Уже несколько дней он проводил расчеты. Ему были предоставлены все необходимые данные. Трибуна, на которой будут находиться гости; зал, в котором будет проходить церемония встречи; место, где должна быть заложена взрывчатка. Меликов был одним из лучших специалистов по проведению подобных террористических актов. Именно он был одним из консультантов узбекской оппозиции, которая устроила взрывы в Ташкенте, покушаясь на жизнь президента Узбекистана Каримова. Правда, тогда взрывы не достигли своей цели, убиты и ранены были десятки других людей. Но имя Мирзы Меликова фигурировало в материалах дела, и полковник Баширов об этом хорошо знал.
Меликов подготовил схему взрыва на трибуне, которую ему указали. Взрывчатку следовало заложить у стены стоявшего рядом павильона. Меликов несколько раз проверил расчеты и передал все данные полковнику. На составление плана ушло несколько дней. И только двенадцатого вечером Мирза попросил Голубева о встрече с полковником.
Баширов приехал на дачу через час после того, как Голубев позвонил ему по мобильному телефону. Он поинтересовался у Голубева, как ведет себя пленник.
— Скучает, ответил Голубев, — лежит в своей комнате.
— Будь осторожен, — напомнил полковник, — это не тот человек, который будет скучать. Если он молчит, значит, обдумывает, как отсюда сбежать. Скажи ребятам, чтобы следили за ним все время.
— Мы все время держим камеру наблюдения включенной, — пояснил Голубев, — дежурим каждую ночь. Я сам проверял ребят. Ему отсюда не уйти.
— Надеюсь, — пробормотал полковник, проходя в дом.
Лежавший на кровати Меликов поднялся, когда Баширов вошел в комнату.
— Ты хотел меня видеть, — сказал полковник, усаживаясь на стул. — В чем дело? Что случилось?
— Я закончил расчеты, — показал на стопку лежавших на столе бумаг Меликов, — можешь их забрать. Не знаю, почему ты не поручаешь такую работу своим специалистам. Или она для них слишком сложная? Успели разогнать своих профессионалов? Или они все сейчас работают на мафию?
— Я уже предупреждал, что не люблю шутников, — заметил Баширов, не притрагиваясь к бумагам. — Что еще ты хотел мне сказать?
— Мне не хватает точных данных по перспективе местности, каменному покрытию павильона и по количеству людей, которые будут на трибуне. Поэтому расчеты получились приблизительные. Я не могу гарантировать абсолютного результата. Мне нужно все проверить на месте.
— Это невозможно! — сразу сказал полковник.
— В таком случае расчеты не могут быть точными. — пожал плечами Меликов. — В любом случае это меня не касается.
— Надеюсь, что да, — пробормотал полковник, — мы проверим твои расчеты, и я предложу тебе все нужные данные.
— Мне нужно все увидеть на месте. — упрямо сказал Меликов, — пойми, что иначе нельзя гарантировать точного результата. Мне рассказали один очень интересный эпизод из истории заговоров. Знаешь, почему не удалось покушение на Гитлера? Полковник Штауффенберг положил портфель с бомбой под ноги сотрудников генерального штаба, совсем рядом с фюрером. Тот обязан был погибнуть, но один из генералов перенес этот портфель за большой дубовый стол. И этот стол спас жизнь Гитлеру. Он оказался как бы щитом, закрывшим его от взрыва. И все только потому, что такую возможность не учли.
— Взрывчатку никто не перенесет, — возразил Баширов, — это не тот случай.
— А толщина стены? — спросил Меликов. — Сколько людей будет на трибуне? Может, она будет переполнена и взрывная волна опрокинет трибуны прежде чем до них долетят осколки. Я думаю, что нужно учитывать и такую возможность. Извини меня, полковник, но мне кажется, что ты понимаешь во взрывном деле, столько, сколько я в астрономии. Ты можешь проверить мои расчеты, но они будут предварительными. Повторяю, мне нужно видеть все на месте.
— А я повторяю, что это невозможно.
— Тогда забирай бумаги и уходи. Больше я тебе ничего не могу сказать.
Баширов поднялся, подошел к столу, задумчиво посмотрел на разбросанные по столу схемы и рисунки. Затем обернулся к пленнику.
— Хорошо, — сказал он, — мы проверим все на месте. Только через несколько дней. И учти, что с тобой поеду не только я. С нами поедут все четверо твоих охранников. А с Голубевым ты вообще будешь скован наручниками. Это специальные японские наручники с особым замком. Ключ будет только у меня. Ты можешь убить Голубева, но тогда тебе придется повсюду таскать за собой его труп. Предупреждаю, что он весит более ста килограммов и тебе будет трудно тащить его тело.
— Не нужно предупреждать, — усмехнулся Меликов, — я не кретин. Понимаю, как ты меня будешь стеречь. Но я должен увидеть это место, иначе ничего не выйдет.
— Я подумаю, — пообещал полковник. — У тебя есть еще какие-нибудь просьбы?
— Есть. Скажи, чтобы мне приносили газеты. Хочу почитать свежие российские газеты. И пусть разрешат смотреть телевизор.
— Можешь смотреть телевизор в общей комнате, там большая коллекция видеофильмов.
— Я хочу смотреть обычные новости, обычные передачи.
— Нет, — решительно сказал полковник, — никаких передач, никаких газет. Тебе не обязательно знать, что творится в Москве, в России. Ты даже не должен видеть новых российских денег. Если ты попытаешься сбежать, у тебя будут очень большие проблемы, Меликов…
— Деньги я уже видел, — отмахнулся пленник, — у тебя странная логика, полковник. Тогда я больше ничего не хочу. И подумай, что я тебе сказал о взрыве. Посоветуйся со своими специалистами, они тебе скажут, что я прав.
— Посмотрим, — Баширов собрал бумаги с расчетами и вышел из комнаты.
Когда он садился в свой автомобиль, Голубев стоял рядом.
— Ты должен знать, о чем он думает, — напомнил полковник. — Никаких телевизионных передач, даже мультфильмов. Только видеокассеты, никаких разговоров о политике, никаких газет. Ты меня понял?
— Мы так и делаем, — ответил Голубев, но полковник уже не слышал его, он выехал за ворота.
В машине Баширов даже не включил радио. Лишь когда автомобиль въехал в город, он наконец протянул руку к приемнику. Диктор рассказывал о положении в стране, о росте преступности, которая бьет все рекорды, о выходках неонацистов, которых становилось все больше и больше. Полковник слушал внимательно, глядя перед собой. В заключение диктор сообщил об обмене старых водительских удостоверений на новые, и Баширов почему-то улыбнулся. В этом была некая символика, понятная только ему.
От дачи до здания ФСБ на Лубянке он доехал за сорок пять минут. Было уже достаточно поздно, но полковник знал, что его ждут. Он мягко припарковал автомобиль, вошел в здание ФСБ. Дежурный офицер, знавший его в лицо, привычно козырнул и кивнул, разрешая пройти. Еще через несколько минут Баширов был в своем кабинете. Он сел в кресло, потер лицо ладонями. Это был привычный жест, снимавший усталость. Затем поднял трубку телефона прямой связи.
— Добрый вечер, — сказал он, — я вернулся.
— Зайди ко мне, — услышал он приказ.
Положив трубку, Баширов отправился в тот самый кабинет, откуда получал задания. Еще через минуту он сидел в кабинете человека, который имел право отдавать в этом здании приказы.
— Рассказывай, — потребовал хозяин кабинета. Он был высокого роста, лысоват, у него были глубоко запавшие глаза и тонкие изогнутые губы.
— Все идет по плану, — доложил полковник, — он уже сделал подробные расчеты, я забрал их для проверки. Предложу нашим специалистам поработать с ними, используя как учебный материал среди других задач. Некоторые данные я, конечно, изменю. Мне важно проверить, насколько хорошо он выполнил задание. Если все будет нормально, мы начнем работу ближе к концу июня.
— Он не сможет оттуда сбежать?
— Там четверо наших вместе с Голубевым. Дача круглосуточно охраняется. Заброшенное место, выбраться трудно. На ночь на него надевают цепь. Постоянно дежурят двое охранников, по очереди. Нет, думаю, побег невозможен.
— Нужно найти еще кого-нибудь, — предложил хозяин кабинета. — четверых мало. Они быстро выдохнутся. Когда один человек хочет убежать, четверых мало. Он, в отличие от них, постоянно думает о побеге, а они, занятые своими делами, не так целеустремленны. Пошли еще четверых. Вызови из провинции. Откуда-нибудь с Дальнего Востока. Приедут только для охраны и через месяц вернутся домой. Никаких контактов с арестованным, никаких разговоров. Ему дают газеты?
— Я запретил.
— Правильно сделал. Не нужно ему читать наши газеты, пусть не засоряет голову перед смертью. Я иногда, читая нашу прессу, думаю, что можно сойти с ума. Каждый день появляется новый маньяк, каждый день кого-то убивают, грабят, насилуют, воруют. У читателя возникает паническое чувство страха. Давно пора вводить хоть какую-нибудь цензуру. А как они издеваются над государством, над властью!
Баширов молчал. Он считал взгляды хозяина кабинета достаточно консервативными. Но свое мнение он держал при себе. Полковник был профессионалом и умел отделять личные симпатии от должностных обязанностей. В данном случае он должен был выполнять приказы именно этого человека. И Баширов понимал, что приказы, которые он получает и выполняет, носят не вполне законный характер; по-большому счету, они грубо нарушают именно те законы, которые обязаны защищать. Тем не менее, он достаточно охотно и с удовольствием делал то, что считал полезным для страны и для своей карьеры.
— За этого Мирзу ты отвечаешь головой, — жестко закончил хозяин кабинета. — После того как все произойдет, ты лично обязан его устранить. Только лично и так, чтобы даже пепла от него не осталось. Такого человека никогда не было и никогда больше не будет.
— Понимаю, — кивнул полковник.
— А пока он нам нужен. Если он дал верные расчеты, пусть подождет, пока мы не проверим их на практике. Осталось ждать не так долго.
— У него есть одна просьба, — вспомнил Баширов.
— Какая просьба? — раздраженно спросил хозяин кабинета. — Мерзавец еще что-то просит? Он вообще должен был умереть в горах, сдохнуть как собака. Мы подарили ему несколько недель достойной жизни, и он еще чего-то просит. Что он хочет? Денег? Свободы?
— Нет. Ему нужно побывать на месте, где все произойдет.
— Зачем? Откуда такое любопытство?
— Это не любопытство. Он хочет все точно рассчитать. Толщину стен, направление взрывной волны, силу заряда. Он специалист и привык все проверять.
— Без этого нельзя обойтись?
— Думаю, можно. Но он настаивает.
— Нет, — подумав сказал хозяина кабинета, — его нельзя туда везти. Если кто-то из наших людей доставит его туда, а потом окажется, что именно там произошел террористический акт, это может вызвать у нашего офицера ненужные ассоциации. И нам придется искать другого офицера, который устранит первого, а потом третьего, который устранит второго. Нет, это нам не подходит. Мы проверим все на бумаге.
— Я тоже так думаю, — сказал Баширов, — но он настаивает. Может, мы повезем его вместе с Голубевым так, чтобы никто не узнал?
— И ты гарантируешь, что он не попытается бежать? А если сбежит? Если вы вдвоем с ним не справитесь и он сбежит? Ты понимаешь, что тогда все наши планы коту под хвост? Мы не успеем за оставшееся время найти другого специалиста. Не успеем никого найти. А наших специалистов я привлекать не могу. Все толковые люди воюют в Чечне, а любой из оставшихся может оказаться либо болтуном, либо честным дураком, что одинаково опасно. И тогда я должен буду принимать решение об одновременном устранении и этого специалиста, и твоего любимчика Голубева…
Хозяин кабинета замолчал, но Баширов понял, что в этом варианте третьей будет стоять его фамилия.
— Он не сбежит, — твердо сказал полковник. — мы используем специальные наручники, присланные из Японии. Экспериментальный образец, замок невозможно открыть. Кодовая система плюс два ключа, вставляемых одновременно. Оба ключа я оставлю на даче. Даже если наш пленник убьет Голубева, он и тогда не сможет открыть замок. И вдобавок ко всему, ему придется тащить на себе стокилограммовое тело Голубева, что само по себе нелегко. Я думаю, можно рискнуть. Пусть он посмотрит на это месте, чтобы у нас были абсолютные гарантии.
— Если он сбежит, я дам тебе один час, чтобы застрелиться, — ласково сказал хозяина кабинета. — Ты берешь на себя всю ответственность за его передвижение.
— Он не сбежит, — уверенно сказал Баширов, поднимаясь. — Я могу идти?
— Можешь. И помни о том, что я тебе сказал. Он должен оставаться на нашей даче до шестого июля. Седьмого июля, если все будет нормально, его уже там не должно быть. Ни при каких обстоятельствах и независимо от результата, который мы получим. Шестое июля — последний день, который мы позволим ему прожить. Сегодня двенадцатое июня. Значит, у него есть в запасе еще двадцать четыре дня. За все его преступления это царский подарок. А ты как считаешь?
— Да, — сдержанно сказал полковник. — Я с вами согласен.
— До свидания.
Баширов вышел из просторного кабинета, кивнул секретарю, прошел в коридор. И, достав сигарету, щелкнул зажигалкой. Генерал прав. Если пленник сбежит, ему придется застрелиться. Слишком многое поставлено на карту.