Уже на следующий день сразу в нескольких утренних газетах появились короткие заметки об успешной премьере оперы Осинского. Причем в одной из них, парижской, набранное на первой странице сообщение резко отличалось от другой информации, напечатанной в разделе культурных событий и посвященной провалу Осинского в Париже. Прочитав обе статьи, Дронго подчеркнул их, а затем аккуратно переписал для себя адрес типографии, где печаталась газета.

И хотя на завтрак Осинский традиционно не явился, но уже на обеде он был вместе с Барбарой и Якобсоном, охотно рассказывая о грандиозном успехе своего последнего представления в Париже. Даже Барбара, казалось, привыкшая к подобным метаморфозам, была поражена резкой сменой настроений в парижских масс-медиа. Телевидение, начиная с двух часов, стало резко менять свою ориентацию, ведущие охотно рассуждали о своеобразии Осинского, не рискуя больше употреблять слова «провал» и «неудача».

После обеда была вновь устроена пресс-конференция, на которой появился сам Якобсон в сопровождении Барбары. На этот раз журналистов было гораздо больше и тональность их вопросов была несколько иной, чем в прошлый раз, когда отбиваться от них приходилось одной Барбаре. Уже по первым вопросам Дронго понял, что никаких неожиданностей не будет. Осинский, обрадованный внезапно свалившейся удачей, засел в своем номере в поисках вдохновения, решив не выходить до ужина. Оставив его на попечении двух телохранителей и охраны отеля, Дронго вызвал машину, намереваясь посетить отмеченную для визита типографию. С собой он взял только Мартина, который должен был подстраховать его в случае внезапного нападения Ястреба.

Дронго почти не сомневался, что Ястреб не будет убивать его из обычной снайперской винтовки. Он представлял себе, что именно испытал Шварцман за годы, проведенные в бразильской тюрьме, и какая ярость переполняла мстительную душу убийцы. Теперь, зная, что Дронго находится на своеобразной привязи и никогда не покинет Осинского, Ястреб будет искать возможность не просто нанести удар, а убить Дронго с удовольствием, с непременным осознанием жертвой всех мучительных подробностей собственной смерти.

Поиски типографии, где печаталась газета, отняли довольно много времени. Еще около часа они искали нужного человека и лишь в седьмом часу вечера вернулись в отель. В холле отеля на первом этаже в одном из кресел сидела Барбара. Увидев Дронго и Мартина, приветливо кивнула им, не поднимаясь с места. Дронго, поблагодарив Мартина, разрешил ему подняться наверх, а сам подошел к женщине, сел рядом с ней.

– Вы кого-то ждете? – спросил он.

– Должны приехать с телевидения, – любезно пояснила Барбара, – Якобсон попросил меня встретить журналистов и подняться с ними в номер Осинского.

– Какой он молодец, – не удержался от иронии Дронго. – Еще только вчера вечером все дружно ругали оперу Осинского, а уже сегодня все изменилось словно по взмаху волшебной палочки. Вам не кажется, что Якобсон слишком сильно влияет на средства массовой информации этой страны?

– Да, – Барбара взглянула на него, – возможно. Это обычная практика любого менеджера – рекламировать свой товар. В данном случае для Песаха Якобсона это Осинский. Он его и рекламирует.

– Слишком успешно, – пробормотал Дронго, – он это делает слишком хорошо.

В холле, где они сидели в глубоких креслах, на полу был разостлан чрезвычайно большой синий ковер, занимавший все пространство до зеркальных дверей ресторана. Высоко подняв руки, словно поддерживая на весу стоявшие на их головах искусно выполненные светильники, на высоких затейливо украшенных вазах стояли статуи негритянок в позолоченных одеждах.

За спиной сидевших были расположены высокие стеклянные двери, обычно открытые для посетителей в погожие дни. Они вели в небольшой дворик, расположенный тут же и отгороженный от соседнего здания Министерства юстиции Франции довольно высокой стеной. Двор был выстроен в стиле римских внутренних дворов, характерных для времен поздней Республики. В зимние дни двери обычно закрывались, и посетители могли выходить в этот двор через бар, находящийся тут же, слева от входа в отель.

Дронго посмотрел на часы. Кажется, Осинский не придет и на ужин, подумал он. Словно угадав его мысли, Барбара сказала:

– Они могут задержать Джорджа, и поэтому мы решили ужинать в номере. Там будет накрыт стол для всех. Если хотите, можете подняться прямо в номер Осинского.

– Нет, – возразил Дронго, – у меня еще много дел. Ваш Осинский, кажется, очень хороший клиент для охраны. Он почти не выходит из своего номера.

– Наверно, – чуть улыбнулась Барбара, – просто он не любит появляться среди множества людей. А магазины вызывают у него просто тихий ужас. Ему нравится респектабельная обстановка, где его окружают знакомые люди.

– Во всяком случае, он доставляет мне гораздо меньше хлопот, чем его слишком заботливый опекун, – пробормотал Дронго.

– Что вы имеете в виду? – не поняла Барбара. – Вы думаете, убийца как-то связан с Якобсоном?

– Не в том смысле, в каком вы себе представляете, – возразил Дронго, – для этого Якобсон слишком любит свое дело.

Она обратила внимание на последние слова Дронго.

– Якобсон любит свое дело, – сказал он, – а не самого Осинского.

Барбара взглянула на Дронго.

– Иногда вы мне представляетесь слишком многозначительным. Вам не кажется, что это может мешать?

– Кажется. И поэтому я сегодня вечером хочу уточнить еще несколько деталей, прежде чем схвачу вашего Якобсона за горло. Мне очень многое не нравится в его поведении.

– Вы считаете, что он как-то провоцирует убийцу?

– Не нужно гадать, Барбара. Я считаю, что мистер Якобсон слишком привязан к своей работе. И слишком настойчиво опекает своего подшефного. Так сильно, что это вредит и самому Якобсону, и, разумеется, Джорджу. Поэтому я и собираюсь отклонить ваше предложение на сегодняшний ужин.

Посыльный принес вечерние газеты. Они доставлялись в специальных синих пакетах отеля «Ритц». Барбара жадно набросилась на «Фигаро». И почти сразу нашла статью о триумфальной премьере оперы американского композитора Джорджа Осинского. Газета не скупилась на похвалы, в деталях описывая все подробности трех вечеров.

Дронго тоже развернул именно эту газету, обратив внимание на статью. Он даже не стал ее читать до конца. Общий смысл, тональность выступления были очевидны. Он сложил газету, бросив ее на стоявший перед ним столик. Барбара заметила его жест.

– Вам не нравится? – удивилась она.

– Слишком приторно-сладко, – заметил Дронго. – Еще вчера они писали совсем другое. Пока Якобсон не появился на приеме, все газеты и все каналы телевидения дружно ругали оперу Осинского. Я все время думаю, что могло произойти, если бы Якобсон не приехал вчера на вечер. Тогда все знаки так бы и остались минусовыми. А они вдруг разом поменялись на плюсы.

– Якобсон умеет это делать, – согласилась Барбара, – у него громадные связи. И не только во Франции. Во всем мире.

– Я сделал запрос через систему Интернет. Там нет на него никаких данных. Может, такого человека вообще не существует. Или он ангел, явившийся в мир помогать Осинскому. Вы в такое верите?

– Нет, – подумав, призналась она, – не верю.

– Почему? – быстро спросил Дронго.

– Он слишком расчетлив.

– Спасибо, – усмехнулся ее собеседник, – это самое важное, что я хотел от вас услышать. Надеюсь, вы сумеете убедить тележурналистов в том, что Шопен и Моцарт были лишь жалкими пигмеями по сравнению с таким гением, как Джордж Осинский. Ведь у них не было своего Песаха Якобсона.

И, подмигнув женщине, он пошел к лифту, намереваясь подняться в номер. Когда он попросил ключ, вежливый портье передал ему конверт, оставленный специально для него.

– Еще один? – удивился Дронго. – Кажется, Шварцману понравился эпистолярный жанр.

Он прошел к лифту, открывая на ходу конверт. На листке были лишь три цифры. Он нахмурился. Цифры могли означать все, что угодно. Время и место встречи. Число. Он перевернул листок. Больше ничего не было написано. Но сам листок был вложен в фирменный конверт отеля «Ритц». Может, это цифры номера, куда он должен позвонить?

Поднявшись к себе, он снял пиджак, ослабил узел галстука и набрал номер телефона, указанный в письме. Трубку сняли почти сразу. И он узнал голос.

– Слушаю вас, – сказал Соловьев.

– Добрый вечер, – поздоровался уже ничему не удивлявшийся Дронго. – Мне кажется, вы хотите со мной встретиться. Может, мне стоит спуститься к вам? А то мой номер с недавних пор облюбовали слишком неприятные личности.

Соловьев не принимал подобного юмора.

– Я вас жду, – сухо подтвердил он и положил трубку.

Дронго пожал плечами и набрал номер портье. Лишь задав ему пару вопросов и получив исчерпывающую информацию, он снова надел пиджак, затянул галстук и, выйдя из номера, пошел по коридору, намереваясь спуститься вниз. На этаже работали приветливые горничные. Он уже знал, что одна из них болгарка, понимавшая по-русски. По вечерам они заходили в каждый номер, чтобы приготовить постель, убирая тяжелый чехол и доставая пышные подушки из глубоких шкафов. При этом горничные традиционно приносили и сообщение о предстоящей погоде.

Спустившись на этаж к Соловьеву, он оглянулся. Здесь никого не было. Дронго специально не пошел по парадной лестнице в конце коридора, предпочитая менее людную небольшую лестницу, расположенную в самом центре. Он собирался постучать в дверь, но она открылась. Очевидно, Соловьев уже ждал его за дверью. Дронго вошел в номер. У двери стоял Моше. Приветливо кивнув гостю, он показал в глубь номера, где в креслах сидели Соловьев и еще один неизвестный Дронго человек.

– Добрый вечер, – улыбнулся Дронго, – кажется, мы с вами знакомы, – добавил он, обращаясь к Соловьеву. Тот кивнул, вставая с места. Руки он не протянул. Незнакомец пристально посмотрел на Дронго.

– Это наш друг, – представил его Соловьев, не считая даже нужным придумывать незнакомцу какую-либо фамилию. Дронго кивнул и ему, усаживаясь напротив.

Соловьев подошел к столу. Здесь была расположена специальная аппаратура глушения. Дронго узнал эти приборы. Это был французский аналог российских генераторов шумов, исключавших возможность подслушивания беседы. Соловьев выглянул в коридор и что-то негромко сказал стоявшему там Моше. Тот почти сразу вышел из номера, аккуратно закрыв за собой дверь. Дронго видел, как, выходя, он забрал с собой табличку «Не беспокоить!», собираясь повесить ее с противоположной стороны двери.

– Что вы будете пить? – спросил Соловьев. – Джин, виски, шампанское, коньяк?

– Вы же знаете, что я не люблю спиртного, – ответил Дронго, – налейте мне минеральной воды.

Незнакомец чуть усмехнулся. Соловьев налил минеральной воды гостю, а для себя и незнакомого напарника открыл бутылку коньяка «Хеннесси». И только затем вернулся на свое место, протягивая гостям бокалы с их напитками.

– Мы хотели с вами срочно встретиться, – сказал Соловьев, – и поэтому прилетели в Париж. Моше рассказал нам о нападении на вас. Здесь, видимо, есть частично и наша вина. Мы должны были учесть и такой вариант. Хорошо еще, что все так благополучно закончилось. Исход мог быть куда хуже.

– В таком случае я бы с вами уже не разговаривал, – согласился Дронго.

– Мы ищем Ястреба по всему городу, – нахмурился Соловьев, – задействованы наши лучшие агенты. Он, видимо, где-то затаился и выжидает. Во всяком случае, у вашего отеля он лично не появляется. Это абсолютно точно.

– Плохо, – заметил Дронго, – это очень плохо!

– Почему? – заинтересовался Соловьев. – Я думал, вы не спешите с ним встретиться.

– Если его нигде нет, значит, за отелем наблюдает кто-то из его сообщников, – довольно убедительно объяснил Дронго.

Соловьев переглянулся с незнакомцем.

– Мы об этом тоже думали, – нервно сказал он. Разговор шел на английском, и Дронго понимал, что третий присутствующий в номере человек, очевидно, не знает русского.

– Но нам пока не удается вычислить его сообщников, – добавил Соловьев. – Мы, соответственно, проверяем все его бывшие связи, всех его бывших друзей. И несколько прочищаем память захваченного в вашем отеле гостя. К сожалению, он знает не так много. Только место, где раньше прятался Ястреб. И где его теперь, разумеется, нет.

– Он знает или знал? – уточнил Дронго. – Мне казалось, Моше дал мне твердые гарантии, что я больше никогда не увижусь с этим типом.

Соловьев, уже успевший выпить коньяк, непроизвольно дернул рукой, и бокал, стоявший перед ним на столике, опрокинулся. Незнакомец успел подхватить его до того, как он упал на пол. Дронго обратил внимание на его реакцию. А Соловьев, поставив бокал, быстро заверил:

– Можете не беспокоиться. Я просто оговорился. Ваш незваный гость уже давно заплатил Харону за перевоз души на другой берег.

– Надеюсь, что он не поскупился, – пробормотал Дронго.

Пока незнакомец не сказал ни единого слова. Это был широкоплечий, уверенный в себе, излучающий силу человек. Бокал он держал тремя пальцами. И не пил, а словно дегустировал коньяк, чуть дотрагиваясь до темно-золотистой жидкости губами.

– Нас интересует несколько моментов, связанных с вашей деятельностью. У вас уже наверняка есть первые впечатления, первые замечания, – продолжал Соловьев, – какие-нибудь наблюдения, характерные детали происходящих событий. Не скрою, нас все это очень интересует.

– Я пока только присматриваюсь, – заметил Дронго, – прошло лишь несколько дней. Чтобы делать даже предварительные выводы, нужно время. Вы слишком торопитесь.

– Возможно, – согласился Соловьев, – но у нас есть для этого все основания. Поверьте, что в данном случае мы руководствуемся исключительно мотивами целесообразности. И потому прилетели сюда лично, чтобы вас выслушать.

– Что именно вас интересует?

– Все, что вы считаете нужным сообщить. Любая деталь, любая мелочь будет для нас очень важна.

– В таком случае, можно, я сам задам первый вопрос? – спросил Дронго.

– Да, конечно. А что именно вас интересует?

– После нашего разговора я позвонил портье. И узнал, что вы прилетели и сняли номер лишь полтора часа назад. И предварительно его не заказывали, что не совсем характерно для такого отеля, как «Ритц». И для таких профессионалов, как вы. Значит, ваш визит был очень срочным и очень важным. Могу я узнать, чем именно вызвана подобная срочность?

Соловьев снова переглянулся с незнакомцем. Очевидно, в его взгляде было нечто такое, что заставило незнакомца покачать головой. И он наконец раскрыл рот.

– Мы обратили внимание на повышенную активность маэстро Осинского и его менеджера, – пояснил незнакомец. По-английски он говорил хорошо, но все равно чувствовался своеобразный акцент человека, долго живущего в Израиле.

– А с чем она связана, вы не знаете? – спросил, улыбаясь, Дронго.

Его собеседники в который раз переглянулись. На этот раз они были даже смущены. Или просто разыграли смущение?

– Не знаем, – быстро сказал Соловьев.

– А мне кажется, я знаю, в чем причина их активности, – пояснил Дронго, – и вашей тоже. Вчера получено известие о победе сенатора Доула на первичных выборах сразу в нескольких штатах. Кажется, это событие каким-то образом связано и с нашим американским композитором, и с его заботливым менеджером, и даже с вашим столь срочным визитом. Разве я не прав, господа?

На этот раз незнакомец смотрел на Дронго в упор. Он даже не взглянул на заметно побледневшего Соловьева. Просто угрюмо и властно спросил:

– Даже если вы правы, что из этого следует?

– Из этого следует, что только чрезвычайная важность нашей встречи и моей работы могла заставить такого человека, как вы, прилететь сюда из Тель-Авива, – ответил Дронго.

– Вы знаете, кто я? – спросил незнакомец, даже не удивившись.

– По-моему, да. Вы не разведчик, иначе говорили бы по-английски несколько иначе, без акцента. И самое главное, не сидели бы в кресле с лицом сфинкса. Разведчики обычно имеют более подвижное лицо, способное мгновенно менять маски, настроения. Если хотите, они более театральны, более приспосабливаемы. Долгое время вы провели в самом Израиле. При этом вы прилетели на встречу с представителем МОССАДа с весьма внушительной охраной. Портье сообщил мне, что вы сняли все три номера, свободные на сегодняшний вечер. Я обратил внимание и на вашу манеру держать бокал, чтобы не пролить коньяк. И на вашу изумительную реакцию бывшего офицера коммандос. Вас трудно не узнать, генерал Аялон [Генерал-майор Ами Аялон. Отличился в военно-морском диверсионном отряде. Отмечен высшими наградами Израиля за личное мужество. В 1982 году во главе специального подразделения морских десантников высадился в Бейруте. Возглавлял военно-морские силы Израиля. В настоящее время руководитель контрразведки Израиля – ШАБАК. По израильским законам разглашение имени руководителя контрразведки недопустимо, так как оно считается государственным секретом. Однако это правило распространяется лишь на граждан Израиля и граждан дружественных Израилю стран, подписавших соответствующие правовые конвенции. Автор является гражданином страны, не подписавшей подобную конвенцию, и поэтому не попадает под действие уголовного законодательства Израиля за разглашение государственной тайны. По специальному закону о деятельности спецслужб страны руководитель ШАБАКа, как и руководитель МОССАДа, подчиняется лично премьер-министру страны и назначается им без оглашения имени в печати.].

– Мне говорили, что вы гений, – не удержался генерал, – но только сейчас я понял, насколько безупречен ваш стиль. Вы лучший аналитик из тех, кого я видел в своей жизни, мистер Дронго. Суметь так быстро вычислить, кто именно сидит перед ним, – для этого нужно быть не просто аналитиком. Для этого нужно быть таким профессионалом, как вы.