Смыкалов испытующе смотрел на Дронго, словно решая, что именно ему следует сказать и стоит ли вообще разговаривать с этим незваным гостем. Дронго молчал, понимая, что разговор должен начать хозяин поместья.

– Зачем вы приехали? – задал ожидаемый вопрос Илья Данилович.

– Я думал, что вы знаете. Меня попросила об этом…

– Да, – перебил его Смыкалов, – это мне уже известно. К вам обратилась моя первая жена, которая считает, что Жанне может угрожать опасность. Сказка для дурачков. На самом деле Зинаида всегда была умнее, чем хотела казаться: все умела рассчитывать и просчитывать. Пока мы жили с ней в Медведково, она была почти идеальной женой – терпеливой, выдержанной, всепонимающей. Ни одной претензии в самые сложные годы, ни одной жалобы, хотя дома не было ни лишних денег, ни еды, ни одежды. Иногда вспоминаю, как мы с ней жили, и сам не понимаю, как мы вообще выживали. Я ведь был обычным финансистом безо всяких перспектив… – Он замолчал, словно вспоминая события тех лет. Затем продолжил: – Но как только все изменилось, начала меняться и она. Стала более нетерпимой, более требовательной, истеричной. А может, это я стал более нетерпимым, не знаю, не буду сейчас никого обвинять. Через некоторое время, после того, как мы переехали в центр города, мы решили разойтись. Не развестись, а разойтись. Мы тогда поняли, что уже не сможем жить вместе. Ну а через несколько лет я начал встречаться с Кариной, и она настояла, чтобы мы все оформили как полагается. Вот тогда я и развелся с Зинаидой. И хотя с тех пор прошло уже столько лет, я до сих пор чувствую ее внимание к моей персоне. У меня такое ощущение, что Зинаида постоянно незримо присутствовала в моей жизни. И когда я зарабатывал деньги, и когда жил сначала с Кариной, а потом с Вероникой. Иногда ночью просыпался и видел, как Зинаида сидит в кресле и смотрит на меня. Нет, я не параноик, если вы думаете об этом. Просто с ней я прожил самые трудные годы своей жизни… – Он нахмурился, замолчал на целую минуту. Затем снова заговорил: – Она словно чувствовала, когда у меня случались неприятности или возникали проблемы. Все время чувствовала. Вот поэтому она и попросила, чтобы вы приехали сюда. Не для Жанны, нет. Она считает, что вы должны помочь именно мне. Возможно, что-то снова почувствовала.

– Два покушения в течение последних двух лет, – напомнил Дронго, – я думаю, что у любого человека, который вас знает, возникли бы некоторые вопросы.

– Которые возникли и у вас, – быстро сказал Смыкалов.

– Которые возникли и у меня, – согласился Дронго.

– Что именно вас интересует? – устало спросил Илья Данилович. – Хотите знать, почему Тапхаев взял пистолет, чтобы меня пристрелить?

– Нет. Это я уже знаю. Мне интересно знать, откуда такая ненависть? Почему вы решили уничтожить этого несчастного человека?

– Неужели не понимаете? – криво усмехнулся он. – Вы только подумайте, в каком состоянии я находился. Столько лет работал в одном большом отделе, мне было уже под сорок, а я был все еще «Илюшкой», к которому не обращались даже по имени-отчеству. А этот молодой хам, который попал к нам по распределению, все время не унимался: вечно меня подначивал, задевал, смеялся надо мной. Можете представить, насколько мне это было обидно. Вы бы видели лица всех моих коллег в те августовские дни, когда решался вопрос о моем назначении руководителем отдела. Они ведь заранее меня ненавидели, считая, что меня выдвигают абсолютно незаслуженно. Им было непонятно, как этот затюканный и никчемный Илюша Смыкалов вдруг станет начальником отдела. А когда мое назначение отложили, они как с цепи сорвались: начали открыто издеваться надо мной. Особенно зверствовал тогда этот Тапхаев.

– И еще Шестакова, – напомнил Дронго.

– Уже узнали, – понял Смыкалов. – Да, эти двое меня особенно доставали. И можете представить себе лица наших сотрудников, когда меня неожиданно назначили заместителем генерального директора. У всех был просто шок. Но меня назначили слишком поздно. Я имею в виду свой возраст. Мне ведь тогда было уже тридцать восемь лет. Слишком много унижений, обид, несправедливого отношения… И если бы на нашем комбинате не появился Кирюхин, то я бы до конца жизни стоял в очередях и ел гнилую колбасу и бутерброды с плавленым сырком «Дружба». – Он снова замолчал. Затем неожиданно улыбнулся: – Уже через два месяца я подготовил приказы об увольнении всех, кто надо мной куражился. В первую очередь я собирался сократить Тапхаева и Шестакову. Первый даже ходил жаловаться по инстанциям, но тогда, осенью девяносто первого года, было такое время, что уже никто и ничем не хотел заниматься. А вот с Шестаковой все получилось иначе… – Он снова немного помолчал. – Ее я не хотел отпускать. Вы же ее видели. Красивая женщина. А тогда Анне было девятнадцать или двадцать, сейчас уже не помню. Вот тогда я и решил оставить ее при себе. Взять реванш за все свои унижения…

– Взяли?

– Взял, – удовлетворенно ответил Смыкалов, – все эти годы брал. Держал ее при себе в качестве комнатной собачонки. Пользовался когда хотел, иногда даже демонстративно, при всех, чтобы она чувствовала, что значит настоящее унижение. Не скрою, получал от этого удовольствие. Со временем все изменилось, она стала по-настоящему близким мне человеком, личным секретарем. И вот уже столько лет мы работаем вместе. Как вы считаете, кому я отомстил сильнее? Ей или ему?

– Ему, наверно, сильнее. У него погиб сын.

– Это был несчастный случай, – помрачнел Смыкалов, – никто не думал, что дойдет до этого. Парень был неуправляемым, конфликтовал со всеми остальными охранниками. А когда Метельский доложил мне об этом Тапхаеве, я сразу вспомнил фамилию. И приказал немедленно уволить молодого человека. Тогда действительно пропали компьютеры, и мы решили, что их украл Тапхаев-младший. Это не была сознательная провокация, просто компьютеры кто-то украл, а отвечать должны были сотрудники службы охраны, что справедливо и понятно. Мы подали гражданский иск и выиграли. Этот молодой оболтус воспринял подобное решение суда как вопиющую несправедливость. И все закончилось тем, что он выбросился из окна. Когда я узнал об этом, то распорядился, чтобы его дело закрыли, и отказался от всех претензий к его матери. Но было уже поздно. Тапхаев-старший узнал, кто был руководителем компании, и решил, что я по-прежнему свожу счеты с их семьей. Он не понимал, что я был уже не обычным финансистом, работающим на комбинате, а совсем другим человеком. Теперь Тапхаев был для меня просто надоедливой мухой, ничего не значащим персонажем. Но он стал искать оружие, и было очевидно, что он ищет его для того, чтобы застрелить меня. Тогда Метельский предложил свой вариант. Тапхаеву-старшему подсунули неисправный «ТТ». Не знаю, как его проверяли, но меня уверили, что из этого пистолета невозможно стрелять. Потом выяснилось, что Лопсон разобрал этот допотопный реликт и, очевидно, исправил какую-то пружину. Тапхаева пропустили в ресторан, где я обедал с друзьями. Мы думали, что его просто задержат и отправят в тюрьму за покушение на меня. Я даже решил помочь ему и его жене материально, понимая, как им трудно. Но пистолет выстрелил, и пуля пробила мне плечо. Тогда Метельский и его люди поняли, что следующим выстрелом Тапхаев убьет меня, и открыли стрельбу. Не скажу, что мне было очень неприятно видеть его простреленное тело…

– Вам никто не говорил, что вы чудовище?

– Пока нет. Вы первый.

– Значит, еще успеют сказать. Вы сознательно спровоцировали несчастного человека на это нападение. И хладнокровно его убили.

Смыкалов несколько удивленно посмотрел на Дронго.

– Неужели вы считаете, что я мог сводить счеты с этим безработным бомжом? Мы уже давно в разных весовых категориях. Он мне был просто неинтересен. Я думаю, что вы должны это понимать…

– Вот сейчас я вам верю. Для вас люди становятся значимыми только в том случае, если на их банковском счете хранится не менее одного миллиарда.

– Возможно, – цинично согласился Смыкалов. – Именно в этом случае у нас будут равные возможности и равные права.

– А Саджива Пратуша вы застрелили тоже случайно? – спросил Дронго.

Смыкалов дернулся, словно от удара. Ему был явно неприятен этот вопрос.

– Остается поражаться, как много вам удалось узнать за такое короткое время, – покачал головой Илья Данилович. – Теперь вижу, что Метельский был прав. Он советовал не пускать вас сюда, чтобы вы не могли ни с кем встретиться. Убеждал меня, что вы очень опасный человек. Но я надеялся, что вы при этом еще и достаточно разумный человек.

– Настолько разумный, чтобы закрыть глаза на все эти преступления?

– Никаких преступлений не было, – устало ответил Смыкалов, – просто все зависит от точки зрения. Возможно, с вашей точки зрения, это нарушение неких моральных и правовых норм. Но с моей точки зрения, и вообще, с точки зрения нормальных людей, мы ничего особенного не сделали. Мы пытались соответствовать обстоятельствам.

– Подставляя и убивая людей? Обрекая их на заведомо обреченное противостояние?

– Почему обреченное противостояние? – возразил Смыкалов. – Все было как раз иначе. В первом случае меня пытались убить, во втором и в третьем – шантажировать. И вы считаете, что я должен был сидеть и не отвечать этим типам? Ничего подобного, это просто не в моих правилах. Библейский принцип «Ударили по правой щеке, подставь левую» не для меня. Мне больше нравится другой – «Око за око, зуб за зуб». Этот индус пытался меня шантажировать. Он целых два месяца не унимался, пытаясь вытрясти из меня деньги.

– А до этого вы убрали друга своей дочери, – безжалостно сказал Дронго. – Или это тоже была случайность?

Илья Данилович несколько озадаченно посмотрел на своего гостя.

– Не боитесь так со мной разговаривать? – негромко спросил он. – У Метельского здесь столько вооруженных людей, которые могут случайно в вас выстрелить.

– Мои друзья знают, где я нахожусь, и вам будет трудно убедить английскую полицию в том, что здесь произошел несчастный случай, – сказал Дронго. – Зачем вы его убили? Неужели вы не понимаете, какую боль причиняете своей собственной дочери? Вы ведь ее наверняка любите.

– Именно поэтому мы сделали то, что должны были сделать, – холодно произнес Смыкалов. – Этот негодяй явился ко мне вымогать деньги. Он угрожал сделать ребенка Жанне, если я откажусь. Представляете, какие чувства испытывает отец, когда ему говорят такое о его дочери? Я думал, что задушу этого мерзавца своими руками. Потом выяснилось, что он довольно основательно сидел на наркотиках, мы нашли у него в кармане пакетики с кокаином. Конечно, такому человеку всегда нужны наличные деньги. Но так подло мне еще никто не угрожал. Мне достаточно было одного молодого вымогателя. А когда появился второй, который еще и угрожал таким отвратительным образом… Я тогда решил, что просто обязан избавить свою дочь от этой дряни. Спасти ее, если хотите. Я считал возможным просто предложить ему убраться из Великобритании. Но Метельский выполнил мой приказ слишком буквально, хотя все сделал правильно.

– Другой молодой вымогатель, о котором вы говорите, – это ваш сын?

– Это не мой сын, а всего лишь ублюдок Карины, – поморщился Илья Данилович, – которого я вынужден был усыновить. И который уже столько лет успешно тянет из меня деньги. Но теперь с этим покончено. Я изменил завещание, и этот мерзавец ничего не получит. Я больше не намерен платить ему. После того, как он разбил свою четвертую машину…

– Боюсь, что это не понравится вашей второй супруге, – перебил его Дронго.

– Переживет, – отмахнулся Смыкалов. – Если у человека много денег, то вокруг него всегда бегают мелкие грызуны, которые пытаются поживиться его добычей. Филипп был таким «грызуном», и мы его раздавили. И поступили абсолютно правильно, что бы вы обо мне ни думали. А теперь я убрал из числа своих наследников этого молодого повесу. И вообще, всех убрал, оставил только Жанну. Она моя дочка и по крови, и по характеру. Вот пусть она и будет единственной наследницей всего моего состояния. Так будет правильно. Теперь ни у кого не будет причин желать моей смерти.

– А зачем вы подстроили убийство Саджива?

– Он тоже решил меня шантажировать. Такой идеологически подкованный анархист. С одной стороны, выступает против всех богачей и ненавидит капиталистов, а с другой – пытался меня шантажировать фактом исчезновения Филиппа, с которым они были друзьями. Два месяца он пытался получить от меня деньги, пока мне все это не надоело. И тогда мы решили повторить случай, который произошел в Москве. Назначили ему встречу у ресторана, в людном, известном месте, чтобы он не побоялся прийти. Оружия у него, конечно, не было. Это Метельский выстрелил в меня из заранее приготовленного пистолета, когда Саджив подошел к моей машине. И сразу после этого «убийцу» застрелили. Это было идеальное преступление. Пуля прошла по касательной, только оцарапав кожу. Все-таки Метельский – настоящий профессионал.

– Вы не боитесь мне все это рассказывать?

– Нет, не боюсь. Вы достаточно разумный человек и понимаете, что вам никто не поверит. В обоих случаях расследование было проведено компетентными специалистами, а что касается Филиппа, то он исчез, и его никогда не найдут. Поэтому мне нечего и некого опасаться.

– Кроме людей, которые вас окружают, – неожиданно сказал Дронго.

– В каком смысле?

– Когда вы были всего лишь обычным сотрудником финансового отдела, вы полагали, что над вами издеваются из-за вашего ничтожного статуса. А когда стали миллиардером, то решили, что все окружающие вас люди только и думают о том, как заполучить ваши деньги.

– А разве не так? Разве не в этом проблема любого очень богатого человека? Каждый день я получаю сотни писем и электронных сообщений с просьбами о помощи. И каждый из обратившихся убежден, что я должен помочь ему своими деньгами. Деньгами, которые я заработал с таким трудом. Потом и кровью, – разозлился Смыкалов, – пройдя через такие испытания. Почему я должен теперь отдавать свои деньги? С какой стати? Вся эта глупая благотворительность, подачки нищим и убогим, которые сами не могут заработать ни гроша. «Социальная ответственность», как сейчас любят говорить в Москве. Никакой социальной ответственности нет. Это мои деньги, которые я сумел заработать и которые не обязан никому отдавать.

– Вот теперь вы говорите почти искренне, – насмешливо заметил Дронго. – Когда речь идет о ваших деньгах. Кажется, это единственное, что вас по-настоящему волнует. Не счастье вашей дочери, не здоровье вашей первой жены, не состояние остальных близких. У вас опасная профессия, господин Смыкалов, – сидеть на сундуке с деньгами и все время думать о том, как уберечь его.

– Вы говорили насчет моего окружения, – напомнил Илья Данилович.

– Именно, – кивнул Дронго. – Подумайте, кто именно вас окружает. Дочь, которая возненавидит вас, если узнает, что произошло с ее другом. Ваш личный секретарь, над которой вы много лет издеваетесь. Ваша первая жена, которая умирает в больнице и на которую вам наплевать. Ваша вторая жена, сына которой вы лишили наследства. Ваша третья супруга, брату которой вы помогли выйти из колонии и который вас тоже не особенно любит. Наконец, полковник Метельский, бывший офицер, который из-за вас превратился в преступника и убийцу. И вы полагаете, что все эти люди вас искренне обожают?

– Пока у меня есть деньги, они все будут меня любить и облизывать, – жестко произнес Смыкалов, – а когда денег не станет, всем будет плевать на меня. Неужели вы в этом сомневаетесь?

– И вам не обидно?

– Так устроен наш мир. И изменить его я уже не смогу. Если у вас есть деньги, много денег – вы умный, талантливый, успешный, любимый, значимый человек, с которым все будут считаться и которого будут уважать. Если у вас нет денег, то вы – лох, неудачник, пустое место, никому не интересный человек, которого никто не уважает и не ценит. Таков современный мир. Это правила игры, Дронго, и с этим ничего нельзя сделать. За деньги можно купить все: власть, уважение, любовь… И никому не интересно, каким образом вы заработали свои миллионы. Если сумели их получить, значит, вы молодец, не сумели – неудачник. И не нужно говорить мне о моральных ценностях. Все моральные ценности можно купить за очень небольшие деньги. Или вы со мной не согласны?

– А если бы тогда, в августе, вы не получили своего назначения, – поинтересовался Дронго, – и ваша жизнь пошла бы по другому руслу? Вы об этом никогда не думали?

– Думал. И очень часто думал. Но, видимо, все должно было произойти так, как произошло. Наш комбинат закрылся уже через два года. И все свободные площади были проданы или приватизированы. Нужно было крутиться, изворачиваться, придумывать, ловчить, чтобы не только остаться на плаву, но и заработать. Хотя бы тот начальный капитал, который помог мне потом сделать мои миллионы.

– Если я скажу, что вы несчастный человек, вы со мной не согласитесь, – мрачно произнес Дронго. – А деньги сделали из вас настоящего монстра. Вы были аутсайдером, которого просто выдернули из привычной среды. И все последние двадцать с лишним лет вы подсознательно помнили о своей прошлой жизни и боялись туда вернуться. Именно поэтому вы мстили Тапхаеву, унижали Шестакову и готовы были на все ради сохранения своих денег, которые позволяли вам чувствовать себя победителем.

– Я уже говорил вам, что моральные сентенции не для меня, – поморщился Смыкалов, – они вызывают у меня отвращение. – Он поднялся, чтобы уйти. И обратился напоследок к Дронго: – Уезжайте отсюда. Вам не нужно оставаться на вечерний прием. Здесь будут близкие люди, друзья и родственники. Я не хотел бы, чтобы такой человек, как вы, был среди них. Можете не волноваться, сотрудники Метельского вас не тронут.

Смыкалов повернулся и ушел. Дронго остался сидеть на скамейке. Все было сказано, все было понятно. Нужно было уезжать. Здесь он был уже лишним. Он вернулся в дом, поднялся к себе на второй этаж, собрал вещи. И вдруг услышал в коридоре громкие голоса – спорили мужчина и женщина.

– Я скажу этому негодяю, что уезжаю, – кричала женщина.

– Не ори, – гневно попросил мужчина с характерным грузинским акцентом, – не нужно так нервничать. Возможно, он еще изменит свое решение.

– Он сказал, что собирается лишить Артура права на наследство, – продолжала бушевать женщина, – я ему этого никогда не прощу.

– Не кричи, – снова попросил мужчина, – давай зайдем в комнату, нас могут услышать.

– Пусть все слышат, – нервно произнесла женщина, – я сейчас пойду к нему и скажу все, что я о нем думаю.

– Зайди в комнату, – повысил голос мужчина, – и перестань орать.

Дронго услышал, как хлопнула дверь. Очевидно, это были Карина и ее грузинский муж, которые узнали о том, что Смыкалов собирается отказать ее сыну в праве на наследство. Именно поэтому она так возмущалась. Дронго уже собрал свой чемодан, когда услышал осторожный стук в дверь.

– Войдите, – крикнул он.

В комнату вошла Жанна. Она была одета в темное платье. Было заметно, что она недавно плакала.

– Вы уезжаете? – спросила она.

– Ваш отец предложил мне покинуть дом, – объяснил Дронго, – и я считаю, что должен уехать.

– Вместе со мной, – неожиданно сказала она.

– Нет, не с вами. Вы можете остаться здесь. Вам ничего не угрожает.

– Не могу, – очень тихо произнесла Жанна, – я все слышала.

– В каком смысле?

– Вы постучались сначала ко мне, – объяснила молодая женщина, – но я была в ванной, а потом вы постучались к Анне Шестаковой. Когда я открыла дверь, то увидела, как вы входите к ней. Я подошла к дверям и услышала ваш разговор. Я все поняла.

Он молчал. Только этого не хватало! Он должен был услышать ее шаги. Но он был слишком занят этим важным разговором с Шестаковой.

– У Филиппа были проблемы с деньгами, – вспомнила Жанна, – он хотел купить мотоцикл и не мог собрать деньги. А в последние месяцы я начала находить у него пакетики с каким-то порошком. На все мои вопросы он отвечал, что это обычные порошки от головной боли. Теперь понимаю, какая я была дура.

– Все не так просто, – возразил Дронго.

– Да, я понимаю, – вздохнула она, – но все это так неожиданно. И так страшно. Я хотела бы поговорить с отцом перед отъездом. Извините… – Она повернулась и быстро выбежала из комнаты.

«Только этого не хватало, – огорченно подумал Дронго, – не нужно было пускать ее к отцу. Этот разговор будет неприятен им обоим».

Он подумал, что нужно пойти за ней, когда дверь без стука открылась и в комнату вошел полковник Метельский.

– Я же вас предупреждал, – без гнева сказал он, – чтобы вы не приставали со своими расспросами к гостям и сотрудникам.

– Можете не продолжать. Меня уже выставили из этого дома, – сообщил Дронго, – Смыкалов предложил мне немедленно отсюда уехать.

– Это самое лучшее, что вы можете сделать, – убежденно произнес Метельский, – иначе у вас действительно начнутся очень большие неприятности.

– Вы же были хорошим офицером, Метельский, – сказал Дронго. – Подумайте, во что вы превратились.

– В начальника службы безопасности одной из самых крупных транснациональных компаний, – холодно ответил полковник, – с окладом, равным моей пенсии за пять лет. Или вы не знаете, какую пенсию получает отставной полковник? Десять лет назад я закончил свою службу, и у меня в кармане было четыреста долларов. Просто в группе Потапова работали профессионалы, которые не «крышевали» бизнесменов и не брали взяток. Там занимались настоящим делом. Но когда меня «ушли на пенсию», выяснилось, что я просто никому не нужен. Никому не интересен. Я мог пойти вахтером на какой-нибудь завод или устроиться начальником женского общежития где-нибудь за городом. Денег я не накопил, никакого имущества у меня не было. Только квартира, где я жил с двумя дочками, которые учились в институтах и которых я должен был содержать. И в тот момент меня пригласил к себе Илья Данилович. Вы считаете, что я должен был отказаться? У меня не было вашей репутации и никто не собирался высылать мне чеки с круглыми суммами. И не смотрите на меня с таким презрением. Мне иногда самому не хочется на себя смотреть. Только вы ничем не лучше меня. Вы тоже получаете деньги от олигархов и работаете на богатых клиентов. Мы похожи, Дронго. Мы похожи друг на друга, как похожи все бывшие отставники, у которых есть только два пути: остаться принципиальными, умирать с голода и быть свободными или подумать о своей семье, устроиться на работу и применять свои профессиональные навыки там, где они более всего востребованы.

– Не правда, – резко возразил Дронго, – я всегда могу отказаться, если дело противоречит моим нравственным принципам. И самое главное, полковник, свобода – это не вседозволенность и не возможность делать все, что угодно. Настоящая свобода – это возможность не делать того, чего ты не хочешь делать.

Полковник хотел возразить, что-то ответить, но неожиданно зазвонил телефон. Оба посмотрели на аппарат.

– Поднимите трубку, – предложил Метельский, глядя в глаза Дронго.

После третьего звонка Дронго наконец поднял трубку и услышал сдавленный плач. Это была Жанна. Она задыхалась от волнения.

– Его… он… я… – пыталась что-то сказать девушка.

– Что случилось? – спросил Дронго.

– Его убили, – сообщила Жанна, – я нашла его в кабинете. Его кто-то убил.