В салоне автомобиля Эдгар долго молчал, ожидая, когда заговорит его друг. Затем наконец спросил:

– Что-то не так?

– Неприятный тип, – ответил Дронго. – Знаешь, есть такие люди, которые всю жизнь упрямо и упорно лезут наверх. Наконец они достигают успеха – и, казалось бы, должны радоваться тому, что им удалось достичь определенных вершин. Но они не радуются. Они помнят лишь о своих страданиях и трудностях, и за это ненавидят весь мир и тех, кому этот путь удалось пройти гораздо легче и быстрее.

– Бурдун не любил Зайделя? – понял Вейдеманис.

– Боюсь, что ненавидел. Более того, он еще и убежденный антисемит. И это в театре Эйхвальда, где звание для него выцарапывала Ольга Сигизмундова Штрайниш! Вот такие дела…

– Ты что, в первый раз в жизни встречался с антисемитом? – спросил Эдгар. – По-моему, можно было привыкнуть.

– Его даже можно понять. Больная и разведенная дочь, внучка, за обучение которой он платит… Я так понял, что он единственный добытчик в семье. И, конечно, ему тяжело. Он даже считает, сколько евреев – главных режиссеров работает в Москве. Легче всего обвинять во всех своих бедах режиссеров, которые не понимают твоей гениальности. А тут он наконец в пятьдесят шесть лет получает такой шанс заменить Зайделя и стать ведущим актером!

– Он мог подменить рапиру?

– Говорит, что он ушел сразу после того, как закончилась его роль. Если помнишь, могильщик не играет в последних актах. Его роль заканчивается на кладбище.

– Сделал себе алиби и ушел? – спросил Эдгар, взглянув на Дронго.

– Сам он сделать этого не мог, – убежденно ответил Дронго, – ему должен был кто-то помогать. Кто-то из тех, кто был в этот вечер на спектакле. Иначе рапиру могли еще раз заменить.

– Но мотивация у него была очень сильная, – напомнил Вейдеманис.

– Более чем, – согласился Дронго. – Ты знаешь, чем больше я читаю книг по истории Веймарской Республики, тем больше понимаю глубинные причины фашизма в Германии. Нужно было пройти через унижение поражением, дикую инфляцию, разруху, голод. Когда продукты дорожают в течение одного дня в тысячу раз, а твой бережливый сосед-еврей предусмотрительно сделал покупки еще вчера. Когда среди банкиров, лавочников и торговцев больше всего евреев, как людей расторопных и умных. Нужно было, чтобы эта ненависть стала общенародной, перевести всю горечь поражения, страх нищеты, отсутствие перспектив на конкретных виновников. И тогда умная, цивилизованная, европейская немецкая нация, известная своими гениальными музыкантами и философами, превратилась в жаждущую крови толпу. Кажется, Бердяев говорил, что национализм – это не столько любовь к своим, сколько ненависть к чужим. Это самое точное определение любого проявления подобного рода.

– Этот Бурдун вывел тебя из себя, – убежденно сказал Вейдеманис.

– Нет. Семен Ильич преподал мне еще один урок политкорректности, – усмехнулся Дронго и взглянул на часы. – Едем быстрее на Тверскую. Нужно найти этого Шункова. Он ведь «умирал» на сцене вместе с Гамлетом. Хотя у нас еще есть немного времени. Давай где-нибудь посидим. Я умираю от голода. Мы же не будем обедать в «Якоре» за счет вдовы? Это было бы не совсем корректно.

– Здесь много ресторанов, – сообщил Эдгар, поворачивая направо.

Они успели пообедать и к семи часам вечера подъехали к отелю «Шератон». Вейдеманис с трудом нашел место для парковки. Вдвоем они направились к ресторану «Якорь».

У входа их встретила девушка-метрдотель.

– У вас заказан столик? – поинтересовалась она.

– Боюсь, что нет, – ответил Дронго.

Девушка посмотрела на свой список и сообщила, что есть один свободный столик для двоих. Их провели в полутемный зал и усадили. Несмотря на довольно ранний для ужина час, в зале было много людей. Шунков сидел за столиком в компании молодых парней и девушек. Их было шесть человек. Они о чем-то весело спорили. Слышался смех. Вейдеманис заказал два легких салата и бутылку минеральной воды. Официант нахмурился, но ничего не посмел сказать. Дронго написал записку и попросил передать ее сидевшему за столом Шункову. Тот действительно был красивым молодым человеком с характерными азиатскими скулами и запоминающимися выразительными глазами. Он прочитал записку, удивленно поднял голову, посмотрел в сторону столика, где сидели оба напарника, согласно кивнул и, поднявшись, направился к их столику.

– Здравствуйте, – весело сказал он поднявшимся напарникам, – это я – Федор Шунков. А вы, очевидно, из милиции? Или из прокуратуры? Хотя если вы оттуда, то не стали бы встречаться со мной в таком месте.

– Мы частные эксперты. Меня обычно называют Дронго, а это господин Вейдеманис.

– Понятно. Зачем я понадобился частным экспертам? Кстати, в какой области вы эксперты?

– По вопросам преступности.

– Тогда понятно. Больше вопросов не имею вообще, – усмехнулся Шунков. – А какие у вас вопросы? Я готов ответить.

Этот молодой человек наслаждался жизнью, и все у него было в порядке. Он насмешливо смотрел на обоих напарников.

– Вы были на сцене в тот момент, когда погиб актер Зайдель, – напомнил Дронго.

– Вы опять об этом, – чуть поморщился Шунков. – А я думал, что дело уже закрыто…

– Нам важно понять, как это произошло.

– Рабочий перепутал рапиры и принес заточенную, – пояснил Шунков. – Я сразу понял, что он просто ошибся. Марат фехтовал и оцарапал мне руку. Я разозлился и, отобрав у него рапиру, тоже уколол его в плечо. Ну а потом он уже по сценарию снова отобрал эту рапиру и должен был меня ранить, чтобы я начал умирать на сцене. Но я увернулся, уже зная, что рапира острая. Потом по ходу спектакля умирает королева, и Гамлет наносит свой удар королю. Я тоже умираю и произношу свой монолог. Даже стиснул ему руку сильнее, чем обычно. Он так удивленно посмотрел на меня. Самое странное было то, как упал Зайдель. Как-то слишком театрально. Мне даже не понравилось, и я решил, что старик переигрывает.

– Почему старик? – уточнил Дронго. – Ему было только пятьдесят два.

– Поэтому и старик, – победно улыбнулся Шунков. В свои тридцать он считал стариками пятидесятидвухлетних мужчин. Какой циник, подумал Дронго. Ведь он встречается с сорокавосьмилетней женщиной.

– Он так неловко упал, – продолжал Шунков, – и я посмотрел в его сторону. Никто ничего не понял. Только Сказкин, игравший Горацио, сразу поспешил к упавшему. Что было потом, вы уже наверняка знаете. Окончание спектакля было скомкано, мы с трудом доиграли до конца. Потом пытались сделать Зайделю искусственное дыхание, вызвали «Скорую помощь», но было уже поздно. Он сыграл свой последний спектакль, – закончил Шунков и улыбнулся.

– Вам его совсем не жалко? – мрачно уточнил Дронго.

– Разумеется, жалко. Но это ведь такая глупая случайность. Идешь по улице – и кирпич падает на голову. Вот такая глупая неожиданность. Кто мог подумать, что эта заточенная рапира попадется среди остальных…

– Кирпич просто так на голову не падает, – возразил Дронго, – так, кажется, говорил Воланд.

– Кто? – не понял Шунков. Кажется, он не читал великого романа Булгакова.

– Нет, ничего. У Зайделя были враги?

– Если вы думаете, что его убили, то это чушь. Но если откровенно, то его не любили многие. Он был слишком высокомерным, слишком звездил, слишком подавлял остальных. В любой сцене пытался быть первым. Мне с ним было очень тяжело. У нас ведь с ним две большие сцены. Вы бы видели, как он в них играл, пытаясь замкнуть все на себя. Мне было очень тяжело. Особенно когда я врываюсь с толпой мятежников и королева пытается меня успокоить. Он просто подавлял, и не только меня, но и Ольгу Сигизмундовну. Хотя ее трудно подавить.

– Мы с ней разговаривали, – сообщил Дронго.

– Она согласилась с вами разговаривать о смерти Зайделя? – изумился Шунков. – Тогда поздравляю вас. Она даже со следователем была не очень любезна.

– Мы пытались понять, что именно произошло, чтобы предотвратить подобные происшествия в будущем, – сказал Дронго. – Насколько нам удалось узнать, Ольга Сигизмундовна покровительствует вам в вашей карьере?

– Это она вам об этом сказала? – недовольно уточнил Шунков.

– Разве неправда?

– Нет. Я этого не говорил, – смутился Шунков, – просто неприятно слышать о том, что тебе кто-то помогает. Даже если это очень красивая женщина.

– Замужняя женщина, – напомнил Вейдеманис.

– Замужняя, – спокойно согласился Шунков, – муж у нее очень важный начальник. А она просто очень красивая и талантливая женщина.

– Вас с ней связывают дружеские отношения? – спросил Дронго.

– Да. Можно сказать и так.

– Вы знали, что она была первой супругой Натана Леонидовича?

– Знал. Об этом в театре знали все. Даже спорили, как именно они себя поведут при встрече. Но они вели себя очень сдержанно. Вежливо здоровались, кивали друг другу. Никогда не целовались, хотя у нас принято целоваться после летнего отдыха. Но они вели себя очень достойно.

– У нее есть сын от этого брака…

– Это я тоже знаю, – ухмыльнулся Шунков, – Эдик Шахов. У него уже три своих магазина. Известный бизнесмен, хороший парень.

– Вы с ним лично знакомы?

– Меня иногда приглашают на дачу к Шаховым. Там я и познакомился с Эдуардом.

– Вы ведь почти ровесники.

– Верно. У нас небольшая разница в возрасте.

– Он не ревнует вас к своей матери? Ведь его нынешний отчим – не его родной отец?

– Вы напрасно задаете вопросы с таким подтекстом, чтобы я признался в том, что сплю с Ольгой Сигизмундовной. У вас ничего не выйдет. Нет, он меня никогда не ревновал. Он понимает, как сильно я уважаю его мать.

– Она знает, что вы сегодня проводите время в компании с молодыми девушками? – неожиданно спросил Дронго.

– Что? – явно смутился Шунков.

– Ничего. Просто спросил.

– Это мои друзья, – торопливо ответил молодой актер. Слишком торопливо и нервно. Этим он себя выдал. В беседе с таким профессионалом, как Дронго, у него не было ни единого шанса скрыть ложь.

– И Ольга Сигизмундовна знает, что вы проводите время с этими друзьями? – продолжал давить Дронго.

– Что вам от меня нужно? – спросил Шунков уже другим голосом. – Кто вы такие?

– Я сделал несколько снимков вашей компании, – уже давил изо всех сил Дронго. – Полагаю, что, если я перешлю их Ольге Сигизмундовне с моими комментариями, она явно не обрадуется.

Шунков нахмурился. Покачал головой, через силу улыбнулся.

– Вы обычные шантажисты? – спросил он неуверенно. – Хотите меня запугать?

– Мы не шантажисты, – терпеливо пояснил Дронго, – мы действительно частные эксперты и расследуем убийство господина Зайделя.

– Это был несчастный случай, – пролепетал Шунков.

– Это было спланированное убийство, – твердо сказал Дронго, – и поэтому нам важно знать, как это могло произойти.

– Я не знаю… я действительно ничего не знаю, – испуганно заявил Шунков.

– А ваши отношения с Шаховой? Только не лгите, иначе фотографии пойдут на ее мобильный телефон, – безжалостно сказал Дронго.

Он никогда не любил альфонсов. Хотя ради справедливости стоит отметить, что с такой ухоженной и сохранившей свою красоту женщиной, как Ольга Сигизмундовна, он бы и сам с удовольствием встречался. Или к его безжалостному отношению к Шункову примешивалось и некоторое чувство зависти к молодому актеру, сумевшему стать любовником такой роскошной женщины? Наверное, да… Но он не решался себе в этом признаться, хотя отдавал отчет, что эта холодная и наглая женщина ему понравилась. Он даже представлял себе, какой она может быть во время интимных встреч.

– Мы с ней близкие друзья, – сознался Шунков, – но это не тайна. Об этом знают все в театре. Мы иногда даже уезжаем вместе после репетиций, а в январе этого года были с ней в Швейцарии. Муж не сумел поехать, и полетел я – в качестве «друга семьи».

– И муж нормально к этому отнесся?

– По-моему, даже с юмором. Он не ревнивый человек, скорее наоборот. Он понимает, что она настоящая актриса и нуждается в таких встречах.

– Это она так вам сказала?

– Да, – выдохнул Шунков. – Она поразительная женщина, честное слово! Иногда ведет себя так, словно ей двадцать и она намного моложе тебя. Но чаще держится как моя мама, и это меня всегда немного раздражает.

Дронго удержал себя от желания кое-что уточнить. Это никак не было связано с его расследованием. К тому же рядом сидел Эдгар, который сразу поймет этот болезненный интерес. Поэтому эксперт задал совсем другой вопрос:

– Кто еще, кроме Шаховой и Бурдуна, не любил Натана Леонидовича в вашем театре?

– Я бы не сказал, что его не любили. Скорее побаивались и недолюбливали, – сказал Шунков, – так будет правильнее. Молодые считали его чересчур заносчивым. Он часто вел себя как живой памятник. И еще волочился за молодыми девочками. Все шутили, что в театре каждая девочка должна пройти ЭЗО, прежде чем выйти на сцену. ЭЗО – это сначала Эйхвальд, затем Зайдель, а уже потом нужно еще и получить одобрение Ольги Сигизмундовны.

– Но я слышал, что Зайдель позволял себе отбивать молодых актрис даже у вашего главного режиссера? – спросил Дронго.

– Откуда вы знаете? – усмехнулся Шунков.

Столик, за которым сидели его друзья, начал скандировать его имя, призывая актера вернуться обратно.

– Рогаткина была благосклонна к Зайделю? – уточнил Дронго.

– Возможно. Я свечу не держал, – грубо ответил Шунков, – хотя все считали ее дамой Эйхвальда. Он поэтому и дал ей роль Офелии в своем спектакле. Но возможно, что Зайдель его опередил. Не могу точно сказать. Хотя, как мужчина, Зайдель был куда как привлекательнее нашего режиссера. Но это мое чисто субъективное мнение.

– Понятно. А кто был среди друзей Зайделя? Или у него не было друзей в вашем театре?

– Друзья у него были. Догель Марк Давидович. Потом Сказкин, с которым он вместе учился. Еще Шурик Закусов. Над его фамилией смеется весь театр. Такая сочная фамилия к хорошей выпивке.

Шункова продолжали громко звать.

– Идите, – разрешил Дронго.

– О нашем разговоре никому не сообщать? – спросил Шунков на прощание.

– Можете сообщать, – разрешил Дронго, – это уже не так важно.

– Только не нужно никому посылать фотографии, – попросил актер на прощание, – я ведь вам все честно рассказал.

Шунков направился к столику, за которым сидела его компания.

– Типичный молодой прохвост, – пробормотал Вейдеманис. – Про Воланда никогда не слышал, зато знает, как устраиваться в жизни.

– Сейчас такое время, – рассудительно произнес Дронго, взглянув на часы. – Если поторопимся, то успеем к окончанию спектакля в театре. Там сегодня заняты сразу трое наших героев.

– Поедем, – согласился Вейдеманис. – Судя по всему, у Зайделя было много проблем в этом театре и многим он действительно не нравился.

– Пока у нас нет никаких зацепок, – огорченно заметил Дронго. – Надеюсь, что сегодня вечером мы что-то узнаем.

Они расплатились и вышли из ресторана. Уже в салоне автомобиля Дронго позвонил Нине Владленовне.

– Скажите, кто первый сообщил вам о смерти супруга? Возможно, вы помните, кто именно позвонил.

– Конечно, помню. Марк Давидович. Он позвонил и сообщил о том, что случилось в театре.

– Но он не оставался в театре до окончания спектакля. Ведь Полония убивают в самом начале спектакля. Кто сообщил ему о смерти вашего мужа?

– Не знаю. Я не спрашивала. Он позвонил и заплакал прямо в трубку. И я сразу все поняла.

– Извините, – пробормотал Дронго.

Он убрал телефон в карман, мрачно глядя перед собой.

– Если бы следователь не был полным идиотом, он должен был проверять не инвентаризационную книгу театра, в которой указаны заточенные и незаточенные рапиры, а структуру металла в этих рапирах, – зло сказал он, – и тогда можно было бы установить, откуда взялась чужая заточенная рапира. А сейчас, чтобы найти, откуда она попала в театр, нужно будет проверить все клубы фехтовальщиков.

– В десятимиллионном городе, – уточнил Вейдеманис. – Ты же знаешь, что это просто невозможно.

– Пожалуй, невозможно. Именно поэтому наша задача кажется мне такой трудной, – признался Дронго. – Нужно не только вычислить организатора этого убийства, но и найти доказательства его вины, что практически очень сложно.

Они подъехали к театру. Дронго вышел из машины.

– Я поставлю машину на стоянку и подойду, – сообщил Вейдеманис.

Дронго согласно кивнул и направился к служебному входу, чтобы войти в театр. И неожиданно перед ним выросли сразу три незнакомых человека. Они вышли из припаркованного рядом «шестисотого» «Мерседеса». Трое мужчин. Один был чуть выше среднего роста, рыжеватый, с вытянутым носом, толстыми губами и светло-голубыми глазами. Он был одет в дорогой серый костюм в полоску и светло-голубую рубашку. Двое других были похожи на обычных телохранителей, одетых в темные костюмы и темные рубашки.

– Это ты Дронго? – спросил рыжий. Судя по его голосу, ничего хорошего от него нельзя было ожидать. Тем более если ночью к вам обращаются на «ты». Двое других надвигались с разных сторон. Дронго оглянулся по сторонам, отступая к стене, чтобы иметь защищенный тыл.

– В чем дело? – спросил он.

– Это тебя называют Дронго? – снова напористо спросил рыжий, сделав шаг к нему.