило Илью Даниловича. Он ожидал чего угодно после всего случившегося, в том числе и своего увольнения с предприятия, но никак не этого. Смыкалов слышал, как все осуждали Кирюхина, который решил назначить начальником финансового отдела своего бывшего однокашника. И поэтому он был готов к любому повороту. И, наверно, его бы не очень удивило, если бы сегодня Борис предложил ему уволиться с предприятия. В самых радужных мечтах Смыкалов мог представить себя только руководителем финансового отдела, что было почти недостижимой мечтой для него. В свои тридцать восемь лет он уже смирился с тем, что никогда не сделает карьеру, не сможет поменять свою «хрущевку» в Медведково на нечто приличное, будет постоянно нуждаться, с трудом сводя концы с концами, и всю оставшуюся жизнь до самой пенсии просидит в этой большой комнате на должности старшего финансиста. По большому счету, он даже не мечтал стать заместителем начальника финансового отдела до появления на их комбинате Бориса Кирюхина. Но должность начальника финансового отдела была его абсолютной и запредельной мечтой. А сейчас Борис вызвал его к себе и предложил стать заместителем генерального директора по финансовым вопросам. Илья Данилович не мог поверить в такое предложение и поэтому даже не знал, что именно ему следует говорить и как ответить на подобное неслыханное предложение, обещавшее невероятное материальное благосостояние. Это как если бы лейтенанту сразу предложили генеральское звание.

Именно поэтому он задыхался от волнения, не зная, как именно ответить на предложение своего приятеля. Кажется, Борис понял его состояние и снисходительно улыбнулся. Наконец Илья сумел отдышаться.

– Ты это серьезно? – спросил он, изумленно глядя на Кирюхина.

– Вполне. Ты уже пересидел свою должность. Выдвигать нужно молодых и талантливых. А Самсон Михайлович мне говорил, что ты самый талантливый финансист в его отделе. Вот он тебе и поможет войти в курс дела. А пока ты заменишь нашего уважаемого Аркадия Николаевича. Я уже сказал в отделе кадров, чтобы готовили приказ о его увольнении. У меня с ним сегодня утром был тяжелый разговор. Он уже давно должен был выйти на пенсию, а после того, как он так необдуманно поддержал этих гэкачепистов, он уже просто не имеет морального права руководить таким большим коллективом, как наш. В общем, с ним все ясно. И с тобой тоже. Приказ о твоем назначении я сегодня подпишу. Пока только исполняющим обязанности, а уже потом будем утверждать тебя в нашем министерстве. Хорошо, что больше не нужно бегать в союзное министерство и теперь мы подчиняемся только российскому ведомству. А там заместителем министра работает мой хороший приятель. Думаю, что тебя достаточно быстро утвердят. Ну как, справишься?

– Не знаю, – растерянно произнес Смыкалов.

Он шел сюда, готовый принять даже увольнение, а его назначили одним из руководителей огромного предприятия союзного значения. Это был невероятный и ошеломляющий шаг наверх.

– Не сиди так, словно тебя раздавили, – улыбнулся Борис, – понимаю, как ты переживаешь. И даже понимаю, что поначалу тебе будет тяжело. Но ты уже давно работаешь в коллективе, все финансовые проблемы знаешь прекрасно и, вообще, знаешь всю работу изнутри. Тебе и карты в руки. Кроме финансового отдела, тебе будут подчиняться бухгалтерия, отдел сбыта, отдел материального снабжения, наши экспедиторы, ну и разные там службы. Это тебе уже расскажут, – нетерпеливо закончил Кирюхин, посмотрев на часы. – Иди к Аркадию Николаевичу и принимай у него дела. Он как раз сейчас пишет заявление о выходе на пенсию. Проводим старика хорошим банкетом, если он, конечно, согласится, объявим ему благодарность. В общем, все как полагается. Надеюсь, ты знаешь, где он сидит? – пошутил генеральный директор.

– Знаю, – кивнул Смыкалов.

– Тогда иди и принимай дела, – приказал Борис, – а к двум часам заходи ко мне. Приедет Никулин, устроим совещание. Я его отозвал из отпуска. Нужно решать наши проблемы, сейчас не время отдыхать.

Илья Данилович кивнул, заставил себя подняться. Из кабинета он вышел все еще ошеломленный таким предложением, растерянно посмотрел на Нонну Альбертовну, сидевшую за столом. Она усмехнулась.

– Вас можно поздравить? Я же сказала вам, что Аркадий Николаевич больше не будет на вас кричать.

– Да, – растерянно согласился Смыкалов. Он все еще стоял, словно оглушенный.

– У вас такое лицо, словно вас уволили, а не назначили, – осуждающе произнесла Нонна Альбертовна, – я не совсем понимаю, почему вы так реагируете?

– Не знаю. – Илья Данилович покачнулся, посмотрел по сторонам и, сделав несколько шагов, буквально плюхнулся на диван. – Я думал, меня уволят, – выдавил он.

– За что? – спросила она.

– Не знаю. Мне казалось, что все так… неправильно… Они все были против Бориса Захаровича, против него… И против меня, – выдохнул он.

– Это даже хорошо, – рассудительно сказала Нонна Альбертовна, – теперь вы хорошо знаете, кто из них чего стоит. Они уже не смогут притворяться. Теперь весь финансовый отдел будет подчиняться именно вам. Вы будете решать, кого из них оставить, а кого уволить.

– Да, конечно, – согласился он, тяжело поднимаясь. – Куда мне идти?

– Как это куда? В кабинет Аркадия Николаевича, вам нужно принимать дела. Идите прямо к нему. Вторая дверь слева. Первая дверь – это приемная Никулина, а вторая – теперь ваша приемная. Там вас ждет Маргарита Акоповна. Она уже знает о вашем назначении. – Маргарите Акоповне было под шестьдесят, и она проработала на предприятии всю свою жизнь.

Нонна Альбертовна не успела закончить предложение, как в приемную буквально ворвался Халифман. Он бросился к Смыкалову, обнял его и прижал к груди.

– Я знал, я знал, – задыхаясь от волнения и счастья, говорил Халифман, – правда всегда сильнее лжи. Я был уверен, что все так и закончится. Поздравляю вас, дорогой Илья Данилович. Мне уже звонили из отдела кадров. Там готовят приказ о вашем назначении. От души поздравляю. Это абсолютно правильно и заслуженно. Вы, безусловно, лучший финансист в нашей организации. Самый опытный и самый талантливый. Кому, как не вам, можно доверить такой важный пост. Я просто от души рад.

Он говорил быстро, глотая слова, словно опасаясь услышать в ответ нечто неприятное. Смыкалов помнил, как в течение двух дней Халифман прятался, чтобы не разговаривать с ним. Он невесело усмехнулся. Сейчас об этом лучше не вспоминать. Ведь ему придется работать с Иосифом Наумовичем. А у того уже налажены колоссальные связи и много знакомых поставщиков. В этом смысле Халифман просто незаменим. Кто старое помянет…

– Спасибо, – сказал Илья Данилович, протягивая руку своему собеседнику, – я не сомневаюсь, что мы сработаемся.

Халифман облегченно вздохнул. Самое главное – это первая реакция. Если Смыкалов ничего не сказал сразу, то и потом может ничего не сказать. Хотя, конечно, помнить будет. Но кто мог предположить, что эти гэкачеписты проиграют? Кто тогда мог поставить против них? Против партии, КГБ, армии, МВД? Против всех первых лиц государства?

– Я всегда к вашим услугам, – проникновенно произнес Иосиф Наумович, – и готов помогать вам во всех ваших начинаниях.

Илья Данилович кивнул и вышел из приемной. В коридоре его ждала Ванда Богдановна.

– Наш дорогой и любимый Илья Данилович, – почти пропела она, – как я за вас рада! Наконец мы избавимся ото всех этих коммунистических мамонтов. Как давно вы заслуживали этого выдвижения. Вы знаете, как я за вас переживала.

Смыкалов вспомнил, как она несколько раз прошла мимо него, не здороваясь и в упор его не замечая. И решил пошутить. К нему постепенно возвращалась уверенность.

– Вам нужно срочно обратиться к офтальмологу, – сказал он, поправляя свои очки.

– К кому? – не поняла Ванда Богдановна.

– К глазному врачу, – пояснил Смыкалов, – нужно лечить зрение.

– Нет. У меня нормальное зрение, – удивилась она, – меня недавно проверяли. Все в порядке, даже несмотря на повышенный сахар.

– Думаю, что не все. Вам обязательно нужно проверить зрение. За последние два дня вы несколько раз меня не заметили. Наверно, из-за высокого содержания сахара, – пошутил он, – вам обязательно нужно провериться.

И, оставив ее, растерянную и озабоченную, не знающую, как ответить на эту реплику, он прошел дальше по коридору и вошел в приемную заместителя директора. При его появлении Маргарита Акоповна поднялась. У нее были седые волосы, всегда тщательные уложенные. Она была небольшого роста, но одевалась подчеркнуто элегантно и сдержанно. Говорили, что ее супруг работал в Театре оперетты главным осветителем, и поэтому она знала весь репертуар театра наизусть.

– Здравствуйте, Илья Данилович, – сдержанно поздоровалась она. Раньше при появлении Смыкалова она не поднималась и тем более не называла его по имени и отчеству. Но сегодня она была гораздо любезнее.

«Старая ведьма, – неожиданно зло подумал Смыкалов, – неужели она думает, что я оставлю ее в своей приемной?» Ему понравилась эта мысль. Значит, теперь он будет решать, кому оставаться, а кому уходить. Он весело посмотрел на стоявшую перед ним пожилую женщину. Пусть поработает последние дни. Ее давно нужно было отправить на пенсию вместе со всей этой рухлядью, которая есть в приемной Аркадия Николаевича: всеми этими провинциальными горшками с цветами, за которыми она ухаживает, этим старым, покосившимся шкафом, ее печатной машинкой.

– Вас уже ждут, – вежливо сказала Маргарита Акоповна и, когда Смыкалов шагнул к двери, спросила: – Что вы будете пить? Чай или кофе?

Конечно, раньше она никогда об этом не спрашивала. Или она решила поиздеваться, как Анна? Смыкалов зло взглянул на нее. Она терпеливо ждала. Нет, кажется, она спрашивает вполне серьезно.

– Кофе, – кивнул Илья Данилович, открыл дверь и вошел в кабинет заместителя генерального директора.

В большой комнате Сидоряк уже собирал вещи в две коробки, поставленные прямо на стол. Увидев вошедшего, он понимающе кивнул:

– Заходи, заходи, не стесняйся. Теперь это будет твой кабинет.

Смыкалов вошел, оглядываясь. Раньше этот кабинет казался ему невообразимо большим, метров на восемьдесят. На самом деле это была обычная комната в тридцать или тридцать пять метров. Он увидел, как Аркадий Николаевич собирает со стола фотографии своих внуков. Их у него было пятеро.

– Вот такие дела, – сказал Сидоряк, – ваши победили, и теперь мне нужно уходить. Только ты передай Борису, что он напрасно так торопится. Горбачев вернется, и все еще может измениться. Партия нам всегда будет нужна. А я еще остаюсь членом бюро райкома партии.

Илья Данилович молчал. Он вспомнил, как Сидоряк дважды распекал его в эти дни, и неожиданно спросил:

– Можно задать вам один вопрос?

– Конечно. Это теперь твой кабинет, – удивился Аркадий Николаевич, – спрашивай о чем хочешь. Ты не беспокойся. Все, что нужно, я тебе расскажу и покажу. С этим у тебя никаких проблем не будет. Вот только вещи сейчас водитель отнесет в машину. Заявление я уже написал.

– Можете не торопиться, – великодушно предложил Смыкалов, – я хотел спросить о другом. Вы все время были против моего назначения на место Руднева. И за последние два дня дважды говорили мне о неудачно составленном отчете, хотя я составил много таких отчетов и прекрасно знаю, что он выполнен на должном уровне. Я могу узнать, почему вы так необъективно относились ко мне?

– Хочешь знать правду? – Сидоряк был невысокого роста, но мощный, широкоплечий, кряжистый, с большой головой и крупными чертами лица. – Не люблю я вас всех, – честно признался Аркадий Николаевич, – всю эту вашу перестройку, все эти ваши нововведения. Просто не люблю и не принимаю. Назначили к нам твоего друга по знакомству. А у нас ведь предприятие союзного значения, которое работает в том числе и на оборону страны. Ну, развалите вы государство, запретите партию, что дальше? С чем останетесь? Разделите страну на удельные княжества, где все будут стрелять друг в друга? Почему я должен молчать, когда отчетливо вижу, что мою страну просто уничтожают? Оплевывают нашу историю, издеваются над нашими идеалами, все высмеивают и ерничают. Почему? Не могу я этого принять и не хочу. А твой Кирюхин как раз из этой породы «новичков». Я ведь к тебе нормально относился, видел, что ты дельный финансист. Сам подписал приказ о твоем переводе старшим финансистом. Мы два раза вместе с Рудневым пытались утвердить тебя заместителем начальника отдела. Тебе даже об этом не говорили. Но прежний генеральный все время отказывал. У него каждый раз были свои кандидатуры. А потом пришел Борис и сразу решил поменять Руднева на тебя. И мне это очень не понравилось. И ты тоже перестал нравиться. Нельзя сразу перескакивать через людей. Генералом нельзя стать, не послужив офицером. Нужно было тебе расти постепенно. А Кирюхин все время торопится. Это его фирменный стиль работы. И вообще, это стиль работы новых людей в российском правительстве. Пытаются все сразу сделать. А так не бывает, так просто не бывает… Я считал тебя его креатурой. Наверно, не всегда был прав. Хотя, как видишь, не ошибся. Он пошел еще дальше. Решил сделать тебя не начальником финансового отдела, а сразу перевести на мое место. Ему виднее, сейчас его время, пусть делает как считает нужным.

В кабинет вошел молодой человек лет тридцати. Аркадий Николаевич показал на него:

– Это Вадим, мой водитель. Вернее, ваш водитель, Илья Данилович. Если разрешите, он отвезет мои вещи домой и сразу сюда вернется, чтобы уже работать с вами.

– Конечно, – согласился Смыкалов, – никаких проблем. Пусть отвезет.

– Спасибо. Вадим, возьми вот эти коробки, – показал Сидоряк.

Водитель забрал обе коробки и вышел из кабинета.

– Хороший парень, – добавил Аркадий Николаевич, – с ним у тебя никаких проблем не будет.

Смыкалов молчал. Сидоряк подошел к столу, достал папки с бумагами.

– Мне нужно еще около часа, чтобы все привести в порядок и тебе передать, – сообщил он. – Не возражаешь, если пока посижу здесь и просмотрю все эти документы? Потом позову сюда Самсона, и мы вместе составим акт о передаче документов.

– Никаких проблем, – решил Илья Данилович, – я пока спущусь в финансовый отдел. Можете сидеть сколько вам будет нужно…

– Мне уже ничего не нужно, – сказал Аркадий Николаевич, – только учтите, ломать легче всего. А потом все равно придется строить. Долго, упорно, медленно. Строить всегда тяжелее. Это я тебе говорю.

Не сказав больше ни слова, Илья Данилович вышел из своего кабинета. «Из моего кабинета, – подумал он. – Какие странные, невероятные слова».

При его появлении Маргарита Акоповна снова поднялась.

– Я уже сделала вам кофе, – сообщила она. – Вы пьете с молоком или со сливками?

– По-всякому, – улыбнулся Смыкалов, – ничего страшного. Вернусь через час и выпью кофе. Нам еще предстоит поработать над передачей дел.

Он вышел в коридор, спустился на третий этаж, где был финансовый отдел. Сотрудники, которые попадались ему в коридоре и на лестнице, вежливо улыбались, уступая дорогу. Слухи о новом назначении уже разнеслись по всему зданию. Раньше коллеги не замечали Илью, не здоровались с ним, быстро проходили мимо. Сейчас же все останавливались и вежливо здоровались. Самое поразительное, что все встречавшиеся называли его по имени-отчеству. «Как быстро они его выучили», – подумал Смыкалов.

Когда он открыл дверь и вошел в свой отдел, все разговоры смолкли. Люди начали неуверенно подниматься. Он строго посмотрел на сидевших. Анна испуганно поднялась одной из первых. Ничего, ласково подумал он, глядя на нее. Скоро она не будет здесь работать. Интересно увидеть ее лицо, когда он лично подпишет приказ о ее увольнении. За Анной поднялись и все остальные. Люди были напуганы. Все помнили, как два последних дня они фактически травили своего коллегу. Смыкалов прошел к своему столу. Все молча стояли, ожидая его слов.

– Можете садиться, дамы и господа. – Он даже не узнал своего голоса. Неужели это он произнес слова таким глухим голосом?

Все начали садиться на свои места. Никто не рискнул ничего спросить. Никто даже не поздравил его. Все молчали. Происшедшее назначение казалось им абсолютной фантастикой. Смыкалов сел за свой стол и стал рассматривать сотрудников отдела, с которыми проработал столько лет. Люди не выдерживали его взгляда и отводили глаза. Анна прикусила губу, чтобы не расплакаться. Смыкалов вспомнил, как она издевательски спрашивала, что именно он будет пить – кофе или чай. Кажется, пришло время возвращать долги. Или это будет уже слишком мелко для заместителя генерального директора? Нет, не мелко. Все присутствующие слышали, как она над ним издевалась.

Смыкалов посмотрел на Анну.

– Я давно хотел у вас спросить, Анна, – ровным голосом произнес Илья Данилович, – а сами вы любите кофе или чай?

Наступила абсолютная тишина. Анна начала медленно краснеть, она не знала, что именно ей следует сказать.

– Кофе или чай? – уже более требовательным голосом спросил Смыкалов.

– Простите меня, – выдавила из себя Анна, но не смогла больше ничего сказать. Только заплакала и, быстро поднявшись, выбежала из комнаты.

Он удовлетворенно кивнул. Пусть все помнят, что он не прощает обид. Пусть они теперь все знают, что он стал совсем другим человеком. Не прежним Илюшкой, который считался затюканным и мягкотелым интеллигентом. И не прежним Ильей, который часто помогал им делать срочную работу и никому никогда не отказывал. Теперь он стал Ильей Даниловичем Смыкаловым, который больше никогда сам лично не спустится с шестого этажа на третий, а будет вызывать к себе нужных ему сотрудников. И вообще, почему он должен относить эти папки на шестой этаж. Пусть этим занимаются другие. Он посмотрел на сидящего рядом Лопсона Тапхаева. Кажется, именно этот молодой человек сказал, что Смыкалов «стучит». Значит, нужно сразу поставить его на место. А если не поймет, то просто уволить. И вообще, нужно будет провести сокращение штатов. Нет смысла держать столько бездельников в аппарате. Кажется, такие идеи понравятся Кирюхину.

– Лопсон, – обратился к молодому сотруднику Смыкалов, – отнесите все эти папки в мой кабинет на шестом этаже. Вы меня поняли?

– Конечно, Илья Данилович, – быстро вскочил Тапхаев, – я все сделаю, можете не беспокоиться.

«Как быстро меняются люди, – подумал Илья Данилович, – еще час назад он прилюдно меня оскорблял, а сейчас готов носить за мной мои папки. И только потому, что согласно приказу Кирюхина я из обычного сотрудника финансового отдела становлюсь заместителем генерального директора и их самым большим начальником».

Он поднялся и пошел к выходу. На секунду, перед тем как выйти, замер. Может, сказать два-три слова, попрощаться со всеми? Все-таки столько лет работали вместе. Нет, не нужно этого делать. Такие фамильярности в общении с рядовыми сотрудниками не приветствуются. Он теперь на Олимпе и должен вести себя соответствующе. Поэтому, ни сказав более ни слова, Смыкалов вышел и закрыл за собой дверь. И услышал, как в комнате все одновременно начали говорить. Тогда он обернулся и снова открыл дверь – все испуганно замолчали, глядя на него. Илья Данилович удовлетворенно хмыкнул и закрыл дверь. Прислушался. Теперь все молчали. Он широко улыбнулся и отошел от двери.

 

Глава 7

Лондонский вокзал Паддингтон был одним из тех мест в городе, где пересекаются маршруты многих путешественников. Именно сюда прибывают экспрессы из аэропорта Хитроу, точнее, из всех его пяти терминалов. Каждые пятнадцать минут синие поезда курсировали между одним из самых больших аэропортов в мире и центром города, доставляя в разные стороны десятки тысяч пассажиров. После того как к аэропорту проложили ветку метро, число пользователей экспрессами заметно убавилось. Метро было гораздо дешевле. Но в смысле удобства ничто не могло сравниться с железнодорожными экспрессами, которые за пятнадцать-двадцать минут доставляли вас из аэропорта в центр Лондона, что ни на такси, ни на метро до центра добраться было невозможно.

Он почти сразу узнал Жанну, стоявшую у цветочного киоска, где они договорились встретиться. Дронго подошел к молодой женщине. Она была среднего роста и оказалась чуть ниже его плеча. Тонкие, правильные черты лица, внимательный взгляд, узкие губы, немного вздернутый носик. Она была в светлом брючном костюме. Рядом стоял небольшой чемодан. Дронго улыбнулся. Когда-то много лет назад, еще в другую эпоху, брюки на женщинах выглядели немыслимым эпатажем. Тогда казалось, что только особенные женщины с внешностью Марлен Дитрих могут позволить себе подобную одежду. Но женщины постепенно отвоевывали себе право на ношение брюк. И к началу двадцать первого века в мегаполисах и крупных городах гораздо чаще встречаешь женщин в джинсах и брюках, нежели в платьях. Когда-то это нравилось Дронго, сейчас он к этому привык.

– Добрый день, мистер Дронго, – несколько иронично поздоровалась Жанна и оглядела его атлетическую фигуру. – Боюсь, что наш план не сработает.

– Здравствуйте, – вежливо ответил он. – Вы считаете, что я слишком старый, чтобы быть вашим другом?

– Не поэтому. Вы слишком… заметный. С таким ростом и такими плечами. Трудно поверить, что вы мой воздыхатель. Вы скорее похожи на моего личного телохранителя. Неужели вам этого никто не говорил?

– Иногда говорили.

– Я думала, что вы ниже ростом, – призналась она. – Отец у меня невысокий, и я пошла в него, хотя в итоге оказалась даже чуть выше. А теперь мне нужно появиться перед ним с таким кавалером, как вы. Боюсь, что даже самый тупой охранник сразу догадается, что вы не являетесь моим ухажером.

– Мне остается только пожалеть об этом, – улыбнулся Дронго, – но мы можем сделать иначе. Сказать правду.

– В каком смысле? – спросила Жанна.

– Просто расскажем, что ваша матушка поручила мне охранять вас, так как опасается за вашу жизнь.

– Вы считаете это правильным? – удивилась она. – Отец может обидеться, что я не доверяю его охране.

– Как можно доверять людям, которые дважды умудрились пропустить к вашему отцу киллера? По-моему, здесь как раз все правильно. Илья Данилович не должен обижаться. Кроме того, мне удалось выяснить, что в охране вашего отца могут быть задействованы бывшие сотрудники различных правоохранительных органов. А они могут знать меня в лицо, и наш обман почти моментально будет раскрыт. Как вы сказали, меня трудно принять за вашего ухажера. И еще труднее спутать с кем-то другим.

– Да, – согласилась она, – это точно. Достаточно один раз вас увидеть, чтобы запомнить на всю жизнь. Вы бывший спортсмен?

– Не совсем, хотя и был чемпионом своего города по стрельбе из пистолета. Но это скорее хобби. Еще немного занимался боксом, но бросил, как только мне сломали нос, – признался Дронго, – и еще в молодости пытался научиться модному тогда кунг-фу… Но все закончилось печально…

– Для вас? – лукаво осведомилась Жанна. – Никогда не поверю.

– Именно для меня. С моим ростом, кулаками и неплохой физической подготовкой. Против меня оказался известный боец кунг-фу, который буквально в считаные секунды чуть не убил меня.

– Что ему помешало? Если, конечно, не секрет?

– Мой друг, который застрелил его за секунду до нанесения смертельного удара, – признался Дронго.

– Тогда вы еще и везучий человек. Как мой отец.

– Не думаю. Он гораздо более везучий. Два нападения, и оба раза убийцы промахнулись, хотя стреляли с очень близкого расстояния. А насчет моего везения… Почти сразу после того случая меня тяжело ранила женщина. Она умудрилась несколько раз выстрелить мне в спину.

– У вас бурная биография, – заметила Жанна. – Куда мы пойдем?

– Я живу в «Шератон Тауэре», – сообщил Дронго, – поедем ко мне, и вы оставите там чемодан. А потом мы вместе позавтракаем.

В глазах молодой женщины мелькнуло какое-то сомнение. Дронго улыбнулся.

– Я не собираюсь вас насиловать, – весело признался он, – а свой чемодан, если хотите, можете оставить в камере хранения. И не забывайте, что это ваша мама попросила меня позаботиться о вашей безопасности.

– В первый раз вы сказали «матушка», – вспомнила Жанна, – я давно не слышала этого слова. Вы ведь не русский?

– Я учился на русском языке, – пояснил Дронго. – Вы родились уже тогда, когда наша большая страна начала распадаться. Поэтому вам трудно представить, что в других республиках тоже учили русский язык и даже неплохо на нем говорили.

– Мне не хотелось вас обидеть.

– Как раз наоборот. Я полагаю, что вы сделали мне комплимент. В бывшем Советском Союзе в национальных республиках действительно хорошо изучали русский язык, ведь без его знания невозможно было сделать успешную карьеру. Это был по-настоящему государственный язык огромной империи. И поэтому появилась целая когорта национальных писателей, которые создавали свои произведения именно на этом языке. Чингиз Айтматов, Олжас Сулейменов, Фазиль Искандер, Булат Окуджава, Рустам Ибрагимбеков. У каждого был свой опыт, свои литературные учителя, свои пристрастия. Но все они, будучи нерусскими людьми, создавали свои произведения на русском языке. Даже популярный сейчас в Москве писатель Бориса Акунин на самом деле является Григорием Чхартишвили… Давайте пропустим это такси и сядем в другое, – предложил Дронго, увидев подъехавшую машину. За их спиной, метрах в двадцати, был Вейдеманис, который подходил ближе, чтобы взять машину и отправиться следом за ними.

Они остановили такси и поехали в отель. Оставили чемодан и отправились в ресторан, чтобы позавтракать. Дронго сделал заказ и обратился к молодой женщине:

– Когда вы должны быть в поместье вашего отца?

– К четырем или к пяти вечера. Я сказала, чтобы он не посылал машину и что я приеду со своим другом. Он согласился, но я почувствовала, что ему было неприятно.

– Почему?

– Не знаю. Наверно, обычная отцовская ревность, – сказала она.

– К вашему пропавшему другу это тоже относилось?

– Откуда вы знаете? – вспыхнула она. – Вы собирали досье на меня?

– Не нервничайте, – ответил Дронго, – мне об этом сообщила ваша матушка.

– Опять это слово, – невесело усмехнулась она. – А-а, действительно, у меня был друг, с которым мы некоторое время встречались. Филипп Штипьер, один из его родственников был даже президентом Швейцарии. Правда, очень давно. Хороший парень, с которым мы быстро сошлись. Он был моложе меня на три года. Со своими странностями и закидонами. Но, в общем, ничего. Сейчас сложно найти человека без странностей. У каждого они свои. У некоторых их целая куча, у некоторых гораздо меньше. У Филиппа их тоже было достаточно. Он любил независимость, мог исчезнуть на несколько дней, отключив мобильник, и снова появиться как ни в чем не бывало. Однажды я узнала, что за три дня, пока мы не виделись и пока у него был отключен телефон, он умудрился слетать в Америку и вернуться обратно. Такой живой тип современного молодого человека, который не признает авторитетов. Из-за этого у нас иногда случались ссоры. Но он был добрым и чутким. А однажды он исчез, и его телефон перестал отвечать. Я была уверена, что он опять решил куда-то уехать на несколько дней со своими друзьями. Но прошла неделя, вторая, третья, а он так и не появился. Я подала заявление в полицию, там обещали его поискать. С тех пор ищут. Конечно, мне было очень обидно. Но я до сих пор считаю, что он не мог просто так меня бросить. Возможно, он попал в какую-то переделку, возможно, ему просто стыдно мне перезвонить. Может быть все, что угодно. Может, он путешествует сейчас где-нибудь в Андах или в Гималаях. Для него всегда свобода была превыше всего.

– Извините, что спросил. Я не хотел причинять вам боль.

– Ничего. Прошло уже много времени. Почти восемь месяцев.

– Ваши родители знали о существовании Филиппа?

– Конечно. И мама, и папа. Мама тяжело больна и лечится в Берне. Мы с Филиппом даже ездили к ней в больницу. Хотя он ей не очень понравился. А вот отцу он понравился больше. С ним я его тоже знакомила.

– У вас хорошие отношения с отцом?

– Нормальные.

– Что значит нормальные?

– Это значит нормальные. Без ненужных сюсюканья и мелочной опеки. Он охотно помогает мне деньгами, когда я к нему обращаюсь. Во всяком случае, мое образование оплачивал именно он. Но у нас с ним все-таки сложные, хотя и нормальные отношения.

– Я могу узнать, почему?

– А как вы сами думаете? Он развелся с моей мамой и оставил нас одних. Правда, выделил при этом деньги и всю жизнь заботился обо мне и о маме. У него ведь нет больше детей. Вторая его супруга – Карина – была на десять лет его моложе. И, несмотря на свой молодой возраст, уже имела десятилетнего сына, который является мне как бы сводным братом. С ней отец прожил шесть, нет, пять лет. И потом развелся, когда узнал, что она ему изменяет. Вот такая продвинутая современная особа, ради которой он бросил мою маму, – она невесело усмехнулась, достала сигарету, оглядываясь вокруг.

– Никак не могу привыкнуть, что теперь в Европе нигде нельзя курить, – призналась Жанна.

– Тогда бросайте, – посоветовал Дронго, – вам будет гораздо легче.

– Я подумаю над вашим предложением, – пообещала она, убирая сигареты в сумочку. – После Карины он некоторое время жил один, но затем на горизонте появилась его третья супруга Вероника, – произнесла она с явным сарказмом. – Можете мне не верить, но эта особа только на два года старше меня. Такая топ-модель из модельного агентства. Она выше отца на две головы, с умопомрачительной фигурой и ногами, которые растут от самой шеи. Вероника тоже не родила ему ребенка, но зато очень неплохо устроилась. Почти все время проводит во Франции, на вилле, которую отец купил специально для нее. Отец работает в Москве и летает к ней только на выходные. Современная бизнес-семья по-российски. Ну и конечно, и Карина, и Вероника считают деньги моего отца почти своими. Карина настаивает, что наследниками отца являются я и ее сын, которому сейчас примерно столько же лет, сколько и мне. А Вероника просто считает, что все имущество и деньги отца принадлежат ей как законной супруге Смыкалова.

– У вас бывали конфликты?

– С Кариной иногда да. А с Вероникой нет. Мы просто игнорируем друг друга. Ну как я могу относиться к своей мачехе, которая только на два года старше меня? Называть ее мамой?

– А как вы обращаетесь друг к другу?

– По именам, конечно.

– Карина или Вероника могли быть каким-то образом причастны к двум покушениям на вашего отца?

– Не знаю. Я об этом тоже много думала. Карина достаточно умная. Но она очень осторожная и должна понимать, что если каким-то образом установят ее причастность к этим нападениям, то отец просто перестанет платить ее сыну деньги. А тот – типичный оболтус, который не работает, не учится и ничего не хочет делать. Зато у него фамилия моего отца, ведь отец в свое время его усыновил. Что касается Вероники, то этот вариант почти полностью исключен. Она очень красивая женщина, но редкостная дура. И поверьте, что во мне говорит не ревность за мою маму. Достаточно поговорить с ней несколько минут, чтобы все понять. Абсолютно пустое существо. Видимо, отцу нужна была именно такая «пустышка». Она приехала из Читы, с трудом пробивалась в модельном бизнесе, резала себе нос и подправляла губы. Фигура у нее, конечно, изумительная, но голова абсолютно пустая. У нее нет даже высшего образования. Какое-то непонятное училище, хотя я всегда была уверена, что даже этот диплом она просто купила. Нет, она не способна организовать покушение на моего отца. Даже ради его денег. У нее просто не хватит на это мозгов. Зато ее брат – Денис – вполне способен на подобное. Он дважды сидел в тюрьме. Оба раза за мошенничество и еще какие-то темные делишки. Такой типичный делец. Он старше Вероники на шесть лет, очень пронырливый и ловкий человек. Вы его сегодня увидите. И еще среди тех, кто мог бы организовать покушения, конечно, нынешний муж Карины – Вахтанг Чхенкели. У Карины мама армянка, и ее непостижимо тянет к кавказским мужчинам. К богатым кавказским мужчинам. И первое слово здесь, конечно, важнее всего. Вахтанг – ее четвертый муж. Третьим был мой отец. С первым она развелась почти сразу, от него у нее сын Артур. А со вторым прожила четыре года, пока он не попал в тюрьму, после чего она благополучно с ним развелась. Первый был армянином, второй азербайджанцем. Потом мой отец, богатый русский мужчина, для которого она сделала некоторое исключение. И четвертый – грузин. Такой полный интернационал. Вы не знаете, как такие женщины умудряются так удачно выходить замуж? И каждый раз находят очень обеспеченных холостяков?

– Клан новых амазонок, – пояснил Дронго.

– Что? – не поняла Жанна.

– Есть такое известное выражение. «Клан новых амазонок». Это молодые женщины, которые охотятся на мужчин, похожих на вашего отца. Есть даже такая книга, я ее недавно читал.

– Не помните, кто автор?

– Нет, не помню. Но книга достаточно интересная. Там описываются их нравы и методы. Такие дамочки не останавливаются ни перед чем. И, конечно, их отличительная черта – многомужество. Они знают, как нужно себя подавать, как выходить замуж, как обманывать уже состоявшихся мужчин в возрасте. В общем, применяют весь арсенал нужных уловок.

– Теперь буду знать, – усмехнулась Жанна.

– Карина и ее супруг приглашены на сегодняшний вечер?

– Конечно. Ради своего сынишки она готова хоть каждый день приезжать к отцу, лишь бы тот не лишил его денег.

– Вы знакомы с Метельским?

– С Родионом Николаевичем? Конечно, знакома. Он начальник охраны моего отца уже почти десять лет.

– Вам не кажется странным, что ваш отец не уволил его ни после первого покушения, ни после второго. В обоих случаях охрана допускала вопиющие проколы, позволяя возможным убийцам подходить почти вплотную к вашему отцу и стрелять в него. И в обоих случаях ваш отец был ранен. Но Метельский до сих пор на своей должности. Как вы можете это объяснить?

– Никак. Отец просто ему доверяет. Метельский уже много лет работает с отцом и, очевидно, папа считает, что надежнее держать рядом своего человека, чем искать нового. Только этим я могу объяснить «феномен» несменяемости Метельского. И еще я вспомнила, что дядя Родиона Николаевича работал в свое время вместе с моим отцом. Кажется, это он способствовал его переводу из провинции в Москву. Дядю Метельского звали… У него было такое странное библейское имя. Ах да, вспомнила. Его дядю звали Самсоном Михайловичем. Кажется, Рудиным или Рудневым. Он был начальником отдела, в котором много лет проработал мой отец. Да, точно. Самсон Михайлович.

– Он жив?

– Нет. Кажется, давно умер. Но Метельский его племянник. Это абсолютно точно. Мне об этом рассказывала мама. Она тоже помнит этого Самсона Михайловича.

– Вы наверняка неоднократно бывали в доме своего отца. Сколько там комнат?

– Не знаю точно. Тридцать или сорок. Но вы не волнуйтесь, нам найдут места. Недалеко есть небольшой отель, в котором можно поселить всех гостей.

– Последние вопросы, – пообещал Дронго. – Ваш отец знает, как тяжело больна ваша мать, и хотя бы иногда навещает ее?

– Насчет болезни знает, – нахмурилась Жанна, – но он даже ни разу не пытался ее увидеть. Один или два раза позвонил по телефону – и все. Мать сама не хочет встречаться с ним. Она не желает, чтобы он видел ее в таком состоянии. Вы знаете, я уверена, что он был единственным мужчиной в ее жизни. Она слишком цельное существо, чтобы размениваться на остальных. Он никогда не был идеальным другом или партнером, но он был ее единственным мужчиной и, похоже, что именно поэтому она так за него переживает. Она все время говорила мне, что эти проклятые деньги сначала увели отца от нас, а потом изменили его характер, сделали его совсем другим. Мама до сих пор считает, что, если бы у отца не было денег, они бы продолжили мирную и спокойную жизнь в старой квартире, где они жили до начала девяностых. Однажды меня, когда я уже была взрослой, отвезла туда мама. Это был какой-то кошмар. Я вообще не понимаю, как можно жить в таких условиях. Кухня не больше шести метров, три маленькие комнатушки, потолки прямо над головой и очень маленькие туалет с ванной. Просто какие-то кукольные. Неужели люди могли так жить в этом вашем Советском Союзе?

– Многие не верили своему счастью, получая такие квартиры, – вспомнил Дронго. – Не забывайте, что во время войны было разрушено практически все жилищное хозяйство в европейской части страны. И людей переселяли из подвалов и коммуналок, из разрушенных строений и общежитий в собственные квартиры. Это были самые счастливые дни в их жизни.

– Не хотела бы я жить в такой стране, – буркнула Жанна, – не могу понять, как люди могут ностальгировать по подобному уродству.

– Это ностальгия по совсем иным временам, – возразил Дронго, – когда понятие совести еще не было так девальвировано, когда деньги не считались ни символом ума, ни символом успеха, когда книги были самым большим дефицитом, а человеческое общение – самой большой радостью. Нужно было жить тогда, чтобы все это понять. Но с позиций сегодняшнего дня, наверно, вы правы. Эти квартиры называли «хрущевками», и, конечно, сейчас они кажутся уродливыми созданиями той эпохи. Сколько нам ехать до поместья вашего отца?

– Часа два, не меньше, – сообщила Жанна.

– В таком случае у нас еще есть время, – сказал Дронго, посмотрев на соседний столик. Сидевший за ним Вейдеманис слышал каждое слово в их разговоре. Он понимающе кивнул. Туда придется отправиться на двух машинах, чтобы не пугать излишней опекой молодую женщину.

Эдгар поднялся и вышел из зала ресторана. У Дронго зазвонил телефон, он извинился и отошел от столика.

– Слушаю.

– За вами следят, – сообщил Эдгар, – второй столик слева. Пара, работающая под супругов. Они были и на вокзале.

Дронго покосился на лжесупругов.

– Спасибо, – поблагодарил он своего напарника, – я все понял. Мы берем такси и выезжаем в Милтон-Кейнс. Следуй за нами, но будь осторожен. Они могут проверить все гостиницы в городе и установить слежку за всеми «случайными» людьми.

 

Глава 8

Когда через час Смыкалов поднялся в свой кабинет, там его уже ждали Сидоряк и Руднев. Почему-то Самсон Михайлович был мрачен, словно его уже сняли с работы. И как-то не очень приветливо выдавил из себя:

– С назначением.

Он не поздравил, не сказал, что рад. Только два слова. Наверно, завидует, решил Илья Данилович. Пусть завидует. Оно и понятно. Его бывший сотрудник, молодой человек, которого он сам взял на работу, неожиданно становится его непосредственным начальником.

– Мы уже просмотрели все текущие дела, – сообщил Аркадий Николаевич, – думаю, что у нас никаких проблемных дел больше не осталось. Маргарита Акоповна отпечатает все нужные акты, и я подпишу их, как только они будут готовы. Все остальные вопросы можете решить с Самсоном Михайловичем, – он поднялся, пошел к дверям.

«Старик все-таки обиделся, – понял Смыкалов. – Непонятно, почему он обижается на меня. Я ему лично ничего не сделал».

У дверей Сидоряк остановился. Немного подумал, вернулся и протянул руку Рудневу:

– До свидания, Самсон. Теперь ты у нас остаешься на хозяйстве. Думаю, что ненадолго. Тебя они тоже скоро уберут. У нас слишком несовпадающие группы крови.

Руднев молча пожал ему руку. Затем Аркадий Николаевич с некоторым усилием, явно заметным, протянул руку Смыкалову.

– Ну что, Илья, теперь твое время. Командуй. Только учти, что тебе будет сложно. Время сейчас очень трудное, никто не знает, что с нами завтра будет. И с предприятием, и вообще со всей страной. Поэтому держись и не сдавайся. Сумеешь выстоять в ближайшие несколько месяцев – значит, хорошо. Не сумеешь… Значит, пойдете на дно вместе с Кирюхиным. Вас, конечно, не очень жалко, но не забывайте, что здесь работают почти две тысячи человек. Всегда думайте о них.

«Старый маразматик», – уже с нарастающим раздражением подумал Смыкалов, но ничего не ответил, а только пожал руку своему предшественнику.

Сидоряк вышел, в руках у него был тяжелый пакет с бумагами. Смыкалов услышал, как за дверью заплакала Маргарита Акоповна.

– Может, нужно предложить ему твою машину? – неожиданно спросил Руднев. – У него тяжелый пакет.

– Я уже дал ему машину, – еще более раздражаясь, ответил Илья Данилович, – и она отвезла к нему домой все его коробки с документами. Садитесь, Самсон Михайлович. И давайте сразу договоримся, с самого начала. Когда я буду нуждаться в ваших советах, я буду вас спрашивать. В остальных случаях, пожалуйста, не проявляйте подобной инициативы. Надеюсь, что мы сумеем сработаться и у нас не будет никаких проблем.

– Не будет, – грустно усмехнулся Руднев. – Эх, Илья, как быстро меняются люди. Ты не беспокойся. Больше никаких советов я тебе давать не буду. И на «ты» к тебе обращаться тоже никогда не буду. Понимаю, что нужно всячески поднимать твой авторитет. Ты теперь у нас молодой и перспективный руководитель. Как и Борис Захарович. Только Сидоряк был прав. Время сейчас очень трудное. Везде неплатежи. И никто не знает, что будет завтра. Как будем платить зарплату людям? Тем более что Кирюхин решил вывести наше предприятие из союзного подчинения. Как будто это не огромный комбинат, а обычный автомобиль, который можно просто взять и увезти в другой гараж. Так не бывает. У нас тысячи смежников, мы работаем почти со всей страной. Непродуманные решения могут очень повредить нашему комбинату.

– Самсон Михайлович, – уже разозлившись окончательно, перебил его Смыкалов, – давайте по существу. Мы не станем обсуждать действия нашего генерального директора. Хотя бы потому, что это была его инициатива – оставить вас на вашей прежней должности и не отправлять на пенсию. Давайте работать, а не заниматься сплетнями.

Руднев снова невесело усмехнулся и кивнул головой.

– Давайте, – согласился он и открыл первую папку. – Сначала разберемся с оплатой нашей продукции. Вот здесь наши претензии по поводу не поступившей вовремя оплаты…

Чем больше Самсон Михайлович говорил, тем больше Смыкалов убеждался, что все эти проблемы ему хорошо знакомы. Здесь все было понятно и ясно. Главное, не нужно паниковать. Все можно понять и осмыслить. В конце концов, действительно, не боги горшки обжигают.

Маргарита Акоповна внесла две чашки кофе для них и быстро удалилась. По ее лицу было заметно, как она волновалась и переживала из-за ухода своего прежнего руководителя.

«Старая калоша, – в который раз раздраженно подумал Смыкалов. – Первое, что сделаю завтра, – уберу ее из приемной. Сколько ей лет? Наверняка уже давно пересидела пенсионный возраст. Пусть отправляется на покой».

После долгого разговора Смыкалов наконец отпустил Самсона Михайловича и остался в кабинете один. Он поднялся, подошел к окну, посмотрел вниз. Неизвестное ранее чувство победы нахлынуло на него. Себе он казался гигантом. От нахлынувшей радости он даже подпрыгнул. Очки едва не слетели с него, и он радостно и громко рассмеялся. И вдруг вспомнил, что даже не узнал размера заработной платы заместителя генерального директора. Он обернулся, посмотрел на селектор, стоявший с левой стороны от стола Сидоряка. Интересно, как именно пользоваться этим селектором? С кем как связываться и какую кнопку нажимать? Пока он еще не освоил всю эту механику. Смыкалов подошел к дверям, открыл их, взглянул на печатавшую Маргариту Акоповну. Нужно спросить, какая у него зарплата. Но ему стало неудобно. Получается, что это первое, чем он интересуется.

– Маргарита Акоповна, зайдите ко мне, – приказал он.

Она поднялась и вошла в его кабинет.

– Мне необходимо узнать, как связаться с руководителями отделов по моему переговорному устройству, – показал на свой селектор Смыкалов.

– Первая кнопка слева – связь со мной, – пояснила Маргарита Акоповна, – остальные кнопки – связь с другими отделами. У вас на столе два аппарата без наборных дисков. Красный – это прямая связь с Борисом Захаровичем, синий – с Никулиным. Городской телефон у вас прямой. А если позвонят в приемную, то я соединяю вас через свой аппарат. Достаточно нажать вторую кнопку. Я напишу вам предназначение всех кнопок.

– Давайте, – согласился он, – сделайте как можно скорее.

– Сейчас приготовлю, – она вышла из комнаты.

Смыкалов посмотрел по сторонам, словно опасаясь, что его увидят, обошел стол, который показался ему просто гигантским, и сел в старое, потертое кожаное кресло. В эту секунду оно казалось ему почти царским. Он закрыл глаза и удовлетворенно откинулся на спинку. Жизнь сделала невероятный кульбит. В свои тридцать восемь лет он получил такое невероятное повышение. Теперь все будет иначе.

Он вспомнил утреннюю давку в автобусе и в метро, толчки со всех сторон, утреннее раздражение людей, спешивших на работу. Вспомнил эту огромную серую массу, которая ненавидела всех чиновников, руководителей и партийных секретарей, передвигающихся по городу на автомобилях. Вспомнил запах немытых тел, давящее утреннее молчание, когда никто и ни с кем не хочет разговаривать, жалкие попытки влезать в переполненный автобус. Илья Данилович встряхнул головой, отгоняя воспоминания. Теперь у него есть своя «Волга» с персональным водителем. Он с трудом удержался от того, чтобы прямо сейчас броситься вниз и немного посидеть в своей машине.

«Представляю, какое лицо будет у Зинаиды Никаноровны», – подумал Илья Данилович. У него была глупая привычка называть свою жену по имени-отчеству – даже в мыслях. Наверно, потому, что они так и не стали близкими людьми. А может, потому, что она никогда не называла его Ильей, только Смыкаловым, даже ночью, в кровати. Кажется, в последний раз они занимались сексом два или три месяца назад. Он даже об этом не думал. Она так морщилась, когда иногда он дотрагивался до нее, словно от прикосновения ящерицы. Никакого удовольствия, никаких вольностей. Только «миссионерская» поза и быстрое сопение. Он получал свое и почти сразу засыпал. Она шла в их небольшую ванную, долго и тщательно мылась, а затем возвращалась и тоже сразу засыпала.

«А ведь люди живут совсем иначе, – неожиданно подумал он. – Мне только тридцать восемь лет, – вспомнил Смыкалов. – А ей тридцать семь. А мы ведем себя так, словно нам уже по семьдесят. Глупо. Мы никогда особенно не любили друг друга. Нужно было создавать семью, потому что так было принято. Ей необходимо было выйти замуж, а мне «остепеняться», как говорила ее тетя. Вот мы и остепенились. Просто сошлись два одиноких и уже не очень молодых человека, каждый из которых решил, что пришло время создавать семью».

Смыкалов протянул руку к городскому телефону, взял трубку и набрал номер школы, в которой работала его супруга. Она была педагогом по географии. Ему ответили, Илья Данилович поздоровался и попросил позвать к телефону Зинаиду Никаноровну Малкину.

– Извините, – услышал он в ответ, – но она на уроке, перезвоните попозже.

– Скажите, что звонил ее муж. Пусть она мне срочно перезвонит, – попросил Смыкалов.

– Хорошо, передам, – пообещала отвечавшая.

Он положил трубку и только тогда вспомнил, что не сказал, куда именно ей следует перезвонить. В финансовом отделе, где он столько лет проработал, у него не было своего городского телефона, а был лишь внутренний. Только после того, как он стал старшим финансистом, ему поставили аппарат. Но супруга ни разу за столько лет не звонила к нему на работу. Он даже сомневался, знает ли она его рабочий номер. Если она решит сейчас позвонить, то обязательно позвонит в финансовый отдел. Ну и пусть звонит. Нужно предупредить, что ему будет звонить жена.

Он уже протянул руку, чтобы вызвать Маргариту Акоповну. Но затем передумал. Пусть Зинаида Никаноровна позвонит в финансовый отдел и пусть они там забегают, когда услышат, что им звонит супруга заместителя генерального директора. Интересно, как именно они отреагируют? Наверно, будут поздравлять. Или не будут? Это тоже будет показателем их лояльности.

Раздался резкий звонок, и он вздрогнул. Звонил красный телефон. Илья Данилович быстро поднял трубку – в конце концов, он всем обязан своему бывшему однокашнику, – и услышал довольный голос Бориса:

– Ну как, осваиваешься? Уже успел прогнать этого ортодоксального старика?

– Я уже в его кабинете, – подтвердил Смыкалов.

– В своем кабинете, – поправил его Кирюхин.

– В своем кабинете, – согласился Илья Данилович.

– Через полчаса заходи ко мне, – приказал Борис, – заодно и пообедаем вместе. Ты еще не обедал в нашем «голубом кабинете»?

– Н-нет, – вспомнил он про «голубой кабинет», о котором рассказывали в их финансовом отделе.

Там обычно обедало руководство их комбината и приезжавшие на предприятие высокие гости: министры, заместители министров, сотрудники горкома и Мосгорисполкома, иностранные представители. Говорили, что там работает повар, который раньше работал в «Метрополе», и на обед подают черную икру и грузинские вина. Но, возможно, это были только слухи.

– А потом проведем совещание, – сообщил Кирюхин, – будем решать, как нам жить дальше. Ты не поверишь, но мне сейчас звонил наш министр. Только не российский, а союзный. Сам изволил позвонить. Говорит, что узнал о моем решении о переводе комбината в подчинение республиканскому министерству и не может согласиться с таким волюнтаристским решением. Ну я и сказал, что это решение общего собрания нашего предприятия. Он сразу испуганно заткнулся. Они ведь там все поддержали этот ГКЧП. Все выступили в поддержку заговорщиков. Теперь начнется «разбор полетов», и мы еще посмотрим, кто из них уцелеет на своих местах, – засмеялся довольный Борис.

Смыкалов осторожно положил трубку на место. Сегодня он будет обедать в «голубом кабинете». Он неожиданно почувствовал голод. Раньше он обедал бутербродами, которые давала ему Зинаида Никаноровна. Обычно два небольших бутерброда. Еще недавно она делала их либо с докторской колбасой, либо с голландским сыром. Но в последние полтора года невозможно было достать ни колбасу, ни сыр. Поэтому жена, не мудрствуя лукаво, делала бутерброды с плавленым сырком «Дружба». Этот сырок в последние годы стал такого отвратительного качества и от него так дурно пахло, что Илья Данилович стеснялся есть бутерброды в отделе. Он обычно выходил на перерыве в соседний сквер, устраивался на скамейке и съедал свой обед. Он ненавидел этот плавленый сырок, но ничего другого доставать для бутербродов не было никакой возможности. Мясо, масло и сахар они получали по талонам. Смыкалову еще повезло, что он не курил, так как сигареты тоже были большим дефицитом. Как и водка, которая пропала сразу после начала антиалкогольной кампании. Илья Данилович никогда не позволял себе злоупотреблять спиртным, но ему было обидно, что даже за водкой приходится стоять в длинной очереди.

Вошла Маргарита Акоповна и принесла ему список. Он изучил расположение кнопок, потом стал проверять содержимое ящиков – они почти все были пустыми. Зато в стенных шкафах было много книг. Кроме книг по экономике и финансам, здесь была всякая другая литература, в том числе художественная. Очевидно, Сидоряк выписывал на предприятие книжные приложения к журналу «Огонек». Это был самый большой дефицит на протяжении последних двадцати лет. Об этих книгах можно было только мечтать. Здесь были даже черный двенадцатитомник Достоевского и семитомник Фенимора Купера, а также отдельные книги Ромена Роллана и Джона Голсуорси. Илья Данилович любил читать, но достать подобную литературу было гораздо сложнее, чем даже водку. В семидесятые-восьмидесятые годы самым большим дефицитом в стране были именно хорошие книги, их практически невозможно было достать.

Он даже подумал, что увезет Достоевского к себе домой. Не сразу, а через несколько дней. И оглянулся по сторонам, словно кто-то мог услышать его мысли. В конце концов, кабинет и все содержимое принадлежало теперь именно ему. Смыкалов еще раз посмотрел на книги, закрыл шкаф и вышел из кабинета. При его появлении Маргарита Акоповна прекратила печатать и поднялась.

– Там, в кабинете, осталось много книг от Аркадия Николаевича, – строго сказал Смыкалов. – Я не совсем понимаю, почему там так много художественной литературы. Или у него было время читать все эти книги?

– Время всегда можно найти, – рассудительно ответила Маргарита Акоповна, – но он их на работе не читал. Это подписка, которую ему обычно выделял райком партии. Аркадий Николаевич ведь до сих пор член бюро райкома партии. Но эти книги он оставлял на комбинате, считая, что они нужнее здесь. Обычно большую часть книг он отправлял в нашу библиотеку, но некоторые оставлял в своем кабинете.

– Но на них нет библиотечных штампов, – настаивал Смыкалов.

– Их не оформляли, а просто оставляли здесь, – пояснила Маргарита Акоповна. – Если хотите, я вызову нашу заведующую библиотекой, и она заберет все книги. Если они вам мешают…

– Они не могут мешать, – мрачно ответил Илья Данилович, – пусть лежат в моем кабинете. И уточните, как нам получить подписки на следующие годы.

– Обычно их выделял райком партии, – сообщила Маргарита Акоповна, – но сейчас я даже не знаю, как будет…

– Уточните, – приказал он, выходя из приемной.

В коридоре Смыкалов увидел выходившего из своей приемной Бориса Кирюхина.

– Пошли обедать, – предложил генеральный. – Ты представляешь, что происходит? Звонил Никулин. Он сидит в аэропорту и не может вылететь в Москву. Полный бардак. Ничего страшного. Проведем совещание завтра. Как тебе понравился твой новый кабинет?

– Неплохой. Но нужно сменить мебель…

– Обязательно.

– И секретаря, – добавил Илья Данилович.

– Непременно, – согласился Кирюхин, – это уже как полагается. Зачем тебе эта старуха Маргарита, которая работает еще со сталинских времен? Отправляй ее на пенсию. И вообще, нужно провести основательную чистку в твоих отделах. Мы не можем содержать сейчас столько бездельников, которые ничего не делают. Проведем сокращение штатов и уволим половину. Я думаю, это никак не отразится на нашей работе. А насчет секретаря ты правильно решил. Выбери себе красивую молодую женщину. Чтобы могла работать и тебя ублажать, когда нужно, – подмигнул Кирюхин и первым расхохотался.

Они вошли в кабину лифта, которая предназначалась исключительно для руководства комбината, и спустились вниз, на первый этаж.

– Знаешь анекдот про то, как высокие начальники обычно начинают свой рабочий день? – спросил он. – Когда входит секретарша и спрашивает у начальника, что ему нужно, а тот отвечает, что чашка кофе и минет. – Кирюхин снова расхохотался.

Смыкалов попытался выдавить из себя улыбку, но она получилась жалкой. В «голубом кабинете», куда они вошли, стены были на самом деле белыми. Когда-то давно здесь висели голубые занавески, поэтому комната и получила такое название.

Появилась миловидная официантка. Ей было не больше тридцати пяти:

– Здравствуйте, Борис Захарович. Добрый день, Илья Данилович.

Очевидно, слухи о новом назначении дошли и сюда.

На столе уже были приготовлены разнообразные закуски. Стояли бутылки с пшеничной водкой, считавшейся особым дефицитом, болгарским вином. Икры не было, но разносолов хватало.

– Садись обедать, – махнул рукой Кирюхин. – Ладочка, – обратился он к официантке, – что у нас с продуктовым набором для Сидоряка? Он его получил?

– Конечно. Утром сегодня забрал, – ответила она.

– Вот какой тип, – развеселился Борис, – а еще несгибаемый большевик. Уже не работает, но свой недельный запас на всякий случай забрал. Давай сделаем так. Скажи Митрохину, что я приказал выдать еще один набор для нашего «новичка». Для Ильи Даниловича. Прямо сегодня. Успеете собрать?

– Постараемся, – улыбнулась Лада. – Что будете есть? На первое у нас борщ и щи, а на второе…

– Сама выбери, – перебил ее Кирюхин, – и не забудь про набор для Смыкалова.

Она быстро вышла.

– Какой набор? – не понял Илья.

– Продуктовый, – пояснил Борис, – у нас на комбинате уже давно такое правило. Это не я придумал. Все руководство предприятия раз в неделю получает специальные продуктовые наборы. А иначе зачем нам такая большая столовая на две тысячи человек и отдел общественного питания, которым, кстати, тоже будешь ты руководить.

– Я не понимаю. Какой продуктовый набор?

– Ты по магазинам не ходишь? – спросил Кирюхин, разливая водку в рюмки. – Никакого представления о дефиците не имеешь? Сейчас в магазинах можно купить без талонов и очередей только кабачковую икру и плавленый сырок «Дружба».

– Это я знаю, – помрачнел Смыкалов, вспомнив про свои бутерброды, лежавшие в портфеле.

– А мы с тобой должны делом заниматься, а не бегать по магазинам в поисках дефицита, – пояснил Борис. – Давай за твое назначение.

Они чокнулись и выпили.

– Учти, я на работе не пью и другим не разрешаю, – строго сказал Кирюхин. – Можно одну рюмку или две. Но лучше не злоупотреблять. После работы можешь пить сколько в тебя влезет, но на работе ты нужен мне трезвым.

– Я вообще непьющий, – пожал плечами Смыкалов.

– Это я помню, – улыбнулся Борис, – поэтому и выбрал тебя. Ты у нас еще в институте был самым спокойным и выдержанным: никогда не срывался, никогда не напивался, никогда не сквернословил. В общем, был показательным студентом. А наш Яков Абрамович считал, что ты будешь выдающимся финансистом. Он всегда говорил, что ты лучший его студент.

– Спасибо, – пробормотал растроганный Илья.

– Бери грибочки, – посоветовал Кирюхин. – Вот я, например, не такой финансист. Мое дело – практика. Руководить людьми, организовывать производство, что-то пробивать, доставать. А ты у нас должен стать мозговым центром. Финансовым гением, который все будет контролировать. Человеком, которому я могу абсолютно доверять. Понимаешь? Мне нужен именно такой человек. Свой человек, Илья.

– Я и есть твой человек, – сказал Смыкалов.

– И не просто мой. Ты должен быть моей правой рукой, моим союзником, моим единомышленником, – вдохновенно произнес Борис. – Здесь столько разного сброда. Не знаешь, кому можно верить, а кому нельзя. Вот почему ты мне так нужен.

– Мне ты можешь верить, – ответил Илья, глядя Борису в глаза.

– Знаю, – кивнул Кирюхин. – А насчет продуктового набора ты не беспокойся. Наборы готовит наша столовая раз в неделю для всех руководителей. Все честно. За эти продукты с тебя вычитывают из зарплаты…

– Много? – обеспокоенно спросил Илья.

– Немного, – рассмеялся Кирюхин, – по государственным расценкам. Не беспокойся, ты не обеднеешь. Зато твоя супруга и ты перестанете бегать по магазинам в поисках дефицита. Давай еще по одной и закончим, – он снова разлил водку в рюмки. – За твои успехи Илья! Я в тебя очень верю.

После сытного обеда Смыкалов почувствовал некоторую боль в животе. Он никогда так плотно не обедал в дневные часы. Вернувшись в свой кабинет, Смыкалов вызвал к себе Маргариту Акоповну и распорядился собрать всех руководителей отделов, которых он курировал, на завтрашнее утреннее совещание. Потом еще раз беседовал с Рудневым, уточняя финансовое положение предприятия в третьем квартале. В пятом часу дня Маргарита Акоповна доложила, что ему звонит супруга. Он же удивился, что Зинаида узнала номер приемной заместителя генерального директора, понял, что ей сообщили. Илья Данилович усмехнулся и поднял трубку.

– Алло, Смыкалов, что случилось? – услышал он испуганный голос жены.

Она опять назвала его Смыкаловым. Он нахмурился.

– Ничего не случилось.

– У меня было два урока во вторую смену, – сообщила Зинаида. – Не пришла наш молодой педагог, и мне пришлось ее заменять. Почему ты позвонил? Что случилось? Я ничего не понимаю. Звоню к тебе в отдел, а меня все поздравляют. Все говорят, что ты ушел из отдела, и дают этот телефон. Что-то про директора или заместителя директора. Я ничего не поняла. Объясни, что происходит?

– Ты еще в школе? – спросил Илья.

– Я сейчас уже иду домой. Тебя повысили? Кирюхин сделал тебя заместителем начальника отдела или все-таки выдвинул начальником? Я услышала, что они говорили про заместителя, и даже пожалела тебя. Он ведь обещал сделать тебя начальником. Но ты не переживай, это все равно хорошо. Хотя они говорили про заместителя директора, но я правильно поняла, что ты стал заместителем Руднева? Ты только не переживай, Смыкалов. Руднев всегда к тебе хорошо относился.

«Какая дура», – раздраженно подумал Илья Данилович.

– Ладно, – сказал он, – у меня все в порядке. Вечером приеду и все объясню.

– Хорошо. Только ты не переживай, – повторила она.

– Я не переживаю! – рявкнул он. – У меня все хорошо, – и бросил трубку.

Конечно, она не может поверить в такое невероятное назначение, подумал Смыкалов, чуть остывая. И ей кажется, что он может быть только заместителем начальника финансового отдела. Для нее эта должность – предел мечтаний. Впрочем, и для него она была таковой еще сегодня утром. Еще только сегодня утром… Илья Данилович снова оглядел свой кабинет. Теперь он уже стал совсем другим человеком с другими возможностями.

 

Глава 9

На такси они ехали в сторону Милтон-Кейнс. Когда их обогнала машина, перевозившая продукты, Жанна почему-то улыбнулась.

– Чему вы улыбаетесь? – поинтересовался Дронго.

– Это машина едет к отцу, – пояснила она. – Отец очень любит заказывать деликатесы. Специально выписывает какие-то экзотические фрукты и овощи, особые сорта хамона из Испании, откормленных уток из Франции, устриц, мидий, лангустов. Мама говорит, что он берет своеобразный реванш за свое полуголодное прошлое.

– Я бы не сказал, что в Союзе люди влачили полуголодное существование, – недовольно заметил Дронго.

– Мама говорила, что к началу девяностых все было по талонам и ничего нельзя было достать, – ответила Жанна. – А я помню, как меня кормили картошкой с луком и иногда давали одно яичко на завтрак. Ничего другого просто не было. Мне было уже семь лет, когда папа впервые привез домой «продуктовый набор». Он стал заместителем генерального директора комбината, и ему сразу выдали кучу продуктов. Можете не верить, но у нас в доме был настоящий праздник. Пришли даже соседи и родственники. Я впервые попробовала хорошую колбасу и хороший сыр.

– Вы рассказываете просто ужасные вещи, – улыбнулся Дронго. – Почему все было так плохо? Насчет «хрущевки» я уже понял. Но почему вы плохо питались?

– Мы жили в Медведково, – вспомнила Жанна, – это место называлось именно так. Сейчас там конечная станция метро. Мама была рядовым педагогом в школе, а отец – обычным сотрудником финансового отдела на комбинате. Мы с трудом дотягивали до зарплаты. Приходилось все время занимать у родственников или знакомых. Мама говорила, что иногда бывало достаточно трудно. Особенно в последние годы перед девяносто первым, когда всеобщий дефицит стал нормой и деньги просто обесценились. Даже с хлебом и солью начались проблемы.

– Да, – мрачно согласился Дронго, – при том всеобщем распаде, который начался в середине восьмидесятых, к концу правления Горбачева народ был доведен до нищенского состояния. Деньги действительно обесценились, а в магазинах почти ничего не было. Все это правда. Но только это не причины распада, а следствие непродуманной и глупой политики тогдашнего руководства страны.

– Вам не говорили, что являетесь апологетом советского строя, – насмешливо спросила Жанна.

– Пока нет. Но, проведя столько расследований, я могу смело утверждать, что общество, основанное на силе денег, ничуть не лучше общества, основанного на силе идеологии. В первом случае есть максимальная свобода при полном отсутствии справедливости, во втором – попытка максимальной справедливости при отсутствии свободы. В общем, ни первая, ни вторая система ничего хорошего рядовому человеку не дают. Хотя при социализме отношения между людьми еще иногда бывают человеческими, а при капитализме они всегда так или иначе связаны с получением какого-нибудь блага, будь то деньги или даже всемирная популярность. Могу сказать, что ваша мама права. Как правило, деньги портят людей. Но если при социализме вы все еще можете рассчитывать на встречу с порядочным человеком, не думающим только о меркантильной стороне дела, то при капитализме это практически исключено. Порядочные люди, конечно, есть в обеих системах, но в обществе, провозгласившем, что главный успех – это максимальное обладание денежными знаками, любое забвение этого принципа выглядит либо наивным чудачеством, либо глупостью.

Жанна не стала возражать. Она смотрела на приближающийся дом. Наконец показала на него своему спутнику.

– Это дом моего отца. Или замок. Или поместье. Называйте как хотите. Сейчас я позвоню и сообщу, что мы подъезжаем.

Она достала телефон.

– Папа, мы уже близко, через несколько минут будем у тебя, – сообщила она. – Нет, я не одна. Я со своим знакомым. Нет, это не мой новый друг. Это друг мамы, которому она поручила меня опекать. Нет, нет. Не в том смысле, о котором ты подумал. Неужели ты можешь предполагать, что у мамы в ее возрасте может появиться такой друг? Как тебе не стыдно. В общем, мы уже подъезжаем.

Ворота открылись. Дронго обратил внимание на установленные повсюду камеры наблюдения. Судя по всему, Метельский неплохо оборудовал это поместье. Они подъехали к дому. Из него вышел невысокий мужчина в очках. Он был одет в белые брюки, цветной джемпер. Жанна была поразительно на него похожа. Увидев отца, она бросилась к нему на шею. Следом за отцом вышел высокий мужчина лет шестидесяти. У него были густые седые волосы, резкие черты лица, серые глаза. Это был полковник Метельский.

– Господин эксперт Дронго, – холодно сказал он, – рад, что вы посетили этот дом, – и протянул руку.

– Разве мы знакомы? – удивился Дронго.

– Я был в группе генерала Потапова, – пояснил Метельский, – вы тогда некоторое время работали с нами. С тех пор прошло восемнадцать лет, а вы почти не изменились.

– Еще как изменился. Тогда я был молодым, как дочь хозяина этого дома, – возразил Дронго.

Смыкалов подошел к нему, протянул руку.

– Мне сообщили, что вместе с Жанной сюда приедет самый великий эксперт из тех, кто живет в Европе, – громко сказал он.

Метельский не изменился в лице, хотя было очевидно, что Илья Данилович только что выдал наблюдателей, которые следили за Жанной и ее спутником от самого Паддингтона. Смыкалов ни разу в разговоре с дочерью не выдавал своей осведомленности в том, кто именно едет к нему вместе с Жанной, хотя был обо всем информирован.

– Спасибо за ваши слова, – пожал руку Смыкалову Дронго, – я приехал сюда по предложению вашей бывшей супруги, матери Жанны. Она беспокоится за нее и за вас после второго покушения.

– Пусть не беспокоится, – отмахнулся Илья Данилович, – с нами ничего страшного случиться не может. У меня очень надежная охрана, поэтому все будет нормально. Сейчас придет мой личный секретарь и покажет вашу комнату. И не беспокойтесь, господин Дронго, у нас все под контролем. Идем, Жанна, – он кивнул дочери, возвращаясь в дом. Она пошла следом. Кто-то из выбежавших сотрудников охраны забрал ее чемодан.

Из дома вышла высокая женщина лет сорока или чуть старше. Пышные формы, достаточно миловидное лицо, блондинка в темно-синем платье и на каблуках, словно здесь был служебный офис, а не загородный дом. Хотя и достаточно внушительных размеров. Все-таки это был почти дворец, а не обычный дом в провинции. Она невозмутимо посмотрела на Дронго.

– Здравствуйте, – вежливым и безразличным голосом поздоровалась она, – пойдемте в дом, я покажу вам вашу комнату.

Дронго взглянул на Метельского.

– Надеюсь, что мы еще встретимся, – сказал он.

– Обязательно, – кивнул полковник.

Дронго забрал свой небольшой чемодан и прошел за секретарем Смыкалова в дом.

– Ужин будет в семь часов вечера, – сообщила она, – если вы проголодаетесь раньше этого времени, то можете позвонить на кухню, вам принесут еду. На первом этаже находятся зал для приемов, столовая, кухня и комнаты охраны. На втором – комнаты для гостей и работающих в доме сотрудников. С левой стороны – гостевые комнаты, справа – служебные. Третий этаж – личные покои хозяина дома: спальни хозяев, домашний кинотеатр, два кабинета, личная столовая. Туда никого не пускают без особого разрешения или приглашения. И гостям не рекомендуется туда подниматься.

– А где остановилась Жанна?

– На втором этаже, конечно, – пояснила секретарь.

– Значит, ее тоже не пускают в личные покои вашего босса? – весело уточнил Дронго.

Женщина строго посмотрела на него и уже собиралась что-то ответить, но затем передумала и двинулась дальше. Вопрос ей явно не понравился.

– Ваша комната в конце коридора налево, – показала она, – свежее белье, в ванной все продезинфицировано. Аппарат, который стоит в вашей комнате, – это внутренний телефон для связи в доме. Если вам нужно позвонить по городскому, можете набрать ноль и выйти в нашу сеть. Как в обычных гостиницах. Рядом с аппаратом лежит небольшой список. Там указаны внутренние номера различных служб в доме. Если вам что-либо понадобится – звоните. У вас есть еще вопросы?

– Как вас зовут? – спросил Дронго.

– Шестакова, – представилась женщина, – Анна Шестакова. Я работаю личным секретарем Ильи Даниловича. Вас еще что-нибудь интересует?

– Если можно, последний вопрос. Сколько человек сегодня будет в вашем великолепном замке?

– У нас намечено двадцать два гостя, – сообщила женщина, – форма одежды на ваш выбор, но к ужину принято спускаться в пиджаках.

– Учту, – кивнул Дронго.

Она повернулась и величественно двинулась обратно. У нее была высокая пышная прическа, которая делала ее еще выше, чем она была на самом деле. Дронго вошел в комнату, огляделся. Большая застеленная кровать, шкаф, тумбочка, трюмо с зеркалом, телевизор в углу, дверь в ванную. Он подумал, что хочет умыться. Достал костюм из чемодана, повесил его на вешалку, прошел в ванную, открыл воду. И услышал стук в дверь.

– Сейчас, – недовольно произнес он, выходя из ванной комнаты, – войдите, – разрешил Дронго.

Дверь была не заперта. Он увидел, как в комнату входит Метельский.

«Что и следовало ожидать», – подумал Дронго.

Полковник вошел в комнату, огляделся и, не дожидаясь приглашения, взял стул, стоявший у трюмо, и уселся на него.

– Садитесь, – предложил Метельский.

Очевидно, здесь он чувствовал себя почти хозяином, во всяком случае, человеком, который может давать указания.

– Спасибо, – Дронго взял стул и уселся напротив.

Метельский внимательно посмотрел на него.

– Давайте поговорим без глупостей. Я знал о вашем приезде еще за несколько дней до вашего появления в Лондоне, – сразу сообщил Родион Николаевич.

– Не сомневаюсь, – ответил Дронго, – очевидно, фрау Штейгер работает сразу на двух хозяев. Или только на вас?

– Мне сообщили, что вы должны здесь появиться, но я не поверил, – продолжал также бесстрастно говорить Метельский, – вы слишком известный в мире эксперт, чтобы приезжать в этот провинциальный дом, сопровождая девушку к ее отцу. И тем более я не мог поверить, что госпожа Малкина сумеет вас уговорить. Очевидно, она выписала вам чек на очень крупную сумму, и именно поэтому вы занялись этим делом.

– Не нужно меня оскорблять, – попросил Дронго, – я веду свои расследования не исходя из финансовых возможностей клиентов, а из сложности и запутанности того или иного преступления.

– И вы считаете, что здесь может произойти преступление? – В голосе Метельского не было иронии. Он только уточнял.

– Во всяком случае, мне стало интересно приехать в дом к человеку, на которого дважды за последние два года совершали покушение неизвестные люди. И оба раза он оставался в живых, – так же спокойно рассказывал Дронго. – Но особенно меня заинтересовал тот факт, что, несмотря на покушения и ранения, этот известный бизнесмен, которого я лично немного знаю и который никогда в жизни не допускал ненужных трат, не уволил начальника своей службы безопасности – такие проколы не прощают. Может, вы расскажете, в чем здесь секрет?

Они долго и красноречиво смотрели друг другу в глаза.

– Вам будет сложно, – предупредил Метельский, – мы не любим, когда чужаки суют нос в наши дела. Даже если они такие известные специалисты.

– Меня попросила о помощи мать дочери вашего босса, – напомнил Дронго. – Или вы считаете, что я должен бросить Жанну и прямо сейчас отсюда уехать?

– Так было бы лучше для всех нас, – пояснил Метельский.

– Возможно, вы правы. Но я собираюсь остаться.

– Как вам будет угодно. Я думаю, что вы сознаете, насколько безопасность дочери нашего босса может быть гарантирована в этом доме. С ней ничего не может случиться. У нас все под полным контролем. Но я думаю, что вы знали об этом еще тогда, когда собирались сюда приехать. Речь идет о другом. Вас интересуют эти два покушения на Смыкалова, и вы считаете, что именно в них вы можете найти разгадку всех возможных событий. Но вы ошибаетесь. Все было так, как всем известно, и здесь не было никаких секретов. В первом случае расследованием занимались московская полиция и Следственный комитет, во втором – Скотленд-Ярд. Полагаю, что вы можете доверять компетентности и профессионализму этих людей.

– Безусловно, – согласился Дронго, – но в обоих случаях следователи действовали автономно друг от друга. У российских и английских следователей не было возможности сравнить два покушения. А у меня была. И некоторые совпадения вызывают вопросы.

– Которые не помогут вам в вашем прямом деле – охране Жанны, – парировал Метельский. – И поэтому я пришел предупредить вас, что вам не нужно суетиться и устраивать обычный балаган с допросами гостей и сотрудников нашей охраны. Подчеркиваю, что никто в доме не будет отвечать на ваши вопросы без моего ведома и согласия. Ни один человек из охраны или обслуживающего персонала, в этом можете не сомневаться.

– А ваши гости, – сразу спросил Дронго, – на них вы тоже наложили обет молчания? Или хозяева дома?

Метельский снова долго и испытующе смотрел на гостя.

– Давайте конкретно, – предложил он, – мне не нужны сыщики, которые будут мешать нам работать. Что именно вы хотите знать? Я готов ответить на любые ваши вопросы. Но давайте покончим с этим прямо сейчас. Что вам нужно?

– Разобраться, что именно здесь происходит, – пояснил Дронго.

– Что именно вас интересует? Может, я прямо сейчас отвечу на все ваши вопросы и мы закроем эту тему, – еще раз предложил Метельский.

– Давайте, – согласился Дронго. – И первый вопрос. Почему вас не уволили после первого и тем более после второго покушения?

– Очевидно, я сумел доказать свою незаменимость, – ответил полковник.

– Это несерьезно, – усмехнулся Дронго, – насколько я понимаю. Смыкалов не тот человек, который руководствуется сантиментами или вопросами доверия. И уж тем более он бы не вспомнил ваши прошлые заслуги. Уже в первый раз, когда охрана допустила такой прокол, он просто обязан был вас уволить. Именно вас в первую очередь. А после второго случая вы сами должны были уйти в отставку – вы все-таки офицер. Но два таких невероятных прокола подряд, а вы продолжаете работать на своем месте как ни в чем не бывало. Раскройте мне секрет подобной «выживаемости»?

– Мы знали в обоих случаях о готовящихся преступлениях, – пояснил полковник, – и заранее сообщили об этом Илье Даниловичу. Вас устраивает такой ответ?

– Нет, не устраивает. В таком случае я начинаю сомневаться в вашем профессионализме, господин полковник, а это очень неправильно. Вы сами сказали, что входили в группу генерала Потапова. А ведь там не было случайных людей, это я точно знаю. Собирали профессионалов высшей пробы. И теперь я должен поверить, что вы дважды знали о готовящихся преступлениях и оба раза позволили убийцам выстрелить в вашего босса. Вы сами бы поверили в подобную белиберду?

Метельский чуть нахмурился. Затем произнес:

– Я сказал вам правду. Что еще вы хотите узнать? Вы должны понимать, что не все и не всегда зависит только от нас. Иногда бывают другие обстоятельства, когда мы просто обязаны учитывать и остальные факторы. В том числе и пожелания нашего хозяина.

– Какие гадкие слова, – притворно вздохнул Дронго, – «наш хозяин». Нет, мне они решительно не нравятся. Я считал, что у вас есть босс, но никак не хозяин.

– Хватит, – не выдержал Метельский, – я все равно не позволю вам проводить здесь свои расследования. Или вы еще этого не поняли? Никаких расспросов, никаких вопросов, никакого любопытства, никаких комментариев. Вы приехали сюда как гость и извольте вести себя соответствующе. Если вы считаете, что в ваши обязанности входит работа телохранителем госпожи Жанны, на здоровье. Никто не мешает вам ходить за этой девочкой и менять ей памперсы. Но мы вам не позволим никуда совать нос. У меня есть очень четкие и конкретные указания хозяина дома. Именно хозяина дома, – подчеркнул это слово полковник, – и если вы вдруг забудетесь, то учтите, что случайно вам может упасть на голову камень с верхнего этажа. Это ведь старый дом, и здесь все возможно. А голова, насколько я знаю, ваш самый ценный орган. Мне не хотелось бы причинять вам вред. Но если вы не оставите мне выбора, то камень обязательно упадет. Это не угроза, это предупреждение. Будете вести себя нормально, все будет в порядке. Завтра утром вы вместе с дочерью хоз… дочерью моего босса уедете обратно в Лондон. Я вам все сказал. Это первое и последнее предупреждение.

Метельский поднялся, повернулся, чтобы выйти.

– Значит, дело не в покушавшихся, а в вашем хозяине, – неожиданно сказал Дронго ему в спину.

Полковник замер. Было заметно, как он напрягся. Но он все-таки заставил себя сделать шаг и открыть дверь. Только выходя из комнаты, он невольно дернулся и закрыл дверь чуть сильнее, чем следовало.

– Негодяй, – с чувством прошептал Метельский.

«Какой сукин сын», – подумал Дронго.

 

Глава 10

В тот первый вечер своей новой службы Смыкалов спустился во двор в половине восьмого. Во дворе его уже ждала черная «Волга». Водитель увидел вышедшего Илью Даниловича и вышел из машины.

– Добрый вечер, Илья Данилович, – поздоровался он.

– Здравствуй, Вадим. – Смыкалов подошел к машине и, чуть поколебавшись, решил усесться на переднем сиденье, рядом с водителем. Хлопнул дверцей.

– Поехали, – приказал он водителю, когда тот сел за руль.

– Домой? – спросил Вадим. – В Медведково?

– А ты разве знаешь, где я живу? – удивился Смыкалов.

– Мне уже все объяснили, – ответил водитель.

– Давай в Медведково, – согласился Илья Данилович.

Он осмотрел машину. Неужели теперь он будет ездить в этом огромном автомобиле на работу? Неужели для него навсегда закончились поездки в метро и в автобусах, и не будет больше злых, раздраженных лиц, толчков в спину, дурных запахов, унизительных очередей? Только когда они отъехали достаточно далеко, он вспомнил про «продуктовые наборы», о которых говорил Кирюхин. Вспомнил, когда увидел продуктовый магазин, где стояла длинная очередь. Очевидно, в него что-то завезли.

– Мне должны были передать какой-то пакет, – недовольно вспомнил он, – я совсем забыл им напомнить.

– Ваши пакеты в машине, – пояснил Вадим, – я положил их в багажник. Там три пакета.

Смыкалов кивнул. Он сидел и смотрел по сторонам. Ему казалось, что все прохожие и все пассажиры проезжающих мимо машин смотрят на него, понимая, что именно в этой машине находится новый заместитель генерального директора такого крупного комбината. При одной мысли, что, когда они въедут во двор, все соседи увидят его на этой машине, он готов был запеть от радости.

Примерно через сорок минут они были уже у его дома.

– Давай во двор, – строго приказал Илья Данилович.

Вадим въехал во двор. Несмотря на позднее время, было еще достаточно светло. И хотя во дворе почти никого не было, Смыкалов вышел из машины, чувствуя, как расправляются плечи.

«Жаль, что приехали так поздно, – подумал он с некоторой обидой, – почти никого из соседей нет. Ну ничего. Завтра утром они увидят эту машину».

– Давай мне мои пакеты, – обратился он к водителю.

Тот удивленно посмотрел на него.

– Вы поднимайтесь к себе, а я их вам принесу, – ответил Вадим, – только скажите, какой этаж.

– Пятый, направо. – Он еще не привык, что его вещи таскают за него другие.

Смыкалов забрал портфели. Навстречу ему вышла тетя его супруги. Увидев Смыкалова, она устало кивнула ему:

– Здравствуй, Илья. Сегодня Зина задержалась в школе, но Жанну мы покормили. Ты не беспокойся. Правда, кроме картошки, у нас ничего не было – Зина никак не может получить мясо по талонам. Такое барахло завозят в наши магазины…

– Ничего страшного, Клавдия Ильинична, – ответил Смыкалов, – я думаю, что мы сможем теперь нормально кормить Жанну. Вадим, – обратился он к водителю, – возьми пакеты.

– Ты из центра на машине приехал? – испугалась тетя его супруги. – Это сколько он с тебя денег запросил? Зачем тебе такие траты?

– Я ему ничего не заплатил, – сдержанно пояснил Илья Данилович, – это теперь моя персональная машина и мой водитель…

– Что? – не поверила несчастная женщина. – Что ты говоришь?

– Это моя машина и мой водитель, – повторил Смыкалов, – я стал сегодня заместителем генерального директора нашего комбината. И у меня теперь персональная машина с водителем.

– Да ладно тебе, – со смехом сказала женщина, – не нужно так шутить. Такие машины дают только очень большим начальникам. Сколько ты ему заплатил, скажи честно. Или это твой знакомый?

– Это мой водитель, – терпеливо пояснил Смыкалов, – и моя машина. Поверьте, я вас не обманываю.

Клавдия Ильинична, все еще не веря своим глазам и ушам, посмотрела на водителя. Тот достал из багажника три больших пакета с логотипом валютного магазина «Березка». Из одного торчала большая палка венгерского сервелата.

– Ты стал заместителем генерального директора? – чуть не плача спросила она.

– Я же вам говорю, что стал.

– Господи, – она чуть не плакала, – значит, ты стал таким большим начальником. С машиной. Какая Зина счастливая! А наша дура Света вышла замуж за своего механика, который всю жизнь так механиком и останется.

Света была дочерью Клавдии Ильиничны и троюродной сестрой Зины. Ее мужа всегда ставили в пример всем родственникам. Он работал главным механиком на заводе, где выпускали подшипники, и был самым уважаемым человеком в этой большой семье. И хотя он достаточно часто и сильно злоупотреблял спиртным, все равно считалось, что сестре очень повезло с мужем. На всех семейных торжествах его всегда сажали во главе стола как самого почетного гостя.

Илья Данилович неожиданно понял, почему у Клавдии Ильиничны такое выражение лица. Это были не слезы радости, а слезы зависти. До сегодняшнего дня она считала Зинаиду дурнушкой, которую удалось сплавить подходящему мужчине, тоже не хватающему звезд с неба. Она считала, что они – обычная семья, живущая, как и сама Клавдия Ильинична, в хрущевской пятиэтажке. Муж работает рядовым сотрудником финансового отдела на большом комбинате, а жена – педагогом в школе. Таких семей миллионы по всей стране. И теперь, увидев эту черную «Волгу» и торчавший из фирменного пакета венгерский сервелат, она просто потеряла дар речи. Кто бы мог подумать, что этот незаметный сосед сумеет сделать такую невероятную карьеру и приедет в их дом на такой роскошной машине.

– Ой, какая Зинка счастливая, – повторила сквозь слезы Клавдия Ильинична, – а я здесь с рыбкой иду. Рыбку достала у ребят. Хотела завтра наших побаловать.

– Завтра заходите к нам, – радушно предложил Смыкалов, – и возьмите обязательно Свету с мужем. Отметим мое назначение.

– Да, конечно, обязательно, – забормотала она.

Ей все труднее было скрывать свое разочарование и обиду. Стараясь не смотреть на пакеты, которые нес Вадим, она поспешила в свой подъезд. Смыкалов впервые подумал, что необязательно все должны радоваться его карьерному росту. Он поднялся вместе с водителем, позвонил в дверь. Зинаида открыла, как всегда, не сразу, словно они жили не в небольшой «хрущевке», а в огромных хоромах, где нужно было долго идти до входной двери. Эта ее привычка его особенно раздражала. Увидев незнакомого человека с пакетами, Зинаида вопросительно взглянула на мужа:

– Что случилось, Смыкалов?

– Все в порядке, – ответил он, забрал пакеты у водителя и шагнул в квартиру.

– Илья Данилович, – позвал Вадим.

– Что тебе? – повернулся Смыкалов.

– Когда завтра подавать машину? – поинтересовался водитель.

– В восемь утра, – ответил Илья Данилович, – до свидания.

Он хотел сказать и «спасибо», но решил, что водителю можно не говорить таких слов. Зинаида испуганно посмотрела на уходящего Вадима и закрыла дверь.

– Что происходит, Смыкалов? – поинтересовалась она, когда муж проходил на кухню с пакетами.

– Посмотри во двор, – посоветовал он.

Она подошла к окну, посмотрела вниз. Увидела Вадима, который садился в черную «Волгу».

– Что это за машина? – испугалась она. – У тебя неприятности? Почему тебя привезли на черной «Волге»?

– Это моя машина, – сдержанно объяснил Илья Данилович. – Это теперь моя машина и мой водитель.

Она недоверчиво покачала головой:

– Не нужно так шутить, Смыкалов. Даже у твоего начальника – Самсона Михайловича – не может быть такой машины. Не держи меня за дурочку. Лучше объясни, что случилось.

– Это моя машина и мой водитель, – терпеливо повторил он. Затем поставил пакеты на пол и начал доставать оттуда продукты. Венгерский сервелат, две банки с грибами, рижские шпроты, бутылка пшеничной водки, такая же, которую они сегодня пили. Банка баклажанной икры, пакет с маслом, нарезанный голландский сыр, еще неизвестные баночки с непонятным содержимым и, наконец, банка с красной икрой.

Последняя банка просто добила Зинаиду. Она обессиленно опустилась на стул.

– Что это такое, Смыкалов? – жалобно спросила она. – Откуда такое богатство?

– Ты неправильно все поняла, – терпеливо объяснил Илья Данилович, – я не стал заместителем начальника финансового отдела. С сегодняшнего дня я назначен заместителем генерального директора по финансовым вопросам. Это мой продуктовый пакет, который я теперь буду получать раз в неделю. И внизу была моя персональная машина с моим водителем.

Только теперь она поняла и поверила. Именно эта баночка с красной икрой заставила ее поверить. Она беззвучно заплакала.

– Так не бывает, Смыкалов. Так просто не бывает.

– Зачем ты плачешь? Вместо того чтобы радоваться, ты здесь еще и слезы льешь. Где Жанна?

– Играет в своей комнате, – ответила Зинаида. – Значит, это все правда? И ты действительно стал заместителем генерального директора? Но почему тебе дали столько продуктов?

– Это продуктовый набор, который готовят для руководителей комбината каждую неделю, – пояснил он, – у нас такой порядок. Что ты не понимаешь?

– Нужно все убрать в холодильник, чтобы не испортилось. Оставим для дня рождения Жанночки, порадуем наших гостей, – решила она.

День рождения Жанны был в ноябре, через два с половиной месяца. Он покачал головой:

– Ты опять ничего не поняла. Такие наборы я буду получать теперь каждую неделю. Ты слышишь меня? Каждую неделю. Ничего оставлять не нужно. Это нужно есть.

Она снова изменилась в лице.

– Я боюсь, Смыкалов, – призналась она.

– Чего ты боишься?

– Не знаю. Но я боюсь. Это все так неожиданно, невероятно. Так просто не бывает в жизни.

– Почему не бывает? Все нормально. Кирюхин хотел сделать меня начальником финансового отдела, я тебе об этом говорил. Но за эти несколько дней произошли разные события. Наш бывший заместитель генерального директора Аркадий Николаевич Сидоряк поддержал ГКЧП. Он ведь является членом бюро райкома партии и поэтому посчитал, что обязан их поддержать. А сегодня уже понятно, что они проиграли, и оставить такого ортодокса на комбинате Борис не может да и не хочет. Тот и сам понимает, что ему нельзя оставаться у нас после всего случившегося. Он подал заявление в связи с уходом на пенсию; Кирюхин решил, что я – лучшая кандидатура на это место. И назначил меня. Сегодня он вспоминал, что Гинзбург всегда считал меня лучшим студентом среди будущих финансистов.

– И он просто так взял и назначил тебя? – спросила Зинаида.

– Пока исполняющим обязанности. Но обещал утвердить меня в нашем министерстве. Мы теперь будем подчиняться не союзному, а российскому министерству.

– И тебя утвердят?

– Обязательно утвердят. Теперь наконец успокоилась? А завтра утром за мной придет моя машина и повезет меня на работу. Вечером устроим ужин для твоей тети и ее родных, пригласим их отпраздновать мое назначение. Пусть знают.

Она наконец понимающе кивнула. Он поднялся, вышел в другую комнату, чтобы переодеться. И услышал звонок в дверь. Зинаида пошла открывать. Раздался возбужденный голос Клавдии Ильиничны. Она не выдержала и решила посмотреть, что именно принес в пакете водитель Ильи Смыкалова. Зинаида пригласила ее на кухню, и оттуда послышались громкие восклицания гостьи.

Смыкалов открыл шкаф, посмотрел на свой гардероб. Единственный приличный костюм они купили со скидкой где-то в магазине за городом ровно пять лет назад. Остальные два костюма были еще более старыми. Этот почти «пасхальный» костюм он надевал только на семейные торжества или «на выход». Хотя в последнее время они с Зинаидой почти никуда не ходили. Смыкалов решил, что нужно будет завтра надеть этот костюм. И вообще, перестать появляться в старой одежде. И рубашек у него приличных тоже нет. Все со стертыми воротниками. Про галстуки вообще стыдно вспоминать. Какие-то убогие, бесцветные, немодные, узкие. Придется что-то придумать. Ему нельзя появляться на работе в таких рубашках и галстуках. Да и его «приличный» пошит на фабрике «Заря». Если Борис узнает, то будет просто смеяться. И вообще, ему очень не понравится, что его заместитель ходит в костюмах фабрики «Заря». А еще нужны новые ботинки. Илья Данилович нахмурился. Вся его обувь была не просто старой, она была очень старой – обычно он бережливо носил обувь по шесть-семь лет. Его нынешние ботинки уже два раза были в починке. Нет, так просто невозможно. Нужно будет все обсудить с Халифманом, тот может подсказать, где и как лучше одеваться.

На кухне продолжала громко вздыхать Клавдия Ильинична, а Смыкалов с нарастающим раздражением осматривал свой гардероб. Как он мог ходить в таких застиранных рубашках, в этих носках с дырками, которые столько раз штопала Зинаида? Как он мог появляться в этих протертых костюмах? Неудивительно, что над ним все смеялись.

Он с раздражением захлопнул дверцу шкафа. Посмотрел на себя в зеркало. Этот наметившийся животик, эти редкие волосы, которыми он пытается скрыть свою очевидную лысину, эти очки в дешевой оправе. Нужно сто раз поклониться Боре Кирюхину за то, что он решил сделать такого неопрятного и плохо одетого мужчину своим заместителем. А часы? Какие часы у него на руке? Кажется, у Бориса были японские «Сейко». Или нечто в этом роде. Как стыдно быть таким нищим на такой высокой должности. Смыкалов отвернулся.

Продукты, которые он получил, стали чем-то невероятным и ошеломляющим для его семьи. Бедная Жанна никогда в жизни не видела ничего подобного. Да и Зинаида со своей двоюродной теткой никогда не позволяли себе покупать ничего подобного. Даже в те времена, когда еще можно было что-то купить.

Клавдия Ильинична ушла только через полтора часа. После ее ухода они собрались за небольшим столом на кухне. Зинаида нарезала колбасу, сыр, открыла банку с маслинами. Икру она решила поберечь до завтра. Жанна с удовольствием уплетала бутерброд с колбасой. Зинаида задумчиво смотрела на девочку. Потом неожиданно обратилась к мужу:

– Ты знаешь, Смыкалов, о чем я подумала? Если привык к хорошему, потом бывает нелегко от этого хорошего отвыкать. У нас ведь с тобой никогда не было возможности покупать такие продукты. В магазинах я их не видела, а где их достают, даже не знаю.

– В валютных магазинах, – недовольно сказал Илья Данилович, – ты разве не видела пакеты, из которых я все это доставал?

– Откуда у тебя валюта?

– Это не я покупал, – напомнил Смыкалов, – это все приобретают наши снабженцы. У нас большая часть продукции уходит за валюту. И есть специальный валютный счет, на котором остаются деньги для развития самого производства. Вот оттуда они и берут деньги для закупки нужных товаров.

– И всех так обеспечивают?

– У нас в руководстве только три человека, – недовольно напомнил Илья Данилович, – первый заместитель и главный инженер Никулин, заместитель генерального – теперь уже я и сам генеральный. Больше никого нет. Кстати, место еще одного заместителя директора по производству уже пять месяцев пустует.

– А ты не боишься, что все снова поменяется? – спросила она.

– Чего бояться? Уже столько раз менялось. Вот по телевизору показали, что и Горбачев тоже вернулся на свое место. Ничего я больше не боюсь. Получится – будем работать. Не получится – уйду обычным финансистом. Гинзбург меня хвалил, – повторил Смыкалов, – сейчас хорошие финансисты везде нужны. Пойду и устроюсь на работу в каком-нибудь кооперативе.

– Уже не уйдешь, – грустно возразила Зинаида. – Куда ты уйдешь от черной «Волги», от этих продуктовых наборов, от всего этого?

– А зачем я должен уходить? – резонно возразил Смыкалов. – Борис меня пригласил, чтобы я ему помогал. Ты же видишь, какое сейчас сложное положение в стране. Нужно решать столько вопросов. И он сказал, что в меня верит. Поэтому я и буду с ним работать. Давай лучше думать о хорошем. Завтра придет твоя тетка?

– Конечно, придет. И ее дочь придет с мужем. И еще она хочет своего сына вызвать из Тулы, чтобы он тоже к нам пришел. Вместе со своей женой.

– Сын ее, кажется, работает там в исполкоме?

– Да, он там уже четвертый год.

– Раньше он к нам никогда не приходил. Видимо, брезговал. Такой большой начальник, – пошутил Смыкалов.

– Она хочет поговорить с тобой насчет сына, – вспомнила Зинаида, – давно мечтает перевести его в город. Хочет, чтобы он работал в Мосгорисполкоме. Спрашивала, не сможешь ли ты помочь.

– Она думает, что если мне положена черная «Волга», то я уже стал всемогущим джинном? – криво усмехнулся Смыкалов. – Как я могу кого-то устраивать в Мосгорисполком? Пусть найдет выходы на Гавриила Попова и договаривается с ним. Или с его заместителем, кажется, Юрием Лужковым. Вот они и могут решать, кого брать, а кого не брать в свой Мосгорисполком. Я пока еще не глава городской администрации.

– Значит, будешь, – улыбнулась супруга, – ты у нас умный. И еще совсем молодой.

В эту ночь она впервые за столько лет супружеской жизни сама дотронулась до него, словно приглашая заняться сексом. Он с удивлением почувствовал ее прикосновение и решил не отказывать супруге. Кажется, она впервые в жизни издавала какие-то звуки и пыталась лучше соответствовать обычной женщине, которой нравится подобное занятие. Во всяком случае, она пыталась, и это было совсем необычно и ново в их отношениях.

Утром черную «Волгу» увидели почти все соседи. Клавдия Ильинична успела обзвонить всех живущих в доме. Смыкалов подходил к автомобилю под непрерывные поздравления со всех сторон. Он снова уселся впереди, рядом с водителем. И строго посмотрел на окруживших машину соседей. В их доме наконец появился такой большой начальник с персональным автомобилем. Для соседей он мгновенно превратился почти в небожителя. Все отмечали, что у него изменился даже взгляд. Он сам чувствовал, что новая должность позволила ему расправить плечи, он стал казаться чуть выше ростом и начал смотреть на обычных людей тем строгим взглядом, который обычно бывает у руководителей и у сотрудников правоохранительных органов.

Когда он прибыл на работу, Маргарита Акоповна доложила ему, что к десяти часам утра все начальники отделов приглашены к нему на совещание.

– Хорошо, – строго сказал он, – и передайте в отдел кадров, чтобы мне прислали штатное расписание нашего комбината.

 

Глава 11

Дронго понимал, что угроза полковника Метельского более чем реальна. В доме было не меньше восьми сотрудников охраны, с которыми он не сумел бы справиться даже вместе с Эдгаром Вейдеманисом. После визита полковника и его угроз стало очевидным, что оба покушения были частью какого-то продуманного плана самого Ильи Смыкалова, и его служба безопасности знала о готовящихся нападениях. Нужно во всем разобраться. Дронго взглянул на хронометр. У него в запасе около трех с половиной часов. Не так много на установление истины. Но и не так мало. Что объединяет оба нападения? В обоих случаях нападавшие были убиты, а Смыкалов получал ранения. Начнем с первого нападения. Вспомним Лопсона Тапхаева.

Как будто с ним все ясно. Смыкалов уволил его сына, и тот покончил с собой. Несчастный отец решил отомстить, взял пистолет и пришел убивать бывшего шефа своего сына. Мотивы понятны.

Дронго набирал номер Кружкова:

– Ты узнал что-нибудь о работе Смыкалова на комбинате? Нашел кого-нибудь из прежних работников?

– Нашел, конечно, – возбужденно ответил Кружков. – Оказывается, Смыкалов и Тапхаев работали вместе на этом комбинате.

– Мы это знаем, – нетерпеливо сказал Дронго.

– Но я нашел пожилую женщину, которая работала вместе с ними, – сообщил Кружков, – Ванду Богдановну. Она мне все рассказала. Тапхаев и Смыкалов работали в одном отделе. Сидели почти рядом. Когда на комбинате появился Борис Кирюхин, он сразу решил сделать своего бывшего однокашника руководителем финансового отдела. Ну это, конечно, многим не понравилось. И приказ Кирюхин должен был подписать девятнадцатого августа девяносто первого года. Алло, вы меня слышите?

– Конечно, слышу. Что дальше?

– Девятнадцатого начались события, связанные с ГКЧП, и Кирюхин просто не вышел на работу. Он поддерживал Ельцина и, видимо, боялся, что его арестуют. Смыкалов, не получивший назначения, вернулся в свой отдел, где над ним начали издеваться. Особенно отличились двое сотрудников: Тапхаев и Шестакова. Ну а через два дня все изменилось. Кирюхин вернулся и решил сделать Смыкалова сразу заместителем генерального директора. Ну а тот через несколько дней подготовил приказ о сокращении Тапхаева и Шестаковой и еще сорока человек, которых он не любил. Ванда Богдановна уверила меня, что это была личная месть со стороны Смыкалова, который таким бесчестным образом свел с врагами счеты. Тапхаев стоял шестым на квартиру и должен был получить жилье уже в следующем году. Он ходил жаловаться в профсоюзный отраслевой комитет, в Мосгорисполком, в разные инстанции, но в это время всеобщего распада никто не хотел им заниматься. Его просто отфутболивали. Через год он начал ездить в Турцию за товаром, превратившись в обычного «челнока». Вы меня слышите?

– Да.

– У него начались проблемы в семье, и он развелся с женой. Но с сыном продолжал общаться. А несколько лет назад его сын вернулся из армии и устроился работать охранником на одно из предприятий Смыкалова. И тот каким-то образом узнал о том, что сын Тапхаева работает у него. Фамилия запоминающаяся, говорят, у бурятов даже был такой известный поэт или писатель. Ну вот тогда Смыкалов решил окончательно свести счеты с этой семьей. И не просто уволил молодого Тапхаева, а еще и предъявил ему обвинение в хищении дорогостоящих компьютеров. Подали иск в суд, и суд обязал молодого человека вернуть все деньги за пропавшие компьютеры. Возможно, что все это было подстроено и никаких компьютеров Тапхаев-младший не брал. А возможно, что взял, и именно поэтому его уволили. Хотя сам бывший охранник все категорически отрицал. Он пытался доказать свою невиновность, но ничего не смог сделать. У Смыкалова были лучшие адвокаты. И все свидетели были против Тапхаева. Суд удовлетворил гражданский иск, и теперь бывший охранник должен был заплатить около четырехсот тысяч рублей. Судебные исполнители настаивали на погашении долга. Ему предложили продать все имущество и квартиру, где он жил со своей матерью. Парень, конечно, не выдержал такого давления и выбросился из окна квартиры, где они ютились с матерью. Вот тогда отец и взбесился. Достал пистолет и решил отомстить Смыкалову. Явился в ресторан, где тот обедал и начал стрелять.

– Представляю его состояние, – негромко сказал нахмурившийся Дронго, – несчастный человек. И это все из-за обычных насмешек, которые он позволил себе в адрес Смыкалова. Действительно, большие деньги превращают людей в монстров. Им кажется, что они особенные, избранные и поэтому могут делать все, что захотят, не подчиняясь законам ни человеческим, ни божьим. Сколько таких я знаю и в Баку!

– Вы помните, как один из российских олигархов всерьез уверял, что деньги, которые у него есть, были даны ему богом? – спросил Кружков. – Мы еще тогда обратили внимание на это заявление, так как все знали, каким образом он стал миллиардером.

– Власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно. И еще огромные деньги. Когда кажется, что ты можешь купить на них все, что угодно…. Еще что-то узнал?

– Узнал. Но это пока только слухи. Ванда Богдановна рассказала мне поразительную вещь. Оказывается, все считают, что пистолет Тапхаеву продал кто-то из людей Метельского. Можете себе представить? Тапхаев искал оружие, и ему предложили старый «ТТ», который числился за охраной, где раньше работал его сын, то есть у людей Метельского. Пистолет вообще не должен был выстрелить. Осечка была запланированной, а вот выстрел оказался полной неожиданностью. Тапхаева просто хотели арестовать и отправить в тюрьму за покушение. Но когда Лопсон выстрелил в Смыкалова, охрана сразу открыла ответную стрельбу и застрелила его на месте. Сейчас, конечно, никто не сможет доказать, что пистолет Тапхаеву продали именно сотрудники Метельского. Но следователи выяснили, что это оружие лежало на складе охраны и им давно никто не пользовался. Хищение оружия тоже свалили на погибшего молодого человека. Хотя следователи считают, что в деле были замешаны и другие охранники, которые работали вместе с Тапхаевым-младшим на предприятии. Вот такая гадкая история.

«Теперь все ясно, – подумал Дронго, – теперь понятно, почему Метельского не уволили после первого покушения. Оно было подстроено с таким расчетом, чтобы окончательно добить несчастного Тапхаева и отправить его в тюрьму. Какая сволочь этот Смыкалов. Просто современный граф Монте-Кристо, только наоборот. Сколько их, таких «наоборотов», которые, получив деньги и власть, мстят своим бывшим обидчикам…»

– А как Шестакова, – вспомнил Дронго, – что с ней стало? Ты уточнял?

– Ванда Богдановна сказала, что Шестаковой удалось уговорить Смыкалова каким-то образом ее простить, и она осталась на комбинате, а потом ушла вместе с Ильей Даниловичем.

«Шестакова, – Дронго вспомнил красивую блондинку с пышными формами, которая привела его сюда, – Анна Шестакова. Конечно, это она. Значит, в отличие от Тапхаева ей удалось не только остаться на комбинате, но и закрепиться рядом со Смыкаловым, с которым она работала вот уже больше двадцати лет. Если тогда ей было двадцать, то сейчас сорок один. Интересно, за какие заслуги можно простить и оставить женщину с такими формами рядом с собой. Очень интересно».

– Ты молодец, Леонид, – похвалил своего помощника Дронго, – а теперь перезвони Вейдеманису и садитесь за поиски любых следов этого Саджива Пратуша. Узнайте, когда и куда он ездил, с кем встречался, с кем контактировал. Мне нужно знать, был ли связан Саджива со Смыкаловым. И постарайтесь сделать все как можно быстрее. – Он положил трубку и посмотрел на часы. Было около четырех.

Метельский ему не соврал. В первом случае они действительно знали о предполагаемом покушении и готовились к нему заранее – подсунули Тапхаеву неисправный пистолет, который потом внезапно выстрелил. А вот как быть со вторым случаем? Или этот несчастный индус-анархист тоже работал на одном из предприятий Смыкалова? Нет, такое просто невозможно. Тогда почему? Чем мог помешать этот молодой парень такому могущественному олигарху? И почему Метельский знал и о втором покушении? Опять подсунули пистолет? Повторили похожий трюк? Нет, не подходит. На этот раз пистолет был более чем исправным. Его проверяли в Скотленд-Ярде. Тогда в чем здесь дело?

Он еще раз посмотрел на часы и решил, что может рискнуть. В конце концов, никто не сажал его под домашний арест. Дронго вышел из своей комнаты, прошел по коридору. Вошел в большую гостиную. Это был зал для приемов, здесь одновременно могло поместиться больше двухсот человек. Увидел вытирающих пыль горничных-азиаток. Может, погибший тоже здесь работал?

– Как найти госпожу Шестакову? – спросил он у горничных по-английски. Если она – личный секретарь хозяина дома, то вполне очевидно, что все служащие в доме люди должны знать, где она находится.

– Она на кухне, – ответила одна из горничных.

Дронго повернулся и прошел на кухню. Там ему посоветовали подняться на второй этаж, где была комната Шестаковой. Он поднялся по лестнице, прошел в конец коридора и постучал в дверь. Ему никто не ответил. Напротив была еще одна дверь. Он постучал в нее.

– Войдите, – услышал он знакомый женский голос.

Дронго вошел в комнату. Шестакова сидела на стуле и курила. Увидев гостя, она нахмурилась, потушила сигарету, поднялась.

– Что вам угодно? Почему вы позволяете себе врываться в мою комнату? – недовольно спросила она.

– Не нужно так громко, – попросил Дронго, – и постарайтесь держать себя в руках. Вы же прекрасно знаете, что я приехал сюда по поручению первой супруги вашего босса – матери Жанны.

– Меня это не касается. Уходите, – гневно потребовала она.

– Вы знаете, как погиб Тапхаев? – неожиданно спросил Дронго.

– При чем тут Тапхаев? – несколько ошеломленно произнесла Анна.

– Вы прекрасно знаете, при чем, – строго сказал Дронго, – вы ведь все вместе работали на одном комбинате. И даже сидели в одном финансовом отделе. Вы, господин Смыкалов и Тапхаев. Только потом Смыкалова неожиданно решили повысить, а вам всем это очень не нравилось. И когда его повышение не состоялось, вы дружно начали его травить. Но через несколько дней он стал даже не начальником отдела, а сразу заместителем генерального директора. И тогда первое, что решил сделать Смыкалов, это уволить всех, кто участвовал в его травле. И составил большой список. Причем первыми кандидатами на увольнение были вы и Тапхаев. Вспомнили?

Пока он говорил, Анна медленно опускалась на стул. В глазах у нее появились слезы.

– Уходите, – потребовала она уже не столь решительным тоном, – я вообще не понимаю, о чем вы говорите.

– Вы все прекрасно понимаете, – он подошел ближе.

– Уходите, – уже громче сказала она, – иначе я сейчас же вызову охрану.

Она протянула руку к телефону, но гость неожиданно сильно ударил ее по лицу. Анна вскрикнула и схватилась за щеку.

– Что вы себе позволяете? – прошептала она, – как вы смеете?

– Вы чуть не совершили ошибку, которая могла стоить вам жизни, – пояснил Дронго.

– Какую ошибку? – спросила Шестакова, все еще плохо соображая после такого неожиданного удара.

Гость сознательно применил такой агрессивный стиль, чтобы она не могла опомниться.

– Слушайте меня очень внимательно, – произнес Дронго, нависая над женщиной. – Вы – последний свидетель тех событий девяносто первого года. Вы слишком много знаете. И если вы кому-нибудь расскажете о том, что произошло, то станет ясно, почему Тапхаев покушался на вашего шефа и почему у него был неисправный пистолет. А если эта информация попадет в Скотленд-Ярд и английские полицейские поймут, что первое покушение было подстроено, то они справедливо решат, что и второй похожий случай был спровоцирован и подстроен. Расследование возобновится, и тогда Смыкалов и полковник Метельский вполне могут отправиться за решетку. Информацию о первом покушении англичанам могу передать только я. Как вы думаете, сколько у вас шансов остаться в живых после нашего разговора?

Дронго видел, что смертельно напугал женщину. Он редко позволял себе подобные методы. Вернее, никогда не позволял. Но это был тот случай, когда необходимо было как можно быстрее получить информацию. У него практически не было времени, чтобы убеждать Шестакову дать показания. Именно поэтому он сознательно решил прибегнуть к такому жесткому допросу – сначала ошеломить женщину, а затем заставить ее рассказать о том, что произошло. Только так он мог добиться от нее правды. Сейчас был тот самый «момент истины», о котором знает любой опытный следователь или сыщик.

– Говорите, – крикнул он, – почему они убили этого индуса?

– Он знал… знал…

– Ну…

– Знал про Филиппа, – выдавила она, – он знал, что его тоже…

– Молчите, – Дронго зажал ей рот, – ничего больше не говорите, – он прислушался к звукам в коридоре. – Иногда необязательно говорить обо всем вслух. Достаточно намекнуть, чтобы остальное можно было домыслить. – Успокойтесь и не нервничайте. Я все понял. Постарайтесь ничего и никому больше не рассказывать. Иначе с вами поступят так же, как и с Тапхаевым. Вы все поняли?

– Да, да, – у нее потекла тушь. Было заметно, как сильно она волнуется.

– Филипп приезжал сюда один? – тихо спросил Дронго. – Только правду, иначе я не ручаюсь за вашу жизнь.

– Да, – кивнула она.

– Его убрали? – Он начал понимать, что именно произошло: после первого покушения, когда пистолет все же выстрелил, они сознательно пошли на имитацию второго.

– Да, – снова кивнула Анна. В ее глазах была бездна страха.

– Почему?

Она молчала.

– Почему? – чуть громче спросил Дронго.

– Он хотел денег, – пояснила Анна, – требовал деньги у Смыкалова. Говорил, что сделает ребенка его дочери, угрожал. И тогда Родион Николаевич… – она затряслась от ужаса, закрыла глаза.

– А этот анархист, очевидно, был его другом и все знал, – понял Дронго. – Верно?

– Они приехали вместе, но тот, другой, сбежал. И потом два месяца пытался шантажировать Илью Даниловича. Они назначили ему встречу у ресторана. Больше я ничего не знаю.

– Больше ничего и не нужно, – сказал Дронго, отходя от нее. – И учтите, что от вашего молчания будет зависеть ваша собственная жизнь. Кто еще мог знать обо всем случившемся?

– Вероника Андреевна, – прошептала Анна, – она все слышала. И, может, ее брат, если она ему рассказала. Но я не уверена…

– Они сейчас в доме?

– Да, конечно. Готовятся к вечернему приему.

– У них есть внутренний телефон?

– Во всех комнатах есть внутренние телефоны.

– А где живет ее брат? Тоже на третьем этаже?

– Да. Там у него есть своя комната.

– У вас странный хозяин, – задумчиво произнес Дронго, – свою собственную дочь он устраивает на втором этаже, а брат его третьей жены должен жить на третьем. По-моему, не очень красиво. Как вы считаете?

– Не знаю.

– В таком случае идите умойтесь и забудьте о нашем разговоре. Навсегда забудьте. Надеюсь, что здесь нет подслушивающих устройств, и наш разговор никто не слышал.

Она судорожно кивнула. Было заметно, что она все еще волнуется.

Дронго повернулся и вышел из комнаты. Вернулся к себе и взял со столика список телефонных номеров. Там был и номер супруги хозяина. Он немного подумал и позвонил ей. Она почти сразу ответила достаточно злым и раздраженным голосом.

– Слушаю вас. Кто это говорит? – Очевидно, она была удивлена, что кто-то из гостей или сотрудников осмелился позвонить ей в такое время.

– Извините, что я вас беспокою, Вероника Андреевна, – ответил Дронго, – но я хотел бы поговорить с вами.

– Кто вы такой? – нервно спросила она.

– Ваш гость. Меня обычно называют… – Он не договорил.

– Я поняла, – перебила его Вероника, – вы, наверно, тот самый эксперт, которого наняла мать Жанны. Вы напрасно сюда приехали и напрасно вообще решили охранять эту взбалмошную девчонку. Она удобно устроилась на шее отца и вместе со своими друзьями все еще не оставляет попыток выдоить у него какие-нибудь средства. А ее безумная мать считает, что доченьке угрожает опасность, и нанимает вас в качестве ее охранника.

– Вы поразительно точно осведомлены, – согласился Дронго, – могу я с вами переговорить на эту тему?

– Нет, не можете, – разозлилась она, – мне не о чем с вами разговаривать. Если у вас есть вопросы, можете задавать их самому Илье Даниловичу. Но никак не мне. Я не хочу с вами разговаривать на подобные темы. И вообще, ни с кем не хочу говорить. И больше не нужно мне звонить, это бесполезно. И довольно неучтиво с вашей стороны. Вы все поняли?

– Конечно.

– До свидания, – она бросила трубку.

Дронго подумал, что этого следовало ожидать, он просмотрел список телефонов и набрал номер ее брата. Ждать пришлось довольно долго. Наконец трубку взяли.

– Кто это говорит? – так же раздраженно спросил ее брат. Очевидно, в этом доме просто не принято было звонить хозяевам и их близким.

– Простите, что я вас беспокою, – начал Дронго.

– Кто со мной говорит?

– Меня обычно называют Дронго, – представился он.

– Как же. Слышал и даже очень много слышал, – сразу сказал Денис, – вы ведь такая полулегендарная личность. Как Шерлок Холмс или собака Баскервилей.

– Мне больше нравится быть детективом, а не собакой, – заметил Дронго, – у нее была достаточно специфическая известность.

– Не обижайтесь, – добродушно заметил Денис, – я имел в виду вашу популярность. Здесь все знали о вашем предстоящем приезде. Некоторые даже возражали против вашего появления в нашем доме. Когда появляется сыщик, он всегда находит дело, которым можно заняться. А это всегда нервирует остальных. Вы так не считаете?

– Возможно, – усмехнулся Дронго. Судя по всему, брат хозяйки дома был не только мошенником, но и циником.

– Тогда скажите сразу, что вам нужно, может, я смогу вам помочь.

– Мне хотелось бы с вами увидеться и переговорить.

– С удовольствием, – сразу согласился Денис Андреевич, – мы можем встретиться прямо сейчас. На третий этаж вас все равно не пустят, поэтому я спущусь, и мы пройдем в сад за домом. Там есть несколько удобных скамеек. Если вы не возражаете, конечно.

– Не возражаю, – согласился Дронго, – буду ждать вас через десять минут. Успеете?

– Постараюсь, – весело ответил Денис Андреевич.

Дронго положил трубку и задумался. У него в запасе оставалось около двух с половиной часов. Нужно попытаться выяснить, что именно известно брату Вероники. Судя по всему, известно ему немало. Во всяком случае, он точно знал, что Дронго едет сюда и будет на сегодняшнем вечере. А значит, сестра делится с ним семейными секретами и он посвящен во многие семейные тайны. Дронго еще не знал, что сегодняшний прием не состоится. И через два часа в этом большом доме произойдет убийство.

 

Глава 12

Совещание, на котором присутствовали все руководители вверенных ему отделов, он провел достаточно быстро. Финансовое положение предприятия, все имеющиеся задолженности, неоплаченные счета или непереведенные деньги были ему хорошо известны. Поэтому совещание получилось коротким и деловым. Отпустив всех руководителей, он попросил задержаться Халифмана. Тот остался сидеть за длинным столом для заседаний, привычно раскрыв свой блокнот, словно для того, чтобы записывать наиболее умные мысли руководителя. Смыкалова всегда поражала эта сцена, когда большой начальник, сидевший во главе стола, изрекал истины, а его подчиненные усердно записывали, даже если шла телевизионная съемка и у всех были свои диктофоны. Правила административной игры требовали, чтобы подчиненные хотя бы делали вид, что записывают указания своего босса.

– Иосиф Наумович, – начал Смыкалов, усаживаясь напротив начальника отдела снабжения, – я давно хотел с вами поговорить.

– Слушаю вас, Илья Данилович, – быстро ответил Халифман.

– Меня беспокоят поставки из Узбекистана, – сказал Смыкалов. – До меня и раньше доходили слухи, что эти поставки идут не в полном объеме и мы часто переводим деньги за некондиционный товар. И что наши поставщики ненадлежаще исполняют договорные обязательства. А сегодня я узнал, что последняя партия товара из Узбекистана была не принята нашими контролерами из-за полной некондиционности. Что происходит?

– У каждого предприятия сейчас свои проблемы, – вздохнул Халифман, – у нас – свои, у них – свои. Мы резко снизили поставки по нашим валютным контрактам именно из-за того, что не можем гарантировать качество нашей продукции. А они, в свою очередь, я имею в виду узбекских товарищей, тоже не гарантируют нам надлежащего исполнения договорных отношений. Вы же знаете, что сейчас предприятия получили хозяйственную самостоятельность, вышли на полный хозрасчет, и узбеки полагают, что лучшую часть своего товара они могут направлять на собственные предприятия для получения гарантированной прибыли.

– А мы разве не гарантируем им оплату? – удивился Илья Данилович.

– Конечно, гарантируем. Но наша оплата идет через государственные структуры, через банки, – пояснил Иосиф Наумович.

– Разве бывает по-другому?

– Конечно, бывает. Если ваш товар реально стоит сто рублей, а у государства только десять, то кто будет продавать вам свой товар за десять, когда его можно отдать за сто и получить деньги не через банк, а наличными? – цинично спросил Халифман. – И еще можно договориться, чтобы заплатить не сто, а, скажем, пятьдесят. А разницу забрать себе. Вот вам и готовая схема.

– В таком случае почему мы оплатили и приняли некондиционный товар? – поинтересовался Смыкалов. – Причем раньше, при Аркадии Николаевиче, процентное отношение некондиционного товара было не более пятнадцати-двадцати процентов. А теперь вся партия никуда не годится. Я еще хорошо помню, как Сидоряк всегда возмущался, что ваш отдел так неправильно работает. И каждый раз вы ссылались на указания Бориса Захаровича.

– Я и сейчас сошлюсь, – улыбнулся Халифман. – У меня есть конкретное указание принять весь товар и оплатить его полную стоимость.

– Чье указание?

– Бориса Захаровича. Нашего генерального директора. Вашего друга, – Халифман, не мигая, смотрел в глаза Смыкалову.

Илья Данилович встал, подошел к столу и, немного подумав, поднял трубку красного телефона.

– Слушаю, – ответил Кирюхин.

– Извините, что беспокою вас, Борис Захарович, – начал Смыкалов, – но у нас возникли некоторые проблемы с Халифманом.

– Какие проблемы? – явно недовольно спросил генеральный директор.

– Насчет оплаты поставок из Узбекистана, – пояснил Илья Данилович. – Сегодня я проводил совещание с руководителями отделов и выяснил, что вся партия поступившего из Узбекистана товара является некондиционной. При этом раньше, при Аркадии Николаевиче, доля такого брака не превышала пятнадцати-двадцати процентов, что было тоже невероятно много. И мы каждый раз выставляли претензии, потом отправляли в государственный арбитраж исковые заявления и выигрывали все подобные хозяйственные споры. Часть денег нам потом возвращали. Но вчерашняя партия оказалась полностью некондиционной, и речь идет уже об очень крупной сумме. У меня сидит Халифман, который утверждает, что именно вы приказали оплатить и принять этот товар.

– Это Халифман тебе так сказал? – быстро уточнил Кирюхин.

– Да, именно так, – кивнул Смыкалов, глядя на спокойно сидящего за столом руководителя отдела снабжения.

– Какой гадкий человек этот Халифман, – неожиданно весело сказал Борис Захарович. – Скажи, что нам теперь делать?

– Составить акт, выставить претензию на всю сумму и, если их представитель не захочет подписать акт, послать исковое требование в Государственный арбитраж, чтобы взыскать с них всю сумму, – пояснил Илья Данилович.

– О какой сумме идет речь?

– Семьсот тысяч рублей, – сообщил Смыкалов.

– Не очень много по нынешним временам, – неожиданно сказал генеральный.

– Простите? Я не совсем понял. Что именно нам следует делать?

– А если списать все это к чертовой бабушке. Как ты считаешь?

– Тогда весь убыток ляжет на наше предприятие, – удивился Смыкалов, – получится, что мы сознательно решили потерять семьсот тысяч рублей.

– Ну да, конечно, это глупо. Но с другой стороны, не будем возиться ни с арбитражем, ни с этими узбеками. Просто возьмем – и все спишем. Тем более что деньги уже все равно прошли.

– Но мы не получили товара, – продолжал настаивать Илья Данилович.

– Ах, этот Халифман. Вечно он что-то мудрит. Давай пришли его ко мне, и я популярно объясню ему «политику партии и правительства», – решил Кирюхин. – А ты пока не дергайся. Разберемся и решим, не беспокойся.

Смыкалов положил трубку и посмотрел на Халифмана. Его поразила безмятежность этого человека. Тот сидел с таким отсутствующим видом, словно загорал на пляже, хотя если передать дело в прокуратуру, то только за подобную халатность Халифмана могли привлечь к уголовной ответственности. А если следователи сумеют доказать, что у него был корыстный умысел, то начальник отдела снабжения вполне мог получить и десятилетний тюремный срок. Но, похоже, это его не особенно волновало.

– Идите к Борису Захаровичу, – сообщил Смыкалов, – он хочет с вами переговорить. А потом сразу возвращайтесь ко мне. У меня к вам еще несколько вопросов.

– Хорошо. – Халифман поднялся, взял свой блокнот и вышел из кабинета.

Смыкалов, оставшись один, прошел к столу, уселся в кресло. Немного подумал и вызвал отдел снабжения.

– Найдите Ванду Богдановну, пусть зайдет ко мне, – приказал он.

Она появилась в его кабинете ровно через полторы минуты, как будто ждала именно его вызова.

– Вы давно работаете в отделе снабжения, – начал Смыкалов, когда она уселась за приставной столик, – и я хотел бы уточнить, что у нас за катавасия с этими поставками из Средней Азии?

– Гонят некондиционный товар, – улыбнулась Ванда.

– Это я понимаю. Уже видел документы. А почему мы позволяем им так бессовестно себя вести?

– Потому что мы обычно списываем эти пятнадцать-двадцать процентов как отходы производства, – пояснила она, – и все об этом знают.

– Но в этой партии весь товар был некондиционным, – повысил голос Илья Данилович, – все сто процентов. Как будто нарочно. О каких отходах в этом случае может идти речь?

– Необязательно, чтобы мы составляли акт на сто процентов, – пояснила Ванда, – можно всегда изменить процентное соотношение.

– Я вас не понимаю, – ледяным голосом произнес Смыкалов.

– Так обычно делали, – быстро сказала Ванда, – чтобы зря не беспокоить Аркадия Николаевича и Самсона Михайловича. Они обычно настаивали, чтобы все деньги по акту о некондиционных поставках возвращались нашими поставщиками. Но Иосиф Наумович, по согласованию с генеральным, обычно несколько корректировал эти процентовки.

– Что значит «корректировал»?

– Спросите лучше у самого Халифмана, – предложила она, – или у Бориса Захаровича. Я некомпетентна в этих вопросах.

– Получается, что все на комбинате знают о махинациях Халифмана и никто с этим ничего не может сделать? – уже начиная злиться, спросил Илья Данилович.

– Ну почему «махинации»? – возразила Ванда. – Это нормальная практика между двумя работающими предприятиями. То мы их выручаем, то они нас. Ничего особенного в этом нет.

– Вы понимаете, о чем говорите? – спросил Смыкалов. – Это же настоящие приписки. Хищение государственных средств. Получается, что ваш Халифман просто жулик.

Ванда Богдановна как-то странно посмотрела на него. И даже улыбнулась.

– Иосиф Наумович работает у нас уже с четвертым генеральным директором, – напомнила она, – и со всеми находил общий язык. Вы лучше поговорите с самим Борисом Захаровичем. Он вам все объяснит. А Халифман никогда не работает без разрешения. Только с согласия генерального директора.

– Вы отдаете себе отчет в том, что говорите? – окончательно разозлился Илья Данилович. – Получается, что Халифман жульничает с согласия самого Бориса Захаровича. Как вы можете утверждать подобное? Или, может, ему помогал Аркадий Николаевич? Никогда в жизни не поверю, что Сидоряк мог участвовать в каких-то махинациях.

– Сидоряк не мог и не участвовал, – ласково согласилась Ванда, – только Иосиф Наумович тоже никогда самовольно ни в чем не участвовал. Ему давали конкретные указания, и он их выполнял. Я только это и хотела вам сказать.

Она молча и очень выразительно смотрела на Смыкалова.

– Можете идти, – разрешил он.

Она поднялась и вышла, не сказав больше ни слова. И в эту секунду зазвонил красный телефон.

– Зайди ко мне, – приказал ему Кирюхин.

Илья Данилович поднялся, вышел из своего кабинета и прошел в приемную генерального. Сидевшая там Нонна Альбертовна приветливо улыбнулась ему, не поднимаясь. Она вообще вставала только в присутствии высокопоставленных сотрудников министерства. И при появлении своего шефа. Смыкалов вошел в кабинет.

– Садись, – Борис показал на стул у приставного стола. И, не дожидаясь, пока его заместитель сядет, начал быстро говорить: – Я думал, что ты вчера меня понял. И вообще, мы обо всем договорились. Я ведь тебе говорил, что ты должен стать моей правой рукой. По-настоящему правой рукой. Чтобы я мог в любом случае на тебя опереться. Чтобы мог рассчитывать именно на тебя. Ты думаешь, мне очень приятно иметь какие-то дела с этим Халифманом или с кем-то другим? Мне достаточно было одного Сидоряка, от которого я не знал, как избавиться. Хорошо, что он так глупо подставился с этим ГКЧП, иначе его отсюда и пушкой невозможно было бы выбить. Как же, член бюро райкома, попробуй его тронь. А сейчас я наконец смог убрать его с комбината. И убрать только для того, чтобы тебя посадить на его место. Понимаешь? Именно тебя. Ты мне нужен был не просто как хороший финансист. А как друг, однокашник, человек, которому я могу доверять.

От возмущения он поднялся и начал ходить по кабинету. Илья тоже хотел подняться, но Борис резко махнул ему рукой, приказывая сидеть.

– У меня столько проблем. Я хочу сделать наш комбинат не просто рентабельным, мне нужно, чтобы основная часть нашей продукции шла за рубеж. Сейчас знаешь какие деньги все делают, если подойти по-умному? Ведь разница между внутренними и внешними ценами колоссальная. И мы уже давно не зависим от поставок этого сырья из Узбекистана. Мы уже начали переориентацию на другие страны. Там гораздо удобнее работать. Мы с таким трудом получили разрешение на открытие валютных счетов. И теперь можем платить за продукцию прямо в западных банках и там же получать деньги за наши товары. У меня очень большие планы, Илья. И ты должен мне помогать, а не мешать…

– Извини, – сказал ошеломленный Смыкалов, – я не совсем тебя понимаю. И я совсем не хочу тебе мешать. Наоборот, хочу помогать. Просто получается, что Халифман – обыкновенный жулик, который обкрадывает наше предприятие. И я хотел, чтобы ты об этом знал.

– Я знаю обо всем, что здесь творится, – патетически воскликнул Кирюхин, возвращаясь на свое место, – и насчет Халифмана ты не беспокойся. Он у меня вот где, – сжал руку в кулак Борис, – только иногда такие люди бывают нужны. Ты знаешь, какие у нас большие накладные расходы. Чтобы тебя утвердили заместителем генерального директора, нужно стольких людей подмаслить, уговорить, убедить. А они тоже кушать хотят. Им тоже нужно подарки делать, подношения всякие. Дружить с ними, кормить их, лелеять, облизывать. Тогда и они будут к тебе соответствующе относиться. И валютный счет разрешат открыть. И часть выручки себя оставлять. И ревизоров присылать перестанут. В общем, хочешь жить – умей вертеться. Ты меня понял?

Не совсем понимая своего друга, Илья все-таки кивнул.

– Ну вот и прекрасно, – обрадовался Кирюхин, – а насчет Иосифа Наумовича ты не беспокойся. Он работает и действует только с моего согласия. Этот осторожный еврей – сибарит, он не хочет в конце жизни оказаться на нарах. Поэтому он не смеет ничего делать без моего согласия. Теперь понимаешь?

– Конечно, понимаю.

– В общем, сиди спокойно и не дергайся, – посоветовал генеральный, – а сейчас к тебе зайдет Халифман. Я здесь на него накричал. Сидоряк был чужим. Это было ясно с самого начала. И никаких дел с этим убежденным коммунистом иметь было нельзя. Он бы сразу в прокуратуру пошел с заявлением на нас. Но ты же не Сидоряк. А Халифман говорит, что просто тебя боялся. Ну я его и успокоил на твой счет. И вообще, сказал, что он поступает по-свински. Пусть теперь платит и тебе, как полагается. Я посчитал, что свои десять процентов ты заслужил. Можешь идти.

Не совсем понимая, что происходит, Смыкалов поднялся и вышел из кабинета. В приемной он почувствовал на себе испытывающий взгляд Нонны Альбертовны и обернулся.

– Что-нибудь не так? – спросил он.

– Конечно, – кивнула она, – вы не должны забывать, что являетесь заместителем самого Бориса Захаровича. Заместителем генерального директора одного из крупнейших в стране комбината. Посмотрите, какая у вас обувь. И этот костюм. Извините, но ваша супруга должна внимательнее следить за вашим гардеробом.

– Да, конечно, вы правы, – огорченно согласился он, выходя из приемной.

Это был его лучший костюм, но она сразу заметила, что он далеко не такой модный, как те, в которых ходит ее шеф. Конечно, у Бориса итальянские костюмы, которые он покупает во время своих зарубежных командировок. А лучший костюм Ильи пошит на фабрике «Заря». Ему было стыдно. Он вернулся в свой кабинет, уселся за стол и стал думать о том, что всех его сбережений не хватит ни на приличный костюм, ни даже на нормальную обувь, но не успел додумать эту мысль до конца, Маргарита Акоповна доложила ему, что в приемной ждет Халифман, который опять явился к нему.

Смыкалов поморщился, но разрешил тому войти. На этот раз Иосиф Наумович появился без блокнота. Он вошел в кабинет и сразу направился к столу.

– Я доложил обо всем Борису Захаровичу, и он разрешил оформить актом на списание всю партию.

– Как это всю партию? – не понял Илья Данилович.

– Всю партию, – повторил Халифман, достал из внутреннего кармана пиджака какой-то пухлый конверт и положил его на стол. – Десять процентов.

– Что? – не понял Смыкалов.

– Десять процентов, – повторил Халифман. – Я могу идти?

– Подождите. А списание?

Халифман удивленно поднял брови. Затем указательным пальцем постучал по лежавшему на столе конверту и, уже не спрашивая разрешения, повернулся и вышел из кабинета.

«Он сегодня какой-то странный», – подумал Илья Данилович, открывая конверт.

В нем были деньги. Много денег. Очень много денег. Смыкалов испуганно оглянулся по сторонам. Он никогда не держал в руках столько наличных денег. Илья Данилович быстро поднялся, подошел к дверям, запер их на ключ. Снова вернулся к столу. Ему было жарко, руки тряслись, он плохо соображал, что именно ему следует делать. Но он все-таки пересчитал деньги. Ровно семьдесят тысяч рублей. Семьдесят тысяч рублей. Те самые десять процентов. Теперь понятно, о каких деньгах говорил Кирюхин. Получается, что они давно этим занимаются, а Сидоряк только мешал им. И Руднев тоже мешал. Поэтому Борис решил сначала убрать Руднева, чтобы занявший его место Илья помогал Халифману в этих темных делишках. Но когда Аркадий Николаевич так неразумно подставился, Кирюхин сразу сообразил, что гораздо выгоднее назначить Смыкалова не начальником отдела, а своим заместителем.

Получается, что все прежние списания и претензии по поводу некондиционного товара были всего лишь уловками Халифмана, который работал с личного согласия генерального директора. Илья Данилович даже возмутился в первую минуту. Это грязные деньги, которые нельзя принимать. Нужно вернуть Халифмана и всучить ему деньги обратно. Но тут он вспомнил о гостях, которые придут сегодня вечером и для которых они оставили продукты из вчерашних пакетов. И о машине, на которой он так удобно доехал до работы, и о секретаре, которая носит ему кофе, и обо всех остальных преференциях. И даже об обедах в «голубом кабинете», и об испуганных лицах прижимающихся к стенам сотрудников, когда он проходил по коридору. И, наконец, о своем костюме, который вызвал такое неодобрение со стороны Нонны Альбертовны. Эти деньги помогут ему поменять гардероб, обрести уверенность, почувствовать себе настоящим руководителем. Семьдесят тысяч рублей…

Неужели это одноразовая акция? Или он всегда будет получать десять процентов с каждой сделки? Он еще раз пересчитал деньги и убрал конверт в карман, чувствуя себя почти миллионером. Нажал кнопку вызова Халифмана. Тот сразу ответил:

– Слушая вас, Илья Данилович.

– Я только хотел уточнить, – глухо произнес Смыкалов.

– Пожалуйста. Я к вашим услугам.

– Это одноразовая акция? Или вы намерены ввести подобную квоту и на все остальные сделки?

Он не видел, но почувствовал, как улыбается Халифман.

– У меня есть указание генерального директора, – сообщил Иосиф Наумович.

– Какое указание?

– О квоте, которая будет постоянно закреплена за вами, Илья Данилович. Именно в тех процентах, о которых вам сказал Борис Захарович.

– С каждой операции?

– Безусловно.

– Я могу узнать о вашей квоте?

– Столько же.

– А Бориса Захаровича?

– Я считаю неэтичным обсуждать подобные вопросы по селектору, – ответил Иосиф Наумович.

– Да, вы правы. Спасибо за информацию. И еще… спасибо за проценты.

– Это не ко мне. Это была инициатива Бориса Захаровича. Он сам уменьшил свою квоту в вашу пользу. Вы меня понимаете?

– Да, спасибо еще раз.

Смыкалов отключился. Затем снова достал конверт и высыпал деньги. Так легко и просто получить такую огромную сумму денег. И если они давно этим занимаются, то легко вычислить, какими именно суммами они ворочают. Тогда понятно, откуда деньги и у Бориса Захаровича, и у Иосифа Наумовича. Теперь будет проверять все последующие сделки, чтобы конверты регулярно появлялись на его столе.

Зазвонил красный телефон. Илья быстро снял трубку.

– У тебя все нормально? – услышал он голос генерального.

– Да, спасибо.

– Никулин наконец прилетел, – сообщил Кирюхин, – сейчас пойдем обедать. Там заодно и поговорим.

– Хорошо, – Смыкалов положил трубку и снова посмотрел на деньги.

«Нужно купить валюту, – подумал он, – доллар каждый день дорожает. Это самое надежное вложение денег».

Смыкалов тогда еще не мог знать, что именно ждет их в будущем, когда через семь лет Борис Захарович Кирюхин разорится и станет работать в его большой компании.

 

Глава 13

Он спустился вниз, прошел к выходу и обнаружил, что у дверей дежурят двое сотрудников охраны.

– Как выйти в сад? – спросил Дронго.

– В другую сторону, – объяснил ему один из охранников, показывая на противоположную часть здания, – там есть дверь.

Дронго повернулся и пошел в другую сторону. Он достаточно быстро обнаружил выход в сад. Там дежурил еще один сотрудник охраны. Он внимательно посмотрел на выходившего Дронго, но ни о чем его не спросил.

В саду действительно было уютно и тепло. Было слышно, как поют птицы, повсюду стояли удобные скамейки. Послышались быстрые шаги. Дронго обернулся. К нему спешил мужчина средних лет, который немного запыхался от быстрой ходьбы. У него были всклокоченные рыжеватые волосы, большие глаза навыкате, крупные черты лица. Мужчина был одет в серые брюки и теплую рубашку с длинными рукавами. У него было красноватое лицо, что свидетельствовало о его нездоровом образе жизни и склонность к гипертонии.

– Приветствую вас в нашем доме, уважаемый господин эксперт, – патетически воскликнул Денис Андреевич, протягивая руку. – Очень рад познакомиться с таким известным сыщиком, как вы.

– Добрый день, – Дронго пожал ему руку. Он помнил слова Жанны о двух судимостях, которые были у этого типа.

– Садитесь, садитесь, – радостно предложил Денис Андреевич и первым уселся на скамейку, с любопытством глядя на своего собеседника. Дронго опустился рядом.

– Зачем вы приехали, я уже знаю, – сразу сообщил Денис Андреевич. – Зинаида Малкина решила послать вас сюда для охраны своей дочери. Но она напрасно так переживает. Здесь ей ничего не может угрожать. Дом нашпигован электроникой, повсюду камеры и сотрудники охраны. Вы, очевидно, знаете, что Метельский – бывший офицер ФСБ и наша охрана состоит из бывших сотрудников МВД и ФСБ. Причем Родион Николаевич – очень сложный человек с непредсказуемым характером, возможно, он до сих пор чувствует на себе погоны с тремя звездочками. И еще он подозревает всех находящихся в доме в нелояльности по отношению к хозяину дома. Даже меня с Вероникой, можете себе представить? Но охрана у нас на самом высоком уровне. Поэтому ваше мастерство здесь не понадобится. Вы можете расслабиться и получать удовольствие. У нас очень приличный винный погреб, и наверняка вам предложат сегодня вечером что-нибудь из него продегустировать. Хотя не буду забегать вперед. Раз вы решили со мной встретиться, значит, у вас есть ко мне конкретное дело. Умираю от любопытства и слушаю вас.

– В последнее время вы часто живете в этом доме?

– К сожалению, да. Приходится все чаще и чаще оставаться здесь, реже – в их летней резиденции во Франции. Что поделаешь? Отечественная Фемида меня невзлюбила. Могу поспорить на один рубль, что вы уже знаете о том, что она дважды выносила мне неправедные приговоры. И вообще, родное Отечество меня не очень любит. Приходиться жить, так сказать, на туманном Альбионе. Хорошо еще, что благодаря моему любимому родственнику – Илье Даниловиче Смыкалову – мне еще дают визу в эту благословенную страну.

– У вас были две судимости?

– Были две. Одну уже погасили. Я же вам говорю, что мне выносили неправедные и очень несправедливые приговоры. Но я, как древний стоик, пытался примириться с жизнью, хотя это достаточно сложно, особенно когда такого интеллектуального человека, как я, с высшим образованием, отправляют в колонию, где собраны не лучшие человеческие образцы. И заставляют копать канавы или вязать тапочки. Согласитесь, что от этого можно сойти с ума.

– Соглашаюсь, – улыбнулся Дронго.

– Но вы не сказали, какое у вас ко мне дело.

– Вы живете в этом доме постоянно?

– Нет. Конечно, нет. Летом мы уезжаем во Францию. Моя сестра сумела достаточно удачно выйти замуж за человека, у которого нет проблем с сезонным отдыхом на побережье Средиземного моря.

– Вы знаете, что, кроме дочери, у господина Смыкалова есть и усыновленный сын от второго брака?

– Это его «инфан терибль», – вздохнул Денис Андреевич, – это ужасное дитя, которое тратит отцовские деньги и не собирается ни работать, ни учиться. Время от времени он появляется здесь с очередной просьбой о деньгах. Нужно сказать, что Илья Данилович всегда очень щепетильно относится к финансовым проблемам и не склонен поощрять безумные траты своего усыновленного отпрыска, что, естественно, очень не нравится этому великовозрастному болвану. И его матери, которая сейчас стала госпожой Чхенкели. Позорит такую известную грузинскую фамилию. Хотя Карина тоже молодец. Это уже ее четвертый муж, и я полагаю, что все ее мужья могут похвастаться роскошными ветвистыми рогами. – Он оглянулся по сторонам.

– Она изменяла и Смыкалову? – спросил Дронго.

– Разумеется, – пожал плечами Денис Андреевич. – Между прочим, они с мужем приехали еще утром и сейчас находятся в своих апартаментах. Карина никогда не отказывает себе в удовольствии навещать прежних мужей. Учитывая, что ее отпрыск не имеет никакого генетического отношения к Илье Даниловичу, она делает все возможное, чтобы показать степень близости «папаши» и его «усыновленного мальчика». Ну и, разумеется, зорко следит за всем, что здесь происходит. И, конечно, ей очень не хочется, чтобы у Вероники и Смыкалова появился новый ребенок, который отберет все наследство у ее непутевого сынишки.

– Насколько я слышал, сюда приезжал за деньгами не только Артур Смыкалов, но и другие молодые люди, – напомнил Дронго.

– Вы про этого дикого индуса? – сразу спросил Денис Андреевич. – Ну, это уже ни в какие рамки не лезет. Когда пропал друг нашей Жанны, сразу объявился этот анархист, который начал требовать денег с Ильи Даниловича, намекая, что именно тот причастен к исчезновению друга его дочери. Настоящий вымогатель и бессовестный мошенник. Можете себе представить, как переживал Смыкалов.

– Почему тогда он не обратился в полицию?

– Зная вашу репутацию, не могу сказать, что вы наивный человек, но где вы видели, чтобы миллиардер обращался в полицию? – удивился Денис Андреевич. – Могу поспорить на рубль, что вы никогда такого не видели и не увидите. Люди с такими деньги и такой властью сами разбираются со своими проблемами без привлечения «товарищей в мышиных пальто». Да и где доказательства? Что может сделать английская полиция? Задержать этого ужасного типа на двадцать четыре часа, а потом, извинившись, отпустить его. Нет, это не выход.

– Получается, что он шантажировал вашего Смыкалова?

– Он пытался его шантажировать, – поправил своего собеседника Денис Андреевич, – но все это закончилось очень печально. Это не могло закончиться по-другому. Нельзя ожидать ничего хорошего, если идешь против такого человека, как полковник Метельский. Вы видели его холодные глаза? Наверно, такие глаза бывают у палачей перед казнью. Я всегда очень боюсь таких людей. Они не станут вас бить или мучить. Они предложат вам рассказать все, что вы знаете. И если ваш рассказ им почему-то не понравится, то они вас просто пристрелят. Или сделают нечто гораздо более худшее.

– Бывает и хуже?

– Вы никогда не сидели в тюрьме? – спросил Денис Андреевич.

– Сидел, и не один раз, – улыбнулся Дронго.

– Значит, вы сидели в камерах с телевизором и теплым унитазом где-то в Норвегии или Швеции. А я говорю про наши тюрьмы. Такой человек, как Метельский, может перевести вас в камеру уголовников, которым прикажут вас «опустить». После этого ваша жизнь в тюрьме превратится в такой ад, что настоящий ад с чертями и сковородкой покажется детским садиком: любой грязный ублюдок сможет удовлетворяться за ваш счет, а ваше место всегда будет у параши или под койкой. Повторяю, господин Метельский очень жестокий и своеобразный человек.

– Мы говорили об этом индусе, – напомнил Дронго, возвращая его к основной теме разговора.

– Наш дикий друг из далекой Индии, – продолжал Денис Андреевич, – почему-то решил, что лучшее место для переговоров – новый русский ресторан в центре города. И явился туда с пистолетом в руках. Очевидно, такой способ беседы мог бы напугать любого английского миллионера или местного аристократа. Но разве можно напугать таким образом нашего отечественного бизнесмена, который сумел выжить в самые страшные девяностые годы прошлого века. Или полковника Метельского, который наверняка видел таких отморозков, что рядом с ними все индусские бандиты покажутся ребятами из дошкольного учреждения. Все закончилось предсказуемо плохо для шантажиста. Его попытка поговорить с позиции силы явно не удалась. Уже понимая, что он обречен и ничего не получит, этот тип выстрелил в Илью Даниловича и даже испортил ему дорогой костюм. Как в таких случаях передают в сводках новостей: «Ответным огнем нападавший был уничтожен». Что и следовало ожидать.

– Вы были в доме, когда это произошло?

– Да. Мы с Вероникой Андреевной были здесь. Она едва не потеряла сознание, когда узнала об очередном покушении на мужа. Ее можно понять. Молодая женщина так искренне любит своего супруга, мечтает создать семью, пытается свить семейное гнездышко – и уже второе покушение за два года, и снова Илья Данилович был ранен.

– Да, это я слышал. Но почему тогда Смыкалов не уволил Метельского, сотрудники которого допустили такой очевидный промах?

– Во-первых, не допустили, ведь гордый потомок Кришны и Будды был убит. А во-вторых, Метельский вечен. Такие люди всегда должны быть рядом с большими деньгами, как хорошая сторожевая собака у дома. Плюс Метельский работает с Ильей Даниловичем уже достаточно давно. И, очевидно, Смыкалов ему доверяет. Доверяет свою жизнь, жизнь своих близких и охрану своих денег.

– Кажется, вы меня убедили, – улыбнулся Дронго, – а насчет исчезнувшего друга Жанны вы ничего не слышали?

– Нет, – ответил Денис Андреевич, глядя на Дронго немигающими глазами, – конечно, ничего. Он, наверно, сбежал куда-нибудь от нее. Слишком разные миры. Она – дочь миллиардера, занимается искусством, а он – типичный анархист без определенных занятий и профессии. Такие союзы не бывают долговечными.

– Получается, что исчезнувший друг Жанны и погибший индус были похожи друг на друга, – осторожно заметил Дронго. – Может, они даже знали друг друга?

– Все бездельники и разгильдяи в мире похожи друг на друга, – возразил Денис Андреевич. – Это настоящая современная каста «неприкасаемых». Ничего не делать, жить на какие-то пособия, слоняться по миру, спать и есть там, где хочется. Никаких моральных обязательств, никакой ответственности. Их развелось уже миллионы, и они продолжают плодиться. При этом у них всегда есть деньги на проживание и даже на переезды из страны в страну. Поэтому я не удивился, когда друг Жанны неожиданно исчез. Он понял, что это не его вариант. Она – девочка из порядочной семьи, а он – типичный люмпен без царя в голове. И поэтому он ушел. Кстати, говорят, что раньше он достаточно часто так поступал.

– Вы его видели?

– Конечно, нет. Но я слышал, как о нем говорила Вероника с Ильей Даниловичем. И мне этого было вполне достаточно. Я ведь сказал вам, что имел «счастье» побывать в местах не столь отдаленных. Там тоже подобного человеческого «барахла» хватало. Я понимаю, когда государству не нравится, если кто-то пытается украсть его деньги. Но я не понимаю, почему государство должно кормить всех этих бомжей, опустившихся люмпенов, попрошаек, нищих, которые даже не пытаются работать или делать деньги…

– Не все могут делать деньги, Денис Андреевич, – возразил Дронго.

– Тогда пусть идут стройными рядами на заводы и вкалывают по восемь часов в сутки, – ответил его собеседник, – а по-другому нельзя. Или учишься «делать деньги», или работаешь, как вол, пытаясь прокормить свою семью. Третьего просто не дано. Вон, кстати, к нам идет человек, который имел все возможности для того, чтобы сделать большие деньги. Но в какой-то момент упустил свой шанс, предоставив его Смыкалову. Сейчас он работает в компании Ильи Даниловича.

К ним шел пожилой мужчина лет шестидесяти. У него было худое, вытянутое лицо, запавшие глаза, редкие седые волосы. Костюм болтался на нем, как на вешалке. Было заметно, что незнакомец с трудом передвигает ноги.

– Это Борис Захарович Кирюхин, – шепнул Денис Андреевич. Много лет назад именно он способствовал карьерному росту Смыкалова, когда сделал его своим заместителем на комбинате, вытащив из рядовых сотрудников финансового отдела. Потом они вместе и очень успешно разваливали свой комбинат, вместе создавали новую компанию. Но в девяносто восьмом Кирюхин потерял почти все свои сбережения и с тех пор так и не оправился от удара. Говорят, что у него язва и еще куча всяких болезней, а Смыкалов держит его при себе из жалости.

Кирюхин подошел ближе, но Денис Андреевич даже не поднялся со своего места.

– Приветствую вас, Борис Захарович, – весело сказал он. – Как здоровье?

– Погано, – прошипел Кирюхин, – ты же знаешь, что у меня язва. Она меня просто замучила. Видимо, придется решиться на операцию.

– Давно пора. Позвольте представить вам моего друга – известного эксперта-аналитика Дронго. Не удивляйтесь, его именно так и называют.

– Я слышал, – протянул руку Кирюхин.

Дронго поднялся, чтобы поздороваться.

– Приехали защищать Илью? – криво усмехнулся Кирюхин. – Ему уже мало собственной охраны и такого сторожа, как Метельский? Он думает, что ему нужен еще и такой эксперт?

– А почему вы считаете, что Смыкалов нуждается в моей помощи?

– Он уже давно нуждается в таких людях, как вы, – скривил губы Кирюхин, – еще с тех пор, как сумел всех обмануть в девяносто восьмом. Хотя правильно сделал. Не он, так другие, – Кирюхин махнул рукой.

– Вас тоже? – понял Дронго.

– Какая разница, – поморщился Кирюхин, – с тех пор прошло столько лет. Значит, вы все-таки приехали его защищать? Будете доказывать, что этого индуса тоже случайно застрелили?

– А разве нет?

– У меня язва, а не болезнь Альцгеймера, – заметил Кирюхин, – и я еще немного соображаю. Счастливо оставаться. Я пойду и поищу Чхенкели, говорят, что он уже приехал.

– Сегодня утром, – вставил Денис Андреевич, – всего хорошего.

Кирюхин медленно отошел. Он выглядел на все семьдесят, хотя был ровесником хозяина дома.

– Такие люди были нужны в советское время, – пояснил Денис Андреевич, – что-то пробить, сделать, создать, устроить, достать. Они были хорошо приспособлены к той системе: умели ладить с людьми, получали должности и посты, которые позволяли им относительно безбедно существовать. А потом все это закончилось. Капитализм вообще проверил каждого из нас на прочность. Получилось, что время Кирюхиных прошло. Они могли зарабатывать только благодаря своим связям и должностям, а без них они оказались, как рыбы, выброшенные на берег. Там, где нужна была собственная инициатива, смекалка, обоснованный бизнес-расчет, даже риск, они уже ничего не могли сделать. Наступило время других людей. Таких, как Илья Данилович.

– Он сказал, что в девяносто восьмом Смыкалов всех обманул, – вспомнил Дронго, – что это за история?

– Августовский дефолт, – укоризненно произнес Денис Андреевич, – разве вы не помните? Тогда произошел страшный обвал, рубль рухнул в четыре раза по отношению к доллару. Неужели не помните? Правительство Кириенко отказалось платить по долгам.

– Помню, конечно. А при чем тут Смыкалов?

– Он тогда и заработал свои основные деньги, – пояснил Денис Андреевич. – Еще в июле начал в огромных количествах скупать доллары по шесть рублей, словно предвидел дефолт. И все свои активы перевел в валюту, тогда как сам Кирюхин и его партнеры, наоборот, предпочитали вести расчеты в рублях. Ведь тогда сам президент Ельцин торжественно пообещал, что дефолта не будет. Ну а за несколько дней все было уже ясно. И с государственными казначейскими билетами, которые уже невозможно было погашать. Тогда некоторые банки, заранее узнавшие о готовящемся дефолте, очень неплохо заработали, сумев перевести основные капиталы в валюту. Нужно было только узнать конкретное число и за несколько дней перевести все свои активы из рублей в доллары, скупая доллары даже по семь или восемь рублей. Представляете, с каким удовольствием им продавали валюту местные дурачки-бизнесмены типа Кирюхина, которые считали, что зарабатывают на этих сделках от пятнадцати до двадцати пяти процентов. Ну а когда все рухнуло и доллар за сутки стал стоить двадцать четыре рубля, они поняли, какие именно суммы потеряли. Тогда деньги потеряли миллионы людей, а некоторые заработали, среди них оказался и мой родственник. Я лично этим обстоятельством очень доволен, ведь благодаря ему я сегодня нахожусь в Англии, а летом отдыхаю на Лазурном Берегу. Это жизнь. Почему-то многие наивные люди считают, что корень всех бед в том, что кто-то слишком сильно любит деньги. На самом деле это, конечно, не так. Источник всех человеческих невзгод – в отсутствии денег, – признался Денис Андреевич. – И вообще, я думаю, что проблема не в том, чтобы иметь деньги на черную икру. А в том, чтобы находить в ней настоящий вкус. Я недавно прочел это выражение, и мне оно очень понравилось.

– Вы настоящий философ, – заметил Дронго.

– И настоящий болтун, – услышали они резкий голос и обернулись.

Рядом со скамейкой стояли хозяин дома и полковник Метельский. Смыкалов успел переодеться. Он был одет в джинсы и черную рубашку. Было заметно, что он явно нервничает.

– Я не слышал, как вы подошли, Илья Данилович, – поднялся при виде своего родственника Денис Андреевич, – а мы здесь обсуждаем, так сказать, мировые проблемы.

Дронго поднялся следом. Он видел злые глаза Метельского. Но пока полковник молчал.

– Не мировые, – строго одернул его Смыкалов, – а мои семейные и личные проблемы, которые совсем необязательно обсуждать с посторонними людьми.

– Но…

– Уходи, – потребовал Смыкалов, – мы с тобой потом поговорим. Тоже мне, философ-самоучка! Я бы посмотрел, как ты философствовал бы в своей колонии, если бы я тебя оттуда не вытащил.

– А я всегда был за это вам благодарен, – пробормотал Денис Андреевич.

– Убирайся, – приказал хозяина дома, – а с нашим гостем я сам пофилософствую. Если, конечно, он не возражает.

– Не возражаю, – согласился Дронго.

Илья Данилович уселся на скамейку и обратился к Метельскому, показывая на уходившего Кирюхина:

– Проводите его в дом. Кажется, он совсем в плохом состоянии. Возможно, его давно нужно было госпитализировать и освободить ото всех обязанностей. Напрасно мы его сюда пригласили. И вообще, скажите ему, чтобы написал заявление. Ему не нужно больше здесь появляться.

Метельский ушел выполнять распоряжение своего босса.

– А теперь давайте поговорим, – предложил Смыкалов, когда они остались вдвоем.

 

Глава 14

В тот вечер они принимали гостей. Нужно было видеть, с каким трепетом и уважением переступали порог их квартиры родственники Зинаиды. Они прониклись небывалым уважением к Илье Даниловичу, который сумел занять такой высокий пост. А его черная «Волга», о которой всем успела рассказать Клавдия Ильинична, и баночка с красной икрой довершили свое дело. С этого дня Смыкалов пользовался непререкаемым авторитетом среди родственников своей супруги.

На следующий день он позвонил Халифману и попросил его купить немного долларов. И хотя валютные операции еще не были полностью свободными и никто не отменял уголовной статьи за подобные занятия, тем не менее валютный рынок был уже достаточно легализован, и обменные курсы валют печатали даже центральные газеты. Доллар начал стремительно расти после неудачи августовского путча, и на черном рынке за него давали уже до пятидесяти рублей. Поэтому Халифману удалось купить только тысячу долларов. Однако уже через несколько дней он принес очередной конверт с деньгами, где вместо рублей лежали уже доллары. Иосиф Наумович быстро учился угадывать желания своих руководителей. Заодно он посоветовал Смыкалову, где именно можно купить качественную одежду. Американские костюмы «Ботани» продавались за триста-четыреста долларов, и Илья Данилович купил себе два таких костюма вместе с парой хорошей финской обуви «Топман» и двумя новыми рубашками. После того как он приобрел себе очень дорогие очки за сто двадцать долларов и сходил к модному парикмахеру, его невозможно было узнать.

Этот уже немолодой мужчина в крупных дешевых очках, с всегда всклокоченными волосами, в мятых костюмах и нечищеной обуви теперь стал образцом элегантности и хорошего стиля. В отличие от своего шефа он обладал еще и вкусом, что было, очевидно, связано с его интеллектом. Ведь Борис Кирюхин не прочитал за свою жизнь и десятой части тех книг, которые прочитал Илья Смыкалов.

К первому октября вышел приказ о сокращении штатов. Среди тех, кого отправляли на пенсию, была и Маргарита Акоповна. Она была слишком гордой женщиной, чтобы о чем-то просить своего руководителя, но было абсолютно понятно, что этот приказ был для нее сильным ударом. Среди лиц, подлежащих увольнению в связи с сокращением штатов, были и Анна Шестакова с Лопсоном Тапхаевым. Последний особенно громко возмущался, так как стоял в очереди на получение жилья и был уже шестым в списке, что почти гарантировало получение жилья в течение следующих двух лет. Но приказ о сокращении перечеркивал все его планы. Тапхаев ходил жаловаться к Никулину, безуспешно записывался на прием к Кирюхину. Но генеральный директор его не принял. Он считал, что сокращения и назначения – прерогатива Смыкалова, и откровенно говорил, что не намерен вмешиваться в компетенцию своего заместителя.

Лопсону ничего не оставалось, кроме как записаться на прием к Илье Даниловичу. В понедельник вечером Маргарита Акоповна доложила, что среди ожидающих приема есть и Лопсон Тапхаев. Смыкалов распорядился впустить его первым. Тапхаев вошел в кабинет. Было заметно, как он волнуется.

– Садись, садись, дорогой, – разрешил Смыкалов, показывая на стул. – Что случилось? Какие проблемы?

– А вы разве не знаете? – нервно спросил Тапхаев.

– Ничего не знаю, – почти искренне ответил Илья Данилович, – ты сам должен понимать, какое сейчас сложное положение. Мы готовим материалы о нашей финансовой деятельности по итогам прошлого года и трех кварталов этого. У меня нет времени даже голову поднять.

– Меня сокращают, – убитым голосом сообщил Лопсон.

– Какое несчастье, – сделал притворно скорбное лицо Илья Данилович, – этого просто не может быть.

– Меня сокращают и увольняют, – подтвердил Тапхаев, – а я стою шестым в очереди на жилье. И у меня семья. Я очень вас прошу помочь мне. Перевести куда-нибудь в другой отдел, можно даже на производство. Только не увольняйте меня.

– Ни в коем случае! – возмутился Смыкалов. – Как можно уволить такого смелого человека, как ты? Я поговорю с генеральным. Всегда можно сделать исключение.

– Спасибо. Большое спасибо, – поднялся со стула Лопсон. – Я был уверен, что вы меня поймете.

– Конечно, конечно. Именно я и должен тебя понимать, – злорадно сказал Илья Данилович, – все-таки мы вместе работали в одном отделе. И ты всегда относился ко мне так нежно и предупредительно, как младший брат к старшему.

Тапхаев опустил голову. Он все понял. Смыкалов никогда не простит ему прошлых насмешек и ненужных колкостей.

– Извините, – прошептал он, – я лучше пойду.

– Иди, дорогой, иди. И будь уверен, что я сделаю все от меня зависящее, чтобы решить твою судьбу, – почти ласково пообещал Илья Данилович.

Эти слова прозвучали, как последний удар. Лопсон опустил голову и вышел из кабинета. В приемной среди остальных посетителей была и Анна, которая также записалась на прием в последней безумной надежде сохранить работу. Увидев выходившего Лопсона Тапхаева, она поднялась и подошла к нему.

– Что он тебе сказал? – спросила она.

– Он сделает все, чтобы решить мою судьбу, – повторил Тапхаев. – Можешь не сомневаться, он выгонит и тебя. Этот мерзавец ничего не забывает и не прощает.

Анна тяжело вздохнула.

– Не нужно здесь выражаться, – сделала замечание Тапхаеву Маргарита Акоповна, – вы не в трактире, а на работе.

– Я уже не на работе, – махнул рукой Лопсон, – и ты, Анна, тоже не ходи. Не нужно унижаться. Пошел он к черту. Найдем себе работу в другом месте.

– Я не могу в другом месте, – возразила Анна, – мне нужен непрерывный стаж для поступления в вуз. Я лучше еще немного подожду.

– Как хочешь, – Тапхаев вышел из приемной.

Маргарита Акоповна доложила, что среди ожидающих приема посетителей есть и сотрудница финансового отдела Анна Шестакова.

– Пусть ждет, – приказал Смыкалов, – впустите ее последней. Пусть сидит и ждет всех остальных.

Анна просидела в приемной в общей сложности более полутора часов. Наконец, когда ушел последний посетитель, ей разрешили войти. Понимая, как мало у нее шансов остаться, она вошла в кабинет, собрав все свое мужество. И замерла у дверей, глядя на хозяина кабинета.

– Ну? – спросил он, даже не поздоровавшись.

– Я хотела извиниться, – произнесла Анна.

Он с некоторым интересом посмотрел на нее.

– Опять что-то натворила? – поинтересовался Илья Данилович.

– Нет. Но мне очень стыдно за свое поведение в те августовские дни, когда вас должны были назначить начальником нашего отдела. Я иногда бываю несносной. Мне ужасно стыдно и неприятно.

– Это правильно, – кивнул Смыкалов, – и не просто несносной. Ты бываешь наглой и невоспитанной хамкой, которую давно следовало отсюда выгнать и которую держал только из жалости Самсон Михайлович. Но я ничего не могу сделать. Твой приказ о сокращении уже подписан. Согласись, что это объективный приказ. Ты на своем месте почти ничего не делала и только носила чай Рудневу. Для финансового отдела ты просто балласт. Там тебе не место. К тому же у нас по всему комбинату идет большое сокращение.

– Я знаю, знаю, – торопливо согласилась Анна, – но у вас уходит Маргарита Акоповна, а вы еще не нашли ей замену.

– Правильно. Уходит, – вспомнил Смыкалов. – Только я не совсем понимаю, при чем тут ты?

– Я могла бы ее заменить, – неожиданно сказала гостья, – если, конечно, вы согласитесь.

Он подобной наглости он даже растерялся. Это именно он включил ее в списки на сокращение и увольнение. А она смеет являться к нему с таким предложением. И ей совсем не стыдно. Он хотел ответить что-то грубое, объяснить, что никогда не возьмет подобную нахалку к себе секретарем. Но внезапно передумал. Он вспомнил слова Кирюхина о том, что секретарь должна его «ублажать». Для подобных занятий Маргарита Акоповна явно не годилась. Он взглянул на фигуру Анны, на ее грудь. И неожиданно усмехнулся.

– А почему ты считаешь, что я должен взять тебя своим секретарем? – поинтересовался он. – Интересно, за какие достоинства?

– Я умею печатать на машинке, изучаю английский, – сообщила Анна.

– И все? – насмешливо уточнил Смыкалов. – Я тоже умею печатать.

Она поняла, что все бесполезно. Он твердо решил ее уволить. Уже готовая выйти, Анна сделала последнюю попытку и еще раз повторила свое предложение:

– Я могла бы работать вместо Маргариты.

– Подойди ближе, – неожиданно предложил Илья Данилович.

Анна шагнула к столу.

– Еще ближе, – приказал он.

Она встала прямо у стола.

– Обойди стол и подойди ко мне, – он строго смотрел на нее.

Возможно, тогда она уже обо всем догадалась. Но, ничего не спросив, просто обошла стол и встала рядом с ним. Он развернул кресло к ней, начал расстегивать ремень, стаскивать с себя брюки и трусы. Она молча ждала, словно была заранее готова к тому, что сейчас здесь произойдет.

– Наклонись и работай, – приказал он, глядя ей в глаза.

Она улыбнулась: «В конце концов, это совсем несложно, а иногда бывает даже приятно».

Она опустилась на колени, уткнулась головой в его ноги. От ее волос исходил приятный пряный запах. Он подумал, что еще два месяца назад подобное невозможно было даже представить. Но теперь все возможно. Теперь он носит дорогую одежду, питается в «голубом кабинете», ездит на своей персональной машине, уже не усаживаясь рядом с водителем на переднем сиденье, а предпочитая устраиваться на заднем, как и подобает большому начальнику. Теперь его семья питается исключительно продуктовыми наборами, а он сам пристрастился к хорошему виски, который есть даже у него в кабинете. Он быстро привык тратить деньги, не особенно считая, сколько у него осталось. Он вообще быстро привык к этой обеспеченной и сытой жизни. Но сегодняшнее событие было по-своему уникальным и невероятным. Он словно брал реванш у своей прошлой жизни. Нет, не у этой молодой женщины, которая готова была исполнить любую его прихоть. В эту секунду он наконец почувствовал, что все перемены, происшедшие в его жизни, стали необратимыми. Теперь можно было расслабиться и получать удовольствие. Он так долго шел к этому дню, так долго терпел и нуждался, чтобы в полной мере оценить то, что сейчас здесь происходит. От нахлынувшего удовольствия он даже застонал. Если эта стерва будет доставлять ему такое удовольствие хотя бы раз в неделю, то уже за это стоит взять ее на работу. Она наконец закончила. И взглянула на него.

– Я остаюсь? – деловито спросила Анна.

– Ты принята, – решил Илья Данилович, – со следующего понедельника выйдешь сюда для работы в приемной. Маргарита Акоповна уходит на пенсию.

– Можно я приду прямо завтра, чтобы выяснить ваши вкусы и привычки, – она все еще стояла на коленях и разговаривала с ним, глядя снизу вверх, что создавало особый эффект подчиненности.

– Договорились, – он протянул руку и похлопал ее по щеке. – Может, действительно ты сумеешь стать полезным и нужным сотрудником. И не будешь такой стервой.

Ему понравилось это упоение собственной властью, эта молодая женщина, стоявшая перед ним на коленях, это удовольствие, которое он получил. На следующий день она появилась в приемной. Еще через несколько дней увидевший ее Кирюхин как-то особенно удовлетворенно хрюкнул и одобрительно кивнул. Вот так Анна Шестакова и получила свое место секретаря заместителя генерального директора комбината Ильи Смыкалова. А Лопсон Тапхаев был уволен в связи с сокращением штатов. Он даже ходил жаловаться на незаконное увольнение в отраслевой профсоюз, но его никто не захотел слушать.

Уже в начале ноября Смыкалова послали в первую зарубежную командировку в Хельсинки вместе с группой сотрудников министерства. Эта поездка буквально перевернула все представления Ильи Даниловича о жизни. Сытая, безмятежная, обеспеченная, устоявшаяся, разумная жизнь финских обывателей его просто потрясла. Он привез в Москву кучу подарков. Зинаида, уже привыкшая к его подаркам, только равнодушно кивнула, зато Жанна была в восторге от куклы Барби.

Халифман стал регулярно появляться в кабинете Смыкалова, оставляя конверты. В квартире Ильи Даниловича хранилось больше восьми тысяч долларов, и эта копилка постоянно пополнялась. Смыкалов уже рассчитал, что, если все пойдет благополучно, примерно через два или три года они смогут обменять свое жилье в далеком Медведково на приличную квартиру в центре города. Он не мог даже предположить, какие невероятные изменения произойдут в конце года и как они скажутся в том числе и на его личной судьбе.

В конце года произошли события в Беловежской Пуще, когда три лидера славянских республик решили просто разорвать свою страну на куски. При этом явно игнорировалось мнение большинства людей, которые в массе своей проголосовали за сохранение Союза. И полностью игнорировалось мнение руководителей шести мусульманских республик, которые ни при каких обстоятельствах не хотели покидать единое пространство. Каждый из лидеров этих республик прекрасно представлял себе, что именно с ними может произойти сразу после распада. Но их мнение было уже никому не интересно. Эти республики буквально вытолкали из Советского Союза, объявив, что страны как геополитической реальности больше нет.

Страхи некоторых руководителей оказались более чем оправданными. Через несколько месяцев после распада подаст в отставку президент Азербайджана. А его неудачная попытка вернуться обернется для него многолетней эмиграцией. Другой лидер – руководитель Таджикистана – будет убит, а следующий – даже повешен на памятнике Ленину. На волне демократических перемен сумеет удержаться лидер Киргизии. Но и его потом сметет псевдонародное выступление, а новый лидер республики покинет свой пост достаточно скоро, ударится в бега и найдет убежище в Белоруссии. Больше, чем остальным, повезет лидеру Туркмении. Он умрет в достаточно приятном для мужчины возрасте, после чего его золотые памятники начнут незаметно демонтировать. Наконец останутся два самых сильных среднеазиатских лидера – Казахстана и Узбекистана, – которые пересидят всех своих союзников и оппонентов, шагнув из Политбюро, членами которого они были, в двадцать первый век. Но их история еще не закончена: оппозиция и соперники все время тревожат престарелых лидеров, и никто в мире не может гарантировать им не только стабильного существования, но и достойной отставки и спокойной смерти. Никто не может знать, каким будет политическое будущее этих двух «динозавров» ушедшей эпохи.

Как бы там ни было, но огромная страна распалась, и с нового года в России начались экономические реформы Гайдара. Позже эти реформы назовут «шоковой терапией». Продукты и товары подорожают в десятки раз, деньги обесценятся, вклады в сберкассах превратятся в пыль. Многие предприятия и организации разорятся, их имущество будет продано, люди останутся без работы. Начнется грабительская приватизация, в результате которой богатства самой большой страны в мире достанутся кучке приближенных к семье президента России олигархов.

Но все это будет немного позже, уже после нового года. Кирюхину и Смыкалову придется вытаскивать свой комбинат из экономической ямы, в которую он провалится вместе со всеми остальными предприятиями страны.

 

Глава 15

Смыкалов испытующе смотрел на Дронго, словно решая, что именно ему следует сказать и стоит ли вообще разговаривать с этим незваным гостем. Дронго молчал, понимая, что разговор должен начать хозяин поместья.

– Зачем вы приехали? – задал ожидаемый вопрос Илья Данилович.

– Я думал, что вы знаете. Меня попросила об этом…

– Да, – перебил его Смыкалов, – это мне уже известно. К вам обратилась моя первая жена, которая считает, что Жанне может угрожать опасность. Сказка для дурачков. На самом деле Зинаида всегда была умнее, чем хотела казаться: все умела рассчитывать и просчитывать. Пока мы жили с ней в Медведково, она была почти идеальной женой – терпеливой, выдержанной, всепонимающей. Ни одной претензии в самые сложные годы, ни одной жалобы, хотя дома не было ни лишних денег, ни еды, ни одежды. Иногда вспоминаю, как мы с ней жили, и сам не понимаю, как мы вообще выживали. Я ведь был обычным финансистом безо всяких перспектив… – Он замолчал, словно вспоминая события тех лет. Затем продолжил: – Но как только все изменилось, начала меняться и она. Стала более нетерпимой, более требовательной, истеричной. А может, это я стал более нетерпимым, не знаю, не буду сейчас никого обвинять. Через некоторое время, после того, как мы переехали в центр города, мы решили разойтись. Не развестись, а разойтись. Мы тогда поняли, что уже не сможем жить вместе. Ну а через несколько лет я начал встречаться с Кариной, и она настояла, чтобы мы все оформили как полагается. Вот тогда я и развелся с Зинаидой. И хотя с тех пор прошло уже столько лет, я до сих пор чувствую ее внимание к моей персоне. У меня такое ощущение, что Зинаида постоянно незримо присутствовала в моей жизни. И когда я зарабатывал деньги, и когда жил сначала с Кариной, а потом с Вероникой. Иногда ночью просыпался и видел, как Зинаида сидит в кресле и смотрит на меня. Нет, я не параноик, если вы думаете об этом. Просто с ней я прожил самые трудные годы своей жизни… – Он нахмурился, замолчал на целую минуту. Затем снова заговорил: – Она словно чувствовала, когда у меня случались неприятности или возникали проблемы. Все время чувствовала. Вот поэтому она и попросила, чтобы вы приехали сюда. Не для Жанны, нет. Она считает, что вы должны помочь именно мне. Возможно, что-то снова почувствовала.

– Два покушения в течение последних двух лет, – напомнил Дронго, – я думаю, что у любого человека, который вас знает, возникли бы некоторые вопросы.

– Которые возникли и у вас, – быстро сказал Смыкалов.

– Которые возникли и у меня, – согласился Дронго.

– Что именно вас интересует? – устало спросил Илья Данилович. – Хотите знать, почему Тапхаев взял пистолет, чтобы меня пристрелить?

– Нет. Это я уже знаю. Мне интересно знать, откуда такая ненависть? Почему вы решили уничтожить этого несчастного человека?

– Неужели не понимаете? – криво усмехнулся он. – Вы только подумайте, в каком состоянии я находился. Столько лет работал в одном большом отделе, мне было уже под сорок, а я был все еще «Илюшкой», к которому не обращались даже по имени-отчеству. А этот молодой хам, который попал к нам по распределению, все время не унимался: вечно меня подначивал, задевал, смеялся надо мной. Можете представить, насколько мне это было обидно. Вы бы видели лица всех моих коллег в те августовские дни, когда решался вопрос о моем назначении руководителем отдела. Они ведь заранее меня ненавидели, считая, что меня выдвигают абсолютно незаслуженно. Им было непонятно, как этот затюканный и никчемный Илюша Смыкалов вдруг станет начальником отдела. А когда мое назначение отложили, они как с цепи сорвались: начали открыто издеваться надо мной. Особенно зверствовал тогда этот Тапхаев.

– И еще Шестакова, – напомнил Дронго.

– Уже узнали, – понял Смыкалов. – Да, эти двое меня особенно доставали. И можете представить себе лица наших сотрудников, когда меня неожиданно назначили заместителем генерального директора. У всех был просто шок. Но меня назначили слишком поздно. Я имею в виду свой возраст. Мне ведь тогда было уже тридцать восемь лет. Слишком много унижений, обид, несправедливого отношения… И если бы на нашем комбинате не появился Кирюхин, то я бы до конца жизни стоял в очередях и ел гнилую колбасу и бутерброды с плавленым сырком «Дружба». – Он снова замолчал. Затем неожиданно улыбнулся: – Уже через два месяца я подготовил приказы об увольнении всех, кто надо мной куражился. В первую очередь я собирался сократить Тапхаева и Шестакову. Первый даже ходил жаловаться по инстанциям, но тогда, осенью девяносто первого года, было такое время, что уже никто и ничем не хотел заниматься. А вот с Шестаковой все получилось иначе… – Он снова немного помолчал. – Ее я не хотел отпускать. Вы же ее видели. Красивая женщина. А тогда Анне было девятнадцать или двадцать, сейчас уже не помню. Вот тогда я и решил оставить ее при себе. Взять реванш за все свои унижения…

– Взяли?

– Взял, – удовлетворенно ответил Смыкалов, – все эти годы брал. Держал ее при себе в качестве комнатной собачонки. Пользовался когда хотел, иногда даже демонстративно, при всех, чтобы она чувствовала, что значит настоящее унижение. Не скрою, получал от этого удовольствие. Со временем все изменилось, она стала по-настоящему близким мне человеком, личным секретарем. И вот уже столько лет мы работаем вместе. Как вы считаете, кому я отомстил сильнее? Ей или ему?

– Ему, наверно, сильнее. У него погиб сын.

– Это был несчастный случай, – помрачнел Смыкалов, – никто не думал, что дойдет до этого. Парень был неуправляемым, конфликтовал со всеми остальными охранниками. А когда Метельский доложил мне об этом Тапхаеве, я сразу вспомнил фамилию. И приказал немедленно уволить молодого человека. Тогда действительно пропали компьютеры, и мы решили, что их украл Тапхаев-младший. Это не была сознательная провокация, просто компьютеры кто-то украл, а отвечать должны были сотрудники службы охраны, что справедливо и понятно. Мы подали гражданский иск и выиграли. Этот молодой оболтус воспринял подобное решение суда как вопиющую несправедливость. И все закончилось тем, что он выбросился из окна. Когда я узнал об этом, то распорядился, чтобы его дело закрыли, и отказался от всех претензий к его матери. Но было уже поздно. Тапхаев-старший узнал, кто был руководителем компании, и решил, что я по-прежнему свожу счеты с их семьей. Он не понимал, что я был уже не обычным финансистом, работающим на комбинате, а совсем другим человеком. Теперь Тапхаев был для меня просто надоедливой мухой, ничего не значащим персонажем. Но он стал искать оружие, и было очевидно, что он ищет его для того, чтобы застрелить меня. Тогда Метельский предложил свой вариант. Тапхаеву-старшему подсунули неисправный «ТТ». Не знаю, как его проверяли, но меня уверили, что из этого пистолета невозможно стрелять. Потом выяснилось, что Лопсон разобрал этот допотопный реликт и, очевидно, исправил какую-то пружину. Тапхаева пропустили в ресторан, где я обедал с друзьями. Мы думали, что его просто задержат и отправят в тюрьму за покушение на меня. Я даже решил помочь ему и его жене материально, понимая, как им трудно. Но пистолет выстрелил, и пуля пробила мне плечо. Тогда Метельский и его люди поняли, что следующим выстрелом Тапхаев убьет меня, и открыли стрельбу. Не скажу, что мне было очень неприятно видеть его простреленное тело…

– Вам никто не говорил, что вы чудовище?

– Пока нет. Вы первый.

– Значит, еще успеют сказать. Вы сознательно спровоцировали несчастного человека на это нападение. И хладнокровно его убили.

Смыкалов несколько удивленно посмотрел на Дронго.

– Неужели вы считаете, что я мог сводить счеты с этим безработным бомжом? Мы уже давно в разных весовых категориях. Он мне был просто неинтересен. Я думаю, что вы должны это понимать…

– Вот сейчас я вам верю. Для вас люди становятся значимыми только в том случае, если на их банковском счете хранится не менее одного миллиарда.

– Возможно, – цинично согласился Смыкалов. – Именно в этом случае у нас будут равные возможности и равные права.

– А Саджива Пратуша вы застрелили тоже случайно? – спросил Дронго.

Смыкалов дернулся, словно от удара. Ему был явно неприятен этот вопрос.

– Остается поражаться, как много вам удалось узнать за такое короткое время, – покачал головой Илья Данилович. – Теперь вижу, что Метельский был прав. Он советовал не пускать вас сюда, чтобы вы не могли ни с кем встретиться. Убеждал меня, что вы очень опасный человек. Но я надеялся, что вы при этом еще и достаточно разумный человек.

– Настолько разумный, чтобы закрыть глаза на все эти преступления?

– Никаких преступлений не было, – устало ответил Смыкалов, – просто все зависит от точки зрения. Возможно, с вашей точки зрения, это нарушение неких моральных и правовых норм. Но с моей точки зрения, и вообще, с точки зрения нормальных людей, мы ничего особенного не сделали. Мы пытались соответствовать обстоятельствам.

– Подставляя и убивая людей? Обрекая их на заведомо обреченное противостояние?

– Почему обреченное противостояние? – возразил Смыкалов. – Все было как раз иначе. В первом случае меня пытались убить, во втором и в третьем – шантажировать. И вы считаете, что я должен был сидеть и не отвечать этим типам? Ничего подобного, это просто не в моих правилах. Библейский принцип «Ударили по правой щеке, подставь левую» не для меня. Мне больше нравится другой – «Око за око, зуб за зуб». Этот индус пытался меня шантажировать. Он целых два месяца не унимался, пытаясь вытрясти из меня деньги.

– А до этого вы убрали друга своей дочери, – безжалостно сказал Дронго. – Или это тоже была случайность?

Илья Данилович несколько озадаченно посмотрел на своего гостя.

– Не боитесь так со мной разговаривать? – негромко спросил он. – У Метельского здесь столько вооруженных людей, которые могут случайно в вас выстрелить.

– Мои друзья знают, где я нахожусь, и вам будет трудно убедить английскую полицию в том, что здесь произошел несчастный случай, – сказал Дронго. – Зачем вы его убили? Неужели вы не понимаете, какую боль причиняете своей собственной дочери? Вы ведь ее наверняка любите.

– Именно поэтому мы сделали то, что должны были сделать, – холодно произнес Смыкалов. – Этот негодяй явился ко мне вымогать деньги. Он угрожал сделать ребенка Жанне, если я откажусь. Представляете, какие чувства испытывает отец, когда ему говорят такое о его дочери? Я думал, что задушу этого мерзавца своими руками. Потом выяснилось, что он довольно основательно сидел на наркотиках, мы нашли у него в кармане пакетики с кокаином. Конечно, такому человеку всегда нужны наличные деньги. Но так подло мне еще никто не угрожал. Мне достаточно было одного молодого вымогателя. А когда появился второй, который еще и угрожал таким отвратительным образом… Я тогда решил, что просто обязан избавить свою дочь от этой дряни. Спасти ее, если хотите. Я считал возможным просто предложить ему убраться из Великобритании. Но Метельский выполнил мой приказ слишком буквально, хотя все сделал правильно.

– Другой молодой вымогатель, о котором вы говорите, – это ваш сын?

– Это не мой сын, а всего лишь ублюдок Карины, – поморщился Илья Данилович, – которого я вынужден был усыновить. И который уже столько лет успешно тянет из меня деньги. Но теперь с этим покончено. Я изменил завещание, и этот мерзавец ничего не получит. Я больше не намерен платить ему. После того, как он разбил свою четвертую машину…

– Боюсь, что это не понравится вашей второй супруге, – перебил его Дронго.

– Переживет, – отмахнулся Смыкалов. – Если у человека много денег, то вокруг него всегда бегают мелкие грызуны, которые пытаются поживиться его добычей. Филипп был таким «грызуном», и мы его раздавили. И поступили абсолютно правильно, что бы вы обо мне ни думали. А теперь я убрал из числа своих наследников этого молодого повесу. И вообще, всех убрал, оставил только Жанну. Она моя дочка и по крови, и по характеру. Вот пусть она и будет единственной наследницей всего моего состояния. Так будет правильно. Теперь ни у кого не будет причин желать моей смерти.

– А зачем вы подстроили убийство Саджива?

– Он тоже решил меня шантажировать. Такой идеологически подкованный анархист. С одной стороны, выступает против всех богачей и ненавидит капиталистов, а с другой – пытался меня шантажировать фактом исчезновения Филиппа, с которым они были друзьями. Два месяца он пытался получить от меня деньги, пока мне все это не надоело. И тогда мы решили повторить случай, который произошел в Москве. Назначили ему встречу у ресторана, в людном, известном месте, чтобы он не побоялся прийти. Оружия у него, конечно, не было. Это Метельский выстрелил в меня из заранее приготовленного пистолета, когда Саджив подошел к моей машине. И сразу после этого «убийцу» застрелили. Это было идеальное преступление. Пуля прошла по касательной, только оцарапав кожу. Все-таки Метельский – настоящий профессионал.

– Вы не боитесь мне все это рассказывать?

– Нет, не боюсь. Вы достаточно разумный человек и понимаете, что вам никто не поверит. В обоих случаях расследование было проведено компетентными специалистами, а что касается Филиппа, то он исчез, и его никогда не найдут. Поэтому мне нечего и некого опасаться.

– Кроме людей, которые вас окружают, – неожиданно сказал Дронго.

– В каком смысле?

– Когда вы были всего лишь обычным сотрудником финансового отдела, вы полагали, что над вами издеваются из-за вашего ничтожного статуса. А когда стали миллиардером, то решили, что все окружающие вас люди только и думают о том, как заполучить ваши деньги.

– А разве не так? Разве не в этом проблема любого очень богатого человека? Каждый день я получаю сотни писем и электронных сообщений с просьбами о помощи. И каждый из обратившихся убежден, что я должен помочь ему своими деньгами. Деньгами, которые я заработал с таким трудом. Потом и кровью, – разозлился Смыкалов, – пройдя через такие испытания. Почему я должен теперь отдавать свои деньги? С какой стати? Вся эта глупая благотворительность, подачки нищим и убогим, которые сами не могут заработать ни гроша. «Социальная ответственность», как сейчас любят говорить в Москве. Никакой социальной ответственности нет. Это мои деньги, которые я сумел заработать и которые не обязан никому отдавать.

– Вот теперь вы говорите почти искренне, – насмешливо заметил Дронго. – Когда речь идет о ваших деньгах. Кажется, это единственное, что вас по-настоящему волнует. Не счастье вашей дочери, не здоровье вашей первой жены, не состояние остальных близких. У вас опасная профессия, господин Смыкалов, – сидеть на сундуке с деньгами и все время думать о том, как уберечь его.

– Вы говорили насчет моего окружения, – напомнил Илья Данилович.

– Именно, – кивнул Дронго. – Подумайте, кто именно вас окружает. Дочь, которая возненавидит вас, если узнает, что произошло с ее другом. Ваш личный секретарь, над которой вы много лет издеваетесь. Ваша первая жена, которая умирает в больнице и на которую вам наплевать. Ваша вторая жена, сына которой вы лишили наследства. Ваша третья супруга, брату которой вы помогли выйти из колонии и который вас тоже не особенно любит. Наконец, полковник Метельский, бывший офицер, который из-за вас превратился в преступника и убийцу. И вы полагаете, что все эти люди вас искренне обожают?

– Пока у меня есть деньги, они все будут меня любить и облизывать, – жестко произнес Смыкалов, – а когда денег не станет, всем будет плевать на меня. Неужели вы в этом сомневаетесь?

– И вам не обидно?

– Так устроен наш мир. И изменить его я уже не смогу. Если у вас есть деньги, много денег – вы умный, талантливый, успешный, любимый, значимый человек, с которым все будут считаться и которого будут уважать. Если у вас нет денег, то вы – лох, неудачник, пустое место, никому не интересный человек, которого никто не уважает и не ценит. Таков современный мир. Это правила игры, Дронго, и с этим ничего нельзя сделать. За деньги можно купить все: власть, уважение, любовь… И никому не интересно, каким образом вы заработали свои миллионы. Если сумели их получить, значит, вы молодец, не сумели – неудачник. И не нужно говорить мне о моральных ценностях. Все моральные ценности можно купить за очень небольшие деньги. Или вы со мной не согласны?

– А если бы тогда, в августе, вы не получили своего назначения, – поинтересовался Дронго, – и ваша жизнь пошла бы по другому руслу? Вы об этом никогда не думали?

– Думал. И очень часто думал. Но, видимо, все должно было произойти так, как произошло. Наш комбинат закрылся уже через два года. И все свободные площади были проданы или приватизированы. Нужно было крутиться, изворачиваться, придумывать, ловчить, чтобы не только остаться на плаву, но и заработать. Хотя бы тот начальный капитал, который помог мне потом сделать мои миллионы.

– Если я скажу, что вы несчастный человек, вы со мной не согласитесь, – мрачно произнес Дронго. – А деньги сделали из вас настоящего монстра. Вы были аутсайдером, которого просто выдернули из привычной среды. И все последние двадцать с лишним лет вы подсознательно помнили о своей прошлой жизни и боялись туда вернуться. Именно поэтому вы мстили Тапхаеву, унижали Шестакову и готовы были на все ради сохранения своих денег, которые позволяли вам чувствовать себя победителем.

– Я уже говорил вам, что моральные сентенции не для меня, – поморщился Смыкалов, – они вызывают у меня отвращение. – Он поднялся, чтобы уйти. И обратился напоследок к Дронго: – Уезжайте отсюда. Вам не нужно оставаться на вечерний прием. Здесь будут близкие люди, друзья и родственники. Я не хотел бы, чтобы такой человек, как вы, был среди них. Можете не волноваться, сотрудники Метельского вас не тронут.

Смыкалов повернулся и ушел. Дронго остался сидеть на скамейке. Все было сказано, все было понятно. Нужно было уезжать. Здесь он был уже лишним. Он вернулся в дом, поднялся к себе на второй этаж, собрал вещи. И вдруг услышал в коридоре громкие голоса – спорили мужчина и женщина.

– Я скажу этому негодяю, что уезжаю, – кричала женщина.

– Не ори, – гневно попросил мужчина с характерным грузинским акцентом, – не нужно так нервничать. Возможно, он еще изменит свое решение.

– Он сказал, что собирается лишить Артура права на наследство, – продолжала бушевать женщина, – я ему этого никогда не прощу.

– Не кричи, – снова попросил мужчина, – давай зайдем в комнату, нас могут услышать.

– Пусть все слышат, – нервно произнесла женщина, – я сейчас пойду к нему и скажу все, что я о нем думаю.

– Зайди в комнату, – повысил голос мужчина, – и перестань орать.

Дронго услышал, как хлопнула дверь. Очевидно, это были Карина и ее грузинский муж, которые узнали о том, что Смыкалов собирается отказать ее сыну в праве на наследство. Именно поэтому она так возмущалась. Дронго уже собрал свой чемодан, когда услышал осторожный стук в дверь.

– Войдите, – крикнул он.

В комнату вошла Жанна. Она была одета в темное платье. Было заметно, что она недавно плакала.

– Вы уезжаете? – спросила она.

– Ваш отец предложил мне покинуть дом, – объяснил Дронго, – и я считаю, что должен уехать.

– Вместе со мной, – неожиданно сказала она.

– Нет, не с вами. Вы можете остаться здесь. Вам ничего не угрожает.

– Не могу, – очень тихо произнесла Жанна, – я все слышала.

– В каком смысле?

– Вы постучались сначала ко мне, – объяснила молодая женщина, – но я была в ванной, а потом вы постучались к Анне Шестаковой. Когда я открыла дверь, то увидела, как вы входите к ней. Я подошла к дверям и услышала ваш разговор. Я все поняла.

Он молчал. Только этого не хватало! Он должен был услышать ее шаги. Но он был слишком занят этим важным разговором с Шестаковой.

– У Филиппа были проблемы с деньгами, – вспомнила Жанна, – он хотел купить мотоцикл и не мог собрать деньги. А в последние месяцы я начала находить у него пакетики с каким-то порошком. На все мои вопросы он отвечал, что это обычные порошки от головной боли. Теперь понимаю, какая я была дура.

– Все не так просто, – возразил Дронго.

– Да, я понимаю, – вздохнула она, – но все это так неожиданно. И так страшно. Я хотела бы поговорить с отцом перед отъездом. Извините… – Она повернулась и быстро выбежала из комнаты.

«Только этого не хватало, – огорченно подумал Дронго, – не нужно было пускать ее к отцу. Этот разговор будет неприятен им обоим».

Он подумал, что нужно пойти за ней, когда дверь без стука открылась и в комнату вошел полковник Метельский.

– Я же вас предупреждал, – без гнева сказал он, – чтобы вы не приставали со своими расспросами к гостям и сотрудникам.

– Можете не продолжать. Меня уже выставили из этого дома, – сообщил Дронго, – Смыкалов предложил мне немедленно отсюда уехать.

– Это самое лучшее, что вы можете сделать, – убежденно произнес Метельский, – иначе у вас действительно начнутся очень большие неприятности.

– Вы же были хорошим офицером, Метельский, – сказал Дронго. – Подумайте, во что вы превратились.

– В начальника службы безопасности одной из самых крупных транснациональных компаний, – холодно ответил полковник, – с окладом, равным моей пенсии за пять лет. Или вы не знаете, какую пенсию получает отставной полковник? Десять лет назад я закончил свою службу, и у меня в кармане было четыреста долларов. Просто в группе Потапова работали профессионалы, которые не «крышевали» бизнесменов и не брали взяток. Там занимались настоящим делом. Но когда меня «ушли на пенсию», выяснилось, что я просто никому не нужен. Никому не интересен. Я мог пойти вахтером на какой-нибудь завод или устроиться начальником женского общежития где-нибудь за городом. Денег я не накопил, никакого имущества у меня не было. Только квартира, где я жил с двумя дочками, которые учились в институтах и которых я должен был содержать. И в тот момент меня пригласил к себе Илья Данилович. Вы считаете, что я должен был отказаться? У меня не было вашей репутации и никто не собирался высылать мне чеки с круглыми суммами. И не смотрите на меня с таким презрением. Мне иногда самому не хочется на себя смотреть. Только вы ничем не лучше меня. Вы тоже получаете деньги от олигархов и работаете на богатых клиентов. Мы похожи, Дронго. Мы похожи друг на друга, как похожи все бывшие отставники, у которых есть только два пути: остаться принципиальными, умирать с голода и быть свободными или подумать о своей семье, устроиться на работу и применять свои профессиональные навыки там, где они более всего востребованы.

– Не правда, – резко возразил Дронго, – я всегда могу отказаться, если дело противоречит моим нравственным принципам. И самое главное, полковник, свобода – это не вседозволенность и не возможность делать все, что угодно. Настоящая свобода – это возможность не делать того, чего ты не хочешь делать.

Полковник хотел возразить, что-то ответить, но неожиданно зазвонил телефон. Оба посмотрели на аппарат.

– Поднимите трубку, – предложил Метельский, глядя в глаза Дронго.

После третьего звонка Дронго наконец поднял трубку и услышал сдавленный плач. Это была Жанна. Она задыхалась от волнения.

– Его… он… я… – пыталась что-то сказать девушка.

– Что случилось? – спросил Дронго.

– Его убили, – сообщила Жанна, – я нашла его в кабинете. Его кто-то убил.

 

Глава 16

Уже через несколько месяцев после начала девяносто второго года на комбинате начались проблемы. Поставщики отказывались работать один за другим, если раньше сырье поступало из национальных республик, то теперь они стали независимыми странами и перестали считаться с прежними договорами, высылая свою продукцию уже в европейские и азиатские страны за твердую валюту. На комбинате провели второе сокращение штатов, затем третье. Освободившиеся площади сдавали в аренду под склады «челночников», которые начали осваивать ближайшие рынки в Турции и Польше.

Несмотря на все усилия Кирюхина, комбинат продолжал разваливаться буквально на глазах. Летом девяносто второго ушел Никулин, которому предложили работу в каком-то кооперативе по выпуску эмалированной посуды. Стало понятно, что сохранить комбинат в прежнем виде просто не получится: число сотрудников сократилось с двух тысяч до семисот.

Несмотря на очевидные потрясения и огромную задолженность по зарплате и налогам, Халифман продолжал регулярно носить конверты с деньгами. Только теперь это были деньги от аренды освободившихся больших площадей.

Илья Данилович купил себе «Жигули» уже в феврале девяносто второго, а к осени поменял эту машину на довольно неплохой «Опель», который пригнали из Германии. «Опель» был не новый, на нем четыре года ездил прежний владелец, но по меркам девяносто второго года он был почти новым.

Правда, продуктовые наборы теперь не выдавались, да и столовую пришлось закрыть – ее содержание стало довольно тяжелым бременем для комбината. Но отсутствие продуктовых наборов компенсировалось изобилием, царящим теперь в магазинах, и деньгами, которые добывал Халифман. В один из дней он пришел с необычным предложением: передать на баланс одной частной фирмы два основных цеха комбината, в которых предприимчивые бизнесмены собирались наладить производство колбасных изделий. Смыкалов ошеломленно слушал предложение Иосифа Наумовича. Именно в эти дни Кирюхин улетел в Хельсинки, и Илья Данилович оставался один на комбинате.

Предложение было почти невероятным. Нужно было передать на баланс, считай, в собственность частного кооператива почти две тысячи метров основных площадей. С производственной точки зрения эти цеха были самыми важными и самыми основными, но именно сейчас они простаивали из-за частых перебоев с поставками. Смыкалов не спал всю ночь. Зина выходила на кухню и видела, как он пьет кофе, лихорадочно обдумывая, как именно ему поступить. Звонить Кирюхину ему не хотелось. Он считал, что вполне может решить все вопросы сам. Дело было даже не в площадях, которые они передавали на баланс другого, частного предприятия. Дело было в оборудовании и станках, которые оставались в этих цехах. По ценам еще восемьдесят шестого года там находилось импортного оборудования на шесть миллионов рублей. Новые хозяева готовы были уплатить за оба цеха вместе со станками полмиллиона долларов. Это были неслыханные, невозможные и очень большие деньги.

В какой-то момент Илья Данилович понял, что просто боится передавать такую часть государственного оборудования частным лицам, и, пригласив к себе Иосифа Наумовича, позвонил Борису в Хельсинки.

– Халифман принес предложение от наших арендаторов, – сообщил он Кирюхину, – они хотят забрать у нас два цеха с оборудованием и наладить там собственное производство. Кажется, колбасных изделий.

– Какие цеха?

– Четвертый и семнадцатый, – пояснил Смыкалов, – я даже не знаю, что делать. Хотя платят довольно неплохо.

– Сколько платят? – уточнил Борис Захарович.

– Сколько? – почему-то спросил Смыкалов, обращаясь к Халифману, хотя помнил, что речь шла о конкретной сумме.

– Скажите ему, что триста тысяч долларов, – не моргнув глазом, сообщил Халифман.

Смыкалов хотел спросить, почему сумма уменьшилась почти вдвое, но, взглянув на сидевшего перед ним начальника отдела снабжения, тихо назвал именно эту сумму.

– Триста тысяч долларов.

– Неплохо, – неожиданно услышал он в ответ, – мы все равно пока эти цеха не потянем. Поставщики срывают все договоренности, а у нас даже нет денег на зарплату рабочим.

– Что нам делать? – волнуясь, спросил Илья.

– Отдавай, – решил Кирюхин. – Скажи Халифману, что он получит свои десять процентов. Не больше. Ты получишь двадцать, а я пятьдесят, как полагается. Остальные деньги сдадим в фонд комбината, чтобы у нас была возможность помочь нашим людям. Ты все понял?

– Конечно. – Илья написал цифры на листке бумаги.

Тридцать тысяч – Халифману, шестьдесят тысяч долларов – ему и сто пятьдесят тысяч получит Кирюхин. И еще шестьдесят нужно будет перевести в фонд комбината. Он посмотрел на эти суммы. Его собственная сумма ему понравилась. Но, положив трубку, он взглянул на Халифмана.

– Мы говорили о пятистах тысячах, – напомнил Смыкалов. – Где остальные двести?

– Он оставил мне десять, а вам с царского плеча дал двадцать процентов, – ответил Иосиф Наумович, посмотрев на цифры. – И вам не обидно? Все документы оформляем и подписываем мы с вами, а пятьдесят процентов забирает Кирюхин.

– Что ты предлагаешь?

– Остальные деньги поделить, – деловито предложил Халифман, – по сто тысяч каждому. Я думаю, так будет справедливо.

Смыкалов прикинул, что за сто шестьдесят тысяч долларов он купит себе лучшую квартиру в центре города. Тогда еще московские цены не взлетели до небес и за тридцать-сорок тысяч можно было купить трехкомнатную квартиру в доме сталинской постройки.

– А если он узнает? – мрачно спросил Смыкалов.

– Не узнает, – убежденно произнес Халифман, – все переговоры проходят только через меня. А в договоре будет только сумма в шестьдесят тысяч долларов, которую мы официально получим на наш счет.

– Это опасно, – задумчиво сказал Илья Данилович, – если он узнает, то выгонит нас обоих.

– Не узнает, – повторил Иосиф Наумович, – а если даже и узнает, то не выгонит. Мы ему нужны, очень нужны. И для всех последующих операций, и для приватизации комбината. Он один с этим не справится. Ему нужны такие помощники, как мы. По существу, мы даже помогаем ему делать деньги. Он ведь вечно витает в облаках, все еще надеясь вытащить наш комбинат из той ямы, куда мы катимся.

– А вы не надеетесь?

– Конечно, нет. Это все уже бесполезно, – цинично заявил Халифман, – комбинат умирает, и с этим ничего нельзя сделать. Можно только облегчить его страдания, быстро передав производственные и административные помещения новым хозяевам.

Смыкалов понимал, что его собеседник прав. И он согласился на эту безумную сделку. Через два дня все документы были подписаны. Кирюхин нарочно задержался в командировке, чтобы все документы подписал именно его заместитель, исполняющий обязанности генерального директора. И тогда Илья Данилович впервые в жизни получил такую невероятную сумму денег. Сто шестьдесят тысяч долларов наличными.

Вернувшийся Кирюхин получил полагающуюся ему сумму и, кажется, остался очень доволен. Ему и в голову не могло прийти, что его так бессовестно обманули. Смыкалов купил четырехкомнатную квартиру на Арбате за шестьдесят тысяч долларов. Зина молча прошлась по пустым комнатам, выглянула в окно, где их ждала служебная машина с водителем, и неожиданно заплакала.

– Чего ты плачешь? – не понял Смыкалов.

– Я чувствую, что теряю тебя, – ответила Зинаида.

– Ты лучше чувствуй, что мы переезжаем в новую квартиру, – разозлился Илья Данилович.

Смыкалов теперь чувствовал себя настоящим победителем, хозяином жизни. Он даже стал позволять себе питаться в ресторанах, где цены были указаны в долларах. Анна по-прежнему была к его услугам, но теперь ему хотелось чего-то особенного. Он купил двухкомнатную квартиру на Покровке, обставил ее мебелью и начал вызывать туда валютных проституток, которым платил немыслимые по ценам девяносто второго года пятьдесят долларов за визит. Однажды он вызвал сразу двух, и ему понравился такой опыт. Одним словом, Илья Данилович переживал в сорок лет настоящую вторую молодость.

В девяносто третьем положение на комбинате стало просто отчаянным. Число работников сократилось до трехсот, и стало ясно, что предприятие необходимо приватизировать и продавать. Халифман суетился как мог – они готовили документы на приватизацию, подгоняя комбинат под банкротство. И наконец, скупив дополнительно ваучеры, они приватизировали комбинат в следующих пропорциях: пятьдесят процентов Кирюхину, тридцать пять Смыкалову и десять Халифману. Остальные пять сначала решили предложить коллективу. Но до коллектива эти проценты не дошли. Кирюхин передал их нужному человеку в Администрации Президента, и все документы прошли согласование в считаные дни. И сразу появились зарубежные клиенты, готовые купить неработающий комбинат. Но Кирюхин и компания показали себя настоящими «патриотами», уступив предприятие отечественному холдингу, который выложил за эти активы два миллиона долларов. Позже независимая комиссия оценит комбинат в восемьдесят миллионов долларов, но это будет уже в другое время и в других ценах. Получив такие неслыханные деньги, Смыкалов справедливо решил, что их необходимо вкладывать в конкретное дело. Вместе с Кирюхиным они создали компанию «Инвест Т», уставный капитал которой превышал миллион долларов. На тот момент это была довольно крупная компания.

Халифман отказался становиться акционером нового предприятия. Он продал московскую квартиру и эмигрировал в Израиль. Несколько лет спустя Смыкалов узнал, что Иосиф Наумович открыл в Хайфе большой супермаркет, ставший довольно популярным в городе.

Теперь Смыкалов все чаще оставался ночевать на Покровке, а в квартире на Арбате почти не бывал. Он купил Анне Шестаковой однокомнатную квартиру, и молодая женщина чувствовала себя очень обязанной своему боссу. Правда, иногда, вспоминая о прежних отношениях, он срывался, демонстративно приглашал ее в свой кабинет, чтобы запереть дверь и удовлетворить страсть в самой грубой форме. Но, похоже, она привыкла к его подобным вспышкам гнева.

В девяносто четвертом Зинаида сама предложила Смыкалову немного пожить отдельно. Она уже понимала, что у него есть другие квартиры и другие женщины. Несмотря на имеющиеся возможности, Зинаида по-прежнему ездила преподавать в свою школу, скромно одевалась и не позволяла себе никаких больших трат.

В том же году, после «черного вторника», когда рубль довольно сильно просел за один день, Илья Данилович всерьез задумался о своей дальнейшей судьбе. И начал постепенно переводить свои активы в долларовые накопления. Через два года он официально развелся с Зинаидой Малкиной и вскоре женился на Карине. Вторая жена нравилась ему своим умением поддерживать беседу, остроумно отвечать на вопросы. Она была вхожа в круги московских интеллектуалов, и Смыкалов всегда поражался кругу ее знакомых.

Он продолжал скупать доллары и марки, осторожно развивая собственную небольшую компанию, которую открыл, не поставив в известность своего компаньона Кирюхина. К тому времени «Инвест Т» уже процветал. Они занялись перепродажей цветных металлов, и оборот компании достигал десяти миллионов долларов. В девяносто седьмом они были одной из наиболее успешных компаний в Москве. Связи Кирюхина и финансовый гений Смыкалова помогали развитию предприятия. К тому же правительство установило твердый курс доллара к рублю. Тогда за один доллар давали около шести рублей. Девяносто седьмой год был годом процветания многих граждан России, которые начали верить в возможности капиталистического развития, начали получать достойные зарплаты, планировали зарубежные вояжи, покупали в кредит машины и квартиры, дачи и технику.

Все рухнуло уже через год. Но именно тогда, за несколько месяцев до августовского дефолта, Смыкалов каким-то звериным чутьем понял, что экономика движется к неминуемому краху. Дело было даже не в том, что он видел нарастающую опасность финансовых пирамид. В апреле девяносто восьмого года Ельцин, подозрительно относившийся к любой попытке хоть как-то ограничить его власть, решил отстранить от власти премьера Черномырдина, набравшего, по его мнению, слишком большой политический вес. На должность премьера был назначен молодой и неопытный Кириенко, с тем чтобы навсегда закрыть вопрос о возможном преемнике. Экономика начала трещать по швам, июльский кредит МВФ практически ничем уже не мог помочь, так как почти все деньги либо разворовывались, либо уходили на погашение обязательств финансовых пирамид. Именно в этот период компания «Инвест Т» начала массовые закупки за рубежом. И именно тогда Смыкалов начал особенно активно покупать доллары. В течение июля – августа он скупил более трех миллионов долларов, влезая в немыслимые кредиты и покупая доллары даже по семь и по восемь рублей. Если бы подобные скачки продолжались еще несколько месяцев, он бы неминуемо разорился. Но он решил рискнуть. Даже Кирюхин не понимал своего компаньона и охотно продавал ему доллары по более высокой цене. А затем грянул дефолт. И если три миллиона долларов до дефолта стоили около двадцати миллионов рублей, то уже после него они стали стоить семьдесят два миллиона рублей. Смыкалов стал мультимиллионером.

Удрученный Борис Кирюхин приехал к своему компаньону с просьбой помочь ему в такой сложный момент, но получил отказ. Кирюхин был вынужден сдать свои акции по цене в четыре раза ниже реальной. Илья Данилович скупил почти все акции и стал единоличным хозяином «Инвест Т». Если Смыкалов заработал во время августовского дефолта, то Кирюхин потерял почти все, чем владел. Ему пришлось продать дом в Хельсинки, две квартиры в Москве и дачу. Находясь в отчаянном положении, он снова поехал к своему бывшему заместителю, которого когда-то буквально вытащил из небытия. Смыкалов тепло принял бывшего однокашника и предложил ему место в своей компании. Место управляющего, который будет подчиняться президенту компании, то есть самому Илье Даниловичу. Кирюхин был вынужден согласиться и на такое предложение.

Следующие годы стали триумфальными для Смыкалова. Он наращивал свое присутствие на рынке, выгодно покупая и продавая ценные бумаги. В нулевые годы поставил на нефтегазовые компании и стал миллиардером. Довольно быстро он развелся с Кариной, которая продолжала вести богемный образ жизни, нимало не заботясь ни о собственной репутации, ни о репутации своего супруга. Эта женщина просто не была создана для спокойной семейной жизни. Дикие загулы и пьянки до утра превратили ее в неуправляемую истеричку.

Отметивший свое пятидесятилетие Смыкалов был завидным женихом и одним из самых богатых людей в Москве. К тому времени среди его подружек были самые известные топ-модели и звезды шоу-бизнеса. Вскоре он женился на Веронике, модели, которая понравилась ему больше остальных. Она казалась ему почти идеальной партией.

Примерно в это же время в службе охраны появился бывший полковник ФСБ Родион Метельский, которого рекомендовал уже сильно постаревший Самсон Михайлович Руднев. Смыкалов согласился взять Метельского с испытательным сроком, но затем оставил его навсегда. Метельский был четким, исполнительным, дисциплинированным и преданным сотрудником. Постепенно Смыкалов поверил своему главному телохранителю, хотя предпочитал не верить никому.

 

Глава 17

Дронго и Метельский ошеломленно смотрели друг на друга. Затем оба, словно соревнуясь друг с другом, выбежали из комнаты, подбежали к лестнице и поднялись на третий этаж. Метельский был чуть впереди, он здесь лучше ориентировался. Они увидели стоящего в коридоре испуганного Дениса Андреевича и ворвались в кабинет хозяина дома. Он лежал на полу, уткнувшись лицом в ковер. Рядом лежало ружье, из которого, возможно, в него стреляли. В углу сидела на стуле и тихо плакала Жанна. Дронго взглянул на оружие, затем спросил полковника:

– Вам знаком этот предмет? Чье это оружие?

– Это его ружье, – ответил Метельский, – оно висело у него на стене. Вон там. Видите, его взяли оттуда.

Метельский подошел к погибшему, наклонился.

– Я не могу его трогать до приезда полиции, но, судя по характеру выходного отверстия, стреляли с близкого расстояния, – предположил полковник. Он наклонился к ружью, втянул в себя воздух. Затем взглянул на Дронго. – Стреляли из ружья, – убежденно произнес он, – и совсем недавно. Если на ружье остались отпечатки пальцев, то мы довольно быстро вычислим убийцу.

– Почему на этаже нет охраны? – спросил Дронго.

– Илья Данилович не разрешал нашим сотрудникам дежурить на этажах, – пояснил полковник, – и не разрешал устанавливать внутри дома записывающую аппаратуру, она только снаружи. Не волнуйтесь, никто из посторонних не может ни войти, ни выйти отсюда, минуя моих сотрудников, даже через сад. И внизу повсюду установлены камеры.

– Шестакова говорила мне, что наверх никого не пускают, – вспомнил Дронго.

– Иногда у лестницы, ведущей на третий этаж, дежурят мои сотрудники, – подтвердил Метельский, – но сейчас их нет. Смыкалов не видел в них никакой необходимости. Все-таки нужно проверить, вдруг кто-то из посторонних сумел попасть в дом.

– Не говорите глупостей, полковник, – поморщился Дронго, – неужели вы не понимаете, что стрелял кто-то из своих?

Они взглянули на плачущую в углу Жанну. Она посмотрела на них.

– Это не я, – жалобно выдавила она.

– Сейчас я пойду и проверю своих сотрудников, – сказал полковник, – заодно вызову полицию. А вы никого сюда не впускайте.

– Хорошо, – кивнул Дронго.

Метельский быстро вышел из комнаты. Дронго подошел к Жанне, обнял ее за плечи.

– Понимаю, как вам тяжело, – сочувственно произнес он, – но нужно постараться и вспомнить, кого вы видели в коридоре, когда поднимались по лестнице и шли в кабинет отца.

– Никого. Хотя нет. Дениса Андреевича. И еще видела, как спускается Карина. Кажется, она была в ярости и на меня даже не посмотрела. Господи, какой ужас!

– Успокойтесь, – сказал Дронго, – постарайтесь не волноваться. Насколько я знаю, вы теперь стали главной наследницей огромного состояния.

– Как это главной наследницей? – спросил вошедший в кабинет Денис Андреевич. – О чем вы говорите?

– Почему вы подслушиваете?

– Когда господин полковник выбегал отсюда, он попросил меня подежурить у дверей, – пояснил Денис Андреевич. – Но почему вы говорите, что она – главная наследница? Зачем вы ее обманываете? Ведь всем понятно, что главная наследница теперь – моя сестра.

– Это не совсем так, – возразил Дронго, – но сейчас не время и не место об этом говорить.

– Нет. Именно сейчас об этом и нужно говорить, – возмутился Денис Андреевич, – иначе я не понимаю, почему вы делаете такие неприятные заявления.

В коридоре послышался шум. Очевидно, мужчина пытался не пускать женщину в кабинет. Было слышно, как они препираются.

– Я должна ему сказать все, что я об этом думаю, – крикнула Карина, открывая дверь, и вошла в кабинет. Следом за ней вошел лысоватый полный мужчина, который пытался ее удержать. Судя по всему, это был Вахтанг Чхенкели, супруг Карины.

– Отцепись от меня, Вахтанг, я должна с ним поговорить, – громко сказала Карина.

Увидев погибшего, она замерла, не веря своим глазам. Потом ошеломленно обвела всех испуганным взглядом.

– Что здесь происходит? – спросила она чуть дрогнувшим голосом.

– А вы разве не видите? – нервно спросил Денис Андреевич.

У Карины было красивое и злое лицо, над которым явно поработал пластический хирург. Она оглядывала всех, не понимая, что здесь происходит. Вахтанг взял ее за руку.

– Он умер? – спросила Карина.

– Нет, – ответил Дронго, – его убили.

– Какой кошмар, – произнесла она без особых эмоций.

Денис Андреевич достал из кармана мобильный телефон, набрал номер своей сестры.

– Вероника, тебе нужно срочно зайти в большой кабинет Ильи Даниловича. Нет, не нужно переодеваться. Зайди прямо сейчас, – попросил он.

– Зачем вы ее позвали? – спросил Вахтанг. – Если его убили, то нужно вызывать полицию, а не его супругу.

– Сначала здесь должна быть хозяйка дома и главная наследница его состояния, – подчеркнул Денис Андреевич.

– Это еще неизвестно, – дернулась Карина, – это вы считаете ее главной наследницей. Но, насколько я знаю завещание, все свое состояние он разделил на равные доли между женой и детьми.

– Какими детьми? – насмешливо спросил Денис Андреевич. – Вы имеете в виду своего сына? Но это прежде всего ваш сын, уважаемая Карина, а у погибшего была своя дочь, которая находится в этой комнате.

– Не смейте, – прошипела Карина, – не смейте так говорить. Он официально усыновил моего ребенка и не имел права отказывать ему в наследстве. Мой сын – основной наследник состояния Ильи Даниловича.

– Это еще неизвестно, – возразил Денис Андреевич.

– Хватит! – закричала Жанна. – Как вам не стыдно? Он еще лежит здесь…

Все замолчали. В этот момент в кабинет вернулся полковник Метельский, за ним следовала Анна Шестакова. Увидев погибшего, она прикусила губу, но ничего не сказала. Подошла ближе. В глазах не было ничего, кроме любопытства.

– Как я и думал, отсюда никто не выходил, – сообщил Метельский, – значит, убийца все еще находится в доме. Сейчас мои сотрудники проверяют все комнаты, но уже понятно, что чужой сюда тоже не заходил. Илью Даниловича убил кто-то из своих…

Все находящиеся в комнате переглянулись.

– Очень интересно, – неприятным голосом произнесла Карина. – Мало того что его убили, так здесь некоторые уже заранее делят его наследство. Ловко устроились. Только у вас ничего не выйдет. Я сама видела завещание своего бывшего мужа.

– Бывшего, – подчеркнул Денис Андреевич. – Не забывайте, что у него и сейчас есть жена.

– Уже вдова, – возразил Вахтанг.

В комнату вошла Вероника. Она собрала волосы и была одета в белое длинное платье. Посмотрела на собравшихся и холодно спросила:

– Что за собрание?

И в этот момент увидела лежащего на ковре мужа. Она вздрогнула, не веря своим глазам, испуганно посмотрел на брата.

– Что это? – спросила она.

У нее было красивое кукольное лицо. И великолепная фигура топ-модели.

– Да, – мрачно кивнул Денис Андреевич, – его убили.

Она вскрикнула, покачнулась, словно собираясь потерять сознание. Брат бросился к ней и, обращаясь к Шестаковой, крикнул:

– Дайте стул!

Шестакова усмехнулась и подчеркнуто медленно подошла к стулу, тяжелому, вырезанному из цельного куска дерева, развернула его, посмотрела на Дениса Андреевича и равнодушно сказала:

– Она может сесть здесь.

Тот помог сестре дойти до стула, усадил ее и посмотрел на собравшихся:

– У кого есть валидол или валерьянка?

Все молчали.

– В Англии обычно применяют другие лекарства, – заметила Карина. – Если хотите, то можете вызвать врача.

– Нужно вызвать полицию, – возразил Вахтанг, – и как можно быстрее.

– У нас есть свой известный детектив, – Денис Андреевич показал на Дронго, – этакий знаменитый «Шерлок Холмс». И есть свой «комиссар Мегрэ» – это наш полковник Метельский. Вот пусть они вдвоем нам и скажут, кто убил Илью Даниловича.

Дронго и Метельский посмотрели друг на друга.

– Где вы были в последние несколько минут перед тем, как я к вам зашел? – первым спросил Метельский.

– Собирал вещи в своей комнате. И разговаривал с Жанной – она ко мне заходила, – сообщил Дронго.

Метельский посмотрел на Жанну:

– Это правда?

– Да, – кивнула она.

– А где были вы? – в свою очередь, спросил Дронго.

– Проводил Кирюхина до лестницы и пошел вниз проверять своих сотрудников, – сообщил полковник.

– Они могут подтвердить?

– Конечно, – ответил Метельский. – И не надо думать, что я мог застрелить своего босса. Мне это как раз совсем не нужно.

– А кому нужно? – подала голос Карина. – На что вы намекаете, полковник?

– Я сказал, что мне это не нужно, – отчеканил Метельский. – В отличие от присутствующих здесь родных и близких погибшего.

– Говорите яснее, – потребовал побагровевший Вахтанг.

– В случае его смерти наследниками становятся его дочь, – Метельский показал в сторону Жанны, – его сын, – он кивнул в сторону Карины и Вахтанга, – а также его супруга, – он чуть поклонился Веронике и стоящему рядом с ней Денису Андреевичу. – Теперь вы сами можете сделать вывод, кому было выгодно, чтобы Илья Данилович так неожиданно умер.

– Вы обвиняете нас? – возмутился Денис Андреевич.

– Я сказал то, что сказал, – отчеканил полковник, – и больше ничего говорить не собираюсь.

– А почему вы молчите? – обратился к Дронго Денис Андреевич. – Вы же прекрасно понимаете, что мы ни при каких обстоятельствах не стали бы совершать этого чудовищного преступления.

Дронго молчал.

– И мы тем более, – добавил Вахтанг.

– Через полчаса внизу начнется прием, – напомнила Шестакова, взглянув на часы. – Что мы скажем нашим гостям?

– Замолчите, – возмущенно произнесла Вероника, обращаясь к Анне. – Я и так с трудом терпела вас столько лет рядом с собой. Перестаньте думать о каких-то гостях. Лучше вспомните, сколько сделал для вас мой погибший муж.

– Сделал? Для меня? – неожиданно вспыхнула Шестакова. – И вы смеете так говорить?! Или вы не знаете, что он все эти годы использовал меня как обычную б…? Не нужно отворачиваться и делать вид, что вы ничего не знали. Об этом знали все, и он не особенно скрывал. Смыкалов меня морально изничтожил. Да, конечно, он платил мне хорошие деньги, купил квартиру, подарил машину. Но он меня всячески унижал и третировал. Или вы ничего не знали? Когда он брал меня во все свои поездки? Думаете, что я была ему нужна как личный секретарь? Я ублажала его в самолетах и в поездах, везде, где ему этого хотелось. И вы смеете говорить, что он для меня что-то сделал?! Не смейте так говорить! Я ненавидела его последние двадцать лет! – Она замолчала.

– Ну вот вам и главная подозреваемая, – удовлетворенно произнесла Карина, – я всегда подозревала, что она его недолюбливает.

– Как вам не стыдно, Анна, – покачал головой Вахтанг, – говорить такие слова при его дочери. У вас нет совести.

– У меня есть совесть, – возразила Шестакова. – Это у него не было совести, когда он приказывал убить жениха своей дочери.

– Хватит, – крикнул Метельский, – что ты несешь? Заткнись и молчи, иначе здесь будет два трупа! Замолчи наконец! Что на тебя нашло?

– Не беспокойтесь, Анна, – горько произнесла Жанна, – я все знаю. И поэтому пришла к отцу, чтобы с ним поговорить.

– Он считал, что спасает вас, избавляя от этого наркомана и вымогателя, – мрачно пояснил Метельский. – Вы не должны его осуждать.

– Это был мой отец, – ответила Жанна, – и я его в любом случае любила.

– Значит, вы знали, что он причастен к исчезновению вашего жениха, – ядовито поинтересовалась Карина, – очень интересно. И именно вы обнаружили его убитым…

– Вы считаете, что я могла убить своего отца? – спросила Жанна.

– Когда вы узнали, что он убил вашего жениха, то могли потерять голову, – ответила Карина.

– Перестаньте молоть чепуху, – вмешался Метельский, – никто и никого не убивал.

– А он сейчас просто загорает на ковре, – показал на убитого Денис Андреевич. – Давайте закончим эти дурацкие разговоры. Если никто не выходил из дома, значит, убийца все еще среди нас. Может, ему лучше сознаться, и мы попытаемся придумать какую-нибудь версию, чтобы помочь ему или ей выкрутиться из этого положения. Мы могли бы сказать, что выстрел был случайным.

– Ты хочешь заранее выгородить убийцу моего мужа? – дернулась Вероника.

– Дура! – выругался ее брат. – Когда приедет английская полиция, она начнет проверять наши биографии и выяснит, что только у меня были две судимости. Если будут подозревать твоего брата, то ты получишь наследство лет через триста, когда английский суд наконец подтвердит твое право. Ты ни за что не сможешь доказать, что это не я убил Смыкалова из-за твоего наследства.

– У этого типа есть еще и две судимости… – покачал головой Вахтанг. – Куда мы попали, Карина? Здесь просто бандитское гнездо. Все друг друга ненавидят, все друг друга подозревают и уже даже совершают убийства. Нет, я здесь не останусь больше ни минуты. Прямо сейчас мы с тобой уедем отсюда.

– Мы останемся здесь, – нервно заявила Карина, – и никуда не уедем, пока не узнаем, кто это сделал и какую долю в наследстве может получить мой сын. У погибшего было больше трех миллиардов, и, насколько я помню, в последнем завещании деньги и все имущество были разделены на три части: между Вероникой, Жанной и Артуром. Ты хочешь оставить этим господам миллиард долларов? Не слишком ли щедрый подарок, Вахтанг?

Тот молча отвернулся и больше не пытался спорить.

– Успокойтесь, господа, – неожиданно сказал Дронго, – боюсь, что вы оперируете не совсем точными данными.

– Что вы хотите сказать? – встрепенулась Вероника. На погибшего мужа она старалась не смотреть.

– Незадолго до убийства Ильи Даниловича мы беседовали с ним в саду, – сообщил Дронго, – и он рассказал мне, что успел изменить свое завещание.

– В чью пользу? – одновременно спросили Вероника и Карина. Затем обе замолчали и через три секунды также одновременно повторили: – В чью пользу?

– Замолчите, Карина, – гневно произнесла Вероника, – не забывайтесь. Вы находитесь в моем доме.

– Он был моим мужем, еще когда ты ходила в детский сад, – парировала Карина.

– Я хочу сказать, что он изменил свое завещание и рассказал мне об этом, – невозмутимо продолжил Дронго. – Все дело в том, что он оставил только одного наследника, посчитав, что так будет правильнее всего. Одного, который в любом случае будет сожалеть о его смерти и не предаст его ни при каких обстоятельствах, даже узнав о его не совсем благовидных делах. И этот единственный наследник…

Наступила гробовая тишина.

– Его дочь Жанна, – закончил Дронго.

Удивление было слишком сильным. Все на мгновение застыли с изумленными лицами.

 

Глава 18

– Что за глупости? – мрачно спросила Вероника, уже забывшая, что ей было плохо, когда она увидела своего мужа убитым. Теперь ее интересовала только тема наследства.

– Это не глупости, – возразил Дронго, – вы сможете проверить все мои слова у английского нотариуса вашего мужа. Насколько я понял, завещание он изменил несколько дней назад и сделал это в Лондоне.

– Этого не может быть, – возмутилась Карина, – он не говорил, что собирается лишить Артура наследства.

– Он не хотел вас расстраивать, – пояснил Дронго, – чтобы вы не устраивали сцен во время сегодняшнего приема. Я ведь слышал, как вы кричали, что пойдете и поговорите со своим бывшим мужем, а господин Чхенкели пытался вас успокоить. И я могу предположить, что вы поднялись наверх и в порыве ярости, когда Илья Данилович сообщил вам о том, что он лишает наследства вашего сына, взяли ружье и выстрелили в него. А потом быстро спустились вниз.

– Я не поднималась наверх, – быстро возразила Карина.

– Неправда, – строго парировал Дронго, – Жанна видела, как вы спускались по лестнице.

– Он меня прогнал, – крикнула Карина, увидев, как на нее смотрит Вахтанг, – он даже не захотел со мной разговаривать.

– У нас есть первый настоящий подозреваемый, – удовлетворенно сказал Денис Андреевич.

– А второй – это вы, – ответил Дронго. – Вы как раз были в коридоре и даже умудрились подслушать наш с Жанной разговор. Вы также были в саду и могли услышать, как Смыкалов говорит мне о наследстве. Хотя я думаю, что если бы вы услышали о том, что он изменил завещание, то не стали бы убивать его ни при каких обстоятельствах. Но вы бы поняли, что после смерти Ильи Даниловича вам с сестрой уже не удастся отдохнуть ни на Лазурном Берегу, ни в этом поместье.

– Это мы еще посмотрим, – зло вставила Вероника.

– Вас мы тоже не исключаем из числа подозреваемых, – сказал Дронго. – Ведь вы могли узнать о том, что Смыкалов пытается изменить завещание. В этом случае вы решились бы на любые действия, чтобы не позволить своему супругу изменить число наследников.

– Вы сумасшедший маньяк, – с отвращением заявила Вероника.

– А его дочка, значит, вне подозрений? – спросила Карина.

– Нет, – признался Дронго, – она тоже входит в число подозреваемых. Как и все здесь присутствующие. В том числе и я.

– Мне было интересно, скажете вы эти слова или нет, – желчно заметил полковник Метельский. – По-моему, вы и есть главный подозреваемый. Оглянитесь вокруг, господин эксперт. Здесь находятся его дочь, его жена, брат жены, его прежняя супруга со своим мужем. Его личный секретарь и начальник службы безопасности. Все самые близкие и родные люди. И единственный чужак среди нас – это вы, господин Дронго.

– Правильно, – воодушевленно сказал Вахтанг, – вы чужой среди нас, господин эксперт.

– Я слышал, как Илью Даниловича любили при жизни его самые близкие и родные люди, – насмешливо парировал Дронго, – особенно мне было интересно слушать госпожу Шестакову.

– Перестаньте, – вздохнула Анна. – Конечно, его жалко. Но он не был ангелом. И жертвой он тоже не был. Илья Данилович привык решать за других – как им жить и вообще, стоит ли жить. И поэтому все так и произошло. Все так и должно было закончиться: он слишком часто совершал неправедные поступки.

– Замолчите, – оборвала ее Карина, – не вам об этом говорить. Вы вообще не имеет права его осуждать. Столько лет работали вместе с ним…

– У меня просто не было другого выхода, – призналась Шестакова. – Где еще я смогла бы найти такую высокооплачиваемую работу?

– Тогда сидите и молчите, – посоветовала ей Карина, – в вашем положении нужно только молчать.

– Господин эксперт никак не прокомментировал справедливое предположение полковника, – напомнил Вахтанг.

– Я расследую убийства, а не совершаю их, хотя не скрою, что погибший не вызывал у меня особых симпатий, – ответил Дронго. – Звоните в полицию, господин полковник, иначе в Скотленд-Ярде решат, что мы слишком задержались с вызовом полиции, что неминуемо породит ненужные вопросы.

Метельский достал из кармана мобильный и набрал номер.

– Что у вас происходит? – спросил он, очевидно, у кого-то из своих сотрудников.

– Мы проверяем все комнаты, – доложил тот, – чужих в доме не обнаружено.

– Вы никого не найдете, – сказал полковник, – звоните в полицию, пусть они приедут. И скажите, что здесь произошло убийство. Пусть вызывают специальную бригаду из Скотленд-Ярда.

Метельский убрал телефон в карман. Оглядел присутствующих.

– Если на рукоятке ружья остались отпечатки пальцев, то убийцу легко вычислят, – предупредил он. – Я почувствовал запах пороха, как только мы вошли в кабинет, значит, стреляли совсем недавно. Странно, что находившиеся на третьем этаже не слышали выстрела.

Все посмотрели в сторону Вероники и ее брата.

– Я была в ванной, – сказала, чуть покраснев, Вероника.

– А я был сначала внизу, – сообщил Денис Андреевич. – После того как ушел из сада, я зашел на кухню что-нибудь перехватить – умирал с голоду. И только потом пошел наверх. Между прочим, тогда около лестницы я встретил вас, уважаемый господин полковник.

– Я выполнял распоряжение Ильи Даниловича – провожал Кирюхина, – вспомнил полковник. – Но проводил его только до лестницы, а на второй этаж, где находится его комната, подниматься не стал.

– А он пошел на второй этаж? – уточнил Дронго.

– Я проводил его только до лестницы, – повторил полковник.

Дронго задумчиво посмотрел на него. Затем неожиданно произнес:

– А вы уверены, что он поднялся именно к себе?

– Куда еще он мог подняться? – ответил Метельский.

Их взгляды встретились.

– Вы ничего не сказали ему? – спросил Дронго.

– Сказал, – вспомнил полковник. – Я думал о вас и поэтому не придал значения разговору с ним. Я сказал Кирюхину, что будет лучше, если он подаст заявление об уходе и больше не будет здесь появляться. Честно говоря, меня разозлило, что вы не послушались моего совета и решили переговорить с Денисом Андреевичем. Я думаю, что Смыкалов тоже разозлился и именно поэтому рассказал вам о своем завещании. Кажется, про вас говорили, что можете разговорить даже памятник. Вот вы его и разговорили. И насчет Кирюхина он тоже сказал в сердцах, не подумав. Все-таки они столько лет работали вместе, дружили еще с института.

– Идемте быстрее, – сказал Дронго.

Вдвоем они выбежали из кабинета, остальные проводили их недоумевающими взглядами.

– Они оба чокнутые, – убежденно сказала Вероника.

– Это ищейки. Они умеют только вынюхивать и находить, – пошутил Денис Андреевич.

Дронго и Метельский сбежали по лестнице и буквально ввалились в комнату Кирюхина. Дверь была открыта. Кирюхин сидел за столом и что-то писал. Услышав шум, он обернулся, увидел обоих мужчин.

– Вы уже все поняли? – криво улыбнулся он. Улыбка получилась жалкой.

– Зачем вы его застрелили? – спросил Дронго.

– Зачем? Вы еще спрашиваете зачем? Двадцать лет назад именно я вытащил его из безызвестности, из нищеты, сделал своим заместителем. Он ведь всегда был аутсайдером. И в институте, где его все обижали, и после. До тридцати восьми лет сидел в своем отделе в протертом костюме безо всяких шансов на выдвижение. А я сделал его человеком, поднял до своего уровня.

Он замолчал, опустив голову. Метельский и Дронго терпеливо ждали.

– А потом он начал меня обманывать, – горько произнес Кирюхин. – Уже много лет спустя я узнал о том, что он скрывал от меня часть полученных денег, занимался другими операциями. А в девяностом восьмом просто сумел всех нас обмануть – скупил у нас перед дефолтом валюту по непомерным высоким ценам. Сейчас я понимаю, что он знал о готовящемся дефолте. У него был свой человек в правительстве, который и сообщал ему нужную информацию. В результате я потерял все, а он заработал десятки миллионов. Я потом приехал к нему и умолял помочь, но он мне отказал. Спокойно и холодно отказал. Вместо помощи он предложил мне работать у него. Что мне оставалось делать? Я был разорен, пришлось продать свои квартиры и дачу. И я согласился. Представляете, как мне было плохо, когда я вспоминал, что именно я соорудил «пьедестал для аутсайдера». А он этого не ценил. Никогда не ценил. И сегодня решил навсегда от меня избавиться, поручив вам, полковник, сообщить мне, что я должен подать заявление об уходе. Даже сам не захотел разговаривать. Это меня окончательно добило. Я не стал заходить к себе. Поднялся к нему и спросил, как он себя чувствует. В ответ он послал меня куда подальше. Видимо, был не в духе. И тогда я схватил ружье…

Он надолго замолчал. Потом снова посмотрел на стоящих перед ним мужчин и спросил:

– Меня посадят в английскую тюрьму? Наверно, так будет лучше для всех. Ведь это я виноват, что все так получилось. Много лет назад я соорудил для Ильи пьедестал, а сегодня разбил его.

Метельский посмотрел на Дронго.

– Что мы скажем полиции? – спросил он.

– Расскажем, что Кирюхин действовал в состоянии аффекта, – вздохнул Дронго, – в конце концов, это – правда.