Выйдя из автобуса, они медленно побрели в ту сторону, куда их подталкивали трое палачей с автоматами. Было уже достаточно темно, и фигуры начали расплываться, как всегда бывает при закате солнца. Они еще не дошли до места. Первые очереди были неожиданными. Но последующие одиночные выстрелы уже внесли ясность: в них стреляли со всех сторон. Вернее, не в них, а в их стражников.
Поняв, что происходит, Дронго крикнул Вуду: «Ложитесь!» и бросился на землю, больно толкнув Барбару. Через минуту все было кончено. Все пятеро приехавших с ними охранников были убиты. Среди нападавших лишь один человек получил тяжелое ранение в живот. Остальные освободители спешили к ним.
Дронго поднялся первым. Он узнал Моше, который шел впереди всех. Подойдя к Дронго, тот улыбнулся.
– Я боялся, что не успею.
– Кажется, вы второй раз спасаете мне жизнь, – признался Дронго. – Счет уже два – ноль в вашу пользу. Это очень много, вы не находите?
В этот момент раненый водитель автобуса, который лежал рядом с машиной, поднял руку, намереваясь выстрелить в Моше. Дронго успел оттолкнуть его. Пули прошли мимо них. Один из сотрудников МОССАДа дал длинную очередь из автомата, и нападавший затих.
– Вот видите, – показал Моше, – счет уже два – один.
Послышался стон. Дронго с ужасом обернулся. Барбара лежала на земле, а рядом расплывалось кровавое пятно. Он наклонился над ней и дотронулся до ее волос. Она открыла глаза.
– Больно, – прошептала чуть слышно.
Он осторожно перевернул ее на спину, и она застонала сильнее. Он прежде всего ощупал ее тело. Кажется, ничего серьезного. Пуля попала в ногу, возможно, задев кость.
– Она ранена, – сказал он подошедшему Моше. – Ее нужно везти в больницу.
Тот что-то приказал своим бойцам. Двое высоких парней в масках подбежали и, бережно подняв женщину, понесли к машине. Она закрыла глаза: очевидно, даже небольшое сотрясение причиняло ей боль.
Вуд отряхивал пыль с одежды, озираясь по сторонам.
– Вы не видели, куда девалась моя шляпа? – спросил огорченно он.
– Неужели она для вас важнее головы? – пошутил Дронго.
– Давайте уедем, – предложил Моше. – Сюда в любой момент может нагрянуть полиция. Я бы не хотел, чтобы нас видели.
Обратно они возвращались вдвоем с Эдвардом Вудом в «Опеле» Моше. Тот вел автомобиль, все время посматривая в зеркало заднего обзора. Но все было спокойно.
– Они поняли, что я приставлен к вам в качестве прикрытия, – рассказывал Моше, – и сумели меня вычислить. В Амстердаме я ушел от них чудом. Уже понимал, что они все знают. И поэтому решил вызвать группу, чтобы как-то помочь вам. Мы успели в последний момент, когда вас вывозили из отеля.
– Где Рамеш Асанти? – спросил Дронго.
– Этого я не знаю, – признался собеседник, – может, он сейчас во Франкфурте, а может, уехал в Женеву. Мы пока ничего не знаем. Наше руководство уже приняло решение. Послезавтра постараемся взять их центр в Женеве. Там они расположены на границе, и вся территория принадлежит их Фонду. Такое маленькое государство в государстве. Вот мы и нанесем им визит.
– А где Осинский? – спросил Дронго.
– Наверное, уже приехал во Франкфурт. Завтра концерт, он должен на нем присутствовать.
– Я тоже, – решительно сказал Дронго.
– Вы с ума сошли?! – удивился Моше. – Уезжайте немедленно домой. Они не должны знать, что вы остались в живых. Пусть думают, что погибли в перестрелке.
Вуд, сидевший на заднем сиденье, молчал.
– Я должен быть на концерте, – настаивал Дронго, – хотя бы для того, чтобы понять весь этот чудовищный механизм до конца. Я должен там быть.
– Это вы решите завтра с другим человеком. Если вам удастся его убедить, можете оставаться.
Дронго понял, что он говорит о Соловьеве.
Моше попросил Эдварда Вуда достать из сумки два пистолета – себе и Дронго. Когда Вуд протянул ему пистолет, Дронго усмехнулся. В этой поездке он все время менял оружие.
– Куда мы едем? – поинтересовался Вуд. – У меня в «Мэрриоте» остались вещи.
– Сейчас вам туда нельзя, – сказал Моше. – Завтра в «Шератоне» состоится совещание. Должен прилететь ваш высокопоставленный сотрудник из Лэнгли. И наш представитель. Можете решать с ними, что именно вам делать.
– Кто прилетит? – помрачнев, уточнил Вуд.
– Этого я не знаю. Мне приказано отвезти вас в «Шератон» и там оставить. Для вас уже забронирован номер. Один на двоих. В соседнем будут наши сотрудники. Номер двухместный, надеюсь, не поссоритесь.
Отель «Шератон» находился не в самом Франкфурте, а вблизи международного аэропорта, одного из крупнейших в Европе и мире.
Приехав в отель, они действительно вынуждены были оставаться в одном номере. При этом Дронго любезно уступил душевую комнату Вуду. Через полчаса оба заснули, настолько тяжелым был этот невероятный день.
Утром следующего дня они попросили завтрак прямо в номер. А потом спустились вниз, где в сюите их уже ждали прилетевший из Тель-Авива Соловьев и еще двое незнакомцев.
Вуд и Дронго вошли в номер, когда все трое уже сидели за столом. Увидев вошедших, один из гостей, седовласый, с красиво уложенными волосами, крупный человек с характерным, чуть придавленным носом и слегка выпученными глазами, нахмурился и грозно сказал:
– Мистер Вуд, кажется, вы провалили всю операцию.
– Нет, мистер Вудсток, – пролепетал Вуд, – мы просто не знали всех подробностей.
Дронго сообразил, что это прилетевший из Лэнгли заместитель директора ЦРУ по оперативной работе. Сидевший рядом с ним второй незнакомец, худой, среднего роста, с монголоидными чертами верхней части лица, лысоватый, с тонкими некрасивыми губами, сказал сквозь зубы по-русски:
– Я много слышал о вас, Дронго. Но не думал, что вы так легко попадетесь. Говорят, вчера вас чуть не убили.
– С кем я разговариваю? – устало спросил Дронго.
– Я генерал Минулин. Может, слышали?
– Слышал. – Генерал возглавлял в СВР специальное аналитическое управление.
Теперь Дронго понимал, что все три сидевших перед ним генерала – высшие руководители своих спецслужб. В том числе и скрывающийся под фамилией Соловьева генерал МОССАДа. Интересно, почему он все-таки взял себе такую фамилию? – в который раз подумал Дронго.
– Садитесь, – разрешил Соловьев, – генералов Вудстока и Минулина вы знаете. А я генерал Райский. Вы, Дронго, должно быть, слышали обо мне. Я был руководителем Симховича, когда вы так неудачно разошлись с ним в Вене четыре года назад.
Дронго кивнул. Он помнил Вену девяносто первого. И смерть Натали Брэй, единственной женщины, которую он по-настоящему любил. Но он ничего не сказал генералу МОССАДа.
– Теперь уже ясно, что такое этот Фонд, – продолжал Райский. – Это тайное общество, имеющее не только свои филиалы, но и своих агентов влияния по всему миру. Кто возглавляет Фонд, нам так и не удалось узнать. Но мы знаем, что их филиал есть в том числе и в самом Израиле.
Дронго удивился. Ярко выраженный антисемитизм Асанти и Якобсона находился в диком противоречии с этими утверждениями. Но, очевидно, по отношению к своему израильскому филиалу Фонд проявлял некоторую снисходительность.
– Из-за нашего взаимного недоверия, – продолжал генерал МОССАДа, – каждая из наших служб считала, что кто-то другой финансирует и покровительствует этому Фонду. Но теперь мы знаем, что это не так. Фонд создан тайным масонским орденом «вольных каменщиков» и финансируется на их деньги. При этом часть денег эти неистовые ревнители веры получают от арабских стран, что их, конечно, не смущает.
Что-то в его словах смущало Дронго, но он решил не перебивать генерала. Тихо скрипнула дверь, в номер вошел и осторожно присел на стул у дверей Моше.
– Узнав наконец, что представляет собой Фонд, теперь мы можем начать против него совместную акцию, – продолжал Райский. – Только объединив усилия наших организаций, удастся покончить с этим монстром. Надеюсь, все со мной согласны?
Минулин осторожно наклонил голову. Вудсток быстро закивал. И в этот момент раздался голос Дронго.
– Нет, – громко сказал он, – я не согласен.
Все посмотрели на него.
– Вы с ума сошли? – дернулся генерал Минулин. – Что вы такое говорите? Как это не согласны?
– Вы, очевидно, забыли, – зло сказал Вудсток, – вчера вечером вас спасло только чудо.
Дронго не обращал на них внимания, глядя в глаза Райскому.
– Я начинаю понимать, почему вас так не любят, – почти шепотом сказал Дронго.
Все молчали, ожидая, что скажет Дронго дальше.
– Неужели вы ничего не видите, генерал? – спросил Дронго. – В вас самих сидит очень сильный комплекс неполноценности. Я понимаю, как нелепо это может выглядеть по отношению к вашему народу, но ведь это действительно так. Вам все время кажется, что все вам завидуют, все вас ненавидят, все интригуют против вас. Я не исключаю, что это так, но, конечно, не в тех масштабах, в каких вы себе представляете. В любой стране вы пытаетесь создать свою опору, с детства внушая каждому своему соплеменнику мысли о его исключительности, о его принадлежности к великому народу. Это прекрасно. Но посмотрите, во что это превращается. Вы присваиваете себе право миловать и карать. Вы всерьез уверовали, что именно вам поручена некая миссия. Имея громадное влияние в мире, вы начинаете им злоупотреблять. Пытаясь защититься от действительной агрессии, вы часто переходите ту грань, которая отделяет вас от самозащиты, и невольно сами становитесь агрессором.
– Что вы предлагаете? – спросил Райский.
– Нападение на их центр в Женеве ничего не даст. Только вызовет новую волну ненависти в ваш адрес. Черт вас всех возьми, вы ведь верующие люди!
Дронго вскочил со своего места и, пройдя в другую комнату, принес Библию. В любом европейском или американском отеле в спальне обязательно лежит Библия. Он раскрыл ее на известной ему странице и прочел: «Не судите, да не судимы будете; ибо каким судом судите, таким будете судимы; и какою мерою мерите, такою и вам будут мерить».
– Вы же умный человек, генерал, – продолжал Дронго, – неужели вы не хотите понять очевидного? Если вы считаете себя исключительным народом с исключительной привилегией всегда защищаться и делать так, как считаете нужным, значит, вы должны признать подобную исключительность и за другими. В том числе и за вашими врагами. «И какою мерою мерите, такою и вам будут мерить». Мне противен Асанти с его Фондом, мне противны их действия. Но если вы имеете своего агента влияния в Вашингтоне, почему они не могут сделать то же самое? И если вы завтра нападете на их центр в Женеве, почему они не могут ответить тем же? Око за око, кровь за кровь. Неужели вам мало многолетней войны с арабами, которой не видно конца?
– Перестаньте, – отмахнулся Минулин, – вы ведете себя очень странно. Они вас вчера хотели расстрелять, а вы их защищаете. Это решает не только МОССАД. Мы представляем здесь свои разведки и готовы объединить усилия, чтобы покончить с этим Фондом. Раз и навсегда. Вы думаете, у нас нет их агентов влияния? Это общая проблема для всего мира. Мы не должны позволить им диктовать нам условия. Это кучка зарвавшихся авантюристов, вообразивших, что могут переделать мир.
– Я их не защищаю, – возразил Дронго, – я просто хочу, чтобы вы все правильно оценили. Разве в Москве агенты влияния только этого Фонда? А сидящие здесь генералы, представляющие ЦРУ и МОССАД, не имеют своих агентов влияния в Москве? Так в чем дело? Почему одним вы позволяете, считая это в порядке вещей, а с другими жестоко расправляетесь, рискуя вызвать ответную реакцию?
– Мы никому не позволяем иметь у нас агентов влияния! – сорвался на крик Минулин. Зная, что Райский знает русский язык, он даже не успел перейти на русский.
Райский по-прежнему молчал.
– Делайте что хотите, – махнул рукой Дронго, – я просто хотел вам объяснить, что вы все равно ничего не добьетесь.
Вудсток неприязненно посмотрел на него. «И где только откопали этого неврастеника?» – подумал он. И, видя молчание своего коллеги из МОССАДа, продолжал:
– Завтра совместная группа ЦРУ и МОССАДа, состоящая из специалистов особых подразделений наших служб, возьмет этот центр. Наши русские коллеги обещали нам прикрытие со спутника. На это время их спутник сумеет накрыть зону Женевы и вызвать необходимые помехи в радиолокационной системе защиты Фонда. А потом будет необходимая поддержка с применением спутниковой связи, чтобы избежать больших потерь.
– Да, – сказал Минулин, – наши службы готовы.
– В таком случае завтра в пять часов мы начинаем, – подвел итог Вудсток. – Генерал Райский, вы хотите что-нибудь сказать?
Райский по-прежнему смотрел на Дронго.
– Нет, – сказал он, не отводя взгляда, – ничего.
Вудсток шумно поднялся и вышел из номера. За ним поспешил Эдвард Вуд. Осторожно удалился Моше. Минулин, поднявшись, посмотрел на Дронго, словно хотел что-то сказать, но, передумав, вышел из апартаментов, раздраженно бросив ручку с фирменным названием отеля на стол.
Они остались одни. Генерал МОССАДа Райский и Дронго. И долго молчали. Потом Райский спросил:
– Вы серьезно так считаете?
– Почти, – честно ответил Дронго.
– По-моему, в ваших рассуждениях есть рациональное зерно, – задумчиво сказал Райский. – Мы просто устали от этой ненависти. Устали от постоянной войны всех наших соседей против нас. Но вы не совсем правы. У нас есть и то, что отделяет нас от других народов. Страшный опыт холокоста, вы не забывайте об этом. Каждый еврей помнит, что подобное не должно повториться. Мы не можем позволить себе никогда быть слабыми. Мы обязаны быть сильными, чтобы подобной трагедии, когда сжигали и убивали миллионы евреев, не повторилось. Это не комплекс неполноценности, Дронго. Это комплекс вины за наших погибших родителей, которых мы не могли защитить.
– Белорусов тоже убивали, – возразил Дронго, – но они же не стали после этого постоянно вспоминать об уроках войны.
– Их убивали не за то, что они белорусы, – возразил генерал МОССАДа, – они сражались в Сопротивлении, были в партизанских отрядах, боролись с фашистами. А нас убивали только потому, что мы евреи. Быть евреем – это уже была вина, и за это убивали. У нас очень трагический опыт, Дронго. Вспомните, сколько тысяч лет нас сжигали и вешали. Разве мы не выстрадали свое право на защиту?
– На защиту – да. Но не на агрессию. Вы часто наносите превентивные удары, считая, что только таким способом можете решить свои проблемы. Это иллюзия. Чем вы становитесь сильнее, тем больше вас ненавидят во всем мире. Простите, генерал, вы сами напросились на откровенность.
– Да, – кивнул Райский, – я знаю об этом. Но я солдат и обязан выполнять свой долг. И поэтому завтра наша группа пойдет на штурм этого женевского центра. Остановить уже ничего нельзя. Все зашло слишком далеко. И не только у нас, Дронго.