В первые дни многие сомневались в целесообразности подобного указа. Против него возражал Силаев, считая его несвоевременным. Резко против были в руководстве Верховного Совета Абдулатипов, Исаков, Бабурин. Последний считался реальным претендентом на должность руководителя Верховного Совета РСФСР и неизменно набирал больше голосов, чем Хасбулатов. Эта проблема волновала Бориса Николаевича, и он понимал, что осенью нужно будет давать решительный бой его оппонентам на съезде народных депутатов РСФСР. Именно поэтому он считал невозможным выжидать, пока его противники победят в Верховном Совете Российской Федерации, у него в тылу, и поэтому издал Указ о департизации.
Ельцин уже давно понял, что на всесоюзном съезде ему ничего не удастся добиться. Там было слишком много партийных функционеров и сотрудников государственных учреждений, выбранных по лимитам, установленным в восемьдесят девятом году. Российские депутаты были гораздо более радикальными, чем их союзные коллеги. К тому же он не забывал, как его не избрали в Верховный Совет СССР на съезде, и только благодаря делегату Казаннику, отказавшемуся от своего места, он был избран членом Верховного Совета. И конечно, там сидел Лукьянов, один из самых близких людей Горбачева, которого тот оставил вместо себя «на хозяйстве».
В первые дни было много возмущенных статей, гневных писем, громких выступлений. Его называли разрушителем партии, возмутителем спокойствия, инициатором всех конфликтов. Было принято специальное обращение Политбюро. Его указ принял к рассмотрению Комитет конституционного надзора. Повсюду разворачивались жаркие дискуссии.
Пока еще не был создан российский Комитет государственный безопасности, несмотря на его неоднократные обращения к Крючкову. Он все время указывал на нелогичность подобного положения. Почему в Эстонии или Туркмении есть свои местные республиканские КГБ, а в огромной России не может быть? С армией было еще сложнее. Вооруженные силы подчинялись министру обороны СССР, и призывники из всех союзных республик служили в единой армии. Правда, весной девяносто первого года призыв в армию был сорван в прибалтийских республиках, Армении и Грузии. Теперь все напряженно ждали, что произойдет во время осеннего призыва. Однако в Российской Федерации было свое Министерство внутренних дел.
Именно поэтому уже пятого августа, в понедельник утром, Ельцин позвонил министру Баранникову.
– Виктор Павлович, здравствуйте.
– Здравствуйте, Борис Николаевич, – быстро ответил Баранников. Он понимал, почему звонит президент, и заранее готовился к этому телефонному звонку.
– Как идет выполнение моего Указа о департизации? – поинтересовался Ельцин. – С четвертого августа он должен был вступить в законную силу. Я понимаю, что пока у вас мало данных. Но я думал, что за эти дни в российском МВД могли определиться с тем, как выполнять мой указ.
– Конечно, определились, – ответил Баранников. – Мы приняли решение упразднить партком в самом министерстве и послали соответствующие циркуляры во все автономные республики и области.
– Есть какие-нибудь ответы? – поинтересовался Ельцин.
– Есть. Около двухсот партийных организаций в органах МВД уже прекратили свою работу, заявив о самороспуске, – торжественно объявил Баранников.
– Понятно. – Ельцин не сказал, как он к этому относится, и не дал своей оценки. Просто попрощался и положил трубку.
Баранников недоуменно посмотрел на аппарат. Непонятно, понравилась президенту его информация или нет. «Двести» – цифра достаточно внушительная, хотя на самом деле пока получено подтверждение о ста семидесяти девяти партийных организациях в органах МВД республики. Кажется, что много, если не знать настоящего числа партийных организаций в органах внутренних дел по всей России. А их более пяти с половиной тысяч.
Баранников поднял трубку, вызывая к себе своего заместителя Дунаева, с которым был давно знаком. Их супруги дружили, и оба генерала часто встречались в неформальной обстановке. К тому же они были почти ровесниками. Дунаеву было пятьдесят два, а Баранникову – пятьдесят один.
– Звонил Борис Николаевич, – сообщил Баранников, – спрашивает, как МВД собирается выполнять его Указ о департизации.
– Уже есть первые сообщения, – напомнил Дунаев, – но нельзя считать, что все будут выполнять этот указ. В автономных республиках и во многих областях очень сильные партийные организации. Я разговаривал со многими министрами. Они не могут просто так взять и пойти на конфликт с местным партийным руководством.
– Давай составим список и еще раз поговорим с каждым из них, – предложил Баранников, – разделим между всеми нашими руководителями. Нужно звонить и требовать исполнения указа российского президента.
– Сделаем, – пообещал Дунаев. – Я лично распределю списки, чтобы все наши звонили. Но сложнее всего будет с московским управлением. Давно нужно было убрать Шилова.
– Уберем, – пообещал Баранников, – всему свое время.
Его разговор с Ельциным и последующий разговор с Дунаевым уже на следующее утро был на столе у Крючкова. Председатель КГБ с раздражением и возмущением читал сообщения о них. Он подумал, что не имеет права молчать в подобной ситуации, и позвонил Шенину. Слабовольного Ивашко он не считал подходящей фигурой для подобной беседы.
– Олег Семенович, я хотел обратить ваше внимание на активизацию действий российских властей.
– Мы знаем, – ответил Шенин, – по поручению российского руководства звонят в регионы и требуют отчета о проводимой департизации.
– И вы считаете это нормальным? – мрачно спросил Крючков.
– Нет. Мы предложили Купцову встретиться с Борисом Николаевичем и объяснить ему ситуацию. Нельзя превращать Россию в арену противостояния. – Купцов стал первым секретарем ЦК Компартии России вместо ушедшего в отставку Полозкова. Это был спокойный, порядочный, немного флегматичный человек, хороший аппаратчик, но совсем не годившийся на роль лидера Коммунистической партии в такое сложное время.
– Он его не послушает, – убежденно произнес Крючков.
– Мы должны попытаться найти общий язык, – сказал Шенин, – но в любом случае мы собираемся провести заседание секретариата ЦК КПСС по этому вопросу.
– Когда? – Крючков удивился, что не имеет об этом никакой информации.
– Четырнадцатого или пятнадцатого августа, – сообщил Шенин, – мы только сегодня приняли такое решение.
Крючков понял, почему он не знает об этом. Но его поразило другое. Шенин сказал о заседании и его дате как о нормальном факте. Четырнадцатого или пятнадцатого августа. Но в газетах было официальное сообщение о том, что президент Советского Союза улетел в отпуск и вернется только к двадцатому августа. Об этом Крючкову говорил и сам Михаил Сергеевич.
– Я не понял, – несколько удивленно переспросил Крючков, – вы собираетесь проводить секретариат по такому важному вопросу без Генерального секретаря?
Шенин замешкался. Всего на несколько мгновений. Но почти сразу ответил:
– Наши позиции согласованы. Михаил Сергеевич не возражает против проведения секретариата с подобной повесткой дня.
– Кто будет проводить секретариат?
– Я, – ответил Шенин, – мне поручено проведение.
Этот ответ Крючкову понравился. Шенин был человеком, который мог взять ответственность на себя. Он попрощался и положил трубку. Затем приказал дежурному офицеру найти Пуго и соединить его с ним. Ему было известно, что министр внутренних дел находится на отдыхе в Крыму. Его соединили через несколько минут. В огромной стране распоряжения председателя КГБ немедленно исполнялись. Или пока еще исполнялись. Крючков услышал знакомый голос и, поздоровавшись, сразу спросил:
– Борис Карлович, вы в курсе того, чем занимаются в российском МВД? Они звонят в республики и области, требуя проведения департизации.
– Мы тоже рассылаем свои циркуляры, – ответил Пуго. – Пока нас слушают, но я не знаю, что будет, когда Михаил Сергеевич подпишет Союзный договор. Тогда мы потеряем всякую возможность вмешиваться в работу российского МВД. Я вообще не понимаю, чем тогда мы будем заниматься, если все республики станут суверенными государствами и их республиканские МВД не будут нам подчиняться.
– Я тоже не понимаю, – согласился Крючков. На этом их разговор закончился.
Он еще не знал, что премьер-министр советского правительства Валентин Сергеевич Павлов как раз в это время сидел у Бакланова, возмущенно рассказывая о бюджетных нарушениях почти всеми союзными республиками.
– Мы наметили десятидневный срок для исправления ситуации, – напоминал Павлов, – и все республики с нами согласились. Иначе мы просто получим невероятный бюджетный дефицит и должны будем объявить дефолт по нашим долговым обязательствам, признать наше государство банкротом. Сейчас мы начали комплекс мер по стопроцентному перечислению в государственный бюджет всех получаемых денег в нашем топливно-энергетическом комплексе. Но у нас резко упала добыча нефти и газа. Упала до такой степени, что скоро мы не сможем даже обеспечивать собственное народное хозяйство. А ведь мы должны продавать за рубеж нефть и газ в не меньших объемах, чтобы получать валюту и платить по нашим долгам.
Бакланов все это знал. Раньше он был секретарем ЦК по военно-промышленному комплексу и был осведомлен о резком падении производства в стране и о других экономических проблемах. Он мрачно слушал Павлова, понимая пафос его выступления.
– И теперь мне поручили отчитываться на заседании Совета Федерации, – бушевал Павлов. – Вместо конкретной работы я должен потратить один или два дня на пустую болтовню. А Михаил Сергеевич улетел в Форос.
– Мы об этом уже говорили, – напомнил Бакланов, – он готовится к подписанию Союзного договора.
– Никому не нужен этот договор, если в стране рухнет экономика, – начал багроветь Павлов. – Неужели непонятно, что мы должны просто спасать государство, а не решать, какие права еще нужно давать нашим республикам? Особенно Ельцину, чтобы он окончательно разрушил наше союзное государство.
– Что вы предлагаете? – прямо спросил Бакланов, услышав фамилию российского президента.
– Немедленное введение чрезвычайного экономического положения в стране, – предложил Павлов, – другого выхода у нас нет.
– Михаил Сергеевич не пойдет на такой шаг, – вздохнул Бакланов.
– Нужно с ним еще раз переговорить, и как можно быстрее, иначе все может рухнуть. Я срочно собираю заседание Кабинета министров СССР по обсуждению Союзного договора, который просто разрушит нашу страну.
Бакланов молчал. Он обдумывал, кому и как следует сказать об этом Горбачеву, понимая, что в ответ можно получить крайне негативную реакцию. Но все-таки решился позвонить президенту и сообщил ему об оценке проекта Союзного договора Кабинетом министров. Горбачев долго молчал. Затем, словно раздумывая, спросил:
– Что они предлагают?
– Отложить подписание, намеченное на двадцатое августа, – сказал Бакланов, – ввести чрезвычайное экономическое положение и хотя бы попытаться выправить ситуацию.
Горбачев снова замолчал. Бакланов терпеливо ждал.
– Подписание договора будет означать исчезновение нашей страны как геополитической реальности и образование размытой структуры, которую предлагают назвать Союз Суверенных Государств, – напомнил Бакланов. – Вам нельзя подписывать такой договор.
– Пусть вносят свои предложения, – наконец произнес Михаил Сергеевич, – будем думать, что нам делать.
– Я пришлю вам нашу справку, – заверил его Бакланов. – Мы продумаем, как это лучше сделать, и подготовим все документы для вас.
Через несколько дней Ельцин встретился с руководителем российской Коммунистической партии. Борис Николаевич был любезен и приветлив. Он разговаривал с Купцовым с позиции силы. Он был реальным и всенародно избранным президентом, который говорил с лидером партии, так и не сумевшим определиться с тем, как ему следует себя вести. Купцов пытался высказать свое мнение, пытался его даже отстоять, но под напором аргументов своего собеседника смешался, начал что-то бормотать и не смог внятно и четко высказать свою позицию. Под конец беседы он все-таки обратил внимание Ельцина на недопустимость преследования коммунистов за неисполнение указа российского президента. И здесь, к его изумлению, Ельцин с ним согласился.
Отношение Ельцина к Коммунистической партии вообще было очень характерным и психологически крайне интересным. С одной стороны, он почти всю свою сознательную жизнь делал партийную карьеру, гордился своими достижениями, был кандидатом в члены Политбюро и руководителем самой крупной партийной организации в стране. Затем, уже после своей отставки, он услышал немало критики в свой адрес именно от бывших товарищей по партии. И демонстративно вышел из нее, бросив тем самым вызов своим бывшим коллегам.
Почти сразу он издаст Указ о департизации. Затем с его подачи будет запрещена Коммунистическая партия. Но вместе с тем он не пойдет на объявление партии преступной организацией и окончательный ее запрет. Партия возродится почти сразу и все годы его правления будет грозной оппозицией, неоднократно требующей его отставки. Коммунисты выиграют несколько республиканских и местных выборов, а их кандидат едва не станет президентом в девяносто шестом году. Но Ельцин все эти годы будет терпеливо сосуществовать рядом с возрожденной Коммунистической партией. В нем глубоко сидела его прежняя жизнь, его прежние идеалы, от которых он, казалось, отрекся навсегда. При нем не тронут Мавзолей Ленина, не начнут преследования коммунистов, и ни один человек не будет уволен с работы или снят с занимаемой должности в силу своих прежних или нынешних идеологических предпочтений. Он пообещал Купцову, что никаких репрессий не будет по отношению к тем, кто не собирается выполнять его указ.
Купцов вернулся с этим сообщением в ЦК КПСС. И Шенин решил, что нужно проводить заседание секретариата. Он позвонил в Форос Горбачеву и рассказал ему о встрече Купцова с Ельциным.
– Значит, Борис Николаевич тоже понимает, что это был несвоевременный и поспешный указ, – сразу сказал Горбачев.
– Он обещал не наказывать коммунистов, – мрачно пояснил Шенин, – но его люди обзванивают все российские регионы, требуя отчитываться по исполнению указа, а в российском МВД подобная департизация уже идет полным ходом.
– Нужно поддержать наших товарищей и не разрешать действовать подобными методами! – воскликнул Михаил Сергеевич.
Шенин едва удержался, чтобы не сказать все, что он думает об этой ситуации. Присутствие самого Горбачева в этих условиях было просто необходимым. Но вместо этого он только произнес:
– Мы соберем заседание секретариата и вынесем наше решение по этому вопросу.
– Собирайте, – согласился Горбачев, – и будет правильно, если ты сам проведешь заседание.
– Спасибо, Михаил Сергеевич. Я буду информировать вас о решениях секретариата, – пообещал Шенин. – Хочу вам сообщить, что Павлов и Бакланов считают положение дел в экономике просто угрожающим и не думают, что новый договор поможет исправлению ситуации.
– Что ты хочешь этим сказать? – недовольно спросил Горбачев.
– Необходимо продумать меры о возможном введении чрезвычайного экономического положения в стране.
– Вы все словно сговорились, – разозлился президент. – У вас есть все полномочия для работы, тем более у Павлова и Бакланова. Пусть делают, как считают нужным. У нас Валентин отвечает за экономику страны. Вот пусть и вносит свои предложения. Я читал их совместную справку.
– У меня к вам еще один вопрос, – осторожно проговорил Шенин.
– Какой вопрос? – насторожился Горбачев.
– Центральная контрольная комиссия рассмотрела персональное дело Александра Николаевича Яковлева и приняла рекомендацию об исключении его из партии.
Наступило молчание. Шенин ждал реакции Горбачева. Яковлев был самым влиятельным членом Политбюро в годы перестройки и считался одним из самых близких к Горбачеву людей, даже после своего ухода из ближайшего окружения президента не раз встречался с ним.
– Не нужно спешить, – снова уклонился от конкретного решения Михаил Сергеевич, – этот вопрос нужно продумать.
Он, в своей обычной манере, не сказал ни «да», ни «нет». Просто попрощался и отключился. Шенин раздраженно бросил трубку.
На следующий день, пятнадцатого августа, состоялось заседание Секретариата ЦК КПСС. Шенин открыл заседание секретариата, объявив повестку дня «О работе парторганизаций Компартии РСФСР в условиях действий Указа президента РСФСР от 20 июля 1991 года». Слово было предоставлено секретарю ЦК Манаенкову. Тот сразу отметил, что коммунисты расценивают подобный указ как наступление на демократию, препятствие на пути развития процесса общественного согласия и конструктивного сотрудничества всех граждан большой страны.
Манаенков говорил о работе партийных организаций в условиях прессинга со стороны российских властей, отметив, что в Москве из десяти тысяч партийных организаций было сокращено и самораспустились только пятьдесят.
Его слушали с настороженным молчанием. Затем слово предоставили руководителю московских коммунистов Прокофьеву. Он стал первым секретарем горкома в пятьдесят лет и считался молодым и перспективным политиком. Поэтому говорил с показным энтузиазмом, начав с того, что Московский горком партии сразу после опубликования указа начал разъяснительную работу об антиправовом характере этого акта российского президента. Затем привел цифры: из опрошенных четырехсот пятидесяти директоров крупных предприятий и организаций Москвы только двое высказались за ликвидацию партийных организаций во вверенных им учреждениях. Эти слова были встречены аплодисментами. Шенин недовольно поморщился – здесь собрались для серьезного разговора, а не на митинг.
Затем Шенин дал слово Купцову. Тот говорил спокойно, негромко, в своем обычном стиле. Рассказав о своей встрече с Ельциным, Купцов предложил подумать о новом настрое на работу, связанную с изменением тактики коммунистов. Он ни разу не употребил такое ненавистное слово, как «перестройка», которое вызывало уже массовое отторжение. Особо отметил давление на органы российского МВД со стороны республиканского руководства. Вместе с тем, по последним данным, из пяти с половиной тысяч партийных организаций в МВД Российской Федерации распалось около семисот пятидесяти. При этом около пятисот из них начали действовать как территориальные организации. Эти слова вызвали еще более бурную реакцию. Получалось, что подавляющее большинство партийных организаций в российском МВД не исполняли Указа Ельцина о департизации.
Осторожный Дзасохов предложил совмещать территориально-производственные методы работы. Начал рассказывать об Ивановском инженерно-строительном институте, где партком нашел разумные формы сосуществования с руководством института. Его не поняли, многим не понравилось его компромиссное выступление.
Следующим выступал руководитель ленинградской партийной организации Гидаспов. «Наша позиция должна быть твердой и последовательной, – заявил он. – Работу в трудовых коллективах мы не имеем права сворачивать». Эти слова были перекрыты громкими аплодисментами. Выступившая за ним секретарь ЦК Семенова предложила плотнее работать со средствами массовой информации, которые должны показывать нравственный облик настоящих коммунистов, секретарей партийных организаций. Следующий секретарь ЦК, Мельников, призвал добиваться правовой оценки указа российского президента.
Шенин сидел и слушал выступления. Он обратил внимание, что во время обсуждения ни один человек не назвал имя Горбачева, даже не упомянул о нем, что было просто немыслимо ни на одном заседании секретариата за всю историю партии. На следующий день «Правда» и республиканские партийные газеты опубликуют подробный репортаж с заседания секретариата ЦК КПСС. И миллионы людей в Советском Союзе обратят внимание, что в статье, занимающей целую газетную полосу, ни разу не будет упомянут Генеральный секретарь ЦК КПСС и президент СССР. И это был важный сигнал для многих посвященных.
После заседания секретариата Шенин позвонил Бакланову.
– Мы провели заседание секретариата, и почти все выступавшие считают указ Ельцина антиконституционным и неправильным, – сообщил он.
– Михаилу Сергеевичу сообщили?
– Пока нет. Я собираюсь сам к нему полететь и все объяснить.
– Лучше с Болдиным, – посоветовал Бакланов, – он ему доверяет больше других. Если нужно, я поговорю с Валерием Ивановичем.
– Так будет еще лучше, – согласился Шенин.
Второй звонок он сделал Павлову. Услышав про заседание секретариата, тот поинтересовался, прилетел ли на него Горбачев. И, получив отрицательный ответ, выругался прямо в телефонную трубку. Все было понятно без лишних слов. Шенин быстро попрощался с премьером. Он не мог знать, что и его два последних разговора были записаны и переданы председателю КГБ, который внимательно прочел оба сообщения и сделал для себя нужные выводы.
РемаркаСообщение «Постфактум»
«Тринадцатого августа состоялась встреча президента РСФСР Б.Н. Ельцина и первого секретаря ЦК КП РСФСР В. Купцова. В ходе беседы, которая проходила в духе откровенности и взаимопонимания, стороны обменялись мнениями о положении в республике, о путях преодоления экономического кризиса, решения насущных социальных и политических задач, о формах сотрудничества партийных организаций и государственных учреждений на республиканском и местном уровнях, сообщили в пресс-центре ЦК КП РСФСР. Было обсуждено положение, сложившееся в связи с Указом президента РСФСР о департизации, рассматриваемом в Комитете конституционного надзора СССР. Стороны не пришли к соглашению относительно приостановления действия указа. Однако, разъясняя свою позицию, Ельцин отметил, что указ не предусматривает каких-либо репрессивных насильственных действий против коммунистов. Он не требует немедленной крутой ломки всех форм деятельности Коммунистической партии РСФСР».
РемаркаСообщение «Рейтер»
«Зарубежные корреспонденты, аккредитованные в Москве, обращают внимание на отъезд президента Горбачева на отдых в Крым. Все отмечают дальнейшее падение авторитета и популярности Горбачева внутри страны. В настоящее время он является не только руководителем страны, но и Генеральным секретарем ЦК Коммунистической партии. Однако все больше и больше раздается голосов, даже из его самого близкого окружения, о неправильных действиях Горбачева, о его многочисленных ошибках. А экономическая и политическая ситуация в стране усугубляется с каждым днем. На последнем заседании Кабинета министров премьер Павлов вступил в публичную полемику с президентом страны. В связи с этим аналитики отмечают ослабление позиций Горбачева в партии и государстве».
РемаркаСообщение «Интерфакс»
«Парторганизация управления КГБ Томской области объявила о своем самороспуске. Она обратилась в вышестоящие партийные органы с просьбой предусмотреть в новом Уставе КПСС возможность приостановления членства в партии для работников правоохранительных органов».
Ремарка«Нью-Йорк таймс», 1991 год
«Строя свою политику в отношении Советского Союза, США намерены ориентироваться на принципы, а не на личности, говорится в статье помощника президента США по национальной безопасности Сноукрофта. Вашингтон не собирается вставать ни на чью сторону в отношениях между советскими республиками и Центром, но продолжает поддерживать процесс «9+1». Как сказал президент США, «мы будем поддерживать тех, кто хочет строить демократию. Перемены в Советском Союзе будут проходить, что бы мы ни говорили и ни делали. Главное, чтобы эти перемены были мирными и демократичными».