В салоне автобуса их было девять человек. Все сидели мрачные, притихшие, подавленные. Дронго и Сиди Какуб снова пробрались в конец салона. Американские профессора устроились в первом ряду. За ними разместились Лесия, Брынкуш и Панчулеску, Тромбетти и Катиба Лахбаби. Водитель несколько раз испуганно оглядывался, удивленный долгим молчанием в салоне автобуса.

– Это было не просто убийство, – тихо произнес Сиди Какуб, наклоняясь к Дронго.

– Два выстрела в грудь, – согласился Дронго. – Второй выстрел можно было и не делать, если он не был контрольным.

– Да, я сразу подумал, что грабитель не мог так поступить. Но обе раны смертельные, значит, он намеренно стрелял дважды…

– И вы не верите в случайного грабителя или неизвестного цыгана, – понял Дронго.

– Не верю, – ответил Сиди Какуб, – и вы тоже не верите. Убийца нарочно забрал сумку, чтобы мы думали о грабителе. И открыл окно уже после того, как было совершено убийство. Ее убили в половине седьмого утра. Тело было еще достаточно теплым, но кровь уже запеклась. Поэтому я могу сказать вам точно, что она умерла примерно в шесть часов утра или в начале седьмого. И только после этого убийца открыл окно. Когда приехал следователь, комната уже основательно выстыла.

– Значит, убийца появился примерно в шесть часов утра или чуть позже, – размышлял Дронго, – и после двух выстрелов открыл окно. А выходя, просто прикрыл дверь.

– Правильно, – согласился Сиди Какуб. – Когда я вошел в комнату, она лежала на кровати. Я внимательно осмотрел тело, его не тащили. Она лежала, когда убийца выстрелил.

– Значит, она его не стеснялась, если была в ночной рубашке, – задумчиво произнес Дронго. – Тогда выходит, что убийцей может быть Брынкуш, с которым у нее сложились близкие, доверительные, даже интимные отношения.

– Или женщина, которую она не стеснялась, – добавил Сиди Какуб.

– Лесия или Катиба, – посмотрев на сидящих, прошептал Дронго.

– Возможно, – согласился арабский эксперт, – а возможно, и кто-то другой, кого она тоже не очень стеснялась.

– Я вас не понимаю.

– Если это мужчина, он должен был ей очень нравиться, чтобы принимать его рано утром в таком виде, – пояснил Сиди Какуб.

– Тромбетти она терпеть не могла, Уислера недолюбливала. Панчулеску тоже не подходит, слишком старый. Если исключить Брынкуша, остаемся мы трое: вы, я и Гордон. Но американский профессор, по-моему, не подходит, – высказался Дронго.

– Вы уже поняли, – прошептал Сиди Какуб. – Как вы догадались?

– О Гордоне? Не знаю. Что-то неуловимое и непонятное. Иногда бывает слишком настойчив, иногда слишком эмоционален… По-моему, у него несколько иная сексуальная ориентация.

– Да, – согласился Сиди Какуб, – но у меня есть более верное наблюдение. Лицевые мускулы. По ним сразу видно, какой человек перед вами. У мужчин с нормальной ориентацией характерное напряжение лицевых мускулов. А у мужчин, предпочитающих секс с другими мужчинами, совсем иное напряжение на лице. Это сразу заметно, если приглядеться.

– Теперь буду знать, – усмехнулся Дронго. – В таком случае он отпадает.

– Или, наоборот, вызывает самое большое подозрение, – не согласился Сиди Какуб. – Если она знала о его подобной привязанности, то могла встретить его даже полностью раздетой, он все равно не обратил бы на нее никакого внимания. И он оставался на первом этаже, ему было легче подойти к ее дверям незамеченным, не нужно было спускаться и подниматься по лестнице.

– Откуда она могла узнать?

– Если мы догадались, могла догадаться и она, – резонно заметил Сиди Какуб.

– Я не очень верю в такие отношения, – признался Дронго. – Даже если она поняла, с кем именно имеет дело, все равно Гордон – посторонний мужчина, и она не могла принимать его в одной ночной рубашке, сидя на кровати.

– Я тоже об этом подумал. Следовательно, остаются только двое подозреваемых. Вы и я.

Они посмотрели друг другу в глаза. Двое восточных мужчин, одинаково хорошо понимающих человеческие страсти.

– Тогда все гораздо сложнее, – сказал Дронго. – Мы с вами слишком опасные люди, господин Сиди Какуб. Но есть еще один момент, который мы с вами упустили. Если она пустила одного из нас к себе в комнату в таком виде, у нас с ней должны быть какие-то особые отношения. А я абсолютно уверен, что ни вы, ни я не имели с ней никаких отношений. И не могли иметь. По-моему, она нас немного презирала, считая полицейскими ищейками.

– Да, это было заметно, – вздохнул Сиди Какуб. – Но тогда больше не остается подозреваемых, кроме дежурного портье, которого, кажется, уже забрали сотрудники полиции.

– Я разговаривал с этим молодым человеком. Он всю ночь читал учебник, готовился к экзаменам в институте. И никто мимо него не проходил. Он даже приготовил ружье, чтобы защищать гостей в случае нападения цыган или грабителей. Не могу поверить, что он и есть хладнокровный убийца.

– Тогда убийца действительно растворился. Вы верите в такую возможность? – спросил Сиди Какуб.

– Нет, не верю. Он не мог никуда сбежать, и сейчас он среди нас, в этом автобусе.

– Четыре профессора права, два румынских дипломата и Катиба Лахбаби, если не считать нас с вами, – напомнил арабский эксперт. – Можете вычислить, кто из них убийца?

– Пока нет. Не могу понять мотива преступления, а значит, невозможно определить, кому было выгодна смерть Эужении Лунгул.

– Может, Брынкушу просто надоело ее опекать?

– Не думаю. По-моему, он ее любил; ведь сразу заметно, как сильно он переживает.

– Мы сами делаем свою задачу невыполнимой, – усмехнулся Сиди Какуб, – отвергаем всех подозрительных и не знаем, на ком именно остановить свой выбор. Вы думаете, что на сумке найдут отпечатки пальцев?

– Если преступник был настолько умен, что сумел незаметно проникнуть в комнату и сделать два выстрела из оружия с глушителем, он не оставит своих отпечатков на сумке, – убежденно сказал Дронго. – Думаю, пистолет тоже был спрятан где-то в гостинице, просто сотрудники полиции не смогли его найти. Нужно вернуться туда с металлоискателем и постараться найти оружие. Судя по сумке, его тоже могли спрятать где угодно.

– Тогда им придется перевернуть весь отель, – согласился арабский эксперт. – По-моему, он нарочно выбросил сумку на чердаке, а пистолет спрятал где-то в другом, абсолютно противоположном месте.

– Думаю, да. Он не стал бы оставлять его при себе.

– О чем все время говорят наши эксперты? – повернулся к ним профессор Тромбетти. – Если вы уже знаете, кто совершил убийство, может, поделитесь с нами своими наблюдениями?

– Мы обсуждаем совсем другую тему, – сказал Дронго.

– Сейчас все темы связаны только с этим убийством, – хмыкнул Тромбетти. – Представляю, что будет на пресс-конференции, когда на нас нападут все эти журналисты.

Он оказался прав. Не успели они прибыть в Яссы, как их уже встречала целая толпа журналистов, стоявших прямо у отеля. Отель «Траян» считался настоящей исторической и архитектурной достопримечательностью не только города, но и всей Румынии. Он был построен в тысяча восемьсот восемьдесят втором году великим Гюставом Эйфелем, еще за два года до постройки статуи Свободы и за семь лет до самого знаменитого творения Эйфеля – башни, ставшей символом Парижа. После войны его немного перестроили, а в девяностые годы снова превратили в добротную четырехзвездочную гостиницу.

В холле отеля гостей ждал Теодореску, который пытался не отвечать на настойчивые вопросы журналистов, уже знающих о смерти Эужении Лунгул. Было решено, что обедать члены группы будут в небольшом закрытом зале, чтобы не спускаться в ресторан. Их разместили по отдельным номерам, предупредив, чтобы к трем часам дня они были на обеде. К условленному сроку в небольшом зале собрались почти все, кроме профессора Тромбетти, как обычно опаздывавшего. Когда расселись за столом, в зал вошли две дамы. Илона Брескану и Татьяна Демченко приехали сегодня утром и остановились в отеле «Европа», где Татьяна сняла номер люкс.

Дронго подошел к профессору Уислеру.

– Извините, что я вас беспокою, профессор. Хотел задать вам пару вопросов.

– О чем?

– Перед выездом в Румынию профессор Гордон получил непонятное письмо с предложением отказаться от поездки в Бухарест. Он сообщил мне, что подобные письма получили еще несколько приглашенных…

– Дурацкое письмо, – усмехнулся Уислер. – Я был уверен, что это шутка моих друзей, и приказал выбросить его. Не думал, что это серьезно.

– Вы поменяли свой рейс и полетели через Вену.

– Правильно. В Лондоне была нелетная погода. Но мы поменяли рейс не из-за этого письма, просто решили с Гордоном, что так будет быстрее. Он спрашивал меня насчет письма. Я ему сразу сказал, что выбросил его.

– И как он отреагировал?

– Нормально. Больше ничего не спросил. Разве можно всерьез принимать подобные письма?

– Возможно, кроме вас, похожие письма получили и другие приглашенные?

– Не думаю. Это шутка наших американских друзей.

– Гордон не сказал, что тоже получил подобное письмо?

– Нет, – удивился профессор. – А разве получал? Я об этом ничего не знаю. Почему он мне ничего не сказал?

– Возможно, я ошибаюсь, – быстро поправился Дронго. – А профессор Вундерлих вам тоже ничего не говорил?

– Нет, ничего. Но лучше спросите о нем Гордона.

– Почему его?

– Они давние знакомые, – пояснил Уислер. – Извините, кажется, наконец появились наши дамы.

Мужчины при появлении дам вежливо поднялись, а женщины прошли к столу.

– Я слышала, что у вас в группе произошла трагедия, – сказала Илона. – Примите мои соболезнования. Несчастная Эужения была слишком эмоциональным человеком. Говорят, что это какой-то грабитель, пытавшийся залезть в ее комнату…

– Полиция уже занимается расследованием этого преступления, – сообщил Панчулеску. – Мы рады вас видеть, госпожа Брескану. И вас, госпожа Демченко.

Супруга украинского олиграха молча кивнула, а Теодореску, переодевшийся в серый костюм в крупную черную полоску, сделал знак официантам, чтобы те подавали обед.

– Дамы и господа! – обратился он к собравшимся. – Хочу предупредить вас, что ровно через час у нас состоится пресс-конференция, которую мы перенесли на это время и не имеем возможности отменить. Вы понимаете, что мы должны были проехать мимо нашей восточной границы сегодня утром, но не успели этого сделать из-за не зависящих от нас обстоятельств. К сожалению, произошел трагический инцидент с членом нашей группы, госпожой Эуженией Лунгул. Полиция уже занимается поисками убийцы. Я прошу вас воздержаться от слишком категоричных оценок всего происшедшего, пока не будет установлен истинный виновник случившегося.

– По закону мы вообще не имеем права комментировать эти события, пока идет следствие, – напомнил Уислер, – ведь это может помешать работе следователя. К тому же мы являемся свидетелями убийства, а возможно, и подозреваемыми. Поэтому целесообразнее было бы вообще отменить пресс-конференцию и дать нам возможность проехать мимо вашей восточной границы, чтобы ознакомиться с реальным положением дел.

– Отменить невозможно. Здесь присутствует аж четыре американских канала, не говоря об остальных, – сообщил Теодореску.

– А нам говорили, что вы можете, – вмешалась Демченко.

– В Бухаресте считают, что можно просто замолчать факт убийства госпожи Лунгул, – пояснил Теодореску, – но об этом уже сообщили почти все зарубежные каналы и передали по Евроньюс. Мы не имеем права делать вид, что ничего не произошло.

Наконец в зале появился Тромбетти в идеально выглаженном костюме.

– Извините за опоздание, господа, – сказал он, проходя к своему месту. – Дело в том, что во время обыска сотрудники полиции измяли все мои костюмы и рубашки. Я терпеливо ждал, пока горничная приведет их в порядок.

– Вы, как всегда, элегантны, – улыбнулась Илона.

– Значит, теперь нас уже не «десять негритят», – вспомнил Уинслер, – нас уже двенадцать, вместе с господином Теодореску и нашими дамами.

– Тринадцать, – поправила его Илона, – еще господин Колесников, который нас сопровождает.

– Чертова дюжина, – пробормотал Тромбетти, – это тоже не очень хорошо. Вы отправитесь с нами в Трансильванию?

– Да, – кивнула Илона, – мы поедем с вами, только на своей машине. И нам уже заказаны номера в Орадя.

– В каком отеле? – встрепенулся Гордон.

– «Рамада», – сообщила Лесия, – это самый лучший отель в Орадя. Четыре звезды.

– Наверное, единственный четырехзвездочный отель в этом городке, – усмехнулся Тромбетти.

– Нет, – ответил Брынкуш, – есть еще «Континенталь Форум» и «Максим». Но для вас выбрали именно «Рамаду».

– Здешний «Траян» тоже очень неплохой отель, – заметил Тромбетти. – Прекрасное обслуживание, хотя и несколько медлительное.

– Вы, очевидно, торопились со своим костюмом, – улыбнулся Теодореску.

– Немного, – согласился Тромбетти.

– Как вы доехали? – обратился Теодореску, обращаясь к Демченко.

– Спасибо, все нормально. Если бы не это печальное происшествие… Мне очень жаль, что все так случилось. Звонил мой супруг, он сейчас в Нью-Йорке и очень переживает за нас. Я его успокоила, что не была с группой в горном монастыре.

– Мы были не в монастыре, а в отеле при монастыре, – объяснил Уислер.

– Да, конечно. Я уверена, что убийцу обязательно найдут, – примирительно произнесла Татьяна.

Илона посмотрел на Дронго. Когда они вошли и сели за стол, она даже не поздоровалась с ним, сделав вид, что не замечает его. И только сейчас спросила, обращаясь к Теодореску:

– Скажите, господин Теодореску, почему не задействовали наших экспертов? В группе два таких известных специалиста по расследованию преступлений, господин Сиди Какуб и господин Дронго… Неужели они тоже не смогли ничего сделать?

– Они пытались, но у них не получилось, – вмешался Тромбетти. – Все не так просто, как вам кажется. Это преступление вызывает слишком много вопросов, на которые нет ответов. Если полицейские найдут отпечатки пальцев, они смогут быстрее раскрыть это преступление.

– Поэтому у нас их и взяли, – проворчал Уислер. – Безобразие! Я, профессор Джорджтаунского университета, должен сдавать отпечатки пальцев, как обычный бандит… Не говоря уже об остальных уважаемых гостях.

– Вы – самые известные гости, прибывшие на нашу конференцию, – заговорил Теодореску, – и поэтому мы приняли особые меры предосторожности. Завтра в Трансильванию с нами поедут в качестве охраны сотрудники полиции.

– Надеюсь, в Трансильвании у нас все будет хорошо, – сказала Илона, – в отличие от Валахии, где произошло такое страшное происшествие.

– Хорошо еще, что мы не встретили Дракулу, – вставил Тромбетти.

Обед закончился к четырем часам дня, и все двенадцать человек спустились в большой зал, чтобы разместиться за столом, каждый у таблички со своим именем. Но за стол президиума сели только десять человек. Остальные устроились в первом ряду, где сидели Илона, Лесия и Брынкуш. Рядом с ними пристроился незнакомец лет тридцати пяти, среднего роста, подтянутый, спокойный, внимательно наблюдавший за всем происходящим. Это был личный помощник госпожи Демченко – скорее не столько помощник, сколько телохранитель.

Журналисты словно ждали момента, чтобы обрушиться на приехавших с вопросами.

– Кому может быть выгодна смерть известной правозащитницы? Господин Уислер, а вы как считаете, кому она была выгодна?

– Возможно, тем, кто был недоволен ее деятельностью. Но я не думаю, что это политическое убийство. Скорее речь идет о банальном грабеже.

– Синьор Тромбетти, вы известны как политический оппонент госпожи Лунгул. Тоже считаете, что убийство не было политическим?

– Убежден в этом, – ответил Тромбетти.

– В вашей группе есть известный эксперт по вопросам преступности, – напомнила одна из журналисток, – господин Сиди Какуб аль-Мутни. А он что думает по этому вопросу?

– Я не могу высказывать своего мнения, пока не закончено следствие, – ответил араб, – мы должны немного подождать.

– Но у вас уже есть свое мнение, – настаивала журналистка.

– Я его окончательно для себя не сформировал, – уклонился от конкретного ответа Сиди Какуб.

– Что вы думаете по поводу вступления Румынии в Шенгенскую зону? – задал вопрос французский журналист. – Господин Тромбетти, ваше негативное мнение хорошо известно. Вы считаете, что убийство известной правозащитницы в Румынии может повлиять на позицию европейских стран?

– Позиция пока не сформирована, но она не должна зависеть от убийства одного человека, – неопределенно ответил Тромбетти.

– Но как считаете лично вы?

– Считаю, что с этим вопросом не следует торопиться, – сказал итальянец, и зал тут же взорвался криками негодующих румынских журналистов.

– Задавайте ваши вопросы, господа, – попросил Теодореску.

– Как относится Украина к тому, что все ее западные соседи вступят в Шенгенскую зону? – спросил венгерский журналист.

– Относимся хорошо, – высказалась Татьяна. – Надеюсь, скоро мы тоже станем частью объединенной Европы.

– В президиуме сидит эксперт, известный нам под именем господина Дронго, – встал румынский журналист. – Мы знаем, что вы были участником событий румынской революции. Это правда?

– Неправда, меня тогда не было в Румынии.

– Но вы бывали в Румынии при Чаушеску?

– Много раз, и меня даже депортировали из вашей страны за высказывания против существующего режима.

– Вы считаете Чаушеску тираном, гением или несчастным человеком? – спросила датская журналистка. – Как бы вы сейчас оценили его эпоху?

Зал замер.

– Человека нельзя изображать только светлыми или темными красками, возможны полутона и другие оттенки, – начал высказывать свою точку зрения Дронго. – Полагаю, эпоха Чаушеску – это историческая реальность, о которой нужно помнить независимо от того, нравится она вам или нет. Что же касается самого Чаушеску, он был достаточно сильным, интересным человеком. И на первых порах, безусловно, пытался проводить реформы. Но абсолютная власть развращает любого, и он не выдержал этого испытания. А суд и его расстрел были лишь следствием революционной ситуации. Я до сих пор считаю, что расстрел семьи, проведенный после такого быстрого и заранее предрешенного суда, не может считаться законным и справедливым.

Зал снова взорвался криками негодующих журналистов.

– Господа, – пытался успокоить их Теодореску, – не нужно кричать всем одновременно. Возможно, кто-то не согласен с позицией нашего гостя. Давайте по очереди. Пожалуйста, господин Мирон Рессу, мы вас слушаем…

В зале послышался свист. Очевидно, журналист принадлежал к одиозному изданию, которое не считалось особенно демократическим. Рессу был одет в джинсы и кожаную куртку.

– Хочу поблагодарить вас за вашу позицию, – под свист окружающих обратился Рессу к Дронго. – Вы считаете, что в перевороте восемьдесят девятого были заинтересованы внешние силы?

– Это был не переворот, а настоящая революция! – крикнул с места кто-то из журналистов, но Рессу только отмахнулся.

– Я не хотел вмешиваться в ваши внутренние разборки, – признался Дронго, – просто высказал свое мнение эксперта. Суд, который решает судьбу сразу двоих обвиняемых в течение нескольких часов, и приговор, который приводится в исполнение сразу после оглашения вердикта, не могут считаться нормальными и демократическими даже по самым революционным нормам. Обвиняемый должен иметь право на апелляцию, беспристрастное разбирательство, с участием многочисленных свидетелей, и, наконец, на отсрочку подобного приговора, не говоря уже о том, что вместе с ним к подобной скорой казни приговорили и его супругу, что было совсем недемократическим актом.

– Революция развивается по своим законам! – снова выкликнули из зала.

– Может, господа журналисты начнут задавать вопросы и другим гостям? – предложил Дронго. – Иначе они могут на меня обидеться.

Теодореску дал слово другому журналисту, который задал вопрос профессору Панчулеску о его личной позиции в отношении вступления Румынии в Шенгенскую зону.

– Я – горячий сторонник этого вступления, – признался Панчулеску, – но наша оппозиция считает, что нынешняя власть не способна обеспечить вступление нашей страны, и, спекулируя на этом, рвется к власти…

– Давайте не будем обсуждать политические вопросы, – вмешался Теодореску. – Следующий…

Вопросы сыпались еще около часа. Корреспондент Си-эн-эн обратился к профессору Уислеру и поинтересовался, какую рекомендацию мог бы дать американский профессор своим европейским коллегам по поводу принятия Румынии и Болгарии в Шенгенскую зону. Лично он поддержал бы стремление этих двух стран или отказал бы им в праве на подобное членство?

– Считаю, что любое искусственное отторжение отдельных европейских стран будет неправомерно, – неожиданно высказался известный своими правыми взглядами профессор Уислер. – Полагаю, вступление Румынии и Болгарии в Шенгенскую зону наложит на них бремя большой ответственности, и они приведут свои законодательства в полное соответствие с законами остальной Европы. В Европе почти сорок лет была граница, разделявшая Запад и Восток, не нужно строить новые. – Последние слова профессора потонули в грохоте аплодисментов. Пресс-конференция закончилась только в половине шестого. Когда уставшие гости выходили из зала, к ним направлялся инспектор Мурешану в сопровождении нескольких офицеров полиции. Они подошли к Брынкушу и что-то тихо сказали ему. Тот вздрогнул, покачал головой, пытаясь что-то объяснить. Мурешану перебил его, очевидно предложив последовать за ним. Брынкуш согласно кивнул, и тут же к ним поспешили Панчулеску и Теодореску. Они озабоченно выслушали приехавшего инспектора. Говорил он недолго, но, видимо, достаточно убедительно. Затем пошел к кабине лифта, а следом за ним двинулся Брынкуш, молчаливый и понурый. Рядом шагали сразу трое сотрудников полиции.

– Что произошло? – спросил Тромбетти. – Что случилось?

– Кажется, его арестовали, – пояснил Гордон. И обратился с вопросом к подошедшему профессору Панчулеску: – Что там случилось с господином Брынкушем?

– На сумке и на деньгах нашли его отпечатки пальцев, – мрачно сообщил Панчулеску, – поэтому полиция решила его арестовать. Уже получили санкцию на задержание…

– Это неправильное решение, – вмешался Дронго. – Брынкуш был ее близким другом и сотрудником МИДа, который отвечал за гостей. Он сопровождал ее в банк, поэтому мог касаться ее сумки или денег.

– Позвоните следователю и сообщите ему об этом, – предложил Панчулеску. – Они не нашли других отпечатков…

– И не могли найти, – попытался объяснить Дронго, – убийца не такой наивный человек, чтобы оставить свои отпечатки на этой сумке. А деньги ему вообще были не нужны, если он их даже не достал, это понятно даже ребенку.

– Я ничего не могу сделать, – пробормотал Панчулеску. – Обратитесь к Теодореску, он старший в их группе.

Дронго поспешил за уходящей группой и успел догнать инспектора почти у двери лифта.

– Извините, господин инспектор, но я обязан сказать… – быстро начал он.

– О чем он говорит? – спросил Мурешану, обращаясь к Брынкушу, уже стоявшему в кабине в окружении сотрудников полиции.

– Говорит, что должен вам что-то сказать, – перевел Брынкуш.

– Я прошу еще раз тщательно обыскать гостиницу, – пояснил Дронго. – Если нашлась сумка с деньгами, то там должен быть и пистолет, из которого застрелили госпожу Лунгул. И советую искать с металлоискателем.

Брынкуш перевел эти слова инспектору.

– Вот вы нам и расскажете, куда спрятали оружие, – решил инспектор, – или ваш сообщник.

– Металлоискатель, – крикнул Дронго, – найдите оружие!

– Гуд бай! – нахмурившись, Мурешану отвернулся от Дронго. Очевидно, это были единственные слова, которые он знал на английском. И тут же створки лифта закрылись перед носом эксперта.

– Какой болван, – пробормотал он и обернулся, ища Теодореску. Тот стоял в конце холла у стены и разговаривал по телефону. Дронго подошел поближе.

– Арестовали Брынкуша, господин министр, – говорил Теодореску, – они подозревают его в совершении убийства. Да, я знаю, что он был приставлен к госпоже Лунгул, но полиция нашла отпечатки его пальцев на деньгах, украденных у погибшей. Да, так мне сказал инспектор Мурешану. Обязательно, господин министр. Мы завтра утром выезжаем в Трансильванию. Конечно, я буду держать вас в курсе событий. Понимаю, что лично отвечаю за группу, но это был случайный грабитель. Нет, полагаю, нам не стоит вмешиваться в работу следствия. Это вызовет еще больший скандал, который нам сейчас совсем не нужен. – Он убрал телефон и повернулся к Дронго: – Вы хотите мне что-то сказать?

– Нет, – ответил Дронго. Он понял не все слова, но и того, что он понял, было вполне достаточно. Поэтому только повторил: – Нет, ничего больше я добавить не смогу.