ГЛАВА 1

За семь месяцев до событий

Уходить от преследования всегда лучше, имея конкретный план. Когда его нет, приходится действовать импульсивно, импровизируя на ходу, что часто приводит к ошибкам.

Он выстрелил еще раз в мелькнувшее лицо. Кажется, не попал. В темноте очень трудно разобраться, куда бежать. Нужно хотя бы приблизительно ориентироваться на этом старом заброшенном заводе, где его так глупо подставили. Он тяжело вздохнул, рукавом вытер пот с лица. В правой руке — пистолет с оставшимися четырьмя патронами, в левой — тот самый чемоданчик, который им так нужен. Судя по всему, на этот раз они подготовились неплохо. И теперь собираются захлопнуть ловушку. Он может отсюда и не выбраться.

Внезапно где-то наверху загорелся свет. Видимо, включилось аварийное освещение. Оттуда послышался крик:

— Анвар, у тебя нет никаких шансов! Выходи на площадку и отдай нам чемодан. Может, тогда мы оставим тебя в живых.

Он облизнул губы. Не узнать этот голос было невозможно. Скорее можно поверить ядовитой змее или голодному шакалу, чем этому человеку. Нет, живым они его отсюда не выпустят. Тем более после того, как он уже убил или ранил двух преследователей. Но как выбраться с этого завода? Здесь почему-то так холодно, хотя на дворе настоящая весна.

Раздалось несколько выстрелов. И снова крик:

— Анвар! Ты слышишь нас?! Тебе отсюда не уйти. Кончай прятаться! Мы все равно тебя найдем! Отдай нам груз.

Он посмотрел на свой чемоданчик. В нем десять килограммов наркотика. Того самого наркотика, который в Европу отправляют только в переработанном виде. Килограмм такой массы стоит больше десяти тысяч долларов. Значит, сейчас в его руках сто тысяч долларов. Это очень большие деньги. Если он, конечно, сумеет отсюда уйти. А если не сумеет?

Наверху послышался какой-то шум, и помещение заводского цеха осветилось еще одним прожектором. Внизу, на площадке, замелькали фигуры людей. Анвар опять облизнул губы и, прижавшись к холодной металлической стойке, попытался сосчитать, сколько теней там мелькает. Получалось много. Очень много. Это его озадачило.

У Рахима, который находится на башенном кране и кричит оттуда, отдавая команды, никак не больше десяти человек. Это если он соберет всех своих боевиков. А внизу людей не меньше тридцати. И еще слышны голоса снаружи. И это из-за каких-то тысяч сюда примчалась целая армия? Анвара прошиб холодный пот. Дело совсем в другом. Тогда в чем? Он осторожно отступил вглубь, за металлические конструкции, стараясь не выходить из тени. Дальше, еще дальше. Люди внизу обшаривали каждый закуток. На свету ярко блеснули погоны. Анвар испуганно охнул. Сотрудники милиции. Господи, только этого не хватало. Значит, за ним охотятся и люди Рахима, и сотрудники милиции. Что же еще такого в этом проклятом чемоданчике, если из-за него они устраивают форменную облаву?

Он отступил еще дальше и присел на корточки. Стараясь унять дрожь в пальцах, попытался открыть чемоданчик. Конечно, он заперт на код и его невозможно так просто открыть. К тому же мешал пистолет. Он положил его на холодный металлический пол, рядом с собой. Снова попытался открыть. Замок не поддавался. Разозлившись, он достал нож, чтобы открыть чемоданчик с его помощью. Опять неудача. Послышались чьи-то торопливые шаги, и он быстро схватил пистолет. Все-таки интересно, что лежит в чемоданчике? Он думал, это обычная партия наркотиков, с которой можно скрыться. Но хорошо организованное преследование, участие такого количества людей свидетельствовали, что он ошибся. И теперь ему очень хотелось взглянуть на содержимое чемоданчика. Шаги между тем совсем близко. Стрелять нельзя, и потому он, поднявшись, осторожно перебрался за наваленные в кучу в конце пролета металлические стержни.

Мимо пробежал кто-то из преследователей. Он тоже был в милицейской форме. Наверху загорелся еще один прожектор, и противный голос Рахима снова загремел, отражаясь эхом среди металлических конструкций:

— Я даю тебе последний шанс, Анвар! Выйди к нам, иначе через пять минут ты будешь трупом! Тебе отсюда не уйти. Не уйти ни за что! Подумай лучше и прими мудрое решение.

Очень хотелось ответить. Но крикнуть что-нибудь обидное означало выдать себя. Анвар подумал: если ему удастся уйти отсюда живым, он всю оставшуюся жизнь будет верующим человеком. Близких шагов не было слышно, и он снова присел на корточки, пытаясь открыть чемоданчик. Достав нож, он с силой, которую придают человеку экстремальные обстоятельства, надавил на крышку. Послышался треск, защелка лопнула, и чемоданчик открылся.

К ужасу Анвара, в нем не было привычных пакетов с белым порошком. В чемоданчике лежали папки с бумагами. Он мучительно застонал: как все глупо получилось. Здесь лежат какие-то документы. Именно в тот момент, когда он решил скрыться с наркотиками, которые он всегда перевозил как курьер, ему подсунули какие-то бумаги. И ради этих бумажек его готовы разорвать на части. Как все это глупо. Они ищут документы и ни за что не успокоятся, пока не найдут их. А если даже найдут, то обязательно уберут такого опасного свидетеля, как он. «Ну уж нет, — зло подумал Анвар. — Они не получат этих документов».

Он закрыл чемоданчик и решительно встал. Подумав немного, вдруг улыбнулся. Кажется, у него появился шанс на спасение. Просто для этого нужно выбрать более удобную позицию. Из-за сломанного замка чемоданчик не закрывался, и его приходилось придерживать пальцами левой руки. Пистолет по-прежнему был в правой.

Анвар огляделся и осторожно пошел к лестнице. На его уровне никого не было. Добравшись до лестницы, он опять оглянулся. Теперь самое главное — четко сделать то, что он задумал. Глубоко вздохнув, он стал подниматься. И вдруг замер. Сверху кто-то спускался. Спрятаться негде, отступать поздно, да и некуда — внизу боевики Рахима, продажные милиционеры, пригнанные сюда в таком количестве.

Он решительно поднял пистолет и, когда неизвестный появился на его пролете, выстрелил. Человек со страшным криком полетел вниз. Снизу послышались крики, грохнул выстрел. Один, другой. Он выстрелил снова, на этот раз влево, откуда уже бежали двое, и решительно полез вверх. Положение осложнялось. Его наконец обнаружили.

Задыхаясь, оглядываясь по сторонам, он влез на новый уровень и, прислонившись к стене, закричал: — Рахим! Это я, Анвар! Я хочу с тобой поговорить!

В ответ послышались ругательства, новые выстрелы. Он втянул голову в плечи. Все стихло, потом зазвучал усиленный динамиками голос Рахима:

— Ты принял мудрое решение, Анвар. Спускайся вниз, мы тебя ждем.

— Нет! — хрипло ответил Анвар. — Вы меня не поняли! Я не сдаюсь, я просто хочу с тобой поговорить.

Очень хотелось пить, но воды рядом не было. И в магазине пистолета оставалось всего два патрона. Последний патрон — спасительное средство от мучений, коим он будет подвергнут, если попадет живым в руки Рахима.

— Нам не о чем разговаривать, Анвар! — снова отразился эхом голос Рахима. — Спускайся и отдай груз.

— Здесь нет никакого груза! — заорал на все помещение Анвар. — Здесь ничего нет. Вас обманули. Мне дали чемоданчик с какими-то документами. У меня нет ни грамма вашего вонючего порошка.

Наступило молчание. Снизу не доносилось ни звука. Наконец раздался чей-то другой голос, более серьезный и более резкий:

— Где документы? Что ты с ними сделал?

— Они у меня, — крикнул Анвар. — Но если меня отсюда не отпустят, я их просто сожгу. Или порву.

— Что ты хочешь? — снова спросил тот же голос.

— Уйти отсюда. А документы я отдам. Мне они не нужны.

— Спускайся вниз, — разрешил голос, — и уходи. Тебя никто не тронет. Только отдай нам документы.

— Нет, — улыбнулся пересохшими губами Анвар, — так не пойдет. Поднимайся ко мне сам. И я отдам тебе документы. Иначе я сожгу их и твои ребята не успеют до меня добраться.

Наступило долгое молчание. Анвар торопливо вытащил из папки лист бумаги, лежавший сверху, и щелкнул зажигалкой. Бумага медленно, словно нехотя, загорелась, и он бросил ее вниз. Оттуда послышался настоящий рев негодования.

— Стой! — прокричал тот же голос. — Остановись, я иду к тебе.

Анвар усмехнулся, но не стал больше щелкать зажигалкой, только предупредил:

— И поднимайся один, иначе я подожгу все бумаги.

Далеко внизу послышались шаги. Анвар знал: верить этим мерзавцам все равно нельзя. Он, снова открыв чемоданчик, торопливо пересчитал лежавшие в нем папки. Четыре. Быстро достав несколько первых листов из второй папки, затем из третьей и из четвертой, он сложил их вместе. Осмотрелся по сторонам. Кажется, вон там какое-то отверстие. Сунул руку — точно, небольшое углубление в металлической конструкции. Очевидно, здесь раньше работал подъемник. Он свернул бумаги и сунул их в углубление. Провел рукой, придавливая. Теперь ничего не видно. Но отсюда нужно уходить, иначе они догадаются, куда он спрятал документы.

Посматривая вниз, он осторожно переместился вправо, метров на десять. Незнакомец поднимался не торопясь, видимо, сохраняя достоинство в глазах столпившихся внизу людей.

Анвар в который раз облизнул губы. Очень хотелось пить. Нужно уговорить этого типа дать ему автомобиль или вертолет, чтобы он мог отсюда скрыться. А взамен отдать чемоданчик с документами. Но прежде нужно обязательно сказать про первые листы, изъятые из всех папок. Это его страховка на случай всяких неожиданностей.

Незнакомец уже поднялся на его уровень. Он медленно подходил к Анвару. Нет, к счастью, Анвар никогда не видел его. Это запоминающееся характерное лицо с тонкими губами и резко очерченными скулами он бы узнал. Анвар всматривался в подходившего человека. Что он ему несет? Смерть или надежду?

Человек подошел совсем близко. И, презрительно глядя в глаза Анвара, не обращая внимания на пистолет в его руке, спросил:

— Где документы?

— Вот, — Анвар поднял чемоданчик. Он еще хотел сказать что-то о первых листах, о спрятанных бумагах, о своих требованиях. Но больше ничего не успел сказать. Неожиданно грохнул выстрел. Незаметно поднявшийся с другой стороны один из боевиков Рахима попал ему прямо в грудь.

Анвар пошатнулся и осел на металлический пол. Чемоданчик выпал у него из руки. Незнакомец недобро усмехнулся и наклонился за ним.

Анвар хотел поднять руку с пистолетом, хотел что-то сказать, но кровавые пузыри на губах уже мешали говорить, а нестерпимая боль в груди раздирала тело. Он только замычал что-то непонятное. Стоявший перед ним человек неторопливо достал свой пистолет, чтобы пристрелить его.

«Они не найдут самых важных бумаг», — это была последняя ясная мысль Анвара. Взглянув на стоявшего перед ним убийцу, он улыбнулся. Вернее, попытался улыбнуться, потому что мускулы лица уже отказывались повиноваться его разуму. Он так и умер с недозревшей улыбкой. Незнакомец, хладнокровно подняв пистолет, выстрелил ему прямо в лицо. Анвар дернулся и замер. Мужчина поднял чемоданчик, открыл его; увидев все четыре папки, довольно кивнул и стал спускаться по лестнице. Снизу, тяжело дыша, поднимался сам Рахим.

— Все в порядке? Вы забрали документы?

— Конечно, — презрительно сказал мужчина. — В следующий раз будь внимательнее. Если бы эти бумаги пропали, нас сожгли бы живьем. И тебя, и меня, и всех, кто здесь находится. Иди, забери труп этого идиота. Можешь скормить его своим собакам.

Рахим испуганно смотрел на говорившего. Он не сомневался, что тот поступил бы точно так же и с ним. Рахим слишком хорошо знал характер этого человека.

 

ГЛАВА 2

Начало событий

Они появились уже второй раз, и теперь я не сомневался, что эти типы следят за мной. Впрочем, увидев их в первый раз, я понял: моей спокойной жизни в этом захолустье пришел конец. Когда два года назад я перебрался сюда из Ленинграда, мне хотелось выть от тоски. Ничего более скучного в своей жизни я не встречал. После Москвы и Ленинграда мне здесь было особенно противно, хотя в самом городке ничего противного я не находил. Наоборот, со временем он даже стал мне нравиться.

Городок Леньки, так он называется, расположен недалеко от Кулундинского озера. Допускаю, что никто и никогда не слышал ни про этот городок, ни про это озеро. В таком случае поясню, что городок этот, по существу, большая железнодорожная станция, где живут несколько тысяч человек. И находится он примерно на одинаковом удалении от двух крупных городов — Барнаула и Павлодара. Последний, правда, сейчас находится «за границей», в Казахстане. Только это ничего принципиально не меняет. Границы все равно практически никакой нет. А Леньки расположены недалеко от пограничной черты. И расстояние до обоих городов не такое большое, где-то по двести пятьдесят километров. Вообще-то, сначала я думал спрятаться в каком-нибудь другом городе, подальше от железной дороги. Но все уперлось в деньги.

Денег у меня достаточно. Вернее, больше, чем достаточно. Я мог бы жить в Леньках тысячу лет, и мне бы хватило. Здесь особенно и не разгуляешься. И потом, как тратить доллары, которые я сумел сюда привезти? Однажды, еще в первые дни после приезда, я сделал такую глупость и пошел в местное отделение Госбанка поменять сто долларов. На меня смотрели как на сумасшедшего. Пришлось бормотать что-то про друга, приславшего мне деньги из Москвы. С тех пор я регулярно сажусь на поезд и отправляюсь в Барнаул, а иногда еще дальше, в Новосибирск, и размениваю деньги там. Заодно сам себе отправляю по почте в Леньки небольшую сумму, чтобы объяснить любопытным, на какие деньги я живу. Пусть думают, что получаю пенсию.

Впрочем, они и так все думают, что я живу только на пенсию, и часто предлагают мне какую-нибудь работу, желая помочь материально. Все видят мою левую руку, вернее, то, что от нее осталось. Мой протез у всех вызывает чувство жалости. Уродливый протез, на который особенно муторно смотреть, когда выпьешь. Говорят, в Европе делают прекрасные протезы. У меня был такой один, из Австрии. Потрясающая вещь. Но я его в Ленинграде оставил, когда «погиб». Чтобы все поверили в мою смерть, нужно было оставить именно этот протез. Иначе долго бы искали. И в конце концов обязательно бы нашли.

Тот протез я только на праздники и надевал. Мне нужен плохой протез, очень плохой. Чтобы все видели, какой я несчастный. Чтобы все отличали мою живую руку от неживой. Чтобы никто даже подумать не мог, что я тот самый известный киллер Левша, который так «отличился» два года назад и потом погиб в Ленинграде.

Не поправляйте меня, напоминая, что город теперь называется Санкт-Петербургом. Это для дураков. Он называется Ленинград. Аристократов там все равно не найдешь, прежних дореволюционных жителей — тем более. А вот людей, переживших блокаду и гордящихся, что они ленинградцы, еще полным-полно. И мне совсем не нравится, что мой родной город так паскудно переименовали. Впрочем, у меня никто и не спрашивал. Тогда был революционный угар. Все кричали — даешь переименования! Калинин стал Тверью, а Горький — Нижним Новгородом. Честно говоря, персона Калинина у меня тоже не вызывает особого уважения. Типичная сволочь. У него жена в лагере сидела, а он услужливо улыбался, с благодарностью принимал все эти переименования в свою честь.

Но те, кто сегодня так ретиво переименовывает, ничем не лучше других. Конечно, правильно сделали, что вернули городу имя Тверь. Но тогда почему оставили Калининград? Чем он лучше Калинина? Впрочем, его нельзя переименовывать. Под боком немцы, сразу вспомнят, что Кенигсберг их город. Вот и получается, что все эти переименования одна лишь туфта. Для дурачков. Принципами здесь и не пахнет. Если Калинин — сукин сын, то он всегда сукин сын. Если мудрый государственный деятель, то почему рядом с Москвой области, носящей его имя, не должно быть, а на границе с Польшей может существовать?

Ох как не нравятся мне эти два типа. Они идут, уже почти не прячась. И мне это действует на нервы. А оружия у меня с собой нет. Ну кто бы мог подумать, что в Леньках меня найдут? Я ведь никому о себе не говорил. Ну, почти никому, если не считать Савелия, с которым знаком уже столько лет. Неужели старик выдал? Так мне и надо. Нарушил главный принцип киллеров — никогда и никому не доверять. Но как они вышли на Савелия? Ему ведь уже восемьдесят и его самого трудно отыскать?

В городке меня уже знают. И очень уважают. Даже в местную школу приглашали, чтобы я рассказал о своих фронтовых подвигах в Афганистане. Все про тот бой спрашивали, когда я руку потерял. Я и напридумывал им кучу разных глупостей. Почти в стиле Рэмбо, видел я этот дешевый боевик, где он один против целой роты спецназа. В жизни так не бывает. Определили бы квадрат, где он прячется, и выжгли бы всю местность огнем. Посмотрел бы я тогда на этого героя.

А про руку рассказывать не особенно хочется. Бой всегда штука непонятная и злая. Пуля откуда хочешь может достать. Конечно, сидя в штабе, можно спрогнозировать какие-нибудь действия, но в реальном бою все это фуфло. Там стреляешь на поражение и пытаешься остаться живым. Часто стреляешь в своих и получаешь пулю от своих. Это против немцев хорошо было воевать, в Великой Отечественной. Все они такие гладкие, упитанные, аккуратные. Воевали по всем правилам военной науки.

В Афгане же в нас из гранатомета иногда стрелял десятилетний мальчик. Или девочка лет семи-восьми подсыпала нам в еду какую-нибудь гадость. Ну что с ней сделаешь? Хотя, конечно, я немного перегнул. Наши отцы и деды в этой войне доказали, что умеют сражаться. Били самую лучшую армию в мире, и крепко били. А вот с Афганом у нас туфта получилась. И не потому, что их армия сильнее. В принципе всю афганскую армию можно было за один день уничтожить. Но вот народ… С ним было труднее. Они нас так ненавидели, что в некоторых кишлаках колодцы отравляли, сами умирали, лишь бы вода не досталась безбожным «шурави».

И вообще, эта война была такой глупостью. И зачем только мы полезли в Афганистан? Чтобы посадить вместо одного кретина другого? Вместо Амина, которого Брежнев сам поздравлял, проходимца Бабрака Кармаля? Видел я однажды его выступление на митинге. Говорит громко, кричит, а у самого глазки такие сытые и хитрые одновременно. Как откормленная мышка, смотрит по сторонам. И довольно так улыбается, глядя на наших ребят. Знал ведь, сука, что это мы его посадили на престол и мы его защищаем. Плюнул я тогда и ушел. Мне глаза человека многое могут сказать. Это я сейчас таким стал — хожу в стареньком костюме и делаю вид, что меня ничего не интересует. Я ведь бывший офицер, имел неплохое образование и во многих вещах разбирался куда лучше местного председателя исполкома, которого все считают умнейшим человеком в городке.

Нужно попытаться оторваться от этих типов. Но как это сделать, если все мое имущество в доме? И чемоданчик с деньгами тоже там. А без денег я — нуль. Настоящий инвалид, который должен жить на нищенскую пенсию. Если, конечно, смогу ее выбить из нашего правительства. У меня там в чемоданчике еще двести тысяч долларов. Пятьдесят я тогда в Ленинграде оставил, для семьи. Переслал до своей «смерти». Надеюсь, моя бывшая жена сумеет по-умному ими распорядиться. Я бы ей и копейки не послал. Это все для мальчика, для моего сына. Иногда ночью его во сне вижу. Какой он стал за два года? Уже, наверное, вырос, совсем взрослый. А поехать, увидеть его никак нельзя. Меня могут сразу вычислить, и тогда ни мне, ни ему хорошо не будет. Вот и приходится его только во сне обнимать.

Интересно, как этим типам удалось меня найти? Ведь Савелий мог и не расколоться. Старик твердый, кремень-мужик. Тогда каким образом им удалось меня вычислить? Каким? Дома у меня лежат три паспорта, один из них с пустыми страницами. Можно вписать любую фамилию. Мне и придется теперь уезжать отсюда, придумывая для себя новую фамилию.

Я живу в домике у Агриппины Изольдовны, в конце улицы. Меня занимает, откуда такое имя у этой милой старушки в этой сибирской глуши? Впрочем, и не такое бывает. Через две улицы живет Домна Николаевна. О чем думал ее папаша, когда давал имя дочери? Кажется, я постепенно становлюсь типичным жителем маленького городка со своими провинциальными комплексами и амбициями. За два года почти всех здесь узнал. И ко мне привыкли. А некоторые молодые девочки даже заглядываются. Хотя после смерти Ирины мне на них смотреть особенно не хочется. Был я два раза в Новосибирске, находил там проституток.

А один раз даже в Хабаровск поехал. Вот уж где раздолье. В единственной приличной гостинице — девочки со своими мальчиками-сутенерами. Можешь выбрать любую. С проститутками мне легче. Не нужно изображать из себя влюбленного павиана, говорить глупости, вилять хвостом и все только для того, чтобы переспать с женщиной, а наутро ее забыть. Гораздо честнее просто заплатить и ни о чем не спрашивать.

Поэтому на местных девочек в Леньках я внимания не обращаю. В городке все устоялось, спокойно, благородно. Здесь, конечно, проституток не бывает. Да и туристов никогда не видели. Командированный какой — и то редкий гость. Есть две-три соломенные вдовушки, готовые оказать услуги любому желающему. Но это честные и милые женщины. Просто от безысходности такие, от однообразного своего житья.

И все-таки, почему они так нагло идут за мной? Словно не боятся, что я могу сбежать. Может, они знают про мой чемоданчик? Вроде не должны, спрятал я его неплохо. А бабки Агриппы сейчас дома нет. Она к племяннице в деревню уехала. Ключи от дома мне оставила, и посторонние там появиться не могли. Соседи бы сразу заметили. Такие глазастые и ушастые соседи бывают только в провинциальных городах, где любая новость о соседском петухе — целое событие, которое обсуждается несколько дней. Еще бы, ведь для них она гораздо интереснее, чем переворот в Сомали или ураган в Индонезии.

Я на секунду останавливаюсь, чтобы оценить возможности моих преследователей. Достаточно крепкие, сильные. Справиться будет трудно. Но можно. Один слишком размахивает руками, не собран. Второй, коренастый, одетый в темные брюки и зеленую куртку, наоборот, угрюмый и мрачный. С ним будет посложнее. Видимо, бывший спортсмен. А у меня одна правая рука на них обоих. И все же, думаю, ребятам придется нелегко. Судя по лицам, они этого еще не понимают. Еще не знают, что я тот самый Левша, на счету которого больше трупов, чем пальцев на их конечностях. Они даже не подозревают, что одна моя рука плюс голова гораздо сильнее, чем два накачанных мускулами пустоголовых балбеса. И мне сейчас нужно им это доказать.

 

ГЛАВА 3

За шесть месяцев до событий

В большой гостиной было уютно и прохладно. Бесшумно работали японские кондиционеры, встроенные в стену. Три больших глубоких дивана с раскинутыми на них подушками создавали впечатление трех раковин, готовых проглотить любое живое существо. Несмотря на теплую весеннюю погоду, в конце зала горел камин, создавая особое ощущение уюта и покоя. В комнате находилось два человека. Один был коротышка, подвижный, нервный, с узкой полоской усов и большой лысой головой. Другой, напротив, высокого роста, массивный, неповоротливый, с тяжелыми, грубыми чертами лица и отвисшим подбородком. Он курил трубку, время от времени выбивая ее содержимое в стоявшую перед ним пепельницу. В гостиной иногда появлялась молодая девушка, приносившая кофе или чай, спиртное или соки, смотря по тому, что они пожелают.

Огромный, в двадцать две комнаты, особняк принадлежал коротышке. Располагался он на окраине Москвы, в одном из трех районов, где в последние несколько лет бурно шло строительство собственных домов.

Несмотря на несколько комичный вид, коротышка был известен в странах СНГ бурной предпринимательской деятельностью. Некоторые шепотом говорили о его связях с мафией. Но, как водится, ничего невозможно было доказать, и коротышка работал с десятками банков и акционерных обществ, создаваемых на бывшей территории некогда единого государства.

Его можно было видеть в столицах многих вновь образованных государств, где он имел достаточно хорошие связи. Коротышку звали Рашид Касимов. Принадлежавшие ему лично активы позволяли этому человеку считаться одним из самых богатых в стране. Разумеется, он старался не особенно афишировать размеры своего финансового могущества.

Сидевший рядом с ним, не расстающийся со своей трубкой мрачный человек был президентом крупного российского банка. Поговаривали, что вскоре его возьмут в правительство, настолько толково он руководил вверенным ему учреждением. Кирилл Петрович Мясников был не просто банкиром. На последних выборах он выделил фантастические суммы партии, оказавшейся в числе победителей выборного марафона, и вполне мог рассчитывать на благосклонное отношение к себе главы правительства.

Кирилл Петрович приехал сюда рано утром, и, судя по всему, разговор с Касимовым был не из легких. Оба сидели покрасневшие, злые. Ожидали третьего человека, который должен был появиться с минуты на минуту. Несмотря на кажущуюся тишину, окружавшую особняк, оба собеседника знали, как много людей находится сейчас в доме и вокруг него. Охрана Мясникова состояла из восьми человек. Охрана Касимова была многочисленнее и включала в себя обслуживающий персонал, работавший в самом доме. Здесь было не менее двух десятков человек, готовых отразить любое неожиданное нападение. Тем не менее финансовые дельцы очень нервничали, поминутно поглядывая на часы.

Обслуживающая их высокая блондинка была очень красива, и Мясников, несмотря на тревожное состояние, несколько раз приветливо кивал ей. Девушку звали редким греческим именем Элина, она была одной из победительниц конкурса «Мисс Москва». Коротышка Касимов, увидевший ее на одном из приемов, сразу предложил оклад, намного превышающий месячную зарплату президента Франции.

Бывшая конкурсантка недолго колебалась, уже на следующий день работала у нового хозяина.

Разумеется, она теперь ездила только с Рашидом Касимовым и постепенно стала близким человеком этого бизнесмена, рост которого доходил ей до плеча. В маленьких людях скрыты большие комплексы. Тем не менее Касимов в обществе такой красивой женщины чувствовал себя достаточно уверенно. Элина работала у него второй год. Он привык доверять ей и уже не прерывал разговор, когда она входила в комнату.

На этот раз вместо нее в гостиную вошел начальник его охраны. Этого бывшего спортсмена, ставшего тренером местных боксеров, Касимов приметил два года назад. Несмотря на свои сорок лет, он сохранил отличную форму. У многих бизнесменов считалось хорошим тоном иметь таких телохранителей.

— Что случилось, Семен? — спросил Касимов, держа в руках стакан томатного сока. Он не любил спиртные напитки.

— Приехал ваш гость, — ответил начальник охраны, и Касимов скатился с дивана.

— Я его встречу, — уже на ходу сказал он Мясникову. Тот, нахмурившись, кивнул, тяжело поднимаясь с дивана. И подошел к окну. Внизу во дворе стоял автомобиль «БМВ». На переднем сиденье находились два человека. Сам гость помещался сзади. Выйдя из автомобиля, он сразу посмотрел на дом. Мясникову показалось, что он взглянул прямо на него. И, хотя это было невозможно — стекла затемненные и со двора ничего не видно, — тем не менее ощущение взгляда, пробившего стекло, не покидало банкира и тогда, когда гость надел темные очки и пошел к дому, где у входа его уже ждал нетерпеливый хозяин.

— Здравствуйте! — улыбнулся Касимов. — Мы рады вас видеть.

— Добрый день, — кивнул тот, словно нехотя разжимая свои тонкие губы. — Я прилетел в Москву час назад.

— Очень хорошо, — приветливо сказал Касимов, стараясь не смотреть в его застывшее лицо. Человек был в темных очках, и Рашид Амирович не видел выражения его глаз, что ему очень не нравилось. Но он благоразумно решил держать недовольство при себе.

Они прошли несколько помещений, прежде чем попали в гостиную, где у окна по-прежнему стоял Мясников. Услышав шаги, он обернулся. Человек кивнул ему, не протягивая руки. Это не понравилось банкиру, и он, нахмурившись, тоже кивнул, проходя к своему месту на диване. Гость сел напротив.

— Вы уже знакомы, уважаемый Кирилл Петрович, — натянуто улыбаясь, сказал Касимов. — Наш гость прилетел сегодня утром в Москву, очевидно, с новыми для нас сообщениями.

— Ничего нового нет, — ответил неприятный гость, снимая наконец темные очки, — мы ничего не смогли найти.

— Как это не смогли? — испуганно спросил Касимов. — Ведь все бумаги были переданы вашему курьеру.

— Там нет самых важных документов, — зло сказал гость. — Нет номеров банковских счетов, отсутствуют номера кодов, шифров, без которых нас просто не пустят в банк. Мы ничего не нашли.

— Но, позвольте, — вмешался Мясников, — этого не может быть. Я сам видел всю документацию, она была в полном порядке. Там были шифры, номера счетов, все расчеты. Вы не получили документов?

— Получили, — кивнул гость, — но там ничего не было. Поэтому я прилетел, чтобы вы срочно восстановили всю документацию.

— Восстановили? — переспросил Мясников. — Вы что, шутите?

— Я никогда не позволяю себе шутить в таких вопросах, — сказал гость, неприятно усмехнувшись. — Нам нужно, чтобы вы восстановили всю документацию заново.

— Мы передали документацию вашему человеку. Он обещал отправить ее с надежным курьером. Где ваш курьер? Что с ним стало? — спросил Рашид Касимов.

— Он умер, — коротко ответил гость.

— Как умер? — не понял Касимов.

— Поел что-то некачественное, — выразительно улыбнулся гость, и его собеседники сразу поняли, что именно случилось с курьером. — А может, он съел ваши бумаги, — добавил гость. — Ни в одной из папок мы не нашли нужных документов. Во всех четырех отсутствуют самые главные, первые, листы. Поэтому нам нужно, чтобы вы их восстановили.

— Да, — растерянно сказал Касимов, — но это сложно.

— У вас есть только два дня, — равнодушно напомнил гость, — я обязан доложить, что все в порядке. Вы сами понимаете, какие могут быть последствия.

— Да-да, конечно, — закивал Касимов.

— Не зная номеров счетов в Америке, откуда мы провели последнюю операцию, и номеров кодов и шифров в Швейцарии, куда поступили деньги, мы фактически ничего не знаем об этих деньгах, — напомнил гость. — Вам доверили важное дело, и мы просим, чтобы вы продублировали всю документацию.

Мясников и Касимов переглянулись. Значит, документы больше не существуют и они теперь единственные, знающие в полном объеме всю информацию. Возможно, оба подумали об одном и том же, так как оба сразу торопливо отвели глаза.

— Хорошо, — словно раздумывая, медленно сказал Касимов, — мы постараемся все восстановить за два дня. Но это будет очень сложно. Вы ведь знаете, с какими трудностями мы переводили деньги в эти банки. Через подставные фирмы и третьи страны.

— Тем не менее мы просим вас еще раз подготовить документацию. — Гость поднялся со своего места. — Надеюсь, я увижусь с вами через два дня. У вас хороший столик, Рашид Амирович. Наверное, это красное дерево? — спросил он, проведя рукой по столику.

— Да, — кивнул Касимов, — я купил его в Италии.

— До свидания.

— Я вас провожу, — засуетился Касимов. Гость на прощание снова просто кивнул Мясникову. Через несколько минут неприятный посетитель уехал, и Касимов вскоре появился в гостиной. Мясников достал трубку, раздумывая над услышанным.

— У них какие-то неприятности, — говорил Касимов уже от порога. — Наверное, что-то случилось с курьером. Может, тот украл документы, и они его за это убрали.

— Но где тогда документы? — рассудительно спросил Мясников.

— Не знаю, — Касимов пожал плечами. — Копии хранятся только у меня. Получается, что первого экземпляра уже не существует. Или он существует и попал в недобросовестные руки.

Мясников посмотрел в его глаза. Рашид Амирович все-таки смутился, заерзал на диване и крикнул:

— Элина, дай нам горячего чаю!

— Мы, кажется, подумали об одном и том же, — негромко сказал Мясников. — Если первые экземпляры пропали, это не наша вина. И часть денег могли снять до того, как мы передадим копии документов.

— Да, — кивнул Касимов, почему-то оглядываясь по сторонам, — у нас всего два дня. Мы могли бы снять большую часть денег с этих счетов. Тем более что, кроме нас, никто не знает, как получить доступ в этот швейцарский банк.

— Очень хорошо, — Мясников постучал трубкой по столику, — но операцию нужно провести быстро.

— Начать прямо сегодня, — кивнул Касимов, — кто-нибудь должен вылететь в Цюрих и там все устроить.

— У меня есть такой человек, — сообщил Мясников, — это Кондаков.

— Тот самый, о котором вы говорили?

— Да. Он молодой, но достаточно опытный сотрудник банка.

— Но учтите, кроме нас двоих, об этом не должен знать никто, — предостерег Касимов. — Надеюсь, вы понимаете, что все деньги разделим пополам.

— Конечно, — согласился банкир, — без всяких глупостей. Кондаков — человек надежный. Он сделает все как нужно.

— У него есть швейцарская виза?

— Да. Он может вылететь уже сегодня. Например, через Будапешт или Варшаву. В эти страны, если есть служебный или дипломатический паспорт, виза не нужна.

— Вы умный человек, Кирилл Петрович, — заметил Касимов. — Тогда все претензии к нам будут необоснованны. В конце концов, это они потеряли документы, позволив им попасть в чужие руки.

— И кто-то чужой этим воспользовался, — закончил Мясников и неожиданно громко захохотал.

Недалеко от их особняка, за поворотом у развилки дорог, стояла машина недавнего посетителя. Он не напрасно провел рукой по столику в гостиной. Под ним было вмонтировано устройство, передающее разговор хозяина дома с банкиром. Сидевший в «БМВ» человек внимательно прослушал весь разговор. Он снова надел темные очки, и поэтому выражения его глаз не было видно.

— Кондаков, — громко повторил он только что услышанную фамилию и дотронулся до плеча впереди сидевшего, — запомни. Полетишь вместе с ним в Швейцарию. Он полетит через Венгрию или Польшу. У тебя тоже служебный паспорт? Постарайся перехватить его где-нибудь в пути. Узнай номера счетов и возвращайся обратно.

— А с ним что делать?

— Оставь его отдыхать за границей, — усмехнулся гость, — пусть они думают, что он не захотел возвращаться.

 

ГЛАВА 4

Начало событий

Городок — это почти моя территория. В футболе фактор своего поля имеет большое значение. Хотя, казалось бы, что здесь особенного? Одинаковые поля, одинаковые ворота, одинаковые мячи. Но фактор своего поля почти всегда срабатывает в пользу хозяев. Может, дело в эмоциональном настрое? Или в большом количестве сочувствующих зрителей? Во всяком случае, в нашем деле фактор своего поля еще более важен, чем в других областях человеческих отношений.

Я знаю, мне совсем не обязательно идти к дому бабки Агриппы. Рядом стоит дом Минниковых, обитатели которого сейчас должны быть на работе. Смотрю на часы. Они у меня, конечно, надеты на правую руку. Одно плохо, должны вернуться из школы двое ребятишек Минниковых. Поэтому все нужно провернуть быстро, чтобы не напугать детей. Собаки во дворе нет, это я точно знаю. Но этого не знают мои преследователи.

Спокойно сворачиваю к дому Минниковых, стараясь держаться левее, ближе к забору. Преследователи идут за мной быстрым шагом, словно намереваясь догнать. Это мне нравится меньше всего, и я, уже не оборачиваясь, захожу во двор Минниковых. Здесь стоит большое дерево, за которым можно укрыться. Так и есть. Эти два дурачка шагнули следом за мной. Остальное дело техники. Нельзя быть такими самоуверенными. Я беру солидное полено и, едва первый из преследователей оказывается рядом с деревом, с силой бью его по голове. Он падает почти без звука.

Я хватаю стоящие тут же вилы и древком бью в живот коренастого. Тот, еще ничего не понимая, хватается за живот и морщится от боли. Сильный удар ногой, и он летит на землю. Остается только поднести вилы к его горлу, что я и делаю. Он испуганно хрипит, понимая, что следующее движение может стать для него последним. Вилы очень убедительный аргумент в таком споре.

— Что надо? — спрашиваю я. — Почему вы здесь?

— Мы ищем тебя, — говорит он, испуганно косясь на вилы. Они ему явно не нравятся.

Это меня пока устраивает.

— Почему? — спрашиваю я и вижу, как он пытается сообразить, что сказать. Любая попытка мыслить отражается на его дебильном лице, и это мне совсем не нужно. Я чуть надавливаю на вилы, так, чтобы зубья царапали ему шею, и он быстро кричит:

— Нас прислал Глухарь. Он сказал, что здесь можно найти Левшу.

Это меня так поражает, что я ослабляю давление. Глухарь — легендарная личность, ему лет семьдесят, не меньше. В авторитетах ходит уже лет сорок. У них с Савелием много кровавых дорожек вместе протоптано. Это единственный человек, которому Савелий мог рассказать, где я нахожусь. Это похоже на правду.

— А что ему нужно? — тороплю я парня, помня, что разговор нельзя затягивать, вот-вот появятся дети, они не должны видеть эту картину. Я никогда не пугаю людей, если в этом нет необходимости. И уж тем более стараюсь не втягивать детей в наши разборки.

— Глухарь просил Савелия найти тебя. Срочно найти, — выдавливает коренастый. — Он говорил, очень важное дело. Только ты можешь справиться.

— Важное дело, — задумчиво повторяю я. Савелий — человек опытный. Он мельтешить не будет. По-видимому, дело действительно важное, если он сдал меня Глухарю. И верное. Савелий любой подвох чует, просто так не стал бы давать мой адрес. Видимо, дело вправду срочное, если он не вышел на меня через привычный адрес в Барнауле. Один раз в три месяца он пишет туда на мой адрес, вернее, на почтовый ящик, и я забираю письмо, когда перевожу сам себе деньги. Значит, Савелий ждать не смог, если отдал мой адрес и даже людей прислал.

Я отбросил вилы и протянул правую руку, помогая коренастому подняться. Встав, он принялся поправлять свою одежду.

— Товарищу помоги, — подсказал я. И в этот момент во дворе появились ребята Минниковых. Они испуганно замерли, но, увидев меня, заулыбались. Здесь меня не только знали, но и любили.

— Что случилось? — спросил старший, подходя к нам ближе. Ему уже лет двенадцать, и он не по годам рассудителен.

— Да пьяный он, — киваю я на лежавшего на земле человека, — сейчас мы его отсюда уберем. Кореши приехали мои, с которыми мы Афган прошли. Вот мы с ними и врезали немного.

Это ребят не удивляет. У них отец сильно пьет, да и на других пьяных они насмотрелись. Мы с коренастым поднимаем его товарища и тащим на улицу. Теперь нужно донести этого парня до моего дома. Там у меня есть сильнодействующие средства, чтобы привести его в чувство.

К счастью, на улице почти нет прохожих. Через пять минут я вместе с нежданными гостями заваливаюсь в свою комнату. Коренастый бросает товарища прямо на пол и достает из кармана записку. Это почерк Савелия. Я его сразу узнаю.

«Срочно возвращайся в Питер, — читаю я послание Савелия, — можешь верить этим ребятам. Очень важное дело».

Я твердо знаю, Савелий никогда не стал бы такого писать, если бы дело действительно не было столь важным. Значит, нужно ехать вместе с этими посланцами. Но им я все равно не очень доверяю.

Весь вечер мы пьянствуем, а утром я предлагаю ребятам убираться. Не люблю ездить в компании. Я обещаю через два дня быть в Ленинграде. Ровно в десять утра. Как я туда доберусь, это уже мое дело. Этим двоим совсем не обязательно знать про мой чемоданчик с деньгами. А оставить его здесь я не могу. Кончилось мое спокойное житье в этом маленьком городке.

Конечно, в Ленинград я прилетел гораздо раньше. И почти сразу, применив наш старый трюк, вышел на Савелия. Я им неоднократно пользовался, и он меня всегда выручал. А трюк очень примитивный. К человеку, к которому я должен идти, вместо себя надо послать какого-нибудь бомжа. Найти слоняющегося без дела около вокзала пьяницу и отправить по нужному адресу. С одной лишь маленькой поправкой: предварительно надев ему на левую руку темную перчатку.

Эта темная перчатка действует как безотказная ловушка. Достаточно увидеть ее, как на человека из засады сразу бросаются поджидающие меня люди. Они справедливо полагают, что двое одноруких инвалидов появиться в одном и том же месте не могут. Таких совпадений не бывает. А мне остается только наблюдать. Если есть засада, значит, меня ждали. Если мой «проверяющий» проходит спокойно, значит, все в порядке.

Вечером нахожу бомжа и прошу его отнести записку Савелию, пообещав дать пятьдесят тысяч. Но за последние два года бомжи обнаглели окончательно. Он сразу запрашивает пятьдесят долларов, что в пять раз больше. В конце концов сходимся на ста тысячах, и он идет к Савелию. Все проходит спокойно, и уже через полчаса мы сидим в небольшом кафе, разговаривая о нашем деле. Я прав: Савелий никогда бы не стал так просто меня беспокоить, тем более подставлять. Во-первых, в Москве произошли большие изменения, и люди, которых я опасался, уже не у власти. Во-вторых, предложение, которое поступило от Глухаря, было настолько ошеломляющим и выгодным, что Савелий решил рискнуть. И вызвал меня. Вообще-то я на него зла не держал. Всегда знал, что за большие деньги он меня, конечно же, предаст. А тут речь шла о фантастической сумме. И он меня не предал, а предложил для работы. Так что внешне все правильно, даже справедливо.

Никогда никому не доверять. Это мой твердый девиз. После развода у меня не осталось никого из близких людей. Да и вряд ли мою бывшую жену можно считать близким мне человеком. За исключением нескольких месяцев, когда собирались пожениться, мы почти все время ругались. Я вернулся из Афгана никому не нужным инвалидом, а эта истеричка стала отыгрываться на моем сыне и на мне. Я обязан был уйти и ушел, хотя до сих пор вспоминаю своего мальчика. Я ни разу не видел его за эти два года. Рискнуть и появиться рядом с ними означало подставить прежде всего сына. А этого мне очень не хотелось.

А насчет доверия… За большие деньги или за что-нибудь другое можно продать и предать любого. Это я знаю очень хорошо. Поэтому во все свои расчеты я включаю возможный третий вариант. Это мое собственное изобретение — третий вариант. Когда вы бросаете монету, кажется, могут быть только два варианта. Либо выпадет «орел», либо «решка». На самом деле иногда возможен и третий вариант. В одном случае из миллиона монета может упасть «на попа». Или не упасть вообще, зацепившись за вашу одежду. Или упасть таким образом, что вы ее не найдете. Вот это третий вариант, при котором ответ не бывает однозначным, я всегда имею в виду, когда выхожу на любое дело. Либо я выполню поручение, либо я его не выполню. Но есть еще и третий вариант, при котором возможен любой исход. С одной стороны, я всегда боюсь этого третьего варианта. С другой — интересно, как может сложиться моя судьба, если мне выпадет именно этот, третий, вариант.

Чтобы долго не тянуть, скажу только, что Глухарь рассказал Савелию о деле, за которое готовы заплатить… миллион долларов. Целый миллион. Если учесть, что Савелий должен получить двадцать пять процентов за посреднические услуги, то он, не задумываясь, сдал меня Глухарю, сообщив мой адрес и мою фамилию, и даже написал мне записку. За что и почему дают такие деньги, Глухарь не сказал. Во всяком случае, их дают не для того, чтобы только найти меня. Я себя не переоцениваю, знаю, сколько могу стоить. За такие деньги меня десять раз можно убить и в пыль растереть. Здесь нечто другое.

Утром следующего дня я уже еду на встречу с Глухарем. Знаю я этот дом, в котором он назначил встречу, и не жду ничего хорошего. Вечно там случаются какие-нибудь неприятности. Но ехать нужно. Миллион долларов — деньги, ради которых я готов выложиться. Это сумма, которая вместе с моими деньгами даст мне возможность уехать из нашей «благословенной» страны, забрав с собой сына, и дать ему нормальное образование.

Глухарь почти не изменился. Та же сутулая фигура, тот же угрюмый взгляд. Только постарел немного, но это почти незаметно. И по-прежнему любит своих чертовых канареек. Их у него несколько клеток, словно птички создают ему необходимый фон для разговора. Меня два раза проверяли, причем так тщательно, словно это я напросился к Глухарю, а не он искал меня, отправляя в Леньки своих гонцов.

— Ну, здравствуй, Левша, — говорит Глухарь, сидя в своем кресле. — Я всегда подозревал, что ты свалял дурака тогда, у канала: чтобы обмануть наших сыщиков, разыграл свою смерть.

— Если ты такой умный, чего молчал столько лет? — спрашиваю я, усаживаясь напротив хозяина.

— А зачем кричать? Ты у нас как золотой запас. Я ведь чувствовал, что Савелий ловчит. Но до поры до времени не хотел тревожить. Думал, вызову тебя только на очень важное дело.

Ну что ему сказать? Все рассчитал правильно. И вызвал меня в нужный момент. Не люблю разговаривать с такими мерзавцами. Он скользкий, как угорь, и всегда может выскользнуть из рук.

— Зачем позвал?

— Какой нетерпеливый, — смеется Глухарь, — ты всегда меня не любил. А я вот о тебе подумал, решил вызвать на такое важное дело. Меня всегда занимало, как это ты свои убийства придумываешь. Прямо гений настоящий. А по виду не скажешь. Это ведь ты Француза убрал в Америке? У него такая охрана была, столько людей, а ты его убрал.

Я делаю движение рукой, чтобы возразить, но он лениво отмахивается.

— Не спорь. Я ведь точно знаю, что это ты. Тогда Лазарь искал тебя по всему миру. И в аэропорту ждали. А ты всех обманул. Как тебе это удалось, до сих пор не могу понять.

Он говорит, а я пытаюсь сообразить, к чему это дурацкое вступление. И, кажется, начинаю понимать, когда Глухарь наконец сообщает:

— Ко мне клиенты обратились. Очень значительные люди. Просят найти им стоящего профессионала. И деньги хорошие предложили. Огромные деньги. Неслыханные. Я сразу подумал, что настал твой черед. И поехал разговаривать с Савелием. Сказал он тебе про сумму?

— Миллион долларов? — хрипло уточняю я.

— Да, — улыбается Глухарь, — целый миллион долларов. Савелий, как только эту сумму услышал, так и подпрыгнул. И адресок твой собственноручно начертил. И записочку для тебя передал. Но, я думаю, ты на него не в обиде?

Я молчу. Вступать в бессмысленный спор мне ни к чему. Пусть выскажется.

— Им нужно найти одного человечка, — говорит Глухарь, — и они хотят, чтобы его нашел ты.

— Его нужно найти или… — уточняю я. И он меня понимает.

— Нет, только найти. Найти и сообщить, где он находится. Вот и все.

— И за это дают миллион долларов? — спрашиваю я, не скрывая недоверия.

— Дают, — улыбается Глухарь, — или тебе мало?

— А сколько ты хочешь из этих денег? — интересуюсь я, ожидая услышать любую сумму. Но только не тот ответ, который он дает:

— Ничего. Мне ничего. Весь миллион заберешь себе, а четверть суммы, как и положено, выплатишь Савелию.

Вот такого я не ожидал. Это уже просто интересно. Чтобы Глухарь отказался от такой суммы! Да я в это ни за что не поверю.

— Давай сначала, Глухарь, — предлагаю я. — Почему ты не берешь положенные проценты? Я ведь тебя хорошо знаю. Ты все соки готов выжать. А тут не хочешь денег. Или они платят больше? Или что-то другое?

— Дурак ты, Левша, — говорит он, — там, в Сибири, совсем мозги отморозил, ничего не понимаешь. На кой мне твои деньги, если я могу большую выгоду иметь. Это ведь ты должен понимать?

Я начинаю понимать.

— Хорошие клиенты?

— Очень, — смеется он, — вот, кажется, наконец умнее становишься. Только ты должен найти этого человечка. Как хочешь найди. А свои деньги можешь получить потом где угодно.

— Он уехал из страны, — я начинаю понимать намеки Глухаря на убитого Француза.

— Точно. Но куда уехал, никто не знает. А очень хотят знать. Они с тобой встретятся и расскажут, как его искать.

— Ты ведь знаешь, я никогда напрямую с клиентами не встречаюсь, — напоминаю я, — это не мой стиль. Они могли все рассказать и тебе.

— Это не тот случай, Левша. Им нужен этот человек. Так сильно нужен, что они готовы встретиться с кем угодно. Они его уже искали по всему миру. Хорошо искали. И профессионально. Но ничего не вышло. Вот я и вспомнил о тебе. Ты ведь любишь рассуждать про третий вариант. Или найдут, или не найдут — считают все. А ты всегда держишь в уме и третий вариант. Вот я и подумал, ты со своими выкрутасами сможешь найти этого типа и получить деньги.

— Понятно. А где его видели в последний раз? Это хотя бы ты можешь сказать?

— В могиле, — смеется Глухарь, — в гробу.

 

ГЛАВА 5 За шесть месяцев до событий

Николай Кондаков закончил один из самых престижных вузов бывшего Советского Союза — Московский институт международных отношений. Казалось, судьба уготовила ему прямую дорогу, тем более что его дядя работал начальником одного из самых важных управлений Министерства иностранных дел. Но все сложилось иначе. Уже в третьей своей зарубежной командировке работавший в МИДе Кондаков попался на провозе валюты. Тюрьмы удалось избежать благодаря своим связям, но из МИДа его вышибли навсегда. А заодно и прервали его кандидатский стаж в партию, без которой дорога наверх была закрыта окончательно.

Но грянула перестройка. Членство в партии оказалось не таким обязательным, и вскоре Кондаков уже работал в одном из акционерных обществ, возникавших с началом перестройки, словно грибы после дождя. Акционерное общество занималось отмыванием денег и их обналичиванием — термин, который был совершенно непонятен во многих странах мира, где наличные деньги ценились даже меньше, чем безналичные, лежавшие на счету.

Уже в начале девяностых Кондаков перешел на работу в банк к Мясникову, который вполне оценил его работоспособность и ловкость. Кроме всего прочего, сказывалось и отличное образование Кондакова, окончившего экономический факультет МГИМО.

Высокий, красивый, холеный молодой человек лет тридцати пяти прошел через комнату ВИПа и улетел в Будапешт самолетом венгерской авиакомпании «Малев». В Будапеште он должен был сделать пересадку и вылететь ночным рейсом в Цюрих. Кондаков не подозревал, что этим же самолетом летит еще один человек, у которого, в отличие от него, нет швейцарской визы и который имеет к нему прямой интерес.

Сидевший в салоне бизнес-класса Кондаков весело шутил со стюардессами, благо он знал два языка — английский и немецкий. Даже позволил себе выпить несколько больше обычного, заказав дополнительно две рюмки мартини. Сидевший в салоне эконом-класса незнакомец, напротив, выпил только одну рюмку водки. Один раз он пошел в салон бизнес-класса, сразу после посадки, чтобы убедиться, что Кондаков находится на своем месте.

Прибывшие в Будапешт транзитные пассажиры спешили в зал для переоформления билетов. Кондаков, у которого не было багажа, не торопился. Он по-прежнему не замечал незнакомца, терпеливо стоявшего у него за спиной. Оформив все необходимые документы и подтвердив, что полетит через пять часов в Цюрих, он решил, что успеет съездить в город. В Москве на непредвиденные расходы ему выдали почти три тысячи долларов.

Кондаков сел в такси и отправился в «Максим», аналог знаменитого парижского ресторана, находящийся в венгерской столице. В годы, когда еще существовал Советский Союз, это был ресторан, который тайно посещали советские туристы, умудрившиеся попасть в Венгрию по профсоюзной путевке и даже сумевшие нелегально вывезти некоторую сумму денег. Как правило, вывозили рубли, ведь за валюту давали очень большой срок, и никто не рисковал притрагиваться к долларам.

Предвкушая сытый ужин и веселое времяпрепровождение, Кондаков не обратил внимания, что незнакомец из его самолета взял второе такси и поехал за ним следом. Но Кондакову не повезло. Ресторан оказался закрыт на ремонт, и он решил поехать в «Геллерт», старейшую будапештскую гостиницу, где ранее останавливался и где был неплохой ресторан.

Такси с преследователем в точности повторяло их маршрут. Отель «Геллерт» находился почти на самом берегу Дуная. Он был открыт около восьмидесяти лет назад. Насчитывающее двести тридцать три номера, это старейшее заведение было известно и своим знаменитым бассейном, напоминавшим римские термы.

Приехав в отель, Кондаков снял номер, принял ванну и заказал столик в ресторане. Поднявшись к себе, он развязал галстук, скинул пиджак, включил телевизор. Подойдя к двери, выходившей на балкон, чуть приоткрыл ее. Затем, подумав немного, набрал по коду Москву. Нужно продемонстрировать Мясникову, как он четко работает и как исправно сообщает обо всем в свой банк. Под это дело можно будет вытянуть из президента банка еще несколько тысяч долларов. На другом конце почти сразу отозвались. У Мясникова был с собой сотовый мобильный телефон.

— Слушаю, — сказал он лениво. Доносились веселые голоса, смех. Очевидно, банкир был на каком-то приеме.

— Я уже в Будапеште, — доложил Кондаков, — через несколько часов отправляюсь в Цюрих.

— Хорошо, — сказал Мясников, — позвони мне из Цюриха, как только переведешь деньги.

— До свидания. — Кондаков не спрашивал, почему деньги не переводили обычным поручением из московского банка. Он понимал, что деликатность операции требует специальной командировки. И никогда не задавал лишних вопросов, хорошо зная, что его молчание будет должным образом оценено.

Он стащил рубашку, собираясь отправиться в ванную комнату, когда в дверь постучали. Он подошел, чтобы открыть ее. И, едва открыв, получил сильный удар в лицо. Это было так неожиданно и так больно, что он едва не заплакал. Упав на пол, он схватился за разбитый нос, почувствовав, как на ладонь стекают тоненькие струйки крови.

В комнату вошел неизвестный человек лет пятидесяти. Осторожно закрыв дверь, он наклонился к Кондакову и почти сочувственно спросил:

— Сильно болит?

После чего, коротко размахнувшись, нанес еще один удар. Кондаков застонал. Он не понимал, почему его бьют, что хочет этот незнакомец.

— Больно? — спросил тот снова.

Кондаков испуганно замер.

— Мне нужны номера счетов и шифры, — ласково пояснил гость.

И только тогда Кондаков понял, кто этот человек. Их банк часто выполнял разного рода деликатные поручения различных организаций, среди которых бывали и откровенно криминальные. Собственно, любой крупный российский банк имел в своем начальном капитале от пятидесяти до семидесяти процентов криминальных денег. Об этом знали многие, но предпочитали не афишировать.

— Каких счетов? — промычал Кондаков.

И сразу получил третий удар, на этот раз не столь болезненный, но все равно ощутимый.

— Ты зачем в Цюрих едешь? — напомнил незнакомец. — Быстро дай мне счета и шифры. И я сразу уйду.

Даже после таких жестоких ударов Кондаков сообразил: если он сейчас назовет номера счетов, незнакомец не уйдет просто так. Он сделает все, чтобы Кондаков не успел позвонить в Москву либо в Цюрих и сообщить об этом нападении. А это значит, что незнакомец решит от него избавиться. Но получать удары больше не хотелось.

— В Цюрихе я должен только проверить счета, — вымолвил Кондаков, отвечая на первый вопрос и словно забывая о втором.

— Это я знаю, — кивнул незнакомец. У него были короткие тяжелые руки борца. Кондаков представил, как легко он задушит его, и ужаснулся.

— Назови мне номера счетов, — требовал незнакомец, — у меня мало времени.

— Они там, в «дипломате», — наконец выдавил Кондаков, чтобы хоть как-то потянуть время.

Незнакомец нахмурился, взял «дипломат».

— Какой код?

— Три семерки, — выдохнул Кондаков. Кажется, он выиграл несколько секунд на обдумывание ситуации.

Незнакомец прокрутил замок, ставя цифры шифра на три семерки, и открыл «дипломат». Там лежали поручения банка, документы, доверенности, письма. Разобраться в этой пачке бумаг неспециалисту было сложно. Убийца, стоявший перед Кондаковым, явно не был специалистом в экономических делах. Он специализировался несколько в другой области.

Пересмотрев бумаги, незнакомец недоверчиво спросил:

— Здесь все в порядке?

— Не все, — ответил Кондаков, — документы выписаны на меня, и нужна моя подпись, иначе они будут признаны недействительными. В случае моей болезни вся документация тоже будет признана недействительной и все операции будут заморожены на две недели.

— На две недели? — переспросил убийца. Видно было, как он мучительно соображает. Ему, конечно, поручили узнать все подробности. Но, возможно, если он удавит этого хлыща, все деньги в банке действительно пропадут или будут заморожены. А этого допустить нельзя. Нужно просто позвонить и узнать, благо сейчас сотовые телефоны есть у всех, в том числе и у него.

Кондаков смотрел на этого громилу почти весело. «Пусть мучается», — думал он облегченно. И вдруг, к своему ужасу, увидел, как убийца достает из кармана пиджака сотовый телефон, собираясь звонить более компетентному человеку. Кондаков понял, что проиграл не просто партию, а свою жизнь.

Убийца набрал чей-то номер. Кондаков ошеломленно оглядывался по сторонам. Сопротивляться невозможно. Этот тип сразу убьет его, просто задушит голыми руками. Оставался последний шанс. Он покосился на балконную дверь.

Незнакомец наконец установил связь.

— Это я, — сказал он хриплым голосом, — звоню из Будапешта. Все документы и счета оформлены на него. Что мне делать?

Видимо, поняв, в чем дело, абонент начал ругать своего посланца и так яростно, что тот метнул на Кондакова взгляд, не обещавший ничего хорошего. И тогда Кондаков принял решение. Он вскочил с пола и, бросив в незнакомца стоявший на столике телефон, рванулся к балконной двери. Она была приоткрыта.

Он вскочил на балкон. Незнакомец уже бежал следом. «Если он затащит меня внутрь, то обязательно убьет», — понял Кондаков и с диким криком рухнул с третьего этажа вниз. Незнакомец успел только проводить его взглядом. Затем, пробормотав сквозь зубы проклятье, схватил «дипломат» и выскочил из номера.

Кондаков не разбился, хотя сломал обе ноги и три ребра. Когда его отвозили в больницу, он был без сознания. Но его потенциальный убийца этого уже не видел. Он ехал в аэропорт, торопясь вернуться в Москву, где его ждали.

 

ГЛАВА 6

Начало событий

Вечером этого дня меня уже ждут в другом месте. Я позвонил по телефону, который мне дал Глухарь, и они подтвердили, что готовы к встрече. Однако мне нужна была не просто встреча. Я не могу заявляться на свидание со своей «левой», демонстрируя клиентам столь хорошо запоминающееся отличие. Поэтому заранее отказался от встречи в отеле и сам назначил место — в полутемном проходном дворе, где уже назначал подобные свидания.

Устроить там засаду практически невозможно, я знаю это место с детства. Хотя клиент особенно и не возражал, но все же сказал что-то неприятное, однако так быстро, что я не успел ничего толком понять.

Свидание состоялось ровно в семь часов вечера. Я люблю это число — семь. Древние говорили, что оно счастливое, и я не раз убеждался в справедливости такого утверждения. Уже в половине седьмого я был на месте. Дворик очень интересно устроен. Он прекрасно просматривается с двух точек, которые я знаю. Оттуда я, конечно же, наблюдал за прохожими. Ничего похожего на засаду не было, но я все равно внимательно присматривался. В нашем деле очень важно, во-первых, не торопиться, а во-вторых, быть наблюдательным. Иногда даже кошка, пробегающая по двору, может сказать больше, чем все прохожие, вместе взятые. Ведь кошка наверняка шарахнется от незнакомых людей, тем более спрятавшихся в укромном месте.

Без одной минуты семь появляется мой «клиент». Я его сразу узнаю. У него внимательный взгляд профессионала, но он, ни разу не позволив себе обернуться, точно идет к намеченной цели. Но идет медленно, контролируя ситуацию, просматривая пространство вокруг. Это был настоящий мужик. Правда, мне не нравилось его лицо. Слишком жестокое и надменное. Такие тонкие губы не могут принадлежать нормальному человеку. Он немного садист в душе, это чувствуется и по лицу, и даже по его пружинистой походке. А я садистов не люблю. Если я должен кого-то убивать, то это моя вынужденная профессия. Ничего другого я делать просто не умею. Но это не значит, что я от процесса убийства должен еще и получать удовольствие. Это всегда тяжело и грязно. А этот тип, кажется, готов получать удовольствие, и поэтому он мне в напарники никак не подходит.

Через три минуты я отправляюсь к нему в подъезд, но не через двор, а войдя в дом с другой стороны. Он уже стоит у окна, глядя вниз. В подъезде сыро и темновато, но лица друг друга мы видим.

— Добрый вечер, — говорю я, — меня прислал Глухарь.

— Я знаю, — быстро кивает незнакомец. — Мы хотели с вами поговорить.

— Говорите, — пожимаю я плечами.

— Прямо здесь?

— А вы хотите разговаривать, лежа на диване? Можете сесть на подоконник, если устали.

Он усмехается. Неприятно так, гадко. Я еще подумал, что ему в руки лучше не попадаться.

— Хорошо, — он усаживается на подоконник, — раз вам так больше нравится, давайте разговаривать здесь. Он сообщил вам наши условия?

— Миллион долларов, если я найду нужного вам человека. Я все-таки не до конца верю в эту абсурдную цифру, ни один человек в мире не стоит миллион долларов. Таких цен просто не существует.

Тем не менее этот тип кивает:

— Да. Мы готовы заплатить миллион долларов, если вы найдете этого человека.

— Живым или мертвым? — уточняю я на всякий случай.

— Нет-нет, — быстро говорит он, — только живым. О своем ремесле лучше забудьте. Только живым.

— У меня нет никакого ремесла, — говорю я, и мы оба смеемся.

— Я совсем забыл, — признается незнакомец, — и тем не менее постарайтесь найти его только живым. Это все, что мы от вас хотим.

— Вы уже пробовали его искать?

— А как вы думаете?

— Давно ищете?

— Шесть месяцев, — мрачно говорит незнакомец, — но он словно сквозь землю провалился.

— Он действительно инсценировал свои похороны?

— Да. Это нас и ввело в заблуждение. Мы считали его погибшим и только потом догадались, что он нас просто обманул.

— Интересный тип, с большим юмором.

— Да, такой любитель анекдотов, — угрюмо соглашается незнакомец, — которого вы должны найти.

— Теперь расскажите мне по порядку, кто он, где раньше жил, чем занимался и как «умер»? И не забудьте добавить, почему именно вы его ищете.

— Он остался должен нам большие деньги. Только он знает, где они находятся. Снял их со счетов в швейцарских банках и исчез. Мы ничего не подозревали, потом поняли, что кто-то нас обманул. Расследование показало: это мог быть только этот тип.

— Большая сумма? — равнодушно спрашиваю я, уже понимая, что ради пяти или десяти миллионов они бы не платили такой гонорар.

— Очень большая, — подтверждает незнакомец, но ничего больше не добавляет. А я принципиально не уточняю. В конце концов, это их внутреннее дело. — Он исчез вместе с нашими деньгами, — поясняет незнакомец, — судя по всему, обманул всех, инсценировав собственную смерть. И сбежал в Швейцарию. Куда поехал потом, мы выяснить так и не сумели.

— У него были визы других стран?

— У него был дипломатический паспорт, — хмуро подтверждает незнакомец, — он мог полететь куда угодно. Кроме того, у него были многократная виза Шенгенской зоны и годовая многоразовая виза США. Но поиск ни к чему не привел. Словно сквозь землю провалился.

— А его родные, которые остались в Москве?

Незнакомец молчит. Мне всегда не нравится, когда молчат в подобных случаях. Потом нехотя говорит:

— Мы проверяли и этот вариант. Семья искренне считает, что он погиб. Никто и ни о чем не подозревает.

— На какие деньги они живут?

— Он был достаточно состоятельный человек.

Я хочу узнать реакцию собеседника, а заодно проверить свое подозрение. Поэтому я наклоняюсь к нему и тихо спрашиваю:

— А если он действительно погиб?

Мой собеседник холодно смотрит мне в лицо. По его реакции понимаю, что он убежден в обратном. Он молча лезет в карман и достает фотографии. Несколько штук.

— Мы вскрыли его могилу, — говорит он совершенно спокойным голосом, как будто занимается этим делом ежедневно, — там оказался не его труп. Вот акт экспертизы.

— Тогда почему решили, что он погиб?

— Взорвалась машина, в которой он должен был находиться, и мы решили, что он погиб в ней. Слишком поздно поняли, что он нас обманул.

Этот тип даже не подозревает, как много мне рассказал. Теперь я знаю, что мой будущий объект искали не дилетанты или мафия. Этим занимались очень солидные люди, которые могут себе позволить раскопать свежую могилу и даже провести экспертизу трупа. Нужно еще подумать, прежде чем решиться связаться с такими могущественными людьми. Во всяком случае, это не обычные мафиозные разборки, в этом можно не сомневаться.

— Мне нужна его подробная биография, — говорю я, немного подумав, — его привычки, особенности характера, любимые города, где он раньше бывал, где отдыхал. Нужно знать об этом человеке все. И только тогда я могу попытаться его отыскать.

— У нас есть на него подробное досье. С момента рождения, с первого дня. Все его путешествия, все его связи. Если хотите, вам передадут эти документы.

— Обязательно хочу. Семья осталась большая?

— Обычная. Жена, сын, дочь.

— Он любил сына?

— Он больше всего любил деньги, — снова улыбается собеседник, нехорошо улыбается. Похоже, он тоже больше всего на свете любит деньги.

— У вас есть хотя бы примерное предположение, где его можно искать? — спрашиваю я в надежде, что он даст мне хоть небольшой шанс.

— Нет, — отвечает этот тип, — никакой зацепки. Мы и сами проверили все, что могли. Этот мерзавец исчез, словно сквозь землю провалился. Но он жив. И у него наши деньги.

— Понятно, — киваю я заказчику. — На расходы по поиску мне понадобятся деньги. Судя по всему, в России его уже нет. Необходимо, чтобы вы предварительно заплатили мне двадцать пять процентов обещанной суммы.

— Вы можете гарантировать, что найдете его? — спрашивает этот тип.

— Конечно, нет. Но я могу гарантировать, что сделаю все, что в человеческих силах, чтобы его отыскать.

Незнакомец молчит. Долго. Я не тороплю. Пусть подумает. Несомненно, исчезнувший им очень насолил, если ищут его с таким остервенением. Пусть подумают, стоит ли платить мне миллион долларов. Я полагаю, что стоит. Он, может быть, считает иначе. Пусть подумает.

— Куда вам привезти деньги? — наконец спрашивает заказчик. — Мы можем увидеться завтра на этом месте.

— Нет, — улыбаюсь я. У меня есть свои твердые принципы. Никогда не встречаться ни с кем дважды в одном месте. — Сделаем иначе. Вы приготовьте для меня деньги и его досье, а я вам завтра вечером позвоню.

— Почему вечером? — Незнакомец недоволен.

— А вы успеете за ночь приготовить наличными двести пятьдесят тысяч долларов? — спрашиваю я.

— Это наше дело, — он встает с подоконника. — Позвоните нам утром, чтобы не терять времени.

— Договорились. — Меня ничто не может удивить. Я видел в жизни и не такое.

— Остальные получите, как только позвоните нам и сообщите, где его найти, мы привезем оставшиеся деньги наличными. Если вам нужно, можем перевести их, куда захотите.

— Лучше наличными. Какой у меня срок?

— Небольшой. Десять-двенадцать дней. От силы две недели. Мы надеемся, вы сумеете его отыскать. Глухарь сказал нам, что вы самый лучший специалист в такого рода делах.

— Он всегда немного преувеличивает, — возражаю я, глядя на руки этого типа. На правой — большой перстень с темным камнем.

— Надеюсь, не слишком, — говорит он на прощание и, кивнув, спускается по лестнице. Уже когда тип оказывается на последней ступеньке лестничного пролета, он вдруг оборачивается и говорит: — И еще я надеюсь, что вас нам искать не придется. Было бы слишком накладно искать сразу двоих.

И идет дальше. Я остаюсь у подоконника. Меня еще никто в жизни сильнее не унижал. Я убийца, наемный киллер, лучший в своем ремесле. Но я никогда не был мошенником. Взять деньги и сбежать — это из другой оперы. Придется доказывать этому мерзавцу, с кем он имеет дело. Надеюсь, заказ на его убийство тоже попадет мне. Во всяком случае, я его исполню с большим удовольствием.

 

ГЛАВА 7

За шесть месяцев до событий

Весь следующий день Рашид Касимов ждал сообщений из Цюриха. Он звонил Мясникову каждые полчаса, требовал информации. Тот ничего не знал, так как посланный в Швейцарию Кондаков на место так и не прибыл. Трижды в отель звонили сотрудники Мясникова, и трижды им любезно сообщали, что указанный господин у них не поселился. Наконец, к пяти часам дня, когда рабочий день уже заканчивался, взбешенный Касимов позвонил Мясникову.

— В чем дело, Кирилл Петрович? — спросил он, с трудом сдерживаясь. — Вам не кажется, что курьер несколько халатно относится к своим обязанностям? Почему он до сих пор не дает о себе знать?

— Я сам не понимаю, что происходит, — нервно ответил Мясников. — Он должен был остановиться в «Дольдер Гранд Отеле», где мы заказали для него номер. Но он там не появился.

— Может, он поехал в другой отель?

— Сейчас выясняем. Моя служба безопасности обзванивает все отели Цюриха.

Касимов почувствовал, что уже не может сдерживаться.

— Значит, он все-таки исчез? — прокричал он в трубку.

— Но мы его ищем.

— Плохо ищете!

— Не орите, — огрызнулся Мясников, — я не виноват, что этот идиот куда-то исчез.

— Может, послать в Цюрих еще кого-нибудь?

— Я уже распорядился, — ответил Мясников, — завтра утром вылетят двое моих сотрудников, у них есть швейцарская виза.

— Завтра последний день, — напомнил Касимов. Бросив трубку на рычаг, он посмотрел на стоявшего рядом Семена. — Они нас обманывают, — сказал он задумчиво. — Может, Кондаков уже переводит деньги в другой банк? Позвони Ринату, пусть приедет.

Ринат Хайфулин возглавлял большое частное детективное агентство, состоявшее из бывших сотрудников КГБ и МВД. Он всю жизнь проработал в МВД и, выйдя на пенсию в чине полковника, решил, что пора заниматься собственным делом. Ни для кого не было секретом, что многочисленные детективные агентства и охранные бюро, возникавшие повсюду в городе, на самом деле становились своеобразными официальными организациями рэкетиров и вымогателей. А бывшие профессионалы переключались на охрану тех самых людей, которых они раньше преследовали.

Касимов принял Хайфулина на своей знаменитой даче, о которой ходили легенды. Построенная за несколько месяцев, она обошлась хозяину в полтора миллиона долларов и включала такие достижения техники, как небольшую хлебопекарню и роскошную сауну, отделанную финскими специалистами.

Хайфулин приехал ровно в семь вечера, как и договаривались. К этому времени Мясников, позвонивший снова, подтвердил, что все поиски Кондакова не увенчались успехом и завтра утром в Цюрих вылетят его сотрудники. Касимов, уже не удивлявшийся такому сообщению, молча выслушал банкира и так же молча отключился, решив, что нужно выждать до утра.

Приехав на дачу, Хайфулин прошел вместе с начальником охраны в гостиную, где Касимов обычно принимал гостей. Был он высокого роста, с одутловатым лицом и характерным азиатским разрезом глаз. На подбородке виднелся рваный шрам, делавший его мрачное лицо мужественным и строгим.

— Зачем позвал, Рашид? — спросил бывший полковник, усаживаясь в кресло напротив. Они дружили уже много лет, еще с тех времен, когда капитан милиции Хайфулин прикрывал махинации Касимова в Москве.

— Очень важное дело, Ринат, — угрюмо сказал Касимов. — У нас исчез человек, и я подозреваю, что он нас обманывает. Либо меня обманывает его хозяин.

Хайфулин плеснул виски в стакан. Он любил пить виски неразбавленным, не понимая, почему его нужно смешивать с другими напитками.

— Можно узнать, кто его хозяин?

— Кирилл Петрович Мясников.

— «Эпсилон-банк»? — удивился Хайфулин. — Я думал, вы с ним в приятельских отношениях. Ведь вы партнеры.

— Были партнерами, — усмехнулся Касимов, — но мне не нравится, что они не могут найти своего человека. Ведь не иголка, не мог просто так потеряться. Я этого Кондакова знал. Такой ловкий молодой человек, готовый на любую авантюру. И очень доверенное лицо Кирилла Петровича. Может, его послали, чтобы он там «потерялся». А заодно снял со счета большую сумму денег. Он знает все шифры и коды. Ему выдали все доверенности на проведение операций.

— Впечатляет, — кивнул Хайфулин. — Думаешь, они решили начать свою игру?

— А что им может помешать? Я им слишком доверился. Мне нужны люди, чтобы вылететь в Швейцарию.

— Надо получить визы, — напомнил Хайфулин, — у меня таких людей нет.

— Сам знаю про визы! — заорал Касимов. — Все знаю! Поэтому тебя и позвал. Мне срочно нужны люди, чтобы полететь в Швейцарию. Найди где угодно, хоть из-под земли. Я должен знать, что там происходит.

— Я не смогу найти таких людей до утра. Посольство уже закрыто. А рейс в Цюрих завтра утром. Мы просто не успеем, Рашид.

— Сам знаю, что не успеете, — Касимов отшвырнул от себя стакан, — но мне нужна твоя помощь, очень нужна. Сейчас как раз тот случай, когда нельзя медлить.

— Очень большая сумма? — спросил вдруг Хайфулин.

Заметив характерный жест хозяина, сидевший в стороне Семен встал. Он знал: Рашид Касимов не любит слишком любопытных. Поэтому вышел из гостиной так же бесшумно, как и вошел. Только когда они остались вдвоем, Касимов нехотя произнес:

— Речь идет об очень большой сумме.

— Это я понимаю, — улыбнулся Хайфулин. — О какой именно сумме? Не темни, Рашид, мы с тобой знакомы много лет. Ради миллиона долларов ты бы не стал так нервничать. Я ведь все равно узнаю, какая там сумма.

— Очень большая, — повторил Рашид, — больше ста миллионов долларов.

— А точнее…

— Сто пятьдесят миллионов долларов, — выдавил наконец Рашид. — Они лежат на трех счетах в швейцарских банках. И до завтрашнего дня о них будут знать только два человека. Я и Мясников. Вернее, теперь три.

— Десять процентов мои, — улыбнулся Хайфулин.

— Ты с ума сошел?

— Тогда выпутывайся сам.

Касимов помолчал. Потом заорал на весь дом:

— Элина! Молодая женщина вошла в гостиную почти сразу, словно находилась за дверью.

— Дай нам чай, — приказал Касимов и, когда Элина скрылась за дверью, мрачно посмотрел на Рината: — А ты не подавишься такой суммой?

— Как-нибудь управлюсь. Зато и тебе помогу. Как я понял, Мясников хочет надуть тебя на всю сумму. А я собираюсь помочь тебе вернуть эти деньги.

— Значит, у тебя есть люди с визой?

— Конечно, нет, — улыбнулся Хайфулин. — Я всегда подозревал, что ты не такой умный, каким хочешь казаться. Я просто собираюсь найти людей Мясникова не там, в Швейцарии, а здесь, в Москве. Ведь уже известно, кто именно полетит в Швейцарию. Стало быть, сегодня им дали все указания. Если деньги прячет твой Кондаков, значит, их посылают, чтобы просто обмануть тебя. Если Кондаков действительно пропал и его не могут найти, значит, документы будут продублированы и выписаны на этих людей. Тебе остается только позвонить и узнать, кто именно завтра утром летит в Цюрих. А остальным займусь я сам.

— Умно, — кивнул Рашид, — очень умно, я, честно говоря, о таком не подумал. Твои милицейские приемы сейчас очень кстати. Звоню Мясникову.

Он поднял трубку, набрал номер личного сотового телефона банкира. Тот ответил не сразу. Очевидно, был занят, и секретарь принес ему телефон для разговора.

— Слушаю, — сказал банкир.

— Это я, — назвался Рашид, — никаких известий нет?

— Ничего нет. Я уже не знаю, что и думать. У него день рождения через неделю, и он сказал жене, что вернется через два дня. Что там случилось, непонятно. Он в Швейцарию не прилетел.

— Ясно, — напряженным голосом подвел итог Касимов. — Завтра последний день. Кого ты хочешь послать в Швейцарию?

— У нас только двое с визой. Начальник планового отдела Мальчиков и сотрудница внешнеэкономического отдела Суркова. Правда, у него туристическая виза, он собирался лететь на отдых в Женеву. А у нее виза истекает через три дня. До этого она несколько раз была в Швейцарии по нашей линии.

— Мальчиков и Суркова, — повторил вслух Касимов, видя, как ему кивает Хайфулин. — Они знают, что нужно делать?

— Сейчас мы оформляем на них документы, — сообщил Мясников. — Но это, конечно, не Кондаков. Они ничего не будут знать. Я просто поручу им экстренную операцию.

— Они вылетают завтра утром?

— Да, — подтвердил Мясников, — я приказал выдать сотовый телефон, чтобы постоянно быть с ними на связи.

— Нужно было дать такой телефон Кондакову, — проворчал на прощание Касимов, и, положив трубку, спросил у Хайфулина: — Мальчиков и Суркова. Надеюсь, адреса ты сам узнаешь? Но они еще сидят в банке.

— Найдем, — Хайфулин поднялся, — за такие деньги я всю ночь спать не буду, сам поеду дежурить у банка. Все сделаем нормально. Ты мне не сказал одного: деньги нужно перевести или оставить на этих счетах?

— Конечно, перевести, — даже испугался Касимов, — ты только не мешай им. Мне главное знать, что они меня не обманывают с этим Кондаковым.

— До свидания, — Хайфулин пошел к выходу. На пороге стояла Элина с подносом в руках. Бывший полковник милиции подмигнул ей на прощание и вышел из гостиной.

Рашид остался на диване один. Элина подошла к столику, осторожно поставила поднос с чайником, стаканами, сладостями. Он внезапно потянул руку, схватил ее, толкнул на диван. Привыкшая к подобным шалостям хозяина, она не удивилась.

— Наверное, соскучилась? — самонадеянно спросил Касимов. И в этот момент зазвонил телефон. Он недовольно поморщился. Стоявший перед ним аппарат был его личным, «засекреченным» номером, о котором почти никто не знал. Он отстранил молодую женщину, поднял трубку.

 

ГЛАВА 8

Продолжение событий

По-настоящему одинокими бывают только мужчины. Женщина, даже брошенная, даже не имеющая друга, все-таки имеет свой дом, позволяющий ей замкнуться в нем, как в раковине, свою работу, подруг, свою, относительно независимую или зависимую, личную жизнь. И, наконец, старая дева имеет в качестве своеобразной компенсации свою мораль, за которую она держится изо всех сил, не подозревая, что никто уже давно не покушается на ее нравственные устои.

У мужчины всего этого нет. Конечно, он может найти подружку на ночь или на год, даже на всю жизнь. Неважно, как она называется — жена, любовница, подруга, проститутка. В сущности, все одно и то же. Или это ваша любимая, и тогда все по-другому. Или просто женщина, с которой вы делите постель, независимо от срока пребывания двух тел рядом. По-настоящему мы, мужики, хотим не секса. Это так, для разрядки и куража. По-настоящему мы хотим понимания, материнского тепла, которого почти ни одна женщина нам дать не может. А те, которые могут дать, называются совсем по-другому. Проследите за глазами любой женщины и сразу поймете, о чем я говорю. Глаза женщины при взгляде на своего кавалера бывают пустыми, равнодушными, презрительными, радостными, счастливыми, умиротворенными, даже гневными. Но очень редко — понимающими и прощающими. Такой взгляд обычно бывает у матери, несмотря ни на что продолжающей любить своего сына. Вот нам всем, мужчинам, и хочется такого тепла. И такого понимания. Иногда даже хочется исповедаться и попросить совета.

Может, в каждом из нас подсознательно сидит тот самый человек, который девять месяцев развивался в утробе матери, находясь под ее надежной защитой и питаясь ее соками. Может, мы все время хотим туда снова, в эту надежную обитель, служившую для нас лучшим убежищем в этом мире.

Я часто думаю, что могло случиться с нами, если мы так потом ненавидели друг друга. Даже сейчас, спустя несколько лет после разрыва с моей «благоверной», с ненавистью вспоминаю ее голос, ее постоянные срывы, плач, крики. Эти внезапные истерические приступы били по нервам, обескураживали своей неожиданностью, когда не знаешь, в какой момент она может сорваться. В общем-то, она была нормальным человеком, способным на приятное общение, но стоило сдвинуться какому-то рычажку в ее голове, как она моментально менялась, превращаясь в неуправляемую стерву, уже не соображающую, что происходит вокруг.

Она считала, что всему причиной война и моя инвалидность. А я, разумеется, считал совсем по-другому. Конечно, моя левая рука всегда останется такой, как сейчас, но ведь многие жены получали мужей и в худшем состоянии. Конечно, мы жили плохо, но разве многие семьи не жили еще хуже? По-настоящему семья и дом зависят от женщины, от ее ума и понимания. У моей не оказалось ни первого, ни второго.

И вот к какому выводу я пришел: все материальные блага, обеспеченность семьи, наличие импортных холодильников или загородной виллы не меняют и не спасают положения. В семье или есть понимание, или его нет. Это даже не любовь, это нечто другое. У женщины просто должно проснуться чувство понимания. Если его нет, то ничто в мире уже не спасет эту семью. Допускаю, что рождению Понимания способствует и сам мужчина. Но только способствует.

Может быть, другому мужчине и удалось бы добиться этого понимания у моей бывшей супруги. Мне не удалось, и теперь я часто думаю, что наш брак был большой ошибкой, которую я допустил в своей жизни. А может, если бы не война и не мое ранение, мне бы удалось разбудить в ней это чувство понимания. Очевидно, есть предел переживаний для каждой женщины. Для моей предел был установлен несколько ниже, чем для других, и она сорвалась, не выдержав свалившихся на ее голову испытаний.

Иногда мне кажется, что с Ириной у нас могло бы получиться то самое чувство понимания, которое никак не получалось с моей бывшей женой. Но… не судьба. Ее убили отчасти из-за моей небрежности, и теперь я уже не тот человек. Нет, я не стал машиной, нацеленной на удачу. Я просто стал больше человеком, чем все остальные. Более подлым, более изощренным, более безжалостным и жестоким к себе подобным. Эти качества только человеческие, у животных их не бывает.

На следующий день я встречаюсь с заказчиком уже в другом месте. На этот раз я вижу в его глазах любопытство. Кажется, ему интересно, какими методами я буду действовать. Он тоже мыслит по категории «орел—решка», «попал—не попал», «нашел—не нашел». Он не знает, что существует третий вариант, когда монета падает на ребро. А может, знает? И поэтому так внимательно и заинтересованно смотрит на меня, словно спрашивая — действительно ли я намерен добиться успеха?

— Вот его досье. Здесь о нем собрано все, что мы смогли узнать. Включая его вкусы, любимые напитки, еду, друзей, знакомых, даже с кем он ходил в детский сад, — холодно говорит мой заказчик, передавая довольно объемное досье.

— У него есть родители?

— Думаете, он любит маму больше, чем деньги? — хмыкает собеседник. — У него нет родителей. Есть сестра в Средней Азии. Мы проверяли. Он ей ни разу не позвонил.

В «дипломате» лежали и двадцать пять пачек денег, аккуратно упакованных таким образом, чтобы мой чемоданчик закрывался.

— Мне нужно знать еще кое-какие подробности, — говорю заказчику, — кроме того, что написано в этом досье. Мне нужна ваша консультация.

— Я могу вам помочь? — удивляется собеседник.

— Именно вы. Судя по всему, вы достаточно внимательный человек. У меня есть несколько вопросов, на которые я хотел бы получить ответы. Это поможет в моих поисках.

Он кивает, разрешая спрашивать.

— Вы встречались с ним лично? — задаю я первый вопрос, и он снова кивает, ничего не добавив.

— Первое свойство характера, о котором вы подумали? Его первая, главная отличительная черта, на ваш взгляд?

Он чуть задумался. Затем ответил:

— Хитрость, изворотливость. Скользкий тип, очень хитрый.

— Понятно. Теперь следующий вопрос. Как он ведет себя в обстановке опасности? Отступает или нападает, прячется или прикрывается какими-то обстоятельствами?

— Думаю, скорее он уклоняется от прямого столкновения, чтобы обойти и ударить с тыла. Но он достаточно злопамятен.

— Вы указали в досье, где именно вы его искали?

— Конечно. Все страны, города, дома. Как мы искали, почему, где именно. Все там написано. Но досье вы должны мне вернуть.

Это даже больше того, на что я рассчитывал.

— Конечно. Через два дня вам привезут досье. Назовите адрес, куда именно.

Он не спрашивает, кто привезет. Нет, этот тип определенно — профессионал. И я задаю последний, самый важный, вопрос:

— Как вы догадались, что он жив? Подмененный труп еще не доказательство. Может, просто в морге напутали и выдали не того? В прошлый раз вы сказали, что вам удалось вскрыть его могилу?

Мой заказчик достает сигарету, закуривает и неприятно улыбается.

— Ошибки быть не могло. Но, самое главное, после его смерти неизвестный, но очень похожий на него человек появился в Швейцарии и снял деньги, которые принадлежали совсем другим людям. Вы верите в такие случайности?

— Честно говоря, нет, — киваю я, уже понимая, что его подозрения оправданны. А он продолжает: — Мы искали его по всему миру шесть месяцев. Задействовали для этого сотни людей, обращались к частным сыскным агентствам. Его нигде не могут найти. А он нам очень нужен.

— Представляю, — улыбаюсь в ответ, — если вы готовы платить такие деньги. Надеюсь, не придется искать вас, когда вы должны будете заплатить мне оставшуюся сумму? Было бы слишком накладно — искать его и вас.

Какое-то время он недоуменно смотрит на меня, затем, поняв, что я почти слово в слово повторяю слова, которые он мне сказал при расставании в прошлый раз, начинает смеяться. Он смеется так, словно металлом водят по стеклу.

— Мы в расчете, — отсмеявшись, говорит он, блеснув золотым зубом, расположенным в глубине его неприятного рта. Все-таки тонкие губы бывают у очень злых и мстительных людей. — Но можете не волноваться, деньги будут выплачены исправно.

— А я и не волнуюсь. Пока не получу деньги, вы не узнаете адреса того, кого ищете. Конечно, если я его найду.

Он согласно кивает.

— До свидания. — Я забираю свой «дипломат» и ухожу от этого типа. Он либо бывший руководитель профсоюза палачей, либо бывший директор скотобойни. От него физически пахнет кровью. Ведь у крови есть свой, специфический, запах, который может перебить аромат любого французского парфюма. Мне неприятен этот заказчик. Слишком долго находиться в его обществе очень тяжело. Лучше не видеть его лица.

Вечером я листаю досье. Никаких сомнений нет: эти ребята либо из службы безопасности, либо из других не менее компетентных органов. Все учтено, подшито, проверено. Такое объемное досье я в своей жизни еще не видел. Кажется, они действительно проследили его жизненный путь от рождения до «могилы». И так аккуратно все зафиксировали.

Рашид Амирович Касимов. Родился в Ташкенте, в сорок восьмом году. Отец работал заместителем начальника национального Госбанка. Вот откуда у него такие способности к финансам. Мать была обычной домохозяйкой, что на Востоке встречается часто. Странно, что у них была маленькая семья, всего двое детей. Он и сестра. Хотя нет, был еще брат, который умер в детстве. О нем я тоже нашел информацию.

Учеба в школе, учеба в институте. Женитьба. Родственники жены. Дочь, сын. Переезд в Москву. Открытие разного рода кооперативов. Участие в акционерных обществах. Близость с «сильными мира». Его личные друзья. Фотографии друзей. Его связи с мафией. Откуда они узнали такие подробности? Его любовницы. Неужели за Касимовым столько лет следили? Иначе просто трудно вообразить, какие деньги и усилия вбуханы в это досье. Здесь действительно работали десятки людей.

Его предприятия, его активы. Данные из различных банков. Справки экспертов. Судя по всему, он имел более ста миллионов долларов, из которых в виде недвижимости и разного рода вложений осталось не больше сорока. Остальные деньги так и не нашли. О них не знала даже супруга. Очевидно, их он тоже сумел вывезти заранее. Интересно все-таки, какую сумму он присвоил, если оставшиеся шестьдесят захватил в качестве довеска к основным украденным деньгам? И зачем ему такая куча денег, если он оставил здесь семью? Впрочем, судя по досье, у этого человека патологическая страсть к деньгам. И все-таки мне не совсем понятно. Он был очень состоятельным человеком, бизнесменом, имеющим достаточное количество денег, чтобы не голодать, и, самое главное, имеющим очень хорошие перспективы, чтобы умножить свои активы. Зачем ему исчезать? Почему он решил присвоить чужие деньги, понимая, что в Россию ему уже не вернуться? Почему пошел на это? Ведь он потерял гораздо больше. Невозможность работать в России и странах СНГ, вынужденное затворничество, уход от семьи. Так во имя чего? Как бы человек ни любил деньги, он не станет отказываться ради какой-то определенной суммы от всего остального в жизни, в том числе… и от других денег, которые получал вполне легальным путем. Этот вопрос я у себя отметил как самый важный.

Второй, не менее важный, вопрос. Почему его хотели убрать? Заранее знали, что поведет себя не лучшим образом? Но тогда почему сами не сняли деньги со счетов? Это тоже загадка. И, наконец, третий, главный, вопрос. Что это за деньги? Кто и почему положил такие суммы в швейцарские банки? Как они туда попали? Об этом в досье нет ни слова. Значит, мне нужно выяснять и эти подробности.

Уже после первого знакомства с досье я начинаю понимать, что дело, в которое меня втравил Глухарь, гораздо опаснее и сложнее всего того, с чем я когда-либо сталкивался в своей жизни. Это очень опасное расследование. И если даже я найду Рашида Касимова и получу деньги, нет никакой гарантии, что мои заказчики и на меня не соберут такое же досье и не попытаются затем найти и меня. Вполне логично и закономерно. Если они уже не готовят досье. Я обязан учитывать и этот, третий, вариант. С завтрашнего дня придется садиться и штудировать эту папку более основательно. Нужно увидеть в биографии черты его характера, попытаться уяснить, как мог действовать этот тип, куда он мог отправиться, где мог спрятаться. Я должен перевоплотиться, став настоящим Рашидом Касимовым. Но этого мало. Я пока еще не волшебник и не обладаю даром полного перевоплощения. Придется думать, думать, думать. Это как раз то, что я еще не совсем разучился делать. Настоящий охотник всегда чувствует, куда направляется загнанная им жертва. Он идет не только по следу крови. Он часто идет, откликаясь на собственные чувства.

И все-таки найти клиента будет очень трудно. Похоже, мне придется в поте лица отрабатывать свой самый большой гонорар в жизни.

 

ГЛАВА 9

За шесть месяцев до событий

В этот день Игнат Мальчиков задержался на работе до девяти часов вечера. Придя утром в банк, он даже не подозревал, как сложится сегодняшний день. По всему банку искали людей со швейцарской визой, и кто-то вспомнил, что начальник планового отдела собирался проводить отпуск именно в Швейцарии, на берегу Женевского озера. Разумеется, об этом сообщили Кириллу Петровичу, и собиравшийся отправиться через неделю в отпуск Мальчиков был срочно вызван к президенту банка.

Мальчикову было под пятьдесят, это был типичный представитель еще старой, советской школы плановиков и экономистов, любивших все делать неторопливо и обстоятельно. Он, конечно, приноровился к бешеному ритму коммерческого банка, но по-прежнему любил выполнять свою работу основательно и аккуратно, как и полагалось десять-пятнадцать лет назад.

В кабинете президента банка он быстро уяснил, что от него требуют, и сразу дал согласие на выезд в Цюрих. Работа была для него на первом месте, тем более в таком престижном учреждении, как «Эпсилон-банк». А отдохнуть можно будет и через месяц. К часу дня выяснилось, что еще один работник банка имеет швейцарскую визу. Это была Катерина Суркова, молодая сотрудница внешнеэкономического отдела. Посланный в аэроагентство курьер должен был взять два билета бизнес-класса.

Потом началось оформление нужных документов. Из сказанного Кириллом Петровичем Мальчиков понял, что в банке необходимо перевести большие суммы денег с одних счетов на другие. Почему этого нельзя сделать прямо из Москвы, он не спрашивал, хорошо зная, что в их деятельности бывает много факторов, влияющих на финансовое положение банка. В том числе и много моментов, не позволяющих раскрывать их официальным проверяющим органам и налоговой полиции. Почти каждый российский банк, каждое крупное частное производство, каждая акционерная фирма скрывали большую часть своих доходов, показывая в отчетности лишь небольшие суммы для выплаты налогов. Беспрецедентные налоги подрывали ведение нормального хозяйствования и были невыгодны коммерсантам и банкирам. Именно поэтому почти все предпочитали любыми способами скрывать истинные доходы, уклоняясь от уплаты налогов государству. По существу, вал неучтенных доходов уже превышал сумму учтенных и продолжал расти. Об этом секрете полишинеля знали все проверяющие, но предпочитали молчать, получая за это достаточную компенсацию.

Суркова, женщина тридцати лет, с крупными, резкими чертами лица, всегда несколько замкнутая и отстраненная, нравилась Мальчикову своим подходом к делу. Она работала здесь недавно, перейдя сюда из другого банка, и уже успела завоевать уважение своей компетентностью и трудолюбием. В отличие от остальных молодых женщин она почти не красилась.

Мясников, требовавший, чтобы обо всем докладывали лично ему, к восьми часам вечера наконец получил известие, что весь пакет нужных документов готов. Не было только номеров счетов и шифров, которые предусмотрительный банкир решил сообщить своим посланцам лишь по прибытии в Цюрих. Для этих целей Мальчикову выдали сотовый телефон, работавший через спутниковую связь. Из банка его отпустили в девять вечера, когда встревоженный Кирилл Петрович узнал о нападении на своего первого курьера в Будапеште.

Банкир был не просто встревожен. Он был очень расстроен этим происшествием. Кроме него и Рашида Касимова, никто не знал истинных целей визита Кондакова в Швейцарию. Оформлявшие документы сотрудники не знали, кто будет переводить деньги в Цюрихе. Нигде не указывалась фамилия Кондакова. А это могло означать только одно: нападение на посланца Мясникова было совершено по указанию Рашида Касимова. Только Касимов знал, кто, когда и куда полетит. Только он мог подстроить эту засаду и убрать курьера. Мясников решил проверить, позвонив Касимову.

— Рашид Амирович, — сказал он несколько скованным голосом, — мы все узнали. — Он выждал паузу, надеясь на реакцию собеседника, но, так и не дождавшись, продолжал: — Кондаков не вылетел из Венгрии. На него совершено нападение в Будапеште, кто-то выбросил его с третьего этажа гостиницы. — Мясников снова сделал длинную паузу и закончил: — Он сейчас в реанимации.

— А где документы? — закричал вдруг Касимов, и Мясников подумал, что тот действительно может ни о чем не подозревать.

— Они пропали, — хрипло выдавил он и бросил трубку. Может, он не прав, и Касимов тут ни при чем? Но, кроме них двоих, никто не мог знать о поездке Кондакова. А это могло означать только одно — Рашид Касимов решил не делиться с ним и присвоить все деньги. Похоже, слухи о том, что Касимов купил себе виллу где-то в Европе, не лишены оснований. Нужно быть осторожнее с этим типом, давно связавшим свою судьбу с наркомафией. Но прежде всего следует выяснить, что случилось с деньгами. Если в Цюрихе кто-то успел сработать раньше, виноватого не надо искать. Это может быть только Рашид Касимов.

Мясников нахмурился. В таком случае он обязан принять нужные шаги и подумать о мерах предосторожности. Он вызвал к себе начальника службы безопасности банка. Через пять минут в кабинете появился высокий, сутулый, худощавый, со впалыми щеками и землистым цветом лица Михаил Потапенко. Бывший сотрудник КГБ генерал Потапенко был давним другом Мясникова. После девяносто первого года он с удовольствием принял его предложение занять место руководителя службы безопасности одного из самых крупных и значительных банков страны. Впрочем, в этом не было ничего удивительного. Практически все крупные банки имели в собственных службах безопасности бывших сотрудников КГБ и МВД.

Потапенко, не спрашивая разрешения, прошел к столу, сел напротив.

— Я сегодня уже наблюдал вашу лихорадку, — сказал он, — и про Кондакова все знаю. Завтра наш сотрудник вылетит в Будапешт, чтобы разобраться на месте. Мы узнали, в какой он больнице. Говорят, пока жив.

— Может, он сам выбросился из окна? — предположил Мясников.

Потапенко усмехнулся:

— Ты же его хорошо знаешь. Типичный пижон. Чтобы он сам выбросился из окна? Никогда в жизни не поверю в это. Только в том случае, если его действительно хотели убить. И, конечно, не ревнивый муж, пришедший искать жену. От отчаяния такие типы могут быть и храбрыми, но только в случае самой крайней необходимости.

— Ты что, все время сидел в банке?

— А как ты думаешь? Целый день вместе со своими ребятами искал Кондакова. Я считал, что понадоблюсь тебе раньше. Поздно ты про меня вспомнил. Который час — тебе известно?

— Известно, — кивнул Мясников. — Я все время думаю, кто мог знать о визите Кондакова в Будапешт.

— Уже выясняем. У нас об этом знали человек десять. Но всем им стало известно только вчера. Подготовиться и провести акцию практически невозможно. Просто не хватит времени. Отсюда можно сделать вывод: либо кто-то из наших работает на другую сторону, а это мы сейчас проверяем, либо о визите Кондакова знал кто-то еще.

— Вот именно, «кто-то», — зло сказал Мясников. — Знал еще один человек, который мог быть очень заинтересован в том, чтобы Кондаков не долетел до Цюриха. И знаешь кто?

— Знаю, — сделав усилие мускулами лица, Потапов улыбнулся.

— Откуда? — удивился Мясников.

— Догадался. — Потапенко взял со стола карандаш, листок бумаги, написал имя и фамилию: «Рашид Касимов». Мясников прочел, нахмурился еще сильнее и кивнул. Потапенко достал зажигалку, щелкнул, поднес ее к бумаге. Потом несколько секунд следил, как она горела. Лишь когда в пепельнице остался только пепел, тяжело поднялся с кресла. — У меня в отделе не было ни одного случая предательства. Ни одного прокола. Знаешь почему?

Мясников угрюмо молчал.

— Потому, что я никому не верил, — закончил Потапенко. — Ты не беспокойся. Мы уже принимаем меры. Я свою зарплату привык отрабатывать. Наши завтрашние курьеры уже под наблюдением моих ребят.

— Каких ребят? — не понял банкир.

— Надежных, — многозначительно сказал начальник службы безопасности. — Думаю, что в отличие от Кондакова они долетят до Цюриха в большей сохранности. Вы сказали «нашему другу», кто именно летит в Цюрих?

— Сказал, — нехотя сознался Мясников.

— Тогда все правильно. Если сегодня что-нибудь случится, мы уже можем не сомневаться. В любом случае это будут его люди. Сегодня до утра мы все узнаем.

Мясников молчал. Он думал, какими финансовыми потрясениями для банка может обернуться его окончательный разрыв с таким важным для любого финансиста клиентом, как Рашид Касимов.

А Мальчиков ехал к себе домой в вагоне метро и размышлял о завтрашней срочной командировке в Швейцарию. Он не любил автомобилей и, хотя купил почти новенький «БМВ», предпочел отдать его сыну, по-прежнему продолжая пользоваться привычным для него московским метро.

Привыкший к магии цифр и отчетов, он был по натуре несколько рассеянным человеком, поэтому не замечал окружавших его в вагоне метро людей. Для него все они были размытой толпой, в которой он не выделял ни выражений на лицах пассажиров, ни каких-либо других особенностей, пока кто-то из знакомых не окликал его. Вот и сейчас, находясь почти в пустом вагоне, он не обратил внимания на двух парней, успевших проскочить в двери следом за ним и пристроившихся почти рядом.

Доехав до нужной ему станции, он забрал свой старый портфель, с которым почти никогда не расставался, и вышел из вагона, снова не заметив, что двое незнакомцев последовали за ним. Он устало пошел к эскалатору. В это время на станции почти не бывало людей. Район города был типичный спальный. Он встал на эскалатор, вынул из кармана платок. В метро срабатывал какой-то неведомый ему принцип вентиляции. Когда станция была переполнена людьми и на эскалаторе не бывало места даже для его портфеля, он чувствовал себя уверенно и воздуха хватало. А вот когда оставался почти один в большом пространстве станции, он начинал задыхаться, сильно кашляя; он вытер платком лицо и нерешительно сделал несколько шагов вверх, словно собираясь ускорить движение эскалатора.

Оглянулся. Ниже, примерно метрах в двадцати, поднимались двое парней. Один из них, одетый в кожаную куртку и светлые брюки, чем-то неуловимо напоминал Мальчикову собственного сына. Впрочем, сын не любил метро, предпочитая ездить на подаренном отцом автомобиле.

Его дом был совсем рядом с метро, и он, выйдя из подземного перехода, служившего одновременно и выходом со станции метро, поспешил к нему. К корпусу можно было пройти по улице, но, после того как два месяца назад здесь начали ремонт, нужно было либо продираться через грязь и строительные завалы, рискуя сломать себе шею, либо через соседние проходные дворы, темные и плохо освещенные. Чуть поколебавшись, он выбрал второй путь. Не хотелось пачкать туфли, купленные совсем недавно по бешеной московской цене за двести долларов. Приходилось соответствовать месту, где работаешь.

Мальчиков прошел один двор, второй. И уже видел огни своего дома, когда из темноты выросли две мрачные фигуры. Пришельцы смотрели на него с каким-то любопытством.

— Добрый вечер, папаша, — сказал один из них с характерным южным акцентом. — Закурить не найдется?

Он был достаточно опытным человеком, чтобы знать, какие фразы произнесут затем эти незнакомцы. И поэтому решил несколько опередить события.

— Ребята, — примирительным голосом сказал он, — я здесь рядом живу. Очень устал, пустите меня, пожалуйста, не нужно прикалываться.

— По-моему, он нам грубит, — сказал второй, мрачный амбал с квадратными плечами и внешностью дебила.

— Точно, — подтвердил южанин, — действительно грубит.

Они шагнули к Мальчикову. Блеснуло лезвие ножа.

— Давай портфель, дядя, — потребовал южанин.

Мальчиков вздохнул, поднимая портфель, и в этот момент за его спиной раздался чей-то уверенный голос:

— А вы не торопитесь, ребята?

Он оглянулся. Кажется, эти двое ехали вместе с ним в метро. Один из них был тот самый, похожий на его собственного сына. Неужели они решат вмешаться? Это было совсем не похоже на современные московские нравы.

— Проваливайте, — презрительно сказал амбал появившимся незнакомцам, — нам еще защитников не хватало.

— А ты, парень, кажется, горячий, — спокойно усмехнулся один из стоявших позади Мальчикова мужчин.

— Ах ты… — шагнул амбал к говорившему, но сделать ничего не успел. Неожиданный защитник опередил его, нанеся короткий сильный удар прямо в лицо. Амбал пошатнулся, но не упал. Южанин, его напарник, пробормотав какое-то ругательство, бросился к обидчикам с ножом и вдруг остановился — второй из непонятно откуда взявшихся защитников достал пистолет.

— Вы идите, — ласково сказал он Мальчикову, — мы сами здесь разберемся.

Мальчиков понял, что неожиданные спасители возникли не так уж случайно, но, не сказав ничего, только кивнул на прощание и поспешил к своему дому.

«Кажется, пронесло», — подумал он, вбегая в свой двор. Интересно, откуда взялись эти защитники? Он набрал номер кода на входной двери в подъезд. В этот момент с той стороны, откуда он только что пришел, раздался выстрел, другой. Он быстро открыл дверь, вошел, закрыл. И уже спокойно, ведь находился почти дома, под надежной защитой, медленно пошел к лестнице, размышляя, что там могло произойти. И почти сразу получил тяжелый удар по голове.

Мальчиков не упал. Стоявший за его спиной неизвестный бережно поддержал его обмякшее тело и лишь затем осторожно, чтобы не было шума, опустил на ступеньки лестницы.

Мальчиков уже не чувствовал, как его ловко и быстро обыскали и вырвали из рук портфель. Игната нашли через двадцать минут в подъезде собственного дома. Вызванная «Скорая помощь» констатировала сильное сотрясение мозга и тяжелую черепную травму. Мясников узнал об этом в пятом часу утра. И больше спать в эту ночь уже не мог.

 

ГЛАВА 10

Продолжение событий. День первый

Любой дилетант, взявшийся за мою работу, пришел бы в ужас. Человеку есть где спрятаться на нашей большой планете. Кажется, столько городов и поселков, стран и континентов, что можно затеряться на любом из них. На самом деле это далеко не так. Если вы ищете определенное лицо, то у него может быть очень узкий круг мест, куда можно поехать, имея огромные деньги.

Такой человек, как Касимов, не мог поехать в Мангумбу, которая находится в Конго, на границе с Заиром. Вы никогда не слышали о таком городке? Очень хорошо. Наверняка никогда не слышал о нем и мой «клиент». Выбросьте этот городок из головы, я просто привел его в качестве примера. Обеспеченный человек желает пользоваться всеми плодами человеческой цивилизации, наслаждаясь комфортом, который дают большие деньги. Куда может скрыться человек, имеющий большие деньги?

Это первый вопрос. Второй вопрос: в какие страны мог получить визу Рашид Касимов? Судя по тому, что он не получал визы в Швейцарию, можно сделать два вывода. Либо у него есть сообщник, которому он безгранично доверяет. Либо он сам жил в Швейцарии, но под другой фамилией. Второе больше похоже на правду. Бизнесмены такого уровня редко доверяют кому-либо свои секреты. Тем более связанные с огромными деньгами. Мои заказчики умудрились проверить все данные через швейцарское посольство, вышли даже на министерство иностранных дел Швейцарии, правильно посчитав, что Рашид Касимов не запрашивал и не получал визы в Швейцарию.

Отсюда следовало, что паспорт был заготовлен давно и визу он получал в другом государстве. А проверить всех иностранцев из стран СНГ, посетивших Швейцарию за последние полгода, было не под силу даже моим заказчикам. А мне самому нужно было исходить из твердого факта, что Касимов все-таки побывал в Швейцарии.

Ребята, которых представлял мой «владелец скотобойни», как я его для себя окрестил, сумели проявить инициативу и даже определенную выдумку. Они с фотографией Касимова проехали по всем отелям Цюриха, предположив, что он мог остановиться в гостинице под чужой фамилией. Все было безрезультатно. Человек с таким лицом в Цюрихе не останавливался ни в одном из отелей.

Вы чувствуете, какую большую работу они проделали? И как легко можно было бы найти Касимова, будь он менее внимательным и не столь изворотливым. Похоже, он предвидел, что его будут искать с особой настойчивостью, и принял необходимые меры предосторожности. И хотя мне от этого только тяжелее, тем не менее он молодец, предусмотрел даже такие мелочи.

Читая досье более внимательно, я обратил внимание на подтверждение из швейцарских банков о том, что деньги переводил и снимал со счетов человек, очень похожий на Касимова. Когда его фотографию предъявили служащим банка, они подтвердили, что приходил именно он, из чего следовало, что в московской могиле лежит совсем другой человек.

Подводя итог, можно констатировать, что никто не знал, куда он мог уехать и, самое главное, под какой фамилией. И в какую страну получал визу. Теперь нужно было узнавать все по очереди.

Мои заказчики добросовестно обошли не только все отели в Цюрихе. Они побывали даже во всех частных пансионах, показывая фотографию Касимова. Но так и не смогли ничего узнать. У меня несколько другой метод поиска. Я сам долгое время скрывался от всего мира и примерно знаю, как это лучше делать. Касимов провел в банке целый день, но он должен был понимать, что за один день может не управиться. Значит, у него был выработан план действий. А план мог включать в себя остановку где-либо недалеко от Цюриха, чтобы иметь возможность приезжать и уезжать на поезде, не полагаясь на летное расписание поздней осенью.

У него были свои «Леньки» в Швейцарии, это ясно. Остается их вычислить. При этом место его проживания должно отвечать сразу нескольким факторам. Во-первых, быть связано с Цюрихом железнодорожным либо автомобильным сообщением, чтобы он мог быстро добраться до города и так же быстро его покинуть. Во-вторых, место его проживания должно иметь выход на крупные города, где есть аэропорты, откуда он мог сразу улететь. Значит, выбор не так уж велик. Во всяком случае, уже очерчивается более конкретный район поиска. И очень важно, что он вряд ли остался в самой Швейцарии. Психологически это почти невозможно, он бы чувствовал себя здесь не в своей тарелке, хотя мог бы и использовать подобный трюк. Но в Швейцарии очень сложные иммиграционные законы, и каждого иностранца, желающего остаться в стране, обязательно регистрируют и берут на учет. Человек с такими деньгами просто не мог бы спрятаться в маленькой Швейцарии. Вернее, я сказал неправильно, рядовой человек, конечно, смог бы продержаться несколько недель или месяцев. Но не с такими деньгами, как у моего клиента. Суммы просто обязывают не прятаться в горной альпийской деревне.

На очень важный вопрос ответа в досье я не находил. Почему мои заказчики, обладающие, судя по документам, невероятными связями и возможностями, просто не обратились в эти швейцарские банки с просьбой выяснить, куда были переведены деньги со счетов. Ведь заказчики, судя по всему, люди очень даже государственные. Тогда в чем причина их поразительного невежества? Или они принципиально не хотели этого делать? А может, просто не могли? И тогда некоторые факты выглядят совсем по-другому.

Как ни крути, а придется лететь в Швейцарию, чтобы разобраться на месте. И вряд ли я управлюсь за один день. Во-первых, не знаю языков, во-вторых, у меня пока нет визы. А заказчики дали мне такой нереальный срок. В любом случае нужно позвонить «владельцу скотобойни», чтобы он дал мне переводчика и побыстрее оформил визу. На следующий день я ему звоню, конечно, из другого района города. Мне не нужны неприятности с нанимателями. Но тот, как истинный профессионал, не задает мне лишних вопросов. Просто говорит, что вычтет из моего срока два дня, которые понадобятся на оформление визы.

— Вы думаете, он все-таки в Швейцарии? — интересуется этот неприятный тип.

— Пока ничего не думаю. Считаю, что поиски нужно начинать оттуда.

— Мы перерыли весь Цюрих и все ближайшие города и селения. Мои люди провели там больше трех месяцев, мы не нашли никаких следов. Почему вы считаете, что вы умнее всех моих людей?

— Так считаете вы сами, — вынужден напомнить я, — иначе не стали бы меня приглашать.

Он даже хмыкает от удовольствия. Ему нравится такой неожиданный удар. И он расписывается в своем поражении.

— Согласен. У вас есть заграничный паспорт или его нужно изготовить? Тогда вам придется прислать нам свои фотографии и желательно имя, на которое вы хотели бы получить документы.

Это уже очень интересно. Похоже, он не просто «владелец скотобойни», но «главный мясник» в каком-то ведомстве.

— У меня есть паспорт, — сухо говорю я, — на имя Махрушкина. Пришлю его вам сегодня. Передам через Глухаря.

— Интересная фамилия, — смеется собеседник. — Больше у вас нет никаких просьб?

— Есть. Еще одна. Можете включить ее в счет, заплатив часть моего гонорара. Мне нужен переводчик, хорошо знающий английский и немецкий языки. Желательно, эти два языка.

— Легче найти двух переводчиков, — бормочет «главный мясник». — Где я вам найду такого человека?

— В таком случае давайте двоих, — соглашаюсь я, — но учтите, что визы им нужно сделать, как и мне, очень срочно. Чтобы мы могли выехать вместе. Имейте в виду, я готов платить им хорошую зарплату. Но мне нужны высококвалифицированные переводчики. И желательно не болтуны.

— Хорошо, — недовольно соглашается он. — Вы еще не начали искать, а уже выдвигаете столько требований. С вами трудно работать, Левша.

Нужно сразу пресекать такие фамильярности, обращение только на «вы».

— Я могу и отказаться, — отвечаю сухо, — слава богу, я не потратил из ваших денег ни одного доллара.

Это ему не нравится. Очень не нравится.

— Не валяйте дурака, — строго говорит собеседник. — Переводчиков мы вам найдем. Это не проблема. И не нужно так сразу отказываться. Выйти из игры вам будет довольно сложно. Вы ведь умный человек, должны все понимать. Или вы найдете нашего клиента, или вы его не найдете. Третьего варианта не будет. Никаких отказов мы не потерпим. Мы же с вами не в игрушки играем. И не потеряйте его досье.

Примерно так я и думал. Они уже крепко держат меня за жабры. Никто не разрешит мне выйти теперь из этой игры. После чтения досье становится ясно, какие силы стоят за розысками исчезнувшего коммерсанта. Они не потерпят, чтобы их дурачил однорукий инвалид, даже такой специалист, как я. Они меня просто прихлопнут, как муху. И размажут по стене. Но у меня есть небольшое преимущество перед «главным мясником», о котором он даже не подозревает. Он ничего не знает о «третьем варианте». Он даже не задумывается о нем. А я всегда держу в уме, про запас, этот самый третий вариант, который позволяет мне чувствовать себя несколько увереннее.

Все следующее утро я, отослав паспорт, изучаю досье, обращая внимание на те мелочи, которые поначалу пропускал. Теперь я почти наизусть знаю биографию моего подопечного. Постепенно я словно вживаюсь в него, в его недостатки и достоинства. Теперь я знаю его сильные и слабые черты характера, его друзей и близких, его привычки, даже любимые напитки. Я знаю о нем все, больше, чем все. Но не знаю пока главного — где он сейчас находится.

Самое интересное, что, судя по досье, Касимовым интересуются прежде всего в Москве и, похоже, «главный мясник» сидит в Ленинграде исключительно из-за меня. Представляю, сколько неприятностей я могу навлечь на себя, если вправду мне вдруг придет в голову отказаться от этого дела. С другой стороны, мой паспорт наверняка уже послан в Москву, чтобы проставить визу в швейцарском посольстве. Неужели они действительно сумеют управиться за два дня? Это было бы совсем неплохо. Вечером этого первого дня, который у меня все равно вычтут, я звоню «мяснику».

— Вам не надоел Ленинград? — спрашиваю, пока он не успел опомниться.

— В каком смысле? — Кажется, он все-таки удивлен.

— Давайте перенесем наши встречи в столицу, — предлагаю я. — Вы ведь из-за меня сидите здесь, а я чувствую себя немного виноватым.

Этот тип явно с юмором. Он прекрасно понимает и миролюбиво отвечает:

— Хорошо. Переедем из Санкт-Петербурга в Москву. Я улечу сегодня ночью. Когда вы сможете мне позвонить?

— Послезавтра утром, как и договаривались. Только скажите, куда звонить.

Он диктует номер телефона, а я его запоминаю, как всегда, не записывая. В нашем деле лишние бумажки и плохая память так же вредны, как и слишком хорошая память. Все нужно помнить, но в меру. А если помнишь, то не вспоминать ненароком.

— Вы все поняли? — спрашивает меня «главный мясник».

— Все, — любезно говорю я, — только у меня к вам одна просьба.

— Еще одна? Про переводчиков я помню. Завтра мне обещали их найти.

— Нет. На этот раз более легкая. Пожалуйста, никогда не называйте мой город Санкт-Петербургом. Мне это неприятно. Называйте его Ленинградом.

Он смеется.

— Еще не хватает, чтобы вы были идейным коммунистом.

— Нет. Я идейный идиот. Просто у меня такой бзик. Вас не очень затруднит моя просьба?

— Не очень, — весело говорит он. — У меня к вам тоже одна просьба. Только ответьте, если можно, без уверток. Вы действительно полагаете, что сумеете найти человека, которого мы столько искали?

Я молчу. Видимо, он и сам в этом сомневается. «Главный мясник», конечно, профессиональный «хирург», и ему неприятно, что его операцию доверили какому-то местному знахарю или шаману, не совсем понимающему, о какой важной операции идет речь. Примерно все это я уловил в его вопросе. И понял, что должен ответить максимально прямо, как он и просил.

— Вы что-нибудь слышали о «третьем варианте»? — спрашиваю я.

— О чем? — Конечно, он никогда об этом не слышал. Ведь это мое собственное изобретение.

— При броске любой монеты существуют два варианта, — охотно поясняю я заказчику. — Либо первый вариант — монета упадет на «орла», либо второй вариант, когда выпадает «решка».

— А какой же тогда «третий вариант»? — подозрительно спрашивает «главный мясник», отчасти полагая, что я снова начал дурачиться.

— Это тот невероятный случай, когда монета падает на ребро. Или повисает в воздухе, не долетев до земли. Вот это я и называю третьим вариантом. В исключительных случаях бывает и такое.

Он молчит. Долго молчит, очевидно, переваривая сказанное.

— Хорошо, — говорит он наконец, — поставим на третий вариант. Это как «зеро» в рулетке. Не черное и не красное. Только там цифра — ноль, а у вас, я надеюсь, выпадет совсем другая цифра.

И опускает трубку. Все-таки ему не понравился этот вариант. Наверное, как и всем, кто имел со мной дело. Я ведь точно знаю, что третий вариант — реальность. И выпадает не так уж редко. Может быть, чаще, чем «зеро» в рулетке.

 

ГЛАВА 11

За шесть месяцев до событий

Кириллу Петровичу позвонили около пяти часов утра, взволнованный голос Потапенко развеял остатки сна.

— Срочно приезжай на работу, — даже не попросил, а почти потребовал начальник службы безопасности, — машину мы за тобой уже выслали.

— А что случилось? — закричал Мясников, теряя самообладание.

— Наш Игнат Мальчиков ранен. Сейчас он в реанимации. Тяжелая черепно-мозговая травма, врачи опасаются за его жизнь.

— А где были твои люди? — разъяренно спросил банкир, уже ничего не соображая от гнева.

— Мы послали за тобой машину с охраной, — вместо ответа сказал Потапенко, — срочно приезжай сюда. Ты нам нужен.

Мясников сообразил, что дальнейший разговор по телефону просто опасен, и отключился. Одеваясь, он никак не мог найти свой ремень, из-за чего разозлился окончательно и даже уронил стоявший в кабинете светильник. А когда на звон разбитого стекла вышла супруга, он просто накричал на нее.

Когда он приехал в банк, было уже достаточно светло. Его поразило присутствие стольких людей. «Неужели все они подчиняются Потапенко?» — мелькнула почему-то тревожная мысль. Кажется, он совсем ничего не знал о собственной службе безопасности.

В его приемной находились двое незнакомых людей, а в кабинете расположился сам начальник службы безопасности. Увидев Мясникова, он хмуро кивнул, словно был здесь хозяином. Ошалевший от свалившихся проблем, Мясников прошел к своему столу, но сел почему-то напротив Потапенко, а не на свое привычное место.

— Ночью совершено нападение на Игната Мальчикова, — повторил Потапенко. — У него отняли портфель, а самого ударили по голове. Врачи пока к нему никого не пускают.

— Где же была твоя охрана? — устало спросил Мясников.

— В том-то все и дело. На него напали двое неизвестных рядом с домом, и мои ребята его подстраховали. Сумели нейтрализовать нападавших и дали ему возможность уйти. Но в подъезде его дома оказался кто-то еще, он и бабахнул Игната по голове. Надеюсь, в портфеле ничего ценного не было?

— Не было, — зло ответил Мясников, — мы думали послать все документы утром в аэропорт. А как Суркова? Может, ее тоже «бабахнули по голове»?

— С ней все в порядке, — успокоил Потапенко, — она дома и сейчас спит.

— Ну, слава богу, хоть ее не тронули. Вы узнали, кто были эти нападавшие?

Потапенко утвердительно кивнул:

— Мы свое дело знаем. Я дилетантов у себя не держу, у меня работают только «бывшие», хотя ты иногда и ворчишь, что мы много денег требуем.

— Кто? — прервал его словоизлияния Мясников.

— Одного из нападавших мы убрали. Второй сейчас внизу, в нашем подвале.

— В хранилище? — вскочил Мясников. — Совсем с ума сошел! Туда же нельзя пускать посторонних.

— Он никому ничего не расскажет, — успокоил его Потапенко, — ты не волнуйся, Кирилл Петрович.

— Как вы туда попали? А сигнализация?

— Не дури, — ласково сказал Потапенко, — мы ведь сами обеспечиваем службу безопасности, а значит, знаем, как отключить сигнализацию.

— Слишком много знаете, — не выдержал Мясников. — Пойдем посмотрим, кто это был.

Он уже поднялся, чтобы идти вниз, но вдруг резко обернулся к начальнику службы безопасности.

— А что значат твои слова — «одного убрали»?

— То и значат, — хладнокровно ответил Потапенко.

Мясников ахнул, как-то растерянно повертел головой и сел в кресло.

— Убили, что ли? — спросил он трагическим голосом.

— Нет, — спокойно сказал Потапенко, — конечно, нет. Просто какой-то хулиган полез на моих людей с ножом. Вот они и защищались. Это была типичная самооборона.

— Что с ним стало?

— Умер, — коротко сообщил Потапенко.

— Господи, — вздохнул Мясников, — только этого мне не хватало. Вся репутация банка к чертовой матери. Начнут писать, что мы связаны с мафией.

— Опять ты нас недооцениваешь, Кирилл Петрович, — Потапенко сделал попытку улыбнуться. — Мы ведь не хотим банк подводить. И тебя вместе с ним. А стрелявшие ребята работают совсем в другой охранной фирме, которая к нашему банку не имеет никакого отношения.

Мясников в очередной раз подумал, что у него слишком умный начальник службы безопасности, который в любой момент может взять его за горло. Но сейчас нужно было решать проблему с деньгами, оставшимися в швейцарском банке. Он молча поднялся и вышел из кабинета. Потапенко последовал за ним.

Спустившись в лифте на первый этаж, они прошли еще ниже, в хранилище. Дверь, туда ведущая, была открыта, повсюду горел свет. Мясников, опасливо озираясь, словно ожидая увидеть бандитов, вошел в помещение. Следом бесшумно двигался Потапенко.

К решетке, отделяющей их помещение от следующего, был прикован парень лет двадцати пяти. Лицо его представляло один сплошной синяк. На полу виднелись кровавые пятна. Очевидно, с ним уже серьезно поговорили, так как парень всхлипывал, пытаясь облизнуть распухшие губы. Рядом стояли два наблюдавших за ним охранника.

Мясников нахмурился: только этого не хватало. В его банке уже применяют пытки. Он брезгливо покосился на охранников и подошел ближе.

— Ну, что тут у вас?

Потапенко стоял позади.

— Он опять замолчал? — спросил начальник службы безопасности.

Один из парней лениво ткнул прикованного к решетке кулаком.

— Говори, гнида!

— Нас послал… нас послал… Ринат Хайфулин… — начал несчастный, давясь слезами, — он приказал… он приказал… чтобы мы проследили за… Пальчиковым… Мальчиковым… Чтобы проследили и отняли портфель, если… у него будет. Если будет. Вот и все.

Мясников нахмурился. Хайфулин — близкий друг Касимова. О том, кто должен полететь завтра в Швейцарию, знал только Рашид Касимов. Сомнений не оставалось: именно Касимов организовал нападение на Кондакова в Будапеште. Он же пытался теперь убрать Мальчикова. Значит, все ясно. Рашид решил сыграть в одиночку. Мясников подумал, что слишком большие деньги вскружили голову этому бизнесмену.

— Больше ничего? — спросил он строго.

— Ничего.

— Все ясно. — Мясников повернулся, чтобы уйти, но увидел лицо Потапенко. Тот покачал головой, словно требуя задержаться. Кажется, в этот вечер он ощущал себя хозяином положения.

— В чем дело? — строго спросил Мясников. Охранник должен почувствовать, кто здесь главный. И все должны чувствовать. — Что еще у тебя?

— Он не знает, кто напал на Мальчикова, — сообщил Потапенко.

— Как не знает? — Мясников ничего не понимал. — Они и напали.

— Они напали вдвоем. Но, кроме них, Хайфулин никого не посылал, — доброжелательно объяснил Потапенко, очевидно, заметивший нервозность банкира и начинавший сознавать, что несколько перегибает со своей независимостью.

— Как это не посылал? — удивился Мясников. — А кто тогда напал на нашего сотрудника?

Он спросил это вообще, обращаясь к Потапенко. Но один из стоявших рядом парней принял это за вопрос, обращенный к пленнику. И, ударив его короткой эластичной палкой по почкам, прикрикнул:

— Слышишь, тебя спрашивают!

— Перестаньте, — возмутился Мясников, уже не сдерживаясь, — устроили в банке пыточную камеру. Вон отсюда, вы оба! Слышите, вон отсюда!

Оба парня растерянно посмотрели друг на друга, на Потапенко. Очевидно, уловив в его лице согласие, они, ни слова не говоря, вышли из помещения.

— И чтобы я их никогда больше здесь не видел! — продолжал бушевать банкир.

Потапенко молчал, понимая его состояние.

— Сколько человек послал Хайфулин? — спросил Мясников, уже обращаясь к пленнику.

— Нас двоих, — всхлипнул тот, поняв, что этот нервный человек здесь главный и от него теперь зависит его собственная жизнь.

— Может, он послал еще кого-нибудь? — предположил Потапенко.

— Нет, — упрямо ответил пленник, — только нас. Он приказал отнять портфель, но не трогать самого Мальчикова. Говорил, что он должен быть целым и невредимым. Ему завтра куда-то лететь.

— Сука Рашид, — прошептал Мясников, — это все его рук дело.

Потапенко сжал его локоть, словно просил не проявлять раньше времени эмоции.

— Он не велел трогать нашего сотрудника? — уточнил Потапенко.

— Да, — выдохнул пленник.

— Все ясно, — кивнул Потапенко, — мы можем подняться наверх. — А что будет с этим? — показал Мясников на прикованного к решетке парня.

— Завтра мы его отпустим, — невозмутимо ответил Потапенко. — Ведь мы узнали все, что хотели.

Парень заплакал. Очевидно, понял так, что его не собираются убивать.

Мясников снова нахмурился, но, не сказав больше ни слова, вышел из помещения. Поднимаясь по лестнице, он увидел у входа обоих палачей и молча прошел мимо них. Потапенко, поднимавшийся следом, сказал своим подчиненным достаточно громко, чтобы услышал банкир:

— Завтра его отпустите…

И, когда один из них понимающе кивнул, он очень тихо добавил:

— В соседнюю канализацию.

Парни весело закивали, но Мясников был уже далеко. Когда они поднялись в кабинет, он, не сдерживаясь, стукнул кулаком по столу:

— Значит, все это Рашид Касимов! Кроме него, никто не мог такого организовать. Я размажу его по стене. Расскажу о его махинациях таким людям, что они оставят от него мокрое место.

— Подожди, — прервал его Потапенко, — у нас, кажется, обнаружилось какое-то несовпадение.

— Я ему покажу, — бормотал Мясников, — он еще не знает, с кем связался. Если я только позвоню и расскажу владельцам денег, что он хочет с ними сделать, его разрежут на кусочки. И всех его людей — тоже.

— Это не его люди забрали портфель, — перебил Потапенко.

— Что? — не понял банкир.

— Это не его люди забрали портфель, — четко выговаривая, повторил Потапенко.

— Ну да, правильно. Это сделали люди Хайфулина.

— Это не их люди забрали портфель, — снова возразил Потапенко.

— Ничего не понимаю, — растерянно взглянул на начальника службы безопасности Мясников, — как это не они? А этот парень?

— Им приказали только забрать портфель, — напомнил Потапенко. — Я знаю Хайфулина. Да и Рашид Касимов совсем не дурак. Зачем им нападать на нашего сотрудника? Зачем грохать по голове, рискуя убить и наверняка зная, что теперь он ни при каких обстоятельствах в Цюрих уже не поедет.

— Но ведь это только они знали о поездке наших сотрудников в Цюрих, — напомнил Мясников, все еще не успокоившийся.

— Правильно, — кивнул рассудительный Потапенко, — но зачем им отправлять в больницу Мальчикова? Не лучше ли просто забрать его документы, что они и собирались сделать. А вдруг в портфеле Игната Мальчикова ничего не будет, что и оказалось на самом деле. Зачем сразу бить его по голове? Это только в том случае, если они не хотят, чтобы Мальчиков летел в Швейцарию. Может, они уже сами перевели деньги?

— Нет, — твердо сказал Мясников, — деньгами занимался наш банк. Они все еще там, в Швейцарии.

— Тогда зачем Касимову отправлять в больницу нашего сотрудника? И вообще, зачем ему портфель Мальчикова? Может, деньги все-таки уже не там?

В голосе Потапенко появились какие-то следовательские нотки, и Мясников изумленно посмотрел на него.

— Ты меня подозреваешь?

— Я просто спрашиваю.

— Нет, ты не просто спрашиваешь. Ты меня подозреваешь.

— Я хочу знать, что происходит. И мне совершенно ясно, что люди Хайфулина не стали бы бить по голове нашего сотрудника, если деньги все еще находятся в швейцарском банке.

— Откуда ты знаешь о деньгах? — вдруг вспомнил Мясников.

— У меня должность такая, — засмеялся Потапенко, — я про все должен знать.

— Думаешь, там был еще кто-то третий? — наконец понял банкир.

— Точно. И этот «третий» не хотел, чтобы Мальчиков летел в Швейцарию. Точно так же, как не хотел пускать туда и нашего Кондакова. Ты не знаешь, кто бы это мог быть?

Мясников закрыл глаза. — Проклятые деньги, — прохрипел он, — начинаешь подозревать кого угодно. Никому нельзя верить.

— Вот это правильно, — кивнул Потапенко, — когда речь идет об очень больших деньгах, нельзя доверять никому. А мне можно. Ведь я обязан обеспечивать твою безопасность.

— Кончай валять дурака, — сказал банкир, — нужно срочно найти этого подлеца Рашида и поговорить с ним откровенно. Дело слишком важное, чтобы тянуть.

— У вас мало времени? — понял Потапенко.

Мясников посмотрел на него. Его старый знакомый оказался слишком опытным человеком, чтобы от него что-то скрывать.

— У нас мало времени, — кивнул он, выделяя второе слово.

 

ГЛАВА 12

Продолжение событий. День второй

Конечно, в Москву я поехал не ради удобства «главного мясника». К этому времени возникло несколько вопросов, которые мне нужно было разрешить именно в столице. Лететь самолетом я не хотел. Пришлось ехать поездом. Господи, что случилось с Россией? Даже в фирменных вагонах пассажиры запираются на ночь, опасаясь грабежей, спят по очереди, дежурят. Или беспробудно пьют, уже не опасаясь никого и ничего.

Только не нужно меня убеждать, что пьянка была всегда. Была. Но не такая. Раньше пили с удовольствием, расслаблялись, весело проводили время, отводили душу. Сейчас пьют с надрывом, с ожесточением. А как только выпьют, сразу звереют.

В общем, спать мне не дали, но, к счастью, особо крутые рэкетиры в вагоне не появлялись. А ввалившиеся трое юнцов скорее брали на испуг, бешено вращая глазами и утверждая, что являются «санитарами» зоны.

Мой сосед по купе, рисковый мужик лет пятидесяти, послал их подальше, да таким отборным матом, что я просто ошалел от удовольствия. А когда один из юнцов стал доставать свой ножичек, он выхватил такую «пушку», что этих доморощенных рэкетиров и след простыл. Мужик убрал свое оружие и, весело подмигнув мне, предложил выпить.

— Не боишься? — спрашиваю я его после первой бутылки. — Можешь загреметь.

— Здесь, на «железке»? — Он засмеялся так весело, что я понял всю нелепость своего вопроса. — Да тут менты вообще никогда не бывают, — охотно поясняет мужик, — они забыли, как эти вагоны выглядят. А те, кто помнит, сидят в доле с этими, — показал он на дверь купе.

— А «пушка»? — Я не унимаюсь. — Не опасно вот так носить ее с собой?

— У меня разрешение, — ухмыляется он, доставая какую-то книжку, из которой я понимаю, что он работает где-то в охранной фирме и может вполне легально иметь при себе хоть целый арсенал. Это уже интересно. В мое время такого беспредела не было.

— Убедил, — киваю я, а сам думаю о своем чемоданчике. В нем, конечно, гораздо меньше, чем у моего «клиента», тем более что часть «имущества» я оставил Савелию, но мой чемоданчик тянет на такую сумму, за которую меня можно разрезать на очень мелкие кусочки. Неприятно провести ночь с человеком, который по случаю и без случая хватается за пистолет.

Всю ночь мы пьем, а под утро он отключается. Не без моей помощи, разумеется. У меня с собой всегда есть некоторые специфические пузырьки, которые любого быка вырубают. Я его тщательно обыскал. Не верю, когда человек с оружием так просто оказывается рядом с тобой. Это еще нужно проверить. Но все оказывается правильно. Есть удостоверение, выданное одной московской фирмой, имеется разрешение на оружие, паспорт. Имя и фамилия в паспорте совпадают с данными в других документах. С собой мужик ничего особенного не везет. Обычный набор командированного: грязные рубашки, бритва, носки, платки, даже кипятильник. Но, заглянув в паспорт, я обращаю внимание на любопытную деталь — место рождения. Это как раз тот среднеазиатский город, с которым у Касимова были завязаны самые интересные отношения. И откуда, как я сильно подозревал, приехал мой заказчик. А таких совпадений не бывает. Блефует мой «мясничок». Охрану со мной послал — боится, как бы чего не вышло.

Потом я беру проводника в оборот, и он сразу раскалывается. Признается, что в нашем купе должен был ехать совсем другой человек. Но этот тип сунул сто тысяч и приказал провести его в это купе. А другого «чайника» отправил на свое место, в соседний вагон. Я, конечно, благодарен ему за рэкетиров, но не люблю, когда меня обманывают. Поэтому его пистолет выбрасываю. На всякий случай. Пусть потом объясняет, как провел эту ночь, а заодно и заявление в милицию пишет о пропаже своего оружия. Не дай бог бандиты какие-нибудь найдут и убьют из него хорошего человека. Вот будут проблемы у моего мужика и «владельца скотобойни».

Но номер пистолетика я записываю. Вдруг пригодится, в таких случаях никогда не знаешь, что может произойти на следующий день.

Я давно не был в столице. Как раз с того дня, когда стрелял в политика из гостиницы «Москва». Его тогда пристрелили, но стрелял не я один. Это я точно знаю. Сам я стрелял два раза, а в политика пуляли четыре раза. Наверное, потом, по дороге в больницу, нашелся еще один «доброволец». Мои пули его только ранили. Он, оказывается, бронежилет носил. А неизвестный «благодетель» его потом и добил. А мне, чтобы все следы скрыть, пришлось придумать свою «смерть» и столько месяцев провести в Сибири.

Я сам инсценировал свою смерть и знаю в подробностях, как это лучше делать. Наверное, поэтому меня Глухарь и позвал. Теперь я должен вспомнить весь свой опыт, чтобы найти исчезнувшего клиента, также удачно устроившего собственные «похороны» и исчезнувшего после Швейцарии.

В его досье указано место захоронения на престижном Ваганьковском кладбище. По дурости своей думал, что там только знаменитостей хоронят. Хотя сейчас настоящие «знаменитости» — это люди с большими деньгами. Все остальные — шваль, песок, грязь. Как много переменилось в моей стране за последние несколько лет. Получается, что именно за этих ублюдков, находящихся у власти и похожих на откормленных котов с лоснящимися от самодовольства рожами, я положил свою руку в Афганистане. Выходит, что ради таких, как мои заказчики и клиенты, я стал инвалидом, от жены ушел, сына столько времени не вижу. Как подумаю об этом, так выть хочется от ненависти к ним. Даже не знаешь, кто конкретно виноват. С одной стороны, эти как будто против других боролись. Те, старые пердуны, толкнувшие нас в Афганистан, были выжившими из ума маразматиками. Эти, так гневно обличавшие их, оказались еще хуже. Те хоть верили в какие-то идеалы, пусть глупые, надуманные, но идеалы. А у этих за душой нет ничего. Они не верят ни в Родину, ни в дружбу, ни в идеалы. Для них предательство — обычная норма. Вы их глаза видели? У тех, прежних, были пустые и бесцветные. У этих — цветные и лживые.

На Ваганьковском могила Рашида Касимова вся в цветах. Находится на самом почетном месте, почти в центре. Как им удалось получить это место? Неужели разорили чью-то старую могилу? Похоже на то. Наша мафия бессмертна: если нужно, они и не одну могилу порушат. Все время удивляюсь, почему до сих пор «крестных отцов» не хоронят у Кремлевской стены? При их деньгах и возможностях, при массовой, сверху донизу, коррупции можно было ожидать, что несколько свежих табличек там появится. Может, мафии просто не нравится, когда сжигают тела уважаемых людей? Ничем другим отсутствие интереса к Кремлевской стене объяснить не могу.

Я, конечно, обращаю внимание на «полуинтеллигентный» «хвост», который в виде семейной пары сопровождает меня по всему кладбищу. Они идут с таким горестным видом, словно по этому кладбищу расселены их близкие родственники. Я останавливаюсь в пяти местах, и каждый раз они склоняют головы у очередной могилы. Особенно мне понравилось, когда они поклонились могиле какого-то немца, неизвестно каким образом здесь оказавшегося.

Не нужно было даже особенно приглядываться к могиле Касимова, чтобы понять, что здесь произошло. И невооруженным глазом видно: землю вокруг могилы утаптывали совсем недавно, а само захоронение наверняка вскрывалось. И хотя на прекрасном черном мраморе высечено изображение Рашида Касимова, можно не сомневаться, что обладатель этой физиономии находится сейчас за много тысяч километров от этого места.

Убедившись, что мои ожидания совпали с действительностью, я еду в центр города, в то самое акционерное общество, бессменным президентом которого был Касимов. Уже при одном взгляде на трехэтажное здание и ворота видно, что бизнес этих людей процветает. Решив, что нужно все осмотреть, я вхожу внутрь. В дверях меня останавливает вежливый охранник, и выясняется, что я «ошибся» адресом. Но все, что мне нужно, я успеваю увидеть. Здесь явно не привыкли экономить на мелочах. Все монументально и вызывающе роскошно. И всю эту роскошь Касимов бросил ради ста пятидесяти миллионов?

Ну не могу я в это поверить. У него самого было как минимум семьдесят. Вполне мог через несколько лет легально удвоить, а то и утроить свой капитал. Вместо этого бросает такой банк, бросает свою семью, бросает свое дело и, выдав себя за покойника, бежит из страны, чтобы присвоить другие деньги? И устраивает себе собачью жизнь за эти очень большие деньги, тогда как можно было получить просто большие деньги и жить спокойно. Нет, сбежал он не из-за денег. Они вторичны. Первична совсем другая причина. Которой нет в досье. Но которую наверняка знает мой заказчик.

Побывав на кладбище и в офисе, я отправляюсь на дачу Касимова. В электричке ездить еще хуже, чем в междугороднем поезде. Еще большая грязь, выбитые стекла, сломанные скамейки и совсем опустившаяся публика. По вагонам бродят подвыпившие девицы и юнцы. Ко мне, слава богу, никто не прикалывается. Моя рука невольно меня защищает.

В электричке я опять замечаю ведущееся за мной наблюдение. Заказчик на этот раз попался очень нервный, все хочет знать: чем занимаюсь, куда езжу. Мне нужно пристроить свой чемоданчик, я должен расстаться с этим «хвостом».

Дачный поселок, конечно, имеет свою специальную охрану. Но меня, как инвалида, пропускают, когда я объясняю, что иду наниматься сторожем. Я прямиком отправляюсь к даче Касимова. А мои «провожатые» остаются у шлагбаума.

В большие зеленые ворота я стучу, не надеясь, что их откроют. Но слышится собачий лай, и молодой человек очень характерной наружности открывает калитку в воротах.

— Чего надо? — спрашивает сторож, не здороваясь.

То, что мне надо, я сразу вижу. Это большой дом, стоящий в глубине чудесного сада.

— Прибыл, как вы меня вызывали, — докладываю четко. В таком случае лучше всего выдавать себя за исполнительного идиота. Очень хорошо срабатывает. С одной стороны, сразу видно, что идиот, и никаких подозрений. С другой — ясно, что человек исполнительный и дисциплинированный. И потому его слова звучат убедительнее, чем у всех остальных.

— Кто тебя вызывал? — спрашивает охранник.

— Мне позвонили, сказали, чтобы прибыл на эту дачу, — так же четко докладываю я.

— Подожди, — бросает он, чуть поколебавшись, — сейчас кого-нибудь позову.

Он уходит в глубь сада, оставив меня у открытой калитки. А дисциплина у них, между прочим, хромает. Если бы здесь был хозяин, этот парень не посмел бы оставить у открытых дверей чужого человека. Из этого я делаю вывод, что, во-первых, на даче никто не живет, а во-вторых, после «смерти» хозяина семью оставили в относительном покое. Может, он поэтому и исчез подобным способом — хотел добиться именно такого результата?

Дом великолепный. И мне не нравится решение хозяина отказаться от этой чудной виллы. Ведь он отказался и от этого тоже? Возвращается молодой человек. Равнодушно качает головой.

— Ошибка вышла, — говорит, сплевывая на землю, прямо в кусты роз, — ты не на ту дачу вышел.

— Извините, — я глупо моргаю, — а это разве не номер двенадцать?

— Двенадцать на другой стороне, — следует снисходительный ответ, — здесь двадцать второй.

— Извините, — бормочу я, потихоньку ретируясь.

Я останавливаю попутную машину, пообещав сто долларов, прошу отвезти меня в Москву. Водитель охотно соглашается. Когда мы проезжаем мимо шлагбаума, где стоят мои «провожатые» с уже подоспевшим подкреплением в лице еще двоих неизвестных, прикативших на темном «Ауди», я просто наклоняюсь к полу кабины, делая вид, что закрепляю шнурки на туфлях. Все проходит благополучно, уже через несколько минут я убеждаюсь, что оторвался от назойливого любопытства «покровителей».

В Москве я успеваю «сдать» часть моих денег, купить необходимые вещи, нанести несколько важных визитов старым знакомым, о которых никто не должен знать, но которые своими советами и рекомендациями могут мне существенно помочь. И только после этого, в восьмом часу вечера, я звоню заказчику.

— Где вы были? — накидывается он на меня. — Искали вас по всему городу.

— Дышал свежим воздухом на природе. Кстати, скажите своим филерам, чтобы не шли за мной так плотно. Они меня нервируют.

— Зачем вы выбросили пистолет в поезде?

— Чтобы он не расслаблялся. В таких вопросах нельзя никому доверять. Мне очень не хотелось, чтобы, выпив лишнего, сосед допустил какие-нибудь выпады в мой адрес. Я принял некоторые превентивные меры.

— Вы издеваетесь?

— Почти. Точно так же, как и вы надо мной. Я уже объяснял вам, что не люблю, когда идут так плотно за моей спиной. Попросите их проявлять большую изобретательность.

— Хорошо, — говорит он, собираясь отключиться, — у вас все?

— Не все. Вспомните еще об одной моей просьбе. Я просил прислать переводчиков.

— Это мы уже нашли, — весело парирует собеседник. — Скажите, куда переводчику приехать. У вас есть где остановиться?

— Найду, — отвечаю я грубо. — Передайте, пусть приедет в одиннадцать вечера на станцию «Динамо». Не перепутаете? — позволяю себе маленькую издевку в конце.

— Переводчик будет ровно в одиннадцать, — сухо говорит «главный мясник». — А завтра утром в посольстве обещают выдать ваши визы. Как вас узнает наш человек?

— Скажите про мою руку, этого достаточно, — напоминаю я ему.

— Ах да, конечно, извините, — торопится он и добавляет: — Билеты на завтра мы вам тоже заказали. Получите их прямо в аэропорту.

— До свидания. — Я еще не знаю, почему, когда он говорит о переводчике, в голосе появляются не свойственные ему иронические нотки. Или мне кажется?

В одиннадцать вечера я узнаю, кто поедет со мной в Швейцарию. И этот выбор меня, честно говоря, совсем не радует.

 

ГЛАВА 13

За шесть месяцев до событий

Звонок, раздавшийся так рано утром, мог удивить кого угодно, только не Рашида Касимова. Звонили по телефону, который всегда находился рядом с ним и номер которого, за исключением нескольких близких людей, никто не знал. В городской квартире, занимавшей два этажа элитного дома, у него была своя комната, куда не заходили даже супруга и дети. С годами жена постарела, и он с ней почти не спал, считая, что она сознает причины подобного невнимания.

Супруге было всего сорок три года, но он считал ее уже достаточно пожилой, предпочитая молодых девочек. Однако для него, как и для любого восточного человека, семейный очаг был святым местом. Он не посмел бы даже подумать привести в свою спальню какую-нибудь постороннюю женщину. В квартире находились жена и дети, и подобный разврат для такого серьезного человека, как Рашид Касимов, был немыслим.

Покосившись на часы — еще не было и семи, — он поднял трубку.

— Слушаю, — сказал охрипшим голосом.

— У нас проблемы, — сообщил Ринат Хайфулин, голос которого он сразу узнал.

— Какие проблемы?

— Сегодня ночью двое моих людей схвачены сотрудниками банка. В тот момент, когда они следили за Игнатом Мальчиковым.

У Касимова сразу пропал сон.

— Его специально охраняли?

— Похоже на то. Оба моих человека пропали, а соседи слышали там какие-то выстрелы. Рядом с домом на земле мы обнаружили кровь. Там были ранены или убиты мои люди.

Касимов вскочил с постели, стараясь унять нервную дрожь в левой руке.

— Что думаешь делать?

— Искать своих людей. Они увезли их куда-то, один из моих помощников полагает, что они прячут их в своем банке.

— Это невозможно, — усомнился Касимов. — Такой респектабельный банк. Кирилл Петрович не станет так рисковать.

— Он может об этом и не знать. Там ведь сидит Потапенко, а это старый специалист, понимает: банк — самое последнее место, которое может вызвать подозрение.

Касимов знал, что их разговор нельзя подслушать. В телефонный аппарат был вмонтирован дешифратор, не позволяющий постороннему попасть на линию. Но все равно не следовало слишком доверять технике, это он усвоил давно.

— Что хочешь делать?

— Сейчас думаю. В любом случае должен был тебя предупредить. Они могут тебе позвонить. Если захватили моих людей, наверняка сумеют узнать, кто их послал. А если узнают, то придут к тебе.

Помрачнев, Касимов тихо сказал:

— Ты меня не пугай.

— Я просто предупредил. Они поймут, что мы разгадали их игру, и решат, что мы с тобой знаем слишком много. Может, они сумели договориться с другой стороной, которую ты хотел обмануть.

— О чем ты?

— О тех, кому принадлежат эти деньги. Может, они уже все знают и вместе с Мясниковым решили устранить ненужного свидетеля.

Касимов вспомнил лицо приезжавшего к нему человека. Он невольно вздрогнул. Если то похоже на правду, ему не спастись. Против него спецслужбы целого государства, а это уже не доморощенные мафиози. И шансов на спасение не будет.

— Почему молчишь, Рашид? — спросил Хайфулин. — Решил, что игра слишком усложнилась? Или думаешь, как от меня избавиться?

— Дурак! — разозлился Касимов. — Делай что хочешь, но я должен все знать. Все точно знать, чтобы решить, как мне быть дальше!

— Я еще не сказал самого главного. Мальчиков тоже пострадал. Его тяжело ранили, отобрали портфель. Думаю, это сделали люди Потапенко, чтобы потом все свалить на нас и таким образом отмазаться от подозрений. Они ведь все равно не хотели посылать Мальчикова в Цюрих.

— Насчет ранения точно известно?

— Говорят, он в больнице. Я послал своих людей проверить. Может, они просто подстроили, чтобы снова нас обмануть.

— Как только узнаешь, сразу позвони мне. И звони мне все время. Какой у тебя мобильный телефон?

Хайфулин продиктовал номер, Касимов записал. Швырнув ручку в сторону, положил трубку на рычаг. Спать больше не хотелось. Нужно все продумать. Сегодня последний день. Неужели Кирилл Петрович действительно решил таким образом от него избавиться? Но для чего? Какой в этом смысл? Или они избавляются от всех свидетелей разом?

Нужно что-то делать. Он задумчиво прошелся по комнате. Если они решили его убрать, то сделают это при любых обстоятельствах. Или поездка Кондакова и его неудача в Будапеште были лишь ловушкой для простаков? Нужно все тщательно продумать.

Как все это глупо. Неужели кто-то действительно решил выключить его из игры? Он знал, какую сторону представляют держатели счета. Знал, чьи именно эти деньги. Там церемониться не будут. Они просто истребят всех, кто встанет на их пути. В конце концов, дело не в деньгах, для тех людей это и не такие большие суммы. Дело в самом принципе. Там никто не потерпит обмана. Рашид Касимов понимал это, может быть, лучше других.

Снова зазвонил телефон. Он с ненавистью посмотрел на аппарат. Кому приспичило в такую рань? Он подошел к телефону.

— Рашид Амирович? — раздался в трубке голос Мясникова. Он даже вздрогнул: слишком невероятным был этот звонок, слишком неожиданным.

— Да, — глухо сказал он, — да, это я.

— Нам нужно встретиться. — Голос Мясникова был явно не сонный. Значит, он и не ложился в эту ночь.

— Нужно, — выдавил Касимов, — нужно встретиться.

— Может, вы приедете к нам в банк? — предложил Мясников, и Касимов сразу насторожился.

— Нет, — отказался решительно, — лучше вы приезжайте ко мне на дачу. Увидимся там в девять утра.

— Так дела не делаются, Рашид Амирович, — явно нервничая, возразил Мясников. — Мне нужно с вами поговорить.

— Кажется, раньше вы не отказывались посетить мою дачу, — заметил Касимов. — Что случилось, Кирилл Петрович? Решили таким образом устроить свои дела?

— Это я должен у вас спрашивать! — зло огрызнулся Мясников. — Ничего я не решил. Мне нужно с вами обязательно увидеться до поездки нашего сотрудника в Швейцарию. Это очень важно, Рашид Амирович. У нас мало времени.

— Да, — согласился Касимов и вдруг быстро спросил: — Что с вашим сотрудником? Разве он сможет полететь в Цюрих? Я слышал, он ранен.

— А вы уже об этом знаете?

— Я знаю все! — закричал Касимов. — Все, что мне нужно знать!

— Тогда нам не о чем разговаривать, — так же зло ответил Мясников. — Это ведь ваши люди отправили его в больницу, чтобы не пускать в Цюрих.

— Как это мои?! — заорал Касимов. — Это ваши люди его убрали! А теперь решили свалить на нас!

— Мерзавец! — прохрипел Мясников. — Ты проиграл. Мы захватили твоих людей. Они подтвердили, что их послал твоя «шестерка» Хайфулин.

— Это ты сам «шестерка»! О чем ты думаешь? Решил всех обмануть? Никто в Швейцарию не поедет, это блеф, обман. Все деньги ты уже давно спрятал.

— Они там, на счету, — отрезал Мясников и потом, чуть успокаиваясь, сказал: — Сукин ты сын. Я всегда знал, что тебе нельзя доверять. Все равно мой сотрудник сегодня вылетит в Цюрих, и ты ничего не сможешь сделать. Я все сам проверю, лично.

— Что? Твой сотрудник сегодня летит в Швейцарию?

— Да, — злорадно выпалил Мясников, — и ты ничего не сможешь сделать. Поздно уже, все.

— Подожди, — занервничал Касимов: может, они действительно ошибаются оба, — давай все-таки встретимся.

— У тебя на даче? — издеваясь, спросил банкир.

— Нет, в аэропорту. В Шереметьеве. Прямо в салоне ВИПа. Твой сотрудник летит из Шереметьево-один?

— Да.

— Тогда увидимся прямо там.

— Сегодня в девять, — уточнил Мясников.

— В десять, — возразил Касимов, — ровно в десять. И без глупостей, Кирилл Петрович. Я приеду с охраной.

— Я тоже буду не один.

Касимов положил трубку. И тут же набрал номер мобильного телефона Хайфулина.

— У нас встреча с Мясниковым в десять часов утра, в салоне ВИПа, в Шереметьево-один. Ты тоже туда подъезжай. А я возьму своих ребят.

— Будь осторожен, — на всякий случай сказал Хайфулин, — мало ли что. Может, там будет засада.

— Я всех своих людей захвачу, — ухмыльнулся Касимов, — если понадобится, весь аэропорт оцепим. У Мясникова столько людей в банке не работает, сколько я привезу охранников. Если что, мы его сразу уберем. Это не в банке сидеть.

— Ты, самое главное, езжай по другой дороге, — посоветовал Хайфулин, — они могут устроить засаду на трассе. Там есть где вас встретить. Или, еще лучше, отправь охрану вперед, а сам поезжай в аэропорт на каком-нибудь простом автомобиле с затемненными стеклами. Но чтобы об этом никто не знал.

— Я теперь никому не верю, — признался Касимов. — Кирилл Петрович мне всегда казался солидным и надежным. А оказался таким подлецом. Нет, Ринат, теперь я никому не верю. Ты лучше бросай все дела и срочно езжай в аэропорт. Там встретимся.

— Про Мальчикова слушать не хочешь? — спросил Хайфулин. — Мой человек уже был в больнице.

— Ну и что там?

— Он действительно тяжело ранен. Сотрясение мозга. Послушай, Рашид, если это Мясников и Потапенко, то они ведут очень нехорошую игру. Может, тебе лучше не ездить в аэропорт?

— Нет, — подумав, сказал Касимов, — все равно поеду. Нужно все выяснить одним разом. Сегодня последний день. Завтра приедут за деньгами, и я должен точно знать — кто против меня, а кто за меня. Увидимся в аэропорту, а там посмотрим, что будет, — закончил он твердо.

Положив трубку, он подумал немного и набрал другой номер. Семен жил недалеко, в одном из соседних домов, он сразу ответил, словно знал, что будет звонить хозяин.

— Срочно ко мне, — приказал Касимов, — все бросай и быстро поднимай своих ребят. Сегодня мне они понадобятся все.

— Что случилось? — сонным голосом спросил Семен.

— Когда приедешь, узнаешь, — коротко бросил Касимов. — Прикажи приготовить все наши автомобили. Лучше джипы. И собери столько людей, сколько сможешь. Вызывай даже дополнительных. Я заплачу наличными, сколько захочешь. Но чтобы у всех было право на ношение оружия.

— Будет разборка? — не удержавшись, спросил Семен.

— Идиот! Такие вопросы по телефону… — бросил трубку Касимов.

Теперь нужно все продумать тщательно и во всех деталях. Предусмотреть любой вариант развития событий.

Он встал и прошел в ванную комнату. По старой привычке он по утрам прежде всего брился, тщательно выскабливая щетину. Как у всякого восточного человека, растительность была обильной, и бриться нужно было ежедневно. Его огорчала эта буйная волосатость лица и тела, словно компенсирующая отсутствие волос на голове.

Он был человек осторожный. Годы, прожитые в бывшем советском пространстве, научили его изворотливости. Впрочем, тому они учили любого предприимчивого коммерсанта, любого удачливого дельца — уметь совершать сделки, соблюдая конспирацию и рассчитывая разумный риск.

С молодости привыкшие исправно платить государственные налоги и уважавшие законы, западные бизнесмены даже не представляли, как приходится изворачиваться и приспосабливаться коммерсантам по другую сторону «железного занавеса». Но и после падения этого занавеса ничего не изменилось. На Западе большая часть людей по-прежнему исправно платила налоги, внося в свои налоговые декларации все заработанные суммы. И послушно следовала букве закона, понимая, что существуют ценности, гораздо более важные, чем собственный карман. А по другую сторону бывшего занавеса точно так же, но в зеркальном отражении, большая часть людей просто плевала на все принимаемые законы, успешно уклонялась от уплаты любых налогов и ежедневно нарушала закон практически по всем статьям, не заботясь о последствиях. И, самое главное, всегда считала собственный карман и собственное благополучие более важными вещами, чем весь окружающий мир с населяющими его людьми и какими-то там придуманными правилами.

Когда Семен приехал, хозяин уже принял решение. На всякий случай он продумал несколько возможных вариантов поведения, справедливо решив, что нужно предусмотреть и крайний, самый отчаянный вариант, по которому придется действовать в случае необходимости. Но даже его изощренная фантазия не могла предусмотреть того, что произошло в действительности.

Семен сразу сел за телефон и стал обзванивать всех, кого мог вспомнить и на кого мог рассчитывать. А Рашид Касимов снова прошел в ванную комнату и принялся снимать небольшой итальянский электронагреватель, установленный в нише. Сняв нагреватель, он осторожно вытащил две кафельные плитки, находившиеся за ним. За плитками обнаружилась дверца сейфа. Набрав комбинацию цифр, он открыл сейф, достал из него несколько паспортов и пистолет. Тут же лежало несколько пачек денег. Он сгреб их все, рассовал по карманам.

Выйдя из ванной комнаты, прошел в свою спальню. В гостиной, на нижнем этаже, уже находились несколько охранников. Испуганная супруга и дети не понимали, в чем причина такой суеты. Все ждали появления хозяина дома. Он надел пиджак, поправил галстук. Пачки денег и пистолет аккуратно переложил в небольшой «дипломат». Туда же положил паспорта. И только затем вышел в коридор, где уже находился Семен и еще два охранника. Увидев мужа, супруга бросилась к нему. Рядом с детьми стояла теща, которую Касимов всегда недолюбливал.

— Все в порядке, — успокоил их глава семейства, — у нас просто важная встреча.

Лица охранников не обещали ничего хорошего. Да и столь ранний выезд самого хозяина внушал опасение. Но, привыкшие не вмешиваться в дела своего мужа и отца, домочадцы хранили молчание. Только теща попыталась было что-то сказать, но под грозным взглядом зятя тут же умолкла.

— Сегодня не приеду, — сказал на прощание Рашид, обращаясь к жене. Он еще не знал, насколько пророческими будут его слова.

 

ГЛАВА 14

Продолжение событий. День второй

Конечно, такого переводчика мне прислали только из-за самой крайней необходимости. Наверное, можно уговорить кого-нибудь в швейцарском посольстве оформить мне визу за два дня. Но найти нужного человека за столь короткое время почти невозможно. Тем более что у этого человека должна быть швейцарская виза и ему необходимо знать как минимум два языка — английский и немецкий. Или французский и немецкий, хотя второй вариант несколько ограничивает мои возможности.

И вот они прислали переводчика. Я глазам своим не верю, когда вижу у дома, где должна произойти встреча, эту девочку. Тоненькая, худая, ноги как палки. Одета в черные вельветовые джинсы, на ногах сапожки. И кожаная куртка. Из-за одежды, короткой стрижки и мальчишеских черт лица она скорее похожа на подростка, чем на женщину. Тем более что бюст почти отсутствует. Может, он и есть, но под курткой это как-то незаметно, словом, девочка плоская и спереди, и сзади. Ну почему мне так не везет с женщинами?

В душе я еще надеялся, что ошибаюсь. Хотя она терпеливо ждала меня именно в этом месте, где я назначил встречу переводчику. Сколько ей лет? Пятнадцать или двадцать? Нет, наверное, побольше. Может, двадцать пять. Ведь она наверняка какой-нибудь институт кончала. Да еще и хорошо училась, раз два языка знает. Подхожу ближе, встаю прямо у нее за спиной и негромко говорю:

— Добрый вечер.

Она оборачивается, и я сразу понимаю, что ошибся. Лет ей гораздо больше. Просто есть такие мужчины и женщины, которые, как болонки, умудряются не стареть. С такими вечно детскими лицами. А у нее фигура мальчиковая, но лицо и особенно глаза как у взрослой женщины.

— Добрый вечер, — негромким густым голосом отвечает она, с любопытством меня осматривая. Перевела взгляд на мою левую руку. Наверное, ей подробно рассказали, кто придет на встречу. А я очень не люблю, когда смотрят на мою руку, вместо того чтобы смотреть мне в глаза.

— Это вы переводчик? — спрашиваю я, стараясь, чтобы она почувствовала в моем голосе презрение.

— Я, — кивает она, наконец глядя мне в глаза. — А что, не устраиваю?

— Пока не знаю, — я выдерживаю ее взгляд. У нее действительно глаза взрослой женщины. И мне это совсем не нравится. В них какой-то надрыв, а я не люблю женских истерик. Достаточно того, что у меня уже была жена-истеричка. На всю жизнь насмотрелся и наслушался.

— Что вы умеете? — спрашиваю я, нахмурившись. Если она так начинает, то наша совместная поездка обещает мало приятного.

— Умею переводить, — говорит она точно сквозь зубы. И губы у нее какие-то мальчишеские, ненакрашенные. Может, она вообще не женщина? — Знаю английский, немецкий языки. Немного французский.

Это даже лучше, чем я предполагал.

— А виза у вас есть?

— Показать паспорт? — деловито осведомляется переводчица.

— Не надо. — Я уже примирился с мыслью, что мне придется лететь с ней. — Завтра утром будешь в аэропорту, время ты знаешь, — грубо говорю я и, уже не обращая на нее внимания, поворачиваюсь, чтобы уйти.

— Подождите, — просит она громко. Мне приходится обернуться: что еще надумала?

— Вы ничего не забыли? — спрашивает девушка так же презрительно, словно это я ее переводчик, а не она мой.

— Что именно?

— Во-первых, попрощаться, — говорит эта нахалка, — а во-вторых, ваш паспорт. Он уже готов, и меня просили передать его вам.

И протягивает мне паспорт. Я мог бы выругаться, но только поставил бы себя в еще более дурацкое положение. Поэтому я беру паспорт и, не раскрывая его, кладу в карман. Делаю два шага и все-таки произношу:

— До свидания.

Быстро они оформили мне паспорт, очень быстро. Просматривая его чуть позже, обнаруживаю в нем и свой билет. Как они все-таки оперативно работают. Такую визу швейцарцы могли выдать срочно только в одном случае: если это было не просто приглашение, а письмо, подкрепленное просьбой министерства иностранных дел либо посольства той страны, откуда приехал мой заказчик. Постепенно у меня накапливается все больше фактов не в пользу этого заказчика. Но об этом потом. Сейчас главное — сделать дело.

Поздно ночью я звоню незнакомцу, конечно, из телефона-автомата, находящегося совсем не в том месте, где я собираюсь ночевать. Кажется, заказчик это понимает и не дергает по пустякам, окончательно смирившись с тем, что сегодня я весь день был вне их контроля.

— Вам передали документы? — спрашивает он.

— Спасибо. — Я смотрю на часы. Главное — не задерживаться с разговором более полминуты, тогда трудно меня засечь. — Завтра я буду в аэропорту. Документы получил. Досье верну утром, перед вылетом.

— Договорились. — Он и сам не хочет тянуть время. Все равно искать меня в городе бесполезно.

И мы прекращаем разговор. Завтра утром я улетаю в Цюрих, в Швейцарию. Интересно, какое расстояние от маленького сибирского города Леньки до этого Цюриха? Нужно будет проверить по карте. Хотя какая разница? Все равно это где-то рядом и где-то далеко, смотря с какой стороны нашего шарика смотреть. С годами я замечаю, что становлюсь философом. Наверное, в этом есть свой закономерный парадокс. Как правило, бывшие проститутки в старости становятся непримиримыми моралистками, а бывшие убийцы — философами. Я как раз отношусь ко второй категории.

С другой стороны, сам я никогда не считал себя убийцей. Скорее наоборот. Неким санитаром, осуществляющим очистку окружающей территории. Все, кого я убирал, были законченными подонками. Человека так просто не убивают. Тем более хорошего человека. Нужно очень постараться, чтобы вызвать к себе такую ненависть. Быть слишком большим мерзавцем, чтобы заработать заказ на свое уничтожение. Бывают, конечно, исключения, когда убирают много знающего свидетеля или слишком строптивого борца за правду. Но это не мои случаи. Таких у меня в жизни не бывало. Все сплошная сволочь попадалась. Я специально интересовался.

Рано утром я приезжаю в аэропорт и слоняюсь без дела по зданию, разглядывая пассажиров. Совсем другой косяк людей пошел. Раньше поездка за границу была целым событием, невероятной встречей с Чудом. Даже на границе все волновались, переживали: выпустят или нет, разрешат или завернут обратно. А сейчас просто утомленно-равнодушные лица богатых туристов и вечно озабоченные своим товаром физиономии «челноков». Но это уже не Чудо. И вместо пропускного пункта в Рай аэропорт Шереметьево превратился в некое подобие вокзала с бомжами, где грязно, некрасиво, муторно и как-то по-особенному тесно, словно людей специально загоняют в клети, чтобы потом дать им возможность разлететься по своим местам.

Если бы даже я не увидел отражение «владельца скотобойни» в висевшем на стене зеркале, все же и тогда почувствовал бы его присутствие. У него слишком нехорошая энергетика. Холодный взгляд палача. Нет, честное слово, он действительно был мясником. Мне все более неприятно иметь дело с такими людьми.

Этот тип подходит ко мне и вежливо кивает.

— Вы принесли досье? — спрашивает он. А я вижу, с разных сторон за нами следят его люди. Они слишком заинтересованно смотрят в нашу сторону, чтобы быть случайными пассажирами.

— Да, конечно, — я достаю досье из своего чемоданчика, протягивая ему папку.

— Границу пройдете нормально? — спрашивает он, кивая на мой чемоданчик. — Надеюсь, ничего противозаконного в нем нет?

— Ничего, — улыбаюсь я, хотя делать это совсем не хочется, — только часть ваших денег. Это вряд ли кого-нибудь волнует.

— Они могут не разрешить вам вывоз валюты, — предупреждает меня этот тип, словно я действительно деревенский дурачок.

Вместо ответа достаю пачку банковских документов, удостоверяющих, что я дважды обменивал деньги — сначала на рубли, а потом снова на валюту. Конечно, я потерял приличную сумму, но получил законное право на вывоз валюты.

Насладившись произведенным эффектом и не давая опомниться, я спрашиваю:

— Зачем вы прислали мне такого переводчика? Что я с ней буду делать?

Он удивленно смотрит на меня.

— А вы кого ожидали увидеть?

— Во всяком случае, не такую пигалицу. На ней же кожа да кости. И вообще, она похожа на задиристого мальчика. Надеюсь, она хоть языки знает.

— Знает, — кивает «владелец скотобойни», — она выросла в Германии, и немецкий — ее родной язык.

— Неужели она немка?

— Из поволжских немцев. Но родители служили в Западной группе войск, и она выросла в Германии. Так что можете не волноваться, языками она владеет прекрасно.

— Где вы ее нашли?

— Это неважно. Главное, она может быть вам полезна.

— Я могу ей доверять?

— В рамках разумного. Подробности ей, конечно, неизвестны. Но ей объяснили, что вы будете искать нужного нам человека. Кстати, она уже приехала и сидит внизу, в кафе. Когда будете проходить границу, она к вам присоединится. Уже есть какие-нибудь наметки, планы?

— Пока никаких. — Этому типу не обязательно знать, о чем я думаю. Пусть считает меня недостаточно толковым, так будет даже лучше. Или достаточно хитрым. Это тоже неплохо.

— Мы искали в Швейцарии повсюду, — говорит он, словно читая мои мысли, — потратили на поиски несколько месяцев. Все впустую. Если у вас есть какой-то свой вариант, отличный от нашего, можете его попробовать. Но это будет достаточно сложно. Швейцария не столь большая страна, чтобы в ней спрятаться, имея такие огромные деньги.

— Вы думаете, он до сих пор жив? — задаю я последний вопрос и вижу, с каким изумлением он на меня смотрит. Все-таки я его достал.

— Конечно, — говорит твердым голосом, — обязательно жив. Он бы не стал работать на чужого дядю. Это слишком разумный человек.

— Может, его просто убрали?

— Кто? — Теперь он смотрит на меня так, словно я могу прямо сейчас, здесь, в аэропорту, дать конкретный ответ.

— У таких людей врагов бывает достаточно, — бормочу я, отмечая его реакцию. Мне очень важна именно его реакция. Но он, похоже, тоже это сознает и поэтому успокаивается. Даже чуть улыбается. Реакция у него мгновенная, как у теннисиста.

— Не нужно думать о его врагах. Лучше постарайтесь вычислить друзей, у которых он мог скрыться. И не забывайте, у вас не так много времени. Возьмите это с собой. — Он протягивает мне небольшой телефонный аппарат. — Работает практически везде. С его помощью мы всегда можем связаться с вами, а вы — найти нас. Телефоны в Москве вы запомнили? Там постоянно будет сидеть кто-то из моих людей. До свидания.

Он мог бы пожелать мне удачи, и я с большим удовольствием послал бы его к черту. По традиции, конечно. Но он больше ничего не говорит, словно не желая отправляться туда, где его законное место и куда он наверняка попадет после бренного существования. Хотя это уже не мое дело. Этот тип даже не очень скрывает, что в аэропорту находятся его люди. Он просто чуть поднимает руку, давая сигнал, и те направляются вниз, — очевидно, чтобы найти там мою экстравагантную спутницу.

Когда я прохожу таможню и границу, она появляется в зале, по-прежнему в своей темной кожаной куртке и темных брюках. В руках небольшой рюкзак или мешок, отсюда я плохо вижу. Неужели у этой идиотки нет денег на чемодан? Или это такой своеобразный стиль?

Я приближаюсь к таможеннику. Сначала нужно пройти контроль у него. Я спокойно предоставляю свой чемоданчик для контроля, ожидая, когда попросят документы на право вывоза валюты. Но о деньгах в моем чемоданчике никто даже не спрашивает. Им это просто неинтересно. А ведь они наверняка видели на своих приборах, что в чемоданчике пачки денег. Любопытно, почему они так реагируют? Им все равно, или они просто давно на все плюнули, предпочитая иметь свои твердые проценты с других операций? Во всяком случае, я понял, что таможенник каким-то шестым чувством уловил, что у меня есть документы, и поэтому даже не спрашивает их. Просто смотрит на меня и лениво, сквозь зубы говорит:

— Декларация заполнена?

— Да, — протягиваю ему бланк, где, конечно же, не указаны мои деньги, а вместе с декларацией и тысячу долларов, что для него достаточно много. Очень много за одну смену. Он удовлетворенно кивает. Теперь у таможенника больше нет никаких вопросов. Я мог бы провезти без всяких документов хоть миллион долларов. Неужели здесь все так куплено? Впрочем, это уже не мое дело. Я беру свой чемоданчик и двигаюсь дальше.

Теперь я прохожу границу. Пограничник долго читает паспорт на имя Махрушкина и наконец ставит свою печать. И я оказываюсь почти за рубежом. Осталось только сесть в самолет. И унестись очень далеко отсюда.

Моя переводчица копается у стойки таможенников, вытряхивая содержимое сумки-рюкзака. Типичная дура. Неужели она потеряла билет? Или ее просто мучают, понимая, что с этой нахалки не удастся сорвать ни цента?

Потом она проходит границу, и снова повторяется та же процедура. Но теперь она ищет свой паспорт. Если так пойдет дальше, девчонке придется искать свою голову, которую я оторву в первый же день нашей совместной работы. Наконец все благополучно заканчивается, и она подходит ко мне со своим наглым, независимым видом и коротко кивает. Очевидно, я должен принять этот кивок за утреннее приветствие, что я и делаю, отвечая ей тем же. Потом мы молча ходим по магазинам, находящимся как бы по другую сторону границы. И наконец нас приглашают на посадку. По дороге она умудряется зацепиться сумкой за какой-то поручень и едва не порвать свою куртку, отчего настроение у меня портится окончательно. Когда мы идем по коридору в самолет, я оборачиваюсь и, видя, как она поправляет свою куртку, гневно шиплю:

— Нельзя немного побыстрее?

Так начинается наша совместная работа в Швейцарии. Уже первые минуты этой поездки не сулят нам ничего хорошего.

 

ГЛАВА 15

За шесть месяцев до событий

Прибыть вовремя в аэропорт не получилось. Они все-таки немного опоздали. Целая кавалькада из пяти машин подкатила к аэропорту; высыпавшие охранники, бесцеремонно толкая прохожих, создали живой коридор, по которому и прошел Рашид Касимов. Но за час до его прибытия в аэропорту уже появились люди Семена, внимательно следившие за всем, что здесь происходит. Разумеется, они не могли не обнаружить людей Потапенко, также объявившихся здесь гораздо раньше назначенного часа. Обе группы сохраняли враждебно-вежливый нейтралитет, предпочитая делать вид, что не замечают друг друга. И, наконец, за десять минут до назначенного времени прибыл Кирилл Петрович Мясников. Он прошел в салон для официальных делегаций и, поднявшись на второй этаж, расположился там в ожидании своего друга-врага.

Касимов, вошедший в салон гораздо позже его, обратил внимание на симпатичную сотрудницу таможни, с испугом оглядывающую людей, прибывших вместе с ним. Формально все было правильно. Заранее поданы заявки на две группы, которые якобы собираются встречать рейс из Америки. И никаких поводов отказывать в этом не было. Но самолет из Америки уже прилетел, а находящиеся в салоне на первом и втором этаже люди не спешили ни к нему, ни к дежурившим здесь девушкам с какими-либо вопросами, касающимися встречи. Напротив, они еще более отстранились от всех, обозначив на втором этаже некую невидимую черту, за которую никого не пускали.

Поднявшийся на второй этаж Касимов с неприязнью посмотрел на банкира, но все же прошел к столику и сел напротив Кирилла Петровича. Он понимал, что здесь не место для окончательного решения всех вопросов. Но для себя он уже приговорил Мясникова к смерти. В свою очередь, сидевший за столиком банкир твердо решил, что с этим типом нужно кончать.

Ринат Хайфулин, также приехавший в аэропорт, поднялся вслед за Касимовым и прошел к столику последним. За несколько секунд до него к обоим участникам переговоров присоединился Михаил Потапенко, внезапно появившийся с левой стороны, где он сидел у стойки бара. Появление Потапенко было так неожиданно и так хорошо продумано, что Касимов невольно испугался, решив, что все-таки попал в ловушку.

Теперь четверо мужчин смотрели друг другу в глаза, не начиная беседы. Первым затянувшееся молчание прервал Кирилл Петрович.

— Нехорошо, — укоризненно сказал он, — некрасиво. Нельзя обманывать партнера.

— Кто вас обманывал? — встрепенулся Касимов. — По-моему, это вы с самого начала решили провести меня и наших клиентов.

— При чем тут они? — вскипел Мясников. — Мы должны сами разобраться с этими деньгами. Завтра мы обязаны по ним отчитаться.

— Поэтому вы и устроили спектакль с посылкой курьеров? — невежливо перебил его Касимов. — Мне сказали, что посылаете людей, а сами сделали все, чтобы они туда не попали.

— Это вы и ваши люди сделали все, чтобы они туда не попали. Вот его ублюдки, — Мясников ткнул указательным пальцем в Рината Хайфулина. Его громкий голос был слышен по всему второму этажу. Стоявшие по углам охранники обеих сторон заволновались, придвинулись поближе. Ситуацию разрядил Потапенко. Он мягко убрал руку Мясникова и кивнул своим охранникам, запрещая приближаться.

— Мы должны все спокойно обсудить, — сказал он. Его по-прежнему волновало нападение на Игната Мальчикова, он хотел расставить все на свои места до того, как между бывшими друзьями вспыхнет ожесточенная война.

— Да, — кивнул Хайфулин, понимая, к чему может привести спор в этом ограниченном пространстве. Охранники были вооружены, и, если начнется стрельба, мало кто сможет уйти из этого зала живым.

Мясников усилием воли заставил себя успокоиться. Касимов просто кивнул в знак согласия. Потапенко решил взять инициативу на себя и выяснить вопрос, который его мучил.

— Давайте спокойно во всем разберемся, — повторил он. — Два дня назад вы оба твердо решили, что нужно… — Он заколебался, потом продолжил: — «Проверить» наличие денег на счетах в швейцарских банках, которые были отправлены туда по поручению ваших клиентов. Однако на посланного Николая Кондакова кто-то совершил нападение, и он выбросился из окна гостиницы. Правильно?

— Я думаю, вы его и выбросили, — спокойно заметил Касимов.

— Ах ты, подлец! — снова вскипел Мясников. — Это твои люди убрали его в Будапеште. Думаешь, мы ничего не знаем?

— Жаль, что я еще не добрался и до твоей жирной шеи, — парировал Касимов. Мясников вскочил на ноги.

— Мы уезжаем! — закричал он. — Все кончено! Ты уже труп. Ты сам подписал себе приговор.

— Спокойно, — чуть не силой усадил его Потапенко, — ну успокойся же ты. Успокойся. А вас, Рашид Амирович, я попрошу воздержаться от всяких реплик.

— А ты меня не проси, — зло огрызнулся Касимов, но все же предпочел больше ничего не говорить.

— Скажи, чтобы нам принесли кофе, — попросил Потапенко одного из своих охранников и, обращаясь к сидящим за столом, снова предложил: — Не нужно нервничать так сильно. Иначе мы не сможем договориться. Итак, после того как Кондаков провалил свою миссию в Будапеште, было решено послать новых людей. И вчера утром в банке были найдены два человека, которые имели открытые швейцарские визы. Это были наши сотрудники — Игнат Мальчиков и Катя Суркова. Об этих посланцах Кирилл Петрович сообщил только вам, Рашид Амирович.

Мясников хотел сказать какую-то гадость, но под строгим взглядом Потапенко сдержался. А Касимов слушал, уже решив не перебивать и выяснить наконец, чего именно добивается начальник службы безопасности банка.

— Вчера поздно вечером, — продолжал Потапенко, — Игнат Мальчиков возвращался домой, как обычно, на метро. У дома его остановили двое людей Рината Хайфулина…

— Откуда известно, что они мои люди? — на этот раз не выдержал Хайфулин.

— Они сами в том сознались, — усмехнулся Потапенко. И Хайфулин огорченно кивнул, решив, что лучше не спорить с очевидными фактами. Эти двое были профессионалами и знали, что гнев не лучший помощник в решении столь сложных дел.

— Однако после покушения на Кондакова мы учли этот вариант, — продолжал Потапенко, — и потому обеспечили наших сотрудников надежной охраной, которая и смогла предотвратить нападение людей Хайфулина на Мальчикова.

Хайфулин промолчал. Ему было интересно, что за этим последует. Потапенко что-то хотел вывести из всего сказанного, и он желал услышать выводы своего соперника.

— Таким образом, — продолжал Потапенко, — нам удалось задержать людей Хайфулина, которые признались, что следили за Мальчиковым и даже собирались отнять у него портфель.

Касимов хранил презрительное молчание. Но теперь не выдержал сам Хайфулин.

— Мы хотели понять, что происходит, — пояснил он, — нужно было знать все детали вашей двойной игры.

— Какой игры?! — заорал Мясников, но Потапенко положил руку на его плечо, успокаивая банкира.

— Согласен, — сказал он, — но тогда зачем вам понадобилось отправлять Мальчикова в больницу? Ведь в таком случае он вообще не попадет в Швейцарию и вы ничего не сможете выяснить.

— Мы этого не делали, — твердо сказал Хайфулин, — это было бы глупо, нерационально. Не нужно так блефовать. Это уже ваши сотрудники, после того как обнаружили моих людей, решили таким образом избавиться от Мальчикова, который, конечно же, не должен был лететь в Швейцарию, потому что был обычной подставкой.

— Какой подставкой? — вспыхнул Мясников, но Потапенко, уже не обращавший на него внимания, быстро спросил:

— А Суркова?

— При чем тут Суркова? — не понял Хайфулин.

— Она вылетает отсюда в Цюрих через два с половиной часа, — Потапенко взглянул на свои часы. — На этот раз вам не удастся ее достать. Мы ее охраняем достаточно плотно.

У Рашида Касимова была мгновенная реакция. Он понял, что происходит нечто, не укладывающееся в рамки их первоначального плана.

— Вы посылаете Суркову в Цюрих? — спросил он недоверчиво.

— Через два часа сможете сами увидеть, — подтвердил Потапенко. — Поэтому я и хочу знать, почему ваши люди решили отправить Мальчикова в больницу? Одно дело — отнять портфель, чтобы убедиться в наличии или отсутствии в нем документов. И совсем другое — отправить нашего сотрудника в реанимацию, откуда он не скоро выйдет. Так почему вы это сделали?

Касимов и Хайфулин недоуменно переглянулись.

— Мы этого не делали, — медленно сказал Хайфулин, — это были не мои люди.

— Как это «не мои»? — нахмурился Мясников, тоже начавший понимать, что в их отношения вмешался какой-то другой, не учтенный обоими фактор.

— Я послал двоих, чтобы они отняли портфель. Причем предупредил, чтобы самого Мальчикова не трогали, — твердо сказал Хайфулин.

Потапенко посмотрел на Мясникова и кивнул. Это совпадало с теми показаниями, которые дал пленник в хранилище их банка. Но тогда кто напал на Мальчикова? И кто мог знать о его миссии в Цюрихе?

— Вы никому не сообщали, кого посылает банк в Швейцарию? — на всякий случай спросил он Касимова.

— Я не идиот! — отрезал тот. — Зачем мне рассказывать кому-нибудь еще о таких деньгах? Или вы действительно думаете, что я мог сделать подобную глупость?

Потапенко снова взглянул на Мясникова. Даже вспыльчивый банкир понял, что Касимов говорит правду. Когда речь шла о таких суммах, никто бы не стал рисковать. И тем более рассказывать о них третьей стороне.

— Тогда кто напал на нашего сотрудника? — задал наконец сакраментальный вопрос Потапенко. Все молча уставились друг на друга.

— Во всяком случае, не наши люди, — тихо произнес Хайфулин. — Может быть, утечка информации шла из вашего банка?

— Это мы уже проверяем, — мрачно сказал Потапенко, — но откуда такая точность и оперативность? Сначала Кондаков, потом Мальчиков. Неужели и в первом случае были не ваши люди?

— Я бы не успел так быстро сделать венгерскую визу, — заявил Хайфулин, — или найти кого-то с дипломатическим паспортом, чтобы попасть в Будапешт без визы. Это очень сложно. Мы считали, что вы просто устроили небольшую провокацию, чтобы не допустить поездки Кондакова.

Теперь оба профессионала говорили достаточно тихо, чтобы их никто не мог услышать, кроме Мясникова и Касимова, которые по ходу разбирательства все больше убеждались во вмешательстве какой-то третьей силы. Эта третья сила была слишком хорошо осведомлена обо всех делах в банке и об их отношениях. И, самое главное, знала о деньгах в швейцарских банках.

— Мы, кажется, все просто подставились, — подвел итог Потапенко. — Нас обманули, как мальчишек.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил Касимов.

— Боюсь, у нас почти не осталось времени, — честно признался Потапенко. — Кто мог знать обо всех деталях ваших операций в Швейцарии? Кто мог знать о ваших отношениях? Кто мог узнать о поездке Кондакова в Будапешт и Мальчикова в Цюрих? Кто мог организовать все на достаточно профессиональном уровне, поставив нас на грань войны? И, наконец, кто более всего заинтересован в сохранении денег на счетах и недопущении туда наших представителей? Вы меня понимаете?

Касимов и Мясников испуганно смотрели друг на друга. Этого не могло быть… Но картина, выстроенная Потапенко, была полная, слишком впечатляющая, чтобы ошибиться. Такой информацией могла обладать только одна сторона. И только эта сторона была заинтересована в том, чтобы все лежавшие на счетах деньги до завтрашнего дня остались там же, где были и раньше. И этой стороной были владельцы денег.

— Черт возьми! — вскрикнул Касимов. — Кажется, нас всех просто обманули!

— Если это они, — леденяще спокойно и медленно заговорил банкир, — тогда все кончено. Мы все покойники, господа, и с этим уже ничего нельзя сделать.

 

ГЛАВА 16

Продолжение событий. День третий

В самолете было достаточно времени, чтобы спокойно поразмыслить. Признаюсь, мне было интересно, почему они послали со мной именно эту сучку. Неужели она их человек? Я уже понимал, какие силы стоят за моими заказчиками. Но, признаться, не рассчитывал на такого провожатого. В принципе они могли послать со мной кого угодно; с другой стороны, посланец должен был отвечать очень жестким критериям: знать иностранные языки, иметь швейцарскую визу и вдобавок быть их осведомителем.

Она сидела у иллюминатора и тоже о чем-то думала. Интересно, о чем? И потом, она одета не совсем по сезону. Сейчас у нас довольно прохладно, а в Швейцарии, судя по моим предположениям, тоже не должно быть тепло. Однако она в куртке, а в сумку вряд ли поместится теплое пальто.

Когда стюардесса приносит выпить, она просит подать ей стакан яблочного сока. Я более традиционен и прошу водки и апельсинового сока. Такое ощущение, что она отрешена от жизни. Впрочем, это ее дело. Надеюсь, она действительно хорошая переводчица. А на все остальное мне наплевать.

Представляю, как унизительно для «владельца скотобойни» отправлять в Швейцарию на поиски нужного им человека инвалида и такую девицу. Наверное, он бесится от злобы. Если бы не крайняя необходимость и не моя репутация, он бы никогда не согласился на такой вариант. Впрочем, и я бы не согласился. Платят много, но и риск огромный. Ведь если я не найду Касимова, придется прятаться уже от моих заказчиков, которые не только захотят вернуть задаток, но и обеспечить мое вечное молчание.

Судя по всему, в самолете их людей нет. Во всяком случае, в нашем салоне. Подготовить еще одного человека они, конечно, не успели. Но это совсем не значит, что нас никто не будет встречать в аэропорту. Там наверняка дежурят их люди, которые должны были остаться после исчезновения Рашида Касимова. Они долго проверяли в Швейцарии, потому что понимают: все нити начинаются именно оттуда. На месте нас обязательно будут ждать подручные моего заказчика. Мою напарницу это, кажется, не волнует. Ее не волнует ничто на свете. Она просто выпивает свой яблочный сок и сразу засыпает, прижавшись головой к иллюминатору. Почему она меня так раздражает? Наверное, потому, что должна исполнять роль моего своеобразного «костыля», помогая ориентироваться в незнакомой среде. А я привык всегда и во всем полагаться только на себя. Впрочем, это не значит, что мне никогда не помогали. Хорошее оружие, нужные заказчики, необходимые посредники — все это у меня было. Но никогда еще не было подобного «костыля», от которого во многом зависел успех операции.

Между мной и моими клиентами всегда находился только оптический прицел винтовки. Теперь я должен прибавить к нему и ту несобранную дуру, которая сейчас спит как сурок.

Когда стюардесса принесла еду, попутчица проснулась и накинулась на пищу так, словно голодала несколько дней. Она ела быстро и жадно: заметив мой взгляд, пожала плечами, объяснив:

— Я сегодня не завтракала.

Я ничего не ответил, дав понять, что меня это не касается. Когда она кончила есть и нам принесли кофе, наконец соизволила произнести следующую фразу:

— Вы знаете, где мы будем жить?

— Нет, — ответил я, — мне казалось, вы должны это знать лучше меня.

— Они сказали, что вы сами выберете место для жительства. Я получила инструкции всюду вас сопровождать. Мне сказали, у вас есть необходимые средства для нашей командировки.

Вот это здорово! Получается, что сэкономили на моем гонораре, включив в него и заботы о переводчике.

— А вам не заплатили? — спросил я гневно.

— Мне обещали выдать десять тысяч, — улыбнулась она, — поэтому я и согласилась. А в аэропорту дали на расходы всего две тысячи долларов.

— Этого мало? — Я уже ничему не удивлялся.

— Для Швейцарии, конечно, мало. Вы, по-моему, в Цюрих летите впервые.

— Это неважно, — строго заметил я. — Вам сказали, сколько дней мы будем в Швейцарии?

— Сказали: командировка продлится около двух недель. А что, вы считаете, мы можем еще задержаться?

— Увидим.

— Вы всегда такой неразговорчивый? — Кажется, еда на нее подействовала благотворно.

— А вы всегда такая болтливая?

— Нет. — Она опять улыбается, и вокруг рта появляются морщины. Иногда мне кажется, ей гораздо больше лет, чем я думаю.

Вновь появляется стюардесса и предлагает напитки. На этот раз я благоразумно отказываюсь. Нужно знать меру, тем более что с момента вылета из аэропорта я уже на работе. Хотя, если честно признаться, работа началась с того момента, как посланцы Глухаря появились в маленьком городке и так резко изменили мою жизнь. А может, даже и еще раньше, когда Савелий рассказал все Глухарю. С тех пор все шло по очень жесткому сценарию, в котором права на импровизацию я был лишен начисто.

А вот уже с момента посадки в самолет я могу наконец начать игру по собственным правилам, так как мне очень не нравится и порученное дело, и его заказчики, и поведение Глухаря, внезапно вспомнившего про меня, и даже девчонка, которую мне дали в напарницы.

Почему Глухарь вспомнил именно обо мне? Этот вопрос все еще волнует меня. Его путаные объяснения не удовлетворили. Он ведь не так просто вышел на Савелия. Если знает, что на этом деле можно сорвать огромный куш, то почему ничего не просит? Считать, что можно удовлетвориться процентами, зная характер Глухаря, наивно. Сначала я тоже думал, что дивиденды от нашей операции могут принести ему гораздо больше, чем деньги. Потом, поразмыслив, понял, что это не так.

Почему раньше не было такой массовой коррупции? Потому что законы были строже? Или брали не все? Конечно, нет. Брали всегда. Но была стабильность. Это именно тот компонент, при котором можно все планировать, можно рассчитывать на определенные дивиденды в будущем, зная, что на нужных местах сидят нужные тебе люди. Но всего этого нет в нынешней России. О какой стабильности можно говорить, если за несколько лет произошло столько событий? О какой стабильности может идти речь, если, заснув ночью в одном государстве, можно проснуться завтра в другом, полярно сменившем государственный строй. Может измениться не только строй государства, но и само государство. В один прекрасный день вместо СССР вы просыпаетесь в России, а на другой день в СНГ. Точно так же вы можете проснуться и оказаться в каком-нибудь Г. без добавления других букв.

Именно поэтому я не верю Глухарю. Не может он рассчитывать на дивиденды в таком государстве, как наше. Здесь нет никаких гарантий стабильности. Любой чиновник думает только о своем кармане, любой министр — только о завтрашнем дне. Все в правительстве и высшем руководстве сидят на чемоданах, готовые в любой момент рвануть «за бугор». И в такой ситуации Глухарь рассчитывает на будущее? Его просто нет. Его невозможно просчитать. Значит, возможен только один вариант — он меня обманул, и я хотел бы знать, почему он это сделал?

Моя спутница заказала какой-то ликер и сидит с таким довольным видом, словно уже получила все, что хотела. Интересно, как она знает языки? Впрочем, это я определю довольно быстро. Уже через десять минут после посадки будет ясно, это действительно профессионал или мне подсунули первую попавшуюся дуру.

— В Цюрихе понадобится подробная карта страны. Очень подробная. Желательно с указанием автомобильных и железных дорог, — тихо говорю я спутнице. — Вы меня слушаете?

— Конечно, — кивает она в ответ, — это не проблема. Я вам все покажу. И куплю все, что надо. Швейцария очень интересная страна. Там есть такие красивые места!

— Мы летим туда не туристами, — напоминаю ей, — и, кстати, почему вы так уверены, что я никогда не был в Швейцарии?

— Я видела ваш паспорт. Там нет предыдущей швейцарской визы. Поэтому я и решила.

Ох как она меня здорово достала. Какой я дурак. Совсем забыл про свой паспорт. Моим заказчикам не нужно следить за мной в этом самолете. Достаточно того, что они знают номер и серию документа. Найти человека по документам в такой стране, как Швейцария, очень легко. Наниматели убеждены, что я у них в руках. Они даже не предполагают, где именно я был в те часы, когда оторвался от наблюдения и оказался предоставлен сам себе.

Свою часть работы я сделал неплохо, а они, в свою очередь, неплохо сделали свою часть. Поэтому я и забыл про свой паспорт. И только теперь, после того как она сказала, вспомнил.

— А вы действительно Махрушкин Алексей Викентьевич? — спрашивает она.

«Господи, — с ужасом думаю я, — как хорошо, что она сказала. Ведь в этом паспорте у меня сохранилась только фамилия. Имя и отчество уже изменены, теперь я Алексей Викентьевич, о чем обязан помнить. Ну и отчество — пока его выговоришь, сломаешь язык».

— Вы же видели мой паспорт, — гневно говорю я и вспоминаю, что так и не узнал ее имени. Но спрашивать сейчас почему-то не хочется. Однако она сама представляется.

— А меня зовут Надя. Надежда Келлер. Я немка по происхождению. Мой отец работал переводчиком в советских войсках в Западной группе войск. Обычно все спрашивают, откуда у меня немецкая фамилия.

Я молчу. Пусть болтает, если хочет. Мне это все неинтересно. Главное, она должна знать немецкий язык. Объявляют посадку, и улыбающаяся стюардесса просит нас пристегнуть ремни.

Самолет мягко приземляется, в Цюрихе мы довольно быстро проходим таможенный и пограничный контроль и направляемся к линии ожидающих. Даже если бы я был дилетантом, то и тогда бы заметил двух мужчин с характерным азиатским разрезом глаз, резко выделяющихся в толпе встречавших европейцев. Впрочем, они не скрывают своего присутствия. Едва мы показываемся в зале, как эти двое направляются к нам, словно наши близкие родственники.

— Вы Махрушкин? — спрашивает один из них. По-русски он говорит очень хорошо.

— По-моему, да, — отвечаю я, уже понимая, что «главный мясник» предупредил эту парочку заранее.

— Мы приехали встретить вас, — сообщает второй, — машина уже ждет. Отель вам заказан. Или вы хотите еще куда-нибудь поехать?

— Нет, — улыбаюсь я этим ловким ребятам, — конечно, нет. Обязательно в отель. Надеюсь, вы сняли нам отдельные номера?

Нужно было видеть, как на меня посмотрела переводчица. Это был не гнев, нет. Это был взгляд презрения, я сразу его прочувствовал. Ей, очевидно, не нравились шутки на этот счет. Впрочем, с ее фигурой и другими данными можно было привыкнуть к подобным шуткам. Хотя, говорят, есть мужчины, которым нравятся мальчиковые фигурки женщин. Я, во всяком случае, до сих пор к ним не принадлежал.

По дороге в город она презрительно молчит, а я, сидя рядом с ней на заднем сиденье, делаю вид, что любуюсь красотами окрестных мест. Самое интересное, что меня они абсолютно не волнуют. Там, в Леньках, места были и покрасивее. Главное сейчас — выработать стратегию поиска. И здесь мне понадобится помощь этой подстриженной женщины, отвернувшейся от меня.

Нас привозят в отель и размещают в двух соседних номерах. Провожатые объясняют, что мы можем рассчитывать на их внимание в любое время суток. И снова деликатно интересуются, куда я намерен направиться. Я так же деликатно заявляю, что намерен принять с дороги душ и немного отдохнуть. Переглянувшись, они исчезают из моего номера. Едва они выходят, я звоню переводчице.

— Мне срочно нужны те самые карты, о которых я просил, — говорю быстро, — но сделайте это так, чтобы о вашей покупке знали только вы. Постарайтесь выйти из отеля незаметно. Вернетесь к себе в номер, позвоните мне, и я сам зайду к вам.

Она пытается что-то сказать, но я кладу трубку и бросаюсь к дверям. Наши встречающие еще стоят у лифта.

— Подождите, — громко кричу им, словно давно не видел, — не уходите. Кажется, я закончу довольно быстро и мы вместе выйдем в город.

Нужно видеть их изумленные лица. Откуда им знать, что я делаю это специально, давая возможность Надежде Келлер выйти из отеля незамеченной. Потом мне приходится полчаса терпеть этих типов в своем номере и даже дать им возможность покопаться в моих вещах, пока я принимаю душ. Впрочем, они делают это достаточно аккуратно и даже не берут денег, которые лежат на дне моего небольшого чемоданчика. Там не такая уж большая сумма — всего пять пачек. Я уже вышел из душа и просушил феном голову. Уже достаю из мини-бара небольшие бутылочки виски и водки, когда слышится стук в дверь.

Через секунду входит переводчица и портит мне настроение на весь день. А заодно срывает все, что я замышлял. Все-таки напрасно я согласился ехать с этой ненормальной.

 

ГЛАВА 17

За шесть месяцев до событий

— Что будем делать? — спросил Мясников, посмотрев на сидевшего перед ним Касимова. — Как нам быть?

— У вас вправду есть человек для поездки в Швейцарию или вы блефуете? — поинтересовался его бывший друг и нынешний враг.

— Разумеется, есть, я же действительно хотел вытащить оттуда эти деньги. Откуда я мог знать, что вы мне не доверяете?

— Сколько можно повторять одно и то же? — с раздражением заметил Касимов. — Ведь я же объяснил, что полностью доверял вашим способностям и вашему банку. Просто после того, как исчез в Будапеште Кондаков, я, естественно, заволновался и решил несколько подстраховаться.

— Надеюсь, мои люди еще живы? — вмешался Хайфулин.

— Конечно, — вспыхнул банкир, — мы же не бандиты.

Хайфулин посмотрел на молчавшего Потапенко и помрачнел, поняв, что больше никогда не увидит своих наемников.

— Когда самолет на Цюрих? — поинтересовался Касимов.

— Через два часа, — ответил Хайфулин.

— Я полечу этим рейсом в Цюрих. Закажите мне билет, — вдруг попросил Касимов.

Все изумленно посмотрели на него, даже Хайфулин.

— У вас есть виза? — не веря услышанному, спросил банкир.

— Конечно, есть, — зло сказал Касимов, — у меня всегда наготове визы тех стран, куда мне, возможно, придется срочно выехать. Просто там некоторая сложность.

— Какая сложность? — спросил Потапенко.

— Паспорт не на мою фамилию, — криво улыбнувшись, пояснил Касимов.

— Но хотя бы карточка там ваша? — уточнил Мясников.

— Разумеется, моя, а чья же еще? Скажите ребятам, пусть закажут мне одно место, — велел он Хайфулину. — Хотя нет, лучше иди и возьми билет сам. Чтобы никто не знал, на чью фамилию.

Он протянул паспорт Хайфулину, и тот медленно, словно раздумывая, взял его и спросил:

— Ты уверен, что поступаешь правильно? Как ты полетишь туда один, без охраны? Это очень опасно. Тем более если кто-то за нами следит.

— Ничего, — усмехнулся Касимов, — если мы не можем достать визу в Швейцарию за один день, то они тем более не смогут этого сделать. Судя по тому, как не пускают наших людей в Швейцарию, у них тоже нет визы, и они предпочитают останавливать наших курьеров на пути к Цюриху.

— Вы всегда умели мыслить масштабно, — похвалил банкир. — Я думаю, это будет самый правильный выход.

Про себя он подумал, что Сурковой придется дать особые инструкции.

Зазвонил сотовый телефон, Касимов вынул аппарат из кармана, поднес трубку к уху.

— Рашид Амирович, — услышал он голос человека, приезжавшего к нему на дачу, — завтра последний день. Вы успеете подготовить всю документацию?

Хайфулин, уже отходивший от столика, остановился, заметив непонятное выражение на лице своего патрона. Мясников и Потапенко тоже что-то почувствовали.

— Это он, — сказал Касимов, прикрывая трубку.

Банкир поморщился, словно ему дали лимон. Встревоженный Потапенко наклонился к нему:

— Я был прав. Они проверили портфель Мальчика, убедились, что там ничего нет, и решили позвонить нам.

— Черт бы их побрал, — нервно дернулся банкир.

— Мы постараемся успеть, — вежливо ответил Касимов, — вы напрасно беспокоитесь.

«Откуда они могли узнать номер моего личного телефона? — с раздражением подумал он. — Нужно будет поручить Семену проверить всех наших людей».

— Разные слухи ходят, — сказали на той стороне. — Я не волнуюсь. Но мне кажется, нам нужно держать ситуацию под контролем, чтобы не случилось ничего неожиданного. Вы же понимаете, Рашид Амирович, сумма слишком большая, чтобы рисковать. Мы не можем не принимать это во внимание.

«Угрожает, сука», — промелькнуло в голове. Но нервничать он не имел права. Человек, говоривший с ним, был очень опасен. Это была настолько реальная и страшная опасность, что он даже закрыл глаза, словно горячее дыхание смерти уже обжигало лицо. Но ради денег, которые были там, на счету, нужно было рискнуть. Рискнуть, а потом все свалить на того курьера, который не сумел донести нормально документы, в результате чего деньги ушли неизвестно куда.

— Не беспокойтесь, — сухо сказал он, — мы принимаем меры, чтобы ничего страшного не случилось.

«А если никакого курьера не было, — вдруг мелькнула мысль, — нет, такого просто не может быть. Если бы не пропали документы, они не стали бы придумывать этого. А может, придумали, чтобы проверить своих партнеров, — мелькнуло другое. — Нет, — снова успокоил себя Касимов, — когда такие деньги на счету, никто не позволит рисковать ими ради проверки. Да и деньги принадлежат совсем другим людям, чтобы ими так рисковать».

— Мы сделаем все, что от нас зависит, — снова заверил он. — Эксперты «Эпсилон-банка» работают уже вторые сутки. К завтрашнему дню будет готов пакет документов.

— Надеюсь, завтрашний день пройдет спокойно, — ответил собеседник и отключился.

— Они все знают, — сказал Касимов, закрывая аппарат, — они все точно знают. Нужно немедленно лететь в Швейцарию. Ринат, чего ты стоишь, беги за билетом. Хотя нет, подожди. Здесь нельзя, они могут следить за нами. Поедем в город, возьмем билет там, в любом агентстве.

— Вы не успеете туда и обратно, — возразил Мясников.

— Успеем, — отмахнулся Касимов, — а если не успеем, я полечу другим рейсом. Из другого аэропорта. Через Домодедово или Шереметьево-один.

— Оттуда не летают самолеты в Швейцарию, — напомнил Потапенко.

— Я знаю, — кивнул Касимов, — все прекрасно знаю. Я вылечу через Баку или Киев, через Варшаву или Софию. Через любой город, но вылечу. Мне нельзя вылетать отсюда самолетом на Цюрих. Эти сволочи наверняка будут контролировать этот рейс, сделают все, чтобы я на него не попал.

— Он прав, — сказал Потапенко, — возвращайтесь в город и летите другим рейсом.

— Ринат, Семен, мы возвращаемся в город, — скомандовал Касимов и повернулся к Мясникову. — Кирилл Петрович, простите меня за мое поведение. Это было недоразумение, которое, я надеюсь, мы скоро забудем.

Он протянул руку. Мясников, недовольно морщась, пожал ее.

— Надеюсь, так и будет.

Касимов повернулся и стремительно направился к выходу. За ним двинулись его охранники.

Мясников и Потапенко смотрели им вслед.

— Он не простит, — убежденно сказал Потапенко. — Он ни за что не простит тебя за то, что ты на него накричал. Это, Кирилл Петрович, всегда будет для тебя большая проблема.

— Как только решим проблему денег, сразу решим и его проблему, — отозвался Мясников. — У тебя должны были остаться надежные связи. Неужели не найдем одного снайпера с винтовкой?

— Найдем, Кирилл Петрович, — пообещал Потапенко, — обязательно найдем.

Уже вышедший из зала официальных делегаций, или комнаты ВИПа, как ее теперь называли, Касимов повернул голову к Хайфулину:

— Как только я улечу в Цюрих, кончайте банкира и его свинью.

— Какую свинью? — не понял Хайфулин.

— Потапенко. Эту гниду, кагэбэшника.

— Ну, он скорее похож на дятла, чем на свинью, — пошутил Хайфулин, вызвав смех идущего следом Семена.

Они прошли к автомобилям и, разместившись, выехали со стоянки аэропорта. У поворота стоял «Фольксваген», в котором сидели двое. Один набрал по сотовому телефону известный ему номер и доложил:

— Касимов уехал в Москву. В аэропорту остались только Мясников и его команда. Очевидно, они ждут Суркову, чтобы проводить в Цюрих.

— Действуйте, — разрешил абонент, — наша машина сейчас выезжает.

Говоривший кивнул водителю:

— Поехали к аэропорту. Приказано действовать.

— Не люблю стрелять в женщин, — проворчал напарник.

— Ты много не разговаривай, — строго перебил его первый, — подъезжай и припаркуйся так, чтобы мы видели вход в зал ВИПа.

— Сам знаю. — Водитель вырулил автомобиль, забирая вправо, к зданию аэропорта.

Суркову везли в затемненном «Вольво», машина на большой скорости мчалась к аэропорту. На переднем сиденье размещались двое сотрудников Потапенко, обеспечивающих безопасность женщины.

Мясников, сидевший на втором этаже, в зале официальных делегаций, пил кофе, поглядывая на часы. Рядом находились трое его охранников и сам Михаил Потапенко. Внизу дежурили двое людей Потапенко. Еще четверо находились в здании аэропорта, несколько человек дежурили у входа в здание — им было приказано ждать машину с Сурковой.

Автомобиль подъехал ровно за полтора часа до вылета самолета. Но, вопреки обыкновению, подкатил не ко входу в аэропорт, а на другой уровень, где находился выход из аэропорта. Хитрый Потапенко рассчитал, что там будет легче провести Суркову. Что и было сделано. Она поднялась с первого этажа основного здания аэропорта на второй и оказалась перед входом в зал официальных делегаций.

— Смотри, — встрепенулся сидевший в «Фольксвагене» наблюдатель, — нужно предупредить наших. — Он торопливо набрал номер. — Женщина в аэропорту. Они провели ее в зал ВИПа через первый этаж.

— А вы куда смотрели? — зло спросили с той стороны. — Вам ничего нельзя поручать. Сейчас она улетит в Швейцарию.

— Не улетит, — возразили из машины, — мы пойдем туда.

— Не торопитесь. В здании аэропорта полно сотрудников Потапенко. Дождитесь нашего микроавтобуса. Ребята сейчас выезжают.

— Вас понял, — сидевший в «Фольксвагене» кивнул напарнику, — уже едут.

Заметив Суркову, Мясников обрадовался так, словно увидел лучшую в своей жизни женщину, пришедшую к нему на свидание.

— Мы можем пройти в зал для пассажиров первого класса, — предложил Потапенко, — но всех через границу не пропустят. Только несколько человек.

— Вполне достаточно, — отмахнулся банкир, которого появление Сурковой привело в благодушное настроение.

Потапенко пошел договариваться. Через несколько минут вернулся. Мясникову, Потапенко, двум охранникам и Сурковой разрешили пройти дальше, минуя пограничный и таможенный контроль, чтобы разместиться в салоне пассажиров первого класса и оттуда проводить женщину.

Глядя на ее лошадиное лицо, Мясников с умилением думал, что она может принести ему самый большой доход в жизни. Все зависит от ее умения. Хотя особого умения и не требовалось. Нужно переписать деньги на другой счет. Просто переписать, имея доверенность банка. И никаких проблем. Если не считать основных владельцев этих денег, так досаждавших ему и Касимову в эти дни.

К аэропорту подъехал микроавтобус сантехнической службы. Выбравшиеся из него трое работников в синих специфических комбинезонах направились в здание аэропорта, держа в руках коробку с инструментами.

— Нам нужно пройти в буфет на втором этаже, — объяснил одному из сотрудников аэропорта старший техник, — там протекает труба, просили срочно починить.

— Странно, — удивился служащий, — мне ничего не сообщали.

— Если так, мы можем уехать, — пожал плечами техник, — мы просто выполняем заявку.

— Идемте, — лениво поднялся сотрудник. — Валера! — крикнул он своему напарнику. — Я поведу ребят в наш буфет на втором. Опять там эти чертовы эмигранты что-нибудь натворили. Вечно с ними проблемы.

— Я ведь говорил, не надо им разрешать ночевать там, — отмахнулся Валера.

Сотрудник повел «техников» через служебный проход к буфету, находившемуся почти рядом с салоном первого класса.

Они миновали несколько магазинов беспошлинной торговли, поднялись по лестнице, проходя мимо салона для пассажиров бизнес-класса. И уже приближались к буфету, когда шедший впереди работник аэропорта почувствовал, как в спину ему уперлось дуло пистолета.

— Быстро в туалет, — приказал голос сзади.

«Террористы», — мелькнуло в голове. Он благоразумно повернул к туалету. Едва они туда вошли, как «старший техник» нанес ему сильный удар по голове. Оглушенный служитель упал, даже не успев понять, что произошло. «Техники» вышли из туалета, прикрепив на дверь табличку «Ремонт».

В салон первого класса они вошли по очереди. У гардероба их встретила улыбающаяся девушка.

— У нас что-нибудь не так? — спросила она, и то были ее последние слова в жизни.

Выстрелом из пистолета с надетым на него глушителем девушка была отброшена к стене. Второй, контрольный, выстрел она уже не слышала. Два других «техника» достали автоматы, прикрепляя к ним глушители. В этот утренний час в салоне первого класса пассажиров почти не было. В дальнем конце сидели двое австрийцев, о чем-то тихо разговаривавших, а в правом зале находился Мясников со своими людьми. Он был спокоен. Билет Сурковой уже зарегистрирован, паспорт выдан, казалось, теперь уже ничто не может ее остановить. Через полчаса самолет улетит, и тогда он вернется в Москву.

Потапенко, выпивший слишком много кофе, чувствовал себя не очень хорошо. У него была больная печень, вследствие чего он и имел столь нездоровый, землистый цвет лица. Кивнув банкиру, он поднялся и отправился в туалет. Читавший газету Мясников даже не повернул голову в его сторону. Суркова сидела рядом. Охранники, расположившись на соседнем диване, разглядывали развешанные по стенам картины.

«Техники» миновали буфет, не обращая внимания на стоявшую за стойкой девушку. Вошли в зал. Мясников не успел убрать газету. Автоматные пули пробили ее и затем так же легко пробили его тело. Банкир сполз на пол, задыхаясь от нехватки воздуха. Суркова умерла сразу — один из выстрелов пришелся ей в голову. Двое телохранителей, едва сообразивших, в чем дело, не успели выхватить оружие, как были расстреляны. «Старший техник» подошел к хрипевшему в лужах крови банкиру и сделал контрольный выстрел в голову.

После этого все трое вышли из зала. Проходя мимо буфета, «старший техник» одним выстрелом свалил и буфетчицу, попав ей в шею. Но не убил ее, а только тяжело ранил.

Когда Потапенко вышел из туалета, его взгляду предстала страшная картина. Четыре изуродованных трупа лежали в зале. Мясников смотрелся особенно страшно. Потапенко покачнулся и бросился к телефону, стал срочно набирать номер.

— Алло! — кричал он дрожащим голосом, впервые в жизни испугавшись. — Алло, вы меня слышите?

Находившиеся в другом конце салона австрийцы не могли понять, почему так истерически кричит этот человек.

— Они просто дурно воспитаны, — сказал один европеец другому. И тот согласно кивнул в ответ.

 

ГЛАВА 18

Продолжение событий. День третий

Я ведь предполагал, что любой напарник будет мне мешать. Так и получилось. Эта идиотка вместо того, чтобы позвонить мне, как я ее просил, ждать в своем номере, нахально стучит в дверь. Пришлось открывать. И она вваливается с целой кипой дорожных карт, которые я просил купить.

От злости я готов удавить ее собственными руками. Проклятая кретинка испортила мне всю игру. Сидящие в моем номере типы сразу догадались, что я просто валял дурака, тянул время, пока моя напарница ездила в туристический центр города. Поняв это, они сильно обиделись, их узкие глаза сразу превратились в щелочки. Хорошо еще, не набили мне морду, хотя по лицам видно — им очень хочется это сделать. Теперь уже не стоит притворяться.

— Значит, так, — распоряжаюсь я, — освобождайте номер, дайте мне возможность нормально поработать.

— Я тоже свободна? — спрашивает эта стерва, мило улыбаясь.

— Вы уже сделали все, что смогли, — так же мило улыбаюсь я ей в ответ. — Лучше бы вы остались в Москве. Там от вас было больше пользы.

Она меняется в лице и выходит из моего номера, громко хлопнув дверью. Следом поднимаются азиаты. Они не говорят мне на прощание ни слова, но я не сомневаюсь, что теперь по очереди будут следить за нашим отелем. Наконец я остаюсь один. Карты, которые она принесла, невообразимо полны и точны. Я прошел афганскую войну, был офицером и знаю, что такое точная и полная карта. Боюсь, даже в нашем Генеральном штабе были менее совершенные карты, чем эти, купленные моей переводчицей в туристическом центре Цюриха.

Теперь следует разбираться. В том, что Рашид Касимов не останавливался в Цюрихе, я уверен. Он обязан был понять, что не должен появляться в этом городе. Разве что в банках и только на время, нужное для оформления и перевода денег. В противном случае он рисковал нарваться на посланцев моего заказчика, которые, судя по их лицам, не любят церемониться с подобными типами.

Кроме того, я не сомневаюсь, что комплексная проверка Цюриха, проведенная его преследователями, была очень тщательной и включала в себя все более или менее известные отели и пансионы.

На основании этого я вывожу свою формулу поисков моего клиента. Он должен был остановиться в городе, близко расположенном к Цюриху. При этом желательно, чтобы город этот имел свой аэропорт, из которого мой клиент сразу, после завершения банковской операции, мог улететь. Я внимательно изучаю карту Швейцарии. Трачу на это весь день, очерчивая район возможных поисков. Лозанну и Женеву я отбрасываю, они расположены слишком далеко от Цюриха. А вот Берн, до которого можно добраться достаточно быстро, привлекает мое внимание, и я выделяю этот город особо, решив, что поиск нужно начать именно оттуда.

Дважды в день мне звонят и, когда я поднимаю трубку, быстро отключаются. Проверяют, действительно ли я нахожусь в номере. Наконец в восьмом часу вечера я звоню своей «помощнице».

— Вы ужинали? — спрашиваю я, словно ничего не произошло. В конце концов, она могла сделать это и не нарочно.

— Нет, — слышится ее глухой недовольный голос, — я еще не ужинала. Вас это действительно волнует?

— Не очень, — грубо отвечаю я, — но вы мне нужны. Поэтому бросайте все свои дела и идите ко мне.

— Меня никогда так не приглашали, — бормочет она обиженно и кладет трубку. Через минуту она стучит в дверь. На этот раз на ней узкая темная юбка, немыслимо короткая. Ноги, вопреки моим ожиданиям, прямые и красивые. Это меня озадачивает. Как правило, брюки любят носить женщины с кривыми ногами.

— Вот вам телефон, — говорю я, не дожидаясь, пока она откроет рот, — позвоните в ресторан и попросите принести нам ужин.

Она набирает номер. Говорит она по-немецки более чем уверенно. И свободно. Ведь по нескольким произнесенным словам можно судить о качестве речи. Хоть в этом мне повезло. Произнеся несколько фраз, она смотрит на меня.

— Что вы будете есть?

— Что-нибудь мясное.

Она усмехается.

— Конкретнее, что именно вы хотите? Свинину, телятину, говядину или баранину?

После Афганистана я полюбил баранину.

— Давайте баранину, — соглашаюсь быстро, — и пусть принесут побольше хлеба.

— А какой салат вы хотите?

— Это на ваше усмотрение, — отмахиваюсь я, продолжая изучать лежащую передо мной карту.

Она говорит еще несколько фраз и опускает трубку. Потом оборачивается ко мне.

— Вы звали меня только из-за этого?

— Нет, не только. Я хочу, чтобы мы вместе просмотрели эти карты. И чтобы вы позвонили вниз, в расчетный отдел, и уточнили, кто заказывал для нас номер в отеле. Мне это очень важно.

— Они могли заказать прямо на месте, — отвечает она. Я чувствую в ее словах насмешку. Но все-таки настаиваю на том, чтобы она позвонила портье. Их разговор и ожидание оказываются долгими. Лишь через пятнадцать минут она благодарит портье и объясняет мне: — Наши номера заказаны представителем посольства… — и называет среднеазиатское государство, которое я подозревал с самого начала. Да, мои предчувствия не напрасны.

Когда приносят заказ, мы сидим над картами и она мне подробно объясняет надписи. Такое ощущение, что автомобили ездят даже по горам, а поезда ходят сквозь них. Ах, если бы это была наша родная Сибирь и я бы точно знал, в какой город должен был приехать мой клиент, вычислить его удалось бы за полчаса. Нужно просто найти крупный город, в котором есть железнодорожная станция и аэропорт и который находится на равном расстоянии от того города, где обязательно появлялся мой клиент, и от того, где он мог появиться. Конечно, будь у меня возможность проверить всех прилетевших, приехавших, приползших в Швейцарию в тот день, шесть месяцев назад, я обязательно это сделал бы. Но у меня нет такой возможности. А найти своего клиента я все равно обязан.

Мы ужинаем и рассматриваем карты. Мы пьем чай и переписываем населенные пункты. Мы едим фрукты и все равно занимаемся картами.

— Я не понимаю, что у вас за метод поиска? — вдруг говорит она. — Кого вы хотите найти? Или что именно? По-моему, вы сами толком этого не знаете.

— Мне нужно найти человека, который был в Цюрихе шесть месяцев назад, — признаюсь я. — Но этот человек не останавливался в самом Цюрихе, а жил где-то в другом городе, чтобы о нем никто не знал. Вот я и хочу отыскать его след.

— А где он появлялся? Может, мы отыщем его там?

Или она меня считает дураком, или сама такая дура. Но я не ввязываюсь в дискуссию, а снова склоняюсь над картами.

— Как можно арендовать машину в Швейцарии? — спрашиваю я через некоторое время.

— Очень легко, нужно предъявить кредитную карточку, и забирай автомобиль. Правда, для этого нужны еще и международные права.

— Вы меня не поняли, — объясняю терпеливо, — меня интересует, как можно арендовать машину без кредитной карточки.

— Боюсь, в Швейцарии это невозможно, — качает она головой, — здесь слишком законопослушные граждане. Где-нибудь в Америке такое еще может случиться, там иногда берут вместо кредитки несколько тысяч долларов задатка. Здесь это исключено.

— В таком случае автомобиль отпадает, — бормочу я. — Значит, большая часть населенных пунктов нам не подходит. Когда здесь открываются банки — как и везде, в девять часов?

— Некоторые — в половине десятого.

— Прекрасно, — говорю я, по-прежнему ползая по полу, не отрываясь от карты, — позвоните, пожалуйста, в справочную железнодорожного вокзала и уточните, какие поезда прибывают в Цюрих в интервале с половины девятого до половины десятого. Кстати, я забыл вас спросить, поезда здесь ходят по расписанию?

Она смотрит на меня с легким презрением.

— Как швейцарские часы, — изрекает с чувством какого-то превосходства, будто Швейцария — ее родина.

— Тогда быстрее звоните, — показываю на телефон, — и постарайтесь узнать точное число поездов и, самое главное, время их прибытия.

Она направляется к телефону. Все-таки ноги у нее хорошие. Ровные и прямые, как у спортсменок. Правда, мне она совсем не нравится, но допускаю, что есть любители, которым она может быть симпатична.

Надежда набирает номер телефона и долго о чем-то говорит по-немецки. Выслушав сообщения, кладет трубку.

— Что случилось? — спрашиваю я.

— Расписание у них меняется. Полгода назад было совсем другое. Поездами пользуются немногие, большинство предпочитает самолеты или автомобили. На железной дороге есть летнее и зимнее расписание. А сейчас уже поздняя осень.

— Вы собираетесь рассказывать мне о прелестях осени? — ехидно спрашиваю я.

— Нет. Просто я сообщаю то, что мне сказали.

Господи, как она меня раздражает.

— А когда они дадут точную информацию? — спрашиваю, все-таки сдерживаясь.

— Просили перезвонить через десять минут.

Столько болтовни, чтобы сообщить одну информацию. У меня крепнет подозрение, что ей нравится надо мной издеваться. Что же, она меня еще плохо знает. Через десять минут она подходит к телефону и набирает номер. Потом, взяв ручку и листок бумаги, долго записывает данные и наконец, положив трубку, протягивает мне листок.

Я беру его и склоняюсь над картой. Первое, второе, третье, пятое названия городов и деревень мне ничего не говорят. Женева, Лозанна, Берн — все это слишком далеко, и садиться на поезд надо поздно ночью. Наконец я нахожу то, что нужно. В девять часов десять минут утра на вокзал в Цюрих приходит поезд из Люцерна, который расположен в двух часах езды. Я чувствую, что напал на след. Лучшее место, откуда можно приезжать в Цюрих, просто трудно отыскать. Большой город со своим аэропортом. И самое важное — близость к Цюриху. Кажется, я все-таки нашел!

— Завтра мы поедем в Люцерн, — объявляю я переводчице.

 

ГЛАВА 19

За шесть месяцев до событий

Касимов сидел в машине, размышляя, как лучше устроить свои дела до отлета в Цюрих. Он уже разобрался с самыми важными вопросами до того, как приехал в аэропорт. Но теперь нужно было успеть завершить и оставшиеся дела, чтобы иметь возможность спокойно отправиться в Швейцарию. Звонок сотового телефона застал его уже при въезде в город.

— Рашид Амирович, — голос был незнакомый, дрожащий.

— Кто это говорит? — нахмурился Касимов. «Придется менять номер, — с досадой подумал он. — Каждый идиот звонит по этому телефону».

— Это я, — отозвался голос, — Потапенко.

— Кто? — изумился Касимов. — Что случилось? Откуда вы звоните?

— Из аэропорта.

«Господи, что с ним стряслось, — подумал Касимов, — почему у него такой голос?»

— Улетела Суркова? — осведомился он, еще не зная, что произошло нечто страшное.

— Нет.

— Как это нет? Опять ваши игры?

— Рашид Амирович, — снова послышался жалкий голос, — на нас здесь было нападение. Наши люди перебиты, Суркова убита. И Кирилл Петрович тоже…

— Что «тоже»? — холодея от ужаса, спросил Касимов. — Что с ним случилось?

— Он убит. Они убили всех. Спасайтесь, Рашид Амирович. Теперь они будут искать вас.

Касимов опустил трубку.

— Что такое? — спросил сидящий рядом Хайфулин. — На тебе лица нет. Что он тебе сказал?

— Только что в аэропорту совершено нападение на Кирилла Петровича, — пробормотал пораженный Касимов. — Они убили всех. Суркову, Мясникова, его людей. Это самая настоящая война, Ринат, ты понимаешь, война. И мы не сможем с ними воевать. Просто не хватит сил.

Хайфулин ошеломленно смотрел на Касимова. В этот момент снова раздался звонок. Касимов посмотрел на аппарат, думая: отвечать или нет. После пятого звонка он все же отозвался.

— Рашид Амирович, — на этот раз послышался слишком знакомый голос, и оттого такой страшный, — я полагаю, вы оценили наше предупреждение. Мясников в последнее время слишком умничал. Все его люди — Кондаков, Мальчиков, Суркова — так и не смогли попасть в Цюрих. Надеюсь, вы поймете нас правильно? Мы бы не хотели вновь прибегать к столь неприятным разъяснениям. Завтра все документы должны быть у нас. До свидания.

Касимов отключился и закрыл глаза. Он слишком хорошо знал нравы современного мира. Раз они начали такую войну, уже не смогут остановиться, даже если он даст им все необходимые документы. Поскольку все равно в какой-то мере будут зависеть от него, ибо он знает, кто совершил кровавое нападение в аэропорту. Поэтому он наверняка будет ликвидирован, как только закончится эпопея с документами.

— Опять они? — понял Хайфулин. — По-моему, ты обязан принять вызов. У тебя нет другого выхода, — сказал он, словно подтверждая самые страшные опасения Рашида Касимова. — Они тебя так просто не оставят. Ты должен что-то делать.

— Да, — согласился Касимов, — он сказал, что это предупреждение. Требует свои документы.

— Назначь ему встречу и нанеси первый удар, — предложил практичный Хайфулин, — иначе они не оставят тебя в покое.

— Каким образом?

— Сколько у тебя сейчас людей?

— Человек сорок наберется.

— Вполне достаточно. Отправь всех на дачу и назначь там встречу. А когда они приедут, всех уничтожь. Всех до единого. Тогда они начнут тебя уважать и пойдут на переговоры как с равным. В противном случае у тебя не будет никаких шансов. Они просто тебя раздавят. Ты обязан доказать, что с тобой нужно считаться.

— Да, — задумчиво сказал Касимов. — Семен, ты слышишь, что он говорит? — крикнул он сидевшему рядом с водителем начальнику своей личной охраны.

— Конечно, слышу.

— Сумеешь организовать достойную встречу гостям?

Семен повернулся к Касимову. Сверкнул глазами.

— Только распорядитесь, Рашид Амирович. Я от них мокрое место оставлю.

— Тогда действуй, — разрешил Касимов, — готовь всех на сегодня. На три часа дня. Я назначу им встречу. А ты, Ринат, — обратился он к Хайфулину, — возьми мне билет на пять часов вечера в Варшаву. Оттуда ночью уходит самолет на Цюрих.

— На твой паспорт? — уточнил Хайфулин. — Не беспокойся, все сделаю.

— И сам не бери билет. Пошли кого-нибудь из нейтральных людей, — напомнил Касимов.

— За кого ты меня держишь? — засмеялся Хайфулин. — Я пошлю в кассу какого-нибудь пьяницу, чтобы он не знал, кому принадлежит этот паспорт. Не волнуйся, — заметив движение Касимова, пообещал он, — за паспортом я буду следить лично.

— Надеюсь, — пробормотал Касимов, откидываясь на сиденье. Потом, немного подумав, быстро набрал номер. Знакомый голос произнес:

— Слушаю вас.

— Говорит Касимов, — торопливо начал он, — я решил, что тянуть не стоит. Вы можете получить свои документы сегодня в три часа.

— Это мудрое решение, Рашид Амирович, — издевательски сказал опасный тип. — Где мы можем их получить?

— У меня на даче, ровно в три часа дня. Я буду вас ждать.

— Мы обязательно приедем.

— Все, — сказал Касимов, убирая телефон, — теперь все. Или они нас, или мы их. Ты слышишь, Семен, одно из двух. Ринат, езжай ко мне домой и прикажи усилить охрану. Чтобы сегодня никто из моих не выходил из дома. Пусть сидят в квартире и закроют все двери и окна. Скажи, это мой приказ. Категорически никому не выходить из дома. Я знаю, с кем мы имеем дело. Они могут взять заложников из моей семьи и заставить меня найти нужные им документы.

Рашид Касимов жил в доме, который находился под контролем специальной службы безопасности одного из крупнейших российских банков, построивших этот дом для своих сотрудников. Именно поэтому квартиры стоили баснословно дорого. Двухкомнатная, например, общей площадью около ста пятидесяти метров — до пяти тысяч долларов за метр и оценивалась в семьсот пятьдесят тысяч долларов.

Подобные квартиры рассчитаны на очень богатых людей, которые охотно их покупали, не без оснований полагая, что безопасность и комфорт стоят таких денег.

Касимов решил, не откладывая, заехать в свой офис и дать последние указания работавшим там людям. В душе он почему-то не верил в успех предложенной Хайфулиным опасной затеи, считая, что в последний момент другой стороне все равно удастся его переиграть. В полдень он позвонил жене и строго сказал:

— Если со мной что-нибудь случится и я должен буду уехать надолго из страны, ты не очень переживай.

— Что может случиться, Рашид? — испугалась она.

— Всякое, — уклонился он от ответа, понимая, что телефон могут прослушивать. — Я пошлю тебе конверт с письмом, ты его прочти. И делай все так, как там написано.

— Конечно, — ответила жена. Она была понятливой женщиной.

Он подробно описал ей все банки, в которых хранились его сбережения. Написал, где можно найти документы и купчие на их дома в Москве и Санкт-Петербурге, на их дачи под Москвой и на Алтае, на их зарубежные дома во Франции и Финляндии. Не забыл напомнить даже о тайнике, правда, не уточнив, где он находится. Жена была единственным человеком, которому он доверил тайник, сделанный год назад на их даче.

Отправив письмо, он позвонил Элине на дачу.

— Собирайся, — приказал, — когда приеду, чтобы тебя там не было.

Молодая женщина, привыкшая беспрекословно исполнять любые его пожелания, молча положила трубку. Ровно в час дня он приехал на дачу. Элина в это время уже направлялась в аэропорт Домодедово, чтобы через Сочи и Трабзон улететь в Турцию. По инструкции, которую она получит в аэропорту и вскроет только в самолете, Элина должна была перелететь затем в турецкий город Измир и, сняв номер в отеле «Марла», ждать сигнала Касимова. Перед отъездом молодая женщина получила десять тысяч долларов наличными и категорический запрет пользоваться любыми кредитными карточками — по ним можно было определить ее местонахождение.

Получив известие о том, что Элина уже в воздухе, Касимов немного успокоился. Он все-таки боялся этой встречи, которая должна была состояться в три часа дня. В два часа Семен и его люди уже были рассредоточены по всей территории дачи и готовы к приему «гостей».

Касимов сидел в большой гостиной, слушая доклад Семена. Он не предполагал, что все слова его подручного передаются с помощью находящегося под столом «жучка» и их слышит его главный противник, находящийся в пяти километрах от дачи.

В два часа двадцать минут приехал Ринат Хайфулин и вручил ему билет и паспорт. Касимов отправился в другую комнату обедать, предусмотрительно приготовив к этому времени чемоданчик, куда сложил около ста тысяч долларов наличными и пистолет, который готов был применить в случае необходимости.

Ровно за десять минут до назначенного времени позвонил его опасный гость, подтвердив, что они едут на дачу. Он попросил заранее открыть ворота, чтобы два их автомобиля могли въехать на территорию.

— На каких машинах вы будете? — на всякий случай уточнил Касимов. — Конечно, на джипах, — рассмеялся тот в ответ.

Касимов больше ничего не спросил. Отключившись, он посмотрел на Хайфулина.

— У меня ощущение, будто он отлично знает, что здесь происходит.

— Нет, — успокоил Хайфулин, — у тебя начинается мания подозрительности. Это мнительность, свойственная всем нервным натурам.

— Я не нервный! — крикнул Касимов. — Я осторожный. Давай на всякий случай сделаем так. Ты останешься здесь и будешь руководить операцией. А я уеду в аэропорт. Во-первых, у меня должно быть алиби, а во-вторых, это не мое дело — участвовать в перестрелке.

— Раньше нужно было уезжать, — пробормотал Хайфулин, — уже почти три часа. Они наверняка катят навстречу.

— А я уеду через лес, — хитро улыбнулся Касимов, — эту дорогу, кроме меня, никто не знает. Мы уедем вдвоем с моим водителем, он отвезет меня в аэропорт.

— Вдруг тебя узнают по дороге? — засомневался Хайфулин.

— А парик для чего? — спросил Касимов. — У меня такой грим есть — американский, прямо из Голливуда. Родная мать не узнает. Все натуральное. Только будет к тебе одна просьба.

— Да, конечно, — поднял голову Хайфулин.

— Если сумеешь, лично прибей моего главного гостя. Или отрежь ему голову и сохрани для меня. Это будет лучший подарок.

Он сказал это в гостиной, не подозревая, что его слышит человек, о чьей голове они говорили.

— Быстрее, — сказал этот человек, — нужно найти дорогу в лес. Он хочет удрать.

 

ГЛАВА 20

Продолжение событий. День четвертый

Еще вчера вечером, когда мы разбирались с картами, я заметил, как она смотрит на мой протез. Ох как я не люблю, когда на меня так смотрят. Уважительно, словно я герой, и сострадательно, как будто инвалид. Какой я, к черту, герой, если даже не понял, что тогда со мной случилось. Просто снаряд попал не туда, куда нужно. Попади он чуть выше, и мне оторвало бы голову. А что касается моей инвалидности, то особенно жалеть меня не стоит. Я со своей одной правой стою нескольких здоровых мужиков. Недавно в США одного даже выдвинули кандидатом в президенты, несмотря на то, что у него парализована правая рука. Не левая, как у меня, а правая, и не кисть, а целая рука. Если он может быть президентом США, то почему я должен быть инвалидом?

Это, кстати, вопрос и ко всем моим корешам по афганской, да и по чеченской войне. Если ты инвалид, не сиди и не хныкай. Займись чем-нибудь, найди себе дело по душе, докажи, что ты еще все можешь. А если вообще ничего не умеешь делать, то возьми винтовку и иди убивать, как я. Тоже дело, за которое неплохо платят. Только не сиди дома и не жалуйся.

С самого раннего утра мы отправляемся в Люцерн на поезде. Двое наших провожатых со своими рыбьими лицами входят в вагон и садятся в конце его, словно не знают ни меня, ни мою спутницу.

Места здесь очень красивые. Конечно, не такие, как в Сибири, но красивые. А когда мы оказываемся в Люцерне, я вообще поражаюсь. Как будто в кукольный город попали. Будто Буратино нас сюда привел. Помните сказку про папу Карло и Буратино? Я только недавно узнал, что на самом деле это сказка про Пиноккио и папу Карло. Ну не важно, как называть деревянного человечка. Главное, что Буратино привел всех в мечту, а Пиноккио пошел учиться. Может, в этом состоит глубинное отличие русского человека от западного?

В их сказке все кончается тем, что Пиноккио идет учиться и радует папу Карло своими успехами. В Европе знают, что главные слагаемые успеха — это учеба и труд, учеба и труд, учеба и труд. А у нас все еще верят в мечту, в золотой ключик, которым можно открыть дверь и без труда получить все. Мы по-прежнему верим в сказку, считая, что все можно получить сразу, без усилий.

Люцерн не просто красивый город. Это как раз тот город, который лежит на полпути между Цюрихом, находящимся на северо-востоке страны, и крупными городами, находящимися на юго-западе. А ведь очень богатый человек, каким, безусловно, был Рашид Касимов, не поедет в обычную деревню или поселок. Ему нужен роскошный отель, факс, телефоны. Словом, современный город с инфраструктурой. Как раз такой, как Люцерн.

Я объясняю Надежде задачу, даю ей фотографию и отправляю ее в город. А сам иду в ресторан, и эти двое придурков почти полдня тоже сидят со мной в ресторане, ожидая, когда я наконец начну искать исчезнувшего коммерсанта. А я после ресторана гуляю по парку, делая вид, что не замечаю зверских выражений на лицах моих провожатых.

Надежда объявляется только в третьем часу. Уставшая, но счастливая. Уже по ее глазам понимаю: наша поездка сюда увенчалась успехом. Она быстро учится делу: на этот раз не кричит, ничем не выдает себя, словно нарочно хочет меня немного подразнить. И только когда она быстро поглощает салаты и горячую еду, я первым не выдерживаю.

— Почему молчите о деле? — спрашиваю сердито. — Перестаньте есть и скажите, наконец, обнаружили здесь его присутствие?

— Угу, — кивает она, набивая рот. В этот момент она похожа на большого ребенка.

— Где? — требую я, оглядываясь на наших контролеров. Их девушка явно не интересует. Им интересен только я. Дуракам и в голову не может прийти, что самую важную часть операции я доверил переводчице.

— В «Гранд-отеле» его узнал портье, — заговорщицки шепчет она. — Он подтвердил, что этот коммерсант останавливался здесь шесть месяцев назад. Мы посмотрели по документам. Его фамилия Мирзоян.

— Нет, — возражаю я, — его фамилия Касимов, вы что-то путаете.

— Ничего я не путаю, — обиженно говорит Надежда, — менеджер его сразу узнал. Маленький, лысый, подвижный, с тонкой щеткой усов, с родинкой на голове. Он сразу открыл свою книгу и назвал фамилию гостя.

— Значит, вы нашли не того, — разочарованно говорю я, — у него совсем другая фамилия.

— Да это он, — возмущается она, даже забыв про еду. — Как вам не стыдно? Я весь город обегала, а вы мне не верите.

— Стыд, — терпеливо объясняю, — понятие нравственное. А мне нужны конкретные факты и доказательства.

— Ну тогда идите сами в отель и проверяйте, — предлагает она и снова принимается за еду.

— Сначала мне нужно избавиться от наших друзей, — я выразительно показываю на сидящих в зале провожатых.

— Нет ничего легче, — говорит она. — Спускайтесь в женский туалет и убегайте оттуда. Там открывается окно. Им в голову не придет, что вы убежали через женский туалет.

— Честно говоря, мне тоже, — признаюсь я, слегка ошарашенный таким предложением.

— Слушайте, — она смотрит на меня с отвращением, — не разыгрывайте из себя идиота. Вам говорят — идите, значит, идите. И не спорьте со мной. Я уже проверяла, окно там открыто, даже вы сможете перелезть.

Я смотрю на нее, и до этой наглой дуры постепенно доходит, что именно она сказала.

— Извините меня, — спохватывается переводчица, — я не хотела вас обидеть.

— А вы меня не обидели, — парирую я, — просто вы точно определили мое нынешнее состояние… Ладно, попробую вам поверить. Но если меня застукают в женском туалете, то решат, что я извращенец. Я уже не говорю о женщинах, которые могут там быть в этот момент.

— Там кабина на одного человека, — деловито сообщает она и вдруг добавляет: — Я не думала, что вы такой боязливый. Вы казались мне храбрым человеком.

После этих слов мне остается только встать и выйти. Что я и делаю. В женском туалете действительно открыто окно, через которое я вылезаю на улицу. А потом спокойно отхожу на два квартала, ловлю такси и еду в «Гранд-отель». Нужно сказать, ничего более красивого я в своей жизни не видел. Когда я подъезжаю к отелю, солнце бьет в него лучами, и он становится каким-то красновато-желтым, словно золотым. Полное название этой гостиницы — «Гранд-отель Националь». Отель небольшой, как я потом узнал, всего восемьдесят номеров. Зато портье знает всех в лицо. Когда я подхожу к нему, он вежливо здоровается. Только тут я вспоминаю, что совсем не знаю языка. Как же мне объясняться с этим типом? Приходится долго кричать «гел», «гел», имея в виду девушку, которая здесь была. Это одно из немногих слов, которое я запомнил еще со школы. Потом мы долго изображаем двух глухонемых идиотов, пока наконец я не показываю ему карточку Касимова. Он сразу кивает головой, открывает книгу регистраций и выписывает оттуда имя. Я не совсем кретин, чтобы не суметь прочитать его. Фамилия была та самая, что мне назвала Надежда.

А из этого следует, что теперь моя жизнь превратится в настоящий кошмар. Ведь если он умудряется путешествовать под разными фамилиями, имея разные паспорта, у меня нет никаких шансов установить его местонахождение. В любой момент он, как фокусник, может достать из кармана паспорт с фамилией, которую я не знаю. Ах, какой умный клиент попался мне на этот раз. Кажется, мне не напрасно заплатили за него такие деньги.

И все-таки добросовестно запоминаю номер его паспорта, фамилию, имя, отчество и справляюсь у портье, не заказывал ли останавливавшийся в отеле мсье билет в какую-нибудь сторону. И узнаю, что не заказывал, видимо, предпочитая покупать их прямо на станции. Это мне уже совсем не нравится. Получается, он предусматривал любой возможный вариант. С таким типом работать очень сложно.

К ресторану я возвращаюсь на такси. Нужно видеть, как суетились возле него мои контролеры и как они обрадовались, что я появился снова. По-моему, они решили, что я хочу сбежать с их авансом. Не понимают они, что деньги для меня не все. Важно то, для чего и на кого я работаю. И честно скажу, нынешняя работа на «владельца скотобойни» меня совсем не устраивает. Хотя деньги платят огромные.

В поезде Надежда засыпает, положив голову мне на плечо. От ее волос исходит слабый аромат каких-то цветочных духов. Наверное, я переоценил ее силы, послав по отелям. Вот она и уходилась. Теперь, когда она спит на моем плече, у меня вдруг появляется какое-то теплое, почти дружеское чувство к ней.

Когда поезд прибывает в Цюрих, я осторожно бужу молодую женщину.

— Уже приехали? — удивляется она, сладко зевая.

— Кажется, да, — отвечаю я мягко. — По-моему, вы в дороге даже заснули. Вы разговариваете во сне.

— Ой, извините, — она краснеет, — это у меня такая дурная привычка.

— Ничего, — улыбаюсь я, чувствуя, что и сам устал. — Что мы будем делать теперь? — деловито спрашивает переводчица. Кажется, ей понравилась игра в сыщиков, и она рассчитывает поиграть в нее еще. Но я быстро остужаю ее пыл.

— Теперь мы пойдем ужинать, — говорю сухо и предупреждаю: — Без моего ведома никаких глупостей, никаких контактов с посторонними людьми.

— По-моему, вы собираетесь меня удочерить, — смеется она звонко. — Но учтите, у меня тоже есть дочь.

— Сколько вам лет? — спрашиваю я, когда мы идем под сводами вокзала.

— Тридцать два, — признается она. Мне остается только свистнуть от удивления.

— У меня уже большая дочь, — не без обычного в подобных случаях хвастовства говорит Надежда.

— Она живет в Москве? — уточняю на всякий случай.

— Нет, — удивленно смотрит на меня молодая женщина, — конечно, нет. Она живет у моей двоюродной сестры в Дрездене. И останется там, пока не закончится моя командировка.

— Думал, вы шутите, — бормочу я смущенно. — Так вы действительно немка?

— Почему вы не хотите в это поверить?

— Не знаю, — пожимаю плечами. — Немцы, в моем представлении, всегда аккуратные, холодные, бесчувственные, равнодушные люди. А встретив вас, я нашел итальянский темперамент, испанскую сноровку и французский юмор.

— Надеюсь, вы на меня не в обиде? — она задорно улыбается. — Я все делала так, чтобы было лучше. И про женский туалет тоже я сообразила.

— Да, — приходится признать мне. — Хорошо, что все прошло благополучно.

 

ГЛАВА 21

За шесть месяцев до событий

Рашид Касимов сидел в машине, когда раздались первые выстрелы. Он с удовлетворением подумал, что засада сработала, и вынул было телефон, чтобы позвонить Хайфулину, но тут загремели гранатометы и минометы. Это его насторожило. У его людей не было такого оружия, они вооружены лишь автоматами и пистолетами. Быстро набрав номер, он закричал Хайфулину:

— Что у вас происходит, Ринат, почему такая пальба?

— Уезжай! — закричал в трубку Хайфулин. — Нас обманули. Мы окружены. Они лупят по дому из гранатометов и минометов. Их здесь очень много. Уезжай, ради бога!

— Быстрее, — приказал Касимов водителю, — давай быстрее. Жми на газ!

Водитель, пожилой человек, чем-то неуловимо похожий на хозяина машины, испуганно оглядываясь назад, прибавил скорость. А там слышались выстрелы, взрывы и крики умирающих людей.

«Сожгут мне всю дачу, сволочи», — с досадой подумал Касимов, даже не вспомнив о десятках людей, оставшихся в его доме. Шофер свернул в сторону и остановил автомобиль.

— Кажется, спустило колесо, — сказал он виновато, — сильно гнали. Нужно поменять, иначе не доедем.

— Давай быстрее, — закричал Касимов, выбираясь из автомобиля.

«Надо было взять джип», — со страхом подумал он. Впрочем, вся округа его джип знала. Поэтому он и взял обычную «девятку». Водитель возился с колесом. По-прежнему слышалась стрельба из разных видов оружия.

«Сколько у них там гранатометов? — с раздражением прислушался Касимов. — Целая армия, что ли?»

Он, хотя и не хотелось признаваться в этом даже себе, все же ожидал подобного результата. Владельцы денег были не обычной мафиозной бандой, сколотившей капитал на рэкете и спекуляциях, не мошенниками-банкирами, сделавшими деньги под дешевые кредиты во время галопирующей инфляции, не дельцы, сумевшие обмануть доверие клиентов. Это были представители государства, вернее, руководства этого государства, которые не прощали подобного отношения и жестоко мстили, применяя любые доступные им средства.

Как они действовали, было ясно по сегодняшним разборкам в аэропорту и на его даче. Взрыв раздался совсем близко, и Рашид Амирович закрыл от страха глаза.

— Подожди, — крикнул он водителю, — давай мне свою куртку.

— Зачем, хозяин? — испугался тот.

— Снимай, говорят. Надевай мою. Быстрее!

Водитель снял замасленную кожаную куртку, отдал, получив взамен белую канадскую куртку Касимова.

— Быстрее, — подгонял его Касимов, жалея, что не успел нанести на лицо грим. «Нужно было хоть как-то загримироваться», — подумал он.

Водитель закончил возиться с колесом, кивнул хозяину, усаживаясь за руль. Касимов сел позади, и машина тронулась.

— На, возьми, — сказал вдруг Касимов, с трудом стащив с пальца правой руки массивный перстень, — если доедем до аэропорта благополучно, он будет твой.

— Спасибо, хозяин, — кивнул водитель. Продолжая управлять машиной, он положил перстень в карман и еще прибавил скорость.

Ворвавшиеся на дачу боевики, не жалея патронов и снарядов, поливали все вокруг смертоносным огнем. Под их неожиданным натиском, почти не сопротивляясь, погибали люди Хайфулина и Семена, привыкшие к бандитским разборкам с автоматными очередями и не приспособленные к боевым действиям против организованного и хорошо вооруженного отряда.

Семен в порыве отчаянной храбрости попытался было организовать какое-то подобие отпора, подбадривая своих людей, но едва высунулся из укрытия, как тут же был расстрелян нападавшими, искромсавшими его тело автоматными очередями.

Ринат Хайфулин, уже понявший, что сражение проиграно, спрятался на первом этаже, надеясь позже незаметно уйти. Но грохот гранатометов заставил его выползти из укрытия и броситься в лес. Его преследовали сразу несколько человек. Увидев, что погоня настигает, он сделал несколько выстрелов в преследователей, с удовольствием заметив, как упал и дернулся один из них. Это была его последняя радость в жизни, ибо тут же автоматная очередь перерезала его пополам. Согнувшись от невыносимой боли, он упал на землю. К нему подбежало несколько человек, и рядом с собой он увидел армейские ботинки, в которые были обуты нападавшие.

— Имя! — крикнул один из них. — Под каким именем Касимов улетел в Польшу? На чье имя его паспорт?

Боль была ужасная, между тем мелькнула мысль, что они никогда не смогут этого узнать. Никто, кроме него, этого не знает, а он им не скажет.

— Имя! — орал тот же голос, и он почувствовал удар тяжелого ботинка в лицо. Голова взорвалась, словно шар, но он все еще был жив. Нападавший умел бить и не собирался пока его приканчивать. Но Ринат Хайфулин, уже понявший, что умирает, собрав все свои силы, открыл глаза, чуть приподнял голову и плюнул в ударившего его человека. Вернее, попытался плюнуть, так как слюна застыла на губах. И умер, так и не сказав, под каким именем Рашид Касимов взял билеты и на чье имя выписан его паспорт.

— Быстрее в машины! — приказал тот же голос. — Мы должны догнать Касимова!

Касимов подгонял водителя, пока не увидел впереди мелькнувший грузовик. Тот летел им наперерез. Решение пришло мгновенно.

— Не останавливая, чуть притормози. Я выпрыгну из машины, — приказал он водителю. — А потом жми на газ. Встретимся в Домодедове.

Водитель, никогда не споривший с хозяином, только кивнул. Он чуть притормозил, и Касимов выпал из машины, больно ударившись плечом. Чемоданчик с деньгами и паспортом он успел захватить. Чуть выждав, он осторожно поднял голову.

Его «девятка» быстро удалялась. Грузовик за ней явно не успевал. Касимов даже пожалел, что поторопился выброситься из машины.

Сидевший в автомобиле водитель достал из кармана перстень, надел на руку. Он всегда с завистью смотрел на это украшение хозяина. И теперь, так неожиданно заполучив его, не хотел терять ни одной секунды.

— Прорвемся, — шептал он упрямо, — обязательно прорвемся.

Мина попала прямо в автомобиль, его подбросила мощная взрывная сила. «Девятка» лопнула с грохотом и треском, как разогретая консервная банка. Водитель умер сразу и уже не чувствовал, как огонь пожирает его тело, превращая труп и разорванный автомобиль в смесь из обгорелого мяса, костей и металла.

Касимов все это видел. Он понял, что получил единственный шанс, который только может выпасть человеку. Он принял решение. Вынул из кармана сотовый телефон, забросил его далеко в кусты. И, забрав чемоданчик, пополз в сторону железнодорожной насыпи.

 

ГЛАВА 22

Продолжение событий. День пятый

Рано утром я по сотовому телефону звоню «владельцу скотобойни». Он отвечает сразу, словно ждет звонка, не выпуская трубку из руки. Слышимость такая, будто он стоит в соседней комнате.

— Какие у вас результаты? — спрашивает он, словно ничего не знает. Небось мои провожатые еще вчера доложили о нашей поездке в Люцерн.

— Проверяю города вокруг Цюриха, — уклоняюсь я от прямого ответа. — Пока ничего конкретного, но мне пришла в голову одна мысль. Скажите, у нашего клиента могли быть паспорта на разные фамилии?

— Конечно, — сразу подтверждает он, — обязательно были. Мы не смогли узнать, на какие именно фамилии, но были. В этом я не сомневаюсь.

— Я тоже. Он наверняка действовал под чужой фамилией. Вот я и хочу проверить.

— Все правильно, — соглашается собеседник. — Поэтому мы и предложили вам эту работу.

— У меня к вам просьба. Личная и большая просьба.

— Насчет гонорара?

— Нет, насчет ваших людей. Они буквально наступают мне на пятки, мешают работать. Не могли бы их отозвать? Все равно потом я расскажу вам обо всем подробно. Считаю, я не нуждаюсь в подобных телохранителях.

Он молчит.

— Вы меня слышите? — тороплю собеседника, полагая, что телефон может и забарахлить.

— Слышу, — наконец отвечает он. — Хорошо, я согласен. С сегодняшнего дня их не будет. Но не забывайте, вы обязаны информировать меня о работе каждый день.

— Договорились. — Я не думал, что он согласится. Но он все-таки решился. Значит, они не боятся, что я сбегу. Получается, моя переводчица не просто их человек — она их информатор. И тогда мой вчерашний побег из туалета выглядит детской игрой. Ведь они точно знали, что я пойду именно в «Гранд-отель».

Я звоню Наде по обычному телефону, и мы отправляемся завтракать. После чего снова едем на железнодорожную станцию. Нужно отметить, мой главный заказчик слово сдержал. Я несколько раз проверяю — все чисто, за нами действительно нет наблюдения. Может, они будут ждать нас в Люцерне?

Через два с половиной часа мы уже в этом городе. Идет сильный дождь, и приходится купить зонтик в ближайшем магазине, чтобы укрыться от водяных струй. Позже, уже к полудню, мы снова идем к отелю. На этот раз моя беседа со вчерашним портье куда более содержательна, ведь теперь я пользуюсь помощью переводчицы.

Меня интересуют такие вопросы: оставлял ли давний постоялец какие-нибудь счета, с кем общался, куда собирался уехать? К сожалению, у портье нет ответа ни на один из них. Касимов-Мирзоян не оставил никаких следов. Ни единого, если не считать телефонного звонка. Он звонил в Измир. Портье точно помнил, именно в Измир, так как просил узнать номер кода этого турецкого города. Портье даже записал для него полный номер кода и телефона, который был вписан в телефонный счет постояльца. Служащий довольно быстро нашел этот номер, вычислил его по коду. Значит, Касимов звонил в Измир. Отлично! Теперь меня очень занимает, почему он туда звонил. Я набираю этот номер и получаю подтверждение своим догадкам. Молодой женский голос радостно говорит, что отвечает отель «Марла». Но я не знаю турецкого языка. И моя переводчица его не знает.

Мы срочно отбываем из Люцерна под усиливающимся дождем, ничего больше не добившись.

Вечером я предлагаю Надежде посетить турецкое кафе, которое заприметил на окраине города. Ах, если бы мы были в Германии. Там, говорят, вообще не нужно искать турок. Можно просто выйти на улицу и громко прокричать по-турецки, и сразу рядом окажутся десятки людей. Еще бы, турок в Германии несколько миллионов. Но оказалось, в Швейцарии их тоже достаточно. За сто долларов один молодой и наглый турок соглашается стать нашим переводчиком. Я не хочу пользоваться сотовым телефоном при наборе Измира, поэтому мы забираем турка с собой, чтобы позвонить из отеля. Наш переводчик долго выясняет у администратора «Марлы», кто именно там жил и как ее звали. И только после этого говорит нам, что полгода назад в отеле останавливалась Элина Селичкина, которая уехала на следующий день после телефонного звонка. Все запомнили, что платила она щедро, давала хорошие чаевые.

Наш турок снова долго говорит с администратором, пытаясь узнать, куда именно уехала женщина, и наконец выясняет — в Стамбул. Об этом можно было и не расспрашивать так долго. Конечно, если она хотела куда-то улететь, то должна была улететь именно в Стамбул. Я разочарованно говорю турку, что он сделал все, что мог, но он по-прежнему болтает с Измиром. Минуты тянутся одна за другой, а он и не думает опускать трубку. Наконец, наговорив еще на сто долларов, он поворачивается к нам.

— В Стамбуле она жила в отеле «Цюрих», — радостно сообщает этот молодой нахал. — Там ей заказывали номер из «Марлы». Хотите, я позвоню туда? Женщина не говорила по-турецки, но хорошо знала английский. Поэтому попросила, чтобы ей заказали номер в стамбульском отеле на одну ночь.

— Звоните в Стамбул, — приказываю я этому болтуну, надеясь, что случится чудо. И чудо происходит. Оказывается, женщина действительно останавливалась в «Цюрихе», — какое символическое совпадение! — и заказывала билет в Париж на самолет авиакомпании «Эр-Франс», с последующей пересадкой в Бордо. Это не просто след, это уже направление поиска. На радостях я даю нашему турецкому переводчику еще пятьдесят долларов. И тут же звоню заказчику.

— Нам нужно сделать визы шенгенских стран.

— Это нелегко, — говорит он, — но возможно. Отдайте ваши паспорта людям, которые сегодня придут за ними. Завтра мы постараемся сделать транзитные визы. Но в странах шенгенской зоны долго не задерживайтесь, иначе вас оттуда выдворят без права повторного въезда.

— Конечно, — сразу соглашаюсь я, — сделайте любую визу. Только побыстрее.

— Вашей спутнице виза не нужна, — напоминает собеседник, — а вашу проставят завтра утром.

За документами приезжают ровно через двадцать минут, из чего я делаю вывод, что у моих заказчиков такой же телефон, как у меня, если не лучше.

Когда паспорт уносят, на часах уже около девяти вечера. Я звоню помощнице. Она почти сразу поднимает трубку.

— Как у вас дела? Спать не хотите?

— Пока нет, — отвечает она, и я не чувствую в ее голосе привычного озорства.

— Что-нибудь случилось?

— У меня девочка болеет в Дрездене. Мы совсем рядом, а я к ней не могу поехать.

— Да, это серьезно, — соглашаюсь я. — У вас есть виза шенгенской зоны?

— Конечно, есть, — отвечает Надежда, — у меня есть даже право на жительство в Германии.

— Тогда езжайте, — разрешаю я, — быстро на самолет и летите в Дрезден. Вернетесь завтра вечером.

Я слышу ее дыхание. Наконец она спрашивает:

— А как же вы?

— Ничего. Как-нибудь перебьюсь. Хотя нет, постойте. Вам не нужно возвращаться сюда. Встретимся через два дня в Париже. Ну, скажем, у Лувра. У входа в Лувр в пять часов вечера. Это единственное место, о котором я точно знаю, что оно в Париже. Вам хватит двух дней?

— Вполне. А вы действительно никогда не были в Париже?

— Не был. А вы теряете время, — говорю я, но она, все еще не веря, держит трубку телефона, не опуская на рычаги. — Узнайте, когда самолет, и улетайте, — велю я и первым опускаю трубку.

Честное слово, я не такой хороший, каким могу показаться. Но я прежде всего прагматик. Я справедливо рассудил, что никакая работа не может заменить женщине ее ребенка; пока ребенок будет болеть, она будет там, где ее дочь. Поэтому отпустить ее добровольно — самый действенный способ заставить потом работать с удвоенной отдачей.

На следующее утро привозят мой паспорт со штампиком-визой. Когда за твоей спиной целое государство, гораздо легче действовать. На тебя работают все спецслужбы, все дипломаты и посольства твоего государства, все аналитические и оперативные службы правоохранительных органов. При такой поддержке можно делать все, что угодно. Понятен и источник огромных сумм, которые явно прятали на счетах, не считая возможным официальное обращение в швейцарский банк за пропавшими деньгами. Это были не просто деньги, как я теперь понимаю. Это были грязные деньги государства, которые нужно было спрятать на определенных счетах, чтобы о них не знал никто. Что они и сделали. А потом появляется Рашид Касимов и ломает им всю игру. Представляю, как они его ненавидят.

Чем больше я размышляю, тем крепче мое убеждение, что нашел действительную причину всех этих событий. Только в одном случае миллионер Касимов будет скрываться. Если эти деньги настолько грязные, что любое упоминание о них грозит скандалом.

Очевидно, на каком-то этапе коммерсант получил преимущество и воспользовался им, завладев деньгами. Теперь руководство республики, которому принадлежат эти деньги, сделает все, чтобы замять скандал и, по возможности, вернуть эти суммы. А мой «владелец скотобойни», очевидно, занимает очень большой пост в иерархии правительственных чинов и имеет неограниченное право вершить судьбы всех людей.

Надежда уехала через двадцать минут после разговора со мной. А я решил утром в последний раз побывать в Люцерне, чтобы убедиться в бесполезности наших поисков в этом городе.

Люцерн встретил меня ярким солнцем. Я предусмотрительно взял с собой два словаря — французский и немецкий. Здесь можно купить любой справочник. Когда я появляюсь в уже знакомом отеле, на лицах стоявших в дверях лакеев светятся улыбки. Очевидно, они считают меня сумасшедшим.

С помощью словаря я прошу уступить мне номер, тот самый, в котором раньше жил Мирзоян. Предоставить на одну ночь. В отеле всего восемь сюитов, один из которых когда-то занимал мой нынешний клиент. Но в тот момент, когда я там появляюсь, именно этот номер оказывается занятым. Я, опять же прибегая к помощи словаря, объясняю портье, что прошу переселить из того в другой номер и вселить меня.

Портье долго прикидывается дурачком, не понимающим мое немецкое произношение, пока наконец стодолларовая купюра не делает его более покладистым. Он соглашается переселить из нужного мне номера неизвестного английского бизнесмена, переведя его на другой этаж. А я вселяюсь в этот нужный мне сюит.

Через полчаса я начинаю планомерный обыск обеих комнат, пытаясь найти хоть что-нибудь. Выстукиваю стены, поднимаю ковролин, прощупываю матрацы. Но тщетно. Никаких следов я не нахожу. Зато обнаруживаю кучу полезных вещей — иголки, пуговицы, ремни. Я уже собираюсь уходить, когда замечаю клочок бумаги, торчащий из-под шкафа. Очевидно, он упал туда, и его никто не заметил. Но сегодня, когда я поднимал ковролин и двигал шкаф, эта бумажка сдвинулась и стала видна. Я осторожно достаю ее, пытаюсь разобрать, что на ней написано. Разобрать трудно. Времени у меня достаточно, и я не оставляю надежду, звоню портье и прошу принести мне в номер подробную карту Франции.

— Автомобильных дорог? — уточняет тот.

— Нет, вообще карту Франции. Особенно мне нужны ее южные районы.

Вы не поверите, но карту мне приносят через три часа. За это время я сто раз в душе поблагодарил богов, что послали мне такую работящую помощницу. Если бы Надежда так же долго искала карту, как это делали сотрудники гостиницы, я бы до сих пор сидел в отеле города Цюриха. Но, как бы там ни было, карту все-таки приносят, и я ее изучаю. На подобранном клочке мне удалось прочесть несколько слов, как мне показалось, обозначавших название местности.

В уме же я все время держу маршрут Париж — Бордо. Поэтому сразу начинаю смотреть южные районы Франции. Кажется, живущий до меня в отеле Рашид Касимов тоже интересовался именно этими районами, так как на клочке бумаги я рассмотрел схему части дороги. Теперь мне снова нужен портье. Я спускаюсь вниз и отзываю жуликоватого швейцарца в сторону. Как жаль, что я не могу говорить по-французски. Но мои стодолларовые купюры гораздо лучшее средство для переговоров, чем любой переводчик. Ну а телефон, он на любом языке телефон. Я показываю ему счета с надписью «телефон», тычу в них пальцем, кричу: «Мне нужен телефон». Он долго меня не понимает, даже когда я достаю сразу пять стодолларовых бумажек. Он очень хочет их получить, морщит от напряжения лоб и вдруг сам придумывает выход из положения. Он просто звонит куда-то, затем передает трубку мне.

Трубка спрашивает что-то на тарабарском языке, я даже не знаю на каком. Я отвечаю, что не понимаю. И вдруг там на довольно чистом русском языке просят объяснить, что я хочу, чтобы передать это портье. Ну и сукин он сын! Нашел-таки человека, знающего русский язык. Я быстро объясняю, что мне нужны все телефонные переговоры жившего до меня мистера Мирзояна. И передаю трубку портье. Тот выслушивает, кивает и бежит к своему компьютеру. Через десять минут я получаю все счета Рашида Касимова. Среди них есть телефонный звонок из Франции. Вернее, три звонка оттуда. И его звонок… куда бы вы думали? Ни за что не догадаетесь. В какой-то маленький французский городок Лабуэр. Я узнаю об этом от портье, когда повторяется утомительная процедура его звонка, моей просьбы, перевода моих слов и его постижение их смысла. Мне нужно узнать, чей код набран в номере телефонного счета этого господина. Через минуту мне дают название городка — Лабуэр.

Кинув на прощание моему находчивому портье пять сотен, я бросаюсь наверх. Дрожащими руками разворачиваю карту юго-западного побережья Франции. Так и есть. Городок Лабуэр находится на юге Франции, как раз на той самой дороге, которая ведет от Бордо к испанской границе. Думаете, бывают такие совпадения? Его звонок в Лабуэр, билет его женщины в Бордо и, наконец, маленький клочок бумаги с Бискайским заливом. Нет. Столько совпадений сразу просто не бывает. Я точно знаю, что напал на след. Город Лабуэр на юге Франции. Это то самое место, куда мы вместе с Надеждой должны теперь ехать.

А ведь всего-навсего нужно было сопоставить счета телефонных звонков во Франции, обрывок бумажки, найденный в Люцерне, и заказанные в Стамбуле билеты. И все сразу становится на свои места. Только не говорите, что это так просто. На самом деле я здорово помучился, пока свел воедино все эти факты.

 

ГЛАВА 23

Продолжение событий. День седьмой

Не буду ничего говорить о Париже. Я здесь первый раз в жизни. А о нем столько известно, что я все равно не скажу ничего нового. Это действительно какой-то непонятный город. Я человек не сентиментальный, но, попав сюда, ступая по набережной Сены, разглядывая дома, чувствовал удивительное волнение.

Ровно в пять часов вечера я уже у входа в Лувр, где стоит эта непонятная стеклянная башня. Если бы моя переводчица не опоздала, я бы перестал себя уважать. Она обязательно должна была опоздать. Она и пришла в шесть пятнадцать. Но это было не так страшно. Гораздо хуже оказалось другое. Она пришла не одна.

Нет-нет. Она не привела с собой киллера, «хвост» или еще какую-нибудь гадость. Она привезла в Париж… свою дочь. Представьте себе мое состояние, когда я увидел, как они подходят ко мне вдвоем. Я думал, со мной случится удар. Только этого мне не хватало.

Надежда подходила ко мне, виновато опустив голову. Девочка, одетая в красную куртку и клетчатые штаны, весело смотрела на меня, словно ожидала, что я покажу ей какой-нибудь фокус.

— Что это такое? — зло спрашиваю я, кивая на ребенка.

— Моя дочь, — тихо отвечает Надежда.

— Я догадался. Что это значит?

Она виновато молчит. А девочка вдруг спрашивает:

— Дядя, а ты друг моей мамы?

Она выговаривает слова по-русски с неуловимым акцентом, как говорят обычно прибалты. Вернее, говорили. Сейчас они все сразу «забыли» русский язык и «вспомнили» немецкий.

Я вспоминаю своего сына и отворачиваюсь, ничего ей не ответив. А она смотрит на меня смышлеными глазками и вдруг берет за палец правой руки и начинает тянуть.

— Может, ты мне мороженое купишь? — спрашивает она. Я гляжу на ее маму, уже собираясь сказать какую-нибудь гадость, даже открываю рот. Потом закрываю его и неожиданно обнаруживаю, что спрашиваю против своей воли:

— А какое мороженое ты хочешь?

Надежда улыбается, а я, чувствуя себя отцом семейства, беру ее дочку за руку, и мы идем покупать мороженое. Так начинается мое знакомство с Сашей. Я даже не знал, что у немок бывают такие имена — Надежда и Александра, хотя какие они, к черту, немки. Все время жили в России, а считались немцами. По-моему, вообще нужно было давно отменить все национальности, как в Америке. Есть американец — и все. Американец китайского происхождения, немецкого, русского, но — американец. А у нас вместо того, чтобы говорить «советский человек», стали разбивать всех по национальностям, всем академии открывать и выращивать национальные кадры. Вот и вырастили на свою голову. Они, эти кадры, ничего не смогли сделать, фигуры-то были дутые. Когда многие это поняли, тут весь галдеж и поднялся. Графоманы и неудачники полезли на политическую арену. Чем это кончилось, вы сами помните.

— У вас есть какие-нибудь планы? — спрашивает Надежда, когда мы усаживаемся за столиком в кафе на берегу Сены.

— У меня только один план, — признаюсь я, — но он исключает участие в нем вашей дочки.

Она смотрит на меня сердито.

— Чем она вам мешает?

— Она уже выздоровела? — саркастически спрашиваю я.

— Моя сестра уезжала, и поэтому я вынуждена была забрать Сашу из Дрездена, — объясняет Надя. — Что мне было делать? Оставить девочку одну в Германии? Так она ведь почти не говорит по-немецки.

— И вы решили включить ее в состав нашей группы?

Она укоризненно качает головой:

— Ну зачем вы так?

Не могу я спорить с женщинами. Особенно когда на меня смотрят такими глазами — чистыми и доверчивыми.

— Хорошо, — соглашаюсь я, — пусть остается. Все равно мы сегодня вечером уезжаем. Она поедет с нами на поезде.

— Как, опять на поезде? — огорчается Надежда. — А мы только что сошли с поезда. Я боялась, что не успеем к Лувру.

— А вы хотите устроить обзорную экскурсию по городу? — Я уже начинаю нервничать.

— Нет, — улыбается она, — просто я думала…

— Едем на вокзал, — прерываю я, — и перестаньте спорить. У нас конкретное задание.

И в этот момент девочка вдруг объявляет:

— Я хочу в туалет.

Ее мать прыскает от смеха, а мне приходится еще минут десять ждать, пока они вернутся и мать наденет на нее куртку.

Через некоторое время мы уже сидим в поезде, отправляющемся в Бордо. В вагоне первого класса. Я рассказываю Надежде все, что узнал о Лабуэре и Бордо.

— Это может быть совпадение, — замечает она.

Ну как с ней после этого разговаривать!

— Таких совпадений не бывает, — отрезаю я и выхожу в коридор.

Через некоторое время она выходит следом.

— Как девочка? — снова против своей воли спрашиваю я.

— Она спит, — отвечает Надежда, глядя в ночную темноту, проносящуюся мимо. Долго смотрит. А потом вдруг спрашивает: — Мне говорили, что вы убийца. Наемный убийца, киллер. Это правда?

Я тоже смотрю в ночную темноту.

— Да, вам говорили правильно.

— Вы убьете человека, которого мы ищем?

— Думаю, нет, — отвечаю я, помедлив. — Он слишком богат, чтобы его убивать. Я просто сдам его моим заказчикам.

— А что сделают они?

— Это не мое дело. Вам не кажется, что вы задаете слишком много вопросов?

— Они его убьют? — Она словно не слышит меня.

— Нужно было задавать вопросы перед тем, как вы согласились на эту поездку, — резонно замечаю я, по-прежнему не глядя на нее. Ростом она мне до плеча, не больше.

— Мне нужна была работа. Они предложили, и я согласилась. Я не знала, что они бандиты.

— Это не бандиты, — я непроизвольно морщусь. — Неужели вы до сих пор ничего не поняли?

— Да, действительно. Мне тоже иногда кажется странным, что они имели такую информацию обо мне, знали обо всем, даже о моей прежней работе.

— А какая прежняя работа?

— Я была секретарем у одного босса. Он считал, что секретарша должна обязательно ублажать шефа, включая и его сексуальные домогательства. А я так не считала. Вот мы и расстались.

Я наконец поворачиваюсь к ней. Почему я раньше не замечал, какой у нее профиль? И красивое лицо, хотя носик несколько вздернут.

— Ему не повезло, — говорю я почти искренне.

— Спасибо, — улыбается она, — я думала, вы скажете, что не повезло мне. Помню, как вы смотрели на меня в первые дни. Как на жабу. У вас в глазах было нескрываемое отвращение.

— Это относилось не к вашей внешности, а к вашему участию в моей работе.

— Вы всегда работаете один?

— Всегда.

— У вас есть семья? — вдруг спрашивает она.

Я молчу.

— Извините, я задала бестактный вопрос, — торопливо говорит Надежда.

— Нет, — возражаю я, — не бестактный. У меня была семья.

— Была?

— Мы с женой развелись. Вернее, официально не развелись, но я ушел из дома. Там у меня остался сын. Мальчик, примерно такого возраста, как ваша дочь.

— Почему вы развелись?

Вместо ответа я поднимаю свою левую руку.

— Ей не нравилось мое украшение. Считала, что в этом виноват только я.

— Была катастрофа?

— Афганистан…

Мы снова смотрим в ночную темноту.

— Как вы думаете, мы его найдем? — спрашивает Надежда.

— Не знаю, я не гадалка.

— А что вы будете делать потом? — Найду какое-нибудь занятие.

— Опять убивать людей?

Со мной никто так не разговаривал.

— Я не убивал людей, — отвечаю, сдерживаясь, — не принимал такие заказы. Я убивал только подонков, подлецов, главарей мафии.

— «Принимали заказы», — повторяет она, — как на котлеты. И много заказов у вас было?

— Много.

— Наверное, вы были хорошим киллером.

Как им всем нравится это слово. Какое-то даже внешне благородное. Никто не говорит просто — «убийца».

— Почему? — спрашиваю я. — С чего вы взяли?

— Вы умный…

И снова молчание.

— Алексей Викентьевич, — вдруг называет она меня этим придуманным именем, — обещайте мне только одно.

— Что вы еще хотите?

— Никогда не говорить моей дочери, чем вы занимаетесь. Вы ей понравились, и мне трудно будет объяснить девочке, что бывают и симпатичные убийцы.

Вот так прямо в лицо и сказала. А я сдержался, только буркнул:

— Обещаю.

Мы еще долго стоим, вглядываясь в беспроглядную темноту.

 

ГЛАВА 24

Продолжение событий. День восьмой

В Бордо мы прибыли разбитые. Пришлось ехать в туристический центр и выбирать себе нормальную гостиницу, или отель, как любят говорить в Европе. Разместившись в двух номерах, мы принимаем душ, отдыхаем, завтракаем. Попутно выясняем, что городок Лабуэр находится недалеко от озера Бискар-э-Паран, рядом с Бискайским заливом. Названия такие, что язык можно сломать, но места красивые. Чем-то напоминают окрестности моего родного Ленинграда. Хотя, может, так мне только кажется.

Но меня все время смущал этот Лабуэр. Почему такой человек, как Касимов, должен оставаться в маленьком городке? Судя по тому, что я знаю из его биографии, это на него совсем не похоже. И какая вообще может быть связь между Измиром, Парижем, Бордо? Но когда я немного разобрался с картой, стало довольно интересно. Дело в том, что Лабуэр находится как раз на середине автомобильной дороги Бордо — Сан-Себастьян, выходящей к испанской границе. Здесь же, в этом городке, пересечение железнодорожных путей юга Франции, ведущих к границам Испании. Думаете, бывают такие совпадения? Никогда в жизни. Но как мог клочок бумаги оказаться в той швейцарской гостинице, я все-таки не понимаю. Судя по всему, кто-то прислал ему письмо, где упоминал этот самый Лабуэр. А он письмо разорвал, вместо того чтобы сжечь. Надо же, какой рок у этого Касимова — мне удалось разобрать слово «Лабуэр» на клочке бумаги. Хотя, может, это не рок, а просто кара господня, не знаю.

Судя по всему, он выписал свою женщину из Измира, чтобы не оставаться совсем одному. Мне это чувство знакомо. Я долгое время жил в одиночестве в сибирском городке. Иногда хотелось волком выть. Вот он правильно и рассудил: лучше ее к себе выписать. И как все здорово продумал! Ну, кто будет искать ее в Измире, потом в Стамбуле, Париже, Бордо. Если бы не ее ошибка, я бы решил, что Лабуэр — это название блюда или какой-нибудь крем для волос. И никогда бы сюда не приехал.

Днем мы прогуливаемся по Бордо, потом берем автомобиль и едем в Лабуэр. Городок, как я и предполагал, оказывается совсем небольшим. Саша ужасно довольна нашей поездкой, все время хватает меня за нос, трогает мою левую кисть, сокрушаясь, что «она ненастоящая». Лабуэр нам в общем-то понравился, и мы решаем, что завтра переберемся сюда и снимем маленькую квартирку на месяц. Я, правда, хотел снять две квартирки, но этого никак нельзя было делать по соображениям безопасности. Появление столь странной парочки в городе, да еще и снявшей две отдельные квартиры, будет темой для разговоров жителей Лабуэра. А это чревато нашим немедленным провалом, так как Касимов, если он, конечно, живет здесь, сразу поймет, кто и зачем приехал. Поздно ночью я звоню в Москву. И снова почти сразу трубку поднимает «владелец скотобойни».

— Слушаю.

— Звоню, как договорились, — докладываю я. — Приехали во Францию. Пока ничего конкретного нет.

А слышимость такая, будто он рядом. Если бы я сам ему не звонил, был бы уверен, что он сидит в соседней комнате.

— Долго тянете, — брезгливо говорит он, словно я взялся очистить от мусора его подъезд.

— Я работаю, — отвечаю сухо. — Как найду, сразу сообщу вам.

— Помощь не нужна?

— Нет. Я вполне справлюсь.

— А как девочка, работает, старается? — спрашивает он каким-то мерзким, похабным тоном, словно намекая, что я могу еще и получать удовольствие.

— Работает, — отвечаю и сразу отключаюсь, чтобы не наговорить гадостей.

Утром следующего дня мы направляемся в Лабуэр. Квартиру с тремя спальнями находим довольно быстро, почти в самом центре, недалеко от местного католического храма. Квартира большая, светлая, хорошая. Две спальни находятся наверху, на втором этаже. Третья спальня и гостиная — на первом. Конечно, туалеты к каждой спальне, кухня, оборудованная всем необходимым. Когда мы поднимаемся наверх и начинаем осматривать спальные комнаты, Саша заявляет, что одна из них ей очень понравилась и она будет жить в ней. Мы, конечно, соглашаемся. Но представьте себе мое состояние, когда она, осматривая вторую спальню, вдруг удивленно спросила:

— Мама, а почему здесь только одна кровать?

Очевидно, Надежда тоже удивилась:

— Что тебя смущает? Это будет моя спальня.

— А где будет спать дядя Леша? — спрашивает та проказница.

— Внизу, — поясняет мать, — в другой спальне.

— А почему в другой? — не отстает девочка и тут же поясняет свою позицию: — Муж и жена всегда спят в одной спальне. Вы разве не муж и жена?

Представляете? Я чуть не поперхнулся. Осторожно вышел из комнаты, предоставив ее матери самой разбираться с дочерью в этом деликатном вопросе.

Вечером, когда мы уже разместились и я смотрел телевизор, сидя в гостиной на диване, спустилась Надежда. Молча села в кресло перед телевизором. Очевидно, ей было интереснее, чем мне, она ведь знала французский. Вообще-то это удивительное дело — знать другие языки. Чувствуешь, будто в тебе сидят несколько человек: столько людей, сколько языков. Это так здорово — понимать людей других национальностей. И так глупо, что я не учил их в детстве.

Мы долго сидим перед телевизором. Потом она меня спрашивает:

— Те, кого мы ищем, находятся в Лабуэре?

— Да, по-моему, здесь. Не знаю, где точно. Завтра начнем розыски. Нам нужно говорить всем, что приехали из Латвии. Понимаешь? Из Латвии.

К этому времени мы уже перешли на «ты». Это получилось как-то незаметно, само собой.

— Ты осознаешь, что с нами ребенок?

— При чем тут девочка?

— Она все видит и многое понимает. Если ты сам… словом, если ты решишься пойти на убийство, она может это почувствовать. Дети в таких случаях очень чувствительны.

— Нет, — отвечаю, — самому мне убивать никого не нужно. Просто я позвоню в Москву.

Но она смотрит на меня таким взглядом, словно я уже убил кого-то на глазах ее дочери. Потом встает и уходит к себе.

Ночью я иду в ванную. Снимаю свою левую кисть, положив ее рядом, долго смотрю на культю. Почему все так получилось? Как я радовался, когда у нас родился мальчик. Казалось, все будет хорошо. Будь проклят Афганистан, будь прокляты все войны на свете. Разве я хотел быть таким. Таким! Вот с этим изуродованным обрубком руки. Я сижу в ванне и вдруг чувствую, что сейчас заплачу. Просто разревусь, как голый болван. Ведь все могло быть совсем иначе. И такая девочка, как Саша, могла быть моей дочерью. А такая, как Надя, — моей женой.

Плакать, конечно, я не стал. Ни к чему все это. И Афганистан вспоминать не нужно. Мало ли людей становятся инвалидами. Некоторым везет еще меньше, возвращаются с войны без обеих ног или слепые, глухие, парализованные. Просто мне не повезло, так сказать, комплексно. Сначала ранение, потом неприятности с женой, которая действительно оказалась законченной стервой. И, наконец, моя нынешняя профессия. В книгах и в кино инвалиды возвращаются к нормальной жизни, становятся героями труда, даже войны, как Мересьев. Хотя это было и на самом деле. Но мне не повезло комплексно. Кроме войны, на которой меня ранили, и плохой жены, от которой я ушел, моя судьба еще совпала с развалом страны. Ну кому был нужен однорукий инвалид? Да, в бывшем Советском Союзе за мои награды меня бы избрали в разные президиумы, дали бы хорошую работу, постоянно ставили бы в пример. А в таком бардаке, какой был в России в начале девяностых, я мог только побираться на помойке, а мои медали и ордена кое-кто советовал мне засунуть сами знаете куда.

Тот самый третий вариант. Либо становись героем, либо спивайся и погибай. Я стал убийцей, доказав, что в жизни бывает третий вариант. Убийцей с одной рукой.

На следующее утро мы отправились гулять по городку. Нужно сказать, с самого начала я, конечно же, был против присутствия девочки. Но где-то в душе, где-то глубоко, на уровне подсознания, я знал, что ребенок может пригодиться. Мне было очень стыдно за эти мысли, вообще за подобное отношение к Саше. Но я был профессиональный киллер. И знал, что самое лучшее прикрытие для убийцы — это милая семья, состоящая из папы, мамы и дочки. Единственное, за чем нужно было следить, чтобы мы не говорили слишком громко, это могло привлечь внимание наивных французских провинциалов.

Весь день мы бродили по городку и, разумеется, ничего не нашли. Везет в жизни один раз. Два везения на одну поездку — слишком много. Не могли же мы спрашивать у каждого встречного, не знает ли он, где живут приехавшие сюда двое иностранцев из России. Иногда мы позволяли себе интересоваться у официантов, бармена и торговца газетами. Делала это Надя, и очень осторожно. Однако никто ничего не знал об иностранцах, остановившихся в городке. И с чего я взял, что Касимов и его спутница должны поселиться в Лабуэре? Клочок бумаги еще ни о чем не говорил. С другой стороны, билет Париж — Бордо был слишком явным подтверждением того, что мой клиент находится где-то рядом. Но почему Лабуэр? Я должен обойти каждый дом в этом городке, но постараться понять, чем связан Лабуэр с билетом Париж — Бордо, купленным спутницей Касимова в Стамбуле.

Вечером мы ужинаем в местном рыбном ресторанчике. Единственный человек, который должен радоваться этому, была Саша. Но, оказалось, и я получаю удовольствие от подобного времяпрепровождения. И, честное слово, мне иногда кажется, что ее мама тоже не совсем скучает в нашей компании. После ужина мы смотрим телевизор в нашей квартире уже втроем, и, признаюсь, я меньше всего думаю о своей левой руке.

На следующий день мы снова обходим городок. На этот раз более целенаправленно. Для начала отправляемся в центр, где посещаем местную достопримечательность — какое-то знаменитое кафе. Надя снова начинает разговор о соотечественниках, ранее сюда приехавших. Но все безрезультатно. Никто ничего не знает. Кажется, так мы потеряем здесь месяцев восемь.

Но я уже говорил, что всегда существует третий вариант. И я прошу Надю узнать, где находится местный агент по продаже недвижимости, чтобы встретиться с ним. Агента мы находим почти сразу. Эта европейская черта очень удивительна для любого бывшего гражданина моей страны. Если указан телефон, он обязательно правильный. И, самое главное, вы всегда можете найти нужного вам человека по указанному адресу в рабочее время. Это не наша родная страна, где нужного человека можно ловить неделями, а его телефон либо не отвечает, либо просто давно изменился.

К нужному нам человеку мы попадаем уже через два часа после того, как мне пришла в голову эта мысль. Он сразу нас принимает и любезно соглашается ответить на все вопросы. Мы объясняем, что хотели бы купить квартиру, и попутно выясняем, не приобретал ли квартиру где-нибудь в окрестностях Лабуэра кто-то из наших соотечественников. Однако нас ждет разочарование. Никто из наших соотечественников, ни «новых», ни «старых», за последние несколько лет не приобретал здесь ни квартир, ни домов. Агент говорит это с таким сожалением, словно именно он виноват в таком досадном факте. Собственно, таким я и представлял себе торговца домами и автомобилями. Узкий, немного вытянутый нос. Хитрый прищур маленьких бегающих глаз, короткая бородка без усиков, хрящеватые уши, прижатые к голове. Что-то в его облике дьявольское, словно сама профессия пройдохи накладывала отпечаток на его облик. Подумав об этом, я даже повеселел. А потом вспомнил про свою профессию и разозлился. Получается, у меня лицо палача либо убийцы.

Мы обещаем подумать о приобретении недвижимости и прийти снова. После чего отправляемся в туристическое бюро, через которое и сняли свою квартиру. Там нас принимает женщина в возрасте, уверенная в себе, холодная, некрасивая и немного злая. Она говорит хорошо поставленным голосом, так убедительно и четко, что мне все время хочется сделать какую-нибудь непристойность в ее присутствии, например, снять брюки. Она напоминает мне мою учительницу физики, которую мы боялись и не любили. Хотя, став старше, я понял, что напрасно не любили, она была довольно красивой женщиной. Просто на ее злом, неудовлетворенном лице всегда лежала печать высокомерия и обиды, которую мы ей не прощали. Уже после школы я узнал, что ее муж работал в исследовательском институте и, когда она выходила за него замуж, был довольно перспективным кандидатом наук, но постепенно стал пить, забросил науку, так и оставшись кандидатом. А она, уже видевшая себя профессорской женой, осталась рядовой преподавательницей физики в школе. И то, что она не могла простить своему мужу, сказывалось на нас, ее учениках.

Впрочем, мне знаком синдром «вечного кандидата». И не обязательно в науке. Есть много людей, что хорошо начинают свой бег, вырываются вперед и… потом резко сдают. В молодости мы все максималисты. Но не знаем, что нужно равномерно распределять силы на дистанции. Хотя кто может знать, что такое равномерное распределение сил? У Чагчарана, в Афганистане, погиб мой кореш, старший лейтенант Игорь Синицын. Ему было всего двадцать четыре года. Погиб практически мальчиком. Потом мы узнали, что ему посмертно дали орден Красной Звезды. Интересно, что такое наградить посмертно? Послать весточку в рай, чтобы человек радовался? Не лучше ли вместо того, чтобы кощунственно награждать умершего человека, просто выдать его семье приличное пособие?

Меня за эти мысли в Афгане много ругали. Говорили, что я не понимаю важности подобного жеста, что человек своей смертью заслуживает эту награду, которая остается в его семье. А я все равно считаю — это кощунство и надругательство над мертвым. Награждать посмертно — все равно что после смерти давать звание «народного артиста» или присваивать лауреатский титул. Глядишь, скоро умершему будут присваивать и очередные звания. Если можно давать награды, почему нельзя мертвого продвигать по службе? Мне недавно говорили, что уже есть случаи, когда дают звания после смерти. Может, поэтому мы и войну просрали, что живых ценить не умели, а мертвых потом презирали. За глупость и за смерть. Так стыдно, когда об этом вспоминаешь.

Вечером мы сидим в другом баре, у вокзала. Бармен толстый, добродушный, веселый, болтливый и, по-моему, влюбленный в Надю. У французов помешательство на худых женщинах, вот Надя ему и понравилась. Причем мое присутствие его явно не смущает. У них это в порядке вещей, иметь «друга семьи». Вот он и решил помочь мне — инвалиду, став «другом» нашей семьи. Думаю, Надя переводит не все его комплименты. Боюсь, некоторые очень двусмысленные, но ничего доказать не могу: французского я не знаю.

А нашего бармена уже понесло. Он дарит Саше какие-то конфеты, присев за наш столик, и, уже не обращая на меня внимания, беседует с Надей. Я вынужден терпеть это хамство, лишь напоминаю ей, чтобы не забывала о нашем деле. Как мне не хватает знания языка. И думаю, не только из-за Рашида Касимова. Надя смеется, ей приятно слушать комплименты этой жирной свиньи. Я потихоньку начинаю звереть, чувствуя, что мне все надоедает. Но тут Надя спрашивает его о наших соотечественниках, и он отзывается на ее вопрос. Да, он слышал, что здесь поселилась странная парочка, прибывшая в город несколько месяцев назад.

Мужчина — довольно пожилой человек, а она молодая, очень красивая женщина. Они сняли домик около парка, как говорят, заплатили наличными всю сумму. Но это только слухи, так как хозяйка, сдавшая дом этой странной парочке, предпочитает помалкивать об истинной сумме и о других условиях контракта.

Пересказывая все это, Надежда гордо смотрит на меня, но я невозмутим, на самом же деле мне не нравится одно обстоятельство. Очень не нравится. Бармен сказал, что приехавшие были супругами, а Касимов не успел развестись до своей «смерти» и, естественно, не мог сделать этого после нее. Хотя очень может быть, что сдающая домик хозяйка не посмотрела их документы. Кого во Франции интересует, с кем ты живешь? Вам нравится жить вместе, не будучи официально расписанными, так на здоровье. Возможно, в Лабуэр действительно приехали Касимов и его подруга, имя которой я уже знал по сведениям из отеля в Измире, — Элина Селичкина. Чем-то она понравилась своему хозяину, если он в последний момент спасал ее. Не жену и детей, а именно ее. Неужели у них такая любовь? Или нечто другое? У меня возникает подозрение, но, чтобы оно оформилось, нужно подтверждение.

Но самое печальное в том, что парочка, появившаяся в Лабуэре, уехала на уик-энд в Испанию и должна вернуться только через два дня. В конце бармен окончательно испортил настроение, сказав, что любит беседовать с приезжими и что супруг красивой женщины — заядлый рыболов. Меня смутили не рыболовные наклонности Касимова, а его столь блестящее знание французского языка. Как он мог так быстро его выучить? Конечно, бывают разные чудеса. Но выучить за несколько месяцев французский язык до такой степени, чтобы беседовать с барменом! Нет, этого просто не может быть. А ведь в личном деле Касимова нигде не написано, что он знал французский. И хотя Надежда по-прежнему гордо смотрит в мою сторону, для себя я уже все решил.

Вечером я снова докладываю в Москву, что пока нет никаких результатов. Заодно спрашиваю, знал ли мой клиент французский язык. Меня твердо заверяют в том, что он никогда не говорил по-французски, иначе они бы искали во Франции. Это резонно, но не убедительно. Тем не менее искать Касимова нужно мне и именно во Франции, куда нас привел след. Домик, который занимала странная парочка, я уже вычислил. Дело за малым — проникнуть в него.

 

ГЛАВА 25

Продолжение событий. День двенадцатый

Эти два дня я потом много раз вспоминал. Не могу сказать, что это были лучшие дни в моей жизни, но, наверное, это были самые запоминающиеся два дня. Надя сняла свою «униформу», наверное, после впечатляющих комплиментов того жирного бармена у вокзала, и купила какое-то модное платье. И сделала себе подобие прически, чуть прибрав свои короткие волосы. Честное слово, когда я впервые увидел ее после этого, то почувствовал озноб. Она абсолютно изменилась. Я даже испугался, вспомнив, с каким отвращением смотрел на нее когда-то. Но за два дня я так и не решился ей ничего сказать. Мы просто были вместе, как одна семья. Втроем. И это нравилось не только Саше, но и нам с Надей. Однако по вечерам мы по-прежнему были несколько скованны и холодны друг с другом, словно опасались того, что могло случиться ночью и разрушить доверчивый мир, который воцарился в отношениях между нами. А может быть, я просто боялся приставать к матери, когда наверху мирно посапывает ее дочь. Наверное, я не совсем подонок, если еще могу думать о подобных вещах.

В первый же день я спокойно проник в дом, снятый нашими земляками, и долго его осматривал. Никаких документов, никаких личных вещей. Такой дом мог принадлежать и австрийцам, и чехам, и самим французам. И нашим «новым миллионерам», ведь Касимова трудно назвать «новым русским», хотя по смыслу это слово подходит лучше всего. В доме я ничего не обнаружил, если не считать старых газет на русском языке и нескольких журналов. Теперь оставалось ждать, когда вернутся эти двое.

Они в самом деле вернулись в понедельник утром. Увидев мужчину, я едва не выругался. Это был не Касимов. При всем желании так сильно изменить свою внешность было невозможно. Это был человек выше среднего роста, широкоплечий, действительно пожилой, на вид лет шестидесяти. У него широкое крестьянское лицо, руки лопатами и толстые губы. Можно, конечно, сделать пластическую операцию, изменив внешность. Можно вместо лысины заиметь шевелюру, вживив волосы. Но никто и никогда не смог бы сделать из маленького, худого, лысого Рашида Касимова высокого, широкоплечего, плотного человека с большим рыхлым лицом.

Со злости я чуть не выругался, но вовремя вспомнил о девочке. Она стояла рядом со мной, ее мать в это время была в магазине. Вообще, женщины — непонятные существа. По моим наблюдениям, у нее не так много денег, да и вещей она не покупает. Но посещение магазинов доставляет ей какое-то необъяснимое удовольствие. Это своего рода ритуал для любой женщины, почти сексуальную мотивацию которого мы еще не знаем. Может, появится новый Фрейд и объяснит, что происходит с женщинами в магазинах.

Но самое интересное в том, что я опять был с девочкой. И приехавшие даже не посмотрели в нашу сторону. Мы сидели как раз на террасе кафе, расположенного напротив их дома. Женщина вышла с другой стороны, и из-за мужчины было видно только ее лицо. А вот его я разглядел очень хорошо. И теперь мог поставить миллион против одного, что он ни при каких обстоятельствах не может быть Рашидом Касимовым.

Девочка — идеальное прикрытие для меня и моего наблюдения. Ну кому придет в голову подозревать отца, к тому же инвалида, сидящего в кафе со своим ребенком, в каких-то неблаговидных делах? Ведь для этого нужно приехать в Лабуэр с девочкой, иначе откуда взять ребенка специально для наблюдения здесь, во Франции? Посмотрев, как пара вышла из автомобиля, я с поганым настроением собирался уже покинуть кафе, когда молодая женщина, обойдя машину, предстала в полной красе. Вот это номер! Она была беременна. У нее был огромный живот, и я посмотрел на ее спутника с некоторой симпатией: надо же, сумел уложить в постель такую куколку и даже обрюхатил ее.

Мы вернулись домой через час. По существу, эта квартира в маленьком французском городке и стала моим домом. Тем самым домом, которого у меня никогда не было. Не важно, что я не спал здесь с моей переводчицей. Дом — это не просто место, где любят по ночам. Дом — это место, где любят всегда. В последнее время я стал как-то иначе относиться к Надежде. Может, из-за ее дочери. А может, потому, что впервые увидел ее в платье, когда оказалось, что она нормальная женщина с красивыми ногами и привлекательной внешностью. До этого я видел в ней какое-то бесполое существо.

А теперь мне стыдно было признаваться, но она мне нравилась все больше и больше. Ее сдержанность, ее мягкий юмор, ее отношение к дочери. Словом, мне стало казаться, что лучше переводчика у меня не могло и быть. В последнюю ночь во сне меня посетили даже не очень целомудренные мысли в ее отношении. И хотя это был только сон, он меня здорово озадачил. И вот теперь все было кончено…

В душе я, видимо, надеялся на чудо. Мне хотелось, чтобы этот мужчина оказался тем человеком, которого я искал. Чтобы его разоблачение заняло еще несколько недель, в течение которых я мог бы находиться в этом доме, с Надей и Сашей. Но всему хорошему приходит конец. Моя версия оказалась ошибочной. Теперь переводчик мне уже не понадобится. Придется возвращаться в Москву и все начинать сначала. Касимов оказался гораздо хитрее, чем я мог представить. Но меня все-таки беспокоит одна деталь. Ведь он на самом деле звонил в Лабуэр. И, как мне удалось выяснить, звонил как раз в это кафе, где мы сейчас сидим. Значит, вызывал-то из дома напротив. Телефон я помнил почти наизусть. Но если это так, то жильцы дома просто обязаны знать, где находится Касимов. А это значит, что у меня, кажется, еще есть шансы.

Но, когда мы возвращаемся домой и Надежда видит мое лицо, она все понимает без слов. К этому времени у нас, как у хороших супругов, так и было — понимали друг друга без лишних слов.

— Мы ошиблись, — она не спрашивает. Это почти утверждение.

— Кажется, да, — признаюсь я честно. — По-моему, легче было искать его в Москве.

— Они уже приехали?

— Я их сам видел. Это не Касимов. Совсем на него не похож.

— При таких деньгах всегда можно сделать пластическую операцию.

Можно. Но не до такой степени. Касимов был человеком среднего роста, лысым, худощавым, с маленькими, запоминающимися глазами. А сюда приехал толстый, высокий, рыжий, широкоплечий мужчина. Если хирурги могут делать такое, я готов поверить в любое чудо. Это не он.

Высказавшись, я прошел на кухню за пивом. К тому времени я уже пристрастился пить какой-то особый сорт чешского пива, который почему-то здесь продавали на каждом углу, словно Лабуэр заключил особый договор с Прагой.

Надя с девочкой поднимаются наверх, и я остаюсь один. Конечно, в кафе, что напротив дома наших земляков, можно еще раз проверить телефон. Можно даже побеседовать с миловидной француженкой, которая там работает. Но, во-первых, кафе очень маленькое, и она наверняка запоминает своих клиентов, что опасно. Она может просто рассказать своим милым соседям о человеке, который расспрашивает про них. А во-вторых, откуда она может помнить, кто именно говорил по ее телефону полгода назад? Но какая осторожность у подлеца Касимова. Он ведь даже не домой позвонил, а в соседнее кафе, чтобы никто не смог найти по телефону, даже выйдя на это заведение.

И почему он так оберегает этого рыжего толстяка и его жену? Почему с такими предосторожностями звонил в Лабуэр? И куда делась его женщина, которую он вывозил из Москвы через Турцию? Все-таки придется лететь в Турцию, чтобы выяснить, куда делась эта Элина Селичкина. Но если я отсюда уеду, мне больше никто не даст визы. Придется снова просить помощи у моего заказчика. Если эта молодая женщина не имеет никакого отношения к Селичкиной, то почему она заказывала в Стамбуле билет Париж—Бордо. А если эта женщина и есть Селичкина, то где тогда сам Рашид Касимов? Получается, он вызвал ее сюда, чтобы она вышла замуж за рыхлого толстяка. Это как-то мало похоже на того Рашида Касимова, чье досье я читал. Нет, все-таки нужно повременить с отъездом в Турцию и попытаться все выяснить здесь, в Лабуэре. Я достаю сотовый телефон и звоню главному заказчику. Он, конечно, сразу отвечает.

— Как у вас дела? — спрашивает он, по голосу я чувствую, что он нервничает. Если так волнуется, мог бы позвонить сам. Впрочем, этого я ему не говорю.

— Пока ничего конкретного. Есть некоторые следы, но ничего определенного.

— А когда будет точнее? — вдруг срывается. И спрашивает: — Вы действительно пока ничего не знаете?

— Я его ищу. И не нужно на меня кричать. Я делаю все, что могу. Во всяком случае, в ближайшие два-три дня у меня будет более определенная информация. Но есть просьба.

— Что там еще?

— Мне надо продлить визу Франции. Я не могу долго находиться тут с транзитной визой. А мне нужно здесь быть еще хотя бы десять дней.

Он молчит несколько секунд. Потом нехотя говорит:

— Хорошо. Визу мы вам сделаем. Где вы сейчас находитесь?

— На юге Франции, — я не собираюсь сообщать этому типу наше точное местонахождение. Может, просто боюсь сглазить.

— Вы должны приехать в Париж завтра утром.

— Только днем, утром я не успею.

— Ладно. Пусть будет днем. Обратитесь в наше посольство во Франции. Я предупрежу консула, чтобы вам помог. Вам сделают визу еще на две недели. Но это последний срок. Мне нужен результат, Левша. Ведь вы понимаете, какие деньги пропали с этим подлецом. И мы пока ничего не можем сделать.

Сказал бы я этому типу все, что о нем думаю. Но нельзя. Сейчас нельзя, я не хочу портить с ним отношения. Может, мне просто хочется еще немного пожить в Лабуэре, в своем домике, в котором мне так удобно и тепло.

— До свидания. — Я отключаюсь, окончательно понимая, что все мои подозрения в отношении «владельца скотобойни» оправдались. Он не просто заказчик. И это не мафия. Ни одна мафия мира не смогла бы делать то, что делает этот человек. Даже не позвонив в Париж, он небрежно заявляет, что его посольство мне поможет. В Швейцарии его люди сделали визу за один день, в Москве — тоже за один. Предположить, что у мафии повсюду свои люди или она их покупает, невероятно, хотя бы потому, что он должен был сначала выяснить — продается их консул в Париже или не продается. Но он говорит это сразу и таким безапелляционным тоном. Он имеет право приказывать. И консулу, и людям в Швейцарии, и вообще всем чиновникам своего суверенного государства. А это значит, что мой главный заказчик представляет само государство. То самое государство, которое получило независимость в результате развала Советского Союза. То самое государство, которое решило спрятать на счету в Швейцарии несколько сотен миллионов долларов на «черный день». Которые присвоил Рашид Касимов.

Все становится на свои места. Теперь я знаю, почему Касимов так поспешно бежал и кто взорвал его машину. Очевидно, он и его люди знали об этих деньгах, что не устраивало моих заказчиков. Они принимают решение ликвидировать Касимова и всех его людей. У меня хорошая память, и я помню, именно в те дни в газетах появились сообщения о кровавой бойне в аэропорту Шереметьево и на даче какого-то бизнесмена. Теперь ясно, чья это была дача. Ясно, почему мои заказчики не могут предъявлять претензий к швейцарским банкам. Эти деньги были тайно вывезены из государства и, очевидно, через финансовые структуры самого Касимова переведены на счета в банки Швейцарии. Их владельцы теперь не могут требовать деньги обратно, опасаясь скандала. Поэтому им нужен живой Касимов, чтобы получить деньги через него.

Пытаясь его убить, они не думали, что он выживет. И, выжив, прилетит в Швейцарию, где умудрится перевести все деньги на другие счета, перепрятать их. А они не могут сделать официальный запрос, иначе все выплывет наружу. Он на это и рассчитывал.

Касимов рассчитал все правильно. Его бы ни при каких обстоятельствах не оставили в живых. Ни за что. Значит, он должен был исчезнуть. Что он и сделал, прихватив с собой все их деньги. Теперь ему остается только ждать. Как только нынешний режим в этой республике падет или умрет президент, он сможет вернуться домой. Фантастически богатым и живым.

Теперь мне известны мотивы обеих сторон. Конечно, Касимов должен был бояться. Его убивали не из-за денег, нет. Его убивали из-за самой тайны. И попутно из-за денег, чтобы он не мог до них дотянуться ни при каких обстоятельствах. Могу себе представить, как он боится. Поэтому он сделал все, чтобы его не нашли.

Но меня все равно не мучает совесть. Он такой же мерзавец, как и мои заказчики. Никакого различия между ними я не вижу. Просто один негодяй обманул другую свору негодяев, которая, наняв меня, ищет его по всему миру. Думаю, они наняли не только меня. Сначала искали сами, целых полгода искали, пока не решили, что настало время найти еще нескольких профессионалов, рассчитывая на их везение.

Надя спустилась вниз, когда было уже довольно поздно. Я по-прежнему сидел перед выключенным телевизором. Она подошла ко мне и села рядом. Потом спросила:

— Когда мы отсюда уезжаем?

— Вы остаетесь, а я завтра еду в Париж, — отвечаю я и вижу в полутьме ее удивленное лицо.

— Мне нужно продлить визу, — поспешно объясняю я и чувствую, как охватившее нас обоих напряжение мягко спадает. Мы молчим. За окном слышны шорохи колес проезжающих машин. Кажется, начинается дождь.

— Я хотела у тебя спросить, — вдруг говорит она мне.

— Да?

— Ты не хочешь со мной спать?

Я медленно поворачиваю голову. Моя левая рука в этот момент бросается в глаза, словно даже в темноте видны эти мертвые пальцы.

Я молчу. Не могу я просто сказать «хочу». Я молчу, глядя ей в глаза. Она все понимает без слов. Она тянется ко мне, и через секунду я чувствую ее губы. Это мой первый настоящий поцелуй с тех пор, как мне оторвало кисть руки. После этого я уже ничего не помню.

 

ИНТЕРЛЮДИЯ

В один из дней…

Президент сидел за своим столом. Он был в плохом настроении, очень плохом. В зарубежных газетах против него снова поднялась волна выступлений. Узнать бы, кто все это организовывает. Он сжал пальцы. Все ни к черту. И эта шумиха иностранных журналистов. И собственная доморощенная оппозиция, которую он изо всех сил давил и которая теперь, пользуясь поддержкой послов и наблюдателей из разных «независимых» государств, снова начала поднимать голову.

Вообще, не надо было пускать в республику столько посланцев. Вчера он затребовал справку из Министерства иностранных дел и ужаснулся, узнав, что в его стране действует уже двадцать два иностранных посольства, несколько консульств и аккредитовано более трехсот журналистов. Такое количество не зависящих от его воли наблюдателей начинало его тревожить. Попробуй теперь надави сильнее, как во всем мире поднимается шум о нарушении прав человека.

А ведь поначалу все шло так хорошо. Провозглашение «независимости» и «суверенитета» местные чиновники встретили на «ура». В основном это были его люди, подобранные за многие годы. Втайне они надеялись, что все останется по-прежнему, все, за исключением строгого надзора Москвы. И президент оправдал их ожидания. Чиновничий беспредел превзошел всякие мыслимые нормы, взятки стали зарплатой любого должностного лица. Про официальную зарплату все давно забыли. Если бы ее вдруг не стали платить в течение нескольких месяцев, многие бы этого и не заметили, столь символический характер она носила: то была лишь жалкая попытка показать всему миру, как неукоснительно страна выполняет рекомендации Международного валютного фонда.

Усилилась армия, возросло влияние службы безопасности. Милиция была переименована в национальную полицию и получила новую форму. Повсюду появились его портреты. Но на волне успеха до него стали доходить тревожные слухи о готовящихся заговорах и волнениях. Президент успевал реагировать мгновенно: убирал любого, в ком начинал сомневаться, устранял вероятных конкурентов. Но всех убрать было невозможно.

Президент был умным человеком. Он понимал, что рано или поздно все эти подхалимы поднимут головы. Для рабов нет ничего слаще, чем танцевать на могилах своих хозяев. Он хорошо помнил это. Воспитанный в духе атеизма, он не верил в загробную жизнь, предпочитая получать все блага жизни земной. И, хотя в последнее время стал отдавать должное атрибутам религии и даже появлялся в мечети, видел в этом лишь один из элементов государственной политики, способной верно служить правителю.

Его не очень волновало, что с ним будет после смерти. И хотя в душе он надеялся остаться в памяти людей мудрым политиком, тем не менее сознавал, что все это тщета. После его смерти недоброжелатели поднимут вой, оппозиция захочет взять реванш, а какой-нибудь вынырнувший из толпы проходимец может захватить президентскую власть. Слишком недолговечна власть, держащаяся на одном человеке, слишком непрочна. Он провел референдум о пожизненном президентстве, но предвидел, как могут развиваться события, когда он уйдет из жизни.

Поэтому еще полгода назад он вызвал к себе начальника личной охраны и министра финансов. Начальник охраны был проверенным, испытанным человеком, на которого вполне можно рассчитывать. Министр финансов полностью зависел от его воли. Президент слишком хорошо знал многие неблаговидные дела своего министра, и достаточно было шевельнуть пальцем, чтобы от того остались одни воспоминания.

Тогда же они оба сидели перед ним, и он, медленно роняя слова, словно ему тяжело было говорить, предложил создать в Швейцарии или где-нибудь в другом, не менее надежном месте специальный резервный фонд республики. Начальник личной охраны, метнув в него волчий взгляд, сразу его понял. А вот министр оказался менее дальновидным.

— Перевести туда деньги. Какую сумму? — спросил он и, подняв глаза на президента, осекся. Он впервые видел таким главу государства. У него была улыбка вампира, он плотоядно улыбался, словно готовясь выпить кровь своего чиновника.

— Никаких денег переводить не надо, — многозначительно сказал президент. — Вообще ничего не должно идти от нас. Все деньги туда должен перевести какой-нибудь коммерческий банк. Еще лучше, если он не будет связан с нашей республикой. А номера счетов… — Он помолчал и добавил: — Номера счетов не должен знать никто. Никто, кроме нас троих.

И снова сверкнул волчий взгляд начальника службы охраны. Тот посмотрел на министра финансов и кивнул, смекнув, что тайна на троих — это уже не тайна. Но министр опять ничего не сообразил. Он считал себя слишком близким и доверенным человеком президента, не понимая, что его держат до тех пор, пока могут использовать.

— А какой банк найти? — немного растерялся министр.

— Я все сделаю, — вмешался начальник охраны, — у меня есть нужные люди. Только нам понадобится под любым предлогом перевести деньги в Москву. Для начала не очень большую сумму. Все остальное они сделают сами.

— У нас будут большие деньги, — предупредил президент.

— Да, я понимаю, — кивнул начальник личной охраны. — Они умеют это делать. Я свяжусь с Рашидом Касимовым. Он такие дела проворачивает не впервые.

— Он же глава мафии, руководит поставкой наркотиков в наш регион! — ужаснулся министр финансов. Сам взяточник и расхититель, он считал, что быть наркобароном — еще более низкая стадия падения. Начальник охраны, видимо, так не думал.

— Он выведет нас на нужных людей, — сказал он деловито, — у него большие связи с «Эпсилон-банком». Это один из крупнейших банков в России. Может, вы слышали о его руководителе? — обратился он к президенту. — Кирилл Петрович Мясников. Его в Москве все знают. Часто показывают по телевизору. Говорят, он даже летает в президентском самолете, настолько близок к руководству их страны.

— Это ничего не значит, — поморщился президент. До него иногда доходили слухи и о связях его начальника охраны с наркомафией. Раньше ему казалось, что все это лишь грязные наветы. Теперь он впервые подумал, что слишком доверяет этому мерзавцу с холодными глазами. Но ничего не стал говорить, верный своей многолетней привычке.

— Все будет как надо, — убедительно сказал начальник личной охраны.

— Как они переведут деньги в Швейцарию? А документы, бумаги? — сомневался министр. — Это ведь столько работы.

— Они все сделают сами, — повторил начальник охраны. — Там, в их банке, службой безопасности руководит бывший генерал КГБ Потапенко. Вы же о нем слышали.

— Хорошо, — наконец согласился президент. — Но сначала нужно все проверить. Откроем счет на несколько миллионов долларов. А потом начнем переводить остальные.

Так и получилось. Вначале они открыли счет на три миллиона, и все прошло блестяще. Деньги даже не переводились в Москву. Просто Министерство финансов выдавало беспроцентный кредит представителям «Эпсилон-банка», а те уже сами оформляли все необходимые документы, забирая себе пятипроцентную плату за услуги.

Все шло прекрасно. Вторая часть денег, в сумме пяти миллионов долларов, также осела в Швейцарии. Президент посчитал, что теперь можно рискнуть по-крупному. Он готовил эти деньги для своей семьи и для себя в случае вынужденного бегства за рубеж. Он понимал, что такую возможность исключать полностью нельзя. Даже если он продержится до самой своей смерти, даже если умрет на посту и будет торжественно похоронен, то и тогда его дети и внуки должны будут немедленно, не дожидаясь конца похорон, бежать из республики. Бежать, чтобы оказаться вдали от кровожадных оппозиционеров и ненавидящих его опальных деятелей, вполне способных отыграться на его семье.

После его смерти дети уже никогда не смогут вернуться в страну, не опасаясь последствий. Но если не они, то внуки в будущем, возможно, захотят посетить свою родину. Для того чтобы жить на Западе, им необходимо иметь деньги. Очень много денег. И на нормальную жизнь, и на хорошую память о бывшем президенте. И не только там, на Западе, но и здесь, в его собственной стране. А хорошую память нужно подкармливать. Всегда иметь деньги, чтобы под рукой были услужливые журналисты, политики, приспособленцы, готовые продаться за приемлемую сумму.

Спустя некоторое время президент позвонил руководителю службы безопасности и попросил прислать к нему его первого заместителя, сына своего брата, которого он поставил на эту должность в прошлом году. Племянник явился моментально. Он вошел в кабинет и, как всегда, почтительно, молча замер у дверей.

— Проходи, — позвал его президент, — давай поговорим в моей комнате отдыха.

И первым поднялся, чтобы пройти через заднюю дверь. Племянник, никогда не бывавший там, осторожно вошел следом. Он был чем-то похож на президента. Что-то неуловимое было у обоих в глазах. Может, безжалостность?

Президент оглянулся. Доверять было нельзя никому. И он включил на полную громкость магнитофон. Племянник не удивился, он молча следил за дядей.

— Мне нужна твоя помощь, — сказал президент. — С сегодняшнего дня твои доверенные люди должны следить за моим начальником охраны. Только осторожно. Ты меня понял? Очень осторожно. У меня есть подозрения о его связях с мафией.

Племянник молча кивнул. Потом, покосившись на дверь, словно кто-то мог неожиданно войти, сказал:

— Он связан с Рахимом, мы об этом давно знаем. Но оппозиция его ненавидит. Они считают его вашим человеком.

— Мне это известно, — торопливо сказал президент, — тем не менее отныне мне нужно знать о нем все. Каждый его шаг, каждое движение. И учти, он очень опытный человек. Возьми самых лучших людей. Нет, не надо. Лучше лети в Москву. Найди там хороших профессионалов. Пообещай им высокую зарплату. Ну, скажем, десять тысяч долларов в месяц каждому.

— Каждому? — не поверил племянник.

— Каждому, — зло повторил президент, словно названная сумма несколько раскрывала его планы. — Пусть приедут сюда и следят за ним. Но делают это на самом высоком уровне.

— Да за такие деньги я генералов куплю. Действующих, — пообещал племянник.

— И вот еще что, — вспомнил президент, — чтобы без «шапки». Все деньги им. Тебе буду платить за услуги столько же. Но если узнаю, что ты у них взял хотя бы доллар, я тебя сам удавлю. Ты меня понял?

Племянник испугался. Он совсем недавно стал генералом и заместителем руководителя министерства национальной безопасности. Никогда в жизни он не видел такого лица у своего дяди. Понимая, что сейчас во многом решается и его собственная судьба, он встал и вытянулся в струнку.

— Я понимаю вас, дядя, — сказал чуть дрогнувшим голосом, подчеркивая родственные узы и заявляя о своей безусловной преданности президенту.

— И учти, — напоследок устало сказал президент, — если кто-нибудь об этом узнает… Впрочем, ты сам все понимаешь. Если со мной что-нибудь случится, тебя первого на кол посадят. Слышишь меня — на кол! Уходи.

Племянник слово сдержал. Три бывших профессионала КГБ СССР, два полковника и один майор, прибыли в республику, и с тех пор вся жизнь начальника личной охраны была взята под их строжайший контроль. Теперь президент регулярно получал о нем информацию. Он с удивлением узнал, что его подчиненный любит оргии с групповым сексом и молодых девочек. С возмущением узнал о его связи с группой Рахима, выходящего на Рашида Касимова в Москве. С одобрением услышал, что пьяный и сонный, находясь дома с женой или в постели с любовницами, его начальник охраны говорил о нем одни хорошие слова. Президент сам следил за тем, как проходят деньги на заграничные счета.

Именно поэтому он раньше всех узнал и о смерти связного, какого-то Анвара, которого пристрелил лично начальник его охраны. Но документов, которые должен был привезти Анвар, не оказалось. Это была не игра, не блеф, и президент об этом прекрасно знал. Но когда начальник охраны вошел в кабинет с серо-пепельным лицом, он вспомнил о своих актерских способностях.

Узнав о пропаже документов на сумму свыше ста пятидесяти миллионов долларов, президент разыграл негодование. Играл он, по его мнению, хорошо, но как артист, вдохновленный собственным энтузиазмом, не очень следил за своим единственным зрителем и не заметил удивленного огонька в глазах подчиненного. За долгие годы тот слишком хорошо изучил этого человека. В случае такой пропажи он должен был молчать, долго молчать, просчитывая варианты и обдумывая планы мести, а не кричать, что он делал редко и только на публике. Именно тогда главный охранник почувствовал, что происходит что-то неладное. Но ничего не сказал патрону, решив лично вылететь в Москву.

Прибыв туда, он заметил за собой наблюдение, но решил, что это люди Касимова. Поэтому тайно установил микрофон на даче Касимова для проверки своих подозрений. Теперь он мог слышать любые беседы, которые хозяин дачи любил вести в гостиной. Но он узнал и другое. За ним наблюдали не люди Касимова. Это наверняка были люди президента, непонятно откуда взявшиеся и работавшие так профессионально. Лишь через несколько дней ему стало известно, что недавно в Москве побывал племянник президента, который осторожно прощупывал бывших профессионалов КГБ, искал специалистов из службы наблюдения, плату за работу обещал фантастическую. Начальнику личной охраны все стало ясно.

Он понимал: наигранный гнев президента, вызванный утерей документов, может перейти в настоящий гнев, если он не найдет эти бумаги. Спасти его могут только решительные действия. И тогда он распорядился, чтобы никто из людей Касимова или Мясникова не попал в Швейцарию. Сначала убрали Кондакова. Потом — Мальчикова. Но документов ни у того, ни у другого не нашли.

Рассерженный охранник решился на крайний шаг. Он устроил бойню в аэропорту Шереметьево, зная, что об этом обязательно станет известно президенту. Он приказал уничтожить всех, кто окажется вместе с Мясниковым, в том числе Потапенко и Суркову. Ему доложили, что убиты все, кроме Потапенко, по счастливой случайности оказавшегося в туалете.

Вошедшего в раж охранника уже трудно было остановить. Он собрал своих боевиков, чтобы взять штурмом дачу Касимова и найти там документы. Дачу взяли с большим трудом, там оказалось слишком много людей Касимова. Но никаких документов и здесь не обнаружили. И, хуже того, в сгоревшей машине Касимова нашли труп, в котором жена и дети опознали самого хозяина. Были торжественные, пышные похороны. Были теплые слова друзей. А когда начальник личной охраны послал человека в Швейцарию, оказалось, что все деньги уже сняты со счета. И сняты человеком, похожим на Рашида Касимова. Позже выяснилось, что исчезла любовница Касимова Элина Селичкина. И тогда всемогущий начальник личной охраны понял, что его обманули. Он вернулся к президенту в ярости, поклявшись своей головой, что найдет Касимова и вернет деньги.

С тех пор прошло шесть месяцев. Президент отлично знал, как работает его начальник охраны. Тот выслал в Швейцарию целую команду. Они прочесали весь Цюрих, каждый дом, каждую улицу. Они несколько месяцев провели в Швейцарии, но найти Касимова так и не смогли. Захватывать его жену или детей было глупо. Родственники искренне верили, что он убит, а сам Касимов нигде не появлялся, и предъявить ему условия ультиматума было невозможно. Брать заложников без всякой пользы и без обратной связи было нерационально, даже глупо. Очевидно, Касимов правильно просчитал и это. Оставался последний вариант. Тот, к которому прибегнул сам президент, сумевший через племянника найти бывших профессионалов КГБ.

Начальник личной охраны смог найти нескольких человек, ставших профессиональными киллерами. На счету в швейцарском банке все еще лежали первоначальные пять миллионов, которые так никто и не востребовал. Начальник охраны решил потратить эти деньги на поиски Касимова. Он пообещал киллерам баснословный гонорар, выдав каждому из них его досье.

Президент знал, что таких киллеров трое. Один, бывший капитан милиции, профессиональный убийца, душитель и садист, искал Касимова в Москве, добросовестно обходя всех его знакомых и друзей. Другой, бывший сотрудник КГБ из Второго главного управления, подполковник, уволившийся после августа девяносто первого, искал Касимова по всем странам, где когда-то побывал либо собирался побывать Рашид Касимов, проверяя города и отели по его визам, полученным в Москве. И, наконец, третий, бывший старший лейтенант ГРУ, инвалид с одной рукой, искал его в Швейцарии и во Франции. Причем этот инвалид, кажется, наиболее близко подобрался к Касимову. Но пока не было никаких результатов. И президент очень нервничал.

Его беспокоили не столько сами исчезнувшие деньги. В конце концов, на здоровье он пока не жаловался, а деньги в республике всегда найдутся. Его беспокоила возможная огласка. В случае, если по каким-либо причинам имя Рашида Касимова всплывет в прессе, разразится грандиозный скандал. Он не боялся того, что произойдет внутри страны, здесь все можно было так или иначе контролировать. Но скандал мог вызвать интерес к республике, и тогда швейцарские банки надолго закроются для его денег. Кроме того, прежний канал все равно был потерян. Мясникова застрелили на месте, а пришедший к руководству новый глава банка даже не подозревал, чем именно занимался его предшественник.

Итак, президент был в плохом настроении. Он вызвал своего начальника личной охраны. Тот вошел в огромный кабинет и приблизился к столу. Он был чуть ли не единственным человеком, которому позволялась такая вольность. Даже премьер-министр почтительно спрашивал разрешения. Но сесть он все же не посмел, это было бы слишком большим проявлением самостоятельности. Начальник личной охраны четко осознавал границы допустимой вольности. Замерев перед президентом, он молча глядел на патрона. Тот, вопреки обыкновению, не предложил ему сесть.

— Прошло шесть месяцев, — недобрым голосом заметил президент, — уже шесть месяцев миновало с тех пор, как ты клялся своей головой, что найдешь Рашида Касимова и наши деньги. Не слишком ли затянулся это процесс?

— Мы его ищем, — угрюмо ответил подчиненный, уже знавший, что президент отлично осведомлен обо всех его шагах. Он нашел «жучок» даже в автомобиле президента, где находился иногда по долгу службы. Поставить его туда без согласия самого президента никак не могли.

— Долго ищешь! — не сдержавшись, взорвался президент. — Может, ты его еще десять лет искать будешь?! Или двадцать? Ждешь, кто раньше умрет — падишах или осел?

— Нет, — ответил начальник охраны, — мы его действительно ищем. Я нанял трех лучших специалистов за очень большие деньги, — он хотел сказать, что эти деньги гораздо больше тех, которые президент платит другим специалистам, наблюдающим за ним, но вовремя спохватился. Президент не позволял подобных шуток никому. — Они получили аванс. И активно ищут Рашида Касимова. По моим данным, один из них уже вышел на его след. Он установил, где именно останавливался Касимов в Швейцарии, и теперь ищет его во Франции.

— Откуда ты знаешь?

— Мои люди идут следом за ним. Касимов останавливался в Люцерне, это уже точно выяснено. А его любовница жила в Измире и оттуда через Стамбул вылетела к нему в Париж.

— Чтобы это узнать, тебе понадобился кто-то посторонний? — презрительно спросил президент. — А чем занимались твои люди в Швейцарии? Два месяца там пили и жрали. Полмиллиона долларов потратили. Что они там делали? Если один человек сумел сразу найти Касимова.

— Это не просто человек, — начальник личной охраны говорил по-прежнему стоя. На его холодном лице не дрогнул ни один мускул. — Это профессиональный убийца, киллер. По нашим сведениям, два года назад он убил одного из лидеров оппозиции в России и с тех пор скрывался в Сибири. Он сам прятался от всех и знает, как это делать. У него есть свой, какой-то особый метод поиска, которым он пользуется. Поэтому он добивается успеха.

— Может, он ясновидящий? — отмахнулся президент. — Ты мне сказки не рассказывай. Раз он мог найти, значит, и твои люди обязаны были догадаться. Просто мы держим балбесов, а он оказался умнее. Вот и вся разгадка.

Подчиненный молчал, на лице ничего не отражалось.

— У меня нет времени ждать так долго, — президент начинал злиться. — Поторопи своих людей. Вышли им на помощь других. Если нужно, поезжай сам. Но верни мои деньги.

Он так и сказал «мои» — впервые сознался, для чего создавался этот фонд, для каких целей туда переводились деньги.

— Если вы разрешите, я сам полечу во Францию, — предложил начальник охраны.

— Он еще спрашивает! — окончательно разгневался президент. — Конечно, тебе нужно лететь. Мою особу как-нибудь и без тебя будут охранять. А ты лети туда и поторопи своего «специалиста». Если он такой умный, пусть быстрее найдет Касимова и узнает наконец, где наши деньги.

Начальник личной охраны кивнул.

— И запомни, — поднял правую руку президент, — либо ты возвращаешься с деньгами, либо вообще уходишь с работы. Третьего варианта не будет.

 

ГЛАВА 26

Продолжение событий. День тринадцатый

Говорят, мужчины всегда получают удовольствие большее, чем женщины. Не знаю, не был женщиной. Но в эту ночь я понял, что ничего не знал о любви. Оказывается, самое большое счастье — это когда лежишь рядом с любимым человеком и просто чувствуешь его тепло. И не надо ничего говорить или делать. Просто нужно лежать и чувствовать тепло.

Это была ночь в моей жизни, когда я вдруг что-то понял. Нет, не стал другим человеком. Просто в эту ночь я понял нечто особенное. Оказывается, женщина бывает так же необходима мужчине, как и мужчина женщине. Такая глупая и простая истина. Но, чтобы ее понять, мне пришлось пройти через Афганистан, ранение, разрыв с женой и все остальное.

Утром я уезжаю в Париж, даже не разбудив Надю. И сразу с вокзала отправляюсь в посольство той самой «солнечной» республики, консул которой должен продлить мое разрешение на право проживания во Франции. Нужно видеть этого человечка. Типичная гнида — маленький, постоянно улыбающийся, с прилизанными волосами и лицом хорька. Спина его постоянно готова согнуться в поклоне. Очевидно, звонивший ему человек был для него слишком значительной фигурой, поэтому он готов был сделать для меня что угодно.

Отдав паспорт, я иду гулять по городу. Заодно надо снять номер где-нибудь в гостинице. Консул пообещал, что вернет паспорт уже завтра: видимо, он имеет свои собственные связи среди французских чиновников.

Гостиницу я нахожу быстро. Отель довольно приличный. Я просил в туристическом бюро, чтобы мне дали не очень дорогой. Не удивляйтесь, что я смог это сделать. У них там лежит табличка отелей со звездами. Нужно подойти и показать пальцем, какую категорию отеля вы хотите, а потом показать цену. Можете показать еще и район, где хотите жить. Все остальное делает мужчина, сидящий за стойкой, или помогающая ему женщина. Они и дают вам направление. Я выбрал трехзвездочный отель «Империал», как мне показалось, за умеренную цену. Хотя все равно получилось где-то долларов сто сорок в день.

Отель расположен на авеню Малахов. Небольшой, всего тридцать семь номеров. По-моему, они помешались на Крымской войне. Я потом видел и бульвар Севастополь. Но все равно цены в Париже на порядок выше, чем в Лабуэре, я, признаться, не привык к подобной дороговизне. Даже в Америке, где мне довелось побывать несколько лет назад, все было гораздо дешевле, чем здесь.

Париж и в первый раз произвел на меня впечатление людской сутолокой, обилием магазинов, ароматами дорогих парфюмов. Настоящий киллер должен быть немного собакой, он обязан запоминать запахи, чтобы мгновенно реагировать на любую опасность. Вот и в этот раз я ходил по городу и впитывал все эти запахи, аромат города. А город действительно прекрасный.

Я как раз подъехал к Эйфелевой башне, когда зазвонил мой сотовый телефон. Звонил «главный мясник», о котором я все время думал.

— Есть какие-нибудь новости? — спросил он своим гнусным голосом.

— Пока нет. Я в Париже. Отдал паспорт вашему консулу, как мы и договаривались. Сейчас гуляю по городу.

— Вам не кажется, что выбрали слишком неподходящее время для прогулок?

— Я делаю так, как считаю нужным. Не надо меня торопить, — я начинаю злиться, — от этого я не стану работать лучше.

— Ладно, ладно. Я просто хотел напомнить, что прошло уже много дней. Все-таки нам нужны конкретные результаты.

— У вас есть фото бывшей сотрудницы Рашида Касимова — Элины Селичкиной?

— Той суки, что сбежала вместе с ним?

— Это мне пока неизвестно. Она убежала в Турцию. Вы можете прислать мне ее фотографию по факсу?

— Вы ее уже нашли?

— Пока нет. Но у меня есть некоторые подозрения. Вы можете прислать ее фотографию или нет?

Этот тип раздражает меня все больше и больше.

— Но ее фотография была в личном деле Касимова, — напоминает он мне, словно школьнику, забывшему о своем домашнем задании.

— Я помню. Но мне нужны ее разные фотографии. Разные, вы меня поняли? В разных позах и с разными людьми. Одна фотография еще ничего не говорит, тем более о молодой женщине, которая может изменяться.

— Получите их завтра вместе с паспортом, — отвечает мой главный заказчик, и я первым отключаюсь, чтоб не наговорить ему гадостей.

Мне совсем расхотелось подниматься на Эйфелеву башню. Этот мерзавец все-таки испортил настроение. Я возвращаюсь в отель и звоню Наде в Лабуэр. Телефон не отвечает, наверное, они гуляют по городу. Чертыхаюсь и снова отправляюсь на улицу. Здесь должно быть много борделей. Я уже выхожу на проезжую часть, чтобы остановить такси, как вдруг вспоминаю про Надежду. Немного подумав, возвращаюсь на тротуар.

По-настоящему мужики блудят либо от тоски, либо от неустроенности собственной жизни. Я не говорю о патологических развратниках. Если бы не было последней ночи, я бы наверняка поехал в какой-нибудь бордель, но после этой ночи… Мне туда не хочется.

В отель я возвращаюсь в одиннадцатом часу и снова звоню. На этот раз трубку снимает Надя.

— Добрый вечер, — я почему-то волнуюсь, словно не знаю, что сказать ей.

— Добрый вечер, — отвечает она, — а я жду твоего звонка.

— Я звонил в четыре часа дня, но вас не было дома.

— Мы были дома. Наверное, просто не слышали. Сидели на веранде. У нас сегодня потрясающая погода. Такое солнце, как будто весна.

— А здесь холодно, — бормочу я.

— Ты не оставил мне номера своего сотового телефона, — вдруг говорит она, — я могла бы позвонить тебе сама.

— Ты не спрашивала, — отвечаю я, поняв, что она права. Кажется, я начинаю совершать ошибки.

— Надеюсь, ты не очень там резвишься? — Неужели она ревнует такого инвалида, как я?

— Не очень. — У меня не получается диалог. Может, потому, что я впервые в жизни пытаюсь произнести нечто путное, просто сказать какие-то теплые слова.

— Когда ты приедешь? — спрашивает она, словно догадываясь о моем состоянии.

— Завтра, — отвечаю категорическим тоном, еще не зная, что случится завтра.

Ночью плохо сплю, будто предчувствуя, что потом несколько ночей мне почти не придется спать. А рано утром еду к посольству. Паспорт готов, вместе с ним консул протягивает мне запечатанный конверт, говорит, что это присланные по факсу фотографии.

Кивнув консулу на прощание, я выхожу из посольства. И еду на вокзал, чтобы взять билет в Лабуэр, успев по дороге забежать в магазин игрушек и купить новую «Барби» для Саши. На вокзале довольно многолюдно. Выбритые юнцы, размалеванные и наглые, что-то скандируют. Я так и не понимаю, о чем они орут: то ли о выигранном футбольном матче, то ли о начале забастовки, то ли нашелся еще какой-нибудь повод для этих молодых идиотов, чтобы проявить себя в полной мере.

С трудом протиснувшись к поезду, сажусь в вагон, к счастью, полупустой. Едва я разместился в вагоне, как раздается телефонный звонок. По-моему, заказчик скоро будет находить меня и в туалете. Или это Надя?

Да, она.

— Я уже в поезде, — сообщаю радостно, — сейчас выезжаю. Через шесть часов буду в Лабуэре.

— Надеюсь, ты не сойдешь по дороге, — она смеется.

Я отключаюсь и решаю немного поспать, но тут снова звонок. Наверное, опять Надя. Нет, на этот раз — мой главный заказчик.

— У вас есть какие-нибудь новости?

— Пока нет. Я еще не выехал из Парижа, — отвечаю я как раз в тот момент, когда трогается поезд.

— А фотографии Селичкиной?

— Я их получил. — Черт возьми, совсем забыл о них.

— Надеюсь, вы все-таки знаете, что делать.

На этот раз он отключается первым, а я отодвигаю коробку в сторону и достаю конверт с фотографиями. Мне в самом деле интересно, какая из себя эта Селичкина, если Касимов решил вызвать ее к себе в Европу. Вынимаю фотографии…

Вы, конечно, сразу догадываетесь. Так и есть, на них та самая женщина, которая приехала в Лабуэр. Только здесь она худощавая, подтянутая, а в Лабуэре — с огромным животом. Я просто дурак. Ведь ее фотография действительно была в личном деле Касимова. Правда, на ней она в больших темных очках и в строгом брючном костюме. Узнать в ней женщину, которую я видел в Лабуэре, было довольно сложно. Но я обязан был ее узнать.

Теперь фотографий несколько. Она сфотографирована в купальном костюме и в разных платьях. Сомнений нет: Элина Селичкина и есть та самая женщина, которая приехала в Лабуэр. Беременной. Шесть месяцев назад Касимов уже знал, что она беременна. Знал, что это будет его ребенок. И сделал все, чтобы вытащить мать своего ребенка из России. Она была не просто его девушкой и его сотрудницей. Как же я об этом не догадался? Конечно, толстяк, который был вместе с Селичкиной, всего лишь прикрытие, ширма для того, чтобы она спокойно могла вынашивать своего ребенка. Его ребенка, черт возьми! Я искал самца, а наткнулся на лежбище. Но теперь я знаю, что Касимов где-то рядом. Где-то очень близко. Я сложил фотографии и сунул конверт в карман. А рядом с собой положил коробку с куклой «Барби» и мой сотовый телефон. Откуда я мог знать, что меня еще ожидает в этот день.

 

ГЛАВА 27

Продолжение событий. День тринадцатый

В Лабуэр я прибываю в седьмом часу вечера. Покупаю сигареты на маленьком, уже таком знакомом вокзале, две банки своего любимого пива и еду к себе «домой». Такси подкатывает к дому. Расплатившись, я выхожу, ожидая услышать с балкона веселые голоса Нади и Саши. Но на балконе никого нет. Меня удивляет это обстоятельство. Открываю дверь, вхожу в дом. И сразу чувствую незнакомый запах. Запах мужского пота. Я ведь говорил, хороший киллер — что собака. Так и есть, в гостиной сидит какой-то типчик с прилизанными, словно напомаженными, волосами. И нагло так улыбается.

— Добрый вечер, — говорит этот типчик, — решил вот заглянуть к вам в гости.

В такие минуты нельзя действовать неосмотрительно. Я ставлю пивные банки на столик. Сажусь напротив него в кресло.

— Что случилось?

— Ничего, — улыбается он, — все в порядке. Просто мы прилетели сюда на самолете немного раньше, чем ты. Решили тебя опередить. И заодно поблагодарить за Селичкину. Это ведь ты ее нашел. Так верно вывел нас на нее.

Интересно, есть у него оружие или нет? Наверняка есть.

— А где моя переводчица? — спрашиваю равнодушным тоном.

— А зачем она тебе? — нагло улыбается типчик. — Все в порядке. Мы ее уже домой отослали, в Москву. Вместе с девочкой. Нам она больше не нужна.

— Понятно. А как про меня узнали? Про мой город?

— Это наш фирменный секрет, — улыбается типчик, — мы ведь тебя про твои секреты не спрашиваем.

Я вдруг чувствую затылком: еще секунда — и меня ударят. Прямо-таки ощущаю надвигающийся удар. Может, после того как я стал инвалидом, у меня обострились все чувства. Я беру банку пива и с силой бросаю ее назад, а сам прыгаю на типчика, сидящего передо мной. Сзади слышится чей-то стон и тихий выстрел, явно через глушитель. Но я не чувствую боли.

Типчика я в падении достаю. Пролетев над столиком, выставив свою левую руку, попадаю ему по скуле. А стоявший за моей спиной здоровяк приходит в себя: хотя еще и моргает правым глазом, но уже целится в меня из пистолета с глушителем. Видимо, я попал ему банкой в лицо.

У меня хоть и одна рука, но силы еще есть. Да и злости во мне слишком много. И потом, я должен узнать, куда они дели Надю и Сашу. Поэтому за секунду до того, как этот детина стреляет в меня, я поднимаю над собой тело типчика. И сразу две пули входят в его печень. И он перестает дергаться.

Бросив тело на его убийцу, я успеваю упасть и перекатиться. Еще два выстрела, но я уже в коридоре. Теперь перевести дыхание. У него положение хуже моего. Я здесь все знаю, а он — нет. И самое главное, он уже в некотором мандраже. Ну, в некотором замешательстве, так будет точнее.

В коридоре не за что ухватиться. Здесь у меня довольно слабая позиция. Я отступаю дальше, к двери. Там у шкафа есть зонтик. Элегантный, большой, с ручкой. Как раз то, что мне нужно. Я успеваю его схватить и вернуться на место, когда из гостиной осторожно выходит здоровяк. Координация у него, конечно, не та. Я ведь киллер, а он типичный убийца. Толстое, неустоявшееся дерьмо. К тому же с непропорционально длинным оружием. На дуло навинчен глушитель, который делает пистолет уязвимым. В таких случаях нужно только стрелять. Охотиться с надетым глушителем, по-моему, просто идиотизм.

Я резким движением руки с зажатым в ней зонтиком выбиваю пистолет. Думаете, он не успел выстрелить? Успел. Только пуля прошла над моей левой кистью, даже не задев и без того неживую руку. Зато пистолет уже на полу, а зонтик у меня в руке. Ох как я им здорово воспользовался! Я избил его до полусмерти, словно вымещая на нем все свое бешенство. Потом поднял пистолет, открыл ему рот и четко на ухо произнес:

— Я тебя все равно убью. Но если не скажешь, где женщина и ребенок, буду убивать долго и медленно. Ну, быстрее.

Он молчит, соображая. Потом что-то лепечет. Я бью его по лицу, чтобы он понял ситуацию, и снова спрашиваю:

— Где они?

— В отеле «Палас», — хрипит он, — на берегу моря.

— Сколько человек осталось в «Паласе»? — Я давлю пистолетом на его рот изо всех сил.

Он хрипит от боли.

— Говори, — требую я, теряя терпение.

— Еще четверо. В двести втором и двести третьем номерах.

— А женщина с девочкой где?

Он молчит, и я, подняв пистолет, еще раз бью его по лицу. Изо всех сил. Лопается кожа, начинает идти кровь, и он кричит:

— В соседнем номере, двести четвертом. С ними ничего не сделали. Только просили подождать тебя…

Я стреляю в его череп. Из того самого пистолета с глушителем, из которого он собирался застрелить меня. И не думайте, что у меня дрогнула рука. На такую дрянь у меня рука никогда не дрогнет.

Стараясь не испачкаться в его крови, обыскиваю этого типа и нахожу запасную обойму для пистолета. Как все-таки они умудряются провозить оружие через границу, тем более в самолетах? У них есть специальное разрешение? Или они просто садятся в самолет, как государственные чиновники? В кармане второго убитого я нахожу документы на имя сотрудника охраны президента той самой республики, чей консул сегодня утром вручил мне паспорт с продленной визой. Обнаруживается и сотовый телефон, без которого они, кажется, не ходят даже в туалет.

Теперь мне срочно нужно в «Палас». Но каким образом они нашли нас? Этот вопрос меня очень волнует. Они точно знали, где я нахожусь. Никакой слежки не было, я бы сразу почувствовал. Значит, им сообщила Надя? Мне так стыдно, что поддался на чувства, позволил себя обмануть, как мальчишку. Я осторожно мою руки, поправляю одежду, на ней почти нет следов крови.

Неужели она все-таки звонила в Москву? Может, сделала это по ошибке? Позвонила кому-нибудь из своих подруг? Нет, это на нее не похоже. Она была всегда несколько замкнутой, за время нашей совместной работы даже не спросила номер моего сотового телефона. Я поднимаюсь в их комнаты. Вещи разбросаны. На полу валяется любимый халат Нади. Нет, похоже, она ушла отсюда не добровольно. Ее явно увозили насильно. Именно в эту минуту я понимаю, что Надя не могла привезти ко мне свою дочь и потом звонить этим ублюдкам. Ну никак не могла. Значит, они нашли меня по другому каналу. Каналу?! Конечно, моя «Моторолла»! Этот сукин сын, «владелец скотобойни», все правильно продумал. В мой сотовый телефон вмонтирован миниатюрный передатчик. Или просто они засекали место по разговору. Найти меня таким образом, наверное, совсем нетрудно. Я достаю телефон и бросаю его на пол. Потом долгу топчу. Так и есть. Нужно быть идиотом, чтобы не заметить вмонтированный в мембрану «жучок». Значит, они слышали и все наши с Надей разговоры.

Теперь я точно знаю, чего хочу, и, закрыв двери на все замки, отправляюсь к отелю «Палас». Честно говоря, настроение у меня препоганое. Отель маленький, всего в пять этажей. Я вхожу, сонный портье дремлет за стойкой. Кивнув ему, поднимаюсь по лестнице. Нужно быть очень осторожным, ведь их там четверо.

Дойдя до двести четвертого номера, я осторожно стучу. Никто не отвечает. Неужели тот ублюдок обманул? Я стучу еще раз. За дверью слышится шорох.

— Кто нужен? — спрашивают по-русски, словно здесь не французский город Лабуэр, а сходка воров в законе в российской «малине». Я несу какую-то ахинею на французском — кое-чему меня успела научить Надя, — сам не знаю, что говорю.

Дверь приоткрывается. Я мгновенно упираю глушитель в живот типу, который просматривается в проеме. Это сильно впечатляет. Он делает шаг в сторону и, задыхаясь, спрашивает:

— Чего нужно?

— Где они? — тихо произношу я. Он кивает в сторону другой комнаты.

Я толкаю его в том направлении, готовый стрелять при первой необходимости. И вижу: в комнате на кровати сидит Саша, сгорбившись, уставившись взглядом перед собой. Вы когда-нибудь видели взрослые раненые глаза ребенка? Я их увидел. Эти глаза все решили.

Увидев меня, Сашенька вскочила, смотрит то на меня, то на своего охранника. И, самое страшное, молчит. Даже не кричит. А мы стоим перед ней. Ее охранник впереди, я чуть позади него. Пистолет упер ему в спину. Он ведь не идиот, понимает, что лучше не дергаться.

— Это я, — хрипло говорю девочке, — ты меня не узнаешь?

— Кто ты? — спрашивает девочка. Видимо, от волнения мой голос действительно изменился. А может, она спрашивала о другом, имея в виду, кем я на самом деле являюсь.

Я наклоняюсь к ней.

— Это я, Сашенька, твой папа. Я пришел к тебе. Только ты не кричи, пожалуйста.

Она умная девочка. Не закричала и не заплакала.

— Папа, — прошептала она, — я знала, что ты за нами придешь. И мама говорила, что папа обязательно придет. А вот этот дядя ее по лицу ударил. Сильно ударил и сказал, что она «сука».

Я чувствую, как дрожит, стоя передо мной, этот мерзавец. И после этих слов ребенка, думаете, меня кто-то сможет остановить? Да меня не только «владелец скотобойни», но и его президент со всей армией своих негодяев не остановит.

— Сейчас, Сашенька, — торопливо говорю я, — сейчас мы к тебе вернемся.

И нажимаю пистолетом ему на спину. Мы проходим в ванную комнату, и он дрожащим голосом говорит:

— Я ее не бил, я ее не бил, честное слово. Девочка врет. Она врет.

У него красивое, немного азиатское лицо. Почему-то красивые мужики часто бывают садистами. Может, потому, что женщины слишком охотно под них ложатся и им нужны дополнительные ощущения? Я плотно закрываю дверь.

— Конечно, врет, — почти весело говорю я, — ты ее не бил. Просто обругал. Как ты назвал ее мать?

Он молчит.

Я поднимаю пистолет.

— Как ты назвал ее мать?

— Я ее не бил…

— Что ты ей сказал?

— Су… су… сука.

Этого достаточно. Я стреляю ему прямо в сердце. Так меньше крови и почти наверняка. Он сползает на пол, все-таки пачкая стену кровью. Я делаю контрольный выстрел.

— Конечно, она сука, — говорю ему напоследок, — за то, что вообще связалась с такими подонками, как вы.

Теперь он успокоился окончательно. Я выхожу к девочке, плотно прикрыв за собой дверь. Она смотрит на меня строго и понимающе.

— Он больше не будет бить мою маму?

— Нет, — отвечаю я, — он никогда больше не будет бить твою маму. А где мама?

— Она в соседнем номере, — говорит девочка, — пришли какие-то чужие дяди и сказали, что нужно пройти в соседний номер.

— Давно это было? — спрашиваю я непослушными губами.

— Нет, совсем недавно.

— Вот что, Сашенька, — тихо говорю, подводя ее к окну, — ты сейчас спустись вниз, пойди вон в тот парк. Сиди там на скамейке. И никого не бойся. Только не разрешай себя увести. Видишь, там стоит дядя полицейский. Если тебя кто-нибудь захочет увести, ты сразу беги к нему и кричи. Кричи изо всех сил. Ты меня поняла?

Она смотрит на меня. Кажется, она понимает даже слишком много.

— А как ты?

— А я потом приду с мамой, — обещаю девочке. Все-таки не умею врать детям.

— Нет. Давай пойдем вместе, — упрямо говорит ребенок.

— Сашенька, — умоляю ее, — сейчас не время капризничать. Иди вниз, в парк. Я тебя очень прошу. Иначе я не смогу помочь твоей маме.

— Ты хочешь ее спасти?

Я действительно кретин. Ребенок все понимал лучше меня.

— Постараюсь, — обещаю.

— А тот дядя? — кивает она на ванную комнату. — Он оттуда не выйдет?

— Нет.

— Ты его убил? — Она понимает даже такие вещи. Господи, дети знают обо всем на свете. Эти проклятые телевизоры.

— Конечно, нет. Он там купается, — говорю я не очень убедительно, — и просил нас не мешать ему. Иди в парк, Саша. У нас мало времени.

Я беру ее за руку, осторожно открываю дверь номера и почти силой подвожу к лестнице.

— Бегом, — прошу я ее, — мы сейчас придем.

— Ты не обманешь? — недоверчиво спрашивает девочка.

— Нет. Когда я тебя обманывал? Ну, беги.

Она спускается по лестнице. Теперь у меня есть время. Один против оставшихся троих вооруженных людей. Шансов очень мало. Но попытаться нужно. Я направляюсь к соседнему номеру. И почти сразу слышу за дверью громкий голос. Незнакомый мне голос очень уверенного в себе человека, говорящего по-русски с сильным акцентом.

— Мы зачем тебя послали? — громко спрашивает он. — Чтобы ты за ним следила. А ты вместо этого решила, что можно с ним жить, можно свою сучку сюда привезти. Кто тебе позволил дочку привозить?

— Он позволил, — слышу я тихий голос Нади.

— А кто он такой? Инвалид безрукий, — злится ее собеседник, — нашла у кого разрешение спрашивать. Погулять решила? Думала, мы тебя не найдем? Так не бывает. Тебе важное дело доверили, а ты устроила пикник на природе. Где находятся Касимов и его баба?

— Я не знаю. Он мне ничего не говорил.

— Вы с ним все время ездили на машине. Куда ездили, тоже не знаешь?

— Просто по городу и к морю. Ребенка катали. Мы ни с кем не встречались и никого не видели, — отвечает Надя.

— «Ребенка катали», — передразнивает ее этот тип, — я тебя сейчас прокачу. Я тебя так прокачу, что ты маму родную забудешь! И девочку твою тоже прокачу. У нас как раз есть специалист по девочкам. Он так любит маленьких девственниц.

Видимо, он показал на кого-то из своих людей. Послышался крик. Это Надежда бросилась на него.

— Нет! Нет! Не смейте! Не надо…

Я слышу, как он бьет ее по лицу и как она падает. И как лениво говорит другой человек:

— Ты, сука, свое место не забывай. Иначе сразу на тот свет отправим. И тебя, и твою девчонку.

Этот голос я хорошо знаю. Это «владелец скотобойни». Тот самый главный начальник, который может командовать и консулами, и послами своего государства. Интересно, какую должность в государстве занимает он сам?

Я не могу туда войти. Ну как войдешь, ведь сразу начнется перестрелка. Нет, смерти я не боюсь, мне страшно, что меня посадят, если я отсюда выйду живым, и Надежда с Сашей останутся совсем одни.

Я сжимаю пистолет и стою за дверью.

— Слушай, Надя, — говорит первый тип, который ее допрашивает, — ты нас лучше не доводи. Скажи честно, где Касимов. Мы серьезные люди. Сама знаешь, что с тобой и девочкой будет. Зачем тебе выгораживать эту гниду Касимова? Он-то тебе для чего?

— Я не знаю, — плачет Надя.

— Какой-нибудь дом вы проверяли? Или за кем-нибудь следили в городе?

— Нет, — всхлипывает Надя, — только за одной парой. Но они не те, за кем мы сюда приехали.

— Откуда ты знаешь, за кем вы приехали? Как они выглядели?

— Я не знаю. Их двое. Они живут напротив кафе. Но это не Касимов, честное слово, не он. Я расспрашивала о них у бармена. Это просто семейная пара, которая решила здесь остаться. Женщина ждет ребенка, я даже не стала об этом говорить моему спутнику.

Эх, Надя, Надя. Как глупо все получилось.

— Она беременная?! — кричит главный заказчик. — Адрес, скажи адрес.

Надя уже понимает, что сделала ошибку, и молчит. Но тот тип настаивает.

— У тебя десять секунд, иначе я лично пристрелю твою дочь. Рахим, приведи ее девчонку.

Я жду, когда кто-нибудь выйдет. Тогда, может быть, у меня появится шанс. Но Надя мне его не дает.

— Это другие люди, — снова плачет она, — это совсем другие люди. Они живут напротив кафе, как раз там, где магазин «Фиат».

— Мы сами все проверим, — говорит «главный мясник», и я слышу, как он поднимается со стула. Я едва успеваю спрятаться в соседнем номере, как мимо меня пробегают двое. Один из них тот самый главный заказчик.

— Это Селичкина, — говорит он, — она была в таком положении, когда убегала из Москвы шесть месяцев назад. Мы искали ее по всем родильным домам Швейцарии. Позвони ребятам и узнай, почему они так возятся с этим инвалидом. Пусть приезжают к кафе.

Вот оно что. Почему он ничего не говорил про беременность Селичкиной? Я подхожу к окну. Саша сидит в парке и смотрит прямо перед собой. Со стороны отеля ее не должно быть видно. Если эти двое сейчас уедут, в номере с Надей останется только один человек. Тот самый Рахим, который ее допрашивал. Вот тогда уже у него не будет никаких шансов. У меня звонит сотовый телефон, тот самый, который я взял у налетчиков в нашем бывшем доме. Но я не трогаю его. Не стоит их волновать раньше времени. Пусть думают, что мои убийцы несколько увлеклись работой.

Выбежавшие из отеля подонки бегут к стоящим рядом машинам. Я замечаю, что мой главный заказчик садится в первый автомобиль. Они сразу отъезжают, и я снова подбираюсь к соседнему номеру. За дверью ничего не слышно. По моим расчетам, там должны остаться двое. Этот самый Рахим и Надя. Проходит минута, другая…

И вдруг доносится ее протяжный стон.

— Не надо.

— Как это не надо? — рассудительно говорит Рахим. — Ты все забыла. Давай вспоминай, тебе ведь еще нужно будет жить. Опять на коленях ко мне приползешь.

— Нет, — просит она.

— Ты ногами не дергайся. Я тебя хорошо изучил. Спасибо скажи, что не бросил вас голодных. Тебя и твоего выкормыша.

В этот момент я бью по двери ногой. Она не открывается, в этом отеле хорошие замки. Я дважды стреляю в замок и опять бью. И вваливаюсь в комнату. Кажется, они так и не поняли, что произошло. Испуганная Надя лежит на диване и смотрит на меня. Стоящий над ней мужчина тоже смотрит.

— Ты кто? — наконец спрашивает он. И это его последние слова. Я стреляю ему в голову. Намеренно, расчетливо, чтобы череп разлетелся на мелкие кусочки и его поганой кровью залило все вокруг. В том числе и саму Надю. Она даже не вздрогнула, когда он дернулся. И когда брызги крови в нее полетели, тоже не вздрогнула. Просто смотрела мне в глаза.

— Это он раньше с тобой жил? — спрашиваю я ее с неожиданной ненавистью.

Она молчит. Собственно, говорить и не нужно. Все и так ясно.

— Одевайся быстрее, — говорю я. А она смотрит на меня, словно не понимая.

— Там в парке Саша. Нужно ее выручать, — объясняю. Лишь после этого она кивает и вдруг начинает беззвучно плакать, хватая губами воздух, как рыба. На всякий случай я подхожу ближе и зажимаю ей рот, чтобы не закричала. Обняв меня, она все плачет и плачет.

— Быстрее! — кричу я. — Нам надо торопиться.

Я не знаю, что испытания этого, тринадцатого, дня еще не кончились. Все еще впереди. Недаром говорят: тринадцать — число нехорошее.

 

ГЛАВА 28

Продолжение событий. День тринадцатый

Забрав Сашу из парка, мы бежим ко второму автомобилю. Это темно-зеленый «Пежо» того самого Рахима, которому я только что снес полголовы и чей труп сейчас валяется в номере. Нужно быстрее отсюда уезжать, иначе количество убитых перерастет все мыслимые пределы. Необходимо срочно ехать к Селичкиной.

Знаю, что я подонок и убийца. Я все о себе знаю. Но я никогда не мучил женщин и детей, никогда не стрелял в беззащитных. Все, кого я убивал, включая и того толстомордого политика, были настоящими сукиными детьми. И теперь я не могу допустить, чтобы кто-то измывался над беременной женщиной. Это не в моих правилах.

Я делаю немыслимые виражи, сидящие на заднем сиденье Надя с Сашей испуганно молчат, не понимая, куда я так спешу. Но к дому, который мне нужен, я подъезжаю очень осторожно. Мягко припарковываю автомобиль рядом с синим «Рено», на котором сюда приехал «главный мясник». Значит, они еще в доме.

— Садись за руль, — говорю я, не глядя на Надю, — и отъезжай, только недалеко. Я скоро выйду. Если вместо меня выйдет кто-нибудь из них… В общем, тогда быстро уезжай.

Я достаю все деньги, какие у меня есть с собой, и бросаю их на заднее сиденье. Потом пишу адрес. Это та самая однокомнатная квартира в Москве, где я обычно скрывался. О ней никто не знает. Там спрятана половина моих денег.

Надя по-прежнему молчит. Смотрит на меня и молчит.

— По этому адресу в московской квартире лежат мои деньги. Сама там не появляйся. Лучше пошли кого-нибудь. Вот ключ. Надеюсь, что сумею вернуться.

— Алексей, — зовет она меня этим придуманным именем.

— Я Левша, мое настоящее имя Левша. Другое я давно забыл, — глухим голосом говорю я женщине и выхожу из машины. Теперь все зависит только от меня. Я достаю пистолет. Открыть входную дверь нетрудно. Вообще в Европе почему-то двери стеклянные и на них примитивные замки, словно обитатели этих домов застрахованы от всех неприятностей. Здесь дверь как раз достаточно плотная, но эти ублюдки даже не стали запирать ее на все замки, посчитав, что скоро к ним прибудет подкрепление. Если б они догадались запереться, я бы не сумел ее так быстро открыть. Войдя в дом, я тут же натыкаюсь на тело того толстяка. Его пристрелили тремя выстрелами в упор; судя по всему, успели помучить перед смертью.

Приглушенные женские крики слышны сверху, со второго этажа. Неужели они ее пытают? На девятом месяце беременности? А я еще думал, что я подонок. Да я ангел божий по сравнению с этими сволочами. Ну, ребята, кажется, у вас сейчас будут серьезные неприятности.

Я поднимаюсь по лестнице медленно, очень осторожно. В таких случаях даже малейший звук может испортить все дело. Сверху по-прежнему слышен шум. Я огибаю угол, замираю возле открытой двери. Так и есть, на кровати лежит женщина, ее руки связаны, а над ней стоит мужчина, который лениво подносит зажженную зажигалку к ее плечу. Типичный сукин сын. Теперь нужно увидеть, где сидит второй. Я несколько смещаюсь и вижу второго. Того самого «владельца скотобойни». Что, вы думаете, он делает? Сидит в кресле и курит сигарету. Спокойно, словно находится на приеме. Напрасно он держит сигарету в правой руке. Ведь он правша, привык действовать правой рукой. И у него не будет нескольких секунд, когда я войду в комнату. Женщина что-то хрипит, и стоящий над ней мужчина убирает зажигалку.

— Где он?

Да, я все-таки подонок. Я тоже прислушиваюсь. Хотя не думаю, что сумел бы вот так прижигать беременную женщину, но все равно стою и слушаю. Мне тоже интересно ЗНАТЬ, где находится Касимов.

— Он здесь… Рядом, — всхлипывает женщина. Она не выдерживает такой пытки.

— Где? Где он находится?

— Он в Испании… В Сан-Себастьяне. Он находится там, — выдавливает несчастная.

— Адрес, — кричит палач.

Не нужно еще раз повторять, какой я мерзавец, я это знаю и без лишних слов. Но только тогда, когда она называет адрес, я вхожу в комнату. Вернее, делаю один шаг и сразу стреляю. Ее мучитель успевает обернуться и тут же получает пулю в сердце. У меня нет времени проводить эксперименты, а стреляю я всегда точно в цель. Дернувшись, он падает рядом с женщиной. Она пронзительно кричит, а я, уже не глядя на нее, перевожу пистолет на моего главного заказчика. Он даже не успевает достать сигарету изо рта: с того момента, как я шагнул в комнату, проходит не больше двух секунд.

Все-таки нельзя долго сидеть в кабинетах. Любой президент должен время от времени менять начальника своей личной охраны, иначе тот превратится в неповоротливого монстра. А ведь его должность требует сноровки и быстроты. И злости. Нужно быть голодным, а не зажравшимся котом. Вы помните, какой адъютант был у Брежнева? Я помню: расплывшийся генерал, который с трудом передвигал ноги. Его самого нужно было носить на руках, а он еще считался адъютантом главнокомандующего. Так вот, любой начальник личной охраны рано или поздно превращается в чиновника, вместо главного охранника становится главным поверенным. Сутенером, адвокатом, приживалкой, партнером по теннису или бане, по выпивке или бабам. Но никак не главным охранником. Теряется реакция. Появляются благодушие и леность.

Если бы на его месте сидел я, то стоявший передо мной человек давно был бы трупом. Пока он терял одну секунду на выстрел в моего подручного и вторую — чтобы обернуться ко мне, я бы успел среагировать. Но этот зажравшийся палач не успел. Он уже давно был чиновником с собственной охраной, а не охранником. Поэтому сидел в кресле и по-прежнему смотрел на меня. Однако, надо сказать, выдержка у него великолепная.

— Ну и что дальше? — интересуется он. — Зачем устраивать этот спектакль?

— Об этом я хотел спросить тебя. Ведь это ты послал ко мне своих ребят?

— Значит, уже все знаешь. Ну и что с ними случилось? Неужели ты один с ними справился?

— Не кричи, — говорю я женщине, не оборачиваясь в ее сторону. Она все еще кричит, хотя и негромко. Потом обращаюсь к сидящему: — А ты сам как думаешь?

— Ну, тогда молодец. С одной рукой и против двоих! Откуда ты узнал, что мы здесь?

— Догадался.

— Ты и в отеле успел побывать? Наверняка успел. Для тебя ведь эта стервочка-переводчица много значила. Успел? Неужели и там сумел отличиться?

Отвечать этому сукину сыну не хочется.

— Ну ты герой, Левша, — лениво говорит он. А сигарета по-прежнему в зубах. — По-моему, я должен тебе что-то предложить. Если хочешь, могу взять тебя к себе заместителем. Мне как раз нужны такие отчаянные.

Я по-прежнему молчу, глядя на него.

— Ладно, — говорит он мне, словно соглашаясь на какую-то сделку, — черт с тобой. Получишь пять процентов от денег Касимова. Или десять. Только не смотри на меня так. И не нужно делать глупостей. Убивать меня не советую. Я ведь не один из этих кретинов, которых ты пострелял. Будет большой скандал. А тебя, дорогой, найдут в любой точке земного шара. В любом месте, где бы ты ни спрятался.

Я все еще молчу, и это начинает его нервировать. Но сигарета по-прежнему в зубах.

— Ты дурака не валяй, — говорит он, — поедем в Сан-Себастьян вместе. Там решим, что делать. А эту дрянь можешь сам пристрелить, она нам больше не понадобится, — кивает он на лежащую на постели женщину.

— И что мы будем делать? — наконец прерываю молчание.

— Заберем деньги и будем жить. У меня в машине есть документы с американскими визами, с их грин-картами. Нужно только приклеить фотографии, любые. Есть и специально приготовленные печати. Можем наклеить наши фотографии и уехать в Америку. Или в любую другую страну. Там много документов.

— На те деньги, которые вы со своим президентом украли у вашего народа? — уточняю я на всякий случай.

— Что такое народ? — кривит он губы. — Быдло, хамы, дрянь. Разве можно всех равнять?

— Это ты быдло. Деньги воруете у несчастных людей и прячете в швейцарских банках. Но уже поздно. Поздно. Я передал материалы о ваших деньгах во все столичные газеты. Вы со своим президентом проиграли. Слышишь ты, проиграли! Твой президент слетит со своего места. Будет грандиозный скандал, и этот сукин сын ничего не добьется.

И тогда он дернулся. Но все-таки он очень опытный человек. Я не зря все время следил за его сигаретой. Почему он ее не доставал изо рта? Ведь она мешала ему говорить. Но после моих слов он левой рукой вынул изо рта сигарету, поднес ее к пепельнице, словно раздумывая, стоит ли ее тушить. А правой мгновенно попытался достать оружие. Он сделал все очень профессионально. Но не настолько быстро, чтобы я не успел выстрелить ему в печень. Он дернулся, выронил пистолет, поднял на меня лицо и прохрипел:

— Дурак.

И тогда я выстрелил второй раз. После чего он затих окончательно. А я бросился к женщине. От ужаса она стонала, уже ничего не соображая. Я развязал ей руки, принес из кухни воды. Правда, предварительно убрав пистолеты обоих ее мучителей. В таких вопросах нельзя доверять никому. Она выпила воду. Я приказал ей быстро собирать вещи.

— Мы едем в Сан-Себастьян, — объявил я недавней пленнице.

Она кивнула мне, кажется, ничего не понимая. Я пошел на кухню и выпил целых три стакана воды. Теперь, когда все шестеро были уничтожены, я почувствовал себя лучше.

Мы вышли из дома через двадцать минут. Она успела переодеться и собрать чемодан. Увидев внизу труп своего «мужа», которого Касимов нанял для ее охраны, она снова застонала, но я не дал ей опомниться, быстро подтолкнул к дверям. На улице никого не было. Я огляделся: неужели Надежда куда-то уехала? И в этот момент увидел, как она подъезжает к дому.

— Садитесь в машину, — приказал я Селичкиной. Та полезла на заднее сиденье. А Надя, оставив руль, выскочила из машины и, подбежав ко мне, бросилась на шею. Кажется, в этот день она решила выплакать всю свою норму. А я, когда она кинулась мне на шею, потерял осторожность. Всего на мгновение, но этого было достаточно…

— Все хорошо, все кончилось, — шепнул я молодой женщине, — сейчас я вернусь. Подожди, только возьму чемоданчик в «Рено».

Я сделал несколько шагов, достал чемоданчик из машины. И в этот момент послышался крик.

— Осторожно! — бросилась ко мне Надя.

Откуда мне было знать, что даже президент не доверяет своему начальнику личной охраны. Видимо, он следил за этим подлецом. Рядом резко затормозила «Вольво» и раздалась длинная автоматная очередь. Я успеваю увидеть в салоне машины двоих и чувствую, как оседает Надя. Все восемь пуль, предназначенных мне, приняло ее тело. Надя упала. Пронзительно закричала девочка, пытаясь выбраться из машины.

В эти мгновения я пережил самую большую драму в своей жизни. Нет, не из-за смерти Нади. Ее смерть — это моя личная трагедия, и она всегда будет со мной. Она умерла сразу, не мучаясь, с какой-то радостной улыбкой на лице, словно не осознавая, что умирает. Дело в другом. В этот момент я увидел отъезжающий автомобиль и понял: если добегу до своей машины, то успею догнать убийц. Догнать и покарать. Но тогда Саша, уже выбравшаяся из машины, вырвется из моих рук и, подбежав, увидит свою убитую мать. Я стою, выбирая единственно верное решение, всего секунду, может, две, не больше. Но мне кажется, стою вечность. Я не могу допустить, чтобы девочка увидела тело матери. Всю жизнь эта картина будет стоять у нее перед глазами. Я накажу убийцу, но потеряю девочку. Поэтому, крепко обхватив Сашеньку, прижав ее к себе, я шепчу какие-то слова. Больше, наверное, для себя, чем для нее. Я шепчу их и держу ее изо всех сил. Чтобы она не смотрела в сторону, где лежит ее мать. Нужно уезжать, а я не могу даже поцеловать Надю на прощанье. Вокруг уже собираются люди. Вы ведь меня понимаете, правда?

Я сажаю девочку в машину и сразу отъезжаю от дома. Надя остается лежать на земле.

Теперь мне нужно срочно прорваться в Сан-Себастьян. Хорошо еще, что на франко-испанской границе нет пограничников и таможенной стражи. Отсюда до Сан-Себастьяна не больше трех часов езды.

Утром следующего дня…

В общем-то, я прав. Эта гнида Рашид Касимов, которого я искал по всему миру, прятался не в Лабуэре. Здесь была обычная подставка. Ложный след, чтобы обмануть и запутать всех. На самом деле он жил в Сан-Себастьяне, купив там себе шикарную виллу. Не буду говорить, как я к нему ехал. В машине стонала его женщина и плакала Саша. Рассказывать подробнее как-то не хочется, ничего в этой истории особенного нет.

Добравшись до Сан-Себастьяна, я оставил обеих пассажирок в машине и позвонил ему по сотовому телефону.

— У меня твоя женщина с ребенком, — говорю в трубку. — Буду у тебя через пятнадцать минут. Никуда не отлучайся.

Ровно через пятнадцать минут я вхожу к нему на виллу, кладу чемодан на стол и говорю:

— Пока я искал тебя, Рашид Касимов, убили мою жену. Убили на глазах у моей дочери. Мне нужно десять миллионов долларов. Наличными. Немедленно. Иначе там узнают, где ты находишься. И тебе придется умирать второй раз. По-настоящему. Внизу, в машине, сидит твоя женщина. Я только что спас ее от пытки. Второй раз спасать вас не буду. У тебя есть одна минута, чтобы все решить.

Кажется, он понял. Вернее, попытался понять. Вы, наверное, думаете, что за его бабу с ребенком в животе я мог получить гораздо больше денег? Но я не хотел торговаться. Противно было после смерти Нади торговаться, имея такой козырь, как беременная женщина. Как-то не по-мужски, непорядочно.

Посмотрев на меня, он тоже не стал спорить и сразу же вышел из комнаты. Наверное, в этот момент у меня было не особенно приятное лицо.

К вечеру я получил ровно десять миллионов долларов. Только не говорите, что это очень много. И что он мог не заплатить. На самом деле это так мало за простое человеческое счастье. Оно стоит гораздо дороже. А он просто испугался. Понимал, что остановить меня уже невозможно. И дело даже не в том, что я мог оставить у себя его женщину. Не мог я этого. А вот пристрелить его я мог. Очень даже мог. И он это отлично понимал.

 

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

День все еще не последний…

Теперь я живу в небольшом американском городке. Название вам все равно ничего не скажет. Замечу лишь, что он находится на севере, в одном из тех штатов, где мало негров, латинос и всех остальных, которых я все-таки не очень люблю. Нет, я не расист. Просто большинство чернокожих, с которыми я встречался в Америке, почему-то были либо бездельники, либо попрошайки. А мне это всегда неприятно.

У меня солидный счет в банке, вернее, в трех местных банках. И теперь я могу скупить в этом городке все, что захочу. Я, наверное, даже местная знаменитость, человек, о котором никто ничего не знает. А мне и не нужно, чтобы обо мне знали. До более или менее крупного города отсюда не меньше двухсот километров, и я хочу жить относительно спокойно.

У меня неплохой дом, о котором я мог только мечтать в бывшем Союзе. Два этажа с большим подвалом, где я оборудовал тир и винный погреб. У меня целых три машины. Но не потому, что я такой богатый, а просто у большинства местных жителей по две-три машины. Конечно, джип, причем достаточно старый, чтобы не выделяться. И два средних американских автомобиля с очень мощными моторами, которые мне делали по заказу в Детройте. В этой стране, если не хочешь выделяться, нужно иметь очень большие деньги. И тогда ты можешь себе это позволить.

У меня даже есть небольшой пятиместный самолет, на котором я уже научился летать. Дело, оказывается, не такое сложное, как я думал. У меня есть все, что может пожелать человек и что можно достать за деньги. Мы живем здесь уже три года и дважды в год выезжаем в другие города, чтобы посмотреть мир. Я уже подал заявление, и мне обещали предоставить грин-карту на вполне официальных основаниях. Ведь я въехал сюда всего на три года, по их специальной визе, использовав те самые паспорта, которые были в чемоданчике моего главного заказчика.

Я сказал «мы» и не ошибся. Мы — это целая семья. Я, моя дочка Александра и наши собачки. Их три, и они полноправные члены нашей семьи. Моей дочери уже одиннадцать лет. Говорят, скоро наступит переходный возраст, и мне придется многое ей объяснять. И за папу, и за маму. Но я почему-то думаю, что это не так страшно. Мы с Сашей всегда находим общий язык. Найдем и теперь. По-английски она уже говорит так здорово, что я начинаю бояться за ее русский, в котором начинает появляться акцент.

Я знаю, что с женщинами мне не везет. Наверное, есть какой-то злой демон, который отгоняет от меня женщин. Или убивает их. А если и посылает, то такую стерву, как моя бывшая жена. Если бы я мог с ней помириться, то давно выписал бы ее сюда. И жили бы мы еще большей семьей. Я, моя дочка, мой сын и моя жена. Но как только я вспоминаю ее перекошенное истериками лицо, меня начинает колотить, и я отгоняю всякие опасные мысли. Моему сыну уже шестнадцать, скоро он заканчивает школу. Пусть только получит паспорт, я сразу пошлю ему приглашение. Конечно, приглашение будет не от меня, и, вообще, он поедет в туристическую поездку. А уж незаметно встретить его и укрыть от всех остальных я сумею.

Если демон действительно существует, то он какой-то непонятный. Как будто бывший ангел. В нем чувствуется какая-то двойственность. Если он хотел бы полностью оградить меня от женщин, то не стал бы знакомить ни с Ириной, ни с Надей. Весь мой опыт близкого общения с женщинами мог ограничиться только собственной женой. Но он разрешил мне встретить Ирину и Надю. Каждая погибла по-своему. Но каждая осталась рядом со мной. У меня в комнате, на втором этаже моего дома, рядом с кроватью стоят два кресла. Они всегда пустые. Как будто в них сидят Ирина и Надежда. Сидят и каждый вечер разговаривают со мной.

Вот и вся моя история. Миллионером я стал настоящим, и конец должен быть счастливым. Но мне почему-то невесело. Я скучаю по своему сыну. И вижу во сне мой любимый Ленинград. Пусть именуют его Санкт-Петербургом. Для меня он все равно Ленинград. Не потому, что носит имя человека, из-за которого до сих пор спорят миллионы людей. Просто я любил свой Ленинград. И это живет во мне, как память о моих женщинах, о моей молодости.

В последнее время я стал почти верующим человеком, иногда даже хожу в церковь. Может, бог действительно есть, и тогда мне не увидеться на том свете ни с кем из тех, кого я любил на этом. Мне прямая дорога в ад. Хотя невинных душ за мной не числится, смертоубийство все равно самый тяжкий грех. А у меня вдобавок к этому еще и грех гордыни. Я ведь сам решал и приговаривал для себя моих «клиентов». В общем, при любом исходе все мои радости могут быть только в этой жизни. В другой — меня не ждет ничего хорошего. Недавно получил сообщение, что в моем городе Собчак проиграл выборы. Я его никогда не любил. А теперь думаю — зря. Может, нам всем и нужен такой Собчак? Что-то в нем было от гоголевских персонажей. Даже фамилия какая-то странная. Немного смешная.

Как глупо пролетели все эти годы. Мог ли я думать, что распадется такая страна, как Советский Союз, не будет такой монументальной и, казалось, несокрушимой партии, как КПСС, не будет многого, к чему мы привыкли и что казалось таким вечным и несокрушимым? Мог ли я, корчась от боли, когда кисть моей левой руки лежала рядом со мной, думать о том, что спустя много лет, уже в Америке, мне сделают операцию и моя новая силиконовая рука будет ничуть не хуже бывшей настоящей? Мог ли я, вернувшийся с войны инвалид, оставшийся без семьи и без денег, думать о том, что в один прекрасный день стану миллионером и буду жить в Америке?

Так, значит, я очень счастлив? Нет, все равно нет. Как-то не получается счастья. Что-то не выходит. Дело ведь не в деньгах и не в моем большом доме. За столько лет я хорошо понял одну вещь: счастье не может быть внешним фактором. Оно всегда внутри нас. Счастье — это умиротворенная, безмятежная душа. А по мне счастье — это увидеть своего сына, построить с ним домик где-нибудь на берегу реки, выйти утром с удочкой. И чтобы нас провожала Сашенька. И рядом с ней стояли бы Ирина с Надеждой. Или одна из них. Может, тогда мне не нужны были бы и все эти деньги? Хотя не знаю, не знаю.

Сына я, конечно, рано или поздно вытащу. А про свою непутевую жизнь я думаю, что еще не все потеряно. Может, демон сжалится и пошлет мне еще одну женщину. И я буду беречь ее изо всех сил. Или умру вместе с ней, чтобы больше не оставаться одному. Никогда.