С двумя подозреваемыми он уже поговорил. Теперь следовало встретиться с другими двумя. Он позвонил Арсаеву. Тот сразу ответил, как будто сидел и ждал этого звонка.

– Здравствуйте, – начал Дронго, – вы, очевидно, уже в курсе, что я провожу расследование по факту исчезновения господина Неверова. Меня обычно называют Дронго…

– Можете не представляться, – обрадовался Арсаев, – это именно я рекомендовал вас Льву Давидовичу, – у вас отменная репутация человека, который может творить чудеса.

– Спасибо. Разве мы знакомы?

– Нет. Но я много про вас слышал, когда работал в прокуратуре. Мы коллеги, хотя я окончил юридический в Санкт-Петербурге.

– Вы работали в прокуратуре?

– Почти четыре года. Потом понял, что это грязное, сложное и никому не нужное дело. По существу, донкихотство. В нашей стране вот уже много лет прокуратура выполняет политические заказы властей. Так было при царях, при советской власти, так стало и при демократах. А быть обычным исполнителем не по мне. Слишком много начальников. И поэтому я ушел на «вольные хлеба».

– Сразу перешли к Деменштейну?

– Нет, – рассмеялся Арсаев, – сразу бы меня не взяли. Я еще поработал в двух местах, успел себя зарекомендовать и только потом попал к Льву Давидовичу. Вот теперь я его помощник, и такое положение дел меня вполне устраивает. Лучше иметь одного начальника, чем сто. И еще лучше, если он миллиардер.

Кажется, на этой цифре они все зациклились, подумал Дронго, хотя, наверно, слово «миллиард» производит впечатление. Единица с девятью нулями. Чтобы потратить такие деньги, не хватит и одной жизни. Вот поэтому они все с таким восторгом и говорят о состоянии Деменштейна. Среда обитания. Мы сами создаем ее, вокруг него были люди, очарованные этой невероятной цифрой.

– Когда мы сможем увидеться? – уточнил Дронго.

– Когда угодно. Но учтите, что мне нужно будет получить согласие Льва Давидовича на нашу беседу.

– Считайте, что вы ее уже получили. Он дал мне ваши номера телефонов.

– Это я уже понял. Вы позвонили по моему личному телефону. Этот номер не знает никто, кроме Льва Давидовича. Чтобы меня сразу можно было найти. Но я неточно выразился. Мне нужно получить его согласие, чтобы отлучиться с работы. У нас сегодня в пять вечера будет важное совещание, и я обязан на нем присутствовать.

– В таком случае увидимся вечером, – решил Дронго. – Когда у вас закончится совещание?

– Ближе к семи, я думаю, мы закруглимся.

– В таком случае давайте в восемь, – предложил Дронго. – Встретимся в кафе, недалеко от вашего офиса, – он назвал то самое место, где уже сегодня встречался с Региной.

– Не представляю, где оно находится, но постараюсь найти, – добродушно заметил Арсаев, – я вообще не хожу в такие места. Может, лучше в ресторане? Скажем в «Ностальжи» или в «Ваниле». Что-нибудь похожее.

– Договорились, – улыбнулся Дронго, – тогда вечером в «Ностальжи».

– Я закажу нам столик, – заверил его Арсаев.

– Только не на свое имя, – напомнил Дронго.

– Понимаю. Разумеется, вы правы. Закажу на другое имя. Сегодня в восемь тридцать. До свидания.

Дронго положил трубку. Теперь предстояло звонить Погосову. Судя по всему, разговор с ним будет тяжелым. Погосов не просто заместитель начальника службы безопасности, но и человек, который лично ответственен за причинение вреда здоровью Вострякова. Не говоря уже о том, что он давал клятву Гиппократа как врач. И еще одна тонкость, о которой в приличном обществе стараются не говорить, но о которой все знают и помнят. Погосов был армянином по национальности. Дронго – азербайджанцем. И хотя в московском обществе давно произошло смешение всех национальностей, где за одним столом садились русские и чеченцы, ингуши и осетины, грузины и абхазы, азербайджанцы и армяне, тем не менее подобный факт все-таки подсознательно присутствовал. И наверняка Погосов уже знает о том, что Дронго начал свое расследование. Он набрал его номер.

– Здравствуйте. Номер вашего мобильного дал мне Лев Давидович. Меня обычно называют Дронго.

– Я слышал про вас, – ответил Погосов.

– Мы должны встретиться.

– Вы можете приехать в наш офис. Тем более если вы проводите расследование, которое поручил вам сам Деменштейн. Можете приехать прямо сейчас, я прикажу, чтобы вам оставили пропуск.

– Нет, – возразил Дронго, – мне не хотелось бы встречаться с вами в здании компании. Появление незнакомого человека в кабинете заместителя начальника службы безопасности будет неправильно понято большинством из ваших сотрудников. Лучше нам встретиться в другом месте.

– Куда мне приехать? – сразу все понял Погосов.

– Рядом с вашим офисом есть кафе. – Дронго начал объяснять ему, как пройти в кафе.

Тот внимательно выслушал и только затем сказал:

– Я знаю, где находится это кафе. Когда мне нужно там быть?

– Через час, – предложил Дронго, – вы успеете?

– В данном случае важно, чтобы успели вы, – возразил психиатр.

Ровно через сорок пять минут Дронго уже находился в магазине, наблюдая за кафе. Но за несколько минут до назначенного времени в магазин вошел Погосов и тоже начал наблюдать за кафе. Он не видел Дронго, но тот сразу обратил внимание на мужчину, который так пристально следил за входом напротив. Погосов даже не стал делать вида, что его интересуют покупки в этом магазине. Он сразу подошел к окну. Дронго подождал несколько минут. Сомнений не было. Этот невысокий, подтянутый, достаточно привлекательный мужчина с красивыми темными волосами, чуть тронутыми сединой, внимательным взглядом и был тем самым Ашотом Борисовичем Погосовым, о котором ему говорили Деменштейн и Регина. Дронго осторожно подошел ближе, встал рядом.

– Интересно, что нам обоим пришла в голову одна и та же мысль, – негромко произнес он.

Ему была важна реакция Погосова. Тот не обернулся, не вздрогнул, не испугался. По-прежнему глядя на вход в кафе и даже не поворачивая в сторону Дронго головы, он так же тихо ответил:

– Я был уверен, что вы наверняка проверите место, куда меня пригласили. Но не думал, что будете стоять за моей спиной.

– Мне пришла в голову идея проверить это кафе, прежде чем туда войти, – признался Дронго.

– Тогда давайте пойдем, если никого больше мы не ждем, – Погосов наконец обернулся к нему. Они направились к выходу. Уже видевший Дронго бармен удивился и, не скрывая своего удивления, спросил:

– Вам у нас понравилось?

– Да, – кивнул Дронго, – очень понравилось.

Они прошли за прежний столик. На этот раз Погосов попросил принести ему кофе. Дронго снова попросил чай.

– Вы, наверно, уже кого-то сюда приглашали, – предположил Погосов, – если он вас знает. Интересно, кого? Понятно, что со Львом Давидовичем вы не могли здесь встречаться. Насколько я знаю, Валерий Арсаев у нас воинствующий сноб и не придет в такое место. Значит, до меня вы встречались здесь либо с Региной, либо с Матвеем Константиновичем. Я думаю, что с ней. Было бы слишком неразумно назначать встречу обоим руководителям службы безопасности в одном и том же кафе. Наверняка с Региной, тем более что она уходила днем куда-то.

Этот психиатр умел мыслить.

– Все правильно, – сказал Дронго, – именно с ней я здесь и встречался. А почему вы так уверены, что для моего расследования нужны именно вы четверо? Может, мне нужно переговорить еще с кем-нибудь из руководства вашей компании?

– Бесполезно, – убежденно ответил Погосов, – дело в том, что больше никто не может знать о событиях, которые происходили в нашей компании. Только сам Деменштейн и мы четверо были в курсе основных событий. Даже наши сотрудники, участвующие в захвате Вострякова и обыске квартир, где мог спрятать документы Неверов, были не в курсе всех перипетий. Значит, вас должны интересовать в первую очередь мы четверо. Хотя бы для того, чтобы понять, как Неверов мог скрыться и кто был заинтересован в его исчезновении.

– Мне интересна ваша версия. Кто больше всех был заинтересован в исчезновении Неверова?

Им принесли заказанные кофе и чай. Погосов помолчал, подождав, пока отойдут от их столика, и только затем сказал:

– Больше всех в исчезновении Неверова был заинтересован, конечно, сам Лев Давидович. В этом нет никаких сомнений. Но раз он нанял вас и решил еще раз рискнуть, то полагаю, что он действительно не знает, где находится Неверов, и собирается его найти. Или хотя бы отыскать документы, которые ему так важны.

– Как версию принимаю, – кивнул Дронго, – но документов у Деменштейна действительно нет. Иначе он не стал бы так подставляться и посвящать в эту тайну чужого человека. Очевидно, что пойти на подобное можно только в силу полной безысходности.

– Наверно, вы правы, – задумчиво сказал Погосов, – тогда остаемся мы четверо, и у каждого из нас, безусловно, мог быть мотив для того, чтобы самому найти Неверова и завладеть этими документами. Ведь каждый из нас точно знал, как важны они для нашего шефа и сколько миллионов долларов он готов за них заплатить.

– В таком случае остаются трое подозреваемых. Валерий Арсаев мог иметь свои связи в криминальном мире, тем более что он раньше работал в прокуратуре. Вы и ваш непосредственный начальник – Матвей Константинович, вообще, могли сами организовать похищение Неверова, чтобы затем предъявить его и пропавшие документы Деменштейну.

– Я бы не исключал Регину, – возразил Погосов, – она девочка достаточно умная, сообразительная. Могла догадаться и принять нужные меры.

– Каким образом?

– У нее друг работает на режимном предприятии. Там есть своя служба безопасности, тесно связанная с ФСБ. Найти подходящих исполнителей было бы не так сложно.

– Четверо, – подвел неутешительный итог Дронго. – В таком случае кого лично подозреваете вы?

– Я уже сказал, что каждый из нас мог совершить подобное. Вы понимаете, когда дело касается корпоративной этики или служебного долга, то здесь можно поспорить, кто лучше и серьезнее относится к своей службе и вообще к работе в компании. Но когда дело касается миллионов долларов… Здесь может дрогнуть даже самый закаленный, самый стойкий. Вы знаете, я обнаружил, что многим сотрудникам компании импонирует то обстоятельство, что они работают у человека, попавшего в первую сотню «Форбса». Им нравится подчиняться такому богатому и умному человеку. Своеобразный комплекс «собаки», которая гордится своим хозяином. Деньги будоражат сознание, давят на психику людей. Почти каждый из наших сотрудников думает, что если Деменштейну с его еврейской фамилией удалось стать миллиардером, то почему Иванову или Петрову не стать таким же олигархом?

– Вы не ответили на мой вопрос.

– Я ответил на ваш вопрос, – возразил Погосов, – дело в сумме, которая могла быть получена человеком, сумевшим найти Неверова и забрать документы. Ради нескольких миллионов долларов даже самый приличный человек превращается в циника и мерзавца. К большому сожалению…

– Простите, вы тоже?

– Возможно, и я. Не скрою, что мне хорошо платят в компании. Но это не моя основная работа. Я ведь врач, психиатр. Наверно, мог бы уйти отсюда, иметь свою практику, клиентуру. Моя докторская лежит незаконченной. А здесь я занимаюсь подозрительной слежкой за всеми сотрудниками компании, подглядываю, анализирую, записываю. Уже не говоря о том, что Вострякова мы сделали просто инвалидом на всю жизнь. Я пытался объяснить Суровцеву и самому Деменштейну, что нельзя вводить такие дозы несчастному молодому человеку – его мозг может просто разрушиться. Но они настаивали, считая, что Востряков все знает и говорит неправду.

– Получается, что вы не виноваты в этих уколах. Но вы ведь были единственным врачом в этой компании. И должны были объяснить остальным, чем грозит такая лошадиная доза Вострякову. Но вы этого не сделали. Более того, вы лично вводили эту дозу несчастному молодому человеку.

– Да, и не скрываю этого. Я тоже был уверен, что он лжет, когда говорит о своем двоюродном дяде. Мы все словно сошли с ума, в нас проснулся азарт охотничьих собак.

– Но вы ничего не добились.

– Ничего. Если бы Востряков хоть что-то знал, он бы обязательно рассказал. Его сила воли стала полностью подавлена, он был как пластилин, мы могли лепить из него все, что нам угодно. Но мы искали Неверова, а именно на этот вопрос Востряков не мог нам ответить.

– В таком случае каждый из вашей четверки мог быть причастен к похищению Неверова. И я обязан подозревать каждого из вас? – уточнил Дронго.

– По большому счету, да. Но я думаю, что никто из нас четверых тоже не решился бы на такую грандиозную акцию. Мы все четверо очень хорошо представляем себе возможности нашего босса. Если ему нужно, он ни перед чем не остановится. А это значит рисковать не только своей работой и карьерой в компании, но и самой жизнью. Я полагал, что даже ради таких невозможных денег каждый из нас основательно бы подумал, прежде чем решиться на самостоятельные действия.

– И несмотря на все эти слова, Неверов исчез.

– Вы правы. Он действительно исчез, как будто испарился. Но я полагаю, что вам следует искать его не только в нашей компании. Неверов был следователем по особо важным делам, а на таких местах полных дураков не держат. Возможно, в какой-то момент он понял, что немного перегнул палку в общении с Деменштейном, и решил сыграть на опережение.

– Что вы имеете в виду?

– Предложил документы конкурентам Льва Давидовича или его врагам. Получил деньги и просто сбежал. А документы, как этого очень опасается Деменштейн, рано или поздно где-нибудь обязательно всплывут.

– Интересная версия, но она не соответствует реалиям сегодняшнего дня.

– Почему?

– Я точно знаю, что у конкурентов Льва Давидовича этих документов пока нет. Но они очень хотят их получить. И не остановятся ни перед чем.

– В таком случае я ничего не понимаю. Тогда кто стоит за исчезновением Неверова и пропажей документов?

– Вот именно ответом на этот вопрос я и занимаюсь. Значит, вы считаете, что каждый из вашей четверки мог рискнуть, сыграв в «свою игру». Но вместе с тем вы убеждены, что ни один из вас на подобное не пошел. Тогда постарайтесь объяснить, как посторонние люди могли узнать о том, что происходит в вашей компании, и получить информацию о Неверове?

– Это невозможно.

– Я бы не стал говорить, если бы не знал наверняка.

– В таком случае один из нашей четверки предатель, – сразу вынес свой вердикт Погосов.

– Вы психиатр и работаете в этой компании уже не первый год, – напомнил Дронго, – именно поэтому я с вами встретился, чтобы поговорить. В таком случае помогите мне. Дайте ваши заключения по троим остальным подозреваемым, а я уже составлю свой портрет вашего психотипа.

– Забавно, – произнес Погосов, – очень интересная задача. Начнем с Суровцева. Человек безусловно сильный, талантливый, амбициозный. До сих пор переживает как величайшую несправедливость, что его выгнали из органов МВД. Возможно, у него есть комплексы по отношению к Деменштейну, хотя он их тщательно скрывает…

– Какого рода?

– Мне неудобно об этом говорить. Но русский человек всегда испытывает некий комплекс, когда речь заходить об олигархе-еврее. Конечно, Матвей Константинович достаточно умный человек, чтобы не афишировать своего отношения. Но однажды мы были вместе с ним в Германии. По телевизору шла реклама на ОРТ. Знаете, что там говорили? Концертные программы готовило агентство Михаила Фридмана, икру рекламировали от имени Лемберга, а новые дома должен был строить Исаак Кирштейн. Суровцев тогда впервые выругался, сказав, что даже немцы ничего не могут сделать с этим народом. Конечно, он не антисемит, нужно быть совсем идиотом, чтобы стать в наше время антисемитом, но когда обычный русский человек читает список «Форбса» и видит в нем столько еврейских фамилий, он поневоле начинает дергаться, считая, что его обокрали. А ведь там есть еще и другие фамилии. Простите меня, там много азербайджанцев, чеченцев, грузин, которые тоже не вызывают особой радости у нормального обывателя. Ведь в Грузии или в Азербайджане в список «Форбса» наверняка попадают местные олигархи с определенными фамилиями, и там нет русских имен.

– В таком случае я напомню вам, что и вы армянин, являющийся российским гражданином и работающий в России.

– Именно поэтому я и могу рассуждать об этом комплексе. Россия – величайшая страна, давшая миру особую культуру, ставшая плавильным котлом народов задолго до американцев. Грузины и армяне здесь появились еще в Средние века. Но не видеть поднимающего голову национализма и местного фашизма я тоже не могу. Скинхеды в России – это просто невозможно. В стране, которая выиграла войну с фашизмом. Мои племянники боятся ходить по улицам, а они ведь обычные российские граждане, родившиеся в Москве. Для них русский язык более родной, чем армянский.

– Значит, Суровцев мог в решающий момент дрогнуть?

– Я не утверждаю этого. Вы спрашиваете меня о психотипах, и я пытаюсь дать вам объективную картину. Возможно, в нем сильны какие-то подобные комплексы. Бывший полковник милиции и бывший начальник уголовного розыска целой области сегодня работает на бывшего продавца бытовой техники. Вы, наверно, знаете, что Деменштейн начинал свою коммерческую деятельность с продажи бытовой техники?

– Когда он работал вместе с Френкелем?

– Да. Но на эти воспоминания наложено строгое табу. Френкель сейчас главный враг, который олицетворяет всех конкурентов Льва Давидовича вместе взятых.

– Давайте дальше.

– Валерий Арсаев. Безусловно, самый талантливый из нас, умница, окончил университет с красным дипломом. Он нравится женщинам, великолепно одевается, любит светские тусовки и мероприятия, знает все лучшие рестораны города. Говорят, что понравившихся ему женщин он возит на уикенды в Ригу или в Таллин. Очень романтично. Здесь его слабое место. Он, конечно, сноб, мечтает открыть собственное дело, стать похожим на Льва Давидовича. Его могли купить за большие деньги. Но здесь есть один важный момент. Деменштейн ему доверяет и платит большие деньги. Более того, говорят, он собирается ввести его в совет директоров компании с гарантированным окладом, равным зарплате президента небольшой страны. Вряд ли кто-нибудь другой сможет предложить Валерию такие же условия. Ему благоволит не только сам Лев Давидович, но и его супруга, которая часто привлекает Арсаева в роли консультанта для своих телевизионных проектов. Говорят, что он неистощим на выдумки, и я этому охотно верю. Поэтому слабые места у него, конечно, есть, но он не стал бы предавать своего шефа хотя бы из чувства самосохранения. Ведь свои миллионы он сможет гарантированно получить в течение последующих нескольких лет.

– А Регина?

– С ней сложнее, – ответил Погосов, немного подумав. – Здесь вообще все очень запутанно. С одной стороны, она выросла без отца, он ушел, когда она была подростком. Очевидно, что эта травма осталась в ней на всю жизнь. Насколько я знаю, она даже курить начала назло другим сверстникам, чтобы доказать самой себе и остальным, какая она взрослая и как у нее все в порядке. Затем в молодые годы она работала в различных местах. Насколько я знаю, в продуктовой лавке у кавказцев. Мы с вами оба с Кавказа и понимаем, что в таких местах работают не лучшие представители наших народов. Возможно, что тогда у нее и наметился какой-то надлом. Может, она кому-то отказала или, наоборот, уступила. Но запомнила об этом на всю жизнь. Первая любовь вообще бывает окрашена в особые эмоциональные тона, – взволнованно произнес Погосов, – а у нее, возможно, была не любовь, а неприятное свидание…

– Она мне говорила о мерзавцах, пахнущих чесноком.

– Поздравляю. Значит, вам удалось ее разговорить. Ведь она прошла через трудные испытания. Училась она заочно, матери сложно было поднимать двух девушек. Зато от матери, профессиональной волейболистки, она получила великолепную фигуру, осанку, рост.

Конечно, ей отчасти повезло, что она попала в такую компанию и ее сразу увидел Лев Давидович. Он обратил на нее внимание. И не из-за внешности, нет. В ней есть какая-то внутренняя сила, такой стержень. Ведь она поступила в университет, получая второе образование, взяла учителя и выучила французский язык. Деменштейн сделал ее не просто своим личным секретарем, он сделал ее поверенной в своих делах. И если бы не эти комплексы, которые спрятаны в ней, то она была бы почти идеальным секретарем. Но, с одной стороны, она тянется к Льву Давидовичу, подсознательно ищет в нем отца, которого у нее не было, а с другой – ее отвращает поведение босса, которое в принципе ничем не отличается от поведения тех самых кавказцев из продуктовых лавок.

– Вы говорили об этом Льву Давидовичу?

– Меня взяли на работу в качестве психиатра, – напомнил Погосов, – и только поэтому сделали заместителем начальника службы безопасности. Душевные переживания сотрудников и их комплексы – это не сфера деятельности Деменштейна. Это моя профессия. И я обязан информировать своего босса обо всех подобных моментах.

– Что вы ему посоветовали?

– Немного изменить свой стиль. Очевидно, что Регине импонирует внимание такого известного человека, как Лев Давидович. Но, с другой стороны, ее, безусловно, обижает положение подруги на командировки, о котором многие догадываются. Должен сказать, что Лев Давидович прислушался к моим советам, и это делает ему честь. Он подарил ей новую двухкомнатную квартиру в нашем доме. Можете себе представить, что она целый день ходила зареванная. Ведь такая квартира была не только мечтой ее жизни, но и свидетельством теплого отношения босса к ней. Подтверждением ее особого статуса.

– Интересно. Значит, вы в компании не просто психиатр, а еще и главный психолог.

– Официально я заместитель начальника службы безопасности. И пока работаю на своем месте. Как видите, я постарался дать вам исчерпывающие характеристики каждого из моих коллег, которых вы можете заподозрить в предательстве. О себе говорить ничего не могу. И не хочу. Вам лучше судить, в том числе и по моим характеристикам.

– Я хотел задать вам еще несколько вопросов.

– Обязательно. И готов ответить на каждый из них.

– Говоря о Регине, вы волновались немного больше обычного, – заметил Дронго. – Я могу узнать, почему вы не женаты до сих пор?

Погосов смешался. Он явно смутился. С лица словно слетела маска ироничного циника, коим он был до сих пор. Он отвел глаза, посмотрел куда-то в сторону. Помолчал. И наконец произнес:

– Это просто нечестно задавать мне подобные вопросы.

– Простите, если я вас обидел, – поспешно произнес Дронго. – Но мне показалось, что вы подсознательно думали о чем-то своем?

– Вы действительно ничего не знаете? – недоверчиво уточнил Погосов.

– Нет, – ответил Дронго.

– Моя невеста, с которой я был обручен, погибла в Спитаке в восемьдесят восьмом, – сказал Погосов. – Ей было только девятнадцать лет. Вместе с ней осталась под руинами вся ее семья. Мать, отец, два брата. И моя семья. Мать, отец и два брата. Такое страшное тождество. Мне было только двадцать лет, и я учился в медицинском в Москве. Мне тогда просто повезло, если подобное может считаться везением. Я приехал туда на руины.

– Я помню, – ответил потрясенный Дронго, – тогда это было самое страшное несчастье для всех. Несмотря на карабахский конфликт, в зону бедствия полетел азербайджанский самолет с добровольцами, которые должны были помогать искать уцелевших людей. Самолет разбился, и все погибли.

– Поэтому я до сих пор не женат. Каждый год в этот день я вспоминаю всех погибших, – сказал Погосов, – и до сих пор не могу их забыть. Никого. После страшного землетрясения я стал воинствующим атеистом. Никто так и не смог ответить мне на вопрос, зачем богу нужно было убивать моих младших братьев и мою невесту. Зачем устранять ее братьев и родителей? За какие грехи он убил мою мать и отца? А если он сделал это из любопытства или не захотел предотвратить такую катастрофу, значит, его нет на нашей земле, он ее давно покинул. Я стал психиатром и вот уже столько лет занимаюсь душами людей, но так и не нашел в них места для бога. Там есть место для ненависти, эгоизма, жадности, корысти, тщеславия, честолюбия, но нет места для бога. Душа человека так плотно занята собственными эмоциями и проблемами, что в ней не остается место ни богу, ни настоящей любви. Вы, наверно, решили, что я мизантроп после всех этих слов. И будете правы. Я стал беспощаден к себе и к остальным, как человек, ушедший от своего бога. Поэтому с тех пор я ничего не боюсь и никого не признаю. И если среди этой четверки и мог быть человек, который меньше всех верит в человеческую порядочность, в божественную справедливость, в рай после смерти и вообще в благие чувства, то он сидит перед вами. У вас есть еще вопросы?

– Нет, – ответил раздавленный его словами Дронго, – вы уже все сказали.