Он недолго просидел на диване, обращенном к залитому солнцем входу. Сам отель представлял собой как бы распахнутую книгу, в которой свободное внутреннее пространство своеобразного атриума тянулось вверх до потолка, а по обеим сторонам внутренних «обложек» находились номера для гостей, обрамленные большими коридорами. Таким образом, с любого этажа и почти из любой точки можно было увидеть все внутреннее пространство отеля, в котором было так много воздуха и света.

Когда из подъехавшего такси вышла молодая женщина с тремя пакетами в руках и вошла в отель, он уже знал, что это Инна Солицына. Поразительное свойство «узнавания» своих бывших соотечественников было присуще не только Дронго. Если в семидесятые и восьмидесятые годы всех прибывающих в Западную Европу из-за железного занавеса можно было легко узнавать по одежде, макияжу, скованному виду и даже по аккуратной прическе, отчасти напоминающей стрижку под «полубокс», то после падения железного занавеса восточные европейцы и прибалты довольно быстро приобрели необходимый западный лоск, тогда как все остальные представители «братских» республик по-прежнему выделялись из толпы. Речь не шла о баснословно богатых олигархах, которые могли появиться в любом виде и в окружении толпы телохранителей. Если брать нормального среднего гостя, то его все равно легко можно было вычислить. По выражению лица, по манерам, по его многочисленным пакетам. Женщины носили каблуки на очень высоких шпильках даже утром и этим отличались от других представительниц прекрасного пола. Мужчины могли позволить себе появиться небритыми, в мятой одежде, с мрачным выражением лица. Хотя изменения происходили быстрее, чем могло показаться. Уже невозможно было встретить мужчин в малиновых пиджаках, с золотыми цепями и крупными перстнями, одетых даже в спортивные костюмы. Уже почти невозможно было встретить женщин, носивших платье стоимостью в несколько тысяч долларов и дешевую сумку-подделку.

Но, несмотря на все изменения, бывшие представители некогда могучего Союза сразу узнавали друг друга в толпе. Даже очень богатые люди немного выделялись своим пристрастием к определенным брендам в одежде, чересчур ярким макияжем, нарочито дорогими сумками и обувью, даже выражением лиц людей, уже не запуганных и подозрительных, а готовых купить и продать все, что покупается и продается. Большие деньги сыграли с некогда очень бедными людьми злую шутку. Они не смогли к ним сразу адаптироваться, полагая, что теперь они могут позволить себе все. Именно поэтому в среде внезапно разбогатевших нуворишей было так много разочаровавшихся в жизни, так много семейных драм, так много всякого «свингерства», наркотиков и прочего свинства.

Инна была действительно эффектной женщиной. Высокая блондинка с идеальной фигурой. Она была одета в светлый брючный костюм бежевого цвета. Дронго вспомнил, что лет двадцать назад брюки на женщинах воспринимались очень неодназначно. И улыбнулся. Как давно это было. Сейчас все это казалось смешным. Солицына уверенно шла к лифтам, находящимся в глубине здания, на стыке двух «обложек», откуда прозрачные кабины уносили гостей вверх. В руках у нее было три больших пакета.

– Простите, – шагнул к ней Дронго, – можно вас на минуту?

Она раздраженно обернулась. Внимательно взглянула на остановившего ее мужчину. Высокого роста, широкоплечий, похожий на телохранителя или охранника. Но она сразу оценила стоимость его костюма, пряжку от ремня, рубашку, обувь. Нет, это был не охранник. И он говорил по-русски.

– Что вам нужно? – спросила она, решив остановиться.

У нее были красивые зеленые глаза, высокие скулы, безупречная линия прямого ровного носа и довольно острый подбородок, не портивший ее, а делавший ее красоту особенно своебразной.

– Подождите, – негромко произнес Дронго, – в вашем номере вас ждут сотрудники полиции.

– Ну и что? – почти равнодушно спросила она. – Я знаю, что произошло. Мне уже позвонил муж и все сообщил. А вы кто такой? Наш адвокат? Или сотрудник испанской полиции?

– Почти адвокат, – кивнул Дронго. – Значит, вы знаете, что сегодня убили вашего знакомого Петра Золотарева?

– Знаю, – ответила Инна, – и очень сожалею по этому поводу. Зачем вы меня остановили?

– Я думал, вам нужно подготовиться к этой новости. Я знаю, что вы были близкими друзьями…

– Мы не были с ним близкими друзьями, – быстро произнесла Инна, – он дружил с моим мужем. Извините, но я тороплюсь. Я должна подняться к себе в номер.

Она прошла мимо него, оставив волнующий аромат парфюма. Дронго знал этот аромат. Последняя новинка от Тома Форда. Резкий и пряный запах, остающийся в памяти. Как странно, что, даже узнав о смерти Золотарева, она не прервала свой шопинг. Такая невероятная выдержка. Или безразличие. Или, наоборот, она сбежала, чтобы немного прийти в себя, подумать о своем поведении. Судя по ее пакетам, она совершила достаточно успешный шопинг. Даже узнав о смерти человека, с которым она была близка. Любой другой человек на ее месте… «Не нужно размышлять о ее месте», – остановил себя Дронго. В конце концов, она не обязана была его любить. Возможно, после этой истории она возненавидела не только своего мужа, но и его компаньона, осмелившегося на такой шаг. Подобные свингерские забавы оставляют след в душе любого человека, как бы он к этому ни был подготовлен всем ходом своей предыдущей жизни. Только очень бесчувственные и пресыщенные особы могут позволить себе не думать о последствиях столь невозможного для нормальных людей поступка.

Он решил, что ему лучше подняться на четырнадцатый этаж. Уже в кабине лифта он увидел, как к отелю подъехали еще две машины с сотрудниками полиции. Поднявшись на четырнадцатый этаж, он хотел пройти к номеру, где нашли убитого. Но его не пропустили сотрудники полиции. Дронго повернул к апартаментам, которые занимали супруги Солицыны. Подошел к дверям. Рядом стоял сотрудник полиции. Но он никак не реагировал на появление Дронго. Очевидно, он просто наблюдал за всем происходившим, не получив других инструкций. В апартаментах самого Золотарева продолжались беседы комиссара с супругой и дочерью погибшего. Дронго позвонил в дверь. И она почти сразу открылась. На пороге стоял мужчина в голубой рубашке и темных брюках. У него были светло-русые волосы, карие глаза, крупный нос с горбинкой. Он был выше среднего роста, коренастый, мощный, с хорошо развитой грудной клеткой. Вероятно, в молодости он занимался спортом.

– Что вам нужно? – спросил он на плохом английском.

– Извините, – сказал Дронго по-русски, – мне нужно с вами переговорить.

– Кто вы такой? – удивился Павел. – Вы переводчик?

– Нет. Я частный эксперт. Меня обычно называют Дронго.

– Ага. Теперь понятно. Это вы невольно помогли убийце убрать моего друга. И вы еще смеете здесь появляться, – нахмурился Солицын. – Я уже не говорю о том, что вы только что приставали внизу к моей жене. Убирайтесь отсюда, я не хочу с вами разговаривать. Если бы вы не отвели Петра в этот номер, он был бы сейчас жив. Это вы виноваты во всем. И мы еще не знаем, кто именно его убил. Убирайтесь, – гневно повторил он, пытаясь закрыть дверь.

Дронго поставил ногу.

– Не кричите, – негромко попросил он, – и сначала меня выслушайте.

– Пусть вас в полиции слушают. Мне не о чем с вами разговаривать. Уберите ногу, или я ее просто сломаю. И выброшу вас отсюда.

– У меня к вам важный разговор…

– Он еще поговорить хочет!

Павел протянул руку и схватил гостя за ворот пиджака. Он действительно был очень сильным человеком. И легко бы справился с внезапно появившимся гостем, даже несмотря на то, что тот выше его на целую голову. Очевидно, Павел занимался в молодости вольной борьбой. Но откуда ему было знать, что перед ним стоял тот самый Дронго, который сумел продержаться несколько секунд против самого Миуры и хотя затем проиграл свой поединок, но вошел в легенду, сумев остановить на несколько мгновений такого мастера. Дронго схватил руку Павла и толкнул его в грудь. Эффект был достигнут почти сразу. Павел отлетел к стене. Дронго оглянулся. Сотрудник полиции все видел, но пока не вмешивался.

– Сейчас я тебя убью, – прошептал Павел, собираясь снова ринуться на него.

– Он мне все рассказал, – быстро произнес Дронго, – Петр рассказал мне о вашей свингерской встрече.

Павел замер, словно вкопанный. Остановился. Перевел дыхание. Оглянулся назад, как будто опасаясь, что их может услышать Инна. Нахмурился. И не очень решительно спросил:

– Что вы такое плетете?

– Он мне все рассказал, – повторил Дронго, – и поэтому попросил меня снять ему отдельный номер. Он не хотел возвращаться в свои апартаменты…

– Тише, – прервал его Павел, – не нужно так громко. Здесь невозможно беседовать. Кто вы такой?

– Я вам уже сказал.

– А почему он решил все рассказать именно вам?

– Он знал, кто я такой. Мы с ним встречались несколько лет назад у одного из наших знакомых.

– Солицын, – раздалось из гостиной, – кто там пришел? С кем ты разговариваешь?

– Ни с кем, – грубо ответил Павел, – это сотрудник полиции. Он просит меня выйти. Я сейчас выйду и скоро вернусь. А ты сиди в номере. Наверно, они захотят побеседовать и с тобой. Ты меня слышишь?

– Слышу. Солицын, только не уходи надолго, – попросила Инна.

Павел что-то недовольно проворчал и вышел из номера, захлопнув за собой дверь. Взглянул на сотрудника полиции, наблюдавшего за ними.

– Вы работаете с ним в паре? – уточнил он.

– Нет, – ответил Дронго, – подозреваю, что он следит за вами. Чтобы вы никуда не убежали. Давайте отойдем в сторону.

– Хорошо. – Солицын достал из кармана брюк сигареты, начал ощупывать другой карман. – Забыл зажигалку, – с досадой произнес он.

– И очень хорошо, – кивнул Дронго, – здесь не разрешают курить в общественных местах. Такие законы приняты уже по всей Европе. Вас могут оштрафовать за курение в коридоре отеля. Можете курить в своем номере, если апартаменты предназначены для курящих.

– Ладно, воздержусь, – пробормотал Павел, убирая пачку сигарет. Они отошли от дверей шагов на десять. Сотрудник полиции молча следил за ними, но ничего не говорил.

– Что он вам мог рассказать? – недовольно спросил Павел. – Что за грязные намеки? Никаким свингерством мы не занимались.

– Даже если бы я сомневался в его словах, то теперь поверил бы абсолютно, – спокойно произнес Дронго. – Вы повторили это слово, которое обычно трудно произносится, и почти никто не знает его смысла. Если, конечно, заранее им не интересуется.

– Не считайте меня кретином, – криво усмехнулся Павел, – не могу поверить, что он мог вам такое рассказать. Что он вам наплел?

– Вы хотите знать все подробности или я могу рассказать только в общих чертах?

– Все, – побагровел от злости Павел, словно уже понимая, что именно мог рассказать его бывший компаньон.

– Если вы знаете, что такое свингерство, то должны понимать, что именно он мне рассказал.

– Я знаю, кто такие свингеры. И понимаю, что он вам рассказал. Но это никого не касается. Ни одного человека, кроме нас с ним и наших жен. И, насколько я знаю, это не какое-нибудь извращение, за которое судят. Даже в такой католической стране, как Испания.

– В этой католической стране на самом деле очень либеральные нравы, – возразил Дронго, – здесь разрешены даже однополые браки. И свингеров, конечно, никто не привлекает к уголовной ответственности. Они даже не осуждаются моралью. Все считается в рамках дозволенного. Но это мораль западных европейцев. Я не ханжа, но боюсь, что их общество уже прошло точку невозврата. Их цивилизация стремительно близится к своему закату. Места пресыщенных и вымирающих западных европейцев займут африканцы, латиноамериканцы, азиаты, даже цыгане. Европа обречена именно в силу своих социокультурных и нравственных опытов. Кажется, Римская империя пала из-за этого. Полное разложение нравов, всеобщее забвение моральных норм, распад нравственных составляющих и как следствие распад империи. Между прочим, Советская империя погибла именно тогда, когда из ее основы вытащили нравственную составляющую, доказывая, что красный оттенок похож на цвет крови, как и коричневый. Когда опохабили и разрушили все, что было дорого миллионам людей. Дружбу народов, победу в Великой войне, веру в будущее, гордость за своих отцов. Прежних политиков сделали маразматиками и палачами, современные стали циниками и прохвостами, народ превратили в быдло и жующее стадо, интеллигенцию купили подачками и разного рода преференциями. И провозгласили культ Золотого тельца, при котором все дозволено. Отменили бога, отменили нравственные запреты, уничтожили любую мораль, веру людей в будущее. И получили вымирающее население, однополые браки, наркотики, свингеров.

– Вы еще скажите, что это мы с Петром разрушили Советскую империю, – зло огрызнулся Солицын.

– Вы сделали все, чтобы помочь ее добить. Я говорю не о ваших половых увлечениях. В конце концов, это действительно ваше личное дело, за которое ни одно общество не имеет права вас осудить. Я абсолютно нормально отношусь и к однополым бракам, ведь это прежде всего выражение свободы личности. Права на личную жизнь. Любите кого угодно и как угодно. Свингеры тоже достаточно свободные и независимые люди. Только здесь присутствует один небольшой штрих. В таких «играх» всегда есть ведущий и ведомый. И кто-то соглашается на них против воли, а кто-то сознательно идет на подобный «эксперимент».

– Это не ваше дело, – хрипло произнес Павел, – и вообще, я не понимаю, как Петр мог рассказать вам такие интимные подробности. Я просто не могу поверить. Он же был нормальным человеком, уважал свою жену, хорошо ко мне относился…

– Человек, который уважает свою жену, не может быть свингером, – отрезал Дронго.

– Хватит читать мне мораль, – разозлился Солицын, – кто вы такой, чтобы указывать мне, как себя вести? Вы, очевидно, с Кавказа. У вас там своя мораль. Собственная жена – это святая мадонна, а все остальные женщины гулящие девки. Так, кажется, у вас формулируют кредо настоящего мужчины?

– Не так, – жестко ответил Дронго, – настоящий мужчина уважает всех женщин, независимо от их национального или социального статуса.

– Не рассказывайте мне небылицы. Я ученый. Вы, кажется, сказали, что вас обычно называют Дронго. Это такая птица. Я по профессии биолог, немного понимаю в этих вопросах. Интересно, почему вы взяли себе такое прозвище? Ведь Дронго умеет имитировать голоса других птиц. Но вам бы лучше подошел попугай. Чтобы вещать чужими словами…

– Не пытайтесь меня оскорбить. Между прочим, попугаи более верные птицы, чем нам кажется. И вы об этом должны знать. Если умирает хозяин попугая, то птица никогда не станет говорить другим голосом. Она замолкает навсегда. А живут попугаи гораздо дольше, чем люди. Вот такая нечеловеческая верность. И насчет птиц. Дронго – отважная птичка, которая никого не боится и действительно умеет имитировать голоса других птиц. Что касается вас, Солицын, то я бы посоветовал вам стать лысым ибисом. Есть такие птицы в Турции, исчезающий вид. Самое поразительное, что эти птицы живут парами много лет. И если погибает кто-нибудь из пары, то его партнер уже никогда не заводит себе нового партнера. Вот такая нечеловеческая верность птиц.

– Не смейте говорить мне об этом, – вскрикнул Павел, – у меня в жизни была трагедия! Это моя трагедия, и она никого не касается. Не смейте мне об этом напоминать…

Он отвернулся. Было заметно, как он нервничает. Дронго дотронулся до его плеча.

– Извините, – сказал он, – я не имел в виду вашу вторую супругу. Я говорил о вашем третьем браке…

– Третий брак, – повторил Солицын, поворачиваясь к нему, – третий брак. Если бы Ольга осталась жива, я бы никогда… Что сейчас говорить. Что вам нужно? О чем вы хотите со мной говорить? Если он вам все рассказал, значит, вы все уже знаете. Надеюсь, подробности он вам не пересказывал. Иначе получилось бы слишком похабно и мерзко. Кто мог подумать, что все так получится. Вы думаете, я не знаю, кто его убил? Конечно, знаю. И мы все здесь знаем. Но никогда в этом никому не признаемся.

Дронго оглянулся на стоявшего в конце коридора сотрудника полиции. И наклонился к Солицыну.

– Кого вы подозреваете? Вы можете мне сказать, кого именно вы подозреваете?