Утром он успел купить небольшого плюшевого медвежонка в подарок сыну Нигяр и отправился на Нахимовский проспект, где остановилась его двоюродная сестра. Во дворе он присел на лавочку, ожидая, когда она выйдет. Утром Мурад перезвонил ей еще раз и подтвердил, что будет у дома в десять тридцать. Она предложила подняться, но он отказался. Зачем тревожить утром незнакомых людей? Будет правильно, если они посидят вместе с Нигяр и ее сыном в каком-нибудь кооперативном кафе. Да и времени у них не так много.
Он ждал довольно долго. Наконец дверь открылась, и из дома вышла женщина, с трудом передвигающая больные опухшие ноги. Она была в каком-то бесформенном платье и держала за руку мальчика. Мурад поднялся, испуганно замерев. Неужели Нигяр превратилась в эту безобразную полную женщину? Неужели она так сильно изменилась, ведь у них разница всего в полгода? Но когда женщина подошла ближе, он успокоился. Незнакомке было не меньше шестидесяти, и она вела за руку, очевидно, своего внука, который все время норовил вырваться.
Мурад даже улыбнулся, подмигнув мальчику, и не заметил, как из дома вышла другая пара. Высокая стройная молодая женщина с сыном. Он повернулся к ним и снова замер. Словно и не прошло столько лет. Она почти не изменилась – такая же подвижная, легкая, подтянутая, одетая в легкое светлое платье. Она ведь занималась художественной гимнастикой, еще когда училась в школе. Рядом солидно вышагивал сын. Мурад подошел к ним.
– Здравствуй дорогой Мурад, – расцеловала его Нигяр.
Он наклонился к племяннику и протянул ему медвежонка. Кажется, с игрушкой он немного перестарался. Такую можно подарить двухлетнему малышу, а не этому солидному шестилетнему парню. Но мальчик взял медвежонка и важно произнес:
– Здравствуйте, дядя Мурад, спасибо.
– Здравствуй, мой родной. – Мурад поднял ребенка на руки. – Какой ты большой и взрослый, Орхан! А я думал, что ты еще совсем маленький.
– Он сейчас вернется домой, – сказала Нигяр. – Он поздно проснулся, поэтому мы задержались, и еще не завтракал. А там тетя Нина сделала ему кашу.
– Может, он пойдет с нами и мы где-нибудь посидим?
– Мы посидим вдвоем, – улыбнулась она, – а он отправится домой кушать кашу. Сказывается пока разница во времени, вот он и проспал. У нас в Сибири уже вечер, а здесь пока утро.
– У нас в Сибири, – усмехнулся Мурад. – Ты стала настоящей сибирячкой.
– Конечно, сколько лет уже живем там, – рассмеялась Нигяр, отбрасывая назад волосы. И смех был такой же, как раньше. И длинные волосы, которые она собирала под цветные ленточки. Он никогда не позволял себе дергать ее за косички, хотя иногда ужасно хотелось это сделать.
– Пусть пойдет с нами, – еще раз предложил Мурад и повернулся к Охрану: – Хочешь пойти с нами?
– Хочу, – кивнул тот и шепотом добавил: – Я не люблю кашу.
– Тогда пойдем и где-нибудь посидим, – обрадовался Мурад, – хотя здесь, наверное, мы ничего путного не найдем. Поедем сразу куда-нибудь в центр. Не волнуйтесь, я вас привезу обратно.
– Поедем? – спросила Нигяр, обращаясь к сыну.
– Да, – радостно ответил он.
Мурад поспешил на улицу, чтобы поймать машину. Через полчаса они уже сидели в небольшом кооперативном кафе, где Мурад заказал всем блины со сметаной и медом. Мальчику блины явно понравились. Он с удовольствием их ел, облизывая губы. А Мурад и Нигяр почти не притрагивались к еде. Ему хотелось так много рассказать ей, узнать у нее все подробности ее жизни. Но времени было не так много. Они говорили как-то сумбурно, задавая вопросы и, не дослушав до конца ответы, задавая новые. Вспоминали счастливые детские годы в Баку шестидесятых годов, когда, казалось, весь город выезжал летом на приморские дачи, где играли в лото, собираясь с соседями за большими столами. В каждой даче, у каждой семьи стоял такой большой стол, за которым могли собраться не только сами хозяева, но и приглашенные соседи, друзья, приехавшие гости. Нельзя было готовить шашлык и не позвать соседей, нельзя было ужинать и не приглашать друзей.
Даже собаки на этих дачах были удивительно добрыми, ленивыми, спокойными. Среди сидевших за столами были люди разных национальностей. Тогда никого не делили по крови – азербайджанцы, армяне, русские, евреи, грузины, лезгины, татары, украинцы, немцы, поляки, проживающие в одном городе, вместе делили и радость, и горе. В этом городе было принято отмечать все праздники. Сначала католический Новый год, потом православный, потом новруз-байрам, весенний праздник весны, православную и еврейскую Пасхи, при этом куличи и маца раздавались всем без исключения, как и пахлава с шекер-бурой, приготовленная к весеннему празднику.
Мурад чувствовал себя словно вернувшимся в детство, почти счастливым. А маленький Орхан, сидевший рядом и уплетавший блины с медом и сметаной, не понимал, почему его мама и дядя Мурад так весело и громко смеются.
– Ты помнишь Карину? – неожиданно спросил Мурад.
– Вашу соседку, – сразу вспомнила Нигяр, – с которой ты вместе учился. Конечно, помню. Такая красивая девочка. Если бы ты только знал, как я ее не любила.
– Почему? – удивился он.
– Ревновала, – рассмеялась она. – Мне казалось, что ты проводишь с ней гораздо больше времени, чем с нами. Я с младшим братом часто приходила к вам, а твоя мама говорила, что ты ушел в соседний двор. И я догадывалась, что ты ушел к Карине. Кажется, она тебе очень нравилась.
– Да, – вздохнул он, – нравилась.
– Но потом ты ушел в армию, а они куда-то переехали, – вспомнила Нигяр. – Или не уезжали, я уже не помню.
– Она вышла замуж и уехала в Москву, пока я лежал раненый в Ташкенте, – негромко сказал Мурад.
– Значит, она тебя не любила, – нахмурилась Нигяр. – Если бы любила, обязательно бы дождалась. Может, это все и к лучшему. Сейчас вам было бы трудно жить в Баку...
– Она не знала о моем ранении, – разволновался Мурад. – Мои родственники не хотели, чтобы я встречался с ней после возвращения, и, соответственно, ее тоже не хотели. Поэтому все письма прятались или пересылались по другим адресам. Наша азербайджанская семья не желала невестку-армянку, а ее родителям не нужен был зять-азербайджанец. Вот так все и получилось. Она вышла замуж за армянина и уехала в Москву еще в восемьдесят шестом.
– Ну и слава богу, – искренне произнесла Нигяр, – значит, все эти ужасы она не застала. А как ее родители?
– Отец умер в восемьдесят девятом. Он был главным редактором армянской газеты, издававшейся в Баку. Сердце не выдержало всех этих потрясений. Мать переехала к дочери. А в Баку осталась ее бабушка, которая была в городе в январе девяностого... – Он вдруг увидел ужас на лице своей сестры и поспешил ее успокоить: – Ее спасли, соседи спасли и помогли уехать. Сейчас она тоже в Москве, со своей дочерью, внучкой и правнучкой.
– Значит, все закончилось хорошо, – вздохнула Нигяр.
– Можно сказать и так. Через некоторое время Карина развелась со своим мужем и стала жить одна с дочерью. Она теперь известный журналист Карина Геворкян.
– Нашла свое место в жизни. Тоже неплохо. А откуда ты все это знаешь?
– Полгода назад мы с ней встретились, – ровным голосом сообщил Мурад.
– И что?
– Ничего. Просто я понял, что все это годы любил только ее.
– Вы с ней снова встречаетесь? – не поверила Нигяр.
– Да. Вот уже полгода.
– И поэтому ты так часто летаешь в Москву? Твоя мама жаловалась мне, что за этот год ты уже раз шесть или семь летал сюда. Теперь все понятно.
– Мы любим друг друга. – Мурад вдруг понял, что не сможет сказать об этом больше никому, кроме Нигяр, той девочки, с которой они так дружили и близко общались в детстве.
Она молчала. Целую минуту. Потом наконец спросила:
– И как вы собираетесь жить дальше? Будете встречаться только в Москве, во время твоих частых командировок? Ты ведь должен понимать, какая обстановка сейчас в Баку. Она не сможет приезжать к тебе, а ты не сможешь все время оставаться в Москве.
– Я все это знаю. И она тоже понимает. Но мы любим друг друга.
– Сильный аргумент, – заметила Нигяр, – очень сильный. Но как ты собираешься строить дальше свою жизнь? Свои отношения с ней?
– Не знаю. Пока не знаю.
– Нужно определяться. Ты мужчина, тебе и решать, – резонно проговорила она.
– А я пока ничего не решил. И я не уверен, что ее мать с бабушкой будут в восторге от встреч Карины со мной. Да и нашим это очень не понравится.
– Не понравится, – согласилась сестра.
И вдруг Мурад решился:
– Она ждет ребенка. Моего ребенка, Нигяр.
Она замерла. Открыла рот, собираясь что-то сказать, и посмотрела на своего сына. Потом снова перевела взгляд на Мурада. В ее глазах появились слезы.
– Мама, – испугался Орхан, – почему ты плачешь?
– Я не плачу. – Нигяр смахнула слезу, достала платок и повторила: – Я не плачу.
Мурад терпеливо ждал.
– Мама, перестань плакать! – не унимался Орхан.
– Не буду, не буду. – Она вытерла слезы и тяжело вздохнула. – Если любишь, если ты действительно любишь, то это самое главное. Все остальное неважно. Абсолютно неважно. Кто ты, где ты живешь, как к этому отнесутся твои родные, что подумают ее родные, где вы будете встречаться. Если любишь, то все это глупости. Всегда можно найти выход.
– Спасибо, – взволнованно произнес Мурад, – ты мой самый лучший друг.
Нигяр вложила руку в его ладонь и неожиданно призналась:
– Ты знаешь, что моя бабушка, мать моего отца, всерьез хотела нас поженить. Она все время говорила моей и твоей маме, что детей нужно поженить, иначе их детские игры плохо закончатся. Ты ведь знаешь наши традиции – двоюродные братья и сестры обычно женятся.
– Мне мама никогда об этом не говорила, – изумился Мурад.
– Потому что я не разрешила. Я видела, что ты относишься ко мне, как к своему другу, но не как к любимой женщине. Ты всегда любил только Карину. И тогда, и сейчас. Поэтому просила родителей даже не заикаться об этой возможности.
– Ты счастлива?
– У меня хороший муж, прекрасный сын. Можешь не поверить, но за все время нашей совместной жизни мы ни разу даже не поспорили. С ним невозможно спорить, он всегда мне уступает. Наверное, счастлива, хотя люди обычно боятся в этом признаться. – Она убрала руку, посмотрела на часы и продолжила: – А теперь пойдем, уже первый час дня. Мы можем опоздать на поезд.
Мурад повез их обратно. На прощание они расцеловались, и Нигяр с сыном пошли к дому. Уже у самого подъезда она обернулась и, улыбнувшись, помахала ему рукой. Он вернулся в гостиницу и снова набрал номер телефона Карины. На этот раз она ответила сразу.
– Где ты была? – взволнованно спросил Мурад. – Я звонил вчера весь вечер и всю ночь.
– Ты же сказал, что прилетишь только сегодня, – удивилась Карина.
– Я прилетел еще вчера. Все бросил и прилетел. А тебя не было дома.
– Я плохо себя чувствовала, и мама увезла меня к себе, там мы с дочкой и остались. А почему ты не предупредил меня о своем приезде?
– Я не знал, как у меня получится.
– И где ты остановился? В «Москве» или в «России»?
– В «России». Пашкевич дала мне броню в гостиницу. У меня двухместный номер.
– Это намек на вторую свободную кровать?
– Почти намек.
– В таком случае я приеду, – пообещала она, – только учти, что сегодня ночью я не смогу у тебя остаться.
– Почему?
– Бабушка будет ночевать у меня. Мама настояла, чтобы она временно пожила в моей квартире. Представляешь, что она может подумать, если я ночью не вернусь домой. Аиду я оставила у мамы.
– Может, ты наконец им расскажешь обо мне?
– Не нужно, – попросила она. – После смерти папы мама не хочет ничего слышать о прошлой жизни. Ей это причиняет слишком большую боль. Они и так знают, что мы с тобой виделись уже в этом году. Этого более чем достаточно.
– Сейчас мы снова начнем спорить, – недовольно проговорил Мурад. – Ладно, поступай как знаешь. Давай приезжай, буду тебя ждать. Я ужасно соскучился. Честное слово.
– Охотно верю. Тем более что это взаимное чувство. Только учти, что у меня бюллетень на три дня. Вчерашний уже можно исключить. А потом нужно возвращаться на работу, иначе меня просто выгонят.
– Не выгонят. Я устрою тебя в какой-нибудь литературный журнал, – пообещал он.
– Я совсем забыла, что ты секретарь Союза писателей, – рассмеялась Карина. – Ладно, подожди. Я буду у тебя через полчаса. Нет, через час. Какой у тебя номер? И выпиши мне заранее пропуск.
– Встретимся у западного входа, – предложил Мурад, – там можно пройти в бюро пропусков.
Карина приехала через час, и они вместе прошли в бюро пропусков, чтобы оформить ей разрешение на вход в гостиницу. Пожилая женщина, оформлявшая пропуск, удивленно посмотрела на молодых людей.
– Керимов оформляет разрешение для Геворкян? – уточнила она, оглядывая обоих. – Вы шутите или на самом деле пришли за разрешением?
– Мы не шутим, – устало ответил Мурад.
– Я не понимаю, какие у вас проблемы? – спросила Карина. – Почему мне нельзя пройти к нему в гости?
– А вы сами не знаете? – неприятно усмехнулась женщина. Волосы у нее были светлые и явно перекрашенные. И бесцветные, немного выпученные глаза.
– Что вы придумываете? – нервно произнесла Карина. – Как вам не стыдно.
– А вы меня не стыдите, – повысила голос дежурная, – вы армянка, а он азербейджан. – Она так и сказала – «азербейджан». – Или, может, это я придумала вашу войну друг с другом? Я ведь не сегодня родилась и все понимаю.
Она говорила достаточно громко, и многие из присутствующих уже начали на них оборачиваться. Мурад даже пожалел, что ввязался в спор.
– Дай твое удостоверение, – неожиданно потребовала Карина.
– Я уже дал им свой паспорт, – недовольно ответил Мурад.
– Дай удостоверение, – снова попросила она.
Он достал удостоверение, протянул его Карине. Она вытащила свое и сунула их дежурной.
– Вот, полюбуйтесь. Я журналистка, и это мое удостоверение. А он – секретарь Союза писателей. Я пришла брать у него интервью о межнациональных отношениях между нашими народами. Теперь вы нам поверили? Посмотрите наши документы. И еще, обещаю вам, что обязательно напишу статью о вашем хамстве и безобразной работе.
Дежурная внимательно изучила оба удостоверения и улыбнулась, обнажая золотые зубы:
– Так бы сразу и сказали. Сейчас все оформим, не нужно нервничать.
– Как ваша фамилия? – не успокаивалась Карина.
– Не нужно ничего писать. Сейчас я выдам вам разрешение, – продолжала улыбаться эта стерва.
– Скажите фамилию! – закричала Карина. Ее всю трясло от возмущения.
Мурад схватил ее за плечи.
– Успокойся, успокойся, пожалуйста. – Он бувально вырвал из рук дежурной паспорта, документы и выписанное разрешение. Женщина испуганно смотрела на трясущуюся Карину.
Они вышли на улицу. Карина все никак не успокаивалась. Войдя в холл гостиницы, Мурад повторил:
– Успокойся, не надо нервничать.
– И так будет всегда? – дрожащим голосом спросила Карина. – Нам всегда будут напоминать, что я армянка, а ты «азербейджан»? Сколько можно, когда все это наконец закончится?
Они прошли по длинному коридору к его номеру. Мурад открыл дверь и пропустил ее в комнату. Когда Карина села в кресло, предложил:
– У меня есть минеральная, хочешь выпить?
– Не хочу, – отрезала она, глядя в окно.
Он сел напротив нее и взял ее ладонь в свои руки.
– Ты не можешь успокоиться?
– Не могу, – призналась Карина. – Я все время думаю о нашем ребенке. Что мы ему скажем, Мурад? Как он может родиться? Еще не поздно решиться на аборт, еще шести недель нет. Потом будет поздно. Ты понимаешь, что я не готова рожать ребенка, у которого не будет отца? Не готова отвечать на все эти дурацкие вопросы. Не готова объяснять, откуда у меня появился ребенок и кто его отец. Я просто не готова.
– Ты хочешь сделать аборт? – прямо спросил он, чувствуя, как сжалось сердце.
– Не хочу. Но я не знаю, что мне делать. Вот так и будем встречаться, выпрашивая разрешение у этих дежурных и всяких держиморд? А что потом? Мне остаться одной с двумя детьми? Слишком большая и непозволительная роскошь в наши дни. Ты ведь не сможешь жениться на армянке. С твоим статусом секретаря Союза писателей.
– Не говори глупостей!
– Это правда, – возразила она, – и я не знаю, как мне быть. Судя по твоему лицу, ты тоже не знаешь, как нам быть. Значит, этот ребенок будет мешать всем. Мешать тебе, мешать мне, мешать твоим родным, которые и раньше не очень хотели принимать меня в свою семью, мешать моим родным, которые никогда не забудут про бегство моей бабушки в январе девяностого.
Карина резко вырвала свою ладонь из его руки. Мурад потрясенно молчал. Собственно, она сказала все, что он знал и без ее слов. И сказала правду. Поэтому он сидел и молчал. И она тоже молчала. Долго молчала. Пять минут, десять, двадцать... Через полчаса поднялась и вышла из комнаты. Хлопнула дверь. Он остался сидеть в прежней позе и не двигался. Через полтора часа она сама позвонила ему.
– Я решила сделать аборт. Это было какое-то наваждение, я не понимала, что делаю. Нужно было избавиться от ребенка гораздо раньше. Но я была слишком увлечена тобой. Мне казалось, что, родив ребенка, я смогу что-то изменить. Наверное, я была слишком самонадеянной. Или увидела тебя и потеряла голову. Ты ведь прекрасно знаешь, что я всегда любила только тебя. Только тебя одного, Мурад, и поэтому хотела родить именно от тебя. Извини, кажется, я говорю сумбурно и слишком много.
Не дожидаясь, что именно он ответит, она быстро дала отбой. Потом он долго пытался ей дозвониться, но она, очевидно, отложила трубку в сторону, и в телефоне раздавались лишь частые гудки.
Он звонил до глубокой ночи. Наконец в половине второго она ему ответила:
– Зачем ты звонишь? Ты ведь и сам не знаешь, что мне сказать.
– Знаю, – пробормотал Мурад, – я тебя люблю.
Она молчала, слышалось только ее шумное дыхание.
– Я тоже тебя люблю, – ответила наконец Карина, – но, видимо, этого слишком мало, чтобы решиться на рождение нашего совместного ребенка.
– Давай поженимся, – неожиданно даже для самого себя предложил Мурад.
– И как ты тогда вернешься в Баку? С паспортом, в котором будет отметка о женитьбе на Карине Геворкян? Или ты думаешь, что я возьму твою фамилию?
– Не думаю. Но мы можем что-то придумать, – не отступал он.
– Бабушка, я сейчас иду! – крикнула она и снова приблизила к себе трубку: – Давай поговорим завтра, уже поздно.
На следующее утро она действительно позвонила.
– Меня вызывают на работу в редакцию. Извини, но я должна поехать туда. Встретимся вечером.
– Это так срочно?
– Очень срочно. Я должна готовить статью о департизации. Или ты не слышал о последнем указе Ельцина?
– Слышал. Но он касается только России.
– А я живу в России, – напомнила Карина. – Не забывай, что я еще и журналистка, которая обязана освещать подобные темы. В общем, все, до вечера.
В этот день он бесцельно бродил по городу, удивляясь пустым полкам в магазинах и длинным озлобленным очередям. В Макдоналдс на Пушкинской стояла длиннющая очередь. Он занял место, радуясь, что очередь довольно быстро двигается. Но все равно в ресторан попал только через полтора часа. Это было смешно и грустно. Нигде в мире в подобное никто не поверил бы. Чтобы попасть в обычную закусочную быстрого обслуживания пришлось выстоять полтора часа!
Мурад еще долго ходил по улицам и вернулся к себе в гостиницу в шестом часу вечера. Ужинал он в номере, накупив продуктов в буфете, и ждал звонка Карины. В половине восьмого она наконец позвонила.
– Извини, Мурад, я еще не приехала домой. Мы на брифинге Министерства иностранных дел. Это насчет подписанного договора с американцами. Боюсь, что сегодня у нас не получится встретиться. Извини, я понимаю, что поступаю некрасиво. Но завтра возьму выходной, и мы весь день проведем вместе. Я тебе обещаю. Если ты, конечно, не улетишь домой.
– Не улечу, – пообещал он, – только ты ничего не решай без меня. Завтра утром я буду ждать твоего звонка.
Ночью Мурад заснул довольно поздно. И в шестом часу утра его разбудил телефонный звонок. Он недовольно посмотрел на часы, потом на телефон. Звонивший ждал, пока он поднимет трубку. Это могла быть только Карина. Но когда он взял трубку, раздался глухой голос отца:
– Алло, Мурад, здравствуй.
– Здравствуй, папа. Что случилось? Почему ты звонишь так рано?
– У нас трагедия, Мурад. Я хотел тебя предупредить, чтобы ты срочно возвращался домой.
– Что случилось? – испугался он. – Что-нибудь с мамой?
– С мамой плохо, – подтвердил отец. – Я вызвал ей «Скорую помощь».
– Почему? Что с ней? Что-то с сердцем?
– Ей плохо не поэтому. Сегодня ночью взорвали поезд, который шел из Москвы. Наш поезд.
– При чем тут мама? Почему ей плохо? – Мурад ничего не понимал.
– Там была Нигяр с сыном, – убитым голосом пояснил отец. – Нам уже звонили из Махачкалы. Она была в том вагоне. Нигяр погибла. Алло, ты меня слышишь?
Мурад опустил трубку, растерянно глядя перед собой. Он вспомнил, как уходила Нигяр, и громко, не стесняясь своих слез, заплакал.
Ремарка«Известия», 1991 год
«Ранним утром в одном из вагонов поезда Москва – Баку, следовавшего близ города Махачкала, раздался сильный взрыв. По предварительным данным Министерства путей сообщения, погибли пятнадцать человек. Еще столько же были ранены. По однозначной оценке министра путей сообщения СССР Л. Матюхина, рассказавшего о трагедии на пресс-конференции в Москве, речь идет о диверсии и террористическом акте. Обращая внимание правоохранительных органов на варварский акт, министр подчеркнул, что это – четвертый случай такого рода за последние годы».
РемаркаСообщение «Балтфакса»
«Ночью со вторника на среду не установленными пока лицами совершено вооруженное нападение на таможенный пост в Медининкай, на границе Литвы и Белоруссии. В информационном бюро Верховного Совета Литвы сообщили, что в этот вечер на посту дежурили не только таможенники, но и полицейские из особого отряда «Арас» (их называют в Литве «серыми беретами», по цвету головных уборов). Убиты шесть человек – двое полицейских, двое сотрудников таможни и двое сотрудников патрульной дорожной службы. Еще двое сотрудников таможни ранены. Как сообщил на брифинге В. Ландсбергис, все погибшие найдены в таможенном вагончике посторонним человеком. Вероятно, нападение было внезапным, и никакого сопротивления таможенники не оказали. По мнению В. Ландсбергиса, акт насилия могли осуществить или вооруженные силы СССР, силы ОМОНа, или мафия, недовольная строгими таможенными правилами, введенными в Литве. Прокуратура Литовской республики ведет следствие, создана специальная правительственная комиссия по расследованию обстоятельств инцидента. Той же ночью в Вильнюсе, на улице Сапегос, у здания дивизии МВД СССР произошел взрыв, о мощности которого можно судить по выбитым стеклам и валяющимся на улице кускам жести, очевидно от водосточных труб. Вильнюсский ОМОН был ночью поднят по тревоге и занял круговую оборону у здания штаба дивизии, однако через некоторое время был дан отбой. Как заявил командир вильнюсского ОМОНа Б. Макутынович, его сотрудники не располагают точными сведениями о случившейся трагедии на шоссе Минск – Вильнюс и отвергают любые предположения о возможном участии в этой акции».
Ремарка«Комсомольская правда», 1991 год
«В Литве объявлен траур по погибшим. Все погибшие были расстреляны с близкого расстояния. По утверждениям врачей, стреляли и целились преимущественно в голову и с близкого расстояния, о чем свидетельствует характер смертельных ран. Из двоих раненых один находится в крайне тяжелом состоянии – пуля попала в затылок и прошла навылет. Раненые строго охраняются, и к ним не допускаются даже родственники и журналисты. На месте инцидента в Медининкае найдено множество пуль и гильз от автоматического оружия. Как стало известно, полицейские были вооружены тремя автоматами и двумя пистолетами, но, судя по всему, не успели оказать сопротивления по причине внезапности нападения. Все оружие было похищено нападавшими.
Обстоятельства трагедии расследует специальная следственная группа прокуратуры Литовской республики. В настоящее время существуют две версии этого зверского преступления. Первая основывается на опыте прошлых месяцев, когда произошли массовые нападения на таможенные посты в различных пограничных районах Литвы, в том числе и в Медининкае. В этих акциях принимали участие сотрудники ОМОНа. Вторая версия предполагает, что с неугодными таможенниками решили расправиться мафиозные группировки, которым мешают вывозить и ввозить товары.
Вильнюсский ОМОН категорически отрицает свое участие в этой акции. Компартия Литвы, в адрес которой также выдвигаются обвинения в провоцировании подобных конфликтов, что наиболее ярко проявилось в многолюдном пикете перед зданием ЦК КПЛ, решительно отмежевалась от тактики террора. Первый секретарь ЦК КПЛ М. Бурокявичус обратился к жителям республики с просьбой не поддаваться на провокации и обвинил в организации преступления фашиствующие группировки.
Литовский парламент собрался на специальное заседание, чтобы обсудить деятельность «террористических и репрессивных структур СССР в Литве». Генеральный директор департамента по охране края А. Буткявичюс в телеинтервью также подчеркнул политический характер преступления, цель которого усилить напряженность в республике».