Попрощавшись со своей собеседницей, он направился к выходу и осторожно спустился по лестнице вниз. Достал из кармана телефон и, позвонив Вейдеманису, сообщил, что выходит. На втором этаже Дронго увидел поднимавшуюся женщину и остановился, чтобы пропустить ее наверх. Когда она взглянула на него, он нахмурился. В ее лице было что-то знакомое. Женщина быстро отвела глаза в сторону, наклоняя голову, словно для того, чтобы он ее не узнал. Затем, видимо, передумав, подняла ее и, улыбнувшись, поздоровалась:

– Добрый день.

По ее улыбке и по ее глазам Дронго понял, что должен знать эту женщину. Но почему он не может ее вспомнить?

– Вы меня не узнали? – продолжала женщина.

– Простите. Кажется, нет, – ответил Дронго.

Ей было около тридцати пяти. Или чуть больше? Странно, что она ему кого-то напоминает. Красивый овал лица, светло-карие глаза, длинные ресницы, аккуратный носик, не отмеченный ножом пластического хирурга, немного вытянутое лицо, чувственные губы. Кто же она?

Нет, он с ней точно не встречался, память не могла его подвести. Он не знает этой незнакомки, иначе бы обязательно ее запомнил.

– Вижу, что не узнали, – улыбнулась она. – Я – Нармина. Может, вы меня вспомните? Я – соседка Майи. Неужели вы меня совсем не помните?

Майя была их общей знакомой, с которой встречался его младший брат почти двадцать лет назад. Несколько раз Дронго бывал в доме Майи, где вместе отмечали разные события. Многие в той компании были моложе него, в основном знакомые его брата. С Майей у брата тогда ничего серьезного не было. Она вышла замуж и уехал в Канаду, а брат начал ухаживать за другой женщиной. И у Майи действительно была соседка, кажется, студентка медицинского вуза. Да, все так и было. И эту соседку звали Нарминой. Теперь он вспомнил застенчивую худенькую девочку, которая смешно смущалась и робела в их компании. Неужели это она?

Сколько лет прошло с тех пор? Больше двадцати. Значит, тогда ей было семнадцать или восемнадцать. А сейчас? А ему тогда сколько было? И сколько ему сейчас?

– Я вас вспомнил, – улыбнулся Дронго, протягивая ей руку. – Если бы вы не сказали, никогда бы не узнал. Что вы здесь делаете? Идете в ресторан пообедать?

– У меня встреча с подругой, – ответила Нармина, – я ведь только несколько дней назад прилетела из Лондона. Я теперь живу там.

– Очень приятно. – Он посторонился, пропуская ее наверх.

– А вы все время живете в Баку? – спросила она, поравнявшись с ним.

– Иногда да, – уклончиво ответил Дронго, – а иногда в других местах.

– Интересно. А как вас можно разыскать? У вас есть телефон?

Он продиктовал номер своего мобильного телефона. Она не стала его записывать, только кивнула на прощание и пошла наверх. А Дронго, спустившись по лестнице, вышел из здания и направился к своему автомобилю, за рулем которого сидел Эдгар Вейдеманис.

– Как прошла встреча? – спросил он, когда Дронго уселся рядом.

– Неплохо. Поезжай прямо, потом свернешь налево, затем направо и снова налево, – пояснил эксперт.

– Нужно быть асом, чтобы ездить в вашем старом городе, – пробормотал Вейдеманис, поворачивая руль.

– Ничего. Постепенно научишься. Ты видел женщину, которая вошла в ресторан?

– Да. Минуты за две до твоего выхода. Она как раз говорила по телефону.

– Это моя знакомая.

– У тебя здесь полно знакомых. О чем вы говорили на встрече?

– Она уверена, что это была сознательная провокация. Подозревает российскую сторону, которой потенциально выгодно спровоцировать военный конфликт между Ираном и Америкой, надолго «закупорить» Ормузский пролив, лишить Саудовскую Аравию и Объединенные Арабские Эмираты возможности транспортировать свою нефть и выгодно использовать конъюнктуру, когда цены на сырье поднимутся до двухсот долларов.

– Своеобразное мышление, именно по-американски, – вздохнул Эдгар.

– Здесь выезжай налево, – перебил его Дронго, – а когда будем на проспекте, заверни направо.

– Понятно, – кивнул Вейдеманис. – О чем еще говорили?

– Вполне возможно, что убитый французский дипломат был двойным или тройным агентом. Во всяком случае, она откровенно на это намекала.

– Если она тебя вызвала, значит, знает, зачем ты прилетел, – заметил Эдгар.

– Конечно, знает. Даже знает, с кем я успел встретиться и как ударили моего водителя. Не удивлюсь, если она расскажет мне, о чем именно я разговаривал с Нафиси. Они все очень пристально следят друг за другом. Но она уверяет, что американцы не имеют к этому убийству никакого отношения.

– И ты ей веришь?

– Как бы там ни было, американцы не дураки, чтобы устраивать отстрел французского дипломата и портить свои отношения с Францией, да еще делать это демонстративно у российского посольства. У американцев и так хватает врагов, чтобы добавлять Францию и Россию. Тут я как раз могу с ней согласиться. Но это совсем не значит, что французского дипломата, связанного с иранской разведкой, не могли убрать союзники американцев – израильтяне, которые не прощают подобных отношений с иранским государством. Судя по тому, как целенаправленно они убивают иранских ученых, связанных с ядерной программой в самом Иране, здесь вполне могло произойти нечто подобное.

– Тогда убийц никто и никогда не найдет, – угрюмо произнес Вейдеманис. – МОССАД умеет работать достаточно профессионально, и их невозможно разоблачить, приехав в город на несколько дней.

– Я бы с тобой согласился, – осторожно заметил Дронго, – но есть несколько моментов, на которые ты просто не обращаешь внимания. Во-первых, это они приехали сюда на несколько дней, если действительно приехали. А я прибыл в свой родной город, где знаю каждый уголок, каждый дом, каждую улицу, где живут много моих знакомых и друзей, я уже не говорю про родственников, которые всегда готовы мне помочь. Теперь второй фактор. У Баку очень хорошие отношения с Тель-Авивом, здесь уже много лет функционирует израильское посольство, летают прямые рейсы из Азербайджана в Израиль. После того как в Анкаре турецкий премьер-министр Эрдоган взял сознательный курс на разрыв тесных отношений Турции и Израиля, Азербайджан остался, по существу, единственной мусульманской страной региона, с которой у Израиля почти идеальные отношения. Рисковать ими, даже ради двойного агента, было бы по меньшей мере неразумно. Насколько я понял, Шевалье был не тем человеком, ради которого стоило серьезно осложнять свои отношения с единственным дружеским государством в этом регионе.

– А если мы чего-то не знаем, – предположил Вейдеманис, – не обладаем какой-то важной информацией по этому Шевалье и не можем правильно оценить его значение?

– Завтра я постараюсь выйти на французское посольство и поговорить с Лелупом, если, конечно, он захочет со мной разговаривать, – сказал Дронго.

В этот момент зазвонил его мобильный телефон. Номер позвонившего не высветился, но звонки не умолкали.

– Слушаю вас, – ответил в трубку Дронго.

– Добрый день, господин эксперт, – услышал он знакомый голос. Позвонивший говорил по-русски, но с характерным еврейским акцентом.

– Аркадий, это ты? – удивился Дронго.

– Я думал, ты меня не узнаешь спустя столько лет, – довольно проговорил Аркадий Мил-Ман, бывший посол Израиля в Азербайджане. Пятнадцать лет назад он работал в Баку, прибыв сюда вместе со своей семьей, и Дронго тогда дружил с этими интеллигентными людьми. Они даже вместе отмечали еврейскую пасху. Затем Мил-Ман был переведен в Москву, где стал послом Израиля в России, после чего его отозвали в Тель-Авив. Говорили, что он даже развелся со своей очаровательной супругой, но Дронго предпочитал не верить подобным слухам. И вот теперь Мил-Ман сам позвонил ему. Спрашивать, откуда у израильского дипломата номер его телефона, было бы, наверное, наивно.

– Как у вас дела? – спросил Дронго. – Как ты поживаешь?

– У меня все хорошо. Я получил новое назначение и скоро поеду на новое место работы, – не называя страны, сообщил Мил-Ман. – Сколько же мы не виделись?

– Уже лет десять. Последний раз встречались в Москве, – напомнил Дронго.

– Правильно, – согласился Мил-Ман. – Значит, нужно снова увидеться. У меня к тебе просьба. Если сможешь, поговори с одним из моих близких знакомых. Он как раз сейчас в Баку.

– С кем? Как его зовут?

– Его зовут Иосиф Наумович Жаботинский. Он бизнесмен и прилетел в ваш город по делам своего бизнеса. Хочет посоветоваться с кем-нибудь из местных.

– Понятно. Дай ему мой телефон, пусть позвонит мне.

– Я так и сделаю, спасибо. Он позвонит тебе прямо сегодня. И заранее спасибо за помощь.

Дронго положил телефон в карман и негромко сказал:

– Все правильно, все так и должно быть. После моего разговора с иранским резидентом мне обязательно должны были позвонить из Израиля, чтобы я встретился с представителем МОССАДа.

– Неужели звонили из Израиля?

– Звонил мой хороший знакомый, Аркадий Мил-Ман. У него была чудесная супруга, которая удивительно быстро сходилась с людьми. Злые языки уверяли, что он был профессиональным дипломатом, а она – профессиональным разведчиком. Но меня такие подробности не очень интересовали. Мне было с ними интересно. Всегда приятно общаться с начитанными, интеллигентными людьми.

– О чем он просил?

– Мне позвонит бизнесмен, который, конечно, случайно оказался сейчас в Баку по делам своего бизнеса.

– Думаешь, он из МОССАДа?

– А ты как думаешь? – усмехнулся Дронго, взглянув на своего друга.

И тут же снова зазвонил телефон.

– Здравствуйте, – услышал незнакомый голос Дронго, – с вами говорит Иосиф Наумович Жаботинский. Я друг Аркадия Мил-Мана. Он должен был предупредить вас о моем звонке.

– Он сообщил мне об этом пять минут назад, – не скрывая иронии, ответил Дронго.

– Значит, вы уже в курсе, что я должен был вам позвонить. – Жаботинского трудно было сбить с позиции. – Мне необходимо с вами срочно встретиться.

– Это я уже понял. Настолько срочно, что вы позвонили ровно через пять минут после звонка Аркадия Мил-Мана.

– Нам нужно срочно увидеться и переговорить, – упрямо повторил Жаботинский.

– Где вы хотите встретиться?

– Давайте в нашем отеле, – предложил Жаботинский, – я сейчас нахожусь в отеле «Кемпински Патамдарт». Когда вы можете сюда приехать?

– Насколько я понял, дело срочное?

– Безусловно. Вы все правильно поняли.

– Тогда через двадцать минут. – Дронго посмотрел на часы. – Встретимся в холле отеля.

Он положил телефон в карман и обернулся к Вейдеманису:

– Давай направо, наверх мимо Баксовета, а оттуда поедем в «Кемпински». Там нас будет ждать господин Жаботинский. Видимо, дело действительно чрезвычайной срочности, если он даже не пытается скрыть своей заинтересованности и перезвонил почти сразу после звонка Мил-Мана.

– У тебя есть оружие? – мрачно поинтересовался Вейдеманис.

– Ты считаешь, что агенты МОССАДа вызывают меня на встречу, чтобы ликвидировать? – рассмеялся Дронго. – В тебе крепко сидит бывший советский офицер КГБ.

– Я не об этом, – возразил Эдгар. – Твоя встреча с ним может быть очень опасной. За нами наверняка следят. И не только американцы. Если иранцы узнают о вашей встрече, они посчитают это доказательством причастности израильтян к убийству Шевалье. И соответственно будут считать, что и ты работаешь на другую сторону. Можешь представить их реакцию в этом случае? Она вполне предсказуема.

– Я надеюсь, что Нафиси все правильно понял, – пробормотал Дронго, – но в любом случае постараюсь быть осторожнее. Ты взял оружие из дома?

– Конечно. Оба пистолета. Это твое оружие, и ты имеешь на него законные права.

– Я не возьму с собой оружия, – возразил Дронго. – Ты прекрасно знаешь, что я не люблю ненужного героизма, но это явно не тот случай.

– Тогда я пойду за тобой следом и буду ждать в холле отеля, – предложил Эдгар. – Или в ваших отелях установлены металлодетекторы, как в отелях Турции?

– Не говори глупостей. Здесь уже давно не было никаких террористических актов, поэтому можешь спокойно входить в отель, имея даже два пистолета. Но если ты кому-нибудь их покажешь, можешь быть уверен, что оттуда тебя уже не выпустят. Там наверняка есть своя служба безопасности.

– Я учту, – буркнул Эдгар.

– Между прочим, мы сейчас как раз проезжаем мимо иранского посольства, – показал на здание справа Дронго, – а машины с красными номерами – это автомобили их посольства.

– И небритые мужчины в расстегнутых рубашках без галстуков, которые разговаривают рядом со зданием, это, очевидно, их сотрудники? – уточнил Вейдеманис.

– Необязательно, чтобы все были небритые, – возразил Дронго, – и не все без галстуков, хотя, в общем, этот предмет одежды им не кажется особенно важным. Но у каждой культуры есть свои особенности.

Они поехали дальше и уже через десять минут подъезжали к зданию отеля. Дронго вошел в роскошный холл, где почти никого не было. К нему сразу шагнул плотный мужчина лет сорока. У него было румяное лицо, коротко остриженные волосы и большие деформированные уши, какие обычно бывают у борцов. Он был одет в серый костюм.

– Я – Жаботинский, – представился мужчина, протягивая руку. – Спасибо, что так быстро приехали. Надо срочно с вами переговорить.

– Прямо здесь? – спросил Дронго.

– Конечно, нет. Но и не в номере. Давайте куда-нибудь поедем и спокойно поговорим. Рядом есть какой-нибудь парк?

– Недалеко от нас есть кладбище почетного захоронения. Второе кладбище, – сообщил Дронго.

– Я не совсем понял. Как это – второе?

– Есть первое почетное кладбище, своего рода пантеон, а есть второе, – пояснил Дронго.

– На кладбищах тоже бывает своя иерархия? – хмыкнул Жаботинский.

– Везде своя иерархия, – печально ответил Дронго. – В Москве, например, на Красной площади в стене хоронили самых известных людей. Менее известных отправляли на Новодевичье кладбище, а самые выдающиеся получали даже свои памятники рядом с Мавзолеем Ленина. Там тоже своя иерархия.

– Поедем на кладбище, – согласился Жаботинский. – У вас есть машина?

– Она во дворе, – показал Дронго, – за рулем мой напарник и друг, можете ему полностью доверять.

Они вышли из здания и сели в машину. Эдгар поздоровался с гостем, не проявляя видимого интереса, и они поехали в сторону кладбища. У ворот кладбища машина затормозила, и Дронго вместе с Жаботинским, пройдя через ворота, вступили на обширную территорию второго кладбища почетного захоронения.

– Люди часто изо всех сил стараются похоронить родственников именно здесь. Многие считают, что их близкие должны покоиться на первом кладбище, – пояснил Дронго – Был случай, когда родственник одного чиновника жестко настаивал на том, чтобы покойного хоронили на первом кладбище, но было принято решение отправить тело на второе. В момент похорон к родственнику подошел один из членов похоронной комиссии и проникновенным голосом сказал, что на втором кладбище воздух гораздо лучше, чем на первом.

– Смешно, – коротко бросил Жаботинский, даже не улыбнувшись.

Они углубились в аллею, по обеим сторонам которой росли высокие деревья. За ними никто не шел. Здесь было тихо и спокойно.

– Вы, очевидно, уже поняли, – негромко начал Жаботинский, – кто я и почему мне необходимо было встретиться с вами так срочно.

– Неужели вы назовете организацию, на которую работаете? – с сарказмом уточнил Дронго.

– Зачем? Вы все и так понимаете, – возразил его собеседник.

– Тогда зачем такая срочность?

– У нас появились сведения, что вам может угрожать опасность, – сообщил Жаботинский.

– У вашей организации? – переспросил Дронго.

– Ну зачем вы тянете меня за язык? Повторяю, у нас есть достаточно убедительные факты, что вам может грозить серьезная опасность.

– Со стороны кого?

– Со стороны ваших южных соседей, – быстро ответил Жаботинский.

– Вы считаете, что мне угрожает опасность со стороны иранцев?

– Во всяком случае, они вами интересуются и как раз сейчас решают, что именно с вами следует сделать.

– Я привык доверять профессионалам, тем более такой авторитетной организации, как ваша, – сказал Дронго, – но в данном случае мне кажется, что ваша информация не совсем точна. Я встречался вчера с их представителем…

– Мы знаем. Вчера вы встречались с советником посольства Ирана, резидентом их разведки Зохрабом Нафиси.

– Я начинаю думать, что вчера за мной весь день ходили операторы сразу нескольких телекомпаний, в том числе и вашей, – пробормотал Дронго.

– Нафиси слишком известная фигура, чтобы его можно было игнорировать, – пояснил Жаботинский.

– Тогда вы должны понимать, что ни один серьезный резидент не станет планировать убийство своего собеседника на следующий день после их встречи.

– И тем не менее вам грозит опасность, – упрямо повторил Жаботинский.

– Несколько странно говорить о смерти на кладбище, – невесело пошутил Дронго.

– В этом есть нечто мистическое, – согласился Жаботинский, – но вы сами предложили это место встречи.

– Хорошо. Будем считать, что я принял к сведению вашу информацию. У вас есть более конкретные сведения? Кто, где и когда?

– Только то, что я вам сказал. Опасность достаточно реальная, и вас могут физически ликвидировать.

– А причины? Что я такого сделал, чтобы меня нужно было устранять?

– Неужели вы еще не поняли? Дело Армана Шевалье, из-за которого вы сюда приехали.

– Считайте, что я догадался. Но, насколько могу судить по нашему разговору с Нафиси, они тоже заинтересованы в установлении истины. Очень заинтересованы. В таком случае зачем им такой непрагматичный шаг, как мое устранение? Иранцы прагматики, они не станут совершать нерациональных поступков.

– А если они сами причастны к устранению Шевалье? – спросил Жаботинский. – Если они сами решили устранить двойного агента, поняв, что он их обманывает?

– И выбрали для этого место у российского посольства? – не поверил Дронго. – Вы ведь умный человек, господин Жаботинский. Россия сейчас – один из последних союзников Ирана. И без ее санкции в Совете Безопасности ничего не произойдет. В частности, убийство французского дипломата. Для чего? Чтобы окончательно поссориться и с европейскими странами, которые так неохотно идут на санкции против Ирана, уступая американскому давлению? Вам не кажется, что это просто нелогично? Скорее вас можно было заподозрить в устранении французского дипломата у российского посольства, чтобы окончательно поссорить иранцев с Москвой и Парижем.

– Это выглядело бы достаточно логично, – согласился Жаботинский, – но в разведке не всегда применима логика. Иногда, поступая нелогично, мы действуем вопреки ожиданиям наших противников. В разведке удивить врага – значит уже наполовину одержать победу.

– Выходит, вы непричастны к этому убийству?

– Принципиальная политика моей организации состоит в том, что мы никогда не комментируем наши действия, – пояснил Жаботинский, – не подтверждаем и не опровергаем утверждений о наших действиях.

– Удобная позиция, – согласился Дронго, – но если предположить, что убийство Шевалье по какой-то причине было нужно иранцам, я хочу знать эти причины.

– Разве вы не в курсе, что сюда прилетел мсье Лелуп? – вместо ответа задал вопрос Жаботинский. – Вы опытный эксперт и знаете: если убили дипломата, его хоронят с почестями и позволяют местным правоохранительным органам разобраться с преступниками. Это мировая практика. Но прилетел мсье Лелуп, специалист из разведки. Обратите внимание, не следователь и не сотрудник контрразведки, а именно разведчик. Можно сделать вывод, что погибший Шевалье работал как на иранскую разведку, так и на французскую. Значит, был двойным агентом, а такие вещи очень не нравятся на Востоке. Здесь не проходит «вариант Труффальдино». Нельзя служить двум господам. Восточные господа такого не прощают. И поэтому было принято решение убрать Шевалье. Возможно, он поставил им некачественное оружие или дал неверную информацию. А такие вещи тоже не прощаются.

– Предположим, что его убрали иранцы, – согласился Дронго, – но зачем так демонстративно стрелять в него, когда он выходит из российского посольства?

– Именно для того, чтобы все следователи, которые будут заниматься этим расследованием, сразу и с ходу отметали причастность иранской стороны к этому убийству. На самом деле, стреляя в него в тот момент, когда он выходил из здания посольства России, иранцы гарантировали себе почти абсолютное алиби. Вы ведь не хотите поверить в такую возможность, а вы один из лучших специалистов в этой области, нам хорошо известно ваше досье, – добавил Жаботинский.

– Спасибо. Тогда у меня другой вопрос: в чем ваш интерес, господин Жаботинский? Я понимаю, что ваша организация – самое человеколюбивое учреждение в мире, и вы хотели предупредить меня из чистого альтруизма. Понимаю, как вас беспокоит моя судьба, но все-таки хотелось бы получить честный, по возможности, ответ на мой вопрос. Почему?

– Я полагал, что вы должны знать ответ на этот вопрос. – Жаботинский неожиданно остановился. – Нас очень волнует все, что здесь происходит. Нам небезразличны отношения Ирана с Россией и Францией, хотя бы потому, что вето России в Совете Безопасности ООН не позволит нашей авиации разбомбить ядерные объекты Ирана. Это сегодня для нашей страны самый важный вопрос. Не сохранение вашей жизни, господин Дронго, а спасение нашего государства. Как видите, я максимально откровенен с вами.

Дронго задумчиво взглянул на него и спросил:

– Вы понимаете, что многие считают именно вас организаторами и исполнителями этого убийства? Не нужно отвечать на мой вопрос, если не хотите. Но практически доказано, что вы имеете отношение к убийствам иранских ученых, работающих на ядерную программу Ирана.

– В таком случае скажите, как бы вы поступили? – быстро спросил Жаботинский, продолжая движение. – Сидеть и ждать, пока непримиримый враг, публично заявивший, что наше государство не имеет права на существование, приготовит свою ядерную бомбу, одной из которых вполне достаточно, чтобы уничтожить всю нашу страну? Очень небольшую страну, господин эксперт, в отличие от многомиллионного Ирана. Как нам защищаться? Сидеть и ждать, пока нас уничтожат?

– Есть международные организации, которые могут вынудить Иран свернуть его ядерную программу.

– Вы сами верите в эти слова? – поморщился Жаботинский. – Какие международные организации? Кто верит в их эффективность? Индия и Пакистан на глазах всего мира обзавелись своим ядерным оружием, и никто не посмел их остановить. Теперь все ждут, когда в Пакистане к власти придут исламисты и захватят это оружие…

– А сам Израиль получил ядерное оружие не вопреки мнению мирового сообщества? – спросил Дронго.

– Мы никогда не признавались, что обладаем подобным оружием.

– Я не об этом. Я не прошу подтверждения, только хочу уточнить, почему одним можно, а другим нельзя. Вы наверняка знаете, как я отношусь к вашей стране и к вашему народу. Пройдя через тысячелетний путь гонений и скитаний, вы создали свою страну, сумели сохранить свою культуру, традиции, обычаи. Вы – великий народ, и многие народы должны учиться у вас, как нужно воспитывать детей, сохранять в нечеловеческих условиях свою культуру, свою идентичность. Это все так. Но почему вам можно нарушать международные конвенции о нераспространении ядерного оружия, а другим нельзя?

– Другие не обладают таким опытом выживания, – печально ответил Жаботинский, – и им не угрожают поголовным физическим истреблением. Если у нас и есть такое оружие, о чем я принципиально не могу говорить, то оно направлено на защиту нашей страны и нашего народа.

– Иранцы говорят то же самое. Им нужно иметь оружие, чтобы противостоять давлению Америки. Между прочим, об этом говорят и северокорейские руководители. По большому счету, любая страна, даже такая мощная и великая, как Россия, тоже обосновывает сохранение ядерного потенциала как последнее средство защиты от возможных посягательств.

– Никто не прошел такой путь страданий, как наш народ, – вздохнул Жаботинский, – уверяю вас, никто. Знаете, сколько евреев было уничтожено во время Второй мировой войны?

– Я был в Освенциме и Бухенвальде, – нахмурившись, ответил Дронго, – поэтому все видел в подробностях. Хотя сейчас там только музеи…

– Вот именно. – Жаботинский снова остановился. – Будьте осторожны, господин эксперт. Это мой совет как человека и друга Аркадия Мил-Мана. Мы прекрасно знаем, как вы относитесь к нам, и именно поэтому считаем вас своим другом. Давайте возвращаться, ваша машина слишком долго стоит у ворот этого кладбища.

Дронго согласно кивнул головой.

Всю обратную дорогу они молчали, в холле отеля попрощались, крепко пожав друг другу руки. Когда Дронго снова сел в машину, Вейдеманис поинтересовался:

– Почему такая срочность?

– Меня хотят убить, – коротко сообщил эксперт.